13.02.199?Приговор приведен
в исполнение!
Мы в чистилище-обитель
очень радостно идем,
чтобы в храме вдохновитель
осенил святым крестом.
Все там сносим:уговоры
или проповедь добра...
Разрешаем сердца споры,
возрождаемся,ура!
И вперед!Хоть на экватор,
иль в кино,иль на панель...
Наш субботний реставратор
не посадит нас на мель.
Очищение святое!
Сбросив путы сатаны,
оживаем мы,мечтою
вдруг опять озарены.
Вновь суббота,вновь святая,
мы скорей идем туда,
где от скверны отмывая,
заряжают нас всегда.
Грязных душ-Храм покоритель!
Но познал я страсть свою,
я нашел еще обитель
и без свечек там стою.
Поднимаюсь очень рано...
И сегодня тоже мгла,
но от теплого дивана
прочь судьба меня гнала.
Ай-я-яй!Вот это дело!
У подъезда снег лежит,
быстро вьюга налетела.
Снег несется и слепит.
Мой армяк такой дырявый,
но что делать-я иду
поступью своей корявой,
пробиваю путь,не жду.
Снег доходит по колено,
рассыпаясь словно пух.
Мир-огромная арена
был во власти белых мух.
И как холодно-щипает
нос и щеки дед Мороз,
ветер в душу завывает,
с непривычки-капли слез.
Пальцы мерзнут.Эко диво,
что там пальцы-все внутри
содрогается игриво,
как на то ни посмотри.
В белом все:забор,качели
и кусты,и "терема",
в шапках белых в сквере ели...
Торжествуй,пируй,Зима!
Вон вороны скачут боком
и не лезут в небо-снег.
Коли высь не брать наскоком,
проживешь немалый век.
Я иду в юдоли снежной,
под ногами снег скрипит,
серебристый пух и нежный-
снег мерцает и блестит.
Холод веет,мерзко стало,
весь я съежился нутром.
Что гнало меня с причала
в даль морозную пешком?
Небо,рухнувшее снегом,
вдруг бледнеет не спеша.
Меж падением и бегом
рвусь к идее,чуть дыша.
Ночь от мира отвернется
и седой холодный лик
дня,который не смеется,
показался.Жуткий миг-
серый матовый оттенок-
невеселая печать,
словно карцер из застенок,
в пору в ужасе кричать.
Я в квартал многоэтажек
к магазинам подхожу.
Кости жизни без поблажек
я уж скоро разложу.
Стены словно исполины,
поднимаясь из снегов,
света брызгами витрины
будят граждан ото снов.
И пугают,надвигаясь,
вырастая из земли.
Я мечтаю,приближаясь,
чтоб от ветра сберегли.
Вот куда я так стремился:
Храм-где каждый рад гостям.
И сарказм мой заискрился-
я пришел к очередям.
Слышен лязг пустой посуды.
"Скоро ль будет молочко?"
"Не везут еще Иуды",-
получил ответ легко.
"Кто последний,вы,бабуля?"-
Мне кивает голова,
остальные взор уткнули
вниз,поежившись едва.
Ветхость старого платочка
на бабульке словно знак-
тут начало алой строчки,
где познаю жизни мрак.
"Холод жуткий,вот пришлось-те
в торопях его надеть.
Все не так промерзнут кости,
кости старых надо греть".
Холст пальто измято-грубый,
тряпка вместо рукавиц,
весь трясется рот беззубый.
Эх,одежка не цариц-
неудобная,не греет
и не в радость для души.
Видно-старая болеет:
"Жизнь,бабуля,взвороши.
Что ж она у нас такая?
Ведь когда-то ты цвела,
чай красивая литая,
в жизнь с надеждою вошла?"
"Что надежды...Все развеял
ураган минувших лет.
Где-кто это все затеял,
кто во мраке видел свет?
Помнишь,Данко сердце вскинул,
им светил во мраке всем,
а потом он умер,сгинул.
