Климычев Борис Николаевич : другие произведения.

Известный Критик О Трех Романах

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Известный критик, сотрудник журнала "Сибирские огни" Владимир Яранцев оценивает три романа Б.Климычева

  ВЛАДИМИр ЯРАНЦЕВ, г.Новосибирск
  "КАЖДЫЙ ЧЕЛОВЕК ЕСТЬ ЛИЧНОСТЬ НЕОБЫЧАЙНАЯ..."
  
  Герои и судьбы романов Бориса Климычева
  
  Проза Бориса Климычева обладает всеми качествами хорошей реалистической прозы - знанием жизни, во всех ее аспектах, включая исторический, простотой и яснос-тью языка, занимательностью повествования, склонного к загадкам и приключениям. За многие годы литератур-ного труда писатель выработал свой особый стиль и по-черк, который, в свою очередь, предстает некоей тайной живого пластичного, непринужденного рассказа о жизни людей данной эпохи, города, социальной группы, семьи и т. д. Тайной, разгадывая которую, критику тоже необхо-димо пуститься в критическое "приключение", расследуя и изучая особенности прозы писателя. Немаловажно тут и то, что Б. Климычев, отметивший в июне свой юбилей, автор многих книг поэзии и прозы, живет и пишет в Том-ске - городе не только старинном, 400-летнем, но и до сих пор хранящем много загадок.
  Рассматривая три последних романа Б. Климычева, в которых его необычный реализм достигает определенных высот, можно заметить их несомненное единство, позво-ляющее объединить их в трилогию жизни трех поколений Томска. Но в целом писатель, по сути, говорит о сибиря-ках и сибирской породе как уникальной общности, наро-де, сочетающем в себе суровый характер жителя малоос-военных земель резко континентального климата и не-унывающее озорство человека предприимчивого, мастеровитого и бездонно талантливого. Такова и сама проза писателя-юбиляра, дарящего читателю и оригинальные сюжеты, и запоминающиеся образы, и несомненную прав-ду жизни. Потому-то реализм в нынешние времена откро-венных обманов и самообманов, благостных или разру-шительных, и становится актуальным и востребованным. С целью понять и выявить эти черты Б. Климычева-романиста мы и предпринимаем наше критическое "приклю-чение" по романам писателя последних двух лет.
  
  1. "Кавалер Девильнев" - алхимическая печь реализма
  
  Читая этот роман Бориса Климычева, представляешь себе не писателя, а доброго кукольника-волшебника, папу Карло в костюме антиквара, старинных дел мастера. За-пускает он в ход свою затейливую механику - игровую сцену жизни, где припасено немало сюрпризов с тайны-ми ходами и нечаянными происшествиями, и заносит происходящее на бумагу гусиным пером, обмакивая его в чернильницу.
  Может быть, потому, что таков сам Томск - город-тай-на, щедрый на людей-уникумов, происшествия-недоразу-мения, город, невольно притягивающий к себе людей, на диво разных, но и столь же одинаковых. Делает их таковы-ми Томск или Б. Климычев, уже и не отличишь, настолько тождественными они стали за многие годы их сосуществования. К такой же синонимичности человека и города дол-го шли герои романа писателя "Кавалер Девильнев" ("СО", 2002, Љ Љ 1 - 2). Для начала автор решил, что недавнему парижанину, выпускнику Сорбонны, надо отведать рус-ского холода. Что и происходит по дороге в Москву: "Смуг-лый молодой человек", "долговязый, худой", "глаза у него блестящие и разрез их необычайный, удлиненный, а кудри черные так и вьются" - этого-то уроженца belle France кос-нулась Россия, отморозив ему уши и нос. Они теперь рас-пухшие и "большие, как у слона, сине-красные лопухи", а нос - "чудовищная слива". Не такова ли и Россия, где люди в чем-то и как-то преувеличены, добры или злы до неестественности, до слоновости в пороках и слабостях, чудаковатости и сумасшествии?
