Аннотация: Следователь с парадоксальным мышлением разоблачил душегуба. Но убийца останется безнаказанным.
Кто укокошил натурщика?
Якобы детективный рассказ с дурацкой развязкой
Не прошло и трёх четвертей часа, как я путём умозаключений уяснил себе истинное положение вещей. Тебя, конечно, удивит та лёгкость и быстрота, с которой я разгадал эту тайну. Но разве я напрасно прослужил десять лет сыщиком в Лондоне? Смею тебя уверить, совсем не напрасно.
Из письма Льюиса Кэрролла к знакомой девочке.
Частный сыщик Солопий Охримович Нышпорка, полулёжа на холодильнике, в двадцать шестой раз перечитывал любимый эпизод из эротического романа "Влажная ноздря брюнетки", когда дверной звонок бодрым голосом произнёс: "Динь-дилинь!" Дочитав до строчки, где героиня романа, страстно простонав "Апчхи!", смело обнажила свой соблазнительный носовой платок, Солопий Нышпорка закрыл книгу, воспользовавшись вместо закладки сушёным тараканом, встал с лежащего на боку холодильника, натянул на нижнюю часть своего организма фиолетовые спортивные штаны, повязал на верхнюю часть своего организма малиновый галстук и только после этого разинул дверь. За дверью фигурировал друг Солопия Охримовича - Захар Захарович Полуящиков, тянувшийся во второй раз большим пальцем правой руки к пупку дверного звонка.
- Захар! - сказал частный детектив.
- Моё почтение, Нышпорка! - поздоровался Захар Захарович, переместив себя в квартиру и захлопывая дверь толчком ягодиц.
Если ты, бесценный мой читатель, любишь подробности о внешности персонажей, то вот тебе по три штришка к портретам этих двоих. Первый штришок: Нышпорка среднего роста, Полуящиков же русый. Второй штришок: у Нышпорки под левой бровью коричневое око, а неподалёку - под правой бровью - второе, аналогичное; у Полуящикова же только одно, но тоже коричневое, на левой ноге чуть выше колена, родимое пятно. Третий штришок: Нышпорка носит волосы преимущественно на голове; Полуящиков же больше на груди, вместе с татуировкой:
Не забуду уголовный кодекс!
Если же трёх штришков тебе, бесценный читатель, маловато, то наштрихуй ещё сам чего пожелаешь, я разрешаю.
Называя Солопия Охримовича Нышпорку частный детективом, я - автор этого якобы детективного рассказа - имею в виду не его профессию, а его хобби. По профессии и по образованию он был дворником, а частным сыском занимался ради собственного удовольствия в свободное от подметаний дворов и улиц время. А вот Захар Захарович Полуящиков занимался сыском именно в рабочее время, поскольку был инспектором уголовного розыска. У него тоже было хобби, довольно своеобразное: он любил в свободное от работы время подметать дворы и улицы. И что характерно - любитель Полуящиков подметал асфальт талантливее, чем профессионал Нышпорка, а любитель Нышпорка разоблачал преступников успешнее, чем профессионал Полуящиков. Поэтому они часто прибегали к помощи друг другу и никогда друг другу в такой помощи не отказывали.
Вот и нынче, в день двадцать шестого перечитывания Нышпоркой любимого эпизода "Влажной ноздри...", инспектор Полуящиков вовсе неспроста переместил себя в квартиру дворника, захлопывая дверь толчком ягодиц.
- Убийство, - заявил гость, переместившись и захлопнув.
- Некоего гражданина Небижчика, - добавил Захар Захарович, садясь на газовую плиту за неимением стула.
- Ясно, - кивнул Солопий Охримович, ложась на холодильник.
- Ильи, - сказал инспектор.
- Понятно. И кем же он был, этот убитый Илья Небижчик? - спросил дворник, шевеля левую ноздрю ногтем мизинца.
- Он был этим... Григорьевичем, - уточнил Полуящиков.
- А чем он занимался, этот Илья Григорьевич Небижчик?
- Он это... Натурил.
- Чего-чего?
- Или натурствовал? Ну, в общем - работал натурщиком. В изостудии Дворца детского творчества имени Герострата. Позировал для детишек, юных художников. А в свободное от этой работы время ещё подхалтуривал в университете профессором философии. А по выходным и праздничным дням ещё подрабатывал, позируя у себя на дому для профессиональных художников. Короче, крутился мужик.
- Ясно. Он страдал деньгофилией. Это иногда бывает.
- Чем?
- Ну, деньги любил.
- Так и я тоже... Кхе... Вот и сегодня он у себя в квартире позировал сразу для троих: для живописца Иванова, скульптора Петрова и фотохудожника Сидорова. Он им позировал, они его... эээ... живописали, скульптурили и фотохудожнили, затем устроили перекур, он вышел в ванную, а после перекура Иванов, Петров и Сидоров нашли его в ванне мёртвым, с петлёй на шее, с топором в затылке и с осколками стеклянной ампулы во рту. Ну, и позвонили в милицию.
- Может, сами художники его и того? Соседей опросили?
- Опросили, кроме одного - соседа сверху. Соседи говорят, что примерно два часа назад, а именно тогда и наступила смерть Небижчика, они слышали из его квартиры шум, вроде топота бегемотов, пулемётной очереди и продолжительного выхлопа кишечного газа. Однако, Иванов, Петров и Сидоров утверждают, что шума не слышали. А ты слышал?
- А при чём тут я?
- Ну, ты же и есть его сосед сверху. Он жил как раз под тобой.
- А. Небижчик?! Илья Григорьевич?! Тот самый сукин сын, что выбил мне зуб за то, что я, забыв закрутить краны, залил ему квартиру! Тот самый мерзавец, что чуть не сломал мне ребро за то, что я нечаянно уронил окурок на его балкон, отчего выгорела половина его квартиры! Тот самый гад, что чуть не задушил меня за то, что я без злого умысла умертвил совком его собачку! Тот самый подлец, что разодрал на мне одежду за то, что я несколько раз по рассеянности поджигал газеты в его почтовом ящике! Тот самый негодяй, что вымазал мне физиономию экскрементами за то, что я случайно испражнился у его двери! Тот самый паразит, что грозился меня уничтожить за то, что я, видите ли, часто и громко роняю на пол холодильник! Тот са... Ещё бы не знать! Так это его? Да я сам с удовольствием такого укоко... Кхе... Ладно, разберёмся. Шум, говоришь? Да, пару часов назад и я слышал шум снизу, только он был похож не на топот бегемотов, пулемётную очередь и продолжительный выхлоп кишечного газа, а на топот носорогов, автоматную очередь и вокал Бори Моисеева. Я даже постучал носками об паркет, чтоб внизу прекратили шуметь. Как это Иванов, Петров и Сидоров могли не слышать?!
