Чат Кобджитти : другие произведения.

Время

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

Чат Кобджитти

Время

Посвящается всем пожилым людям

  
   Занавес поднимается. Темно.
   Абсолютная темнота. Ничего не видно. Тишина, ни единого звука.
   Через какое-то время узкий и яркий луч света падает на старинные часы, которые висят на колонне посредине комнаты. Часы выступают из окружающей темноты. Их ход постепенно становится громче. Часы старые: дерево, из которого они сделаны, обтерлось, лак потрескался и кое-где откололся. Глубоко въевшаяся грязь и накопившаяся пыль говорят о том, что за ними давно никто не следит. Но маятник по-прежнему раскачивается из стороны в сторону, как это и должно быть. Равнодушный ко всему.
   Сейчас 4:45.
   Падающий сверху узкий луч света освещает не только часы. Он падает на пол, слегка освещая деревянную мебель и проход, теряющийся в темноте, по обеим сторонам которого смутные очертания сеток от комаров, висящих над длинными рядами кроватей.
   Зловещие, мрачные формы на кроватях - спящие люди.
   - Нет ничего! Нет абсолютно ничего! - раздается в темноте чей-то хриплый голос.
   Некоторые тела на кроватях начинают двигаться и поворачиваться, словно крик потревожил их сон, но это продолжается лишь какое-то короткое время, затем снова все тихо и спокойно, как и прежде.
   Тик-так, тик-так.
   Тик-так, тик-так.
   Время идет, как и должно идти. Маятник продолжает раскачиваться из стороны в сторону.
   Время идет. Идет без малейшего действия на сцене.
   Проходит пять минут.
   Очень медленно.
   Я начинаю чувствовать себя неловко. Неловко сидеть здесь, смотреть на тикающие часы. Неуютно из-за отсутствия действия.
   Через какое-то время мой нос улавливает в воздухе запах плесени в сочетании со слабым и неприятным запахом мочи. Непонятно, было ли это замыслом режиссера пьесы, пустить этот запах специально, или запах идет из туалета в театре, но я абсолютно уверен в том, что он идет со стороны сцены, так как перед началом пьесы этого запаха не было.
   Сейчас я начинаю сочувствовать самому себе в том, что приходится сидеть прикованным к созерцанию часов и вдыхать неприятный запах. Но, в то же время, я не единственный, находящийся в таких условиях. Другие зрители разделяют со мной ту же участь.
   Я никак не могу отделаться от той мысли, что режиссер пьесы, должно быть, задумал это именно так, и что запах входил в его замысел. Я не думаю, что он поставил эту пьесу лишь для того, чтобы досадить публике.
   В таком случае, с какой же стороны сцены идет запах? - задаю я себе вопрос.
   Мое зрение привыкает к темноте, и очертания сцены становятся более четкими.
   Общая спальня имеет два прохода. Главный находится в центре сцены, с кроватями по обе стороны, пять в левом ряду, шесть справа. Другой, более узкий - между изголовьями кроватей правого ряда и отдельной маленькой спальней, примыкающей к стене на правой стороне сцены.
   Маленькая спальня весьма схожа с тюремной камерой. Цементное основание торцевой стены спальни на высоте груди; от него вверх до потолка поднимаются стальные прутья. Видимо в спальне нет дополнительных перегородок. Темнота в глубине сцены не позволяет мне увидеть больше.
   Внутри маленькой спальни со стальными прутьями должно быть кто-то находится, иначе, они бы не разделили комнату таким образом, но мне непонятно, зачем это нужно, чтобы там были какие-то люди.
   - Нет ничего! Нет абсолютно ничего! - снова раздается на сцене крик.
   Я уверен, голос тот же, что я слышал в первый раз, и теперь я могу определить его направление - он исходит из маленькой спальни.
   В крайнем левом углу сцены находится длинная и широкая душевая, выдающаяся на сцену. В ней нет перегородок, лишь дверная рама, указывающая вход и выход. Прямоугольный бассейн глубиной в один метр проходит по всей длине душевой. Здесь же находится туалет. Но я неуверен, что запах мочи идет именно от него.
   Тик-так, тик-так.
   Тик-так, тик-так.
   Идет отсчет времени. Идет неустанно.
   Человек, сидящий рядом со мной, вздыхает.
   Если бы люди, поставившие эту пьесу, сидели и смотрели ее так же как и мы, то вздохи и нетерпеливые движения публики наверняка дали бы ответ на их вопрос о том, достигли ли они того, чего хотели.
   Я, например, не знаю, какова была их цель. Хотели ли они, чтобы зрители чувствовали себя неловко или, может быть, чтобы им стало скучно от увиденного?
   Что касается меня, то я бы не желал людям, смотрящим мои фильмы, такой вот скуки от увиденного.
   Да, от чувства неловкости временами возникает скука, но скука и неловкость, несомненно, совершенно разные вещи.
   Я всегда старался наполнить свои фильмы чем-то, вызывающим неловкость настолько, на сколько чувствовал это необходимым.
   Причиной, побудившей меня посмотреть эту пьесу, была одна газетная публикация, в которой она однозначно была названа "самой скучной пьесой года".
   Когда объявили, что эта пьеса будет поставлена, я не обратил на это особого внимания, так как был занят съемками своего последнего фильма, но интерес во мне пробудило то, что всем исполнителям только по двадцать лет. Некоторые из них еще студенты. С безрассудной уверенностью они однако заявляют, что сыграют пьесу о душевном состоянии и переживаниях пожилых людей.
   Это и было тем, что привлекло мое внимание.
   Что знают эти юнцы о внутреннем мире стариков? Почему молодые парни и девушки хотят играть пьесу о пожилых людях? Несмотря на то, что есть множество пьес, которые могут быть сыграны людьми их возраста, они все же решили взяться именно за этот сюжет, за то, о чем не имеют ни малейшего представления.
   Но самым удивительным, наверное, является то, что я в свои шестьдесят три даже и не задумывался о съемках фильма про пожилых людей. В своей последней постановке я, наоборот, обратился к сюжету о молодежи. По-моему, это гораздо интереснее.
   Вот это и заинтриговало меня.
   С того времени я уже не следил за новостями о постановке, так как был полностью захвачен своей работой. Но когда было объявлено о скорой премьере пьесы и о том, что выручка от постановки пьесы пойдет в пользу дома престарелых, я внимательно прочитал официальные сообщения и критические отзывы, и решил для себя, что посмотрю ее, если не буду занят. Мне все никак не представлялся случай, но я решил посмотреть пьесу во что бы то ни стало.
   Мне повезло, я закончил съемки фильма и вчера просмотрел весь рабочий материал. Работа шла нормально. Ничего переделывать не надо. Поэтому сегодня я уже не переживал из-за своей работы. Я доверил монтаж дублей, которые могут быть использованы в фильме, и склейку пленки режиссеру видеомонтажа. По крайней мере, теперь у меня есть возможность отдохнуть несколько дней перед тем как вернуться в лабораторию и заняться монтажом контрольного варианта.
   Спектакль, где я сижу и вдыхаю запах мочи, начинается в семь часов. Зрителей немного. Непонятно, то ли это от того, что спектакль шел уже несколько раз, а может быть от того, что пьеса действительно скучная, как утверждают критики.
   - Нет ничего! Нет абсолютно ничего! - снова раздается тот же голос.
   - Да, да, мы уже поняли, что ничего нет, - бормочет мой молодой сосед своему другу.
   Я не осмеливаюсь повернуться, чтобы взглянуть на него. Я боюсь, что этим еще больше буду действовать ему на нервы. По правде говоря, есть довольно много причин для раздражения, взять, к примеру, те десять минут, которые прошли без малейшего действия на сцене за исключением того охрипшего голоса, который произносит одну и ту же фразу снова и снова.
   - Нет ничего! Нет абсолютно ничего!
   Если бы пьеса показывала что-нибудь интересное, я уверен, никто бы не обратил внимание на прошедшие десять минут, а если бы кто-то и обратил внимание, то сожалеть можно было бы только о том, что время прошло так быстро. Но не здесь и не сейчас, когда всем приходится сидеть и созерцать тикающие часы, сидеть и смотреть на отсутствие действия.
   По правде говоря, у меня, как и у зрителей, точно такие же ощущения. Меня раздражает созерцание этого циферблата, даже если бы я знал заранее из прессы, что буду смотреть толькуо на часы до пяти часов утра, пока что-то, в конце концов, начнет происходить на сцене. Но даже если бы это было так, я попросту не могу себя сдерживать. Я чувствую себя неуютно, вне всякого сомнения.
   Я начинаю искать возможность, не дать манипулировать собой таким вот образом, думаю о том, как преодолеть скуку еще пять минут.
   Если бы это был мой фильм, чтобы я в нем сделал? - задаю я себе вопрос.
  
   [Начать эпизод с -]
   Крупного плана
   Стрелки часов. Короткий кадр. / Снято
   Крупный план
   Маятник, раскачивающийся из стороны в сторону. / Снято
   Крупный план
   Часы крупным планом, показывают 4:55. Изображение медленно уходит на задний план, свет концентрируется на середине комнаты. / Изображение постепенно теряет четкость
   Средний план
   (Угловой ракурс.) Изображение постепенно приобретает четкость / Часы, висящие на центральной колонне в комнате. За ними, по обеим сторонам прохода, уходящего в темноту, выстраиваются в ряд противомоскитные сетки, висящие над кроватями. / Снято
   Средний план (с тележки)
   (На уровне глаз.) Проход между кроватями. Медленное перемещение к одной кровати, остановка у тумбочки, расположенной у изголовья. / Изображение постепенно теряет четкость
   Крупный план
   Изображение постепенно приобретает четкость / Вещи на тумбочке. Свет слабый, но достаточный для того, чтобы увидеть набор всякой всячины - дешевые и необходимые предметы, например, посуда для воды, пузырьки от лекарств, плевательница, тарелка, ложка. Через некоторое время изображение медленно перемещается на тело, лежащее на кровати, подбираясь к нему все ближе и ближе. / Изображение постепенно теряет четкость
   Крупный план
   (Сквозь сетку.) Лицо человека, лежащего на кровати: ввалившиеся черты, редкие, белесые волосы, глубокие глазные впадины, пристально смотрящие глаза (показать, что человек не спит). Медленно наплывающее изображение циферблата часов. / Изображение постепенно теряет четкость
   Крупный план
   Изображение постепенно приобретает четкость / Циферблат часов. Сейчас ровно 5:00.
  
   Если бы этот фрагмент был в моем фильме, он бы длился не больше одной минуты, а не десять, как показано на часах, чтобы дождаться задуманных по сценарию пяти часов. Но прожить это время на театральной сцене... Я должен сидеть и ждать -
  
   Часы бьют пять раз.
   Дверь на задней стороне общей спальни (в самом конце центрального прохода) раздвигается. Убон (сестра) оставляет дверь открытой. Она нажимает на выключатель рядом с дверью. Вся больничная палата наполняется ярким светом. Все кровати четко видны. Фигуры под сетками начинают двигаться. (Примечание: Двигаются лишь только шесть человек. Пациенты на остальных пяти кроватях не встают. Это первая и вторая кровати левого ряда и третья, четвертая и пятая правого ряда, если считать от двери.)
   Убон идет по центральному проходу. Она одета в темно-синюю форму, край юбки закрывает ее колени. Она проходит мимо кроватей по пути к душевой с одной стороны сцены, включает свет, открывает водопроводный кран, чтобы проверить, все ли в порядке .
   Сейчас те, кто может двигаться, убирают свои постели, снимают сетки, сворачивают одеяла и т.д. У каждого из них на лице усталость от болезней и прожитых лет.
   Убон выходит из душевой, убирает сетки с постелей лежачих пациентов, пока не добирается до последней из пяти кроватей, кровати Старушки Ю (третья кровать, правый ряд). Тело, лежащее на ней, неподвижно. Глаза широко раскрыты и абсолютно ничего не выражают. (Примечание: В данной пьесе все разговоры актеров озвучены лишь в том случае, если для них в пьесе написан текст; что касается остальных, они разговаривают как обычно, но без звука. Данный сценический прием используется на протяжении всей пьесы.)
   Убон
   - Бабушка, ты не спишь?
   Старушка Ю
   - У-гу, - невнятный отклик, как если бы язык прилип к полости рта и не двигался.
   Убон
   - Хорошо спала ?
   Старушка Ю
   (Трясет головой в ответ.) - Мы-ца.
   Убон
   (Повышая голос.) - Повтори-ка, я непоняла.
   Старушка Ю
   - По-мы-ца.
   Убон
   (Кивает головой, давая понять, что поняла.) - Хорошо, хорошо. Ты ведь давно не принимала душ.
   Она идет от кровати Старушки Ю по направлению к душевой, чтобы привезти кресло-коляску. Тем временем все пациенты ходят туда-сюда, занимаясь своими ежедневными делами, достают полотенца и ковши, чтобы помыться. Некоторые уже несут собственные судна в своих руках. Другие заходят в туалет, чтобы откликнуться на зов природы. Все двигаются очень медленно, спины сгорблены.
   Убон толкает кресло-коляску вдоль кровати Старушки Ю, затем наклоняется, дотягивается до судна, находящегося под кроватью, достает его, чтобы проверить. (Примечание: Эти судна используются для тех пациентов, которые не могут помочь себе сами, для тех, которые не могут приподняться с кровати или ходить самостоятельно. В середине матраса имеется круглое отверстие. Пациентка ложится так, чтобы ее зад приходился как раз на это отверстие, таким образом, если она мочится или испражняется, матрас не пачкается - следовало бы использовать настоящие кровати.)
   Убон
   - Ничего нет, бабушка. Ты сама знаешь. (Затем кладет судно на прежнее место).
   Голос за кулисами
   - Нет ничего! Нет абсолютно ничего!
   Убон
   (Голова сестры поворачивается по направлению к маленькой спальне, кричит в ответ.) - И у тебя тоже самое, да?
   На некоторых лицах видны улыбки - реакция на фразу сестры. Кажется, что у них еще не потеряно чувство юмора, и они могут улыбнуться в ответ на шутку.
   Из маленькой спальни ответ не последовал, словно владелец голоса не желает, чтобы его слышали, словно он не намерен вести разговор с кем-либо в этом месте. Крики доносятся как бы издалека.
   Улыбка все еще не сходит с лица сестры пока она стягивает покрывающее Старушку Ю одеяло и сворачивает его. Покончив с этим, она помогает ей приподняться на постели, раздевает ее, затем берет ее тело, абсолютно голое и иссохшее, в свои руки и опускает в коляску, дотягивается до ковша и полотенца, лежащих на тумбочке, и кладет их на колени Старушки Ю.
   На сцене постепенно становится темно, в то время как конусообразный луч света, падающий сверху, движется за обнаженным телом в коляске. Сестра медленно катит коляску вдоль центрального прохода по направлению к душевой. Тело, сидящее в кресле-коляске, - лишь кожа да кости. Кожа - бледная, бледная настолько, что кажется бескровной.
   В момент, когда сестра, толкающая коляску, находится на полпути, из-под сиденья коляски начинает течь жидкость и оставляет след на полу. Может ли быть такое, что запах мочи исходит от старой женщины? Все же, я в этом не уверен.
   Сестра продолжает идти, толкая кресло-коляску. По выражению ее лица нельзя определить, заботит ли ее проливающаяся на пол моча. Напротив, ее лицо кажется наполнено счастьем от того, что она имеет возможность ухаживать за кем-то, кто не может позаботиться о себе сам.
   Таково мое ощущение.
   Луч света, падающий сверху, рельефно высвечивает ее счастливое лицо на фоне окружающей темноты. Я думаю, что ей должно быть немногим больше двадцати, во всяком случае, двадцати пяти ей еще нет, но ее невозмутимая манера поведения помогает ей выглядеть взрослой, старше, чем она есть на самом деле.
   Толкая коляску, она входит в душевую, где все сейчас заняты утренними процедурами. Свет сверху, который сопровождает коляску, не освещает моющихся, поэтому они похожи на двигающиеся тени, находящиеся за пределами светового круга. Сестра кладет ковш на край бассейна перед тем как повесить полотенце на вешалку в другом конце комнаты, надевает пластиковый фартук для защиты от воды, идет обратно в кольцо света, где пожилая женщина сидит в коляске в ожидании. Она черпает немного воды, капает себе на руку, чтобы проверить, не холодная ли она, затем аккуратно льет воду из ковша на плечи старушки.
   Глядя на эту сцену, меня охватывает неописуемое волнение. Я понимаю, что в этом мире есть много красоты, которую мы с восторгом созерцаем. Сцена перед нами, не является вовсе таким же ярким зрелищем и, все же, это сцена простой незатейливой красоты, которую заметить и показать не так просто. Я не могу удержаться от мысли, что и мне в моем фильме следовало бы иметь такую вот сцену.
  
   Крупный план
   Лицо старой женщины, все в морщинах. Глаза во впалых глазницах затерялись в прошлом, сухие, высохшие от долгих прожитых лет глаза.
   Голос за кадром (Убон)
   - Пожалуйста, закрой глаза.
   Глаза закрываются. В картинке появляется рука здорового, молодого человека, которая пробегает сквозь редкие белые волосы ото лба наверх, ручейки воды стекают вниз, затем рука касается морщинистого лица. Изображение постепенно перемещается от лица, вдоль шеи, к груди. Под потоком струящейся вниз воды полная рука трет бледную, иссохшуюся кожу, выставленную напоказ. Постепенно камера начинает двигаться в обратном направлении от женской груди, так медленно, что движение едва ощущается. / Изображение постепенно теряет четкость
   Средний план
   Внутри душевой одни женщины еще моются, другие одеваются. Когда одежда соскальзывает, можно увидеть их обнаженные тела, но женщины не стесняются и не прячут то, что они скрывали в былые дни.
  
   Я никогда бы не мог подумать, что такую сцену можно вставить в пьесу. В жизни вид купающейся старой женщины является чем-то достаточно обычным, но если это показано со сцены, появляется ощущение, что это необычная, неповседневная сцена. Или, может быть, мы ни разу не обращали внимание на это? Я не уверен, но мне кажется, что похожую сцену купания я уже видел и использовал в своих фильмах в те времена, когда в фильмах нашей благочестивой страны отсутствовали сцены с поцелуями, как это было уже везде. Мы приберегали такие сцены для секс-бомб, которые выставляли напоказ свои тела, свои выпуклости и изгибы под обтягивающими тело мокрыми саронгами, чтобы вызвать эротические желания.
   То, что мы сейчас наблюдаем на сцене, - тоже тела, которые тоже обтянуты мокрыми саронгами, и все же я уверен, что ни у одного из присутствующих здесь не возникает каких-либо похотливых желаний в отношение тех, кого он видит.
   Я поглощен сценой до тех пор, пока...
   Сестра выкатывает коляску из душевой. Конусообразный луч света все время следует за ними. Сестра берет пожилую женщину в свои руки, чтобы приподнять ее из кресла-коляски и уложить снова на кровать. Тело старой женщины все время соскальзывает, не давая возможности крепко за него ухватиться. Сестра берет обе ее руки, помещает их между ног, затем наклоняет тело так, что голова почти касается колен. Таким вот образом, она кладет свернутое калачиком тело на кровать, идет и отпирает тумбочку, расположенную у изголовья кровати, достает рубашку, затем возвращается, чтобы тщательно вытереть тело и натереть его порошком. Морщинистое и обнаженное тело - совершенно белое от света.
  
   Убон
   (Надевает на нее рубашку без рукавов с круглым воротником, затем расчесывает ей волосы.) - Красиво, бабушка, правда.
   Старушка Ю
   - У-гу. (Не понимая.)
   Убон
   - Я говорю, ты красивая. Ты наверняка была очень обаятельна в свое время.
   Старушка Ю
   (Улыбается. Ничего не говорит.)
   Убон
   - Вот так, теперь тебе нужно отдохнуть, а мне надо еще кое-что сделать.
   Убон подвигает тело старой женщины так, чтобы ее зад находился как раз над отверстием в середине матраса, затем аккуратно опускает его. Она расправляет одеяло, укрывая нижнюю часть тела.
  
   Освещение на сцене становится таким же ярким, каким оно было до последней сцены.
   Конусообразный луч, сверлящий своим светом обеих женщин, постепенно тускнеет и, в конце концов, полностью гаснет. Пожилая женщина становится фоном сцены. Сестра толкает коляску обратно в душевую, берет швабру и вытирает разлитую в проходе воду и мочу. То, как она вытирает пол, говорит о том, что она привыкла к этой работе. Она делает это с необходимой расторопностью и тщательностью.
   Вытерев пол, сестра идет обратно в душевую, промывает швабру и кладет ее на место. Она выходит из душевой и идет по узкому проходу к маленькой спальне . В тот момент, когда она уже готова отпереть металлический засов на внешней стороне каморки, крик, раздавшийся сзади, заставляет ее руку замереть.
   - Сестра! Сестра!
   Убон резко поворачивается, чтобы взглянуть на источник звука. Она видит Старушку Джан, горестно сидящую у своей тумбочки, рядом с изголовьем кровати.
   - Что случилось, бабушка?
   Старушка Джан не может вымолвить ни слова, она вся бледная, готова вот-вот упасть в обморок.
   - Что случилось, бабушка? - кричит снова Убон и бросается к ней.
   Все ковыляют по направлению к кровати Старушки Джан.
   - Что случилось, бабушка? - снова повторяет встревоженно Убон. - Тебе плохо? - Она берет Старушку Джан за руку, трясет ее, чтобы привести женщину в чувство.
   - Мои деньги... Мои деньги пропали! - Старушка Джан поднимает глаза и говорит сдавленным голосом.
   Как только она произнесла эти слова, все, кто спешил к ней, вдруг застыли на месте, как заколдованные.
   - Что! - Убон не может поверить своим ушам.
   - Мои деньги пропали, сестра. Правда, пропали, - повторяет Старушка Джан дрожащим голосом.
   - Ты уверена в том, что говоришь?
   - Они действительно пропали, сестра. Они лежали здесь. - Она поднимает тонкий лист из пластика, который закрывает дно тумбочки, чтобы показать, что там ничего нет.
   - Еще раз хорошенько посмотри, может быть они просто куда-нибудь завалились. - Убон все еще не хочет верить. Она сама заглядывает внутрь тумбочки.
   - Может быть, они упали в щель? Ты там искала? - Она указывает на узкую брешь в верхней части тумбочки, которая заполнена различными вещами.
   - Я там уже смотрела, - отвечает Старушка Джан дрожащим голосом.
   - Значит, нужно еще раз это сделать. - Убон помогает достать все предметы из тумбочки: пустые бутылки из под молока, пластиковые пакеты, кусочки газет, бутылочки от лекарств и многое другое. Она проверяет все, но не видит ничего похожего на деньги.
   Нижний ящик тумбочки заполнен одеждой. Она перебирает каждую вещь. Даже карманы аккуратно сложенной одежды не ускользают от ее рук. Она вытаскивает все наружу. Вещи образуют большую кучу перед тумбочкой. Денег все равно нет.
   - А верхний ящик? - не сдается она.
   - Я уже везде посмотрела.
   Но Убон все еще не хочет ей верить. Она выдвигает ящик, тщательно исследует его, но ничего не находит.
   - Подумай еще раз хорошенько, может быть ты засунула их куда-нибудь, в матрас, под одеяло, под кровать. Ты везде посмотрела?
   И снова она сама поднимает одеяло, матрас, проверяет под кроватью, чтобы полностью убедиться.
   - Нигде нет, бабушка, - говорит сестра, уныло вытирая пот с лица.
   - Где я теперь найду деньги, чтобы сделать пожертвование для монаха? - задает себе вопрос Старушка Джан и на глазах у нее выступают слезы.
   - Ну, ладно тебе, бабушка, не стоит плакать. Пропали - значит пропали. Забудь об этом. Найдется кто-нибудь, кто принесет тебе еще денег. - Голос звучит убеждающе.
   Но кажется, что подобные слова утешения бесполезны, и что Старушка Джан будет рыдать бесконечно.
   - Сколько у тебя пропало?
   Старушка Джан трясет головой, показывая, что не помнит, сколько у нее было.
   - И не знаю, как тебе помочь, бабушка, - искренне говорит Убон. - По правде говоря, деньги, ты же знаешь, ты должна сама за ними следить. - Сказанное подразумевает напоминание, но оно воспринимается владелицей денег как причиняющий боль упрек.
   - Но кто бы мог подумать... у порога смерти, где мы все сейчас находимся... кто-то может свершать такие грешные дела?
   И такое высказывание глубоко задевает старушек, эти уничижительные слова глубоко затрагивают их чувства.
   - Как насчет того, чтобы обыскать всех нас?
   Все поворачиваются взглянуть на автора предложения.
   Я вижу полную женщину, стоящую в проходе возле своей кровати, третьей в левом ряду. Она пристально смотрит на владелицу денег, которая сидит и горько плачет на первой кровати правого ряда перед сценой.
  
   Старушка Нуан
   (Бросая взгляды по сторонам.) - Лучше провести обыск, чтобы найти того, кто это сделал. Иначе, мы будем подозревать каждого.
   Убон
   (Обращаясь к Старушке Джан.) - Сделаем так, как предлагает бабушка Нуан?
   Старушка Джан
   (Говорит сквозь рыдания.) - Пожалуйста, не надо. Не стоит устраивать из-за этого шум. Я сама виновата. Я просто не умею следить за своими вещами. Что касается денег, то я не очень из-за этого переживаю. Я переживаю из-за того, что сегодня я не заслуживаю добрых слов, вот и все. (Плачет громче, чем прежде.)
   Убон
   - Ну что ж, как хочешь. Не знаю, как тебе помочь. Такое не должно случаться. Определенно не должно. (Она смотрит вокруг.)
   Старушка Нуан
   (Энергичнее.) - Я говорю, давайте устроим обыск. А то ведь мы не сможем смотреть в лицо друг другу.
   По кивкам одобрения можно понять, что все согласны с данной мыслью. Но...
   Старушка Бунрыан
   (Внезапно.) - Как ты собираешься устраивать обыск, моя дорогая Нуан? Это ведь, подумай сама, деньги, а не что-нибудь. Как можно их отличить? (Встает со своей кровати, которая находится по соседству с кроватью Старушки Джан, и подходит к сестре.)
   Старушка Бунрыан
   (Обращаясь очень вежливо.) - Я думаю, что это не очень хорошая идея, сестра, у нас у всех есть деньги. Предположим, что я - та, что взяла твои деньги, но я говорю, что они мои собственные, как доказать, что они не мои, а?
   Старушка Нуан
   (Печально.) - Джан, дорогая, ты помнишь номера банкнот?
   Старушка Джан
   (Трясет головой.)
   Старушка Бунрыан
   (Смеется, поворачивается к Старушке Нуан) - Какой нормальный человек будет запоминать номера банкнот?
   Старушка Нуан
   (Тотчас резко возражает.) - Я, например! Я записываю каждый номер, и я не сумасшедшая.
   Старушка Бунрыан
   (Саркастически.) - Ты наверно единственная на свете, моя дорогая Нуан. Слыхали вы такое, сидеть и записывать номера купюр? А что, если номера купюр можно смыть? Я слышала об этом, да.
   Старушка Нуан
   (Вызывающе.) - Что ж, Миссис Бунрыан, я не богата. У меня всего несколько банкнот. Я не так богата, как вы. Вам нет необходимости записывать номера. И, все-таки, мне интересно знать, как такие значительные люди как вы заканчивают свою жизнь на свалке, подобной этой, на которой мы все здесь...
   Убон
   (Прекращая спор.) - Хорошо, хорошо, хватит. Идите и делайте свои дела.
   Старушка Таптим, Старушка Эп и Старушка Сон, стоящие в стороне, начинают нехотя двигаться, но только после того, как Старушка Нуан и Старушка Бунрыан вернулись к своим кроватям.
   Убон
   (Поворачивается, чтобы взглянуть на кровать Старушки Джан.)
   - Ты уверена, что они пропали? Ты не потратила их на что-нибудь и думаешь, что они у тебя еще есть? Или может быть ты забыла, куда их положила?
   Старушка Джан
   (Не отвечает, лишь всхлипывает.)
   Убон поворачивается и смотрит в сторону маленькой спальни. Увидев, что дверь как обычно все еще закрыта, она оборачивается.
   Убон
   - Еще раз подумай, бабушка. Я уверена, что они никуда не пропали. (Она успокаивает ее, затем встает и направляется к маленькой спальне.)
   Старушка Нуан стоит, провожая взглядом Убон, пока та не скрывается за дверью, затем она ковыляет обратно к кровати Старушки Джан. Старушка Джан кладет свои вещи обратно в тумбочку.
   Старушка Нуан
   (Медленно, со страданием на лице садится, ощущая боль в коленях.) Вот, моя дорогая, возьми для начала мои деньги. Я одалживаю их тебе, так что ты сможешь купить еду для монаха.
   Старушка Джан
   - Спасибо не надо. Нет денег - нет пожертвования.
   Старушка Нуан
   (Настойчиво, несколько раз пытается вложить деньги в руку Старушки Джан, пока это у нее наконец получается.) - Возьми, пожалуйста. Ты всегда можешь мне их вернуть, когда у тебя будут.
   Старушка Джан
   - А как же ты сама? Тебе самой хватит, чтобы сделать пожертвование?
   Старушка Нуан
   - Хватит. Не переживай. У меня в ящике есть еще.
   Старушка Джан
   (Кротко.) - Да благословит тебя Господь, дорогая. Я верну тебе сразу же, как только они у меня будут. Если бы не пожертвование, я бы не взяла. Мне они ни к чему. Все деньги, что я имею, я трачу на пожертвование. Кто бы ни был тот, кто взял деньги, пусть он сгниет в аду...
   Старушка Нуан
   (Прерывая ее.) - Не говори так, дорогая. Думай об этом милосердно. Тем людям, которые осмеливаются совершать такие поступки, они обычно возвращаются словно бумеранг.
   Старушка Джан
   - Я все никак не могу придти в себя от этого. Нас здесь всего лишь несколько пожилых людей. И вот такое.
   Старушка Нуан
   - Должно быть это кто-то из нас, дряхлых старух. Можешь быть уверена в том, что это не сделал ни один из тех четырех-пяти вегетарианцев, прикованных к постели, те, что лежат вон там. (Смеется.)
   Старушка Нуан с трудом встает, хватается за спинку кровати, чтобы поднять свое тело, затем медленно идет обратно по направлению к своей кровати. Она громко говорит, ни к кому не обращаясь.
   Старушка Нуан
   - Люди в наши дни совсем не боятся греха, возмездия. Не знаю, что у них за сердца. Пусть вечный огонь очистит этот мир раз и навсегда.
  
   Сразу после этих слов, центральное освещение теряет яркость и гаснет. Конусообразный луч бросает свой ослепительно яркий свет на каморку.
   Я смотрю туда и ничего не вижу кроме головы сестры, двигающейся из стороны в сторону внутри нее.
   - Нет ничего! - раздается крик из каморки.
   - Как ты можешь так говорить! Ты ведь даже и не собираешься одеваться. О, боже мой, ты еще и описал здесь все вокруг! Эх, ты... - произносит сестра со смехом в голосе.
   Я слышу плеск воды. Непонятно, то ли она устроила душ для старика, то ли смывает фекалии с цементного пола. Плеск воды прекращается, затем я слышу: "Приступим! Ну-ка, приподнимись немного. Я надену на тебя брюки."
   - Не получится! Не получится!
   Слышны звуки борьбы.
   - Эй, не вредничай! - Голос сестры становится рассерженным. Звуки борьбы прекращаются.
   - И тебе не стыдно, старик? Спать абсолютно голым. К тебе люди приходят, чтобы угостить тебя обедом... Ну ладно, давай привстань-ка немного, - приказывает сестра.
   Слыша громкую перебранку, я понимаю, что сцену внутри комнатки смотреть нельзя. Хорошо, что они не показывают ее нам. Мне видна лишь голова сестры, которая наклоняется туда и сюда и раскачивается из стороны в сторону внутри каморки. Говоря откровенно, у меня нет особого желания смотреть на голого пожилого человека. Что в этом трогательного? Такое можно увидеть каждый божий день.
   Бьют часы.
   На сцене уже шесть утра.
   Не веря в то, что прошел целый час, я напрягаю свое зрение, чтобы сквозь очки посмотреть время на своих часах. На моих часах всего-навсего 19:35. Значит с момента начала пьесы прошло всего тридцать пять минут.
   Часы вводят меня в заблуждение. Только сейчас я осознаю, что часы - это всего-навсего инструмент для записи времени, но никак не само время.
   Свет снаружи начинает проникать на сцену сквозь матовые стекла на окнах, сквозь вентиляционные панели и сквозь дверь в конце центрального прохода. Оставленная открытой дверь обрамляет вид на заросли деревьев на одной из сторон здания напротив.
   На улице, должно быть, уже светло. Если бы это был фильм, то вам бы показали больше, чем эта сцена здесь.
  
   Панорамный план
   (Двор - угловой ракурс. Бангкок на заре. / Снято
   Средний план
   (Угловой ракурс.) Напряженное дорожное движение. Фары у некоторых машин все еще светятся. Набитые битком автобусы. / Снято
   Средний план
   (Ракурс на уровне глаз.) Пожилые люди, делающие зарядку, их дети или внуки находятся рядом (это может быть в Лумпини Парке или в Чатучак Парке). / Снято
   Средний план
   Врата монастыря. Монах, бережно несущий чашу для подаяния, проходит через ворота. Два боксера, раскачивая себя ударами кулаков по воздуху, пробегают мимо монаха. Монах уходит из кадра. Остались только пустые ворота монастыря.
   Через некоторое время (справа) входит душевнобольной с сумкой через плечо. Он останавливается и стоит в центре экрана, поднимает глаза и что-то бормочет. Наконец он кричит в открытое небо.
   Душевнобольной
   - Ведь ничего нет, правда? / Снято
   Крупный план
   (Руки сестры, закрывающей дверь каморки снаружи на щеколду.)
   Крупный план
   (Улыбающееся лицо сестры, улыбка адресована старику в маленькой спальне.)
   Убон
   - Точно, если ничего нет, значит, так оно и есть. - Затем она выходит из кадра, на всем экране остались видны лишь металлические прутья каморки. / Снято
   После того, как Убон отошла от двери спальни, свет, окутывавший ее, медленно тускнеет, а освещение на сцене постепенно становится ярче, соревнуясь со светом на улице, показывая, что утро уже наступило. (Примечание: Наружный свет будет меняться в соответствии со временем на часах, висящих на сцене.)
   Убон идет и открывает окно у изголовья Кровати 1 и Кровати 2 в левом ряду. Те, что могут вставать, помогают друг другу открывать другие окна на сколько им позволяют силы.
  
   Снова наступает тишина. Единственный звук, который не может умолкнуть, - это неизменный ход часов.
   В тишине кажется, что все будто бы находятся в тревожном ожидании.
   Старушка Таптим больше не может выдержать. Она медленно поднимается с постели, расположенной рядом с дверью, высовывает свою голову, чтобы выглянуть на улицу, затем возвращается разочарованная и проходит к кровати напротив.
   - Ее еще и близко нет, моя дорогая Эп.
   - Почему она так опаздывает? С ней никогда такого не случалось. - Старушка Эп вздыхает. - Если бы я была дома, то я бы на нее никогда не полагалась. - В ее голосе слышно негодование.
   Старушка Таптим улыбается, выставляя напоказ несколько оставшихся у нее почерневших зубов. Она улыбается, потому что знает, что этого не может быть. - Ты все еще скучаешь по дому?
   - Уже нет. Надежды вернуться нет никакой. Я говорю об этом просто так. - На лице у Старушки Эп робкая улыбка, она волнуется, говоря о доме.
   - Ну, что касается меня, то я давным-давно перестала думать об этом. Я заботилась о них до тех пор, пока они не начали думать о себе сами, на этом все и закончилось. Теперь единственной заботой для меня является мой маленький. Я переживаю о том, что с ним может что-нибудь приключиться. - В голосе Старушки Таптим слышна тревога, она видна также и на ее лице. - Это единственное, о чем я беспокоюсь, да. Он не приходит уже несколько месяцев, а бывало я сижу и смотрю, как он сидит у двери. Он исчезает на день-два, а потом снова появляется. О боже! - Ее глаза уставились на дверь, как если бы ее сын действительно был там.
   - Мне так его жалко. Твой сын не понимает, что ему говорят, и все равно он старается навещать тебя и этим радует. Не то, что мои, они никогда не заглядывают. Все десятеро. Ни разу не видела их. - Старушка Эп думает о своих детях.
   Старушка Таптим слушает Старушку Эп невнимательно, так как ее мысли сосредоточены на собственном младшем сыне.
   - Даже не представляю, что с тобой, где ты сейчас, мой сыночек. - Она вытирает тихо текущие слезы и поднимает сплетенные руки над головой. - Господи, храни его, пусть ничего плохого не случится с ним!
   Слезы Старушки Таптим провоцируют Старушку Эп, и она тоже начинает плакать. Хотя они и не связаны родством, сейчас обе пожилые женщины словно родные. Хотя они и не знали друг друга раньше, сейчас они словно попутчицы в дороге.
   - Я уверена, с ним все в порядке. Господь с ним. Он ведь никому и никогда не причинил вреда, - утешает Старушка Эп свою подругу, несмотря на собственные слезы. Она смотрит на нее и видит, что та все еще сидит со слезами на глазах, уставившись на дверь. - Знаешь, ты странная мать. Когда приходит твой сын навестить тебя - ты плачешь. И сейчас, когда он не появлялся какое-то время, ты снова плачешь, - пытается пошутить Старушка Эп, вытирая слезы. - Думай о хорошем. Может быть он со своим братом и сестрой, и они взяли его к себе.
   - К сожалению, моя дорогая Эп, это абсолютно невозможно! Об этом я даже и в мечтах своих не мечтала, так как же это может случиться в действительности. Сейчас я думаю, что это только моя доля, моя собственная ноша, которую я должна нести сама, моя дорогая.
   Обе женщины просто сидят и молча смотрят друг другу в лицо со слезами на глазах, словно делят одну долю на двоих, но эта доля связана с поступками и делами каждой в прошлом, которые были разными на протяжении всей их жизни, и они не могут ни сослаться на кого-то, ни винить кого-то, кроме самих себя. Они очень хорошо это понимают.
   Шаги, направляющиеся к двери, заставляют их вытереть слезы. Они не хотят, чтобы их слезы кто-то видел.
   - Вот и я, дамы! Я пришла! - Женщина-продавец возраста их дочерей входит, неся по корзине в обеих руках. Она тяжело опускает корзины у кровати Старушки Эп. - Ох! Я так устала... Эй, бабушки, в чем дело? Почему глаза красные?
   - Ничего, нет ничего. - Старушка Эп пытается скрыть свое настроение нормальным тоном голоса. - А как ты? Почему ты так поздно сегодня?
   - У детей экзамены сегодня, вот почему, - говорит женщина. - Они встали до рассвета и сели за книги. Мне пришлось все делать самой. Придет ли им в голову хоть когда-нибудь помочь мне? Да никогда.
   - Ладно тебе. Это их дело. Пройдет не так уж много времени, как они встанут на ноги и будут заботиться о тебе, когда ты постареешь, - говорит Старушка Эп, вынимая пластиковые пакеты с продуктами, лежащие в корзинах.
   - Не знаю, когда они это поймут. Если я и работаю до седьмого пота, то это только для них, - жалуется женщина-продавец, кажется, она не может выйти из своего возбужденного состояния.
   - На самом деле, это никогда не кончится. Даже тогда, когда они обзаведутся своими собственными семьями, это не закончится. Лишь тогда придет этому конец, когда нас вынесут ногами в дверь. - Старушка Эп выбрала пакеты с едой и другие вещи, которые она собирается преподнести монаху. Теперь очередь Старушки Таптим выбирать.
   - Нет, скажу я вам. Когда они обзаведутся семьей, к тому времени они будут уже на своих ногах.
   - И вовсе не так, девушка. Ты, конечно, можешь так говорить сейчас. Но когда время придет, ты просто не сможешь поступать иначе. Как бы там ни было, они все же остаются твоими детьми, - предостерегает Старушка Таптим, зная об этом из собственного опыта. - Так, я беру рис, карри и букет цветов. - Старушка Таптим кладет вещи так, чтобы продавщица могла их видеть.
   - Восемь плюс два, плюс два - все вместе двенадцать бат, - считает женщина-продавец, показывая на каждый предмет.
   Старушка Таптим развязывает узел на своем саронге, достает деньги, тщательно разворачивает двадцатибатовую купюру, передает ее и получает сдачу от продавщицы.
   - А сколько я должна? - Старушка Эп указывает на продукты, которые она выбрала.
   - Пятнадцать бат.
   Старушка Эп поднимается, проходит к изголовью своей кровати, поднимает подушку, достает монеты и считает.
   - Ох, да у тебя целое состояние из одних только монет! - шутит продавщица, стоя в ожидании.
   - Да что ты говоришь? Всего-то навсего несколько монеток, вот и все. - Старушка Эп улыбается и передает деньги.
   Продавщица берет деньги, затем идет, толкая свои корзины к кровати Старушки Сон, расположенной возле кровати Старушки Эп. Она не подходит к другому ряду кроватей, так как две старушки на кроватях напротив уже давно лежат без движения.
   Обслужив Старушку Сон, женщина-продавец двигается дальше к кровати Старушки Нуан, затем переходит к кровати Старушки Ю.
   Старушка Ю лежит, почти не глядя на продавщицу.
   - Пожертвование делать будете, бабушка? - громко спрашивает продавщица.
   - У-гу, - издает она подтверждающий звук.
   - Убон! Убон! - зовет продавщица сестру.
   - Да, что такое? - слышится из душевой.
   - Бабушка Ю хочет сделать пожертвование.
   - Подожди-ка. Пусть она выберет сперва. Я сейчас заплачу тебе. - Убон все еще занята мытьем суден.
   Продавщица поднимает свои корзины и наклоняет их перед Старушкой Ю, которая напряженно вглядывается внутрь и медленно указывает на тот или иной пакет, с трудом концентрируя все свое внимание. Продавщица берет пакеты, на которые указывает Старушка Ю, и складывает их на тумбочке.
   Она подходит к кровати Старушки Бунрыан, не оглядываясь на обе кровати с противоположной стороны, так как знает, что тела, лежащие на тех кроватях, уже ждут своей кончины.
   Продавщица берет деньги у Старушки Бунрыан, затем направлется к кровати Старушки Джан.
   Старушка Джан берет лишь один пакет с рисом и дает десятибатовую купюру.
   - Почему ты сегодня покупаешь только рис? - спрашивает продавщица, доставая сдачу.
   Старушка Джан берет сдачу, крепко зажимает ее в кулаке. Ответа не последовало.
   - Что случилось, бабушка? Почему ты не хочешь говорить?
   Старушка Джан сидит молча, как будто и не слышала вопроса.
   - Или это потому, что тебе не нравятся продукты, которые я принесла сегодня? - продолжает задавать вопросы продавщица.
   - У меня деньги украли, поэтому. Все, что у меня было. К счастью, моя милая Нуан была так добра, что одолжила мне десять бат, а иначе я не могла бы купить даже рис для монаха. - Старушка Джан вновь заливается слезами.
   - Как! Как это могло произойти? Ты уверена, что не потеряла их где-нибудь?
   - Как я могу их потерять где-нибудь? Я ведь здесь весь день. Как бы я могла пойти куда-нибудь? - В ее голосе слышится раздраженность, поэтому продавщица умолкает и ждет сестру.
   Закончив свою работу, Убон выходит из душевой, неся в каждой руке по два судна. Ее глаза направлены на продавщицу, ожидающую ее у кровати Старушки Джан. - Подожди меня, пожалуйста, у кровати бабушки Ю, хорошо? - поворачивается она и говорит продавщице.
   Продавщица поднимает свои корзины и направляется к кровати Старушки Ю. Она наблюдает за Убон, как та подкладывает судна под матрасы пациентов. Закончив с этим, Убон подходит к ней.
   - У Старушки Джан украли деньги, это правда? - шепотом спрашивает продавщица.
   - Я не уверена. Трудно сказать. Я не знаю, то ли украли, то ли она засунула их куда-нибудь. По правде, я не хочу об этом говорить.
   Продавщица кивает в знак понимания.
   - Сколько я должна за бабушку Ю? - Убон смотрит на сумки с карри, рисом и сладостями, а также на комплект, состоящий из фимиама, свечки и цветка - вещи, лежащие на тумбочке.
   - Тридцать семь бат. - Число уже было готово в голове продавщицы. - Я не знаю, понимает ли она, что делает. Она показывала на то, на это, и я доставала это все, но странно, понимаешь, она не показала на рис. Поэтому я сама достала его. Ты меня уж прости, хорошо? Или ты хочешь, чтобы я положила все обратно?
   - Нет, не надо. - Убон поворачивается и улыбается Старушке Ю. - Почему, бабушка, а? Если ты сделаешь пожертвование без риса, где монах его возьмет, чтобы поесть? - Она смеется, затем вытаскивает связку ключей из кармана рубашки, открывает тумбочку, достает деньги, отдает нужную сумму, закрывает тумбочку и защелкивает замок. - Я не знаю, что с ней сегодня. Этим утром она позволила мне помыть ее. Теперь вот она хочет сделать пожертвование - это мне не нравится, - добавляет она, произнеся слова в сторону.
   - Продавщица смотрит в лицо Старушки Ю, как будто понимая, что сестра имеет ввиду. - Сегодня она выглядит радостной, но лучше больше ничего не говорить, а то это может принести ей несчастье.
   Сестра ничего не говорит, но кажется, обе понимают, что они имеют ввиду.
   Я не совсем уверен в том, что то, о чем говорят обе женщины на сцене, то же самое, о чем я думаю сейчас, но слушая их, я невольно начинаю думать о своей дочери, которая погибла одиннадцать лет назад.
   В то время я был занят на съемках фильма на севере, в Питсанулок. Мы уехали туда на четыре дня, чтобы закончить сцены с домом на воде. Я помню, как во вторую ночь я никак не мог заснуть, словно кто-то был возле меня, кто-то тревожил мой сон, в комнате был сильный запах грязи, но на это я не обращал внимания. Я подумал лишь, что из-за того, что днем я где-то наступил в лужу с грязной водой вот и запах, должно быть, остался. Мы были на месте на следующее утро и ждали наладки освещения, чтобы начать съемки, когда мой ассистент подошел ко мне и сказал на ухо, что мне звонили из дома в гостиницу и просили срочно перезвонить. У меня было предчувствие, должно быть случилось что-то плохое, так как моя жена никогда не беспокоила меня, когда я работал. Это было нашим правилом.
   Я дождался, когда наша бригада пошла на обеденный перерыв, и поспешил в гостиницу, чтобы позвонить домой.
   Моя дочь утонула.
   Моя жена сказала мне, что утром в день гибели дочери в то самое время, когда жена собиралась сделать пожертвование монахам, как делала это каждый день, она тоже вышла, чтобы принять участие в пожертвовании. Моя жена спросила ее, почему она захотела это сделать, ведь раньше никогда не делала пожертвований или, по-крайней мере, не проявляла к этому никакого интереса. Жена часто беседовала с ней на эту тему, но дочь спорила и считала, что ни к чему делать пожертвования. Одного того, что она не причиняет окружающим зла, достаточно. А это несомненно лучше, чем делать пожертвование монахам, а после быть недобрым по отношению к людям. Моя жена ничего не сказала ей тогда, потому что чувствовала, что дочь уже достаточно взрослая, чтобы мыслить по-своему, тем более, что это никому не вредило. Но в то утро наша дочь вдруг спросила свою мать: "Как ты думаешь, мы будем вместе после смерти? Ты же делаешь пожертвование каждый день, а я не делала этого ни разу. Значит, если мы умрем, то будем в разных местах?"
   В тот вечер моя дочь утонула, когда возвращалась из университета. Паром перевернулся. Ее тело было найдено лишь на следующее утро.
   Жена говорила и говорила сквозь рыдания, убитая тем, что наша дочь дала ей знак, а она не сумела это понять и винила себя за то, что не смогла вырвать ее из пасти смерти.
   Лично я в приметы не верю. Я всегда думал, что они связаны со смертью. Когда кто-нибудь умирает, то все его слова или поступки толкуются затем как приметы. Но моя жена верила в приметы по-настоящему.
   Также, как и эта продавщица на сцене. Она видимо тоже верит в приметы. Иначе она бы не сказала: "Лучше ничего не говорить, а то это может принести ей несчастье."
   Продавщица идет от кровати Старушки Ю вдоль прохода.
  
