Ника встречала меня в аэропорту. Я не видела её, по крайней мере, лет пять. Тем не менее, узнать её было не трудно. Передо мной стоял всё тот же трудный подросток, каким она уехала из России.
-- Что у тебя за стрижка! -- не удержалась я чуть ли не сразу после объятий.
-- У нас так модно, -- гордо тряхнув ассиметричными прядями, отвечала Ника. -- И эти гольфы -- она перехватила мой недоумённый взгляд на её гольфы из грубой шерсти, торчавшие из голенищ сапог, -- последний писк.
Писк-то писком, но стиль, однако, каждый выбирает себе сам. Несмотря на второго ребёнка, наша девочка-эмигрантка так и осталась той восемнадцатилетней авантюристкой, какой она уехала в Стокгольм на туристическом автобусе, и, встретив своего будущего мужа, домой не вернулась. О том, как сходили с ума её родители, она, наверное, и не подумала.
С родителями Никины отношения не ладились лет с тринадцати. Папа ей казался слишком занудливым, а мама -- слишком властной. Она находила места и компании, где было весело и никто не давил на неё, как дома. Понятно, что эти компании родителям понравиться не могли.
Несмотря на то, что Нике достались от родителей неплохие способности, с учёбой её отношения тоже не сложились.
-- Улицу будешь мести! -- кричала на неё мама Тамара.
-- Ну и что, -- равнодушно пожимала плечиком Ника и, выдув из жвачки пузырь, громко хлопала им, доводя мамулю до белого каления. А Юра, слушая их частые перепалки, хватался за сердце и искал корвалол.
Но вот пролетели пятнадцать лет. За это время Ника вышла замуж, родила дочь, получила гражданство, развелась, окончила Стокгольмский университет и родила вторую дочь. А между делом посмотрела весь мир и сменила в Стокгольме несколько квартир.
Дорога из Орландо была долгой: автобус, поезд и снова автобус. Нике не терпелось расспросить меня. Я понимала, что несколько попутчиков, что могли услышать меня, не поймут ни слова, но говорить о себе не могла. Эта рана ещё слишком кровоточила, чтобы вот так, в автобусе, простенько рассказать в двух словах...
-- Обязательно расскажу, -- уклонилась я. -- Но только попозже.
Ника понимающе кивнула, тряхнув своими ужасными прядями.
-- Расскажи-ка лучше про малышку. Ей уже полгодика?
-- Да уже почти семь месяцев. Спокойный ребёнок. Ты с ней не будешь мучиться, -- махнула она рукой, словно закрывая тему.
-- И ты уже собираешься выходить на работу?
-- Думаю. Но посмотрю ещё. Что шеф предложит. А если меня это не устроит, то поищу новую работу, пока я в декрете и ты с ребёнком.
-- А что ты ждёшь от шефа?
-- Сейчас новые заказы. Шеф спрашивал, не выйду ли я на работу. Если он повысит зарплату, то выйду. А если нет, то посижу ещё. Восемнадцать месяцев декрета -- моё право.
-- А на декретные деньги можно прожить?
-- Ну, конечно, не так, как хотелось бы. Ведь это же всего восемьдесят процентов от зарплаты.
-- У тебя маленькая зарплата?
-- С чего ты взяла! У меня из моей университетской группы самая высокая зарплата -- сорок шесть тысяч.
Я мысленно умножаю на четыре и прихожу в восторг.
-- А-а, ну... хорошо. И муж работает, да?
-- Мужа у меня нет, -- Ника гордо вздёрнула голову.
-- А-а...
-- С Веселинкиным папой мы не расписаны. Но он, конечно, помогает.
Я с облегчением кивнула.
-- И даже не обручены.
-- Что так?
-- По крайнеё мере, легче выгнать, когда надоест, -- засмеялась Ника, сверкнув отбеленными зубами, прозрачными, как горный хрусталь.
Улыбка осветила её лицо, словно луч яркого солнца, пробившийся сквозь тучи, и разительно преобразила её. Вот она, неземная Тамарина красота, изрядно попортившая жизнь моему брату. Над огромными раскосыми глазами дуги бровей взлетают двумя арками и переходят в остренький лисий носик. Красивый насмешливый рот и длинная шея. От трудного подростка не осталось и следа. Гадкий утёнок превратился в лебедя.
