Текст, что ниже - моя проба пера. В самом деле, я задумывал роман из двух частей. О том, как простой крестьянин из провинции становится военным и возглавляет восстание. Во второй части планировалась амнистия главному герою и захватническая война. Это, что касается планов.
Насчет самого текста - он был написан в 1997-98 годах, когда мне было соответстенно семнадцать и восемнадцать лет. Проект сам по себе очень продвинут, продумана история региона, этнические и языковые группы, весь мир, грубо говоря, нарисована карта, все есть.
Но нет цели, нет сюжета, ради чего именно пишется все это.
Мне просто интересно мнение читателей.
P.S. Абзацы и знаки препинания отредактированы, в остальном же текст полностью совпадает с тем, что в рукописи.
***
Солнце уже давно перевалило за полдень и висело одиноко, бледное, но с непривычки слепящее, в холодном свинцово-сером небе.
Хиниша сидел в своем стуле-кресле полулежа, положив ноги на край стола и пытался расслабиться. Боль и усталость, перемешавшись, растеклись по всему телу. Очень болели ноги. Не мудрено - сегодня ему пришлось несколько десятков раз спуститься и вновь подняться по склону холма с тяжелым грузом. Корчевать пни - дело не из легких, на него и времени уходит много, и сил не меньше. Но другого не дано, да и помыслить никто не мог иначе в Брогмарке - сам себя не прокормишь - никто не прокормит.
Суровый климат воспитывал этих людей с самого раннего детства - вокруг все товарищи, соседи, но надейся только на себя. Судьба твоя - в твоих руках, равно как и счастье.
Все необходимое - руки, ноги, голову да кое-какое наследство дали родители, а далее иди, смотри, учись, как что делается. Никто тебя учить не собирается, сам не захочешь - никто не поможет. Но трудись - и земля вознаградит тебя. Всю жизнь трудись, не разгибая спины - будут у тебя и дом, и семья, и скотина, и богатство. Тяжко, но все, что бы ты ни сделал, все - твое. Каждая вещь, добротно сделана, с любовью - служить будет, пока не износится.
И никто не имеет прав на твое добро, даже государство. Знает оно, как тяжела в Брогмарке жизнь, не давит налогами, иначе не миновать бунта.
Трудно, конечно, одному выживать. Поначалу в семье, дальше в одиночку - помощи ни от кого не жди, очень люто придется - займи что надо у соседа, отдашь, когда сможешь, люди тут не скупые, но не воруй, не унижайся. Самое важное для брожанина - его честь. Первое и наверно единственное, чему отец и мать учат своего ребенка - понятие чести и как ее не терять.
Однако ничего из этого не занимало мыслей Хиниши, как не занимало оно мыслей любого другого брожанина - все это было насущно, а потому просто и даже обыденно. В голову Хинише билась какая-та глупая мысль: сколько еще пней осталось на противоположном краю опушки? Два, три или около десятка? И не вынес ли он их сегодня вместе с остальными? Он мучительно вспоминал, запрокинув голову, прикрыв глаза, но так и не мог вспомнить.
Тяжелая дубовая дверь с легким скрипом приоткрылась и вошла Зодрас, жена Хиниши, неся ведра с водой.
Она бросила взгляд на мужа, в этакой странной позе отдыхавшего после тяжелой работы, и, ни слова не сказав, скрылась в кухне.
Хиниша был женат уже без малого восемь лет на Зодрас из соседней деревни и не мог припомнить, чтоб за все это время случались у них ссоры или разлад. В семье росли двое детей, одному пять, другому - три года. О детях заботилась женщина, в обязанности мужчины входило: кормить семью, одевать и обувать ее, заботиться о сохранности жилища, утвари, добывать все необходимые вещи, если что не мог сделать своими руками...
Разглядывая что-то на потолке, Хиниша вдруг поймал себя на том, что уже долгое время он сидит, уставившись вверх и ни о чем не думает.
"Не может быть, чтоб я до такой степени устал", - подумал он. - "Раньше такого не бывало."
А ведь еще довольно много работы надо сделать...
Внезапно его размышления прервал стук в дверь. Он тут же сбросил ноги со стола и, немного напрягшись, встал с кресла.
Дверь открыла жена. Хиниша не мог видеть людей за дверью, но он услышал их голоса. Они показались ему знакомыми и он догадался, что пришли к нему.
