Эстениш был счастлив. Он лежал на мягкой перине, под пуховым одеялом, которое перед сном заботливо подоткнула ему мать, и с глупой улыбкой на устах пялился в утренний сумрак. Спать не хотелось совершенно. Ещё бы! Столько эмоций, столько забытых ощущений! Эсти чувствовал себя так, словно отсутствовал дома не каких-то жалких пять-шесть дней, а несколько лет.
"Слава Солнцу, всё закончилось". Эстениш с наслаждением прислушался к привычным звуками: за окном, выходящим на задний двор, во всю горланил петух, прославляя наступление нового дня, а Таниш и Данатуш, как обычно, разгружали телеги с мукой для утреней выпечки, работали с размахом, сопровождая разгрузку громким уханьем и залихватским пением. "Видно вчера на танцы ходили, не остыли ещё", - благодушно подумал Эстениш. Обычно он немного завидовал плечистым, бойким близнецам, за которыми девчонки буквально табунами ходили, но это осталось в прошлом. Теперь у Эсти была невеста, почти жена, а значит, о танцульках и интрижках придётся забыть. Юноша сдвинул брови, пытаясь определить, вызывает ли у него грусть такое положение дел, и хмыкнул: Алемика стоила не только каких-то там танцулек, она стоила всей его прежней жизни.
С улицы донёсся голос матери. Госпожа Рейника Шагор сердито отчитала близнецов за то, что они мешают спать младшему брату, и на заднем дворе стало тихо. Даже петух замолчал. Эсти не удивился бы, узнав, что мать сгоряча свернула ему шею. Ради вернувшегося сына, она готова была и не на такие подвиги. Сегодня уж точно. Эстениш улыбнулся шире не куда: "Всё-таки приятно, когда тебя любят!"
Он повернулся на правый бок, сунул ладонь под щёку и вздохнул, вспомнив, как часто-часто забилось сердце при виде знакомой красной двери с большим дверным молотком, выструганным прошлым летом его старшим братом Аланишем. На глаза навернулись слёзы, прямо как пару часов назад, когда, после длительного ожидания на пороге, он увидел заспанную мать и вмиг оказался в её нежных объятьях. Рейника плакала и причитала, гладила Эсти по плечам и голове, совершенно растрепав его огненно-красную шевелюру, но парень не жаловался. Переждал минутку-другую, а потом представил матери Алемику, с молчаливого согласия девушки гордо присовокупив к её имени - "моя невеста".
Ох и радости было! Рейника провела сына и будущую невестку в столовую, усадила за стол и принялась выставлять на столешницу миски и плошки с салатами и закусками. Затем растолкала Лимику, единственную в доме служанку, и отправила её разогревать суп и мясо, а сама уселась напротив сына и стала расспрашивать, где его эти дни носило. Эсти тогда всех богов возблагодарил за то, что отца и братьев дома нет. Уж кто-кто, а Палниш с него живого не слез бы, пока не узнал все подробности. Мать же его сбивчивый, наспех придуманный рассказ удовлетворил. По крайне мере, к словам она не придиралась, подробностей не выпытывала. Лишь ахнула, когда сын поведал, что какие-то незнакомые личности схватили его и повезли в неизвестном направлении, и облегчённо вздохнула, услышав, что похитители оставили Эсти на обочине дороги.
- Они, как я понял, приняли меня за кого-то другого, а как разобрались - отпустили. Слава Солнцу, не убийцы какие-нибудь оказались, так, обычные проходимцы.
Рейника согласно покивала и посетовала на то, что сыну пришлось так долго добираться до дома, без еды, без воды. На что Эстениш возразил, что дорога в Бершан показалась ему даже приятной, потому что встретил он Алемику, которая возвращалась из далёкой деревни от родственников. Эсти в красках расписал, как появление девушки спасло его от голода, как они коротали путь за разговорами, всё лучше и лучше узнавая друг друга, и, наконец, решили пожениться. Рейнику несколько смутил тот факт, что её будущая невестка путешествует по лесным дорогам одна, но Эстениш моментально сориентировался и заявил, что Мика была с обозом, и отстали они от него специально, чтобы побыть вдвоём. И тут же стал рассказывать какая хорошая у девушки семья, что живут они в достатке, а сама Алемика служит в Доме Совета - личной горничной Морики Теригорн.
Услышав это, Рейника немного расслабилась и совсем другими глазами взглянула на будущую невестку: теперь она производила впечатление работящей и добросовестной девушки. Мать доброжелательно улыбнулась Алемике, и Эсти поспешил объявить, что жениться намерен незамедлительно.
- Сначала нужно согласие родителей получить, - мягко заметила Алемика и покраснела.
- Тогда я завтра же отправлюсь к твоему отцу!
Эстениш прямо-таки пылал решимостью, но у Мики в планах было иное:
- Завтра мне нужно сходить в Дом Совета.
- Сходим. - Эсти кивнул и, взяв девушку за руку, вдохновенно добавил: - Одну я тебя никуда не отпущу! С утра и пойдём. А к твоим родителям можем и после обеда поехать.
Сказал и мысленно себе поаплодировал: немного прогуляться им обоим точно не повредит. Впереди маячила встреча с будущим тестем, и подготовиться к ней стоило основательно. Обговорить детали, к примеру, чтобы их рассказ выглядел правдиво и не вызывал лишних вопросов. "Чем банальней всё будет звучать, тем лучше. Никаких фантошей, тиратцев и федералов. Просто чья-то глупая ошибка! Похитили, увезли, выбросили - и все дела!.. Интересно, как они там? - Эстениш ужаснулся внезапно возникшей мысли и потряс головой, прогоняя её прочь. - Хватит! От них всех одни неприятности! А у меня впереди счастливая семейная жизнь".
Юноша поднялся из-за стола и громко объявил, что им с Алемикой нужно отдохнуть после долгого пути. Рейника не возражала. Проводила девушку в комнату для гостей, потом вернулась к сыну и, словно он вновь стал маленьким, уложила его постель. Укрыла одеялом, поцеловала в лоб. Немного постояла, разглядывая его лицо, точно искала на нём ответы на свои незаданные вопросы, пожелала спокойной ночи и вышла, бесшумно прикрыв за собой дверь...
Эстениш покосился на окно, за которым по-прежнему было тихо, и прикрыл глаза, испытывая несказанное счастье от того, что его нелёгкое путешествие наконец-то завершилось. Хотел прикинуть в уме, как бы половчее обстряпать разговор с родителями Алемики, чтобы те узрели и осознали, что их будущий зять человек трезвомыслящий и обстоятельный, и на него всегда и во всём можно положиться, но ни до чего не додумался: усталость победила лёгкое волнение, и юноша заснул, сладко и безмятежно, как можно спать только под родной крышей.
Правда выспаться ему так и не удалось. Около десяти утра в комнату проскользнула Алемика. На цыпочках подошла к кровати, села на край и нетерпеливо толкнула Эстениша в плечо:
- Эй, вставай поскорее, нам пора.
- Куда?
Юноша продрал глаза и непонимающе взглянул на невесту. В постели было тепло и приятно, вылезать из неё совершенно не хотелось, а уж куда-то там тащиться - подавно. Особенно после стольких дней непрерывной скачки и беготни!
- Давай попозже, - попытался увильнуть Эсти, но Алемика была категорична:
- Или ты встаёшь и идёшь со мной, или прощай навсегда!
К прощанию Эсти был не готов, поэтому с деланной бодростью откинул одеяло и вскочил с кровати:
- Я уже!
- Оденьтесь, господин "уже". - Алемика хихикнула и отвернулась, а Эстениш громко ойкнул, сообразив, что стоит перед девушкой в одних трусах, и ринулся к шкафу.
Стремительно натянул штаны и рубашку, сунул ноги в сапоги и объявил:
- Можем идти.
- Не кричи, - шикнула на него Алемика, - не хочу, чтобы твои родные знали. Давай уйдём потихоньку.
- Тебе не понравилась моя мама?
- Очень понравилась. Просто сейчас я не готова к общению с ней. Все мысли о Доме Советов. Мне не терпится посмотреть, что там делается.
