Кленарж Дмитрий : другие произведения.

Грехи молодости

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
      Что может случиться, если разъезд степных сторожей, русских дружинников, случайно наткнется в степи на одинокую половецкую кибитку? И чем оно аукнется спустя годы?
      Рассказ, в котором хоть и фигурируют персонажи из "Нареченных", но сюжетно он совершенно самостоятелен и слишком уж велик по объему, чтобы рассматриваться в качестве просто еще одной сайд-стори.
  1169 г.
  Оскол
  
  
  На одинокую половецкую кибитку они наткнулись уже на закате. В небольшом распадке тремя поприщами южнее излучины в среднем течении Оскола. Скакавший во главе разъезда Завид предупреждающе вскинул руку, крутанул ею у себя над головой и резко бросил коня вправо, с запада огибая ложбину, в центре которой застыли кибитка и четверо стреноженных лошадей. Ехавший вторым Елисей, младший из степных сторожей, последовал за ним. Ольстин же и Щука, не сговариваясь, повернули влево, замыкая кольцо с восточной стороны.
  
  Послышалось приветственное ржание - степные кони первыми заметили чужаков. Полог юрты, установленной на двухосную телегу, откинулся, и на пороге показался одетый лишь в короткие кожаные штаны степняк. Он затравленно скользнул взглядом по отчетливо вырисовывающимся на фоне закатного неба Завиду и Елисею, мчащимся по гребню холма напротив, и молнией метнулся к коням. Щелкнула тетива. Поспешно выпущенная стрела Щуки не достигла своей цели, но, воткнувшись в изрытую копытами землю, почти у самых ног половчина, заставила его споткнуться и кубарем полететь в траву. Приподнявшись на вытянутых руках, степняк на мгновение застыл, пытаясь различить в надвигающейся с восточной стороны темноте новую опасность. И этого мига оказалось достаточно. Посланная Ольстином стрела нашла свою жертву. Кочевник не издал ни звука, лишь еще раз попытался было дернуться в сторону коней, но, схватившись за пробитое стрелою бедро, как подкошенный рухнул наземь. Над ложбиной разнесся пронзительный свист, и все четверо сторожей одновременно развернулись навстречу друг другу, намереваясь сойтись в центре распадка.
  
  Первым подле отчаянно извивающегося на земле степняка осадил коня Завид.
  
  - Лежи, сука! - зло бросил он, склонившись в седле и коротко ткнув кибитью лука в уже залитую кровью ногу половчина.
  
  Не сдержавшись, тот вскрикнул и попытался откатиться в сторону, чтобы не попасть под копыта нервно переступающего с ноги на ногу Завидова Огонька.
  
  Чуть отставший от старшего товарища Елисей осадил свою кобылку у самой кибитки и прямо с седла проворно вскочил на неё, не иначе как норовя лишний раз выказать свою удаль. Блеснул выхваченный из-за голенища засапожный нож, взлетел откинутый прочь полог шатра, и стремительная хищная тень исчезла внутри.
  
  - Так, ну и что тут у нас? - нарочито ленивым, начальственным голосом поинтересовался сотский Ольстин Олексич, старший сторожевого разъезда, подъезжая к Завиду. Убирать лук в саадак он, однако ж, все еще не спешил.
  
  Завид уже открыл было рот, чтобы поделиться с сотским своими догадками о том, что делает в степи вдали от своего куреня одинокий половчинин с вежою, но в этот момент тишину над стоянкой взрезал пронзительный женский крик, донесшийся со стороны той самой кибитки, где исчез их младший товарищ. Все трое сторожей стремительно обернулись на звук, вскидывая оружие. Скрипнули натягиваемые тетивы. Однако в следующее мгновение на пороге юрты возник сияющий, словно новенький киевский златник, Елисей, волочащий за собою нечто отчаянно брыкающееся и издающее новые, испуганные вопли.
  
  - Вы только посмотрите, что я нашел! - улыбаясь от уха до уха, сообщил дружинник и, играючи, швырнул под копыта лошадей своих товарищей маленькую женскую фигурку.
  
  Высокий, заостренный головной убор с нашитыми на него разноцветными лентами, отлетел в сторону. Всхрапнувший от неожиданности мерин Щуки нервно переступил с ноги на ногу, и колпак половчанки жалобно хрустнул под его тяжелым копытом. Неуклюже приземлившаяся плашмя, на живот, девушка меж тем торопливо приподнялась на колени, откинула с лица испачканной в грязи ладошкой волосы, отчего на щеке и лбу у нее остались темные разводы, и испуганно, снизу-вверх, уставилась на застывших вокруг нее всадников.
  
  - Так вот оно в чем дело, - хищно усмехнулся Ольстин, подавая своего Жарко чуть вперед, так, чтобы тень от массивного жеребца полностью накрыла собою половчанку. - Молодожены. - Короткий взгляд в сторону раздавленного головного убора. - Решили уединиться. - Слегка наклонился в седле и потянулся кончиком кибити к лицу девушки, чтобы убрать прядь волос, все еще скрывающую оставшуюся не испачканной сторону ее лица. - И именно в тот момент, когда наши дозоры ищут в степи ваши вежи, чтобы навести на них свои полки. - Половчанка отпрянула назад, не позволяя ему прикоснуться к себе. - Как неосторожно, - все с той же опасной улыбкой на губах покачал головою Ольстин, выпрямляясь и убирая лук в налучь. - Очень неосторожно.
  
