Аннотация: Основано на реальных событиях. Все имена изменены
Гиперборей
-
Папаа-пап! - топая пятками бежит чадо. - Бабушка не помнит, где это тебя сфоткали...
-
Доча, я тоже не знаю, где и кто это фотографировал.
Интерес к фотографии был сразу же потерян и она осталась лежать на столе.
***
Его фотографии и описание были разосланы по всем железнодорожным и автовокзалам, участковые сбились с ног, обшаривая все закоулки района, опрашивали даже водителей-дальнобойщиков, проезжающих через город - все впустую. Никто его не видел...
Он заранее проконсультировался с дедом и с соседом. Дед говорил, что кратчайшее расстояние между городами - железнодорожные пути. Сосед, более старый чем дед, но бодрый бабай, утверждал, что кратчайшим расстоянием являются линии электропередач. Он до выхода на пенсию был энергетиком и ему было, наверное, видней.
Он основательно подготовился: в рюкзак сложил хлеб, сало, печенье, шоколадные батончики, пачку рафинада, пакетики чая, термос. Просмолил и смазал лыжи (дед научил). Наточил нож. Спички всыпал в пластиковую баночку из-под фотопленки, туда же сунул срезанные боковины коробка. Пара запасных носков, второй свитер, кусок оргстекла для розжига костра, котелок, ремкомплект, спальник и кусок полиэтилена. Подготовил одежду и обувь. Сунул компас в нагрудный карман и карту в другой.
Он собрался и ушел из дома, когда в нем никого не было, мать и дед - оба работают. Соседи видели, как он с лыжами и рюкзаком за спиной уходил в сторону рощи, но не придали этому значения, в чем каялись потом очень искренне.
День был морозный и солнце пробивалось сквозь легкую дымку. Ветер был слабый. Он шел на лыжах вкруг городка до ЛЭП, потом повернул и пошел вдоль опор. Кустарник был вырублен не так давно и не мешал, цепляясь за лыжи. По расчетам, за два дня он должен был выйти к К., где у него жила бабушка. Ее адрес был записан в блокноте, как и номера автобусов, маршруты которых идут к ее дому. Он вообще очень досконально подготовился к этому походу. Единственно, чего он не мог предусмотреть - резкого изменения погоды.
Сначала сгустившаяся дымка погасила солнце, небо набрякло и потемнело. Температура постепенно повышалась, но ветер усилился. А потом пошел снег. Сначала он падал снежной крупой, потом повалил крупными влажными хлопьями. Это был разгул стихии такой силы, что были закрыты для движения даже федеральные трассы, поезда либо стояли на станциях, либо тащились сквозь круговерть на минимальной скорости. За полтора суток выпала половина годовой нормы снега. А на второй день ударили морозы.
Видимость не превышала десятка метров и скорые зимние сумерки еще усугубили ее. Несколько часов он двигался практически на ощупь, сначала от опоры к опоре, но по мере снижения видимости, потерял направление и больше из блеклой снежной тьмы не показывались крашеные серебрянкой металлоконструкции. Он шел на лыжах, пока одна из них не сломалась о скрытый под снегом пень. Тогда он решил переждать снегопад, соорудить себе укрытие из лапника. Но в сосновом лесу было слишком мало молодых деревьев, а до веток больших он не мог дотянуться. Он вырыл в снегу углубление под косо поваленным стволом, закрыл его как смог полиэтиленом, набросал вниз веток и даже попытался развести костер. Его так и нашли - завернувшись в промокший и промерзший спальник, он лежал в своем укрытии возле остатков чахлого костерка.
Слишком много сил он потратил, слишком мало тепла было в этом маленьком тельце...
***
Влад погиб в горах через четыре месяца после их свадьбы. Его связка только начинала подъем по отвесной стене, когда сорвался впереди идущий, а за ним и второй. Внизу был ледник, рассеченный многометровыми трещинами и Влад принял решение... Не нам судить, насколько оно было правильным и обоснованным. Он просто заклинил себя в бергшрунде и спас обоих, но не себя. Рывок был такой силы, что просто сломал его пополам.
Ей было девятнадцать или двадцать тогда. Совсем еще девочка. Не до конца верящая в то, что произошло. И когда ребята из альпклуба пришли к ней, Она даже сначала обрадовалась...
Гроб, запечанный в ящик, везли очень долго, недели две. За те дни Она изменилась и осунулась, будто иссохла. Подруги почти насильно кормили ее. А потом были похороны. Несколько автобусов, много знакомых и незнакомых лиц, какие-то невнятные родственники с обеих сторон. Помню глинистый холм под летним солнцем, рыжая куча глины у могилы, слабый ветерок наклоняет высокую траву в сторону стены металлических крестов. Некоторые наши девочки плакали, Она - нет.
