Как мне, однако, смешны все эти фэнтезисты на СИ, это бляха, СоюзГосЦирк на дому. Не, ну ладно они они о себе там понарассказывают черти-чего, у это ясно. Сам не похвалишь - никто не похвалит.
Но вот так бесят эти значки: "пишу фэнтэзи", "в путеводителе", "редактор", "добрый критик", "издался на бумаге".
Вашу мать!!!
Для вас эти значки важнее, чем качество текста, у меня такое чувство. Нахер вы нужны кому со своими значками? Люди будут читать то, что им нравится, а не ваши дегенеративные значки. Если тебе стукнуло 16 лет и ты накорябал текст про вампиров и прочее говно, которое летает и рубит друг друга в полете мечами - это феэтнези? нет, это дементный бред мудака, который сожрал всю кислоту в округе и возомнил себя Молодым Талантливым Писателем. И при этом ужасается, что никуда это не берут, ведь маме/папа/сестре/бабушке/дедушке/дузьям-алканам/собацке/хомячку ПОНРАВИЛОСЬ!!!
Справедливости ради нужно отметить, что местами такой бред печатают и он лежит на лотках всю зиму, а потом им заслуженно вытирают дырку в тухесе.
И конечно же, комментарии - о, дааа! Оценки - ну конеееечно!
Я думаю, если б Лукьяненко, Зотов и другие стали бы помещать свое на СИ, они собрали бы оценок ну по сотне где-то, не более. А у девочек и мальчиков с вампирюжками и орками - по 3-4 сотни. Вот почему мне не верится в то, что они собраны честно? Может, я такой порочный тип по природе? Может и нет. Я не знаю. Не знаю.
Я сам, надо признать, пишу. Пытаюсь. Но я не стремлюсь продвигать свою писанину в массы. Ну лежит на СИ и лежит. Не нравится, закрыл окошко, все.
Но я не понимаю, как в "путеводителе на СИ" могут оказываться двадцатилетние подростки. Или путеводитель скатился уже до такого уровня?
Нет, я не утверждаю, что среди них нет талантлицых ребят, но на какой эталон будут ориентироваться будущие поколения?
На Чехова, на Гоголя, на Набокова, на Аверченко, в конце концов?
НЕА!
А на "Вампир ботаник" или "Записки среднекевековой домохозяйки", или что там еще настругали эти молодые таланты.
И это страшно.
"Усевшись поудобней в кресло, он посмотрел меня и, удовлетворенный, сказал: -- Вот вы какой. -- Да, -- скромно улыбнулся я. -- Давно пишете? -- Четыре года. -- Ого! А я тоже думаю: дай-ка что-нибудь напишу! -- Написали? -- полюбопытствовал я. -- Написал. Принес. Хочу у вас напечатать. -- Раньше писали? -- Нет. Другим была голова занята. А нынче с долами управился, жену в имение отослал, -- ну, знаете ли, скучно. Э, думаю, попробую-ка что-нибудь написать! Вот написал и притащил. Хе-хе! Почитайте новоявленного Байрона. -- Хорошо-с. Одну минуту... кончу корректуру, и тогда к вашим услугам. Это был длинноносый немолодой человек, в черном сюртуке и с бриллиантом на худом узловатом пальце. Он осмотрел свои ноги и, улыбнувшись, сказал: -- А приятно, когда везет. -- Кому? -- Да вот, например, вам. Пишете, зарабатываете деньги, вас читают. -- Трудно писать, -- рассеянно сказал я. -- Ну, как вам сказать. Я, например, сел, и у меня как-то это сразу вышло. Я отодвинул неоконченную корректуру и сказал: -- Где ваша рукопись? -- Вот она. Условия: пятнадцать копеек строка. А следующие вещи -- по соглашению. За дебют можно подешевле. -- Ладно. Ответ через две недели. Я бросил косой взгляд на начало лежавшей передо мной рукописи и сказал: -- Кстати, нельзя писать: "Солнце сияло на закате небосклона". -- Ну, ничего, -- добродушно усмехнулся он. -- Исправите. Это первые шаги. Ну, я пойду. Не буду отнимать у себя и у вас драгоценное время. Он вынул часы, взглянул на них и сказал с досадой: -- Вот анафемические! Опять стали. -- Испортились? -- спросил я. -- Да, давал чинить -- ничего не выходит. -- Да уж эти часовые мастера! Позвольте, я посмотрю их. Может быть, что-нибудь можно с ними сделать. Он удивленно посмотрел на меня. -- А вы и часы можете починить? -- Отчего же... Пустяки. Я взял протянутые им часы, открыл заднюю крышку и стал внимательно разглядывать комбинацию колесиков и пружин. -- Ну-с... попробуем. Я взял перочинный ножик и ковырнул механизм. Два колесика отскочили и упали на письменный стол. -- Ага! -- удовлетворенно сказал я. -- Ишь ты, подлые! Нащупав пальцем тонкую, как паутина, спираль, я подцепил ее ногтем и, размотав, вытащил. Заодно вынул и два каких-то молоточка, соединенных дужкой. -- Ну, что? -- спросил писатель, с недоумением следя за моей работой. -- Да, что ж! -- пожал я плечами, выковыривая из футляра последние остатки механизма. -- Часы как часы. Тут столько всякого напутано, что сам черт не поймет! Он вскочил, бросил растерянный взгляд на выпотрошенные часы и вскричал: -- Да, вы-то сами... понимаете ли что-либо в часах? -- Как вам сказать... Скорей не понимаю, чем понимаю. -- И вы никогда не занимались часовым делом? -- Откровенно говоря, нет. Вот сейчас только... немножко. Он заревел, собирая в опустевшие часы все свои колесики, пружины и молоточки: -- Так какого же вы дьявола, ни черта не смысля, беретесь не за свое дело? Заревел и я: -- А вы-то тоже! Какого вы дьявола взялись за литературу, ни черта в ней не смысля? Что ж, по-вашему, починять часы труднее, чем написать хорошее литературное произведение? Потом мы оба сразу остыли. Он засмеялся и сказал: -- Ну, черт с вами! Если эта моя вещица не подойдет, принесу другую. -- Ладно! -- согласился я. -- Если еще будут у вас часики, притащите и их. Может быть, мы оба в конце концов научимся".