  
   Свет постепенно гаснет. Фигуры на сцене выглядят как нечетко очерченные статуи. Продавщица уходит через дверь.
   Свет у двери горит до боли ярко.
   В ореоле света появляется молодой монах. Кажется, будто это его аура излучает свет вокруг него. Этот свет - свет веры, свет истинной веры, и именно он, этот свет, появляясь, заставляет темные, замершие тела снова двигаться, побуждая сделать пожертвование.
   В тот момент, когда монах проходит через дверь, все тела приходят в движение.
   Общий свет все еще не включен. Лишь только свет, направленный на монаха, следует за каждым его шагом.
   Монах начинает получать пожертвование от Старушки Таптим, которая сидит на кровати справа от входной двери. Положив еду в чашу, Старушка Таптим падает ниц, затем, сложив руки, ждет благословения монаха и молча молится. (Примечание: Молитва каждой происходит безмолвно. Для того, чтобы зрители могли понять, следовало бы использовать запись молитвы с эффектом эха. Но необходимо проверить, получится ли это.)
   Старушка Таптим
   (Молясь.) - Помоги, Господи, моему сыну. Пусть с ним ничего не случится.
   Благословив Старушку Таптим, монах идет к кровати Старушки Эп.
   Старушка Эп
   (Молясь.) - Позволь мне в следующую лотерею наконец-то получить выигрышный номер, чтобы я смогла уйти отсюда.
   Благословив, монах переходит к кровати Старушки Сон, чтобы получить пожертвование от нее.
   Старушка Сон
   (Молясь.) - Господи, дай мне умереть. У меня все уже было в этой жизни. Нет ничего, что могло бы меня удержать на этом свете. Я готова.
   Благословив ее, монах переходит к кровати Старушки Нуан.
   Старушка Нуан
   (Молясь.) - Пусть мой сын поправится, Господи, а его семья пусть будет счастлива.
   Благословив ее, монах переходит к следующей кровати. Женщина на этой кровати лежит без движения, не осознавая окружающий ее мир. Лишь ее дыхание дает знать о том, что она еще жива.
   Молодой монах стоит, направляя на нее лучи своей благодати, затем идет к первой кровати левого ряда. Он стоит и с состраданием и безмятежным спокойствием молится за человека на кровати, размышляя при этом о вселенской истине: рождении, росте, болезни и смерти.
   Затем монах переходит к кровати Старушки Джан. Она кладет пакет с рисом в его чашу, затем складывает руки в ожидании благословения.
   Старушка Джан
   (Молясь.) - Пусть вернутся мои пропавшие деньги, чтобы я могла пожертвовать еду.
   Монах переходит к кровати Старушки Бунрыан, чтобы принять пожертвование от нее.
   Старушка Бунрыан
   (Молясь) - Господи, о Господи, пусть никто сюда не приходит и не видит меня здесь.
   Старушка Бунрыан встает на колени и делает поклоны, ее манера делать это говорит об ее былой знатности.
   Монах идет к кровати Старушки Ю, рядом с которой стоит в ожидании Убон.
   Убон
   - Монах пришел! (Она помогает Старушке Ю сесть, поправляет ее одежду, чтобы она выглядела аккуратной).
   Монах снимает крышку со своей чаши. Убон берет руку Старушки Ю и помогает ей положить рис, карри и сладости в чашу. Монах закрывает чашу. Убон снова берет руку Старушки Ю, помогает ей поднять цветы и кладет их на крышку.
   Монах благословляет ее, его губы едва шевелятся, не производя ни единого звука.
   Убон берет руки Старушки Ю, складывает их вместе, поднимает их, чтобы та могла получить благословение.
   Убон
   - Теперь ты должна помолиться, бабушка. Монах уже благословил тебя.
   Не слышно ни единого звука молитвы, исходящего от Старушки Ю.
   Монах отходит, он несет свою благодать к следующей кровати и к той, что за ней. Ни одна из женщин на этих кроватях уже не осознает, что монах благословляет их.
  
   Яркий свет придает одежде монаха удивительный желто-оранжевый отблеск. Частички света летают вокруг него. Его абсолютное спокойствие заставляет поверить в то, что он парит в воздухе, не наступая на землю во время ходьбы, как это делают обычные люди, он медленно выплывает сквозь дверь.
   Все смотрят на монаха до тех пор, пока он не исчезает из вида, смотрят глазами, светящимися надеждой, надеждой о том, что их желания, которые каждая выразила в своей молитве, он передаст наверх на небеса.
   Часы бьют семь раз.
   В этот раз они больше не могут меня одурачить. Я уже знаю, что они показывают лишь время на сцене.
   Коренастый мужчина-работник лет сорока с лишним входит через дверь, толкая тележку с едой. За ним следует полная женщина с кустистыми бровями. Она одета в форму того же цвета, что и у сестры. Ей должно быть около тридцати пяти лет. Оба останавливаются в середине прохода. На тележке алюминиевая кастрюля и груда тарелок. На дне тележки стоят большие пластиковые бутылки с водой и ведро для отходов.
   - Как дела, Убон? Много работы? - спрашивает полная женщина.
   - Да есть немного, Ламджиак. Остались те четыре кровати, я еще не закончила с ними. Вот только помыла судна. - Убон имеет в виду те четыре кровати, пациенты которых, как мы знаем, лежат без движения.
   - Ничего страшного. Пусть они сначала покушают. Ты можешь закончить это и позже. - По тону голоса Ламджиак ясно, что она действительно не возражает.
   - Что вы принесли сегодня им на завтрак? - спрашивает Убон, подходя к тележке.
   - Рис со свининой, - отвечает Ламджиак и уходит раздавать лекарство. Она читает имена пациентов на пластиковых пакетиках с лекарствами, которые она вынимает из кармана. Лекарства разные. Их необходимо принимать как до, так и после еды. Выдавая лекарства, она объясняет, какое следует принять до, а какое после еды. Когда с этим покончено, она возвращается к тележке с едой.
   Смуглая и толстая рука работника снимает крышку с кастрюли. Ароматный пар вырывается наружу. Он начинает раскладывать рисовую кашу на тарелки, лежащие на тележке, а пожилые женщины выстраиваются, чтобы получить свою тарелку с едой.
   Я думаю, что если бы это был фильм, все было бы быстрей, чем эта долгая процедура распределения пищи тарелка за тарелкой. За то время, пока женщины получают каждая свою тарелку, идут к своим кроватям и едят, зрители давно бы убежали из кинотеатра. Я думаю, что нам стоит вернуться немного назад и начать следующим образом.
  
   Крупный план
   (Угловой ракурс.) Кусочки лука, петрушка и жареный чеснок на поверхности воды. Пар, скопившийся внутри на стенках кастрюли, капает вниз. Смуглая, толстая рука мешает содержимое половником, черпает кашу и кладет ее на середину тарелки. Видна рисовая каша и маленькие кусочки свинины сверху. Картинка постепенно теряет четкость.
   Крупный план
   (Угловой ракурс.) Картинка постепенно приобретает четкость. Высохшие губы Старушки Ю раскрываются. Зубов у нее нет. Видно, как ее бледно-розовый язык едва двигается. Рука Убон медленно направляет полную ложку каши в разинутый рот. Проходит много времени пока каша с ложки сползет в рот. В конце концов, ложка исчезает. Остается лишь рот, челюсти терпеливо жуют - надо дать почувствовать зрителю, что у нее уже не осталось вкусовых ощущений.
   Голос за кадром (Убон)
   - Вкусно? / Снято
   Крупный план
   (Угловой ракурс.) Лишь тележка с едой. Через некоторое время, долька мандарина падает в рисовую кашу, затем еще четыре или пять кусочков, пока они не покрывают кашу. Морщинистая рука, держащая ложку, смешивает дольку с кашей, а затем поднимает ее. / Снято
   Крупный план
   Старушка Сон зачерпывает мандарин с кашей и жует. / Снято
   Крупный план
   По лицу Старушки Сон видно, что ей нравится необычный вкус, который она для себя открыла. Жует, глотает, затем:
   Старушка Сон
   (Бормоча.) - Совсем неплохо, - радуется она. / Снято
   Крупный план
   Лицо Старушки Таптим со слезами на глазах уставившееся в пространство.
   Старушка Таптим
   (Бормоча.) - Поел ли он уже? - Камера медленно отъезжает от лица Старушки Таптим. / Изображение постепенно теряет четкость
   От среднего к крупному плану
   Изображение постепенно приобретает четкость / В кадре лишь Старушка Таптим. Она сидит и держит ложку, погрузив ее в рис, как будто совсем не хочет есть. / Снято
   Крупный план
   Старушка Эп пристально смотрит (на Старушку Таптим). / Снято
   Средний план
   (Обе старушки.) Старушка Эп смотрит на Старушку Таптим.
   Старушка Эп
   - Ну, давай, бери себя в руки, моя дорогая. Заставь себя есть, и тогда у тебя будут силы.
   Старушка Таптим
   (Оборачиваясь.) - Я так скучаю по нему. Если бы у него было все хорошо с головой, я бы не переживала. Он бы мог о себе позаботиться. Но я совсем не знаю, на что он сейчас живет. (Вытирает слезы.) / Снято
   Крупный план
   Лицо Старушки Эп.
   Старушка Эп
   (С надеждой в голосе.) - Я уверена, что есть люди, которые не дадут ему умереть с голоду. Мы живем в буддистской стране. Люди не дадут ему голодать. / Снято
   Средний план
   Старушка Бунрыан сидит и кушает свою порцию рисовой каши. На ее тарелке лежат различные сухие продукты (например, сушенная дробленая свинина и т.п.), которые она хранит в пластиковых пакетиках. Во время еды она то и дело смотрит в сторону Старушки Джан (стараясь увидеть, есть ли у нее что-нибудь на тарелке). / Снято
   Крупный план
   Старушка Джан перекладывает ложкой кашу на тарелке с одного места на другое, затем поворачивается к... / Снято
   Средний план
   (Глазами Старушки Джан.) Работник стоит у тележки.
   Голос за кадром (Старушка Джан)
   - Молодой человек, почему мне свинину не положили? - Работник поворачивается, бросает на нее раздраженный взгляд, затем берет половник и ищет мясо. / Снято
   От среднего к крупному плану
   Старушка Джан сидит и смотрит в правую сторону. С левой стороны в кадр входит работник с половником в руке, идет и садится. / Снято
   Крупный план
   Лицо работника в тот момент, когда он наклоняется и смотрит.
   Крупный план
   (Глазами работника.) Три или четыре кусочка свинины в рисовой каше на тарелке у Старушки Джан.
   Голос за кадром (Работник)
   - Что же это по-твоему, разве не свинина? И много к тому же. Разве ты не видишь?
   Голос за кадром (Старушка Джан)
   - Там ничего нет. Я ничего не вижу.
   Голос за кадром (Работник)
   - Хорошо, хорошо, на вот тебе еще.
   Работник достает половником и кладет два-три кусочка свинины в кашу. / Снято
   Крупный план
   (Угловой ракурс.) Рот раскрывается, затем ложка с одной лишь кашей попадает в рот. Рот сжимается и держит ее внутри. / Снято
   От среднего к крупному плану
   Ламджиак смотрит на старушку, затем хочет уйти. / Снято
   Средний план
   Ламджиак направляется к другой кровати рядом, чтобы помочь накормить другую пожилую женщину. Она кормит обеих (на кроватях 1 и 2 левого ряда). Покормив старушку на второй кровати, она возвращается к первой.
   Ламиджак
   (Громко.) - Не надо просто держать рис во рту, иначе мы пробудем здесь весь день. Поторопись и жуй. - Женщинаа начинает шевелить ртом. / Снято
   Панорамный
   Все сидят и едят как могут. Убон кормит Старушку Ю, а также двух немощных женщин на смежных кроватях (она дует на кашу, чтобы остудить ее). Работник, выйдя из каморки, идет к тележке, чтобы наполнить стаканы водой.
  
   Я наблюдаю за тремя людьми, занятыми своим делом. Это занятие ничем не отличается от кормления детей. Их приходится не только кормить и поить, но также проявлять строгость или уговаривать. Единственной разницей является то, что у детей, за которыми мы сейчас наблюдаем, взрослые высохшие тела и конец их близок. Смотреть на них не так приятно как на маленьких детей, которые с каждым днем будут расти и становиться все более прелестными, радуя глаз и сердце.
   Сказать по правде, когда я вижу что-нибудь подобное, мне становится страшно.
   Страшно от необходимости быть прикованным к кровати таким вот образом.
   Я думаю о своей жене...
   Если бы она была здесь и смотрела эту пьесу вместе со мной, то она задала бы мне вопрос: "Кто нас будет вот также кормить, когда мы достигнем такого возраста?"
   "Да, кто?" - спрашиваю я сам себя.
   У нас нет никого. У меня нет никого.
   После того, как наша единственная дочь погибла, наша семейная жизнь стала совсем безрадостной и, зная, что у нас больше никого нет, мы стали без единого слова снова ближе друг другу. Даже в моей работе. Когда наша дочь была жива, я никогда не позволял моей жене вмешиваться в мою работу, но после ее смерти это правило было тихо отменено. Я приглашал ее поехать с собой на съемки, говорил ей, что нам следует быть вместе, потому что у нас теперь есть только мы.
   После того, как наша единственная дочь погибла, моя жена стала чаще болеть, но мы все же продолжали жить, преодолевая черные и белые полосы в нашей жизни вместе. Мы оба боялись оставаться врозь. Мы даже думали об усыновлении ребенка одной из наших племянниц, чтобы у нас был кто-то, кто мог бы позаботиться о нас, когда мы сами не сможем это делать. Но потом мы подумали о том, что значит для матери быть вдали от своего ребенка. Как будет чувствовать себя мать, даже если сама согласится отдать нам своего ребенка. В конце концов, мы отказались от этой эгоистичной затеи.
   Иногда наша племянница навещала нас вместе со своими детьми, давая нам глоток свежего воздуха. Удовольствием было видеть их, общаться с ними. Но как только они уходили, одиночество снова овладевало нами.
   В последнее время мы говорили о смерти все чаще и чаще. Жена говорила мне, что уверена, что умрет раньше меня, но не желала этого. Она хотела бы, чтобы я умер первым: ей была невыносима мысль о том, что я останусь один. Она хотела сама пережить всю печаль и выдержать боль одиночества, вместо того, чтобы через эти испытания прошел я.
   Первый раз, когда мы говорили о смерти, мы лежали в постели обнявшись и плакали, напуганные тем, что одному из нас придется умереть раньше другого.
   Вскоре после этого ей было необходимо пройти очередное обследование в больнице. Врач предложил ей сделать еще одну операцию, чтобы помочь тому, что осталось от ее сердечной мышцы. Вернувшись домой после операции она стала слабее и гораздо старше, хотя ей было всего пятьдесят восемь. К счастью, дела у нас тогда шли хорошо. Поэтому мы смогли нанять человека помогать нам в повседневной работе.
   Однажды, когда мы лежали в постели, она спросила меня, как будто была уверена в том, что умрет первая, женюсь ли я снова, если она умрет. Я ответил, что не женюсь. Никто и никогда не смог бы ее заменить. Я бы даже не осмелился. Она сказала мне, что я должен это сделать. Она заклинала меня взять жену, чтобы иметь кого-то, кто мог бы обо мне позаботиться. Иначе, она не будет спокойна.
   Через два дня она скончалась. Я нашел ее утром в ванне. Она бездыханно лежала там.
   В день, когда мне исполнилось ровно шестьдесят.
   Потеряв ее, я потерял интерес ко всему. Я пил почти каждый день, пил чтобы не думать, чтобы не вспоминать. Иногда я просыпался среди ночи с сильной жаждой. Я вставал, чтобы попить воды. Мои глаза падали на то место на кровати, где она когда-то спала рядом со мной. Когда я возвращался, чтобы лечь, меня ожидало только одно - одиночество. Иногда я не осмеливался подходить к спальне, я не хотел видеть кровать, в которой она спала. Иногда я был так пьян, что обрушивался от изнеможения на обеденный стол и засыпал. В те дни я старался меньше бывать дома, встречался с друзьями, чтобы забыться, чтобы время пролетало быстрее, но когда я возвращался домой, мне приходилось снова встречаться с моими воспоминаниями о ней. В те дни я не хотел ничего делать. Моя жизнь была одним сплошным запоем. Мои бывшие помощники начали работать с другими кинорежиссерами. Некоторые полностью перешли на другую работу, так как не могли больше ждать, когда я предложу им работу и вероятно думали, что я больше не смогу делать что-либо, а только жить в ожидании своей смерти. Я их понимал. Им нужны были деньги для существования, но я уже не мог им помочь, не мог выбраться из болота, в котором находился. Я опускался все ниже в течение целого года.
   Я был сыт жизнью по горло.
   До тех пор, пока я не задал себе вопрос: "Почему я так живу?"
   Я должен покончить с собой.
   Но, в конце концов, я решил жить.
   Я спрашивал себя: "Если я буду жить, то как и зачем?"
   Я взглянул на то, что потерял. Я потерял дочь, потерял жену, но у меня все еще оставалась работа.
   В конце концов, я вернулся к работе. Сейчас, если я все еще жив, то это благодаря работе. Я работаю, чтобы хорошо спать. Я работаю, чтобы насытить свою душу, которая все еще во мне, и я непоколебим в своем решении продолжать это до тех пор, пока я могу это делать. Это единственное в моей жизни, что у меня осталось.
   Но когда я вижу этих людей на сцене, которые только лежат и которых кормят с ложки, мне становится страшно. Мне чертовски страшно, страшно от необходимости жить так, жить, не будучи в состоянии что-либо делать, не в состоянии поднести ложку ко рту. Если наступит такой день, что я буду делать со своей жизнью? Но зачем об этом думать, когда время еще не наступило? Я все еще могу работать каждый день. Я буду продолжать выполнять свою работу как свой долг, это то, что я могу делать лучше всего. Если этот день должен настать, я, вероятнее всего, узнаю, кто меня будет кормить. А может, я умру раньше того дня. Кто знает? Взгляните на ту пожилую женщину, что с трудом передвигается по сцене. Они все еще живут, не так ли?
  
  
   Все наелись. Кто-то относит свою тарелку обратно к тележке. Кто-то складывает свое собственное съестное обратно в тумбочку. Работник сбрасывает остатки пищи в ведро, затем собирает тарелки у тех, кто не может это сделать сам. Он подходит к первой кровати левого ряда.
   1-ая кровать (Левый ряд)
   Плачет словно испуганный ребенок.
   2-ая кровать (Левый ряд)
   - Нет, нет, не плачь, не плачь, иди-ка быстренько к бабушке. Я здесь.
   Работник смотрит на оба тела, которые лежат и не могут пошевелиться.
   Работник
   (Улыбается, обращается к пожилой женщине на 1-ой кровати.) - Успокойся, пожалуйста. Иди к бабушке, иди.
   Он поднимает тарелку с кашей с тумбочки.
   1-ая кровать
   (Перестает плакать. Обращается к работнику.) - Предводитель Марк уже выслал свой корабль, чтобы доставить нас. Пошли.
   Работник
   (Смеется.) - Бабушка, сначала иди ты. Я догоню тебя попозже.
   1-ая кровать
   - Нет, сначала ты. И не тревожь осиное гнездо, а то они тебя покусают.
   Работник
   - Хорошо, хорошо, я уже иду. (Берет тарелку и уходит.)
   1-ая кровать
   (Успокаивается.)
   2-ая кровать
   - Успокойся, успокойся. Иди-ка попробуй блинчик... (Она двигает своей рукой словно хочет нащупать блинчики, но рука застревает в боковых перилах, не дающих пациентам упасть со своих кроватей.) - Эй? Кто взял мои блинчики и съел?
   Главная сестра (Ламджиак) несет ведро с водой и полотенце, подходит к пожилой женщине на 2-ой кровати.
   Ламджиак
   - Что за блинчики, бабушка? Дай попробовать. - Она опускает перила на одной стороне кровати, затем принимается расстегивать рубашку пожилой женщины, снимает ее, затем стаскивает одеяло, покрывающее нижнюю часть тела, и, свернув его, кладет у изголовья кровати.
   Ламджиак
   - Эти блинчики, да? (Она шутливо похлопывает по грудям пожилой женщины, затем начинает протирать ее тело.)
   В это время другая сестра (Убон) вытирает тело старушки на 4-ой кровати правого ряда (считая от кровати Старушки Ю).
   Работник уходит, увозя за собой тележку.
   На сцене сейчас восемь часов.
   По радио звучит национальный гимн. (Диктор радио объявляет название радиостанции, затем название программы. Музыкальная заставка программы.)
   Радио
   - Доброе утро, дорогие радиослушатели! Снова, как всегда, мы встречаемся с вами в программе новостей. Сегодня мы начнем с наиболее важного национального события, о котором, я думаю, мы все, тайские братья и сестры во всей стране, уже знаем, о том, что в нашей стране появилась еще одна Мисс Вселенная, Мисс Понтип, вторая из Таиланда. Первой была Мисс Апатсара. Я уверен, что вы все ее очень хорошо помните, так как она принесла славу и известность нашей стране во всем мире. Хотя наша страна была в то время бедной и мало кто в мире знал о ее существовании, Мисс Апатсара ошеломила мир красотой тайской женщины. Она заставила людей во всем мире понять, что, хоть наша страна и бедна, но красотой своих женщин она была богата всегда. И теперь, Мисс Понтип снова подтверждает этот факт перед всем миром. Она единогласно получила корону Мисс Вселенной, на радость всем нам, тайские братья и сестры. Это немалая заслуга, мои дорогие слушатели, потому что не многие страны мира имеют сразу двух Мисс Вселенная. Многие страны экономически гораздо благополучнее нас, но у них нет двух Мисс Вселенной, как у нас. Что это означает как не то, что красота тайских женщин является действительно красотой мирового класса, и что трудно найти женщин, которые могли бы соперничать с тайскими женщинами, когда это касается их красоты...
   Ламджиак
   (Берет голое тело пожилой женщины с 1-ой кровати и кладет его на бок, показывая ее зад зрителям, затем продолжает протирать ее спину.)
   Радио
   ...и я решительно верю в то, что и на будущих конкурсах у Таиланда будет еще больше Мисс Вселенных. Но сегодня я, являясь тайцем, весьма горд, передаю свои поздравления Мисс Понтип и рад посвятить ей песню. Эта песня была написана Ыа Сунтонсанам. Это именно та песня, которую мы слышали каждый раз, когда проводился конкурс Мисс Таиланд. Послушайте ее, и вы поймете, что это за песня.
   Песня
   - Хвала твой красе,
   Ослепительной и яркой,
   Чарующей любого.
   Взгляд, что с нежностью был брошен,
   Не увянет никогда.
   По городу молва идет
   О красоте твоей божественной.
   Облик твой, который прикует любого,
   Готов я созерцать все снова и снова
   Беглый взгляд на тебя...
   Пока звучит песня, две сестры на сцене моют голые тела. (Примечание: Следует рассчитать время от начала трансляции новостей до мытья людей на четырех кроватях, которое должно продолжаться пока не закончится песня.) Замирают последние звуки песни.
   Старушка Бунрыан
   (Восхищенная песней, как только песня кончается, поворачивается к Старушке Джан, занимающейся поиском своих денег в тумбочке.) - Действительно красиво, правда? Я давно не слышала эту песню. Она напомнила мне те дни, когда конкурс Мисс Таиланд проводился во время празднования Конституции во дворце Саран-ром. Я бывала там каждый год. Ты ведь там бывала, моя дорогая госпожа Джан.
   Старушка Джан
   - Ни разу, я же из деревни.
   Старушка Бунрыан
   - Ах, в те дни, у меня еще были и шофер, и прислуга. Я ходила, куда хотела. Это было так хорошо. - (Все еще находясь в воспоминаниях о своем прошлом.)
   Старушка Джан
   (Не очень заинтересованно.) - Я слышала от тебя по крайней мере тысячу раз о дорогой одежде и о машинах со смешными названиями. Если эти вещи действительно существовали, то куда они все теперь подевались, позволь мне тебя спросить? - (Возвращается к поиску в своей тумбочке, не уделяя никакого внимания ее чувствам.)
   Старушка Бунрыан
   (Внезапно падая духом.) - Но это ведь правда, что все это у меня было. - (Бормоча себе самой.) - Правда, в те самые годы...
   Старушка Джан
   (Все еще раздраженная тем, что ее деньги пропали, говорит и одновременно продолжает искать внутри своей тумбочки.) - У меня тоже. Еще вчера они у меня были. Но сегодня они пропали из моей тумбочки. И я еще не знаю, в чьей тумбочке они сейчас.
   Старушка Бунрыан
   - О чем ты говоришь?
   Старушка Джан
   - Я говорю о деньгах, которые у меня были, о чем же еще. Также как ты говоришь о тех машинах, которые у тебя когда-то были, не так ли?
   Старушка Бунрыан
   - Но когда ты говоришь, что они попали в чью-то тумбочку, что ты имеешь ввиду?
   Старушка Джан
   - Ничего особенного. Я имею ввиду то, что кто-то спер мои денежки, которые лежали в тумбочке, вот и все. Ты что-нибудь видела? Потому как-никак наши кровати вроде бы стоят рядом. Если ты просто встанешь, то можешь дотянуться до моей тумбочки.
   Старушка Бунрыан
   (С возмущением.) - Эй! Ты говоришь так, как будто подозреваешь меня. У меня и в помине таких низких мыслей не было, да будет тебе известно.
   Старушка Джан
   - Здесь нет ничего общего с низким или возвышенным, моя дорогая. Воровство свойственно в одинаковой степени, как господину, так и рабу.
   Старушка Бунрыан
   (Гневно.) - Я никогда даже и не дотрагивалась до твоих вещей.
   Старушка Джан
   - Я и не говорила, что ты дотрагивалась, но твоя кровать находится рядом с моей.
   Старушка Бунрыан
   - Эй! Что ты хочешь сказать? Если ты думаешь, что это сделала я, то поди сюда. Я сама помогу тебе тут все проверить.
   Старушка Джан
   - Не стоит. Этим утром у нас уже был обыск. Ты сказала, что это были деньги, не какая-нибудь вещь, так что, как бы ты хотела, чтобы я их нашла? Я тупа. У меня нет такого ума, какой есть у знатных людей, не так ли?
   Старушка Бунрыан
   (Громко.) - Хорошо, тогда скажи, как бы ты хотела. И прекрати клеветать. Идем. Подойди и обыщи. Если ты не подойдешь, то ты услышишь от меня кое-что.
   Старушка Бунрыан отпирает свою тумбочку, вынимает свои вещи и с шумом разбрасывает их вокруг. Все женщины оборачиваются посмотреть на причину шума. Ламджиак и Убон подбегают и останавливаются между двух кроватей.
   Ламджиак
   - Что происходит? Что опять с вами случилось, вы не можете и дня прожить не поругавшись.
   Старушка Бунрыан
   - У нее деньги пропали. И она обвиняет меня в их пропаже. Я прошу ее подойти и обыскать. Она этого не делает. А, напротив, бросает в мою сторону унизительные замечания.
   Старушка Джан
   - Я ни разу и не сказала, что она их украла, сестра.
   Старушка Бунрыан
   - Но ты сказала, что наши кровати находятся рядом, и что, встав с кровати, я могу дотянуться до твоей тумбочки. Так как же это мне понимать? Даже если ты и не говорила об этом прямо, ты все же имела ввиду, что деньги взяла я. Не правда ли, сестра? (Обращается к Ламджиак.)
   Ламджиак
   (Поворачивается к Убон.) - У госпожи Джан пропали деньги?
   Убон
   (Смущенно.) - Не знаю. Трудно сказать. Я знаю только, что я не управилась с делами сегодня утром из-за всех этих споров и разговоров. Мне пришлось потратить время на их поиски в тумбочке, поднимать матрас и все такое. Такая головная боль от этого всего. (Она говорит так, словно больше не хочет иметь дело со всем этим.)
   Старушка Бунрыан
   (Жалуется Ламджиак.) - Сестра, вам следует взяться за это дело ради меня. Так, вдруг быть обвиненной в воровстве! Таких оскорбительных обвинений в мой адрес никогда не было.
   Ламджиак
   (Раздраженно.) - Почему бы вам не жить мирно друг с другом как все вокруг? Посмотрите на Госпожу Эп и Госпожу Таптим, или на Госпожу Сон и Госпожу Нуан. Они никогда не ссорятся, не правда ли?... Хорошо, если вы хотите, чтобы я разобралась с этим, то я сделаю это для вас. А пока, подождите. (Повелительным тоном.)
   Обе пожилые женщины успокаиваются.
   Ламджиак
   (Обращается к Старушке Джан.) - Я говорила, чтобы ты дала деньги домоправителю, чтобы он купил тебе замок и установил его, и ты могла бы запирать ящики в тумбочке. Я напоминала тебе об этом несколько раз, но ты никогда не слушала.
   Старушка Джан
   (Опуская голову.) - Но это стоит денег, сестра.
   Ламджиак
   - Конечно, это стоит денег. Ты забываешь, где ты хранишь свой ключ, по крайней мере, раз в месяц. И насчет тех твоих денег, ты уверена в том, что не забыла то место, куда ты их положила?
   Старушка Джан
   - Я уверена, что нет, сестра.
   Ламджиак
   - Я тебе не верю, ведь ты постоянно теряешь свои ключи.
   Старушка Джан
   - Это правда, что я постоянно забываю, куда кладу свои вещи. Но не деньги. Этого никогда не случалось, сестра.
   Ламджиак
   - Ну, не знаю. (Заканчивая разговор.) - В следующий раз, больше не теряй, хорошо?
   Старушка Джан
   (Печальным голосом.) - Я уже не смогу, потому что у меня их больше нет.
   Ламджиак
   - Тем более. И проблем больше не будет.
   В этот момент возвращается работник. В руках у него веник и совок для мусора.
   Ламджиак
   (Оглядывается на работника, затем поворачивается к Старушке Бунрыан.) - Ну что ж, я собираюсь разобраться с этим делом прямо сейчас.
   Убон
   (Удивленно.) - Что ты собираешься делать?
   Ламджиак
   (Холодно.) - Разделить их.
   Убон
   (Молчит. Не выражает никакого мнения.)
   Старушка Бунрыан и Старушка Джан смотрят на Ламджиак.
   Ламджиак
   (Дает инструкции Старушке Бунрыан.) - Итак, теперь, собери свои вещи.
   Старушка Бунрыан
   - Я никуда отсюда не уйду. Я остаюсь здесь. Не я же все начала, сестра... С самого начала это была моя кровать. Мне здесь нравится. Не заставляйте меня покинуть это место, сестра. (Умоляет жалостливым тоном, ее руки гладят спинку кровати.) - Не заставляйте меня. Пожалейте, сестра. Сделайте одолжение старой женщине, сестра...
   Старушка Джан
   (Вмешиваясь в разговор.) - Я перейду, сестра. Мне уже надоели эти все прекрасные дорогие вещи и все их машины с заграничными названиями. Я сама уйду отсюда. Какую кровать я могу занять, сестра?
   Ламджиак поворачивается взглянуть вокруг. Работник подметает между кроватями Старушки Эп и Старушки Сон. Затем глаза сестры падают на кровать Старушки Нуан.
   Ламджиак
   (Поворачивается посоветоваться с Убон.) - А что, если мы поселим здесь Старушку Нуан.
   Убон
   (Думает, потом говорит так тихо, чтобы никто не мог услышать.) - Я думаю, что не стоит, потому что сегодня утром мне показалось, что она не уживется с бабушкой Бунрыан; мне кажется, что лучше будет переселить бабушку Сон, так как она кажется ни с кем не связывается.
   Ламджиак
   - Ну, хорошо. (По тону ее голоса можно понять, что она не придает аргументам Убон большого значения. Ей достаточно того, что обе теперь не будут рядом.)
   Ламджиак
   (Поворачиваясь к Старушке Джан.) - Собери свои вещи и поменяйтесь кроватями с бабушкой Сон. Ну что, есть еще какие-то проблемы? (Говорит так, словно сыта по горло всем этим делом.)
   Старушка Джан
   - Нет, нет, ни одной. (Нагибается, чтобы взять свои вещи из своей тумбочки.)
   Ламджиак
   - Оставь свои вещи здесь. Мы перенесем твою тумбочку. Тебе надо забрать все, что ты держишь под кроватью. Бог его знает, что там можно найти. У всех все одно и тоже. (Выражает свое недовольство, отходя от кровати.)
   Убон присаживается помочь Старушке Джан достать бумажные коробки и большие пластиковые пакеты (наполненные различными предметами) из под кровати.
   Ламджиак подходит к кровати Старушки Сон.
   Ламджиак
   (Вежливо.) - Бабушка, а, бабушка, поменяйся, пожалуйста, кроватями с бабушкой Джан. Ты ведь не будешь возражать, не так ли?
   Старушка Сон поднимает свои глаза и смотрит, но ничего не понимает, потому что не слышала, что обсуждали обе сестры между собой перед тем, как Ламджиак подошла к ней.
   Старушка Сон
   - Что вы сказали, сестра? Я не очень хорошо вас слышу.
   Ламджиак
   - Бабушка Джан собирается поменяться с тобой кроватями.
   Старушка Сон
   (Кивает в знак понимания.) - О, да, да. Хорошо, хорошо.
   Ламджиак
   - Ну, тогда ты можешь собрать свои вещи.
   Старушка Сон
   - О, у меня совсем ничего нет, кроме нескольких вещей в тумбочке.
   Ламджиак
   - Хорошо, бабушка. Я помогу с теми вещами, что лежат сверху. (Убирает фляжку с водой, другие необходимыеые предметы и кладет их на кровать. Затем оборачивается позвать работника.) - Подойди-ка, помоги мне, пожалуйста, переставить эту тумбочку к кровати бабушки Джан.
   Работник подходит к тумбочке Старушки Сон. Вдвоем они поднимают ее и переносят.
   Работник
   - Не может быть и речи, чтобы они завтра передумали и решили поменяться снова. (Смеется.)
   Ламджиак
   - Не может, но все это мне на нервы действует.
   Работник
   (Смеется.)
   Ламджиак
   - Если бы я не думала о них как о своих, не знаю, где бы я была сейчас. Я здесь с тех самых пор, когда я была еще совсем молодой девушкой, из-за того, что не могу не жалеть их.
   Работник
   - Это хорошо, я считаю, что ты заслуживаешь за это всяческих похвал.
   Ламджиак
   - Очень походит на расплату за прошлые деяния. Я думаю, что в предыдущей жизни я должно быть не захотела позаботиться о своих родителях, вот почему я выполняю эту работу сейчас. (Тихо смеется.)
   Работник
   - Я так не думаю. Я думаю, что это потому, что ты не можешь уйти.
  