Мир угас и черен тем.
Вот и мы,сердца сжигая,
грели пламенем огня
в кого верили,мечтая,
греться,золотом звеня.
Но судьба или расплата,
и я здесь стою с тобой,
где от холода вся сжата,
где неведом мне покой.
Завтра снова спозаранку
мне по холоду шагать,
молочка налить чтоб в банку.
Жить-не пО полю скакать".
"Что ты,бабушка,ну что ты!
Успокойся и не плачь".
"Впереди одни заботы,
да размоченный калач".
"Ну,а дети?"
"Был сыночек
на войне под смертный свист
воевал меж писем строчек...
Ног лишился мой танкист.
Хоть живой вернулся.Рада-
в слезах счастья вся была...
Ничего ему не надо,
я его не сберегла:
он не выдержал те муки,
что мы терпим каждый раз,
взял канистру быстро в руки
и открыл на кухне газ.
На войне,сгорая в танке,
о победе сын мечтал.
Медалист мой после санки
под собой без ног толкал.
Надругались над бойцами
и все воины страны
возгорелись огоньками-
головешки их черны.
Сын сгорел и факел жаркий
выжег памятью глаза.
Дней угас луч света яркий
и на век со мной слеза".
Думы,что питает вашу
неосознанную суть?
Чтоб наполнить знаний чашу
нужен только скорбный путь.
А ты,молодость смешная,
как обманчива порой-
исчезаешь,убегая,
оставляя звук пустой.
Все надежды,разбиваясь
словно волны об утес,
исчезают,не сбываясь,
день вдруг немощность принес.
Эх ты,бабушка родная,
мне тоска по сердцу рвет.
А вся очередь живая
удлиняется,растет.
Вниз,горбун стоит,уткнувшись
взором яростным своим.
Горб его,к земле пригнувший,
возвышается над ним.
"Здравствуй,дедушка,последний
ты стоишь за хлебом здесь?"
"Мир в молельный час обедни
крысоедов полон весь".
"Что,дедуля,ты бормочешь?
Я тебя и не пойму,
крысоедов вспомнить хочешь.
Расскажи мне,почему?"
Взглядом-тоненькой иголкой,
дед меня насквозь сверлил
и своей улыбкой колкой,
и вопросом одарил:
"Вы,товарищ,что так рано?
На дворе ведь холода,
да одежка что-то драна,
да не зрелые года...
Ваши годы молодые.
Удивляюсь,сударь,вам-
мы для юности-чужие
и привыкли к холодам".
Доставая из кармана
свой платочек,и,рукой
утирая слезы рьяно,
дед беседовал со мной:
"Вы спросили-крысоеды?
Крысоеды-это мы,
внуки,дети,бабы,деды-
кто рожден под знаком Тьмы.
Я свободу мира клетки
познавал своим горбом
и писал свои заметки,
и подвел черту в одном:
конкуренция за место,
конкуренция за хлеб,
в страхе вечного ареста
разум жалкий просто слеп.
Мы с рождения впитали:
если холодно-то всем,
но с годами познавали-
рядом где-то есть Эдем.
Кто-то загорал у моря,
ну а мы в очередях
разговоры вили с горя,
задыхаясь как в сетях.
Так случилось:как живая
наша очередь плыла
здесь,с годами вырастая,
жизнь свою в стране вела".
"Что вам,дедушка ,отвечу,
познавая этот храм,
каждый день я ставлю свечи,
поклоняюсь старикам.
Вот и нынче-лютый холод,
но к согбенным я пришел.
Путь до истины как голод
в строй людей меня завел".
"Жизнь-мазок небесной кисти.
Мы-конец ее черты
и закон сокрытых истин
изучай быстрее ты.
Сути все же пониманьем
поделюсь с тобою я:
в жизни нету состраданья,
жизнь-крысиная возня.
Меж людьми их отношенья
изменяются в пути:
сменит радости-презренье,
гнев сумеет в ум войти.