  Высвободив ноги из стремян, он соскочил с седла и шагнул к девушке. До того тихо лежавший на земле половчинин дернулся было ему наперерез, но получил удар кибитью по затылку и вновь рухнул на землю.
  
  - Держите этого, - отрывисто скомандовал Ольстин, перехватывая бросившуюся к упавшему мужчине девицу поперек пояса. - А с тобой, красавица, у нас будет особый разговор.
  
  Девушка вновь пронзительно заверещала, когда сотский сграбастал ее в охапку, легко, словно ребенка, оторвал от земли и, повернувшись спиною к вновь пытающемуся подняться на ноги степняку, потащил в сторону телеги. Сзади послышались глухие звуки ударов и короткий, злой стон. Ольстин уронил продолжающую что-то отчаянно выкрикивать девчонку подле высокого, в две трети человеческого роста, тележного колеса и, рывком развернув к себе лицом, отвесил ей звонкую пощечину:
  
  - Да заткнись ты уже, дрянь!
  
  Несильный, казалось бы, удар мужчины отбросил вмиг смолкнувшую девушку на колесо. Из рассеченной губы сбежала тоненькая красная струйка.
  
  - Чем больше будешь дергаться, - прошипел он, наматывая волосы половчанки на кулак и подтягивая ее лицо почти вплотную к своему, - тем больнее тебе будет. - Резко стиснул кулак, заставляя пленницу скорчиться в гримасе боли. - Понимаешь? Ты вообще понимаешь по-нашему?
  
  Вместо ответа та неожиданно сложила губы трубочкой и плюнула в лицо мужчины. Но тот оказался готов к подобному и легко, смеясь, уклонился от этой ее тщетной попытки хоть как-то уязвить своего обидчика.
  
  - Что ж, - хмыкнул Ольстин, - не хочешь по-хорошему, будет по-плохому.
  
  Он отшвырнул девушку назад к колесу и прежде, чем она успела опомниться, уселся на нее сверху. Поймал запястье ее левой руки и, нашарив за спиною на поясе путы для стреноживания коня, захлестнул на ней первую петлю. Девчонка взвыла, попыталась взбрыкнуть и спрятать правую руку под себя. Не помогло. Едва не вывихнув ей руку из плеча, Ольстин вытащил таки ее на себя и, продев веревку через колесо, затянул петлю и на втором запястье.
  
  - Так-то лучше, - удовлетворенно бросил он, вновь запуская всю пятерню в волосы половчанки. - Да помолчи ты, наконец! - Ткнул ее лицом в землю, разом погасив все звуки. Обернулся назад: - Слушать сюда. Внимательно. - Обвел взглядом уже спешившихся и выжидательно застывших подле коней дружинников своего сторожевого разъезда. - Я хочу, чтобы этот, - кивок в сторону вновь начинающего подавать признаки жизни степняка, - все видел. До конца. Елисей! - нашел глазами младшего из подчиненных. - Поганый на тебе. Присматривай за ним, пока мы будем заняты.
  
  - Ну-у-у... - досадливо протянул парень. - Опять я последним...
  
  - Молод еще, - отрезал, в общем-то, немногим более старый Ольстин, тем не менее в силу родовитости и положения сотского имеющий неоспоримый приоритет перед остальными товарищами. - Придет и твой черед. А пока держи ему голову так, чтобы все было отлично видно. И пусть только попробует морду отвернуть.
  
  - Бусделано, - разочарованно мотнул белобрысой башкою Елисей и, подойдя к половчинину, пнул его ногою в бок. - Слышал, нехристь? Велено тебе, собака, смотреть, как боярин и мужики с твой бабой тешатся. Слышь меня али как?
  
  Мысок сапога дружинника задел торчащую из окровавленного бедра стрелу, и половец гортанно вскрикнул, инстинктивно хватаясь за пробитую ногу. Елисей, нагнувшись, отвесил степняку короткий хлесткий удар кулаком в лицо, пинком перевернул на живот и, уткнув колено ему в спину, всем своим весом придавил его к земле.
  
  - Смотри, сука! - Схватил половчинина за волосы и повыше приподнял ему голову. Под самым подбородком пленника сверкнул росчерк засапожного ножа. - Внимательно смотри, - зло прохрипел дружинник, наслаждаясь безуспешными попытками степняка вырваться из его хватки и прийти на помощь своей женщине. - Небось, и сам не раз забавлялся так с нашими девками. А вот, гляди, как все вдруг обернулось.
  
  Ольстин меж тем вновь повернулся к девчонке. Склонился к самому ее уху и негромко прошептал:
  
  - А вот теперь можешь начинать орать. - Его зубы легонько сомкнулись на мочке ее уха. - И чем громче, тем лучше, маленькая моя.
  
  Ладонь мужчины скользнула под длинное пестрое платье половчанки, нащупывая пояс штанов. Та негромко заверещала и попыталась свернуться калачиком. Но подскочивший Завид уже ухватил ее за одну ногу и с силой дернул на себя, заставляя вытянуться по струнке. Заодно содрал с ножки короткий мягкий сапожок на шнуровке. Рассмеялся, подбросив в ладони трофей, и, не глядя, зашвырнул его куда-то назад, в темноту. Щука, зашедший с другой стороны, подхватил подол ее платья и резко вздернул его вверх, сразу почти до середины спины. И как раз в тот момент, когда Ольстин рывком стянул с нее шерстяные штаны. Маленькая бледная попка девушки ярко сверкнула в стремительно окутывающем все вокруг мраке степной ночи.
  