   - Точно, вот почему я и говорю, что плачу за свои прошлые грехи. (Смеется.)
   Оба опускают тумбочку у кровати Старушки Джан. Тумбочка Старушки Джан почти что свободна от вещей сверху. Ламджиак и работник приготовились поднять тумбочку Старушки Джан.
   Убон
   (Выражает готовность) - Ламджиак, позволь мне.
   Ламджиак
   - Ничего страшного.
   Убон
   - Нет, нет, позволь.
   Ламджиак отходит от тумбочки. Убон и работник перемещают тумбочку Старушки Джан и ставят на ее место тумбочку Старушки Сон. Когда с этим покончено, они поднимают тумбочку Старушки Джан и уносят ее.
   Работник
   - Эта гораздо тяжелее, не так ли?
   Убон
   (Кивает в знак согласия.)
   Работник
   - Дай мне знать, если будет тяжело - мы сделаем передышку.
   Убон
   - У-гу.
   Работник
   - Я думаю, что это хорошая зарядка, потому что после обеда нам придется ставить ее обратно. (Смеется.)
   Убон
   - Может и не придется. (Смеется, знает, что это не правда.)
   Работник
   - Со стариками всегда непонятно. Сегодня они хотят так, завтра эдак.
   Убон
   - Ламджиак им не позволит... Если они снова будут меняться, то я ухожу. (Улыбается.)
   Работник
   - Ты, наверное, шутишь. Ты действительно хочешь уйти?
   Убон
   - Я еще не решила. Я все еще сомневаюсь.
   Работник замечает напряжение на лице Убон.
   Работник
   - Передохнем немного?
   Убон кивает.
   Работник
   - Если ты уйдешь, я буду по тебе сильно скучать. (Это была не мольба влюбленного.)
   Убон
   - Я все никак не могу решиться.
   Работник
   - Конечно, все только от тебя зависит. Оставаясь здесь, ты уже не сможешь никуда выбраться. Это не то, что работать с молодежью.
   Убон
   (Какое-то время стоит, глубоко вздыхая.) - Ну что ж, давай.
   Работник
   - Уверена, хорошо передохнула?
   Убон
   - Я просто хочу уже с этим покончить, и смогу что-нибудь еще сделать.
   Они поднимают тумбочку и несут ее к кровати. Работник идет за метлой, берет ее, сметает пыль с того места, где стояла прежняя тумбочка, и собирает пыль в совок. Затем они ставят тумбочку прямо на то место, где раньше стояла другая.
  
   Старушка Сон стоит и наблюдает за тем, как размещается принесенная тумбочка как раз на то место, где находилась ее собственная. Хотя ее глаза и не видят ее отчетливо, чувства говорят ей, что время пришло, пришло время снова переезжать со старого места на новое. На этот раз ей не жалко менять место своего пребывания, за исключением своей кровати, к которой она привыкла.
   Больше ничего.
   Так было всегда на протяжении всей ее жизни. Это происходило так часто, что она уверилась в том, что в ее жизни нет ничего кроме переездов и расставаний.
   Даже ее тело. Оно тоже должно уйти, покинуть это место.
   Сейчас она уже этому не противится, так как знает, что для него естественно перемещаться. Все, что она хочет, это чтобы она могла быстрее расстаться со своей жизнью, так что ее тело пришло бы к лучшему, к своему концу, как вода, которая течет сверху, с самой высокой вершины, чтобы достичь своей цели в море...
   - Ты не хочешь переезжать, бабушка? - спрашивает Убон, заметив, что Старушка Сон стоит и бессмысленно смотрит на кровать. Теперь она чувствует себя виноватой в том, что сделала такое предложение старшой сестре. - Скоро ты привыкнешь к своему новому месту, бабушка.
   - Быть здесь или там, мне все равно, сестра, - отвечает Старушка Сон.
   Убон становится несколько легче, но в глубине своей души она не уверена полностью, так как знает, что пожилые люди привязаны к своим собственным привычкам и не позволяют другим наводить беспорядок в их маленьких владениях.
   - Правда? Это действительно так, бабушка?
   - А, значит, ты думаешь, что я лгу. - Смеется.
   - Ну, тогда я помогу тебе перенести вещи на твою кровать. - На лице у Убон сияет яркая улыбка, когда она берет фляжку для воды, тарелку, ложку и уносит их. За ней подходит работник, который волочит накомарник и подушку.
   Ламджиак идет, неся принадлежности Старушки Джан, и кладет их на тумбочку.
   Старушка Сон ощущает боль в коленях, она опускается на землю и садится на корточки, держась обеими руками за ножку кровати. Она сидит и наблюдает за тремя, как те укладывают вещи Старушки Джан на ее кровать, до тех пор, пока они не заканчивают. Поняв, что здесь время ее пребывания истекло, она пытается подняться, но поднять свое тело ей очень нелегко. - Сестра, подай-ка руку, пожалуйста.
   Убон поворачивается и помогает ей повернуть ее тело так, чтобы она могла подняться с пола. Ее тело все еще наклонено вперед.
   - Подожди, подожди, - Старушка Сон еще не готова идти.
   Через некоторое время она кивает. - Хорошо, хорошо, теперь ты можешь меня отпустить.
   - Не беспокойся, я помогу тебе дойти. Если ты упадешь, то у нас будут проблемы.
   - Хорошо. Когда я долго сижу, то не могу встать. Это очень плохо, - ворчит пожилая женщина.
   Сгорбившись, Старушка Джан идет по направлению к своей новой кровати. - Мне никто не поможет идти, - капризно замечает она, видя как Убон поддерживает Старушку Сон.
   - Я слишком долго сидела - вот почему, моя дорогая. Иначе помощь бы мне не понадобилась, - говорит Старушка Сон Старушке Джан прежде чем предпринять следующий шаг.
   Я вижу как Старушка Сон смотрит на свои ноги и не поднимает головы, чтобы оглядеться вокруг. Я думаю, она понимает, что делает, она идет и смотрит на свои ноги только ради того, чтобы смотреть на них. Мне это напоминает одного моего друга, кинорежиссера, который говорил мне, что он поссорился со своим продюсером из-за того, что продюсер хотел, чтобы он вырезал сцену, которая ему нравилась. Та сцена была о том, как молодые герой и героиня прогуливались вместе в самом начале их любовного романа. Он запечатлел на пленку лишь идущие ноги влюбленных, в то время как красивые слова, которыми они обмениваются, произносились за кадром. Он заснял две пары ног, идуших от входа в аллею до дома девушки, как целый эпизод. Но в момент монтажа фильма продюсер не позволил ему использовать эту сцену в фильме, ссылаясь на то, что зрителям она не понравится. В конце концов моему другу пришлось сдаться. Ему пришлось убрать эту сцену и снимать ее заново в соответсвии с желанием продюсера. Он был в ужасном настроении, когда пришел ко мне, чтобы высказать все то, что у него накопилось. Я лишь посмеялся и ничего не сказал. Ему было чему поучится, особенно в отношении работы с продюсерами. На его месте, я не стал бы снимать только ноги, если бы это был только один длинный эпизод.
  
   [Начать эпизод с...]
  
   Крупный план. Медленно двигающихся ноги Старушки Сон. Ноги очень маленькие, с разбухшими костями на лодыжке и морщинистыми кожными складками. По длине и черноте ногтей ясно, что за ними давно никто не ухаживал. Каждый шаг короткий, пытливый, довольно неустойчивый, продвигающийся медленно вперед по полу. Камера постепенно отъезжает назад и картинка расширяется до того, что зритель может видеть сидящую на кровати Старушку Бунрыан (левый нижний угол картинки), которая наблюдает за тем как Убон поддерживает Старушку Сон. Картинка расширяется далее и замирает, когда в кадр попадает кровать, на которую должна перейти Старушки Сон. Кровать пока еще пуста. На левой стороне картинки видно как приближаются Убон и Старушка Сон. Старушка Бунрыан сидит и смотрит на них (в центре картинки). На правой стороне находится маленькая спальня (глубоко внутри). Убон медленно подводит Старушку Сон к кровати. Старушка Бунрыан пристально следит за ними. Ей интересна ее новая подруга, которая будет ее непосредственной соседкой. Убон помогает Старушке Сон сесть на кровать. Старушка Бунрыан улыбается Старушке Сон. Убон уходит из кадра. Таким образом, в кадре остаются лишь Старушка Сон, сидящая спиной (в левой стороне картинки), и Старушка Бунрыан, которая сидит (в центре картинки) и смотрит на Старушку Сон. На правой стороне картинки - маленькая спальня (за Старушкой Бунрыан).
   Старушка Бунрыан
   - Как это грустно! Я помню как я переезжала из обычной палаты в эту, я привыкла лишь через нескольких дней. Я ненавижу переезжать. А как ты переносишь это?
   Старушка Сон
   (Вздыхает.) - Мне все равно. Так заложено природой, моя дорогая. Все время переезды.
   Голос за кадром
   - Нет ничего! Нет абсолютно ничего!
   Старушка Сон и Старушка Бунрыан оборачиваются и смотрят в ту сторону, откуда донесся голос.
   Картинка медленно смещается за спину Старушки Сон. Старушка Бунрыан поворачивается, чтобы продолжить разговор со Старушкой Сон.
   Старушка Бунрыан
   - Единственное, тебе придется смириться с этими криками. Кроме этого нет ничего!
   Картинка все еще смещается за Старушку Бунрыан и останавливается прямо перед каморкой, решетка которой целиком находится в картинке.
  
   Старушка Сон, уставившись на спальню, не обращает никакого внимания на то, о чем говорит Старушка Бунрыан. Ее интересует, кто находится в ней. Она слышала эти крики, начиная с того момента, когда она переехала в эту палату. Она помнит, что поначалу ей было неинтересно слушать все время повторяющиеся крики. Они казались ей просто раздражающими из-за того, что всегда раздавались неожиданно. Даже тогда, когда она в конце концов засыпала перед рассветом, после того, как не могла заснуть большую часть ночи, крик бывало заставлял ее вздрагивать и она снова не могла спать. Шли дни, и она начинала привыкать к крикам, они начали вторгаться в ее мысли. Чем больше проходило дней, тем больше крики заставляли думать ее о том, что человек, издающий их, должно быть пытается сказать что-то людям, находящимся здесь, но никто не обращал на них никакого внимания. И это стало ее все больше интересовать. Ей бы хотелось узнать этого человека, который кричит. Ей бы хотелось пойти и взглянуть на его лицо, но она даже не осмеливалась подойти близко. Подходить к маленькой спальне было строго запрещено. И хотя ей очень хотелось увидеть лицо человека с этим голосом, она даже и не осмеливалась. Она не хотела создавать проблем себе или кому-либо еще, и, что было самым важным, ее кровать была далеко от того помещения. Рискнуть и попытаться подойти означало то, что на тебя будут направлено множество глаз. Но теперь она рядом с каморкой. И есть лишь небольшое расстояние, которое надо пройти. Она думает, что однажды, когда никто не будет смотреть, она пойдет и посмотрит на кричащего человека, чтобы узнать как он выглядит.
   - Нет ничего! Нет абсолютно ничего! - раздается снова.
   Старушка Сон выкрикивает на это вопрос.
   - В этом мире ничего нет, так ведь?
   Ответа не следует.
   - Не обращай на него внимание, моя дорогая. Поначалу это немного раздражает. В этом месте слышно громче, чем в другом, - говорит Старушка Бунрыан вновь прибывшей.
   - Он меня не раздражает. Я просто хочу подразнить его немножко, - поворачивается Старушка Сон и отвечает.
   - Не обращай на него внимание. В том, что он говорит, нет никакого смысла. Скажи, моя дорогая, а ты закрываешь свою тумбочку? - Старушка Бунрыан отводит свой взгляд от тумбочки Старушки Сон.
   - Зачем? Столько хлопот из-за пустяка.
   - Я больше не хочу иметь проблем. Иначе все будет также как с миссис Джан. Закрой ее пожалуйста и повесь ключ на шею. Так он никогда не потеряется. Это ведь совсем не трудно. - Старушка Бунрыан медленно тянет за грязный белый шнур и вынимает ключ из выреза своей рубашки. Она это делает так, будто ей неприятно открывать свои секреты другим людям.
   Старушка Сон улыбается. - У меня в этом нет необходимости. У меня нет ничего ценного. Даже если бы у меня что-то было, всем добро пожаловать. Я об этом никогда не думаю. Только о том, что это может кому-то понадобиться, может принести ему пользу. Я бы хотела отдать все, что у меня есть. Владеть чем-либо это уже не для нас, разве не так?
   - Ты права, но я не могу пока ничего отдавать. Я еще не стала такой безразличной как ты. - Старушка Бунрыан говорит с печалью в голосе потому, что дав совет, хотела получить в ответ благодарность.
   - Понимаешь, моя дорогая, я слушала монаха, который приходит к нам и проповедует каждый божий день. Он говорит, что мы приходим голыми в этот мир и уходим голыми. Мы не можем ничего взять с собой. Нет ничего, что нам принадлежит.
   - Но пока мы еще живы, моя дорогая, мы должны что-то иметь. У нас должны быть кое-какие вещи - вещи, которые принадлежат нам - и мы должны следить за ними и заботиться о них.
   - Но тебе не следует придавать им слишком много значения. Они принадлежат нам лишь какой-то промежуток времени, затем, они становятся собственностью кого-либо еще, - нескладно говорит Старушка Сон своей новой подруге.
   Старушка Бунрыан сыта по горло проповедями. Она отворачивает свое лицо и ложится, больше не обращая внимание на свою собеседницу.
   Старушка Сон медленно перемещается в середину кровати и устало опускается на нее, все еще находясь мыслями в той маленькой спальне.
   По правде говоря, я не верю в то, о чем говорит Старушка Сон Старушке Бунрыан. Если кто-то возьмет у нее что-то необходимое или полезное, то она будет счастлива расстаться с этим. Сейчас в наши дни так никто не рассуждает. Это только поучительные буддийские сказки. Но пусть так и будет. Это ведь всего-навсего пьеса, не так ли? Что угодно может произойти. Посмотрим, что будет дальше.
   В настоящий момент Старушка Нуан и Старушка Джан разговаривают между собой, каждая со своей кровати. Убон и Ламджиак стоят в проходе и тоже разговаривают. Каждая пара разговаривает о разных вещах. Я не знаю, какую из них мне слушать. Я думаю, что в этом месте, если бы это был фильм, возникла бы проблема, так как в одной сцене должен быть только один ясный разговор, который ведет к следующей сцене, но видя, как это происходит в спектакле, я попробую сделать также. Ведь сейчас я не трачу пленку, я лишь только размышляю.
  
   Панорамный
   Общая панорама. На кроватях лежат и сидят пожилые женщины. Старушка Сон и Старушка Бунрыан лежат. Старушка Таптим сидит бессмысленно уставившись на дверь. Старушка Эп лежит. Старушка Нуан и Старушка Джан сидят на своих кроватях и разговаривают. Обе сестры беседуют, стоя в проходе. (Держать широкий угол, показывая обычное движение людей на сцене. Каждый делает, что хочет, например, кто-то идет в душевую, т.е. все как обычно.) Две сестры разговаривают, Старушка Нуан тоже ведет беседу со Старушкой Джан, а работник протирает шваброй пол.
   Ламджиак
   - Я не могу тебе запретить. Тебе решать.
   Старушка Джан
   - Я себя здесь лучше чувствую.
   Убон
   - Я понимаю. Даже если бы ты была против, я все равно бы не послушала, если бы я действительно захотела уйти. Но я до сих пор не могу решиться из-за того, что мне их жалко, правда. (Она качает головой и оглядывает ряды кроватей вокруг себя.)
   Старушка Нуан
   - На этой стороне есть окно, поэтому здесь светлее. Наши глаза и уши уже не те, что раньше.
   Ламджиак
   (Тихо смеется.)
   Старушка Джан
   - Рядом с тобой, я чувствую тепло в сердце. Здесь только ты была единственной, кто пытался помочь мне.
   Ламджиак
   - Ты знаешь, ты как я. Я собиралась уйти давно еще, когда была молодой, но я все еще здесь... Я не могу уйти. Я не могу не испытывать сострадание к ним.
   Старушка Джан
   - Если завтра у тебя все еще не будет достаточно денег, чтобы сделать пожертвование, скажи мне, хорошо?
   Ламджиак
   - Завтра, не так ли, ты должна дать ему ответ?
   Старушка Джан
   - У меня еще осталось немного. Этим утром я купила только один пакет риса для пожертвования.
   Убон
   - Да. До завтра я должна сказать ему, возьмусь я за это или нет. Если я откажусь, он возьмет кого-нибудь другого.
   Ламджиак
   - Ну что ж, если ты уйдешь, то я буду по тебе очень сильно скучать.
   Работник несет ведро с водой. В левой руке он держит швабру. Проходит мимо.
   Работник
   - Точно, тоже самое я говорил ей минуту назад. Если она уйдет навсегда, мне будет жаль. Я буду с тобой откровенен: я никогда не видел молодой девушки, которая бы так заботилась о пожилых, как делаешь это ты. Многие из тех, что приходят, лишь делают вид, будто они отдают всю свою душу, но они работают здесь лишь в ожидании какой-то другой работы. Как только они ее находят, они бросают эту... Пожалуйста, не уходи. Я тебя очень прошу. Пусть все будет так, как было до сих пор. Это ведь так милосердно. (Смеется, затем уходит протирать шваброй пол, начинает с кровати Старушки Таптим.)
   Ламджиак
   - Иди, Убон. Иди покушай. А то ты еще упадешь в обморок.
   Звон часов говорит о том, что сейчас девять.
   Убон уходит. Ламджиак провожает ее взглядом.
   Ламджиак
   - Обдумай все хорошенько, ладно? У тебя еще достаточно времени.
   Старушка Джан
   - Который час, сестра?
   Ламджиак
   (Поворачивается к ней.) - Девять утра.
   Старушка Ю
   (Громко бормочет.) - Жофка.
   Ламджиак
   (Поворачивается, смотрит, затем идет по направлению к кровати Старушки Ю.)
   - Что такое, бабушка?
   Старушка Ю
   - Жофка.
   Ламджиак
   - Что?
   Старушка Ю
   - Жофка!
   Ламджиак
   - А-а, тебе жестко? (Помогает Старушке Ю лечь на бок.) - Сейчас лучше?
   Старушка Ю
   - Ммм.
   Ламджиак подходит и меняет положение тела женщине, лежащей на кровати рядом со Старушкой Ю, затем идет, чтобы сделать то же самое с другими на кроватях 1 и 2 в левом ряду. Старушка Бунрыан сидит прямо, она выглядит раздраженной.
   Старушка Бунрыан
   (Выкрикивает в то время, когда Ламджиак двигает тело на Кровати 2.) - Сестра, пожалуйста, сестра!
   Ламджиак
   - Сейчас. (Переворачивает тело на Кровати 2, затем идет по направлению к кровати Старушки Бунрыан.) - Что на этот раз, бабушка? / Снято
   Крупный план
   Лицо Старушки Бунрыан. / Снято
   Средний план
   (Словно глазами Старушки Бунрыан.) Старушка Джан и Старушка Нуан сидят и разговаривают друг с другом. Ничего не слышно. / Снято
   Средний план
   Ламджиак и Старушка Бунрыан.
   Ламджиак
   - Что такое, бабушка?
   Старушка Бунрыан
   - Эти две сплетничают обо мне. / Снято
   Крупный план
   Ламджиак оборачивается.
   Средний план
   (Спина Старушки Бунрыан на переднем плане.) Ламджиак смотрит на Старушку Джан и Старушку Нуан, которые сидят на своих кроватях и разговаривают друг с другом. Работник моет пол между кроватями двух пожилых женщин. Ламджиак поворачивается, смотрит на Старушку Бунрыан.
   Ламджиак
   - Я не слышу, о чем они говорят. / Снято
   От среднего плана к крупному
   (Спина Ламджиак на переднем плане.) Лицо
   Старушки Бунрыан.
   Старушка Бунрыан
   - Я их слышу. Они говорят, что я воровка... / Снято
   Крупный план
   (Спина Старушки Бунрыан на переднем плане.) Ламджиак.
   Ламджиак
   (С утомленным видом поворачивается и смотрит на женщин еще раз, затем поворачивается обратно.) - Они говорят не о тебе. Они говорят о ком-то другом. Это никак не связано с тобой. / Снято
   Крупный план
   Лицо Старушки Бунрыан.
   Старушка Бунрыан
   - Ну, если ты так говоришь, то так оно и есть, сестра. / Снято
   Средний план
   Старушка Нуан и Старушка Джан. (Старушка Джан оборачивается, перед этим она смотрела на Старушку Таптим.)
   Старушка Джан
   - У меня сердце разрывается, когда я вижу, как бедная Таптим ждет своего сына. / Снято
   Крупный план
   Лицо Старушки Нуан.
   Старушка Нуан
   (Вздыхает; поворачивается и смотрит на Старушку Таптим.) / Снято
   Средний план
   (Глазами Старушки Нуан.) Старушка Таптим сидит на своей кровати, ее тело неподвижно словно статуя. Наружный свет падает на переднюю часть ее лица, освещает ее слабые кремовато-белого цвета руки. Остальная часть ее тела в тени, виден лишь контур ее спины. / Снято
   Крупный план
   Лицо Старушки Таптим. Блестящие от слез глаза затуманены, они пристально вглядываются в пространство.
  
   Она переживает не из-за своей дочери и старшего сына. У них все хорошо. Она страдает только из-за своего младшего сына, слабоумного, так как не знает жив ли он или мертв. Она беспокоится только о нем и все время о нем думает. Хотя временами она думает и о своем старшем сыне, и о дочери, делает она это также, как и другие матери, переживающие за своих детей. Она знает, что эти двое из ее детей понимают это ее чувство, так как у них есть свои собственные дети, о которых необходимо заботиться. Всякий раз, когда они не видят своих детей какое-то время, что они чувствуют? Они должны хорошо понимать ее чувство. Но доходят ли до них думы матери, когда она в мыслях обращается к ним? Она никогда не спрашивала их об этом, и они тоже не давали повода, чтобы она спросила их об этом.
   Старушка Таптим все еще помнит тот день очень хорошо, то время, когда она еще находилась в палате для обычных пожилых людей. В тот день у них была большая вечеринка. Кроме разнообразия блюд и десерта, а также подарков, ее показали на телевизионном экране, так что это нельзя забыть.
   Когда велась телевизионная съемка, ее спрашивали о семье. Ослепляющий свет, работающая камера, микрофон очень испугали ее, но она правдиво ответила на вопросы. Она назвала свое имя, фамилию, имя покойного мужа, имена всех своих детей. Она даже сказала о своем маленьком сыне, который был умственно отсталым. Она рассказала о жизни, которая заставила ее решиться прийти сюда, чтобы умереть. Она говорила искренне, рассказывала так, как это было на самом деле. Перед уходом, они назвали канал, какой надо смотреть, в какой день и в котором часу. Она повторяла себе это каждый день в ожидании наступления этого часа. Она была не единственной: другим людям задавали такие же вопросы. И было много людей, которые в тот день также как и она сидели перед телевизионными экранами, даже сестра, которая смотрела за зданием.
   Она сидела в переднем ряду с поднятой головой, в ожидании появления своего изображения, была счастлива и горда увидеть себя на телевизионном экране. Она никогда не думала о том, что в ее жизни появится такой случай. Она была счастлива вне всяких слов, забыв о своей печали, о причинах, которые привели ее сюда. В тот день она была счастлива, говорила лишь о телевидении.
   Но она не знала о том, что ее изображение на телевизионном экране рассердит ее детей, рассердит настолько, что они никогда больше не придут навестить ее.
   Поначалу, она ни о чем не подозревала, но после того, как они не пришли несколько дней подряд, она решила, что это из-за того, что она назвала свое и их имена, она должно быть поставила их в неудобное положение перед друзьями и знакомыми, перед коллегами по работе. Они должно быть рассердились на нее из-за того, что она навредила их репутации. Они отказались от нее как от своей матери. Но тем не менее, она и не думала обижаться на своих детей, она никогда не сердилась на них. Несмотря на то, что они довольно часто обижали ее, что и послужило причиной ее переезда сюда, она никогда не держала на них зла. В душе она никогда не рвала связь со своими детьми. Она даже не думала об этом.
   Теперь она сидит в ожидании, злится на себя за то, что стала причиной утраты престижа своих детей, причиной их несчастья. Это все, о чем она сожалеет.
   В момент этих ее размышлений слезы, наполнившие ее глаза, потекли снова. Она не издает ни единого звука, только слезы, которые текут, текут бесшумно, затуманивая ее взгляд. Она вытирает их, глаза все также неотрывно устремлены на дверь.
   - Я закончил. Сейчас я пойду помогу на кухне.
   - Займись этим. Да, если Убон на кухне, скажи ей, чтобы она шла сюда и заменила меня. Я помогу тебе сама.
   - Но сегодня ведь больше ничего не надо. Придут люди, которые обещали принести обед, не так ли?
   - Да, но мы должны быть готовы, в случае если женщины захотят что-нибудь еще...
   - Пусть тогда Убон будет на кухне.
   - Нет, скажи ей, чтобы она пришла сюда. На кухне слишком много работы. Здесь работы осталось немного. Она сможет немного отдохнуть.
   - У тебя такой тон словно ты боишься, что она уйдет.
   - Это зависит только от нее. Мы не можем ничего советовать, и я уже ей сказала, чтобы она не беспокоилась о нас. Если у нее будет лучшая перспектива, мы не должны ей препятствовать...
   - Будет плохо, если она уйдет... Ладно, я пошел. Если я встречу ее, я ей скажу.
   Этот разговор не коснулся сознания Старушки Таптим. Она все еще бессмысленно смотрит на дверь и едва ли замечает выходящего через дверь работника, так как ее сердце находится не там, куда смотрят ее глаза.
   В ее сердце лишь одно, она думает о том времени, когда она жила у своей дочки, муж которой никогда не переставал ругать ее. Иногда она делала кое-что по дому, что считала необходимым, но ее дочь приходила в ярость и выпроваживала ее жить к своему сыну. С болью в сердце она снова и снова шла к своему сыну. Но невестка и сын отправляли ее обратно к дочери. Снова и снова туда и обратно, туда и обратно. Последние годы ее жизни ни чем не отличались от сепак-такро, который летает туда и обратно и никогда не падает на землю. Если бы она была одна, то это не имело бы большого значения. Но каждый раз, когда она должна была лететь с одного места на другое, ее младшему сыну приходилось идти вместе с ней, так как она не доверяла его никому, даже его брату или сестре.
   Это продолжалось до тех пор, пока однажды оба не договорились обмануть его и снова сослать в психиатрическую больницу.
   После того как ее младшенький был помещен в лечебное учреждение, она уже больше не переживала. Она решила не говорить никому до тех пор, пока не обдумала все. Она переедет в дом для престарелых, чтобы не быть тем мячиком сепак-такро, который теперь сможет отдохнуть на траве лужайки.
   Ее дочь и старший сын поочередно навещали ее время от времени. Позже дочь приводила также своего младшего братишку, так как он в очередной раз сбежал из сумасшедшего дома.
   Затем ее младший сын стал таким же мячиком сепак-такро, живя то у своей сестры, то у своего брата, до тех пор, пока, в конце концов, старший сын, придя проведать ее, сообщил: "Он пропал; я не знаю где он". Ей оставалось только горевать. На следующий день ее младший сын пришел сам. Он пришел и стоял, опершись на перила крыльца, глядя на нее. Он приходил почти каждый день, приходил, стоял и смотрел на свою мать. Когда часы посещения заканчивались, его выгоняли. Ей оставалось только переживать о том, где он ночевал, как спал, было ли у него что-нибудь поесть. Если кто-то приходил и раздавал высохшее печенье или фрукты, она сохраняла их для него, из страха, что он будет голодать, что у него не будет что поесть.
   С того дня, когда ее показывали по телевизору, ее дочь и первый сын отдалились от нее, уже никогда не приходили к ней проведать ее, в то время как ее младший приходил постоянно, независимо от обстоятельств. Даже тогда, когда она переехала в эту больничную палату, он приходил и смотрел на нее, сидя у двери.
   - О, сыночек мой, пусть будет все хорошо у тебя, - постоянно молилась она в душе.
   Часы бьют десять раз.
   Звон часов не нарушает ход мыслей Старушки Таптим. Она также не замечает, что тени на верхней части лестницы становятся все меньше. В дверь входит Убон.
  
   Убон
   - Бабушка, ты снова плачешь. Ну, перестань плакать, хорошо? Я думаю, что он придет сегодня.
   Старушка Таптим
   (Улыбается сквозь слезы.) - Ты правда так думаешь, сестра?
   Убон
   - Конечно, бабушка. (Она и представления не имеет об этом.) - Перестань плакать сейчас же. Печаль быстро старит. Если придет твой сын и не узнает тебя, меня в этом не вини, - грозит она с улыбкой на лице.
   Старушка Таптим
   (Настаивает твердо.) - Он узнает меня. Всегда узнает.
   Убон
   (Берет ее в свои руки, чтобы утешить.) - Он будет здесь скоро. Ты только успокойся, бабушка.
   Старушка Таптим
   (Начиная снова рыдать.) - Я переживаю только о том, чтобы с ним ничего не случилось, сестра. Придет ли он или нет - не имеет значения, если с ним все в порядке.
   Убон
   - Ничего с ним не случится, бабушка.
   Ламджиак подходит к Убон.
   Ламджиак
   - Я сейчас ухожу. Я буду на кухне.
   Убон
   (Кивает головой.) - Хорошо. (Ее глаза следуют за Ламджиак до двери.)
   Старушка Таптим
   (Дрожащим голосом.) - Ты уверена, что с ним ничего не произойдет?
   Убон
   - Да, я уверена. С ним будет все в порядке. Поверь мне. Господь защищает тех, кто благодарен своим родителям.
   Со стороны тротуара перед зданием доносятся звуки шаркающей походки. Обе смотрят на дверь.
  
   Я тоже смотрю на дверь. Появившаяся в дверном проеме фигурка принадлежит мальчику лет двенадцати или тринадцати, он тяжело дышит. Одет он в грязную белую майку, рекламирующую одну из марок газировки с сиропом, а также защитного цвета шорты, такие потрепаные, что трудно представить, что их еще можно носить. В своей правой руке он держит большую плетеную корзину, на вид довольно тяжелую. Я не думаю, что это сын Старушки Таптим; тот, о котором она молится, другого возраста, этот мальчик походит больше на внука, нежели на сына.
   Мальчик опускает свою корзину, чтобы передохнуть. Через некоторое время он подхватывает корзину рукой и поднимает ее, и его правое плечо сильно наклоняется. Сбалансировав, он намеревается ступить на пол общежития.
   - Сними сначала свою обувь, - говорит Убон. - Ты разве не видишь, что пол только что вымыли.
   - Да, мисс, да, мисс... - Паренек виновато улыбается, потом сбрасывает свои шлепанцы и подходит к двум женщинам.
   - Как насчет напитка, бабушка? Бутылки еще холодненькие. Что скажите, бабушка? - говорит он придвигая свою корзинку ближе. Я замечаю, что мальчуган говорит так, словно не хочет беспокоить тех, кто плачет, но все же он вынужден спросить.
   Пожилая женщина трясет головой.
   - А вы, мисс? Не хотите? - он поворачивает корзину по направлению к Убон. - Купите бутылочку у меня, пожалуйста.
   Я видел этот умоляющий взгляд сотни и тысячи раз у детей такого же возраста в ресторанах, на перекрестках, на автобусных остановках. Несмотря на то, что товар, который они разносят, самый разный, взгляд у них у всех один и тот же, умоляющий, упрашивающий.
   Детям этого возраста следует иметь бодрый, радостный взгляд и быть в школе, разве не так? Что заставляет их находиться вне школы, кто навесил им эту маску с такими умоляющими глазами? - спрашиваю я себя.
   - Купите, мисс? Вчера вы ничего не покупали. Пожалейте меня. Если я сегодня не продам сколько нужно, то попаду в ад. Хорошо? Хотя бы одну.
   - Хорошо, я возьму бутылку с апельсиновым напитком. - Она опускает свою руку в карман рубашки, а мальчик в это время ставит свою корзину, достает бутылку апельсиновой газировки, затем ныряет в карман своих шорт и достает из него открывалку.
   Они производят обмен вещами. Сестра дает мальчику деньги. Мальчик дает бутылку, уже открытую с соломинкой внутри, затем, подняв корзину, направляется к другой кровати.
   - Вот, бабушка, попейте газировки, она поможет вам взбодриться.
   Сначала я подумал, что она купила бутылку для себя из жалости к ребенку.
   Старушка Таптим сопротивляясь отталкивает ее от себя. - Я не буду, сестра, я не хочу. - Но в конце концов ей приходится принять бутылку.
   - Пейте. Я купила для вас, бабушка. Только не плачьте, хорошо? Ваш сын придет сегодня днем.
   - Благослови тебя Господь. Почему мои дети не такие как ты?
   - Но я ведь уже ваша внучка, разве нет?
   Я вижу, как она слегка гладит Старушку Таптим по спине перед тем как уйти. Она смотрит на мальчика, который торгует у кровати напротив.
   - Бабушка Эп, сегодня к нам придут люди, которые принесут нам обед.
   - Правда, сестра? А я только собиралась заказать лапшу с подливкой. - Бабушка Эп поднимает свой взгляд от плетеной корзины.
   - Может вы тогда возьмете китайскую капусту в соусе? - уныло предлагает мальчик.
   - Разве ты не слышал, что сказала сестра?
   - Тогда может бутылочку воды. Хотите?
   - Не-а.
   - Тогда, завтра, китайская капуста, хорошо, бабушка?
   - Эй, ты, в самом деле! Ты продаешь вещи словно магазином владеешь ты. Скажи-ка: ты что сын хозяина?
   У паренька лицо вытянулось. - Нет...
   - Тогда чего ты донимаешь меня? Ты даже не сын хозяина.
   - Если я мало продам, то он будет ругать меня, бабушка, - отвечает паренек, опустив свой взгляд.
   - Да...
   Я думаю, что реакция Старушки Эп выражает то, что сейчас чувствую и я.
   - Что происходит сейчас с людьми? Они используют людей как коров или буйволов... - бормочет она.
   Да, это, именно то, о чем и я думаю.
   Мне всегда грустно, когда я вижу детей, вынужденных работать до полного изнеможения всего из-за нескольких бат, грустно за их детские жизни, грустно за будущее нашей страны. То, что я вижу этого паренька, который волочит наполненную бутылками корзину от кровати к кровати, вселяет в меня обиду и жалость, от чего я не могу избавиться, хотя я и понимаю, что это всего лишь пьеса.
   - Эй, мальчик, иди-ка сюда, - зовет Старушка Нуан. Паренек несет свою корзину и останавливается между кроватями Старушки Нуан и Старушки Джан. Старушка Нуан медленно привстает с кровати и наклоняется, чтобы заглянуть в корзину.
   - Моя дорогая Джан, не желаешь бутылочку? Я угощаю, - она поднимает свою голову и спрашивает.
   - Нет, спасибо. Это будет лишней тратой денег.
   - Ну, возьми. За мой счет.
   - Побереги деньги, моя дорогая Нуан. Этим утром ты уже позволила мне занять у тебя. А сейчас хочешь угостить меня. Нет, не надо.
   Но я вижу, что взгляд Старушки Джан прикован к корзине с газированной водой.
   - Нет, нет, возьми бутылочку. Денег у меня еще много.
   Паренек, с открывалкой в руке, стоит в ожидании.
   - Ну, давай, возьми бутылочку. Перестань смущаться. Давай сделаем так, когда у меня не будет денег, то ты мне тоже купишь.
   Старушка Джан медленно встает с постели, наклоняется над корзиной, затем протягивает руку, чтобы достать бутылку с напитком, но паренек быстро хватает бутылку и открывает ее, вставляет трубочку и вручает ее, как будто он боится, что кто-то может передумать.
   - Десять бат, бабушка. - То, как он это говорит, наводит меня на подозрения о том, что он обманщик.
   Он берет деньги и кладет их в свой карман, затем поднимает корзину и идет вдоль прохода от кровати Старушки Нуан. В тот момент, когда он должен пройти мимо Кровати 2 в левом ряду, тело, лежащее на кровати, кричит.
   - Уи! Уи! Подойди ко мне, быстро.
   Паренек вздрагивает, поворачивается, бросает взгляд, затем подходит к телу на кровати.
   Мне забавно слышать, что женщина зовет всех "Уи". Даже к соседке, что лежит на кровати напротив, она обращается, как к своей внучке. Мне было бы очень интересно узнать как Уи, ее настоящая внучка, выглядит на самом деле.
   Должно быть симпатичная как все дети.
   Мальчик стоит и смотрит на тело, лежащее на боку. Он все еще держит корзину в руке, пристально смотрит на лицо лежащего там человека, как будто о чем-то думает.
   - Бабушка, что ты жуешь? - Он наклоняется, чтобы заглянуть в рот, который чавкает не останавливаясь.
   - Рис. Ты уже кушал? Идем, покушай со мной.
   Он смотрит еще раз, чтобы убедиться. - Там ведь ничего нет. Бабушка, ты же воздух жуешь.
   Старушка не отвечает и продолжает чавкать, будто то, что она ест очень вкусно.
   - Ты голодна? Ты бы лучше молока попила. Подожди, я тебе дам молоко. - Он опускает свою корзину и достает картонную коробку молока.
   - Эй, ты понимаешь, что ты делаешь, а-а? - Убон подходит к нему.
   Парнишка поворачивается, чтобы взглянуть, затем вставляет соломинку в картонку молока, больше не обращая внимания на вопрос, и опускает соломинку в открытое пространство упорно жующего рта.
   - Попей молока, бабушка.
   - Что ты делаешь?
   - Пою ее молоком.
   - Эй, кто за это заплатит? Не вводи пожилых людей в заблуждение для того, чтобы продать свой товар. Она ведь ничего не понимает, разве ты не знаешь об этом?
   - Знаю. - Мальчик стоит, наблюдая за соломинкой. - Ты должна сосать ее, бабушка.
   - Если ты знаешь, то зачем так делать? Продавай только тем, у кого разум еще при себе. Ты ведешь себя как мошенник. Если ты будешь вести себя также когда вырастешь, то попадешь в большие неприятности.
   - Я не возьму за это деньги.
   - Не возьмешь? Почему? Тогда как ты можешь раздавать это? То, что у тебя есть, не принадлежит тебе.
   - Я даю ей, чтобы она попила. Разве вам ее не жалко, мисс? Мне жалко.
   - Это хорошо, что ты испытываешь жалость. Но эти вещи не принадлежат тебе, и ты не можешь их так просто раздавать. Это неправильно, ты же знаешь. Если тебя поймают за этим, у тебя будут проблемы. Они должно быть посчитали все, перед тем как положить к тебе в корзину.
   - Нет, они не знают. - Лицо ребенка выражает счастье, когда он видит как молоко поднимается по соломинке.
   - Даже если они не узнают, все равно, это плохо, потому что получается так, что ты у них воруешь.
   - Я не ворую. Я покупаю, чтобы отдать ей. - Первый раз за все время ребенок смотрит прямо в лицо человека, который дает ему нагоняй.
   - Значит у тебя есть деньги.
   Я чувствую как смягчается голос Убон.
   - Да. У меня есть деньги. В этом кармане, здесь. - Мальчуган похлопывает свободной рукой карман своих шорт в подтверждение сказанного.
   - Я просто предупреждала тебя... Тебе не обязательно платить за нее. У нее есть деньги. Они в тумбочке. Я сейчас тебе дам.
   - Мне не нужны ее деньги. Я даю это просто так. Я скучаю по своей прабабушке. - На лице ребенка появляется выражение печали.
   Мне понятна тоска мальчугана, я вспоминаю о том, как скучал по дому, когда был ребенком. Я давно забыл об этом. Сейчас я вспомнил то время, когда сам еще был ребенком и моя мама взяла меня с ночевкой домой к бабушке, которая жила недалеко, вниз по реке. Помню, тогда я всю ночь пролежал без сна и плакал по дому, так что следующим утром первым делом для моей бабушки было отвести меня обратно. А я ведь оставался там только какое-то короткое время, одну ночь - а как же другие дети? Те дети, которые должны находиться вне дома месяцами и годами, разве не скучают они по дому?
   Сестра какое-то время стоит ошеломленная. В ее глазах во взгляде на паренька видно сострадание.
   - Знаете, мисс? Моя прабабушка точно также лежала весь день, жуя что-то. Когда я был дома, я бывало сам ее кормил - сейчас я не знаю, жива ли она или нет. - Паренек говорит так, как будто разговаривает сам с собой.
   - Если ты не хочешь брать деньги у нее, то возьми мои, хорошо? - Убон достает десять бат и отдает мальчику.
   Я уверен в том, что сейчас она чувствует себя виноватой, также как и я, когда я подумал в начале, что паренек способен к надувательству при продаже своего товара, также как и многие другие дети, вынужденные поступать так, как делают многие взрослые. Я никогда бы и не подумал, что он мог бы сделать пожилой женщине подарок только потому, что она напоминает ему его прабабушку.
   - Я не хочу их брать, мисс. Я действительно хочу дать ей это. - Взгляд ребенка настолько искренний, что Убон медленно кладет деньги обратно в карман. Она ничего не говорит, поднимает руку и гладит паренька по голове.
   - Ты прости меня.
   Они смотрят друг на друга и молчат.
   Я думаю, это правильно, что в этом моменте пьесы нет никакого текста, дается возможность зрителям на какое-то время окунуться в эмоции. Слышен лишь ход часов, как фоновая музыка. Сцена должна создавать впечатление умиротворенности и должна быть тишина.
  