Ненависть к нам мира властных,
невозможность их терпеть
нас как призраков ужасных,
помогают нам стареть.
И,наполненная мраком,
где звучит набатный звон,
жизнь людей,под гиблым знаком,
схожа с битвой крыс за трон.
Живность люди,убивая,
что же думают о тех,
из-за них кто,погибая,
был лишен земных утех.
Проведя свой опыт страшный,
понял я откуда зло,
результат получен важный
и прозрение пришло.
Если в клетке мы закроем
крыс без права на еду,
то мы зрелище устроим,
что не свидеть и в аду.
Голод.Что еще сильнее
мутит разум,греет страсть?
Будет кто средь крыс хитрее
в битве их за жизнь,за власть?
Кто же среди них решится,
кто забудет рода плоть
и едою насладится,
смерть кому пошлет Господь?
Насладиться боем первым
каждый хочет и азарт
пробегает в миг по нервам,
изрыгает гнева старт:
мы кричим,хотим скорее
действа,крови,кулаки
жмем все яростней сильнее,
страсть нас давит как тиски.
О,крысиная обитель!
Вожделенные мечты...
Голод-истинный мучитель
раскрывает в крысах рты.
Вот клыки и лезвий зубы-
все наточено давно.
Раздражений,злости клубы
и в глазах у крыс темно.
Наконец!Тот визг усталый.
Было десять и один
полумертвый воин малый
пал едою!Блеск картин!
И теперь преодолели
крысы в клетке тот барьер,
что пугал их.Осмелели-
к слабым найден комплекс мер."
Дед причмокнул и промолвил:
"Здесь мы-слабые одни...
Мысли вслух,"-тот час дополнил:
"Мысли плачущей возни."
Он стоял и полушубок
развевался на ветру;
"Да,погодка хлещет грубо-
ветры ринулись в игру.
Крысы тоже ведь под Богом
создавали жизнь свою
в мире-омуте глубоком,
где я горе познаю.
Покорились и съедали
братьев плоть.Их блеск в глазах
и коварство удивляли,
в их сердцах был изгнан страх.
Быстро очень,но осталось
двое в клетке-два бойца.
В них безумие сражалось
до победного конца.
(Толстый он и жадный-страшный,
поедал как я друзей,
вид его весьма отважный,
я ж голодней и мертвей)-
так один из них там думал.
Тот-кто больше ел:лежал,
нет возни,собратьев шума,
голод в нем не наступал.
Он дремал и снилось сладко
мясо сожранный друзей.
В подсознании украдкой
голод звал к себе скорей,
коль теперь делить не надо-
он другого съест всего.
Сон-последняя преграда
пред усладою его.
А другой:голодный-чуял,
голод голову крутил,
без прощанья поцелуя
он товарища убил.
Клык вонзив в сосуды шеи,
брата жир лакая в миг
он трясется,в страсти млея,
сам себе устроив шик.
В клетку смотрим с вожделеньем:
вот король наш!Крысоед!
И с каким же наслажденьем
ест собрата на обед.
Наградить его конечно
за находчивость и пыл-
он задачку-то успешно
в испытаниях решил.
Ставим изобилья чашу
в клетку славного бойца.
Он насытил мерзость нашу,
успокоив страсть лица.
Нет не ест он,отвернулся,
сыр не манит короля.
Он на бойне весь замкнулся,
взглядом крыс себе моля.
Дать голодному живое
для услады и борьбы,
а с победой и покоем-
сладкий миг его судьбы.
Самку-крысу в клетку эту
мы посадим королю
А любви в голодном нету-
пал инстинкт второй к нулю."
Дед горбун достал платочек
и утер глаза от слез,
холод сжал нас всех комочек.
Где ты,время,чайных роз?
Он прокашлял с хрипотою.
Я,согнувшийся,дрожал,
крыс взволнованный борьбою.
Дед же тихо продолжал:
"Вроде в клетке-изобилье.
Королеву все пленит.
