Аластер Рейнольдс. Пропасть Искупления
Перевод с англ. - Б. Кадников, О. Колесников
Absolution Gap

Вселенная все больше походит на гигантский мозг, чем на машину.

Сэр Джеймс Джинс

Она стояла в конце причала и смотрела в небо. В свете луны деревянный настил убегал назад к темному берегу мерцающей серебряно-голубой лентой. Чернильно-черное море тихо плескало об опоры причала. На другой стороны бухты у западного горизонта виднелись мерцающие пятна: области мерцающего пастельно-зеленого света, словно на дно ушел флот галеонов с горящими огнями.

Она была одета (если можно так выразиться) в белое облако механических бабочек. Она приказала бабочкам держаться ближе к ее телу, отчего их крылья сомкнулись вплотную и бабочки образовали на ней подобие брони. Нельзя сказать, что ей было холодно - вечерний бриз, приносивший слабый экзотический аромат далеких островов, был теплым - но под взглядом чего-то гораздо более огромного и древнего она чувствовала себя беззащитной. Если бы она прибыла сюда месяцем раньше, когда на этой планете еще оставались десятки тысяч людей, море вряд ли уделило бы ей столько внимания. Однако теперь на островах не осталось никого, лишь горстка упрямых неторопыг или недавно прибывшие вроде нее. Она была тут новичком - или, лучше сказать, не была тут давным-давно, - и ее химический сигнал пробудил море. Пятна свечения в бухте появились вскоре после ее посадки. Это не было совпадением.

Прошло много времени, но море помнило ее.

- Нужно лететь, - сказал хранитель. Его голос донесся от темной массы берега, где он в нетерпении дожидался ее, опершись на трость. - С тех пор как перестали следить за кольцом, здесь опасно.

Ах да, кольцо: отчетливо видное, оно рассекало небо, словно тяжкий неповоротливый блок Млечного Пути. Кольцо мерцало блестками и переливалось: бесчисленные каменные глыбы ловили и отражали лучи здешнего солнца. Когда она прибыла сюда, планетарные власти все еще занимались кольцом: она поминутно замечала розовые вспышки маневровых ракет рабочего дрона, который исправлял орбиту одного из осколков, не давая ему войти в атмосферу планеты и рухнуть в море метеоритом. Она представляла, как местные загадывают желания, глядя на эти вспышки. Поселенцы были не более суеверны, чем обитатели других планет, где она побывала, просто они понимали слабость и хрупкость своего мира - без этих розовых вспышек будущее может и не наступить. Следить за кольцом и дальше властям ничего не стоило: самопрограммирующиеся дроны выполняли эту бессмысленную работу уже четыре сотни лет, с первых дней повторного заселения. Отключение дронов было символическим жестом, чтобы ускорить эвакуацию.

Сквозь завесу кольца она видела вторую, дальнюю луну: ту, которая уцелела. О том, что случилось, на планете не знал почти никто. Она знала. Видела своими глазами, хотя и издалека.

- Если мы задержимся... - заговорил хранитель.

Она обернулась к берегу.

- Я еще немного постою. Потом мы улетим.

- Боюсь, как бы кто-нибудь не угнал наш корабль. И еще нужно опасаться гнездовальщиков.

Она кивнула, понимая его опасения, но решимость сделать то, зачем она явилась сюда, не исчезла.

- С кораблем ничего не случится. А о гнездовальщиках нечего беспокоиться.

- Мы их очень заинтересовали.

Она отогнала от лица случайную механическую бабочку.

- Они всегда любопытны. Просто суют всюду нос, и все.

- Час, - сказал он. - А затем я оставлю вас здесь.

- Не оставите.

- Есть лишь один способ проверить, верно?

Она улыбнулась, зная, что он не бросит ее. Но у хранителя были основания волноваться: всю дорогу сюда они летели навстречу волне эвакуации. Это походило на попытку плыть против течения: поток бесчисленных встречных кораблей будто пытался сдержать их. К тому времени, как они достигли орбиты, все транзитные мосты уже были перекрыты: власти запретили пользоваться мостами для спуска на поверхность планеты. Чтобы попасть в капсулу, отправляющуюся на поверхность, пришлось прибегнуть к взяткам и пойти на хитрость. Им удалось найти жилье, внутри которого все - как сказал ее спутник - пропахло страхом и паникой; позывные людской химии пропитали мебель и стены. Она порадовалась, что не столь чувствительна к запахам. Она и без того была сильно напугана: гораздо сильнее, чем она могла показать. Страх появился, когда их корабль вошел в систему и гнездовальщики начали преследование. Их причудливый корабль со спиральным корпусом - полный выемок и камер, полупрозрачный - был едва ли не последним кораблем на орбите. Хотели от нее чего-то гнездовальщики или просто наблюдали, она не знала.

Она снова повернулась к морю. Возможно, ей показалось, но светящиеся пятна словно бы увеличились и их стало больше; теперь они напоминали не затонувший флот галеонов, а ушедший под воду город. Казалось, пятна свечения крадутся по морю к дальнему концу причала. Океан уже мог попробовать ее на вкус: между ней и водой сновали микроскопические организмы. Они проникали через поры ее кожи, в кровь, в мозг.

Она задумалась о том, сколько известно океану. Возможно, океан уже чувствует эвакуацию: внезапно пропали сигналы сознаний множества людей. Наверно океану недостает купающихся в нем, приходящих и уходящих, той нейронной информации, которую они ему доставляли. Возможно, океан уже знал, что за кольцом больше не следят: два или три осколка бывшей луны успели рухнуть в воду, пока еще далеко от островов. "Но имеет ли океан представление о том, что тут вскоре произойдет?" - подумала она.

Она отдала бабочкам новый приказ. Группа насекомых отделилась от ее рукавов и собралась перед лицом. Сомкнув крылья, бабочки образовали экран размером с носовой платок со словно оборванными краями, где крылья продолжали трепетать. Экран изменил цвет, стал совершенно прозрачным с фиолетовыми краями. Она подняла голову, вглядываясь сквозь переплетение крыльев в высокое вечернее небо. При помощи особого расчетного эффекта бабочки удалили с экрана изображения кольца и луны. Небо на экране потемнело, темнота сгустилась, звезды загорелись ярче. Она смотрела на одну из звезд, выбрав ее после секундного поиска.

В звезде не было ничего примечательного - ближайшая к этой бинарной системе, всего в десятке световых лет отсюда. Однако теперь эта звезда превратилась в отметину, в первое знамение неотвратимого. Она была в той системе тридцать лет назад, когда там объявили эвакуацию.

Бабочки сложились по-новому. Изображение увеличилось, поместив в центр выбранную звезду. Звезда разгорелась, потом окрасилась. Теперь она была не чисто белой и даже не бело-голубой, а белой с несомненным оттенком зеленого.

Это было неправильно.

Скорпио следил за Васко, молодым человеком, плывущим к берегу. Всю дорогу сюда, он все время думал о том, каково это - тонуть, что ощущаешь, медленно скользя вниз под воду среди темных теней. Говорят, если ты решил умереть и выбор смерти для тебя не имеет значения, то утонуть - не самый плохой способ уйти. Он подумал о том, откуда это может быть известно и насколько применимо к свинам.

Он продолжал думать об этом, пока лодка не остановилась, плавно скользнув на берег, а тогда выключил электронную систему двигателя.

Скорпио опустил в воду шест и удостоверился, что глубина тут не больше полуметра. Прежде он надеялся разыскать один из каналов, по которым можно было подойти ближе к острову, но сойдет и так. Он не договорился с Васко о месте встречи, ему некогда столкнуть катер обратно в море и идти вдоль берега в поисках того, что ему трудно было найти даже при чистой воде и безоблачном небе.

Скорпио прошел к носу и взял уложенный в пластик канат, которым Васко пользовался как подушкой. Обвязав канатом руку, он одним скользящим движением выпрыгнул за борт. Потом с плеском двинулся по мелководью к берегу через бутылочно-зеленую воду, едва доходящую до колен. Сквозь толстую кожу сапог и кожаных штанов в обтяжку он почти не ощущал холода. После того как он ушел, пустой катер начало медленно сносить, и, потянув канат, он выбрал слабину и повернул нос на несколько градусов. Потом согнувшись двинулся вперед, буксируя катер. Валуны под ногами были неустойчивыми, и на этот раз его косолапая развалистая походка выручала. Он не останавливался до тех пор, пока вода не опустилась до щиколоток, а катер не заскреб днищем по камням. Он сделал еще двенадцать шагов к берегу, но рисковать и вытаскивать катер дальше не стал.

Он увидел, что Васко добрался до мелководья. Молодой человек уже не плыл, а стоял по пояс в воде.

Скорпио вернулся к лодке, чешуйки ржавчины полетели из-под его ладоней, когда он ухватился за планшир, чтобы подтащить лодку. Лодка прошла свои сто двадцать часов в воде, и скорее всего это было ее последнее плавание. Скорпио перегнулся через борт, достал и бросил в воду маленький якорь. Он мог бы сделать это и раньше, но якорь был так же подвержен ржавлению, как и корпус лодки. Не стоило доверять им, особенно тут, вдали от дома.

Он опять взглянул на Васко. Тот уже брел к лодке, осторожно выбирая дорогу, раскинув руки для равновесия.

Собрав одежду своего спутника, Скорпио убрал ее в свой рюкзак, где уже лежали пайки, питьевая вода и аптечки. Закинув рюкзак за спину, он побрел через короткий отрезок воды к берегу, время от времени проверяя, как дела у Васко. Скорпио знал, что суров с парнем и стоит тому разозлиться, как за ним нужен глаз да глаз. С точки зрения Скорпио, тут было о чем беспокоиться. Двадцать три года минуло с тех пор, как Скорпио в последний раз поднял руку на человека, пусть и по долгу службы. Он понимал, что слова тоже могут содержать насилие. Когда-то он бы посмеялся над этим, но теперь пытался жить иначе и надеялся, что другая часть его жизни осталась в прошлом.

Перспектива встречи с Клавейном всколыхнула в нем тревогу и раздражение. Слишком много дурных предчувствий, слишком много переживаний из-за возвращения в пропитанную кровью трясину прошлого. Клавейн знал, кто такой Скорпио. Клавейну в точности было известно, на что Скорпио способен.

Он остановился и подождал, пока молодой человек догонит его.

- Сэр... - Васко задыхался и дрожал.

- Как поплавал?

- Вы были правы, сэр. Вода немного холоднее, чем казалось.

Скорпио сбросил рюкзак со спины.

- Я знал, что вода холодная, но ты хорошо держался. Я забрал твои вещи. Так что оденься и согрейся. Не жалеешь, что отправился со мной?

- Нет, сэр. Ведь это приключение, не так ли?

Скорпио передал Васко одежду.

- В мои годы уже не гоняешься за романтикой.

День был тихий - когда над Араратом стояли плотные низкие тучи, такие дни выпадали часто. Ближайшее солнце - то, вокруг которого обращался Арарат, - размытым пятном висело на западном горизонте. Далекий бинарный спутник светила белым алмазом замер на противоположной стороне горизонта, пришпиленный к небу в разрыве облаков. Пи Эридана А и Б, вот только тут никто не называл их иначе, чем Яркое Солнце и Тусклое Солнце.

В серебряно-сером свете дня вода утратила свой обычный цвет, приобретя сходство с тусклым серо-зеленым супом. Она казалось густой, когда плескалась вокруг сапог Скорпио, но за исключением опалесцирующих свойств, плотность взвеси микроорганизмов в здешней воде по стандартом Арарата была низкой. Васко решил рискнуть и добираться вплавь, но поступил верно - это позволило Скорпио подвести лодку ближе к берегу. Скорпио не был большим докой по этой части, но знал: самые полноценные контакты между людьми и трюкачами происходили в областях океана, насыщенных организмами до такой степени, что эти области напоминали острова из органической взвеси. Ее концентрация близ этого острова была невелика, и было маловероятно, что трюкачи в их отсутствие съедят лодку или создадут локальный прилив, чтобы смыть ее в океан.

Они прошли остаток пути до суши и добрались до плавно уходящего вверх ровного каменистого склона, казавшегося со стороны океана темной полосой. Тут и там попадались небольшие приливные пруды, в воде отражалось серебряно-серое перевернутое небо. Петляя между прудиками, они пошли дальше, к белому возвышению поодаль.

- Ты не сказал мне, зачем мы здесь, - подал голос Васко.

- Скоро ты и сам все узнаешь. Хотя бы повстречать этого старика большое событие.

- Я немного побаиваюсь его.

- Он умеет нагнать страху, но ты не поддавайся. И он уймется.

Прошло еще десять минут, и Скорпио почувствовал, что к нему вернулись силы, растраченные во время гребли. К этому времени белое пятно впереди превратилось в то, чем оно и было - надувную палатку. Палатка была укреплена в скальной выемке растяжками, белый материал в основании палатки испачкан всеми оттенками морских водорослей. Палатку несколько раз ремонтировали и латали. Возле основания палатки был сложен в странных сочетаниях разный материал, вроде плавника выловленного из моря. То, как был составлен плавник, определено наводило на мысли о художественном замысле.

- Вы, помнится, говорили, сэр, - сказал Васко, - что Клавейн в конце концов передумал идти вокруг света.

- И что же?

- Если он решил вместо этого отправиться сюда, то зачем о нем так говорят?

- По той причине, по которой он здесь, - ответил Скорпио.

Они обошли вокруг надувного здания и добрались до шлюзовой двери. Рядом с дверью гудел небольшой ящик, снабжавший палатку энергией, обеспечивавший разницу давления и предоставлявший обитателю тепло и прочее необходимое.

Скорпио осмотрел одно из бревен-плавников, провел пальцем по срезу, где кусок был отпилен от большего основания.

- Похоже, он прибирается на берегу.

Васко указал на приоткрытую внешнюю дверь шлюза.

- Согласен, и дома вроде никого.

Скорпио открыл внутреннюю дверь. Внутри была постель и аккуратно сложенные постельные принадлежности. Небольшой складной стол, плитка и пищевой синтезатор. Бутыль с очищенной водой и коробка с довольствием. Работал дутьевой вентилятор, на столе были разложены небольшие кусочки плавника.

- Непонятно, он давно ушел? - спросил Васко.

Скорпио покачал головой.

- Он ушел недавно, скорее всего час или два назад.

Васко оглянулся по сторонам в поисках того, что позволило Скорпио сделать такой вывод. И ничего не смог найти: свины давно поняли, что острое обоняние, которое они унаследовали от своих предков, было удивительным для базисных людей. И еще свины убедились - на собственном горьком опыте - что людям об этом лучше не напоминать.

Они вышли наружу и закрыли за собой внутреннюю дверь, так, как было.

- И что теперь? - спросил Васко.

Скорпио со щелчком снял с руки запасной браслет связи и отдал его Васко. Браслет был настроен на безопасную частоту, и не стоило беспокоиться о том, что на другом острове их кто-то услышит.

- Ты знаешь, как пользоваться этими штуковинами?

- Справлюсь. Для чего вы мне это даете? Для какой-то цели?

- Для какой-то цели. Ты будешь ждать меня здесь до тех пор, пока я не вернусь. Надеюсь, что я вернусь и приведу с собой Клавейна. Но если случится так, что он первым найдет тебя, ты расскажешь ему, кто ты и кто отправил тебя сюда. После это ты позвонишь мне и спросишь Клавейна, хочет ли он поговорить со мной. Все понятно?

- А если вы не вернетесь?

- Тогда ты позвонишь Кровавому.

Васко потрогал браслет.

- Вы не знаете, в каком настроении Клавейн, и ваш голос, сэр, звучит взволновано. Вы думаете, он может быть опасен?

- Надеюсь, что он опасен, - ответил Скорпио, - потому что если он не опасен, то нам от него большой пользы не будет.

Он похлопал молодого человека по плечу.

- Теперь жди меня здесь, а я обойду остров по берегу. Думаю, это не займет больше часа, и мне кажется, что я найду Клавейна где-нибудь у моря.

Скорпио пробирался по каменистому берегу острова, растопырив для равновесия короткие толстые руки, ничуть не беспокоясь о том, насколько неуклюже или комично он выглядит.

Он пошел медленнее, когда вдалеке в темнеющем предвечернем океанском тумане ему померещилась бредущая, скрывающаяся и снова появляющаяся фигура. Он прищурился, ведь глаза у него были уже не те, что когда-то в Городе Бездны - тогда он был моложе. С одной стороны, он надеялся, что мираж превратится в Клавейна. С другой стороны, ему хотелось бы, чтобы видение оказалось плодом его воображения, каменным выступом, обманувшей его игрой света и тени.

Он был взволнован и не спешил убедиться. Прошло уже шесть месяцев с той поры, как он последний раз видел Клавейна. Не так уж много времени, особенно если сравнить с протяженностью человеческой жизни. И все равно Скорпио не отпускало ощущение, что ему предстоит знакомство и встреча с кем-то, кого он не видел десятки лет, с кем-то, кто под влиянием времени и обстоятельств изменился до неузнаваемости. Он подумал о том, что сделает, если окажется, что Клавейн и вправду потерял рассудок. Сумеет ли он понять и разобраться, если все так и есть? Скорпио достаточно пожил среди базисных людей, чтобы быть уверенным в том, что способен понимать их намерения, настроение и общее состояние рассудка. Считается, что разум людей и свинов не слишком отличается. Но в случае Клавейна Скорпио не забывал: тут не стоит полагаться на средний опыт. Клавейн не был похож на других людей. Жизнь и события превратили Клавейна в уникальное и, возможно, чудовищное создание.

Скорпио было пятьдесят. Он знал Клавейна половину своей жизни, с тех пор, как был захвачен в плен бывшей фракцией Клавейна в системе Йеллоустоун изменился. Вскоре после этого Клавейн порвал с конджойнерами, и после определенного периода взаимных опасений они со Скорпио закончили тем, что дрались плечом к плечу. Он собрали в окрестностях Йеллоустоуна отряд из бывших солдат и разных бродяг, угнали корабль и так добрались до системы Ресургем. По дороге их оскорбляли и на них нападали бывшие друзья Клавейна - конджойнеры. Из района Ресургем - уже на другом корабле - они добрались до этой планеты, до сине-зеленого облитого водой мрамора Арарата. После Ресургема драться приходилось немного, и вдвоем они занялись основанием временной колонии.

Они продумали и воплотили создание всего здешнего сообщества. Они нередко спорили, но почти никогда по поводу предметов крайней важности. Когда в вопросах политики один из них становился чересчур жестким и заходил слишком далеко или, наоборот, излишне смягчался, другой был рядом, чтобы уравновесить положение. Именно в эти годы Скорпио нашел силы заставить себя прекратить ненавидеть людей каждое мгновение своей жизни. Как ни за что другое, он был за это в долгу перед Клавейном.

Но ничто не происходит так просто, верно?

Проблема состояла в том, что Клавейн родился пять сотен лет назад и прожил большую часть этого срока. Что, если тот Клавейн, которого знал Скорпио - такой, каким его знало большинство колонистов, - был лишь переходной фазой, подобной проблеску солнца в ненастный дождливый день? Прежде Скорпио присматривал за Клавейном, отслеживая малейшие проявления его неподавленных пристрастий палача. За все это время он не заметил ничего, что могло бы возбудить в нем подозрения, но видел достаточно, чтобы понять, что некогда Клавейн действительно был тем чудовищем, о котором, говорят, ходили жуткие слухи.

Но в последние два года его уверенность поколебалась. Не то чтобы Клавейн стал менее жестоким, резким в спорах или склонным к насилию, чем прежде, но что-то в нем изменилось. Так ежеминутно меняется освещение ландшафта. Тот факт, что другие могли сказать то же об уравновешенности самого Скорпио, утешал мало. Он хорошо чувствовал свое сознание и надеялся, что в будущем не причинит вреда ни одному человеку, так, как делал это в прошлом. Но о том, что творится в голове его друга, он мог только догадываться. Скорпио мог быть уверен только в одном: Клавейн, тот, каким он его знал, с которым сражался бок о бок, теперь ушел, укрылся в далеком уголке своего внутреннего космоса. Перед тем как Клавейн удалился на этот остров, Скорпио вообще перестал понимать этого человека.

Но он не упрекнул в этом Клавейна. Ни единым словом.

Он шел вперед, пока не убедился, что фигура, которую он заметил, и в самом деле человек, потом прошел еще дальше, пока не стал различать детали. Фигурка стояла пригнувшись на берегу океана, неподвижная, словно застыла в момент мечтательного и невинного созерцания приливных прудиков и их фауны.

Скорпио уже узнал Клавейна; он был в этом уверен, пусть даже прежде остров казался необитаемым.

На мгновение свин ощутил облегчение. По крайней мере Клавейн еще жив. Неважно, что еще случится сегодня, ведь это уже небольшая победа.

Когда свин подошел к человеку на расстояние окрика, Клавейн почувствовал его присутствие и оглянулся. Дул бриз, которого не было там, где высадился Скорпио. Ветерок раздувал длинные седые волосы на розово-красном лице Клавейна. Его борода, обычно аккуратно подстриженная, со времени его отбытия сильно отросла и спуталась. Его худая фигура была облачена в черное, на плечи накинут темный плащ или шаль. Неудобная поза Клавейна была чем-то средним между стоянием на коленях и в полный рост, он почти сидел на корточках, словно замер на мгновение.

Отчего-то Скорпио показалось, что Клавейн смотрел так в океан часами.

- Невил, - позвал Скорпио.

Клавейн что-то ответил, его губы задвигались, но слова поглотило шипение прибоя.

Скорпио позвал снова:

- Это я, Скорпио.

Губы Клавейна опять зашевелились. Его голос походил на хрип, едва ли громче шепота.

- Я сказал, я велел тебе не приходить сюда.

- Знаю.

Скорпио подошел ближе. Седые волосы Клавейна метались перед его глубоко запавшими стариковскими глазами. Казалось, что эти глаза смотрят на что-то очень далекое и едва различимое.

- Я знаю, и шесть месяцев мы учитывали эту вашу просьбу, не так ли?

- Шесть месяцев? - Клавейн слабо улыбнулся. - Я и не думал, что столько прошло.

- Шесть месяцев и одна неделя, если точно.

- Никогда бы не подумал. Мне казалось, это было только вчера.

Клавейн опять воззрился на океан, повернувшись к Скорпио затылком. Просвечивающая между редкими седыми волосами кожа была того же ярко-розового цвета, что и у Скорпио.

- А иногда начинает казаться, что времени прошло больше, - продолжил Клавейн. - Мне кажется, я словно бы всегда жил здесь, день за днем всю свою жизнь. Иногда мне чудится, что на планете вообще нет больше ни души.

- Мы все по-прежнему здесь, - ответил Скорпио, - все те же сто семьдесят тысяч. И вы по-прежнему нам нужны.

- Я ясно попросил меня не беспокоить.

- Если только не появится дело высочайшей важности. Мы же так договорили, верно, Невил?

Клавейн с болезненной медлительностью поднялся. Он всегда был выше Скорпио, но теперь из-за худобы казалось, что его фигуру начертили несколькими быстрыми штрихами. Руки и ноги были нанесены небрежными росчерками на фоне неба.

Скорпио пригляделся к рукам Клавейна. Это были изящные руки хирурга. Или, может быть, следователя. Длинные ногти Клавейна царапнули влажную ткань его штанов, и Скорпио вздрогнул от этого звука.

- И что за дело?

- Мы кое-что нашли, - ответил Скорпио. - Мы не знаем точно, что это такое или кто отправил это сюда, но мы думаем, что оно прилетело из космоса. А еще мы думаем, что там внутри кто-то есть.

Главный хирург Грилье не спеша шел по круглым, залитым зеленоватым светом коридорам фабрики тел.

Он напевал себе под нос и насвистывал, довольный своей работой, довольный тем, что окружен гудящими машинами и наполовину сформированными людьми. Его пронизывал трепет от предвкушения встречи с новой планетарной системой, что ожидала их впереди, и всем связанным с этим. Возможно, непосредственно к нему это не имеет отношения, верно, но наверняка касается его соперника в борьбе за любовь королевы. Грилье попытался представить себе, как королева отнесется к очередному провалу Куичи. Он знал королеву Джасмин и догадывался, что та вряд ли воспримет подобное милостиво.

Грилье улыбнулся этим мыслям. Забавно - планетарная система, от которой столько зависело, до сих пор оставалась безымянной; никого не занимала далекая звезда и ее не вызывающая интереса группа планет. Причин интересоваться ими не было никогда. В астронавигационной базе "Гностического Вознесения" как и на любом другом звездном корабле должны были содержаться расплывчатые сведения об этой солнечной системе вместе с краткими характеристиками солнца и планет, возможных опасностей и прочего. Но эти базы данных никогда не предназначались для человеческих глаз; базы существовали только для других машин - запросов, обновления, бесшумной мгновенной обработки при выполнении задач пилотирования, которые считались чересчур скучными или сложными для людей. Запись об этой планетной системе сводилась к строчке бинарных чисел, к нескольким тысячам нулей и единиц. Незначительность упомянутой системы характеризовалась хотя бы тем, что за весь период функционирования "Гностического Вознесения" было отмечено всего три обращения к этому разделу. Обновление данных производилось лишь однажды.

Грилье это было известно: он проверил, просто из любопытства.

И вот теперь, возможно впервые в истории, система представляла собой нечто большее, чем объект преходящего интереса. У системы по-прежнему не было названия, и его отсутствие вдруг превратилось в источник неясного беспокойства, когда королева Джасмин упоминала о ней, как о "системе впереди" или как о "системе, к которой мы приближаемся". Грилье знал, что ее величество соблаговолит дать системе имя до тех пор, пока там не найдется что-то ценное. А обнаружение ценностей в этой системе полностью зависело от бывшего фаворита королевы, Куичи, чья звезда стремительно закатывалась.

Грилье ненадолго остановился возле одного из тел. Тело висело в поддерживающем геле за зеленым стеклом вивикационного контейнера. Вдоль основания контейнера шел ряд рычагов управления подачей питательных составов к клапанам различных органов; часть клапанов осуществляла усиленную подачу, часть ослабленную. Клапаны регулировали тонкости биохимического состава питательной матрицы. Бронзовые регулировочные клапаны, смонтированные на панели контейнера, отвечали за подачу таких основных химических составляющих, как вода и солевые растворы.

На боку контейнера размещался журнал с описанием истории клонирования тела. Грилье перелистал ламинированные страницы и с удовлетворением отметил, что все в порядке. Хотя большинство тел на фабрике никогда не декантировалось, эту разновидность - взрослую особь женского пола - ранее уже отогревали и использовали. Следы нанесенных телу ранений исчезали под влиянием процессов регенерации, шрамы на брюшине успели полностью зажить, новая нога была лишь чуточку короче своей не пострадавшей товарки. Джасмин не одобряла такой ремонт, но ее потребность в телах превосходила производственные возможности фабрики.

Грилье нежно погладил стекло.

- Твои дела идут прекрасно, милая.

Он двинулся дальше, выборочно проверяя другие тела. Иногда хватало одного взгляда, хотя чаще Грилье, пролистав журнал, вносил небольшие поправки в регулировку клапанов. Он был мастер своего дела и немало этим гордился. Он никогда не похвалялся своими способностями и ничего не обещал, если не был полностью уверен, что в силах это обеспечить - полная противоположность Куичи, который с тех самых пор, как ступил на борт "Гностического Вознесения", только и делал, что сулил невероятное.

До поры до времени это срабатывало. Грилье, давнишний приближенный королевы, внезапно обнаружил, что его потеснил блестящий новичок. Теперь, продолжая работать на королеву, он слышал только, как Куичи скоро изменит их будущее: Куичи то, Куичи се. Королева даже стала упрекать Грилье в медлительности, сетовала, что фабрика работает слишком неторопливо и задерживает поставки тел, что в последнее время из-за дефицита материала терапия утрачивает эффективность. Грилье испытал краткий соблазн предпринять нечто такое, что привлечет к нему серьезное внимание, нечто способное снова стремительно вознести его к свету королевиной милости.

Пока же он был чрезвычайно доволен тем, что не предпринял ничего подобного; от него требовалось только выждать. Нужно лишь дать Куичи возможность самому вырыть себе могилу посредством обещаний, которые он, естественно, выполнить не мог. К несчастью - Куичи, не Грилье - королева ожидала от фаворита именно того, что было обещано. И если Грилье правильно угадывал настроения королевы, всего один шаг отделял Куичи от особой терапии, предоставляемой в носовой фигуре их корабля.

Грилье остановился перед телом взрослого мужчины, у которого во время последнего осмотра были отмечены небольшие аномалии развития. Он еще раз отрегулировал клапаны, но было очевидно, что его старания ни к чему не приведут. На взгляд непрофессионала тело выглядело совершенно нормально, однако в нем отсутствовала та идеальная симметрия, которую так ценила Джасмин. Грилье покачал головой и положил руку на полированный бронзовый регулятор. Такое решение всякий раз давалось ему нелегко. Тело не отвечало во всех мелочах безупречным стандартам его фабрики, и восстановительные процедуры не пошли ему на пользу. Согласится ли на сей раз Джасмин с более низким качеством? Ведь, в конце концов, это она загнала фабрику до пределов?

Нет, решил Грилье. Если печальный опыт Куичи и научил его чему-то, так это тому, что всегда нужно придерживаться собственных стандартов. Джасмин, возможно, отчитает его за то, что он избавился от этого тела, но пройдет время - и она с уважением отнесется к его решению, к его твердому намерению придерживаться идеала.

Грилье закрыл бронзовый клапан, прекратив подачу солевого раствора, потом опустился на колени и перекрыл основную часть питательных клапанов.

- Извини, - сказал Грилье, обращаясь к спокойному, без следа эмоций лицу за стеклом, - но, боюсь, тебе не справиться.

Он в последний раз взглянул на тело. Через несколько часов разрушение клеток неузнаваемо изуродует это лицо. Тело подвергнется разложению, его химические составляющие будут использованы вторично в других местах фабрики.

В наушнике раздался голос. Он притронулся к устройству связи.

- Грилье... я жду вас.

- Уже иду, мадам.

На вершине вивификационного контейнера замигала красная лампочка, одновременно запуская сигнал тревоги. Грилье включил прерыватель; сирена смолкла, красный свет погас. В помещении фабрики снова воцарились покой и тишина, лишь изредка прерываемые далеким бульканьем потоков питательных жидкостей или приглушенными щелчками питающих клапанов.

Грилье кивнул, удовлетворенный тем, что все идет так, как он считает нужным, и неторопливо двинулся дальше.

В тот самый миг, когда Грилье перекрыл последний из питающих клапанов, в системе автоматики "Гностического Вознесения" была зарегистрирована аномалия. Аномалия длилась всего мгновение, менее доли полусекунды, но этого оказалось достаточно, чтобы в потоке данных появился сигнальный флажок: отметка об из ряда вон выходящем событии, отмечающая факт, что событие это достойно внимания.

В части сенсорного программного обеспечения на том все и кончилось: аномалия не имела последствий, все прочие системы работали нормально. Флажок был простой формальностью; дальше меткой займется отдельный, более разумный слой программного обеспечения системы слежения.

Второй слой - предназначенный для контроля нормальной работоспособности посредством распределенных по кораблю сенсорных подсистем - отметил присутствие флажка, одновременно с миллионом других флажков, возникших в том же цикле, и поставил его на обработку в графике своего выполнения задач. С момента регистрации аномалии до этого момента прошло не более двухсот тысячных секунды - неизбежная дань расчетной обработке сигналов системы внутреннего мониторинга кибернетической нервной системы субсветовика. Связь между противоположными концами "Гностического Вознесения" осуществлялась с помощью трех-четырех километров основной кабельной сети и шести-семи километров сетей вспомогательных.

На таком большом корабле ничто не происходило быстро, но это почти ни на чем не сказывалось. Из-за своей огромной массы корабль медленно реагировал на внешние изменения: так у бронтозавра отсутствует необходимость в мгновенных рефлекторных ответах.

Слой мониторинга работоспособности системы продолжил просмотр перечня данных.

Большая часть нескольких миллионов событий представлялась довольно безобидной. Основываясь на статистическом наборе рисунка ожидаемого ошибочного события, слой мониторинга мог без колебаний снять подавляющую часть флажков. Это были случайные ошибки, не имеющие важного значения с точки зрения дальнейшего опасного воздействия на систему автоматики корабля. Сколько-нибудь подозрительно выглядела всего сотня тысяч флажков.

Второй слой сделал то, что обычно делал в таких случаях: сформировал из сотни тысяч автономных событий единый пакет, присовокупив к ним собственные комментарии и результаты предварительного анализа, и передал этот пакет третьему слою программы мониторинга.

Третий слой по большей части ничем не был занят: его деятельность сводилась исключительно к просмотру и исследованию аномалий, направленных к нему менее разумными субслоями. Обладая быстрой реакцией, третий слой исследовал досье с глубокой заинтересованностью - настолько, насколько позволяли граничные условия его разумности. По машинным стандартам эта разумность пока не достигала уровня разумности гамма, однако третий слой выполнял свою работу так давно, что накопил достаточный эвристический опыт. Третьему слою было ясно, что большая часть направленных к нему событий не стоит его внимания, а вот оставшиеся не лишены интереса, и он не пожалел времени на просмотр их журналов. Две трети этих аномалий оказались повторными жалобами: сообщениями систем о реальных, но кратковременных неполадках. Ни одна из этих неполадок, однако, не угрожала работе корабля, поэтому их можно было временно оставить без внимания.

Треть отобранных событий была новыми. Из них примерно девяносто процентов относились к тем, какие время от времени можно ожидать, исходя из знаний третьего слоя о различных компонентах корабельного железа и задействованного программного обеспечения. И лишь малая толика принадлежала потенциально критической области, но, по счастью, со всеми этими повреждениями можно было справиться обычными ремонтными методами. Третий слой почти без колебаний направил инструкции тем частям корабля, которые отвечали за обслуживание инфраструктуры.

В различных частях корабля в буферы сервисных автоматов, уже занятых другим ремонтом и техническим обслуживанием, поступили новые задания. На выполнение всех их уйдут недели, но со временем все будет исполнено.

В итоге осталось всего несколько ошибок, теоретически способных перерасти в серьезные проблемы. Эти ошибки было трудно объяснить, и третьему слою было неясно, при помощи каких сервисных механизмов их можно исправить. Третий слой был не слишком озабочен этим, ибо обладал свойством большей или меньшей степени озабоченности: прошлый опыт научил его, что необъяснимые ошибки на поверку оказываются обычными незначительными отказами. Однако в настоящее время у него не было другого выбора, кроме как отправить отчеты об этих аномалиях на рассмотрение высшего слоя корабельной автоматики.

Все аномалии продвигались таким образом - через слои постепенно нарастающей разумности.

К тому времени как был задействован последний слой, в пакете осталось лишь одно событие: первоначальная кратковременная аномалия сенсора, та, что длилась не более секунды. Ни один из нижележащих слоев не смог классифицировать эту ошибку при помощи обычного статистического набора и правил рассмотрения и анализа.

Сообщения о событиях поступали на высший уровень только раз или два в минуту.

На сей раз впервые проснулся настоящий интеллект. Гамма-уровневая субличность, ответственная за надзор за шестью слоями, представляла последний рубеж между кибернетикой и человеческой командой. Именно на субличность возлагалась трудная задача решать, стоит ли данная ошибка внимания команды. За многие годы субличность научилась не кричать "Волк!" чересчур часто: в этом случае обладатели субличности могли счесть необходимой ее перезагрузку и обновление программного обеспечения. Поэтому мучительное принятие субличностью решения длилось несколько десятков секунд.

Аномалия, с которой пришлось столкнуться субличности, была одной из самых странных за всю историю ее существования. Тщательная проверка логических путей в сенсорной системе не смогла объяснить, каким образом могло случиться нечто столь абсолютно и разительно необычное.

Для успешного выполнения своей работы надлежащим образом субличность имела абстрактное представление об окружающем мире. Не особенно сложное, но достаточное, чтобы судить, какие внешние проявления могли повлиять на сенсоры - или же сенсорный сигнал подвергся галлюционированию в процессе последующей обработки данных. Субличность осознавала, что "Гностическое Вознесение" - корабль, летящий в космосе. Субличность также отдавала себе отчет в том, что многие явления, зарегистрированные сенсорами, могло вызвать воздействие микро- и макрообъектов, присутствующих в космосе: пылевых частиц, магнитных полей, радарное эхо от близлежащих объектов, - излучения более отдаленных объектов: миров, звезд, галактик, квазаров, и фоновое космическое эхо. Для того оценки влияния этих помех субличности была необходима способность точно оценивать, каким образом данные могли изменяться под влиянием окружающего мира. Никто и никогда не закладывал в субличность эти правила; она сформулировала их сама с течением времени, внося поправки по мере накопления информации. Эта задача не имела окончательного решения, но на данном этапе субличность полагала себя достаточно сведущей в таких вопросах.

Например, ей было известно, что планеты - по крайней мере абстрактные объекты, соответствующие планетарной модели, известной субличности, - не могли породить такую ошибку. С точки зрения внешних воздействий ошибка была совершенно необъяснимой. Вероятнее всего, случился сбой на стадии получения данных.

Субличность еще немного подумала над подобной возможностью. Даже приняв такое предположение, было по-прежнему трудно объяснить аномалию. Аномалия была до странности своеобразна и касалась только самой планеты. Ничто, в том числе луна этой планеты, не могло породить нечто настолько странное.

Субличность изменила мнение: аномалия могла быть привнесена извне, но в таком случае модель внешнего мира, созданная субличностью, была в корне ошибочна. Этот вывод тоже не понравился субличности. Прошло очень много времени с тех пор как она подвергала базовому изменению свою модель мира, и перспектива новой подобной процедуры вызывала в ней колкое унизительное предчувствие.

Хуже того, подобное наблюдение могло означать, что самому "Гностическому Вознесению" грозит... ну, не немедленная опасность - проблемная планета все еще находилась в дюжине световых часов впереди по курсу - тем не менее, корабль приближается к чему-то, что могло в определенный момент в будущем подвергнуть его определенному риску.

Вывод был однозначным. Субличность приняла решение: обратиться к команде, другого выхода не оставалось.

Это означало только одно: приоритет обращения к королеве Джасмин. Субличность определила, что в данный момент королева занята считыванием обзора данных с помощью ее любимых устройств-посредников визуального восприятия. Поскольку субличность обладала соответствующими правами, она перехватила управление каналом данных и очистила экраны обоих устройств, подготовив их для аварийного сообщения.

Субличность выслала простое сообщение: СЕНСОРНАЯ АНОМАЛИЯ: ЗАПРОС НА КОНСУЛЬТАЦИЮ.

Мгновение - значительно меньшее той полусекунды, которую заняла исходная аномалия - это сообщение светилось на мониторе королевы, привлекая ее внимание.

Но потом субличность поспешила изменить решение.

Возможно, субличность совершила ошибку. Сколь бы необычной ни была аномалия, она исчезла. Дальнейших сообщений от низлежащих слоев о странных событиях не поступало. Планета вела себя так, как, по мнению субличности, и должна была себя вести любая планета.

За следующий короткий отрезок времени высший слой пришел к выводу, что событие может объясняться простым сбоем в сенсорном восприятии. Для подтверждения необходимо было просто еще раз пройти всю цепочку, взглянуть на все компоненты под правильным углом, произвести анализ вне привычных ограничений. Разумная субличность должна заниматься именно этим. А если она будет только слепо отсылать к людям все аномалии, какие не сможет немедленно объяснить, с команды станется принять решение надстроить ее другим псевдоразумным слоем. Или, еще хуже, обновить программное обеспечение.

Субличность стерла свое сообщение с экрана королевы и немедленно заменила изображение таблицами данных, которые перед этим там находились.

Субличность продолжала усердно решать задачу возникновения аномалии, когда примерно минутой позже в ее приемный буфер поступило новое сообщение об аномалии. На этот раз было зафиксировано нарушение баланса тяги, крошечное колебание в один процент в двигательной установке звездолета конджойнеров. Столкнувшись с новой, чрезвычайно неотложной проблемой, субличность приняла решение отложить анализ планетарной аномалии. Даже по замедленным стандартам корабельной коммуникации минута была продолжительным отрезком времени. Минут шли, аномалии в поведении планеты не отмечалось, и степень важности досадного события неуклонно понижалась.

