Аннотация: Еще конкурсный рассказик. А, да. Я читала "Калейдоскоп" Брэдбери.
Там
Весна пахнет снегом и вербой. Снежинки ложатся на серую воду, и тают, не оставляя следов.
Тонут.
Весна на ощупь - жесткая, как прошлогодняя осока. А цвет у нее синий. Как-то так получилось - осока желтая, река свинцовая, снег и тучи седые. А весна - синяя.
Я в ней растворяюсь, сознательно, вдумчиво, нарочно медленно, чтобы ощутить каждый миг процесса...
Это не метафора, это так действует на меня чертов анальгетик.
Вода убаюкивает, вращение снежинок наволакивает дрему. Я почти ощущаю тихий плеск весел, движение тугой воды - совсем рядом, можно дотянуться...
...но этот снова выдергивает меня во тьму. Не рукой, рукой ему не дотянуться. Голосом.
- Эй! Заснула, мать твою?! Ну-ка не спать!
Молчу из упрямства. Молчу, чтобы услышать в его мерзком голосе хоть намек на беспокойство.
Но он продолжает командовать. Как будто есть разница, здесь я, или уже нет.
- Отозвалась, быстро! Слышишь меня?
Сбоку происходит какая-то возня, сопенье. Матерный шепот. И снова:
- Проснись, дура!
Отвечаю неохотно:
- Заткнись. Я не сплю.
Темнота давно не угнетает. Угнетает этот, возомнивший себя, по меньшей мере, будущим героем легенды. Как его зовут - не знаю, и знать не хочу. Этот, и все.
Долго молчать он не может. Но самое мерзкое, он требует, чтобы я тоже не молчала.
- Тогда разговаривай!
- Как?
- Как хочешь. Но чтобы я тебя слышал.
Я запеваю, старательно фальшивя: "Из-за острова, на стрежень, на простор речной волны...". Этот, спереди, терпит. Крыть ему нечем. Сам напросился. Но слов дальше я не знаю, и потому замолкаю. Спрашиваю:
- Ну, как?
- Хреново. Слушай, мне тут слева какой-то свет мерещится. Может, посмотришь?
- Слева и спереди?
- Нет. У меня за плечом. За левым. Сверху.
Нет там ничего. Ни отблеска, ни луча. За минувшие часы я уже настолько привыкла к тьме, что если бы обнаружила хоть намек на отсвет, давно бы сказала.
- Пусто. Темно.
- А руку туда протянуть можешь?
- А как? Во-первых, тут переборка, во-вторых, у меня левая рука прижата, а правая не дотянется. Проверяла.
- До чего не дотянется?
- До чего угодно.
В моем деле главное - не дергаться. Анальгетик анальгетиком, а любые резкие движения тревожат сломанное ребро. Или у меня два ребра сломано? Не знаю. Догадываюсь только, что одно сломано точно. И вертеться в кресле ужом, как этот, я просто не могу.
Пауза. Недлинная. Он говорит:
- Что такое "рыбалка" знаешь? Хотя, откуда тебе...
- Это почему? даже обидно.
- Да? Ну, расскажи тогда...
- Да ну ее. Не люблю.
- А что любишь?
- Люблю, когда костер горит. И когда пахнет влажным лесом. Весну люблю.
Пауза. На этот раз чуть длиннее.
- В "города" играть умеешь?
- Да.
- А будешь?
- Нет.
- Тогда, давай, рассказывай что-нибудь о себе.
Сейчас. Разбежалась...
Молчим. Долго молчим. Пожалуй, даже слишком долго. Но я упрямая. Меня трудно переупрямить...
И тогда начинает говорить он:
- У меня родители на Земле. Иногда навещаю. Черт.
- Что?
- Не получается.
- Что?
- Ну чего ты чтокаешь, а? Самочувствие как?
- Нормально.
Вру. Ребро болит. И ушибленный локоть тоже.
- Жаль.
- Почему?
- Догадайся.
А что догадываться? Мы в пространстве. Болтаемся как щепка в омуте. Нет ни ориентации, ни работающих приборов. Тьма. Только немного воздуха в скафандрах. Отсроченная смерть. И самое обидное, никаких шансов самоубиться.
- А ты как?
- Размышляю над вопросом, не снять ли шлем.
