Фонарщик пьян. Качается фонарь,
кончается февральская морока.
До срока облетает календарь,
пуская журавлей в мишени окон.
Попал! Контрольный, но уже в моё,
разлука отдаёт вином и сажей.
О ком сирена заполночь поёт,
об этом даже рация не скажет:
иконы превращаются в золу,
в квартире филиал земного ада,
и рацио, сопя, сидит в углу
оси XY порохового склада.
 
Простить, не мысля;
мысля, не прощать -
бинарного "to be" вопрос похлеще.
Рассудок ставит подпись и печать,
мутнеет память, исчезают вещи -
как будто стадо бойких муравьёв
их в топку тащит, шевеля усами...
Чумным фрегатом ночь во мне плывёт:
хлопок одной ладони - парусами -
оставив холод и пустую хмарь
на месте грёз, не ставших настоящим...
 
В ночном ветру качается фонарь,
на фонаре качается фонарщик:
таращит удивлённые глаза
на звёзды;
кружит 
палкой в снежном чае...
бог с ним, не с ним, нет бога - не сказать,
и с ним рассказ кончается, качаясь.