  Томас постепенно привыкает к этой странной стране, где даже у царей нецарские прозвища - "то Грозные, то Великие, то Темные". Здесь история от века перемешива-лась с чудесами и творится по наитию, а не по логике. Именно потому для Томаса приход весны с "зазеленев-шими кустарниками и пожелтевшими вербами" выгля-дит, "словно армия гномиков зажгла свои желтые свечи". Именно потому будущий глава Томска, а пока наивный полуиностранец, оказывается в Ибряшкине - имении друга Пьера Жевахова, где в миниатюре воспроизводится уклад жизни всей страны. Произвол феодала-помещика, развратничающего с любой крепостной девицей, здесь невозможен без такой же варварской дикости челяди: без-родная Палаша - и умопомрачительная красавица, пози-рующая обнаженной, поющая стихи Малерба и та, кто может потакать распутству Пьера и разбудить животную ревность в крепостном художнике Мухине. И все это не в вакууме и не "в схеме", а в самом соку и мясистом колори-те раблезианской какой-то жизни. Тут некий детина, спе-циально употчеванный горохом, играет на трубе задом, "громко и продолжительно пукая", тут мужики, создают водопад, выливая на уступы скалы, а по ночам вокруг дома ходят тени в "белых колпаках до плеч", не давая спокойно спать.
  Надо ли поэтому удивляться тем невероятным собы-тиям и "отморожениям", которые ждут персонажей и на-сельников ибряшкинской пасторали впереди? Томас и Пьер окажутся пленниками секретного ведомства, обви-няющего их в шпионажах и заговоре, Мухин превращает-ся в беглого каторжника, клейменного словами "вор" на лбу и "любовь" в сердце, а управляющий имением Еремей и вовсе перерастает в едва ли не главный сюжетный дви-гатель поздних томских событий. Но именно в этой кру-говерти событий и открытий, превращений и перемеще-ний, переодеваний и умираний, необыкновенно уплотня-ющих роман в густой, перенасыщенный подробностями и деталями наваристый бульон, героям, как ни странно, просторно и вольготно, а автору легче и смачнее пишется. И вполне естественным кажется, что Томас - алхимик и масон, а Пьер действительно замешан в каких-то полума-сонских играх вокруг трона с участием Катьки Долгору-ковой, сосланной в Томск, и высоких французских особ из посольства. Но поначалу нас коробит то, что влюбленный художник так быстро покатился по наклонной, свел дружбу с отпетым Глындей, попутно убивая кучера в карете, в которой они бегут с каторги в Москву, а потом и "порешив" проштрафившегося подельника. И никаких нравственных терзаний, никакой психологии и достоевщины: обстоятельства и люди здесь не сами по себе, не дельны, а крепко-накрепко соединены. Так что не знаешь, где тут дух эпохи наиболее ясно выражен: в том, КАК поступают герои или в том, ГДЕ они вершат свои поступки. В Ибряшкине Томас был ещё просто "обмороженным" юным, в тюрьме он, впадает в алхимическое детство; в сыскной московской службе он уже способный исполни-ть, тот, кто так быстро и неожиданно для окружающих брусел", но и "обмасонел", заняв место таинственного Брюса, полковника и мистика.
  Некогда задумываться над своей жизнью и судьбой и Палаше, ставшей монахиней-хлыстовкой, а потом матерью зачатого в радениях ребенка. В дурмане или в тумане, сразу несколькими жизнями живет Еремей, воображающий себя то помещиком, то императором Петром III. Мелькают тут и жертвы людей и обстоятельств - "мертвые воз-еды", монастырские сектанты, грузинские князья, московские уголовники - всех не перечислишь, за всеми не уследишь. Но попробуй вычеркнуть их из романа - вычеркнешь тогда и его героев, которых столь же творят обстооятельства, сколь и они - их. И чем больше второстепеннных героев и мелких обстоятельств, тем связь эта проч-ее, глубже. Говоря языком обреченных на противоправные поступки героев, автор и сам становится "повязанным" ем, что наделали его персонажи. Не потому ли так много головного в "Кавалере Девильневе", начиная с Мухина, колотившего в Томске при губернаторстве героя романа целую шайку Робин Гудов и заканчивая Еремеем - незаконным копателем-"бугровщиком", алчущим золота. Да и сам комендант-губернатор, бывший сыщик, только и дела-ет в Томске, что отлавливает Еремея и Мухина и разыски-вает Дарью и ее мать Палашу. А чем является его масонст-во, как не политической уголовщиной, в чем-то модным, а в чем-то глубоко свойственным эпохе.
