Так. Дорожный рабочий. Дорожный рабочий - это шик. Я бы сказал - это круто. Но не скажу - возраст. Кстати, сколько там указано? Сорок пять. Подходит. Если пару лет скостить.
Сбросят пару лет, ведь так? Не станут к этому цепляться?
Дорожный рабочий... Платят 15 тысяч. А сейчас я получаю семь. Так можно из финансовой ямы вылезти, "Честерфильд" буду курить...
Фантастика!
Григорий Петрович Гальба не верил тому, что будет когда-нибудь курить "Честерфильд". Он хорошо знал, что этому есть основания. Тому, чтобы не верить.
Кто в таком возрасте смотрит газету бесплатных объявлений? В поисках работы? Утром в понедельник?
Лучше бы похмельем мучился, честное слово. Как тот дорожный рабочий...
Или еще лучше - звали бы меня не Петровичем, а Анатольевичем. Григорий Анатольевич. Звонишь куда-нибудь наниматься, а там обязательно Анатольевич какой-нибудь. Шеф. Беседует так хитро, по голосу все слышно - Анатольевич, начальничек, номенклатурка недоделанная, буржуй, эффективный собственничек, за копейку удавится. Вернее не удавится - тебя удавит. За копейку. Трудовым кодексом забьет. Новым. Рабом сделает, а потом скажет - нанотехнология. А сам кубиками бульонными питается...
В ресторане "Престиж" раз шесть в год бывает, чтобы себя не терять. Понт один.
Раньше на таких хоть написать можно было. Анонимочку.
Какой-нибудь Анатольевич из этих и студентом-то никогда не был, кажется. О "Гаудеамус игитур" понятия не имеет.
Григорий Петрович продолжил просмотр объявлений. Его ждало открытие. На букву "к" была обнаружена такая вакансия - "крестьянин". От те на!
Обязанности - "работать в барской усадьбе".
Пришлось перечитать и газету осмотреть - может, шутка? Нет, все верно. От тебе, бабушка, и двенадцатое апреля шестьдесят первого года... Григорий Петрович почувствовал, как растет кровяное давление.
Сейчас весь красный стану, как вареный рак, а потом два дня восстанавливаться, здоровье уже не то... В вареные раки не гожусь. И, главное, как теперь верить пикантным объявлениям?
Газета полетела на пол. Углубившись в домашние тапочки, Григорий Петрович прошаркал к зеркалу. Видимо, требовалось посмотреть на себя. Убедиться, что ты есть. А мир снаружи, там, где дают такие объявления, - безумен.
"Теперь я, зато, знаю, почему вступил в казачество. - думал Григорий Петрович: - Чтоб не работать в барской усадьбе".
Или чтобы не работать вообще? По степи носиться на скакуне? Воля, любо, братцы, любо и все такое? Как там - дауншифтинг, что ли?
Нет, конечно, нет. Я же мог директором санатория стать в Ессентуках. Лечил бы сейчас людей, рэкетиров каких-нибудь, банковских работников. Или ветеранов органов.
- Был бы тогда самим собой! - воскликнул несчастный и захохотал.
Хорошо, что все происходило в пустой квартире. Жуткий хохот растаял в коридоре, не напугав ни кошек, ни собаку. Их не было. Собаки не было никогда, а кот не так давно исчез.
Не надо было ему вместо корма табачок предлагать. Коты не курят.
В собственном отражении Григорий Петрович увидел, прежде всего, очки. К остальному надо было приглядываться.
К красноватой коже гипертоника, к седой растрепанной шевелюре, к странному, полуамериканскому, что ли, подбородку.
А на трико и на майку лучше вовсе не смотреть.
Мне бы пенсию...
Жуть такая наступила, что Григорий Петрович решил не сдаваться. Хлопнул в ладони, прыгнул, как мог, пытаясь изобразить "два притопа, три прихлопа", и спел:
Посмотри, какой чумазый,
И блестят его глаза.
Едешь ты в вагоне мягком,
А я на оси колеса!
Теперь следовало изменить жизнь. Черт, да жизнь только начинается! Я только сейчас и понимать-то стал, что происходит. Ну, вру - чуть раньше понимать стал.