  
   Под часами на центральной колонне, мальчик все еще держит картонку молока, соломинка находится во рту пожилой женщины. Убон какое-то время наблюдает.
   Когда молоко заканчивается, он бросает пустую картонку в корзину, поднимает ее и уходит. Глаза Убон следуют за ним, затем она поворачивается, смотрит на пожилую женщину. Она подходит и достает кусок ткани с тумбочки у изголовья кровати и вытирает ею остатки молока у рта пожилой женщины, затем переворачивает ее тело на бок. Мальчик проходит мимо первой кровати левого ряда. Старушка, лежащая там не воспринимает реалии этого мира. Убон подходит к ней, поднимает ее тело и поворачивает его на бок. Мальчик направляется к правому ряду кроватей. На первой кровати в передней части сцены спит Старушка Сон. Мальчик подходит к кровати Старушки Бунрыан, она сидит и смотрит на него. Он приподнимает свою корзину, чтобы она могла увидеть его товар. Старушка Бунрыан выбирает бутылку газировки с красным сиропом и кусок торта в упаковке и платит, затем мальчик направляется к кровати Старушки Ю, лежащей на боку, одной рукой она ритмически поглаживает бедро. Мальчик подходит к ней, показывает ей, что есть у него в корзине. Через некоторое время он идет дальше (вероятно поняв по глазам пожилой женщины, что она ничего не хочет), проходит мимо двух кроватей с неподвижно лежащими телами, затем проходит мимо кровати Старушки Таптим. Взгляд Старушки Таптим все еще устремлен на дверь, в руке у нее бутылка апельсиновой газировки, к которой она даже еще не притронулась. В тот момент, когда паренек проходит через дверь, она как будто вспоминает про бутылку в руке. Она смотрит на бутылку, затем медленно приподнимается, делает несколько шагов по направлению к тумбочке, ставит бутылку на тарелку, затем наливает воду в тарелку, чтобы муравьи не могли до нее добраться. Убон подходит к кровати Старушки Ю, поворачивает ее на бок, затем подходит к другой кровати, кладет тело, лежащее на боку, на спину. Старушка что-то недовольно бормочет как во сне и, затем, успокаивается. Она идет дальше к другой кровати, находящейся рядом с кроватью Старушки Таптим, поворачивает тело на бок, затем идет к узкому проходу у изголовья кровати, возвращается тем же путем в маленькую спальню, которая находится с угла от изголовья кровати Старушки Бунрыан. Она заглядывает внутрь. Увидев, что все в порядке, идет обратно через узкий проход в конец комнаты, пройдя кровать Старушки Таптим, поворачивает налево, выходит в дверь и присаживается отдохнуть на крыльце. Старушка Таптим ложится на бок, ее голова повернута по направлению к двери. Старушка Эп перемещается от края кровати, откидывается назад и ложится снова. Старушка Джан и Старушка Нуан сидят и продолжают беседовать, затем обе ложатся. Старушка Бунрыан ставит бутылку с газировкой красного цвета, в которой осталась почти половина содержимого, на свою тумбочку, затем идет обратно, чтобы прилечь. В комнате сейчас снова царит покой. Все тела лежат на своих кроватях, так что спальня выглядит как тюремная камера, заключенным в которой запрещено выходить и где смотрителями являются преклонный возраст и хворь. Находящийся на колонне маятник продолжает раскачиваться. Часы идут непрестанно.
   В тот момент, когда тела перестают двигаться, кажется, что они спят. Тело Старушки Сон медленно переворачивается со спины на бок, ее лицо направлено в сторону Старушки Бунрыан. Тела, распростертые на кроватях, лежат мирно и тихо. Старушка Сон медленно поднимает себя в сидячее положение. Через какое-то время она медленно опускает ноги на пол, идет от края своей кровати к изголовью, затем ступает через узкий проход по направлению к каморке.
   Бой часов дает знать, что сейчас одиннадцать часов.
   Старушка Сон останавливается, поворачивается и смотрит на часы, затем решает вернуться.
   Голос за кулисами
   - Нет ничего! Нет абсолютно ничего! (Громко доносится в спину Старушки Сон, вместе с шумом неистовой борьбы внутри спальни.)
   Старушка Сон не оборачивается, чтобы посмотреть, ее глаза заняты: она следит за каждым своим шагом по полу.
   Голос за кулисами
   - Нет абсолютно ничего! (Раздается в очередной раз.)
   Старушка Бунрыан
   (Переворачивается, раздраженно.) - Ну и надоел! - (Поворачивается, смотрит в сторону каморки.) - Эй, почему ты стоишь там в проходе, моя дорогая Сон?
   Старушка Сон не отвечает и продолжает идти шаг за шагом по направлению к своей тумбочке. Сильный шум - грохот тележки для еды и лепет маленьких детей - внезапно раздается за дверью.
   Обе поворачиваются в сторону шума, а Старушка Таптим, Старушка Эп, Старушка Джан, Старушка Нуан пытаются сесть, все устремили свои взгляды по направлению двери.
   Заходит Убон, она держит в руке стул и показывает гостям дорогу. Входит работник, толкая тележку с едой. На ней стоят три большие кастрюли и ведро для остатков пищи. На другой тележке с едой, которую толкает Ламджиак, наверху стоят две большие кастрюли, бокс со льдом, емкость с водой, внизу - миски и подносы.
   Входят юноша и девушка, поддерживая старушку (лет восьмидесяти), за ними следуют отец и мать двух молодых людей, а также женщина, которая вот-вот должна родить (младшая сестра отца), она одета в платье для беременных и держит (годовалового) ребенка у своей груди. Последним входит прислуга женского пола, которая несет сумку с принадлежностями для ухода за ребенком и ведет за руку девочку (трех лет).
   Ламджиак и работник останавливают свои тележки в центре прохода. Убон идет и ставит стул прямо под часами, затем возвращается к тележкам с едой. Юноша и девушка усаживают свою бабушку на стул, затем идут помочь с тележками. Отец и мать уже стоят там. Подходит прислуга и кладет сумку напротив основания часов.
   Прислуга
   (Обращаясь к трехлетней девочке.) - Джип, оставайся с бабушкой, хорошо? Не убегай и не балуйся.
   Она оставляет ребенка на попечение бабушки и идет обратно, чтобы помочь с едой на тележках. Девочка стоит держась за бабушкино колено и с удивлением оглядывается вокруг.
   Старушка Сон
   (Отведя взгляд от группы людей, обращается к Старушке Бунрыан.) - Ух ты! Смотри-ка, мне казалось, что я собралась пойти в туалет. Я заблудилась что ли? Плохо быть старой. Все время что-нибудь забываешь. Только прошлое не забывается. - (Улыбается себе самой. Сгорбившись, она с трудом волочит ноги вдоль прохода.)
   В момент, когда она проходит мимо бабушки (главы семьи), которая сидит под часами на центральной колонне, она говорит.
   Старушка Сон
   - Эх, какая ты счастливая, все твои близкие и родные вокруг тебя!
   Бабушка
   - Да. Мы, старые люди, зависим от них. Без них, без их присмотра, мы были бы в таком плачевном положении.
   Трехлетняя девочка становится более уверенной, она отходит от коленки своей бабушки и идет посмотреть на Старушку Сон с более близкого расстояния.
   Старушка Сон
   - Что за прелестное маленькое личико! Интересно, чья это девочка? (Обращается к девочке.)
   Бабушка
   - Дочка моей младшей дочери. Их у нее две. Вот еще, младшенькая, у нее на руках. Обе девочки. И еще одна на подходе. Ее супруг и повелитель хотел бы иметь сына.
   Старушка Сон
   (Смеется.) - Это все одно и то же, мальчики, девочки, они все дети... А у тебя самой сколько?
   Бабушка
   - Семеро. Пять мальчиков, две девочки. Пятеро из них уехали за границу. Они хотят, чтобы я поехала к ним. Но этого не будет. Я была там. Мне не понравилось. Ездить туда-сюда так тяжело. Сейчас со мной остались только двое. Старшый и младшая. Ухаживают за мной. А сколько у тебя?
   Старушка Сон
   (В затруднении.) - Я... у меня нет никого. Я живу одна. (Делает движение, чтобы продолжить свой поход в душевую. Девочка следует за ней, ей любопытно узнать, куда она направляется.)
   Старушка Сон
   (Поворачивается и смеется.) - Я иду в туалет. Не ходи туда. Иди посмотри там. Иди посмотри, что они все там делают. (Показывает на тележки с едой, где все заняты раздачей еды и передачей подносов по кроватям. Девочка смотрит и бежит обратно к прислуге.)
   Прислуга
   - Не бегай, Джип, а то упадешь.
   Отец
   (Обращаясь к своим детям.) - Когда еду разложат на подносы, разнесите их по кроватям. Вот, берите.
   Сын и дочь берут по подносу с едой и начинают действовать.
   Убон
   - Пока не давайте подносы тем, кто лежит на кроватях, их необходимо кормить с ложки.
   Ламджиак
   - Убон, возьми этот поднос и покорми сначала бабушку Ю, хорошо?
   Убон берет поднос и идет к кровати Старушки Ю.
   Отец
   (Спрашивает Ламджиак.) - Сколько кроватей надо покормить с ложки?
   Ламджиак
   - Всех вместе пять.
   Отец
   - Эй! Тогда давайте возьмем каждый по одной. Ничего сложного. Просто поможем, правильно? Сделаем хорошее дело.
   Мать
   (Поворачиваясь к Ламджиак.) - Подай мне поднос. Я покормлю вон ту на той кровати. (Указывает на первую кровать в левом ряду.)
   Ламджиак
   (Берет поднос и передает его ей.) - Пожалуйста.
   Мать
   - А ложка? Там есть?
   Ламджиак
   - Ложки на тумбочках.
   Беременная женщина опускает свою дочь на пол.
   Беременная женщина
   (Обращаясь к прислуге.) - Присмотри за ней, хорошо? (Ребенок плачет: хочет, чтобы ее держали на руках.)
   Прислуга
   (Берет ребенка на руки.) - Ну-ка, пойдем... У нас есть молочко, будешь?
   Беременная женщина поднимает поднос, подходит ко второй кровати левого ряда. Юноша и девушка подходят, берут подносы с едой и идут по второму кругу.
   Голос за кулисами
   - Нет ничего! Нет абсолютно ничего!
   Все поворачиваются.
   Отец
   - Что это было?
   Работник
   - Там внутри находится пожилой мужчина. У него с головой не все в порядке, но он еще в состоянии есть самостоятельно.
   Отец кивает головой, подходит к маленькой спальне. Останавливается перед ней и смотрит внутрь. Выражение его лица говорит о том, что подобного он никогда не видел. Он стоит так какое-то время, затем возвращается к тележкам с едой.
   Отец
   - Дайте-ка я отнесу это ему.
   Ламджиак
   - Не заходите туда, сэр. Иначе конца проблемам не видать. Он все время что-нибудь просит. Если он увидит на ком-нибудь что-то, он это захочет. А если вы не даете то, что он хочет, он начинает сердится.
   Отец
   (Смеется.) - Правда? Тогда почему вы его не одеваете?
   Ламджиак
   (Поворачивается, чтобы спросить Убон, которая сидит на кровати Старушки Ю.) - Убон, разве ты не одевала его сегодня утром?
   Убон
   - Одевала!
   Ламджиак
   (Обращаясь к отцу.) - Я думаю, он скинул одежду. Он всегда так делает. Ему не нравится быть одетым. Не понимаю почему.
   Отец
   (Смеется.) - Некоторые люди странные, не так ли?
   Ламджиак
   - Да, работая здесь, увидишь много странных вещей.
   Работник
   (Опуская половник.) - Ну что ж, это все. (Поднимает поднос и идет с ним к каморке.)
   Молодой человек и девушка подходят к тележке, берут подносы с едой и несут их к кроватям Старушки Бунрыан и Старушки Сон. Ламджиак, держа два подноса, идет к двум кроватям, которые находятся между Старушкой Таптим и Старушкой Ю. Работник возвращается к тележкам с едой, к своему основному посту, готовый к раздаче второго.
   Отец
   (Говорит своей дочери.) - Иди-ка помоги старшей сестре с едой, хорошо? (Кивает головой по направлению Ламджиак, которая стоит между двумя кроватями.)
   Дочь
   (Поворачивается к нему.) - Я не умею это делать.
   Отец
   - Ну что ж, попытайся.
   Дочь
   (Трясет головой.) - Да, нет. У меня не получится. Я боюсь, что она подавится.
   Отец
   (Поворачивается к своему сыну.) - Тогда ты иди.
   Молодой человек
   (Смеется.) - Ты, наверное, шутишь... Лучше ты сам иди.
   Отец
   - Нет, иди ты. Пройдет немного времени, когда я состарюсь, а ты будешь знать как кормить меня с ложки.
   Молодой человек
   - Я найду для тебя няньку. (Смеется.)
   Работник
   (Смеется.)
   Отец
   (Говорит с работником.) - Послушайте-ка его. Он уже все просчитал. - (Смеется, поворачивается, чтобы поговорить с обоими своими детьми.) - Хорошо, тогда пойдите и посмотрите, чего не хватает и принесите. Спросите их, чего они еще хотят.
   Молодые люди улыбаются, затем расходятся по разным кроватям.
   Отец
   (Говорит с работником.) - Дети в настоящее время торопятся сказать, что наймут помощников. Они думают, что за деньги можно купить все. - (Смеется.)
   Работник
   - Верно. Скажите, а сколько их у вас?
   Отец
   - Четверо. Старший уже работает. Второй сейчас в магистратуре в Америке, живет у своего дяди. А что касается этих двух, то он заканчивает в этом году, а она уже поступила.
   Работник
   - Ух-ты! Тогда вам не о чем беспокоится. С вашими детьми, у которых высшее образование, с вами будет все в порядке, когда будете старым, за вами будет кому присмотреть.
   Отец
   - Гм, я не очень-то расчитываю на то, что они придут и позаботятся о нас, когда мы будем старыми. Мы растим их и надеемся, что они будут заботиться о себе, и если они могут о себе позаботиться, мы считаем, что выполнили свой долг перед ними.
   Работник
   - Но некоторые родители, когда они воспитывают своих детей, надеются, что смогут на них рассчитывать, когда сами будут старыми.
   Отец
   (Смеется.) - Ну что ж, я думаю по-другому на этот счет. Я думаю, что если мы так будем рассуждать, то это становится похожим на сделку, это словно вложение денег и ожидание какой-то выгоды. Я думаю, что воспитание детей - это не сделка. (Смеется.) - Ты не можешь ожидать какую-либо выгоду.
   Работник
   - Вы правы. Взгляните на Старушку Эп, на той кровати вон там, в конце левого ряда у двери.
   Отец
   (Оборачивается.) - А что с ней?
   Работник
   - У нее десять детей, но она пришла сюда. Никто из них ни разу не пришел навестить ее. Она говорит, что уже не может вспомнить их лица...
   Дочь возвращается с подносом.
   Дочь
   - Она хочет только тушеную утку. Только мясо и ничего другого.
   Работник
   (Достает подходящий кусок мяса как было заказано.) - Как ты думаешь? Старики неугомонны, не так ли?
   Дочь
   (Смеется, идет обратно с подносом.)
   Отец
   - Эти женщины здесь все больны, не так ли?
   Работник
   - Да, в основном болезнями пожилого возраста. Некоторые парализованы. Придя сюда, лишь некоторые выходят отсюда.
   Отец
   - Почему? Разве нет какого-то доктора, который заботится о них?
   Работник
   - Доктор приходит по понедельникам, средам и пятницам. Если имеется крайняя необходимость, то мы вызываем медсестру. Тут недалеко имеется общежитие для медсестер.
   Отец
   (Кивает головой в знак понимания.) - Да, наверное, это все, что можно сделать.
   Работник
   - Да. Когда ты приходишь сюда, ты должен быть готов...
   Отец
   - Да-а. Ты приходишь на эту станцию и должен быть готов к поездке в один конец. Каждый заботится сам о себе. (Смеется.)
   Работник
   (Смеется.) - Да, но здесь такая неразбериха. На этой станции. Здесь столько различных историй, в которые бы вы никогда не поверили. Люди, работающие здесь, должны иметь терпение; если его у них нет, им нечего здесь делать. Те из нас, что здесь, делают это из сострадания. О другом мы не помышляем.
   Отец
   - Что ж, это хорошо. Вы помогаете им насколько вы можете.
   Работник
   - Да, но я не знаю насколько мы можем помочь. Я знаю только, что заявлений с каждым годом становится все больше и больше.
   Отец
   (Смеется.) - Как я уже говорил: в наши дни старикам не уделяют достаточного внимания. Общество больше в них не нуждается. Люди хотят идти вперед в будущее и не думают о прошлом. А ведь взрослые просто так не стали сразу взрослыми - были люди, которые смогли их вырастить. Они думают, что в пожилых людях уже нет никакой пользы, и поэтому избавляются от них. Если мы будем так рассуждать, то, посмотрите, что произойдет в ближайшее время...
   Мать возвращается с подносом.
   Мать
   (Обращается к своему мужу.) - Взгляни-ка на это. Она разделалась с этим. Да еще, как ест. Ложка за ложкой, она съела все. Глаза закрыты, знаешь, а рот работает, жует. (Протягивает поднос работнику.) - Можно немного говядины с рисом и еще одну порцию каши.
   Потом, счастливо улыбаясь, она возвращается к той же кровати.
   Работник
   - Вы когда-нибудь подобное уже делали, сэр?
   Отец
   - Никогда. Обычно я делал пожертвование в храме. Но вот, моя мама достигла восьмидесяти, и я подумал, что мы должны сделать что-нибудь особенное. Сначала мама сказала, что угостит монахов в нашем храме обедом. Но потом моя сестра... (Кивая головой в сторону беременной женщины, кормящей из ложки женщину на второй кровати левого ряда.) - ...она вспомнила, что видела когда-то один фильм о доме престарелых, который показывали по телевизору, так что она предложила, давайте-ка попробуем покормить монахов утром, а затем угостить людей обедом здесь. Я подумал, что это было бы неплохо. Мама смогла бы встретится с пожилыми людьми для разнообразия: дома нет ни одного человека ее возраста. Затем, когда мы начали узнавать, оказалось, что угощать всех будет слишком. Просто слишком много людей. Затем нам сказали, что в палате приюта лишь десяток людей, так что мы решили сделать это здесь... Интересно, нравится ли моей маме здесь.
   Голос за кулисами
   - Нет ничего! Нет абсолютно ничего!
   Работник
   (Поворачивается посмотреть.) - Подождите, я пойду взгляну на него.
   Отец
   - Я думаю, что он тоже покончил со своей едой. (Смеется, следует глазами за работником.)
   Подходит сын, держа в руках поднос.
   Сын
   (Говорит тихо.) - Пап, знаешь, это старуха и по правде странная. (Подает сигнал губами и глазами по направлению кровати Старушки Сон - передняя сторона сцены, правый ряд.)
   Отец
   - Почему?
   Сын
   (Протягивает поднос.) - Посмотри на это. Я не знаю, как она так может кушать. Она добавляет апельсин к пареному гусю с маринованным лаймом. (Смеется.) - А здесь рис, смешанный с тамариндом. Она притронулась только к баклажанам в курином карри. Я думаю, что у нее совсем крыша поехала. (Смеется.)
   Отец
   - И что же она попросила тебя ей принести?
   Сын
   - Еще баклажанов. (Смеется.)
   Отец
   - Ну тогда принеси их.
   Сын
   (Выбирает баклажаны в кастрюле с карри.) - Почему она так кушает, пап?
   Отец
   (Смеется.) - Ты пойди и спроси ее. (Смеется.) - Что ты меня спрашиваешь? Я ведь их не ем.
   Работник возвращается. В его руках пустой поднос.
   Работник
   - Он съел все до конца.
   Отец
   - Тогда дайте ему еще.
   Работник
   - Обязательно. (Кладет еду, затем возвращается в каморку.)
   Отец следует глазами за ним, затем обращает свой взгляд на сына, который сидит и смотрит на жующую Старушку Сон.
   Сын
   - Бабушка, это вкусно, тамаринд и рис?
   Старушка Сон
   - Тамаринд - сладкий. К нам приходили люди и угощали им. Я, конечно же, отложила немного для монахов и сейчас кушаю то, что осталось. Не хочешь попробовать? Могу поделиться. Очень вкусно.
   Сын
   (С выражением опаски на лице.) - Не-е, спасибо. Скажите правду, бабушка, вам действительно это нравится?
   Старушка Сон
   (Положив ложку тамаринда с рисом в рот.) - Онефно нависа. Я все время эспрементирую. (Кладет в рот рис и затем зачерпнув ложку супа из утки кладет в него дольку апельсина и ест причмокивая.)
   Сын
   - Почему ты так кушаешь? Я никогда не встречал никого, кто ел бы подобным образом.
   Старушка Сон
   (Глотает рис.) - Надоело. Чего только я не ела. Знаешь, всякое - свинину, утку, курица, грибы, различные карри. Но ни разу не ела сладкий тамаринд с рисом. Так что сейчас у меня есть такая возможность.
   Сын
   (Смеется, ему это кажется смешным, меняет позу, посидев на корточках, он садится прямо на пол.) - Так что же вы уже такое ели, что вам понравилось?
   Старушка Сон
   - Арбуз с вареным китайским соевым молоком тоже вкусно.
   Сын
   (Смеется.)
   Старушка Сон
   - Ты думаешь, я шучу? Ты попробуй.
   (Зачерпывает еще риса, достает кусочек баклажана и кладет все себе в рот.)
   Сын
   - Где ты живешь, бабушка?
   Старушка Сон
   (Проглатывает пищу.) - Здесь.
   Сын
   - Нет, я имею ввиду до того, когда ты сюда пришла.
   Старушка Сон
   (Кажется, что ей не хочется отвечать.) - У меня не было дома. Я переезжала из одного дом в другой так часто, что я уже не помню.
   Сын
   - Хорошо, хорошо. Если ты не хочешь об этом говорить, не надо.
   Старушка Сон
   (Улыбается, обрадовавшись.) - Я никогда об этом не думаю. Господь говорит: Давайте осознаем то, что мы сейчас делаем. В данный момент я кушаю...
   Сын
   - И в то же время разговариваете со мной. Будьте осторожней, не подавитесь. (Смеется.)
   Старушка Сон
   (Смеется.) - Точно. Ты прав. (Кладет в рот оставшийся рис и жует его.)
   Сын
   - Вы не хотите еще риса?
   Старушка Сон
   (Глотает рис.) - Нет, этого достаточно. Мне хватит. Давай-ка я лучше попробую смешать баклажан с тамариндом. Посмотрим, поладят ли они между собой.
   Сын
   (Смеется.) - Они должны поладить: оба - растения. (Смеется. Смотрит на Старушку Сон, как та берет с подноса кусочек баклажана и кладет его в рот, а затем проделывает то же самое с тамариндом.) - Ну как, имеет смысл есть их вместе, бабушка?
   Старушка Сон
   - Ты сам попробуй.
   Сын
   - Не сейчас. Подожду, когда достигну твоего возраста, и тогда попробую. А сколько лет тебе сейчас?
   Старушка Сон
   - Не знаю. Я давно считать перестала. Возраст - это вопрос времени. Проходит время, ты становишься старше. Проходит один день, и ты на один день старше. Когда ты уже старый, смысла в подсчетах нет никакого.
   Сын
   (Смеется.) - Ты опять права, бабушка. Ты такая умная. Тебе здесь не место.
   Старушка Сон
   (Ровным голосом.) - Это все потому, что я была легкомысленна в жизни. Все, кто здесь находится, все мы легкомысленно относились к жизни. (Берет кусочек тамаринда и жует его.)
   Молодой человек осматривает комнату, затем поворачивается и смотрит на Старушку Сон.
   Старушка Сон
   - Не будь легкомысленным в жизни, чтобы, когда ты будешь старым, не окончить свою жизнь таким вот образом. Жизнь стоит того, чтобы ее прожить, но не будь с ней легкомысленным.
   Сын
   - Что это означает, жизнь стоит прожить, но не будь с ней легкомысленным?
   Старушка Сон
   (Улыбается.) - Ты тоже, как я вижу, не глуп. Ты сам это пойми. (Отодвигает поднос, берет плевательницу, наливает воду, чтобы помыть руку и ложку, затем поднимает руки над головой и делает поклон.) - Да будь благословен в возрасте, положении, здравии и силе.
   Сын
   (Смеется.) - Не сейчас. Это еще не конец. Есть еще десерт.
   Старушка Сон
   - Что? Еще что-то есть?
   Сын
   - Есть десерт в кокосовом креме.
   Старушка Сон
   - Что? Почему же ты не принес их одновременно, я могла бы есть их с остальным.
   Сын
   (Берет поднос и встает.) - Пойду и принесу их для тебя. Но...
   Старушка Сон
   (Удивленно.) - Но что?
   Сын
   - Кокосовый крем: ты его будешь с пастой из креветок или без?
   Старушка Сон заливается смехом. Ее смех такой искренний и сильный, что некоторые оборачиваются и смотрят. Молодой человек идет ухмыляясь, с подносом в руке, к тележкам. (Несколько человек уже ждут десерт.)
   Мать
   (Спрашивает, улыбаясь.) - Что ты ей такого сделал, что она так искренне смеется?
   Сын
   - О, она восхитительна, мам. Она ужасно смешная, пап.
   Отец
   - Что ж, ты тоже не плох на этот счет, не так ли?
   Мать
   (Улыбаясь, обращается к мужу.) - Это у него от тебя, дорогой.
   Молодой человек выливает оставшуюся еду с подноса в ведро, потом берет чашку с десертом в кокосовом креме, добавляет перемолотый лед, подходит к кровати Старушки Сон и кладет чашку перед ней.
   Сын
   (Улыбка еще не сошла с его лица.) - Пожалуйста, бабушка. Нигде не мог найти креветочной пасты. (Смеется.)
   Старушка Сон радостно улыбается, затем набирает ложкой и кладет немного себе в рот.
   Сын
   - Ну как? Вкус такой какой должен быть?
   Старушка Сон
   - Ничего необычного.
   Сын
   - Ну, кокосовый крем он и есть кокосовый крем. Как он может быть необычным?
   Старушка Сон
   - Как я и сказала...
   Сын
   - А чем ты тут каждый день занимаешься?
   Старушка Сон
   - Я не бездельничаю. Я жду того дня, когда умру. Когда это случится, я не знаю. Я сыта этим миром по горло.
   Сын
   - Ты боишься умереть?
   Старушка Сон
   (Смеется.) - А ты? (Смотрит ему прямо в лицо в ожидании ответа.)
   Сын
   (Неуверенно.) - Боюсь.
   Старушка Сон
   - Я не боюсь. Эти дни я молюсь каждую ночь. Я прошу Господа освободить меня, если Он так пожелает. И если я усну и не проснусь, то это будет лучше всего. Но Господь не помогает мне пока.
   Сын
   - Что ты имеешь в виду, Он не помогает?
   Старушка Сон
   - Ну, по ночам я совсем не могу спать. Я хожу-брожу.
   Сын
   - Тебе не стоит спать днем. Поэтому ты себя чувствуешь бодрой по ночам.
   Старушка Сон
   - Я стараюсь не спать днем.
   Сын
   - Помимо того, что ты молишься Господу, что ты делаешь еще?
   Старушка Сон
   - Я направляю свое тепло всем рабам...
   Сын
   (Смеется.) - Как, ну здесь ты не права, бабушка. В наши дни нет никакого рабства. Рабство было отменено давным-давно.
   Старушка Сон
   - Кто тебе сказал, что больше нет рабов? Рабы еще везде есть. Ты - раб. Я - раб. Твои родители - тоже рабы. Все - рабы.
   Сын
   - Почему? Тогда кто господа?
   Старушка Сон
   (Недолго взвешивая в голове.) - Как сказать? Иногда ты сам, иногда кто-то другой, иногда это могут быть вещи, в зависимости от того, кто чем пользуется. Иногда ты сам себе господин, иногда другие - господа. Иногда ты позволяешь вещам быть твоими повелителями... Понимаешь?
   Сын
   (Смеется.) - Нет, не понимаю. Пожалуйста, объясни, бабушка.
   Старушка Сон
   - Ты сам должен в этом разобраться.
   Сын
   (Смеется.) - Бабушка, ты все время хочешь, чтобы я думал сам. Знаешь, когда мне постоянно надо заглядывать в учебник, для меня это такая головная боль.
   Старушка Сон
   (Смеется.) - Точно, вот видишь: сейчас ты раб учебников. (Смеется.)
   Сын
   - В таком случае, помолись за меня сегодня, чтобы я освободился от рабства, хорошо? (Смеется.)
   Старушка Сон
   - Никто не может этого избежать. Если ты освободился от этого, то становишься рабом чего-то другого. Ты освобождаешься от этого места только для того, чтобы застрять в другом.
   Сын
   - Эй, а ты тогда раба чего?
   Старушка Сон
   - Я - раба старости. Я - раба болезни.
   Сын
   - А какая болезнь?
   Старушка Сон
   - Не знаю. Какой смысл в том, что ты знаешь? Я знаю только то, что у меня коленки слабые. Я ничего не чувствую в промежутке между коленями и ступнями. Доктор прописывает мне лекарства. Говорит, чтобы я больше ходила, но я не очень-то могу ходить. Я слишком старая.
   Сын
   - Тебе разве не утомительно от того, что ты весь день не можешь куда-нибудь пойти?
   Старушка Сон
   - Видишь ли, это все зависит от нас. Мы уже знаем, что не можем куда-либо пойти. Если мы утомляемся, то утомляемся там, где мы есть. Мир находится в нас.
   Сын
   - Если бы я был на твоем месте, я бы это не смог выдержать.
   Старушка Сон
   (Смеется.) - Если бы ты был на моем месте, тебе пришлось бы.
   Сын
   (Смотрит на чашку.) - Весь лед растаял.
   Старушка Сон
   (Равнодушно.) - Ничего. Это лед, поэтому он тает. Если бы это был камень, может быть он бы не растаял. Он выполняет свой долг как ему положено. Или ты думаешь иначе?
   Сын
   (Смеется.) - Ну, ты, вообще.
   Старушка Сон
   (Смеется.) - Я говорю правду.
   Сын
   (Смеется.) - Разве я спорю? Знаешь, если бы моя ба была бы как ты, я бы разговаривал с ней целые дни.
   Старушка Сон
   - Почему? Разве ты не общаешься со своей бабушкой?
   Сын
   - Не очень-то. Я не знаю, о чем с ней можно поговорить. Она все время ворчит и суетится.
   Старушка Сон
   - Старики, скажу я тебе, бывают надоедливыми.
   Сын
   - Но с тобой мне совсем не скучно.
   Старушка Сон
   - Если бы ты провел со мной весь день, тебе бы стало скучно, поверь мне. (Смеется.) - Тебе надо с ней говорить. Знаешь? Ее не будет рядом с тобой долгие годы. Будь с ней немного терпеливее. Может быть ты сможешь получить от этого что-нибудь хорошее. Старики повидали мир еще до твоего появления на свет. Помни это.
   Сын
   - Конечно, если она не будет слишком много ворчать.
   Старушка Сон
   - А ты не слушай ее ворчание. Слушай, когда она говорит. Поверь мне. Никто не хочет быть старым, но все мы должны ими быть. Ты тоже. Пройдут годы, и ты тоже станешь старым.
   Сын
   - Но я не буду ворчать.
   Старушка Сон смеется в ответ. Она берет ложку и моет ее.
   Сын
   - Бабушка, почему? Ты ведь еще не доела.
   Старушка Сон
   (Наклоняясь чтобы помыть ложку.) - Я наелась. Мне хватит.
   Сын
   - Но ведь это же всего-навсего десерт.
   Старушка Сон
   - Для меня это все равно, десерт или рис. Если ты наелся, то ты наелся.
   Сын
   - Ну, тогда я заберу и отнесу это, хорошо? (Берет чашку и встает.)
   Старушка Сон
   - Конечно... да награди тебя Господь долгой жизнью.
   В тот момент, когда молодой человек, держа чашку в руках, возвращается к тележкам, часы бьют двенадцать раз.
   Он поворачивается на источник звука, затем идет в его направлении (проходя за спиной своей бабушки, которая сидит напротив колонны с часами) и смотрит на часы.
   Сын
   (Поворачивается и кричит.) - Пап!
   Его отец стоит у Кровати 1 и смотрит на жену, которая кормит с ложки десертом лежащую на ней пожилую женщину.
   Отец
   - Что?
   Сын
   - Пап, это старинная вещь. Иди-ка, посмотри.
   Отец подходит к колонне с часами.
   Сын
   - Это модель стоит целое состояние, пап. Ты видишь, две расположенные крест-накрест стрелы и лицо Иисуса?
   Отец
   (Кивает головой в знак согласия.) - Гм, и все еще в хорошем состоянии.
   Сын
   - Что если мы купим их и заберем домой? (Смеется, шутит.)
   Бабушка, которая сидит на стуле, совершенно неожиданно начинает говорить, даже не поворачиваясь, чтобы посмотреть на внука или сына.
   Бабушка
   - Когда только ты видишь старинные вещи, тебе сразу хочется их иметь. У них есть стоимость, у них есть цена. А старые люди, они никому не нужны. Взгляни вокруг. Их бросили здесь, все они старые люди...
   Сын
   (Говорит тихо, чтобы только отец мог услышать.) - Ну вот, опять завелась. Пойдем, пап. (Идет положить чашку обратно на тележку.)
   Отец продолжает смотреть на часы. Неизвестно, думает ли он о том, что сказала его мать или восхищается часами.
   В то время как работник и Убон ходят взад и вперед, собирая чашки для десерта с кроватей, некоторые пожилые женщины вытирают и чистят свои тумбочки (кое-где была пролита еда, на некоторых тумбочках кишат муравьи). Сын и дочь смотрят на свою мать, которая кормит десертом женщину. Беременная женщина кормит другую лежачую женщину. Трехлетняя девочка стоит, прижавшись к ноге своей матери. Прислуга играет с ребенком на крыльце. Ламджиак все еще кормит женщин на кроватях, рядом с кроватью Старушки Ю.
   Ламджиак
   (Тихонько зовет работника, когда тот проходит мимо.) - Пст!
   Работник
   - Что такое?
   Ламджиак
   (Кивает ему, чтобы он подошел поближе, шепчет.) - Иди-ка надень на старика брюки, хорошо? А то когда глава семьи пойдет на него взглянуть, будет очень нехорошо.
   Работник кивает в знак согласия. Положив пустой поднос и чашки, он осторожно направляется к каморке. Никто этого не замечает, кроме Старушки Сон, которая сидит на своей кровати и смотрит на него. Вскоре доносятся звуки потасовки.
   Голос за сценой
   - Нет! Нет! Я не хочу! Я не буду их надевать!
   Голос за сценой
   (Работник. С упреком в голосе.) - Как можно так говорить, ты не хочешь? Ты должен их надеть.
   Потасовка привлекает внимание молодого человека и девушки и они подходят поближе, чтобы посмотреть. Останавливаются напротив решеток каморки.
   Убон
   (Предупреждая.) - Не подходите очень близко. Если он начинает злиться, то швыряет вещи и может ушибить кого-нибудь.
   Молодые люди послушно отступают назад. Старушка Сон продолжает наблюдать.
   Голос за сценой
   (Работник.) - Ой! Ой! Не пинайся. Больно ведь. Эй, осторожно! Я сказал, осторожно! Ты, болван!
   Звуки борьбы.
   Голос за сценой
   - Ублюдки! У меня ничего не осталось. Ублюдки!
   Голос за сценой
   (Работник. Пригрожая.) - Эй! Заткнись!
   Дочь
   (Поворачивается к брату.) - Отвратительно! Еще и мочой воняет!
   Сын
   (Не поворачиваясь к сестре.) - Если тебе отвратительно, то не смотри. Если воняет, то что же ты стоишь и нюхаешь. (Смеется.)
   Девушка больше ничего не говорит, поворачивается, пытаясь заглянуть в каморку, пока работник не выходит и не запирает дверь.
   Сын
   - Если он всегда здесь находится, вдруг случится пожар, он окажется взаперти.
   Работник
   - Ну, я уже не знаю, что можно еще сделать. Если мы не будем его запирать, то он будет выходить и оскорблять людей. Что касается пожара, то не стоит беспокоится, мы приняли все меры предосторожности. (Поворачивается и говорит человеку в маленькой спальне.) - Смотри, не снимай их больше! Снимешь - ужин не получишь.
   Дочь
   - Что с ним случилось? Почему он такой?
   Работник
   - Его обманули его племянники. У него был дом в Банг Лен, Након Патом. Он был богатым человеком. Детей у него не было, только племянники. В конце концов, они обманули его с его состоянием, и оставили его ни с чем. И даже совсем о нем не заботятся. Тамошние люди пожалели его и привезли его сюда. Поэтому он все время и кричит о том, что у него ничего, абсолютно ничего не осталось.
   Дочь
   - Бедняга!
   Работник возвращается к тележкам. Девушка следует за ним. Молодой человек идет к кровати Старушки Сон и останавливается поговорить.
   Сын
   - Как его жалко, бабушка.
   Старушка Сон
   - Да. Смотри, не обманывай свою бабушку. (Смеется.)
   Сын
   - Я так и думал, что ты скажешь это. (Смеется.) - Я бы хотел продолжить разговор с тобой, но я должен пойти помогать Я не так уж много сделал. (Смотрит на тележки, несколько людей находятся вокруг них, почти вся еда съедена.)
   Молодой человек уходит.
   Старушка Бунрыан поворачивается и смотрит на Старушку Сон.
   Старушка Бунрыан
   - Сон, моя дорогая, у тебя, как я посмотрю, есть подход к молодым людям, не так ли?
   Старушка Сон
   (Ровным голосом.) - Так жалко его.
   Старушка Бунрыан
   - Кого?
   Старушка Сон
   (Улыбается, не отвечает.)
   На тележках все собранные подносы и чашки. Убон, Ламджиак и работник разливают воду по флягам и кладут их на тумбочки. Ламджиак раздает некоторым пациентам лекарства для принятия после еды.
   У колонны с часами на стуле все еще сидит бабушка. Ее внучка сидит на полу перед ней раскладывая деньги по конвертам. Отец, мать, беременная женщина, трехлетняя девочка и молодой человек стоят кольцом и наблюдают. Прислуга все еще на крыльце с годовалой девочкой.
   Вскоре все готово. Кольцо размыкается. Отец и мать помогают бабушке встать. Какое-то время бабушка стоит неподвижно, затем делает первый шаг.
   Отец
   (Спрашивает Ламджиак.) - Давайте начнем вот с этой кровати, хорошо? (Показывает на Кровать 1 левого ряда.)
   Ламджиак
   - Пожалуйста, с любой кровати, с какой вы хотите.
   Беременная женщина
   - Постойте-ка. Я забыла. Я взяла фотоаппарат с собой, чтобы сделать снимки и отправить их потом в Америку. (Зовет прислугу.) - Мон! Мон!
   Прислуга
   - Да, что такое, госпожа? (Входит в дверь с ребенком на руках.)
   Беременная женщина
   - Достань фотоаппарат из сумки. Давай-ка я возьму ребенка. (Берет ребенка на руки.)
   Прислуга идет к сумке, которая лежит напротив колонны с часами. Все смотрят на прислугу. Она достает фотоаппарат. (Мыльница со вспышкой.) Идет по направлению к беременной женщине и отдает его ей.
   Убон
   - Давайте я вас сфотографирую.
   Беременная женщина
   - Хорошо. Нажимаете вот здесь. (Указывает на кнопку и отдает фотоаппарат.)
   Отец и мать помогают бабушке добраться до первой кровати. Все скучиваются вокруг неподвижно лежащего тела. Бабушка встает рядом с кроватью протягивая конверт с деньгами лежащей на кровати женщине. Мать встает слева от бабушки. Беременная женщина, держа на руках ребенка, встает справа. Дочь с маленькой девочкой на руках встает рядом. Сын, отец и прислуга образуют задний ряд.
   Беременная женщина
   - Все помещаются в кадр?
   Убон
   - Да, все в кадре.
   Отец
   (Шутливо.) - Только посчитай, хорошо? А то пожилая женщина не сможет вовремя улыбнуться. (Имеет ввиду женщину, лежащую на кровати.)
   Все смеются.
   Убон
   - Готовы? Раз! Два! Три!
   Свет на сцене гаснет.
   Щелкает затвор объектива. Вспышка освещает стоящую в темноте группу людей.
   Темно. Через некоторое время.
   Голос (Убон)
   - Раз! Два! Три!
   Вспышка освещает группу, которая стоит вокруг Кровати 2 левого ряда.
   Темнота...
   Голос (Убон)
   - Раз! Два! Три!
   На один миг видна группа людей, стоящая у кровати Старушки Нуан. Старушка Нуан сидит, она повернула свою голову и улыбается бабушке.
   Темнота...
   Голос (Убон)
   - Раз! Два! Три!
   Группа людей высвечивается вспышкой у кровати Старушки Джан. На изображении, конверт с деньгами уже в руках Старушки Джан.
   Темнота...
   Голос (Убон)
   - Раз! Два! Три!
   Вспышка света снова ловит группу людей. Старушка Эп сидит на кровати, кланяется, руки сложены над ее головой.
   Темнота...
   Голос (Убон)
   - Раз! Два! Три!
   Картинка группы людей у кровати Старушки Таптим. Старушка Таптим сидит, она начинает плакать, когда в ее руках появляется конверт.
   Темнота...
   Голос (Убон)
   - Раз! Два! Три!
   Изображение группы людей вокруг тела, бесчувственно лежащего на кровати. Бабушка кладет конверт с деньгами на грудь лежащей без движения старушки.
   Темнота...
   Голос (Убон)
   - Раз! Два! Три!
   Группа людей вокруг следующей кровати. Недвижимое тело на ней смотрит на бабушку. Кажется, что руки несколько приподнялись.
   Темнота...
   Голос (Убон)
   - Раз! Два! Три!
   Картинка группы людей вокруг кровати Старушки Ю. Руки Старушки Ю держат конверт, но ее глаза безучастно смотрят вниз на ножку кровати.
   Темнота...
   Голос (Убон)
   - Раз! Два!...
   Голос
   - Эй, подождите! Подождите-ка! Подождите-ка минутку!
   Свет на сцене зажигается, слепя глаза.
   Бабушка
   - Миссис Бунрыан, это вы?
   Старушка Бунрыан
   (Не зная, что сказать, встревоженно.) - Д-да.
   Бабушка
   - Боже мой, миссис Бунрыан! Я бы никогда не подумала, что встречу вас здесь.
   Старушка Бунрыан
   (Полуиспуганно.) - Прошу, скажите, кто вы? Боюсь, что не смогу вас припомнить.
   Бабушка
   - Я - Са-анг, Са-анг: дочка миссис Пиу и мистера Дэнг.
   Старушка Бунрыан
   (Некоторое время копается у себя в памяти, затем медленно приводит себя в вертикальное положение.) - Ах да, Са-анг... ты жила во флигеле, не так ли?
   Бабушка
   - Да. Вы меня помните? Во время войны, я даже служила у вас и Его Превосходительства, вашего отца, в Патум Тани, помните?
   Старушка Бунрыан
   - А! Да, да! Я теперь вспоминаю тебя. У тебя было три сына, не так ли, с мистером... как его звали, я имею в виду твоего мужа?
   Бабушка
   - Мистер Йыан.
   Старушка Бунрыан
   - И где он? Разве он не с вами?
   Бабушка
   - Его нет в живых уже больше десяти лет. Вот его, старшего, я брала тогда с собой в Патум. (Указывает на отца.) - Вырази свое почтение миссис Бунрыан, сынок. Она много для нас сделала.
   Старушка Бунрыан
   (Поворачивается взглянуть на отца.) - А ты? Ты помнишь меня?
   Отец
   (С сомнением разглядывая ее, и...) - Да, мадам. (Кланяется ей.)
   Старушка Бунрыан
   - Благослови тебя Господь. (Поворачивается спросить бабушку.) - И как же тебе удалось так разбогатеть, что ты можешь позволить себе угощать здесь нас, бедняков?
   Бабушка
   - Я совсем не богата, мадам. Деньги принадлежат моим детям. Как видите, я завишу от них. А разве у вас их нет?
   Старушка Бунрыан
   - Кого или чего? Детей или денег?
   Бабушка
   - Детей конечно!
   Старушка Бунрыан
   - Нет. Если бы они у меня были, думаю, что мне бы не пришлось сюда придти.
   Бабушка
   - Вы так и не вышли замуж?
   Старушка Бунрыан
   (Неестественным голосом, заикаясь и не желая отвечать.) - Я... хм... по правде, нет. Я уже была очень старой... было как-то уже неприлично. (Отводит глаза в сторону.)
   Отец
   (Шепчет бабушке.) - Мам, пойдем. Ты только делаешь ей больно.
   Бабушка
   - Вот, возьмите это для ваших нужд, миссис Бунрыан. Когда-нибудь, если мои дети будут свободны, я еще раз заеду.
   Свет гаснет.
   В темноте...
   Голос (Убон)
   - Раз! Два! Три!
   Вспышка гаснет. В мгновенном кадре, Старушка Бунрыан сидит величественно, трудно сказать чья рука дает, чья берет конверт.
   Голос (Убон)
   - Раз! Два! Три!
   В быстро освещенном кадре Старушка Сон получает деньги, ее глаза устремлены на юношу в заднем ряду.
   Свет на сцене снова зажигается.
   Убон возвращает фотоаппарат молодой женщине, которая передает его прислуге.
   Группа людей, следуя за Убон, направляется к маленькой спальне. Бабушка, отец, сын и прислуга выстраиваются перед каморкой. Подходит мать, заглядывает во внутрь, отворачивает свою голову, затем отступает.
   Мать
   (Поворачивается, обращается к беременной женщине, своей невестке.) - Не смотри. Это отвратительно. Тебе нельзя, ты же беременна. (Поворачивается к своей дочери, которая держит трехлетнюю девочку на своих руках.) - Уведи Джип.
   Девочка (Джип)
   - Я хочу посмотреть! Я хочу посмотреть! (Закатывает истерику.) - Я хочу посмотреть! (Чем дальше ее отводят, тем сильнее она кричит, пока...)
   Отец
   - Хорошо, хорошо, иди посмотри, иди.
   Дочь приносит девочку обратно, сажает ее на спину юноши.
   Девочка (Джип)
   (Смеется, обрадовавшись тому, что видит.) - Голый!
   Бабушка
   (Испуганно.) - Я туда не пойду.
   Убон
   (Улыбается, обращается к бабушке.) - Вы не должны туда заходить. Кто бы вы ни были, это не разрешается.
   Голос за сценой
   - Ублюдки! Ублюдки!
   Убон
   (Поворачивается, говорит бабушке.) - Такой вот он. Каждый раз, когда кто-нибудь приносит ему деньги или подарки, он начинает сквернословить. Поначалу мы позволяли ему держать деньги. Он просто рвал их на кусочки, не переставая богохульствовать и сквернословить. Так что теперь мы просто сами берем их от его имени. У него есть деньги, знаете, он никогда ими не пользуется. Так что мы думаем, что когда он умрет, мы сделаем пожертвование ...
   Бабушка
   (Кивает в знак понимания.) - Тогда возьми их, возьми. Храните их для него.
   Голос за сценой
   - Ублюдки! Ублюдки!
   Группа людей шеренгой отходит от маленькой спальни, они просматривают вещи, которые принесли. Тем временем Ламджиак обходит кровати и собирает конверты с деньгами с тех кроватей, пациенты на которых не могут приподняться, и запирает их в тумбочки. После того, как все проверили, что все в порядке, помогают друг другу вынести вещи по центральному проходу. Ламджиак, Убон и работник провожают их до двери. Отец оборачивается.
   Отец
   - Ой, я чуть не забыл. (Засовывает руку в задний карман, достает бумажник, дает по сотне бат каждому из трех.) - Не спорьте, хорошо? Это просто то, чем я могу помочь. Не думайте об этом как о деньгах... примите это как помощь ближнему.
   Убон
   (Кланяясь ему.) - Большое вам спасибо, сэр.
   Ламджиак
   - Спасибо, сэр.
   Работник
   - Большое спасибо, сэр.
   Отец
   - Так, небольшая помощь. Если у меня будет свободное время, я приеду еще.
   Отец проходит в дверь, следуя за остальными. Обе сестры и работник стоят у двери и смотрят до тех пор, пока группа не скрывается из виду.
  