  Ибо кавалер Девильнев - душа романа и преображен-ного им Томска, как был поэтом и романтиком в душе, так им и остается до конца. Вот он варит в тюрьме корень мандрагоры, зная, что тот поможет разглядеть "световое поле" человека, темные пятна лжи и ауру правды а нем. А вот он встречает Якоба Брюса, вернее его дух, который расскажет ему о рецепте "цветочной девушки", которую можно сделать в "алхимической печи". Но нужна ли ал-химия там, где "печью" является Россия, а "ингредиента-ми" - люди, которые могут стать либо каторжниками, монахами и монахинями, либо императорами и императ-рицами? И потому томление Девильнева по однажды уви-денной им чудо-деве Палаше становится плавлением (ис-правлением) людей, чтобы из тигля алхимической печи-жизни появились и старая и новая Палаша. Именно по-этому он, окончательно "размороженный" своим доблестным губернаторством, собирает вокруг себя почти всех пассионариев романа. И свершает таинство "пере-плавки" человеческого сырья в лучших и нужных городу и стране людей и граждан. И причастен к этому его неувя-даемый романтизм и непреходящая любовь.
  Так, Томск под его началом из "алхимической печи" становится городом с людьми-личностями, проверенны-ми временем, закаленными самой историей. Но все-таки чистому реализму свершившегося и свершающегося в Томске 18 века тут не бывать. По причине характера са-мой эпохи, врожденно театральной. Неслучайно поэтому здесь внезапно оказывается итальянский театр Карло Гамбуцци, играющий в сибирской провинции знойного "Неистового Роланда" Ариосто. А не менее неистовый и благородный разбойник Мухин почти по-итальянски стра-стно и мелодраматически любит внебрачную дочь Пала-ши Дарью, театрально (в последний момент!) освобож-дая ее от скопцов-изуверов с ножами (опять "уголовка"!) в руках. Вершится трагикомическая мистерия и с Ереме-ем, который должен обороть некоего ящера, сторожащего пещеру с драгоценностями. Но вместо "золотого тельца этот старый алкоголик получает оживающую головешку из печи, которая начала "чертить выражения на стенах" его дома. И даже смерть господина Девильнева и его мо-гильное бытие не лишено для писателя занимательнос-ти: этот романтик и прагматик в одном лице умирает, объ-евшись черемухой, а в свое захоронение приказывает по-ложить поверх своего тела другое, предназначенное для вандалов-потрошителей.
  Завершает Б. Климычев свою "правдивую книгу" раз-мышлением о потомках героев романа: "Ходят они по го-роду", и могли бы стать "бог знает кем". Если учесть, что были они "и герои и бандиты" ("или" здесь исключается) и то, что, по Б. Климычеву, "каждый человек есть лич-ность необычайная", то нетрудно догадаться, что задела на будущие произведения у писателя предостаточно.
  
  2. "Прощаль" - футуристическая картина реализма
  
  Вот и в романе "Прощаль" ("СО" 2004, Љ Љ 9 - 10), чье действие происходит в начале XX века, живут и дейст-вуют прямые (литературные) потомки девильневских вре-мен. Можно не сомневаться, что и они, под руководством писателя-сказочника, закрутят карусель событий не мене интересных и авантюрных, с мелодрамами и трагикоме-диями, чем полутора веками ранее. Так оно и происходит: в начале романа автор подбрасывает нам и сиропитательному томскому дому, младенца, окрещенного Николаем Зимним. Но "прилагательный" (подразумевая в том чис-ле и его климатическую фамилию) этот младенец, как бы ни пытался задействовать его писатель в сюжетных хит-росплетениях романа, останется лишь знаком-символом событий прошедших и грядущих, словно подбрасываемых Томску и автором, и историей.