А на эти объявления позорные и глядеть не нужно. К моей жизни какое они отношение имеют? Я свободен. А у них - "до сорока пяти лет", "от двадцати до сорока"!.. Пошли они все, работодатели. Распоряжаются. Бизнесменами их сделали, так они думают, что людьми теперь стали. Как же...
Ничего, вагончик-то мягкий закончится, еще как закончится. С треском. С музыкой. С двумя притопами и тремя прихлопами. Махновцы в чисто поле выйдут, хоть и отделилась Украина.
В заговор, что ли, вступить?
Но Григорий Петрович не любил размышлять о серьезных вещах, физиология организма не позволяла. Он стал снова думать о том, как изменить жизнь.
Глянцевые журналы для изменения жизни к лучшему не годились. Хоть там в каждом выпуске и пытаются впаривать разные рецепты.
Телевизор тоже на хер.
Что остается? Дело всей жизни?
Было у меня дело всей жизни. Было, да сплыло. Никому не скажу никогда, что это за дело было, никому. Мне теперь за это дело работу дали. Контролером на автостоянке.
Яма!
- Эй, не жалуйся! - сказал своему отражению Григорий Петрович: - Ты что?!
Нет, он не жаловался. Можно ведь иногда пропищать своему отражению про свою плохую долю, которая досталась. Не на улице, не друзьям, а перед зеркалом ведь можно? Григорий Петрович хорошо знал, что жаловался один-единственный раз в жизни (детство - не в счет). Этот единственный раз он жаловался своей жене, как-то ночью, честный и усталый.
Она его поняла.
Итак, телевизор и журналы идут на хер. Что теперь? Играть в преферанс? Позвонить по этому объявлению: "Ищу партнера (муж.) для занятий бальными танцами. От 40 до 50 лет"? Немного времени остается. Кругом уже новое поколение. Махновцы, выросшие не в христианской культуре. И меня из вагона выведут, и женщин от семи до шестидесяти...
Надо пошить себе офицерскую шинель, вот что надо.
Григорий Петрович всмотрелся в отражение собственных глаз и увидел в них именно эту шинель. Длинные полы, ладные плечи, неповторимые изгибы лацканов. Линии шинели требовали беспрекословного признания благородства ее обладателя. Требовали справедливо.
Цветом шинель была голубовато-серая, как, кстати, глаза Григория Петровича, но цвет ее менялся, что называется, на глазах - и становился серо-зеленым.
Генералу Деникину подошли бы оба цвета. - решил Григорий Петрович: - И мне тоже.
А барону Врангелю подошел бы только серо-зеленый.
Странность таких размышлений была очевидна. Но в отличие от размышлений, навеянных газетными объявлениями, приятна.
- Однако все же странно, почему шинель? Мне после института предлагали идти на службу. Я не пошел, диссертацию хотел защищать по переливанию крови...
Казачество? Да, там носят шинели. Вернее, носили. Я давно никого не видел в шинелях, да и о самом казачестве не слышно. Растворилось где-то в администрациях.
Но мне не нужны администрации, мне нужна русская офицерская шинель. Я засиделся на жопе ровно. Просто засиделся!
Возникло видение - он, Григорий Петрович, в рождественский вечер идет по Красной в русской офицерской шинели, в белой высокой папахе. Падает снег, магазины сверкают огнями, там елки и игрушки. А на его шинели нет крестов и орденов, ни одного. Но все, кто видит Григория Петровича, даже новые русские, понимают - это особый шик, идти без крестов. Есть кресты, еще какие кресты, но дома. По Красной улице надо идти без них, как простой человек, спешащий за праздничными покупками. Сейчас он купит торт, шампанское, еще чего-нибудь типа ананасов и отправится в гости к знакомой даме играть в преферанс.
А у дамы цыганская шаль...
А у меня рука левая шашку несуществующую прижимает к бедру, а правая - с отмашкой, с отмашкой! Пусть все видят - явно бывший офицер. Очень похоже - участник дерзкого заговора.
