Все, о чем написано в этой повести, конечно выдумка. Некоторые события нереальны не только с исторической, но и с физической точки зрения, и вообще лишены всякого здравого смысла. Но именно они придают повести легкий оттенок "глюкальности". *(см. сноску)
И все-таки, некоторые сюжеты и настроения взяты из реальной жизни конца 8О-хх. Также в повести не изменена ни одна фамилия, это реально существующие люди, вполне реально занимающиеся своим делом. Пусть они не обижаются и считают себя просто однофамильцами, каких немало встречается в мировой литературе.
Еще хочется заметить, что писав это, время от времени ставя крестики в календарь, я чувствовал на своих плечах совершенно реальные солдатские погоны.
27 октября 1988 года.
* Глюкальность - никому не известное направление в литературе.
ГЛАВА 1
-- Семь часов тридцать минут, - сообщило мне радио, когда я одной ногой уже наступил на лестничную площадку, выходя из квартиры. Как обычно мама закрыла за мной дверь. Еще сам до конца не осознав, что вернусь не скоро и вообще куда в такую рань, я вышел на улицу. Пройдя метров сто, я вспомнил, что военкомат находится в другой стороне. На глазах у удивленных прохожих я развернулся и также целеустремленно направился обратно.
Изо рта еще доносился слабый запах вчерашнего ужина. Привычным движением рука периодически пыталась убрать челку со лба, но каждый раз попадала на липкую, шершавую поверхность. Голове казалось, что кто-то постоянно на нее дует. Друзья помогли мне постричься вчера вечером. Голова, обработанная под конец электробритвой и натертая кремом для рук, ослепительно блестела в лучах утреннего июньского солнца.
Солнечные зайчики попадали в глаза прохожих, заставляя их щуриться и таинственно улыбаться.
Переходя через Аничков мост, я внезапно почувствовал значительность данного момента и остановился, чтобы в последний раз перед долгой разлукой вдохнуть всей грудью ароматы Невского проспекта. В это время здесь мало автомобилей и запах выхлопных газов ненавязчив, даже немного приятен.
Но вдохнуть всей грудью не удалось. Набережную Фонтанки, выложенную из гранита, чистили сжатым воздухом. Облако пыли обняло меня со всех сторон. Я шел дальше. Глаза часто моргали. На зубах немножко хрустело. Люди смотрели, кто удивленно, кто сочувственно.
В военкомате висело большое зеркало. Когда я в нем увидел себя, то сразу не знал. На лысой голове, покрытой кремом, прочно осела пыль с набережной. Когда все собрались, подкатил ПАЗик, и лысая толпа хлынула в него. Я оказался среди первых, что в итоге привело к заднему сидению. В маленький автобус вместилось пассажиров раз в пять больше задуманного конструкторами.
Давка была побольше, чем в городском автобусе. Довольно резвый водитель резко тронулся. Все дернулись назад, и я, упираясь плечом в стекло, почувствовал, что выдавливаю его. Схватив стекло рукой за верхнюю кромку, я попытался вставить его на место, но это не получилось.
Нас долго возили по городу. На каждом ухабе стекло вылазило все дальше и дальше. Где-то уже за городом оно выскочило совсем, и я двумя руками стал держать его навесу. Через несколько минут руки затекли. Хотелось бросить его, но сзади ехал "горбатый Запорожец". Мне стало как-то не удобно бросать такое большое стекло в такой маленький "Запорожец". Потом он свернул на другую дорогу. Я хотел было отпустить стекло, но сзади появились "Жигули". За рулем сидела хорошенькая девушка. Она ни о чем не подозревала и мило улыбалась встречным самосвалам. Прикусив губу, я подумал, что наверное очень напугаю ее таким бестактным действием, и сжал посиневшие пальцы еще сильнее. Но вот наш ПАЗик свернул с шоссе и остановился. Все стали высаживаться, и на мои призывы о помощи в суматохе никто не обратил внимания. Я остался один с вытянутыми в окно руками.
-- Что ты там делаешь? -- удивился шофер. Вместо ответа последовал звон стекла: онемевшие пальцы разжались сами...
Длинная очередь выстроилась в баню.
-- Быстрее, быстрее, -- кричал толстый прапорщик, сидя на крыльце и кидаясь пустыми бутылками в любопытных солдат за забором.
-- Духи! Вешайтесь! -- доносилось оттуда.