- А что там делается? Всё, как обычно. Сидят старейшины и решают, что нам делать и как жить.
- Да пусть их! Я за имущество своё беспокоюсь. У меня в комнате целых шесть платьев висят. А в шкатулке под кроватью серьги агатовые спрятаны, что мне леди Гедерика на день рождения подарила.
- И что?
- А то, что меня уже вон сколько в Бершане нет. Вдруг всё разворовали?
- Я тебе новые платья куплю. И серьги.
- Само собой. Но эти мне тоже нужны. Ух, я этим прохвосткам устрою, если хоть одной рюшки не досчитаюсь! - Алемика угрожающе потрясла кулаком и встала: - Ладно, идём, а то полдень скоро.
- А что в полдень? - с любопытством поинтересовался Эстениш, направляясь к двери.
- Подготовка к обеду начнётся. Как пить дать припашут.
- Ерунда! - Эсти развернулся и, поймав девушку за руку, притянул её к себе: - Скажешь, что замуж собираешься, от тебя и отстанут.
- Ага, как же. Знаешь, какая у нас старшая горничная? Её даже свадьба не остановит! Из-под венца утащит и работать заставит, - обиженно проговорила Алемика, но, взглянув в глаза парня, смягчила тон: - Ты не думай, я не лентяйка какая-нибудь, просто терпеть не могу, когда ко мне придираются... Ну что, пошли?
- Пошли, - кивнул Эстениш, не сводя глаз с коралловых губ Алемики. - Только можно я сначала тебя поцелую?
- Вот ещё!
Девушка вспыхнула и поспешно вывернулась из его объятий. Эсти лишь тяжко вздохнул: с тех пор как они вернулись в Бершан прошло всего ничего, а их отношения изменились. Ещё вчера Мика выглядела более решительной и независимой, она кокетничала с Эстенишем, посылала ему многообещающие взгляды, стремилась держаться рядом. Пока они шли от дома сильфа, всё время разговаривали, благодарили судьбу за то, что их нелёгкое, полное перипетий путешествие подошло к концу, строили нехитрые планы на будущее. Им было легко и приятно шагать рядом. Но сейчас что-то неуловимо поменялось, Эстениш это кожей чувствовал.
Скорее всего, на них повлияла смена обстановки. Раньше они были предоставлены сами себе, а теперь оказались в доме Шагоров, где, как ни крути, следовало подчиняться определённым правилам. В них появилась скованность, словно они постоянно находились в комнате со стеклянными стенами, и в любой момент их могли увидеть и осудить за проявленную вольность. Да и маячившая впереди встреча с родителями Алемики уверенности обоим не прибавляла.
"Я всё равно на ней женюсь!" - сказал сам себе Эстениш и следом за Микой покинул спальню.
По дому витали божественные ароматы еды, видимо, Рейника готовила что-то особенное для сына. Эсти на мгновение остановился, жадно втянул ноздрями воздух и тут же получил ощутимый тычок в бок.
- Мы торопимся!
- Ну да. Правда, что нам мешает сначала позавтракать? Знаешь, сколько дней мне приходилось жить впроголодь?
- Два? Три? Зато сегодня ночью до отвала наелся.
- Ты жестокая.
- Ничуть. Ты сам вызвался сходить со мной, так идём.
Алемика взяла юношу под руку и потащила его к выходу, мысленно умоляя Солнце, чтобы никто не попался им на пути.
Сегодня светило благоволило девушке, и дом они с Эстенишем покинули тихо, не вступая в объяснения с госпожой Шагор. Вышли на улицу и быстрым шагом направились в сторону центральной площади. Эсти немного злился на Мику за грубый тон, поэтому молчал. Выглядел он при этом ужасно забавно, как нахохлившийся рыжий воробей. Алемика даже стала подумывать, а не попросить ли у него прощения, но одёрнула себя: иногда строгость мужчинам на пользу. Так частенько говаривала матушка, а ей девушка привыкла доверять. Так и шли бы они до самого Дома Совета, но на пересечении Оружейной и Песчаных улиц случилась удивительная для Бершана вещь: город тряхнуло, как от подземного толчка.
Алемика и Эстениш замерли, испуганно глядя по сторонам, на таких же перепуганных невероятным событием людей, и бросились в объятья друг друга.
- С тобой всё хорошо? - взволнованно спросил Эсти.
- Да. - Мика кивнула. - А что это было?
- Точно не землетрясение. Нам ещё в школе рассказывали, в Ликане землетрясений не бывает.
- Значит, магия?
- Скорее всего. - Эстениш крепче прижал к себе девушку. - Нам лучше вернуться.
- Ни за что! - отрезала Алемика и, вцепившись в руку юноши, потащила его за собой. - Если это магия, то магия жутко сильная, значит, либо в Доме Совета колдовали, либо в Храме Солнца. Так пойдём и посмотрим, что да как!
- Лично я предпочёл бы держаться от них всех подальше, - проворчал Эсти, покорно следуя за возлюбленной и стараясь не обращать внимания на взволнованных бершанцев, что суетливо бегали по улицам, сбивались в группки и взволнованно обсуждали странный подземный толчок.
- Не глупи! Мы только глянем одним глазком и, если что не так, тотчас уйдём. Обещаю!
- Ладно, - сдался Эстениш, хотя всё его нутро вопило: "Вернись! Не ходи!"
- Мне и самой это всё не нравится, - тем временем говорила Алемика. - Но я хочу назад свои вещи. А ещё посмотреть в глаза главной горничной и сказать, что увольняюсь, потому что всегда нужно доводить дело до конца. Пусть заплатят, что положено, рекомендации напишут - и катятся лесом!
- Не переживай, работу я тебе найду.
- Я и сама найду. После Дома Совета меня в любой дом с распростёртыми объятиями возьмут.
- Конечно, - машинально кивнул Эстениш, нервничая отчего-то всё больше и больше.
А народ вокруг понемногу успокаивался. Новых толчков не последовало, и жители Бершана в своих оживлённых, темпераментных разговорах всё чаще склонялись к мысли, что данное неординарное событие случилось по вине какого-то бедолаги, что перепутал слова в заклинании или направил свою магию на неверный объект. Эта простая мысль, пришедшая в чью-то светлую голову и с энтузиазмом подхваченная народом, успокаивала горожан даже лучше, чем если бы перед ними выступил сам Миганаш Теригорн с заявлением, что всё в порядке.
- Совет разберётся!
- Штрафовать таких разгильдяев надо!
- За парту обратно сажать! - доносилось со всех сторон. И постепенно люди угомонились, занялись своими делами. Лишь единицы, не удовлетворённые простым объяснением, направились в сторону центральной площади.
Впрочем, Эстенишу и Алемике дела до невольных спутников не было. Мика тихо сетовала на то, как жестоко обошлась с ней судьба, обещала, что сегодня в последний раз переступит порог дома Совета, и раз за разом твердила, что назло всем станет счастливой и богатой.
Эсти молча кивал её словам, совершенно не вникая в их смысл, и вертел головой, будто пытался отыскать в лицах горожан причину своей внутренней тревоги. Такого с юношей ещё не случалось: каждая клеточка его тела вибрировала и дрожала, и это было не похоже на озноб. Да и не чувствовал себя Эстениш больным, скорее игрушкой из детского конструктора, которую собрали из крохотных деталей, но собрали чересчур небрежно, и теперь она готова развалиться на составляющие.
- Не могу так, - пробормотал Эсти и рванулся вперёд, перехватывая инициативу.
Теперь уже он тащил Алемику за собой. Но не в сторону площади, а в к небольшому, по-домашнему уютному скверу, которым начиналась Кленовая улица, уходящая в сторону от центра.
- Эй! А ну-ка стой! - Возмущению девушки не было предела. - Что ты задумал, Эсти?
- Ничего. Хочу немного отдохнуть.
- С ума сошёл?
- Пока нет. - Эстениш плюхнулся на ближайшую скамью, благо она была свободна, заставил Алемику сесть рядом и, продолжая сжимать её руку, проговорил: - Давай сходим в Дом Совета завтра.
- Почему?
- Э... - неловко протянул юноша, подыскивая нужные слова, но ничего убедительного придумать не сумел, поэтому сказал, как есть: - У меня плохое предчувствие.