  Этот "вброс" становится особенно обильным с нача-лом первой мировой войны, которая еще больше переме-шивает и без того многолюдное и тесное население романа. На его арене появляются - в хронологическом порядке - династия "рыжеватых" Пепеляевых с их "любовью к воен-ному искусству"; купцы Второв, Смирнов, Гадалов - "эта-кие европейцы", охочие до древностей, антиквариата и вся-ких диковинок, и богачи, и утописты, как это часто бывает на Руси; тут и профессора Томского университета Вейнберг, Курлов, Левицкий, Попов - мастера и кудесники науки, и, конечно, традиционные для Б. Климычева про-нырливо-смекалистые, но блюдущие воровские "законы" уголовники. Вроде Аркашки Папафилова, колоритно за-поминающегося благодаря искренней симпатии автора.
  Но едва ли не самая долгая жизнь в романе суждена бедолаге Федьке Салову, который призван на своем горбу -продемонстрировать все возможные беды, свалившиеся на томичей с начала века. Да еще и как-то связать их в единый сюжет трагикомической феерии с мелодрамати-ческими (например, любовь Коли Зимнего к музыкантше Бэле ( и натуралистическими (например, сцена в заимке Цусимы) эпизодами. Впрочем, время от времени появля-ются на этом поле конкуренты: таинственный граф За-горский, разоблаченный как вампир, маньяк и опасный шпион, купец Смирнов, соблазнивший невесту сына и доживший до советских времен, или другой купец - неза-дачливый Туглаков, купивший футуристическую карти-ну "Прощаль" на горе себе и другим.
  Событий, подробностей, "вкусностей" быта, бытия и бития тут так много, что писателю легче оказалось отпу-скать их порциями главок, чем глав. В этих главках ли-нии долго- и короткоживущих персонажей сосуществуют и переплетаются, спрессованные в микросюжет-"кирпичик", из которых и отстраивается здание романа, особен-но после. 1917 года. Так, автор "отстраивает" своего Колю Зимнего, которого освобождает из тюрьмы (за мнимое убийство Бэлы) большевик Криворученко, а к активной деятельности пробуждает областник Г. Потанин и в оче-редную авантюру втравливает друг-уголовник Папафилов. Но слишком уж ненадежен в качестве фундамента романа нежный и мечтательный Коля, чтобы быть еще и героем этого большого "приключенческого романа" (так значится в подзаголовке). Да и просто быть и существо-вать в этой смеси веселого и ужасного, и всего, что с чудо-вищной быстротой переставало тогда быть запретным. Символами этого потерявшего устои и грани между по-требным и непотребным, живым и мертвым мира стано-вятся труп и статуя. Поначалу удачно складывавшаяся поездка Коли, Папафилова и Салова в Омск за телом сына Туглаковых в итоге приносит смерть всем троим. Наиболее страшна и монументальна гибель Коли: его, новоиспеченного колчаковского офицера, заживо замора-живают в позе статуи, обливая водой на морозе.
  Вот вам, читатель, и Коля Зимний, оправдавший свою фамилию и завершивший эпопею безродного, но благород-ного сына Томска, в "красном" 1919-м, вместе со смертью старого времени. Ледяная статуя из живого человека - это ли не символ новой эпохи. Эпохи, где человек мыслился как материал для строительства и где важен "лёд" формы ("усач деловито поправил ему голову, чтобы смотрела пря-мо"), а не "тепло" содержания (Коля "постепенно покры-вался прозрачной, сияющей ледяной коркой"). Это проща-ние одной эпохи с другой изображено на картине, давшей название роману и волнующей всех, кто созерцает ее. Эти чувства можно выразить одним словом-термином - "прощаль". В нем слезы и весна, грусть, боль и тревога в ожи-дании нового, неизвестного - все то, чего не выразить ни-каким, даже самым-самым приключенческим сюжетом. Таковы и "абсурдистские" образы картины: "Залитая лун-ным светом роща, огромный глаз, висящий на зеленой вет-ке березы, из глаза падают крупные хрустальные слезы. Внизу картины была птичка, привязанная за ножку к фо-нарному столбу, она рвалась к глазу, норовя клюнуть его". Можно сказать, что такова картина и самого романа, где сквозь абсурд ("в Томске и оборванцы бывают шибко ум-ные") пробиваются слезы, которые в свою очередь вытира-ет лихой, часто грубо натуралистический смех ("Ты не ранетый, а сранетый", - говорит Папафилов испуганному до смерти ювелиру Юровскому).