Как на конвейере, все раздевались и заходили в душ. Там лилась тонкая струйка холодной воды. Было холодно. Мы стучали зубами, а кто умудрился намочиться, стучали челюстями и черепами.
На выходе стоял солдат и, на глаз оценивая размер, кричал другому, который выдавал форму:
-- Сорок восемь, пятьдесят, сорок шесть!
-- Нет больше сорок шесть!
-- Значит пятидесятый давай!
Так меня одели в форму на два размера больше. С сапогами было лучше, они оказались больше всего на один размер. Одетыми нас привели в казарму, которая отдаленно напоминала медвытрезвитель.
Кроватей на всех не хватило, и большая часть легла спать на полу. Я оказался среди них.
ГЛАВА 2
Проснувшись в шесть утра, мы стали одеваться. Оказалось, что ночью у меня стащили сапоги - наверное какой-нибудь "дедушка" стащил себе на "дембель",- подумал я и даже немного обрадовался. Эти сапоги порядком надоели мне за вчерашний вечер.
Офицеров по погонам я не отличал. Знал только, что у лейтенанта две звездочки. Поэтому я обратился:
-- Товарищ военный, у меня украли сапоги.
Товарищ военный сделал вид, что не расслышал обращения к нему, но на счет сапог ответил:
-- Плохо. Ночью что ли? Предупреждали вас: под голову надо было положить.
-- И портянкой лицо накрыть, чтобы свет не мешал, да?
-- Ну, портянки можешь себе в задницу засунуть! Ха-ха!
-- Спасибо. Очень "весело".
-- Значит так. Слушай сюда. К вечеру если сапог не найдешь, понял да?
-- Так а пока в чем мне...
-- Значит так. Янковский! -- он щелкнул пальцами, как-будто вызывает халдея в ресторане. Подошел сержант.
Кеды были казенные, на строгом счету. Поэтому мне были выданы боевые кроссовки, которые были никому не нужны. Казалось, что в них бегали по минному полю во времена первой мировой войны. Шнурков не было, но это не мешало.
Всех построили в длинном коридоре между кроватями.
-- Сейчас будет медосмотр, -- объявил молодой офицер, раздавая медицинские книжки. У него был волчий взгляд. Для большей солидности он сутулился и при его тощей фигуре он был похож на волчонка, который только родился, но уже готов откусить вам ногу.
-- Здесь заполняем, здесь не заполняем. Имя-отчество полностью. Я сказал пол-нос-тью. Время пошло,-- его голос был хриплым, низким с металлическим оттенком. Наверное, с бодуна, а может простыл. Уснул пьяный где-нибудь на улице, вот и простыл.
По коридору все метались в разных направлениях, кто одетый, кто не очень.
-- Вдохните, откройте, закройте, растопырьте. Другим глазом.
-- Нэ. Кэ. И. Бы...
-- Жалобы есть?
-- А?
-- Годен, следующий. Читайте предпоследнюю.
-- Нэт. Я букви нэ умель. Я ходыль брат сол, а мэня армий брат.
-- Жалобы есть?
-- Щто ты хочещь?
-- Годен, следующий! Ты тоже чурбан?
-- Чекщ бар?
-- Годен, дальше!...
Всех построили на плац. Здесь был отличный асфальт. Я уже в мыслях катился по нему на скейте, когда назвали мою фамилию. Ее выкрикнул военный с двумя звездочками на погонах, зачитывая какие-то списки. Я вышел к нему, где уже стояло человек десять.
-- Почему без сапог?
-- Украли. Ночью, -- начал я.
-- Та-ак!, -- он повернулся к остальным, -- этот солдат сегодня моет туалет. Пуговицу застегни. И завтра тоже.
-- Товарищ лейтенант, понимаете...-- я пытался оправдаться.
-- И послезавтра тоже!
Потом мне объяснили, что у подполковников на погонах, как и у лейтенантов, две звездочки. Но путать их не следует.
-- Рэвнесь! От-ставить. Рэвнесь! От-ставить. Рэвнесь! Была команда рав-няйсь!!!
В стороне нас поджидал офицер в форме десантника. Худощавый, ноги колесом, нос как у орла - настоящий стервятник.
-- Привет, салаги, -- поздоровался он, разглядывая нас с головы до ног, -- футболист что ли? -- обратился ко мне.
-- Хоккеист.
