-Да, - зашипел-зашептал Ковыляев, застегивая молнию. - Это моя работа.
-Выходной же...
-Ну не могу я...
Ковыляев просунул руку в короткий рукав рубашки.
Лицо жены забелело над одеялом.
-На столе там не забудь. Хорошо? Не может он...
-Спасибо, Оленька.
Ковыляев на цыпочках выскользнул из спальни. В коридоре включил бра. Застегнулся перед зеркалом. Прошелся одежной щеткой. Поправил пустую кобуру.
Ну, вот, всем пример. Так, что там Оля...
Простенько обставленная кухня Ковыляеву не нравилась. То есть, не то чтобы не нравилась... Он все уговаривал жену хоть машину посудомоечную купить. Не соглашалась. Мы же лицо народа, не следует нам выделяться, смотрит народ-то...
-О-хо-хо, - сказал своим мыслям Ковыляев.
Но улыбнулся.
Ну и ладно. В сущности, права Олька. Что мы, рассохлись? "Пемолюксом" не потрем? У нас вон и телевизор - не жэ-ка.
На втиснутом в угол кухонном столике Ковыляева ждал двухлитровый термос и пакет с бутербродами. Живем!
Определив приготовленное в повешенную через плечо сумку, Ковыляев застыл, соображая, надо ли еще чего. Нет, вроде готов.
Ах да, фуражка!
Двор встретил его темнотой и тишиной. Как, в сущности, и должно быть.
Все спят. И правильно. А для лихих людей есть он, Ковыляев.
Ковыляев взял направление на смутные изломы построек на детской площадке, но, не доходя, свернул на асфальтовую дорожку. Отполз за спину параллелепипед вентиляционной шахты. Потянулась справа решетка, огораживающая автостоянку.
Ковыляев шагал без страха.
Сумка толкала в ягодицу. Глаза щурились, выискивая в ночи неправильности, подозрительные тени или фигуры.
Никого. Спите спокойно, дорогие граждане!
Узкий проем между домами вывел Ковыляева на улицу Космонавтов, здесь тоже было тихо, но горели фонари. Ботинки застучали по тротуарной плитке.
Скамеечки у парадных. Столбы. Урны.
Ковыляев был собран и внимателен. Не крадется ли кто? Не гудят ли пьяные голоса? Не кричат ли о помощи?
Нет. Даже обидно несколько.
Фонарный свет бился в темные окна. Тень Ковыляева то выскакивала из-под ног вперед, то бочком, бочком смещалась, вытягиваясь, и пропадала.
У обочин взблескивали отраженным светом фары припаркованных на ночь автомобилей.
Ковыляев вдохнул сухой летний воздух. Хорошо!
Ларек "Роспечати". Жалюзи опущены. Следов взлома нет. Замечательно! Витрины магазинчиков целы, стены чистенькие, краской не заляпаны. Превосходно!
У Ковыляева гордостью развернуло грудь. Мой участок!
Он отмахал квартал, свернул в переулок Поспелова, потом сквозь темную арку углубился во дворы. Контейнеры. Кошка. Редкие лампочки над подъездами. Россыпь бумажной шелухи на стенах.
Ковыляев покачал головой, оборвал, что можно, всякие там "сдам", "куплю", "ищу работу". Подумал, дворнику надо попенять.
Взгляд сам прошелся по окнам неблагополучных квартир. И здесь, похоже, порядок. Спят. Все спят. Сны видят...
Ковыляев и сам зевнул. Затем через садик перебрался в соседствующий двор, постоял у косо перегородившей проход скамейки. Эх, молодежь! Все им не так, все им по-своему сделать надо...
Скамейка была тяжелая, и Ковыляев слегка употел, возвращая ее на место.
Стервецы, а, какие! Он полюбовался сделанным. Вытер лоб под козырьком. Порядок. А здесь...
Ковыляев достал фонарик и направил его в стену.
Оштукатуренная стена плеснула цветастой росписью. Так и есть, какой-то неизвестный Вовка, понимаете, козел... Да еще и через "а". Вот грамотеи, ремня бы им...
Впрочем, на это у Ковыляева есть баллончик с краской. "Вовку" он сначала оставил, запшикал только бедное парнокопытное. Потом подумал, а что это "Вовка" стену пачкает? Особенный, что ли, какой-то "Вовка"?
В общем, и его замазал.
Снова арка. Тишина. Ночь. Безоблачная, бездонная. Тусклая, тушующаяся луна - с синяком какого-то кратера. Или моря, что ли?
Ковыляев уже направился через улицу обходить следующий квартал, как вдруг остановился и замер.
Оп-па-па! Плачут! Рядом плачут.
Он покрутил головой, определяясь. Ага. Сердце заколотилось.
За углом, под щелкающим, то вспыхивающим, то гаснущим (непорядок) фонарем прямо на поребрике сидела девчонка.
Короткая юбочка. Матерчатая курточка с капюшоном. Лет пятнадцать-шестнадцать, наверное. Ноги длинные, акселератка. Дети сейчас все высокие.
-Эй, - осторожно позвал Колываев.
Девчонка подняла лицо.
Симпатичное лицо, только уж больно зареванное. Всхлипнула.
-Вам чего?
Ковыляев опустился на корточки.
-Вообще-то, я - участковый милиционер, - он постучал себя по левому погону. - Слежу за порядком.
-Подожди, - остановил ее Ковыляев. - Родители выгнали? Парень бросил?
Девчонка мотнула головой, потом закусила губу, кивнула и расплакалась снова.
-Парень... Гу... гуля-ай, сказа-ал... гуля-ай...
Ковыляев поиграл желваками.
-Здесь живет? Где?
-Да не нада-а...
Девчонка заревела пуще прежнего, уткнулась носом в ладони.
-Вот что, - Ковыляев похлопал девчонку по плечу. - Пошли-ка со мной.
-Куда?
-Куда-куда, в участок, - он встал и помог ей подняться. - Чаю попьешь, телевизор опять же...
-Так ночь же, сейчас ничего не показывают.
Ковыляев почесал макушку.
-Точно. Ну, просто чаю попьешь... Все равно транспорт пока не ходит.
Потихоньку они двинулись в сторону Кузьминской, где находился участок. Ковыляев держал девчонку за руку.
Вот люди, думалось ему. Ничего не стоит им человека в ночь выгнать. В легком. Хорошо - лето. А была бы зима?
Ладно, дом он приметил. Аккуратно завтра-послезавтра поспрашивает, вычислит, кто это такой выгоняльщик.
-А у меня ни документов, ни денег нет, - уныло сказала девчонка.
Они шли от фонаря к фонарю. Цок-цок-цок - ее шаги. Тум-тум - основательные - его. Небо предутренне густело. Дома, казалось, кривели, а далеко впереди даже раскачивались.
Самая хмарь.
Ковыляев порылся в карманах.
-Вот, - отдал девчонке пятьдесят рублей. - Хоть доедешь утром... Родители-то вообще в курсе?
-Родители на даче.
-А-а...
Девчонка вроде успокоилась, носом, во всяком случае, шмыгать перестала.
Всякое бывает, философски подумал Ковыляев, косясь, иногда и красивым не везет. А с другой стороны, может, это как раз везение и есть.
-Ой, смотрите! - сказала девчонка.
Ковыляев тут же мысленно себя обругал. Расслабился. Головой вертеть позабыл. А он ведь что? Он - как раз для этого. Непорядок...
Чуть в стороне и впереди, видимо, упав со ступенек бетонного крыльца, на асфальте лежал человек. Вполне возможно... Вполне возможно, что труп.
Не видно - дышит, не дышит.
-Стой здесь, - строго сказал Ковыляев девчонке.
Голос его дрогнул. А ну как действительно? Ай, нехорошо...
Он, впрочем, не успел сильно озаботиться, потому что гипотетический труп, сонно бормотнув, вдруг переменил позу.
Девчонка за спиной вскрикнула. Ковыляев, обернувшись, шикнул.
-Гражданин, - приблизившись, он направил на человека фонарик, - вы что здесь?
В круг света сначала попала обозначенная резинкой трусов голая спина, потом задравшаяся рубашка, потом - грязный затылок.
-Гражданин...
Лежащий пошевелился.
-Распрягайте, хло... хлопцы, коней...
Наклонившегося Ковыляева обдало перегаром.
Фонарик высветил пожеванное длинное лицо, а на лице - раскрытый кривой рот под длинным носом и мутный, непонятно куда глядящий глаз.
-Хло... пцы...
Голова лежащего исторгла из себя: "Пф-ф-ф" и обессиленно закатилась к плечу.
-В зюзю, - констатировал, разгибаясь, Ковыляев.
-И что?
Девчонка, ослушавшись, все-таки подошла.
Так они и смотрели какое-то время на пьяного оба - Ковыляев растерянно, а его спутница - с жалостью.
-Думаю, - сказал Ковыляев наконец, - нечего его здесь оставлять. Непорядок это.
Он выключил фонарик. Подсев, перехватил лежащего в подмышках, поднял, будто куль, завел его руку себе за шею. Прохрипел девчонке:
-Помоги-ка.
Та подскочила с другого боку. Смышленая.
Вдвоем они кое-как поставили пьяного на нетвердые ноги и уместили между собой.
-Ну, что, - сказал Ковыляев, - потихоньку?
-Ага, - кивнула девчонка.
Молодец все-таки! Кто ж такую бросил?
Их, конечно, поматывало, пока они брели к участку. Пьяного тянуло к земле, он вис на добровольных помощниках, так и норовя выскользнуть и упасть.
Один раз, очнувшись, разглядел девчонку. Пробормотал, улыбаясь:
-Пр-релестницы млады-ыя...
И снова отрубился.
На Кузьминской было светло от иллюминации. Все ж таки не последняя улица. Вон и гирлянды на растяжках болтаются.
У участка их уже встречал Валерка Морозов. Высмотрел, видимо, в видеокамеру. Подбежал, высвободил девчонку.
Они заволокли пьяного в двери.
Короткий коридор. Пультовая за стеклом. Еще три шага...
-Сюда пока, - сказал Ковыляев, сгружая бесчувственное тело на черный кожзам мягкой лавки. - Сейчас это... продышусь...
Он упер ладони в колени.
Девчонка встала рядом. Ковыляев подмигнул.
-Приключеньице, да?
Валерка Морозов сунул под голову пьяному ком подушки.
Тот заворочался, из кармана мятых брюк выпал бумажник. Обтертый, растрескавшийся. С лавки на пол - шлеп. И раскрылся.
Ковыляев протянул руку.
-И что тут у нас? О!
Он показал зев бумажника Морозову и девчонке.
Зев был пуст. Или нет, с краю розовел клок автобусного билета. И все.
-Да-а... - протянул Морозов.
Из пультовой выглянул капитан Лямкин. Горбоносый. Чубатый.
-Вот, - сказал Ковыляев, отступив в сторону, - прошу любить и жаловать...
-Вера, - представилась оробевшая девчонка.
-Ей бы чаю и поспать, - сказал Ковыляев.
-Так вон, - Лямкин кивнул на дверь за пультовой, - пусть спит в комнате отдыха.
-А чай сейчас будет, - заверил Валерка Морозов.
Он протиснулся мимо Лямкина, затем - рот до ушей - протиснулся обратно, уже с чайником, и исчез в коридорном повороте.
-А с этим что? - подбородком указал Лямкин на начинающего похрапывать пьяного.
-Ну не оставлять же на улице... И, Влад... - Ковыляев помялся. - У него там в бумажнике ни шиша. Будешь опись составлять, напиши, что у него там сто рублей было.
Лямкин посмотрел, как Ковыляев вкладывает в чужой бумажник свою банкноту, и полез в нагрудный кармашек.
-Почему же, - сказал, - сто? Двести. А с Валеркой - и триста.
-А то, может, хороший человек, но, знаешь, покатился по наклонной...
Ковыляев вздохнул, поглядев на спящего. Потом взгляд его обежал стены, оклеенные принтерными распечатками сводок и фотороботов.
-Ну что, пойду, у меня еще два квартала...
Девчонка, прижавшись к Ковыляеву на мгновение, чмокнула в щеку.
-Спасибо.
-Не за что. Работа такая.
Ковыляев толкнул двери. Чуть помедлив, успел заметить выплывающего из коридора и вздергивающего вверх чайник радостного Валерку, хмыкнул и вышел.
А что, подумал, Валерка - хороший парень. Правильный.
Ночь сдавалась. Небо на востоке серело.
-Ковыляев! Ковыляев! Просыпайся, зараза!
Женский злой голос проник в мозг.
Ковыляев разлепил глаза, кое-как придал себе вертикальное положение.
-Ну что ты кричишь?
-Ничего! - Жена хлопнула перед носом у Ковыляева теплой, только что выглаженной наволочкой. - Хватит уже причмокивать сладострастно!
Ковыляев повернул опухшее лицо.
-Что ты понимаешь! Мне сон снился!
-Знаю я твои сны! - заорала жена. - Опять небось малолетних проституток трахал да пьяных обирал.
Ковыляев вызверился.
-Заткнись! Это жизнь! А то - сон!
Он кинул в жену подушкой. Было бы под рукой что потяжелее, и этим бы кинул.
На душе стало гадостно. Что ж она, своим ничего не понимающим рылом-то...
Ах, какой был сон! Светлый.
Жалко, не с четверга на пятницу.