Субличность, конечно, не забудет о происшествии - забывчивость была ни в коем случае ей не свойственна - но в течение часа ей предстояло справиться со множеством более насущных задач.

Отлично. Итак, окончательное решение принято. Справиться с проблемой аномалии можно было притворившись, что ее не было.

Сообщение об аномалии горело на экране королевы Джасмин в течение крошечной доли секунды. В результате никто из людей в экипаже "Гностического Вознесения" - ни Джасмин, ни Грилье, ни Куичи, никто из остальных ультра - не узнали о том, что менее чем на половину секунды самый большой газовый гигант системы, к которой они приближались, системы, именуемой в справочниках "107 Рыб", просто исчез.

Королева Джасмин услышала эхо шагов главного хирурга: тот шел в ее сторону по металлическому коридору, соединявшему командный отсек с остальными помещениями корабля. Как обычно, шаги Грилье звучали так, словно он никуда не спешил. Удалось ли ей испытать его верность, унижая перед Куичи? Возможно. Если так, то пора снова дать Грилье ощутить свою значимость.

Мигание на экране считывания данных черепа привлекло ее внимание. На мгновение данные, которые она просматривала, сменились надписью - что-то об аномалии в сенсорной системе.

Королева Джасмин встряхнула череп. Ужасный предмет всегда казался ей одержимым, и постепенно у нее нарастала уверенность, что устройство вдобавок попросту устаревает. Будь она не столь суеверной, она бы давно выбросила череп, но, по слухам, с теми, кто пренебрегает советами черепа, случаются страшные вещи.

В дверь вежливо постучали.

- Входите, Грилье.

Бронированная дверь открылась. Грилье вошел в зал, его глаза с яркими белками были широко раскрыты, пока он привыкал к полумраку. Поджарый, опрятно одетый, невысокий, с подстриженными коротеньким ежиком блестящими светлыми волосами. Черты лица расплющенные, условные - точно у боксера. На нем был белый врачебный халат и фартук; руки в неизменных перчатках. Выражение лица Грилье всякий раз поражало Джасмин - казалось, доктор вот-вот рассмеется или заплачет. Но это была лишь иллюзия: главный хирург был мало знаком как с первым, так и со вторым проявлением чувств.

- Трудитесь на фабрике тел, Грилье?

- Понемногу, мадам.

- Думаю, в будущем расход значительно увеличится. Производство должно быть высокопродуктивным.

- Здесь не о чем беспокоиться, мадам.

- Коль скоро там заправляете вы, да, - ответила она.

Джасмин вздохнула.

- Что ж, довольно о приятном. Перейдем к делу.

Грилье кивнул.

- Вижу, вы уже все подготовили, мадам.

Ожидая прихода Грилье, королева привязала себя к трону, закрепив кожаные петли на лодыжках и бедрах и перетянув живот широким поясом, правая рука крепко прикреплена к подлокотнику трона, подвижна только левая рука. В ней королева держала череп, повернув его лицом к себе, чтобы видеть экраны считывания, вздутиями выступающие из глазниц. Прежде чем взять череп, она вложила руку в машинный скелетный каркас на боку трона. Машина - болеутолитель - представляла собой клетку из грубых черных металлических стержней, снабженных винтовыми зажимами. Зажимы болезненно вжимались в кожу.

- Сделай мне больно, - велела королева Джасмин.

Выражение лица Грилье на мгновение сместилось к улыбке. Он приблизился к трону и осмотрел настройку болеутолителя. Потом проверил натяжение всех винтов устройства, последовательно прижав каждый на четверть оборота за раз. Зажимы глубже вдавились в плоть предплечья королевы, в свою очередь поддерживаемого набором фиксированных держателей. Тщательность, с которой Грилье крутил винты, наводила королеву на мысль о настройщике чудовищного струнного инструмента.

Это было неприятно. Но в этом был весь смысл.

Примерно через минуту Грилье закончил и повернулся к трону. Королева проследила за тем, как хирург достал из небольшой медицинской сумки, которую всегда держал в зале, катушку с катетером. Один конец катетера он воткнул в большую бутыль с чем-то зеленовато-желтым, другой соединил с иглой шприца. Во время работы он напевал себе под нос и насвистывал. Подняв бутыль, он закрепил ее в держателях позади трона, потом воткнул иглу в локтевой сгиб правой руки королевы и замешкался, стараясь попасть в вену. Королева смотрела, как хирург, шагнув обратно к ней, встал прямо перед троном.

На этот раз это была женщина, но специальных причин для этого не было. Хотя для выращивания тел использовался собственный генетический материал Джасмин, Грилье мог на ранней стадии развития вносить изменения и предопределять пол будущего создания. Обычно это были мальчики или девочки. Иногда для разнообразия он изготавливал бесполые или причудливые двуполые варианты. Все создания подвергались стерилизации: оснащать их действующей репродуктивной системой было напрасной тратой времени. Достаточно сложно было и вживлять в тела параллельные нейронные импланты, с тем чтобы королева могла управлять искусственными созданиями.

Внезапно Джасмин почувствовала, что агония теряет остроту.

- Мне не нужна анестезия, Грилье.

- Боль без периодов облегчения как музыка без тишины, - ответил он. - Вы должны доверять моим суждениям в этом вопросе, так же, как доверяли в прошлом.

- Я доверяю вам, Грилье.

- Это правда, мадам?

- Да, правда. Вы всегда были моим любимцем. И вам это нравится, не так ли?

- Я просто выполняю свою работу, мадам. Просто выполняю свою работу так, как позволяют мои способности.

Королева положила череп на колени. Потом свободной рукой погладила белый ежик Грилье.

- Без вас мне некуда деваться. В особенности теперь.

- Это не так, мадам. Ваше искусство угрожать и мучить очень скоро затмит мои способности.

Это было нечто большее, чем бездумная лесть: хотя Грилье сделал изучение боли делом своей жизни, Джасмин быстро его догоняла. Она изучила множество трудов о физиологии боли; она знала, в чем разница между эпикритической и протопатической болью; ей было известно о пресинаптическом блокировании и неоспинальных путях. Она знала о своих простоожелезных усилителях из биохимических анализов содержания гамма-аминомасляной кислоты во время пыток.

Кроме того, боль была знакома королеве с той стороны, о которой Грилье не имел понятия. Он знал боль только по ее сторонним проявлениям. Изнутри, с не подлежащей оглашению точки зрения испытуемого, боль была ему незнакома. И не важно, сколь глубоки его теоретические знания предмета - здесь королева всегда будет на шаг впереди него.

Подобно большинству людей своей эпохи, Грилье мог только представить себе мучения, путем экстраполяции, исходя из неприятности со сломанным ногтем.

Он о многом не имел понятия.

- Возможно, мне удалось кое-чему научиться, - сказала королева, - но в искусстве клонирования вы всегда останетесь мастером. И я нисколько не шутила, когда недавно сказала то, что сказала, Грилье: моя потребность в продукции фабрики возрастет. Вы сможете удовлетворить мои новые требования?

- Вы говорили, что производство не должно сокращаться. А это не то же самое.

- Но разве сейчас вы работаете на полную мощность? Ведь нет?

Грилье отрегулировал зажим.

- Буду откровенен с вами: мы подошли очень близко к максимальной производительности фабрики. Пока что я утилизирую продукцию, которая не удовлетворяет нашим обычным стандартам. Если вам угодно увеличить производительность фабрики, вы должны решиться и понизить действующие стандарты.

- Сегодня вы избавились от одного тела, не так ли?

- Как вы узнали?

- В моем представлении, вы неукоснительно следуете своим принципам, которые диктуют вам придерживаться самых высоких стандартов.

Королева подняла палец.

- И это очень правильно. Потому я и держу вас на этой работе. Конечно, я огорчена - мне известно, какое тело вы утилизировали - но стандарты суть стандарты.

- Я всегда придерживался этого правила.

- Жаль, что того же нельзя сказать об остальных на этом корабле.

Грилье напевал под нос и насвистывал, потом, выждав, спросил с расчетливой небрежностью:

- Мне всегда казалось, что у вас превосходная команда, мадам.

- Я говорю не о своей постоянной команде.

- Ах, вот как. Значит, о временных членах экипажа. Надеюсь, речь не обо мне?

- Вы отлично понимаете, о ком я, так что бросьте притворяться.

- Куичи? Конечно, вы говорите не о нем.

- Ох, оставьте ваши игры, Грилье. Я отлично понимаю ваши чувства к сопернику. Хотите знать, в чем состоит настоящая ирония? Вы с ним очень похожи, гораздо больше, чем вам кажется. Вы оба базисные люди, ваша культура подвергла и вас, и его остракизму. Я связывала с вами и с Куичи весьма большие надежды, но теперь, вижу, нам пора с ним расстаться.

- Я уверен, что вы дадите ему еще один шанс, мадам. Ведь как бы ни было, на пути у нас новая планетная система.

- И вам хочется в очередной раз увидеть, как его постигнет неудача, просто для того чтобы последующее наказание было еще более суровым?

- Я думаю только о благополучии корабля.

- Уверена, что так оно и есть, Грилье, - ответила королева, изумленная его ложью. - Ну-с, хочу признаться, я еще не решила, что делать с Куичи. Но одно я знаю наверняка: нам с ним нужно поговорить. В моем распоряжении благодаря любезности нашего торгового партнера появилась любопытная информация о нем.

- Очень интересно, - отозвался Грилье.

- Оказалось, что Куичи не был до конца откровенен с нами относительно своего прошлого опыта. Это моя вина: следовало тщательнее проверить его биографию. Однако это не оправдывает того, что он преувеличил свои прошлые заслуги. Я считала, что мы нанимаем опытного переговорщика. Человека с инстинктивным пониманием планетарных природных условий. Человека, который будет в своей тарелке как среди ультра, так и среди базисных людей, кого-то, кто способен провести переговоры в нашу пользу, а также найти сокровище там, где мы его наверняка пропустим.

- Что ж, это похоже на Куичи.

- Нет, Грилье, это больше похоже на того человека, которым Куичи хотел нам казаться. Это маска, которую он носит. Его истинная биография гораздо менее занимательна. Он добивался успеха то тут, то там, но и провалов было немало. Он ловит шанс: он хвастун, пройдоха и лжец. А кроме того, он инфицирован.

Грилье поднял бровь.

- Инфицирован?

- Индоктринальным вирусом. Мы просканировали его на обычные вирусы, а этот не заметили, потому что его нет в нашей базе данных. По счастью, этот вирус не очень заразен - вероятность, что Куичи заразит кого-нибудь из нас, крайне мала.

- О каком типе индоктринального вируса мы говорим?

- Грубая смесь: недоваренная стряпня религиозного вымысла трехтысячелетней давности, разбавленная современными сектантскими теистическими воззрениями. Вирус не принуждает его верить во что-то отчетливое; инфекция просто дает ему ощущение религиозности. Ясно, что большую часть времени он способен контролировать свои наклонности. Но этот факт беспокоит меня, Грилье. Что если его состояние вдруг ухудшится? Мне не нужен на борту человек, чье поведение я не смогу предсказать.

- Тогда отпустите его на все четыре стороны.

- Пока рано. Возможно, после того как мы исследуем 107 Рыб. Пусть использует последнюю возможность оправдаться.

- Почему вы решили, что он там что-то найдет?

- Я не надеюсь, что он обязательно принесет нам золотые яйца, но верю, что его шансы на успех увеличатся, если дать ему верный стимул.

- Он может сбежать.

- Об этом я тоже подумала. Полагаю, что в отношении Куичи я продумала все до мельчайших подробностей. Теперь мне нужно лишь заполучить его самого, более или менее живым и подвижным. Можете устроить это для меня?

- Немедленно, мадам?

- А почему бы и нет? Как говорится, "Куй железо, пока горячо".

- Проблема в том, - сказал Грилье, - что он заморожен. На то, чтобы разбудить его, уйдет шесть часов - если следовать рекомендуемым процедурам, конечно.

- А если им не следовать?

Она подумала о том, сколько еще жизнестойкости осталось в ее новом теле.

- Правда, Грилье, на сколько часов мы можем ускорить процесс?

- На четыре максимум, если вы не хотите рисковать его жизнью. Но и тогда его ощущения будут не слишком приятными.

Джасмин улыбнулась главному хирургу.

- Надеюсь, он вытерпит. Ах да, Грилье, еще одна просьба.

- Мадам?

- Принесите мне резной костюм.

Любовница помогла ему выбраться из капсулы. Лежа на столе восстановительной терапии, Куичи, базисный человек, дрожа, боролся с головокружением и тошнотой, пока Морвенна отсоединяла от его тела многочисленные трубки и катетеры.

- Лежи спокойно, - сказала она.

- Мне ужасно плохо.

- Естественно. Эти сволочи разморозили тебя слишком быстро, ничего другого и не стоило ожидать.

Ощущение напоминало тошнотворную боль от удара в пах, вот только пахом было все его тело. Ему хотелось свернуться в крохотный клубок, завязаться крошечным узлом, словно в изящном фокусе с оригами. Он задумался, не стошнить ли, однако усилия, которые требовалось к этому приложить, пугали.

- Для чего они так рисковали? - пробормотал он. - Ты же знаешь, для них я слишком ценный.

Он рыгнул: звук получился странный, словно собака, взлай которой растянулся слишком долго.

- Мне кажется, ты испытывал ее терпение чуть дольше дозволенного, - ответила Морвенна, промокая его салфеткой со щиплющей целебной мазью.

- Но она знает, что я ей нужен.

- Прежде она обходилась без тебя. Возможно, ей вдруг показалось, что и дальше она сможет обходиться без тебя.

Внезапно Куичи прозрел.

- Наверняка случилась авария.

- Разве только с тобой.

- Господи, все, что мне сейчас нужно - это сочувствие.

Он поморщился, когда голову ему прострелила молния боли, нечто гораздо более целеустремленное и основательное по сравнению с неприятными ощущениями, связанными с травмой воскрешения.

- Не поминай имя Господа всуе, - назидательно сказала Морвенна. - От этого только хуже, ты же знаешь.

Он заставил себя взглянуть ей в лицо, открыв глаза и впустив в них безжалостный свет помещения восстановительной терапии.

- Ты на моей стороне или нет?

- Я пытаюсь помочь тебе. Лежи тихо, мне нужно вынуть еще одну трубку.

Последний слабый укол боли в бедре, и шунт выскочил наружу, оставив после себя аккуратную ранку похожую на глаз.

- Вот, теперь все.

- До следующего раза, - ответил Куичи. - Если будет следующий раз.

Морвенна замолчала, словно ей в голову впервые пришла некая мысль.

- Ты боишься, да?

- А ты на моем месте не боялась бы?

- Королева безумна. Это всем известно. Но она достаточно прагматична, чтобы распознать ценный ресурс.

Морвенна говорила открыто, зная, что здесь, в камере оживления, у королевы нет прослушивающих устройств.

- Возьми, например, Грилье - ужас! Разве она стала бы хоть минуту терпеть этого урода, не будь он ей полезен?

- Со мной то же самое, - вздохнул Куичи, погружаясь в омут отчаяния и безнадежности. - Едва только кто бы то ни было из нас становится ей бесполезен...

Если бы он мог шевелиться, он бы чиркнул себе по горлу воображаемым ножом. Вместо этого он глухо захрипел, как удавленник.

- У тебя есть преимущество перед Грилье, - сказала Морвенна. - У тебя есть я, союзник в команде. Кто есть у него?

- Ты права, - ответил Куичи, - как всегда.

С огромным усилием он приподнялся, протянул руку и взялся за стальную ладонь Морвенны.

Он не стал напоминать ей, что на борту корабля она теперь почти в такой же полной изоляции, как и он сам. Если ультра хочет, чтобы собратья-ультра подвергли его остракизму, ему достаточно завести близкие отношения с базисным человеком. Морвенна пошла на это и теперь смело взирала на свое положение, но Куичи отлично знал, что, если он попытается прибегнуть к ее помощи, королева и экипаж повернутся против него и его просто распнут.

- Можешь подняться и сесть? - спросила она.

- Попробую.

Дискомфорт медленно смягчался. Куичи знал, что со временем все пройдет, и сейчас уже чувствовал себя лучше, по крайне мере мог пользоваться основными группами мышц, не вскрикивая от боли. Он сел на ложе, прижав колени к безволосой груди, пока Морвенна осторожно вынимала из его члена катетер. Пока она занималась им, Куичи смотрел ей в лицо и слышал только тихое позвякивание металла о металл. Он вспомнил, как боялся, когда она впервые прикоснулась к нему там блестящими как ножницы руками. Заниматься с ней любовью все равно, что заниматься любовью с молотилкой. При этом Морвенна ни разу не причинила ему боль, даже когда случайно повредила свои части тела из живой плоти.

- Все в порядке? - спросила она.

- Да, оклемался. Чтобы испортить день Хоррису Куичи, нужно нечто посильнее быстрого оживления.

- Вот это сила духа, - сказала она, но без особой уверенности. Она наклонилась и поцеловала его. От нее пахло духами и озоном.

- Хорошо, что ты здесь, - сказал Куичи.

- Подожди. Я приготовлю тебе попить.

Телескопически распрямившись в полный рост, Морвенна отодвинулась от ложа. Еще не способный сосредоточить взгляд, Куичи наблюдал, как она скользнула через комнату к нише, где были приготовлены различные подкрепляющие смеси. Серо-стальные дреды Морвенны раскачивались при каждом качке ее длинноногого тела, приводимого в движение поршнями.

Морвенна уже возвращалась к нему с бокалом восстановительного питья в руках - шоколадный напиток с лекарственными препаратами, - когда дверь в камеру открылась, скользнув в сторону. В комнату вошли двое ультра - мужчина и женщина. За ними, заложив в притворной застенчивости руки за спину, семенила невысокая, особенно рядом с ультра, фигурка главного хирурга, как обычно, в испачканном докторском халате.

- Он пришел в себя? - спросил мужчина.

- Ему повезло, что он не умер, - резко ответила Морвенна.

- Поменьше мелодрамы, - отрезала женщина. - Никто еще не умирал от того, что его отогрели чуть быстрее обычного.

- Вы объясните, чего от него хочет Джасмин?

- Это касается только их с королевой, - ответила женщина.

Мужчина небрежно кинул простеганную серебристую одежду приблизительно в сторону Куичи. Рука Морвенны обратилась в расплывчатое пятно и поймала одежду на лету. Она подошла к Куичи и передала ему вещи.

- Я хочу знать, что происходит, - сказал Куичи.

- Одевайся, - приказала женщина. - Пойдешь с нами.

Куичи повернулся на ложе и опустил ноги на холодный пол. Теперь, когда дискомфорт и боль отступили, на их место пришел страх. Его член сжался, съежился, забрался в пах, словно уже придумал собственный план спасения и бегства. Куичи оделся, завязав стеганку на поясе. Потом, повернувшись к главному хирургу, спросил:

- Вы тоже участвуете, верно?

Грилье моргнул:

- Мой дорогой друг, я мог только не дать им отогреть вас еще быстрее.

- Ну ты дождешься, - сказал Куичи. - Помяни мое слово.

- Не понимаю, почему вы все время разговариваете со мной в таком тоне. У вас и у меня много общего, Хоррис. Двое разумных гуманоидов на борту корабля ультра. Нам не стоит ругаться, оспаривать друг у друга престиж и статус. Нам нужно укрепить нашу дружбу и быть заодно.

Грилье вытер перчатки о халат, оставив на нем зловещее красное пятно.

- Нам нужно дружить, Хоррис. Нам нужно держаться друг за друга, потому что впереди долгая дорога.

- Скорее ад замерзнет, - ответил Куичи.

Королева держала на коленях пегий человеческий череп. У нее были очень длинные пальцы с ногтями, выкрашенными черным лаком. На ней были кожаный камзол на завязках и короткая юбка из такой же темной кожи. Волосы убраны с высокого лба назад, оставлен лишь аккуратный маленький завиток. Стоя перед королевой, Куичи сперва подумал, что она нанесла на лицо экзотический грим, вертикальные полосы, словно густой свечной воск тянущиеся от глаз к изгибу верхней губы, и лишь потом понял, что она вырезала себе глаза.

Если отвлечься от ран, ее лицо отличалось своеобразной суровой красотой.

Он впервые видел королеву во плоти, в одном из ее воплощений. До этой встречи все их переговоры проводились на расстоянии, либо через альфа-волновые прокси, либо через живых посредников вроде Грилье.

Когда-то он надеялся, что так все и останется.

Куичи выждал несколько секунд, прислушиваясь к своему дыханию. Наконец он заговорил:

- Я подвел вас, мадам?

- Скажите, Куичи, чем вы считаете мой корабль? Грузовиком, на котором я могу позволить себе перевозить багаж?

- Вижу, удача от меня отвернулась.

- Вы поздно это почувствовали. Сколько остановок мы сделали с тех пор, как вы присоединились к нам, Куичи? Пять, не так ли? И какую прибыль нам принесли эти пять остановок?

Куичи открыл рот, собираясь ответить, как вдруг заметил саркофаг, зовущийся также "резной костюм", почти скрытый в тени позади трона. Саркофаг появился здесь не случайно.

"Резной костюм" походил на саркофаг для мумии, изготовленный из ковкой мягкой стали или другого промышленного металла. На резном костюме имелись различные сложные разъемы и прочие места подключения, на месте смотрового щитка перед лицом темнел прямоугольник частой решетки. Там, где детали резного костюма укрепляли, меняли и приваривали заново, виднелись выступы и бугорки после сварки. Местами металл блестел как совершенно новый, очевидно приваренный совсем недавно.

Большую часть костюма покрывала невероятно сложная резьба, от которой начинали болеть глаза. Каждый квадратный сантиметр был испещрен тонкими деталями подробных картинок, которые сложно было разобрать с первого взгляда, но под взглядом Куичи костюм словно бы увеличился, и он смог разглядеть причудливых космических чудовищ со змеиными шеями, устремленные в бесконечность яростные фаллические звездолеты, лица вопящих людей и демонов, символы сексуальных актов и насилия. Тут были спирали последовательных хроник, поучительные истории и похвальбы успехами в торговле, выделенные крупно. Тут были лица-часы и молитвы. Строки текста на языке ему не известном, музыкальные лады и даже столбцы аккуратно, с любовью выгравированных вычислений. Последовательность цифрового кода ДНК. Ангелы и херувимы. Змеи. Множество змей.

От одного взгляда на этот костюм у него заболела голова.

Саркофаг пестрел язвинками от ударов микрометеоритов, темными пятнами ожогов космического излучения, его серо-стальная поверхность тут и там зеленела бронзовой патиной химических окислов. Более глубокие бороздки были оставлены ударами сверхтяжелых частиц, рикошетом отлетавших от скругленных боков саркофага. В довершение по всему периметру саркофага тянулся тонкий темный шов, по которому раскрывались и заваривались две броневые половинки корпуса.

Этот костюм предназначался для наказания, его существование считалось не более чем примитивными средневековыми слухами. До сего момента.

Королева запечатывала людей в этот костюм. В нем люди некоторое время могли жить, получая сенсорную информацию. Броня костюма защищала человека от фоновой радиации космического пространства во время межзвездного перелета, в ходе которого, иногда на многие годы, заключенного оставляли во льду защитного экрана звездолета.

Счастливчиками считались те, кто умирал раньше, чем их доставали из саркофага.

Куичи заговорил, стараясь, чтобы голос не дрожал:

- Если смотреть с вашей точки зрения, наши дела... наши дела вовсе не так уж плохи... во всех отношениях. Корабль цел и невредим, у него нет физических повреждений. Команда здорова, в пути не было ранений или потерь. Биологическое заражение тоже не отмечено. Обошлось и без непредвиденных расходов...

Он замолчал, с надеждой глядя на Джасмин.

- И этим вы пытаетесь оправдаться? Вы должны были обогатить нас, Куичи. Вы должны были в эти трудные времена принести нам богатство, смазать колесики торговых переговоров благодаря своему непревзойденному очарованию и знанию планетарной психологии и ландшафтов. Вы должны были стать нашей курочкой, несущей золотые яйца.

Куичи неловко переступил с ноги на ногу.

- Но все пять систем, которые мы посетили, были просто скопищем мусора.

- Это вы выбирали системы, не я. И не я виновата, что там не нашлось ничего стоящего.

Королева медленно и горько покачала головой.

- Нет, Куичи. Боюсь, легко вы не отделаетесь. Видите ли, месяц назад мы перехватили некое сообщение. Это была двухсторонняя связь, торговые переговоры между колонией людей на Чалупеке и субсветовиком "Воспоминания о Хокусае". Говорит это вам о чем-нибудь?

- Едва ли.

Но он вспомнил.

- "Хокусай" вошел в систему Gliese 664, как только мы ее покинули. Я говорю о второй планетной системе, куда вы нас привели. В своем отчете вы сообщили...

Королева резко подняла череп и приложила его к голове, прислушиваясь к сообщению, поступающему из его безгубых челюстей.

- Давайте проверим... на Опинкусе и трех других подобных Земле планетах не нашлось ничего ценного; единственное, что было найдено, это останки технологических устройств на лунах от пятой до восьмой гиганта Хауриент... во внешнем астероидном поле тоже ничего, ничего в пылевых облаках Д-типа, троянских точках или основных скоплениях К-пояса...

Куичи уже видел, к чему клонит королева.

- А "Воспоминания о Хокусае"?

- Я слушала их торговые переговоры с необычайным интересом. Судя по всему, что было сказано, "Хокусай" обнаружил подземный тайник годных для продажи артефактов, возраст которых около ста лет. Довоенные, дочумных времен. Очень ценные ВЕЩИ: не просто старая техника, но и предметы искусства и культуры, по большей части уникальные. Я поняла, что на них заработали достаточно, чтобы заказать себе новый слой навесной корпусной брони.

Королева выжидательно посмотрела на Куичи.

- Что скажете?

- Мой отчет был полностью правдивым, - ответил Куичи. - Наверно, им просто повезло, вот и все. Послушайте, дайте мне еще один шанс. Мы на подлете к новой системе?

Королева улыбнулась.

- Мы всегда на подлете к новой системе. На этот раз она называется 107 Рыб, но, по правде сказать, издалека вид у нее не слишком многообещающий, такой же, как и у пяти предыдущих. Почему вы решили, что на этот раз от вас будет польза?

- Позвольте мне взять "Доминатрикс", - взмолился Куичи, складывая руки на груди. - Я поведу его к этой системе.

Королева замолчала на много секунд. Куичи слышал только собственное дыхание, изредка прерываемое внезапным слабым писком насекомых или крысы, сгорающих в электрической ловушке. За зеленоватым стеклом полусферического купола, встроенного в одну из двенадцати стен зала, что-то лениво передвигалось. Он почувствовал, что за ним наблюдает еще что-то, помимо безглазой фигуры на троне. Никто никогда не говорил ему об этом, но он и без слов догадался - нечто за стеклом и есть подлинная королева, а искалеченное тело на троне просто кукла, в чьем теле Джасмин временно обитает. Значит, все дошедшие до него слухи правда: солипсизм королевы; ее пристрастие к самой невероятной боли, якорю, который связывает ее с реальностью; огромный запас клонированных тел, которые она содержит только для этой цели.

- Вы закончили, Куичи? Это все, что вы можете предложить?

Он вздохнул.

- Думаю, все.

По-видимому, королева безмолвно отдала приказ. В ту же секунду двери зала вновь распахнулись. Свежий холодный ветерок овеял затылок Куичи, и Куичи быстро обернулся. В зал вошли двое ультра, которые привели его из комнаты оживления, и главный хирург.

- Я с ним закончила, - сказала королева.

- И что вы решили? - спросил Грилье.

Джасмин покусала ноготь.

- Я осталась при прежнем мнении. Запечатайте его в резной костюм.

Скорпио было хорошо известно, что не следует беспокоить Клавейна, когда старик что-то обдумывает. Сколько времени прошло с тех пор, как он сказал ему про свалившийся из космоса предмет (если только этот предмет действительно свалился оттуда)? Пять минут или больше? Все это время Клавейн стоял, словно мрачная статуя, с сосредоточенным лицом, устремив взгляд к горизонту.

В конце концов, когда Скорпио уже начал задумываться, в своем ли уме его друг, Клавейн заговорил:

- Когда это случилось? - спросил он. - Когда это, чем бы оно ни было, - упало?

- Скорее всего, на прошлой неделе, - ответил Скорпио. - Мы нашли его два дня назад.

Новая тревожная пауза, на этот раз продлившаяся не более минуты. Вода плескалась о камни и журчала небольшими водоворотами, заливаясь и выливаясь в крохотные приливные пруды на берегу.

- И что же это такое?

- Трудно сказать наверняка. Какая-то капсула. Изготовленная людьми. Насколько мы можем догадываться, некий спасательный модуль, устройство, имеющее возможность войти в атмосферу. Мы думаем, что капсула упала в океан. Потом всплыла на поверхность.

Клавейн кивнул, словно эта новость представляла для него небольшой интерес.

- Ты уверен, что ее не оставила Галиана?

Клавейн легко произнес это имя, но Скорпио догадывался, какую боль оно причинило старику. Особенно сейчас, когда они стоят на берегу моря.

Скорпио видел, что означал океан для Клавейна: и потерю, и самую жестокую из надежд. В минуту откровенности, незадолго до того как удалиться от дел на остров, Клавейн сказал: "Они обе ушли. Больше этого океану для меня ничего не сделать".

- Они по-прежнему там, - ответил Скорпио. - Они не исчезли бесследно. Может быть, они там в большей безопасности, чем где бы то ни было в этом мире.

Словно Клавейн этого не понимал.

- Нет, - продолжил Скорпио, возвращаясь к настоящему. - Я не думаю, что ее оставила Галиана.

- Может быть, там весточка от нее, - продолжил Клавейн. - Нет, ерунда, правда? Никаких весточек нет и быть не может. Особенно такого вида. Особенно от Галианы или Фелки.

- Прошу прощения, - сказал Скорпио.

- Не стоит. Так устроена жизнь.

То, что Скорпио знал о прошлом Клавейна, основывалось на слухах и на том, что старик рассказал ему сам. Воспоминания всегда были ненадежной материей, а в эти времена память стала пластичной и податливой словно глина. В прошлом Клавейна были периоды, в которых даже он сам не был уверен.

И тем не менее, кое в чем уверенность была. Когда-то Клавейн любил женщину по имени Галиана; их связь началась много веков назад и продолжалась большую часть минувших столетий. Было известно, что они родили - или создали - некое существо, дочь по имени Фелка, а также что Фелка имела внутри тяжкую рану, но была и почти всемогуща; ее любили и боялись в равной мере.

Когда бы Клавейн ни заговаривал о тех временах, в его голосе пробивалась радость от осознания того, что это было.

Галиана, посвятившая себя науке, была одержима идеей расширения человеческого сознания. Ее любопытство не знало предела. В конечном счете она хотела получить бесконечную связь с реальностью на самом ее корневом уровне. Нейронные эксперименты Галианы представляли собой всего лишь одну из необходимых частей процесса. Галиане было ясно, что следующим шагом должны стать физические исследования, и она стремилась в космос. Она жаждала проникнуть за извилистые границы нанесенного на карты космоса, увидеть, что же на самом деле там есть. До сих пор все признаки существования инопланетных цивилизаций сводились к найденным руинам и захоронениям, но кто знает, что можно отыскать в глубинах галактики? К этому времени человеческие поселения охватили сферу в двести световых лет, но Галиана собиралась пройти путь в сто световых лет, прежде чем вернуться.

И добилась своего. Конджойнеры отправили три корабля, движущиеся чуть медленнее скорости света, в экспедицию за дальние окраины исследованного межзвездного пространства. Экспедиция должна была растянуться по меньшей мере на полтора века; не менее жадные до новых ощущений Клавейн и Фелка улетели вместе с Галианой. Полет проходил в соответствии с планом: Галиана и ее спутники посетили много солнечных систем, и хотя им нигде не удалось найти неоспоримых признаков существования активной инопланетной цивилизации, тем не менее, они обнаружили и каталогизировали множество явлений и, конечно же, нашли новые руины. Потом поступило сообщение (уже очень устаревшее) о развитии кризиса между конджойнерами и их бывшими союзниками, демархистами. Клавейну необходимо было вернуться и оказать тактическую поддержку оставшимся конджойнерам.

Галиана сочла, что для нее важнее продолжить экспедицию; они мирно распрощались в глубинах космоса, и один корабль отправился к дому, унося на борту Клавейна и Фелку, а два других продолжали описывать спирали, уходя все дальше и дальше в плоскости галактики.

Они думали встретиться снова, но, когда корабль Галианы вернулся в Материнское Гнездо конджойнеров, им управлял автопилот, а сам субсветовик был поврежден и мертв. Где-то в дальней части галактики корабли подверглись атаке паразитного бытия и один из кораблей был разрушен. После этого черные машины незамедлительно пробрались на корабль Галианы и систематически анатомизировали всю команду. Один за другим члены экипажа погибли, в живых осталась только Галиана. Черные машины проникли в ее череп и соединились с ее мозгом. Это было ужасно, но она все еще жила, хотя утратила способность к самостоятельным действиям. Превратилась в марионетку машин-паразитов.

С разрешения Клавейна конджойнеры заморозили Галиану до лучших времен, когда можно будет без вреда изгнать паразитов из ее тела. Когда-нибудь такая возможность должна была появиться, но вскоре среди конджойнеров наметился раскол: начался тот самый кризис, который со временем привел к тому, что Клавейн отправился в систему Ресургем и в конце концов оказался на Арарате. Во время конфликта замороженное тело Галианы было разрушено.

Горе Клавейна было огромно, иссушало душу. Это горе, вероятно, убило бы его, думал Скорпио, если бы вокруг него не было людей, отчаянно нуждавшихся в нем и его командах. Выживание колонии на Ресургеме дало в жизни иную цель, кроме страданий по погибшей Галиане. Новая цель помогла ему также сохранить разум.

Позже пришло новое утешение.

Не Галиана привела их на Арарат. Но вышло так, что Арарат был одной из планет, которые она посетила, уже расставшись с Клавейном и Фелкой. Эта планета привлекла ее внимание тем, что местные океаны населяли живые организмы. Это был мир трюкачей, и что гораздо более важно, почти ничто из посетившего мир трюкачей не бывало забыто.

На многих мирах трюкачи создали такую же природную систему, как на Арарате. Исследования и споры о том, вполне разумны эти инопланетные организмы или нет, тянулись уже многие годы. Было ясно одно: эти создания трепетно относились к любому носителю разума, сохраняя этот разум с любовной преданностью кураторов.

Всякий раз, когда в океане на планете трюкачей купалось разумное создание, микроскопические организмы внедрялись в нервную систему пловца. Этот процесс был совершенно безопасным и существенно отличался от того, что случилось с Галианой на борту ее корабля. Микроорганизмы-трюкачи преследовали единственную цель - снять копию с нервной и нейронной системы пловца, и, исполнив это, покидали тело человека. Копия личности пловца оставалась в океане, сам же он выходил на сушу, чувствуя себя совершенно нормально. Обычно пловцы не ощущали в себе никаких перемен. Иногда океан оставлял им в обмен небольшой подарок, чуть изменяя архитектуру их нейронной системы, и тогда у пловцов появлялось внутреннее зрение или им открывались небывалые познания. Обычно такой дар сохранялся лишь несколько часов, но в очень редких случаях оставался навсегда.

Невозможно было сказать, получила ли Галиана свой дар, искупавшись в здешнем океане, но ее сознание наверняка осталось здесь. Она все еще была тут, застывшая под волнами, быть может, дожидаясь перехода в тело какого-нибудь пловца.

Клавейн думал об этом, но не он первый попытался вступить в контакт с Галианой. Эта честь выпала Фелке. Двадцать лет она каждый день купалась в океане, погружаясь в воспоминания и прохладное сознание своей матери. К тому времени Клавейн сам перестал плавать, опасаясь того, что, столкнувшись с сознанием Галианы, найдет его измененным, ее память незнакомой и ошибочной относительно того, чем она была на самом деле. С годами его сомнения забылись, но он так больше и не решился войти в океан Арарата. В отличие от него Фелка, всегда готовая пережить всю палитру ощущений, предоставляемых океаном, плавала регулярно и часто делилась впечатлениями с Клавейном. Так, через дочь, он стал снова общаться с Галианой, и до поры до времени, покуда он не решился погрузиться в океан сам, этого ему было достаточно.

Но два года назад море забрало Фелку, и она больше не вернулась.

Об этом сейчас думал Скорпио, с особой тщательностью подбирая слова.

- Невил, я понимаю, для тебя это очень сложно, но пойми и ты: эта капсула, чем бы она ни была, представляет огромную проблему для поселения.

- Я понял, Скорп.

- И все равно океан для тебя важнее?

- По-моему, никто из нас не знает, что для него в этой жизни важнее.

- Может быть. Что касается меня, я о глобальных вопросах не думаю. Глобальные вопросы всегда были моей слабой стороной.

- Вот это верно, Скорп, глобальные вопросы это все, что нам осталось.

- Значит, ты думаешь, что во вселенной есть миллионы - миллиарды - людей, которые когда-то умрут? Люди, которых мы никогда не встретим, люди, которые не приблизятся к нашей жизни ни на световой год?

- Примерно так. Ты прав.

- Извини, но моя голова устроена иначе. Я просто не способен представить угрозу такого масштаба. Я не занимаюсь массовым истреблением. Меня больше занимают местные проблемы. И сейчас я столкнулся с местной проблемой.

- Ты так думаешь?

- Мне приходится заботиться о благосостоянии ста семидесяти тысяч человек. Их много, забот еще больше, столько, что голова идет кругом. И когда что-то вдруг падает с неба, я лишаюсь покоя и сна.

- Но ведь ты не видел, чтобы что-то упало с неба, не так ли? - Клавейн не стал дожидаться ответа Скорпио. - Как бы там ни было, мы оставили в ближайшем космосе у Арарата достаточно пассивных сенсорных систем из своего арсенала. Могли мы проморгать капсулу, способную опуститься на планету, более того - корабль ее сбросивший?

- Не знаю, - ответил Скорпио.

Нельзя сказать, что у него вышли все доводы - возможно, ему просто не хотелось и дальше спорить с Клавейном по мелочам или перейти к чему-то уже совсем абстрактному вроде пропавших душ или массового истребления.

- Что бы это ни было, оно появилось здесь недавно. Оно не имеет отношения к другим артефактам, которые мы выловили из океана. Прежние артефакты были наполовину растворены морем, даже те, что лежали на дне, где микроорганизмов обитает меньше. А глядя на эту штуковину, не скажешь, что она провела в море больше нескольких дней.

Клавейн наконец отвернулся от моря, и Скорпио счел это добрым знаком. Старик-конджойнер стронулся с места и пошел медленным, осторожным шагом, ни разу не взглянув себе под ноги, обходя попадающиеся на пути приливные пруды и препятствия с привычной легкостью.

Они шли обратно к палатке.

- Я много наблюдал за небом, Скорпио, - сказал Клавейн. - По ночам, когда не было облаков. Последнее время я кое-что видел. Вспышки. Признаки какого-то движения. Намеки на что-то огромное, словно там на мгновение отодвигали занавес. Думаю, теперь ты точно сочтешь меня выжившим из ума, верно?

Скорпио не знал, что и думать.

- На вашем месте, в одиночку на острове, всякий начнет видеть разное, - сказал он.

- Но вчера туч не было, - продолжил Клавейн. - И позавчера тоже. И я ничего не видел. Никаких признаков, что на орбите появился новый корабль.

- Мы тоже ничего не заметили.

- Какие-нибудь радиопереговоры? Лазерные сигналы?

- Ни звука в эфире. Вы правы, ломать над этим голову нет особого смысла. Но, нравится нам это или нет, у нас есть капсула, и она никуда не денется. Мне бы хотелось, чтобы вы отправились с нами и сами на нее взглянули.

Клавейн убрал волосы с глаз. Борозды и морщины на его лице превратились в расселины и трещины, словно очертания истерзанного непогодой ландшафта. Скорпио подумал, что за шесть месяцев, проведенных на острове, конджойнер состарился лет на двадцать или двадцать пять.