   Я отвожу глаза от двери и смотрю на людей на кроватях. Они сидят или лежат, вернувшись к своей скучной, повторяющейся изо дня в день, рутинной жизни. Нет ничего интересного. Мои глаза блуждают, оглядывая каждую по очереди, затем я устремляю свой взгляд на Старушку Джан. Я вижу как она сидит на кровати и улыбается конверту с деньгами. Я думаю об утренней сцене, когда пропали ее деньги. Она была вся в слезах из-за этой пропажи. Теперь у нее снова есть деньги. Что она будет с ними делать? Где она будет их хранить? Мне бы хотелось об этом знать, но в данной ситуации, в которой зритель видит на сцене все, она является лишь составной частью этой сцены, здесь у нее роль без слов, так что ей нечем привлечь внимание зрителей. Она только сидит и улыбается, глядя на конверт в своих руках. Если зрители не будут наблюдать за ней, они не поймут, что Старушка Джан делает. В данный момент я думаю о том, что пьеса на сцене, как жанр, довольно ограничена в своем выражении, особенно в тех эпизодах, где имеется большое количество людей без какой-либо определенной роли. Зрители не знают куда смотреть, в фильмах все по-другому. В фильме, мы можем заставить людей смотреть на то, что мы хотим.
  
   Крупный план
   Старушка Джан, сидит на кровати и дрожащими руками открывает конверт.
   Голос за кадром (Работник)
   - Ламджиак, Убон, идите пообедайте первыми.
   Голос за кадром (Убон)
   - Нет, сначала покушай ты.
   Голос за кадром (Работник)
   - Да ладно, сначала идите вы. Мне еще там пол помыть надо.
   Звуки удаляющихся шагов обеих сестер. / Снято
   Крупный план
   Дрожащие и неловкие от нетерпения руки Старушки Джан, она чуть-чуть надрывает бумагу на краешке конверта, который она открывает. Виден уголок купюры. Морщинистый палец проскальзывает в отверстие, затем нетерпеливо рвет край по всей его длине. Вытаскивает купюру в сто бат. Бросает пустой конверт на кровать. / Снято
   Крупный план
   Счастливое лицо Старушки Джан, которая держит банкноту в руках и любуется ею. Поднимает соединенные руки над головой и делает поклоны.
   Старушка Джан
   (Бормоча.) - Спасибо Тебе, о Боже, за то, что ответил на мою молитву.
   Возвращает свой взгляд на купюру, затем медленно поворачивается, чтобы посмотреть в сторону кровати Старушки Нуан. / Снято
   Средний план
   (Глазами Старушки Джан.) Старушка Нуан сидит на полу и внимательно рассматривает банкноту, находящуюся в ее левой руке. В правой руке у нее карандаш, который она крепко держит. Затем Старушка Нуан записывает что-то в свою записную книжку.
   Голос за кадром (Старушка Джан)
   - Моя дорогая Нуан, у меня теперь есть деньги и я могу тебе вернуть свой долг.
   Старушка Нуан поворачивается. / Снято
   Средний план
   Обе женщины. Старушка Джан медленно встает с кровати, идет к Старушке Нуан, затем садится перед ней. Старушка Нуан заканчивает запись номера банкноты и поднимает свои глаза.
   Старушка Джан
   (Передает деньги.) - Возьми. Десять бат, да?
   Старушка Нуан
   - Почему бы тебе не придержать их пока?
   Старушка Джан
   - Не хочу. Чем дальше, тем больше я становлюсь забывчивой. Что если мы обе забудем? Это может стать яблоком раздора между нами. Только подумаю об этом, и мне становится страшно...
   Старушка Нуан
   - Ну что ж, пусть будет тогда так, как ты хочешь.
   Старушка Нуан медленно дотягивается до тумбочки, чтобы открыть ее. / Снято
   Крупный план
   Рука, открывающая крышку тумбочки. Конфеты в бумажках разной формы падают и рассыпаются по полу.
   Голос за кадром (Старушка Нуан)
   - О-хо!
   Рука Старушки Нуан просовывает руку в нижнюю часть тумбочки и вытаскивает старинный портсигар. Камера следует за рукой Старушки Нуан до тех пор, пока она не кладет портсигар на пол и открывает крышку.
   Голос за кадром (Старушка Джан)
   - А у тебя много. / Снято
   От среднего к крупному плану
   Старушка Джан и Старушка Нуан. Смотрят на сбережения. / Снято
   Крупный план
   Лицо Старушки Джан. Она думает о деньгах, которые у нее когда-то были, ее лицо омрачается.
   Старушка Джан
   (Бормоча.) - Кто бы ни был тот, что взял их, пусть горит в аду.
   Голос за кадром (Старушка Нуан)
   - Эй, кого ты теперь проклинаешь?
   Старушка Джан
   (Поднимает свой взгляд от денег в портсигаре.) - Того, кто спер мои деньги, вот кого! / Снято
   От среднего к крупному плану
   Старушка Джан дает свои деньги Старушке Нуан. Старушка Нуан забирает их, записывает серийный номер в свою записную книжку, затем прилаживает банкноту к пачке, вытягивает связку десятибатовых банкнот и наклоняется, чтобы найти их номера у себя в записной книжке. / Снято
   Крупный план
   (Глазами Старушки Нуан.) Записная книжка и рука Старушки Нуан, она проверяет каждую купюру, давая сдачу Старушке Джан. Найдя соответсвующий номер в своей книжке, она вычеркивает его. / Снято
   Крупный план
   Старушка Джан заглядывает в записную книжку. / Снято
   Средний план
   Старушка Нуан передает сдачу Старушке Джан, затем кладет свой капитал обратно в тумбочку, подбирает разбросанные конфеты и отправляет их туда же, вставляет ключ и кладет записную книжку в верхний ящик. / Снято
   Крупный план
   Огорченное лицо Старушки Джан.
   Старушка Джан
   - И где же мне держать свои деньги?
  
   Тик-так, тик-так.
   Тик-так, тик-так.
   Часы бьют один раз.
   Работник смотрит на часы. Он чувствует, что проголодался, возвращается в ванную, кладет швабру на место, затем идет и берет стул, оставленный у колонны с часами, и, тем же путем, выходит на крыльцо перед палатой, ждет, когда вернется Убон сменить его.
   Старушка Бунрыан, которая все это время украдкой следила за работником, пока тот не вышел со стулом из палаты, теперь смотрит в направлении кровати Старушки Сон.
   Глаза Старушки Сон обращены на каморку: она продолжает размышлять о находящемся в ней человеке.
   Почему, всякий раз, когда кто-нибудь приносит ему деньги, он начинает сквернословить.
   - Дорогая Сон.
   Старушка Сон, отвлеченная от своей проблемы, над которой она ломает голову, поворачивается к говорящей.
   - Ты меня звала?
   - Да, звала.
   - Что-то случилось?
   - Да ничего. Я просто хотела тебя спросить: теперь-то ты мне веришь?
   - Ты о чем?
   - Ну, что я действительно дочь герцога Сунтон. Ты только что ее видела, ту женщину, что приходила угощать нас обедом; она когда-то была моей служанкой. - В ее голосе слышно что-то, похожее на презрение.
   - Я тебе верю, - говорит Старушка Сон так, как будто она действительно так думала. - Я поверила тебе еще тогда, когда ты сказала об этом в первый раз. На тебя посмотришь и сразу понимаешь, что ты не обычный человек, как я и мне подобные.
   Старушка Бунрыан счастливо улыбается. Поток воспоминаний нахлынул на нее.
   Она медленно встает с постели и идет по главному проходу. Сегодня она счастливая женщина. Сегодня она была реабилитирована. Правда открылась сама собой: она не рассказывала небылиц, чтобы одурачить людей, как думали все. Каждое утро она молила Господа о том, чтобы Он не допустил, чтобы кто-нибудь из ее знакомых пришел сюда и ей стало бы стыдно за ее нынешнее положение. Но сегодня она смогла преодолеть свой стыд. Она больше не чувствует себя униженной. Впредь она больше не будет молить Господа об этом. Теперь она далека от этого. Теперь ей нечего стыдиться, потому что это правда.
   Правдой является то, что она дочь герцога Сунтон.
   Стройное тело Старушки Бунрыан грациозной походкой, которая сейчас выглядит еще более благородной, чем когда-либо, направляется к кровати Старушки Джан.
   Переводя дыхание, она останавливается у кровати Старушки Джан.
   Старушка Джан сидит, все еще держа деньги у себя в кулаке, бок о бок со Старушкой Нуан, которая, также как и она, сидит на полу перед своей тумбочкой. Обе смотрят на Старушку Бунрыан - им интересно знать, зачем она пришла.
   - Ну, теперь-то вы верите, что все, о чем я вам говорила, является чистой правдой? - медленно спрашивает Старушка Бунрыан, ей тяжело говорить, она устала от ходьбы.
   - Я никогда и не говорила, что ты все это придумала, - говорит угрюмо Старушка Джан.
   - Мне не нужны твои деньги. Но я пришла сказать тебе, что все, о чем я вам говорила, чистая правда. Ты ведь все видела, не так ли? Та женщина, которая приходила сегодня, чтобы дать тебе денег, была когда-то одной из служанок в моем доме...
   - Ну и что, моя дорогая госпожа Бунрыан? - обрывает ее Старушка Нуан.
   - Ничего. Я просто хотела сказать вам, что не являюсь чьим-то рабом, как вы.
   - Да? Неужели? Тогда почему бы тебе не прекратиь говорить об этом? Почему бы тебе не держать это при себе? Мне неинтересно слушать о прошлом других людей.
   - Я просто хотела внести поправку. - Голос Старушки Бунрыан становится тверже, а ноги слабеют. Она медленно опускается и садится на пол между кроватями. Все трое сидят на полу.
   - Мы все одинаковы, госпожа Бунрыан, - говорит Старушка Нуан. - Нет никакой необходимости хвастаться своим прошлым друг перед другом. Если бы мы так гордились собой, то мы бы здесь не были.
   - Но я происхожу из знатного рода. У меня когда-то была слуги.
   - И где же они теперь, эти твои слуги? - возражает ей Старушка Нуан.
   Старушка Бунрыан потрясена, услышав правду. Тех людей давным-давно нет. Они остались только в ее памяти, в ее гордыне, с которой она говорит о своем благородном прошлом.
   - Ну, где же они теперь, моя дорогая? - снова спрашивает Старушка Нуан.
   - Ну, а та женщина, которая приходила, чтобы дать нам деньги. Разве ты ее не видела? Она была моей служанкой. - Старушка Бунрыан в очередной раз выпрямляется.
   - А разве тебе не было стыдно перед ней? Ты была ее госпожой. Почему ты протянула руку, чтобы принять деньги от служанки? Ответь мне на это.
   Слова Старушки Нуан снова бьют ей в грудь. Тело Старушки Бунрыан непроизвольно сжимается.
   - Поверь мне, моя дорогая. Ты не должна говорить нам о своем прошлом, кем ты была, какого ты рода и так далее. Все мы, кто пришел сюда, все мы находимся в одной лодке, моя дорогая. Мы все здесь равны. Среди нас нет никого, кто лучше, а кто хуже.
   Старушка Бунрыан молчит.
   Старушка Джан слушает с состраданием. Хотя все это время ее кровать и находилась рядом с кроватью Старушки Бунрыан и она, сравнивая себя с ней, всегда чувствовала себя такой низкой по положению, а теперь, когда она видит выражение лица Старушки Бунрыан, ей ее жалко.
   - Разве я говорю неправду? - невозмутимо задает свой вопрос Старушка Нуан.
   Старушка Бунрыан не отвечает. Она медленно берется за край кровати, чтобы подняться, не оборачивается и не смотрит на обеих женщин. Шаг за шагом, она идет обратно к своей кровати, чтобы предаться своему горю, она абсолютно подавлена, сломлена духом, истощена. Гордость, с которой она шла вначале, полностью улетучилась, оставив ей только смятение и упадок душевных сил.
   То, что она сказала, является правдой: я взяла деньги у служанки, думает она.
   У нее больше ничего не осталось. Исчезли слуги, лакеи. Даже ее происхождению, благородному происхождению, которое она так старалась сохранить, теперь прищел конец - ей приходится брать деньги из рук служанки.
   Она начинает понимать: то, что она отстаивала, что она всегда так высоко ценила, никак не характеризовало ее, это было лишь ее собственной характеристикой на саму себя.
   Теперь она знает, что ничем не превосходит всех остальных, находящихся здесь. Знает, что она не особенная, а такая же обычная как все эти люди.
   Она медленно опускается на кровать и ложится на бок, ее лицо обращено на Старушку Ю, она прячет свои слезы, чтобы никто их не увидел...
  
  
   (Слышны шаги подошедшего и остановившегося у крыльца человека.)
   Голос (Убон)
   - Иди пообедай.
   Голос (Работник)
   - А вы уже покушали?
   Голос (Убон)
   - Да. И посуду помыли.
   Голос (Работник)
   - Что!? Зачем вы это сделали? Я бы сам мог. Это ведь моя работа.
   Голос (Убон)
   - Ничего страшного. Все равно мне не придется больше делать это. (Смеется.)
   Голос (Работник)
   - Что ж, это значит, что ты все-таки решила уйти, не так ли? (Смеется... шутит.)
  
   (Убон не отвечает.)
   Голос (Работник)
   - А Ламджиак уже ушла на рынок?
   Голос (Убон)
   - Да. Мы с ней только что расстались. Иди покушай.
  
   (Слышны шаги работника, спускающегося по ступенькам крыльца.)
  
   Убон входит в дверь. Старушка Таптим все еще сидит на кровати с отсутствующим взглядом. Старушка Эп лежит. Старушка Нуан и Старушка Джан расходятся по своим кроватям, собираясь на них взобраться. Старушка Ю лежит уставившись в потолок. Старушка Бунрыан поворачивается к Старушка Сон. Старушка Сон лежит.
  
   Убон идет к лежащим на тех пяти кроватях, которые не могут двигаться самостоятельно, чтобы перевернуть их. (Примечание: Сначала она проверяет тела тех женщин, которые спят: их необходимо перевернуть.) Закончив с этим, она направляется к маленькой спальне и заглядывает в нее. Оттуда не слышно ни единого звука.
   Убон
   (Улыбается сама себе... шепчет.) - Спит как младенец.
  
   В это время суток отдыхают не только пациенты, которые сейчас лежат на своих кроватях, но и она сама. Когда все засыпают - шум прекращается.
   Она медленно идет вдоль маленького прохода, стараясь не потревожить спящих шумом своих шагов; проходит мимо кровати Старушки Таптим. Ей жалко видеть как Старушка Таптим ждет своего слабоумного сына, но все, что она может сделать, это только утешить и пожалеть ее в глубине своего сердца. Больше она ничем не может ей помочь.
   - Поспи-отдохни, бабушка.
   - Не могу я спать, сестра. Я все о нем переживаю.
   - Постарайся не переживать. Я тебе уже говорила, что он во что бы то ни стало придет.
   - Вы ведь верите в это, сестра, правда? - Старушка Таптим делает на словах акцент, пытаясь добиться от Убон подтверждения. Убон только улыбается в ответ.
   - Я правда так думаю. - Она идет к двери, выходит и опускается на скамейку на краю крыльца.
   Она не совсем понимает как умственно отсталый ребенок все еще находит в себе необходимость навещать свою мать. Или в кровных отношениях матери и ребенка есть что-то такое, что их связывает? А что же тогда, те дети, чье психическое состояние в норме? Почему они не приходят навещать своих матерей? Или это означает, что в их кровных отношениях не осталось никакой связи?
   Сама она не может дать на это ответ.
   Когда она только начинала здесь работать, она не задумывалась об этом. Она просто считала, что дети этих стариков - подлые и жестокие люди, избавляющиеся от своих собственных родителей, помещая их в такие места, как это.
   И когда она видела как умственно отсталый сын Старушки Таптим регулярно приходит к своей матери, она начала задумываться об узах крови, о связи матери с ребенком. Это интересовало ее настолько, что она задавала себе вопрос: "Что было бы, если бы ее сын не был слабоумен? Приходил бы он навещать свою маму?"
   Она снова не могла найти ответа.
   Она работала здесь вот уже два года, и все, что она усвоила - это то, что эти женщины достойны сострадания. Кто-то из них агрессивен, суетлив, ворчлив, склонен преукрашивать правду, превращаясь в зануд, пытаясь привлечь чье-нибудь внимание; кто-то вороват, сварлив, клевещет на другого и так далее... но все они, по ее мнению, достойны жалости.
   Ибо все они брошены.
   Она переводит свой взгляд со Старушки Таптим на павильон в середине пруда. Она не хочет думать. Не хочет вспоминать. Не хочет, чтобы какие-то истории расстраивали ее душу.
   Вид перед ее глазами в данный момент точно такой же, каким он был вчера, позавчера, он будет таким же и завтра.
   Без сомнения, в тени индийского миндального дерева сидит полная старушка. Перед ней стоит корзина с хлебом, который она продает людям, которые хотели бы покормить рыб в пруду. Рядом с ней еще одна старушка невысокого роста, которая продает связанные ей самой вещи проходящим мимо молодым мужчинам и женщинам, и все люди, находящиеся в беседке посредине пруда, тоже пожилые, они все еще там, хотя не за горами то время, когда им придется слечь и не вставая лежать в постели. Не далеко то время, когда их необходимо будет перевести в эту палату. Всех тех пожилых, седоволосых людей, которые сидят на крыльце деревянного строения по ту сторону пруда. И того старого, одетого только в саронг чудака, который, постукивая своей тростью, прохаживается взад и вперед по крыльцу...
   Все они брошены, разве не так?
   А ведь ты тоже собираешься их оставить, или нет? - спрашивает она себя.
   Она все еще смотрит на одетого в саронг старика, который, дергаясь, расхаживает взад и вперед. Он напоминает ей одного пожилого человека, который когда-то заставил ее плакать.
   Когда она только пришла сюда работать, она работала в другой палате. Там находился пожилой мужчина, который был болен. У него были длинные волосы и растрепанная борода. Она постригла его волосы, сбрила бороду, ухаживала за ним, купала, прибирала за ним, интересовалась его здоровьем. Она делала это потому, что испытывала сострадание к этому человеку, которому было столько же лет, сколько и ее дедушке. Но оказалось, что человек, о котором она заботилась, воспринимал это совсем по-другому. Он думал, что она приходит к нему потому, что любит его, любит его так, как любят молодые люди. Он преследовал ее даже в выходные дни, ходил за ней по пятам, старался не выпускать ее из вида, как будто был юношей, который влюбился в первый раз в своей жизни. Ей это стало надоедать. Ей стали надоедать его чувства к ней. Он умолял и клятвенно заверял ее в своей любви, требуя только одного: чтобы она пообещала, что проведет с ним всю свою жизнь. Она сама очень хорошо знала, что это невозможно, с какой бы стороны на это ни посмотреть, она также знала, что все, что говорил старик, было следствием безумия его возраста, фантазией одинокого старика.
   Чтобы положить этому конец, она ему сказала, что если он ее действительно любит, то он должен просить ее руки у старшей сестры, так как сама она не в состоянии решить это дело.
   Но вместо того, чтобы отказаться от своего намерения, старик и вправду пошел просить ее руки у главной сестры, заявил, что любит ее и просит разрешить ей жить с ним. Сестра спросила его о том, может ли он работать, чтобы содержать жену, на что он уверенно ответил, что может. После чего сестра согласилась, но поставила одно условие: он должен залезть на кокосовую пальму и достать для нее один кокосовый орех. И он пообещал выполнить это.
   Когда пришло время показывать как старик заберется на кокосовую пальму, она почувствовала себя виноватой.
   Карабкаясь по дереву, он пытался бороться до последнего, но не смог поднять себя даже до середины ствола, все время сползал вниз и падал в кучу компоста под деревом. Он пытался взбираться снова и снова, но ему отказывали силы, и он сползал вниз. Вся его грудь и живот были исцарапаны.
   Затем она попросила его прекратить. Она не хотела, чтобы он поранился еще больше, но старик и не думал прекращать. Он делал попытку за попыткой, до тех пор, пока у него не кончились силы...
   Он лежал распростершись под кокосовым деревом, кровь текла по всему его телу.
   Она отвернула голову от этой сцены и у нее потекли слезы. Она помчалась обратно в помещение.
   Это был ее проступок.
   С того момента старик стал молчаливым, ничего не говорил, ни с кем не разговаривал.
   Спустя пять дней он скончался. Все говорили, что он умер из-за того, что сердце его было разбито.
   Она снова плакала, считая, что была виновата в смерти несчастного человека.
   Но что она могла сделать?
   Этот случай все еще свеж в ее памяти.
   Она все время задает себе вопрос, если бы дети того старика позаботились о нем, дали бы ему то счастье, которое люди его возраста заслуживают, пришлось ли бы ему прийти сюда и скончаться, скончаться при таких позорных обстоятельствах?
   Она знала, что он был брошен, был одинок и несчастен, как и все здесь, что никто никогда не обращал на него внимание. И как только кто-то попытался его немного обрадовать, то он вообразил себе такое...
   Каждый раз когда она думает об этом, сострадание овладевает ею.
   Нет, она не просто жалеет того старика, который умер. Она питает жалость ко всем пожилым людям, живущим здесь, ко всем людям, которых она видит вокруг себя.
   По правде говоря, поначалу, это была просто работа, на которую ей пришлось устроиться, чтобы не быть безработной. Она смирилась с этой работой, смирилась с неприятными запахами. От некоторых людей шло зловоние, так как они лежали и гнили, хотя все еще могли дышать. Некоторые ели экскременты, которые они принимали за еду. Другие волочили одежду за собой, шаркая по полу, как маленькие дети. Третьи, никому не говоря, сбегали из приюта и шли в полицейский участок, чтобы заявить о пропаже их лодки или другой дорогой вещи. Некоторые швыряли в нее различные предметы или еду за то, что она делала то, что им не нравилось. Ей пришлось смириться со всем этим.
   В те дни она думала, что если она найдет какую-то другую работу, даже с меньшей оплатой, она уйдет отсюда, но из учреждений, куда она хотела устроиться, не приходило никакого ответа в течение месяцев, и даже лет.
   Пока она ждала, ее чувства стали потихоньку меняться. Она начала понимать, что все, что делают эти люди, исходило из-за отсутствия у них здравого ума. Эти люди вели себя, полагаясь на свои чувства, не заботясь о том, можно это делать или нет, было ли это правильно или неправильно, просто чтобы привлечь к себе внимание, чтобы их побаловали в последние дни их жизни.
   Так что, как она могла сердиться на них?
   Она стала прощать им, стала держать себя в руках, и стала отдавать им все свои силы, стала думать так, как если бы эти люди были ее собственными дедушками и бабушками. Она вела себя со всеми так, как будто была у них в долгу за их былую доброту.
   Это новое ее ощущение было так сильно, что теперь ее чувства по отношению к ним не были просто ее обязанностями, которые она должна исполнять. Они исходили из ее желания помочь им, потому что она хотела, чтобы в их жизни было что-то хорошее перед тем как они покинут этот мир.
   Но сегодня ее ждет уже новая работа.
   Она собирается оставить этих людей.
   Оставить их точно так же, как они были оставлены их детьми и внуками.
   При мысли об этом, у нее замирает сердце...
   Ты действительно хочешь уйти?
   Ее взгляд все еще устремлен на другую палату. Вот старая женщина, неуклюже ступая, медленно спускается по лестнице, ей никто не помогает, нет никого, кто бы смог поддержать ее, если она споткнется, вокруг нее нет ни детей, ни внуков, которые бы не дали ей упасть.
   Ой! Ой! Осторожно!
   Часы на сцене бьют два раза.
   Мне начинает надоедать то, что нам показывают со сцены. В этот раз стало снова неуютно, как и тогда, когда в начале пьесы нам пришлось созерцать тиканье часов в течение целых пятнадцати минут. Единственное, на что мы сейчас смотрим это отдыхающие пожилые женщины, лежащие на кроватях. Сидит только Старушка Таптим, которая бессмысленно смотрит на дверь. Не произошло абсолютно ничего с того момента, когда сестра вышла... или они хотят, чтобы мы смотрели на этих спящих людей до окончания пьесы?
   Я считаю, что это является слабостью этой пьесы, что именно поэтому критики назвали ее "самой скучной пьесой года", потому что в сюжете нет ничего, что могло бы заинтересовать зрителя. Это просто ряд небольших жизненных эпизодов, показанных в хронологическом порядке, и в каждом из этих событий мало интересного. Это обычные картины повседневной жизни. Более того, теперь зрители вынуждены смотреть на людей, которые спят!
   В этом, я думаю, и есть их просчет.
   Я не знаю сколько минут длится сцена послеобеденного сна, потому что я забыл засечь время. Я просто смотрел на сцену, ожидая, что что-нибудь всетаки произойдет, но я не увидел ничего кроме людей на кроватях.
   Время идет...
   Тик-так, тик-так.
   Тик-так, тик-так.
   Старушка Таптим все еще бессмысленно смотрит на дверь.
   Убон все еще не вернулась.
   Ничего не происходит.
   Зрители начинают нервничать из-за скуки созерцания людей, лежащих на сцене. Зрелище не предлагает ничего интересного, ничего, о чем можно подумать... кроме как спящих людей.
   Прежде чем я окончательно потерял интерес к спектаклю, свет на сцене постепенно тускнеет и, в конце концов, гаснет.
   Кое-кто из зрителей начинает аплодировать, вслед за ними аплодируют другие. Наверное думают, что пьеса закончилась.
   Когда редкие аплодисменты замирают, мой слух улавливает поблизости звуки - постукивание трости по полу и короткие шаги.
  
   Голос (в темноте)
   - Играй и выигрывай! Играй и выигрывай!
  
   Луч света освещает дверь. Продавец лотерейных билетов - затемненные очки, белая трость перед ним, темно-коричневый пластиковый пакет раскачивается на его плече - появляется в двери, снимает туфли перед тем как ступить на пол. Темные тела на некоторых кроватях садятся, как будто перспектива богатства оживляет их.
   Старушка Эп
   - Идите сюда! Идите сюда.
   Свет рампы следует за продавцом лотерейных билетов. Он слегка постукивает своей тростью по полу, по ножкам кроватей, пока не доходит и не останавливается перед тем, кто его позвал.
   Старушка Эп
   - У вас есть шесть-семь-три?
   Продавец лотерейных билетов выуживает из своей сумки связку билетов государственной лотереи. Подходит Убон и останавливается в дверном проеме в темноте, на всякий случай, если возникнет проблема.
   Продавец стоит, протягивая билеты, крепко держит их за корешки.
   Старушка Эп рассматривает их, ищет желанный номер и находит его. Она крепко ухватывается за него.
   Старушка Эп
   (Смотря на Убон.) - Сестра, вы бы не могли посмотреть? Это ведь шесть-семь-три?
   Убон подходит к ней, смотрит на номер билета в руке Старушки Эп.
   Старушка Эп
   - Это шесть-семь-три?
   Убон
   - Это шесть-семь-восемь.
   Продавец все еще крепко держит билет за корешок.
   Старушка Эп
   - Я возьму шесть-семь-три, сестра.
   Убон находит для нее номер, затем обращается к продавцу.
   Убон
   - Она хочет этот.
   Продавец лотерейных билетов
   - Возьмите двойной.
   Убон
   (Спрашивает Старушку Эп.) - Что скажешь, бабушка?
   Старушка Эп
   - Пусть будет двойной.
   Продавец лотерейных билетов
   - Сорок пять бат.
   Старушка Эп
   - Что? Конечно нет. Сорока двух хватит. Пожалей меня. У меня нет никакого дохода. Я слишком стара.
   Продавец лотерейных билетов
   - Сорок пять, бабушка. Ты пожалей меня. Я слепой. Это мой единственый заработок.
   Убон
   (Вздыхает, смотрит на обоих.)
   - Почему бы тебе не взять только один, бабушка? Я вижу как ты все время покупаешь, когда бывает лоторея, хотя ты ни разу не выигрывала. Такая ненужная трата денег.
   Старушка Эп
   - Ну, давай... сорок два.
   Продавец лотерейных билетов
   - Я не могу, бабушка. Пожалей меня.
   Убон
   - Ты берешь только один, хорошо? (Поворачивается к продавцу.) - Знаете, вам не следует приходить сюда продавать билеты. Это похоже на выманивание денег у пожилых людей.
   Продавец лотерейных билетов
   - Нет, нет, мисс, лотерею проводит правительство. Нелегальная лотерея, вот это обман, если вы хотите знать. Иногда вы выигрываете, а вам не платят. А эта лотерея правительственная. Правительство всегда выплачивает выигрыши, мисс. Правительство не обманывает.
   Старушка Эп
   - Сорок четыре, идет? Пожалей меня. Я все время покупаю.
   Продавец лотерейных билетов
   - Хорошо, хорошо.
   Старушка Эп достает деньги из узелка своего саронга, затем дотягивается до подушки, поднимает ее, перебирает мелочь и считает.
   Старушка Эп
   - Скажите, сестра, это монета один бат или пять?
   Убон
   (Берет ее.) - Пять бат.
   Старушка Эп
   - Вот видите, я чуть было снова не ошиблась. Эти чертовы монеты в пять бат, ненавижу их!
   Старушка Эп передает сорок пять бат. Продавец щупает купюры и монеты пальцами, затем отрывает лотерейные билеты, передает их, дает сдачу, убедившись, что отдает монету в один бат, а не пять. Закончив с этим, он, постукивая по полу своей тростью, удаляется от кровати Старушки Эп. Убон следует за ним.
   Продавец лотерейных билетов
   - Играй и выигрывай! Играй и выигрывай!
   Луч света следует за продавцом билетов. Вокруг люди на своих кроватях ждут своей удачи, смутные фигуры, затерянные в темноте.
   Старушка Джан
   - Переходите на эту сторону, молодой человек.
   Он останавливается, идет, ведомый своей тростью, по направлению к источнику голоса и останавливается между кроватями Старушки Джан и Старушки Нуан.
   Старушка Джан
   - Мне, пожалуйста, выигрышный билет.
   Старушка Нуан
   (Смеется.) - Эх, ты! Если бы он знал, он бы взял его себе, ведь так?
   Убон
   (Смеется.) - Ты знаешь об этом и все равно покупаешь!
   Продавец лотерейных билетов
   - Я бы не взял его, мисс. У меня нет никакого желания н а это.
   Старушка Нуан
   (Подразнивая.) - Тогда, дорогой мой, как же ты собираешься стать богатым, если не играешь в лотерею?
   Продавец лотерейных билетов
   - Мне не везет в этом, мадам.
   Старушка Джан
   - Хорошо, дай мне один простой билет.
   Продавец лотерейных билетов
   - Можно я получу сначала деньги? Двадцать три бата.
   Убон
   (Спрашивает Старушку Джан.) - Ты помнишь, куда ты их положила?
   Старушка Джан
   (Поднимает край своей рубашки. Деньги в кармане ее нижней рубашки. Она достает две двадцатибатовые банкноты и передает их.) - Видите теперь, не так ли, сестра, что я не забыла. С другими вещами случается, о них я могу забыть, но о деньгах я никогда не забываю.
   Убон
   (Смеется.) - Ну, что ж, будь осторожна, когда будешь отдавать рубашку в стирку. Не забудь вынуть деньги.
   Продавец лотерейных билетов дает сдачу, затем достает билет и отдает его Старушке Джан.
   Старушка Нуан
   - Это какой билет? (Смеется.)
   Продавец лотерейных билетов
   - Выигрышный, мадам. Не хотите купить себе?
   Старушка Нуан
   - Нет, спасибо. Я лучше поберегу деньги.
   Убон
   - Правильно, бабушка.
   Продавец отходит.
   Старушка Бунрыан сидит на своей кровати и смотрит в темноту.
   Продавец лотерейных билетов
   - Играй и выигрывай! Играй и выигрывай!
   Старушка Бунрыан
   - Подойдите сюда, пожалуйста.
   Продавец подходит к Старушке Бунрыан. Старушка Сон лежит на кровати.
   Старушка Бунрыан
   - У вас есть комплект?
   Продавец лотерейных билетов
   - Остался один, мадам.
   Старушка Бунрыан
   - Хорошо, я его беру.
   Продавец лотерейных билетов
   - Девяносто бат, мадам.
   Старушка Бунрыан
   - Дайте мне его.
   Убон
   - Зачем так много платить? Двойного было бы достаточно. У тебя бы остались деньги, чтобы потратить на что-то другое.
   Старушка Бунрыан
   (Смотрит на Убон.) - Я не хочу держать у себя эти деньги.
   Убон
   - Какие деньги?
   Старушка Бунрыан
   (Печально.) - Те деньги, которые они дали мне сегодня.
   Убон
   - А что с ними не так? Это такие же деньги, разве нет?
   Старушка Бунрыан
   - Это так, но я не хочу их хранить. Я не хочу держать деньги от моей служанки.
   Убон
   - Но ведь это все равно деньги, бабушка. Она дали их тебе. Она сделала это, чтобы совершить пожертвование. Она дала их тебе, чтобы ты могла купить себе необходимое. Знаешь, если бы эти люди узнали, что ты так поступишь, они бы огорчились.
   Продавец лотерейных билетов
   - Вы берете комплект или нет?
   Убон
   - Подожди... Я не советую тебе тратить все. Это слишком много.
   Старушка Бунрыан
   - Но я не хочу их держать у себя!
   Убон
   - Если они тебе не нужны, то почему же ты не вернула их сразу, когда они давали их? Они бы могли дать их кому-нибудь другому. Если бы они знали, что ты собираешься спустить деньги на игру... Что ж, подумай об этом. Хорошо ли это?
   Продавец лотерейных билетов
   - Ну, так как же, мадам?
   Убон
   (Поворачивается, с досадой) - Пожалуйста, подождите немного, хорошо? (Поворачивается обратно и говорит Старушке Бунрыан.) - Если они не были нужны тебе, почему же ты тогда не вернула их?
   Старушка Бунрыан
   (В затруднении... тихим голосом.) - Ну, тогда они были мне нужны.
   Убон
   - Вот видишь. Они были нужны тебе. Не надо, бабушка. Так распоряжаться деньгами неправильно. Держи их у себя, чтобы потратить на что-нибудь более полезное, чем это. Если ты хочешь попытать свое счастье, купи немного для удовольствия, не трать все, чтобы остаться без ничего. Хорошо?
   Старушка Бунрыан
   - Хорошо.
   Убон
   - Возьми только двойной, хорошо?
   Старушка Бунрыан
   - Я куплю только один билет.
   Убон
   (Улыбается.) - Очень хорошо, бабушка.
   (Поворачивается и обращается к продавцу.) - Дайте ей только один билет.
   Продавец лотерейных билетов
   - Вам какой номер, бабушка?
   Старушка Бунрыан
   - Любой. Дайте мне любой.
  