- И покойник, и беспокойники, то бишь живые художники, остаются на месте преступления. Пойдём, осмотришь, допросишь, - попросил инспектор Полуящиков.
Дворник Нышпорка, помимо фиолетовых спортивных штанов и малинового галстука, надел ещё и голубую майку, и клетчатый коричневый пиджак, после чего оба детектива - профессионал и любитель - поехали к месту злодеяния. Ехать пришлось недолго, всего одну остановку. На лифте.
В квартире натурщика царил творческий беспорядок. Взор дворника натыкался на тюбики с краской, куски глины, холсты, фотоаппараты, художников и милиционеров.
Милиционеров Жужжалова, Зильберкукина, Достоевского и Переплюньпаркана Нышпорка поприветствовал, по очереди пожимая им руки и произнося:
- Здравствуйте... Добрый день... Приветствую вас... Рад встрече.
Затем переспросил у друга:
- Так говоришь - труп него... тьфу, Небижчика - в ванне?
- Ага, плавает, - подтвердил Полуящиков.
- Полюбуемся.
Солопий Охримович открыл дверь, к которой была приклеена репродукция "Купальщицы" Ренуара, и полюбовался: в алой водице живописно плавали останки Ильи Григорьевича, радуя глаз насыщенностью колорита и экспрессивностью композиции. Осмотрев тело и его окрестности, Нышпорка изрёк:
- С точки зрения неопытного сыщика, здесь имело место банальное самоубийство. Небижчик взял в рот ампулу с цианистым калием или другим мгновенно действующим ядом, встал на край ванны, надел на шею петлю привязанной к крюку на потолке верёвки и, раскусив ампулу, повесился. Но верёвка оказалась непрочной, порвалась, и самоубийца плюхнулся в ванну с водой. При этом верёвка захлестнула топор, лежавший на полке над ванной, топор сорвался вниз и вонзился в череп самоубийцы.
- Гениально! - воскликнул инспектор Полуящиков и принялся конспектировать слова друга фломастером в блокноте. - А как пишется слово "банальное"? Через букву "ю" или букву "ы"?
- Кажется, через букву "у", - подсказал молодой милиционер Достоевский, мигая рыжими, как мандарин, ресницами.
- Не спеши, Захар. Я сказал, что банальное самоубийство тут имело место только с точки зрения неопытного сыщика, - напомнил дворник Нышпорка. - А с точки зрения сыщика опытного... - Зрение опытного сыщика он пропустил сквозь большую лупу. - А с точки зрения опытного сыщика - это инсценировка самоубийства, попытка ввести следствие в заблуждение.
- Почему? - спросил Захар.
- По верёвке, - ответил Солопий. - Сверхскрупулёзный её осмотр посредством увеличительного стекла показывает, что в действительности верёвка не оборвалась сама по себе, а была перегрызена зубами. Наверно, натурщика сначала утопили в ванне, а затем, чтобы это выглядело как самоубийство, засунули ему в рот ампулу, вонзили в череп топор, а верёвку перегрызли на две части; одну часть надели в виде петли на шею покойного, а другую часть привязали к крюку на потолке. Короче, налицо - банальное убийство. То есть не на лицо, а на шею, на затылок и в рот.
- Гениально! - повторил инспектор Полуящиков, записывая. - А как пишется "банальное": через "з" или через "х"?
- По-моему, через "щ", - подсказал молодой милиционер Достоевский, мигая рыжими, как мандарин, ресницами.
- Но я не знаю, как объяснить тот шум, что имел место в этой квартире, который слышал и я, и другие соседи, - задумчиво произнёс Нышпорка, шевеля ноздрю мизинцем. - Пообщаюсь с художниками.
Бодро щёлкнув неживого соседа ногтем по холодному носу, дворник вышел из ванной. Четыре милиционера - Достоевский, Зильберкукин, Переплюньпаркан и Жужжалов - расступились, пропуская его к Иванову, Петрову и Сидорову.
- Так что же вы тут натворили, служители муз? - говорил Солопий Охримович Нышпорка, приближаясь к живописцу, фотографу и скульптору.
- Я творил скульптуру "Писающий мальчик", - ответил Серафим Эдуардович Петров, указывая ногтями на сотворённое.
- Забавно, - оценил дворник-детектив, зыркнув на скульптуру.
- Конечно, писающий мальчик - довольно избитая тема, - продолжал ваятель, мигая сквозь ус металлическим зубом. - Писающих мальчиков неоднократно изображали скульпторы разных стран и разных времён. Я решил внести в этот растиражированный сюжет свежую струю, поэтому изобразил писающего мальчика стоящим на броневике, с кепкой в руке.
- Струя хорошая, а вот сам мальчик мало похож на Небижчика, - критически заметил инспектор Полуящиков. - Вы же с него лепили.
- Во-первых, работа ещё не окончена, это только черновой вариант, - обиделся Петров, - а во-вторых, я вообще не стремился к портретному сходству.
- А вы? - Детектив-любитель Нышпорка оборотился к живописцу Вольфгангу Ходжибердыевичу Иванову. - Вижу. Натюрморт с ананасом.
- Нет, картина называется "Утро металлурга", - застенчиво буркнул живописец, отдирая от мохнатой бороды присохший к ней тюбик.
- Вы полагаете, металлурги начинают день с таких экзотических завтраков? - поинтересовался детектив-профессионал Полуящиков.
- Это не ананас, это доменная печь, - смущённо пояснил Вольфганг Ходжибердыевич, пытаясь отковырнуть кисточку, присохшую к воротнику.
- А, ну да, печь. А слева - уставший металлург, - сообразил дворник. - Ишь как скукожился, работяга. Всё понятно.
- Нет, это не уставший металлург, а вагонетка с рудой, - робко поправил Иванов, тщась оторвать от рукава присохшую к нему палитру.
- А где же здесь сам металлург?! - воскликнул Полуящиков.
- Металлург едет на работу в троллейбусе, - пробормотал стушевавшийся живописец, дёргая второй тюбик, присохший к брюкам на колене.
- Да где же здесь троллейбус, хрен подери!!! - взвизгнул возмущённый живописью молодой милиционер Достоевский, мигая рыжими, как мандарин, ресницами.
- Пока нету, - вздохнул сникший художник и почесал третий тюбик, присохший к мохнатому затылку. - Я писал диптих, то есть картину, состоящую из двух отдельных холстов, объединённых общей темой. На одной части я изобразил доменную печь в ожидании металлурга, а на другой собирался изобразить натурщика Небижчика в виде металлурга, едущего в троллейбусе на работу.
