Я откровенно скучал, пресыщенный свободами, которые мне давал волшебный лист нетрудоспособности. Вообще я, конечно, сожалел, что так бездарно расточается куча бесценного времени, но и не так чтобы уж очень. Иногда звонил телефон, но всякий раз, когда я снимал трубку, просили кого-то из домашних и оттого, ко всему прочему, примешивалось еще и чувство обиды.
На этот раз, после внушительной паузы, про-звучал голос брата. Я мигом сообразил, что братец под "мухой" и решил поинтересоваться поводом, хотя делал он это чаще без всяких на то причин.
- Ты, меня, видал? - не слушая, перебил он.
- Н-нет ...
- А-а, не видал, значит. Мы тут со старухой сво-ей поцапались малость, так она мне, падла, всю рожу исцарапала. Срамота. Ага.
- А звонишь откуда?
- Да ты че? Из дома и звоню.
- О-о! Телефон подвели, что ли?
- Но.
- Ну-у ... поздравляю тогда.
- Да-а, че там! Надоело, бля, по соседям бегать, унижаться. Так-то он мне без нужды, но бывает другой раз, а так... Подвели вот, ну и что с того? Пылится только ...
Разговор обещал быть продолжительным, и я ломал голову, как бы закруглиться.
- Слушай, скажи мне ваш номер, я запишу. Ми-нутку.
- Так, ты слушаешь? Пиши, значит... Нет, забыл, счас у старухи спрошу.
- Эй, человек! - неслось в трубку, - скажи-ка мне к-какой там у нас н-номер?!
- Че, алкаш, - визжала в ответ его половина, - память тибе отшибло што ля? Язык чуть шевелица, а ище названиват, скотина!
- Да пошла ты знаешь куда-а?! - грозно ревел братка восстанавливая авторитет. В общем, я записал номер, сослался на недомогание и пожелал ему по-койной ночи. Однако, думалось мне, зря я так. Ну, ра-дость у человека. Вот и разделил бы. Не часто же нас распирает. Мы все иногда, как тот папуас, обалдевший от стеклянных бус. Ну и что в этом зазорного?
Ночью снова звонил телефон. Я не смог скрыть раздражения и на том конце, помолчав, повесили трубку.
- Ничего, брат, пройдет. Понимаю. Еще надо-ест. Вообще-то пора бы тебе и уснуть, - успокаивался я, окунаясь в тепло своего ложа.