Зодрас, поздоровавшись, кивнула и впустила гостей в дом. Они зашли по одному, нагибаясь под низкой притолокой двери - пять мужчин и, поочердно поклонившись Зодрас, направились к Хинише. Теперь он узнал пришедших. Это были Иршик и Севальт - двое его друзей, староста деревни и еще двое немолодых поселян с выселок.
- Доброго здоровья вам, - проговорил Хиниша.
- И ты здоров будь, хозяин, - ответил староста.
- Нужда какая привела вас, аль просто погостить зашли? - задал (традиционный) вопрос Хиниша, хотя, конечно, понимал, что впятером к малознакомому человеку в гости не ходят.
- И погостить бы у тебя не отказались, да видишь ли, какое дело приключилось, - тоже (традиционно) вымолвил староста. - Низовым никак не живется спокойно, опять подать требуют.
"Низовыми" брожане называли келнарцев, да и вообще всех, кто жил к югу от Брогмарки.
- Загорянские между собой судили, - продолжал староста. - Ничего отдавать не хотят. Вот и решили мы собраться на совет в лесу Кольмфер. Загорянские там будут, лесовики, с востока старшины придут тоже, вот и выясним: отдавать налог или за топоры браться. Ты из старожилов, и тебя, и твоего отца мы знали хорошо, а посему и решили тебя пригласить на совет. Идешь с нами?
Хиниша в задумчивости потер лоб. Не очень-то хотелось ему идти: пути до леса Кольмфер полтора-два дня и обратно столько же, а у него и без того дел полно. Кроме того, он отлично знал, чем все это кончится.
Лесовики и горцы с запада опять скажут: "Никакого налога не дадим!" - и попрячутся в холмах. Низовые с войском придут - в горы да леса не полезут, зато все остальные деревни по ветру пустят, включая и ту, где он, Хиниша, живет. Так уже бывало и так, несомненно, будет еще не один раз.
Однако нечто общественное в Хинише взяло верх, к тому же оказаться на собрании старшин - большая честь, для него, простого пахаря. И он ответил: "Иду!"
Сбросил грязную верхнюю рубаху и обмотки, вместо надел чистый стеганый полукафтан до колен с вышитым воротом и обшлагами, на ноги быстро накрутил свежее и сунул ступни в мягкие кожаные чеботы, закрутил ремешки вокруг голеней.
На плечи набросил безрукавку, снизу подбитую мехом, сверху - прочной кабаньей кожей. Оглянулся по сторонам - что взять с собой. Староста, увидев его раздумья, упредил:
- С собой возьми нож, да припасу на три дня, более ничего не потребуется. Оружие никто не берет в этот раз.
Хиниша достал с полки свой охотницкий нож, прицепил его к поясу. Отправляясь куда-либо далеко от дома, он никогда не забывал свой нож с лезвием в три ладони. Лезвие отковал ему местный кузнец, но все остальное Хиниша сладил сам и нож пригодился - без него бы не жить сейчас Хинише, с того дня, как зимой в овраге на него навалился потревоженный медведь.
Привесив поудобнее нож, Хиниша отыскал свою котомку и прошел в кухню, оттуда - в кладовую. Нашел полголовы сыру и кусок вяленого мяса, сунул в котомку. На кухне добавил еще каравай хлеба и пучок лука. Коротко объяснил жене куда и насколько уходит. На молчаливый вопрос: "зачем?" ответил: "Сам не знаю пока, все поведаю, когда вернусь." Более ни единым словам Зодрас его не задержала - неприлично заставлять чужих людей ждать.
Гости еще раз поклонились и гуськом вышли из дома. За ними вышел и Хиниша, плотно притворив за собой тяжелую дубовую дверь.
Во дворе он отыскал свой шест, с которым привык ходить по лесам и холмам, поправил котомку за плечами и двинулся по истоптанной каменистой дороге к вершине взлобка, догоняя остальных. На верхушке он приостановился. Было видно, как негустой туман окутал окрестные долины, стелился в низинах меж холмами. Откуда-то с севера донеслось еле слышное кукование кукушки.
Хиниша в последний раз оглянулся на свой дом и с горечью подумал об оставленных делах. И поля полоть, и скот пасти, и птицу забивать да заготавливать, лес выжигать, пни корчевать, пахать да перекапывать, деревья рубить да готовить все, что в хозяйстве понадобится, охотиться, сапоги шить, одежду чинить - все надо было, всего не перескажешь.