-- Нам такие люди как раз нужны! Рост какой?
-- Сто шестьдесят семь.
-- Маловат, но ничего, ничего. Растянем. За мной орлы!
Мы сели в микроавтобус. За рулем сидел солдат в выгоревшей пилотке почти белого цвета. Он обернулся к нам и сверкнув металлическим зубом, вдавил в пол педаль газа. Колеса с визгом провернулись. РАФик сначала немного занесло, но затем выровнявшись, он пулей вылетел через ворота.
ГЛАВА 3.
На большом поле было много вертолетов, самолетов и чего там только не было. Они приветливо крутили винтами, пропеллерами и чем только не крутили.
-- Слазь, приехали, -- заметил майор, -- жить будете здесь, жрать там, а все остальное во-он там. Вопросы есть? У балбесов нет вопросов.
На обеде за нашим столом сидел "дедушка Советской Армии" и, неторопливо выуживая длинным ногтем рыбу и соленые огурцы из перловой каши, рассказывал:
-- Здесь немного поучитесь. Попрыгаете. Когда научитесь прыгать, дадут парашюты. С парашютами прыгать будете. Сколько дней до приказа?
-- Четыреста двадцать.
-- Что?! Вот тебе, вот тебе. Получи сладкий бобик!
Через две недели мы уже научились прыгать со-второго этажа на третий и обратно. Потом с крыши бани на землю и с земли на крышу штаба. Затем, когда мы это делали уже как настоящие,...нам выдали парашюты.
В коптерку стояла длинная очередь. Старшина неторопливо выдавал парашюты. Мне, как молодому, достался "нулевый" парашют. Он был еще жестким и пуговицы плохо застегивались. Приятно пахло новым материалом. Ко-мне подошел наш "дембель" Федя Зубов.
-- Слушай, давай меняться. Я тебе свой старенький отдам. Зачем тебе новый парашют. Учиться на старом лучше, он более притертый уже. А мне на "дембель" скоро, новый парашют нужен. Ну как?
-- Да мне без разницы, -- ответил я, -- а он у тебя не очень старый?
-- Хоть и старый, зато его еще сами Леонардо и Давинчи испытывали. Не понравится, потом еще с кем-нибудь махнешься.
Вобщем, мы с ним махнулись. Парашют был конечно очень старый, еще шелковый. Весь в дырах. Это старшина забыл засыпать нафталином и его съела моль. Лямки совсем протерлись, и из них постоянно лезли волосы. Но, в целом, с ним прыгать было не страшно. Раскрой казался очень модным. Сейчас оказывается снова в моде круглые с дыркой посередине.
Моему другу Олегу Лохову тоже достался "дембельский" парашют, но немного поновее, где-то времен Наполеона. Но, несмотря на это, он был чуть ушит и выглядел что надо. Правда на утреннем осмотре по этому поводу ротный ему сделал замечание:
-- Почему ушит? Не положено еще.
-- Да это не мой. Я на время взял.
-- Бирки с фамилией почему нет? Чтоб завтра была.
-- Есть, товарищ капитан, будет.
После завтрака мы шли по взлетному полю. По краям полосы подполковник Чуманов с группой сержантов устанавливал бордюрные камни. Время от времени мимо проходил полковник Матхонов и ногой валил на бок уже установленные камни. Все начиналось сначала. Так как развлечь сержантов было больше нечем, то эта процедура продолжалась уже вторую неделю.
Было прохладно, моросил дождь. Лето кончалось. Мои кроссовки совсем промокли.
-- Скоро будет пора перебираться на юг, -- сказал, задыхаясь от быстрой ходьбы, Виталик Скрипченко. Ему достался зимний парашют. Он теплый и поэтому тяжелый. И к тому же у него по краям привязаны лыжные палки.
-- Ты палки-то отвяжи, запыхался совсем ведь.
-- Нельзя, говорят, форму нарушать. По уставу положено, пусть будут.
-- А почему три?
-- Две, чтоб от земли отталкиваться вовремя приземления, а третья на случай, если одна сломается.
Ефрейтор Кавка копался в своем самолете ИЛ-13О.
-- Садитесь пока. Стартер сломался, не заводится, черт паршивый! -- он наматывал на винт брючной ремень. Трых-тых-тых. Трых-тых-тых. Он дергал, потом опять наматывал.
-- Кавка, ты зажигание забыл включить, -- догадался Олег.