- Логично, - оценил Солопий Нышпорка.
- И вот пока Илья Григорьевич якобы мочился как бы с броневика для Серафима, я дописал первую часть, чтобы после перекура приняться за вторую. А оно вон как вышло, - закручинился Вольфганг Ходжибердыевич.
- Да, оно вышло в ванную и там погибло, - поддакнул дворник. - А вы чем похвастаетесь, гражданин Сидоров? - повернулся Солопий Охримович к третьему жрецу искусства, уныло гладившему ногтем большую старинную деревянную фотокамеру, которая норовила прикинуться гармошкой.
Фотограф Дормидонт Ермолаевич Сидоров печально пошевелил лбом, трагически покачал пустынным (в аспекте растительности) черепом, грустно всхлипнул правой ноздрёй, мрачно поёжился, расстроено мигнул глазами, угрюмо вздохнул и, наконец, негромко... промолчал.
- Признавайтесь, над чем работали, - настаивал сыщик Нышпорка.
- Над фотосерией "Ню и ню!", то есть серией снимков обнажённой натуры, - буркнул невесёлый фотохудожник и смахнул рукавом скупую мужскую соплю.
- Обнажённая натура - это Небижчик? - уточнил Солопий Охримович.
- А кто же. Илья Григорьевич. Он был лучшей моей фотомоделью, понимаете. - Сидоров смахнул вторую предательскую каплю. - Теперь уже никогда, понимаете, ни-ког-да...
- Плюньте, - сказал дворник.
- Вам легко говорить! А где я возьму другого такого натурщика! Это ж был виртуоз! Маэстро! Живой классик позирования!
- Плюньте, повторяю. Вот в эту пробирку, - настаивал Нышпорка, достав из кармана стекляшки.
- Зачем?
- Нам нужен образец вашей слюны.
- Вы меня в чём-то подозреваете?
- Ни в чём, абсолютно ни в чём. Кроме разве только зверского убийства. И вы, граждане Иванов и Петров, тоже плюньте в пробирки.
Служители муз пустили ротовую влагу в три стекляшки.
Солопий Охримович, закупорив оные сосудики, протянул их инспектору Полуящикову со словами:
- Пусть в лаборатории сравнят эти слюни со слюной на перегрызенной верёвке.
- Гениально! - восхитился Захар Захарович.
- А вы подробно изложите, - вновь повернулся дворник Нышпорка к трём так называемым жрецам искусства, - что тут происходило от момента, когда натурщик пошёл в ванную, до момента, когда вы позвонили в милицию.
- Ну, Илья Григорьевич пошёл в ванную ополоснуться, поскольку, работая писающим мальчиком, так сказать, он вспотел от работы. А мы втроём вышли на балкон покурить и потрепаться, - начал рассказывать "жрец" Петров. - Прошёл час, а Илья Григорьевич из ванной всё не выходит и не выходит. Мы его позвали, а он - ни гу-гу. Тогда мы поняли, что с ним что-то случилось, ворвались в ванную и увидели его в воде с топором в затылке и петлёй на шее. Он уже был мёртв. Вот тогда мы сразу и позвонили...
- На двери ванной с внутренней стороны сломана задвижка. Это вы её, или она уже была...
- Это нам пришлось сломать, дверь же была заперта изнутри.
- Во время перекура вы слышали какой-нибудь шум?
- Сначала из ванной слышалось плескание воды и пение Ильи Григорьевича, - припоминал скульптор Петров, сверкая сквозь ус металлическим зубом.
- Он пел: "В траве сидел кузнечик совсем как огуречик..." - уточнил фотограф Сидоров и смахнул рукавом ещё одну скупую мужскую каплю из носа.
- А минут через пять эти звуки прекратились, и до тех пор, пока мы выломали дверь, всё было тихо, если не считать нашего разговора, - смущённо добавил живописец Иванов, теребя присохший к бороде тюбик.
- Все соседи часа два назад услышали шум в этой квартире, - сказал дворник Нышпорка.
- Лично я никакого шума не слышал, - пожал плечами Иванов.
- И я шума не слышал, - подтвердил Петров.
- И я, - поддакнул Сидоров. - Я ещё подумал: как это Илья Григорьевич мог так беззвучно сорваться с верёвки и плюхнуться в ванну? Ни стука, ни плеска, ни стона...
Нышпорка с Полуящиковым вышли на балкон, где действительно имелись пепел и окурки сигарет в импортной консервной банке из-под тушёнки из корейской собаки.
- Обрати внимание, Захар, что с балкона не видна дверь ванной, так что если в ванную входить или из неё выходить, стоящие на балконе этого не увидят, - заметил детектив-любитель.
- Но если кто-то вошёл в ванную и убил натурщика, пока художники тут курили, то как же убийца мог выйти, если дверь осталась запертой изнутри? Не мог же покойник её запереть после ухода убийцы! - выразил сомнение детектив-профессионал.
- Это вопрос, - согласился Солопий Охримович.
- А может, всё же самоубийство? - с надеждой спросил Захар Захарович.
- Впрочем, о том, что дверь была заперта изнутри, мы знаем только со слов художников. Если это они укокошили натурщика, то и задвижку на двери сломали специально для того, чтобы ввести следствие в заблуждение, - изрыгнул версию Нышпорка, шевеля ноздрю мизинцем.
- Но если бы они его укокошили и инсценировали самоубийство, то уверяли бы нас, что слышали, как натурщик покончил с собой, как сорвался с верёвки и плюхнулся в воду, как сверху грохнулся топор. Зачем же им говорить, что таких звуков не было, если это противоречит версии о самоубийстве. Нелогично, - сказал инспектор уголовного розыска.
- Да, нелогично, - согласился дворник.
Они вернулись к художникам.
- Скажите, служители муз, а какое у натурщика было настроение? Он был в депрессии? - спросил Нышпорка.
- Наоборот! - воскликнул Петров, сверкнув сквозь ус зубом. - Илья Григорьевич был сегодня жизнерадостный, весёлый. Всё время шутил.
- Анекдоты рассказывал! И про Вовочку, и про Штирлица, и про Вини Пуха с Пятачком, и про Василия Ивановича с Петькой, - уточнил Иванов, теребя кисточку, присохшую к воротнику.
- Мне особенно запомнился тот, где Пятачок с красным флагом бегает туда-сюда под большим-пребольшим дубом и поёт: "Наш паровоз, вперёд лети, в коммуне остановка...", а летящий на воздушном шарике Вини Пух ему сверху кричит: "Эй, Пятачок, по-моему, пчёлы всё равно не верят, что я паровоз". Я так смеялся! - всхлипывая, вспомнил Сидоров и смахнул скупую мужскую каплю.