  - Ай, хороша! - не удержавшись, Ольстин отвесил звонкий шлепок по открывшейся ему красоте.
  
  Сидевший рядом с ним Завид громко захохотал и, ухватившись за обе штанины на лодыжках пленницы, рывком потянул их на себя. Девчонка всхлипнула. Извивающийся, словно жук, нанизанный на иглу, под коленом Елисея степняк сыпал какими-то ругательствами на своем собачьем языке. И даже росчерк ножа дружинника, оставивший ему кровоточащую полосу от скулы до подбородка, не заставил его замолчать.
  
  - Посмотрим, так ли она хороша здесь? - фыркнул Ольстин, протискивая ладонь меж судорожно сжатых коленей девушки, и толчками продвигаясь выше и выше. - Не успел ли наш друг, - кивок в сторону половчинина, - уже распечатать свою прекрасную невесту? А то мне как-то претит лезть туда, где потопталась эта погань шаруканья.
  
  Ладонь сотского замерла в самом устье бедер девушки. Поднырнув под нее, нащупывая, исследуя. Та лишь беззвучно открывала и закрывала рот, не в силах выдавить из себя ни звука. Даже когда пальцы чужого мужчины нагло проникли внутрь ее тела.
  
  - Вот и замечательно! - наконец радостно сообщил Ольстин, выдергивая ладонь из-под половчанки и демонстрируя товарищам свои слегка влажные пальцы. - Все на месте, братцы. До нас здесь еще никого и никогда не было. Кажется кто-то, - быстрый взгляд, брошенный на заходящегося в потоке грязной брани степняка, - не успел ну совсем чуть-чуть. Припозднись мы хоть на самую малость...
  
  С этими словами он бесцеремонно растолкал ноги девушки в стороны и, вклинившись меж них обоими коленями, опустился на нее, одновременно расстегивая пояс штанов. Пленница продолжала молча царапать ногтями ободы тележного колеса. И лишь в тот момент, когда торжествующая мужская плоть грубо, сминая все встающие на ее пути препятствия, вторглась в самое ее лоно, издала слабый сдавленный писк.
  
  Ольстин замер, наслаждаясь ощущением обладания женщиной, ощущением полного, глубокого проникновения. Снова схватил ее за волосы и, запрокинув голову девчонки назад, прошипел:
  
  - Я же сказал, - он слегка толкнулся внутри девушки, словно бы мог проникнуть еще глубже в ее развороченную плоть, - теперь можешь начинать кричать. Да погромче!
  
  Подался назад, наполовину высвобождая из нее свой член. Даже слегка приподнялся, чтобы заглянуть под себя и с удовлетворением отметить мутно-красные разводы на нем. И с утробным урчанием вновь протаранил пронзительно вскрикнувшую от обрушившейся на нее волны боли девушку. Снова. И снова. С каждым новым толчком заставляя ее все шире и шире раскрывать рот в немом крике, словно выталкивая из уголков широко распахнутых глаз одну за другой крупные слезинки. Но лишь больше и больше распаляясь от этого зрелища. И лишь острее ощущая разгорающееся внутри пламя, способное, вырвавшись наружу, превратить в угольки бьющуюся сейчас под ним женщину...
  
  
  ***
  
  - Ольстин?
  
  - Да?
  
  - А почему, кстати, Ольстин?
  
  Сотский поднял озадаченный взгляд на сидевшего напротив, у маленького, наспех разведенного костерка, Завида и вопросительно заломил бровь.
  
  - Я имею в виду, откуда имя такое странное? - уточнил дружинник, отрезая ножом кусочек от полоски вяленого мяса и отправляя его в рот.
  
  - А, это, - кивнул сотский и покосился в сторону кибитки, возле колеса которой все еще громко сопел Елисей, не в силах насытиться уже, впрочем, давно почти никак не реагирующей на внешний мир половчанкой. - Эльфстан.
  
  - Чего? - теперь пришла очередь уже Завида удивленно взирать на боярина.
  
  - Так меня на самом деле зовут, - хмыкнул Ольстин, отстегивая от пояса баклагу с вином. - Эльфстан. Это по-аглицки. - Отхлебнул из баклаги и, подмигнув, перебросил ее через костерок Завиду. - Моя прапрабабка была служанкой княгини Гиты, супружницы Мономаховой. И приехала аж из самой Аглии. Ее выдали за Ратибора Добрынича. Вот она первой и додумалась наречь своих детей аглицкими именами. Старшего - Альбертом. Ольбер по-нашему. Среднего - Томасом. По-нашенски Фома. Ну, а младшую, мою прабабку - Эстрид. Острад то бишь. С тех пор, - поймал брошенную назад баклажку да с улыбкой развел руками, словно бы извиняясь, - как-то так и пошли у нас в роду через одного гулять аглицкие имена.
  
  - Постой, - подал голос сидевший на так же притихшем в последнее время половце Щука, - Ольбер... Ольбер... - он неопределенно повел рукой в воздухе, будто пытаясь уловить что-то ускользающее. - Это не тот, который...
  