  3.
  "Надену я черную шляпу..." • авторская песня -реализма
  
  Этот юмор - культурный и разбойный одновременно, у Б. Климычева всегда служит индикатором жизни в са-мых ее горячих, пиковых моментах, обнаруживая точки роста, отмеряя вехи судьбы. Именно такой юмор решает взять в союзники писатель в автобиографическом романе "Надену я черную шляпу" ("СО" 2003, Љ 12). И хотя ма-териал в этом романе уже современный (вторая половина XX века) и исторических катаклизмов, как в предыдущих романах, нет, автор уже просто не может без привычных приключений. У Б. Климычева они происходят со всеми, независимо от их темперамента, интеллектуального раз-вития и социального положения. Была бы у них, во-пер-вых, какая-нибудь цель, большая или маленькая, все рав-но, а во-вторых, более или менее нестандартные способы ее достижения - стандартные не годятся, потому что в стране живем такой. Единственной и неповторимой.
  Вот это-то и интересно писателю, по-купрински сим-патизирующему таким целеустремленным людям, не впа-дающим в излишние предрассудки или навязчивое психоложество, так как любят жить в гуще людей и фактов. И юмор тут - всегдашний спутник, товарищ, подельник, а иногда и единственный двигатель событий. Иначе нельзя было бы ехать в получужой город без всего - денег, "одеж-ды, жилища и пищи", не надеясь все это каким-то чудом-смехом приобрести. Именно таков герой романа молодой писатель Глебычев, который окунается в самый простец-кий быт городской окраины, не чураясь занятий, привы-чек, пороков своего брата Гурия, отсидевшего восемь лет на "строгаче" и проникаясь его житейско-зэковской "фи-лософией" одного дня, одного момента. Важно, что Гурий совершенно свободен на территории той жизненной ниши, в которую его загнала судьба невинно осужденного. Сво-боден до артистизма, не зря он заведует клубом шпало-пропиточного завода, исполняет там "на-ура" куплеты, чем вызывает "сплошную зависть" у бесправного Глеба "к красивому, смелому, артистичному Гурию". Но на слишком уж грубых контрастах держится и зависть эта, и роман Б. Климычева, чей сюжет зависит и от колоритно-сти персонажей, и от того, насколько неестественно будут сочетаться в нем артистизм, криминальный талант и рус-ская, сибирская смекалка с чудинкой. То есть насколько они вызовут живую реакцию читателя, насколько будут смешными в драматизме (трагизме) своего положения или, наоборот, насколько одинаково драматично-отчаян-ное, до трагизма, их положение будет столь же очевидно казаться смешным. И, поскольку писатель уже открыл этот закон существования своих персонажей в мире, обре-ченном на самый первобытный, подножный материализм, то ему только и остается, что множить количество живых примеров, длить и длить галерею своих реально-гротеск-ных персонажей, уплотняя сюжетно-событийную ткань романа. До физиологического ощущения органического вещества, или уже, или еще не отработанного человечес-кими организмами романа.