В короле одно ж бессилье-
он от голода кричит.
И случилось!Не возможно
в реку дважды нам входить-
впредь ему совсем не сложно
жир кровавый вдоволь пить.
Он скрепленный стал навеки
с темной силой сатаны.
Крысоеды-суть калеки,
для несчастий рождены.
Жрать подобных!Как ужасно!
Философия Конца!
Смерть боролась с ним так страстно,
в нем нашла себе жнеца!
Что же,выпустим убийцу-
крысоеда-короля.
Мчится к крысам кровопийца
на просторные поля.
Им же выстрадано право
поедать своих друзей,
здесь нужда,а не забава,
счет пошел безумных дней.
Слез не будет,он жестоко
раздирает крыс любых-
символ зла,зерно порока,
с ним редеет стан живых.
Ненасытный зверь страдает,
убивая всех вокруг,
он все чаще вспоминает
клетку и рожденье мук.
Челюсть сковывают боли,
ужас в нем одержит власть-
стал бояться вдруг на воле
от собрата мертвым пасть.
Стал бояться темной ночи.
Эти ужасы его
каждый шорох,шум упрочил.
Жизнь-борьба и...Ничего!
Время шло.Герой,страдая,
перевоплотился в суть-
убивать крыс,не съедая,
лишь-по горлу б полоснуть.
И не мучил больше голод-
изувеченные дни,
где в сознание бил холод:
крысы-мне враги одни.
Вам не кажется,любезный,
параллель я проведу:
что наш мир такой же тесный
словно клетка крыс в аду.
Время все конечно лечит",-
дед причмокнув,продолжал:
"Только нас оно калечит,
мир вокруг ужасным стал.
Люди отмели советы
к этой жизни,не поймут
те неясные приметы,
что к погибели ведут.
Вот закон там существует:
развиваемся в борьбе
и в единстве...Кто осудит
жар борьбы в моей судьбе:
как я ненавижу вопли
лицемеров и хапуг,
их гримасы,слезы,сопли,
их наигранный испуг.
Да нас просто давят-старых!
Все растоптано внутри.
Мы-итог всевышней кары,
слезы утренней зари.
Крысоеды изменились,
то ли оборотни в нас.
Все несчастья к нам спустились-
в людях крысы уж сейчас.
О,ужасное в грядущем!
О,великая беда-
лихолетие несущим
будет сытная еда:
люди рвать друг друга рьяно
будут в низменных страстях,
человек,с душой в изъянах,
возродится на костях.
Падший:он поднявшись-мститель!
Изощренно всем другим
будет отравлять обитель.
Черта перст идет за ним!
Я поведал,что терзало
душу сильно.Горб сдавил.
Время демонов настало-
Сатана их породил!"
Дед закончил представленье,
замолчал и,не спеша,
продвигался.Нетерпенье
вылил резво,чуть дыша.
Что-то слышал,что-то было,
что-то чувствовал в груди.
Боль внутри меня заныла.
Что же будет впереди?
Холоднее телу стало,
захотелось так тепла...
Я смотрел вокруг устало-
вьюга яростно мела.
Что топтаться мне на месте,
раздражителен и зол
вдруг я стал.Мы с дедом вместе
распрощались,я ушел.
И,дыша морозом жестким,
что пронизывал насквозь,
ощущал я страхом хлестким:
что-то в мыслях не срослось.
Дал мне ключ старик горбатый
к очищению души-
стать смиренным в час расплаты,
но в себе кричал:"Греши!"
Как оно меня терзало-
это двойственное "Я"
и внутри все трепетало.
Разломилась жизнь моя.
Крысу я вдруг обозначил,
ощутил ее душой,
как во мне она там скачет,
измываясь надо мной.
Вдруг горбатым озареньем
весь проникся и тот час
кровью хлынуло презренье.
Был мне сверху Божий глас.
Ненавидел люто семя
и проросшие плоды,
нес я каторжное бремя,
был предвестником беды.