- Илья Григорьевич завтра должен был получить гонорар за написанную им монографию о философии эпикурейцев, вот он и радовался, - пояснил Петров, продолжая блистать коронкой сквозь ус. - Не было у него ни депрессии, ни даже намёка на плохое настроение! Ума не приложу - с чего это он наложил на себя руки!
Нышпорка с Полуящиковым переглянулись и дуэтом подумали, что если бы художники укокошили натурщика и инсценировали самоубийство, то уверяли бы, что он был в депрессии и не хотел жить. Хотя, как знать...
- Я бы хотел допросить вас троих по отдельности, - произнёс дворник. - Давайте, начнём с вас, Иванов. Давайте, уединимся с вами... эээ... ну, хотя бы вот на балконе же.
И Солопий Охримович вновь пошествовал на балкон, а за ним, стуча об паркет рамой, присохшей к подошве, потопал живописец.
- Скажу вам, гражданин Иванов, прямо, не в бровь, а в ухо, что у меня есть основания полагать, что кончина натурщика - это убийство, а не самоубийство, - сказал там в ухо Вольфгангу Ходжибердыевичу Солопий Охримович, - и что этот благородный посту... тьфу... и что это злодейство совершил либо кто-то из вас троих, либо кто-то четвёртый, заходивший в квартиру, пока вы перекуривали на балконе. Признайтесь честно, отлучался ли кто-нибудь из вас троих с этого балкона во время перекура?
- Отлучались, - признался живописец, почёсывая ногтями тюбик на затылке. - Сперва мне приспичило по-маленькому, я сходил в туалет, помочился. Через несколько минут Сидоров отлучился на кухню, чтобы, как он сказал, запить таблетку от насморка. А ещё через несколько минут Петров отлучился в коридор, чтобы, как он сказал, позвонить по телефону жене.
- А как вы думаете - кому выгодна смерть Небижчика?
- Ну, не знаю... А! Небижчик как-то говорил, что у него есть мерзкий сосед, вот, сверху, как раз над ним, - живописец указал испачканным краской ногтем вверх - на балкон Нышпорки. - Такая, говорил, сволочь! Этот гадский сосед ему и квартиру заливал, и поджигал, и под дверью гадил, и собачку убил, и газеты в ящике палил, и спать не давал, устраивая по ночам грохот, и прочие всякие пакости... Они ненавидели друг друга. Вот я и ду...
- Нет-нет-нет, - перебил Солопий Нышпорка, - это не то... Это... Кхе... Ну... Гм... Это... Эээ... А другие?
- Ну, не знаю... Разве только... Нет, не уверен...
- Давайте, давайте, выкладывайте.
- Сидоров - родственник Небижчика. Единственный родственник, насколько я знаю. И единственный наследник, в случае, если Небижчик... Ну, вы меня понимаете. А Небижчик, хоть и живёт, как видите, скромно... жил... человек не бедный. Говорят, он в карты много навыигрывал и у него на сберкнижке... Ну, вы меня понимаете.
- Спасибо за важную информацию, - поблагодарил живописца дворник и, отправив его с балкона (конечно, не вниз, а обратно в квартиру), крикнул: - Следующий! Сидоров!
Всхлипывая ноздрёй, фотограф поплёлся на балкон.
Там он подтвердил сыщику-любителю, что во время перекура Иванов отлучался якобы в туалет, Петров - якобы звонить жене, а он - Сидоров - ходил на кухню, чтобы набрать из крана воды и запить таблетку от простуды, а то из носа так и течёт.
На вопрос, кто, по его мнению, заинтересован в смерти Небижчика, Дормидонт Ермолаевич ответил:
- Скажу по секрету: Небижчик имел тайную интимную связь с женой Петрова, с Зинаидой Орестовной. Илья Григорьевич сам мне проговорился во хмелю, как родственнику. Мы с ним кузены... были. Наши матери, царство им небесное, - родные сёстры. А Петров ужасно ревнивый. Всё время звонит жене, следит, проверяет. Если бы Петров узнал, что Зинаида ему наставляет рога с Небижчиком, то... Этот Петров - настоящий Отелло. Илья Григорьевич признался, что он Петрова боится. - Сидоров, зажав пальцем одну ноздрю, брызнул из другой ноздри с балкона носовой каплей, но уже не скупой, а щедрой. Брызнул метко - точно в проезжавший под балконом "Мерседес". - Нет, я не намекаю, будто Петров причастен к гибели Ильи Григорьевича, я просто констатирую факт.
- Жена Петрова - это такая щупленькая, остроносенькая, с такими волосами? Я их однажды вместе видел, - уточнял Нышпорка.
- Нет, то Люська, швея с фабрики "Красная шапка", а Зинаида Орестовна - она наоборот... У холостого Небижчика было две любовницы. Конечно, от каждой из них он скрывал наличие соперницы.
- Женщины тоже бывают очень ревнивыми и способны за измену... - задумчиво пробормотал дворник, поблагодарил фотографа за информацию, отпустил его и позвал Петрова.
На вопрос, кому, по его мнению, выгодна смерть Небижчика, Петров, мигая сквозь ус металлическим зубом, ответил:
- Ну, например, Иванову, да, этому. Иванов проиграл Небижчику в карты огромную сумму, и Илья Григорьевич всё ждал, когда же Вольфганг отдаст ему тот карточный долг. А раз Небижчик умер, значит, и карточный долг аннулирован; Вольфгангу, ну, Иванову уже некому отдавать проигранные деньги. Но это не значит, конечно, что именно Иванов виновен в смерти Ильи Григорьевича...
- Теперь мне нужно как следует обмозговать собранные факты, - сказал затем Солопий Охримович Нышпорка Захару Захаровичу Полуящикову. - Загадочное дело. Особенно этот странный шум, который слышали снаружи, но не слышали внутри... Пойду домой, поработаю мозговыми извилинами.
- Да-да! - обрадовался инспектор уголовного розыска, зная по опыту, что если уж этот дворник начнёт работать мозговыми извилинами, то обязательно доработает ими до разоблачения преступника. - А я к тебе завтра наведаюсь и сообщу результаты вскрытия трупа и лабораторного сравнения слюней.
Прежде чем покинуть квартиру натурщика, Нышпорка заглянул в ванную, чтобы попрощаться с милиционерами, собравшимися извлечь из жидкости скользкого голого мертвеца. "Без труда не выловишь и рыбку из пруда" - гласит народная мудрость. Это утверждение остаётся справедливым, даже если заменить слово "пруд" на слово "ванна", а слово "рыбка" на словосочетание "труп мужчины". Хорошо ещё, что покойник не был толстяком, а то бы пришлось прилагать ещё больше усилий.