  Это значит, во-первых, что писатель не приукрашива-ет жизнь тех, кого по разным причинам вытолкнули на окраину города и жизни, а во-вторых, поощряет смеховое начало в мироощущении действующих лиц романа, кото-рое всегда тесно связано с телесным "низом". Вот почему в произведении так настойчиво звучит и пахнет тема кала: заставляли есть Глеба озлобленные бедностью своей жертвы грабители, в надежде подзаработать, вычерпывая из выгребной ямы братья Гурий и Глеб, его сдает на анализ своей симпатизантке-врачу "Саллямихе" все тот Глеб, по уши сидящий в дерьме собственной личной и личной жизни. И высшее искусство здесь, подобно дальнему родственнику Даромиру, сплясать чечетку на доске над ямой с фекалиями размером 2,5 65м: "Свалишься - каюк". Герои Б. Климычева не умудряются как-то свалится -в этот "каюк". Они живут и "танцуют" дальше, ценой утраты здоровья и здравомыслия, но зато приобретая спасительную .чудинку, чтобы не свалиться и не утонуть дерьме. На таких "танцоров" герою романа везет сплошь рядом, наверное, потому, что поиск жилья-прописки-работы занятие не менее авантюрное, чем знакомство гоголевского Чичикова с "мертвыми душами".
  Но разве можно назвать "мертвыми" Болеслава Болеславовича, который "постоянно пел то в одном, то в другом родском автобусе", или Мальвину, сестру Глеба, дипломированную капитаншу, когда-то шагавшую по Томску "в тельняшке, речном кителе и белой фуражке с крабом", а потом перепробовавшей женихов от работника ОРСа до двухметрового шахтера Кеши. Разве скучны или неприятны коллеги Глеба по его провинциальному журна-лизму, такие, как бывший артиллерист Тройкин, не утратившей своих армейских хамских привычек, но пишущий благородный роман о русском офицерстве 1812 года, или дипломированный Шпак", блестящий газетчик, но альфонс и пьянчуга-клептоман. Интересно также познакомиться и с бывшим первым секретарем райкома комсомола пониженного до журналиста за "широкое горло и аморашку" или с неугомонным плагиатором по имени Вовка Толк, автором бессмертного рассказа "Партизанская пушка", который пытается улестить понравившуюся ему девушку с помощью друга-гипнотизера. Завершают галерею томских "чудиков" сладострастный фарцовщик-женолюб внешностью Карла Маркса - сосед Глеба по его городскому жилью с фанерными стенками и горе-журналист Шарль Иванович по кличке Бамбино - экзотический тунеядец с кричаще неопределенными внешностью и характером: не то "заграничный нищий, не то Че Гевара".
  Так и напрашивается тут вывод о том, что прошедшему все мытарства бесквартирья и безвестности и выбившему- все-таки в люди Глебычеву эти несуразные люди послужили питательной почвой для его восхождения. Может быть, потому, что он был писателем, то есть человеком, задумывающимся над жизнью больше, чем они, эту жизнь заполняющие и унавоживающие. И, может быть, потому назвал Б. Климычев свой роман по первой строке гитар-ой песни о "непонятной тоске" приехавшего в Анапу "роскошного мужчины". "Озорство и веселость" участия в жизни сменяются тоской и предчувствием несчастий, стоит над ней задуматься, то есть эту самую "шляпу" озорства сняв. Б. Климычев прожил со своим героем почти всю жизнь, и выжить ему помогала как раз эта символическая черная шляпа трагикомического мироощущения и мироучастия. Большая часть биографии героя и романа продша, словно под ее куполом, напоминая разом и цирк, и цену, и дурдом. (Глеб успел и там поработать санитаром, погорев на невозможности предотвратить публичный онанизм своих подопечных), и самую подлинную, состоящую [з всех четырех стихий Земли, реальность.
  Таков Борис Климычев в трех своих новых романах. Писатель, любящий жизнь и людей разных исторических эпох и жизненных программ. Все они, без каких-то види-мых исключений, заслуживают у него внимания, все по-своему интересны, всем им, даже людям мелким, инерт-ным или эгоистичным, он дарит заразительное чувство юмора вместе со склонностью к неординарным поступ-кам, понимая, что иначе им не прожить в этом мире, пере-валившем, в третье тысячелетие своего христианства бо-лее скупым на человеческое, искреннее, подлинное. И, может быть, потому писатель рад поделиться частью сво-его жизнерадостного "я" со своими многочисленными ге-роями, что почти все они томичи, то есть жители города, бесконечно любимого Борисом Климычевым, писателем-реалистом, который хочет видеть жизнь немного празд-ничнее, чем она, порой, есть на самом деле.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"