Алемика недоверчиво прищурилась. Несколько мгновений она рассматривала своего жениха, раздумывая, соглашаться на его предложение или нет, а потом решила уточить:
- Это из-за странного подземного толчка?
- Нет. Не уверен... Такое со мной впервые. Не знаю, как объяснить, только я совершенно уверен, что идти нам никуда не надо.
Эсти умоляюще посмотрел на девушку, и та сдалась:
- Ну, хорошо. Давай завтра сходим. - Алемика придвинулась ближе к Эстенишу, положила голову ему на плечо и улыбнулась: - А может, ты из-за сватовства нервничаешь? После Дома Совета к моим родителям ехать надо, вот ты и трусишь.
- Вот уж нет! - воскликнул Эстениш так громко, что проходившая мимо пожилая пара одарила его укоризненными взглядами. - Извините, - на автомате произнёс юноша и обнял Алемику за плечи: - Я хочу жениться. И с родителями твоими познакомиться хочу. Да по-другому и быть не может. Ещё когда мы на берегу Учары стояли, я тогда уже решил - мы будем вместе. А когда тебя в Исанту забрали, чуть с ума не сошёл, всё думал, как ты там одна среди врагов.
- Так ты в Исанту из-за меня поехал?
- Даже не сомневайся. Я как от Дигнара вырвался только о тебе и думал. Ты мне веришь?
Алемика подняла голову, в её глазах плескался восторг:
- Да. Ты привёл меня в свой дом, познакомил с мамой. Это о многом говорит. - Девушка помолчала и со смущением, окрасившим её щёки ярко-алым, добавила: - Я тоже всё время о тебе думала, с самой первой встречи.
- Ещё бы! Я таким красавчиком был, - усмехнулся Эстениш и качнул головой от досады: - Теперь-то я тебе, наверное, не так интересен.
- Не говори ерунды! Дело совсем не во внешности. Ты так смотрел на меня.
- Как?
- Словно я особенная. И сейчас так смотришь, хотя я теперь совершенно обычная и совсем не похожа на леди Гедерику.
- Мика... - Эсти поцеловал девушку в щёку. - Ты самая лучшая.
- А ты, похоже, успокоился, - прошептала Алемика, млея в объятьях возлюбленного. Да-да, именно сейчас, в эту самую минуту, она поняла, что действительно любит медноволосого развозчика, который ради неё отправился в другую страну. "Это ли не доказательство настоящей любви?" - подумала девушка и, потянувшись к Эстенишу, нежно коснулась его губ своими.
Эсти шумно выдохнул, точно собирался прыгнуть в воду, и пылко ответил на поцелуй, мгновенно превратив его из целомудренного в страстный. Бершан пропал. Исчезли люди, деревья, дома. В целом мире не осталось ничего, кроме простой деревянной скамейки и двоих влюблённых, позволившим горящему внутри чувству вырваться наружу. Их поцелуй был томительно-долгим и сладким, как цветочный нектар, а когда он завершился, Алемика и Эстениш так и остались сидеть обнявшись, впитывая тепло, слушая дыхание друг друга и мечтая о том, чтобы эти минуты никогда не заканчивалось.
А потом случилось невероятное. В небо над Бершаном врезался гигантский столп света, озарив город миллионами ярких серебристых искр. Он полыхал всего несколько секунд и сразу погас, а на город навалилась тишина. Напряжённая, звенящая от потрясения.
- Дом Совета... - разорвал тишину испуганный женский голос.
- Нет, Храм Солнца. На нас напали, - хрипло возразил мужской, и улицу затопил нестройный хор голосов.
Волна паники в один миг накрыла город. Люди выскакивали из зданий, кричали, хватали на руки детей. Кто-то бросился к городским воротам, в стремлении покинуть город, но большинство ринулось к центру, к Дому Совета и Храму Солнца, что олицетворяли собой мощь и силу Ликаны.
Алемика и Эстениш тоже побежали. В сознании юноши с новой силой вспыхнуло: "Берегись!", но река всеобщего хаоса уже захватила его, не позволяя остановиться и подумать. Эсти, как и других бершанцев, вперёд гнало отчаянное желание узнать, что же стряслось в их спокойном и дружелюбном городе, и если стряслось что-то плохое - помочь, спасти, поддержать. Но, главное, убедиться в том, что их мир остался прежним: привычным и знакомым, стабильным и благополучным.
Осознание того, что впереди, в центре выжженного, припорошенного серой пылью квадрата земли лежит её несчастная девочка тяжелым камнем давило на Морику. Она рвано дышала, с жадностью хватая губами влажный весенний воздух, смахивала тыльной стороной ладони слёзы, что так и норовили заслонить взор от непоправимой беды, спотыкалась и почти падала, но каким-то чудом удерживалась на ногах и продолжала бежать вперёд. А перед глазами одна за другой вставали милые сердцу картины: вот Геда сделала первый шаг, вот неумелой ручкой начертала на листе корявую букву "А", вот она сидит на толстой дубовой ветке и жалобно хнычет, потому что взобраться силёнок хватило, а спуститься - никак. Очередной взмах руки, и из-за тумана слёз вновь проступает распластанная на земле фигура.
- Геда, Геда, - срывается с одеревеневших от ужаса губ. "Как такое могло случиться. Мы же считали, что магия проклятых тебя охраняет. А она убила тебя?"
До цели оставалось не более десяти шагов, когда Морика внезапно остановилась. Замерла, как вкопанная, а горестный взгляд тёмных, как безлунная ночь, глаз стал растерянным и беспомощным. Тело лежащей перед ней женщины, израненной и обожженной, прикрывали остатки жёлтого балахона.
- О, нет.
Колени Морики подломились, и она рухнула на землю. Взметнулись в воздух бледные облачка праха и осели на одежде и коже магички, но та ничего не заметила. Уронив голову на грудь, она изломлено всплеснула руками, закрыла лицо ладонями и зарыдала-завыла, раскачиваясь из стороны в сторону. Её девочка, её милое солнышко Гедерика испарилась в магическом всплеске вместе с окаянными желтушницами и их трижды проклятым Храмом, и теперь Морике никогда не прижать к своей груди дорогое дитя, пусть даже мертвым.
Бедная женщина отключилась от мира, её больше не интересовало происходящее вокруг. Она не увидела, как с близ лежащих улиц на площадь стекаются бершанцы, как бежит от Дома Совета толпа ошарашенных магов во главе с федералом Тарго. Горе затмило собой все инстинкты, не позволило учуять опасность, когда слабо дрогнули израненные, опаленные пламенем шуарской магии пальцы жрицы, как по казавшемуся мёртвым минуту назад телу пробежала волна болезненной дрожи и тяжелые, лишенные ресниц веки приоткрылись.
Жрица с лютой ненавистью уставились на Морику:
- Мой Орден... Погубили... Убью...
С глухим рыком Барбаника растопырила пальцы, утопила их в пыли и прижала к гладкой и плотной, как застывшее стекло, поверхности. На потрескавшихся губах запузырилась кровавая пена, глаза провалились в глазницы, превратившись в два угольно-чёрных провала, кожа на скулах лопнула, обнажив кости черепа, и вместе с этим жутким преображением на выжженной магией земле появилось множество черных кругов. Секунда, и в центре каждого из них стояла мёртвая жрица Солнца. Истрепанные взрывом жёлтые балахоны, обуглившаяся плоть, пустые стеклянные глаза. Вопли ужаса вспороли воздух над площадью, и тут же переросли в истеричны, панический вой, потому что мертвые жрицы ожили и ринулись во все стороны, в едином порыве - убивать, убивать, убивать. Они хватали людей, с нечеловеческой силой поднимали их в воздух и рвали на части: руками, зубами - как зараженные бешенством звери.
Первые же крики заставили Морику очнуться. Она отняла ладони от лица, испуганно посмотрела по сторонам и вскочила на ноги. Царящее вокруг безумие заставило её позабыть об утрате. Леди Теригорн вскинула руки и запустила смертоносную молнию в спину одной из восставших жриц, которая методично, как заведённая механическая кукла, рвала тело несчастной бершанки, погибшей только потому, что оказалась не в том месте и не в то время, притянутая на площадь собственным любопытством. Молния пробила в теле жрицы дыру, но остановить не остановила. Швырнув истерзанное тело на землю, жрица с молниеносной скоростью устремилась вперёд и вцепилась в спину опрометью бежавшего прочь мужчины.