Как очиститься от грязи,
как в себе преодолеть
все повадки гнусной мрази?
Ведь я крысы этой клеть!
Удавить себя и духом
в миг свободу ощутить.
Тело ж станет крысе пухом.
Кто посмеет осудить?
Как очиститься от скверны?
Или мне в субботу в храм
шаг направить чванно-мерный,
грех неся святым местам?
Ну а крыса-крыса точит
все сознание мое,
чтоб себя во мне упрочить-
дарит мне зерно свое.
Ужас,боль нас ждет в грядущем,
запустение и смерть-
всех людей,еще живущих,
поглотит земная твердь.
Я страдаю:плачу в холод,
крысу надо усмирить,
непомерный крысы голод
взять,напрягшись,подавить.
Безысходность торжествует!
Коль порок имеет вес-
Крыса разума ликует;
Дьявол ожил,он воскрес.
Вьет поземка,снегом кружит,
я по улице в бреду
шел в суровой белой стуже.
Где тепло себе найду?
Где мессия-избавитель?
Кто ничтожество во мне
уничтожит?Где целитель
в этой гибнущей стране?
"Хватит в мыслях ковыряться,
надо в очередь идти,
хватит дрянью притворяться",-
я кричу себе в пути.
Холод схлынул незаметно,
разлилось тепло и...Что?
Запах крыс исчез бесследно!
Я спросил:"Последний,кто?"
Тут пингвинною походкой,
в шаг раскачивая плоть,
мужики идут за водкой.
Ну а с ней-за чертом хоть.
Он,невзрачным тусклым взглядом-
где:оценочное "Я",
окатив презренья ядом,
устремил глаза в меня.
Он стоял.Помятый сжатый
драп затертый у пальто,
лик опухший,бородатый.
Тень земли или никто.
Видно цель его-монеты
в пьяный покидать угар,
руки сажею изъеты,
вероятно-кочегар.
Весь в себе,немногословен,
ежась,пряча беглый взор,
он,казался обескровен,
взял от жизни весь позор.
Я смотрел и так уныло
потянуло на груди,
и шептало что-то,было:
"Не общайся!"и"Уйди!"
Милосердие,ну где ты,
где тепло твоих огней?
Я наития советы
стал не слышать среди дней.
Непонятный мне и странный
стыд досадный в мужике
был за вид наверно рваный,
рубль зажатый в кулаке.
Я сказал:
"Живем мы в тленном,
но унынье-смертный грех.
Срок нам быть в аду презренном...
Свет придет и с ним успех."
Он ответил:
"Пусть дурачит
ад презренный,мне ль гадать.
Все живем мы,это значит:
Жизнь-прокрустова кровать.
Ну а мерка наша скачет:
не попал в любой шаблон-
мир заест и засудачит,
гонит прочь:"Идите вон!"
"Это правда,там я с дедом
речь вел тоже о таком:
в людях бесы-крысы следом
за душой идут тайком.
Сатаною мир устроен,
чтобы выжил только тот,
дед сказал мне,кто настоен
лишь на зле,в ком зло-оплот."
"Да,красавица Пандора-
тот прообраз Сатаны,
свой ларец раскрыла скоро
и несчастья рождены.
Я венец с себя терновый,
разозлившись,оборвал.
Жизнь и смысл ее не новый
к злым чертям,смеясь,послал.
И туман канализаций,
иней зимних холодов
мне родней цивилизаций
и пустых никчемных слов.
Скверну дня смывая в глотке,
очищаюсь от химер
и,смотря сквозь рюмку водки,
чувством я-миссионер!"
Я стоял,а он,очнувшись
от молчания,тоски,
говорил,слегка пригнувшись,
сжав ладонями виски.
Блеф!Юродивость кривая!
Но его несло с крючка:
в нем душа была живая-
полноводная река.
"Намела метель сугробы.
Внешность-не душа моя,
как-нибудь,да лишь бы чтобы...
Вот к чему стремлюсь-то я.
