Терри Прэтчет. Малые боги
Перевод с англ. - Татьяна Перцева, под ред. О. Колесникова, 1995

Теперь поговорим о черепахе и орле.

Черепаха - земной житель. Невозможно жить ближе к земле, разве что только уйти под нее. Горизонты у нее крошечные, и видит она всего на несколько дюймов вперед. А уж о скорости движения лучше и не вспоминать. Единственный зверь, на которого она способна успешно поохотиться - это салат-латук. Черепаха выжила, в то время как появлялись и исчезали целые виды. Эволюция шла своим чередом, но черепахи это не касалось. Она ни для кого не представляла угрозы, а уж съесть ее... Нет. Слишком много сил и труда нужно для этого затратить.

Но ведь есть еще и орел. Создание, парящее в воздухе, в недоступных высях, горизонты которого настолько широки, что простираются до края света. Зрение достаточно острое для того, чтобы различить за полмили крошечную песчинку в виде какой-нибудь малой пискливой твари. Мощь, сдержанность, гордость - молниеносная крылатая смерть. Когти на сильных лапах достаточно остры для того, чтобы превратить в обед любое существо меньших размеров и, уж по крайней мере, быстренько оттяпать кусочек на закуску от всего, что больше.

И все же орел будет сидеть часами на утесе, обозревая королевства мира до тех пор, пока не различит слабое движение где-то вдалеке, и тогда сосредоточится, сосредоточится, сосредоточится на крохотном панцире, переваливающимся среди кустов там, внизу, в пустыне. И тут он ринется вниз, а еще минуту спустя черепаха с удивлением обнаружит, что ее мир куда-то исчез, и тогда увидит весь свет, увидит впервые, не с расстояния нескольких дюймов, а с высоты пятисот футов, и только подумает: "Какого же прекрасного друга нашла я в орле", как вдруг орел разжимает когти...

И почти всегда черепаха летит вниз и находит свою смерть. Все знают, почему она это делает. Сила притяжения - привычка, от которой очень трудно отказаться. Но вот никто не знает, почему это делает орел. Конечно, в черепахе много мяса, но если подумать об усилиях, которых требует добыча этого самого мяса, лучше уж, пожалуй, даже гораздо лучше, съесть что-нибудь другое. Но скорее всего орлы просто находят удовольствие в том, чтобы терзать черепах.

История происходит в пустынных землях и окрашена тонами красно-оранжевых цветов. Когда она начинается и кончается - вопрос более проблематичный. Но, по крайней мере, одно из начал происходило гораздо выше уровня снегов, за тысячи миль отсюда, в горах, окружающих Пуп земли (если вы последователь религии омнианизма, то этот Пуп называется полюс).

Но одна из самых мучительных проблем, веками терзающих человечество - это:

производит ли шум упавшее в лесу дерево, если вокруг никого нет и некому слышать этот самый шум. Вопрос этот может кое-что открыть относительно природы философов, потому что в лесу всегда кто-то есть. Это может быть всего-навсего барсук, желающий узнать, что означает этот треск, или белка, слегка сбитая с толку тем, что весь пейзаж вокруг внезапно перевернулся и встал с ног на голову, или вообще кто-то. Ну и в самом крайнем случае, если вся небольшая катастрофа происходила достаточно глубоко в чаще леса, миллионы малых богов обязательно бы все слышали.

События просто случаются одно за другим. И им все равно, кто об этом знает, а кто нет. Но история... История - это совсем иное дело. История нуждается в своих наблюдателях. Иначе это не история. Это просто события, происходящие одно за другим.

И конечно, историей надо управлять, а то она может превратиться в нечто совершенно странное, потому что история, в противовес популярным теориям, это и есть короли, и даты, и битвы. И все эти вещи должны происходить в нужное время. А это трудно. В хаотической вселенной слишком много событий и слишком много вещей случается не там, не так и не затем. Слишком легко лошади полководца потерять подкову в самый неподходящий момент, или адъютанту неверно понять и расслышать приказ, или гонцу с крайне важным посланием попасть в засаду и быть ограбленным, а может, и убитым нехорошими людьми с дубинками и финансовыми проблемами. Все это и есть плоды буйного воображения, ничтожные наросты-паразиты на древе истории, жалкие попытки истолковать ее по-своему, и себе в угоду.

Поэтому у истории обязательно есть собственные опекуны и радетели.

Они живут... как бы это получше объяснить... ну, собственно, в природе вещей, и вполне естественно, что они живут там, куда посланы. Но духовный их дом, истинный дом, находится в скрытой долине, в высоких недоступных вершинах Рэмтопс Плоскомирья, где хранятся книги по истории.

Это не те книги, в которых события прошлого рассортированы и разложены по полочкам, как бабочки в гербарии любителя. Это книги, из которых берет свое начало история, из которых она проистекает. Их более двадцати тысяч, и каждая высотой десять футов, а буквы настолько малы, что их приходится читать с увеличительным стеклом. Когда люди говорят: "Это записано...", это записано здесь.

В мире существует гораздо меньше метафор, чем думают люди.

Каждый месяц настоятель и два старших монаха идут в пещеру, где хранятся книги. Раньше эта обязанность ложилась на плечи лишь одного настоятеля, но двое других надежных монахов получили позволение сопровождать его после несчастного случая с пятьдесят девятым настоятелем, который успел составить состояние в миллион долларов, заключая небольшие пари, и демонстрируя неизменно хорошее знание будущего, прежде чем подвластные ему монахи успели его разоблачить.

Кроме того, идти туда одному попросту опасно: сама невероятная насыщенность истории, бесшумно, беззвучно обрушивающейся на мир из пещеры, обладает невероятным воздействием. Время - наркотик. Слишком большая доза может убить.

Четыреста девяносто третий настоятель сложил сморщенные руки и обратился к Лу Цзе, одному из монахов самого высшего ранга. Чистый воздух и спокойная безмятежная жизнь тайной долины производили странное воздействие. Все монахи получали высокий ранг. Кроме того, когда вы каждый день имеете дело с Временем, это для вас не может пройти бесследно.

- Место - Омния, - сказал аббат, - на Клетчианском побережье.

- Помню, - ответил Лу Цзе, - молодой человек по имени Оссори, не так ли?

- События требуют тщательного наблюдения, - объявил настоятель. - Слишком много затруднительных обстоятельств: свободная воля, предопределение - магия знаков - точка отсчета... Да вы все знаете об этом.

- Не был в Омнии вот уже что-то около семисот лет, - сказал Лу Цзе. - Засушливое место. Вряд ли во всей стране найдется хотя бы тонна плодородной почвы.

- Тогда отправляйся, - сказал настоятель.

- Я возьму свои горы, - решил Лу Цзе, - там для них самый подходящий климат.

Кроме этого, он взял свою метлу и тюфяк, на котором спал. Монахи, глашатаи и свидетели истории, не очень заботятся о материальных благах и собственности. Они давно обнаружили, что большинство предметов изнашиваются, портятся и выходят из строя через век - другой.

Четыре года ушло у Лу Цзе на то, чтобы добраться до Омнии. Пришлось собственными глазами увидеть несколько сражений и даже убийств. Хотя, конечно, все эти события не имели особого значения.

Этот год именовался Годом Воображаемой Змеи или Двухсотлетием явления пророка Эббиса.

Что означало: близится время явления восьмого пророка.

А уж если и было что-нибудь надежное у Церкви Великого Бога Ома, так это крайне пунктуальные пророки. Вы могли бы проверять по ним свой календарь, если, конечно, удалось бы заиметь достаточно большой.

И как обычно в ожидании прихода очередного пророка, Церковь удвоила усилия в стремлении достичь истинной святости. Все это слегка походило на суматоху, царящую в большой фирме, ожидающей нашествия ревизоров, с той разницей, что людей, подозреваемых в недостатке религиозного рвения, немедленно хватали и подвергали жесточайшей казни самыми мучительными и изощренными способами. Во все века надежным барометром спокойствия и благоденствия государства считались набожность и благочестие его граждан. Именно поэтому появилась весьма неприятная тенденция объявлять, что впадение в ересь ширится и растет и что скольжение в пропасть происходит гораздо чаще, чем на национальных соревнованиях по катанию на санях с гор. И поэтому ересь должна быть вырвана с корнем и даже с руками, ногами, глазами и языком, и вообще настало время вытереть начисто уже довольно исписанную грифельную доску. Кровь считается исключительно эффективным для этого средством.

И случилось так, что Великий Бог Ом обратился к Бруте, избранному:

- Псст!

Брута, уже замахнувшийся было мотыгой, замер и оглядел сад Храма.

- Простите? - произнес он.

Стоял прекрасный день ранней весны. Молитвенные мельницы весело вертелись в налетевшем с гор ветерке. Пчелы бездельничали в цветущей фасоли, но при этом громко жужжали, чтобы создать впечатление усердной работы. Высоко в поднебесье кружил одинокий орел.

Брута пожал плечами и вернулся к дыням.

Да, Великий Бог Ом снова заговорил с Брутой, избранным:

- Псст!

Брута нерешительно поднял голову. Определенно, кто-то заговорил с ним прямо из ниоткуда. Может быть, это демон. Наставник послушников, Брат Намрод, просто помешался на демонах. Нечистых мыслях и демонах. Одно ведет к другому. Брута с неприятным чувством осознал, что, возможно, прозевал появление демона.

Необходимо действовать решительно и повторить Девять Основных Заповедей.

И еще раз Великий Бог Ом обратился к Бруте, избранному:

- Что, оглох, парень?

Мотыга с ужасным грохотом упала на спекшуюся землю. Брута оглянулся. По-прежнему, кругом были пчелы, в небе - орел, а в дальнем углу сада старый Брат Лу Цзе задумчиво ковырял вилами навозную кучу. Молитвенные мельницы успокаивающе погромыхивали на ветру.

Брута сделал знак, с помощью которого Пророк Ишкибль отгонял злых духов.

- Окажись позади меня, демон, - пробормотал он.

- Я и так позади тебя.

Брута снова оглянулся, на этот раз очень медленно. В саду по-прежнему никого не было.

Брута предпочел спастись бегством.

Много историй начинается задолго до своего начала, а история Бруты берет свое начало за тысячи лет до его рождения.

В мире существуют миллиарды богов. Вселенная буквально кишит ими, как море - косяками рыб. Большинство из них настолько малы, что их невозможно различить, и поэтому не получают должного поклонения ни от кого размером больше, чем бактерии, которые никогда не молятся, никогда ничего не просят у богов и не очень-то сведущи в чудесах. Поэтому и не требуют их свершения.

Это малые боги. Духи тех мест, где пересекаются дорожки двух муравьев. Духи микроклимата, существующего между корнями травы. И большинство из них таковыми остаются, потому что вера - именно то, чего им так не хватает. Однако не очень многие поднимаются рангом повыше. Все, что угодно, может послужить этому причиной. Пастух в поисках заблудившейся овцы тратит минуту или две на то, чтоб сложить небольшой алтарь в благодарность духам, населяющим это место. Или дерево с причудливо искривленным стволом становится предметом поклонения, излечивающим от болезней. Или кто-то высекает спираль на уединенном камне. Потому что вера - это все, в чем нуждаются боги, а боги - все, в чем нуждаются люди.

Часто на этом все и кончается. Но иногда это идет дальше. Добавляются еще камни, воздвигаются алтари повыше, на том месте, где стояло дерево, строится храм. Сила бога растет. Вера поклоняющихся ему достигает напора нефтяного фонтана, взметнувшегося к небу. И для некоторых вера эта становится беспредельной.

Иногда же заходит еще дальше.

Брат Намрод боролся с нечистыми мыслями в уединении убогой кельи, когда услыхал лихорадочный голос из спальни послушников.

Мальчишка по имени Брута распростерся перед статуей Ома в его воплощении "удар молнии", дрожа и бормоча отрывки молитв.

- Есть что-то неприятное в этом мальчике, - подумал Намрод, - именно в том, как он смотрит на тебя, когда ты говоришь. Будто, в самом деле, слушает.

Он подошел поближе и потыкал распростертого юношу концом палки.

- Вставай, мальчик. Что это ты тут разлегся и бездельничаешь в спальне, да еще посреди дня?

Брута ухитрился перевернуться, не вставая, и ухватил наставника за щиколотки.

- Голос! Голос! Он говорил со мной!

Намрод испустил вздох облегчения. Ага. Это уже более знакомо. Голоса звучали постоянно в келье Намрода. Он слышал их с утра до вечера.

- Вставай, мальчик, - велел монах, немного смягчившись.

Брута поднялся. Он был, как уже не раз жаловался Намрод, слишком стар, чтобы стать истинным послушником, почти на десять лет старше, чем надо. "Подайте мне мальчика до семи лет", - всегда говаривал Намрод. А Брута так и умрет послушником. Он никогда не выбьется в люди. Правила, уставы и обряды, создаваемые умными людьми, были не для таких, как он.

Круглые глаза на красном честном лице неподвижно уставились на наставника послушников.

- Садись на кровать, Брута, - сказал Намрод.

Брута немедленно повиновался. Он не знал значения слова "непослушание". Это слово было одним из многих тысяч, смысл которых был ему неизвестен. Намрод уселся рядом.

- Ну, Брута, - начал он, - знаешь, что бывает с людьми, которые говорят неправду?

Брута, залившись краской, кивнул.

- Прекрасно. А теперь расскажи мне об этих голосах.

Брута комкал подол рясы в руках.

- Похоже было на один голос, наставник, - объяснил он.

- На один голос... - повторил брат Намрод. - И что этот голос сказал, а?

Брута поколебался. Если хорошенько подумать, голос был не очень-то красноречив. Он просто заговорил. Так или иначе, было крайне трудно беседовать с братом Намродом, у которого была неприятная привычка пристально смотреть на губы собеседника и повторять последние несколько слов с теми же интонациями и выражением. Кроме того, он постоянно к чему-нибудь притрагивался, прикасался, ощупывал - стены, мебель, людей, словно боялся, что Вселенная исчезнет, если он не будет за нее держаться. По его лицу непрерывно пробегал нервный тик. Оно подергивалось, морщилось, искажалось. Словом, брат Намрод был абсолютно нормален для человека, сумевшего выжить в Цитадели целых пятьдесят лет.

- Ну, - начал Брута. Брат Намрод вытянул костлявую руку. Бруте были хорошо видны бледно-голубые вены, пересекавшиеся на морщинистой коже.

- Ты, конечно, знаешь: есть два рода голосов, которые может слышать наше духовное ухо, - сказал Наставник послушников. Одна его бровь задергалась.

- Да, Наставник. Брат Мердок говорил нам это, - покорно промычал Брута,

- ...говорил нам это. Да, иногда Он в Своей бесконечной мудрости говорит с избранным, и тот становится великим пророком, - вещал Намрод, - но я уверен, что ты не настолько самонадеян, чтобы считать себя одним из них, а?

- Нет, Наставник.

- ...наставник. Но есть и другие голоса, - объявил брат Намрод, и теперь его собственный голос слегка задрожал, - обманчивые, соблазняющие, льстивые и убеждающие, не так ли? Голоса, которым не терпится застигнуть нас врасплох.

Брута расслабился. Эта тема была уже более знакомой. Все послушники знали о подобного рода голосах. Обычно они говорили о совершенно простых, ничем не выдающихся вещах. Например, об удовольствии ублажить себя ночью в постели, о том, как хороши и желанны девушки, ну и тому подобное. Это и служило доказательством тому, что они еще послушники, неопытные и неискушенные. Вот у брата Намрода были голоса, так голоса. В сравнении с их голосами голоса брата Намрода звучали, как большой оркестр. Некоторые послушники, те, что похрабрее, любили вызывать брата Намрода на разговоры о голосах. Они считали это крайне поучительным, особенно когда в уголках его рта появлялись маленькие островки белой пены.

Брута внимательно слушал.

Брат Намрод был Наставником послушников, но не единственным наставником. Он был всего-навсего наставником той группы, к которой принадлежал и Брута. Существовали и другие. Возможно, кто-то в Цитадели знал, сколько их всего. В конце концов, был же кто-то, чья работа и заключалась в том, чтобы знать все.

Цитадель занимала весь центр города Ком, лежавшего в землях между пустынями Клетча и равнинами и джунглями Хауванделенда. Он простирался на много миль. Его храмы, церкви, школы, общежития, сады и башни соединялись друг с другом запутанными ходами, перерастали друг в друга, и все это со стороны очень напоминало огромный термитник, обитатели которого пытаются выстроить свои домики в одно и то же время. Когда поднималось солнце, двери Главного Храма полыхали огнем. Они были из бронзы, высотой сто футов. А на створках золотыми буквами, оправленными в свинец, были начертаны Заповеди. Их было пятьсот двенадцать. Пока. И без сомнения, новый пророк добавит свою долю. Отраженное сияние солнца падало на десятки тысяч правоверных, которые трудились во имя вящей славы Великого Бога Ома. Возможно, никто не знал, сколько их. В конце концов, есть вещи, которые должны оставаться тайными. Во всяком случае, существовал только один Кенобиарх, Преосвященный Ям. Это было точно. И шесть протоиереев, и тридцать ямов ниже рангом, и сотни епископов, диаконов, протодиаконов и священников. А уж послушников - как крыс в мучной лавке. А уж ремесленников, скотоводов, и палачей, и Последних Девственниц... Неважно было, в чем заключается твое искусство. Для тебя всегда находилось место в Цитадели.

И если все твое умение состояло в том, чтобы задавать не те вопросы или проигрывать праведные войны, место это могло оказаться в очищающих печах или колодцах правосудия Квизиции. Место для всех. И все на своем месте.

Беспощадные лучи солнца сжигали храмовый сад.

Великий Бог Ом пытался оставаться в тени дынной лозы. Возможно, он тут в безопасности, в этих стенах, окруженный молитвенными башнями. Но лишняя осторожность никогда не помешает. Однажды ему уже повезло. Но не слишком ли он многого просит, ожидая дальнейшего везения. Самая большая беда бога в том, что ему некому молиться. Великий Бог Ом решительно прополз поближе к старому человеку, продолжавшему перебрасывать лопатой дерьмо, пока после огромных усилий не оказался наконец в пределах слышимости. Теперь можно было и заговорить.

- Эй, ты!

Ответа не последовало. Никакого намека на то, что его слышали.

Ом, потеряв терпение, превратил Лу Цзе в жалкого червя в глубочайшей пропасти ада и еще больше разозлился, увидев, что старик мирно продолжает свое занятие.

- Дьяволы бесконечности да наполнят твои кости горящей серой, - выругался Бог. Никакой реакции.

- Глухой старый черт, - пробормотал Великий Бог Ом.

В конце концов, может, и существовал кто-то, знающий все, что можно знать о цитадели. Всегда найдется тот, кто собирает крохи знания. Не из любви к этому делу, а просто, как сорока ворует все, что блестит, или ручейники собирают крошечные веточки и обломки камней. И всегда находится кто-то, на чью долю выпадает делать все эти вещи, которые необходимо делать, но которыми другие люди предпочитают не заниматься и даже не признавать, что эти самые вещи существуют в действительности.

Третьей особенностью, замечаемой людьми в Ворбисе, был его рост, свыше шести футов. Худой, как щепка, словно ребенок вылепил из глины обычного человека с обычными нормальными пропорциями, а потом из каприза вытянул.

Второй особенностью, замечаемой людьми в Ворбисе, были его глаза. Предки Ворбиса происходили из одного из племен, живущего глубоко в пустыне, у представителей которого были странные темные глаза. Не просто темные зрачки, а почти черные глазные яблоки. Так что было очень трудно сказать, куда смотрит Ворбис. Это было похоже на темные очки, дарованные самой природой.

Но самой главной особенностью, замечаемой людьми в Ворбисе, был его череп. Диакон Ворбис был совершенно лыс. Большинство служителей церкви, приняв сан, отращивали длинные волосы и бороды настолько густые, что там мог бы заблудиться строптивый козел. Но Ворбис был чисто выбрит. Настолько чисто, что голова его испускала сияние. А отсутствие волос, казалось, добавляло ему лишней власти и силы. Он не злился. Он никогда не угрожал. Но просто при виде его возникало впечатление, что пространство, занимаемое лично им, распространялось на несколько метров от его тела и всякий, приближавшийся к Ворбису, ступал на запретную почву, вторгался во что-то очень важное. Протоиереи, на пятьдесят лет старше его, чувствовали непреодолимое желание извиниться за то, что прерывают столь важные, значительные мысли диакона.

Было почти невозможно узнать, о чем он думает. Да никто и не спрашивал. Очевидно, причиной этому являлось то, что Ворбис был главой Квизиции, в чьи обязанности и входило делать все те вещи, которые было необходимо делать. И которыми другие предпочитали не заниматься.

Таких людей не спрашивают, о чем они думают, боясь, что они могут очень медленно повернуться и сказать:

- О тебе.

Наивысший пост, которого можно было достигнуть в Квизиции, и был пост диакона. Правило это установили сотни лет назад, чтобы помешать этой ветви церкви приобрести слишком большую власть. Но все твердили, что с таким умом, как у диакона Ворбиса, к этому времени он мог легко стать протоиереем или даже Ямом. Но Ворбиса мало волновали такие ничтожные вещи. Ворбис знал свое предназначение. Разве не сам Бог сказал ему об этом?

- Ну вот, - сказал брат Намрод, похлопав Бруту по плечу. - Уверен, что теперь ты все увидишь яснее и лучше поймешь.

Брута почувствовал, какого ответа от него ожидали.

- Да, наставник.

- ...наставник... Уверен, ты совершенно прав. Твоя святая обязанность противостоять и противиться голосам всегда и везде, - посоветовал Намрод, все еще похлопывая по плечу послушника.

- Да, наставник, конечно. Особенно, если они будут просить меня делать такие вещи, о которых вы упоминали.

- ...упоминали... Хорошо... Хорошо. И если ты услышишь их снова, что будешь делать, а?

- Приду и скажу вам, - послушно кивнул Брута.

- ...скажу вам... Хорошо... Хорошо. Вот это мне и хотелось услышать, - подчеркнул Намрод, - именно это я и твержу всем своим мальчикам. Помни, я всегда рядом, чтобы помочь тебе справиться со всеми трудностями, которые могут встретиться на пути.

- Да наставник. Теперь мне можно возвратиться в сад?

- В сад... Думаю, да... Думаю, да. И больше никаких голосов, слышишь?

Намрод потряс пальцем той руки, которая не похлопывала по плечу мальчика. Щека его сморщилась.

- Да, наставник.

- Что ты делал в саду?

- Окучивал дыни, наставник.

- Дыни? А, дыни... - медленно повторил Намрод, - дыни... Дыни. Ну, что ж, это занятие кое-что объясняет, конечно.

Веко дико дернулось.

В глубинах мозга Ворбиса не только Великий Бог говорил с ним. Каждый говорил с эксквизитором раньше или позже. Это был всего-навсего вопрос выдержки. За последнее время Ворбис не часто спускался вниз, чтобы наблюдать инквизиторов за работой. Эксквизиторы не были обязаны делать это. Он посылал приказы, он получал отчеты. Но особые случаи и особые обстоятельства требовали и заслуживали его особого внимания.

Необходимо сказать, что в подвалах Квизиции немного найдется предметов для насмешек. Особенно если у вас обычное среднее чувство юмора. Во всяком случае, там вы не найдете развешанных повсюду веселеньких изречений типа: "Вам не обязательно нужно быть безжалостным садистом, чтобы работать здесь. Но подобное свойство очень помогает!!!" Зато тут было много вещей, позволяющих думающему человеку предположить, что Создатель человечества имеет весьма странное чувство юмора, вызывающее в сердце этого самого человека яростное стремление штурмовать врата рая.

Кружки, например. Инквизиторы дважды в день делали перерыв, чтобы выпить кофе. Их кружки, приносимые с собой из дому каждым человеком, стояли вокруг большого чайника на очаге главной печи, в которой обычно нагревались кандалы, ножи и всяческие инструменты. На них были надписи вроде "Сувенир из Святого Грота Оссори" или "Лучшему Папочке В Мире". Большинство из них были выщерблены, и среди этих кружек нельзя было найти двух одинаковых. Кроме того, на стенах висели почтовые открытки. Уже вошло в традицию, что когда инквизитор уходил в отпуск и отправлялся куда-нибудь отдохнуть, он посылал грубо раскрашенную деревянную гравюру с видом местного пейзажа и какой-нибудь подходящей веселой двусмысленной надписью на обороте. Там же находилось пришпиленное к стене слезное послание от инквизитора первого класса Ишмаля "Папаши Квума" с благодарностью всем парням за то, что те сумели собрать не меньше, чем семьдесят пять оболов на прощальный подарок по случаю ухода на пенсию и прелестный букет цветов для миссис Квум, с припиской, что он навсегда запомнит прекрасные дни, проведенные в колодце N3 и с радостью придет на помощь в любое время, когда им будет не хватать людей.

И все это означало лишь одно: нет таких безумств самого спятившего психопата, которые не мог бы повторить обычный добродушный семьянин, просто приходящий каждый день на работу и честно делающий свое дело.

Ворбису нравилось сознавать это. Человек, знающий такое, знает все, что необходимо знать о людях. В настоящее время он сидел на краю скамейки, на которой лежало то, что все еще было или формально считалось трясущимся телом брата Сашо, его бывшего секретаря. Диакон взглянул на дежурного инквизитора, тот кивнул. Ворбис нагнулся над прикованным секретарем.

- Как их звали? - повторил он.

- ...Н-не знаю...

- Мне известно, что ты давал им копии моих писем, Сашо. Они лживые, вероломные еретики, которые будут целую вечность гореть в геене огненной. Хочешь к ним присоединиться?

- ...не знаю имен...

- Я доверял тебе, Сашо. Ты шпионил за мной. Ты предал Церковь.

- ...никаких имен...

- Правда - это избавление от боли, Сашо. Скажи мне.

- ...правда...

Ворбис вздохнул. И только сейчас увидел, что один из пальцев Сашо сгибается и разгибается под тяжелыми оковами, манит. Тогда он нагнулся ближе к телу. Сашо открыл единственный оставшийся глаз.

- ...правда... Да... Черепаха Движется.

Не меняя выражения лица, Ворбис выпрямился. Выражение его лица вообще менялось редко, разве что он сам хотел этого. Инквизитор в ужасе наблюдал за диаконом.

- Понимаю, - сказал Ворбис, встал и кивнул инквизитору. - Сколько он пробыл здесь?

- Два дня, господин.

- И вы можете продержать его живым?

- Возможно еще два дня, господин.

- Сделайте это. В конце концов, - объявил Ворбис, - наша обязанность - сохранять жизнь как можно дольше, разве не так?

Инквизитор улыбнулся нервной улыбкой подчиненного в присутствии высшего начальства, единственное слово которого могло уложить его на такую же скамью.

- Э... Да, господин.

- Повсюду ложь и ересь, - вздохнул Ворбис, - и теперь приходится искать другого секретаря. Все это так утомительно!

Через двадцать минут Брута немного расслабился. Голоса сирен, принадлежащие чувственному злу, кажется, исчезли. Он возвратился к дыням и почему-то почувствовал себя способным понять дыню. Дыни казались гораздо более доступными для понимания, чем большинство вещей.

- Эй, ты!

Брута выпрямился.

- Я не слышу тебя, о, мерзкий суккуб!

- Слышишь, слышишь, мальчик. А теперь вот что мне нужно от тебя.

- Я заткну пальцами уши!

- Как хочешь. Это сделает тебя немного похожим на вазу.

- Ну а теперь я запеваю.

Брат Прептил, музыкальный наставник, описывал голос Бруты как способный привести его в настроение разочарованного стервятника, пропустившего пиршество у трупа осла. Хоровое пение было обязательным для послушников, но по многочисленным просьбам брата Прептила для Бруты было сделано единственное особое исключение. Вид большого круглого лица, сморщенного в попытке угодить, сам по себе был достаточно неприятен. Но хуже всего было слушать этот голос. Несомненно, мощный, напряженный, полный убежденности, безуспешно пытающийся взять нужную ноту, но никогда не попадающий в цель. Вместо этого Брута получил лишний участок, где росли дыни.

Наверху стая ворон поспешно снялась с молитвенных башен и полетела куда-то вдаль. После громкого исполнения гимна "Он Топчет Нечестивцев Копытами Из Раскаленного Железа" Брута отнял пальцы от ушей и рискнул немного послушать. Если не считать скандальных воплей ворон, повсюду царило молчание.

- Получилось!

"Слепо верьте Богу", - говорили наставники, и Брута верил, сколько помнил себя.

Он поднял мотыгу и с облегчением вернулся к дыням. Лезвие мотыги почти уже ударилось о землю, когда Брута увидел черепаху. Маленькую, почти целиком желтую, покрытую пылью. Панцирь был сильно выщерблен. У черепахи был всего один крошечный, похожий на бусинку, глазок. Другой, по-видимому, был потерян в одной из многочисленных неприятностей, постигающих любое медленно двигающееся создание, живущее в дюйме от земли.

Брута огляделся. Сады располагались в самой середине храма и были окружены высокими стенами.

- Как ты попала сюда, маленькая тварь, - спросил он, - умеешь летать?

Черепаха близоруко щурилась на него. Брута на секунду почувствовал тоску по дому. Там, в песчаных холмах, было много черепах.

- Я мог бы дать тебе салат, - предложил Брута, - но не думаю, что черепахам разрешено гулять в садах. Разве ты не относишься к паразитам?

Черепаха продолжала глазеть на юношу. Практически никакое из живущих созданий не может уставиться вот так пристально, как черепаха. Брута посчитал своей обязанностью что-то сделать.

- Здесь есть виноград, - сказал он. - Понравился бы тебе виноград, маленькая черепашка?

- А понравилось бы тебе питаться гнусной мерзостью в самом нижнем колодце Хаоса? - спросила в ответ черепашка.

Вороны, усевшиеся на внешние стены, снова всполошенно взлетели, заслышав крайне громкое воспроизведение "Путь Неверного Усыпан Терниями". Брута открыл глаза и снова вынул пальцы из ушей.

- Я все еще здесь, - заметила черепаха.

Брута поколебался. Очень-очень медленно до него дошло, что демоны-суккубы вовсе не появляются в обличье маленьких старых черепах. Смысла нет. Даже брату Намроду придется согласиться, что когда речь идет о буйном, безудержном эротизме, одноглазая черепаха вряд ли может быть подходящим объектом.

- Не знал, что черепахи могут говорить, - признался Брута.

- Не могут, - категорично отвергла черепаха подобное предположение. - Читай по губам.

Брута пригляделся.

- Нет у тебя губ.

- Нет. И обыкновенных голосовых связок тоже нет, - согласилась черепаха. - Я переношу слова прямо в твою голову, понимаешь? Боже, надеюсь, ты все-таки понимаешь?

- Нет.

Черепаха закатила единственный глаз.

- Я должен был предвидеть это. Ну что ж, неважно. Я вовсе не обязан тратить время на садовников. Пойди найди самого главного. Прямо сейчас.

- Главного? - удивился Брута и приложил руку ко рту. - Вы - ты - не имеешь в виду - хочешь сказать - брата Намрода?

- Кто это? - спросила черепаха.

- Наставник послушников.

- О, я! - сказала черепаха, - нет, - продолжала она, певуче имитируя голос Бруты. - Я не говорил о наставнике послушников. Мне нужен первосвященник или как он там себя именует. Насколько я понимаю, таковой имеется?

Брута тупо кивнул.

- Первосвященник, правильно? Перво. Священник. Первосвященник.

Брута снова кивнул. Он знал о существовании первосвященника. Дело было в том, что если он, Брута, обладал способностью охватить и осознать иерархическую структуру между ним и братом Намродом, то дальше его мысли не простирались. Он не мог проследить никакой связи между Брутой-послушником и Кенобиархом. Конечно, теоретически он знал, что таковой имеется. Но огромная, ослепительно высокая каноническая пирамида с первосвященником на самой вершине и Брутой, твердо, очень твердо укоренившимся на самом дне, попросту не укладывалась у него в мозгу. Брута рассматривал это точно так же, как амеба может рассматривать эволюционную цепь на всем пути между ней самой и, например, главным бухгалтером. Количество пропущенных звеньев снизу доверху было невозможно пересчитать.

- Я не могу просить... - Брута поколебался. Сама мысль о том, чтобы заговорить с Кенобиархом напугала его до обморока. - Не могу я просить никого передать высокому Кенобиарху прийти и поговорить с черепахой.

- Чтоб тебе превратиться в грязную пиявку и погибнуть в пламени справедливого возмездия! - завопила черепаха.

- И вовсе ни к чему проклинать, - укоризненно сказал Брута.

Черепаха яростно подпрыгнула.

- Это не проклятье, это приказ! Я - Великий Бог Ом!

- Нет, вовсе нет, - с трудом шевеля языком, вымолвил Брута.

- Я видел Великого Бога Ома, - он старательно очертил в воздухе силуэт священных рогов. - И он вовсе не похож на черепаху. Он принимает вид орла, или льва, или могучего быка. В главном храме есть статуя высотой семь локтей и вся-вся покрыта бронзой. Он топчет неверных. Нельзя топтать неверных, если ты черепаха. То есть я хочу сказать, что все, что ты можешь сделать, это испепелить их взглядом. На той статуе рога из настоящего золота. Там, где я раньше жил, статуя всего в один локоть и стоит в соседней деревне. И тоже в виде быка. Вот поэтому я точно знаю: ты - не Великий Бог - Священные Рога Ом.

Черепаха от негодования осела.

- И сколько же говорящих черепах ты встречал? - ехидно вопросила она.

- Не знаю, - сказал Брута.

- То есть как это "не знаю"?

- Ну, может, они все говорят, - откровенно заметил Брута, демонстрируя ту самую присущую лишь ему одному логику, которая и помогла ему получить лишний участок дынь для обработки. - Они могут просто молчать, когда я рядом.

- Я - Великий Бог Ом, - повторила черепаха зловеще тихим голосом, - и не успеет пройти и минуты, как ты станешь очень несчастным священником. Немедленно пойди приведи его!

- Послушником, - поправил Брута.

- Что?

- Послушник, не священник. Мне не позволят.

- Приведи его!

- Не думаю, что Кенобиарх приходит в наш огород, - покачал головой Брута, - и, по-моему, он вряд ли знает, что такое дыни.

- Стану я себе забивать голову этим, - отмахнулась черепаха, - немедленно, сейчас же позови его, или начнется землетрясение, луна нальется кровью, язвы и лихорадки поразят человечество, ужасные болезни распространятся повсюду! И учти, я всегда исполняю свои обещания.

- Посмотрю, что можно сделать, - пролепетал Брута, отступая.

- Я еще очень спокоен и рассудителен в создавшейся ситуации! - завопила черепаха ему вслед. - Правда, ты поешь не так уж плохо, - добавила она, словно по зрелом размышлении. - Я слышал и хуже.

Грязная ряса Бруты исчезла в воротах.

- Кстати, это мне напоминает о том времени, когда в Сегдополисе разразилась чума, - уже спокойнее объявила черепаха по мере того, как звук шагов послушника затихал. - Что за вой, что за шум, что за суматоха! А просьбы, мольбы, проклятия! - черепаха вздохнула. - Великие дни!

Многие чувствуют в себе призвание к служению богу. Но то, что они по-настоящему слышат, это внутренний голос, повторяющий: "Спокойная работа, труд легок, никаких тяжестей, никакого пота. Не хочешь же ты быть пахарем, как твой папаша!"

А вот Брута не просто верил - он в самом деле Верил. Такого рода вещи обычно крайне неприятны и смущают всех окружающих, особенно, когда случаются в богобоязненной семье. Но у Бруты никого не было, кроме бабушки, и она тоже Верила. Она верила, как железо верит в металл. Она была женщиной того типа, который ненавидит каждый священник, черной овцой в конгрегации, знающей все гимны, все церемонии, все обряды. В Омнианской Церкви женщины допускались в храм только по несчастной необходимости, благодаря долготерпению священников, и должны были сидеть, закутанные с ног до головы, на специально отведенных местах за кафедрой проповедника. На тот случай, если созерцание половины человеческой расы вызовет у другой половины желание услышать голоса, примерно те же, что изводили брата Намрода каждую ночь и все дни, во сне и наяву. Проблема состояла в том, что бабушка Бруты была из тех личностей, которые могут проникнуть через свинцовую стену и обладают благочестием и набожностью, сравнимыми по мощи с громадным сверлом. Родись она мужчиной, омнианизм нашел бы восьмого пророка гораздо раньше, чем ожидалось. Но поскольку она была всего-навсего женщиной, на ее долю выпала организация работ по уборке храма, полировке статуй и тяжкая задача побиения камнями сестер по полу, подозреваемых в супружеской измене, что она и выполняла с ужасающей старательностью.

Поэтому Брута вырос в безоговорочном повиновении и в безоглядной вере в Великого Бога Ома. Брута вырос, зная, что глаза Ома постоянно устремлены на него, особенно в таких местах, как туалет, и что демоны, осаждающие его со всех сторон, до сих пор не победили только благодаря силе его веры и весу бабушкиной палки, хранившейся за дверями в тех редких случаях, когда она не использовалась. Брута знал наизусть каждый стих во всех семи Книгах Пророков, как и каждую Заповедь. Он знал все Законы и Песни, особенно Законы. Омниане были богобоязненными людьми.

Им было чего бояться.

Комната Ворбиса находилась в верхней Цитадели, что было необычным для простого диакона. Он не просил об этом. Он вообще редко просил о чем бы то ни было. Судьба складывалась сама собой. Предназначение было определено заранее.

Кроме того, его навещали самые могущественные люди в церковной иерархии. Конечно, не шесть архиереев и не сам Кенобиарх. Они вовсе не были так уж важны. Они были просто на верху. Люди, которые действительно управляют организацией, всегда находятся на несколько уровней ниже, где еще возможно что-нибудь сделать.

Людям нравилось находиться в дружеских отношениях с Ворбисом. В основном, из-за вышеуказанного ментального поля, предлагавшегося им самым ненавязчивым образом. Поэтому им почему-то совсем не хотелось стать его врагами.

Двое из них сидели с ним сейчас. Один, генеральный Ям, несмотря на то, что говорили официальные записи, был человеком, управлявшим большей частью Божественного Легиона. А второй - епископ Друна, секретарь Конгресса Ямов. Окружающие могли сказать, что должность эта не так уж высока, но они, эти самые окружающие, никогда не были в роли секретаря, ведущего протокол заседания слегка глуховатых стариков. Собственно говоря, в комнате никого не было, кроме самого хозяина. Они не беседовали с Ворбисом. Это была одна из подобного рода встреч. Большинство людей вообще не разговаривало с Ворбисом и из кожи вон лезло, чтобы видеть его как можно реже. Некоторые настоятели из отдаленных монастырей были недавно вызваны в Цитадель и испытали все тяготы тайного недельного путешествия по ужасной дороге, так что определенно не собирались присоединяться к призрачным фигурам, посещающим жилище Ворбиса. За последние несколько месяцев у Ворбиса, очевидно, было столько же посетителей, как у Человека В Железной Маске. И уж конечно, они не раскрывали рта. Но будь они здесь, и вступи они в беседу с хозяином, все происходило бы примерно так:

- А сейчас, - объявил Ворбис, - дело Эфеба.

Епископ Друна пожал плечами.

- Говорят, совсем чепуха, никакой угрозы.

Оба священника взглянули на Ворбиса, человека, никогда не повышавшего голоса. Очень трудно сказать, о чем думал Ворбис, даже если он открывал свои мысли.

- В самом деле, именно к этому мы и пришли? - удивился он. - Никакой угрозы? Это после того, что они сделали с бедным братом Мердоком? Оскорбления Ома! Такое не должно сойти с рук. Что предлагаете сделать?

- Только не драка, - покачал головой Фри'ит, - они сражаются, как безумцы. Нет, мы и так слишком много потеряли.

- У них сильные боги, - заметил Друна.

- У них просто луки лучше, - вмешался Фри'ит.

- Нет Бога кроме Ома! - воскликнул Ворбис. - То, во что верят эфебиане, чему они поклоняются, попросту джинны и демоны, если, конечно это можно назвать поклонением. Видели вы это? - он бросил на стол бумажный свиток.

- Что это такое? - осторожно спросил Фри'ит.

- Ложь. История, которой не существует и не существовало... э... вещи... - Ворбис поколебался, пытаясь вспомнить слово, которое давным-давно уже не употреблялось - ...Вроде сказок, которые рассказывают детям, слишком маленьким детям... Слова, которые повторяют люди... п...

- Пьеса, - догадался Фри'ит.

Взгляд Ворбиса пригвоздил его к стене.

- Ты знаешь о подобных вещах?

- Я... когда... был... однажды в Клетче... - начал заикаться Фри'ит и, собравшись видимым усилием воли, выпрямился. Он командовал сотней тысяч людей в битве. Он такого не заслуживал, но почему-то обнаружил, что не осмеливается взглянуть в лицо Ворбису.

- Они танцуют танцы, - вяло продолжал Фри'ит, - по праздникам. У женщин колокольчики на... И поют песни. И все о первых днях сотворения мира, когда боги... - голос его постепенно замер. - Это было отвратительно, - сказал он наконец, нервно хрустя костяшками пальцев, что проделывал обычно, когда волновался.

- А уж боги у них, - сказал Ворбис, - мужчины в масках. Можете вы себе представить? У них даже есть бог вина. Пьяный старик. И люди после этого говорят, что Эфеб не представляет угрозы! А это? - он швырнул на стол еще один свиток потолще. - Это куда хуже. Пока они поклоняются фальшивым богам, их грех только в выборе богов, а не в поклонении. Но вот это!

Друна внимательно изучал свиток.

- Насколько я знаю, существуют и другие копии, даже в Цитадели, - продолжал Ворбис. - Это принадлежало Сашо. Насколько я помню, именно вы рекомендовали его на службу, Фри'ит?

- Он всегда казался мне умным и способным человеком, - ответил генерал.

- Но оказался неверным и предателем, - возразил Ворбис. - Поэтому сейчас получает все, что заслужил. Стоит пожалеть лишь о том, что он так и не согласился выдать имена своих сообщников-еретиков.

Фри'ит постарался не показать, какая огромная волна облегчения охватила его. Его взгляд встретился со взглядом Ворбиса.

Наконец, Друна нарушил молчание:

- De Chelonian Mobile, - прочитал он вслух, - черепаха движется. Что это означает?

- Даже просто сказать вам правду означает подвергнуть вашу душу риску тысячелетнего пребывания в аду, - объявил Ворбис, по-прежнему пристально глядя на Фри'ита, но тот уже упорно уставился в стену.

- Думаю, можно пойти на такой риск, конечно, с осторожностью, - возразил Друна.

Ворбис пожал плечами.

- Писатель утверждает, что мир - постоянно движется через пустоту на спине четырех огромных слонов.

Рот Друны сам собой открылся.

- На спине, - повторил он.

- Так здесь написано, - подтвердил Ворбис, все еще пристально наблюдая за Фри'итом.

- А на чем они стоят?

- Автор утверждает, что они стоят на панцире огромной черепахи, - объяснил Ворбис.

Друна нервно ухмыльнулся.

- А на чем стоит черепаха? - настаивал он.

- Не вижу смысла размышлять, на чем она стоит, - рявкнул Ворбис, - поскольку она не существует!

- Конечно, конечно, - поспешно вставил Друна, - это просто праздное любопытство.

- Всякое любопытство в основном праздное, - непререкаемо изрек Ворбис. - Оно толкает разум на путь умозрительных построений. Но все же человек, написавший это, разгуливает на свободе, в Эфебе, сейчас.

Друна искоса взглянул на свиток.

- Тут говорится, что он был на корабле, доплывшем до острова на краю Земли, и взглянул вниз и...

- Ложь, - бесстрастно констатировал Ворбис. - А если даже и не ложь, какая разница? Правда лежит внутри, а не вне. В мирах Великого Бога Ома. И это утверждают его устами его избранные пророки. Наши глаза могут лгать нам, но Бог никогда не обманет. - Ворбис еще раз взглянул на Фри'ита.

Лоб генерала был покрыт крупными каплями пота.

- Да? - выжидающе спросил диакон

- Ну что ж - Эфеб. Подумаешь. Место, где безумцы распространяют безумные идеи. Всем это известно. Может, самым мудрым было бы оставить их пребывать в заблуждении и собственной глупости.

Ворбис покачал головой.

- К несчастью, дикие, будоражащие умы идеи имеют неприятную особенность быстро распространяться и овладевать умами людей.

Фри'ит был вынужден признать, что Ворбис прав. Он по опыту знал, что истинные и очевидные идеи, такие, как бесконечная мудрость и справедливость Великого Бога Ома, кажутся настолько неясными, а порой и нелепыми многим людям, что, как ни странно, приходилось убивать их прежде, чем те смогли увидеть ошибочность собственных воззрений и греховность существования. Тогда как опасные, смутные и неверные представления часто имели такую притягательность для некоторых, что они... - Генерал задумчиво потер шрам. - Скрывались в горах, забрасывали вас камнями, пока не оставалось просто другого выхода, кроме как уморить их голодом, но и тогда они предпочитали умереть, чем понять, в чем заключается истинный смысл жизни. В отличие от них Фри'ит видел этот смысл едва ли не с раннего детства. Этот смысл заключался в том, чтобы остаться в живых. Любым способом.

- Что вы предлагаете? - спросил он.

- Совет хочет вести переговоры с Эфебом, - вмешался Друна. - Как вы знаете, мне поручено организовать делегацию, которая должна отправляться в Эфеб завтра с утра.

- Сколько солдат? - осведомился Ворбис.

- Только телохранители. Нам была гарантирована безопасность, - пояснил Фри'ит.

- Нам была гарантирована безопасность, - повторил Ворбис, и это прозвучало, как самое грубое ругательство. - А как только делегация окажется у них...

Фри'иту хотелось сказать: "Я говорил с командиром Эфебианского гарнизона и думаю, что он человек чести, хотя, конечно, презренный язычник и ниже, чем любое пресмыкающееся". Но вряд ли было осмотрительно говорить Ворбису подобные вещи.

- Мы будем остерегаться, - выдавил он вслух.

- А можем мы застать их врасплох?

Фри'ит поколебался.

- Мы?

- Я поведу делегацию, - решил Ворбис.

Последовал мимолетный обмен взглядами между ним и секретарем.

- Мне бы хотелось побыть немного вдали от Цитадели. Перемена климата. Кроме того, не нужно позволять эфебианам задирать нос при мысли о том, что самые высокие чины церкви почтили их своим вниманием. Необходимо учитывать всякую случайность. Что, если нас спровоцируют?

В тишине раздался нервный хруст костяшек, похожий на удар кнутом.

- Мы дали им слово...

- С неверными не может быть никаких соглашений! - отрубил Ворбис.

- Но все это чисто практические соображения, - возразил Фри'ит так резко, как посмел. - Дворец Эфеба - настоящий лабиринт. Там полно ловушек. Никто не входит туда без проводника.

- А как проводник ориентируется? - осведомился Ворбис.

- Думаю, у него есть какой-то план, - сказал генерал.

- По моему опыту, всегда существует другой путь, - настаивал Ворбис. - Всегда и везде есть другие пути и способы. И путь этот Бог покажет нам, когда сочтет нужным. В этом мы можем быть совершенно уверены.

- Конечно, дела бы пошли намного лучше, будь обстановка в Эфебе не такой стабильной, - решил Друна. - Кстати, там действительно нашли убежище определенные - элементы.

- Кроме того, Эфеб - ворота ко всему побережью Тернуайза, - заметил Ворбис.

- Ну, что ж. Дьел, а затем Цорт, - сказал Ворбис.

Друна попытался не заметить выражения лица Фри'ита.

- Это - наша обязанность, - вещал Ворбис, - наш священный долг. Мы не должны забывать бедного брата Мердока. Он был безоружен и одинок.

Огромные сандалии Бруты деловито шлепали по выложенному камнями коридору по направлению к убогой келье брата Намрода. Брута пытался мысленно сочинить речь, обращенную к наставнику: "Наставник! В саду черепаха, которая говорит... Наставник! Эта черепаха хочет... Наставник, угадайте, что я слышал о той черепахе в дынях, которая - " Брута никогда бы не осмелился думать о себе, как о пророке, но прекрасно представлял, чем может кончиться аудиенция, начавшаяся подобным образом. Многие люди считали Бруту идиотом. Он и выглядел, как идиот. От круглой открытой физиономии до плоскостопых ног и узловатых щиколоток. Кроме того, у него имелась неприятная привычка двигать губами в глубокой задумчивости, словно репетируя каждое предложение перед тем, как высказать его вслух. И все это из-за того, чем он занимался. Размышление не так-то легко давалось Бруте. Большинство людей думают автоматически. Мысли пронизывают их мозг подобно статическому электричеству, пляшущему в облаках. По крайней мере, так казалось Бруте. Сам же он пытался прикладывать одну мысль к другой, как кирпичи строящейся стены. Вся его короткая жизнь, проведенная под градом насмешек над неуклюжим телом и ногами, которые, казалось, сами по себе стремятся идти в противоположных направлениях, приучила Бруту очень тщательно обдумывать все, что он намеревался сказать.

Брат Намрод, заткнув пальцами уши, распростерся перед статуей Бога Ома, Топчущего Неверных. Голоса снова не давали ему покоя. Брута кашлянул. Потом еще раз. Брат Намрод поднял голову.

- Брат Намрод, - сказал Брута.

- Что?

- Э-э-э... Брат Намрод...

- Ну, что?! - брат Намрод отнял руки от ушей. - Ну? - сухо спросил он.

- Вам нужно кое-что увидеть... Там... Вон, в саду, брат Намрод.

Наставник послушников сел. Физиономия Бруты была живым олицетворением тревоги и беспокойства.

- Что ты имеешь в виду? - спросил брат Намрод.

- В саду. Трудно объяснить. Я... э-э-э... Обнаружил, откуда исходят голоса, брат Намрод. А вы велели убедиться и все рассказать.

Старый священник проницательно взглянул на Бруту. Но, поверьте, на свете не существовало более бесхитростной и наивной личности, чем этот самый послушник.

Страх - очень странная почва, где, в основном, растут послушание и покорность, подобно кукурузе, которая поднимается рядами и тем самым облегчает прополку земледельцам. Но иногда на ней произрастает и картофель неповиновения, дающий крупные клубни под землей. А в Цитадели было много чего под землей. Темницы и туннели Квизиции, подвалы и сточные ямы, забытые комнаты, тупики, тайники позади древних стен, даже природные пещеры в самих скалах. Это и была такая пещера. Дым от костра, разложенного прямо посреди пола, выходил через трещину в потолке и вливался в серые струйки из многочисленных дымоходов и труб высоко наверху. В пляшущих тенях были заметны очертания нескольких фигур с неприметной одеждой. На всех были грубые капюшоны, сделанные из ненужных тряпок, которые можно легко сжечь после встречи, так, чтобы любопытствующие глаза и длинные руки Квизиции не нашли ничего преступного. Что-то в их движениях, походке, манере держать себя говорило о том, что эти мужчины привыкли носить оружие. Небольшие, почти совсем незаметные признаки. Осанка, обороты речи. На стене пещеры был рисунок. Кривобокий овал с тремя выступами на верхушке. Средний - чуть побольше. И еще с тремя внизу. Средний - немного длиннее. Рисунок черепахи, сделанный рукой ребенка.

- Конечно, он отправится в Эфеб, - сказала маска, - не посмеет не поехать. Он должен запрудить реку Правды у самого истока.

- Необходимо предпринять все возможное, - объявила другая маска.

- Мы должны убить Ворбиса.

- Только не в Эфебе. Когда наступит время, это должно случиться здесь. Чтобы люди знали. Когда мы будем достаточно сильны.

- Будем ли мы когда-нибудь достаточно сильны? - спросила маска, нервно хрустя костяшками пальцев.

- Даже крестьяне понимают: что-то неладно. Нельзя остановить правду, запрудить реку правды. Упрямые потоки разрушат любую плотину. Разве мы не смогли узнать о Мердоке?

- Ха! Ворбис сказал: "Убит в Эфебе". А один из нас должен ехать в Эфеб и спасти Наставника. Если он действительно существует.

- Он существует. Его имя в книге. Дидактилос. Странное имя, означает "Двупалый". Должно быть, в Эфебе его почитают.

- Привези его сюда, если возможно. И Книгу. - Один из замаскированных людей, казалось, поколебался. Костяшки снова громко хрустнули.

- Но пойдут ли люди за - Книгой? Им нужно больше, чем Книга. Они крестьяне. Они не могут читать.

- Зато могут слушать.

- Даже если и так... им необходимо показать... Им нужен символ. Он у нас есть. - Все присутствующие инстинктивно оглянулись, чтобы посмотреть на рисунок на стене, почти не различимый в свете костра, но словно выгравированный в их мозгу. Они смотрели на Правду, неотразимо впечатляющую Правду.

Черепаха Движется.

Черепаха Движется.

Черепаха движется. Предводитель кивнул.

- А сейчас, - сказал он, - мы должны нарисовать как можно больше...

Великий Бог Ом старательно приводил себя в ярость. Или, по крайней мере, изо всех сил пытался это сделать. Существует предел ярости, до которого можно довести себя, особенно когда находишься в одном дюйме от земли. Но Великий Бог Ом был не в том состоянии, чтобы замечать подобные вещи. Он молча проклял пчелу. Но это было все равно, что лить воду в пруд. На пчелу это не произвело никакого видимого воздействия. Она жизнерадостно взмахнула крылышками и улетела. Он проклял дыню в восьмом поколении, но ничего не произошло. Тогда он попытался наслать на нее язвы и чирьи. Но дыня безмятежно лежала на земле, с каждой минутой наливаясь соками. Только потому что он был временно сбит с толку, весь мир считал, что можно этим пользоваться самым беззастенчивым образом.

- Ну что ж, подождем, пока Ом вернется в свой истинный облик и обретет настоящую мощь, - сказал он себе. - Тогда необходимо кое-что предпринять. Племена Пчел и Дынь пожалеют, что вообще явились на свет. И кое-что совсем ужасающее случится со всеми орлами... И обязательно появится священная заповедь, относящаяся к посадкам большего количества салата...

К тому времени, как неуклюжий мальчишка вернулся, ведя неприятно бледного мужчину с восковой кожей, Великому Богу Ому было не до вежливости. Кроме того, на взгляд черепахи, даже самый красивый образец человеческой расы - это всего-навсего пара ног, удлиненная голова где-то там, наверху, и неприятно выглядевшие дырки, которые они называют ноздрями.

- Что это!? - рявкнул он.

- Это брат Намрод, - пояснил Брута, - наставник послушников. Он очень важный человек.

- Я ведь велел тебе, чтоб не смел приводить какого-то жирного старого педераста! - завопил голос в его голове. - Ты дождешься, что твои глаза будут вырваны и пронзены огненными молниями!

Брута рухнул на колени.

- Ну не могу я идти к первосвященнику, - сказал он, собрав все терпение. - Послушникам даже не разрешено входить в Великий Храм, разве что в особых случаях. Квизиция обязательно покажет мне Ошибки Моего Поведения, если меня поймают. Таков Закон.

- Безмозглый идиот!!! - завопила черепаха.

Намрод решил, что пришло время вмешаться.

- Послушник Брута, - спросил он, - почему ты беседуешь с этой маленькой черепахой?

- Потому что... - Брута на секунду замолчал. - Потому что она говорит со мной, разве не так?

Брат Намрод взглянул на крохотную одноглазую головку, высовывающуюся из панциря. В конце концов, он был в целом не злым человеком. Иногда дьяволы и демоны действительно помещали в его мозг будоражащие мысли, но он тщательно следил и делал все возможное, чтобы они там и оставались. И уж конечно, не заслуживал, чтобы его обозвали так, как обозвала эта черепаха. Собственно говоря, услышь он эти слова, подумал бы, что оскорбление относится к его ногам. Кроме того, брат Намрод прекрасно сознавал, насколько велика возможность слышать голоса демонов, а иногда и богов. Черепаха - это что-то новое. Черепахи заставляли его беспокоиться о Бруте, которого брат Намрод всегда считал беззлобным дурачком, делавшим все, что ему приказывали, и никогда не смевшим жаловаться. Конечно, многие послушники сами вызывались чистить отхожие места и клетки быков из странной тупой веры в то, что святость и благочестие имеют нечто общее со стремлением вдыхать вонь и стоять по колено в дерьме. Брута никогда не был в числе этих добровольцев, но если ему велели что-то делать, он молча выполнял. Не из желания произвести впечатление, а потому что получил приказ. А вот теперь он разговаривал с черепахами.

- Неужели вы не слышите?

- Не слышу, Брута.

- Она сказала мне, что... - Брута замялся. - Она сказала мне, что она - Великий Бог. - Он тут же съежился. Бабушка тут же обрушила бы на его голову что-нибудь тяжелое.

- Угу... Видишь ли, Брута, - начал брат Намрод, слегка передернувшись, - подобные вещи довольно часто случаются с молодыми людьми, только что Призванными на службу Церкви. Ведь ты же слышал голос Великого Бога, когда был Призван, не так ли, а?

Но Брута не понимал подобных метафор. Он помнил только голос собственной бабки. Он был не столько Призван, сколько Послан. Но все равно покорно кивнул.

- И в своем... рвении... Это только естественно, чтобы ты думал, будто слышишь, как Великий Бог разговаривает с тобой, - продолжал Намрод.

Черепаха подпрыгнула.

- Порази тебя молния! - завопила она.

- Думаю, прекрасным средством будет здоровый труд, - объявил Намрод. - И побольше холодной воды.

- Чтоб тебе вечно корчиться на копьях проклятия!

Намрод нагнулся, поднял черепаху и перевернул. Та сердито замахала конечностями.

- Как она попала сюда?

- Не знаю, брат Намрод, - сказал Брута озабоченно.

- Да высохнет и отпадет твоя правая рука! - вопил голос в его голове.

- Вообще-то они очень вкусные, - сказал наставник послушников, но вдруг заметил выражение лица Бруты.

- Гляди на это проще, - продолжал брат Намрод. - Скажи, неужели Великий Бог Ом - Священные Рога - когда-нибудь может объявиться в образе подобного низшего создания? Бык - да, конечно. Орел? Несомненно. И, кажется, в одном случае, лебедь. Но черепаха!

- Да чтоб твои причиндалы обросли крыльями и улетели!

- Подумай сам, - продолжал Намрод, не замечая тайного хора голосов в голове Бруты, - какие чудеса может делать черепаха, а?

- Да будут твои щиколотки раздроблены в челюстях великанов!

- Может, превращать салат в золото? - осведомился брат Намрод жизнерадостным тоном человека, не одаренного чувством юмора. - Давить муравьев? Ха-ха-ха-ха!

- Ха-ха, - повторил Брута покорно.

- Я отнесу ее на кухню, подальше от тебя, - сказал наставник новичков, - они варят прекрасный черепаший суп. И голосов ты больше не будешь слышать, уж поверь. Огонь излечивает все глупости, не так ли?

- Суп?! Э-э-э... - заикнулся Брута.

- Да будут твои внутренности наматываться на дерево, пока ты не сдохнешь!

Намрод оглядел сад. Слишком много дынь, тыкв и огурцов. Он вздрогнул.

- Как можно больше холодной воды. Это верное средство. Ведра и ведра. - Он снова пригляделся к Бруте. - А?

И, переваливаясь, направился к кухне.

Великий Бог Ом лежал кверху брюхом в корзине, в одной из кухонь, засыпанный травами и морковью. Перевернутая черепаха пытается встать на ноги, сначала вытягивая шею как можно дальше и используя голову в качестве рычага. Если это не помогает, черепаха начинает лихорадочно размахивать лапами на тот случай, если вдруг сработает такой способ. Перевернутая черепаха - это девятое самое жалкое создание во всей вселенной. Перевернутая черепаха, знающая, что должно с ней сейчас произойти, по крайней мере передвигается сразу на четвертое место. Самый быстрый способ убить черепаху перед тем, как приготовить, бросить ее в кипящую воду. Кухни, кладовые и мастерские, принадлежавшие гражданскому населению Церкви, теснились в Цитадели, как пчелиные ульи. Это была только одна из них. Подвал с закопченым потолком, сердцем которого был большой очаг. Пламя ревело в дымоходе. Собаки, вращающие вертелы, усердно толкались по кругу. Тесаки поднимались и опускались на мясницкие колоды. На одной стороне огромной печи среди множества потемневших котлов стоял маленький горшочек с водой, уже начинавшей закипать.

- Черви мести да просверлят твои гнусные ноздри! - завопил Ом, яростно дергая конечностями. Корзина покачнулась. Протянувшаяся волосатая рука вынула травы.

- Ястребы да исклюют твою печень!

Рука снова протянулась и взяла морковь.

- Пусть кожа твоя покроется сотнями язв!

Протянувшаяся рука стиснула Великого Бога Ома.

- Клыки людоедов...

- Заткнись, - прошипел Брута, сунув черепаху под просторное одеяние и потихоньку продвигаясь к двери, незамеченный в общей суматохе кулинарного хаоса.

Один из поваров взглянул на него и поднял бровь.

- Нужно отнести это назад, - выпалил Брута и, вытащив черепаху, помахал ею в воздухе. - Приказ диакона.

Повар нахмурился и тут же пожал плечами. Каждый и всякий считал послушников самой низшей формой жизни. Но приказы вышестоящих должны были выполняться безоговорочно. Разве только что вопрошавший не желал услышать более серьезные вопросы. Например, типа: возможно или нет отправиться на небеса после того, как был поджарен заживо?

Они благополучно очутились во дворе. Брута прислонился к стене и облегченно вздохнул.

- Да выпадут твои глаза... - начала черепаха.

- Еще одно слово, - предупредил Брута, - и окажешься в корзине.

Черепаха замолчала.

- Я и так скорее всего попаду в беду за то, что пропустил урок по Сравнительной Религии с братом Велком, - сказал Брута. - Но Великий Бог Ом пожелал сделать беднягу близоруким и он, возможно, не заметит, что меня нет. А если и заметит, придется сказать, что я наделал. Потому что лгать Брату - это грех. И Великий Бог пошлет меня в ад на миллион лет.

- В этом случае я склонен быть милосердным, - объявила черепаха. - Не больше, чем тысяча лет, и то на внешней стороне.

- Бабушка сказала, что я все равно попаду в ад после смерти, - продолжал Брута, игнорируя это заявления. - Быть живым - большой грех, и это правда. Потому что приходится грешить каждый день, пока ты жив.

Он взглянул на черепаху.

- Я знаю, ты не Великий Бог Ом - Священные Рога - потому что коснись я Великого Бога Ома - Священные Рога - руки мои сгорят. Брат Намрод верно говорит: великий бог никогда не стал бы черепахой. Но в Книге Пророка Женна, который скитался в пустыне, записано, что духи земли и воздуха говорили с ним. Так что, может быть, ты один из них?

Черепаха пристально вгляделась в него одним глазом, потом сказала:

- Высокий такой, борода густая, глаза все время рыщут по сторонам?

- Что? - сказал Брута.

- По-моему, я его припоминаю. Глаза прыгают, когда разговаривает. И все время о чем-то болтает и болтает. Поэтому и натыкается на скалы.

- Он скитался в глубине пустыни почти три месяца, - почтительно прошептал Брута.

- Это все объясняет, - заметила черепаха. - Не очень-то много там еды найдется, разве что грибы.

- Может, ты и в самом деле демон, - предположил Брута. - Семикнижие запрещает нам общаться с демонами. Но пророк Фрунит говорит, что, сопротивляясь демонам, мы укрепляем веру.

- Да сгниют твои зубы!

- Простите?

- Клянусь собой, что я - Великий Бог Ом, величайший из богов!

Брута постучал по панцирю черепахи.

- Позволь мне показать тебе кое-что, демон.

Он прямо-таки чувствовал, как возрастает его вера. Особенно, если внимательно прислушаться.

Конечно, это была не самая большая статуя Ома, зато ближайшая. Она находилась внизу, в яме, предназначенной для узников и еретиков, и была сделана из железных пластин, скрепленных вместе. Ямы и подвалы были почти пусты, за исключением пары послушников, толкающих в отдалении грубо сколоченную тележку.

- Это большой бык, - заметила черепаха.

- Точный портрет Великого Бога Ома в одном из его земных воплощений, - гордо объявил Брута. - По-прежнему утверждаешь, что ты - это Он?

- В последнее время мне что-то нездоровится, - объяснила черепаха. Тощая шершавая шея вытянулась из панциря. - На его спине дверца, - заметила она. - Почему там дверца?

- Чтобы бросать туда грешников.

- А почему еще одна на животе?

- Чтобы выбрасывать пепел, оставшийся после обряда освящения. А дым выходит из ноздрей, как предупреждение неверным.

Черепаха изогнула шею и оглядела ряд запертых дверей. Потом подняла голову, чтобы осмотреть покрытые сажей стены. Перевела взгляд на вырытую под железным быком канавку, в которой сейчас не горел огонь. И, поняв что-то, нервно моргнула.

- Люди? Вы поджариваете в нем людей?

- Ага! - торжествующе произнес Брута. - Сам доказал, что ты не Великий Бог! Он знает, что мы не сжигаем здесь людей. Сжигать людей - да это просто неслыханно!

- Эге, - сказала черепаха. - Тогда что...

- Это для уничтожения еретической материи и другого подобного мусора, - сказал Брута.

- Очень разумно.

- Грешники и преступники очищаются огнем в подвалах Квизиции. А иногда и перед Главным Храмом. Великий Бог знал бы это.

- Я, скорее всего, забыл, - тихо призналась черепаха.

- Великий Бог Ом - Священные Рога - знал бы, что Он сам сказал устами пророка Уолспура.

Брута кашлянул и сосредоточенно нахмурился. Подобное действие с его стороны всегда являлось признаком глубокого размышления.

- "Да уничтожит священный огонь неверных!" Стих 65.

- Это я сказал?

- В год Мягких Овощей епископ Криблепхор обратил демона лишь силой убеждения, - объявил Брута. - Демон обратился к церкви и стал архидиаконом. По крайней мере, так говорят.

- Против драки я не возражал бы, - начала черепаха.

- Твой лживый язык не сможет искусить меня, пресмыкающееся, - сказал Брута, - ибо моя вера сильна.

Черепаха запыхтела от усилий.

- Да поразит тебя молния!

Маленькая, очень маленькая черная тучка появилась над головой Бруты. И маленький, очень маленький удар молнии чуть обжег бровь. Разряд имел примерно такую же силу, как искра, проскочившая в шерсти кота в жаркую сухую погоду.

- Ой!

- Ну теперь ты веришь мне? - спросила черепаха.

На крыше цитадели дул легкий ветерок. Кроме того, с этого места открывалась прекрасная панорама пустыни. Фри'ит и Друна молча стояли у парапета, пока не отдышались. Наконец, Фри'ит спросил:

- Здесь мы в безопасности?

Друна поднял голову. Орел описывал круги над иссушенными холмами. Он неожиданно спросил себя, насколько остер слух у орла. Наверняка, эта птица обладает многими способностями. Может ли она слышать? Она может услыхать шаги любой твари в полумиле внизу, особенно в молчании пустыни. Какого черта! Не может же хищник говорить.

- Возможно, - ответил он наконец.

- Могу я доверять тебе? - осведомился Фри'ит.

- Могу ли я доверять тебе?

Фри'ит постучал пальцами по парапету.

- Гхм, - хмыкнул он.

В этом и была проблема. В этом заключалась проблема всех истинно тайных обществ. Они были тайными. Сколько членов насчитывало Движение Черепахи? Никто в точности не знал. Как звали его сторонников? Каждого человека знали только двое других. Те, которые ввели его в организацию. Но кто были они, скрывавшиеся за этими масками? Знание было опасным. Если вам что-то известно, инквизиторы медленно, по капле крови, с каждой жилочкой вытянут это из вас. Поэтому лучше было оставаться в неведении. Это намного облегчало беседу во время собраний и делало ее невозможной вне стен пещеры. В этом состояла проблема всех начинающих заговорщиков на протяжении многих веков. Как устраивать заговор и при этом суметь ничего не открыть тем, кому не доверяешь. Потому что если ненадежного собрата-заговорщика поймают, он укажет огненно-красным жезлом обвинения на своего товарища. Несмотря на легкий ветерок, крошечные капли пота выступили на лбу Друны, свидетельствуя о том, что секретарь явно мучается этими же вопросами. Но это еще ничего не доказывало. А для Фри'ита стремление выжить давно уже вошло в привычку. Он нервно хрустнул костяшками пальцев.

- Священная война, - объявил он. Это была достаточно безопасная тема, никак не выдававшая истинных мыслей Фри'ита относительно планов на будущее. Он не сказал: "Господи, Боже мой, только не проклятая священная война! Неужели этот человек настолько обезумел? Какой-то идиот миссионер позволил прикончить себя, другой пишет идиотские трактаты о форме мира, а нам приходится идти на войну!" Если его начнут пытать, допрашивать и ломать кости, всегда можно объяснить, что он хотел сказать следующее: "Наконец-то! Прекрасная долгожданная возможность со славой умереть за Ома, единственного и истинного Бога, который затопчет неверных копытами из железа!" Конечно, особой разницы это не составит. Никакое свидетельство не поможет, если вы уже попали в такие глубокие подземелья, где обвинение имеет силу улики. Но, по крайней мере, один или два инквизитора хотя бы почувствуют, что они могли ошибиться.

- Конечно, наша церковь была гораздо менее воинственной в последний век или около того, - заметил Друна, вновь оглядывая пустыню. - Больше занималась насущными проблемами империи.

Утверждение. Ни трещины, в которую можно вставить костолом.

- Но был ведь крестовый поход против ходгсонитов, - рассеянно заметил Фри'ит. - И Покорение мелхиоритов. И обличение лжепророка Зеба. И Исправление Ашелиан. И Отпущение Грехов...

- Но все это было просто политикой, - возразил Друна.

- Хм. Да, конечно, вы правы.

- И конечно, никто не может сомневаться в мудрости войны, долженствующей утвердить всемогущество и славу Великого Бога Ома.

- Нет, никто в этом сомневаться не может, - согласился Фри'ит, который бродил по многим полям сражений на следующий день после славных побед, когда появляется прекрасная возможность увидеть своими глазами и понять, что означают эти победы.