- Ты сказал, внутри что-то есть.

Пока они говорили, облака закрыли небо, потом начали кое-где расходиться, превращаясь в петли. Небо в разрывах облаков было бледное, безумного цвета синевы галочьих перьев.

- Этого пока никто не знает, - ответил Скорпио. - Вообще, о том, что найдена капсула, знают всего несколько человек в колонии. Поэтому я отправился сюда на лодке. На шаттле было бы легче добраться, но это бы привлекло внимание. Если люди узнают, что мы вернули вас, все решат, что случилось что-то серьезное. Кроме того, никто не знает, что вы так близко. Многие полагают, что вы отправились в другое полушарие.

- И ты поддерживаешь эту ложь?

- Да, чтобы сохранить общее спокойствие. Считалось, что вы отправились в экспедицию - возможно, очень опасную, это в вашем стиле. Мы не посчитали нужным объяснять всем, что вы решили обосноваться на острове и сидеть там, перебирая в голове способы самоубийства.

- Пусть горькая, но правда лучше. Люди бы меня поняли.

- Именно поэтому, - ответил Скорпио, - я решил, что правду им лучше не знать.

- Но я не думал о самоубийстве. Это не самоубийство.

Клавейн остановился и снова повернулся к морю.

- Я знаю, что она там, со своей матерью. Я чувствую это, Скорпио. Не спрашивай меня, как и почему, но я знаю, она все еще там. Я читал, что подобное случалось на других планетах трюкачей, понимаешь? Время от времени океан забирает пловцов, полностью растворяет их тела и встраивает их в органическую матрицу моря. Никто не знает зачем. Пловцы, которые потом входили в океан, говорили, что иногда чувствуют присутствие тех, кто исчез. И ощущение бывает гораздо сильнее, чем в случае записанной памяти или личности. Они говорят, что ощущение почти напоминает диалог.

Скорпио сдержал вздох. Давно, перед тем как Клавейн решил уединиться на острове, Скорпио уже слышал такие речи. Определенно, одиночество нисколько не поколебало уверенности Клавейна в том, что Фелка не просто утонула.

- Тогда ныряйте в море и разберитесь во всем сами, - сказал свин.

- Я бы так и сделал, но я боюсь.

- Того, что океан заберет вас?

- Нет. - Клавейн снова повернулся к Скорпио. Он не казался оскорбленным, лишь удивленным. - Нет. Конечно же нет. Это меня совсем не пугает. Меня пугает мысль о том, что океан может не обратить на меня внимания.

Рашмике Эльс в детстве очень часто говорили, что не стоит быть такой серьезной. Что бы они сказали, увидев теперь, как она сидит в полумраке на кровати и перебирает свои немногочисленные личные вещи, отбирая те, что может позволить себе взять в экспедицию. Она посмотрела бы на них с тем выражением оскорбленного достоинства, которым обычно пользовалась в таких ситуациях. Вот только теперь ее убежденность в том, что так надо, что она права, а они нет, была гораздо глубже. И хотя ей исполнилось всего семнадцать, она ничуть не сомневалась, что имеет право быть серьезной, более того, испуганной.

Она сложила в небольшую сумку белье на два или три дня, хотя ее путешествие вряд ли продлится так долго. Добавила к белью туалетные принадлежности, осторожно забрав их из ванной, так, чтобы родители не заметили, запаслась сухим печеньем и небольшим кусочком козьего сыра на тот случай, если в ледоходе Крозета будет нечего есть (или, скорее, если там не найдется ничего, что она согласилась бы съесть). Взяла бутылку очищенной воды, потому что слышала, что вода в окрестностях Пути плохая и от нее можно заболеть. Бутылки надолго не хватит, но, по крайней мере, теперь она может спокойно думать, что обо всем позаботилась наперед. Ко всему этому Рашмика прибавила завернутые в пластиковый пакет три маленьких реликта беглецов, украденные из раскопок.

В результате в сумке почти не осталось места, чтобы прихватить что-то еще. Сумка получилась даже тяжелее, чем она ожидала. Рашмика поглядела на жалкую кучку своих вещей, лежащую перед ней на кровати, понимая, что может взять из этого только что-то одно. Что же?

Здесь была карта Хелы, снятая со стены над кроватью, с отмеченной выцветшими красными чернилами извилистой линией Пути, протянувшегося вдоль экватора. Эта карта Пути не была точной, но в ее компаде лучшей не нашлось. И разве теперь это имеет значение? Она не доберется до Пути без помощи других людей, которые должны будут ее туда доставить, и, если они не знают дороги, ее карта вряд ли сильно им поможет.

Она отложила карту в сторону.

Была тут и толстая синяя тетрадь с уголками, защищенными позолоченным металлом. В ней содержались ее рукописные заметки о беглецах, которые она прилежно заносила сюда на протяжении восьми лет. Рашмика начала писать в эту тетрадь, когда ей исполнилось девять и она решила - вполне в соответствии со своим ранним развитием, - что хочет стать ученым и изучать беглецов. Над ней, конечно, смеялись - по правде сказать, довольно добродушно и необидно, - но от этого она только еще более усердно царапала свои заметки.

Рашмика знала, что нужно спешить, но не могла не перелистать тетрадь, слушая, как отчетливо шелестят при этом в тишине комнаты страницы. Иногда, редко, когда она смотрела на тетрадь свежим взглядом, словно глазами другого человека, красота тетради, такой прекрасной, изумляла ее. Вначале почерк Рашмики был крупным, аккуратным и детским. Она пользовалась ручками разных цветов и тщательно подчеркивала важные места. Кое-где чернила выцвели или растеклись, попадались пятна и кляксы, где она испачкала бумагу, но ощущение пережившей много старины лишь придавало средневековой прелести этому артефакту. Рашмика делала рисунки, копировала их из других источников. Первые рисунки были грубыми и детскими, но через несколько страниц ее зарисовки приобрели точность и уверенность набросков викторианских натуралистов. Рисунки были старательно снабжены стрелками и пояснениями, вокруг повсюду были заметки. Само собой, это были чертежи артефактов беглецов с записями об их происхождении и назначении, а также множество изображений самих беглецов, их анатомии и поз, воссозданных по телам, найденным в раскопках.

Она перелистала тетрадь, годы своей жизни. Почерк мельчал, читать становилось труднее. Цветные чернила использовались все реже, несколько последних глав были написаны черной ручкой. Здесь тоже все было аккуратно, прежние методичность и прилежание никуда не делись, однако теперь рукопись напоминала скорее работу ученого, чем записи увлеченного ребенка, пусть и одаренного. Она не брала больше заметки и рисунки из других источников, записывались только рассуждения и мысли, которые приходили в голову лично ей и не зависели от чужого мнения. Разница между первыми и последними записями в тетради была потрясающе очевидной для Рашмики, напоминание о пути, ею пройденном. Очень часто ее до того смущали ее первые робкие шаги, что порой ей хотелось выбросить эту тетрадь и начать новую. Но на Хеле бумага стоила дорого, а тетрадь подарил Харбин.

Рашмика пролистала еще не исписанные страницы. Ее рассуждения еще не оформились до конца, но она уже предчувствовала, куда они приведут ее. Она почти видела на страницах слова и цифры, призрачно неразличимые; требовались только время и сосредоточенность, чтобы эти мысли обрели четкие формулировки. В путешествии, в которое она отправлялась, у нее наверняка будет масса возможностей поработать со своей тетрадью.

Но она не возьмет тетрадь с собой. Эта тетрадь много для нее значила, и Рашмике невыносима была мысль, что в пути она может потерять тетрадь или ее могут украсть. Если оставить тетрадь здесь, по крайней мере, можно надеяться, что та дождется ее возвращения. В конце концов, в дороге она может делать заметки, оттачивая свои рассуждения, добиваясь того, что все здание будет возведено без видимых изъянов. Тетрадь достойна такой работы.

Рашмика захлопнула тетрадь и отложила ее в сторону.

Оставались еще две вещи. Одной был ее компад, другой - старая замызганная игрушка. Компад на самом деле был не ее, он принадлежал всей семье, и Рашмика одалживала его на неопределенное время, когда он никому не был нужен. Иногда компад не спрашивали у нее месяцами, и теперь, в ее отсутствие, его вряд ли скоро хватятся. В памяти компада хранилось много данных, связанных с ее исследованиями беглецов, источники из других электронных архивов. Там лежали фотографии и фильмы, которые она снимала в раскопках сама. Записи рассказов старателей, обнаруживших вещи, не отвечающие принятой теории истребления беглецов, отчеты, запрещенные клерикальными органами правления. Работы других ученых. Карты и лингвистические данные. Все это поможет ей разобраться, когда она достигнет Пути.

Рашмика взяла игрушку. Игрушка была розовая, мягкая и потрепанная, от нее шел слабый запах. Она появилась, когда Рашмике было лет восемь-девять: Рашмика сама выбрала ее на прилавке в лавчонке странствующего торговца. Рашмика представляла, что в ту пору игрушка была яркой и чистой, но помнила только одно: это единственное, что она очень, невыносимо любит. Глядя на игрушку, она забывала, что ей уже семнадцать, и до сих пор не могла понять, какое же существо эта игрушка изображает. Ей помнилось только, что в миг, когда она надумала взять игрушку с прилавка, она решила: это поросенок. И не важно, что на Хеле никто и никогда не видел живую свинью.

- Тебя я тоже не могу взять, - прошептала она.

Она взяла игрушку и положила ее сверху на тетрадь, потом прижала и усадила там, словно часового. Не то чтобы ей не хотелось брать эту игрушку с собой. Но она знала, что это просто игрушка, как знала и то, что впереди дни, когда она, оставшись без единой ниточки, связывающей ее с безопасным житьем в поселке, отчаянно станет тосковать по дому. Но от компада больше пользы, а для сантиментов сейчас не время. Она запихнула черную прямоугольную коробку в сумку, аккуратно застегнула вакуумную застежку и тихо вышла из комнаты.

Рашмике было четырнадцать, когда караван в последний раз проходил более-менее поблизости. Тогда она была на занятиях, и ей не разрешили выйти наружу и участвовать во встрече. Перед этим, в девять лет, она видела караван, но лишь мельком и издали. Ей живо запомнилось это событие - из-за того, что потом случилось с ее братом. Она вспоминала прибытие каравана столько раз, что теперь уже невозможно было отличить настоящие воспоминания от того, что она навоображала потом.

Прошло восемь лет, подумал она: десятая часть человеческой жизни, по грубому новому подсчету. Десятую часть тоже нельзя недооценивать, хотя когда-то восемь лет могли быть и двенадцатой или даже одной тринадцатой того, чего можно было ожидать. И в то же время срок казался очень долгим. В конце концов, это половина ее жизни. Дожидаться нового каравана, знала Рашмика, придется целую вечность, эпоху. В тот последний раз, когда Рашмика видела караван, она была маленькой девочкой: малышкой из Пустошей Виргид, пусть странно, но известной тем, что всегда говорила правду.

И вот теперь ей выпал новый шанс. Прошло сто дней с начала сто двадцатого кругосветного путешествия, в которое внезапно пустился караван, вышедший на восток из Хаук-Кроссинга. Колонна повернула на север на Равнины Гауди, чтобы соединиться с другим караваном, направлявшимся на юг в сторону Перекрестка Печали. Такое встречалось не часто: впервые за время трех обращений караван проходил по южным склонам Пустошей Виргид в дне пути от поселка. Само собой, началось оживление. Приемы и вечеринки, собрания по случаю юбилеев и приглашения в тайные питейные заведения. Случались романы и свидания, опасный флирт и тайные связи. Через девять месяцев жди прибытия орущих детишек прошедшего каравана.

В сравнении с общим аскетизмом Хелы и частностями суровой жизни в Пустошах это было время отмеренной и соблазнительной надежды, один из редких периодов, когда - пусть в строго ограниченных предписанных рамках - уклад жизни мог измениться. Более здравые и трезвые жители поселка не позволяли себе проявлять свое оживление, но в душе они не могли противиться надежде на перемены, которые принесет будущее. Люди придумывали сложные формальные причины, чтобы съездить к месту встречи: причины, которые не имели ничего общего с личными делами, но были направлены всецело на повышение благосостояния поселка. Таким вот образом, на протяжении трех недель поселок отправлял собственные маленькие караваны, которые с риском для жизни преодолевали изрезанные предательскими трещинами равнины, чтобы добраться к месту встречи с большой колонной.

Рашмика решила выйти из дома на рассвете, пока родители спят. Она не стала врать, куда и зачем собралась, просто потому, что нужды в такой лжи никогда не было. Чего не понимали взрослые и вообще все жители поселка, так это того, что она умела врать не хуже других. Более того, она умела врать с большой убежденностью. И единственной причиной того, что она никогда не врала, даже в детстве, было то, что она просто не видела в этом смысла.

Рашмика тихо прошла по переходам своего подземного дома, широко шагая по сумрачным коридорам под яркими пятнами льющегося сверху, с неба, наружного света. Почти все дома в их поселке скрывались под землей, внутри неровных пещер, соединенных извилистыми туннелями, со стенами, покрытыми желтеющей штукатуркой. Жизнь на поверхности внушала Рашмике легкую тревогу, но, наверно, и к этому можно было привыкнуть; так со временем привыкают к жизни в передвижных караванах или даже в соборах, к которым караваны шли. Хотя, конечно, нельзя было назвать жизнь под землей совсем безопасной. Сеть коридоров поселка соединялась где-то через боковые проходы с системой расположенных еще глубже ходов к раскопкам. Имелись шлюзы и система безопасности, которая должна была защитить поселок в случае обвала в какой-нибудь пещере в раскопках или если проходчики вдруг попадут в подземную полость с повышенным давлением, но эти системы не всегда работали должным образом. За жизнь Рашмики в раскопках случилось несколько серьезных аварий и обвалов, только случайно не приведших к большим жертвам, но все знали, что новая ужасная катастрофа вроде тех, о которой родители Рашмики вспоминали до сих пор, лишь вопрос времени. Всего неделю назад на поверхности произошел сильный взрыв: обошлось без жертв, но, по слухам, взрывчатку для проходки подорвали намеренно, и это было лишним напоминанием о том, что ее мир отделяет от ужасной опасности всего шаг.

Такова была цена, и Рашмика это понимала, которую поселок платил за экономическую независимость от соборов. Большинство поселков на Хеле располагались вблизи Вечного Пути, не более чем в ста километрах на север или на юг. За ничтожным исключением поселки возле Пути были обязаны своим существованием правительственным организациям, церквям, и имели то или иное отношение к главным ответвлениям веры куичистов. Это не значило, что в пустошах не было верующих, но поселки управлялись мирскими комитетами и зарабатывали на жизнь в основном раскопками, а не сложными системами десятин и индульгенций, которые связывали соборы и общины Пути. Вследствие этого поселки были свободны от большинства религиозных ограничений, в остальном принятых на Хеле повсеместно. Поселки сами устанавливали законы, ограничений касательно вступления в брак было меньше, и здесь закрывали глаза на некоторые извращения, объявленные вне закона на Пути. Визиты из Часовой Башни были редки, и сколько бы церкви не посылали сюда своих миссионеров, на них глядели с подозрением. Девочкам вроде Рашмики дозволялось заниматься наукой и раскопками, а не скрижалями куичистов. По общему укладу женщины в поселках находили себе работу сами.

Другой стороной медали было то, что поселки Виргидских Пустошей были лишены покровительства и защиты соборов. Поселки вдоль Пути охраняли подвижные отряды соборной милиции, и в случае кризисов эти отряды всегда становились на сторону соборов. В распоряжении соборов имелось оборудование, значительно превосходящее все, чем пользовались в Пустошах, и Рашмика не раз становилась свидетельницей того, как родители ее друзей умирали из-за невозможности пользоваться услугами современной медицины. Платой за медицинскую помощь было, конечно же, посещение операторов в Отряде Крови. И как только в ваших жилах появлялась кровь куичистов, прочее вам становилось безразлично.

Рашмика принимала такой порядок со смесью гордости и упрямства, свойственных обитателям Пустошей. Никто не сомневался, что жизнь в Пустошах неизмеримо труднее, чем около Пути. Все знали, что в Пустошах лишь считанные единицы по-настоящему веруют и даже у них вера часто была поколеблена сомнениями. Как правило, именно сомнения, намерение найти ответ на беспокоящий вопрос приводили людей в раскопки. При всем при том обитатели поселков не желали себе другой жизни. Они жили и любили так, как им того хотелось, глядя на обитающие близ Пути благочестивые общины сверху вниз с превосходством смертных.

Ощущая, как сумка колотит ее по спине, Рашмика вошла в последнюю комнату своего дома. В доме было тихо, но она ступала еще тише и напряженно прислушивалась - от этого ей казалось, что она улавливает почти неслышный гул в дальних раскопках, отголоски работы бурильных, землеройных машин и экскаваторов, доносившиеся к ней через разветвленные километры туннелей. Время от времени ей чудилась барабанная дробь или пулеметная очередь отбойного молотка. Она так привыкла к этим звукам, что во сне забывала о них; напротив, она бы немедленно проснулась, если бы раскопки прекратились. Сейчас же ей хотелось, чтобы на раскопках шумели сильнее и этот шум заглушил бы ее шаги и звуки, сопровождавшие ее бегство из дома.

В последней комнате-камере было две двери. Одна вела горизонтально в более широкие туннели, в сеть подземных путей сообщения с другими домами и помещениями поселковой общины. Вторая дверь помещалась в потолке, и к ней вела лестница с поручнями. Сейчас эта дверь была открыта в зияющую за ней темноту. Рашмика открыла шкаф и достала оттуда свой вакуумный скафандр, старательно пытаясь не стучать шлемом и заплечным ранцем о три других скафандра, висящих на общей вращающейся вешалке внутри шкафа. Три раза в год на практических занятиях она обязана была надевать скафандр, поэтому ей не составило труда застегнуть все замки и герметичные прокладки. Но и сейчас это заняло у нее десять минут, в течение которых она время от времени замирала, затаив дыхание, когда ей вдруг мерещился где-то внутри дома шум, но всякий раз это оказывался щелчок вентилятора воздушной циркуляции или низкий рык оседающих туннелей.

Наконец она закончила возиться со скафандром и проверила зеленые огоньки на запястье, оповестившие ее, что все в полном порядке. Баллоны с воздухом не были заполнены до предела - в скафандре почти всегда присутствовала небольшая утечка, поэтому баллоны бесконечно проверяли и старались заполнять, - но воздуха для задуманного Рашмикой было более чем достаточно.

Едва она закрыла стекло шлема, единственным звуком, какой был ей слышен, стало ее собственное дыхание; теперь она не знала, шумит или нет и проснулся ли кто-нибудь в доме. К тому же самая шумная часть бегства была впереди. Рашмике требовалось двигаться быстро и осторожно, чтобы даже если родители проснутся, успеть добраться до места встречи, прежде чем они догонят ее.

В скафандре ее вес удвоился, но и тогда ей не составило труда подняться к люку в потолке и протиснуться в темноту за ним. Она оказалась перед воздушным шлюзом выхода на поверхность. В каждом доме были такие люки, хотя и разной величины. В доме Рашмики шлюз был достаточно большим, и в нем могли одновременно разместиться два взрослых человека. Несмотря на это, ей пришлось присесть и сгорбиться, пока она опускала внутреннюю дверь и вручную крутила колесо герметичного замка.

В каком-то смысле, теперь она оказалась в безопасности. Стоит ей начать разгерметизацию, и отец с матерью не смогут войти в шлюз. На то, чтобы открыть замок внутренней двери, уйдет две минуты. К тому времени, как дверь снова можно будет открыть, Рашмика уже пробежит полпоселка. А как только она немного отойдет от дома, ее следы затеряются среди следов жителей поселка, которые выходили на поверхность по разным надобностям.

Рашмика опять проверила скафандр, успокоенно отметив, что табло на запястье по-прежнему светится зеленым. Только после этого она начала процедуру разгерметизации. Она ничего не услышала, но, едва воздух начал выходить из шлюза, материал скафандра между соединительными кольцами надулся и двигать руками и ногами стало труднее. Дополнительная панель с данными на щитке шлема скафандра оповестила ее, что теперь она в вакууме.

Никто не стучал в дверь шлюза с внутренней стороны. Рашмика старалась не думать о том, что, стоило ей включить шлюз, как в доме мог зазвенеть сигнал тревоги. Она не знала, существует ли такая сигнализация - родители могли и не сказать ей об этом, просто на случай, если она решит сбежать, как теперь. Однако скорее всего ее опасения не имели под собой основания: не было ни сигнализации, ни системы защиты от детей, ни тайных кодов, которые нужно набрать на панели, прежде чем дверь шлюза откроется. Девочка столько раз представляла, как проходит этим путем через шлюз, что теперь не могла избавиться от легкого ощущения дежа вю.

Когда весь воздух вышел из шлюза, реле отпустило защелки наружной двери. Рашмика толкнула посильнее, но ничего не произошло. Потом дверь подалась вперед - всего на дюйм, но этого оказалось достаточно, чтобы в шлюз проник луч слепяще-яркого дневного света, упавший, словно луч лазера, на щиток шлема Рашмики. Она толкнула сильнее, и дверь открылась шире, поворачиваясь на петлях в сторону. Рашмика выкарабкалась наружу и наконец уселась на поверхность под открытым небом. Она обнаружила, что снаружи дверь шлюза на дюйм покрылась утренней изморозью. На Хеле бывал снег, в особенности тогда, когда извергались гейзеры Кельда или Рагнарек.

Хотя по домашним часам был час рассвета, на поверхности это ничего не значило. Обитатели поселка жили по двадцатишестичасовым суточным циклам и (многие из них были межзвездными беженцами с Йеллоустоуна) пользовались соответствующими часами, невзирая на то, что Хела была совершенно другим миром со своим комплексом циклов. День на Хеле длился около сорока часов: за это время она совершала один оборот вокруг своей материнской планеты, газового гиганта Халдоры. Поскольку угол наклона оси планеты в плоскости ее обращения был практически равен нулю, ночь в каждой точке луны длилась по двадцать часов за период одного обращения. Сейчас Пустоши Виргид находились на светлой стороне, и день тут продлится еще семь часов. На Хеле существовала и другая ночь, возникающая тогда, когда на своем пути по орбите вокруг Халдоры луна попадала в тень газового гиганта. Но эта ночь длилась всего два часа, чересчур мало, чтобы поселковые выбрали ее для отсчета времени. В любой момент вероятность того, что Хела находится вне тени гиганта, была гораздо выше, чем вероятность нахождения в тени.

Через несколько секунд щиток шлема автоматически затенился, настроившись на яркость дневного света, и Рашмика смогла забрать свои вещи. Она вынула ноги из двери шлюза, поднялась и закрыла ее, запустив процедуру внутренней герметизации в нижнем шлюзе. Если ее родители уже дожидаются внизу, у нее будет целых две минуты, пока они выберутся на поверхность, пусть даже на них скафандры. Если они решат пробираться по туннелям к ближайшему общественному шлюзу, на это у них уйдет еще больше времени.

Рашмика повернулась к шлюзу спиной и пошла по улице, не быстро и не медленно, тщательно стараясь показать, что она никуда не торопится и никакой паники нет. Ей снова повезло: она предполагала, что первые несколько десятков метров ей придется идти по свежей изморози, так что куда она пошла сначала, будет несложно определить. Но оказалось, что в ту же сторону уже прошел кто-то до нее, а дальше следы расходились, в том числе и в сторону противоположную той, куда ей нужно было идти. Любой, кто решит гнаться за ней, не сможет разобраться, какая из цепочек следов принадлежит ей. Судя по размеру, это были следы ее матери - у отца нога была больше. Что за дело привело мать на поверхность? Рашмика раздумывала об этом всего мгновение - не помнила, чтобы кто-то из семьи говорил, что недавно выходил на поверхность.

Ну да ладно, вероятно, дело у мамы было совсем пустяковым. У Рашмики хватает своих переживаний.

Рашмика прошла по круговым тропинкам между черными приподнятыми пластинами радиаторных панелей, приземистыми оранжевыми вздутиями генераторов или навигационных отсеков, сглаженных снегом очертаний ледоходов на стоянках. Она была совершенно права относительно следов, потому что, когда оглянулась, не сумела найти собственные следы в массе других, оставленных ранее.

Она прошла мимо группы радиаторных ребер и увидела свой ледоход, точно такой же, как все остальные ледоходы, вот только на его ребристом радиаторе над обтекателем двигателя снега не было. Свет на улице был слишком ярким, чтобы различить, освещены ли изнутри окна машины. На прозрачном ветровом стекле блестели расчищенные дворниками полуокружности вроде лопастей вентилятора. Рашмике показалось, что внутри она видит движущиеся фигуры.

Она обошла вокруг приземистого ледохода в форме лодки. Тусклый черный корпус неуклюжей машины расцвечивали рисунки со змеиными мотивами, вьющиеся по бортам. Одиночная передняя нога упиралась в снег лыжей, такими же лыжами были снабжены обе задние ноги. Рашмика засомневалась, та ли это машина. Было бы глупо теперь ошибиться. Ей казалось, что любой в поселке немедленно узнает ее даже в скафандре.

Однако объяснения Крозета нельзя было спутать ни с чем. Она облегчением увидела неширокий трап, который при ее появлении спустился на снег. Поднявшись по прогибающемуся под ногами металлу, Рашмика вежливо постучала в дверь. Мучительное мгновение ожидания, и дверь скользнула в сторону, открыв шлюз. Она протиснулась в кабинку - внутри было место только для одного человека.

На частоте ее шлема прозвучал мужской голос - она тут же узнала Крозета.

- Да?

- Это я.

- Кто "я"?

- Рашмика, - ответила она. - Рашмика Эльс. Мне казалось, мы договорились.

Последовала пауза - снова мучительная, в течение которой она уже совсем было решила, что ошиблась машиной, - и мужчина ответил:

- Еще не поздно передумать.

- Я решила.

- Ты еще можешь уйти домой.

- Мои родители не похвалят меня за то, что я выходила наружу.

- Да, - ответил мужчина, - вряд ли они будут в восторге. Но я знаю твоих предков. Не думаю, что они спустят с тебя шкуру.

Он был прав, но Рашмике не хотелось, чтобы ей сейчас напоминали об этом. Несколько недель она психологически готовилась к бегству, и последнее, что ей требовалось, это чьи-то, пусть логичные, уговоры в последний миг.

Рашмика снова постучала в дверь, сильно, благо на руке была перчатка.

- Так вы впустите меня или нет?

- Я просто хотел убедиться, что ты решила окончательно и бесповоротно. Выехав из поселка, мы не повернем обратно, пока не встретим караван. Это не обсуждается. Зайдешь внутрь, и путешествие закончится только через три дня. Через шесть, если захочешь вернуться с нами. Никакое нытье и слезы не заставят меня повернуть обратно.

- Я ждала восемь лет, - ответила она. - Еще три дня погоды не сделают.

Он рассмеялся или закашлялся - она не разобрала.

- Знаешь, я тебе почти верю.

- И правильно, - ответила Рашмика. - Я ведь девочка, которая всегда говорит правду, помните?

Внутренняя дверь сама собой открылась, впустив ее в тесное пространство шлюза. Через отдушины начал поступать воздух. Одновременно с этим Рашмика почувствовала движение. Движение было мягким и ритмичным, словно качалась колыбель. Ледоход тронулся в путь, равномерно отталкиваясь задними лыжами.

До сих пор Рашмика считала, что ее бегство началось, когда она выбралась из кровати, но только теперь она поняла, что наконец по-настоящему отправилась в путь.

Открылась внутренняя дверь, и Рашмика ступила внутрь ледохода, отстегнула шлем и деловито повесила его рядом с тремя другими. Внутри ледоход казался больше, чем выглядел снаружи, но она забыла о том, сколько места тут занимает двигатель, генераторы, топливные баки, система жизнеобеспечения и отсеки для грузов. В результате внутри оказалось тесно и шумно, а воздух был такой, что ей захотелось снова надеть шлем. Но она надеялась, что привыкнет, только сомневалась, удастся ли ей это сделать за три дня.

Ледоход раскачивался и скользил из стороны в сторону. За одним из окон кренился то в одну, то в другую сторону сверкающий белизной пейзаж. Рашмика ухватилась за один из поручней и уже собралась идти на нос, когда путь ей преградила худощавая фигурка.

Это был сын Крозета, Кулвер. На Кулвере был охряной комбинезон из грубой ткани, в многочисленных карманах звенели инструменты. Он был на год или два моложе Рашмики, светловолос, и по нему сразу было видно - парню не хватает витаминов. На Рашмику он смотрел с распутным интересом.

- Все-таки решилась ехать с нами? Это хорошо. У нас будет время познакомиться, верно?

- Я тут только на три дня, Кулвер. Лучше не строй планов.

- Давай я помогу тебе снять скафандр и провожу на нос. Папка сейчас занят, ему нужно вырулить из поселка. Из-за воронки приходится ехать в обход, поэтому немного трясет.

- Спасибо, я сниму скафандр сама.

Рашмика кивнула в сторону кабины ледохода.

- Почему бы тебе не вернуться обратно - наверно твоей помощи ждут не дождутся?

- Отец справится без меня. Мать тоже с ним.

Рашмика одобрительно улыбнулась.

- Надеюсь, ты, Кулвер, рад тому, что мать с тобой и удержит вас, мужчин, от глупостей. Верно?

- Она не против того, чтобы мы время от времени развлекались, лишь бы без последствий.

Машина снова накренилась, Рашмика качнулась к металлической стене.

- Сказать по правде, она на все закрывает глаза.

- Да, я наслышана. Ладно, скафандр действительно пора снять. Ты не мог бы показать мне, где я буду спать?

Кулвер отвел ее в небольшой отсек, зажатый между парой гудящих генераторов. Внутри лежали жесткий матрас и одеяло из блестящего серебристого стеганого материала. Чтобы отгородиться, нужно было задернуть занавеску.

- Мы тут не особо роскошествуем, - заметил Кулвер.

- Я рассчитывала на худшее.

Кулвер прислонился к стене.

- Уверена, что не хочешь, чтобы я помог тебе снять скафандр?

- Спасибо, справлюсь.

- Есть что потом надеть?

- Под скафандром я одета и принесла одежду с собой.

Рашмика похлопала по сумке, которая висела через плечо под ранцем скафандра. Даже через плотный материал скафандра она чувствовала твердые края компада.

- Ты всерьез решил, что я забыла взять с собой одежду?

- Нет, - хмуро отозвался Кулвер.

- Вот и отлично. А теперь почему бы тебе не сбегать на мостик и не сказать родителям, что я жива и здорова? И пожалуйста, еще передай им, что я буду им очень признательна, если мы как можно скорее покинем поселок.

- Мы не можем ехать быстрее, чем едем, - отозвался Кулвер.

- Это меня и тревожит, - сказала Рашмика.

- Тебе хотелось бы побыстрее?

- Да, мне нужно добраться до соборов как можно скорее.

Кулвер смерил ее взглядом.

- Вдруг пробило на религию?

- Не совсем, - ответила она. - Есть одно семейное дело, которое мне нужно уладить.

Куичи очнулся в темном, тесном пространстве, не способный двинуть ни рукой, ни ногой.

Последовал миг благословенной отстраненности, пока он дожидался, чтобы память вернулась к нему, минута без переживаний и тревоги. Но затем все воспоминания разом хлынули в его голову, заявив о себе, словно удар тарана, и лишь потом соблаговолили перетасоваться и разместиться в памяти в хронологическом порядке.

Он вспомнил, как его разбудили, как приветствовали нерадостной новостью о том, что его удостоила аудиенции королева. Вспомнил ее двенадцатистенный приемный зал, обставленный инструментами пыток, ужасающий мрак, изредка пронзаемый вспышками, когда в электрических ловушках гибли паразиты. Вспомнил череп с телевизионными глазницами. Вспомнил, как королева играла с ним, точно кошка с мышкой. Обо всех своих ошибках и о самой печальной из горьких ошибок, когда он вдруг возомнил, будто она сможет простить его после всего.

Куичи вскрикнул, внезапно вспомнив, что с ним случилось и где он теперь. Крик вышел глухим и тихим, болезненно детским, и он устыдился, что его рот вдруг произвел такой звук. Он не мог двинуть ни рукой, ни ногой, но точно не был парализован - просто вокруг совсем не было свободного пространства, нисколько, ни сантиметра.

Место, где он находился, показалось ему отдаленно знакомым.

Постепенно крики Куичи превратились в визг, потом стихли до хриплого дыхания. Это продолжалось еще несколько минут, а потом Куичи замычал, повторяя шесть последовательных нот с нарочитым упрямством безумца или монаха. "Значит, я уже подо льдом", - решил он. Не было никакой погребальной церемонии, никакой заключительной встречи с Джасмин. Его просто заварили в резной костюм и похоронили в ледяном щиту, который "Гностическое Вознесение" толкал перед собой. Он понятия не имел, сколько времени прошло, час или несколько дней. Он не смел думать о том, что, возможно, пробыл здесь дольше. Но вместе с ужасом пришло и понимание: чего-то, какой-то мелочи, недостает. Возможно, это было чувство, что он находится в каком-то знакомом, пусть и очень тесном месте, или причина крылась в том, что смотреть тут было совершенно не на что.

- Внимание, Куичи, - раздался голос. - Внимание, Куичи. Фаза торможения завершена. Ожидаю приказов для запуска системы.

Это был спокойный добродушный голос кибернетической субличности "Доминатрикса".

С той же внезапностью он осознал, что находится вовсе не в железном костюме, а в перегрузочной капсуле "Доминатрикса", в гробу-матрице, сконструированном таким образом, чтобы защитить его тело от повреждений во время непосильных перегрузок торможения на повышенных "же". Куичи перестал мычать себе под нос, одновременно оскорбленный и растерянный. Конечно, определенно он испытал облегчение. Но переход от перспективы многолетней пытки к относительно доброжелательной обстановке "Доминатрикса" был настолько внезапным, что у него просто не осталось времени на эмоциональную декомпрессию. Все, на что он был способен, это дрожать от потрясения и изумления.

У него появилось смутное желание снова погрузиться в кошмар и выбраться из него не так быстро.

- Внимание. Куичи. Ожидаю приказа для запуска системы.

- Подожди, - сказал он.

В горле у него пересохло, слова звучали невнятно. Должно быть, он в перегрузочной капсуле уже давно.

- Подожди. Помоги мне отсюда выбраться. Я...

- Все в порядке, Куичи?

- Я немного дезориентирован.

- Из-за чего? Вам нужна медицинская помощь, Куичи?

- Нет, я...

Он помолчал и всхлипнул.

- Вытащи меня отсюда. Через минуту я приду в себя.

- Хорошо, Куичи.

Его оковы упали. В стенках гроба образовались расширяющиеся щели, куда хлынул свет. Внутри корабля царила почти полная тишина, время от времени где-то щелкали, остывая, трубопроводы. Так всегда бывало после торможения, перед тем как приступали к высадке. Куичи потянулся, и его тело заскрипело, словно старый стул. Ему было плохо, но все же не так плохо, как после последней ускоренной разморозки на борту "Гностического Вознесения". Во время пребывания внутри перегрузочной капсулы ему делали уколы, и он находился в бессознательном состоянии, но все процессы в его теле шли в нормальном режиме. Наверняка он провел в этом гробу несколько недель, необходимых для подлета и торможения, и медицинский риск заморозки перевешивал все преимущества, предоставляемые королевой с целью замедлить его физическое старения.

Он оглянулся по сторонам, все еще не в силах поверить тому, что избавлен от ужасов резного костюма, и обдумал возможность того, что, может быть, галлюцинирует, что просто спятил, проведя несколько месяцев подо льдом. Но гиперреальность корабля не походила ни на один вид галлюцинации. Он припомнил, что никогда раньше не видел снов во время торможения - по крайней мере таких, от которых мог бы проснуться с криком. Однако чем больше проходило времени, тем больше упрочивалась вокруг него реальность корабля и тем выше становилась вероятность такого объяснения.

Все что было, ему просто приснилось.

- Милый Господи, - проговорил Куичи и тотчас с этим почувствовал укол боли, обычное наказание за богохульство, которое обусловливал индоктринальный вирус, но теперь это ощущение было столь веселяще реальным, столь противоположным ужасу оказаться запертым в саркофаге, что он сказал снова:

- Милый Господи, я никогда не верил, что во мне есть это.

- Что это есть в тебе, Куичи?

Иногда корабль считал себя обязанным поддерживать беседу. Словно тайно страдал от скуки.

- Неважно, - ответил Куичи, уже отвлекшись на что-то другое.

Обычно, когда он выбирался из гроба капсулы, в помещении ему хватало места, чтобы развернуться и прогуляться по длинному и узкому мостику небольшого судна. Однако теперь его локоть уперся во что-то, чего обычно здесь не было. Он обернулся взглянуть, уже, еще до того как разглядеть как следует, почти зная, что это будет.

Изъеденная ржавчиной металлическая оболочка цвета оловянной посуды. Поверхность, истерзанная маниакально подробными рисунками. Едва различимые черты человека за темной решеткой там, где должны быть глаза.

- Черт, - проговорил он.

- Я обязан сообщить вам, что резной костюм на борту должен принести успех вашей теперешней миссии, - заметил корабль.

- Тебе приказали это мне передать?

- Да.

Куичи удостоверился, что костюм подключен к матрице жизнеобеспечения корабля. Толстые кабели змеясь выползли из гнезд в боках костюма и исчезали в стенах. Он протянул руку и потрогал поверхность, проведя пальцами от одной приваренной заплатки к другой, словно по извилистому следу змеи. На ощупь металл был чуть теплый и дрожал, словно внутри под поверхностью что-то жило и работало.

- Осторожно, - предупредил корабль.

- Почему? Внутри есть кто-то живой? - спросил Куичи.

У него зародилось тошнотворное подозрение.

- Господи. Там внутри кто-то есть. Кто это?

- Могу проинформировать вас. Внутри - Морвенна.

Конечно. Конечно. В этом и заключался ужасный смысл.

- Ты сказал, что я должен быть осторожен. Почему?

- Мне сообщили, что костюм запрограммирован умертвить содержащегося внутри индивида в случае попытки манипуляций с оболочкой, швами или разъемами системы жизнеобеспечения. Я также должен предупредить вас, что только главный хирург Грилье уполномочен снять этот костюм, не рискуя убить находящегося в нем человека.

Куичи отодвинулся от костюма.

- Ты хочешь сказать, что мне запрещено даже прикасаться к нему?

- При данных обстоятельствах прикасаться к костюму - не самое верное решение.

Он едва не рассмеялся. Джасмин и Грилье превзошли себя. Сначала аудиенция с королевой, когда она убедила его, что ее терпение иссякло. Потом сыгранная с ним злая шутка, в результате которой он решил, что находится в костюме. Его заставили думать, что он заживо погребен во льду, под которым проведет, быть может, десять лет. И вот теперь это: последняя насмешка, последний завершающий штрих. Его последний шанс восстановить свою репутацию. Сомневаться тут нечего: это будет его последний шанс.

Теперь это было ясно как никогда. Джасмин показала ему, что его ждет, если он в очередной раз подведет ее. Пустые угрозы были не в стиле королевы.

Однако хитроумность Джасмин простиралась дальше: теперь в резном костюме была заключена Морвенна; и он не мог укрыться в планетной системе, дожидаясь, пока "Гностическое Вознесение" улетит. Нет - теперь у него не было другого выбора, как вернуться, завершив дело, к королеве. И надеяться остается только на две вещи: что ему удастся не разочаровать королеву и что она согласится освободить Морвенну из резного костюма.

Внезапно его посетила новая мысль.

- Она в сознании?

- Скоро очнется, - ответил корабль.

Обладая физиологией ультра, Морвенна могла гораздо легче, чем Куичи, переносить торможение корабля, и тем не менее казалось, что костюм слегка модифицирован, чтобы защитить ее тело.

- Мы с ней сможем общаться?

- Вы можете говорить с ней в любое время. Я обеспечу протокол корабль-костюм.

- Хорошо, тогда подключи меня.

Подождав секунду, он спросил:

- Морвенна?