Морика собиралась продолжить атаку, но сделать ничего не успела: в лодыжки вцепились чьи-то невероятно сильные руки и от резкого рывка она полетела на землю лицом вниз. Удар выбил из лёгких воздух, и на несколько мгновений магичка выпала из реальности. А когда сознание прояснилось, не смогла подняться, потому что сверху на неё навалилось смердящее гнилью тело. Леди Теригорн вскрикнула от отвращения и попыталась скинуть его, но замерла: щёку опалило зловонным дыханием и прозвучало:
- Твоя дочь покусилась на святое, и теперь все вы заплатите за её прегрешения. И в первую очередь ты!
Как ни странно, Морика узнала голос.
- Барбаника?!
- Точнее то, что от меня осталось.
Шершавые пальцы сомкнулись на шее леди Теригорн и слегка надавили. Главная жрица явно не собиралась убивать свою жертву быстро. Она жаждала длительной и жестокой расправы, такой, чтобы магичка прочувствовала всю глубину её ненависти и презрения.
Но Морика не собиралась сдаваться. Справившись с потрясением, она вонзила ногти в ладони Барбаники, стремясь разжать хватку, и стала дергаться, пинаться и лягаться, стараясь сбросить её с себя.
- Ты убила мою дочь. Ты убила мою Гедерику!
Не ожидавшая такого яростного напора со стороны жертвы, жрица на мгновение ослабила напор, и этого хватило на то, чтобы Морика извернулась и оказалась с Барбаникой лицом к лицу. Женщину тут же замутило при виде её обезображенного лица, но жгучая ненависть помогла почти мгновенно справиться с отвращением и прошептать заклинание. Она надеялась обездвижить главную жрицу, захватить её и предать суду, но заклинание не подействовало. Барбаника лишь рассмеялась и сильней навалилась на женщину, вновь потянувшись к её шее:
- Твоя дочь убила меня. На этом свете меня задержала лишь запретная магия, коей годами я наполняла свои тело и душу. Я мечтала возвысить свой Орден и Ликану. Сделать нашу страну самой влиятельной во всём Иртане, но выродок, которому мы позволили выбраться из твоего чрева, разрушил мои мечты.
Голос Барбаники звучал всё уверенней и уверенней, словно каждая новая отнятая на площади жизнь подпитывала её и делала сильнее.
Морика похолодела:
- Ты решила убить всех ликанцев?
- Именно. Если не вышло возглавить страну живых, буду править страной мёртвых.
- Ты сумасшедшая!
- А если и так? Помешать мне ты точно не сможешь. Мои жрицы уже начали свой кровавый поход. И теперь их ничто не остановит!
Барбаника перешла на крик и осеклась. Замерла с приоткрытым ртом, втягивая носом воздух, словно охотничья собака, внезапно напавшая на след добычи, и приглушённо зарычала. А затем вдруг отпихнула от себя Морику, явно потеряв к ней интерес, и взвилась на ноги. Повертела головой, подпрыгнула и зависла в метрах полутора над землёй, по-прежнему вращая головой во все стороны. Обозрела ужасающее побоище, хмыкнула, глядя на старательные попытки магов Палниша и Тарго сдержать её восставших приспешниц, и, бросив: "С тобой разберусь позднее", устремилась вперёд.
Морика села, с недоумением глядя ей вслед, но быстро оставила мысли понять, что творится в голове у чокнутой полумертвой Барбаники, и, вскочив на ноги, бросилась в бой. Точнее попыталась броситься. Она метала в жриц молнии и шары, осыпала их обездвиживающими заклинаниями, очень жалея, что ещё в юности отказалась от мысли развивать в себе шуарскую магию, потому что все её атаки оказывались для жриц такими же пустяковыми, как для слона дробина. А самое интересное, мертвые солнцепоклонницы не спешили атаковать Морику в ответ. Они словно не замечали её присутствия или попросту игнорировали его. И тут до Морики дошло, что слова Барбаники не были пустыми, она действительно отложила свою месть, оставила её смерть на сладкое, предпочтя пока заняться более важными делами.
- Как ты?
Тарго оказался рядом так неожиданно, что Морика даже подпрыгнула. И тут же вцепилась в руку сильфа:
- Барбаника собирается истребить всех ликанцев!
- Я уже это понял. Самое мерзкое: мы не в силах остановить их. Лишь сдерживаем ненадолго. Но потом они становятся только злее. Нужно уходить.
- Куда?
- Для начала вернёмся в Дом Совета и попытаемся забаррикадироваться, - произнёс Тарго и потянул женщину за собой.
- А дальше?
- Свяжемся с Федерацией. Возможно мэтры подскажут способ, как остановить этот кошмар.
Сначала Эстениш ничего не понял. Они с Алемикой просто бежали туда, куда и все. За спинами других не было видно, что творится впереди, но стоило вывернуть из-за поворота на площадь, сразу стало ясно, что теперь она куда больше чем была раньше. А всё из-за того, что с одной стороны от Дома Совета пропал как минимум целый квартал. Именно столько, по мнению Эстениша, занимал собой Храм Солнца, со всеми многочисленными пристройками, вспомогательными зданиями и огромным старым парком. Сейчас всего этого не было, словно забредший в Бершан великан вырвал кусок города, оставив вместо него лишь пустой участок земли. Эсти даже несколько раз подпрыгнул, рискуя упасть и быть затоптанным соплеменниками, но разглядеть, что конкретно осталось после магического безумства (а по другому назвать это он не мог) не вышло. Оставалось надеяться, что когда они добегут до опустевшего места, смогут увидеть всё собственными глазами.
Но внезапно толпа остановилась. На долю секунды над площадью повисла тревожная тишина, а потом воздух взорвали сотни истошных криков. И толпа хлынула прочь. Эсти помчался было вместе со всеми, но охватившая его паника ушла так же внезапно, как и накатила. Тряхнув медными волосами, точно отгоняя остатки наваждения, юноша отыскал глазами Алемику. Девушка бежала в толпе немного впереди и выглядела совершенно невменяемой: она то вскидывала руки к небу, то запускала пальцы в волосы и дергала их, как будто хотела вырвать, и безостановочно выкрикивала:
- Спасайтесь!!! На нас напали!!!
Её голос вплетался в нестройны хор таких же истеричных голосов, точно весь город разом свихнулся. "А может, так и есть?" - мелькнуло в голове, и юноша рванулся вперёд. Мысль о том, что он может потерять возлюбленную, придала сил. Эстенишу прорвался сквозь разделявших их людей и схватил Алемику за руку. Не сбавляя шаг, он притянул девушку к себе, крепко обнял за талию и с удовлетворением ощутил, как Мика расслабляется, как уходит истеричная дрожь из её тела, а взгляд становится более осмысленным, хотя и крайне испуганным.
- Мы выберемся! Обещаю! Потому что это для нас очень и очень важно! - стараясь перекричать толпу, проговорил Эстениш и обернулся.
Разобрать что к чему во всеобщей сумятице было трудно, но кое-что юноша уловил. Одиночные фигуры странных магов в развивающихся жёлтых лохмотьях хватали людей и рвали их на части, словно это были и не люди вовсе, а старые тряпичные куклы. И, что самое жуткое, бершанцы, все до единого маги, даже не пытались оказать им сопротивление. Почти все они просо бежали, позабыв о собственных магических дарах. Исключение составляли небольшой группки магов, двигающихся со стороны Дома Совета к центру площади. Они метали молнии и огненные шары, но насколько хорошо получалось у них сопротивляться напавшим на Бершан врагам, Эсти разглядеть не успел. Он споткнулся, и обязательно бы упал, если б не Алемика. Девушка что есть сил вцепилась в жениха и помогла ему удержаться на ногах. При этом Эстениш неловко взмахнул пуками и машинально ухватил за рукав бегущего рядом мужчину.