И вот идти нужно, от хозяйства отрываться. Хотя внутренний голос сразу скажет, никто, мол, тебя сзади не подкалывал, сам согласился. Но для Хиниши этот совет - второй в жизни, куда он приглашен. Тешишь свое тщеславие, воображаешь себя важным.
Но нет, первый в своей жизни совет старейшин Хиниша посетил еще с отцом. Тогда еще молод был, чтобы рот раскрывать, сидел на камне поодаль, слушал, на отца смотрел. Теперь же вот придется одному быть на собрании старейшин. Нет, не одному - Иршик и Севальт тоже идут, да и говорить за них всех староста будет, наверно.
Множество мыслей теснилось в голове у Хиниши, когда он шагал вниз от деревни, а его дом уже скрылся из виду за холмом. Хиниша тогда еще и не подозревал, сколько неожиданных перемен - и хороших, и злых, в его жизни случиться в этом путешествии и после него.
Около четырех старых сосен, где дорога поворачивала направо, староста остановился.
- Обождите здесь, - коротко обронил он и направился далее вниз по деревне.
Хиниша с удивлением глянул на Севальта. Тот уловил вопрос и негромко объяснил:
- Кого-то еще звать пошел. Побольше народу хочет собрать, опасается, ну а как загорянские на собрании свару затеют. Они такие, сам знаешь.
- Да, - согласился Хиниша.
Несколько минут прождали в тишине, Хиниша присел на дикий замшелый валун, отмечавший поворот дороги.
Севальт прервал молчание:
- Ты ведь на совете уже бывал, верно?
- Однажды, - ответил Хиниша.
- Хотя бы и однажды, я-то так вообще ни разу не был, - Севальт снова замолчал.
Севальт и Хиниша - почти ровесники. Они были друзьями с детства. Односельчане, они вместе служили в армии, оба были отправлены на войну с гламмитами, но ремень каски еще не успел натереть им мозолей под подбородком, как война закончилась и оба друга отправились по домам, вновь к сохе и топору.
Севальт был невысок ростом, немного сутул, кривоног, но с выпуклыми мускулами. Про таких говорят" "Неладно скроен, да крепко сшит."
Лицо его почти всегда несло выражение некоторой угрюмости и озабоченности, нахмуренные брови создавали такое впечатление, будто он постоянно сосредоточенно размышляет о чем-то. Это подчеркивали, в завершение всего, плотно сжатые губы. Севальт был, как правило, молчалив и разговаривал только когда речь заходила о чем-то важном.
Хиниша, однако, давно привык к этим особенностям своего друга и не чувствовал себя несколько неудобно с Севальтом, как другие.
Второй друг Хиниши, Иршик, был полной противоположностью Севальту. Он был лет на пять моложе и Хиниши, и Севальта, высокий и худой, любитель шумных, веселых сборищ. На его веснушчатой физиономии, обрамленной короткой русой бородой, часто играла улыбка, подпорченная, правда, одним несчастным случаем в юности - в нижней челюсти недоставало одного переднего зуба.
Всегда радостный и неунывающий, Иршик, нельзя сказать чтоб был очень доброжелателен или дружелюбен к незнакомым людям. Привлекательным его, скорее, делала некая открытость, легкость общения. От природы Иршик был наделен недюжинной силой - в молодости он зарабатывал себе пропитание, работая кожемякой в городе.
Теперь он жил в небольшом доме на западной стороне холма и считался одним из лучших кожевников на деревне. С Севальтом он был дружен потому, что считал его честным и трудoлюбивым человеком, не раз помогавшим ему в разных делах; с Хинишей - потому что Хиниша всегда внимательно относился к Иршику, к его словам, и Иршик давал выход своей энергии, выливая на Хинишу запасы своих шуток, прибауток, историй, не боясь, что его перебьют или оборвут. Со стороны вообще казалось, что Иршик имел прекрасные отношения с каждым в своей деревне. Помимо всего прочего, он, как и Севальт, являлся прекрасным стрелком из лука и на расстоянии в пятьсот шагов всаживал девять стрел из десяти в столб, толщиной в руку.
Сейчас Иршик стоял, прислонившись спиной к сосне и старательно обрезал ногти ножом. Вскоре показался староста, он вел с собой еще одного селянина, известного, как Тарлус.