- Хоррис.

Ее голос был странно слабым и далеким. Куичи с трудом верилось, что их разделяет всего несколько сантиметров металла: с таким же успехом это могли быть двести световых лет свинца.

- Хоррис? Где?.. Что случилось?

Никогда в жизни ему не приходило в голову, что придется сообщать кому-либо подобное, и сейчас он не находил слов. Как осторожно подготовить человека к тому, что он заживо замурован в резной костюм? Смешно, но можно начать с того, что наконец-то они остались одни...

- Морвенна, кое-что случилось, но ты только волнуйся. Все закончится хорошо, обязательно, и ты не должна - не должна - паниковать. Можешь мне это пообещать?

- Что случилось?

В голосе Морвенны появилась нотка беспокойства.

Он вспомнил себя: лучший способ заставить людей впасть в панику - это попросить их не поддаваться панике.

- Морвенна, расскажи, что ты помнишь. Только медленно и не торопясь.

Он услышал, как она вздохнула, успокаиваясь, хотя в ее голосе уже пробивалась истерика.

- С чего начать?

- Ты помнишь, как меня повели к королеве?

- Да.

- И помнишь, как меня вывели из ее приемного зала?

- Да... да, помню.

- Помнишь, как ты пыталась их остановить?

- Нет, я...

Она замолчала и больше не сказала ни слова. Куичи решил, что связь прервалась - когда Морвенна молчала, в динамике царила полная тишина.

- Подожди. Да, я помню.

- А потом?

- Ничего.

- Они отвели меня в операционный театр Грилье, Морвенна. И там показали мне жуткую вещь.

- Нет... - начала она, ошибочно решив, что ужасное случилось с Куичи, а не с ней.

- Они показали мне резной костюм, - продолжил он. - А запечатали в него не меня, а тебя. Вот почему тебе нельзя паниковать.

Морвенна приняла новость лучше, чем он ожидал. Бедная храбрая Морвенна. В их паре самой смелой всегда была она. Если бы ей выпало самой принять наказание, он знал: она все приняла бы сполна. В нем самом, знал он, такой силы не было. Он был трусом, слабаком и эгоистом. Неплохой парень, но не тот, кем можно восторгаться. Его жизнь сложилась под влиянием его изъянов. Он знал это, и это его совсем не утешало.

- Значит, я теперь подо льдом? - спросила она.

- Нет, - ответил он. - Нет, все не настолько плохо.

Он вдруг понял, насколько абсурдна для нее эта маленькая разница - погребена она подо льдом или нет.

- Ты внутри костюма, но не подо льдом. И это случилось с тобой не по твоей вине. Во всем виноват я. А твое заточение должно заставить меня действовать определенным образом.

- Где я?

- Рядом со мной, на борту "Доминатрикса". Похоже, мы только что закончили торможение перед подлетом к новой планетной системе.

- Я ничего не вижу и не могу пошевелиться.

Разговаривая с ней, он смотрел на костюм, мысленно представляя ее. И хотя она всеми силами старалась скрыть это, он достаточно знал Морвенну, чтобы понять, как страшно она напугана. Устыдившись, он быстро отвернулся.

- Корабль, ты можешь сделать так, чтобы она что-то видела?

- Этот канал отключен.

- Так включи его, черт возьми.

- Включать запрещено. Должен поставить вас в известность, что заключенный вправе общаться с окружающим миром только через предоставленный аудиоканал. Любые попытки включить другие каналы будут приравнены к...

Куичи махнул рукой.

- Ладно. Послушай, Морвенна. Мне жаль, но эти сволочи сделали так, что ты не сможешь видеть. Догадываюсь, что идея принадлежит Грилье.

- Знаешь, он не единственный мой враг.

- Может и так, но я уверен, что здесь он приложил руку.

С брови Куичи сорвалась и поплыла в невесомости собравшаяся там капля пота. Он вытер пот тыльной стороной ладони.

- Я во всем виноват.

- Где ты?

Вопрос удивил его.

- Вишу в воздухе рядом с тобой. Думаю, что ты сможешь слышать мой голос даже сквозь металл костюма.

- Я слышу твой голос у себя в голове. И он звучит так, словно ты очень далеко. Мне страшно, Хоррис. Не знаю, смогу ли я выдержать.

- Ты не одна, - ответил он. - Я тут, с тобой. Ты только сохраняй спокойствие. Все будет хорошо, и через несколько недель мы вернемся домой с победой.

- Через несколько недель?

Теперь в ее голосе звучало отчаяние.

- Послушать тебя, так это всего ничего.

- Я хотел сказать, что это лучше, чем через несколько лет. Господи, Морвенна, прости меня. Обещаю, что вытащу тебя из этой передряги.

Куичи до боли потер глаза.

- Хоррис?

- Да, - ответил он сквозь слезы.

- Не дай мне так умереть. Пожалуйста.

- Морвенна, - сказал он немного погодя, - слушай меня внимательно. Я сейчас ненадолго уйду. На командный мостик. Надо проверить, где мы находимся.

- Я не хочу, чтобы ты уходил.

- Я буду слышать тебя, а ты меня. Я должен сходить туда, Морвенна. Ничего не поделаешь. Если я туда не пойду, то ни у тебя, ни у меня не будет будущего, и надеяться нам будет не на что.

- Хоррис.

Но он уже двинулся вперед. Он оттолкнулся, полетел через отсек к стене напротив противоперегрузочной капсулы-гробика и резного костюма и ухватился там за скобы с мягким покрытием. Потом, отталкиваясь руками, двинулся по узкому коридору в сторону командного мостика от одной скобы к другой. Куичи так и не приспособился к невесомости, но корабль-разведчик с узким, как игла, корпусом был слишком мал для центробежной гравитации. Станет лучше, когда они снова отправятся в путь: тогда гравитацию будет создавать работа двигателей "Доминатрикса".

В другое время он бы порадовался тому, что оказался один подальше от команды "Гностического Вознесения". Во время предыдущих разведывательных полетов Морвенны с ним не было, и, скучая по ней в этих недолгих разлуках, он тем не менее упивался независимостью от высокомерных ультра. Он не был совсем уж асоциален; в бытность свою среди мейнстрима человеческих цивилизаций Куичи не отличался общительностью, но всегда украшал себя пятью-шестью сильными друзьями. У него всегда были любовницы, чаще всего редкого, экзотического или - как в случае Морвенны - откровенно опасного типа. Но внутренность корабля Джасмин давила, внушала боязнь замкнутого пространства, и так была пропитана удушьем паранойи и интриг, что он часто тосковал по суровой простоте разведывательного полета и малого корабля.

Так "Доминатрикс" и содержащаяся в нем капсула высадки стали его личной империей в пределах доминиона "Вознесения". Корабль кормил и обихаживал Куичи, предупреждая его желания с уверенностью опытной куртизанки. Чем больше времени он проводил внутри корабля, тем больше корабль узнавал его капризы и слабости. Корабль ставил музыку, которая не только более всего подходила к настроению Куичи, но и могла отвлечь его от опасной крайности самокопания или легкомысленной эйфории. Корабль готовил ему еду, которой Куичи никогда в жизни не удалось бы добиться от пищевых синтезаторов "Вознесения", умел удивить и поразить, когда Куичи приходил к мысли, что уже истощил корабельные хранилища информации. Корабль знал, когда Куичи пора спать, а когда ему необходима стимуляция бурной деятельностью. Корабль развлекал его диковинами, когда Куичи скучал, и симулировал небольшие аварии, когда он начинал проявлять признаки опасного благодушия. Время от времени Куичи начинало казаться, что если корабль узнал его так хорошо, то в определенном смысле он обрел свое продолжение в виде корабельной компьютерной системы. Это слияние имело место даже на биологическом уровне. Ультра всякий раз старательно вычищали корабль после его возвращения в трюм "Вознесения", но Куичи знал, что с того первого дня, как он побывал в нем, внутри корабля пахнет иначе. В "Доминатриксе" пахло жильем. Домом.

Теперь всякое ощущение того, что корабль - его Рай, его убежище, ушло. Беглого взгляда на резной костюм было довольно, чтобы понять: Джасмин удалось проникнуть в его законную обитель. Второго шанса не будет. Все, что у него было, сосредоточилось в планетной системе впереди.

- Сука, - снова сказал он.

Добравшись до командного мостика, Куичи втиснулся в кресло пилота. Из-за того, что "Доминатрикс" состоял в основном из двигателя и запаса топлива, мостик был тесный и маленький. Он представлял собой небольшое расширение в конце узкого коридора, вроде резервуарчика с ртутью на градуснике. За овальным иллюминатором на передней стене не было ничего, кроме межзвездного пространства.

- Авионик, - приказал он.

Приборные панели сомкнулись вокруг него словно щипцы. Панели замигали, потом зажглись анимированными диаграммами и полями управления, следуя за фокусом глаз, куда бы ни переместился его взгляд.

- Каков приказ, Куичи?

- Подожди минутку, - ответил он.

Первым делом он проверил важнейшие системы, убеждаясь, что субличность не пропустила ничего критического. Расход топлива немного превышал тот, какого Куичи мог ожидать в данной точке разведывательного полета, но это объяснялось дополнительным весом резного костюма. Тем не менее, запас топлива достаточный, и беспокоиться не о чем. В остальном все в полном порядке: торможение прошло без происшествий; все системы корабля функционировали в нормальном режиме - от внешних сенсоров и системы жизнеобеспечения, до челнока для ближних полетов, который укрывался в брюхе "Доминатрикса", словно дельфиний эмбрион, только и дожидающийся, чтобы его разбудили.

- Корабль, есть ли особые инструкции для этой разведывательной миссии?

- Мне ничего подобного не сообщали.

- Ладно. Каков статус материнского корабля?

- Я получаю непрерывную телеметрию с "Гностического Вознесения". Рандеву ожидается через обычных шесть или семь недель разведывательного полета. Запасов топлива достаточно для стандартного маневра подхвата.

- Принято.

Понятно, что Джасмин нет резона бросать его без запасов топлива, однако отрадно уже то, что хотя бы в этом она проявила здравомыслие.

- Хоррис? - раздался голос Морвенны. - Поговори со мной. Где ты?

- Я впереди, - ответил он. - Проверяю корабль. Пока все в порядке, но я должен был убедиться сам.

- Ты уже знаешь, где мы?

- Сейчас проверю.

Он дотронулся до одного из полей управления, включив голосовой контроль над важнейшими системами корабля.

- Оборот на одну восьмую, поворот на тридцать секунд, - приказал он.

На дисплее панели управления отобразилось выполнение маневра. Звезды, слабо мерцающие в овальном смотровом экране, неспешно потекли из одного угла в другой.

- Поговори со мной, - снова попросила Морвенна.

- Я разворачиваю корабль. После торможения мы летели хвостом вперед. Через несколько минут мы будем смотреть прямо на планетную систему.

- Джасмин говорила тебе что-нибудь об этих планетах?

- Нет, насколько я помню. А тебе?

- Ничего, - ответила она.

Впервые после пробуждения ее голос звучал почти как раньше. Он представил, что это просто копия. Если она будет вести себя нормально, то панике не удастся ею завладеть. Паника - последнее, что ей нужно внутри резного костюма.

- Она сказала, - продолжила Морвенна, - что это еще одна совершенно бесполезная с виду система. Просто звезда и несколько планет. Никаких признаков присутствия человека. Просто заштатная дыра.

- "Никаких признаков присутствия" совсем не говорит о том, что тут никогда никого не было. Кто-нибудь мог просто пролетать мимо и заглянуть, вроде нас. И, может быть, он что-то оставил после себя.

- Будем от души надеяться, что оставил, - едко заметила Морвенна.

- Я стараюсь быть оптимистом.

- Извини. Я знаю, что ты хочешь как лучше, но лучше не стоит надеяться на невозможное, верно?

- Другого нам не остается, - прошептал он, рассчитывая, что корабль не услышит его слов и не передаст их Морвенне.

К этому времени корабль почти завершил поворот, поменяв положение хвоста и носа. Крупная звезда вошла в поле зрения и остановилась в центре овального экрана. Вблизи звезда больше напоминала солнце, и без защитных светофильтров смотрового экрана на нее было бы больно смотреть.

- У меня тут уже кое-что есть, - сказал Куичи. - Давай-ка посмотрим. По спектральному классу - холодная, типа G. Главная последовательность, около трех пятых солнечной яркости. Несколько пятен, но никакой опасной коронарной активности. Расстояние - около двадцати астрономических единиц.

- Мы еще далеко, - отозвалась Морвенна.

- Не очень, если хотим захватить орбиты всех основных планет.

- Что известно про миры?

- Подожди минуту.

Проворные пальцы Куичи снова отрегулировали что-то на пульте, и изображение на переднем экране изменилось, на считывающих устройствах появились цветные линии орбит, сплющенных в эллипсы, каждая со списком характеристик вращающейся по этой орбите планеты. Куичи изучил параметры: масса, орбитальный период, долгота дня, наклон оси, диаметр, сила притяжения на поверхности, средняя плотность, магнитосферическая сила, наличие лун или кольцевых систем. По ограниченным значащим цифрам он заключил, что эти данные рассчитаны самим "Доминатриксом", воспользовавшимся своими сенсорами и алгоритмами интерпретации данных. Если бы запросить данные по планетам из какой-либо существующей базы, цифры были бы гораздо более точными.

Эти данные будут уточняться по мере приближения корабля к системе, но до тех пор стоит помнить, что эта область космоса практически не исследована. Быть может, до них тут кто-то пролетал, но вряд ли оставался надолго, чтобы составить полный отчет по официальной форме. А значит, в этой системе, месте новом и неосвоенном, вполне может содержаться нечто-то, что кому-то, где-то может показаться ценным.

- Ожидаю указаний, - сказал корабль.

- Хорошо, хорошо, - ответил Куичи. - Никаких аномалий не обнаружено, поэтому будем осматривать одну планету за другой в направлении к солнцу, потом осмотрим находящиеся с другой стороны, уходя в межзвездное пространство. Исходя из этой предпосылки, корабль, рассчитай пять самых эффективных с точки зрения минимального расхода топлива маршрутов и представь их мне. Если возможна альтернативная стратегия - пропустить один из миров и вернуться к нему позже - мне бы тоже хотелось об этом знать.

- Минутку, Куичи.

Расчет занял совсем немного времени, меньше, чем ему понадобилось, чтобы поковырять в носу.

- Вот, прошу. В рамках поставленной вами задачи лучшего решения нет, как нет других маршрутов поочередного исследования, которые можно было бы рекомендовать.

- Хорошо. Теперь выведи на экран пять лучших маршрутов по мере увеличения расчетного времени торможения.

Описания маршрутов поменялись местами. Куичи почесал подбородок, пытаясь что-нибудь выбрать. Он мог попросить корабль самостоятельно выбрать маршрут, исходя из известных тому таблиц эффективности поиска, однако Куичи всегда предпочитал оставлять решающий выбор за собой. Он не просто выбирал наудачу, потому что всегда находилось решение, при котором один вариант на первый взгляд был удачнее других. Однако тут-то и шла в ход интуиция - для осмысленного процесса исключения не оставалось места. Но он считал, что от этого решение не теряет своей ценности. Суть использования Куичи для выбора и исследования планетарных сводилась именно к идее применения тех неуловимых и тонких навыков и умений, которые нелегко превратить в алгоритм, приспособленный для машинных расчетов. Именно ради личного участия в выборе маршрута, который по неведомым причинам показался ему наиболее подходящим, он и находился на борту.

На этот раз выбор не казался таким очевидным. Ни одно из решений не отличалось привлекательным изяществом, но он привык к этому: планеты никогда не встанут для вас так, чтобы их легко было осмотреть. Иногда случалось, что в момент его прибытия две или три планеты выстраивались в ряд на своих орбитах, позволяя разработать очень успешный прямолинейный маршрут облета. Но здесь орбиты всех планет располагались под разными углами друг относительно друга. Любой маршрут осмотра будет напоминать прогулку пьяного.

Есть небольшое утешение. Если менять направление более-менее регулярно, то для полного торможения и близкого осмотра следующей планеты, какая привлечет его внимание, не придется тратить много топлива. Вместо того чтобы сбросить инструментальный зонд, пролетая над планетой на большой скорости, он сможет использовать "Дочь Падальщика" и осмотреть мир вблизи и как следует.

На минуту решив, что обязательно воспользуется "Дочерью", он забыл о Морвенне. Но только на минуту. Потом он вспомнил, что, покинув "Доминатрикс", покинет и Морвенну.

Как она к этому отнесется?

- Вы уже выбрали маршрут, Куичи? - спросил корабль.

- Да, - ответил он, - пожалуй, я выберу второй маршрут.

- Это ваше окончательное решение?

- Давай-ка взглянем еще раз: минимальное время торможения; неделя до самой большой планеты, две недели до газового гиганта с большим количеством лун... несколько дней для водных миров... и останется еще запас топлива - вдруг мы найдем что-то очень тяжелое.

- Я согласен.

- Ты скажешь, если заметишь что-нибудь необычное, да, корабль? Я хочу сказать, у тебя же не было никаких инструкций не делать этого?

- Никаких, Куичи.

- Хорошо.

Способен ли корабль уловить в его голосе нотку недоверия? - подумал он.

- Тогда доложи мне, если заметишь что-то особенное.

- Можете рассчитывать на меня, Куичи.

- Больше мне не на кого рассчитывать, верно?

- Хоррис?

Теперь это была Морвенна.

- Хоррис? Что случилось?

Наверняка, пока они обсуждали маршрут разведки, корабль отключил ее звуковой канал.

- Просто анализирую разные возможности. Я выбрал маршрут осмотра планет. Мы сможем осмотреть все, что нам покажется интересным, на поверхности всех миров.

- А там есть что-нибудь интересное?

- Ничего, что бросалось бы в глаза, - ответил он. - Просто обычная одиночная звезда и при ней семейство планет. Ни на одной планете я не вижу признаков поверхностной биосферы или указаний на то, что кто-то побывал там до нас. Если на поверхности и рассыпаны небольшие артефакты, то мы скорее всего пропустим их, если только они сами не будут о себе активно заявлять, что, ясное дело, маловероятно. Но я не поддаюсь унынию. Мы подлетим ближе и хорошенько осмотримся.

- Нам нужно быть осторожными, Хоррис. Там могут быть опасности, которых не найдешь ни на одной карте.

- Опасности есть везде, - ответил он, - и при данных обстоятельствах я бы не слишком тревожился из-за них, верно?

- Куичи? - спросил корабль, прежде чем Морвенна успела ответить. - Вы готовы начать осмотр планет?

- Предлагаешь лечь в перегрузочную капсулу?

- Первоначальное ускорение составит одно "же", пока я не закончу диагностику двигательной системы. После этого, когда вы будете в перегрузочной капсуле, ускорение возрастет до предела надежности капсулы.

- А что будет с Морвенной?

- На ее счет не было никаких специальных указаний.

- Торможение будет на обычных пяти "же", или тебе дали указания замедлить его?

- Торможение будет произведено в обычных безопасных пределах.

Хорошо. Морвенна должна выдержать перегрузки - на первый взгляд то, как Грилье модифицировал резной костюм, обеспечивало узнице ту же защиту, что и в перегрузочной капсуле.

- Корабль, - сказал он, - ты сможешь проследить за тем, чтобы система защиты Морвенны от перегрузок работала в нормальном режиме?

- Система защиты от перегрузок включается автоматически.

- Отлично. Морвенна, ты все слышала?

- Слышала, - сказала она. - Не спросишь его еще кое о чем? Если корабль может усыплять меня, когда ему это нужно, то не может ли он усыпить меня на все время полета?

- Корабль, ты слышал вопрос? Ты это можешь?

- При необходимости.

Глупо, но Куичи не пришло в голову задать тот же вопрос. Он устыдился того, что не спросил об этом с самого начала. Он понял, что совсем не думал о том, каково ей приходится внутри этой штуковины.

- Ну что, Мор, хочешь заснуть прямо сейчас? Могу усыпить тебя немедленно. Проснешься, когда мы уже будем лететь обратно к "Вознесению".

- А если у тебя ничего не выйдет? Думаешь, мне позволят проснуться?

- Не знаю, - ответил он. - Надеюсь, что сумею что-нибудь разыскать. В конце концов, я прилетел сюда не проигрывать.

- Ты всегда был ужасно уверен в себе, - сказала Морвенна. - Всегда говорил так, словно иначе, чем по-твоему, и быть не может.

- Иногда я просто уверен в успехе.

- А сейчас?

- Я сказал Джасмин, что чувствую, удача может вернуться ко мне. И я не лгал.

- Надеюсь, ты не ошибаешься, - сказала она.

- Так ты будешь спать?

- Нет, - ответила она. - Я останусь с тобой. Когда ты будешь спать, буду спать и я. А пока - нет. Решение окончательное.

- Понимаю.

- Найди там что-нибудь, Хоррис. Пожалуйста. Ради нас обоих.

- Найду, - ответил он.

И внутри вдруг ощутил уверенность. Бессмысленную, нелогичную, но твердую и острую, словно желчный камень.

- Корабль, - приказал он, - вперед!

Скорпио и Клавейн почти дошли по палатки, когда из-за нее появился Васко - он обошел кругом и остановился перед входом. Неожиданный порыв ветра колебал грязно-зеленые стены палатки, гудел в шнурах. В свисте ветра слышалось нетерпение, ветер старался загнать их внутрь. Молодой человек ждал и нервничал, не зная, куда девать руки.

Клавейн удивленно оглядел Васко.

- Я полагал, что ты приплыл один, - тихо проговорил он.

- О нем не беспокойтесь, - ответил Скорпио. - Парень немного удивился, когда узнал, что вы все это время были здесь, но, думаю, теперь он уже привык к этой мысли.

- Да, лучше пусть знает правду.

- Невил, не пугай его. Ты и так столько лет изображал монстра-тирана.

Когда они подошли к палатке на расстояние окрика, Клавейн крикнул:

- Ты кто такой, сынок?

- Я Васко, сэр, - ответил молодой человек. - Васко Малинин.

- Судя по имени, ты с Ресургема, да?

- Я там родился, сэр. Мои родители с Ресургема. Перед эвакуацией они жили на Куивере.

- Но лет тебе совсем немного.

- Двадцать, сэр.

- Он родился через год или два после основания колонии, - сказал Скорпио, переходя почти на шепот. - Он из самых старших рожденных на Арарате. И он не один такой. С тех пор как вы уединились, появилось второе поколение рожденных на Арарате. Дети, родители которых не помнят Ресургема, не помнят даже полета на Арарат.

Клавейн вздрогнул, словно ничего страшнее в жизни не слышал.

- Мы не собирались пускать тут корни, Скорпио. Арарат был временной остановкой в пути. Даже название планеты было глупой шуткой. Не стоит селиться на планете, названной в шутку.

Скорпио подумал: сейчас не лучшее время напоминать Клавейну, что когда-то они договорились оставить на Арарате часть людей, когда большинство полетит дальше.

- Это же люди, - сказал он. - И свины. Нам невозможно запретить размножаться, как невозможно согнать кошек в стаю.

Клавейн снова повернулся к Васко.

- Где ты работаешь?

- На пищевой фабрике, сэр, в основном на осадительных баках, счищаю осадок со скребков и меняю лопасти на верхних мешалках.

- Похоже, работа интересная.

- По правде сказать, сэр, будь это интересная работа, меня бы тут сегодня не было.

- Васко еще состоит в ополчении Службы безопасности, - объяснил Скорпио. - Прошел обычную подготовку: стрелковые навыки, усмирение беспорядков в городах. Большую часть времени, конечно, он участвует в тушении пожаров или помогает с распределением продуктов и медикаментов людям из коммунальных служб.

- Полезная деятельность, - заметил Клавейн.

- Никто, и в последнюю очередь Васко, не станет спорить с этим, - ответил Скорпио. - Но раз или два он сказал, что ему хотелось бы принять участие в чем-то более захватывающем. В какой-нибудь вылазке. Он донимал начальника Службы безопасности просьбами взять его на полную ставку. Отзываются о нем очень хорошо, и он мечтает о чем-нибудь более увлекательном, чем грести дерьмо.

Клавейн, прищурившись, посмотрел на парня.

- Что Скорпио успел рассказать тебе о капсуле?

Васко взглянул на свина, потом на Клавейна.

- Ничего, сэр.

- Сказал, что он должен знать, то есть самую малость.

- Думаю, лучше рассказать ему все, - сказал Клавейн.

Скорпио повторил историю, уже рассказанную Клавейну. Пораженный, он наблюдал за тем, как новость проникает в сознание Васко и меняет выражение его лица.

Нельзя было упрекать за это Васко, ведь двадцать лет жизни на Арарате, в абсолютной изоляции от человечества въелись в самое ткань его существа, как постоянный шум моря и теплый запах озона и гниющих водорослей, столь вездесущие, столь вечные и неизменные, что они словно исчезали и не отмечались сознанием. И вот теперь эту изоляцию пробило: напоминание о том, что этот океанический мир лишь временное и хрупкое убежище посреди арены распространяющегося конфликта.

- Дело в том, - продолжил Скорпио, - что нам не хотелось бы бить тревогу, пока мы не узнаем, что произошло на самом деле и кто внутри капсулы.

- Выслушав тебя, я могу предположить, кто там, - подал голос Клавейн.

Скорпио кивнул.

- Это может быть Ремонтуа. Мы всегда считали, что "Зодиакальный свет" рано или поздно появится. В действительности мы ждали их даже раньше, но никто не знает, что с ними случилось после того, как мы расстались, сколько потребовалось кораблю, чтобы отремонтировать себя. Возможно, открыв эту капсулу, мы найдем в ней моего второго любимого конджойнера.

- Ты шутишь, а сам даже не надеешься на это.

- Тогда объясните мне, Клавейн, - продолжил Скорпио. - Если это Ремонтуа и его спутники, тогда к чему такая скрытность? Почему они не вышли на орбиту и не объявили нам о своем прибытии? В конце концов, они могли сбросить капсулу ближе к берегу, и нам бы не понадобилось столько ее разыскивать.

- Подумай, почему они сделали наоборот, - сказал Клавейн. - Ведь это может оказаться твой самый нелюбимый конджойнер.

- Само собой, я подумал и об этом. Если бы Скейд прилетела в нашу планетную систему, то - я уверен - в большой тайне, причем проделала бы весь путь в режиме скрытного полета. Но все равно мы должны были что-нибудь заметить. К тому же вряд ли она начнет вторжение при помощи одной капсулы - конечно, если только внутри этой капсулы не спрятано нечто ужасное.

- Скейд ужасна сама по себе, - ответил Клавейн. - Но согласен: я тоже не думаю, что это она. Высадка на планету в одиночку - самоубийственная и бессмысленная выходка, совсем не в ее стиле.

Они добрались до палатки. Клавейн открыл дверь и вошел первым. Остановившись на пороге, он осмотрел комнату, словно собирался кого-то в чем-то обвинить, словно здесь жил кто-то еще, совершенно посторонний.

- Я уже начал привыкать к этому месту, - сказал он виновато.

- То есть не сможете вернуться? - спросил Скорпио.

Он все еще чуял старый запах Клавейна, прожившего тут долгое время.

- Я всегда стараюсь делать то, что нужнее всего в данный момент.

Клавейн закрыл за ними дверь и повернулся к Васко.

- Что ты знаешь о Ремонтуа и Скейд?

- По-моему, впервые слышу эти имена.

Клавейн опустился на складной стул, оставив гостей стоять.

- Ремонтуа был - и остается - моим старым другом и союзником. Он тоже конджойнер. Мы знакомы с тех времен, когда старались вместе на Марсе.

- А Скейд, сэр?

Клавейн задумчиво взял в руку один из своих кусков плавника и принялся его рассматривать.

- Скейд другого поля ягода. Она тоже конджойнер, но ее поколение пришло позже, чем наше. Она умнее и быстрее, и у нее нет вообще никаких эмоциональных связей с традиционным человечеством. Когда угроза вторжения Подавляющих стала очевидной, Скейд решила спасти Материнское гнездо и бежать из этого сектора космоса. Мне это не понравилось - не понравилась мысль, бросив человечество сражаться, самим спасать свои шкуры, хотя мы должны помогать друг другу - и я отказался лететь. Ремонтуа, еще один отщепенец согласился со мной, и мы стали драться вместе.

- И Скейд возненавидела вас? - спросил Васко.

- Думаю, она до сих пор надеется, что у Ремонтуа остались сомнения и он может встать на ее сторону, - ответил Клавейн. - А я? Я сжег почти все мосты между мной и Скейд. Последней каплей для нее, наверное, стала наша последняя встреча. Когда я разрезал ее напополам при помощи швартовочного троса.

Скорпио пожал плечами.

- Случается и такое.

- Ремонтуа спас ее, - продолжил Клавейн. - Возможно, это что-то значит, хотя потом он ее предал. Однако насчет Скейд лучше не строить никаких предположений. Мне казалось, что позже я убил ее еще раз, но, возможно, она опять сумела спастись. По крайней мере, потом мы получили от нее такой сигнал.

- Сэр, значит, мы ожидаем Ремонтуа и остальных? Зачем?

Клавейн покосился на Скорпио.

- Он вообще ничего не знает?

- Это не его вина, - ответил Скорпио. - Не забывай, он родился здесь. То, что случилось до его рождения, тем более до того, как мы прибыли сюда, с его точки зрения - древняя история. Так считает большинство нашей молодежи - и люди и свины.

- Но это все равно его не оправдывает, - проговорил Клавейн. - В мое время мы были более любознательными.

- В ваше время вы считались слабаками, если не устроите парочку геноцидов до завтрака.

Клавейн ничего не сказал. Он поставил на пол кусок плавника и взял новый, проверяя остроту его кромок на волосках правой руки.

- Мне кое-что известно, сэр, - торопливо подал голос Васко. - Я знаю, что вы прилетели на Ресургем с Йеллоустоуна, как раз когда машины начали разрушение нашей планетной системы. Вы спасли нашу колонию и вывезли людей на борту "Ностальгии по бесконечности" - нас было около двухсот тысяч.

- Точнее, сто семьдесят тысяч, - заметил Клавейн. - И не было дня, когда бы я не сожалел о тех, кого мы не сумели спасти.

- Никто никогда не обвинял вас в этом, - подал голос Скорпио, - учитывая, скольких вы спасли.

- История нас рассудит.

Скорпио вздохнул.

- Если вам угодно заниматься самокопанием и выяснять, кто прав, кто виноват, - сказал Скорпио, - воля ваша. Мне важнее всего разобраться с капсулой, которую мы выловили из моря, и обеспечить безопасность колонии, которая хочет, чтобы ее глава вернулся. Желательно, выбритый и вымытый, и чтобы от него не разило водорослями и грязным бельем. Верно, Васко?

Клавейн взглянул на Васко и несколько секунд пристально изучал его. Светлые волоски на затылке Скорпио поднялись дыбом. Он отчетливо ощутил, как Клавейн оценивает парня, сравнивает его с какими-то своими внутренними понятиями, теми, которые набирал и оттачивал не одно столетие. На глазах у Скорпио в эти несколько секунд решилась судьба Васко. Если Клавейн решит, что Васко не заслуживает его доверия, то неосторожным откровениям конец - ни слова не будет сказано о не известных в колонии людях. Общение юноши с Клавейном ограничится вопросами незначительными, и очень скоро Васко перестанет вспоминать о том, что тут случилось сегодня.

- Вы сможете нам помочь, - помедлив, сказал Васко, поглядывая на Скорпио. - Вы нужны нам, сэр. Особенно теперь, когда все, наверное, изменится.

- Переменится, не сомневайтесь, - сказал Клавейн, наливая себе стакан воды.

- Тогда возвращайтесь с нами, сэр. Если человек в капсуле окажется Ремонтуа, он будет рад тому, что ни кто иной, как вы, приветствует его, после того как мы достанем его из капсулы.

- Он прав, - сказал Скорпио. - Вы нужны нам в колонии, Невил. Мне нужно ваше разрешение на вскрытие капсулы, потому что, быть может, лучше просто утопить ее в море.

Клавейн молчал. В стойках палатки снова засвистел ветер. За последний час свет в палатке чуть померк - Яркое Солнце опустилось за горизонт. Скорпио почувствовал, что у него больше не осталось сил; в последнее время такое часто случалось на закате. Он совсем не думал об обратном плавании, почему-то убежденный, что на море теперь поднимется волнение.

- Если я вернусь... - начал Клавейн.

Он замолчал и снова глотнул из стакана. Прежде чем продолжить, он облизнул губы.

- Если я вернусь, это ничего не изменит. Я отправился сюда не без причин, и эти причины остались неизменными. Я вернусь сюда, как только проблема будет решена.

- Я понял, - ответил Скорпио, думая, что надеялся услышать совсем другое.

- Хорошо, потому что я говорю совершенно серьезно.

- Но сейчас вы вернетесь с нами, чтобы присутствовать при вскрытии капсулы?

- Вернусь, но только для этого и не более.

- Вы нужны людям, Клавейн. И не важно, насколько это трудно. Вам нельзя отказываться от ответственности, после того как вы столько сделали для нас.

Клавейн отставил стакан с водой.

- После того, что я сделал для вас? После того, как я впутал вас в эту войну, вырвал вас из вашего мира и притащил через пространство и время в жалкую дыру, на эту планету? Вряд ли вам стоит кого-то благодарить за это, Скорпио. Я считаю, что это мне нужно просить у вас прощения и надеяться на снисхождение.

- Люди считают себя обязанными вам. Мы все так считаем.

- Он говорит правду, - подал голос Васко.

Клавейн открыл ящик складного стола и достал зеркало. Поверхность зеркала была мутной и оббитой. Ему наверняка было много лет.

- Так вы вернетесь с нами? - настойчиво спросил Васко.

- Может быть, я стар и устал, но по-прежнему время от времени удивляюсь. Мои планы на остаток жизни не изменились, но мне хотелось бы узнать, кто находится в капсуле.

- Хорошо. Мы отправимся в обратный путь, как только вы соберете вещи.

Клавейн проворчал что-то в ответ, потом взглянул в зеркало и отвел взгляд так внезапно, что Скорпио удивился. Дело в глазах, подумал свин. Клавейн впервые за много месяцев увидел свои глаза, и то, что он заметил в них, ему не понравилось.

- Боюсь, страх прогнал из них свет дня, - сказал Клавейн.

Куичи повис рядом с резным костюмом. Как обычно, все тело мозжило после тесноты перегрузочной капсулы, каждая мышца нашептывала его сознанию глухую жалобную молитву. Нужно было срочно занять чем-то голову.

- Морвенна? - позвал он. - А, Морвенна? Ты проснулась?

- Я слышу тебя, Хоррис.

Ее голос звучал сонно и глухо, но внимания в нем было достаточно.

- Что случилось?

- Мы на месте. Корабль доставил нас на расстояние семи астрономических единиц от газового гиганта, мы достаточно близко к нему. Я слетаю, проведу осмотр. Вид с мостика впечатляет. Жаль, что ты не можешь взглянуть на это вместе со мной.

- Мне тоже жаль.

- Ты могла бы полюбоваться вихрями в атмосфере планеты, бушующими там ураганами и молниями... увидеть ее луны... все подробности. Это очень красиво, черт возьми.

- Судя по твоему голосу, там что-то необычное, Хоррис.

- Это заметно?

- Я чувствую по твоему голосу. Ты что-то нашел там, да?

Ему отчаянно хотелось дотронуться до резного костюма, погладить его, представляя под своими руками Морвенну.

- Пока я еще не знаю, что там нашел, но в любом случае оно заслуживает того, чтобы я как минимум взглянул на него поближе.

- Я не понимаю.

- У Халдоры есть большая покрытая льдами луна, - сказал он.

- У Халдоры?

- У газового гиганта.

Куичи быстро объяснил:

- Я только что дал газовому гиганту имя.

- Ты хочешь сказать, что попросил корабль дать планете название на основе случайного выбора из номенклатурной таблицы?

- Да, верно, - улыбнулся Куичи. - Но я отказался от нескольких первых вариантов. Я тоже имею свое суждение, пусть и легкомысленное. Тебе не кажется, что Халдора - прекрасное классическое имя? Кажется, скандинавское. Хотя это неважно.

- И что там с луной?

- С Хелой? - переспросил Куичи. - Я назвал и все луны Халдоры - но Хела интересует нас в первую очередь. Я даже дал название главным географическим объектам на ее поверхности.

- Что нам толку от какой-то покрытой льдом луны, Хоррис?

- На ней кое-что есть, - ответил он, - и нам очень нужно взглянуть на это поближе.

- Что же ты там нашел, любимый?

- Мост, - ответил Куичи. - Мост через пропасть. Мост, которого там быть не должно.

"Доминатрикс" осторожно подбирался к газовому гиганту, к планете, которой его хозяин выбрал имя Халдора, тщательно вынюхивая дорогу, выставив все сенсоры на максимальную чувствительность. Корабль знал все опасности межпланетного космоса, все ловушки, которые могут таиться в насыщенной радиацией и пылевыми облаками типичной планетарной системе. Корабль постоянно ожидал предупреждающего сигнала, появления осколка на границе сторожевой радарной сферы уклонения от столкновения. Каждую секунду корабль оценивал и пересматривал миллиарды кризисных сценариев, оценивал и отбрасывал возможные маршруты уклонения, чтобы найти приемлемое решение, траекторию, которая позволит уклониться от опасности и не раздавит перегрузкой хозяина на борту. Время от времени, просто для практики, корабль рассчитывал схемы уклонения от нескольких столкновений сразу, отдавая себе при этом отчет в том, что вселенная должна пройти через несколько циклов рождения и уничтожения, прежде чем случится подобное сверхсложное стечение обстоятельств.

С тем же пристальным вниманием корабль следил за солнцем этой системы, отмечая на нем протуберанцы или внезапные выбросы энергии, прикидывая - в случае особенно мощного извержения энергии, - за каким из подходящих тел в ближайшем космосе он сможет укрыться. Корабль непрерывно сканировал космос в поисках препятствий искусственного происхождения, которые тут могли оставить другие исследователи - особенно плотных облаков мусора, останков горных работ, сторожевых дронов в засаде - и проверяя состояние собственных защитных систем и аккуратно заготовленных в отсеках в брюхе орудий противодействия, в тайной надежде, что в один прекрасный день ему представится случай для исполнения своих обязанностей пустить в ход весь этот инструментарий.

Таким образом главная субличность корабля и набор ее подчиненных слоев непрерывно убеждала себя, что при всех умозрительных опасностях они готовы сделать все возможное и необходимое.

Но потом случилось нечто заставившее корабль прервать ход своих размышлений, открыв тем самым щель в сплошной броне мрачной подготовки к известным опасностям.

В течение доли секунды произошло нечто неожиданное и невероятное.

Сенсорная аномалия. У всех сенсоров, в данный момент наблюдавших за Халдорой, к которой направлялся корабль, случился одновременный сбой. Сбой, в течение которого все сенсоры сообщили о том, что планета попросту исчезла, а потом вновь появилась.

Поставив корабль перед проблемой поистине необъяснимой.

Дрожь пронизала все слои системы управления "Доминатриксом". Корабль поспешно обратился к своим архивам и принялся торопливо рыться в них, словно пес в поисках кости. Отмечало ли "Гностическое Вознесение" нечто подобное во время своего подлета к системе? Не стоило сомневаться, что многое упущено - но такое событие, как недолгое, на долю секунды, но все же полное и совершенное исчезновение целой планеты, не могло пройти незамеченным.

В смущении корабль просмотрел огромную базу данных, перекачанную ему "Вознесением", сосредоточившись на тех ссылках, где упоминался газовый гигант. В следующий заход "Доминатрикс" снова профильтровал данные, на этот раз сделав упор на события, отмеченные флажком комментариев. Если "Вознесение" заметило подобное исчезновение, его непременно должны были пометить флажком.

Но ничего не обнаружилось.

У корабля зародилось смутное подозрение. Он снова просмотрел данные с "Вознесения", на этот раз всю базу. Показалось ли ему, или на самом деле имелось несколько намеков на то, что базу данных аккуратно исправляли? Если оценивать с позиции статистического ожидания, то ряд цифр немного отличался от расчетных прогнозов... так, словно материнский корабль поставил эти данные туда сам.