Мне не терпится увидеть Швецию, но за окном, то вымершие пригороды, то заборы предприятий, то перелески на скалах.
-- Хочешь жвачку? -- предлагает мне Ника. Я отказываюсь, а она бросает подушечку в рот и начинает жевать. И снова превращается в подростка.
Я спрашиваю Нику о старшей дочери Анжелине. От Юры я знаю, что она живёт на два дома: неделю у папы, неделю у мамы. Так положено по шведскому законодательству после развода родителей. В Швеции равноправие полов.
-- Как Анжелина относится к такому кочевому образу жизни?
Ника небрежно пожимает плечом.
-- Нормально.
-- Не пытается играть на ваших противоречиях?
-- Ещё как пытается. Но я её попытки быстро пресекаю. А она, чуть что не так -- уходит к папе. Ну и скатертью дорога. Да только и там долго не задерживается. Возвращается как миленькая. Там у отца Вера, с ней не побалуешь.
-- Кто такая?
-- Новая жена. Так что возвращается Анжелка как шёлковая.
Я вздыхаю. Тяжёлый, какой тяжёлый вопрос -- развод родителей. Лишать ребёнка одного из них -- очень плохо. Заставлять жить на два разных, зачастую враждебных дома... Это разве лучше? Разве это выход?
Пытаюсь сменить эту тему. Вспоминаю, что почему-то не знаю Никину специальность.
-- Ника, где и кем ты работаешь?
-- В одной известной компании по информационной безопасности. Системным аналитиком.
Я открываю и закрываю рот. И глупо моргаю.
-- Что это такое?
-- Мои обязанности: анализ предметной области и формулирование требований к информационным системам, оптимизация бизнес-процессoв и моделирование данных, -- отчеканила Ника, ни разу не споткнувшись, даже несмотря на жвачку во рту.
И, насладившись моим замешательством, пояснила нормальным языком:
-- Я вытягиваю из заказчика, что им требуется для бизнеса, и формулирую задачи тем ребятам, которые разрабатывают для них сайт. Ну, и многое другое. Короче, работа в IT.
-- Что?
-- IT - информационные технологии.
Ника искоса смотрела на меня с весёлой и доброй насмешкой. Вот тебе и трудный подросток, гадкий утёнок. Стокгольмский университет -- это звучит. Мою альма матер -- Нижегородский Лингвистический Университет -- знают и ценят только профессионалы. А Стокгольмский университет -- во всём мире.
Ника жила в новом, двенадцатиэтажном доме со стеклянной входной дверью. Мрамор и никель на узенькой лестнице, откидной настил для колясочников. В зеркальном лифте поднимаемся на девятый этаж. Открываем дверь лифта, и на площадке тут же автоматически загорается лампочка. Площадка такая маленькая, что если открыть двери соседних квартир одновременно, то они стукнутся одна о другую. Но ведь такое случается крайне редко. Экономия на том, на чём можно экономить. Зато идеальная чистота. На этом не экономят. Улыбчивую уборщицу я буду встречать довольно часто.
А вот и Никина новая квартира. На входной двери вместо номера - её имя и фамилия. Через символическую прихожую сразу попали в широкую просторную гостиную. Четыре окна вдоль большей стены наполняют её светом и воздухом, открывая широчайшую панораму. Это было первое впечатление от её квартиры, перехватившее дыхание от восторга. Как я потом убедилась, так же действовала Никина квартира и на всех остальных, включая саму Нику, когда она только пришла её смотреть.
На огромном белом диване у окна сидели дети. Четырнадцатилетняя Анжела, уже красавица с карими глазами и тёмно-шоколадными локонами, кормила с ложечки свою сестрёнку. Анжела поздоровалась со мной за руку. Помнила, видимо, она меня плохо. Малышка же во все глаза разглядывала новую тётку. Но главное, без страха. И вот уже, с улыбкой во весь беззубенький рот, протянула ко мне свои ручонки. Вылитая дедушка, то есть мой двоюродный брат.