Пожимая руки настроенным на сей труд Переплюньпаркану, Жужжалову, Зильберкукину и Достоевскому, Солопий Охримович произносил:
- До свидания... Всего хорошего... До новых встреч... Рад был встретиться... Желаю долгих лет жизни.
Пятая пожатая рука оказалась мокрой ногой покойника, которому дворник пожелал долгих лет жизни.
- Тьфу ты! Выставил! - ругнулся Нышпорка и вытер пальцы о штаны, нет, не свои, а соседа, висевшие на батарее.
После этого он покинул квартиру укокошенного натурщика и вознёсся посредством лифта на один этаж - к своим родным пенатам.
Переступая родной порог, сыщик-любитель чуть не раздавил подошвой тапка своего, так сказать, сожителя - домашнее животное. Животное было, по научному выражаясь, люмбрикусом; а, по-простонародному выражаясь, земляным червём, или, как ещё говорят, дождевым червяком. По кличке Робеспьер. Почуяв тапок хозяина, скользкий шнуркообразный Робеспьер радостно завилял своим организмом.
Из книг и фильмов Нышпорка знал, что некоторые известные сыщики держали дома домашних животных. Например, у лейтенанта Коломбо, из американского киносериала, был любимый пёсик... Равняясь на них, сыщик-любитель Нышпорка тоже заводил у себя разных зверьков. Будучи по природе индивидуумом оригинальным и даже несколько экстравагантным и эксцентричным, дворник игнорировал таких банальных существ, как кошечки, собачки, хомячки или аквариумные рыбки, а предпочитал держать кого-нибудь поэкзотичнее. Так, в разное время на жилплощади дворника обитали такие "братья меньшие": блоха Христофор, носорог Пушок, слизень Людовик, горилла Аполлинарий Андреевич, солитёр Витька, верблюд Самокат и таракан Сумароков. Только животные оказывались всё какие-то неживучие и быстро подыхали. После того как подох таракан Сумароков (названный так в честь любимого поэта; кстати, именно мумия Сумарокова - таракана, а не поэта - работала теперь закладкой в книге "Влажная ноздря брюнетки"), Солопий Охримович завёл в доме дождевого червя (выкопав его из клумбы у дома), которого назвал Робеспьером в честь знаменитого французского революционера.
Робеспьер, как бы соглашаясь, ещё динамичнее завилял собой.
- Сесясь ми покольмим насего Лобеспьелюську, - засюсюкал умилительно Солопий Охримович, ухватил скользкого извивающегося питомца двумя пальцами и потопал на кухню, продолжая сюсюкать: - Сесясь ми дядим насему любимцу клясьной иколочки.
Нышпорка поднял неустойчивый холодильник, переведя его из горизонтального положения в вертикальное, подложил под его дно окаменелый батон, дабы зафиксировать агрегат в вертикальной позиции, открыл дверцу балансирующего холодильника, достал баночку красной икры, ляпнул сей деликатес на фарфоровое блюдце восемнадцатого века, поставил блюдце на линолеум пола и стал тыкать червя мордочкой в икру. Червь уворачивался.
- Да что ж и ты всё ничего не ешь! - огорчился Ныш-порка, наблюдая, как любимец отползает от блюдца к салатнице из того же сервиза, также стоящей на полу, к салатнице, наполненной унавоженной землёй, в которой Робеспьер и проводил большую часть своей жизни.
Солопий Охримович сам поглотил икру, облизал блюдце и сказал:
- А теперь предамся размышлениям. О лира! Пробуди во мне идеи!
Из книг и фильмов Нышпорка знал также, что некоторые известные сыщики предавались размышлениям, музицируя на каком-нибудь инструменте. Например, Шерлок Холмс играл на... Ну, это общеизвестно. И однажды дворник решил последовать их примеру. Но в связи со своей оригинальностью, переходящей в экстравагантность, Солопий Охримович не захотел опускаться до таких банальных вариантов, как скрипка, или, скажем, фортепиано, а захотел играть на чём-то более редком.
- Вот, например, лира! - сказал себе Нышпорка.
Он помнил, что в школьные годы читал какое-то стихотворение, в котором какой-то поэт признавался, что с помощью лиры в ком-то что-то пробуждал.
Попытавшись приобрести лиру, дворник с радостью убедился, что не ошибся в выборе: это инструмент действительно редкий. Судя по тому, что никаких лир в продаже не было.
Это обстоятельство вдохновило его на сооружение лиры собственными конечностями. Но закавыка была в том, что Нышпорка не знал, как и из чего делаются лиры, никогда их не видел и вообще, кроме того, что кто-то в ком-то что-то лирой пробуждал, никакой информации об этом инструменте не имел.
- Но это не повод для отступления! - сказал себе детектив. - Нет информации - положусь на интуицию!
Не успел он как следует положиться на интуицию, а она уж подсказала ему, что лиры делаются из кирпичей, автопокрышек и пластилина. Весьма удивившись такой подсказке, Солопий Охримович, тем не менее, закатал рукава и приступил к деланию инструмента. Через два часа и двадцать три минуты после начала работы лира была готова!
Если ты, бесценный мой читатель, думаешь, что такая лира плохо звучала, то ты глубоко ошибаешься! Наоборот! Такая лира вообще не звучала! В этом и состояло её основное достоинство! Ведь, во-первых, музыкальных инструментов, которые при игре на них издают какие-либо звуки, пруд пруди; а вот музыкальные инструменты, которые при игре на них соблюдают полную тишину, - это большая редкость, можно даже сказать, раритет! Во-вторых, на беззвучном музыкальном инструменте можно играть, даже имея очень чутких и нервных соседей (типа Небижчика) за очень тонкой стеной. И в-третьих, и это самое важное, если при игре во время размышлений на обычных музыкальных инструментах звуки могут отвлекать от самих размышлений, то при игре на беззвучном инструменте никакие звуки от размышлений не отвлекают!
Короче говоря, такая лира была как раз тем, что и требовалось!
Итак, сказав: "О лира! Пробуди во мне идеи!", дворник выволок из угла за газовой плитой свою громоздкую беззвучную лиру и принялся с вдохновением на ней играть, трудолюбиво наяривая трубчатым резиновым "смычком" по обеим клавишам.
Играя, изо всех сил тужился мозговыми извилинами, желая доковыряться до разгадки таинственного убийства соседа.