Омнианам запрещали использовать любые виды наркотиков, но в такие времена этот закон было особенно тяжело исполнять, потому что вы не осмеливались заснуть из страха перед собственными снами.

- Разве Великий Бог не объявил устами пророка Эббиса, что нет более великой и почетной жертвы, чем отдать свою жизнь за Бога?

- Совершенно верно, - подтвердил Фри'ит. Он не мог не припомнить, что Эббис был епископом в Цитадели за пятьдесят лет до того, как Великий Бог Ом Избрал его. Визжащие от злобы враги никогда не наступали на него с мечом. Он никогда не глядел в глаза тому, кто желал ему смерти. Нет, конечно, глядел, потому что, конечно, у церкви свои политики. Но, по крайней мере, у них не было средств для его уничтожения. В то время.

- Умереть со славой за веру - это благородная кончина! - нараспев произнес Друна, словно пользуясь некоей внутренней шпаргалкой.

- Так завещали пророки, - жалко пробормотал Фри'ит. Он знал, что пути Великого Бога Ома неисповедимы. Несомненно, Он выбирал Своих Пророков. Но временами казалось, что Ему не мешало бы помочь. Возможно, Он был слишком занят, чтобы выбирать сам.

Казалось, во время служб в Главном Храме происходило гораздо больше встреч, гораздо больше кивков, гораздо больше обменов взглядами. Несомненно, этот молодой Ворбис отмечен перстом господним.

О, Боже, как легко скользить от одной мысли к другой.

Да, это человек, которого воистину коснулось Предназначение.

Крошечная часть Фри'ита, та часть, которая провела основные годы жизни в палатках, получила множество ранений и часто оказывалась в разгаре схваток, где тебя мог легко прикончить как враг, так и друг, добавила: "Или, возможно, коснулось нечто совсем другое". Это была та самая часть, которой предназначено провести вечность во всех подземельях ада, зато она имела возможность испытать все это на практике.

- Ты знаешь, что я много путешествовал, когда был гораздо моложе? - спросил Фри'ит.

- Я часто слышал твои очень интересные рассказы о скитаниях в землях язычников, - вежливо кивнул Друна. - При этом часто упоминались колокола.

- Я когда-нибудь рассказывал тебе о Коричневых Островах?

- Это там, за краем света, - сказал Друна. - Я помню. Там, где хлеб растет на деревьях и молодые женщины находят маленькие белые шарики в раковинах. Ты говорил, они ныряют за ними, причем без малейшего клочка...

- Я помню еще кое-что, - перебил Фри'ит. - Это странное воспоминание. Видение низкорослых кустов под пурпурным небом. Там такое бурное море! А волны большие, гораздо выше, чем в Круглом море. И люди вынуждены пересекать прибой, чтобы отправиться на рыбную ловлю, на странных деревяшках. А когда они хотят вернуться на берег, дожидаются волны и потом - стоят прямо на волне, и она выносит их прямо на песок.

- Мне больше нравится рассказ о молодых ныряльщицах, - заметил Друна.

- Иногда волны становятся невероятно огромными, - продолжал Фри'ит, игнорируя Друну. - Ничто не может остановить их. Но если скользить по ним, ни за что не утонешь. Это я успел узнать.

Друна заметил блеск в глазах собеседника.

- Ага, - сказал он, кивнув, - как милостиво со стороны Великого Бога поставить на нашем пути столь поучительные примеры.

- Самое главное - правильно оценить силу волны, - пояснил Фри'ит. - И оседлать ее.

- А что случается с теми, кому это не удается?

- Тонут. Часто. Иногда волны очень безжалостны.

- Такова природа волн, насколько я понимаю.

Орел все еще кружил в небе. Если он и понял что-то, то не показывал этого.

- Полезные факты, их стоит запомнить, - внезапно просветлел Друна. - Особенно, если кто-то окажется в землях язычников.

- По всей видимости, так.

С молитвенных башен, рассеянных там и сям по абрису Цитадели, диаконы монотонно перечисляли обязанности на текущий час. Бруте надо бы сидеть на уроке в это время, но отцы наставники были с ним не слишком строги. Как-никак, он прибыл в Цитадель уже прекрасно подготовленный стараниями бабки. Знал каждое слово в каждой книге Семикнижия, а также все молитвы и гимны наизусть. Возможно, они предполагали, что он, как всегда, приносит пользу. Приносить пользу означало делать что-то такое, что никто другой не желал выполнять. На взгляд постороннего, Брута окучивал ряды фасоли. Великий Бог Ом, хотя и мог в настоящее время считаться Малым Богом Омом, ел салатный лист.

- Всю свою жизнь, - думал Брута, - я знал, что Великий Бог Ом, - Брута безо всякого энтузиазма попытался сделать знак священных рогов, - был... э... огромным бородатым созданием в небе, или иногда, когда сходил на Землю, чудовищным быком, или львом, или... Словом, чем-то большим. Таким, на что обычно глядишь снизу вверх.

Черепаха каким-то образом не вписывалась в это представление. Он очень старался... Все равно что-то было не так. И послушать только, как она говорит о пророках - так, словно они были просто... просто какими-то безумными стариками... Все это как во сне. В джунглях подсознания Бруты родилась бабочка сомнения. Вышла из куколки, осторожно взмахнула крылышком, еще не сознавая, какую хаотическую теорию выдвинет касательно подобных вещей.

- Я чувствую себя гораздо лучше, - объявила черепаха. - Лучше, чем за последние многие месяцы.

- Месяцы? - повторил Брута, - и сколько же вы - проболели?

Черепаха поставила ногу на лист.

- Какой сегодня день? - спросила она.

- Десятый день Грюна.

- Да? А год?

- Э... Потаенной Змеи. То есть что вы имеете в виду - "который год"?

- Значит... Три года, - вздохнула черепаха. - Это хороший салат. Это Я говорю. Такой салат в холмах не растет. Разве что подорожник, терновник, чертополох. Дай мне еще листок.

Брута сорвал листок с ближайшего растения.

- Ну вот, - подумал он, - еще один лист.

- А ты собирался быть быком? - осведомился он.

- Открыл глаза - точнее, глаз - и обнаружил, что я - черепаха.

- Почему?

- Откуда мне знать! Не знаю, - солгала черепаха.

- Но ты... Ты всезнающий, - сказал Брута.

- Это не означает, что мне известно все.

Брута закусил губу.

- Ага. Да. Означает.

- Уверен?

- Уверен. Я думал, это значит, всемогущ.

- Нет. Всемогущ - это значит, что ты можешь все.

- Ты всемогущ. Так говорится в книге Оссори. Он был один из великих пророков, знаешь ли. Надеюсь, по крайней мере, - добавил Брута.

- Кто сказал ему, что я всемогущ?

- Ты.

- Ничего подобного.

- Ну, а он сказал, что ты.

- Даже не припоминаю никого по имени Оссори, - пробормотала черепаха.

- Ты говорил с ним в пустыне, - объяснил Брута. - Ты должен помнить. Такой высокий, восемь футов, с очень длинной бородой. И огромным посохом. И сиянием священных рогов, исходившим из головы.

Брута поколебался. Но он сам видел статуи и священные иконы. Они не могли ошибаться.

- Никогда не встречал никого подобного, - заявил Малый Бог Ом.

- Может, он был немножко ниже, - уступил Брута.

- Оссори. Оссори, - повторила черепаха. - Нет... Нет. Вряд ли я...

- Он сказал, что ты говорил с ним из Огненного Столба.

- Ах, тот Оссори! - протянула черепаха. - Огненного Столба. Да.

- И ты продиктовал ему книгу Оссори, - продолжал Брута, - которая содержит Наставления, Указания, Отречения и Заповеди. Сто девяносто три главы.

- Не думаю, чтобы я все это сделал, - с сомнением покачал головой Ом. - Уверен, что запомнил бы сто девяносто три главы.

- Тогда что ты ему сказал?

- Насколько я помню, всего лишь: "Эй, посмотри, что я умею делать!" - пояснила черепаха.

Брута уставился на нее. Она выглядела смущенно, настолько, насколько это вообще возможно для черепахи.

- Даже боги любят иногда расслабиться и отдохнуть, - заметила черепаха.

- Сотни тысяч людей живут в соответствии с законами Отречений и Заповедей, - рявкнул Брута.

- Ну и что? Я им не мешаю.

- Если не ты продиктовал их, то кто?

- Не спрашивай меня. Я не всеведущ.

Бруту затрясло от ярости.

- А пророк Эббис? Думаю, кто-то все-таки дал ему Распоряжения. Не так ли?

- Это был не я.

- Они записаны на свинцовых слитках высотой десять футов.

- Ну, хорошо. Значит, это должен был быть я. У меня всегда имеется куча свинцовых слитков. На случай, если я встречусь с кем-нибудь в пустыне, не так ли?

- Что? Если не ты дал их ему, кто же тогда?

- Не знаю. Зачем это мне? Не могу же я быть повсюду сразу.

- Но ты вездесущ.

- Кто это сказал?

- Пророк Хашими.

- Я никогда его не встречал.

- Ах, вот как! Может, скажешь, что и книгу Создания не давал?

- Что такое книга Создания?

- Хочешь сказать, что и этого не знаешь?

- Не знаю.

- Тогда кто ему дал эту книгу?

- Не знаю! Может, сам написал.

Брута в ужасе прикрыл рот рукой и что-то неразборчиво пробормотал.

- Что?

Брута отнял ладонь.

- Я сказал, это богохульство.

- Богохульство? Как я могу богохульствовать? Я сам - Бог!

- А я тебе не верю.

- Ха! Хочешь еще один удар молнии?

- И ты называешь это ударом молнии?!

Брута покраснел, как свекла, и затрясся. Черепаха печально повесила голову.

- Да, ты прав, ты прав. Не очень-то это грозный удар, признаюсь. Будь я в полной силе, от тебя осталась бы пара дымящихся сандалий.

Черепаха выглядела абсолютно сокрушенной.

- Ничего не понимаю. Подобные вещи никогда не случались со мной раньше. Я намеревался целую неделю пробыть огромным злобным ревущим белым быком, а кончил обличьем черепахи. И целых три года не могу от него избавиться. Почему - не знаю. Да и не должен я всего знать. Хотя эти твои пророки заявляют, что все равно встречали меня. А ты знаешь, что никто из них даже не слышал меня? Я пытался говорить с пастухами. И никто даже не обратил на меня внимания. Я уже начал думать, что так и родился черепахой, мечтающей стать богом. Вот до чего я дошел.

- Может, ты и есть черепаха, мечтающая стать богом?

- Да распухнут твои ноги до размера древесных стволов, - огрызнулась черепаха.

- Но... Но, - пролепетал Брута, - ты говоришь, что пророки были... всего-навсего обыкновенными людьми...

- Которые и сочинили все эти вещи. Именно так оно и есть.

- Да, но мудрость исходила не от тебя.

- Разве что какая-то часть. Я... так много позабыл всего за последние несколько лет.

- Но если ты все это время пребывал здесь в образе черепахи, кто слушал наши молитвы? Кто принимал жертвы? Кто судил мертвых?

- Не знаю, - вздохнула черепаха. - А раньше чьей это было обязанностью?

- Твоей.

- Разве?

Брута заткнул пальцами уши и разразился Третьим стихом, именуемым "Глянь, как язычники бегут от гнева Ома".

Через пару минут черепаха высунула голову из панциря.

- Значит, - сказала она, - перед тем, как неверных сжигают заживо, ты им поешь?

- Нет.

- Ах. Легкая смерть.

- Могу я кое-что сказать? Если попытаешься хоть еще раз поколебать мою веру...

Черепаха замолчала. Ом лихорадочно рылся в то и дело изменяющей ему памяти. Потом поскреб пыль лапой.

- Я... помню день... летний день... когда тебе было... тринадцать.

Сухой еле слышный голос продолжал дребезжать. Рот Бруты округлился, постепенно открываясь все шире. Наконец, мальчишка пролепетал:

- Откуда тебе это известно?

- Ты же веришь, что Великий Бог Ом видит все, что ты делаешь, не так ли?

- Ты - черепаха, и не можешь...

- Когда тебе было почти четырнадцать, и твоя бабка побила тебя за кражу сметаны из кладовой, чего на самом деле ты не совершал, она заперла тебя в комнате и сказала: "Хотела бы я, чтобы..."

- Должен быть какой-то знак, - подумал Ворбис. - Всегда должен быть какой-то знак. Особенно для человека, который ждет этого. Мудрец всегда умеет оказаться на пути Господнем.

Он шествовал по Цитадели. У него вошло в привычку ежедневно проходить через несколько нижних уровней, хотя, конечно, всегда в разное время и разным маршрутом. Насколько Ворбис вообще мог испытывать хоть какую-то радость от жизни, хотя бы в том смысле, как это понимают простые смертные и нормальные люди, он чувствовал удовольствие, наблюдая лица нижних чинов духовенства. Особенно, когда они заворачивали за угол и сталкивались лицом к лицу с диаконом Ворбисом, главой Квизиции. Почти всегда встреченный останавливался, бледнел и судорожно глотал воздух, что указывало на нечистую совесть. Ворбису нравилось видеть по-настоящему нечистую совесть. Для этого она и существовала. Вина была жиром, которым смазывались колеса власти. Он завернул за угол и увидел небрежно выцарапанный на противоположной стене рисунок. Кривой овал с четырьмя подобиями ножек и еще более грубым изображением головы и хвоста. Ворбис улыбнулся. За последнее время таких художеств становилось все больше. Пусть ересь процветает. Пусть она вылезет на поверхность, как головка чирья - Ворбис знал, как орудовать ланцетом. Но, задумавшись, он пропустил поворот. И вместо этого вышел на солнцепек. Ворбис тут же растерялся, несмотря на то, что, казалось, знал все закоулки Цитадели. Но тут же сообразил: это один из внутренних садов. Вокруг высокой изгороди из декоративной клетчианской кукурузы вились лозы фасоли, распустившейся навстречу солнцу красно-белыми цветами. Между рядами фасоли мирно зрели дыни, лежавшие прямо на пыльной земле. В обычный день Ворбис обязательно отметил и одобрил бы такое разумное использование земли, но в обычный день он и не встретил бы пухленького молодого послушника, катающегося взад и вперед в пыли, заткнув уши пальцами. Ворбис долго смотрел на него, потом потыкал Бруту носком сандалии.

- Что мучает тебя, сын мой?

Брута открыл глаза. Существовало не так-то много высших членов церковной иерархии, которых он мог распознать. Даже Кенобиарх казался неразличимой кляксой в толпе, но всем был известен Ворбис, эксквизитор. Что-то в нем заставляло запечатлеть его образ в сознании в течение нескольких дней пребывания в Цитадели. Бога каждый боялся просто по привычке, но Ворбис внушал ужас.

Брута потерял сознание.

- Как странно! - удивился Ворбис.

Тихий шипящий звук заставил его обернуться. У его ног оказалась маленькая черепаха. Как только Ворбис заметил ее, животное попыталось отступить, но в это же время, как ни удивительно, глядело на него и шипело, словно закипающий чайник. Ворбис поднял ее, внимательно рассмотрел, переворачивая в руках, потом оглядел сад, пока не нашел местечко на самом солнцепеке и положил туда пресмыкающееся на спину. Немножко подумав, он взял пару камешков с одной из грядок и вставил их под панцирь так, чтобы мерзкое создание не смогло встать на ноги. Ворбис был уверен, что нельзя упускать ни малейшей возможности приобрести эзотерическое знание. И поэтому мысленно велел себе вернуться через несколько часов и посмотреть, что будет, если, конечно, позволит работа. Потом он обратил свое внимание к Бруте.

Для богохульников существует ад. Существует ад и для сомневающихся в истинной власти. Существует множество адских подземелий для лжецов. Возможно, найдется ад и для маленьких мальчиков, желающих смерти своим бабкам. И вообще адов было гораздо больше, чем можно себе представить. Существовало и определение вечности. Это был период времени, определяемый Великим Богом Омом и необходимый для того, чтобы всякий получил наказание, которого заслуживает. У омниан было слишком много адов. И в настоящий момент Брута проходил через каждый из них. Брат Намрод и брат Ворбис наблюдали, как мальчишка мечется и бьется на постели, словно выброшенный на берег кит.

- Это солнце, - решил Намрод, почти успокоившись после первоначального шока, когда сам эксквизитор пришел за ним, - бедный парень весь день работает в саду. Так и должно было случиться.

- Вы пробовали выпороть его? - спросил брат Ворбис.

- С сожалением вынужден сказать, что бить молодого Бруту все равно, что пытаться выпороть матрас, - пояснил Намрод. - Он, конечно, охает, но думаю, только потому, чтобы сделать мне приятное. Очень послушный парень этот Брута. И именно тот, о ком я говорил вам.

- Он не выглядит очень смышленым, - сказал Ворбис.

- А он и вправду отнюдь не из таких.

Ворбис одобрительно кивнул. Слишком острый ум в послушнике был довольно сомнительным преимуществом. Иногда он служил возвышению славы Ома, но часто был причиной - ну, скажем, не был причиной очередной беды только потому, что Ворбис точно знал, как поступить с умом, направленным по грешному пути. Зато это приводило к лишней работе.

- И все же ты говорил, что наставники хвалят его, - удивился Ворбис.

Намрод пожал плечами.

- Он очень, очень послушен и - кроме того, дело в его памяти.

- А что с его памятью?

- Ее слишком много, - сожалеюще объяснил Намрод.

- Такая хорошая память?

- Хорошая - это не то слово. Великолепная. Наизусть знает все Семи...

- Хмм? - осведомился Ворбис.

Намрод поймал взгляд диакона.

- Настолько великолепна, насколько вообще может быть в этом несовершенном мире, - пробормотал он.

- Благочестивый и начитанный молодой человек, - констатировал Ворбис.

- Э... - сказал Намрод, - нет. Он не может читать или писать.

- А, ленивый мальчик?

Диакон был не из тех людей, которые говорят намеками. Рот Намрода открылся и снова закрылся, пока наставник искал нужные слова.

- Нет, - выдавил он наконец. - Мальчишка старается. Мы уверены, что он старается. Просто, по-моему, не может - не может установить связи между звуками и буквами.

- Но вы хотя бы выпороли его за это?

- Порка мало что изменит, диакон.

- Каким же образом он стал таким хорошим учеником?

- Он слушает, - объяснил Намрод. "Ни один человек не умел слушать как Брута", - подумал он. И поэтому было так трудно учить мальчишку. Это было все равно - все равно, что пребывать в огромной подземной пещере. Все слова попросту исчезали в бездонных глубинах головы Бруты. Такая невероятная поглощенность, такое пристальное внимание могло погрузить ничего не подозревающего наставника в недоуменное молчание, пока каждое произнесенное им слово впитывалось в сознание Бруты.

- Он слушает все, - сказал Намрод вслух. - И наблюдает за всем. Просто вбирает в себя, впитывает.

Ворбис, нахмурившись, уставился на Бруту.

- Кроме того, в жизни не слышал, чтобы он сказал хоть одно недоброе слово, - добавил Намрод. - Остальные послушники смеются над ним иногда, называют здоровенным тупым быком. Вы же знаете, как это бывает.

Ворбис оглядел широкие ладони Бруты и толстые ноги. Он, казалось, о чем-то глубоко задумался.

- Не может читать и писать, - вымолвил наконец эксквизитор. - Но чрезвычайно верен и послушен.

- Верен и благочестив, - кивнул Намрод.

- И хорошая память, - пробормотал Ворбис.

- Более чем, - вставил Намрод. - Даже вовсе и не похоже на память.

Ворбис, казалось, пришел к какому-то решению.

- Пошлите его ко мне, когда выздоровеет, - объявил он.

Намрод немедленно впал в панику.

- Я просто желаю поговорить с ним, - пояснил Ворбис. - Кажется, он может быть полезен.

- Да, господин. Поскольку я подозреваю, что пути Великого Бога Ома неисповедимы.

Безбрежная высота. Ни единого звука, кроме шелеста ветра в перьях. Орел неподвижно парил в воздухе, глядя на игрушечные здания Цитадели. Она упала куда-то, и теперь невозможно найти ее. Где-то там, в небольшом клочке зелени.

Пчелы жужжали в цветах фасоли. Солнце немилосердно жгло перевернутый панцирь Ома. Существует также ад и для черепах. Он слишком устал, чтобы дергать ногами - это все, что можно сделать в подобных обстоятельствах - дергать ногами и высовывать голову как можно дальше, и помотать ей в надежде, что встанешь на четыре лапы. Вы умираете, если нет верующих в вас. И именно об этом, в основном, беспокоится малый бог. Но вы умираете также, если просто умерли. В части мозга, не занятой мыслями о непереносимой жаре, Ом чувствовал ужас и смущение Бруты. Не стоило так поступать с мальчиком. Конечно, он не наблюдал за ним. Зачем богу делать такое. Кому интересно, чем занимаются люди. Главное - их вера. Он просто выудил воспоминания из мозга мальчика, чтобы произвести на него впечатление, словно фокусник, вынимающий яйцо из чьего-нибудь уха.

Я лежу на спине, становится все жарче, и я сейчас умру... И все же... и все же - этот проклятый орел уронил его на навозную кучу. Ну и дурачок же этот орел. Вся местность состоит из камней и скал. Скал и гор. А он приземлился на то единственное, что могло оставить его в живых. И, к тому же, почти у ног истинно верующего. Как странно. Заставляет задуматься. Уж не существует ли в самом деле что-нибудь вроде божественного провидения? Если не считать, конечно, что вы сами были божественным провидением... И сейчас валяетесь на спине, разогреваясь все сильнее, готовясь умереть. Тот человек, который перевернул его. Это выражение на кротком лице. Он запомнит его. Это выражение не жестокости, а какого-то иного уровня существования. Это выражение ужасного покоя...

Тень закрыла солнце. Ом, прищурившись, взглянул в лицо Лу Цзе, глядевшего на него с мягким, почти нежным состраданием. Потом монах перевернул его, поднял метлу и отошел, не обращая больше никакого внимания на черепаху. Ом обмяк, пытаясь отдышаться. И тут же просветлел. "Кто-то там, наверху, благоволит ко мне", - подумал он, - "и это - я".

Сержант Симони подождал, пока не очутился в казарме, и только потом развернул свой клочок бумаги. Он совсем не удивился, обнаружив на нем крохотный рисунок черепахи. Значит, ему повезло. Он жил ради этой минуты. Кто-то должен был привезти, вернуть носителя Истины, ставшего символом Движения. Жребий пал на него. Плохо только то, что он не может убить Ворбиса. Но всему свое время. Это нужно сделать там, где всякий увидит. Когда-нибудь. Перед Храмом. Иначе никто не поверит.

Ом медленно, но настойчиво продвигался по песчаному коридору. Он немного подождал после исчезновения Бруты. Ждать - это еще одна вещь, которую так хорошо умеют делать черепахи. Практически, они - чемпионы мира в этом виде спорта. "Проклятый, бесполезный мальчишка", - думал Ом. Так и надо ему за то, что говорил с таким идиотом послушником. Конечно, тот тощий старик не смог услышать его, да и повар тоже. Ну что ж, возможно, старик был просто глух. Что же касается повара - Ом сделал зарубку в памяти, что когда он вернет себе настоящую божественную силу, повара ожидает особое, ужасное наказание. Бог не был в точности уверен, какое именно, но, возможно, туда входила кипящая вода, да и морковка тоже. Несколько минут он с удовольствием обдумывал кару. Но что толку! Все равно он оставался в этом мерзком саду в облике черепахи. Он знал, как попал сюда. Бог в немом ужасе поглядел на крошечную точку в небе, в которой признал орла. Лучше уж отыскать более земной путь отсюда. Разве что он предпочитает провести весь следующий месяц, скрываясь под листом дыни. И тут еще одна мысль поразила его. Хорошая еда! Когда он вернет себе могущество, придется провести довольно много времени, изобретая несколько новых адов. И парочку заповедей тоже. Да не посмеешь ты взять в рот Мясо Черепахи. Прекрасная заповедь. Удивительно, как он не подумал об этом раньше. Предвидение - вот что это такое. А если бы он еще несколько лет назад придумал еще что-то вроде: "Да Пригреешь Ты и Пожалеешь Всякую Попавшую в Беду Черепаху и Отнесешь Ее Туда, Куда Она Захочет, И Это Важнее Всего, Если Ты - Орел", он бы не попал в такую беду. Ну что уж теперь делать. Придется самому найти Кенобиарха. Кто-нибудь вроде первосвященника, возможно, и сумеет услышать его. Первосвященник должен быть где-нибудь в этом месте. Первосвященники вообще обязаны оставаться на одном месте. Его должно быть довольно легко найти. И, хотя в настоящее время Ом принял облик черепахи, он по-прежнему остается Богом. Насколько трудно будет найти первосвященника? Придется выбраться наверх. Именно в этом и заключается смысл иерархии. Ты находишь главного, поднимаясь все выше. Слегка раскачиваясь, так что панцирь дергался из стороны в сторону, бывший Великий Бог Ом отправился исследовать Цитадель, возведенную к его вящей славе. Он не мог не заметить того, как все сильно изменилось за три тысячи лет.

- Я?! - сказал Брута, - но, но, но...

- Не думаю, что он хочет наказать тебя, - пояснил Намрод. - Хотя, конечно, ты полностью заслуживаешь хорошего наказания. Все полностью заслуживаем, - добавил он благочестиво.

- Но почему?

- Почему? Он сказал, что хочет поговорить с тобой.

- Но что я могу сказать такого, что было бы интересно эксквизитору? - взвыл Брута.

- Интересно. Надеюсь, ты не собираешься оспаривать желание диакона? - нахмурился Намрод.

- Нет, нет, конечно, нет, - прошептал Брута, уныло повесив голову.

- Молодец, - сказал Намрод и похлопал Бруту по спине. - Беги быстрее, - посоветовал он, - уверен, что все будет в порядке.

И только потом, потому что тоже с детства был воспитан в строгих правилах честности, добавил:

- Возможно, все будет в порядке.

В Цитадели было несколько лестниц. Шествия многих бесконечных процессий, выполняющих сложные ритуалы Великого Ома, требовали, чтобы у них были длинные пологие ступени. Такие, по которым могли бы спокойно подниматься спотыкающимися шагами очень-очень старые люди. А в Цитадели было множество очень-очень старых людей. Ветер постоянно приносил песок из пустыни. И на ступеньках, и во дворах, несмотря на армию послушников, усердно работавших щетками и метлами, постоянно скапливались маленькие песчаные барханы. Но Господь дал черепахе очень неустойчивые ноги. "Да построишь ты еще более пологие ступеньки", - прошипела она, с трудом взбираясь наверх. Мимо Бога то и дело пролетали ноги всего в нескольких дюймах. Это, как оказалось, был один из главных проходов в Цитадели, ведущих к Площади Плача, которую каждый день посещали тысячи пилигримов. Несколько раз чья-то сандалия задевала за панцирь и отбрасывала черепаху.

- Да оторвутся твои ноги от тела и будут похоронены в термитнике! - завопила черепаха.

Бывший Великий Бог Ом сразу почувствовал себя лучше. Еще чья-то нога подцепила его и отбросила в сторону. Он с громким лязгом ударился о витую металлическую решетку, вставленную в одну из стен. Только крепкие челюсти и острые зубы помешали ему проскользнуть между прутьев. Он изо всех сил уцепился за решетку и повис над подвалом. У черепахи и в самом деле невероятно сильные мышцы челюсти. Великий Бог Ом слегка раскачивался, болтая ногами. Ничего страшного. Черепаха, живущая среди скал и холмов, привыкла к подобным вещам. Если бы только зацепиться ногой... Очень слабые звуки привлекли его внимание. Послышался лязг металла, а потом тихое хныканье. Ом повел глазом. Решетка была вставлена в стену очень длинной комнаты с низкими потолками. Она была ярко освещена световодами, специальными скважинами, пропускающими свет, которых в Цитадели было великое множество. Ворбис обращал на это особое внимание.

Инквизиторы не должны работать во тьме. Только на свету, - говорил он, - там, где они могли бы видеть ясно, отчетливо, что делают. Ому тоже было все прекрасно видно. Он немножко повисел на решетке, не в силах оторвать взгляда от ряда скамеек. В общем и целом, Ворбис не одобрял раскаленных щипцов, усеянных шипами цепей и всяких штучек со сверлами и тисками. Разве только что не предстояла публичная казнь в один из знаменательных дней поста.

Можно делать поразительные вещи, - всегда утверждал он, - и всего-навсего обыкновенным ножом... Но большинство инквизиторов предпочитало работать по старинке. Чуть погодя Ом очень медленно пополз по решетке, то и дело нервно крутя шеей. Как всякое создание, поставившее перед собой цель, черепаха зацепилась за прут сначала одной передней лапой, потом другой. Задние лапы немного поискали опору, но потом удалось вставить коготь в щель между камнями. Помучившись немного, Ом все-таки сумел оказаться внизу. Он отползал медленно, держась поближе к стене, чтобы не получить очередной пинок. Черепахи вообще не умеют торопиться, но в этом случае Ом шагал медленно, потому что думал. Большинство богов затрудняются идти и думать одновременно.

Всякий мог попасть на Площадь Плача. Это считалось одной из великих свобод омнианизма. Существует много способов принести жалобу Великому Богу, но они зависели в основном от того, какую сумму ты мог позволить себе потратить, что было естественным, правильным и точно таким, каким и должно быть. В конце концов все, кто достигли успеха в этом мире, очевидно, добились этого при полном одобрении Великого Бога, потому что было невозможно поверить, что это им удалось при Его полном неодобрении. Таким образом, Квизиция могла действовать безупречно, не боясь ошибиться. Подозрение являлось доказательством. Как могло быть иначе? Великий Бог Ом не нашел бы нужным бросить семя подозрения в умы своих эксквизиторов, если бы не считал, что это самое семя должно быть именно там. Жизнь могла быть очень простой, если вы верили в Великого Бога Ома. А иногда и очень короткой. Непредусмотрительные люди, глупые и те, кто вследствие какого-то недостатка, ошибки или недосмотра, в этой жизни или в прошлой, не могли себе позволить купить даже щепотку благовоний. И Великий Бог в Своей Мудрости и Милосердии, вложенных в сердца и умы Его священников, предоставлял беднякам возможность выразить свое благочестие. Для этого и существовала Площадь Плача, где каждый мог вознести молитву или жалобу Великому Богу Ому. Их, конечно, услышат, а может быть, даже обратят внимание.

За площадью, в которой было добрых двести квадратных метров, возвышался Главный Храм. И уж там, без всякого сомнения, Бог слушал верующих. А может, и где-то по близости от этого места. Чей-то каблук зацепился за панцирь Ома, отбросив его от стены. И не успел он приземлиться, как костыль зацепился за край щитка и Ом полетел в толпу, переворачиваясь, словно монетка. Он ударился о тюфяк старой женщины, которая, подобно многим другим, была твердо уверена, что чем дольше она пробудет на площади, тем вернее Великий Бог Ом удовлетворит ее просьбу. Бог ошеломленно замигал. Это почти так же плохо, как очутиться в когтях орла. Почти так же плохо, как подвал... Нет, скорее всего, хуже подвала ничего быть не могло. Он уловил несколько слов, прежде, чем нога очередного пешехода отшвырнула его. "Вот уже три года в нашей деревне стоит засуха. Немного дождя, о, Господи!" Вертясь, вращаясь, словно юла, на верхушке собственного панциря, смутно предположив, что правильный ответ может уберечь его от пинков, Великий Бог пробормотал:

- Никаких проблем!

Очередная сандалия отбросила его, не замеченного благочестивыми молящимися, в густой лес ног. Мир завертелся перед глазами. До Бога донесся глухой от безнадежности старческий голос:

- Господь, Господь, почему моего сына забрали в твой Божественный легион? Кто теперь будет работать на ферме? Неужели ты не мог забрать какого-нибудь другого парня?

- Не волнуйся об этом, - пропищал Ом.

Носок сандалии ударил его под хвост и послал на несколько ярдов вперед. Никто не смотрел вниз. Омниане повсеместно верили, что если пристально, не мигая уставиться на золоченые рога на крыше Храма и при этом непрерывно бормотать молитвы, Бог непременно исполнит просьбу. И если кто-то по рассеянности и ушибался о черепаху, то тут же автоматически отбрасывал ее другой ногой.

- ...Моя жена, которая больна...

- Верно.

Пинок.

- ...Очисти колодец нашей деревни, который отвратительно...

- Обязательно!

Пинок.

- ...Каждый год появляется саранча, и...

- Я обещаю только...

Пинок.

- ...Пропал в морях, вот уже пять месяцев, как...

- Прекратите пинать меня!

Черепаха наконец приземлилась на все четыре лапы в крохотном, свободном от ног пространстве, вся на виду... В жизни животных такое огромное значение имеет умение различать рисунки, формы, очертания охотника и жертвы. На первый взгляд стороннего наблюдателя, лес - это, скажем - просто лес. С точки зрения голубки это расплывчато-зеленый фон для ястреба, которого вы не заметили на ветке дерева. Для крошечной точки охотящегося стервятника высоко в небе вся панорама мира просто туман по сравнению с прячущейся в траве добычей. Со своего наблюдательного пункта на Рогах орел взмыл в небо. К счастью, то самое осознание необходимости различать формы, которое делало черепаху столь явной помехой на площади, полной спешащих куда-то людей, заставило единственный глаз этой же черепахи, охваченной ужасным предчувствием, взглянуть вверх в нужном направлении. Орлы - крайне целеустремленные создания. Как только в их мозгах засела мысль об обеде, она никуда не уйдет, пока голод не будет удовлетворен.

Перед дверью покоев Ворбиса стояли два Божественных легионера. Они искоса взглянули на робко постучавшегося Бруту, словно в поисках предлога напасть на него. Маленький серый священник открыл дверь, ввел Бруту в крохотную, скудно обставленную комнату и указал на табурет. Брута сел. Священник исчез за занавесом. Брута оглядел комнату и... Темнота окутала его. Прежде, чем он успел двинуться - а рефлексы Бруты отнюдь не отличались быстротой даже в лучшие времена - голос у самого уха сказал:

- Ну же, брат, не поддавайся панике. Я приказываю тебе не поддаваться панике!

Перед лицом Бруты висела какая-то тряпка.

- Тебе достаточно кивнуть, мальчик.

Брута кивнул.

На твое лицо обычно натягивают капюшон. Все послушники знали это. В спальнях по ночам рассказывали такие истории. Они закрывают тебе лицо, чтобы инквизиторы не знали, над кем трудятся...

- Хорошо. Теперь идем в соседнюю комнату. Осторожней, не споткнись.

Чьи-то руки помогли ему встать, потянули за собой. Сквозь туман конфуза и непонимания он почувствовал прикосновение занавеса, а потом был вынужден сбежать на несколько ступенек вниз, в комнату, усыпанную песком. Руки повернули его несколько раз твердо, но не грубо, и повели по узкому проходу. Послышался шорох другого занавеса, и тут Брута почему-то осознал, что находится в гораздо большем помещении. Позже, долгое время спустя, Брута понял: ужаса не было. Ему накинули на голову капюшон в комнате Главы Квизиции. Ему и в голову не пришло чувствовать ужас, потому что у него была вера.

- За тобой табурет. Садись.

Брута сел.

- Можешь снять капюшон.

Брута скинул капюшон и заморгал. На табуретах в дальнем конце комнаты, охраняемые Священными легионерами, сидели три фигуры. Он узнал орлиный профиль диакона Ворбиса. Один из его компаньонов оказался коротким и приземистым, другой - очень жирным. Не тяжеловесным, как Брута, а просто мешком, набитым жиром. На всех троих были простые серые рясы. Ни признака щипцов или даже скальпелей. Все трое пристально уставились на мальчика.

- Послушник Брута? - спросил Ворбис.

Брута кивнул.

Ворбис слегка усмехнулся. Так обычно смеются очень умные люди при мысли о совсем не забавных вещах.

- И, конечно, в один прекрасный день мы будем к тебе обращаться "брат Брута", - сказал он, - или даже "отец Брута". Слишком уж большая путаница, по-моему. Лучше уж ее избежать. Я считаю, придется проследить, чтобы ты стал как можно скорее протодиаконом Брутой. Что ты об этом думаешь?

Брута вовсе ничего не думал об этом. Он смутно сознавал, что Ворбис говорит о его продвижении на лестнице церковной иерархии, но в мозгу не было ни одной мысли.

- Ну, хорошо, достаточно, - сказал Ворбис с легким раздражением человека, понявшего, что в этом разговоре на него легла основная тяжесть работы.

- Ты узнаешь этих ученых отцов слева и справа от меня?

Брута потряс головой.

- Прекрасно. Они хотят задать тебе несколько вопросов.

Брута кивнул. Очень жирный человек наклонился вперед.

- У тебя есть язык, мальчик?

Брута кивнул. И, почувствовав, что, возможно, этого недостаточно,тут же высунул его для осмотра. Ворбис предостерегающе положил ладонь на лоб толстяка.

- Думаю, наш юный друг слишком одержим благоговейным страхом, - мягко пояснил он и улыбнулся. - Ну, Брута, пожалуйста, убери его. Я хочу задать тебе несколько вопросов, понимаешь?

Брута кивнул.

- Когда ты впервые вошел в мои покои, ты провел несколько секунд в приемной. Пожалуйста, опиши ее.

Брута выпученными непонимающими глазами уставился на Ворбиса. Но колеса памяти помимо воли завертелись в мозгу, принося с собой слова:

- Это комната около трех квадратных метров с белыми стенами. На полу песок повсюду, кроме угла у двери, где заметны каменные плиты. На противоположной стене окно, приблизительно в двух метрах от пола. На окне решетка из трех прутьев. Кроме того, имеется трехногая табуретка. На стене висит Святая икона пророка Оссори, вырезанная из акации и украшенная серебряным листом. В левом нижнем углу оклада царапина. Под окном полка. На ней ничего нет, кроме подноса.

Ворбис сложил домиком длинные тонкие пальцы перед лицом.

- На подносе?.. - спросил он.

- Простите, господин?

- Что было на подносе, сын мой?

Образы и картины завертелись перед глазами Бруты.

- На подносе был наперсток. Бронзовый наперсток. И две иглы. А еще шнур. На шнуре узлы. Три узла. И еще девять монет. И еще серебряная чашка, украшенная рисунком из листьев акации. Кроме того, имелся длинный клинок, по-моему, из стали, с черной рукояткой и семью зарубками на ней. Маленький кусочек черной ткани. Стило и грифельная доска...

- Расскажи о монетах, - пробормотал Ворбис.

- Три из них были центами Цитадели, - тут же объяснил Брута, - на двух были Рога, а на одной семиярусная корона. Четыре монетки очень маленькие и золотые. На них буквы, которые - прочесть я не могу, но если бы вы могли дать мне стило, я бы...

- Это что, какой-то фокус? - осведомился толстяк.

- Заверяю вас, - вмешался Ворбис, - что мальчик не мог видеть эту комнату дольше, чем на протяжении нескольких секунд. Брута... Расскажи нам о других монетах.

- Остальные очень большие, бронзовые. Дирехми из Эфеба.

- Откуда ты знаешь? Они редко встречаются в Цитадели.

- Я их уже видел однажды, господин.

- Когда это было?

Лицо Бруты сосредоточенно сморщилось от усилий.

- Не уверен... - начал он.

Толстяк расплылся в улыбке.

- Ха, - сказал он.

- Думаю... - запнулся Брута, - ...это было днем. А может, и утром. В общем, что-то около полудня. Третьего грюна в год Ошеломленного Жука. Какие-то торговцы пришли в нашу деревню.

- Сколько тебе было в то время? - спросил Ворбис.

- Без одного месяца три года, господин.

- Я этому не верю, - замотал головой толстяк.

Рот Бруты открылся и закрылся несколько раз. Откуда он знает, ведь его там не было!

- Ты можешь ошибаться, сын мой, - сказал он. - Ты ведь уже взрослый. Сколько тебе? Семнадцать? Восемнадцать? Как же ты можешь припомнить случайно увиденную пятнадцать лет назад иноземную монету? Мы считаем, ты все это сочиняешь, - объявил толстяк.

Брута ничего не сказал. Зачем сочинять, когда все это крепко сидит у него в голове.

- Можешь ли ты припомнить все, что когда-либо происходило с тобой? - перебил приземистый человек, который все это время пристально следил за Брутой.

Брута очень обрадовался такому вмешательству.

- Нет, господин, только какие-то вещи.

- Забываешь какие-то вещи?

- Да. Есть многое, чего я не могу вспомнить.

Брута слыхал о забывчивости, хотя с трудом представлял себе, что это такое. Но существовали периоды в его жизни, особенно первые несколько лет, когда было - ничего. Никаких живых воспоминаний, кроме огромных запертых комнат в здании его воображения. Не забытые - переставшие существовать не более, чем любое запертое помещение... Просто... запертые.

- Скажи, сын мой, каково твое самое раннее воспоминание? - добродушно осведомился Ворбис.

- Яркий свет, а потом кто-то ударил меня, - пробормотал Брута.

Все трое мужчин бесстрастно уставились на него. Потом повернулись друг к другу. Брута сквозь терзания собственного ужаса услыхал обрывки произнесенных шепотом фраз:

- ...терять...

- ...Глупость и, возможно, демоническая...

- ...Ставки высоки...

- ...Один шанс, и они будут ожидать нас...

И так далее.

Он оглядел комнату. Богатая мебель никогда не ценилась слишком высоко в Цитадели. Полки, табуретки, столы... Правда, среди послушников ходили слухи, что священники, находящиеся на верхней ступеньке иерархии, владеют золотой мебелью. Но тут ничего подобного и следа не было. Комната была так же скудно обставлена, как и любая спальня послушников. Хотя в этой суровости была, возможно, своеобразная роскошь. Это была не вынужденная нагота бедности, но нищета во имя Цели.

- Сын мой!

Брута испуганно встрепенулся. Ворбис взглянул на собратьев. Приземистый человек кивнул. Толстяк пожал плечами.

- Брута, - велел Ворбис, - возвращайся в свою спальню. Прежде, чем ты уйдешь, один из слуг даст тебе поесть и что-нибудь выпить. Завтра на рассвете ты должен быть у ворот Рогов. Ты поедешь со мной в Эфеб. Знаешь о делегации в Эфеб?

Брута покачал головой.

- Возможно, у тебя не было случая узнать об этом, - заключил Ворбис. - Мы собираемся обсуждать политические вопросы с Тираном. Понимаешь?

Брута потряс головой.

- Прекрасно, - сказал Ворбис, - очень хорошо. А, и... Брута!

- Да, господин?

- Ты забудешь об этой беседе. Ты не был в этой комнате. Ты не видел нас здесь.

Брута, раскрыв рот, уставился на Ворбиса. Какая чепуха. Нельзя забывать вещи только потому, что хочешь этого. Некоторые вещи забываются сами собой - вещи, находящиеся в этих запертых комнатах, - но это из-за странного механизма, разобраться в котором он не сумел. Что имеет в виду этот человек?

- Да, господин, - кивнул он.

Такой ответ казался самым простым выходом.

Боги не имеют никого, кому могли бы молиться. Великий Бог Ом поспешил как только мог к ближайшей статуе, вытянув шею и изо всех сил старательно перебирая слабыми лапами. Статуя оказалась воплощением самого Бога Ома в образе Быка, Топчущего Копытами Неверных, хотя для черепахи это вовсе не было таким уж большим утешением. Это всего лишь вопрос времени. Пока орел не прекратит кружить в небе, она не сдвинется с места. Ом был черепахой всего только три года, но вместе с телом унаследовал накопленные годами инстинкты, большинство которых сосредотачивались на полном и абсолютном ужасе перед дикими животными, имеющими достаточно хитрости, чтобы понять, как можно съесть черепаху. Боги не имеют никого, кому можно было бы молиться. Ом искренне пожалел об этом. Именно сейчас. Но каждое создание нуждается в ком-то. Брута.

Брута был несколько сконфужен и не совсем уверен в собственном ближайшем будущем. По всей очевидности, диакон Ворбис освободил его от выполнения работ послушника, но что же он теперь будет делать весь остаток дня? Брута поплелся к саду. Бобы необходимо было подвязать, и Брута крайне обрадовался этому. Находиться в обществе бобов было гораздо легче. Они не приказывали тебе делать невозможное, например, забывать что-то. Если ему придется на время покинуть Цитадель, необходимо обложить корни дынь соломой и навозом. И еще все объяснить Лу Цзе. Лу Цзе был неотделим от садов.

В каждой организации имеется кто-то вроде него. Такие люди могут орудовать метлой в дальних коридорах или рыться на полках в задних помещениях лавок, где считались единственными точно знающими место положения каждой вещи. Или имели какое-то смутное, но крайне важное отношение к котельным. Всякий знает, кто они, но ни один человек не помнит времени, когда их тут не было, или знает, куда они отправились, когда не находятся, скажем, на своем обычном месте. Только иногда, очень редко, люди, обладающие немного более острой наблюдательностью, чем большинство других, что на первый взгляд не так уж трудно, останавливаются, задумываются немного и потом продолжают заниматься собственными делами. Как ни странно, если учесть его постоянные путешествия от одного сада к другому, Лу Цзе никогда не выказывал особого интереса к самим растениям. Он имел дело с почвой, навозом, компостом, пылью, грязью и глиной. А это означало, что он просто перекидывал с места на место. Обычно Лу Цзе размахивал метлой или перекапывал очередную кучу. Как только кто-нибудь засеивал этот участок семенами, Лу Цзе окончательно терял к нему интерес. Когда появился Брута, Лу Цзе выравнивал граблями дорожку. Лучше него никто не мог выравнивать граблями дорожки. Он оставлял на земле изящные изгибы и замысловатые рисунки. Брута всегда чувствовал себя виноватым, когда наступал на них.

Он почти не разговаривал с Лу Цзе, потому что вряд ли имело значение что бы то ни было, что говорил Лу Цзе когда бы то ни было. Старик только кивал и улыбался, показывая единственный зуб во рту.

- Я ненадолго уезжаю, - сообщил Брута громко и отчетливо. - Наверняка кого-то еще пришлют ухаживать за садом, но нужно кое-что сделать...

Улыбка, кивок. Старик терпеливо следовал за Брутой между грядками, пока тот объяснял насчет бобов и трав.

- Понимаешь? - спросил Брута минут через десять.

Улыбка, кивок. Улыбка, кивок, манящий жест.

- Что?

Улыбка, кивок, манящий жест. Улыбка, кивок, манящий жест, улыбка. Лу Цзе зашагал своей раскачивающейся неуклюжей походкой к маленькому участку на дальнем конце огражденного стеной сада, где находились кучи компоста, груды цветочных горшков и вся остальная косметика для украшения сада. Брута заподозрил, что старик и спит тут.

Кивок, улыбка, манящий жест. На самом солнцепеке около связок подпорок для бобов стоял маленький трехногий столик. На нем была разостлана соломенная циновка, а на циновке находилось с полдюжины острых камушков, каждый не больше, чем полфута высотой. Вокруг них возвышалось странное сооружение из палочек. Тонкие веточки затеняли некоторые части камней. Крохотные металлические зеркала направляли лучи к другим участкам. Бумажные конусы, расположенные под странными углами, казалось, пропускают ветерок в определенные места. Брута никогда не слыхал об искусстве бонсай, но вот теперь, похоже, ему пришлось с ним познакомиться.

- Они - очень мило, - сказал он нерешительно.

Улыбка, кивок. Маленький камешек поднят, протянут Бруте. Улыбка, приглашающий жест.

- О, я... не могу... наверное...

Приглашающий жест. Ухмылка, кивок. Брута взял крохотную гору. Как ни странно, она оказалась невероятно тяжелой. В его руке она ощущалась, словно целый фунт или около того. Но в голове весила тысячи очень, очень маленьких тонн.

- Э... спасибо, большое спасибо.

Улыбка, кивок, вежливый отстраняющий жест.

- Очень - похоже на гору.

Улыбка, кивок.

- Но это не настоящий снег на вершине? Правда...

- Брута!

Мальчик резко вскинул голову. Но голос исходил изнутри. "О, нет!" - с отчаянием подумал он и сунул маленькую гору обратно Лу Цзе.

- Но... э... Надеюсь, вы сохраните ее для меня, правда?

- Брута!

"Все это было только сном, не так ли? До того, как я стал важной персоной и был удостоен аудиенции диакона".

- Нет, не сон! Помоги мне!

Молящиеся на Площади Плача рассеялись, когда орел, спустившись ниже, пролетел над самыми их головами, всего в нескольких футах над землей, и опустился на статую Великого Ома, Топчущего Копытами Неверных. Это была великолепная птица, золотисто-коричневая, с желтыми глазами, озирающая толпу с очевидным пренебрежением.

- Это знак? - спросил старик с деревянной ногой.

- Да, знак! - подтвердила молодая женщина рядом.

Все сгрудились вокруг статуи.

- Это паршивая тварь, - объявил тихий, почти не слышный голос откуда-то из-под ног.

- Но знак чего? - спросил пожилой человек, находившийся на площади вот уже три дня.

- Что вы имеете в виду - "чего"? Знак есть знак, - вскинулся человек с деревянной ногой. - И совершенно не обязан быть знаком чего бы то ни было. Этот вопрос чрезвычайно подозрителен и опасен.

- Нет. Знак должен быть знаком чего-нибудь, - настаивал пожилой человек. - Это грамматический оборот - как там он называется - герундий.

Рядом с толпой появилась костлявая фигура, двигаясь осторожно, но с удивительной скоростью. На мужчине была джеллаба пустынных племен, но вокруг шеи на ремне висел поднос, на котором виднелись неприятно липкие предметы, покрытые пылью.

- Должно быть, это посланник от самого Великого Бога! - воскликнула женщина.

- Это паршивый орел, вот что это такое! - объявил измученный голос откуда-то из затейливых бронзовых украшений в основании статуи.

- Финики? Фиги? Щербет? Прекрасные свеженькие индульгенции? Ящерицы? Благовония? Палочки онны? - с надеждой вопросил человек с подносом.

- Я думал, что когда ему угодно появиться в этом мире, Он принимает образ лебедя или быка, - вмешался человек на деревянной ноге.

- Ха! - сказал непрошенный голос черепахи.

- Всегда задумывался, так ли это? - присоединился молодой послушник в глубине толпы.

- Знаете, но лебеди...

- По-моему, им немножко не хватает мужского начала, как вы считаете?

- Да побьют тебя камнями до смерти за богохульство! - горячо воскликнула женщина. - Великий Бог слышит каждое нечестивое слово, которое слетает с уст твоих!

- Ха! - донеслось из-под статуи.

А человек с подносом продвинулся немного вперед, повторяя:

- Клетчианское блаженство? Осы в меду? Ешьте, пока они еще холодные!

- Наверное, вы правы, - сказал пожилой человек усталым монотонным голосом. - Я имею в виду, в орле есть что-то очень божественное. Царь птиц! Разве я не прав?

- Всего-навсего индейка в боевой раскраске! - бубнил голос из-под статуи. - Мозг размером с орешек!

- Очень благородная птица орел и умная, - продолжал пожилой человек. - Интересный факт, орлы - единственные птицы, которые знают, как добраться до черепах. Представляете, хватают их, взмывают очень высоко и бросают на камни. Панцирь тут же разбивается. Потрясающе!

- Когда-нибудь, - донесся глухой голос снизу, - я собираюсь вернуться в свой нормальный облик, а ты ужасно пожалеешь, что сказал это. И будешь жалеть очень долго. Я могу даже зайти настолько далеко, чтобы обеспечить тебе побольше времени на раскаяние. Или нет. Лучше я сделаю тебя черепахой. Посмотрим, как тебе это понравится! Ветер все сильнее задувает тебе в панцирь, земля становится все больше и больше. Вот это и будет интересным фактом.

- Звучит ужасно, - покачала головой женщина, глядя на орла. - Интересно, что творится в голове у бедного маленького создания, когда оно летит к земле?

- Оно думает о своем панцире, мадам, - сказал Великий Бог Ом, стараясь забраться как можно дальше под бронзовую завитушку.

Человек с подносом, по-видимому, потерял последнюю надежду.

- Послушайте-ка! Давайте сделаем так: два пакета засахаренных фиников по цене одного! Как насчет этого? И считайте, что вы меня просто грабите!

Женщина взглянула на поднос.

- Посмотрите-ка! Да он весь засижен мухами! - сказала она.

- Изюм, мадам.

- Тогда почему оно летает? - ехидно осведомилась женщина.

Человек присмотрелся к подносу. Потом вновь поднял голову.

- Чудо, - объявил он, театрально взмахивая руками. - Время чудес настало!

Орел неловко переминался на голове статуи. В его представлении люди были всего-навсего частями подвижного ландшафта, причем эти части в сезон рождения ягнят в высокогорьях могут иметь отношение к брошенным камням, когда речь идет о похищении новорожденного ягненка, но которые в другое время незначительны, как кусты и камни. Но птица никогда еще не находилась в такой близости к такому количеству людей. Безумные глаза нерешительно вращались в орбитах. В этот момент над площадью раздался рев труб. Орел ошеломленно огляделся. Крохотный ум хищника пытался справиться с новой неожиданной трудностью. Он взмыл в воздух. Молящиеся пытались, толкаясь, отбежать подольше, пока хищник величественно поднимался к башням Главного Храма и устремлялся ввысь, к раскаленному небу. Далеко внизу врата Главного Храма, каждая створка которых была сделана из сорока тонн позолоченной бронзы, открывающиеся дыханием (как обычно утверждалось) Самого Великого Бога Ома, распахнулись. Медленно, тяжеловесно и - в этом и заключался священный смысл - бесшумно.

Огромные сандалии Бруты шлепали и шлепали по каменной дорожке. Брута всегда прилагал неимоверные усилия, когда бежал, раскидывая ноги в стороны, словно весла лодки. Это уж было слишком. Подумать только, черепаха, утверждающая, что она - Бог! Не может такое быть правдой, разве что - Это должно быть правдой из-за того, что он знал. Кроме того, сегодня его допрашивала Квизиция, или что-то в этом роде. Так или иначе, все оказалось не таким страшно, как он привык ожидать.

- Брута!

Площадь, обычно гудящая голосами сотен молящихся, была непривычно спокойна. Паломники обернулись лицами к храму. Лихорадочно перебирая в уме события дня, Брута протолкался через внезапно замолчавшую толпу. Люди, словно автомобили, имеют находящийся в мозгу амортизаторы, только это - амортизаторы реальности. Общеизвестен тот факт, что девять десятых мозга не используются. И как большинство общеизвестных фактов, это совершенно неверно. Даже самый глупый Создатель не стал бы брать на себя дополнительный труд, беспокоиться, наполняя человеческую голову несколькими фунтами совершенно ненужного серого вещества. Разве что для единственной цели: служить деликатесом некоторым отдаленным племенам в диких землях. Мозг используется. И одна из его функций - заставлять чудесное казаться обыкновенным и превращать необычное в обычное. Именно потому что это было не так-то легко, человеческие существа, сталкивающиеся с ежедневным чудом происходящего вокруг, ходят по земле с широкими дурацкими ухмылками, подобными тем, какие можно постоянно видеть на лицах представителей отдаленных диких племен, которые постоянно терпят набеги со стороны властей, тщательно проверяющих содержимое их пластиковых теплиц. Они постоянно чему-то удивляются, и никто не дает себе особенного труда чем-то заняться. Боги вообще не любят людей, которые не горят желанием трудиться. Если люди не заняты постоянно и все время, они могут начать думать. Часть мозга существует для того, чтобы предотвратить подобные случаи. Она крайне эффективна. Она может заставлять людей испытывать усталость и скуку среди множества чудес. И мозг Бруты лихорадочно работал. Поэтому он не сразу заметил, что протолкнулся через последний ряд людей и оказался в середине широкого прохода, пока не обернулся и не увидел приближающуюся процессию. Кенобиарх возвращался в свои покои после проведения - или по крайней мере многочасового кивания головой, пока капеллан действовал от его имени - вечерней службы. Брута отчаянно огляделся в поисках пути к спасению. Рядом раздался кашель, и, подняв голову, он уставился на взбешенные лица парочки младших ямов, а между ними виднелось смущенное, но старчески добродушное лицо самого Кенобиарха. Старик автоматически поднял руку, чтобы благословить Бруту священными рогами, но тут же два члена Божественного легиона подхватили послушника под локти, быстро убрали его с пути процессии и швырнули в толпу.

- Брута!

Брута помчался через всю площадь к статуе и прислонился к ней, тяжело дыша.

- Я обязательно попаду в ад, - пробормотал он, - на целую вечность.

- Кому это интересно? Ну же, немедленно уведи меня отсюда!

Теперь никто не обращал на послушника никакого внимания. Все взгляды были устремлены к процессии. Даже наблюдать за процессией, и то было священнодействием. Брута упал на колени и всмотрелся в путаницу украшений вокруг основания статуи. Пуговичный глаз злобно уставился на него.

- Как ты сюда попал?

- Едва остался в живых, - объявила черепаха. - Говорю тебе и предупреждаю, что когда снова верну свой образ, орлам не поздоровится.

- Но что орел пытался сделать с тобой? - удивился Брута.

- Хотел унести меня к себе в гнездо и покормить обедом! - рявкнула черепаха. - Как по-твоему, что он хотел сделать?

Последовала короткая пауза, в течение которой Великий Бог Ом размышлял о бесполезности сарказма в присутствии Бруты. Это все равно, что бросаться пирожными в скалу.

- Он хотел съесть меня, - терпеливо объяснил Бог.

- Но ты - черепаха.

- Я - твой Бог!

- Но в настоящее время в образе черепахи. То есть, на тебе панцирь.

- Это не играет роли для орлов, - мрачно пробормотала черепаха. - Они поднимают тебя, уносят на высоту, а потом - роняют. Б-р-р-р. Нет... Похоже на... Треск... И плюх... Как, ты думаешь, я попал сюда?

- Тебя уронили? Но...

- Приземлился на кучу грязи в вашем саду. Вот тебе и орлы! Вся местность буквально усеяна камнями и скалами, а они еще и промахиваются.

- Повезло. Один шанс из миллиона, - посочувствовал Брута.

- Со мной такого никогда не случалось, когда я был быком. Можно пересчитать по пальцам количество орлов, осмеливающихся напасть на быка. Так или иначе, бывают вещи и похуже, чем орлы. Есть еще и...

- Черепахи очень вкусные, знаешь ли? - раздался голос позади Бруты.

Брута виновато выпрямился, все еще держа в руках черепаху.

- О, здравствуйте, мистер Дхбла, - приветствовал он. Всякий в городе знал Чтоб-лишиться-мне-руки Дхблу - продавца подозрительно новых святых реликвий, подозрительно старых, зачерствевших конфет на палочке, засахарившихся фиг и почтенного возраста инжира. Он был чем-то вроде явления природы, как ветер. Никто не знал, откуда он появлялся или куда уходил на ночь. Но с рассветом он был уже на месте и продавал паломникам липкие сласти. И этим, по мнению священников, делал доброе дело. Потому что большинство паломников, приходивших сюда впервые, не обладали самым главным свойством, которое было необходимо для переговоров с Дхблой. Вид человека, пытающегося с достоинством разлепить собственные челюсти, был привычным на площади. Множество благочестивых паломников, проделавших тысячи миль опасного путешествия, были вынуждены приносить молитвы, просьбы и жалобы на языке знаков.

- Немного шербета на сладкое? - безнадежно предложил Дхбла. - Только один цент за стакан! И то, поверь, я надеваю себе петлю на шею собственными руками.

- Кто этот дурак? - спросил Ом.

- Я не собираюсь ее есть, - поспешно заверил Брута.

- Хочешь научить ее трюкам? - жизнерадостно осведомился Дхбла. - Прыгать через обручи, что-то в этом роде?

- Избавься от него, - велел Ом, - тресни его по голове - да побыстрее, не стой, как болван! - и затолкай тело за статую.

- Заткнись, - прошипел Брута, начиная вновь испытывать трудности, которые возникают, когда ты разговариваешь с тем, кого никто больше не может услышать.

- Совсем незачем так сердиться, - сказал Дхбла.

- Я не с тобой говорил.

- Значит, с черепахой?

Брута с виноватым видом потупился.

- Моя м-м-м... Моя старушка-мать часто разговаривала с... С гербилом, - продолжал Дхбла. - Домашние любимцы - всегда большая помощь в минуты печали и беспокойства. Ну и, конечно, во времена голода.

- Это не порядочный человек, - предупредил Ом, - я читаю его мысли.

- А ты умеешь?

- Умею что? - удивился Дхбла, искоса поглядывая на Бруту.

- Так или иначе, она будет сопровождать тебя в путешествии.

- Каком путешествии?

- В Эфеб с секретной миссией. Переговоры с неверными, разве не знаешь?

Брута понял, что не должен удивляться. Новости распространялись в замкнутом мирке Цитадели со скоростью пожара во время засухи.

- А-а-а, это путешествие.

- Говорят, Фри'ит тоже едет, - заметил Дхбла, - и тот, другой, его жирное преподобие.

- Диакон Ворбис очень хороший человек. Он как-то раз дал мне напиться.

- Из чего? А, не слушай меня. Конечно, я и сам слова плохого против него не скажу, - поспешно добавил Дхбла.

- Почему ты говоришь с этим дураком?! - завопил Ом.

- Он... Мой друг, - пояснил Брута.

- Хотел бы я, чтоб он был моим другом, - покачал головой Дхбла. - С такими друзьями у тебя никогда не будет врагов. Могу я уговорить тебя на засахаренную грушу, палочку онны?

В спальне Бруты было еще тридцать три послушника. Монахи руководствовались тем принципом, что если спишь в одиночестве, недалеко и до свершения греха. Это всегда сбивало с толку послушников, поскольку по минутном размышлении можно было предположить, что существуют мириады грехов, которые можно совершить исключительно в компании. Но вот именно минутное размышление и было самым большим грехом. Люди, которым позволяли слишком долго оставаться наедине с собой, могли на свободе предаваться раздумьям. И было хорошо известно, что подобные вещи могли замедлить ваш рост, поскольку зачастую приводили к тому, что вы лишались обеих ног под топором палача. Поэтому Бруте пришлось удалиться в сад, сунув орущего Бога в карман рясы, где тот оказался в соседстве клубка шпагата, пары садовых ножниц и рассыпанных семян. Наконец, Бога выудили из временной темницы.

- Слушай, я не успел сказать тебе... - начал Брута. - Меня выбрали для выполнения очень важной миссии. Я еду в Эфеб на переговоры с неверными. Диакон Ворбис избрал меня. Он мой друг.

- Кто это?

- Главный эксквизитор. Он следит... За тем... чтобы мы поклонялись как нужно.

Ом различил нерешительность в голосе Бруты и вспомнил решетку и бурную деятельность внизу.

- Он пытает людей, - холодно объявил Бог.

- О, нет. Это дело инквизиторов. Они работают очень много, а платят им совсем мало, говорит брат Намрод. Нет, эксквизиторы просто... Ну, вроде как управляют. Каждый инквизитор хочет когда-нибудь стать эксквизитором, говорит брат Намрод. Поэтому они и мирятся с тяжелой работой целыми днями. Иногда им и поспать некогда.

- Пытают людей, - раздумчиво протянул Бог. - Нет. Такой простак как этот, в саду, не сумеет поднять нож. Другие люди сделают это. Ворбису доставят удовольствие другие методы.

- Они искореняют грехи и ересь в людях, - сказал Брута.

- Но люди... Возможно, не выдерживают такого процесса.

- Это не имеет значения, - серьезно пояснил Брута. - То, что происходит в этой жизни, не совсем реально. Конечно, они испытывают небольшую боль, но это неважно. Особенно если быть уверенным, что после смерти проведешь гораздо меньше времени в аду.

- Но что, если эксквизиторы ошибаются? - поинтересовалась черепаха.

- Они не могут ошибаться, - сказал Брута, - их направляет рука... Твоя рука... твоя передняя нога... То есть, я хотел сказать, твоя лапа, - пробормотал он.

Черепаха моргнула единственным глазом. Она вспомнила палящее солнце, беспомощность, лицо, наблюдающее за ней без всякой жестокости, но, что еще хуже, с интересом. Кто-то наблюдает за чьим-то умиранием просто желая узнать, сколько времени это займет. Он вспомнил бы это лицо и через сто тысяч лет. И ум, скрывающийся за этим лицом. Стальной шар ума.

- Но предположим, все-таки кто-то ошибся, - настаивал Бог.

- Я не очень сведущ в теологии, - пояснил Брута, - но завет Оссори в этом случае очень ясно говорит, что они должны что-то предпринимать, иначе ты бы в Своей Мудрости не послал нам Квизицию.

- Разве? - спросил Ом, все еще думая об этом лице. - Значит, это они виноваты в том, что их пытают? И я действительно сказал это?

- "Нас судят при жизни так же, как и в смерти". Оссори, послание третье, часть шестая, стих пятьдесят шестой. Моя бабушка говорила, что когда люди умирают, они предстают перед тобой. Но сначала им приходится пересекать ужасную пустыню, а потом ты взвешиваешь их сердце на весах, - объяснил Брута. - И если это сердце весит меньше перышка, они избегают адских мучений.

- О, Я! - воскликнула черепаха, но тут же добавила:

- А тебе не приходило в голову, паренек, что я не могу одновременно взвешивать сердца и гулять здесь в образе черепахи?

- Ты можешь делать все, что захочешь, - убежденно сказал Брута.

Ом взглянул на мальчишку. "Он и вправду в это верит", - подумал Бог. - "И совсем не умеет лгать". Сила веры Бруты загорелась в нем, как пламя. И тут правда поразила Ома силой удара о землю после нападения орла.

- Ты должен взять меня в этот Эфеб, - настойчиво попросил он.

- Я сделаю все, что захочешь, - заверил Брута. - А ты собираешься поразить их копытами и испепелить?

- Возможно, возможно, - неопределенно пообещал Ом. - Но только ты должен взять меня.

Он пытался сохранить спокойствие и ясность мысли на случай, если Брута может что-то услышать.

- Не оставляй меня.

- Но ты можешь добраться туда гораздо быстрее, если я оставлю тебя. А там очень нехорошие люди, в этом Эфебе. Чем скорее очистить его, тем лучше. Ты мог бы перестать быть черепахой, взлететь, как всесжигающий ветер, и спалить город.

"Всесжигающий ветер", - подумал Ом.

И черепаха вспомнила о молчаливых просторах бескрайней пустыни, вздохах и пересудах богов, которые со временем превратились в обыкновенных джиннов, и тоскливые голоса в воздухе. Боги, у которых больше нет верующих, даже одного. Одного было бы вполне достаточно. Богов, которых просто оставили и забыли. И самое важное в пламенной вере Бруты было вот что. Во всей Цитадели за весь день он был единственным, кого нашел Бог.

Фри'ит пытался молиться. Он так давно не делал ничего подобного! Конечно, он исполнял обряд восьми обязательных молитв каждый день, но в темноте мучительной ночи он отчетливо сознавал, чем они были. Привычкой. Способом подумать, возможно, и методом измерения времени. Он спросил себя, молился ли он когда-нибудь по-настоящему. Открывал ли сердце и ум чему-то, находящемуся там, наверху, или вне этого мира? Он должен был делать это, должен. Но когда? Возможно, в ранней молодости. Фри'ит не помнил даже этого. Кровь смыла все воспоминания. Это его вина. Должно быть его виной. Он был в Эфебе раньше. И полюбил белый мраморный город, выстроенный на высокой скале над голубым Круглым морем. И он навещал джейлибейби, этих безумцев, живущих в маленькой долине у реки, веривших в богов со смешными головами и хоронивших мертвых в пирамидах. Он посетил даже дальний Анк-Морпорк за большой водой, где поклонялись любому богу, пока у нее или у него водились денежки. Да, Анк-Морпорк, там, где были улицы и улицы богов вместе, словно колода карт. И никто не хотел убивать, поджигать, уничтожать. Все желали, чтобы их оставили в покое. А после смерти попасть на небо или в ад собственным путем или способом. Кроме того, Фри'ит слишком много выпил, доставая вино из тайника, открытие которого через десять минут бросило бы его в объятья инквизиторов. Да, уж про старого Ворбиса можно сказать точно - несгибаем. Когда-то Квизицию можно было подкупить, но не сейчас. Главный эксквизитор вернулся к основам. Теперь в стране был разгул "демократии острых ножей". И это еще не то слово. Эксквизиторы ревностнее всего теперь выискивали ересь среди высших уровней иерархии церкви. Ворбис ясно дал понять: чем выше дерево, тем острее пила. Где она, эта старозаветная религия... Фри'ит снова закрыл глаза, но перед мысленным взором упорно вставали Рога Храма, или разрозненные картины готовящейся бойни, или - лицо Ворбиса. Он так любил этот белый город! Даже рабам там было хорошо. Существовали законы о рабах. Были вещи, которые вы не могли, не имели права делать с рабами. Рабы представляли собой ценность. Там он узнал о Черепахе. Все это имело смысл. Фри'ит подумал: "Это звучит правильно. Имеет смысл". Но имеет смысл или нет, такие мысли посылали его прямо в ад. Ворбис знал о нем. Должен был знать. Вся Цитадель кишела шпионами. Сашо был полезен. Что Ворбис смог вытянуть из него? Сказал ли он то, что знал? Конечно, по всей видимости, сказал. Что-то сломалось в душе Фри'ита. Он поглядел на меч, висящий на стене. А почему нет? Так или иначе, он должен провести вечность в тысяче адских помещений. Знание было чем-то вроде свободы. Когда наименьшее, что они могут сделать с тобой, было все, что угодно, самое большое, что они могут сделать с тобой почему-то не вызывало ужаса.

Семь бед - один ответ. После двух безуспешных попыток Фри'ит, пошатываясь, поднялся, снял меч со стены. Покои Ворбиса были недалеко. Он, пожалуй, сумеет одолеть ступеньки. Один удар - и все. Он может рассечь Ворбиса надвое безо всяких усилий. И даже, может быть, после этого ничего не случится. Существовали и другие. Во всяком случае, он мог спуститься в конюшню, а к рассвету быть уже далеко, добраться до Эфеба, пересечь пустыню...