-- Вот черт паршивый, и точно. А ты газку, газку побольше дай. -- Тр-р-р-р.
-- Ну вот, один мотор завели. Еще три, и поедем.
Когда все четыре винта весело крутились, намекая на полет, дневальный по взлетной полосе махнул нам красным платочком, и мы побежали на разбег. Бежали довольно долго. Иногда задевали лопастями за всяческие бугры, и они разлетались в клочья.
-- Помню в прошлом году, -- ефрейтор Кавка чуть потянул на себя руль, -- мы здесь медведя на винты намотали. Он сидел тут на полосе, грибника какого-то доедал. Вдруг видит - мы взлетаем, и убежал в лес. Еле успел. А мы взлетели, да вспомнили, что путевой лист забыли, ну и обратно на посадку. А медведь - фу, думает пронесло, ребята, и опять на полосу, да еще троих с собой пригласил. А тут мы их раз! Всех четверых и намотали на винты.
Колеса оторвались от земли. Они быстро крутились по-инерции, и еще долго слышался шум подшипников. Земля удалялась. Далеко за холмом показалось озеро, за ним елки. Кто-то в шляпе махал нам рукой. А может и не нам, и не махал. Потом облака стали ниже нас, и когда земля совсем исчезла, Кавка сказал:
-- Давайте прыгайте, пока не улетели куда-нибудь не туда.
Он включил автопилот и пошел открывать нам дверь. Холодный ветер ворвался в кабину. Мы построились по росту.
-- Равняйсь. Смирно. Справа по-одному на выход шагом марш, -- скомандовал сержант Гусаров, шевеля усами. Я оказался последним, и когда я вышел, Кавка поторопился закрыть за мной дверь, чтобы не выпускать тепло. Край парашюта прищемился в дверях, и мне пришлось волочиться за самолетом. Удивленные коллеги посматривали на меня снизу, но ничем помочь не могли. Подтягиваясь на руках, я добрался до двери. Пришлось долго стучаться. Было шумно, и Кавка открыл не сразу.
-- Кто там?
-- Почтальон Печкин! Не узнаешь что-ли?
Ко всему прочему парашют за что-то зацепился, и пока Кавка искал ножницы, мы улетели довольно далеко от наших. Ножницы были тупые и резали плохо. Но когда отрезали, я даже не успел поблагодарить Кавку. Самолет быстро уменьшался. На улице смеркалось. А когда я приближался к земле, было уже совсем темно. Приземлился в лес. Немного поцарапал себе нос об елку, но в целом приземление получилось удачным. Собрав парашют, я начал думать, куда идти. Наш старшина говорил, что в таких случаях надо держать нос по-ветру. Я так и сделал.
Часа через два я вышел из леса, но понял, что пошел не туда. Ветер дул в другую сторону, а в лесу был просто обычный лесной сквозняк переменных направлений. По этому поводу я огорчаться не стал. Перекусив шишками и сусликами, я бляхой вырыл нору и свернувшись калачиком, проспал там три дня.
Остальные отправились меня искать и тоже заблудились. Все это время они гуляли по округе и собирали бруснику для ротного. Когда это им надоело, а я выспался, мы вернулись в часть почти одновременно. Только Виталик Скрипченко попался патрулю и еще сутки просидел в комендатуре.
Дальше мы прыгали каждый день с утра до ночи с перерывом на тихий час.
Как-то раз мы тренировались курить во-время прыжка, и у меня загорелся парашют. Кто-то сверху бросил непотушенную спичку. Чуть не разбился. Хорошо, ниже летел Олег, удалось зацепиться подтяжками за горло. Но с его ушитым парашютом вдвоем было тяжело. Удар оказался таким сильным, что я отбил пятки и порвал кроссовки по всем швам. Неделю пришлось воздержаться от прыжков и походить в войлочных тапочках. Работал у начальника штаба майора Запорожского писарем. Интересный он человек. С детства мечтал летать. Рассказывал однажды, как в десятом классе он склеил себе крылья из брачной газеты и прыгал с ними с балкона. После этого его и взяли в летное училище. Но со-временем стала усиливаться боязнь высоты. Он стал летать так низко, что это стало опасным для окружающих. Пришлось осваивать земную специальность. И вот теперь штаб, кабинеты, коридоры...