Помню, по дороге с кладбища в нанятое кафе две старухи обсуждали молодую вдову, дескать ни слезинки не проронила, не жалеет поди, а потом перешли к обсуждению предстоящих поминок. Стало тошно и я, стукнув в кабинку водителя, попросил высадить меня прямо здесь. А за спиной услышал старушечье: - Ни стыда, ни совести у нынешней молодежи, залез в автобус, прикинулся своим...
На поминки я не пошел.
А Она после перестала принимать гостей. Не открывала дверь - и все. Катя рассказывала, что Она целыми днями лежит на диване и смотрит в никуда. И Катьке становилось не по себе от этого, жутко.
Катя - замечательная девушка, хорошая подруга, но даже и Катьку Ее поведение... пугало что ли? Но Катька каждое утро приходила к ней, убирала в квартире, мыла посуду, готовила еду. Она же или лежала, или двигаясь как сомнамбула, ходила по комнатам, переставляла предметы с места на место, брала книгу с полки, но даже не открывала ее. А однажды Катька в квартиру попасть не смогла - ключи у нее были, но цепочка дверная была накинута. Не отзывается никто. И вот тогда Катерина испугалась по настоящему! И принялась звонить всем подряд. Сотовых тогда не было, утром в будний день все на работе и нашла Катька только меня, отпускника. Своей паникой заразила, я сорвался и прилетел меньше чем через полчаса. Дверь приоткрыта, Катерина в слезах, уже не кричит, а стонет... Взял у соседки топорик, расковырял дверь, Катюха чуть не под ногами пролезла вперед и - в комнату.
Уф, все в порядке, жива. Катька растрепанная, с красными от слез глазами, невесть чего понапридумывать успела, кричит на Нее, а та смотрит, будто сквозь нее, спокойно так. Катерина рассвирепела, хватает бухту альпинистской веревки с крюка в стене, кидает ее в пустой рюкзак и с воплями, что ни единой веревки в доме не оставит, ни одного лекарства, ни единого колюще-режущего предмета, начинает бегать по квартире сваливая все вышеназванное в рюкзак. Присел на корточки у кровати:
- Как ты?
Вздохнула и закрыла глаза. В кухне слышны лязг и скрежет, кажется Катерина решила еще и газовую плиту изничтожить. Сказал об этом Ей. Услышала, губы чуть дрогнули. Не улыбка, но тень ее.
- Катерина Батьковна, раз уж ты на кухне, поставь чайник, пожалуйста!
Грохот падающей крышки кастрюли на кухне и снова легкая гримаса-полуулыбка на бледном лице.
- С твоего позволения, я присяду, - и сел прямо на пол, прислонившись спиной к ее кровати. Открыл лежавшую рядом книгу. Раскрасневшаяся Катя возникла на пороге комнаты, но поглядев на нас молча ушла обратно в кухню, стуча каблуками. Чайник ставить.
Потом мы пили чай. Придвинули к кровати стул в качестве столика и пили душистый жасминовый напиток. Девчонки сидели на кровати, я на полу - и мы беседовали. Конечно, говорили я и Катька, а Она молча сидела, подложив под спину несколько подушек и слушала, тонкими пальцами обнимая чашку с остывающим чаем. Она и раньше очень хорошо умела слушать. Это редкий талант для людей, особенно для молодых женщин. Но у нее все и всегда получалось очень органично и естественно. Потом я сходил в гастроном и соорудил обед. Потом Катерина ужин. И просидели мы до самого позднего вечера. А когда стемнело, почти насильно вывели затворницу во двор, воздухом подышать. Сидели под кленами, впитывая запах остывающего от летнего зноя города, смотрели на гаснущие одно за другим окна дома. А потом она взяла меня своей узкой ладошкой за руку и сказала:
И была ночь, одна-единственная. И больше мы не виделись. Катька, прижатая в угол, насупившаяся и оттого похожая на обиженного воробушка, накануне моего возвращения в училище, сообщила, что Она уехала. Навсегда. К отцу, в В-ск.
***
Она появилась снова спустя много лет. По-прежнему стройная, со спортивной походкой. И ей очень идет ее короткая стрижка. Но глаза... В них та же боль, что и надцать лет назад.
-
Здравствуй, я искала тебя.
-
Здравствуй, - в горле застрял комок, давящий и мешающий говорить.
-
Ты совсем не изменился. Ну, почти.
-
Ты тоже, - сердце пропустило два такта, прежде, чем я смог что-то сказать.
-
Мне нужно тебе рассказать что-то очень важное. Ты можешь меня выслушать?
-
Конечно.
Мы сели в сквере на скамейку и она достала из сумочки пачку цветных и черно-белых фотографий.
-
Я хочу, чтобы ты увидел, каким он был.
Был?! С фотографий смотрел серьезными серо-зелеными глазами мальчик лет двенадцати. Вот он помогает матери ставить палатку. А это он с удочкой на берегу, машет кому-то рукой. А на этом фото ему лет пять, наверное... Господи, любую из этих фотографий можно положить в мой детский альбом и никто не заметит разницы!