- А вы служили в армии? - спросила меня кривоногая пигалица.
- Сорок два дня. На лагерных сборах после окончания обучения на военной кафедре.
- Ну-у-у, это не в счёт...
- Почему же не в счёт? На этих сборах я понял многое из того, что вам, журналистам, стало очевидным лишь двадцать лет спустя. Представьте себе...
Западный Туркменистан.
Пустыня.
Барханы - высотой с девятиэтажный дом, выше, кажется, не бывают. От малого ветерка пески начинают двигаться. Запросто перетекают через шоссе. Была дорога - и нет её. Трубопроводы, некогда утопленные в песок, провисают между барханами и переламываются как спички.
Город Небит-Даг (нефтяная гора). Геометрически выверенный, распланированный как шахматная доска. И номерные кварталы. Озеленение - пародийное, словно комнатные растения выставили на тротуары.
Военный городок расположен на окраине Небит-Дага в предгорьях Балхан (не путать с Балканами). Огромный плац, одноэтажные казармы вокруг и склады, склады, склады....
На территории городка множество водопроводных кранов. Вода техническая, солёная, высосанная из скважин. Большинство колодцев в пустыне - тоже солёные, пресные источники можно пересчитать по пальцам. Все они расположены в русле Узбоя...
Конец мая. Сорок градусов в тени. И это не предел. Хуже в июне, июле и августе: сорок шесть - сорок восемь. А может и выше, но, говорят, существует постановление, запрещающее называть истинные цифры, дабы народ не пугался.
Каждый день, включая субботу и воскресенье (мы отказались от выходных, чтобы сократить срок пребывания в лагере) в полной боевой выкладке проводим на полигоне или плацу. По десять - двенадцать часов на солнцепёке плавимся, терпим. Ребята, как-никак, к жаре привычные...
С нами преподаватели военной кафедры, сплошь - "чёрные полковники". Помню фамилии некоторых из них - Катин, с дочерью которого я учился в школе, Перыга, Зиновьев...
Руководитель - Катин. Лицо у него волевое, наставническое. Такие мужчины нравятся женщинам. Катин - почитатель штабных атрибутов: карт, линеек, циркулей и транспортиров. Особое уважение вызывает у него курвиметр. До и после того, как произнести название этого предмета, Катин держит значительные паузы.
Учит он нас русско-военному языку. Сунет мизинец в дуло автомата и спрашивает: "Что это?" А потом поправляет: "Не дырка, а - отверстие. Дырка - у бабы. А у автомата - что? - отверстие". Сыпет шутками-прибаутками, для туркмен непонятными. Самое загадочное высказывание: "Дуб - дерево военное". Встречаемся мы с полковником в учебные часы. А в остальное время...
Взводный у нас - старлей Скворцов, разжалованный из капитанов за пьянку. Маленький, плюгавенький, убогий. Любимое выражение - "усраться можно". Удивляется всему, что ни услышит. Показываю ему звезду в ночном небе. "Вега" - говорю. Он - в восторге: "Да ты чо?!", и далее следует его любимое выражение.
Старлей появляется редко, а вот жена его - каждый день на вечерних поверках. Ходит меж взводами - женщина мухинской выделки - и спрашивает "не видел ли кто её суженного?" Очень он её боялся, пуще комполка. Особенно, когда выпьет. Спрячется так, что днём с фонарём не найдёшь....
В его отсутствие заведует нами старшина. По общему мнению: "выродок, хохол трескучий; солдафон - по выучке, садист - по призванию". Весь младший комсостав в полку - хохлы.
"Выслуживаться у них - в крови, - говорят ребята, - ментальность такая, сала не надо, дай порулить: страной, губернией, байдаркой фанерной". Волей - неволей я и сам заражаюсь этими взглядами. Гляжу на киевское "Динамо" и в каждом футболисте этого прыткого старшину вижу. Глупо и стыдно, даже сейчас, когда пишу эти строки...
Попробовал он к одному из наших приколоться, да не тут-то было. Объяснили мы ему скопом и в розницу, что к чему - отстал. Мучился страшно, желваками играл, но - отстал. Ныкался с тех пор в каптёрке и что-то там заговорщически обсуждал с такими же, как он, придурками...