Скромным надо быть всем званным
к жизни.Много на земле
по рассыпано им манны,
спать бы только вот в тепле.
Я нашел себе теплушку,
претворяя все мечты,
там припрятал ложку,кружку...
Так со мной идешь ли ты?"
Он меня тащил куда-то,
я его бутылку нес,
в ней:дай срок-ума палата,
пей и радуйся до слез.
Мы бежали и ныряли
в жерло адавого дна,
В жизни странности зияли-
грязь и серость в них одна.
Вдруг куда-то повернули.
Тусклой лампочки привет
я увидел.Мы шагнули
из кошмара в полусвет.
Теплосеть.И здесь,устроясь,
был матрац и даже стул,
поводырь,не беспокоясь,
зимний холод обманул.
Приготовились:я-стулом,
гостю честь,был награжден.
В трон хозяин рухнул с гулом,
что из труб был возведен.
"За знакомство-вздрогним малость!"
Кружка билась о стекло,
Мужиков святая шалость-
расплескать в груди тепло.
Понеслось.И я размазал
в теплосети жизнь свою,
как по жизни слепо лазал,
как о горести пою.
Он молчал.И я ролями
с ним сменился как бы так...
Среди труб сверкал речами-
говорить я был мастак.
Акт слепого покаянья
сам собою вдруг иссяк
и,в уродливом молченьи,
захмелевший,я обмяк.
Он промолвил:"В жизни,знаешь,
веру мы в душе несем,
с ней в чудесный мир взлетаешь,
озаришься свет-дождем.
Я в блаженство окунулся,
изучив святой закон,
я-горбатый разогнулся,
распознав,что жизнь-есть сон!
Снится нам,что мы живые
бьемся с чувствами вины,
есть богатые и злые,
ну и есть добра полны.
Все в телесной оболочке,
чтоб у каждого своя,
разрываясь на кусочки,
рвем от жизни,суть тая.
Спим-мы действуем в кошмаре
плотью низменной своей-
ублажаем ее в даре,
преклоняясь перед ней.
Но наступит пробужденье,
коль личину навсегда
мы теряем в умерщвленьи:
"Кто я?"-я спрошу тогда.
Эйфорию ощущаю
и величие во мне!
От того и не страдаю
в бойне Зла с Добром-войне.
Есть такое:все под Богом
мы живем и все тайком,
под его не спящим оком,
прикрываем стыд листком.
Я ж свой лист отбросил дальше,
мне не стыдно наготы
в сновидениях и фальши,
в битве Зла и Доброты.
Пусть мой сон дурной позорный
в испытанье сотворен.
Коли плоти непокорный-
я не буду побежден.
Заблестела,заискрилась
тайно мне святая нить,
на меня она спустилась,
чтобы душу укрепить.
Тем Божественным началом
(будто брызги солнц в окне)
все полнее наполняло
душу спящую во мне.
И она вся,просыпаясь,
ликовала,и цвела,
светом нежным наполняясь,
в путь для избранных звала.
Подарил мне чудо Боже,
дух святой в меня вселил,
освященный духом тоже,
я ли плоть не покорил.
Коли дети-человеки
все попали в жизнь-бардак,
на заклание навеки,
должен кто-то дать им знак.
Я явился людям спящим!
Вся моя дурная плоть
будет им перстом грозящим!
Я-Мессия и Господь!
Я хранил в великой тайне
все секреты бытия,
пряча их ревниво крайне.
Час настал-открыл их я.
В царстве смертном жутком,сонном
грешников охватит страх,
я-начало в действе оном,
Знамя Господа в руках.
Вижу я:что в обновленье
жизнь из смерти воззойдет,
душам грешников-презренье,
их зерно не прорастет.
Люди в церковь ходят в мире,
жаждут все поводыря
и,в придуманном кумире,
Бога видят,рубль даря.
И их глупо и неверно
жирный поп наставит здесь,
разрешая плотью скверно,
разнуздать инстинкт свой весь.