Посреди гостиной -- чей-то не полностью распакованный чемодан. И на ручке детской коляски аэропортовский ярлык.
-- Вы куда-то ездили? -- я перевожу удивлённый взгляд на Нику, и только теперь до меня доходит, что у неё на лице не тональный крем, а южный загар.
-- Да, мы отдыхали в Испании. Вчера вечером прилетели. Извини, ничего не успела купить к обеду. Из-за каких-то неполадок с шасси наш самолёт кружил целый час над аэропортом -- вырабатывал топливо, и дома мы были очень поздно. Так что разогрею полуфабрикаты, какие завалялись в морозилке.
Мой самолёт вылетал из Москвы в девять, и в Орландо из-за разницы во времени прилетал тоже в девять. До меня дошло, что Нике пришлось рано вставать, а после собственного перелёта это было вдвойне нелегко.
-- Ерунда, -- отмахнулась она на мои предположения.
Потом мне придётся много раз удивиться, насколько Ника легка на подъём и вынослива.
-- Как отдохнули?
-- Прекрасно. Я так хорошо себя чувствую там, где солнце и тёплое море. Была б моя воля, я бы сюда и не приезжала, в этот хмурый город.
-- А как путешествовалось с малышкой?
-- Нормально, -- Ника пожала плечом, -- разве по ней не видно?
Малышка в доказательство жизнерадостно улыбалась.
Пока я распаковывала свой чемодан и доставала скромные подарки, Ника рассказывала о курорте. Разговаривая, она извлекла из холодильника какие-то замороженные полуфабрикаты и сварганила из них в микроволновке нехитрый обед: маленькие котлетки размером с каштаны и картофель с луком, который, похоже, был заморожен в готовом виде.
После обеда я разместилась в своей комнатке. Этот квадрат три метра на три Ника отгородила от кухни, без ущерба для последней. Просто кухня осталась без столовой зоны, и в квартире прибавилась четвёртая комната. А что касается обеденного стола, то для него достаточно места в просторной гостиной.
Оказалось, с Веселининым папой познакомиться сегодня не удастся.
-- Он сегодня ночует у себя.
-- То есть?
-- У него есть своя квартира. И он там отдыхает. От меня, А я здесь. От него, -- хохочет Ника, красиво закинув голову. -- Но, если серьёзно, я сказала, что приедешь ты, и что мне будет не до него. Так что он придёт завтра.
-- Ты на курорт одна ездила?
-- С детьми. А у него работа.
-- А, понятно. Ещё не виделись после приезда?
-- Нет, конечно.
Глядя на Анжелу, я не могла не вспомнить Никиного первого мужа. Дочка унаследовала не мамину, а папину красоту. Красивая была пара -- её родители. Лет десять назад, когда они вышли из такси напротив моего дома, мои соседки вывалились из окон, а потом замучили вопросами, что за артисты ко мне приезжали. Как многое с тех пор изменилось...
Дурацкое это занятие, тонуть в воспоминаниях и жалеть о прошлом. Ника, похоже, такой ерундой не занимается. Она позвала меня с собой за продуктами, и мы отправились в соседний торговый центр. Племянница надела не пуховик, а красное пальтишко с рыжей лисой и превратилась в элегантную леди. И этим невероятным превращением снова меня удивила. Никины рыжеватые пряди удивительно сочетались с ассиметричной шкуркой, обвившей её шею, и я мысленно представила, какой классный мог бы выйти портрет.
Пока мы спускались в лифте, Ника по-деловому и в то же время деликатно обсудила вопрос оплаты моего труда. И это была уже совсем другая Ника. Она так поразительно менялась, что я уже не могла удивляться. Оплата меня устраивала. Тем более, посмотреть Стокгольм и не просто пару дней, а пожить в нём, да на всём готовом, -- для меня это уже огромная награда. А на тот случай, если Нике вдруг взбредёт в голову разыгрывать в отношении меня сценарий "госпожа -- прислуга", у меня был неприкосновенный запас в кронах на обратный билет.