Я выздоровел и уже на следующий день собирался идти на прыжки. Вдруг приехал командир дивизии, которому срочно потребовались толковые люди для одного ответственного дела. Когда он пришел в казарму мы с Олегом наводили порядок в расположении. Я двигал кровати, а Олег, глядя в нивелир, говорил ровно они стоят или нет. Когда мы приступили к выравниванию завязок на подушках, командир дивизии подошел к нам.
-- Почему не на учениях?
-- Больные, товарищ генерал-майор.
-- Ну и что у вас болит?
-- Кроссовки. Порвались.
-- Так, хорошо. А у вас? -- обратился он к Олегу.
-- Голова болит.
-- Покажите, что-то не видно. И вообще, чему там болеть, там же кость. Или я не прав? Вобщем так. Нечего сачковать. Эй, капитан, этих солдат я беру с собой.
Так мы попали в распоряжение генерал-майора Стасюка.
ГЛАВА 4.
Ехали долго, но устать не успели - у черной "Волги" были мягкие зеленые сидения. Ответственным заданием оказалось то, что на даче генерала нужно было вскопать огород и развернуть на 18О градусов большую березу, которая по мнению генерала наоборот смотрелась бы более живописно.
Участок был огражден бетонным рельефным забором с железными воротами со стороны дороги. Внутри огромного участка в углу стоял трех этажный дом, похожий на замок. Повсюду разбегались асфальтированные дорожки. В середине находилась площадка с маленькой трибуной, где по утрам генерал строил свое семейство и проводил развод на работы: жену на кухню, тещу в лес на разведку, дочку на приборку расположений, сынишку на рыбалку в магазин. Был еще и зять. Он был хотя и в отставке, но старше по званию. И когда приезжал, то сам проводил утренние разводы, отправляя родственника за водкой.
Из "замка" на крыльцо вышла высоченная девица лет двадцати пяти. Длинные прямые волосы закрывали половину лица в маленьких очечках. Виден был только левый глаз. Она напоминала щуку, выглядывавшую из камыша.
-- Все готово, папа. -- На своих как из проволоки ногах она выполнила команду "кругом" и скрылась за дверью.
-- Значит так, хлопцы, слушай сюда, -- начал генерал, -- вот лопаты, вот огород. До обеда вскопать. Потом займемся другим.
Генерал ушел. Мы взяли лопаты и начали. Земля была мягкая, чувствовалось, что до нас тоже было кому работать.
В огород вышла генеральша с кастрюлей.
-- Покушайте, ребятки, супчика. А то всеравно выливать. Да вы хлеб то маслом намазывайте, намазывайте.
-- Спасибо, мы намазываем.
-- Да вы же не намазываете, а ломтями накладываете!
Пообедав отличными щами со сметаной, мы подошли к огромной березе у самого забора. Березу предстояло развернуть.
-- А у вас есть какие-нибудь инструменты? -- спросили мы генеральшу. Она была маленькая и такая толстая, что голова почти утонула в шею, и лицо постоянно смотрело вверх серенькими глазками.
-- У мужа много разных железок. Пойдемте, ребятки, посмотрите сами.
Мы пошли к сараю. По дороге прошли мимо развалившейся в легком кресле дочки- "щуки". Она читала журнал "Красная звезда" и проводила нас презрительным взглядом.
В сарае было много инструментов. Все было в идеальном порядке и чистоте. Чувствовалось, что до всего этого еще ни кто не дотрагивался. Новенькие топоры были в масле и по росту развешаны на стене. Десяток отверток были окуратно вставлены в дырочки.
-- А что ты думаешь делать с березой? -- спросил Олег.
Наткнувшись глазами на идеально покрашенный зеленой краской лом, я предложил:
-- Может воткнем его в ствол и как рычагом?
-- Да нет. Не пойдет - краску поцарапаем. Влетит нам за это.
-- Можно "Волгу" генеральскую привязать и как...
-- Да ну. Ты что. Он не даст.
-- Тогда может ее спилим, перевернем и на место поставим.
-- Думаешь срастется?
-- Года через три может и срастется.
-- Чепуху мы с тобой болтаем, вот что. Такие идиотские задачи и выполнять надо соответственно. Берем ножовку, молоток и длинные гвозди. Вперед !
К вечеру все было готово. Сошлись на том, что не важно как стоит ствол, главное ветки. Они все были отпилены и приколочены гвоздями с другой стороны.