   Старушка Бунрыан вытаскивает из кармана своей рубашки белый конверт и достает из него банкноту в сто бат. По тому, как она передает деньги продавцу лотерейных билетов, мне кажется, что она испытывает неприязнь к этой конкретной купюре. Я ловлю себя на мысли о том, что она будет делать, если ее билет окажется выигрышным. Предположим она выиграла полмиллиона или миллион бат: будет ли она все также ненавидеть эти деньги или нет? Что она будет с ними делать?
   Мне кажется, что она хочет поскорей избавиться от этих ста бат как от источника постоянного раздражения. Она хочет побыстрее обратить во что-то иное.
   Но ведь деньги есть деньги. Они обращаются и будут попадать бессчетное количество раз из одних рук в другие, а их ценность останется той же. И никто не может ничего с этим поделать. Даже, если они перейдут из рук слуги в руки знатного человека, затем в руки слепого, а затем, может быть, в конце концов, вернутся обратно в государственную казну, попав сначала в руки розничного или оптового торговца, эти сто бат останутся теми же стами бат.
   Вот та самая причина, почему люди убивают друг друга: из-за их ценности... ценности, которая заставляет людей убивать друг друга.
   Я смотрю на деньги как на нечто необходимое для меня, необходимое, чтобы продолжать существование, чтобы оставаться в живых, стоять на собственных ногах без необходимости склонять голову с соединенными над ней руками, выражая свое почтение тем, к кому у меня его нет.
   Вот и все, и не стоит делать идолов из них.
   - Играй и выигрывай! Играй и выигрывай! - Стуча своей палочкой, продавец лотерейных билетов выходит в дверь.
   Свет на сцене становится ярче как раньше.
   Я не думаю, что это был эпизод из жизни. В реальности, позволяется ли кому-либо вот так приходить и продавать лотерейные билеты? Вещи, подобного рода, не позволительны в таком месте как это.
   Но мне остается только поверить тому, что видели мои глаза: кто-то приходит продавать свой товар, должен быть кто-то, кто его купит.
   Но, если подойти к этому с другой стороны, если позволяется женщине-продавцу приходить и продавать еду для пожертвования, если позволяется приходить мальчику продавать напитки и лапшу, почему должно быть запрещено слепому человеку приходить и продавать лотерейные билеты в таком месте... при условии, что слепой не будет торговать незаконным товаром? С другой стороны, то, что он продает, он получает непосредственно от правительства. Продажа надежды, надежды пожилым людям, у которых уже нет никаких надежд - разве это не благотворительный поступок со стороны правительства дать возможность этим пожилым людям хоть на что-то надеяться?
   - Играй и выигрывай! Играй и выигрывай! - замирает голос вдали...
   В то время как возгласы затихают, я замечаю худую девушку с девочкой и мальчуганом, оба одинаково костлявы, одеты так, что одежда еще больше подчеркивает их худобу. Все трое остановились в дверном проеме и выглядят испуганными. Это словно фотография, обрамленная дверью, совершенное фото, красивое по композиции, освещению и значению, полностью выражающее образ жизни, который ведут эти трое. Это красивая картина, красивая в печальном смысле. Некоторые люди не любят выставлять картины такого рода у себя дома. Они действуют чересчур угнетающе. Но для меня это правдивая картина. И всегда, если представляется такая возможность, я стараюсь использовать в своих фильмах такие картины, даже в небольших эпизодах.
  
   От среднего к крупному плану
   Тройка. Девушка, не очень уверенная в себе, смотрит в сторону (на Убон). Девочка и мальчуган стоят прижавшись друг к другу, их головы опущены, они не смеют встретиться с чьим-либо взглядом.
   Девушка
   - Мисс, мы пришли навестить бабушку. / Снято
   Крупный план
   Убон смотрит на нее.
   Убон
   - Сначала снимите обувь. / Снято
   Крупный план
   Девушка отводит свой взгляд от Убон и смотрит на...
   Средний план
   (Глазами девушки.) Старушка Нуан смотрит и счастливо улыбается (в ожидании). / Снято
   Средний план
   (Спина Старушки Нуан, сидящей на кровати, находится на переднем плане.) Девушка снимает обувь. Девочка и мальчуган несутся к своей бабушке. Девушка проходит мимо Старушки Таптим. Старушка Таптим поворачивается и смотрит. / Снято
   Крупный план
   Лицо Старушки Таптим. Поворачивается лицом к кровати Старушки Нуан, у нее печальный взгляд. / Снято
   От среднего к крупному плану
   (Глазами Старушки Таптим.) Внуки Старушки Нуан падают ниц перед ней. / Снято
   Крупный план
   Лицо Старушки Таптим со слезами на глазах. Через некоторое время она отворачивается и бессмысленно смотрит (в сторону двери... в ожидании своего сына.) / Снято
   От среднего к крупному плану
   Старушка Нуан встает с кровати, садится на пол перед своими тремя посетителями. Оба ребенка подбираются ближе. Лицо Старушки Нуан выглядит радостным, все печали позабыты.
   Старушка Нуан
   - Эй, прошло столько времени! Где ваша мама?
   Девушка
   - Она с папой, она разрешила нам прийти. / Снято
   Крупный план
   Лицо Старушки Нуан (озабоченный взгляд).
   Старушка Нуан
   - Как ваш папа? Ему лучше?
   Голос за кадром (девушка)
   - Как и прежде, бабушка.
   Старушка Нуан
   (Становится более озабоченной.) - Ясно. Школа все еще платит пенсию? / Снято
   Крупный план
   Лицо девушки.
   Девушка
   - Да, бабушка, все еще платит. / Снято
   Крупный план
   Лицо Старушки Нуан (выглядит успокоенным).
   Старушка Нуан
   - Понятно. Это хорошо. (Обращается к маленьким.) - Дети, хотите сладкого? Я кое-что припасла для вас. / Снято
   Средний план
   Старушка Нуан поворачивается к тумбочке, достает ключ и отпирает ее. / Снято
   Крупный план
   Двое детей. Оба не моргая смотрят на тумбочку. / Снято
   Крупный план
   (Глазами детей.) Крышка открывается. Завернутые сладости и другие хорошо упакованные вещи сыплются на пол. / Снято
   Средний план
   Мальчик и девочка дерутся из-за сладостей, упавших на пол. / Снято
   Крупный план
   Старушка Нуан (смотрит с жалостью).
   Старушка Нуан
   - Не деритесь. У меня много. Я храню их для вас. / Снято
   Средний план
   Дети делят сладости, затем сразу же начинают разворачивать их. Девушка и Старушка Нуан сидят, наблюдая за ними.
   Старушка Нуан
   (Поднимает свой взгляд на девушку.) - Как ты сама? Кушала что-нибудь?
   Девушка
   - Бабушка, я не голодна. А ты? Уже поела?
   Старушка Нуан
   - Поела. Сегодня к нам приходили люди и угощали. Так что я сегодня много ела. (Поворачивается и достает пакет со сладким тамариндом из тумбочки и передает его.) - Возьми это. Поешь тамаринд.
   Девушка
   - Я не буду его есть. Я лучше отнесу папе. (Берет пакет и кладет его на пол рядом с собой.) / Снято
   Крупный план
   Девушка.
   Девушка
   - А как же ты сама, бабушка? Как ты живешь? / Снято
   Крупный план
   Старушка Нуан.
   Старушка Нуан
   - Доктор говорит, что мне надо похудеть, но думаю, что у меня это не получится. (Смеется.) - Он говорит, что я не должна есть. А я ему говорю, что как мне кажется, я не так уж много ем. (Смеется.) / Снято
   Крупный план
   Лицо девушки.
   Девушка
   - Папа попросил меня узнать о том, как ты. Он волнуется. / Снято
   Крупный план
   Лицо Старушки Нуан (не знает, что сказать).
   Старушка Нуан
   - Что ж, скажи папе, что у меня все в порядке, что переживать не стоит. (Вздыхает.) - Теперь я больше не думаю о себе. Я все равно скоро умру. Я больше переживаю за вас, справитесь ли вы... / Снято
   Крупный план
   Девушка (опечалившись). / Снято
   Крупный план
   Двое детей жадно кушают сладости (как будто они никогда ничего подобного не ели). / Снято
   Крупный план
   Старушка Нуан смотрит на своих внуков.
   Старушка Нуан
   - Нравится?
   Голос за кадром (девочка)
   - Очень!
   Голос за кадром (мальчик)
   - Очень! Ты же дашь мне еще, чтобы я мог взять домой?
   Старушка Нуан
   - Конечно, конечно. Я все вам отдам. Я храню только для вас. / Снято
   Крупный план
   Дети смотрят на свою бабушку, затем поворачиваются друг к другу, улыбаются.
   Голос за кадром (Старушка Нуан)
   - Учитесь хорошо в школе, слышите. Когда вырастите, сможете позаботиться о своем папе.
   Девочка
   - Хорошо, бабушка.
   Мальчик
   - Хорошо, бабушка. / Снято
   Крупный план
   Старушка Нуан.
   Старушка Нуан
   (С тоской в голосе.) - Не знаю сколько дней мне осталось видеть вас. / Снято
   Крупный план
   (Спина Старушки Нуан на переднем плане.) Лицо девушки (не очень счастливое).
   Девушка
   - Бабушка, не говори так. Если с тобой что-нибудь произойдет, я думаю, папа будет очень несчастен. Он каждый день ворчит и ворчит, каждый день раскаивается в том, что тебе пришлось уйти сюда. Он очень огорчен этим. / Снято
   Крупный план
   Лицо Старушка Нуан... отражая настроение своей внучки.
   Голос за кадром (девушка)
   - Он говорит, что не может даже позаботиться о своей собственной маме, не может позаботиться о своих собственных детях. Мы с мамой изо дня в день пытаемся успокоить его. Знаешь, я боюсь, что когда дома никого не будет, он может что-нибудь с собой сделать. Об этом я каждый день переживаю. Когда я прихожу из школы, первое, что я делаю, я бегу к его кровати... (Ее голос дрожит.)
   Старушка Нуан
   - Ах, ты мой несчастный сыночек!
  
   Она думает о своем сыне. Хотя она и ее сын все еще живы, ей кажется, что они уже мертвы друг для друга. Они не виделись годы. Лишь его жена, его дети приходят с новостями, приходят к ней сообщить как поживает его семья. Лишь его жена, его дети, навещающие ее, сообщают ему, что его мама все еще жива, рассказывают, как она выглядит, как она себя чувствует. Она бы сама пошла навестить своего сына, но не в состоянии это сделать. Он тоже хотел бы навестить ее, но тоже не может это сделать. И он все время не перестает думать о ней, виня себя за то, что не может позаботиться о ней. Она никогда и не думала осуждать его, зная очень хорошо, что если бы его тело было сильным, как прежде, то ей не пришлось бы жить здесь, вдали от него. Да и как бы то ни было, решение жить в этом месте было ее собственным, он совсем не хотел этого. Она все еще помнит то время, когда она была с ним, когда он еще мог работать плотником в школе. Он и его жена выматывались на работе, пытаясь прокормить детей и ее. А когда он упал с лесов и стал инвалидом, она почувствовала, что ее пребывание в семье становится обременительным. Она хорошо понимала, что того пособия, которое он получал от школы, едва хватало на то, чтобы прокормить семью. Она хорошо знала, что даже до того случая, они каждый раз изо всех сил старались, чтобы прожить каждый божий день. Но когда это случилось, пришлось платить еще и за лекарство, а та сумма денег, выплачиваемых школой, была едва ли больше половины былой зарплаты, так что она решила стать монахиней в близлежащем храме, лишь бы не быть обузой для семьи. Когда у нее было свободное время, она собирала еду и различные вещи, которые люди приносили в качестве пожертвования, несла их в семью, чтобы те могли поесть и использовать эти вещи. Она не думала ни о какой морали, не думала, что кто-нибудь будет к ней придираться или осуждать. Она думала лишь о том, что ей как матери надо заботиться о своем сыне, заботиться насколько она может. Но случилось так, что ее поведение стало расцениваться как недостойное, и люди в храме стали осуждать ее все чаще и все категоричнее. И в конце концов она решила пойти сюда. Собрав свои вещи, она оставила монастырь и пришла в этот приют. Вначале время от времени она еще ходила навещать сына, но когда она заболела и оказалась прикованной к постели, она больше не могла приходить к нему.
   Сейчас, хотя они оба все еще и живы, они как будто мертвы друг для друга, изолированы друг от друга, хотя ни тот ни другой этого не хотел.
   - Скажи своей маме, чтобы взяла папу навестить меня когда-нибудь, - шепчет она своей внучке. Перед смертью ей бы хотелось еще один раз увидеть своего сына.
   - Папа все время говорит, что хотел бы прийти, но... - Девушка замолкает.
   Бабушка с пониманием кивает головой.
   Приятно дует свежий ветер. Она отворачивает свое лицо от своей внучки и смотрит на окно. Ее сердце уже летит к сыну, но тело все еще уныло сидит на полу. Оно не слушается ее даже тогда, когда она двигается.
   - Кушайте нормально, не спешите, не пичкайте себя. Вы посмотрите на них, все рассыпано на полу, - говорит старшая сестра своим младшим сестренке и братишке.
   Старушка Джан поворачивается и смотрит на детей. Это все, что у нее осталось. Это единственное, что дает ей силы жить.
   - Да пускай они развлекаются. Все, что здесь понадобится - это только веник.
   Мальчик улыбается своей бабушке. Он не совсем понимает, почему его бабушка живет здесь. Мальчуган знает лишь только то, что у его бабушки сердце из золота. Каждый раз, когда он приходит сюда, у нее есть угощенье для него, ему нравится приходить сюда.
   - Я съем еще одну, ладно? - спрашивает он и рвет обертку еще одной сладости.
   Бабушка кивает и улыбается, протягивает руку и с любовью гладит внука по голове. Когда она гладит его по голове, ей кажется, что она гладит по голове своего сына. Кровное родство... она чувствует его непосредственно своей ладонью.
   - Не хочешь остаться с бабушкой?
   - Не могу, - не задумываясь отвечает ребенок.
   - Почему? Я тебе не нравлюсь? - Старушка Нуан спрашивает улыбаясь.
   - Да нет. Я не люблю тюрьму.
   - Сколько раз я тебе говорила, что это не тюрьма? - девушка ругает своего братишку. Неважно, как ни объясняй, но в его возрасте, дети не могут понять, что это такое - дом для пожилых людей. Он все время спрашивает, когда бабушка выйдет из тюрьмы и вернется наконец домой.
   - В этом месте живут пожилые люди, это не тюрьма, понятно? - объясняет ему снова старшая сестра.
   - Почему ты не приходишь домой? - спрашивает мальчик бабушку.
   Она не может ответить на такой простой вопрос. Он слишком мал, чтобы понять, что такое необходимость.
   - Что ж, я в тюрьме, так ведь? Как же я тогда могу идти домой? - она тихо смеется, чувствуя себя польностью душевно истощенной.
   Она не хочет больше ничего говорить, просто смотрит на своих внуков, занятых очередным пакетом сладостей, которые она купила и хранила специально для них.
   Часы бьют три.
   Девушка поворачивается на источник звона, видит только заднюю сторону часов, висящих на колонне.
   - Уже три часа! - говорит она, как будто не верит своим ушам, встает и идет к центральной колонне.
   На часах действительно три.
   Она возвращается к бабушке, брату и сестре, все еще удивляясь тому, как время так быстро пролетело.
   - Уже три часа, бабушка. Нам надо возвращаться.
   - Да, да... конечно.
   - Иначе будет темно пока мы доберемся. Ужасные пробки, знаешь.
   - Конечно... - Она поворачивается к тумбочке, достает различные вещи, зубную пасту, зубные щетки, мыло и прочее, все, что она так долго собирала, и, закончив с этим, достает картонную коробку из-под кровати и открывает ее. - Здесь одеяло. Отдай его папе. Укрывайте его им по ночам. Сейчас довольно прохладно. - Она заталкивает вещи, которые она достала из тумбочки, тоже в коробку.
   - Идите сюда, кладите эти сладости пока в коробку, - девушка говорит своим брату и сестре, сама кладет в коробку пакет с тамариндом.
   Оба ребенка послушно собирают конфеты и кладут их в коробку. Девушка хорошенько закрывает ее, затем подбирает обертки от сладостей и бросает их в урну.
   В этот момент бабушка дотягивается до тумбочки и достает последнюю часть своего состояния. Она кладет перед собой копилку, затем открывает ее, достает деньги, перевязанные тесьмой, и передает их своей старшей внучке. - Вот, отдай это папе.
   Девушка поднимает соединенные руки ко лбу и кланяется, торопливо засовывает деньги в карман своих брюк, боясь, что сестра может увидеть.
   Все трое кланяются своей бабушке, затем встают и уходят. Она чувствует себя такой усталой, что не может даже встать, чтобы проводить их. Она провожает их только взглядом...
   Только тогда, когда ее внуки скрываются за дверью, она поворачивается, чтобы закрыть дверцу тумбочки, в которой теперь нет ничего ценного, кроме кипы повседневной одежды.
   Она не жалеет о тех деньгах, которые отдала им. Она не думает о вещах, которые они несут с собой домой. Она ощущает лишь удовлетворение от выполненного материнского долга. Никто никогда не говорил ей, каков ее долг. Никто не учил ее этому, и никто никогда не сможет отнять у нее это.
   Я буду это делать, пока не умру.
   - Ты ведь отдала им все, что у тебя было, не так ли? - Спрашивает Старушка Джан, как будто не может поверить своим глазам.
  
   Старушка Нуан
   (Поворачивается.) - Да, дорогая. Хранить это все для себя бесполезно.
   Старушка Джан
   - Ты не оставила хоть что-нибудь, чтобы сделать пожертвование?
   Старушка Нуан
   - Конечно нет, моя дорогая. У монахов, у них есть люди, которые дают им еду в виде пожертвования. А у моих детей? У них нет никого, кто бы мог им помочь. Мне жалко их. (Медленно приподнимается, открывает верхний ящик, достает карандаш и тетрадку, затем склоняется к полу и вычеркивает номера купюр.)
   Старушка Джан
   (Громко, с досадой в голосе.) - Правильно. Знаешь, это то, как говорят. Родители никогда не бывают бессердечными по отношению к своим детям. Это только они, дети неблагодарны своим родителям.
  
   - Что ты за отец, как ты относишься к своей дочери?!
   Вспоминаю я слова жены. Теперь не могу не согласиться с ее обвинениями.
   Да, я был бессердечным по отношению к своей дочери. Был им всегда.
   Она родилась тогда, когда мне сопутствовал успех, слава и богатство. Она родилась в то время, когда продюсеры набивали деньгами конверты и приходили, преследуя меня даже дома, они просили, чтобы я пообещал им снять для них хотя бы один фильм. Даже тогда, когда я им отказывал, они делали вид, что забывали деньги, которые они с собой принесли.
   Моя дочь родилась в тот период, период, когда слава и деньги ударили мне в голову. Тогда я думал, что моей дочери достаточно жить с матерью. Что до меня, то у меня была работа. Работа ради кого? Ну, ради семьи, ради ребенка и жены конечно. Я только думал так... думал, что зарабатываю деньги для своей семьи. Я не думал о теплоте, так необходимой для ребенка.
   Тогда я снимал по два фильма сразу. Я все делал сам, писал сценарий, вел монтаж, ставил фильм. Никто не мог работать так, как удовлетворило бы меня. Мне казалось, что кроме меня самого никто не мог бы сделать то, что мне было нужно.
   Первый раз я увидел лицо своей дочери, когда ей было больше трех месяцев. В тот день я вернулся домой. Девочка заплакала, когда я оторвал ее от груди матери и взял на руки. Я знаю, она приняла меня за чужого человека, меня, своего отца, это было так, словно она ругала меня. Что я был за отец, если взял своего ребенка на руки, а она так плакала. И каждый раз, когда я пытался снова взять ее на руки, она точно также плакала.
   Но в то время я не думал, что означал ее плач, да и у меня не было времени поинтересоваться. Я и не пытался понять, чем был вызван ее плач. Я был занят своей работой, кроме работы я больше ничего не делал. Я никогда не был близок своей дочери, до тех пор, пока она не начала превращаться в девушку.
   Когда мои золотые годы были позади, те, что бывало лебезили передо мной, ретировались.
   Я взглянул на себя со стороны, стал задумываться... задумываться о деньгах и славе, которые у меня когда-то были, и постепенно понял, что все это не имело смысла.
   Я был счастлив, что мои золотые годы закончились - взамен, у меня была моя жизнь.
   Но вот кого я не мог себе уже вернуть, так это свою дочь. Я потерял ее уже тогда, когда она была еще жива.
   Мы жили в одном доме, но обменивались только несколькими словами, потому что она не знала, что сказать мне, а я не знал, о чем мне говорить с ей. И тем не менее были случаи, когда мы говорили об основах созидания, о жизни. Я мог много говорить о вещах, о которых был хорошо осведомлен, но я не знаю на сколько она все это тогда понимала.
   Однако со своей матерью она была близка как с подругой, так что иногда я даже начинал ревновать.
   Иногда я удивлялся тому, что был отцом. Разве я не был ей отцом? Разве она не была мне дочерью? Ни то, ни другое. Я был ее отец, а она моя дочь, но мы не умели показать свою любовь друг к другу. Казалось, что между нами был какой-то занавес, и он разделял нас в темноте до тех пор, пока...
   Пока она не умерла в тот день, в тот день, когда мне позвонила жена, чтобы сообщить эту страшную весть.
   Жена просила, чтобы я немедленно приехал и организовал похороны нашего ребенка.
   Но было так, словно я во второй раз творил зло по отношению к своей дочери, даже теперь, когда ее уже не было в живых.
   Я просто не мог вернуться, чтобы организовать ее похороны.
   Конечно же, я был в горе... несчастен не меньше, чем жена. Но что я мог сделать? Я был ответсвенен за жизни людей из нашей бригады. Если бы я отложил съемки, то не знаю, сколько бы у меня заняло лет, чтобы снова заполучить этих звезд. Работа была бы полностью разрушена. И чтобы делали мои ребята в тот момент? На что бы жили их семьи? Более того, затраты взлетели бы, если бы мне пришлось привезти съемочную бригаду сюда обратно. Сколько бы потерял продюсер? Это было бы полнейшее банкротство, если бы я поехал хоронить свою дочь.
   Я не мог этого сделать.
   Если бы я сказал тогда, чтобы приостановили съемки, мои коллеги конечно же сделали бы это. Но даже если бы они остановили работу, могло ли это вернуть мне мою дочь, когда она уже была мертва? Если бы из-за того, что я тогда вернулся, чтобы организовать похороны, моя дочь могла снова стать живой, я бы немедленно поспешил туда, я бы поспешил туда так быстро, как только смог. Но нет, она не могла вернуться к жизни.
   Я сказал жене, чтобы она организовала похороны сама, а я вернусь сразу же, как только закончу свою работу.
   - Что ты за отец, если так относишься к своей дочери! - она бросила трубку, даже не выслушав объяснений.
   Я бы очень хотел встать и крикнуть той пожилой женщине там на сцене: "Я тот отец, который был бессердечным по отношению к своему ребенку!"
   Но я не могу этого сделать... я сознаюсь себе в этом лишь в глубине своей души.
   Я думаю о своей дочери, думаю о своей жене. Сейчас они должно быть где-нибудь вместе.
   Но я не уверен в том, что там есть место и для меня.
   - Нет ничего! Нет абсолютно ничего!
   Крик снова привлекает мое внимание к сцене.
  
   Старушка Бунрыан
   (Жалуется Старушке Сон.) - Как только просыпается, то сразу же начинает донимать нас.
   Старушка Сон
   - Может он хочет поговорить с кем-нибудь.
   Старушка Бунрыан
   (Смеется.) - Как он может разговаривать с кем-нибудь? Он же может произносить лишь несколько слов. Те, что он повторяет весь день.
   Старушка Сон
   (Как будто разговаривая сама с собой.) - Может быть ему одиноко, он там всегда один, никого не видит, ни с кем не разговаривает.
   Старушка Бунрыан
   - Тогда давай, поговори с ним. (Смеется, знает, что это невозможно.)
   Старушка Сон
   (Обдумывает, затем оборачивается и кричит по направлению к клетке.) - Что это такое, чего нет?
   Ответа из клетки не следует.
   Старушка Сон
   (Жалуется.) - Он даже не отвечает.
   Мимо проходит Убон, появившись из-за спины Старушки Сон.
   Убон
   (Рассерженно.) - Что случилось? Душно?
   Старушка Сон
   (Поворачивается, смотрит. Робко улыбается.) - Нет, нет, сестра. Я просто подразнила его немного.
   Убон
   (Предостерегающе.) - Не надо его провоцировать. Оставьте его в покое. Если он впадет в безумие, у нас возникнут неприятности из-за такого вот пустяка.
   Старушка Сон
   (Устало.) - Да, сестра.
   Убон
   (Улыбается, собирается пойти, но...)
   Старушка Бунрыан
   - Я ей то же самое говорила. Я сказала, что, находясь здесь, надо примириться с этими выкриками.
   Убон
   (Говорит Старушке Бунрыан.) - Но ведь у тебя у самой есть такая привычка. Ой, посмотри-ка! (Показывает на бутылку с напитком красного цвета, стоящую на тумбочке.) - Муравьи будут здесь везде, если ты не выпьешь ее до конца, - сделав предупреждение, она уходит.
   Старушка Бунрыан
   (Собирается взять бутылку, но ее рука замирает.) - Я хотела оставить ее на потом, а у них хватает нахальства воровать ее у меня! (С раздражением хватает свой веер и бьет им муравьев, бегающих по тумбочке.) - Вот вам! Вот вам!
   Старушка Сон
   (Напуганно.) - Не бей их!
   Старушка Бунрыан не обращает на нее никакого внимания.
   Старушка Сон
   - Почему ты их бьешь? Они ведь не понимают.
   Старушка Бунрыан
   (Поворачивается.) - Они хотят выпить мою воду, вот почему! Разьве ты не видишь?
   Старушка Сон
   - Они же не понимают, что она твоя. Они просто наткнулись на нее и позвали других, чтобы те тоже попили. Они думают, что это для них.
   Старушка Бунрыан
   - Я купила ее на свои собственные деньги.
   Старушка Сон
   - Они не знают об этом. Они не знают, что мы пользуемся деньгами, чтобы покупать продукты. Ты поняла?
   Старушке Бунрыан это неинтересно. Поворачивается ис усердием продолжает бить по рядам муравьев, ползающих по тумбочке.
   Старушка Сон
   (Жалуется.) - Эй, дорогая моя, ты не понимаешь, да? Если ты не хочешь, чтобы они шли к твоей бутылке, то должна защищать ее как-нибудь по-другому. Не надо их убивать.
   Старушка Сон отворачивает голову, чтобы не смотреть на эту сцену, она медленно встает с кровати. Не хочет здесь оставаться. Не хочет смотреть...
  
   Старушка Сон сильно расстроена. Она не знает куда идти, лишь бы уйти подальше от той кровати.
  
   Панорамный
   (Угловой ракурс.) Больничная палата целиком. Старушка Сон идет от своей кровати по направлению к центральному проходу. Она замедляет свой шаг в темноте, когда проходит мимо второй кровати левого ряда.
   Пожилая женщина на Кровати 2
   - Уи! Иди сюда, иди к бабушке, идем!
   Старушка Сон останавливается, делает движение словно собирается подойти, но передумывает и идет дальше, мимо кровати Старушки Нуан. Старушка Нуан сидит вытирая пол перед тумбочкой, где ее внуки раскрошили сладости. Она не обращает внимание на Старушку Сон. Старушка Джан сидит на полу у своей кровати, считает деньги в кармане своей нижней рубашки. Как только Старушка Сон проходит мимо, она немедленно одергивает свою верхнюю рубашку, чтобы прикрыть нижнюю.
   Старушка Джан
   (Спрашивает Старушку Сон.) - Ты куда собралась?
   Старушка Сон
   (Останавливается.) - Думаю, пойду посижу на крыльце.
   Старушка Эп сидит на своей кровати. Все это время она наблюдала за перемещениями Старушки Сон.
   Старушка Эп
   - Идешь навестить свой старый дом, не так ли? Посиди-ка и поговори лучше с нами.
   Старушка Сон медленно подходит к кровати Старушки Эп и садится на пол между кроватями Старушки Эп и Старушки Джан.
   Старушка Сон
   - Ух! Устала.
   Очень медленно, почти незаметно, камера опускается до уровня глаз. Ширина картинки остается той же (помещается вся сцена, так что зрители могут наблюдать за ситуацией). Видны все кровати внутри палаты. Старушка Бунрыан смотрит на Старушку Сон. Что же касается Старушки Таптим, то она ни на кого не обращает внимания. Она все также бессмысленно смотрит на дверь.
   Старушка Эп
   - Как твой новый дом? Все хорошо?
   Старушка Сон
   - Конечно, все хорошо.
   Старушка Джан
   (Шепча.) - А где ты хранишь свои деньги?
   Старушка Сон
   - В тумбочке.
   Старушка Джан
   - Не храни их там, моя дорогая Сон. Там, это...
   Старушка Нуан
   (Ее рука замирает. Говорит поспешно.) - Тш! Тш! Ты что говоришь?
   Старушка Джан
   (Понижает голос, говорит Старушке Сон.) - Ты храни их лучше на себе. Я больше не оставляю свои в тумбочке... когда у меня больше сотни.
   Старушка Сон
   - Чего больше сотни, моя дорогая Джан? У меня больше не осталось денег.
   Старушка Джан
   - Что! А те деньги, что нам дали сегодня в полдень. Сотня, не меньше. Разве ты не посмотрела?
   Старушка Сон
   - Я не это имею ввиду. Я собираюсь их вернуть - сделаю завтра пожертвование. У меня еще много останется.
   Старушка Джан
   (Смеется.) - Как Старушка Нуан. Только что она отдала все своим внукам.
   Старушка Сон
   (Поворачивается к Старушке Нуан.) - У нее есть кто-то, о ком надо заботиться. У меня нет никого.
   Старушка Нуан
   - Это то, что беспокоит. Если бы у тебя кто-то был, ты бы поняла. Взгляни на нее. (Движением своей головы указывает на Старушку Таптим.) - Она переживает о своем сыне. И это действительно так, моя дорогая. У тебя никого нет, поэтому тебе неведомы эти переживания.
   Старушка Сон
   - Я согласна с тобой.
   Старушка Эп
   (Кричит громко.) - Таптим, дорогая, иди сюда, поговори с нами. Он сейчас придет.
   Старушка Таптим поворачивается к ним.
   Старушка Сон
   (Приглашающе улыбается.) - Идем. Давай поговорим, пообщаемся.
   Старушка Таптим
   (Не двигаясь.) - Пощадите. Я не знаю о чем говорить. Я ни с кем не люблю разговаривать. (Поворачивается, смотрит на дверь.)
   Старушка Сон и Старушка Эп отворачиваются от нее.
   Старушка Эп
   - Что касатся меня, то мне, знаете ли, ее жалко. Так вот сидеть или лежать, и все время просто ждать своего сына. Бедняжка...
   Старушка Сон
   - Знаешь, нас всех пожалеть надо.
   Старушка Джан
   - Но нас никто не пожалеет. Вот почему мы должны держаться за свои деньги.
   Старушка Эп
   - Ты говоришь об этом без конца. Знаешь, если я выиграю лотерею, то я не буду ждать, что кто-то пожалеет меня. (Улыбается, полная надежды.)
   Старушка Сон
   - Это не то. Это совсем не то, Эп, моя дорогая. Я сказала, что нас всех надо пожалеть. Деньги здесь не помогут. Разве не так, дорогая Нуан?
   Старушка Нуан ничего не говорит, она с трудом встает, берет тряпку и идет по направлению к душевой.
   Старушка Сон
   (Поворачивается к Старушке Эп.) - Теперь у нас как будто нет больших проблем. У нас есть где спать, что покушать, есть лекарства. У нас есть монах, который подходит прямо к кровати принять пожертвование. Деньги? Они нам не нужны. Или может быть только небольшое количество, чтобы хватило купить еду для пожертвования. Нам легко. У нас практически нет никаких забот. Разве это не так?
   Старушка Эп
   - Ничуть. Если бы у тебя были деньги, тебе бы не пришлось торчать здесь. Ты могла бы пойти куда угодно, вокруг тебя было бы много людей, которые бы за тобой ухаживали.
   Старушка Сон
   - Хорошо, взгляни на нашего приятеля в клетке. У него были мешки денег, но ему все равно приходится жить здесь, не так ли? (Старушка Сон указывает на маленькую спальню за кроватью Старушки Бунрыан.)
   Как раз в тот момент, когда Старушка Нуан проходит мимо кровати Старушки Бунрыан.
   Старушка Бунрыан
   - Послушай, моя дорогая Нуан.
   Старушка Нуан
   (Останавливается, поворачивается и смотрит в сторону Старушки Бунрыан.) - Ты меня звала?
   Старушка Бунрыан
   - Да. Что они там говорят про меня?
   Старушка Нуан
   (Тихо смеется.) - Ничего подобного, моя дорогая. Они о тебе ничего не говорят.
   Старушка Бунрыан
   - Тогда почему они показывают на меня?
   Старушка Нуан
   - Они показывают на тебя? Не знаю. Когда я от них уходила, они говорили о деньгах.
   Старушка Бунрыан
   (Гневно.) - Могу поклясться, они говорят о том, что их взяла я.
   Старушка Нуан
   - Ничего подобного. Не думай так, моя дорогая. Никто тебя не обвиняет. (Теряет интерес к предмету разговора. Идет к душевой.)
   Старушка Бунрыан встает с кровати и медленным шагом идет по направлению к группе Старушки Сон.
   Старушка Сон
   - Деньги помогают не во всех ситуациях. Иногда они причиняют нам боль. Обманы, ограбления, убийства - все из-за денег. Как ты можешь говорить, что деньги это всегда добро?
   Старушка Эп
   - Не знаю. Просто пусть они у меня будут, неважно даже, если это нехорошо. (Смеется... замечает, что Старушка Бунрыан идет прямо к ним.) - Эй, миссис Бунрыан, идите, идите поговорите с нами. Ах, я ведь только сегодня узнала, что вы дочь герцога Сунтон.
   Старушка Бунрыан
   (Безразлично.) - Неважно чья я дочь. А как насчет вас, компания? Вы опять собрались говорить обо мне?
   Старушка Джан
   - Ах, вот почему ты идешь сюда. А я думала, что ты идешь пообщаться с нами.
   Старушка Бунрыан
   - Миссис Нуан только что сказала мне, что вы говорите о деньгах. Я пришла еще раз сказать, что не имею никакого отношения к твоим деньгам. Могу поклясться прямо сейчас. (Пристально смотрит на Старушку Джан.) - А ты? Ты готова поклясться вместе со мной?
   Старушка Джан
   (Жестким голосом.) - Эх! Миссис Бунрыан, я никогда, даже ни разу, не сказала, что мои деньги взяли вы. Так что, я не понимаю, почему вы даже здесь меня снова преследуете? Я сбежла от вас, чтобы жить здесь.
   Старушка Сон
   (Пытаясь примирить.) - Миссис Бунрыан, никто ничего не говорит против вас. Мы сидим здесь, говорим, говорим о деньгах, деньгах, что правительство дает людям, чтобы те могли ими пользоваться. Ничего общего с теми деньгами, что пропали.
   Старушка Бунрыан
   - Тогда почему вы показываете пальцем на мою кровать?
   Старушка Сон
   (Улыбается.) - А, понятно. Я показывала пальцем не на вашу кровать, я показывала на каморку. Я говорила, что у него были мешки денег, но, в конце концов, ему тоже пришлось жить здесь.
   Старушка Джан
   - Это правда. Если вы ей не верите, спросите вот у Старушки Эп.
   Старушка Эп
   (Подтверждая.) - Никто ничего не говорит о вас, поверьте.
   Старушка Бунрыан
   - Ну, тогда ладно. Но я скажу вам вот что: в нашем роду воровства никогда не было.
   Старушка Бунрыан медленно разворачивается и идет обратно, пытаясь идти еще более величественно. / Снято
   Средний план
   В кадре лишь группа, состоящая из Старушки Джан, Старушки Сон, и Старушки Эп. Старушка Сон поворачивается (к Старушке Джан и Старушке Эп).
   Старушка Сон
   - Скажи, если ты выиграешь в лотерею, что будешь делать, а? / Снято
   Крупный план
   Старушка Джан с любопытством смотрит на Старушку Эп. / Снято
   Крупный план
   Лицо Старушки Эп. Она думает. Улыбается. На лице выражение счастья. Через некоторое время говорит...
   Старушка Эп
   - Куплю дом, заберу к себе детей и мы сможем жить вместе... Потом я лягу в хорошую больницу... Буду делать пожертвования...
   Голос за кадром (Старушка Джан)
   - Положи деньги в банк и живи на проценты.
   Старушка Эп
   - Да, конечно... положить деньги в банк и жить на проценты... затем...
   Голос за кадром (Старушка Джан)
   - Купи машину, найми кого-нибудь, чтобы тебя возили тебя, когда тебе куда-нибудь захочется.
   Старушка Эп
   - Купить машину... съездить к памятнику Изумрудного Будды... и, ах, да, сохранить какую-то часть на кремацию, так что у детей не будет проблем со мной.
   Голос за кадром (Старушка Джан)
   - А как насчет того, чтобы и нам дать немного?
   Старушка Эп
   (Смеется.) - Я забыла. Я дам каждой из вас... (Останавливается, думает.) / Снято
   Крупный план
   Лицо Старушки Джан, ожидает услышать сколько.
   Голос за кадром (Старушка Эп)
   - Каждому по двести.
   Лицо Старушки Джан сразу становится печальным. / Снято
   Крупный план
   Лица Старушки Эп.
   Старушка Эп
   - Если мои младшие будут свободны, я попрошу их привезти меня сюда навестить вас. (На ее лице появляется выражение счастья, когда ее воображение начинает рисовать этот эпизод.) / Снято
  