Даст совет при этом строго:
"Грешник,мысли береги,
очищай их(хоть убого),
сможешь как.А в грех беги!
Рождены мы все греховно!
Плоть безумна и смешна,
Бог подал ей безусловно
дар греха.И плоть-грешна!
Мысль дари от сердца Богу,
в жизни мысли охраняй!
И спасения дорогу
ты от церкви получай!"
Чтож,попы нас научили-
в лицемерие во всем,
в лицемерии мы жили,
в лицемерии живем.
Нет,нельзя нам плоть лелеять.
Как в чистилище войдем?
Вся душа от страха блеять
будет пред небес судом.
Разметав кресты,могилы,
дождь огня направив в грот,
небеса обрушат силы
на дел дьявола оплот.
Духом я святым наполнен.
Господи!Я поднял крест
и набатом колоколен
спящих разбужу окрест.
И духовное начало:
путь любви-прощенья путь,
что над плотью побеждало,
завещаю всем вдохнуть.
Я-Мессия в жутком мире!
Я ходатайствую тех,
кто душой в греховном мире
плоть сгубил для всех утех.
Господи!Прости им-спящим,
ведь не ведают они...
Отпусти грехи творящим,
не бегущим от возни.
Вот уходит ожиданье.
Я,Господь,иду к тебе,
обреченный на закланье,
подчинюсь своей судьбе."
Я сидел оторопелый,
отряхая дремоту.
Бомж вдруг стал какой-то белый,
осветляя темноту.
Подступил к нему в испуге,
кровь хлестала как фонтан
в ране горла.Хрипы,муки...
"Натворил ты что,болван!"
Он шепнул:"Господь услышит,
я проснулся,дух летит!"
Не спасти,почти не дышит.
Прохрипел он:"Бог простит."
Выбирался как в тумане-
падал в снег и вновь бежал.
Было лишь одно желанье-
позабыть,то что узнал.
В переулочке простенном
я в кошмарный мрачный день
понял в страхе,что все в тленном
и похож был сам на тень.
По нехоженому снегу
спотыкался.Я рыдал-
вот нашел себе коллегу,
как меня он наказал!
Вот ужасно!Вот кошмары!
Бомж в крови все предо мной-
Испытанье Божьей кары.
Что ж ты сделал,гад,с собой!
Так,я-спящий.Ты проснулся
Пробуждение твое-
чтоб я видом содрогнулся?!
О,познание мое!
Шел я улиц коридором
и лицо щипал мороз,
весь пресытившийся вздором.
Шел,глотая горечь слез.
Вновь увидел,как столпились
люди,где я был с утра,
там,где очереди вились,
где моя была игра.
Присмотрелся и опешил:
на пороге в магазин
горбуна вдруг дернул леший-
дед упал,толпа над ним.
Дед распластанный и бледный
там лежал.Кричит народ,
чтобы цокот смерти медный
осадить.Но мертв урод.
Мой вещун крысиной плоти
дух немедля испустил.
Смерть метнула в деда дротик,
хлеб насущный-погубил.
Кто ты?Где ты,бед Вершитель?
Кто в заклание скорей
положил всех нас,гонитель
обездоленных людей.
А в душе рыдало,ныло.
Дома лег,устав ,в кровать.
Мне плевать на все уж было
и на жизнь свою плевать.
Ночью стуком был разбужен,
дверь сломав,пришли за мной-
бомж убит?!Я власти нужен,
бьет меня холуйский рой.
Избивая,потащили
неодетого в пургу,
стаей демонов кружили
надо мною на снегу.
Был и суд.В нем-безысходность,
ложь как символ торжества!
И в устах судьи холодность
подтвердила мне права.
Пил я чашу-подлость в чаше.
Был судейский приговор,
с адвокатом тяжбы наши
и общественный позор.
Кто судил?И,правда,где ты?
Власти завершили труд.
На вопросы все ответы
скоро даст мне Высший Суд.
1990-март1991.