-- Молодцы! -- сказал генерал, -- За выполнение задачи, максимально приближенной к боевой, объявляю вам благодарность!
На следующее утро к нам подошел замполит, капитан Пыжов:
-- Ребята, я вчера был рядом с генеральской дачей и видел, как вы работали на березе. Я смотрю, вы отличные плотники. Значит вот что: не могли бы вы сегодня мне помочь? Такое дело, у меня дома из стены торчит шуруп. Надо его завернуть. Инструмент есть. А с генералом я уже договорился, он вас отпускает.
-- Нет вопросов, товарищ капитан.
Квартира капитана Пыжова имела некоторые примечательности. Например, паркетные полы были выкрашены коричневой краской. Сверху лежали синие ковры. Многое тоже подтверждало, что здесь живет военный, только что именно, никак не улавливалось.
-- Вот он, -- капитан отодвинул диван.
Из стены за диваном торчал небольшой шуруп.
-- Так вы хотите его завернуть?
-- Да, было бы отлично.
-- А может лучше вывернуть?
-- Нет, нет. Так будет дырка.
-- Хорошо, дайте отвертку.
Капитан принес несколько отверток.
-- Выбирайте любую.
-- Спасибо, пожалуй вот эту.
Пока я возился с шурупом, Олег стоял у окна и тихонько напевал что-то из "Лэд Зеппелин". Я подхватил его третьим голосом на фальцете, и у нас так мелодично вышло, что Пыжов заметил:
-- Да вы оказывается отлично поете! Хотите я вас устрою в оркестр? Зачем вам эти прыжки с парашютами. Свернете себе шеи. А в оркестре будете делом заниматься.
Подумав, мы решили, что это действительно будет лучше для нас и обороны страны. Я завинтил шуруп.
-- Ну вот, совсем другое дело, -- сказал капитан, задвинув диван на место, -- завтра все обсудим. Большое вам спасибо! Без вас не знал бы, что и делать.
ГЛАВА 5.
В клубе округа пахло свежим лаком, мастикой, сапожным кремом и мылом. Откуда-то снизу доносились завывания трубы и шуршание щетки для натирания полов. Капитан Пыжов, как и обещал, привел нас сюда и представил замполиту подполковнику Резнику:
-- Вот я Вам ребят привел. Способные ребята. Поют.
-- Это хорошо, что поют, -- пробасил Резник. Он был довольно крупным экспонатом. По большому носу было видно, что этот человек многое и много перенюхал за свою жизнь.
-- Поете? А это значит что? -- продолжал он, -- это значит и играете. Да?
-- Есть чуть-чуть.
-- Ну вот и отлично. У нас тут ансамбль был. Очень хороший ансамбль. Но ребята увольняются в запас. А это значит что, надо им замену, так сказать. Скоро новый год. Концерт готовить будем. А это значит что. Готовиться пора начинать. Есть у нас еще несколько талантов. Вот с ними собирайтесь, думайте, решайте. Через неделю слушаю готовую программу. Жить будете здесь. Устраивайтесь пока. Завтра зайду посмотрю.
Резник с Пыжовым ушли, а мы стали пробираться через зал в полной темноте вниз. На пути постоянно попадались кресла. Мы отбили об них все колени, но в конце концов добрались до двери перед сценой.
В коридоре было несколько дверей, и мы не сразу нашли ту, откуда доносились протяжные звуки трубы. Там был какой-то солдат и, как потом выяснилось, еще один спал в большом барабане.
-- Гена, -- представился первый, -- Морозов.
-- Очень приятно, а мы...
-- Вы что, к нам?
-- Да.
-- Милости просим. Вот это наша музыкалка, -- показал он нам на комнату. Здесь была целая куча музыкальных инструментов, балалайки, домры, гитары, барабаны, трубы и контрабас. -- На чем вы играете?
-- Да мы...на всем, -- ответили мы, -- на гитаре, на рояле, на барабане. Только вот на трубе не удобно - она круглая, домино сваливается. А ты на чем?
-- А я пою под рояль.
-- Тоже хорошо. Но лучше, если бы ты пел в микрофон.
-- А микрофон у нас тоже есть. Вас Пыжов привел?
-- Да.
-- Господи, как я его не люблю!
Из большого барабана послышался голос:
-- Пыжов? Где Пыжов?!
-- Да нету его, нету, -- успокоил его Гена, -- знакомьтесь, это Марат Ахметов.