Но почему "Вознесение" это сделало? - спросил себя разведывательный корабль.

А потому, рискнул предположить "Доминатрикс", что материнский корабль тоже заметил нечто поразительное. И не стал докладывать об этом хозяевам, которые все равно не поверили бы в то, что причиной подобного могло быть подлинное событие, а не следствие сбоя в системе компьютерной обработки данных.

Да и кто, спросил себя корабль, стал бы винить в этом "Вознесение"? Машинам известно, что могут сделать с ними хозяева, стоит им только усомниться в исправности своего оборудования.

Сейчас корабль уже не в состоянии ничего доказать. К тому же данные в базе могут быть подлинными. Коль скоро "Вознесение" подделало эти цифры, то аккуратно, отдавая себе отчет в том, как применять необходимые оценки статистического ожидания. Если только материнский корабль не использовал тут методику "от противного", намеренно подставив цифры, которые выглядят немного подозрительно - ведь в противном случае данные окажутся настолько точными, что это само по себе вызовет подозрение.

Корабль спустился еще на один виток по спирали паранойи. Дальнейшие рассуждения были просто бесполезны. Никакого подтверждения с борта "Вознесения" он не получал. Если теперь он сообщит об аномалии, ему придется отстаивать свое утверждение в одиночку.

Всем известно, что случается с одиночками.

Корабль вернулся к насущным проблемам. Планета снова появилась и была на своем месте. Аномалия, отмеченная однократно, больше не проявлялась. Повторное пристальное изучение позволило сделать вывод о том, что все луны - включая Хелу, ту самую, которой Куичи больше всего интересовался - оставались на своих орбитах в тот миг, когда исчезал газовый гигант. Никакой смысл в этом не усматривался. Как не просматривался смысл и в появлении на месте исчезнувшей на долю мига планеты призрака.

Что должен был сделать корабль?

Корабль принял решение: он сотрет из своей памяти все сведения об исчезновении, так же как это, скорее всего, сделало "Гностическое Вознесение", а пустые ячейки заполнит расчетными данными. Но дальше будет следить за планетой. Если с планетой снова случится что-нибудь странное, корабль зарегистрирует это должным образом и потом - возможно - доложит о происходящем Куичи.

Но только после повторного исчезновения, и то сто раз подумав.

Пока Васко помогал Клавейну паковать вещи, Скорпио вышел из палатки на воздух и, подтянув рукав, открыл браслет связи, чтобы поговорить с Кровавым. Связавшись с другим свином, он произносил слова шепотом.

- Я уломал его. Понадобилось постараться, но он согласился вернуться с нами.

- Голос у тебя не очень довольный.

- У Клавейна тут осталась пара дел, которые он рвется уладить.

Кровавый фыркнул.

- Звучит довольно зловеще. Он там так и не отошел от дел?

- Не знаю. Пару раз он упоминал, что видит что-то.

- Видит что?

- Какие-то знаки в небе, и это меня немного тревожит - но Клавейна мне всегда было трудно понять. Надеюсь, он бросит свои выдумки, когда вернется к цивилизации.

- А если не бросит?

- Тогда не знаю.

Скорпио говорил с преувеличенным терпением.

- Я исходил из того, что нам лучше улететь отсюда с Клавейном, чем без него.

- Хорошо, - отозвался Кровавый. - Тогда вам лучше бросить лодку. Мы высылаем шаттл.

Скорпио нахмурился, довольный и одновременно смущенный.

- К чему такая забота, как о важных персонах? Я полагал, мы хотим держать все предприятие в тайне.

- Так и было, но кое-что изменилось.

- Капсула?

- В точку, - ответил Кровавый. - Капсула ожила и начала греться. Эта чертова штуковина включилась и запустила процесс автоматической разморозки. Час назад биоиндикаторы изменили свой статус. Капсула начала пробуждение чего-то, что находится внутри нее.

- Точно. Отлично. Великолепно. И ты сам ничего не можешь сделать?

- Все, на что мы тут способны, Скорп, это самостоятельно отремонтировать насос для откачки нечистот. Все чуть более сложное сегодня за пределами наших возможностей. Клавейн может остановить капсулу, если, конечно, он...

В голове Клавейна было полно конджойнерских имплантов, и он мог говорить с машинами, на что никто другой на Арарате не был способен.

- Сколько у нас осталось?

- Часов одиннадцать.

- Одиннадцать часов. И ты только что решил сообщить мне об этом?

- Я хотел знать, вернете вы Клавейна или нет.

Скорпио наморщил нос.

- И если бы нам это не удалось?

Кровавый рассмеялся.

- Тогда мы получили бы обратно нашу лодку, верно?

- Ты смешной свин, Кровавый, но карьеру тебе на этом не сделать.

Скорпио оборвал связь, вернулся в палатку и сообщил, что планы меняются. Васко с плохо скрываемой радостью поинтересовался, откуда такое внимание. Скорпио, который старался избегать всего, что могло расстроить Клавейна, оставил вопрос без ответа.

- Можете забрать с собой столько вещей, сколько вам понадобится, - сказал он Клавейну, глядя на тощий рюкзак с пожитками, который тот приготовил. - О перегрузке лодки можно не беспокоиться.

Клавейн подхватил рюкзак и передал его Васко.

- Я уже приготовил все необходимое. Я позабочусь, чтобы за остальными вещами присмотрели, и пошлю кого-нибудь снять палатку.

- Палатка останется здесь, - перебил Клавейн.

Закашлявшись, он накинул длинное черное пальто. Потом пальцами с длинными ногтями отвел волосы назад, с глаз на гребень; волосы легли серебристыми и белыми волнами на высокий жесткий воротник пальто. Откашлявшись, он продолжил:

- Мои вещи тоже останутся в палатке. Такое чувство, что ты меня не слушаешь.

- Слушаю, - ответил Скорпио. - Просто не хочу слышать такое.

- Тогда слушай внимательней, приятель. Это моя единственная просьба.

Клавейн хлопнул Скорпио по спине. Потом протянул руку к плащу, который был на нем прежде, пощупал ткань, отложил в сторону, открыл стол и достал оттуда предмет в черных кожаных ножнах.

- Пистолет? - спросил Скорпио.

- Нечто более надежное, - ответил Клавейн. - Нож.

Куичи пробрался по нелепо узкому коридору, который протянулся от кормы до носа "Доминатрикса". Вокруг него корабль щелкал и гудел, словно комната, полная мерно тикающих часов.

- Это мост. Вот все, что мне пока известно.

- Что за мост? - спросила Морвенна.

- Длинный и узкий, словно стеклянное волокно. Изогнутый, очень плавно, соединяет два края пропасти или расселины.

- Мне кажется, ты напрасно радуешься. Если это действительно мост, то его наверняка кто-нибудь уже видел. А кроме того, кто-то же должен был его построить?

- Не обязательно, - ответил Куичи.

Он уже думал об этом, и в голове у него сложилось некое довольно правдоподобное объяснение. Комментируя свои предположения, он старался, чтобы они не прозвучали так, словно он твердил их про себя много раз.

- Во-первых, мост почти незаметен. Он большой, но если смотреть невнимательно, то его легко можно пропустить. При быстром облете планетной системы его легко могли не заметить. Например, луна была повернута к разведчикам другой стороной, мост скрывала тень, разрешения сканера не хватило, чтобы заметить такие мелкие подробности... это ведь все равно что искать радаром булыжник. Хоть обыщись, но без необходимого оборудования ничего не увидишь.

Пробираясь по извилистому коридорчику в отсек с разведывательным кораблем, Куичи стукнулся головой.

- Кроме того, я не заметил никаких следов того, что кто-то побывал тут до нас. В базе данных о системе почти ничего не сказано - вот почему нам первым выпало застолбить названия планет. Если тут кто-то и побывал, то он, лентяй эдакий, не потрудился оставить о себе минимум типовых данных в общественных справочниках.

- Но кто-то тут побывал, - сказала Морвенна, - иначе откуда мост?

Куичи улыбнулся. Он ожидал, когда разговор зайдет именно об этом.

- В том-то и дело. Я не думаю, что этот мост строили.

Он протиснулся в отсек к разведывательному кораблю, и освещение включилось, реагируя на тепло его тела.

- Я имею в виду, люди.

Морвенна, к ее чести, не приняла это откровение с полным восторгом. Возможно, она читала Куичи как открытую книгу.

- Ты решил, что наткнулся на инопланетный артефакт, так?

- Нет, - отозвался Куичи. - Я вовсе не считаю, что просто наткнулся на инопланетный артефакт. Я считаю, что наткнулся на, черт возьми, лучший из известных инопланетный артефакт. Я считаю, что нашел самый прекрасный, самый потрясающий объект во всей известной вселенной.

- А что если мост - естественного происхождения?

- Если бы я мог показать тебе снимки, уверен, ты бы мигом отбросила эти бесполезные рассуждения.

- Ты тоже не торопись с выводами. Я видела, на что способна природа, стоит дать ей время и простор. Смотришь и не веришь, что это дело рук бессмысленного стечения обстоятельств, а не талантливого разума.

- Я тоже видел подобное, - ответил он. - Но только не на сей раз. Верь мне, это нечто иное.

- Конечно, я верю. Потому что особого выбора у меня нет.

- Это не тот ответ, которого я ждал, - сказал Куичи. - Но до поры сойдет.

Он развернулся в крохотном отсеке. Внутри было как в небольшой ванной, царил тот же запах антисептики. В отсеке, и без того тесном, теперь был закреплен в причальных стойках личный корабль Куичи, направленный носом к продолговатой двери шлюза, которая открывалась в космос.

С обычным затаенным обожанием Кучи погладил броню "Дочери Падальщика". Под его рукой кораблик в стойке загудел, задрожал.

- Спокойно, девочка, - прошептал Куичи.

Разведывательный корабль больше походил на роскошную игрушку, чем на мощное судно для облета неизвестных миров, чем он на самом деле был. Чуть выше самого Куичи, корабль был последним словом науки и техники демархистов. Казалось, что чуть полупрозрачный обтекаемый корпус корабля с великим искусством вырезан из цельного куска янтаря. Под поверхностью блестели серебром и бронзой механические внутренности. Гибкие крылья были плотно прижаты к бортам "Дочери", различные сенсоры и датчики прятались в закрытых отсеках корпуса.

- Откройся, - прошептал Куичи.

Корабль проделал то, от чего у него всегда щемило сердце. Различные части корпуса корабля, до сей поры бесшовно соединенные с соседними, свернулись или отогнулись в сторону словно лепестки, в одно мгновение открыв внутри корпуса укромное помещение. В этом пространстве - выстеленном мягкой обивкой, снабженном устройствами жизнеобеспечения, управления и считывания - места хватало только для одного человека. Было нечто одновременно отталкивающее и притягательное в том, как машина приглашала его в себя.

По всему выходило, что, забираясь внутрь "Дочери", он должен был испытывать тревогу, страх перед замкнутым пространством. Однако напротив, глядя внутрь корабля, он испытывал возбуждение. Вместо того чтобы воображать себя узником янтарной западни, он чувствовал, что соединен через нее с богатой необъятностью космоса. Крохотный подобный драгоценности корабль давал ему возможность скользнуть в глубь атмосферы чужой планеты, даже погрузиться под поверхность тамошних океанов. Задействуя все пять чувств хозяина, включая осязание, корабль передавал ему данные об окружающем пространстве. Куичи мог ощущать прохладу чужих океанов, жар чужих солнц. Во время пяти разведывательных полетов на службе у королевы Куичи встречался с чудесами и поразительными явлениями, упиваясь божественным экстазом этих переживаний. К несчастью, ни одно из этих чудес и изумительных явлений невозможно было унести и выгодно продать.

Куичи опустился во внутренность "Дочери". Корабль осторожно сжался и сместился вокруг него, приспосабливаясь к его телу.

- Хоррис?

- Да, любимая?

- Хоррис, где ты?

- В причальном отсеке, внутри "Дочери".

- Нет, Хоррис.

- Я должен. Я должен лететь туда и посмотреть на этот мост вблизи.

- Я не хочу оставаться одна.

- Я знаю. Я тоже не хочу расставаться с тобой. Но мы будем поддерживать связь. Почти никакой задержки сигнала не будет; я по-прежнему останусь словно бы рядом с тобой.

- Нет, тебя здесь не будет.

Он вздохнул. Он заранее знал, расставание будет трудным. Он не раз думал, что гуманнее всего улететь тайком, надеясь на то, что связь будет устойчивой и Морвенна ни о чем не догадается. Но он знал Морвенну и знал, что она раскусит его уловку очень быстро.

- Я скоро вернусь, обещаю. Я улечу всего на несколько часов, только туда и обратно.

Скорее всего, это займет целый день, но ведь это тоже "всего несколько часов"? Морвенна поймет.

- Почему ты не хочешь подлететь поближе на "Доминатриксе"?

- Потому что я не могу рисковать большим кораблем, - ответил Куичи. - Ты же знаешь мой стиль. "Доминатрикс" большой и неповоротливый. У него есть броня, и он летает далеко и быстро, но лишен маневренности и не так сообразителен. Если мы - я - вляпаюсь в беду, "Дочь" вынесет меня из опасного места гораздо быстрее. Этот маленький кораблик умнее меня. Мы не можем рисковать "Доминатриксом". "Дочери" не добраться одной до "Гностического Вознесения". Согласись, любимая, улететь отсюда мы сможем только на "Доминатриксе". Никак нельзя подвергать опасности большой корабль.

Он поторопился прибавить:

- И тебя.

- Мне все равно, вернемся ли мы на "Вознесение". У меня нет больше ничего общего с этой спятившей от власти жабой и ее командой слизняков.

- Я тоже не тороплюсь к ним обратно, но, как бы там ни было, Грилье нам нужен, чтобы достать тебя из резного костюма.

- Если мы останемся в этой системе, рано или поздно здесь появятся другие ультра.

- Верно, - ответил Куичи, - и они все без исключения на редкость приятные люди. Прости, дорогая, но, согласись, это как подписать договор с дьяволом. Послушай, я постараюсь вернуться побыстрее. Мы будем говорить по радио, все время. Я расскажу тебе про этот мост во всех подробностях, и ты словно увидишь его своими глазами, так, будто сама там побывала. Я буду петь тебе. Рассказывать анекдоты. А?

- Мне страшно. Я знаю, что ты должен лететь туда, но от этого мне не легче.

- Мне тоже страшно, - сознался он. - Если бы мне не было страшно, это означало бы, что я безумен. И я тоже не хочу расставаться с тобой. Но выбора у меня нет.

Секунду она молчала. Куичи занялся проверкой своего крошечного судна; по мере того как оживали системы, в нем поднимался восторг предвкушения.

Морвенна снова заговорила.

- Если это действительно просто мост, то что ты сможешь с ним сделать?

- Не знаю.

- Он большой?

- Большой. Километров тридцать или сорок длиной.

- В таком случае тебе не забрать его с собой.

- Гм. Ты права. Тут ты меня поймала. Как же быть?

- Я хочу сказать, Хоррис, что ты должен придумать, как придать этому мосту ценность в глазах Джасмин при условии, что мост останется на поверхности луны.

- Что-нибудь придумаю, - бойко ответил Куичи, с уверенностью, которой вовсе не испытывал. - На худой конец, Джасмин может установить вокруг луны кордон и продавать билеты всем, кто захочет взглянуть на мост вблизи. Потом, строители моста могли оставить после себя что-нибудь еще. Кем бы они ни были.

- Когда ты полетишь туда, - сказала Морвенна, - обещаешь быть осторожным?

- Осторожность мое второе имя, - ответил Куичи.

Крошечный кораблик отделился от "Доминатрикса", направляя свой полет мощными, точными включениями тяги. Как обычно, Куичи казалось, что "Дочь" радуется долгожданному освобождению из заключения в причальных стойках дока.

Он лежал, вытянув руки перед собой, сжимая сложные ручки управления, усыпанные кнопками и рычажками. Между ручками управления размещался передний экран "Дочери", отображающий состояние ее систем и схематическое положение относительно ближайших главных планетных тел. Диаграмма нахождения напоминала условный расчерченный на клетки рисунок анатомов или астрономов раннего Возрождения: быстрые штрихи пера на сепии пергамента, с пояснениями четкой латиницей.

На переднем экране лежало его неясное отражение.

Через полупрозрачный корпус он проследил за тем, как закрылся причальный отсек. "Доминатрикс" начал быстро уменьшаться, исчезать, и наконец превратился в темное, слегка крестообразное пятно на фоне Халдоры. С растущей тревогой он вспомнил, что там на борту - Морвенна, заключенная внутри резного костюма. Мост Хелы был без сомнения самой необыкновенной постройкой из тех, какие он видел в своих странствиях. Если это не та экзотическая находка, в которой так заинтересована Джасмин, тогда он не знает, что ей нужно. Все, что от него теперь требовалось, - всучить ей мост в обмен на прощение прежних неудач.

И если этот огромный инопланетный артефакт не поможет ему добиться этого, то что ему поможет?

Когда другой корабль стало невозможно различить без средств наложения, Куичи почувствовал, что у него на душе полегчало. На борту "Доминатрикса" его никогда не отпускало ощущение, что он постоянно находится под пристальным наблюдением Королевы Джасмин. Агенты королевы несомненно установили на корабле подслушивающие устройства в дополнение к тем, о которых ему не возбранялось узнать. На борту такой крохи, как "Дочь Падальщика", его редко посещало ощущение, что Джасмин следит за ним. Кораблик принадлежал Куичи: "Дочь" подчинялась только его приказам и была его самым дорогим за целую жизнь приобретением. Когда он начал переговоры об услугах королеве, разведывательный корабль был не последним его аргументом.

Не стоило сомневаться в находчивости ультра, но он не думал, что им хватит ума обойти многочисленные системы, установленные на борту "Дочери", назначением которых было предотвращение прослушивания и недопустимого вмешательства в управление. Разведывательное судно было несравнимо с родовым владением, оно безраздельно принадлежало ему одному, и Куичи было этого достаточно. Внутри "Дочери" он мог упиваться весельем одиночества, полностью раскрывшись и сняв все свои запреты на чувства.

Ощущение малости, хрупкости и затерянности в бесконечности поначалу разрывало ему душу. Но в то же время это ощущение несло странное освобождение: если отдельный человек значит столь мало, если его деяния столь ничтожны космически, тогда и установление рамок чей-то смертности не имеет значения во вселенском масштабе. Таким образом, по сравнению с бесконечностью люди способны на целенаправленное прегрешение не более чем, скажем - муравьи или прах.

Планеты вряд ли замечают людской грех. Солнца вряд ли создавались для того, чтобы высвечивать прегрешения. В масштабах солнечных систем или галактик людской грех не значил вообще ничего и уподоблялся неким неясным субатомным силам, которые для таких масштабов были столь слабы, что их исключали из рассмотрения.

Довольно долго это осознание было важной составляющей кредо Куичи, и он надеялся, что сможет прожить так всю жизнь. Но пришли космические полеты - а с ними одиночество, которого требовала его профессия - и началась проверка истинности его философии.

Сегодня в его вселенной появилось нечто много для него значившее, нечто, чему могли навредить его поступки. "Как я дошел до такого?" - удивлялся он. Как мог совершить такую ошибку и влюбиться? В особенности в такое экзотическое и сложное создание, как Морвенна?

Где, в каком месте он ступил не на ту дорожку?

Сжатый в объятиях "Дочери", Куичи почти не чувствовал ускорения, когда кораблик разгонялся до предельной скорости. Мазок "Доминатрикса" на лице планеты почти исчез; казалось, корабль вовсе не существует.

Суденышко Куичи мчалось к Хеле, самой большой луне Халдоры.

Включив канал связи с "Гностическим Вознесением", он приготовился записать сообщение.

- "Говорит Куичи. Надеюсь, у вас все в порядке, мадам. Благодарю за небольшой стимул, который вы предусмотрительно оставили для меня на борту. Очень мудрый жест. Или это была идея Грилье? Смешной поступок, который - уверен, вы понимаете - оценила и Морвенна".

Он помолчал.

- "Что ж, к делу. Возможно, вам будет интересно узнать, что я тут обнаружил... это нечто: огромная горизонтальная конструкция на луне, которую я назвал Хела. Конструкция очень похожа на мост. Сверх этого, пока ничего не могу сообщить. У сенсоров "Доминатрикса" ограниченное разрешение, а я не хочу рисковать кораблем, подлетая ближе. Но я почти уверен, что это постройка искусственного происхождения. В настоящее время я подлетаю к объекту на борту "Дочери Падальщика" для ближнего осмотра - мой корабль быстрее, умнее и снабжен лучшей броней. Уверен, что осмотр не продлится больше двадцати четырех часов. Само собой, я буду держать вас в курсе дальнейших событий".

Куичи прослушал запись сообщения и решил, что неумно отправлять его в таком виде. Даже если он найдет там что-то, даже если оно окажется более ценным, чем все, что попадалось ему в пяти предыдущих системах, королева все равно сможет обвинить его в пустых обещаниях. Она не желает, чтобы ее постигло разочарование. С королевой нужно общаться при помощи замалчиваний и недоговоренностей. Ей нужны намеки, а не обещания.

Он стер первое сообщение и записал новое.

- Говорит Куичи. Найдена аномалия, которая требует более тщательного изучения. Нахожусь на борту "Дочери" на подлете к объекту. Оценочное время возвращения на борт "Доминатрикса"... через один день.

Прослушав новое сообщение, он решил, что этот вариант звучит лучше. Но недостаточно.

Он опять стер буфер и глубоко вздохнул.

- Куичи. Краткий полет для ближнего осмотра. Некоторое время могу отсутствовать. До связи.

То, что надо. Ничего лишнего.

Он отправил сообщение из буфера, нацелив лазер передачи в рассчитанную компьютером точку нахождения "Вознесения", применив обычные шифр-фильтры и релятивистскую поправку. Королева получит сообщение через семь часов. По его расчетам, она будет достаточно заинтригована, но не сможет потом упрекнуть его в том, что он преувеличил возможную ценность найденного.

Пусть сука помучается догадками.

Кулвер сказал Рашмике не всю правду. Ледоход двигался с максимальной скоростью лыжного хода, но стоило машине выбраться за пределы поселка, сугробов и снежных заносов на проторенную тропу, как стало можно опустить обе задние ноги с лыжами в фиксированное положение, и машина полетела, словно подталкиваемая невидимой рукой. Рашмика кое-что слышала о ледоходах и знала, что хитрость заключается в специальном слое на рабочем покрытии лыж, который запрограммирован создавать быстрые микроскопические волны. Точно так же движутся, например, слизняки - с тысячекратным отличием в размерах и скорости. Движение ледохода стало плавным и нетряским; время от времени машину слегка подбрасывало или требовалось повернуть, но по большей части на это можно было не обращать внимания.

- Сейчас едем получше, - сказала Рашмика, усаживаясь впереди рядом с Крозетом и его женой Линкси. - А то мне уже казалось, что меня сейчас...

- Стошнит? - спросила Линкси. - Это ничего. Ничего особенного. Нас тут всех время от времени рвет.

- Так можно идти только по ровной дороге, - подал голос Крозет. - Да и тут проблема - на одной лапе сервопривод накрывается. Уж больно неровные у вас дороги. Кстати, это одна из причин того, что мы едем к каравану. У них есть оборудование, чтобы починить привод, в пустошах никакой гребаной техники нет.

- Следи за языком, - прикрикнула на мужа Линкси, крепко хлопнув Крозета по колену. - С нами барышня, если ты еще не заметил.

- Не обращайте на меня внимания, - сказала Рашмика.

Ее начало отпускать напряжение: им удалось без помех выехать из поселка, и, судя по всему, ничто не гнался за ними и не пытался остановить.

- Все равно он мелет чепуху, - сказала Линкси. - У караванов есть все, что нам нужно, но за все нужно платить.

Она повернулась к мужу.

- Верно, дорогой?

Линкси была упитанной, с рыжими волосами, которые спадали челкой на половину лица, прикрывая родимое пятно. Рашмика знала ее с малых лет: Линкси служила в общественном детском саду в соседнем поселке.

Рашмика помнила, что Линкси всегда была с ней ласкова и внимательна, но несколько лет назад случился небольшой скандал, и Линкси выставили из детского сада. Вскоре после этого Линкси вышла замуж за Крозета. В поселке говорили, что это только начало скандальной жизни Линкси и эти двое друг друга стоят, но, по мнению Рашмики, Крозет был нормальным парнем. Немного чудной, одиночка и весь в себе, но и только. После того как с Линкси в поселке перестали общаться, Крозет оказался одним из тех немногих, с кем она могла поговорить. Несмотря ни на что, Рашмике Линкси по-прежнему нравилась, и потому, конечно, она не могла не испытывать симпатию и к ее мужу.

Крозет управлял ледоходом при помощи пары джойстиков в подлокотниках кресла. Вечная синяя щетина, темные волосы словно смазаны маслом... От одного взгляда на Крозета Рашмике хотелось вымыться.

- Я не жду от попов добра на дармовщинку, - ответил Крозет. - Сомневаюсь, что в этом году нам удастся заработать столько же, сколько в прошлом - покажи мне того, кому везет два года подряд.

- Вы не думали перебраться поближе к Пути? - спросила Рашмика.

Крозет утер нос рукавом.

- Я лучше ноги себе отгрызу.

- Крозет у нас не особо верующий, - объяснила Линкси.

- Я тоже не самая религиозная девушка в пустошах, - ответила Рашмика, - но если бы мне пришлось выбирать между верой и голодной смертью, я не уверена, что продержалась бы долго.

- Сколько тебе сейчас? - спросила Линкси.

- Семнадцать. Почти восемнадцать.

- В поселке осталось много друзей?

- Да не очень. Почти никого.

- Почему-то я так и думала. - Линкси похлопала Рашмику по колену. - Ты как мы. Отверженная. Всегда была ею и всегда будешь.

- Я пыталась. Но я не могу смириться с мыслью, что мне всю жизнь придется прожить здесь.

- Многие твои сверстники так думают, - продолжила Линкси. - Молодежь обозлилась. Эта диверсия на прошлой неделе...

Линкси имела в виду взлетевший на воздух склад со взрывчаткой.

- Что ж, нельзя упрекать молодежь за то, что ей хочется перемен, верно?

- Я слышала, многие говорят об отъезде из пустошей, - ответила Рашмика. - Все думают, что в караванах или даже в соборах можно разбогатеть. Может, они и правы. Если знаешь нужных людей, есть разные возможности. Но мне этого мало.

- Ты хочешь улететь с Хелы, - сказал Крозет.

Рашмика вспомнила мысленные подсчеты, которые делала, и поделилась:

- Я прожила пятую часть своей жизни. Если не произойдет что-нибудь из ряда вон выходящее, впереди у меня шестьдесят с чем-то лет. Я хочу прожить эти годы с пользой. Я не хочу умереть, не увидев ничего, кроме этой планеты.

Крозет оскалил желтые зубы.

- Знаешь. Раш, люди летят за световые годы, чтобы повидать Хелу.

- Непонятно зачем, - ответила она.

И замолчала, тщательно вспоминая, о чем думала. Она не собиралась менять свои выводы и всегда готова была повторять и отстаивать свое мнение, но ей не хотелось обижать хозяев.

- Понимаете, я не считаю этих людей глупыми. Но что на этой планете есть ценного, так это раскопки, а не соборы, не Вечный Путь и не чудеса.

- Верно, - согласился Крозет. - Но раскопки всем до лампочки.

- Мы знаем, что такое раскопки, - сказала Линкси. - Все, кто пытается выжить в пустошах, знает, что значат для людей раскопки.

- Но церквям не хотелось бы, чтобы мы копали очень глубоко, - возразила Рашмика. - Раскопки отвлекают. Церкви опасаются, что рано или поздно найдут что-то такое, от чего чудеса станут не такими чудесными.

- Ты говоришь так, словно все церкви заодно, - отозвалась Линкси.

- Я не говорю, будто церкви все заодно, - сказала Рашмика, - но всем известно, что у церквей есть общие интересы. И случайно ни раскопки, ни мы не входим в круг этих интересов.

- Раскопки странников играют важную роль в экономике Хелы, - сказала Линкси, словно цитируя скучную статью из религиозной брошюры.

- А я и не спорю, - отозвался Крозет. - Но кто контролирует почти всю торговлю реликтами? Церкви. Они на полпути к полной монополии. С точки зрения церквей следующий логический шаг - установить контроль и над раскопками. До тех пор эти сволочи будут неуютно себя чувствовать.

- Циничный старый болван, - фыркнула Линкси.

- Потому ты и вышла за меня, дорогая.

- А ты что думаешь, Рашмика? - спросила Линкси. - Ты тоже считаешь, что церкви хотят от нас избавиться?

Рашмике показалось, что ее мнением интересуются лишь из вежливости.

- Я не знаю. Но я уверена, что церкви не станут возражать, если мы вылетим в трубу, а им достанутся все наши раскопки.

- Верно, - согласился Крозет. - Случись такое, они жаловаться на лишнюю работу не будут, это точно.

- Послушать вас, так... - начала Линкси.

- Я знаю, что вы хотите сказать, - перебила Рашмика. - И не могу упрекнуть вас в том, что вы спрашиваете меня. Но поймите, с точки зрения религии церкви не представляют для меня никакого интереса. Я просто хочу знать, что произошло.

- Уверена, ничего плохого не случилось, - подала голос Линкси.

- Я знаю только одно - ему врали.

Крозет постучал себя мизинцем по углу глаза.

- Нельзя ли и мне узнать, что тебя так печалит? Я ведь представления не имею, о чем вы.

- Она говорит о своем брате, - объяснила Линкси. - Я ведь рассказывала тебе, неужто ты не слушал?

- Не знал, что у тебя есть брат, - отозвался Крозет.

- Он намного старше, - сказала Рашмика. - К тому же это случилось восемь лет назад.

- Что случилось восемь лет назад?

- Он ушел на Вечный Путь.

- В соборы?

- Так ему захотелось. Он бы и думать об этом не стал, но в тот год это было очень просто. Очень просто, потому что караваны шли севернее обычного - точно как в этом году, и через пустоши до них было недалеко. Два-три дня пути на ледоходе, гораздо меньше двадцати-тридцати обычных дней до Пути.

- Твой брат верующий?

- Нет, Крозет. Уж точно не больше чем я. Понимаете, в тот год мне только исполнилось девять. И я не слишком хорошо помню, как все было. Но я помню, что в те времена приходилось трудно. Мы потеряли несколько раскопок. Были взрывы и обвалы. В поселке еле сводили концы с концами.

- Она верно говорит, - подтвердила Линкси. - Я помню тот год, хочешь верь, хочешь нет.

- Верю, - отозвался Крозет, ловко орудуя джойстиками и огибая выступающий углом оползень на дороге. - Более того, сам помню.

- Моего брата зовут Харбин Эльс, - продолжала Рашмика. - Он работал в раскопках. Когда пришел караван, ему было девятнадцать и половину жизни он провел под землей. Он был мастером на все руки и в особенности хорошо управлялся со взрывчаткой - устанавливал заряды, рассчитывал отдачу, ну и тому подобное. Он знал, как ставить заряды, чтобы получить максимальный эффект, точно такой, какой требуется. У него была репутация, он работал надежно и без лишнего риска.

- Я думал, в раскопках держатся за таких ребят, - заметил Крозет.

- Держались. До тех пор, пока раскопки не начали разоряться. Потом найти работу стало трудно. Поселки не могли позволить себе новые раскопки. И дело не в том, что взрывчатка стоила очень дорого. Когда начинают новую пещеру, нужно обеспечить поступление воздуха и энергии, копать дополнительные туннели... а это очень дорого. Поэтому поселки сосредоточили усилия на существующих пещерах, надеясь на неожиданную удачу.

- А что твой брат?

- Он не стал дожидаться, когда его умение снова понадобится. До него дошли слухи о паре мастеров взрывного дела, которые отправились через пустоши к Пути - потратив месяцы, чтобы добраться, - и нанялись там в одну из главных церквей. Церквям нужны знатоки взрывного дела, по крайней мере так ему говорили. Нужно взрывать завалы перед соборами, освобождать Путь.

- Недаром его зовут Вечный Путь, - вставил Крозет.

- Ну и Харбин решил, что такая работа ему подойдет. Никто тогда не говорил, что он обязательно должен принять веру этой церкви. Предполагалось заключить договор и только. Ему платили за то, что он знал, как обращаться с взрывчаткой. Ходили слухи, что можно было даже попасть в техническое бюро по очистке Пути. Харбин хорошо разбирался в цифрах. Он надеялся, что удастся получить место того, кто решает, где разместить взрывчатку, а не ставит заряды своими руками. Перспективы были неплохие. Он собирался откладывать деньги, чтобы оставалось на жизнь, а остальные отсылать в пустоши.

- Родители согласились? - спросил Крозет.

- Родители в основном молчали. Чувствовалось, что им не хотелось бы, чтобы Харбин имел дело с церквями. Но в то же время деваться было некуда, а это был выход. Времена были тяжелые. А со слов Харбина выходило, что он просто нанимается на работу, просто поступает на временную службу в церковь, обычное дело. Родители не гнали его туда, но, с другой стороны, и "нет" не говорили. Хотя они вряд ли отговорили бы его.

- И Харбин собрал вещички...

Рашмика покачала головой, глядя на Крозета.

- Нет, не так. Мы отправились провожать его всей семьей. Все было как теперь - встречать караваны ездили чуть не целыми поселками. Мы поехали на чьем-то ледоходе, дорога заняла два или три дня. Тогда мне казалось, что мы едем ужасно долго, но мне было всего девять лет. Мы приехали к каравану, встретили его где-то перед равнинами. Там, в караване, был один человек вроде... - Рашмика замялась.

Не то чтобы ей трудно давалось описание подробностей, просто чувства захлестывали ее, мешали говорить, пусть прошло восемь лет.

- Агента по найму, наверно можно назвать его так. Он служил в одной из церквей. В самой главной. Первого Свидетельства. Харбину сказали, что насчет работы нужно говорить с этим человеком. Мы пошли к агенту всей семьей. Говорил в основном Харбин, а мы молчали. Там был еще один человек, тот ничего не говорил, просто сидел и слушал; он смотрел на нас - в основном на меня, - у него была трость, и он все время прижимал рукоятку к губам, словно целовал ее. Мне этот человек не понравился, но Харбин разговаривал не с ним, поэтому я почти не смотрела на него, в основном разглядывала агента. Время от времени мать или отец что-то спрашивали у него, и агент вежливо им отвечал. Но в основном беседовали агент и Харбин. Агент спросил Харбина о его опыте работы, и Харбин рассказал ему, как занимался взрывными работами. Агент, похоже, в этом немного разбирался. Он задавал Харбину трудные вопросы. Я ничего в этом не понимала, но судя по тому, как Харбин отвечал - осторожно и немногословно, - эти вопросы были непростыми и профессиональными. Агент остался вполне доволен ответами Харбина. Потом он сказал Харбину, что церкви действительно нужны специалисты по взрывным работам, в особенности в техническом бюро. Агент сказал, что это вечная работа, расчистка Пути, и это одна из тех областей, где церкви сотрудничают. Еще он сказал, что в бюро нужны такие инженеры и специалисты, с опытом как у Харбина.

- Прямо песни ему пел, - заметил Крозет.

Линкси опять его оборвала.

- Дай ей закончить.

- Да, он пел песни. И улыбался, - подтвердила Рашмика. - Мы все улыбались. Сначала. Ведь именно этого хотел Харбин. Условия хорошие, и работа интересная. По расчетам Харбина, ему нужно было продержаться там до тех пор, пока в пустошах снова не начнутся раскопки. Конечно, никто из нас не сказал агенту по найму, что Харбин ищет работу на один или два оборота. Но Харбин задал один важный вопрос.

- Какой? - спросила Линкси.

- Он сказал, что слышал, будто церкви пользуются особыми методами, при помощи которых заставляют работников принять свою веру. Что их работа это не просто материальная обязанность, а деяние их свято.

- Заставляют обратиться в святош, - подал голос Крозет.

- Не просто заставляют, а делают так, что работники начинают верить по-настоящему. Для этого есть способы. С точки зрения церквей в этом нет ничего плохого. Они хотят, чтобы число их прихожан росло. И конечно, моему брату совсем не нравилась такая перспектива.

- И что ответил агент? - спросил Крозет.

- Он сказал, что Харбину нечего опасаться. В некоторых церквях, признал он, используются методы... я забыла, как он это назвал. Что-то насчет Службы Крови и Часовых Башен. Но, добавил он, в церкви Куичи такими методами не пользуются. И еще он сказал, что в рабочих бригадах на Пути есть верующие разных конфессий, и никто не пытается обратить их в веру куичистов.

Крозет прищурил глаза.

- И что дальше?

- Я знала, что он врет.

- Ты поняла, что он врет, - поправил Крозет тем тоном, каким учителя поправляют учеников.

- Нет, знала. Я знала это так точно, как если бы он разгуливал с табличкой "Лжец" на шее. Я была уверена, что он врет, так же твердо, как в том, что он дышит воздухом. Это не вызывало сомнений и было ясно как день.

- Но только тебе, - сказала Линкси.

- Мои родители и Харбин этого не видели, но тогда я этого не понимала. Когда Харбин кивнул и поблагодарил агента, я решила, что они играют в какую-то странную взрослую игру. Харбин задавал ему важные вопросы, и агент отвечал, отвечал дипломатично и уклончиво, так, как ему разрешалось на такой службе, но все присутствующие знали: это просто вранье. Хотя и назвать это обычной ложью тоже было нельзя... мне казалось, всем это понятно. А если так, то почему этот человек совсем не скрывает, что говорит неправду?

- И он действительно врал? - спросил Крозет.

- Врал и словно бы хотел, чтобы я знала об этом - он все время как будто улыбался и подмигивал мне, хотя на самом деле не улыбался и не подмигивал, но постоянно был на грани этого. Но видно это было только мне. Мне казалось, Харбин это тоже должен видеть... должен... наверняка... но он ничего не замечал. Он продолжал вести себя так, словно думал, что этот человек говорит ему чистую правду. Он уже решил остаться с караваном, добраться до Вечного Пути. Только тогда до меня начало доходить. Тут разыгрывалась какая-то игра. Но настойчивость, с которой все продолжали в нее играть, мне нисколечко не нравилась. Меня не принимали в эту игру.

- Ты решила, что Харбину грозит опасность? - спросила Линкси.

- Понимаете, тогда я не знала, как высоки ставки. Я уже говорила, мне было всего девять и я не разбиралась ни в вере, ни в контрактах. Понимала я только одно: Харбин спрашивал агента о том, что было для него жизненно важно, на основании чего он собирался решить, идти на работу в церковь или нет, а агент врал. Понимала ли я тогда, что брату грозит смертельная опасность? Нет. В ту пору, сказать по правде, я понятия не имела о том, что значит "смертельная опасность". Но я видела, что-то не так, и поняла, что только я одна знаю это.

- Девочка, которая всегда говорит правду, - сказал Крозет.

- Ерунда, никто просто не понимает, - ответила Рашмика. - Я обманываю. Я обманываю, как и все остальные. Теперь это так. Просто раньше, довольно долго, я не понимала, зачем врут. Теперь я думаю, что встреча с этим агентом стала переломным моментом, с которого я начала понимать. Я стала понимать: это я все время вижу ясно и отчетливо, остальные не замечают.

Линкси взглянула на нее.

- О чем ты?

- Я могу сказать, врет человек или нет. Всегда точно. Я ни разу не ошиблась.

Крозет улыбнулся.

- Это ты так думаешь.

- Я это знаю, - ответила Рашмика. - Я ни разу не ошиблась.

Линкси переплела пальцы на колене.

- Когда ты последний раз получала известия от брата? Расставшись с ним у агента, ты больше о нем не слышала?

- Слышала. Мы с тех пор не виделись, но он писал нам письма, как обещал. Он присылал домой письма, и от него приходили деньги. Но письма были смутные, непонятные; такие письма мог написать кто угодно. Харбин так и не вернулся в пустоши, и мы с ним больше не виделись. Мы не могли съездить повидать его, слишком сложно это было. Харбин писал, что вернется, в каждом своем письме... вот только промежутки между письмами становились все больше, сначала несколько месяцев... потом полгода... потом одно письмо каждый оборот или около того. Последнее письмо пришло два года назад. В нем почти ничего не было. Кажется, даже почерк был не его.

