Обратная сторона Луны интересна тем, что с Земли она не видна. Вроде и рядом наша спутница - рукой подать по космическим меркам, а вот что у нее на обратной стороне - не видать с Земли, и все тут. И для того, чтобы все-таки рассмотреть - что же там за чудеса такие - нужны немалое умение и изобретательность, а самое главное - немалое любопытство. Потому что без интереса ничего не делается. И смелость, конечно, тоже не помешает. Кто его знает - что там, на невидимой стороне.
У новичка было две отличительных черты. Первая - ожоговые рубцы по всей шее, которых он то ли стеснялся, то ли ими гордился - не понять. Вторая - стойкое отрицание списывания. Если к первой странности в 8-д быстро привыкли и не замечали (ну, шрам, а у некоторых - волосы зеленые, и что теперь?), то вторая на общем фоне повального списывания вызывала бесконечное свежее удивление и устойчивое непонимание. И тайную зависть.
Тайная зависть поначалу реализовалась в явный террор, который, впрочем, быстро самоликвидировался, потому что Пашка был прям и не слаб. И, в ответ на мелкие пакости, прямо и не слабо бил пакостника по чему придется. За этим обычно следовали неприятности для всех, включая Пашку. Сценарий повторился несколько раз, после чего террор в отношении Пашки исчез. А тайная зависть осталась.
Впрочем, Пашку это не колыхало. Вообще-то он был нормальный пацан, но в смысле списывания упертый. Когда весь класс, проявляя чудеса изобретательности, дружно срисовывал на контрольной задачу с отличника Иванова, Пашка бился над задачей сам, игнорируя пролетающие мимо него послания. Потом все дружно линяли, спеша по неотложным делам. А Пашка еще два часа мог париться в душном, усыпанном "шпорами" классе. За это время учительница успевала проверить все работы и, выставив пару двоек ("вот балбесы, - думала она про себя, - даже списать, и то не умеют"), мягко намекала Пашке, что пора закругляться. И Пашка сдавал тетрадь с так и нерешенной задачей. Он мог решить ее дома и показать на следующий день. Если же подлая задача не давалась, он просил учительницу разъяснить подобную, и все же добивал ту, первую.
Бывало, что у него, единственного из класса, появлялась двойка, зато в полугодии стояли устойчивые выстраданные четверки. Побочный результат обнаружился только на следующий год, в девятом классе, когда вдруг выяснилось, что Пашка лучше всех в классе сечет в математике. Устойчивая четверка превратилась в такую же стабильную пятерку, и теперь частенько его пятерка за контрольную оказывалась единственной в классе.
К этому времени к его странности насчет списывания уже привыкли, и никаких видимых последствий такое "вызывающее" поведение за собой не влекло.
Еще одним побочным результатом Пашкиных усилий было уважение со стороны учителей. Учителя ведь говорят об учениках не меньше, чем те о них, а, может, и больше. Пашка, несомненно, был редким экземпляром. Из тех, кого хвалят за глаза. В глаза его хвалить было неуютно, какой-то он был сумрачный. Но ученик он был, конечно, интригующий. Не совсем понятно было, из чего проистекает его принципиальное несписывание. Патологической честностью он, вообще-то не страдал, хотя и к вранью особо склонен не был.
Дождливым днем, после очередной контрольной, когда весь класс уже давно смыло, а Пашка все корпел над задачей, математик Лика Петровна сочувственно наблюдала за Пашкиными мучениями и растущей стопкой исписанных черновиков.
- Это же задача из задачника, - не выдержала она. - Открой и посмотри решение, а потом сделаешь подобную из второго варианта.
Пашка в задумчивости поднял на нее взгляд и помотал головой.
--
Не-а, - протянул он, - я сам дорешаю, а потом посмотрю. Я всегда так делаю.
--
И дома в ответы не заглядываешь? - с любопытством спросила Лика Петровна.
--
Нет, - сказал Пашка. - Я всегда решаю сам. Получаю какой-нибудь ответ, сверяю. Если не сходится, тогда решаю снова. А уж если совсем никак, тогда смотрю решение.
"Вот это характер" - подумала Лика про себя с некоторой завистью, а вслух поинтересовалась: "А почему? Почему хотя бы ответ не посмотреть?".