Марат вылез из барабана и пожал нам руки. Вдруг в зале послышался тяжелый топот.
-- Кто это?!
-- А! Это кошка Губина балуется. Был у нас тут художник такой, Дима Губин. Сейчас он уже давно дома тащится. А кошка осталась. Он ее так откормил, что как лошадь стала. Да ты не бойся, она солдат не трогает.
-- А чего вы так Пыжова боитесь? По-моему очень милый дядька.
-- Ничего, ты его еще узнаешь. Ему на глаза лучше не попадаться - сразу припашет.
Марат протер глаза и добавил:
-- Хорошо, что он больше сюда в клуб не заходит. Как-то перед праздниками зашел Пыжов за флажками, а на него кошка Губина как бросится, р-р-р-р-р. Он со страху так быстро побежал, что у него ноги запутались, и он упал. Ударился подбородком об пол. А фуражка с такой силой съехала с головы, что козырьком ему отрубило усы. Так и ходит до сих пор без усов. И еще весь батальон заставил сбрить у кого были. Даже комбата.
Неделя нашего пребывания в клубе прошла очень быстро. Каждый день начинался, как обычно с зарядки, умывания и заправки коек. Дальше завтрак и после него политзанятия. На них мы переписывали труды разных великих людей. Правда, если первоисточников не оказывалось под рукой, приходилось писать из головы. Так продолжалось до тех пор пока я не сломал красный карандаш. Ко всеобщему огорчению нам больше нечем было подчеркивать заголовки, и на этом политзанятия пришлось прекратить. В дальнейшем, после завтрака все растворялись по клубу спать. Кто где. Мы с Олегом, например, спали в музыкалке на книжных полках. Я на третьем ярусе, Олег на пятом. Остальные полки были заняты очень тяжелыми книгами, их было очень утомительно вынимать и ставить на место.
После обеда начиналась репетиция. Я выбрал себе бас-гитару. Она мне очень понравилась, у нее были очень толстые струны. А звук был такой (особенно на полную катушку), что в животе приятно шевелились кишки, а из колонок, казалось,
ломтями лезет мясо.
Олег осваивал саксофон. Он умудрялся извлекать из него такие тревожные звуки, что порой сердце останавливалось от появляющихся очень трагических воспоминаний. Он даже песню сочинил с соло на саксофоне: "Вечерний позыв желчного пузыря". После ее исполнения мы сразу шли на ужин. Затем продолжали. Но после ужина Олег играл на гитаре вечерние мелодии, и мы успокаивались. Ведь нельзя же перед сном так волноваться.
Барабанщик Радик Искаков барабанил не только по барабанам, но и по стенам, шкафам, столам и так далее.
Гена пел под рояль, тем самым выдувая из под него пыль.
Чтобы друг другу не мешать, репетировали по одному или по двое. Остальные в это время курили в художке.
Как и обещал, к нам через неделю пришел на прослушивание подполковник Резник. Он слушать нас не стал, только прочитал сценарий и сказал:
-- Да, так, в общих чертах неплохо, неплохо. Но? Но!
Нужно больше патриотизма. Такими вечерами мы должны не развлекать, а воспитывать солдат в духе патриотизма. Укреплять политическую сознательность и воинскую дисциплину. Это должно проявляться во всем, вплоть до украшения елки. И не вздумайте играть рок! Никакого рока! Рок - это империализм, это враждебная пропаганда, не совместимая с нашими устоями и образом жизни. На гражданке без разницы, а здесь в армии это наш главный враг, разлагающий солдат и войсковое товарищество... Гм. Вобщем, думайте, думайте. Через неделю я еще зайду.
После речи замполита мы в корне пересмотрели нашу программу и решили, что музыкальную часть сориентируем на советских песнях двадцатых годов. На это же направили и дискотеку. Свое исполнение музыки было названо модернистским панк- джазом.
Вторая неделя прошла еще быстрее первой. Марат Ахметов (или просто Джавдет) притащил откуда-то нарды, в которые мы играли по ночам в радиоузле. В связи с этим после обеда мы тоже спали.
Перед приходом Резника подобрали несколько пластинок с подходящими нам песнями и несколько стихов из журнала "Знаменосец", который под музыку прочитал Резнику Гена Морозов. Резник пришел в восторг. Подошедший капитан Пыжов тоже очень обрадовался и чуть не прослезившись, сказал:
-- Молодцы! Молодцы, ребята!