  - ... Итларь-хана в Переяславле застрелил? - закончил за него Ольстин и кивнул. - Он самый. А Фома - это тот, что с Девгеничем на цесаря Алексея к Доростолу ходил.
  
  - И что это имечко означает? - вновь поинтересовался Завид.
  
  - Эльфстан-то? А черт его знает, - пожал плечами владелец имени. - Бабка моя, наверное, еще могла знать. Она ж и повелела меня так наречь. Я еще совсем малой был, когда она к богу отошла. Только и помню из ее рассказов, что так звали какого-то моего славного предка, что был гридем при короле Эд... - в этом месте он запнулся, нахмурился, вспоминая правильное произношение непривычного имени, - Эдуарда, кажется. Да и какая разница-то? - развел руками. - Главное, красивое имя!
  
  - А как по мне, так дурацкое, - фыркнул Завид.
  
  - И это говорит человек с именем Завид? - хитро прищурившись, покосился на него Ольстин.
  
  - Эй, мужики, - неожиданно вмешался в разговор наконец-то оторвавшийся от девчонки Елисей. - Я все! - довольно осклабился он, поддергивая на себе штаны. - Кто-то еще будет?
  
  - А смысл? - лениво протянул Щука. - Там уже места живого не осталось.
  
  - Так можно, наверное, уже и отвязать, - нашелся Елисей. - Я бы и ротик ее попробовать был не прочь. Кусаться-то она уже точно не будет. Не до того ей, бедняжке, сейчас.
  
  И, не дожидаясь решения товарищей, наклонился, полоснув привычно материализовавшимся в руке ножом по стягивающим запястья половчанки путам.
  
  - Хэй! - предостерегающе окликнул его Ольстин. - Погодь, дурак...
  
  Но было уже поздно. До того напоминавшая скорее изорванную в клочья тряпочку, нежели живого человека, пленница внезапно с молниеносной скоростью прянула вверх, сомкнув зубы на руке стоящего над нею мужчины. Елисей вскрикнул, скорее от неожиданности, чем от боли и выпустил нож из пальцев. Миг - и тот уже зажат в маленькой ладошке. Еще миг - и клинок вспарывает внутреннюю сторону бедра дружинника от колена и едва не до самого паха. Темная густая струя крови из вскрытой артерии ударила прямо в лицо девушки. Одномоментно побелевший Елисей негромко ойкнул и медленно осел наземь.
  
  - Баррран! - буквально прорычал боярин, вскакивая на ноги и выхватывая из-за пояса чекан. Напротив него уже взвился, вырывая из ножен саблю, Завид.
  
  Залитая с ног до головы еще дымящейся человеческой кровью девчонка с судорожно зажатым в кулачке засапожным ножом на мгновение застыла, сверля немигающим яростным взглядом двух до зубов вооруженных мужчин напротив нее, и юрким зверьком метнулась под телегу.
  
  - Стой, сука! - зло выдохнул Ольстин и уже собрался было ринуться за ней, но в этот момент его внимание привлёк странный шум справа.
  
  Краешком глаза он еще успел отметить Завида, с проклятиями метнувшегося вслед за беглянкой, но сам уже торопливо обернулся к Щуке. Но лишь для того, чтобы встретить удивленный взгляд товарища. Тот моргнул раз, другой, по правой стороне его лица быстро-быстро заструились набирающие силу алые дорожки, а за спиною начавшего медленно оседать на землю дружинника выросла сгорбленная фигура половчинина с зажатым в руке булыжником.
  
  - Па-а-адла, - так же чуть сгорбившись, протянул Ольстин, поудобнее перехватывая чекан. Обманным движением слегка качнулся вправо и тут же, присев и тем самым еще больше уйдя вниз, скользнул влево. Взмах. Бросок. И навстречу ему уже летит камень, отправленный рукою степняка.
  
  Не промахнулись оба. Но если булыжник раненого, практически истекшего за минувший час кровью, половца лишь слегка, по касательной, задел висок Ольстина. То чекан сотского вошел точно промеж глаз его противника. Тот умер мгновенно, прежде, чем успел хоть что-либо осознать.
  
  - Проклятье! - взвыл боярин, прижимая ладонь к рваной ране на виске. - Завид! - он обернулся, ища глазами товарища. - Ты где?
  
  И едва не потерял дар речи, так как именно в этот самый момент из-за кибитки показалась половчанка верхом на его, Ольстиновом Жарко. Сбоку на нее выскочил Завид, пытаясь одной рукой перехватить под уздцы жеребца, а другой, с зажатой в нею же саблей, поймать половчанку за ногу и стащить ее с седла. Клинок случайно чиркнул коня по крупу, и тот, и без того приведенный в изрядное волнение незнакомым седоком и вообще всем происходящим, с пронзительным ржанием встал на дыбы.
  
  - Нет! - только и успел вскрикнуть Ольстин, когда одно из копыт его жеребца опустилось точно на голову Завида.
  
  Едва сама не вылетевшая из седла половчанка судорожно вцепилась даже не в поводья, а попросту в гриву коня и, пришпорив его голыми пятками, с гортанным выкриком послала его в галоп. Не глядя, прямо вперед, во мрак степной ночи.
  