Он добрался до двери и потянулся к ручке. Она легко повернулась. Фри'ит отступил. Дверь, открывшаяся внутрь, едва не ударила его в лицо. Там стоял Ворбис. В мерцающем свете масляной лампы лицо его отражало вежливое беспокойство.

- Извините за поздний приход, господин мой, но я решил, что мы должны поговорить о завтрашнем дне.

Меч выпал из руки Фри'ита. Ворбис наклонился.

- Что-то случилось, брат? - спросил он. И, улыбнувшись, вошел в комнату.

Двое инквизиторов с лицами, закрытыми капюшонами, скользнули за ним.

- Брат, - повторил Ворбис и наглухо прикрыл дверь.

- Ну, как там? - осведомился Брута.

- Я буду здесь болтаться, как горошина в горшке, - проворчала черепаха.

- Могу подложить еще соломки. И вот, смотри, что у меня есть!

Кучка чего-то зеленого обрушилась на голову Ома.

- Из кухни, - гордо объявил Брута. - Очистки и капуста. Я их украл, - добавил он. - Но потом подумал, что это не может быть воровством, ведь я все делаю для тебя.

Омерзительный запах полусгнивших листьев позволял предположить, что Брута совершил преступление, когда зелень уже несли на помойку, но Ом ничего не сказал. Не сейчас.

- Верно, - пробормотал он.

- Должны быть и другие, - пробормотал он себе. - Ну, конечно. Где-то там, в глубине страны. Это место слишком неприятное, но существовали и все эти паломники перед Храмом. Не просто какие-то деревенские простаки, а благочестивейшие из благочестивейших. Целые деревни собирались вместе, чтобы послать одного человека с жалобами и мольбами остальных. Но в них не было пламени. Только страх. И ужас. И тоска. И жажда получить желаемое. И надежда. Все эти эмоции имели свои преимущества. Но они не были пламенем. Орел уронил его около Бруты. Он - проснулся. Он смутно помнил все время, проведенное в образе черепахи. А теперь он вспомнил, что это значит - быть Богом. Насколько далеко от Бруты он сможет по-прежнему помнить? В миле? В десяти милях? Каково это - чувствовать, что знания утекают, иссыхают, и ты превращаешься всего-навсего в ничтожную рептилию. Но какая-то его часть всегда будет помнить. Беспомощно... Великий Бог Ом вздрогнул. В настоящее время он находился в плетеной коробке, свисающей с плеча Бруты. Даже в лучшие времена это вряд ли было удобным местом пребывания. Но сейчас коробка постоянно тряслась, когда Брута усердно топал ногами, чтобы согреться в предрассветном холоде. Немного погодя появились конюхи Цитадели с лошадьми. Брута стал объектом нескольких странных взглядов. Но он улыбался всем и каждому. Казалось, так лучше всего. Брута начал испытывать голод, но не решался покинуть пост. Ему велели быть здесь. Правда, через несколько минут доносившиеся из-за угла звуки заставили его пройти несколько ярдов и посмотреть, что происходит. Внутренний двор имел U-образную форму. Он изгибался вокруг крыла здания Цитадели, заходил за угол, и за этим углом все выглядело так, словно еще одна процессия готовилась покинуть город. Брута знал о верблюдах. В деревне бабушки было два верблюда. Но здесь их были, казалось, сотни, издававшие звуки, подобно несмазанным насосам. И пахнущие, как тысяча мокрых ковров. Люди в джеллабах суетились между верблюдами, иногда били их палками, что является одобренным ими методом общения с верблюдами. Брута потихоньку подкрался к ближайшему животному. Какой-то мужчина перекидывал через его горб меха с водой.

- Доброе утро, брат, - сказал Брута.

- Вали отсюда! - ответил мужчина, не оглядываясь.

- Пророк Эббис говорит нам - часть 25 стих 6: "Беда тому, кто грязнит рот свой проклятьями, ибо его слова станут пылью", - сказал Брута.

- Разве? Он тоже может валить, - ответил человек, не повышая голоса. Брута поколебался. Конечно, в принципе человек уже заработал себе пребывание в миллионах адских подземелий и кроме того месяц-другой нежного внимания Квизиции. Но теперь Брута видел, что собеседник являлся членом Божественного Легиона. Под одеждой жителя пустыни скрывался меч. А для легионеров и инквизиторов вы всегда должны делать скидку, поскольку их частый тесный контакт с безбожниками воздействует на их умы и подвергает их души смертельной опасности. Брута решил быть великодушным.

- И куда же вы отправляетесь со всеми этими верблюдами в такое прекрасное утро, брат?

Солдат затянул ремень.

- Возможно, в ад, - злобно ухмыльнулся он. - Тот, что как раз позади тебя.

- В самом деле? Согласно слову пророка Ишкибля, человек не нуждается в верблюде, чтобы отправиться в ад. Ни в верблюде, ни в лошади, ни в муле. Зачастую в ад человека приводит его язык, - ответил Брута с некоторым оттенком неодобрения.

- А какой-нибудь развалина-пророк сказал что-нибудь о любопытных ублюдках, иногда получающих хорошую затрещину? - осведомился солдат.

- И горе тому, кто поднимает руку свою на брата и обращается с ним, словно с язычником! - возгласил Брута. - Это Оссори, Заповеди, книга 11-я, стих 16-й.

- Брысь отсюда, и забудь, что видел нас! Иначе попадешь в настоящую беду, друг мой. Сержант Октар. Часть 1-я, стих 1-й. - ответил солдат.

Брута нахмурился. Он не мог припомнить ничего подобного.

- Уходи, - сказал голос Бога в голове. - Неприятности тебе не нужны.

- Надеюсь, ваше путешествие будет приятным, куда бы вы ни направлялись, - вежливо сказал Брута.

Он повернулся и зашагал к воротам.

- Это человек, которому необходимо провести некоторое время в исправительном аду, насколько я могу судить, - сказал он про себя. Бог промолчал.

Делегация, отправляющаяся в Эфеб, начала собираться. Брута навострил уши, но старался держаться подальше. Он увидел с дюжину конных солдат, но в отличие от погонщиков верблюдов, они были в ярко отполированных кольчугах и черных с желтым плащах, которые легионеры обычно носили в торжественных случаях. Брута подумал, что они выглядят крайне впечатляюще. В конце концов один из конников подошел к нему.

- Что ты здесь делаешь, послушник? - строго спросил он.

- Я еду в Эфеб.

Мужчина уставился на него и ухмыльнулся.

- Ты? Да ты даже не посвящен. Ты едешь в Эфеб?

- Да.

- А почему ты это себе вообразил?

- Потому что я так сказал, - раздался голос Ворбиса, стоявшего сзади мужчины. - С моих слов он и пришел, в полном соответствии с моими желаниями.

Брута имел прекрасную возможность рассмотреть лицо человека.

Рассматривать - это было так же смешно, как наблюдать за маслом, распространяющимся по поверхности воды. Потом конюх повернулся, словно ноги его были пригвождены к поворотному кругу.

- Господин Ворбис, - пролепетал он.

- А теперь ему нужен конь, - велел Ворбис.

Лицо конюха пожелтело от ужаса.

- С удовольствием. Самый лучший жере...

- Мой друг Брута - смиренный человек перед лицом Ома, - сообщил Ворбис. - Он попросит не больше, чем мула, не сомневаюсь в этом. Брута?

- Я - не - умею ездить верхом, господин, - сказал Брута.

- Всякий человек сможет взобраться на мула. Не так уж это сложно. А сейчас, кажется, мы все тут? - он вопросительно глянул на сержанта охраны, который отдал честь.

- Ожидаем генерала Фри'ита, господин.

- А, сержант Симони, не так ли?

У Ворбиса была потрясающая память на имена. Он знал всех и каждого. Сержант слегка побледнел, но тут же снова отдал честь.

- Да, ваша милость.

- Мы отправимся без генерала Фри'ита.

Звук "н" слова "но" явно вырисовался на губах сержанта, но тут же исчез.

- У генерала Фри'ита другие дела. Крайне важные и неотложные, которые только он может решить.

Фри'ит открыл глаза в серой дымке. Он видел комнату вокруг себя, но только слабые очертания предметов в воздухе. Меч. Он уронил меч. Но, может, сумеет найти его снова?

Генерал шагнул вперед, чувствуя какое-то напряженное сопротивление в ногах и взглянул вниз. Там лежал меч, но пальцы прошли сквозь него. Было похоже, что он пьян, но Фри'ит - то знал, что он не был пьян. Он не был даже трезв. Он был... Внезапно ум его прояснился. Он повернулся и взглянул на вещь, помешавшую ему свободно передвигаться.

- О! - вздохнул он.

- Доброе утро!

- О?

- Да, я понимаю, вы немного смущены. Этого следует ожидать.

К своему ужасу, Фри'ит заметил черную высокую фигуру, исчезавшую в серой стене.

- Подожди!

Череп, задрапированный в черный капюшон, выглянул из стены.

- Да?

- Ты - Смерть, не так ли?

- Естественно.

Фри'ит собрал последние остатки достоинства.

- Я знаю тебя. Я встречался с тобой лицом к лицу много раз.

Смерть долгим взглядом окинула Фри'ита.

- Нет. Не встречался. Заверяю тебя, ты встречался с людьми. Если бы встретился со мной, даже не узнал бы.

- Но что будет со мною сейчас?

Смерть пожала плечами.

- Разве не знаешь? - спросила она и исчезла.

- Подожди!

Фри'ит подбежал к стене и, к собственному удивлению, обнаружил, что она не представляет для него препятствия. Теперь он оказался в пустом коридоре. Смерть исчезла. И только сейчас он понял, что этот коридор вовсе не был ему знаком. Стены не отбрасывали длинные тени, под ногами не скрипел песок, а главное, в конце того, знакомого коридора, вовсе не сиял свет, притягивающий сейчас Фри'ита, словно магнит железо. Нельзя оттягивать неизбежное, потому что раньше или позже вы достигали того места, где Неизбежное появлялось и ожидало. И это было тем самым местом. Фри'ит ступил через сияние в пустыню. Небо было темным, усеянным огромными звездами. Но черный песок, простиравшийся туда, куда достигал взгляд, тем не менее был ярко освещен. Пустыня. После смерти пустыня. Пустыня. Никаких адских подземелий. Пока. Возможно, надежда еще есть. Фри'ит вспомнил песню из далекого детства. Как ни странно, там пелось не об ударах молнии, не о копытах, топчущих неверных. Она была не об Оме, ужасном в своей ярости. Это была простая маленькая деревенская песенка, устрашающая монотонным повторением одних и тех же слов.

Придется брести по одинокой пустыне, придется брести по одинокой пустыне, придется брести по одинокой пустыне...

- Где же это место? - с тихим хрипом сказал он.

- Это не то место, - объяснила смерть.

- Придется идти одному, одному... Где же конец пустыни?

- Приговор. И никто не пройдет ее кроме Тебя...

Фри'ит уставился на бесконечную невыразительную равнину.

- И придется пройти ее самому? - прошептал он. - В песне говорится, это ужасная пустыня...

- Да? Ну, а сейчас прошу извинить меня...

Смерть исчезла. Фри'ит глубоко вздохнул. Чисто по привычке. Возможно, он сумеет найти парочку камней. Маленький камушек, чтобы держать, и большой булыжник, чтобы спрятаться, пока он будет ожидать Ворбиса. И эта мысль была тоже привычкой. Месть? Здесь?

Он улыбнулся.

Пора стать рассудительным, человече. Ты был солдатом. Это пустыня. В свое время ты пересек не одну. И выжил только потому, что смог побольше узнать о них. Целые племена умеют жить в самых засушливых пустынях. Слизывают воду с теневых сторон барханов. Что-то в этом роде. Они считают это домом. Помести их в огород, и они подумают, что ты спятил. И тут воспоминания озарили его. Жизнь - это то, что ты считаешь ею. А теперь ты можешь мыслить здраво...

Здесь не могло быть лжи. Все фантазии куда-то ушли. Именно так случается во всех пустынях. Остаешься только ты и то, во что ты веришь.

Во что я всегда верил?

Но в целом, и в мелочах и в совокупности, если человек жил правильно, не по законам, установленным священниками, а в соответствии с тем, что казалось честным и порядочным по самой сути, тогда в конце, самом конце, все будет хорошо. Это изречение нельзя поместить на знамя, но пустыня уже показалась приветливее.

Фри'ит отправился в путь.

Мул оказался маленьким, а ноги у Бруты были длинными. Сделай он хоть малейшее усилие, и остался бы стоять на земле, а мул потрусил бы дальше. Порядок следования процессии был не таким, какого следовало бы ожидать. Сержант Симони и его солдаты ехали впереди, вытянувшись по обе стороны дороги. За ними тащились слуги, писцы и священники низшего ранга. Ворбис ехал сзади по праву эксквизитора, наблюдая за паствой, словно пастух за стадом. Брута держался рядом, хотя предпочел бы избежать подобной чести. Брута был один из тех людей, которые обладали способностью потеть даже в морозный день, а уж пыль оседала на нем шершавой кожей. Однако Ворбис, казалось, находил какое-то удовольствие в его компании. Иногда он даже задавал мальчишке вопросы.

- Ну и сколько заняло наше путешествие?

- Немного больше семидесяти пяти минут.

Ворбис рассмеялся. Брута тупо спросил себя, в чем дело. Ведь вопрос был не в том, что он помнил, а почему все мгновенно забывали подобные вещи.

- А у твоих отцов такая же выдающаяся способность?

Последовало молчание.

- Они тоже это умеют? - терпеливо спросил Ворбис.

- Не знаю. У меня была только бабушка. У нее хорошая память, особенно на всякие проделки. И прекрасное зрение и слух. Казалось феноменальным, как она могла видеть или слышать через две стены.

Брута неловко заерзал в седле. Позади них, приблизительно в миле, на дороге стояло облако пыли.

- Это остальные солдаты, - заметил он спокойно.

Замечание, казалось, потрясло Ворбиса. Возможно, впервые за много лет кто-то обратился к нему с такой невинной репликой.

- Остальные солдаты?

- Сержант Октар и его люди. На девяносто восьми верблюдах. И еще у них много мехов с водой. Я видел их перед отъездом, - пояснил Брута.

- Ты их не видел, - поправил Ворбис. - Они не едут с нами. Ты забудешь об этом.

- Да, господин.

Требование снова совершить чудо. Через несколько минут далекое облако свернуло с дороги и направилось по длинному откосу, ведущему в засушливую пустыню. Брута исподтишка наблюдал за ними и поднял глаза к горам. Там, над горами, делала круги крохотная точка. Брута закрыл рот рукой. Ворбис услышал, как мальчик охнул.

- Что мучает тебя, Брута?

- Я забыл о Боге, - не подумав, ответил Брута.

- Мы всегда должны помнить о Боге и верить, что Он с нами в этом путешествии.

- Он с нами, - повторил Брута, и абсолютная убежденность в голосе заставила Ворбиса улыбнуться.

Брута изо всех сил напрягал слух, чтобы услышать надоедливый внутренний голос, но ничего не слышал. На какой-то ужасный момент Брута испугался, уж не выпала ли черепаха из коробки. Но ремень тяжело оттягивал плечо.

- И мы обязаны твердо верить, что Он будет с нами в Эфебе, среди неверных, - добавил Ворбис.

- Уверен, что будет.

- И приготовиться к пришествию пророка, - продолжал Ворбис.

Облако достигло вершины дюн и исчезло в молчаливых просторах пустыни. Брута попытался выбросить это из головы, но это было все равно, что пытаться вылить ведро воды в озеро.

Никто не выживал в страшной пустыне. Дело было не только в дюнах, барханах и жаре. В самом пылающем сердце существовали ужасы, такие ужасы, о которых не осмеливались говорить даже самые безумные племена. Океан без воды, голоса, исходящие ниоткуда... Правда, никто не знает, может быть, такие же ужасы ожидают их в ближайшем будущем... Он видел море раньше, но омниане не поощряют подобные путешествия. Может, потому, что пустыню гораздо труднее пересекать. Зато люди оставались на местах и никуда не пытались бежать. Но иногда пустынные препятствия представляли проблему, и тогда приходилось довольствоваться путешествием по морю. Ил-дрим представлял собой не более, чем несколько хижин вокруг каменной дамбы. У пристани стояла трирема со святой орифламмой на мачте. Когда путешествовали представители Церкви, считалось, что в путь отправляются очень высокопоставленные люди. Поэтому, когда Церковь путешествовала, она обычно путешествовала в роскоши. Процессия остановилась на холме и взглянула на трирему.

- Продажны и порочны, - сказал Ворбис. - Именно таковыми мы стали, Брута.

- Да, господин Ворбис.

- И подвержены самому растлевающему влиянию. Море, Брута. Оно омывает нечестивые берега. Оно дает толчок опасным идеям. Люди не должны путешествовать, Брута. В центре находится Правда. Пока вы путешествуете, множество ошибок вкрадывается в толкование истины.

- Да, господин Ворбис.

Ворбис вздохнул.

- Во времена Оссори мы плавали в одиночестве, на лодках, сделанных из шкур, и добирались туда, куда ветры Бога доносили нас. Вот как должен путешествовать истинно святой человек.

Крохотная искра непокорности заставила Бруту подумать, что он лично рискнет оказаться немного порочным ради блага путешествия на корабле с двумя палубами, отделяющими его ноги от морских волн.

- Я слышал, что Оссори однажды приплыл на остров Эребос на жернове, - заявил он, желая продолжить беседу.

- Ничего нет невозможного, если силен в вере, - заметил Ворбис.

- Попытайтесь зажечь спичкой желе, мистер.

Брута застыл. Неужели возможно, что Ворбис не слышит этот голос? Голос черепахи ясно разносился над землей:

- Кто этот негодяй?

- Вперед! - скомандовал Ворбис. - Я вижу, что нашему другу Бруте не терпится оказаться на борту.

Лошадь затрусила вперед.

- Где мы? Кто это? Здесь жарко, как в аду! И поверьте, я знаю, о чем говорю.

- Я не могу сейчас разговаривать, - прошипел Брута.

- Эта капуста воняет, как падаль. Где же салат? Где же кусочки дыни?

Лошади выстроились вдоль дамбы и их по одной свели на корабль по сходням. К этому времени коробка просто дрожала. Брута продолжал виновато оглядываться, но никто его не замечал. Несмотря на огромные размеры, Бруту не так-то легко было заметить. Практически у всех было слишком много дел, чтобы замечать кого-нибудь вроде Бруты. Даже Ворбис отошел и разговаривал с капитаном. Брута нашел место на носу, где одна из выступающих снастей с парусом давала ему возможность остаться наедине. И только тут с нехорошим предчувствием открыл коробку. Черепаха заговорила, не вынимая головы из панциря:

- Какие-нибудь орлы поблизости?

Брута вгляделся в небо.

- Нет.

Голова высунулась.

- Ты... - начал Бог.

- Я не мог разговаривать, - повторил Брута. - Со мной все время люди. Неужели не можешь - читать слова в моем мозгу? Узнать мои мысли?

- Смертные думают не так, как мы, - огрызнулся Ом. - Ты считаешь, это все равно, что наблюдать, как слова сами собой появляются на небе? Ха! Это все равно, что пытаться распутать корни сорняков. Намерения - да, эмоции - да. Только не мысли. По большей части ты сам не знаешь, о чем ты думаешь. Почему же я должен знать?

- Потому что ты - Бог. Эббис, часть 56, стих 17. "В уме смертного читает Он, словно в раскрытой книге, и не существует для него секретов".

- Это тот, который с гнилыми зубами?

Брута повесил голову.

- Слушай, - сказала черепаха. - Я - то, что я есть. И не могу ничего поделать, если люди считают меня кем-то иным.

- Но ты знал о моих мыслях... В саду... - пролепетал Брута.

Черепаха поколебалась.

- Это совсем другое дело. Это были не - мысли, это была больная совесть.

- Я верю, что Великий Бог - это Ом, и верю в его справедливость, - объявил Брута. - И буду продолжать верить, что бы ты ни говорил и кем бы ты ни был.

- Отрадно слышать это, - почтительно сказала черепаха. - Так и дальше поступай. А где это мы?

- На корабле. В море. Нас качает.

- Отправляемся в Эфеб на корабле? А что плохого в пустыне?

- Никто не может пересечь пустыню. Никто не может жить в сердце пустыни.

- Я жил.

- Плавание займет всего два дня.

Желудок Бруты внезапно куда-то провалился, хотя корабль еще не вышел в открытое море.

- И говорят, что Бог...

- Я.

- ...посылает нам попутный ветер.

- Я? О, да. Доверься мне, уж я пошлю. Море весь день будет гладким, словно проезжая дорога. Не беспокойся.

- Не могу. Не могу.

Брута цеплялся за мачту. Немного погодя появившийся матрос уселся на бухту каната и с интересом взглянул на него.

- Вы можете отпустить мачту, отец, - посоветовал он. - Она и сама будет стоять.

- Море... Волны... - пробормотал Брута осторожно, хотя в желудке больше ничего не осталось.

Матрос задумчиво сплюнул.

- Да, - задумчиво сказал он. - Именно так оно и есть. Посмотрите-ка, как вода сливается с небом. Там, вдали.

- Но корабль трещит.

- Верно. Трещит.

- Хотите сказать, что шторма еще нет?

Матрос вздохнул и отошел. Немного погодя Брута рискнул разжать пальцы. Ему еще никогда не было так плохо, как сейчас. И дело было не только в морской болезни. Он не знал, где находится. А Брута всегда знал, где находится. Это знание, да еще существование Бога Ома были единственными несомненными фактами в его жизни. В этом он был чем-то схож с черепахами. Понаблюдайте за шагающей черепахой, и увидите, что иногда она останавливается и припоминает подробности путешествия. Не зря повсюду в мультивселенной существует множество крохотных шагающих устройств, управляемых электрическими думательными машинами, и устройства эти называются черепахами. Брута знал, где находится, когда припоминал, где был, подсознательно считая шаги и замечая подробности. Где-то в голове был какой-то проводок воспоминаний, который при условии прикрепления непосредственно к тому, что управляло его ногами, позволяло Бруте путешествовать назад по крохотным тропинкам жизни к тому месту, где он родился. Но лишенный контакта с землей, на безбрежной немой поверхности моря этот проводок оборвался. Ом в своей коробке метался и трясся в такт движениям Бруты, который поковылял через шаткую палубу и схватился за поручень. Для любого, кроме послушника, корабль рассекал волны спокойного, ничем не возмущаемого моря. Недалеко от корабля взлетали и опускались морские птицы. С одного борта появился косяк летающих рыб в попытке избежать излишнего внимания бродячих дельфинов. Брута глядел на серые силуэты, зигзагами чертившие воду, в том мире, где им никогда не приходилось считать.

- А, Брута! - приветствовал Ворбис. - Кормишь рыбок, вижу?

- Нет, господин, - сказал Брута. - Мне плохо, господин.

Он повернулся. Рядом стоял сержант Симони. Мускулистый молодой человек с совершенно бесстрастным выражением лица истинного солдата-профессионала. Он находился рядом с тем, кого Брута смутно распознал как главного моряка или как там его еще величали. Кроме того, здесь присутствовал и улыбающийся эксквизитор.

- Он, он! - завопил голос черепахи.

- Наш юный друг не очень-то хороший моряк, - заметил Ворбис.

- Он, он! Я бы узнал его повсюду!

- Господин, я бы хотел вообще оказаться отсюда подальше, - признался Брута и снова почувствовал, как задрожала коробка от толчков Ома.

- Убей его! Найди что-нибудь острое! Толкни его за борт!

- Пойдем с нами на нос, Брута, - предложил Ворбис. - Там можно увидеть много интересных вещей, если верить капитану.

Капитан замороженно ухмыльнулся улыбкой человека, оказавшегося между львом и крокодилом. Ворбис всегда мог обеспечить то и другое. Брута тащился за остальными тремя и рискнул прошептать:

- Что случилось?

- Он! Лысый! Швырни его за борт!

Ворбис повернулся, заметил смущение Бруты и улыбнулся.

- Я уверен, знания наши обогатятся, - сказал он и, вновь обернувшись к капитану, показал на большую птицу, скользящую по поверхности волн.

- Глупый альбатрос! - Сказал капитан. - Может пролететь от Хаба до Ри...

Он запнулся. Ворбис с очевидным дружелюбием разглядывал горизонт.

- Он перевернул меня на спину и оставил на солнцепеке! Загляни в его мозг!

- С одного полюса мира до другого, - продолжал капитан, слегка потея.

- В самом деле? - осведомился Ворбис. - Почему?

- Никто не знает.

- Кроме Бога, конечно, - заметил Ворбис.

Лицо капитана приобрело болезненно-желтоватый оттенок.

- Конечно. Несомненно, - подтвердил он.

- Брута! - завопила черепаха. - Ты меня слушаешь?

- А там? - спросил Ворбис.

Моряк проследил за направлением протянутой руки.

- О, летающая рыба. Но они на самом деле не летают. Просто набирают скорость в воде и немного скользят в воздухе.

- Одно из божьих чудес, - наставительно заметил Ворбис. - Бесконечное разнообразие, не так ли?

- Да, несомненно, - сказал капитан, и теперь облегчение светилось на его лице, постепенно распространяясь, словно дружеская армия.

- А что там, внизу? - продолжал эксквизитор.

- Это? Дельфины. Что-то вроде рыбы.

- Они всегда так кружат вокруг кораблей?

- Часто. Особенно в водах, омывающих Эфеб.

Ворбис наклонился над поручнем, но ничего не сказал. Симони уставился вдаль с абсолютно неподвижным лицом. В беседе наступил некоторый перерыв, который капитан, сделав огромную глупость, решил заполнить.

- Они сопровождают корабль целыми днями.

- Замечательно.

Еще одна пауза. Колодец молчания, наполненный кипящим дегтем, готовый поглотить мастодонтов необдуманных замечаний. Прежние эксквизиторы орали, кричали, воплями выжимая исповеди из людей. Ворбис не делал ничего подобного. Он просто подолгу молчал перед ними.

- По-моему, им нравятся корабли, - продолжал капитан и нервно взглянул на Бруту, пытавшегося отсечь голос черепахи, звучавший в голове. Но никакого сочувствия капитан не получил. Зато неожиданно на помощь пришел Ворбис.

- Должно быть, это не плохо для долгих путешествий, - заметил он.

- Да? - удивился капитан.

- С точки зрения пополнения припасов, - пояснил Ворбис.

- Ваша милость, я не совсем...

- Это все равно, что иметь путешествующую кладовую, - пояснил Ворбис.

Капитан улыбнулся.

- О нет, господин. Мы не едим их.

- Почему? Они выглядят достаточно аппетитными, по-моему?

- Но ведь вы знаете старую пословицу, господин?

- Пословицу?

- Говорят, что после смерти души мертвых матросов становятся...

И тут капитан увидел впереди пропасть. Но предложение уже ухнуло туда с ужасающим ускорением. На какое-то мгновение не было слышно ни единого звука, кроме шуршания волн, отдаленного плеска дельфинов и потрясающего небеса стука сердца капитана.

- Но, конечно, мы не должны быть подвержены подобным предрассудкам, - лениво заметил Ворбис.

- Да, еще бы, - сказал капитан, хватаясь за соломинку. - Просто пустая болтовня матросов. Если услышу ее снова, велю высечь...

Ворбис глядел куда-то мимо его уха.

- Вот что. Ты, там! - воскликнул он.

Один из матросов кивнул.

- Дай мне гарпун, - велел Ворбис.

Человек перевел взгляд с него на капитана и послушно удалился.

- Но... э... Но ваша милость не должна... э... Заниматься подобными вещами. А... э... а... Гарпун опасное оружие в неопытных руках. Вы можете поранить себя...

- Но я к нему и не притронусь, - заверил Ворбис.

Капитан опустил голову и протянул руку за гарпуном. Ворбис похлопал его по плечу.

- Ну, а потом вы можете хорошенько угостить нас за обедом, не так ли, сержант?

Симони отдал честь.

- Как скажете, сэр. Да.

Брута лежал на спине среди парусов и канатов, где-то под палубой. Было жарко. Воздух пах так, как обычно пахнет воздух в трюмах. Брута не ел весь день. Сначала он был просто слишком болен. Потом просто не смог.

- Но жестокость к животным не означает, что он - плохой человек, - заметил Брута, хотя некие нотки в его голосе давали возможность предполагать, что даже он этому не верит.

- Такой маленький дельфинчик...

- Он перевернул меня на спину, - сказал Ом.

- Да, но люди важнее животных.

- Такая точка зрения часто выражается людьми, - сказал Ом.

- Глава 9, стих 16 книги... - начал Брута.

- Кому интересно, что говорит какая-то книга! - завопила черепаха.

Брута был потрясен.

- Но ты никогда не говорил пророкам, что люди должны быть добры к животным. Не помню ничего об этом. Даже когда ты был - больше. Ты не хотел, чтобы люди были добры к животным, потому что они животные. Ты только хотел, чтобы люди были добры к животным, потому что одно из животных может быть тобой.

- Неплохая идея.

- Кроме того, он добр ко мне. Он вовсе не обязан этого делать.

- Ты так думаешь? Именно это ты и думаешь? Неужели ты не проник в ум этого человека?

- Конечно, нет. Я не знаю, как это делать.

- Не знаешь?

- Нет. Люди не могут... - Брута остановился.

Казалось, Ворбис может делать это. Ему стоило только взглянуть на кого-то, чтобы узнать, какие порочные мысли лелеет этот человек. Да и бабушка была такой же.

- Люди не могут делать этого. Уверен. Мы не можем читать в уме.

- Я не имею в виду чтение мыслей. Я хочу сказать: взгляни на них. Только постарайся увидеть их очертания. Ты не можешь читать мысли. С таким успехом можно попытаться читать реку. Но видеть образ мысли очень легко. И ведьмы могут это делать без всякого труда.

- Путь ведьмы будет дорогой, усыпанной терниями, - процитировал Брута.

- Оссори? - осведомился Ом.

- Да. Ну, конечно, ты должен знать.

- Никогда в жизни не слыхал подобного, - горько бросила черепаха. - Можешь считать это счастливой догадкой.

- Говори, что хочешь. Я все-таки считаю, что ты не можешь быть настоящим Омом. Бог никогда не стал бы говорить подобным образом об Избранных.

- Я никогда никого не избирал. Они сами себя избрали.

- Если ты действительно Ом, перестань быть черепахой.

- Говорил тебе, не могу. Думаешь, я не пытался? Три года. И большую часть этого времени я действительно считал себя черепахой.

- Возможно, ты ей и был. А что, если ты - черепаха, воображающая себя богом?

- Нет. И не пытайся разводить философию. Начни думать подобным образом, и в результате, возможно, посчитаешь себя бабочкой, мечтающей стать устрицей или чем-нибудь в этом роде.

- Когда-то у меня на уме было только одно: сколько нужно пройти, чтобы добраться до ближайшего растения с достаточно низко растущими листьями. Это все воспоминания, которые теснились в моей голове. Три года под этим панцирем. Нет, не говори мне, что я - черепаха с безумными идеями.

Брута поколебался. Он знал: нехорошо спрашивать, но очень хотел допытаться, что такое вообще память. И действительно ли его мысли настолько грешны. Если прямо здесь находится Бог, удостоивший тебя разговора, можно ли сказать что-нибудь поистине порочное? Лицом к лицу почему-то это казалось не настолько плохо, как высказывать что-либо действительно нехорошее, когда Бог находился на облаке и вообще где-то вдалеке.

- Насколько могу припомнить, - начал Ом, - я намеревался быть большим белым быком.

- Топтать неверных, - подсказал Брута.

- Ну, это не было моим истинным намерением, но, без сомнения, можно было организовать что-то в этом роде. Или лебедем, думал я. Чем-то впечатляющим. Три года спустя я просыпаюсь и обнаруживаю, что был черепахой. Хочу сказать, что ниже уж опуститься нельзя.

Осторожнее, осторожнее. Тебе нужна его помощь, но нельзя признаваться во всем. Не говори ему о своих подозрениях.

- Когда ты начал думать... Когда ты вспомнил все это? - сказал Брута, считавший феномен забытья странным и отчасти притягательным. Совсем так, как другие люди могли найти привлекательной идею полета посредством ритмичных взмахов рук.

- На высоте примерно двух тысяч футов над твоим огородом, но должен сказать, это не то место, где можно стать воистину мудрым.

- Но почему? - удивился Брута. - Боги не обязаны оставаться черепахами, если не желают.

- Не знаю, - солгал Ом. Если он сумеет сообразить сам, я пропал, подумал Бог. Но это один шанс на миллион. Если я ошибусь, значит, придется возвращаться к жизни, где все счастье заключается в листочке, до которого ты можешь дотянуться.

Какая-то часть его души просто вопила: "Я - Бог! Я не должен думать так! Я не должен отдаваться на милость простого смертного!" Но другая часть, та часть, которая точно помнила, что это такое - быть черепахой целых три года, шептала: "Нет. Тебе придется. Если хочешь вновь оказаться на высоте. Он глуп и безвреден. И в этом большом рыхлом теле нет ни капли честолюбия. И вот с этим приходится работать!"

Та часть, которая еще оставалась Богом, сказала:

Ворбис, возможно, был бы лучше. Будь рациональным. Такой ум, как у него, может добиться всего.

Он перевернул меня на спину!

Нет, он перевернул черепаху на спину.

Да. Меня.

Нет. Ты - Бог.

Да. Но в постоянно-черепашьем облике.

Знай он, что ты - Бог...

Но Ом вспомнил сосредоточенное выражение глаз Ворбиса, непроницаемых, как стальные шарики. Он никогда не видел подобного разума ни у одного из живых существ. Такой, как он, возможно, перевернет и Бога на спину, желая посмотреть, что произойдет. Такой, как он, перевернет Вселенную, не думая о последствиях, лишь ради желания узнать, что произойдет, когда Вселенная окажется на спине.

Нет, все-таки придется работать с Брутой, у которого ум ничуть не проницательнее разума тыквы. А если Брута обнаружит, что...

Или если Брута умрет...

- Как ты себя чувствуешь? - спросил Ом.

- Плохо.

- Залезь немного дальше под паруса, - посоветовал Ом. - Не хочешь же ты простудиться.

Должен быть кто-то еще, - подумал он, - если придется ограничиться только этим...

Дальнейшие мысли были столь ужасны, что он попытался выбросить их из головы. Но не смог.

Это должен быть не просто тот, кто верит в меня. Действительно в меня. Не в пару золотых рогов. Не в большое внушительное здание. Не в предчувствие мучений раскаленным железом и ножами. Не в посещение Храма только потому, что все это делают.

И теперь пришлось связаться с наиболее неприятным умом, когда-либо встречавшимся Ому. С человеком, который убивает других, чтобы посмотреть, умрут ли они. Нечто вроде орла в облике двуногого.

Но тут Ом внезапно сообразил, что рядом кто-то бормочет. Брута лежал на палубе лицом вниз.

- Что ты делаешь? - удивился Ом.

Брута повернул голову.

- Молюсь.

- Это хорошо. О чем?

- Ты не знаешь?

О, если Брута умрет... Черепаха содрогнулась в своем панцире. Если Брута умрет, тогда, тогда... Она уже мысленно слышала завывание ветра в самом центре сухой истомленной жаром пустыни. Там, куда отправляются все малые боги.

Откуда появляются боги? Куда они уходят? Слабая попытка ответить на это была сделана религиозным философом Кууми из Смейла в его книге "Ego-video Liber Deorum". Что приблизительно переводится на нормальный язык как: "Боги: Путеводитель наблюдателя". Люди считали, что высшее существо обязательно должно быть, иначе как могла существовать Вселенная. "И конечно, - говорил Кууми, - это в самом деле так и есть". Но поскольку Вселенная представляла собою хаос, очевидно, что высшее существо ее на самом деле не создавало. Если бы высшее существо создавало Вселенную, будучи высшим, в ней царил бы гораздо больший порядок. И проделало бы оно это с гораздо большим умением. Возьмем хотя бы такой простой пример, как форма обыкновенной ноздри. Или, иными словами, наличие отвратительно собранных часов, показывающих существование слепого часового мастера. Стоит только оглядеться, чтоб увидеть: практически везде существует возможность усовершенствования. Это наводит на мысль, что Вселенная, возможно, была сляпана наспех каким-то мелким чиновником, выбравшим время, когда высшее существо отвернулось. И примерно таким же образом, каким печатаются журналы Ассоциации бойскаутов - на конторских ксероксах по всей стране. Итак, - рассуждал Кууми, - не такая уж хорошая идея обращать молитвы к высшему существу. Это только привлечет его внимание и может вызвать беду. И все же казалось, что повсюду существует множество меньших богов. Теория Кууми была такова: боги появляются, растут и процветают, потому что в них верят. Вера сама по себе - это пища богов. Вначале, когда человечество жило маленькими примитивными племенами, возможно, существовали миллионы богов. Теперь же осталось только несколько самых важных. Местные боги Грома и Любви, например, стремились слиться, как озерца ртути, как маленькие примитивные племена объединялись и становились могущественными огромными примитивными племенами, вооруженными гораздо более современным оружием. Но любой бог мог присоединиться к другому. Любой бог мог начать с самого малого. Любой бог мог вырасти по положению и статусу, как только число его верующих увеличивалось. И наоборот. Сморщиться почти до отрицательной величины по мере того, как их количество уменьшалось. Это было похоже на нескончаемую беготню по лестнице вверх-вниз. Боги любят игры. При том условии, что остаются победителями. Теория Кууми была по большей части основана на доброй старой гностической ереси, которая время от времени вспыхивает по всей мультивселенной, там, где люди встают с колен и начинают думать хотя бы две минуты подряд, хотя, внезапно оказавшись на высоте, подвергаются приступам высокогорной болезни. И поэтому мышление их становится несколько затрудненным. Но подобные вещи расстраивают священников, которые, в свою очередь, выражают свое недовольство традиционными способами. Когда Омнианская церковь обнаружила теорию Кууми, они выставили его в каждом городе в пределах империи, чтобы доказать, насколько порочны его аргументы. И поскольку городов было много, пришлось разрезать его на крохотные кусочки.

Рваные облака клубились на небе. Паруса потрескивали на все усиливающемся ветру. И до Ома доносились крики матросов, пытавшихся поставить корабль в бухту до начала шторма. Даже по стандартам бывалых моряков шторм разыгрывался бурный и свирепый. Белая пена украшала гребни волн. Брута мирно храпел в своем гнездышке. Ом прислушался к крикам матросов. Это были простые люди, которые не особенно разбирались в софистике. Кто-то убил дельфина. И каждый знал, что это означает. Это означало приближение шторма. Это означало, что корабль обязательно утонет. Простая причина и простое следствие. Убийство дельфина хуже, чем женщина на борту. Хуже, чем альбатросы. Ом поинтересовался про себя, могут ли черепахи плавать. Морские - да. В этом он был совершенно уверен. Но у этих созданий специально приспособленный для воды панцирь. Вряд ли стоило спрашивать, даже если Богу есть у кого спрашивать. Может ли тело, приспособленное для существования в необъятной пустыне, обладать гидродинамическими свойствами, иными, чем те, что необходимы для спуска на дно. А, ладно. Время терпит. Он все еще Бог. У него есть права.

Ом соскользнул по куску каната, осторожно прокрался к краю раскачивающейся палубы и прислонился панцирем к пиллерсу, чтобы взглянуть на перекатывающиеся волны. А потом уж заговорил голосом, не слышным ни одному из смертных. Сначала ничего не произошло. Потом одна волна поднялась выше остальных, изменив по пути форму. Вода лилась вверх, заполняя невидимую емкость. Она была гуманоидом, но, очевидно, только потому, что желала быть таковым. Ее легко можно было принять за водяной смерч или отлив прибоя. Море всегда могущественно. Так много людей верит в него. Но оно редко отвечает на молитвы. Водяное создание поднялось вровень с палубой и подползло к Ому. Постепенно в нем появилось лицо и открылся рот.

- Ну? - сказало оно.

- Приветствую тебя, о Королева! - начал Ом.

Водянистые глаза сфокусировались.

- Но ты всего-навсего малый бог. И осмеливаешься призывать меня?

Ветер выл в снастях.

- У меня есть верующие. Поэтому я имею право.

Последовала кратчайшая из пауз. Потом Морская Королева спросила:

- Один верующий?

- Один или много, это не имеет значения. У меня есть право, - повторил Ом.

- И каких же прав ты требуешь, маленькая черепашка? - спросила Королева Моря.

- Спаси корабль, - заявил Ом.

Королева замолчала.

- Ты должна удовлетворить требование. Таковы Правила, - настаивал Ом.

- Но зато я могу и назвать свою цену, - возразила Морская Королева. - На это тоже существует Правило. И она будет высокой.

- Она будет заплачена.

Столб воды начал рушиться вниз, в волны.

- Я подумаю.

Ом глядел в побелевшее море. Корабль раскачивался так, что он сползал по палубе; а потом выравнивался, так что Ом скользил назад. Болтающаяся передняя лапа вцепилась в пиллерс, пока панцирь Ома развернулся, и на какой-то момент обе задних ноги беспомощно повисли над водами. И тут Ом оторвался. Что-то белое потянулось к нему. Вроде похожее на морскую водоросль. И Бог вцепился в это что-то. Брута взвыл и отдернул руку, на которой болтался Ом.

- Тебе вовсе не обязательно кусаться.

Корабль подскочил на волне и швырнул Бруту на палубу. Ом отпустил руку и откатился. Когда Брута поднялся на ноги, или, по крайней мере, на четвереньки, он увидел стоявших над ним матросов. Двое из них схватили мальчишку за локти как раз в тот момент, когда очередная волна обрушилась на корабль.

- Что вы делаете?

Матросы пытались не глядеть ему в лицо. Они тащили его к поручню. Где-то в шпигатах Ом призывал Морскую Королеву:

Это Правило, Правило!

Четверо матросов крепко вцепились в Бруту. И за завыванием шторма Ому слышалось молчание пустыни.

- Подождите! - уговаривал Брута.

- Поверь, мы не питаем к тебе вражды, - сказал один из матросов, - и совсем не хотим делать этого.

- И я не хочу, чтоб вы это делали! Разве такое поможет?

- Море требует жертвы, - сказал самый старый матрос. - Ты оказался ближе всех. Ну, ладно. Давайте его.

- Могу ли я примириться с Богом?

- Что?

- Если вы собираетесь убить меня, могу ли я помолиться своему Богу?

- Это не мы тебя убиваем, - пояснил матрос. - Это море.

- "Та рука, которая причастна к деянию, виновна в преступлении", - объявил Брута. - Оссори, часть 56, стих 93.

Матросы переглянулись. В такое время вряд ли мудро возбуждать вражду в любом боге. Корабль снова швырнуло волной.

- У тебя десять секунд, - предупредил самый старый матрос. - То есть на десять секунд больше, чем могут получить многие люди.

Брута лег на палубу, в чем ему сильно помогла очередная волна, ударившая в шпангоут.

Ом смутно сознавал, что ему молятся, и, к своему удивлению, не мог различить слова. Только сама молитва оседала где-то в глубине мозга.

- Не проси меня, - сказал Ом, пытаясь выпрямиться. - У меня нет выбора...

Корабль рухнул вниз...

...на успокоившееся море.

Нет, шторм все еще бушевал, но только за пределом все расширяющегося пространства с кораблем в середине. Молнии ударялись в мутную воду, огораживая их, словно прутья клетки. Область спокойствия почему-то вытягивалась перед ними. Теперь корабль шел по узкому каналу утихомирившихся волн между серыми стенами шторма высотой в милю. Электрические огни ярились над головами. И тут все исчезло. Позади них громадное серое покрывало опустилось на море. Гром замирал вдалеке. Брута нерешительно поднялся, беспорядочно раскачиваясь, чтобы удержать равновесие.

- Теперь я... - начал он. Он был один. Матросы исчезли.

- Ом! - позвал Брута.

- Я здесь.

Брута выудил своего бога из клубка водорослей.

- Ты сказал, что не всемогущ! - воскликнул он обвиняюще.

- Не так-то много... - Ом остановился.

Да, цена... Обязательно должна быть цена, думал он. Дешево это не обойдется. Просто не может обойтись. Морская Королева - Богиня. Я сам в свое время уничтожил несколько врагов. Священный огонь - подобные вещи. Если цена невысока, как могут люди тебя уважать?

- Я договорился, - признался он.

Цунами. Потонувший корабль. Парочка городов, исчезающих в пучине морской. Так оно и случится. Если люди не уважают, значит, не боятся. А если не боятся, как можно заставить их верить? Хотя, какая несправедливость! Некий человек убил дельфина. Конечно, для Королевы не имеет значения, кого швырнут за борт. Так же, как для него самого не имеет значения, какого дельфина он убил. И это несправедливо, потому что именно Ворбис сделал это. Он заставляет людей делать вещи, которые те не должны делать... О чем я думаю? Перед тем, как стать черепахой, я даже не знал, что означает такое слово - несправедливо.

Трюмы открылись. Люди высыпали на палубы и вцепились в поручни. Пребывание на палубе в шторм всегда сопряжено с опасностью быть смытым за борт. Но кажется таким заманчивым после нескольких часов, проведенных внизу, в компании испуганных лошадей и страдающих морской болезнью пассажиров.

Больше штормов не было. Ветер оказался попутным, небо ясным, а море таким же безжизненным, как и палящая пустыня. Дни проходили монотонно. Большую часть времени Ворбис оставался внизу. Команда обращалась с Брутой с осторожным почтением. Такие новости, как Брута, распространяются быстро. Здешний берег представлял собой песчаные дюны с вкраплениями солончаков. Жаркое марево висело над землей. Этот берег был из тех, где обвала при подходе к берегу боятся больше, чем кораблекрушения в открытом море. Морских птиц не было. Даже птицы, которые обычно летят за кораблем в надежде получить отбросы, исчезли.

- Орлов нет, - сказал Ом.

И это было единственным замечанием в отношении странного феномена.

К вечеру четвертого дня унылая панорама несколько оживилась мерцанием света вдалеке на море дюн. Свет мигал в каком-то определенном ритме. Капитан, лицо которого выглядело теперь так, словно сон давно рассорился с ним, подозвал Бруту.

- Его... Ваше... Диакон велел мне высматривать это, - сказал он. - Пойди позови его.

Каюта Ворбиса была где-то около трюмов, где воздух был гуще нежирного бульона. Брута постучал.

- Войдите!

Иллюминаторов тут не было. Ворбис сидел в темноте.

- Капитан послал меня за вами, господин. Кто-то сияет в пустыне.

- Хорошо. Ну а теперь, Брута, послушай. У капитана есть зеркало. Попроси его.

- Э... А что такое зеркало, господин?

- Нечестивое и запрещенное устройство, - сказал Ворбис, - которое, к сожалению, должно послужить божественным целям. Он, конечно, будет это отрицать. Но человек с такой аккуратной бородой и с такими крохотными усиками тщеславен. А тщеславный человек должен иметь зеркало. Поэтому возьми его. Встань на солнце и подвигай зеркало так, чтобы лучи отразились на песчаных дюнах. Понял?

- Нет, господин, - сказал Брута.

- Твое невежество - твоя защита, сын мой. А потом возвращайся и расскажи все, что видел.

Ом дремал на солнце. Брута нашел ему крохотный укромный уголок около носа, где тот мог дремать, не особенно опасаясь, что его увидят члены команды. А команда в данный момент была достаточно перепугана, чтобы не искать неприятностей на свои шеи. Черепаха видит сны...

...Миллионы лет. Это было время сна. Время мечтаний и фантазии. Малые боги жужжат и щебечут в пустынных местах, холодных местах, глубоких местах. Они кишат в темноте, лишенные памяти и воспоминаний. Но ведомые и мучимые надеждой и вожделением к одной вещи, единственной вещи, которую так жаждет бог: вере. В чаще леса нет деревьев среднего размера. Только очень высокие, кроны которых упираются едва ли не в небо. Ниже, во мраке, света хватает лишь для мхов и папоротников. Но когда гигант падает, оставляя немного места, тогда... Тогда начинается битва между деревьями по обе стороны от него. Деревьями, которые хотят распространиться вширь, и молодой порослью внизу, которая спешит вытянуться вверх. Иногда вы можете добиться своего собственного пространства. Леса лежат далеко от пустынь. Безымянный голос, которому было предназначено стать Омом, порхал на ветру, на краю пустыни, пытаясь быть услышанным среди бесчисленного множества других. Пытаясь избежать опасности быть засунутым в центр. Он, должно быть, кружил так миллионы лет. Измерять время он не умел, да и нечем было. Все, что у него оставалось, - надежда. И определенное чувство присутствия вещей. И голос. Затем наступил день. В каком-то смысле это был первый день. Ом сознавал присутствие пастуха некоторое вре... В течение какого-то периода. Стадо подходило ближе и ближе. Дожди почти не шли. Корма оставалось мало. Голодные рты гнали голодные ноги дальше в скалы, выискивая пожухлые стебельки пожженной солнцем травы. Это были овцы. Наверное, самые глупые животные во Вселенной, если не считать уток. Но даже их необремененные сложностью умы не могли слышать голос, потому что овцы не слушают. Однако там был ягненок. Он немного отбился от стада. Ом постарался, чтобы он забрел немножко подальше. За скалу. По склону. В овраг. Блеяние привлекло мать. Овраг был хорошо укрыт, и овца в конце концов удовольствовалась тем, что получила ягненка. У нее не было причин блеять, даже когда пастух метался по скалам, призывая, сыпля проклятиями и, наконец, умоляя. У пастуха была сотня овец. И удивительно было бы, если бы он начал проводить целые дни в поисках единственной овцы. Но, собственно говоря, именно потому что он был человеком, готовым проводить целые дни в поисках пропавшей овцы, у него в конце концов и оказалась сотня голов.

Голос, который собирался стать Омом, выжидал. И вечером второго дня он спугнул куропатку, сидевшую на яйцах у самого оврага как раз в тот момент, когда мимо проходил пастух. Не такое уж это было чудо, но для пастуха и этого оказалось достаточно. Он воздвиг небольшой каменный алтарь и на следующий день привел туда все стадо. В жаркий полдень он прилег поспать, и Ом заговорил с ним в его голове.

Три недели спустя пастуха забили камнями до смерти жрецы Ур-Гилаша, который в то время считался главным богом этой местности. Но они опоздали. У Ома было уже около сотни верующих, и их число все росло.

Всего в миле от владельца овец кочевал козопас со своим стадом. Простая случайность микрогеографии была причиной того, что первый человек, услышавший голос Ома и давший Ому представление о человечестве вообще, пас овец, а не коз. А эти двое имели абсолютно разное мировоззрение, и все течение истории могло бы пойти по другому пути. Поскольку овцы глупы, и их нужно погонять. А козы умны. Их необходимо вести.

Ур-Гилаш, подумал Ом. Ах, вот это были дни... Когда Оссори со своими последователями ворвался в Храм, разбил алтарь и выбросил жриц из окна, где их разорвали дикие собаки. Что и было самым правильным способом добиваться желаемого. И послышались вопли, вой, шарканье ног. И последователи Ома зажгли костры свои в разрушенных храмах Гилаша точно так, как сказал пророк. И это посчиталось истиной, хотя он объявил об этом всего пять минут назад, когда они только искали хворост. Потому что всякий соглашался: пророчество есть пророчество. И никто не сказал, что необходимо ждать долгое время, прежде чем оно исполнится. Великие дни. Великие дни. Каждый день новые обращенные. Возвышение Ома, казалось, ничем нельзя остановить...

Ом, вздрогнув, проснулся. Старый Ур-Гилаш. Бог погоды, не так ли? Да. Нет. Может, один из первых гигантских богов-пауков. Что-то в этом роде. Что же случилось с ним? Что случилось со мной? Как это случилось? Ты плаваешь в астрале вместе с могучим потоком, наслаждаешься ритмами Вселенной. Думаешь, что все, ну, сам понимаешь, смертные, слишком уж привыкли к вере. И решаешь отправиться и немного разогреть их. И потом - Черепаха. Все равно, что отправиться в банк и обнаружить, что деньги куда-то утекли. Сначала ты отправляешься с целью найти истинного верующего и внезапно превращаешься в черепаху, и не остается могущества, чтобы от этого избавиться. Три года! Три года он смотрел снизу вверх практически на все... Старый Ур-Гилаш, возможно, ползает где-то ящерицей, а какой-нибудь дряхлый отшельник - его единственный верующий. Но скорее всего, его сдуло в пустыню. Не так-то много возможностей у малого бога. Что-то тут не так. Ом никак не мог докопаться до истинной сути. Боги поднимаются и падают, как кусочки лука в кипящем супе. Но на этот раз что-то было по-другому. Но на этот раз что-то было неладно. Он изгнал Ур-Гилаша. Вполне справедливо. Закон джунглей. Но никто не пытался оспорить его власть...

Где Брута?

- Брута!

Брута считал вспышки света в пустыне.

- Хорошо, что у меня было зеркало, правда? - с надеждой спросил капитан. - Надеюсь, его милость не будет возражать против зеркала, поскольку из него можно извлечь пользу.

- По-моему, он так не думает, - ответил Брута, все еще занятый подсчетом.

- И я не думаю, что он так думает, - мрачно пробормотал капитан.

- Семь и еще четыре.

- Меня ждет Квизиция, - вздохнул капитан.

Брута уже хотел сказать: "Тогда раскайся, чтобы душа твоя очистилась", но промолчал. Сам не зная почему.

- Мне очень жаль, - прошептал он.

Удивление почти затмило скорбь капитана.

- Но вы обычно толкуете что-то насчет того, как полезна Квизиция для души!

- Уверен, что это так, - подтвердил Брута.

Капитан пристально рассматривал его лицо.

- Она плоская, знаешь? - тихо признался он. - Я плавал в Кольцевом Океане. Она плоская. И я видел Край. И она движется. Не край. Я хочу сказать, то, что там, внизу. Они могут отрубить мне голову, но она все-таки будет двигаться.

- Но тогда она перестанет двигаться для тебя, - заметил Брута. - Поэтому на твоем месте, капитан, я был бы поосторожнее в речах.

Капитан подвинулся ближе.

- Черепаха Движется, - прошипел он и отскочил.

- Брута!

Угрызения совести пронзили Бруту, как крючок пойманную рыбу. Он повернулся и обмяк от облегчения. Это не Ворбис. Это всего-навсего Бог. Он подошел к крохотному уголку за мачтой. Ом злобно уставился на него.

- Да? - сказал Брута.

- Ты никогда не навещаешь меня, - прошипела черепаха. - Я знаю, ты, конечно, занят, - саркастически добавила она. - Но неплохо бы и помолиться, хотя бы наспех.

- Утром я первым делом пришел к тебе, - оправдывался Брута.

- Я голоден.

- Ты съел целую дынную корку прошлой ночью.

- А кто съел дыню? А?

- Только не он, - сказал Брута. - Он ест черствый хлеб и пьет воду.

- Почему он не ест свежий хлеб?

- Ждет, пока он зачерствеет.

- Ну да, я так и думал, - сказала черепаха.

- Ом!

- Что?

- Капитан только сейчас сказал что-то очень странное. Он сказал, что мир плоский и имеет край.

- Ну и что из этого?

- Я хочу сказать, мы всегда знали, что мир - это шар. Потому что...

Черепаха мигнула.

- Вовсе нет. Кто сказал, что это шар?

- Ты. Во всяком случае, согласно Книге Первой Семикнижия.

- Я никогда не думал подобным образом, - удивился Ом. - Никогда бы не сказал раньше, во всяком случае.

- Почему капитан рассказывал мне все это? Это не обычная беседа.

- Говорил же я тебе, я не создавал никакого мира! Зачем мне нужно создавать мир? Он уже был! И если бы я создавал мир, ни за что не сделал бы его круглым. Люди падали бы с него. И вся морская вода выплеснулась бы.

- Не выплеснулась бы, если бы ты приказал остаться.

- Ха! Посмотрите на этого человека!

- Кроме того, шар - это совершенная форма, - сказал Брута, - потому что в книге...

- Подумаешь, шар, - сказала черепаха. - Уж если говорить о совершенных формах, лучше черепахи не придумаешь.

- Лучше для чего?

- Для черепахи, конечно. Если бы черепаха имела форму шара, она бы все время перекатывалась и не могла остановиться.

- Но это ересь - говорить, что мир плоский.

- Может быть, зато правда.

- И действительно покоится на спине гигантской черепахи?

- И это правда.

- В таком случае, - торжествующе воскликнул Брута, - на чем же стоит черепаха?

Черепаха тупо посмотрела на него.

- Ни на чем. Это черепа-аха. Она плыве-ет. Для этого черепахи и созданы.

- Я э-э-э... Я думаю, лучше пойти и обо всем доложить Ворбису, - заикнулся Брута. - Он становится очень спокойным, если его заставляют ждать. Зачем я тебе нужен? Все равно я попытаюсь принести тебе после ужина еще немного еды.

- Как ты себя чувствуешь? - осведомилась черепаха.

- Хорошо, спасибо.

- Ешь нормально? Все в порядке?

- Да, спасибо.

- Рад слышать это. Ну а теперь беги. Я хочу сказать, ведь я всего-навсего твой Бог.

Ом повысил голос, видя, что Брута поспешно удаляется.

- И ты должен приходить чаще! И молиться громче! Я уже сыт по горло всеми этими стараниями!!! - завопил Ом еще громче.

Брута протопал по проходу и постучался. Ответа не было. Подождав немного, Брута толкнул дверь. Ворбис, кажется, не умел читать. Очевидно, он умел писать, поскольку был автором знаменитых Писем. Но никто никогда не видел, как он это делает. Находясь в одиночестве, он проводил много времени, просто уставясь в стену или простершись в молитве. Ворбис обладал способностью принижать себя в молитве таким образом, перед которым гордая осанка помешанных на власти императоров выглядела просто жалким подхалимством.

- Э... - начал Брута и попытался снова закрыть дверь.

Ворбис раздраженно махнул рукой. Потом встал. Рясу он не позаботился отряхнуть.

- Знаешь ли, Брута, - сказал он, - что вряд ли хоть один человек в Цитадели осмелился прервать мою молитву. Побоялись бы Квизиции. Всякий боится Квизиции. Кроме тебя, кажется. Ты боишься Квизиции?

Брута взглянул в угольно-черные на черном глаза. Ворбис посмотрел в круглое румяное лицо. Существовало особое выражение, появлявшееся на лицах людей, когда они говорили с эксквизитором. Эти самые лица становились замкнуто-бесстрастными, но слегка поблескивали от пота. И даже неопытный эксквизитор мог читать едва скрытую вину, словно написанную большими буквами книгу. Брута всего-навсего запыхался, как, впрочем, и всегда. Выглядело это крайне интересно.

- Нет, господин, - сказал Брута.

- Почему нет?

- Квизиция защищает нас, господин. Это написано у Оссори, глава 7, стих...

Ворбис склонил набок голову.

- Конечно. Но ты думал когда-нибудь, что Квизиция может ошибаться?

- Нет, господин, - мотнул головой Брута.

- Но почему?

- Не знаю, почему, господин Ворбис. Я просто никогда об этом не думал.

Ворбис сел за крохотный письменный столик, всего-навсего доску, которая, складываясь, прислонялась к переборке.

- И ты прав, Брута, - сказал он. - Потому что Квизиция не может ошибаться. Все происходит по велению Бога. Невозможно считать, что мир может жить по другим законам, не правда ли?

Видение одноглазой черепахи мгновенно промелькнуло в мозгу Бруты. Брута никогда не умел лгать. Сама правда казалась настолько непостижимой, что усложнять вещи еще больше было просто недоступно ему.

- Так учит нас Семикнижие, - подтвердил он.

- Там, где наказание, всегда есть преступление, - объявил Ворбис. - Иногда преступление сопутствует наказанию, что только лишний раз доказывает провидение Великого Бога.

- Так всегда говорила моя бабушка, - автоматически подтвердил Брута.

- Да? Я бы хотел узнать побольше об этой великой женщине.

- Она обычно задавала мне трепку каждое утро. Потому что за день я обязательно успею что-нибудь натворить, - признался Брута.

- Никогда не видел более полного понимания природы человека, - признал Ворбис, подперев рукой подбородок. - Если бы не проклятие ее пола, она бы, возможно, стала превосходным инквизитором.

Брута кивнул.

- О, да. В самом деле.

- А теперь, - сказал Ворбис, не меняя тона, - ты расскажешь, что видел в пустыне.

- Там было шесть вспышек, а потом пауза примерно на пять ударов сердца. И затем восемь вспышек. И еще пауза. И две вспышки.

Ворбис задумчиво кивнул.

- Три четверти, - заключил он. - И все благодаря Великому Богу. Он мой наставник и проведет нас через все трудности. А ты можешь идти.

Брута не ждал, что кто-то потрудится объяснить ему значение вспышек. Да и не собирался спрашивать. Вопросы задает Квизиция. Все это прекрасно знают.

На следующий день корабль обогнул мыс, и впереди предстала бухта Эфеба. С городом - белым мазком на горизонте. Время и расстояние превратили его в скопление ослепительно-белых домов, идущих снизу вверх по скале. Сержанта Симони это зрелище, казалось, крайне заинтересовало. Брута не обменялся с ним ни единым словом. Дружба между священниками и солдатами не поощрялась, потому что в солдатах всегда наблюдалась определенная тенденция к безверию...

Брута, предоставленный самому себе, особенно теперь, когда команда готовилась к высадке, осторожно наблюдал за солдатом. Большинство солдат были немного неряшливы и обычно крайне грубо обращались со священниками низшего сана. Симони был другим. В отличие от остальных, он поистине сверкал. Панцирь отражал лучи с такой силой, что было больно глазам. На лице не было ни единой пылинки. Сержант стоял на носу, внимательно разглядывая приближающийся город. Как необычно видеть его в таком отдалении от Ворбиса. Сержант всегда находился там, где присутствовал Ворбис. Рука на мече, глаза оглядывают окружающих в поисках... Чего? И всегда молчалив, за исключением тех случаев, когда к нему обращались. Брута решил завязать с ним дружбу.

- Выглядит очень... Белым. Не так ли? - сказал он. - Город. Очень белым. Сержант Симони?

Сержант слишком медленно повернулся и уставился на Бруту.

Взгляд Ворбиса был ужасен. Ворбис глядел сквозь твой череп, прямо в грехи, находящиеся внутри. При этом он вряд ли интересовался тобой, разве что в качестве сосуда греха. Но взгляд Симони отражал лишь чистую, простую, незамутненную ненависть. Брута отступил.

- О, простите, - пробормотал он и потихоньку отошел к противоположному концу, стараясь не попадаться солдатам под ноги.

Так или иначе, они были просто солдаты. И скоро...

Эфебиане ожидали их. Солдаты выстроились на пристани, держа оружие наготове, таким образом, что это только-только не выглядело угрожающим. Их было ужасно много. Брута плелся за всеми. Голос черепахи постоянно звучал в мозгу.

- Значит, эфебиане хотят мира, не так ли? - вопросил Ом. - Что-то не похоже. Не похоже, что мы явились сюда установить законы для побежденного врага. Выглядит так, словно мы получили трепку, и больше нам не требуется. Выглядит так, словно мы просим о мире, вот на что это похоже.

- В Цитадели все говорят, что это была великая победа, - возразил Брута.

Он обнаружил, что с некоторых пор может говорить, едва двигая губами. Ом, казалось, понимал слова, едва они доходили до голосовых связок.

Идущий перед Брутой Симони заслонил диакона, подозрительно глядя на каждого эфебианского стражника.

- Странная вещь, - задумчиво протянул Ом, - победители никогда не толкуют о великих победах. Именно потому, что они знают, как выглядит поле боя после сражения. Только у побежденных бывают блестящие победы.

Брута не знал, что ответить.

- Неужели боги так говорят? - всполошился он наконец.

- Это все мозг черепахи.

- Что?

- Разве ты ничего не знаешь? Тела - это не просто средство хранения твоего мозга. Внешняя форма влияет на ход твоих мыслей. Это все морфология.

- Что?

Ом вздохнул.

- Если я не могу сосредоточиться, я начинаю думать, как черепаха.

- То есть? Хочешь сказать, медленно?

- Нет. Черепахи - циники. Они всегда ожидают худшего.

- Почему?

- Не знаю. Наверное, потому что худшее чаще всего с ними и случается.

Брута вновь огляделся. Стража в шлемах, увенчанных плюмажами, похожими на растрепанные лошадиные хвосты, маршировала по обе стороны колонны. Несколько эфебских горожан лениво наблюдали за процессией с обочины дороги.

Они поразительно напоминали людей на его родине и совсем не походили на двуногих демонов.

- Они люди, - удивился он.

- Прекрасная возможность для проведения исследований по сравнительной антропологии.

- Брат Намрод сказал, эфебиане едят людей, - пояснил Брута. - А он уж лгать не станет.

Маленький мальчик задумчиво разглядывал Бруту, ковыряя в носу. Если это и демон в человеческом обличье, он, должно быть, чрезвычайно хороший актер. Через равные промежутки вдоль дороги от самой пристани стояли белые каменные статуи. Брута никогда раньше не видел статуй, если не считать статуй Семи Пророков, конечно, а это совсем не одно и то же.

- Кто они?

- Вон тот толстый, в тоге, это Тавелпит, Бог Вина. В Цорте его зовут Смимто. А та баба с прической - Астория, Богиня Любви. Дура беспросветная. А тот уродец - Оффлер. Бог Крокодилов. Не местный парень. Произошел из Клетча. Но эфебиане слышали о нем и решили, что это неплохая идея. Обрати внимание на зубы. Хорошие зубы. Хорошие зубы. А тот, взлохмаченный, словно гнездо змей, это...

- Ты говоришь так, словно они существуют, - удивился Брута.

- Они и существуют.

- Но нет Бога, кроме тебя. Ты сам сказал Оссори.

- Ну, знаешь ли... Я немного преувеличил. Но они не настолько хороши. Один из них целыми днями сидит и играет на флейте, да еще гоняется за молочницами. Не могу назвать это очень уж божественным. А ты можешь? Лично я - нет.

Дорога вилась все выше вокруг каменистого холма. Большая часть города была выстроена на скалах или врезана в саму скалу, так что двор одного человека становился крышей другого. Дороги представляли собой ряды пологих ступенек, доступных человеку или ослу. Но по которым не могла проехать ни одна повозка. Эфеб был раем для пешеходов. Все больше людей, собиравшихся по обочинам, молча наблюдало за ними. Как, впрочем, и статуи богов. Эфебиане развели богов в таком количестве, как в других городах разводят крыс. Брута присмотрелся к лицу Ворбиса. Эксквизитор глядел прямо перед собой.

Интересно, подумал Брута, что он видит.

Все было таким новым. И дьявольским, конечно. Хотя статуи богов совсем не походили на демонов, но в ушах Бруты постоянно звучал голос Намрода, заявлявшего, что самый этот факт сделал их еще более демоническими. Грех крался к тебе, словно волк в овечьей шкуре. У одной из богинь, по-видимому, были большие неприятности с платьем, как заметил Брута. Присутствуй здесь брат Намрод, он несомненно поспешил бы улечься ничком для молитвы сразу на несколько часов.

- Питтулья, Богиня Продажной Любви, - пояснил Ом. - Ей поклоняются ночные бабочки, ну и те, кто продает свои прелести не только ночью. Если понимаешь, о чем я.

Рот Бруты сам собой открылся.

- У них богиня для раскрашенных иезавелей?

- А почему нет? Крайне религиозные люди, насколько я понимаю. Они так привыкли лежать на... Они проводят так много времени, глядя на... Слушай, вера там, где ты можешь ее найти. Специализация. Это безопаснее всего. Риск невелик, гарантии высоки. Существует даже Бог Салата. То есть, я имею в виду, не то, чтобы кто-то так уж хотел стать Богом Салата. Ты просто находишь деревню, где выращивают салат, и торчишь там. Боги Грома приходят и уходят, но именно ты объявляешься каждый раз, когда на салат нападает тля. Ты э... Ну, надо отдать должное Питтулье. Она увидела свободное место на рынке и заполнила его.

- Неужели существует Бог Салата?

- Почему нет? Если имеется достаточно верующих, ты можешь быть богом чего угодно.

Ом внезапно замолчал и решил проверить, заметил ли Брута. Но у Бруты, казалось, на уме было нечто совсем другое.

- Это неправильно. Нельзя так обращаться с людьми.

Он шел так быстро, что уткнулся в спину архидиакона. Процессия остановилась, частично из-за того, что эфебианский эскорт тоже остановился, но в основном потому, что по улице бежал человек. Он был довольно стар и во многом настолько напоминал лягушку, сушившуюся на солнце некоторое время, что при виде его многим людям приходило на ум слово "живчик". Но в этот момент гораздо уместнее было бы вспомнить выражение "в чем мать родила", а также "мокрый, как мышь". И эти выражения были бы точны на сто процентов. Хотя присутствовала борода. Имея такую бороду, вполне можно ночевать под открытым небом. Мужчина топал по улице, казалось, совершенно не сознавая, в каком состоянии находится. Протопав по улице, он остановился перед лавкой горшечника. Горшечник, казалось, вовсе не удивился, что какой-то голый мокрый коротышка обращается к нему. Собственно говоря, все прохожие практически его не замечали.

- Мне нужен горшок N9 и веревку, пожалуйста, - попросил старик.

- Да, ваша милость, господин Легибус.

Горшечник нырнул под прилавок и вытащил полотенце. Голый человек рассеянно взял его. У Бруты было такое чувство, словно подобное уже случалось раньше с обоими.

- И рычаг бесконечной длины, и э... точка опоры, - продолжал Легибус, вытираясь.

- Но у меня этого нет, ваша милость. Я торгую горшками. И хозяйственными принадлежностями. Но, к сожалению, в неаксиоматических механизмах у нас некоторый недостаток.

- Но хотя бы кусочек мела?

- Вот лежит. С прошлого раза остался, - сообщил горшечник.

Голый коротышка взял мел и начал рисовать треугольники на ближайшей стене. Потом оглядел себя.

- Почему на мне ничего нет?

- Наверное, вы опять купались, не так ли? - помог ему горшечник.

- И оставил одежду в ванной?