При этом его задумчивый взор перемещался с кирпично-автопокрышко-пластилиновой лиры на неустойчивый холодильник в позе Пизанской башни; с холодильника - на книжку "Влажная ноздря брюнетки" с выглядывающим из неё сухим брюшком покойного таракана Сумарокова; с книжки "Влажная ноздря брюнетки" - на книжку "Преступление и наказание", на которой лежала сковородка; с "Преступления и наказания" - на фарфоровую салатницу, наполненную землёй, в которую погрузился червяк Робеспьер; с салатницы - обратно на лиру...
Постепенно под напором его титанического мозгового напряжения, стахановского труда извилин, правда о преступлении стала проявляться во всей своей мерзкой наготе...
И когда Нышпорка понял всё, эта порнографически голая правда так потрясла детектива, что он в шоке водил так называемым смычком по холодильнику, вытирал блюдце малиновым галстуком, почёсывал затылок сковородкой и бормотал:
- Да как же так! Что же теперь делать!..
Найдя ответ на вопрос "Кто убил Небижчика?", но не найдя ответа на вопрос "Что же теперь делать?", Солопий Охримович пришёл в такое раздражение, что сердито отпихнул свою беззвучную лиру, нервно вбежал в спальню, люто скинул штаны, гневно обрушился на постель и свирепо... уснул.
Сначала ему снилось, что он спит в своей постели и видит сон о том, как он спит в своей постели и видит сон о том, как он спит в своей постели и видит сон о том, как...
Затем ему приснился я - автор рассказа "Кто укокошил натурщика?". В том сне я так дико и жутко хохотал, что у детектива кровь стыла в жилах от моего ужасного смеха...
К счастью, этот кошмар, в конце концов, закончился, и началось приятное: героиня романа "Влажная ноздря брюнетки" сладострастно стонала: "Апчхи!.. Апчхи!.. Апчхи!.."; и всё смелее и смелее обнажала свой соблазнительный носовой платок...
Этот приятный эротический сон был утром прерван знакомым грохотом. Опять Робеспьер холодильник опрокинул, догадался Нышпорка, проснувшись и потягиваясь. Встал и, почёсывая трусы, поплёлся на кухню.
Догадка оправдалась: неустойчивый холодильник вновь лежал на боку, а шнуркообразный скользкий питомец виновато отползал к своей салатнице. Дворник погрозил ему (не холодильнику, а питомцу, конечно) босой пяткой.
За окошком утреннее солнце сияло так жизнерадостно, будто ему - солнышку - пощекотали под мышками. Под влиянием такой оптимистической погоды и тонус у Солопия Охримовича был аналогичным. Он бодро запел арию глухонемого из оперы "Молчание - золото" и пошествовал в ванную, дабы предаться там чистке зубов, ноздрей, ушей и иным гигиеническим подвигам.
И вдруг, в момент, когда сыщик чистил ухо ваткой, намотанной на зубочистку, шмякнулось в его душу, будто мороженое на голову, воспоминание о разгаданном вчера убийстве соседа. И ошарашенный дворник замер с выпученными очами, наблюдая лицевое скукоживание зазеркального двойника...
Из ванной Нышпорка вывалился с раскисшей душой и дрожащими конечностями.
Аппетит куда-то смылся, и дворник, не завтракая и кое-как одевшись, взяв любимую метлу, которую специально для него изготовил известный и гениальный столяр-краснодеревщик Мойша Святославович Страдиварин, подался из дома наружу, надеясь в работе забыться и успокоиться.
Но разве успокоишься после такого!
Поэтому дворник подметал асфальт смутно, невнимательно, отчего пропустил две обгорелые спички, слюнявый окурок, дохлую муху и пыльный презерватив.
Проходивший мимо очкастый гражданин, с портфелем и в шляпе, вслух обратил внимание на этот недосмотр. Будь у Нышпорки хорошее настроение, он нипочём не стал бы посылать очкастого гражданина за микроскопом, да ещё таким хамским тоном. Очкастый гражданин вспыхнул и возразил: дескать, сам ты с бревном в ухе; явно намекая на зубочистку, которую Солопий Охримович из-за расстройства забыл извлечь из слухового органа. Дворник, вынув зубочистку, на это нецензурно парировал: дескать, некоторые (...!) видят бревно в чужом ухе (...!), но (...!) не замечают (...!) соринку в своём собственном (...!) Очкастый гражданин тогда злобно и демонстративно вытряхнул из карманов древние троллейбусные талоны на уже подметённую плоскость...
Надо ли говорить, что дворник вернулся домой ничуть не успокоившимся, да ещё и с синяком под глазом?
Скинув верхнюю одежду, приготовив и с отвращением запихав в себя яичницу, Солопий Охримович решился на последнее средство душевного уравновешения - в двадцать шестой с половиной раз перечитать любимый эпизод из романа "Влажная ноздря брюнетки". Вчера он пытался перечитать этот фрагмент в двадцать шестой раз, но попытка была прервана звонком Полуящикова. Поэтому вчерашнюю читку следовало считать не двадцать шестой, а всего лишь двадцать пятой с половиной. Следовательно, сегодняшняя должна была стать (25,5 + 1) двадцать шестой с половиной.
Но только он прилёг на холодильник, который в период жарки яичницы был приведен в вертикальное положение, но вскоре с грохотом вновь принял горизонтальное, и только раскрыл книгу на сушёном таракане Сумарокове, как дверной звонок завопил: "Динь-дилинь-динь-дилинь-динь!!!" Даю волосы на отсечение (те, что под мышками), что ты, бесценный читатель, уже сообразил, чей это палец измывался над кнопкой. Ну, конечно же, после того как Нышпорка захлопнул "брюнетку", окончательно развалив мумию Сумарокова на отдельные фрагменты, и, даже не повязав малинового галстука, поплёлся к двери, он обнаружил, разинув оную, возбуждённого инспектора уголовного розыска Полуящикова З.З. Возбуждённого не сексуально, а, так сказать, детективно.
- Захар, - сказал невесёлый дворник-детектив.
- Моё почтение, Нышпорка! - поздоровался возбуждённый Захар Захарович, переместив себя в квартиру и захлопывая дверь толчком ягодиц. - Тут такие дела!!! Кстати, я здесь неподалёку видел на асфальте пыльный презерватив, дохлую муху, слюнявый окурок, две обгорелые спички, древние троллейбусные талоны и зубочистку с намотанной ваткой. Можно, я их потом подмету?
- На здоровье! - разрешил мрачный дворник, перемещая любимую метлу - шедевр столяра Страдиварина - из кладовки к входной двери, после чего вернулся на кухню и прилёг на холодильник.