--
Мне ведь в институт поступать, - сказал он, - На экзамене ответов не будет. А мне образование получить надо. Хорошее. Тут рассчитывать не на кого. Поэтому и решаю.
Он помолчал и добавил: - Пока у меня шансов процентов на 60. А этого мало. Но если вам надо идти, то я работу сдам.
--
Да нет, решай пока, - ответила Лика, и Пашка снова уткнулся в свои листочки.
Это было просто поразительно - такая целеустремленность, рациональность и воля в таком молодом человеке. Все его сверстники (по крайней мере, в этой школе) пока еще в основном, по их выражению, "пинали балду" и о будущем так определенно не задумывались. А если и задумывались, то не находили достаточно сил для реализации своих смутных желаний в смысле жизнеустройства.
Самое интересное, что в остальном Пашка был как все мальчишки: гонял на велосипеде, играл в футбол, качал мышцы и, в струю школьной моде, занимался стрельбой, пока, правда, не очень успешно.
Лика Петровна и раньше отличала Пашку, а после этого разговора стала уделять ему особое внимание. Несомненно, выдающихся способностей к математике у Пашки не было, но упорство и труд часто дают результат, намного превосходящий то, что дает природное дарование. Солидная база позволяла Пашке щелкать такие задачки, на которых безнадежно ломались все остальные, кроме, разве что отличника Иванова. Так они вдвоем и отправились в десятом классе на городскую олимпиаду по математике, с которой оба принесли по третьему месту. Для Иванова это было, скорее, разочарование, а для Пашки - триумф.
--
Ну что, Павел, - спросила Лика, - во сколько ты теперь оцениваешь свои шансы на поступление?
--
Процентов семьдесят пять, - медленно сказал Пашка, - не больше.
--
Но и это неплохо!
--
Мне бы только поступить, а там бы я уж учился...
--
А если вдруг не поступишь, тоже не беда - на следующий год повезет.
--
Нет, - твердо сказал Пашка - Если с первого раза не поступлю, я тогда в бандиты пойду.
Лика усмехнулась - "А парень-то вовсе не без юмора, как утверждают некоторые".
--
Абсолютно, - убежденно сказал он, - так ведь можно десять лет поступать, до старости. Нет уж. Если сразу не поступлю, пойду в бандиты.
Лика посерьезнела. Этот мальчишка не шутил.
--
А почему бы тебе не пойти работать? - спросила она. - Зачем сразу - в бандиты.
И тут Пашка выдал ей полное теоретическое обоснование, которое он, видно, давно уже сформулировал для себя, да рассказать до сих пор было некому.
--
Работать? - неприятно хмыкнул он. - Все знают, что за-ра-бо-тать ДЕНЬГИ нельзя. А жить, как родители... (он презрительно и с жалостью махнул рукой, потом продолжил с четко слышимой горечью) - ну, пахали они всю жизнь, как каторжные. И что теперь? Папа на своем "из прошлого века" катается, маму на дачу возит. Дача! Ха! Все выходные землю копают, чтобы картошка и огурцы на зиму были. Натуральное хозяйство! И оба, между прочим, квалифицированные инженеры (тут он помрачнел). Я, конечно, если поступлю, то уж не на инженера. Буду экономистом, или организатором производства... нефть там, или лекарства, скажем...и в политику обязательно пойду. А не поступлю - за гроши ломаться не буду. У меня ведь тоже когда-нибудь семья будет. Им что, тоже на картофельнике тяпками махать?
Видно, осточертели ему эти тяпки, - подумала Лика, - а еще говорят "труд облагораживает!". Видно, не всякий труд, и не всякого.
- Не только в деньгах счастье, - осторожно сказала она, осознавая, как эта фраза потерта и истрепана, и как неубедительно звучит.
Пашка сощурил глаза.
- Да? Может быть. Но если бы у моих родителей были деньги, я бы не остался на всю жизнь с этим вот украшением - он оттянул глухой ворот свитера и обнажил уродливый ожоговый шрам, спускающийся с горла на грудь.
На такой аргумент у Лики не сразу нашлись слова.
- Кто сейчас живет по-настоящему, - между тем продолжал Пашка, - Они что - работают? Все - или экономисты, или при нефти, или бандиты!