- Я думаю, вас осенила какая-то идея, - подсказал горшечник.

- Верно! Правильно! Великолепная идея насчет движения мира, - объявил Легибус. - Простой принцип рычага. Должен прекрасно действовать. Осталось всего-навсего обдумать кое-какие технические детали.

- Прекрасно. На зиму мы можем отправиться куда-нибудь, где потеплее, - сказал горшечник.

- Могу я одолжить полотенце?

- Оно так и так ваше, господин Легибус.

- Разве?

- Я же говорю, вы оставили его здесь в прошлый раз. Помните, когда вас осенила та идея, насчет маяка?

- Прекрасно, прекрасно, - сказал Легибус, заворачиваясь в полотенце, и начертил еще несколько линий на стене. - Прекрасно. Хорошо. Попозже я пришлю кого-нибудь за стеной.

Он повернулся, и, казалось, в первый раз увидел омниан. Присмотревшись пристальнее, он пожал плечами.

- Хм, - буркнул он и отошел.

Брута дернул за плащ одного из эфебских солдат.

- Простите, но почему мы остановились? - спросил он.

- Философам надо уступать дорогу, - пояснил солдат.

- Что такое "философ"?

- Это всякий, кто достаточно умен, чтобы найти работу, не связанную с подъемом и переноской тяжестей, - сказал голос в его голове.

- Попросту безбожник, ищет и находит судьбу, которую уж точно заслуживает, - сказал Ворбис. - Изобретатель софизмов, ложных доводов. Этот проклятый город привлекает их, как дерьмо мух.

- Собственно говоря, это климат, - вмешался голос черепахи. Подумай об этом. Есть ли у тебя склонность вылезать из ванной и бегать по улицам каждый раз, когда, по твоему мнению, в голову придет светлая идея, не захочешь же ты делать это на холоде? Так и помереть недолго. Естественный отбор. Вот что это такое. Эфеб известен своими философами. Это лучше, чем уличный театр.

- Подумать только! Куча стариков, бегающих по улице нагишом, - пробормотал себе под нос Брута, решительно направляясь вперед.

- Более или менее. Если ты все время проводишь в размышлениях о Вселенной, значит, приобретаешь свойство забывать самые незначительные ее детали. Вроде своих штанов. А девяносто девять идей из ста обычно абсолютно бесполезны.

- Но почему никто их не посадит под замок? По-моему, они совершенно ни к чему не пригодны.

- Из-за сотой идеи, - пояснил Ом. - Как правило, это то, что надо.

- Как это?

- Взгляни на самую высокую башню на скале.

Брута поднял глаза. Наверху башни, прикрепленный металлическими полосами, сверкал в утреннем свете большой диск.

- Что это? - прошептал Брута.

- Именно та причина, по которой от флота Омнии почти ничего не осталось. Поэтому всегда стоит иметь в городе хотя бы несколько философов. Сначала они просто спорят, истина ли в красоте, или красота в истине. И производит ли падающее дерево в лесу шум, если поблизости нет никого, чтобы его услышать. А потом, глядишь, начинают выдавать одну за другой здравые мысли. Вот, возьми хотя бы эту. Поместить тридцатифутовый параболический отражатель на высокое место, чтобы направить солнечные лучи на вражеские корабли - пожалуй, очень интересная демонстрация оптических принципов. У них всегда рождаются потрясающие новые идеи, у этих философов. Вот этот, с полотенцем, сумел додуматься до устройства, действующего по принципу рычага. Так оно швыряет шары горящей серы на две мили. А перед этим было что-то подводное, стреляющее заостренными кольями в днища кораблей.

Брута снова уставился на диск. Он не понял больше трети слов в последнем утверждении.

- Ну-у-у, - нерешительно протянул он, - разве...

- Что разве?

- Разве оно шумит? Если падает там, где его не могут слышать?

- Кому это интересно?

Процессия достигла ворот в стене, окружающей вершину скалы почти таким же образом, как лента, обвязывающая голову. Эфебский капитан остановился и повернулся.

- ...Посетителям... Необходимо завязать глаза, - объявил он.

- Это неслыханно! - вмешался Ворбис. - Мы здесь с дипломатической миссией!

- Это не мое дело. Мое дело сказать. Если хотите пройти через эти ворота, позвольте завязать вам глаза. Вы можете не соглашаться и оставаться за воротами. Но если хотите пройти, значит, нужно подчиниться. Другого выбора нет.

Один из протодиаконов что-то прошептал на ухо Ворбису. Тот, в свою очередь, тихо посоветовался с предводителем омнианской стражи.

- Мы согласны, но выражаем протест, - наконец объявил он.

Повязка оказалась очень мягкой, но совершенно непрозрачной. Но когда Бруту провели...

...Десять шагов по проходу, а затем еще пять шагов, потом по диагонали вперед, и налево три с половиной шага, и направо сто три шага, потом вниз по трем ступенькам, повернули вокруг семнадцать с четвертью раз, и провели вперед еще на девять шагов, и налево один шаг, и вперед девятнадцать шагов, потом остановили на три секунды, и вправо на два шага, и назад на два шага, и влево на два шага, и повернули три с половиной раза, и подождали одну секунду, потом повели вверх по трем ступеням, направо на двадцать шагов, повернули пять с четвертью раз, налево пятнадцать шагов, вперед семь шагов, направо восемнадцать шагов, вверх семь ступенек, вперед по диагонали, остановка на две секунды, направо четыре шага, вниз по откосу на целый метр, каждые десять шагов считалось за тридцать, и затем повернули семь с половиной раз, и позволили пройти еще шесть шагов...

Тогда он спросил себя, что же тут хорошего.

Повязку сняли в открытом дворе, окруженном стенами из такого же белого камня, который превращал солнечный свет в яростное сияние. Брута замигал. По периметру двора стояли лучники. Их стрелы были направлены вниз, но таким образом, который предполагал, что в любую секунду они взметнутся вверх. Еще один лысый человек ожидал их. Кажется, Эфеб изобиловал несметным количеством тощих лысых мужчин, закутанных в простыни. Этот, правда, улыбался, но только губами. Брута подумал, что никто здесь особенно их не любит.

- Надеюсь, вы извините нас за это маленькое неудобство, - начал тощий человечек. - Мое имя Аристократес. Я секретарь Тирана. - Пожалуйста, попросите ваших людей положить наземь оружие.

Ворбис выпрямился в полный рост и оказался на голову выше эфебианина. И хотя он и так обычно был бледен, но тут побелел еще больше.

- Мы имеем право сохранить оружие, - объявил он. - Мы - послы в чужой стране.

- Но не варварской, - мягко напомнил Аристократес. - Оружие здесь не понадобится.

- Варварской? - переспросил Ворбис. - Вы сожгли наши корабли.

Аристократес поднял руку.

- Споры потом, - сказал он. - Моей приятной обязанностью сейчас является показать вам ваши комнаты. Уверен, что вам хочется немного отдохнуть после долгого путешествия. Вы, конечно, можете гулять там, где хотите. И осматривать любую комнату дворца. А если есть такое место, куда мы не хотим вас пустить, охранники, несомненно, сообщат об этом быстро, но тактично.

- А можем ли мы выходить из дворца? - холодно осведомился Ворбис.

Аристократес пожал плечами.

- Мы не охраняем ворота, разве что во время войны. Можете идти куда угодно, если запомнили путь. Но должен предупредить, что блуждать в лабиринте - довольно серьезное испытание. Наши предки, к сожалению, были крайне подозрительны. И из-за этого сделали множество ловушек. Мы сохраняем их хорошо смазанными и в полной готовности, конечно. В основном, из уважения к традициям. А сейчас, если соблаговолите последовать за мной...

Омниане, держась кучкой, направились за Аристократесом через дворец. Там были фонтаны. Там были сады. То в одной, то в другой комнате сидели группы людей, не занятых ничем, кроме разговора. Эфебиане, казалось, имели очень слабое представление о понятиях "внутри" и "снаружи". Разве что твердо знали о существовании лабиринта, окружающего дворец.

- Опасность поджидает нас на каждом углу, - тихо предостерег Ворбис. - И любой человек, который попытается отстать, каким-то образом начнет общаться с врагами, объяснит свое поведение инквизиторам. Самым подробным образом.

Брута взглянул на женщину, наполнявшую кувшин у колодца. Она не выглядела очень уж воинственной. Он снова испытывал это странное двойное чувство. На поверхности были всего-навсего мысли Бруты. Те мысли, которые одобрил бы каждый в Цитадели.

Весь Эфеб - гнездо язычников и неверных. Сама мирская светская обстановка скрывала ересь и грешные мысли. Конечно, город мог быть освещен солнечным светом, но на самом деле тут темнее, чем в аду.

Но там, глубоко скрытые, были мысли Бруты, наблюдавшего Бруту изнутри. И именно с этой точки зрения Ворбис выглядел ужасно. Резким, неприятным.

А любой город, где горшечники спокойно взирают на обнаженного мокрого насквозь старика, рисующего треугольники на стенах, был местом, о котором Брута хотел узнать как можно больше. Он сам чувствовал себя огромным пустым кувшином. А избавиться от пустоты - единственный способ. Нужно ее наполнить.

- Это ты что-то делаешь со мной? - прошептал он.

Ом в коробке хорошенько взглянул на форму, которую принимали мысли Бруты, и попытался как можно быстрее придумать, что сказать.

- Нет, - вымолвил он наконец, и это была правда. Разве такое случалось раньше? Разве именно так было в первые дни? Возможно. Но теперь все покрылось дымкой. Он был не в силах вспомнить мысли, обуревавшие его тогда. Только форму мыслей. Все было окрашено в радужные тона. Все росло с каждым днем, и он рос с каждым днем. Мысли и мозг, в котором они рождались, развивались с одинаковой скоростью. Как легко забыть то, что произошло тогда. Словно огонь, пытающейся вспомнить форму собственных языков. Но чувство - это чувство всегда было с ним. Он ничего не делал с Брутой. Брута сам делал это с собой. Брута начинал проникать в мысли Бога. Брута был на пути к тому, чтобы стать пророком. Ом так хотел, чтобы нашелся тот, с кем можно было бы поговорить. Кто-то, кто понял бы. Это Эфеб, не так ли? Там, где люди зарабатывали на жизнь, пытаясь понять.

Омниан поселили в маленьких комнатах по периметру центрального двора. Посередине в очень маленькой рощице сладко пахнущих сосен звенел фонтан. Солдаты подталкивали друг друга локтями. Обычно люди думают, что профессиональные солдаты думают только о битвах. Но настоящие профессионалы больше обращают внимание на еду, теплое место, где можно было бы уснуть, потому что именно эти две вещи труднее всего получить, а битвы и сражения случаются все время.

В келье Бруты стояла чаша с фруктами и тарелка с холодным мясом. Но сначала самое главное. Он выудил Бога из коробки.

- Вот фрукты, - сообщил он. - Что это за ягоды?

- Виноград, - объяснил Ом. - Из него вино делают.

- Ты упоминал это слово раньше. Что оно означает?

Снаружи послышался крик:

- Брута!

- Это Ворбис. Я должен идти.

Ворбис стоял посреди своей кельи.

- Ты что-нибудь уже ел? - требовательно спросил он.

- Нет, господин.

- Фрукты и мясо, Брута. А сегодня постный день. Они ищут любого повода, чтобы оскорбить нас.

- Хм. Может быть, они не знают, что сегодня постный день? - поспешил вмешаться Брута.

- Невежество само по себе является грехом.

- Оссори, часть 7, стих 4, - механически объявил Брута.

Ворбис улыбнулся и потрепал его по плечу.

- Ты - ходячая книга, Брута. Живые заповеди Семикнижия.

Брута опустил взгляд на сандалии.

Ворбис прав, - подумал он. - А я забыл. Или, по крайней мере, не хотел помнить.

И тут же услыхал собственные мысли, отдающиеся эхом в мозгу: это мясо, фрукты и хлеб. И больше ничего. Какая разница, постные дни, скоромные дни, дни пророков, хлебные дни... Кому все это интересно? Богу, заинтересованному лишь в той еде, которая растет достаточно низко, чтобы до нее можно было дотянуться. Лучше бы он не похлопывал меня по плечу.

Ворбис отвернулся.

- Может, мне напомнить остальным? - осведомился Брута.

- Нет. Наши духовные братья, конечно, не нуждаются в напоминаниях. Что же касается солдат... Некоторая снисходительность, возможно, допустима. Особенно в такой дали от дома.

Брута потопал назад, в свою келью.

Ом все еще сидел на столе, упорно глядя на дыню.

- Я едва не совершил страшный грех, - признался Брута. - Чуть-чуть не попробовал фрукты в запретный день.

- Как ужасно, как ужасно, - посочувствовал Ом. - А теперь разрежь дыню.

- Но это запрещено, - возразил Брута.

- Вовсе нет. Разрежь дыню.

- Но именно любовь к фруктам вызывает стремление загрязнить мир отходами, - сказал Брута.

- Не любовь к фруктам, а метеоризм, - поправил Ом. - Разрежь дыню.

- Ты искушаешь меня.

- Вовсе нет. Я даю тебе разрешение. Специальное отпущение. Разрежь проклятую дыню!

- Только епископ или кто-то выше рангом может дава... - начал Брута и тут же осекся.

Ом злобно воззрился на него.

- Да. Точно, - подтвердил он. - А сейчас разрежь дыню. Если это тебя заставит чувствовать себя немного лучше, я объявлю, что это хлеб. Именно я здесь Бог, причем находящийся в самой непосредственной близости. И могу называть эту дыню чем хочу и как хочу, дьявол бы все это побрал! Это - хлеб. Правильно? А теперь разрежь эту проклятую дыню.

- Хлеб, - поправил Брута.

- Верно. И дай мне кусочек без налипших семян.

Брута так и сделал. Причем крайне тщательно.

- И ешь побыстрее, - велел Ом. - На случай, если Ворбис нас поймает. Потому что ты должен пойти и найти философа, - сказал он.

Тот факт, что рот его был полон, отнюдь не влиял на отчетливость голоса в мозгу Бруты.

- А знаешь, дыни бывают и дикие, и растут в пустыне. Конечно, не такие большие. Маленькие зеленые шарики. Кожура как кожа. Ее не прокусишь. Подумать только о годах, которые я провел, поедая сухие листья, которые выплевывали даже козы, прямо рядом со множеством дынь! У дынь должна быть кожура потоньше. Запомни это.

- Найти философа?

- Верно. Кого-нибудь, кто умеет мыслить. Кого-нибудь, кто может помочь мне перестать быть черепахой.

- Но... А вдруг я понадоблюсь Ворбису?

- Ты просто идешь на прогулку. Ничего страшного. И поспеши. В Эфебе много других богов. Не хотел бы я встретиться с ними прямо сейчас. Во всяком случае, в подобном виде.

Брута панически огляделся.

- Но как мне найти философа?

- Здесь-то? Стоит всего-навсего бросить камешек.

Лабиринт Эфеба древний. И полон тысячью и одной удивительной вещью, которые можно только изобрести с помощью скрытых пружин, острых, как бритва ножей и падающих камней. Не существует единого плана лабиринта. Их шесть. И в каждом показана только одна шестая пути. Каждый год эфебиане устраивают специальное состязание с целью внести все больше усовершенствований в тайны лабиринта. Они соревнуются друг с другом, чтобы посмотреть, кто может сделать свою часть более смертельно опасной для случайного пришельца, чем остальные. Собирается даже целое жюри и выдается небольшой приз. Самое большое расстояние, которое кто-либо прошел через лабиринт без плана, равнялось девятнадцати шагам. Во всяком случае, примерно. Голова его откатилась еще на семь шагов. Но это, скорее всего, не считается. На границах каждой из шести частей находится небольшая камера совсем без ловушек. Зато содержащая маленький бронзовый колокол. Это крохотные залы ожидания, где посетители передаются от одного проводника другому. То там, то здесь, высоко в крыше туннеля, над более хитрыми ловушками находятся окна для наблюдений, потому что стражники, как и всякий нормальный человек, любят хорошо посмеяться.

Но все это было абсолютно неизвестно Бруте, который совершенно спокойно топал по туннелям и коридорам, вовсе ни о чем не думая, и наконец открыл ворота в прохладный вечерний воздух, напоенный запахом цветов. В сумеречном свете резвились бесчисленные мотыльки.

- Как выглядят философы? - спросил Брута, - когда они не купаются, конечно.

- Они все время думают, - пояснил Ом. - Ищи кого-нибудь с напряженным выражением лица.

- А может, у него просто запор.

- Ну, пока они относятся к этому философски...

Город Эфеб окружал их. Собаки лаяли. Где-то завывал кот. И все эти звуки сливались в единое неразборчивое, но весьма уютное жужжание, показывающее, что здесь, как и везде, всякий жил своей обычной жизнью.

Но тут ниже по улице с грохотом отворилась дверь и послышался громкий треск, какой обычно производит большая амфора для вина, разбиваемая о чью-то голову. Тощий старик в тоге с трудом поднимался с брусчатки мостовой, куда успел благополучно приземлиться. И злобным взглядом мерил дверной проем.

- Слушайте, что я вам говорю. Ограниченный интеллект не может посредством сравнения достичь абсолютной природы вещей. Потому что будучи по природе неделимой, правда исключает понятия "более" или "менее". Так что ничего кроме самой правды не может быть точной мерой правды, подонки вы этакие! - объявил он.

Кто-то изнутри крикнул:

- Ах, вот как! Сам ты такой!

Старик, не обращая внимания на Бруту, с большим трудом вытащил булыжник из мостовой и взвесил в руке. Потом нырнул в дверь. Послышался отдаленный вопль ярости.

- А-а-а, философия, - понимающе сказал Ом.

Брута осторожно заглянул внутрь. Там, в комнате, две группы почти одинаковых людей в тогах пытались удержать двух своих коллег. Эта сцена обычно повторяется миллион раз в день во всех барах Вселенной. Оба так называемых противника рычали, строили друг другу рожи и пытались вырваться. Но только конечно, не очень сильно пытались. Потому что нет ничего хуже, чем действительно освободиться и внезапно обнаружить себя одного в середине круга лицом к лицу с безумцем, который вот-вот треснет тебя камнем между глаз.

- Ага, - подтвердил Ом, - это философия. Уж совершенно верно.

- Но они дерутся.

- Свободный обмен мнениями.

Теперь, когда Брута подошел поближе, он увидел, что между людьми существует все-таки некоторое различие. У одного была борода короче, очень красное лицо, и он угрожающе тряс пальцем.

- Этот вот, черт возьми, обвинил меня в клевете! - орал он.

- Ничего подобного!

- Обвинил, обвинил! Признайся, что ты сказал!

- Слушай, я просто высказал предположение, чтобы подчеркнуть природу парадокса... Значит так. Если Ксено Эфебианский сказал: "Все эфебиане лгуны..."

- Видите! Видите! Он опять за свое!

- Нет, нет, послушайте, послушайте - тогда поскольку Ксено сам эфебианин, это будет означать, что он тоже лгун, и, следовательно...

Ксено сделал решительную попытку вырваться, таща за собой по полу четырех отчаявшихся коллег-философов.

- Я тебе сейчас врежу, приятель!

- Извините меня, пожалуйста, - вмешался Брута.

Философы замерли. Потом повернулись посмотреть на пришельца. И потихоньку, очень медленно, расслабились. Раздался хор смущенных покашливаний.

- Вы все философы? - спросил Брута.

Тот, кого называли Ксено, выступил вперед, поправляя тогу.

- Верно. Мы философы, следовательно, будем существовать.

- Существуем, - автоматически поправил несчастный автор парадокса.

Ксено развернулся.

- Я только что хотел расправиться с тобой, Ибид! - заревел он.

И вновь обратился к Бруте:

- Не слушай его. Я прав. Мы существуем, следовательно, мы существуем существовать, - уверенно объявил он. - Вот так-то будет вернее.

Несколько философов с интересом переглянулись.

- Действительно, сложная проблема, - сказал один. - Свидетельство нашего существования является фактом нашего существования, ты это хочешь сказать?

- Заткнись, - бросил Ксено, не оборачиваясь.

- Вы дрались? - спросил Брута.

На лицах собравшихся философов отразились различные степени выражения потрясения и ужаса.

- Дрались? Мы? Мы философы, - пояснил Ибид, совершенно потрясенный.

- Клянусь, ты прав, - сказал Ксено.

- Но вы были... - начал Брута.

Ксено махнул рукой.

- Чего не сделаешь в пылу спора.

- Этот тезис плюс антитезис равняется гистерезису, - объяснил Ибид. - Обязательное точное испытание Вселенной. Молот интеллекта на наковальне фундаментальной истины...

- Заткнись, - повторил Ксено. - Чем мы можем помочь вам, молодой человек?

- Спроси их о богах, - подсказал Ом.

- Э... Я хотел узнать о богах, - сказал Брута.

Философы вновь переглянулись.

- Богах? - спросил Ксено. - Мы не затрудняем свои умы богами.

- Ха! Реликты вышедшей из употребления системы верований.

С ясного вечернего неба послышался рокот грома.

- За исключением Слепого Йо. Бога Грома, - продолжал Ксено, совершенно не меняя тона.

Темноту прорезала молния.

- И Кьюбела, Бога Огня, - добавил Ксено.

Порыв ветра потряс окна.

- Флатулус, Бог Ветра, он тоже неплох.

Прямо из воздуха материализовалась стрела и ударила в стол, совсем рядом с ладонью Ксено.

- Фидекс, посланник богов. Один из величайших, - пояснил Ксено.

В дверях появилась птичка. По крайней мере, что-то похожее на птичку. Высотой в фут, черная с белым, с изогнутым клювом и выражением, предполагавшим, что все плохое в ее жизни, которое могло случиться, уже произошло.

- Что это? - ужаснулся Брута.

- Пингвин, - сказал голос Ома в его голове.

- Пэтина, Богиня Мудрости, одна из величайших, - объявил Ксено.

Пингвин что-то каркнул и исчез во мгле.

Философы выглядели крайне смущенными. Но тут Ибид сказал:

- Фургал, Бог Лавин. Где у нас граница снегов?

- В двух сотнях милях отсюда, - вмешался кто-то.

Они ждали. Ничего не произошло.

- Реликт вышедшей из употребления системы верований, - повторил Ксено.

Стена леденящей белой смерти не появилась. Ни в одном месте Эфеба.

- Просто бездумное олицетворение природных сил, - пояснил один из философов уже чуть громче.

Казалось, они все неожиданно оживились.

- Примитивное поклонение природе.

- И двух грошей не дал бы за него.

- Обыкновенная рационализация неведомого.

- Ха! Умное изобретение. Пугало для слабых и глупых.

Слова так и теснились на кончике языка Бруты. Он не смог удержаться:

- Здесь всегда так холодно? По пути сюда казалось, что я сейчас замерзну.

Философы, все как один, отодвинулись от Ксено.

- Хотя, единственное, что хорошо в Фургале, - поправился тот, - это то, что он очень понимающий Бог. Любит шутки, совсем, как обыкновенный - человек.

Он быстро огляделся.

Немного погодя философы расслабились и, казалось, совершенно забыли о Бруте. Только сейчас у него появилось время подробно все рассмотреть. Раньше он никогда не видел таверны. А именно в таверне он сейчас и оказался. Вдоль одной стены вытянулась стойка бара. А за ней находилось все, что обыкновенно встречается в эфебианских барах. Груды винных кувшинов и амфор, веселые картинки весталок на обертках пакетов с соленым арахисом и вяленым козьим мясом, пришпиленных к стене в надежде, что в мире действительно существуют люди, способные купить побольше орехов, совершенно им не нужных, только чтоб взглянуть на голую грудь, изображенную на картонке.

- Что это такое? - прошептал Брута.

- Откуда я знаю, - раздраженно отозвался Ом. - Выпусти меня, чтобы я смог посмотреть.

Брута открыл коробку и вынул черепаху. Единственный слезящийся глаз широко открылся.

- А, типичная таверна, - сказал Ом. - Хорошо. Дай мне блюдце того, что они пьют.

- Таверна? Место, где пьют алкоголь?

- Совершенно верно. Ты абсолютно прав.

- Но... но... Семикнижие не менее семнадцати раз предупреждает настойчиво предупреждает воздерживаться от...

- Никак, черт возьми, не могу понять, почему. Видишь, как мужчины опрокидывают кружки? Говорю тебе, дай мне...

- Но это туманит мозг человека, предупреждает пророк Оссори.

- А я скажу еще раз: никогда я такого не утверждал! А теперь ответь человеку.

Собственно говоря, это человек подошел к Бруте. Он словно по волшебству появился на той стороне стойки, все еще вытирая кружку.

- Добрый вечер, господин. Что угодно?

- Немного воды, пожалуйста, - сказал Брута очень подчеркнуто.

- А для черепахи?

- Вина! - воскликнул голос Ома.

- Не знаю. Что пьют обычно черепахи?

- Те, которые здесь живут, обычно едят молоко с хлебом, - разъяснил бармен.

- У вас много черепах? - громко спросил Брута, пытаясь заглушить разъяренные вопли Ома.

- Да. Крайне полезное философическое животное, эта обычная черепаха. Обгоняет метафорические стрелы, побеждает зайцев в скачках. Очень нужное животное.

- Э... У меня нет денег, - сказал Брута.

Бармен наклонился к нему.

- Вот что я вам скажу. Декливитис только сейчас купил всем выпивку. Он не будет возражать.

- Хлеб и молоко? О, спасибо, большое спасибо!

- О, здесь всякие бывают, - сказал бармен, вновь выпрямляясь. - Философы любого сорта. Стоики, циники - ну и пьянь же эти циники!, - эпикурейцы, стохастики, анамаксандриты, эписимологисты, перипатетики, синоптики, все виды. Я всегда говорю. Я всегда говорю, что...

Он поднял другую кружку и начал ее вытирать.

- Чтобы мир вертелся, нужны люди всякого рода.

- Хлеб и молоко?! - вопил Ом. - Ты еще испытаешь на себе мою ярость за это! А теперь спроси о Богах.

- Скажи мне, - спросил Брута, прихлебывая воду, - знают ли они о богах?

- Ну, для такой вещи необходим священник, - посоветовал бармен.

- Нет. Я имею в виду... Что такое боги? Как боги существуют?.. В этом роде, - сказал Брута, стараясь привыкнуть к странной манере разговора бармена.

- Боги не любят таких вещей, - сказал бармен.

- Иногда у нас тоже такое бывает, когда кто-нибудь очень уж наберется. Космические размышления о том, существуют ли в действительности боги. И представьте себе: тут же раздается треск, через крышу проходит молния с обернутой вокруг нее запиской, а там так и написано: "Да, мы существуем!" Да еще от того, кто спрашивал, остается пара дымящихся сандалий. Подобные вещи, думаю, лишают интереса всякие метафизические рассуждения.

- И хлеб-то даже не свежий, - пробормотал Ом, зарывшись носом в блюдце.

- Нет, я знаю, что боги существуют, - поспешно заметил Брута. - Просто хотел выяснить о них немного побольше.

Бармен пожал плечами.

- В таком случае, я был бы вам крайне обязан, если бы вы не стояли рядом с чем-нибудь ценным. Все же я считаю, как было, так и будет еще через сотню лет.

Он выбрал очередную кружку и стал натирать ее до блеска.

- Вы философ? - осведомился Брута.

- От долгого общения с ними и к тебе что-то пристает.

- Молоко кончилось, - вмешался Ом. - Говорят, в Эфебе демократия. Этому молоку необходимо было бы позволить голосовать.

- Не думаю, - осторожно сказал Брута, - что я найду здесь то, что ищу. Э... Господин продавец выпивки!

- Что?

- Э... Что это была за птица, которая вошла, когда упомянули о богине... - он запнулся на незнакомом слове, - богине мудрости?

- Некоторая проблема... - замялся бармен. - Неприятная путаница.

- Простите?

- Это был пингвин.

- Значит, это мудрая птица?

- Нет. Не очень. Во всяком случае, известна не своей мудростью. Наоборот. По тупости вторая птица в мире. Говорят, может летать только под водой.

- Но тогда почему...

- Нам не очень нравится говорить об этом. Люди расстраиваются. Чертов скульптор! - добавил он себе под нос.

Где-то на другом конце стойки философы снова начали драться. Бармен наклонился вперед.

- Если у вас нет денег, не думаю, что вам кто-то может помочь. Разговоры здесь обходятся не дешево.

- Но они только... - начал Брута.

- Большие расходы на мыло и воду. И это только для начала. Полотенце, мочалки, пемза, соли для ванны - посчитайте, во сколько это обходится.

Со стороны блюдца раздался хлюпающий звук. Голова Ома, залитая молоком, повернулась к Бруте.

- У тебя совсем нет денег? - спросил он.

- Нет, - признался Брута.

- Ну что ж, нам все равно нужен философ, - категорично объявила черепаха. - Я не могу думать, а ты вообще не знаешь, что это такое. Придется найти кого-нибудь, кто только этим и занимается.

- Конечно, можно попытаться разговорить старого Дидактилоса, - сказал бармен. - Дешевле все равно не найдете.

- А что, разве он не покупает дорогого мыла?

- Думаю, без всякого сомнения можно сказать, что он вообще не пользуется никаким мылом, - торжественно объявил бармен.

- А-а-а. Ну что ж, спасибо, - сказал Брута.

- Расспроси его, где живет этот человек, - велел Ом.

- Где я могу найти уважаемого Дидактилоса? - поинтересовался Брута.

- Во дворе Дворца, рядом с библиотекой. Его никак нельзя проглядеть. Доверьтесь своему носу.

- Мы только что пришли, - начал Брута, но внутренний голос подсказал ему, что не стоит заканчивать фразу.

- Не забудьте черепаху, - проявил заботу бармен. - Они вкусные, если их как следует приготовить.

- Пусть все твое вино превратится в воду! - взвизгнул Ом.

- Превратится? - опасливо пробормотал Брута, когда они вышли в ночь.

- Нет.

- Объясни мне еще раз. Почему мы ищем философа? - настаивал Брута.

- Я хочу возвратить себе прежнее могущество, - пояснил Ом.

- Но все верят в тебя.

- Если бы они верили в меня, могли бы говорить со мной. Я мог бы говорить с ними. Не знаю, что случилось. Ведь в Омнии никто не поклоняется другим богам. Не так ли?

- Им не позволят. Квизиция в два счета прекратила бы это.

- Да. Трудно встать на колени, если у тебя нет колен.

Брута остановился на пустынной улице.

- Я не понимаю тебя.

- Тебе это и необязательно. Люди не должны понимать пути господни.

- Квизиция удерживает нас на дороге правды. Квизиция трудится во имя вящей славы Церкви.

- И ты веришь в это, не так ли? - спросила черепаха.

Брута огляделся и обнаружил, что уверенность куда-то пропала. Он открыл и закрыл рот, не издав ни единого звука.

- Пойдем, - сказал Ом со всей добротой, на которую был способен. - Пора возвращаться.

Ом проснулся среди ночи. С кровати Бруты доносился шум. Брута снова молился. Ом с любопытством прислушался. Он еще мог вспомнить молитвы. Когда-то их было ужасно много. Так много, что он не был в силах различить голос отдельного молящегося, даже если и собирался. Но это не имело значения. Потому что самым главным был глобальный космический шепот тысяч молитв миллионов верующих разумов. Слова так или иначе не стоили того, чтобы их слушать. Люди... Они жили в мире, где трава почти всегда была зеленой и Солнце поднималось каждое утро. А цветы регулярно превращались в плоды. И что же производило на них наибольшее впечатление? Плачущие статуи, вино, изготовленное из воды, обыкновенный квантовомеханический туннельный эффект, который так или иначе происходит, если вы готовы ждать триллионы лет. Словно превращение солнечного света в вино с помощью винограда, времени и ферментов, не было в тысячу раз более впечатляющим и не происходило постоянно. Ну что ж. Теперь он не мог проделать даже самые обыкновенные божественные чудеса. Удары грома приблизительно с такими же последствиями, как искорки, отскочившие от кошачьего меха. Подобными средствами вряд ли можно смести кого-то с лица Земли. В свое время он делал это куда лучше. Теперь же он всего-навсего мог пройти через воду и накормить единственного. Себя.

Молитва Бруты была тоненькой еле слышной мелодией в мире молчания. Ом подождал, пока послушник снова стихнет, и вышел, раскачиваясь из стороны в сторону, в предрассветные сумерки.

Эфебиане шагали через дворцовые дворы, плотным кольцом окружив омниан. Со стороны это сильно походило на тюремщиков, конвоирующих заключенных. Даже Брута видел, что Ворбис кипит от ярости. Крошечная венка на голом виске эксквизитора надувалась и пульсировала. Словно почувствовав взгляд Бруты, Ворбис повернул голову.

- Сегодня утром тебе, кажется, немного не по себе, Брута, - сказал он.

- Простите меня, господин.

- Ты почему-то заглядываешь в каждый угол. Что ты ожидаешь найти?

- Э-э-э... Просто интересно, господин. Все здесь так ново.

- Вся так называемая мудрость Эфеба не стоит одной строчки самого короткого изречения Семикнижия, - возвестил Ворбис.

- Разве мы не должны изучать труды неверных, чтобы лучше знать уловки еретиков? - осведомился Брута, удивившись самому себе.

- Ага. Довольно убедительный аргумент, Брута. Именно тот, который так часто слышат инквизиторы. Хотя и произнесенный не столь ясным голосом.

Ворбис злобно уставился в затылок Аристократеса, идущего во главе процессии.

- Поверь, Брута, от желания прислушаться к ереси до сомнений в веками установленной правде совсем маленький шаг. Ересь часто затягивает в свои сети. Там и лежит опасность.

- Да, господин.

- Ха. Они не только высекают запретные статуи, но даже не могут сделать это как следует.

Брута, отнюдь не эксперт в данном вопросе, был вынужден согласиться, что Ворбис прав. Теперь, когда новизна всего немного выветрилась, он понял, что статуи, украшавшие каждую нишу во дворце, совсем не являются произведением искусства. Брута был совершенно уверен, что только сейчас прошел мимо такой с двумя левыми руками. У другой одно ухо было больше, чем другое, словно кто-то ставил своей задачей высекать уродливых богов. Хотя, конечно, намерением скульптора было создать привлекательные образы. Но это ему не очень-то удалось. Женщина, вон там, кажется, держит пингвина.

- Пэтина, Богиня Мудрости, - автоматически пояснил Брута и тут же понял, что сделал. - А... э... Я слышал, кто-то говорил об этом, - добавил он.

- Неужели? Какой у тебя должен быть прекрасный слух, - заметил Ворбис.

Аристократес остановился перед массивными дверьми и кивнул омнианам.

- Господа, - сказал он, - Тиран вас сейчас примет.

- Ты запомнишь все, что было сказано, - прошептал Ворбис.

Брута кивнул. Двери распахнулись.

По всему миру существуют правители, которых величают Высочайший, Величайший, Светлейший, Господин Высочайшей Добродетели или чего-нибудь другого. Только в одной маленькой стране, где правитель избирался людьми, которые могли свергнуть его, когда хотели, он назывался Тираном. Эфебиане верили, что каждый человек должен иметь право голоса.<<Прим.: (если, конечно, при этом он не беден, не иностранец, не безумен, не распутник и не женщина)>>

Каждые пять лет кто-нибудь избирался Тираном. При условии, что он мог доказать, что честен, умен, рассудителен и достоин доверия. Сразу же после выборов, конечно, всякому становилось ясно, что он безумец, преступный маньяк и совершенно не способен понять точку зрения обычного философа на улице, занятого в этот момент поисками полотенца. Но через пять лет они снова выбирали совершенно такого же. И казалось просто удивительным, как умные люди продолжали совершать те же самые ошибки. Кандидаты на Тиранство избирались белыми или черными шарами, бросаемыми в различные урны, что давало повод к хорошо известным комментариям и замечаниям о политике.

Тиран оказался толстеньким коротышкой с тощими ногами, с первого взгляда похожим на яйцо, перевернутое острым концом вниз. Он сидел один посреди огромного зала с мраморными полами на кресле, окруженном свитками и листочками бумаги. Ноги не доходили до пола, а лицо было ярко-розовым.

Аристократес что-то прошептал ему на ухо. Тиран поднял глаза от работы.

- А-а-а-а, омнианская делегация, - сказал он с улыбкой, промелькнувшей на лице со скоростью мотылька, вспорхнувшего с каменной стены.

- Садитесь. Все садитесь. - Он снова опустил глаза.

- Я диакон Ворбис, глава Квизиции Цитадели, - холодно объявил Ворбис.

Тиран снова поднял голову и снова подарил ему улыбку ящерицы.

- Да, знаю, - сказал он. - Зарабатываете себе на жизнь, пытая людей. Пожалуйста, садитесь, диакон Ворбис. И ваш пухлый молодой друг, который, кажется, что-то ищет, и все вы. Сейчас молодые женщины принесут виноград и угощение. Так обычно бывает. Их почти невозможно удержать от этого.

Перед креслом Тирана стояло несколько скамеек. Омниане сели. Ворбис остался стоять. Тиран кивнул:

- Как хотите.

- Это невыносимо! - рявкнул Ворбис. - С нами обращаются...

- Гораздо лучше, чем вы бы обращались с нами, - мягко перебил Тиран. - Садитесь или стойте, ваша милость, потому что здесь Эфеб. И вы можете стоять на голове, если пожелаете. Но трудно ждать, чтобы я поверил, что если бы именно я искал мира в вашей Цитадели, меня попросили бы присесть. Скорее заставили бы ползать на том, что осталось бы от моего живота. Сядьте или оставайтесь стоять, ваша милость. Только, прошу вас, потише. Я почти закончил.

- Закончил что? - осведомился Ворбис.

- Мирный договор, - пояснил Тиран.

- Но именно это мы и прибыли обсудить! - взвился Ворбис.

- Нет, - сказал Тиран.

И снова ящерка-улыбка промелькнула и исчезла.

- Вы здесь для того, чтобы это подписать.

Ом глубоко вздохнул и двинулся вперед. Правда, ступеньки были довольно крутыми. Он чувствовал каждую, когда плюхался вниз, но по крайней мере, все еще оставался на ногах. Он заблудился. Но заблудиться в Эфебе гораздо лучше, чем в Цитадели. По крайней мере, здесь никаких подвалов не существовало. Библиотека, библиотека, библиотека. Библиотека была и в Цитадели. Так сказал Брута. Он описал ее. Поэтому Ом имел некоторое представление о том, чего ищет. В библиотеке должна быть Книга.

Мирные переговоры проходили довольно сложно.

- Вы напали на нас! - обвинял Ворбис.

- Я бы назвал это превентивной обороной, - поправил Тиран. - Мы видели, что случилось с Инстанцией, Бетреком и Ушишстаном.

- Они увидели истину Ома.

- Да, - подтвердил Тиран. - Нам думается, они в конце концов увидели.

- И теперь они гордые члены Империи.

- Да, - повторил Тиран, - насколько я понимаю, так оно и есть. Но нам нравится вспоминать о том, кем они были, прежде чем вы разослали им свои письма, несшие хаос в умы людей.

- Это письма помогли им встать на правильную дорогу,

- Письма по Цепочке. Письма по Цепочке Эфебианам. Письма по цепочке, адресованные эфебианам: "Забудьте Ваших Богов. Обратитесь в истинную веру. Не разрывайте цепь". Те, кто сделал это, в одно прекрасное утро обнаружили у себя под окнами пятьдесят тысяч вооруженных людей.

Ворбис снова сел.

- Чего вы боитесь? Здесь, в вашей пустыне, с вашими - богами? Не может быть так, что в глубине души вы понимаете: ваши боги изменчивы так же, как ваши пески?

- О, да, - сказал Тиран. - Мы знаем это. И это всегда говорило в их пользу. Мы все знаем и о песке. Ваш бог - скала. Но мы немного разбираемся и в скалах.

Ом топал по вымощенной булыжником аллее, держась по возможности в тени. Во дворце, казалось, существовало множество внутренних дворов. Он остановился в том месте, где аллея переходила в еще один. Послышались голоса. Правда, в основном, один голос. Капризный и резкий. Голос, принадлежащий философу Дидактилосу. Хотя Дидактилос Эфебский считался одним из наиболее цитируемых и популярных философов всех времен, он никогда не пользовался уважением коллег-философов. Они чувствовали, что он не был создан из того, из чего состоят философы. Он купался не так часто, как они. Или, говоря прямо, вообще не мылся. И философствовал он не о тех категориях вещей. Ему вообще были интересны неправильные категории. Опасных вещей. Других философов интересовали вопросы вроде:

- Красота в истине, или истина в красоте?

и

- Создана ли реальность наблюдателем?

Но Дидактилос рассуждал над знаменитой философской головоломкой: "Что это по-настоящему означает, когда вы доберетесь до истинной природы вещей?" Именно До Истинной Природы Вещей.

Его философия была смесью трех знаменитых школ: циников, стоиков и эпикурейцев. И суммировал он все три в знаменитой фразе:

- Вы можете доверять всякому негодяю не больше, чем сумеете расправиться с ним. А поскольку все равно ничего нельзя с этим поделать, лучше пойдем выпьем. Мне двойную порцию, если вы платите. Спасибо. И пакет орехов. Ее левая грудь почти голая, а? В таком случае, еще два пакета.

Многие люди цитировали его знаменитые Медитации:

- С этим странным старым миром все в порядке. Это смешно, не так ли? Но вот что я скажу - Nil Illegetino Carborundam. Эксперт все равно не знает всего. Таким образом, все мы в какой-то мере эксперты.

Ом стал ползти, ориентируясь по голосу, высунув голову за угол, обнаружил, что смотрит на маленький внутренний дворик.

У дальней стены стояла очень большая бочка. Различный мусор вокруг нее, осколки винных амфор, обглоданные кости, скомканный пергамент и пара навесов, сколоченных из грубых досок, позволяли предположить, что это чье-то жилище. Впечатление подкреплялось и вывеской, написанной мелом на доске, приколоченной к стене над бочкой. Она гласила:

ДИДАКТИЛОС и Племянник

Практические Философы

Принимается Любое Предложение

Мы сможем все обдумать за вас!

После 6-ти вечера особая такса.

Свежие аксиомы каждый день!

Стоявший перед бочонком коротышка в тоге, которая, должно быть, когда-то была белой (в те времена, когда все континенты еще были соединены друг с другом), пинал другого, лежавшего на земле.

- Ты - ленивый негодяй!

Тот, что помоложе, пытался сесть.

- Клянусь, дядя...

- Я отворачиваюсь на полчаса, а ты дрыхнешь на работе!

- Какая работа? Никакой работы у нас не было с прошлой недели, когда господин Пиллокси, фермер...

- Откуда ты знаешь? Откуда ты знаешь? Пока ты тут храпел, десятки людей могли проходить мимо, и каждый нуждался в личной философии...

- Да и тот заплатил всего-навсего оливками.

- А я, возможно, получу за них хорошую цену.

- Они гнилые, дядя.

- Чепуха! Сам сказал, что они зеленые!

- Ну да, от плесени.

Не осмеливаясь выйти из-за стены, черепаха поворачивала голову взад-вперед, словно зритель на теннисном матче. Молодой человек встал.

- Госпожа Биллаксис приходила утром, - сообщил он. - Сказала, что пословица, которую ты дал ей на прошлой недоле, неправильная.

Дидактилос почесал в затылке.

- Какая именно?

- Ты сказал, что "всего темнее перед рассветом".

- Ничего в ней плохого. Чертовски хорошая философия.

- Она сказала, что не почувствовала себя лучше. И вообще не спала всю ночь из-за того, что нога болела. И перед рассветом было довольно светло. Так что ты сказал неправду. А нога по-прежнему отваливается. Поэтому я дал ей взамен другую. "Тот, кто смеется, в докторах не нуждается".

Дидактилос немного просветлел.

- Значит, сумел поменять?

- Она сказала, что попытается. И дала мне за это целую сушеную грушу. Сказала, что я выгляжу так, словно уже неделю ничего не ел.

- Правда? Вижу, ты учишься. Во всяком случае, заработал себе на обед. Видишь, Эрн, говорил тебе: главное - держаться за свое дело, и все получится.

- Не могу сказать, что одна сушеная груша и ящик жирных олив такая уж большая плата. Особенно за две недели постоянного думания.

- Мы получили три обола за ту пословицу для старика Грилоса, сапожника.

- Нет, не получили. Он принес ее назад. Жене не понравился цвет.

- И ты отдал ему деньги обратно?

- Да.

- Нельзя делать это. Особенно после того, как он уже износил и порвал слова. Какая это пословица?

- "Мудра та ворона, которая знает, куда идет верблюд". Я столько работал над ней. А он сказал, что не может понять ее. Я ничего не смыслю в сапожном деле, но всегда смогу отличить хорошие сандалии от плохих, особенно когда надену.

Ом моргнул единственным глазом. Потом попытался взглянуть на формы умов, находившихся перед ним. Тот, кого называли Эрном, был, вероятно, племянником. И обладал обычным мозгом нормального человека. Хотя в нем и не наблюдалось такое уж большое количество извилин. Но ум Дидактилоса кипел и сверкал, словно огни святого Эльма на концах мачт корабля. Ом никогда не видел ничего подобного. Требовалась целая вечность, чтобы мысль Бруты сформировалась. Это было все равно, что наблюдать за сталкивающимися горами. Таковых не бывает. Мысли Дидактилоса же обгоняли друг друга с шумом и свистом. Неудивительно, что он был лысым. Волосы, должно быть, выгорели изнутри. Ом нашел мыслителя. Да еще к тому же дешевого, если судить по подслушанному разговору. Он взглянул на стену позади бочки. Еще дальше находилась впечатляющая мраморная лестница, ведущая к бронзовым дверям. А над дверьми сверкало слово из металлических букв, вделанное в камень: "LIBRUM".

Он провел слишком много времени в наблюдениях. Рука Эрна вцепилась в его панцирь. И он услыхал голос Дидактилоса:

- Эй! Да это совсем неплохое блюдо, если приготовить как следует...

Брута сжался.

- Вы побили камнями нашего посла! - вопил Ворбис. - Безоружного человека!

- Он сам виноват, - возразил Тиран. - Аристократес был там. Он тебе расскажет.

Высокий мужчина кивнул и встал.

- По традиции каждый может высказываться на рынке... - начал он.

- И быть побитым камнями? - ехидно осведомился Ворбис.

Аристократес поднял руку.

- Нет. Всякий может сказать все, что ему нравится, на площади. У нас другая традиция. И это называется свободой выслушать. К несчастью, когда людям не нравится то, что они слышат, они могут немного рассердиться.

- Я тоже там был, - вмешался другой советник. - Ваш священник начал говорить, и сначала все было прекрасно, потому что люди смеялись. А потом он сказал, что Ом - это единственный истинный Бог. И настала внезапная тишина. А потом он взял и перевернул статую Тавелпита, Бога Вина. Тут-то все и началось.

- Пытаетесь сказать мне, что его ударила молния? - спросил Ворбис.

Он больше не кричал. Говорил тихо, бесстрастно, не повышая голоса.

Неожиданно Брута подумал:

Именно так говорят эксквизиторы. Когда кончают свою работу инквизиторы, говорят эксквизиторы.

- Нет, амфора. Видите ли, Тавелпит был в толпе.

- Вы считаете, что убийство честного человека - это истинно божественный поступок?

- Ваш миссионер сказал, что люди, которые не верят в Ома, будут подвергаться бесконечному наказанию. Я должен объяснить вам, что толпа посчитала такое заявление грубым. И поэтому начала кидать в него камни. Не так уж много. А ранили всего лишь его гордость. И только после того, как кончились овощи.

- Они бросали овощи?

- Когда не смогли найти еще яиц.

- И когда мы пришли, чтобы выразить протест...

- Мне кажется, шестьдесят кораблей - многовато для протеста, - перебил Тиран. - И мы предупреждали вас, господин Ворбис, люди находят в Эфебе то, что ищут. Мы думаем, что набеги на наше побережье будут повторяться. И собираемся уничтожать ваши корабли. Пока не подпишете мирный договор.

- А проход через Эфеб? - вмешался Ворбис.

Тиран улыбнулся.

- Через пустыню, вы хотите сказать? Милорд, если вы сумеете пересечь пустыню, уверен, что вы сможете попасть в любое место.

Тиран отвернулся от Ворбиса и взглянул на небо, просвечивающее между колоннами.

- Вижу, уже почти полдень. Становится все жарче. Вы, без сомнения, хотите обсудить наши... э... предложения со своими коллегами. Могу я вам предложить встретиться снова на закате?

Ворбис, казалось, сосредоточенно раздумывал.

- Думаю, - вымолвил наконец он, - что наше совещание может занять много времени. Скажем... Завтра утром?

Тиран кивнул.

- Как хотите. А пока дворец в вашем распоряжении. Здесь много прекрасных храмов и произведений искусства. На случай, если захотите осмотреть их. Если проголодаетесь, обратитесь к ближайшему рабу.

- Раб - эфебианское слово. В Омнии нет такого понятия "раб".

- Понимаю, - кивнул Тиран. - Наверное, и рыба не знает, как назвать воду.

Мимолетная улыбка вновь промелькнула на его лице.

- Кроме того, у нас есть ванны и, конечно, библиотека. Множество достопримечательностей. Вы - наши гости.

Ворбис наклонил голову.

- Молю Бога, чтоб вы когда-нибудь стали моим гостем.

- И что только мне не придется увидеть, - покачал головой Тиран.

Брута встал, опрокинул скамейку и покраснел от смущения за собственную неловкость. Он подумал:

Они солгали насчет брата Мердока. Ворбис сказал, что эфебиане избили его до полусмерти и плетями выгнали из города. А брат Намрод добавил, что видел тело и что все это чистая правда. И это всего-навсего за неудачную речь? Люди, которые способны на подобное, заслуживают... Наказания. И кроме того, у них рабы. Которых вынуждают работать против воли и обращаются с ними, как с животными. И они даже называют своего правителя Тираном! Но почему все-таки на самом деле это не так, как кажется? Почему я не верю ничему? Почему я знаю, что это неправда? И что он хотел сказать тем, что в словаре рыбы нет слова "вода"?

Омниан то ли провели, то ли сопроводили в их временное жилище. В келье Бруты стояла новая чаша с фруктами. И еще одна с рыбой, и каравай хлеба. Кроме того, там был человек, подметавший пол.

- Э... - начал Брута, - ты - раб?

- Да, хозяин.

- Это, должно быть, ужасно.

Человек оперся о метлу.

- Вы правы. Это ужасно. Абсолютно ужасно. Представляете, у меня только один выходной в неделю.

Брута, никогда не слыхавший слова "выходной" и в любом случае не знавший, что оно означает, нерешительно кивнул.

- А почему ты не убежал?

- Бегал, - сказал раб. - Скрывался как-то в Цорте. Но там мне не очень-то понравилось. Вот и вернулся. Однако каждый год сбегаю на пару недель в Джеллибейби.

- И тебя приводят назад?

- Ха! - сказал раб, - конечно нет. Жалкий скряга этот Аристократес. Приходится нести все расходы самому. Проситься на корабль, чтобы подвезли, что-то в этом роде.

- Ты возвращаешься сам?

- Ну да. За границей, конечно, неплохо, если не очень там задерживаться, но жить - ни за что. Так или иначе, мне осталось всего четыре года рабства, и потом я свободен. Когда ты свободен, получаешь право голоса и можешь иметь рабов.

С затуманенным воспоминаниями лицом он начал загибать пальцы:

- Рабы получают еду три раза в день. И мясо не меньше раза. Один свободный день в неделю. Позволено убегать каждый год на две недели. Кроме того, им запрещено поднимать тяжелые грузы; топить печи и отвечать на остроумные замечания могу только по соглашению.

- Да, но ты не свободен, - удивился невольно заинтригованный Брута.

- А какая разница?

- Э... Дней свободных меньше, - Брута почесал в затылке. - И обедов - тоже.

- Да? А я думаю, что отдал бы за это всякую свободу.

- Э... Послушай, ты не видел здесь поблизости черепахи?

- Нет. И я вымел под кроватью.

- А вообще видел сегодня черепах?

- Хочешь черепаху? Это неплохое блюдо, если...

- Нет, нет. Все в порядке.

- Брута!

Это был голос Ворбиса.

Брута поспешил в келью эксквизитора.

- А-а-а, Брута.

- Что, господин?

Ворбис сидел на полу, скрестив ноги и глядя на стену.

- Ты - молодой человек, в первый раз попавший в новое место, и, без сомнения, хотел бы многое увидеть.

- Разве? - спросил Брута.

Ворбис снова говорил голосом эксквизитора. Монотонным, ровным, бесстрастным. Голосом, словно глубокая царапина на стали.

- Можешь идти куда захочешь. Увидеть новые вещи, Брута, узнать все, что можешь. Ты - мои глаза и уши. И моя память. Узнай побольше об этом месте.

- В самом деле, господин?

- Разве я когда-нибудь говорю что-то неясное, Брута?

- Нет, господин.

- Уходи. Поешь. Осмотрись. И будь на месте к закату.

- Даже библиотеку?

- Да, библиотеку.

- Библиотеку, которая у них тут есть?

- Конечно. Набита бесполезным, опасным и злым знанием. Я вижу это. Вижу внутренними глазами разума, Брута. Можешь ты представить себе?

- Нет, господин Ворбис.

- Твоя невинность - твой щит, Брута. Нет. Любым способом проберись в библиотеку. Я не боюсь, что она каким-то образом повлияет на тебя.

- Господин Ворбис!

- Что?

- Тиран сказал, что они ничего не сделали с братом Мердоком.

Молчание, казалось, длилось целую вечность.

- Он солгал, - наконец вымолвил Ворбис. - Да.

Брута ждал. Ворбис продолжал глядеть в стену.

Интересно, что он там видит?

Но наконец, поняв, что больше ничего не предвидится, он сказал "спасибо" и немного отступил перед тем, как выйти. Так, чтоб суметь посмотреть под кровать диакона.

Возможно, он попал в беду, думал Брута, поспешно пробегая через дворец. Всякий хочет съесть черепаху. Он пытался оглядеть все, избегая, правда, смотреть на фризы с обнаженными нимфами. Брута смутно сознавал, что женщины устроены иначе, чем мужчины. Он жил в деревне до двенадцати лет, и к этому времени некоторые из его ровесников были уже женаты. А омнианизм поощрял ранние браки как прекрасное средство против греха, хотя любая деятельность, в которой была занята любая часть человеческой анатомии между коленками и шеей, была в любом случае более или менее греховной. А теперь Брута пожалел, что был так невнимателен и не успел расспросить об этом Бога. Но тут же пожелал, чтобы его Бог был немного умнее и смог бы ему ответить.

Ом не позвал меня, - подумал Брута. - Уверен, что услышал бы. Так что может быть, никто еще не успел его приготовить.

Раб, вытирающий пыль с одной из статуй, показал ему путь к библиотеке. Брута помчался по проходу между колоннами. Дворик перед библиотекой был заполнен философами. И все вытягивали шеи, чтобы взглянуть на что-то. До Бруты доносилась обычная капризная перебранка, показывающая, что философский диспут был в полном разгаре. Но в этом случае здесь и в самом деле творилось что-то странное.

- Ставлю десять оболов на то, что она не сможет сделать это снова!

- Деньги! Такое ты не каждый день слышишь, Ксено!

- Ну да. И она, кажется, собирается с нами распрощаться.

- Слушай, не будь дураком. Эта черепаха всего-навсего исполняет брачный танец...

Все единодушно затаили дыхание. Потом послышалось нечто вроде общего вздоха.

- Ну вот.

- Но это не прямой угол!

- Да ну тебя. Ты и сам лучше бы не сделал в подобных обстоятельствах.

- А что она делает сейчас?

- По-моему, это гипотенуза.

- Называешь такое гипотенузой? Она кривая.

- Не кривая. Она рисует ее прямой. Просто ты смотришь не с того места.

- Ставлю тридцать оболов, она не сможет нарисовать квадрат!

- Вот сорок оболов на то, что сможет!

Последовала еще одна пауза и радостный вопль.

- Вот оно!

- Это больше похоже на параллелограмм, если меня спросите! - завизжал кто-то.

- Слушай, я еще умею различать квадраты. А это квадрат!

- Прекрасно. Удваиваю ставку. Пусть она нарисует двенадцатиугольник.

- Ха! Только сейчас ты держал пари, что она и шестиугольника не нарисует!

- Удваиваю, или ничего! Двенадцатиугольник!

- Боишься, а? Затрясло? Хочешь смыться? Позор так легко лишать тебя денег.

Последовала еще одна пауза.

- Десять сторон... Десять сторон? Ха! Говорил тебе, не выйдет! Кто и когда слышал о черепахе, занимающейся геометрией? Еще одна идиотская идея Дидактилоса.

- Я же говорил! Это всего-навсего черепаха. Хорошее блюдо, если приготовить как надо.

Толпа философов расступилась, куда-то спеша мимо Бруты, не обращая на него внимания. Он мельком увидел островок влажного песка, усеянный геометрическими фигурами. В середине сидел Ом. А за ним сидела парочка ужасно грязных философов, пересчитывавших кучу монет.

- Ну и что мы тут имеем, Эрн? - спросил Дидактилос.

- Выиграли пятьдесят два обола, хозяин.

- Видишь, с каждым днем все лучше и лучше.

- Однако жаль, что она не знает разницы между десятью и двенадцатью.

- Ну а теперь отрежь ей ногу. Потушим и съедим на обед.

- Отрезать ногу?

- Ну, такую черепаху просто невозможно съесть всю за один раз.

Дидактилос поднял глаза и увидел пухлого молодого человека с плоскими ступнями и красным лицом, пристально глазевшего на черепаху.

- Ну? - спросил он.

- Черепаха знает разницу между десятью и двенадцатью, - возразил жирный мальчишка.

- Из-за проклятой твари я потерял восемьдесят оболов.

- Да, но завтра... - начал мальчик.

Глаза его заволокло дымкой, словно он старательно повторял что-то, только сейчас услышанное.

- Завтра... ты сможешь выиграть ставку, по крайней мере, в три захода.

Дидактилос открыл рот.

- Дай мне черепаху, Эрн, - велел он.

Ученик философа нагнулся и очень осторожно поднял Ома.

- Знаешь, я с самого начала думал, в этом создании есть что-то странное, - заметил Дидактилос. - А когда велел Эрну приготовить ее завтра на обед и тот отказался, она высовывает хвост и чертит на песке геометрические фигуры! Не так-то просто черепахе выучить геометрию.

Глаз Ома воззрился на Бруту.

- Пришлось, - вздохнул он. Это был единственный способ привлечь его внимание. Поймал его на удочку любопытства. А когда их ловишь на эту удочку, сердца и умы устремляются в том же направлении.

- Он Бог, - признался Брута.

- Правда? Как его зовут?

- Не говори ему! Не говори ему! Местные боги услышат!

- Не знаю, - солгал Брута.

Дидактилос перевернул Ома.

- Черепаха Движется, - задумчиво произнес Эрн.

- Что-о-о? - переспросил Брута.

- Хозяин написал книгу, - пояснил Эрн.

- Ну, не совсем книгу, - скромно покачал головой Дидактилос. - Скорее свиток. Так, маленькая вещичка от нечего делать.

- Там говорится, что мир плоский и движется в пространстве на спине огромной черепахи?

- А ты читал ее? - взгляд Дидактилоса был неподвижен. - Ты - раб?

- Нет. Я...

- Не упоминай моего имени. Назови себя писцом или еще чем-нибудь.

- ...писец, - едва слышно докончил Брута.

- Ну да, - подтвердил Эрн. - Это сразу видно. Вот она, предательская мозоль на пальце, которым ты держишь перо. И чернильные пятна на руках.

Брута взглянул на большой палец левой руки.

- Я не...

- Ну да, - ухмыльнулся Эрн. - Левша ты, что ли?

- Да нет. Но я... э... пользуюсь двумя руками. Только не очень хорошо, как говорят все.

- Обе руки левые?

- Он имеет в виду то, что ты неуклюжий, - пояснил Ом.

- О, да. Я такой.

Брута вежливо кашлянул.

- Послушайте... Я ищу философа. Э... Такого, который знает о богах.

И, помолчав немного, добавил:

- Надеюсь, вы не собираетесь говорить, что они - реликты вышедшей из моды системы верований?

Дидактилос, все еще гладя панцирь Ома, покачал головой.

- Предпочитаю, чтобы гроза разразилась где-нибудь подальше от меня.

- О, не можете ли вы прекратить переворачивать его? Он только что сказал, что это ему не нравится.

- Можно узнать, сколько ему лет, если разрезать панцирь и посчитать кольца, - рассеянно заметил Дидактилос.

- У него тоже не очень-то развито чувство юмора, поверьте.

- Ты - омнианин, судя по говору?

- Да.

- Приехал вести переговоры?

- Я только слушаю.

- А что ты хочешь узнать о богах?

Брута, казалось, напряженно прислушивался. Наконец, он произнес:

- Откуда они происходят? Как растут? И что случается с ними потом?

Дидактилос сунул черепаху в руки Бруты.

- Такой сложный мыслительный процесс стоит денег.

- Дай мне знать, когда расходы превысят пятьдесят два обола, - пообещал Брута.

Дидактилос усмехнулся:

- Похоже, ты и сам можешь подумать за себя. У тебя хорошая память?

- Нет, не такая уж.

- Разве? Ну, ладно. Пойдем в библиотеку. Знаешь, а у нее заземленная медная крыша. Боги терпеть не могут подобных вещей.

Дидактилос пошарил за спиной и поднял с земли ржавый железный фонарь. Брута взглянул на большое белое здание.

- Это библиотека?

- Да. Именно поэтому над ней написано "LIBRUM" такими большими буквами. Но ты, как писец, конечно, должен это знать.

Библиотека Эфеба была до того, как сгорела, второй по величине в Диске. Не такая большая, как библиотека Невиданного Университета, имеющая несколько преимуществ благодаря своей магической природе. Ни одна другая библиотека, например, не имела целой галереи ненаписанных книг. Книг, которые должны были быть написаны, не будь их автор, скажем, съеден аллигатором еще на первой главе. И тому подобное. Атласы воображаемых мест. Словари иллюзорных слов. Путеводители по невидимым странам. Безумные тезаурусы в затерянной читальне. Библиотека настолько громадная, что она искажает реальность и открывает врата во все другие библиотеки повсюду и везде. И так непохожа на библиотеку в Эфебе с ее четырьмя-пятью сотнями томов. Многие из них представляли собой свитки, чтобы читатели не утомлялись, подзывая раба каждый раз, когда требовалось перевернуть страницу. Однако каждая лежала в собственном отсеке. Книги не должны храниться слишком близко друг к другу, иначе они взаимодействуют странным непредсказуемым образом. Солнечные лучи, столь ощутимые, как колонны, пронизывали тени и плясали в пыльном воздухе. Хотя это было самое малое из чудес библиотеки, Брута не мог не заметить странную конструкцию проходов. Между рядами каменных полок на высоте примерно двух метров от пола были набиты деревянные планки, поддерживающие более широкую доску непонятного назначения. Нижняя сторона этой доски была украшена грубыми деревянными фигурками.

- Библиотека! - объявил Дидактилос. Он протянул руку и осторожно коснулся нависающей над головой доски.

Только сейчас Брута заметил:

- Ты слепой? Да?

- Совершенно верно.

- А зачем же тебе фонарь?

- Все в порядке, - успокоил его Дидактилос. - Я не наливаю в него масло.

- Фонарь, который не светит, для человека, который не видит?

- Да. Превосходно срабатывает. И конечно, это очень философично.

- И живешь ты в бочке.

- Жить в бочке - это сейчас последняя мода, - объяснил Дидактилос, быстро продвигаясь вперед и лишь иногда касаясь пальцами вырезанных на доске фигурок. - Большинство философов именно так и живет, показывая презрение и пренебрежение к мирским вещам. Но заметь, у Легибуса в бочке сауна. Он утверждает, что просто удивительно, сколько новых и интересных истин можно придумать, сидя в ней.

Брута огляделся. Свитки высовывались со стоек, как кукушки из часов.

- Это все настолько... Никогда не встречал философов, прежде чем пришел сюда, - протянул Брута. - Прошлой ночью они все...

- Ты должен помнить, что в этих местах существует три основных подхода к философии. Скажи ему, Эрн.

- Есть ксеноисты, - тут же начал Эрн. - Они утверждают, что мир, в основном, сложен и произволен. А есть ибидианцы. Они говорят, что мир в основном прост и следует нескольким главным правилам.

- И есть я, - объявил Дидактилос, вытягивая со стойки свиток.

- Хозяин говорит, что это просто смешной старый мир... - вмешался Эрн.

- ...в котором недостаточно выпивки, - добавил Дидактилос,

- В котором недостаточно выпивки.

- Боги, - вздохнул Дидактилос почти неслышно и вытянул еще один свиток.

- Ты хочешь знать о богах - вот "Размышления" Ксено. Вот "Банальности" старого Аристократеса. И идиотские "Рассуждения" Ибида. И "Геометрия" Легибуса. И "Теология" Иерарха.

Пальцы Дидактилоса заплясали по стойкам. В воздухе прибавилось пыли.

- И все это книги? - охнул Брута.

- О, да. Здесь каждый пишет книги. И просто нельзя остановить мерзавцев.

- И люди могут их читать? Омния была основана на одной Книге. А здесь их - сотни...

- Могут, если хотят. Но никто не приходит сюда слишком часто. Это книги не для чтения. Скорее, для написания, - пояснил Эрн.

- Здесь мудрость веков, - возразил Дидактилос. - Чтобы доказать, что ты философ, необходимо написать книгу. Потом тогда получаешь собственный свиток и бесплатную мочалку философа от властей.

Солнце заливало большой каменный стол в центре комнаты. Эрн развернул свиток. Яркие цветы засверкали в золотистом свете.

- Оринжкратес, "О природе растений", - сказал Дидактилос. - Шестьсот растений и их употребление.

- Они прекрасны, - прошептал Брута.

- Да. Это одна из пользы растений, - кивнул Дидактилос. - И именно ее старый Оринджкратес забыл упомянуть. Хорошо, прекрасно сделано. Покажи ему "Описание животных" Фило.

Развернулся еще один свиток, содержащий дюжины рисунков животных, тысячи непонятных слов.

- Но... Рисунки животных... Это неправильно... Разве можно...

- Здесь есть рисунки почти всего на свете, - признался Дидактилос.

Искусство в Омнии было запрещено.

- А вот и книга, которую написал Дидактилос, - объявил Эрн.

Брута взглянул на рисунок черепахи.

Там были... Слоны.

Это слоны, подсказала ему память, поскольку увиденный каталог животных навеки засел в его мозгу... Слоны на спине черепахи. А на них что-то с горами и океаном по всему краю.

- Как это может быть? - пробормотал Брута. - Мир на спине черепахи? Почему все говорят мне об этом? Это не может быть правдой.

- Лучше скажи об этом матросам, - посоветовал Дидактилос. Все, кто когда-либо доплывали до Краевого Океана, знают это. Зачем отрицать очевидное?

- Но ведь мир имеет форму шара, вращающегося по орбите вокруг солнца? Именно так утверждает Семикнижие. Это кажется таким - логичным. Именно так все должно быть.

- Должно? - переспросил Дидактилос. - Ну, я не знаю, что должно быть. Это не философское слово.

- А... что это... - пролепетал Брута, показывая на кружок под рисунком черепахи.

- Это общий вид, - объяснил Эрн.

- Карта Мира, - добавил Дидактилос.

- Карта? Что такое карта?

- Это такой рисунок, показывающий тебе, где ты находишься, - сказал Дидактилос.

Брута изумленно раскрыл рот.

- А как она это знает?

- Ха.

- Боги, - снова подсказал Ом. - Мы здесь, чтобы спросить о богах.

- Но неужели все это правда? - настаивал Брута.

- Может быть, - пожал плечами Дидактилос. - Может быть. Мы здесь. И именно сейчас. Ну, а в общем-то, насколько я себе представляю, в мире очень много предположительного.

- Ты имеешь в виду, что не знаешь, правда ли это? - настаивал Брута.

- Думаю, что, возможно, и правда. А может, и ошибаюсь. Не совсем уверен даже, что это такое - быть философом.

- Спроси о богах, - настаивал Ом.

- Боги, - прошептал Брута. Он чувствовал, как горит голова.

Эти люди создали все эти книги о всевозможных вещах, и они не уверены? Но он-то уверен. И брат Намрод уверен. А уверенность в диаконе Ворбисе нельзя было поколебать даже табуном разъяренных лошадей. Уверенность была скалой и основой. Теперь он знал, почему, когда Ворбис говорил об Эфебе, лицо его серело от ярости, а голос становился похожим на натянутую проволоку. Если здесь не было правды, что оставалось? И все эти болтливые старые дураки проводили время, сокрушая основы мира, не имея чем заменить их кроме как неуверенностью. Да еще и гордились этим!

Эрн стоял на маленькой лестнице и рылся в свитках. Дидактилос сидел по-прежнему напротив Бруты, уставясь на него невидящим взглядом.

- Тебе это не нравится, так ведь? - осведомился философ.

Брута ничего не ответил.

- Знаешь, - спокойно начал Дидактилос, - люди скажут тебе, что слепые гораздо острее воспринимают окружающее. Это неправда, конечно. Мерзавцы просто утверждают подобное, поскольку это заставляет их чувствовать себя немного лучше. И избавляет от неприятной обязанности нас жалеть. Но когда ты не можешь видеть, поневоле начинаешь прислушиваться и слышать. Как люди дышат, звуки, производимые их одеждой...

Эрн появился с еще одним свитком.

- Ты не должен делать это, - покаянно охнул Брута, - все это... - голос его замер.

- Я знаю все насчет уверенности, - сказал Дидактилос. Теперь легкие, чуть пренебрежительные нотки исчезли из голоса. - Я помню, перед тем, как ослеп, однажды посетил Омнию. Это было до того, как границы закрылись. Когда вы все еще позволяли людям приезжать в вашу страну. И в Цитадели я увидел толпу людей, побивающую камнями человека в колодце. Видел такое когда-нибудь?

- Но это необходимо было сделать, - промямлил Брута. - Чтобы душа могла очиститься и...