- На нас напали!!! Спа... - Мужчина осёкся и посмотрел на Эсти совершенно осмысленным взглядом.
- Только не останавливайтесь! - крикнул ему юноша и, не до конца отдавая себе отчёт в том, что делает, стал хватать за руки всех пробегающих рядом людей.
А минутой спустя накатило понимание: хаос, царящий вокруг, не что иное, как результат воздействия какого-то мощного заклинания, и он, Эстениш, каким-то чудесным образом может спасти от него бершанцев. Впервые в жизни юноша почувствовал, что является существом значимым, и с головой окунулся в спасательную миссию.
- Ты настоящий волшебник, Эсти! - восторженно воскликнула Алемика, когда поняла, что её жених не обезумел как все остальные, а наоборот, помогает людям вернуть рассудок.
Эсти взмок от напряжения, но упрямо продолжал метаться среди толпы, хватаясь за всех, кто попадался ему на пути, словно задался целью осалить каждого жителя Бершана. Оценив ситуацию, большая часть людей всё так же стремилась покинуть площадь, но были и те, кто разворачивался и, превозмогая страх, пробивался сквозь толпу к центру площади, чтобы дать отпор врагу.
Несмотря на усталость, Эстениш ликовал: он верил, что благодаря его усилиям, бойня, случившаяся в сердце ликанской столицы, перерастет в настоящее сражение и неприятель будет непременно разбит. Воинственное воодушевление побудило его развернуться и тоже устремиться к центру площади, туда, где бесчинствовали странные маги, чем-то так неуловимо напоминающие жриц Солнца. Однако поверить в то, что это действительно они, Эсти, как и остальные бершанцы, не мог. "Они же всегда ратовали за свободу и счастье Ликаны. Хотя..." Перед внутренним взором Эстениша пронеслись ужасающие картины: развороченный обоз посреди Бершанского леса, десятки разбитых хрустальных тюрем, где страдали пленённые души иртанцев, и он сбился с шага.
- Это они. Это желтушницы!
- Что ты такое говоришь? - растерянно воскликнула Алемика.
- Не знаю, как такое возможно, но это они! - упрямо повторил юноша и с еще большим остервенением принялся хватать за руки всех попадающихся ему на пути горожан.
Алемика же, как привязанная, следовала за женихом. До пустыря, красовавшегося вместо Храма Солнца, оставалось не больше сотни метров, когда двигающаяся им навстречу толпа внезапно подалась в стороны, открывая широкий идеально-ровный проход. Эсти словно отгородили от остальных людей стеклянными барьерами, и он в недоумении остановился. Внимательно посмотрел вперёд, нервно сглотнул и попятился: к нему, не касаясь ногами земли, стремительно приближалась женская фигура. Полуголая, безобразная, похожая на местами обглоданный зверями труп. И откуда-то Эстениш точно знал что перед ним не просто какой-то зомби, а сама главная жрица Солнца.
- Ты! Откуда ты взялся?! - бурлящим от ярости голосом пророкотала Барбаника и вскинула руку.
"Так вот почему я не хотел сюда идти".
С пальцев жрицы сорвалась смертоносная молния, и Эсти зажмурился, а в голове возникла совершенно неуместная для последнего мига жизни мысль, что его Алемика теперь вряд ли вернёт себе шесть платьев и агатовые серьги, подаренные Гедерикой.
Глава 12.
Принц.
Йолинель замер возле зеркала, неотрывно глядя на своё меняющееся отражение. Волосы, ставшие после посещения Геббината тусклыми и ломкими, как солома, прямо на глазах выцветали ещё сильнее, приобретая молочно-белый оттенок. На неестественно бледных скулах проступили неровные пятна болезненного румянца, а алые искорки в глазах перестали мигать и слились в тонкий ободок вокруг зрачка. Впрочем, странные трансформации во внешности больше не волновали Йолинеля: по телу его медленно разливался поток чужеродной магии, наполняя мышцы теплом и сковывая душу мертвенным холодом безразличия. Где-то на краю сознания, словно бабочка в паутине, билась мысль о том, что нужно куда-то спешить, кому-то помочь, за кого-то отомстить, но, кроме лёгкого раздражения, иных эмоций она не вызывала. А вскоре никчемная мысль и вовсе пропала.
В голове стало пусто и звонко, на душе - спокойно, как никогда раньше. Всё также не сводя взгляда со своего отражения, принц собрал волосы, разделил их на пряди и принялся заплетать косу. Пальцы покалывало от морозной стужи, что исходила от волос, и в такт острым иголочкам, наигрывающим мелодию холода, запульсировала рана в животе. Тепло, ласкающее внутренности, полыхнуло обжигающе ярким огнём, и принц вскрикнул от боли. Боль, правда, почти сразу исчезла, но дело своё сделала: корка равнодушия треснула и ошеломительная волна злости и раздражения обрушилась на Йолинеля. Перед глазами замелькали разрозненные картинки из детства и юности; мелкие обиды, неприятности и промахи, казавшиеся давно пережитыми и забытыми, внезапно зазвучали с новой силой, обрели новый смысл, новое виденье, стали невероятно значимыми и острыми.
Принц разжал пальцы, выпуская ледяную косу на свободу, и тут же сжал их в кулаки. Хотелось рвать и метать, а лучше - кого-нибудь придушить.
- Меня никто никогда не ценил, - прошептал Йолинель и повернулся к зеркалу спиной, не в силах смотреть на своё искаженное душевной мукой лицо. - Меня никто никогда не любил. - Взгляд принца пробежался по белоснежным деревянным стенам, по траве и цветами и замер на развороченной постели. - Они вновь притащили меня в Лес, чтобы помыкать как маленьким. Издеваются, издеваются, и всё им мало! Сначала лишили дома, семьи, сунули в лапы мэтров, затем - в казармы. Потом и вовсе отослали прочь со старым придурковатым сильфом и невеждой гномом, который за все годы в Академии так и не научился вести себя подобающим образом. - Йоль шагнул вперёд, безжалостно сминая босыми ступнями яркие головки медуниц, клевера и люцерны, и вскинул руку. - Я принц, но все, кому не лень, командовали мною, как заблагорассудится. И заклинание на меня наложили скрывающее, чтобы проще было мною вертеть. Сволочи!
С пальцев сорвалась тёмно-красная молния и с оглушительным хлопком врезалась в изголовье кровати. Вспыхнули подушки, простыни, одеяло, и через секунду-другую постель превратилась в большой ярко полыхающий костёр. Но Йолю этого показалось мало. Он слегка наклонился вперед и с силой дунул в сторону горящей кровати. Языки пламени взвились до потолка и начали расползаться в стороны, жадно поглощая всё на своём пути.
- Вы заплатите за моё унижение, - капризным, резким тоном произнёс Йолинель и направился к выходу, оставляя дом Глашатая на расправу огню.
Сбежав с крыльца, принц остановился, жадно втянул ноздрями воздух и скривился. Вместо сладости лесных ароматов он ощутил затхлый запах болотной гнили: Волшебный Лес игнорировал своё дитя, не желая делиться с ними целительной силой. На душе стало ещё темнее.
- Ну и пожалуйста! - рыкнул Йоль и с досадой топнул ногой.
Бессильная ярость создателя распалила пламя, и, пробив крышу дома, оранжево-красный столб устремился вверх ,будто желая опалить небеса. А в следующий миг Вечный лес сотряс невероятный по силе громовой раскат. Над поляной сгустились тучи, и на полыхающее жилище Глашатая хлынули мощные струи дождя. Огонь и вода схлестнулись, раздалось ужасающее шипение, и поляну заволокло густыми клубами пара. Только Йолинель этого даже не заметил. Тьма в душе гнала его прочь, заставляя забыть о настоящем и грезить о будущем - о мести и власти, о расправах и убийствах. И, покинув место битвы, принц решительно зашагал в сторону Храмовой Рощи, уж больно хотелось ему взглянуть в глаза презренным мэтрам и мэтрессам и высказать им всё, что накопилось в душе. "Это они во всём виноваты! Они заставили меня жить в безвестности. Я должен был расти во дворце, в роскоши, поклонении и всеобщей любви! А они лишили меня этого! И должны знать, как я их теперь ненавижу!" И пусть звучали мысли принца немного по-детски, намерения его отнюдь не блистали наивностью. В конце своей пламенной речи перед магами он собирался сжечь их живьём, раз и навсегда освободив свой народ от лживых и мерзких менторов.