- А у меня такие новости, что голова кругом идёт! - похвастался Полуящиков и оседлал плиту.
- Я себе представляю, - хмыкнул невесело дворник.
- Во-первых, знаешь, чья слюна оказалась на перегрызенной верёвке?! Ни за что не угадаешь!
- Это уже всё равно, - буркнул Нышпорка.
- Моя! Моя слюна! Хоть убей, не понимаю, как моя слюна могла попасть на верёвку! Я тебе клянусь, что я ту верёвку не грыз, я даже на неё не плевал! Но вот как, как... Но это только цветочки! Результаты вскрытия трупа Небижчика - это вообще что-то фантастическое! Ты удивишься!
- Навряд ли.
- А кто тебе глаз...
- Об этом после.
- Ага, вскрытие. Представь - в сердце натурщика обнаружилось пулевое отверстие! А кожа и мышцы целы! Вот как пуля могла пробить сердце, не пробив тела?!
- Меня это не удивляет, - заметил мрачный дворник, ввинчивая в ноздрю мизинец.
- Но и это чепуха по сравнению с тем, что кишки Небижчика, оказывается, выгрызло какое-то хищное животное, однако снаружи туловище покойника, как ты сам видел, осталось неповреждённым! В брюшной полости даже остался обломок зуба того хищника! Мы показали тот обломок специалистам-зоологам, и выяснилось, что это зуб какого-то зверозубого ящера, что обитали на Земле примерно двести пятьдесят миллионов лет тому назад!!!
- Во даёт! - непонятно о ком сказал лежащий на холодильнике сыщик-любитель, продолжая меланхолично шевелить мизинцем ноздрю. - Но даже это меня не удивляет.
- Но и это ещё не всё! Представляешь, скелет твоего соседа оказался не костяным, а из какого-то неизвестного металлического сплава!!!
- Я не удивился, даже если бы его скелет оказался из чистого золота, инкрустированный изумрудами и рубинами, - снова хмыкнул дворник, вытирая ноготь мизинца о фиолетовые спортивные штаны.
- Неужели у тебя уже есть объяснение этого невероятного происшествия?! - возопил сгорающий от любопытства и нетерпения инспектор уголовного розыска, и так заёрзал на газовой плите, что чуть не сверзился с неё на пол. - Неужели ты знаешь, почему у натурщика металлический скелет?!! Неужели ты можешь растолковать, как его кишки выгрызло животное, жившее сотни миллионов лет назад, да ещё не повредив поверхности тела?!! Неужели ты знаешь, как ему прострелили сердце, не пробив кожи?!! Неужели ты знаешь, как на верёвку с петлёй попала моя слюна?!! Неужели ты знаешь, кто твоему соседу засунул в рот ампулу с ядом, как выяснилось - цианистым калием, и вонзил топор в затылок?!! Неужели знаешь?!!
- Знаю, - вздохнул печальный Нышпорка.
- Кто?!! Как?!! За что?!! Рассказывай, рассказывай скорее!!! - Возбуждение сыщика Полуящикова дошло до точки кипения, и казалось, что он сидит не на холодной газовой плите, а на горящей, и что внутри него уже клокочет пар. - Ну-ну-ну, давай же!
Солопий Охримович, лёжа на холодильнике, отвечал, соответственно, с холодком:
- Моего соседа Илью Григорьевича Небижчика убил... Нет, прежде чем я отвечу на этот вопрос, ты ответь на мой. Кто убил старушку?
- Чур, не я!
- Нет, я серьёзно.
- Какую старушку?
- Старушку-процентщицу. У Достоевского. Нет, не у вашего Достоевского, а у писателя, у Фёдора у Михайловича. В романе "Преступление и наказание". Читал?
- В школе проходили. Помнится, старушку там грохнул студентик... Эээ... Родион... Эээ... Распутин. Да, Родион Распутин. Пришёл к старушке с топором и пораскинул мозгами. Её.
- А если хорошенько подумать? Пораскинуть мозгами... Нет, своими. Пошевелить извилинами.
Инспектор Полуящиков пошевелил извилиной, другой, третьей... Перешевелив всеми, через пару минут повторил:
- Ну Родион Раскольников же! А кто?
Солопий Нышпорка встал с холодильника, задумчиво прошёлся по кухне, взял со стола довольно засаленный том - "Преступление и наказание" - и, стуча по обложке ногтем, заговорил:
- Старушку-процентщицу укокошил не кто иной, как сам писатель Достоевский! Хоть и сделал это руками Раскольникова. Раскольников был лишь марионеткой в руках душегуба Достоевского. Ибо настоящими убийцами придуманных персонажей являются не другие персонажи, а сами авторы! Достоевский зарубил старушку, Тургенев утопил Муму, Толстой пихнул под поезд Анну Каренину, Пушкин пристрелил Ленского, Шекспир задушил Дездемону и так далее. Поэтому, отвечая на вопрос: "Кто убил того или иного персонажа?", смело говори: "Автор" - и ты не ошибёшься!
Дворник положил книгу обратно на стол и скрестил руки:
- Теперь, что касается убийства Небижчика... Когда я вчера вернулся домой и предался размышлениям, я обратил внимание на кучу окружающих меня нелепостей. На эту дурацкую беззвучную лиру. На книжку с идиотским названием "Влажная ноздря брюнетки" и с мумией таракана Сумарокова меж страниц. На этот постоянно падающий на бок холодильник, на котором я постоянно лежу, хотя холодильники не предназначены для лежания. На дождевого червяка, живущего в салатнице и почему-то названного Робеспьером. На другие нелепости и курьёзы, увиденные и услышанные мною вчера... Окружающее показалось мне каким-то театром абсурда. И такое количество курьёзов натолкнуло меня на мысль: тут что-то не так! Чтобы разобраться в абсурде, нормальное, традиционное мышление не годится! Тут надо мыслить где-то нетрадиционно, где-то нестандартно, даже где-то абсурдно. И я стал мыслить нестандартно. Разве может быть столько курьёзов, столько нелепостей, столько абсурда в нормальной, реальной жизни, мыслил я. Чего стоит один только субъект, писающий с броневика! В реальной жизни такой концентрации нелепостей, такого сгустка курьёзов быть не может, подумал я. И тогда я напряг всю свою интуицию, аж до посинения... А ты ж знаешь, какая у меня интуиция, почти безошибочная... Ну, случай с лирой не в счёт. И вот напряг я её, не лиру, а интуицию, и она мне вдруг ка-ак подсказала...
- Что?!! - взвился Захар Захарович.