- Ничего не знаю насчет души. Никогда не был такого рода философом, - возразил Дидактилос. - Помню только, что зрелище было ужасным. Состояние тела не... О, я не говорю об этом несчастном негодяе в колодце, - покачал головой философ. - Я говорю о людях, бросающих камни. Они-то уж были точно уверены. Уверены, что это не они в колодце. Это можно было видеть на их лицах. Так радовались, что швыряли камни изо всех сил.

Эрн нерешительно переминался и выглядел почему-то очень смущенным.

- Я тут разыскал "Относительно религии" Абраксаса.

- А, старая "головешка" Абраксас, - воскликнул Дидактилос, внезапно повеселев. - Получил пятнадцать ударов молнии и до сих пор не сдается. Можешь взять свиток с собой на ночь, если хочешь. Только никаких заметок на полях. Разве что чем-то заинтересуешься.

- Вот оно, - с облегчением вздохнул Ом. - Пойдем. Пойдем подальше от этого идиота.

Брута развернул свиток. Ни одного рисунка. Только нацарапанные строчки, одна за другой. Миллионы строчек.

- Он провел много лет, изучая религию, - пояснил Дидактилос. - Ушел в пустыню, говорил с малыми богами. И с нашими тоже беседовал. Храбрый человек. Утверждает, что боги любят пообщаться с атеистом. Это дает им какую-то цель.

Брута продолжал развертывать свиток. Пять минут назад он бы признался, что не умеет читать. Теперь же любые усилия инквизиторов не могли бы исторгнуть из него ничего подобного. Он, как надеялся, привычным движением поднял свиток.

- Где он сейчас?

- Ну, кто-то говорил, что видел пару дымящихся сандалий как раз перед его домом год или два назад, - пояснил Дидактилос. - Должно быть, слишком зарвался.

- Ну что ж, думаю, мне пора идти. Простите, что отнял у вас так много вашего времени.

- Принеси его назад, когда закончишь, - велел Дидактилос.

- Именно так люди читают в Омнии? - осведомился Эрн.

- Как?

- Вверх ногами.

Брута поднял черепаху, злобно воззрился на Эрна и с как можно более высокомерным видом выплыл из библиотеки.

- Хм... - пробормотал Дидактилос и задумчиво побарабанил пальцами по столу.

- Именно его я видел в таверне прошлой ночью, - сказал Эрн. - Я уверен, хозяин.

- Но омниане находятся здесь, во дворце.

- Это верно, хозяин.

- А таверна - за стенами города.

- Да.

- Так что же он, через стенку перелетел?

- Я уверен, это был он, хозяин.

- Тогда... Может, он пришел позднее? Может быть, он не успел войти в город, когда ты его видел?

- Разве что так, хозяин. Хранителей Лабиринта нельзя подкупить.

Дидактилос врезал Эрну фонарем по затылку.

- Глупый мальчишка! Я уже предупреждал тебя насчет таких утверждений.

- Я хотел сказать, их не так-то легко подкупить, хозяин. Даже всем золотом Омнии, например.

- Вот так-то лучше.

- Как вы думаете, хозяин, черепаха - Бог?

- Если это так, то Омнию ждут большие беспорядки. Должно быть, это побочный Бог. Читал когда-нибудь старого Абраксаса?

- Нет, мастер.

- Он разбирается в богах, как никто. В больших богах. От него всегда несло жженым волосом.

- Природная стойкость.

Ом медленно полз по строчке.

- Прекрати бегать по келье! - завопил он. - Я не могу сосредоточиться!

- Как могут люди говорить подобное? - спросил Брута, ни к кому конкретно не обращаясь. - Ведут себя так, будто рады, что не знают ничего. И обнаруживают все больше и больше вещей, которых не знают. Словно дети, с гордостью показывающие тебе полный ночной горшок.

Ом когтем отметил место, где остановился.

- Но они стараются больше узнать о природе вещей. Этот Абрак - сас был настоящим мыслителем. Даже я не знал кое-чего из того, что здесь написано. Садись!

Брута повиновался.

- Вот так. А теперь - слушай. Знаешь, как боги получают силу?

- От веры людей. Миллионы людей верят в тебя.

Ом поколебался.

- Хорошо, хорошо. Мы здесь. И этого достаточно.

Рано или поздно он сам узнает.

- Они не верят, - сказал Ом. - Но такое случалось раньше, сотни раз. Ты знаешь, что Абраксас нашел потерянный город Ии? Очень странные статуи, говорит он. Вера, говорит он. Вера меняется. Люди начинают верить в Бога, а кончают верой в структуру.

- Не понимаю, - признался Брута.

- Хорошо. Попытаюсь объяснить по-другому. Я - твой Бог, верно?

- Да.

- И ты должен повиноваться мне.

- Да.

- Прекрасно. Ну а сейчас возьми камень, пойди и убей Ворбиса.

Брута не двинулся.

- Уверен, что ты слышал меня, - сказал Ом.

- Но он... он... Квизиция обязательно...

- Теперь ты знаешь, что я хотел сказать. Ты больше боишься его, чем меня. Абраксас говорит: вокруг Бога формируется панцирь из Молитв, Церемоний, Зданий, Священников и Власти. До тех пор, пока, наконец, Бог не умирает. Чего, возможно, даже никто не заметит.

- Это не может быть правдой.

- А я думаю, может. Абраксас говорит, что бывают такие моллюски; они создают все больший и больший панцирь, пока в конце концов не теряют способности поднять его. И умирают.

- Но... но... Это означает... Вся Церковь...

- Да.

Брута пытался осознать идею, но не мог. Она была настолько грандиозна, что выворачивалась из его умственной хватки.

- Но ты не мертв, - удалось пролепетать ему.

- Чистая случайность. И знаешь почему? Ни один из малых богов не пытался отнять у меня власть. Говорил ли я когда-нибудь о старом Ур-Гилаше? Нет? Это был Бог тех мест, где сейчас Омния. Не очень великий. Бог Погоды или Змеиный Бог - что-то в этом роде. Однако ушли годы на то, чтобы избавиться от него. Войны и все такое. Поэтому я и думаю...

Брута ничего не ответил.

- Ом все еще существует, - кивнула черепаха. - Я имею в виду панцирь. И именно тебе придется заставить людей понять.

Брута по-прежнему молчал.

- Ты можешь быть следующим пророком.

- Не могу. Все знают, что следующим пророком будет Ворбис.

- Да, но ты будешь официальным.

- Нет.

- Нет? Я - твой Бог. А я есть я.

- Я не пророк. Я даже писать не могу. И читать тоже. Никто не будет меня слушать.

Ом оглядел его с головы до ног.

- Я должен признать, ты не тот Избранный, которого избрал бы я.

- У великих пророков обычно бывают видения. Даже если они... Даже если ты не говорил с ними, у них есть что сказать. Что могу сказать я? Ничего и никому не могу я сказать. Что бы я мог сказать?

- Верьте в Великого Бога Ома! - объявила черепаха.

- И потом?

- Что ты имеешь в виду - "потом"?

Брута мрачно взглянул на погруженный во тьму двор.

- Верьте в Великого Бога Ома, или поразит вас гром небесный, - сказал он.

- По-моему, звучит неплохо.

- Именно так это должно быть?

Последние лучи солнца отразились от статуи в центре двора. Она чем-то напоминала женщину, на одном плече которой пристроился пингвин.

- Пэтина, Богиня Мудрости, - пояснил Брута, - та, которая с пингвином. А почему пингвин?

- Понятия не имею, - поспешно ответил Ом.

- Ведь в пингвинах нет мудрости?

- Думаю, не очень много. Если не считать того факта, что они держатся подальше от Омнии. Крайне мудро с их стороны.

- Брута!

- Это Ворбис, - встрепенулся Брута, вскакивая. - Оставить тебя здесь?

- Да. Тут еще есть дыня. Я имею в виду хлеб.

Брута растворился в темноте.

Ворбис сидел на скамейке под деревом, неподвижный, как статуя в тени.

Уверенность, думал Брута. Я привык во всем быть уверенным. А теперь почему-то не получается.

- А, Брута. Ты будешь сопровождать меня в небольшой прогулке. Приятно подышать свежим воздухом.

- Да, господин.

- Тебе понравилось в Эфебе.

Ворбис редко задавал вопрос, если достаточно было утверждения.

- Здесь было - интересно.

Ворбис положил руку на плечо Бруты, а другой оперся на посох и поднялся.

- И что ты думаешь об этом? - спросил он.

- У них много богов. Только никто не обращает на них особого внимания. И все ищут невежества и незнания. И находят их в большом изобилии.

- Будь уверен в этом, - кивнул Ворбис и показал посохом на небо. - Давай пройдемся.

Где-то в темноте слышался смех и перестук горшков и тарелок. Запах вечерних цветов наполнял воздух. Накопившаяся за день жара, исходившая от камней, наполняла ночь благоуханием.

- Эфеб выходит к морю, - сказал Ворбис немного погодя. - Видишь, как он построен? Весь на склоне холма, выходящего к морю. Но море изменчиво. И нет в нем ничего постоянного. А вот наша милая Цитадель стоит лицом к пустыне. И что мы видим там?

Брута инстинктивно повернулся и поглядел поверх крыш на черное пространство пустыни на черном фоне неба.

- Я видел вспышку света. И еще одну. На склоне.

- Ага. Свет Правды, - сказал Ворбис. - Пойдем же встретим его. Отведи меня ко входу в лабиринт, Брута. Ты знаешь дорогу.

- Мой господин!

- Что, Брута?

- Я хотел бы задать вам вопрос.

- Задавай.

- Что случилось с братом Мердоком?

Ритм стука посоха по камням едва заметно нарушился. Потом эксквизитор сказал:

- Правда, дорогой, добрый Брута, все равно, что свет. Ты знаешь, что такое свет?

- Он - исходит от солнца.

- И луны. И звезд. И свечей, и ламп. И тому подобное, - кивнул Ворбис. - Конечно. Но есть другой вид света. Света, наполняющего даже самые темные из мест. Так должно быть. Ибо если этот всеобщий свет не существует, как мы можем заметить темноту?

Брута ничего не ответил. Слишком уж это походило на философию.

- Так же и с правдой, - продолжал Ворбис. - Есть вещи, которые лишь кажутся правдой. Имеют все приметы правды. Но они не настоящая правда. Настоящую правду иногда необходимо защитить лабиринтом лжи.

Он повернулся к Бруте.

- Ты меня понимаешь?

- Нет, лорд Ворбис.

- Я имею в виду, то, что нам кажется, не является фундаментальной правдой. Вещи, которые видятся, слышатся и делаются плотью, являются простыми тенями гораздо более глубокой реальности. Это ты должен понять по мере своего продвижения в Церковной иерархии.

- Но в этот момент, господин, я знаю только самую простую правду, правду, видимую снаружи, - едва вымолвил Брута, чувствуя себя так, словно уже находится на краю колодца.

- Так мы все начинаем, - добродушно заметил Ворбис.

- Так убили эфебиане брата Мердока или нет? - настаивал Брута, которому казалось, что только теперь он начал понемногу выбираться из тьмы.

- Говорю я тебе, что в глубочайшем смысле истины они убили его. Но убили своим неумением и нежеланием понять и принять его слова. Своей непримиримостью.

- Но в обыденном смысле правды, - продолжал Брута, выбирая каждое слово с той осторожностью, с какой обычно делает это инквизитор, работая с пациентом в глубинах Цитадели. - В обыденном смысле брат Мердок умер в Омнии, не правда ли, потому что он не умер в Эфебе?

- Над ним просто издевались. Но существовало опасение, что другие в Церкви могут не понять более глубокой правды. И именно поэтому было объявлено, что эфебиане убили его. В обыденном, тривиальном смысле. Что дало возможность вам и тем, кто видит глубину зла Эфеба, попытаться отплатить, чтобы эфебиане получили воздаяние за свои грехи.

Они проходили мимо фонтана. Обитый сталью посох диакона щелкал по камням.

- Я вижу для тебя большое будущее в Церкви, - наконец вымолвил Ворбис. - Скоро настанет время Восьмого пророка. Время возвышения Великого Бога и больших возможностей для тех, кто действительно ему служит.

Брута заглянул в колодец.

Если Ворбис прав и существует такой свет, который делает мрак видимым, тогда там, внизу, была его противоположность. Мрак, в который никакой свет не мог проникнуть. Мрак, который зачернял свет. Он подумал о слепом Дидактилосе и его пустом фонаре. И услышал собственный голос:

- А с такими людьми, как эфебиане, не может быть перемирия. Никакой договор не свяжет обязательствами, если это договор между людьми, подобными эфебианам, и теми, кто следует более глубокой истине.

Ворбис кивнул.

- Когда Великий Бог с нами, кто может устоять против нас? Ты восхищаешь меня, Брута.

В темноте снова прозвенел смех. Раздалось бренчание какого-то струнного инструмента.

- Празднество, - ощерился Ворбис. - Тиран пригласил нас на пир. Я послал кое-кого, конечно, даже их генералы там. Они думают, что могут считать себя в безопасности, скрываясь за этим лабиринтом. Совсем как черепаха чувствует себя в безопасности в своем панцире, не понимая, что это тюрьма. Туда, повыше.

Внутренняя стена лабиринта замаячила во тьме. Брута прислонился к ней. Откуда-то сверху донесся звон металла о металл. Это часовые продолжали обход. Ворота в лабиринт были широко раскрыты. Эфебиане никому никогда не препятствовали входить туда. На другом конце короткого туннеля проводник по первой одной шестой пути дремал на скамейке. Возле него мерцала свеча. Над его альковом висел бронзовый колокольчик, которым его обычно вызывали путешественники по лабиринту. Брута скользнул мимо.

- Брута!

- Да, господин?

- Проведи меня через лабиринт. Я знаю, ты можешь.

- Господин...

- Это приказ, Брута, - мягко сказал Ворбис.

Никакой надежды, подумал Брута. Это приказ.

- Идите за мной, господин, - прошептал он. - Отставайте от меня не больше чем на шаг.

- Да, Брута.

- Если я обойду какое-то место на полу без видимой причины, вы тоже обойдите его.

- Да, Брута.

Брута подумал: может быть, нарочно ошибиться? Нет. Я давал обеты и все такое. Нельзя ослушаться. Весь мир придет к концу, если ты начнешь думать подобным образом.

Он позволил своему спящему разуму взять над собой контроль. Путь через лабиринт развертывался в его голове, как тлеющий провод.

По диагонали вперед, направо три с половиной шага, и налево шестьдесят три шага, подождать две секунды, где стальной свист в темноте позволяет предположить, что один из охранников изобрел что-то, завоевавшее ему приз. И три ступеньки наверх...

Я мог бы побежать вперед, мог бы скрыться. И он очутился бы в одном из колодцев или повис на копье. А потом я мог бы прокрасться к себе в комнату, и кто узнает?

Я. Я буду знать...

Девять шагов вперед, один шаг направо, девятнадцать шагов вперед, два шага налево...

Впереди маячил свет. Не случайный белый отблеск лунных лучей, проникающих из щели в крыше, а желтое свечение лампы, затухающее и вновь вспыхивающее по мере того, как ее владелец подходил поближе.

- Кто-то идет, - прошептал Брута.

- Это, должно быть, один из проводников.

Ворбис исчез.

Брута нерешительно топтался в проходе, глядя на приближающийся свет. Старческий голос спросил:

- Это ты, Номер Четвертый?

При очередной вспышке возникло лицо старика, который подошел к Бруте и поднес лампу к его лицу.

- Где Номер Четвертый? - спросил он, оглядываясь.

Из бокового прохода появилась фигура человека. Брута лишь мельком увидел Ворбиса со странно умиротворенным лицом, поднявшего посох за другой конец. На какое-то мгновение в неясном свете резко блеснул металл. И тут все погасло. Голос Ворбиса сказал:

- Веди.

Брута, дрожа, повиновался. На секунду он почувствовал под сандалией мягкую плоть откинутой руки.

Колодец, думал он. Погляди в глаза Ворбиса и увидишь там колодец. И я в этом колодце вместе с ним. Я должен помнить о фундаментальной правде.

Ни один проводник не позаботился пройти по лабиринту. И прошло всего-навсего миллион лет, и вот уже ночной воздух обдувает его лицо. И Брута вышел под звезды.

- Прекрасно. Ты помнишь дорогу к воротам?

- Да, лорд Ворбис.

Диакон опустил на лицо капюшон.

- Веди.

Случайные факелы освещали улицу. Но Эфеб был не из тех городов, которые ведут ночную жизнь. Парочка прохожих не обратила на них внимания.

- Они охраняют гавань, - задумчиво протянул Ворбис. - Но путь в пустыню... Все знают, что никто не может пересечь пустыню. Уверен, что ты это тоже знаешь, Брута.

- Но теперь я подозреваю, что то, что знаю, не является правдой, - ответил Брута.

- Совершенно верно. А, ворота! Кажется, вчера там было два стражника. Я видел двух. А теперь ночь, и ворота закрыты. Но сторож обязательно должен быть. Подожди здесь.

Ворбис исчез в полутьме. Немного погодя раздались приглушенные голоса. Брута смотрел прямо перед собой. Голоса оборвались, наступило мертвое молчание. Подождав немного, Брута начал считать про себя:

- Посчитаю до десяти и вернусь. Потом еще до десяти. Хорошо, лучше до тридцати. А потом я...

- А, Брута. Пойдем.

Брута снова проглотил комок в горле и медленно повернулся.

- Я не слыхал вас, господин, - пролепетал он.

- Я тихо хожу.

- Там был сторож?

- Уже нет. Пойдем, поможешь мне с засовами.

В большие ворота была встроена узкая калитка. Брута, отупев от ненависти, отодвинул засовы. Дверь бесшумно отворилась. Там, снаружи, вдалеке мелькали огоньки ферм и скапливалась тьма. Потом тьма полилась в город.

- Иерархия, - сказал позднее Ворбис. - Эфебиане ничего не понимают в иерархии. Ни одна армия не может пересечь пустыню. Но, может быть, маленькая армия сможет пройти четверть пустыни и оставить мехи с водой. И сделать это несколько раз. А другая маленькая армия сможет использовать часть запаса, чтобы продвинуться дальше. Возможно, даже до полдороги. И оставить мехи с водой там. И еще одна маленькая армия...

На это ушли месяцы. Треть людей умерла от жары и жажды. Стала жертвой диких животных и еще чего похуже. Худших вещей и явлений, встречающихся в пустыне. Нужно обладать умом, подобным уму Ворбиса, чтобы придумать такой план. И придумать его заранее. Люди уже умирали в пустыне до того, как брат Мердок отправился обращать неверных. Когда омнианский флот горел в бухте перед Эфебом, в пустыне уже была протоптана тропа. Необходимо обладать умом, подобным уму Ворбиса, чтобы планировать возмездие еще до того, как тебе нанесли обиду.

Все было кончено меньше, чем через час. Фундаментальная истина заключалась в том, что жалкая горстка эфебианских стражников во дворце не имела никакого шанса.

Ворбис, гордо выпрямившись, сидел в кресле Тирана. Приближалась полночь. Несколько граждан Эфеба, вместе с Тираном согнанные в залу, стояли перед ним. Ворбис что-то деловито писал. А потом поднял глаза с выражением некоторого удивления, словно совершенно не был осведомлен, что пятьдесят человек ожидает его, стоя под нацеленными стрелами.

- А-а-а, - сказал Ворбис, слегка улыбаясь. - Ну, что ж, рад сказать, что в мирном договоре теперь нет необходимости. Зачем болтать о мире, когда больше нет войны. Эфеб теперь епархия Омнии. Никаких споров больше не возникнет.

Он швырнул бумагу на пол.

- Через несколько дней здесь будет флот. Пока мы удерживаем дворец, никакого восстания не случится. Ваше адское зеркало уже сейчас разбивают.

Он сложил пальцы домиком и взглянул на собравшихся эфебиан.

- Кто сделал его?

Тиран встрепенулся.

- Его воздвигли эфебиане.

- А, - заметил Ворбис, - демократия. Я забыл. Тогда кто, - он сделал знак одному из стражников, который вручил ему мешок, - тогда кто написал это?

По мраморному полу покатился свиток труда Дидактилоса "Черепаха Движется". Брута стоял около трона. Именно там ему приказано было стоять. Он заглянул в пропасть, и теперь пропасть вошла в него. Все вокруг него происходило в каком-то отдаленном кольце света, окруженном темнотой. В голове теснились тревожные мысли.

Знал ли об этом Кенобиарх? И знал ли еще кто-нибудь о двух видах правды? Кто еще знал, что Ворбис сражался по обе стороны, словно ребенок, играющий солдатиками. Было ли это по-настоящему плохо, если все делалось для вящей славы...

...Бога, который был черепахой? Бога, в которого верил только Брута? К кому обращался Ворбис, когда молился?

Сквозь смятенные мысли Брута слышал ровный голос Ворбиса:

- Если философ, который написал это, не признается, все остальные пойдут на костер. Не сомневайтесь, я это сделаю.

В толпе ощущалось какое-то движение. Послышался голос Дидактилоса:

- Пустите. Вы слышали его. Так или иначе... Я всегда искал возможность сделать это.

Слуги разлетелись в стороны, и философ вышел на свободное пространство, вызывающе подняв пустой фонарь над головой.

Брута молча наблюдал, как философ на секунду остановился и очень медленно повернулся, пока не оказался лицом к лицу с Ворбисом. Он сделал несколько шагов по направлению к нему и вытянул фонарь, словно критически разглядывая диакона.

- Это ты преступник? - осведомился Ворбис.

- Совершенно верно. Мое имя Дидактилос.

- Ты слеп?

- Только в том, что касается зрения.

- Однако носишь фонарь. Без сомнения, по какой-то хитрой причине. Возможно, желаешь сказать, что ищешь честного человека?

- Не знаю, господин. Может, вы сможете объяснить мне, как он выглядит?

- Я должен был бы немедленно уничтожить тебя.

- О, несомненно.

Ворбис показал на книгу.

- Это ложь. Это скандал. Это - сети для уловления умов людей и отвлечение их с пути истинного знания. Ты смеешь стоять передо мной и утверждать, - он толкнул ногой книгу, - что мир плоский и движется через пустоту на спине гигантской черепахи.

Брута затаил дыхание. История сделала то же самое.

Подтверди свою веру, подумал Брута, лишь один раз, кто-нибудь, ну хоть кто-нибудь, пожалуйста, не смиряйтесь перед Ворбисом! Выступите против него! Я не могу. Но кто-то...

Он невольно взглянул на Симони, стоявшего по другую сторону кресла Ворбиса. Сержант выглядел завороженным, зачарованным. Дидактилос выпрямился в полный рост. Потом слегка повернул голову и на какой-то момент взгляд слепых глаз остановился на Бруте. Фонарь чуть покачивался в вытянутой руке.

- Нет, - сказал он.

- В то время как каждый честный человек знает, что мир - шар, совершенно идеальный шар, который вращается по орбите Солнца. Точно так же, как Человек вращается по орбите центра Правды Ома, - сказал Ворбис. - А звезды...

Брута с тяжело колотящимся сердцем наклонился вперед.

- Господин, - прошептал он.

- Что? - рявкнул Ворбис.

- Он сказал "нет".

- Это верно, - кивнул Дидактилос.

Несколько секунд Ворбис сидел абсолютно неподвижно. Потом челюсть его едва заметно дрогнула. Словно он репетировал про себя все, что скажет в следующую минуту.

- Ты отрицаешь это?

- Пусть будет шар, - пожал плечами Дидактилос. - Никаких проблем с шаром. Ничто в мире не остается постоянным. И Солнце может быть еще одним шаром, только побольше, находящимся довольно далеко от Земли. Пожелаешь, чтобы Луна вращалась вокруг орбиты Мира или Солнца? Я советую, лучше пусть она вращается вокруг Мира. Более стройная иерархия и прекрасный пример всем нам.

Брута видел то, что никогда раньше не видел. Ворбис выглядел смущенным.

- Но ты писал... Ты сказал, что Мир находится на спине гигантской черепахи. Ты даже дал имя этой черепахе.

Дидактилос покачал головой.

- Теперь я понимаю лучше. Кто и когда слыхал о черепахе длиной в десять тысяч миль? Да к тому же плывущей через пустоту пространства? Ха! Какая глупость! Я просто смущаюсь, когда думаю об этом сейчас.

Ворбис сжал губы, потом вновь приоткрыл их.

- Именно так ведет себя эфебианский философ?

Дидактилос снова пожал плечами.

- Именно так ведет себя любой истинный философ. Человек всегда должен быть готов принять новые идеи, брать в расчет новые доказательства. Разве ты не согласен? Кроме того, ты привел нам такое множество аргументов, - он как бы случайно обвел рукой омнианских лучников, окруживших эфебиан, - что я и сомневаться не смею. Такие серьезные аргументы всегда меня убеждают.

- Твоя ложь уже отравила мир.

- Тогда я напишу другую книгу, - спокойно пообещал Дидактилос. - Подумай, как это будет выглядеть. Гордый Дидактилос потрясен и убежден аргументами омниан. Полное раскаяние. А? Собственно говоря, с твоего разрешения, господин, я знаю, у тебя много дел. Нужно грабить, сжигать, и тому подобное. Я немедленно удалюсь в свой бочонок и начну работать над книгой. Вселенная, состоящая из сфер. Шары, крутящиеся в пространстве. Хм. Да, с твоего разрешения, господин, я скажу о большем количестве шаров, чем ты можешь представить...

Старый философ повернулся и очень-очень медленно направился к выходу. Ворбис тупо смотрел ему вслед. Брута заметил, как он приподнял было руку, чтобы дать знак стражникам, и тут же опустил ее снова. Эксквизитор повернулся к Тирану.

- Ну вот, твои... - начал он.

- Кий-я-а-а! - через открытую дверь пролетел фонарь и разбился о череп Ворбиса.

- И все-таки - Черепаха Движется!

Ворбис вскочил.

- Я!.. - завопил он, но тут же взял себя в руки и раздраженно махнул паре стражников.

- Я хочу, чтобы его поймали. Сейчас. И - Брута!

Брута почти не слушал его - так шумела в ушах кровь. Дидактилос был лучшим мыслителем, чем он думал.

- Да, господин.

- Возьмешь людей, доставишь их в библиотеку и сожжешь ее.

Дидактилос был слеп, но на улице уже стемнело. Стражники были зрячими, только вот видно ничего не было. И кроме того они не провели всю свою жизнь, шатаясь по неровным, кривым и узким улочкам Эфеба.

- Восемь, девять, десять, одиннадцать, - бормотал философ, взбираясь по крутым ступенькам и заворачивая за угол.

- Ой, моя коленка! - то и дело ныл то один, то другой стражник, топая по крутой лестнице. Один из них, правда, добрался до вершины. И при свете звезд сумел различить костлявую фигуру, удирающую по улице. Он поднял лук.

Старый дурак даже не подумает увернуться.

Превосходная мишень.

Раздался звон. Стражник ошеломленно открыл рот. Лук, сам собой спустив стрелу, покатился по булыжникам и ударился о статую. Стражник тупо взглянул на оперенное древко, торчащее из его груди, и на фигуру, отделившуюся от теней.

- Сержант Симони, - прошептал он.

- Мне жаль, - сказал Симони, - мне действительно жаль. Но истина важнее.

Солдат открыл было рот, чтобы высказать свое мнение о правде, но тут же молча повалился вперед и открыл глаза. Симони уходил. Все вокруг стало казаться светлее. По-прежнему стояла кромешная тьма. Но теперь он мог видеть в этой тьме. Все приобрело какой-то сероватый оттенок. А камни под рукой почему-то превратились в крупный черный песок. Он взглянул вверх.

- Встать, рядовой Ихлос!

Солдат покорно встал. Теперь он был не только просто солдатом. Неизвестной анонимной фигурой, одной из многих, предназначенной для преследований и убийства. Бывшей не более чем пешкой в руках других людей. Теперь он стал Дерви Ихлосом тридцати восьми лет. Сравнительно безгрешным в общей системе вещей. И мертвым. Он нерешительно поднял руку к губам.

- Ты - судья?

- Не я.

Ихлос посмотрел на простирающиеся перед ним пески и инстинктивно понял, что должен делать. Он был гораздо менее умен и образован, чем генерал Фри'ит, но знал больше песен, которые выучил в детстве, и помнил их. Кроме того, у него имелось преимущество. Он был еще менее религиозен, чем генерал.

- Суд в конце пустыни.

Ихлос попытался улыбнуться.

- Мама говорила мне об этом. Когда ты мертв, приходится идти через пустыню. И ты все увидишь в правильном свете, сказала она, и запомнишь все как надо.

Смерть ничем не отреагировала на это заявление.

- Может, и друзей встречу по пути? А? - спросил солдат.

- Возможно.

Ихлос сделал первый шаг.

Собственно говоря, подумал он, все могло быть хуже.

Эрн метался среди полок, как обезьяна, вытягивая книги со стоек и бросая их на пол.

Я могу унести около двадцати. Но какие именно?

- Всегда хотел сделать это, - счастливо бормотал Дидактилос. - Бросить правду в лицо тирании и тому подобное. Ха! Единственный человек, который не испугался...

- Что брать?! Что брать?! - кричал Эрн. - Нам не нужна механика Грида...

- Эй! Хотел бы я видеть выражение его лица! Чертовски хороший удар, если учитывать мою слепоту! Надеюсь только, что кто-нибудь запишет все, что я...

- "Принцип действия зубчатых передач", "Теория расширения воды", - кричал Эрн. - Но нам не нужна "Эктопия" Гномана и "Основы гражданственности" Ибида. Это уж точно.

- Что?! Они принадлежат всему человечеству! - рявкнул Дидактилос.

- Если все человечество придет и поможет нам нести это, тогда все в порядке, - огрызнулся Эрн. - Но нас только двое. И я предпочитаю нести что-нибудь полезное.

- Полезное? Книги по механизмам?

- Да. Они могут показать людям, как жить лучше.

- А эти покажут людям, как быть людьми, - возразил Дидактилос. - Кстати, пока я помню. Найди мне другой фонарь. Без этого я чувствую себя совершенно слепым.

Дверь библиотеки потрясли громовые удары. Удары людей, которые не ожидали, что им откроют.

- Мы могли бы выбросить некоторые в...

Петли вырвались из стен. Дверь рухнула. Ворвались солдаты с мечами наголо.

- А-а-а, милостивые судари! - приветствовал Дидактилос. - Пожалуйста, не затопчите мои чертежи.

Капрал, командующий людьми, тупо взглянул на него, а потом на пол.

- Какие чертежи?

- Эй, как насчет того, чтобы дать мне пару компасов, а вернуться назад, скажем, через полчаса?

- Оставьте его, капрал, - велел Брута, переступая порог. - Я сказал, оставьте его.

- Но у меня приказ...

- Вы, кажется, глухи? Квизиция может излечить это, - сказал Брута, изумленный спокойствием собственного голоса.

- Но ты не принадлежишь к Квизиции, - возразил капрал.

- Нет. Только знаю человека, который принадлежит. Вам необходимо обыскать дворец и собрать все книги. Оставьте его со мной. Он старик. Какой от него вред?

Капрал перевел нерешительный взгляд с Бруты на пленников.

- Все в порядке, капрал. Я принимаю команду на себя.

Все повернулись.

- Вы меня слышали? - осведомился сержант Симони, выходя вперед.

- Но диакон велел нам...

- Капрал!

- Да, сержант.

- Диакон далеко. Я рядом.

- Да, сержант.

- Идите.

- Да, сержант.

Симони настороженно прислушивался, как замирают вдалеке шаги солдат. Потом воткнул меч в дверь, повернулся к Дидактилосу, сжал пальцы левой руки в кулак и положил правую на кулак ладонью вверх.

- Черепаха Движется, - сказал он.

- Возможно, - осторожно ответил философ.

- Верьте... Я друг.

- Почему мы должны доверять тебе? - вмешался Эрн.

- Потому что у вас нет другого выбора, - резко ответил сержант Симони.

- Можешь ты вывести нас отсюда? - спросил Брута.

Симони злобно воззрился на него.

- Ты? А причем тут ты? Ты инквизитор!

Он схватил меч. Брута сделал шаг назад.

- Я не инквизитор.

- На корабле, когда капитан говорил с тобой, ты ничего не ответил.

- Но и ни один из них тоже, - сказал Брута. - Я сам по себе.

Он вопросительно взглянул на Дидактилоса, что, конечно, не возымело действия, и повернулся к Эрну.

- Ничего не знаю об этом солдате. Знаю только, что Ворбис хотел убить тебя и сжечь вашу библиотеку. Но я могу помочь. Я все уже придумал по пути сюда.

- Не слушай его, - бросил Симони и, словно покорный ученик, опустился на одно колено перед Дидактилосом.

- Господин, среди нас... некоторые... знают книгу... то есть читали... Видите, у меня есть копия... - Он пошарил за панцирем. - Мы списали ее. Всего один экземпляр. Все, что у нас есть. Но передавали из рук в руки. Те из нас, которые умели читать, читали другим. В ней все правда.

- Э... - замялся Дидактилос. - Что?

Симони возбужденно махал руками.

- Потому что мы знаем это. Я был в тех местах. Это правда. Великая Черепаха существует! Она Движется! Нам не нужны боги!

- Эрн, проверь, никто не содрал медь с крыши? - велел Дидактилос.

- По-моему, нет.

- Напомни мне: ни за что на свете не вступать в беседу с этим парнем, когда окажемся на улице.

- Вы не понимаете, - умоляюще пролепетал Симони, - я могу спасти вас! У вас есть друзья в самых неожиданных местах. Пойдемте! Я просто убью этого священника... - он сжал меч.

Брута отступил еще на шаг.

- Нет! Я тоже могу помочь, потому и пришел. Когда увидел тебя перед Ворбисом, сразу понял, что должен делать.

- И что ты должен делать? - ощерился Эрн.

- Я могу спасти Библиотеку.

- Как? Закинуть за спину и удрать? - рявкнул Симони.

- Нет. Я не это имею в виду. Сколько здесь свитков?

- Почти семьсот, - сообщил Дидактилос.

- И сколько из них действительно важны?

- Все! - завопил Эрн.

- Может, пара сотен, - мягко пояснил Дидактилос.

- Дядя!

- А все остальное просто пустая болтовня и тщеславные помыслы.

- Но это книги!

- Я могу взять больше этого количества, - медленно протянул Брута. - Есть ли выход отсюда?

- Э... Должен быть, - кивнул Дидактилос.

- Не говори ему! - воскликнул Симони.

- Тогда все ваши книги сгорят.

Брута показал на Симони.

- Он сказал, что у вас нет выбора. Значит, вам и терять нечего, правда?

- Он... - начал Симони.

- Заткнитесь все, - велел Дидактилос и глянул куда-то мимо уха Бруты. - Выход может найтись.

- Что ты намереваешься делать? Просто поверить невозможно. Мало того, что омниане здесь, а ты еще говоришь им, что есть выход!

- Через эту скалу проложены тоннели, - пояснил Дидактилос.

- Может быть. Но мы об этом никому не говорим.

- А я почему-то склонен доверять этой личности, - возразил Дидактилос, - у него честное лицо. И говорит, как истинный философ.

- Но почему мы должны доверять ему?

- Всякий, кто достаточно глуп, чтобы ожидать от нас доверия в подобных обстоятельствах, должен быть достоин доверия, - объявил Дидактилос. - Он слишком глуп, чтобы быть обманщиком.

- Я могу уйти прямо сейчас, - пригрозил Брута, - и где тогда будет ваша Библиотека?

- Видите? - спросил Симони,

- Именно тогда, когда все погрузилось во тьму, неожиданно у нас находятся друзья, - сказал Дидактилос. - Каков ваш план, молодой человек?

- Я просто начинаю делать одно за другим.

- И сколько же времени у вас уйдет на то, чтобы сделать сначала одно, потом другое?

- Думаю, около десяти минут.

Симони злобно воззрился на Бруту.

- А теперь несите книги, - приказал Брута. - Мне нужно всего-навсего немного света.

- Но ты даже читать не умеешь! - укоризненно покачал головой Эрн.

- Я не собираюсь их читать.

Брута тупо взглянул на первый свиток, по счастливой случайности оказавшийся копией "Черепаха Движется".

- О, мой Бог! - сказал он.

- Что-то не так? - осведомился Дидактилос.

- Не может ли кто-нибудь принести мою черепаху?

Симони быстро шел по дворцу. Никто не обращал на него особого внимания. Большая часть эфебианской стражи находилась вне лабиринта. А Ворбис очень ясно дал понять, что случится с обитателями дворца, если кто-нибудь из эфебиан осмелится попытаться проникнуть в него. Отряды омнианских солдат грабили, но тихо, упорядоченно и без лишнего шума. Кроме того, он направлялся к спальням омниан.

В комнате Бруты действительно оказалась черепаха, сидевшая на столе между свернутым свитком и жеваной кожурой дыни. И, насколько это возможно было сказать о черепахе, спала. Симони бесцеремонно схватил ее, сунул в скатку и поспешил к библиотеке. Он ненавидел себя за то, что делал. Этот глупый священник испортил все. Но Дидактилос заставил его пообещать, а Дидактилос был человеком, который знал Истину. И всю обратную дорогу Симони испытывал странное чувство, будто кто-то пытается привлечь его внимание.

- И ты можешь запомнить их с первого взгляда? - удивился Эрн.

- Да.

- Весь свиток?

- Да.

- Я тебе не верю.

- В слове "Библиотека" на этом здании есть щербинка. На верхушке первой буквы, - сообщил Брута. - Ксено написал "Размышления", старый Аристократес написал "Банальности", и Дидактилос думает, что "Рассуждения" Ибида чертовски дурацкая штука. От библиотеки до тронной залы тирана шестьсот шагов. Кроме того...

- У него хорошая память. Этого не отнимешь, - кивнул Дидактилос. - Покажи ему еще свитки.

- Но откуда мы будем знать, что он их запомнил? - завопил Эрн, развертывая свиток с геометрическими теоремами. - Он не может читать! И даже если бы мог читать, писать он не умеет!

- Придется научить.

Брута взглянул на свиток, заполненный картами, и закрыл глаза. На секунду под веками мелькнули извилистые очертания и силуэты. Потом он почувствовал, как они осели в его мозгу. Они были там, где-то там, но он мог их вызвать в любое время.

Эрн развернул еще один свиток. Рисунки животных. В следующем - рисунки растений и очень много текста. Следующий свиток. Только текст. А в этом треугольники и всякие штучки. И все оседало в памяти. Через некоторое время он даже не обращал внимания на шелест развертывающихся свитков. Он просто смотрел и смотрел, спрашивая себя, сколько еще может запомнить. Но это глупо, ведь вы можете запомнить все, что видите. То, что лежит на столе, или свиток, заполненный мелким почерком. В окружающих вещах было почти столько же информации, сколько в "Размышлениях" Ксено. В мозгу чувствовалась некоторая тяжесть, и Бруте почему-то казалось, что если он резко повернет голову, то память попросту выплеснется из ушей.

Эрн выбрал наугад свиток и наполовину развернул его.

- Опиши, как выглядит пьюзума неопределенная, - велел он.

- Не знаю, - ответил Брута, растерянно моргнув.

- Вот так мистер Память! - усмехнулся Эрн.

- Он не умеет читать, парень. Это несправедливо, - вмешался философ.

- Хорошо. Я имел в виду четвертую картинку в третьем свитке, который ты видел, - поправился Эрн.

- Четвероногое создание, глядящее влево, - начал Брута. - Большая голова, похожа на кошачью, широкие плечи, а тело сужается к заду. Шкура раскрашена темными и светлыми квадратиками. Уши очень маленькие и лежат плоско. Шесть усиков. Торчащий хвост покрыт щетиной. Когти только на задних ногах. По три когтя на каждой. Передние ноги почти такой же длины, как и голова, и прижаты к телу. Грива густых волос...

- Это было пятьдесят свитков назад, - охнул Эрн. - Он видел весь свиток секунду-другую, не больше.

Все уставились на Бруту. Брута снова моргнул.

- Ты знаешь все? - спросил Эрн.

- Не знаю.

- Но у тебя в голове половина Библиотеки.

- Я чувствую... себя... немного...

Библиотека Эфеба превратилась в пылающую печь. Синий огонь высоко взметнулся в том месте, где расплавленная медная крыша начала капать на полки.

Все библиотеки повсюду соединены извилистыми каналами в пространстве, созданными сильными искажениями пространства-времени, всегда существующего вокруг любого большого собрания книг. Только очень немногие библиотекари знают секрет, и существуют незыблемые правила относительно использования этого факта. Потому что это связано с путешествиями во времени. А путешествие во времени всегда создает большие проблемы. Но если библиотека горит и вместе с ней горят книги...

Раздался небольшой щелчок, совершенно неслышный за потрескиванием полок, и на маленьком кусочке еще не затлевшего пола посреди библиотеки из ниоткуда появилась фигура, похожая на дикаря. Но двигалась она крайне решительно. Длинные обезьяноподобные руки начали тушить пламя, вытаскивать свитки с полок и запихивать в мешок. Когда мешок наполнился, фигура снова прыгнула в центр комнаты - и исчезла с новым странным щелчком. Это не имеет ничего общего с нашей историей, как и тот факт, что некоторое время спустя свитки, считавшиеся уничтоженными Великим Пожаром Эфебианской библиотеки, оказались в прекрасном состоянии в библиотеке Невиданного Университета в Анк-Морпорке. Но об этом приятно узнать в любом случае.

Брута проснулся с запахом моря в ноздрях. По крайней мере с тем, что люди считают запахом моря. Вонью гнилых водорослей и разложившейся рыбы. Он находился в чем-то вроде овечьего загона. Свет, проникающий через единственное крохотное окошко, был красным и почему-то мерцал. Один конец загона выходил на воду. В неверном свете виднелось несколько фигур, столпившихся вокруг чего-то. Брута осторожно порылся в памяти. Казалось, все на месте. И библиотечные свитки аккуратно сложены по порядку. Слова оставались такими же бессмысленными, как и любое написанное слово. Но зато картинки очень интересные. Гораздо интереснее, чем большинство вещей в его памяти.

Брута медленно сел.

- Проснулся наконец! - сказал голос Ома в голове. - Чувствуешь себя немножко переполненным, не так ли? Словно куча полок. Чувствуешь, как будто в твоей голове повсюду развешаны большие объявления "ТИХО". Зачем ты все это проделал?

- Я - не знаю. Казалось - это казалось необходимым. Где ты?

- Твой дружок солдат принес меня в скатке. Кстати, спасибо, что не забываешь меня.

Бруте кое-как удалось встать. На несколько секунд мир бешено завертелся вокруг него, добавляя третью астрономическую теорию к уже существующим и занимающим умы местных мыслителей. Он выглянул из окна. Красный свет оказался отблеском пожаров по всему Эфебу. Но над библиотекой стояло огромное мерцающее пятно.

- Партизаны, - заметил Ом. - Даже рабы сражаются. Не могу понять почему. Скорее можно было бы подумать, они ухватятся за возможность отомстить своим хозяевам. А?

- Я думаю, у раба в Эфебе есть все возможности стать свободным, - возразил Брута.

С другого конца загона послышалось шипение и металлическое жужжание. Потом голос Эрна:

- Ну вот, говорил я тебе. Просто трубы засорились. Давай-ка лучше загрузим еще немного топлива.

Брута, спотыкаясь, поплелся к собравшимся. Они сгрудились вокруг корабля. Корабль выглядел совсем как обычный. Заостренный нос, широкая плоская корма. Но мачты не было. Вместо нее Брута увидел большой шар цвета меди, висевший в деревянной раме, наклоненной к корме. Под ним стояла железная корзина, в которой кто-то развел костер. А шар вращался в своей раме в облаке пара.

- Я видел это, - объявил Брута. - В книге "Черепаха Движется". Там был рисунок.

- А, Ходячая Библиотека! - приветствовал Дидактилос. - Да, ты прав. Показывающий принцип реакции. Я никогда не просил Эрна сделать большой шар. Вот что происходит, когда думаешь собственными руками.

- Я как-то облетел вокруг маяка на прошлой неделе. Никаких проблем, - вмешался Эрн.

- Но Анк-Морпорк гораздо дальше маяка, - возразил Симони.

- Ну да, в пять раз больше расстояния между Эфебом и Омнией, - серьезно сказал Брута. - В библиотеке был свиток с картами, - добавил он.

Пар поднимался рваными облаками из крутящегося шара. Теперь, когда Брута подошел ближе, он увидел с полдюжины очень коротких весел, соединенных вместе в виде звезды позади медного мяча и нависающих над кормой лодки. Деревянные зубчатые колеса и пара приводов заполняли промежуток. Когда шар вертелся, весла рассекали воздух.

- Как это работает? - поинтересовался Брута.

- Очень просто, - сказал Эрн. - Огонь...

- У нас для этого нет времени, - вмешался Симони.

- ...нагревает воду, она злится, - продолжал ученик философа, - и вылетает из шара через четыре маленьких сопла, чтобы покончить с огнем. Струйки пара подталкивают шар, он начинает вращаться, а зубчатые колеса и винтовой механизм Легибуса переносят движение на весла, которые поворачиваются и толкают корабль по воде.

- Очень философично, - заметил Дидактилос.

Брута почувствовал, что должен защитить омнианский прогресс.

- Большие Двери Цитадели весят много тонн, но открываются исключительно силой Веры, - сказал он, - стоит только толкнуть, и они тут же открываются.

- Как бы мне хотелось видеть это, - заметил Эрн.

Брута почувствовал слабый грешный толчок гордости за то, что Омния по-прежнему имеет что-то, чем он мог бы гордиться.

- Прекрасный баланс и, возможно, кое-какая гидравлика.

Симони потыкал механизм мечом.

- Ты продумал все возможности?

Руки Эрна взлетели в воздух.

- Ты имеешь в виду могущественные корабли, рассекающие темно-винное море без... - начал он.

- Да нет. Наземный путь. Возможно... Что-то вроде повозки...

- Нет смысла класть корабль на повозку.

Глаза Симони блеснули, как у человека, который увидел будущее и обнаружил, что оно покрыто стальным панцирем.

- Хм... - протянул он.

- Все это прекрасно, но философией не является, - объявил Дидактилос. - Где священник?

- Я здесь, но я не...

- Как ты себя чувствуешь? Вчера ты свалился без памяти.

- Мне - немного лучше.

- Стоял нормально и вдруг отключился.

- Мне намного лучше.

- Столько всего свалилось, правда?

- Бывает.

- Помнишь свитки?

- Думаю... Думаю, помню. Кто поджег библиотеку?

Эрн поднял глаза от механизма.

- Он.

Брута уставился на Дидактилоса.

- Ты поджег собственную библиотеку?

- Я единственный, кто имел право, - пояснил философ. - Кроме того, другого способа отпугнуть Ворбиса не было.

- Что?

- А вдруг он прочитает свитки? Он достаточно отвратителен, чтобы сделать это. А приобретя все эти знания, станет намного хуже.

- Он бы ни за что не прочел их, - убежденно сказал Брута.

- Прочел бы. Знаю я таких людей, - возразил Дидактилос. - На людях сплошная святость и благочестие, а в одиночестве разврат и чревоугодие.

- Только не Ворбис, - с абсолютной убежденностью помотал головой Брута. - Он ни за что не прочел бы их.

- Ну, так или иначе, это должно было быть исполнено, и я сделал это.

Эрн отвернулся от носа лодки, где подкидывал дрова в жаровню под шаром.

- Можем ли мы все поместиться на корабле? - спросил он.

Брута осторожно пробрался к грубой деревянной скамейке. В воздухе пахло кипящей водой.

- Ну, что ж. Начали.

Эрн потянул за рычаг. Вращающиеся весла ударили по воде; резкий рывок, и корабль двинулся вперед в облаке пара.

- Как назвали это судно? - спросил Дидактилос.

Эрн удивленно поднял брови.

- Назвали? Это корабль. Вещь. Обыкновенная вещь среди многих вещей, и имя ей не нужно.

- Название более философично, - капризно бросил Дидактилос. - И ты должен был разбить об него амфору с вином.

- Ну вот еще! Зря тратить вино.

Корабль вышел из дока и очутился в темной гавани. Вдали догорали эфебианские галеры. Весь город был похож на большой пылающий костер.

- Но у тебя на борту есть амфора? - настаивал Дидактилос.

- Да.

- Передай ее мне.

За лодкой тянулся белый водяной шлейф. Весла быстро вращались.

- Ни ветра, ни гребцов, - охнул Симони. - Ты хотя бы представляешь себе, что сделал, Эрн?

- Конечно. Принципы действия удивительно просты.

- Я не это имел в виду. Я хотел сказать, представляешь, сколько ты можешь совершить с помощью этой силы?

Эрн подкинул в огонь очередное полено.

- Просто преобразую тепло в работу, - пожал он плечами. - Я думаю... А! Накачка воды. Мельницы, которые могут молоть даже когда нет ветра. Ты это имел в виду?

Солдат Симони колебался.

- Да, - кивнул он. - Что-то в этом роде.

- Ом, - прошептал Брута.

- Что?

- С тобой все в порядке?

- Здесь воняет кожей и потом. Вытащи меня.

Медный шар бешено вращался над огнем. Он сиял почти так ярко, как глаза Симони. Брута тронул его за плечо.

- Можно мне взять черепаху?

Симони горько рассмеялся.

- Черепахи очень вкусны, если их как следует приготовить, - сказал он, выуживая Ома.

- Все так говорят, - буркнул Брута и, понизив голос, почтительно прошептал:

- Что такое Анк?

- Город миллиона душ, - сказал голос Ома. - И многие из них находятся в телах. И тысячи религий. Там даже есть храм малых богов. Похоже на место, где люди могут верить во что угодно, совсем неплохо для начала. С моими мозгами и твоей... С моими мозгами мы можем скоро приняться за дело.

- Ты не хочешь возвращаться в Омнию?

- Нет смысла, - прошипел голос Ома. - Всегда можно свергнуть установленного Церковью Бога. Людям все быстро надоедает. Они хотят перемен.

- Но себя свергнуть нельзя. Верно?

- С кем ты говоришь, священник? - удивился Симони.

- Я... э... Молился.

- Ха! Ому? С таким же успехом можешь молится этой черепахе.

- Да. Я стыжусь за Омнию, - продолжил Симони. - Посмотри на нас. Застряли в прошлом. Погрязли в репрессивном монотеизме. Наши соседи презирают нас. Что хорошего для нас сделал Бог? Боги! Ха!

- Потише, потише, - вмешался Дидактилос. - Мы в море. А те доспехи, которые на тебе, крайне проводящий материал.

- О, я ничего не говорю о других богах, - поспешно поправился Симони. - У меня нет прав. Но Ом - игрушка Квизиции. Если он существует, пусть поразит меня здесь и сейчас.

Симони вытащил меч и вытянул руку.

Ом мирно сидел на коленях Бруты.

- Мне нравится этот парень, - сказал он. - Почти так же хорош, как истинный верующий. Это вроде любви и ненависти. Понимаешь, что я имею в виду?

Симони снова вложил меч в ножны.

- А я отрекаюсь от Ома, - объявил он.

- Да, но в чем альтернатива?

- Философия, практическая философия. Как двигатель Эрна. Она может привести вопящую от негодования, брыкающуюся Омнию в век Крылана.

- Вопящую и брыкающуюся, - повторил Брута.

- Но это необходимо, - возразил Симони, расплывшись в улыбке.

- Не волнуйся о нем, - посоветовал Ом. - Мы успели улизнуть, и это прекрасно. Вряд ли Омния будет пользоваться большой популярностью среди соседних стран после того, как разнесутся вести о том, что произошло ночью.

- Но во всем виноват Ворбис! - громко выкрикнул Брута. - Это он все затеял! Послал бедного брата Мердока, а потом велел его убить, чтобы взвалить вину на эфебиан. Он и не собирался подписывать никакого мирного договора. Просто хотел пробраться во дворец.

- Просто в толк не возьму, - вмешался Эрн, - как он сумел это сделать? Никто не может пройти через лабиринт без проводника. Как же он это сделал?

Слепые глаза Дидактилоса уставились на Бруту.

- Понятия не имею, - сказал он.

Брута опустил голову.

- Это его рук дело? - охнул Симони.

- Да.

- Ты идиот! Ты совершенный кретин!!! - завопил Ом.

- И ты скажешь это другим людям? - настойчиво добивался Симони.

- Наверное, да.

- Выступишь против Квизиции?

Брута с несчастным видом отвернулся и стал смотреть в ночь.

Позади них множество пожаров слилось в одно оранжевое свечение.

- Могу сказать только то, что помню, - вымолвил он наконец.

- Ты уже мертв, - прошипел Ом. - Выброси меня за борт! К чему дальше стараться. Этот тупоголовый осел захочет вернуть нас в Омнию.

Симони задумчиво потер подбородок.

- У Ворбиса много врагов. И при определенных обстоятельствах... Конечно, лучше бы его убить. Но некоторые назовут это преступлением. Или даже мученичеством. Но суд... Если бы существовало доказательство... Если бы они хотя бы вообразили, что существует доказательство...

- Я вижу, как работает его ум!!! - взвыл Ом. - Мы все будем в безопасности, если ты заткнешься!

- Ворбис перед судом... - размышлял Симони.

Брута побелел при одной лишь этой мысли. Подобную мысль вообще невозможно было удержать в мозгу. Она совершенно не имела смысла. Ворбис перед судом? Суды - это обычно такие вещи, которые случаются с другими людьми. Он вспомнил брата Мердока. И солдат, затерянных в пустыне. И все то, что проделывалось над людьми. Даже над Брутой.

- Скажи ему, что не можешь вспомнить! - орал Ом. - Скажи ему, что не можешь вспомнить!

- А если он предстанет перед судом, - продолжал Симони, - значит, его объявят виновным. Никто не осмелится сделать что-то другое.

Мысли в мозгу Бруты всегда двигались крайне медленно. Совсем как айсберги в океане. Они приходили медленно и уходили медленно. А когда оказывались наконец на месте, занимали очень большое пространство, в основном под поверхностью.

Он думал.

Самое худшее в Ворбисе не то, что он олицетворенное зло. Но то, что он заставляет хороших людей совершать зло. Он превращает людей в свое подобие. С этим ничего нельзя поделать. Это как заразная болезнь.

Настала тишина, прерываемая лишь плеском волн, ударявшихся о борты "Безымянного корабля", и вращением философского двигателя.

- Если мы вернемся в Омнию, нас поймают, - протянул Брута.

- Мы можем причалить подальше от портов, - взволновался Симони.

- Анк-Морпорк! - кричал Ом.

- Сначала нужно отвезти мистера Дидактилоса в Анк-Морпорк, - возразил Брута, - потом я вернусь в Омнию.

- С таким же успехом можешь и меня оставить там, - решил Ом. - Я уж лучше найду верующих в Анк-Морпорке. Не волнуйся, они верят там во все, что угодно.

- Никогда не видел Анк-Морпорк, - заявил Дидактилос. - Все же мы живем, чтобы учиться. Я всегда это говорил.

Он повернулся к солдату.

- Вопя и брыкаясь.

- В Анке есть какие-то ссыльные или эмигранты, - утешил Симони, - не волнуйся, там ты будешь в безопасности.

- Удивительно, - вздохнул Дидактилос. - И подумать только, что еще утром я даже не знал, что нахожусь в опасности.

Он снова уселся.

- Жизнь в этом мире, - начал философ, - подобна временному пребыванию в пещере. Что мы можем знать о реальности? Все, что мы знаем об истинной природе существования, это, скажем, не больше, чем странные и забавные тени, отбрасываемые на внутреннюю стену пещеры невидимым ослепляющим светом абсолютной истины, из которых мы можем или не можем вывести некоторое подобие достоверности. И мы, словно троглодиты, в поисках мудрости можем только возвысить голоса к невидимому и униженно молить, чтобы это никогда не кончалось.

Ворбис разворошил ногой пепел.

- Костей нет, - заметил он.

Солдаты молча стояли вокруг. Пушистые серые хлопья шевелились и шуршали в предрассветном ветерке.

- И пепел не тот, - продолжал Ворбис.

Сержант открыл рот, желая что-то сказать.

- Будь уверен, я знаю, о чем говорю, - бросил Ворбис и, подойдя к обуглившемуся люку, ударил по нему ногой.

- Мы пошли по туннелю, - объяснил сержант тоном человека, тщетно ожидающего, что гнев начальства обойдет его стороной. - Он кончается где-то около пристани.

- Но если вы войдете в него с той стороны, то здесь не появитесь, - размышлял Ворбис.

Дымящийся пепел, казалось, чем-то притягивал его. Сержант сосредоточенно нахмурил лоб.

- Понимаешь, эфебиане не построили бы ничего подобного. Люди, создавшие Лабиринт, мыслят совсем иначе. Значит, здесь должны быть потайные ходы. Откуда могут вылетать камни или даже вырываться мечи. Очень сложно и хитро, без сомнения.

Сержант провел сухим языком по губам. Он не мог читать мысли Ворбиса, как книгу, потому что никто и никогда не создавал книги, подобной уму Ворбиса. Но образ мыслей Ворбиса можно было изучить, если пробыть в его обществе некоторое время.

- Вы желаете, чтобы я взял роту и прошел весь путь от пристани? - глухо пробормотал он.

- Я только что собирался предложить это.

- Да, господин.

Ворбис похлопал сержанта по плечу.

- Ну, не волнуйся, - жизнерадостно сказал он. - Ом защитит крепких в вере.

- Да, господин.

- А последний оставшийся человек сможет мне принести полный отчет. Но сначала... Их нет в городе?

- Мы обыскали все, господин.

- И никого не оставили у ворот? Значит, они ушли морем.

- Все эфебианские военные суда на месте, господин Ворбис.

- Но в бухте полно маленьких лодок.

- Идти некуда, кроме как в открытое море.

Ворбис оглядел Круглое море. Оно заполняло мир от горизонта до горизонта. За ним лежали равнины Сто. И рваная линия Рэмптопс, ведущая к величественным пикам, которые еретики называли Пупом земли. Но которые по-настоящему, как знал Ворбис, являлись Полюсом, видимым на изгибе Мира только потому, что свет искривлялся в атмосфере точно так же, как и в воде... И Ворбис видел клочок чего-то белого, мелькающего вдали в океане. У Ворбиса было очень хорошее зрение, особенно с высоты. Он поднял пригоршню серого пепла, бывшего когда-то "Принципами навигации" Дайкери, и пропустил между пальцами.

- Ом послал нам попутный ветер, - сказал он. - Пойдем к пристани.

Из пучины отчаяния сержанта оптимистически помахала рукой надежда.

- Вы хотите, чтобы мы прошли по туннелю, господин? - спросил он.

- О, нет. Это можно сделать, когда мы вернемся.

Эрн потыкал в медный шар куском проволоки, пока "Безымянный корабль" переваливался на волнах.

- Не можешь ты поколотить его? - спросил Симони, который все еще не понимал разницы между машинами и людьми.

- Это философский двигатель, - пояснил Эрн. - Никакая трепка не поможет.

- Но ты сказал, что машины могут быть нашими рабами, - возразил Симони.

- Только не для битья. Сопла забиты солью. Когда вода вылетает из шара, соль остается.

- Почему?

- Не знаю. Вода не любит всякие примеси.

- Но мы стоим на месте. Ты не можешь что-нибудь сделать?

- Да. Подождать, пока все остынет, вычистить соль и налить еще воды в шар.

Симони рассеянно огляделся.

- Но с побережья нас еще могут видеть.

- Это ты их видишь из воды, - вмешался Дидактилос, сидящий на середине корабля с руками, сложенными на посохе.

Выглядел он при этом как старик, которому не часто выпадает дышать свежим воздухом, и поэтому сейчас просто наслаждающийся прогулкой.

- Ты хочешь сказать, что он совсем сбит с толку? - спросил Симони.

- Да, совершенно запутался, - жизнерадостно подтвердил Дидактилос.

Брута лежал на носу, глядя в воду. Небольшой кальмар проплыл мимо совсем близко под поверхностью. Он лениво поинтересовался, что это такое...

...и понял, что это обыкновенный бутылочный кальмар, класс Цефало-Поди семейство моллюсков, и что у него имеется внутренняя хрящевая опорная система вместо скелета. Хорошо развитая нервная система и большие формирующие изображение глаза, похожие на глаза позвоночных животных. Знание на секунду задержалось в памяти и тут же исчезло.

- Ом, - прошептал Брута.

- Что?

- Что ты делаешь?

- Пытаюсь заснуть. Сам знаешь, черепахам необходимо много спать.

Симоний и Эрн склонились над философским двигателем. Брута посмотрел на шар...

...Сфера радиуса r, которая, следовательно, имеет объем V=(4/3)(pi)rrr и площадь поверхности A=4(pi)rr.

- О, Боже мой!

- Ну, что теперь? - сказал голос черепахи.

Дидактилос повернулся к Бруте, державшемуся за голову.

- Что такое "pi"?

Дидактилос положил руку на плечо Бруты.

- В чем дело? - осведомился он.

- Не знаю. Это всего лишь слова. Я не знаю, что там, в этих книгах. Читать не умею.

- Жизненно важно спать как можно больше. Панцирь получается крепким и здоровым.

Брута рухнул на колени, не обращая внимания на то, что корабль сильно раскачивался. Он чувствовал себя, словно человек, неожиданно вернувшийся в родной дом и обнаруживший, что в нем полно незнакомцев. Они были в каждой комнате и ничем ему не угрожали. Просто заполняли место своим присутствием.

- Книги прорастают в моем мозгу, я не знаю, куда от них деваться.

- Не понимаю, как это могло случиться? - удивился Дидактилос. - Ты сказал, что всего-навсего взглянул на них. Ты их не читал и не знаешь, что они означают.

- Они сами знают, что означают.

- Послушай. Это всего-навсего книги, обыкновенные книги, - уговаривал Дидактилос. - Они не волшебные. Если можно было бы узнать, что они содержат, всего-навсего взглянув на них, Эрн был бы попросту гением.

- Что это с ним? - встревожился Симони.

- Он думает, что знает слишком много.

- Нет, я ничего не знаю. По-настоящему не знаю! - завопил Брута. - Я просто вспомнил, что у кальмаров имеется внутренняя хрящевая опорная система.

- Не понимаю, из-за чего тут волноваться? - удивился Симони. - Ха! Священники - все они спятившие.

- Нет. Я не знаю, что такое "хрящевая".

- Это такая соединительная скелетная ткань, - пояснил Дидактилос. - Что-то вроде кожи и кости одновременно.

Симони фыркнул.

- Ну, что ж, пока мы живем, мы учимся. В точности, как ты сказал.

- Некоторые из нас даже делают это в обратном порядке, - заметил Дидактилос.

- А это тоже должно что-то значить?

- Это философия, - пояснил Дидактилос. - Сядь, мальчик. Из-за тебя корабль раскачивается. Мы и так перегружены.

- Это из-за того, что нас выталкивает вверх силой, равной вытесняемой жидкости, - пробормотал Брута и тут же весь обмяк от ужаса.

- Что?

- Вот только я не знаю, что означает "выталкиваться".

Эрн поднял голову от шара.

- Ну, что ж, мы готовы начать сначала, - объявил он. - Только черпните воды шлемом, господин, и налейте вот сюда.

- И мы снова поплывем вперед?

- Мы тронемся, как только наберется достаточно пара, - сказал Эрн и вытер руки о тогу.

- Знаешь, - протянул Дидактилос, - существуют разные способы накопить знания. Я вспоминаю время, когда старый принц Ласджир Цортский спросил меня, как он может стать ученым человеком. При всем при том, что у него не нашлось времени научиться читать. Я ответил:

- Не бывает королевской дороги к учению, сэр.

А он тут же завопил:

- Тогда, черт возьми, построй мне ее, или я велю отрубить тебе ноги! Используй столько рабов, сколько потребуется!

Очаровательно новый и прямой подход к делу. Я всегда так считал. Принц не из тех людей, кто церемонится со словами. Впрочем, и с людьми тоже.

- Почему же он не отсек твои ноги? - спросил Эрн.

- Я построил ему эту дорогу. Более или менее.

- Но как? Я думал, это просто метафора.

- Вижу, Эрн, ты быстро учишься. Ну, что ж. Я нашел дюжину рабов, которые умели читать, и они сидели в его спальне по ночам, нашептывая избранные места из книг, пока он спал.

- И сработало?

- Не знаю. Третий раб воткнул ему в ухо шестидюймовый клинок. Потом, после революции, новый правитель выпустил меня из тюрьмы и сказал, что я могу уехать из страны, если пообещаю ни о чем не думать до самой границы. Но я не считаю, что принцип учебы во сне был бы так уж плох.

Эрн начал раздувать огонь.

- Пройдет немного времени, прежде чем вода нагреется, - объяснил он.

Брута снова улегся. Если сосредоточиться, можно остановить поток знаний. Самое главное - не смотреть ни на что. Даже на облако...

...Изобретено натуральной философией как средство как средство временного затенения поверхности Мира, тем самым предотвращается избыточный нагрев...

...Вызываемый чересчур сильным потоком мысли.

Зато Ом крепко спал.

Знание без учения, подумал Брута. Нет, наоборот. Учение без знания...

Девять десятых Ома дремало в панцире черепахи. Остальная часть плыла, подобно туману, в истинном мире богов, гораздо менее интересном, чем трехмерный мир, населенный большей частью человечества. Он думал:

Мы в маленьком кораблике. Она, возможно, даже не заметит нас. Океан такой огромный. Не может же она быть повсюду! Конечно, у нее много верующих. Но мы в ма-а-аленьком кораблике...

Он ощущал умы любопытных рыб, толкущихся вокруг корабля. Очень странно. Ведь при обычном положении вещей рыбы вовсе не рады...

- Приветствую! - воскликнула Королева Моря. - А-а-а, я вижу, тебе все еще удается существовать, маленькая черепаха?

- Болтаюсь тут, - бросил Ом. - Никаких особых проблем.

Последовала пауза. Будь это разговор между двумя людьми в человеческом мире она, сопровождалась бы кашлем и смущенными взглядами. Но боги никогда не смущаются.

- По-видимому, - осторожно начал Ом, - ты пришла за наградой?

- Это судно и все, кто в нем, - объявила Королева. - Но верующий в тебя может спастись. Таков обычай.

- Какая тебе от них польза? Один из них вообще атеист.

- Ха. Под конец они все становятся верующими.

- Но это, по-моему... - Ом поколебался, - вряд ли справедливо.

Теперь удивилась Королева Моря.

- Что такое "справедливо"?

- Ну, что-то вроде - скрытого правосудия, - пояснил Ом и сам удивился, почему сказал это.

- Звучит совсем по-человечески.

- Согласен. Они весьма изобретательны. Но я имел в виду... то есть... Они не заслужили такой судьбы.

- Заслужили? Они - люди. Какое имеет значение, заслужили или нет.

Ом вынужден был согласиться. Он перестал думать как Бог. Это его беспокоило.

- Видишь ли...

- Ты слишком долго надеялся на одного человека, маленький бог.

- Знаю, знаю, - вздохнул Ом.

Умы обладают способностью переливаться друг в друга. Слишком много он стал видеть с человеческой точки зрения.

- Возьми "Корабль", если желаешь. Мне хотелось только, чтоб это было...

- Справедливо, - докончила Морская Королева и двинулась вперед.

Ом всеми фибрами души чувствовал, как она обволакивает его.

- Такой вещи просто не бывает, - заметила Королева. - Жизнь словно берег. А потом ты умираешь.

И тут же исчезла.

Ом позволил себе вернуться в убежище панциря.

- Брута!

- Что?

- Ты умеешь плавать?

Шар завертелся.

- Ну, вот, - объявил Эрн, - скоро мы тронемся в путь.

- Поскорее бы, - тревожно сказал Симони. - От берега отошел корабль.

- Эта штука идет гораздо быстрее, чем все, что движется с помощью весел или парусов.

Брута оглянулся. Узкое изящное омнианское судно как раз проходило мимо маяка. Расстояние между ними все еще было велико. Но Брута уставился на корабль с такой тоской и ожиданием, которые увеличивали лучше всяких телескопов.

- Быстро идет, - заметил Симони. - Не понимаю... Ветра-то нет.

Эрн огляделся на совершенно спокойное море.

- Такого не может быть, чтоб там был ветер, а здесь нет.

- Я спросил, ты умеешь плавать? - настойчиво звучал в голове Бруты голос черепахи.

- Не знаю.

- И как скоро ты можешь это обнаружить?

Эрн посмотрел на небо.

- Ох!

Черная масса облаков собралась над "Безымянным кораблем". Они угрожающе клубились.

- Ты должен знать! - завопил Ом. - Я думал, у тебя идеальная память!

- Мы плескались когда-то в большой цистерне. Еще там, в деревне, - прошептал Брута. - Не знаю, считается ли это.

С поверхности моря поднялся туман. В ушах Бруты зазвенело. А омнианский корабль подходил все ближе, словно летя над волнами.

- Как называется, когда мертвый штиль, а вокруг ветер... - начал Эрн.

- Ураган? - помог Дидактилос.

Между небом и морем блеснула молния. Эрн дернул за рычаг, который опускал винт в воду. Глаза его блестели почти так же ярко, как молния.

- Вот это сила! Запрячь молнию - мечта человечества!

"Безымянный корабль" ринулся вперед.

- Разве? Но это отнюдь не моя мечта, - покачал головой Дидактилос. - А мечтал я всегда о гигантской морковке, преследующей меня по полю, полному омаров.

- Я имел в виду метафорическую мечту, хозяин, - поправился Эрн.

- Что такое "метафора"? - поинтересовался Симони.

- А что такое "мечта"? - добавил Брута.

Огненный столб пронизал туман. От вращающегося шара отскочили крохотные молнии.

- Такое можно увидеть у кошек, - протянул Эрн, затерянный в философском мире, пока "Корабль" оставлял за собой белую пенную полосу. - Если погладить их янтарным стержнем, получишь крохотные молнии... Если их увеличить в миллион раз, ни один человек никогда не будет рабом. Мы сможем поймать их, и заключить в кувшины, и покончить с ночью.

Молния ударила всего в нескольких ярдах.

- Мы на корабле с большим медным шаром посреди огромного моря соленой воды. Думай, Эрн! - потребовал Дидактилос.

- И храмы богов были бы всегда великолепно освещены, - быстро сказал Эрн.

Дидактилос постучал палкой по борту.

- Прекрасная идея. Но ты никогда не поймаешь столько кошек.

Море вздыбилось.

- Прыгай в воду! - завопил Ом.

- Почему? - спросил Брута.

Волна едва не перевернула корабль. Дождь шипел на поверхности шара, посылая в воздух обжигающую струю пара.

- У меня нет времени объяснять! Прыгай за борт! Доверься мне, это к лучшему!

Брута встал, держась за раму, в которой висел шар.

- Сядь, - приказал Эрн.

- Я ухожу, - объявил Брута. - Вернусь не сразу.

Лодка вздрогнула под ним, и юноша полупрыгнул-полуупал в бурлящее море. Молния ударила в шар.

Когда Брута выплыл на поверхность, он на секунду увидел белое свечение, исходящее от шара, и "Безымянный корабль", винт которого почти высунулся из воды, летящий через туман, словно комета. Он исчез в облаках и дожде. Минуту спустя, перекрывая шум урагана, раздался приглушенный взрыв. Брута поднял руку. Ом поднялся над поверхностью, выдувая морскую воду из ноздрей.

- Ты сказал, это к лучшему! - закричал Брута.

- Ну! Мы все еще живы! И вынь меня из воды, черепахи не умеют плавать!

- Но они, должно быть, мертвы.

- Хочешь присоединиться к ним?

Волна накрыла Бруту с головой. На секунду мир превратился в темно-зеленый занавес, а в ушах зазвенело.

- Я не могу грести одной рукой! - закричал он, вновь показываясь на поверхности.

- Мы будем спасены, Она не осмелится!

- Что ты имеешь в виду?

Новая волна ударила в Бруту и потянула на дно.

- Ом!

- Что?

- Мне кажется, я не умею плавать.

Боги не привыкли заниматься самоанализом. Это никогда не было методом выживания. Достаточно было способности льстить, угрожать и запугивать. Когда вы можете по собственному капризу в один момент снести с лица земли города, тенденция к спокойному размышлению и попытка видеть вещи с точки зрения другого вряд ли кажется необходимой. Что, конечно, и привело на протяжении веков к появлению мужчин и женщин необыкновенного ума и энергии, посвящающих всю свою жизнь служению божествам, которые не смогли бы победить их даже в обыкновенной партии в домино. Например, сестра Сестина из Квирма восстала против гнева местного короля, бесстрашно прошла по горящим угольям и провозгласила философию разумной этики во имя Богини, чьи единственные интересы заключались в новых модах и прическах. А брат Зефилит из Клетча оставил огромное поместье и семью и провел остаток жизни, ухаживая за больными и бедными во имя невидимого Бога Ферума, который среди других богов считался неспособным найти свою задницу собственными руками, имей он эту задницу и эти самые руки. Боги вовсе не обязаны быть слишком умными, когда за них все делают люди. Морская Королева даже среди других богов считалась совершенной идиоткой. Но в ее мыслях все же проглядывала определенная логика. Маленький корабль был очень соблазнительной мишенью. Но рядом находился гораздо больший, полный людей и, к тому же, направлявшийся прямо в центр грозы. Вот это добыча!

Морская Королева сама совершала жертвы себе и верила, что количество порождает качество.

Корабль "Рука Господа" переваливался с волны на волну. Паруса хлопали под сильным ветром. Капитан пробирался через заливающую палубу воду к носу, где стоял Ворбис, стискивая поручень, очевидно, равнодушный к тому факту, что корабль вот-вот утонет.

- Сударь, мы должны убрать паруса. Нам не обогнать ураган.

Зеленый огонь потрескивал на вершинах мачт. Ворбис повернулся. Свет отражался в бездонном колодце его глаз.

- Все это ради вящей славы Ома. Вера - наш парус. А слава - наш порт и цель.

С капитана было достаточно и этого. Он плохо разбирался в логике. Но был твердо уверен в том, что после тридцати лет пребывания в море кое-что знает о навигации.

- Дно океана - наш порт! - завопил он.

Ворбис пожал плечами.

- Я не говорил, что по пути не может быть остановок.

Капитан уставился на него и, отвернувшись, отошел по вздымающейся палубе. Он твердо знал, что штормы, подобные этому, не случаются просто так. Нельзя попасть из мертвого штиля прямо в центр урагана. Это не море. Это какая-то личная месть.

Молния ударила в грот-мачту.

- Никто из нас не сможет спастись!

Именно так.

- всем нужно срочно покинуть этот корабль!

Нет. Надо взять его с собой. Это хороший корабль.

Капитан уставился на стоящую перед ним темную фигуру.

- Это ты, Босун Копли?

Неужели ты не рад еще одному гостю?

И тут корабль налетел на подводную скалу и днище его раскололось. Молния ударила в мачту и, словно бумажный кораблик, слишком долго пробывший в воде, "Рука Господа" смялся. Балки треснули и разлетелись во все стороны над бушующем морем...

А затем наступила внезапная, на удивление мирная тишина.

Капитан обнаружил, что воспоминания о только что произошедшем никак не могут осесть в его памяти. Он был весь мокрый, в ушах у него звенело, а легкие жгло, но все это быстро проходило. Капитан сделал несколько шагов по палубе - шагов, которые были почему-то совершенно бесшумными - и посмотрел за борт. Несмотря на то, что он совершенно точно помнил, что корабль разлетелся на кусочки, теперь тот казался совершенно целым.

- Хм, - сказал он. - Похоже, мы оказались совсем не в море.

- Да.

- Но и не на земле.

Капитан потопал ногой по палубе. Она была бесцветно серой и слегка просвечивала.

- Хм. Это не дерево?

- Это морфическая память

- Извините?

- Ты ведь здесь моряк. И ты знаешь, что некоторые относятся к кораблям как к живым существам.

- О, да. Стоит провести на корабле хотя бы одну ночь, и ты уже...

- Да.

Память о корабле "Рука Господа" плыла через тишину. Было все-таки некоторое различие между ощущением ветра и памятью об этом ощущении.

- Хм, - сказал призрак капитана, - кажется, ты только что сказал "здесь"?

- Да.

- Будем надеяться, что ты знал, о чем говоришь.

Капитан опустил взгляд. На палубе возле него собиралась команда, глядя на него глазами, полными изумления.

Он опустил взгляд еще ниже.

Перед строем команды собрались корабельные крысы. Перед крысами виднелась крохотная фигурка в мантии.

- Сквик! - пропищала фигурка.

Капитан подумал:

Даже у крыс есть Смерть.

Смерть отошла подальше и поманила капитана.

- Встань за штурвал.

- Но... Но куда мы направляемся?

- Кто знает.

Капитан беспомощно схватился за рукоятки.

- Но... Я не узнаю ни одной звезды. И карт нет. Какие здесь ветра? Где находятся течения?

Смерть пожала плечами.

Капитан бесцельно повернул штурвал. Корабль заскользил по поверхности призрачного моря. Капитан тут же просветлел. Самое худшее уже случилось. Просто удивительно, как приятно это знать. И если худшее уже случилось...

- Где Ворбис? - проворчал он.

- Ворбис спасся.

- Спасся?! Тогда в этом мире нет справедливости!

- Здесь только я.

Смерть исчезла. Капитан немного повернул штурвал. Что ни говори, он по-прежнему капитан. А это что-то вроде корабля.

- Помощник!

Помощник отдал честь.

- Э... Куда мы отправимся сейчас?

Помощник почесал в затылке.

- Что ж, капитан, я слышал, у клетчианских язычников есть такой рай, где все пьют, поют и наслаждаются танцами молодых женщин с колокольчиками на... Ну, словом, вы понимаете. Там можно все что угодно.

Помощник с надеждой взглянул на капитана.

- Все что угодно? - задумчиво протянул капитан.

- По крайней мере, я так слышал.

Капитан неожиданно почувствовал, что неплохо бы заняться всем чем угодно.

- А ты знаешь, как попасть туда?

- Я думал, вам указали направление еще при жизни, - сказал помощник.

- Разве?

- Кроме того, есть еще какие-то варвары недалеко от Пупа земли, которые считают, что после смерти отправляются в большой зал, где полно еды и питья.

- И женщин?

- Должно быть.

Капитан нахмурился.

- Странно. Почему именно язычники и варвары захватили самые лучшие места, куда можно отправиться после смерти?

- Трудный вопрос, - согласился помощник. - Думаю, это заставляет их - развлекаться все то время, пока они живы.

Он озадаченно нахмурился. Теперь, когда помощник был мертв, все это казалось крайне подозрительным.

- Скорее всего, ты и вправду не знаешь пути в этот рай.

- Сожалею, капитан.

- Неплохо бы поискать.

Капитан взглянул за борт. Если плыть достаточно долго, обязательно окажешься у берега. И поискать действительно стоит.

Какое-то движение привлекло его внимание. Он улыбнулся. Прекрасно. Знак. Может быть, все это к лучшему...

Сопровождаемый призраками дельфинов, призрак корабля плыл все дальше и дальше...

Чайки никогда не залетали далеко в пустыню. На их месте появлялись скалби. Птицы, принадлежащие к семейству ворон, но считающиеся в этом самом семействе паршивой овцой. В обществе ворон никогда о них не говорят. Скалби редко летает, но бегает повсюду дергающейся походкой. Ее слышный отовсюду крик вызывает в памяти воспоминания об испорченной пищеварительной системе. Выглядит она так, как другие птицы после того, как на них выльют горшок масла. Никто не ест скалби, кроме других скалби. Скалби едят вещи, от которых любого стервятника вывернуло бы наизнанку. Скалби сожрали бы и самого стервятника. Скалби поглощали все.

Одна из таких в это светлое утро ковыляла по кишевшему блохами песку, бесцельно тычась в него клювом, на тот случай, если камешки и щепки за ночь внезапно стали съедобными. По мнению скалби, практически все становилось съедобным, если оставалось на солнце достаточно долго. Наконец птица набрела на холмик, лежащий на линии прибоя, и нерешительно клюнула его. Холмик застонал. Скалби поспешно отпрыгнула и обратила внимание на маленький остроконечный камешек около холма. Птица была совершенно уверена, что вчера его здесь не было. И поэтому решилась долбануть клювом и его. Из булыжника вдруг вытянулась голова и сказала:

- Катись отсюда, злобная тварь!

Скалби ринулась назад и вприпрыжку понеслась по песку, что у скалби сходило за полет. Приземлившись на выбеленной солнцем куче хвороста, птица перевела дыхание. Все идет как надо. Если этот булыжник жив, значит, когда-нибудь умрет.

Великий Бог Ом подковылял к Бруте и несколько раз ударился панцирем об его голову, пока тот не застонал.

- Вставай, парень! Подъем!

- Уи-уи-уи...

- Спасайтесь, кто может!

Брута приоткрыл один глаз.

- Что случилось? - пробормотал он.

- Ты жив, вот что случилось.

Жизнь - это берег, - вспомнил Ом, - а потом ты умираешь.

Брута с трудом встал на колени.

Существуют пляжи, которые просто требуют украшения в виде ярко раскрашенных зонтиков. Существуют пляжи, которые говорят о величии моря. Но этот пляж не был ни тем, ни другим. Он оказался просто голой полосой в том месте, где земля сливалась с океаном. Обломки и щепки, скопившиеся на линии прилива, шевелил ветер. Воздух звенел от мерзких маленьких насекомых. Повсюду стоял запах, позволявший предположить, что что-то здесь давным-давно сгнило в том месте, где скалби не удалось это найти.

- Плохой пляж. Нехороший пляж. О, Боже!

- Лучше, чем утонуть, - ободряюще вставил Ом.

- Не знаю.

Брута оглядел пляж.

- Тут есть вода?

- Не думаю.

- Оссори, часть 5, стих 3, говорит, что ты пробуждал к жизни источники пресной воды посреди засушливой пустыни.

- Это очередная выдумка твоего пророка, - отказался Ом.

- Ты даже этого сделать не сможешь?

- Нет.

Брута вновь оглядел пустыню. Позади скоплений обломков и нескольких крохотных островков травы, которая, казалось, успела увять раньше, чем выросла, виднелись ряды дюн, уходящих вдаль.

- Как добраться до Омнии? - спросил он.

- Мы не хотим добираться до Омнии, - возразил Ом.

Брута уставился на черепаху. Потом поднял ее.

- Думаю, надо идти туда, - объявил он.

- Почему ты хочешь попасть в Омнию?

- Не хочу, - признался Брута. - Но все равно иду.

Солнце высоко висело над пляжем. А может, и не висело. Теперь Брута знал много всего о Солнце. Эти знания просто распирали голову. Эфебиане очень интересовались астрономией. Эксплетиус доказал, что диаметр диска был десять тысяч миль. Фебриус, который на рассвете размещал рабов с быстрой реакцией и хорошими голосами по всей стране, доказал, что свет переносится почти с такой же скоростью, как и звук. А Дидактилос считал, что для того, чтобы пройти между слонами, Солнце должно покрывать по крайней мере тридцать пять тысяч миль по орбите. Или, говоря иными словами, двигаться в два раза быстрее, чем его собственный свет. Это означало, что вы можете видеть только то место, где сейчас было Солнце, за исключением двух раз в день, когда оно догоняло себя, а это означало, что Солнце являлось частицей-быстрее-света, тахионом, или, как выражался Дидактилос, живчиком.

По-прежнему стояла угнетающая жара. Над безжизненным морем, казалось, поднимался пар. Брута плелся вперед и вперед. Прямо, над единственным участком тени на тысячи миль. Даже Ом прекратил жаловаться. Было слишком жарко. Здесь и там куски дерева всплывали на поверхность моря. Впереди воздух сгустился в жидкое марево. В середине росло темное пятно. Подходя ближе, Брута равнодушно рассматривал это странное явление, не способный даже связно мыслить. Всего-навсего какая-то точка в мире оранжевого зноя. Точка, которая, однако, расширялась и сжималась в колеблющемся тумане. И уже оказавшись совсем рядом, Брута обнаружил, что это Ворбис. Мысль долго-долго просачивалась в мозг Бруты. Ворбис. Без рясы. В одной фуфайке. Ногти обломаны. Повсюду кровь. На ноге. Изодран. Камнями. Ворбис.

Ворбис. Брута рухнул на колени. Где-то на линии прибоя каркнула скалби.

- Он все еще - жив, - промямлил Брута.

- Жаль, - заметил Ом.

- Нам следует сделать что-то - для него.

- Да? Может, ты сумеешь найти булыжник и врезать ему по башке, - посоветовал Ом.

- Но мы не можем оставить его здесь.

- А ты попробуй.

- Нет.

Брута подсунул руку под диакона и попытался его поднять. К его тупому удивлению, Ворбис почти ничего не весил. Ряса диакона скрывала тело, состоящее из кожи, натянутой на кости. Брута мог бы разорвать его голыми руками.

- А как насчет меня? - проныл Ом.

Брута перебросил Ворбиса через плечо.

- У тебя четыре ноги.

- Я твой Бог.

- Да, знаю.

Брута продолжал шагать по песку.

- Что ты собираешься сделать с ним?

- Доставить его в Омнию, - хрипло ответил Брута. - Люди должны знать, что он сделал.

- Ты сумасшедший! Ты безумец! Думаешь, сумеешь донести его до Омнии?

- Не знаю. Хочу попробовать.

- Ты... ты... - Ом топнул лапой по песку. - В этом мире миллионы людей. И это должен был оказаться ты! Глупец. Глупец!

Силуэт Бруты расплывался в мареве.

- Ах, так! - завопил Ом. - Ты мне не нужен! Думаешь, ты нужен мне? Я в тебе не нуждаюсь! Я скоро найду себе другого верующего. И без всяких затруднений!

Брута исчез.

- И я за тобой не погонюсь! - заорал вслед Ом.

Брута наблюдал, как одна нога волочится за другой по песку. Он лишился способности думать. В его раскаленном мозгу мелькали только несвязные образы и фрагменты воспоминаний. Сны. Мечты. Они словно были картинками, разворачивающими свиток в его голове. Суеверный человек подумал бы, что это послание самого Бога, но на самом деле они создавались мозгом, вынужденным сортировать и хранить пережитое за день. Брута никогда не видел снов. Значит, где-то, когда-то, независимо от него, мозг учитывал все. Он сохранил все книги. Теперь он знал без учения. Все это сны. Бог. Боги нуждались в людях. Вера - пища богов. Но они так же нуждались и в облике. Боги становились тем, кем, как верили люди, они должны быть. Поэтому Богиня Мудрости изображалась с пингвином. На месте пингвина должна была быть сова. И все это знали. Но плохой скульптор, никогда не видевший совы, изобразил пингвина. И тут вера вступает в свои права и оказывается, что Богиня Мудрости обременена птицей, которая день и ночь носит вечернее платье и воняет рыбой. Вы придаете богу форму, точно так же, как желе, налитому в чашки. Бог зачастую становятся твоим отцом, сказал Абраксас Агностик. Боги становятся большой бородой в небе, потому что когда вам было три года, таким казался ваш отец. Конечно, Абраксас выжил... Мысль, осенившая Бруту, казалась резкой и холодной, появившейся откуда-то из части разума, которую Брута все еще мог назвать своей. Боги ничего не имеют против атеистов, если это были искренние, яростные, горячие атеисты, как Симони, проводившие все время в неверии, проводившие всю жизнь в ненависти к богам за то, что те не существуют. Такой род атеизма был скалой. И почти верой...

Песок. Именно это вы можете найти в пустынях. Кристаллики камня, сложенные в дюны. Гордо из Цорта сказал, что песок - это износившиеся горы, но Ирексес обнаружил, что песчаник - это камень, спрессованный из песка, а это позволяет предположить, что песчинки были отцами гор. И каждая из них - маленький кристалл. И каждая из них становится больше... Гораздо больше...

Тихо, спокойно, сам того не понимая, Брута свалился лицом вниз.

- Отвали!

Скалби не обратила внимания. Это было интересно. Скалби собиралась посмотреть новые песчаные наносы, которых никогда не видела раньше. И конечно, здесь была возможность, даже вполне реальная возможность, найти хороший обед. Она уселась на панцирь Ома. Ом шагал по песку, иногда останавливаясь, чтобы отогнать непрошенного пассажира.

Брута шел этим путем. Но в этом месте как раз поднималась скала. Одна из многих, усеивающих пустыню, словно острова в море. Простиравшаяся прямо до края воды. Ом никогда не сможет подняться на нее. Отпечатки ног в песке поворачивали вглубь, к сердцу пустыни. "Идиот!" Ом с трудом поднимался по дюне, глубоко вонзая ноги в песок, чтобы не покатиться вниз. На дальней стороне дюны следы превратились в глубокую канавку, в том месте, где Брута, должно быть, упал. Ом подобрал ноги и съехал вниз. Следы вели сюда. Должно быть, он подумал, что сможет обойти вокруг следующей дюны и на другой стороне увидеть скалу. Ом много знал о жизни в пустыне. И одной из известных ему вещей было то, что под влиянием жары и раскаленного солнца всякое существо теряет способность логически мыслить. Тем не менее, он пошел по следам, благодарный за тень, отбрасываемую дюной теперь, когда солнце садилось. Вокруг дюны и дальше цепочка следов превращалась в зигзаг, идущий вбок от того места, куда они должны были направляться. Точно. Это типично для пустынь. У них собственная сила притяжения. Они втягивают тебя в центр.

Брута полз вперед, вцепившись в вялую руку Ворбиса. Он не смел остановиться. Бабушка снова побьет его. И наставник Намрод снова появился, то исчезая, то вновь вставая перед глазами.

- Я разочарован в тебе, Брута.

- Э? хочу... воды...

- Воды, - повторил Намрод. - Верь в Великого Бога.

Брута сосредоточился. Намрод исчез.

- Великий Бог? - пробормотал он.

Где-то вдалеке должна быть какая-то тень. Пустыня не может тянуться вечно.

Солнце быстро садилось. Ом знал, что некоторое время тепло будет отражаться от песка. И его панцирь сохранит это тепло. Но скоро все пройдет, и наступит ледяной холод пустынной ночи. Когда он нашел Бруту, на небе уже появились звезды. Ворбис лежал чуть поодаль. Ом подтянулся к самому уху Бруты.

- Эй!

Ни звука, ни движения. Ом осторожно постукал Бруту по голове, взглянув на растрескавшиеся губы. Позади послышалось что-то вроде треска. Скалби тыкалась клювом в ноги Бруты. Но в этот момент челюсти черепахи сомкнулись вокруг ее лапы. Скалби панически взвизгнула и попыталась улететь, но готовая на все черепаха повисла на лапе, не давая двигаться. Ома протащило по песку несколько футов, прежде чем он отпустил птицу и попытался сплюнуть. Но рты черепах не приспособлены для такого рода вещей.

- Ненавижу всех птиц! - объявил он, обращаясь к вечернему воздуху.

Скалби с укором разглядывала черепаху с вершины дюны. И взъерошила жирные перья с видом того, кто приготовился ждать всю ночь, если потребуется. И не только всю ночь, но хоть и целую вечность.

Ом подполз к Бруте.

- Ну, что ж, он еще дышит.

- Воды...

Бог постарался все хорошенько обдумать. Снести ли с лица Земли скалу. Это один способ. Заставить воду течь... Никакой проблемы. Все дело в молекулах и векторах. Вода имеет природную способность течь. Нужно только проследить, чтобы она текла именно здесь, а не там. Никакой проблемы для бога в превосходном физическом состоянии. Но как решить эту задачу с точки зрения черепахи?

Черепаха подтащилась к подножью дюны и несколько раз поднялась и спустилась. Наконец, она выбрала место и начала рыть.

Что-то не так. Только несколько минут назад стояла жгучая жара. Теперь он умирал от холода. Брута открыл глаза. Пустынные звезды, залитые белым сиянием, глядели на него. Язык, казалось, распух во рту.

- О, что это...

- Вода. - Он перевернулся. В голове звучали голоса. А теперь голоса звучали еще и вне головы. Очень слабые, но вполне отчетливые. Перекликающиеся тихим эхом над песками, залитыми лунным светом. Брута с трудом подполз к подножью дюны и обнаружил там холмик. Собственно говоря, даже не один, а несколько холмиков. Приглушенный голос исходил из одного такого холмика. У насыпи была дыра. Где-то глубоко под землей кто-то ругался. Слова доносились неясно, поскольку отражались от стенок туннеля. Но общий эффект был безошибочным. Брута плюхнулся лицом вниз и присмотрелся. Через несколько минут земля пошевелилась, и оттуда появился Ом, покрытый чем-то таким, что, не происходи все это в пустыне, Брута назвал бы грязью.

- А, это ты, - хмыкнула черепаха. - Оторви кусочек от рясы и передай сюда.

Брута, словно во сне, повиновался.

- Н-да, ну и работка, - сказал Ом, - довольно-таки пыльная, скажу я тебе.

Он зажал тряпку в челюстях, осторожно повернулся и исчез в дыре. Через несколько минут он снова вылез, по-прежнему не выпуская из зубов тряпку, только она была мокрая. Брута позволил жидкости стечь в рот. Она имела вкус грязи, песка, дешевой коричневой краски и чуть-чуть черепахи, но он бы выпил галлон этого божественного нектара, он мог бы с утра до вечера плавать в таком бассейне.

Брута оторвал еще одну полоску и протянул Ому. Когда тот вновь вынырнул на поверхность, Брута стоял на коленях около Ворбиса.

- Шестнадцать футов глубины, шестнадцать проклятых футов! - завопил Ом. - Не смей тратить воду на него! Разве он еще не мертв?

- У него лихорадка.

- Значит, положи конец его несчастьям.

- Мы должны взять его с собой в Омнию.

- Ты по-прежнему думаешь, мы туда доберемся? Без пищи? Без воды?

- Но ты нашел воду. Воду в пустыне.

- Никаких чудес. На побережье сезон дождей. Наводнения. Болота. Высохшие русла рек. Подземные источники, - добавил он.

- А по мне, звучит как чудо, - прохрипел Брута. - Только потому, что ты можешь объяснить, не означает, что это не чудо.

- Ну, что ж, еды там нет, можешь поверить, - сказал Ом. - Есть нечего. И в море тоже ничего не будет, если мы сумеем снова отыскать море. Я знаю пустыню. Со скалистыми хребтами, которые ты должен обходить.

Все сбивает тебя с дороги. Дюны, которые двигаются по ночам... Львы... Другие вещи...

...Боги.

- Тогда что ты хочешь делать? - удивился Брута. - Ты сказал, лучше быть живым, чем мертвым. Хочешь обратно в Эфеб? Как, по-твоему, они к нам отнесутся?

Ом замолчал. Брута кивнул.

- Тогда добудь еще воды.

Оказалось, что лучше путешествовать по ночам. С Ворбисом на плече и Омом под мышкой. В это время года сияет на небе Аврора Кореалис - вон там, где магическое поле Плоскомирья постоянно разряжается среди пиков Кори Целести, центральной горы. И в это время года солнце поднимается над пустыней в Эфебе и над морем в Омнии, так что свет Сердца неба находится слева, а свечение солнечного заката позади вас.

- Ты когда-нибудь был на Кори Целесте? - спросил Брута.

Ом, дремавший в холодке, вздрогнув, пробудился.

- А?

- Это там, где живут боги.

- Ха! Я мог бы кое-что порассказать тебе, - мрачно пробурчал Ом.

- Что?

- Думают, будто они - проклятая элита.

- Значит, ты не жил там, наверху?

- Нет. Для этого надо быть Богом Грома или чем-то в этом роде. Иметь целую кучу почитателей на Ноб Хилле. Должен быть антропоморфической персонификацией. И тому подобное.

- Значит, не просто Великим Богом?

Ну, что ж, это все равно пустыня. И Брута все равно умрет.

- Пожалуй, можно и сказать тебе, - промямлил Ом. - Вряд ли нам придется выжить... Слушай. Каждый Бог - это Великий Бог для кого-нибудь. Я никогда не хотел быть настолько Великим. Несколько племен, город-другой, не так уж много я прошу, правда?

- В Империи два миллиона людей, - возразил Брута.

- Да, неплохо, правда? Началось с простого пастуха, которому послышались голоса в голове, и окончилось двумя миллионами людей.

- Но ты никогда ничего с ними не делал, правда?

- Что именно?

- Ну... приказывал им не убивать друг друга, нечто подобное...

- Никогда об этом не задумывался. Зачем я должен все это им говорить?

Брута поискал слова, которые могли бы соответствовать психологии Бога.

- Ну, если люди не убивают друг друга, тогда у тебя становится все больше верующих. Так ведь?

- Что ж, это аргумент, интересный аргумент. Хитрый.

Несколько шагов Брута прошел молча. На дюнах блестел иней.

- Ты когда-нибудь слышал, - спросил он, - об этике?

- Это где-нибудь в Хаувонделенде? Так ведь?

- Эфебиане очень интересуются этикой.

- Возможно, думают о том, как бы ее завоевать.

- Они действительно очень много думают о ней.

- Долгосрочная стратегия, возможно.

- Не думаю, что это место. Это скорее относится к тому, как живут люди.

- То есть, валяться, ничего не делая, целыми днями, пока рабы выполняют всю работу? Послушай-ка лучше меня. Если увидишь ораву бездельников, собирающихся в кучки, болтающих о правде и красоте, и лучшем способе нападения на Этику, можешь прозакладывать свои сандалии - это потому, что дюжины других бедняг выполняют всю настоящую работу в том месте, где эти люди живут как...

- ...Боги? - помог Брута.

Наступило ужасное молчание.

- Я собирался сказать, короли, - с упреком выдохнул Ом.

- А мне показалось, боги.

- Короли! - подчеркнуто громко воскликнул Ом.

- Зачем людям нужны боги? - настаивал Брута.

- О, приходится иметь богов, - ответил Ом рассудительно, хотя и достаточно сердечно.

- Но ведь это боги нуждаются в людях, чтобы те верили. Ты сам сказал.

Ом поколебался.

- Ну, ладно. Но люди должны верить во что-то. Правильно? Я имею в виду вот что. Допустим: от чего бывает гром?

- Гром, - начал Брута, при этом глаза его слегка затуманились. - Я не...

- ...бывает, когда облака сталкиваются, потом после удара молнии в воздухе получается дыра, и этот звук усиливается облаками, которые спешат заполнить дыру и соударяются. Все это в соответствии со строгими кумулодинамическими принципами.

- У тебя становится странный голос, когда ты цитируешь, - заметил Ом. - Что означает слово "кумулодинамический"?

- Не знаю. Никто мне не показывал словарь.

- Так или иначе, это всего-навсего объяснение. Отнюдь не причина.

- Бабушка говорила, что гром гремит, когда Великий Бог Ом снимает сандалии. Она была в веселом настроении в тот день, даже вроде как улыбалась.

- Метафорически точно, - кивнул Ом. - Но я никогда не производил грома. Разграничение, видишь ли. Чертов У-Меня-Есть-Большой-Молот Слепой Йо там, на Ноб Хилле, захапал себе весь гром.

- А ты вроде сказал, что существуют сотни богов грома? - удивился Брута.

- Ну да. И все они... Он. Рационализация. Парочка племен объединяются. У каждого есть Бог Грома, так ведь? А боги вроде как могут сливаться. Знаешь, как делятся амебы?

- Нет.

- Ну, это что-то в этом роде, только наоборот.

- Все-таки не понимаю, как один бог может стать сотней богов грома.

- Все они выглядят по-разному. Фальшивые носы.

- Что-о-о?

- И разные голоса. Я случайно узнал, что у Йо семьдесят различных молотков. Не всякому это известно. И то же самое с богинями материнства. Есть только одна. Только у нее куча париков, и, конечно, просто поразительно, что ты можешь сделать, если у тебя есть несколько лифчиков, подбитых ватой, и тому подобное.

В пустыне настала абсолютная тишина. Звезды, влажно мерцающие в вышине, казались крохотными неподвижными розетками. Там, ближе к тому, что Церковь называла Верхним Полюсом, и к тому, что Брута привык считать Пупом земли, небо слегка просветлело. Брута опустил Ома и положил Ворбиса на песок. Абсолютная тишина. Ничего на много миль вокруг. За исключением того, что он принес с собой. Так, должно быть, чувствовали себя пророки, когда шли в пустыню найти - что бы они ни находили и говорить - с кем бы они ни говорили.

В этот момент Ом немного сварливо повторил:

- Люди должны верить во что-то. Почему бы и не в богов? А во что еще?

Брута рассмеялся.

- Знаешь, - признался он, - по-моему, я больше ни во что не верю.

- За исключением меня.

- О, я знаю, что ты существуешь, - сказал Брута и почувствовал, как Ом слегка расслабился. - Все дело в черепахах. В черепах я могу верить. Они существуют давным-давно и в определенных местах. А вот насчет богов, у меня, кажется, затруднения.

- Слушай, если люди перестанут верить в богов, они будут верить во что угодно. Поверят в паровой шар молодого Эрна, во что-нибудь, - убеждал Ом.

- Хммм.

Зеленое свечение на небе показало, что рассвет лихорадочно гонится за солнцем. Ворбис застонал.

- Не знаю, почему он не приходит в себя, - покачал головой Брута. - Я не смог обнаружить поломанных костей.

- Откуда ты знаешь?

- Один из эфебианских свитков был насчет костей. Ты можешь что-то сделать для него?

- Зачем?

- Ты - Бог.

- В общем-то, да. Будь я достаточно силен, возможно, поразил бы его молнией.

- Мне показалось, молнии - дело Йо.

- Нет. Только гром. Тебе позволено поражать молнией кого угодно, но насчет грома ты должен договориться.

Теперь горизонт превратился в широкую золотую полосу.

- А как насчет дождя? Как насчет чего-то полезного?

В низу золотой полосы появилась серебряная линия. Солнечный свет летел к Бруте.

- Это очень обидное замечание, - пробурчала черепаха. - Специально предназначенное, чтобы ранить.

В быстро надвигающемся свете Брута увидел один из каменистых островков. Его выветрившиеся колонны предлагали всего-навсего тень. Но тень, всегда имеющаяся в больших количествах в глубинах Цитадели, здесь была явно дефицитом.

- Пещеры? - спросил Брута.

- Змеи.

- Но все-таки пещеры.

- Вместе со змеями.

- Ядовитыми?

- Подумай.

"Безымянный корабль" покачивался на волнах. Ветер раздувал тунику Эрна, привязанную к мачте, сделанной из остатков деревянной рамы, в которой болтался шар, связанных вместе шнурками от сандалий Симони.

- По-моему, я знаю, что случилось, - объявил Эрн. - Простая проблема сверхскорости.

- Сверхскорости? Мы вылетели из воды! - завопил Симони.

- Необходимо что-то вроде управляющего устройства, - сказал Эрн, начиная чертить на борту лодки. - Такое, что открывало бы клапан, если пара слишком много. Думаю, что можно сделать что-то с помощью пары вращающихся шариков.

- Странно, что именно ты говоришь это, - вмешался Дидактилос. - Когда я почувствовал, как мы вылетаем из воды и шар взрывается, я отчетливо ощутил, что мои...

- Чертова штука едва не убила нас, - взорвался Симони.

- А следующая будет лучше, - жизнерадостно заверил Эрн, вглядываясь в отдаленную линию побережья. - Почему бы нам не причалить где-нибудь здесь?

- Пустынный берег, - возразил Симони, - зачем? Есть нечего, пить нечего, заблудиться можно в два счета.

- При таком ветре единственно, куда мы можем попасть, это в Омнию.

- Скорее всего, мы можем причалить на той стороне города. Я знаю людей. И эти люди знают других людей. По всей Омнии есть люди, знакомые друг с другом. Люди, которые верят в Черепаху.

- Знаешь, я никогда не стремился, чтобы люди верили в черепаху, - мрачно заверил Дидактилос. - Это просто большая черепаха, она просто существует. Всякое в жизни бывает. И думаю, что черепахе, в общем-то, наплевать. Я просто считал, что это неплохая идея - все немного объяснить.

- Люди всю ночь сторожат, пока другие делают копии, - сказал Симони, совершенно игнорируя Дидактилоса. - Передают их из рук в руки. Каждый делает копию и передает ее другому, словно подземный пожар.

- И что, много таких копий? - осторожно осведомился Дидактилос.

- Сотни, тысячи.

- Скорее всего, уже поздно просить пять процентов гонорара за каждую? - с надеждой спросил Дидактилос, но тут же вздохнул. - Нет, вероятно, просто немыслимо. Нет. Забудь, что я вообще спросил.

На гребнях волн показалось несколько летучих рыбок, преследуемых дельфином.

- Не могу не пожалеть об этом молодом Бруте, - начал Дидактилос.

- Священников сколько угодно, - бросил Симони, - один умер - другой появится.

- Но у него были все наши книги. Может, он успел выплыть с этим грузом знаний, - предположил Дидактилос.

- Все равно он был спятивший, - вмешался Симони. - Я видел, как он переговаривался с этой черепахой.

- Хотел бы я, чтоб она осталась. Черепахи довольно вкусны, если их хорошо приготовить, - заключил Дидактилос.

Это было не совсем похоже на пещеру. Просто глубокая выбоина, образовавшаяся под натиском бесконечных пустынных ветров, а много-много времени тому назад, может, даже и воды. Но для них этого оказалось достаточно. Брута стал на колени на каменный пол и поднял над головой булыжник. В ушах звенело. Глаза горели так, будто были засыпаны песком. Ни капли воды с прошлой ночи. И тысячи лет без еды. Придется сделать это.

- Прости, - сказал он и опустил булыжник.

Змея, пристально наблюдавшая за ним, все еще не могла достаточно быстро двигаться от утреннего холода и не успела уклониться. Глухой треск был звуком, который, как сознавал Брута, будет звучать в его голове снова, снова и снова. Может быть, всегда.

- Прекрасно, - заметил Ом. - Теперь обдери с нее кожу и не выливай кровь. Кожу тоже сохрани.

- Я не хочу этого делать.

- Взгляни на это с другой точки зрения. Если бы ты вошел в пещеру, и я не успел тебя предупредить, сейчас лежал бы на земле с ногой размером с быка. Делай это с другими, прежде чем они сделают это с тобой.

- Но это даже не очень большая змея, - возразил Брута.

- А когда ты бы здесь извивался в неописуемых муках, воображал бы все, что проделал бы с этой чертовой змеей, если бы добрался до нее первым, - настаивал Ом. - Ну, что ж, твое желание исполнилось. Только не давай ничего Ворбису, - добавил он.

- У него сильная лихорадка. Он бредит.

- И ты в самом деле думаешь, что ты доставишь его в Цитадель, и там тебе поверят?

- Брат Намрод всегда говорил, что я очень правдивый, - заверил Брута и, отбив край булыжника о стену, с неохотой начал разделывать змею. - Так или иначе, все равно нельзя было ничего сделать. Не мог же я просто оставить его?

- Мог, - процедил Ом.

- Умереть в пустыне?

- Да.

- Это легко, гораздо легче, чем не оставить его умирать в пустыне.

- Именно так они поступают в этой самой Этике? - саркастически бросил Ом.

- Не знаю. Так поступаю я.

"Безымянный корабль" подпрыгивал на волнах в расщелине между скалами. За пляжем расстилалась низкая гряда. Симони спустился с нее к тому месту, где философы прятались от ветра.

- Я знаю эту местность, - сказал он. - Мы в нескольких милях от деревни, где живет друг. Все, что нужно - дождаться ночи.

- Почему ты делаешь все это? - удивился Эрн. - Я имею в виду, какой смысл?

- Слыхали ли вы когда-нибудь о стране, называемой Инстанция? - спросил Симони. - Она была не очень большой. Не то, на что зарятся соседи. Это было просто место, где жили люди.

- Омния завоевала ее пятнадцать лет назад, - вмешался Дидактилос.

- Верно. Моя страна, - пояснил Симони. - Я был тогда совсем ребенком, но я не забуду. И другие тоже не забудут. Очень многие люди имеют достаточно причин, чтобы ненавидеть Церковь.

- Я видел, как ты стоял рядом с Ворбисом, - сказал Эрн. - И думал, ты его защищаешь.

- Вот именно, - подтвердил Симони. - Не хочу, чтобы кто-то убил его раньше меня.

Дидактилос поплотнее завернулся в тогу и вздрогнул.

Солнце поднималось к медному куполу неба. Брута дремал в пещере. Ворбис метался и ворочался в своем углу. Ом сидел у входа пещеры, выжидая. Выжидая напряженно. Выжидая с тоской. И они пришли. Они вышли из-под осколков камня, из трещин в скале, они выметнулись из песка, они вылупились из мерцающего маревом неба. Воздух был наполнен их голосами, такими же слабыми, как писк мошек.

Ом застыл. Язык, на котором он говорил, был непохож на язык высших божеств. И вообще это было трудно назвать языком. Скорее, простой модуляцией желаний и вожделений, без существительных, с минимальным количеством глаголов.

...хочу...

Ом ответил:

- Мое.

Их были тысячи. Он был сильнее, потому что имел верующего. Но они наполняли небо, словно саранча. Желания изливались на него, словно тонны горячего свинца. Единственным преимуществом было то, что малые боги не знали, как объединиться и действовать вместе. Подобная роскошь приходит с эволюцией.

...хочу...

- Мое!

Щебетание превратилось в нытье.

- Но вы можете получить другого, - разрешил Ом...

...туп, жесток, замкнут, осторожен...

- Знаю. Но этот мой.

Безумный крик эхом пронесся по пустыне. Малые боги исчезли. За исключением одного.

Ом понял, что этот не толпился вместе с остальными, а маячил чуть подальше, над кусочком выбеленной солнцем кости. Он единственный ничего не сказал. Ом решил присмотреться поближе.

- Ты! Это мой!

- Знаю, - сказал малый Бог.

Он понимал речь, настоящую речь богов, хотя сам говорил так, будто каждое слово было вырвано из колодца памяти.

- Кто ты? - спросил Ом.

Малый Бог пошевелился.

- Здесь когда-то был город. Не просто город - целая империя. Я, я, я помню, здесь были каналы и сады. Здесь было озеро. Я припоминаю... Я, я припоминаю, на озере разводили плавающие сады. И здесь были храмы. Такие храмы, о которых ты можешь только мечтать. Огромные пирамиды, достигавшие неба. Тысячи приносились в жертву к вящей славе.

Ому стало нехорошо. Это был не просто малый Бог. Это был малый Бог, который не всегда оставался малым.

- Кто ты?

- И там были храмы. Я, я, мне! Такие храмы, о которых ты можешь только мечтать. Огромные пирамиды, достигавшие неба. К славе. Тысячи приносились в жертву. Мне. К вящей славе. И там были храмы. Мне, мне, мне! Вящей славе. Такие великолепные храмы, о которых ты можешь только мечтать. Огромные пирамиды, фантастические храмы, достигавшие неба. Мне, мне! Приносились в жертву... Мечтать... Тысячи приносились в жертву к вящей славе неба.

- Ты был их богом? - удалось вставить Ому.

- Тысячи были принесены в жертву. К вящей славе.

- Ты слышишь меня?

- Тысячи приносились в жертву к вящей славе. Мне, мне, мне!

- Как тебя звали? - завопил Ом.

- Звали?

Горячий ветер дул над пустыней, шевеля песчинки. Эхо потерянного бога унеслось прочь, отдаваясь от камней все тише и тише, пока не исчезло среди скал.

- Кем ты был?

Молчание.

Так вот что происходит, подумал Ом. Быть малым богом достаточно плохо. Но в то же время ты вряд ли сознаешь, насколько плохо, поскольку вообще мало что знаешь. Но все время пребывания среди малых богов сохранялась крохотная надежда. Надежда и вера, что когда-нибудь ты станешь чем-то большим, чем есть сейчас. Но насколько хуже стать бывшим богом! Превратиться всего-навсего в длинный поток воспоминаний, носимый по песку, в который превратились выветрившиеся камни твоих храмов...

Ом повернулся и на негнущихся ногах решительно зашагал в пещеру, что заняло некоторое время, Наконец он добрался до головы Бруты и ударил о нее панцирем.

- Что?

- Проверяю, жив ли ты еще.

- Бр-бр.

- Верно.

Ом снова поковылял к наблюдательному пункту у входа в пещеру.

Говорят, что в пустыне бывают оазисы. Но они не встречаются в одном и том же месте дважды. Невозможно составить карту пустыни. Пустыни пожирают картографов.

Как, впрочем, и львы. Ом прекрасно помнил это. Тощие создания. Совсем непохожи на львов в Вельдте Хаувонделенда. Скорее, волки, чем львы. А еще точнее, гиены. Трусливые, но той злобной хвастливой трусостью, что гораздо более опасна...

Львы. О, Господи...

Ему нужно найти львов.

Львы пьют.

Брута проснулся, когда полуденный свет озарял пустыню. Во рту был вкус змеи. Ом колотил его по ноге.

- Вставай, вставай! Ты пропускаешь лучшее время дня!

- Есть ли где-нибудь вода? - хрипло пробормотал Брута.

- Будет. Только всего в пяти милях отсюда. Потрясающая удача.

Брута заставил себя приподняться. Каждый мускул в теле ныл и стонал.

- Откуда ты знаешь?

- Чувствую. Я ведь Бог, сам понимаешь.

- Ты сказал, что можешь только читать в умах.

Ом выругался. Брута никогда ничего не забывал.

- Я умею и кое-что другое, - солгал Бог. - Доверяй мне. Пойдем, пока еще светло. И не забудь господина Ворбиса.

Ворбис свернулся мячиком на полу. Он глядел на Бруту невидящими глазами и встал, словно все еще спал, когда Брута помог ему приподняться.

- Думаю, что его отравили, - заметил Брута. - В море есть такие создания с жалами и ядовитые кораллы. Он все время двигает губами, но никак не могу понять, что он пытается сказать.

- Возьми его с собой, - посоветовал Ом. - Возьми его с собой.

- Конечно. А прошлой ночью ты хотел, чтобы я его бросил, - упрекнул Брута.

- Разве? - удивился Ом, причем даже его панцирь излучал невинность. - Ну, может быть, я побывал в Этике. Изменил мнение. Теперь я понимаю, что он с нами ради какой-то цели. Добрый старый Ворбис. Возьми его с собой.

Симони и два философа стояли на вершине холма, глядя на иссушенные солнцем фермы Омнии, простиравшейся до дальней скалы Цитадели.

- Дайте мне рычаг и кусочек земли, где встать, и я сокрушу это место, как яйцо, - объявил Симони, сводя Дидактилоса вниз по узкой тропинке.

- Выглядит довольно большим, - протянул Эрн.

- Видишь сверкание? Это двери.

- Выглядят массивными.

- Я все думал, - начал Симони, - о корабле. Каким способом он двигался? Что-нибудь в этом роде может разбить двери, верно?

- Придется затопить долину, - заметил Эрн.

- Я имею в виду, если бы это было на колесах.

- Ха! Конечно, - саркастически бросил Эрн.

День был долгим, и он устал.

- Да, будь у меня горн, наковальня и полдюжины кузнецов и куча помощников. Колеса - никаких проблем, но...

- Посмотрим, - кивнул Симони, - что можно сделать.

Солнце было на горизонте, когда Брута, поддерживая за плечи Ворбиса, достиг следующего скалистого островка. Он был больше, чем тот, который со змеей. Ветер придал камням странную, даже неприятную форму, так что они стали походить на пальцы. В трещинах камней даже росли какие-то растения.

- Где-то поблизости вода, - сказал Брута.

- Вода есть всегда, даже в самых ужасных пустынях. Один или, может, два дюйма дождей в год.

- Я чувствую какой-то запах, - сказал Брута, ощутив ногами вместо песка известняковую щебенку. - Что-то прогорклое.

- Подними меня над головой.

Ом осмотрел скалы.

- Хорошо. Теперь опусти снова. И иди к той скале, которая выглядит... Выглядит ужасно неожиданно.

Брута присмотрелся.

- Вот уж вправду, - прохрипел он. - Удивишься, как подумаешь, что это сделал ветер.

- У ветра тоже есть чувство юмора. Хотя не очень-то тонкое.

Около подножья скалы лежали огромные булыжники, образуя хаотическую кучу, в которой то там, то тут темнели отверстия.

- Этот запах, - начал Брута, - возможно, животные приходят к водопою.

Нога Бруты задела что-то бело-желтое, отлетевшее в сторону с таким треском, будто кто-то швырнул полный мешок с кокосовыми орехами. В удушающе обволакивающей тишине пустыни прогремело громкое эхо.

- Что это было?

- Определенно, не череп, - солгал Ом. - Не беспокойся.

- Но здесь повсюду кости.

- Ну. А ты что ожидал? Это пустыня. Люди умирают здесь. В подобной местности это самое распространенное занятие.

Брута поднял кость. Он сам понимал, что делает глупость. Но люди не жуют собственные кости после смерти.

- Ом...

- Здесь вода! - заорал Ом. - Нам она нужна. Но, конечно, по пути встретятся одна-две неприятности.

- Что это за неприятности?

- Ну, что-то вроде природного явления.

- А именно?..

- Ну, ты знаешь львов? - отчаянно выпалил Ом.

- Здесь львы?

- Ну - слегка.

- Что значит "слегка"?

- Только один лев.

- Только один...

- ...Ну, в общем-то создание одинокое. Бояться нужно старых львов, которых более молодые соперники вытесняют в самые негостеприимные местности. Они очень злобные, хитрые и ко всему прочему совершенно не пугаются человека.

Воспоминание растаяло, позволив голосовым связкам Бруты снова функционировать.

- Такие львы... - закончил Брута.

- Если он сыт, даже не обратит на нас внимания, - заявил Ом.

- Да?

- Просто после еды они обычно спят.

- После еды?..

Брута повернулся к Ворбису, скорчившемуся у камня.

- Еды, - повторил он.

- Ну, что ж, давно пора проявить доброту и милосердие, - сказал Ом. - Проявить доброту и милосердие ко льву.

- Хочешь использовать его как приманку?

- Он все равно не выживет в пустыне. Так или иначе, он поступал гораздо хуже с тысячами людей. По крайней мере, пусть хоть умрет за доброе дело.

- Доброе дело? Мне это нравится.

Где-то в камнях раздалось рычание. Не очень громкое, но определенно зловещее. Брута отступил.

- Нельзя же бросать людей львам!

- Он бросал.

- Да. Но не я.

- Хорошо. Мы взберемся на плиту, и когда лев бросится на него, ударь скотину камнем. Он, возможно, успеет оторвать руку или ногу, он никогда не промахивается, но, по крайней мере, удерет.

- Нет. Нельзя делать такое с людьми лишь потому, что они беспомощны.

- Знаешь, ничего лучше я не могу придумать.

Среди нагромождения булыжников снова раздалось рычание. Уже гораздо ближе. Брута в отчаянии оглядел разбросанные кости. Среди них, полускрытый всяческим мусором, лежал меч. Конечно, старый, и не очень-то острый, и выщербленный песком. Он осторожно поднял его за клинок.

- Другим концом, - посоветовал Ом.

- Я знаю.

- А можешь ты им орудовать?

- Не знаю.

- Надеюсь, что ты быстро учишься.

Лев вышел на открытое пространство. Медленно и величественно. Пустынные львы, как уже было сказано, совсем не похожи на львов вельдта. Они существовали, когда Великая Пустыня еще была покрыта растительностью.<<Прим.: то есть перед тем, как обитатели позволили козам пастись повсюду. Ничто так искусно не создает пустыню, как козы.>> Тогда можно было лежать целыми днями и выглядеть по-королевски, особенно между регулярными обедами, состоявшими из козлятины. <<Прим.: Честно говоря, не очень-то регулярными.>> Но лесистая местность стала кустарниковой. Растительности становилось все меньше, и козы, и люди, и, в конце концов даже города исчезли. Остались львы. Если ты сильно голоден, всегда найдется, что поесть. Людям по-прежнему приходится пересекать пустыню. Здесь жили ящерицы. Здесь жили змеи. Конечно, не такая уж хорошая экологическая ниша, но львы держались за нее, словно мрачная Смерть, которая приходила почти за всеми людьми, повстречавшимися с пустынным львом.

Кто-то уже повстречался с этим. Спутанная грива. Старые шрамы, исполосовавшие кожу. Он тащился к Бруте, действуя лишь передними лапами. Задние бесплодно волочились по песку.

- Он искалечен, - сказал Брута.

- Вот и прекрасно. Неплохое блюдо, если как следует приготовить. Немного жесткое, но...

Лев свалился. Худая грудь тяжело поднималась и опускалась. Из бока торчало копье. Мухи, которые всегда находят чем прокормиться в любой пустыне, налетели сразу роем. Брута опустил меч. Ом втянул голову в панцирь.

- О, нет, - прошептал он, - двадцать миллионов людей в этом мире, и только один, который верит в меня. Это чистое самоубийство...

- Нельзя просто так оставить его.

- Мы можем, можем. Это лев. Львов всегда оставляют в покое.

Брута упал на колени. Лев открыл один заплывший желтый глаз. Он был слишком слаб, даже чтобы укусить.

- Ты умрешь. Ты обязательно умрешь. А я никогда не найду никого, кто бы поверил в меня здесь...

Познания Бруты в анатомии животных были почти равны нулю. Хотя некоторые инквизиторы обладали завидным знанием внутренностей человеческого тела, это знание было недоступно тем, кому не было позволено разрезать человеческое тело, пока оно все еще функционировало. К медицине, как и ко всем наукам, в Омнии относились с подозрением. Но повсюду, в каждой деревне, находился кто-то, кто официально не сращивал кости. И не знал кое-что о некоторых растениях. И кто оставался вне внимания Квизиции из-за хрупкой благодарности пациентов. И каждый крестьянин кое-что знал о способах лечения. Острая зубная боль может довести до безумия каждого, кроме тех, кто крепок в вере.

Брута ухватился за древко копья и попытался выдернуть. Лев при этом тихо зарычал.

- Можешь ты поговорить с ним? - спросил Брута.

- Но это животное.

- А ты кто? Попытайся его успокоить, потому что если он разволнуется...

Ом сделал все возможное, чтобы сосредоточиться. Собственно говоря, ум льва не содержал ничего, кроме боли. Огромная всепроникающая пелена боли, заглушающая даже обычный ненасытный голод.

Ом попытался сконцентрировать боль, заставить ее уйти... Стараясь при этом не думать, что произойдет, если его усилия увенчаются успехом. Судя по всему, лев не ел много дней.

Лев застонал, когда Брута вытащил наконечник копья.

- Омнианский, - заметил он. - Но рана недавняя. Должно быть, он встретился с солдатами, идущими в Эфеб. Они, скорее всего, проходили совсем близко.

Он оторвал очередной лоскуток от рясы и попытался очистить рану.

- Мы хотим съесть его, а не лечить! - взвыл Ом. - О чем ты думаешь? Считаешь, он будет тебе благодарен?

- Он хотел, чтобы мы помогли.

- А скоро он захочет есть. Ты об этом подумал?

- Он выглядит таким жалким.

- Возможно, никогда не видел недельного запаса еды, бродящего на одной паре ног.

Конечно, это была неправда, с раскаянием подумал Ом. Брута терял вес, как глыба льда на солнце. И именно это позволяло ему выжить. Мальчишка был просто двуногим верблюдом.

Брута потопал к куче набросанных камней, топча ногами кости и черепки. Булыжники образовали хаос полуоткрытых туннелей и пещер. Судя по запаху, лев жил здесь довольно давно и довольно часто болел. Несколько минут Брута всматривался в ближайшую пещеру.

- Что такого интересного в логовище льва?

- По-моему, туда ведут ступеньки, - удивился Брута.

Дидактилос чувствовал присутствие толпы, заполняющей амбар.

- Сколько их? - спросил он.

- Сотни, - выдохнул Эрн. - Они сидят даже на стропилах и... Хозяин, пришли даже священники. И дюжины солдат.

- Не волнуйся, - успокоил Симони, вставая рядом с ними на самодельную трибуну, сделанную из бочонков из-под фиг. - Это все верующие в Черепаху. Так же, как и ты. У нас есть друзья даже в неожиданных местах.

- Но я не... - беспомощно пробормотал Дидактилос.

- Собравшиеся здесь ненавидят Церковь всей душой, - пояснил Симони.

- Но это не...

- Они просто ожидают, что кто-нибудь поведет их.

- Но я никогда...

- Я знаю, ты не подведешь нас. Ты человек острого ума. Эрн, подойди сюда. Ты хотел поговорить с кузнецом...

Дидактилос повернулся к толпе, всей кожей ощущая жаркое затаенное нетерпение в их взглядах.

На то, чтобы добыть каждую каплю, уходили минуты. Это было поистине гипнотическим зрелищем. Брута не отрываясь смотрел на каждую появляющуюся и растущую каплю. Почти невозможно было увидеть, как она увеличивается. Но все же они росли и срывались здесь на протяжении тысячи лет.

- Но как? - спросил Ом.

- Вода просачивается после дождей и осаждается на камнях. Разве боги не знают таких вещей?

- Нам это ни к чему. Пойдем. Ненавижу я это место.

- Это просто старый храм. Здесь никого нет.

- Именно это я и имел в виду.

Здание наполовину завалено песком и мусором. Свет, пробивавшийся через разбитую крышу высоко наверху, падал на откос, по которому они спустились. Брута невольно спросил себя, сколько еще выветрившихся скал в пустыне когда-то были зданиями. Это, наверное, было огромным. Возможно, величественной башней. Но потом пришла пустыня. Здесь не слышалось тихих голосов. Даже малые боги держатся подальше от заброшенных храмов, по той же причине, что люди, старающиеся избегать кладбищ. Единственным звуком был звон сорвавшейся капли. Вода сочилась в мелкое углубление перед тем, что выглядело, как алтарь. Из углубления она пробила канавку в плитах на полу и текла в круглый колодец, казалось, не имевший дна. Было тут и несколько статуй, опрокинутых на землю. Все были тяжеловесными, без всяких деталей. Каждая - словно ребенок, забавляясь, изваял их вместо глины в граните. Стены когда-то были покрыты чем-то вроде барельефа, но все осыпалось, за исключением некоторых мест со странными рисунками, в основном состоящими из щупальцев.

- Кто были люди, которые жили здесь? - спросил Брута.

- Не знаю.

- Кому они поклонялись?

- Не знаю.

- Статуи сделаны из гранита, но гранита поблизости нет. Значит, они были очень благочестивыми. Притащили их сюда. А алтарь покрыт канавками. Ага.

- Чрезвычайно благочестивыми. Это чтобы стекала кровь.

- Ты действительно думаешь, они приносили человеческие жертвы?

- Не знаю. Я хочу убраться отсюда.

- Почему? Здесь есть вода. Она холодная...

- Потому что... Здесь жил Бог. Могущественный Бог. Тысячи поклонялись ему. Я чувствую это. Знаешь, это исходит от стен. Великий Бог. Владения его были могущественными, слово его грозным. Армии шли вперед во имя этого Бога. Побеждали и убивали. И так было. А теперь никто, ни ты, ни я, никто на свете даже не знает, кто был этот Бог, каково его имя или как он выглядел. Львы пьют в священных местах, и эти маленькие противные существа с восемью ногами, одно из которых как раз бежит у твоей ноги, с антеннами вместо усиков, как ты их там называешь, заползают под алтарь. Можешь ты это понять?

- Нет, - признался Брута.

- Неужели не боишься смерти? Ведь ты же человек!

Брута долго размышлял. В нескольких футах от них Ворбис тупо уставился на клочок неба.

- Он пришел в себя. Просто не говорит.

- Кому есть до этого дело? Я тебя не об этом спросил.

- Ну... иногда... когда... выпадает моя очередь посещать мертвых - такое место... где нельзя не... То есть, я хочу сказать... Все эти черепа и кости... И Книга говорит...

- Ну, вот, - сказал Ом с ноткой горького торжества в голосе. - Ты не знаешь. Это и мешает многим сходить с ума. Неопределенность. Чувство, что все еще может уладиться. Но для богов все по-другому. Мы знаем. Слыхал историю о воробье, который влетел в комнату?

- Нет.

- Все знают ее.

- А я нет.

- О том, что жизнь это все равно что воробей, влетевший в комнату. Кроме темноты снаружи ничего нет. И он пролетает через комнату, и наступает мгновение света и тепла.

- А окна открыты? - осведомился Брута.

- Можешь ли ты представить себе, что значит быть этим воробьем и знать о темноте? Знать, что потом нечего будет вспомнить, совсем нечего, за исключением одного мгновения света.

- Нет.

- Нет. Конечно, ты не знаешь. Но именно это означает быть Богом. А это место - морг.

Брута оглядел древний погруженный в полумрак храм.

- А ты знаешь что такое быть человеком?

Голова Ома высунулась на секунду из панциря. По-видимому, так черепахи пожимают плечами.

- По сравнению с Богом? Чепуха. Родись, подчиняйся нескольким правилам. Делай то, что тебе говорят. Умри. Забудь.

Брута уставился на него.

- Что-то не так?

Брута потряс головой. Потом встал и подошел к Ворбису. Диакон выпил воды из рук Бруты, сложенных чашечкой. Но жизнь в нем, казалось, угасла. Он ходил, пил, дышал. То есть иногда. Тело его еще жило. Темные глаза открылись, но, казалось, смотрели в пустоту. Похоже было, что Ворбис ничего не видит, и Брута почему-то понимал, что если он уйдет, Ворбис будет по-прежнему сидеть на потрескавшихся камнях, пока потихоньку не сползет на землю. Тело Ворбиса присутствовало, но ни в одном обычном атласе нельзя было обнаружить, где сейчас находится его мозг. И так продолжалось постоянно. И неожиданно Брута почувствовал такое одиночество, что даже Ворбис показался хорошей компанией.

- Почему ты возишься с ним? Он приказал убить тысячи людей.

- Да, но может быть, думал, что ты этого хочешь.

- Я никогда не говорил, что хочу этого.

- Тебе было все равно.

- Но я...

- Заткнись.

Ом в изумлении открыл рот.

- Ты мог бы помочь людям, - продолжал Брута, - но все, что ты делал, это прогуливался взад-вперед, ревел и пытался заставить людей бояться. Это как - как человек, который бьет палкой ослика. Но люди, подобные Ворбису, сделали эту палку такой привлекательной, что все ослы в конце концов начали в нее верить.

- Они могли бы начать работать ради разнообразия, - кисло заметил Ом.

- Я говорю о реальной жизни.

- Не моя вина, если люди искажают...

- Твоя. Должна быть твоя. Если ты загрязняешь умы людей только потому, что желаешь, чтобы они в тебя верили, все, что они делают - твоя вина.

Брута окинул злобным взглядом черепаху, решительно направился к горе мусора, наваленной в дальнем конце разрушенного храма, и начал в ней рыться.

- Что ты ищешь?

- Нужно захватить с собой воды.

- Ничего ты не найдешь. Люди ушли. Земля истощилась, и люди покинули ее. Они взяли с собой все. Нечего даже и трудиться.

Брута не обратил на него внимания. Под камнями и песком что-то лежало.

- И зачем тащить с собой Ворбиса, - ныл Ом, - через сто лет он все равно будет мертв. Мы все будем мертвы.

Брута вытянул изогнутый осколок керамики, оказавшийся приблизительно двумя третями широкой чаши, треснувшей поперек. Она была почти такой же широкой, как вытянутая рука Бруты, но восстановить ее было невозможно. Теперь она была ни к чему не пригодна. Но когда-то явно годилась на что-то. По ободку шли лепные фигурки. Брута вгляделся поближе из желания чем-то отвлечься, пока в голове назойливо звенел голос Ома. Фигурки выглядели более-менее похожими на людей. Они явно выполняли какие-то религиозные обряды судя по ножам в руках. (Если вы делаете это ради Бога, значит, не совершаете убийства.) В центре чаши была фигура чуть побольше, очевидно, имеющая самое важное значение. Какой-то бог, ради которого все это делалось.

- Что? - переспросил Брута.

- Я сказал, через сто лет мы все будем мертвы.

Брута еще раз посмотрел на фигурки вокруг чаши. Никто не знал, кем был их бог, и они все исчезли. Львы спали в святых местах и...

Chilopoda aridius, обычная пустынная сороконожка, - выдала его память, в которой хранилась целая библиотека...

...нырнула под алтарь.

- Да, - сказал Брута, - умрем.

Он поднял разбитую чашу над головой и повернулся. Ом поспешно нырнул в панцирь.

- Но здесь... - Брута сцепил зубы, пошатываясь под тяжестью обломка, - и сейчас...

Он швырнул чашу. Она приземлилась на алтаре. Осколки древней керамики брызнули во все стороны и со стуком раскатились по земле. Вокруг от древних стен отразилось эхо...

- ...Мы живы.

Он поднял Ома, который боялся высунуться из панциря.

- И мы доберемся домой. Все мы. Я знаю это.

- Это записано, не так ли? - приглушенно пробормотал Ом.

- Это сказано. А если будешь спорить, запомни: в панцире черепахи очень хорошо хранить воду.

- Ты не осмелишься.

- Кто знает. Могу и осмелиться. Сам сказал, через сто лет мы все будем мертвы.

- Да! Да! - отчаянно завопил Ом. - Но здесь и сейчас...

- Совершенно верно.

Дидактилос улыбнулся. Подобные эмоции не так-то легко приходили к нему. Не потому, что он был мрачным по натуре человеком. Просто не мог видеть улыбки других. Требуется не менее нескольких дюжин мускульных движений, чтобы улыбнуться, а на такие вложения прибыли не получаешь. Он множество раз говорил с толпами собравшихся в Эфебе. Но эти толпы обычно состояли из других философов, чьи крики "Идиот несчастный! Придумываешь все и морочишь голову!" и другие столь же веские аргументы всегда радовали его душу. Особенно и потому, что никто по-настоящему не обращал ни на что внимания. Все просто размышляли над тем, что скажут сейчас. Но эта толпа напоминала ему о Бруте. То, как они слушали, было похоже на огромную пропасть, ожидающую, пока ее наполнят словами. Беда в том, что он рассуждал с точки зрения философии, а они воспринимали это как некую бессмыслицу.

- Вы не можете верить в великого А'туина, - убеждал он. - Великий А'туин существует. Нет смысла верить в вещи, которые существуют.

- Кто-то забил им головы, - сказал Эрн.

- Думаешь?

- Господин, но несомненно, верить стоит только в то, что существует? - спросил мужчина в мундире сержанта Священной Стражи.

- Если оно существует, зачем же в него верить? - сказал Дидактилос. - Оно и так есть.

Он вздохнул.

- Что я могу сказать вам? Что вы хотите слышать? Я просто записал то, что уже давно известно людям. Горы поднимаются и разрушаются, а под ними черепаха плывет вперед и вперед. Люди рождаются и умирают, а Черепаха Движется. Империи растут и гибнут, а Черепаха Движется. Боги приходят и уходят, и все же Черепаха Движется. Черепаха движется.

- И это действительно правда? - донесся голос из темноты.

Дидактилос пожал плечами.

- Черепаха существует. Мир - это плоский диск. Солнце, посылая на него свои лучи, обходит этот диск каждый день. И так будет продолжаться, независимо от того, верите ли вы в это или нет. Это реально. Я ничего не знаю насчет Истины. Истина намного сложнее. И Черепахе наверняка плевать, правда это или нет, честно говоря.

Пока философ говорил, Симони отвел Эрна в сторону.

- Они не это пришли услышать. Не можешь ты что-нибудь сделать?

- Простите? - не понял Эрн.

- Они не хотят философии. Они хотят получить предлог восстать против Церкви. Сейчас. Ворбис мертв, Кенобиарх маразматик, а члены Иерархии слишком заняты уничтожением друг друга. Цитадель похожа на большую сгнившую сливу.

- Однако в этой самой сливе сидит еще не одна оса, - возразил Эрн. - Ты сам сказал, что пока еще только десятая часть армии перешла на вашу сторону.

- Но они - свободные люди. То есть, я имею в виду, их головы свободны от всякой ерунды. И поэтому они будут бороться не за пятьдесят центов в день, а за нечто большее.

Эрн поглядел на свои руки, как часто делал, когда сомневался в чем-то. Словно эти самые руки были единственными вещами во всем мире, в которых он мог быть уверен.

- Они сведут пропорцию до трех к одному прежде, чем остальные поймут, что происходит, - мрачно предрек Симони. - Ты говорил с кузнецом?

- Да.

- Можешь это сделать?

- ...Думаю, да. Это не то, что я...

- Они пытали его отца. Только за то, что перед его наковальней висела подкова. А ведь все знают, что у кузнецов должны быть свои, особенные ритуалы. И они забрали его сына в армию. Но у него много помощников. Они будут работать всю ночь. Все, что нужно - объяснить им, чего ты хочешь.

- Я сделал несколько чертежей...

- Прекрасно, - кивнул Симони. - Слушай, Эрн. Церковь управляется людьми, подобными Ворбису. И именно так все действует. Миллионы людей умерли за... За ничто. За ложь. Мы можем остановить все это...

Дидактилос кончил говорить.

- Он все провалил, - сказал Симони. - Он мог бы все что угодно сделать с ними. А вместо этого просто изложил кучу фактов. Нельзя вдохновить людей фактами. Им нужна идея. Им нужен символ.

Они ушли из храма перед самым закатом. Лев заполз в тень скал, но теперь, покачиваясь, встал и глядел им вслед.

- Он выследит нас, - стонал Ом, - Они так и делают. Целые мили и мили следят за будущим обедом.

- Мы выживем.

- Хотел бы я иметь твою уверенность.

- Да, но у меня есть Бог, в которого можно верить.

- Больше нам не попадется разрушенных храмов.

- Значит, попадется что-то еще.

- Даже змея не встретится. Что мы будем есть?

- Зато я иду со своим Богом.

- Ни кусочка. Ни капельки... И, кроме того, ты идешь не в ту сторону.

- Нет. Я все еще удаляюсь от побережья.

- Это я и имею в виду. Как далеко может зайти лев с подобной раной?

- Что это имеет с нами общего?

- Все.

И полчаса спустя на пустынном песке, залитом лунным светом, показалась темная неясная линия. Это были следы. Здесь проходили солдаты.

- Нужно просто идти по этим следам. Если мы отправимся туда, откуда они идут, выйдем на верный путь.

- Нам никогда это не удастся.

- У нас нет груза.

- О, да. Они были обременены водой, едой, которые приходилось тащить, - горько вздохнул Ом. - Какое счастье, что у нас ничего подобного нет!

Брута поглядел на Ворбиса. Он теперь шел без посторонней помощи, если только его осторожно поворачивали в нужную сторону, когда приходилось менять направление. Но даже Ом вынужден был признать, что следы служили некоторым утешением. Они казались живыми, точно так же, как кажется живым эхо. Здесь не так давно были люди. В мире были и другие люди. Кто-то где-то в этот момент сумел выжить. Или нет.

После часа пути они набрели на холмик в стороне от тропинки. На вершине этого холмика лежал шлем. В песок был воткнут меч.

- Множество солдат погибло, пытаясь побыстрее добраться сюда, - пояснил Брута.

Но тот, кто потратил время, чтобы похоронить мертвых, начертил также символ на песке холмика. Брута ожидал, что это будет черепаха. Но пустынный ветер еще не до конца разрушил грубое изображение пары рогов.

- Не понимаю, - сказал Ом. - Они на самом деле не верят, что я существую. Однако воздвигают вот это на могилах.

- Трудно объяснить. Думаю, все это потому, что они верят, что существуют, - пояснил Брута. - Потому что они люди, и умерший был человеком.

Он вытащил меч из песка.

- Зачем это тебе?

- Может пригодиться.

- Против кого?

- Может пригодиться.

Час спустя лев, который, хромая, плелся за Брутой, также набрел на могилу. Он жил в пустыне уже шестнадцать лет. И причиной тому, что он жил так долго, было то, что он не сдох. А не сдох потому, что никогда не тратил зря полезный протеин. Он начал копать. Люди всегда тратили зря полезный протеин с тех самых пор, как начали интересоваться, кто в нем жил. Но в общем и целом существуют гораздо более плохие места для захоронения, чем покоиться в желудке льва.

На каменистых островках живут змеи и ящерицы. Они, возможно, крайне питательны, и каждая из них по-своему необыкновенно вкусна. Только вот воды не находилось. Зато были растения... Более или менее. Они выглядели, как кучки камней, если не считать того, что на некоторых росло что-то вроде цветов. Ярко-розовых и фиолетовых в предрассветном свете.

- Откуда они берут воду?

- Ископаемые моря.

- Вода, превратившаяся в камень?

- Нет. Вода, которая просочилась вниз тысячи лет назад. Прямо здесь, на скальном основании.

- Ты можешь докопаться до нее?

- Не будь глупым.

Брута перевел взгляд с цветка на ближайший каменистый островок.

- Мед, - произнес он.

- Что?

Пчелы устроили гнездо высоко на склоне остроконечной скалы. Жужжание доносилось оттуда даже до земли. Но подняться, по-видимому, было невозможно.

- Хорошо бы попытаться, - сказал Ом.

Солнце поднялось. Камни уже довольно сильно нагрелись.

- Отдохни, - добродушно посоветовал Ом. - Я посторожу. И понаблюдаю.

- За чем именно?

- Понаблюдаю и обнаружу.

Брута повел Ворбиса в тень большого булыжника, осторожно уложил. Потом сам лег рядом. Жажда еще не сильно донимала его. Он постарался напиться в храме так, что вода плескалась в желудке, когда он шел. Позже они могут найти змею...

Когда начинаешь размышлять, что имеют некоторые люди в этом мире, жизнь не так уж плоха. Ворбис лежал на боку, черные на черном глаза глядели в никуда. Брута попытался заснуть. Он никогда не видел сны. Дидактилос был крайне взволнован этим.

- Кто-то, кто помнит все и не видит сны, должен думать медленно, - сказал он. - Вообрази сердце, которое почти целиком состоит из памяти. И поэтому не может себе позволить биться ради каких-то каждодневных целей размышления.

Этим объясняется и то, почему Брута, когда думал, двигал губами.<<Прим.: (Подобно множеству ранних мыслителей, эфебиане думали, что мысль зарождается в сердце, а мозг - это всего-навсего устройство для охлаждения крови.)>> Поэтому все происходящее не могло быть сном. Это, вероятно, влияние Солнца.

Он услыхал голос Ома в голове. Все выглядело так, будто черепаха разговаривает с людьми, которых Брута не слышал.

- Мои! Убирай... Мои!

- Убирайся!

- Нет!

- Мои!

- Оба!

- Мои!

Брута повернул голову. Черепаха сидела в прогалине между двумя камнями. Шея вытянута, раскачивается из стороны в сторону. Раздался другой звук. Что-то вроде писка комара. Который появлялся и исчезал... И в его голове слышались какие-то обещания. Они мелькали мимо... Лица, говорившие с ним, формы, видения величия, моменты возможностей, поднимающие его, уносящие высоко над миром. Он мог добиться всего, и все, что нужно было сделать, только верить.

- В меня!

- В меня!

- В меня!..

Перед ним появилось изображение. На камне лежала жареная свинья, окруженная фруктами. И кружка пива, такого холодного, что на краях появился иней.

- Мои!

Брута мигнул. Голоса растаяли. И еда тоже. Он снова мигнул. Оставались странные постизображения, невидимые, но ощущаемые. И хотя память его была идеальной, он не мог припомнить, что сказали голоса и что означали другие картины. Где-то в глубине маячило только воспоминание о жареной свинине и холодном пиве.

- Это потому, что они не знают, что предложить тебе, - раздался спокойный голос Ома. - Поэтому и пытаются предложить все сразу. Обычно начинают с видений еды и плотских утех. Пока что они ограничились едой. Хорошо, что я сумел преодолеть их. Страшно сказать, на что бы они решились с таким молодым человеком.

Брута приподнялся на локтях. Ворбис не двигался.

- Они пытаются добраться и до него?

- Думаю, да. Но не сработает. Ничего не входит и ничего не выходит. Никогда не видел, чтобы ум был так сосредоточен на самом себе.

- Они вернутся?

- О, да. Больше им особенно нечего делать.

- Когда они снова вернуться, - сказал Брута, чувствуя, как кружится голова, - не можешь ли ты подождать, пока они не покажут мне видения плотских утех?

- Это очень вредно для тебя.

- Брат Намрод ужасно не одобрял их, но ты не считаешь, что мы должны знать наших врагов?

Голос Бруты оборвался хрипом.

- Я мог бы обойтись и видением воды, - устало прошептал он.

Тени все удлинялись. Он с удивлением оглянулся.

- Как долго они пытались?

- Весь день. Настойчивые дьяволы. И тут их все равно, что мух.

На закате Брута узнал, почему.

Он встретил Святого Ангуланта, отшельника, друга малых богов. Везде и всюду.

- Так-так-так, - сказал Святой Ангулант, - не так-то много гостей приходит сюда. Правда, Энгус?

Он обращался к воздуху. Брута пытался сохранить равновесие, потому что колесо от телеги при каждом его движении зловеще раскачивалась.

Они оставили Ворбиса сидеть на пустынном песке, двадцатью футами ниже. Обнимая колени, тот глядел в пустоту.

Колесо было прибито гвоздем прямо к тонкой палке. На нем мог поместиться всего один человек, да и то с крайними неудобствами. Но Святой Ангулант, казалось, был специально приспособлен к неудобствам. Он был таким худым, что даже скелет мог бы сказать: "Разве он не тощий?" Из одежды на нем было что-то вроде крошечной набедренной повязки. По крайней мере, это виднелось из-под бороды и волос. Было крайне сложно игнорировать Святого Ангуланта, который возбужденно подпрыгивал на своей палке и вопил:

- Эй, сюда!

В нескольких футах дальше находилась палка чуть пониже с грубо вырезанным полумесяцем, означавшим, что это туалет.

- Нельзя отказываться от всех удобств только потому, что ты отшельник, - заявлял Святой Ангулант.

Брута слыхал об анахоретах, бывших чем-то вроде пророков. Они уходили в пустыню и не возвращались назад, предпочитая уединенную жизнь, грязь, голод и жажду - грязи, священной медитации и грязи. Многие из них старались сделать жизнь еще более неудобной, заключив себя в стену или живя на вершине столпа. Омнианская Церковь поощряла их, считая, что лучше всего как можно скорее избавляться от сумасшедших. Они должны жить как можно дальше, где не могут вызвать беспорядков, при том условии, что община присмотрит за ними. И неважно, что эта самая община состояла при этом из львов, стервятников и грязи.

- Я подумываю добавить еще одно колесо, - пояснил Святой Ангулант. - Как раз вот здесь. Чтобы встречать утреннее солнышко.

Брута огляделся. На много миль вокруг расстилались песок и камни.

- А разве ты не наслаждаешься солнцем все время? - удивился он.

- Важнее всего встречать его по утрам, - пояснил Святой Ангулант. - Кроме того, Энгус говорит, что нам нужно завести дворик.

- Да, он сможет жарить здесь дичь, - прозвучал голос Ома в голове Бруты.

- Э... - начал Брута, - какая... религия... Чего именно вы святой?

На крохотном пространстве между бровями и усами Святого Ангуланта промелькнуло некоторое смущение.

- ...Да ничего, в общем. Это была, скорее всего, ошибка. Мои родители назвали меня Севрианом Войцехом Ангулантом, и в один прекрасный день кто-то привлек мое внимание к инициалам. После этого все казалось достаточно неизбежным.

Колесо слегка покачнулось. Кожа Святого Ангуланта была почти вычернена солнцем пустыни.

- Пришлось, конечно, выбрать участь отшельника. Я сам обучил себя. Самообразование, видите ли. Нельзя найти другого отшельника, чтобы тот выучил тебя отшельничеству. Потому что это, конечно, портит всю идею.

- Э... но... Где этот Энгус? - осведомился Брута, глядя на то место, где по его расчетам должен был находиться Энгус. Или, по крайней мере, где должен был находиться Энгус по расчетам Святого Ангуланта.

- Он здесь, - резко сказал Святой, показывая на другую часть колеса. - Но он не отшельник. Он, знаете ли, не приучен к этому. Это просто... Просто составляет мне компанию. Поверьте, я бы просто сошел с ума, если бы Энгус не ободрял меня все это время.

- Да... Наверное, вы правы, - кивнул Брута и улыбнулся пустынному воздуху, чтобы показать свое расположение.

- Собственно, жизнь тут совсем неплохая. Правда, время тянется медленно. Но вода и еда выше всяких похвал.

У Бруты было отчетливое чувство того, что он знает, что последует дальше.

- Пиво достаточно холодное?

- Лучше не бывает, - расплылся в улыбке Святой Ангулант.

- А жареная свинья?

Улыбка Святого Ангуланта стала поистине маниакальной.

- Хрустящая корочка, а прожарена великолепна.

- Но... э... Я думаю... Иногда вы, конечно, снисходите до ящерицы или змеи?

- Странно, что вы это говорите. Да. Время от времени. Просто для разнообразия.

- А грибы тоже? - вставил Ом.

- В этих местах есть и грибы? - невинно повторил Брута.

Святой Ангулант счастливо кивнул.

- После сезона дождей. Красные с желтыми пятнами. Пустыня становится поистине интересной после сезона грибов.

- Полная гигантских фиолетовых поющих слизней, говорящих столбов пламени, взрывающихся жирафов, что-то в этом роде? - осторожно продолжал Брута.

- Господи Боже, конечно, - подтвердил Святой. - Не знаю, почему. Думаю, их тоже привлекают грибы.

Брута кивнул.

- Вижу, ты быстро учишься, парнишка, - сказал Ом.

- А иногда вы пьете - воду?

- Знаете, ужасно странно. Здесь столько прекрасных напитков. Но так часто мне ужасно хочется, просто смертельно хочется несколько глотков воды. Можете вы это объяснить?

- Должно быть, на нее очень тяжело наткнуться, - по-прежнему очень осторожно продолжал Брута, словно рыболов, поймавший пятидесятифунтовую рыбу на удочку, которая в любую секунду может сломаться.

- Странно, - сказал Святой Ангулант, - когда вокруг полно ледяного пива.

- И где вы достаете ее, то есть воду? - спросил Брута.

- Вы знаете каменные растения?

- Те, что с большими цветами?

- Если разрезать мясистую часть листьев, в каждом находится до полупинты воды. Конечно, на вкус хуже мочи.

- Думаю, придется обойтись и этим, - выдавил Брута, облизывая сухие губы и направился к веревочной лестнице, единственной связи Святого с землей.

- Вы уверены, что не хотите остаться? - спросил Святой Ангулант. - Сегодня среда. А по средам подается молочный поросенок с гарниром из свежайших и разнообразнейших овощей.

- Нам... У нас... У нас слишком много дел, - пробормотал Брута, добравшись до середины качавшейся лестницы.

- И любые сласти с сервировочного столика.

- Я думаю, может...

Святой Ангулант печально глядел вслед Бруте, помогающему Ворбису брести по пустыне.

- А потом, возможно, подадут мятные конфеты! - закричал он, сложив руки рупором.

- Нет?!

Скоро фигуры превратились в крохотные точки на песке.

- А вдруг появятся видения сексуальных изли... Нет, вру. Это по пятницам, - пробормотал Святой Ангулант.

Теперь, когда гости ушли, воздух снова наполнился жужжанием и визгом малых богов. Их были миллиарды. Святой Ангулант улыбнулся. Конечно, он был сумасшедшим и иногда сам подозревал это. Но держался того мнения, что безумие не должно пропадать зря. Он ежедневно питался пищей богов, пил редчайшие вина, ел фрукты не по сезону, которые, к тому же, вообще не существовали в реальности. Глоток затхлой воды да ножка ящерицы, с медицинскими целями, конечно, не такая уж большая цена за столь роскошную жизнь. Он вернулся к накрытому столу, мерцающему в воздухе. Все это - и все желания малых богов заключались лишь в том, чтобы кто-то узнал о них, кто-то поверил, что они существуют.

- Сегодня подали желе и мороженое. Ну, что ж, нам больше достанется, правда, Энгус?

- Да, - подтвердил Энгус.

Бой в Эфебе шел к концу. Он продолжался недолго. Особенно когда к свободным людям присоединились рабы. В городе было слишком много узких улочек, слишком много мест, удобных для засады. И кроме того, слишком много мрачной решимости. Обычно считается, что свободные люди всегда побеждают рабов, но возможно, все зависит от вашей точки зрения. Кроме того, командир эфебианского гарнизона объявил, хотя и несколько нервно, что рабство отныне отменяется, что привело в бешенство рабов. Какой смысл копить деньги, чтобы освободиться, если потом не сможешь иметь собственных рабов? И потом, что они теперь будут есть? Омниане не могли ничего понять, а неуверенные в себе люди плохо дерутся. И Ворбис ушел. Несомненные, казалось, факты, становились гораздо менее несомненными, когда его глаза были повсюду.

Тиран был освобожден из тюрьмы. Он провел первый день свободы, старательно составляя послание другим малым странам вдоль побережья. Настало время что-то предпринять с Омнией.

Брута пел. Голос его эхом отдавался от скал. Стаи скалби, позабыв о своих ленивых привычках пешеходов, лихорадочно снимались с места, так спеша поскорее удрать, что на песке оставались жирные перья. Змеи забивались в трещины в камне.

Каждый может жить в пустыне, или, по крайней мере, выживать...

Возвращение в Омнию всего-навсего вопрос времени. Еще день...

Ворбис плелся немного позади Бруты. Он ничего не говорил, а если к нему обращались, не подавал вида, что понял, что ему говорят. Ом, болтающийся в сумке Бруты, начал испытывать острую депрессию, которая охватывает каждого реалиста в присутствии оптимиста. Отрывочные звуки того, что можно было бы назвать гимном "Железные когти растерзают язычников", замерли вдалеке. Чуть в стороне возвышалась небольшая скала.

- Мы живы, - объявил Брута.

- Пока.

- И мы почти дома.

- Что?

- Я видел дикого козла на камнях. Там, позади.

- Но их все еще полно.

- Козлов?

- Богов. И те, которых мы оставили в пустыне, были совсем хилыми.

- Что ты имеешь в виду?

Ом вздохнул.

- Все вполне логично, не так ли? Подумай. Те, кто посильнее, держатся по краям пустыни, где есть добыча... Я имею в виду, люди. Хилых оттесняют в пески, куда люди почти не заходят.

- Могущественные боги, - задумчиво протянул Брута. - Боги, которые все знают о могуществе.

- Это верно.

- Не те боги, которые понимают, что значит быть слабыми...

- Что? Они бы и пяти минут не протянули. В этом мире Бог ест Бога. Возможно, это кое-что объясняет насчет природы богов. Сила наследственна. Как грех.

Лицо Бруты затуманилось.

- За исключением того, что... Это не так. Грех, я имею в виду. Думаю, что когда мы вернемся, я поговорю с некоторыми людьми.

- Да, и они тебя послушают, не так ли?

- Говорят, что мудрость исходит из пустыни.

- Только та, которую хотят слышать люди. И грибы.

Когда солнце начало подниматься, Брута подоил козу. Она терпеливо стояла, пока Ом успокаивал ее разум. Брута заметил, что Ом не предложил убить козу.

Потом они снова нашли тень. Здесь уже росли кусты. Низкие, покрытые шипами. Каждый крохотный лист защищался короной острых иголок. Ом постоянно прислушивался, но малые боги на краю пустыни были гораздо хитрее и менее настойчивы. Они скорее всего явятся в полдень, когда солнце превратит все окружающее в адский котел. Он не слышал их. А пока что можно поесть.

Ом прокрался через кусты, не боясь острых шипов, царапающих панцирь, и даже встретил еще одну черепаху. В которой не поселился Бог и которая взглянула на него тем бессмысленным взглядом, каким пользуются черепахи, когда решают, стоит ли встреченное того, чтобы съесть его или заняться любовью. А ведь только эти вещи и занимают ум нормальной черепахи. Ом обошел ее и обнаружил парочку листьев, которые та проглядела. Время от времени он шлепал назад по песчаной почве и следил за спящими.

И вдруг Ом увидел, как Ворбис сел, внимательно огляделся, поднял камень, тщательно изучил его и резко опустил на голову Бруты. Тот даже не застонал. Ворбис поднялся, направился к кустам, в которых скрывался Ом, вырвал часть из них с корнем, не обращая внимания на шипы, и вытащил черепаху, которую только что встретил Ом. Животное беспомощно болтало ногами, но диакон отбросил его подальше на скалы, поднял с некоторым усилием Бруту, перекинул через плечо и направился к Омнии. Все случилось за какие-то несколько секунд. Ом каким-то последним усилием воли пытался удержать голову и ноги, сами по себе втягивающиеся в панцирь. Инстинктивная реакция любой испуганной черепахи. Ворбис уже исчезал за скалами и наконец совсем исчез. Ом начал продвигаться вперед, но тут же спрятался в панцирь при виде низко летевшей над землей тени. Тень была знакомой, именно той, которая наполняла душу черепахи тоской и ужасом.

Орел ринулся вниз, к тому месту, где еще лежала отброшенная Ворбисом черепаха, пытавшаяся перевернуться. И почти не остановившись, схватил рептилию, взмыл вверх, в небо, длинно, лениво размахивая крыльями. Ом наблюдал за происходящим, пока орел не превратился в крохотное пятнышко и затем отвернулся, когда еще меньшая точка отделилась от большой и полетела к острым скалам внизу. Орел медленно снижался, готовясь пообедать.

Ветерок прошуршал в терновнике и перекатил песчинки. Ому показалось, что он слышит назойливые издевательские голоса всех малых богов.

Святой Ангулант, стоя на костлявых коленях, раздавил жесткий, набухший лист каменного растения.

Хороший парень, подумал он. Почему-то говорил с собой, но ничего необычного в этом нет.

- Пустыня влияет на некоторых людей подобным образом, не правда ли, Энгус?

- Да, - сказал Энгус.

Энгус не хотел затхлой воды, уверяя, что от нее пучит живот.

- Как хочешь, - пожал плечами Святой Ангулант, - Ну, ну. Тут кое-что есть. Вы не часто находите Chilopoda aridius в пустыне, а здесь под одной скалой было целых три.

- Странно, почему иногда хочется есть даже после прекрасного обеда из жареного молочного поросенка с картофелем и мороженого с кофе гляссе с плодами воображения.

Он выковыривал из зубов ноги второй сороконожки, когда на вершину ближайшей дюны взобрался лев. Лев испытывал странное чувство благодарности. Он считал, что должен догнать прекрасную еду, которая помогла ему избавиться от боли, и, скажем, воздержаться от того, чтобы съесть ее. А теперь тут внезапно обнаружилась еще еда. Да к тому же не обращающая на него внимания. Ну что ж, этому он не был ничем обязан. Лев поплелся вперед, а потом перешел на рысь. Равнодушный к своей собственной судьбе Святой Ангулант принялся за третью сороконожку. Лев прыгнул. И все могло бы крайне печально закончиться для Святого Ангуланта, если бы Энгус не врезал льву прямо в ухо большим булыжником.

Брута стоял в пустыне. Заполненной песком, черной, как небо. Солнце не взошло, хотя все было ярко освещено.

Ага. Это сон, подумал он.

Через пустыню шли тысячи людей. Они не обращали на него внимания, словно совершенно не сознавая, что находились в большой толпе. Брута попытался помахать им, но не смог сдвинуться с места. Он попытался заговорить, но слова таяли во рту. И тут он проснулся.

Первое, что он увидел, это свет, пробивающийся через окно. На фоне этого света темнела пара рук, поднятых в знамении Священных Рогов. Брута с некоторым затруднением, поскольку голова буквально раскалывалась, перевел взгляд чуть подальше, к тому месту, где руки соединялись с плечами, переходившими в склоненную голову...

- Брат Намрод?

Наставник новичков поднял глаза.

- Брута!

- Что?

- Хвала Ому!

Брута немного повернул шею, чтобы оглядеться.

- Он здесь?..

- Здесь? Как ты себя чувствуешь?

- Я...

Голова трещала. Спина горела огнем, а в коленях засела тупая боль.

- Тебя очень сильно сожгло солнцем, - пояснил Намрод, - и на голове большая шишка, полученная при падении.

- Каком падении?

- ...Падении. Со скал. В пустыне. Ты был с Пророком, - пояснил Намрод. - Ты путешествовал с Пророком. Один из моих послушников.

- Я помню... Пустыню... - начал Брута, осторожно прикасаясь к голове. - Но... Пророк?..

- ...Пророк. Люди говорят, что тебя могут сделать епископом или даже ямом. Такой прецедент имелся. Святейший Святой Бобби стал епископом, потому что был в пустыне вместе с пророком Оссори. А ведь Бобби был всего-навсего ослом.

- Но я не... помню... никакого пророка. Там были только я и... - Брута внезапно остановился.

Намрод лучился улыбкой.

- Ворбис?

- Он соизволил рассказать мне все, - объявил Намрод. - Меня удостоили огромной чести быть на площади Плача, когда Он прибыл. Это как раз после Сестинских молитв. Кенобиарх удалялся... Ну, ты знаешь церемонию. И тут появился Ворбис. Покрытый пылью и ведущий в поводу осла. Боюсь, что на спине осла лежал ты.

- Я не помню осла...

- ...Осла. Он взял его на одной из ферм. И за ним шла такая толпа! - Намрод раскраснелся от возбуждения. - И он объявил месяц Джадры, наложил двойную епитимью, и Совет дал ему Посох и Повод. А Кенобиарх отправился в приют отшельников в Сканте.

- Ворбис... восьмой пророк... - пробормотал Брута.

- Пророк. Конечно.

- А была ли там черепаха? Упоминал ли он что-нибудь о черепахе?

- ...черепаха? Что общего со всем этим имеют черепахи?

Выражение лица Намрода смягчилось.

- Ну, конечно, Пророк сказал, что Солнце плохо подействовало на тебя. Он сказал, что ты бредил, прости пожалуйста, о всяких странных вещах.

- Он так и сказал?

- Он сидел у твоей постели целых три дня. Какой вдохновляющий поступок!

- Сколько времени прошло - с тех пор, как мы вернулись?

- ...вернулись? Почти неделя.

- Неделя?

- Он сказал, путешествие очень утомило тебя.

Брута уставился на стену.

- И приказал, чтобы тебя привели к нему, как только ты полностью придешь в сознание. Приказ был очень четким.

Тон голоса Намрода предполагал, что он не совсем уверен в степени восстановления сознания Бруты даже сейчас.

- Ну, как ты? Сможешь идти? Я велю послушникам отнести тебя, если захочешь.

- Я должен посетить его прямо сейчас?..

- Сейчас. Наверняка ты захочешь поблагодарить его.

Об этой части Цитадели Брута знал только понаслышке. Брат Намрод тоже никогда ее не видел. Хотя никто его особенно не звал, он все-таки отправился вместе с процессией, с важным видом хлопоча возле Бруты, пока двое здоровенных послушников несли того в чем-то вроде носилок, используемых обычно самыми немощными из старших клириков. В центре Цитадели за Храмом находился окруженный стеной сад. Брута опытным взглядом оглядел его. На голой скале не было ни дюйма природной почвы. Каждая лопата земли, на которой росли эти тенистые деревья, была принесена сюда вручную. Ворбис, окруженный епископами и ямами, окинул Бруту внимательным взглядом.

- А-а-а, мой спутник в пустыне! - дружелюбно приветствовал он. - И брат Намрод. Братья мои, хочу, чтобы вы знали, что я хочу возвести нашего Бруту в сан архиепископа.

Среди клириков раздался очень слабый шепот изумления, потом кто-то откашлялся. Ворбис поднял взор на епископа Трима, архивариуса Цитадели.

- Но фактически он ведь даже не посвящен, - с сомнением проговорил епископ Трим. - Но конечно, все мы знаем о существовании подобного прецедента.

- Осел Оссори, - подсказал брат Намрод и, поспешно закрыв рот рукой, покраснел от стыда и смущения.

Ворбис улыбнулся.

- Добрый брат Намрод прав. Тот тоже не был посвящен. Правда, в то время правила были не такими строгими.

Раздался хор нервных смешков, как всегда, где находятся люди, чья работа, а возможно, даже жизнь, зависит от каприза человека, который сейчас затронул не очень забавную тему.

- Хотя осла сделали всего-навсего епископом, - заметил епископ Трим, по-видимому, желавший отправиться на тот свет раньше срока.

- Роль, для которой он крайне подходил, - резко заметил Ворбис. - А теперь прошу вас покинуть меня. Включая субдиакона Намрода, - добавил он.

Услышав о столь внезапном повышении в чине, Намрод из красного мгновенно стал белым.

- Но архиепископ Брута останется. Мы желаем поговорить с ним.

Священники удалились. Ворбис сел на каменное кресло под старым деревом, огромным и древним, в отличие от недолго живущих собратьев за стенами этого сада. Его ягоды наливались соком.

Пророк оперся локтями о каменные подлокотники кресла, сложил пальцы домиком и долго оценивающе глядел на Бруту.

- Ты... выздоровел? - спросил он наконец.

- Да, господин. Но господин, я не могу быть епископом, я не могу даже...

- Заверяю тебя, что подобная работа не требует много ума. В противном случае епископы бы не могли выполнять ее.

Опять последовало долгое молчание. Когда Ворбис снова заговорил, это было так, будто каждое слово поднималось на поверхность с огромной глубины.

- Мы ведь уже беседовали как-то о природе реальности.

- Да.

- И о том, как часто то, что воспринимается, видится или ощущается вовсе не является тем, что мы называем фундаментальной истиной.

- Да.

Еще одна пауза.

Высоко над головой кружил орел, высматривая черепах.

- Я уверен, что ты сохранил самые смутные воспоминания о наших скитаниях в пустыне.

- Нет.

- Этого следовало ожидать. Солнце, жажда, голод...

- Нет, господин. Меня не так легко сбить с толку.

- О, да. Я припоминаю.

- Я тоже, господин.

Ворбис слегка повернул голову, искоса глядя на Бруту, словно пытаясь скрыться за собственным лицом.

- В пустыне Великий Бог Ом говорил со мной.

- Да, господин. Говорил, каждый день.

- Ты обладаешь истинной, хотя и несколько упрощенной верой, Брута. Я великий судья характеров во всем, что касается людей.

- Да, господин. Господин!

- Что, мой Брута?

- Намрод сказал, это вы вели меня через пустыню.

- Вспомни, что я сказал насчет фундаментальной истины, Брута. Конечно, ты должен это помнить. Мы шли через физическую пустыню. Но существует и пустыня души. Господь вел меня, а я вел тебя.

- А. Да. Вижу.

Высоко наверху описывающая спирали точка, бывшая орлом, казалось, неподвижно зависла в воздухе на несколько мгновений. Потом орел сложил крылья и упал...

- Многое было дано мне в пустыне, Брута. И многое было узнано. Теперь я должен сказать миру. Это долг пророка. Идти туда, где не были другие, и принести с собой Правду.

...быстрее, чем ветер, пока тело и мозг существовали только в виде дымки вокруг беспощадной напряженности цели...

- Я не ожидал стать пророком так скоро, но Ом направлял стопы мои. И теперь, когда мы получили Кенобиархию, нужно... Использовать это.

Где-то далеко, в холмах, орел спустился, поднял что-то и вновь устремился в вышину.

- Я просто послушник, господин Ворбис. Я не епископ. Даже если все будут меня так называть.

- Ты привыкнешь к этому.

Иногда требовалось весьма длительное время, чтобы идея сформировалась в мозгу Бруты. Но именно сейчас там формировалась одна такая идея. Что-то связанное с тем, как сидел Ворбис, что-то насчет раздраженных ноток в его голосе.

Ворбис боялся его.

Почему меня? Из-за пустыни? Но кому какое дело. Насколько я понимаю, так всегда было. Возможно, именно осел Оссори нес его по пустыне, нашел воду и забрыкал льва до смерти. Из-за Эфеба? Но кто будет слушать? Кому какое дело? Он Пророк и Кенобиарх. Он мог приказать казнить меня. И на этом все бы кончилось. Все, что он делает - верно. Все, что он говорит - истина. Фундаментальная Истина.

- Я хочу кое-что показать, может быть, это позабавит тебя, - объявил Ворбис, вставая. - Ты можешь идти?

- О, да. Намрод просто слишком добр. Это, в основном, солнечные ожоги.

Когда они отошли, Брута увидел то, чего не замечал раньше. В саду стояли солдаты Священной Стражи, вооруженные луками. Все они находились в тени деревьев или среди кустов. Не слишком на виду, но и не особенно прятались. Ступеньки вели из сада в лабиринты подземных туннелей и комнат, находившихся под Храмом и всей Цитаделью. Двое стражников бесшумно следовали сзади на почтительном расстоянии. Брута пошел за Ворбисом через туннели в квартал ремесленников, где кузницы и мастерские сгрудились вокруг одного широкого и глубокого источника света. Дым и испарения клубились вокруг стен из тесаного камня. Ворбис подошел прямо к большому алькову, мерцающему красным светом от огней многочисленных горнов. Несколько работников собрались вокруг чего-то широкого и изогнутого.

- Вот, - объявил Ворбис. - Ну, что ты думаешь?

Это была черепаха. Кузнецы много потрудились. На панцире даже был виден рисунок, а на ногах чешуя. Черепаха была длиной около восьми футов. Брута ощутил мгновенный шум в ушах. Но тут Ворбис снова заговорил.

- Они распространяют ядовитый бред о черепаха, разве не так? Они думают, что живут на спине огромной черепахи. Ну, что ж, пусть умрут на спине такой же черепахи.

Теперь Брута увидел, что к каждой железной ноге были прикреплены кандалы. Женщина или мужчина могли, правда, крайне неудобно, лежать с распростертыми руками и ногами на спине черепахи так, что их запястья и щиколотки были прикованы к ее ногам.

Он нагнулся. Ну да, под панцирем находилась жаровня. Некоторые аспекты мышления Квизиции никогда не менялись. Но такое количество железа будет нагреваться очень медленно, пока пленники не почувствуют боль. Следовательно, у них останется больше времени для размышлений.

- Ну, что скажешь? - спросил Ворбис.

Видение будущего промелькнуло перед глазами Бруты.

- Весьма изобретательно, - кивнул он.

- И это будет примерным уроком для всех остальных, поддавшихся искушению свернуть с пути Истинного Знания.

- А когда вы намереваетесь э... продемонстрировать это?

- Я уверен, что случай скоро представится, - заявил Ворбис.

Когда Брута выпрямился, оказалось, что Ворбис уставился на него так пристально, словно читал мысли Бруты прямо в его черепной коробке.

- А сейчас, пожалуйста, оставь меня, - попросил Ворбис. - Отдыхай столько, сколько захочется... Сын мой.

Брута медленно шел через площадь, глубоко погруженный в непривычные думы.

- Добрый день, ваше преподобие.

- Ты уже знаешь?

Чтоб-лишиться-мне-руки Дхбла расплылся в улыбке.

- Услышал на виноградниках, - объяснил он. - Вот, попробуйте кусочек клетчианского восторга. Бесплатно. Или палочку онны.

Площадь сегодня была еще более забита людьми, чем обычно. Даже горячие пирожки Дхблы раскупались, как горячие пирожки.

- Много народу сегодня, - сказал Брута, почти не задумываясь над собственными словами.

- Время Пророка, видишь ли, - пояснил Дхбла. - Когда Великий Бог объявляется миру. И если ты думаешь, что сегодня много народу, через несколько дней здесь будет яблоку негде упасть.

- А что тогда будет?

- С тобой все в порядке? Выглядишь немного расстроенным.

- Что тогда будет?

- Законы. Ты знаешь. Книга Ворбиса. Я думаю, - Дхбла наклонился к Бруте, - что ты вряд ли знаешь, не так ли? Наверное, Великий Бог не успел сказать ничего о пользе расширения торговли деликатесами.

- Не знаю. Но думаю, что он хотел бы, чтобы люди выращивали побольше салата.

- Правда?

- Это только предположение.

Дхбла злобно ухмыльнулся.

- Да, но это твое предположение.

Кивок иногда так же хорош, как тычок острой палкой для глухого верблюда, как говорит пословица.

- Я знаю, где можно дешево купить несколько акров хорошо орошаемой земли. Может, стоит приобрести ее сейчас, пока не началась суматоха?

- Не вижу никакого зла в этом, господин Дхбла.

Дхбла подвинулся ближе. Это было не трудно. Дхбла мог проникнуть в любую щель. Даже крабы думали, что он ходил боком.

- Забавная вещь, - прошептал он. - Я имею в виду - Ворбис.

- Забавная? - переспросил Брута.

- Заставляет задуматься. Даже Оссори, наверное, был человеком, который просто ходил среди нас, как ты и я. И иногда его уши забивало серой, как у обычных людей. Забавная штука.

- Что именно?

- Вся эта штука.

Дхбла еще раз заговорщицки улыбнулся Бруте и продал богомольцу с волдырями на ногах чашу Хаммуса, о чем тот в последствии сильно пожалел.

В это время дня спальня была пуста, поскольку присутствие там днем и вид твердых, как камни, матрасов наводили на греховные мысли. Его немногочисленные вещи, лежавшие обычно на полке у топчана, куда-то исчезли. Возможно, у него теперь была своя комната, хотя никто ничего не сказал ему об этом. Брута чувствовал себя совершенно потерянным. Он на всякий случай лег на топчан и помолился Ому. Ответа не было. Вообще почти всю свою жизнь он не слыхал ответа на молитвы. Это было не так плохо, потому что он и не ожидал ответа. Но раньше было хотя бы утешением знать, что, возможно, Ом слушает и просто не удостаивает его этого самого ответа. А теперь и слышать было нечего. Он мог с таким же успехом говорить с собой и слушать себя. Как Ворбис.

Мысль не хотела уходить. Ум, подобный стальному шару, сказал Ом. Ничего не входит, ничего не выходит. Совсем как Ворбис. Все, что тот мог слышать, - отдаленное эхо собственной души. А из этих отдаленных эхо он создаст Книгу Ворбиса. И Брута заподозрил, что он уже знает, каковы будут там заповеди. Книга будет заполнена разговорами о священных войнах, крови, крестовых походах, крови, благочестии и крови.

Брута поднялся, чувствуя себя последним дураком. Но мысли не уходили. Он был епископом, но не знал, что делают епископы. Он видел их только на расстоянии, проходящих, словно недосягаемые облака. Существовала только единственная вещь, которую, как он чувствовал, должен сделать. Какой-то прыщавый мальчишка окучивал огород. Он в изумлении взглянул на Бруту, когда тот схватил мотыгу и был глуп настолько, что попытался удержать ее на несколько минут.

- Я - епископ, знаешь ли, - наставительно объявил Брута. - Так или иначе, ты все равно делаешь это неправильно. Иди делай что-нибудь другое.

Брута яростно накинулся на сорняки. Он отсутствовал всего несколько недель, а вокруг все уже заросло.

Ты - епископ. За то, что был хорошим. А вот железная черепаха. На случай, если будешь плохим. Потому что...

...В пустыне было два человека. И Ом говорил с одним из них. Брута никогда еще не испытывал ничего подобного раньше. Ом говорил с ним. Хотя, по правде, не сказал тех вещей, которые, как утверждают великие пророки, он сказал. Возможно, он вообще никогда не говорил ничего подобного.

Брута дошел до конца грядки. Потом поднял упавшие плети гороха.

Лу Цзе осторожно наблюдал за Брутой из своей крохотной хижины у компостных куч.

Еще один амбар. За последнее время Эрн видел кучу амбаров. Они начали с тележки и потратили много времени на то, чтобы уменьшить ее вес насколько возможно. Самое главное было сделать привод. Он много думал о приводах. Шарик хотел вертеться гораздо быстрее, чем колеса хотели крутиться. Это была, возможно, метафора, которая еще могла пригодиться.

- И я не могу заставить их вертеться в обратную сторону, - пожаловался Эрн.

- Не волнуйся, - утешил Симони, - им не нужно вертеться в обратную сторону. Как насчет корпуса?

Он рассеянно обвел рукой мастерскую.

- Это деревенская кузница. А эта штука длиной в двадцать футов. Захарес не может делать пластины больше, чем несколько футов в поперечнике. Я пытался прибить их к раме, но все рушится под собственным весом.

Симони оглядел скелет паровой машины и кучу пластин, собранных рядом в стопку.

- Ты когда-нибудь бывал в битве, Эрн?

- Нет. У меня плоскостопие. И я не очень сильный.

- А знаешь, что такое "черепаха"?

Эрн почесал в затылке.

- Ну, надеюсь, это не крохотная рептилия в панцире? Потому что ты знаешь, что я это знаю.

- Я имел в виду "черепаху" из щитов. Когда ты штурмуешь крепость или стену, и враг швыряет все, что у него есть, тебе на голову, каждый человек держит над собой щит так, что это... вроде... Один щит вставляется в щель между остальными щитами. Эта штука весит довольно много, но люди выдерживают.

- Наложение, - пробормотал Эрн.

- Как чешуя, - пояснил Симони.

Эрн задумчиво оглядел тележку.

- "Черепаха", - протянул он.

- А таран? - напомнил Симони.

- А, это не проблема, - бросил Эрн, не обращая особого внимания на собеседника. - Ствол дерева, прикрепленный к корпусу. Большой железный молот. Ты говорил, двери бронзовые?

- Да, но очень большие.

- Тогда, они, возможно, полые, Или литые бронзовые пластины, прибитые на дерево. Во всяком случае, я бы сделал так.

- Не цельная бронза? Все говорят, что они из цельной бронзы.

- Ну и я бы так говорил.

- Простите, господа. - Приземистый мужчина шагнул вперед.

На нем был мундир дворцовой стражи.

- Это сержант Фергмен, - представил Симони. - Что, сержант?

- Двери укреплены клетчианской сталью. И все это из-за войн во времена Лжепророка Зога. И они открываются только наружу, совсем как шлюзы на канале, понимаете? Чем больше на них давишь, тем они сильнее сцепляются друг с другом.

- Тогда как же они открываются? - осведомился Эрн.

- Кенобиарх поднимает руку, и дыхание Бога отворяет их, - пояснил сержант.

- В логическом смысле.

- А, ну, один из диаконов заходит за занавес и нажимает на рычаг, но... Когда я нес стражу внизу, в подземных склепах, там была комната... с решетками и всякими штуками... Даже можно слышать шум воды...

- Гидравлика, - объявил Эрн. - Так и думал, что это скорее всего гидравлика.

- А ты можешь пробраться туда? - спросил Симони.

- В комнату? Почему нет? Никто на нее не обращает внимания.

- Может он сделать так, чтобы двери открылись? - спросил Симони.

- Хмм, - отозвался Эрн, задумчиво потирая подбородок молотом.

Казалось, он на несколько мгновений затерялся в собственном мире.

- Я спросил, сможет ли Фергмен сделать так, чтобы эти гидрогавлики работали?

- Хмм? О, не думаю, - уклончиво пробормотал Эрн.

- А ты?

- Что?

- Можешь ты заставить их работать?

- О, возможно. Это всего-навсего трубы и давление.

- Угу.

Эрн все еще задумчиво смотрел на паровую тележку. Симони многозначительно кивнул сержанту, показывая, что тот может идти. А сам попытался предпринять умственное межпланетное путешествие, необходимое для того, чтобы добраться до того мира, где сейчас находился Эрн. Он тоже попытался уставиться на тележку.

- Как скоро это может быть закончено? Как ты думаешь?

- Хммм?

- Я сказал...

- Завтра к утру. Если будем сегодня работать всю ночь.

- Но нам это понадобится послезавтра утром. У нас не будет даже времени, чтобы увидеть, как она сработает.

- Сработает, - заверил Эрн.

- В самом деле?

- Я построил ее. И все о ней знаю. Ты разбираешься в мечах, копьях и всяких таких штуках, а я разбираюсь в вещах, которые могут вращаться. В первый раз обязательно сработает.

- Хорошо. Но мне нужно сделать кое-что еще.

- Верно.

Эрн остался один в амбаре и снова перевел задумчивый взгляд с молотка на железную тележку. Здесь не умели как следует лить бронзу. Их железо было жалким, просто жалким. Медь - ужасающей. Они, по всей видимости, умели делать сталь, которая рассыпалась от удара кулаком. Много-много лет Квизиция истребляла всех хороших кузнецов и мастеров по металлу. Он сделал все, что мог, но...

- Только не просите меня применить ее второй или третий раз, - тихо сказал Эрн себе.

Ворбис сидел в каменном кресле в своем саду. Вокруг были разбросаны бумаги.

- Ну?

Фигура, стоящая на коленях, не подняла головы. Над ней стояли двое стражников с обнаженными мечами.

- Люди Черепахи... Люди Черепахи что-то замышляют, - сказал человек визгливым от ужаса голосом.

- Конечно. Конечно, замышляют, - кивнул Ворбис. - И что же именно?

- Есть что-то такое... Когда вас будут посвящать в Кенобиархи... Какое-то устройство, машина, которая движется сама собой... разобьет ворота замка.

Голос замер.

- И где это устройство?

- Не знаю. Они купили у меня железо. Это все, что я знаю.

- Железное устройство.

- Да.

Мужчина глубоко вздохнул. Полувздох-полуглоток.

- Люди говорят... Стражники сказали... Вы бросили моего отца в тюрьму и могли бы... Я умоляю...

Ворбис взглянул на человека.

- Но ты боишься, - заметил он, - что я могу бросить в тюрьму тебя. Ты считаешь меня таким человеком. Ты боишься, что я могу подумать: "Этот связан с еретиками и богохульниками" ...

Человек продолжал упорно смотреть в землю. Пальцы Ворбиса осторожно приподняли его подбородок, пока их взгляды не встретились.

- То, что сделал ты - это угодно Богу, - сказал Ворбис и взглянул на одного из стражников. - Отец этого человека все еще жив?

- Да, господин.

- Все еще способен ходить?

Инквизитор пожал плечами.

- Д - Да, господин.

- Тогда немедленно освободите его, отдайте его любящему сыну и пошлите их домой.

Армии надежды и страха боролись в глазах доносчика.

- Спасибо, господин.

- Иди с миром.

Ворбис долго смотрел в спину стражника, уводящего человека из сада. Потом слегка махнул рукой, подзывая одного из старших инквизиторов.

- Мы знаем, где он живет?

- Да, господин.

- Хорошо.

Инквизитор поколебался.

- А это - устройство, господин?

- Ом говорил со мной. Машина, которая движется сама по себе - такая вещь противна разуму. Где ее мышцы? Где ее ум?

- Да, господин.

Инквизитор, именуемый диаконом Каспой, добрался до таких высот и добился столь почетной должности, которая, правда, в данный момент была не совсем тем местом, на котором он хотел бы пребывать, только потому, что любил мучать людей. Это было простым желанием, таким, которое при работе в Квизиции удовлетворялось каждый день. И в больших количествах. И он был одним из тех, кого Ворбис особенно ужасал. Мучать людей потому, что вам нравится это - ну что ж, такое можно понять. Ворбис же терзал людей только когда решал, что их нужно пытать или убить, без страсти, даже с чем-то вроде суровой любви. По опыту Каспа, люди обычно не лгали, особенно перед эксквизитором. Конечно, таких вещей, как машина, двигающаяся сама по себе, не бывает. Но все-таки он мысленно велел себе не забыть усилить стражу.

- Однако, - продолжал Ворбис, - во время завтрашней церемонии должны быть какие-то беспорядки.

- Господин, у меня...

- Предвидение. Особое знание, - докончил Ворбис.

- Конечно, господин.

- Ты знаешь напряжение разрыва мышц и сухожилий, диакон Касп?

Касп пришел к мнению, что Ворбис находился где-то по другую сторону безумия. С обычным безумием он мог справиться. Опять же, по его опыту, в этом мире существовало громадное количество безумцев, и многие из них сходили с ума еще больше в подземельях Квизиции. Но Ворбис прошел через этот багровый барьер и построил что-то вроде логической структуры на другой стороне. Рациональные мысли, составленные из безумных, сумасшедших компонентов.

- Да, господин, - сказал он.

- А я знаю напряжение разрыва людей.

Стояла ночь. И для этого времени года было довольно холодно. Лу Цзе ковылял через мрак амбара, старательно подметая. Иногда откуда-то из глубин рясы он доставал тряпку и вытирал все, что там стояло. Он хорошенько протер поверхность движущейся черепахи, которая в полумраке выглядела зловещей и готовой вот-вот напасть. Так он добрался до горна, где остановился, чтобы немного понаблюдать.

Для того, чтобы создать хорошую сталь, необходима чрезвычайная сосредоточенность. Неудивительно, что боги всегда собирались вокруг уединенных кузниц. Существует так много вещей, которые могут пойти вкривь и вкось. Малейшая ошибка в соотношении ингредиентов, мгновенное замешательство...

Эрн, почти засыпавший на ходу, внезапно что-то промычал, когда острый локоть вонзился ему в бок, а в руке что-то оказалось. Это была чашка чая. Он взглянул в маленькое круглое лицо Лу Цзе.

- О, спасибо. Большое спасибо!

Кивок, улыбка.

- Почти сделано, - пробормотал Эрн более или менее самому себе. - Только нужно остудить. Остужать нужно очень медленно, иначе оно кристаллизуется, видите ли.

Кивок, улыбка, кивок.

Это был хороший чай.

- Все равно это не так уж важно, - бормотал Эрн, покачиваясь, - всего-навсего рычаги управления...

Лу Цзе осторожно поймал его и усадил на груду угля. Потом подошел, пристально вгляделся в горн, где светилась красным полоска стали. Он вылил на нее ведро воды, проследил, как огромное облако пара поднимается и исчезает, перекинул метлу через плечо и поспешно убежал.

Люди, для которых Лу Цзе был просто смутной фигурой, очень медленно орудующей метлой, были бы поражены его прытью и скоростью бега, особенно для человека, которому уже шесть тысяч лет и который питался не чем иным, как неочищенным рисом и зеленым чаем с кусочком прогорклого масла. На некотором расстоянии от главных ворот Цитадели он остановился и начал подметать. Он дошел до самых ворот, подмел вокруг ворот, кивнул и улыбнулся солдату, злобно уставившемуся на него, а потом понявшему, что это всего-навсего выживший из ума старый подметальщик; отполировал ручки ворот и поплелся многочисленными проходами и дорожками в огород Бруты. Он уже издали видел фигуру, скорчившуюся около дынь. Лу Цзе нашел покрывало и поплелся в сад, где сидел Брута с мотыгой на коленях. В свое время, которое длилось гораздо дольше, чем большинство цивилизаций, Лу Цзе видел множество измученных лиц. Но лицо Бруты было ужаснее всех. Лу Цзе осторожно накинул покрывало на плечи епископа.

- Я не могу слышать его, - хрипло пробормотал Брута. - Это означает, что он слишком далеко. Я все время думаю об этом. Он, может быть, ужасно, ужасно далеко. В милях отсюда.

Лу Цзе улыбнулся и кивнул.

- Это случится снова и снова. Он никогда не приказывал кому-нибудь делать что-то. Или не делать что-то. Ему все равно.

Лу Цзе кивнул и снова улыбнулся. Зубы были желтыми. Собственно говоря, они сменились уже в двухсотый раз.

- Но он должен был заботиться о людях.

Лу Цзе снова исчез в своем углу и возвратился с мелкой чашкой, полной чем-то вроде чая. Он кивал и улыбался и протягивал ее, пока Брута не взял и не сделал глоток. Жидкость оказалась на вкус горячей водой, в которую опустили мешочек с лавандой.

- Ты не понимаешь того, о чем я говорю, правда?

- Не очень, - признался Лу Цзе.

- Ты можешь говорить?!

Лу Цзе поднес к губам сморщенный палец.

- Большой секрет.

Брута взглянул на коротышку. Что он знает о нем? И вообще, что кто-нибудь знает о нем?

- Ты говоришь с Богом, - сказал Лу Цзе.

- Откуда тебе это известно?

- Некоторые признаки. Человек, который говорит с Богом, живет трудной жизнью.

- Ты прав.

Брута поглядел на Лу Цзе поверх края чашки.

- Почему ты здесь? Ты не омнианин и не эфебианин.

- Вырос около Пупа Земли. Давным-давно. Теперь Лу Цзе странник. Куда бы ни приходил. Так лучше. Узнал истинную религию в Храме дома. А теперь иду туда, где есть работа.

- Копать землю и окучивать растения?

- Конечно. Никогда не был епископом или иной важной персоной. Опасная жизнь. Всегда был человеком, который подметает за алтарем или в церкви. Никто не беспокоит таких людей. Никто не беспокоит малых людей. Никто не помнит имени.

- Но именно это я и собирался делать всю жизнь. Только не получилось.

- Тогда найди другой способ. Я учился в Храме. Учитель, старый наставник. Когда приходит беда, всегда вспоминаю слова старого и достопочтенного наставника.

- Какие слова?

- Старый наставник говорил: "Эй, мальчик! Что ты ешь? Надеюсь, ты принес достаточно, чтобы хватило на всех". Старый наставник говорит: "Ты плохой мальчик. Почему не делаешь домашние задания?" Старый наставник говорит: "Почему мальчик смеется? Неважно, почему он смеется. Весь класс остается после уроков". Когда вспоминаешь эти мудрые слова, ничего не кажется слишком уж плохим.

- Но что мне делать? Я не могу его услышать!

- Делай то, что должен. Я знаю, что тебе придется пройти через это одному.

Брута обнял руками колени.

- Но он ничего не сказал мне. Где же вся эта мудрость? Все остальные пророки возвращались с Заповедями. Где они их взяли?

- Я - думаю, сами придумали. И ты там же возьми.

- Ты называешь это философией?! - заревел Дидактилос, потрясая палкой.

Эрн счищал остатки песчаной формы с рычага.

- Ну... Натуральной философией, - пояснил он.

Палка опустилась на бока движущейся черепахи.

- Я никогда не учил тебя ничему подобному! - завопил философ. - Философия должна делать жизнь лучше!

- А это и улучшит жизнь множеству людей, - спокойно возразил Эрн. - И поможет свергнуть тирана.

- А потом?

- Что "а потом"?

- А потом ты разобьешь ее? Искрошишь на кусочки? Снимешь колеса? Избавишься от всех этих пик? Сожжешь чертежи?

- О, да.

- Когда она послужит своей цели.

- Ну... - начал Эрн.

- Ага.

- Что "ага"?

- А что, если мы сохраним ее?

- Это будет предупреждением другим тиранам.

- Ты думаешь, тираны их не смогут тоже построить?

- Ну... Я могу сделать большее! - завопил Эрн.

Плечи Дидактилоса опустились.

- Да. Без сомнения, можешь. Тогда все в порядке. И подумать, что я волновался. А теперь... Думаю, что лучше пойти и где-нибудь отдохнуть до полудня.

Он выглядел сгорбленным и внезапно постаревшим.

- Наставник, - пробормотал Эрн.

- Не называй меня наставником, - сказал Дидактилос, ощупью находя дорогу к дверям. - Я вижу, что ты успел узнать все, что можно, о человеческой природе. Ха.

Великий Бог Ом соскользнул по склону ирригационной канавы и приземлился на спину в сорняки. Правда, ему удалось быстро перевернуться, схватившись зубами за корень и восстановив равновесие. Образ мыслей Бруты все время мелькал в мозгу. Он не мог различить слов. Но это ему и не надо. Не больше, чем каждому нужно увидеть гребешки волн, чтобы знать, в какую сторону течет река. Иногда, когда он мог разглядеть Цитадель, сверкающую точку в свете Солнца, клонящегося к закату, он пытался кричать собственные мысли так громко, как мог.

- Подожди, подожди, ты же не захочешь сделать это. Мы можем отправиться в Анк-Морпорк! Страну возможностей! С моими мозгами и твоим - с тобой мы можем завоевать весь мир, зачем отказываться от этого!

И потом он скользил в очередную канаву. Раз или два он заметил орла, беспрерывно кружащего в небе.

- Зачем совать руку в мельничный жернов? Это место заслуживает Ворбиса. Овцы заслуживают, чтобы их вели.

Именно так все происходило, когда первый верующий в него был забит камнями до смерти. Конечно, к тому времени у него были дюжины других верующих. Но все это было ужасно. Это так расстраивало. Боги никогда не забывают своего первого верующего. Именно они придают богам форму. Черепахи не приспособлены для того, чтобы пересечь всю страну, изрезанную канавами. Для этого необходимы более длинные ноги или более мелкие канавы. Ом прикинул, что проходит меньше пятой части мили в час по прямой линии. А Цитадель была по крайней мере в двадцати милях. Иногда ему удавалось идти быстрее, если на пути попадались оливковые рощицы. Но чаще всего он отставал, потому что приходилось пересекать каменистую почву и заборы, окружавшие поля. Все это время, пока ноги работали, мысли Бруты жужжали в голове, как далекая пчела. Он попытался снова мысленно крикнуть:

- Что у тебя есть? У него целая армия! У тебя есть армия?! Сколько у тебя дивизионов?!

Но подобные мысли требовали энергии. А существует предел количества энергии в одной черепахе. Он нашел упавшую гроздь винограда и жевал, пока сок не покрыл его голову. Но особой разницы это не составило. А затем наступила ночь. Ночи здесь не были так холодны, как в пустыне, но и не так теплы, как дни. Кровь охлаждалась, и теперь придется еще замедлить шаг. Да и думать так быстро он не мог. Ом быстро терял тепло. Тепло означало скорость. Ом с трудом пополз по муравейнику.

- Ты умрешь! Ты умрешь!..

И соскользнул на другую сторону.

Подготовка к инаугурации Пророка-Кенобиарха началась за много часов до рассвета. Сначала, наперекор древним традициям, диакон Касп и некоторые из его коллег крайне тщательно обыскали храм, боясь ловушек и скрытых по углам лучников. Хотя все это было против правил, диакон Касп был занят погоней. Он также послал несколько команд в город, чтобы выловить обычных подозреваемых. Инквизиция всегда считала нужным оставлять несколько таких подозреваемых на свободе. Тогда она всегда знала, где их найти в случае необходимости. После этого дюжина священников меньшего ранга появилась, чтобы освятить храм и прогнать всех джиннов, дьяволов и злых духов. Диакон Касп наблюдал за ними без всякого презрения. Он никогда не имел никаких отношений со сверхъестественными силами, но зато прекрасно знал, что может сделать хорошо направленная стрела с ничего не подозревающим животом. Кто-то толкнул его в бок. Диакон охнул от такого неожиданного вторжения реальности в канву его мыслей и инстинктивно потянулся к спрятанному кинжалу.

- О, - пробормотал он.

Лу Цзе кивнул, улыбнулся и показал метлой, что диакон Касп стоит на том клочке пола, который он, Лу Цзе, хочет подмести.

- Привет, тощий маленький желтый дурачок, - бросил диакон Касп.

Кивок, улыбка.

- Никогда не сказал ни единого чертового слова? - осведомился диакон Касп.

Улыбка, улыбка.

- Идиот.

Улыбка, улыбка, пристальный взгляд.

Эрн отступил на несколько шагов.

- Ну, - спросил он, - уверен, что все усвоил?

- Запросто, - бросил Симони, сидевший в седле черепахи.

- Повтори еще раз.

- Мы - набиваем - дровами - топку - потом - когда - красная - стрелка - показывает - на - двадцать шесть - поворачиваем - медный - кран; когда - просвистит - бронзовый - свисток - потянуть - за - большой - рычаг - а - управлять - веревками.

- Верно, - с сомнением протянул Эрн. - Но учти: это точный прибор.

- А я - профессиональный солдат. Не какой-нибудь суеверный крестьянин.

- Прекрасно, прекрасно. Ну... если ты уверен...

У них еще оставалось время, чтобы закончить подготовку движущейся Черепахи. На панцире были зубцы. На колесах - острые шипы. И, конечно, трубка для выхода пара... Он был немного неуверен насчет трубки для выхода пара...

- Это просто устройство. Никаких проблем, - бросил Симони.

- Тогда дай мне еще час. Ты как раз поспеешь к Храму, когда мы сможем открыть двери.

- Верно. Понял. Ну что ж, иди. Сержант Ферман знает дорогу.

Эрн поглядел на трубку для выхода пара и закусил губу.

Не знаю, подумал он, какое воздействие она произведет на врага, но черт побери, я до смерти ее боюсь.

Брута проснулся. Или, по крайней мере, прекратил попытки заснуть. Лу Цзе исчез. Возможно, где-то уже подметает. Он прошелся по опустевшим коридорам здания, где обитали послушники. Пройдет несколько часов до коронации нового Кенобиарха. Сначала нужно провести десятки церемоний. Все, кто что-нибудь значил в Цитадели, должен быть на площади и окружающих улицах. Так что народу будет очень много. Все помещения опустели. Никто не пел в это утро бесчисленные молитвы. Цитадель казалась бы вымершей, если бы с площади не доносился громкий неопределенный гул. Рев десятков тысяч человек, пытавшихся вести себя тихо. Солнечный свет просачивался через световые колодцы. Брута никогда не чувствовал себя более одиноким. Пустыня была праздником жизни по сравнению с этим. Прошлой ночью... Прошлой ночью с Лу Цзе все казалось таким ясным. Прошлой ночью он был готов спокойно встать лицом к лицу с Ворбисом. Прошлой ночью казалось, такая возможность существует. Все было возможным прошлой ночью. В этом-то и беда с прошлыми ночами.

Он забрел на этаж, где помещались кухни. И оказался во внешнем мире. В огромной комнате суетились два повара, готовя церемониальный обед из мяса, хлеба и соли. Но они не обратили на него никакого внимания.

Он уселся перед одной из клетушек, где забивали скот. Там обязательно должна быть задняя дверь. Возможно, сегодня никто не остановит Бруту, если он выйдет. Сегодня наоборот, все будут следить за тем, чтобы в Цитадели не появились непрошеные гости. Он может просто уйти.

Пустыня казалась довольно приятной, если, конечно, не считать жажды и голода.

Святой Ангулант с его безумием и грибами, по-видимому, ведет более правильную жизнь. Неважно, что вы дурачите себя, если не позволяете себе знать об этом. И тогда все идет как надо. Жизнь в пустыне была намного проще.

Но у ворот стояла дюжина стражников. Крайне враждебного вида.

Он вернулся на свое место в углу и мрачно уставился в землю.

Если Ом жив, должен же он подать какой-то знак.

Решетка у самых сандалий Бруты приподнялась и скользнула вбок. Брута воззрился в дырку. Появилась голова в капюшоне, оглядела его и снова исчезла. Под землей послышался шепот. Голова вновь появилась, но на этот раз за ней показалось и тело. А потом ноги.

Оказавшись в кухне, человек откинул капюшон, заговорщицки ухмыльнулся Бруте, приложил к губам палец и затем внезапно отвесил ему оглушительную затрещину. Брута покатился по камням и, заметив блеск металла, беспомощно поднял руки. Грязная ладонь запечатала его рот. Лезвие ножа было отчетливо видно в свете...

- Нет.

- Почему нет? Мы сказали, что первым делом убьем всех священников.

- Только не этого.

Брута осмелился скосить глаза. Хотя вторая фигура, поднимавшаяся из дыры, тоже была облечена в грязную мантию, по торчащему ежику можно было безошибочно узнать...

- Эрн, - попытался промямлить Брута.

- Заткнись, - сказал другой, приставляя нож к его горлу.

- Брута, ты жив! - охнул Эрн.

Брута перевел глаза со своего захватчика на Эрна так, чтобы показать, что еще слишком рано делать какие-либо заключения по этому поводу.

- Он в порядке, - объяснил Эрн.

- В порядке? Он священник.

- Но он на нашей стороне. Правда, Брута?

Брута попытался кивнуть, думая:

Я на всехней стороне. Было бы неплохо, чтобы раз в жизни кто-нибудь оказался на моей.

Незнакомец отнял руку от его рта, хотя нож был по-прежнему прижат к горлу.

Обычно медленный мыслительный процесс Бруты на этот раз приобрел скорость ртути.

- Черепаха Движется? - подсказал он.

Незнакомец с великой неохотой убрал нож.

- Я ему не доверяю. Нужно по крайней мере запрятать его в дыру.

- Брута один из нас, - запротестовал Эрн.

- Это правда, это правда, - закивал Брута. - Кто вы?

Эрн нагнулся ближе.

- Как твоя память?

- К несчастью, превосходно.

- Хорошо. Хорошо. И неплохо бы тебе остаться подальше от заварухи, если что-нибудь случится. Помнишь Черепаху?

- Конечно, помню. Как дела?

Эрн похлопал Бруту по плечу, что заставило того на секунду подумать о Ворбисе. Ворбис, который, никогда не думая о людях, очень любил прикасаться к ним.

- Лучше, если ты не будешь знать, что происходит, - посоветовал Эрн.

- Но я и не знаю, что происходит.

- Вот и хорошо. И не надо тебе знать.

Здоровый мужчина показал ножом в направлении к туннелям, ведущим в скалу.

- Мы идем, или как?! - завопил он.

Эрн побежал за ним, но тут же остановился и повернулся.

- Будь осторожен, - велел он. - Нам нужно то, что в твоей голове.

Брута долго глядел ему вслед.

- И мне тоже, - пробормотал он наконец.

Теперь он снова остался один.

Но подумал:

"Держись. Мне не нужно быть там. Я епископ. По крайней мере, могу хотя бы наблюдать. Ом ушел навсегда, скоро мир придет к концу, так что я по крайней мере могу хотя бы наблюдать за происходящим".

Шлепая сандалиями, Брута направился к площади.

Епископы<<Прим.: Игра слов: Bishop, шахм. - слон.>> движутся по диагонали, поэтому всегда оказываются там, где короли их не ожидают.

- Ты, проклятый идиот, не смей туда идти!

Солнце уже довольно высоко поднялось. Собственно говоря, оно уже скоро начнет садиться. Если теории Дидактилоса относительно скорости света верны. Но в делах относительности точка зрения наблюдателя очень важна, а с точки зрения Ома Солнце было золотым шаром на пылающем оранжевом небе.

Он потащился вверх по очередному холму, устало глядя на далекую Цитадель, мысленно слыша издевательские голоса всех малых богов. Они не любили Бога, потерпевшего неудачу. Им это совсем не нравилось. Это принижало их всех, напоминало о смертности. Его выгонят в глубочайшую пустыню, куда никто никогда не придет. Никогда. До конца света.

Ом вздрогнул в своем панцире.

Эрн и Фергмен беззаботно шагали по туннелям Цитадели столь небрежной походкой, что вздумай кто-нибудь приглядеться, такое поведение немедленно привлекло бы к ним самое острое внимание. Но здесь оставались только люди, у которых была срочная неотложная работа. Кроме того, не рекомендовалось слишком пристально глядеть на стражников на тот случай, что они могут поглядеть на вас.

Симони сказал Эрну, что согласился на это. Хотя не мог твердо припомнить, когда. Сержант знал дорогу в Цитадель, что было довольно разумно. А Эрн знал все о гидравлике. Превосходно. Теперь он шагал по этим сухим туннелям, а в поясе у него позвякивали инструменты. Существовала логическая связь, только она была создана кем-то другим. Фергмен завернул за угол и остановился у большой решетки, простиравшейся от пола до потолка. Должно быть, когда-то здесь была дверь. Во всяком случае, под грязью, ржавчиной и пылью виднелось что-то вроде петель, сросшихся с камнем.

Эрн, прислонясь лицом к решетке, внимательно всмотрелся. Там, в полутьме, виднелись трубы.

- Эврика, - вздохнул он.

- Собираешься принять ванну? - осведомился Фергмен.

- Ты только посторожи.

Эрн выбрал короткий ломик и вставил его между решеткой и каменной кладкой.

- Дайте мне фут хорошей стали и стену, в которую можно упереть... ноги...

Решетка поддалась и с резким звуком отошла от стены.

- ...и я смогу перевернуть весь мир.

Он вступил в темную длинную сырую комнату и восхищенно свистнул.

- Никто не делал никакого ремонта... Ну, столько времени, сколько ушло на то, чтобы железные петли превратились в ржавчину. Но все это еще работает!

Он поглядел на свинцовые и железные ведра, больше его самого, и на переплетения огромных толстых труб. Это было "Дыхание Бога". Возможно, последний человек, который знал принцип работы всего этого, был замучен до смерти много лет назад. Или как только установил все это. Убийство создателя - традиционный метод патентной защиты.

Там были рычаги, а над колодцами в каменном полу свисали два набора противовесов. Возможно, понадобится всего несколько сотен галлонов воды, чтобы сместить равновесие. Конечно, ее надо накачать.

- Сержант!

Фергмен просунул голову в дверь. Он выглядел нервно, словно атеист в грозу.

- Что?

- Видишь вот этот большой вал у стены, - показал Эрн, - у конца зубчатой передачи?

- Чего?

- Большие ребристые колеса.

- О. Ага.

- А куда выходит этот вал?

- Не знаю. Там, на другой стороне, есть огромное беличье колесо для исправления грехов.

- А-а-а.

Дыхание Бога, оказалось в конце концов, проистекает из человеческого пота.

Дидактилос оценил бы шутку, подумал Эрн. И внезапно услыхал тот звук, который был все время, но только сейчас проник через его сосредоточенность. Он был совсем слабым и неровным. И разносился эхом. Но это были голоса из труб. Сержант, судя по выражению его лица, тоже их услыхал. Эрн прислонился ухом к металлу. Слова разобрать было невозможно, но общий религиозный ритм был достаточно знаком.

- Это в храме идет служба, - пояснил он, - и возможно, звуки резонируют от дверей и доносятся через трубы.

Но Фергмен, кажется, не был особенно убежден в правдивости его слов.

- Никакие боги в этом не участвуют, - перевел Эрн.

И вновь обратил внимание на трубы.

- Простой принцип, - пробормотал он больше себе, чем Фергмену. - Вода вливается в резервуары, висящие на противовесах, и тем самым нарушает равновесие. Одни гири опускаются, а другие поднимают вал в стене. Вес дверей не играет роли. А когда нижние гири опускаются, эти ведра переворачиваются и вода выливается. Довольно обычное действие. Идеальное равновесие на каждом конце движения. Здорово придумано.

И, вновь увидев выражение лица Фергмена, пояснил:

- Вода входит и выходит, и двери открываются. Итак, все, что мы должны - это ждать... Какой, ты сказал, они подадут знак?

- Когда они проходят через главные ворота, заиграют трубы, - подсказал Фергмен, довольный, что может быть полезен.

- Верно.

Эрн оглядел гири и резервуары над головой. Трубы, изъеденные коррозией, протекали во многих местах.

- Но, возможно, нам лучше проверить, чтобы точно знать, что мы делаем, - решил Эрн. - Это, возможно, займет минуту или две перед тем, как двери начнут двигаться.

Порывшись под рясой, он вытащил предмет, который на взгляд Фергмена был похож на орудие пытки. Должно быть, это дошло и до Эрна, потому что он сказал очень медленно и успокаивающе:

- Это регулируемый разводной ключ.

- Что?

- Для того, чтобы отвинчивать гайки.

Фергмен, окончательно обалдев, кивнул.

- Что?

- А это бутылка машинного масла.

- О, хорошо.

- Только дай мне немного времени. Открутить гайки клапанов.

- Ну, так я пошел.

Эрн склонился над древней механикой.

А наверху продолжалась церемония.

Чтоб-лишиться-мне-руки Дхбла обожал новых пророков. Он стоял даже за конец света, конечно, если при этом можно продать достаточно религиозных статуэток, уцененных икон, затхлых сладостей, забродивших фиников и гнилых оливок на палочке.

Следовательно, таков был его завет.

Никогда не существовало книги пророка Бруты, но трудолюбивый писец во время периода, названного Перестройкой, сделал несколько заметок, и Дхбла, следовательно, мог их цитировать.

1. Я стоял у статуи Оссори, прямо рядом с ней, когда заметил подле себя Бруту. Все держались от него подальше, потому что он был епископ, а когда вы задеваете епископа, дело кончается плохо.

2. Я сказал ему:

- Здравствуйте, ваше святейшество.

И предложил ему йогурт, практически бесплатно.

3. Он ответил:

- Нет.

4. Я сказал:

- Это очень полезно, это настоящий йогурт.

5. Он сказал, да, он это видит.

6. Он глядел на двери.

Настало время третьего гонга, так что мы все знали, что придется ждать еще несколько часов. Он выглядел немного расстроенным. Не то, чтобы ел йогурт, который, признаюсь, немного скис от жары. Конечно, он был лучше обычного, но пришлось взбивать его ложкой, чтобы не дать ему выйти из... Ну, ладно. Я всего-навсего объяснял насчет йогурта. Ну, ладно. Я хочу сказать, нужно же придать ему как-нибудь товарный вид. Люди любят, когда йогурт цветной. Это был зеленый.

7. Он просто стоял здесь, уставясь в пространство, поэтому я спросил:

- У вас проблема, ваше преподобие?

Что он ответил, я не услышал. Но спросил, к кому он обращается.

Он сказал:

- Будь он здесь, он послал бы мне знак.

8. Только это неправда, будто я убежал, когда услыхал эти слова. Это все сплетники и мои враги. Виновата толпа. Никогда не был другом Квизиции. Конечно, я продавал им еду, но всегда брал за это повышенную плату.

9. Так или иначе, он протиснулся через линию стражников, сдерживающих толпу и встал прямо перед дверьми. А стражники боялись трогать епископов. И я услышал, как он сказал что-то вроде:

- Я нес тебя через пустыню, я верил в тебя всю мою жизнь. Дай мне только Это!

10. Во всяком случае, что-то в этом роде. Как насчет йогурта? Совсем подешевке!

Ом поднялся по стене, покрытой ползучими растениями, вцепляясь зубами в длинные зеленые пряди и поднимаясь как по канату с помощью мышц шеи. Потом он благополучно свалился по другую сторону. Цитадель была по-прежнему далека.

Мысли Бруты пылали ярким факелом в чувствах Ома. Во всяком, кто проводит достаточно долго времени с богами, появляется нечто безумное. И теперь это самое нечто вело мальчика вперед.

- Слишком скоро! - завопил Ом. - Тебе нужны последователи! Ты не можешь быть один и не можешь все делать сам! Сначала нужно обзавестись учениками!

Симони повернулся, чтобы оглядеть черепаху в последний раз. Тридцать человек, скорчившихся под панцирем, имели довольно испуганный вид.

Капрал отсалютовал.