- Сдохнут, как собаки, а я вернусь домой.
На губах принца засияла жесткая улыбка. За всю его не слишком длинную, по меркам эльфов, жизнь мысль о возвращении в Белый дворец никогда еще не казалась настолько верной и своевременной. "И чего я раньше тянул? Всё на чудо надеялся? А надо было рассчитывать только на себя. Я, между прочим, будущий король, и все эльфы должны с этим считаться. А уж когда я правителем стану и при каких обстоятельствах - не их дело. Они обязаны почитать меня и выполнять приказы. Беспрекословно!.. Прекрасно звучит! Пожалуй, мне действительно пора встреться с папашей и отправить его на покой. Пусть отдыхает за гранью, там ему самое место. Старый нытик и так засиделся на троне. А чтобы ни у кого и мысли о бунте не возникло, отправлю вместе с ним Глашатая и его банду умников. Никто не смеет манипулировать королём и указывать ему, что и как делать! Я не потерплю неповиновения!"
Йолинель шумно выдохнул, сжал кулаки и хищно зыркнул по сторонам, словно перед ним в ожидании приговора выстроилась шеренга провинившихся подданных. Никогда еще принц не испытывал столь острого желания кого-нибудь убить. И не просто убить, а разорвать на мелкие кусочки голыми руками.
"Что же ты делаешь?" - прозвучал в голове смутно знакомый голос, и перед Йолем возникла призрачная фигура гнома с простодушным открытым лицом, обрамлённом короткой окладистой бородой и непокорными тёмно-жёлтыми волосами. Выразительные сиреневые глаза смотрели с укоризной, и принц вдруг почувствовал себя ужасно неуютно, точно нашкодивший школьник, которого строгий учитель застал на месте преступления. Чувство это Йолинелю ой как не понравилось, и он злобно прорычал:
- Уходи! Убирайся! Ты не имеешь права так смотреть на правителя Федерации! Знаешь, что я с тобой сделаю?
"Со мной ты уже ничего не сможешь сделать", - с тонкой ноткой печали прозвучало в ответ, и Йоль отшатнулся: голова гнома мотнулась из стороны в сторону и, скатившись с плеч, упала землю.
Острая боль полоснула по сердцу. Эльф всматривался в мёртвое лицо гнома, отчаянно пытаясь вспомнить, как его звали, ибо точно знал: это имя - ключ к очень важным, но утерянным воспоминаниям.
- Йолинель! Посмотри на меня!
Принц с усилием оторвал взгляд от призрака, с недовольным видом повернулся к окликнувшему его мужчине, и в глазах его вспыхнуло сначала узнавание, а следом - торжество:
- Ты?!? Какая удача! Я собирался искать тебя, а ты пришёл сам. Умри же, подлец!
Йоль вскинул руки, и к Глашатаю устремился поток черно-красного пламени. Словно гигантская приливная волна, он накатил на Литониэля, на мгновение скрыв его от взора принца, и превратился в пар, полупрозрачные белоснежные струи которого взмыли к небу, чтобы секундой спустя раствориться в прохладном утреннем воздухе. Йолинель зарычал от досады и, скрипнув зубами, зашептал новое заклинание. Сердце его горело нестерпимым желанием разорвать ненавистного мага на куски, и желание это очень удачно влилось в слова заклятья: воздух перед Йолем дрогнул, завибрировал и прямо из пустоты на землю спрыгнули четыре громадных волка. Раскрытые в яростном оскале морды, вздыбленная багрово-золотая шерсть, черные, изогнутые когти, невероятно большие и острые, с поблескивающими капельками яда по всей длине.
- Вот тебе мой прощальный подарок, Глашатай! - самодовольно ухмыльнулся принц и рявкнул: - Ату его!
Огласив Великий лес утробным ликующим рыком, волки сорвались с места, но Глашатай даже не посмотрел на них. Его взгляд был намертво прикован к самому принцу, точнее к тому существу, что стояло сейчас на другой стороне поляны, а мозг отчаянно пытался понять, как же обратить вспять все то, что сотворили с ним в треклятом Геббинате. Он едва не пропустил момент, когда сотворённые Йолем волки оказались совсем близко и, оттолкнувшись от земли, отправились в свой решающий прыжок, целью которого были шея и грудь мага, но в последний миг всё же успел выстроить защитный купол. Раздался глухой удар, острые когти со страшным скрежетом скользнули по невидимой глазу поверхности, и магические звери рухнули на траву, тяжело дыша и повизгивая, словно и в самом деле были живыми.
Литониэль бросил на них жалостливый взгляд и посмотрел на сгорающего от досады принца:
- Соизволь объяснить, чем я вызвал твою ненависть?
Строгий голос Глашатая заставил Йоля оскалиться не хуже его созданий:
- Ненавижу тебя! Ты разрушил мою жизнь! - Он подался вперёд и обвиняющее ткнул пальцем в сторону мага. - Ты лишил меня дома и семьи, заставил жить в Лесу. А я не отшельник, я - принц!
- Принц, - согласно кивнул Литониэль, с тревогой глядя на язычок темно-малинового пламени, дрожащий на кончике мертвенно-бледного пальца Йоля. - И как принц ты обязан держать себя в руках. Всегда. При любых обстоятельствах. Соберись, мальчик! Умерь ненадолго свой гнев и давай поговорим. Мы же родичи, мы сумеем понять друг друга...
- И не надейся, что я снизойду до беседы с тобой, Глашатай! Я твой правитель! Ты обязан подчиняться моим приказам! И я приказываю тебе: умри!
Лицо Литониэля обдало волной жара, будто ненависть и ярость принца стали вдруг материальными, а волки, лежащие у его ног, почуяв желание своего создателя, вскочили и с неистовым бешенством стали биться о стены защитного купола. Глашатай глубоко вздохнул и прикрыл глаза: "Почему ты молчишь, Лес? Ты не позволил избавить его от страданий, когда стало ясно, что мэтры не в силах исцелить поселившуюся в нём гниль. Ты разрешаешь взбесившемуся мальчишке использовать запретную магию в своих чертогах. Почему? Он так важен для нас?" Литониэль взывал к Великому лесу настойчиво и пылко, но ответа не дождался. Возможно, Лес не хотел раскрывать свои секреты или, быть может, счёл, что для объяснений ещё не настало время. А в следующую минуту и вовсе стало не до того - на поляну выбежала Таэль.
- Йоль, мальчик мой, что ты творишь?!
Глашатай распахнул глаза и, с ужасом посмотрев на женщину, закричал:
- Он опасен! Уходи! Немедленно!
- Сыночек, что с тобой?
Таэль оставила предупреждение мага без внимания. Приподняв край длинного изумрудно-зелёного одеяния, она торопливо зашагала к Йолинелю, с тревогой вглядываясь в его болезненно-белое лицо. Всем своим существом королева чувствовала, как гнев и ярость кипят внутри её мальчика, по капле выдавливая жизнь и превращая его во что-то иное, чуждое и опасное. "Если процесс продолжиться, Йоля убьют!" - ужаснулась Таэль и протянула руки к сыну, точно умоляя его остановить запретное колдовство и стать прежним: добрым, немного наивным, родным.
Литониэль зло посмотрел на беснующихся за стенами купола волков, прикидывая, сможет ли одним махом уничтожить их, сохранив при этом защитное поле, а ещё лучше увеличив его, чтобы хоть как-то обезопасить безрассудную мэтрессу. Лес, судя по всему, в ситуацию вмешиваться пока не собирался, но Глашатай надеялся, что именно "пока", ибо с трудом представлял, на что именно способен бурлящий запретной магией принц.
Йолинель между тем ничего больше не предпринимал, лишь с каким-то нездоровым интересом смотрел на приближающуюся к нему мать, словно видел перед собой новое, до конца ему не понятное, но крайне любопытное и оригинальное существо.
