Электричка шла не очень быстро. Сидения были почти все заняты. У окна сидел выпивший блондин лет двадцати восьми. Он взял желтый пакет с черными пластмассовыми ручками, достал из него блок польского пива в жестяных банках, купленных перед дорогой в Минске, и положил в большую красную сумку. Волосы его были ниже плеч, на голое тело был одет шерстяной старый свитер с широкими рукавами. Потертые джинсы были выше косточек. Желтые сандалии были обуты на босу ногу, хотя на дворе уже кончался октябрь. В раскрытое окно влетали листья, был сквозняк. Как ни просила его старуха, сидящая напротив, закрыть окно, он не соглашался. Она всю дорогу глядела на него искоса и что-то про себя бурчала. На остановке "Больница" в вагон вошла девушка лет семнадцати. Она села рядом с ним, спросив, не занято ли здесь место. Он помотал головой и начал дремать. Девушка была одета в желтый плащ, длинные железные сережки свисали до самого воротника, губы жирно накрашены, волосы черные, немного длинноватые, пострижены "венчиком". Пассажиры разговаривали между собой; кто-то дремал, кто-то читал газету, кто-то ел купленный на вокзале пирожок. Поезд приближался к конечной станции Барановичи-Полесские. Парень взял сумку с длинными ручками и хотел идти к выходу, но девушка, которая всю дорогу разглядывала его босые закоченелые ноги, взяла его за руку и сказала: "Пошли ко мне, не пожалеешь, а завтра получишь четвертак". Он удивленно посмотрел на нее и пошел за ней. На автобусе доехали до пятиэтажного дома и вышли. Она повела его в третий подъезд. По ступенькам поднялись на третий этаж. Квартира была двухкомнатная. Порядок в ней был не частым гостем. Она достала из шкафа полотенце и длинный широкий халат.
- На!
- Зачем!? - спросил он.
- Иди умойся и переоденься! Не буду же я ложиться с таким грязным и мерзлым чучелом... Чего ты на меня так уставился?
- Странная ты девчонка!
- Почему я странная? Что сама напрашиваюсь, да и ты, тоже, странный, другой бы уже, как говорит моя мама, давно задрал юбку.
- Ну, это я умею! - сказал он и, подумав, спросил:
- А где твоя мать?
- В больнице. Это я к ней ездила. Ну, иди мойся, долго будешь стоять, как пень?
Он пошел в ванну. Она стала раздеваться. Прошла ночь. Он проснулся, посмотрел вокруг, ее не было. Оделся и пошел на кухню. Она на сковороде жарила яичницу.
- А, ты уже встал? Доброе утро. А я, как видишь, готовлю. Тебе, наверно, это блюдо знакомо, сам каждый день стряпаешь.
Он мотнул головой в знак согласия. Потом взял ее за руку и потащил к постели. Она не отпиралась.
- Может давай сначала поедим? У меня кишки марш играют.
- Ну давай! - Они сели за стол и стали завтракать.
- Как тебя зовут?
- Вера! А тебя?
- Костя! Хочешь пива?
- Хочу! О! Мое любимое. Спасибо.
- Мать тебе разрешает пить?
- Да нет! Даже пива не разрешает. Когда иду в магазин, куплю кружку и выпью.
Вдруг она вздрогнула, про что-то вспомнила.
- Подожди, я сейчас! - Вышла из кухни и через минуту вернулась обратно, держа в руке двадцатьпятку.
- Ты где ее взяла? - спросил он.
- Мать оставила на пропитание. На! Бери!
Прошла неделя...
- Куда ты собираешься? - спросил он ее.
- К матери в больницу.
- А можно и я с тобой?
- Собирайся, поехали! Они сели у окна по ходу поезда.
- Почему ты меня позвала? - вдруг спросил он ее.
- По телеку, в журналах так красиво про любовь говорят! Вот и решила попробовать, пока матери нет.
- Ну как, понравилось? - Она ухмыльнулась, ничего не говоря.
- А мать тебя не будет ругать, что я с тобой пришел?
- Поругает и перестанет! Теперь родители привыкли к современным детям. Слушай! Обними меня, пожалуйста, и поцелуй, а то сколько ни ездила на поезде, всегда встречала пару, и какая-то зависть берет. Сидят себе и улыбаются счастливые.
Он ее обнял и поцеловал в губы. Пассажиры улыбнулись с некоторой завистью, глядя на них. Она тоже улыбнулась с благодарной лаской, сжимая его руку.
1991