Тарлусу было почти пятьдесят лет, он работал кузнецом-колесником. Подойдя к ждавшим у поворота односельчанам, он поздоровался с ними поочередно за руку, после чего все они, кинув последний взгляд на деревню, повернулись и зашагали за старостой по старой дороге на запад.
Пройдя несколько поворотов, они сошли с дороги и, миновав небольшой ельник, двинулись по луговому склону, постепенно спускаясь все ниже и ниже, пока не скрылись в тумане.
---
Светало. Хиниша открыл глаза. Красное солнце висело еще невысоко над горизонтом и лучи его не могли рассеять сумрак в долине, где Хиниша с товарищами заночевали вечером. Хиниша огляделся по сторонам. Не спали только староста и Иршик, который сидел на стволе ивы около ручья, протекавшего в балке, и бросал камешки в воду.
Хиниша поднялся, свернул свой плащ, на котором спал и умылся водой из ручья. Вскоре начали подниматься остальные. Позавтракали. Ели быстро и мало - любой брожанин умел стойко выносить и голод, и жажду, поев однажды утром, не ощущать голода до вечера, если того требовала обстановка.
Напившись воды из ручья, Хиниша вновь уложил все свое в котомку, забросил ее на спину, подобрал посох и бросил вопросительный взгляд на старосту: когда в путь? Знал - староста и сам торопится, завтра нужно уже быть на месте.
Вместе все двинулись вдоль ложа ручья. Звуки шагов тонули в тумане, плотно лежавшим в ложбинах меж холмов, только грай галок в вершинах ив изредка нарушал тишину.
Вскоре заросли ивняка, отмечавшего русло ручья, закончились и снова начался склон холма, поросший мелкой травой, утоптанный десятками и сотнями коровьих, козьих и овечьих ног. Здесь начиналась гряда самых высоких холмов в средней Брогмарке. Путникам предстояло пересечь ее с востока на запад.
Непросто забраться на какой-либо из этих холмов. Немало сил нужно, чтобы идти и идти беспрерывно в гору, зато когда доберешься до вершины, откроется отличнейший вид на все окрестные земли.
Вершина холма - словно остров в бурном зеленом море, где волны - меньшие холмы, покрытые лесами, разбегаются в разные стороны и теряются в дымке далей.
Бросив взгляд на полночь, можно увидеть неправдоподобно огромные леса, как ковром покрывающие все расстояние до горизонта. Там, на лесных полянах, а то и прямо в лесах сидят дальние родственники брогмаркцев - люди племени Фиар. Их язык более похож на брожанский, нежели на келнарский, он куда древнее всех остальных и почти не изменился после прихода зальтов с востока.
Фиар многочисленны, но земля их бедна, а климат еще тяжелее, чем в Брогмарке.
Фиар ютились целыми родами в узких долинах, на лесных прогалинах, в поймах рек и речушек. Те, кому посчастливилось занять землю получше, разводили кое-какой скот и сеяли просо, остальным приходилось довольствоваться охотой. Из-за охотничьих угодий нередко случались у них стычки между родами-кланами, которые, впрочем, так же быстро затихали, как и начинались.
Фиар занимали почти все земли вдоль северной границы Келнарры, от Брогмарки и до самого моря. Иногда целые кланы их снимались с насиженных мест и уходили на юг, в поисках лучших земель. Келнарцы не препятствовали им и переселенцы устремлялись все далее и далее, переходя в пределы Вонтарна, в более теплые края, заселяя пустующие места. Они привыкли довольствоваться малым и продолжали жить тем же укладом, что и у себя на севере, постепенно смешиваясь с местными зальтами.
Брогмаркцы - или брожане - как они называли себя и как их именовали те же фиар, имели неплохие отношения с последними. Ни те, ни другие не покушались на земли друг друга; два раза в году многие брожане и фиар сходились в одном из фиарских городищ, недалеко от границы, для торговли-обмена. Фиар не признавали денег, у них был свой порядок: сколько единиц разнообразного товара дается за единицу чего-либо. Обе стороны находили выгоду в таком обмене.
Еще дальше к северу находились землю людей того же языка, что и фиар. Келнарцы имели множество названий для обозначения этих людей, как всех вместе, так и каждое племя в отдельности, но предпочитали пользоваться одним словом: северяне или карчанэ, то есть, дикари.
Впрочем, говоря "дикарь", келнарцы не подразумевали ничего оскорбительного. "Дикарь" означало всего лишь "не келнарец".