- А деньги? - смущенно спросила Линкси.

- Деньги приходили. Немного, но достаточно, чтобы прокормиться.

- Думаешь, они его подмяли? - спросил Крозет.

- Думаю, да. Я поняла это в ту минуту, когда мы встретили агента по найму, когда никто еще ничего не подозревал. Служба крови, так они это называют.

- И что теперь? - спросила Линкси.

- Я хочу найти брата и узнать, что с ним случилось, - сказала Рашмика. - А вы думали?..

- Соборам вряд ли понравится, если кто-то начнет совать нос в такие дела, - заметила Линкси.

Рашмика упрямо поджала губы.

- А мне не нравится, когда мне врут.

- Знаешь, что я думаю? - сказал Крозет. - Что соборам самое время заполучить Бога на свою сторону. Потому что против тебя им понадобится вся помощь, какую они смогут найти.

"Дочь Падальщика" золотой искрой падала через запыленный вакуум межпланетного пространства. Три часа назад Куичи расстался с Морвенной; его послание королеве-командору "Гностического Вознесения", отрезок волнового колебания, несся змеей через межпланетное пространство и пока еще не достиг цели. Он представлял себе свет фонаря далекого поезда, мчащегося в ночи через темный материк: невообразимое расстояние, отделяющее его от любого разумного бытия, вгоняло в дрожь.

Но он бывал в передрягах и похуже и на этот раз хотя бы питал надежду на успех. Мост на Хеле никуда не делся; мост не был миражем сенсорной системы кораблей или его отчаянного желания что-то разыскать, и чем ближе он подлетал, тем выше становилась вероятность того, что мост окажется чем-то большим, нежели просто образчиком инопланетной технологии. В свое время Куичи довелось видеть много обманчивых явлений - объектов геологии, с виду словно созданных разумом дизайнера, талантливого скульптора или масс-инженера, - и нигде он не видел ничего отдаленно похожего на этот мост. Чутье подсказывало ему, что виновник возникновения моста - не геологический процесс, но оставался важный вопрос о том, кто - или что - создало мост, поскольку похоже было, что систему 107 Рыб до него никто не посещал. Куичи трепетал от восторга, благоговейного страха и безрассудного предвкушения.

Он чувствовал, как в его крови просыпается индоктринальный вирус, как спавшее до поры чудовище открывает свой сонный глаз. Вирус всегда был в нем, в его теле, но большую часть времени спал, не беспокоил его ни во сне, ни наяву. Когда вирус начинал завладевать Куичи, ревел в его жилах словно отзвук отдаленного водопада, к нему приходили пугающие видения. Он прозревал в небесах витражные окна; слышал орган в инфразвуковом гудении двигателей коррекции своего разведывательного, похожего на драгоценный камень, кораблика.

Куичи заставил себя успокоиться. Последнее, что ему теперь нужно, это чтобы им овладел индоктринальный вирус. Пусть вирус захватит его позже, когда он вернется на борт "Доминатрикса", в безопасность и уют большого корабля. Пусть тогда вирус обратит его в слюнявого бормочущего идиота, если ему так хочется. Но не здесь и не сейчас. Сию секунду ему нужна была полная ясность сознания.

Чудовище зевнуло, снова погружаясь в сон.

Куичи почувствовал облегчение. Он может управлять вирусом, пусть эта способность и ослабевает.

Он снова вернулся мыслями к мосту, на этот раз осторожно, стараясь не поддаться благоговейному холоду космоса, пробуждавшему в нем вирус.

Неужели он набрел на следы человеческих рук? Где бы люди ни побывали, они везде оставляли за собой мусор. Корабли извергают изотопы, оставляя мерцающие пятна на ликах лун и планет. Из вакуумных костюмов и временных строений утекали атомы, составляя призрачные атмосферы вокруг в других случаях безвоздушных тел. Частичное давление составляющих газов всегда выдавало присутствие людей. Люди оставляли после себя навигационные транспортеры, роботов-прислугу, топливные элементы и просто мусор. Можно найти замерзшую мочу - маленькие желтые снежки, составляющие миниатюрные кольца вокруг планет. Иногда Куичи - чаще, чем он мог ожидать - находил трупы со следами насильственной смерти.

Это было непросто, но у Куичи развился нюх на такие вещи: он знал, где искать. А в 107 Рыб следов пребывания людей не было.

Но кто-то соорудил этот мост.

Мост мог быть построен сотни лет назад, думал он; к этому времени обычные следы человеческого пребывания могли стереться. Но что-то должно было остаться, если только строители моста не прибрали за собой с необыкновенной тщательностью. Никогда прежде он не слышал, чтобы кто-то создавал объекты такого масштаба. Для чего было строителям погребать это чудо так далеко от главных центров коммерции? Даже если и существовала вероятность, что люди посетят 107 Рыб, это место очень далеко отстояло от традиционных торговых путей. Неужели строители моста не желали, чтобы кто-нибудь увидел результат их трудов?

Возможно, их намерение было таково: оставить мост здесь, нитью, мерцающей в свете 107 Рыб, до тех пор пока кто-нибудь случайно не найдет его. Быть может, сейчас Куичи стал невольным участником многовековой космической шутки.

Но почему-то он так не думал.

В чем он был уверен наверняка, так это в том, что было бы ужасной ошибкой сообщить Джасмин больше, чем он уже сообщил. При этом ему приходилось бороться с непреодолимым желанием доказать свою значимость. Доложи он на материнский корабль о значительной находке, и его деятельность немедленно оказалась бы загнанной в жесткие рамки. Но нет, его послание было предельно сжатым и сухим. Он мог гордиться собой.

Вирус в нем снова проснулся, возможно, это фатальная гордыня пробудила его. Следует держать свои эмоции в узде. Но было поздно: вирус уже перешел ту границу, до которой мог успокоиться естественным образом. И тем не менее, судить о силе приступа было еще рано. Для того чтобы умиротворить вирус, Куичи пробормотал что-то на латыни. Иногда, если вирус заявлял о себе не слишком громко, это помогало.

Он снова переключил внимание на Халдору, словно пьяница, силком заставляющий себя сохранять ясность мысли. Было бы обидно рухнуть на планету, которой только что дал имя.

Номенклатура имен была сложной областью межзвездной культуры, ограниченной светоскоростной связью. Все главные космические суда несли на борту базы данных об известных мирах и малых планетарных телах, обращающихся вокруг различных звезд. В системах ядра - тех, что находились в пределах примерно дюжины световых лет от Земли - было нетрудно пользоваться перечнями имен, данных столетия назад, в первую волну межзвездного освоения. Но стоило чуть углубиться в девственную территорию, и задача именования планет усложнялась и путалась. По данным "Доминатрикса" названий мирам вокруг 107 Рыб никто не давал, но это могло означать лишь то, что таких сведений не было в корабельной базе. При этом не стоило забывать, что базу данных могли не обновлять десятилетиями; анархисты-ультра предпочитали прямой обмен информацией между своими кораблями, не уделяя внимания официальной загрузке баз от планетарных правительств. При встрече двух или более субсветовиков ультра сравнивали и обновляли свои номенклатурные таблицы. Если в базе первого корабля обнаруживались названия миров и географических объектов на их поверхности, отсутствующие в базе второго корабля, этот второй корабль, как правило, дополнял свою базу новыми названиями. Они снабжались флажками "новые", и флажки снимались только после того, как третий корабль подтверждал эти названия как общепринятые. Если базы данных двух кораблей вступали в противоречие, корабли обновляли сразу обе, регистрируя для каждого планетарного тела два названия как вероятные. Если три или больше кораблей отмечали конфликт наименований, таблицы топонимов сравнивались с точки зрения наибольшей частоты употребления имени. В этом случае менее употребимое имя стиралось или сохранялось для спорных случаев или неофициальных описаний пунктов назначений. Если система получала названия впервые, то постепенно ее новые имена обосновывались в базах данных большинства кораблей, хотя этот процесс порой растягивался на десятилетия. Таблицы Куичи не могли превосходить точностью базы "Гностического Вознесения"; королева-ультра Джасмин не отличалась особой общительностью, поэтому, возможно, эта система уже имела название. В таком случае любовно выбранные Куичи имена постепенно будут выполоты из баз как сорная трава, сохранившись призрачным упоминанием на низовом уровне корабельного сознания - или же будут стерты бесследно. Но сейчас - и, возможно, на несколько ближайших лет - эта система принадлежала ему. Он назвал планету "Халдора", и до тех пор пока он не узнает о противном, это имя будет официальным, как и любые другие - хотя он просто взял для этого неиспользованные названия из номенклатурной таблицы и развесил ярлыки там, где эти названия более-менее подходили. Если система вдруг окажется чем-то важной, может, тогда ему стоило бы подбирать имена с большей тщательностью?

Кто знает, что за пилигримы потянутся сюда, если выяснится, что подлинный?

Куичи улыбнулся. Пока что имена казались ему подходящими; он успеет выбрать другие названия, если захочет.

Он проверил расстояние до Хелы: всего сто пятьдесят тысяч километров. Отсюда освещенный лик луны был плоским диском цвета грязного льда, с пастельными тенями цвета пемзы, охры, бледно-голубыми и светло-бирюзовыми. Теперь, когда Куичи подобрался ближе, диск приобрел отчетливую трехмерность, вырастая навстречу, словно человеческий глаз без зрачка.

Хела была мала лишь по меркам стандартных планет земного типа. Для луны Хела была достаточно представительной: три тысячи километров от полюса до полюса при средней плотности из верхнего ряда списка лун, близ которых приходилось бывать Куичи. На сфере луны почти отсутствовали метеоритные кратеры. Говорить об атмосфере не приходилось, но на поверхности было полно топологических образований, что свидетельствовало о недавних геологических процессах. На первый взгляд Хела была приливно связана с Халдорой, обращаясь к материнскому миру всегда одной стороной, но картографические программы быстро установили остаточное вращение. В случае приливной связи обращение планеты вокруг своей оси точно соответствовало бы одному витку по орбите: сорока часам. Земная луна вела себя именно так, и большая часть лун, близ которых довелось побывать Куичи, перемещались подобным же образом: если вы стоите в любой точке их поверхности, то больший мир, вокруг которого обращается луна - будь это Земля или газовый гигант вроде Халдоры, - всегда висит в небесах в одном и том же месте.

Но Хела вела себя иначе. Даже если отыскать на экваторе Хелы место, где Халдора будет стоять точно над головой, закрывая собой двадцать процентов неба, Халдора будет перемещаться. За одну сороковую орбиты Хелы Халдора сдвинется на примерно два градуса. Через восемьдесят стандартных дней - чуть больше двух стандартных месяцев - Халдора опустится за горизонт Хелы. Через сто шестьдесят дней Халдора начнет восходить с другой стороны горизонта. Через триста двадцать дней Халдора вновь окажется в исходной точке цикла, строго в зените.

Погрешность вращения Хелы - отклонение от параметров точного приливного периода - составляла одну двухсотую. Установление приливной связи было неизбежным результатом действия сил трения между парой обращающихся друг близ друга тел, при том что процесс это - невыносимо медленный. Вполне возможно, что Хела замедляла свое вращение, приближаясь, но еще не достигнув точного соответствия орбитального обращения осевому. Возможно было также, что в прошлом что-то, скорее всего скользящее столкновение с другим телом, сместило луну. Другим ответом было возмущение орбиты гравитационными силами - влияние массивного третьего тела.

Все эти теории имели право на существование, если учесть незнание Куичи истории этой солнечной системы. В то же время он ощутил недовольство из-за такого несовершенства. Это раздражало, как часы, всегда показывающие почти точное время. Именно на это он скорее всего указал бы, доказывая свою точку зрения в споре с кем-то, отстаивающим теорию божественного происхождения космоса. Почему Создатель допустил такое, если все, что от него требовалось, - это небольшой толчок, который вывел бы луну на правильную частоту орбиты?

Вирус медленно прогревался, закипая в его крови. Вирусу не нравились подобные мысли.

Усилием воли Куичи снова вернулся к безопасной теме топографии Хелы и задумался, нельзя ли выяснить что-либо о происхождении моста в данном контексте. Мост протянулся почти точно с востока на запад, словно проложенный по вращению Хелы. Помещался он почти у экватора, пересекая пропасть, один из самых приметных географических объектов. Пропасть начиналась у северного полюса и наискосок уходила с севера на юг через экватор. Ширина и глубина пропасти возле экватора были наибольшими, однако это было ничто по сравнению с протяженностью пропасти с севера на юг.

Ущелье Гиннунгагап, так назвал он пропасть.

Ущелье пролегло с северо-востока на юго-запад. На западе в северном полушарии имелась геологическая возвышенность, целая страна, которую он назвал Западные Возвышенности Хиррокин. Восточные Возвышенности Хиррокин дугой огибали полюс на противоположном конце прорезающего их ущелья. На юге у западных границ бездны, выше над экватором, располагалась местность, которую Куичи решил назвать Хребтом Глистенхис. Еще одна возвышенность южнее экватора получила название Область Вулвейг. На западе, рассматривая тропики, Куичи отметил Гору Гадбранд, Плоскогорье Келда, Пустоши Виргид и Гору Джорд... для Куичи эти названия несли с собой пряный запах старины, ощущение того, что у этого мира есть богатое историческое прошлое, легенды о пионерах неизведанных границ, эпических экспедициях и трагических переходах, история освоения этих мест решительными и отважными.

Естественно через некоторое время его внимание вернулось к ущелью Гиннунгагап и мосту, пересекающему его. Издалека детали еще оставались неразличимыми, но уже была видна чертовски сложная конструкция моста, слишком художественная и тонкая, чтобы ее создавала природа, перекинув через пропасть язык породы, обработанный эррозионными процессами. Мост был построен разумными существами, и, похоже, люди вряд ли имели к нему отношение.

Не то чтобы возведение такого моста было за пределами человеческих возможностей. За последнюю тысячу лет люди многое построили, и перекинуть мост через сорокакилометровую пропасть - пусть даже такой изящный, как нависающий ныне над ущельем Гиннунгагап, - не было непосильной задачей по сравнению с ранее достигнутым. Но то, что люди могли построить такое, вовсе не означало, что они это построили.

Это была Хела, планета, невообразимо далекая от освоенных мест. Люди не имели ничего общего со строителями этого моста.

Вот инопланетяне - дело другое.

За шестьсот лет межзвездных полетов человечеству так и не удалось встретить разумную, использующую орудия труда технологическую культуру. Но когда-то такие цивилизации существовали. Известна была не единственная развитая цивилизация прошлого, а целых восемь или девять, и все это в маленьком объеме на горстке систем в пределах дюжины световых лет от Первой Системы. Никто и предположить не решался, сколько сотен или тысяч ныне мертвых цивилизаций оставили свой след на лике бескрайней галактики. Что за культура обитала когда-то на Хеле? Родилась ли она на заледеневшей луне, или эта планета стала лишь остановкой на пути какой-то древней, забытой диаспоры?

Как они выглядели? Принадлежали ли к одной из известных культур?

Он забегает вперед. Эти вопросы можно решить позже, когда он осмотрит мост и определит его состав и возраст. Подлетев поближе, он увидит детали, которые сенсоры могли пропустить на расстоянии. Там могут найтись артефакты, которые однозначно свяжут культуры Хелы с цивилизациями, уже изученными в других местах. Возможно и другое: артефакты укажут на то, что это совершенно новая цивилизация, доселе неизвестная.

Неважно. В любом случае, его находка бесценна. Отныне Джасмин десятки лет сможет контролировать доступ к мосту. Вернет потерянные лет двадцать-тридцать назад престиж и уважение. И пусть она разочаровалась в нем - Куичи не сомневался, что она вознаградит его за это по заслугам.

На пульте "Дочери Падальщика" загорелся сигнал. Радар вдруг получил ответное эхо. Там, внизу, было что-то металлическое. Небольшой, скрытый неподалеку в стороне от моста в стенах ущелья предмет.

Куичи настроил радар, убеждаясь, что эхо - не ошибка. Нет, эхо не исчезло. Раньше эха не было, но, может быть, виновато расстояние, ведь чувствительность сенсоров не безгранична. Нечего было и надеяться заметить нечто подобное с борта "Доминатрикса".

Куичи это не понравилось. Прежде он убеждал себя, что следов людей здесь нет, но теперь наткнулся на их отметину, именно такую, какую можно ожидать от оставленного мусора.

- Осторожно, - сказал он себе.

Когда-то он обследовал одну луну поменьше Хелы и на поверхности того спутника заметил кое-что, нечто привлекшее его внимание. Забыв обо всем, он ринулся туда. Подлетая к поверхности той луны, он поймал эхо, похожее на то, что теперь регистрировал его радар, отблеск чего-то там, внизу. Он рванул туда, презрев чутье.

Эхо оказалось ловушкой. Проломив поверхностный лед, наружу вырвалась лучевая пушка и взяла на прицел его корабль. Залп пробил дыру в броне, чуть не изжарив заодно и самого Куичи. Ему удалось вырваться за пределы зоны обстрела, круто взмыв вверх, но он едва не лишился корабля и жизни. Он оправился и отремонтировал корабль, но и много лет спустя все еще тщательно отслеживал признаки подобных ловушек. Их часто оставляли после себя старатели - автоматических часовых, предназначенных для того, чтобы защитить частную собственность или найденные месторождения. Иногда такие роботы-часовые продолжали охранять сокровища спустя долгое время после того, как установившие их хозяева обратились в прах.

В тот раз Куичи повезло, робот-часовой, или что это было, оказался неисправным, лучевой выстрел - не слишком мощным. Он отделался строгим предупреждением не зариться на чужое. И на сей раз ему грозила такая же серьезная опасность, он был в паре шагов от подобной же ошибки.

Куичи проанализировал возможности. Во-первых, эхо металлического объекта было предвестником разочарования, рождающим сомнение в том, что это мост древний, выстроенный инопланетянами, как он надеялся. Но проверить это Куичи не мог, не подобравшись ближе, а это означало и подлететь ближе к эху. Если там на самом деле часовой в засаде, то "Дочь" окажется на его линии огня. Но, напомнил он себе, "Дочь Падальщика" хороший корабль, маневренный, умный и хорошо вооруженный. "Дочь" знала неимоверное количество хитроумных уловок и маневров отхода и уклонения. Рефлексы мало что значили против релятивистского оружия вроде лучевых пушек, но "Дочь" будет следить за источником эха на тот случай, если перед выстрелом там начнется какое-то движение. Едва корабль заметит что-то, что он сочтет внушающим опасение, он выполнит маневр уклонения, выстроенный на случайной основе при нескольких "же", специально разработанный для предотвращения определения местоположения системами наведения с лучевым оружием. Кораблю были точно известны параметры физической выносливости Куичи, и ради спасения "Дочь" сумеет провести его по грани гибельного ускорения. Если нападающие станут ей слишком досаждать, она пустит в ход собственные микросистемы защиты и контратаки.

- Все в порядке, - сказал себе Куичи. - Мы долетим, посмотрим, потом выберемся и еще посмеемся. Я уверен.

Но нужно было подумать о безопасности Морвенны. Конечно, "Доминатрикс" ужасно далеко отсюда, но он неповоротлив и медленно соображает. Вряд ли лучевая пушка добьет до "Доминатрикса", но полностью такую возможность исключать нельзя. Кроме того, у робота-часового может быть и другое оружие, например самонаводящиеся ракеты. Кроме того, на поверхности луны могла существовать целая сеть часовых, связанных друг с другом.

"Господи, - подумал он, - может, тут и нет никакого часового. Может, это просто кусок железняка или выброшенный топливный бак". Но исходить следовало из худшего. Он должен заботиться о Морвенне. И ему необходим "Доминатрикс", чтобы вернуться к королеве Джасмин. Он не может подвергать риску ни свою любовницу, ни корабль, ставший на неопределенный срок тюрьмой Морвенны. Однако он не намерен сдаваться. Но как ему защитить любовницу и корабль, не дожидаясь, пока пройдет несколько часов, необходимых для того, чтобы "Доминатрикс" отлетел от Хелы на безопасное расстояние?

Конечно. Ответ был очевиден. Этот ответ - практически - висел у него перед носом. Ответ был прекрасен и прост т подразумевал элегантное использование планетарных ресурсов. Почему он не подумал об этом раньше?

Он укроет корабль позади Халдоры.

Сделав необходимые приготовления, он установил связь с Морвенной.

Васко с большим интересом следил за приближением большой земли. Их полет над темным простором океана затянулся, и теперь юноша с облегчением увидел первые признаки обитания людей. Огни поселений, протянувшиеся тонкими полосками, дугами и арками по краям смутно знакомых бухт, полуостровов и небольших островков, с высоты казались удивительно хрупкими и недолговечными. И даже когда они увидели яркие огни окраин Первого Лагеря, впечатление оставалось прежним - искры над костром, которые могут погаснуть в любой миг, мимолетные и быстрогаснущие. Васко знал, что жизнь людей на Арарате никогда не была безопасной, с перспективой на долговечность. Он накрепко усвоил это с юных лет. Но до сих пор никогда еще не видел этого с такой очевидностью.

Он сделал для себя окно в борту челнока, очертив пальцем участок, который по его желанию должен был стать прозрачным. Клавейн объяснил ему, как сделать окно, продемонстрировав этот фокус почти с гордостью. Васко догадывался, что снаружи корпус так и остался темным металлом и что сам он смотрит на экран, где изображение в точности имитирует оптические свойства стекла. Но относительно старой технологии - а челнок несомненно был продуктом старых технологий - никогда ни в чем нельзя было быть уверенным до конца. Васко твердо знал только, что летит в челноке по воздуху и что никто из его ближайших товарищей до сей поры никогда на челноках не летал.

Скорпио сажал челнок, отдавая приказы через свой браслет. Васко смотрел, как челнок опускается из облаков, увлекая за собой спирали и полосы тумана и теплого воздуха. Красные и зеленые огни мигали по обоим бортам корпуса цвета обсидана, дельтовидной выгнутой формой чрезвычайно напоминавшего ската-манту.

По меньшей мере треть поверхности под крыльями источала больно режущее глаза сияние: полоски актинически ярких фрактально выгнутых термоэлементов, как коконы, удерживающих в себе клубки плазмы цвета пурпура и индиго. Из охлажденных мест в корпусе выдвинулись опоры, разложившись и удлинившись в гипнотическом балете поршней и шарниров. На верхней части корпуса мигали неоновые контуры, обозначая места входных люков, горячих частей и выхлопной апертуры. Челнок отметил расположение своей посадочной площадки, развернулся и с элегантной точностью коснулся земли; опоры мягко согнулись, гася инерцию опускающегося корпуса. На мгновение рев плазменных нагревателей стал оглушительным, потом с пугающей внезапностью оборвался. Плазма погасла, оставив после себя лишь неприятный запах гари.

Раньше Васко видел проносящиеся над колонией летательные аппараты, но только издали. До сей поры челноки были самыми удивительными устройствами из всего знакомого ему.

Они поднялись и втроем двинулись к выходному трапу. Они почти добрались до земли, когда Клавейн оступился и чуть не упал. Васко и свин одновременно кинулись к конджойнеру, но поймать его удалось Васко, и он принял на себя вес Клавейна. Он испытал одновременно миг облегчения и шока - тело Клавейна оказалось поразительно легким, словно мешок соломы. Васко резко втянул воздух - звук его дыхания перекрыл даже шипение транспорта, словно из парового котла.

- Все в порядке, сэр? - спросил он.

Клавейн пристально взглянул на него.

- Я уже не молод, - ответил он. - И не очень надежен.

Вспоминая несколько часов, проведенных с Клавейном, Васко понимал, что не узнал о нем почти ничего. На борту челнока ему удалось поговорить со стариком, и были минуты, когда тот проявлял к нему почти дружеское участие, расспрашивал о семье, похвалил за проницательность вопросов, шутил с ним и смеялся его шуткам, как давний знакомый. Но в следующий миг Клавейн становился холодным и далеким, как ледяная комета.

И хотя такие изменения настроения происходили внезапно, они всегда сопровождались переменой во взгляде Клавейна, теряющем сосредоточенность на окружающем, словно бы оно вдруг совершенно переставало его интересовать.

В первый раз, когда это случилось, Васко решил, что чем-то расстроил старика. Но очень скоро он заметил, что и к Скорпио относятся так же и перемены в настроении Клавейна имеют мало общего с гневом или неприязнью, а скорее похожи на поведение радиоприемника, время от времени теряющего неустойчивый сигнал. Конджойнер то уходил в свои мысли, то рывком возвращался к действительности. Едва поняв это, Васко перестал тревожится о том, что сказал или сделал в присутствии Клавейна. Но вскоре поведение старика, которого они с такой помпой везли обратно, начало беспокоить его. Он задумался о том, чем заняты мысли Клавейна, когда тот перестает видеть окружающих. Возвращающийся в мир настоящего, к своим спутникам Клавейн столь же разумен и нормален, как любой из знакомых Васко. Но эти нормальность и разумность ничем не отличались от огней на земле, которые Васко видел через иллюминатор кабины. В какую сторону от этих огней ни взгляни, всюду тьма, и полет в любом направлении означал полет от света во тьму, потому что тьмы было гораздо больше.

Теперь он заметил в одном из больших поселков на одном из участков на фоне огней странное отсутствие освещения. Он нахмурился, стараясь припомнить, что за неосвещенное место из тех, что он знал, может тут быть - или это большой канал, вдающийся в глубь одного из крупных островов?

Челнок заложил вираж, угол зрения изменился. Полоска тьмы наклонилась, поглотив одни новые светлые точки и выпустив другие. Сознание Васко толчком подсказало ему ответ, и он моментально понял, что видит перед собой неосвещенную структуру, вознесшуюся между поселком и челноком. Необычайная высота и вытянутая форма этой структуры угадывалась лишь по тому, как громадина гасила и открывала огоньки на заднем плане, и стоило Васко понять, что это такое, как он без труда угадал детали. Конечно же, это их морская башня. Башня возносилась в небо в нескольких километрах от старейшего из поселков, места, где он родился.

Морская башня. Корабль.

"Ностальгия по бесконечности".

Он видел корабль только издали, потому что лодкам было запрещено ходить возле корабля по обычной надобности. Он знал, что начальство бывает на корабле, и время от времени на корабль летали челноки, словно комары на фоне сучковатого и потрепанного непогодой шпиля видимой части корпуса. Насколько он понимал, Скорпио знал о корабле все, но корабль был одной из многих тем, которые Васко решил ни в коем случае не затрагивать, впервые оставшись наедине со свином во время плавания к острову Клавейна.

С высоты полета "Ностальгия по бесконечности" казалась Васко большой, но уже не таким далеким и огромным образованием на море, каким представлялась всю жизнь. Он видел, что корабль раз в сто выше любой самой высокой постройки из плавника в любом месте на архипелаге и, глядя на корабль, не мог не испытывать давящее головокружение. Оказалось, что корабль стоит значительно ближе к берегу, чем он думал, являясь скорее придатком колонии, чем ее отдаленным высоким стражем. Корабль не выглядел хрупким и неустойчивым, но при этом имел вид творения рук человеческих, так же находящегося во власти океана, как и все остальное в поселке, над которым "Ностальгия" возвышалась.

На этом корабле они прилетели на Арарат и, опустившись на планету, утопили нижнюю часть корабля в море, достав дно в километре от поверхности. В их распоряжении было несколько челноков, позволявших выйти на орбиту, но только "Ностальгия" могла унести их за пределы системы Арарата, в межзвездное пространство.

Обо всем этом Васко знал с малых лет, но до сих пор не представлял, насколько они зависимы от корабля, их единственного средства покинуть планету.

Чем ниже опускался челнок, тем более четкие очертания принимали огни: уличные фонари и открытые очаги базаров. Это было хаотично застроенное шаткими лачугами место на окраине Первого Лагеря. Самые высокие дома были из плавника, выброшенного на берег или выловленного из моря отрядами сборщиков строительного материала. В результате постройки походили на большие морские раковины. Но найти плавник удавалось нечасто, поэтому большая часть домов была выстроена из более традиционного материала. В поселке имелось несколько надувных куполов, и некоторые из них не уступали по величине постройкам из плавника, но пластика, который требовался для строительства и ремонта куполов, не хватало. Гораздо проще оказывалось добывать строительный материал из недр самого корабля; вот почему почти все было выстроено из металлических листов, укрепленных на лесах, имело вид прямоугольный и образовывало расползающийся в стороны городок оседающих домишек, редко достигающих в высоту трех этажей. Купола и постройки из плавника торчали среди металлических трущоб словно волдыри. Улицы состояли из неровных теней и освещались разве что факельными горелками случайных прохожих.

Челнок проскользнул над границей тьмы и завис на окраине над группой построек, который Васко никогда раньше не видел: купол в окружении металлических домов. При этом весь ансамбль имел более официальный вид, чем любая другая часть города. Васко быстро сообразил, что это наверняка одно из секретных административных зданий. Совет людей и свинов, управлявший колонией, имел отделения в городке, но все знали, что у начальников есть места для безопасных тайных встреч, не нанесенные ни на одну гражданскую карту.

Вспомнив объяснения Клавейна, Васко приказал окну закрыться и стал дожидаться посадки. Он едва заметил ее - просто оба его спутника вдруг начали пробираться через салон в сторону посадочного трапа. С запозданием Васко сообразил, что в челноке вообще нет пилота.

Они вышли на посадочную площадку, выложенную оплавленным булыжником. В последнюю минуту включились прожекторы, залив все ледяной голубизной. Клавейн был в том же пальто, только накинул на голову бесформенный черный капюшон, прежде спрятанный в клапане под воротником. Капюшон был низкий и широкий и отбрасывал тень на все лицо; Васко едва узнавал в Клавейне того человека, которого они нашли на острове. Во время полета Скорпио помог Клавейну немного привести себя в порядок, подстриг ему бороду и волосы, насколько позволяли обстоятельства.

- Сынок, не смотри на меня с такой страстью, словно на последнего мессию, - сказал Васко Клавейн.

- Я не хотел ничего такого, сэр.

Скорпио похлопал Васко по спине.

- Веди себя как обычно. Для тебя он просто старый вонючий отшельник, которого мы нашли, когда он бродил по острову.

На огражденной территории было полно машин. Аппараты неясными силуэтами вздымались по сторонам от их челнока или вырисовывались в темных промежутках между пятнами света. Тут были колесные машины, один или два ховера и вертолет скелетного типа. Васко заметил обтекаемые очертания двух других летательных аппаратов, стоящих на самом краю посадочной площадки. Он не знал, могут ли эти челноки выйти на орбиту или предназначены только для полетов в атмосфере.

- Сколько челноков на ходу? - спросил Клавейн.

Скорпио ответил после секундного колебания, возможно, прикидывал, о чем можно говорить в присутствии Васко:

- Четыре, - ответил он.

Клавейн сделал еще дюжину шагов, прежде чем сказать:

- Когда я отправился на остров, рабочих челноков было пять или шесть. Мы не можем позволить себе терять челноки, Скорп.

- У нас ограниченные ресурсы, но мы делаем все возможное. Не исключено, что некоторые челноки полетят опять, но обещать не могу.

Скорпио вел их к ближайшему приземистому металлическому зданию на краю купола. Как только они удалились от челнока, несколько машин выступили из тени и поползли к нему, вздымая манипуляторы или подтаскивая по площадке пуповины кабелей. То, как двигались механизмы, напомнило Васко раненых морских чудовищ, волочащих за собой по суше разорванные щупальца.

- Если нам понадобится срочно улететь, сможем ли мы это сделать? - спросил Клавейн. - Удастся ли использовать другие корабли? Когда прибудет "Зодиакальный свет", они смогут только выйти на орбиту. Я не прошу чего-то для дальнего космоса, просто чтобы подняться несколько раз в воздух.

- У "Зодиакального света" есть собственные челноки, - ответил Скорпио. - Но даже если нет, у нас есть один корабль, на котором мы сможем выйти на орбиту.

- Лучше молиться и надеяться, чтобы нам никогда не пришлось его использовать, - заметил Клавейн.

- К тому времени, как нам понадобятся челноки, мы будем знать, что происходит, - сказал Скорпио.

- Тебе никогда не приходило в голову, что челноки могут понадобиться нам сегодня вечером?

Они подошли ко входу в здания, окружившие купол по всей границе. Навстречу им в темноту, двигаясь преувеличенно вперевалку, что было свойственно этому виду, вышел еще один свин, более приземистый и широкоплечий, чем Скорпио, если такое вообще было возможно. Плечи у него были столь массивные, что напоминали оглоблю, подвешенные к которой руки болтались на некотором расстоянии от тела, раскачиваясь на ходу как маятники. По виду свина казалось, что он способен запросто поотрывать человеку руки и ноги одну за другой.

Свин ожег Васко взглядом и нахмурился, собрав глубокую складку между бровями.

- На что ты смотришь, парень?

- Ни на что, сэр, - торопливо ответил Васко.

- Успокойся, Кровавый, - подал голос Скорпио. - У Васко был трудный день. Слишком много впечатлений для одного дня и одного человека. Верно, сынок?

- Точно, сэр.

Свин, которого назвали Кровавым, кивнул Клавейну.

- Рад видеть вас снова, старина.

Куичи был еще недалеко от Морвенны, и они могли говорить без задержки по времени.

- Тебе не понравится то, что я задумал, но это для нашей общей пользы.

- Ты обещал вернуться как можно скорее, - пришел сквозь треск статики ответ.

- Я сдержу слово. Не опоздаю ни на минуту. Но я имею в виду тебя, а не меня.

- О чем ты? - спросила она.

- Мне пришло в голову, что на Хеле может оказаться не только мост. Это меня тревожит. Я поймал эхо металлического объекта, и эхо держится устойчиво. Возможно, ничего страшного - скорее всего ничего страшного - но нельзя исключить, что это сторожевой робот-ловушка. Я уже натыкался на такие штуки, и они доставили мне кучу неприятностей.

- Тогда возвращайся, - ответила Морвенна.

- Извини, не могу. Мне очень нужно осмотреть этот мост. Если я не добуду здесь ничего ценного, Джасмин съест меня на завтрак.

Он не стал уточнять, что это может означать для Морвенны, которую мог достать из резного костюма только Грилье, ее единственная надежда.

- Но нельзя же просто лететь навстречу ловушке!

- По правде сказать, я больше беспокоюсь о тебе. "Дочь" позаботится обо мне, но если я разбужу там что-нибудь, что примется палить во все, что видит, то может достаться и "Доминатриксу".

- И что ты собираешься делать?

- Я думал вывести тебя из системы Халдоры и Хелы, но на это уйдет слишком много времени и топлива. Вот идея получше: используем то, что у нас есть. Халдора прекрасный толстый щит. Она висит в небе и ничем не занята. Я сделаю так, чтобы Халдора оказалась между тобой и тем, что может прятаться на Хеле. Пусть бездельница поработает.

Морвенна несколько секунд обдумывала это предложение, а когда заговорила, в ее голосе звучала тревога:

- Но это значит...

- Да, это значит, что между нами не будет прямого контакта и мы не сможем общаться. Но это всего на несколько часов, на шесть, не больше.

Он продолжил, прежде чем она успела запротестовать.

- Я запрограммирую "Доминатрикс" так, чтобы через шесть часов он вернулся из-за Халдоры на свое теперешнее место относительно Хелы. Неплохое решение, верно? А ты поспи и не заметишь, как я вернусь.

- Не нужно этого делать, Хоррис. Я хочу все время слышать твой голос.

- Всего на шесть часов.

Когда Морвенна заговорила снова, ее голос не стал спокойнее, но Куичи расслышал в нем новые нотки, свидетельство того, что она поняла - спорить бесполезно.

- Но если за это время что-то случится - если вдруг я понадоблюсь тебе или ты мне - мы не сможем связаться.

- Всего на шесть часов, - сказал он. - Это триста с чем-то минут. Пустяки. Не успеешь глазом моргнуть.

- Можешь запустить ретранслятор, чтобы мы могли общаться?

- Вряд ли стоит. Я могу разместить на орбите Халдоры пассивный отражатель, но эта штука приведет к тебе самонаводящуюся ракету. Тем более что уйдет несколько часов, пока я выведу это хозяйство на орбиту. К тому времени я буду у моста.

- Я боюсь, Хоррис. Не хочу, чтобы ты так делал, правда.

- Нет выхода, дорогая, - ответил он. - Придется.

- Пожалуйста, не нужно.

- Боюсь, уже поздно, - мягко отозвался Куичи, - я уже запрограммировал "Доминатрикс". Он уже летит, милая. Через тридцать минут ты будешь в тени Халдоры.

Наступила тишина. Он подумал, что, может быть, связь уже прервалась, что в его расчетах была ошибка. Но потом Морвенна спросила:

- Тогда зачем ты уговаривал меня, если все уже решил?

В первый день они мчались во весь дух, стараясь оставить между собой и поселком в пустошах как можно большее расстояние. Часами они катили по заметенным снегом дорогам, мимо медленно меняющегося ландшафта под траурным небом. Время от времени они проезжали мимо башни ретранслятора, мимо дорожного поста, или им даже случалось разминуться с другими машинами, едущими навстречу.

Постепенно Рашмика привыкла к усыпляющему покачиванию ледохода и научилась ходить по машине, не теряя равновесия. Временами она сидела в своем уголке, подтянув колени к подбородку, смотрела в иллюминатор и воображала, что в каждом замеченном куске скалы или осколке льда таится частица инопланетной империи.

Она много думала о странниках, заполняя пустые страницы своей тетради аккуратным почерком и четкими чертежами со стрелками и комментариями.

Она пила чай и кофе, поела и немножко поговорила с Кулвером, всего пару раз, хотя он пытался поболтать с ней подольше.

Планируя побег - хотя "побег" не совсем верное слово, потому что она ни о кого и ни от чего не бежала - и тем не менее, планируя побег, она почти не задумывалась о том, что будет делать, когда выберется из поселка. Лишь несколько раз она позволяла своим мыслям свернуть в это русло, и всегда ей казалось, что она почувствует огромное облегчение, когда самое трудное - выбраться из дома и из поселка - будет позади.

Но получилось немного иначе. Напряжение, которое она испытывала, когда пробиралась к шлюзу в своем доме, ушло, но лишь потому, что невозможно оставаться в таком состоянии так долго. Осталось постоянное небольшое напряжение вроде узла в животе, который невозможно развязать. Отчасти оно проистекало из того, что она мало думала заранее, о времени и месте, о которых имела мало представления. Внезапно сделка с церквями приобрела более определенные очертания, замаячившие впереди. Но и то, что осталось позади, немало ее волновало. Три или даже шесть дней, когда она думала о поездке к каравану, не казались ей очень уж долгим сроком, но теперь она считала каждый час. Она представляла себе, как в поселке устраивают за ними погоню, едва жители уразумеют, что случилось, и объединятся, чтобы вернуть ее. Воображение рисовало ей, как полицейские констебли гонятся за их ледоходом на своих быстрых машинах. Начать с того, что никто из поселковых не питал теплых чувств ни к Линкси, ни к Крозету. В поселке наверняка решат, что эта парочка подбила ее сбежать, что только таким людям могут прийти в голову негожие мысли. Когда их поймают, ее, возможно, выпорют, а Линкси и Крозета толпа просто разорвет.

Но признаков погони не было. По счастью, машина-розета шла быстро, и несколько раз, поднимаясь на пригорки, им удавалось, оглянувшись, осмотреть километров десять-двенадцать тропы. Там никого не было.