   Рано утром, когда она просыпается, люди готовят еду, чтобы она могла преподнести ее монахам. Ее дети или внуки помогают ей раскладывать рис, из котла с рисом в чаши монахов, а затем она кладет на крышки чашь другую еду, затем следует комплект из цветов, фимиама и свечек. Она видит как дети и внуки поддерживают ее, когда она склоняется перед Изумрудным Буддой в зале собрания.
   - А, интересно, главный выигрыш - это сколько? - спрашивает Старушка Сон, не зная ничего об этом.
   - Три миллиона, - тотчас же отвечает Старушка Джан.
   - Я взяла двойной. Значит это шесть миллионов. - Лицо Старушки Эп все еще озарено ее лазурным видением.
   - О-го! - Старушка Сон поражена суммой. У нее нет ни малейшего представления о том, что она будет делать, если ей достанентся так много денег - слишком много для нее.
   - Бабушка! Бабушка! Здесь твой сын! - взволнованно кричит Убон.
   Находившийся перед глазами Старушки Эп главный приз сразу же исчезает. Три пары глаз обращают свой взгляд на дверь. Три пары дрожащих ног поднимаются с пола и идут по направлению к двери.
   - Он правда пришел. Вон там. Идет сюда, смотрите. - Убон показывает пальцем на него.
   - Это правда, сестра? - спрашивает Старушка Таптим с дрожью в голосе, не веря своим глазам.
   - Иди посмотри. - Убон все еще указывает пальцем.
   Старушка Таптим встает с кровати. Слабость, которую она ощущала, когда садилась, пропала. Она торопится, хватается за дверную раму.
   В неярком свете, исходящем снаружи, сквозь белесую дымку, в ее направлении, идет человек. Она не уверена, что это он; но она машет ему рукой. - Лек! Лек!
   - Что случилось? Куда вы все смотрите? - выкрикивает Старушка Нуан в тот момент, проходя меж рядами кроватей от душевой, все еще держа в руке тряпку.
   - Мой сын пришел! Мой сын пришел! - поворачивается Старушка Таптим со счастливым лицом и кричит ей в ответ.
   Старушка Бунрыан встает с постели и идет за Старушкой Нуан.
   Старушка Ю просто смотрит, не в состоянии встать со своей кровати.
   - Нет ничего! Совсем ничего нет! - неистовый крик доносится из клетки.
   Крики слышны по всей деревне.
   Их маленькая деревня.
   Странная деревня, населенная только пожилыми людьми и звуками рыданий.
   Странная деревня с больничными кроватями вместо домов, в которых живут семьи.
   В данный момент все в деревне знают, что пришел сын Старушки Таптим.
   Когда сын Старушки Таптим приходил навещать ее каждый день не зависимо от обстоятельств, никто об этом не думал, никого это не интересовало. Они лишь смотрели на мать и сына глазами, полными жалости, жалости по отношению к себе, тем, у кого не было своих детей, которые бы приходили навещать их. Но когда сын Старушки Таптим исчез и они видели как Старушка Таптим каждый день сидит и смотрит на дверь, они стали навещать ее, навещать, тревожась за нее. Живущие по соседству делали это часто, а те, что жили подальше, тоже иногда заходили утешить ее. И они, понемногу, тоже начали ждать. Теперь все, даже не осознавая этого, ждали сына Старушки Таптим.
   Ждали месяцами.
   А сейчас раздаются возгласы, извещающие о том, что сын Старушки Таптим снова вернулся. Все слышат. Нет ни одного, кто не радуется, не может быть измерено лишь только то, на сколько каждая из них это делает.
   - Кто побрил ему голову? - шепчет Старушка Эп Старушке Джан.
   - Должно быть кто-то сделал это, он наверное не смог бы это сделать сам, моя дорогая.
   - А может быть он стал монахом?
   - Этого не может быть. Душевнобольным не разрешается. - Глаза Старушки Джан все еще смотрят на приближающуюся фигуру.
   - И одежда на нем совсем не та, что раньше.
   Старушка Таптим вытирает слезы. Сейчас она уверена в том, что та фигура там - ее сын.
   - Он немного похудел, тебе так не кажется? - говорит кто-то, но она не обращает на это никакого внимания.
   - Лек! Я здесь.
   - Я здесь, - повторяет она, когда видит, что ее сын стоит на ступеньках и не осмеливается ступить на блестящий каменный пол крыльца.
   Его яркие белесые глаза начинают бегать в испуге, когда он поворачивает свою голову и смотрит на людей, которые стоят в ожидании, столпившись у дверного проема, и видит только головы, которые смотрят, словно высушенные черепа.
   - Чего он так испугался? - удивляется Старушка Эп.
   - Я никогда не видела, чтобы он боялся, - бормочет Старушка Нуан.
   - Чего ты так испугался, сынок? Не надо бояться... иди к своей маме, идем, - Старушка Таптим упрашивает своего сына.
   Она вспоминает о бутылке с апельсиновым соком, которую она припрятала для него. Она медленно идет к своей тумбочке и возвращается с бутылкой апельсинового сока в руке. - Лек, иди попей апельсинового сока, идем. Я его для тебя оставила. - Она предлагает бутылку, но, по тому, как он стоит, не двигаясь с места, кажется, что бутылка находится слишком далеко от него, чтобы он смог до нее дотянуться.
   - Я думаю, было бы лучше, если бы все отошли. - Убон переводит свой взгляд от сына Старушки Таптим на женщин. Она чувствует, что в его появлении есть что-то странное, и, если что-то произойдет, ей придется отвечать. - Пожалуйста, вернитесь к своим кроватям, - обращается она ко всем.
   Группа людей, стоящих в дверном проеме, послушно отходит от двери, хотя они этого не хотят.
   Убон осторожно подходит к двери. Она не понимает, почему он испугался людей, ведь раньше он всегда улыбался каждому.
   Но в этот его приход на его лице нет улыбки. Она исчезла словно ее никогда и не было, и без его обычной улыбки, он кажется ей каким-то пугающим незнакомцем. Она спешно идет в душевую и выходит из нее с крепко сжатой в руках шваброй.
   - Идем сюда, Лек. Иди к своей маме. Иди попей сока, идем. - Старушка Таптим все еще зовет своего сына, словно манит маленького ребенка пирожным.
   Наконец ее сын осмеливается ступить на пол, хотя его глаза все еще бегают из стороны в сторону.
   Мать улыбается своему ребенку. Ребенок не отвечает на улыбку матери.
   В душе, мать зовет своего сына, тянет невидимую, связывающую их обоих веревочку, пытаясь понемногу сократить разделяющее их расстояние. Мало-помалу он делает шаги вперед, за один раз один шаг, под усилиями матери веревочка становится все короче и короче, пока рука матери не хватает грязную руку ребенка и не заставляет ее взять бутылку с соком.
   - Попей, сынок, это освежит тебя.
   Убон наблюдает эту сцену, раскачиваясь из стороны в сторону со шваброй в руках. Она вытирает пол вокруг кровати Старушки Таптим, крепко сжав швабру в своих руках.
   - Садись, садись. - Мать все еще нежно держит сына за руку в то время, как сама опускается на пол.
   - Ты должно быть устал, садись, сынок, - говорит она тем голосом, по звучанию которого любой, кто бы его ни услышал, даже не понимая значения слов, почувствовал бы, что он идет из сердца матери.
   Их тела медленно, почти одновременно опускаются. Мать садится на половицу внутри комнаты. Ее сын садится на каменный пол крыльца. Между ними дверь.
   - Пей до конца, сынок. - Иссохшая рука продолжает тянуться до тех пор, пока соломинка не попадает в рот сына.
   Рот жадно сосет через соломинку.
   Глаза матери счастливо смотрят на сына. Слезы переполняют их.
   Теперь он наконец-то пришел. Он пришел навестить свою маму. Обрадовать ее.
   Эх, сыночек, ты у меня остался один, о ком я беспокоюсь.
   Она медленно поднимает свою руку, чтобы погладить его по спине, дотронуться до его тела, и, в конце концов, она не может совладать с собой, обнимает своего сына и заливается слезами. Ее слезы текут, заливая плечо сына.
   Несвежий запах тела, который другим был бы неприятен, мать вдыхает с наслаждением, как если бы то был свежий запах новорожденного, от которого любая мать приходит в восторг.
   Она плачет открыто, не стыдясь, ее слезы заставляют заплакать Старушку Эп и Старушку Джан, которые сидят на своих кроватях и наблюдают. Даже Убон приходится отвести свои глаза, она вытирает пол, чтобы скрыть свои собственные чувства. Теперь она слабее сжимает швабру в руках.
   Сцена, от которой она отводит свои глаза, заставляет ее заплакать. Она воочию видит любовь матери к своему ребенку, наяву ощущает узы, связывающие ребенка со своей матерью. Ничто не может их ослабить. Никакая пелена безумства не может помешать им быть рядом друг с другом.
   Она боится, что то безумство, которое не позволяет ему общаться нормально, может подтолкнуть его причинить кому-нибудь боль, может быть даже ей, его собственной матери. Но сама мать не боится безумия своего сына. Наоборот, она общается с ним, как будто у него совсем нет никакого безумия.
   - Лек, кто побрил тебе голову?
   Убон снова поворачивается, смотрит на них и видит как Старушка Таптим протягивает свою руку, чтобы погладить сына по его лысине. В тот момент, когда она слегка гладит сына по голове, его губы начинают медленно складываться в улыбку, сначала застенчивую, затем уверенную, а затем сияющую - искреннюю улыбку невинного ребенка, ту самую, которую он бывало приносил с собой каждый раз, когда приходил.
   Теперь его улыбка вернулась.
   Вернулась благодаря руке его матери.
   Убон смотрит на эту улыбку до тех пор, пока не становится уверенной в том, что это та же улыбка, которую он бывало дарил своей матери.
   Необходимость в швабре в ее руках отпадает. Она поворачивается спиной, идет и кладет швабру на свое место.
   И кажется, как будто не только Убон доверяет этой улыбке. При виде ее все жители деревни вздыхают с облегчением. Кто-то, кто просто высунулся из открытой двери своего дома, теперь осмеливается медленно спуститься по лестнице. Другие, кто сидел, болтая ногами на лестнице, отваживается медленно спуститься на землю и подойти.
   - Кто тебе побрил голову, сынок? - снова спрашивает мать. - Твой брат? - Она воображает, что после того, как он исчез, его брат и сестра должно быть разыскали его, забрали к себе и теперь заботятся о нем.
   Ее сын продолжает радостно улыбаться, не реагируя на вопросы матери.
   - Это же твой брат сделал?
   - Белые лотосы и тени цвета серебра. - Ее сын широко улыбается.
   Лицо матери тускнеет от того, что ей не удается добиться ответа от сына.
   Она все пытается говорить с ним, надеясь, что наконец его сознание воспримет ее вопросы, и он сможет давать разумные ответы, как это делают другие; но она каждый раз разочаровывается.
   Не знает, что делать. Лишь вздыхает и улыбается своему сыну.
   Ты все-таки пришел меня навестить.
   Старушка Эп, Старушка Джан и Старушка Нуан медленно подступают поближе и садятся на пол на каком-то расстоянии, боясь, что могут напугать сына Старушки Таптим, но он не пугается, как это было сначала. Наоборот, теперь он улыбается всем, как будто они его близкие родственники.
   - Возьми, дорогая. Почисти его для него, пусть покушает. - Старушка Эп предлагает апельсин Старушке Таптим.
   - И это тоже. - Старушка Джан предлагает два сладких тамаринда.
   - Не надо, не надо, у меня у самой есть. - Старушка Таптим принимает подарки. Она знает, что их ценность не в тамаринде и апельсинах.
   Подходит, прихрамывая, народ из домов, находящихся на более далеком расстоянии. Старушка Бунрыан идет с напитком, за которой, держа в руке два апельсина, следует Старушка Сон.
   - Ничего страшного ведь, да? Я всех мурашей стряхнула, - спрашивает Старушка Бунрыан по пути.
   - Ничего. Даже если он и съест парочку, от этого он не умрет, - отвечает Старушка Сон.
   - Если он заболеет, ты будешь отвечать, - Шутит Убон за их спинами, выходя из душевой..
   - Да, ладно вам, сестра. - Старушка Сон поворачивается к ней и улыбается.
   - Будь осторожней, во время ходьбы, - предупреждает Убон, также улыбаясь, и останавливается у кровати Старушки Ю.
   Старушка Бунрыан и Старушка Сон медленно продолжают свой путь, пока не доходят до кровати Старушки Таптим.
   - Вот, моя дорогая. Это для твоего сына. - Старушка Бунрыан предлагает свою бутылку с красным напитком.
   - Не стоит так беспокоиться, правда, - почтительно говорит Старушка Таптим.
   - Возьми это, вот, вот, апельсины. - Старушка Сон предлагает два апельсина.
   - А разве ты не приберегаешь их, чтобы поесть с рисом? - спрашивает Старушка Эп дразня.
   - У меня еще много осталось, - отвечает Старушка Сон.
   Большой круг постепенно становится Щже, и, в то же время, образуется пространство для тех, кто подошел позже.
   Сын Старушки Таптим все еще улыбается и не собирается убегать. Он должно быть уже не боится. Старушка Таптим чистит апельсин и отдает его своему ребенку. Паренек берет его, жует и глотает, вместе с косточками.
   Все сидят и счастливо наблюдают за тем, как мать кормит своего ребенка, как будто сын Старушки Таптим действительно является также и их собственным сыном.
   И вправду, сын деревни.
   - Дай ему немного попить, моя дорогая, - напоминает ей Старушка Бунрыан.
   - Сейчас. - Старушка Таптим оборачивается ко всем, чтобы улыбнуться, она счастлива от того, что ее сын стал для всех центром внимания и любви.
   - Где ты был все это время? - спрашивает Старушка Сон.
   - У большого болота. Там растут большие белые лотосы. Их тень на воде - словно серебро. Вокруг кишит рыба, хочет съесть серебро, дерется из-за него, кусает друг друга... - Он радостно смеется.
   Его ответ заставляет слушателей залиться смехом, они не могут разгадать, где он был.
   - Где? Где? - спрашивает Старушка Сон.
   - В городе. Они до смерти кусают друг друга по всему болоту. Дерутся между собой, чтобы съесть тень лотоса. Ни одна из них не может съесть тень лотоса.
   - Почему, сынок? Почему они не могут съесть тень лотоса. - Старушка Таптим дает ему другой апельсин.
   Ее сын берет его и жует, в то время как мать хрустит стручком тамаринда, открывая его.
   - И свиньи, и буйволы, представляешь, все они идут драться из-за тени лотоса. - Снова смеется он.
   Его рассказ звучит как рассказ отважного искателя приключений, который вернулся из какой-то далекой страны и скромно делится своими открытиями.
   - Они кусают друг друга, вода плещется, превращается в кровь, повсюду была кровь, когда они дрались из-за серебряной тени лотосов.
   Хотя они и понимают, что все, что выходит из уст сына Старушки Таптим является полнейшей бессмыслицей, всем очень интересно: по крайней мере, это интересно потому, что это пришло из внешнего мира, из-за пределов их забытой деревни. В этом есть что-то интересное, и это помогает им хоть как-то провести время дня.
   - Значит ты ходил на болото? - спрашивает мать, передавая ему тамаринд. Ее сын берет его и жует. В этот раз, он выплевывает косточки.
   Старушка Джан сидит улыбаясь, она счастлива от того, что хоть кто-то ест ее тамаринд.
   - Сладкий? - спрашивает Старушка Джан.
   - Все болото было в крови. Все болото было красным. Свиньи, рыба, буйволы, собаки, тигры, все дрались друг с другом в болоте, дрались из-за тени лотоса. Люди тоже шли, женщины, мужчины тоже, раздевались и дрались друг с другом в болоте. Люди кусают буйволов, буйволы кусают собак, тигры кусают людей. Стервятники тоже прилетели есть тень лотоса... - Он говорит громким голосом и четко произносит слова, которые вылетают так быстро, как если бы он не обдумывал их, как если бы они исходили из самого события, которое его глаза действительно видели.
   - Никто не может съесть тень лотоса. Это всего лишь тень, ха, ха! - Он громко смеется. - Они все бешеные - бешеные буйволы, бешеные собаки, бешеные люди, бешеные птицы, бешеные тигры, бешеные животные. Они кусают друг друга день и ночь, прыгают в болото и кусают друг друга, дерутся из-за серебрянной тени лотосов. - Смеется.
   - А ты? Ты сам пытался есть как они? - интересуется Старушка Сон.
   Он перестает смеяться, смотрит в лицо Старушки Сон. - Я? Я же не бешеный! - говорит он тоном, не допускающим дальнейшего обсуждения.
   Слыша это, людей, собравшихся вокруг, охватывает взрыв хохота.
   - Мне не стоило спрашивать, - Старушка Сон говорит Старушке Бунрыан как будто бормочет сама себе.
   - Все правильно, мы - сумашедшие, ты один - нормальный, - дразнит его Старушка Нуан, затем смеется, присоединяясь ко всем.
   Этот смех заставляет Убон повернуться и посмотреть. Ее ухо следило за тем, что говорилось, но она не может удержаться, чтобы не взглянуть.
   - Ты не хочешь его послушать, бабушка? - поворачивается она и спрашивает Старушку Ю, чье тело приковано к постели.
   Тело лишь открывает широко глаза и пристально смотрит в пространство.
   - Ты слышишь, о чем они говорят? - спрашивает Убон.
   Осунувшееся лицо кивает в подтверждение, затем пытается улыбнуться.
   - Стласно. Стласно.
   - Страшно, тебе страшно? - Убон поднимает руку и гладит Старушку Ю по морщинистой щеке. - Не бойся, бабушка. Я здесь, с тобой. - Она улыбается ей.
   Часы бьют четыре раза.
   Но звон часов видимо не такой громкий, чтобы дойти до слуха сидящих у двери людей, даже если он и достигает их, то им он не интересен. У них нет для него времени. Для времени естественно идти вперед, в этом нет ничего интересного. В данный момент самое интересное - это рассказ о кровавом болоте, который они слушают.
   - Вода в болоте превращается в кровь...
   - Вот, сынок, попей-ка газировки немножко, вот эта тетя принесла ее тебе. - Старушка Таптим передает бутылку с напитком красного цвета своему сыну.
   Старушка Бунрыан чувствует себя счастливой. Она забыла о муравьях, которые ползали по бутылке с напитком и смотрит, как он пьет красную жидкость, пока бутылка не становится пустой. Он открывает свой кроваво-красный рот, чтобы продолжить рассказ.
   - Запах рыбьей крови держится над всем болотом...
   Все глаза смотрят на него. Все уши слушают. Словно все они являются частью волнующего происходящего. Даже Старушка Бунрыан, которая видит, что его рот того же цвета, что и вода в болоте - цвета крови.
   - ...У края болота кровь сгустилась и закипела. Куски мяса людей и зверей плавали и гнили там... - Она чувствует его, этот бьющий в нос запах.
   - Стервятники и вороны дерутся своими клювами и когтями из-за них, но никто не может съесть тень лотоса. Это всего лишь тень, ха, ха! - Он смеется разинув свой красный рот.
   Старушке Бунрыан страшно от описываемой им картины, но сейчас ей вдруг стало страшно от него самого. Широко раскрытый рот выглядит испачканным кровью, словно он только что питался свежей плотью. Она чувствует, что у нее кружится голова. У нее в носу стоит запах рыбьей крови, чрезвычайно отвратительный. - Таптим, моя дорогая, можно я заберу пустую бутылку обратно. Я пойду на свою кровать.
   - Разве ты не останешься послушать его? Он такой забавный. - Старушка Джан поворачивается к ней и улыбается, пытаясь ее удержать.
   - Нет, дорогая. У меня что-то вдруг голова закружилась, - с улыбкой отвечает Старушка Бунрыан Старушке Джан. - Пожалуйста, можно я заберу свою бутылку, дорогая Таптим, - настаивает она.
   Старушка Таптим забирает бутылку из рук своего сына. Он довольно охотно выпускет ее.
   - Скажи тете спасибо, - говорит она своему сыну и показывает на Старушку Бунрыан, которая сидит позади, рядом со Старушкой Сон.
   Он смотрит по направлению, указываемому ему рукой его матери. - Кровавая пена плавает вокруг. Они все не сдаются и продолжают кусать друг друга, день и ночь, ревя от боли, крича...
   - Я пошла. - Старушка Бунрыан берет бутылку из руки Старушки Таптим, затем пытается встать, ее свободная рука держится за основание кровати Старушки Таптим. Она чувствует, что сердце ее трепещет, а ноги дрожат. В этот миг в глазах ее все темнеет.
   Ее тело падает и растягивается на полу. Пустая бутылка выпадает из ее руки, со звоном катится к подножию кровати, находящейся рядом с кроватью Старушки Таптим.
   - Что случилось, дорогая? Что случилось? - спрашивает Старушка Сон и трясет ее.
   Подбегает Убон, наклоняется, чтобы приподнять ее. - Что случилось, бабушка?
   - Я... потеряла сознание... - отвечает Старушка Бунрыан, ее глаза все еще закрыты.
   - У тебя есть какая-нибудь нюхательная соль, бабушка? - спрашивает Убон Старушку Таптим.
   - Есть, есть, сестра. Сердечное тоже есть, - говорит Старушка Джан, встает и идет к своей кровати.
   Кружок вокруг сына Старушки Таптим перестраивается в кружок вокруг Старушки Бунрыан, все с беспокойством наблюдают за ней.
   - Отодвиньтесь немного назад. Вы слишком стеснили ее, - приказывает Убон и кладет голову Старушки Бунрыан на свои колени.
   - Вот, сестра, соль. - Старушка Таптим передает ее Убон. Старушка Джан все еще ищет свою у себя в тумбочке.
   Убон берет пузырек и отвинчивает крышку, затем подносит пузырек к носу Старушки Бунрыан.
   - Сделай глубокий вздох...
   Тело выполняет то, что ему велено. Четыре или пять вдохов, и глаза с трудом начинают открываться.
   - Мне уже лучше, сестра.
   - Сестра, я не могу ее найти, не знаю, где она может быть, - доносится виноватый голос Старушки Джан.
   Убон поворачивается, видит как Старушка Джан сидит перед своей тумбочкой с виноватым лицом.
   - Не знаю, где она может быть. Мне казалось, что я положила ее в этот ящик.
   Убон улыбается, сочувствуя полнейшему замешательству Старушки Джан.
   - Ты положила наверно ее вместе с деньгами, которые пропали? - поддразнивает она ее.
   - Я не брала их, сестра! Клянусь! - серьезно произносит тело, голова которого покоится у нее на коленях.
   Убон чувствует себя виноватой за то, что снова напомнила историю, которую большинство из них вероятно уже успели к настоящему моменту позабыть. - Нет, нет, бабушка, я пошутила. Я дразню бабушку Джан за то, что она все время забывает свои вещи. Может быть она положила ее куда-то еще и позабыла о ней... как ты себя чувствуешь, бабушка? Тебе лучше?
   Старушка Бунрыан кивает головой, чувствуя улучшение, как в сердце, так и во всем теле. Она еще раз глубоко вдыхает соль. - Теперь я в порядке. Голова только немного кружится, вот и все. - Старушка Бунрыан делает попытку встать.
   - Подожди, бабушка. Сначала отдохни немножко. - Убон принуждает тело не поднимать своей головы с ее коленей.
   Старушка Джан, отчаявшись, возвращается назад и садится на корточки. - Я действительно не смогла ее найти, моя бедная миссис Бунрыан. Это не потому, что я не хочу ее дать тебе, - говорит Старушка Джан извинительным тоном.
   - Ничего страшного, моя дорогая. У меня тоже есть, в тумбочке. Если тебе понадобится, скажи. - Старушка Бунрыан холодно улыбается.
   - Прилетела маленькая птичка и пропела о том, о чем слышала, крови в болоте становилось все больше и больше...
   Кружок, который повернулся, чтобы позаботиться о Старушке Бунрыан, разворачивается обратно, чтобы дослушать рассказ храброго искателя приключений.
   - ...Кровь вытекала из болота и струилась по всей земле, затопляя дома, затопляя город. Пришел монах и стал молиться, но это не помогало...
   - Сестра, я бы хотела вернуться к себе на кровать, - говорит Старушка Бунрыан. Ее голова полна кровью, текущей по улицам, текущей без конца.
   Убон бережно помогает Старушке Бунрыан встать на ноги и ведет ее обратно к ее кровати, думая, что она должно быть хочет прилечь, чтобы ей стало лучше.
   - Кровь уже пришла, кровь тех, что сражаются из-за серебренной тени лотосов. Будьте осторожны. Она затопит весь город. Город станет болотом. Никто не может остановить ее...
   - Ты видел это своими глазами? - Старушка Сон не может не задать вопрос.
   Его красный рот перестает двигаться. Его большие белесые глаза перемещаются и пристально смотрят на Старушку Сон.
   Старушка Сон напугана его пристальным взглядом. В его взгляде как будто есть сила, заставляющая ее отвернуть свою голову. Она думает про себя: мне не следовало задавать этот вопрос. Не следовало пытаться преградить безумный поток крови. Она боится, что он станет еще безумнее и причинит ей боль.
   - Я видел это своими собственными глазами. Я вижу это каждый день. Из-за этого я и пришел, пришел, чтобы сказать вам, чтобы вы остерегались...
   Старушка Сон осмеливается медленно поднять свою голову и взглянуть на него; она в недоумении, так как видит, что теперь его глаза добрые и на губах у него улыбка.
   Заметил ли это кто-нибудь еще, но Старушка Сон замечает, что он начинает отвечать на ее вопросы. И хотя она никогда не слышала подобную историю, какую рассказывает он, и не думает, что она правдивая, она спросила его: "Ты видел это своими собственными глазами?", и он ответил на вопрос прямо.
   - Тогда скажи мне, пожалуйста, эта тень лотоса, какая она? - снова спрашивает она.
   - Тень. Просто тень. Ее нельзя съесть, - отвечает он.
   - Нет ничего! Совсем ничего нет! Нет абсолютно ничего! - раздается неистовый крик из клетки.
   Старушка Сон поворачивается на источник крика. Она не знает, слушал ли рассказ человек в клетке или он выкрикивает это просто так.
   - Есть тень лотоса! - выкрикивает сын Старушки Таптим в ответ.
   Старушка Сон поворачивается к сыну Старушки Таптим. Она чувствует, что находится между двумя людьми, которые спорят между собой.
   Все, кто слышит как два душевнобольных человека кричат друг на друга, находят это смешным. Все смеются. Весело даже Старушке Таптим. Она поднимает свою руку и ласково гладит сына по голове. Мой бедный, умненький сыночек, что это ты нам пытаешься сказать?
   - Больше нет! Абсолютно ничего нет! - голос из клетки раздается снова.
   - Есть тень лотоса! - смеется сын Старушки Таптим.
   - Нет ничего! Нет абсолютно ничего! - не сдается человек из клетки.
   Старушке Сон непонятно, говорят ли они о том, о чем думает она сама. Но затем ей приходит в голову, то, что она слышит, всего лишь спор между сумасшедшим и умственно отсталым. Что касается ее самой, то она здорова, не сумасшедшая и не умственно отсталая, и, все же, она начинает понимать, о чем они спорят.
   Или я схожу с ума? Она невольно улыбается.
   Звяканье тележки с едой, двигающейся вверх по пандусу рядом со ступеньками, обращает внимание каждого, так что все головы поворачиваются. Старушке Сон жалко, что пришло время ужинать. Она хотела бы, чтобы оно пришло немножко позже, так как она хотела бы задать вопрос, действительно ли существует тень лотоса или нет?
   - Нет ничего! Нет абсолютно ничего! - голос из клетки раздается снова.
   Старушка Сон поворачивается. Она не верит своим ушам.
   - Есть, есть! Есть очередной ужин для всех, - прокричал работник в тот момент, когда он проталкивал тележку в дверь. Все смеются вместе с работником.
   Старушка Сон поворчивается, чтобы столкнуться лицом с истиной. Все правильно, есть очередной ужин.
   - Эй, как дела? Тебя так давно не было. Ты где пропадал? - спрашивает работник в ожидании, когда группа людей, расположившаяся у двери, пропустит тележку.
   - У большого болота в городе. Там белые лотосы с тенью из серебра...
   - Правда? Понятно. Но сегодня у нас стебли серого лотоса, сваренные в кокосовом креме. - Работник смеется не обращая внимания на ответ. Он толкает тележку по пандусу, затем сквозь толпу людей к главному проходу в середине комнаты.
   Таким образом рассказ прекращается. Все знают свои обязанности. Время событий внешнего мира истекло. Сейчас время ужина. Время в очередной раз принять пищу. Кружок размыкается, и все идут к своим кроватям.
   Обратно по своим домам.
   Лишь мать и сын сидят по обе стороны двери, смотрят друг на друга, оба одинаково незаинтересованые в еде, им одинаково безразлично есть у них что-нибудь в желудке или нет, в то время как внутри они оба переполнены счастьем.
   - Эй, бабушка! Значит сын твой вернулся? - Ламджиак, поднимаясь по лестнице, приветствует Старушку Таптим.
   - Да, только что пришел. - Старушка Таптим поднимает голову и отвечает, улыбка сияет на ее лице, на котором все еще видны следы слез.
   - Где ты так долго скрывался? Заставлял свою маму переживать каждый день. - Ламджиак улыбается сыну Старушки Таптим.
   - На большом болоте растут белые лотосы с тенью из серебра...
   Ламджиак кивает головой и улыбается, услышав ответ. Она достает все пакеты с лекарством из своего кармана и выбирает один. - Вот, таблетки для принятия после еды. - Она дает две желтые таблетки. Старушка Таптим берет их, как она обычно это делает. Как только Ламджиак собирается уйти, она окликивает ее.
   - Сестра?
   - Ты хочешь побольше риса, правильно? - спрашивает Ламджиак.
   Старушка Таптим скромно улыбается как будто ее подловили на чем-то; но что делать, ее сын здесь, рядом. Даже собаки кормят своих щенков.
   - Думайте об этом как о благодеянии, сестра.
   - Да, бабушка. Я тоже мать. Я понимаю. - Ламджиак действительно знакомо это чувство, и каждый раз, когда он приходит, она хлопочет о том, чтобы у Старушки Таптим было больше еды, для ее сына. - Я не забуду, не беспокойся.
   - Да благослови господь твое сердце, добрая женщина! - Старушка Таптим поднимает свои соединенные руки над головой и кланяется. Ее глаза следуют за спиной Ламджиак, которая спешит раздать лекарство по кроватям. Затем она смотрит на тележку с едой. Все уже выстраиваются, чтобы получить свою порцию. Она медленно встает, решив, что пойдет последней. Таким образом, по крайней мере каждый сначала получит достаточное количество еды. Сколько бы ни осталось, она разделит это со своим сыном.
   - Подожди меня здесь, Лек.
   Я вижу, как Старушка Таптим сначала отдает распоряжения своему сыну, затем встает и идет по направлению к тележке, ее взгляд направлен на нее.
   Эй, осторожно, наступишь на бутылку!
   Я чуть не закричал, когда заметил, что она чуть-чуть не наступила на бутылку от напитка, которую Старушка Бунрыан уронила на пол. Я подумал, может бутылка является частью пьесы, потому что пациенты на двух, рядом стоящих кроватях не двигаются, и она одна только может воспользоваться этим путем. Предположим, что бутылка не имеет значения в этой сцене, то тогда, я думаю, она выявит неопытность режиссера, который использует больше предметов в сцене, чем это необходимо. Меня учили тому, что в любом сюжете все должно иметь значение. Я убежден, что этих людей учили тому же. Если в том, что бутылка лежит на полу, нет никакого смысла, то им давно следовало бы убрать бутылку, это мог сделать кто угодно: Убон, Старушка Бунрыан или даже сама Старушка Таптим. Но нет, они оставили ее лежать на полу, как будто они намеренно хотели, чтобы кто-то наступил на нее и плашмя упал на пол. Я представляю эту сцену у себя в голове: Старушка Таптим с подносом в руках идет обратно к своему сыну, идет не останавливаясь до тех пор, пока она не доходит до бутылки, затем ее ступня соскальзывает с бутылки и она растягивается во весь рост на полу. Еда расплескивается вокруг, и она больше не может встать.
   Стой, слышишь. Не делай этого! Умоляю тебя!
   Ну, хорошо, раз уж они оставили бутылку на полу без всякой цели, я тоже должен показать им, как это должно быть сделано, не имеет значения, будет ли мой вариант совпадать с их вариантом или нет.
  
   Крупный план
   (Угловой ракурс.) Поднос, лежащий на тележке с едой. В той секции подноса, где должен лежать рис, находится рис и жареная тыква. В этот момент появляется ковш, который наполняет следующую секцию стеблями лотоса, сваренными в коксовом креме, чуть-ли не переливая через край. Появляются руки, которые держат поднос с обоих сторон и поднимают его. / Снято
   Средний план, камера постепенно отходит назад
   (Спина Старушки Таптим на переднем плане.) Старушка Таптим осторожно поворачивается от тележки с едой, с подносом в руках, и идет по направлению к своему сыну. (В картинке видна Старушка Нуан, также с подносом в руках, которая подходит к своей кровати - Старушка Таптим получает поднос последней.) Через какое-то время... / Снято
   Крупный план
   Лицо сына Старушки Таптим, уставившейся на свою мать. Его рот шевелится, как будто он жует рис. Через какое-то время... / Снято
   Крупный план (с операторской тележки)
   Верхняя часть тела Старушки Таптим, от подноса вверх. Она идет вперед. Тележка откатывается назад в момент ее продвижения вперед. Она идет осторожно, ее глаза направлены на поднос, иногда она смотрит на своего сына, продолжая очень медленно шагать. / Снято
   Крупный план (с операторской тележки)
   Ноги Старушки Таптим, медленно шагающие вперед. Тележка катится назад до тех пор, пока бутылка из под напитка не попадает в кадр. Ноги Старушки Таптим, идущие прямо на нее. Ближе и ближе. Через какое-то время... / Снято
   Крупный план
   Лицо Старушки Таптим, ее глаза смотрят на сына. / Снято
   Крупный план
   (Малый угловой ракурс.) Бутылка из-под напитка. Ноги Старушки Таптим идут прямо на нее... еще три или четыре шага и она достигнет ее. / Снято
   Крупный план
   Лицо Старушки Таптим, улыбающееся своему сыну. / Снято
   Крупный план
   Лицо ее сына, жующее и ждущее. / Снято
   Крупный план
   (Малый угловой ракурс.) Бутылка. Ноги Старушки Таптим приближаются... остался лишь один шаг.
   Голос за кадром (Старушка Джан)
   - Таптим, дорогая!
   Нога Старушки Таптим замирает в полушаге.
   Голос за кадром (Старушка Таптим)
   - Если я беру так много, то это для моего сына.
   Нога поднимается, готовая продолжить путь.
   Голос за кадром (Старушка Джан)
   - Таптим, дорогая моя! Осторожно, не наступи на бутылку.
   Нога перестает двигаться.
   Голос за кадром (Старушка Таптим)
   - Что? А! Да... да.
   Нога сворачивает в сторону, чтобы обойти бутылку, шагает мимо нее. Через какое-то время... / Снято
   Средний план
   (Спина сына Старушки Таптим на переднем плане.) Старушка Таптим медленно наклоняется, ставит поднос перед своим сыном. / Снято
  
   Мне стало легче от того, что они не сделали ничего безрассудного со старой женщиной.
   - Вот. Дай-ка я принесу для тебя ложку.
   Сын смотрит на свою мать, идущую к тумбочке, как маленький зверек, изголодавшийся по молоку.
   Она возвращается с двумя ложками в руке, одну отдает ему.
   - Кушай, Лек, - говорит она тихо, зачерпывая лотос в кокосовом креме с рисом.
   Кажется, что сыну уже больше не интересна его мать. Он быстро гребет рис в свой рот. Мать только зачерпывает стебли лотоса с рисом. Она сама почти ничего не ест, а счастливо наблюдает за своим сыном, как тот жует, и вспоминает, как она когда-то кормила его.
   Ложка за ложкой.
   С бесконечной радостью она наблюдает за ним до тех пор, пока ее сын не кладет свою ложку.
   - Покушай еще, сынок, ешь немного, - говорит она ему.
   Сын не отвечает, как будто он ее и не слышал. Он наелся, вот и все.
   - Поешь еще, сынок, ты ведь позже снова проголодаешься, - говорит она, беспокоясь за него, но ее сын молчит, даже не смотрит на еду.
   В конце концов, когда она видит, что ее сын сидит не реагируя, она встает, чтобы достать фляжку с водой и стакан, который она собирается наполнить для него.
   Только после этого она начинает есть то, что осталось.
   Многие пациенты уже наелись. Некоторые несут свои подносы обратно к тележке.
   Она кладет оставшийся кокосовый крем на рис, затем торопливо жует. Она никому не хочет быть в тягость, не хочет, чтобы ее ждали.
   Старушка Таптим соскребает остатки еды с подноса. Хотя она и не совсем наелась, этого ей вполне достаточно.
   Мне и так дали много, думает она.
   Она берет свою ложку, ложку сына и встает, чтобы помыть их над чашкой, прополаскивает рот, затем поднимает с полу две таблетки и кладет их к себе в рот. Она поднимает стакан с водой, делает глоток, глотает, хотя и не хочет этого делать.
   Она не хочет больше жить.
   Если она заставляет себя глотать, пить лекарство два раза в день, то это из-за сына. Она все еще беспокоится за него. Она все еще хочет его видеть.
   Старушка Таптим заставляет себя медленно встать и идет с подносом вдоль центрального прохода.
   Ее сын провожает ее взглядом.
   Мой взгляд сосредоточен на ней, пока она не доходит до тележки с едой в центре комнаты.
   Мне кажется, что для них обоих еды на том подносе не было достаточно, особенно для матери.
   Но я вижу ее абсолютно счастливое лицо. Оно затмевает любое другое чувство.
   Она кладет свой поднос на другие, лежащие на тележке, поднимает свои руки над головой и кланяется работнику. - Благослови тебя господь, молодой человек!
   - Ты хорошо поела, бабушка?
   - О, хорошо!
  
  
   Как только Старушка Таптим поворачивается, чтобы вернуться к своей кровати, в дверь входит мальчик, продающий напитки. На его руке висит все та же корзина, которая у него была в первой сцене, когда он приходил торговать, но в этой сцене его корзина пуста. Мальчик замечает бутылку из-под апельсинового напитка, которая лежит около сына Старушки Таптим. Он колеблется и, в конце концов, не решается забрать ее, потому что боится сына Старушки Таптим.
   Молодой продавец
   (Говорит робко низким голосом.) - Господин, можно я заберу эту бутылку?
   Сын Старушки Таптим
   (Поворачивается.) - Кровь зальет весь город и город превратится в болото. Тебя искусают до смерти в болоте.
   Молодой продавец
   (Напуган и, все же, отваживается.) - Господин, можно я возьму бутылку. Она моя.
   Молодой продавец прохладительных напитков тянется, чтобы схватить бутылку за горлышко. Сын Старушки Таптим быстро хватает его за запястье.
   Молодой продавец
   (Напуган, видит как Старушка Таптим идет обратно.) - Бабушка, бабушка, пожалуйста, помогите!
   Сын Старушки Таптим
   (Смеется.) - Тебе нужно бежать. Кровь затопит весь город. Ты будешь искусан до смерти!
   Молодой продавец
   - Бабушка! Быстрее! Помогите, пожалуйста!
   Старушка Таптим торопится, садится перед своим сыном.
   Старушка Таптим
   - Лек! Лек! Отпусти его, сынок!
   Когда сын Старушки Таптим поворачивается к своей матери, продавец прохладительных напитков высвобождает свою руку, отскакивает назад и стоит поодаль.
   Молодой продавец
   - Бабушка, дайте бутылку, пжааалста.
   Старушка Таптим передает ему бутылку. Он быстро кладет ее к себе в корзину и мчится отсюда стрелой.
   Старушка Таптим
   - Эй, не так быстро!
   Разносчик газировки с сиропом оборачивается, затем меняет свой курс.
   Старушка Таптим
   (Показывая пальцем на бутылку на полу.) - Там еще одна лежит.
   Мальчик идет и поднимает бутылку, кладет ее к себе в корзину, затем ходит и собирает пустые бутылки у кроватей Старушки Джан и Старушки Нуан. Обе женщины смеются над страхом мальчугана.
   Старушка Нуан
   - Он бы ничего тебе не сделал.
   Молодой продавец
   - Он сумасшедший!
   Старушка Джан
   (Смеется.) - А он говорит, что он не сумасшедший. Он говорит, что дорогая Сон, вон там, сумасшедшая. (Указывает на кровать Старушки Сон.)
   Молодой продавец
   (Поворачивается.) - Не верьте ему, бабушка. Он - сумасшедший!
   Старушка Джан смеется по-доброму. Молодой продавец прохладительных напитков отходит от кровати Старушки Джан, затем останавливается у второй кровати левого ряда.
   Молодой продавец
   (Нагибается, чтобы посмотреть на тело, лежащее на кровати. Разговаривая сам с собой.) - Прабабушка снова воздух жует.
   Затем поворачивает к кровати Старушки Бунрыан.
   Молодой продавец
   - Бабушка, как насчет бутылки?
   Старушка Бунрыан
   (Смотрит на тумбочку.) - Эй? Куда же она пропала?
   Старушка Сон
   - Ты отдала ее сыну Старушки Таптим, помнишь?
   Старушка Бунрыан
   - Все правильно. Да. Я забыла. (Поворачивается, чтобы сообщить молодому продавцу прохладительных напитков.) - Поищи ее вон там. Она упала на пол.
   Молодой продавец
   - Я уже нашел ее. (Считает сколько бутылок у него в корзине.) - Они все здесь, бабушка.
   Молодой продавец идет от кровати Старушки Бунрыан вдоль прохода к двери, пока не достигает ее.
   Молодой продавец
   (Обращается к Старушке Таптим.) - Присматривайте за своим сыном, бабушка.
   Старушка Таптим
   (Смеется.) - Вот как! Вот нахал! Мой сын, знаешь ли, не собака, чтобы я за ним присматривала, как бы он тебя не укусил!
   Молодой продавец
   (Обуваясь.) - Но ведь он же ненормальный.
   Старушка Таптим
   (Серьезно.) - Он хороший парень.
   Сын
   Старушки Таптим
   - Смотри не ходи есть серебренную тень лотосов, слыхал? Беги от нее!
   Молодой продавец смеется, уходит. В то же время работник начинает толкать тележку вдоль прохода. Он останавливается у каждой кровати, чтобы наполнить сосуды для воды, пока он не доходит до последней кровати - кровати Старушки Таптим. Он поднимает пластиковую бутылку для воды на полу, наполняет ее и ставит на тумбочку.
   Работник
   - Бабушка, скажи сыну, что ему пора уходить. Время для посещения закончилось.
   Старушка Таптим
   - Конечно, конечно, мы недолго.
   Работник толкает тележку и выходит за дверь. Старушка Таптим следит за ним, затем поворачивается к своему сыну.
   Старушка Таптим
   - Ты хорошо поел, Лек?
   Сын Старушки Таптим
   (Улыбается, ничего не говорит.)
  