Эти бедные, но черезвычайно воинственные и сильные духом люди беспрестанно враждовали между собой и вели постоянную войну против Келнарры, время от времени терзая ее набегами. Келнарцы не всегда могли собрать силы для отпора вовремя, ибо большинство их мужчин были заняты на полях почти круглый год. Свободной оставалась только зима. Зимой келнарцы и совершали походы на север, налаживая торговые связи с теми родами, кто встречал их миром, остальных покоряя оружием и обкладывая данью.
Но только спадали морозы, исчезали сугробы, подступала ближе весна - и келнарцы вновь тянулись к своим полям, их войско таяло, как снег на весеннем солнышке.
Нет смысла в убийстве, а кормить себя и свою семью нужно каждому. Весной и осенью война, не имевшая ни начала, ни конца, затихала, ибо осенью северяне занимались охотой, а келнарцы - жатвой.
Для обороны келнарцы строили небольшие остроги на вершинах холмов и нанимали отряды наемников. Келнарцы и северяне, однако, были близки языком, обличьем и духом, нападая на поселения друг друга они не творили излишних жестокостей - зли может породить только зло. Понятие чести северянам было, пожалуй, известно более, чем какому-либо другому народу.
Честь - самое дорогое, что есть у человека. Оберегай свою честь как можешь, опозоришься - стыд на всю жизнь останется, не перед богами, не перед родичами, перед своей собственной совестью. От себя не убежишь. В жизни, как и в игре, есть свои правила. В войне тоже. Воюют за охотничьи угодия, за долины, за пастбища, воюют, чтобы показать удаль и умение. Споры зачастую решают оружием, победил - значит прав, не дрогнула рука, совесть чиста.
Но все должно быть по чести. Нет правил только когда идет война на истребление, когда между племенами легла кровь, враги не дают пощады, долг каждого - не останавливаться, пока враг не уничтожен. Обычное дело, когда два племени становятся кровными врагами, но до полного истребления доходит редко. Война дело тяжелое - здесь каждый будет драться насмерть, но не покорится. После нескольких кровавых стычек противник собираются с силами и вновь терзают друг друга, пока проигравший не откочует или пока один клан не задавит другой.
Живут кланами, как и Фиар - на совет собираются всем кланом, охотятся всем кланом, воевать идут - тоже все вместе, женщины и подростки - наравне с мужчинами.
Еще далее на полночь лежат непроглядные вековые леса, где для человека и проходу-то нет - один неосторожный шаг и нога, а затем и все тело идущего вместе с головой проваливается в многолетний слой трухи, листьев, веток, лежащих и гниющих там с незапамятных времен. Раз о разу проходят местные охотники звериными тропами по нескольку человек вместе - одному уж очень легко сгинуть в тех лесах.
Однако леса лежат не сполшняком и так северяне узнают, что же находится к северу от их земель. По рассказам Фиар остается там небольшой клочок суши - может, немногим более Брогмарки, вечно покрытый снегом, далее же на восход и на закат и на полночь тоже все скрывает собой стылый и мрачный океан, на каждую зиму одевающийся льдом.
Там, на том-то кусочке суши живут люди неведомого языка и обличья. Мало их очень и почти все они старики - так говорили забиравшиеся в тот край охотники северян. Живут те люди в палатках или шалашах, плетенных из веток и крытых шкурой морского зверя, которая пропитана жиром так, что не промокает от снега, даже когда в шалаше разводят огонь.
Увидеть же этих людей очень трудно, хотя в земле их нет ни лесов, ни высоких гор, а только плоская заснеженная равнина, покрытая низкорослым кустарником, где не роются даже мыши - земля промерзает вглубь и становится как камень.
Однако людей этих не увидишь, пока они сами того не захотят, а если они не уверены, что ты идешь с добрыми намерениями, тогда тебя ждет отравленный трупным ядом костяной наконечник копья, когда измучавшись в пути, ты остановишься вечером на отдых.
Одному отряду охотников удалось пробраться через леса, встретиться лицом к лицу со странными людьми и вернуться, чтобы поведать о своем походе. Их рассказы облетели весь север, в том числе и Брогмарку.
По рассказам охотников, люди эти были все похожи друг на друга, все низкорослы, в одеждах из звериных шкур, лица темные от мороза, в морщинах, как у стариков, все одного возраста или, если точнее, все без возраста, не понять никак, кто старше, а кто - младше, без волос на лице, глаза темные или зеленоватые и лица все, как одно. Или, во всяком случае, так показалось охотникам.