- Эй, не вздумай! Ты чего? Помрешь, и я тут сдохну от страха.
- А знаешь, сколько мы уже так висим?
- Знаю.
По датчикам скафа - восемнадцать часов. С минутами. Успели уже и поистерить, и попытаться высвободиться из кресел, и даже поругаться насмерть пару раз.
Это означает, кроме прочего, что запаса воздуха у нас еще часов на пять-шесть. Скафандр рассчитан на сутки автономки. Правда, это если в нем активно работать. А мы сидим, стиснутые конструкциями бота. Ни влево, ни вправо. Ни вверх, ни вниз.
- Скучно с тобой... черт. Там все-таки что-то светится.
- У тебя галлюцинации.
Замолкает. Я опять начинаю проваливаться в весну. Ту, раннюю и холодную, проколотую веточками вербы.
Но это уже сон.
Во сне я вроде бы иду по лесу. Иду, иду. Одна. Так не бывает, а я иду одна и слушаю, как невдалеке перебирает камни река...
- Ставрополь.
Слепая темнота. Трясу головой, и понимаю, что она кружится. Еще не хватало.
- Ставрополь.
- Что?
- Заканчивается на "Л". Твоя очередь.
Молчу.
Этот тоже молчит, но я слышу в наушниках его дыхание.
- Ну, давай.
- Что давать?
- Говори. Город на "Л".
- Ленинград.
- Такого нет. Есть Петербург.
- Какая разница?
- Назови другой.
- Лондон.
Молчит теперь он. И в этом молчании есть что-то недоброе, неправильное.
- Эй. Ты как?
- Шшшша... все нормально.
Нормально. А с чего я решила, что этому во время столкновения досталось меньше, чем мне? Но тогда, чего он молчал-то?
Хотя, какая разница. Я тоже молчу.
- Повернулся не... не очень удачно. Какая буква, говоришь?
- Лондон. "Н".
- Норильск.
- Калининград.
- Дели.
Не хочу больше. Так нельзя.
- На какие-то глупости тратим последние часы. Ты подумай...
- А на что их еще тратить? ...Иркутск.
- Ковров. На что угодно. Не знаю. Только не на это. Это как-то не по-человечески, что ли? Не правильно.
Снова возится на своем кресле. Слышно, как оно, бедное, калечное, скрипит.
- А что правильно? Плакать и биться в истерике? Воркута.
- Воркута - это очень уместно. Говорят, туда когда-то преступников ссылали. Навсегда.
- Не только преступников. Не отвлекайся.
- Астрахань.
Спереди что-то с треском рвется. Дыханье у этого сбивается, но я не встреваю, а терпеливо жду, что скажет. А смысл встревать, если помочь все равно ничем не смогу?
- Я там был. Правда, весной. Там красиво... Норильск...
- Было.
- Что "было"?
- Норильск мы уже называли.
- Подожди.
Ему больно. У меня мурашки по коже от понимания, что ему больно, а он там возится. Наверное, свой загадочный свет пытается найти...
Возня перемежается шипением и едва слышной бранью.
В конце концов, я не выдерживаю:
- Эй, поосторожней там!
- П-порядок.
- Чего шепчешь?
- Прядок, говорю, а, черт.
- Что еще?
- Ногу. Отсидел. Смешно.
Замолкаем.
Иду по лесу, среди вербы и осины. Под ногами - мох. Иду на отблеск костра. У огня кто-то греется, сидит ко мне спиной. Вот-вот начнется дождь. А может, снег.
Над костром котелок. Жрать хочется неимоверно. Вот я сейчас окликну рыбака, и он обернется. Я обязательно попрошу у него ухи. Он поделится, ведь он не жадный. И не грубый. Это он мне специально грубит. Чтобы... не знаю что. Ну, чтобы я злилась, наверное. И не боялась. А мне чего бояться? Я в лесу не боюсь. Я в космосе боюсь, Но здесь-то не космос.
- Эй! Здравствуйте!
Вот сейчас он обернется, и я, наконец, увижу его лицо.
- Эй, ну что вы молчите, я же вас зову...
Подхожу к костру. А там нет никого. Куртка чья-то висит на колышке. Да сверху шапка еще привешена. Все мокрое. Все сохнет. И вдруг понимаю: все это - мое!