   Это та улыбка, не так ли, которая наполняет Старушку Таптим своим светом?
   Это та улыбка, которая наполняет ее надеждой и дает смысл каждому ее дню?
   Она улыбается своему сыну, улыбается от любви к нему.
   По крайней мере, есть ты, кто переживает обо мне, приходит навещать свою маму.
   Теперь ей кажется, что то время, что она провела со своим сыном, пролетело очень быстро. Она хотела бы, чтобы он мог остаться с ней подольше, чтобы она могла смотреть на его лицо так долго, чтобы возместить то время, которое она его не видела, но она знает, что это невозможно, потому что таково правило, правило, в котором говорится, что время для посещения закончилось, так что он должен уходить, а она - остается. Они должны расстаться, расстаться, не зная, как будет жить ее сын. Где он проведет ночь? Где он будет спать? Ее сердце хотело бы странствовать вместе с ним, чтобы заботиться о нем, но она этого не может сделать. Она не может позаботиться о нем. Она сама должна полагаться на заботу других.
   В момент ее размышлений, она теряет какой бы то ни было интерес к жизни. Она не хочет продолжать жить, но она должна, из-за своих переживаний за него.
   Только тем, что она переживает за него, она не может ему помочь.
   - Бабушка, ты дожна сказать своему сыну, он должен уходить, - напоминает ей голос Убон.
   Она оборачивается и видит Убон и Ламджиак, которые стоят рядом в проходе у изголовия кровати и смотрят. По взгляду обеих женщин она чувствует, что они понимают ее.
   - Лек, завтра приходи навестить меня снова, придешь? - говорит она своему сыну с печалью в голосе.
   Несомненно, она знает, что сын не понимает ее слов, но она говорит ему с той же надеждой, как и всегда. Она говорит ему, затем будет ждать следующего дня, торопя часы наступления следующего дня и очередного возвращения ее сына.
   - Тебе надо уходить, Лек. Не беспокойся за меня. Приходи ко мне завтра снова, - заставляет она себя сказать дрожащим голосом, хотя не хочет, чтобы он уходил.
   Иди, иди, приходи завтра, - говорит Ламджиак и в то же врямя, чтобы ему было понятно, машет ему рукой, чтобы тот ушел. - Иди, иди, время посещения закончилось.
   Сын смотрит, как они жестикулируют, показывая ему, чтобы он ушел, затем медленно, повинуясь, начинает двигаться, встает, улыбается своей маме, затем выходит на лестницу. Перед тем как спуститься, он поворачивается и снова улыбается своей маме.
   - Приходи навестить меня завтра, хорошо? - Старушка Таптим смотрит на своего сына сквозь занавес слез в ее глазах.
   - Знаешь? Когда я это вижу, мне становится так плохо на душе, - бормочет Убон Ламджиак.
   - Это наша обязанность, - отвечает Ламджиак очень низким голосом, думая о своем собственном ребенке, ждущем ее дома.
   - Не плачь, бабушка. Он вернется завтра, - Убон утешает Старушку Таптим, когда видит, что она начинает рыдать.
   - Он ведь действительно придет, сестра, правда? - настаивает Старушка Таптим.
   - Я думаю. Видишь, он исчез на месяцы, и все же он смог найти дорогу обратно.
   - Значит, он действительно придет, не так ли, сестра?
   - Если он придет, то придет по своей воле, - вмешивается Ламджиак. Она не хочет, чтобы Убон связывала себя обещанием. - Мы собираемся пойти покушать, бабушка, мы проголодались. - Она прекращает разговор и кивает Убон.
   - Пошли. Теперь ничего не должно случится. Пойдем вместе покушаем, поговорим... ну так что, ты уже решила, будешь ты уходить или нет? - Ее последнее предложение звучит так, как будто она задала это вопрос не ради ответа на него, а только ради того, чтобы поговорить.
   Убон не отвечает, а просто склоняет свою голову и идет за ней.
   Они выходят в дверь, оставляя деревню позади себя.
   Оставляя ее купающуюся в вечернем свете солнца.
   - Нет ничего! Нет абсолютно ничего! - вылетает крик из клетки.
   Но их обеих он не интересует, они не оборачиваются. Они знают, что в этих словах нет никакого смысла. Пролетающий мимо крик - словно звук дующего мимо ветра.
   Также как и часы, которые бьют пять раз.
   Они издают звук, затем звук пропадает, как дующий мимо ветер.
   Пропадает без следа.
   Пропадает, не возвращаясь обратно.
   Пропадает, не обратив на себя ничье внимание.
   Только Старушка Ю обращает внимание. Желает знать. Желает знать, сколько сейчас времени, она знает, что от ее вечера осталось совсем немного.
   Она предполагает, что сейчас должно быть ранний вечер, но сколько точно сейчас времени, она не знает. Сколько раз били часы? Пять? Шесть? Или семь? Она не уверена. Она хотела бы встать, подойти и посмотреть, но ее тело не слушается ее. Это тело сдало давно, хотя ее сердце все еще хотело бы ходить.
   И ее рассудок тоже скоро сдаст.
   Она может только повернуться, чтобы посмотреть на часы, из которых она сможет увидеть лишь их обратную сторону.
   Тик-так, тик-так.
   Тик-так, тик-так.
   Она слышит этот звук, пульсирующий сейчас в ее ушах, потому что сейчас здесь тихо. Не слыша гула голосов разговаривающих людей, тикание часов словно друг, который может разговаривать с ней.
   Если бы она могла спросить людей, лежащих на соседних кроватях, никто бы ее не понял. Потому что язык ее одеревенел, какие бы звуки не выходили из ее рта, их трудно разобрать.
   Поначалу еще были люди, которые могли ее понимать, но постепенно тех, кто мог ее понимать, становилось все меньше и меньше, так что она могла только слушать. Когда она отвечала и старалась произносить слова, никто не мог понять смысла слов, которые она произносила. Через какое-то время оба, и говоривший, и слушатель, становились раздраженными. Не имело значения, сколько слов произносилось, ни одна из сторон не могла понять другую. Так что, в конце концов, она нашла свое убежище в молчании. Люди на соседних кроватях постепено стали отдаляться. Никто не подходил к ней поговорить.
   Что за судьба у нее такая, не перестает она себя спрашивать.
   Ей было тяжело, когда она перестала ходить самостоятельно, а теперь у нее нет даже возможности говорить с другими.
   Все, что она сейчас хочет, это только умереть.
   Но она все не умирает, как бы она этого ни хотела.
   Как долго она еще должна страдать, о том у нее нет ни малейшего понятия.
   Она лишь лежит и ждет. Спит, просыпается, спит, просыпается, лежит на кровати.
   По ночам она не может спать, ее глаза широко открыты, пристально смотрят на купол ее накомарника. Днем ее глаза устремлены к потолку.
   Крохотным счастьем для нее является то, что приходит ей во сне. Ей снится, что она может ходить как все, снится, что она может говорить и ее понимают, как это когда-то было. Когда она просыпается и возвращается в реальный мир, счастье превращается в несчастье.
   Ее счастье как сон, который нельзя поймать, сон, который не существует реально.
   Ее мир сейчас - это счастье и несчастье, темнота и свет, сон и бодрствование, а между тем время идет. Время идет.
   Последнее время ей часто снится дом, в котором она родилась. Ей снится, что она маленькая девочка и может снова бегать, играть, баловаться. Она не понимает, почему ей снится место, где она родилась, но она счастлива снова видеть свой дом - видеть его не просто в своем представлении, а ощущать его, дотрагиваться до него, как до реального. Однажды ей приснилось, что она спала в доме, где она родилась, и во сне она видела друзей одного с ней возраста, которые приходили к ней и играли с ней в разные игры, веселились, еще ей снилось, что она плывет на лодке со своей старшей сестрой, лодка опрокидывается, она вздрагивает и просыпается. Какое-то время она думает о том, что проснулась на своей кровати в доме, где она когда-то родилась. Думает, что она маленькая девочка, напугавшаяся посреди ночи. Зовет своих родителей, чтобы они пришли и успокоили ее. Зовет долго, но к ней никто не подходит. Когда она пришла в себя, она поняла, что проснулась с телом, которое не ходит, проснулась и понимает, что лежит в палате этого приюта.
   Этот сон в ту ночь абсолютно запутал ее. Когда бы она ни просыпалась ночью, она не знала, где она. В доме, где она родилась? В палате приюта?
   Осознание того, что она находится в больничной палате, приводит ее в уныние. Она пытается не открывать своих глаз, чтобы заставить себя заснуть снова, снова попасть в свой старый дом.
   Сейчас ее мир крутится между сном и реальностью - реальностью, похожей на сон, сном, похожим на реальность.
   Что тогда реально? То, что снится?
   Что тогда то, что составляет реальность?
   Реальность с широко раскрытыми глазами может оказаться сном.
   Сон о ее нахождении в ее старом доме может оказаться реальностью.
   И в это она верит.
   Она верит в то, что реальность с широко раскрытыми глазами является ни чем иным, как сном, кошмаром, что мучает ее постоянно.
   Она верит в это.
   Она верит в то, что ее сны о счастливом детстве являются реальностью, реальностью, которую она не хочет снова проспать, чтобы не встретиться с противными ей снами.
   Таким образом, ее мир сейчас - это мир, в котором нет никого, мир, принадлежащий только ей одной, мир, который выбрала она, решая какой мир реальный, а какой - мир снов.
   Она не хочет открывать глаза, чтобы столкнуться с миром противных ей снов.
   Если это возможно, то она хотела бы спать в реальном мире, в мире своего счастья.
   Она не хочет сталкиваться с миром, в котором, открывая глаза, она видит свой страшный сон, терзающий ее сердце и оставляющий ее без сил.
   Она не хочет вспоминать этот кошмар. Кошмар, который все еще преследует ее. Кошмар, который начинается с...
   - Это то место, куда он мне велел вас привезти, - говорит ей таксист, когда видит, что она не хочет выходить из машины. - Выходите, бабушка. Не бойтесь, это то место. Он велел мне привезти вас сюда.
   - Это не мой дом. Отвезите меня обратно домой, - просит она его.
   - Как я могу знать, где находится ваш дом? Он сказал, чтобы я привез вас сюда. Он сказал, что вы живете здесь. Я вас привез. Что же вы еще хотите?
   - Мой сын сказал, чтобы я сначала поехала домой, но здесь, это не мой дом, разве вы не видите? - Она говорит правду.
   - Я об этом ничего не знаю. Меня наняли, чтобы я привез вас сюда. Вот вы и здесь.
   - Отвезите меня домой, прошу вас. Я хочу домой, - умоляет она, хотя у нее нет ни одного бата с собой. - Пожалейте меня. Я хочу обратно, домой.
   Таксист смотрит на нее. Он начинает понимать, что происходит с этот пожилой женщиной, он удивляется, почему человек, который нанял его привезти ее сюда, так жестоко с ней поступает.
   - Где находится ваш дом? Я отвезу вас, - решает он.
   - В Праканонг. - Она улыбается с надеждой.
   - Как называется улица?
   - Не знаю. Я не знаю.
   - Ну как же так, бабушка? Праканонг ведь такой большой. Если вы не знаете улицы, то как же мы сможем разыскать ваш дом?
   Надежда в ней гаснет.
   - Ну, хорошо, поехали. Давайте попробуем. Может быть вы вспомните, - говорит он с надеждой. Она ценит его доброжелательность.
   Он возит ее улицей за улицей до тех пор, пока они оба не приходят в уныние.
   - Тот человек, сегодня утром, он действительно ваш сын? - спрашивает он ее по пути обратно.
   - Мм... Да, - отвечает она нерешительно.
   - Почему? Почему он так поступает?
   Она не знает. Она не знает как ответить. Лишь горькие слезы вместо ответа. Они льются непереставая. Они льются бесперерывно, льются, когда она выходит из такси.
   - У меня нет денег, чтобы заплатить вам, - признается она.
   - Бабушка, даже если бы они у вас были, я бы все равно их у вас не взял... - говорит он ей перед тем, как уехать.
   Это и есть ее страшный сон. Сон, который неотступно преследует ее, как только она открывает свои глаза. Она ненавидит его, не желает думать о нем, но он всегда в ее памяти...
   Сейчас она чувствует усталость, усталость от кошмара, который сопровождает ее мысли, чуть только она откроет свои глаза.
   Вскоре она засыпает и ей снится сон, ей кажется, что она видит реальность.
   Раннее утро. Солнечный свет заливает весь канал. Маленькая девочка плывет в лодке со своей старшей сестрой. Ее сестра сидит в задней части лодки и гребет. Сама она гребет сидя на носу лодки. В центре лодки лежит большая связка вики, чьи золотые цветы соперничают с солнечным светом. Рядом с викой лежат зеленовато-пурпурные стебли лотосов с белыми цветами, которые разложены аккуратными рядами. Они плывут домой. Маленькая девочка брызгает немного воды себе на лицо. Она ощущает свежесть счастья в мягком солнечном свете раннего утра. Она поворачивается, чтобы посмотреть на солнце нового дня...
   ...и, как раз в этот момент, последние лучи вечернего солнца начинают падать через дверь под углом, заливая половицы больничной палаты.
   Последние лучи дня сейчас здесь. Они приходят без приглашения, как мимолетный гость, который не задерживается и заходит лишь для того, чтобы сообщить новость о том, что день скоро закончится и будет царствовать темнота.
   И каждый в этой палате знает об этом. Кто-то, держа свой таз, собирается помыть свое тело. Кто-то, будучи без сил, сидит и дремлет на своей кровати словно мрачная тень. Каждый выполняет свои обязанности самостоятельно, без посторонней помощи, готовясь встретить приближающуюся ночь.
   - Ты разве не хочешь искупаться, моя дорогая? - Старушка Бунрыан спрашивает Старушку Сон, когда видит, что та все еще уныло сидит на своей кровати.
   - Не сегодня. Сегодня совсем не жарко.
   - А я не могу без этого, какой бы погода ни была. Мне необходимо освежиться каждый вечер, иначе мне не хорошо в постели. - Старушка Бунрыан, держа свой таз, встает с кровати.
   Старушка Сон тихо смеется. Она не отвечает. Она не хочет ни с кем разговаривать. Она не знает что с ней происходит, знает лишь то, что когда приходит вечер и она видит последние лучи солнца, меланхолия и уныние охватывают ее. Она пытается сопротивляться, бороться со своим настроением, но ей это никогда не удается.
   Или может быть это как вечер моей жизни? - спрашивает она себя.
   Но ответ, который она в себе находит, таков: она никогда и не думала, что вечер ее жизни будет временем печали и переживания. Наоборот, на самом деле, она рада, что все скоро закончится, что занавес скоро опустится как по последнему зову. Чем ближе это время, тем счастливее она, она ожидает его с радостной улыбкой и веселым лицом.
   Но все равно как это ни странно, каждый день вечер приносит ей печаль, хотя у нее нет ничего печального, о чем она могла бы вспомнить.
   Она давным-давно бросила свою привычку думать о жизни. Она бросила свою привычку переживать о завтрашнем дне. Она осознает, что живет в настоящем, сегодня, в больничной палате. Поэтому, что у нее нет ничего такого, о чем можно печалиться.
   Но каждый раз, когда приходит вечер, она не может противиться этому чувству.
   Она печальна и одинока, хотя все ее друзья по палате здесь.
   И она полагает, что она не единственная, кто чувствует то же самое. У всех в этой палате должно быть такое же чувство. Она заметила это, несмотря на то, что утром и после обеда у них у всех есть желание поговорить, даже поссориться, и сообщить друг другу истории своих несчастий, приходит вечер и каждая унимается и перестает общаться, как будто каждая из них одна во всем мире, мире, лучи которого скоро погаснут...
   Что касается ее самой, то она использует это время суток, чтобы припомнить различные события дня, с момента, когда она проснулась утром, вплоть до вечера, вспоминая их настолько подробно, насколько она может воскресить их в своей памяти, каждый день.
   Она помнит, что доктор когда-то сказал ей: "Если ты не хочешь потерять свою память, перед тем как заснуть, пытайся вспомнить, что ты делала в этот день, каждый день, до тех пор, пока это не станет твоей второй натурой. Делай это каждый день, каждый божий день, помни, и это поможет твой памяти быть с тобой еще очень долгое время. Ты не станешь забывчивой, как многие пожилые люди."
   И, конечно же, она не хотела быть забывчивой и заканчивать свой жизненный путь, раздражая этим других или саму себя.
   Бывают моменты, когда она открывает свою тумбочку и не знает, что она хотела достать, потому что уже забыла. Не имеет значения сколько она думает об этом, она никак не может вспомнить, зачем она открыла тумбочку. Затем это раздражает ее весь день.
   Она начинает вспоминать с того момента, когда она открыла свои глаза утром, и далее, когда Старушка Джан обнаружила, что у нее пропали деньги. Она вспоминает, что она кушала на завтрак и далее, как она поменялась кроватями, чтобы спать здесь. Иногда бывают такие отрезки времени, когда она не помнит, что делала. Она пытается вспомнить настолько, как только может, чтобы воссоздать полную картину того, что происходило...
   Что! Опять? Они снова показывают нам эту скучную сцену? Я не могу в это поверить, но, в конце концов, я должен, потому что на сцене в данный момент совсем нет ничего интересного... нет с тех пор, когда две сестры ушли ужинать. Я сижу и надеюсь, что что-то вот-вот произойдет. Я не знаю сколько прошло минут с тех пор, но я все еще не вижу чего-либо заслуживающего внимания. Лишь только то, что все принимают душ. Одна Старушка Сон сидит на своей кровати не двигаясь. Не понимаю, что они хотят сказать этим зрителям. Хотят ли они показать, что Старушка Сон ленива, так как не принимает душ вечером? Сколько раз в день человек принимает душ - дело личное. Я не думаю, что это должно кого-либо касаться. Или они хотят сделать акцент на сцене вечерних омовений? В этом я тоже не вижу никакого смысла. К тому же, это повтор. Повтор сцены водных процедур утром. Но, по правде, утренняя сцена была более интересной, благодаря эффектам освещения. Но в том, что мы видим сейчас, нет ничего - только люди, принимающие обычный вечерний душ. Мне скучно наблюдать за этой сценой. Мне скучно также, как и во время показа полуденной сцены, когда нам приходилось смотреть на людей, отдыхающих на своих кроватях после обеда. Я перестаю смотреть на то, что происходит на сцене и поворачиваю свой взгляд на зрителей. Мне интересно знать, чувствуют ли они то же, что и я. И если создатели пьесы пришли посмотреть спектакль, то они увидели бы то же, что вижу и я - то, что зрителям эта пьеса неинтересна. Кто-то шепчется. Кто-то разговаривает, чтобы убить время, оставшееся до конца пьесы, после чего они, наконец-то, смогут пойти домой. Я думаю, что это очередная сцена, которая им не удалась, у них не получилось привлечь внимание зрителей. Или это как раз и есть то, чего они хотели? То есть, они хотят понаблюдать за реакцией публики, как это было, когда я ходил на премьеру одного "экспериментального" кино, снятого молодым режисером-женщиной? Я должен вполне откровенно признать, что я абсолютно ничего не понял, и я полагаю, что если специалист, каким я себя считаю, смотрит фильм и не понимает его, то никто не сможет понять его. Я сидел и смотрел его в сильном раздражении. В конце, когда фильм уже закончился, вышла женщина-режиссер и извинилась перед нами. Она заявила, что хотела посмотреть на реакцию зрителей, которые смотрят фильм. Если те люди, которые поставили эту пьесу, думают также, как и тот режиссер, то, я скажу вам прямо, мне она невыносима. Если вы думаете, что я ограниченный, пожилой человек, что ж, давайте. Но мне кажется, что они специально пытаются вызвать неприятие у публики. Ну, а если это не так, то что они хотят этим сказать? Или, может быть, они намеревались поставить пьесу, отличную от остальных? То есть, это пьеса, в которой изображена обычная жизнь и она не должна показывать что-либо особенное, а лишь точную копию повседневной жизни пожилых людей в доме престарелых, включая запах мочи, который донимал мой нюх на протяжении всего представления. Они решили пустить его лишь только для того, чтобы их пьеса не была похожа на другие, так что-ли? Да, я согласен, она отличается от других. Это должно быть первая пьеса, при исполнении которой используется запах. Но прибавляет ли это отличие от других значимости самой пьесе? Этот момент им следовало бы хорошенько взвесить, обдумать? Мне кажется, что теперешняя молодежь хочет быть непохожей только ради одной непохожести, и забывает о том, что она делает. Лично я сижу здесь и нюхаю мочу потому, что хочу знать историю, которую они показывают. Я пришел посмотреть сюжет, который они проигрывают, а не взирать на людей, которые лежат, сидят, купаются, кушают и т.д. Если бы я хотел на это посмотреть, то пошел бы в любой дом престарелых, сидел бы и смотрел весь день. И если бы я знал, что дома можно посмотреть первоклассное театральное представление, то лучше остался бы дома, вместо того, чтобы тратить деньги и время. Я полагаю, что многие, присутствующие здесь люди, ощущают то же самое, что и я.
   То есть, скуку от увиденного.
   Но что, черт возьми, мы можем сделать? Неважно, что нам скучно, мы должны терпеть. Терпеть, пока спектакль не закончится, чтобы удовлетворить их чувства. Лично я бы не хотел, чтобы мои зрители уходили из кинотеатра, когда фильм еще не закончился. Это слишком сильно ранило бы мои чувства. Поэтому я не хочу ранить их чувства, я не хочу оскорбить их преданность своей работе, так что надо проявлять терпимость. Проявлять терпимость и снова обратить свой взгляд на то, что происходит на сцене. Старушка Сон все еще сидит и безучастно смотрит на лучи солнца, падающие на половицы. В данный момент я абсолютно уверен в одном, что они хотят сфокусировать все внимание на сцене со Старушкой Сон, так как в то время, когда все принимают душ, она единственная, кто сидит на своей кровати. Предположим, что они не хотели, чтобы она вставала, не хотели, чтобы она присоединялась к остальным в душевой, или, чтобы она лежала на своей кровати как те тела, которые уже не могут встать и чтобы зрители не обращали на нее внимания. Но здесь они сделали так, что она выступает на переднем плане именно тем, что сидит в одиночестве. Это именно то, чего они хотят, но я не могу понять, что мне следует здесь увидеть. Я вижу только то, что Старушка Сон сидит и думает. Да, у нее такой вид, словно она сидит и о чем-то думает, но как, черт возьми, как я могу знать, о чем она думает? Может быть, она думает о доме. Или о завтрашнем дне. Или о прошлом. Я этого не могу знать, а гадать не буду. Догадки не прибавляют знания. Вы видите как кто-то сидит и, вот тебе на, вы должны отгадать, о чем человек думает? Это уж слишком хоть для кого. Если бы это происходило в реальной жизни и мне нужно было бы узнать, то я бы пошел и спросил. Но ведь это героиня пьесы. Как я могу подойти к ней и спросить? Мне кажется, им следовало бы пересмотреть этот эпизод. То есть, если они ставят пьесу, то они должны быть уверены в том, что их поймут. По меньшей мере, им следовало бы немного помочь зрителям, может Старушка Сон могла бы бормотать какие-то слова, чтобы намекнуть на то, о чем она думает, так что зрители смогли бы понять. А тут - ничего. Они никак не помогают зрителям. Или это какой-то новый прием? То есть, заставить зрителей размышлять, вместо действий актеров? Если бы я был Старушкой Сон, о чем бы я думал? Я действительно не понимаю, что хотели сказать этой сценой создатели пьесы. Я знаю лишь одно, что если бы мне пришлось думать вместо Старушки Сон, то я бы этого не смог сделать. Если они хотят, чтобы я додумал их мысль, но что это за мысль, догадаться об этом я тоже не в состоянии. Единственное, о чем я думаю в связи с этой сценой, это то, что я согласен с той обзорной статьей, которую прочел...
   - Нет ничего! Нет абсолютно ничего!
   Старушка Сон поворачивается на источник крика.
   Действительно ли ничего нет? Даже тени лотоса?
   Ей хотелось бы это спросить, чтобы убедиться. Откровенно говоря, она хотела бы встать с кровати, пойти и спросить человека в клетке. Хотела бы увидеть его лицо. Хотела бы поговорить, чтобы убедиться. Но она не осмеливается. Она только думает, что однажды... однажды у нее будет шанс. Но не сейчас. Не сейчас, когда все глаза все еще широко раскрыты. Она поворачивает свой взгляд обратно и смотрит на лучи солнца, расплескавшиеся по половицам.
   Она продолжает вспоминать, о чем она говорила с молодым человеком, вспоминает рассказанную ею историю о рабах, вспоминает то, как он спросил ее: "Но кто же тогда господа?" Она ответила, что это зависит от вещей, чьими рабами мы являемся, что эти вещи являются господами, но она забыла сказать, что те вещи тоже имеют своего главного большого хозяина.
   Часы бьют шесть.
   Она поворачивается к часам.
   Хотя я и не хочу следовать им, не хочу быть их рабой, они все же тянут меня за собой, думает она.
   Лучи солнца, которые все еще простираются на полу, теперь стали оранжевыми...
  
  
   Когда раздается последний удар часов, Старушка Сон медленно встает с постели, достает свой накомарник и разворачивает, чтобы затем его установить. Убон и Ламджиак проходят в дверь. Убон нажимает на выключатель, расположенный у дверной рамы. Свет на сцене меняется на ночной неоновый. Старушка Джан, искупавшись, идет обратно вдоль прохода. Убон и Ламджиак идут к душевой взять принадлежности, необходимые для того, чтобы искупать прикованных к постели пациентов. В тот момент, когда Убон проходит рядом со Старушкой Джан...
   Убон
   (Дразня.) - Бабушка, деньги все еще у тебя?
   Старушка Джан
   (Улыбается.) - Все еще у меня, сестра. Здесь. (Ныряет рукой в карман своей нижней рубашки.)
   Убон
   (Улыбается.) - Не своди с них глаз, хорошо? Не говори мне завтра, что они опять пропали.
   Старушка Джан
   (Искренне.) - Я же говорила вам уже, сестра. Я всегда помню о деньгах.
   Убон
   - Хорошо. Не теряй их, вот и все, и у тебя будут деньги, чтобы купить еду для монаха утром.
   Убон идет дальше, заходит в душевую, выходит с небольшим полотенцем и ведром воды, также как и Ламджиак. Они идут работать каждый в своем направлении. Обе знают свою ежедневную работу. Ламджиак моет тела на кроватях 1 и 2 левого ряда. Убон моет тела на кроватях рядом с кроватью Старушки Таптим и далее (кровати 5 и 6 правого ряда). В то время как Убон споласкивает и вытирает нижнюю часть тела первой лежачей пациентки, Старушка Таптим выходит из душа и направляется к своей кровати. Она все еще выглядит озабоченной, поворачивается и смотрит на Убон, которая поднимает ногу старушки, чтобы вытереть нижнюю часть ее тела.
   Старушка Таптим
   - Сестра?
   Убон
   (Поворачивается.) - Что, бабушка?
   Старушка Таптим
   - Завтра мой сын снова придет ко мне, правда?
   Убон
   (Улыбается, отвечает нежно.) - Конечно придет, бабушка.
   Старушка Таптим счастливо улыбается, ставит свой таз на тумбочку. Убон поворачивается обратно и продолжает свою работу. Когда она заканчивает с кроватью 5, она идет в душевую, меняет воду в ведре и прополаскивает полотенце. Выходит из душевой почти в то же время, что и Ламджиак, которая тоже закончила свою работу на первой кровати. За Убон из душевой выходит Старушка Нуан. Убон идет к кровати 4. Старушка Джан занята установкой своего накомарника над своей кроватью.
   В то время, когда Убон моет тело на кровати 4...
   Старушка Джан
   - Сестра! Сестра!
   Убон
   (Испуганно, оборачивается.) - Что случилось, бабушка?
   Убон и Ламджиак бросают работу, спешат к кровати Старушки Джан, все начинают ковылять в направлении к ее кровати из любопытства и беспокойства за свою подругу.
   Убон
   (Спрашивает решительно.) - Что случилось, бабушка?
   Старушка Джан
   (Высовывает свою голову из сетки, широко улыбается.) - Я нашла деньги, сестра.
   Ламджиак
   (С облегчением.) - Господи! Ты меня так напугала. Где они были?
   Старушка Джан
   - В сетке.
   Убон и Ламджиак заливаются смехом.
   Старушка Джан
   - Я установила сетку и потом стала ее расправлять. Тогда я и увидела деньги на кровати. (Застенчиво смеется.)
   Убон
   - Я же тебе говорила, чтобы ты искала их получше, разве нет?
   Старушка Джан
   (Словно не хочет принимать обвинения.) - Кто бы мог подумать, что они могут оказаться в сетке, сестра?
   Ламджиак
   - Где же сейчас деньги?
   Старушка Джан протягивает руку, чтобы показать. Теперь все улыбаются.
   Старушка Бунрыан
   (Как только увидела деньги.) - Я ведь тебе уже говорила, что не брала их, не брала их. А ты мне не верила.
   Старушка Джан
   (Смущенно.) - Я не говорила, что ты их брала.
   Старушка Бунрыан
   - Как ты так можешь говорить? Ты сказала, что твоя тумбочка рядом с моей кроватью. Что же это могло еще означать? - (Жалуется Ламджиак.) - Вот видите, сестра, где правда. Она спрятала их у себя в сетке, а затем заявляет, что я их украла.
   Ламджиак
   - Она их не прятала. Как бы там ни было, теперь они нашлись, и это единственное, что важно. Никто никого не обвиняет.
   Старушка Бунрыан
   - Сестра, я потерпевшая сторона. Она назвала меня воровкой. У моих предков никогда не было такой черты.
   Старушка Джан
   (Умоляя.) - Миссис Бунрыан, я никогда не говорила, что вы воровка, клянусь.
   Ламджиак
   (Желая покончить с делом.) - Ну, хватит. Мы здесь живем все вместе, давайте не будем ссориться. А теперь идите. Идите и делайте, что вы должны делать. Идите. (Ламджиак говорит кратко и твердо. У нее еще осталась работа, которую надо закончить.)
   Все расходятся по своим кроватям.
   Убон
   (Обращается к Старушке Джан.) - Позаботься о них, хорошо, бабушка? (Затем идет, чтобы продолжить свою работу.)
   Старушка Джан
   (Смотрит на то, как удаляется Старушка Бунрыан.) - Я никогда не говорила, что это сделали вы.
   Старушка Бунрыан
   (Продолжает не торопясь идти вперед, не оборачиваясь. Говорит обиженным, мрачным голосом.) - Теперь не надо! Не надо извиняться!
   Затем все становится как обычно, как каждый день. Все готовятся ко сну, устанавливают накомарники, расправляют их, в то время как обе сестры моют прикованные к постели тела. Так было вчера, так будет и завтра.
   Закончив с кроватью 4, Убон несет ведро с водой в душевую, Ламджиак моет свое полотенце и меняет воду в ведре. Ламджиак вешает полотенце на вешалку, затем переворачивает ведро и ставит его на свое место.
   Ламджиак
   (Ободряюще.) - Работа почти что закончена.
   Убон
   (Улыбается.) - Да, осталась только кровать Старушки Ю. (Наклоняется и поднимает ведро.)
  
   Они вместе выходят из душевой, не говоря больше друг другу ни слова. Они думают о том, что вскоре их работа будет позади, их обязанности на сегодня будет закончены. У них будет время отдохнуть, будет личное время, время подумать о себе.
   Это то, чем Убон, будучи одинокой, может заняться. Когда ее работа заканчивается, у нее есть время отдохнуть. По крайней мере, у нее будет время обдумать, оставаться ей здесь или бросить эту работу. Что касается Ламджиак, то, хотя ее работа здесь заканчивается, она должна идти домой выполнять свои материнские обязанности перед собственными детьми, пока те не уснут. Вот тогда-то у нее действительно будет время для отдыха.
   Они идут в разные стороны. У кровати Старушки Сон Ламджиак сворачивает и идет к каморке.
   Убон же идет прямо к кровати Старушки Ю. Она подходит к ней, видит, что Старушка Ю крепко спит. Она медленно ставит ведро с водой рядом с кроватью, стараясь как можно меньше шуметь, вытаскивает полотенце из воды и отжимает его, затем осторожно поднимает одеяло в нижней части тела Старушки Ю. В душе она не хочет этого делать, не хочет тревожить ее сон, но заставляет себя сделать это. Она не хочет, чтобы испражнения остались и размазались, а это стало бы причиной инфекции. Она протягивает руку, чтобы взять ногу Старушки Ю, хочет согнуть ее, но чувствует, что кожа необычно сухая и холодная, а нога одеревянела. Она берет ее в свои руки, затем быстро отнимает их.
   - Бабушка! Бабушка! - зовет она ее ласково и одновременно трясет ее слегка. - Бабушка! Бабушка!
   Но тело продолжает крепко спать, не отзывается.
   Она вытирает свои руки о свою рубашку до тех пор, пока они не становятся сухими, затем подносит одну руку к носу Старушки Ю, не желая верить в то, о чем она подумала.
   - Ламджиак! Ламджиак! - пронзительно кричит Убон.
   - Что случилось? - Ламджиак торопливо выходит из клетки. В спешке она забывает накинуть засов.
   - Старушка Ю умерла, - говорит ей Убон печальным голосом.
   - Что! Я только что видела ее, она была в порядке. Ты уверена?
   - Да. Она не дышит. Она уже холодная.
   Ламджиак берет руку и трясет ее, затем проверяет пульс у запястья.
   - Она как будто знала. Сегодня утром она попросила помыть ее и сделала пожертвование, - говорит Убон дрожащим голосом. В данный момент у нее такие чувства, словно она только что потеряла близкого человека.
   - Да, она умерла. - Ламджиак убирает руку с запястья тела, мирно лежащего на своей кровати. - Тебе ведь хорошо теперь, бабушка? - обращается она к телу.
   - Да, теперь ей должно быть хорошо, Ламджиак. Она выглядит такой умиротворенной, улыбается. - Убон вглядывается в лицо. - Мир и покой тебе, бабушка, - бормочит она.
   - Я пойду скажу работнику, чтобы помог с этим, - говорит Ламджиак Убон низким голосом.
   Плохие новости быстро распространяются по деревне. До того, как Ламджиак успевает покинуть палату, бормоча себе что-то, все подходят и собираются вокруг кровати Старушки Ю.
   Убон начинает мыть тело, как будто оно все еще живое...
   Я вижу, как свет, в виде тусклого луча сверху, падает на кровать Старушки Ю и постепенно становится более ярким, в то время как неоновые лампы одна за другой постепенно гаснут, пока не остается один только луч света, падающий сверху, который ярко высвечивает кровать Старушки Ю из окружающей темноты. Жуткая картина.
  
   Средний план
   (Угловой ракурс.) Белый голый, лежащий на кровати труп. Пока Убон моет тело, другие люди, которые собрались вокруг посмотреть, не говорят ни слова. Находясь вне освещения они кажутся мрачными тенями. (Убон работает неторопливо. Любой может видеть, как добросовестно она относится к своей работе, как будто желает в послений раз выразить свое почтение скончавшейся.) Картинка задерживается до того момента, пока Убон не наклоняется, чтобы отпереть тумбочку, она выбирает самую новую одежду, чтобы одеть в нее тело. / Снято
   Крупный план
   (Малый угловой ракурс.) Лицо Убон, которая смотрит на тело со слезами, обильно текущими из ее глаз. / Снято
   Крупный план
   (Глазами Убон.) Лицо умершей, как будто она спит и счастливо улыбается. / Снято
   Средний план
   Убон одевает тело в белую рубашку с короткими рукавами. / Снято
   Крупный план
   (Медленно перемещаясь.) Лицо Старушки Эп. Через какое-то время картинка медленно перемещается с одного лица на другое... по порядку, Старушка Таптим, Старушка Нуан, Старушка Джан, Старушка Бунрыан и Старушка Сон. Каждая смотрит на труп, лица выражают печаль потери подруги.
  
   Вот и еще одна подруга скончалась. Подруга, которая делила ту же комнату, ту же пищу. Хотя она последнее время и не могла говорить, она все-таки была их подругой. Они могли видеть ее, свою подругу, которая разделяет с нами ту же судьбу. Мы больше не увидим ее. Не останется ничего, что будет напоминать о ней. Вскоре они забирут ее личные вещи, чтобы освободить это место для другой. Все, что останется, - лишь воспоминания о ней. А потом, когда многие из нас последуют за ней, никто не будет знать, что она существовала.
   - Нет ничего, правда? Разве не так? - спрашивает Старушка Сон саму себя.
   Когда она смотрит на Убон, как та надевает новую узкую юбку на Старушку Ю, она задумывается о себе. Когда придет ее время, это будет именно так. Ее помоют и оденут в новую одежду. Ее друзья будут вокруг в ожидании, чтобы проводить ее. Она ощущает это, словно стоит и смотрит на саму себя, мертвую, лежащую на кровати.
   Бояться нечего, думает она. Она начинает завидовать подруге, которая скончалась, скончалась с улыбкой на лице, лице, полном счастья. Она не знает, чувствуют ли ее подруги, стоящие сейчас рядом, грусть, но что касается ее самой, то она рада за то, что ее подруга ушла мирно.
   Ты должно быть счастлива, иначе бы ты не улыбалась, хочет она сказать тому телу, но тело не отвечает.
   Она еще раз внимательно смотрит в лицо подруги, как будто желая добиться ответа, но лицо все так же улыбается, ничего не ведая. Не зная о том, кто и что сделает с ее телом. Не зная о вопросе подруги. Не зная о присутствии подруг вокруг нее. К Старушке Сон приходит странное чувство, связанное с лицом, которое она видит, с лицом, на которое она в данный момент смотрит. Хотя оно почти такое же, что и лицо Ю, она полагает, что тело, лежащее на кровати, это уже не ее подруга Ю.
   Невольная улыбка появляется на ее лице, когда эта мысль посещает ее.
   Моя дорогая Ю, это уже не ты. Ты исчезла. Тело, что здесь лежит передо мной - это не ты. Это просто труп. Человеческий труп. То, что здесь сейчас лежит, ничто иное, как труп. Что до той части, что когда-то было тобой, мой друг, то это исчезло. То, что лежит и улыбается здесь, не является моей подругой Ю. Я не знаю кто это. Это просто человеческое тело.
   В таком случае, ценность человеческого тела равняется ценности трупа, не так ли?
   Все, что остается в конце, это только труп, не так ли?
   Старушка Сон поворачивается к своим подругам, которые стоят вокруг и смотрят. Что она видит сейчас вокруг является ничем иным, как просто трупами. Стоящие трупы, смотрящие на труп .
   Я тоже труп. Какого черта мы стоим здесь и смотрим на труп?
   Изумившись она начинает смеяться. Ее смех заставляет группу печальных людей повернуться.
   - Отчего ты смеешься, моя дорогая Сон? - сдержанно спрашивает Старушка Бунрыан.
   - Я не смеюсь. Я думаю о бедняжке Ю. - Старушка Сон заставляет себя прекратить свой смех.
   - Мне кажется, что у тебя не все дома. - Старушка Бунрыан трясет головой в недоумении, затем поворачивается и снова обращает свой взгляд на тело, лежащее в новой одежде на кровати.
   Убон приводит в порядок одежду, поправляет здесь-там, уверяясь в том, что нет непристойных складок, проверяет свою работу, пока не остается довольной тем, что выполнила свой долг перед этим телом полностью. Затем она встает и, держась за край кровати, стоит и смотрит на тело Старушки Ю.
   - Теперь ты можешь уйти, бабушка. Тебе больше не о чем беспокоиться. - дает она свои последние распоряжения. Это последнее распоряжение заставляет наполнить глаза слезами некоторые тела, стоящие вокруг, каждое из которых осознает, что пришло время последнего расставания, и что они уже никогда не смогут увидеть ее снова...
   Картина этих темных фигур, стоящих вокруг и терзающихся рыданиями в темноте, за пределами освещения, крайне гнетущая и тяжелая. Она заставляет меня думать о смерти. Смерть причиняет боль тем, кто остается. Не важно был человек хорошим или плохим, не важно скольких людей он убил, когда он умирает, поверьте, есть люди, которым жаль... по крайней мере, это его дети, его жена, его родители или друзья. Что касается меня, то в эти дни, я думаю, вряд ли найдется кто-то, кто будет горевать, когда я умру. Я не беспокоюсь об этом вовсе. Когда мои дочь и жена были еще живы, признаюсь, я думал об этом. Я переживал из-за них и думал, что им будет горько. Но сейчас мне нечего переживать. Я не думаю, что вокруг моего тела будут стоять люди, как стоят вон там, вокруг тела Старушки Ю. И когда этот день настанет, даже если случится так, что мне придется лежать в одиночестве, я буду радостно улыбаться. По крайней мере в этой жизни я мог делать то, что хотел, я провел жизнь, выполняя работу, которую любил. Я был рожден не для того, чтобы стать обывателем. Этого должно быть достаточно для человеческой жизни, не так ли? Почему кто-то должен беспокоить других людей тем, чтобы заставлять их печалиться о себе? Сейчас я не боюсь смерти. Я всегда к ней готов, готов каждый день. Я никогда ее не боялся. Единственное, чего я боюсь, так это остаться один на один с жизнью, в которой уже не можешь сам себе помочь, остаться с жизнью, в которой работать уже нет сил. Это то единственное, чего я действительно страшусь. Но тогда, если такой день должен настать, я пойду на сцену и лягу на кровать Старушки Ю вместо нее. Кто, черт возьми, знает?
   Кто, черт возьми, знает?
   Все ждут.
   Через некоторое время заходит Ламджиак с фонарем в руках. Четыре работника несут на плечах гроб.
   Весь мир вокруг, который до этого был в ожидании, теперь начинает двигаться.
   Два работника берут тело и опускают его в гроб, затем закрывают крышку.
   Все делается молча, никто ни с кем не разговаривает.
   Ламджиак передает фонарь Убон. Убон берет его и идет вперед. Работники, неся гроб, шагают за ней, за ними следуют Ламджиак, Старушка Эп, Старушка Джан, Старушка Бунрыан, Старушка Нуан, Старушка Таптим и Старушка Сон.
   В то время как похоронная процессия отправляется в путь по коридору, свет постепенно гаснет. Освещение исходит только от фонаря. А света, падающего сверху, достаточно лишь для того, чтобы осветить пустую кровать, на которой когда-то лежала Старушка Ю.
   Убон с фонарем в руке выходит в дверь. За ней выходят четыре работника, несущие гроб. Следуя за телом, похоронная процессия выходит через дверь по одному, один, потом еще один, один человек за один раз.
   - Нет ничего! Нет абсолютно ничего! - раздается крик из клетки.
   Я вижу как Старушка Сон оборачивается к клетке.
   Внезапно на ее лице появляется счастливая улыбка. В этой улыбке словно отразилось то самое ценное, что она всю свою жизнь пыталась найти.
   Через дверь она выходит в темноту. Дверь в палате медленно закрывается, а свет, направленный на кровать Старушки Ю, гаснет.
   В темноте раздается скрип открывающейся двери.
   Свет сверху устремляется на каморку, он такой яркий, что больно глазам. Дверь каморки начинает медленно открываться, медленно-медленно, до тех пор, пока не открывается полностью и можно видеть, что находится внутри. Там совсем ничего нет. Нет никаких вещей. Нет ничего, что могло бы подтвердить, что в каморке кто-то находился. Это просто пустая комната.
   Это просто пустая комната.
   Пустая комната.
   Через некоторое время свет слабеет и затем гаснет.
   Часы бьют семь раз.
   Тик-так, тик-так.
   Тикание часов все еще слышно.
   Занавес медленно опускается.
  

Пятница, 25 июня 1993 года

   Бат - денежная единица в Таиланде
   Мяч, использующийся в игре с тем же названием
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"