В полк прибыли новобранцы. Откуда-то из Прибалтики. Резко они от нас отличались: выхоленные, гладенькие, белесые. На следующий день после приезда заставили их бегать вокруг плаца. Глаз у меня намётанный, вижу: дорожка длинней гаревой метров на двести. А они - с голым торсом, в брюках и сапогах десятый круг отматывают. Полдень, жара, все открытые части тела алым пламенем полыхают. Стоит наш старшина со своим другом, командиром ихним, и подсмеивается над бедолагами, когда те пробегают мимо: "Ну что, хрюшки-свинюшки, поджарились мало-мало?" А те бегут, еле ноги волочат, покорные как рабы. Ни слова в ответ. Двенадцатый круг мерят...
Не выдержал, подошёл к ним: "Что же вы, мерзавцы, делаете? Они же у вас завтра слягут с предсмертной температурой, и кожа пластами слезать начнёт. Думаете, спасибо скажут?"
Пошушукались они, на меня пару раз злобно зыркнули, но издевательства прекратили.
Сгрудились прибалты возле крана, воду техническую хлещут. Животы как меха раздулись. "Побойтесь бога, ребята, нельзя её пить, она же отравленная!" Какой там! Смотрят на меня - и не видят. Глаза - огромные, прозрачные и пустые...
Вечером на плацу подходит ко мне субъект - долговязый, гимнастёрка на нём болтается, как на огородном пугале. Лицо измождённое, щетиной заросло. Тянет две руки - по-мусульмански. "Спасибо, говорит, в первый раз за полгода людей увидел".
Разговорились. Незнакомец оказался евреем, москвичом и интеллигентом. Окончил институт, в котором не было военной кафедры, и прямо из аспирантуры загремел в эту часть. Рядовым, разумеется. "А в армии, оказывается, не любят москалей и интеллигентов - вообще и евреев - в частности, как разрушителей государственных устоев; в Израиле они их укрепляют, а в Союзе расшатывают". Незнакомец, счастливо сочетая в себе три ипостаси этой нелюбви, вкусил все радости воинской службы и бессменно чистил гальюны. "Мёд качал" - по его собственному выражению.
"И даже по ночам, - печально сказал он на прощание, - мне снится говно"...
Может, к богатству?..
Заходил ко мне в гости знакомый чеченец. Год назад он окончил наш институт и решил служить в Вооружённых Силах. "С чего вдруг?" - спрашиваю у него, кивая на новенькие погоны старлея. "Среди этого быдла можно бешенную карьеру сделать"...
Часы самоподготовки мы проводили в летнем кинотеатре. Скамьи, врытые в землю, раскалялись добела, и потому мы прятались в тени кирпичной ограды. Некоторые устраивались на сцене под душной и гулкой полусферой, лёжа под которой чувствуешь себя Коперником.
Пошёл я помочиться за эстраду. Толкнул дверь в подсобное помещение, и она со скрипом захлопнулась за мной.
Внутри темно.
Струя ударила во что-то гулкое, по звуку понял - деревянный ящик. Откуда? Вчера в подсобке пусто было - лишь запылённая бетонная стяжка. Придерживаю дверь рукой и вижу красный гроб. Внутри него - самострел. Дожидается приезда родителей. Что увидят они, когда приедут - при такой жаре?..
За сорок два дня в полку застрелилось трое военнослужащих.
Стрелялись - из-за баб-с. Получат долгожданное письмецо - и ага.
Термин "неуставные отношения" придумали позже. Из-за баб-с стреляться перестали...
Изучаем караульную службу. Я - разводящий. К концу дня не выдерживаю, снимаю мокрые - хоть выжми - портянки и надеваю сапоги на голые ноги. Одна ходка и - ступни сбиты в кровь.
Проходит два часа, пора вести смену. Нас инспектирует полковник Катин. Идём за город, к посту Љ 1. Там, в толще горы расположен склад боеприпасов. Ребята рассказывают о километровых штольнях, заставленных ящиками с наклейками времён отечественной войны.
Светит луна
Вот и пост. Рядовой Бяшимов зычным голосом часового окликает нас. Но кричит он нечто несуразное: "Разводящий на месте, остальные - ко мне".
- Ишак! - взрывается полковник.