Только откуда-то сбоку, оттуда, куда я почему-то не могу повернуть голову, хриплый встревоженный голос:
- Не спи, не спи, слышишь? Ну, просыпайся, черт бы тебя побрал... ну пожалуйста. Просыпайся, девочка, давай! Я не смогу...
Весна меня отпускает. Неохотно, исподволь. Вновь ощущаю свое затекшее, закаменевшее в одной позе тело.
- Я тут.
А у меня голос тоже стал хриплый. Сколько я спала? Ого. Час.
- Слава богу.
- Извини. Задремала. День был тяжелый.
- Понимаю.
- Я...
- Шшшш... тише. Я тут.
- ...есть хочу. Неимоверно.
- У тебя в скафе что-нибудь наверняка есть. Поищи...
- Эээ... "то, что ты выслал на прошлой неделе, мы давно уже съели"... я не думала, что мы так долго тут...
- Ничего. Терпи. Немного осталось... Как тебя занесло-то сюда? Вроде не курорт?
- Не курорт. Мне статью заказали. О том, как живут и на что тратят свой досуг работники внешних баз... Тебе смешно. А я и не хотела сначала, а потом подумала, правда же интересно. Вот у них смена заканчивается, и что дальше? А еще интересно, какие есть традиции... и...
Молчит. Глупо. Опять не то я говорю. Кому есть дело, в конце концов, за какие такие заслуги меня сослали в эту командировку, и почему я не стала отказываться. Главное не там, а здесь.
Спрашивает:
- У тебя дети есть?
Нет. Но если я скажу, что нет, он неизбежно спросит, почему. И придется юлить, и объяснять резоны, которые дома казались несокрушимыми и правильными, а здесь кажутся чем-то обидно мелким.
Неожиданно для себя признаюсь:
- Мне страшно. Я даже во сне боялась.
Слезы катятся, а вытереть не могу. Не вытереть сквозь шлем.
- Посмотри, пожалуйста... у тебя слева, на мониторе шлема, должен быть такой датчик - ts. Видишь?
- Да.
Что он такое придумал, пока я спала?
- Так, какой индикатор горит?
- Синий.
- Отлично. Скоро все кончится. Я обещаю... все будет хорошо.
Он с крыши съехал? Какое там хорошо.
Молчу.
Он, видимо, понял, что утешенье было неуместным, неправильным. Завозился:
- Ты там плачешь? Не надо. Знаешь, что это за датчик?
- Канал телепортатора. Аварийного. Он не работает.
- В твоей локации - работает. Помнишь, я говорил про свет над левым плечом? Я тут... немного... я сломал свое кресло. Иначе было не выбраться. И увидел. Это она и есть. Система аварийной телепортации. Ее только надо подружить с твоим скафандром... и вуаля...
- А ты?
- Что "я"?
- У твоего сломанного кресла нет чертовой системы, так?
- И что?
- Я не хочу. Так - не хочу.
- Как?
- Я тебя тут не брошу.
- Глупости. На самом деле вариантов нет. К тому же после твоего ухода я смогу воспользоваться твоим креслом.
Звучит убедительно. Но что-то здесь не так. Неправильно. Что-то важное. Я что-то упускаю.
- Давай, подруга. Надо всего лишь синхронизироваться с аварийкой. Скажи, когда индикатор станет зеленым.
Индикатор послушно зеленеет. Где. Где он меня обманул?
Энергия. Ох, ты. Это же школьный курс. Одно кресло - один старт. Смысла нет делать по-другому. Если бот в опасности, каждый эвакуируется из своего кресла.
И все равно, формально он прав. По логике, есть разница, два трупа или один...
...какая такая логика, нет логики! Есть только мы и космос...
Ему надоело ждать. Или догадался, почему я молчу.
- Прости...
Свет по непривыкшим глазам. Зараза... никогда не прощу.
Вокруг меня - толпа народу. Какие-то журналисты, медики. Мельканье, пестрота. Все чего-то хотят. Всем надо знать, как это мне удалось... ценой каких усилий.
Снимаю шлем. Говорят. Говорят. Говорят.
А это не мне удалось.
Гад...
Он, наверное, с самого начала знал, что так будет.
Слишком ярко все. Назад не получится.
Урод.
Не надо меня никуда тащить. Не надо. Я тут побуду. Понимаете? У него там еще было время. Несколько часов.