  - Стой! Стой, я сказал! - бросил ей вслед сотский и в два прыжка оказался подле ближайшей к нему оседланной лошади, не особо уже разбираясь в том, чья она вообще. Рывком вскочил в седло и... в этот миг земля и небо внезапно стремительно поменялись местами. Словно продолжая начатое движение, Ольстин перелетел через седло и ухнул вниз уже с другой стороны от испуганно отпрянувшего прочь от него коня. - Какого хрена?!
  
  Он приподнялся над землею на локтях и удивленно помотал головою. Голова кружилась. Все убыстряясь и убыстряясь. И даже в таком, как сейчас, казалось бы, предельно устойчивом положении, его неумолимо вело набок.
  
  - Неужели... - наконец-то его настигло осознание того, что брошенный ослабевшей рукою степняка камень, хоть и не убил его, но таки свое черное дело сделал, и сотский еще не скоро сможет отличить верх от низа, не говоря уж о том, чтобы удержать равновесие в седле. - А-а-а, сссука! - Ольстин в ярости ударил кулаком по земле и тут же пожалел о своем поступке, так как немедленно был вынужден согнуться в три погибели, выворачивая наизнанку свой желудок.
  
  
  ***
  
  1185 г., 22 февраля
  Ворскла, окрестности Лтавы
  
  
  Это посольство с самого начала было лишено какого-либо смысла. Кончак и его беки один за другим поднимали полные чаши терпкого ясского вина, провозглашая здравицу славному князю Ярославу Всеволодовичу, да картинно, словно соревнуясь меж собою, нахваливали присланные черниговским владыкой дары. Просили любезных послов передавать слова благодарности их господину. Гортанными возгласами приветствовали появление перед пирующими новых танцовщиц. Пускались в долгие, пространные обсуждения достоинств той или иной девушки. Промеж делом, интересовались здоровьем табунов, детей и жен господина посла. Как будто спохватившись, торопились наполнить еще одну чашу... И все начиналось по-новой.
  
  Однако ж, всякий раз, когда за этот безумно-долгий, выматывающий не хуже иной битвы, день боярин Ольстин Олексич, дворский черниговского князя Ярослава Всеволодовича, сославшись на нужду или хотя бы просто необходимость глотнуть чуть свежего воздуха, выходил наружу из ханского шатра, его взгляду открывалась одна и та же печальная картина. Новые и новые половецкие курени, возникающие в легкой стылой поземке на восточном берегу Ворсклы, спускающиеся к броду, взбирающиеся на противоположный, что русские привыкли считать своим, берег реки, и исчезающие на закате, по направлению к Псёлу. И над всем этим парила вознесенная на высокий обрывистый мыс Лтава, крошечная сторожевая крепостица переяславцев. Густой черный дым тревожного костра поднимался над ней прямо в низкие, накрапывающие жидким снежком, облака.
  
  За спиною боярина скрипнул снег.
  
  - Долго ли они так продержатся? - ни к кому конкретно не обращаясь, проворчал сотский Ядрей, остановившийся чуть позади и сбоку от Ольстина.
  
  Тот машинально полуобернулся на него, а затем вновь перевел взгляд на отчаянно взывающую о помощи крепость в каких-то пяти-шести перестрелах от места пиршества.
  
  - Если Кончак в самом деле спешит дойти до Переяславля прежде, чем Святослав и Рюрик стянут свои полки в кулак и перебросят их на левый берег Днепра, то терять время под крепостицей с засадой в три десятка дружинников он не станет. Впереди, на Псёле, Хороле и Суле таких еще с полсотни. Но и все вместе по возможной добыче они не стоят даже и посада под Переяславлем. А вот покусаться перед смертью могут изрядно, - рассудительно заметил Ольстин. Тяжело вздохнул. - Но в наших интересах как раз было бы, что б он повел себя как последний дурак и решил опробовать свои басурманские пороки на той же Лтаве.
  
  - Так все-таки эти слухи про сарацина с его дьявольскими хитростями на службе у Кончака... - начал было весь подобравшийся Ядрей.
  
  - Да, - кивнул боярин и опасливо покосился в сторону входа в ханский шатер - не слышат ли их разговор хотя бы даже безмолвно застывшие подле полога батыры из личной охраны Кончака? На всякий случай все же слегка понизил голос: - Кое-кто... не будем уточнять... один из эльтеберов нашего гостеприимного хозяина, с кем я и раньше вел кой-какие щекотливые дела и надеюсь на хорошую прибыль в дальнейшем, меж разговоров о животиках да ляжках танцовщиц таки успел шепнуть мне на ушко немало любопытного. Есть. Есть у Кончака и пороки сарацинские. И "огонь греческий". И мастер, басурманин, что во всем этом большой дока.
  
  Ядрей досадливо цокнул языком.
  
  - Плохо.
  
  - Плохо, - согласно кивнул Ольстин. - Если Святослав с Рюриком не поторопятся...
  
  Но пришло время вновь возвращаться в шатер. К хану и его бекам. К глупому и бессмысленному посольству черниговского князя, тщетно пытающегося отговорить уже ступившего одной ногой на русскую землю половецкого хищника от его затеи, убедить его повернуть назад, удовлетворившись щедрыми дарами да обещаниями богатого торга, как только в степи сойдет снег. Пришло время вновь, фальшиво улыбаясь, смотреть в хитро прищуренные глаза Кончака, явственно про себя издевающегося над русскими послами. И получающего истинное удовольствие от игры в радушие и ласку на фоне новых и новых сотен половецкой конницы, шествующих на запад мимо ханской ставки. Порою их было видно даже просто через слегка приоткрытый полог пиршественного шатра.
  