--
Паш, - осторожно спросила Лика. - А что значит - в бандиты? Ты что - людей грабить будешь? Машины угонять? Банки брать?
--
Нет, - твердо ответил он. - Это все ненадежно, да и мелко. Свои же пристрелят. Или посадят. Я буду наемным убийцей. Киллером. Очень хорошим. И очень дорогим.
Лика зябко поежилась. Темные Пашкины глаза показались ей окнами, из которых сейчас глядел кто-то другой, вовсе не ее ученик. Она вдруг увидела перед собой не упорного мальчишку, а кого-то другого. Как будто явился вживую персонаж из боевика, нереального и несовместимого с обычной жизнью.
А Пашка тем временем развивал свою мысль, приняв ее невольный возглас за сомнение в своих способностях.
--
Я ведь давно готовлюсь и к этому варианту. Стрельбой занимаюсь, на тренажеры хожу. Только не качаюсь, как эти (он повел головой, и она поняла, что это он про других мальчишек, которые ходят с ним в зал), и препараты там всякие не принимаю... мне настоящая сила нужна. Я еще и на карате ходил, только там дорого теперь, так что я теперь сам, по книгам.
Лика ошарашено молчала. Она даже не сразу сообразила, что можно противопоставить Пашкиной логике, убеждености и обстоятельности.
--
Хороший киллер на вес золота, и всем нужен. - сказал Пашка. - И его невозможно поймать. И он работает один, так что никакой там банды, разборок и прочих басен. Чистая работа.
Лика вздрогнула. Ей стало жутковато. "Но он же просто мальчик", - подумала она. - 16 лет".
--
Паш, сказала она, - а ты что - сможешь убить человека?
--
Смогу, - ответил он. - Я все время об этом думаю.
И она почти поверила, что сможет. Так же обстоятельно, уверенный в своей правоте, хорошо подготовленный и твердо знающий решение...
--
Паш, - спросила она, пытаясь свести разговор, если не к шутке, то хотя бы к некой разрядке. - Ну, а если тебе знакомого закажут, или друга... или, скажем, меня? Мало ли что в жизни бывает? Неужели не откажешься?
Она почему-то надеялась, что Пашка сразу же скажет что-то вроде "Ну, что вы, как можно!", но он задумался и потом сумрачно ответил:
--
Вас не закажут, с чего бы?
--
А все же?
Он замолчал, сведя брови, совсем как над трудной задачкой. Что-то он там такое вычислял, и ему, как всегда, нельзя было заглянуть в ответ, требовалось решать самому.
Лика ждала с тревогой и болезненным любопытством.
Что-то не проворачивалось в Пашкиной голове. Он взглянул на учительницу, открыл было рот, снова закрыл его. Как-то не стыковались теоретические построения с практическим применением.
- Да не закажут Вас, - снова буркнул он. - Что вы нефтяной магнат, или политик?
Лика неожиданно разозлилась. Все ее педагогические и чисто человеческие усилия, которые она годами вкладывала в этих таких непростых чужих детей, летели сейчас к черту. А ведь она выделяла среди других учеников этого мальчишку, готовящегося стать убийцей, следила за его успехами, сочувствовала ему...
И вдруг ее озарила страшная догадка.
- Так это ты! - произнесла она с таким отвращением в голосе, что Пашка сразу остановил никак не стыкующиеся в голове мысли и удивленно вскинул на нее глаза.
- Так это ты убиваешь кошек в городе. Тренируешься, да? Готовишься?
Пашка сел, не сводя с нее взгляда. Он смотрел так, словно не мог понять логики этого страшного обвинения: почему оно предъявлено именно ему. Почему учительница, которая всегда смотрела на него с добром, сейчас смотрит с ненавистью. Потом до него дошло.
Волна краски залила его мгновенно, так что краешек шрама над воротником свитера показался вырезанным из белой бумаги. Он резко и коротко вдохнул, скорее всхлипнул.
- Да Вы что, - сдавленно прошептал он. - Да я никогда. Да у меня самого кошка. Да я бы этого гада...
Они молча смотрели друг на друга. И Лике очень хотелось знать - какая из оборотных сторон Луны - настоящая.