- Что я, а также ты, а также укокошенный Небижчик, а также милиционеры Переплюньпаркан, Жужжалов, Достоевский, и Зильберкукин, а также художники Иванов, Петров, и Сидоров, а также неизвестный шляпно-портфельно-очкастый тип, подбивший мне нынче на улице глаз, что все мы являемся персонажами рассказа "Кто укокошил натурщика?"; рассказа, который сейчас сочиняет некий графоман; да, всего лишь персонажами и не более того; что всех нас придумал этот графоман; что мы существуем не в реальном мире, а в мире, так сказать виртуальном, имеющем место лишь в воображении этого графомана!
- Во как! - изумился Захар Захарович.
- А раз натурщик Небижчик, как и мы все, - персонаж рассказа "Кто укокошил натурщика?", значит, его убил... Ну, соображай!
- Значит, его убил сам автор рассказа "Кто укокошил натурщика?"! - догадался персонаж Полуящиков.
- Он самый, душегуб! - кивнул персонаж Нышпорка. - Если бы он не насовал в свой рассказ столько нелепостей, курьёзов, странностей, я бы, может, ни о чём не догадался. Если бы этот рассказ был солидным, серьёзным, одним словом, нормальным, то и я бы мыслил серьёзно, стандартно, и в результате такого нормального мышления пришёл бы к выводу, что Небижчика убил либо Иванов, либо Петров, либо Сидоров, либо ещё кто-то из нас, персонажей, как это обычно бывает в солидных детективных произведениях. Но своей несерьёзностью, своим литературным шутовством автор сам подбил меня на нестандартное и где-то несерьёзное мышление, в результате которого я и разоблачил этого автора-убийцу! Автор ещё может свалить это убийство на кого-то из нас так же, как Достоевский - не милиционер, а писатель, - укокошив старушку, свалил это на Раскольникова; Тургенев, укокошив Муму, свалил это на Герасима; Толстой, укокошив Анну Каренину, свалил это на неё саму; Пушкин, укокошив Ленского, свалил это на Онегина; Шекспир, укокошив Дездемону, свалил это на Отелло... Но на кого бы ни свалил убийство Небижчика автор рассказа "Кто укокошил натурщика?", я теперь уверен, что убийца сам автор! И глаз мне нынче подбил именно автор рассказа "Кто укокошил натурщика?", ведь тот шляпно-портфельно-очкастый тип был всего лишь марионеткой в авторских руках! Теперь становятся понятными странные обстоятельства убийства: и то, что оно сопровождалось шумом, который слышали соседи, но не слышали художники; и то, что дверь ванной оказалась запертой изнутри... Ведь всё это лишь выдумки автора, а навыдумывать чего угодно можно, бумага же всё стерпит! Поэтому я нисколько не удивился, узнав, что на перегрызенной верёвке была твоя слюна. Не удивился, узнав результаты вскрытия трупа Небижчика. Мало ли чего автор может насочинять! Кстати, в результатах вскрытия он - автор рассказа - свернул с детективной истории в какую-то фантастику, а это уж попахивает эклектикой! А поскольку все эти обстоятельства - суть выдумка автора, то я бы даже не удивился, если бы оказалось, что Небижчика утопила в ванне какая-нибудь русалка, обитающая якобы в водопроводных трубах; или что он умер, подавившись неопознанным летающим объектом, принятым им за вареник, залетевшим в ванную через вентиляцию... Фантазия - штука непредсказуемая. Короче говоря, убийца натурщика - наш автор!
- И за что же он его?
- Да не за что! Авторы убивают своих персонажей не за что-то, а просто так, чтобы читателю было интересно!
- Но если убийство натурщика совершил автор рассказа "Кто укокошил натурщика?", то как же мы, персонажи этого рассказа, можем арестовать нашего собственного автора?!
- Да никак не можем! Это он может с нами делать всё, что ему вздумается, а мы с ним ничего не можем сделать! Да и к тому же убийство персонажа не считается преступлением и не ведёт к уголовной ответственности, поэтому авторы убивают нас, персонажей, не неся за это никакого наказания! Возьми для примера известную литературную маньячку-рецидивистку, серийную убийцу Агату Кристи, у которой руки по локоть... в чернилах, на совести которой сотни умерщвлённых персонажей. Её за эти многочисленные убийства не только не посадили, но даже не оштрафовали! Даже не пожурили! Наоборот, только хвалили и подзадоривали, дескать, продолжайте в том же духе, мэм!
- Так что же нам теперь делать?! - воскликнул персонаж Захар Захарович Полуящиков.
- А что тут можно поделать, - вздохнул персонаж Солопий Охримович Нышпорка. - Ничего! Нам остаётся только плюнуть.
- В пробирки?
- Нет, вообще.
- Тьфу!!!
- Тьфу!!!
* * *
- Да, мой персонаж Солопий Охримович Нышпорка, ты прав: натурщика Илью Григорьевича Небижчика убил не кто иной, как я сам, - говорю я - автор рассказа "Кто укокошил натурщика?", заканчивая рассказ. - Но хоть ты меня и разоблачил, мне это действительно ничем не грозит. Мы, авторы, хорошо устроились: можем в своих виртуальных мирах творить какие угодно злодейства и при этом оставаться абсолютно безнаказанными. Многие из нас, упиваясь своей безнаказанностью, мучают и убивают персонажей в таких количествах, что это похоже на литературный холокост. Лично я убил натурщика не потому, что я такой кровожадный (наоборот, я даже испытываю угрызения совести по этому поводу, хоть натурщик и был не настоящим человеком, а придуманным мной персонажем, то есть существом, так сказать, не существующим), а для того, чтобы показать общественности, насколько вы, персонажи, перед нами, авторами, бесправны и беззащитны. Может, когда-нибудь человечество дойдёт до такого уровня гуманности, что даже за неоправданное убийство персонажа автора будут если не сажать, то хотя бы штрафовать, что приведёт к резкому снижению количества насилия в литературе, кино и т.д. А пока что... Я вам, персонажам, не завидую, ой, не завидую.
Эх! Как всё-таки здорово, что сам я - не придуманный кем-то персонаж (или, может... нет, надеюсь, что так), а наоборот - автор! Как здорово, что я могу делать со своими персонажами что хочу, не боясь, что меня за это накажут! Красота!!!
И тут я, автор рассказа "Кто укокошил натурщика?", упиваясь своей безнаказанностью, начинаю так дико и жутко хохотать, что от этого страшного смеха у моих персонажей кровь стынет в жилах...
Это и есть обещанная в подзаголовке дурацкая развязка!
1986, 2000 гг.
______________________________________
Примечание:
Впервые текст "Кто укокошил натурщика?" был опубликован в журнале "Порог" (Кировоград) N 7, 2005 г.