Полуночные люди и охотники не смогли понять языки друг друга, объяснялись жестами.
Неведомые северяне подозрительно оглядывали пришельцев, но поняв, что те пришли с миром, заулыбались и, переговорив между собой, пригласили охотников к костру. Один из местных, видимо, когда-то слышал язык Фиар или близкий ему, но только сказать на нем ничего не мог. Он напряженно прислушивался к речи охотников и что-то объяснял своим спутникам.
Перед тем, как расстаться, вожак охотников и один из незнакомцев обменялись подарками. В ответ за клинок фиарского железа и закалки, и ожерелье из медвежьих зубов, странные северяне отдарились связкой шкур, невиданных доныне охотниками и огнивом - самым ценным, что у них было.
Прощались странные жители севера по-своему: беря в свои маленькие, покрытые высохшей шершавой кожей, но сильные руки ладони охотников и, глядя в их глаза, произносили какие-то слова, видно, прощание на их языке.
Расходясь, охотники обернулись - северяне прощались с ними издалека, подняв правую руку вверх. Когда охотники обернулись второй раз, незнакомцев не было, будто они растаяли или превратились в пар.
Старики Фиар рассказывали сказания, услышанные от дедов и прадедов, о том, что до прихода предков Фиар и брожан жили здесь похожие на Фиар люди, но и они когда-то пришли сюда с востока, до них же всех весь север, включая Брогмарку населяли такие люди, каких охотники повстречали на полуночном краю земли.
На войне Хиниша слышал разговоры о таких же людях, живущих по ту сторону от Белых гор, на восток от гламмитов и к северу от хэчинов. Он, как и все остальные слушатели, поначалу удивлялся странным росказням, но вскоре позабыл о них.
Если взглянуть с холма на закат, откроются окутанные туманной мглой серые и неприветливые вершины гор. Горы невысоки, стары, но стоят, надменно выпирая свои скалистые уступы вверх над океаном окружающих их лесов. Брожане называют эти горы "Кои" или "Коиш", что значит попросту "высокие холмы". Эти гор и есть западная граница Брогмарки, они разделяют брожан и Фиар. Там, в предгорьях, сидят те из брожан, которых в хинишином краю называют "загорянскими". Не за то, что они обитают в предгорьях Кои, а потому, что между ними и остальными брожанами лежит гряда высоких холмов. Туда-то, на западные склоны холмов и лежал путь Хиниши с остальными.
Взгляду, брошенному с вершины на полдень, откроется еще один зеленый океан лесов и полян, такой же громадный, как и на полуночи, только не в таких мрачных цветах разве что.
На полдень от Брогмарки простирается Келнарра - земля таких же пахарей, как и Брогмарка и князей старинных зальтских родов - хозяев Келнарры и Брогмарки.
Или, по меньшей мере, они хотят таковыми являться.
Двадцать или тридцат - Хиниша не помнил точно - поколений тому назад на зеленых вжолмьях и темных лесах Келнарры жили миролюбивые племена охотников и скотоводов той же крови и того же языка, что брожане.
Затем пришли зальтские вожди, рыжеволосые, статные, в железной броне, с секирами и мечами, ведя за собой свои кланы. Почти никто не воспротивился им и они осели в долине Великой реки и на холмах Миндена, смешавшись с местными жителями лесов и полян, взяли землю, как свою, капли крови не пролив. Да и то - кто стал бы на их пути? Места много в долинах и лесах, зверь водится в изобилии, рыбой полны реки озера, ленивому здесь делать нечего, а кто хочет жить - будет жить. Но не то или не только то, как домысливали своим умом брожане много поколений назад, было причиной столь мирного поселения зальтов рядом с местными охотниками и их соседства. А домысливали они о том, что видели. Местные промышляли в основном в лесных оврагах, на окраинах - ставили силки на мелкую дичь, крупную били из луков, с рогатиной брали, в озерах и речках удили рыбу. Скотину держали, но немного - диких свиней отлавливали и разводили. Для свиньи много места надо? То-то и оно.
А зальты были пахари и скотоводы, они кочевали не спеша, расселялись понемногу во все стороны, когда им становилось тесно рядом со своими сородичами. Все свое нехитрое добро грузили на быков или лошадей, если были. Находя свободную землю наскоро рубили дома. Потом обживали место, появлялись постройки из камня, частокол, торжище...