- Стрелка здесь, сержант.

Медный свисток пришел в действие. Симони поднял рулевые веревки.

Именно такой должна быть война, подумал он. Никакой неопределенности. Еще несколько подобных черепах, и никто не посмеет вступить в драку.

- Отойди, - велел он и сильно потянул за большой рычаг.

Хрупкий металл треснул в его руке.

Дайте кому-нибудь достаточно длинный рычаг, и он сможет изменить весь мир.

Беда в том, что найти надежный рычаг крайне трудно.

А тем временем в глубинах подземелий Храма Эрн вцепился в бронзовую трубу и, орудуя разводным ключом, попытался повернуть гайку. Ничего не получалось. Он подошел с другой стороны, попытался еще раз и, кряхтя, надавил посильнее. Раздался тихий похоронный звон. Труба согнулась и сломалась...

Выхлестнувшаяся вода ударила Эрна в лицо. Он уронил ключ и попытался заткнуть дыру пальцами. Но вода хлестала по рукам, устремляясь по каналу к одному из противовесов.

- Останови ее, останови! - завопил Эрн.

- Что? - спросил Фергмен, стоявший на несколько футов ниже.

- Останови воду!

- Как?

- Трубу прорвало!

- А мне казалось, ты этого и хотел.

- Не сейчас!

- Прекрати кричать. Здесь везде стражники.

Эрн, отняв руку, поспешно стащил с себя мантию и запихал мгновенно промокшую ткань в трубу. Но комок тут же вылетел и шлепнулся в свинцовую воронку. И заскользил вниз, пока не закупорил трубу, ведущую к противовесам. Вода скапливалась вокруг запруды, пока не вылилась на пол.

Эрн взглянул на противовес. Он был по-прежнему неподвижен. Он слегка расслабился.

- Ну, что ж, если воды осталось еще достаточно, чтобы заставить противовес опуститься...

- Вы оба! Стоять смирно!

Он оглянулся, мгновенно отупев от неожиданности.

В разбитом дверном проеме стоял грузный человек в черной рясе. Позади него Эрн увидел стражника, многозначительно размахивающего мечом.

- Кто вы? Почему вы здесь?

Эрн колебался всего лишь кратчайшее мгновение. И, подняв с пола разводной ключ, протянул незваному гостю.

- Разве вы не видите? У вас тут все протекло. Удивительно, как механизм еще работал.

Незнакомец ступил через порог и, нерешительно оглядев Эрна, нагнулся над сломанной трубой. Потом вновь повернулся к Эрну.

- Но ты не... - начал он и тут же вскинулся, когда Фергмен изо всех сил ударил стражника обломком трубы.

Но в этот момент разводной ключ Эрна врезался в живот. Эрн не мог похвастаться силой, но разводной ключ был длинным, а хорошо известные принципы действия рычага доделали остальное.

Незнакомец согнулся и, падая, прислонился к одному из противовесов. Дальше все происходило, словно в замедленной съемке.

Диакон Касп схватился за противовес, чтобы не свалиться на пол, и большая гиря пошла вниз, потому что вес диакона добавился к весу воды. Диакон перехватил трос повыше, но противовес опустился еще ниже за бортик колодца. Диакон снова попытался восстановить равновесие, но было слишком поздно. Диакон свалился мешком на падающий противовес.

Эрн увидел эти глаза, уставившиеся на него, пока противовес падал во мрак колодца.

Да, имея рычаг, он мог изменить весь мир. И, несомненно, изменил его для диакона Каспа. Так, что последний прекратил существовать.

Фергмен стоял над стражником с поднятой трубой.

- Я знаю этого, - пояснил он. - И собираюсь дать ему...

- Брось его.

Наверху сцепление пришло в действие. Послышался отдаленный скрип бронзовых створок.

- Давай выбираться отсюда, - решил Эрн, - только боги знают, что там наверху сейчас творится.

Удары сыпались на неподвижный щиток движущейся черепахи.

- Черт! Черт! Черт! - вопил Симони, снова и снова пиная его. - Давай! Я приказываю тебе ехать! Неужели не понимаешь обыкновенный эфебский язык! Шевелись!

Неподвижная машина продолжала испускать пар и оставаться на месте.

А Ом снова с трудом подтягивался по откосу небольшого холма.

Значит, дело дошло и до этого. Существует только один способ попасть сейчас в Цитадель. Конечно, один шанс на миллион. Да и то при некоторой удаче.

Брута стоял перед огромными дверьми, не обращая внимания на толпу и что-то бормочущих стражников. Квизиция могла арестовать каждого, но стражники не знали точно, что будет, если осмелятся коснуться архиепископа. Особенно находившегося в большой милости у Пророка.

Всего-навсего сдох, думал Брута в одиночестве собственных мыслей.

Двери задрожали и начали медленно открываться. Брута ступил вперед.

Он не был в полном сознании. Во всяком случае так, как это понимается обыкновенными людьми. Только одна его часть была способна глядеть со стороны на состояние его ума и думать при этом:

- Возможно, великие пророки чувствуют себя подобным образом все время.

Тысячи людей, собравшихся в Храме, недоуменно озирались.

Хоры ямов низшего ранга на несколько мгновений смолкли. Брута шел по проходу, единственный, имеющий какую-то цель во внезапно сбитой с толку толпе.

Ворбис стоял в центре Храма под сводом купола. Стражники поспешили к Бруте, но Ворбис поднял руку спокойным, но очень властным движением.

Теперь Брута смог увидеть все. Тут был посох Оссори, плащ Эббиса и сандалии Сены. А купол поддерживали массивные статуи первых четырех пророков. Он никогда не видел их, хотя слышал о них каждый день еще с тех пор, когда был совсем маленьким.

Но что они означали сейчас? Да ничего. Все потеряло значение, если Ворбис стал пророком. Все потеряло значение, если Кенобиархом стал человек, который не слыхал ничего во внутренних пространствах собственной головы кроме собственных мыслей.

Он сознавал, что жест Ворбиса не только остановил стражников, хотя они окружили его живой изгородью.

Этот жест также наполнил Храм молчанием.

И в этой тишине Ворбис заговорил:

- А, мой Брута. Мы напрасно искали тебя. А теперь, даже когда ты здесь...

Брута остановился в нескольких футах от него.

Момент... Чем бы это ни было... То, что толкнуло его войти в двери, в этот момент куда-то испарилось.

И все, что осталось, был Ворбис.

Улыбающийся Ворбис.

Часть Бруты, все еще способная мыслить, думала:

Ты ничего не сможешь сказать. Никто не послушает. Никому не будет дела. Неважно, что бы ты ни сказал людям об Эфебе, и брате Мердоке, и пустыне. Это не будет фундаментальной правдой.

Фундаментальная правда. Это то, что представляет собой мир, в котором есть Ворбис.

- Что-то случилось? - осведомился Ворбис. - Ты что-то желаешь сказать?

Черные на черном глаза наполнили мир, словно два колодца.

Мозг Бруты сдался, и власть перешла к телу. Это тело отвело его руку, подняло ее, безразличное к внезапному броску стражников вперед.

Он увидел, как Ворбис подставил щеку и улыбнулся.

Брута остановился, опустил руку.

- Нет, я не сделаю этого, - сказал он.

И тут впервые и единственный раз в жизни он увидел по-настоящему разъяренного Ворбиса.

Конечно, бывало и раньше, что диакон сердился, но в этих случаях гнев обычно зарождался в мозгу, включаясь и выключаясь по мере возникновения необходимости. Но на этот раз тут было что-то другое, что-то, вышедшее из-под контроля. И это что-то лишь на короткое мгновение промелькнуло на лице Ворбиса.

И когда руки стражников вцепились в Бруту, Ворбис выступил вперед и похлопал его по плечу. Потом глянул Бруте в глаза и тихо сказал:

- Избейте его до полусмерти и сожгите на костре.

Ям начал говорить, но остановился, увидев выражение лица Ворбиса.

- Сделайте это сейчас.

Мир молчания. Ни звука там, наверху, если не считать шороха ветра в перьях. Сверху мир кажется круглым, ограниченным лентой моря, и просматривается от горизонта до горизонта, а Солнце ближе.

И все же, глядя вниз в поисках силуэтов...

...вниз, на ферму, на самом краю пустыни...

...на маленький холм...

...крохотный движущийся купол, почему-то не пытающийся скрыться...

Ни звука, кроме шороха ветра в перьях, пока орел складывает крылья и падает, как стрела, а мир бешено вертится вокруг маленькой движущейся фигурки, ставшей на миг центром внимания орла.

Ближе и...

...выпустить когти...

...схватить...

...и подняться ввысь...

Брута открыл глаза. Спина невыносимо болела. Он давно привык мысленно отсекать боль. Но сейчас он был распростерт на поверхности, а руки и ноги были прикованы цепями к чему-то такому, что он не мог видеть.

Небо наверху. Нависающая громада Храма на одной стороне.

Повернув немного голову, он мог видеть молчаливую толпу. И коричневый металл железной черепахи.

Он чувствовал дым.

Кто-то затягивает кандалы на руке.

Брута поглядел на инквизитора. И что сейчас надо сказать? Ах, да.

- Черепаха движется? - произнес он.

Мужчина вздохнул.

- Только не эта, друг.

Мир вертелся под брюхом Ома, пока орел набирал нужную высоту, то есть такую высоту, при которой панцирь упавшей черепахи обязательно расколется.

Ум Бога был в этот момент охвачен извечной тоской черепах, оторванных от привычной Земли. И еще мыслями Бруты, ясными и отчетливыми, предсмертными мыслями...

- Я на спине. И мне все жарче. И я скоро умру.

Осторожно. Осторожно. Сосредоточиться. Сосредоточиться. Орел каждую секунду может разжать когти.

Ом вытянул длинную тощую шею, поглядел на тело, распростертое над ним, выбрал то, что, как он надеялся, правильное место, просунул голову через коричневые перья между когтями и вцепился.

Орел моргнул.

Ни одна черепаха не посмела бы так поступить с орлом. Такого в истории еще не бывало.

Мысли Ома вторглись в крошечный серебристый мир мозга орла.

- Не хотим же мы причинить боль друг другу, правда?

Орел снова моргнул.

Орлы никогда не позволяют себе давать волю воображению или пытаться рассчитать что-то заранее. За исключением тех вещей, которые необходимо знать. Например, что черепаха разбивается, когда ты бросаешь ее на скалы. Но в этом случае орел мысленно создавал умственную картину того, что случится, когда ты отпустишь тяжелую черепаху, не желающую выпускать из зубов твою собственную плоть.

Глаза орла заслезились.

Еще одна мысль прокралась в его мозг.

- Сейчас. Скажем, ты играешь в мяч со мной. А я поиграю... в мяч с тобой. Понимаешь? Это важно. Я хочу, чтобы ты это сделал...

Орел вновь взмыл в высоту и устремился к отдаленному сиянию Цитадели. Ни одна черепаха не выкидывала такого раньше. Ни одна черепаха во всей Вселенной.

Но ни одна черепаха никогда не была Богом, знавшим, к тому же, неписанный девиз Квизиции:

"Cuius testiculos habes,habeas cardia et cerebellum", что означало: "Когда ты безраздельно завладел их вниманием, держа мертвой хваткой жизненно важную часть их тела, тогда сердца и умы будут покорны тебе".

Эрн протиснулся через толпу, пока Фергмен тащился сзади.

Эта часть гражданской войны была лучшей и худшей. По крайней мере, в начале. Все носили одинаковые мундиры. Конечно, гораздо легче, когда враги были в мундирах другого цвета или, по крайней мере, говорили с иностранным акцентом. Их всегда можно было назвать "гуками" или чем-нибудь в этом роде. И это сильно облегчало вещи.

Эй, - подумал Эрн, - это уже почти философия. Жалко, что я скорее всего не доживу, чтобы рассказать всем.

Большие двери стояли чуть приоткрытыми. Толпа была молчаливой и очень внимательной.

Эрн вытянул шею, чтобы лучше видеть, и случайно взглянул на солдата рядом с ним. Это был Симони.

- Я думал...

- Она не сработала, - горько вздохнул Симони.

- А ты?

- Мы делали все. Что-то сломалось.

- Это, наверное, из-за стали, которую они тут льют, - решил Эрн. - Соединительные штифты на...

- Теперь это не имеет значения.

Что-то в бесстрастном голосе Симони заставило Эрна поднять глаза и посмотреть туда, куда были устремлены взоры всей толпы.

Неподалеку стояла другая железная черепаха. Очень правдоподобная модель черепахи, укрепленная на чем-то вроде решетки из металлических прутьев, в которой теперь пара инквизиторов разжигала костер. А к спине черепахи был прикован...

- Кто это?

- Брута.

- Что?

- Не знаю, что случилось. Он ударил Ворбиса или вроде не ударил. Словом, что-то в этом роде. Так или иначе, обозлил его. Ворбис тут же остановил церемонию.

Эрн взглянул на диакона.

Еще не Кенобиарх, еще не коронован. Его лысая голова блестела в утреннем свете, выделяясь среди голов ямов и епископов, нерешительно стоявших в дверном проеме.

- Давай быстро! - поторопил Эрн.

- Давай что?

- Мы можем ринуться вперед и спасти его.

- Но их гораздо больше, чем нас, - заметил Симони.

- Ну и что? Разве так не было всегда? Лишь то, что они схватили Бруту, не означает, что их по волшебству внезапно стало больше, чем нас. Не так ли?

Симони схватил его за руку.

- Подумай логически. Ты философ. Верно? Взгляни на толпу.

Он взглянул на толпу.

- Ну?

- Им это не нравится.

Симони обернулся.

- Послушай. Брута все равно умрет. Но его смерть будет что-то означать. Люди не понимают, в самом деле не понимают, какое значение имеет форма Вселенной и всю эту чепуху. Но они запомнят все, что Ворбис сделал с человеком, правильно? Мы сможем сделать смерть Бруты символом для людей, разве не видишь?

Эрн уставился на отдаленную фигуру Бруты. Он был обнажен, если не считать набедренной повязки.

- Символ? - переспросил Эрн.

В горле внезапно пересохло.

- Так должно быть.

Эрн вспомнил слова Дидактилоса о том, что мир - странное и довольно забавное место.

И, подумал Эрн смутно, это действительно так. Здесь люди собираются зажарить кого-то до смерти, но они оставляют на нем набедренную повязку. Из уважения к правилам приличия. Приходится смеяться, иначе просто сойдешь с ума.

- Знаешь, - сказал он, оборачиваясь к Симони, - теперь я понимаю, что Ворбис - это зло. Он сжег мой город. Ну, что ж, цортциане делали это иногда. А мы сжигаем их города. Это просто война. И все это часть истории. А он лжет и обманывает, чтобы заполучить побольше могущества. И множество людей тоже так поступает. Но знаешь, что тут особенного? Знаешь, что это?

- Конечно, - кивнул Симони. - Это то, что он делает...

- Это то, что он сделал с тобой.

- Что?

- Он превращает других людей в копии самого себя.

Хватка Симони была подобна железным щипцам.

- Ты говоришь, я похож на него?

- Когда-то ты сказал, что уничтожишь его. А теперь думаешь совсем как он.

- Значит, давай бросимся на спасение Бруты?

- Я уверен, что... Возможно, на нашей стороне сотни четыре человек.

- Значит, я даю сигнал, и всего несколько сотен нападают на тысячи врагов? Но он так или иначе погибнет. Только мы умрем тоже. В чем же тут разница?

Лицо Эрна посерело от ужаса.

- То есть, ты имеешь в виду, что не знаешь, какая тут разница?

Несколько человек из толпы с любопытством оглядели Эрна.

- Так ты не знаешь? - повторил он.

Небо было синим. Солнце еще не взошло достаточно высоко, чтобы превратиться в одну из тех обычных медных чаш, которые употребляли омниане.

Брута снова повернул голову к Солнцу. Оно было уже достаточно высоко над горизонтом. Хотя, если верить теории Дидактилоса о скорости света, оно, в сущности, садилось.

И тут в поле зрения появилась голова Ворбиса.

- Очень жарко, Брута? - спросил диакон.

- Тепло.

- Станет еще теплее.

В толпе поднялась суматоха. Кто-то кричал. Ворбис не обращал внимания на вопли.

- Ты ничего не хочешь сказать? - спросил он. - Неужели неспособен даже выругаться? Даже ни единого проклятия?

- Ты никогда не слышал Ома, - пояснил Брута. - И никогда не верил. Ты в жизни, в жизни не слышал его голоса. А все, что ты слышал - просто эхо в глубине твоего разума.

- В самом деле? Но я Кенобиарх. А ты будешь гореть за предательство и ересь, - объявил Ворбис. - Так при чем же тут Ом?

- Справедливость и правосудие должны восторжествовать, - сказал Брута. - Если нет правосудия, значит нет ничего.

Только сейчас он осознал, что в голове звучит чей-то тихий голос, слишком слабый, чтобы различить слова.

- Правосудие? - переспросил Ворбис.

И сама мысль о правосудии, казалось, привела его в еще большее бешенство. Он развернулся лицом к толпе епископов.

- Вы слышали его? Значит, правосудие! Ом судит людей! Через меня! Моими устами! Это - правосудие!

В небе появилась крошечная точка, быстро приближающаяся к Цитадели.

И еле слышный голос повторял:

- Налево, налево, налево, наверх, наверх, налево, направо, немного...

Масса металла под ним накалялась все больше.

- Сейчас Он придет, - сказал Брута.

Ворбис махнул рукой по направлению к величественному фасаду церкви.

- Люди построили это. Мы построили это. А что сделал Ом? Ом идет? Пусть приходит. Пусть рассудит нас.

- Он идет сейчас, - повторил Брута, - Бог.

Люди со страхом уставились в небо. И наступил тот момент, единственный момент, когда мир затаил дыхание и, несмотря на накопленный веками опыт, ждет чуда...

- Вверх налево, и когда я скажу "три"... один... два... три!..

- Ворбис, - прохрипел Брута.

- Что?! - рявкнул диакон.

- Ты умрешь.

Эти слова, произнесенные почти шепотом, отразились от бронзовых дверей и разнеслись по площади...

И люди начали неловко озираться, поеживаясь, как от чего-то неприятного, хотя не могли сказать, почему. Над площадью летел орел, так низко, что люди пригибали головы. Потом он миновал крышу Храма и повернул к горам.

Наблюдатели слегка расслабились. Это всего-навсего орел.

На какой-то момент, всего лишь момент, никто не заметил крохотную пылинку, падающую с неба.

Не всегда приходится надеяться на богов, но вы можете зато верить в черепах.

Ощущение нарастающего шороха ветра в мозгу Бруты и голос...

<<Возрастающим по размеру шрифтом>>

- о-негодяй-мерзавец-сволочь-помоги-а-а-а-нет-нет-нет-а-а-а-а-мерзавец-нет-ой-ой-ой

Даже Ворбис наконец взял себя в руки. Конечно, был момент, всего лишь момент, когда он видел орла. Но нет...

Он простер руки и ангельски улыбнулся небу.

- Прости, - пробормотал Брута.

Один или два человека, наблюдавшие в эту минуту за Ворбисом, сказали позже, что у него как раз осталось время изменить выражение лица, прежде чем два фунта черепахи, летевшей со скоростью три метра в секунду, ударили его между глазами.

Это было озарение. И подобное озарение кое-что делает с очевидцами.

Начать с того, что они начинают верить всем сердцем.

Брута смутно слышал топот ног, сбегающих по ступенькам. И чувствовал руки, дергающие за цепи.

Затем голос.

1. Он мой.

Великий Бог поднялся над храмом, вздымаясь и изменяя очертания, пока вера тысяч людей текла в него. Он поочередно принимал вид человека с головой орла, быка, золотых рогов. Но каждый силуэт терял очертания, вспыхивал и переходил в другой силуэт.

Четыре огненных столба вырвалось из облака и уничтожило цепи, удерживающие Бруту на спине черепахи.

2. Он Кенобиарх и пророк пророков.

Голос божества эхом прокатился в отдаленных горах.

3. Есть какие-нибудь возражения? Нет? Прекрасно.

Облако к этому времени сгустилось в сверкающую золотистую фигуру, такую же высокую, как храм. Фигура наклонилась, пока лицо ее не оказалось в нескольких футах от Бруты. И голосом, пронесшимся по всей площади, сказала:

4. Не волнуйтесь. Это только начало. Ты и я, парнишка! Люди еще обязательно узнают, что это такое, вопли и зубовный скрежет!

Еще один столб пламени вырвался из облака и ударил в двери храма. Они захлопнулись, и тут же раскаленная бронза растаяла, стерев тем самым заповеди, утвердившиеся в веках.

5. Что здесь будет, пророк?

Брута, пошатываясь, встал. Эрн поддерживал его под одну руку, а Симони под другую.

- А-а, - пролепетал он.

6. Твои заповеди?

- Я думаю, они должны исходить от тебя, - заметил Брута. - И не знаю, смогу ли придумать что...

Мир ждал.

- Как насчет того: "Каждый думает сам за себя", - вмешался Эрн, зачарованный ужасом, наблюдая за происходящим.

- Нет, - сказал Симони. - Попробуй что-нибудь вроде: "Сплоченность общества - ключ к прогрессу!"

- Не могу сказать, что это так легко выговаривается, - заметил Эрн.

- Если я могу помочь, - вмешался Чтоб-лишиться-мне-руки Дхбла из толпы, - было бы очень неплохо сказать что-нибудь о достоинствах торговли едой.

- И не убивать людей. Было бы совсем неплохо иметь такую заповедь, - сказал кто-то еще.

- Хорошее начало, - кивнул Эрн.

Они взглянули на Избранного. Он вырвался из рук друзей и стоял один, слегка покачиваясь.

- Нет, - сказал Брута. - Я тоже так думал когда-то. Но ничего не выйдет. Совсем ничего.

- Сейчас, - сказал он, - только сейчас. Только одно мгновение в истории. Не завтра, не в следующем месяце. Если это не случится сейчас, значит, всегда будет поздно.

Все смотрели на него.

- Ну же! - сказал Симони. - Что тут плохого? С этим не поспоришь.

- Трудно объяснить, но думаю, что это имеет что-то общее с тем, как люди должны себя вести. Думаю - всякий должен совершать поступки, потому что они правильные. Не потому что боги так говорят. Они каждый раз могут сказать что-то совсем другое.

7. Мне нравится та, где говорится, что людей нельзя убивать, - крикнул Ом с неба.

8. Неплохо звучит. Поспеши, а то мне нужно кое-что снести с лица земли!

- Видишь, - сказал Брута, - нет. Никакого снесения с лица Земли. Никаких заповедей, пока ты не будешь им подчиняться, как и все мы.

Ом топнул ногой по крыше храма.

9. Ты приказываешь мне? Здесь? Сейчас? Мне?

- Нет, я прошу.

10. Это хуже, чем приказ.

- У всякой медали две стороны.

Ом снова топнул по крыше. Стена обрушилась. Та часть толпы, которой не удалось удрать с площади, удвоила усилия.

11. Должно быть наказание, иначе не будет порядка.

- Нет.

12. Ты мне не нужен. У меня и так достаточно верующих. Сейчас.

- Но только благодаря мне. И, может быть, не надолго. Все случится снова. Случалось ведь и раньше. И случается все время. Поэтому боги умирают. Они никогда не верят в людей. Но у тебя есть шанс. Все, что тебе нужно, это - верить.

13. Что? Слушать глупые молитвы? Заботиться о малых детях? Насылать дождь?

- Иногда. Не всегда. Мы могли бы заключить сделку.

14. Сделку?! Я не заключаю сделок. Во всяком случае, не со смертными.

- Давай-ка поторгуемся, - сказал Брута. - Пока у тебя есть шанс. Или в один прекрасный день тебе придется торговаться с Симони. Или с кем-то вроде него. Или с Эрном. Или с кем-то вроде него.

15. Я могу полностью тебя уничтожить.

- Да, я целиком в твоей власти.

16. И я могу раздавить тебя, как яйцо.

- Да.

Ом остановился. Потом вымолвил:

17. Ты не можешь использовать слабость как оружие.

- Это единственное, что у меня есть.

18. Тогда почему я должен сдаваться?

- Не сдаваться. Торговаться. Торговаться с позиции слабости. Или в один прекрасный день придется вести переговоры с позиции силы. Мир меняется.

19. Ха! Ты хочешь конституционную религию?

- Почему нет? Всякая другая не сработала.

Ом, немного успокоившись, облокотился о храм.

Часть 2, стих 1. Ну что ж, хорошо. Но только на время.

Улыбка разлилась по огромному дымящемуся лицу.

На одну сотню лет, хорошо?

- А после столетия?

2. Мы посмотрим.

- Согласен.

Палец длиной со ствол дерева развернулся, опустился, коснулся Бруты.

3. Ты умеешь убеждать. Тебе эта способность еще понадобиться. Флот приближается.

- Эфебиане? - спросил Симони.

4. И цортиане. И джелибейбиане. И клетчиане. Каждая свободная страна побережья. Чтобы навсегда уничтожить и выкорчевать с корнем Омнию.

- Не так-то много у тебя друзей, не так ли? - вставил Эрн.

- Даже я не очень-то люблю нас. А я и есть мы, - заметил Симони, вглядываясь в лицо Бога.

- Ты поможешь?

5. Ты же не веришь в меня.

- Да. Но я практичный человек.

6. И храбрый тоже. Подумать только, признаваться в атеизме перед своим Богом!

- Это ничего не изменит, сам знаешь, - сказал Симони. - Не думаю, что ты можешь обвести меня вокруг пальца только потому, что существуешь.

- Никакой помощи, - твердо объявил Брута.

- Что? - удивился Симони. - Нам понадобится могущественная армия против всего этого сброда.

- Да. А у нас ее нет. Значит, будем действовать по-другому.

- Ты спятил!

Спокойствие Бруты было подобно безмолвию пустыни.

- Справимся.

- Придется драться!

- Пока еще нет.

Симони гневно сжал кулаки.

- Послушай, послушай! Мы умирали за ложь. В течение веков мы умирали за ложь.

Он показал на Бога.

- Теперь же мы получили правду, за которую можно с радостью пойти на гибель.

- Нет. Люди могут погибать за ложь. Но правда слишком ценна, чтобы погибать за нее.

Рот Симони бесшумно открылся и закрылся. Сержант долго искал нужные слова и наконец отыскал несколько в глубинах былого образования.

- Мне говорили, что нет слаще смерти, чем смерть за Бога, - промямлил он.

- Ворбис сказал это. А он был - глуп. Ты можешь погибнуть за страну, за народ, за семью. Но для Бога ты должен жить. Жить полной, деятельной и долгой жизнью. Так, чтобы каждый день был проведен с пользой.

- И сколько это должно продолжаться?

- Посмотрим.

Брута взглянул на Ома.

- Ты покажешься в таком виде еще раз?

Часть 3, стих 1. Нет. Одного раза вполне достаточно.

- Вспомни пустыню.

2. Я буду помнить.

- Пойдем со мной.

Брута подошел к телу Ворбиса и поднял его.

- Думаю, - сказал он, - что они причалят к побережью на эфебианской стороне фортов. Они не смогут причалить к каменистому берегу, а обрывы и скалы им ни к чему. Я встречу их там. - Он глянул на Ворбиса.

- Кто-то должен их встретить.

- Неужели ты хочешь сказать, что собираешься идти один?

- Десяти тысяч вряд ли хватит. А один может и справиться.

Он спустился по ступенькам.

Эрн и Симони смотрели вслед Бруте.

- Он умрет, - предсказал Симони. - От него не останется даже мокрого пятна на песке.

Сержант повернулся к Ому.

- Ты можешь остановить его?

3. Вполне вероятно, что не могу.

Брута был уже на середине площади.

- Ну что ж, мы его не бросим, - объявил Симони.

4. Хорошо.

Ом тоже смотрел им вслед. Потом он остался один. Если не считать тысяч собравшихся, наблюдавших за ним, теснившихся по краям огромной площади.

Хотел бы он знать, что сказать им. Именно поэтому Бог нуждался в людях, подобных Бруте. Именно потому все боги нуждались в людях, подобных Бруте.

- Простите.

Бог поглядел вниз.

5. Что?

- Э... Надеюсь, я могу продать вам что-нибудь?

6. Как тебя зовут?

- Дхбла, Бог.

7. А, да. И что ты хочешь?

Торговец нервно переминался с ноги на ногу.

- Можете ли вы изречь одну маленькую заповедь, что-нибудь насчет того, чтобы питаться йогуртом по средам. А? Торговля в середине недели идет очень туго.

8. Ты стоишь перед Богом своим и ищешь выгоды?

- Ну... - протянул Дхбла, - мы могли бы договориться. Куй железо, пока горячо, как утверждают инквизиторы. Ха-ха. Двадцать процентов. Ну как? После подсчета расходов, конечно.

Великий Бог Ом улыбнулся.

9. Думаю, что из тебя выйдет малый пророк, Дхбла, - сказал он.

- Верно, верно, именно этого я и ищу. Только пытаюсь свести концы с концами.

10. Черепах необходимо оставить в покое.

Дхбла склонил голову.

- Не убивать? - уточнил он. - Но... Но ожерелья из черепаховых панцирей... хмм... броши, конечно... Черепашьи панцири...

11. Нет!

- Простите, простите, понял, что вы имеете в виду. Хорошо. Статуи черепах. Да. Я думал об этом. Очень милая форма. Случайно, вы не можете сделать так, чтобы статуи качали головами? Очень хорошо для бизнеса - качающая головой статуя. Статуя Оссори качает головой каждый Пост Оссори. Говорят, в основание встроен маленький поршень. Но все равно для пророков это очень хорошо.

12. Ты заставляешь меня смеяться, малый пророк. Продавай своих черепах. Разрешаю.

- Говоря по правде, - сказал Дхбла, - я уже набросал несколько чертежей прямо сейчас.

Ом исчез. Послышался короткий удар грома. Дхбла задумчиво взглянул на свои рисунки...

- ...но предполагаю, что придется делать их совсем маленькими, - пробормотал он себе под нос.

Тень Ворбиса огляделась.

- А, пустыня, - сказал он.

Черный песок, расстилавшийся под залитым звездным светом небом, был абсолютно неподвижен и казался холодным. Он не собирался еще умирать. Собственно говоря, даже не помнил, как умер.

- Пустыня, - повторил он, но на этот раз несколько неуверенно.

Он никогда ни в чем не сомневался в - жизни. Ощущение было незнакомым и ужасающим. Неужели обычные люди чувствуют себя подобным образом?

Он постарался взять себя в руки. На Смерть это произвело большое впечатление. Очень немногим людям удавалось это. Удавалось сохранять старое мышление после смерти.

Тогда Смерть совсем не получала удовольствия от своей работы. Смысл подобных эмоций было трудно осознать. Но существовала такая вещь, как удовлетворение.

- Итак, - сказал Ворбис, - пустыня. А в конце пустыни...

- Суд.

- Да, да, конечно.

Ворбис попытался сосредоточиться, но не смог. Он чувствовал только, как с каждой секундой уверенность куда-то утекает. А он всегда был так уверен.

Ворбис поколебался, совсем как человек, открывший дверь в знакомую комнату и не обнаруживший там ничего, кроме бездонного колодца. Воспоминания были все еще здесь. Он мог ощущать их. А у них была правильная форма. Они были такими, какими и должны быть. Существовал голос... Да, да, конечно. Существовал голос. Но все, что помнил Ворбис - это отзвук собственных мыслей, отдающийся эхом внутри стенок его собственного черепа. Теперь ему необходимо пересечь пустыню. Чего же тут бояться. Пустыня - это то, во что вы верили.

Ворбис заглянул в себя. И продолжал глядеть.

Он рухнул на колени.

- Вижу, ты занят, - заметила Смерть.

- Не оставляй меня. Здесь так пусто.

Смерть оглядела бесконечную пустыню. Потом щелкнула пальцами, и к ней подбежала большая белая лошадь.

- Я вижу сто тысяч людей, - сказала она, вскакивая в седло.

- Где? Где?

- Здесь. С тобой.

- Я не вижу их.

Смерть подхватила поводья.

- Тем не менее, - сказала она.

Лошадь пустилась вскачь.

- Не понимаю! - завопил Ворбис.

Смерть придержала коня.

- Ты, возможно, слышал фразу, - сказала она, - Ад - это другие люди.

- Да, да, конечно.

Смерть кивнула.

- Когда-нибудь ты поймешь, что это не так.

Первые корабли выплыли на мелководье, и солдаты поспрыгивали в прибой.

Ни один человек не понимал, кто ведет флот. Большинство стран, расположенных вдоль берега, ненавидели друг друга. Не в личном смысле, а на чем-то вроде исторической основы. С другой стороны, при чем тут предводители? Все знали, где находится Омния. А Омния была самой ненавистной страной для всех государств, пославших корабли. Теперь было необходимо стереть ее с лица Земли.

Генерал Аргависти из Эфеба считал, что командует он. Потому что, хотя Эфеб не послал кораблей больше, чем остальные, эфебиане мстили за нападение на свою страну.

Но цортский император Борвориус знал, что главный - он, потому что цортцианских кораблей во флоте было больше, чем остальных.

А адмирал Рем-ап-Эфан из Джелибейби знал, что именно он командует, потому что он был как раз из тех людей, которые всегда считают, что должны чем-то командовать.

Единственный капитан, который не считал себя командующим флотом, был Фаста Бенж, рыбак из очень маленького государства живущих в болотах кочевников, о чьем существовании все остальные страны совершенно не подозревали. И чья маленькая лодка из тростника попалась на пути флота и была увлечена другими кораблями.

Поскольку его племя верило, что в мире существовал пятьдесят один человек, поклонялось Гигантскому Тритону и говорило на языке, который никто больше не понимал, а также никогда не видело ни металла, ни огня, на лице капитана все время расплывалась недоуменная улыбка.

Очевидно, они достигли берега. Но не обычного берега, состоявшего из грязи и тростника, а из очень маленьких острых кусочков. Капитан вытащил крохотную тростниковую лодку на песок и уселся, с интересом наблюдая, что собираются делать мужчины в шляпах с перьями и сверкающих одеждах, похожих на рыбью чешую.

Генерал Аргависти осмотрел берег.

- Должно быть, они видели, как мы подходили. Так почему же позволили нам пришвартоваться?

Жаркое марево колебалось над дюнами. В сгустившемся от жары воздухе появилась точка, каким-то странным образом растущая и сжимающаяся.

Новые войска высадились на берег. Генерал Аргависти прикрыл глаза от солнца и вгляделся попристальнее.

- Тот парень по-прежнему стоит там, - удивился он.

- Может, шпион? - предположил Борвориус.

- Непонятно, как он может быть шпионом в собственной стране, - возразил Аргависти. - Так или иначе, будь он шпионом, наверняка бы подкрадывался к нам, а не стоял бы как столб. Шпиона можно узнать по повадкам.

Высокая фигура остановилась у подножья дюн. В ней было что-то, притягивающее взор. Аргависти часто встречался с врагом лицом к лицу. И это было обычно. Но вот такая терпеливо ожидающая фигура была явно чем-то из ряда вон выходящим.

Он несколько раз оглянулся.

- Держит что-то, - сказал наконец Аргависти. - Сержант, пойдите приведите этого человека сюда.

Несколько минут спустя сержант вернулся.

- Говорит, что встретится с вами посередине пляжа, генерал, - доложил он.

- Разве я не велел тебе привести его сюда?

- Он не хотел идти, господин.

- Но ведь у тебя меч, не так ли?

- Да, господин. Ткнул его несколько раз, но он не хотел двигаться, генерал. И держит мертвое тело, генерал.

- На поле брани ты обязан выполнять приказы, сам знаешь, и...

- Господин...

- Что?

- Заявляет, он, возможно, Кенобиарх, генерал. Хочет поговорить о мирном договоре.

- Ах, вот как! Значит, мирный договор? Знаем мы, какие мирные договоры бывают с Омнией. Иди и скажи... Нет. Возьми с собой двух человек и приведи его сюда.

Брута шагал между солдатами через организованную суматоху военного лагеря.

Я бы должен бояться, - думал он, - я всегда боялся в Цитадели. Но не сейчас. Это означает пройти сквозь страх и оказаться по другую сторону.

Время от времени один из солдат подталкивал его в спину. Врагу не дозволяется бродить по лагерю, даже если он пришел сюда по собственному желанию.

Бруту поставили перед обеденным столом, за которым сидело около полудюжины огромных мужчин в мундирах различных стилей и видов и один маленький человечек с оливковой кожей, который чистил рыбу и с надеждой улыбался всем присутствующим.

- Ну? - начал Аргависти. - Кенобиарх Омнии, не так ли?

Брута уронил тело Ворбиса на песок. Присутствующие уставились на мертвеца.

- Я знаю его, - сказал Борвориус, - Ворбис. Кто-то убил его наконец? А? А ты в конце концов прекратишь совать мне под нос эту рыбу? Кто-нибудь знает этого человека? - добавил он, показывая на Фасту Бенжа.

- Это была черепаха, - пояснил Брута.

- Разве? Не удивляюсь. Никогда не доверял им. Вечно появляются в самых неожиданных местах, ползают повсюду... Слушай, я сказал, убери рыбу! Он не из моих людей, точно знаю. Может, кто-то из твоих?

Аргависти раздраженно махнул рукой.

- Кто послал тебя, мальчик?

- Никто. Я пришел сам. Но можешь считать, что я предвестник будущего.

- Ты философ? Где твоя губка?

- Вы пришли воевать с Омнией. Это не очень хорошая идея.

- С точки зрения Омнии, да.

- С любой точки зрения. Вы, возможно, победите нас. Но не всех. А потом что будете делать? Оставите гарнизон? Навсегда? Но вырастет новое поколение, и оно отомстит. То, почему вы сделали это, не будет для них ничего значить. Вы будете угнетателями. Они будут сражаться. Они могут даже победить. И потом начнется другая война. И в один прекрасный день люди скажут: почему они сразу не выяснили все с начала и до конца, тогда, много лет назад, на берегу, до того, как все это началось? До того, как все эти люди умерли? А пока у нас есть этот шанс. Разве это не удача?

Аргависти уставился на него и толкнул локтем Борвориуса.

- Что он сказал?

Борвориус, который мыслил несколько яснее, чем остальные, спросил:

- Ты говоришь о том, чтобы сдаться?

- Да, если это тебя устраивает.

- Но ты не можешь сделать это! - взорвался Аргависти.

- Кто-то должен это сделать. Пожалуйста, послушайте меня. Ворбис мертв. Он заплатил за все.

- Недостаточно. А ваши солдаты? Они пытались разрушить город.

- Ваши солдаты подчиняются вашим приказам?

- Конечно.

- И они бы разрубили меня на мелкие кусочки, если бы ты приказал?

- Думаю, что да.

- А я невооружен, - сказал Брута.

Последовала неловкая пауза, пока солнце немилосердно сжигало все вокруг.

- Когда я приказываю, они подчиняются, - начал Аргависти.

- Мы здесь не для того, чтобы вести переговоры, - резко вмешался Борвориус. - Смерть Ворбиса почти ничего не изменила. Мы прибыли сюда, чтобы уничтожить угрозу, которую представляла для нас Омния.

- Она уже не представляет угрозы. Мы пошлем материалы и людей, чтобы помочь построить Эфеб заново. И золото, если хотите. Мы уменьшим размер армии и тому подобное. Считайте, что вы нанесли нам поражение. Мы даже позволим строить в стране храмы и святилища других религий.

Голос отдавался в его голове, как будто кто-то диктовал ему:

- Поставь красную королеву на место черного короля.

Когда думаешь, что играешь сам с собой...

1. Что?

- Это будет поощрять - усилия местных жителей, - сказал Брута.

2. Другие Боги? Здесь?

- Мы разрешим свободную торговлю по всему побережью. Я хочу, чтобы Омния заняла подобающее место среди других народов.

3. Я слышала, ты упомянул других Богов.

- Ей место на самом дне, - сказал Борвориус.

- Нет. Так не пойдет.

4. Не могли бы мы, если можно, вернуться к вопросу о других Богах?

- Извините меня, секундочку, - сказал жизнерадостно Брута, - мне нужно помолиться.

Даже Аргависти не возразил, когда Брута отошел на некоторое расстояние от лагеря.

В точности, как Святой Ангулант проповедовал каждому, кто захотел бы слушать, существовали некоторые преимущества в безумии. Люди не решались остановить тебя на случай, если ситуация станет еще хуже.

- Ну? - прошептал Брута.

5. Не припоминаю никакого спора относительно поклонения другим Богам в Омнии.

- Но это в твою пользу, - убеждал Брута. - Люди скоро увидят, что те, другие, гораздо хуже тебя, не так ли?

Он скрестил пальцы за спиной.

6. Это религия, мальчик. А не проклятая ярмарка сравнений. Неужели ты втянешь своего Бога в рыночные отношения?

- Прости. Я вижу, что у тебя есть основания волноваться.

7. Волноваться? Мне? Из-за кучки глупых женщин и мускулистых шутов с курчавыми бородами?

- Прекрасно. Значит, все решено?

8. Они и пяти минут не выдержат - что?

- А теперь мне лучше пойти и поговорить еще раз с этими людьми.

Но тут он уловил какое-то движение среди дюн.

- О, нет! Идиоты!..

Брута повернулся и отчаянно помчался к лагерю.

- Нет, все не так, как выглядит! Слушайте, слушайте!

Но они тоже увидели армию. Она выглядела впечатляюще, возможно, более впечатляюще, чем была на самом деле.

Когда повсюду распространились новости, что огромный вражеский флот высадился с целью грабежа, разбоя и - поскольку они прибыли из цивилизованных стран, - посвистывая, преследовать женщин, производя на них впечатление яркими шутовскими мундирами, и завлекать их проклятыми безделушками, например, показывать зеркальце из полированной бронзы, а тогда им черти что ударяет в голову, и тогда они начинают считать, что местные парни для них недостаточно хороши...

Тогда люди либо попытались скрыться в холмах, либо находили какой-нибудь предмет поудобнее и потяжелее, велели бабушкам прятать фамильные сокровища в панталонах и готовились сражаться до последнего.

А во главе войска ползла железная тележка, из которой валом валил пар. Должно быть, Эрн ее починил.

- Глупцы! Глупцы! - кричал Брута, не обращаясь ни к кому в особенности и продолжал бежать.

Флот уже выстраивался в боевой порядок. А его командир, кто бы он ни был, с удивлением узрел, что атака ведется одним человеком.

Борвориус вовремя поймал Бруту, когда тот бросился на копья.

- Вижу, - сказал он, - заговаривал нам зубы, пока твои солдаты смогли подобраться ближе?

- Нет, я не хотел этого!

Глаза Борвориуса сузились. Он дрался слишком часто и смог выжить только потому, что был совсем неглуп.

- Да, - признал он, - возможно, ты не хотел. Но какое это имеет значение. Слушай меня, невинный маленький священник. Иногда война необходима. Все зашло слишком далеко, чтобы можно было обойтись одними словами. Есть - другие силы. Теперь - возвращайся к своему народу. Может быть, мы останемся в живых, когда это все кончится, и тогда сумеем поговорить. Сначала драка, потом переговоры. Именно так все и происходит, мальчик. Это история. А теперь возвращайся.

Брута отвернулся.

1. Мне снести их с лица земли?

- Нет.

2. Я мог бы превратить их в пыль. Только слово скажи.

- Нет. Это хуже, чем война.

3. Но ты сказала, Бог должен защищать свой народ.

- А что, если бы я тебе велел уничтожить честных людей?

4. Может, осыпать их стрелами?

- Нет.

Омниане собирались среди дюн. Но большинство из них сгрудилось вокруг железной тележки. Брута наблюдал за всем этим через дымку отчаяния.

- Разве я не сказал, что приду сюда один? - спросил он.

Симони, облокотившийся о черепаху, мрачно улыбнулся.

- И у тебя все вышло?

- Думаю - нет.

- Я так и знал. Прости, что ты должен был обнаружить это таким образом. В жизни всякое бывает. Иногда приходится терпеть и поражение.

- Но если бы люди могли...

- Да. Ты можешь использовать это в качестве заповеди.

Послышалось звяканье, и в боку черепахи открылась задвижка. Из люка вылез Эрн ногами вперед, но по-прежнему сжимая в руке разводной ключ.

- Что это за штука? - спросил Брута.

- Это машина для драки, - пояснил Симони, - Черепаха Движется, так?

- Для драки с эфебианами? - спросил Брута.

Эрн развернулся.

- Что-о-о?

- Ты построил эту - штуку - чтобы драться с эфебианами?

- Ну... нет... нет... - смущенно пролепетал Эрн. - Вы сражаетесь с эфебианами?

- Со всеми, - объяснил Симони.

- Но я никогда... я... я никогда...

Брута взглянул на усеянные шипами колеса и на острые края панциря черепахи.

- Это устройство, которое движется само собой, - начал Эрн. - Мы собирались использовать его для... Я... то есть... Слушайте. Я никогда не хотел, чтобы...

- Оно нужно нам сейчас, - твердо заявил Симони.

- Кому "нам"?

- Что это выходит из большой длинной странной штуки впереди? - поинтересовался Брута.

- Пар, - тупо пробормотал Эрн. - Она соединена с предохранительным клапаном.

- А-а-а.

- Он очень горячий, - сказал Эрн, впадая в еще большее отчаяние.

- А-а-а.

- Можно сильно обжечься.

Брута перевел взгляд от паропровода к вращающимся ножам.

- Очень философично, - заметил он.

- Мы собирались использовать ее против Ворбиса, - сказал Эрн.

- А теперь дело другое. Она будет использована против эфебиан. Знаешь, я обычно привык думать, что это я глуп, но потом встретил философов.

Симони прервал неловкую паузу, похлопав Бруту по плечу.

- Все уладится, - пообещал он. - Мы не проиграем войну. В конце концов, - ободряюще улыбнулся он, - на нашей стороне Бог.

Брута резко повернулся. Его кулак мелькнул в воздухе. Удар получился не очень-то метким, но достаточно сильным для того, чтобы Симони пошатнулся и схватился за подбородок.

- За что? Разве ты не этого хотел?

- Мы получаем тех богов, каких заслуживаем. И думаю, что мы вообще никакого не заслужили. Как глупо. Как глупо. Самый нормальный человек, которого я встретил в этом году, живет на столбе в пустыне. Глупо. Я думаю, что лучше мне присоединиться к нему.

1. Почему?

- Боги и люди, люди и боги, - вздохнул Брута. - Все случается потому, что уже происходило раньше. Глупо.

2. Но ты - избранный.

- Можешь избрать кого-нибудь другого.

Брута прошел через собранную наспех армию. Никто не попытался остановить его. Он достиг тропинки, которая вела к скалам, и даже не обернулся, чтобы посмотреть на боевые ряды.

- Разве ты не желаешь быть свидетелем сражения? Мне нужен кто-то, кто бы мог наблюдать за битвой.

На камне сидел Дидактилос, сложив руки на палке.

- О, привет, - горько сказал Брута. - Добро пожаловать в Омнию.

- Если ты посмотришь на это с философской точки зрения, станет намного легче, - посоветовал Дидактилос.

- Но ведь нет причин сражаться?

- Есть. Честь, месть, долг и тому подобное.

- Ты в самом деле так думаешь? Я считал, что философы должны логично мыслить.

Дидактилос пожал плечами.

- Ну, насколько я понимаю, логика - это единственный способ благополучно скрыть свое невежество.

- Я думал, все будет кончено, когда Ворбис умрет.

Дидактилос вгляделся в свой внутренний мир.

- Люди, подобные Ворбису, умирают долго. И оставляют следы в истории.

- Я понимаю, что ты хочешь сказать.

- Ну как паровая машина Эрна? - осведомился Дидактилос.

- По-моему, он немного расстроен.

Дидактилос закудахтал и ударил оземь палкой.

- Ха! Вижу, он учится. Все имеет две стороны.

- Так и должно быть, - подтвердил Брута.

Что-то вроде золотой кометы прочертило небо Плоскомирья.

Ом взмыл вверх подобно орлу, возносимый свежестью и силой веры. Пока она еще длилась. Такая жаркая, такая отчаянная вера никогда не длится долго. Человеческие умы просто не в силах выдержать ее. Но пока она длилась, он обладал могуществом и силой.

Центральный шпиль Кори Целести возвышался над горами Пупа земли. Десять миль зеленого льда и снега, увенчанных башнями и куполами Дунманифестина. Именно в этом месте живут боги Плоскомирья. По крайней мере, любой Бог, который хоть что-нибудь значит.

Очень странно: хотя, чтобы попасть туда, богу требуются годы и годы усилий, упорного труда и интриг, но едва они оказываются там, как начинают проводить дни свои в безделье, пьянстве и даже время от времени в разврате. Многие правительственные системы следуют тем же неписанным правилам. Они играют в разные игры. Очень простые, потому что боги обычно легко утомляются сложными вещами. Однако странно также, что в то время как малые боги миллионы лет могут стремиться лишь к одной-единственной цели, большие боги не обладают сосредоточенностью даже обычного москита.

А стиль? Если бы боги Плоскомирья были людьми, они бы посчитали, что три гипсовых утки несколько авангардно.

В конце главного зала была двойная дверь.

Она покачнулась от громоподобного стука.

Боги рассеянно оторвались от обычных занятий, пожали плечами и отвернулись.

Ом ворвался в зал, расшвыривая мусор, оглядываясь с видом человека, которому нужно что-то отыскать, но у которого для этого не хватает времени.

- Верно, - кивнул он.

Йо, Бог Грома, поглядел со своего трона и угрожающе взмахнул молотком.

- Кто ты?

Ом направился прямо к трону, поднял Йо за тогу и быстро боднул его лбом.

Теперь вряд ли кто-нибудь все еще по-настоящему верит в богов Грома...

- Ох!

- Слушай, приятель, у меня нет времени толковать с каким-то слюнтяем в простыне. Где боги Эфеба и Цорта?

Ио, схватившись за нос, неопределенно махнул рукой по направлению к центру зала.

- Ды де доджед бы дедадь эдо, - с упреком прогундосил он.

Ом пронесся по залу.

В центре комнаты было нечто, на первый взгляд кажущееся круглым столом. А потом моделью Плоскомирья. Черепахи, слонов и всего прочего. И почему-то каким-то странным образом выглядевшее как настоящее Плоскомирье, видимое издалека, однако сильно приближенное. В расстояниях было что-то странно неверное, вызывающее чувство огромного пространства, скрученного в маленький клубок. Но, возможно, настоящее Плоскомирье не было покрыто сетью мерцающих линий, маячивших как раз над поверхностью. А возможно, в милях и милях над поверхностью.

Ом никогда не видел этого раньше, но понимал, что это такое. И волна, и частица; и карта, и место, карта которого создавалась. Если он сосредоточился бы на крошечном мерцающем куполе наверху крошечного Кори Целести, он несомненно увидел бы самого себя, рассматривающего еще меньшую модель... И так далее, и так далее. До той точки, где Вселенная свертывалась, как хвост аммонита, странного создания, которое жило миллионы лет и вообще никогда не верило ни в каких богов.

Боги сгрудились вокруг него, пристально наблюдая.

Ом оттолкнул локтем младшую Богиню Изобилия. Над миром плавала игральная кость; и путаница крохотных глиняных фигурок и игральных фишек.

Не нужно было обладать всемогуществом, чтобы понять, что именно происходит.

- Он ударил его в нос!

Ом обернулся.

- У меня отличная память на лица, приятель. Убери-ка свое, пока от него еще что-то осталось.

Он снова занялся игрой.

- Простите, - пролепетал голосок у его талии.

Поглядев вниз, он обнаружил очень большого тритона.

- Ну?

- Вы не должны делать это здесь. Никаких драк. Никаких ударов. Только не здесь. Это правило. Хотите драться - заставьте своих людей драться с его людьми.

- Кто ты?

- П'танг-П'танг - это я.

- Ты - Бог?!

- Совершенно определенно.

- Да? И сколько же у тебя верующих?

- Пятьдесят один.

Тритон взглянул на него с надеждой и добавил:

- Это много? Не умею считать.

Он показал на грубо вылепленную фигурку на Омнианском берегу и объяснил:

- Но зато у меня есть что поставить на карту.

Ом взглянул на фигурку маленького рыбака.

- Когда он умрет, у тебя будет пятьдесят верующих.

- Это больше или меньше, чем пятьдесят один?

- Гораздо меньше.

- Точно?

- Да.

- Никто не сказал мне об этом.

Несколько дюжин других богов пристально наблюдали за берегом.

Ом смутно припомнил эфебианские статуи. Здесь была богиня с плохо вылепленной совой. Ну да.

Ом потер голову. Здесь совсем не мыслили как боги. И все казалось намного проще, когда ты наверху. Все это игра. А внизу ты забываешь, что это игра. Люди умирали. Лес рубят - щепки летят.

Мы здесь похожи на орлов, подумал он. И иногда показываем черепахе, как летать. А потом отпускаем ее.

- Там сейчас будут умирать люди, - сказал Ом, обращаясь ко всему оккультному миру.

Цортианский Бог Солнца даже не потрудился обернуться.

- Для того они и созданы, - пробурчал он.

В руке он держал коробочку для костей, выглядевшую как человеческий череп с рубинами, вставленными вместо глаз.

- Ах, да, - кивнул Ом, - на секунду я и забыл.

Он поглядел на череп, потом повернулся к маленькой Богине Изобилия.

- Что это, дорогая? Рог изобилия? Можно мне посмотреть? Спасибо.

Высыпав на пол какие-то фрукты, он подтолкнул Бога-тритона.

- Будь я на твоем месте, дружище, я бы нашел что-нибудь длинное и тяжелое, - посоветовал он.

- А один меньше, чем пятьдесят один? - спросил П'танг-П'танг.

- Это одно и то же, - твердо сказал Ом, оглядывая затылок Цортианского Бога.

- Но ведь у тебя тысячи, - настаивал Бог Тритон. - Ты борешься за тысячи.

Ом потер лоб.

Я слишком много времени провел внизу, подумал он, и не могу думать иначе как на земном уровне. Менталитет простого смертного.

- Я считаю, - сказал он, - я считаю, что если ты хочешь иметь тысячи верующих, должен бороться за одного.

Он похлопал Бога Солнца по плечу.

- Эй, ты, светозарный!

Когда Бог оглянулся, Ом разбил Рог Изобилия об его голову.

Это был не обычный удар грома. Он заикался, словно звучал впервые в жизни. Страшные рвущие волны звука раскалывали небо. Песок взметнулся вверх и завихрился вокруг неподвижных тел, лежащих на берегу. Молнии ударяли одна за другой, так что от наконечников копий и мечей отскакивали крохотные языки пламени.

Симони поглядел на зловеще темное небо.

- Что это, черт побери, случилось?

Он подтолкнул тело лежащее рядом с ним. Это был Ангависти. Они уставились друг на друга.

Новый громовой раскат потряс небо. Волны поднимались одна за другой, накрывая корабли.

Корпуса с ужасающей грацией сталкивались с корпусами, и басовой партии грома вторила мелодия стонущего дерева. Обломок рангоута воткнулся в песок у самой головы Симони.

- Мы погибли, если останемся здесь. Пойдем.

Они поползли через паленую пену и песок между кучек молящихся и пресмыкавшихся на земле солдат и наконец-то наткнулись на что-то твердое, похожее на укрытие. Оба заползли в спокойное место под черепахой.

У других возникла та же идея.

Неясные фигуры сидели или лежали в темноте.

Эрн в одиночестве и унынии расположился на своем ящике с инструментами.

В воздухе стоял запах сырой рыбы.

- Боги сердятся, - сказал Борвориус.

- Чертовски злы, - подтвердил Аргависти.

- Мне и самому не по себе, - сказал Симони. - Боги? Ха!

- Сейчас не время для богохульства, - наставительно заявил Рам-ап-Эфан.

Снаружи посыпался дождь из винограда.

- По-моему, лучшего времени не найдешь, - возразил Симони.

Осколок Рога Изобилия отскочил от крыши черепахи, которая покачнулась на своих усеянных шипами колесах.

- Но к чему сердиться на нас? - удивился Аргависти. - Мы делаем то, что они хотят.

Борвориус попытался улыбнуться.

- Боги? Нельзя жить с ними, но и без них не обойдешься.

Кто-то подтолкнул в бок Симони и передал ему сырую сигарету. Это оказался цортцианский солдат. Почти против воли Симони затянулся.

- Хороший табак, - похвалил он. - То, что мы здесь выращиваем - чистое верблюжье дерьмо.

Он передал сигарету скорчившейся рядом фигуре.

- Спасибо.

Борвориус вытащил откуда-то фляжку.

- А ты пойдешь в ад, если выпьешь капельку спиртного? - поинтересовался он.

- Вроде бы так, - рассеянно пробормотал Симони, но тут заметил флягу. - О, ты имеешь в виду алкоголь? Вероятно. Но кому все это надо? Там будет столько священников, что я и близко не смогу пробиться к огню. Спасибо.

- Пусти по кругу.

- Спасибо.

Черепаха снова покачнулась при очередном ударе грома.

- Г'н и'химб бо?

Все посмотрели на куски сырой рыбы и заметили выражение надежды на лице Фасты Бенджа.

- Я мог бы вытащить из топки несколько угольков, - наконец сказал Эрн.

Кто-то похлопал Симони по плечу, вызывая странное щекочущее ощущение.

- Спасибо. Мне надо идти.

Снова взяв фляжку, он неожиданно ощутил порыв ветра, внезапное дыхание Вселенной, и оглянулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как волна подняла корабль из воды и расплющила его о дюны.

Ураган подхватил отдаленный крик.

Солдаты молча смотрели.

- Там были люди, - пробормотал Аргависти.

Симони уронил фляжку.

- Пойдем, - сказал он.

И они как никто волокли бревна в самую пасть урагана, пока Эрн применял все, что знал о рычагах. А они использовали свои шлемы как лопаты, чтобы рыть под обломками корабля, спрашивая себя, ради кого они это делают и какие мундиры носили несчастные.

Туман все сгущался, жаркий, насыщенный электричеством, и все же море продолжало бушевать.

Симони подтащил бревно и обнаружил, что оно теперь весит гораздо меньше. Кто-то схватился за другой конец. Он взглянул в глаза Бруты.

- Не говори ничего, - предупредил тот.

- Боги делают это с нами?

- Не говори ничего.

- Мне нужно знать!

- Это лучше, чем если бы мы делали это с нами вместо богов. Не так ли?

- Но на кораблях еще остались люди.

- Никто не обещал, что все будет гладко и хорошо.

Симони отодвинул доски обшивки.

Там лежал человек в грязной до неузнаваемости амуниции, но живой.

- Слушай! - сказал Симони, стараясь перекричать ветер. - Я не сдаюсь! Ты не победил! Я делаю это не для какого-нибудь Бога, и плевать мне, существуют они или нет! Я делаю это для других людей. И прекрати ухмыляться!

Пара игральных костей упала на песок. Несколько мгновений они сверкали и переливались, а потом испарились.

Море успокоилось. А клочья тумана постепенно растаяли. В воздухе все еще висела дымка, но по крайней мере, солнце снова появилось. Единственное яркое пятно на куполе неба.

И снова у всех было такое чувство, словно Вселенная дышит.

Появились Боги, прозрачные, мерцающие и неясно видимые. Солнце отражалось от золотых локонов, крыльев и лир.

И потом они заговорили, заговорили в унисон. Голоса то забегали вперед, то отставали. Так всегда случается, когда группа людей добросовестно пытается повторить то, что им велено сказать. Ом был в толпе, стоя прямо за цортианским Богом Грома с отсутствующим выражением на лице. Только Брута заметил, что правая рука Бога Грома уходила за спину таким образом, который, если подобная вещь, конечно, могла быть возможной, позволял предположить, что кто-то с силой выкручивает эту самую руку.

Тогда то, что боги сказали, было услышано каждым сражающимся на его собственном языке и согласно его собственному пониманию.

Вкратце это можно было изложить так:

1. Это не игра.

2. Здесь и сейчас вы живы.

И потом все было кончено.

- Из тебя выйдет неплохой епископ, - заметил Брута.

- Из меня?! - завопил Дидактилос. - Я философ.

- Прекрасно. Нам давно пора обзавестись философом.

- И эфебианином.

- И это неплохо. Ты можешь придумать как лучше править страной. Священники не могут этого сделать. Они не могут думать об этом как надо. И солдаты тоже.

- Спасибо, - поблагодарил Симони.

Они сидели в саду Кенобиарха. Высоко над головами кружил орел, выглядывая что-нибудь, что не было бы черепахой.

- Мне нравится идея демократии. Всегда нужно иметь кого-то, кому остальные не доверяют, - пояснил Брута. - Таким образом, все счастливы. Подумай об этом. Симони?

- Что?

- Я назначаю тебя главой Квизиции.

- Что?

- Я хочу, чтобы это прекратилось. И я хочу, чтобы это прекратилось сразу и немедленно.

- Желаешь, чтобы я прикончил всех инквизиторов, так?

- Нет. Это самое легкое. Я хочу, чтобы смертей было как можно меньше. Вероятно, следует казнить тех, кто наслаждался муками людей. Но только их. Ну а... Где Эрн?

Движущаяся черепаха была по-прежнему на берегу. Колеса погружены в песок, нанесенный штормом.

Эрн был слишком смущен, чтобы пытаться отрыть ее.

- Когда я видел его в последний раз, он возился с механизмом дверей, - сообщил Дидактилос. - По-настоящему счастлив только тогда, когда возится с какой-то механикой.

- Да, нужно найти ему занятие. Ирригация, архитектура, что-нибудь в этом роде.

- А ты что собираешься делать? - поинтересовался Симони.

- Восстановить Библиотеку.

- Но ты не умеешь читать и писать.

- Нет. Зато умею видеть и рисовать. Две копии каждого экземпляра. Одна останется здесь.

- У нас будет много места, когда сожжем Семикнижие, - сказал Симони.

- Никаких сожжений. Мы должны все делать постепенно.

Брута посмотрел вдаль, на мерцающие просторы пустыни. Забавно. Он сейчас был так счастлив, как в пустыне.

- А потом... - начал Брута.

- Что?

Брута опустил глаза на фермы и деревни вокруг Цитадели и вздохнул.

- А потом будем трудиться. Каждый день.

Фаста Бенж отправился домой в задумчивом настроении.

Эти несколько дней были очень хорошими. Он встретил много людей и продал кучу рыбы. П'Танг-П'Танг со своими слугами говорил лично с ним и заставил его обещать никогда не идти войной на какое-то место, о котором он в жизни не слышал. Фаста Бенж согласился.<<Прим.: В языке его народа не было слова "война". Им не с кем было сражаться, жизнь для них и так была достаточно сложна. Слова П'Танг-П'Танга звучали так: "Помнишь тот день, когда Паша Модж ударил своего дядю большим камнем? Это что-то подобное, только еще хуже".>>

Некоторые из новых людей показали ему изумительный способ получения молнии. Нужно ударить этот камень каким-то куском чего-то твердого и получаешь маленькие кусочки молнии, которые падают на сухую штуку, которая становится красной и горячей, совсем как Солнце. Если ты будешь кормить его деревом, оно становится больше, а если сунешь туда рыбу, она чернеет. Но только если ты будешь действовать быстро, она не почернеет, а станет коричневой и будет на вкус лучше того, что он когда-либо пробовал. Хотя все это было не так уж трудно.

И ему подарили ножи, вырубленные не из камня, и ткань, полученную не из тростника. А это означало, что жизнь обернулась для Фаста Бенджа и его народа неожиданной стороной.

Он не совсем понимал, почему столько людей хотело ударить дядюшку Паши Моджа большим камнем, но во всяком случае происходившее с ним, очевидно, ускорило шаг технического прогресса.

Никто не заметил, даже Брута, что старого Лу Цзе здесь больше нет. Часть обязанностей служителей истории заключалась в том, чтобы их присутствие или отсутствие никем не было замечено. Собственно, он забрал метлу и свои крохотные искусственные горы и прошел секретными туннелями и незаметными переходами в долину, скрытую среди высоких пиков, где аббат уже ждал его.

Аббат играл в шахматы на длинной галерее, выходившей на долину. Фонтаны журчали в саду, и ласточки влетали и вылетали из окон.

- Все кончилось хорошо? - спросил аббат, не поднимая головы.

- Очень хорошо, господин, - кивнул Лу Цзе, - хотя пришлось несколько подтолкнуть события.

- Хотел бы я, чтобы ты не делал ничего подобного, - упрекнул аббат, рассеянно трогая пешку. - Когда-нибудь ты превысишь свои полномочия.

- Такова история в наши дни, - вздохнул Лу Цзе. - Очень поганая штука, господин. Все время приходится что-то исправлять.

- Да, да.

- В старые времена история была гораздо лучше.

- Все было лучше тогда. Это в природе вещей.

- Да, господин. Господин!

Аббат слегка раздраженно взглянул на него.

- Э... Вы знаете, что в Книгах говорится, будто Брута умер и настал век ужасных войн?

- Мое зрение не то, что было раньше, Лу Цзе.

- Ну... В общем... Сейчас это немного не так.

- Неважно. Главное, чтобы в конце все обернулось как надо, - сказал аббат.

- Да, господин, - подтвердил служитель истории.

- У тебя есть несколько недель перед новым назначением. Почему бы тебе немного не отдохнуть?

- Спасибо, господин. Я, наверное, пойду в лес и посмотрю на несколько упавших деревьев.

- Хорошая практика. Ум должен неустанно трудиться.

После ухода Лу Цзе аббат взглянул на своего противника.

- Хороший человек. Ваш ход.

Противник долго и жестко глядел на доску.

Аббат терпеливо ждал, желая увидеть, какая коварная стратегия будет применена на этот раз. Но тут его оппонент постучал костлявым пальцем по фигуре.

- Напомни мне еще раз, - попросил он, - как ходит вот эта, в виде маленькой лошадки.

Но Брута действительно умер через много лет при необычных обстоятельствах.

Он дожил до преклонного возраста, но для сановников Церкви это было не так уж необычно. Как он сказал, необходимо трудиться, каждый день.

Он поднялся на рассвете и подошел к окну. Ему нравилось встречать рассвет.

Никто так и не позаботился заменить двери Храма. Даже Эрн не смог придумать способа удалить причудливо спекшуюся массу расплавленного металла. Поэтому они просто соорудили над ней ступеньки. А через год или два люди свыклись с этим и даже стали говорить, что это, возможно, символ. Символ не чего-то, а просто символ, определенно символичный.

Но солнце отражалось от медного купола библиотеки. Брута велел себе не забыть справиться о том, как идет строительство нового крыла. Поступало слишком много жалоб, что в библиотеке не хватает места. Люди приходили отовсюду, чтобы посетить ее. Это была самая большая немагическая библиотека в мире. Казалось, половина философов Эфеба переместилась сюда. А в Омнии появилась даже парочка собственных. И даже священники приходили проводить здесь время из-за огромного собрания религиозных книг. Теперь здесь была тысяча двести восемьдесят три религиозных книг. И каждая, если ей верить, единственная, в которой нуждался человек. Как хорошо было видеть все это вместе. Как говорил Дидактилос, иногда невредно и посмеяться.

Пока Брута завтракал, появился субдиакон, чьей обязанностью было читать Кенобиарху список его дел на сегодня. И тактично убедившись, что тот не надел штаны наизнанку, застенчиво поздравил Кенобиарха.

- Мммм? - спросил Брута, подбирая ложкой падавшую кашу.

- Сто лет, - пояснил субдиакон, - с тех пор, как вы бродили по пустыне, сэр.

- Правда? Я думал, всего пятьдесят. Ну, не больше шестидесяти, парень.

- Э, господин, сто лет. Мы проверили записи.

- Верно. Сто лет? Сто лет?

Брута осторожно отложил ложку и уставился на чистую белую стену.

Субдиакон пригляделся, куда смотрит Кенобиарх, но там не было ничего. Только белизна стены.

- Сто лет, - пробормотал Брута. - Мммм. О, Господи, я и забыл. - Он рассмеялся. - Я забыл! Сто лет. Но здесь и сейчас мы...

Субдиакон обернулся.

- Кенобиарх!

Он подошел ближе, побледнев как смерть.

- Господин!

И, отскочив, помчался за помощью.

Тело Бруты опрокинулось вперед почти грациозно и ударилось о стол. Чаша перевернулась, и содержимое полилось на пол.

Но Брута тут же встал, даже не удостоив взглядом свое тело.

- Ха. Я не ожидал тебя, - сказал он.

Смерть отодвинулась от стены.

- В таком случае, тебе повезло.

- Но ведь так много еще не сделано...

- Но так всегда и бывает.

Брута прошел за тощей фигурой туда, где вместо туалета, занимающего дальнюю стену в обычном доме, был...

...Черный песок.

Беспощадный, безжалостный свет лился с черного неба, усеянного звездами.

- А, это действительно пустыня. Все сюда попадают? - спросил Брута.

- Кто знает.

- А что в конце пустыни?

- Суд.

Брута немного подумал.

- В каком конце?

Смерть ухмыльнулась и отступила.

То, что Брута посчитал скалой в песке, оказалось сгорбленной фигурой, которая сидела, обхватив руками колени. Она была словно парализована страхом.

Брута присмотрелся.

- Ворбис?

И взглянул на Смерть.

- Но Ворбис умер сто лет назад.

- Да. И должен был идти через пустыню один. Совсем один, наедине с собой. Если бы осмелился.

- И он сидит здесь сто лет?

- Возможно, нет. Здесь время идет по-другому. Оно - более личное.

- А, ты имеешь в виду, что сто лет может пройти как несколько секунд?

- Сто лет может пройти как вечность.

Черные на черном глаза вопросительно уставились на Бруту, который автоматически, не размышляя, протянул руку - но тут же поколебался.

- Он был убийцей, - сказала Смерть. - И творцом убийц. И палачом. Бесстрастным. Жестоким. Бездушным. Безжалостным.

- Да, я знаю. Он Ворбис, - сказал Брута.

Ворбис изменял людей. Иногда они превращались в мертвецов. Он всегда изменял их. В этом был смысл его жизни.

Он вздохнул.

- Но я - это я, - сказал он.

Ворбис нерешительно встал и поплелся за Брутой через пустыню.

Смерть долго смотрела им вслед.