  Но что это за миниатюрная красавица маячит за правым плечом у грозного хана? Время от времени властно отодвигая плечиком даже младшего его брата, чтобы наполнить вином чашу своего господина? Только ему и никому более. И только из ее рук принимает вино хан. И что за странные, многозначительные взгляды все чаще и чаще бросает она на восседающего напротив ханского места черниговского посла?
  
  Ольстин улучил момент и полюбопытствовал у сидевшего подле него Байрак-тархана. Тот нашел взглядом в очередной раз мелькнувшую в тени Кончака маленькую женщину и подобострастно воздел очи горе:
  
  - О-о-о! Это - Тулай-хатунь Несравненная! Старшая и любимейшая из жен нашего доблестного хана, да не знают стрелы его промаха. Кхм, - вдруг запнулся он. - И единственная. - Немного озадаченно почесал в затылке широкой, унизанной перстнями пятерней. - Много жен у нашего хана... было... - Кажется и сам слегка озадачился Байрак-тархан. - Но все они приходят и уходят. Приходят. И уходят. И только Несравненная остается неизменной возле хана. Год за годом.
  
  Ольстин немного удивленно фыркнул: подобное постоянство в женщинах плохо вязалось с его представлением о нравах половецких ханов вообще да и о Кончаке в частности, с которым они уже имели возможность несколько раз пересекаться в прошлом, во время его участия в русских междоусобицах. Бросил еще один короткий взгляд в сторону возвышения, на котором восседал хан, и внезапно встретился глаза в глаза с неотрывно смотрящей прямо на него хатунью. Боярин поспешил улыбнуться, поднял перед собою, как бы в ее честь, все еще полную чашу и слегка пригубил вина. Тулай, ничуть не изменившись в лице, моргнула раз, другой и резко отпрянула назад, в тень. Ольстину оставалось лишь удивленно приподнять бровь да, покачав головой, повернуться к пытающемуся привлечь его внимание соседу слева, Юзуф-беку.
  
  Короткий зимний день меж тем стремительно катился к сумеркам. Завершился пир. Завершилось и окончившееся ничем черниговское посольство. Втуне ушли богатые дары князя Ярослава. На словах оставшийся искренним другом его, князей Святослава и Рюрика и всей их братии, Кончак однако не отступил от своего решения и настаивал на встрече на Трубеже, под Перяславлем. Дабы обсудить и разрешить наконец все накопившиеся за последние годы обиды, что причинили русские половцам и половцы русским. Но какими бы добрыми заверениями не обменялись на прощание хан и дворский черниговского князя, обоим было ясно, как божий день, что встреча эта закончится отнюдь не полюбовным разговором. А кровавым пиршеством.
  
  - Ну и к ляду их, собак поганых! - не сдержался десятский Ждан, проверяя упряжь своего коня. - Не хотят мира - получат меча! Дальше Хорола всяко не уйдут. - Он рывком взлетел в седло. - На крайняк, на Суле встанут. Дальше уже давно никто не заходил.
  
  Не торопившийся разделить оптимизм своего дружинника Ольстин Олексич покачал головою, но вслух ничего говорить стал. Он взмахнул рукою, подавая сигнал прочим своим людям, и уже поставил одну ногу в стремя, когда его вдруг легонько дернули сзади за кончик мятеля. Боярин удивленно обернулся и сверху-вниз уставился на невесть откуда взявшегося мальчишку, протягивающего ему какой-то маленький сверток.
  
  - Тулай-хатунь велела передать набольшому урус-беку, - на ломаном русском сообщил мальчонка, ткнул свертком прямо в Ольстина, вынуждая того перехватить его, и, развернувшись, был таков.
  
  - Что за черт? - опешил дворский, и так и эдак крутя в руках странную посылку.
  
  Подарок послу? Но хан, по обычаю, уже одарил и боярина и всех его людей. Да и вообще, обычно это послы подносят дары ханским женам. Но жены хана никогда и никого не одаривают в ответ. Да и кто преподносит ценный подарок таким вот странным способом?
  
  - Хех, боярин, это когда ж ты уже успел хатунь-то ханскую окрутить, а? - вывел Ольстина из столбняка неожиданно раздавшийся прямо над ухом зычный голос Ядрея. - Что это она вдруг тебе гостинцы шлет?
  
  - Не пори чушь, - осадил сотского боярин и поспешно развернул сверток. - И что это значит?
  
  Внутри находилась уздечка. Старая, истертая едва ли не до белизны кожаная уздечка, тем не менее покрытая крупными продолговатыми серебряными бляшками. Ольстин озадаченно взирал на загадочный подарок. Повертел его в руках. Скользнул кончиками пальцев по бляшкам... И внезапно замер. Мазнул еще разок подушечкой большого пальца по одной из бляшек. Перебрался к следующей... Длинная узкая царапина. А здесь скол на самом конце. А тут, через одну, бляшка расколота пополам...
  
  - Твою ж мать... - едва слышно выдохнул дворский, чувствуя как холодный пот пробивает его под толстым теплым кожухом, даже не смотря на усилившийся к вечеру ледяной ветер.
  
  Поспешно осмотрелся по сторонам. Гулящий, словно улей, половецкий лагерь, готовящийся к скорому, не смотря на надвигающуюся ночь, выступлению, показался внезапно ему еще более угрожающим, чем обычно. Какой странный, что-то явно таящий в себе, взгляд бросил на него вон тот, только что прошедший мимо, половчин. Неспроста, неспроста все это!...
  
  - Боярин! - окликнули его. - Ты эт чего там?
  
  Ольстин с шумом втянул в себя воздух. Встряхнул головой, отгоняя внезапно нахлынувшее чувство страха и, не глядя сунув уздечку в седельную сумку, вскочил на коня. Натянул поводья, разворачивая того мордой на закат.
  
  - Поживее, парни, - распорядился он. - Поживее. Ой, как бы не закончилось наше посольство раньше времени и не так, как мы то мыслили. Ох, нехорошие у меня предчувствия. Ходу, ходу! - И с этими словами, не жалеючи, пришпорил коня.
  
  Вот только обманули предчувствия боярина. Черниговцы без всякой опаски уже к рассвету следующего дня добрались до сторожевых крепостей на Псёле. А днем позже, уже на Суле, встретились и с неумолимо надвигающейся на посмевших нарушить русские рубежи половцев массой полков киевских князей Святослава и Рюрика. А уздечка... уздечка Жарко, некогда любимого скакуна Ольстина Олексича, потерянного им одной давней ночью в степи за Осколом, все это время мирно покоилась в седельной суме. Молчаливым, но таким неумолимым напоминаем. И обещанием. Обещанием скорой встречи.
  
  
  ***
  
  1185 г., 12 мая
  Каяла
  
  
  - Нет, ну ведь такого же нарочно не придумаешь, - хрипло рассмеялся Ольстин Олексич и, скривившись, попытался сплюнуть скопившуюся во рту кровь из разбитой губы. - Это ж надо было умудриться, пропустить участие в той славной трепке, что наши парни задали Кончаку на Хороле. Только лишь затем, чтобы два месяца спустя встрять в идиотскую затею Игоря и оказаться в числе тех, кого в хвост и в гриву отымел тот же Кончак, едва-едва успевший вытащить из-под брюха свой поджатый после Хорола облезлый хвост! - Запрокинул голову назад, прищурился на солнце здоровым глазом. - Только с нашим князем, Ярославушкой, что б ему ежами в нужник ходилось, можно было так опростоволоситься, не иначе!
  
  - Не трави душу, боярин, - глухо проворчал откуда-то сбоку Ждан.
  
  Ольстин повернулся к десятскому, но отпустить новую язвительную остроту уже не успел. Внимание его оказалось приковано к группе богато одетых всадников, спускающихся с вершины соседней сопки и направляющихся к согнанным в кучу и большей частью поставленным на колени со связанными сзади руками пленникам. Над передними верховыми развевался бунчук Шаруканидов.
  
  - А вот и сам хозяин пожаловал, - криво, насколько позволяла рассеченная хлестким ударом половецкой сабли правая половина лица, усмехнулся дворский. - Поприветствовать дорогих гостей.
  
  Один из стоявших подле него черниговцев, давно уже из-за обильной кровопотери заметно клевавший носом, не удержал таки равновесия и с коротким стоном рухнул лицом вниз, во взбитую сотнями человеческих ног и конских копыт грязь. Заворочался, безуспешно пытаясь подняться. Но сделать это с перехваченными за спиною руками было не так-то и просто. Проезжавший мимо на невысокой гривастой лошадке мышиного цвета степняк, из тех, что были приставлены охранять русских полонянников, пролаял что-то на своем гортанном языке и прямо с седла вытянул лежавшего на земле плетью вдоль по спине. Надо ли говорить, что это мало чем помогло бедняге?
  
  - Эй ты! - угрожающе, даже несмотря на свое явно плачевное состояние, выкрикнул Ольстин Олексич, с трудом приподнялся на затекших за долгие часы вынужденного стояния на коленях ногах и бросился между бултыхающимся в грязи раненым товарищем и нависающим над ним с кнутом в руке половцем. - Псина смердячая!
  
  Плеть со свистом взвилась вверх. Дворский зажмурился, готовясь принять удар, но в этот момент раздался короткий грубый окрик. Рука степняка застыла, дрогнула и медленно пошла вниз. Почтительно склонившись в седле, половчин поспешил убраться с пути отделившегося от давешней группы одинокого всадника на тонконогом аргамаке. За спиною Ольстина еще двое черниговцев, неуклюже ковыляя на коленях, подобрались к своему упавшему товарищу и совместными усилиями как-то все-таки помогли ему подняться с земли.
  
  Боярин приоткрыл уцелевший глаз. Встретился взглядом с приближающимся всадником и на негнущихся ногах сделал пару шагов навстречу ему.
  
  - Приветствую сильномогучего хана Кончака, - Ольстин попытался изобразить вежливый поклон, но едва не потерял равновесие и с трудом устоял на ногах. Тем не менее, присутствия духа он отнюдь не потерял. - Не так уж давно и виделись в последний раз. Надеюсь, здоровье хана, его табунов, жены и детей все так же прекрасно? - осведомился он.
  
  - Благодарю, Ильтан-бек, - кивнул Кончак, останавливая коня. - Не жалуюсь.
  
  - А я вот слышал, что на Хороле приключилось с тобою что-то нехорошее, - с деланой досадой покачал головою боярин.
  
  - На мне, как на собаке, все быстро заживает, - безразлично пожал плечами хан, ничем не выдав, что слова русского его хоть сколько-нибудь задели. - Вот, сам видишь, - обвел рукою вокруг, - уже и сквитался за недавнее.
  
  - Это да, - кивнул, соглашаясь Ольстин Олексич. - Тут тебе повезло.
  
  - А вот тебе, бек, нет, - без дальнейших обиняков мрачно бросил Кончак, и на миг полыхнувшее в его глазах пламя было красноречивее иных слов.
  
  Дворский вновь усмехнулся одной только здоровой половиной лица.
  
  - И давно ты знаешь, хан?
  
  - Нет. Как и ты. Она узнала тебя лишь два месяца назад, на пиру в моей ставке. И мне все рассказала только после того, как ты уже уехал.
  
  - А если б сказала раньше? - Ольстин попытался изобразить любимый трюк с заломленной бровью. - Ты позволил бы нам уехать?
  
  Кончак на какое-то время задумался, устремив взгляд куда-то в сторону, мимо пленника. Наконец покачал головой и, вновь повернувшись к нему, ответил:
  
  - Посол священен. Но, - предупреждающе поднял он руку, обрывая уже было попытавшегося вновь что-то сказать боярина, - и ты, бек, знаешь не так много, как тебе кажется.
  
  - Да ну? - Удивительное дело, но ему таки удалось вопросительно вскинуть вверх здоровую бровь. - Хотя, пожалуй, да. Одного, хан, я и в самом деле не знаю. Понять не могу. С чего вообще такому, как ты, сдалась какая-то порченная девчонка? Как сталось, что она оказалась твоей женой?
  
  - Есть такой старинный обычай, урус, - не сводя взгляда с дворского, ответствовал Кончак, - младший брат наследует жену старшего после его смерти или гибели.
  
  Ольстин замер с приоткрытым ртом. Хмыкнул. Еще раз. И, наконец, запрокинув голову, расхохотался. Уже ничуть не обращая внимания на свои раны. Застывший напротив него хан никак на это не отреагировал, молча наблюдая за выплеском эмоций пленного уруса. Лишь опасно прищурил раскосые черные глаза.
  
  - Нет, ну вот этого уже точно нарочно нельзя было бы придумать! - отсмеявшись, через слово сплевывая кровь, выдавил из себя Ольстин Олексич. - Какие же дивные петли порою закладывает наша жизнь! А, хан? - Помотал головою. - Ладно. Я ведь и так уже знал, что на выкуп рассчитывать не приходится. - Обернулся назад. - Надеюсь, хоть у моих людей надежда есть?
  
  - Все как обычно, - кивнул Кончак, тронув аргамака чуть вперед и медленно вытягивая из ножен саблю. - Ты не первый год на этой собачьей войне.
  
  - Это да, - согласился дворский, вновь поворачиваясь к степняку, выпрямляясь, расправляя плечи, встречая его своей кривоватой улыбкой. - А знаешь что, хан? А ведь это я был у нее первым. Не ты. Не твой брат. А я. Я был у нее первым!
  
  Росчерк сабли.
  
  
  ***
  
  1185 г., 17 мая,
  половецкие вежи на устье Тора
  
  
  Полог юрты стремительно отлетел в сторону, и лишь слегка пригнувшийся в проеме Кончак ступил внутрь. Остановился. Нашел глазами неподвижно застывшую на своей, женской половине, Тулай. Шагнул к ней и медленно опустил на пол перед ней массивное бронзовое блюдо, на которым, накрытый отрезом алого аксамита, покоился некий большой круглый предмет. Выпрямился и отступил на шаг назад. Замер в ожидании.
  
  Тулай, однако, продолжала все так же молча смотреть в одну точку прямо перед собою, игнорируя и мужа и его дар. Кончак выждал еще какое-то время, затем развернулся и направился к выходу. Только в этот момент его настиг голос жены:
  
  - Ты должен был привезти его живым.
  
  Хан вновь повернулся к супруге.
  
  - Чтобы ты могла порезать его на ремни, женщина? - холодно осведомился он. - Наслаждаться этим днями и днями? Быть может, растянуть его страдания на целую луну? - Покачал головой. - Месть никогда и никому не приносит удовлетворения. Она лишь выжигает душу. До тла. А в твоей душе, женщина, и без того мало уголков, которых не коснулось бы пламя.
  
  - Он убил твоего брата, - тяжело роняя слова, продолжала стоять на своем Тулай.
  
  - Я знаю, - кивнул Кончак. - И я восстановил справедливость. Не более того. Никакие его мучения не вернули бы мне брата. - Опустил взгляд на свой дар у ног жены. - Но если тебе так уж важно поизмываться над ним...
  
  Не договорив, хан развернулся и вышел прочь из юрты. Тулай осталась одна.
  
  Некоторое время она неподвижно созерцала стоящее перед нею блюдо. Наконец медленно, словно боясь спугнуть, потянулась к нему. Застыла на миг, коснувшись кончиками пальцев ткани, скрывавшей подарок мужа. И резко отдернула руку прочь. Откинулась назад, с головой зарывшись в богато расшитые подушки. А через мгновение тишину в ханской юрте нарушил негромкий, тоненький, почти детский плач.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"