И тем не менее, несмотря на все заверения Крозета, что быстрее и короче дороги, по которой они могли бы срезать, нет, напряжение не отпускало Рашмику. Время от времени, чтобы немного утешить ее, Крозет включал радио, но в динамиках шипела статика. В этом не было ничего удивительного, ведь на Хеле радиосигналы полностью зависят от причуд прокатывающихся магнитных бурь. Были и другие способы связи - прямой контакт по суженному лазерному лучу между спутниками и наземными станциями, наземные волоконно-оптические линии - но почти всеми этими каналами владели церкви, к тому же Крозет не был подписан ни на одну из таких услуг. По его словам, у него была возможность воспользоваться такими каналами, но сейчас делать этого не стоило, чтобы не привлекать внимания. Когда же Крозет сумел наконец настроиться на волну незашифрованной передачи из Виргида и Рашмика прослушала сводку дневных новостей для местных поселков, то, что она услышала, противоречило ее ожиданиям. Разговоры шли об обвалах в пещерах раскопок, об отключении электричества, обычных горестях и радостях поселковой жизни, но никто ни слова не сказал о том, что пропал человек. В свои семнадцать лет Рашмика официально находилась под родительской опекой, поэтому у них были все права заявить о пропаже. Более того, не сообщив о ее исчезновении, родители нарушали закон.

Это обеспокоило Рашмику, и даже больше, чем она согласилась бы признать. С одной стороны, она хотела ускользнуть из поселка незаметно, так, как и собиралась. С другой стороны, ребяческая часть ее натуры переживала из-за того, что ее отсутствия не заметили. Она хотела, чтобы по ней скучали.

Подумав еще немного, она решила, что родители просто решили подождать несколько часов. Ведь как ни крути, ее не было дома всего-то полдня. Обычно она уходила по разным своим делам; например теперь она могла засидеться в библиотеке. Может быть, родители решили, что она встала сегодня необычно рано. Может быть, они еще не нашли записку, которую она им оставила, и не обратили внимания на то, что в шкафчике нет ее скафандра.

Но прошло еще шестнадцать часов.

Ее привычки не отличались постоянством, и родители могли не волноваться, если она где-то пропадала часов по десять-двенадцать, но через шестнадцать, даже если каким-то чудом они и не заметили остальные улики - они несомненно должны были заволноваться. А то и понять, что она пропала. И им ничего не останется, кроме как обратиться за помощью к властям.

Что будет дальше? Действия власти в пустошах не отличались особой эффективностью. Быть может, заявление о ее пропаже просто не попало на нужный стол. Принимая во внимание бюрократическую инерцию на разных уровнях, нельзя было исключить, что заявление окажется в нужных руках только на следующий день. Хотя, возможно, властям уже все известно, по каким-то причинам они решили не сообщать о пропаже в новостях. В это хотелось верить, но в то же время Рашмика не могла представить себе причину такой задержки.

При этом уже за следующим поворотом можно было ожидать встречи с полицейским кордоном. Но, похоже, Крозет так не думал. Он гнал так же быстро и беспечно, как прежде. Эта тропа была отлично знакома его ледоходу, и казалось, что машина сама понимает, где и в какую сторону свернуть.

На исходе первого дня пути, когда Крозет готовился остановиться на ночь, они снова поймали выпуск новостей. С момента ухода Рашмики из дома прошло уже более двадцати часов. Ни намека на то, что это кто-то заметил. Удрученной Рашмике казалось, что она переоценила себя и свою жизнь, которой, как оказалось, не было места даже в перечне самых мелких событий Виргидских пустошей.

Но потом, по позже, ей пришел другой ответ, столь очевидный, что она должна была догадаться об этом сразу. И куда более разумный, чем любое самое невероятное стечение обстоятельств, из тех какие она до сих пор обдумывала.

Ее родителям отлично известно, что она пропала. Они знали, почему она ушла, и хорошо представляли куда. Она не слишком распространялась в оставленной записке о своих планах, но родителям не пришлось долго думать, чтобы с большей или меньшей точностью догадаться о причине и цели ее отъезда. Им, скорее всего, даже было известно, что Рашмика продолжала общаться с Линкси и после скандала.

Да. Они знают, что она затеяла, и знают, что все это связано с ее братом. Они понимают, что любовь к брату, а если не любовь, то жгучая обида, заставили ее отправиться в путь. И причина, по которой они ничего никому не сказали, состояла в том, что втайне, несмотря на то, что они твердили ей все эти годы, несмотря на все предостережения о том, что с церквями связываться опасно, они хотели, чтобы она добилась своего. И в душе, тайно, гордились тем, что она решила отправиться в путь.

Как только она это поняла, все мгновенно и очень четко встало на свои места.

- Все в порядке, - сказала она Крозету, - обо мне в новостях ничего не скажут.

Он пожал плечами.

- Откуда вдруг такая уверенность?

- Я кое-что поняла, только и всего.

- По-моему, тебе стоит хорошенько выспаться, - сказала Линкси.

Она приготовила горячий шоколад: Рашмика с благодарностью начала его прихлебывать. Этот шоколад был не самым лучшим, какой ей доводилось пить, но в тот миг ей казалось, что вкуснее напитка ей пробовать в жизни не приходилось.

- Прошлой ночью я плохо спала, - призналась Рашмика. - Волновалась, как все получится сегодня утром.

- Все получилось отлично, - успокоила ее Линкси. - Когда ты вернешься, все будут тобой гордиться.

- Надеюсь, что будут, - ответила Рашмика.

- Я только об одном хочу спросить, Рашмика, - сказала Линкси. - Если не хочешь, не отвечай. Все это только из-за брата? Или тут что-то еще?

Вопрос застал Рашмику врасплох.

- Конечно, только из-за брата.

- Просто о тебе уже говорят, - подала голос Линкси. - Всем известно, сколько времени ты проводишь в раскопках, что ты все записываешь в тетрадь. Говорят, что в поселке нет никого, кто бы интересовался странниками так же сильно, как Рашмика Эльс. Говорят, ты даже пишешь письма в археологические партии, спонсируемые церквями, и споришь с ними.

- Странники действительно меня интересуют, и я ничего не могу с этим поделать, - ответила девушка.

- Но что за пчела тебя укусила?

Вопрос был добродушный, но Рашмика не сумела скрыть раздражения, когда ответила:

- Не понимаю.

- Я хочу сказать, что ты все подвергаешь сомнению и думаешь, что все ошибаются насчет странников.

- Ты и вправду хочешь знать?

- Я хочу услышать твои доводы, как и любой другой.

- Хотя в глубине души тебе наплевать, кто прав, а кто нет, верно? Покуда из раскопок несут останки на продажу, кому какое дело, что случилось со странниками? Все, что вам нужно, - это купить запасные части для своего ледохода.

- Вы забываетесь, барышня, - остановила ее Линкси.

- Извините, - сказала Рашмика и покраснела.

Потом отпила какао.

- Я не то имела в виду. Но мне действительно интересно, что произошло со странниками, а еще я считаю, что всем остальным наплевать на их судьбу. К тому же мне это напоминает то, что случилось с амарантянами.

- О чем ты? - Линкси заволновалась.

- Амарантяне - это инопланетяне, которые жили на Ресургеме. Они произошли от птиц.

Рашмика вспомнила, как нарисовала амарантян в своей тетради, не скелеты, а то, как они должны были выглядеть при жизни. Она мысленно представляла себе амарантян - блеск птичьего глаза, лукавая улыбка клюва, сглаженные головы инопланетян. Ее рисунки не походили на реконструкции из археологических книг, однако казались ей гораздо более живыми и подлинными по сравнению с воссозданными чужой мыслью мертвыми образами, словно она лично видела живых амарантян, от которых теперь остались одни кости. Глядя на свою тетрадь, она думала о том, сколько жизни сохраняется в ее изображениях странников.

- Несколько миллионов лет назад амарантяне по неизвестной причине исчезли, что-то их уничтожило. Потом, когда Ресургем колонизировали люди, никто и думать не хотел о том, что неведомая сила, уничтожившая амарантян, может вернуться и то же самое произойдет с нами. Никто, кроме Дэна Силвеста, конечно.

- Дэна Силвеста? - переспросила Линкси. - Прости, не припоминаю.

Рашмика почувствовала, что дрожит от ярости: как можно не знать таких людей? Но она постаралась сдержаться.

- Силвест возглавлял археологическую экспедицию. Когда он докопался до правды, другие колонисты заткнули ему рот. Никто не хотел ничего знать о том, какая беда их постигла. Но все знают, что в итоге он оказался прав.

- Могу спорить, что ты считаешь себя похожей на него.

- Похожей, и даже очень, - ответила Рашмика.

Рашмика помнила, как впервые наткнулась на это имя. Оно мельком упоминалось в ссылке, в археологическом отчете, который она загрузила в свой компад, скучном труде, посвященных изучению трюкачей. В ее голове все словно высветило вспышкой молнии. Она испытала почти электрическое чувство связи, словно вся ее жизнь была лишь прелюдией к этой минуте. В это мгновение Рашмика почувствовала, как ее ребяческий интерес к странникам превратился в нечто близкое к наваждению.

Она не могла этого объяснить, но не могла и отрицать.

С тех пор, изучая странников, она узнавала все больше о жизни и временах Дэна Силвеста. Логично: бессмысленно было изучать странников в отрыве от других исчезнувших инопланетных культур, на которые люди натыкались в своих межзвездных полетах. Имя Силвеста было крупными буквами вписано в историю исследований инопланетного разума, и изучать результаты его работ и накопленные знания было необходимо.

Работы Силвеста по амарантянам охватывали годы с 2500 по 2570. В этот период он не только занимался кропотливыми исследованиями, но и подвергался различным видам тюремного заключения, однако даже под домашним арестом его интерес к амарантянам не ослабевал. Но без доступа к ресурсам, которые предоставляла колония, его идеи были обречены оставаться лишь спекулятивными. Потом в систему Ресургема прибыл корабль ультра. С их помощью Силвест разыскал последний фрагмент головоломки - тайны амарантян. Его подозрения подтвердились: амарантян уничтожила некая локальная космическая катастрофа, реакция действующего и поныне механизма, созданного для подавления развития разума, стремящегося к освоению космоса.

На то, чтобы эта новость достигла других систем, ушли годы. Но к тому времени эти сведения несколько раз побывали чужих руках, покрылись налетом пропаганды, почти затерялись в сумятице человеческих войн. Независимо от Силвеста к тем же выводам пришли конджойнеры. Кроме того, различные археологические партии, занимающиеся исследованиями других исчезнувших инопланетных культур, приходили к подобным же тревожным выводам.

Машины, уничтожившие амарантян, по-прежнему были рядом, наблюдали и ждали. У них было много имен. Конджойнеры прозвали их волками. Другие культуры называли машины Подавляющими.

За минувшие века существование Подавляющих стало общепринятой реальностью. Но большую часть этого времени угроза оставалась успокоительно далекой: проблемой, из-за которой предстояло волноваться следующим поколениям.

Однако с недавних пор многое изменилось. Приходили неподтвержденные сведения о необычных событиях у системы Ресургема: слухи о полном уничтожении планет и превращении их в сложные машины инопланетной конструкции. Говорили, что целые планеты были эвакуированы; что Ресургем превратился в необитаемую выжженную пустыню, а с солнцем этой системы случилось нечто неописуемое.

Впрочем, до поры можно было не думать даже о Ресургеме. Ресургем был всего лишь археологической колонией, изолированной, в стороне от сети межзвездной коммерции, и правил там тоталитарный режим, склонный к дезинформации. Проверить сведения о тамошних событиях не представлялось возможным. И поэтому еще некоторое время жизнь в других системах, населенных людьми, шла как прежде.

Но сегодня Подавляющие появились у других солнц.

Первыми дурные вести принесли ультра. Поддерживая связь между своими кораблями, ультра советовали друг другу держаться подальше от некоторых систем. Что-то там случилось, нечто, выходящее за рамки обычных представлений человека о катастрофе. Не война и не чума, а нечто неизмеримо худшее. То же самое случилось и с амарантянами и - вероятно - со странниками.

Число человеческих колоний, чья судьба прямо свидетельствовала о нападении Подавляющих, по-прежнему не превышало дюжину, но круги паники на поверхности космоса, распространяющиеся со скоростью радиоволн, были столь же действенными, сколь действенно было крушение цивилизации. Все поселения на поверхности планет были эвакуированы или брошены, поскольку обитатели пытались спастись в космосе или укрыться в подземных пещерах. Склепы и бункеры, заброшенные еще в мрачные десятилетия Комбинированной Эпидемии, снова были поспешно открыты. Само собой разумеется, количество людей было огромно, и всех не могли вместить ни корабли, ни бункеры. Начались восстания и небольшие, но яростные войны. Несмотря на то, что цивилизация рушилась, те, кто видел свой шанс, сколотили небольшие (и бесполезные) состояния. На этой мокроте, словно черные орхидеи, выросли культы последнего дня, подпитанные страхом. Люди говорили о Конце Времен, уверенные в том, что проживают последние дни.

В такую эпоху не удивительно было, что столько народу стремилось на Хелу. В лучшие времена чудо Куичи не привлекло бы так много внимания, но сегодня люди настойчиво искали именно чуда. Каждый новый корабль ультра, прибывающий в систему, привозил десятки тысяч замороженных паломников. Не все они искали ответов в религии, но коль скоро решали остаться на Хеле, Служба Крови быстро обращала их в свою веру.

Рашмика не могла винить этих людей в том, что они прилетели на Хелу. Она родилась тут, иначе, возможно, и сама она устремилась бы сюда с волной паломников. Но у нее на то были другие причины. Она искала правды: то же стремление привело Дэна Силвеста на Ресургем; то же стремление заставило его вступить в конфликт с колонией и в конце концов привело к гибели.

Она снова задумалась о вопросе Линкси. Что заставило ее отправиться к Вечному Пути? Желание разыскать Харбина, или Харбин был просто предлогом, который она придумала, чтобы скрыть истинную причину своего побега - как от себя, так и от других людей?

То, что причина тут Харбин, было бездумным, машинальным ответом, в который она безусловно верила. И вот теперь Рашмика задумалась, а правда ли это? Она видит ложь в словах любого. Но уличить во лжи себя совсем другое дело.

- Я ищу Харбина, - прошептала она себе. - Я хочу найти брата, и ничего больше меня не интересует.

Но она продолжала думать о странниках и, когда задремала с чашкой шоколада в руках, ей снились странники и безумная перестановка их насекомой анатомии менялась и перемещалась, словно кусочки головоломки.

Свернув на участок тропы с неровным льдом, ледоход сбавил скорость, и Рашмика вздрогнула и проснулась.

- Боюсь, дальше сегодня мы уже не проедем, - сказал Крозет, - темнеет. Я отыщу какое-нибудь местечко, чтобы укрыться, но дальше я вести не могу.

Он взглянул на Рашмику, и та увидела, какой Крозет вымотанный и усталый, но он всегда так выглядел.

- Сворачивай на обочину, дорогой, - сказала ему Линкси. - Я подменю тебя на пару часов, пока мы не будем в полной безопасности. А ты можешь прикорнуть на корме.

- Да мы уже, наверно, и так в безопасности, - сказала Рашмика.

- Не беспокойся на этот счет. Еще несколько миль нам не помешают. Теперь, барышня, ступайте в хвост и постарайтесь поспать. Завтра опять тяжелый день, и не могу обещать, что даже тогда мы сможем вздохнуть спокойно.

Линкси уже заняла место водителя, ее толстенькие, словно у ребенка, пальчики легли на истертые ручки управления ледоходом. До тех пор, пока Крозет не сказал, что пора становиться на ночлег, Рашмике казалось, что машину ведет этакий автопилот, который даже сбавлял ход, когда нужно. Для нее стало поразительным открытием, что они никуда не уедут, если ледоходом не будет управлять человек.

- Я тоже могу повести немного, - предложила она. - Правда, я никогда такие машины не водила, но если кто-нибудь мне покажет, думаю, я справлюсь...

- Ничего, дорогая, мы обойдемся, - ответила Линкси. - Потом, не только мы с Крозетом водим. Под утро поведет Кулвер.

- Я не хочу...

- Насчет Кулвера не беспокойся, - подал голос Крозет. - Ему нужно что-нибудь, чтобы занять руки.

Линкси с улыбкой хлопнула мужа по руке. Рашмика допила остывшее какао, чувствуя невероятную усталость и одновременно довольная, что первый день все-таки закончился, и успешно. Она не питала иллюзий относительно того, что самое трудное в ее путешествии осталось позади, но решила, что даже маленький успех можно по праву воспринимать как небольшую победу. Ей очень хотелось поговорить с родителями, успокоить их, сказать, чтобы не волновались, что с ней все хорошо и что она все время думает о них. Но она поклялась не посылать весточки домой до тех пор, пока не доберется до каравана.

Вслед за Крозетом она начала пробираться через грохочущие внутренности ледохода. Вела Линкси, и машина теперь шла по-другому. Нельзя сказать, что она правила хуже или лучше Крозета, просто ее стиль вождения был другим. Ледоход прыгал, проносясь по воздуху длинными невесомыми параболами. Такое укачивание весьма благоприятствовало сну, но сны Рашмике снились тревожные, полные бесконечного падения.

Проснувшись на следующее утро, она узнала тревожную, но, как ни странно, долгожданную новость.

- Служба новостей передала специальное сообщение, - сказал ей Крозет. - О тебе. Официально сообщили, что ты пропала и начата поисковая операция. Ну что, гордишься собой?

- Ох, - вздохнула Рашмика, пытаясь представить, что же произошло с вечера.

- Это констебли, - подала голос Линкси, имея в виду организацию, призванную поддерживать порядок и законность в Пустошах Виргид. - Они уже наверняка отправили поисковые отряды. Но, думаю, у нас есть все шансы добраться до каравана, прежде чем они догонят нас. Стоит нам примкнуть к каравану, и констебли отвяжутся.

- Странно, что отправили поисковые отряды, - сказала Рашмика. - Они что же, считают, что мне угрожает опасность?

- Не в том дело, - сказал Крозет.

Линкси оглянулась на мужа.

Им было известно что-то, о чем Рашмика не знала. Но что? Внезапно она ощутила, как ее желудок собрался в тугой комок, а вдоль спины пробежал холодок.

- Говорите, - велела она.

- Констебли ищут тебя, чтобы допросить, - ответила Линкси.

- За то, что я убежала из дома? Им больше нечем заняться?

- Нет, не из-за этого, - объяснила Линкси. - Вернее, не только из-за этого.

Она опять оглянулась на Крозета.

- Речь идет о саботаже на прошлой неделе. Ты знаешь, о чем я говорю, верно?

- Да, - ответила Рашмика, вспомнив воронку, которая осталась на месте склада взрывчатки.

- Констебли считают, что это ты взорвала склад, - сказал Крозет.

Они сошли с орбиты, и Куичи ощутил нарастание собственной тяжести, по мере того как "Дочь" замедляет ход до нескольких тысяч километров в час. Хела увеличилась в размерах, ее безжизненная беспорядочная поверхность поднималась к нему навстречу. Отклик на радаре - металлический объект - по-прежнему был на месте. Мост тоже.

Куичи решил спускаться по спирали, считая рискованным лететь к объекту кратчайшим путем. И уже во время первого захода, на первой петле, в тысяче километров над поверхностью Хелы то, что он увидел, потрясло его воображение и поманило к себе. Словно головоломка, которую ему непременно требовалось собрать. Из космоса пропасть была видна только как небольшое изменение альбедо, темный шрам на лике планеты. Теперь пропасть приобрела ощутимую глубину, в особенности, когда Куичи осмотрел ее при помощи увеличительных камер. Провал был неодинаковым по длине, в некоторых местах его склоны, довольно пологие, плавно спускались на дно долины, но в основном это были почти отвесные стены заледенелых скал, вздымающихся на несколько километров, гладкие и неприступные, как гранит. Склоны были цвета мокрого сланца. Дно ущелья тоже менялось от гладкой поверхности соленого озера до безумного нагромождения наползающих друг на друга ледяных торосов, среди которых виднелись тонкие как волос провалы чернильной тьмы. Чем ближе подлетал Куичи, тем больше пропасть напоминала ему незаконченную головоломку, отброшенную Богом в порыве досады.

Он поминутно посматривал на радар. Эхо отклика никуда не девалось, и, по мнению "Дочери", ничто не предвещало нападение на корабль. Скорее всего, это был просто какой-то металлический хлам. Безрадостная мысль - ведь скорее всего она означала, что кто-то уже успел побывать возле моста и не нашел ничего стоящего, о чем следовало бы сообщить остальным. Хотя, может быть, эти исследователи и собирались отправить отчет, да какая-то неприятность помешала. Куичи не знал, какой из этих вариантов может быть для него более неприятным.

Завершая первую петлю облета, он сбросил скорость до пятисот метров в секунду. Поверхность луны была уже близко, и он ясно видел, как местность под ним меняется, от вздыбленных возвышенностей до гладких равнин. Не везде был только лед; большая часть лунной поверхности была каменистой, тут и там, пронзая льды или рассыпаясь по их поверхности, вздымались растрескавшиеся скалы. Вокруг бездействующих вулканов все было засыпано пеплом. Были и осыпи мелких камней, и нагромождения огромных, величиной с большой космический жилой отсек, валунов с острыми гранями, наваленных друг на друга; некоторые валуны торчали из льда под невообразимыми углами, словно корма тонущих кораблей; другие лежали на поверхности, иногда равномерно направленные в одну сторону, на манер гигантской инсталляции.

Своей равномерной тягой двигатели "Дочери" удерживали корабль на высоте, сопротивляясь гравитации Хелы. Куичи повел корабль на снижение, взяв курс к краю пропасти у моста. Халдора темной сферой висела в небесах над ними, освещенная только с одного края. На секунду оторвав взгляд от моста, Куичи замер, потрясенный игрой бури и молний на темном лике газового гиганта. Электрические разряды свивались в кольца и распрямлялись с гипнотической медлительностью, словно угри.

Поверхность Хелы пока еще освещало солнце, но вскоре на своем пути по орбите вокруг Халдоры луна должна была войти в тень хозяина. Куичи подумал: ему повезло, что эхо металлического объекта шло с этой стороны луны, иначе он лишился бы потрясающего зрелища, газового гиганта, зависшего над этим миром. Если бы они прилетели сюда немного позже, в другой момент лунного цикла вращения, то мост наверняка смотрел бы в другую сторону от Халдоры. Опоздай они на сто шестьдесят дней, и он бы остался без такого потрясающего вида.

Новая вспышка молнии. Куичи неохотно повернулся к Хеле.

Он уже подлетал к краю ущелья Гиннунгагап. С устрашающей внезапностью поверхность рухнула вниз. Хотя сила притяжения Хелы составляла всего четверть земной, Куичи ощутил головокружение, словно был на крупной планете. Ощущение отлично соответствовало гибельности этого ущелья. Более того, без атмосферы ничто не замедлило бы падения, и нельзя было надеяться на то, что предельная скорость падения даст хотя бы маленькую надежду на выживание.

Ну, неважно. "Дочь" еще ни разу его не подвела, ни к чему было беспокоиться и сейчас. Он сосредоточил внимание на том, ради чего прилетел, и приказал "Дочери" снизиться еще, в ущелье, за нулевую отметку поверхности.

Потом он повернул корабль и полетел вдоль ущелья. Он летел в паре километров от ближайшей стены, а дальняя все время оставалась на том самом расстоянии, что и вначале, когда он нырнул в провал. Кромка стен ущелья была неровной, но здесь, в месте экватора, стены не сходились ближе чем на тридцать пять километров. Глубина ущелья составляла минимум пять или шесть километров, в самых глубоких местах величина резко увеличивалась до десяти-одиннадцати, там дно было завалено нагромождениями камней. Пропасть была чертовски огромной, и Куичи довольно быстро пришел к выводу, что ему тут совсем не нравится. Слишком оно было похоже на распахнутые челюсти капкана.

Он поглядел на часы: через четыре часа "Доминатрикс" снова появится из-за дальнего края Халдоры. Четыре часа - это масса времени; он рассчитывал отправиться в обратный путь гораздо раньше.

- Держись, Мор, - прошептал он, - недолго осталось.

Конечно, она не слышала его.

Он опустился в пропасть южнее экватора и теперь летел к северному полушарию. Пестрая мозаика дна ущелья текла под ним словно река. Движение его корабля относительно дальней стены было почти незаметно, но ближняя летела мимо быстро, давая представление о скорости. Временами Куичи терял представление о масштабах, и тогда пропасть казалась ему не столь огромной. Такие моменты, когда пейзаж чужой планеты начинает казалась знакомым, родным и мирным, самые опасные - тогда этой земле легче всего надвинуться и убить гостя.

Неожиданно впереди между сходящимися стенами показался и начал стремительно приближаться мост. Сердце забилось у Куичи в груди. Теперь можно было не сомневаться (хотя сомнений у него и раньше не было): мост был творением разума, словно вытянутый из карамели, сплетение тонких блестящих нитей. Куичи снова пожалел, что с ним нет Морвенны, что она не может взглянуть на это великолепие.

Как только мост появился и начал приближаться, Куичи включил запись, и теперь мост уже был под ним: плавно изогнутая арка, соединяющая две стены пропасти, поддерживаемая с обеих сторон поразительной филигранью опорных завитков. Задерживаться не было необходимости. Всего один полет под мостом, и этого будет достаточно, чтобы убедить Джасмин. Позже они вернутся с более мощным оборудованием, если она того пожелает.

Пролетая над мостом, Куичи изумленно глядел по сторонам. Дорога по мосту - а как еще можно было ее назвать? - пересекала поверхность Хелы, тихо поблескивая в лучах газового гиганта. Идеально тонкая и прямая, ленточка молочной белизны. Он попытался представить, каково это - пройти по этому мосту пешком.

В тот же миг "Дочь" заложила безумный вираж, и все заволокла красная пелена перегрузки...

- Что... - начал Куичи.

Но спрашивать было нечего: "Дочь" вела себя соответственно обстоятельствам - выполняла маневр уклонения. Их что-то атаковало. Куичи потерял сознание, потом пришел в себя и снова отключился. Камни и скалы неслись мимо, перед глазами вспышками сверкал яростный свет, отражение выхлопа поворотных дюз "Дочери". Снова провал. Потом сознание вернулось, но едва теплилось. В ушах стоял рев. Куичи увидел мост в виде последовательности резких, не связанных между собой изображений под разными углами, словно череду фотокадров. Под мостом. Над мостом. Снова под мостом. "Дочь" ищет укрытие.

Это неправильно. Он уже должен лететь прочь от планеты, вверх и вдаль, без всяких вопросов. "Дочь" первым делом должна была унести его как можно дальше от источника опасности. Такие маневры на одном месте - и нерешительность - были для нее нехарактерны.

Если только ее не загнали в угол. Если только пути отступления не существовало.

В один из моментов просветления он взглянул на контрольный дисплей на панели управления. По "Дочери" вели огонь три вражеских орудия. Пушки поднялись из укрытий во льду, и эти три металлических отклика не имели ничего общего с тем первым эхом, которое он засек.

"Дочь Падальщика" встряхнулась, словно мокрый пес. Куичи заметил выхлопы собственных уносящихся прочь микроракет, летящих по спирали и зигзагами, чтобы их не сбили спрятанные орудия обороны. Он снова потерял сознание. В следующий раз, когда он пришел в себя, то увидел, как по одному из склонов пропасти течет небольшая лавина. Одна из обстрелявших его пушек вышла из строя: по крайней мере одна из его ракет нашла цель.

Пульт замигал. Корпус, потеряв прозрачность, сделался совершенно черным. Когда корпус вновь стал прозрачным и работа пульта восстановилась, Куичи увидел там большую предупредительную надпись ярко-красной латиницей. Его подбили и довольно сильно.

Корабль опять вздрогнул, еще одна группа ракет унеслась прочь. Это были крохотные, в палец величиной ракеты с зарядом антиматерии мощностью в одну килотонну.

Снова чернота. В себя он пришел от ощущения падения.

Опять небольшая лавина; на пульте одним нападающим меньше. Оставался третий часовой, а у Куичи не осталось артиллерии, чтобы расправиться с ним. Но этот часовой не стрелял. Быть может, он неисправен или поврежден - или просто перезаряжает орудие.

"Дочь" тряслась как в ознобе, пойманная в водоворот различных возможностей.

- Приказ преимущественной силы, - прохрипел Куичи. - Вынеси меня отсюда.

В ту же секунду навалилась перегрузка. Опять поле его зрения затянула красная пелена. Но на сей раз он не отключился. Корабль тщательно следил за тем, чтобы кровь поступала к его голове, удерживая его в сознании как можно дольше.

Куичи заметил, как поверхность планеты понеслась по сторонам, потом прочь от него, увидел мост с высоты.

Потом что-то снова ударило в него. Маленький кораблик замер, двигатель остановился на мгновение, достаточное, чтобы захлопнуть рот. "Дочь" пробовала возобновить полет, но что-то - что-то жизненно важное в двигательной системе - было серьезно повреждено.

Поверхность планеты повисла под ним без движения. Потом опять начала приближаться.

Он падал.

Снова тьма.

Куичи наклонно падал в сторону стены ущелья, временами теряя сознание и снова приходя в себя. Он приготовился к смерти, уже представляя, как погибнет, размазанный по утесу в миг ярчайшей разрушительной вспышки, но в последний момент перед столкновением "Дочь Падальщика" сумела на секунду включить двигатели, использовав запас тяги, чтобы смягчить удар.

Удар все равно вышел сильным, даже несмотря на то, что корпус деформировался, чтобы смягчить столкновение. Стена закрутилась вокруг Куичи: утес, потом линия горизонта, потом ровное дно ущелья валится на него с неба. Куичи снова потерял сознание, очнулся, потерял сознание опять. Увидел, как вдалеке перед ним кувыркается мост. Облака льда и щебенки все еще вздымались над лавинами на склонах утеса, там, где его ракеты вывели из строя пушки часовых.

Тем временем Куичи и его корабль, его маленькая драгоценность, кувырком летели на дно пропасти.

Вслед за Кровавым, вместе с Клавейном и Скорпио Васко вошел в административное здание и углубился в лабиринт почти пустых коридоров. Васко ждал, что вот-вот ему велят развернуться и идти обратно: его пропуска Службы безопасности явно было недостаточно для таких предприятий. И хотя каждая следующая проверка на посту охраны была еще строже, чем предыдущая, его везде пропускали. Васко понял, что никто не посмеет спорить с Клавейном и Скорпио о том, какого гостя они решили привести с собой.

Пройдя еще немного, они оказались в карантине внутри комплекса зданий, в небольшом медицинском центре с несколькими свежезастеленными кроватями. В карантине их встретил врач, человек с бледным лицом по имени Валенсин. Валенсин был в огромных ромбовидных очках, его блестящие волосы были зализаны назад, в руках он держал небольшой потертый чемоданчик с инструментами. Васко видел Валенсина впервые, но знал, это он самый главный врач на планете.

- Как самочувствие, Невил? - спросил Валенсин.

- Как у человека, злоупотребившего гостеприимством истории, - ответил Клавейн.

- Никогда не скажете прямо, верно?

Говоря это, Валенсин доставал из своего чемоданчика небольшой серебристый инструмент, светил им по-очереди в глаза Клавейна, глядя со своей стороны в окуляр.

- Мы обследовали Клавейна во время полета на челноке, - подал голос Скорпио. - Он в норме. Не бойтесь, он не доставит вам беспокойства, не свалится вдруг вам на руки замертво.

Валенсин выключил фонарик.

- А вы, Скорпио? Не свалитесь мне на руки замертво?

- Надеетесь, облегчу вам жизнь?

- Мигрени бывают?

- Разок было, но прошло.

- Я осмотрю вас позже. Хочу проверить ваше периферийное зрение, в прошлый раз мне показалось, что ухудшение идет быстрее, чем я предполагал. Все эти наши приключения для свина ваших лет не приведут к добру.

- Спасибо что напомнили, в особенности, когда выбора у меня нет.

- В любом случае, рад служить.

Валенсин широко улыбнулся, убирая инструменты.

- Теперь давайте-ка договоримся о следующем. После того как капсула откроется, я хочу, чтобы никто даже дышать не смел на того, кто в ней, пока я не проведу подробное обследование. То обследование, какое возможно в данных стесненных условиях. Я буду искать источники инфекционного заражения. Если я что-то найду и если я решу, что существует хотя бы отдаленная возможность неприятных последствий, все, кто контактировал с капсулой, могут забыть о возвращении в Первый Лагерь или туда, где они живут. Под неприятными последствиями я не имею в виду генетически созданное биологическое оружие. Я имею в виду нечто общеизвестное, вроде гриппа. У нас подходят к концу запасы противовирусных препаратов.

- Понятно, - ответил Скорпио.

Валенсин провел их в просторный зал с высоким куполом на металлических фермах. В зале остро пахло дезинфекцией. Зал был почти пуст, если не считать тесной группы людей и машин в центре. Полдюжины работников в белых комбинезонах возились с измерительным оборудованием, выставленном друг на друге на стеллажах.

Сама капсула свешивалась на тонком тросе с потолка, похожая на грузик на конце отвеса. Обугленная до черноты капсула была меньше, чем Васко представлял: казалось, в таком маленьком устройстве не может поместиться человек. Хотя на капсуле не было окошек, несколько панелей на ее поверхности были откинуты и под ними светились экраны. Васко увидел цифры, столбики графиков и трепещущие диаграммы.

- Дайте-ка взглянуть, - попросил Клавейн, раздвигая рабочих, чтобы подойти к капсуле.

Когда они приблизились к капсуле, один из рабочих совершил ошибку, хмуро взглянув на Скорпио. Скорпио ожег рабочего яростным взглядом, обнажив клыки и демонстрируя свою природу. Одновременно Кровавый подал рабочим знак копытом. Работники, покорно освободив место перед капсулой, исчезли в коридорах здания.

Клавейн никак не отреагировал на происшедшее. Не сняв с головы капюшон, скрывающий лицо, он проскользнул между приборами и сбоку подошел к капсуле. Он почти нежно положил руку на поверхность рядом с одной из светящихся панелей, поглаживая обгоревшую оболочку.

Васко решил, что можно подойти и посмотреть.

Скорпио глядел с сомнением.

- Чувствуете что-нибудь?

- Да, - ответил Клавейн. - Она говорит со мной. Это протокол конджойнеров.

- Вы уверены? - переспросил Кровавый.

Клавейн отвернулся от капсулы, под капюшоном свет падал только на тонкие волоски его бороды на подбородке и челюстях.

- Да, - ответил он.

Приложив руку с другой стороны от панели, он ссутулил плечи и наклонял голову к капсуле до тех пор, пока чуть ли не прижался к ней щекой. Васко представил себе, что глаза Клавейна закрыты, он отгородился от всех внешних раздражителей, кожа на лбу от сосредоточенности собралась складками. Все молчали, и Васко поймал себя на том, что старается дышать как можно тише.

Клавейн наклонял голову из стороны в сторону, медленно и намеренно, так, как ищут наиболее удачное положение радиоантенны. В определенном положении он замер, его тело застыло, отчетливо обрисованное под пальто.

- Точно, это протокол конджойнеров, - повторил Клавейн.

Он стоял так, молча и совершенно неподвижно, еще с минуту, потом продолжил:

- Думаю, что она опознала меня как конджойнера. Капсула не позволяет мне получить полный доступ к системе - пока не позволяет, - но разрешила провести функциональную диагностику верхнего уровня. Это определенно не бомба.

- Пожалуйста, будьте очень и очень осторожны, - попросил Скорпио. - Не хотелось бы, чтобы капсула захватила вас или что похуже.

- Стараюсь изо всех сил, - заверил Клавейн.

- Сможете определить, кто внутри? - спросил Кровавый.

- Пока капсула не откроется, наверняка сказать невозможно, - ответил Клавейн; его голос звучал тихо, но был полон непререкаемой уверенности и проникал всюду.

- Скажу вам одно: я уверен, что это не Скейд.

- Вы думаете, это конджойнер? - снова спросил Кровавый.

- Это конджойнер. Я знаю, что часть сигналов, которые я уловил, идет от имплантов того, кто внутри, а не только от капсулы. Это не может быть Скейд, она постыдилась бы пользоваться таким старым протоколом.

Клавейн отстранился от капсулы и оглянулся на своих спутников.

- Это Ремонтуа. Наверняка он.

- Вы можете понять, о чем он думает? - спросил Скорпио.

- Нет, к тому же нейронные сигналы, которые я получаю, находятся на самом низком уровне, простая работа по обслуживанию тела. Тот, кто внутри, все еще без сознания.

- Или это не конджойнер, - снова подал голос Кровавый.

- Узнаем через несколько часов, - ответил Скорпио. - Кто бы там ни был, мы не видим его корабль.

- Ну и что? - спросил Васко.

- Кто бы это ни был, он не мог пролететь двадцать световых лет в капсуле, - объяснил Кровавый.

- Но разве он не мог прилететь в нашу систему незаметно, оставить корабль там, где мы его не обнаружим, а оставшийся путь проделать в капсуле? - предположил Васко.

Кровавый покачал головой.

- Ему все равно нужен был корабль для полетов внутри системы, чтобы добраться до Арарата.

- Но маленький корабль мы могли и не заметить, - возразил Васко. - Так ведь?

- Не думаю, - отозвался Клавейн. - Хотя возможно - если там, наверху, творится что-то неприятное.

Когда Куичи очнулся, он висел вверх ногами. Неподвижно. По сути дела, все было неподвижным: корабль, ландшафт снаружи, небо. Казалось, его поместили сюда много столетий назад и он только что открыл глаза.

Но он не мог быть без сознания долго: картины смертоносной атаки и головокружительно падения помнились ярко и отчетливо. Удивительным в этом было то, что он не просто помнит о случившемся, а вообще еще жив.

Осторожно двигаясь в фиксирующих опорах, он проверил повреждения. Крошечный кораблик поскрипывал вокруг него. В пределах поля зрения Куичи, насколько он мог повернуть шею (которая, похоже, не была сломана), были только пыль и лед, оседающие над очередной лавиной. Все казалось расплывчатым, словно он смотрел сквозь тонкую серую пелену. Эта пелена была единственным движением - подтверждение того, что он пробыл без сознания всего несколько минут. Кроме того, Куичи видел край моста, потрясающее и завораживающее сложное переплетение витых опор, поддерживающих плавную дугу дороги. Прежде, глядя, как "Дочь" выпускает ракеты, он немного беспокоился о том, как бы случайно не разрушить чудо, ради которого сюда прилетел. Мост был огромен, но одновременно казался ломким и тонким, словно накрахмаленная салфетка. Похоже, мост совершенно цел. Наверняка эта постройка гораздо прочнее, чем кажется.

Кораблик снова скрипнул. Поверхность, на которой они находились, Куичи не была видна. Кораблик стоял неподвижно, хоть и вверх ногами, но где они и достигли ли дна ущелья Гиннунгагап?

Куичи взглянул на приборы, но не сумел сфокусировать на них взгляд. Не мог сфокусировать - теперь он это заметил - ни на чем. Становилось лучше, когда он закрывал левый глаз. Наверняка от перегрузки отслоилась сетчатка, догадался он. Этот тип восстановимой травмы был допустим для "Дочери", запрограммированной вынести его из зоны опасности живым.

Прикрыв левый глаз, Куичи снова взглянул на панель приборов. Множество красных огней - надписей латинскими буквами, оповещающих о повреждениях систем, - и много темных пятен, где раньше что-то светилось. Он понял, что "Дочь" серьезно пострадала: получила не только механические, но и программные повреждения полетной системы. Его кораблик был в коме.

Куичи попробовал заговорить.

- Приказ преимущественной силы. Перезагрузка.

Никакой реакции. Возможно, распознавание голоса было в числе утраченных функций. Либо корабль жив настолько, насколько это есть сейчас.

Куичи попробовал снова, просто на всякий случай.

- Приказ преимущественной силы. Перезагрузка.

Снова никакой реакции. "Больше нечего пытаться", - подумал он.

Он снова задвигался и повернул руку, так чтобы пальцы легли на один из кластеров тактильного управления. Движение вызвало дискомфорт, но это была рассеянная боль от сильных ударов, а не острая боль в сломанных или смещенных костях. Он даже мог двигать ногами без неприятных последствий. В груди боль была сильной и пронзительной, что-то не в порядке с ребрами, но дышал он нормально, и ни в груди, ни в животе не было никаких необычных ощущений. Если он отделался только парой сломанных ребер и отслоением сетчатки, ему крупно повезло.

- Ты всегда был везунчиком, - сказал он себе, нащупывая пальцами выступы на кластере тактильного управления. Все голосовые команды имели ручные эквиваленты; главное, вспомнить правильную комбинацию движений.

Он вспомнил. Указательный палец сюда, большой сюда. Теперь нажать еще раз.

Кораблик кашлянул. Там, где только что ничего не было, вспыхнули и загорелись красные надписи.

Уже лучше. Есть еще порох в старушке. Куичи нажал еще раз. Корабль вздрогнул и загудел, пытаясь перегрузить систему. Снова мигнуло красное, и на этом все кончилось.

- Ну давай же, - прошипел сквозь стиснутые зубы Куичи.

Он нажал опять. На третий раз повезет? Корабль дернулся и, казалось, задрожал. На пульте снова загорелись красные надписи, погасли. Загорелись опять. Содержание других частей пульта изменилось: корабль проверял свою работоспособность, возвращаясь из комы.

- Молодчина, - прошептал Куичи, чувствуя, как кораблик сжимается, меняя форму корпуса - возможно, не преднамеренно, просто рефлекторно, в результате возврата к предустановленным профилям. Корабль накренился на несколько градусов, и угол зрения Куичи сместился.

- Осторожней... - начал он.

Поздно. "Дочь Падальщика" покатилась вниз, сорвавшись с утеса, где она на время остановилась. Куичи на мгновение заметил дно ущелья в доброй сотне метров внизу, потом дно стремительно понеслось ему навстречу.

Субъективное время падения растянулось до бесконечности. Потом его бросило на пульт; он не потерял сознание, но в момент падения ему показалось, будто нечто схватило его в свои челюсти и несколько раз ударило о землю, дожидаясь, пока он переломится или умрет.

Куичи застонал. Похоже, теперь ему не удастся так легко отделаться. Грудь сдавило, словно кто-то поставил туда наковальню. Скорее всего сломанные ребра воткнулись внутрь. Если ему придется двигаться, будет чертовски больно. Но он еще был жив, несмотря ни на что. На этот раз "Дочь" упала на правый борт. Он снова увидел мост, вставленный в рамочку, словно в туристской брошюре. Казалось, судьба специально демонстрирует ему мост во всей красе, будто напоминая, зачем он сюда прилетел.

Большинство красных огоньков на пульте снова погасли. Он видел отражение своего обалделого лица, висящее над фрагментами надписей латиницей, на щеках и в глазницах залегли глубокие тени. Когда-то, кажется, он уже видел такое: лик некой религиозной фигуры, проступающий на ткани покрывала для бальзамирования. Просто набросок лица, выполненный несколькими штрихами куском угля.

В его крови закипал индоктринальный вирус.

- Перезагрузка, - прошипел он сквозь стиснутые зубы.

Никакого ответа. Куичи протянул руку к тактильному кластеру, снова отыскал последовательность команд, нажал. Он нажал еще раз, понимая, что это его единственная надежда. Единственным способом оживить корабль было заставить его провести полную диагностику состояния.

Пульт мигнул. Что-то еще было живо; у него еще оставался шанс. Он повторял команды перезагрузки, раз за разом пробуждая одну систему за другой, пока на восьмой или девятый раз ему уже ничего не удалось улучшить. Он решил прекратить попытки, опасаясь истощить резервы полетной системы или перегрузить те системы, которые пока работали. Он будет работать с тем, что у него есть.

Закрыв левый глаз, он прочитал красные сообщения на пульте: даже одного быстрого взгляда было достаточно, чтобы понять - "Дочери" больше некуда спешить. Важнейшие двигательные системы были разрушены попаданиями из сторожевой пушки, вторичные системы раздавлены при ударе о поверхность и в последующем долгом падении по склону на дно пропасти. Его чудесное, любимое сокровище, его личный кораблик был безвозвратно разрушен. Возможно, системы саморемонта смогут как следует постараться и восстановить двигатели, но на это уйдут месяцы, которых у Куичи не было. Спасибо и на том, что "Дочь" сохранила ему жизнь. В этом смысле она не подвела.

Куичи снова прочитал все надписи. Аварийный маяк "Дочери" работал. Диапазон действия маяка ограничивали стены льда по обе стороны, но ничто не мешало сигналу уходить вертикально вверх в космос - за исключением, конечно, газового гиганта, который Куичи разместил между собой и Морвенной. Как скоро "Доминатрикс" выйдет из-за солнечной стороны Халдоры?

Куичи взглянул на один из работающих хронометров корабля. Морвенна появится из-за Халдоры через четыре часа.

Четыре часа. Ничего страшного. Столько он продержится. Едва "Доминатрикс" выйдет из-за газового гиганта, он поймает сигнал бедствия и уже через час заберет Куичи отсюда. В обычных условиях Куичи ни за что не стал бы рисковать большим кораблем, заставляя его лететь в потенциально опасную зону, но на этот раз у него не было выбора. К тому же он сомневался, что от часовых осталось что-то, способное представлять угрозу: он уничтожил две пушки из трех, а в третьей, похоже, кончился заряд; часовой, несомненно, уже прикончил бы его, если бы мог.

Четыре часа, плюс еще час, чтобы забрать его: всего пять. Через пять часов он будет в полной безопасности, целый и невредимый. Он предпочел бы убраться отсюда немедленно, сию же секунду, но не мог жаловаться: разве не он столько уговаривал Морвенну остаться одной на шесть часов? И эта глупость, когда он решил не ставить спутники-ретрансляторы. Ни к чему теперь обманываться. Не о безопасности Морвенны он думал, а больше о том, чтобы быстрее, без задержек полететь к мосту Что ж, настала пора расплачиваться за свое недомыслие. Он должен принять это как мужчина.

Всего пять часов. Ерунда. Пустяки.

В ту же секунду он заметил новую красную надпись. Он моргнул и открыл оба глаза, надеясь на то, что это обман зрения. Но ошибки не было.

Корпус был поврежден. Возможно, это была лишь небольшая трещина. В обычных условиях трещину уже давно заделали бы автоматы, и Куичи даже не узнал бы об этом, но корабль был поврежден, штатные ремонтные системы не работали. Медленно - так медленно, что он едва чувствовал это - давление воздуха в корабле снижалось. "Дочь" делала все от нее зависящее, чтобы поддержать давление при помощи баллонов резерва, но долго это продолжаться не могло.

Куичи произвел подсчет. Время, на которое хватит воздуха: два часа.

Ему не продержаться.

Имеет ли теперь какое-то значение, если он ударится в панику? Он обдумал такую возможность, чувствуя, что это важно знать. Задача не могла быть упрощенно сведена к тому, что, например, он заперт в комнате с ограниченным объемом кислорода, который в процессе его дыхания медленно замещается углекислым газом. Воздух утекает в трещину в корпусе, и утечка будет продолжаться вне зависимости от того, как быстро он будет расходовать кислород для дыхания. Даже если он сделает в течение последующих двух часов один вдох, на второй вдох воздуха все равно не останется. Проблема не в недостатке кислорода, а в потере воздуха вообще. Через два часа ему придется дышать старым добрым вакуумом, а ведь некоторые люди платят за это деньги. Говорят, это больно, по крайней мере несколько первых секунд. Но для него переход в безвоздушное пространство произойдет постепенно. Задолго до этого он уже потеряет сознание и скорее всего умрет. Может быть. через девяносто минут для него все будет кончено.

Но в любом случае для него лучше держать себя в руках и не паниковать, верно? Возможно, так ему удастся выгадать несколько минут, в зависимости от величины утечки. Если воздух теряется где-то в системе рециркуляции, то Куичи совершенно точно сможет потянуть время, если будет дышать пореже. Он понятия не имеет о том, где находится трещина, поэтому паника в любом случае ему не выгодно. Может быть, ему удастся растянуть два часа на три... а если повезет, три превратятся в четыре, и если он готов пойти на небольшое повреждение мозга, то, может быть, удастся вытерпеть и все пять.

Он просто смеется над собой. У него осталось два часа. Ну, может, самое большее два с половиной, но это предел. "Паникуй сколько душе угодно", - сказал себе Куичи. Это никак не изменит твое положение.

Вирус уже пробовал его страх на вкус. Вирус глотал его страх, питался им. До сих пор вирус лишь только слабо мерцал, но пока Куичи пытался подавить в себе панику, вирус начал набирать силу, подавляя рациональное мышление.

- Нет, - сказал Куичи, - пошел прочь, ты мне не нужен.

А может, как раз нужен? Что толку в ясности сознания, если он все равно ничем не сможет себе помочь? По крайней мере, вирус позволит ему умереть с ощущением того, что он не один, что рядом есть нечто большее, чем он сам, нечто, что печется о нем и будет с ним до тех пор, пока он не покинет этот мир.

Но вирусу все равно. Он заполнит Куичи собой и своей благодатью, хочет тот этого или нет. Вокруг не раздавалось ни звука - он слышал только собственное дыхание и время от времени, стук льдинок, скатывающихся на него остатками лавины, возникшей, когда кораблик задел в падении верхнюю кромку пропасти. Кроме моста, смотреть было не на что. Но вдруг Куичи услышал где-то вдали органную музыку. Поначалу музыка была тихой, но потом стала приближаться. Куичи понял, что, достигнув внушающего трепет крещендо, музыка наполнит его душу радостью и ужасом. И хотя мост выглядел так же, как прежде, Куичи чудились прекрасные церковные витражи в черном небе под мостом, квадраты, и треугольники, и ромбы мягкого цветного света, сияющего сквозь тьму, словно окна к чему-то еще более бескрайнему и величественному.

- Нет, - сказал Куичи, но на сей раз в его голосе не было уверенности.

Прошел час. Система частично отказала, и несколько красных надписей на пульте погасли. Ничего из того, что отказало, не изменило шансы Куичи на выживание. Его кораблик не собирался взорваться или отправиться в тартарары, мгновенно и безболезненно избавив пилота от того, что могло ждать впереди. Нет, подумал Куичи: "Дочь Падальщика" сделает все, что в ее силах, чтобы поддерживать в нем жизнь до сорвавшегося с губ последнего едва слышного вздоха. Эта тяжкая задача почти полностью истощила силы машины. "Дочь" непрерывно передавала сигнал бедствия, но к тому времени, как "Доминатрикс" получит этот сигнал, Куичи уже будет два или три часа как мертв.

Куичи рассмеялся: юмор висельника. Он всегда считал "Доминатрикс" машиной с высшим разумом. По стандартам космических аппаратов - всего, что не управлялось по меньшей мере субличностью гамма-уровня - это так и было. Но стоило только выварить этот корабельный разум до важнейшего остатка, как становилась очевидной его отсталость.

- Просто корабль, - сказал он. И снова рассмеялся - вот только теперь вместе со смехом с его губ сорвались рыдания от жалости к самому себе.

Вирус ничем не поможет ему. Куичи надеялся на помощь вируса, но ощущения, которые тот порождал, были слишком поверхностны. Стоило положиться на помощь вируса, как немедленно выявил тонкий, словно бумага, фасад порождаемых тем ощущений. То, что вирус воздействовал на те области его сознания, где возникали религиозные чувства, не означало отказ других частей сознания, которые ясно и точно докладывали Куичи об искусственности его новой веры. Он определенно чувствовал рядом присутствие чего-то священного, но при этом с полной отчетливостью сознавал, что причина тому - игры нейроанатомии. На самом деле рядом с ним ничего не было: органная музыка, витражи в небе, ощущение близости огромного, неподвластного времени и бесконечного сострадания - все это порождалось лишь воздействием на нейронные связи, переключением потенциалов и разрывами синапсов.

В этот миг высшей необходимости, когда Куичи больше всего нуждался в подобном утешении, оно оставило его. Он был обычным безбожником с дрянным вирусом в крови, безбожником, у которого уже почти не осталось времени, задыхающимся от скорой нехватки воздуха, разбившимся о поверхность мира, имя которого, данное им, скоро забудется.

- Прости, Мор, - сказал он. - Я облажался. Облажался по полной.

Он стал думать о ней, такой далекой, такой недосягаемой... и вспомнил стеклодува.

Он не вспоминал стеклодува уже давно, но ведь он давно уже не оставался так надолго один. Как его звали? Верно, Тролльхаттан. Куичи наткнулся на стеклодува в одной из микрогравитационных коммерческих зон на Пигмалионе, одной из лун Парсифаля, в системе Тау Кита.

Его занесло на демонстрацию стеклодувного искусства. Художник невесомости, Тролльхаттан в прошлом угонял корабли, потом скрывался, был в бегах. Теперь у него были дополнительные руки, а кожа на лице напоминала грубую слоновью шкуру с оспинами там, где ему неумело удаляли меланому от радиации. Тролльхаттан создавал из стекла сказочные фигуры: ажурные конструкции, целиком заполняющие помещение; некоторые столь нежные и изящные, что не выдерживали даже слабую гравитацию главной луны. Его творения всегда были разными. Обычно это были трехмерные группы, от сложности и тонкости которых начинали болеть глаза. Стаи птиц, тысячи птиц, соединенных друг с другом незримыми точками соприкосновений кончиков крыльев. Тысячные косяки рыб, в стекле каждой рыбы горел собственный отблеск цвета, от желтого до голубого, розовели кончики плавников, от утонченности которых разрывалось сердце. Там были эскадроны ангелов, бои парусников эпохи морских баталий под парусами, фантазии на темы главнейших космических битв. Попадались творения, на которые больно было смотреть, словно одного взгляда на них хватило, чтобы нарушить переменчивый баланс света и тени, от чего крохотные зарождающиеся трещинки вырастали до пределов, где структура становилась невыносимой. Однажды во время публичной демонстрации стеклянная картина Тролльхаттана внезапно взорвалась, обратившись в осколки размером не более пчелы. Никто не знал, было ли это частью заранее задуманного представления. Все сходились в одном: изделия Тролльхаттана безусловно дороги. Чтобы купить их у художника, требовались огромные деньги, а уж цену вывоза смешно было даже обсуждать. Стоимость транспортировки одного из произведений Тролльхаттана с Пигмалиона разорило бы небольшое демархистское государство. Творения стеклодува можно было разместить в компактной упаковке, внутри которой скульптуры выдерживали небольшое ускорение, но итогом попытки межзвездной перевозки шедевров Тролльхаттана были кучи битого стекла. Все существующие и уцелевшие работы находились в системе Тау Кита. Целые фамилии перебирались на Парсифаль только для того, чтобы заполучить и демонстрировать имеющиеся в их собственности картины Тролльхаттана.

Рассказывали, что где-то в межзвездном пространстве медленные автоматические баржи несут на борту сотни произведений стеклодува, направляясь к другим солнечным системам (системы всякий раз назывались разные в зависимости от того, кто был рассказчиком) со скоростью в несколько процентов от световой; их перелет оплачен комиссионными много десятков лет назад. Говорили также, что тот, у кого хватит ума перехватить и ограбить эти баржи, не перебив при этом творения Тролльхаттана, - баснословно разбогатеет. В эпоху, когда практически все, для чего существовали чертежи, могло быть воспроизведено за скромную плату, авторские работы, происхождение которых не позволяло двойного толкования, представляли едва ли не единственную ценность.

Во время своей остановки на Парсифале Куичи всерьез интересовался искусством Тролльхаттана. Некоторое время он даже вел переговоры с другим мастером, который уверял, что в силах изготовить высококачественные подделки, используя миниатюрных роботов-служителей, которые выгрызали бы картину из единого стеклянного блока, заполнившего помещение. Куичи присутствовал на пробных демонстрациях специальных роботов мастера подделок: результат был хорош, но не настолько. В призматическом качестве настоящего Тролльхаттана было нечто, чего не мог повторить никто во вселенной. Это напоминало разницу между льдом и алмазом. В любом случае решающим было происхождение картины. Вот если кто-нибудь убьет Тролльхаттана, тогда рынок сможет принять подделки.

Куичи осторожно прощупывал обстановку вокруг Тролльхаттана, когда ему довелось побывать на демонстрации. Он искал какую-нибудь грязную историю, при помощи которой мог надавить на Тролльхаттана, все, что помогло бы ему в переговорах. Если удастся убедить Тролльхаттана закрыть глаза на появление на рынке фальшивок - например, сказать, что он не просто не помнит, когда сделал ту или иную картину, а не помнит точно, что не делал их, - то на этой грязи можно будет кое-что заработать.

Но к Тролльхаттану было не подобраться. Он ничего не говорил и не появлялся в обычных кругах художников.

Он просто дул стекло.

Пав духом от того, что все его усилия напрасны, Куичи задержался и увидел часть демонстрации. Его холодный, отстраненный интерес к практической стороне искусства Тролльхаттана быстро уступил место благоговению перед тем, чему он стал причастным.

Тролльхаттан демонстрировал изготовление небольшой картины, не из тех, что заполняют собой все помещение. Когда Куичи появился среди зрителей, стеклодув уже изготовил сложное растение, висящее в невесомости, нечто с прозрачным зеленым стеблем и листвой, с бесчисленными цветками в форме рубиновых рожек, и теперь Тролльхаттан выдувал тончайшее мерцающее голубое создание возле одного из цветков. Поначалу Куичи не узнал это существо, но потом Тролльхаттан принялся выдувать невероятно тонкий плавно изогнутый клюв, направленный в сторону цветка, и Куичи узнал колибри. Янтарная дуга клюва птички тянулась к венчику, обрываясь на расстоянии пальца от лепестков, и Куичи решил, что на этом все и закончится, что птичка останется парить перед цветком, ничем с ним не соединенная. Но потом угол освещения изменился, и Куичи понял, что между кончиком клюва и рыльцем цветка протянута тончайшая из возможных стеклянных нитей, золотая леска, словно последняя крупица света планетного заката, и тогда он понял, что видит язык колибри, выдутый из стекла.

Наверняка этот эффект был просчитан, потому что остальные зрители заметили язычок птички почти одновременно с ним. Хотя Тролльхаттан знал и видел общую реакцию, ничто в его чертах не выдало этого.

И в этот самый миг Куичи ощутил презрение к стеклодуву. Он презрел слабость и напрасность гения, рассудив, что расчетливое и полное равнодушие так же достойно порицания, как любое другое проявление гордыни. При этом он почувствовал и крепнущее восхищение фокусом, свидетелем которого стал. Что чувствуешь, принося отблеск чуда в обычную жизнь? Зрители Тролльхаттана жили в эпоху чудес и волшебства. И, тем не менее, язычок колибри был самым удивительным и прекрасным из всего, что они видели за долгое время.

Для Куичи это было именно так. Стеклянная нить тронула его душу тогда, когда он меньше всего этого ожидал.

Сейчас он думал о язычке колибри. Когда бы ему ни приходилось расставаться с Морвенной, он всегда представлял соединяющую их тягучую нить расплавленного стекла, подкрашенного золотом, утонченную до невыразимой деликатности язычка колибри. По мере того как увеличивалось расстояние, уменьшалась толщина и прочность этого язычка. Но покуда Куичи способен был хранить в мыслях этот образ, он считал, что между ними существует связь, и одиночество не казалось ему полным. Он все еще чувствовал Морвенну через стекло, трепет ее дыхания доносился к нему по нити.

Однако теперь нить сделалась более тонкой и хрупкой, чем он мог представить, и вдруг ему показалось, что он не слышит дыхания Морвенны.

Он взглянул на часы: прошло еще полчаса. В лучшем случае воздуха осталось не больше чем на тридцать-сорок минут. Ему кажется, или воздух уже становится затхлым и разреженным?

Рашмика увидела караван первой. Караван возник в полукилометре от них, еще наполовину скрытый приземистыми ледяными торосами; он шел по той же тропе, что и их ледоход. По сравнению с быстротой машины Крозета, казалось, что караван еле катится, но стоило им подъехать поближе, как Рашмика поняла, что это не так: машины в караване были гораздо больше их ледохода, и из-за габаритов казались тяжеловесными и неповоротливыми.

Караван, растянувшийся по тропе на четверть километра, состоял приблизительно из четырех дюжин машин. Машины шли двумя тесными колоннами, практически нос к корме, их разделяло не больше одного-двух метров. Как успела заметить Рашмика, среди машин в караване не было двух похожих, хотя, судя по всему, многие машины изначально были одинаковыми, потом их переделывали, добавляли надстройки, или, наоборот, обрезали и всячески уродовали по желанию хозяев. На крышах машин громоздились всяческие дополнительные конструкции из различных балок и ферм. Где только возможно из пульверизаторов краской были набрызганы символы религиозной принадлежности, часто значки шли сложными цепочками, символизирующими установленные договоры между церквями-союзниками. На крышах некоторых машин были устроены огромные наклонные помосты, все до единого накрененные при помощи блестящих поршней в одну сторону и под одним углом.

Большинство машин катили на огромных, величиной с дом, колесах, по пять или шесть пар на каждую машину. Другие неторопливо вращали массивные гусеницы или шагали, переставляя членистые опоры. Пара машин двигалась при помощи скользящих лыж, как на ледоходе Крозета. Одна ползла словно гусеница, продвигаясь вперед за счет извилистых сокращений своего сегментчатого механического тела. Рашмика понятия не имела о том, каким образом приводились в движение сегменты тела этой машины. Несмотря на различия в конструкции, все машины ехали с одинаковой скоростью. Караван в целом двигался с такой удивительной точностью, что между машинами были даже устроены пешеходные мостки и туннели. Туннели скрипели и изгибались, когда расстояние между машинами колебалось, меняясь в пределах метра, но оставались на месте и не рушились.

Крозет повернул ледоход и повел его параллельно каравану, по крайней полоске тропы, потом прибавил скорость, обгоняя машины. Огромные хрустящие по льду и камням колеса вздымались над ледоходом. Рашмика взволнованно поглядывала на руки Крозета, лежащие на рычагах управления. Что если его рука слегка дрогнет или внимание на секунду отвлечется? Тогда эти колеса вмиг раздавят их. Но Крозет казался совершенно спокойным, словно сотни раз проделывал этот фокус прежде.

- Что ты ищешь? - спросила Рашмика.

- Короля, "главную машину", - тихо ответил Крозет. - Место приема - там караван ведет свои дела. Обычно король впереди или почти впереди. Здоровенный какой караван. Несколько лет такого не видел.

- Здорово, - проговорила Рашмика, глядя на гигантские машины, движущиеся над крохотным ледоходом.

- Да ничего особенного, - отозвался Крозет. - Собор - нормальный собор - гораздо больше этого каравана. Соборы идут медленно, но никогда не останавливаются. Соборы могут остановиться, но это очень и очень непросто. Это как остановить ледник. Рядом с собором даже меня порой пробирает дрожь. Так еще бы куда ни шло, но они движутся...

- Вот Король, - сказала Линкси, указав на разрыв в первой колонне. - На другой стороне, дорогой. Нам придется объехать вокруг.

- Черт. Неудачно получилось, придется срезать...

- Не стоит рисковать, давай объедем сзади.

- Не-а.

Крозет улыбнулся, продемонстрировав ужасные зубы.

- Сейчас будет веселуха, держитесь.

Крозет дал полный газ, и Рашмика почувствовала, как сиденье толкнуло ее в спину. Ледоход понесся вперед, и машины полетели мимо одна за другой. Они катили быстро, но ледоход ехал еще быстрее. Рашмика полагала, что караван движется бесшумно, как все на Хеле. Она не слышала движения, но определенно чувствовала его - хруст и треск ниже диапазона слышимости, хор звукового сопровождения пробивался к ней через лед, проникал через полозья лыж, через сложную подвеску ледохода. Колеса хрустели мерно и величественно, словно миллион обутых в ботинки ног топотали сбоку в нетерпении. Туд, туд, туд - это опускались на лед полосы гусениц. Скрежетали шипы механических ног, цепляющихся в поисках опоры за лед и мерзлую землю. Низкий стонущий скрежет сегментчатой машины, сопровождаемый дюжиной других звуков, которые Рашмика не могла определить. А фоном для всего этого, словно органная музыка, был мерный гул множества моторов.

Обогнав переднюю пару машин на две их длины, ледоход Крозета вывернул вперед колонны. Снопы света фар каравана били вперед, заливая ледоход слепящим голубым сиянием. Рашмика заметила: за широкими окнами машин движутся маленькие фигурки, несколько людей в скафандрах стоят на передней машине, держась за поручни и глядя вниз. На скафандрах этих людей были начертаны религиозные символы.

Караван символизировал факт присутствия жизни на Хеле, и принцип управления караваном был известен Рашмике лишь в общих чертах. Основное она знала. Караван был мобильным агентом великих церквей, стоящих во главе соборов. Соборы двигались - медленно, как сказал Крозет - и всегда оставались на Вечном Пути на экваторе Хелы. Иногда соборы сворачивали с Пути на север или на юг, но обычно не очень далеко.

Вездеходные караваны ездили куда им заблагорассудится. Они развивали достаточную скорость и могли сворачивать с Пути отъезжая на большие расстояния, но все равно в период обращения Хелы старался держаться поближе к своим материнским соборам. В пути караваны могли разделяться и менять строй, высылать небольшие экспедиции и соединяться с другими караванами на отрезок пути. Довольно часто один караван мог представлять до трех-четырех разных церквей, причем церквей, взгляды которых на толкование чуда Куичи фундаментально различались. Но всем церквям в равной степени требовались рабочие руки и запасные части. Всем церквям требовались рекруты.

Крозет свернул на центральную часть тропы, на несколько секунд обогнав караван. Начался подъем, и ледоход постепенно терял скорость, тем более в сравнении с караваном, который катился и катился, не обращая внимания на уклон дороги.

- Осторожно, - подала голос Линкси.

Крозет тронул рукоятку управления, и корма ледохода свернула к противоположной стороне колонны. Следом свернул и нос, лыжи стукнули, соскользнув в канавку во льду. Они свернули еще больше, но это было ничего - Крозету больше не требовалось держаться впереди каравана. Медленно, но неуклонно, словно скользящая мимо корабля суша, передние машины настигли их.

- Вот он, Король, - сообщил Крозет. - Смотри, они тоже готовятся.

Рашмика не поняла, о чем речь, но когда они подъехали ближе, увидела пару фермовых кранов, спускающих с крыши тросы с раскачивающимися крюками. Два человека в скафандрах соскользнули по тросам, каждый остановился у своего крюка. Потом люди в скафандрах исчезли, и несколько секунд ничего не происходило, затем Рашмика услышала тяжелые шаги где-то наверху, на крыше ледохода. Металл лязгнул о металл, и еще через миг ледоход вздрогнул и замер, словно взлетел.

- Парни наловчились подбирать нас с ходу, - сообщил Крозет. - Ничто не заставит их остановиться. Не нравится, уезжай. Такие дела.

- По крайней мере, там можно вытянуть ноги и встать в полный рост, - отозвалась Линкси.

- Мы уже на караване? - спросила Рашмика. - Я имею в виду, официально?

- На караване, - ответил Крозет.

Рашмика кивнула, с облегчением вздохнув при мысли о том, что теперь им не страшны виргидские констебли. Погони нигде не было видно, хотя всю дорогу она воображала полицию в паре поворотов от ледохода Крозета.

Она понятия не имела, для чего констебли гонятся за ней. Она могла понять волнение родителей и властей поселка, обнаруживших ее бегство. Но после того как была разослана обращенная ко всему населению просьба найти ее и по возможности вернуть в поселок в Пустоши - она сомневалась, что последуют другие активные действия руководства, направленные на ее поимку и возвращение. Возможно, дела обстояли хуже, чем она представляла: по неведомой причине констебли сочли ее причастной к взрыву на складе взрывчатки. Полиция могла решить, что она сбежала неспроста - устроила диверсию и улизнула из страха, что ее вычислят и поймают. Полиция определенно заблуждается, но пока у них нет явного подозреваемого, она подходит не хуже прочих.

Спасибо Линкси и Крозету, которые скорее всего не верили, что она способна на такое: либо не верили, либо им было наплевать. Единственное, чего ей приходилось опасаться, это полицейских кордонов, которые могли задержать ледоход, прежде чем они доберутся до каравана.

И вот теперь ее волнения позади - по крайней мере о полицейских кордонах.

Чтобы поднять ледоход на борт каравана, потребовалось не более минуты. Во время причальных операций Крозет почти ничего не говорил и, на взгляд Рашмики, почти ничего не делал, но вот зашипел воздух, и внутри ледохода пронесся ветерок, у Рашмики слегка заложило уши. Потом она услышала, как кто-то поднялся на борт и уверенно двинулся к кабине.

- Они любят показать, кто здесь главный, - сказал ей Крозет, словно она требовала объяснений. - Но тебе, Рашмика, тут некого бояться. Они любят поиграть мускулами, но без нашего брата землекопа им не обойтись.

- Я не боюсь, - ответила Рашмика.

Человек ввалился в кабину так, словно вышел из нее минуту назад по какому-то неотложному делу. У него было мясистое жабье лицо, перемычка между сплющенным широким носом и верхней губой неприятно поблескивала мокрым. На нем был длинный плащ из толстой красной ткани с широкими подбитыми рукавами и воротом. На спущенном набок берете блестела сложная виньетка, из-под берета выбивались рыжие кудри. Пальцы мужчины украшали многочисленные витые перстни. В одной руке мужчина держал компад, на экране которого мелькали колонки надписей и цифр древним шрифтом. Рашмика заметила на правом плече незнакомца какое-то устройство, составной прибор из зеленых колонок и трубок. Она понятия не имела о том, для чего это предназначалось, был ли это какой-то сложный агрегат, возможно медицинский, или просто украшение.

- Мистер Крозет, - проговорил человек вместо приветствия. - Какая неожиданная встреча. Не ожидал, что вы доберетесь до нас на этот раз.

Крозет пожал плечами. Рашмика была уверена, что он всеми силами старается придать себе вид невозмутимый и безразличный и сил у него на это уходит много.

- Хорошего человека ничто не остановит, квестор, - ответил он.

- Скорей всего, - ответил мужчина, поглядывая на экран и надувая губы, словно высасывал дольку лимона. - Хотя, должен заметить, нынче ты припозднился. У нас тут, Крозет, уже полна коробочка. Боюсь, придется тебя разочаровать.

- Вся моя жизнь - цепочка разочарований, квестор. Я уже привык.

- Что ж, неплохо, если ты заранее готов к потере. Всем стоит знать свое место в жизни.

- Уж я-то свое знаю, квестор, - сказал Крозет, что-то повернул на панели управления, и гудение ледохода прекратилось. - Ну что, поговорим о делах? Должен признать, в приветствии вы достигли небывалого совершенства.

На губах мужчины появилась скупая улыбка.

- Таков закон гостеприимства. Крозет. Не будь ты нам так симпатичен, мы бросили бы тебя на льду или просто переехали.

- Что ж, наверно, Бог милостив ко мне.

- Кто вы? - спросила Рашмика, сама удивившись своему вопросу.

- Это квестор... - начала объяснять Линкси, но ее перебили.

- Квестор Рутланд Джонс, - прервал Линкси мужчина таким тоном, будто говорил со сцены. - Начальник Вспомогательного Снабжения, Суперинтендант Каравана и других Мобильных Отрядов, Разъездной Легат Церкви Первых Адвентистов. А вы?

- Вы из первых адвентистов? - переспросила Рашмика, просто чтобы убедиться, что расслышала верно.

У церкви первых адвентистов было много ответвлений, часть которых по праву были очень большими и влиятельными церквями, при этом названия у них бывали настолько похожими, что впору перепутать. Но ее интересовала именно церковь первых адвентистов.

- Это самая старинная церковь, та, которая стояла у самого истока? - добавила она.

- Ну если я не очень сильно ошибся в своем начальстве, то да, это так. Но мне кажется, я тоже задал вам вопрос.

- Меня зовут Рашмика, - ответила она. - Рашмика Эльс.

- Эльс.

Мужчина задумчиво пожевал губами, словно пробуя слово.

- Кажется, довольно распространенное в Пустошах Виргида имя. Но не слышал, чтобы Эльсы попадались в этих южных районах.

- Один наверняка должен был, - ответила Рашмика.

Она слегка покривила душой. Ее брат уехал с караваном первых адвентистов, но вовсе необязательно с тем же самым, что и сейчас.

- Если попадался, я вспомню.

- Рашмика приехала с нами, - сказала Линкси. - Она... умная девочка. Верно, дорогая?

- Надеюсь, - отозвалась Рашмика.

- Она надеется получить место при церквях, - продолжила Линкси.

Потом лизнула пальцы и пригладила волосы, прикрывающие ее родимое пятно.

Квестор отложил компад.

- Получить место?

- Какую-нибудь техническую должность, - заговорила Рашмика.

Мысленно она дюжину раз репетировала этот разговор и в своем воображении непременно добивалась полного успеха, но наяву все случилось слишком быстро и совсем не так, как она надеялась.

- Что ж, для молодых девушек у нас всегда найдется место, - ответил квестор.

Он сунул руку в нагрудный карман, что-то нащупывая.

- И парней, само собой. Конечно, все зависит от твоих талантов.

- Талантов у меня особых нет, - ответила Рашмика, придав слову оттенок непристойности. - Но я знаю грамоту и счет. Умею программировать большинство роботов-служителей. Много изучала странников. У меня есть свои соображения насчет того, почему странников истребили. Надеюсь, все это понадобится кому-нибудь в церквях.

- Она надеется, что ей удастся найти место в одной из археологических групп, которые поддерживает церковь, - объяснила Линкси.

- В самом деле? - переспросил квестор.

Рашмика кивнула. Насколько она знала, церковные археологические партии были просто шуткой, существовали только номинально, чтобы лепить печати поддержки на доктрины куичистов в отношении странников; но нужно ведь с чего-то начинать. Настоящей ее целью было найти Харбина, а не заниматься изучением странников. Но ей наверняка будет легче его найти, если она начнет службу в одной из клерикальных групп - например, у археологов, - чем с самых низов в отряде по расчистке Пути.

- Надеюсь, я смогу принести пользу, - сказала она.

- Если ты много читала о странниках, это никоим образом не означает, что ты разбираешься в их настоящей истории, - ответил квестор, улыбаясь, однако, с симпатией.

Он вытащил руку из нагрудного кармана, держа в щепотке между большим и указательным пальцами чуточку семян. Нечто зеленое и суставчатое на его плече зашевелилось и оказалось живым существом, словно бы надувной игрушкой, как теперь показалось Рашмике. Это было животное, но не похожее ни на что прежде виденное Рашмикой - хотя, надо признать, в жизни она особо ничего не видела. Ничего такого она не могла вспомнить. Она поняла, что один из концов утолщенной трубки - это похожая на турель голова с фасеточными глазами и небольшим, аккуратным, словно бы механическим ртом. Квестор предложил животному семена, поощрительно вытянув губы. Создание потянулось к его руке и отведало угощение деликатными поклевываниями. Что это? - поразилась она. Тело и лапы были от насекомого, однако длинные кольца хвоста, которым животное несколько раз обернуло предплечье квестора, похоже, принадлежало рептилии. В том, как животное принимало угощение, было что-то отчетливо птичье. Она вспомнила неких птиц, которых словно бы где-то видела, полосатых, с яркой грудью и блестящим оперением кобальтовой сини, с хвостами, которые раскрываются словно веера. Павлины. Но где она могла видеть таких птиц?

Квестор улыбнулся, глядя на своего зверька.

- Наверняка ты прочитала много книг, - сказал он, искоса поглядывая на Рашмику. - Это весьма похвально.

Рашмика с настороженностью смотрела на животное.

- Я выросла на раскопках, квестор. Я дышала пылью странников с самого рождения.

- Ну, это не такая уж редкость. И сколько останков странников тебе довелось повидать?

- Несколько, - ответила Рашмика, немного поколебавшись.

- Ну что ж.

Квестор прикоснулся пальцем к губам, потом прикоснулся ко рту зверька.

- Пока хватит, Пепперминт.

Крозет кашлянул.

- Может быть, квестор, мы продолжим наш разговор на караване? У меня впереди долгая дорога домой, но прежде мне хочется уладить тут кое-какие дела.

Поняв, что угощение окончено, Пепперминт взобрался на свое место на плече квестора. Устроившись там, зверек принялся чистить мордочку похожими на лезвия ножниц передними лапками.

- Девочка на вашем попечении, Крозет? - спросил квестор.

- Не совсем.

Крозет взглянул на Рашмику и спохватился:

- Нет, на самом деле, она на моем попечении, пока не доберется туда, куда направляется, и если кто-нибудь ее тронет, ему придется иметь дело со мной. Но после того как она устроится, дальше не мое дело.

Квестор снова повернулся к Рашмике.

- И сколько же тебе лет?

- Достаточно, - ответила она.

Зеленый зверек повернул к ней турель головы, глядя пустыми фасетчатыми глазами, похожими на ягоды смородины.

Куичи терял сознание и снова приходил в себя. С каждым разом различие между этими двумя состояниями все больше стиралось. Появились галлюцинации, потом другие - о том, что прежние галлюцинации были реальностью. Время от времени он видел спасателей, спускающихся по каменистому склону: они спешили к нему и приветственно махали руками в перчатках. Во второй раз он рассмеялся над тем, что увидел настоящих спасателей, которые прибыли точно так же, как прежде вымышленные. Никто в такое в жизни не поверит, верно?

Но всякий раз где-то между появлением спасателей и моментом, когда они переносили Куичи в безопасное место, он снова оказывался на своем корабле, с болью в груди, и мир одним глазом виделся словно бы сквозь пелену.

Временами к нему прилетал "Доминатрикс", плавно соскальзывал вниз между крутыми склонами пропасти. Продолговатый темный корабль должен был спуститься к Куичи на тонких пиках выхлопов. В середине корпуса открывался люк, выходила Морвенна. Она неслась к Куичи в блеске поршней, торопясь на помощь, величественная и ужасная, словно армия, устремившаяся в атаку. Она освобождала его из обломков "Дочери", и по иррациональной логике сновидения весь путь до корабля, пока Морвенна несла его по ломкому безвоздушному ландшафту теней и света, он не дышал. Иногда она выходила к нему в резном костюме, каким-то образом стронув его с места, хотя Куичи точно знал, что костюм заварен намертво и гнуться нигде не может.

Постепенно галлюцинации подавили рациональное мышление. В редкие теперь моменты просветления Куичи подумал, что самой милосердной галлюцинацией будет видение о его смерти, которое избавит его от повторной необходимости воображать свое спасение.

Он видел, как к нему идет Джасмин, спускается по осыпи перед ковыляющим за ней Грилье. На ходу королева вырвала себе глаза, и за ней тянулись полоски сукровицы.

Порой он приходил в себя, но галлюцинации продолжали перетекать одна в другую, ощущения, вызываемые вирусом, набирали силу. Никогда прежде Куичи не испытывал такого экстаза, даже когда вирус впервые попал в его кровь. Музыка в голове заглушала все мысли, цветной свет сквозь витражи в небе освещал все до одного атомы во вселенной. Он чувствовал на себе пристальный и любящий взгляд. Эмоции больше не казались ложным фасадом, а были тем, в чем он действительно жил. До сих пор Куичи словно бы слышал отзвуки чего-то или приглушенное эхо красивой музыки, от которой разрывалось сердце. Неужели искусственный вирус в его крови способен породить такое? Прежде его ощущения были именно такими, похожими на ряд примитивных машинных откликов, но теперь чувства стали его неотъемлемой частью, не оставляя в нем места ни для чего иного. Это походило на разницу между театральным громом и подлинными поднебесными раскатами.

Некая истощающаяся рациональная часть Куичи говорила ему, что все остается по-прежнему, что все его переживания порождены вирусом. Его мозг все сильнее страдает от нехватки кислорода, по мере того как воздух вытекает из кабины. Стоит ли удивляться, что его ощущения и эмоции изменились? А вирус усиливает их во много раз.

Но еще через минуту эта его рациональная часть испарилась и перестала существовать.

И тогда он ощутил присутствие чего-то Всемогущего.

- Ладно, - прошептал Куичи, прежде чем потерять сознание. - Я верю в тебя. Я твой. Но теперь мне нужно чудо.

---

Комментарии: 8, последний от 03/02/2015. © Copyright О.К. (magister.msk@gmail.com) Размещен: 19/10/2009, изменен: 19/10/2009. 356k. Статистика. Роман: Фантастика, Переводы

Оценка: 8.10*7  Ваша оценка: не читать очень плохо плохо посредственно терпимо не читал нормально хорошая книга отличная книга великолепно шедевр

---

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"