Резник пришел в себя и произнес:
-- Хорошо, очень хорошо! А это значит что? Это значит подошли к делу серьезно. Потрудились. Молодцы! Но теперь немного доработать, и будет что надо. Знаете. Не хватает только чего-нибудь такого, с юмором. Новый год все-таки. Вставьте еще какой-нибудь юмористический номер. Да, и вот в начале, где вихри, как их, враждебные, просится что-нибудь этакое, настораживающее. Для повышения бдительности.
Все замечания были устранены. Через несколько дней начался новогодний вечер. Сидя за составленными в ряд столами, мы чокнулись эмалированными кружками с лимонадом и закусили обильно пирожными с черствыми булочками. Почему-то мне вспомнилась юность, когда я в последний раз встречал Новый год на трезвую голову. Надо сказать, что в этом было что-то. Потом Марат заварил в трехлитровой банке большую пачку чая. Когда мы ее выпили, то настроение так поднялось, что даже глаза вылезли на лоб.
В зал собирались зрители. Аккуратно разместившись по-ротно, солдаты разглядывали оформление сцены и зала. Свободных мест не было (запланировано). Особое внимание привлекала елка, увешанная белыми елочными шарами. Цветных в части не оказалось. Правда, их заменил цветной серпантин. По-спирали была намотана красная лента с белыми буквами: "Воинская дисциплина - залог здоровья всего коллектива!" и ниже: "Победим хитрого и коварного врага!"
Среди выделенных нам для проведения вечера материалов оказался километр резинового жгута для остановки кровотечений. Мы скрутили его в толстую косу, а трубач Андрей Романов привязал ее в киноаппаратной к кинопроектору. Другой конец в окошко протянули через зал над головами зрителей и закрепили на громадной лебедке, стоящей по середине сцены. По краям стояли две стены из басовых колонок.
Вечер начался. Свет в зале погас. На сцену, освещенную большим красным прожектором, вышел Гена Морозов в полевой каске, в ватных штанах и бушлате. Подойдя к микрофону он сказал:
-- Уважаемые товарищи! Праздничный концерт, посвященный 1988-ой годовщине Нового года, считаю открытым.
Раздались аплодисменты. Некоторые подняли правые руки. После этого Гена подошел к лебедке и начал крутить ручку. Послышался треск прыгающей по шестеренке собачки. Игла проигрывателя опустилась на пластинку и настороженно запела: "Вихри
враждебные веют над нами..." Вместе с этим послышался звук натягиваемой резины, который становился все выше.
Во избежание шатания и разброда на территории части, а также чтобы соблюдался распорядок, и никакой солдат не смог бы самовольно уйти, двери зала закрыли снаружи.
Зал сидел тихо. Боясь нарушить воинскую дисциплину, все смотрели то на елку, то на натягивающийся над их головами резиновый жгут.
Гена, продолжая крутить ручку, начал монотонным голосом:
-- Дисциплина!...Жестковато слово,
Суховато, может быть, оно,
Но всегда к сражениям готово
Все, что в суть его заключено...
Скраю появился Олег с саксофоном и стал выдувать что-то типа сигнала "подъем".
На заднем плане пианист Игорь Друх, Романов и я ходили по кругу строевым шагом в шинелях.
-- ...Слово "дисциплина" не певуче,
Благозвучия в нем мало - это так,
Но не зря нередко с ним созвучен
Грозный гул решительных атак...
Крутить стало тяжело, и Гена делал паузы, чтобы перевести дыхание. Натягивающаяся резина тоненько попискивала.
Жгут стал тонким, толщиной с кулак. Некоторые в зале стали ложиться в проходы и закрывать головы руками. Сидевшие скраю встали и пытались открыть двери. Но сидевший на первом ряду капитан Пыжов крикнул:
-- Я сейчас кому-то встану! Быстро по местам!
Пыжова все боялись больше, чем жгута, и послушно сели.
Олег скомандовал нам:
-- Форма номер три!
Мы одновременно скинули шинели, не прекращая чеканить строевой шаг. Гена продолжал о дисциплине:
-- ...Только с ней возможны ускоренье,
И крутой в работе перелом...
Он совсем выбился из сил, но тут на сцену вышел Марат и стал ему помогать. Ручка закрутилась вдвое быстрее. Олег бережно обнял саксофон и сказал: