Кончалось десятилетие под знаками кукурузы, целины, спутников, космонавтов, совнархозов, атомных бомб, панельных пятиэтажек и журнала "Юность" с Аксеновым, Гладилиным... Начинались - и не заканчивались повести и романы в журналах - и их продолжений больше не было... Кончился бесплатный хлеб в столовых - как начало коммунизма, наступление которого должно было состояться уже через 16 лет. Кончился Хрущов, и его Нина Петровна, не высланная, не сосланная, не репрессированная - ходила с авоськой еще много лет по Староконюшенному переулку...
Видимо Хрущова свергли американцы, которые уже точно не хотели, чтобы у нас так скоро наступил коммунизм. И для начала отменили бесплатный хлеб. Потом отменили все расплодившееся за десять лет вольнодумство, ожесточив недозрелые мозги шестидесятников, которые тут же начали готовить великую демократическую революцию. А против коммунизма они не возражали. Кто же будет возражать против того, что все будет бесплатно?
Отменили музыку - заставив всех, даже самый запойных лабухов из тошнотного кабака утверждать "репертуар" в отделах идеологии.
Отменили кино - и вместо ярких, печатающих в мозгах незыблимые образы добра, зла и борьбы за последней гранью отчаянья - поплыла череда экранизаций бесполой и безвозрастной классики с вонючими пузырями партийных и комсомольских заказов.
И все, кто был за коммунизм, стали против власти. И власть кончилась. Сразу. Тогда же. Правда пала еще только через двадцать лет, на пик которых пришлись самые злобные репрессии гниющей, уже беззубой, но еще ворочавшейся клики Политбюро.
Кончились совнархозы, и папа Федя, опять паковал свой состарившийся чемодан, поменяв уютную хрущовку с кривым балконом - на гигантскую супер-стройку, которую уже никто не мог "отменить" - повернуть первую из десятка сакральных рек Сибири - на Юг, в сухие Казахские степи...
А в школе нашей началась эпоха собраний, совместно с родителями, с родительским комитетом, с родителями - членами партии, с родителями - ответственными работниками и сотрудниками разных ведомств, - не к ночи будь сказано - каких.
На одном из таких собраний, где присутствовало одно особо ответственное лицо самого особого отдела самой особой конторы - беспощадный сухой человечек - папашка белоглазой рыбы - отличницы по фамилии Сыроваткина, - дернул меня кто-то, явно не из наших мест, и не из нашего времени, - и я как в трансе перед самым собранием написал рублеными черными буквами на красном плакатном ситце лозунг моего двоюродного деда - "Анархия - мать порядка". И во всеобщей суматохе повесил это метровое полотно в самом центре доски. Красные лозунги с какими-то надписями висели всюду, и их никто уже не замечал, и не читал содержимого, пока начинавшаяся тоска собрания не вынудила присутствующих разглядывать развешенные по стенам учебные пособия, портреты, и красные лозунги... Собрание было прервано, почти не начавшись. Резиновая рожа "Балерины" представляла пришедшие высокопоставленные особы, перечисляя их титулы и звания, и объявляя о начале важнейшего этапа в идеологическом воспитании развращенных обещанным коммунизмом и затуманенных запретных сексом глупых мозгов, как вдруг в классе повисла какая-то грозная тишина. Балерина не могла понять, отчего ее такие правильные речи вызывают такой страшный отклик в онемевших лицах особ и такие отчаянно блестевшие глаза у еле сдерживающихся пацанов, и показное негодование правильных школьниц, глаза которых, открытые рты и пальцы показывали на нее. И когда она поняла, что то, на что все смотрят - находится за ее спиной - обернулась, и застыла в самой удачной своей позе, увидев которую, ее ни за что не выгнали бы из балетной труппы, а оставили изображать псевдо-античные декорации. Сколько длилось это переваривание, трудно сказать, но мозги ответственных товарищей, придя в себя, принялись за привычное дело - поиск зачинщика и автора. Ну, автора они видимо знали - из своих гитлерюгендских брошюр, но не знали, что тут сидит его внук, хоть и двоюродный, и продолжает дело великого деда. Хотя в то время я и не знал о том, что Нестор Иванович - мой дед, и никогда не видел его портрета, кроме как в пасквильном изображении туалетного работника Чиркова - где дед мой (очень кстати на меня похожий) пел мою самую любимую песню - "Любо братцы, любо...".
Пахан Сыроваткин из КГБ с паханом Гончаровым из райкома круто взялись за дело. Первый допрос не выявил никого. Я колоться не собирался. И никто не видел, что это сделал я. Кроме Юрки Тристана, который знал мой почерк, и знал меня, как полного отщепенца, способного на этакую пощечину уважаемому собранию, ответственным работникам, идеологическому воспитанию и всей этой казарменной школе.
Когда начались угрозы оставить весь класс без ужина и сна - пока негодяй не сознается - у меня было какое-то движение в душе - избавить всех от этого, но картины торжества победителей и суда над поверженным ублюдком - остановили меня, и я хладнокровно глядел в узкие щелки полковника Сыроваткина, вглядывавшиеся по очереди в каждое лицо - и пытавшиеся вычислить этого врага отечества. Держали нас до ночи, выпуская в туалет по очереди, и обещая награды тому, кто укажет на замаскированного махновца. Думаю, что Юрка меня продал. Лучший друг все-таки. Видимо он думал, что я искренне заблуждаюсь, и хотел помочь встать мне на правильный путь светлой советской карьеры - от студента - спортсмена - отличника - до лейтенанта - майора - полковника в министерстве обороны. Меня пытали всю ночь. Но не сдался я, не пустил слезу, и не растекся в покаянной луже - вселился в меня какой-то бес, который изощренно хамил полковникам и парировал все их наезды. Ничего не могли они доказать - и даже унизительно-оскорбительные выпады о моей внешности и прическе, как у анархиста - все было без толку. Я ушел оттуда не побежденным, не сломленным, не растоптанным, а с закаленным духом, в котором как алмазы в графите вызревали и крепли маленькие звездочки будущих созвездий.
Никаких репрессий после этого не было, я привыкал вести себя тихо и правильно, не высовывая свои мысли и пытаясь выправить скатившиеся почти к абсолютному нулю оценки по всем предметам. Сделать это было не очень трудно, даже с потерей трех школьных лет, когда я не учил и не учился.
![[]](/img/k/klimenko_b_f/duhnestora/park_wse_1.jpg)
![[]](/img/k/klimenko_b_f/duhnestora/park_1.jpg)