"Он решает, как именно её убить, - неожиданно понял Литониэль и сжал кулаки, собирая энергию для удара. - Медлить больше нельзя!"
- Остановись, Таэль! - осознавая всю бессмысленность зова, всё-таки выкрикнул он и начал быстро шептать заклинание, но осёкся: к поляне на всех парах приближался король Фалинель.
"Сегодня всё идёт наперекосяк, - мелькнуло в сознании мага и, досадуя на собственную глупость, ведь что ему стоило прежде чем бежать к горящему дому накрепко запечатать главную арку, он поднял руки и направил свою силу прямо на Йолинеля. - Чует моё сердце, я об этом ещё пожалею", - наблюдая, как нежно-салатовый вихрь подхватывает принца и исчезает вместе с ним, подумал Глашатай и шагнул сквозь купол. Защита ему больше не требовалась: стоило Йолю исчезнуть и его создания лопнули, словно мыльные пузыри, ржавыми, красно-бурыми каплями брызнув на прекрасную изумрудную траву.
- Мой мальчик! - Таэль остановилась, покачнулась и осела на землю, беспомощно всплеснув руками. - Зачем, Литониэль? Ты же видел, что с ним творится. Только здесь у него был шанс на спасение. Зачем ты услал его? И куда? - Королева подняла голову и посмотрела на подошедшего к ней мага: - Он погибнет по твоей вине.
- Прости, - тихо отозвался Глашатай, - но мне пришлось. Я не мог оставить страну без правителя. Только не сейчас.
- О чём ты говоришь?
- О пророчестве.
Литониэль указал на что-то позади Таэль, и та послушно обернулась: на поляну выбежал взмыленный, запыхавшийся Фалинель. Бедный король был невероятно зол и расстроен. Сначала Лес заставил его блуждать по своим тропинкам, а когда всё же выпустил на поляну, оказалось, что Йолинеля здесь нет.
- Где мой сын? - тяжело дыша, проревел он и смерил сердитым взглядом Глашатая и сидящую на траве жену.
- Как можно дальше от Вас, Ваше величество. - Литониэль устало опустился на землю рядом с королевой. - И давайте сразу опустим все посторонние разговоры. Претензии друг другу мы сможем выразить позднее. Сейчас надо решить, что делать дальше.
Фалинель тяжело вздохнул, подошёл к Глашатаю и уселся справа от него:
- Скажи только: где он?
- Понятия не имею, - дёрнув плечом, ответил Литониэль. - Отсылая принца, я хотел, чтобы правитель в Федерации оставался прежним и чтобы от магии принца никто не пострадал.
- Мой сын... - с надрывом прошептала королева, и бледно-синяя вязь на её лице стала ярче и чётче . - Он обречён.
Фалинель покосился на Глашатая, вздохнул и поднялся. Подошёл к жене и, склонившись, положил ладони на её хрупкие плечи:
- Мы найдём его, Таэль, обещаю тебе. Я уже отправил зов Рейдому, и как только вернусь во дворец, вышлю на поиски Йолинеля всю личную гвардию. Потом свяжусь с Тарго и другими разведчиками. Я мир переверну, но найду его, обещаю!
- Конечно, любимый. - Таэль с тихой грустью взглянула на мужа, но уже через миг грусть в её взгляде сменилась решимостью. Королева резко тряхнула золотистыми волосами и категорично заявила: - Я еду с тобой! - Она с вызовом посмотрела на Глашатая, ожидая возражений, но тот промолчал. - Идём.
Таэль поднялась на ноги и потянула Фалинеля за собой, а Литониэль так и остался сидеть на траве, отрешённо глядя на обугленные руины своего жилища, проглядывающие сквозь просветы между волшебными деревьями. Он вполне допускал, что королю с его многочисленными магами удастся отыскать принца, но что принесёт с собой эта встреча? Будет ли принц мёртв к этому моменту или умрёт король, едва прижмёт сына к груди...
- В любом случае, спокойные дни для Федерации кончились, - одними губами произнёс Глашатай и закрыл глаза, мысленно взывая к Великому лесу.
Прежде чем делать резкие движения, он хотел знать мнение своего покровителя. Литониэль не ждал быстрого ответа, потому что в последнее время Лес всё чаще отмалчивался, точно пытался отгородиться от всего происходящего на Иртане, но, как ни странно, на этот раз Лес тянуть не стал, и перед внутренним взором мага почти сразу возникла красочная и, одновременно, ужасающая картина: испуганный медноволосый парень бежит по площади в толпе людей, а вокруг - крики, магические вспышки, хаос рушащейся обыденности.
- Это же Ликана, я правильно понимаю? Что там у них творится и почему ты показываешь мне этого мальчишку?
В лицо дунул лёгкий настойчивый ветерок, и Глашатай напрягся, вслушиваясь в тихие мелодичные слова, что нашёптывал ему призрачный голос.
- Я понял. Можешь на меня положиться.
Литониэль поднялся и, не раздумывая, шагнул в раскрывшийся перед ним портал.
Глава 13.
Пустой сосуд.
Краткий миг перехода, и в уши ударили сотни отчаянных воплей, а сердце пронзило щемящей, прожигающей болью - вокруг умирали десятки, нет, сотни людей. За много веков Литониэль привык к умиротворяющей, целебной магии Великого леса и, оказавшись на центральной площади Бершана, где сейчас правила свой кровавый пир магия смерти, едва не потерял концентрацию. И голову: в сантиметре от его шеи мелькнули окровавленные пальцы мёртвой магички в обрывках жёлтого балахона. Глашатай с трудом увернулся. Метнулся в сторону, вскинул руку, и с его ладони сорвалась пронзительно-яркая изумрудная молния. Молния врезалась в развороченную грудную клетку магички, прямо в гниющее сердце, что исходило дымкой смердящего праха в некрепких объятьях клешней-ребер, но убить некромантку не убила. Осыпалась на серую кожу зеленоватой пыльцой, расползлась тонкой сетью, сковав движения, и Литониэль мгновенно воспользовался предоставленным шансом: выхватил из-за пояса длинный кинжал, метнулся к магичке и одним ударом снёс ей голову. С глухим стуком голова ударилась о землю и покатилась по каменным плитам мостовой, а тело, бестолково потоптавшись на месте, рухнуло на колени и стало шарить вокруг себя, в надежде вернуть потерю.
Литониэль брезгливо поморщился, мыском сапога отшвырнул отрезанную голову подальше от тела и, наконец, осмотрелся. Выглядела главная площадь Бершана непривычно. Слева, в сотне метров от эльфа, как и прежде возвышался строгий, но гостеприимный Дом Совета, а вот справа, вместо величественного, неприступного Храма Солнца, красовался пустырь, словно кто-то решил, что столь вычурное, помпезное здание нарушает простоту и аскетичность ликанской столицы, и убрал его с глаз долой. Но раздумывать о том, кому и зачем это понадобилось, Литониэль не стал. Гораздо больше его волновал царящий на площади хаос: повсюду, куда не кинь взгляд, люди в панике метались среди разорванных тел своих земляков. Выглядели бершанцы совершенно безумными. Как и их палачи: убитые и воскрешённые запретной магией жрицы, глумливо кривясь и рыча, отлавливали горожан по одному и рвали, рвали их на куски. Покончив с одним, тянулись за следующим. И явно не собирались заканчивать свой кровавый поход.
Глашатая замутило, и он глубоко вздохнул, подавляя рвотный позыв, а в сознании мелькнула тревожная мысль: "Я отправил в Бершан Гедерику и теперь жрицы мертвы. Неужели это не совпадение?" Эльфа пробил озноб, стоило на секунду представить, что всё происходящее в ликанской столице - его вина, но потом он напомнил себе, что прибыл сюда по велению Леса, и отринул посторонние мысли.