Бяшимов повторяет вопрос, громко клацает затвором, и мы кулём валимся в дорожную пыль. "Он ошибся или заблуждается?" - спрашивает Катин.
- Встаньте - узнаете.
Лёжа на животе, пытаюсь объяснить Гарьягды его ошибку. Наконец, команда произнесена правильно, и я поднимаюсь на ноги.
- А вы, товарищ полковник?
- Нет уж - увольте, - отвечает он, - исполняйте свои обязанности...
Позже, в караульной он просит Бяшимова показать оружие. Тот, не ожидая подвоха, протягивает ему АКМ. "Доигрался" - говорит Катин, отделяет магазин, кладёт в карман и возвращает Бяшимову разряженный автомат: "Ну, теперь ты у меня попляшешь!"
Бяшимов, не долго думая, вынимает из подсумка запасной магазин, присоединяет к автомату, загоняет патрон в патронник и говорит: "Отдай, сиволочи, застрелю!"
Катин бледнеет, возвращает магазин, говорит: "Молодец, не растерялся", и на полусогнутых выходит из помещения.
В полк прибыл командующий ТУРКВО. Его геликоптер опустился на плацу. К вертолёту мчится, придерживая фуражки, весь офицерский состав части.
Мы сидим на асфальте. Нас не накормили завтраком, и мы отказываемся идти на учебные занятия. Старлей канул в Лету, старшина заперся в каптёрке, мы предоставлены сами себе.
Командующий со свитой двигается вдоль казарм. Подходит к нам. Мы демонстрируем безучастность к происходящему. "Что за бардак?! - возмущается командующий. - Вы кому яйца отсиживаете?"
Молчим и продолжаем отсиживать.
"В чём дело? - спрашивает генерал у комполка. - Где командир?"
Комполка по-рыбьи разевает рот.
Я встаю и объясняю в чём дело. Командующий расплывается в улыбке: "А-а, курсанты! Это меняет дело. Правильно делаете". И обращаясь к свите, говорит: "Ты сначала накорми, напои солдата, а потом - спрашивай!"
Через полчаса мы сидим в столовой и уплетаем пшённую кашу...
Ведётся активная подготовка к учениям под кодовым названием "Кавказ". Полку предстоит совершить марш-бросок в Красноводск и на плавсредствах пересечь Каспий. Парадокс, но то, что составляет военную тайну, известно всем без исключения. Лишь расчётное время держится в секрете.
По местным масштабам предстоящие учения - событие равное приезду в гости Идиты Пьехи, и каждый вечер в час назначенный на плацу собираются жёны - попрощаться с мужьями - на всякий случай. И лишь лучшая половинка старлея Скворцова бродит среди провожающих с иной целью.
Мы в такие игры не играем и потому наблюдаем за всеми перипетиями со стороны...
Наконец, наступает час "икс"
Тишину военного городка взрывает рёв моторов и лязг бронетехники. Танки и БМП выходят на тропу войны...
Последствия вылазки наблюдаем утром: ворота боксов заперты, а задние стенки разворочены напрочь. Причины случившегося не может объяснить даже многоопытный Катин...
До Красноводска не добралась и половина техники. Так и стояла по обочинам вдоль дороги. Переправу через Каспий отменили. А полк получил оценку "хорошо". Бывали, видимо, результаты и похуже...
Пост Љ 1 через пару лет послал мне своеобразный привет. На складе возник пожар. Рвались снаряды. В течение суток на Небит-Даг сыпались многопудовые болванки, лишённые, к счастью, смертоносной начинки. Народ по возможности эвакуировали. О случившемся сообщил дежурный диспетчер Небитдагэнерго, и мы срочно меняли схему электроснабжения города. В газетах, естественно, не появилось и строчки...
Армия в точности копировала общество, которому служила, доводя его особенности до абсурда. Так было, так будет. Парадокс заключается в том, что многие вполне добропорядочные граждане с ностальгией вспоминают те годы. Скорее всего, из-за неосознанного ощущения идиотизма, в который так хочется окунуться по новой.
У меня был друг, который любой разговор сводил к воспоминаниям об армейском прошлом. "Неужели, - спросил я его, - эти годы - лучшие в твоей жизни?" Он долго молчал, думал, а потом признался: "А знаешь, это действительно так. Удивительное дело..."