Как раньше он не думал о шинели, вот что странно. Ведь это такая вещь, которая действительно нужна. Сейчас, как, впрочем, и всегда, полно вещей, о которых и знать не стоит, а шинель...
Русскую шинель не одевают. В нее входят, как в космический скафандр. Будет у тебя шинель, будет и скафандр, будет и костюм акванавта, если хочешь. И бальный фрак.
И заговор.
И даже шикарный махровый халат!
***
Деньги на шинель были. Не может ведь шинель стоить как какое-нибудь кашемировое пальто. Деньги были здесь и сейчас, к тому же дома стало так одиноко, что Григорий Петрович тотчас решил отправляться за шинелью.
Свой фильдеперсовый китайский ватник он надел с легким отвращением.
А когда-то сам купил его на "туче". Вроде бы от председателя Мао, фабрика "Ли-су".
Выдвигаться нужно было в сторону военного ателье, на улицу Коммунаров. Григорий Петрович знал, что там обшивается весь городской гарнизон. Точнее, то, что от него осталось. Если не будет готовой шинели, то пусть снимут мерку и шьют. Ткань у них есть наверняка.
Пошить шинель - дело не простое. Гоголь здесь ни при чем. Просто нужно чтобы сукно уселось по фигуре. Там шов есть на спине, так вот, этот шов сначала, так сказать, накладывают; так носишь, а через пару недель или даже месяц идешь к портному, и он режет ниточки. Только тогда шинель готова.
Об этом Григорию Петровичу рассказывал знакомый подполковник. Подполковника даже патруль задержал в Москве за такой вот недоделанный шов. Пришлось два часа заниматься строевой подготовкой на плацу комендатуры.
Но все это было давным-давно, еще в СССР. И известно об этом только по диалогам "Тимей" и "Критий".
Сейчас никакой патруль ни за какую шинель останавливать не станет. И никакие погоны не нужны.
Григорий Петрович не хотел надевать погоны. Дело не в том, что их бы ему никто и не дал, а в том, что не хотел. Не верил.
А за шинель никто не спросит, хоть расстегивайся, хоть распахивайся. Что там говорить, Григорий Петрович вдруг вспомнил, что видел в шинелях даже бомжей. В 90-е годы, в годы, которых не было. А сейчас то ли бомжей нет, то ли шинелей. А тогда были, бомжи в шинелях.
Смотрелось, кстати, довольно естественно...
***
Ателье Гальба разыскал с трудом. Задержала рекламная растяжка с надписью: "Ищем супер-пупер продажников. Условия супер-пупер".
Потоптавшись на тротуаре под растяжкой, Григорий Петрович совершенно уверился, что без шинели ему никак нельзя. Показалось, что в жизнь возвращается правда. Ведь слово "продажники" - это правда, не так ли?
Начиналось, конечно, с менеджеров, а заканчивается вот этим - "продажники". "Супер-пупер продажники", что ни говори, куда лучше, чем "топ-менеджеры" или "бренд-менеджеры". Но хуже "гоп-менеджера", тут ничего не поделаешь.
Гольба видел эти слова в той же газете, где был и "дорожный рабочий". А что касается "супер-пупера", то "шахер-махер" было бы изящнее..
"А впрочем, я, наверное, ретроград". - подумал мягко Григорий Петрович. Даже улыбнулся. У него вообще значительно улучшилось настроение, когда он отправился за шинелью.
В таком состоянии он и добрел до своего ателье.
Увиденное несколько озадачило.
За грязным стеклом к колонне привалился жалкий манекен. У него были крашенные каштановые волосы и форма лейтенанта Российской Армии.
- Черт знает что, выглядит как военнопленный... - пробурчал Гальба. Он не любил жалких зрелищ.
Тут он увидел то, что заменяло лейтенанту обувь, и, честно сказать, приуныл. Даже забеспокоился. Мало того, что волосы каштановые, хной крашенные, так еще и туфли не могли ему найти. Что это - лейтенант в носках! Лучше бы просто вешалку поставили...
Григорий Петрович, наполняясь нехорошими предчувствиями, прошел к следующему окну. Так и есть - баба! То есть женщина на службе. Причем ментовка.
Эта выглядела поприличнее - в ладной американской жилетке, фигуристая. Форменные брюки на ней смотрелись очень даже неплохо. Но рубашка оказалась с коротким рукавом.
- Ну да, здесь сезонных распродаж не бывает. - смекнул Гальба: - Только, все равно, нужно было им шинели надеть, снег кругом...
Был еще третий манекен, тоже какой-то покосившийся. Григорий Петрович и подходить к нему не стал. И так ясно - омоновец.
- Н-да, с такими по Красной площади парадом не пройдешь, империалистов не попугаешь... - протянул Гальба, смело проходя в ателье: - Такие тебя самого скорее напугают. Даже в виде манекенов...
Внутри было как в мертвецкой - мертво. Только пахло каким-то супчиком. Постным. И - никого. Опять все те же манекены. Но теперь - со спины.
Как-то неприятно стало Григорию Петровичу, тоскливо. Будто кающемуся пьянице.
- Вам чего?
- Мне?
Это женщина пришла на помощь, появилась откуда-то сзади. Ничего так себе женщина, если приготовит что, так борщ. С перцем, наваристый, знатный!
- Мне шинель пошить надо. - сказал Григорий Петрович, присматриваясь к хозяйке и пытаясь заглянуть ей в глаза.
"Скажу, если что, что полковник в отставке. - подумал. - В генералы соваться мне нельзя".
- Вам?
- Мне.
- А зачем? - во взгляде женщины появился интерес. Так на Гальбу иногда смотрели в различных отделах кадров и в маршрутных такси.
- Ну, как, шинель мне нужно. Моя поистрепалась. - приободрился Григорий Петрович.
- Поистрепалась?
- Ну да. Пули, осколки, знаете ли...
- Понимаю - "бьется в тесной печурке огонь"?
- Да, огонь.
- Мы новое не делаем. У нас вот есть готовые пальто, самые последние модели. Выбирайте, подгоним по фигуре.
- Нет, мне не пальто нужно. Шинель. - сказал ей Григорий Петрович, стараясь быть как можно мягче. "Пусть я буду полковником медицинской службы..."
- Да не шьет сейчас никто шинели. - Женщина, кажется, стремительно теряла интерес к посетителю: - Вы откуда? С Луны свалились?
Морская катастрофа! Она опустила глаза. Теперь от нее ничего не добьешься.
Но я-то что, в самом деле, в собес, что ли, пришел за подачкой?! К 9-му Мая?! Я за шинелью русской пришел. За свои деньги покупаю!
Но вслух Гальба произнес другое:
- Что - с Луны? Хм, с Луны... С Луны-то оно, может быть, и не плохо, только, вижу я, у вас тут, так сказать, тускло...
- Нормально у нас. - Хозяйка снова подняла глаза. Голос ее отвердел: - Нормально.
- Галя! Представители пришли! - позвали ее неожиданно сверху: - Поднимайся, Галя!
Григорию Петровичу не нужно было объяснять, что там за представители пришли. Имелся опыт. Свидетели Иеговы какие-нибудь пришли. Или представители международной компании. Да и не его это было дело.
Может и удалось бы ему сегодня отведать наваристого борща, никакие представители не помешали бы, но он сам был фрукт... Не умел вкусно жить. Знал об этом и не умел.
А она наверх не пошла.
Она показала Григорию Петровичу всю зимнюю форму, что была в ателье. Много времени это не заняло. Хотя формы всякой было навалом. И вся с карманчиками, с молниями, с застежками разными, даже для наручников.
Но шинелей не было. Не было совершенно.
Чепуха какая-то, пришел к выводу Григорий Петрович и как-то незаметно исчез из ателье, не попрощавшись. Потом только вспомнил, что хозяйка сказала ему вслед: "Вам в армейский магазин надо".
В армейский магазин? А это что было?
Гальба, насупившись, - так насупливаются обиженные в лучших чувствах люди, - пошел к трамвайной остановке. Город стал ему враждебен. Надо же - миллион человек и ни одной шинели! В чем, вообще, эти граждане ходят? И куда подевались все офицеры?
На трамвайной остановке офицеров он не увидел. Какие-то молодые люди в шапках-презервативах, все время кому-то звонят; пенсионерки, охающие и отважно ступающие по льду; девушки в обтягивающих попку джинсах. Вот и все.
Может, офицеры ездят в машинах? Как пираты Карибского моря? Наверное. Но тогда их за темными стеклами не разглядеть. Да и шинель им тогда не нужна. С шинелью в иномарке неудобно. Хорошо, правда, то, что в иномарке и в пальто неудобно, в таком пальто, что Гальба видел в ателье.
Да, пальтишко то еще... Клянусь, был бы я партизан, да увидел бы кого-нибудь в такой форме, так сразу бы открыл огонь. Ведь оккупант! Фриц! Джи-ай! Так оккупанты только одеваются...
И вьетнамские товарищи мне бы помогли. Да я бы и сам справился.
Из трамвая Григорий Петрович всю дорогу осматривал улицу, выискивая в толпе оккупантов.
Но оккупантов не было.
- Чем черт не шутит, может, офицеры специально не надевают новые пальто? Чего они в НАТО не видели? Хавьера - как его? - Солану, шныря этого?
Что-то не было у Григория Петровича надежды на армейский магазин. Вместо надежды имелись смутные подозрения, что русскую шинель в армейском магазине не стоит даже искать.
Теперь Григорий Петрович стал потихоньку каменеть внутри. Нет, он еще не готов был так сказать: "Теперь я, суки, достану себе русскую офицерскую шинель во что бы то ни стало или будь что будет". Но очень-очень близко к такому обороту находились его мысли.
Так что, когда на очередной остановке обнаружился ларек "Установка кнопок населению", где было прицарапано на стене: "изготовление орденских планок", Григорий Петрович протолкался из трамвая и сразу направился к окошечку. Он решил заказать себе орденскую планку.
Милиция, топтавшаяся недалеко от остановки, начала приглядываться к Гальбе.
***
Тут некоторые писаки начали бы распускать нюни и рассуждать примерно так - "однако проблема заключалась в том, что у Григория Петровича Гальбы не имелось никаких наград..." Они бы, эти писаки, еще и воткнули бы куда-нибудь слово "отнюдь".
О, они не знали, кто такой Григорий Петрович Гальба на самом деле!
"Нас добьет конкретный сильный дождь..."
Напевая так, он спугнул стайку девушек, покупавших сладкие булочки с лотка. Девушки были студентками какого-нибудь "южного техникума", они хихикали и подносили к губам варежки. То, что они не учатся в медицинском институте, Гальба понял сразу.
О, он мог не только студенток различить, он мог, если надо, старшего менеджера отличить от просто менеджера.
Не говоря уже о всяких "супер-пупер" и о менеджерах Дикого поля.
Вокруг шумела молодежь в куртках с надписями "Micubishi" и "Mersedes". (Это те, что Гальба смог прочесть.) В шуме преобладали слова "жестко", "жесть", "смартфон". Григорий Петрович Гальба чувствовал себя как за границей. И относился к этому с тяжеловатым спокойствием, когда привычно наливаются кровью глаза, а желтизна прокуренной кожи становится нездоровой.
Как за границей или как в окружении он чувствовал себя где-то с 2000-го года, так что привык.
На старика-армянина, восседавшего в ларьке, Гальба посмотрел так, будто спрашивал: "А не занимаешься ли ты, брат, сетевым маркетингом? Давай-ка на тебя посмотрим".
Но старик оказался что надо старик. В его не черных и не серых, а ореховых глазах никакого сетевого маркетинга не читалось, только легкая ностальгия по небольшому гарему.
Где-то внутри ларька у такого орла должен висеть плакат с Аллой Пугачевой.
Григорий Петрович не ошибся - был портрет. Женщина, которая поет. Внутри ларька время остановилось.
Вообще черепахи (старик походил на мудрую, а потому улыбчивую черепаху) способны останавливать время.
Иначе откуда бы это - "изготовление орденских планок"?
Григорий Петрович не знал, что скажет, поэтому, наклонившись к васисдасу, чуть дольше обычного задержал взгляд в глазах старика. Успел даже увидеть кальяны, змеистый дым и, кажется, полуобнаженных гурий.
- Планку хочу у вас заказать.
Старик-хозяин был многоопытным человеком, любил тень и в ответ спросил:
- Вам орден Ленина?
- Орден Ленина? - удивился Гальба: - Нет, почему? Нет, нет, мне это не нужно, почему вы так решили?
Орден Ленина, действительно, не входил в его планы. Орден Ленина - это какая никакая, но ответственность. Надо что-нибудь более романтичное - "поручик Голицын, корнет Оболенский, пылают станицы...", что-нибудь такое.
Хозяин мастерской показал Григорию Петровичу сотни планок самых разнообразных наград. Вместе, в одной колодке, они не смотрелись. Кирпичики. Невозможно никакую выделить. Будешь героем, так не разберешься, какую за что дали.
Григорий Петрович не выбрал ничего из предложенного.
Пусть старик думает, что я награжден иностранным орденом, польским, бухарским. Или американским, решил он.
Старик, видимо, так и понял, забрал колодку и аккуратно упрятал под прилавок:
- Может, вам казачьи награды нужны?
***
Григорий Петрович согласно кивнул, но когда его попросили нарисовать эскиз или хотя бы назвать цвета, растерялся. Заказать георгиевскую ленточку, которая лучше всего смотрелась бы на шинели, он постеснялся. Это в детстве, в бездне неизмеримой и таинственной, бабушка прочила его в георгиевские кавалеры, фотографию показывала, прадеда...
Сейчас какой он, Григорий Гальба, георгиевский кавалер? Никакой.
- А сколько стоит такая вот штучка? - Григорий Петрович ткнул пальцем георгиевскую ленточку.
- Тридцать. - был ответ. Странно, что армянин называет такую маленькую сумму. Гальба, любопытствуя, снова внимательно посмотрел на него - "да я по сравнению с этим дедом - юноша!" - и понял - дед этот еще очки фирменные в старые времена делал, не иначе. Фирма дядюшки Ашота.
Действительно, любопытно было, как сегодня живут бывшие подпольщики. "Теневики, наденьте ордена"! Да-а... времена. Теперь, оказывается, небезызвестная фирма дядюшки Ашота занимается изготовлением орденских планок.
А больше, между прочим, никто не занимается, заключил Гальба и осмотрелся - может, где поблизости есть еще один такой же ларек. Но это были поиски нового глобуса. Григорий Петрович сам это понимал. Поэтому, придав себе сосредоточенный вид, будто припоминая всё великое множество своих наград, он кивнул старику и быстро отошел от ларька.
Отходя, бездумно повторял: "Миру - мир, армянам - деньги. Пусть всегда будет так".
Короче, нужен был творческий подход. Креатив - на суржике. Требовалось награду сначала создать, выдумать.
А что? Не боги горшки обжигают. Все ордена люди выдумывают, коллективным разумом. Или индивидуально, если ты особа королевской крови. А я сам себе награду выдумаю, я - учредитель. От этого, кстати, она даже выиграет.
Рассуждая таким образом, Григорий Петрович залез в подвернувшуюся маршрутку и спокойно добрался домой.
В маршрутке его по-особенному коробило радио. Похоже, он начал свыкаться со своей будущей шинелью.
***
В числе достоинств Григория Петровича имела место склонность к анализу. И вот, анализируя ситуацию, он не мог не заметить следующую тенденцию. Своим пристальным взором. Как только речь заходила о творчестве, так непременно хотелось позвонить одному знакомому, которого звали немного странно - Хэмфри-Багатур.
Настоящая фамилия Хэмфри-Багатура была Грибов. Но он ее скрывал. Скорее всего, из-за того, что ему больше нравилось именоваться Хэмфри-Багатуром, а не из-за характера своей деятельности, которая носила весьма скрытый и хаотичный, в общем, творческий характер.
Хэмфри-Багатур мог оценить порыв Григория Петровича. И шинель, и орденскую ленточку. Мог оценить любое проявление личности, в том числе и глупость.
Что ни говори, идея пошить себе русскую шинель в 2008 году имела некий глупый оттенок. На первый взгляд. Тут главное - бережно относиться к глупости, полагал Григорий Петрович.
А что будет дальше - увидим. Посмотрим, как вы в кашемировых пальто побегаете по морозцу. История, она 2008 годом не ограничивается.
Хэмфри-Багатур обо всяких глупостях знал довольно. Работал в театре, то ли в симфоническом оркестре, то ли монтировщиком сцены - неясно. Имел уникальный, очень дорогой тромбон и часто бывал пьян. Играл на деньги в бильярдном клубе. Кий единственный придавал его фигуре необходимую как багатуру, так и Хэмфри, прямолинейность и остроту. Периодически становилось известно, что его хорошо, оказывается, знали почти все замечательные женщины России. Он, оказывается, в молодые годы имел с каждой приятную связь.
Кроме того, Григорию Петровичу импонировала такая черта характера Хэмфри-Багатура - никогда не прикасаясь к наркотикам, он вечно строил из себя законченного наркомана.
Ну и еще - членство в казачьей организации.
Звонить, немедленно звонить Хэмфри-Багатуру! Он поймет, он рассудит.
Григорий Петрович поднял трубку, нажал на нужные кнопки. Там сказали:
- Бронто.
- Это Гальба тебя беспокоит. Как дела? Нормально?
- Хорошо. Кстати, ты знаешь, что "хорошо" - это скифское слово?
Да, не было лучшей кандидатуры для того, чтобы обсуждать русскую шинель.
Григорий Петрович изложил свое видение событий текущего дня, не умолчав даже об орденской ленточке. На том конце провода пришли в восторг и назвали Гальбу "дорогим товарищем".
Хэмфри-Багатур в одной фразе возвел Григория Петровича на пьедестал какого-то почета, сообщил, что сейчас живет на даче у одного казака и пишет роман, а прямо сейчас колет дрова.
- Я сам себе буду шить шинель. - заявил затем дровосек: - Ты прав, это то, что сейчас надо. В театре пошью... Нет, в театре нельзя. Это будет не шинель, а бутафория. А шинель должна порохом пропахнуть, ты как думаешь?
- Порохом?.. Ну, так это потом... Может быть... Я как-то не думал...
- А ты подумай.
- Что ж мне, в ОМОН идти служить?
- Ты что, не понимаешь? Тоже мне, служака нашелся. Я имею в виду, что к такой шинели парабеллум нужен или Тэ-Тэ. Понял, товарищ?
- А...
- Вот тебе и а. Я всегда говорил, что ты на Савинкова похож. Шире надо мыслить, глубоко. Иначе что за картина получается - идет наш Гальба в шикарной шинели, а за душой ничего, ствола в кармане нету, паспорт один. Шинель - это... это экстремизм, понимаешь?
***
Во сне показывали кинохронику. Юрий Гагарин в русской офицерской шинели поднимался куда-то по мраморной лестнице. Он улыбался. Мрачные типы в шапках-хрущевках появлялись и исчезали в кадре, но погоды не делали.
Где-то в толпе народа стоял и Григорий Петрович. Тоже улыбался, рад был безмерно. Руку грел за отворотом шинели. Точь-в-точь такой, как у Гагарина.
Перед рассветом пришлось объяснять самому себе, почему ты не летчик-космонавт.
Луна, к счастью, была полная, пачка сигарет и зажигалка обнаруживались сразу.
Когда после двух или трех сигарет наступила ясность, товарищ Гальба уже знал, что нужно делать.
Когда-то давно, когда еще будущий Григорий Петрович носил самопальные вельветовые джинсы, в гостинице "Центральная" работал замечательный портной, Миша. Все называли его Мишей, а на самом деле он был, кажется, Михаил Абрамович, может даже Мойша.
Вот кто сможет пошить шинель! Гальба почему-то не сомневался - Миша не откажет старому знакомому, ведь он те джинсы вельветовые шил.
Он и костюмы мог шить, и пальто, он что угодно мог шить. К нему обращались из крайкома партии, из ансамбля Сличенко, из райпищеторга, очень загадочные личности обращались к Михаилу Абрамовичу.
Что он делает теперь? Да, что он делает теперь, когда всего кругом навалом? Имеет ли заказы? Вписался ли он в рынок?
Поначалу Григорию Петровичу эти вопросы показались смешными. Миша и не вписался в рынок? Но потом появилось сомнение. Надо было знать Мишу и прожить, кроме того, последние двадцать лет в России, чтобы уяснить одну важную вещь - Миша мог не уцелеть. Он сейчас, очень возможно, никакой не владелец швейного цеха, а давно забит кем-нибудь на улице или в собственной квартире. Или размазан по тюремным стенам. Да Миша мог просто сломаться над швейной машинкой, работал-то он, что называется, на износ.
Погрузившись в воспоминания, Григорий Петрович увидел даже те два червонца, что отдал мастеру за вельветовые джинсы. Память вела себя удивительно, надо же - цену вспомнил, два червонца!
Но память готовила новые сюрпризы. Выходя из подъезда, несостоявшийся летчик-космонавт неожиданно припомнил, как здесь, на этом самом месте, в минувшем веке какая-то баба рычала на него: "Да на тебе пахать надо!" Даже плечи сами собой опустились, и тускло стало на душе. Но только на одно мгновение.
Будет, будет у меня шинель, - повторял Гальба: - Портсигар себе куплю, будет у меня в кармане шинели портсигар...
Хотел добавить "и пистолет", но пистолет... это было как-то уж очень, "ни к чему". Слишком. Не стал добавлять. Не соответствовал.
"Мужчина с портсигаром, в шинели, это почти что мужчина с пистолетом". - решил Григорий Петрович: - "Даже лучше".
***
Гостиницу поглотило озеро. Или океан. Ничего не было за красивым металлическим забором. Только угадывались раскопки - раскуроченные внутренности загадочных гостиничных подвалов, откуда когда-то вели тайные ходы к самому берегу Кубани и, говорили, к подвалам православных соборов, также подвергшихся разрушению.
Сейчас никаких подземных ходов, никакой тайны. Ясно все и до тошноты безжизненно. Гостиницу "Центральную" разрушили в отместку за башни-близнецы, очевидно.
"Это деньги все сделали, люди ни при чем. Вот они часовыми у забора стоят, в спецодежде, русские шинели променяли, гады, на нее. Строители. Лепите свою вавилонскую башню, вы и не поняли, что вы дома у себя - гастарбайтеры..."
Нет, Григорий Петрович был готов к подобным номерам. Ну, бомба попала в гостиницу "Центральную", на войне как на войне, еще не то потеряем.
Но, однако, что делать с Мишей? То есть с шинелью. Мишу-то, надеюсь, не завалило кирпичами. Не вместе со старым евреем гостиницу курочили.
Потоптавшись у гламурного пустыря, Гальба ушел ни с чем. Следовало начать поиски - без Миши теперь, похоже, о шинели даже нечего и думать. Григорий Петрович знал кое-кого из коллектива исчезнувшей гостиницы: музыкантов, официанток; они подсказали бы Мишин адрес, но - настроение! Настроение упало. Шаркай теперь по скользкой плитке, если получится.
Так и набрел на казачий магазин. Это, между прочим, не так просто. Это на гипермаркет легко набрести или на ювелирный салон. А на казачий магазин набрести трудно. Казачий магазин расположен вдалеке от основных торговых путей и финансовых потоков, на улице Суворова.
Магазин понравился Григорию Петровичу. В магазине было очень интересно. Совершенно так же, как в музее. Правда, сначала надо было пройти по неприветливому (мягко говоря) коридору, увешанному листовками с ориентировками на разных преступников, разыскиваемых органами. Дело в том, что казачий магазин помещался в одном доме с опорным пунктом милиции. Это противоестественное единение сегодня более чем естественно.
Фотографии и словесные портреты криминальных элементов, изготовленные на множительной технике, не вдохновляли. Они смотрели на тебя из иного, черно-белого мира.