В голове прояснилось, и Глашатай смог сосредоточиться на том, что всплеснувшиеся эмоции не позволили разглядеть с самого начала. На границе пустыря небольшая группа магов довольно успешно обивалась от атак мёртвых жриц и медленно, шаг за шагом, продвигалась к Дому Совета. Литониэль прошептал заклинание, усилив собственное зрение, и внимательным взглядом заскользил по лицам сражающихся магов. С удивлением обнаружил среди ликанцев несколько шапочно знакомых ему сильфов и вездесущего старину Тарго, который всегда ухитрялся оказаться в эпицентре самых лихих заварушек в Иртане. "Ты-то мне и нужен!" Глашатай мысленно потёр руки и хотел было направиться к Тарго, в надежде, что бывалый разведчик подскажет ему, где разыскать медноволосого мага, срочно понадобившегося Великому лесу, но не сделал и шага - душу словно кошка когтём царапнула. Эльф вздрогнул, повернул голову вправо и обомлел: одна из мёртвых жриц по широкому коридору, который сама же и проложила, разметав в стороны беснующихся в ужасе людей, плыла к одиноко стоящему юноше с копной медных, с огненно-красным отливом волос.
"Нашёл!" Литониэль впился взглядом в лицо мальчишки и со всех ног понесся к нему. Он бежал, с каждым шагом ускоряясь всё сильнее и сильнее, и вот уже не эльф, а искрящаяся комета прорезает толпу, сбивая людей, сметая мёртвых жриц со своего пути. В ушах свистит ветер, сердце бьётся пойманной в силки птицей. И всё-таки Глашатай чувствует, что не успевает. Секунды растягиваются и становятся вязкими, как прилипшее к рукам пекаря клейкое тесто. Вот желтушница-некромантка открывает рот и что-то выкрикивает, затем поднимает руку, и медноволосый юноша зажмуривается, приготовившись умереть. И смерть его неотвратима, потому что ничто уже не сможет остановить несущуюся к нему смертоносную молнию.
"Так не должно быть! Великий лес! Помоги!" Бешено взвыл ветер в ушах, в сердце теплой волной влилась сила вечных деревьев. Рывок - и Литониэль врезается в испуганного мальчишку, и вместе с ним падает на траву. Самую лучшую траву на свете, в самом прекрасном волшебном лесу.
Тарго упрямо тащил безвольную женщину к Дому Совета. Морика едва перебирала ногами, а взгляд её растерянно скользил по площади, по перекошенным от ужаса лицам бершанцев, по изуродованным, растерзанным телам, по силуэтам восставших из праха жриц. "Нельзя убегать, нельзя бросать людей им на растерзание", - крутилось в голове, но как справиться с некромантками Морика не знала. И покорно следовала за пожилым сильфом, в окружении отчаянно сражающихся магов во главе с Палнишем Шагором.
Внезапно над площадью, перекрывая истошные крики околдованных горожан, прозвучал истеричный визгливый вопль, и Морика обернулась, враз растеряв всю свою отрешённость и вялость. Вдалеке, на другом конце площади, посреди пустого пространства, явно образованного при помощи заклинания, бесновалась главная жрица культа Солнца.
"Что-то пошло не так, сволочь?! - злорадно подумала Морика. - Так тебе и надо!" Женщина остановилась и, не обращая внимания на сильфа, который настойчиво тянул её за руку, побуждая двигаться дальше, впилась глазами в притягательную картину: Барбаника подпрыгивала, взмывая над толпой, и от избытка чувств потрясала в воздухе кулаками. Она что-то кричала, но была слишком далеко, чтобы Морика сумела разобрать хоть слово.
- Идём же! - прозвучал над ухом встревоженный голос сильфа.
Женщина кивнула и сделала шаг, по-прежнему не сводя глаз с главной жрицы. Барбаника наконец перестала орать. Она зависла в воздухе, полоснула ногтями по запястью и закружилась, разбрызгивая чёрные, тягучие как смола, капли крови. Почуяв магию предводительницы, из земли стали пониматься новые и новые жрицы, но Морика даже не взглянула на них. Чёрная кровь всколыхнула в душе давно, казалось, забытое воспоминание: они с Теверель сидят на деревянной лавочке с изящными чугунными ножками и наблюдают, как пятилетняя Гедерика собирает на полянке цветы, чтобы сплести венок для матери. Обе женщины улыбаются поглядывающей на них девочке, однако их тихий разговор совсем не располагает к веселью.
"С каждым годом дар Гедерики растёт. Он совсем иной, чем у тебя, Морика, - с сожалением произносит госпожа Доро. - Без моего чая он не долго останется тайной для ликанцев, а вырвавшись наружу, натворит много бед. Нужно переправить девочку в Храмовую рощу..."
"Она ещё слишком мала, чтобы жить без родителей, - возражает Морика, с нежностью глядя на дочь. - И потом, я уверена: Геда справиться со своим даром. Мы поможем ей, ведь так?"
"Так. - Тель неохотно соглашается, но, помолчав, добавляет: - Зря ты упрямишься. То, что сама ты ни разу не воспользовалась магией проклятых, ещё не означает, что магия будет спать до конца твоей жизни. Кто знает, что будет через десять лет, или через двадцать? А если ты ненароком всё же пробудишь её? Что тогда может случиться? Никто не ответит на это вопрос, слишком мало мы знаем о магии шуаров... Я, конечно, хочу верить, что всё обойдётся. В твоём случае. Но у Геды дар в несколько раз сильней. Подумай об этом, Морика, хорошенько подумай. Возможно..." Теверель не договорила: к ним подбежала Гедерика. Она уселась на скамейку, протянула матери неумело сплетённый венок, но стоило пальцам Морики коснуться его, картинка пропала.
Леди Теригорн тихо застонала от разочарования, но сейчас же одёрнула себя. "Хватит лирики! Геда погибла не зря. Она уже разрушила Храм Солнца, пытаясь избавить нашу страну от произвола жриц, и мне нужно закончить начатое ею. Я не позволю Барбанике править нашей страной!" Морика досыта насмотрелась на кровавую бойню, устроенную воскресшим желтушницам, и жаждала поквитаться с ними за всё, что те сделали с её страной и семьёй. "Главное, действовать осторожно. Насколько это возможно", - сказала себе она и потянулась к мерцающему в глубинах сознания пятнышку, о котором раньше и думать не смела. Крошечный сгусток тьмы тотчас запульсировал, словно предвкушая долгожданную встречу, и по спине магички пробежали мурашки. В душу закралась трусливая мысль: "А может, не стоит так рисковать?" - но, вспомнив торжествующую, злорадно скалящуюся Барбанику, Морика с отчаянной решимостью коснулась чёрной, как скорбь, тьмы. Раздался хрустальный звон, и защитная сфера, удерживающая магию проклятых, лопнула. Сердце магички на мгновение сковало холодом, будто чья-то невидимая рука сжала его цепкими ледяными пальцами, а затем по телу расползлось приятное, умиротворяющее тепло.
Леди Теригорн замерла от удивления (от чужеродной магии она ждала чего угодно, только не ласки) и вздрогнула, когда Тарго воскликнул:
- Морика? Что с тобой происходит?
- Ничего. - Женщина выдернула руку из хватки сильфа и холодно приказала: - Возвращайтесь в Дом Совета. Запритесь, забаррикадируйтесь, свяжитесь, с кем хотите. Только не мешайте.
С этими словами леди Теригорн откинула капюшон, развернулась и, тенью скользнув мимо защищающих их магов, зашагала прочь.
"Что происходит? Жрицы её не замечают. Словно она одна из них", - изумлённо подумал Тарго и хотел окликнуть Морику, но не решился. Этой магички он не знал. Леди Теригорн твёрдой поступью ступала по каменным плитам и с каждым шагом неуловимо менялась. Сильф сначала не понимал, в чём именно это проявляется, а потом стало не до игры в угадайку: аккуратная причёска ликанки осыпалась на плечи тёмным водопадом, но уже через секунду волосы приподнялись и зашевелились вокруг головы, как растревоженный клубок змей. Морика передёрнула плечами, и плащ полетел на землю, открывая взорам магов изящные руки, охваченные странным пурпурным пламенем, что поднималось от тонких пальцев с неестественно длинными тёмными ногтями к локтям.
Никогда за свою долгую жизнь сильф не видел подобной магии, но был абсолютно уверен, что она чрезвычайно опасна. "Кто бы ты ни была, девочка, пусть у тебя получится", - мысленно произнёс Тарго, надеясь, что Морика услышит его пожелание, и громогласно воскликнул: