Колесова Марина : другие произведения.

В плену королевских пристрастий

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 5.23*10  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Судьба женщины, на которую во времена средневековья положил глаз женатый король и номинально выдал замуж за опального герцога, чтобы иметь возможность сделать своей тайной любовницей.

  1
  
  Герцог Алекс Тревор, потомок знатного рода, лишенный почти всех своих владений обедневший вдовец и отец трех дочерей, стоял в приемной зале своего родового замка перед королевским посланником и от волнения не мог разобрать ни строчки из послания короля, которое держал в руках.
  - Так что же передать королю? - нетерпеливо прервал повисшее в полутемной, холодной зале молчание пышно разодетый вельможа.
  - Подождите, - судорожно сглотнув, Тревор вновь постарался сосредоточиться, чтобы внимательно перечесть и вникнуть в смысл приказа короля.
  "Сим повелеваю, - гласило послание, - герцогу Тревору без сопровождения в трехдневный срок прибыть в замок Маунткасл".
  Королевский замок Маунткасл славился своими темницами и еще тем, что именно там король казнил непокорных подданных.
   Наконец герцог поднял глаза от бумаги и, взглянув в глаза посланника, медленно и четко, почти по слогам, произнес:
  - Приказ короля будет исполнен.
  - Я передам королю, - высокомерно кивнув, посланник короля быстро вышел.
  Через некоторое время со двора послышался его раздраженный голос, приказывающий подвести ему его коня.
  Герцог Тревор в задумчивости подошел к высокому окну и сквозь грязное и уже много лет немытое стекло увидел, как королевский посланник садится в седло великолепного скакуна.
  - Хорошо, что хоть не под конвоем... - мрачно проронил он. - Его Величество на редкость великодушен, особенно в свете последних событий... За герцогом Риттенбергом, по слухам, он послал несколько десятков воинов из своей личной стражи... Непонятно только, почему именно теперь, после восьми лет забвения... К чему было так долго ждать?
  На последних словах суровое лицо этого высокого, широкоплечего человека исказилось, в глазах промелькнуло какое-то горестное отчаяние, а большая, сильная его рука непроизвольно схватила край пыльной портьеры и, сжав ее, несильно потянула на себя. Раздался треск, истлевшая дорогая материя не выдержала и разорвалась.
  - Дьявол, - выругался он, посмотрев на оторванный кусок портьеры в руке, потом бросил его на пол, и безразлично добавил, - хотя теперь все равно... Бедные мои дочери... как-то он поступит с ними... Ну да ладно... Изменить что-то я все равно уже не в силах.
  Герцог вышел из залы и прошел по длинной балюстраде в правое крыло замка, единственное оставшееся жилым и более-менее отапливаемое. Там в нескольких небольших комнатах жил он, три его дочери, старая служанка и двое слуг, единственные, кто не оставил их в тяжелую пору безденежья и разорения, последовавшую сразу, как только он со своей красавицей супругой восемь лет назад покинул столицу и дворец короля без его на то соизволения.
  - Кэти, - крикнул герцог, - зайди ко мне, нам надо поговорить.
  Старшая из его дочерей, Катарина, светловолосая девочка пятнадцати лет, тут же вышла из своей комнаты и следом за ним вошла в его комнату. Герцог плотно закрыл за ней дверь и пристально посмотрел ей в глаза.
  - Кэти, ты уже взрослая. Поэтому я не буду от тебя ничего скрывать и говорить, что ничего не произошло. Ты видела, что к нам приезжал королевский посыльный.
  - Да, отец, - кивнула та.
  - Так вот, он привез приказ короля в трехдневный срок явиться ко двору. Как я догадываюсь, ничего хорошего этот приказ не сулит. Скорее всего, король лишит меня всех регалий и казнит... Однако я надеюсь, что вам не грозит ничего, иначе здесь уже сейчас было бы полно стражников, и меня вызвали бы не одного, а с вами. Постарайтесь достойно принять известие о решении короля и в любой ситуации оказаться достойными имени Треворов. Единственное, что у вас осталось, дочери мои, это честь и имя... Постарайтесь не потерять первое и не замарать второе. Как старшей говорю сейчас это лишь тебе, незачем тревожить сестер раньше времени. Потом сама поймешь, когда настанет время передать им мои слова. Больше мне сказать тебе нечего, кроме того, что я вас всех очень люблю.
  - Я поняла, отец, - Кэти почтительно склонилась перед отцом.
  Она не отличалась разговорчивостью, но герцог знал, что за этой немногословностью стоит как стойкий характер, так и глубокие чувства.
  Строго взглянув на дочь, герцог удалился.
  
  
  До замка Маунткасл герцог Алекс Тревор добрался быстрее, чем предполагал, и уже к вечеру второго дня он приблизился к королевским владениям.
  Дежуривший у въезда в замок стражник помог ему спуститься с лошади, и тут же к ним подошел королевский слуга. Поклонившись, он со словами: "Его Величество ожидает Вас, Ваша Светлость", предложил следовать за ним.
  Высокомерно кивнув, герцог последовал за ним, отметив про себя, что может, все и не так плохо, раз его ожидает не тюремщик.
  
  Проводив герцога в небольшой, но очень уютный кабинет, слуга с поклоном произнес:
  - Ожидайте здесь, Ваша Светлость.
  После чего тут же вышел.
  После многих лет службы при дворе герцог Алекс Тревор не мог не знать, что королевской аудиенции можно ждать очень долго. Поэтому, не торопясь, опустился в мягкое кресло и приготовился к длительному ожиданию. Однако вскоре дверь распахнулась, и на пороге показался невысокий, но атлетического телосложения и очень приятной наружности светловолосый человек в роскошных парчовых одеждах. Герцог тут же поднялся с кресла и опустился на одно колено, почтительно склонив голову.
  - Рад приветствовать Вас, мой государь, - произнес он.
  - Да неужели рад, герцог? - король явственно усмехнулся. - Это действительно искреннее приветствие?
  - Мой государь, мне никогда не было присуще лицемерие, а сейчас и подавно, - герцог, не вставая с колен, поднял голову и взглянул в глаза своему королю.
  - И давно у тебя появились подобные чувства? Хочу сказать тебе, что ты так хорошо скрывал их, что я даже не догадывался о них. А жаль...
  - Ваше Величество, - герцог качнул головой, - я никогда и помыслить не смел выступать против Вашей власти, Вы не можете не знать об этом. И лишь Ваши притязания на то, что для меня было свято, на честь моей супруги, вынудили меня без Вашего соизволения увезти ее от двора. Но если бы Вам потребовалась моя жизнь или мое служение, по первому Вашему слову, как сейчас, я бы вернулся.
   - Красивые слова, но это лишь слова, герцог... Не знаю, удастся ли тебе на деле доказать мне, что ты готов служить мне и отдать за меня жизнь... Пока ты делал все, чтобы доказать обратное... - король жестом указал в сторону кресел, стоявших друг напротив друга, - можешь сесть, нам предстоит непростой разговор.
  - Поверьте, Ваше Величество, любой Ваш приказ, если он не будет касаться чести и достоинства моих дочерей, будет выполнен, - проговорил герцог, поднимаясь с колен и садясь в кресло, указанное королем.
  - Я слышал, что при родах твоей третьей дочери Елена умерла... И ты, один воспитываешь дочерей... и как я посмотрю, теперь об их чести печешься, не меньше чем некогда об ее... что ж, похвально... похвально, - с усмешкой произнес король, стоя напротив герцога, уже севшего в кресло. Сам сесть в кресло он не торопился.
  - Однако об этом можешь не волноваться, - продолжил он, - я на их честь не посягаю... Пока-то уж точно... да и дальше, если ты согласишься на мое предложение, не посягну... - усмешка на его губах стала совсем мрачной. - Если все сделаешь так, как я желаю, такому покровительству, что будет у них, можно будет лишь позавидовать...
  - Я не понимаю, Ваше Величество... Что Вы имеете в виду?
  - А пока и не надо понимать... Когда я объясню тебе смысл моего предложения, у тебя будет лишь два пути. Либо полностью принять его, либо закончить жизнь на плахе, в этом случае никаких гарантий относительно своих дочерей ты, конечно, не получишь...
  - Это как-то касается моей чести и достоинства?
  - Смотря с какой стороны посмотреть, герцог... Внешне это все будет выглядеть достойно, а вот за то, что это будет именно так на самом деле, не поручусь...
  - Я могу сейчас, пока, Вы не объяснили смысла предложения отказаться?
  - Можешь... я отпущу... - едва заметно кивнул король, - только не забудь, я злопамятен, и то, что я почти не мстил тебе тогда, объясняется лишь одним...
  - Я знаю чем, не надо объяснять, - прервал его герцог и после небольшой паузы добавил: - К тому же, как я понял, сейчас речь идет о будущности моих дочерей.
  - Да, - глубоко вздохнув, согласно наклонил голову король, - я верну в твои владения все графства, которых лишил тебя, а твоим дочерям то положение в обществе, которого они достойны, и не только это... Ты будешь приближен ко двору, у тебя будет все... все, о чем только можно мечтать... Кроме одного: свободы действий. Но ее, как ты должен понимать, нет ни у кого, даже у меня...
  - Я должен стать супругом Вашей фаворитки? - глядя в глаза королю, напрямую спросил герцог.
  Король не отвел глаз.
  - Я бы очень хотел сказать тебе "да" уже сейчас, - тихо проговорил он. - Однако отвечу честно: пока она не моя. Но я буду добиваться ее, и ты поклянешься, что не только не будешь мне мешать в этом, но и поможешь... Иначе... иначе... я найду способ отомстить, в первую очередь твоим дочерям, - в его глазах мелькнуло жесткое, тяжелое выражение.
  - А если у нее хватит сил противостоять и Вам, и мне?
  - Предоставь это мне. Ты будешь лишь четко следовать моим указаниям. Да, и еще... ты пообещаешь, что не будешь ни в чем ограничивать ее... решать все будет она, а также поклянешься, что ваш брак будет лишь номинальным, я надеюсь, ты понимаешь, о чем я.
  - А если она потребует от меня исполнения супружеского долга?
  - Не потребует... А если все же потребует, откажешь. Ведь заставить тебя она не сможет.
  - Вы хотите, чтобы я предоставил ей полную свободу... А если, воспользовавшись ею, она предпочтет Вам кого-либо другого?
  - Герцог, тебе до этого не должно быть никакого дела, - король усмехнулся и, наконец, сел в кресло напротив него. - Твоей супругой она будет лишь номинально, и никаких прав у тебя на нее не будет... и ты знаешь об этом заранее... и согласишься с этим, потому что иначе твои дочери в лучшем случае закончат свою жизнь в монастыре, уж я постараюсь... поверь мне.
  Король помолчал немного, а потом спросил:
  - Так ты согласен?
  - Вы не оставили мне выбора, государь... - герцог отвел взгляд. - Только как же Вы будете, лишив меня чести, полагаться на мое честное слово?
  Король вдруг рассмеялся и откинулся на спинку кресла:
  - Алекс... герцог, позволь я буду так тебя называть... Раз уж быть тебе моим ближайшим придворным.
  Герцог лишь кивнул.
  - Так вот, Алекс, я давно никому не верю... Этот разговор с тобой и твоя клятва - скорее дань твоим понятиям о чести, чем моим... Тебе проще сдержать такую клятву, чем выполнять все тоже из-за страха и опасений о судьбе дочерей. Они ведь все будут жить при дворе, или там, где пожелает твоя будущая супруга, но в любом случае ни одной я не позволю покинуть пределы государства, моего государства, заметь... Я понятно объяснил?
  - Да, Ваше Величество, - Алекс Тревор покорно склонил голову. Он принимал условия сделки. Восемь лет суровой нужды, если не сказать, нищеты, и ответственность за судьбу дочерей сломили его. Поэтому сейчас потенциальная измена неизвестной ему будущей супруги, казалась ему чем-то несоизмеримо малым по сравнению с возможными злоключениями собственных дочерей, которые и так настрадались из-за его решения отстоять честь их матери. Он отчетливо осознавал, что стоит только королю сделать знак начальнику охраны, как тут же какой-нибудь отряд стражников ворвется в его родовой замок, после чего его дочерям останется лишь посочувствовать...
  - Тогда я жду твоей клятвы.
  - Я клянусь, мой государь, что не посягну на честь моей будущей супруги и предоставлю Вам и ей полную свободу действий, - герцог Тревор клятвенно поднял руку.
  Король величественно поднялся с кресла:
  - Пойдем, я представлю ее тебе...
  
  Они долго шли по коридорам полутемных анфилад дворца. Вытягивающаяся при их приближении стража услужливо распахивала двери. Наконец они подошли к массивной двери, у которой стояли два охранника.
  - Ее Светлость ела сегодня что-нибудь? - спросил король вышедшую служанку.
  - Нет, Ваше Величество, - присела перед ним та и, низко склонившись, всхлипывая, добавила: - Сегодня тоже нет... Я уговаривала, я плакала и говорила, как Вы велели, что меня накажут, если она не поест, но она так и не поднялась с колен, ни словечка не сказала и не взяла ничего. А ведь уже десятый день пошел...
  - Понятно... - мрачно протянул тот и, рывком распахнув дверь, вошел.
  Герцог вошел следом. У дальней стены на коленях перед распятием, спиной к ним стояла женщина в платье жемчужно-серого цвета, с распущенными каштановыми волосами, которые, словно тяжелый, блестящий плащ, струились по ее плечам и спине до самого пола.
  - Все молишься? - плотно закрыв массивную дверь, спросил у нее король. - Надеешься, что если будешь голодать, молитва будет действеннее?
  Та медленно поднялась с колен и обернулась, мельком взглянув на герцога Тревора, который тут же пораженно замер, так она была прелестна. Высокий умный лоб, коралловые губы, изысканный излом бровей, подчеркивающих большие, миндалевидные, темно-синие глаза, в бездонном и завораживающем взгляде которых легко можно было утонуть. А когда она повернулась к королю и мелодично заговорила, Алекс Тревор понял, что его сердце окончательно пленено и застыл не в силах ни пошевелиться, ни оторвать от нее взгляд.
  - Мой государь, я действительно молилась, и молилась о Вас. Я молилась о Вашем здравии и о том, чтобы Господь просветил Вас и направил Вас на путь истинный. Чтобы Вас оставили дурные мысли и всю Вашу энергию Вы могли бы потратить на благо Вашего государства.
  - Если все так, как ты говоришь, что ж ты не ешь ничего? - король шагнул к ней ближе. - Чтобы досадить мне? Чтобы меня заставить принять твои условия? Что ты еще хочешь?
  - Ваше Величество, я не прошу ни о чем, - красавица печально покачала головой.
  - Тогда что? Ты не можешь простить мне казнь твоего супруга? А как же христианское всепрощение?
  - Мой государь, Вы - король и были вправе поступить так, как поступили. И Вы лишь перед Богом будете держать ответ за содеянное. Не мне судить Вас, и не вправе я осуждать Вас. Только если Вы думали, что казнь моего мужа освобождает меня от клятв, данных ему, Вы ошибаетесь. "В горе и в радости, в болезни и в здравии", я обещала быть вместе с ним. И раз Вы посчитали его преступником, нарушившим закон и достойным казни, то значит, и я достойна лишь этого, поэтому я жду лишь ее.
  - Нет, герцогиня. Вы, может, неплохо знаете Священное писание, но плохо знаете закон, - мрачно усмехнулся король, переходя на официальный тон общения. - По закону как единственная представительница и наследница рода Тоддов, у которой не было детей от герцога Риттенберга, Вы обязаны повторно выйти замуж, чтобы иметь возможность родить наследника. Вы не захотели стать моей супругой и заставили меня отказаться от мысли склонить королеву к добровольному уходу в монастырь, но я нашел Вам другого супруга. Он не менее знатного рода, чем Ваш, и по закону Вы не можете ему отказать, если согласен я. А я согласен. Поэтому завтра вечером будет свадьба. Вы христианка и обязаны повиноваться закону, не так ли?
  - Да, Ваше Величество, - она потупилась и, немного помолчав, тихо добавила: - Я выйду замуж, раз это требование закона.
  - И если сейчас же Вы не начнете хоть что-то есть, то я при Вас прикажу мучительно казнить служанку, столь скверно Вам прислуживающую, что Вы даже отказываетесь от еды.
  - Хорошо, я буду есть, раз Вы на этом настаиваете...
  - Вот и славно, - мрачно проронил король, - прикажите служанке принести Вам еду. Утром Вам принесут свадебное платье. Вы должны завтра выглядеть достойно. Свадьба не такое частое событие.
  - Да, мой государь, - герцогиня покорно склонила голову.
  - Кстати, не желаете ли узнать, кто Ваш будущий супруг, миледи?
  - Это не имеет никакого значения, - печально проговорила та и отвернулась.
  - У тебя нет даже любопытства, - король резко шагнул к ней, обхватил ее за плечи и сильно тряхнул. - В тебе хоть что-то есть от женщины?
  В то же мгновение голова красавицы запрокинулась, и она стала медленно оседать на пол.
  - О Господи, - король подхватил на руки ее безвольно обмякшее тело и, шагнув к постели, стоявшей у противоположной стены, бережно уложил ее там.
  - Прости, мое сокровище, я сам не ведаю, что творю, ты лишаешь меня разума... - прошептал он, опускаясь рядом на колени, беря ее руку и осторожно и нежно целуя кончики ее пальцев, - я все готов тебе отдать ради счастья быть с тобой, только ведь ты не возьмешь...
  Потом он решительно поднялся и, сердито бросив Тревору: - Пошли. У тебя будет еще время налюбоваться ею, - вышел с ним в коридор.
  Там, жестом подозвав к себе служанку, шепотом приказал:
  - Приведешь герцогиню в чувство и накормишь ее тем, чем она скажет. Она обещала поесть. Будешь кормить ее понемногу, но часто. Всю ночь чтоб от нее не отходила. Утром она должна выглядеть лучше... намного лучше, чем сейчас, иначе к палачу тебя отправлю.
  - Да, Ваше Величество, - срывающимся от волнения голосом пробормотала насмерть перепуганная служанка, - я все сделаю, как Вы сказали.
  Король развернулся и решительным шагом направился прочь. Герцог Тревор последовал за ним.
  
  Вернувшись в кабинет, в котором они беседовали, король, захлопнул дверь и, взглянув прямо в глаза герцогу, медленно и очень отчетливо спросил:
  - Так ты отдашь ее мне? Не передумал, после того как в глаза ей глянул? Она лишь с виду так нежна, внутри она, как сталь... и предательства твоего тебе никогда не простит. Сможешь ради дочерей всю жизнь выносить ее молчаливое презрение?
  - Я уже поклялся, мой государь, - не отводя взгляда, ответил герцог.
  - Что ж... это славно... очень славно, - король отступил в глубь комнаты и там опустился в одно из кресел. - Тогда оговорим частности. Хочешь, чтоб твоих дочерей привезли на свадьбу?
  - Нет, мой государь, это лишнее. Особенно в свете наших с Вами договоренностей. Они будут лишь мешать.
  - Что ж умно... Тогда обговорим место вашей, вернее нашей первой брачной ночи, да и место последующего вашего проживания. Ты как считаешь, замок Телдом подойдет для этого? Это будет свадебный подарок вам от меня.
  Замок Телдом был ближайшей от столицы роскошной загородной резиденцией короля, в окрестностях которой он любил охотиться. Герцог удивленно приподнял брови, а потом с достоинством произнес:
  - Я не считаю себя вправе отказываться от любых Ваших подарков, Ваше Величество. Поэтому жить мы будем там, где захотите Вы ...
  - Алекс, после восьми лет затворничества ты научился не перечить мне, это дорогого стоит. Пожалуй, я сделаю тебя моим первым советником и пожалую орден "За особые заслуги".
  - И в чем эти "особые заслуги" должны будут выражаться? - не удержался от колкости герцог, - В том, что мне надо будет связать жену, перед тем как проводить Вас в ее спальню, или еще в чем-то?
  - Ты что себе позволяешь? - король вскочил с кресла и, шагнув к Тревору, с силой ударил его по лицу. - Шутить вздумал?
  - Простите, Ваше Величество. Это действительно была неуместная шутка, - тихо произнес герцог, рукой стирая с разбитых губ кровь.
  - Хорошо... - кивнул король, - только учти: если ты еще хоть раз позволишь себе пошутить по этому поводу или хотя бы намеком попытаешься унизить ее, то очень пожалеешь об этом... обещаю... да и дочери твои тоже... - в голосе короля слышалась с трудом сдерживаемая ярость. - Ты перед всеми и каждым будешь свидетельствовать о ее добродетели, достоинстве и чести. И доказывать, что она выше всяческих подозрений, иначе не стала бы твоей женой.
  - Вы думаете, кто-то мне поверит, мой государь? Вы вызываете опального придворного, обручаете его с женой казненного заговорщика и начинаете осыпать их подарками и благодеяниями... Не покажется ли это странным?
  - Кому бы что не казалось, ты будешь свидетельствовать об обратном!
  - Мой государь, - герцог склонил голову, - я все понял и постараюсь, чтобы добродетели моей супруги не вызывали ни у кого сомнений. Я даже могу распустить слухи о том, что это я предупредил Вас о заговоре герцога Риттенберга, влюбившись в его супругу. И то, что Вы отдали ее мне в жены - награда за мою бдительность и верность.
  - А ты умен, герцог... и хитер... Я подтвержу это... скажу, что ты спас мне жизнь, именно поэтому и Телдом, и герцогиня, и должность первого советника, и орден, и еще сотню воинов, пожалуй, для солидности добавлю. Но знай, после моих слов у герцогини появится еще один повод ненавидеть и презирать тебя.
  - Одним больше, одним меньше... Какая разница, государь?
  - Алекс, я все больше и больше убеждаюсь в твоей преданности, - удовлетворенно проговорил король.
  
  
  
  На следующий вечер, выйдя из свадебной кареты у ступеней Телдомского замка, герцог Тревор подал руку своей теперь уже супруге, и та впервые за все это время посмотрела ему прямо в глаза. Сердце герцога прерывисто забилось, но он не подал вида. А потом когда она, так что слышал только он, тихо спросила: "Все, что сказал сегодня король на церемонии венчания - правда?", сумел совершенно бесстрастным голосом так же тихо ответить: "Правда еще более отвратительна, чем то, что сказал сегодня он, герцогиня".
  В то же мгновение он почувствовал, как вздрогнула и сжалась в его руке рука его супруги, после чего она тут же отвела взгляд. Герцог облегченно вздохнул, поняв, что научился противостоять ее обаянию.
  Поднявшись с ней под руку по ступеням центрального входа вдоль строя склонившихся слуг, он остановился и, окинув их презрительным взглядом, проронил:
  - До завтрашнего полудня все свободны. Чтоб ни одной живой души в замке не было. Я хочу остаться наедине с моей супругой...
  - Да, Ваша Светлость, никто не посмеет Вас беспокоить, - слуги, кланяясь, стали поспешно спускаться и пятиться к воротам замка.
  А дворецкий поспешил внутрь замка, чтобы предупредить, всех, кто был там, о воле герцога.
  - Прошу Вас, герцогиня, теперь это Ваш дом, - тихо произнес герцог Тревор, распахивая перед супругой дверь.
   Та едва заметно кивнула и вошла. Молча пройдя по коридорам в центральную залу, где стоял уставленный различными яствами стол, накрытый на две персоны, а вдоль стен горели свечи, она в нерешительности остановилась перед столом.
  - Что ж Вы остановились, герцогиня? Извольте откушать, - произнес вошедший следом за ней герцог.
  - Но Вы отпустили слуг... - герцогиня с сомнением взглянула на него.
  - Я с удовольствием буду служить Вам, - улыбнулся он.
  Герцогиня села, и герцог, встав у нее за спиной, склонился к ней:
  - Итак, что бы Вы хотели, миледи?
  - Немного овощей.
  - Как я понимаю, вина Вы не желаете? - положив ей в тарелку овощи, осведомился герцог.
  - Вы правы, милорд, - кивнула она.
  - А вот я, пожалуй, выпью, - он сел напротив нее, налил себе большой кубок вина и, проговорив: - Ваше здоровье, Ваша Светлость, - залпом выпил.
  Герцогиня молитвенно сложила руки:
  - Благодарю, Господи, за хлеб наш насущный, и благослови трапезу сию.
  В это время в залу вошел дворецкий.
  - В замке, кроме меня, никого не осталось, Ваша Светлость. Мне уйти?
  - Да. Лишь покажи, где спальня, - кивнул, не поднимая на него глаз, тот.
  - На втором этаже по коридору направо. Там невозможно заблудиться. Весь пол к ней усыпан лепестками роз, - подобострастно склонился перед ним дворецкий.
  - Пойдем, я запру за тобой ворота, - герцог налил себе еще один кубок, выпил, а затем поднялся и вместе с дворецким вышел из залы.
  Вскоре он вернулся. Дождавшись, когда он вновь сядет за стол, герцогиня подняла на него глаза:
  - Я могу узнать, зачем Вы удалили слуг, милорд?
  - Алекс, просто Алекс, герцогиня, так будет лучше, - герцог вновь взялся за кувшин с вином, налил себе и выпил.
  - Хорошо... как хотите... Так зачем Вы удалили слуг?
  - Скоро сюда приедет король. Нашу первую брачную ночь Вы проведете с ним, миледи. Я не хочу, чтоб об этом знал кто-то, поэтому и удалил всех слуг.
  - Вы не посмеете, герцог! - герцогиня вскочила из-за стола, голос ее звенел. - Вы не посмеете, так поступить со мной!
  - Уже посмел, миледи. Это вопрос решенный, - герцог Тревор мрачно усмехнулся и снова осушил очередной кубок.
  - Нет!
  - Здесь некому жаловаться и некого звать на помощь, Ваша Светлость. Не согласитесь сами - перед его приходом я свяжу Вас.
  - Если Вы... если только Вы посмеете сделать это... - голос герцогини прерывался, она прижалась спиной к стене, - я... я...
  - Ну и что Вы сделаете, герцогиня? Покончите с собой? Так это противоречит христианским заповедям. Вновь откажетесь есть? Я буду кормить Вас насильно, и Вы будете выглядеть посмешищем для всего замка. Что еще Вы можете сделать?
  - Вы поклялись... поклялись в церкви, Вы не сможете, - в ее глазах засверкали слезы.
  - Еще до этого я поклялся, что отдам Вас ему, так что вся эта церемония в церкви была не больше, чем фарс для окружающих. Вас кстати, по отношению ко мне, она тоже ни к чему не обязывает, Ваша Светлость.
  - Алекс, я молю Вас... - герцогиня шагнула к нему и опустилась на колени, по щекам ее текли слезы, - молю... не надо, не делайте этого... я буду верной женой... он же не смог сломить Вас тогда, много лет назад... Я знаю об этом. Почему Вы пообещали отдать ему меня?
  - Встаньте, герцогиня, не надо так унижаться. Это все равно ничего не изменит. Кстати, моя первая жена тоже побывала в его постели, правда, в отличие от Вас, по своей доброй воле. Я силой заставил ее уехать, узнав об этом. Поэтому до сих пор точно не знаю, кто отец моей третьей дочери: я или король... Однако сейчас у меня есть они, три моих дочери, и плевать, что, может, последняя и не моя... все равно жизнь любой из них мне дороже Вашей чести. Можете презирать меня, можете ненавидеть... мне все равно. Я согласился быть Вашим мужем, и я буду потакать любым Вашим желаниям, терпеть все Ваши капризы. Вы можете делать все, что захотите... и помыкать мной как Вам заблагорассудится... но все это будет только завтра. Сегодня Вы будете принадлежать ему.
  - Герцог, он сказал, что убьет Ваших дочерей? Вы только поэтому согласились? - герцогиня схватила его руку, и в ее огромных, синих глазах, влажных от слез, вспыхнула надежда. - Так мы не позволим ему... мы сейчас же уедем... В конюшнях наверняка есть прекрасные скакуны, а сегодня он не посмеет устроить погоню... Мы заберем ваших дочек и отправимся в Троицкий горный монастырь... Нас там примут... там живет мой духовный отец, он обязательно поможет нам, и король не сможет причинить им зла... Я все сделаю для этого, клянусь.
  - Встаньте, герцогиня, - герцог отдернул руку. - Неужели Вы думаете, я соглашусь отдать своих дочерей в монастырь? Ради чего? Ради Вашей репутации? Так король и так сделает все, чтоб на Вас и тени подозрений не пало... Ведь, как Вы, надеюсь, понимаете, ему ничего не стоило силой овладеть Вами еще в замке Маунткасл. Но он не сделал этого. Так что Ваша репутация будет незапятнанна. Никто ни о чем не узнает.
  - Как никто? А Бог? Вы надеетесь обмануть Бога, милорд? - герцогиня медленно поднялась с колен и, гордо выпрямившись, в упор посмотрела на него. В глазах ее больше не было слез. - Вы мой супруг перед Богом, Ваша Светлость... И Вы смеете отказываться от меня и хотите меня заставить принадлежать другому только потому, что уверены, что это не станет достоянием гласности? Вы действительно страшитесь лишь людского осуждения?
  Алекс Тревор залпом осушил еще один кубок вина и, криво усмехнувшись, посмотрел на нее:
  - Не надо, герцогиня, пытаться пронзить меня яростным взглядом. Это еще не удавалось никому. Вы верите в христианские догмы, что ж прекрасно... только не требуйте такой же веры от меня... Меня в первую очередь интересует моя репутация и мое положение в обществе, а не душевная святость. Мне до нее далеко. Когда-то по молодости, ради, как мне тогда казалось, чести рода, я принял скоропалительное и непродуманное решение, которое стоило моей семье очень дорого. Больше так опрометчиво я не поступлю... Идти против воли короля, убежденного, что закон предназначен исключительно для удовлетворения его собственных желаний - это безумие.
  - Алекс, Вы погубите свою душу и мою... не надо...
  - Да, хватит так печься о собственной душе! - с раздражением проговорил он, - Съездите в свой горный монастырь, покаетесь... Весь грех будет на мне, это я Вас принуждаю... Вы лишь жертва, герцогиня. Господь, таких любит, он Вас простит.
  - Не богохульствуйте, герцог! - в голосе его супруги зазвенел такой метал, что герцог удивленно взглянул на нее.
  - А Вы оказываетесь, не столь нежны, как казалось на первый взгляд, - иронично протянул он.
  - Это точно! И если Вы сейчас же, пока не поздно, не измените своего решения... Ваша жизнь и жизнь Ваших дочерей будет похожа на кошмар. Вы будете жалеть о сегодняшней ночи всю оставшуюся жизнь! Одумайтесь, герцог!
  - Так Вы угрожаете мне и собираетесь мстить? Я слышал, Вы долго жили в монастыре, и думал, Вы добрая христианка... и прощаете всех... - губы герцога изогнулись в усмешке.
  - Не Вам судить меня, герцог... Насколько я добрая христианка, решит Господь. Я лишь предупреждаю, что подобное решение может стоить Вам очень дорого. И от моего прощения здесь не будет зависеть ничего, Вы сами никогда не простите этого себе... Сама жизнь заставит Вас раскается и не раз.
  - Да неужели? Это Вас в монастыре научили так ловко прикрывать собственные намерения завесой жизненных предопределений? Я думал, там учат только читать молитвы.
  - Герцог, мне не надо ничего прикрывать. Я заранее, открыто хочу предупредить Вас, что я не святая... и умею не только читать молитвы. Когда-то, с оружием в руках, я отстаивала то, что мне дорого...
  - С оружием? - герцог пьяно расхохотался, потом встал и схватил супругу за плечи, - Так поднимите его, дорогая... Попробуйте самостоятельно защитить собственную честь сначала от меня, а потом от короля... Чего Вы ждете? Или заранее знаете, что Ваша попытка будет обречена на неудачу? Так я Вам скажу больше, она будет лишь смешна...
  - Милорд, сегодня церковь и Господь благословили Вас стать моим супругом, они дали Вам власть надо мной... - голос герцогини вдруг обрел необычайную мелодичность и зазвучал тихо и проникновенно. - Если произойдет то, что Вы задумали, это разрушит все. Еще не поздно остановиться и все исправить... Подумайте, именно в Ваших руках сейчас наша судьба, наше будущее. Оно может быть светлым и прекрасным... Но один Ваш неверный шаг способен превратить всю нашу дальнейшую жизнь в пылающие руины.
  - Алина, - герцог впервые назвал супругу по имени, - Вам бы проповедницей быть... Своей проникновенной речью Вы можете растрогать даже камни... Мне хочется пасть перед вами на колени и умолять указать мне путь в наше будущее, без пылающих руин и развалин... не будь я таким прагматиком, уже сделал бы это... - он мрачно усмехнулся, потом, разжав руки, вновь опустился на стул и, обхватив голову руками, тихо добавил: - Поздно, Алина... Слишком поздно... Я верю, что Вы можете сделать невыносимой как мою жизнь, так и моих дочерей... но исправить что-то уже невозможно.
  - Милорд, еще не поздно! - она склонилась к нему и в свою очередь, обхватив его за плечи, несильно тряхнула, - Вы должны лишь поверить. Выход всегда есть. Господь не оставит нас!
  - Странно только, что при этом участь Вашего первого супруга была столь горька, герцогиня! - приподняв голову и взглянув на нее, зло бросил он в ответ. - Вы ведь не можете не догадываться, что вся его вина состояла лишь в том, что он был обвенчан с Вами. Так почему же Вы не остались ему верны и не вернулись в монастырь? Вы покорились воле короля, герцогиня? Тогда почему не хотите покориться ей вновь?
  - Я покорилась закону, а не прихоти и воле короля... - гордо выпрямилась та.
  - В нашем государстве это одно и тоже, - иронично заметил герцог и сурово добавил: - Миледи, довольно препирательств, - он наполнил вином и осушил очередной кубок, - Превращать мою жизнь в кошмар Вы начнете завтра. А сейчас отправляйтесь в спальню и приготовьтесь достойно встретить короля, если не хотите, чтобы я привязал Вас к постели.
  - Это Ваше окончательное решение, милорд? - каким-то очень отстраненным голосом спросила она.
  - Да, миледи, - кивнул он. - Надеюсь, Вы исполните мою волю, и мне не придется применять силу. Позвольте мне сопровождать Вас.
  Не проронив ни слова, герцогиня медленно вышла из залы, а герцог, поднявшись из-за стола, последовал ней.
  Они медленно прошли по ковру из лепестков роз к лестнице, поднялись на второй этаж и приблизились к спальне. Герцог Тревор распахнул резную массивную дверь, пропустил вперед супругу, после чего закрыл дверь и запер ее торчавшим в замочной скважине ключом, затем положил его себе в карман и, спустившись вниз, пошел отворять ворота замка.
  
  Всматриваясь в темноту, герцог старался расслышать стук копыт, ожидая появления короля. Он неподвижно стоял у приоткрытых ворот, когда рядом с ним внезапно из темноты возникла фигура, закутанная в дорожный плащ. Герцог выхватил кинжал, намереваясь всадить его клинок в незваного гостя, когда тот неожиданно поднял руку, и голосом короля тихо произнес:
  - Нехорошо, Алекс, убивать гостей на пороге.
  Спрятав кинжал, герцог почтительно склонился перед королем, пропуская его в замок, и запер за ним ворота.
  - Я не сразу узнал Вас в темноте, Ваше Величество, - тихо произнес он.
  - Герцогиня слишком дорога мне, чтобы я мог позволить хоть кому-то узнать меня, - ответил король, небрежным жестом сбрасывая на руки герцога дорожный плащ,. Одет он был в скромный костюм мелкоземельного дворянина.
  - Вы один и пешком, мой государь?
  - Доверенный немой и безграмотный слуга ждет меня с лошадьми в овраге у замка. На рассвете мы уедем, думаю, никто не должен узнать о нашем визите. Где она?
  - В спальне.
  - Она знает?
  - Да, я сказал ей.
  - И что же?
  - Герцогиня умоляла пощадить ее честь, предпочитая укрыться в монастыре.
  - И что ты сказал ей на это?
  - Монастырь не то место, где ей надлежит быть сегодня, - ответил герцог.
  - Тверда твоя воля, - усмехнулся король.
  Герцог Тревор усмехнулся и, достав из кармана ключ, протянул его королю: - Дорога к спальне вся из лепестков роз. Я буду здесь, - герцог открыл наугад одну из ближайших дверей. - Вот только вино прихвачу из обеденной залы. Сегодня все-таки день моей свадьбы.
  
  
  Отворив дверь ключом, король шагнул в спальню, и увидел герцогиню, стоявшую на коленях и молившуюся рядом с широкой кроватью, украшенной гирляндами живых цветов. Он обернулся к двери, запер ее, а затем вновь повернулся к своей избраннице, иронично заметив:
  - Не соблаговолите ли подняться с колен, чтобы засвидетельствовать нижайшее почтение своему королю, герцогиня?
  Плечи герцогини под тонким покровом кружевного свадебного платья напряглись. Тяжело вздохнув, она медленно поднялась, обернулась к нему и, присев в низком поклоне, склонила голову с высокой, красиво уложенной прической из ее роскошных, густых волос.
  - Приветствую Вас, мой государь, - тихим голосом проговорила она. В глазах ее блестели слезы.
  Король шагнул к ней и порывисто обнял:
  - Алина, не плачь... никто об этом не узнает, клянусь. Твой супруг будет тебе покорен, все будет так, как ты пожелаешь... Никто не посмеет даже намеком оскорбить тебя... Помнишь, ты говорила о землях для горного монастыря, я пожертвую их, даже больше, чем они просили... и дам деньги и земли на создание новых там, где ты только скажешь...
  Она стояла в его объятиях, даже не делая попыток вырваться, лишь слезы струились по ее щекам и драгоценными брильянтами сверкали в широко распахнутых синих глазах.
  - Прошу тебя, не плачь, - повторил король, нежным движением вытирая слезы с ее лица. - О чем ты плачешь?
  - О душе, которую потеряла, - то ли проговорила, то ли выдохнула она с таким чувством, что король испуганно разжал руки.
  - Что ты говоришь? Как ты можешь так говорить?
  - Вы растоптали ее вместе с герцогом в прах... смешали с грязью... ее больше нет... И сейчас здесь лишь тело, которое полностью в Вашей власти. Берите его и владейте им. Оно больше не нужно мне. Ведь Вы для этого пришли? Время быстротечно, а ночь коротка. У Вас не так много времени до рассвета... скоро это тело, что так привлекает Вас, потеряет всякую привлекательность...
  - Алина, что за речи?
  - Я говорю: поторопитесь, государь... у Вас осталось совсем мало времени... тело без души не может жить и умирает.
  - Алина, что ты задумала? - король легонько тряхнул ее за плечи, воскликнув: - Я не позволю тебе умереть!
  - Есть тот, кто выше земной власти, мой государь...
  - Почему в мыслях твоих, что он позволит тебе то?
  - Я знаю... поэтому и говорю "поторопитесь", - герцогиня сказала это очень тихо, но так уверенно, что у короля перехватило дыхание. - Вы можете сейчас мне не верить... но обязательно поверите на рассвете... Я знаю, что умру на Ваших руках, и моя смерть будет для Вас шагом к ВЕРЕ... Завтра на рассвете, оплакивая меня, Вы уверуете в Него... Ваша жизнь будет нелегка, а путь будет путем страданий... но это будет путь к Нему, так как лишь Он сможет утешить Вас...
  - Я не трону тебя... не трону... Только не умирай! - прошептал король, нежно коснувшись пальцами ее щеки.
  - Как я могу? То не в моей власти, - печально покачала головой она. - Пусть свершится то, что должно...
  - А если не свершится? - с легкой улыбкой спросил король.
  - На все воля Божья... - она вновь качнула головой и повторила, - на все чистая, святая Воля Его.
  В ее словах слышалась печаль, понимание своей участи и готовность кротко принять ее. Король отстранился и потрясенно смотрел на нее. А потом, словно внезапно решившись на что-то, заговорил:
  - Алина, я верю во все, что ты сказала, и готов следовать тем путем к Господу, который он укажет мне.
  Он молитвенно сложил руки и повернулся к распятию:
  - Господи, не отнимай у меня этот светоч, который указал мне путь к Тебе... Я не посягну на ее честь, постараюсь беречь ее и следовать ее советам... Она нужна мне, Господи! Не отнимай ее у меня. Лишь она способна провести меня по тому пути, что Ты уготовал мне. Не лишай меня ее света, чтоб я не сбился с пути истинного.
  - Вы действительно этого хотите? Хотите встать на путь истины и готовы идти этим путем? - герцогиня удивленно распахнула свои большие глаза, чуть склонив голову набок, и продолжила: - Тогда я просто счастлива, мой государь... Счастлива, чтобы ни случилось со мною в дальнейшем... - на ее лице появилась очаровательная улыбка.
  - Алина, когда ты так улыбаешься, я готов сделать для тебя что угодно...
  - Так сделайте... сделайте, что обещали. Пожертвуйте земли горному монастырю, - ее улыбка стала еще шире.
  - Хорошо, обещаю, - кивнул король и, взяв ее руку, поднес к губам, - а я могу в свою очередь попросить тебя?
  - Конечно.
  - Я хочу, чтобы между нами установились душевно близкие отношения... Я хочу найти путь к Богу, и ты должна мне в этом помочь.
  - Я постараюсь, мой государь...
  - Алина, я был бы очень признателен тебе, если бы ты, хотя бы изредка называла меня по имени - Артур, я ведь твой двоюродный брат... Твоя мать была сестрой моего отца. Ты сможешь? Или боишься, что после этого все посчитают тебя моей новой фавориткой?
  - Меня не занимает людская молва, если я честна перед Богом. Я буду к Вам обращаться так, как Вы пожелаете, Артур.
  - Благодарю тебя, моя драгоценная кузина, - он снова нежно и почтительно поцеловал ее руку. - Но если тебе действительно все равно, что о тебе думают другие, пусть тогда твой супруг будет уверен в том, что я получил желаемое.
  - Хорошо, пусть так, - согласно прошептала она.
  Король улыбнулся:
  - А теперь прошу, расскажи мне о Боге. Не о том, о ком говорят священнослужители, а о том, который в твоем сердце. И еще о том, кто открыл тебе путь к нему. Я знаю, ты долгое время провела в горном монастыре... Расскажи. До рассвета еще много времени.
  Она чуть обернулась к нему и, заглянув в глаза, мелодичным и чарующим голосом заговорила.
  - Бог - это любовь. Бог - это любовь вечная, бесконечная, и ощущать ее, стремиться к ней - это уже счастье... Бог любит всех настолько, что послал себя же в образе сына своего на землю нашу грешную и принял страдания и мученическую смерть во искупление грехов всех и каждого. Эту любовь надо понять, почувствовать и открыть ей сердце и, приняв эту любовь, постараться стать достойным ее, чтобы вместить еще больше. Это путь бесконечный, потому что бесконечна любовь Божия. Откройте свое сердце Богу, и Вы ощутите любовь Божию. Она везде... В прекрасных рассветах и великолепных закатах, в пении любой самой маленькой птички и в гордом полете огромного орла. Господь дарит это всем: и богатым, и бедным, и тем, кто знатен, и тем, кто нет, и праведникам, и грешникам, всем нам, живущим... Порой мы закрываем свое сердце, потому что не можем вместить бесконечную любовь Его, погружаемся в суету обыденности и перестаем видеть то, чем он щедро одаряет нас. Перестаем ценить красоту бытия и чувствовать любовь Его.
  - А что такое смерть, это тоже проявление любви Его? - погружаясь в бездну ее глаз, спросил король.
  - Я считаю, что наша жизнь - это возможность для каждого прийти к Богу, открыть Ему сердце свое и душу свою. Для тех, кто успел это сделать, смерть - это начало воссоединения с Богом, а для тех, кто не успел, не смог или не захотел - это конец.
  - Так на рассвете ты хотела воссоединиться с Богом?
  - Вы считаете, что можно этого хотеть, когда душа твоя отравлена сомнениями, болью, отчаянием, разбита и втоптана в грязь? Я не то что хотеть, я даже мечтать, о таком не смела... Однако Господь был милостив ко мне и дал мне силы принять свою судьбу, смириться с ней. Ведь все в руках Божиих... и лишь Ему решать, кто чего достоин. Уверовавшие в свою безгрешность праведники могут оказаться менее достойными, чем раскаявшиеся грешники. Но, как видно, Господь лишь испытывал меня, послав возможность изменить судьбу... Хотя рассвет еще не наступил...
  Король нежно провел рукой по щеке Алины, - Господь не только тебе открыл глаза. Ты необыкновенна.
  - Скажите, мой государь... я должна знать правду. Герцог Риттенберг действительно был невиновен, и лишь я причина его казни?
  - Это тебе герцог Тревор сказал? - скривил губы король. - Нет, мое сокровище... Ты ведь слышала его признание, герцог Риттенберг был не тот человек, которого можно было заставить оговорить себя. Он действительно стоял во главе заговора, и бумаги, найденные при нем, подтверждали это... я, конечно, мог бы лишь лишить его всех регалий и сослать... Но оставлять в живых тех, кто пытается свергнуть мою власть, не в моих правилах.
  - Я до сих пор не могу поверить, в то, что герцог осмелился посягнуть на Вашу власть... Он был замечательный человек. Он много раз защищал монастырь и спас меня из плена... Поэтому когда отец-настоятель сказал мне, что я должна покинуть монастырь, потому что мне уже исполнилось девятнадцать лет и по закону я должна выйти замуж, иначе род Тоддов прервется, и герцог просит моей руки и у него есть Ваше согласие на наш брак, я, не раздумывая, согласилась. Я была уверена, что герцог достойный человек... Как могло случиться, что он встал во главе заговорщиков? Зачем? Ведь мы же меньше двух месяцев назад обвенчались... мы только приехали в его родовой замок, как за ним пришли стражники.
  - Как меньше двух месяцев? - король изумленно посмотрел на нее. - Я дал разрешение герцогу на этот брак около двух лет назад... Он еще тогда сказал, что обвенчался с тобой, но ты не хочешь уезжать из монастыря, пока не родится наследник. Он много о тебе рассказывал, правда, никогда не говорил, какая ты красавица.
  - Как больше двух лет? - в свою очередь удивилась герцогиня. - Два года назад я впервые увидела его, а он меня... Его тогда спасли монахи на горном перевале, и я выхаживала его. Потом, правда, он действительно приехал и просил моей руки, но я и помыслить не могла, что мне придется когда-нибудь покинуть монастырь. Я сказала в ответ, что отказала бы даже королю... С тех пор герцог не беседовал со мной об этом, но стал часто бывать в монастыре. Помогал возводить укрепления, отражать набеги горцев. Учил меня обращаться с оружием, стрелять, метать нож, учил некоторым приемам... Мне тогда все это несколько раз жизнь спасало... А когда однажды горцы подкараулили меня на тропе и увезли, пробрался в их лагерь и спас меня... Герцог был благороден, храбр и честен. У меня в голове не укладывается, что он мог нарушить присягу на верность своему королю и стать во главе заговорщиков...
  - Он хотел сделать тебя королевой, - неожиданно рассмеялся король, - он считал, что ты этого достойна... И он был прав. Когда-нибудь я сделаю тебя ею.
  - Нет, мой государь, - герцогиня почтительно склонилась перед ним, - у Вас уже есть королева... Вы обещали, что не предпримете ничего против нее... а у меня теперь вновь есть законный супруг.
  - Не будем заглядывать вперед. На все воля Божия, - король согласно наклонил головой. - Скажи лучше, почему ты оказалась в монастыре и как ты пришла к Богу.
  - Как там оказалась... - Алина задумчиво подняла глаза кверху. - Вы, наверное, знаете, что моя мать умерла при родах, а мой отец, герцог Тодд, был однолюбом, поэтому он отказался жениться еще раз. Он очень страдал оттого, что моя мать умерла, и не мог простить мне, что именно я стала причиной ее смерти, поэтому он отказался видеть меня. Пока я была маленькой, няньки старались сделать так, чтоб я никогда не попадалась на глаза герцогу. А однажды, когда мне было лет семь, я сама пришла к герцогу в надежде заслужить если не его любовь, то хотя бы его внимание... я пыталась объяснить, что люблю его... но он отправил меня в горный монастырь, где в двух небольших обителях жили семь монахов и четыре монахини. Герцог Тодд знал когда-то отца-настоятеля и написал ему, и он согласился взять меня на воспитание. Я попала туда отчаявшимся ребенком, не ждущим ничего хорошего от жизни, ненавидящим весь мир и в первую очередь собственного отца, потому что я не могла простить ему, что он не любил меня и отверг мою любовь... И там, среди голых скал и очень тяжелой жизни я, к собственному огромному удивлению, нашла столько доброты, любви и ласки, что этого хватило с лихвой и чтобы вылечить мое разбитое сердце, и чтобы суметь открыть свое сердце для любви того, кто любил меня всегда - любви Божией, - герцогиня помолчала немного, а потом добавила: - и чтобы суметь простить отца. Хотя сумела я это сделать лишь после его смерти. Он так и не захотел перед ней со мной встретиться.
  - История очень печальная, Алина.
  - Что в ней печального? - удивилась та и внимательно посмотрела на короля. - Я нашла свой путь к Богу, а это стоит любых трудностей и испытаний.
  - Похоже, ты действительно нашла этот путь.
  Она согласно кивнула и продолжила:
  - Я, например, всегда чувствовала, когда угрожает опасность тем, за кого я молюсь. Отец-настоятель всегда говорил, что Господь, видно, очень любит меня, раз дает это знать.
  - Как же тогда, если ты чувствуешь опасность, еще в монастыре сама в плен попала?
  - Я чувствовала, но не идти не могла. Один из священников был очень болен, ему нужно было лекарство. Мы пошли с сестрой Ниной, совсем молоденькой монахиней. И на обратном пути, я поняла, что нам не пройти - засада. Нина с лекарством спряталась, а я отвлекла горцев на себя. Попыталась увести их подальше от тропы, а потом, конечно, они схватили меня. В горах трудно убежать, к тому же от жителей гор...
  - За кого же ты теперь Бога молишь?
  - За отца-настоятеля, за монахов и монахинь монастыря, за моих умерших родителей и казненного супруга, а теперь еще и за Вас буду... - она замолчала ненадолго, а потом добавила: - больше у меня нет никого близких.
  Король, не сводивший с нее восхищенного взгляда, вдруг понял, что в ее лице нашел того, кто будет не только молиться за него, но и искренне сострадать. Он обрел того, кого с ним рядом никогда еще не было, - обрел друга.
  - Счастлив слышать это, - улыбнулся он.
  
  За разговорами время до рассвета пролетело незаметно.
  - Ну что ж, моя дражайшая кузина, - король поднялся, - не забывай молиться обо мне, ты теперь в ответе за мою грешную душу.
  - Я буду молить Бога о Вас, Ваше Величество, о том, чтобы Господь хранил Вас и окормлял.
  - Да будет так, - промолвил он, после чего подошел к двери, отпер ее и, не оборачиваясь, вышел.
  - Храни Вас Господь, мой государь - прошептала ему вслед герцогиня и осенила его крестным знамением.
  
  
  2
  
  Кэти была во дворе замка, когда в распахнутые ворота, которые проржавели настолько, что уже не закрывались, въехала роскошная карета, запряженная парой великолепных лошадей. Кэти испуганно замерла. Она помнила слова отца и с трепетом ожидала появления королевского посланника. Карета остановилась напротив лестницы главного входа, кучер спрыгнул с козел и, распахнув дверку, спустил подножку. Сердце Кэти судорожно забилось. Однако из кареты вышел не королевский посланник, а богато одетая немолодая дама. Осторожно спустившись, она оглянулась вокруг и, заметив Кэти, направилась прямо к ней.
   - Скажите, милая девушка, где я могу найти дочерей герцога Тревора? - спросила она.
  - Я старшая из них... - Кэти чуть склонила голову.
  - Неужели... - растерянно протянула незнакомка, а затем, поджав губы и в упор глядя на Кэти, продолжила: - Подобная одежда, что на Вас, моя дорогая, скорее пристала простолюдинке, чем Вам.
  Кэти покраснела и потупила взор. С тех пор как они уехали из столицы, Кэти не видела столь шикарно одетых дам. Роскошные наряды она видела лишь на пыльных портретах в гостиной замка. Она считала, что ее платье, которое перешила ей из нарядов матери их старенькая служанка, очень красивое, ведь ее сестры ходили в худших, донашивая то, что становилось мало ей. Однако теперь ей стало очень стыдно от того, как оценила ее наряд незнакомка. А о том, что может сказать она, увидев платья сестер, Кэти даже думать было страшно. Ей хотелось убежать, только бы не видеть этих презрительно сжатых губ.
  - Что ж, - гостья, так и не дождавшись ответа Кэти, глубоко вздохнула, - могло быть и хуже... Ладно, покажите мне Ваших сестер, мне надо их видеть, - тоном, не терпящим возражений, произнесла она и поспешила к входу в замок, а Кэти покорно пошла следом.
  Войдя в холл, незнакомка брезгливо огляделась: - Нет, я не пойду дальше... Я хоть и должна исполнить волю короля, пославшего меня сюда, но это уже чересчур. Здесь столько пыли... У меня сейчас разыграется мигрень.... Вот что, милая леди, - строго обратилась она к Кэти, - зовите своих сестер, а я подожду вас около кареты...
  После чего, шурша платьем, стремительно вышла из дверей.
   Кэти в нерешительности замерла. Она не могла понять, кто эта незнакомка, что ей от них надо и почему она должна вести к ней сестер. Однако упоминание имени короля сделало свое дело. Кэти решила, что спорить с незнакомкой, которую прислал король, вряд ли будет разумно, и поспешила за сестрами.
  
  Оглядев всех трех девочек, гостья еще раз тяжело вздохнула, покачала голой и, видимо что-то внутренне для себя решив, повернулась к кучеру:
  - Сначала едем в ближайший город.
  Тот молча кивнул и, спустившись с козел, распахнул дверку кареты.
  - Садитесь! - обернувшись к девочкам, строго произнесла незнакомка.
  - Зачем нам куда-то ехать? - Кэти, как старшая, взяла сестер за руки.
  - Моя дорогая, - в тоне дамы послышалось раздражение, - я все объясню по дороге... мне надо как можно скорее привести вас в подобающий вашему положению вид.
  - Мы никуда не поедем... Почему мы должны куда-то ехать? - Кэти, не выпуская рук сестер, сделала шаг назад.
  - Это приказ короля. Надеюсь, с королем, милая леди, Вы не намерены спорить? - жестко произнесла дама. - Или Вы хотите, чтобы вместо меня он прислал стражников?
  - Нет, конечно... - Кэти растерянно оглянулась, - только мы не предупредили никого.
  - Ваш отец знает о моем визите, юная леди, поэтому не теряйте времени и садитесь с сестрами в карету.
  - Но нам надо предупредить хотя бы Анну.
  - Кто такая Анна?
  - Это наша служанка, она будет волноваться... - Кэти выпустила руки сестер и сделала шаг к лестнице, - я быстро, только скажу ей и вернусь.
  - Если Вы сейчас же не сядете в карету, юная леди, то я вынуждена буду доложить королю о том, как Вы относитесь к его приказам. Вы, видимо, не имеете никакого представления об этикете, если готовы пренебречь приказом короля, - произнесла незнакомка таким грозным голосом, что Кэти застыла на месте.
  - Вы так и будете стоять, как изваяние? Или все-таки соизволите сесть в карету? - продолжила та нетерпеливо.
  Прошептав: "Извините, я не хотела Вас рассердить", Кэти быстро подошла к карете. Вначале она помогла сесть в нее сестрам, испуганно жавшимся друг другу, а затем села сама. Все втроем они сели с одной стороны, оставив незнакомке то сиденье, на котором лежали ее тонкие кружевные перчатки.
  Сев в карету и скомандовав кучеру: "Трогай", незнакомка еще раз внимательно на них посмотрела и, глубоко вздохнув, произнесла:
  - Меня зовут леди Розалинда Гиз. Вы можете обращаться ко мне "леди Розалинда". По приказу короля я теперь вас опекаю и отвечаю за вас и ваше поведение. Поэтому очень надеюсь, что вы сразу поймете, что обязаны меня слушаться и мне подчиняться, чтобы мне не пришлось объяснять вам это еще раз.
  - Вы нас опекаете? - подавленно переспросила Кэти. В ее голове закружился хоровод мыслей, главная из которых была: "Как бы узнать, что случилось с отцом". Она испугалась, что началось сбываться то, что он предрекал ей при разлуке.
  - Да, теперь я ваша опекунша, - леди Розалинда раздраженно повела плечами.
  - Простите... - больше Кэти ничего произнести не смогла, она отвернулась, чтобы скрыть слезы, предательски подступившие к глазам.
  Не заметив ее состояния, леди Розалинда продолжила:
  - Сейчас Вы скажете, как вас зовут, чтобы я могла обращаться к каждой из вас по именам. Как Ваше имя? - леди Гиз рукой указала на Кэти.
  - Кэти, - произнесла она.
  - Полное имя! Запомните, юная леди, в приличном обществе иное обращение друг к другу исключено, - раздраженно заметила леди Гиз.
  - Катарина, - с трудом сдерживая свои чувства, чтобы не показаться дерзкой или не расплакаться, проговорила Кэти.
  - Уже лучше... А Ваше?
  - Мария, леди Розалинда, - средняя из сестер склонила голову.
  - Умница, - похвалила леди Розалинда, - Вы явно сообразительнее своей сестры.
  - А меня Луиза, это мое полное имя, - не дождавшись своей очереди, выпалила младшая из сестер Тревор. Она явно хотела, чтобы ее тоже похвалили.
  - Я пока Вас ни о чем не спрашивала, юная леди, - резко прервала ее леди Гиз, - приличные молодые леди никогда не позволяют себе прерывать старших и вмешиваться в их разговор. Надеюсь, Вы постараетесь запомнить это.
  - Простите, - щеки Луизы заалели.
  - Замечательно, что Вы меня поняли. А вот теперь я бы хотела услышать от Вас Ваше имя.
  - Луиза, - повторила перепуганная девочка.
  Кэти постаралась незаметно погладить ее по руке, чтобы хоть немного ободрить.
  - Сейчас, когда мы с вами познакомились, я расскажу вам, что мы будем делать дальше, - продолжила леди Гиз. - Мы найдем в ближайшем городе портниху и закажем у нее несколько платьев для вас. А то я даже вообразить не могу, как в таком виде представлю вас герцогине. Король не простит мне, если узнает, что она была недовольна...
  В карете повисло напряженное молчание. Кэти боялась что-либо спрашивать, страшась, что не сможет сдержаться и расплачется, как только услышит ужасную новость. Ее сестры тоже испуганно молчали. Наконец Луиза не выдержала:
  - Леди Розалинда, извините, пожалуйста, - прошептала она, - а какой герцогине Вы хотите нас представить?
  - Как какой? - удивилась та. - Герцогине Тодд, разумеется, супруге вашего отца и теперь вашей матери по закону.
  - Отец... женился? - Кэти судорожно сглотнула и пораженно замерла, не понимая радоваться или печалиться такому известию.
  - А вам не сообщили? - леди Гиз удивленно покачала головой. - Да, юные леди, Ваш отец женился. Я была уверена, что Вы знаете об этом. Его супруга - кузина короля. Поэтому король, чтоб оградить свою кузину, к которой очень благоволит, от забот, связанных с необходимостью следить за вами и печься о вашем должном воспитании и приличествующем вашему положению образовании, поручил это мне. Я была фрейлиной Ее Величества матери короля, упокой Господи ее душу, - леди Гиз набожно перекрестилась, а потом продолжила, - поэтому вряд ли кто-нибудь сумеет это сделать лучше меня.
  Сестры испуганно притихли. Их пугала эта строгая, властная женщина. Поэтому вопрос, почему их отец по-прежнему не может сам воспитывать их, не задала ни одна.
  Доехав до ближайшего города и найдя портниху, леди Розалинда устроила в ее доме целый переполох. Она пересмотрела почти все запасы тканей, заставив испуганную портниху метаться по всему дому и выложить все, что у нее есть для такой взыскательной покупательницы. Однако ей не нравилось ничего. Наконец, недовольно скривив губы, она все же выбрала ткань по своему вкусу и заказала платья для каждой из сестер. Затем велела перепуганной портнихе срочно с нарочными прислать в замок платья, как только они будут готовы, после чего удалилась, сказав: "Все остальное - позже, в столице" и шурша своим роскошным нарядом.
  
  Всю ночь и весь следующий день карета ехала почти без остановок, и к вечеру второго дня они уже въезжали в ворота замка Телдом. Обогнув двор, карета подъехала к отдельному входу дальнего крыла замка, граничащего с помещениями, отведенными для слуг, и конюшнями.
  Подбежавший дворецкий с поклоном встретил выходящую из кареты леди Розалинду:
  - Леди Гиз, я доложу о вашем приезде Их Светлостям и провожу Вас в зал для приемов.
  - Доложи Их Светлостям, что мы приехали, - высокомерно кивнула ему та, - и передай, что я прошу у них разрешения представить им дочерей завтра. Юные леди устали в дороге, им необходимо отдохнуть и привести себя в порядок.
  - Конечно, леди Гиз, я все передам... - дворецкий еще раз низко поклонился и чуть ли не бегом бросился к центральному входу в замок.
  Проводив его долгим взглядом, леди Розалинда подумала, что чета герцогов Тревор по-видимому отличалась суровым нравом, раз дворецкий с такой скоростью отправился к ним с докладом. Насколько она знала, часто бывая раньше в свите короля в замке Телдом, Рон расторопностью никогда не отличался.
  
  Быстро поднявшись в апартаменты герцогини, дворецкий постучал.
  - Войдите, - раздался из-за двери мелодичный голос.
  Рон шагнул в апартаменты и с поклоном произнес:
  - Ваша Светлость, прибыли юные леди Тревор в сопровождении леди Гиз. И леди Гиз как их опекунша просит позволения представить Вам их завтра, так как они все очень устали с дороги.
  - Ты уже доложил об этом герцогу? - спросила герцогиня, сидевшая с книгой в одном из кресел у окна.
  - Нет, Ваша Светлость... герцог распорядился вначале обо всем докладывать Вам.
  - Да, конечно, Рон... и как я могла забыть... - герцогиня поспешно отложила книгу и встала. - Разумеется, я согласна, чтобы леди Гиз представила мне девочек завтра. Надеюсь в замке все готово для них?
  - Конечно, Ваша Светлость... я все сам проверял. И комнаты юных леди, и комнаты леди Гиз, и залы для занятий и игр - все в полном порядке. И переход в крыло, отведенное им, как и приказал король, я запер. Ключ только у Вас, герцога и меня. Выйти юные леди смогут только в сопровождении леди Гиз, а попасть в центральную часть замка только через центральный вход и также лишь в ее сопровождении.
  - Да, я помню, об этом распоряжении короля, Рон, и рада, что ты все так тщательно выполняешь... но я спрашивала не об этом. Я не ждала девочек раньше конца недели и ничего не проверила сама.
  - Ваша Светлость, у Вас есть ключ, который подходит ко всем дверям замка... Если Вы не доверяете мне, то можете открыть и в любое время проверить все, что только пожелаете. Вы хозяйка замка, и никто не посмеет Вам перечить. Король приказал казнить любого по первому Вашему слову, и стражники, и весь гарнизон замка выполнят любой Ваш приказ.
  - Рон, я полностью доверяю тебе. Я хотела услышать твое мнение о том, насколько девочкам там будет уютно.
  Дворецкий рухнул на колени:
  - Ваша Светлость, Вам, конечно, может не понравиться, как я все распорядился устроить там, но неужели Вы думаете, что я мог умышленно сделать что-то противоречащее Вашему приказанию?
  - Рон, - герцогиня шагнула к дворецкому и нежно коснулась его плеча, - ты постоянно падаешь передо мной на колени, стоит мне хоть о чем-то спросить тебя. Что произошло?
  - Ваша Светлость... - дворецкий совсем склонил голову, - я лишь пытался ни чем не прогневить Вас...
  - Рон, - герцогиня рукой ласково приподняла голову коленопреклоненного дворецкого и заглянула ему в глаза. - Последнее время тебя, да и всех слуг будто подменили. Я знаю, что герцог очень суров, особенно со слугами, но я ведь никогда не наказывала тебя...
  - Да, Ваша Светлость... - Рон попытался отвести взгляд.
  - Рон, я бы хотела узнать причину, хотя настаивать не буду.... Жаль, конечно, что ты не доверяешь мне, но что поделать, я приму это как данность, - герцогиня убрала руку от лица дворецкого, отошла к окну и отвернулась, тон ее заледенел. - Можешь идти. Скажи леди Гиз, что завтра я сообщу, когда встречусь с девочками.
  - Ваша Светлость... я все расскажу, только не сердитесь... - Рон встал и шагнул к ней.
  - И что же произошло? - герцогиня обернулась к нему.
  - Ваша Светлость... - дворецкий потупил голову, - Вы помните, Клепон, слуга, что прислуживал Вам, как-то опрокинул за обедом соус Вам на платье... Так вот, после того случая Его Светлость герцог в присутствии короля собрал всех слуг в центральной зале и сказал, что он напоминает нам, что может не только наказывать, но и казнить любого по своему усмотрению. А потом сказал, что в первую очередь будет требовать от всех беспрекословного подчинения Вам, Ваша Светлость. И если кого-то заметит в нерадении или недолжном почтении, строго накажет. Что все должно в первую очередь докладываться Вам, и на все испрашиваться Ваше соизволение, и только после этого все это должно докладываться ему. Ему же все должны докладывать обо всех случаях, когда они заметили кого-то в нарушении этих правил, потому что те, кто не сообщили ему о них, будут также наказаны. А потом он приказал стражникам взять Клепона, отвести на двор и казнить. Вы еще прибежали тогда во двор и просили герцога и короля прервать казнь.
  - Так его казнили из-за этого? - герцогиня закусила губы и отвернулась. Она помнила, как прибежала во двор, увидев из окна приготовления к казни, и как спрашивала и герцога, и короля, в чем тот слуга столь сильно провинился, и как, не дождавшись никаких пояснений, просила помиловать несчастного. Все ее старания тогда оказались напрасными. Герцог ответил ей, что готов выполнить любое ее желание, но только не связанное с вопросами наведения порядка в замке. Что она может пожелать все, что угодно: и назначить бал, и чтобы ее манто сзади всегда носили двое слуг или чтобы во время обедов все слуги были одинаково одеты. Он проследит, чтобы все было исполнено. А как и каким образом он будет добиваться исполнения ее желаний, он будет решать только сам. И его тут же поддержал король, заявивший, что герцог абсолютно прав и его милой кузине ни к чему вникать в тонкости поддержания порядка в замке и наказания слуг. Ей надо при необходимости лишь пожаловаться герцогу на их нерадение, чтобы тот все исправил. И еще добавил, что закон в замке должен соблюдаться неукоснительно, и это обязанность мужчин - следить, чтоб он исполнялся.
   - Да, выходит, что так, Ваша Светлость... - дворецкий согласно кивнул и продолжил: - Теперь все очень боятся, что герцог заподозрит их в нерадении, поэтому докладывают ему о малейших промахах как своих, так и окружающих. Лишь в этом случае он может ограничиться устным выговором или нестрогим наказанием, в противном случае он поступает с провинившимися очень жестоко...
  - Ну что же, Рон, теперь мне стало все понятно, - герцогиня тяжело вздохнула. - К сожалению, повлиять на решение герцога я никак не могу. Но ты передай ему, пожалуйста, что я расспрашивала тебя о его дочерях и твоих приготовлениях к их приезду и была довольна тем, что ты сделал.
  - Да, Ваша Светлость. Вы несказанно добры, - Рон склонился к руке герцогини, коснулся губами кончиков ее пальцев и поспешно вышел.
  
  Войдя в апартаменты герцога, дворецкий склонился в низком поклоне, - Ваша Светлость...
  Герцог нетерпеливо ходил по собственному кабинету и явно ждал его.
  - Ты был у герцогини, докладывал ей о приезде юных леди? - сразу же спросил он.
  - Да, Ваша Светлость, - Рон склонился еще ниже.
  - Что она сказала?
  - Я рассказал ей обо всех приготовлениях к приезду юных леди и о том, что леди Гиз просила разрешения представить ей их завтра, чтобы они могли отдохнуть с дороги.
  - И что она?
  - Ее Светлость сказала, что завтра сообщит леди Гиз, когда захочет увидеть юных леди. И что она довольна теми приготовлениями, что я осуществил к их приезду.
  - Ты запер переход?
  - Да, Ваша Светлость.
  - Отдай мне ключ.
  - Конечно, Ваша Светлость, как пожелаете, - дворецкий достал из кармана связку ключей и, сняв один из них, протянул герцогу.
  - Больше ключей от перехода нет, я надеюсь? - взяв ключ, жестко спросил тот.
  - Больше нет, Ваша Светлость. Лишь ключ герцогини, который ей отдал король и который подходит ко всем дверям.
  - Это я знаю, - герцог убрал ключ и сказал: - Ты свободен.
  - Благодарю, Ваша Светлость.
  - Надеюсь, ты не забыл, что я не люблю, когда кто-то, особенно вечером, без дела шатается по замку...
  - Ваша Светлость, все слуги предупреждены и не выходят из своих комнат без вызова или приказания.
  - Тебя это тоже касается.
  - Я стараюсь, Ваша Светлость. Но сложно следить за порядком в замке, не покидая своих комнат.
  - Рон, если тебе это сложно, я могу заменить тебя кем-нибудь более сообразительным, - раздраженно проговорил тот.
  - Я все понял, Ваша Светлость, я буду очень стараться, - дворецкий снова низко склонился. - Вы позволите мне сейчас передать леди Гиз ответ герцогини?
  - Я все скажу ей сам, - резко произнес герцог и, не дожидаясь ни ответа, ни ухода дворецкого, вышел из своих апартаментов и быстрым шагом удалился. По тому, куда он направился, Рон догадался, что герцог решил навестить своих дочерей, не дожидаясь завтрашнего дня, и передать леди Гиз ответ герцогини.
  
  Герцог, отперев переход, прошел в крыло, отведенное его дочерям, и, рывком открыв дверь, вошел в комнаты леди Гиз. Та сидела за туалетным столиком с распущенными волосами. Испуганно обернувшись на звук распахиваемой двери, она поспешно встала и, чуть склонив голову, тихо произнесла:
  - Я не ждала вас сегодня, Ваша Светлость. И очень надеюсь, что впредь, прежде чем войти, Вы предварительно хотя бы постучите.
  - Считаете, что я должен стучаться, прежде чем войти куда-либо в своем собственном замке? Так вот, предупреждаю заранее: этого не будет! - резко ответил ей герцог. - И если Вас это шокирует, можете хоть сейчас убираться отсюда. А королю я передам, что опекунша, позволяющая себе вовремя не доложить о прибытии в замок, не может находиться на службе короля. Вы, леди, видимо, забыли, на каких условиях Вас прислал сюда король... Так мне нетрудно и напомнить! Кстати, сейчас у Вас последняя возможность покинуть этот замок, больше я не буду предлагать Вам покинуть его... а если Вы еще хоть раз позволите себе что-то подобное или будете разговаривать со мной в таком тоне, то я прикажу стражникам наказать Вас, причем так, чтоб даже мысли о возможности подобного поведения навсегда исчезли из Вашей головы.
  - Ваша Светлость, - леди Гиз потрясенно воззрилась на герцога, - Вы говорите это мне?
  - А кому же еще? По-моему, кроме нас двоих в комнате больше никого нет.
  - Вы действительно осмелитесь велеть наказать меня, Ваша Светлость?
  - Действительно. И чтобы это не было для Вас неожиданностью, предупреждаю заранее, - произнес он тоном, не терпящим возражения. - Поэтому если Вы намерены еще хоть раз позволить себе что-то в этом роде, Вам следует покинуть замок.
  - Ваша Светлость, - леди Гиз в изнеможении взялась рукой за стул, - позвольте мне сесть...
  - Садитесь, - сухо кивнул герцог.
  - Вы знаете, Ваша Светлость, - опускаясь на стул, проговорила она, - какие обстоятельства стали причиной моего появления здесь, как и то, что я не могу уехать... мне некуда уезжать.
  - Это мне известно, - герцог усмехнулся. - Я не гоню Вас, Вы можете остаться. Однако если не хотите быть наказанной, постарайтесь больше не давать мне повода быть недовольным Вами.
  - Я постараюсь, Ваша Светлость... - с трудом выговорила леди Гиз. Она явно старалась взять себя в руки и успокоиться, но это никак не удавалось ей. Губы ее тряслись, она с трудом дышала.
  Внимательно посмотрев на нее, герцог подошел к столу, взял графин с водой и налил в стоящий рядом стакан. Потом взял стакан и протянул его взволнованной даме.
  - Выпейте и успокойтесь, Розалинда. Я пока еще не отдал приказ о Вашем наказании, и если буду видеть, что Вы стараетесь, не отдам его и впредь...
  - Благодарю, Ваша Светлость, - леди Гиз взяла стакан и судорожно приникла к нему.
  Выпив воды, она почувствовала себя лучше. Отставив стакан, леди Гиз легким движением руки подобрала волосы, быстро, несколькими шпильками заколола, придав им вид небрежно уложенной прически, и поднялась:
  - Ваша Светлость, я поняла, что недозволительно вела себя с Вами, и постараюсь, чтобы подобное не повторилось, - проговорила она, склонив голову.
  - Прекрасно, Розалинда, - герцог удовлетворенно кивнул. - Я надеялся, что мы найдем общий язык. Сядьте, и пока окончательно не придете в себя, можете не вставать.
  - Мне уже лучше, Ваша Светлость. Я постою.
  - Как пожелаете, Розалинда, - герцог равнодушно пожал плечами.
  - Вы хотели бы узнать что-то о дочерях, Ваша Светлость?
  - Да, только вкратце.
  - Они здоровы. Я заказала им из тех средств, что Вы выдали мне, платья наиболее приличных из того, что смогла найти в тех местах. Надеюсь, их доставят к завтрашнему дню. Сейчас я отправила Ваших дочерей спать. Они устали в дороге. Завтра я их подготовлю к встрече с герцогиней. Они, правда, пока еще плохо представляют себе правила придворного этикета, но я думаю, что сумею объяснить им, как должно вести себя с ней... и надеюсь, они произведут на нее благоприятное впечатление.
  - Розалинда, я очень бы хотел, чтобы Вы свели это представление к минимуму и чтобы впредь юные леди имели как можно меньше возможностей для общения с герцогиней. Я не хочу, чтобы они хоть как-то досаждали ей... Поэтому постарайтесь сделать так, чтоб они не имели возможности выходить из этого крыла замка. Найдите им учителей, учите их чему-нибудь... я полностью полагаюсь в этом на Вас.
   - Но девочкам такого возраста трудно целыми днями заниматься, Ваша Светлость, - растерянно произнесла та, - они вряд ли смогут.
  - Заставьте!
  - Но свежий воздух, Ваша Светлость... Он необходим детям в таком возрасте...
  - Хорошо, можете выводить их гулять, но лишь тогда, когда герцогиня уедет из замка на прогулку или по делам и когда в замке нет гостей.
  - Хорошо, Ваша Светлость... Я поняла, что моей главной задачей является свести к минимуму общение герцогини с Вашими дочерьми.
  - Вы чрезвычайно понятливы, Розалинда. Если Вы сумеете добиться этого, я буду доволен.
  - А если герцогиня сама будет настаивать на беседах с ними? Я могу ей отказать?
  - Нет, конечно. Запомните: ее слово здесь - закон. Просите, уговаривайте, объясняйте, что девочки чем-то заняты, но отказывать не смейте. Храни Вас Бог, если она хоть раз пожалуется мне на Вас, что Вы не выполнили какое-нибудь ее требование или девочки чем-то досадили ей...
  - Я поняла, Ваша Светлость, и постараюсь выполнить все Ваши указания.
  - Что ж, леди Гиз, я удовлетворен нашей беседой. Завтра герцогиня сообщит Вам, когда сочтет нужным встретиться с юными леди.
  Герцог распахнул дверь и удивленно замер на пороге. У противоположной стены коридора стояла Кэти, которая, как только увидела его, бросилась ему навстречу и, прижавшись, крепко обняла.
  - Отец, я так рада...
  Алекс Тревор холодно отстранил дочь от себя и, взяв ее за плечо, повернулся к стоявшей в глубине своей комнаты леди Гиз.
  - Розалинда, Вы сказали мне, что отправили моих дочерей спать...
  - Да, Ваша Светлость, я отвела леди в их комнаты и велела им ложиться.
  - Значит, как я понимаю, Кэти, ты нарушила приказ вашей опекунши. Она не объяснила вам, что вы должны слушаться ее?
  - Объяснила, отец, - Кэти растерянно смотрела на него, не понимая, чем вызвана такая его холодность и суровость в обращении с ней. Герцог и раньше не отличался особой нежностью по отношению к дочерям, но Кэти всегда чувствовала, что за скупыми фразами отца стоит сердечная забота о них и отеческая любовь. Сейчас же за ледяным тоном герцога угадывалось лишь плохо скрываемое раздражение, и только.
  - Тогда почему ты здесь?
  - Я услышала Ваши шаги, отец... я так долго ждала и так волновалась за Вас... - на глаза Кэти навернулись слезы.
  - Ты нарушила правила поведения, которые здесь неукоснительно соблюдаются. Поэтому леди Гиз вправе наказать тебя так, как посчитает нужным, для того, чтобы больше это не повторялось. Надеюсь, это послужит тебе хорошим уроком, и впредь ты будешь послушна.
  Герцог подтолкнул испуганную дочь в комнату леди Гиз и добавил, обращаясь к той, - Я надеюсь, Вы догадываетесь, Розалинда, что чем жестче Вы накажете эту своевольную юную леди сейчас, тем менее вероятно, что Вам придется это делать регулярно в будущем.
  Леди Гиз успела лишь кивнуть, прежде чем герцог стремительно вышел. Катарина, оставшаяся стоять посреди комнаты, прижала руки к лицу и заплакала.
  Розалинда Гиз несколько минут растерянно молчала, а потом, достав из комода большой носовой платок, решительно шагнула к плачущей Катарине.
  - Вот что, юная леди, - сурово сказала она, - сумели провиниться, умейте достойно и отвечать за свои проступки. Надо уметь выглядеть должным образом в любых обстоятельствах.
  Она насильно вложила платок в ее руки. Потом налила в стакан воду и протянула Кэти:
  - Выпейте, леди Катарина, это поможет Вам успокоиться.
  Та, отерев платком слезы, послушно взяла стакан и выпила воду.
  - Ну вот, уже лучше... - с сочувствием посмотрела на нее леди Гиз и спросила, - Герцог когда-нибудь раньше наказывал Вас?
  - Нет... - Кэти потупила взгляд, - никто и никогда не наказывал ни меня, ни сестер...
  - Что ж, все когда-нибудь происходит впервые... - философски заметила леди Гиз, - Пойдемте, юная леди, как Вы, надеюсь, понимаете, я не могу ослушаться приказа герцога.
  И она вывела из своей комнаты покорно склонившую голову Кэти.
  
  
  На следующий день леди Гиз с раннего утра наставляла своих воспитанниц, готовя их к встрече с герцогиней.
  Она прежде не была знакома с герцогиней и видела ту лишь мельком, однако много слышала о ней. Участие короля в судьбе несчастной кузины, которая, покорившись его воле, покинула монастырь, где воспитывалась и вышла замуж, как оказалось, за заговорщика, которого король сам же вскоре приказал казнить, будоражила весь двор.
  То, что король тут же нашел ей нового супруга и осыпал его благодеяниями, многие воспринимали как факт, доказывающий, что король сам неравнодушен к своей кузине, и видели в ней новую фаворитку короля. Однако то, что ее супругом стал герцог Тревор, столь ревностно охранявший честь своей покойной жены, что ради этого пожертвовал своим положением при дворе, заставлял в этом усомниться. К тому же слухи, подтвержденные самим королем, что именно Алекс Тревор помог раскрыть заговор, возглавляемый первым супругом герцогини, давали пищу разговорам, что как раз герцог Тревор подстроил все так, чтоб кузина короля стала его законной супругой.
  Все спорили, что скрывается за всей этой историей. Ни у кого не вызывало сомнения лишь то, что в любом случае появившаяся при дворе кузина короля имеет на того очень большое влияние, и что ее интересы, так же как и интересы вновь приближенного ко двору герцога Тревора король блюдет с особой тщательностью. И с этим теперь необходимо считаться.
  
  Поэтому леди Гиз очень старалась, чтобы дочери герцога Тревора произвели на герцогиню впечатление воспитанных, послушных, образованных и тихих особ, про которых в соответствии с желанием герцога можно забыть и не вспоминать.
  Девочки, к ее большой радости, все утро были послушны и покладисты, они старательно делали и повторяли все, что она им велела. Младшие потому, что очень хотели понравиться новой супруге своего отца, а Кэти после вчерашнего наказания была настолько подавлена, что даже глаз не поднимала.
  Но даже, несмотря на столь тщательную подготовку, когда ближе к вечеру пришел дворецкий и объявил, что герцогиня просит их прийти, у Розалинды Гиз от волнения заалели щеки. Однако, не показывая вида, что хоть немного взволнована, она приказала старшим девочкам взяться за руки, сама взяла за руку Луизу и повела дочерей герцога в приемный зал.
  
  Герцогиня встретила их, стоя посреди зала для приема гостей. Девочки, как их научили, поспешно присели в низком реверансе, склонили головы и прощебетали: "Добрый день, Ваша Светлость". Леди Гиз, довольная поведением своих воспитанниц, тоже склонила голову: "Рада приветствовать Вас, Ваша Светлость".
  Она ожидала от юной герцогини стандартного приветствия и безразличного вопроса по поводу того, как они доехали и очень ли устали в дороге, но этого не произошло.
  
  Герцогиня внимательно посмотрела на дочерей своего супруга и лучезарно улыбнулась им. Она заметила, что девочки были очень привлекательными: светловолосыми и с тонкими чертами лица. А так как герцог был темноволос и черты его лица утонченностью не отличались и были скорее грубыми, то было ясно, что девочки, видимо, унаследовали внешность своей покойной матери. Все трое были бы очень похожи, если бы не волосы. Волосы двух старших дочерей были тяжелые и прямые, а у младшей нежными волнами струились по плечам и очаровательными локонами обрамляли лицо. Она понравилась герцогине больше всех, и, шагнув к ней навстречу, Алина Тодд склонилась к девочке:
  - Как тебя зовут, моя радость?
  - Луиза, - улыбнулась в ответ та.
  - Какое замечательное имя, я всегда мечтала, чтобы какую-нибудь из моих подруг звали Луиза. Может быть, ты согласишься со мной дружить? Тогда бы ты исполнила мою мечту... - в глазах герцогини заплясали озорные огоньки, - Если согласна, давай свою руку.
  - Конечно, Ваша Светлость, - Луиза осторожно высвободив руку из руки не посмевшей ее удерживать леди Гиз, протянула ее герцогине.
  - Алина, просто Алина. Ты же согласилась быть моим другом. А друзья зовут друг друга просто по имени. Ну-ка повтори, как ты будешь меня звать.
  - Алина, - восторженно глядя на нее, весело произнесла малышка.
  - Может быть, твои сестры тоже захотят со мной дружить? - не переставая лучезарно улыбаться, герцогиня взглянула на державшихся за руки старших сестер Тревор.
  - Конечно, - радостно проговорила Луиза и, шагнув к средней сестре, потянула ее за руку ближе к ней, - Это Мария и Катарина. Они очень хорошие. Они тоже захотят дружить с Вами. Ведь правда? - она взглянула сестрам в глаза и, споткнувшись о холодный и мрачный взгляд Кэти, подавленно добавила: - но лучше спросите их сами.
  - Конечно, спрошу... - любезно кивнула герцогиня и выпрямилась.
  Леди Гиз поняла, что она несомненно заметила этот обмен взглядами и перемену настроения Луизы. Однако ничего предпринять не успела.
  Мельком взглянув на нее, герцогиня проронила: - Оставьте нас и подождите в холле, я пошлю за Вами позднее.
  После этого она повернулась к Марии: - У тебя не менее чудесное имя, чем у сестры, и улыбаешься ты тоже чудесно. А что ты еще умеешь? Читать умеешь?
  Лучезарная улыбка по-прежнему озаряла лицо герцогини. Что ответила Мария, леди Гиз уже не слышала. Повинуясь отданному распоряжению, она вышла за дверь. Однако ждать в холле она не стала и быстро направилась к дворецкому:
  - Рон, проводи меня к герцогу.
  - Он разве звал Вас, леди Гиз? - удивился тот. - Он гневается, если кто-то приходит к нему без вызова.
  - Нет, он не звал меня, но я думаю, он разгневается еще больше, если ты сейчас же не проводишь меня к нему.
  - Да, леди Гиз, - сказал дворецкий и провел Розалинду Гиз к апартаментам герцога.
  Там он постучал, вошел, чтобы доложить, после чего распахнул перед ней дверь: - Герцог ждет Вас, леди Гиз.
  Леди Гиз вошла и, дождавшись, чтобы Рон закрыл дверь, приблизилась к сидевшему в кресле герцогу и опустилась перед ним на колени:
  - Ваша Светлость, если Вы сейчас же не вмешаетесь, я не смогу выполнить Ваше требование.
  - Что случилось, Розалинда?
  - Герцогиня очень старается расположить девочек к себе. Она велела мне ждать в холле. Но даже то, что я видела, достаточно, чтобы понять: и Луиза, и Мария в восторге от Вашей супруги, Ваша Светлость. Лишь Катарина еще не попала под ее обаяние, да и то лишь потому, что вчера Вы были очень холодны с ней и приказали мне наказать ее, и она несомненно винит в этом герцогиню, - леди Гиз пристально посмотрела на герцога.
  Герцог Тревор стремительно поднялся:
  - Я рад, что не ошибся, оставляя на Вас попечение о моих дочерях, Розалинда... Теперь я уверен, что Вы умеете понимать все без лишних слов. Пойдемте, нарушим их уединение.
  Розалинда шла следом за герцогом и радовалась, что догадалась доложить о происшедшем ему. Она не знала, почему для него столь важно изолировать своих дочерей от своей супруги, но ему для чего-то это было нужно, и она была готова в этом ему помочь. Она всегда предпочитала занимать сторону сильного, а сейчас в замке Телдом сильным и строго следящим за порядком хозяином был именно герцог.
  
  Войдя в зал без стука, герцог почтительно склонил голову:
  - Миледи.
   Герцогиня сидела на одной из мягких кушеток, которые стояли вдоль стен зала, возле нее сидела Мария, а на ее коленях Луиза. Они рассматривали какую-то большую книгу, которую герцогиня держала в руках, и, улыбаясь, что-то тихо обсуждали. Рядом с ними стояла Катарина и исподлобья наблюдала за ними.
  - Я чрезвычайно рад видеть Вас как в добром здравии, так и в таком замечательном расположении духа, - глядя на улыбающуюся супругу, продолжил герцог.
  - Мы также счастливы видеть Вас, милорд, - поворачиваясь к нему, ответила она.
  Ни от леди Гиз, вошедшей следом за герцогом, ни от Кэти, стоявшей с герцогиней рядом, не укрылось то, что улыбка на ее лице при виде герцога тут же померкла, а глаза, в которых еще минуту назад прыгали веселые, задорные огоньки, заледенели.
  Увидев отца, Луиза спрыгнула с колен герцогини и с криком "Папочка!" метнулась к нему. Однако герцог резким жестом вытянутой рукой остановил ее, не дав даже приблизиться к себе. Потом, кивком подозвав к себе леди Гиз, указал ей на дочь, и, дождавшись, чтобы та отвела ее в сторону, с легкой улыбкой проговорил:
  - Мне бы очень хотелось узнать, миледи, почему Вы отбираете хлеб насущный у того, кому он должен принадлежать по воле короля?
  - Что Вы имеете в виду, герцог? - вставая, проговорила герцогиня ледяным тоном.
  - Вы отбираете работу у той, кому ее даровал сам король. У нашей несравненной леди Гиз. Мало того, Вы даже лишили ее возможности наблюдать за поведением ее подопечных... А оно, как оказывается, - герцог кивнул в сторону притихшей Луизы, которую крепко держала за руку леди Гиз, - оставляет желать много лучшего. Как же она может после этого нести за них ответственность, как перед нами, так и перед королем?
  - Так Вы об этом... Хорошо, герцог... пусть она присутствует, я не против... А что до Луизы, так она ребенок, ее поведение естественно. Она давно Вас не видела, она обрадовалась. Чем Вы недовольны? У Вас замечательные дочери, герцог.
  - Существуют правила поведения, и семь лет - это не тот возраст, герцогиня, когда эти правила невозможно понять. Поэтому я очень надеюсь, что леди Гиз удастся внушить эти правила всем моим дочерям. Если, конечно, Вы не вмешаетесь и не поставите себе задачей вырастить из моих дочерей особ, не имеющих даже элементарных понятий о придворном этикете.
   - Я поняла... и постараюсь учесть.... все эти... претензии... - герцогиня медленно опустилась обратно на кушетку рядом с испуганно притихшей Марией. Казалось, что она роняет не слова, а из ее рта падают маленькие льдинки, от которых веет холодом и стужей.
  - Ваша Светлость, заметьте, что Вы нарушили весь распорядок дня моих дочерей, - герцог не сводил с нее пристального взгляда. - Они пропустили часть запланированных на сегодня занятий и пропустят еще больше, если Вы не соизволите их отпустить.
  Герцогиня глубоко вздохнула, помолчала немного, а потом на удивление спокойным и размеренным голосом проговорила:
  - Хорошо, милорд... я больше не буду нарушать распорядок дня Ваших дочерей и не буду мешать леди Гиз заниматься с ними и следить за их поведением, раз Вы на этом настаиваете. Но я хочу, чтобы они обедали и ужинали с нами... надеюсь, это не скажется на их распорядке дня.
  - Я не возражаю, Ваша Светлость, но только в тех случаях, когда в замке нет гостей, - ответил герцог, - их присутствие во время приемов гостей недопустимо.
  - Да, конечно... с этим я согласна.
  - Да неужели, моя дорогая? - герцог шагнул к супруге и, нежно взяв ее руку, поднес к губам. - По-моему, это впервые, когда наши мнения совпали, и Вы сразу согласились со мной... Вы прекрасно знаете, что все, что я предпринимаю, продиктовано лишь заботой об их и Вашем благе.
  - Да, конечно... кто б сомневался... - проговорила герцогиня, вложив в эти слова столько злой иронии, что леди Гиз даже стало немного не по себе.
  - Что ж не буду больше мешать и отвлекать Ваших дочерей, милорд, - продолжила герцогиня, вставая и направляясь к дверям, потом обернулась и, грустно улыбнувшись, добавила: - Было очень приятно познакомиться с вами, милые леди, надеюсь увидеться с вами за ужином, - после чего вышла.
  
  Леди Гиз потрясенно застыла на месте: все происходящее было даже для нее, достаточно легко ориентирующейся в хитросплетениях дворцовой жизни, непонятно. Представление герцогине дочерей герцога каким-то необъяснимым образом вскрыло явно очень серьезное противостояние супругов, о котором она раньше даже не догадывалась. Из попыток разобраться в том, чему она оказалась свидетельницей, ее вывел мрачный голос герцога:
  - Розалинда, отведите девочек к себе и постарайтесь выучить с ними к ужину хотя бы простенькую молитву. Герцогиня очень набожна и вряд ли спокойно воспримет, что мои дочери не знают ни одной молитвы.
  - Ваши дочери не знают ни одной молитвы? - удивленно переспросила леди Гиз.
  - Да, Розалинда. У них очень долго не было матери, которая могла бы их им научить, - жестко ответил герцог и, не прощаясь, вышел из зала.
  - Так, юные леди, - бодро сказала леди Гиз, которая умела не терять присутствия духа и в более сложных ситуациях. - Будем считать, что знакомство с герцогиней прошло удачно. Теперь мы должны вернуться к себе и постараться выучить хотя бы молитву "Отче наш".
  - Мы знаем ее, - тихо сжав ей руку, сказала Луиза, - нас Кэти, то есть Катарина научила... Мы всегда ее перед сном читали, - а потом еще тише спросила: - А Алине теперь совсем-совсем с нами разговаривать будет нельзя?
  - Что за обращение, Луиза? Если бы Вас слышал Ваш отец... - леди Гиз сокрушенно покачала головой. - Я понимаю, герцогиня разрешила Вам так к ней обращаться, но так называть ее - это верх неприличия. Вы должны называть ее Ваша Светлость. И почему совсем? Вы же слышали, что теперь будете обедать и ужинать вместе с герцогом и герцогиней, если в замке не будет гостей.
  - Но ведь за едой не говорят... Вы сами говорили, леди Розалинда... Когда же она разговаривать с нами будет? Вы даже не представляете, как с ней интересно беседовать...
  - О беседах я ничего не могу Вам сказать, Луиза. Зато твердо знаю, если мы сейчас же не отправимся к себе, Ваш отец будет очень недоволен и вами, и мной. Поэтому давайте поторопимся, милые леди.
  
  Начало ужина прошло на удивление в очень спокойной атмосфере. Герцогиня умиленно выслушала, стоя рядом с герцогом, чтение "Отче наш" в исполнении его дочерей и явно осталась довольна. Во время еды она почти все время ласково улыбалась девочкам, не делала замечаний, а наоборот, старалась найти, за что похвалить, и часто говорила им комплименты. Было видно, что младшие девочки просто счастливы и изо всех сил стараются угодить ей.
  Что совсем нельзя было сказать про Катарину, которая напоминала больше нахохлившуюся птичку, чем юную леди ее лет. Однако герцогиня, будто не замечала ее насупленного вида. Напротив, как только та во время еды чуть распрямилась, она похвалила ее осанку, сказав, что если Катарина будет всегда так держать себя, то недостатка в женихах у нее точно не будет.
  На что старшая дочь герцога еще больше нахмурилась и согнулась так, что леди Гиз, сидевшая с ней рядом, была уже готова строго сделать ей замечание, но, столкнувшись с взглядом герцогини, неотрывно смотревшей прямо на нее, промолчала. После чего герцогиня, чуть заметно кивнув, отвела взгляд.
  Однако тут не сдержался герцог.
  - Катарина, - жестко произнес он, - сядь прямо и перестань хмуриться.
  Искоса взглянув на отца, Катарина, немного выпрямилась, но через пару минут вновь согнулась над тарелкой.
   - Катарина, - грозно сказал герцог, - Если ты не желаешь должным образом сидеть за столом, ты будешь стоять весь ужин.
  - Милорд, если только Вы заставите ее встать из-за такого пустяка, я встану вместе с ней, - герцогиня мрачно посмотрела на супруга.
  Герцог хотел ей что-то ответить, но не успел, потому что Катарина поднялась из-за стола и очень отчетливо произнесла:
  - Я действительно не хочу сидеть за столом, отец, и лучше постою.
  - Это как понимать? - герцог грохнул кулаком по столу. - Ты что себе позволяешь? Это по какой, позволь узнать, причине ты не хочешь сидеть с нами за одним столом? А? - он рывком поднялся из-за стола, отшвырнув стул, и шагнул к дочери.
  - Милорд, прекратите! Прекратите сейчас же! - герцогиня вскочила, в глазах ее полыхнул мрачный огонь, и она перешла на латынь.
  Леди Гиз латыни не знала, но видела, как длинная фраза, высказанная герцогу герцогиней, моментально сбила с него весь пыл и привела его в явное замешательство, но он сумел быстро взять себя в руки и ровным голосом произнес:
  - Леди Розалинда, сейчас же отведите леди Катарину в ее покои. Ее поведение мы обсудим позже. А леди Луизу и леди Марию я после ужина провожу сам.
  По изумленно распахнувшимся глазам стоявшей рядом с ней Катарины, леди Гиз догадалась, что для той, в отличие от нее, слова, сказанные герцогиней, непонятны не были.
  Взяв ее за руку, леди Гиз быстро вывела ее из обеденной залы и отвела в ее комнату. Оказавшись там, Кэти как-то вся испуганно сжалась и тихо спросила:
  - Вы сейчас накажете меня или будете ждать отца?
  - Конечно, буду ждать герцога, он не велел мне Вас наказывать... Хотя что скрывать, вели Вы себя очень скверно и наказание явно заслужили.
  - Леди Розалинда, пожалуйста, не надо ждать его прихода, накажите меня сами... - Кэти с мольбой взглянула в глаза опекунше.
  - Это отчего же, позвольте Вас спросить, Вы так боитесь его прихода?
  - Я не могу сказать... это... это их тайна...
  - Милая леди, о тайнах так открыто не говорят. Кода-то я учила латынь, и если сейчас возьму словарь и переведу десяток слов, то сама соображу, что сказала герцогиня Вашему отцу. Мне просто не хотелось искать словарь.
  Леди Гиз знала, что Кэти по сути еще неискушенный ребенок, и была уверена, что она ей поверит.
  Я не совсем точно поняла, - пролепетала та, - но герцогиня сказала отцу, что-то вроде того, что он уже раз применил право и силу в их первую брачную ночь, так неужели ему мало этого и он хочет ее применять вновь и вновь, чтобы совсем разрушить все, что есть вокруг него... или, может быть, не хочет, а будет применять, потому что хочет все разрушить... там очень сложные обороты она использовала, поэтому за точность перевода я не поручусь, но смысл был примерно такой.
  - Ваш отец знает, что Вы понимаете латынь?
  - Разумеется, он сам учил меня...
  - Тогда все, конечно, хуже... но нос вешать не стоит, вряд ли Ваш отец, милая леди, решит сегодня Вас наказывать, или я ничего не смыслю в мужчинах... Вот только что дальше будет, непонятно... опять же вряд ли он спустит Вам это с рук... ну да поживем, увидим.
  - Леди Розалинда, а что значит применить право и силу в брачную ночь?
  - В данном случае это может значить только одно: то, что даже после свадьбы герцогиня не стремилась к близким отношениям с Вашим отцом.
  - А почему герцогиня не стремилась к ним?
  - Видимо, не по любви она вышла замуж за Вашего отца, леди. А Ваш отец воспользовался своим правом супруга и тем, что он сильнее и получил то, что хотел. Теперь-то я понимаю, почему он выгнал из замка всех слуг в их первую брачную ночь и почему на следующий день был беспробудно пьян, а Ее Светлость грустна и печальна, - вслух вспоминала леди Гиз рассказы слуг замка, проясняя ситуацию больше даже для себя, чем для своей воспитанницы. - Значит, Ее Светлость до сих пор не может ему этого простить, хотя, как истинная христианка, была бы должна... Ну да то дело не для наших голов.
  - Зачем же она согласилась выходить за моего отца, раз не хотела никаких близких отношений с ним и не любила его?
  - Это, моя дорогая, было решение короля, а с королем не спорят. Он решил выдать замуж свою кузину, она же его кузина, я уже говорила Вам это, за Вашего отца в благодарность, что он помог раскрыть заговор и спас ему жизнь.
  - А какой заговор мой отец помог раскрыть королю? И что такое заговор?
  - Заговор - это когда несколько человек тайно договариваются о чем-то. Так вот, первый муж Ее Светлости тайно договорился с другими заговорщиками убить короля. А ваш отец узнал об этом и предупредил короля. Герцога Риттенберга, первого супруга герцогини, казнили, после чего король решил отдать его супругу, свою кузину, в жены Вашему отцу.
  - А зачем он так решил?
  - Ну, наверное, отец Ваш попросил. Король спросил, чем его наградить за заслуги, он и попросил...
  - А зачем попросил?
  - Наверное, потому что полюбил.
  - Это ужасно, леди Розалинда... Как мы будем жить? Получается, что теперь отец совсем не любит нас, а любит только ее, а она совсем не любит его... Наша жизнь будет похожа на кошмар, леди Розалинда.
  - Насчет нашей жизни не знаю... - леди Гиз иронично усмехнулась. - А вот Ваша жизнь, моя юная леди, точно будет нелегкой, если Вы в ближайшее время не измените своего поведения и не научитесь подчиняться как желаниям Вашего отца, так и желаниям герцогини. Запомните: если изменить что-то Вы не в силах, то это необходимо принять, как данность.
  - Нет! Нет! - Кэти бросилась на кровать и, уткнувшись в подушки, зарыдала. - Он не мог разлюбить нас... не мог... ведь мы любим его, а ей он совсем не нужен... она не любит его... Неужели он это не видит?
  Леди Розалинда вначале хотела жестко потребовать, чтобы Кэти немедленно прекратила истерику, а потом решила, что девочке не помешает выплакаться, и тихо вышла, закрыв за собой дверь, а потом, для верности даже заперла ее на ключ.
  
  Она направлялась к своим комнатам, когда в коридоре появился герцог Тревор, который вел за руки двух младших дочерей. Увидев ее, герцог остановился и сурово приказал дочерям:
  - Быстро идите в свои комнаты и ждите там леди Розалинду.
  Девочки, испуганно глядя на отца, почтительно склонились перед ним и скрылись каждая в своей комнате.
  - Леди Розалинда, нам надо поговорить, - обернулся к ней герцог. - Лучше в Вашей комнате.
  - Как Вам будет угодно, Ваша Светлость, - леди Гиз провела герцога в свою комнату и плотно закрыла дверь.
  - Розалинда, леди Катарина сказала Вам, что поняла из фразы герцогини? - мрачно глядя ей прямо в глаза, спросил герцог.
  - Да, Ваша Светлость, - леди Гиз решила не лгать, чувствуя, что даже небольшое лукавство герцогу в таком щепетильном вопросе может стоить ей очень дорого, - Ваша дочь поняла, что Вы воспользовались своим правом и силой в Вашу первую брачную ночь с герцогиней, и герцогиня спросила Вас намерены ли Вы и дальше использовать их до тех пор пока не разрушите все вокруг.
  - Дьявол, - выругался герцог и стукнул кулаком по стене, а потом, шагнув к окну, отвернулся, схватившись рукой за широкую оконную раму. Он с трудом скрыл, как обрадовался этим словам Розалинды. Идя сюда, он как раз на это и надеялся. Надеялся, что Кэти именно так и поймет фразу, произнесенную герцогиней.
  Сжимая до побелевших пальцев оконную раму, он мрачно проронил:
  - Иногда оказывается что, то, чему научил детей совсем им и некстати... В общем, мне бы очень хотелось, леди Розалинда, чтобы то, что Вы узнали... о том, что я был... - герцог ненадолго замялся, словно подыскивая слово, и продолжил: - что был не очень обходителен с Ее Светлостью в нашу первую брачную ночь, не оказалось бы достоянием гласности...
  - Ваша Светлость, я буду нема, как рыба, - заверила герцога леди Гиз, преданно глядя ему в глаза.
  Однако тот ни на секунду не поверил в искренность подобного заявления, зная, как эта немолодая сплетница обожала оказываться обладательницей всякого рода тайн, которые тут же после этого переставали быть тайнами вообще. Но именно на это у герцога и был расчет.
  - Я верю Вам, Розалинда... - герцог отошел от окна и стал нервно расхаживать по комнате. - Герцогиня, как видите, до сих пор не может простить мне этого... - продолжил он. - Хотя, конечно... я признаю, что немного перебрал и настаивал на своих разнообразных желаниях не слишком учтиво... Но дело-то прошлое... и я надеюсь, Ее Светлость со временем забудет об этом... и мне совсем не хотелось бы, чтобы сейчас все это стало известно при дворе. Король и так уже дал мне понять, что я слишком грубо обошелся с его кузиной... если же теперь поползут слухи... его это разозлит еще больше.
  - Ее Светлость жаловалась на Вас королю? - глаза леди Гиз заблестели от восторга, что она узнала столь конфиденциальную информацию.
  - Конечно... моя супруга с ее строгим, почти монашеским воспитанием никак не могла безропотно снести подобное. Поэтому она приложила максимум стараний, чтобы я раскаялся в своем столь неосмотрительном поведении, и ей это, надо признать, замечательно удалось... А сейчас еще эта выходка моей старшей дочери... - суровое лицо герцога исказила гримаса явного недовольства, и он тоном, нетерпящим возражений, продолжил: - Отныне леди Катарина больше не будет с нами ни обедать, ни ужинать. За младшими девочками будет приходить Рон, если герцогиня захочет их видеть... А Катарина, чтоб не выходила никуда... я не желаю ее видеть.
  - Мне наказать ее?
  - Сами решайте, Розалинда. Я думаю Вам виднее, как заставить мою дочь повиноваться, - герцог раздраженно повел плечами. - В общем, я даю Вам полную свободу действий, девочка должна стать покорной и послушной.
  - Хорошо, Ваша Светлость, я постараюсь, - леди Гиз склонила голову.
  - Итак, я надеюсь на Вас, - проговорил герцог и стремительно удалился.
  
  Отперев дверь комнаты Кэти, леди Гиз вошла и с удовлетворением заметила, что та уже успокоилась и больше не плачет. Более того, увидев, что она вошла, Кэти тут же встала с кровати и, чуть присев, склонила голову:
  - Леди Розалинда.
  - Я рада, что Вы самостоятельно сумели успокоиться, леди Катарина, - кивнула она ей в ответ.
  - Отец разговаривал с Вами?
  - Да.
  - Что он сказал? - Катарина со страхом взглянула на опекуншу.
  - Ничего особенного... - повела плечом та, - кроме того, что Вам запрещено покидать это крыло замка до тех пор, пока Вы не научитесь себя прилично вести, - она немного помолчала, а потом продолжила: - Наказывать сегодня я Вас не буду. Однако в дальнейшем любое Ваше своеволие я буду строго пресекать.
  - А мне совсем нельзя выходить? Даже во двор? - удивленно переспросила Кэти.
  - К сожалению, да. Это непременное требование герцога.
  - А я могу поговорить с ним? Я хочу извиниться...
  - Мне не хотелось бы Вас огорчать, леди, но я вынуждена отказать Вам, потому что общаться с Вами герцог не желает.
  - Но ведь тогда получается, что я буду здесь как заключенная... - подавленно проговорила Кэти, в ее глазах вновь заблестели слезы.
  - А Вы что хотели, моя дорогая, надерзить герцогу и герцогине и чтобы это сошло Вам с рук?
  - А если я буду слушаться? И все-все выполнять? Тогда он простит меня?
  Во взгляде Катарины, обращенном на леди Гиз было столько мольбы, что та невольно растрогалась.
  - Надеюсь, увидев, что Вы стали послушны, он изменит свое решение, - проговорила она, желая ободрить расстроенную девочку, и помолчав немного, добавила: - Я, по крайней мере, обязательно буду просить его об этом.
  - Я буду очень стараться, - пообещала Кэти.
  
  2
  
  Кэти стремясь загладить свою вину перед отцом, поначалу прилежно выполняла все требования и задания леди Гиз, пытаясь показать, что стала очень послушной. Однако время шло, а герцог старательно избегал любых встреч с ней. И постепенно Кэти стало овладевать отчаяние. Ей начало казаться, что отец уже больше никогда не захочет видеть ее. Ведь даже младшие сестры общались с ним, да и с герцогиней теперь достаточно редко.
  Герцог стал часто уезжать в столицу, возвращался из которой, чаще всего вместе с королем, и торжественные приемы в замке следовали один за другим. Король навещал замок Телдом с завидной регулярностью. Не проходило и трех дней, чтобы кавалькада разряженных дворян не появлялась в замке. Вскоре установилось даже что-то вроде расписания. По понедельникам и средам король со свитой охотились в замке и уезжали лишь поздним вечером. По пятницам же герцог устраивал для короля торжественный ужин с танцами и иными развлечениями, покидали который гости уже в субботу ближе к обеду, а нередко и после него.
  И Кэти, и сестры могли только из окон наблюдать за изысканно одетыми придворными, въезжающими или уезжающими из замка, а также деловито снующими слугами. Шум въезжающих экипажей, стук копыт гарцующих верховых лошадей, громкие голоса гостей во дворе и веселая музыка, доносившаяся порой из раскрытых окон парадных зал замка, манили девочек, и они припадали к окнам, надеясь, хотя бы мельком увидеть в этой оживленной суете знакомую фигуру отца, герцогини или даже самого короля. Больше они никого не знали, потому что осмелились лишь про короля спросить у леди Гиз, которая не поощряла подобное любопытство своих воспитанниц и, старалась всячески пресечь его. В дни приезда гостей она запрещала им подходить к окнам и нагружала их заданиями и уроками особенно усердно. Однако, как только она уходила, чтобы, воспользовавшись каким-нибудь предлогом, самой пообщаться с гостями, девочки, не смотря на задания и запреты, вновь приникали к окнам, развлекаясь тем, что обсуждали наряды незнакомых им людей.
  
  
  Как-то во вторник, когда в замке гостей не ждал никто, леди Гиз уехала в столицу. Ей надо было сделать покупки, выбрать новые наряды девочкам, и переговорить с очередной кандидаткой на роль их учительницы.
  Однако не прошло и часа, как она уехала, и во двор въехала кавалькада придворных во главе с королем и герцогом в костюмах для охоты.
  Сестры Тревор, сидевшие в игровой зале на втором этаже тут же приникли к окнам.
  - Охотиться приехали... сейчас наверняка Алину дождутся и в лес поскачут... - Луиза, чтобы лучше видеть забралась на стул, который придвинула к окну, и заворожено наблюдала за приехавшими.
  - Луиза, точно... смотри, белого жеребца для Алины повели... Жаль отсюда не видно, как она садиться будет, - Мария потянула за руку младшую сестру.
  - Интересно, какое на ней в этот раз платье будет, голубое или сиреневое? Мне больше голубое нравится, оно так переливается красиво. Особенно когда она скачет... Я вырасту и тоже научусь так скакать, как она...
  - И совсем она некрасиво скачет, - пожала плечами Кэти.
  Ее раздражала восторженное отношение сестер к супруге отца. Ей не нравилось в ней ничего.
  - Вон та, светловолосая леди, что рядом с королем, намного лучше в седле держится, - добавила она.
  - Не лучше! Ничуточки не лучше! Алина лучше всех скачет. Ты ничего не понимаешь, - Луиза капризно наморщила носик. - Ты просто Алину не любишь... я знаю.
  - Конечно, конечно... Алина самая лучшая, ты ее теперь больше всех любишь, даже больше отца да и меня тоже... - Кэти с усмешкой посмотрела на младшую сестру.
  - Нет не больше! Я вас всех люблю. А она между прочим ничего плохого тебе не сделала... За что ты ее терпеть не можешь?
  - Она отняла у нас отца, из-за нее он теперь не любит нас! - Кэти сама не знала, отчего вдруг у нее вырвалась эта фраза, что уже долгое время сидела занозой в сердце.
  - Неправда! - Луиза гневно обернулась к ней. - Отец любит нас! Любит! Он просто очень занят, но он любит нас! Это тебя он не хочет видеть, потому что ты грубишь.
  - Ты глупая еще и ничего не понимаешь... - в Кэти как будто что-то прорвалось, и она начала выговаривать сестре то, что мучило ее саму все это долгое время. - Мы не нужны ему... он запер нас здесь, чтоб мы не мешались. Он ждет, когда у его несравненной Алины ребенок появится, и вот тогда он выгонит нас совсем! Или в монастырь какой отдаст, чтоб мы там все поумирали... Вы думаете, лишь я им не нужна? Да вы им тоже не нужны... Вот случись что с вами, думаешь хоть кто-то из них огорчится? Да и отец, и Алина ваша распрекрасная лишь обрадуются... Я-то знаю.
  - Ты все врешь! Врешь! Ты все выдумываешь! Ты ничего такого не знаешь! - выкрикнула Луиза и схватила Кэти за плечи.
  - Сама ты ничего не знаешь! - ответила та и резко оттолкнула от себя сестру.
  Луиза покачнулась на стуле и, не удержавшись, упала прямо на окно. Стекло со звоном разбилось и Луиза, хрипло вскрикнув, выпала во двор.
  Испуганно закричав, старшие сестры высунулись из разбитого окна. Они увидели, как к лежавшей на небольшом травянистом газоне Луизе, соскочив с белоснежного жеребца, метнулась герцогиня и, опустившись перед ней на колени, приподняла, ощупывая со всех сторон и осматривая.
  "За врачом, надо послать за врачом" - раздались крики, а потом громкий приказ герцога, послать кого-то из слуг срочно за доктором Вертором.
  
  Луиза заплакала, и герцогиня тут же, обхватив ее руками, совсем склонилась над ней, тихо шепча:
  - Скажи, радость моя, где болит? Спина болит? Двигаться больно? Шевелиться можешь?
  - Руки болят и плечо очень... - сквозь слезы проговорила та.
  - Это ничего... это ты порезалась сильно... это все заживет, моя радость... Главное, чтоб ты не сломала ничего... Слава Богу, что ты на газон, а не на вымощенный камнями двор упала.
  Голубое, переливающееся платье герцогини окрасилось кровью, которая струилась с порезанных рук и плеч Луизы, но Алина Тодд не обращала на это никакого внимания. Вокруг столпились люди, к герцогине подошел герцог и тихо спросил:
  - Она ничего не повредила? Поднять ее можно?
  - Похоже, что все обошлось, милорд... Возьмите ее на руки, только осторожно, ее нужно в спальню мою отнести, я ее там раздену и еще раз осмотрю до приезда врача.
  Герцог подхватил Луизу на руки и пошел к главному входу, а герцогиня обернулась к слугам:
  - Ко мне в спальню принесите теплой воды, полотенца, спирт, бинты.
  Несколько человек бросились выполнять приказание.
  Герцогиня, удовлетворенно кивнув, подошла к стоявшему неподалеку королю. Ничуть не смущаясь своего перепачканного в земле и залитого кровью платья, она заглянула ему в глаза, а потом, чуть склонив голову, попросила:
  - Мой государь, я была бы очень признательна Вам, если бы Вы позволили мне и герцогу остаться, и поехали охотиться без нас.
  - Алина, когда ты так просишь, отказать тебе невозможно... Я конечно не в восторге... ты знаешь, как я ценю твое присутствие, но я смирюсь... Оставайся. Я лишь надеюсь, что к моему приезду герцог сумеет разобраться с тем, что произошло, и доложит мне, кто в этом виновен.
  - Я отпустила опекуншу, Ваше Величество. Так что это лишь моя вина, я не ждала вас...
  - Алина, - король нежно взял ее за плечо, - твоей вины здесь быть не может. Моя кузина не может быть виновна. К тому же я с самого начала требовал от герцога, чтобы на тебя не легла забота о его детях. Поэтому передай супругу, пусть он найдет того, кто действительно виновен.
  - Ваше Величество... это ребенок, и я оставила ее без присмотра... я отпустила их опекуншу, понадеявшись, что девочки достаточно взрослые и самостоятельные... именно я. Как оказалось, я переоценила их возможности, без нее девочка заигралась, не удержалась, упала... Кроме меня здесь винить некого.
  - Алина, если к моему приезду мой приказ не будет исполнен, я заберу у герцога дочерей и найду для них более подходящее место, где за ними будут неусыпно следить.
  - Ваше Величество, мой супруг настолько ревностно ограждает меня от всех забот, связанных с его дочерьми, что лишил их всякого приволья, они сидят взаперти с утра до ночи... Вы даже не представляете, насколько все это огорчает меня... И если сейчас, Вы будете продолжать настаивать на том, чтобы он нашел, кого строго наказать за то, в чем повинна только я, это огорчит меня еще больше. И я буду вынуждена уехать в монастырь на богомолье, и как долго я там пробуду одному Богу известно...
  - Алина... ну что ты... я совсем не хотел огорчать тебя, - король подхватил ее руку и нежно прижал к губам, - и я не настаиваю ни на чем... можешь не говорить ему ничего, пусть сам разбирается. В конце концов, это его дочь выпадает из окна, ему и решать что делать, чтобы подобное не повторилось, если малышка выживет...
  - Господь милостив, я надеюсь, все обойдется... - Алина демонстративно склонила голову. - А теперь разрешите, я удалюсь. Счастливой Вам охоты, мой государь.
  - Можешь идти. Мы вернемся к ужину, - король отпустил руку Алины и, жестом подозвав слугу, державшего его коня, вскочил в седло.
  
  Кэти, стоявшая у разбитого окна, испуганно ловила каждое слово, прозвучавшее во дворе. Как только герцогиня скрылась за парадными дверьми, а кавалькада придворных во главе с королем выехала за ворота замка, она схватилась за портьеру на окне и навзрыд заплакала.
  - Кэти, успокойся... Герцогиня же сказала, что похоже все обошлось... Луиза поправится, все будет хорошо... - попыталась успокоить ее Мария.
  - Ты ничего не понимаешь! - бросила ей та, ринулась в свою комнату, поспешно закрыла дверь на ключ и повалилась на кровать.
  Рыдания сотрясали все ее тело. Но плакала она вовсе не о Луизе. В первую очередь Кэти было очень жалко себя. Она сейчас отдала бы все что угодно, чтобы оказаться на месте младшей сестры. Чтобы именно ее унес на руках отец, а герцогиня испуганно бы бегала вокруг, упрекая себя, что оставила их без присмотра. Однако случилось то, что случилось, и теперь именно ей надо будет объяснять всем, как так вышло, что Луиза выпала из окна. И отец вряд ли спустит ей это, когда узнает, что именно произошло.
  
  Наплакавшись, Кэти уснула. Проснулась она оттого, что дверь в ее комнату сильно дернулась. И тотчас она слышала резкий голос отца:
  - Катарина, немедленно открой дверь!
  Кэти вскочила с кровати и бросилась к двери, с перепугу руки ее дрожали, и ключ никак не хотел поворачиваться в замочной скважине.
  - Ты хочешь, чтоб я приказал выломать дверь? - загремел голос отца.
  И тут ключ, наконец, повернулся, и Кэти распахнула дверь. Отец вошел, захлопнул за собой дверь, запер ее, а ключ положил к себе в карман. После чего стремительно шагнул к Кэти и, схватив за подборок, запрокинул ей голову, вынуждая смотреть прямо ему в глаза.
  - Это правда, что ты вытолкнула Луизу в окно?
  - Отец... - у Кэти от волнения и страха перехватывало дыхание, - я не хотела... я лишь оттолкнула ее... я не думала, что она упадет...
  - Значит, не хотела... Допустим. А что ты хотела?
  - Только чтобы она не цеплялась за меня... Она схватила меня за плечи.
  - Она ударила или оскорбила тебя?
  - Нет.
  - Тогда почему ты так прореагировала на то, что она взяла тебя за плечи?
  Кэти подавленно молчала, понимая, что если сейчас расскажет причину, по которой поссорилась с сестрой, отец разозлится еще сильнее.
  - Значит, маленькая девочка, твоя сестра, между прочим, берет или как ты выразилась "хватает" тебя за плечи и цепляется за тебя, и это раздражает тебя столь сильно, что ты толкаешь ее прямо в окно, совершенно не осознавая к чему это приведет... Так? - не дождавшись ее ответа, мрачно продолжил герцог.
  Кэти молчала.
  - Я спрашиваю: так или не так? - яростно проговорил Алекс Тревор и, отпустив подбородок дочери, с силой схватил за плечи и тряхнул. - Ты что не намерена мне отвечать?
  Кэти вся сжалась и со страхом посмотрела на отца. Таким она его никогда раньше не видела. Поэтому когда он чуть разжал руки, тут же молча, отстранилась от него.
  Лицо герцога исказилось гневом:
  - Зря ты так со мной... - хрипло проговорил он.
  - Отец, простите! Прошу Вас, - прошептала Кэти, испуганно отступая еще дальше к стене.
  - Ты считаешь, я и дальше должен терпеть твои выходки, надеясь, что ни одна из них не закончится трагически? Так вот - этого не будет! - он шагнул к ней и, жестко схватив за шею одной рукой, пригнул ей голову, заставляя склониться.
  Кэти заплакала, потом закричала: "пожалуйста, не надо" и постаралась вырваться, но вырваться из твердого захвата отца ей не удалось.
  В это время дверь дернулась, и из-за нее раздался властный голос герцогини:
  - Милорд, немедленно откройте дверь! Слышите? Сейчас же!
  Однако герцог не обратил на это никакого внимания. Он лишь сильнее сжал шею дочери и, размахнувшись, с силой ударил ее, а потом еще и еще. Кэти кричала, захлебываясь в слезах.
  В это время дверь распахнулась, и в комнату ворвалась герцогиня. Бросившись к ним, она перехватила руку герцога:
  - Если Вы сейчас же не прекратите, ее бить, то бить Вы будете уже меня!
  Герцог тут же отпустил Кэти, и та, рыдая, повалилась на пол. Герцогиня склонилась над ней, пытаясь помочь, но повернувшись, Кэти зло оттолкнула ее:
  - Ненавижу! Это все из-за тебя!
  - Из-за меня? - герцогиня удивленно отстранилась.
  - Что? - взревел герцог, вновь пытаясь схватить дочь, но герцогиня снова перехватила его руку.
  - Милорд, не трогайте ее. Девочка перенервничала, она сейчас успокоится, мы спокойно поговорим и все выясним. Она абсолютно не заслужила такого обращения с Вашей стороны.
  - Это она не заслужила?
  - Прекратите! Вы не посмеете больше ее и пальцем коснуться! Слышите? - герцогиня встала напротив супруга и предостерегающе вытянула вперед руку.
  - Алина... моя дочь стала неуправляема... она не может ни достойно вести себя, ни осознавать, к чему могут привести ее необдуманные действия. Если сейчас же не положить этому конец все будет только хуже.
  - Возможно. Но то, что Вы делаете, это - не выход! Позвольте мне поговорить с леди Катариной, и я уверена, мы с ней найдем, как общий язык, так и выход из создавшейся ситуации...
  - Нет! Я не позволю Вам вмешиваться в процесс воспитания моих дочерей, - герцог произнес это с такой злобой, что Кэти, так и не поднявшаяся с пола, испуганно сжалась, ожидая, что отец вновь продолжит прерванное наказание.
  - Хорошо, - голос герцогини зазвучал как-то отстраненно, - я понимаю Ваше желание, оградить Ваших дочерей от общения со мной... и я подчинюсь, и не буду настаивать. Но и Вы, пойдете навстречу моим желаниям и прямо сейчас пообещаете мне, что больше не будете ее бить.
  - Миледи... моя дочь не стала убийцей лишь по счастливой случайности... и Вы хотите, чтоб ей это сошло с рук?
  - Герцог, Вы не видите очевидное... Вам застилают глаза собственные проблемы и амбиции. Все что случилось, произошло только по одной причине: Вашим дочерям недостает Вашего внимания и Вашей любви. И Катарине, как мне кажется, в первую очередь...
  - Герцогиня, Вам не кажется, что, во-первых, я сам лучше разберусь, чего недостает моим дочерям, а во-вторых, обсуждать такие вопросы при одной из них, по меньшей мере, некорректно? - в голосе герцога послышался нескрываемый напор.
  Герцогиня побледнела и, шагнув в сторону, схватилась за стену.
  - Да конечно... - пробормотала она сразу ставшим совсем тихим голосом.
  - Алина, что с Вами? - герцог испуганно посмотрел на нее, а потом, подойдя к ней, осторожно обнял и усадил на стул.
  - Сейчас все пройдет... - герцогиня несколько раз глубоко вздохнула, - это естественно в моем состоянии.
  - В каком состоянии, о чем Вы?
  - Я жду ребенка, милорд... Я не хотела Вам говорить, пока была не совсем уверена... Но доктор Вертор, после того, как закончил осматривать Луизу, поговорил со мной и сказал, что сомневаться в этом уже не приходится... Поэтому, если хотите, чтобы и я, и будущий ребенок скончались от моего какого-нибудь нервного припадка, то продолжайте и дальше разговаривать со мной в таком тоне и спорить.
  - Ребенка? Господи... я ведь даже не предполагал... хотя что тут удивительного... этого стоило ожидать... - герцог как-то сразу весь обмяк, - я, конечно же, не хочу ни Вашей смерти, моя дорогая, ни ребенка... как Вы могли подумать такое. И раз Вы настаиваете на этом, я не трону больше Катарину, обещаю... только не нервничайте... Пойдемте, я уложу Вас.
  - Я не могу сейчас идти, у меня кружится голова... Мне надо немного посидеть, - отрицательно качнула головой герцогиня.
  - И не надо идти... Я отнесу Вас, - подхватил он ее на руки, - Вот так... все будет хорошо... я сейчас доктора позову, он еще не должен был уехать, а если уехал, его вернут... все будет хорошо...
  - Вы, действительно, не тронете ее?
  - Я же пообещал... даже пальцем не трону. Только не волнуйтесь, - продолжая тихо увещевать супругу, обессилено склонившую ему голову на плечо, герцог вынес ее из комнаты и удалился.
  
  Кэти поднялась с пола. Нашла носовой платок, вытерла слезы и подошла к так и оставшейся распахнутой двери, намереваясь ее закрыть, и тут в замочной скважине увидела ключ с золотой цепочкой. Это был ключ, которым герцогиня открыла ее дверь. Кэти слышала как-то от леди Гиз, что у герцогини есть ключ, подходящий ко всем дверям замка, видимо, это был именно он. Она осторожно вынула его и внимательно осмотрела. Небольшой, изогнутый ключ с множеством насечек был очень необычной формы. Катарина с интересом повертела его в руках, а потом надела цепочку на шею, спрятав ключ под платьем, прикрыла дверь и забралась с ногами в большое кресло, стоящее в углу комнаты. Ей было очень обидно, что отец так поступил с ней и очень стыдно оттого, что герцогиня видела, как он ее наказывает, а самое неприятное было то, что только ради нее отец прервал наказание. Посокрушавшись над всем этим, Кэти вдруг вспомнила, что узнала, что герцогиня ждет ребенка, вспомнила, как отец отреагировал на это, и на душе у нее стало еще тоскливее. Она подумала, что теперь отец наверняка найдет какой-то другой способ наказать ее. И она не ошиблась.
  Не прошло и часа, как герцог вернулся к ней в комнату. Кэти испуганно вскочила.
  - Можешь не пугаться, - он презрительно скривил губы, - я пообещал супруге, что не трону тебя, и не стану другим приказывать тебя наказать... Однако после того, что произошло, допустить твое общение с кем бы то ни было, я не могу. Поэтому я заточу тебя в одной из башен замка. Смотреть за тобой будет глухонемая служанка. А сейчас переодевайся. Ты заслуживаешь лишь такой одежды.
  Герцог бросил перед ней то, что держал в руках. Кэти увидела, что это домотканое длинное платье.
  - Отец, я молю Вас... я, конечно, виновата... но пусть меня леди Гиз накажет... не надо меня в башню... я умоляю... - Кэти со слезами на глазах опустилась перед отцом на колени.
  - Катарина, если через пять минут ты все не скинешь с себя и не наденешь то, что я принес, а потом, молча, не пойдешь туда, куда я тебя поведу, тебя переоденут и отведут насильно стражники.
  - Отец, помилосердствуйте... не надо меня в башню... не надо стражников... я постараюсь вести себя лучше... правда... - Кэти склонилась к ногам отца.
  - У тебя пять минут, - проронил герцог и отвернулся.
  Всхлипывая и заливаясь слезами, Кэти поднялась с колен, сняла с себя дорогую одежду и надела принесенное отцом платье.
  - Переоделась? - не оборачиваясь, спросил он.
  - Да... - Кэти стояла босиком в сером холщовом платье до пят, и плечи ее дрожали от сдерживаемых рыданий.
  - Услышу хоть звук по дороге, пожалеешь, - грозно произнес отец, повернувшись к ней, потом взял ее за руку и повел какими-то длинными лабиринтами коридоров, переходами и крутыми лестницами.
  
  Шли они долго. Наконец, поднявшись по длинной винтовой лестнице, герцог постучал в большую, окованную железом, дубовую дверь, и та тут же распахнулась. За ней стояла дородного вида женщина с грубыми чертами лица.
  Герцог прищелкнул пальцами и поднял вверх один палец. Женщина согласно кивнула и, промычав что-то нечленораздельное. Затем взяла Кэти за плечо провела ее через свою небольшую каморку, отодвинула засов на двери в самой дальней ее части и достаточно грубым движением втолкнула Кэти внутрь.
  
  Кэти оказалась в достаточно просторной комнате с кроватью, накрытой шерстяным одеялом, и камином. Все стены комнаты были увешаны коврами, ковер лежал и на полу, а вот мебели никакой в комнате не было. Не было даже стола. Пять небольших окон высоко под потолком освещали комнату каким-то таинственным светом. Кэти опустилась на кровать, испуганно ожидая, что будет дальше. События не заставили себя долго ждать. Ее охранница, как сразу ее окрестила про себя Кэти, вперевалочку медленно вошла в комнату с охапкой дров, уложила их в камине и развела огонь. Потом подошла к сидящей на кровати Кэти, указала рукой ей на дверь, из которой вошла, погрозила пальцем и снова промычала что-то нечленораздельное.
  - Я не буду убегать, мне некуда бежать... - всхлипнув, проговорила Кэти, но, вспомнив, что отец говорил, что служанка не только немая, но и глухая, отрицательно помотала головой, потом легла на кровать и, уткнувшись в подушку, заплакала.
   Охранница постояла над ней, потом, придержав ее одной рукой, немного неуклюжим движением вытянула из-под нее одеяло и осторожно укрыла ее, после чего, тяжело вздохнув, вышла из комнаты.
  Чуть повернув голову, Кэти сквозь слезы посмотрела ей вслед и подумала, что может она и не такая суровая, как кажется на первый взгляд.
  
  Однако следующее утро заставило Кэти усомниться в правильности такого вывода.
  Рано утром охранница жестко потрясла ее за плечо, а когда Кэти испуганно отстранилась, резким движением сбросила с нее одеяло и стащила перепуганную Кэти с кровати. Потом указала рукой на угол комнаты ближе к двери, ковер теперь там был завернут, а на полу стоял большой таз и два кувшина с водой. Затем она приподняла подол ее платья и, подергав за него, указала на кровать.
  Ничего не понимая, Кэти испуганно замотала головой. В то же мгновение охранница с такой силой ладонью шлепнула ее, что Кэти вскрикнула. Охранница вновь указала на ее платье, кровать и таз, а потом, подняв из таза мочалку и мыло, протянула ей. Сообразив, что ей грозит всего лишь процедура купания, Кэти решила выполнить все требования. Незаметно вместе с платьем она сняла ключ герцогини и, спрятав его внутри платья, облегченно вздохнула.
  Однако радоваться было рано, вода оказалась такой холодной, что Кэти, не раздумывая, выпрыгнула из таза, но тут же была поймана. Охранница снова с силой шлепнула ее, а затем, схватив за волосы, заставила залезть обратно в таз. Смирившись, Кэти покорно растирала мочалкой тело под потоками холодной воды, после чего охранница протянула ей полотенце и кивком указала на платье, лежавшее на кровати.
   Кэти вытерлась и оделась. Охранница забрала полотенце и скрылась за дверью, а через минуту вернулась с миской и ложкой. Взяв их, Кэти увидела, что это та же самая каша, которую заставляла их есть по утрам леди Гиз, и которую она терпеть не могла. Только теперь каша лежала не на красивой тарелке, а в миске, и от этого казалась еще более невкусной. Тяжело вздохнув, Кэти уселась на кровать и принялась за еду. Ее охранница тем временем вынесла таз и кувшины, вытерла пол и, расправив ковер, вышла. Вернулась она минут через десять, забрала миску с еще недоеденной кашей и ушла. Кэти думала, что она скоро возвратится, но охранница пришла лишь к обеду. Отдав Кэти миску с супом и кусок хлеба, она удалилась. Кэти ела не торопясь, поэтому, когда охранница вернулась, суп был съеден лишь наполовину. Не обращая никакого внимания на ее слабые протесты, охранница забрала у Кэти недоеденный суп и унесла. На ужин Кэти получила кусок хлеба и кружку молока. Пока она ела, охранница вынула угли из камина, принесла дрова и развела огонь, потом, забрав пустую кружку, вышла и в тот день больше не возвращалась.
  
  Через несколько дней Кэти поняла, что такой распорядок останется постоянным, при этом выяснилось, что ее охраннице невозможно ни что-то объяснить, ни о чем-то попросить. Если Кэти стучала ей в дверь, она не слышала, а если, когда та приходила, бросалась к ней и, теребя за руку, пыталась изобразить, что что-то хочет, та некоторое время смотрела на эти попытки, потом сильно шлепала ее и уходила. Кэти плакала, злилась, пыталась даже ругаться, но это никак не действовало на ее мрачную надсмотрщицу. Она лишь утром заставляла ее вымыться под холодной водой, а больше ее не заботило ничего. Если Кэти не ела, она уносила миску, словно не замечая, что еда нетронута.
  
  Однажды вечером Кэти попробовала воспользоваться тем, что охранница разжигает камин, и тихо выскользнула за дверь. Однако оказалось, что дверь, ведущая из коморки охранницы на лестницу, была заперта на большой навесной замок, с таким огромным отверстием для ключа, что даже думать не приходилось, что ключ герцогини мог бы его открыть. Вернуться незаметно Кэти не успела. Охранница заметила ее исчезновение, вошла в свою каморку, за волосы вытащила оттуда Кэти, сильно отшлепала, потом забрала у нее хлеб с молоком, погрозила ей пальцем и, пробурчав что-то непонятное, ушла. Кэти испугалась, что охранница теперь совсем не будет давать ей еду, но уже следующим утром все вернулось к прежнему распорядку, и дни для Кэти потекли унылой однообразной чредой.
  
  Как-то поздно вечером, сидя на кровати и от нечего делать, наблюдая, как в камине горят дрова, Кэти заметила, что в ее комнату залетел ночной мотылек. Он сел на край ковра на противоположной стенке, у камина, а потом заполз под него, и Кэти решила его поймать. Она встала, отогнула край тяжелого ковра и изумленно замерла. За ковром скрывалась небольшая дверь. Кэти отогнула ковер еще больше. Потом торопливо, словно боясь, что дверь исчезнет, нащупала ключ герцогини у себя на шее, сняла цепочку, вставила ключ в замочную скважину и повернула. Дверь тут же тихо отворилась, Кэти вынула ключ и, не раздумывая, шагнула за дверь.
  За дверью было темно, но на ощупь Кэти определила, что находится на очень маленькой лесенке, круто спускающейся вниз. Она очень осторожно, ощупывая ногой каждую ступеньку, стала спускаться. Лестница привела ее к еще одной двери, открыв которую, Кэти оказалась в маленьком коридоре. Пройдя по нему, Кэти нащупала еще одну запертую дверь. Ключ герцогини подошел и к ней. Открыв ее, Кэти поняла, что эту дверь, как и в ее комнате, скрывает тяжелый, плотный ковер, висящий перед ней. Она уже хотела отодвинуть край ковра, как услышала голоса и испуганно замерла, боясь даже дышать.
  
  - Мой государь, Вы зря отпустили послов султана ни с чем. Дружба с султаном не обязывает Вас ни к чему, однако дает возможность улучшить торговые отношения между вашими государствами и обеспечивает безопасность Ваших купцов, - Кэти узнала голос герцогини и поняла, что она обращается к королю.
  - Они просили Елену Морен в жены султану.
  - Вас удручает, что она была бы его четвертой женой?
  - Нет, это как раз никакой роли не играет... хоть двадцать восьмой.
  - Тогда что?
  - Она не девственна...
  - Откуда Вы знаете?
  - Да уж знаю... и не понаслышке.
  - Вы успели развлечься даже с собственной малолетней племянницей?
  - Не преувеличивай. Во-первых, она не малолетняя, ей шестнадцать. А во-вторых, не надо обвинять меня в инцесте...она двоюродная моя племянница.
  - Ваше Величество... ну как же так можно!? Когда?
  - На балу у графини Морен, ее матери, недели три назад. Девочка сама мне вешалась на шею, а мать поощряла ее, в надежде, что я спишу им все долги их семьи. Я же не знал тогда, что послам султана она глянется, вот и решил, что раз все равно взять с них нечего, то пусть расплатятся хотя бы так...
  - Как же это цинично, мой государь.
  - То, что я циник ты должна была заметить уже давно. Но почему-то тебя до сих пор это не перестает удивлять. Так что, любезная кузина, я никак не мог заключить этот союз с султаном... Но если тебе в голову придет какая-нибудь мудрая мысль по поводу кого можно предложить султану в качестве его четвертой жены, я с удовольствием выслушаю тебя. Подумай об этом на досуге. Послов еще не поздно вернуть. Я очень аккуратно отказал им.
  - А тут и думать нечего. Лучшей кандидатуры, чем Марианна Вам не найти.
  - Да она же страшна, как даже не знаю что...
  - Султану нужна не хорошенькая жена, а династически объединяющий ваши державы брак. Хорошеньких у него полный гарем наложниц. Он согласится на любую, поверьте мне, лишь бы она была Вам кровной родственницей и девственницей. Пошлите ему портрет Марианны и передайте послам, что лишь мысль о том, что ваши государства должны связывать более тесные узы, чем то родство, в котором Вы находитесь с той, кого они выбрали для их султана, вынудила Вас отказать им. И Вы надеетесь, что султан не откажется от Вашего предложения, если конечно, ничего не имеет против более близких уз, которые будут в этом случае связывать ваши державы.
  - Алина... я поражен... ты прирожденный дипломат.
  - Хотите отправить меня куда-нибудь в качестве посла? - рассмеялась герцогиня.
  - Ты что, правда, считаешь, что я могу захотеть такое? - голос короля приобрел явно озабоченный оттенок. - Да я ни за что на свете не отпущу тебя... Ты мне нужна самому... Что я буду делать без твоих советов?
  - Ой, милорд... у Вас и без меня полно советчиков.
  - Лишь ты искренна со мной... и только ты смогла предупредить меня о Ларине... Думаешь, такое забывают?
  - Про Ларину Вы и сами могли догадаться... уж слишком она была настойчива. Не Вы выбрали ее, а она Вас, и понять почему, поразмыслив на досуге, Вы могли бы и сами... Кстати, что с ней?
  - Неделю назад ее казнили... Церковь обвинила ее, как ведьму, в пособничестве дьяволу. С ней долго не церемонились.
  - Мой государь, - голос герцогини дрогнул, - зачем Вы так? Ведь это была не магия, это был банальный яд, причем не смертельный.
  - Эта тварь хотела, чтобы я оказался полутрупом, неспособным даже встать с кровати, а ты жалеешь ее?
  - Аутодафе я бы не пожелала даже врагам...
  - Она не враг, она хуже... враги не боятся показать лицо и сражаются в открытую... А тем, кто действует исподтишка место лишь на костре. Ясно тебе? - с напором произнес король и вдруг после минутной паузы голос его совершенно изменился, - Алина, Алина... Ты что так побледнела? Черт, я совсем забыл, что ты беременна и сейчас на все так реагируешь. Садись сюда... Вот так... Не надо так переживать... успокойся.
  - Милорд... Ведь получается, что именно я обрекла ее на такую смерть... Какой ужас...
  - Да нет никакого ужаса... В ее доме действительно нашли предметы, свидетельствующие о колдовстве. Было проведено расследование...
  - Какие предметы? Свечи, миски, ножи и какую-нибудь отрубленную голову курицы в мусорном ведре? Да такие вещи есть в любом доме.
  - Алина... нет, конечно... Мне говорили, что нашли у нее, я только забыл... там очень специфичные названия. Если хочешь, я сейчас в шкафах с книгами найду фолиант про то, что и как используют ведьмы, я помню, был здесь такой, посмотрю, вспомню и покажу тебе.
  Послышались шаги. Потом через какое-то время вновь зазвучал голос короля:
  - Вот, нашел, смотри... Вот это, это и это нашли в ее доме.
  - Действительно нашли все это?
  - Я клянусь тебе. Ты же знаешь, я никогда тебе не лгал...
  - Странно... я не чувствовала направленной на Вас черной магии... хотя... ну конечно, судя по тому, что Вы мне показали... магия любви и приворота... Интересно, она на Вас не подействовала и после этого в ход пошел яд или сначала в любом случае должен был быть яд, а к привороту лишь шли приготовления?
  - Что тут интересного, Алина? Мне вот абсолютно без разницы, что сначала, что в конце... Я просто рад, что с твоей помощью удалось эту тварь обнаружить и воздать ей по заслугам. А остальное меня мало трогает.
  - Ну что ж, это утешает, что были явные основания для такого приговора... Хотя мысль о такой кончине кого бы то ни было меня ужасает.
  - Как истинная христианка, ты должна знать, что это удел всех, кого уличили в колдовстве.
  - Не надо, мой государь... давайте оставим эту тему... мне очень тяжело об этом думать.
  - И не надо. Вот яблочко возьми, скушай, тебе полезно.
  - Не хочу ничего... сейчас мне плохо даже от мыслей о еде.
  - Яблоко, это не еда... Не упрямься, хоть укуси разочек... Ты стала такая капризная... ужасно.
  - Я вообще стала ужасная... Еле хожу, отвратительно выгляжу... кошмар.
  - Выглядишь ты великолепно, не придумывай. Беременность тебе необычайно к лицу. Мне так даже очень нравится. Хотя ты мне нравишься и небеременная... Ты мне в любом состоянии нравишься. Герцог не понимает, какое рядом с ним сокровище. На его месте я бы не отпускал тебя от себя ни на шаг.
  - Считаете, он недостаточно ценит то, что я рядом с ним?
  - Абсолютно не ценит... Я сожалею, что заставил тебя вступить с ним в брак. Не могу его видеть рядом с тобой... он недостоин тебя... Если бы не твоя беременность, я бы настоял на вашем разводе и сумел бы добиться одобрения церкви... Все портит твой будущий ребенок, если он родится, ваш брак будет считаться нерушимым... Кстати, когда герцог мне сказал о твоей беременности, я чуть не убил его... но вовремя сообразил, что к чему... и что смерть уже второго твоего супруга, причем мной же выбранного и вновь от моей руки, ты мне точно не простишь...
  - Ребенок не может ничего портить. Это дар Господа. Как он может что-то портить? К тому же в любом случае Вы не добились бы развода, Вам было бы необходимо и согласие герцога тоже.
  - Алина, не смеши меня... никуда бы он не делся, и согласился бы на развод... Ты же знаешь, я умею очень хорошо уговаривать...
  - Милорд... я умоляю, давайте оставим эту тему. Я жду ребенка и здесь ничего не изменить. Или Вы хотите, чтобы я потеряла его?
  - Алина, Господь с тобой... Как ты могла подумать такое? Я догадываюсь, что будет если ты потеряешь ребенка... К тому же если вдруг это будет мальчик, я заставлю Тревора передать титул ему, тебя сделаю опекуншей, а его ушлю послом куда-нибудь далеко и надолго... Это будет великолепно. Или ты уже простила его за "вашу первую брачную ночь", а?
  - Я умоляю: хватит! Я не могу больше слушать подобные речи. Вы бы лучше свою новую фаворитку очаровывали, а меня оставили в покое! Меня и так постоянно мучают тяжелые предчувствия, а тут еще Вы такое говорите...
  - Алина, выбрось все из головы... Тяжелые предчувствия мучают всех беременных женщин. Королева вон перед каждым нашим ребенком рыдала, что не вынесет родов и точно умрет... и ничего жива до сих пор. Я пришлю тебе лучшего доктора, все будет хорошо... Хочешь, уже завтра пришлю? Он не отойдет от тебя ни на минуту... Или ты что-то видела и что-то знаешь, но скрываешь от меня?
  - Ничего я не видела... можете не волноваться... Вам ничто не угрожает.
  - А тебе?
  - Не знаю... Мне просто как-то не по себе и что-то тревожит.
  - Тогда все это ерунда... Обычное состояние беременной женщины. Подожди еще пару месяцев, и ты будешь сама смеяться над всеми своими страхами и предчувствиями.
  - Может быть... хорошо бы, если так... - пробормотала герцогиня, и Катарина услышала звук отодвигаемого то ли стула, то ли стола, после чего герцогиня продолжила, - Если позволите, мой государь, я бы оставила Вас, я очень устала, и хотела бы пойти лечь...
  - Конечно, иди. Завтра я пришлю тебе доктора.
  - Вы несказанно заботливы, особенно учитывая, как Вы относитесь к моему будущему ребенку...
  - Алина, я буду заботиться о твоем ребенке так же, как и о тебе. Обещаю. Хотя, что скрывать, конечно, мне очень тяжело, что этот ребенок не мой... как и то, что кто-то другой имел то, чего я не смог добиться ... я бросил бы к твоим ногам все, если б ты только согласилась... стоит тебе даже сейчас сказать лишь слово...
  - Мой государь!
  - Все, Алина, все... я молчу... не нервничай... тебе это сейчас вредно... Пойдем, я сам провожу тебя... Ну что ты так разнервничалась? Даже руки дрожат, и побледнела опять вся... ну нельзя же так... Я прямо сейчас пошлю за врачом, пусть все время будет при тебе.
  Послышался звук удаляющихся шагов, и все стихло. Катарина осторожно выглянула из-за ковра.
  Пред ней была большая комната в виде кабинета с книжными шкафами вдоль стен, небольшим очень изящным письменным столом и двумя креслами посередине. На столе лежало красивое румяное яблоко и раскрытая книга, с пожелтевшими от времени страницами.
  Катарина подошла к столу, схватила яблоко и с удовольствием впилась зубами в сочную мякоть. Она так давно не ела никаких фруктов, что сейчас это яблоко ей показалось самым вкусным, из всего того, что она хоть когда-нибудь ела. Доев его почти без остатка, Катарина заинтересованно взяла в руки старинную книгу с гравюрами и начала листать. Потом, чтоб было лучше видно, подошла к светильнику у стены, и в это время раздались шаги. Понимая, что если будет класть книгу обратно на стол, ее могут поймать, она вместе с книгой ринулась в открытую дверь за ковром и испуганно замерла, отскочив в сторону и прижавшись к стене.
  Она слышала, как кто-то вошел в комнату, затем послышалось легкое потрескивание, и за ковер проник характерный запах загашенных свечей. А потом шаги удалились. Катарина догадалась, что кто-то из слуг, загасив свечи, ушел, и облегченно вздохнула. Она хотела осторожно вернуться и положить на место книгу, но в темноте зацепилась за дверь, и та с легким щелчком закрылась.
  - Тьфу ты... - пробормотала Кэти, дернула дверь и поняла, что та заперта. Тогда, перехватив поудобнее книгу, она потянулась за ключом. Однако цепочки с ключом на привычном месте не оказалось. Кэти вспомнила, что положила ключ на стол, когда брала яблоко и поняла, что потеряла возможность вновь открыть захлопнувшуюся дверь.
  Кэти стала испуганно пробираться обратно, боясь, что остальные двери тоже захлопнутся, и она окажется запертой в этом темном узком коридоре навсегда. Однако все двери, ведущие в ее комнату, оказались открытыми.
  Добравшись до своей комнаты, она облегченно вздохнула и села на кровать. В камине догорали дрова, освещая все вокруг мерцающим, неверным светом. Кэти спрятала книгу себе под подушку и, укрывшись одеялом, принялась осмысливать все произошедшее и незаметно для себя провалилась в сон.
  
  
  Сны ей снились мрачные и пугающие... Кто-то склонялся и злым шепотом произносил слова короля: "Все портит будущий ребенок, если он родится, брак будет считаться нерушимым... нерушимым", "Если бы не беременность, я бы настоял на разводе и сумел бы добиться одобрения церкви...", а потом: "если будет мальчик, я заставлю Тревора передать титул ему, и ушлю его послом куда-нибудь далеко и надолго... далеко и надолго" Кэти пыталась бежать куда-то, но в серой липкой мгле отовсюду высовывались злые черные тени, которые смеялись над ней и кричали: "Ты пропадешь здесь... никто не вспомнит о тебе... отец уедет далеко и надолго, а ты умрешь здесь... Останется лишь она и ребенок... она и ребенок". Они хватали и тянули ее куда-то вниз, в темноту, и она никак не могла вырваться от них.
  
  Очнулась она от того, что кто-то сильно тряс ее за плечо. Увидев охранницу, Кэти впервые за долгое время обрадовалась Мучивший ее кошмар, был страшнее обыденной реальности. Она быстро вымылась, уселась на кровати и, взяв миску с кашей, принялась за еду. Однако, отдав пустую миску охраннице и оставшись в одиночестве, Кэти вновь попала под влияние мрачных мыслей, мучивших ее ночью. Чтобы отвлечься, она достала из-под подушки книгу, которая таким удивительным образом оказалась у нее, и начала сначала рассматривать картинки, а потом и внимательно читать.
  Книга была посвящена тому, как выявить и обезвредить тех, кто занимается колдовством, но в ней было так подробно описано, что и как они делают и используют, что она легко могла служить самоучителем тем, кто намерен обратиться к темным силам.
  Особенно заинтересовал Кэти раздел, посвященный тому, как может быть причинен вред беременной женщине. Больше всего ее поразил тот способ, который практически не требовал никаких магических или иных приспособлений, кроме нарисованных на полу магических символов, да изготовленной фигурки будущей жертвы. Причем было написано, что она может быть изготовлена даже из мякиша хлеба. Незаметно для себя Кэти так увлеклась, что за чтением ее чуть было, не застала охранница. Услышав скрип открываемой двери, Кэти еле успела сунуть книгу под одеяло и притворилась спящей. Охранница потеребила ее за плечо и, вручив миску супа с большим ломтем хлеба, неспешно удалилась.
  Быстро съев весь суп, Кэти сунула хлеб под подушку и еле дождалась охранницу, чтобы отдать миску с ложкой. После чего занялась попытками вылепить хоть что-то из хлебного мякиша. Получалось плохо, расстроенная Кэти потихоньку съела свое неудавшееся творение, и снова взялась за чтение. Она убрала книгу лишь тогда, когда света из окошечек под потолком стало так мало, что буквы в книге стали едва различимы.
  Вечернюю порцию хлеба она тоже попыталась употребить на вылепливание фигурки, и вновь съела неудавшийся вариант.
  
  Однако лепить ей понравилось, и она стала весь хлеб, перед тем как съесть, использовать в качестве материала для создания человеческих фигурок. Недели через две у нее получилась фигурка женщины с длинными волосами и большим выпяченным животом. Кэти даже сама удивилась, насколько хорошо она вышла. Только раскрасить ее было нечем.
  
  В этот же день, словно по заказу, охранница принесла ей вместо молока густой кисель. Кэти тут же придумала, что можно обмазать фигурку киселем и прилепить к ней разноцветный ворс, надерганный из ковров, висевших в комнате. Только дело это было небыстрое, и Кэти решила спрятать кружку с киселем за дверью, которую скрывал ковер. Она поставила ее туда, положила туда же книгу и вылепленную фигурку, догадываясь, что охранница в поисках кружки перетряхнет ее постель, после чего улеглась на кровать.
  Пришедшая охранница, не получив кружки, сдернула ее с кровати, раздраженно что-то промычала и сильно шлепнула. Кэти лишь хмыкнула и плечами пожала, мол, не знаю ничего и не понимаю за что.
  Охранница перетрясла всю постель, обошла всю комнату, даже в камин кочергой потыкала, но не найдя ничего, сокрушенно покачала головой и ушла. Кэти не решилась сразу достать свои припрятанные сокровища. Она боялась, что охранница может вернуться, но та так и не пришла.
  На следующий день Кэти достала фигурку и кисель и занялась разукрашиванием фигурки ворсом из ковров. Через несколько дней кропотливого труда фигурка стала похожа на беременную темноволосую женщину в голубом платье, и Кэти положила ее за дверь на хранение.
  
  Следующую неделю Кэти провела в сомнениях: использовать приготовленную фигурку для вызова темных сил, которые бы избавили ее и от мачехи, и от ожидаемого ей ребенка или нет.
  Кэти была не особенно набожной. Мать в детстве иногда водила ее церковь, и перед сном она всегда молилась со старшими дочерьми, а вот отец ее был от всего этого очень далек. Пока они жили в родовом отцовском замке Кэти, стараясь заменить сестрам мать, читала с ними на ночь "Отче наш". Но как только они переехали в этот замок и стали спать каждая в своей спальне, молиться даже перед сном Кэти перестала. А сейчас, понимая, что она готовится к греховному и богомерзкому делу, старалась о Боге даже не вспоминать.
  Ее мучили только мысли о том, не смогут ли ее поймать за этим делом, и не догадается ли кто о том, что она сделала. Она помнила, что говорил король о том, как заканчивают свою жизнь те, кого поймали за подобными занятиями.
  
  Наконец она решилась. Нашла острую щепочку, отколовшуюся от полена, достала из камина несколько больших угольков и принялась ждать, когда охранница вечером уйдет. Как только за ней закрылась дверь, Кэти в неверном свете горящих в камине дров, свернула лежащий под ногами ковер и принялась рисовать углем на полу магические символы. Потом встала в круг, положила себе под ноги открытую книгу, чтобы подсмотреть, что делать дальше, если вдруг чего забудет, взяла в руки фигурку и острую щепочку и принялась читать выученные заклинания. Потом, прервавшись, она воткнула острую щепочку в живот вылепленной фигурке, положила ее в специально нарисованный символ и продолжила читать заклинания.
  Как только она закончила их читать, в камине что-то с треском вспыхнуло, и комнату окутал едкий, смрадный дым. Кэти закашлялась, с ужасом думая, что сейчас задохнется в этом дыму. Тут же дверь ее комнаты распахнулась, видимо запах учуяла и охранница, она рванулась к Кэти, но споткнувшись о скатанный ковер, упала. Она несколько секунд недоуменно смотрела на символы, книгу и фигурку, лежащие перед ней. Затем поспешно поднялась, схватила кашляющую и задыхающуюся Кэти за руку и потащила из комнаты, через свою каморку сначала на лестницу, а потом по длинным переходам куда-то вглубь замка. Шли они долго, Кэти даже успела отдышаться и перестала кашлять. Наконец охранница постучала в какую-то дверь. Им очень долго не открывали, но охранница не уходила, она стучала вновь и вновь. Кэти показалось, что в ожидании у двери прошло несколько часов...
  
  Наконец дверь открыл очень испуганный дворецкий Рон. Охранница что-то знаком показала ему, Рон замотал головой, но охранница схватила его за плечо, сильно тряхнула и показала еще какой-то знак. Тогда Рон, кивнул и повел их по каким-то широким коридорам, устеленным коврами. Несколько раз им навстречу попадались бегущие слуги с очень озабоченным выражением лиц. Наконец, Рон остановился у резных дверей, сделал охраннице знак подождать, открыл их и вошел.
  - Ваша Светлость, - услышала Кэти его голос, - там Марта, она привела какую-то девушку...
  Кэти поняла, что Рон не узнал ее. Это было не мудрено. Узнать дочь герцога в босоногой девушке с растрепанными волосами, одетой в домотканое рубище было почти невозможно.
  - Не сейчас, Рон! - послышался раздраженный голос герцога. - Уведи их, пусть ждут!
  - Она настаивает, Ваша Светлость.
  - Я вздерну тебя, Рон. Если ты сей же момент не уберешься отсюда вместе с ними! - загремел голос герцога.
  Дворецкий выбежал и отчаянно замахал руками и замотал головой, пытаясь показать охраннице, что выполнить ее требование не может, но та тут же отшвырнула его и, распахнув дверь, вошла, втащив за собой перепуганную Кэти. Она подошла вплотную к изумленно уставившемуся на нее герцогу, указала рукой на Кэти и сделала непонятный знак рукой.
  - Что? - герцог перехватил руку охранницы, а другой рукой схватил ту за лицо.
  Но охранница выдержала этот взгляд, глаза в глаза, а потом качнула головой, указывая на дверь.
  Герцог разжал руки, обернулся к перепуганной Кэти, тяжелым взглядом посмотрел на нее и, проговорив: - Тут жди! - вышел вместе с охранницей за дверь.
  Из коридора Кэти услышала звук быстро-удаляющихся шагов.
  Кэти огляделась. Она стояла посередине полукруглой комнаты, по краям которой стояли мягкие диванчики и невысокие столики, а на противоположной стене была еще одна дверь, которую прикрывали гардины, перехваченные витыми золотыми шнурами с тяжелыми кистями.
  В это время дверь распахнулась, и из нее выскочил лысый человечек невысокого роста с очень озабоченным лицом. Он изумленно оглянулся и, поняв, что кроме Кэти никого нет, обратился к ней:
  - Ты воду и полотенца принесла?
  - Нет, - отрицательно покачала головой Кэти.
  - Тогда какого черта ты здесь стоишь?! - заорал он. - Живо, бегом! И чтоб через пять минут у меня все было!
  - Я не могу, - Кэти попятилась, - герцог приказал его ждать тут... я не могу...
  - Остолопка!
  В этот момент дверь распахнулась, и в комнату вбежал слуга, держа в руках таз и полотенца и в нерешительности замер перед ним.
  - Ну чего встал? - вновь заорал лысый мужчина, обращаясь уже к нему. - Отдавай все ей! - он ткнул пальцем в Кэти и повернулся к ней. - А ты не стой, бери все и тащи туда. Не ему же их мне туда нести. Да расторопнее же! Вот ведь наказание какое... Привели какое-то чучело... даже двигаться она быстро не может.
  Кэти взяла таз, стопку полотенец и послушно прошла в дверь.
  - Ставь таз на пол, мочи одно полотенце, давай сюда! - скомандовал вошедший прямо за ней лысый человечек.
  В полутьме комнаты Кэти не сразу поняла, где она очутилась. Только через мгновение, когда, послушно присев над тазом мочила в ледяной воде одно из полотенец, сообразила, что находится в одной из центральных спален замка. И еще с ужасом заметила, что все вокруг в огромных пятнах крови, а у кровати целая гора кровавых мокрых полотенец.
  - Ну давай сюда, да не отжимай ты его, оно должно быть холодным и мокрым, - лысый человечек выхватил у нее из рук полотенце, вновь окунул его в таз, достал оттуда и подошел с ним к кровати.
  - Ваша Светлость, - он наклонился над кроватью, - по-моему, дальше ждать бессмысленно... еще час такого кровотечения и Вы расстанетесь с жизнью. Разрешите, и я отдам приказ, чтоб все подготовили к операции, тогда у Вас будет хотя бы шанс...
  - Лерон, - послышался очень тихий голос герцогини, - если бы это было ради спасения ребенка, я бы не раздумывая, согласилась... но теперь, когда он родился мертвым... нет. Я не позволю Вам. Если я не буду иметь возможности родить ребенка, моя жизнь бессмысленна. Я лишь ради этого покинула монастырь. Все будет так, как угодно Господу... Оставьте меня.
  - Ваша Светлость... король не простит мне этого.
  - Королю скажите, это я так решила... А сейчас пойдите вон!
  - Ваша Светлость... позвольте хотя бы эти примочки из ледяной воды... Это хоть как-то уменьшает кровотечение и боль. Я ведь знаю, какие у Вас боли...
  - Лерон, Вы мне надоели! Вы можете, наконец, уйти? - герцогиня приподнялась на кровати и властно указала рукой на дверь. - И чтоб ко мне никто не входил!
  - Но если Вам что-то понадобится? - растерянно произнес тот, пятясь к двери.
  - Вон она поможет или позовет, если будет надо, - откидываясь вновь на подушки, герцогиня махнула рукой, указывая на Кэти, которая как, присев, склонилась над тазом так больше и не поднималась.
  Тяжело вздохнув, лысый человечек вышел и закрыл за собой дверь.
  Некоторое время прошло в молчании, потом герцогиня тихо попросила: - Воды подай, пожалуйста... стакан и графин на столике.
  Кэти вздрогнула, поднялась и, не смея ослушаться, налила в стакан воды, подошла к кровати и, склонив голову, молча, протянула стакан герцогине. Та взяла стакан и вдруг, выпустив его из рук, так что он опрокинулся на кровать, схватила ее за руку: - Катарина? Ты? Почему ты в таком виде? Господи... что же это такое?
  Она хотела еще что-то сказать, но в это время лицо ее исказила гримаса боли, она закусила губы и, чуть отвернувшись, уткнулась лицом в подушку, однако руки Кэти не выпустила.
  - Я пойду, позову кого-нибудь, - испуганно прошептала Кэти, осторожно пытаясь высвободить руку. Но герцогиня, еще сильнее сжала ее, не выпуская, и чуть заметно покачала головой.
  - Это сделала я... - сама вдруг не зная почему, призналась Кэти.
  Герцогиня помолчала немного, дожидаясь видимо окончания приступа боли, потом повернула голову и в упор посмотрела на Кэти:
  - Как же я могла допустить такое... бедная ты моя девочка... - хрипло проговорила она, в глазах ее блестели слезы, - я должна была догадаться... должна... прости меня, если сможешь...
  - Что Вы говорите... Вы что, не поняли? Это я сделала! Я колдовством убила Вашего ребенка, я!
  - Тсс! Я все поняла, не кричи, пожалуйста. Запомни, это так просто все совпало... Это была игра. Ты лишь играла... и ты ни в чем не виновата. Я постараюсь сделать так, чтобы тебя ни в чем не обвинили... Отец где? - тяжело дыша, герцогиня приподнялась на кровати.
  - Его в башню, где меня держали, моя охранница увела.
  - Там что-то осталось из того, что ты использовала?
  - Все.
  - Охранница застала тебя, когда ты этим занималась?
  - Да... Там взорвалось что-то, и потом этот запах... Она почувствовала и прибежала.
  - Что она отцу сказала?
  - Ничего... она глухонемая... она знаки ему какие-то показывала...
  - Это лучше... - герцогиня чуть приподняла голову, внимательно еще раз посмотрела на Кэти и покачала головой. - Как же он посмел? Ведь поклялся мне, что не тронет... а удумал еще хуже... хотя и я не лучше... беспечно во все поверила, проверять ничего не стала и занялась лишь своими проблемами... Как же ты должна была меня ненавидеть... Ладно... Какие там вещи остались?
  - Знаки на полу... Книга та, что Вам король показывал... и фигурка Ваша, я ее из хлеба сделала, как в книге нарисовано.
  - Это ты книгу взяла?
  - Да. Я сначала хотела вернуть, я лишь посмотреть хотела... но дверь захлопнулась, а ключ на столе остался...
  - Так значит, я ключ в твоей двери забыла, а я никак не могла вспомнить, куда я его дела... выходит, отец тебя держал в башне над библиотекой, а там потайной ход... теперь все ясно. А то я никак не могла понять, как могли найти мой ключ в кабинете, если я в тот день, когда его потеряла, там не была... Получается, что и слугу, что в библиотеке убирается, герцог зря приказал наказать, не брал он книгу...
  - Его сильно наказали?
  - Казнить его я не дала, да и пытать тоже... выпороли его... сильно, конечно, ну ничего, он юноша крепкий, выжил...
  Герцогиня помолчала немного, а потом продолжила:
  - Значит так, Катарина, кроме слов: "мне было скучно, я играла", ну и может быть истории с ключом, отец не должен от тебя услышать ничего... Это лишь совпадение...
  - Но Вы же знаете, что это не так...
  - Катарина, твой отец почти не верит в Бога... он соблюдает лишь привычные ритуалы, да и то не все... Так почему мы должны позволить ему верить в колдовство и магию? Пусть верит в реальные причины моей болезни... - она не договорила, новый приступ боли заставил ее снова уткнуться в подушку и замолчать.
  В это время дверь рывком распахнулась, и на пороге появился разгневанный герцог.
  - Катарина, иди сюда, - грозно приказал он.
  Герцогиня крепче схватила руку Кэти и с трудом приподнялась.
  - Милорд, во-первых, не кричите... во-вторых, я просила Лерона, чтоб он не пускал ко мне никого и Вы не исключение... а, в-третьих, леди Катарина никуда не пойдет, она нужна мне... и только попробуйте мне отказать...
  - Алина... Вы ничего не знаете... Она - ведьма! - начал герцог раздраженно.
  - Не смейте так называть нашу дочь... - перебила его герцогиня, - к тому же я все знаю... она рассказала мне, что взяла мой ключ, и когда Вы заперли ее в башне попыталась оттуда с его помощью выйти... у нее это почти получилось, она попала в библиотеку, где увидела книгу, ту что я оставила на столе, и за которую Вы тогда приказали наказать Олвина... она ее рассматривала, оставила на столе ключ, услышала шаги, испугалась, спряталась с книгой, а дверь захлопнулась... ведь так, Катарина? - герцогиня сжала руку Кэти.
  - Да, Ваша Светлость... все так и было... - пробормотала Кэти.
  - Так вот, все это не дает Вам оснований называть ее так, как Вы назвали... я вообще не вижу в ее действиях ничего предосудительного... и они несопоставимы с тем наказанием, какому Вы, милорд, ее подвергли, - голос герцогини обрел напор и зазвучал обвинительно, - и если Вы сейчас же мне не пообещаете, что немедленно отмените Ваше распоряжения содержать ее там, я буду жаловаться королю!
  - Миледи... Вы не знаете, что ребенка-то Вы потеряли из-за нее... - медленно, но очень отчетливо произнес герцог, - и протянул ей темноволосую фигурку с выпуклым животом и воткнутой в него щепкой.
  - Герцог, Вы что, действительно, верите в то, что говорите? - герцогиня взяла протянутую ей фигурку, посмотрела и усмехнулась. - Это же лишь кукла... С чего Вы решили, что, во-первых, это я, а во-вторых, что подобным способом можно кого-нибудь убить? Если бы так легко можно было убивать, трупами была бы завалена вся округа... Это лишь совпадение... Ваша дочь играла от скуки... в те игры, что нашла в подвернувшейся ей книжке... Застань ее охранница за этим несколькими днями раньше, Вам бы и в голову не пришло думать, что за этим что-то стоит, - она отдала герцогу куклу и презрительно скривила губы, - я поражаюсь... еще скажите, что наша дочь на метле летает, и Вы видели ее, описывающей круги над башнями замка, для полноты картины. Все, милорд... я устала... прошу Вас, бросьте куклу в очаг и велите принести нашей дочери подобающую одежду. Я не могу смотреть на нее в этом виде.
  - Алина, Вы уверены в том, что это лишь совпадение? - герцог, держа куклу в руках, стал медленно отступать к двери.
  - Не то слово... идите... и никому больше не рассказывайте этот вздор...
  - В ее комнате пахло серой... - герцог нерешительно замер на пороге.
  - А если у меня в комнате будет пахнуть миррой и ладаном, Вы поверите, что я вызвала сюда архангела Гавриила?
  - У Вас все это есть, а у нее не было серы.
  - Значит, если бы у меня их не было, но в комнате ими пахло, Вы бы поверили, что он мне являлся?
  - Нет, я стал бы искать, откуда Вы их взяли...
  - Вот и ищите... а суеверия оставьте старухам. Ваша охранница могла заметить девочку за этими играми... и подложила что-то в очаг, чтобы ее напугать.
  - Но, герцогиня... Вы еще сегодня утром чувствовали себя великолепно... а потом этот приступ, рождение мертвого ребенка... и сейчас доктор говорит, что Вы тоже умираете, и без операции шансов выжить у Вас нет.
  - Да совпадение это! Совпадение! А Вы, похоже, элементарное сострадание потеряли если говорите мне подобные вещи... а вообще-то Лерон, паникер и тупица... ему почему-то очень хочется лишить меня возможности иметь детей, поэтому он всех пугает... не слушайте Вы его... не лишайте меня надежды и не мучьте больше... я устала... сожгите куклу.
  - Алина...а почему Вы хотите, чтобы я обязательно сжег ее?
  - Потому что она мне не нравится, и я не хочу, чтобы она кому-нибудь попалась на глаза, и по замку поползли слухи... Если даже Вы поддались этим бредням, что говорить о других...
   - Я уничтожу ее... только сжигать не буду... - пристально смотря прямо на герцогиню, произнес герцог.
  - Вам так хочется хоть в чем-то пойти мне наперекор? Дело, конечно, Ваше... но зря Вы так со мной... неужели, даже видя, что мне столь тяжело и плохо, Вы не можете пойти навстречу моему желанию?
  - Этому не могу... - герцог угрюмо покачал головой, - я прочел, что это действо завершает колдовство.
  - Хорошо, милорд... не хотите сжигать куклу, не надо... отдайте ее мне... я уничтожу ее сама...
  - Зачем же? - герцог усмехнулся, - Я сам уничтожу ее и даже при Вас. Вон таз с водой, я опущу ее туда, и через пару минут от нее даже следа не останется... она ведь ее из хлеба сделала.
  - Не смейте! - герцогиня приподнялась на кровати.
  - Почему, дорогая? - герцог шагнул к ней ближе.
  - Потому... потому... - у герцогини перехватывало дыхание, - потому что из этого таза берется вода для моих примочек, и я не хочу, чтоб там плавала такая гадость!
  - За дверью стоит таз со свежей, еще более холодной водой, его сейчас же принесут Вам, миледи, а в этом, позвольте, я утоплю эту мерзость.
  Герцог наклонился к тазу, и в то же мгновение герцогиня, поднявшись с постели, бросилась на него, пытаясь вырвать из его рук куклу. Герцог одной рукой перехватил ее руки, а другой убрал куклу в карман, после чего осторожными, но очень уверенными движениями уложил герцогиню обратно в постель.
  - Отдайте, милорд... я умоляю... отдайте... - из глаз герцогини потекли слезы.
  - А ведь Вы чуть не обманули меня, миледи... я почти поверил... Но я чувствовал, что что-то не так... - герцог мрачно усмехнулся. - Вы пытаетесь выгородить перед смертью эту ведьму, - он кивнул на испуганно замершую у изголовья кровати Кэти. - Конечно... Вы же уверены, что попадете в рай... Вы приняли волю Бога, Вы смирились с потерей ребенка, Вы простили свою убийцу... А обо мне Вы подумали? Как я смогу жить после этого? А о короле? Вы представляете, что будет с ним и что сделает он, узнав о Вашей смерти?
  - Милорд... перестаньте... она не виновата... Слышите? Она лишь играла... забудьте об этом... Не разрушайте то немногое, что еще осталось... я умоляю Вас... как мне еще Вас просить? - герцогиня вновь приподнялась и попыталась рукой схватить герцога за руку, но он отстранился и шагнул к двери.
  - Никак! Просить Вы будете короля. Если доживете до его приезда, конечно... Я все передам ему, и ее судьбу будет решать он. Хотите за нее заступиться, постарайтесь выжить... соглашайтесь на предложение Лерона или молитесь... сами решайте, что выбрать. Вы же знаете, я не вправе Вас ни к чему принуждать, - хмуро проронил он и стремительно вышел.
  - Господи, дай мне сил... - герцогиня отвернулась и уткнулась лицом в подушку.
  Кэти, стоявшая рядом с ее кроватью, боялась даже пошевелиться, но потом страшная мысль, душившая ее все это время, вырвалась наружу в тихом вопросе:
  - Меня теперь сожгут, как ведьму?
  Вздрогнув как от удара, герцогиня резко поднялась, встала рядом с Кэти и прижала ее к себе:
  - Ну что ты, милая, какая ты ведьма... Не бойся, ничего... я не позволю им так поступить с тобой. Все будет хорошо.
  Потом она отстранилась, шагнула к двери и, распахнув ее, рявкнула не хуже герцога:
  - Лерон, где Сьюзен? Чтоб через минуту была у меня, а так же две горничные и Рон!
  - Ваша Светлость... - раздался удивленный голос лысого человечка.
  - Бегом! Если Сьюзен, Рон и горничные сейчас же не появятся здесь, я распоряжусь наказать Вас!
  Тут же хлопнула дверь, раздались торопливые шаги, голоса, крики, и в спальню через несколько минут вбежала хорошенькая служанка.
  - Вы звали меня, Ваша Светлость?
  - Сьюзен, найди подходящую одежду для моей дочери и помоги ей переодеться, - раздраженно произнесла герцогиня и кивком головы указала на Кэти, - не сможешь из моего гардероба подобрать, пошли горничных к леди Гиз, чтобы оттуда принесли...
  - Да, Ваша Светлость... я постараюсь... - камеристка герцогини шагнула к неприметной двери и, распахнув ее, принялась там шуршать вещами, потом вынесла комплект белья и очень красивое жемчужно-серое платье с черной отделкой и шнуровкой, - вот это должно подойти, Ваша Светлость... у вас несильно отличающиеся фигуры... к тому же шнуровка все подгонит и посадит как надо...
  - Нет, это немыслимо... обрядить так дочь... держать под замком... нет, я немедленно еду к королю... - раздраженно проговорила герцогиня, наблюдая, как ее камеристка подбирает одежду для Катарины.
  В это время в дверь тихо постучали, и из-за нее донесся голос дворецкого:
  - Вы звали, Ваша Светлость?
  Герцогиня шагнула к двери спальни и распахнула ее:
  - Рон, немедленно к крыльцу лучшую карету, лучшую пару лошадей и Пабло, как кучера в парадной ливрее. Я еду к королю.
  - Будет исполнено, Ваша Светлость... - склонился перед ней дворецкий, а потом замявшись тихо добавил, не поднимая головы: - Вот только к королю прямо сейчас, уже поскакал герцог.
  - Верхом? - переспросила герцогиня.
  - Да, Ваша Светлость. Верхом на Граните.
  - Что ж Гранита нам, конечно, не обогнать, но Рон, поставь нам таких лошадок, чтоб мы и не отстали особо. И чтоб сбруя была вся новая...
  - Я прослежу, Ваша Светлость, - дворецкий с поклоном удалился.
  Герцогиня вернулась в спальню, и следом за ней вошли две горничные.
  - Сьюзен, что нужно взять у леди Гиз для леди Катарины? - спросила герцогиня.
  - Туфли, только туфли... чулочки подошли Ваши... и белье все подошло... - Сьюзен суетилась вокруг Кэти, помогая ей переодеваться.
  - Ступай к леди Гиз и принеси туфли леди Катарины... какого-нибудь серого или черного цвета возьми, и быстро. Будешь мешкать, герцогу на тебя пожалуюсь, - герцогиня обернулась к одной из горничных.
  Та низко склонилась перед ней и опрометью выбежала из спальни.
  - Сьюзен, пусть дальше леди Катарине горничная поможет... а ты найди какое-нибудь платье мне... только без шнуровки и корсета...
  Сьюзен тут же вновь нырнула за неприметную дверь и вынесла платье черного цвета со шнуровкой.
  - Я же просила: "без шнуровки", - раздраженно проговорила герцогиня.
   - Черного платья без шнуровки или корсета нет, Ваша Светлость... - Сьюзен сокрушенно покачала головой.
  - Дай другого цвета!
  - Но, Ваша Светлость... пятна крови будут незаметны лишь на черном...
  - Да... конечно... я не подумала об этом, - герцогиня озадаченно посмотрела себе под ноги.
  Даже в полумраке спальни было видно, что весь пол в кровавых следах, оставляемых ее босыми ногами, и весь подол ее атласного халата тоже в крови.
  - Давай это... только сначала, помоги мне ноги вымыть.
  Герцогиня скинула халат и, шагнув к стоящему на полу тазу, решительно встала в него. Сьюзен послушно склонилась к тазу, сунула в него руки и в замешательстве посмотрела на герцогиню.
  - Вы уверены, Ваша Светлость, что Вам полезно стоять в ледяной воде?
  - Да, уверена. В моем положение это необходимо... иначе доктор не велел бы ее принести.
  Сьюзен стала торопливо мыть ноги герцогине, потом взяла два полотенца, одно постелила перед тазом и, дождавшись, чтобы герцогиня шагнула на него, стала вытирать ее другим. И тут же она почувствовала как, покачнувшись, герцогиня схватилась за ее плечо, а полотенце, которое она прижимала к ее ногам, сразу пропиталось кровью.
  - Ваша Светлость, можно я позову доктора? - испуганно спросила Сьюзен.
  - Нет, - жестко ответила та, перехватывая полотенце из ее рук, - ты просто дашь мне еще одно полотенце и приготовишь как можно больше других в дорогу. И не смей спорить и хоть что-то говорить кому-то!
  - Да, конечно, - прошептала Сьюзен и взяла еще одно полотенце.
  
  Полностью одевшись, герцогиня взяла сумочку, что-то положила в нее, а потом повернулась к Сьюзен.
  - Чистые полотенца в карету незаметно отнеси.
  - Будет исполнено, Ваша Светлость, - почтительно склонилась перед ней Сьюзен и быстро вышла.
  Герцогиня обернулась к Кэти, которая тихо стояла в углу и была уже полностью одета и причесана.
  - Ну, что же, выглядишь ты неплохо, дорогая... Пойдем, нам надо торопиться, - удовлетворенно проговорила она и направилась к двери. Кэти последовала за ней.
  
  Выйдя во двор, где их уже ждала карета, они увидели во дворе священника.
  - Здравствуйте, святой отец, - герцогиня склонила голову.
  - Я узнал, какая беда Вас постигла, дочь моя, и поспешил к Вам... Я соболезную Вам... но рад, что Вы сами в добром здравии и уже смогли подняться.
  - Вы так добры, святой отец.
  - Я мог бы отчитать над Вами разрешительную молитву и исповедовать Вас, дочь моя... Вам наверняка должно стать легче после этого... а потом мог бы отслужить панихиду об усопшем младенце...
  - Да, святой отец, обязательно... Только сначала все, что связано с младенцем... Я молю Вас, почитайте над ним псалтырь... ну и все, что положено... и займитесь подготовкой похорон... мне хотелось бы, чтобы все было устроено наилучшим образом... Рон покажет Вам все, поможет и отдаст деньги, предназначенные для церемонии.
  Она обернулась к дворецкому, стоявшему неподалеку, тот тут же почтительно склонился:
  - Будет исполнено, Ваша Светлость.
  - Конечно, дочь моя... Можете не волноваться... Я все устрою самым наилучшим образом. Вы уезжаете?
  - Я еду с дочерью к королю... У меня безотлагательное дело к нему... Я хочу испросить его согласие на развод...
  - Дочь моя, что Вы говорите такое?! - испуганно всплеснул руками священник.
  - Возможно, и не развод, - герцогиня раздраженно повела плечом, - а ограничение прав моего супруга... но в любом случае я больше не позволю ему держать нашу дочь, словно пленницу в башне, в рубище и взаперти... он ведь даже в церковь не пускал ее все это время...
  - Это, конечно, все ужасно, что Вы говорите... но может вначале мне с ним поговорить?
  - Он часто ходит в церковь и к Вам на исповедь, святой отец? Так неужели Вы думаете, что сейчас Ваша беседа может повлиять на него, если за все это время Вы не сумели убедить его в необходимости соблюдать хотя бы элементарные христианские нормы поведения? Нет, лишь король может повлиять на него... И я еду к нему.
  - Возможно, Вы и правы, дочь моя... только про развод мысли оставьте, это не по-христиански...
  - Благодарю, Вас, святой отец, за наставление и заботу... и благословите.
  Он осенил ее крестным знамением, - Господь с Вами, дочь моя. Поезжайте, не волнуйтесь... я буду молиться и за усопшего младенца, и за Вас.
   Герцогиня еще раз склонила голову перед священником и шагнула к карете.
  Дворецкий распахнул перед ней дверку и подал руку.
  - Рон, скажи Пабло пусть едет по короткой дороге через лес.
  - Там плохая дорога, а уже совсем темно, Ваша Светлость...
  - Луна, что блюдце, Рон. Сейчас даже в лесу светло... поэтому даже учетом плохой дороги, час мы точно выгадаем, а то и больше...
  - Как прикажите, Ваша Светлость, - склонился тот, потом усадил Кэти, захлопнул дверку и крикнул кучеру: - Пабло, через лес, по короткой дороге в королевский дворец! Пошел!
  Кучер кивнул, щелкнул кнутом, лошади рванули, карета вылетела через распахнутые ворота и понеслась по дороге.
  
  
  2
  
  В карете герцогиня тут же взяла из большой стопки полотенец одно, заменила им, то, что было уже все в крови и, бросив окровавленное полотенце под сиденье, в изнеможении откинулась на подушки, видимо так же принесенные заботливой Сьюзен.
  Кэти забилась в угол противоположного сиденья и угрюмо молчала.
  Через некоторое время герцогиня выглянула в окно, а потом несколько раз подергала шнурок, висевший у ее сидения.
  Карета остановилась, дверца распахнулась, и к ним заглянул кучер:
  - Что желаете, Ваша Светлость?
  - Пабло, я передумала... на первой развилке сейчас поедешь налево, а дальше к восточной границе... постарайся как можно быстрее, но так, чтоб лошадей до подстав не загнать... на подставах бери лучших, - герцогиня достала из сумочки мешочек и отдала в руки кучера. - Сумеешь к послезавтрашнему рассвету доехать до границы, все оставшиеся деньги твои.
  Кучер развязал мешочек, заглянул внутрь и удивленно посмотрел на герцогиню:
  - Здесь очень много, Ваша Светлость...
  - Тем больше у тебя будет резона не поспать две ночи и день... на границе отоспишься...
  - В какое место-то едем?
  - В городок Предгорье... что перед перевалом у Грозовых врат... Знаешь такой?
  - Слыхал... Путь, конечно, неблизкий, Ваша Светлость... но если луна такая постоит, то может, как Вы хотите, и поспеем... Только вот я-то выдержу полтора суток, а Вам и леди тяжело будет... Мы ведь и провизии никакой не захватили...
  - На подставах купишь нам молока, хлеба, да воду принесешь. Этого довольно будет. Все, время дорого, трогай...
  - Да, Ваша Светлость, - кучер захлопнул дверцу кареты, и она вновь понеслась по дороге.
  
  Кэти испуганно посмотрела на герцогиню.
  - Не волнуйся, мы едем к друзьям. Там нам обязательно помогут... Все будет хорошо. Вот подушку возьми, - герцогиня вытащила одну из подушек, уложенных на ее сиденье, и протянула Кэти, - и постарайся поспать. Ехать долго.
  - Не надо, - Кэти замотала головой, - Вам они нужнее. Я и так могу.
  - Не спорь, бери. Мне тяжело сейчас спорить... Если она мне потребуется, я скажу.
  Герцогиня сунула ей в руки подушку, прислонилась к спинке сиденья, облокотившись на оставшуюся подушку, и закрыла глаза.
  Вначале Кэти показалось, что герцогиня сразу уснула, но потом, заметив в неверном лунном свете, освещавшем карету, как беззвучно двигаются ее губы, она догадалась, что та молится.
  Кэти тоже попробовала молиться, но молиться не получалось. Ее сознание окутывал какой-то липкий страх... Она постепенно начинала осмысливать, что натворила... и то, что она едет с умирающей из-за нее супругой отца совершенно неизвестно куда и зачем... и то, что сейчас их наверняка будут искать и отец, и король... и если найдут, то ее сожгут на костре, как ведьму... Раньше она думала, что такое бывает только в злых и страшных снах или сказках, но сейчас это все происходило наяву и именно с ней. От всех этих мыслей хотелось кричать, плакать, бежать куда-нибудь... но она сидела, сжавшись в комок, в углу кареты и боялась даже шевелиться.
  
  Карета останавливалась лишь на подставах, да несколько раз в лесу, чтобы они могли чуть-чуть размять ноги. Герцогиня, почти не двигаясь, сидела в углу, и беззвучно молилась, изредка заменяя кровавые полотенца чистыми. Она стала очень бледной, с почти синими губами, и Кэти с ужасом думала, что будет, если герцогиня умрет в дороге, так и не доехав до обещанных друзей, которые могут им помочь...
  
  Однако все обошлось, и на рассвете второго дня, распахнув дверцу, кучер доложил:
  - Предгорье, Ваша Светлость... Куда теперь?
  Герцогиня впервые за всю дорогу улыбнулась:
  - Благодарю, Пабло. Деньги, как я и обещала, твои. Подвези нас к постоялому двору на окраине, карету прямо перед ним поставь на обочине, в сарай не загоняй, а вот лошадей туда поставь и можешь отдыхать.
  - Да, Ваша Светлость, благодарю...
  Он захлопнул дверцу, карета проехала еще метров двести и остановилась.
  - Приехали, Ваша Светлость, - доложил кучер и помог им выйти из кареты.
  Герцогиня указала рукой на дверь:
  - Стучи!
  Кучер грохнул кулаком в дверь так, что моментально разбуженный хозяин тут же распахнул перед ними дверь.
  - Комнаты на первом этаже, все, чтоб умыться и не беспокоить! - властно скомандовала герцогиня и, не дожидаясь ответа, шагнула в распахнутую дверь.
  - Конечно, госпожа... - хозяин услужливо склонился, - как пожелаете... вот тут есть две смежные комнаты...
  - Хочу с видом на горы! - раздраженно проговорила герцогиня.
  - Есть... есть с видом на горы... только она одна и не такая большая, в соседней комнате сейчас никого нет, но там вещи купцов, они уехали за товаром на два дня, а кое-какие вещи тут оставили... а ключи у них... к вечеру они вернутся, и я переселю их... будет две рядом...
  - Не надо никого переселять! Я хочу, чтоб было тихо, и никто не тревожил нас! Мы устали! Два дня в дороге... это ужасно... И чтоб под окнами никто не ходил!
  - Конечно... конечно... как скажите... вот эта комната... она как раз угловая, никто не будет ходить и шуметь, ни по коридору, ни под окнами, я прослежу... и кровать в ней широкая... а хотите, еще одну поставят... - хозяин распахнул дверь комнаты и провел туда герцогиню и Кэти.
  - Ничего ставить не надо! Вода, чтоб умыться есть?
  - Конечно... вот таз, два кувшина, полотенца... могу еще что-нибудь принести.
  - Все! Не надо ничего носить! Вот, возьми.
  Герцогиня достала из сумочки золотую монету и протянула хозяину, тот с поклоном принял ее.
  - Вы столь щедры... Все будет, как Вы пожелаете... не извольте беспокоиться.
  - Чтоб до завтрашнего рассвета никто не тревожил нас! Никто, слышишь?! А еще лучше вообще забудь, что мы здесь остановились! Иначе, я постараюсь сделать так, чтоб ты об этом горько пожалел! Понятно? - грозно спросила герцогиня.
  - Конечно, конечно... вот ключ, заприте дверь, и никто не посмеет Вас беспокоить.
  - Двери хоть тут крепкие?
  - Дубовые... наикрепчайшие... и ставни на окнах... Вы будете в полной тишине и безопасности.
  - Второй ключ от двери тоже дай! У тебя ведь определенно запасной имеется, - герцогиня нахмурила брови.
  - Конечно, сейчас принесу, - хозяин выскочил за дверь, и через несколько минут вернулся с ключом: - вот... больше ключей от этой двери нет... никто Вас не потревожит.
  - Очень надеюсь на это - герцогиня высокомерно кивнула, потом, дождавшись, чтобы хозяин вышел, заперла дверь, положила оба ключа на столик у кровати и повернулась к Кэти: - Полить мне можешь, чтоб я умылась?
  - Конечно, Ваша Светлость.
  Кэти взяла кувшин, помогла герцогине умыться, потом протянула ей полотенце.
  Та вытерлась, и сама взяла кувшин, - теперь давай, ты.
  - Ваша Светлость...
  - Не спорь. Умывайся, давай. Время дорого, нам надо торопиться.
  - Торопиться? Но Вы сказали, чтоб нас не беспокоили до утра... - удивленно проговорила Кэти, подставляя лицо и руки под струю воды.
  - Это уловка такая... как и с приказом ехать во дворец, я с самого начала не собиралась туда ехать... нам надо выиграть время... нам предстоит долгий путь, и это лишь его начало, поэтому я боюсь не успеть... - герцогиня протянула Кэти полотенце.
  - Лишь начало? - вытирая лицо, изумилась та.
  - Да. Нам предстоит неблизкий и тяжелый путь, но я верю, что у нас все получится, Господь не оставит нас... А сейчас помолчи...
  Герцогиня опустилась на колени перед распятием и воздела руки вверх:
  - Господи, услышь меня, к Тебе взываю... Отче наш, не оставь нас презренных, помоги, дай сил дойти до конца пути нашего... не отврати очей своих от заблудших овец твоих, наставь на путь истинный и не отринь того, кто по недомыслию своему оступился и сбился с пути... дай шанс все исправить... Боже милостивый и всеблагий к твоему милосердию взываю, помилуй нас грешных и недостойных... не лишай нас милостей и щедрот твоих, дай возможность искупить грехи и спасти души наши бессмертные. И пусть на все будет воля Твоя Святая.
  В это время в окошко проник солнечный свет и осветил коленопреклоненную герцогиню ярким потоком лучей.
  - Благодарю, Господи... ты ответил мне, - прошептала герцогиня и склонилась к полу.
  Потом она стремительно поднялась, подошла к окну, распахнула его, внимательно осмотрела ставни, затем достала из сумочки небольшой моточек прочной бечевки и позвала: - Катарина, подойди сюда.
  Дождавшись, чтоб та подошла к ней, она продолжила: - Смотри, вот тут на ставнях щеколда, если привязать вот сюда эту бечевку, которую пропустить через вот эту щель, то если плотно закрыть ставни с той стороны и дернуть за бечевку, щеколда защелкнется. А бечевку я сейчас привяжу вот такой хитрой петлей, так что, потянув за вот этот короткий конец, можно будет развязать узел и вытянуть всю бечевку. Поняла как? Делать все тебе придется, стоя вон на том узком карнизе... У меня сил не хватит. Сможешь?
  - Зачем все это?
  - Как зачем? Мы выберемся через окно, потом таким образом, закроем ставни, и никто, пока не сломают дверь, не сможет обнаружить, что нас там нет... а дубовая дверь быстро не ломается... Мы выиграем порядочно времени.
  - Хорошо я все так и сделаю... А Вы сумеете вылезти в окно, Ваша Светлость?
  - С твоей помощью постараюсь выбраться...
  Герцогиня села на подоконник, потом перевернулась, свесила вниз ноги, держа Кэти за руку, нащупала ногами карниз, наступила на него, а потом спрыгнула вниз. И тут Кэти пришла в голову мысль, что неплохо было бы задвинуть шторы и прикрыть и внутреннее окно, пусть все думают, что они исчезли из запертой комнаты.
  Она проделала все это, выбравшись на карниз, а затем осторожно плотно одну за другой закрыла ставни и, потянув сначала за один конец бечевки, защелкнула задвижку на них, а потом за другой, вытянула всю бечевку.
  Смотав ее, она протянула моток герцогине: - Вот, Ваша Светлость.
  Убрав его в сумочку, герцогиня повела Кэти вдоль зарослей кустов в сторону ближайшей горы.
  Было раннее утро, почти все жители маленького городка еще спали, поэтому лишь маленькие птицы, радостной песней встречающие занимающийся день, нарушали утреннюю тишину. Они дошли до горы и никого не встретили. У подножия герцогиня нашла едва заметную тропинку, и они начали подниматься по ней в гору. Тропинка вилась вдоль отвесных уступов, забиралась на крутые склоны, и они, спотыкаясь и падая, взбирались по ней все выше и выше в гору.
  Солнце стояло совсем в зените, когда герцогиня остановилась на небольшой горной полянке, покрытой мхом и чахлой, пожухлой травой.
  - Надо немного отдохнуть... - проговорила она, села, а потом и вовсе откинулась на землю, устремив взгляд в небо.
  - Нам долго еще идти? - спросила Кэти, садясь рядом. Она очень надеялась услышать отрицательный ответ, так как очень устала, и ноги совсем не держали ее.
  Герцогиня помолчала минут десять, а потом очень тихо произнесла:
  - Мы прошли примерно половину... Дальше подъем будет еще круче... так что соберись с силами нам надо успеть до темноты.
  - Половину?! - ахнула Кэти. - Мы не дойдем...
  - Должны! - резко, будто отрезав, произнесла герцогиня и рывком поднялась. - Вставай! Пошли. Мне ничуть не легче, поэтому не смей ныть!
  - Да, Ваша Светлость... - Кэти тут же встала и пошла следом за ней.
  Всю дальнейшую дорогу она старалась не смотреть на явно мокрый от крови подол платья герцогини и кровавые следы на камнях, остающиеся за ней.
  
  Уже стало смеркаться, когда герцогиня вдруг пошатнувшись, резко осела на землю.
  - Что с Вами, Ваша Светлость? - склонилась к ней Кэти.
  - Девочка моя, - герцогиня повернулась к ней и ласково коснулась рукой щеки, в ее глазах стояли слезы, - у меня больше нет сил... я умираю... но у тебя есть шанс... осталось совсем близко... стены монастыря уже видны. Иди туда, беги, моя хорошая, ты должна успеть до вечерней молитвы, иначе тебе вряд ли откроют... Но в любом случае: стучи, кричи, требуй позвать отца-настоятеля. А ему передай это, - герцогиня отстранилась и неловкими движениями торопливо сняла с себя цепочку с золотым крестиком, - он узнает его... скажи, что я звала его одного... я должна увидеть его перед смертью... - и она вложила в ее руки крестик и легко оттолкнула от себя: - Беги!
  Испуганная Кэти вначале замерла, а потом бросилась вверх по тропинке к виднеющимся каменным стенам древней обители.
  
  Добежав до них, Кэти принялась стучать в ворота. Через некоторое время в огромных дубовых воротах, обитых железом, отворилось маленькое окошечко, и чей-то голос спросил:
  - Что надо?
  - Отца-настоятеля! - на одном дыхании выпалила Кэти.
  - Не принимает он... к тому же служба скоро... подожди, служба закончится, и монахини примут тебя и дадут ночлег...
  - Мне он нужен! Он! Она умирает! Она не может ждать! Она хочет увидеть его перед смертью! Вот... вот это ему передайте... он должен узнать! Позовите его! - громко прокричала Кэти, и стала одной рукой испуганно совать в маленькое окошечко крестик герцогини, а другой снова стучать в ворота.
  - Не кричи так и не стучи! Я хорошо слышу... - раздался голос. - Сейчас отворю...
  Ворота медленно приоткрылись, и на пороге показался седой и согбенный монах.
  - Кто умирает? - спросил он, беря из протянутых рук Кэти крестик, и вдруг, охнув, схватился рукой за сердце. - Жди... сейчас позову.
  Он поспешно скрылся за воротами. Минуты ожидания показались Кэти вечностью. Наконец из ворот быстро вышел высокий монах с красивыми удлиненными чертами лица и пронзительным взглядом ясных, голубых глаз, у него была седая борода и седые волосы, однако, старым он не выглядел. Кэти поняла, что это и есть отец настоятель.
  - Где она?
  - Там, - Кэти махнула рукой, указывая вниз, - она хотела дойти, но не смогла...
  - Веди.
  Кэти послушно устремилась вниз по тропинке. Некоторое время отец-настоятель шел за ней, а потом, видимо разглядев лежащую у тропинки герцогиню, взяв за плечо, придержал Кэти и обогнал ее.
  В вечерних сумерках, идущая за ним Кэти, увидела, как он наклонился над герцогиней и приподнял ей голову.
  - Девочка моя любимая... радость моя... как же так... - прошептал он.
  - Отче... - герцогиня открыла глаза, и легкая улыбка озарила ее лицо, а в глазах засветилась любовь, - я знала, что дождусь Вас.
  - Ты хочешь исповедоваться, девочка моя? - он осторожно надел ее крестик ей на шею.
  - Это потом... - герцогиня едва заметно качнула головой, - если силы останутся... сначала я хочу, чтобы Вы поклялись мне, Отче, что спасете мою дочь... это моя предсмертная просьба... не отказывайте мне в ней... я знаю, лишь Вы можете спасти ее... Ее обвиняют в колдовстве, спасите ее!
  - А разве это неправда? - тихо спросил он, глядя ей прямо в глаза.
  - Она не знала, во что ввязывается и что это все серьезно... это было лишь по неведению... Это моя вина... я не уберегла ее от этого... по моей беспечности она оказалась в таких условиях и книгу, из которой все узнала, получила... Я виновата в этом, Отче, поэтому молю, спасите ее!
  - Что она сделала?
  - Это неважно, Отче... у меня нет сил рассказывать... поклянитесь!
  - Что она сделала? - настойчиво повторил вопрос отец-настоятель.
  - Не будьте столь жестоки, Вы все и так видите, я же знаю... дайте мне умереть спокойно, Отче... поклянитесь.
  - А ты уверена, что до конца выполнила свой долг? Ты не догадываешься, какие события последуют за твоей смертью? Ты, конечно, уведешь того демона, которого она выпустила... но дверь осталась открытой, и он вернется... вернется за ней, как только представится возможность.
  - Так закройте ее.
  - Это не в моей власти.
  - Значит, научите ее, пусть она сама закроет. У меня уже нет сил, я и так сделала все, что могла и даже больше.
  - Нет, радость моя... можешь проклинать меня перед смертью... но помочь ей в этом я не смогу... это можешь сделать лишь ты.
  - Но как? Как, Отче?
  - Не умирай, - спокойно, будто разговор шел о том, чтобы отказаться от обеда, произнес отец настоятель.
  - Вы считаете, это в моей власти?
  - Я постараюсь помочь... но и ты должна захотеть.
  - Я не хочу больше жить... у меня больше нет сил, так жить, - в глазах герцогини сверкнули слезы.
  - Я знаю, поэтому и говорю, что ты должна тоже этого захотеть. А то что получается... ты решила уйти и переложить на меня все свои земные заботы... Ну разве так можно? Каждый должен сам нести свой крест, моя хорошая... Я знаю, что тебе нелегко, но ты у меня сильная... ты все сможешь... - он вдруг легко, словно пушинку, подхватил герцогиню на руки, прижал к себе и, не переставая говорить, понес ее в сторону монастыря. - Ты еще нужна здесь и нужна ей в первую очередь. Никто кроме тебя не сможет помочь ей...
  Кэти шла позади отца настоятеля, и в голове ее беспорядочно метались мысли: "Кто он, если без слов понял, что она натворила? Неужели он действительно может не дать умереть герцогине, если только та захочет этого? И что теперь будет с ней, если он отказывается ей помочь?"
  Они вошли в ворота монастыря и их тут же окружили несколько монахов и монахинь.
  - Алиночка... голубушка наша... Горе-то, какое... Отче, что с ней? Чем помочь-то? Вот, беда... - раздалось со всех сторон.
  Какая-то монахиня всхлипнула.
  - Нечего причитать, не умер еще никто, - сурово проронил отец-настоятель, и повернулся к согбенному монаху у ворот: - Ворота запри покрепче, отец Стефан, и с рассветом гостей жди, только отпирать не торопись.
  Потом обернулся к собравшимся:
  - Я хочу помолиться над ней в часовне, так что службу в храме без меня проведите... отец Марк, ты, проведи... да и о здравие ее не забудьте помолиться...
  Потом повернулся и зашагал по двору, а Кэти, боясь потеряться и остаться одна в незнакомом месте, поспешила за ним.
  Они вошли в небольшую каменную часовню, отец-настоятель опустил герцогиню на пол, зажег от нескольких горевших лампадок свечи и, опустившись рядом с лежащей герцогиней на колени, стал что-то тихо говорить.
  Кэти, замершая рядом с дверью, внимательно вслушивалась, но понять не могла ничего. Наконец она поняла, что отец-настоятель молится на неизвестном ей языке. Блики света от свечей и лампад играли на лицах святых мрачно взирающих на Кэти со всех сторон, и ей казалось, что они все про нее знают и молча укоряют ее. От этого ей было очень стыдно и страшно и очень хотелось уйти или спрятаться, но выйти ночью во двор незнакомой обители было еще страшнее, а спрятаться было негде.
  Час следовал за часом, а в часовне не происходило ничего. Герцогиня неподвижно лежала на полу, отец-настоятель монотонно и непонятно молился, стоя над ней на коленях, утомленная Кэти сначала прислонилась спиной к стене, потом села на пол, а затем и вовсе легла, свернувшись клубочком, и заснула.
  Проснулась она от громкого возгласа: "Благодарю тебя, Господи!". Она испуганно приподнялась и увидела, как отец-настоятель поднимается с колен.
  - Что с ней? Она не умрет? - бросилась она к нему.
  - А ты теперь хочешь, чтобы она выжила? - глядя ей прямо в глаза, спросил он.
  - Очень хочу... она совсем не такая, как я думала раньше... я бы все сейчас отдала, чтобы только все обратно вернуть... пусть бы меня отец всю жизнь в башне держал... только не было бы всего этого.
  - А если бы была такая, как ты думала, тогда что, не хотела бы все вернуть?
  - Наверное, все равно бы хотела...
  - Из-за того, что страшно на костре оказаться?
  - Да, - кивнула Кэти.
  - А душу свою на вечную муку обречь не страшно? Это ведь пострашнее будет. Ты так не считаешь?
  Кэти ничего не ответила, она стояла, испуганно съежившись, губы ее дрожали, а из глаз текли слезы.
  Отец-настоятель грустно покачал головой и тихо произнес:
  - Жаль, конечно, что ты этого не понимаешь... но может со временем... - потом тяжело вздохнул и продолжил: - Здесь костра можешь не бояться... здесь тебя не тронет никто. А если Алина вернется, то может и не только здесь...
  - Так она не умрет?
  - Надеюсь, что нет... - тихо произнес отец-настоятель.
  - А за что Вы благодарили Господа?
  - Он указал мне, как поступить с тобой.
  - И как же?
  - Пока ты останешься здесь... а потом посмотрим, как все дальше сложится. Тут многое от тебя зависеть будет. Не надо наперед загадывать.
  - Меня будут искать отец и король... - тихо проговорила Кэти.
  - Я знаю... они уже близко. Поэтому пойдем, я отведу тебя к привратнику, а сам пойду встречу их.
  - Вы точно не отдадите им меня? - Кэти схватила его за руку и с мольбой взглянула ему в глаза.
  - Ты покинешь монастырь лишь по собственной воле, и здесь тебе не угрожает ничего.
  - Но Вы сказали герцогине, что спасти меня не в Вашей власти...
  - Господь указал способ... Пойдем, - отец-настоятель взял ее за руку, и они вышли из часовни.
  Как только они приблизились к воротам, к ним навстречу поспешил согбенный монах:
  - Отче, что с нашей голубкой? Как она? Я всю ночь о ее здравии молился...
  - Это хорошо, что молился... вот и дальше продолжай, - кивнул отец-настоятель и осторожным движением подтолкнул к нему Кэти. - Это дочь ее. Она просила присмотреть за ней. В сторожку свою отведи и обустрой ее там, у тебя она жить будет, да накорми еще, она больше суток не ела.
  - Конечно, Отче... все сделаю... если уж Алина за нее просила... то что и говорить... как за родной приглядывать буду... А девочка надолго здесь?
  - Да уж как сложится... но скоро не уедет это точно...
  - Вот и славно... пусть живет... Даст Бог, может, и Алина поправится... и тоже присутствием своим порадует нас, голубка наша.
  - Алину или тело ее в любом случае сейчас заберут... Гости на пороге уже. Так что, отвори ворота, выпусти меня, да запри за мной. Мне, перед тем как Алину им отдать, побеседовать с ними надо будет... Поэтому пока сам тебя не покличу, ворота не отворяй.
  - Как же так, Отче? Зачем увозить ее отсюда? Ведь коли жива, то отлежаться ей надо... А коли нет, то отпеть здесь хотя бы...
  - Не спорь, делай что говорю, - в тихом голосе отца-настоятеля была такая сила, что отец Стефан, не мешкая, отпер ворота, и выпустил его.
  - Эх... что ж это делается? - горестно вздохнул он, вновь накладывая запор на ворота, - Что ж за беда-то такая приключилась с тобой, голубка моя, что он даже не словечка не молвит о тебе, и собирается отдавать тебя, то ли живую, то ли мертвую и без причастия и без отпевания?
  Потом повернулся к Кэти: - Пойдем, деточка, покормлю тебя... У нас тут конечно изысков нет никаких, но голодная не останешься.
  - А я могу попрощаться? Или хотя бы.... хотя бы посмотреть... посмотреть... как... - Кэти всхлипнула, - как ее забирать будут? Я ведь больше не увижу ее, да? - из ее глаз хлынули слезы.
  - Ах ты, моя бедняжка... Даже не знаю, как поступить-то... не любит отец настоятель, когда своевольничают... Сказано было в сторожку отвести, да накормить, значит, я так исполнить и обязан... ну не плачь... не плачь... вот ведь беда какая... ох, беда... - он развернулся, прошел шагов пять вдоль стены и, нажав на какой-то выступ в стене, открыл небольшую неприметную дверку: - Иди вот сюда, вот по лесенке этой взбирайся, на самый верх стены попадешь. Там проход с бойницами, оттуда все видно как на ладони. Вот и увидишь все. Иди, забирайся.
  Кэти, вошла в дверку и, не мешкая, взобралась по крутой лесенке. С высокой монастырской стены действительно открывался прекрасный обзор и вид был великолепный. Восходящее солнце золотило верхушки ближайших гор, гордо возвышавшихся на фоне голубого неба. У ворот стоял отец настоятель, а по тропинке к монастырю приближался небольшой отряд всадников. Кэти разглядела, что впереди едет сам король, за ним ее отец, а сзади человек шесть стражников в сверкающих доспехах с королевскими эмблемами и штандартом и пеший человек в одежде сельского жителя, видимо проводник. Кони шли медленно, осторожно взбираясь по крутой каменистой тропинке.
  Всадники остановились на небольшой площадке, немного не доезжая монастыря. Сначала спешились стражники, а затем спешились ее отец и король. Бросив поводья одному из стражников, они неторопливо поднялись по узкой тропинке и подошли к отцу-настоятелю.
  О чем они говорили, Кэти не слышала, так как говорили они очень тихо. Разговор длился достаточно долго. А потом ее отец достал из кармана маленький сверток, развернул, и Кэти с ужасом поняла, что он показывает отцу-настоятелю изготовленную ей фигурку. Она прижалась к стене, с ужасом ожидая, что будет дальше. Однако фигурка не произвела на отца настоятеля никакого впечатления, а может, он уже знал о ней. В любом случае он лишь кивнул, потом забрал из рук ее отца сверток с фигуркой и, обернувшись, громко произнес:
  - Отвори, отец Стефан.
  Ворота тут же раскрылись, и отец-настоятель скрылся в монастыре. Ни король, ни ее отец в монастырь за ним не пошли. Они отошли в сторону и, тихо беседуя о чем-то, смотрели на горы, не проявляя при этом никаких признаков нетерпения. Не было отца настоятеля очень долго. Наконец он вышел, держа на руках герцогиню.
  Кэти радостно заметила, что сейчас в отличие от вчерашнего вечера герцогиня сама держала отца настоятеля за шею. К ним тут же шагнул король и тихо спросил что-то. Осторожно поставив герцогиню на землю, но при этом продолжая ее придерживать за плечи, отец-настоятель что-то сказал в ответ. Герцогиня тоже что-то очень тихо сказала. Король подхватил ее руку, поднес к губам, а потом, качая головой, стал что-то долго говорить.
  Кэти очень хотелось услышать, о чем они говорят, но все говорили очень тихо, и слов было не разобрать. Потом герцогиня, осторожно высвободив руку из рук короля, нежно провела ей по его щеке и, наклонив голову набок, что-то спросила, пристально смотря прямо ему в глаза. Король что-то ответил, клятвенно подняв руку, потом обернулся к ее отцу, все это время стоявшему за его спиной, и что-то произнес, тот тоже поднял руку и согласно кивнул. Герцогиня сделала шаг к нему, но покачнулась и возможно бы упала бы, если бы ее не поддержал отец-настоятель. Кэти увидела, как ее отец тут же сам шагнул ей навстречу и подхватил на руки. После чего и ее отец, и король склонили головы перед отцом настоятелем, который кивнул им в ответ и скрылся за монастырскими воротами, а затем они спустились к ожидающим их стражникам. Король сделал знак, и им тут же подвели лошадей, а ее отец опустил свою супругу на землю, чтобы сесть на коня. Герцогиню тут же сзади за плечи бережно обнял король, пока наклонившись, ее отец осторожным движением не подхватил ту к себе в седло. После чего король вскочил на коня сам и возглавил группу всадников, которая стала медленно спускаться по горной тропинке, все дальше и дальше удаляясь от монастыря, пока совсем не пропала из вида.
  И тут у Кэти на глаза вновь навернулись слезы. Она осознала, что осталась совсем одна в совершенно чужом месте, и хотя теперь ее жизнь была вне опасности, вокруг не было ни одного близкого ей человека. Всхлипывая, Кэти стала спускаться вниз и увидела ждущего ее там отца Стефана.
  - Ну что, нагляделась? - ласково спросил он ее и тут же удивленно добавил, - А плакать-то чего опять надумала? Ведь выжила она... хоть и отец-настоятель не очень-то в это верил... Тут радоваться надо. А ты плакать вздумала. Все, прекращай слезы лить, пойдем, покормлю тебя.
  
  Пока Кэти ела монастырскую похлебку с хлебом, отец Стефан разобрал небольшую комнатку при входе в сторожку, служившую ему чуланом, и принес туда кровать и маленький столик.
   - Вот, будут твои апартаменты, - улыбнулся он ей, - не так удобно конечно как в кельях наших монахинь... но что-то не захотел отец-настоятель тебя к ним отправлять... ну да ему виднее... Я даже рад... Алина, когда в монастыре жила, тоже часто у меня бывала... Зовут-то тебя как?
  - Кэти, - односложно ответила она.
  - Хорошее имя, Катарина, значит. Я так понял, Алина мать теперь твоя... Выходит, отец твой - ей муж... Так что ли?
  Кэти молча кивнула.
  - Так твой отец - герцог Дмитрий Риттенберг?
  - Нет. Мой отец - герцог Алекс Тревор, он сейчас вместе с королем за ней приезжал.
  - А как же милорд Дмитрий? Ведь она с ним тут венчалась... Совсем что-то я, старый, ничего не пойму...
  - Казнили ее первого мужа, - тихо проговорила Кэти.
  - Вот те на... Упокой его душу, Господи, - монах перекрестился, помолчал немного, а потом спросил: - Это что ж выходит, Алина мужа оставить хотела, что он за ней приехал, да еще с королем?
  Кэти угрюмо молчала, понимая, что ни в силах рассказать этому старику, так нежно любящему герцогиню, правду об их появлении здесь.
  - Что ж он сотворил с ней такое, изверг... что она еле от смерти спаслась, да отец-настоятель с ним так долго беседовал, перед тем как ее вернуть... да еще и тебя от него здесь укрыл? И как его земля после такого носит? Такую горлинку ясную обидеть, как Алина наша, да до такого ее довести... да и тебе, небось, несладко пришлось, бедняжка ты моя... Ох-хо-хо, - вздохнул он.
  Потом помолчал, внимательно посмотрел на насупленную и хмуро молчащую Кэти и продолжил: - Я понимаю, тебе трудно... Но ты постарайся простить, не надо на собственного отца обиду на сердце держать. Господь милостив... все обязательно образуется... ты не переживай. Надо уметь прощать... Вон Алине, когда сюда она попала, тоже плохо было... а выросла и забыла все, и отца своего простила... хоть очень несправедливо он с ней обошелся... Даже на меня, дурака старого, и то зла не держала, хоть и обидел я ее, ой как крепко обидел поначалу... всех простила, голубка наша. И ты постарайся простить... обида-то, она знаешь, как сердце ест...
  Он еще помолчал, внимательно глядя на Кэти, а потом, присев рядом с ней за стол, тихо спросил: - Что тебя так гнетет, деточка? Может, расскажешь? Втихомолку-то одной, все ой как трудно переносить... Ты расскажи, излей душу-то, глядишь, и полегчает тебе...
  От мысли, что этот так по-доброму с ней беседующий монах может узнать правду о ней, у Кэти перехватило дыхание. Она вскочила из-за стола и, вбежав в теперь уже свою комнатку, бросилась на кровать, уткнулась в подушку и разрыдалась.
  - Катарина, что ты? - монах подошел к порогу ее комнатки. - Не хочешь говорить, не говори... зачем так плакать-то? Алина, та тоже свои обиды никому не рассказывала, но она сама научилась с ними справляться, а это ой, как непросто... я ведь не из любопытства... мне просто жалко тебя стало, деточка... а коли обидел я тебя этим, то ты не серчай, не со зла я... Хотя может и лучше, если поплачешь... поплачь, девочка, поплачь, со слезами оно все быстрее проходит... только зла не держи... я не буду тебя больше ни о чем спрашивать. Захочешь, сама расскажешь... а коли нет, то и суда нет...
  И он, осторожно прикрыв дверь ее комнатки, вышел из сторожки.
  
  
  Въехав в городок, королевский отряд спешился перед постоялым двором. Первым туда вошел король, а за ним герцог внес на руках герцогиню.
  - Подготовил комнаты или вздернуть тебя, чертово отродье? - гаркнул король, обращаясь к хозяину, который лишь увидев его, упал на колени и уткнулся лицом в пол.
  - Все готово, Ваше Величество... Все комнаты убраны, подготовлены... никаких постояльцев нет... в сарае подготовлены места для лошадей. Вам и герцогу какие комнаты отвести и какие Вашим стражникам?
  - Дверь вставил?
  - Дверь? Дверь нет еще... простите, Ваше Величество... не гневайтесь... не успел... - судорожно вздыхая, так как от волнения у него перехватывало горло, проговорил хозяин таверны, - плотнику теперь тут работы дня на два, не меньше... не гневайтесь... мы лишь убрались там... но остальные комнаты готовы... На втором этаже вообще полный порядок. Может, Вы там пожелаете? Там и тише и воздух свежее. А стражников Ваших, я бы на первом этаже разместил....
  - Ну что ж, может это и к лучшему, что на втором, а то с первого этажа моя дражайшая кузина имеет привычку исчезать, - усмехнулся король. - Веди.
  
  
  Войдя в одну из комнат второго этажа, король придирчиво осмотрел ее и кивнул герцогу стоявшему в дверях:
  - Давай ее сюда. Подходящая комната.
  Герцог шагнул и осторожно уложил на кровать свою супругу. Поправил ей под головой подушку и тихо спросил:
  - Удобно?
  Алина кивнула.
  - Что принести поесть? - продолжил он, снимая с ее ног туфельки. - Только не надо мне говорить, что ничего не надо. Отец-настоятель сказал, что если Вы не будете хорошо питаться, не поправитесь.
  - Что тут есть, то и принесите... это же не дворцовая кухня... это всего лишь маленький захолустный постоялый двор, - тихо проронила она.
  Герцог кивнул, вышел и, схватив за шиворот перепуганного хозяина, потащил вниз по лестнице, приговаривая:
  - Сейчас найдешь мне все самое свежее и вкусное, что только есть в вашей глухой дыре... и храни тебя небо, если моей супруге это не понравится...
  - Я все сделаю... не извольте беспокоиться, все будет в лучшем виде, Ваша Светлость, - испуганно шептал тот, семеня, спотыкаясь, а в какие-то моменты даже волочась за герцогом, словно большой куль с мукой.
  
  - Ну как, отсюда не исчезнешь? - король, стоящий у окна с усмешкой посмотрел на лежащую на кровати Алину.
  - Нет, не исчезну, - покачала она головой.
  - Это радует... на моей памяти, ты мне никогда не врала... - он подошел к кровати, сел на ее край и осторожно взял руку герцогини. - Как же ты нас напугала... Хорошо еще супруг у тебя сообразительный... Зачем, говорит, она потребовала комнату именно на первом этаже и с видом на горы, да еще приказала, чтоб под окнами никто не ходил, если собралась исчезнуть. Не все ли равно, говорит, откуда исчезать и кто ходит под окнами, если ставни закрыты... Прошелся разочек под окошком и следы от ваших каблучков обнаружил. Не знаю, говорит, как они из закрытой комнаты выбрались, но переместились не особенно далеко... А дальше мы уж долго не сомневались, куда вы направились... Я ведь сразу знал, что ты именно до монастыря постараешься добраться, мы и в городок заехали лишь, чтобы проводника найти, и тут нас карета твоя у постоялого двора с толку сбила... мы решили твоего кучера и хозяина постоялого двора расспросить... но видно на это у тебя и расчет был... Так ведь?
  - Зачем спрашивать, если Вы и так обо всем догадались, мой государь?
  - Мне интересно: как вы из закрытой комнаты выбрались?
  - Господь вразумил как...
  - Ладно, пусть это будет твоя тайна... так даже увлекательней... Кстати, Алина, я поклялся тебе, что ни в чем не буду обвинять дочь Тревора, и я не буду... Но скажи: ты действительно из-за нее потеряла ребенка?
  - Вы, мой государь задаете такие странные вопросы... Вы такой же, как мой супруг... вы оба с легкостью преступаете христианские заповеди и не задумываетесь о будущности ваших душ, но в магию, колдовство и ведьм верите безоговорочно... Хочется Вам верить, что моя дочь летает на помеле - верьте.
  - Я спрашивал не об этом.
  - А о чем? Мой супруг запер нашу дочь в башне вместе с грубой, глухонемой служанкой. Девочка около полугода даже поговорить ни с кем не могла... а потом ей в руки попадает книга... Ваша книга, между прочим... и она от безысходности начинает рисовать знаки, лепить фигурки и всякую прочую чушь, которую там видит... От безысходности, понимаете? Ей больше нечем заняться... у нее нет больше ни книг, ни игрушек... И у вас обоих поворачивается язык обвинять ее...
  - Алина, ты знаешь, я видел много преступников... и ты не поверишь, но почти все они считали, что у них были очень веские причины преступить закон. Они считали, что были не виноваты... просто обстоятельства так сложились... Понимаешь, о чем я? Закон нельзя преступать ни при каких обстоятельствах... тебе не кажется?
  - Вы на себя сначала оборотитесь, мой государь... а потом бросьте камень, ежели без греха.
  - Ладно, оставим эту тему... Главное, что ты жива осталась... простила ее, и Бог с ней... Надеюсь, в монастыре ей вправят мозги в нужную сторону... К тому же монастырь ты ей подходящий нашла. Я лишь в глаза отцу-настоятелю глянул и понял, почему ты, рискуя жизнью, к нему ее потащила... у него она не посмеет даже помыслить еще о чем-то подобном. Строг настоятель, ой строг...
  - Это к кому как... - на губах Алины появилась лукавая улыбка.
  - Ну, Алина... не о тебе же речь... Что о тебе говорить? Тебя не любить невозможно... тебя любят все.
  - А больше всех Ваш младший братец Бенедикт, сестрица Ваша Лидия, да кузен Ваш - Вилли. Они все от меня без ума.
  - Про Лидию, это ты напрасно... Она к тебе неплохо относится... скорее королева к тебе предвзята... но это понятно почему... А эти двое не могут тебя любить, потому что ненавидят меня... и знают, что ты поддерживаешь меня, и уже не раз мне помогала... Они, правда, не знают, что живы тоже только благодаря тебе, ведь если бы не ты, их бы давно придушили как-нибудь темной ночью неизвестные разбойники и душегубы...
  - Артур, который раз говорю: они нужны Вам. Нужны как индикатор лояльности, как сопредельных правителей, так и Ваших подданных... Вы должны отслеживать все их контакты, но ни в коем случае не уничтожать.
  - Знаю... знаю... но мой братец скоро доведет меня до предела... Ты знаешь, он начал внушать королеве, что я влюблен в тебя, и если она не вмешается, я в ближайшее время сошлю ее в монастырь...
  - Откуда такие сведения?
  - Две ближайшие фрейлины королевы - мои доверенные лица, и они с удовольствием рассказывают мне все и обо всех. Сопоставив их рассказы, я имею достаточно достоверную картину.
  - И что королева?
  - Пока ничего... но я сейчас вернусь из этой нашей увлекательной поездки с герцогом, и у нее появится еще один повод призадуматься над его словами.
  - Кстати, как Вы ее обоснуете?
  - Ты потеряла ребенка и с горя хотела уйти в монастырь, вместе со старшей дочерью Тревора... Герцог рассказал мне о твоих планах, и мы с ним вернули тебя, заставив настоятеля монастыря выдать тебя нам, а вот его дочь мы согласились там оставить. Все было бы вообще складно, если бы не твои заявления, что ты едешь ко мне во дворец... Хотя, это как раз может объясняться истинной причиной, что ты хотела иметь фору в пути... и то, что мы повелись на твою уловку и вернулись обратно во дворец, реально тебе ее дало.
  - Как герцог Вас вызвал? Он при всех все объяснял?
  - Твой супруг не настолько глуп... При всех он сказал лишь, что ты потеряла ребенка и находишься при смерти, после чего попросил аудиенции с глазу на глаз. И уже во время нее сказал, что у него есть подозрения, которые ты усиленно опровергаешь... и попросил, чтобы я сам поговорил с тобой, если успею... Как ты понимаешь, я не мог отказать...
  - Что ж, тогда история действительно получается складная...
  
  В это время в дверь вошел герцог, которого сопровождал хозяин постоялого двора, держащий в руках поднос с едой.
  - К столу сядете, миледи, или на кровати откушать изволите? - спросил он.
  - На кровати... голова кружится, когда встаю, - не поднимая на него глаз, тихо проговорила герцогиня.
  - Тогда приподнимитесь повыше, - герцог дождался, чтобы Алина села, опершись на подушки, заботливо подложенные ей под спину королем, и сам, взяв поднос из рук хозяина постоялого двора, поставил его на ее колени. - Вы что-то еще желаете?
  - Нет... Оставьте меня, милорд. Если мне понадобиться что-то, я позову.
  - Как скажете, миледи, - кивнул герцог и вместе с хозяином постоялого двора вышел.
  
  - Да, кузина... а ты умеешь быть безжалостной, - на губах короля появилась саркастическая усмешка.
  - Что Вы имеете в виду?
  - Алина, да ладно... ты все прекрасно понимаешь... Ты не то что холодна, ты просто ледяная, когда разговариваешь с ним. У тебя единственно что, снег изо рта не сыплется....
  - Я не могу с ним иначе... он бесчувственный и бездушный... его не интересует ничего, кроме его положения в обществе и общественного мнения. Я думала раньше, что он хоть дочерей своих любит, а он их ненавидит так же, как и меня...
  - Ты считаешь, что он ненавидит тебя? Да на него смотреть больно было, пока он думал, что ты умираешь...
  - Я нужна ему... только и всего... я его козырная карта в игре с Вами... без меня он перестает так интересовать Вас, а придворная жизнь для него значит все... и еще он хочет хотя бы внешне обладать мной, это льстит его самолюбию... но он никогда не простит мне, то что отдал меня Вам... и дочкам своим, видимо, тоже... Он самолюбив до безумия... Вы унизили его... Вам он простил это, так как Вы сильнее и потому что Вы стараетесь сделать так, чтобы все внешне было очень достойно... а вот мне это он не простит никогда.
  - Тебе?
  - Да, мой государь, именно мне... потому что я знаю правду о его унижении... и еще дочерям.
  - Алина, брось... Ты-то тут причем? Я знаю, что ты очень проницательна, но к нему ты сейчас необъективна... Я понимаю, что ты злишься на него из-за того, что своим жестоким обращением, как ты считаешь, он подтолкнул дочь к тому, что она натворила... но вспомни... она и прежде была неадекватна... это же она вытолкнула его младшую дочь в окно. Так что твоя протеже с самого начала была ненормальной, не надо обвинять герцога. А к тебе он очень внимателен и максимально заботлив... Так что в данном случае ты несправедлива. Я очень доволен поведением герцога и надеюсь, ты тоже постараешься пересмотреть свое отношение к нему.
  - Я не могу...
  - Тебе придется! Он твой супруг!
  - Ничего мне не придется! Заставить меня быть с ним ласковой Вы в любом случае не сможете! Если для него весь наш брак был фарсом, то и меня он не будет большим... Я выношу рядом его присутствие и соблюдаю правила приличий, но большего от меня не ждите! И вообще, кто-то говорил о нашем с ним разводе...
  - Про развод и думать забудь... После того как я видел твои глаза, когда мы увозили тебя из монастыря, я не пойду на это никогда... Позволить тебе развестись, что бы ты тут же вернулась в монастырь? Нет, Алина... я не допущу этого... И хватит разговаривать. Кушай... а то я прикажу вздернуть хозяина постоялого двора, раз ты не хочешь есть то, что он приготовил для тебя.
  Герцогиня печально покачала головой:
  - Как же вы в этом похожи... оба безжалостные и не останавливающиеся ни перед чем, когда идете к своей цели... Съем я все, съем... только оставьте меня... в Вашем присутствии, милорд, у меня сейчас и кусок в горло не полезет.
  - Хорошо, Алина, - король поднялся, - я пришлю тебе какую-нибудь служанку, она подежурит у тебя и во всем поможет.
  
  
  Король вышел из комнаты и, приоткрыв следующую дверь, заглянул. Герцог сидел на кровати, наклонившись и положив голову на сцепленные руки, которые он упер в колени.
  - О чем задумался, Алекс? - король шагнул в комнату и плотно закрыл за собой дверь.
  Герцог тотчас поднялся.
  - Да так, Ваше Величество... ни о чем. Просто устал немного.
  - Можешь не скрывать... я вижу, как тебе тяжело выдерживать ее такое отношение. Характерец у моей кузины не из легких... но я с самого начала предупреждал тебя...
  - Да, ее принципы и убеждения сложно поколебать, к тому же у нее незыблемые представления о добре и зле... Вам ведь тоже не просто с ней... Вы так и не смогли приручить ее. Она ведь больше ни разу не допустила Вас... и вряд ли допустит еще, хотя и потеряла Вашего ребенка. Возможно, Вы дали ей слово.
  - С чего взял?
  - Она... она смотрит на Вас, как на друга... в этом нельзя ошибиться... И еще Ваши фаворитки... Ведь Вы обхаживаете их на глазах у нее... А она равнодушно и безучастно взирает на все это... При этом порой достаточно лишь ее слова или презрительно скривленных губ, чтобы Вы сменили любую из них.
  - Не боишься вот так открыто говорить мне это?
  - Вы больше цените открытые взаимоотношения... Кстати именно это Вам больше всего нравится в Алине. К тому же мне больше нечего терять... Иногда мне хочется умереть...
  - Умирать не надо, Алекс... Неужели ты не ценишь, что она подле тебя? Моя кузина прекрасна, несмотря ни на что, и одно ее присутствие это уже чудо.
  - Может быть, государь... хотя временами мне хочется, очень хочется, чтобы она полностью принадлежала Вам или оступилась, и у нее появился кто-то третий... я бы сам согласился ей его найти, лишь бы она перестала быть такой недоступно-безгрешной.
  - Это невозможно, Алекс... - король усмехнулся.
  - Вы уверены?
  - Абсолютно... теперь абсолютно уверен.
  - А если я сумею склонить ее к этому?
  - Зачем?
  - Согрешив раз, она научится воспринимать это естественней... и Вам станет с ней легче... тогда, возможно, в награду за это Вы позволите мне тоже использовать свои права на нее...
  - Н-да... - король задумчиво покачал головой, - ты умеешь заинтересовать... Что ж попробуй. Я даже помогу, хотя не верю в успех... только смотри, не перегни палку, я не прощу тебя, если с ней что-то случится.
  - Я буду предельно обходителен с ней, в любом случае разменной монетой будут лишь чужие жизни и здоровье, обещаю.
  - Тогда развлекайся. И если от меня что-то потребуется, скажи, я помогу.
  
  
  3
  
  Алина стояла у окна своей спальни, когда дверь распахнулась, и на пороге показался герцог, рядом с ним стоял атлетически-сложенный и миловидный юноша.
  - Вы не очень заняты, дорогая?
  - Милорд, я уже привыкла, что Вы входите без стука, куда бы то ни было... но когда Вы не один, это уже слишком... Вам не кажется?
  - Не сердитесь, миледи... - герцог шагнул к ней и, подхватив ее руку, прижал к губам, - я надеюсь, что Вы примете мой подарок, и ему не будет надобности стучаться тоже...
  Он обернулся к сопровождающему ему юноше:
  - Дверь закрой.
  Тот тут же выполнил приказание.
  - И как же это надо понимать?
  - Это подарок, мой подарок Вам, дорогая, и я очень надеюсь, что он Вам понравится, а еще больше на это надеется он.
  Юноша тотчас шагнул к Алине и, упав перед ней ниц, осторожно коснулся руками ее туфелек:
  - Госпожа, позвольте мне служить Вам... я клянусь, что буду предан.
  - Милорд, прекратите сейчас же этот балаган! Что все это значит?
  - Это значит лишь одно... Я выкупил этого мальчика у короля перед казнью... Мне он понравился, и я решил сделать его Вашим пажом... но если он не нравится Вам, я верну его палачу.
  - Вы решили окружить меня преступниками?
  - Он раскаялся, дорогая... к тому же он виноват лишь в недоносительстве... Его сестру признали колдуньей, а так как король теперь очень ревностно старается искоренять все, что связано с колдовством, то мальчика по закону должны четвертовать... Король согласился помиловать его лишь с условием, что Вы лично будете следить за ним, контролировать его и держать всегда при себе.
  - Что это значит, милорд? - очередной раз повторила свой вопрос герцогиня.
  - Ничего, кроме того, что я уже сказал. Нравится Вам мальчик, он - Ваш, нет - я верну его на эшафот.
  - Да какой он мальчик? Он уже взрослый юноша, он, скорее всего, мой ровесник... Какой из него паж?
  - Вы считаете, что его возраст достаточное основание, чтобы возвратить его палачу? По мне, так он еще совсем мальчик. Не маленький, правда, но это даже лучше: меньше мороки, больше пользы, охранять Вас будет.
  - Вам мало того, что все мои служанки докладывают Вам о каждом моем шаге? Вам нужен еще один Ваш верный страж подле меня? Зачем Вам это?
  - Значит, Вы отказываетесь?
  - Я возьму его... знаете ведь, что возьму... только вначале я хочу знать причину!
  - Причин две. Первая: я волнуюсь за Вас, моя дорогая. Вторая: я пожалел его, что конечно очень нехарактерно для меня... но я подумал, что могу использовать его... Я заранее предупредил его, что потребую от него просто собачьей преданности Вам. И если ее не будет, он пожалеет о том, что я пожалел его, и палач не четвертовал его... потому что я могу быть и жестче чем палач. Поэтому еще разочек подумайте и скажите: возьмете Вы его или нет.
  - Милорд... я не понимаю... что Вы имеете в виду?
  - Что тут непонятного? Я волнуюсь за Вас... я часто уезжаю... я хочу, чтобы с Вами всегда кто-то был рядом, как охраняющая Вас собака. Утром, днем, вечером, ночью - всегда у Ваших ног, готовый выполнить любой Ваш приказ, желание, причуду... Все, что Вам в голову придет. Сильный и крепкий, способный защищать и оберегать. А я лишь буду изредка контролировать, как он это делает...
  - Вы не доверяете мне настолько, что теперь хотите и ночью кого-то держать в моей спальне?
  - Ну что Вы, дорогая! Мне и в голову такое не приходило... Ваша нравственность выше всяких подозрений... даже застав Вас в объятиях мужчины, я не подумаю ничего дурного... Мальчик ни в коем случае не должен Вам ни в чем мешать. А будет мешать, скажите мне, я научу его как себя вести в том или ином случае...
  - Это Вы говорите мне? Считаете, что статус супруга дает Вам право хамить и оскорблять меня?
  - Извините, герцогиня... это была пошлая шутка, не обижайтесь... Общение с государем на пользу не идет... Но если серьезно, мальчик выполнит все, что Вы пожелаете... и следить за Вами я его заставлять не собираюсь. Хотите, ему язык отрежут? Чтоб Вы не думали, что у меня такие планы?
  - Можете заставлять следить, мне скрывать нечего. Пусть остается и следит.
  - Значит, сейчас ему отрежут язык. Соглядатай мне не нужен.
  - Прекратите! Только попробуйте!
  - А что? Я думаю, мальчик предпочтет лишиться языка, чем рук, ног и, истекая кровью, валяться на рыночной площади, облепленный мухами, пока не сдохнет...
  - Милорд, прекратите! Мне не нужен немой паж.
  - Точно не нужен немой? А то это пара минут... А не немой нужен?
  - Да. Пусть остается. Только что-то мне не верится в рассказ о том, что Вы пожалели его...
  - Расспросите его. Мальчик всю душу вывернет... а не вывернет, скажите, что он не хочет быть откровенным, и я научу его откровенности... Вы же знаете, я очень хорошо умею объяснять, что и как обязаны делать слуги. Он уже знает... Так ведь? - герцог ногой тронул лежащего у ног герцогини юношу.
  - Да, господин... - едва слышно прошептал тот.
  - Что Вы сделали с ним?
  - С ним - ничего... Он просто присутствовал, пока мы с королем допрашивали парочку преступников... А потом король спросил его: сам он признается или его тоже допрашивать надо. Мальчик решил все рассказать сам. А пока он рассказывал, я вдруг подумал, что может, он лучше будет смотреться у Ваших ног, чем на рыночной площади... и сказал об этом королю. Его Величество, конечно, не был в восторге от моего предложения, но мысль о том, что Вы сможете в наше с ним отсутствие рассчитывать на помощь мужчины, не могла не тронуть и его. Поэтому он согласился.
  Герцог усмехнулся, и вновь тронул носком ботинка распластанного на полу юношу, - Благодари свою госпожу, и при посторонних можешь обращаться к ней "Ваша Светлость", ну и ко мне соответственно. А вот наедине с ней будешь вести себя так, как положено рабу и никак иначе...
  - Да, господин, я все понял... - юноша чуть приподнялся и поцеловал туфельку Алины, - Благодарю Вас, госпожа... я буду очень предан и послушен.
  - Попробуй только не быть... - мрачно заметил герцог и добавил: - Кстати, узнаю, что ты посмел хоть раз оставить свою госпожу, будешь наказан. Исключение может быть, только если ты выполняешь такое ее поручение, которое нельзя перепоручить слугам. Все задания типа: принести, передать, отнести, найти и того же типа должны выполнять они. Ты должен всегда быть подле нее: сидеть рядом, помогать, поддерживать, подавать, читать книги, стихи, развлекать, петь... все, что она пожелает... и еще по возможности разбираться со слугами, а то это тяготит мою супругу... И самое главное постарайся ей не надоесть... я не для этого тебя брал.
  - Да, господин, - кивнул юноша, после чего подошел к Алине и встал перед ней на колени. - Госпожа что-нибудь желает?
  - Да, желает... - кивнула Алина, - Евангелие мне сейчас почитаешь...
  - Это чуть позже... - прервал ее герцог, - сейчас мы пойдем, поедим.
  - Завтрак уже прошел, а до обеда еще далеко, милорд.
  - Вам, моя дорогая, необходимо полноценно питаться. И раз Вы едите так помалу, это должно быть чаще. Вы до сих пор бледны, и голова у Вас часто кружится. Еда и длительные прогулки, лучшее лекарство, так и отец-настоятель говорил, и Лерон тоже советует. Поэтому не спорьте.
  - Милорд, Вы и так заставили Сьюзен постоянно бегать за мной, уговаривая каждый час съесть еще что-то... Теперь Вы хотите это тоже контролировать сами?
  - Нет, я хочу поручить это ему... - герцог с улыбкой кивнул в сторону юноши, - а сейчас я хочу понаблюдать, способен ли он выполнить подобное поручение. Пойдемте, дорогая, не отказывайте мне, - а потом с саркастической усмешкой добавил: - Не вынуждайте меня искать, кто виноват в том, что Вы мне отказываете. Я ведь найду...
  - Кто б сомневался, - губы герцогини презрительно изогнулись, - в Ваших способностях находить виноватых, сомневаться не приходится.
  - Так Вы идете?
  - Да. Разве я посмею отказать Вам, особенно после такого предупреждения. Все будет, как Вы пожелаете, милорд.
  - Дорогая, Вы прекрасно знаете, что все, что я делаю это лишь ради Вас и Вашего благополучия.
  - Да, неужели? - герцогиня вдруг резко изменила тон, в ее глазах сверкнуло неприкрытое раздражение. - Это ради меня Вы отправили Луизу и Марию в самый суровый женский монастырь? И ради моего благополучия меня вчера даже не пустили на его порог, мотивировав это приказом короля, что Вы вольны решать судьбу дочерей по собственному усмотрению, и Вашими указаниями? Это все ради меня?
  - Так Вы вчера ездили туда, пока я был в столице? Напрасно, дорогая... Вам нельзя сейчас ни так утомлять себя, ни нервничать... А про монастырь, я ведь уже говорил Вам, что это было желание короля, чтобы я отправил их туда.
  - Милорд, Вы лжете! Теперь я знаю, что это Вы настояли на этом, и монастырь выбрали именно Вы, и запретили им видеться с кем бы то ни было, и в первую очередь со мной, тоже Вы.
  - Да, миледи. Это действительно мое решение. Но мне хватило истории с Катариной. Повторения я не потерплю! К тому же это ближайший к столице монастырь.
  - Ближайший есть в столице, причем с открытой школой для девочек. А Вы их отправили туда, куда уже долгие годы и короли, и вся знать отправляют тех женщин, которых хотят наказать и от которых хотят избавиться.
  - Да, там суровые порядки... Но для девочек это благо. Их научат и повиноваться, и любить Бога. Вы, кстати, должны быть счастливы, что я хочу, чтобы девочки стали более набожными, и не приобщаю их к тем нравам, что царят здесь.
  - Все, что происходит здесь, происходит непосредственно с Вашим участием и с Вашего одобрения!
  - Вы считаете, я могу идти против воли короля? Если даже Вы неспособны остановить его, то что говорить обо мне... Я лишь покорный его слуга, который безропотно исполняет его волю. Я, кстати, восхищаюсь, как Вы спокойно и с достоинством воспринимаете все, что здесь происходит, и как умеете если не противостоять, то вести себя так, что Вы оказываетесь выше всего этого, и все это даже не касается Вас. Но девочки так не смогут... поэтому лучше, чтоб они были подальше отсюда. Подойдет время, и если я найду им подходящих женихов, то позволю им выйти оттуда, чтобы вступить в брак. А сейчас пока все останется так. Именно ради их блага и Вашего спокойствия.
  - Милорд, это все звучит великолепно... если бы Вы рассказывали это кому-нибудь еще, только не мне... потому что я знаю, что стоит за всеми этими словами...
  - Это лишь Ваши домыслы, дорогая. К тому же это вопрос уже решенный, Вы все равно ничего не измените. Поэтому оставьте, не надо.
  - Я хочу иметь возможность хотя бы видеться с ними.
  - Нет! Пока это будет в моей власти, я не допущу этого, - жестко ответил герцог, а потом, помолчав немного, с милой улыбкой совсем другим тоном добавил: - Давайте оставим эту тему. Пойдемте, поедим. Вы обещали. Не надо портить себе настроение перед едой. Это плохо влияет и на аппетит и на пищеварение. Вам сейчас надо набираться сил, а не нервничать по пустякам.
  - Хорошо, - тяжело вздохнув, согласилась герцогиня. Потом, осторожно коснувшись плеча, стоящего перед ней на коленях юноши, проронила: - Вставай, пойдем... и не надо так буквально понимать слова герцога, что ты должен быть всегда у моих ног. Я не люблю, когда передо мной стоят на коленях.
  - Да, госпожа, как прикажете...
  - "Ваша Светлость", - поправила она его и направилась в сторону двери.
  - Да, Ваша Светлость, - юноша быстро опередил ее и, распахнув дверь, пропустил ее и герцога.
  - Сообразительный, - удовлетворенно хмыкнул герцог.
  - Как его зовут? - обернулась к нему Алина.
  - Зачем Вам знать? Зовите его, как хотите. Вряд ли мальчик будет рад слышать собственное родовое имя, после всего что произошло.
  - Я хочу знать.
  - Виконт Виктор Орестер. Вы удовлетворены?
  - Милорд, да как Вы посмели? - в глазах герцогини полыхнула мрачная злоба.
  - Алина, Вы великолепны, когда злитесь... - рассмеялся герцог. - Я обожаю Вас.
  - Так это специально для меня? Это была Ваша идея?
  - Алина, это - стечение обстоятельств. Все было именно так, как я Вам рассказывал...
  - Вы знаете, ведь я чуть было не поверила... но оказывается у Вас нет ни только жалости или сострадания, Алекс... У Вас вообще нет сердца.
  - Конечно, дорогая... Вы давным-давно разбили его.
  - Я? Я разбила его? А может, Вы разбили его самостоятельно? А теперь злитесь на весь свет из-за этого... и на меня в первую очередь...
  - Да, да я помню... Вы предупреждали... молили и просили... Только это не могло изменить ничего... а потому было не более чем Вашей попыткой переложить всю вину на меня. Но я и не отпираюсь. Считайте и дальше, что во всем виноват лишь я.
  - Милорд, Вам не будет легче оттого, что Вы делаете очень больно всем окружающим...
  - Алина, Вы не поверите, но я и не жду, что мне станет легче... мне уже все равно...
  - Ели бы Вам было все равно, Вы не стремились бы к этому. Вы хотите заглушить чужой болью свою... но это не принесет Вам облегчения.
  - Я стремлюсь только к одному, моя дорогая: чтобы было хорошо Вам.
  - Да, я вижу это... - с сарказмом ответила герцогиня, - ладно, оставим... бесполезно все это. Бесполезно кричать, когда тебя не слышат и, самое главное, не хотят слышать.
  - Когда это я не слышал Вас? Я всегда стараюсь выполнять любые Ваши желания... даже предвосхищать их, если они, конечно, не противоречат здравому смыслу. Вам грех жаловаться. Это Вы не слышите меня и не хотите принимать ни мою заботу, ни мою опеку. Возможно, хоть ему, - герцог кивнул на юношу, в нерешительности замершего позади них, - удастся окружить Вас тем вниманием, которое Вы отказываетесь принимать от меня.
  Герцогиня ничего не ответила, она печально покачала головой и пошла вдоль по коридору, направляясь в обеденную залу. Герцог и юноша последовали за ней.
  
  Закончив трапезу, герцогиня решительно встала и, устремив взгляд на герцога, тихо проронила:
  - Вы еще что-то от меня хотите, или я могу пойти отдохнуть?
  - Дорогая, - герцог тоже поднялся, - Вас столь утомляет мое присутствие, что Вам необходимо отдохнуть от него? Потерпите немного. Я ведь бываю в замке не особенно часто, и вечером вновь уеду, не лишайте меня радости лицезреть Вас...
  - Милорд, я, конечно, буду счастлива порадовать Вас своим присутствием, но сомневаюсь, что Вас даже в моем обществе заинтересует слушание Евангелия.
  - Не заинтересует, это точно. Но может, Вы согласитесь перенести чтение этой столь увлекательной книги, которую Вы, по-моему, уже должны были выучить наизусть, так часто Вы ее читаете, на более позднее время, например, когда я уже покину замок?
  - И как Вы намерены провести то время пока Вы здесь?
  - Я бы хотел прокатиться по лесу с Вами на лошадях.
  - Вы шутите? У меня кружится голова, даже если я резко встаю, а Вы хотите, чтоб я скакала в седле.
  - Я не предлагаю Вам скакать, герцогиня. Я предлагаю Вам шагом проехаться по лесу в сопровождении Вашего пажа и меня. Я выберу Вам самую спокойную лошадь. Вам необходим свежий воздух, а Вы целыми днями сидите в своих комнатах и либо молитесь, либо читаете, либо вышиваете что-то. Это не дело. Я хочу, чтоб Вы гуляли. До этого я боялся отпускать Вас на прогулки, но теперь, когда за Вами есть, кому присмотреть и помочь Вам... это совсем другое дело. Не упрямьтесь, дорогая, Вам должно понравиться. Вы раньше всегда с удовольствием составляли компанию королю и ездили в лес.
  - Вы хотите, чтоб я так гуляла постоянно?
  - Я сейчас посмотрю, как мальчик держится в седле и насколько он может Вам помочь, и если мне понравится, то я буду настаивать, чтобы эти прогулки были регулярными.
  - Я поняла... Вы решили сегодняшний день посвятить его муштре... что ж не смею Вам мешать. Развлекайтесь. Можете идти с ним на конюшню. Я сейчас переоденусь и тоже подойду.
  - Он пойдет с Вами. Я хочу, чтоб он не отходил от Вас ни на шаг...
  - Вы серьезно?
  - Абсолютно.
  - Вы хотите, чтобы он присутствовал, пока я буду переодеваться?
  - Да.
  - Вы отдаете себе отчет в своих словах? Этого не будет никогда! Возможно, мне и не помешает сопровождение на прогулках или иная его помощь, но позволить ему это я не могу.
  - Почему?
  - Хотя бы потому, что он мужчина.
  - Вы же не отказывались от помощи врача по этой причине? Не так ли?
  - Врач в первую очередь врач, а уже потом мужчина.
  - Вот и он в первую очередь Ваш слуга. И если Вы сейчас откажетесь от его услуг по этой причине, я прикажу кастрировать его, чтоб Вам и в голову не приходило воспринимать его, как мужчину.
  - Даже так, - герцогиня судорожно сглотнула. - Ну что ж, хотите меня унижать, унижайте. Я, конечно же, не посмею не согласиться... Пойдемте, Вы это тоже сами проконтролируете.
  - Думаете, я откажусь? Нет, миледи, я отказываться не буду. По одной простой причине. Я не понимаю, чем Вас может унижать помощь такого слуги. Вам ведь достаточно будет сказать мне, что он посмел хотя бы взглянуть на Вас так, что Вам это не понравилось, и я заставлю его больше никогда не то что не позволять себе такого, а даже не сметь думать о таком.
  Герцогиня, ничего не отвечая, вышла и прошла к себе в комнаты. И герцог, и Виктор последовали за ней.
  Там она позвала Сьюзен и, приказав принести костюм для верховой езды, переоделась в присутствии обоих мужчин, после чего отослала камеристку.
  - Вы удовлетворены, Алекс? - проронила она ледяным тоном, взглянув на супруга. В глазах ее застыло выражение холодного равнодушия.
  - Вполне, - кивнул тот.
  - Ваша изощренность потрясает меня до глубины души, герцог. Это как же меня надо ненавидеть, чтобы додуматься до такого?
  - Ну не придумывайте, дорогая. Какая ненависть? О чем Вы? Я всячески стараюсь угодить Вам... а Вы говорите такое... Чем я обидел Вас? Тем, что хочу, чтобы Ваша камеристка всегда была под присмотром и, чтобы мальчик в случае необходимости мог заставить ее помогать Вам так, чтобы Вы были довольны? Кстати о Вашей камеристке... Это она Вам наговорила, что я заставляю ее докладывать мне о каждом Вашем шаге?
  - Алекс, прекратите.
  - Нет уж, дорогая, давайте выясним... Вы сегодня сказали, что все Ваши служанки докладывают мне о каждом Вашем шаге, так? С чего Вы это взяли?
  - Да вижу я, вижу! Вы кстати наказываете Сьюзен больше всех, потому что она как раз меньше всех говорит Вам.
  - Ах даже так... Значит, она считает, что я наказываю ее лишь за это. Что ж мне очень жаль, что она не поняла, что я от нее требую, да еще и Вам голову подобной ерундой забила, - с угрозой в голосе проговорил герцог.
  - Алекс, Вы собираетесь наказывать ее еще и за это?!
  - Наказывать не буду... я лишь прикажу отрезать ей язык, чтоб у Вас больше не было поводов думать, что я слежу за Вами и наказаниями выбиваю из Ваших служанок не лень и дурь, а сведения о Вас.
  - Не смейте! Слышите, не смейте, милорд!
  - И как же Вы, позвольте узнать, запретите мне это?
  - Я не хочу иметь немую служанку!
  - Не хотите? Замечательно! Ее вздернут сегодня же. А Вам найдут десяток других, из которых Вы выберете тех, кто Вам понравится... а я научу их повиноваться и раскрывать рот, лишь отвечая Вам.
  - Алекс, не надо! Пожалуйста... Я прошу Вас... Сьюзен нравится мне. Я умоляю Вас. Ну что Вы хотите, чтоб я сделала? Я сделаю. Только не трогайте ее.
  - Вы так привязаны к слугам? Герцогиня, мне это крайне не нравится... - раздраженно произнес герцог. - Это может, конечно, согласуется с Вашей христианской моралью, но абсолютно противоречит и здравому смыслу и элементарным нормам поведения. Такие взаимоотношения со слугами к добру не приводят. И я не намерен потакать подобным глупостям.
  - Алекс, она хорошая камеристка, честная, преданная, умелая и расторопная. Я не хочу ее терять!
  - Вы и не потеряете, у нее всего лишь на всего не будет языка. Но это и к лучшему. Вы будете уверены, что она ничего о Вас никому не рассказывает.
  - Герцог, не надо... мне все равно что она будет говорить про меня, пусть говорит... я умоляю Вас: не надо!
  - Хватит пререканий, миледи. Вы ведь знаете, на меня Ваши мольбы не действуют. Еще слово о ней услышу, и я вместо лишения языка, прикажу лишить ее всех остальных частей тела: начиная с ног и заканчивая головой.
  - Вы - злобный изверг! - герцогиня закусила губы.
  - Зато Вы у нас сплошная добродетель, это все уравновешивает. Вы потом поймете, что так будет лучше в первую очередь для Вас. Идите с мальчиком на конюшню, я догоню вас.
  - Герцог, я пожалуюсь королю.
  - На счет чего? - герцог мрачно усмехнулся. - Что я решил наказать служанку? Или что нашел того, кто будет постоянно находиться при Вас? Первое полностью в моей власти, а на счет второго он в курсе, миледи, и ничего не имеет против... Я не скрывал, для чего забираю мальчика. Он не считает, что его помощь хоть как-то может оскорбить или унизить Вас. К тому же Вы можете от нее отказаться в любой момент.
  Герцогиня отошла к окну и, схватившись рукой за его переплет, чуть запрокинула голову. В глазах ее сверкали слезы, она тяжело, судорожно дышала.
  - Приказать, чтобы Вам принесли успокоительные капли? - поинтересовался герцог, внимательно посмотрев на нее.
  - Не надо, - тихо проговорила она.
  - Что ж, как хотите, - герцог подошел к ней сзади и осторожно коснулся плеча, - когда успокоитесь, приходите на конюшню, только не задерживайтесь долго... А то я, чтобы скрасить ожидание, порядок еще и там наводить начну...
  - Я... я не заставлю Вас... долго ждать, - с трудом ответила она. Ее рука, сжимавшая раму, подрагивала, а пальцы от напряжения побелели.
  - Вот и хорошо, дорогая, - герцог нежно провел ладонью по ее спине, а потом развернулся и стремительно вышел из комнаты.
  
  Виктор замер в нерешительности. Он видел, что супруге герцога очень плохо, но не знал чем помочь. Наконец он не выдержал и, подойдя к ней, тихо спросил:
  - Я могу что-то сделать для Вас?
  - Нет, - хрипло проговорила герцогиня, не оборачиваясь, плечи ее подрагивали, и она никак не могла восстановить дыхание.
  - Вам совсем плохо? Может, позвать врача?
  - Не стоит... - герцогиня судорожно сглотнула, а потом раздраженно повела плечами, - мне плохо лишь от собственного бессилия... И выхода никакого нет, и сделать ничего нельзя. Это действительно его право.
  Она отошла от окна, подошла к распятию, висевшему на стене, опустилась перед ним на колени и стала тихо о чем-то молиться. Потом склонилась к полу, а затем резко поднялась и обернулась к Виктору:
  - Пойдем, а то герцог ждет.
  
  Идя следом за герцогиней, Виктор с интересом наблюдал за ней. От недавнего ее нервного приступа не осталось и следа. Герцогиня выглядела на удивление спокойной. Все ее движения были неторопливы и полны внутреннего достоинства. Войдя на конюшню, она смерила холодно-презрительным взглядом герцога и бесстрастно проронила:
  - Ну как, Вы лично все проконтролировали или на палача понадеялись?
  - Это сделал врач. Осторожно и не особенно болезненно. Я думаю, она уже сегодня вечером сможет вернуться к исполнению своих обязанностей. Если Вы, конечно, не передумаете ее оставить подле себя.
  - Так Вы уже и Лерона заставили палачом поработать. Мило, - герцогиня, едва заметно скривив губы, усмехнулась.
  - А Вы думаете, он может отказать мне хоть в чем-то? С тех пор как король обвинил именно его в том, что Вы потеряли ребенка, и велел неотлучно находиться при Вас, а Вы его услугами пренебрегаете, бедняга каждый день ждет если не казни, то наказания.
  - А Вам нравится держать его в этом состоянии, и поэтому Вы не отпускаете его.
  - И не отпущу. Удобно всегда под рукой иметь неплохого врача, обязанного тебе жизнью. Ладно, оставим Лерона. Вам оседлали Весту. Спокойная и вымуштрованная молодая кобылка, у Вас не должно быть с ней проблем. Скажите мальчику, чтобы помог Вам.
  Герцогиня обернулась к Виктору. Он тут же без слов, взял повод у конюшего и подвел к ней серую лошадь с темной гривой, а потом помог сесть в седло. Герцогиня еле заметным кивком поблагодарила его и, тронув лошадь, выехала во двор.
  Герцог положил руку на плечо Виктора и, склонившись к его уху, тихо, но с нескрываемой угрозой произнес:
  - Старайся, мальчик, старайся. Потому что лишь от расположения Ее Светлости зависит, как твоя жизнь, так и самочувствие. Ей должно быть очень комфортно с тобой. В противном случае тебе останется лишь посочувствовать. Я не терплю нерадивости особенно по отношению к супруге. И еще постарайся поменьше трепать языком со всеми кроме нее, ей даже в голову не должно придти, что ты можешь обсуждать ее с кем бы то ни было, даже со мной... иначе тебя постигнет участь Сьюзен.
  - Да, Ваша Светлость, - Виктор кивнул.
  - Вон того черного жеребца для тебя оседлали - герцог разжал руку и кивком указал на стоявшего в углу коня. Потом он знаком подозвал слугу, державшего за повод еще одного скакуна, вскочил на коня и ласково похлопал его по шее: - Вперед, Гранит.
  Виктор, не мешкая, тоже вскочил в седло и выехал вслед за герцогом.
  
  Вся прогулка по лесу проходила в молчании. Герцогиня ехала впереди, за ней Виктор, а чуть поодаль герцог. Через два часа они вернулись в замок. Виктор помог спешиться герцогине и проводил ее в ее комнаты, а потом они обедали.
  Все это происходило под бдительным, молчаливым контролем герцога. Виктор постоянно чувствовал на себе его тяжелый мрачный взгляд, от чего у него внутри все холодело. Он изо всех сил пытался не показывать страха, но вести себя так, чтоб герцог был доволен. После того, как он видел, что он творил в подвалах королевского замка с теми, кого подозревали в преступлениях, ему очень не хотелось разгневать этого безжалостного и очень жестокого человека. И он с нетерпением ждал его отъезда.
  
  Наконец герцог поднялся с кресла и проговорил: - Мне пора, дорогая. Я обещал королю, что вернусь к вечернему заседанию совета. Так ты оставляешь мальчика, тебя все устраивает в его поведении?
  - Да, - тихо и равнодушно проронила та.
  - По-моему, мальчик старается... ты не находишь?
  - Да, я заметила.
  - Я рад, что ты тоже так считаешь. И надеюсь, он за время моего отсутствия не разочарует тебя, - герцог шагнул к Виктору и резким движением руки приподнял ему голову, заглядывая в глаза: - Ведь ты будешь стараться, даже если меня не будет рядом, не так ли, мальчик?
  - Да, господин, - Виктор едва заметно кивнул.
  - Что ж будем надеяться все так и будет, - герцог убрал руку от лица Виктора и обернулся к герцогине: - Вы не пожелаете мне счастливого пути, моя дорогая?
  Герцогиня медленно встала, подошла к нему, осенила его крестным знамением и проговорила:
  - Храни Вас Бог, милорд. Доброго Вам пути.
  Герцог подхватил ее руку и с улыбкой поднес к губам, а затем спросил:
  - Что передать королю?
  - Пожелания благоденствия и здоровья.
  - Он хочет приехать на днях.
  - Ему разве требуется мое разрешение? Он волен приезжать в любое время, когда только захочет.
  - Он не хочет обременять Вас. Он боится, что Вы еще недостаточно окрепли. После Вашего обморока на последнем пиру, он опасается, что это негативно отражается на Вашем здоровье.
  - Передайте ему, что я ценю его заботу, и если он позволит, то воздержалась бы пока от присутствия на очередном пиршестве, но это абсолютно не мешает вам провести его здесь.
  - Миледи, Вы прекрасно знаете, что лишь Вы истинная причина его появлений здесь.
  - Я поговорю с ним, но не более того. Пока у меня нет сил, выносить ваше разгульное буйство с пьяными и развратными выходками. Это все без меня...
  - Дорогая, Вы слишком строги... какое разгульное буйство? На последнем пиру никого не убили и почти никто не пострадал... Здесь король старается быть более сдержанным сам и требует того же от других. Не капризничайте, пообещайте, что примете его и хотя бы первую половину ужина проведете с гостями.
  - Это его требование?
  - Нет, моя просьба.
  - А мою Вы сегодня выполнили?
  - Миледи, это мелочно... - раздраженно поморщился герцог. - К тому же я ведь не казнил ее, хотя хотел... И вообще меня раздражает Ваше отношение к слугам и обращение с ними. Это недостойно Вашего положения.
  - Не Вам учить меня блюсти достоинство... - герцогиня зло сверкнула глазами.
  - Хорошо, хорошо, - герцог примирительно поднял руку. - Так Вы категорически отказываетесь присутствовать на пиру?
  - Час, не больше, - герцогиня раздраженно повела плечами.
  - Вы прелесть, дорогая. Я передам королю, - герцог с улыбкой вновь поднес ее руку к губам, затем склонил голову и вышел.
  
  Герцогиня повернулась к Виктору:
  - Пойдем в комнату, почитаешь мне Евангелие.
  - Да, Ваша Светлость, как пожелаете, - склонился перед ней Виктор.
  
  Часа два Виктор читал Евангелие, а герцогиня безучастно стояла у окна и то ли слушала, то ли о чем-то думала.
  - Достаточно, - наконец проронила она, - Мне надо проведать Сьюзен.
  - Мне можно сопровождать Вас? - осторожно осведомился Виктор.
  - Тебе нельзя не сопровождать меня. Герцогу докладывают все и обо всем. А когда он узнает, что тебя не было со мной, он непременно накажет тебя, так что можешь больше и не спрашивать, - со вздохом произнесла герцогиня. Ее красивые большие глаза были грустны и печальны.
  - Ваша Светлость, Вы очень добры... но если мое присутствие Вам в тягость, то зачем Вы согласились его терпеть? - Виктор впервые пристально взглянул в глаза супруге герцога. Она казалась нежной и хрупкой, и в то же время в ней угадывалось что-то непоколебимое, словно тонкий стальной клинок, спрятанный в дивный, драгоценный футляр из тонкого хрусталя.
  - Мой муж научился заставлять меня делать то, что хочет он... и я знаю, что если я не соглашусь сразу, будет лишь хуже... Поэтому у меня нет другого пути, как смириться.
  - Ваша Светлость, но, по-моему, он очень любит Вас...
  - Да, и настолько, что прилагает все силы, чтобы сделать мою жизнь невыносимой. А заодно и свою... - мрачно усмехнулась она, - ладно, пойдем, нам надо поспешить.
  
  Герцогиня быстро прошла по коридорам замка и остановилась перед одной из дверей. Неприметным движением достала откуда-то ключ с достаточно длинной золотой цепочкой, открыла дверь и, резко распахнув ее, вошла туда. Виктор последовал за ней и удивленно замер на пороге. Увиденная картина потрясла его до глубины души.
  - Замечательно, Лерон, - совершенно невозмутимым тоном проговорила герцогиня, - я потрясена Вашей сообразительностью. Вы сами догадались воспользоваться ситуацией, что пожаловаться на Вас она не сможет, да если и попытается, я не пойму на что именно она жалуется или герцог присоветовал?
  - Ваша Светлость, - лысый человечек в углу комнаты вздрогнул от неожиданности, судорожно всхлипнул и повалился на колени, - простите, Ваша Светлость.
  - Лерон, я задала вопрос, но не слышу ответа, - все тем же тоном продолжила она.
  - Я виноват, Ваша Светлость, - человечек на коленях пополз к ней и уткнулся в пол рядом с ее ногами, - я не знаю, что на меня нашло... Я люблю Сьюзен, и я не смог удержаться... Ваша Светлость, накажите, только не прогоняйте, молю... Я приму любое наказание.
  - Любите? - герцогиня усмехнулась. - Лерон, я бы поверила Вам, если б Вы ее руки у меня просить пришли, а не юбку ей связанной у себя в комнатах задирали... Герцог ведь не раз предлагал Вам найти жену... что-то о ней Вы речи не вели.
  - Я прошу ее руки, я ее прошу сейчас, Ваша Светлость, - человечек схватился за край платья герцогини и прижал его к губам.
  - Даже так? Мило, очень мило... - герцогиня раздраженным движением отдернула край своего платья из его рук и, отойдя на шаг, повернулась к Виктору и, кивнув, на замершую на кровати Сьюзен, приказала: - Помоги ей.
  Виктор шагнул к кровати, осторожно одернул юбку на привязанной служанке и принялся развязывать ремни на ее руках и ногах. Потом помог ей подняться и развязал платок, затыкающий ей рот.
  Все еще всхлипывая, Сьюзен бросилась к герцогине, опустилась на колени и прижалась к ее ногам, крепко обхватив их руками.
  - Ну не плачь, не плачь... успокойся... - герцогиня принялась нежно гладить ее по растрепавшимся волосам, - он ведь не успел ничего с тобой сделать и больше не обидит тебя. Вон он даже жениться на тебе предлагает... Хочешь его в мужья?
  Девушка отчаянно замотала головой, из глаз ее с новой силой потекли слезы, потом схватила руку герцогини, прижала к губам и заглянула ей в глаза.
  - Не хочешь, Сьюзен, и не надо, только не плачь. Ты останешься со мной, не волнуйся. Успокойся, моя хорошая... все прошло, все позади... никто больше не обидит тебя, - проговорила герцогиня, ласково поглаживая ее по голове и плечам.
  Потом пристально посмотрела на скорчившегося на полу в шаге от нее маленького лысого человечка и презрительно скривила губы.
  - Лерон, Вы хороший врач, я всегда с уважением относилась к Вам, и насколько Вы знаете, неизменно старалась защитить Вас как от гнева короля, так и моего супруга... И мне казалось, что Вы тоже неплохо относитесь ко мне, по крайней мере, с уважением. Поэтому то, чему я сейчас оказалась свидетельницей, повергло меня в полное замешательство. Я знаю, что и король, и герцог закрывают глаза на подобные происшествия... Будь Сьюзен не моей камеристкой, ей бы еще и попало за то, что она посмела Вам перечить. Но, Лерон, она моя, - герцогиня интонационно выделила последнее слово, - поэтому Ваши действия я воспринимаю, как оскорбляющие лично меня. Вы понимаете, о чем я?
  - Да, Ваша Светлость, - хрипло проговорил врач, совсем вжимаясь в пол, - поэтому прошу, простите... я очень виноват и сейчас осознаю это, я приму любое Ваше наказание, только не лишайте меня Вашего расположения, молю. Если Сьюзен передумает или на то будет Ваша воля, я с удовольствием женюсь на ней.
  При этих словах Сьюзен крепче сжала руку герцогини и вновь замотала головой.
  - Да, я поняла, Сьюзен, никто тебя не будет заставлять выходить замуж, встань и успокойся... я с удовольствием оставлю тебя при себе, хотя партия для тебя явно выгодная, нечасто камеристке делает предложение известный придворный врач.
  Та медленно поднялась и вновь замотала головой.
  - Что ж, как хочешь, - продолжила герцогиня и повернулась к врачу. - Вставайте, Лерон, я не буду Вас наказывать. Однако надеюсь, что это не послужит поводом для того, чтобы Вы подумали, что Ваше поведение было допустимо.
  Невысокий лысый человечек поднялся с пола, неловкими движениями поправил свой костюм, потом подошел к герцогине склонил голову и тихо произнес, - Ваша Светлость, когда я хотел так поступить со Сьюзен, я не знаю, что на меня нашло, но я даже не подумал, как это можете воспринять Вы... и не подумал, что этим могу оскорбить Вас. Я клянусь, подобное больше не повторится.
  - Я верю Вам, Лерон, - герцогиня едва заметно кивнула, - и пока моя камеристка окончательно не поправится, оставляю ее на Вашем попечении. Постарайтесь максимально облегчить ее состояние.
  - Я и так делаю все от меня зависящее, Ваша Светлость... Я думаю, через пару дней у нее пройдут все болезненные и неприятные ощущения.
  - Хорошо. Пойдем, - герцогиня кивнула Виктору и вышла из комнат врача.
  Виктор последовал за ней.
  
  Войдя в свои комнаты, герцогиня подошла к распятию, перекрестилась, склонила голову и тихо прошептала:
  - Благодарю, Господи. Да будет на все воля Твоя.
  Потом обернулась к Виктору.
  - Что сделали с Ирмой и Лидией?
  - Мать умерла от разрыва сердца, как только узнала в чем обвиняют Ирму, а сестру должны были сжечь, но король ходатайствовал за нее, и ее, клеймив, в кандалах отправили в монастырь на северных островах. А Вы знали их, Ваша Светлость?
  - Ты что, не знаешь, кто я? - удивленно глядя прямо на него, спросила герцогиня.
  - Кроме того, что Вы супруга герцога ничего, Ваша Светлость.
  - Имя Алина Тодд тебе ничего не говорит?
  - Так Вы супруга милорда Дмитрия? - юноша даже попятился. - Простите, были его супругой, Ваша Светлость. Я не знал... мне не говорили ничего... а там, в подвалах, спрашивать ничего нельзя... я научился ничего не спрашивать. Так вот почему Вы так рассердились на Его Светлость, когда имя мое услышали...
  Он побледнел, опустил глаза и тяжело дышал.
  - Да, я была супругой твоего сводного брата. Я не помню, почему у вас разные фамилии... но он мне много рассказывал о тебе. Он любил тебя.
  - Это милорд Дмитрий считал, что я его сводный брат, а официально это не так. Моя мать не успела стать законной супругой герцога Риттенберга - отца Дмитрия, он умер при странных обстоятельствах накануне свадьбы. Сестра герцога, ставшая опекуншей милорда Дмитрия до его совершеннолетия, отослала мою мать с ее дочерью Ирмой в родовое поместье ее первого мужа - виконта Орестера. Через восемь с половиной месяцев родился я. Несмотря на то, что я родился больше года после смерти виконта Орестера, матери удалось добиться для меня и его титула и фамилии. Милорд Дмитрий же после совершеннолетия, став герцогом, разыскал нас и всячески поддерживал и опекал. Он даже хотел, чтоб мы переехали в его замок, но его тетя, сейчас уже покойная, и ее сын были категорически против.
  - Ирма действительно занималась колдовством?
  - После казни милорда Дмитрия мы очень тяжело жили, Ваша Светлость... У Ирмы расстроился сговоренный им очень выгодный брак, и денег совсем не было... И тут в поместье появился горбун и попросил сдать ему заброшенное крыло дома с отдельным входом, где раньше жили слуги, и предложил очень хорошие деньги. Мать, конечно же, согласилась. Там никто не проживал, кроме садовника, которого она тут же переселила. Горбун нанял рабочих и привел там все в порядок. Жил он там поначалу очень тихо и почти не выходил никуда. Только Ирма почти сразу зачастила к нему. Затем она стала уезжать и возвращаться с какими-то странными людьми, которых водила в комнаты горбуна, и вслед за этим у нее появились деньги, очень большие деньги. Она стала покупать дорогие вещи, нанимать слуг, заказывать кареты, лошадей. На все вопросы она или отмалчивалась или говорила, чтоб мы не лезли в ее жизнь. Я не утерпел, скрытно пробрался в комнаты горбуна и тайно поприсутствовал во время одного из визитов гостей. Горбун вместе с сестрой вроде как вызывали духов и общались с ними, а потом собрали деньги с приехавших. Обследовав комнаты, я нашел массу штучек и приспособлений, чтоб казалось, что в комнате кто-то зажигает свечи, стучит, стонет и тому подобное... все это было обманом. Тогда я понял, что они морочат голову доверчивым простакам. Я попробовал поговорить с сестрой и пристыдить ее, но она лишь накричала на меня и пообещала наслать жуткие кары на мою голову, если я об этом хоть кому-то расскажу и в первую очередь матери. Обвиняла ее и меня в том, что мы живем в нищете, ну и еще много чего наговорила... В общем, я решил действительно не лезть в ее жизнь и не стал никому ничего рассказывать. Но все это все равно очень скоро вскрылось. Видно кто-то недовольный результатами их ворожбы пожаловался. Их захватили во время одного из сеансов. Вернее только сестру, горбун сумел как-то сбежать. У матери случился сердечный приступ, и ее не спасли, но это может и к лучшему... иначе она бы тоже очутилась в тюремных подвалах.
  - Жалеешь, что не донес на сестру?
  - Нет, доносить я бы в любом случае не стал, а вот остановить ее я был должен. Любым способом, но остановить. Оставив все, как есть, я стал соучастником.
  - Король, значит, не поверил, что твоя сестра не колдовала, а мошенничала?
  - Нет, не поверил... - Виктор сокрушенно покачал головой, - но он сказал, что верит, что в это поверил я. И еще сказал, что это уловка такая, расставлять такие штуки, чтобы если тех, кто этим занимается, поймают, то не предъявили бы обвинений в колдовстве.
  - Вас сразу отправили к королю?
  - Нет, вначале около трех дней держали в местной тюрьме, а потом уже перевезли в столицу.
  - Вас допрашивали на месте?
  - Сестру - не знаю, а меня - нет. Меня и в центральной тюрьме лишь через месяц на допрос привели.
  - Ждали, чтоб ты понял, что тебе не хочется там навсегда остаться?
  - Возможно, Ваша Светлость... но я это понял уже с первых дней... там ад на земле, Ваша Светлость. Если туда попадаешь, уже никого не интересует, кем ты был раньше, ты становишься преступником, у которого нет никаких прав и с которым можно делать все.
  - Тебя подвергали наказаниям?
  - Почти нет, Ваша Светлость. Меня лишь дважды сажали в карцер в колодках и пару раз выпороли плетью, но не очень сильно, однако при этом постоянно пытали и забивали насмерть тех, кто был рядом. За нерасторопный ответ, за разговоры в камере, за заданный охраннику вопрос, за непонравившийся охраннику взгляд. Поэтому, когда заставляли ответить или что-то сделать меня, то я старался изо всех сил не разделить участь тех, кто корчился в муках рядом и, в общем-то, мне это удавалось. Я научился не спрашивать ничего, не спорить и быстро выполнять любые приказы. А потом я попал на допрос к герцогу и королю. Все именно так и было, как он говорил Вам... И я очень благодарен герцогу, что он дал мне возможность не попасть на эшафот и выйти оттуда. Я с радостью согласился быть Вашим пажом, Ваша Светлость, и преданно Вам служить. Я действительно буду очень стараться, Ваша Светлость... Особенно теперь, когда узнал, кто Вы. Я очень любил милорда Дмитрия и помню, с каким восхищением он всегда говорил о Вас. Это счастье, что я попал к Вам, Ваша Светлость.
  - Ты действительно совсем мальчишка... глупый и наивный, - герцогиня печально покачала головой.
  - Что Вы имеете в виду, Ваша Светлость?
  - Неважно... ты все равно не поверишь. Пока не поверишь, - она тяжело вздохнула и отвернулась к окну.
  Виктор промолчал, не посмев ее ни о чем расспрашивать.
  
  Несколько месяцев пролетели для Виктора абсолютно незаметно. Вся его жизнь теперь напоминала ему прекрасную сказку. Он был без ума от герцогини. Она была мила, добра и обходительна со всеми. Ему нравилось в ней все, и он с удовольствием делал все для нее.
  Со временем его перестали пугать визиты герцога, а пышные празднества в замке даже начали нравиться. Герцогиня столь умело определила его роль при себе, что все стали абсолютно естественно воспринимать его присутствие рядом с ней как непременное условие. Шутки и косые взгляды придворных она сумела пресечь в первый же день.
  Виктор немного робел лишь, когда герцогиня уединялась с королем в кабинете библиотеки, оставляя его и герцога дожидаться их возвращения в библиотечном зале. Ни слуги, ни гости не смели заходить в библиотеку, и Виктор часами находился один на один с герцогом. Герцог обычно садился в кресло и что-то читал, а Виктор не смея ни сесть, ни тем более чем-то заняться в присутствии герцога стоял у дверей, склонив голову и не смея поднять глаз. Он долго ломал голову, чем занимаются в уединении король и герцогиня.
  В первый раз ему, в голову пришли достаточно пошлые предположения, и он поразился тому, что герцог столь спокойно что-то читает, вручив свою супругу королю. В душе его росло чувство брезгливости и негодования. Но когда герцогиня с королем вышли, и он не сумел заметить ни одного изменения в роскошных одеяниях ни одного, ни другого, а так же не заметил даже легкой взволнованности в их лицах и жестах, а, бросив мимолетный взгляд в кабинет, увидел там не кровать, а стол и кресла, ему стало стыдно, что он мог так подумать о герцоге и герцогине.
  Потом, наблюдая за отношениями короля и герцогини, он, пришел к выводу, что король вероятнее всего обсуждает с герцогиней государственные дела и, боясь упреков, что в решении государственных проблем участвует женщина, тщательно скрывает это, заставляя герцога создавать видимость совместных бесед о чем-то.
  В любом случае короля с герцогиней связывали какие-то очень странные отношения. Странным было то, что на людях король был намного нежнее и обходительнее с герцогиней, чем наедине. Наедине король позволял себе и критику герцогини, и колкие замечания, и достаточно жесткие требования чего-либо.
  Так он достаточно сурово потребовал от нее, чтобы она передала герцогу право контроля над ее родовыми владениями и перешедшими к ней владениями герцога Риттенберга. Слабые попытки герцогини возразить, что она хотела, чтобы герцог хотя бы советовался с ней перед тем, как вершить закон в ее владениях, король резко прервал, сказав, что это не женское дело и раз у нее есть законный супруг, то это именно его обязанность следить за порядком и наводить его.
  Тем не менее, иногда было достаточно одного взгляда герцогини, чтобы король отказался от уже принятого им решения, и на публике он это всячески подчеркивал, говоря, что не может отказать своей любимой кузине ни в чем.
  Странным было также то, что герцогиня порой позволяла себе обращаться к королю по имени. Хотя подобное обращение король не позволял даже родным сестре и брату. Только она могла прервать и остановить короля, когда он в пьяном угаре решал кого-то казнить, наказать или же заставлял выполнить унизительный приказ. Но и у короля был способ воздействия на нее. Иногда, не желая отказываться от задуманного, он приказывал герцогу самому разобраться с провинившимся, что тот тут же делал, или же просил "угомонить супругу". Тогда герцог со словами: "Дорогая, Вы устали, Вам нельзя так нервничать", подхватывал герцогиню на руки и уносил в ее комнаты.
  Герцогу герцогиня не перечила почти никогда. Она лишь замыкалась и начинала очень холодно и отстраненно с ним общаться. Герцог с неизменной улыбкой старательно демонстрировал, что покорно сносит такое несправедливое отношение супруги, и все равно всячески старается ей угодить.
  Их взаимоотношения были для Виктора еще большей загадкой, чем отношения между герцогиней и королем. С одной стороны герцог действительно старался всячески ублажить супругу. Он привозил для нее лучших портних, сапожников и ювелиров, заказывая у них самые лучшие их изделия. Лучшие кони и кареты были всегда к ее услугам. Все слуги были готовы выполнить любую ее прихоть. А с другой стороны он неизменно шел наперекор любым ее просьбам, относительно изменения заведенных им порядков, даже незначительным. Любой, кто удостаивался расположения герцогини, тут же попадал в немилость у герцога и под его жесткий контроль. Но больше всего герцога раздражали поездки герцогини в церкви или монастыри, даже если она была там во время его отсутствия в замке, а также ее благотворительные пожертвования. Только узнав о чем-то подобном, он тут же устраивал грандиозные скандалы, обвиняя герцогиню в том, что она вместо того, чтобы молиться в небольшой церкви при замке уезжает, нарочно ухудшая свое и без того далеко не прекрасное самочувствие и бестолково сорит деньгами, поддерживая тунеядцев и бездельников.
  Если герцогиня молча сносила обвинения и никак не реагировала на все упреки, герцог отыгрывался на слугах замках. Наказывались все, кто попадал ему под горячую руку, чаще всего абсолютно незаслуженно. Заступничество герцогини и ее попытки доказать невиновность кого бы то ни было, могли только усугубить наказание, поэтому она старалась не вмешиваться.
  Если же герцогиня осторожно пыталась оправдаться и объяснить герцогу беспочвенность его упреков, герцог спорил, кричал, бил вазы и даже ломал мебель, настаивая на своих обвинениях в недопустимости подобного поведения герцогини.
  Пояснения герцогини о том, что одно ее платье или украшение стоит больше, чем она истратила, и что она готова отказаться и продать любое из них, наталкивалось на такую бурю негодования, что Виктору иногда становилось страшно. Упреки, что герцогиня ведет себя недостойно ее статуса и положения, что она хочет перед королем выставить его в качестве скупца, экономящего на собственной супруге, сыпались, словно из рога изобилия. А потом следовали угрозы, что если она посмеет продать хотя бы одну свою вещь, он обвинит покупателя в воровстве.
  Заканчивалось все обычно тем, что герцогиня тихо говорила что-то вроде:
  - Замечательно, милорд, я все поняла... я недостойна статуса Вашей супруги. Я только не понимаю, почему Вы это терпите? Воспользуйтесь своим правом, лишите меня возможности распоряжаться деньгами и покидать замок. Будете держать меня взаперти, и выставлять, словно разряженную куклу, перед королем во время его приездов. Вы же знаете, я не посмею перечить. В чем проблема-то?
  - Ладно, ладно, не преувеличивайте, миледи... - тут же смягчался герцог. - Кто Вас посмеет чего-то лишить или где-то запереть? Вы вольны распоряжаться чем угодно. Я лишь пытаюсь уже который раз объяснить Вам, что Вы ведете себя... как бы сказать-то поаккуратнее... нерационально, что ли... но Вы упрямо настаиваете на своем... Я забочусь в первую очередь о Вас, как Вы не поймете? Церкви я жертвую положенную десятину, однако все местные святые отцы просто обожают рассказывать Вам, что в их церкви облезла где-то позолота, умалчивая, что в их собственном доме непозолоченными остались лишь полы. А еще Вас обожают использовать проходимцы и мошенники, рассказывая о своих бедствиях, вместо того, чтобы работать и самим решать свои проблемы. Неужели Вы этого не видите? Вы что ощущаете себя святой, расшвыривая им наши деньги?
  - Да, очень хочется ощутить, что ж тут поделаешь, милорд... у каждого свои недостатки. Но Вы не волнуйтесь, Ваши назидания и нотации быстро возвращают меня на грешную землю, заставляя чувствовать себя не то что, не святой, а даже напротив очень грешной растратчицей фамильного состояния... - с нескрываемым сарказмом, обычно отвечала на подобные вопросы герцогиня, и герцог сразу успокаивался.
  - Алина, это всего лишь просьба. Постарайтесь в следующий раз перед тем поступить так же, хотя бы подумать... и реально оценить все обстоятельства. Вам необходимо научиться быть более осмотрительной, Вы слишком доверчивы.
  - Постараюсь, - как правило, безучастно соглашалась герцогиня.
  При этом Виктор отчетливо понимал, что ни герцог, ни герцогиня не воспринимают всерьез это ее обещание. И это не более чем способ временно прекратить конфликт.
  Вначале Виктор ждал, что герцог будет наказывать его во время ссор с супругой, но этого не произошло. Тот лишь неизменно в начале любого разговора с герцогиней бросал раздраженно: "А ну к ней в ноги, мальчик", а потом казалось, переставал даже замечать его.
  Поэтому через какое-то время Виктор уже без внутреннего содрогания, а даже с любопытством, словно сторонний наблюдатель, стал следить за поведением герцога и его отношением к герцогине, пытаясь разгадать загадку их столь непростых взаимоотношений. Ему очень нравилась его госпожа, и он никак не мог понять, почему несомненно любящий ее герцог так упорно делает все, чтобы герцогиня явно с трудом выносила даже его присутствие.
  
  А потом произошел случай, окончательно рассоривший супругов.
  Началось все с того, что у большой дворовой собаки родились щенки, но молоко не пришло. Двое из трех щенков умерли почти сразу, а третий, самый крепкий лежал на конюшне и тихо скулил. Конюх попытался напоить его молоком из блюдца, но щенок не пил, толи не умел лакать, толи сил у него на это уже не было.
  Герцогиня услышала его писк, когда собиралась на верховую прогулку. Узнав об умирающем голодной смертью щенке, она тотчас отложила прогулку, подхватила щенка на руки и унесла к себе в комнаты. Там она велела принести козье молоко, свернула небольшую тряпицу в виде трубочки, смочила ее в молоке и сунула щенку в рот. Тот тут же начал сосать. Герцогиня была довольна. Виктор заворожено наблюдал за ней. Такой радостной и счастливой он не видел ее никогда. Она не отходила от щенка около двух дней, лично кормя его, грея, массируя ему животик и убирая за ним. Еще слепой щеночек доверчиво полз к ней, тыкался ей в руки, и рядом с ней сразу замирал и переставал скулить.
  Как только приехал герцог, герцогиня выбежала к нему на встречу и, с лучезарной улыбкой и сияющими от счастья глазами, стала рассказывать, как ей удалось спасти щенка от неминуемой смерти, видимо, не ожидая того, как он на это прореагирует.
  Проронив: "Вы что притащили эту тварь в свои апартаменты, миледи?", герцог стремительно прошел к комнатам герцогини. Там он схватил беспомощного щенка за задние лапы и под его громкий скулеж потащил к выходу.
  - Милорд, куда Вы его понесли? Зачем? - герцогиня попыталась схватить супруга за руку, но тот грубо оттолкнул ее.
  - Я не потерплю, чтобы наш замок Вы превращали в псарню.
  - Милорд, дайте его мне, его нельзя так держать, я сама его отнесу, куда скажете, отнесу, дайте, пожалуйста...
  - Вы решили примерить на себя роль псаря, миледи? Неужели Вы думаете, что я позволю это моей супруге? Не позорьтесь. Идите к себе, молитву лучше какую-нибудь прочтите.
  - Милорд, Вы вывихнете ему так лапы... прошу Вас, ну возьмите его по-другому, - в голосе герцогини послышались слезы.
   Ничего не отвечая ей, герцог вынес щенка из замка, прошел на конюшню и, размахнувшись, с силой бросил щенка в угол. Щенок взвизгнул в воздухе, ударился о стену, дернулся и замер. Герцогиня, шедшая следом за герцогом, хотела броситься к нему, но герцог жестко схватил ее за плечо, после чего обернулся к конюху:
  - Разберись с ним.
  Конюх тут же склонился над щенком, а потом поднялся.
  - Он сдох, Ваша Светлость, - тихо проговорил он.
  - Ну и к лучшему, - кивнул герцог, по-прежнему держа герцогиню за плечо.
  - Изверг! Что он Вам сделал? За что Вы так с ним? - пытаясь высвободиться и всхлипывая, с трудом проговорила она, из глаз ее просто ручьем потекли слезы.
  - Миледи, прекратите истерику! Нашли причину... щенок сдох - тоже мне горе вселенского масштаба... Вы так ведь даже по мужу своему первому не рыдали, да и по мне вряд ли будете, - с издевкой проговорил герцог, пристально глядя на нее.
  - Да как Вы смеете... - в глазах герцогини тут же высохли слезы, и полыхнула мрачная ярость, - нашли кого сравнивать с милордом Дмитрием.
  - Это Вы про щенка или про меня? - рассмеявшись, спросил герцог.
  - Не смейте меня больше даже касаться! - не отвечая на его вопрос, герцогиня оттолкнула его руку со своего плеча, развернулась и ушла. Виктор, все это время простоявший у нее за спиной, последовал за ней.
  
  
  
  6
  
  Около недели герцогиня не разговаривала с герцогом. Она вообще перестала выходить из своих комнат. Герцог пытался объясниться, ругался, наказывал при ней слуг, но она даже не смотрела на него.
  
  Когда приехал король со свитой, герцогиня к гостям не вышла, и король сам пришел к ней.
  - Алина, что это с тобой? Герцог жалуется, что ты с ним теперь даже не разговариваешь, - произнес он, входя в ее покои.
  - Рада Вас видеть, мой государь, - склонила голову герцогиня. - Но не вижу проблемы в том, о чем Вы говорите. Разрешите моему супругу избивать не только слуг и животных, но и меня, и у него не будет больше причин жаловаться. Ему же не разговаривать со мной нравится, а издеваться надо мной.
  - Алина, ты несправедлива, не говори ерунды... герцог не то, что издеваться, он даже дышать на тебя боится. На что ты так осерчала? Убил он щенка? Так, во-первых, не специально, а во-вторых, это был дворовый пес, которого держать в замке - моветон. Не место ему в замке. Тебе нравятся собаки? Скажи, герцог заведет тебе псарню. Хочешь иметь собаку в своих покоях? Опять же скажи, я выпишу тебе любую декоративную собачку, какую только пожелаешь, тебе привезут любую. В чем проблема?
  - Неужели Вы не видите, Артур? Проблема не в собаке, а в отношении герцога ко мне. Мне не нужна псарня и не нужна диванная собачка. Он растравит первых и ненароком прибьет вторую, как только я привяжусь к ним. Позвольте мне уйти в монастырь, я не могу больше выносить его ненависть ко мне. Не могу.
  - Алина, ты забила себе голову полнейшим вздором. Какая ненависть? Он унизил или оскорбил тебя чем-то? Скажи чем, и я позволю тебе туда уйти.
  - Он не настолько глуп, чтобы открыто оскорблять меня... однако жизнь с ним для меня невыносима, мой государь.
  - Все, кузина, прекрати. Будет причина жаловаться, жалуйся. Но пока ее нет, он - твой супруг, и будь добра, веди себя с ним соответственно. А сейчас переоденься и выйди к гостям. Я хочу тебя видеть.
  - И не подумаю. Можете отправить меня в тюрьму, можете казнить, мне все равно.
  - Миледи, не надо меня провоцировать, - голос короля заледенел, - не вынуждайте меня искать способы давления на Вас. Ведь я их найду... Поэтому будьте благоразумны. Я буду очень Вам благодарен, если Вы перестанете сердиться и, как истинная христианка, простите своего супруга и доставите нам удовольствие лицезреть Вас. Я выполню любое Ваше желание... кроме того, чтоб в монастырь отпустить, конечно. А все остальное постараюсь выполнить...
  - Вам отказать сложно, мой государь, - тяжело вздохнув, тихо проговорила герцогиня.
  - Алина, я рад, что ты не отказала, - на лице короля вновь появилась улыбка. - Кстати, у меня новая фаворитка. Ты должна ее посмотреть. Сказочная красавица. Ножки, бедра - загляденье, и грудь не хуже... правда, тупа как пробка. Сейчас вот размышляю, не запретить ли ей вообще рот раскрывать, а то, что ни слово, то невпопад. Ты присмотрись к ней, а потом скажешь, что думаешь по ее поводу. Я постараюсь показать ее тебе во всей красе.
  - Ну ноги, бедра и все остальное я не мастерица оценивать, Вы знаете. Я Вам только про ее отношение к Вам сказать смогу, а на большее не рассчитывайте.
  - Да, я знаю... любую уродину ты считаешь прекрасной, если она независтлива и добросердечна. Ты лишь рассматривая картины, почему-то замечаешь, красивы ли изображенные на них люди или нет, а вот замечать это в жизни наотрез отказываешься.
  - Артур, на картинах изображения... и они либо радуют глаз, либо нет, а в общении с людьми для меня первоочередное не радость глаз, а радость души. Вы же не будете есть красивое яблоко, мой государь, если оно червиво внутри?
  - Но и неприглядное на вид я есть не стану... вряд ли оно окажется вкусным.
  - Вы знаете, Ваше Величество, многие лекарственные растения неприглядны на вид и даже могут быть неприятны на вкус, но возвращают здоровье и даруют исцеление.
  - Алина, подобное могут оценить исключительно больные, а я пока, слава Богу, не болен.
  - Вы считаете больной меня?
  - Нет, ты скорее похожа на лекаря, который любит такие растения за то, что они возвращают здоровье другим... Мне же этого не понять. Поэтому единственное, что я хочу, говоря твоими же словами, чтоб ты взглянула: нет ли в моем яблочке внутри червоточинки или гнильцы, дабы мне не отравиться невзначай.
  - Взгляну, обязательно взгляну, - мелодично рассмеялась герцогиня.
  - Вот и славно. Ты хоть улыбаться опять начала, а то прям ледяное изваяние, а не женщина, - король нежно коснулся ее плеча. - Кстати, ты своим пажом довольна? - он кивнул в сторону Виктора, который при его появлении тут же опустился на колени и замер в углу комнаты, где до этого стоял.
  - Довольна, - герцогиня кивнула, - но была бы еще более довольна, если бы Вы, мой государь, объяснили герцогу, что постоянное присутствие даже самого лучшего пажа тяготит.
  - Алина, в чем проблема? Чем он может тяготить тебя? Мальчик полностью в твоей власти. Или он не слушается тебя?
  - Слушается, только герцог не позволяет ему отлучаться от меня ни на шаг. И я не понимаю причины. Зачем такие сложности? К чему?
  - Какие сложности? В чем ты видишь сложности? Он должен делать все, что ты хочешь. Абсолютно все! Он должен не сложности тебе создавать, а избавлять тебя от них. И если это не так, я скажу герцогу, он объяснит ему это или избавит тебя от него.
  - Вы такой же, как он, - герцогиня зло сверкнула глазами и отвернулась, - вам видимо обоим нравится мучить меня.
  - Алина, я ничего не понимаю. Скажи, чем я тебя мучаю? Мальчик - преступник, осужденный на казнь, которого я позволил герцогу забрать для тебя, на условии жесткого контроля за всеми его поступками. Поэтому абсолютно логично, что герцог не хочет оставлять его без твоего присмотра. Это разумно. Хотя если совсем уж устала от него, посади его в камеру у охранников замка. Я распоряжусь, его будут держать под арестом столько, сколько пожелаешь. Такой вариант тебя устраивает?
  - Мой государь, я, конечно, соглашусь... и буду дальше не отпускать своего пажа от себя не на шаг, только учтите... это бесполезно. Вы зря ждете, что это что-то Вам даст.
  - Алина, - король взял герцогиню за руку, - я клянусь тебе, я ничего не жду от этого. Что я могу от этого ждать? О чем ты? Ты же чувствуешь ложь... Я разве лгу тебе?
  - Действительно не лжете, - герцогиня удивленно повела плечом, - тогда я не понимаю ничего... неужели он играет без Вас?
  - Во что, моя радость? Во что он играет?
  - Вы не поверите... пока это лишь домыслы, как вы их называете, и пока он не сделает очередной шаг, домыслами и останутся. Но это хорошо, что Вы не участвуете в его игре, - герцогиня улыбнулась.
  - Алина, ты говоришь загадками.
  - Я не могу ничего объяснить, Вы посчитаете меня сумасшедшей. Поэтому забудьте. Лишь предупредите охрану, она ведь до сих пор подконтрольна Вам, и хоть подчиняется герцогу, Ваше слово выше его... Так вот предупредите, как хотели, что я могу отдать им моего пажа, и они будут охранять и стеречь его до тех пор, пока я или Вы не заберем его, но никак не герцог. Обещаете?
  - Я уже пообещал. Только не понимаю к чему такие оговорки? Герцог без твоего разрешения ничего не сделает с ним.
  - Вы не знаете герцога. Он очень умен, Артур... Ваше счастье, что он предан Вам и использует свой ум Вам не во вред.
  - Алина, я всегда поражаюсь... Ты никогда не лукавишь, даже если информация явно не в твою пользу. Ну что тебе стоило сейчас лишь намекнуть, что герцог может играть и против меня... или хотя бы смолчать.
  - Это действительно не в моих правилах. К тому же герцог, предан Вам настолько, что даже говорить что-то иное... - она не договорила, усмешка, тронувшая ее губы, вдруг резко исчезла, а лицо посерьезнело, рукой она схватилась за столик, рядом с которым стояла, взгляд ее при этом устремился куда-то вдаль.
  Король сразу весь напрягся и тоже молча замер. В молчании прошло минут десять, потом герцогиня повела плечом и встряхнула головой, словно отгоняя что-то, и в упор посмотрела на короля.
  - Было бы хорошо, мой государь, - медленно растягивая слова, тихо проговорила она, - если бы Вы сегодня же послали герцога с его сотней на юг, в замок Веренгер, наделив его полномочиями Вашего законного представителя там. И еще лучше было бы, если послезавтра, после пяти по полудню, но только не раньше, он бы был там и осмотрел с особым старанием правое крыло замка, скрытный переход во вторую башню и секретные комнаты там. Мне кажется, полученная им при этом информация должна заинтересовать Вас.
  - Почему с его сотней, а не с моей? Что ты видела?
  - Потому что, если герцог не сумеет там ничего найти, Вы всегда сможете сказать, что посылали его лишь проверить правильность уплаты налогов и выкупить для Вас пару-тройку симпатичных служанок, если таковые найдутся в южных вотчинах Ваших вассалов, а он немного превысил полномочия и не более того.
  - Что ты хочешь, чтоб он там нашел?
  - Артур, пусть он поедет. Не спрашивайте меня больше ни о чем. Я думаю, Вы все узнаете уже дня через три-четыре.
  - Алина, я надеюсь, это не способ избежать общения с гостями и со мной... - король усмехнулся, - потому что я не уеду... я подожду возвращения герцога здесь.
  - А вот это ни к чему. Весь двор только и ждет повод, чтобы объявить меня Вашей фавориткой. Зачем его давать?
  - Ты же говорила, что тебя не трогают дворцовые пересуды и сплетни.
  - Да, они не трогают меня, но они трогают королеву. Артур, я прошу Вас, не надо так ее нервировать.
  - Про королеву забудь. С ней я разберусь сам. И до возвращения герцога я останусь именно здесь и придворных всех тоже здесь оставлю. Я не хочу, чтобы отсюда кроме герцога с его сотней даже птичка вылетела. Я хочу, чтоб о поездке герцога никто никого не смог предупредить.
  - Излишне это... - герцогиня покачала головой, - не того следует опасаться.
  - А чего? Ты же ничего не говоришь, - король раздраженно прошелся из угла в угол.
  - Это чувства, Артур, их невозможно рассказать. Все что я могла сказать, я Вам уже сказала.
  - Ты не сказала ничего конкретного.
  - А я и не знаю ничего конкретного.
  - Тогда все будет так, как я сказал. Жду тебя в пиршественной зале. А пока я переговорю с герцогом о его предстоящей поездке и еще сообщу ему, что ты его простила.
  - Да, Ваше Величество, - склонила перед ним голову герцогиня.
  Король удовлетворенно кивнул и вышел.
  
  - Вставай, - герцогиня обернулась к Виктору, - и позови Сьюзен, чтобы она помогла мне переодеться.
  
  Сьюзен уже заканчивала зашнуровывать корсет платья герцогини, когда в апартаменты вошел герцог. Сьюзен поспешно завязав последний узел, выскользнула за дверь, а герцог обернулся к стоявшему в глубине комнаты Виктору.
  - Неужели тебе так антипатична моя супруга, мальчик, что ты за столь долгий срок так и не научился помогать ей так, чтобы это начало нравиться ей? - язвительно осведомился он.
  - Моя госпожа прекрасна, господин, - Виктор поспешно опустился на колени, низко склонив голову, - и я очень стараюсь угодить ей...
  - Плохо стараешься, - жестко прервал его герцог.
  - Оставьте его, милорд. Я сама с ним разберусь. Мне нравится, как он помогает мне, - вмешалась герцогиня.
  - Я поражаюсь Вам, дорогая, Вы вместо того, чтобы заставить своего пажа доставлять Вам лишь удовольствие или избавиться от него, жалуетесь королю. Со временем мальчик разочаровывает меня все больше и больше: я не вижу в нем ни восхищения, ни восторженно трепета перед Вами, ни желания угождать Вам во всем и радовать Вас... Получилось, что я взвалил на Вас дополнительную обузу. Вы терпите его рядом лишь из жалости, в память о своем первом супруге, а он это не ценит и не пытается исправить. Я начинаю раскаиваться, что решил подарить его Вам, да еще сказал кто он.
  - Неужели Вы считаете, что мне не хватает восторженного обожания со стороны моего пажа? Вы не позабыли, о ком говорите, милорд? Его дело выполнять мои приказы, а не радовать чем-то меня! - в голосе герцогини зазвучала сталь.
  Виктор почти никогда не слышал таких интонаций в ее голосе. Он привык, что к нему она всегда относилась доброжелательно. Хотя принимала его помощь сдержанно и даже чуть отстраненно, да и обращалась к нему всегда обезличенно и почти никогда не называла по имени, явственно обозначая между ними ту достаточно большую дистанцию, которую Виктор даже не помышлял сократить, всячески подчеркивая свое почтительное отношение к ней. Но, тем не менее, она старалась даже намеком никогда не обозначать его истинное положение при ней, несомненно, щадя его самолюбие. Поэтому прозвучавшая фраза удивила его.
  - Жаль, что Вы так считаете, миледи. Так сложилось, что я слишком мало общаюсь с Вами и редко могу чем-то порадовать. Поэтому я надеялся, что мальчик, находясь всегда при Вас, научится Вас радовать и доставлять Вам удовольствие. По крайней мере, будет стремиться к этому. Но на деле все вышло иначе.
  - Он мой слуга, Алекс... И только я буду решать, что от него требуется, - все тем же холодно-резким тоном продолжила герцогиня. - Поэтому и думать забудьте хоть что-то указывать ему. Попробуете вмешаться и начать его наказывать, и я перестану общаться не только с Вами, но и с королем. Меня все устраивает, а что не будет устраивать, я сама исправлю.
  - Дорогая... - герцог сокрушенно покачал головой, - Вы снова начали злиться. Что я опять сделал не так? Вы хотите, чтоб я совсем не говорил Вам ничего? Почему любое проявление моей заботы Вы воспринимаете столь нелюбезно? Я не собираюсь наказывать Вашего слугу, разбирайтесь с ним сами... только будьте добры в этом случае, не срывайте на мне раздражение оттого, что Вам столь тяжело с ним.
  - Я и не срываю ничего на Вас, я лишь предупредила, что хочу сама решать свои проблемы, - герцогиня раздраженно повела плечами.
  - Вот видите, Вы сами признали, что они у Вас есть, - герцог обхватил ее руками за плечи, - и Вы не хотите принимать мою помощь... Разве это христианское поведение супруги? Разве Вы не должны полагаться на мужа, а я не должен заботиться о Вас? Да, я был виноват перед Вами, не спорю... но Вы упорно не даете мне ни малейшего шанса исправить ситуацию.
  - Алекс, а Вы не можете заботиться как-то иначе? Разве наказание слуг это единственный доступный Вам способ ее проявления?
  - Вас, моя дорогая, напрягает именно это, так почему бы мне не освободить Вас от этой неблагодарной, но необходимой обязанности?
  - С чего Вы взяли, что это обязанность необходимая?
  - Это аксиома, не требующая доказательств, милая. Лучше наказав, заранее объяснить правила поведения и закон, до того, как произойдет что-то непоправимое. Но если Вы хотите проверить это на собственном опыте - проверяйте, я устал спорить с Вами и объяснять Вам прописные истины. Только давайте ограничимся кругом Ваших личных слуг и еще договоримся: я не вмешиваюсь лишь до первого случая... а после него не вмешиваетесь уже Вы. Согласны?
  Герцогиня долго молчала, а потом тихо спросила:
  - А если это будет подстроено?
  - Если будете сомневаться в этом, арбитром выступит король.
  - Хорошо, если кто-то из моих личных слуг преступит закон, дальше их будете контролировать Вы.
  - Что ж, тогда развлекайтесь. Я постараюсь ни во что не вмешиваться. Посмотрим, к чему это приведет. Ради Вас, моя дорогая, я даже соглашусь пройтись по лезвию над пропастью.
  - Алекс, ну не преувеличивайте... Какая пропасть?
  - Вас никогда не предавали слуги? Ну да... Вы же в монастыре жили. А здесь далеко не монастырь... здесь доброта считается слабостью, которой грех не воспользоваться, и выживает и процветает не тот, кто более свят, а тот, кто либо сильнее, либо хитрее и даже подлее. Я хлебнул этого с лихвой, поэтому изо всех сил старался оградить от этого Вас, но Вы упрямо противитесь этому. Вы верите в красивые сказки, добродетель и неизбежную победу добра. Что ж убедитесь во всем сами. Будем надеяться, что последствия будут некатастрофичными, хотя бы потому, что Вы способны предвидеть катастрофы. Кстати, что Вы увидели в Веренгере?
  - Вас... я там увидела Вас, - впервые за весь разговор с герцогом Алина улыбнулась.
  - Хотите спровадить от себя подальше? - усмехнулся герцог. - Что ж это у Вас получилось. Только пообещайте мне в мое отсутствие не особо разлагать дисциплину в замке, не превращать его в псарню и еще не сильно ограничивать короля, пока он здесь... ведь потом он на мне отыграется, за все Ваши выходки. Обещаете?
  - Алекс, Вы умеете так замечательно обыгрывать факты, что чтобы я не делала в Ваше отсутствие, Вы всегда найдете повод, чтобы упрекнуть меня. Я заранее знаю, что не сумею Вам угодить, поэтому лучше запретите мне выходить из комнат и общаться с королем.
  - Вы немилосердны, дорогая. Неужели Вы хотите, чтоб он казнил меня на площади за столь жестокое обращение с его кузиной?
  - Не казнит. Вы стали ему необходимы и без меня. А если не впустую съездите в Веренгер, то еще больше упрочите свои позиции. Поэтому постарайтесь.
  Лицо герцога посерьезнело.
  - Я просто диву даюсь, - тихо произнес он, - ради его интересов, Вы готовы поступиться своими...
  - Так Вы выходит, догадываетесь, что я знаю, что Вы уже надели петлю на мою шею... Только учтите, ошейником ей не стать, она лишь за удавку сойдет, - перейдя на латынь, еле слышно прошептала герцогиня, при этом пристально глядя прямо в глаза герцогу.
  Тот судорожно сглотнул и срывающимся голосом хрипло спросил: - О чем Вы, Алина?
  - Вы знаете о чем, - она отвела взгляд.
  - Алина, я ничего не понимаю. Какая петля? Какая удавка? - герцог тоже перешел на латынь и его голос обрел прежнюю уверенность: - Я оберегаю и охраняю Вас... Я все делаю ради Вас... Неужели Вы думаете, что я хочу Вас убить? Вы до сих пор не можете простить мне то, что сделала Катарина, и думаете, что я нарочно склонил ее к этому, а теперь хочу завершить то, что ей не удалось тогда?
  - Не говорите ерунды... - герцогиня усмехнулась и на латыни продолжила: - Я прекрасно знаю, что Вы не желаете моей смерти. Поэтому надеюсь, что, затягивая петлю, Вы задумаетесь именно об этом... Все, ладно, можете сделать вид, что ничего не поняли, и супруга у Вас сумасшедшая и говорит полнейший бред, но Вы, любя, прощаете ей ее странности.
  - Да уж... - герцог покачал головой, - даже не знаю, что Вам ответить на это... Чтобы я не сказал сейчас, все равно выйдет, что я подлец, задумавший придушить собственную жену.
  - Ничего не отвечайте, пойдемте к гостям. Вам скоро ехать.
  - Алина, Вы действительно считаете, что я могу что-то предпринять Вам во вред? - герцог вдруг резко притянул к себе герцогиню и, крепко обняв, заглянул ей в глаза.
  - У нас различаются с Вами понятия о вреде и пользе, добре и зле, Алекс.
  - Алина, я люблю Вас.
  - Это не любовь, Алекс... это другое чувство. Вы хотите, чтоб я принадлежала Вам как вещь, словно я Ваше имущество, Вы хотите обладать и владеть. А Вы будете заботиться, сдувать пылинки и переставлять с места на место. Вы могли бы заставить меня принять это, опираясь на свои права, но Вы сами от них отказались...
  - Алина, как же Вы мучаете меня...
  - Нет, Алекс, Вы сами мучаете и себя, и меня.
  - Неужели Вы никогда не простите? - скорее простонал, чем проговорил герцог.
  - Вы меня об этом спрашиваете? А Вы сами прощаете предательство?
  - Вам, моя дорогая, я прощу все что угодно...
  - Да неужели? - иронично рассмеялась герцогиня и осторожно высвободилась из объятий герцога. - Вы не смогли простить мне даже то, что я с любовью заботилась о щенке... Вам надо было обязательно убить его.
  - Причем тут щенок? - герцог раздраженно прошелся по комнате. - Во-первых, убил я его случайно, а во-вторых, я разве Вас хоть в чем-то обвинил или чем-то именно Вас обидел? Да любите кого угодно! Я готов сотню щенков или собак Вам завести. Я прошу, чтоб Вы только допустимые границы не переходили. Должен щенок жить во дворе, вот пусть там и живет, и заботиться о нем должны те, кому это положено, а не Вы. А Вы любите его и делайте с ним все, что душе Вашей угодно, лишь на одну доску с обслугой не вставайте.
  - Почему Вас столь раздражает, когда я что-то делаю сама?
  - Вы столь проницательны, дорогая, но иногда не видите очевидное, - герцог остановился перед ней и заглянул ей в глаза. - Я пережил время, когда был вынужден отказаться практически от всего и все делать сам... Так вот теперь я приложу максимум усилий, но не допущу, чтоб моя супруга, хоть когда-нибудь была лишена того, чего достойна как по своему рождению, так и положению. Понимаете? Вы не должны унижать свое достоинство, опускаясь до уровня слуг.
  - Алекс, не создавайте проблему на пустом месте... я пережила и лишения, и плен, и заточение, и я не вижу причин это скрывать, стыдиться или же бояться этого в будущем. И к тому же я не наследная принцесса, чтобы так печься о своем достоинстве.
  - Именно принцесса. Ваш отец имел прав на престол больше, чем отец нашего короля, но ради замужества с Вашей матерью, он отдал престол ее брату.
  - Алекс, это дела давно минувших дней. Что ворошить прошлое? На все воля Божья, и лишь он знает, что уготовано нам на нашем пути и кто чего достоин. Мы должны лишь постараться достойно нести по жизни каждый свой крест. Не надо кичиться тем, что есть, и роптать, что чего-то нет...
  - Я не кичусь ничем, и ни на что не роптал никогда. Я привык добиваться всего сам, требуя лишь то, что положено мне по закону. И раз сейчас я могу, слава Богу, поддерживать на должном уровне, и Ваше положение, и Ваш статус, то я хочу, чтобы Вы вели себя соответствующе им.
  - Алекс, но я не хочу быть показателем Вашей успешности и благосостояния. Я хочу жить, просто жить. Меня не манит ни власть, ни почет. Как Вы не можете это понять? Ваше самолюбие и Ваша гордыня в первую очередь Вам самому отравляют жизнь, а заодно и мне.
  - Алина, я не понимаю, чем Вы недовольны. Я прошу Вас лишь соблюдать элементарные морально-этические нормы и правила поведения, соответствующие нашему положению. Все. Я больше ничего не прошу. Неужели это так сложно? Я закрою глаза на что угодно, если внешне все будет достойно и в этих границах.
  - Что Вы имеете в виду?
  - Только то, что сказал, - герцог тяжело вздохнул и отвел глаза.
  - То есть, я могла бы развлекаться со щенком в замке, но так, чтоб об этом никто не знал. Или что?
  - Дался Вам этот щенок... - он раздраженно передернул плечами, - со щенком Вы могли бы заставить кого угодно, любую кухарку или служанку сидеть безвылазно на конюшне, греть, кормить и обхаживать его, а сами бы изредка приходили, проверяли, умилялись и целовали в носик, если б захотели... Чем Вам такой вариант не приглянулся? Зачем Вам надо было самой обязанности псаря на себя брать? Вы что не знаете, как я к этому отношусь? Отлично знаете. Ведь Вы бы сами и переодевались, и за одеждой следили, и готовили себе, и посуду за собой убирали, и возможно многое другое делали, если не были бы уверены, что я за такие Ваши выходки всю шкуру со слуг и служанок спущу. Что, разве не так?
  - Возможно... Только я не понимаю, почему Вы столь ревностно за всем этим следите.
  - А потому, что именно из всего этого складывается имидж. Насколько может себе позволить быть требовательным владетель, настолько подобострастны и исполнительны будут слуги. Дай волю Вам, моя дорогая, и в нашем владении будете трудиться лишь Вы, опекая и ублажая всех. Возможно, такое поведение подходит для монахини, но неприемлемо для герцогини.
  - Все, давайте прервемся. Вы, конечно, имеете право поучать и читать мне нравоучения, но я устала... у меня даже голова разболелась, - герцогиня поднесла руки к вискам, - поэтому я прошу, не надо больше...
  - Сильно болит?- спросил озабоченно герцог и, осторожно взяв руки герцогини, отвел их от ее лица, прижал к своим губам, а потом тихо добавил: - Может, позвать Лерона?
  - Ничего страшного. Не надо Лерона звать. Так пройдет, - покачала головой герцогиня.
  - Вы вряд ли поверите, но я совсем не хотел ни огорчать, ни так утомлять Вас, Алина. Я не понимаю из-за чего, моя дорогая, но почему-то почти все наши разговоры заканчиваются размолвкой, причем совершенно без всяких видимых причин.
  - Мы слишком по-разному воспринимаем и оцениваем окружающую нас действительность, - усмехнулась она и, чуть склонив набок голову, вновь попросила: - Пойдемте к гостям. Король не любит ждать.
  - Это точно, - усмехнулся герцог и подхватил супругу под руку. - Пойдемте, дорогая, а то мне действительно придется извиняться перед королем.
  Они вышли из покоев герцогини, и Виктор, на небольшом отдалении последовал за ними. То, что он увидел сегодня, поразило его, хоть он привычно не подал вида. Виктор, кроме того, что старался ни с кем не разговаривать, еще никогда и ни о чем сам не спрашивал герцогиню. Поэтому даже не догадывался о ее способностях, и лишь теперь понял, почему король так опекает свою кузину, и что это ему дает.
  
  Когда они вошли в пиршественную залу, веселье там шло полным ходом.
  - Ну, наконец-то моя кузина соизволила появиться, - поднялся им на встречу король. - Алина, я уж отчаялся тебя увидеть, подумал, что ты решила за что-то лишить меня счастья лицезреть тебя.
  Он отодвинул высокий стул рядом с собой, жестом предлагая герцогине сесть. Она медленно и с достоинством опустилась. Герцог сел с ней рядом, а Виктор встал у нее за спиной.
  - Мой государь, я, конечно, сомневаюсь, что счастье заключается именно в этом, но лишать Вас чего бы то, ни было не в моих правилах, - лукаво улыбнулась герцогиня, откидываясь на высокую спинку стула. - Вы можете припомнить, что я хоть раз отказала Вам хоть в чем-нибудь?
   - Ты отказываешь мне постоянно, поэтому даже уточнять не буду. Это я не могу тебе отказать ни в чем, а ты пользуешься этим... Кстати, дорогая кузина, ты скажешь тост или мне для тебя что-нибудь сказать?
  - Скажите Вы, я люблю Вас слушать. Перед Вашим красноречием устоять невозможно, если бы в наше время проводились бы соревнования по ораторскому искусству, Вы собрали бы все призы.
  - Алина, я бы мог подумать, что ты льстишь мне, если бы ты не столь редко говорила мне комплименты, так что я пожалуй, приму его и буду надеяться, что ты искренна в своих суждениях.
  - Государь, Вы ждете уверений, что я искренна всегда, и Ваш талант оратора признан всеми и неопровержим, а потом моих оправданий за то, что я редко говорю комплименты... Но Вы зря на это рассчитываете, особенно на последнее, - лукавая улыбка Алины стала еще шире. - Я вообще не люблю говорить комплименты, и больше всего Вам, даже если для них есть основания. Ведь Вы слышите их столь часто, что воспринимаете их уже не как искреннее восхищение чем-то, а действительно, как привычную лесть. Поэтому мои слова, скорее несдержанные эмоции по поводу предвкушаемого удовольствия от Вашего тоста, чем комплимент.
  - Кузина, какое счастье, что сейчас ораторские дебаты не в моде, ты, бесспорно, превзошла бы меня.
  - Если бы Вы и уступили мне, то только из своей врожденной галантности, как представительнице слабого пола. Женщины вообще не должны соревноваться с мужчинами. Это моветон. Результат же известен заранее, и если женщина сомневается в нем, она, по меньшей мере, глупа.
  - Браво, Алина. Я обожаю твои такие фразы. Их можно понимать как угодно. Это подобно шутке о том, что мужчина должен быть главой, а женщине неплохо бы научиться быть шеей, поворачивающей эту главу в нужном направлении. И что обычно такое получается у очень умных женщин научившихся говорить о том, как они глупы.
  - Артур, признать то, что женщина может быть не глупа, могут только очень умные мужчины, внутренне уверенные в том, что умнее их она быть все равно не может и что это очевидно.
  Виктор тем временем наклонился к герцогине, и она небрежным быстрым жестом указала ему, что положить ей в тарелку.
  - Как ты думаешь, они заблуждаются? - улыбнулся король.
  - Нет, конечно. Мужчина по определению должен быть сильнее и умнее женщины. Мужчина, сомневающийся в этом, неуверенный в собственных силах и потому стремящийся доказать свое превосходство женщине, неполноценен.
  - А женщина? Что должна думать по этому поводу женщина?
  - Женщина, Артур, должна быть уверена в своем мужчине, и изо всех сил стараться эту же уверенность вселить в него, даже если у него ее нет. Сила женщины в ее слабости, мой государь. Это древнейшая истина, и женщина, забывшая ее, крайне бестолкова.
  - А если ее мужчина полный кретин?
  - Любой умной женщине гораздо приятнее, когда рядом с ней сильный и умный мужчина, не сомневающийся в своих способностях, и поэтому, прислушивающийся к ее советам и просьбам, а не тупой кретин, которому ей необходимо доказать, что он туп, для того, чтоб он, наконец, хотя бы выслушал ее. Хотя даже полного кретина действительно умная женщина постарается убедить в его собственных способностях и сделать более сильным и умным, чтоб он перестал бояться выглядеть глупее и слабее собственной жены, потому как именно из-за этого он вероятнее всего и не приемлет никаких ее советов.
  - А если у женщины нет мужчины? Что тогда?
  - Тогда конечно ей придется быть сильной и умной самой, но это от безысходности... Но остается еще вариант: его найти. Найти умного и сильного, уверенного в себе и потому позволяющего ей тоже чувствовать себя рядом с ним умной и сильной и ни в чем не нуждающейся.
  - Алина, а что ты скажешь о собственном супруге? Он такой?
  - А это разве не видно? Вы ведь знаете ответ, зачем задавать вопрос? Хотите, чтобы я говорила комплименты собственному супругу? Так он не нуждается в этом, у него уверенности в собственных силах на двоих хватит. Или хотите, чтоб я Вас поблагодарила, что Вы мне супруга такого нашли? - герцогиня рассмеялась, подняла бокал, в который Виктор, зная, что вино герцогиня почти никогда не пьет, уже налил сок, и повернулась к герцогу: - Алекс, может, хотя бы Вы, как глава нашего дома, вступитесь за меня и попросите государя, чтоб он перестал меня мучить дискуссионной беседой на тему бестолковости женщин и сказал обещанный тост?
  - Государь, - герцог тоже поднял бокал и повернулся к королю, - даже рискуя навлечь на себя Ваш гнев, я не в силах отказать супруге, поэтому прошу: скажите тост.
  - Какой может быть гнев, Алекс? - король поднялся с бокалом в руке. - Твоя супруга столь дорога мне, что я скорее разгневался, если б ты отказал ей. Она редкая женщина, герцог, я рад, что ты это ценишь. Кстати, заметь какая красивая трактовка: ты не боишься признавать то, что не в силах отказать ей именно из-за того, что действительно сильней и умней ее. По-моему очень красивая интерпретация, тешащая мужское самолюбие и при этом дающее умным женщинам почти абсолютную власть. Не выполнил просьбу или не принял совет женщины, значит сомневающийся в своих способностях, бестолковый кретин. Правда, выполнять просьбы таких женщин, как твоя супруга, это уже удовольствие, тут и дополнительного стимула в виде подчеркивания собственного превосходства не нужно. Однако не все женщины такие. Поэтому подобных женщин необходимо беречь, ценить и лелеять, словно редкое растение, цветущее лишь в руках выдающихся садоводов. Счастье такой женщины, и будет тем цветком, которым она способна одарить своего избранника, который должен оказаться действительно мудрым, сильным и очень опытным, чтобы суметь ублажить такую женщину. Я верю, что во второй раз уже не ошибся, и ты, Алекс, именно такой, и моя дражайшая кузина будет всегда счастлива рядом с тобой. Ведь, как и прекрасный цветок, счастье таких женщин способно радовать не только тех, кому повезло обладать ими, но и окружающих, допущенных лицезреть его. И я очень надеюсь, что я и мои ближайшие подданные и дальше будем принадлежать к кругу избранных, которым ты всегда будешь позволять разделять с тобой радость видеть твою супругу, а мою кузину счастливой. И она всегда будет радовать нас и счастливым блеском своих очаровательных глаз, и улыбкой, и смехом, и задушевными беседами и такими же дискуссиями, как сегодня. Поэтому за тебя, Алекс, чтоб ты и дальше был не только хорошим моим советником, но и прекрасным супругом, и радушным хозяином, не забывающим приглашать нас в гости. Благополучия тебе и дому сему, - король залпом осушил свой бокал.
  Герцог тут же поднялся и, чуть склонив голову, произнес:
  - Благодарю, Вас, Ваше Величество, я постараюсь оправдать все Ваши надежды, - и тоже одним махом выпил вино из бокала, а за ним и все гости, поднявшись, выпили.
  Король сел на свое место и повернулся к герцогине:
  - Алина, ты что-то даже свой сок не пьешь... про вино я и не говорю, я привык, что ты к нему притрагиваешься только в исключительных случаях. Недовольна моим тостом? Хотела, чтоб я пожелал что-то лично тебе?
  - Ну что Вы, мой государь... Это одно из лучших Ваших пожеланий. Вы пожелали то, о чем многие женщины не смеют даже мечтать. Причем Вы не только пожелали, Вы делаете все, чтобы Ваши пожелания стали реальностью.
  - Но что-то это не очень радует тебя...
  - Меня вообще трудно обрадовать, я слишком капризна и привередлива. Вы посадили меня с герцогом в золотую клетку, украшенную всевозможными драгоценностями, а меня манит свежий ветер и горный простор.
  - Ты точно как редкий горный цветок... - король рассмеялся, - Алекс, слышишь, твоей супруге не хватает горного пейзажа и свежего ветра. Подумай, может, сможешь все это организовать?
  - Легко, - усмехнулся герцог.
  Он хлопнул в ладоши и к нему тут же подошел Рон.
  - Четырех девушек с большими веерами и еще двух юношей с гобеленом из правого крыла, с тем, на котором горный пейзаж, - приказал ему герцог. Рон кивнул и вышел.
  Гости загомонили, предвкушая скорое развлечение. Послышались голоса:
  - Ваша Светлость, Вы забыли предупредить, что девушек лучше обнаженных, они лучше гармонируют с первозданной природой.
  - Или в полупрозрачных накидках, чтоб они имитировали ветер и горные водопады.
  - Кому-то не хватает обнаженных женских тел? - герцог повернулся к говорившим, удивленно кивнув на целый строй служанок, на которых из одежды были лишь маленькие фартучки и бантики на шее, - Нужны еще?
  - Так Вам же наверняка танцовщиц приведут, Алекс. А обнаженные танцовщицы, это изысканно, - рассмеялся брат короля, герцог Бенедикт Линд.
  - Ваша Светлость, Вы необычайно проницательны - усмехнулся герцог Тревор, - однако, по-моему, еще более изысканно, когда танцовщиц заставляют раздеваться постепенно. И неужели Вы думаете, что кто-то помешает Вам приказать им сделать это, в чем бы одеты они не были?
  - Тогда у меня больше нет никаких пожеланий на счет их нарядов, это действительно безразлично. Вы замечательно умеете развлечь, герцог, - согласно кивнул тот.
  - Я рад, что Вы так считаете, герцог, - ответил Алекс Тревор и поднял бокал, - за это стоит выпить.
  Гости дружно потянулись к бокалам.
  Затем герцог Тревор повернулся к жене: - Где Вы хотите горный пейзаж, дорогая?
  - Без разницы, это все равно лишь пейзаж, а не горы.
  - С этим никто не спорит, но что Вам помешает, вспомнить настоящие горы, посмотрев на пейзаж. Порадуйте короля, не капризничайте, дорогая.
  - Тогда пусть в центре. Герцогу Линду будет там удобнее раздевать танцовщиц, - презрительно скривила губы Алина, - развлекайтесь.
  
  Уже через пару минут двое юношей, которых привел Рон, развернули в центре зала гобелен. Музыканты заиграли, и девушки начали танцевать возле гобелена, обмахиваясь веерами. А через какое-то время герцог Линд, подняв и осушив очередной бокал, потребовал, чтобы танцовщицы сняли полупрозрачные юбки. Его начинание тут же подхватили остальные гости, которые тоже начали, опрокидывая бокалы, пьяными голосами требовать, чтоб танцовщицы сняли то одну, то другую деталь своего туалета, пока на них не осталось ничего, кроме украшений на шеях и браслетов на руках и ногах. А потом гостям не понравилось, как одеты юноши, держащие гобелен, и они стали заставлять девушек раздевать уже их.
  
  Герцогиня с бесстрастным видом наблюдала за происходящим, а король не сводил глаз с нее.
  - Ты почти ничего не ешь. Почему? - наконец тихо спросил он.
  - Не хочется, - она качнула головой.
  - Плохо... - король грустно вздохнул. - Как я понимаю, ты совсем перестала гулять, вот и аппетита нет... Это никуда не годится, пока я буду здесь, каждый день буду тебя на прогулки заставлять ездить. А сейчас поешь хоть что-то, ну не насильно же тебя заставлять.
  - Артур, я не голодна. Я ела пару часов назад.
  - Это правда?
  - Вы слышали, чтобы я когда-нибудь врала Вам? - изумленно спросила герцогиня.
  - Извини... это по привычке. Кроме тебя кругом мне постоянно врут все. Тогда, раз не хочешь есть, пошли, пообщаемся с герцогом и моей новой фавориткой. Гостям герцог придумал замечательное развлечение, они не успокоятся пока всех его новых танцовщиц и статистов не подвергнут доскональному осмотру, - король с усмешкой кивнул на центр зала. Там, порядком выпивший, герцог Линд обнимал одну из танцовщиц, рядом с другой суетились сразу два молоденьких виконта, да и оставшиеся не были обделены ни мужским, ни женским вниманием.
  - Если герцог не против, пойдем.
  - Ты считаешь, твой супруг способен мне отказать? - удивленно осведомился король.
  - Его можете не спрашивать Вы, но обязана спросить я. Вы так не считаете?
  - Ничего ты не обязана... это он обязан спросить тебя, а никак не наоборот, - король поднялся, потом повернулся к сидевшей по другую сторону от него красивой блондинке, все это время не проронившей ни слова и явно чувствующей себя очень скованно: - Пойдем, Эльза.
  Та кивнула и моментально поднялась. После чего король повернулся к герцогу:
  - Алекс, распорядись, чтоб гостей развлекали, и пойдем, поговорим в библиотеку, - тоном нетерпящим возражений проговорил он и стремительно вышел из залы, за ним последовала Эльза, Алина, которую сопровождал Виктор, а потом герцог.
  
  Войдя в библиотеку и дождавшись, чтобы плотные тяжелые двери за ними закрыли слуги, Алина спросила:
  - Вы желаете в кабинете разговаривать или здесь?
  - Здесь, я хочу, чтоб герцог поприсутствовал.
  - Как пожелаете, - согласно склонила голову герцогиня, а затем кивнула в сторону Виктора: - Разрешите мне запереть моего пажа?
  - Разрешу, меньше будет знать, дольше проживет, - усмехнулся король и повернулся к герцогу: - Запри его, Алекс, только на коленях и руки за спиной свяжи.
  - Зачем это, мой государь? - герцогиня удивленно приподняла брови.
  - Алина, мальчику может быть комфортно лишь подле тебя, а вдали от тебя я ему такое роскошное существование обеспечивать не собираюсь, - с усмешкой пояснил король.
  На плечо Виктора тут же легла тяжелая рука герцога.
  - Пойдем, - проговорил он.
  Виктор кивнул и прошел вслед за герцогом в противоположный конец большого библиотечного зала. Там за одним из высоких стеллажей герцог открыл небольшую, но очень толстую дверь, потом быстрым движением снял с Виктора ремень, заломил ему руки за спину и связал их его ремнем, а затем подтолкнул к раскрытой двери.
  - В угол, на колени.
  Виктор шагнул в небольшую комнату без окон и опустился на колени в углу. Герцог вошел следом, приподнял связанные у него за спиной руки, вынуждая склониться, и за ремень притянул их ближе к стене, закрепив тот на крюке, вделанном в стену.
  - Увижу, что пытался дергаться, пожалеешь, - очень тихо, но с угрозой в голосе проговорил герцог. После чего вышел, плотно закрыв дверь.
  Виктор оказался в полной темноте и тишине, потому что через толстые стены и дверь в его узилище не долетало ни звука. Ему было интересно, о чем таком собрался беседовать король, что посчитал, что ему лучше не знать об этом, но мыслей на этот счет никаких в голову не приходило. Заломленные руки неприятно ныли, но Виктор понимал, что это не самое худшее положение в котором он мог бы оказаться. Сегодняшние разговоры дали ему понять, что герцогиня ждет чего-то неотвратимо приближающегося и не сулящего ни ей, ни ему ничего хорошего, однако он постарался отогнать тревожные мысли и, прижавшись ближе к стене, чтоб чуть облегчить напряжение мышц, приготовился терпеливо ждать окончания заточения.
  
  Герцог, заперев Виктора, подошел к королю.
  - Я должен сделать что-то еще, Ваше Величество? - спросил он.
  - Пока нет, - ответил король и повернулся к фаворитке, - раздевайся.
  - Совсем? - жалобно спросила она.
  - Нет, - хмыкнул король, - туфли можешь оставить. В туфельках твои ножки выглядят гораздо симпатичнее.
  Беспомощно оглянувшись, словно ища у кого можно просить защиты, белокурая красавица нерешительно взялась за шнуровку на лифе платья и, развязав узел начала медленно распускать ее.
  - Поторопись, милочка, я не люблю ждать, - жестко произнес король.
  Судорожно вздохнув, та более проворными движениями начала раздеваться. Наконец, сняв с себя все, она замерла посреди залы, стыдливо прикрывшись руками.
  - Руки за голову заведи и распрямись, - приказал король все тем же резким тоном.
  - Ваше Величество... я не могу так, мне очень стыдно, - еле слышно проговорила она, с мольбой глядя на короля.
  В следующий момент он сильно шлепнул ее и зло произнес: - Если ты еще хоть раз за сегодняшний день не выполнишь мой приказ или откроешь рот, когда тебя не спрашивают, я выведу тебя в таком виде к гостям и разрешу развлечься с тобой сначала им, а потом всем желающим на рыночной площади.
  Испуганно всхлипнув, Эльза выпрямилась и завела руки за голову. В глазах ее блестели слезы, но она, закусив губы, старательно сдерживала их.
  Король удовлетворенно кивнул и, проведя рукой сначала по груди, а потом по бедрам своей избранницы, обернулся к Алине: - Правда, чудо, а не девочка?
  - Действительно, чудо, - согласно кивнула Алина. - Кто она?
  - Незаконнорожденная дочь графа Прована.
  - И что ты намерен делать с ней?
  - Это зависит от того, как она будет себя вести, и что ты мне скажешь про нее. Могу пожаловать ей титул виконтессы и оставить при себе, пока не надоест, могу служанкой в опочивальне сделать и заставить кровать мне стелить опять же до этого же времени, а могу, сама понимаешь что... В общем, выбор громадный...
  - Ее что, били? - спросила Алина, внимательно оглядев ту.
  - Я пока нет, а у графа, наверное... Супруга графа ее явно не жаловала, - усмехнулся король.
  - Вы позволите мне с ней поговорить наедине?
  Алина, тебе я позволю что угодно. Можешь забрать ее, а мы пока с герцогом насущные проблемы обсудим, - проговорил король.
  Эльза безропотно прошла в распахнутую герцогиней дверь кабинета и замерла у порога.
  Алина вошла следом и закрыла за собой дверь и тихо проговорила:
  - Можешь опустить руки и в сесть в кресло.
  Потом, грустно покачав головой, спросила:
  - Король уже спал с тобой?
  - Да, Ваша Светлость, - Эльза села и потупилась.
  - До этого ты была девственна? - Алина испытующе посмотрела на нее.
  - Да, - не поднимая глаз, кивнула та.
  - Он остался доволен?
  - Я не поняла... Когда мне очень больно стало, я вскрикнула, тогда Его Величество ударил меня и сказал: "Раз сама согласилась, должна все терпеть". Ну и я больше не кричала и все делать старалась, что он говорил... Больше он меня не бил... ну а был ли доволен не сказал.
  - Ты сама согласилась?
  - Да, Ваша Светлость. Его Величество сам увидел меня в замке Его милости, подозвал меня и спросил: "Ты девственница?". Я сказа: "да". Он тогда спросил: "Хочешь быть моей фавориткой?". Я тоже сказала: "да". Выходит - согласилась. Мне всегда очень хотелось вырваться из-под власти графа, графини и их дочерей, Ваша Светлость. И потом, кто же не мечтает быть подле короля... Юные графини даже рты раскрыли... а Его милость подумал, что Его Величество шутит... но, потом когда король сказал, что нет, то сказал, что, как только королю будет надо, он признает, что он мой отец.
  - Да, девочка, - Алина печально вздохнула, - перспективы у тебя, к сожалению, не особо блестящие, но другие видимо были ничуть не лучше.
  - Я что-то не так одела, Ваша Светлость? У меня что-то должно было быть более блестящим? - испуганно взглянув на нее, спросила Эльза и добавила: - Вы простите, я не поняла что.
  - Во-первых, надела, а не одела... А во-вторых, перспективы, это возможная будущность, а не предмет туалета. Я имела в виду, что тебя ждет не слишком шикарное будущее, как могло бы показаться на первый взгляд.
  - Почему? Я не понравилась королю?
  - Нет, королю ты чрезвычайно понравилась. Только у короля очень непостоянные пристрастия.
  - Как я понравилась королю? Через... что? И что у него непостоянные? - глаза Эдьзы изумленно распахнулись.
  - Чрезвычайно, значит, очень сильно понравилась, - пояснила Алина, - а пристрастия, значит увлечения или любовные привязанности. Проходят они у него быстро.
  - Вы все так непонятно говорите, - Эльза смущенно потупила голову, - я, наверное, очень глупая, что не понимаю... но я раньше никогда таких слов даже не слышала... я постараюсь их запомнить.
  - Это хорошо, что ты это понимаешь и готова стараться исправить упущения в собственном образовании. Только короля не переспрашивай ни о чем... его подобное сильно раздражает.
  - Хорошо, я постараюсь... только, если проходят они у него быстро, это значит, он не оставит меня при себе?
  - Если научишься покорно выполнять любые его приказы, сносить все его развратные выходки, а так же постараешься как можно меньше говорить сама до тех пор, пока не почувствуешь, что понимаешь о чем говорит он, то, скорее всего, останешься при нем достаточно надолго.
  - Ваша Светлость, "достаточно надолго" - это как?
  - Это значит, что если будешь себя вести так, как я сказала, быстро ты ему не надоешь.
  - А что будет, когда надоем? Меня казнят?
  - Тебя могут казнить, если ты только очень сильно перед ним провинишься, да и то вряд ли. А так, надоевших ему фавориток он либо выдает замуж, либо отправляет в монастырь. В зависимости как они до этого себя вели, и насколько он был ими доволен.
  - Ваша Светлость, - девушка всхлипнула, - кто же возьмет меня теперь замуж, если я... я... уже не девственна? А в монастырь я не хочу...
  - Глупенькая, королю достаточно приказать, и на тебе женится любой.
  - Чтобы он потом всю жизнь попрекал меня этим? Нет, если король теперь захочет отказаться от меня, то пусть лучше сразу казнит! - в глазах Эльзы сверкнула решимость.
  - Смелое заявление... - хмыкнула Алина, - ты смотри, королю такое не скажи... а то он быстро тебе объяснит, что только он вправе решать, что ему лучше делать.
  - Вы хотите сказать, что он сильно накажет меня, если я скажу такое? - девушка испуганно потупилась и нервно сцепила перед собой руки, которые начали заметно подрагивать.
  - Да, моя дорогая. К сожалению, он не церемонится со своими фаворитками. Красиво все только внешне, да и то не всегда, и лишь пока ему очень покорны. Наедине он обычно достаточно жесток. Не будешь сразу делать то, что требует он, а требования у него часто не из приятных, он мало того, что заставит, так еще и сильно накажет. Вот если б он забрал тебя у родителей силой или даже выкупил без твоего согласия, я бы еще могла повлиять на него, чтобы хоть немного облегчить твою участь... но ты сама захотела и согласилась... поэтому все сложней...
  - Я буду покорна, мне не привыкать сносить унижения... - Эльза потупила глаза, - графиня и ее дочери были очень суровы и жестоки со мной...
  - Причем, как я понимаю, совершенно незаслуженно... - добавила Алина и усмехнулась. - Что ж теперь у тебя появится возможность отплатить им. Если только конечно, король тобой доволен будет.
  - Я не хочу им мстить... я просто хотела хоть когда-нибудь вырваться оттуда. Если б король не забрал меня, то я через какое-то время, наверняка сбежала бы... И пусть дальше хоть на каторгу, только б подальше от них... - в ее глазах заблестели слезы.
  - Тсс, девочка, не надо, - герцогиня ласково коснулась ее щеки, - все те обиды уже позади, не вспоминай.
  - Вы очень добры, Ваша Светлость. Спасибо, - едва заметная улыбка тронула губы Эльзы.
  - За что ты благодаришь? Я ничего не сделала для тебя, - удивилась Алина.
  - Вы первая, кто так по-доброму разговаривает со мной, когда у него есть надо мной власть.
  - Ты словам-то не особо верь, девочка. Теперь многие тебе и ласковые слова будут говорить, и пытаться дружбу с тобой завести. Но обычно за всем этим у каждого будет стоять свой собственный интерес. Кому-то надо будет у тебя информацию о короле узнать, а кому-то наоборот довести какую-то информацию до короля.
  - У Вас тоже есть какой-то интерес?
  - Ты бесподобна, - Алина рассмеялась, - я уж и забыла, что можно быть столь неискушенной... Вряд ли кто ответил бы тебе честно на подобный вопрос, но я отвечу. Да, у меня тоже есть интерес. Я оберегаю короля. Поэтому хочу, чтоб рядом с ним были те, кто никогда не предаст, даже ненароком, и не будет держать на него зла, даже если король будет к ним несправедлив. Король часто бывает жесток и, не задумываясь, обижает и оскорбляет тех, кто рядом. Поэтому многие его ненавидят и желают зла, причем, умело скрывая эти свои чувства, клянутся в вечной преданности и любви. Король достаточно хорошо умеет распознавать и знает, как защищаться от мужской злобы и ненависти, а вот против женской он иногда бывает бессилен. Я же по мере моих сил стараюсь предотвратить как проявления той, так и другой. А еще я пытаюсь сделать так, чтобы король был менее жесток, чтобы меньше было тех, у кого есть причины ненавидеть его, но у меня не всегда получается, он все-таки король, и его трудно сдерживать... Вот в нескольких словах весь мой интерес. Именно поэтому я пыталась предупредить тебя, чтоб ты постаралась ему не перечить и внутренне была готова к тому, что все не так замечательно, как ты могла бы предполагать, глядя на все со стороны. Его прежние фаворитки были очень искушенными особами, и знали, чего ждать от такой связи, а ты слишком искренняя и ранимая девочка. Иногда разбитые иллюзии озлобляют и калечат душу. Я бы не хотела, чтобы подобное произошло с тобой и мне пришлось бы противостоять тебе, чтобы защитить короля.
  - Вы думаете, Ваша Светлость, что я могу что-то предпринять против короля?
  - Если бы я так думала, девочка, я бы даже разговаривать с тобой не стала... - улыбнулась Алина. - Ты нравишься мне. Мне по душе, что ты не хочешь сводить счеты с семьей графа, не каждому дарована способность прощать. Это дорогого стоит. Ты лишь за счет своей неопытности можешь ненароком что-то лишнее сказать тому, кому не следует... а больше причин опасаться чего-либо я не вижу.
  - Я буду стараться ни с кем не разговаривать, Ваша Светлость... обещаю.
  - Ну вот и хорошо, Эльза. Ты умница. И с королем побольше молчи, ты многого не знаешь и поэтому не понимаешь о чем идет речь, а его это раздражает. И еще, если он тебя спрашивает о чем-то, а ты не понимаешь о чем, постарайся ответить то, что знаешь, а не уточнять вопрос.
  - Это как?
  - Вот ты не поняла про блестящие перспективы... но ответить бы могла: "возможно, блестящего ничего и нет, но я думаю это не беда". Я бы подумала, что ты своеобразно мыслишь, но не догадалась бы, что ты не понимаешь, о чем речь.
  - Я постараюсь... А Вас мне можно будет спрашивать и честно говорить, что я не понимаю?
  - Мне говорить можно и спрашивать меня тоже можно. Запоминай все непонятные слова, фразы. При случае я тебе все объясню, только постарайся выбрать момент, чтобы это поменьше, кто слышал.
  - А что значит неискушенная?
  - Значит, не имеющая опыта, несведущая и не знающая придворных интриг, происков, козней, сплетен, лжи и обмана и поэтому очень доверчивая.
  - А интриги это что?
  - Козни, происки или сговор против кого-то с какой-то целью, когда возможны как вскрытие какой-нибудь тайной информации, так и оговоры, и ложь.
  - А информация это что?
  - Это - сведения.
  - Вы, наверное, думаете, что я совсем дура, что ничего не знаю такого... - тихо прошептала Эльза, потупив взгляд.
  - Я так не думаю, - качнула головой Алина, после чего недовольно скривила губы, и достаточно жестко продолжила, - Но я очень бы хотела, что бы ты, постаралась убрать из своего лексикона подобные экспрессивные формулировки.
  - Ваша Светлость, - растерянно проговорила та, вновь взглянув на нее - не сердитесь, но не поняла я, откуда и что я должна убрать.
  - Лексикон - это запас слов, которым ты владеешь и пользуешься. Экспрессивные или негативные формулировки или выражения, это такие слова которыми можно оскорбить или унизить, и которые в приличном обществе стараются не употреблять, если только специально не хотят этим что-то подчеркнуть, - терпеливо пояснила герцогиня.
  - Мне очень стыдно, Ваша Светлость... я выходит, совсем не знаю, как говорят в приличном обществе... но их милости тоже никогда так не говорили как Вы. Вы говорите совсем по-другому. Вы даже когда объясняете... я понимаю не все, что Вы говорите.
  - Эльза, я не знаю, как было принято общаться в семье графа Прована. Но ты говоришь очень примитивно и абсолютно не владеешь распространенной речью, поэтому повторяю, если не хочешь, чтобы король был недоволен, постарайся побольше молчать, а перед тем как хоть что-нибудь сказать, очень хорошо продумать фразу, которую собираешься произнести. И постарайся запоминать и записывать все новые и непонятные для тебя слова.
  - Я не умею писать.
  - А читать?
  - Читать тоже не умею, - покачала головой Эльза, - меня учили шить, гладить, стирать, убираться, готовить, а читать и писать не учили. Его милость говорил: "Ей это ни к чему".
  - Это, конечно, плохо, но не особо катастрофично. Будешь запоминать, а потом при возможности я постараюсь тебя научить хотя бы элементарным навыкам чтения и письма. Ты только во дворце не рассказывай, что ни читать, ни писать не умеешь. Ни к чему это знать придворным.
  - Ваша Светлость, а что такое катастрофично?
  - Вообще-то, катастрофа - это крушение, бедствие, трагедия... например, только что все было великолепно и вдруг раз, и произошел какой-нибудь природный катаклизм, а после него кругом лишь горящие руины, горе и смерть и ничего нельзя исправить. А я использовала это выражение, чтобы иронично подчеркнуть, что катастрофы не произойдет оттого, что ты чего-то не умеешь.
  - А катаклизм?
  - Это синоним катастрофы.
  - Что это? - непонимающе переспросила девушка.
  - Синонимы, это разные слова имеющий один и тот же смысл, - тяжело вздохнув, пояснила герцогиня и, грустно улыбнувшись, попросила, - давай с вопросами прервемся на сегодня. Я все равно не смогу за один раз объяснить тебе все, что другие постигают годами.
  - Простите меня, Ваша Светлость... - Эльза вдруг встав с кресла шагнула к ней и медленно опустилась на колени.
  - Ты что это? Встань сейчас же. Фаворитке короля не пристало без его приказа ни перед кем на колени вставать.
  - Вы столь терпеливы и добры, Ваша Светлость, - девушка поднялась, - я постараюсь все делать так, как Вы говорили... и буду слушаться и короля, и Вас, обещаю.
  - Вот и умница, - вновь улыбнулась Алина и ласково провела рукой по щеке девушки, - Пойдем, вернемся к королю.
  
  Алина вместе с Эльзой вышли в зал библиотеки, король тут же поднялся из кресла, где сидел, им на встречу.
  - Ну и как она тебе?
  - Я приятно поражена, Артур, - Алина перешла на латынь, - ты нашел превосходный алмаз в той куче блестящей мишуры и фальшивых стекляшек, что тебя обычно окружает. Он конечно необработан и непригляден на первый взгляд, но, Артур, если его огранить... ты получишь великолепный бриллиант.
  - Это ты чтоб не конфузить ее, на латынь перешла? Неужели ты думаешь, что она из твоей фразы поняла бы хоть что-то? Тебя, кстати, не смущает, что она непроходимо глупа? - усмехнулся король, не поддержав изменения языка общения.
  - Она не глупа, Артур, она необразованна и невежественна, но это дело поправимое. Приставь к ней пару учителей, и она через полгода затмит любую придворную даму.
  - Ее дело не ученостью придворных дам превосходить, это от нее не требуется и требоваться не будет, так что с учителями, я думаю, идея не особо удачная, - король вновь усмехнулся и обратился к Эльзе: - Иди сюда, брильянт мой неограненный. Чем же ты, интересно знать, кузину мою так очаровала, что она такую характеристику тебе выдала? На моей памяти такой чести не удостаивался никто...
  Эльза молча подошла к нему. Король пристально посмотрел на нее, а потом, схватив за плечо, повалил на пол, устланный пушистыми коврами, и принялся достаточно грубо ласкать. Потом неожиданно и резко прекратил, отстранился и поднялся с пола.
  - Ей бы лучше какого-нибудь учителя найти, чтоб объяснил как себя вести в объятиях мужчины, а то она и здесь не соображает, что делать надо, - раздраженно проговорил он.
  - Артур, - герцогиня отвернулась от окна, к которому отошла, как только король завалил свою фаворитку на пол, - на Вас не угодишь... Когда Ваши избранницы опытны и развратны, то это вызывает у Вас презрение, а когда неопытна, скромна и покорна, то это раздражает Вас. Объясните ей, что именно ожидаете от нее, и она постарается исполнить.
  - Алина, такие действия должны идти от сердца, а не от ума.
  - Ваши требования противоречат друг другу. Сначала Вы пугаете ее, а теперь ждете, чтоб она на ласки Ваши сама отвечать бы посмела. Хотите, чтобы девочка любовью отозвалась, сами к ней ласку и любовь проявите. Она отзовется, девочка действительно чудо, - герцогиня нежно улыбнулась.
  - Что? Ты соображаешь, что говоришь?
  Король рявкнул это так, что Эльза, не посмевшая вслед за королем подняться с ковра, испуганно вжалась в пол.
  - Что именно Вам не по нраву в моих словах? - герцогиня шагнула ближе к королю и взглянула ему прямо в глаза.
  - Ты что, совершенно серьезно полагаешь, что я могу с любовью относиться к этой швали?
  - Артур, я понимала Вас, когда Вы презрительно и уничижительно отзывались о прежних Ваших любовницах, стремящихся лишь урвать куш посолиднее, пока они приближены к Вам. Но сейчас не понимаю. Чем заслужила такое отношение эта девочка?
  - Ты считаешь эту бастардку достойной моей любви? - король шагнул к лежащей на полу Эльзе и, с силой несколько раз стукнув ее ногой, зло проговорил: - Ты хочешь, чтоб я любил эту невежественную, незаконнорожденную кретинку? Ты совсем свихнулась? Да ее единственное достоинство это фигура и внешность.
  Эльза вся сжалась под ударами и, закрыв лицо руками, заплакала, даже не столько от боли, сколько от злых и презрительных слов короля.
  - Замолчи! - еще более зло проговорил король и снова с силой стукнул ее ногой.
  Но Эльза от этого лишь зарыдала с новой силой.
  - Ты что, еще и слов не понимаешь? - король отступил к коллекции оружия на стене и сдернул висевшую там плеть.
  - Артур, нет! - герцогиня метнулась к нему и перехватила его руку, после чего медленно опустилась перед ним на колени: - Я умоляю Вас: не надо!
  Король замер, отбросил плеть, затем раздраженно проронив: "Алекс, твоя супруга не дает мне утихомирить мою фаворитку и объяснить ей как следует себя вести, так что видно, это придется делать тебе... только смотри, кожу ей сильно не испорть", развернулся и стремительно вышел.
  Герцог, сидевший до этого в кресле, медленно поднялся.
  - Алекс, - герцогиня встала с колен и шагнула к нему, - девочка сейчас успокоится, подождите хотя бы пять минут... я все объясню ей, она будет покорна. Дайте мне пять минут. Не надо ее наказывать!
  - Сядьте, дорогая, и не вмешивайтесь. Иначе будет только хуже. Вы ведь знаете, - усмехнулся герцог, потом взял герцогиню за плечи и насильно усадил в кресло, откуда встал сам.
  - Алекс, я не позволю Вам! - герцогиня схватила его за руки, - перед тем как начать бить ее, Вам сначала придется избить меня.
  - Ну что Вы, дорогая, разве я посмею Вас бить? - герцог перехватил ее руки и, обняв, завел их ей за спину, после чего, потянув на себя, заставил подняться, а затем вместе с ней шагнул к стене. - Только раз Вы не хотите спокойно сидеть в кресле, Вам придется постоять у стены.
  - Алекс, я не буду нигде стоять! - раздраженно проговорила она и постаралась вырваться из его объятий, но это ей не удалось.
  - Ну куда же Вы денетесь, дорогая?
  Прижав ее к стене, около висевшей портьеры, герцог удерживая ее одной рукой, другой развязал плотный витой шнур с кистями, подхватывающий портьеру, вынул его из кольца в стене и, плотно стянув им руки герцогини, вновь завязал за кольцо. После чего разжал руки и отступил в сторону.
  - Вам придется постоять, пока я не выполню приказ короля.
  Герцогиня вновь попыталась вырваться, но руки ее оказались привязаны очень прочно.
  - Алекс, ну не трогайте ее, - попросила она. - Девочка уже успокоилась. Она будет послушна.
  - Дорогая, будет лучше, если Вы помолчите, - иронично глядя на нее, заметил герцог. - Если Вы и дальше будете протестовать, я удвою наказание, а может и утрою.
  Алина закусила губы и демонстративно отвернула голову.
  - Замечательно, я всегда знал, что Вы умница, и Вам дважды повторять не приходится, - прокомментировал герцог и, подойдя к сжавшейся на полу Эльзе, продолжил, - а теперь посмотрим, на сколько сообразительна ты... Вставай.
  Эльза поднялась и со страхом посмотрела на герцога.
  - Я смотрю, ты уже успокоилась... это хорошо, - герцог кончиками пальцев, осторожно приподнял подбородок девушки, заставляя смотреть прямо на него.
  - Ты поняла, что недозволительно вела себя с королем и заслужила наказание или это надо тебе объяснять? - пристально глядя ей в глаза, спросил он.
  Эльзе было непонятно, чем так сильно она провинилась перед королем, что тот приказал герцогу наказать ее. Но, посмотрев в глаза герцога, она столкнулась с таким жестоким и безжалостно-суровым взглядом, что тут же потупилась и заплетающимся от страха языком еле слышно пролепетала:
  - Я... я поняла.
  - Значит, ты больше не будешь закатывать истерики, если король наказывает тебя?
  - Не буду... - Эльза испуганно сжалась.
  - Это хорошо, что ты сама все поняла, - усмехнулся герцог. - Пойдем.
  - Да, Ваша Светлость, - Эльза покорно прошла за ним в кабинет.
  
  Вскоре в библиотеку вернулся король, и тут же шагнул к герцогине:
  - Он связал тебя, Алина? Вот ведь тварь бессердечная... - король принялся развязывать руки герцогини, потом обернувшись к кабинету, где герцог наказывал его фаваритку, громко произнес: - Алекс, ты бессердечная тварь. Как ты мог? Ты ободрал моей кузине все запястья, скотина.
  Герцог, прервав наказание, неторопливо вышел из кабинета и склонился перед королем: - Я знаю, что очень виноват, Ваше Величество, и готов принять любое наказание.
  - Алина, радость моя, хочешь, я накажу его? - король поднес руки герцогини к губам и стал нежно целовать запястья, на которых остались следы от шнура.
  - Мой государь, я не понимаю, зачем нужно задавать мне вопрос, когда Вы прекрасно знаете ответ? Я терпеть не могу подобные спектакли. Когда все прекрасно всё понимают, но делают вид, что не понимают ничего. Или это настолько привычная игра, что Вы уже не мыслите общения без нее?
  - Алина, только у тебя хватает смелости ее прерывать... конечно, жаль, но что поделать. Давай в открытую, если хочешь... Мне действительно не нравится, что герцог применяет против тебя силу. Поэтому предупреждаю, Алекс, не научишься, не используя силовых методов против супруги, настаивать на своем, очень сильно пожалеешь.
  - Вы задаете невыполнимые задания, мой государь, - герцог с сомнением покачал головой. - Моя супруга слишком умна и абсолютно мне неподконтрольна, чтобы я хоть что-то мог сделать против ее воли, не применяя силу. Вам проще сразу казнить меня и найти ей нового супруга.
  - Вот видишь, Алина, что получается... Итак, если в открытую, - король с улыбкой посмотрел ей прямо в глаза, - будешь вынуждать своего супруга применять против тебя силу, я казню его, и его смерть будет на твоей совести. Поэтому подумай в следующий раз, перед тем как сопротивляться. Так тебе больше нравится?
  - Артур, я всегда удивляюсь: зачем Вы постоянно подчеркиваете, что ни во что не ставите преданность? Я сейчас не про герцога. Его преданность Вам поколебать подобными высказываниями невозможно, хотя, по-моему, даже зная, что это лишь способ давления на меня, услышать подобное не особо приятно... Я про принцип. Нельзя пытаться преданность и верность заменить постоянным контролем и страхом.
  - Алина, кроме тебя и герцога, больше преданных мне людей я не знаю. Так что не надо обобщать. А с герцогом мы разберемся, не волнуйся. Он любит тебя не меньше, и ему самому наверняка неприятно, оттого, что он был вынужден применить против тебя силу, поверь... поэтому я думаю, сейчас он вряд ли обижен на меня, скорей всего даже благодарен. Не так ли, Алекс?
  - Конечно, государь, - герцог усмехнулся, - я с удовольствием воспользуюсь предоставленным Вами мне способом воздействия на жену. Она слишком ревностная христианка, чтобы обречь на казнь своего уже второго супруга, поэтому, скорее согласится терпеть сама, чем отправит на эшафот меня.
  - Какие вы циничные... оба... и жестокосердные, - Алина презрительно скривила губы, - справились с двумя слабыми женщинами и гордятся своей властью над ними.
  - Алина, а ты не задумывалась, что слово "справились", происходит от слова "право"? Мы использовали свое "право" и гордится тут абсолютно нечем. Так и должно быть. Ты должна хотя бы в вопросах наведения порядка не перечить мужу, а моя избранница должна понять, что ей придется беспрекословно, вернее даже безмолвно подчиняться любым моим желаниям, - возразил ей король.
  Потом он прошел в кабинет, подошел к стоявшей на коленях Эльзе: - Ты как, красавица моя, уже сориентировалась в сложившейся ситуации? Или есть необходимость в пролонгации разъяснительной работы?
  - Я буду очень покорна, Ваше Величество и больше не посмею так себя вести, - тихо ответила девушка.
  - Алекс, после твоей разъяснительной работы с ней у нее даже в мозгах просветление настало, она меня понимать начала, - усмехнулся король, - не ожидал. Хотя говорят же, что иногда то, что через голову не доходит, именно так может и дойти. Не думал, что иногда это бывает столь наглядно, - он рассмеялся, - Алина, ты зря сердишься на мужа. Он оказывается у тебя великолепный учитель. Не надо было бы ему уезжать, я отдал бы на воспитание ему Эльзу на недельку, думаю, после этого ей уже никакие другие учителя не понадобились бы.
  - Отдай мне, - тихо проговорила Алина.
  - Что? - не понял король.
  - Мне на неделю ее отдай, - повторила она.
  - Ты будешь ее бить? - удивленно переспросил он.
  - Я постараюсь сделать так, чтоб она перестала раздражать тебя.
  - Нет, Алина. Тебе не отдам. Мне не нужна еще одна смиренная праведница. Мне одной достаточно.
  - Ты считаешь, что общение со мной может так повлиять?
  - Может... может, - кивнул король, - поэтому общаться с ней будешь лишь под моим присмотром.
  - Вставай! - он с силой, звонко шлепнул рукой Эльзу.
  Ты встала и замерла перед ним.
  - Одевайся, нечего голой расхаживать, - иронично произнес король, пристально глядя на нее.
  Эльза лишь кивнула, затем, подойдя к сложенной на полу одежде, достаточно элегантными движениями стала неспешно одеваться.
  - В ней даже какая-то изысканность появилась... - заметил король, не сводя глаз со своей фаворитки. - Неужели наказание и на это действует? Как ты считаешь, Алекс?
  - Действует, на это точно действует, - подтвердил герцог, - умея правильно наказывать почти из любой неуклюжей простой девки можно изящную лебедушку получить. Проверено неоднократно, на всех моих танцовщицах. Периодические внушения дают великолепный результат. Если Вы возьмете на себя труд регулярно применять данный способ воздействия на Вашу фаворитку, хотя бы в целях профилактики, плод Ваших усилий не разочарует Вас.
  По тому как напряглись плечи Эльзы, Алина поняла, что девушка уловила смысл фразы герцога, и удовлетворенно заметила, что та, стараясь не подавать вида, продолжила одеваться.
   - На танцовщицах, говоришь, проверял... что ж это показатель, они у тебя все великолепно вымуштрованы и при этом выглядят отменно, - король лукаво прищурился и взглянул на герцогиню, - Алина, ты как считаешь, имеет смысл принять рекомендации герцога? По-моему, в его словах есть резон.
  - Мой государь, Вы знаете, как я отношусь к подобным советам. Вы все получите и так, проявите лишь немного выдержки и терпения, и результат будет даже лучше. Герцог кладет в основу всех взаимоотношений страх, забывая, что иногда страх порождает не покорность, а агрессию. Зачем Вам это надо?
  - Моя фаворитка склонна к агрессии?
  - Нет, Артур, она не склонна.
  - Что ж в этом случае я не вижу причин не воспользоваться советом герцога. Я предпочитаю заставлять терпеть других, нежели терпеть сам.
  Алина сердито сверкнула глазами и раздраженно проговорила: - Вы забываете, что иногда людям по делам их воздается не только на том свете, о чем Вы абсолютно не заботитесь, но уже и на этом.
  - Мой государь, Вы у черты, - тихо рассмеялся герцог, - после таких заявлений моя супруга обычно замыкается и перестает говорить... Так что не провоцируете ее дальше. Вам ведь тут с ней оставаться, а когда она злобно молчит, в замке даже молоко киснет. Вы примите к сведению мои слова, но постарайтесь при этом не особенно часто демонстрировать ей методы Вашего воздействия на Вашу фаворитку, и все будет замечательно.
  - Алина, - ничего не ответив на замечание герцога, король обернулся к герцогине, - ты считаешь, что воспитание покорности у подданных деяние, заслуживающее кары небесной?
  - Смотря как воспитывать ее. Заметьте, ни один тиран не был счастлив, - ответила она.
  - Ты считаешь меня тираном?
  - Нет, на данный момент не считаю. Но меня очень беспокоят проявления беспричинной жестокости, как Вашей, так и Вашего окружения, это может стать первым шагом на пути становления Вас как тирана. Чувство вседозволенности ведь затягивает. А герцог, всячески склоняющий Вас к выбору этого пути, не понимает, что рано или поздно, но жертвами тиранов становятся и те, кто подталкивал их к этому.
  - Ясно тебе, Алекс, что предрекает тебе твоя собственная супруга? - рассмеялся король.
  - Если исходить из ее понятий, то я уже давно должен был бы кипеть в адском котле, прикрытом крышкой, мой государь. Так что я нисколько не удивлен. Она уже столько раз пыталась поразить меня своим яростным взглядом, что я вообще не понимаю, почему я все еще жив и до сих пор еще не там...
  - Алекс, прекратите это фиглярство! - гневно произнесла герцогиня. - Этим не шутят!
  - А я и не шучу. Вы, миледи, считаете меня деспотом и самодуром, отказываясь видеть насущную необходимость в наведении и поддержании порядка во вверенных мне владениях.
  - В чем Вы видите порядок, милорд? В том, что сейчас любой Ваш подданный, увидев Вас или кого-то из Ваших стражников, покорно отдаст им все, что у него есть, включая дочь и жену, а потом еще покорно примет наказание за то, что мало отдал?
  - Порядок я вижу в соблюдении закона. Если по закону мой подданный должен что-то отдать, он отдаст. И если должен будет за несвоевременное или недолжное исполнение закона положенное наказание принять, он примет, и не только примет, но и поблагодарит за него, а иначе наказан будет уже совсем по-другому. Потому что закон он на то и закон, чтоб выполнялся. А я его соблюдение контролировать должен и всеми, доступными мне способами, нарушений закона не допускать. А вот если Вы, миледи, законами нашими недовольны, то это вопросы уже не ко мне, а к государю.
  - Закона? - презрительно хмыкнула герцогиня. - Да пользуясь поголовной неграмотностью, Ваши наместники трактуют закон, как кому вздумается. Для них главный закон, чтоб Вы были довольны.
  - Алина, а разве это неправильно? - вмешался король. - Разве закон не направлен на то, чтоб каждый сюзерен был доволен своими вассалами?
  - Закон, принятый королем, как верховным сюзереном, должен обеспечивать стабильность в государстве, подразумевающую, что требования любого сюзерена не будут превосходить возможностей его вассалов. Иначе последствия для государства будут катастрофичными.
  - Ты намекаешь на то, что законы, принятые мной, этого не обеспечивают?
  - На бумаге обеспечивают, а на деле не всегда. У Вас нет закона, позволяющего контролировать исполнение Ваших законов. Вассал Вашего вассала не Ваш вассал, и вмешаться Вы можете очень однобоко. Вы можете потребовать наказать любого, за проявление недолжной почтительности к Вам, а вот не наказывать - нет.
  - А зачем мне вмешиваться в его разборки с его подданными? Пусть делает с ними, что хочет. Если мой прямой вассал обеспечивает стабильность, подразумевающую соблюдение закона и порядка во вверенных ему владениях, зачем я буду вмешиваться? Я вмешаюсь лишь если этой стабильности не будет и сменю того, кто должным образом не может ее обеспечить.
  - Но тогда на местах возможен любой произвол.
  - Если это не влияет на стабильность территорий, меня это не волнует. Какими путями местный сюзерен будет обеспечивать стабильность это его дело, меня интересует лишь результат.
  - То есть если местный сюзерен обеспечивает отсутствие бунтов и восстаний и постоянно платит положенные налоги в государственную казну, он может творить в своих владениях все что пожелает?
  - Да. Я вмешаюсь, лишь если он превысит свои права, в частности, покусившись на честь и достоинство того, кто не является его вассалом, либо допустит проявления неповиновения высшей власти. Вот, например, если герцог Веренгер, посмеет проигнорировать мое предписание о проверке герцогом Тревором его замка, то я казню его. И новый герцог будет наводить в Веренгере новые порядки и по-новому спрашивать со всех графов его земель. Кстати, что тебя подвигло на разговор о порядке в ваших владениях, тебе что-то не по душе, что делает герцог?
  - Да так... Зарисовки с натуры. Не хочу говорить. Это послужит лишь причиной новых репрессий...
  - Алекс, пообещай ей, что не предпримешь ничего, исходя из ее рассказа, или сделаешь то, что она захочет. Я хочу знать, что послужило причиной таких выводов.
  - Рассказывайте, дорогая, обещаю, что никто не пострадает, если только Вы сами не захотите, чтоб я кого-нибудь наказал. Например, графа Вирата.
  - С чего Вы решили, что я могу быть недовольна им?
  - Алина, ближе всего к окрестностям Телдомского замка графство Вират и Вы там хоть и редко, но бываете, и в городе, и в окрестностях. Скорее всего, Вам нажаловался на графа кто-то из местных жителей. Я даже могу с уверенностью предположить, что это был сельский житель, потому что граф не так давно ввел налог еще и на имущество, а не только на землю. Ясно, что без недовольных дело не обошлось. Ведь у них раньше, например, постоялый двор, подстава или мельница были, а налог с дохода от них, они не платили, лишь с земли на которой стоят эти постройки и все. И тут вдруг новые подати, ну как же не жаловаться...
  - Никто мне не жаловался. Скорее наоборот. Ваши стражники так запугали всех, что никто даже думать не смеет, что можно на что-то жаловаться.
  - Заинтриговали... - удивленно заметил герцог, - миледи, рассказывайте подробно, что произошло, не трону я никого.
  - Остановилась я во время прогулки возле мельницы. Место красивое, жернов крутится, вода журчит... Я спешилась, повод пажу отдала и пейзажем любуюсь. Смотрю, девушка идет с корзинкой полной ягод, увидела меня и сразу на колени. Я возьми и спроси ее: "Это ты в лесу столько насобирала?". Она корзинку подальше отставила, совсем на землю повалилась и, плача в голос, причитать стала: "Ваша Светлость, госпожа, помилосердствуйте, не велите сразу казнить, есть разрешение, есть все бумаги, отец сейчас принесет, если Вы минуточку подождать изволите, и ягоды я отдам, берите", и дальше в том же духе. Тут и мельник на крыльцо выскочил, потом опять в дом метнулся, вернулся с какими-то бумагами, подбежал ко мне, тоже передо мной распластался и вторить ей стал, что мол простите за нерасторопность, но все бумаги есть, и они ничего не нарушают и все отдадут, не казните только. Я понять ничего не могу, взяла бумаги, а там расписки в получении всех налогов и разрешение на сбор ягод и грибов в этом году. Я плечами пожала, велела ему встать и бумаги вернула. Говорю: "Не волнуйся, я не бумаги проверять приехала и ягоды мне не нужны. Твоя дочь меня неправильно поняла". Он разворачивается, хватает ее за волосы и вновь передо мной на колени вместе с ней: "Госпожа, позвольте, я сам ее накажу, как скажите и сколько пожелаете, не гневайтесь только..." Я совсем ничего не понимаю. "За что, - спрашиваю, - ее наказывать-то?" А он мне: "Она же Вас не так поняла. Скажите мне, я все сделаю, а ее накажу". Я в ответ: "Не надо ее наказывать. Не за что ее наказывать. Я ни на что не гневаюсь, дочь твоя ни в чем не виновата, мне она даже понравилась, очень хорошая девочка". Он тут вскакивает, за волосы поднимает дочь и начинает одежду с нее срывать, приговаривая: "Я не скрывал ее Ваша светлость, берите ее, если она Вам по нраву... берите, госпожа. Посмотрите и берите. Хроменькая она у меня только, а так хорошая". Тут уж я не выдержала и прикрикнула на него, чтоб дочь перестал позорить. А он затрясся весь, потом на колени встал и начал, плача, штаны спускать: "Накажите сами, госпожа, а то Его милость насмерть прикажет запороть за то, что я прогневал Вас, если мне к нему идти велите..."
  - Ну и что Вы сделали? - усмехнулся герцог.
  - Ничего. Приказала ему заткнуться, штаны поднять и в дом идти, и еще разрешила графу про мой визит не докладывать. Он был счастлив, всю землю у моих ног исцеловал.
  - Мельник, говорите, - усмешка герцога стала еще явственнее, - ну он в Вирате личность известная. Сына от набора в войско скрывал, налоги вообще не платил, цены пользуясь тем, что конкурентов не имеет, поднимал так, что люди в ножки соседнему графу падали и к тому ездили муку молоть. И граф Вират никакой управы на него найти не мог. Только к нему охранников пошлет, тот в лес и пережидает там. Охрана графа мельницу не хотела разорять или жечь, вот он и пользовался, до тех пор, пока я не вмешался. А теперь видите, каким шелковым стал, даже к графу сам был готов ехать.
  - Это как же надо было вмешаться, чтобы после Вашего вмешательства, он даже дочь был готов отдать? - осведомилась герцогиня.
  - Ну это неудивительно, что он дочь предлагал, - хмыкнул герцог. - Девок мне, дорогая, предлагают все, зная, что я за них золотом плачу. Другое дело служба в войске... Государь не столь щедр... Однако сына в ратники мельнику пришлось отдать, да еще графу штраф заплатить, что несвоевременно это сделал. А еще он все штрафы заплатил за несвоевременную уплату налогов и подписал обязательство цены за помол с графом согласовывать.
  - Алекс, ты проявляешь просто чудеса милосердия, - вступил в разговор король. - Алина, и ты еще обвиняешь герцога в жестокости? Да я на его месте всю семью бы мельника в кандалах на рудники отправил, чтоб никому больше неповадно было такое неповиновение власти проявлять... А он лишь заставить злостного нарушителя закона исправиться, не нанеся ему даже серьезных увечий, это поистине даже слишком милосердно с его стороны...
  - Это скорее прагматично, мой государь. Я не жесток и не милосерден, а именно прагматичен, что постоянно пытаюсь объяснить собственной супруге, но она отказывается это видеть. Он был хороший мельник, а теперь будет еще лучше... и больше никогда в жизни, я думаю, ему не придет в голову мысль, что в моих владениях закон можно нарушать. Кстати, рассказ Алины полностью подтверждает это.
  - Может и прагматично, но как бы это не послужило примером того, что можно нарушив закон избежать строгой кары, - заметил король.
  - Кто Вам сказал, что он избежал ее, Ваше Величество? Я просто, если мне это надо, умею карать и не увеча. И теперь многие об этом знают и, даже осознавая свою необходимость, уже не так уверены в собственной безнаказанности.
  - Алекс, я всегда говорил, что ты умен... Кстати, Алина, ты ведь прекрасно в людях разбираешься, неужели не почувствовала, что с такой бестией разговариваешь?
  - Там кроме страха нечего было чувствовать... - Алина тяжело вздохнула, - герцог что-то такое сделал с ним, что он от страха из шкуры был готов вылезти, лишь бы еще раз его не прогневать.
  - Алекс, тебе пора ехать. Пошли, я провожу тебя, а по дороге ты мне расскажешь, что делал с беднягой, что добился таких потрясающих результатов, - обратился король к герцогу, а потом повернулся к герцогине, - Алина, а ты пока можешь утешить мою фаворитку и выпустить своего пажа, если хочешь, конечно. Пожелай мужу счастливого пути, и мы пойдем.
  Герцогиня шагнула к герцогу, осенила его крестным знаменем и проговорила: - Поезжайте с Богом, милорд, и храни Вас Господь.
  Герцог подхватил ее руку и поднес к губам: - Счастливо Вам оставаться, дорогая.
  
  После чего он вместе с королем вышел, а Алина повернулась к Эльзе.
  - Умница, девочка. Постарайся и дальше не перечить королю и может все со временем наладится.
  - Он теперь все время будет меня бить? - испуганно взглянула на нее та, - Герцог сказал "регулярно" это значит часто?
  - Регулярно, это значит систематически, хотя ты тоже это слово вряд ли знаешь... как бы объяснить-то... регулярно значит через примерно равные промежутки времени.
  - Каждый день что ли?
  - Имелось в виду что-то вроде этого, но это они больше тебя пугали, чем серьезно говорили... если будешь покорно все принимать и ни в чем королю не перечить, то, скорее всего, бить он тебя вовсе не будет, а вот унижать и насмехаться он любит. Особенно если своими словами или поступками повод давать ему будешь.
  - А это как?
  - Так нельзя спрашивать. Безграмотно это. Спросить надо было или: "Что конкретно Вы имеете в виду?" или: "Что именно Вы подразумеваете под этим?". Повтори.
  - Что конкретно Вы имеете в виду? - послушно повторила Эльза.
  - Молодец. Конкретно я имела в виду, что если ты скажешь что-то, построив фразу, столь же безграмотно, как и только что заданный тобой вопрос, король не преминет, не только высмеять тебя, но и как-нибудь наказать. Обычно не очень больно, но очень унизительно.
  - Как конкретно унизительно?
  - Как конкретно он может унизительно наказать? Повтори.
  - Как конкретно он может унизительно наказать?
  - При мне он заставлял своих фавориток, и сидеть под столом, и ползать за ним на коленях с задранной юбкой, и запихивал живую мышь или таракана им под платье, и заставлял вылизывать его тарелки. У него безграничная фантазия. Я не могу предсказать, что он придумает в следующий раз. Правда, чаще всего он проделывает это не при гостях, но бывают и исключения.
  - Бывают что?
  - Опять неверно спрашиваешь. Ты должна была спросить: "Что значит "бывают исключения"?".
  - Что значит "бывают исключения"?
  - Это значит, бывает и иначе, но нечасто. Однажды провинившуюся и надоевшую ему фаворитку он прилюдно раздел, велел привязать к столу и обмазать кремом, а потом разрешил всем желающим, которым предварительно связывали руки, облизать ее. Ее не только облизали, но и очень сильно покусали. Пьяным гостям понравилось, что она кричит и дергается, когда ее кусают.
  - И Вы не смогли остановить это? - испуганным шепотом спросила Эльза.
  - Нет, не смогла. Он предупредил, что если я вмешаюсь, он отдаст ее палачу.
  - А что с ней потом было?
  - Он отправил ее в монастырь.
  - Меня тоже этакое ждет?
  - Как же ты ужасно говоришь, - поморщилась герцогиня. - Надо спрашивать: "Меня тоже может ожидать подобная участь?" Повтори.
  - Меня тоже может ожидать подобная участь?
  - Надеюсь, что нет. Тебя выгодно отличает от всех его пассий то, что ты, во-первых, скромна, неопытна и была девственна, а во-вторых, не ждешь ничего от твоего положения и не будешь что-то просить. Запомни, не проси его ни о чем. Даже не намекай. Но то, что сам предложит, с благодарностью бери. И постарайся быть ласкова с ним, несмотря ни на что, но только с ним. Не заигрывай ни с кем и не заглядывайся ни на кого. К добру это не приводит.
  - Я буду очень стараться, Ваша Светлость, я очень не хочу в монастырь...
  - Ты уже говорила это, я помню, - сразу похолодевшим тоном заметила герцогиня и, повернувшись, направилась в дальний конец библиотеки.
  - Ваша Светлость, - Эльза кинулась за ней и, схватив ее за платье, опустилась перед ней на колени, - чем я прогневала Вас? Вы рассердились, что я не хочу в монастырь? Из-за этого? Или я еще что-то сделала не так?
  - Встань сейчас же! Я ведь уже объясняла, что ты лишь по приказу короля должна вставать на колени, - раздраженно проговорила Алина.
  - Накажите, пожалуйтесь королю, только не сердитесь, Ваша Светлость, умоляю Вас. Вы одна добра ко мне и помогаете мне... Чем я Вас рассердила?
  - Встань, пожалуйста. Я не сержусь. Я понимаю, что ты боишься, но не надо, чтоб это становилось навязчивым страхом. Никуда король тебя не отправит, если ты его сама к этому не подтолкнешь. А сейчас извини, но мне надо освободить моего пажа. Он заперт в очень неудобной позе, и я думаю, с нетерпением ожидает окончания своего заточения.
  - Простите, Ваша Светлость. Я совсем забыла про это. Вы, правда, не сердитесь на меня? А то лучше пусть меня еще раз накажут... - вставая, тихо проговорила она.
  - Тебе показалось, что мне доставило удовольствие наблюдать за твоим наказанием?
  - Нет... я совсем другое хотела сказать. Просто раньше меня прощали, ну говорили, что прощают, лишь после наказаний... Я хочу, чтоб Вы простили и не сердились больше...
  - Сколько же ты натерпелась, девочка... Не сержусь я на тебя. Я немного устала и может, поэтому стала говорить с тобой чуть раздраженнее, но я не сержусь и прощать тебя абсолютно не за что. Ты не виновата ни в чем. Успокойся.
  Герцогиня ласково коснулась щеки Эльзы, и та, обхватив ее руку своими руками, с жадностью прижала ее крепче к своей щеке.
  - Спасибо, Ваша Светлость. Вы так добры.
  - Я рада, что ты так считаешь, а сейчас позволь, я все же освобожу моего пажа.
  - Да, конечно, Ваша Светлость, - Эльза отпустила ее руку и отошла в сторону.
  Герцогиня открыла неприметную дверь в стене и, шагнув туда, быстрыми движениями освободила руки Виктора и коснулась его плеча.
  - Выходи.
  Тот медленно поднялся и осторожно повел плечами, разминая затекшие руки, а потом, щурясь от света, шагнул в библиотеку.
  
  Герцогиня вышла следом и кивнула в сторону двери: - Пойдем, надо проверить, что там вытворяют гости.
  
  Они прошли в обеденную залу. Еще при входе они услышали плач, крики и веселый пьяный хохот. Герцогиня раздраженно прошла в центр и замерла рядом с герцогом Бенедиктом Линдом, который прижав к полу одну из танцовщиц, запихивал ей в рот большую живую жабу, которую держал в руке. Девушка плакала и пыталась вырваться.
  - Герцог, - рявкнула герцогиня, - Вы что считаете, что я и мой супруг плохо кормим наших слуг, что решили накормить одну из них? Вам не кажется, что это можно посчитать прямым оскорблением?
  - Ваша Светлость, Вы шутите? - брат короля выпустил из руки жабу, которая тут же упрыгала в сторону, и, приподнявшись, посмотрел на герцогиню.
  - Отнюдь! Если Вы сейчас же не отправитесь в покои, что для Вас приготовил Рон, то я буду считать Ваш поступок лично оскорбляющим меня, и мои дальнейшие действия будут исходить из этого.
  - Ваша Светлость... да что Вы... у меня и в мыслях не было оскорблять Вас, это лишь шутка... герцог наверняка не обидится...
  - Вы не поняли, герцог, что я сказала? Мне еще раз повторить? Я жду!
  - Хорошо... хорошо... я пойду... но с Вашей стороны это чистой воды шантаж, герцогиня.
  - Рон, распорядитесь проводить герцога в подготовленные для него апартаменты! - громко скомандовала герцогиня, обернувшись к дежурившему у дверей дворецкому, при этом даже не удостоив брата короля ответом.
  Повинуясь приказанию Рона, к герцогу тут же подошли два стражника и, почтительно поддерживая его под руки, вывели его из зала. К герцогине тут же шагнула сестра короля герцогиня Лидия Ротен:
  - Зачем Вы так, Алина? - пьяно улыбаясь, проговорила она. - Вы прервали такое веселое развлечение... причем абсолютно безобидное. Он же даже не истязал ее. Ну подумаешь жабу во рту подержать заставлял...
  - Герцогиня, - ледяным тоном проронила Алина, - я не хочу это даже обсуждать. Судя по Вашему виду, Вам тоже не мешало бы последовать примеру брата и пойти лечь спать. Мы поговорим обо всем этом завтра.
  - Но я совсем не хочу спать... к тому же я не знаю с кем мне идти спать... - сестра короля хихикнула и повела вокруг головой, - тут нет ни одного достойного кандидата с кем я была бы не против провести ночь... Вот если бы Вы мне Вашего пажа одолжили бы на ночь, герцогиня, я пошла бы с ним спать, не задумываясь. Или у Вас самой на него планы? Ведь герцог-то уехал...
  - Герцогиня, Ваши хамские вопросы основаны действительно на Вашей готовности пойти спать с первым попавшимся смазливым мальчиком или Вы хотите унизить меня, обвинив в неверности мужу?
  - Ну что Вы, Ваша светлость... как Вы могли подумать такое? Ваша верность выше всяких подозрений... - Лидия вновь хихикнула, - Ее не ставит под сомнение не только Ваш муж, но и мой брат. Они оба в ней уверены... Я имела в виду лишь, что раз герцог уехал, то кроме Вас мне не к кому обратиться с подобной просьбой... Это ведь он обычно подыскивал мне смазливых мальчиков, с которыми я действительно не прочь провести ночь...
  - Что ж в этом случае, должна Вас огорчить, но потакать Вашим развратным наклонностям лично я не намерена. Поэтому Вам придется дождаться возвращения герцога, чтобы их удовлетворить, - резко, словно отрезала, произнесла Алина и, показывая, что разговор окончен, вновь обернулась к Рону: - Забери и танцовщиц, и танцовщиков, и статистов, нечего им тут больше делать.
  Рон тут же сделал знак и к нему быстро подошли все юноши и девушки, развлекающие до этого гостей, и он вывел их из зала.
  - Вы решили отнять даже такие развлечения, Алина? - обиженным тоном проговорила Лидия. - Это жестоко... Оставили бы хотя бы парочку танцовщиц и статистов... Или Вы намерены до возвращения герцога лишить нас всяческих забав, заставив умирать со скуки, в ожидании, когда же он вернется? Ну не надо так... Не всем же так приятно уже от одного присутствия короля, как Вам... Надо быть более снисходительной к нуждам других. Вот герцог он понимает это...
  - Мне очень жаль, герцогиня, - Алина вновь повернулась к ней, - что у Вас, как оказывается, нет радости по поводу присутствия рядом с Вами Вашего государя и Вам необходимы еще дополнительные развлечения. По-моему, Вы должны приложить хотя бы небольшие усилия, чтобы попытаться пробудить в себе это чувство, или, в крайнем случае, хотя бы постараться его сымитировать. Мне кажется, что столь открыто говорить о том, что Вас не радует его присутствие, не только дурной тон, но и в принципе недопустимо.
  - Что Вы несете, Алина? Я не говорила, что его присутствие не радует меня, - Лидия приблизилась к ней вплотную, губы ее яростно подрагивали.
  - Тогда я не понимаю, что Вы сказали. Вы заявили, насколько я поняла, что не всем, приятно его присутствие так же, как мне. Может, поясните, что конкретно Вы имели в виду, если считаете, что присутствие короля радует Вас? - иронично склонив голову, осведомилась Алина.
  - То, что Вас оно радует больше. Только и всего, - зло ответила Лидия.
  - Это замечательно, только я не поняла еще про необходимость дополнительных развлечений. Вы можете выдерживать присутствие короля и радоваться ему, только при их непременном наличии или в этом нет столь острой необходимости?
  - Герцогиня, Вы все перевернули с ног на голову! Мне не нужно никакое непременное наличие дополнительных развлечений, чтобы выдерживать его присутствие.
  - Что ж, вот это я и проверю в ближайшее время, - усмехнулась Алина и отошла от Лидии, а затем и вовсе вышла из зала. За ней последовали Виктор и Эльза.
  
  - Стерва, - тихо сквозь зубы прошептала Лидия и отвернулась.
  - Это ты о ком? - к Лидии подошел король.
  - Ни о ком, Ваше Величество, - раздраженно буркнула та.
  - Вот что, герцогиня Ротен, я ненавижу, когда меня держат за идиота и столь нагло лгут, - рукой он схватил Лидию за лицо. - Ты, может быть, привыкла, что я почти на все твои выходки закрываю глаза, но всему есть предел. Еще раз посмеешь хотя бы намеком оскорбить ее, и я забуду, что ты моя сестра... Понятно?
  - Я оскорбила ее? Да это она наговорила мне гадостей и ушла!
  - Значит, непонятно... - с угрозой проговорил король, сильнее сжимая свою руку. - Жаль, я думал, ты более сообразительна.
  - Понятно, понятно... слова поперек больше не скажу, даже за спиной, обещаю, - Лидия пьяно всхлипнула, - пусть унижает... пусть мерзости всякие про меня говорит... главное не про Вас ведь, мой государь... я ведь всего лишь сестра.
  - Раз говорит, значит, достойна их. Иди, проспись, на ногах ведь еле стоишь, - король раздраженно оттолкнул ее от себя и махнул Рону: - Отведи герцогиню.
  Тот тут же бросился к сестре короля, подхватывая покачивающуюся герцогиню под руки:
  - Пойдемте, Ваша Светлость, я провожу Вас.
  
  7
  
  На следующий день вечером, после охоты, когда герцогиня с гостями ужинали, в зал вбежал явно перепуганный Рон и что-то тихо, на ухо доложил королю. Король тут же поднялся и суровым и нетерпящим возражений тоном приказал:
  - Все остаются тут и никуда не выходят, - затем усмехнулся и добавил, - если конечно не хотят оказаться на эшафоте.
  - Мой государь, - герцогиня поднялась с места.
  - Алина, это и тебя касается. Посиди с гостями, - не дав ей договорить, жестко перебил ее король, после чего вслед за дворецким стремительно вышел из зала.
  Герцогиня медленно опустилась на стул и стала нервно постукивать пальцами по краю стола. Напряженное молчание повисшее в зале, через некоторое время прервал герцог Линд.
  - Никак Вы догадываетесь в чем дело, герцогиня? - вкрадчиво спросил он. - Может, поделитесь своими предположениями, что бы это могло значить?
  - Даже если бы я знала, что это значит, Вам об этом, герцог, я сказала бы в последнюю очередь, - жестко ответила она и, решительно встав, обернулась к своему пажу: - Рядом с охранником на колени, руки за голову и молчишь. Узнаю, что хоть слово произнес в мое отсутствие, головы не сносишь.
  Потом подошла к стражнику, стоявшему у дверей и, указав на Виктора, опустившегося рядом с ним на колени, тем же тоном приказа продолжила: - Чтоб к нему не подходил никто, пока я не вернусь, иначе тебе тоже головы не сносить.
  - А за свою голову не боитесь, герцогиня? - со смехом осведомился герцог Линд. - Вы ведь никак приказ короля решили нарушить?
  - Помолитесь, герцог, и может он и впрямь отрубит ее мне, и я сумею доставить Вам радость, хотя бы этим, - обернувшись к нему, бросила герцогиня и стремительно вышла из зала.
  
  Она прошла по коридорам замка, которые были на удивление пустынными, и вышла во двор, где тоже не было никого из слуг. Лишь в центре двора стояла пустая карета с королевскими гербами. Алина обернулась, ища кого бы можно было спросить, куда ушел король и приехавшая королева, но вокруг, словно все вымерло. И тут она сообразила, куда они могли пойти и, почти бегом, метнулась обратно в замок.
  Подойдя к библиотеке, она рывком распахнула дверь и быстро захлопнула ее за собой, а потом с криком: "Нет!", бросилась перед королем на колени, корпусом перекрыв лежащую перед ним королеву, которую он избивал.
  - И как же это понимать? - замерев, спросил король, переходя на латынь. - Ты посмела нарушить приказ?
   - Вы тоже нарушили обещание, - поняв, что королева латынь не знает, также сменила язык общения Алина, - Вы обещали, что не тронете ее.
  - Это мое право: наказать собственную нерадивую супругу.
  - Ваше право также наказать и казнить Вашу непокорную подданную. И это право у Вас никто не отнимает. Сначала воспользуйтесь им. В этом я перечить Вам не стану. Но пока я жива, ее Вы не тронете.
  - Ты мало того, что нарушила мой приказ, еще и условия мне диктовать намерена?
  - Именно. Можете делать со мной что хотите, но от этого я не отступлю.
  - Это шантаж. Знаешь ведь, что не трону тебя и пользуешься.
  - Чем пользуюсь? Я хоть раз потребовала от Вас, мой государь, что-то лично для себя? Неужели Вы не понимаете, что я блюду в первую очередь Ваши интересы? Вот чего Вы добьетесь, наказав ее? Думаете, она бояться Вас будет и поэтому слушаться? В этом Вы правы, будет, только при первом же удобном случае отомстит. Иметь рядом с собой того, кто только и ждет того, чтобы Вас на троне сменил ваш сын, который к ней гораздо ближе, чем к Вам, не самый лучший вариант. Ведь сколько Вам говорила: приблизьте старшего сына, так нет, Вы вместо этого постоянно высмеиваете и наказываете его, потому что он Вас раздражает. И теперь он только за ее юбку и держится. А сейчас Вы еще ее окончательно против себя настроите и получите замечательный альянс, готовый в ближайшем будущем, при удобном стечении обстоятельств, столкнуть Вас с трона.
   - Они? Столкнут? Да не смеши ты меня. Марк даже тени моей боится, а ты про заговоры говоришь.
  - Это он сейчас боится, но может придти время и страх перерастет в ненависть. Явно против Вас он не выступит никогда, но если ему представится случай сделать это тайно, то берегитесь, он пойдет до конца. Поэтому не вспахивайте поле, для взращивания ядовитых семян, иначе рискуете отравиться ими.
  - Думаешь, сейчас она мстить не будет, когда ты застала ее в таком положении?
  - Она будет мстить мне, и ненавидеть меня, а не Вас... а это меня ничуть не волнует, пусть развлекается. Главное, чтоб против Вас заговоры не плела.
  - Ну уж нет. Подобный расклад не устраивает меня. Неужели ты думаешь, я соглашусь подставить под удар тебя? Этой стерве место лишь в монастыре. Я ведь рассказывал тебе о ней...
  - Я уже говорила Вам тогда, а сейчас повторю. Она Ваша супруга перед Богом, и Вы несете ответственность за все ее деяния даже в большей степени, чем она. Это Вы подтолкнули ее к тому, в чем сами же и обвиняете. Вашей вины там не меньше, поэтому не пытайтесь сбросить свой крест, как бы он не стал только тяжелей от этого, грязи-то больше налипнет...
  - Ты противоречишь сама себе. То говоришь, что не позволишь мне заняться воспитательной работой с ней, а то, что я несу ответственность за все ее поступки. Как я могу отвечать за нее, если не могу влиять на ее поведение.
  - Что-то поздновато Вы вспомнили о ее воспитании, не кажется Вам? И потом Вы лукавите. Вы не воспитывали ее, Вы пытались ей запретить лезть в Вашу жизнь. Вас не интересуют ее поступки, пока они не касаются лично Вас. А сейчас Вас взбесило, что она не согласилась без всяких вопросов принять известие, что Вы с двором решили провести здесь около недели, и осмелилась приехать, чтобы лично узнать причину. Вы хотите указать ей, что ее место вдали от Вас, а оно рядом. Она Ваша супруга, хотите Вы этого или нет.
  - Рядом она не будет никогда, что бы ты не делала. Ясно тебе? Я скорее соглашусь погибнуть, чем эта стерва окажется еще хоть раз рядом со мной, - зло проговорил король и стремительно вышел из библиотеки, с силой хлопнув дверью.
  
  - Вставайте, Ваше Величество, - герцогиня склонилась над королевой и осторожно помогла ей подняться, а затем усадила в ближайшее кресло.
  - Так вот ты какая... - королева, откинувшись на спинку кресла, внимательно посмотрела на нее.
  - Какая? - Алина чуть склонила голову набок, и едва заметная улыбка тронула ее губы.
  - Очень красивая, очень дерзкая и очень уверенная в своих силах, - не сводя с нее взгляда, ответила королева и, помолчав немного, продолжила: - Я все не могла понять, чего Артур ждет... а оказывается, это ты ему не даешь от меня избавиться... Ведь ты об этом с ним говорила? Неужели не хочешь мое место занять?
  - Если бы хотела, давно бы заняла.
  - Может и правильно, что не хочешь... получив что-то, он теряет интерес... а так ты можешь крутить им, как тебе вздумается. Не пойму только, как это герцог терпит. Или его удовлетворяет, что король в этот раз не афиширует, что наставил ему рога?
  - А Вы, Ваше Величество уверены, что наставил? - улыбка Алины стала чуть шире.
  - Хочешь намекнуть, что вертишь моим мужем, даже не дав ему ничего взамен? Неужели он такой глупец, что позволяет это тебе? Я была о нем более высокого мнения.
  - Вы думаете, он до сих пор нуждается в том, чтоб Вы оценили его выше других? - улыбка исчезла с губ Алины.
  - Нет, в этом он не нуждается уже больше двенадцати лет... Как я понимаю, он рассказал тебе, иначе б ты сформулировала это иначе... А что он еще рассказал тебе обо мне?
  - Мне не нужно ничего рассказывать, я вижу все и так.
  - Что ты хочешь этим сказать?
  - Только то, что сказала.
  - И что ты видишь?
  - Из-за глупой фразы и Вашей самоуверенности Вы потеряли очень многое... Потом, поняв, что вернуть то, что было, невозможно, Вы постарались доказать себе, что ничуть не жалеете об утрате, и решили встать на путь греха, не понимая, что возврата с него чаще всего нет и натворили еще немало глупостей... А сейчас Вы очень несчастны, Ваше Величество. Но не потому, что раскаиваетесь в содеянном, а потому что видите лишь то, чего у Вас нет, не замечая, что даровал Вам Господь, по милости своей.
  - Что ты можешь знать о моем грехе и моем раскаянии, глупая девчонка? В чем конкретно ты обвиняешь меня? - скривив губы, зло проговорила королева.
  - Я не судья, чтобы обвинять. Я лишь ответила на вопрос, - бесстрастно пожала плечами Алина.
  - Ты не ответила, ты лишь обвинила меня в грехе, причем абсолютно необоснованно.
  - Вы считаете измену, нагулянного и изуродованного корсетами ребенка, которого Вы бросили на произвол судьбы и отравленную Вами камеристку, что помогала Вам избавиться от ребенка, недостаточными основаниями?
  - Как ты смеешь?!
  - Смею что? Вслух сказать то, что открыто мне и то, что Вы безрезультатно пытаетесь забыть все эти годы и в чем до сих пор не раскаялись, боясь признаться даже на исповеди?
  - Так ты провидица... так вот для чего ты нужна ему... и почему вокруг него по-прежнему фаворитки... Ты рассказала ему?
  - Ему нет нужды в том, он все знает о Вас и так... Только он не знает, что ребенок жив, он считает, что ребенок или родился мертвым или Вы убили его.
  - Тогда почему он ничего не предпринял?
  - До недавнего времени его все устраивало. А теперь... теперь можно сказать... все устраивает меня.
  - Ты хочешь намекнуть, что пока ты благоволишь ко мне, ты не дашь ему ничего предпринять?
  - Нет, я открыто могу сказать, что не дам ему ничего предпринять, пока Вы и Ваш старший сын будете преданны ему. Меня интересует лишь это.
  - А ты оригиналка... Хотя ведь ты ясно дала понять мне, что Вы знаете обо мне все, и лишь твое присутствие сдерживает его...
  - Я не искала встреч. Вы приехали сами, Ваше Величество.
  - Может и к лучшему все это... Эта тайна так тяготила меня... Я могу исповедаться ведь теперь?
  - Если не хотите, чтоб король узнал, что Ваш мальчик жив, постарайтесь это сделать не во дворцовой церкви... мне кажется, что там даже у стен есть уши...
  - Ты знаешь, что с ним сейчас и где он?
  - А Вы точно хотите это знать? - Алина пристально посмотрела на королеву.
  - Нет, ты права... не хочу. Не говори ничего... хотя конечно я догадываюсь, что могло ожидать такого урода... я ведь даже ночью корсет не снимала... все надеялась, что он мертвым родится, чтоб еще один грех на душу не брать... Артур же предупредил, что если у меня после того, как он оставил меня, родится ребенок, то он меня вместе с ним отправит на эшафот. И это все из-за тех слов... Все действительно очень глупо получилось. Я злилась тогда на Артура, что он отказался арабского ювелира, про которого много говорили, для меня выкупить у султана... и я начала глазки герцогу строить, а потом еще сказала Артуру, что меня прельщает в герцоге, что тот, несомненно, выше его. Я не знаю, что на меня нашло, но когда Артур раздраженно заметил, что точнее будет сказать длиннее, я посмеялась и заявила, что иногда рост влияет и на все остальные достоинства мужчины. А на его вопрос разве у меня есть причины жаловаться на него, съехидничала, что как покорная супруга терплю то, что есть. Я, конечно, хотела его уязвить, но я не предполагала, что реакция будет такой... Он заявил, что рад, что я сказала об этом и больше никогда не заставит меня ничего терпеть. И дальше понеслась череда сменяющих друг друга фавориток. Он не скрывал ничего, и от этого мне было еще больнее. Я заявила, что если он не прекратит это, то я тоже заведу любовника... И он тогда, как раз и сказал, что ему от меня ничего не надо, его вполне устраивает, что у нас есть два сына, поэтому я могу делать все, что мне угодно, но вот если появится еще ребенок, я вместе с ним отправлюсь на эшафот.
  - Вам не кажется, Ваше Величество, что я плохо подхожу на роль исповедника?
  - Ты же все это знаешь, дай мне выговориться... Я ведь не могла ни с кем поговорить об этом... Хотя меньше всего я ожидала, что буду это рассказывать тебе. Я ненавидела тебя и боялась... Бенедикт мне все уши прожужжал, что ты вертишь Артуром, как хочешь, а он добивается твоей любви всеми доступными ему способами. Когда вчера нарочный передал, что весь двор остается здесь на неделю, я подумала, что Ваши отношения грозят перейти на другой уровень, и решила приехать, чтобы поговорить с Артуром и герцогом... и возможно склонить его изолировать тебя от короля.
  - Ваше Величество, вот только мне лгать не надо... я это чувствую. Я знаю, зачем Вы приехали сюда... Причем знаю, что ехали Вы с одним намерением, а потом Вы поменяли планы и сейчас судорожно обдумываете, как бы Вам их реализовать... и поможет ли Вам герцог Линд, если столь активно подталкивал к этому... но в любом случае я не позволю Вам сделать это.
  - Тогда почему ты не сказала об этом королю, а напротив остановила его?
  - Это был единственный способ остановить Вас и при этом дать Вам шанс заняться вопросами спасения собственной души, а не вопросами отмщения за свои нереализованные амбиции.
  - Ты считаешь, я поверю в это?
  - А разве у Вас есть альтернатива?
  - Хорошо... что ты хочешь, чтоб я сделала?
  - Я уже сказала, что не требую ничего, кроме преданности королю. Как Вашей так и Его Высочества...
  - Ты поверишь словам?
  - Я поверю клятве. Причем если Вы дадите ее мне, почувствую, когда Вы захотите ее нарушить.
  - Я могу сказать лишь за себя, как я буду клясться за Марка?
  - А за него клясться и не надо. Перестаньте лишь настраивать его против отца. Он слишком юн и слабохарактерен, если Вы и дальше будете культивировать его неприязнь к королю, Вы сломаете ему жизнь... Я знаю, что Его Величество часто несправедлив с сыном, но в Вашей власти смягчить все это и объяснить сыну, что от него ожидает отец и как себя вести, чтоб не раздражать его.
  - Я сама не знаю этого, а ты хочешь, чтоб я сумела объяснить это сыну? Вероятно, это знаешь ты, но не я. Хочешь, я пришлю к тебе сына? Поговори с ним, объясни, возможно, тебе это и удастся, а я вряд ли смогу.
  Алина вдруг замерла на несколько минут, а потом медленно проговорила, - Если мальчик начнет ездить сюда ни к чему хорошему это не приведет. Постарайтесь, Ваше Величество сделать так, чтоб он даже в свите короля сюда не приезжал.
  - Почему?
  - Слаб он очень...
  - Что ты имеешь в виду? На здоровье он не жалуется.
  - Не по нему будет ноша. Не надо, чтоб он приезжал... и про разговор наш и то, что узнали обо мне, не рассказывайте.
  - Ты запрещаешь?
  - Нет, я советую... решать не мне.
  - Намекаешь, что может влюбиться в тебя?
  - Влюбиться? - Алина усмехнулась. - Он не способен любить никого кроме себя, Вам ли не знать...
  - Он будет королем?
  - Коли будет на то воля Господа... Все в руках его...
  - Это я и без тебя знаю. Я спрашивала, будет ли на то его воля?
  - Откуда ж мне знать? Я не ясновидящая и не гадалка. Я знаю лишь то, что Господь хочет показать мне, а не то, о чем спрашивают меня.
  - То есть он показывает тебе лишь то, что хочешь знать ты?
  - Вы хотите сказать, что я лучше Господа понимаю, что мне лучше знать, а что нет?
  - Намекаешь, что получаешь все на блюдечке и в том объеме, что как раз и необходим?
  - Именно.
  - Великолепный способ красиво уйти от ответа и не поставить под сомнение собственные способности.
  - Это Ваше право сомневаться в моих способностях или нет... Мне безразлично, что Вы будете думать обо мне... Я дала Вам шанс, но честно предупреждаю, что он единственный... если я узнаю, что Вы не должным образом блюдете клятву, которую сейчас дадите мне, я постараюсь избавить короля от Вас...
  - В чем ты хочешь, что б я поклялась тебе?
  - Что будете преданны вашему супругу и никогда, и ни при каких обстоятельствах не предпримете ничего против него, а также не будете настраивать против него сыновей.
  - Клянусь, что буду преданна моему супругу и никогда, и ни при каких обстоятельствах не предприму ничего против него, а также не буду настраивать против него сыновей, - клятвенно подняв руку, произнесла королева.
  Герцогиня коснулась ее руки кончиками пальцев, и королева почувствовала, как между их руками проскочила искра.
  - Удовлетворена? - спросила она.
  - Вполне, - кивнула герцогиня, - только еще отдайте, то, что привезли, Вам это больше ни к чему.
  - Вот, возьми, - королева сняла с руки красивый перстень с изумрудом, - Если камень перевернуть вовнутрь, то сможешь высыпать яд...
  Герцогиня, молча, взяла его, потом сняла со своего пальца красивый перстень с бриллиантом, надела вместо него перстень королевы, а свой протянула ей.
  - В нем хоть яда и нет, но он не хуже, Ваше Величество.
  - Подарок короля? - надевая его на палец, спросила королева.
  - Нет, фамильная драгоценность моей матери.
  - И не жалко с ним расставаться?
  - Жизнь короля и полученная Вами возможность найти истинный путь, чтобы спасти Вашу душу, я думаю, стоят того.
  - Не считаешь, что за полученную возможность я должна расплатиться сама?
  - Я знаю, что Вы сейчас испытываете, Ваше Величество, и не хочу, чтобы Вы думали, что я хочу, воспользовавшись ситуацией, хоть что-то отнять или хоть в какой-то степени унизить.
  - Вот только святую из себя не надо строить... Я все равно не поверю.
  - И не надо... Я ведь уже сказала, что мне все равно, что Вы думаете обо мне. Я делаю то, что считаю правильным сама, а как это воспринимают окружающие, не имеет никакого значения, - качнула головой Алина.
  - Тебя не трогает общественное мнение?
  - Ни в малейшей степени.
  - А если я распространю слух, что застала вас с королем и ты его любовница?
  - Вы получите очень мстительного врага в лице моего супруга, и он постарается отыграться, а больше ничего. Хотите разнообразить Вашу жизнь и поставить ее на кон в игре с ним, флаг Вам в руки. Мне нравится наблюдать за столь интересными перипетиями дворцовой жизни.
  - То есть лично ты мстить не будешь?
  - Пока Вы будете верны клятве, что дали, не буду ни при каких обстоятельствах.
  - Да неужели? - королева вдруг резко встала, шагнула к ней и с размаха ударила по лицу. - А сейчас? Подставишь вторую щеку?
  - Подставлю, хоть и не понимаю за что, - усмехнувшись и глядя ей прямо в глаза, проговорила Алина, - будем считать, что это тоже плата за его жизнь, ведь с такими планами, наверное, очень трудно расстаться...
  - Я тебя, тебя лишь отравить хотела, стерва! - со слезами в голосе выкрикнула королева.
  - Только до тех пор, пока с ним не встретились... Он что-то сказал, что заставило Вас сменить планы... я пришла лишь из-за этого. Я испугалась, что не успею вмешаться. А меня отравить невозможно, я чувствую, что отравлено... У Вас ведь, например, мелькнула мысль, отдавая мне кольцо, не перевернуть ли его так, чтоб отравить меня им, но испугавшись, что если я умру, он поймет, что это сделали Вы и сразу избавится от Вас, так, что Вы не успеете ничего предпринять против него, не стали делать это.
  Королева вся сразу сникла после слов Алины, и после недолгой паузы тихо спросила, - Ты знаешь, как оно действует?
  - Нет. Но я знаю, что сейчас оно неопасно для владельца.
  - Его сделали для меня... тот яд, что отравит владельца кольца, если камень чуть утопить вниз и повернуть по часовой стрелке на сто восемьдесят градусов, действует сразу и по уверениям того, кто дал его мне, безболезненно... а тот, что под камнем, безвкусен, действует спустя несколько суток, но наверняка и противоядия нет.
  - Учту. Кстати, что сказал король?
  - Он, встретив меня, сказал, что если я приехала в надежде хоть что-то предпринять против тебя, то свои дни я закончу в монастыре. Я, возразила, что лишь хотела быть подле него и не могу позволить, чтоб он так надолго оставлял меня, ну и тогда он потащил меня сюда, заявив, что заставит раскаяться в столь необдуманных желаниях и требованиях. И вот тогда действительно у меня возникла мысль, что лучше отравить его... потому что тогда я стала бы регентшей до совершеннолетия Марка, и все проблемы исчезали... "король умер, да здравствует новый король", никто не посмел бы обвинить меня... особенно если бы я раздала ваши с герцогом владения Бенедикту, Вилли и Лидии. Ну что ты улыбаешься и молчишь? Я ненавижу тебя, если бы король умер, я бы первым делом отправила тебя на плаху...
  - Нет, первым делом не отправили бы, - вдруг, рассмеялась герцогиня. - Это Вы сейчас, злитесь на меня за то, что я сорвала Ваши планы, а если бы Вам удался Ваш план, Вы стали бы искать во мне союзника... и пошли бы на все, чтоб только заручиться моей поддержкой. Потому что ни герцог Бенедикт, ни герцогиня Лидия не удовлетворились бы расширением своих владений. Они стремятся к власти... и регентшей Вы пробыли бы недолго... Они бы объединившись, убили бы и Марка, и Стефана, а потом бы сцепились между собой.
  - А ты бы согласилась?
  - Нет. Вы с Марком обрекли бы государство на гибель. Из Вас регентша, как из осла певец, и из Марка король такой же... Ему, чтоб иметь возможность королем стать, так поработать над собой надо, что даже не знаю в силах ли то его... Да и если я допустила бы смерть государя, значит, имела бы свои собственные планы... В общем, Ваша затея изначально не имела шансов на успех. Вы руководствуетесь эмоциями, а не здравым смыслом. Это даже то, что Вы ударили меня, доказывает... Это от бессилия и не от большого ума. Эмоции владеют Вами, а не Вы ими...
  - Почему это? Ты ж пообещала, что мстить не будешь... Неужели солгала? Так это лучше знать заранее...
  - Я мстить не буду... но и помогать больше не буду тоже... Сами будете свои отношения с королем распутывать, Ваше Величество, - Алина грустно покачала головой и повернулась к двери. - Я распоряжусь, Вам приготовят апартаменты, если Вы после завершения разговора с королем захотите остаться и перепрягут лошадей, если вдруг захотите уехать.
  - Алина, не уходи! - королева вдруг стремительно шагнула к ней и схватила за руку, - Прости меня, пожалуйста, прости. Хочешь, на колени перед тобой встану? Я запуталась... совсем запуталась... Я не знаю, что творю, но иногда мне кажется, что у меня на шее петля, я пытаюсь от нее избавиться, а от этого она затягивается только туже... я не знаю, что делать...
  - Вы от меня совета ждете?
  - Да.
  - Я могу дать, конечно... но ведь Вы, Ваше Величество, слушать не станете, лишь еще большую обиду на сердце положите...
  - Слушать может, и не стану, но и обижаться не буду.
  - Смотреть надо не на то, чего нет, а на то, что есть. Иногда бывает полезно по тюрьмам пройтись, или хотя бы по комнатам дворцовых слуг, или по селам прокатиться, да посмотреть, как живут и, не поднимая головы, работают те, кто не творил ни беззакония, ни греха... а потом сравнить со своей жизнью... И возможно, тогда придет понимание того, что вся жизнь была осенена милостями и дарами Господа. Но ни его милости, ни дары оценены не были, а вместо благодарности, злоба и обида разъедали сердце. И возможно тогда появится осознание и опасение, что терпение Господа когда-нибудь может закончиться, и можно не успеть, ни стать достойной такой его любви, ни душу свою от греха очистить...
  - Да как ты смеешь меня с чернью ровнять?
  - А для Бога все равны... Одним просто он больше других даровал, но с них и спрос будет больше...
  - Ты действительно так считаешь?
  - Не считала бы, не говорила...
  - А как мне быть с королем, с Артуром как?
  - Никак... он не вернется к Вам, чтобы Вы не делали, но и избавляться от Вас не будет, если мешать ему не будете... Живите своей жизнью. С сыновьями общайтесь, только не для того, чтоб против отца их настроить, а чтоб чему-нибудь хорошему научить. Делом каким-нибудь займитесь, на богомолье съездите, пожертвованиями и подаянием озаботьтесь. Глядишь, и у Вас самой на душе легче и светлей станет, и петля с шеи исчезнет.
  - Тебе легко говорить...
  - Конечно. Давать советы другим всегда легче, чем выполнять их самой. Только Вы же сами просили совет, и никто не обещал, что он будет легко выполним.
  - Ты сказала, Марку надо над собой поработать, чтоб королем стать. Что ты имела в виду?
  - А Вы разве не понимаете? Он же труслив, и пытается скрыть это за агрессивностью, ненавидя сам себя и всех окружающих за то, что слаб сам. Ему необходимо стать сильным и уверовать в собственные силы.
  - Ты считаешь, это реально? Ты это можешь сделать?
  - Это может сделать только он, если захочет, конечно.
  - Ты можешь объяснить ему как?
  - Я почти не покидаю владения, а ему, как я уже сказала, здесь лучше не появляться.
  - То есть это в твоих силах, но ты не хочешь это делать?
  - Точнее будет сказать: не имею возможности.
  - Ты же не запретила ему появляться здесь?
  - Ваше Величество, в Ваших силах помочь ему понять необходимость поработать над собой и аккуратно наставлять... Не торопитесь, всему свое время. Если Вы подтолкнете его и спровоцируете его общение со мной, это может закончиться совсем не так, как Вы планируете...
  - Ты не хочешь, чтоб у Артура был достойный наследник?
  - Хочу и помогу... только время не торопите... сейчас не время еще... не готов он и может сорваться... это как доверить управлять каретой маленькому ребенку... Он не только не справится, но и покалечиться может...
  - У него нет времени! Артур сделал из него истерика и труса. Причем действительно агрессивного, если он уверен в своей безнаказанности. Ему необходимо почувствовать, что он что-то представляет из себя... С учетом того, что требуешь ты, это может сделать или Артур, но он не будет, ему нравится унижать Марка, или ты. Больше некому...
  - Хорошо, Ваше Величество, я сброшу карты... - Алина усмехнулась. - Я могу это дать Вашему сыну, но тогда он, не умея контролировать свое поведение, и не имея ни терпения, ни мудрости, ни такта столкнется с таким противостоянием со стороны Артура, что вряд ли выдержит... и результат, возможно, будет очень плачевный...
  - Можешь? - глаза королевы азартно сверкнули. - Дай, и я обещаю, что его поездка к тебе будет единственной... больше сюда я его не пущу и постараюсь, чтоб он был покорен отцу.
  - Вы потеряете над ним власть, как только он почувствует уверенность в себе... и он постарается доказать отцу, что чего-то значит в жизни, но его отец не тот, кто прощает подобную демонстрацию силы... Поэтому Марку необходимо сначала научиться быть уравновешенным, спокойным, выдержанным и дипломатичным, а уже потом я могу дать ему почувствовать его силы. Иначе Артур сломает его, и я не остановлю... Вашего супруга не волнует, что будет после его смерти.
  - Ты видишь это?
  - Нет, просчитываю ситуацию...
  - Тогда как ты можешь быть в этом уверена?
  - А я и не сказала, что уверена. Я все время говорила: возможно... поэтому и не запрещала... но на Вашем месте рисковать не стала бы...
  - Алина, - королева вдруг опустилась на колени, - я умоляю тебя... Помоги Марку... и пусть будет то, что будет...
  - Тогда Вы должны внушить ему мысль, что чтобы я не говорила ему слушаться он меня должен безоговорочно... Он пойдет по самому краю, потому что я извне попытаюсь изменить его судьбу, а это не просто, и любой его отказ будет равносилен не возвращению к прошлому, а катастрофе, последствия которой непредсказуемы...
  - Я обещаю, я отправлю его к тебе, лишь, если буду уверена, что он это полностью осознал.
  - Хорошо, пусть будет так... я сделаю все, что от меня зависит, только Вы, Ваше величество, выбрали очень рискованный путь для него, и шансов у него мало. Вставайте и подумайте еще об этом на досуге, прежде чем принять окончательное решение, а теперь встаньте, пожалуйста...
  - Ты действительно поможешь ему, и не предпримешь ничего против него и меня?
  - Я ведь уже сказала, что сделаю все, что от меня зависит, чтобы помочь ему, и пока вы оба будете преданны Артуру не буду ничего предпринимать против вас. Я не люблю по несколько раз повторять одно и тоже.
  В это время дверь распахнулась, и в библиотеку вошел король.
  - О чем просит тебя эта стерва? - на латыни спросил он у Алины.
  Однако та не стала менять язык общения:
   - Государь, Ваша супруга уверяла меня в том, что в ее планы абсолютно не входило огорчать и злить Вас, и она была очень опечалена тем, что ее приезд так рассердил Вас. Сейчас она хочет знать может ли она остаться или посещать нас с герцогом в будущем, и что ей сделать, чтобы Вы перестали гневаться на нее, так как на данный момент она не желает никому зла и не хочет расстраивать Вас. Встаньте, пожалуйста, Ваше Величество. Я думаю, государь все сейчас сам объяснит и Вам, и мне.
  Королева медленно поднялась и обернулась к королю:
  - Так я могу остаться?
  - Мне не доставало еще и здесь видеть тебя, мне хватает этого на официальных приемах, - зло проговорил тот, в упор глядя на нее. - Убирайся отсюда, и чем скорей, тем лучше. И чтоб больше тебя я здесь не видел, иначе последствия тебя очень сильно огорчат.
  - Вы запрещаете мне общаться с Вашей супругой, государь? - вновь вступила в разговор Алина.
  - Нет, Алина, тебе я не запрещаю ничего, - уже менее раздраженным тоном ответил король, обернувшись к ней, и повел плечом. - Хочешь с ней общаться, общайся, но в мое отсутствие. Пока я здесь, ее присутствие я не потерплю. Еще раз увижу ее здесь, даже твое заступничество ей не поможет. Понятно?
  - А если она не успеет уехать до Вашего появления, мой государь?
  - Алина, я позволю тебе дать ей возможность поспешно удалиться в этом случае. Как впрочем и сейчас. Проводи ее, пусть срочно уезжает и проследи, чтоб кроме тебя она не общалась ни с кем, иначе выполнять свое обещание касательно ее я не буду. Ты поняла, о чем я?
  - Хорошо, мой государь, - Алина демонстративно склонила голову. - Все будет так, как Вы желаете.
  - Ой, кузина, не надо передергивать, ты не даешь мне возможности ничего сделать так, как желаю я. Если б я поступал в соответствии с моими желаниями, Гертруда бы уже давным-давно покоилась на кладбище для преступников или бы жила в монастыре. И я больше не намерен от нее скрывать, что она не там только благодаря исключительно твоим стараниям.
  - Не преувеличивайте, государь... Вы корректируете свои желания, не исходя из моих требований, а только потому, что ответственно относитесь к собственному долгу и возложенным на Вас обязанностям. Я лишь изредка напоминаю Вам о них и не больше.
  - Алина, я знаю, что ты тактична, но не надо это постоянно демонстрировать мне даже в приватных беседах. Гертруда неглупа, хоть это может и не всегда явно видно по ее поведению, однако в любом случае, ты ведь не считаешь ее тупой до такой степени, чтобы смысл происходящего остался для нее загадкой. Поэтому не старайся построить красивый фасад из слов, за которыми ничего не стоит. У меня нет по отношению к этой женщине ни долга, ни каких-то обязанностей. Я терплю ее лишь потому, что это твое требование, на котором ты упорно настаиваешь. Тебе нравится чувствовать себя добросердечной, причем, заметь, исключительно за мой счет. Ты заставляешь меня выносить рядом с собой присутствие той, для которой не святы ни законы Божьи, ни моя честь, ни интересы государства. Ее интересуют лишь удовлетворение собственных прихотей, амбиций и вожделений. Однако ты вынуждаешь меня закрыть глаза на все это и отказаться от мысли отправить ее либо на эшафот, который она давно заслужила, либо в монастырь, где могла бы замолить свои грехи.
  - Вы напрасно так говорите, мой государь. Я не хочу с Вами спорить, однако хочу заметить, что Ваши слова кроме всего прочего еще и очень обидны. Если Вы ставили своей целью обидеть и ее, и меня, можете не сомневаться, Вы ее достигли.
  - Мне плевать, как воспримет она мои слова, но я очень хочу знать, на что обиделась ты, - король шагнул к Алине и обхватил за плечи. - С какого времени ты стала обижаться на правду? Или я хоть в чем-то солгал?
  - Я знаю, что Вы не лжете, мой государь, но это Ваша правда... и она не совсем объективна, - Алина удрученно вздохнула и перешла на латынь: - Во-первых, Ваше поведение тоже не образец христианской добродетели, а во-вторых, не усердствуйте так, она уже сломалась и будет очень удобной для Вас супругой, особенно если Вы позволите ей сохранить хотя бы видимость собственного достоинства, а в-третьих, на данном этапе ее присутствие рядом с Вами гарантирует стабильность государства, можете мне поверить. Поэтому, улыбнитесь, скажите ей что-нибудь приятное, а еще лучше извинитесь. И Вы получите гарантию того, что она не сыграет у Вас за спиной.
  - Уверена, что не сыграет? - тоже сменил язык общения король. - Недруг стопроцентно неопасен лишь тогда, когда мертв. Даже друг может предать.
  - Я не дам ей возможности это сделать, но мне будет легче ее контролировать, если Вы поступите так, как я сказала.
  - Хорошо, кузина... пусть будет так, ты знаешь, я не могу тебе противоречить, - король разжал руки, отступил на шаг и повернулся к королеве: - Извини, Гертруда, я погорячился и наговорил много лишнего. Не сердись. Однако было бы лучше, если б ты сейчас уехала и в последствии навещала Алину лишь в мое отсутствие. Мне необходимо иметь место, где я мог бы расслабиться, и условности двора не давили бы на меня столь тяжким грузом.
  - Условности двора? - тихо переспросила королева, ее глаза непонимающе распахнулись. - Когда это Вы при дворе соблюдали хоть какие-то...
  Она не успела договорить, Алина, шагнула к ней, схватила ее за лечо и, сильно сжав, опустилась на колени сама, вынуждая и королеву последовать ее примеру, после чего достаточно жестко проговорила:
  - Мой государь, Ее Величество, конечно же, последует Вашим рекомендациям, и не будет нарушать Вашего уединения, где бы то ни было, если на то не будет Вашего соизволения. Она лишь хотела заметить, что и при дворе и в любом другом месте, ее присутствие никоим образом не налагает на Вас никаких обязательств и не принуждает ни к какому соблюдению условностей. Я правильно Вас поняла, Ваше Величество? - с напором в голосе спросила она в конце.
  - Да, конечно, герцогиня, именно это я и хотела сказать, - королева уже сама склонилась еще ниже.
  - Вот и отлично, Гертруда, я рад, что мы, наконец, нашли приемлемое для нас обоих решение. А сейчас встаньте, милые дамы, и разрешите мне удалиться. Я оставлю Вас, Гертруда, в надежде, что увижу теперь лишь при дворе, - сухо проговорил король и, не дожидаясь, пока женщины поднимутся с пола, стремительно вышел.
  Поднявшись с колен, королева вновь смерила Алину оценивающим взглядом:
  - Ну ты и вертишь им... - покачав головой, тихо проговорила она, - сказал бы кто, не поверила бы... Только зачем это тебе было нужно: заставлять его извиняться? Я хоть латынь и не понимаю, но ведь и без знания слов можно сообразить, что он остался при своем мнении, но ради тебя согласился и дальше делать вид, что уважительно относится ко мне.
  - Ваше Величество, я действительно хочу, чтоб Ваш сын стал достойным его наследником. И я твердо уверена в том, что только Вы можете этому поспособствовать. Я не буду опровергать, что король был неискренен в своих извинениях, не в моих правилах лгать. Но я надеюсь, что Вы оцените его тактичность и ответите не только тем, что не будете плести против него интриги и заговоры, в чем поклялись, но и постараетесь стать его надежной союзницей.
  - Ты думаешь, он оценит? - усмехнулась королева.
  - Он - нет, но оценю я, а это тоже немало в Вашем положении.
  - Хорошо, я постараюсь... - печально вздохнув, согласилась она, - в моем положении действительно выбирать не приходится. Будет что-то нужно сделать, скажи. И кстати, можешь обращаться по имени.
  - Хорошо, Гертруда я воспользуюсь этим. Для начала я хотела бы знать, где Вы нашли ювелира, который изготовил Вам перстень.
  - Этот перстень мне подарил герцог Веренгер, он был моим любовником одно время. И у него был план убить короля, но я испугалась... после нескольких месяцев общения с герцогом, я стала бояться его даже больше Артура, он очень жестокий человек. Я подумала, что мне не резон менять мыло на шило, и что, придя к власти, герцог может избавиться и от меня, поэтому сказала ему, что у меня украли перстень, а сама его спрятала. А потом очень кстати Леопольд попал в немилость у Артура, и тот отослал его от двора.
  - Герцог Веренгер обещал еще достать яд или подобный перстень?
  - Нет, он сказал, что достал этот перстень с большим трудом, и запаса подобного яда у него больше нет, поэтому очень разозлился, когда я сказала, что у меня украли его. Мне показалось, что он готов убить меня и еле сдерживается.
  - Ваше Величество, а герцог никого из фрейлин не рекомендовал Вам? - Алина задумчиво нахмурилась.
  - Да, одну, Регину. Я хотела от нее избавиться, но она глянулась Артуру, и он не дает мне это сделать до сих пор.
  - Пошлите ее с поручением ко мне, когда вернетесь во дворец. Например, завтра. Пусть привезет мне Вашу записку о том, что Вы, в соответствии с нашей договоренностью, посылаете мне какой-нибудь подарок. Записку залейте воском и запечатайте так, чтобы не вскрыть...
  - Хорошо. Ты хочешь ее обвинить в его пропаже?
  - Я хочу разговорить девочку, но так, чтоб она не поняла, какими способностями я обладаю и что знаю про нее... Мое недоумение в связи с отсутствием указанного в записке подарка будет великолепным поводом узнать много интересного.
  - В первую очередь обо мне, как я понимаю, - усмехнулась королева.
  - Я думаю, что все, что она знает о Вас, она уже передала королю, так что вряд ли у Вас есть резон этого опасаться. Если он знает и его это не волнует, почему Вы думаете, что это должно взволновать меня? Меня интересует не это... Меня интересует, нет ли у нее перстня подобного Вашему...
  - А ты что не видишь это?
  - Вот Ваш перстень, например я не видела, пока Вы не захотели им воспользоваться... Кто знает, вдруг и ее не вижу тоже... или говорю, что не вижу, чтобы Вас не пугать... Пришлите мне девочку, ведь если она натворит чего, я Вас обвиню.
  - Конечно, пришлю. Какие проблемы? Я буду только счастлива, если ты отправишь ее или в темницу, или на плаху... делай с ней что хочешь. Если будет надо, я подтвержу все, что только пожелаешь.
  - Вы согласны лжесвидетельствовать? - удивленно спросила Алина.
  - А ты сомневаешься? - хмыкнула королева. - Ты обладаешь надо мной теперь такой властью, что можешь заставить делать не только это.
  - Вы боитесь меня?
  - Я боюсь оказаться в монастыре... - королева тяжело вздохнула. - Ты никогда не была в монастыре молчальниц, куда ссылают особ отверженных и высокородных?
  - Молчальниц?
  - Ну да, его так все зовут, там более половины монахинь несет обет молчания и кроме как для молитв рта не открывает. Мне про него такие ужасы рассказывали... Там, говорят, настоятельница Нора опальных жен, обвиненных в прелюбодеянии, или девиц, что отцовской воле противились, в каменных мешках, по колено, а то и по шею в собственном дерьме, годами держит, чтоб осознали и раскаялись. И даже когда выпускает, за малейшую провинность так наказывает, что они сами в эти каменные мешки обратно просятся...
  - Это кто же Вам такие подробности рассказал, коль молчат они почти все? - усмехнулась Алина.
  - Да все говорят... Вон, у графа Эсвелта лет шесть назад, дочь в церкви на венчании отказала жениху, и граф, разгневавшись, отправил ее туда на год. А когда приехал за ней через год, она хоть и не говорила ничего о жизни в монастыре, но на коленях его молила, и пол у ног целовала, чтоб только забрал он ее, соглашаясь выйти замуж за любого. А когда он выдал ее замуж за старого графа Орера, чтоб дела свои поправить, то тому стоило только сказать: "Никак в монастырь захотела?" и она у ног его ползать начинала, предлагая как угодно наказать ее, только не отправлять туда, и боялась не то что с кем-то кроме него общаться, а даже посмотреть на кого-то. И даже сейчас, когда граф Орер, год уж как умер, она никуда не выезжает и в гости к себе никого не зовет.
  - Гертруда, я слышала, что в монастыре порядки действительно суровые, но абсолютно незачем верить досужим домыслам и страшилкам, распространяемым злыми языками. Монастырь, это место где жизнь посвящают Богу, а не место где глумятся над теми, кто туда попадает. И хоть я не была в том монастыре, про который Вы рассказываете, я не могу поверить, что настоятельница вместо наставления на путь истинный может унижать и мучить тех, чьи жизни вверены ей. У нее цель очистить их души и указать путь к Богу, а не изводить, делая невыносимой саму жизнь.
  - Я не буду спорить, - качнула головой королева, - но мне бы не хотелось на собственном опыте выяснять кто из нас двоих прав в оценке этого монастыря. Ты по большому счету и не можешь сейчас плохо о нем говорить, раз вы с герцогом отдали туда двух малолетних дочерей. Но в любом случае я бы предпочла никогда не оказываться даже близко к нему. И я готова сделать для тебя все что угодно, лишь бы ты не позволила Артуру отправить меня туда.
  - Что ж у Вас здравый и прагматичный подход к данной проблеме, и он устраивает меня, - усмехнулась Алина, - пойдемте, я прикажу перепрячь лошадей и провожу Вас. И жду завтра к вечеру Вашу Регину.
  - Я действительно могу как-нибудь приехать к тебе?
  - Можете. Захотите пообщаться или что-то рассказать, приезжайте.
  - Ты знаешь, я обязательно воспользуюсь твоим разрешением, - королева взяла Алину за руку и заглянула ей в глаза, - мне впервые в жизни хочется добиться чьего-то расположения. И вовсе не потому, что именно от него зависит моя судьба, а потому, что мне хочется доказать и почему-то именно тебе, что я не настолько скверна, как могло показаться на первый взгляд, и то, что ты дала мне шанс стать лучше, ты сделала не напрасно.
  - Прекрасно, Гертруда, теперь Вам только остается постараться простить и начать самостоятельную жизнь, Вы сами поймете, что она после этого станет намного легче.
  - О чем это ты?
  - Вся Ваша жизнь была посвящена сбору, даже коллекционированию обид и стараниям отомстить и хоть как-то расплатиться за них. Нельзя посвящать этому жизнь. Артур не принадлежит Вам, вернее перестал принадлежать после той вашей ссоры, так отпустите его из своей души, его не трогают Ваши попытки расквитаться с ним, те Ваши слова для него были единственной монетой, что он принял от Вас. Теперь уже даже ваши смерти ничего не изменят, смиритесь, простите и начните жить сама.
  - И что же я должна простить?
  - В первую очередь то, что он не простил Вас. Вы должны в душе согласиться, что он имеет право на отдельную от Вас жизнь.
  - Он и так ее имеет.
  - Имеет, но Вы считаете, что это несправедливо, что этим он обижает Вас, и кроме этого не видишь ничего, даже сыновей. Смиритесь и согласись с тем, что это его право жить так, как ему заблагорассудиться. Пусть сам разбирается со своей жизнью, а Вы разбирайтесь со своей. У Вас, между прочим, не самый худший вариант: Ваш муж в Вашу жизнь почти не лезет, а могло бы быть совсем иначе. Он бы и свою жизнь вел, как хотел, и Вашу под себя строил... Это бы было еще хуже.
  - Нет, не хуже, - в глазах королевы сверкнули слезы, - ты не поверишь, но я мечтала, чтоб он застал меня с любовником, избил бы и заставил бы быть верной ему. Пусть бы бил, контролировал, запирал, только не это равнодушие. Он выбросил меня из своей жизни, как грязную и ненужную тряпку. Да я бы согласилась ноги его любовницам мыть, лишь бы быть рядом с ним... Я не могу его отпустить... не могу... и в то же время сегодня, там, во дворе я поняла, он не позволит мне этого... поэтому и хотела отравить его... подумала: все, не могу больше, и пусть будь дальше, что будет... а теперь понимаю, что легче бы мне не стало... и действительно Бенедикт с Лидией уничтожили бы и сыновей, и меня...
  Королева помолчала немного, потом спросила: - Ты думаешь, я смогу жить, не оглядываясь на него?
  - Сможете. Дело себе найдите и сможете.
  - Какое?
  - Я уже советовала. По селам прокатитесь, а еще лучше на рудники поезжайте или в лечебницах милостыню раздайте. Увидите столько человеческих страданий и горя, что своя боль сразу по сравнению с этим совсем других размеров покажется.
  - Хочешь, чтоб я себя с чернью сравнила?
  - Считаете, они из другого теста вылеплены, не чета вам? Какое Вам дело до их страданий? А они такие же... только при рождении Господь им дал меньше. Вот и вся разница. Ваш младший сын, хоть и высокородный, а тоже посреди черни живет, и страданий хлебнул столько, что Вам и не снилось. А Вы все себя жалеете. Никогда не задумывались, как ему живется?
  - Где он?
  - Не скажу. И ему окончательно жизнь сломаете и себе. Если все это вскроется, даже я вряд ли смогу помешать Артуру вас обоих на эшафот отправить. Жалейте всех убогих, может, и ему невзначай поможете...
  - Ты мне всю душу сегодня переворотила, мне так больно и плохо...
  - Это как нарыв вскрыть, всегда больно... подумайте над всем этим на досуге, Вам решать: лечить Вы свою душу дальше будете или оставите гнить в собственных грехах, обидах, да желаниях отмщения... И еще молитесь и кайтесь. Господь дает сил тем, кто хочет душу свою от скверны очистить и путь истинный найти.
  - А ты нашла этот истинный путь?
  - Я считаю, что вся жизнь это поиск этого пути и сомнение: он ли, не свернул ли ты с него? И, на мой взгляд, истинный путь знает лишь Господь и для каждого он свой. У тех, кто в монастырях живет он конечно четче и яснее, их каждый шаг заранее определен, и уставом, да наставлениями старших выверен и ведет их к Господу. А вот в миру такого нет, здесь каждый шаг это распутье и какой путь выбрать и куда он ведет: ближе к Господу или от него уводит, порой очень трудно понять.
  - Ты жалеешь, что живешь не в монастыре? - удивленно спросила королева, уловив в голосе Алины ностальгические нотки, - Ну да... я припоминаю, Артур говорил, что после смерти ребенка ты вместе с дочерью герцога уехала в монастырь, откуда они тебя насильно забрали... Ты и правда хотела там остаться?
  - Да, я хотела... но король и герцог были против, и настоятель выдал меня им, сказав, что моя жизнь не принадлежит мне.
  - Поверить не могу... по собственной воле желать уйти в монастырь... ты действительно оригиналка.
  - Я прожила там двенадцать лет, и последние годы была очень счастлива. Там люди ближе всего к Богу. Возможно, когда-нибудь у меня появится возможность вернуться туда.
  - Ты сумасшедшая... у тебя все есть, тебя любит муж, и он, и король выполняют любые твои прихоти и, как я теперь понимаю, король даже не посягает на твою честь, но был бы счастлив удовлетворить тебя, если ты захочешь. Чего тебе не хватает? Ну потеряла ты ребенка... другие будут, а если и не будут, герцог все равно не бросит тебя, у него уже три дочери... От чего ты бежишь?
  - Так Вы сами ответили в самом начале: я - сумасшедшая, - усмехнулась Алина.
  - Извини... я сказала образно.
  - Здесь не за что извиняться. Я действительно не такая как все... ведь именно это характеризует сошедших с ума. Я вижу столько грязи, Гертруда, что мне очень тяжело в миру... и это объясняет все. Ладно, давайте закругляться с разговорами. Терпение Вашего супруга не беспредельно. Если Вы не уедете в ближайшее время, он найдет способ заставить нас обеих пожалеть об этом.
  
  На следующий день вечером, возвращаясь с охоты, король заметил во дворе замка карету королевы.
  - Что такое?! - с угрозой тихо спросил он, обернувшись к Алине.
  - Скорее всего, королева выполнила свое обещание и с одной из своих фрейлин прислала мне то, о чем я ее просила, - с милой улыбкой Алина взяла короля за руку. - Я надеюсь, Вы не будете сердиться, что я кое-что потребовала от Вашей супруги взамен собственного расположения?
  - И что ты надеешься от нее получить? - удивлено спросил тот.
  - Это маленькие женские секреты... Зачем Вам знать их? Я конечно расскажу Вам все, если Вы будете настаивать... Но неужели у меня не может быть хоть какой-то маленькой женской тайны?
  - Я не буду настаивать. Развлекайся. Я доверяю тебе, - король обнял Алину за плечи и вдруг раздраженно тряхнул головой. - Хотя нет, я хочу знать. Скажи!
  - Обещаете, что не предпримете ничего? - заглядывая ему в глаза, спросила Алина.
  - Обещаю, - утопая в ее взгляде, подтвердил король.
  Алина наклонилась к самому его уху и тихо прошептала: - Она прислала мне с Вашей любовницей, которую я подозреваю в заговоре, повод вытрясти из нее все, что она знает. Не вмешивайтесь, пожалуйста, девочка может и не виновата ни в чем... это лишь подозрения.
  - Алина! - король отстранился и яростно сверкнул глазами.
  - Вы обещали, милорд... - мелодично рассмеялась она, - обещали не вмешиваться в женские дела.
  - Хорошо, кузина, - король глубоко вздохнул, и сам наклонился к ее уху, - мне будет даже интересно, как ты будешь вытрясать информацию из заговорщицы. Позови, если помощь потребуется. Да, и в методах можешь себя не ограничивать, я в любом случае не буду в претензии.
  - Вы несказанно великодушны, - глаза Алины лукаво блеснули.
  В это время к ним подошел Рон и с поклоном доложил:
  - Ваша Светлость, к Вам приехала леди Регина, фрейлина Ее Величества. Она дожидается Вас в Вашей гостиной. Я взял на себя смелость проводить ее туда, так как она приехала уже более часа назад.
  - Хорошо, Рон. Я переоденусь и подойду туда, - кивнула Алина.
  - Мне будет позволено, Ваша Светлость, доложить герцогу, что Вас не разгневало мое своеволие?
  - Да, Рон, я считаю, ты поступил правильно, не в коридоре же ее держать. Иди, я не гневаюсь.
  Рон с поклоном удалился.
  - Герцог чудесно вымуштровал всех слуг, даже мне такое не удавалось, - заметил король, провожая взглядом удаляющегося Рона.
  - Я передам ему, что Вы столь высоко оценили его старания, он будет рад, - скривив губы, проговорила Алина.
  - А ты выходит, ими недовольна?
  - Милорд, давайте оставим эту тему... Это ваша мужская обязанность, Вы запретили мне вмешиваться, так что и мнение мое спрашивать не надо.
  - Я спрашиваю не мнение по поводу методов, какими герцог добивается подобных результатов, я спрашиваю мнение о самом результате. У тебя есть в чем упрекнуть слуг, ты недовольна их поведением?
  - Нет, в этом отношении все отлично и безупречно.
  - Тогда все замечательно. Тебя должно интересовать лишь это.
  - Я стараюсь... - печально вздохнула Алина, потом повела плечом и спросила: - Позволите мне пойти побеседовать с фрейлиной королевы?
  - Конечно. Какие вопросы. Конечно же, иди.
  - Благодарю Вас, - губы Алины тронула едва заметная улыбка, затем она обернулась к пажу, стоявшему все это время чуть в отдалении: - Пойдем, поможешь мне.
  
  
  Войдя к себе в гостиную Алина остановилась, Виктор сопровождающий ее замер сзади. Из кресла, где сидела, ей тут же на встречу поднялась стройная молоденькая девушка с кукольными чертами лица и большими выразительными глазами.
  - Приветствую Вас, Ваша Светлость, - мелодично проговорила она и, склонив голову, присела в глубоком реверансе.
  - Ты фрейлина королевы, милочка? - Алина шагнула ближе и рукой коснулась щеки девушки.
  - Да, Ваша Светлость.
  - Каких же очаровательных прелестниц подбирает Ее Величество в свое окружение. Из какого ты рода, куколка? - рука герцогини, скользнув по щеке девушки, прошлась по плечу и спустилась ниже к рукам. А потом герцогиня, нежно улыбаясь, взяла руки девушки в свои. - Где же она разыскала такую красавицу?
   Щеки девушки заалели, и она потупилась: - Я младшая дочь графа Болгера. Герцог Веренгер, наш сюзерен, рекомендовал меня Ее Величеству, и я вот уже больше двух лет состою при королеве.
  - Значит ты уже опытная фрейлина, это замечательно, - рука Алины вновь прошлась, но уже по другому плечу девушки, - давно я не встречала таких миленьких куколок, ты восхитительна, крошка. И каковы твои обязанности при королеве?
  Плечи девушки стали заметно подрагивать, она действительно уже достаточно опытной придворной дамой и понимала, что такое явное восхищение той, что по слухам вертит королем, как хочет, не могло предвещать ничего хорошего. Либо герцогиня узнала, что перед ней одна из любовниц короля и сейчас ищет повод расквитаться, либо что еще хуже, решила использовать сама приглянувшуюся ей фрейлину.
  - Я... я... я подбираю наряды для Ее Величества, - запинаясь проговорила Регина.
  - Ты чего испугалась, крошка? Разве я чем-то обидела тебя? - Алина рукой приподняла голову фрейлины и заглянула ей в глаза.
  - Нет, Ваша Светлость, что Вы... - Регина попыталась отвести взгляд, но рука Алины жестко сжала ее подбородок.
  - Я не люблю, когда мне не смотрят в глаза, крошка, - очень холодным тоном проронила она, - обычно это означает, что человек задумал что-то дурное и пытается это скрыть. Мне бы не хотелось думать подобное о тебе, ты слишком приглянулась мне, малышка. Поэтому постарайся взгляд больше не отводить, не нравится мне это.
  Герцогиня сказала это тоном человека имеющего власть и право, и Регина испугалась, она поняла, что не посмеет перечить, чтобы не потребовала сейчас от нее эта молодая властная женщина. Губы ее задрожали, и она, стараясь смотреть прямо герцогине в глаза, тихо проговорила: - Простите, Ваша Светлость. Я постараюсь больше ни чем не прогневать Вас.
  - Вот и умница, крошка. У тебя оказывается еще и отличные манеры, ты не перечишь и не дерзишь, это дорогого стоит, - снова ласково проговорила герцогиня. - У тебя много сестер?
  - У меня пять старших братьев, и одна самая старшая сестра. Ей уже сорок, она не замужем, живет с отцом и братьями, которые все тоже холосты.
  - Твой отец видимо много задолжал герцогу Веренгеру, как я понимаю, раз ни один из твоих братьев еще не женился... а сестренка видимо у тебя не столь очаровательна, коль без приданного не берет ее никто.
  - Да, Ваша Светлость, все так и есть. У нас в общем всегда было не очень богатое владение, а три года назад во владениях случился сначала пожар на складах, потом в замке и хоть никто не пострадал, отец не смог расплатиться по налогам и его хватил удар, и он с тех пор не встает и даже говорить не может. Герцог Веренгер был очень добр к нам и не потребовал немедленных выплат... иначе все мои братья давно оказались бы в его подвалах. Он, конечно, не убавляет суммы долга и проценты за просрочку берет немалые, но в нашем положении, это великое счастье. И я очень благодарна герцогу. Мы сейчас почти уже расплатились по всем долгам... Братья очень стараются, да и выкуп за меня королевы и мое жалование не лишними оказались...
  - Ты часто общалась с герцогом, с тех пор как получила место при королеве?
  - Нет, только дважды, когда Ее Величество отпускала меня семью навестить.
  - Он спал с тобой во время твоих визитов?
  - Нет, что Вы... он никогда бы не посмел, он знал, что я... - в глазах девушки промелькнул испуг, она поняла, что проговорилась и замялась, не зная как закончить фразу.
  - Договаривай, договаривай... Что он знал?
  - Он знал, что я сплю с королем, - сглотнув, выдавила из себя девушка и испуганно замерла, ожидая дальнейшей реакции своей собеседницы.
  - Ты сама рассказала ему об этом? - удивленно спросила герцогиня.
  - Вы понимаете, Ваша Светлость... мне стыдно об этом говорить... но он в первый мой приезд сам завел разговор об этом, сказав, что я очень бы могла помочь братьям, если смогу стать любовницей короля... и научил как себя вести, чтобы понравиться ему... а уже во второй приезд, когда я привезла украшения, что подарил мне король, в счет долга, он все понял и без слов... он даже взял не все... сказал, что король может рассердиться, если увидит, что я не ношу его подарки, и что он даст еще отсрочку...
  - Он дарил тебе сам какие-нибудь украшения?
  - Нет, Ваша Светлость... да и не взяла бы я...
  - Ты уверена, что ничего не дарил?
  - Конечно.
  - Абсолютно точно? - с напором, глядя ей в глаза, жестко уточнила герцогиня.
  - Ваша Светлость, зачем ему мне что-то дарить? Я, скорее всего не нравилась ему, иначе бы он заставил бы меня стать его любовницей, еще до того, как рекомендовал королеве. Я не могла бы противиться, он имеет полную власть над нашей семьей. Он просто помогал нам выплатить ему все, что причитается... И вообще я не понимаю, почему Вы меня спрашиваете об этом. Даже если б он что-то дарил мне... Это что, противозаконно брать у кого-то подарки? - в голосе девушки зазвучали истерические нотки.
  В следующую минуту герцогиня с такой силой ударила ее по лицу, что девушка отшатнулась.
  - Ты как со мной разговариваешь, тварь?! - рявкнула Алина. - Считаешь, если лежала в постели с королем, можешь себе такое позволить?
  Девушка тут же повалилась ей в ноги: - Простите, Ваша Светлость. Я не посмею больше, простите...
  Виктор, стоявший позади герцогини, просто окаменел, такой он не видел свою госпожу никогда. Ее будто подменили.
  А она тем временем раздраженно пнула мыском туфельки, склонившуюся перед ней девушку и зло проговорила: - Где то, что просила передать королева?
  - Вот, - девушка, не вставая с колен, протянула ей запечатанный конверт.
  Герцогиня небрежным движением разорвала его, прочла записку и вновь раздраженно пнула туфелькой девицу: - Где сама посылка? Я все прочла.
  - Это все, Ваша Светлость, - девушка приподнялась и непонимающе посмотрела на нее.
  Та скривила губы и бросила ей письмо.
  - Читать ты надеюсь, умеешь, так вот, читай вслух.
  Девушка подобрала листок и, запинаясь от волнения, начала читать:
  "Герцогиня, я очень благодарна за тот теплый и радушный прием, что Вы вчера мне оказали. Я помню нашу договоренность и посылаю Вам с моей фрейлиной то, что, несомненно, заинтересует Вас. Я расстаюсь с этим подарком с большим трудом, не из-за его огромной ценности, хотя для любой женщины это немаловажно, а потому что с ним связано еще и много воспоминаний, но Ваша дружба, Алина, для меня гораздо ценней. Поэтому примите этот подарок в знак моей самой глубокой признательности и уважения. Ваша Гертруда."
  Закончив читать, девушка вскинула на герцогиню глаза и тихо прошептала:
  - Ваша Светлость, я клянусь, больше она не передавала мне ничего.
  - Хочешь намекнуть, что королева решила сыграть с тобой и со мной злую шутку? - иронично осведомилась Алина.
  - Ваша Светлость, я не знаю, как это можно объяснить, но кроме этого письма Ее Величество не давало мне ничего. Вы можете приказать обыскать меня, карету... но у меня действительно ничего больше нет...
  - И по дороге ты не останавливалась? И королева тебя до самой кареты проводила?
  - Нет, королева не провожала меня, и по дороге мы останавливались... но я не крала ничего, клянусь...
  - Ты считаешь, чему я должна поверить: твоим клятвам или письму королевы? К тому же ты лжешь. Я знаю, что герцог Веренгер что-то дарил тебе, ну или оставлял на хранение. Если ты врешь даже в таких мелочах, как я могу тебе верить в чем-то еще?
  - Не дарил он ничего и на хранение не оставлял, - со слезами в голосе проговорила девушка и прижала руки к груди, - ну что мне сделать, чтобы Вы поверили мне?
  - Ну что ж, отъявленная лгунья, не хочешь откровенно разговаривать со мной, поговоришь с палачом. Я тебе это быстро устрою.
  - Не надо, Ваша Светлость... - девушка залилась слезами, - помилосердствуйте... если Вы обвините меня, меня же казнят как воровку... а я не крала...
  - Не хочешь, чтоб обвинила, быстро вспоминай, что герцог дарил или давал тебе.
  - Ничего не дарил... - закрыв лицо руками и рыдая, проговорила та, а потом вдруг вздрогнула, подняла голову, и в ее глазах вспыхнула надежда: - Я вспомнила, Ваша Светлость, может, Вы про это меня спрашиваете... Мне на днях его посыльный, которому я отдавала деньги, чтоб долг погасить, дал баночку губной помады. Но это не подарок и не от герцога он мне ее привез, это чтобы я попробовала и заказала потом у него, если мне понравится. Там и баночка простенькая совсем, обычное стекло, да и помады там совсем мало, на раз не больше... Она только какая-то ароматизированная и с какими-то добавками. Густав, ну посыльный то есть, сказал, что она мужское желание повышает, если к мужчинам в рот попадет или сами понимаете на что... и что он сам на себе испытал, эффект сказал ошеломляющий... и сказал, если я останусь довольна, то он мне больше привезет, только уже, конечно, за деньги. Но я не пользовалась ей еще, король больше недели не звал меня...
  - Ты точно не пользовалась ей? Даже не пробовала?
  - Нет... - Регина замотала головой, - я же говорю, там ее совсем мало... я подумала, что когда к королю пойду, тогда и попробую. Так-то зачем?
  - Где она?
  - У меня в спальне, на столике.
  - Великолепно, куколка. Значит так, сейчас я тебя отправлю в темницу замка, и ты посидишь там до тех пор, пока я сама не встречусь с королевой и не выясню это произошедшее небольшое недоразумение. При этом если за это время ты ни с кем не попытаешься общаться и будешь молчать, я скорее всего не предъявлю тебе никаких обвинений, даже если не найду то, что ты должна была мне привезти. Однако если я узнаю, что ты пыталась, хоть каким-то образом с кем-то общаться, ты прямой дорогой отправишься к палачу, и уже он будет выяснять, кто твои сообщники и с кем ты и для чего налаживала связи.
  - У меня нет никаких сообщников, Ваша Светлость.
  - Тогда тебе не составит труда несколько дней помолчать, куколка, пока я все не выясню, - жестко сказала герцогиня и повернулась к Виктору: - Вызови охрану.
  
  Появившимся охранникам, герцогиня указала на все еще всхлипывающую Регину: - В отдельную камеру ее, и чтоб не общалась ни с кем. Хоть раз рот откроет, мне доложите.
  - Ее как в цепях или в колодках держать? - уточнил старший из охранников, вытягиваясь перед герцогиней.
  - Так пока пусть посидит, главное чтоб молчала.
  - У нас не поговорит, не извольте беспокоиться, Ваша Светлость, будет молчать, - охранник шагнул к Регине и, взяв за плечо, вывел в коридор.
  Герцогиня удовлетворенно кивнула и, отойдя к окну, замерла, устремив взгляд в даль. Из этого состояния ее вывел звук раскрывающейся двери. Она обернулась и увидела короля.
  - Что-то случилось, милорд?
  - Я хотел это спросить у тебя, - закрывая за собой дверь, проговорил он.
  - У меня? - удивленно спросила Алина.
  - Я видел, что ты отправила Регину в темницу, и хочу знать, к каким выводам ты пришла, и как будешь обосновывать задержание фрейлины королевы.
  - И Вас и девочку хотели отравить, достаточно подло воспользовавшись ее наивностью и доверчивостью... сейчас ей безопасней посидеть у меня в темнице, чем вернуться во дворец. А обосновывать я это буду, например ее недостаточной покорностью и дерзостью мне. Могут же у меня быть подобные причуды. Вроде как девочка нагрубила, и я, зная, что она одна из Ваших фавориток, решила проучить ее, и на ее примере показать двору, что со мной стоит считаться всем, и перечить мне не стоит даже тем, кто спят с тобой.
  - Она что, действительно нагрубила тебе?
  - Нет, мой государь, я придралась на ровном месте. Однако эта ложь, спасает ей жизнь. Кстати было бы неплохо, если б Вы прилюдно заступился за нее, а я закачу Вам сцену, и Вы уступите.
  - Ты умеешь закатывать сцены?
  - Я постараюсь. Жизнь девочки стоит того.
  - И как же нас хотели отравить?
  - В ее спальне, на столике стоит стеклянная баночка с помадой. Она намазала бы ей губки, перед свиданием с Вами, а что было бы дальше, Вы сможешь увидеть, если заставите кого-нибудь из приговоренных к смертной казни намазать губы или его мужское достоинство. Только делать это не торопитесь, на Вашем бы месте я отправила доверенного человека подежурить в ее спальне. Узнав, что я пленила девочку, ее спальню кто-нибудь постарается навестить, и Вы получите еще один хвостик, за который сможете быстрее распутать весь клубок заговора.
  - Кто ей это дал?
  - Не торопите меня, милорд, Вы все узнаете в свое время, подождите возвращения моего супруга.
  - Черт, ну конечно, Регина была подданной Веренгера, и она его протеже.
  - С выводами не торопитесь, все может быть не так просто, хотя и это не исключено.
  - Алина, девочка моя, - король шагнул ближе к герцогине и нежно обнял за плечи, - ты уже который раз спасаешь меня... Как же мне отблагодарить тебя, мое сокровище?
  - Отпустите в монастырь...
  - Про это и думать забудь! Слышишь? - зло проговорил король, тряхнув ее за плечи. - Я не посягаю на твою честь, но твое присутствие мне необходимо. Ты получишь все! Все, что пожелаешь. Я согласен, если ты того пожелаешь, даже Алекса казнить хоть он и по душе мне, но ты в любом случае останешься при дворе. Ясно тебе?
  - Вы считаете, я могу потребовать казни собственного супруга, которому хоть и по Вашему принуждению, но дала клятву быть верной и покорной?
  - Это твое дело, что требовать от меня. Я выполню все, что в моих силах.
  - Тогда хотя бы позвольте мне общаться с младшими дочерьми. Меня не допускают к ним.
  - Это не в моей власти. Это лишь герцог может тебе позволить, так как только он определяет условия их пребывания там.
  - Так заставьте его.
  - Алина, ты ведь знаешь, что я поклялся сделать все, что он пожелает для его дочерей. Не подталкивай меня к клятвопреступлению. Я не виноват, что он решил отправить их туда и запретил им видеться с тобой. Попроси что-нибудь другое, и я постараюсь исполнить.
  - И что еще, по-вашему, я могу просить, если Вы отказываете мне во всем? - хмыкнула герцогиня, в ее глазах промелькнуло разочарование.
  - Ну не надо, Алина, не обижайся... я действительно не в силах ни отпустить тебя, ни повлиять в этом вопросе на герцога, - король ласково провел рукой по ее щеке. - Мне хотелось сделать тебе что-то приятное, а ты расстроилась и кроме свободы, которую я дать тебе не могу, ни о чем другом и думать не желаешь... Ты прям как птичка божья, только о ней и мечтаешь... хотя какая в монастыре свобода... и дернуло же твоего отца отправить тебя туда в детстве... у тебя же совсем другое предназначение.
  - Какое? - вдруг неожиданно зло спросила герцогиня. - Может быть родить наследника моего рода? Неужели Вы позволите мне сделать это?
  - Ты сама посчитала, что на то была Воля Божья, что ты не родила, - не менее жестко ответил король и раздраженно добавил: - Все хватит! Эти вопросы мы обсудим как-нибудь позже, без твоего пажа, если ты, конечно, не хочешь, чтоб я приказал свернуть ему шею.
  - Да, конечно... что-то несвоевременно я завела весь этот разговор. Простите, милорд.
  - Ну что ты, моя дорогая кузина, какие могут быть извинения... Кстати, если все-таки придумаешь, что попросить, скажи, я постараюсь выполнить. А сейчас пойдем, устроим представление, устрашающее всех желающих перечить тебе.
  
  Король с герцогиней вошли в зал, где собрались придворные, громко переругиваясь. Все встали из-за столов, приветствуя короля, но он даже не взглянул ни на кого, настолько был поглощен ссорой.
  - Регина даже не моя подданная, она принадлежит королеве... Ты понимаешь, что превысила свои права? - достаточно жестко продолжил он уже ранее начатую фразу.
  - Что? - герцогиня замерла, не доходя до стола, и с вызовом посмотрела на короля. - Я превысила мои права? Да как у Вас язык поворачивается, милорд, говорить это именно мне? Она в моих владениях и дерзила мне!!! Ясно Вам? Я не только ее в подвал запру, я и накажу ее так, что она вообще рот при мне больше раскрыть никогда не посмеет! И Вы не сделаете ничего!
  - И как я, по-твоему, должен объяснять королеве то, что ты не ей претензии по поводу ее фрейлины высказываешь, а сама решила с ней разобраться?
  - Вряд ли Ваша дражайшая супруга захочет, чтоб я именно ее обвинила в том, что посланная ей ее фрейлина оскорбила меня. Или Вы хотите, чтоб я сделала именно это? Так учтите, даже в этом случае с этой девкой я разберусь сама. Я не потерплю, чтоб в моих владениях, хоть кто-то посмел выказать мне свое неуважение. Мне безразлично, что она Ваша фаворитка. Ясно Вам? И либо Вы прямо тут признаете за мной это право, либо Вам придется сейчас же, сию же минуту, со всем двором оставить мои владения! И уже потом мы будем выяснять, что в чьей власти, и у кого какие права! - глаза герцогини гневно сверкали, а в голосе звенела сталь.
  Во всем ее облике было столько ярости и вызова, что все присутствующие пораженно замерли, на их памяти с королем никто и никогда так не разговаривал, да и для герцогини такое поведение было абсолютно нехарактерно. Она была иногда резка и в оценках, и в суждениях, но в таком состоянии ее не видел еще никто.
  - Я признаю, все, что ты хочешь, только не надо так нервничать, - король примирительно поднял руку, - успокойся, пожалуйста.
  - Успокоиться? После того, что Вы наговорили мне? И не подумаю! Я успокоюсь лишь в том случае, если Вы сейчас же, прям здесь, поклянетесь мне, что в моих владениях, лишь мое слово будет законом, и Вы не будете вмешиваться ни при каких обстоятельствах!
  - Ты истинная дочь, своего отца, говорят, он тоже обладал буйным нравом, пока не женился на моей тетке... - со смехом проговорил король, качая головой, а потом клятвенно поднял руку: - Я клянусь, Алина, в твоих владениях, лишь твое слово будет законом. Делай с ней, что хочешь, раз у нее такие дурные манеры, только успокойся.
  - Уже успокоилась... - герцогиня вдруг мило и лучезарно улыбнулась, - Милорд, я была уверена, что Вы поймете меня.
  - Кузина, ты умеешь заставить понять и принять что угодно, я поражаюсь, как герцог может иногда противостоять тебе... я не в силах...
  - Милорд... я не так часто что-то требую, как Вы могли бы заметить.
  - Ой ли, кузина? - король рассмеялся и, нежно подхватив руку герцогини, поднес к губам. - Ты постоянно бесцеремонно пользуешься тем, что я не в силах отказать тебе. Это счастье, что тебя не интересует политика, иначе я бы в собственном государстве уже не решал бы ничего. А так у меня есть хоть какая-то сфера приложения собственных усилий.
  - Вы так любите все преувеличивать, милорд... - герцогиня мелодично рассмеялась, - но мне эти преувеличения приятны.
  - Вот и славно, кузина, садись, отведаем, чем собрались нас порадовать твои повара.
  Король усадил герцогиню во главе стола и, наконец обернулся к присутствующим, - Господа, я рад вас всех видеть в добром здравии, и так как хозяина дома нет, а хозяйка до такой степени не в духе, что вряд ли снизойдет, чтобы пригласить вас к столу, то эту обязанность я возьму на себя. Садитесь, и приступим к трапезе. Однако учтите, что отныне моя кузина является в их с герцогом владениях последней законодательной инстанцией и если кто-нибудь из вас прогневает ее, то сильно рискует, так как мое заступничество теперь здесь не действует.
  Он сел, и присутствующие тоже сели, начав тихо перешептываться между собой, обсуждая происшедшее. И тут поднялась герцогиня.
  - Я вижу, что моя некоторая несдержанность, вызвала у вас небольшую обеспокоенность, милые господа, но думаю, что все ваши опасения излишни, - с лучезарной улыбкой проговорила она. - Я уверена, что среди вас никого нет, кто мог бы выказать мне свое неуважение или намерен это сделать в будущем. По крайней мере, я, общаясь с Вами уже достаточно долгое время, еще не сталкивалась с подобным, поэтому не надо принимать слова короля на свой счет. Я знаю, что до возвращения герцога король вам всем запретил покидать мои владения, но надеюсь, что мое требование уважительного отношения ко мне, не окажется сильно обременительным для вас, и не испортит вашего здесь пребывания. Поэтому предлагаю поднять бокалы, и от всей души желаю вам всем, чтобы время до приезда герцога было для вас приятным и пролетело незаметно. Музыку, Рон, и танцовщиц, - обернулась она в конце своей речи к стоявшему в дверях дворецкому.
  Рон взмахнул рукой, и под грянувший бравурный марш все гости подняли бокалы.
  - Бенедикт, как ты думаешь, что же такое сказала ей эта куколка королевы, что она была в таком бешенстве? Куколка эта вроде тихая всегда была, только глазищами хлопает и молчит, - тихо прошептала Лидия, склоняясь к уху брата.
  - А черт ее знает, но я поражен, у герцогини оказывается хватка и зубки почище волчьих. Я всегда это подозревал...
  - Слушай, может, она ее к Артуру приревновала?
  - С чего это ей ревновать, она же не спит с Артуром.
  - Бенедикт, да не смеши меня, неужели ты действительно принимаешь всерьез всю эту показуху? Они втроем ломают перед нами комедию... она наверняка спит с королем, только поставила ему условие не афишировать это, а герцог, нахлебавшись в опале, согласился покрывать их.
  - Тогда почему с ним по-прежнему постоянно какие-нибудь фаворитки?
  - А ему нравится разнообразие...
  - А ей нравится смотреть, как ее любовник разнообразит свою жизнь? Да, нет, сестренка, если б он получил ее, рядом бы с ним не осталось ни одной... по крайней мере, какое-то время, пока она не надоела бы ему, но тогда бы и ее власть над ним кончилась. Так что, нет. Он ее только хочет получить, но не может... эта стерва понимает, что запретный плод вдвойне сладок и не подпускает его к себе, поэтому он и прыгает так перед ней... а она играет с ним и вертит им как хочет. Она очень опасная противница и не хотел бы я в открытую встать ей поперек дороги. Скорее всего, фрейлина поплатилась не за то, что любовница короля, а за то, что именно фрейлина королевы. Герцогиня видимо королеву решила на место поставить. Я так думаю, вчера сюда королева приезжала и была тут у них крупная разборка, а сегодня королева свою фрейлину прислала скорей всего с заверениями в дружбе, причем именно ту, что Артуру нравится, чтоб заступился в случае чего, но заверения приняты не были, и заступничество Артура не помогло...
  - Вчера королева приезжала?
  - А кто еще мог приезжать? Во дворе явные следы кареты остались, да и лошади королевские в конюшне поменялись. Не посыльный же, чтоб его приезд так засекречивать.
  - Думаешь, они вчера сцепились? И кто выиграл?
  - А ты разве не видишь? Я хоть и постарался подготовить королеву... но скорей всего она оказалась очень слабой противницей герцогине Тодд и проиграла, после чего с позором под улюлюканье короля удалилась... а сегодня прислала парламентера.
  - Слушай, а чего Артур не сошлет королеву в какой-нибудь монастырь?
  - Не знаю... может и сошлет теперь. Хотя нет, я могу предположить, что это герцогиня не дает ему, так как это замечательный повод держать его на расстоянии. Королева поняла, что с герцогиней лучше дружить и послала фрейлину. Но герцогине уверений в дружбе показалось мало, она решила продемонстрировать королеве, кто настоящая хозяйка в данном положении. И я не сомневаюсь, что королева даже вякнуть не посмеет, а будет сидеть, поджав хвост, словно побитая собака, боясь, что стоит герцогине лишь пальцем шевельнуть и король вышвырнет ее... Так что теперь Гертруда нам против герцогини не союзница, если только против супруга... сейчас, когда она поняла, что шансов вернуться к нему у нее нет, может она и согласиться сыграть против него...
  - А ты отважишься сыграть против него?
  - Не в открытую, сестренка... я дождусь другого дурака, который рискнет выступить в открытую и постараюсь ему помочь.
  - Не боишься в этом случае ни при чем оказаться?
  - Пусть только Артура свалит, а там уж посмотрим, кто с чем окажется...
  - Трус, ты Бенедикт.
  - А ты смела? Тогда чего ждешь? Попробуй сама братца свалить, ты мне в качестве королевы намного приятнее, я тебя поддержу.
  - Хитер ты, жар чужими руками загребать...
  - Не хочешь ручки обжечь? Тогда сиди и не вякай про трусость-то. Давай лучше на танцовщиц посмотрим. Рон каких-то новеньких привел... у герцога прям мастерская по выпуску их что ли... причем все как на подбор, одна лучше другой.
  - Ничего и не новенькие... Вон ту, темненькую я два дня назад видела, а вон ту в сиреневой накидке в прошлый наш приезд. Рон их тасует просто.
  - Все равно хороши. Как ты думаешь, без герцога, Алина позволит их раздеть?
  - Не нарывайся, Бенедикт, танцовщицы не повод ссориться с ней, особенно сейчас, когда король ей дал полную власть.
  - Да, ты права... что ж перетерпим временные неудобства, и будем надеяться, что герцог не особенно долго будет в отъезде. Кстати у тебя никаких мыслей насчет того, куда король послал его, нет?
  - Я думала он с герцогиней хочет без его надзора развлечься, но раз ты говоришь, что между ними ничего нет, то даже и не знаю что подумать.
  - Ладно, все равно это выяснится рано или поздно, - усмехнулся герцог Линд и склонился над своей тарелкой.
  
  
  8
  
  Через четыре дня вернувшийся герцог Тревор привез с собой плененных герцога Веренгера, его троих ближайших вассалов, молоденькую принцессу Оделли, дочь конунга Угрена, владыки северных кочевников, давно зарящегося на королевские земли, и священника, рискнувшего без королевского разрешения сочетать ее браком с герцогом. А еще бумаги, подтверждающие не только наличие заговора, но даже подписанный договор с конунгом Угреном, о разделе территорий, после захвата власти герцогом Веренгером.
  Король тут же вместе с ним, со всем двором и пленниками отбыл в столицу, и жизнь Алины вошла в привычную колею.
  Она выпустила из-под стражи Регину, и под благодарные причитания девушки отправила ее к королеве. После чего пригласила священника и попросила устроить благодарственный молебен в замковой церкви.
  
  Герцог Алекс Тревор возвратился из столицы через три дня в очень хорошем расположении духа.
  - Можете поздравить нас, дорогая, владения Веренгера, теперь принадлежат нам. По-моему в государстве сейчас больше ни у кого нет таких обширных владений, - входя в покои герцогини, с улыбкой проговорил он.
  - Не боитесь, милорд, что физически не сможете уследить за всеми вассалами Ваших владений, раз они так расширились?
  - Во-первых, не моих, а наших, а во-вторых, не боюсь. Я никогда не боялся ни ответственности, ни трудностей. Королю больше не придется беспокоиться о том, что на землях, контролируемых мной, могут возникнуть заговоры или какие-нибудь волнения. Когда существует порядок и налажен жесткий контроль подобное в принципе невозможно. А наводить и поддерживать порядок я умею.
  - Да, конечно... и как я могла усомниться, - хмыкнула герцогиня.
  - К тому же, Вы ведь не оставите меня своими заботами и предупредите, если надо мной нависнет смертельная угроза? - герцог с улыбкой притянул к себе супругу и нежно коснулся ее щеки. - Ваша христианская мораль не позволит Вам поступить иначе, дорогая, как бы Вы не относились ко мне...
  - Это вопрос или утверждение? - иронично осведомилась Алина.
  - Это риторический вопрос, за который я хочу выпить, дорогая, - герцог разжал руки и обернулся к Виктору, при его появлении, опустившимся на колени в углу комнаты, - Кубок вина из подвала мне и сок для миледи, мальчик, и бегом, я не люблю ждать...
  Виктор поспешно вышел.
  - Как король? - спросила Алина.
  - Развлекается с пленниками и готовит показательную казнь, высказал свое возмущение Угрену, а дочь его сделал шутихой. Я пытался отговорить его от этого, но мне не удалось.
  - Угрен сейчас проглотит этот позор, он не готов к явному конфликту, государь застал его врасплох. И возможно то, что проглотит, пошатнет его позиции и подтолкнет к внутренним разборкам с собственным окружением. Так что, может, для короля это и к лучшему.
  - А я был уверен, что это информация расстроит Вас, а Вы оказывается способны мыслить государственными масштабами, - рассмеялся герцог, - Жаль, что Вы благоволите только королю и лишь ему даете подобные советы, я бы тоже от таких не стал отказываться.
  - Вы хотите не советов, Вы хотите подтверждения правильности всех Ваших действий. Это не одно и тоже. Ведь именно поэтому Вы запретили мне даже спрашивать Вас о том, как Вы правите, и сообщаете лишь результат... Так что не надо...
  - Дорогая, Вы ко мне пристрастны. Я не говорю Вам лишь информацию, которая может, по моему мнению, Вас расстроить... а так Вы знаете все. Ну не сердитесь, сегодня такой хороший день... сейчас вернется Ваш мальчик, мы выпьем и давайте проедемся по лесу.
  - Хорошо, я не против, - кивнула Алина.
  
   Через некоторое время с подносом, на котором стояли два серебряных кубка, вернулся Виктор. Он с поклоном подал один из них герцогине, а второй герцогу.
  - За Вас, моя дорогая, - улыбнулся герцог, поднимая кубок, - постарайтесь быть счастливы, если сможете.
  Он поднял кубок, намереваясь залпом осушить его, и в следующее мгновение Алина, вскрикнув: "Нет", резким движением выбила его у него из рук.
  - И что это значит, дорогая? - герцог удивленно посмотрел на нее.
  - Вы выиграли... можете начинать спектакль. Я знаю, что ничего не докажу... - перешла на латынь Алина.
  - О чем Вы? - так же сменил язык герцог.
  - Да, ладно... мой слуга хотел отравить Вас... развлекайтесь... никто не поверит ни мне, ни ему... у Вас великолепно убраны все концы.
  - Отравить? Надо же... - герцог удивленно усмехнулся. - Неужели Вы посмеете обвинить в этом меня?
  - Нет, не посмею... я же сказала, развлекайтесь.
  - Кстати, если Вы думаете, что это я подстроил, что ж остановили?
  - Вы бы выпили. Вы не останавливаетесь, милорд... и готовы жизнь положить, лишь бы сломать меня...
  - Вы серьезно считаете, что я способен на такое?
  - Ладно, оставим... Что Вы хотите от меня и него?
  - Пока только поговорить с ним... Мне интересно, зачем ему это было надо.
  - А то Вы не знаете, что он имеет к этому такое же отношение, как увядший цветок к приходу засухи, - губы Алины заметно подрагивали, - я знаю, что Вас бесполезно просить, милорд, Вы слишком долго ждали, чтоб сейчас от всего отказаться... и все же... не затягивайте петлю, я не смогу с ней жить.
  - Вы опять говорите загадками, дорогая.
  - Жаль, что Вы отказываетесь их понимать. Но я не особо и надеялась на это. Кстати, для всего дальнейшего представления я нужна Вам, или Вы можете обойтись без меня?
  - Могу и без Вас, если объясните мальчику, что ему лучше быть откровенным со мной, мне не хотелось бы искать Вам другого пажа, - вернулся к родной речи герцог и обернулся к Виктору: - Ну как расскажешь мне все сам или надо устраивать допрос с пристрастием?
  Виктор, удивленно смотревший на все происходящее и ничего не понимающий, покорно склонил голову:
  - Конечно, господин, я расскажу все, что хотите. Что Вы хотите знать?
  - Когда, как и зачем отравил вино и кто помогал.
  - Вы серьезно, господин? - в глазах Виктора мелькнуло неподдельное изумление. - Вы считаете, что вино было отравлено?
  - Так считает твоя госпожа. Хочешь, сейчас прикажу привести кого-нибудь и заставлю все вылизать с пола. Сам ведь знаешь, что будет. Не упорствуй, расскажи все как есть.
  - Это невозможно, господин, - Виктор побледнел, и у него начали подрагивать руки.
  - Виктор, вино на самом деле отравленное, если герцог заставит кого-то слизать его с пола, то ты убедишься в этом. Ты действительно хочешь это увидеть и настаиваешь на этом?
  - Госпожа, я, конечно, верю Вам, моя жизнь и так полностью в Вашей власти... Но я не делал этого, я никогда бы не посмел...
  - Раз веришь, то не перечь и будь послушен герцогу, - жестко произнесла герцогиня и обернулась к супругу: - Делай с ним, что хочешь.
  После чего развернулась и стремительно вышла.
  
  Герцог долгим мрачным взглядом посмотрел на Виктора и тихо проговорил:
  - Хоть я безгранично верю супруге, но все ж проверить не помешает.
  Он дернул шнур вызова слуг и появившемуся на пороге слуге приказал:
  - Конюха приведи и пусть захватит худшую собаку двора.
  - Да, Ваша Светлость.
  Слуга тут же поклоном удалился, а через несколько минут в дверь постучали, и конюх ввел чуть прихрамывающего дворового пса.
  - Заставь его все слизать с пола, - приказал герцог конюху, - не слижет он, это сделаешь ты.
  - Ваша Светлость, имеет какое-нибудь значение, как разлитое вино попадет ему в рот? - осторожно осведомился тот.
  - Никакого, - хмыкнул герцог.
  Конюх усадил пса, достал из кармана аккуратно сложенную тряпицу, склонился и вытер ей все разлитое вино. Затем резким движением запрокинул голову пса, раскрыл ему пасть и отжал туда тряпку, после чего зажал псу пасть, не давая ничего выплюнуть, и стал поглаживать по шее, вынуждая его быстрее все проглотить.
  Минут через пять пса начала бить крупная дрожь, у него закатились глаза, изо рта пошла пена, и он рухнул на пол.
  - Мило, очень мило... - пробормотал герцог, глядя на пса, потом вновь дернул шнурок и приказал появившемуся слуге: - Вынесите эту падаль.
  Слуга вместе с конюхом подхватили бесчувственное тело пса и поспешно вытащили его из покоев. Герцог повернулся к Виктору:
  - Хорошо, что хоть яд выбрал быстродействующий, мучиться пришлось бы недолго.
  - Господин... - Виктор опустился на колени.
  - Хватит оправдываться, - резко прервал его тот, - я готов простить тебе эту неудавшуюся попытку. Я надеюсь ты понял, что хоть твоя госпожа и не питает ко мне нежных чувств, но не позволит тебе ничего предпринять против меня...
  - Да, господин, я понял, - Виктор сообразил, что никакие его оправдания приняты все равно не будут, и решил смириться, - если Вы соблаговолите сохранить мне жизнь, больше подобное не повторится.
  - Ну вот уже лучше... я рад, что ты не стал спорить с очевидным, - хмыкнул герцог, - я бы конечно ни за что бы не спустил тебе подобное, будь ты моим слугой, но моя супруга, мальчик, явно привязалась к тебе... и мне не хочется ее огорчать, поэтому я прощу.
  - Вы несказанно добры, господин, - не вставая с колен, тихо проговорил Виктор, он догадался, что это только начало разговора, и герцог непременно что-то сейчас потребует от него. Что-то такое, что выполнить ему будет совсем непросто.
  - По большому счету мне абсолютно все равно как ты относишься ко мне, я удовлетворюсь твоим обещанием больше не пытаться отравить меня. Ведь ты пообещаешь мне это?
  - Да, господин, я клянусь, что никогда ничего не предприму против Вас и никогда не попытаюсь Вас отравить.
  - Замечательно... Это, что касается меня. А вот, что касается твоей госпожи тут вопрос, конечно сложней. Я надеюсь, что она небезразлична тебе, и ты предан ей и ее интересам. Не так ли?
  - Да, господин.
  - Ты любишь ее?
  - Да, господин.
  - И в чем это выражается?
  - Лишь в том, что я никогда не позволю себе никакой непочтительности по отношению к ней и тем, что я стараюсь с максимальной старательностью выполнять все ее приказания.
  - Этого мало... очень мало... понимаешь?
  - Вы хотите, чтобы я что-то большее делал для нее?
  - Да, хочу, - кивнул герцог, - настолько хочу, что готов закрыть глаза на то, что ты пытался отравить меня... причем как мне кажется не без помощи твоей сестрицы-колдуньи... Иначе как объяснить то, что ты за столь короткое время сумел отравить вино, причем даже сам не был в этом уверен. Тут явно без колдовства не обошлось. Король, конечно же, зря помиловал ее, такие люди, даже под надзором чрезвычайно опасны.
   - Я не общался с ней с тех пор, как нас арестовали, господин. Она здесь вообще абсолютно не причем, она даже не знает, где я.
  - Кто ж в это поверит, мальчик, когда налицо совсем другая картина... Но я не буду предъявлять обвинений ни тебе, ни ей, если ты, конечно, будешь покорен моей воле и будешь ревностно и со старанием служить своей госпоже.
  - Что я должен делать?
  - Прежде всего, по-настоящему любить свою госпожу. Так любить, что хотеть выполнить не только те ее желания, о которых она говорит, но и те о которых она умалчивает. Ты должен жить только для нее, ради нее и во имя нее. Понял?
  - Не совсем.
  - Жаль, что ты не понимаешь. Ты ведь постоянно с ней, неужели ты не видишь, что она несчастна?
  - Вижу, господин, но разве в моих силах это исправить?
  - Конечно в твоих. Я предоставил для этого тебе все возможности, какие только мог, а ты лишь усугубляешь ситуацию и заводишь ее в тупик.
  - Что Вы имеете в виду?
  - О, Господи! - раздраженно проговорил герцог. - Ты что, настолько туп, что ничего не понимаешь или прикидываешься? Я, можно сказать, уже даже все разжевал и положил тебе в рот, проглоти хотя бы сам.
  - На что Вы намекаете, господин?
  - Ладно, объясню совсем доходчиво. В самом начале нашей супружеской жизни моя супруга под воздействием эмоций пообещала, что у нее больше никогда не будет никаких интимных отношений. Я бы пережил это, но я вижу, что они необходимы ей, как необходимы любой нормальной, здоровой женщине. Вначале, я надеялся, что она не устоит перед обаянием короля, а, допустив в свою жизнь одного мужчину, потом сможет вернуться и ко мне. Но король видит в ней лишь сестру. А я слишком люблю ее, чтобы оставить все так, как есть. Я взял тебя именно для этого. Я закрою глаза на все, если ты сумеешь удовлетворить ее. Моей жене необходима мужская любовь и ласка.
  - Но господин, разве я посмею? - изумленно прошептал Виктор.
  - Посмеешь, если не хочешь перед собственной мучительной казнью увидеть аутодафе родной сестры.
  - Но госпожа... она не позволит мне... И потом мне кажется, она ждет чего-то подобного.
  - Я знаю, и что с того, что ждет? Уговаривай, проси, умоляй, тебе для чего язык дан? А не согласится, выбери момент, когда вы одни и, используя силу, постарайся доставить ей удовольствие. Ты мужчина, ты сильнее ее, а потом природа возьмет свое.
  - Она не простит мне этого.
  - Об этом не беспокойся. Простит, она христианка, она всех прощает... Я думаю, она даже оставит тебя при себе, а не оставит, я найду для тебя место, не хуже, а когда со временем все забудется, верну ей, если захочешь. Главное, чтоб ты языком не трепал, но ты вроде как этим пороком не страдаешь...
  - Я не смогу.
  - Ты ведь сказал, что любишь ее, неужели не хочешь сделать ее счастливой? Это необходимо ей. Она не понимает этого, забив себе голову полнейшим бредом, а это очевидно. Если ты действительно любишь ее, то должен это видеть.
  - Я не понимаю, почему Вы просите об этом меня, неужели Вы сами не можете сделать это, она же почти ни в чем не перечит Вам, Вы же ее супруг, неужели она посмеет Вам отказать?
  - Я слишком люблю ее, чтобы заставлять и требовать... - герцог помолчал немного, а потом тихо добавил, - она до сих пор не простила меня, именно потому, что я супруг. Ей сложно переступить через собственную гордыню, но ей это необходимо, только это сможет вернуть мир в нашу семью, и наиболее безболезненно она сможет это сделать с тобой. Ты нравишься ей, я знаю это.
  - Но господин, ведь это же грех...
  - Ты о ней или о себе? Если о себе, так способствовать колдовству, покрывать его, а потом еще и травить того, кто помог тебе избежать справедливого возмездия, грех не меньший, как мне кажется. Однако ты легко на все это пошел, а сейчас вдруг об этом начал задумываться. Тебе это странным не кажется? А если о ней, то какой же это грех, если я, как ее супруг, ничего не имею против. Даже если он есть, то весь грех будет лишь на мне. Можешь ей сказать об этом, если она будет тебя упрекать.
  - Вы уверены, что действительно хотите этого, и не будете потом сожалеть, об этом решении?
  - Я никогда не сожалею о принятых решениях, мальчик. Так ты согласен?
  - Да, господин, - Виктор пристально посмотрел на герцога, в его глазах читалась решимость, - надо быть полным идиотом, чтобы отказаться от подобного предложения. Ваша супруга сказочно прекрасна, чтобы Вы потом не сделали со мной, это будет стоить того.
  - Я рад, что ты так считаешь, только ты не того опасаешься, мальчик. Я скорее изничтожу тебя, если ты не сделаешь это, чем наоборот, так что именно этого можешь не опасаться, - герцог мрачно усмехнулся, - Хоть я и понимаю, что данная ситуация абсолютно нетипична, но ни у кого больше и нет супруги, подобной моей.
  Он сделал паузу, а потом продолжил: - Значит так, к вечеру я уеду и вернусь в конце недели, к этому времени ты должен постараться научиться удовлетворять мою супругу так, как ей это нравится. Ей должно быть хорошо с тобой, понятно? Не будет этого, пеняй на себя. В библиотеке полно книг о том, что нравится женщинам, я сейчас отведу тебя туда, и пока мы с герцогиней проедемся по лесу, ты почитаешь их. В первую очередь хорошо должно быть ей, запомни это.
  - Я понял, господин, - кивнул Виктор.
  - Тогда пошли, - скомандовал герцог.
  
  Он отвел Виктора в библиотеку и запер там, потом, спросив у слуг, где герцогиня, прошел в одну из гостиных замка. Герцогиня стояла у окна, устремив взгляд вдаль. Герцог подошел к ней и осторожно сзади обнял за плечи.
  - Вы обещали проехаться со мной по лесу, - тихо проговорил он.
  - Добились всего, чего хотели? - не оборачиваясь, спросила Алина.
  - Пока нет... но я решил, что может это и к лучшему. Иногда полезно остановиться и подумать... решение порой бывает совсем рядом, и его не замечаешь лишь из-за спешки, суеты и уверенности в том, что там, где оно есть, его быть не может.
  - Занятные мысли приходят Вам в голову. И куда же Вы в их свете дели моего пажа?
  - Пока запер в библиотеке. Пусть посидит и тоже подумает. Это может оказаться и для него полезным. Так Вы поедете со мной?
  - Поеду, раз обещала, - кивнула Алина.
  
  Они прогулялись по лесу, потом поужинали, а затем герцог засобирался в столицу.
  - Мне пора, дорогая. Пожелайте мне счастливого пути, и я поеду.
  - Так что Вы решили делать с моим пажом?
  - Пока ничего. Надеюсь, Вас он травить не будет. Выпустите его из библиотеки и сами подумайте, что с ним делать.
  - Понятно... - хмыкнула герцогиня. - Когда Вы намерены вернуться?
  - В конце недели.
  - А Вы не поскупились дать ему времени...
  - Скупость вообще не в моих правилах, хотя я и не совсем понимаю, о чем Вы. Я лишь переложил решение данной проблемы на Вас.
  - Кто б в этом сомневался, - герцогиня тяжело вздохнула, а потом подняла глаза на герцога. - Но я решу, можете не сомневаться тоже.
  - Я и не сомневаюсь, дорогая. Я убежден, что Вы придете к единственно-возможному разумному решению.
  - А Вы уверены, что знаете его?
  - В нашей жизни нельзя быть уверенным ни в чем, но мне очень хочется надеяться на это.
  - Что ж надейтесь, и храни Вас Господь. Счастливой Вам дороги, - Алина осенила мужа крестным знамением, а он, подхватив ее руку, поднес ее к губам.
  - И Вам счастливо оставаться, дорогая.
  
  Проводив герцога, Алина прошла в библиотеку. Отперев дверь, она вошла и окликнула: - Виктор! - но никто не отозвался.
  Алина удивленно оглянулась, Виктора нигде видно не было, она прошлась по всему залу, потом заглянула в кабинет, но и там никого не было.
  - Виктор, не надо со мной играть в прятки! - раздраженно произнесла она.
  - А я и не играю.
  Алина обернулась и увидела, что Виктор стоит у нее за спиной. А в следующий момент он жестко обхватил ее за плечи и притянул к себе.
  - Быстро он сумел уговорить тебя... - зло проговорила Алина, резким и быстрым приемом сбрасывая со своих плеч его руки, и стремительно делая шаг в сторону. - Только ты зря считаешь, что получишь то, что он позволил тебе взять.
  - Я не выпущу Вас отсюда без этого... - Виктор кивнул на дверь. - Я заблокировал замок, Вам не открыть его.
  - Умно, конечно, - хмыкнула Алина, - только неужели ты думаешь, что я, если ты добьешься этого, спущу это тебе?
  - А мне нечего терять, я знаю, что герцог в любом случае убьет меня. Поэтому я все равно постараюсь дать Вам почувствовать наслаждение и сделать хоть немножко более счастливой.
  - Так вот он все как преподнес тебе... даже скрывать ничего не стал...
  - Он, конечно же, обещал мне другое, но чтобы поверить в это, надо быть полным глупцом.
  - А ты не глупец?
  - Я надеюсь, что нет.
  - А вот у меня другое мнение, - смотря ему прямо в глаза, жестко произнесла Алина, - Ты чувствуешь, что идешь в западню, но упрямо продолжаешь движение, и именно на это у него расчет... Ты кого перед смертью-то ублажить хочешь меня или себя? Только честно!
  - Мне бы хотелось думать, что я сумею объединить это. Я действительно хочу дать Вам почувствовать, что в объятиях мужчины можно испытывать наслаждение.
  - Какие благородные намерения, - рассмеялась Алина. - Только подобными благими намерениями вымощена дорога в ад. И подобные объединения не проходят. Это утопия. Если ты сейчас продолжишь добиваться своего, то кроме разочарования и чувства, что всю душу свою в грязи вымазал, не получишь ничего. Удовольствие от того, что это силой получили, способны испытывать лишь те, в чьих душах не осталось ничего святого, ты не из таких. Так что не надейся, ни удовольствия, ни наслаждения не получишь.
  - Значит, я доставлю его лишь Вам, - Виктор вновь схватил Алину за плечи.
  - Мне? - Алина вдруг расхохоталась. - Ты с кем ровняться-то вздумал? С милордом Дмитрием? Ты что, думаешь, что ты мне его объятья заменить сможешь? Да ты рядом с ним щенок... Доставлять удовольствие он мне будет... Ты что не понимаешь, что на его супругу замахнулся? - перестав смеяться, она перешла на яростный шепот: - Не смей марать его память, ясно тебе?! Я лишь в память о нем тебя держала. Его светлая память, это все, что мне осталось... Так что руки свои похотливые убери от меня, и не смей меня больше касаться! Удовлетворить он меня захотел... Подобное даже герцог себе не может позволить, неужели ты думаешь, что я тебе то позволю?
  В ее голосе было столько ярости, что Виктор непроизвольно разжал руки и попятился.
  - Вы что до сих пор верны милорду Дмитрию и поэтому не подпускаете герцога? - изумленно прошептал он, потом помолчал немного и недоуменно добавил: - А как же тогда ребенок?
  - Это был ребенок милорда Дмитрия, - раздраженно ответила Алина и отвернулась.
  - Но Вы ведь уже не его супруга, Вы дали новый обет в церкви... - тихо проговорил Виктор.
  - Сделка это была, понятно тебе? А герцогу условия ее надоело соблюдать, вот он и придумал фокус с тобой. Я не удивлюсь, если узнаю, что это именно он горбуна в Ваши владения подослал, хоть это и не доказать никак.
  Виктор медленно опустился на колени: - Прикажите меня казнить, Ваша Светлость, молю Вас. Мне даже страшно подумать, что он со мной и с сестрой сделает, когда узнает, что я не выполнил его указаний.
  - А ты уже передумал их выполнять?
  - Как я могу, если Вы верны милорду Дмитрию? Я ведь поверил, что Вы лишь из-за ссоры с герцогом лишаете себя того, в чем сами нуждаетесь, но признаться не можете... Я очень хотел, чтобы Вы были счастливы, Ваша Светлость.
  - Насильно еще никого не удавалось осчастливить, поверь мне, - проговорила герцогиня, зашла в кабинет и, сев за стол, принялась писать.
  Закончив писать, она сложила листок в конверт, запечатала его и встала.
  - Поднимайся, пойдем, - подошла она к Виктору.
  - Ваша Светлость, Вы простите меня перед моей смертью? - тихо спросил он.
  - Я простила уже сейчас, и очень надеюсь, что смерть в ближайшем будущем тебе не грозит. Не бойся, герцог ничего не сделает ни тебе, ни твоей сестре. Я написала письмо королю, в котором прошу сохранить тебе жизнь и здоровье и охранить и тебя и твою сестру от мести герцога, и не выполнить мою просьбу он не посмеет, потому что я знаю, как надо обосновывать подобные просьбы. Вот только до приезда короля тебе придется посидеть в камере у охранников. И еще у меня уже к тебе одна просьба будет...
  - Все, что угодно, Ваша Светлость.
  Алина помолчала немного и тихо проговорила:
  - Поклянись, что никто и никогда не узнает ничего ни из твоего разговора с герцогом, ни со мной, даже король.
  - Клянусь. Я даже под пытками буду молчать об этом, Ваша Светлость.
  - Ну пытать тебя вряд ли кто решиться, - усмехнулась Алина, - а полюбопытствовать кто-нибудь может.
  - Я вообще кроме Вас не буду ни с кем разговаривать.
  - Это явно лишнее. Вставай и иди чини замок, я не намерена здесь сидеть до утра.
  - Да, Ваша Светлость, - Виктор поспешно поднялся и, подойдя к двери, склонился над замком. Минут через десять он выпрямился и распахнул дверь: - Прошу, Ваша Светлость.
  - Молодец, быстро управился, - кивнула Алина и вышла.
  
  Алекс Тревор обсуждал с королем подробности предстоящей казни заговорщиков, когда в кабинет короля постучали, и вошедший слуга с поклоном доложил:
  - К Его Светлости, герцогу посыльный из замка Телдом, говорит, что дело не терпит отлагательств.
  - Веди сюда, - приказал король и обернулся к герцогу: - Я надеюсь, у тебя нет от меня секретов, Алекс?
  - Конечно, Ваше Величество, - кивнул тот, судорожно перебирая в уме возможные причины появления посыльного.
  К удивлению и короля и герцога в кабинет вошел Рон.
  - Ваша Светлость, - с поклоном осведомился он, - мне будет позволено доложить?
  - Черт, конечно. Говори быстро, что случилось, не тяни, - зло проговорил герцог.
  - Герцогиня... она пропала, Ваша Светлость, - Рон испуганно перевел взгляд с герцога на короля, - мы больше двух суток не можем найти ее.
  - Что? - почти хором, вскочив, переспросили оба.
  - Ее нигде нет.
  - Почему же ты мне сразу не сообщил? - взревел герцог, хватая Рона за шею.
  - Тихо, Алекс, - король схватил герцога за плечо. - Если ты сейчас придушишь его, мы не узнаем никаких подробностей.
  И дождавшись, чтоб герцог отпустил дворецкого, продолжил: - Рон расскажи по порядку, как все случилось.
  - В тот день, когда уехал, Его Светлость, герцог, - начал Рон, - герцогиня рано ушла к себе.
  - При ней был ее паж? - перебил его герцог.
  - Нет, по-моему, уже тогда не было. Его кстати тоже нигде нет, Ваша Светлость. Но мы, если честно, особо и не искали его. Так вот, она ушла к себе и всех отослала. А утром не открыла дверь и не вышла ни к завтраку, ни к обеду. Мы стучали, она не отзывалась, тогда мы решились выломать дверь... но там никого не было. И кровать была нетронута. Мы обыскали весь замок, ее нигде не было. Но и из замка она не выходила, Ваша Светлость. Все лошади на своих местах и стражники клянутся, что никому не открывали ворот. То есть она должна быть в замке, но ее нет.
  - А тайный ход, Рон, в замке есть тайный ход?
  - В замке нет никаких тайных ходов, Ваша Светлость.
  - Действительно? - герцог обернулся к королю.
  - Действительно, - кивнул король, - он был раньше, но его еще при моем отце замуровали, он начал обваливаться и могла пострадать одна из башен.
  - Понятно... а окна, какие-нибудь, которые внешние и где нет решеток, были открыты?
  - Не знаю... мы не проверяли, решеток на внешних окнах ведь нет лишь в башнях, выше третьего этажа... Если Вы думаете, что она могла выброситься из окна, то не волнуйтесь, под окнами ее не было, мы смотрели.
  - Я думаю, она через него могла покинуть замок...
  - Зачем ей это? Она могла совершенно спокойно выйти через ворота. Но в любом случае, веревок на окнах нигде не было, это точно... Неужели Вы думаете, она могла спрыгнуть оттуда и не разбиться?
  - А паж ее тоже через ворота не выходил? - спросил герцог.
  - После Вашего отъезда через ворота не выходил никто.
  - Что ж, как я понимаю, Алекс, нам необходимо ехать. Рон, можешь идти, подождешь нас во дворе, чтоб сопроводить в замок, - вмешался в разговор король и, дождавшись, чтобы Рон вышел, обернулся к герцогу, - Будем надеяться, что она, как и в прошлый раз, лишь сбежала. Поэтому в карете поедем, скакать по вечернему лесу небольшое удовольствие.
  
  Сидя в карете вместе с королем, герцог задумчиво произнес,
  - Не пойму, зачем устраивать представление с исчезновением, если можно спокойно выйти и даже выехать и в карете, и верхом... Что за блажь?
  - Это демонстрация, что ты в любом случае не удержишь ее, как бы не старался. Ее нельзя удержать силой. Она может остаться только сама.
  - Как же она умудрилась незаметно покинуть замок?
  - По большому счету абсолютно неважно, как она покинула замок, Алекс. А в том, что она его покинула, сомневаться не приходится. Важно лишь, где она теперь. Где, например, ее паж, я знаю. Она сказала, что если ей будет необходимо, то она оставит его в темнице у охранников замка. Наверняка он там. Кстати, как бы она не покинула замок, слугам лучше сказать, что ее охрана выпустила, но, повинуясь ее приказу, не посмела сказать об этом никому кроме нас. Между прочим, у охраны, должно быть ее письмо. Она не могла не попросить за мальчишку... Вот из него мы, скорее всего, все и узнаем, хотя и догадаться не особо сложно... Но в любом случае, бесспорно, что она сбежала от тебя. Доигрался ты, Алекс. Доигрался... Теперь моли Бога, чтоб она вернуться согласилась, и учти, я не позволю тебе больше так изводить ее. Все ей пообещаешь, и что пажа ее больше не тронешь, и слуг миловать разрешишь, и с дочками общаться, все что захочет, лишь бы вернулась она...
  - Она и так вернется, если пригрозите в случае ее отказа, распять меня напротив монастыря, куда она наверняка опять отправилась.
  - Алекс, даже мне подобная мерзость в голову не пришла... Как ты можешь?
  - Я знаю, что на нее точно подействует.
  - Ты хочешь раньше времени свести ее в могилу? Не боишься вместо нее, ее бездыханный труп получить? Она ведь уже пару раз стояла на краю, и удерживало ее не стремление к жизни, а долг и желание помочь другим, так что третий раз не торопи, она может и не удержаться...
  - Господь ее любит, он не даст ей умереть.
  - Может, как раз, потому что любит и даст... Ты сделал ее жизнь невыносимой для нее. За что ты так с ней? Ведь не попрекает тебя ничем и старается не перечить. Это она могла, если бы захотела, превратить твою жизнь в ад, и твою и твоих дочек... а это делаешь ты сам... и делаешь только потому, что понял, она честнее и благороднее тебя. Зачем тебе это?
  - Я наоборот старался оградить ее от всех неприятностей и сложностей. Она отказывается видеть, что настоящая жизнь совсем другая, чем та, которую она вообразила себе, живя в монастыре, и упрямо старается не замечать все, что не укладывается в придуманную ей модель мира. Она считает, что, лишив себя всего, сможет чем-то сделать лучше жизнь других и требует такой же жертвенности от окружающих. Я же пытался показать ей утопичность ее убеждений и не дать развалить созданную мной достаточно хорошо функционирующую систему управления владением.
  - Вот к заведенным тобой порядкам у меня нет никаких претензий, однако неужели ты не мог быть с ней чуточку мягче и снисходительнее относиться к ее просьбам? Это что так сложно было разрешить ей общаться с твоими дочерьми? Объяснить можешь, почему ты столь несправедливо обошелся, с ними?
  - Вы хотите честно?
  - Конечно.
  - Я сохранил дочерям жизнь, честь и имя, и надеюсь, в будущем смогу неплохо устроить их личную жизнь, а больше в сложившихся обстоятельствах, я дать им не могу.
  - Ты что боишься, что Алина может причинить им вред, общаясь с ними?
  - Нет, боюсь, что может разбить сердце и сломать жизнь... Вы же знаете ее способности. Дай я ей возможность беспрепятственно общаться с ними, и мои девочки, попав под ее обаяние, во-первых, стали бы очень зависимы от ее к ним расположения, а во-вторых, впитали бы ее бессмысленные убеждения. Им совсем не тому учиться надо. Их удел стать покорными женами и рожать детей, которые продолжат их род, а не мыслями о благе окружающих озадачиваться. К тому же я не хотел, чтобы они стали разменной монетой в наших взаимоотношениях, государь. Девочки способ давить на меня, я не собираюсь его больше давать никому. Ни Вам, ни ей.
  - Глупец, ты Алекс, хоть и умен, - король помолчал немного и продолжил, - а может, меня за глупца держишь, что подобный бред говоришь. Она сама никому не позволила бы их в качестве разменной монеты использовать. Это ты с их помощью мог давить на нее, а никак не наоборот. Ты что не видел, на что она ради твоей старшей дочери пошла, и что ей простила? А на счет ее убеждений... так не все они у нее и бессмысленные... Тебя вон терпела до недавнего времени, только благодаря им, да и вернуть ты ее предложил, тоже именно на них, основываясь. Чем такие убеждения для жены нехороши-то, а? В общем, не обоснование это, а так... способ завуалировать, что ты ей в первую очередь досадить этим решил, и власть свою над ней показать. Кстати паж этот ее, тоже был способ не столько к адюльтеру ее склонить, сколько продемонстрировать, как ты манипулировать ей можешь, основываясь на ее убеждениях. Вот и додемонстрировался.
  - С королем спорить бесполезно, поэтому я не буду, - усмехнулся герцог, - это Ваше право так думать обо мне.
  - Это хорошо, что не споришь, но будет еще лучше, если пообещаешь перестать ее изводить.
  - Это очень расплывчатое требование Ваше Величество, может, Вы его конкретизируете?
  - Легко. Разреши ей общаться дочерьми и контролировать, как их содержат в монастыре. Советуйся с ней по поводу возникающих проблем и разреши миловать тех, кого решил наказать. Ей это тоже будет приятно.
  - Если с первым, я еще могу согласиться, то второе Ваше условие приведет к тому, что в наших владениях не будет никакого порядка. Неужели Вы действительно настаиваете на этом?
  - Пусть не всегда, хотя бы изредка, позволь ей это.
  - Да все равно не будет порядка. У нее в ногах будет валяться все владение, вопя о несправедливости: "Соседа помиловали, за тоже самое, а меня нет". Закон должен быть один. Даже если этот закон иногда - мое слово.
  - Тогда не миловать, а иногда смягчать наказание, заменяя его, например, более унизительным, но менее суровым.
  - А вот насчет этого я, пожалуй, спорить не буду... Такое развлечение я готов ей предоставить.
  - Вот и хорошо, - удовлетворенно кивнул король, - я надеюсь, это порадует ее, и вернуться к тебе ее не придется заставлять.
  - Вы боитесь пригрозить ей моим распятием?
  - Если честно, то боюсь, Алекс... Если она не согласится, мне же придется выполнить угрозу и потерять вас обоих... или не выполнить и окончательно потерять ее, а она нужна мне, очень нужна, Алекс.
  - Хорошо, я сам за ней съезжу, и сам с ней поговорю, она наверняка согласится вернуться. Особенно если ей дать хотя бы пару дней в монастыре пожить, чтоб успокоилась немного, да обиды позабыла...
  - Я не возражаю, несколько дней я готов подождать. Слугам сейчас скажешь, что на богомолье она уехала. А через пару дней поедешь за ней, и все сделаешь, чтоб вернуть ее.
  - Сделаю. Она вернется, обещаю.
  - Очень хочется надеяться, - тихо проронил король и отвернулся к окну кареты.
  
  
  Катарина обедала в трапезной с монахинями, когда вбежавшая сестра Лидия, сияя улыбкой в пол-лица, доложила:
  - Матушка Серафима, Алина приехала, к отцу-настоятелю сейчас пошла и просила дочку ее привести.
  У Катарины от волнения перехватило дыхание. Она столько ждала этого визита своей матери, как уже под воздействием бесед с обитателями монастыря, привыкла говорить и думать о ней, что сейчас боялась поверить собственным ушам.
  - Сейчас отведешь, скажи только сначала: как она, голубка наша? - лицо пожилой монахини тоже осветила улыбка.
  - Хорошо, хорошо, матушка, улыбается, смеется, и глаза, словно сапфиры блестят. Увидела меня, обняла, расцеловала, соскучилась по вас всем, говорит, сил нет. Подарков привезла всем. Во дворе две лошади с тюками стоят, столько привезла всего... Отцу Стефану меховую душегрейку сразу вручила, и пожелала, чтоб он никогда не мерз, стоя на воротах, он даже прослезился. А сейчас она с отцом-настоятелем беседует и дочку ждет.
  - Тебе никак тоже что-то привезла?
  - Сказала, что всем привезла, но попросила разрешения попозже все вручить. Очень отца-настоятеля увидеть хотела. Так, что я, не мешкая, ее сразу к нему и повела. Не убегут подарки ведь.
  - Ты Катерину отведи, а потом лошадей распряги и верни проводникам.
  - Распрячь, распрягу, матушка, а возвращать их некому. Алина сказала это наши теперь лошадки, чтоб провизию возить, тоже подарок.
  - Где ж их держать-то?
  - Алина горских, вьючных лошадок привела, этим даже стойла не надо, лишь бы место, где постоять было, да клок травы дали б им... Они хоть и неказисты на вид, но цены им в горах нет. Я всегда о таких мечтала, матушка.
  - Ой, и накажу я тебя, Лидия, за леность и мысли подобные, - строго взглянула на нее та.
  - Любую епитимью наложите, матушка. Согласная я. Только лошадок не отбирайте. Я ж с ними теперь любой провизии на год вперед привезти смогу.
  - Вот коли, отец-настоятель разрешит их оставить, то будешь убирать за ними и следить, раз так нужны они тебе.
  - Буду, с радостью буду, матушка. Благодарю Вас.
  - Иди Катерину отведи, - мать Серафима вздохнула и обернулась к Кэти, - Что сидишь-то? Али не слыхала, что мать твоя приехала или видеть ее не хочешь совсем?
  - Хочу, - тихо прошептала Кэти, поднимаясь.
  - Что-то незаметно, девонька, - мать Серафима удивленно качнула головой, - другая б на твоем месте уже летела б к своей матушке, к тому же такой, как она, а ты стоишь как изваяние замороженное. Не стой, иди, ждет она тебя.
  Кэти в сопровождении Лидии вышла. Мать Серафима проводила ее долгим взглядом:
  - И что за девочка... и не достучишься к ней никак... даже Алине и то не рада... Неужто и на нее обиду какую-то держит? Чем же обидели то так ее, что не радует ее ничего совсем?
  Она медленно обернулась и наткнулась на холодно-колючий взгляд самой старшей из монахинь - матушки Калерии, соблюдающей обет молчания.
  - Что-то не так, матушка?
  Мать Калерия поднялась, медленно подошла к тарелке, из которой ела Кэти, взяла ее и, шагнув к мусорному ведру, стоящему в углу, бросила туда.
  - Вы считаете, я не должна была отпускать ее, пока она не доела? - тихо осведомилась мать Серафима. Она привыкла слушаться мать Калерию, которая очень долгое время, пока не приняла обет молчания и не передала бразды наставничества ей, возглавляла женскую часть их обители.
  Та отрицательно покачала головой, потом плюнула в ведро и вышла.
  - Я чувствовала, что не нравится девочка матушке, но чтобы так... - испуганно глядя на мать Серафиму, проговорила самая молоденькая монахиня Нина. - И с чего бы это? Ведь она души не чает в Алине, с тех пор как та ей демона показала, и она обет приняла... и молится она все время о ней, я много раз слышала.
  - Кто ж знает... отец-настоятель вон девочку тоже не особо привечает и суров с ней... Может, сама она натворила чего... Только тогда ей вдвойне помощь требуется, чтоб раскаяться смогла и жизнь новую начать. Жаль, что не говорит она ни с кем. Хоть ты бы ее разговорить попыталась.
  - Да сколько раз пробовала... И про Алину ей рассказывала, вот мол, какая матушка у тебя. Слушает и молчит. Иногда только спросит: я должна что-то делать, как она? Да, нет, отвечаю, не неволит тебя никто, ты ж не монахиня, чтоб послушание нести. Матушка твоя, говорю, лишь по доброй воле помогала. Ну она буркнет что-то типа: "понятно", и вновь замолчит, и слова от нее не добьешься. А на все вопросы, Вы сами знаете, у нее один ответ: "Не хочу вспоминать", и все.
  И тут в трапезную вбежала Лидия:
  - Матушка, позвольте, я настойку успокоительную возьму? Отец-настоятель велел принести.
  - Бери, конечно. А что случилось-то?
  - У Катерины истерика, ужас какая... я потом все расскажу, сейчас отнесу, вернусь и расскажу, - Лидия взяла из шкафчика бутылочку и поспешно выскочила за дверь.
  - Что это с ней стряслось-то? - мать Серафима повернулась к распятью и перекрестилась: - Господи, помилуй ее.
  Нина поспешно опустилась перед распятьем на колени, крестясь и шепча: - Господи, помилуй. Господи, помилуй. Господи, помилуй. Господи помилуй. Господи, помилуй...
  Ее молитву прервала вошедшая Лидия.
  - Не полегчало ей? - спросила у нее мать Серафима.
  - По-моему полегчало немного, хоть, когда я пришла, она все еще рыдала, но вроде как потише. Отец-настоятель взял бутылочку и сказал, чтоб шла я...
  - С чего это она так? - поднимаясь с колен, тихо спросила Нина.
  - Сама не знаю. Она как Алину увидала, с криком: "Матушка, неужели Вы ко мне приехали?", бросилась перед ней на колени и, рыдая, руки ей целовать начала: "Не оставляйте меня больше, матушка. Я любое наказание приму, только не оставляйте тут". Я аж онемела вначале. Такое впечатление, что тут над ней измывались все... А потом говорю: "Алина, не подумай, ее здесь не обижал никто". А Алина не говорит ничего, лишь к себе ее прижала и гладит по голове, а та взахлеб рыдает: "Пообещайте, что не оставите меня тут, а то руки на себя наложу, сил моих больше нет". Вот тут отец-настоятель меня за настойкой и послал.
  - Вот те на... а мне девочка такой безучастной и равнодушной всегда казалась, - мать Серафима удивленно покачала головой, - действительно говорят: в тихом омуте черти водятся. Ой и нахлебается с ней Алина... ни веры у девочки, ни страха перед Господом... ну да даст Бог справится, голубка наша, Господь всем по силам крест дает.
  - Да уж истинно крест, такую девочку в дочки получить, - Лидия хмыкнула. - Это ж надо, носились тут все с ней, что с писаной торбой, а она: "Сил моих нет, руки наложу...". Надо было работать ее заставлять и все службы стоять, да пороть за нерадение, тогда б точно по-другому бы мать встречала.
  - Чего так разошлась-то? Боишься, Алина подумает, что обижали ее дочь тут?
  - Может и не подумает, а все равно досадно...
  - Смири, гордыню-то...
  - Причем тут гордыня, матушка? Девчонка житье тут на любое наказание сменять готова. Вы представляете, кем она нас всех считает?
  - Тебя по щеке, а ты другую подставь... Ан нет, ты все упорствуешь... Лучше б ее пожалела, да помолилась за нее, чтоб вразумил ее Господь, и она и доброту людскую и любовь Господа замечать смогла. Представляешь, как ей тяжело живется, коли не видит она ничего этого? И тебе сразу легче станет, и сама благодать Господа почувствуешь, Господь-то тех, кто о других печется, всегда примечает.
  - Грешна, матушка, накажите... - Лидия склонила голову.
  - Хорошо, что поняла... После вечерней службы трижды акафист Господу за нее прочтешь.
  - А за Алину благословите тоже трижды прочесть, - смиренно попросила Лидия, целуя ее руку.
  - И за нее прочти, - мать Серафима осенила ее крестным знамением, - Благослови, Господи. Иди с Богом и не держи зла на сердце.
  - Пойду, лошадок распрягу, матушка, - тихо проговорила Лидия и вышла.
  - Посуду собери и здесь и у братии, вымой, затем приберись тут, а потом в храм иди и к службе подготовь там все, - мать Серафима обернулась к Нине.
  - Хорошо, матушка, - согласно кивнула та, а потом осторожно спросила, указывая на мусорное ведро, - тарелку-то благословите выкинуть или как?
  - Зачем выкидывать-то? Достань, да помой. Ведь не на посуду мать Калерия осерчала. Тарелка и не при чем тут вовсе. Это она показать нам что-то хотела, хоть я и не разберу, что... То ли что мы на девочку наплевали, когда ей помощь необходима, толи что она на нас, то ли что она лишь такого достойна, а может все сразу... Тяжело матушку понимать стало, с тех пор как кроме молитв не говорит она ничего.
  - Тяжело, конечно, ее понимать стало, - согласно кивнула Нина, - зато подобрела она сразу.
  - Никак старших осуждать удумала? - грозно повернулась к ней мать Серафима.
  - Что Вы, матушка... что Вы... и в мыслях не было... я, наоборот, о матушке Калерии лишь хорошее сказать хотела. А коли худое, что сказала, то накажите. Но право слово, сказала без умысла какого, матушка.
  - Хорошо, ежели так, - кивнула мать Серафима и вышла из трапезной.
  Нина облегченно вздохнула, мать Серафима была намного менее строгой наставницей, чем мать Калерия, когда та возглавляла их небольшое сестричество в монастыре. Если б той также показалось, что она осуждает кого-то, замечанием она бы не отделалась. В лучшем случае сутки б у креста во дворе на коленях бы замаливала этот грех.
  
  
  Напоив Кэти успокоительной настойкой, Алина отвела ее в ее комнатку, и уложила на кровать. Обессиленная, наплакавшаяся Кэти быстро уснула. Алина попросила отца Стефана присмотреть за ней и вернулась в келью отца-настоятеля.
  - Ну как она? - увидев Алину, отец настоятель поднялся ей навстречу.
  - Уснула, Отче. Такой стресс у девочки... Не ожидала я...
  - А ты что хотела? Приехать и увидеть ласковое нежное создание с открытой душой?
  - Конечно, хотела, - Алина игриво улыбнулась. - Вы же на чудеса способны, Отче. Если уж меня Вам разморозить удалось...
  - Ты себя не ровняй с ней... Ты никого лишать жизни не пыталась, ты сама жить не хотела, потому что считала, что ни ты, ни твоя любовь никому не нужны.
  - Не пыталась лишь потому, что не знала, что могу, да и не давало мне это ничего. Некого мне было убивать-то... А так, я ничуть не лучше ее была...
  - Нечего на себя наговаривать, - строго проговорил отец-настоятель, - Кому ты говоришь это? Я тебя лучше тебя самой знаю, так что, не пытайся ее таким способом выгородить, не поможет.
  - Строги Вы к ней, Отче... ой строги, - Алина удрученно вздохнула.
  - А чего жалеть ее? Девочка ведь даже не от жизни тяжелой избавиться старалась, а от счастливой на ее взгляд соперницы, которой любовь отца простить не смогла. Я все надеялся, осознает, искренне покается, захочет душу свою от греха очистить... Ничего подобного. Вернуть все хочет, забывая о том, что сделанного не воротишь, или забыть и не вспоминать никогда, а больше ничего... А так душу не лечат.
  - Она что не исповедовалась, Отче?
  - Алина, то, что она рассказала мне все, исповедью никак назвать нельзя. Она не раскаялась в содеянном, ты понимаешь меня? Она удовлетворилась твоим прощением, в котором не сомневается, и с огромным удовольствием поверила в твои слова о том, что это ты во всем виновата... Я пытался ее образумить и поговорить с ней, но она замыкается. Она закрыла душу, поэтому ей так плохо здесь. Она живет в постоянном страхе, что правда о ней раскроется, и ее оправдания разлетятся, как карточный домик под порывами ветра. Она хочет уехать отсюда и все забыть, не понимая, что от себя не убежишь, и что только стены монастыря хранят ее от того, кто ждет ее за ними.
  - Он не ушел?
  - Куда же он уйдет от такой добычи?
  - Неужели сделать ничего нельзя?
  - Почему нельзя? Можно. Душу от греха очистить и служению Богу ее посвятить... Тогда никакой демон не страшен.
  - Она монахиней стать должна?
  - Необязательно. Богу служить и не в монастыре можно, ты же знаешь. В монастыре тяжелее жить, но проще от соблазнов скрыться. А в миру наоборот. И выбор каждому предстоит сделать самостоятельно, по какому пути идти.
  - Самостоятельно? - Алина усмехнулась. - Ой ли, Отче?
  - Хорошо, не всегда самостоятельно. Бывает, что Господь заранее путь предначертал, а твое дело идти, и не роптать.
  - А я ведь проситься остаться приехала...
  - Знаю, - кивнул отец-настоятель, потом осторожным движением приподнял голову Алины и заглянул ей в глаза: - Но не приму. Как паломница, на богомолье приехавшая, пожить, сколько хочешь, можешь, а на большее даже не рассчитывай. Не твое это. Тебе другой путь указан.
  - А я вот, как паломница, возьму, да и на всю жизнь здесь останусь, - Алина невесело усмехнулась.
  - Не останешься, девочка моя любимая, - отец настоятель грустно улыбнулся, - тебя долг позовет. Да и приедут скоро за тобой. Сама ведь знаешь.
  - Не могу я там, не могу, Отче - Алина упала перед отцом-настоятелем на колени и, уткнув голову в его руки, заплакала. - Я среди такой грязи живу, Вы и подумать про меня такое раньше не смогли бы... И самое ужасное, ведь я отчасти в ней сама виновата... Из-за того, что я самого начала в нее ступить отказалась, они окружили меня ей, и топят в этой грязи все и всех вокруг... и остановить это не могу, пыталась, но не могу... Не получилось из меня проповедницы... получается я лишь их жизни храню, а они их тратят на жизнь в грехе и распространение греха... То есть я помогаю им этот грех распространять... Вот ведь как получатся, Отче.
  - А ты значит, проповедницей стать пыталась? Сама решила или подсказал кто?
  - Я остановить все это хотела и не раз... А получалось еще хуже...
  - Если б все так легко изменить было, девочка моя глупенькая... - отец-настоятель ласково погладил плачущую Алину по голове. - Люди самого Спасителя слушать отказывались, а ты горюешь, что тебя не послушали.
  - Но ведь я помогаю им, и значит, помогаю и дальше весь этот грех множить.
  - Ты что сама о чем-то спрашиваешь и ответы получаешь? Нет, девочка, Господь дает тебе лишь то, что считает нужным, поэтому не бери на себя то, что не по силам тебе. Положись во всем на Него, и пусть будет на все воля Его...
  - Мне так легко с Вами, Отче... Вы лишь пару фраз сказали, а такую тяжесть с моей души сняли.
  - Вот и хорошо, радость моя, поднимайся, утрись, да водички вот выпей, - он помог подняться Алине и, налив в стакан воды, протянул ей. - Господь всем по силам крест дает, так что не кручинься, девочка моя любимая, выдержишь все... Я вот, если честно сказать, не знаю что с твоей дочерью делать, это проблема для тебя посерьезней будет. По-хорошему, так оставить тебе ее здесь надо и не просто так, а на послушании, и не у кого-нибудь, а у матушки Калерии. Больше с ней никому не справиться.
  - Это единственно-возможный вариант? - выпив воду и отставляя пустой стакан, спросила Алина.
  - Нет, не единственный. Ты, конечно, забрать ее можешь, но намучаешься ты с ней и вряд ли справишься... как бы не потеряла ты девочку...
  - А Вы уверены, что матушка справится? - спросила Алина и вдруг замерла, а взгляд ее устремился вдаль. Через некоторое время она тряхнула головой и подавленно произнесла, - Нет, не смогу ее здесь оставить... С собой заберу, чтобы не случилось потом.
  - Что увидела?
  - Не выдержит Катарина, что оставила я ее здесь, посчитает это еще одним предательством, озлобится и сорвется, и мать Калерия ее ломать начнет... У нее, конечно получится и смирению ее научить и жизни в страхе перед Господом, но какой ценой... Да и любовь Бога девочка вряд ли почувствует... Не дело их обоих такому подвергать... Я сама попытаюсь. Господь милостив, может, и мне удастся.
  - Как бы она у тебя, не сорвалась, радость моя. Ты не в монастыре живешь, и демонам вход в твой замок не заказан. Чуть не уследишь и получишь одержимую дочь. Смотри, не обреки на худшие муки девочку жалостью своей.
  - Я знаю, куда вымощена дорога благими намерениями, но все равно попытаюсь. Господь не просто так мне показал, что здесь ее ждет.
  - Не нравится мне твой выбор... - отец-настоятель сокрушенно покачал головой, - Но время еще есть. Господь милостив. Пока ты здесь, может и прояснится все... Пойдем в храм, служба скоро.
  
   После службы, Алина раздала всем привезенные подарки и припасы, после чего пошла в трапезную монахинь. Сестры, усадив ее за столом, окружили и стали наперебой расспрашивать о ее жизни. Лишь матушка Калерия, сидя чуть поодаль, по обыкновению гордо выпрямившись и строго взирая на окружающих, безучастно молчала и лишь внимательно слушала.
  - Хорошо, живу, выздоровела и больше не болею. В замке есть церковь, молюсь или у себя или там, а иногда в город ближайший езжу, - рассказывала Алина, стараясь ответить сразу на все вопросы. - Муж меня не обижает, уважительно относится, лишь очень строг к окружающим, а все остальное хорошо. Дети? У нас кроме Катарины еще две его дочки, они сейчас тоже в монастыре, который рядом со столицей, он так захотел. Я? Нет, пока не жду от него. Не судьба видно.
  - Алина, это ты зря так говоришь, - взяла ее за руку мать Серафима, - помолись тут, попроси... И мы все о том же помолимся. Глядишь, и призрит Господь наши молитвы.
  - Не надо о том просить и молиться, - голос Алины сразу заледенел, - Господу виднее, что кому требуется.
  - Гордыня, это, Алина. Гордыня. Я хоть и люблю тебя, но сказать это должна. Ты женщина, ты ради этого монастырь покинула. Это твой долг. И раз нет у тебя ребенка, а у мужа твоего были, то значит дело в тебе. И это тебе необходимо сутками какие-то грехи свои замаливать, чтоб простил тебя Господь и позволил долг свой выполнить, а не на судьбу кивать. Поменялась ты очень, деточка, раньше ты видимо ближе к Господу была, видимо жизнь в миру и твою душу растлила. Опомнись и покайся, пока не поздно! - в голосе матушки Серафимы зазвучал напор.
  - Сутками готова и каяться и молиться, матушка, - Алина вдруг очень нежно и грустно улыбнулась. - Но лишь не об этом... Не может у меня сейчас ребенка быть, просто не может.
  - Откуда ты знаешь? Муж, что ли заболел? Так тогда о его здравии молиться должна, а коли он здоров, то о своем.
  - Все здоровы, матушка, - Алина качнула головой, - но детей не будет у нас. В ближайшем времени, так уж точно.
  - Так ты сама это удумала? - ахнула мать Серафима. - А на судьбу и Господа сваливаешь... Не ожидала от тебя... Ты понимаешь, что грех это, мужу в этом отказывать? Муж с женой для того и связываются воедино, чтоб детей рожать и растить. А иначе тебе и из монастыря уходить не следовало.
  - А я не по своей воле и ушла. Я лишь долг исполняла.
  - Так и исполни его до конца!
  - Не могу. Так сложилось, что сейчас точно не могу.
  - Ты что такое говоришь-то?! Хватит околесицу нести! Или все понятно сейчас объяснишь, и наставление примешь, или уходи с глаз долой, чтоб и не видела тебя больше!
  В глазах Алины сверкнули слезы, она поднялась из-за стола: - Простите, матушка, меня недостойную и грешную, но не могу я ничего объяснить и не могу Вашего наставления принять. Зла не держите только, не всегда та мысль, что первой в голову приходит, верной оказывается... - она обвела взглядом монахинь. - Простите, сестры, если обидела чем или что не так сделала.
  После чего склонила голову и повернулась к двери. В это время, резко отодвинув стул, встала мать Калерия, шагнула к ней, взяла за плечо, развернула к себе и заглянула в глаза. Мать Калерия была чуть выше Алины, сухонькая, но все еще статная, во всем ее облике до сих пор чувствовалась сила и властность. Она долго смотрела ей в глаза, а потом медленно стала опускаться на колени.
  - Что Вы, матушка, встаньте сейчас же! - Алина подхватила ее под руки, вынуждая подняться, и продолжая ей смотреть прямо в глаза, делая большие паузы, словно выслушивая ответы, тихо заговорила: - И в мыслях не держала такого, какая обида, что Вы. Я бы сама подобное подумала, если бы услышала такое... все так запутано, что, даже зная, как все сматывалось, теперь не разобрать, можно ли распутать... Это я знаю... знаю... и о Ваших молитвах знаю... Я так благодарна, недостойна я такого, матушка, недостойна. В такой грязи живу, что и подумать страшно... Нет, об этом не сожалею, сожалею лишь, что окрестить его не смогла, священника не успели вызвать, да и мертвым он уже родился... Заберу ее, тут вразумить постараюсь и заберу... Знаю... Говорю же, не сожалею ни о чем, видно воля Его такая была. Мое дело ее принять.
  На этих словах мать Калерия прижала свою ладонь к губам Алины и, раздраженно мотнув головой, легонько стукнула ее по губам.
  - Это Ваше право, считать по-другому, а я считаю, что на все воля Его. Раз попустил все так, как случилось, значит, так и должно было быть, а мое дело более-менее достойно пройти через это и веру не потерять, - упрямо нахмурившись, проговорила Алина.
  Мать Калерия тяжело вздохнула, покачала головой, потом притянула Алину к себе, обняла, поцеловала, а затем чуть отстранилась, осенила ее крестным знамением.
  - Благодарю, матушка, - Алина склонила голову, - поминайте и дальше меня грешную, в своих молитвах. Спаси Вас Господь!
  Мать Калерия улыбнулась, согласно кивнула, а потом подтолкнула Алину к двери.
  - Спаси вас Господь, сестры, - та еще раз обвела монахинь взглядом, кивнула притихшим и неосмеливающимся подняться, чтобы проводить ее, Лидии и Нине, и взялась за ручку двери.
  - Алина, постой, - мать Серафима, напряженно наблюдающая за столь необычным общением матери Калерии и Алины, поднялась, - погорячилась я что-то... Может и правда, не совсем я разобралась во всем... Чужие-то проблемы всегда простенькими кажутся, это лишь от своих голова пухнет. Не буду я лезть в твои дела. Пообещай лишь с отцом-настоятелем о них поговорить, ладно?
  - Он все знает, - Алина повернулась к ней.
  - Тогда тем более... и куда это я полезла со своими-то советами? Прости, Алина. Не держи зла, голубка. Забудь, что наговорила тебе и скажи о чем за тебя молиться, я помолюсь.
  - Не за что мне Вас прощать, матушка, - улыбнулась Алина, - а за заботу благодарю. Помолитесь, чтоб вразумил Господь, и путь верный указал... А то у меня, что ни шаг, то развилка, а куда идти лишь Он знает... Да о моем младенце, умершем при родах некрещеным помолитесь... чтоб сжалился над ним Господь и призрел его...
  - Так у тебя был ребеночек-то... а говоришь, нет детей с мужем...
  - Это был ребенок милорда Дмитрия. Я поняла, что вы меня о нынешнем муже спрашиваете. С ним у нас нет детей, и не ждем мы, что будут.
  - Действительно, все запутано у тебя в жизни, Алина. Ну да даст Бог, распутается все с Его помощью-то... Помолимся мы все о тебе, голубка... и я, и сестры помолятся.
  - В каждой молитве поминать тебя буду, - пообещала Нина, смахивая набежавшую слезу, - и ребеночка твоего. Вот ведь жалость какая, что умер он...
  - Это ты после родов тех к нам в прошлый раз пришла? - спросила Лидия, видимо что-то прикидывая в уме.
  - Догадливая ты, - Алина усмехнулась.
  - Дня за два до твоего появления слышала я, как матушка Калерия молилась о каком-то новопреставленном младенце... Я еще удивилась: о ком это она? А сейчас вот вспомнилось, - Лидия, почувствовав неодобрительный взгляд матери Калерии, потупилась. - Не серчайте, матушка. Вырвалось.
  - Матушке многое открыто, - улыбнулась Алина, с нежностью посмотрев в сторону той, - если б не ее молитвы, может, и не добралась бы я сюда...
  Мать Калерия явственно усмехнулась, покачала головой и, глядя на Алину, коснулась кончиками пальцев своих губ, а потом, отведя руку, легонько стукнула ими по столу.
  - Это не глупости, и болтать не перестану, мне можно, я обет не принимала, - лукаво улыбаясь, рассмеялась Алина.
  
  Рано утром, еще до рассвета, Алина разбудила Кэти:
  - Пойдем, покажу тебе что-то.
  Кэти тут же поднялась, - Сейчас иду, матушка.
  Они вышли из монастыря и в полутьме приближающегося рассвета стали подниматься выше в гору по едва заметной тропке. Минут через пятнадцать они вышли к небольшой площадке у отвесного склона. Алина встала на самый край и поманила Кэти к себе:
  - Иди сюда, не бойся.
  Кэти осторожно подошла и Алина, обняв ее за плечи, тихим и проникновенным голосом стала говорить:
  - Не смотри вниз и ничего не бойся, а то голова закружится, и можешь упасть. Смотри только вдаль. Вон туда смотри. Сейчас первые лучи солнца позолотят вон ту верхушку горы... Красота неземная. А если, стоя здесь, раскинуть руки, можно представить, что летишь... летишь навстречу солнцу, ветру и счастью... и все что ты видишь и чувствуешь лишь для тебя. Все эти горы стояли веками, и солнце каждый день всходило лишь для того, чтобы однажды это увидела ты. Это дар Господа, и он только твой. Попробуй.
  Алина медленно разжала руки и отступила назад. Кэти некоторое время стояла, не смея шевелиться, а потом, устремив взгляд вдаль, все же подняла и раскинула руки. В это время как раз первые лучи восходящего солнца тронули золотом верхушку соседней горы и тонкую цепь полупрозрачных облачков, которые нежной вуалью укутывали ее склоны. И тут же порыв ветра смахнул нежный облачный покров и разметал его в стороны, а солнце, гордо поднимаясь все выше и выше, озарило все вокруг ярким светом.
   Алина видела, как Катарина выпрямилась, чуть откинула назад голову, устремив взгляд вдаль, и на губах ее появилась счастливая улыбка. Она поняла, что сумела показать девочке сказочную красоту и очарование этого места и дала почувствовать, что в жизни есть удивительно прекрасные моменты неописуемого счастья. Довольная улыбка тронула ее губы. И в этот момент она скорее почувствовала, чем увидела, как серая тень метнулась к девочке. Катарина испуганно закричала, пошатнулась, но Алина успела ее крепко обхватить, после чего повалила и, прижав к земле, накрыла собой. Почувствовав, что опасность миновала, Алина разжала объятия и, отпустив перепуганную всхлипывающую Кэти, начала подниматься. Но в это время с криком: "Нет, мамочка, не оставляй меня!", Кэти вцепилась в нее так, что Алина, не удержавшись, вновь села на землю. Кэти прижалась к ней и, заглядывая в глаза, испуганным шепотом спросила:
  - Что это было?
  - А что ты почувствовала? - нечего не отвечая ей, в свою очередь спросила Алина.
  - Сначала все было так хорошо... Так как ты говорила... Я чувствовала такое счастье, словами не передашь... а потом меня вдруг окутал какой-то ледяной холод и страх, вернее даже ужас... и мгла, я видеть вообще все перестала и вообще соображать... а потом меня неудержимо потянуло куда-то вниз... и тут ты меня на землю повалила... Скажи, что это было?
  - Демон развлекается, которого ты позвала. Ты теперь и его госпожа, и жертва одновременно... Сделает для тебя все, что захочешь, если душу ему свою вверишь, а не вверишь, терзать и мучить начнет, добиваясь ее.
  - Ты... ты... это серь... серьезно? - заикаясь, спросила Кэти.
  - Да уж серьезней некуда, - хмуро подтвердила Алина.
  - Так до этого... не мучил меня никто... не было со мной ничего такого... не чувствовала я такого тут.
  - Ты в монастыре была. А туда демонам, таким как этот, по крайней мере, вход заказан.
  - Ты... ты хочешь сказать, что я на всю жизнь должна в монастыре остаться? - Кэти вскочила, - Да я лучше сама, прям сейчас с обрыва этого скинусь, чем тут жить!
  Алина резко поднялась и с размаху ударила ладонью девочку по щеке, грозно приказав при этом: - А ну на колени встала! И не смей без моего разрешения вставать!
  Всхлипнув, Кэти опустилась на колени, испуганно глядя на нее, а потом тихо прошептала: - Еще бить будете? Бейте... У Вас же теперь власть надо мной...
  - Это ты про власть верно сказала, - сурово глядя на нее, проговорила Алина, - Пока в моей власти будешь, слушаться безоговорочно придется... и бить буду, коль заслужишь того... Значит, с горы скинуться решила... А ты подумала, что тебя после этого ждет? Думаешь, на этом все закончится? Нет, моя хорошая, с этого все только начнется. Душу твою получит как раз тот, кого ты сейчас так испугалась. Он как раз и хотел, чтоб ты вниз упала. Без раскаяния, да покаяния ему и без самоубийства твоя душа наверняка досталась бы. А уж коли сама решишь еще один грех на душу взять, так тем более...
  - Пра-прав-да? Вы... вы... это... это не шутите? - от страха Кэти стала вновь заикаться.
  - А таки вещами не шутят, моя хорошая, - все тем же грозным голосом проговорила Алина, а потом резким движением схватила девочку за волосы и, запрокинув голову и неотрывно глядя ей прямо в глаза, продолжила: - Сейчас постоишь так и хорошенько подумаешь над тем, что я сказала. А потом выберешь что хочешь: самостоятельно жить, либо власть мою над собой терпеть. Коли первое выберешь, только скажи, и я уйду, а ты делай что хочешь. Хочешь, с горы скидывайся, хочешь, поступай, как знаешь и иди, куда вздумается. Искать тебя, чтобы вернуть, никто не будет. А вот если решишь власть мою над собой принять, то без моего позволения и шагу больше никуда не ступишь, и безропотно выполнять все будешь, и спорить со мной не будешь, что бы ни сказала. И, конечно же, больше никогда не то что вслух говорить, а даже помыслить о грехе самоубийства не посмеешь.
  Она отпустила волосы девочки и, отойдя в сторону, отвернула голову, всем своим видом показывая, что ей все равно, что та решит, и даже если Кэти решит сейчас бросаться вниз, удерживать ее она не будет.
  Кэти стояла на коленях и тихо всхлипывала. Ей было очень страшно. Очень страшно было остаться одной и еще раз оказаться во власти того чувства леденящего душу ужаса, который она пережила, однако и полностью принять власть Алины было не менее страшно, она поняла, что та может быть не только доброй и ласковой, но также жесткой и требовательной. И еще ее очень страшило, что Алина может заставить ее всю жизнь провести в монастыре, причем уже не как паломница или насельница, а как послушница, а потом и монахиня. Однообразная, размеренная и строгая жизнь монастыря пугала Кэти ничуть не меньше предполагаемой перспективы обречения души на вечные муки.
  Через какое-то время она склонилась к самой земле и закрыла лицо руками, ей не хотелось ничего решать и делать тоже ничего не хотелось.
  - Ну что ж, молчание иногда это тоже ответ, - усмехнулась Алина, взглянув на нее, - не хочешь принимать мою власть, не надо. Насильно вести тебя за собой я не буду. Оставайся здесь. Дорогу ты знаешь, захочешь, сама в монастырь постучишься, а не захочешь, значит, мимо пройдешь. А чтоб не нуждалась ты ни в чем первое время, вот тебе деньги. Ты не маленькая, с деньгами не пропадешь.
  Алина бросила перед Кэти мешочек с деньгами, затем воздела руки к небу:
  - Господи, лишь об одном молю, позволь ей увидеть того, кто пойдет с ней.
  Она медленно опустилась на колени, склонилась к самой земле, а потом резко встала, развернулась и решительно зашагала вниз по тропинке.
  Кэти удивленно проводила ее взглядом, потом подобрала увесистый мешочек с деньгами и встала. Она оказалась свободна. Свободна от всяких обязательств, ни от кого не зависима и имела большие деньги. Ее смущало лишь то, что у нее не было никаких документов.
  - Не печалься, - скорее почувствовала, чем услышала она и испуганно оглянулась.
  На том месте, где только что стояла герцогиня, в воздухе колыхалась серая безобразная фигура, мерзко усмехающаяся, - не пропадешь, я помогу... мы славно повеселимся. Тебе несказанно повезло, да и мне тоже...
  - Уходи! Уходи сейчас же! - Кэти испуганно попятилась.
  - Я не могу уйти, ты сама позвала меня... Я могу уйти лишь вместе с тобой.
  Фигура приблизилась к Кэти, та еще отступила назад и вдруг почувствовала, что стоит на самом краю обрыва, и замерла, боясь пошевелиться.
  - Тебе решать: уйдем мы сейчас, или ты хочешь развлечься, перед тем как мы расстанемся с этим миром...
  - Я... я не отдам тебе мою душу, - борясь с душившим ее страхом, всхлипывая, проговорила Кэти.
  - Она уже моя... Лишь твое раскаяние и исповедь могли бы помешать мне получить ее, но ты упустила время для этого... а еще твоя мачеха может помешать... Но она бросила тебя. Бросила! - демон расхохотался. - Понимаешь? Бросила! Давай убьем ее. Хочешь? Ты же для этого звала меня... Тебе не надо будет ничего делать, лишь возьми меня за руку и подтверди, что хочешь это, - он протянул к ней уродливую лапу.
  - Я не сделаю это! Не сделаю! - со слезами в голосе выкрикнула Кэти.
  - Ну не хочешь ее, давай кого-нибудь другого... или попроси о чем-то... я все могу, или почти все...
  - Нет! - Кэти зажмурилась, боясь упасть, она боролось с искушением отстраниться от так пугающей ее фигуры.
  - Зря... результат-то для тебя все равно будет одинаков, - выдохнул он ей в самое ухо мерзким шепотом, - а так мы славно бы повеселились, перед этим... Соглашайся... Я все равно не выпущу тебя...
  Кэти чувствовала во всем теле леденящий холод, страх почти парализовал ее, из глаз ее текли слезы, но она нашла в себе силы еле двигающимся языком прошептать: - Нет.
  - Нет, так нет, - демон мерзко хмыкнул, - значит, сейчас уйдем...
  Кэти приготовилась почувствовать под ногами зияющую пустоту и, перебарывая душивший ее страх, закричала, - Мамочка, помоги мне!
  И в это же время услышала строгий и требовательный голос Алины:
  - Оставь ее! Именем Господа, оставь!
  - Ушла же ты... Чего вернулась-то? Зачем тебе девчонка? Знаешь ведь, что не оставлю ее... Не усложняй свою жизнь, тебе со своими бы проблемами справиться, не вешай еще обузу себе на шею... Отказалась она от помощи твоей... отказалась, - демон отстранился от Кэти, и его голос приобрел просительный, ласковый и даже нежный оттенок.
  Алина никак не прореагировав на эти слова, она протянула руки к Кэти и ласково позвала: - Иди ко мне дочка, не бойся ничего!
  И тут Кэти бросилась к Алине прямо сквозь так пугающую ее фигуру демона, и та разлетелась, словно грязное облако, рассыпалась серой пылью, унеслась гонимая ветром.
  - Бестолковая ты, Кэти, - тяжело вздохнув, проговорила Алина, прижимая ее к себе. - Не "мамочка, помоги!", орать надо было, а "Господи, спаси!".
  - Он исчез? - испуганно оглядываясь, спросила Кэти.
  - Смотря, что ты понимаешь под этим словом. Если видимое проявление демона, то на данный момент - да. А если саму его сущность, то, к сожалению, нет... сейчас он лишь отошел и ждет... от него не так просто избавиться... Я не знаю, сумеешь ли ты за всю свою жизнь освободиться от него.
  - Он что всегда будет рядом, выжидая, когда сможет снова напасть?
  - Да. К сожалению, да, - Алина вновь печально вздохнула, а потом добавила, - Только он еще не нападал, он лишь пугал тебя... нападают они не так.
  - А как они нападают? - со страхом спросила Кэти.
  - И не спрашивай. Лучше не знать тебе как. Господь милостив, может и не придется тебе узнать это.
   - Матушка, - Кэти с надеждой заглянула в глаза Алине, - Я приму Вашу волю и слушаться во всем буду, все как Вы говорили... и наказание любое... любое приму... только... только, - она всхлипнула, - только в монастыре не оставляйте. Я хочу быть подле Вас, матушка... он сказал, что лишь Вы можете помешать ему, получить мою душу...
  - Ой, Катарина, Катарина, - печально покачала головой та, - лишь чистая душа ему не подвластна, та в которой любовь к Господу живет... поэтому тебе душу свою от скверны избавить необходимо и Господу ее открыть. Я, конечно, помогу тебе на этом пути... направлю, поддержу, а иногда и заставлю сделать что-то, но если у тебя самой желания не будет, все мои труды будут тщетны.
  - А если я все сделаю это, он оставит меня?
  - Скорей всего ты узнаешь это лишь перед смертью, - невесело усмехнулась Алина. - Совершенствование души - процесс бесконечный, а демон твой постарается быть всегда рядом, чтобы в любой момент в искушение ввести и все труды твои в прах превратить.
  - И за что мне такое? - из глаз Катарины хлынули слезы.
  - Считаешь не за что? - Алина пристально посмотрела на нее.
  - Вы же простили меня, матушка... - проговорила та сквозь слезы.
  - При чем тут мое прощение? Не обо мне же речь... Речь о тебе. Я от людского суда тебя укрыла и уберегла, но есть еще другой суд. Суд Божий и от него укрыться невозможно. Там лишь Господь тебя вправе простить. И лишь его прощение ты должна вымаливать. Ты нарушила заповеди Его, ты обратилась к силам тьмы, ты желала смерти рабам Его и добилась того, чтобы ребенок, которого Он в мир послал, мертвым родился. Этот ребенок мог свет Божий увидеть, почувствовать радость и счастье бытия, которые ты сегодня хоть и ненадолго, но сумела ощутить. А он не сможет никогда, ты лишила его такой возможности, хотя Господь даровал ее ему. Ты понимаешь, что перед Господом провинилась, что волю его посмела нарушить?
  - Пппонимаю... - всхлипывая проговорила она, - но я... я ведь все это уже сделала... Как я могу все... все это вернуть?
  - Никак. Но возвращать и не надо. Надо лишь о-соз-нать, - последнее слово Алина произнесла по слогам. - Понимаешь? Осознать, что согрешила, пошла против воли Божьей, что богомерзко поступила и больше никогда, никогда не захочешь сделать что-то подобное. И всеми делами своими теперь будешь пытаться доказать, что достойна прощения и милостей Господа.
  - Так недостойна я... - Кэти вновь зарыдала. - Как же... как же он меня простит?
  - Милость его безмерна. Он обязательно простит. Только ты должна будешь оказаться достойной этого...
  - Я не смогу... не смогу...
  - Сможешь... обязательно сможешь, - ласково, поглаживая ее по голове, проговорила Алина, потом помолчала немного, и очень тихо, но уверенно добавила, - я заставлю тебя смочь.
  
  Вернувшись в монастырь, Алина подвела зареванную, всхлипывающую Кэти к отцу-настоятелю:
  - Исповедаться она хочет, Отче.
  - Сама хочешь или мать твоя настаивает на этом? - строго взглянув на Кэти, спросил он.
  - Сама... я так грешна... и так раскаиваюсь... - Кэти зарыдала с новой силой.
  Неожиданно ласково улыбнувшись, отец-настоятель взял Кэти за плечо:
  - Пойдем в храм, дитя мое.
  
  
  9
  
  После того как отец-настоятель увел Кэти в храм, Алина вернулась во двор, где неожиданно столкнулась с отцом Стефаном.
  - Здравствуйте, отец Стефан, - нежно улыбнувшись, кивнула ему Алина.
  - Здравствуй, голубушка, здравствуй, свет очей моих, хоть и здоровались мы уже сегодня дважды, а здоровья пожелать оно никогда лишним не будет, - заулыбался ей отец Стефан, потом вдруг посерьезнел и спросил: - Хоть и не мое это дело, но можешь, расскажешь старику, куда дочь-то водила, что она вся зареванная вернулась? Ведь коли, наказать решила, то твое право и здесь это сделать. Сказала б только, я б в любое время из сторожки ушел, воспитывай ее... в горы-то уводить зачем? Не по-людски как-то...
  - Я даже не соображу, что ответить Вам, - Алина задумчиво склонила голову набок. - Сначала сказать хотела, что и не наказывала ее вовсе, а потом подумалось, что это смотря, что считать наказанием... Мне надо было достучаться до ее души, а это иногда побольнее наказания бывает.
  - Коли так, извини... и не серчай на старика, голубушка.
  - За что ж серчать-то? Я наоборот благодарна за заботу Вашу. И может даже, как-нибудь воспользуюсь этим предложением. Дочь у меня - девочка непростая, и как все дальше у нас сложится, не знаю...
  - Да уж заметил я... Девочка горда, самолюбива, упряма, строптива, да еще и неблагодарна. А самое печальное, нет у нее ни любви к Господу, ни страха перед ним.
  - Вы ее строго-то так не судите... Жизнь у нее больно тяжело сложилась...
  - У тебя, что ль легче была?
  - Может, и не легче... но и я не особо лучше поначалу была... только меня с самого начала окружали друзья: добрые, заботливые и ласковые, вот я и отогрелась душой.
  - Особенно я, - грустно вздохнув, проговорил он, - или ты меня и другом не считаешь?
  - Все еще не можете простить себе? - Алина ласково обняла старого монаха. - Уж сколько лет прошло, а Вы все терзаетесь... Вы ведь знаете, как я отношусь к Вам... Зачем такие вопросы мне задаете? Я разве когда-нибудь дала Вам повод усомниться в том?
  - Нет, голубка моя, что ты... - на глаза монаха навернулись слезы. - Я знаю, что ты простила и никогда не поминаешь мне того... лишь никак не могу понять, как ты смогла позабыть такое...
  - Я не забыла, но я знаю, из-за чего Вы это сделали... Вы желали мне блага, пытаясь дать почувствовать, что уход в иной мир ничуть не возвышен, а наоборот связан с болью, страданием и очень непригляден... Вы не знали, что я готова к этому... Вернее Вы не смогли поверить, в то, что я, говоря это, не бравирую.
  - Да, я был уверен, что ты тут же запросишь о пощаде... а когда этого не произошло, то грехи мои, гордыня, уверенность в том, что не мог оказаться бестолковее семилетней девчонки, не дали сразу остановиться и признать, что ошибся... Если бы не отец-настоятель... я бы ведь убил бы тебя, наверное... Как подумаю о том, до сих пор страшно становится... Забить насмерть маленькую, даже несопротивляющуюся девочку, которой было так плохо, что она хотела умереть... Ох, грехи мои тяжкие... - тяжело вздохнул отец Стефан, - Вот ведь яркий пример, куда ведут благие намерения и самоуверенность...
  - Все! Прекращайте, отец Серафим! Никого Вы не убили. Вот она я, живая и здоровая.
  - Лишь милостью Божьей, да заботами отца-настоятеля...
  - Ладно, ладно... Я знаю, что Вы до тех пор, пока я не встала, сутки напролет с колен у креста во дворе не поднимались, молясь за меня, и голодали, и истязали себя... да и потом помню, как обхаживали меня... Может, Господь и милостив так ко мне, лишь Ваших молитв ради...
  - Алина, голубушка, я все время о тебе молюсь, и если ты думаешь, что это помогает тебе, я просто счастлив. Я ведь и о дочке твоей молюсь, только что-то не вразумляет ее Господь. Может, тебе и впрямь построже с ней?
  - Посмотрим... Сегодня я перетрясла ей всю душу, что это даст лишь Господь знает... Помолитесь за нее еще, девочке это сейчас очень надо...
  - Прям сейчас и пойду... не переживай. Господь милостив. Даст Бог, образуется все.
  - Благодарю Вас, и спаси Вас Господь.
  
  Отец Стефан зашел в сторожку и опустился на колени перед распятьем. Он долго горячо молился, потом поднялся с колен, заглянул в комнатку Кэти, и взгляд его упал на яблоко, которое он утром, после ухода Кэти, положил для нее на маленький столик у ее кровати. Именно такое яблоко когда-то послужило началом его конфликта с Алиной, а потом стало символом их примирения. Старый монах медленно опустился на стул, предаваясь воспоминаниям.
  
  
  
  Уже несколько недель подряд маленькая девочка с большими темно-синими глазами и толстой, длинной косой, словно маленькая нахохлившаяся птичка, сидела, обхватив руками колени, на парапете, ограждающем крест во дворе монастыря. Она приходила сюда каждый день, забиралась с ногами на парапет и молча наблюдала, за всем происходящим во дворе. Она ни с кем кроме отца-настоятеля не разговаривала. Да и отцу-настоятелю, насколько мог слышать отец Стефан, девочка отвечала очень неохотно и односложно. Отец Стефан знал от отца-настоятеля, что девочка наследная герцогиня, которую отдал до совершеннолетия в монастырь отец, и что у нее нет матери. Ему было жаль ее, и он уже несколько раз делал попытки поговорить с ней, как впрочем, и все монахини, да и монахи монастыря, но девочка угрюмо молчала. Смотрела прямо в глаза говорившему и не отвечала ничего. Она явно никого не боялась и хоть показывала всем своим видом, что общаться не намерена, открытого пренебрежения не выказывала никому. Она ни во что не играла и никогда не улыбалась. Таких детей отец Стефан никогда раньше не видел.
  Однажды, после обеда один из паломников, увидев девочку, подошел к парапету, где она сидела и, достав из кармана большое румяное яблоко, протянул ей.
  - Возьми, Христа ради, скушай.
  Девочка по своему обыкновению, посмотрев прямо в глаза дарителю, ничего не ответила и яблоко не взяла.
  Полный седоватый мужчина смутился:
  - Ты чего не берешь? Оно вкусное. Из моего сада. Я от чистого сердца... Бери.
  Девочка молчала, не отводя взгляда, и яблоко не брала.
  Паломник сконфузился, растерянно оглянулся, потом положил яблоко на парапет рядом с девочкой:
  - Ну коли сейчас не хочешь, потом съешь, - пробормотал он и поспешно отошел.
  Потом, приблизившись к отцу Стефану, тихо спросил:
  - Она у вас, что, блаженная?
  - Кто ж ее знает, какая она, если молчит она все время? - усмехнулся он.
  - Немая что ли?
  - Да нет, умеет она говорить, с отцом-настоятелем вон беседует, правда не больше трех слов за раз.
  - Тогда и впрямь блаженная... жалко, что яблочко не захотела у меня взять... - расстроено проговорил паломник и поспешно покинул монастырь.
  
  До вечера яблоко пролежало рядом с девочкой, но она даже не коснулась его. Во время вечерней службы, когда все были в храме, отец Стефан подошел к ней.
  - Ты что ж это не поблагодарила за подарок? Даже коль не по нраву он тебе, от слова благодарности язык бы не отвалился.
  Девочка молча взглянула на него. Ни в глазах ее, ни в лице не проявилось ни одной эмоции.
  - Плохо видать воспитывали тебя. Хоть ты и герцогиня будущая, а понимать должна, что грех это на доброту людскую пренебрежением отвечать. К тому же ты сейчас не во владениях своих, а в месте, где Господу служат. А ты ни на службе ни одной не была, ни лба ни разу не перекрестила, даже не здороваешься ни с кем.
  Девочка молчала, внимательно, но абсолютно бесстрастно смотря ему прямо в глаза.
  - Ну что глазищи свои вытаращила на меня? Уселась рядом с крестом, да еще с ногами. А ну слезь сейчас же!
  - Отец-настоятель скажет - слезу, - тихо ответила девочка и отвернулась.
  - Нет, девочка, ты сейчас же слезешь! Иначе за косу стащу, - раздраженно проговорил отец Стефан.
  Но та даже не шелохнулась.
  Тогда отец Стефан схватил ее за косу и стащил вниз.
  К его удивлению девочка даже не вскрикнула. Как только он отпустил ее, она встала, посмотрела ему в глаза и тихо, но с большим чувством произнесла:
  - Вы не Господу служите, а гордыне Вашей!
  - Много ты понимаешь... "гордыне Вашей", - передразнил он ее, - это у тебя ее хоть отбавляй. Сидит, слова никому не скажет. Гордость у тебя только из ушей не капает. Яблоко ей даже ради Христа взять она не позволяет. Хочется ведь съесть, признайся. Просто за подачку это посчитала, поэтому брать и не стала.
  - Да не хочу я его. Не хочу, - в тихом голосе девочки послышалось раздражение.
  - А что хочешь? - отец Стефан понял, что, наконец, сумел вывести из состояния безразличной апатии.
  И тут девочка тихо ответила то, что до глубины души поразило отца Стефана:
  - Умереть хочу.
  - Что? - ошарашено, спросил он. - Ты, девочка, чего это за чушь несешь? Вот возьму сейчас палку и стукну пару раз, тогда быстро расхочешь.
  - Не расхочу, - качнула головой та.
  - Значит, буду бить до тех пор пока не расхочешь!
  - Правда? - в глазах девочки загорелся неподдельный интерес. - Не остановитесь, пока не скажу, что расхотела? Вы не лжете? Я ведь не скажу... и Вам придется меня убить.
  - Во-первых, я никогда не лгу, а во-вторых, ты и двух ударов не выдержишь. Это только рассуждать об этом красиво можно: "Хочу умереть!", а на деле, когда тебе больно и чувствуешь, что смерть стучится, то мысли о смерти исчезают, и что угодно готов сделать, лишь бы избежать ее.
  - У меня не исчезнут. Мне действительно незачем жить.
  - Посмотрим.
  - Посмотрим. Только я хочу быть уверена, что Вы действительно не остановитесь, если я не попрошу.
  - Обещаю, я дождусь твоих слов.
  - Тогда несите!
  - Что?
  - Палку.
  - Как бы не пожалела ты о словах своих, девочка. Я ведь принесу...
  - Несите! - настойчиво повторила она. - Только запомните, Вы пообещали не останавливаться, пока не убьете, если слов моих не дождетесь!
  
  Что было дальше, вспоминать отцу Стефану было трудно. Это походило на кошмарный сон. Он избивал молчащую девочку все явственнее и явственнее понимая, что либо ему придется признаться ей, что он солгал, либо действительно убить ее. Из этого кошмара его вырвал окрик отца-настоятеля, возвращающегося со службы. Отец-настоятель склонился над девочкой, пытаясь привести ее в чувство, и тут она открыла глаза и тихо прошептала: "он все-таки солгал мне... он хотел лишь избить и унизить".
  После этих слов отцу Стефану захотелось самому сунуть голову в петлю. Отец-настоятель ничего не сказал ему тогда, лишь молча унес девочку к себе в келью, оставив его наедине с его совестью. Все остальное время сплелось для отца Стефана в непрестанную покаянную молитву и горячие мольбы к Господу помочь девочке.
  
  Больше двух недель девочка не выходила, а когда, наконец, вышла и молча забралась на парапет, отец Стефан на коленях пополз к ней
  - Прости... солгал я тебе, девочка... и грешен перед тобой... Христа ради прости, дитятко! - он заплакал, уткнувшись в землю возле нее.
  Девочка долго молчала, а потом тихо проговорила: - Простила... только уйдите и не подходите ко мне больше.
  - Благодарю тебя, дитятко. Спаси тебя Господь. Не подойду к тебе больше, коли не хочешь, только знай, ежели понадобиться тебе что, только скажи, я все, что в моих силах с радостью для тебя сделаю...
  Девочка ничего не ответила, устремив взгляд вдаль.
  
  С тех пор девочка вновь ежедневно, если не было дождя, сидела на привычном месте, по-прежнему не разговаривая ни с кем, кроме отца-настоятеля. Однако теперь ее звать обедать или ужинать приходил не он, а кто-то из монахинь. Не отвечая ничего им на приглашение, она слезала с парапета и шла за ними в трапезную, а потом возвращалась и вновь молча залезала на парапет.
  А однажды девочка вернулась с обеда раньше, и когда в следующий раз за ней пришла мать Калерия, позвать на обед, посмотрела на нее и демонстративно отвернулась.
  - Вот ведь что за девчонка, - мать Калерия подошла к отцу Стефану и укоризненно покачала головой, - рта ни с кем не раскроет. Вчера говорю ей: еды не получишь, коли благодарственную молитву не прочтешь, так она встала и ушла... и утром не пришла. И сейчас, посмотри на нее, даже не встает... Ну ничего... не хочет, больше и звать не стану... поголодает пару дней, как шелковая будет.
  - Ты бы о том, матушка, отцу-настоятелю рассказала... - тихо посоветовал ей отец Стефан.
  - Захочет есть, сама ему расскажет. А он, наконец, надеюсь, ей объяснит, что садится за трапезу без молитвы, грех. Ну сколько можно, такое терпеть? Ни в храм девочка не ходит, ни молиться не желает. Глазищами лишь хлопает и молчит. Это она может, в замке своем хозяйкой была, а здесь она в монастыре, и устав хоть в какой-то степени, но соблюдать обязана.
  - А если не расскажет и с извинениями не придет? Будешь смотреть, как девчонка с голоду помирает?
  - Да не сумасшедшая же она? А коли гордыня у нее такая, что скорее умрет, чем перекрестится, да молитву прочтет, то может и к лучшему то. На все воля Божья, - мать Калерия раздраженно пожала плечами и ушла.
  
  Несколько дней отец Стефан напряженно наблюдал за девочкой. Она похудела, осунулась и днем со своего места никуда не уходила.
  На пятый день отец Стефан не выдержал, попросив подежурить у ворот отца Прокофия, он пошел к отцу настоятелю.
  - Отче, позволите? - постучался он в его келью.
  - Входи отец Стефан. Что пришел?
  - Из-за девочки я...
  - Простила же она вроде тебя, насколько я знаю...
  - Да, простила. Слава Богу. Пожалела меня грешного, простила. Хоть и недостоин я того, но простила.
  - Так что?
  - Даже как и сказать-то не знаю... Отче, Вы не знаете: где кушает она?
  - У сестер-монахинь в трапезной кушает. Я попросил мать Калерию, чтоб девочка с ними ела. А что случилось?
  - Не ест она с ними... Мать Калерия ей сказала, что без молитвы за стол не пустит, и девочка больше не ходит к ним.
  - Да... - отец-настоятель тяжело вздохнул. - И какой день уж так?
  - Пятый, если не больше...
  - Хорошо, что сказал... Я думал, что девочке в женском обществе все-таки лучше будет, что пожалеют ее сестры, приголубят и отогреется она у них душой, да видно ошибся. Сурова мать Калерия, сломает девочку, и сама того не заметит... А ведь из девочки очень светлая душой христианка получиться может, если только суметь отогреть душу ее... А она на силу... Ведь разобьет и все... Поговорю я... с обеими поговорю... - он поднялся. - Пойдем.
  
  Отец-настоятель подошел к девочке и ласково обнял за плечи:
  - Вот что, радость моя. Нехорошо это как-то, что ты без дела целыми днями сидишь. Мне келейница нужна. Может, согласишься помогать мне?
  - У Вас же есть келейница... - тихо проговорила девочка.
  - Это ты про сестру Серафиму, что убирается у меня? Так она и дальше убираться будет, мне другая помощь нужна. Ведь ты не откажешь мне помочь иногда светильник, например, зажечь и последить, чтоб он горел в мое отсутствие или почитать мне что-то или еще что-нибудь в этом роде? У меня библиотека большая, там тоже разобраться бы надо... Ты ведь читать и писать умеешь?
  - Умею.
  - Вот видишь. А сестра Серафима - нет. Какая же из нее помощница мне в этом? Так как? Поможешь?
  - Хорошо... Мне сейчас идти? - тихо спросила девочка.
  - Нет, сейчас мы пойдем, пообедаем с тобой. Ты ведь не обедала еще?
  - Нет, - девочка отрицательно качнула головой.
  - Вот и я тоже припозднился что-то с обедом. Поэтому сейчас пойдем, поедим, а потом ты мне поможешь.
  - Мне нельзя есть, - девочка отрицательно качнула головой. - Вы поешьте, а я Вам потом помогу.
  - Это почему же тебе нельзя есть?
  - Тот, кто в монастыре не читает молитв перед едой, не заслуживает еды, - склонив голову набок, девочка видимо повторила сказанную ей фразу матери Калерии.
  - Может, и не заслуживает, конечно, спорить не буду... Но так как я - настоятель этого монастыря, то могу сразу за всех чад, вверенных мне, и просить и благодарить Господа, поэтому я и за тебя, и за себя молитву благодарственную прочту, и получится, что мы оба с тобой еду заслужили. Ведь ты не откажешься послушать мою молитву, а потом со мной поесть?
  - Так действительно можно?
  - А почему нет? Ты же когда со мной раньше ела, мы всегда так поступали. Молитву читал лишь я, сразу за всех.
  - Тогда, я пойду поем с Вами.
  - Вот и умница, - отец-настоятель ласково взял ее за плечо и увел с собой.
  Увидев это, отец Стефан облегченно вздохнул.
  
  С тех пор девочка во двор выходила редко. А когда теперь показывалась, то обязательно с книжкой в руках. Она забиралась на свой любимый парапет и читала. На губах ее все чаще и чаще стала появляться улыбка, и она постепенно сначала кивком головы, а потом и словами начала здороваться с монахами и монахинями монастыря.
  - Здравствуй, малышка. Никак опять читаешь? - спрашивал ее кто-нибудь из монахов с улыбкой.
  - Здравствуйте, - кивала в ответ девочка, поднимая голову от книги. - Отец-настоятель посоветовал, такая книжка увлекательная. Я все его задания выполнила, и он меня погулять отправил и книжку взять разрешил.
  Не разговаривала она теперь лишь с отцом Стефаном, а он, помня ее слова, не смел к ней даже подходить.
  
  Но однажды девочка сама подошла к нему и, напряженно глядя в сторону, тихо проговорила: - Отец-настоятель сказал, что Вы можете открыть проход на стену.
  - Могу. Тебе открыть его?
  - Да, - еле слышно проговорила она.
  Отец Стефан прошел вдоль стены и, нажав на неприметный выступ в стене, открыл небольшую дверку: - Иди.
  Девочка, вошла в дверку, быстро взбежала по крутой лесенке на высокую монастырскую стену, постояла там немного, глядя через бойницы на открывающуюся панораму, а потом вдруг ловко вскарабкалась на самый край стены над бойницами, и замерла там.
  Отец Стефан, наблюдавший за ней снизу, в ужасе опустился на колени, еле слышно шепча: - Нет, деточка... нет... ты ведь не бросаться вниз собралась... ну не пугай так меня... спускайся, девочка моя хорошая... Хотя если постоять хочешь, постой, постой, милая, только не падай... Господи, сохрани ее! Помоги ей, Господи!
  Ветер теребил платье девочки, а она стояла, запрокинув голову и вскинув вверх руки, словно ловя закатные лучи солнца. Постояв так, до тех пор пока солнце совсем не скрылось за ближайшей горой, она легко спустилась с края стены и скрылась в проходе, ведущем вниз.
  - Благодарю тебя, Господи, - облегченно прошептал отец Стефан и поднялся с колен.
  В это время девочка вышла из дверки и, взглянув на него, тихо проговорила, - Благодарю.
  - Спаси тебя Господь. Я рад, что ты довольна. Захочешь еще туда подняться, приходи.
  Девочка еле заметно кивнула и ушла.
  
  С этих пор она полюбила приходить на стену. Чаще всего она приходила на рассвете или на закате, однако по-прежнему с отцом Стефаном старалась не говорить. Она подходила к дверке и молча ждала.
  - Подняться хочешь? - обычно спрашивал он ее.
  Она еле заметно кивала, и он открывал ей дверку.
  Пока она любовалась видом со стены, он ждал ее внизу.
  - Благодарю, - тихо говорила она, выходя, и сразу уходила.
  
  Отцу Стефану очень хотелось что-то сделать для нее еще, но он не знал что. И тут как-то пришедшая паломница угостила его яблоком. Яблоко было большое, ароматное и румяное. Отец Стефан сразу решил отдать его девочке, только боялся, что она у него его не возьмет. Он подумал немного, потом поднялся сам на стену и оставил яблоко на краю одной из бойниц так, чтобы не увидеть его, девочка не могла.
  Вечером девочка по своему обыкновению пришла смотреть на закат. Отец Стефан открыл ей дверку и замер в ожидании внизу, надеясь, что девочка увидит яблоко и, задержавшись чуть дольше обычного, съест его там. Но девочка задерживаться не стала, и как сумел заметить отец Стефан, пока стояла на стене яблоко не ела. Он удрученно вздохнул, поняв, что даже опосредованно девочка принимать его подарок не стала. Однако девочка спустилась с яблоком в руках.
  - Я там его нашла, - тихо проговорила она и протянула яблоко отцу Стефану, - Ваше?
  - Мое, - кивнул он, - но я его для тебя оставил. Возьми его, пожалуйста.
  - Вы думали, я могу украсть?
  - Почему украсть? Что ты? Господь с тобой! - отец Стефан испуганно взмахнул руками, - Ты ведь поняла, что для тебя оно лежит... не бывает там никто кроме тебя... Я боялся не возьмешь ты, если я тебе сам предложу, а так: ты нашла.
  - Если нашла, значит, кто-то потерял... и находку надо вернуть, - девочка раздраженно хмыкнула и добавила: - Хотели угостить, так и скажите, а подбрасывать мне не надо ничего.
  - Извини, если опять тебя обидел... Возьми его, ради Христа, скушай на здоровье. Тебе это необходимо, ты растешь, девочка. А у нас тут изысков нет никаких.
  - Меня Алиной зовут, - тихо проговорила она, - не надо меня девочкой называть. Так всегда он обо мне говорил... не надо.
  - Хорошо, Алина. Я, как хочешь, так и буду тебя называть, - кивнул отец Стефан и осторожно спросил, - а "он", это кто?
  Алина сразу помрачнела и едва слышно произнесла: - Герцог Тодд, - потом немного помолчала и добавила: - И, пожалуйста, не спрашивайте меня больше о нем.
  - Конечно, Алина. Ничего я о нем тебя не буду спрашивать... Ты самое главное яблочко только скушай, прошу тебя.
  - Хорошо, скушаю, - она кивнула и с хрустом укусила яблоко.
  Отец Стефан с удовольствием наблюдал за ней.
  Доев яблоко, она улыбнулась ему: - Благодарю. Очень вкусно.
  - На здоровье, Алина. Только это я тебя должен благодарить. Ты даже не представляешь, как ты меня порадовала...
  - Тем, что съела яблоко? - ее большие синие глаза удивленно распахнулись.
  - И тем, что яблоко съела, и тем, что улыбаешься. Это так приятно: видеть твою улыбку.
  - Мне отец-настоятель тоже всегда так говорит, - Алина вновь улыбнулась. - Вы, кстати, не сказали, как Вас зовут.
  - Отцом Стефаном, монахи величают, но ты можешь звать, как хочешь. Хоть сторожем, хоть ключником, хоть привратником, хоть дедушкой. Я на все откликаюсь. Меня паломники, как только не называют, так что я привык.
  - Мне нравится: отец Стефан, - словно пробуя имя на вкус, проговорила Алина и повторила, - отец Стефан. Я так тоже буду Вас звать, у Вас очень красивое имя. Я пойду, ладно?
  - Конечно, иди. Храни тебя Господь.
  Алина еще раз улыбнулась и убежала.
  
  Как только она ушла к отцу Стефану подошла сестра Серафима:
  - Никак совсем простила тебя девочка наша, батюшка? - улыбнулась она.
  - Простила... ангельское у нее сердечко видать, - улыбнулся отец Стефан, - только девочкой ее не кличь. Не по душе ей это.
  - Неужто? - удивилась сестра Серафима. - А я, грешная, ее часто так называю... Благодарствую, что сказал... Интересно только почему, слово-то неплохое и необидное вроде...
  - Герцог ее так какой-то называл... Я, правда, не понял, какой, но посмурнела она, как только его вспомнила, словно туча грозовая... и просила не спрашивать ничего о нем. Бог с ним, с герцогом, видно, не по душе он просто ей.
  - Никак об отце, говорила, - сестра Серафима испуганно прижала руки ко рту, - ни за что не буду ее теперь так называть, голубушку мою... Ведь коли так ее этот ирод называл, прости Господи душу мою грешную, но другого слова и подобрать не могу, то ясно, что ей больно это слышать.
  - С чего ты так об отце-то ее? - удивленно спросил отец Стефан.
  - Да что тебе говорить, - сестра Серафима махнула рукой, - ты ж не видел ее, как только привезли ее сюда.
  - Почему не видел? Видел. Ее слуга какой-то на руках в монастырь принес, всю в мехах укутанную. Я так понял, болела она тогда.
  - Как же болела... - сестра Серафима сердито поджала губы. - Хоть и не велел мне отец-настоятель языком трепать, а скажу... Места живого на ней не было, все ребра переломаны, ей дышать и то больно было... Как отцу-настоятелю выходить ее удалось до сих пор диву даюсь... ведь она ко всему прочему-то и сама жить не хотела. Я ее даже поесть, и то заставить не могла. Лишь отцу-настоятелю удавалось... И только-только он ее на ноги-то поставил, тут ты ее, батюшка, наказать решил...
  - Ой, Серафима и не поминай, - отец Стефан тяжело вздохнул, на глазах его выступили слезы, - в жизни не прощу себе того... хуже ирода любого поступил... право, хуже. Ох, грехи мои тяжкие...
  - Ладно, не кори уж себя так... Сделанного все равно не воротишь. Хотя я ведь если честно, грешна перед тобой... Осуждала тебя, ой осуждала... хоть и видела как ты сам каешься, а все равно серчала на тебя. Девочка ведь и букашки не обидит, молчала вот только... но и худого в том не было... Чем прогневать тебя так могла до сих пор ума не приложу... Да даже если и виновата перед тобой была, сказал бы отцу-настоятелю, он бы нашел, как наказать ее, избивать-то так зачем? К тому же палкой... Бес на тебя какой напал что ль? Ведь сколько тебя знаю, батюшка, ты и сам мухи никогда не обидел...
  - Ни в чем она не виновата передо мной была, и беса никакого не было. Гордыня это моя, да уверенность, что в душах людских могу разбираться. Поспорил я с ней, что боли и смерти она испугается и доказать ей то решил, вот и додаказывался... чуть в могилу ребенка не свел.
  - Да как же ты мог? - в ужасе всплеснула руками та.
  - Сам себе столько раз этот вопрос задавал... ты не поверишь... Так что безвинно я ее избил... поэтому выходит, что и отца ее во много раз хуже... Тот-то за что ее так, не знаешь?
  - Знаю, как не знать-то... Тоже не за что. На глаза она ему попалась, а он видеть ее не хотел, считал, что жена его родами из-за нее умерла... Слуга, что привез ее, пока отец-настоятель ушел читать его письмо, так и сказал, что они мол семь лет от него прятали девочку, а потом не уследили... И еще добавил, чтобы упросила я отца-настоятеля обязательно взять ее, иначе убьет герцог ее наверняка...
  - Бедная дитятко... если бы я только знал... Господи, да покарай же ты меня, дурака самоуверенного! И как же я мог?
  - Ладно тебе так убиваться-то, батюшка. Ведь простила тебя она. Вон даже улыбалась тебе сегодня. Так что ты вместо того, чтоб кары себе на голову призывать, лучше лишний раз ее приголубь, да пожалей...
  - И то дело говоришь, Серафима. Завтра же попрошу паломников, пусть в следующий раз принесут что-нибудь ей. А я крестики им резные подарю, помолюсь за них, да Господа попрошу, чтоб нужды их побыстрее исполнились. Может, позволит Господь хоть так ее порадовать и хоть немного грех свой перед ней искупить.
  
  С тех пор отец Стефан постоянно чем-то угощал Алину и дарил ей маленькие подарки. То куколку из дерева выточит, то гребень резной, то поясок из коры или кожи сплетет.
  Алина так искренне радовалась каждому подарку, что отцу Стефану иногда даже неловко становилось.
  - Ну, что ты так благодаришь меня, Алина, будто я тебе какое ожерелье брильянтовое подарил?
  - Вы лучше, лучше подарили, - смеялась Алина, - Зачем мне здесь брильянтовое ожерелье? Мне Ваш подарок гораздо нужнее. К тому же я знаю, с какой любовью он сделан, - ее глаза искрились от счастья.
  - Ах ты, дитятко, мое любимое, деточка моя ненаглядная... - улыбался он ей в ответ, - да за одну улыбку твою я готов тебе сто таких подарков сделать, девочка моя дорогая, - и тут же спохватывался, - Алина, прости, запамятовал я про девочку-то...
  - Дорогой девочкой можно, - улыбаясь, разрешала Алина, - и любимой тоже... просто девочкой нельзя. Меня отец-настоятель, например, часто девочкой его любимой зовет, мне нравится.
  
  
  
  Из плена воспоминаний отца Стефана вырвал звук открывающейся двери. В сторожку вошла улыбающаяся Кэти:
  - Отец Стефан, а я исповедовалась и причастилась сегодня. Меня сам отец-настоятель причастил, и крестик мне новый подарил. Вот, - Кэти, приподняв рукой цепочку на шее, показала ему большой красивый серебряный крест.
  - Я очень рад за тебя, деточка, - отец Стефан, ласково улыбнулся, - это замечательно. И еще я очень рад видеть твою улыбку. На моей памяти ты впервые стала улыбаться.
  Улыбка вдруг резко погасла на лице Катарины, она шагнула к отцу Стефану и прерывающимся шепотом сказала: - я должна... должна Вам сказать... потом я вряд ли смогу... я знаю, что Вы возненавидите меня, но я не хочу больше скрывать это от Вас... Вы неправильно думаете обо мне... Вы очень добрый... очень... и мне очень стыдно, что я так долго морочила Вам голову, но я не могла признаться, у меня не хватало сил... мне было страшно потерять единственное, что поддерживало меня здесь: Ваше доброе отношение и еще сестер-монахинь... но им, наверное, у меня так и не хватит сил признаться... - Кэти всхлипнула и залилась слезами.
  Отец Стефан молчал и не пытался утешить, понимая, что сейчас его ласка будет неуместна. Поэтому просто ждал.
  Наконец Кэти отвела руки от лица, глубоко вздохнула и на едином дыхании выпалила: - Это из-за меня чуть не умерла моя мать, а ее ребенок умер. Я ревновала отца к ней и занималась колдовством, чтобы ее убить. А сюда она меня привела, чтобы спасти от гнева короля и моего отца.
  - Это все? Или еще что-то сказать хотела? - тихо спросил он.
  - Все.
  - Ну и как, на душе полегчало?
  - Ну да... наверное... - растерянно проговорила она.
  - Вот и славно. Ты большое дело сделала. Ты не только на исповеди покаялась, ты даже мне не побоялась признаться. Скрываемый грех он власть над тобой имеет, да и другие к себе как магнитом притягивает. А признался и все... нет над тобой его власти.
  - Вы ненавидите меня теперь?
  - Ну что ты, деточка... Ненависть вообще мерзкое чувство и лучше чтоб его никогда в душе не было, это - раз. А два это то, что тебя можно было бы осуждать, если б ты и дальше все скрывала, а раз ты раскаялась, и даже сама без принуждения призналась во всем, то тут тебя даже осудить и то не за что, не то что ненавидеть.
  - Так это меня сейчас никто не принуждал, а дома меня ведь практически за руку поймали за этим... Меня же спасло только то, что матушка вступилась и увезла меня... - Катерина вновь расплакалась, - а ведь если б не поймали, может, я бы и не созналась вообще никому и никогда... Ведь это я сейчас понимаю, на что свою душу этим обрекла бы, а тогда мне даже такие мысли в голову не приходили.
  - Вот видишь, как хорошо, что ты теперь все это понимаешь... Прекращай плакать, - монах подошел и ласково обнял ее. - Очистилась от скверны и вперед теперь иди, не надо назад оглядываться. Назад оглянуться не помешает лишь для того, чтоб на будущее выводы сделать и греховных дел не совершать более.
  - Вы не прогоните меня теперь?
  - Глупенькая, как же я могу тебя прогнать? Неужели ты думаешь, что мне приятнее было бы и дальше жить рядом с лгуньей, а теперь, когда она раскаялась в этом, я предпочту ее выгнать? К тому же тебя ко мне отец-настоятель определил. Он, как я понимаю, с самого начала все про тебя знал. А его слову здесь никто не перечит. Так что не бойся. Никто тебя не прогонит и не обидит. Вон иди яблочко съешь, я тебе принес.
  - Спасибо... только не заслужила я совсем никаких угощений, - Кэти потупила голову.
  - Заслужила, дитятко, еще как заслужила...- отец Стефан ласково погладил ее по голове. - Иди, скушай яблочко, порадуй старика.
  - Вы такой добрый отец Стефан, - Кэти впервые за весь разговор осмелилась заглянуть ему в глаза: - Спасибо Вам. Я с удовольствием его съем.
  - Кушай на здоровье, деточка, - улыбнулся он ей и вышел из сторожки.
  
  Отец-настоятель стоял у окна своей кельи и размышлял. Он был очень рад, что Алине удалось сделать то, чего он безрезультатно пытался достичь все это время. Катарина искренне раскаялась. Огорчало его лишь то, что целью своей теперь девочка, очевидно, поставила не заслужить любовь Бога, а добиться расположения Алины. Все это грозило большими проблемами как одной, так и другой.
  В это время в дверь его кельи постучали
  - Отче, можно? - отец-настоятель узнал голос Алины.
  - Входи, моя радость.
  - Никак, Отче, Вы о нас с Катариной размышляли? - спросила, та входя.
  - От тебя ничто нельзя скрыть, девочка моя любимая, - улыбнулся он, ласково беря ее за плечи, - Конечно о вас.
  - Она не видит Бога, Отче, и мешаю ей я... Но если я брошу ее, она даже пытаться увидеть его не будет... Замкнутый круг какой-то и выхода нет.
   - Выход есть всегда... а в данном случае даже не один. Первый и самый простой: оставляешь ее здесь у матушки Калерии. Я могу сказать, что это я не отпустил ее. Она поплачет, помается, но привыкнет, а дальше посмотрим, может через пару лет, и заберешь ее. Второй. Жестко контролируешь сама, причем именно жестко. Ее жизнь при тебе должна стать более суровой, чем в монастыре. Ты должна стать не другом, а суровой надсмотрщицей, контролирующей каждую ее мысль, каждый ее вздох и строго взыскивающей за любую провинность. Ты должна показать, что не ты решаешь, за что взыскивать, а за что нет, ты лишь исполняешь волю Его, ты всего-навсего проводник.
  - Мать Калерия в ином обличии, - грустно вздохнула Алина.
  - Мать Калерия не просто так сурова была, она знала, к чему потакание страстям приводит, и боялась всегда этого... правда и в этом меру надо знать, а то недолго, как и она в другой грех впасть, но то не о тебе сказ. Осуждать ее никогда не надо было, тогда б и сущность ее прикидывать на себя б не пришлось,- усмехнулся он ей в ответ.
  - Когда, то было-то... к тому же смысла не вижу так Кэти контролировать.
  - С демонами не шутят, Алина. А в данной ситуации один твой неосторожный шаг, и ты станешь ее кумиром, уже не заслоняя Господа, а полностью затмив его. Хочешь?
  - В любом из этих двух вариантов, любовь Господа ей не разглядеть. Лишь страх перед ним. В ее случае и это, конечно, не самый худший вариант, но я хочу найти другой.
  - Нет его. Даже постоянно контролируя ее, ты будешь балансировать на грани. Любая случайность или чья-то злая воля, и ты получаешь одержимую дочь и осознание, что к этому привела твоя собственная беспечность. Тебе сейчас надо думать не о том, как девочке любовь Господа дать почувствовать, это само собой придет со временем... Тебе надо ее от демона, страстей и искушений уберечь... В чистую душу любовь Господа сама вольется...
  - Отче, я не смогу использовать те методы, которые всегда претили мне...
  - Значит, здесь ее оставишь. Если не поклянешься строго контролировать дочь, не отпущу ее.
  - Я подумаю... - Алина задумчиво покачала головой, - Надо же, действительно даже подумать не могла никогда, что мне придется любовь и заботу облекать в суровую взыскательность... Вот ведь как Господь дает понять, что не всегда неколебимые убеждения верными оказываются. И то, что благо в одном случае, погибельно в другом...
  - Умница... я был уверен, что ты все поймешь. Кстати, еще тебе сказать хотел: какой бы у тебя не был муж, он твой муж, и ты должна постараться с любовью относиться к нему, а не обиды на сердце складывать. Не нравится, что он делает, не перечь, а лучше помолись, чтоб вразумил Господь и его правильным путем идти, и тебя волю мужа без ропота принимать.
  - Отче, неужели Вы хотите, чтоб я на путь греха встала, раз он меня к нему склоняет, а потом на него кивала: не собственной волею, а только волею супруга моего... Так что ли?
  - Он тебя на него толкает лишь потому, что ты противостоишь ему и всем своим видом и презрение и пренебрежение выказываешь. Ты мол в грехе живешь, а я со светлых своих вершин снисхожу до тебя лишь из чувства долга. Вот он и стремится не до тебя дотянуться, а тебя к себе стащить... А все наоборот быть должно.
  - Что-то в прошлый раз Вы не говорили мне таких слов, Отче...
  - В прошлый раз ты не готова была еще их принять, а сейчас время пришло... Подумай, поразмышляй... Ты сможешь... все наладится, вот увидишь. Любит он тебя, поэтому и сам мучается и тебя мучает.
  - А не кажется Вам, Отче, что как только я к нему с любовью относиться начну, так король его возненавидит и постарается избавиться от него?
  - А тут все от тебя зависеть будет. Начнешь противопоставлять одного другому и столкнуться они, что олени во время гона, пока один другого не одолеет. Только ты же не самка, чтоб сильнейшего, для продолжения рода искать. Ты разумная христианка. Поэтому если будешь показывать, что с любовью относишься к каждому, они еще поддерживать друг друга будут.
  - Я что с обоими жить должна?
  - Ты что считаешь, что любовь лишь в этом заключается? - раздраженно проговорил отец-настоятель. - Я, по-твоему, что, должен был жить с тобой, раз люблю тебя? Или ты меня не любишь?
  - Нет, конечно, Отче, мне и в голову такое придти не могло...
  - Вот и веди себя так, чтоб и им не приходило...
  - Но тогда значит, наследника рода точно не будет.
  - Положись во всем на Господа. Он сам развяжет, то, что вы связали, а не развяжет, так значит и на то воля Его.
  Алина тяжело вздохнула: - Да... такие Вы мне сегодня, Отче, наставления дали... Даже и не знаю, хватит ли у меня сил исполнить... Я, конечно, постараюсь, но это так трудно для меня...
  - Ты у меня сильная, ты справишься. Ты и потруднее наставления выполняла.
  
  К вечеру в монастырь пришел герцог Алекс Тревор. Он был один, без сопровождения. Отец Стефан отворил ему ворота.
  - Здесь моя жена. Может, позовете ее, поговорить бы нам... - угрюмо глядя на него, произнес герцог.
  - Входите, сделайте милость, - отец Стефан шире распахнул ворота. - Ждет Вас Алина. Что у ворот-то толковать? Я Вас к ней проведу, там и поговорите.
  Он провел герцога через монастырский двор к дому, где останавливались паломники, и отвел к комнате, отведенной Алине. Там он постучался.
  - Деточка, к тебе супруг твой приехал.
  Дверь распахнулась. На пороге стояла Алина. Герцог с удовлетворением отметил про себя, что одета она была не в монашеские одеяния, а хоть и в достаточно строгое и однотонное, но одно из своих повседневных платьев, да и волосы были подобраны в элегантную прическу, которую лишь слегка прикрывал легкий шелковый шарф.
  - Благодарю, отец Стефан, - улыбнулась она и, отступив вглубь комнаты, пригласила: - Здравствуйте, милорд. Входите.
  Герцог шагнул в комнату и обвел ее взглядом. Светлая и чистая комнатка с небольшим столиком, двумя стульями, маленькой тумбочкой на которой лежало Евангелие и кроватью, в изголовье которой висело распятие.
  - Роскошные апартаменты у Вас, миледи, что и говорить, - герцог мрачно усмехнулся.
  - Простите, милорд, - Алина шагнула к нему и медленно опустилась перед ним на колени, склонив голову, - я очень благодарна, что Вы приехали за мной.
  - Миледи, Вас здесь кто-то посмел обидеть? - изумленно проговорил он, подхватывая Алину и поднимая ее. - Кто? Скажите: кто! Здесь камня на камне не останется... - в его глазах полыхнул огонь мрачной злобы.
  - Ну что Вы... Нет... меня не обижал никто. Меня здесь любят, - Алина заглянула герцогу в глаза, нежно рукой коснувшись его щеки.
  - Тогда, что с Вами? Что случилось-то? За что Вы просите прощение? - нежно прижимая к себе супругу, проговорил он.
  - Я плохо думала о Вас, милорд... а все не так просто... Вы действительно любите, а я все никак поверить не могла. Простите... я, наконец, поняла как Вам тяжело со мной. И Вам, и дочкам... Да и с мальчиком... я лишь здесь поняла, для чего Вы это сделали... я сама во всем виновата... Но я в любом случае не смогу изменить Вам ни с кем, если только Вы силой меня не заставите, поэтому прошу, не заставляйте... Давайте решать наши проблемы сами, я постараюсь, чтобы у Вас больше не было причин использовать кого-то третьего, чтобы решить их. У меня лишь эта просьба. Пока я Ваша жена, я не хочу, чтобы кто-то мог кроме Вас предъявить на меня свои права... Ваши права уважает сейчас даже король. Так не давайте ему повод изменить свое решение. Он не из тех, кто делится добычей.
  - Да нет на Вас у меня никаких прав, дорогая, - герцог грустно покачал головой.
  - Есть, раз их признаю я. Другое дело, что у Вас есть какие-то обязательства перед королем, но я не прошу их нарушать... Все будет так, как захотите Вы.
  - Что это с Вами тут сделали, Алина? Вы прям на себя не похожи...
  - Поговорили со мной, растолковали неразумной, что должна мужа слушаться, почитать и любить, а не спорить и сбегать...
  - Вас наказать что ли кто-то посмел? - герцог чуть сильнее сжал руки и испытующе посмотрел на нее.
  - Господь с Вами! Что Вы... Это лишь Ваше право.
  - Мое? Вы с ума сошли, Алина. Пока я жив, что бы Вы не творили, ни я, никто другой Вас и пальцем не посмеют коснуться, чтобы наказать!
  - Мне приятно это слышать, - Алина нежно улыбнулась, - я постараюсь, чтобы Вы и без наказаний были довольны мной. Когда Вы хотите, чтоб мы выехали отсюда?
  - А Вы хотите вернуться?
  - Конечно. Я бы и сама вернулась, но вернуться с Вами мне приятнее. Я ведь уже сказала, что очень благодарна, что Вы приехали за мной.
  - Алина, - герцог тряхнул головой и разжал руки, отпуская ее, - я что-то не совсем хорошо понимаю... Вы все это серьезно говорите?
  - Да, милорд, серьезно. Мы уедем, когда Вы захотите. И еще спросить Вас хотела... Можно?
  - Конечно же... Что за вопрос? Вы что, теперь, перед тем как что-то спросить, еще разрешение спрашивать будете? У Вас с головой точно все нормально? Может, опоили Вас тут чем-то? Вы чувствуете себя как?
  - Чувствую себя нормально, хорошо. А спросить на счет Катарины хотела. Вам решать, что с ней делать. Отец-настоятель предложил два варианта: или тут ее как послушницу оставляем, или отдаст он нам ее, но только если я жестко контролировать ее буду и наказывать за малейшее непослушание.
  - А Вы сможете ее наказывать? - герцог еще более удивленно взглянул на нее.
  - После таких его слов не наказать не смогу.
  - Вам как хочется?
  - Никак, милорд... Мне оба варианта не нравятся. Тут ей было плохо, очень плохо, даже когда она как паломница жила, а теперь ее отец-настоятель послушницей сделать хочет, к тому же у такой монахини, что девочка наша света белого невзвидит... не по ней будет ноша. Да и дома, если я ее строго контролировать стану, ей не легче будет. Одна у меня надежда на Вас, милорд. Если Вы пообещаете жалеть ее, утешать и поддерживать, то может и не так плохо ей дома будет...
  - Я? Жалеть, утешать и поддерживать? После того, что она натворила? Вы соображаете, что требуете от меня?
  - Милорд, простите... Простите, если прогневала Вас, - Алина, вновь склонив голову, начала опускаться на колени.
  - Да прекратите Вы на колени падать! Не в храме, - подхватывая ее, раздраженно проговорил он. - Вы так еще на людях передо мной на колени упадите. Особенно перед королем. Представляете, что все подумают? Какими методами я Вас до такого состояния довел и что делал, чтобы заставить вернуться.
  - При чем тут, кто что подумает? Меня это не интересует. Мне важно, чтобы Вы на меня не гневались.
  - Я не буду гневаться, если Вы никогда, слышите, никогда, не будете падать передо мной на колени, - он отступил на шаг и пристально посмотрел на нее.
  - Хорошо, не буду... - Алина согласно кивнула. - Но так, как быть с Кэти?
  - Как сама решите, так все и будет. Хотите, здесь оставляйте, хотите, заберем ее. Кстати, не хотите сама за ней следить и наказывать, можно монахиню какую-нибудь взять, пусть она следит за ней. Главное, чтоб без присмотра она больше не оставалась. Или это в любом случае должны делать Вы?
  - Я, милорд, именно я, - в глазах Алины сверкнули слезы, - бедная девочка, мне ее так жалко, Вы не представляете...
  - Алина, а своего ребенка Вам не было жалко? Хоть Катарина моя дочь, но я не понимаю Вас...
  - Жалко, очень жалко... но он уже умер, милорд... Ему я больше ничем помочь не могу, кроме молитв о его душе. А Катарине могу.
  - Вот и помогайте. А жалеть ее нечего.
  - Алекс, я знаю каково жить без любви отца. Мой отец до конца своих дней ненавидел меня... Я не знаю, каково жилось ему с этой ненавистью, но мне очень плохо, особенно поначалу. Это боль, которая разъедает сердце и туманит разум, от которой не хочется жить. Такого я не пожелаю никому. Поэтому я понимаю, из-за чего Кэти решилась на все это, и не могу осуждать ее.
  - Алина, это - вздор. Тысячи людей живут без любви и отцов и матерей и хоть живут в гораздо худших условиях, чем моя дочь, при этом не встают на путь колдовства и преступлений. Вы вон тоже выбрали другой путь. Я поклялся в прошлый приезд, что ни в чем не буду обвинять ее, и только это останавливает меня, чтобы не свернуть шею этой стерве, которая опорочила весь наш род, став ведьмой.
  - Она не ведьма, она борется с этим.
  - Замечательно, - мрачно усмехнулся герцог, - только, как мне кажется, не особо успешно борется, раз отец-настоятель требует, чтобы Вы либо оставили ее здесь на послушании у самой строгой из монахинь, либо жестко контролировали.
  - Милорд, ей необходима любовь... Почему Вы так безжалостны и к ней и к младшим дочкам? Ведь ни Луиза, ни Мария вообще не виноваты ни в чем...
  - Алина, я восемь лет делал для них все, ради них я отдал тебя королю... Не требуй от меня большего. Я согласен разрешить тебе видеться с ними и контролировать их пребывание в монастыре, до их замужества. Однако я не хочу, чтобы король их вновь использовал для давления на меня, это раз, не хочу, чтобы они видели, что творится у нас в замке, это два, и не хочу, чтобы они видели какие у нас взаимоотношения, я хочу их строить без них.
  - Значит, Вам более по душе и Катарину оставить в монастыре?
  - Катарина... - герцог мрачно хмыкнул, - Такая дочь позор и бесчестье. Конечно, суровый монастырь лучшее место для нее, но ради Вашего удовольствия я готов и забрать ее... Разумеется я вряд ли позволю ей выйти замуж и наверняка лишу любого приданного и титула. Скорее всего, я признаю ее недееспособной, и буду постоянно жестко следить, чтобы ее контролировали, и у нее не было возможности заняться вновь чем-то подобным. Так что мне все равно кто и где это будет делать, главное, чтобы этот контроль был.
  - А Вы лукавите, милорд... Вам не все равно.
  - Ну если быть до конца откровенным... Да, я с удовольствием посмотрю, как Вы будете строго следить за ней и наказывать ее, герцогиня... Но это будет Ваше решение, я соглашусь с любым.
  - Алекс, Вы же мой супруг! Вы не раз говорили, что хотели поддерживать меня, так поддержите сейчас! Я хочу помочь Катарине выбраться из той трясины, в которую она попала. Без Вашей помощи мне не справиться. Ей нужна Ваша любовь!
  - Алина, моя дочь, которую я любил больше всех, вместо того, чтобы с радостью принять как то, чего я смог для них добиться, так и мою волю, постаралась испортить все, что только могла. Вместо благодарности за то, что они вырвались из нужды, получили возможность вести достойный образ жизни, а так же великолепные перспективы, она стала хамить Вам, затем чуть не убила Луизу, а потом решила свести в могилу Вас и Вашего ребенка. И сейчас Вы ожидаете от меня, что я должен окружить ее любовью и лаской? Нет, Алина. Хочет вырваться из трясины в которой по собственной дури оказалась, пусть заслужит. Ей и так несказанно повезло. И я сразу Вас предупреждаю, если Вы решите ее забрать из монастыря, я не только жалеть ее не буду, я буду проверять, как Вы ее контролируете и наказывать сам, если посчитаю, что Вы наказали недостаточно строго.
  - Милорд, нельзя быть таким безжалостным и суровым. Какой бы она не была, она - наша дочь.
  - Это не дает ей право вести себя подобным образом. Даже отец-настоятель, как я понял, настаивает на жестком контроле. Я лишь поддерживаю его точку зрения. Как, к сожалению, выяснилось, она не понимает доброго отношения.
  - Милорд, она все осознала. Она раскаивается.
  - Тогда почему отец-настоятель требует от Вас, чтобы Вы жестко ее контролировали, миледи?
  - Чтобы она не впала в другой грех. Она считает, что моя любовь это все к чему она должна стремиться и сейчас будет стараться всеми способами лишь добиться моего расположения, а в этом тоже ничего хорошего нет.
  - Даже так? Как интересно... - протянул он, - Значит, девочка почувствовала, что Вы можете ей гарантировать комфортное существование, и решила воспользоваться этим, а отец-настоятель, поняв это, запретил Вам ей его обеспечивать...
  - Милорд, пожалуйста, я Вас очень прошу, не зовите ее девочкой. Она наша дочь, и то, что Вы так называете ее, мне очень неприятно слышать.
  - Чем же это слово, позвольте узнать, Вам так не угодило?
  - Девочка, это чужая, посторонняя, о которой Вы не хотите знать ничего, даже имени... А Катарина не посторонняя. Да, она провинилась, но в наших силах помочь ей исправиться... Она очень любит Вас, милорд. Все, что она сделала, она сделала, лишь пытаясь вернуть Вашу любовь, которую, как ей казалось, она потеряла...
  - Оригинальный способ, Вам не кажется? Кстати, все преступники что-то пытались получить или вернуть, однако это не снимает с них вины и не отменяет наказания. Так что Вы решили? Тут ее оставим или заберем?
  - Я хочу ее забрать, милорд, очень хочу... но решиться на то, что я буду с ней так строга, как хочет отец-настоятель, мне тяжело...
  - Не вижу проблемы. Вы и так сделали для нее все, что могли. Если она будет покорна и послушна, Вам не надо будет быть с ней суровой. Другое дело, что она вряд ли такой будет, поэтому Вам и тяжело принять это решение. Но выхода все равно другого нет. Позовите ее, если это возможно. Я хочу поговорить с ней, перед тем как дать Вам окончательное согласие.
  - Конечно, милорд. Я сейчас приведу ее, - согласно кивнув, герцогиня шагнула к двери.
  - Алина, постойте.
  - Да. Вы что-то хотели?
  - Хотел, дорогая, - он, шагнув к ней, вновь притянул ее к себе. - Я вижу, Вас здесь сломали. От роскошной, уверенной в своих силах и своей правоте женщины не осталось и следа... У Вас глаза испуганной, забитой собаки, ждущей выволочку от хозяина и готовой ее покорно принять. Мне интересно: кто это сделал и как?
  - Милорд, что Вас не устраивает? Скажите, я постараюсь вести себя по-другому.
  - Это очень трудно объяснить словами... Вы сейчас похожи на нежное вьющееся растение, у которого вырвали опору. Совсем недавно оно вздымалось вверх прекрасным цветущим облаком, а сейчас валяется на земле и любой может наступить, поломать, растоптать... Оно знает, что ему теперь придется жить внизу, на земле, не видя ничего кроме ног, затаптывающих его в грязь... Кто так с Вами? Неужели я?
  - Красивая аллегория, но она неточна, - Алина задумчиво склонила голову набок и вдруг лучезарно улыбнулась, нежно коснувшись рукой щеки супруга. - У меня не вырвали опору. Мне поменяли ее. Моя опора теперь - Вы. Мне сейчас тяжело привыкать к ней и еще очень страшно, я боюсь упасть, мои веточки скользят, стремясь зацепиться и обвить Вас в своих объятьях, чтобы удержаться... Если мне это удастся, и у Вас хватит терпения не сбросить меня на землю и действительно не втоптать в грязь, то я переболею и смогу зацвести снова...
  - Не бойтесь, моя дорогая, - герцог крепко обнял ее и лицом уткнулся в ее волосы, тихо шепча ей на ушко, - я постараюсь не обижать Вас и, конечно же, не сбрасывать на землю, все будет так, как Вы захотите, только перестаньте бояться. Это ужасно видеть Вас такой...
  
  Минут через пять, он осторожно разжал руки и, нежно погладив по спине, проговорил:
  - Приведите Катарину, миледи, и если Вас это не затруднит, дайте нам возможность поговорить наедине.
   - Конечно, не затруднит, я во дворе посижу. Закончите с ней общаться, зайдите за мной.
  - Я могу наказать ее сейчас или Вы возражаете?
  - Она Ваша дочь, милорд, поэтому решать Вам... Я больше не буду возражать ни сейчас, ни в будущем... Я только прошу... очень прошу, милорд... прежде чем наказывать, подумайте, пойдет ли это ей на пользу или Вы только гордыню свою этим потешите. А потом примите решение.
  - Хорошо, дорогая. Именно так я и поступлю.
  
  
  Позвав Катарину, Алина привела ее в свою комнату, где ее ждал герцог, и осторожно подтолкнула к нему и достаточно суровым тоном произнесла:
  - Иди, в ноги отцу падай, если хочешь, чтоб он позволил тебя забрать отсюда, - после чего вышла, плотно закрыв за собой дверь.
  Катарина несмело приблизилась к отцу и опустилась на колени возле него, - Простите, батюшка.
  - Это все что ты можешь мне сказать? - мрачно усмехнулся тот.
  - Я очень виновата...
  - Я хочу знать, почему ты решилась на такое.
  - Король сказал, - Катарина испуганно всхлипнула, а потом прерывающимся шепотом пояснила, - я подслушала его разговор с матушкой, так вот он сказал, что ребенок, когда тот родится, сделает ваш с ней брак нерушимым. И потом еще сказал, что если родится мальчик, то он заставит Вас передать титул ребенку, а Вас ушлет послом куда-нибудь далеко и надолго.
  - А что еще сказал король?
  - Ну еще сказал, что конечно сожалеет, что это не его ребенок и что кто-то имел то, чего не имел он, и еще что матушке достаточно лишь слово сказать, чтобы он все бросил к ее ногам.
  - Он так сказал? - тихим шепотом переспросил герцог.
  - Батюшка, не гневайтесь... я клянусь, матушка тогда на него сама за такие слова рассердилась, и он извиняться стал... и уверять, что больше не будет такое ей говорить, и что несмотря ни на что заботиться о ребенке будет также как и о ней...
  - Значит, после этого ты решила убить сразу и ее, и ребенка? - спросил герцог, хотя его уже абсолютно не интересовал ответ Катарины, он судорожно прокручивал в голове воспоминания о своем разговоре с королем, когда доложил ему о беременности Алины. Он вспомнил как злобно и яростно тот рявкнул: "Что?" и лишь после его фразы: "Вскоре Вы станете еще раз отцом, мой государь", сразу смягчился и ответил: "Что ж, это приятное известие, хоть я совсем и не рассчитывал на это". Получалось, что Алина вовсе не допустила его к себе, а он пошел навстречу ее желаниям... и именно поэтому она была с ним всегда дружелюбна, мила, ласкова и любезна. А ребенок... ребенок у нее мог быть и от первого мужа... Ведь еще Лерон сказал, что роды хоть и были преждевременными, но ребенок выглядел вполне доношенным, и он не понимает от чего тот умер. От размышлений его отвлекли рыдания Катарины.
  - Я боялась... боялась, что останусь в той башне навсегда, боялась, что Вы забыли обо мне... - плакала она навзрыд, сбившись с уважительного обращения к отцу, на то, что было ей привычней, - к тому же Вас могли услать куда-то послом... я думала, что если не будет ее, и этого еще одного Вашего ребенка, Вы вспомните обо мне...
  - Что ж ты добилась своего, я вспомнил... Что дальше? - тихо проронил он.
  - Отец, простите... Христа ради простите... - зарыдала она с новой силой.
  - Ты понимаешь, что лишила меня наследника и чуть не лишила любимой супруги?
  - Я виновата... очень... если бы я могла все исправить...
  - Всей своей жизнью будешь это исправлять! - зло проговорил он, затем, склонившись, схватил Катарину за волосы и запрокинул ей голову, вынуждая смотреть ему прямо в глаза, - Моя супруга и теперь твоя мать очень добра, она простила тебя, а вот я нет. И для того, чтобы заслужить мое прощение тебе придется постараться... очень постараться, Катарина. Только ради супруги я согласился позволить ей забрать тебя из монастыря, но на условиях жесткого контроля твоего поведения. Она пообещала мне, что будет сурово наказывать тебя за любую даже незначительную провинность. А ты сейчас пообещаешь, что, во-первых, будешь беспрекословно слушаться ее, а во-вторых, ничего не посмеешь скрывать ни от нее, ни от меня.
  - Я не посмею скрывать ничего... и матушку слушаться буду, - а потом, всхлипывая, спросила, - Вы теперь часто наказывать меня будете, да?
  - Как заслужишь.
  - А как понять, что заслужила?
  - Закон нарушила, наставление не выполнила, нестарательна была, дерзила, ленилась... Да много чего еще. Ты вот как сама считаешь, сейчас тебя есть за что наказать?
  - Вы хотите прямо сейчас меня наказать? - испуганно спросила она.
  - Боишься?
  - Да, батюшка... боюсь... и еще стыдно мне... так ведь только слуг, да детей неразумных...
  - Может, тогда лучше тебя здесь оставить? - отпуская ее голову, усмехнувшись, спросил он.
  - Нет, не лучше... не оставляйте, пожалуйста, не оставляйте... - Кэти судорожно сглотнула и потупилась, - Лучше накажите... я действительно заслужила... Меня же никто не наказал за то, что я сделала...
  - Это хорошо, что понимаешь, что заслужила, - мрачно проронил герцог.
  
  
  Когда герцогиня увидела подходящих к ней герцога и всю заплаканную, с трудом идущую Кэти, ей захотелось подбежать к девочке обнять, прижать к себе, пожалеть и утешить, но она сдержалась. Она поняла, что Алекс наказал дочь и видимо наказал сильно, а та, судя по выражению их лиц, ему не перечила и покорно наказание снесла.
  Подойдя к ней, Алекс улыбнулся: - Заждались, миледи?
  - Как я поняла, у вас была обстоятельная беседа, и вы не торопились, - проговорила Алина, поднимаясь.
  - Когда объясняешь правила поведения, спешка вредит, дорогая.
  - Так Вы удовлетворены результатами беседы? Вы разрешаете мне забрать ее отсюда?
  - Только на тех условиях, о которых мы договорились. Я предупредил ее, что в случае ее непокорности, я заставлю ее очень пожалеть о таком поведении.
  - Вы сильно наказали ее?
  - Да, - кивнул он, - И действительно сильно. Ей сейчас и ходить больно, да и сидеть она по меньшей мере дня три не сможет.
  - Как же мы поедем обратно? - расстроено спросила Алина.
  - На коленях в карете постоит, если хочет завтра уехать отсюда, а не хочет, может оставаться. Ты как хочешь, Катарина?
  - Я на коленях постою, батюшка.
  - Видите, какая дочь покорная? Вот разрешили бы Вы мне с самого начала воспитывать ее, глядишь, и ребенок был бы жив. Ведь даже в писании говорится, что нельзя жалеть розги для чад своих, - проговорил герцог, с усмешкой глядя на герцогиню.
  - Возможно, Вы и правы... Только какой толк сейчас говорить об этом?
  - А такой, дорогая: на будущее учтите, что наказание это не столько возмездие, сколько способ предотвратить будущее правонарушение. А то Вы так и норовите меня за руку схватить, как я только наказать кого-нибудь собираюсь.
  - Учла, милорд. За руки больше хватать Вас не буду.
  - Вот и хорошо.
  - Милорд, отец-настоятель велел передать, что Вы можете комнату рядом с моей занять, она свободна, и еще он просил Вас зайти к нему, когда Вы сможете: или сейчас или после вечерней службы, он поговорить с Вами хочет.
  - Я сейчас зайду. Где его найти?
  - Вон по той лесенке поднимаетесь, и дальняя дверь в конце коридора, там его келья.
  - Хорошо, - кивнул он и зашагал в указанном Алиной направлении.
  
  - Очень больно? - Алина повернулась к Кэти.
  - Я заслужила... - подавленно проговорила Кэти и вдруг шагнув к Алине опустилась перед ней на колени и, обхватив ее ноги, расплакалась, - Матушка, ведь теперь все равно в замке все узнают, что так наказывают меня... я же сесть не смогу да и горничные видеть будут... зазорно то как, матушка...
  - Насчет горничных не волнуйся, помогать тебе я Сьюзен прикажу. Она немая теперь. Герцог ей приказал язык отрезать. Так что кроме нее знать никто ничего не будет. А пока сидеть не сможешь, будешь в своих комнатах есть, вроде наказание такое. К тому же не беспокойся, все слуги в замке сейчас вымуштрованы так, что никто ничего ни спрашивать, не интересоваться, ни тем более сплетничать не смеет.
  - Матушка, Вы так добры... Благодарю Вас...
  - Вставай, давай. Ты главное постарайся слушаться и вести себя хорошо, чтоб постоянно тебя наказывать не пришлось.
  - Я буду стараться... но если уж провинюсь, то Вы сразу накажите... - поднимаясь с колен, тихо попросила она, - а то отец, он будет проверять... я пообещала рассказывать ему обо всех моих проступках...
  - Коли провинишься, накажу, не волнуйся. А сейчас иди к себе, полежи. Можешь отца Стефана попросить тебе полотенце в холодной воде намоченное дать. Если приложишь холодное что-то, полегче тебе будет. А если не постесняешься ему рассказать, что наказали тебя и скажешь, что я помочь тебе разрешила, он еще и травок тебе заварит, что боль унимают.
  - Нет, я не хочу говорить... стыдно очень.
  - Дело твое, конечно... Но он добрый, и пожалеет тебя, и поможет и наверняка не расскажет никому.
  - Я подумаю...
  - Конечно, подумай, иди и подумай, - кивнула Алина и ушла.
  
  Катарина пошла в сторожку. Увидев ее, отец Стефан, сидевший за столом, поднялся, мимолетно взглянул на нее и, ласково улыбнувшись, проговорил:
  - Что-то ты неважно выглядишь, деточка... Ты отдохнуть не хочешь? Можешь, полежишь? А я пойду у ворот подежурю. Если понадобится что, покличь.
  Катарина посмотрела на него долгим взглядом, а потом тихо проговорила, - Наказали меня.
  - Что ж дело житейское, - отец Стефан вздохнул, - коли за дело, выводы сделай, да на ус намотай, а коли без вины, скрепи сердце и прости.
  - За дело... меня теперь сколько не наказывай все за дело будет... Вы же все знаете... - Катарина всхлипнула, - только что мне на ус наматывать? Я ж все равно не исправлю уже ничего... конечно, больше так я не поступлю никогда, а какие выводы еще можно сделать?
  - Покорности тебе не хватает, деточка. Этому видно тебя и научить пытались... Кто наказал-то, матушка, али батюшка приехавший?
  - Батюшка.
  - Поздно взялся он за тебя, конечно... тебе бы хорошая порка до того, что ты натворила не помешала бы... но и сейчас не повредит. Так что не серчай на отца.
  - Я и не серчаю... я знаю, что заслужила...
  - Лукавишь ты, деточка, ой лукавишь. Обидно тебе. Считаешь, что и так выводы из всего произошедшего с тобой сделала, что и без наказаний все осознала и сама к прошлому не вернешься. Только ты не понимаешь, как заблуждаешься. Не примешь сейчас покорно волю родителей, считая, что своим умом жить способна, и никакой контроль тебе не нужен, уже с правильного пути свернула. А там легко и еще дальше от него совсем уйти. А когда осознаешь, что вновь с пути сбилась, уже поздно и снова назад возврата нет.
  - Да я покорно, покорно все снесла... - из глаз Катарины вновь закапали слезы.
  - Вот что, деточка, скажу я тебе: ты покорная была лишь от страха перед отцом, а не от разума, поэтому и обидно тебе и горько... А вот когда умом признаешь власть родителей и наказание как благо и заботу о тебе принимать начнешь, вот тогда и горько не будет и обиды пройдут.
  - Мне не горько, мне стыдно очень...
  - А чего стыдиться-то? Стыдиться надо, коли дурное что сделал, а коли раскаялся, наказание праведное понес, да исправиться стремишься, в этом стыда нет. Это ж как лечение. Рану промывать от грязи да обрабатывать завсегда больно, но без этого не заживет она. Так и с душой. Считай, отец душу тебе старается этим вычистить. Поэтому покорно терпи, да благодари за заботу, раз сама ее в грязи вымазала.
  - И долго так ее чистить надо?
  - С твоей гордыней, да самоволием, боюсь, что да...
  - А если я стараться буду, и все-все выполнять, а он все равно будет меня наказывать? Тогда как?
  - Эх, деточка, - отец Стефан тяжело вздохнул, - как же тебе гордыня-то глаза застит... Ты еще и не выполнила ничего, а уже наперед: "тогда как?". Да никак. Отец ведь не враг тебе, чтобы напрасно тебя наказывать. Раз наказывать станет, значит, посчитает, что необходимо то тебе. А ты должна в любом случае покорно принять волю его. Это за счастье почитать надо, что родители о тебе пекутся и от бед уберечь стараются, да на путь истинный наставляют.
  - Вы считаете это счастье, когда наказывают? Возможно, можно почувствовать, что ты искупил вину, понеся заслуженное наказание и перетерпев унижение... но счастьем это быть не может.
  - Ты, к сожалению, не поняла... счастье, это не когда наказывают, а когда твердо знаешь, что если наказали, то это только для того, чтобы ты с пути правильного не сбилась. Тебя ведь, как я понял, раньше так не наказывали?
  - Почти нет... Опекунша однажды розгой раз десять ударила, да отец один раз попытался, но матушка вмешалась и не дала...
  - А вот это она зря... - отец Стефан сокрушенно покачал головой, - Видишь, к чему это привело? Я хоть и люблю Алину, но не могу не сказать, добра она слишком, и доброта эта ее иногда боком выходит. Не надо было ей вмешиваться, поучил бы тебя отец, глядишь, и образумилась бы ты раньше. И мается ни тебе, ни ей так бы не пришлось. Разве не счастьем бы это было бы для тебя? Только ты тогда, как и сейчас впрочем, не поняла бы этого. Плакала бы, да обижалась, однако с пути бы не сбилась.
  - Мне раньше это никогда в голову не приходило... а отец так сегодня тоже сказал... значит, мне это сейчас даже на благо? И надо терпеть, как лечение души? Чем больше, тем лучше, да?
  - Зачем больше-то? Выполняй, что говорят, и будь покорна во всем. Этим и душу лечить будешь и излишних наказаний избежишь. Зачем лишнее-то терпеть? Поди ведь еле стоишь сейчас-то... Хочешь, травок тебе заварю, чтоб побыстрее прошло все?
  - А можно? Мне, конечно, хочется... больно очень, сил нет... - Кэти всхлипнула и поморщилась, - и матушка разрешила Вас попросить. Только для души это не хуже будет?
  - Это что ж выходит, ты матушке своей не веришь? Раз разрешила она, чего еще спрашиваешь?
  - Так Вы сами сказали, что добра она слишком и боком то выходит...
  - Ты судить-то ее не смей! Не тебе судить ее, - он сердито сверкнул глазами, и, налив в чайник воды, поставил его на небольшую печурку, добавив - Твое дело сейчас и ее воле, и воле отца покорной быть. Сказала она, что разрешила, а отец не запрещал, значит можно тебе, а вот коли, запретит кто из них, то вот тогда нельзя и будет.
  - Что Вы, отец Стефан, я и не думала судить ее... как я могу... она ведь меня защищала, и не знала она тогда, что я настолько скверная, что то мне необходимо было... Это теперь она об этом знает... поэтому теперь тоже будет... и мне так стыдно сейчас... так стыдно, что я такой оказалась и ее надежд не оправдала.
  - Вот этого ты правильно стыдишься, теперь осталось только помощь и от нее и от отца с благодарностью принять и постараться исправиться. Иди, ложись деточка, а я холодненькое полотенчико приложить тебе принесу, отварчиком тебя напою, да мазь потом дам, глядишь, и полегчает тебе.
  - Благодарю, отец Стефан, - Кэти прошла к себе в комнатку и легла кровать, - Вы такой добрый...
  
  
  Постучав в келью отца-настоятеля и услышав его ответ, Алекс Тревор вошел в небольшую чисто убранную комнату.
  - Вы звали меня, святой отец?
  - Да, Ваша Светлость. Я хотел поговорить с Вами, - кивнул тот.
  - Алекс, просто Алекс, святой отец. В святом месте условности ни к чему...
  - Что ж, как пожелаете, Алекс. Как Вы понимаете, разговор пойдет о Вашей супруге.
  - Да, я догадывался.
  - Я не буду скрывать, Алина очень дорога мне. Она не только моя воспитанница и духовное чадо. Эта необыкновенная девочка похитила мое сердце, я очень люблю ее, поэтому мне больно смотреть, как Вы, Алекс, уничтожаете то, что я долгие годы взращивал и лелеял, - он помолчал немного и тяжело вздохнул. - Сейчас я сделал все, что мог, чтобы дать Вам возможность быть с ней счастливым. Постарайтесь воспользоваться этой возможностью и не уничтожить то сокровище, каким обладаете... Еще одного Вашего предательства она не переживет.
  - Вы сломали ее... - задумчиво проговорил герцог. - Неужели Вам не жаль ее?
  - Я не сломал, я с корнем вырвал. Она тихо задыхалась и засыхала в прежних условиях. Сейчас либо Вы сумеете найти для нее лучшие, либо она быстро погибнет. Последнее кстати не аллегория. Алина не дорожит жизнью и, к моему большому сожалению, стоит ей лишь захотеть, она может покинуть этот мир, дверь для нее уже открыта. Ее держат лишь привязанности и долг. Хотите ее удержать, Вы должны стать ее самой большой привязанностью.
  - Святой отец, ей нужен ребенок. Его она не сможет бросить. Только я ей его дать не могу... я никогда не нарушал клятв... но я готов закрыть глаза, на любого... я сделаю для них все...
  - Вы потеряете ее, Алекс, если постараетесь принудить к этому. Пока Вы живы, у нее может быть ребенок только от Вас.
  - Вы предлагаете мне умереть? Ведь даже смерть короля не освободит меня от данных ему обещаний, а сам он от них не откажется никогда.
  - Нет, я предлагаю Вам смириться с тем, что у нее не будет детей. Пока не будет... а дальше все в руках Господа. Может и найдется решение, которое сейчас никому даже в голову не приходит.
  - Значит, я должен жить в постоянном страхе, что стоит ей только захотеть, и она покинет этот бренный мир?
  - В Ваших силах, Алекс, сделать так, чтоб ей не захотелось это.
  
  
  10
  
  
  Утром Алина, зашла в келью матушки Калерии, когда та молилась. Увидев, что монахиня не обернулась на звук открываемой двери, Алина молча замерла у двери, терпеливо дожидаясь конца молитвы. Закончив молиться, мать Калерия поднялась с колен, повернулась к Алине, улыбнулась и осенила ее крестным знамением.
  - Храни Вас Господь, матушка, - улыбнулась ей в ответ Алина, - Я попрощаться пришла, уезжаю, супруг за мной приехал, и Катарину забираем.
  Мать Калерия укоризненно покачала головой.
  - Я знаю, что по самому краю пойду... помолитесь за меня матушка, очень я хочу помочь ей.
  Мать Калерия ласково коснулась кончиками пальцев щеки Алины, в ее глазах сверкнули слезы.
  - Я знаю, что Вы жалеете меня, матушка, и что любите, знаю... и не хотите, чтобы я забирала Катарину отсюда... только не могу я иначе... моя вина в том, что она так оступилась тоже есть... дочке моей много испытаний пережить пришлось.
  Мать Калерия глубоко вздохнула и обернулась к распятию, висевшему на стене:
  - Господи, прости меня грешную, ты ведь знаешь, что то, что сказать ей хочу лишь от того, что люблю ее, скажу...
  - Матушка, не надо... - Алина испуганно схватила одной рукой ее за руку, а другую прижала к ее губам. - Умоляю, не надо из-за меня обет нарушать. Я в жизни себе этого не прощу...
  Мать Калерия осторожно отвела ее руку от своих губ:
  - Обет, Алина на пользу душе идти должен, и не во вред другим людям. Спаситель и в субботу от недугов избавлял, коли то необходимо было. Не ты ли, моя хорошая, учила меня, что во всем мера нужна? И что не грех от строго соблюдения канонов отойти, коли то на благо другим будет? Ты ведь знаешь, по какой причине обет блюду. Так что не печалься, что из-за тебя его нарушить решила. То даст Бог всем на пользу будет... и надеюсь, Господь по милости своей простит меня за это... А сказать вот что хотела: Ты дочь свою с собой не ровняй. Ты все по себе ее судишь, а она не такая и ни капли на тебя не похожа и чувства и мысли у вас разные... Она привыкла добиваться того, что хочет и ни перед чем не останавливаться. И не держат ее ни любовь к ближним, ни страх перед Господом. У нее лишь чувство самосохранения хорошо развито. Так что держать ее может лишь страх за собственную жизнь и судьбу. И сама она не любит никого, она хочет, чтоб только ее любили.
  - Отца она любит, матушка...
  - Если б действительно любила, разве бы посмела на его, как она думала, ребенка демона натравить? Нет, она хотела, чтоб только ее он любил.
  - Почему только ее? У нее две сестры, о которых она заботилась, и которых ее отец любил не меньше ее.
  - Заботилась и делила любовь отца, но только пока оставалась центральной фигурой... Вот скажи: как только это изменилось, она продолжила по-прежнему заботится о сестрах?
  - Ну не совсем... Она, скорее всего, ревновала и их... Луизу, младшую сестру, даже в окно вытолкнула... Случайно, конечно, но факт остается фактом... Однако сейчас она раскаялась... Теперь она даже ко мне с любовью относится.
  - Тебя она сейчас не столько любит, сколько понимает, что необходима ты ей, чтоб оградить от всех неприятностей и обеспечить неплохое существование. Не обольщайся, Алина, и на любовь ее не надейся. Если почувствует она, что сможет вырваться из-под твоего контроля, она постарается сделать это, и никакие чувства к тебе ее не остановят. Тебе очень непростая девочка в дочки досталась, и сладить с ней тебе очень непросто будет.
  - Зачем Вы так настраиваете меня против нее, матушка? Хотите, чтоб я здесь ее оставила?
  - Ты не оставишь, Алина. И я знаю это... И еще знаю, что предаст она тебя рано или поздно... и от того будешь ты к этому готова или нет, сможешь ты этому что-то противопоставить или нет, зависит жизнь и судьба всех, кто дорог тебе, да и твоя тоже.
  - Вы хотите сказать, что я не сумею наставить ее на путь истинный и обреку душу ее на погибель?
  - Этого я не знаю, Алина... Знаю лишь, что чем больше успеешь вложить в нее веры в Бога, стремления его заповедям следовать и страха, что может душу свою на вечные муки обречь, коль еще раз оступится, тем больше шансов у нее будет избежать подобной участи.
  - Я постараюсь, матушка.
  - Вот и хорошо. Я знаю, как непросто тебе будет, и жалею тебя очень, но ты сама путь этот выбрала.
  - Отец-настоятель сказал, что Господь ведет меня по нему, потому что осуждала Вас, матушка. Вот сейчас Вашу роль на себя и примеряю, чтоб грех тот лучше осознать могла...
  - Алина, так я тебе поводов для осуждения столько дала, что и не перечесть, так что это скорее мой грех, чем твой. Ты просто до сих пор поверить не можешь, что иногда лишь такие методы действенными оказываются, вот и пытаешься доказать, что лишь любовь может врачевать души, а взыскательность и строгость вовсе ни к чему. Только ты учти, с Катариной твоей ничего подобное не пройдет. Ей жесткий контроль нужен. Сил самой противостоять искушениям у нее нет.
  - Отец-настоятель предупредил... Сказал, что не отпустит со мной Катарину, если не пообещаю строго следить за ней. Я, правда, надеялась, что она скоро сама поймет к чему стремиться надо, и мне надо будет лишь поддержать ее на этом пути.
  - Не рассчитывай на это, горлинка моя... по правде сказать, ей лишь в монастыре место, и ты сама это знаешь.
  - Не готова она сейчас Богу жизнь посвятить, а без этого в монастыре делать нечего...
  - Алина... ты всей свой жизнью доказываешь обратное, осознание приходит и тут...
  - Наверное... но, матушка, не вынесет она сейчас жизни монастырской... жалко мне ее... я отняла у нее единственное, чем она дорожила... ненароком отняла то, что хотела всегда иметь сама и никогда не имела...
  - Я и говорю, ты с собой ее ровняешь и по себе судишь, а она не такая. Твоя дочь, не задумываясь, преступила заповеди Божьи и обрекла на погибель ни в чем неповинного младенца. Ты оправдываешь ее желание убить тебя тем, что не сумела обеспечить ей более комфортное существование, осуждая себя. А он чем перед ней провинился? Он еще не родился, а она уже видела в нем угрозу своим интересам и решила его убить. Ты представляешь, что должно быть в душе у того, кто решился на такое? Ты бы так смогла?
  - Не знаю, матушка... Господь был милостив ко мне, мне такие мысли в голову никогда не приходили. Я лишь знаю, как больно ощущать, что единственный на всем белом свете родной для тебя человек не любит тебя... И знаю, как такая боль туманит разум. Мне жить от нее не хотелось. Я лишь благодаря любви отца-настоятеля смогла почувствовать любовь Бога и твердую опору в жизни получить... Если бы не он, то и не знаю, что было бы со мной... может, и убила бы кого, как знать...
  - Ой, Алина, не надо. Ты про убийства не придумывай. Ты лишь душегубов-горцев, этих разбойников, да убийц без дрожи в руках убивала, причем спасая и защищая в первую очередь других, а потом уж себя, да притом с благословения отца-настоятеля... Испытав в малолетстве боль сама, ты не озлобилась, а стала других от боли и страданий защищать. Я очень хорошо помню, и как ты за Нину заступалась, и как щенка сначала от смерти спасла, а потом защищала всегда... Ты была готова даже ради твари бездушной пожертвовать и своим достоинством и собственными интересами... Мне ведь в начале казалось, что ты это делаешь, лишь, чтобы мне досадить, я лишь потом поняла, горлинка моя любимая, что ты иначе просто не можешь, так как жалеешь всех... А от дочки своей такого не жди... Никто ей не дорог, никого она не жалеет кроме себя, и не будет она ничем жертвовать ни ради кого...
  - Почему Вы в этом так уверены, матушка? Ну не могу я поверить, что Катарина столь эгоистична... Должна она на доброту и ласку тем же отозваться. Должно же быть у нее хоть что-то светлое в душе. Помолитесь о ней, матушка, чтоб Господь призрел ее и помог ей душу от скверны очистить...
  - Зря жалеешь ты ее, Алина, ей не жалость твоя нужна, а узда крепкая и шоры, чтоб только в нужном направлении смотрела, и свернуть никуда не могла. Я, конечно, буду молиться о ней, только мало что это даст, если ты ее так не взнуздаешь и с плеточкой в руке в нужное направление не направишь. Да при этом готова всегда будешь, что в любой момент взбрыкнуть она может, чтоб узду ту порвать попытаться.
  - Буду, буду строго ее направлять и контролировать... и то, что Вы сказали мне, матушка, учту... Хоть и тяжело мне постоянно в голове держать, что дочь моя еще раз что-то против меня предпринять может попытаться... Но я понимаю, что неспроста Вы решились обет нарушить... Что-то Вы знаете о ней, что я не вижу... или не хочу видеть...
  - Не хочешь, горлинка моя, просто не хочешь... Я не хотела когда-то хорошее за плохим видеть, а вот ты, наоборот, Алина, за хорошим плохое отказываешь разглядеть.
  - Уж коли Вы говорить стали, матушка, скажите, неужели Вы и правда, как только что сказали, раньше считали, что я за Нину, да и за щенка заступалась, лишь, чтобы досадить Вам?
  - Да, Алина. Уверена была. Думала, что противостоять мне пытаешься лишь по гордыни своей... я ведь и отцу-настоятелю не верила, полагала, что привязался к тебе просто он и потакает во всем поэтому... Казалось мне, что спасение души возможно лишь при строгом соблюдении канонов и правил. А оказалось, что правилами этими я душу свою замуровала, и глуха стала и к состраданию, и к любви, и к промыслу Божьему... и сама, уверовав в безгрешность свою, в грех впала, демонам на радость, да потеху... И ведь если быть до конца откровенной и с Нины строже взыскивала из-за того, что ты защищала ее, а уж про щенка и говорить нечего... Не могла я при тебе поступить иначе, казалось мне, что достоинство свое этим уроню и правила, что отстаиваю, предам. В общем, пока ты демона мне, что смеется у меня за спиной, не показала, была я уверена, что противостоишь ты мне и всячески в искушение ввести пытаешься, и щенка для этого притащила, и Нину с пути истинного сбиваешь, и отцу-настоятелю голову заморочила... Одним словом обвиняла я тебя во всех грехах, и видеть не хотела, что грехов никаких и нет, а есть любовь, забота и сострадание. Так что, горлинка моя, пыталась я разглядеть соринку в твоих ясных очах, не замечая бревна в своих. В чем все это время каюсь...
  - Бревен в глазах и у меня достаточно, так что про сор и ясные очи не утрируйте, матушка. И вообще я не к тому спросила... Я уверена была, что Вы все про меня знаете, лишь переделать пытаетесь... И тогда я действительно противостояла Вам, только не с целью досадить. Я почти святой Вас считала, но очень хотела, чтоб Вы поняли, что нельзя с других требовать то, что Вы для себя нормой определили, у каждого своя планка, и я уверена была и тогда, да и сейчас, что Господь радуется всем попыткам совершенствования души, а не лишь безупречно идеальным. Нина старалась, а то, что сил у нее не хватало, так то не вина, а беда ее была. А когда Вы взыскивали с нее так сурово, у нее совсем руки опускались... Боялась она Вас очень, а если в душе страх, любовь за ним не разглядеть... Мне же так хотелось поделиться со всеми тем, что я узнала, что каждый может чувствовать любовь Бога... Вот я и старалась это до нее донести и поддержать ее, и внушить ей, что Вас нечего бояться. А со щенком еще проще. У меня же никогда не было ни игрушек, ни друзей... и вдруг живая, пушистая игрушка, умеющая радоваться, печалиться и даже полюбившая меня и ставшая моим преданным другом. Да я что угодно была готова сделать, лишь бы его никто не обидел и не разлучил нас. Хотя если бы тогда я увидела, что ему хорошо без меня у нового хозяина, я бы отступила и вернулась бы без него...
  - Кстати всегда спросить хотела, почему ты не боялась?
  - А чего бояться? До того как я почувствовала любовь Бога, ни смерти, ни боли я не боялась. Мне было так больно на душе, что к смерти я стремилась, а боль могла или привести к смерти или заставить забыть о боли в душе... А после того, как я ощутила любовь Бога, мне вообще ничего страшно не стало. С ней вообще не страшно ничего.
  - А демонов ты и сейчас видишь?
  - Нет, слава Богу... Это тяжело очень - их видеть... Сейчас я их вижу, только если очень хочу увидеть и прошу о том Господа... Если бы я их постоянно видела, с ума бы сошла уже наверное... кругом меня столько грязи, что вокруг их должна быть просто толпа немереная...
  - Ты необыкновенная, Алина... - монахиня нежно притянула к себе герцогиню, обняла и поцеловала, - как же тебе должно быть тяжело в миру, деточка моя дорогая. Дай Бог тебе сил выдержать все, и спаси тебя Господи, - она перекрестила ее, - Пока я жива, всегда о тебе молиться буду... И о детях твоих буду, и о супруге, чтобы позволил вам Господь достичь семейного благополучия и взаимопонимания, горлинка моя. И чтобы вел он тебя по жизни тем путем, что сам для тебя уготовил.
  - Спасибо, матушка. Я о Вас тоже всегда молюсь.
  - Я знаю о том... - кивнула мать Калерия, еще раз поцеловала герцогиню и снова перекрестила. - Иди с Богом, моя хорошая.
  Когда Алина вышла монахиня вновь опустилась на колени перед распятьем:
  - Господи, помоги ей... Помоги достойно по пути тобой ей предназначенному пройти... ты много испытаний ей на пути уготовил, дай ей сил выдержать все... и не дай никаким злым силам это сокровище уничтожить, дай им насладиться в полной мере всем, кому посчастливиться на своем пути с ней соприкоснуться, так же как мне даровал это когда-то...
  Мать Калерия прикрыла глаза, вспоминая.
  
  - Алина, твой щенок опять налил лужу на пороге храма. Я ведь говорила, чтоб ты не смела спускать его с веревки, - раздраженно проговорила мать Калерия в упор глядя на синеглазую девочку с длиной каштановой косой.
  - Я сейчас уберу, матушка, - та развернулась в сторону храма.
  - Я с тобой еще говорить не закончила! - прикрикнула она на нее.
  Девочка обернулась и молча замерла.
  - Ты поняла, что его нельзя спускать?
  - Его нельзя держать на веревке, матушка. Он рвется на ней так, что того и гляди задушится и скулит еще... Не может он сидеть на привязи. Он маленький еще, ему бегать хочется.
  - Алина монастырь не место для собак вообще. Ты притащила его сюда и еще хочешь, чтоб он бегал везде.
  - Вы же знаете, что я спасала его... его утопить хозяин хотел... и отец-настоятель разрешил его здесь оставить...
  - Отец-настоятель тебе вообще все что угодно разрешает. Ты вконец заморочила ему голову. Только сейчас уехал он, и заступаться за тебя некому. Поэтому предупреждаю: еще раз спустишь пса, я сама его выгоню.
  - Он не пес, он щенок еще маленький совсем... и он не может сидеть на привязи, - девочка упрямо насупилась.
  - Он не может здесь на ней не сидеть! Это святое место, а он его оскверняет! Понятно это тебе или ты нарочно этого и добиваешься?
  - Ничего он не оскверняет! Он тварь Божья и если Вы выгоните его, Вы обречете на погибель ни в чем неповинное Божье создание.
  - Это ты обречешь, если еще раз с веревки спустишь.
  - Тогда я тоже буду сидеть с ним на веревке, - девочка нахмурилась.
  - Сиди, если хочешь. Никто не запрещает.
  Трое суток Алина упрямо сидела во дворе рядом со щенком. Отец Стефан вначале уговаривавший ее уйти хотя бы на ночь спать, потом прекратил, вынес одеяло и, укутав ее в него, сидел с ней рядом сначала первую ночь, а потом еще две, пока не вернулся отец-настоятель. Тот не стал никого переубеждать, он просто разрешил Алине держать щенка в ее комнате и выгуливать за стенами монастыря, велев при этом водить по монастырскому двору лишь на привязи.
  
  Таких столкновений у них было и не пересчитать. Стоило матери Калерии дать только появившейся в монастыре молоденькой послушнице Нине тяжелое послушание или как-то наказать и рядом с той тут же оказывалась Алина. Она или помогала, если это было возможно или разделала наказание, вместе с Ниной отстаивая на коленях у креста ночи напролет и вычитывая с той все молитвы.
  
  Однажды, Алина увидев, что мать Калерия бьет Нину, вцепилась руками ей в руку, и не дала продолжить наказание. Тогда та за косу оттащила девочку в келью отца-настоятеля. А тот, выслушав обеих, по своему обыкновению лишь укоризненно покачал головой, после чего отправил Алину в ее комнату, и обратился к монахине:
  - Матушка, я не собираюсь вмешиваться в то, какие Вы устанавливаете порядки среди сестричества. Однако мне не понятно, почему Вы не взыскиваете с сестер наедине в их или Вашей келье, а наказываете их публично.
  - Потому что скрывать мне нечего, я наказываю лишь справедливо, - ответила тогда она.
  - Может и справедливо, никто не спорит, но будет лучше, матушка, если делать Вы будете это без свидетелей. Ни к чему устраивать публичные представления из Ваших попыток наставить сестер на путь истинный. Вы наставница, а не правитель или вождь. Это только им необходима публичность наказаний, чтоб в повиновении и страхе огромные массы подданных держать. А еще лучше, если бы Вы постарались и без наказаний, лишь объяснениями должного результата добиться. Сестры сами должны стремиться душу свою совершенствовать, а не наказаний страшиться. Конечно, бывают случаи, когда без наказания не обойтись. Но мне хотелось бы верить, что, принимая решение о нем, Вы твердо осознаете его необходимость, уверены, что другие методы не действуют, и оно пойдет на пользу. И, конечно же, понимаете, что наказание ни в коем случае не должно быть способом сбросить собственное раздражение и гнев.
  - Отче, неужели Вы думаете, что я могу этого не понимать, и могу, ничего сестрам не объясняя, наказывать их для собственного удовольствия, чтоб в страхе держать и раздражение свое на них срывать?
  - Я не знаю, что и как Вы объясняете сестрам, матушка, и в каких случаях прибегаете к наказаниям. Я высказал свое мнение по поводу наказаний. Очень хорошо, если Вы с ним согласны, и всегда поступаете именно так. А вот если сами чувствуете, что не всегда, то, значит, стоит Вам над моими словами призадуматься. Я не собираюсь Вас контролировать. Я доверяю Вам, и надеюсь, что в любом случае Вы правильно поймете то, что я сказал.
  - Конечно, Отче. Благодарю Вас.
  Мать Калерия поклонилась и вышла, стараясь перебороть раздражение из-за того, что отец-настоятель вновь не стал ни ругать, ни наказывать Алину. Она сердилась, что тот во всем потакает девочке, и этот случай еще больше настроило ее против Алины. Она видела, что девочка умна, отважна, целеустремленна, но ей тогда казалось, что все эти качества она использует лишь для того, чтобы самоутвердиться и получить власть над окружающими. Она упорно не замечала, как Алина искренне старается всем помочь, однако очень хорошо видела, как все стараются выполнить любую ее просьбу, такая однобокость ее восприятия девочки не могла не привести к открытому конфликту между ними, и она привела.
  
  В один очень дождливый день мать Калерия зашла на кухню и увидела, что послушница раскладывает на печке большие листы, которые были с двух сторон каллиграфическим почерком исписаны текстами на латыни.
  - Что это ты делаешь, Нина?
  - Для Алины я это... листы вот просушить надо... она это писала, а во время грозы окно распахнулось, и отсырело все... - привычно втянув голову в плечи, испуганно пояснила Нина, - а трапезу готовить я закончила уже.
  - Раз закончила готовить, иди в храм, там убраться к службе надо!
  - Но, матушка, я обещала... - несмело начала та.
  - Я непонятно сказала? А ну быстро! - недослушав объяснений, строго приказала она послушнице.
  - Но листы... их убрать тогда надо... - вновь начала Нина, но получив звонкую пощечину, тут же поспешно склонилась. - Уже иду, матушка, - после чего поспешно выбежала из кухни. А следом за ней вышла мать Калерия.
  Листы, оставленные на печке без присмотра, конечно же, пожелтели, свернулись и даже местами почернели. Нина вся в слезах отнесла их Алине, и та тут же прибежала в келью матери Калерии. Постучав, она вошла и, кусая губы, чтобы не расплакаться, спросила:
  - За что Вы так со мной, матушка? Это же два месяца моей работы.
  - Раз это твоя работа, вот и не перекладывай ее на других и следи за ней сама, - резко ответила она.
  - Я не просила мне помогать, сестра Нина работала на кухне и предложила помочь их высушить мне сама. Это не сильно отвлекало ее. Неужели Вы, если Вы решили дать ей другое задание, не могли разрешить ей или сложить бумаги или предупредить меня? В крайнем случае, если она не успевала сделать это, Вы ведь могли предупредить меня сами, чтобы я сама следила за своими бумагами или забрала их?
  - Считаешь мне больше делать нечего?
  - Нет, я считаю, что Вы все это сделали нарочно, потому что Вы безжалостная и жестокосердная, и Вам безразличны те, кто Вас окружает, не любите Вы никого. Вас беспокоит лишь собственная святость, только так святой не становятся.
  - Что? Да как ты смеешь мне говорить такое?! А ну извинись, быстро!
  - Я не буду извиняться. Это правда.
  Мать Калерия несколько раз сильно ударила девочку по лицу, - Ты не смеешь так разговаривать со мной! Извинись сейчас же!
  Но та, стерев кровь с разбитых губ, лишь рассмеялась:
  - Это Вы от бессилия... У Вас нет других аргументов, чтоб опровергнуть то, что я сказала, потому что это правда. И извиняться я ни за что не буду, потому что я права!
  - Ты права? Вот мы сейчас посмотрим, как ты права и как ты не будешь извиняться, - мать Калерия схватила Алину за косу и потащила к отцу-настоятелю.
  
  - Если она не извиниться, Отче, я уйду из монастыря, - рассказав все игумену, заявила она тогда.
  Тот долгим взглядом посмотрел на нее, а потом повернулся к Алине:
  - Девочка моя дорогая, я не часто просил тебя что-то сделать, но сейчас прошу, ради меня, извинись, пожалуйста.
  Из глаз Алины закапали слезы: - Я, конечно, извинюсь, Отче, раз Вы так просите... но больше... больше я ей слова не скажу, и Вы пообещаете мне, что не будете меня заставлять говорить с ней...
  - Хорошо, Алина, обещаю, - кивнул он.
  Алина глубоко вздохнула, шагнула к матери Калерии, встала на колени и склонилась к самому полу:
  - Простите, матушка, за то, что сказала о Вас, больше не посмею.
  - Скажи, что солгала, - потребовала мать Калерия.
  К ее большому удивлению Алина сразу согласно подтвердила: - Да, я солгала, матушка. Простите.
  Лишь потом мать Калерия поняла, какой смысл вложила Алина в эти слова. И что согласилась, что солгала, имея в виду лишь то, что говорила до этого, что извиняться не будет, а сама извинилась. А в тот момент ей это и в голову не пришло и, удовлетворенно кивнув, она разрешила ей встать.
  Алина поднялась.
  - Иди к себе, моя хорошая, - ласково улыбнулся ей отец-настоятель, и дождавшись, чтобы она ушла, повернулся к матери Калерии:
  - Вы добились того, чего хотели, матушка, но учтите, я заставил Алину извиниться лишь потому, что посчитал, что Ваш уход из монастыря будет нецелесообразным, а совсем не потому, что девочка была неправа. Вы действительно поступили с ней очень жестоко и бессердечно и не только с ней. Эти тексты были чрезвычайно нужны мне. Это я просил ее, их мне переписать, и она сутками напролет сидела, перебирая полуистлевшие страницы, пытаясь разобрать и восстановить старинные тексты. Так что это Вас следовало заставить извиняться, а не ее. Я пощадил Ваше самолюбие, хотя у монахини, особенно Вашего уровня быть его не должно, но я знаю, что у Вас оно есть. Сейчас я даю Вам шанс самостоятельно избавиться от него. То, что девочка отказалась в ближайшем будущем разговаривать с Вами, я думаю, очень Вам в этом поможет. И не вздумайте еще хоть раз тронуть ее. Она не монахиня и не послушница, она наследная герцогиня.
  - И что с того? Считаете, это дает ей право неуважительно относиться к старшим?
  - Нет, я считаю, что это Вас права лишает так обращаться с ней. Решать, как наказать ее, если вдруг это будет необходимо, буду лишь я. А если Вы еще когда-нибудь ударите ее или схватите за волосы, я не стану скрывать от короля, что Вы вопреки моему запрету допустили подобное неуважительное отношение к знатной особе. И думаю, король вряд ли спустит Вам это, даже несмотря на Ваше монашеское звание.
  - Думаете, я испугаюсь королевской немилости?
  - Может, и не испугаетесь, матушка. Только зря... я знаю много примеров, когда король добивался снятия не только монашеского сана, но даже сана верховного духовенства с тех, кто не уважает законы государства, после чего человек исчезал в королевских темницах... Там почему-то еще никому не удавалось доказать свою святость... Так что я искренне Вам советую из-за собственных амбиций не противопоставлять себя государству. Гордыня это, матушка, и ни к чему хорошему она не приводит. Постарайтесь как можно скорее избавиться от этого греха.
  - Так значит, Отче, девочку Вы так опекаете из-за того, что наследная герцогиня она? Не ожидала от Вас такого заискивания перед знатью, - она презрительно скривила губы.
  - Жаль, что не слышите Вы меня, матушка, - игумен укоризненно покачал головой, - как в пустоту говорю... куски фраз лишь выхватываете, а смысл мимо Вас проходит... Одна надежда, что вразумит Вас Господь. Ведь истово Вы в него верите, и всю жизнь свою Ему посвятили, а самого главного понять никак не можете. Вы ведь притчу о набожной вдове, что ждала Господа, да не узрела Его, знаете? Так не уподобляйтесь ей, не надо.
  - Мы не в миру живем, так что не надо мирские притчи на монастырь распространять. Мы служители Бога, можно сказать воины Его, а не миряне. У нас другой путь, другие цели и средства достижения их другие.
  - Цель у всех христиан одна. Любовь Бога миру открыть и научить мир жить по заповедям Божьим в любви и гармонии.
  - Любовь Бога лишь тем, кто достоин открывается. Наша задача подготовить и сделать мир достойным любви Бога.
  - Ну кто достоин, а кто нет любви Бога это не нам решать.
  - Почему же не нам? Именно мы, служители Бога, хранящие Его заповеди, чтущие Его догмы и блюдущие все каноны, именно только мы можем распространять эти знания, обличая грехи и искореняя их.
  - Для начала каждому с собой неплохо было бы разобраться и свои грехи полностью изжить, прежде чем стремиться у других их искоренить. "Вынь прежде бревно из глаза своего, тогда увидишь, как помочь брату своему".
  - У меня в глазах бревен нет, и я добьюсь, чтоб и у тех, кто рядом со мной их тоже не было.
  - Да, матушка... с такой самоуверенностью Вам и самой легко в грех впасть. Образумьтесь, гордыня это!
  - Вот только не надо мне несуществующие грехи приписывать, Отче. Я что, горжусь тем, что я блюду все заповеди Божьи? Нет! Я не горжусь, я стремлюсь и дальше блюсти их с тем же рвением и всех остальных к этому же призываю, а иногда и заставляю, коли то в моей власти.
  - Что-то наш разговор все больше и больше мне разговор слепого с глухим напоминать начинает, матушка. Я никак не пойму к чему Вы мне все это говорите, а Вы никак не поймете, о чем я Вам говорю. Поэтому видно лучше прерваться нам. Вы помолитесь, матушка. Может, призрит Господь Ваши и мои молитвы, и начнем мы понимать друг друга...
  
  
   Воспоминания теребили душу, и мать Калерия, глубоко вздохнув, перекрестившись, подняла глаза к распятью: "Господи, прости меня грешную, неразумную... так обманываться относительно собственной безгрешности... Господи, ведь если бы ты мне Алину не послал, так бы и упорствовала я в своих заблуждениях... Благодарю тебя, Господи, во истину безгранична милость и щедрость твоя... Не оставь же милостью твоей рабу твою Алину, дай ей сил, здоровья и всяческого благополучия, чтоб и дальше радовала она, голубушка, всех, кому с ней встретиться посчастливиться. Даруй ей долгих лет жизни, семейного благополучия и побольше деток почтительных, да воле ее покорных, чтоб любили они ее, да достойным продолжением ее рода были, чтоб не угас он на ней... и чтоб счастлива она была, голубка моя ясная... Может и лишнего чего для нее прошу, но тебе виднее Господи, что ей надобно, пусть на все будет воля Твоя... Не оставляй ее, Господи, веди по жизни... пусть она всегда и во всем руку Твою чувствует... Дай ей сил не оступиться и дальше людям любовь и радость нести... Чтоб ничего ее на этом пути не сбило и хватило сил даже таким твердолобым как я, любовь твою, Господи, дать почувствовать... Ведь что ей пришлось со мной пережить, голубке моей... и как сил хватило у девчушки юной совсем? Это ты, Господи... ты таким, как она, силу даешь, вот и не оставь ее и дальше...
  Мать Калерия усмехнулась, вспомнив, как Алина после того случая очень долго не разговаривала с ней, упорно делая вид, что вообще не замечает ее, до того момента, как они вновь столкнулись, отстаивая каждая свою правоту.
  
  
  Алина сидела во дворе монастыря, а рядом с ней, положив ей голову на колени, сидел огромный лохматый пес, которого она ласково гладила по голове. Пес преданными глазами смотрел на свою маленькую хозяйку и всем своим видом показывал, что готов выполнить любое ее желание. Шею пса охватывала веревочная петля, конец которой крепился на маленьком колышке вбитом в землю, вид которого однозначно свидетельствовал, что веревка служила лишь видимостью привязи. Но привязь псу была и не нужна, он безупречно слушался Алину. Он часами ждал ее, не сходя с места, где бы она не оставила его, если же она позволяла ему, неотступно следовал за ней, куда бы она ни шла.
  В это время во двор вошла группа паломников, все направились к храму, а один мужчина задержался и подошел к Алине. Пес тут же поднял голову и настороженно посмотрел на приблизившегося паломника, губы его едва заметно приподнялись, обнажая кончики крепких белых клыков.
  - Спокойно, Малыш. Лежать, - тихо проговорила Алина, и пес тут же лег у ее ног.
  - Какой славный у тебя пес, - с явным восхищением глядя на пса, проговорил паломник.
  - Благодарю за добрые слова. Спаси Вас Господи, - улыбнулась ему Алина.
  - Может, продашь мне его? Мне такой пес очень нужен.
  - Он не продается, - качнула головой Алина.
  - Я хорошо заплачу.
  - Он не продается ни за какие деньги. Он мой друг.
  - Друг? - удивленно переспросил паломник, - Разве собака может быть другом монахини?
  - Не знаю, может ли собака быть другом монахини, но я не монахиня, я - насельница. Я лишь живу в обители. И этот пес мой друг, поэтому я не продам Вам его. Кстати просить отца-настоятеля тоже бесполезно, его, во-первых, сейчас нет, а во-вторых, он в любом случае не продал бы Вам его, и украсть Вам его тоже не удастся, Малыш умеет постоять за себя. Поэтому оставьте эти мысли и идите за тем, за чем пришли. Если истово молиться здесь будете, да мысли греховные оставите и о собаке моей, и о жене чужой, наверняка пройдет у Вас нога.
  - Ты что провидица? - озадаченно глядя на нее, поинтересовался паломник.
  - Нет. Я просто вижу, как Вы на моего пса сейчас смотрите, а до этого как шли, на ногу прихрамывая, и как на паломницу, с Вами пришедшую, поглядывали... и еще знаю, что всем здесь искренне молящимся Господь помогает.
  - Неужели все так сразу и заметила?
  - Не заметила, не сказала бы, - усмехнулась Алина.
  - Зря ты мне своего пса продать не хочешь, ему у меня хорошо будет. Я мясник, так что другу твоему будут всегда обеспечены и хорошая порция мяса и косточка. Ты тут ведь его таким наверняка нечасто балуешь.
  - Нечасто, - согласно кивнула Алина, - Только и у собаки не все желания миской ограничиваются. Ему любовь и дружба не менее полной миски требуются.
  - Занятное у тебя представление о собаках... - удивленно покачал головой паломник и отошел.
  И тут к нему подошла мать Калерия, слышавшая его разговор с Алиной:
  - Вам нужна эта собака? - тихо спросила она его.
  - Да, матушка, - кивнул тот,
  - Зачем?
  - У меня недавно сдох пес, хороший был охранник. Этот на него похож... Чувствуется, что пес сильный и умный, его лишь подкормить получше не помешает, а так великолепный пес... Я бы с удовольствием купил его. Мне сторож нужен. Ему хорошо у меня будет.
  - Что ж в таком случае после службы подождите меня во дворе. Вы получите его, причем даром, - тихо проговорила она и ушла в храм.
  Паломник озадаченно оглянулся на девочку с собакой, та, улыбаясь, трепала пса за уши, а тот, пытался лизнуть ее в щеку, потом она встала и взмахнула рукой. Пес тут же лег, а девочка нагнулась, еще раз погладила пса, а после чего выпрямилась и тоже пошла в сторону храма.
  - Интересно... - пробормотал паломник, - но в любом случае не помешает подождать монахиню, вдруг и правда отдаст собаку. Великолепный пес.
  
  После службы паломник подошел к псу, безучастно лежавшему во дворе и стал ждать. Через некоторое время из храма вышла Алина, а следом за ней мать Калерия. Они обе подошли к псу и мать Калерия, нагнувшись, взялась за веревку на шее пса и сняла ее с колышка. Пес удивленно поднял голову и посмотрел сначала на монахиню, потом на свою маленькую хозяйку. Алина удивленно замерла рядом с псом и, нахмурившись, в упор посмотрела на мать Калерию.
  А та, не говоря ей ни слова, протянула веревку паломнику:
  - Берите, пес Ваш.
  - Это мой пес, - Алина положила руку на голову поднявшегося пса.
  - Ты не покупала этого пса, и никто его тебе не дарил. Так что он не твой. Ты спасала его от смерти, и тебе было позволено оставить пса здесь именно по этой причине. Сейчас нашелся тот, кто позаботится о нем и не даст умереть, так что псу здесь больше делать нечего, - жестко и властно проговорила мать Калерия и обернулась к паломнику: - Идите. Пес Ваш.
  - Но это и не Ваш пес, матушка, чтоб распоряжаться им, - глядя ей прямо в глаза, не менее жестко проговорила Алина.
  - Пес живет в обители, значит, распоряжаться его судьбой может лишь игумен, а я сейчас его замещаю. Так что пес уйдет с этим человеком, и только попробуй натравить пса на него. Пса тут же убьют, я обещаю это тебе. Так что если ты действительно любишь его, прикажи ему слушаться нового хозяина и не перечь!
  - Матушка! Не делайте этого! Я умоляю Вас! - в глазах Алины засверкали слезы, и она медленно опустилась на колени перед монахиней.
  - Я все сказала! Прикажи псу слушаться, если не хочешь, чтоб его заставляли силой. Ты ведь не хочешь, чтоб били его? - жестко спросила монахиня.
  Заливаясь слезами, Алина, не поднимаясь с колен, обняла пса, прижалась к его голове, а потом легонько оттолкнула его от себя: - Иди, Малыш. Это друг, слушайся его.
  Паломник удивленно наблюдавший за всей этой сценой, легонько потянул веревку, но пес не двинулся с места, он удивленно смотрел на маленькую хозяйку, словно не веря своим ушам.
  - Иди, Малыш, иди... это друг, - сквозь слезы повторила девочка и сильнее оттолкнула пса.
  Пес озадаченно склонил голову на бок, потом посмотрел на паломника.
  - Пойдем, - твердо проговорил паломник и сильнее натянул веревку.
  Пес обернулся на Алину, в его взгляде явственно читалось непонимание и неверие в реальность происходящего. Он понимал, что его уводят от хозяйки, а та не только не перечит этому, так еще и ему противиться этому не дает.
  - Иди, Малыш! - в голосе Алины зазвенел метал, и пес обречено вздохнув, покорно пошел следом за уводившим его паломником.
  Когда они скрылись за воротами, Алина закрыла лицо руками, ее плечи сотрясали беззвучные рыдания.
  - Нашла из-за чего убиваться, пса у нее забрали... - презрительно проговорила мать Калерия. - Ты бы хоть за него порадовалась. Псу там в сотню раз лучше, чем с тобой будет. Эгоистка ты, лишь о себе думаешь.
  Алина медленно поднялась с колен, отвела руки от лица и пристально посмотрела на мать Калерию: - Он не сможет без меня, он любит меня... Вы ничего не понимаете... Он подумает, что я предала, и умрет от тоски. Только я его все равно не оставлю, я уйду за ним.
  - Вот только не надо бездушной твари человеческие качества приписывать, не способны они на любовь. А коли по гордыне свой обратное доказать хочешь, иди, изображай и дальше свою любовь и его... не держит тебя здесь никто.
  - Это Вы никого не любите, поэтому и про других такое думаете. А я люблю его, и он меня любит, я знаю это.
  - Грех великий так говорить. Покайся пока не поздно!
  - В чем грех? Тварь, Богом созданную, любить? Или говорить, что Вы никого не любите? Вот скажите, кого Вы любите?
  - Бога я люблю.
  - Тогда Вы должны любить и все, что создал Он... Весь мир, всех тварей его населяющих, всех людей... Все и всех, понимаете?... Он же все и всех любит.
  - Люди предали его, и пока сей великий грех не осознают, не раскаются и Богу душу не посвятят, не достойны ни любви Бога, да вообще никакой любви не достойны.
  - Может и недостойны, но Бог их все равно любит... Он ради этих недостойных сына своего возлюбленного и триединого с ним на смерть послал. А Вы эту любовь Бога видеть отказываетесь. Вы видите лишь плохое... плохое во всех, а хорошего не видите ничего...
  - Почему я отказываюсь видеть любовь Бога? Ведь как раз из-за этой любви и ради благополучия пса этого Господь послал сюда этого паломника. Я разглядела это, и пса ему отдала. А вот ты как раз по гордыне своей видеть это отказываешься.
  - Да не сможет Малыш без меня, не сможет... Возможно другой какой-нибудь пес и смог, и хорошо бы ему было, а Малыш не сможет. Я точно знаю это. Не видите Вы ничего, не видите! Вы даже демона, что за спиной Вашей смеется, не видите. И пса Вы отдали совсем не из-за того, чтоб ему там лучше, чем здесь жилось... Просто не любили Вы его и меня не любите, поэтому его и отдали... и хоть Вы даже себе в этом не признаетесь, я чувствую это, да и демон тоже... поэтому то и не помеха ему, радость от этого получать.
  - Ты что это говоришь? Демоны ей уже в монастыре мерещатся... Не мудрено: ни покорности, ни страха перед Богом, лишь гордыня одна и эгоизм. С такими качествами не только демоны мерещиться начнут, они и поработить сумеют.
  Ничего не отвечая ей, Алина вновь опустилась на колени: - Господи, молю тебя, позволь ей увидеть то, что мне открыл...
  - И что же Он тебе открыл? - иронично осведомилась мать Калерия.
  - Я вижу того, кто смеется за Вашей спиной, матушка, и очень хочу, чтоб Вы тоже увидели его и прогнали. Ведь это именно он не дает Вам ни любить самой, ни чувствовать любовь других, - поднимаясь с колен, проговорила Алина.
  - Никто, нигде не смеется, хватит ерунду нести! Никого там нет! Где и кого ты увидела? - раздраженно проговорила мать Калерия, оборачиваясь, и тут же испуганно вскрикнула, - Сгинь, нечистый! - а потом, сотворив крестное знамение, опрометью бросилась в храм...
  
  Следующим утром мать Калерия, проведшая в молитвах в храме всю ночь, узнала, что, после ее ухода, Алина попросила отца Стефана выпустить ее.
  - Ты куда это собралась, голубка моя? - спросил ее тот.
  - Мне надо вернуть Малыша, - ответила девочка.
  - Его что же без твоего разрешения увели?
  - Мать Калерия его отдала, но я попрошу мне его вернуть... Он точно погибнет от тоски без меня, я знаю.
  Отец Стефан отпер ворота: - Ну что ж попытайся, голубушка, они еще далеко уйти не успели. Только не задерживайся долго, ласточка моя любимая.
  Ничего не ответив ему, Алина выскользнула за ворота и бегом бросилась вниз по тропинке.
  Как же отец Стефан каялся в том, что отпустил Алину, потому что девочка не вернулась в монастырь ни к вечеру, ни утром.
  Мать Калерия тут же послала сестру Лидию поискать девочку, но та вернулась ни с чем. Тогда к поискам подключились все монахи и монахини. Временами в монастыре оставался лишь отец Стефан, но и это ничего не дало.
  
  Вернувшемуся через две недели отцу-настоятелю мать Калерия вся в слезах сообщила, что Алина или сбежала или погибла и виновата в этом она. Они очень долго беседовали, почти всю ночь. А на следующее утро отец-настоятель, отдав необходимые распоряжения, вновь покинул монастырь. Вернулся он только через десять дней, но не один, а с Алиной, рядом с которой шел ее пес.
  
  - Господи, девочка моя, какое счастье, что ты жива, - мать Калерия бросилась ей на встречу, обняла и прижала к себе, а потом, разжав объятья, медленно опустилась на колени, - Прости меня, Алина, ради Христа, прости за все, чем обидела тебя... Видит Бог, плохого ничего не желала тебе, деточка.
  - Что Вы, матушка, встаньте, не надо... Простила я Вас давно, хоть по большому счету и не за что мне Вас прощать было... Я знаю, что Вы уверены были в том, что правильно поступаете и зла не желали... Вы лишь любить не умели и любви не чувствовали, считая что жить надо не по любви, а по правилам... И я очень рада, что Вы любовь наконец почувствовать смогли... Вы меня тоже, матушка простите, если обидела Вас чем, я тоже не со зла.
  - Если ты и была в чем виновата, давно я тебя простила, Алина. Ты не представляешь как я рада, что жива ты и вернулась... Что ведь мы только не передумали, где тебя только не искали... и ты и паломник этот, что собаку забрал, как сквозь землю провалились, не видел вас никто, - проговорила мать Калерия, поднимаясь с колен и вновь прижимая к себе девочку, - Как же я молилась, чтоб не дал тебе погибнуть Господь... Где же ты была все это время, деточка?
  - В миру, - тихо ответила Алина и отвернулась.
  - Сколько же тебе пришлось испытать, деточка, что ты даже говорить не хочешь, - мать Калерия сокрушенно покачала головой. - Хотя самое главное, что жива ты и здорова.
  
  Что испытала и через что прошла она, мать Калерия узнала позже от отца-настоятеля, который нашел паломника, уведшего собаку, и все узнал от него. Игумен хотел посоветоваться: стоит ли пытаться разговорить девочку, упорно молчавшую о том, что с ней произошло, и как она жила все это время.
  
  Мясник Грегор шел из монастыря вслед за еще тремя паломниками из его села, ведя рядом с собой на веревке большого лохматого пса. Пес шел медленно и все время оглядывался, будто надеясь, что сейчас сзади на тропинке покажется его маленькая хозяйка, и ему не надо будет идти рядом с ним на веревке.
  - И не надейся, - дергая веревку, чтобы пес шел быстрее, бурчал Грегор, - Отдали тебя... Так что назад не оглядывайся, а лучше вперед смотри.
  Когда стало смеркаться, паломники выбрав удобную полянку разожгли костер и перекусив, стали готовиться к ночлегу.
  Грегор, привязав пса к дереву неподалеку от костра, бросил ему ломоть хлеба с мясом, но тот даже не посмотрел на них. Он лег, повернув морду в сторону тропинки ведущей к монастырю, и стал напряженно всматриваться в даль. Словно ждал, что сейчас оттуда придет его бывшая хозяйка. И тут действительно она показалась на тропинке. Пес моментально вскочил, натянув веревку, но девочка не подошла к нему. Она несмело приблизилась к сидевшим у костра паломникам и тихо проговорила:
  - Добрый вечер. Спаси Вас Господи, люди добрые.
  - И тебе того же, - отозвались паломники. - Что хотела-то?
  Девочка в упор посмотрела на Грегора: - Отдайте мне, Малыша, пожалуйста.
  - Так тебя не пустят с ним в монастырь, - Грегор покачал головой.
  - То моя забота. Вы мне собаку отдайте, пожалуйста.
  - Как же я отдам его тебе, коли тебе и идти с ним некуда? Это и тебя и пса на голодную смерть обречь. Нет, девочка. Пса я тебе не отдам, и не проси. Возвращайся лучше в монастырь. У костра переночевать с нами можешь и возвращайся. А за пса не волнуйся, ему у меня хорошо будет. Я человек не злой, животных не обижаю, кормить буду вдоволь, так что, другу твоему житье самое лучшее обеспечено будет.
  - Он не сможет без меня, он умрет от тоски... Понимаете? Зачем Вам через некоторое время труп собаки?
  - Не придумывай, девочка. Собаки от тоски не умирают. Сколько лет живу, а такого не слышал. От тоски и люди не часто умирают, а ты про собаку такое...Все, не спорь. Хочешь с нами переночевать, чтоб не страшно было, переночуй, но пообещай, что завтра с утра в монастырь вернешься.
  - Я не вернусь в монастырь. Я не могу бросить Малыша, он погибнет без меня. Он вон даже сейчас у Вас не ест.
  - Не голодный, вот и не ест. Проголодается, сметет все.
  - Не голодный? - девочка усмехнулась. - Малыш не бывает "не голодный", - она обернулась к псу и ласково проговорила: - Кушай, Малыш, это друзья тебе дали, кушай.
  В следующее мгновения хлеб с мясом исчезли в пасти пса, и он уже облизывался.
  - Зря ты ему приказала есть. Он понять должен, что останется без тебя и есть должен без твоих команд.
  - Не будет он без меня есть...
  - Конечно, не будет, если чувствует, что ты рядом, - раздраженно ответил паломник, - Уйди и возвращайся в монастырь, вот тогда через пару дней он позабудет тебя и есть начнет.
  - Вы ошибаетесь, - девочка грустно покачала головой, а потом развернулась и, опустив голову, скрылась в надвигающихся сумерках.
  Пес дернулся следом, стараясь порвать веревку, но Грегор прикрикнул на него: "А ну лежать!", и пес лег, напряженно вглядываясь в ту сторону, куда ушла девочка.
  - Как бы не сбежал он у тебя ночью, - проговорила сидящая рядом с ним паломница Климентина. На черноокую, бойкую жену сапожника, засматривались полсела, и Грегор не был исключением.
  - У меня не сбежит, от меня никто не сбегает, - лукаво улыбнулся ей Грегор. После чего встал, снял с себя широкий кожаный ремень, подошел к псу и, затянув ремень у него на шее, крепко привязал его.
  
  Утром проснувшийся Грегор обнаружил, что ремень его перегрызен, а пес сбежал.
  - Чертова девчонка, - выругался он, - свела все-таки пса.
  - Вернись в монастырь, я думаю, раз отдали они его тебе, то вернут, - повернулась к нему одна из паломниц.
  - Девчонка не глупа чтобы сразу с псом в монастырь возвращаться. Она наверняка погуляет с ним пару деньков, а уж потом приведет. Скажет, что вернулся к ней он... Вот ведь незадача: такого пса великолепного упустил, - расстроено проговорил Грегор и присел рассматривая обрывки ремня и веревки, которыми был привязан пес.
  К нему подошла Климентина и ласково положила руку на плечо, - Ладно, не горюй о потерянном, может, что другое найдешь, - она лукаво усмехнулась.
  Грегор глянул на нее и встретился с ее многообещающим призывным взглядом.
  - Зайди как-нибудь ко мне, может, я сумею твоему горю помочь, - тихо проговорила она.
  Грегор знал, что во дворе Климентины собаки не жили, и понял, что не о них она завела речь.
  В это время к ним подошел еще один паломник, деверь Климентины:
  - Ладно, Грегор, что печалиться-то? Легко пришло, легко и отпусти. Не платил же ты за пса-то. Ремень вот только жалко. Он у тебя новый совсем был...
  - Да я бы лучше заплатил. Отменный пес. Смотри, как ремень перегрыз: видно, что пару раз рванул зубами и все... Ладно, пошли, действительно, не исправишь ничего оттого, что сетовать будешь.
  Они уже собрались уходить, когда на поляне появилась девочка, а рядом с ней шел пес.
  - Вот, - девочка подошла к Грегору и протянула обрывок ремня, который все еще охватывал шею пса, - Сбежал он ко мне. Я говорила, что не сможет он с Вами. Может, отдадите его мне? - она просительно заглянула ему в глаза. - Ведь Вы даже удержать его не можете. Отдайте, Христа ради... Пожалуйста, отдайте мне его...
  - Нет, не отдам, и не проси больше! И хватить ошиваться рядом с нами. Он чувствует тебя, поэтому и сбежал, - Грегор взял обрывок ремня из рук девочки и сердито посмотрел на нее. - И можешь не надеяться, не сбежит он больше. Я глаз с него не спущу, а дома на цепи сидеть будет. Цепь-то он уж не порвет.
  - Может и не порвет, но он погибнет на ней, - печально проговорила девочка.
  - Хватит беды на его голову накликивать, лучше помолись о том, чтоб не погиб он, и побыстрее ко мне привык. В любом случае другого хозяина у него не будет. Он уже не твой. Поэтому возвращайся в монастырь и забудь о нем.
  Девочка ничего не ответила, лишь тяжело вздохнула и, понурив голову, ушла. Пес проводил ее тоскливым взглядом.
  Деверь Клементины озадаченно посмотрел на Грегора: - Суров ты, Грегор. Девчонка тебе пса вернула, а ты не только не поблагодарил, а даже отчитал ее за это...
  - И правильно сделал, - вступила в разговор Клементина, - этим нищим попрошайкам только дай повод, и на шею сядут... Пусть радуется, что Христа ради в монастыре держат, так нет, ей еще собаку подавай... и упертая какая... сказали же, что не отдадут, так нет опять: "Отдайте, Христа ради".
  Несмотря на то, что Клементина поддержала его, Грегору стало как-то не по себе. Он понимал, что несправедливо обошелся с девочкой. Так сердито он поговорил с ней, только из-за того, что злился на себя за собственную непредусмотрительность, и за то, что отказывать ей ему было достаточно сложно. Чувствовалось в девочке что-то такое, что Грегор даже словами описать не мог. Словно была в ней какая-то скрытая сила, которую она могла использовать, но не использовала, а лишь по-доброму просила.
  Стараясь не показать то, что совестится собственного поведения, Грегор нарочито резко дернул пса:
  - Пошли, больше ты свою бывшую хозяйку не увидишь.
  
  Он действительно еще одну ночь, которую они провели в дороге просидел рядом с псом, не смыкая глаз, а придя домой, первым делом посадил пса на цепь, оставшуюся после прежней собаки. Жена и старший сын вышли посмотреть собаку, потом вынесли ему полную миску мяса. Пес посмотрел на миску, потом безучастно лег и даже морду от еды отвернул.
  - Больного что ль какого привел? - испуганно спросила жена и повернулась к сыну, пытающемуся впихнуть в рот псу кусок мяса. - Не трогай его, Арни, вдруг заразный какой пес...
  - Не волнуйся, Римма, никакой он не больной и не заразный. По хозяйке прежней тоскует, она ровесница примерно Арни нашему, и видать любила пса очень, вот и привязался он к ней сильно. Но ничего, поймет, что деваться некуда, отойдет и привыкнет.
  - Что ж продала тогда пса, раз любила? - Арни с интересом посмотрел на отца.
  - Она не продавала, она в монастыре живет, а там нельзя собак держать. Вот мне пса и отдали.
  - Она что монахиня? - удивленно спросила жена.
  - Нет, просто живет там.
  - Нищенка что ли? - Арни презрительно хмыкнул.
  - Не знаю, - Грегор пожал плечами, - может нищенка и сирота, Христа ради там живущая, а может и нет... Хотя если б был у нее из родителей кто, разве б в горный монастырь дочь отдали бы... Нет. Явно сирота.
  - Понятно, - Арни вновь наклонился к псу и, подобрав кусок мяса, который тот выплюнул, опять вложил ему в рот. - Как его зовут, пап?
  - Малыш.
  - Ничего себе Малыш, - Арни хихикнул, - Громадина такой... Я его Громобоем назову, нет лучше Громитом... Пап, а он не злой совсем... Только вот мясо не ест, выплевывает...
  - Ничего, Арни, попривыкнет он к нам и начнет есть. Ты только не обижай его.
  
  Однако прошло несколько дней, а пес так и не стал есть. Он целыми днями безучастно лежал во дворе, прикрыв глаза. Кошки и птицы таскали мясо из миски, что стояла у него прямо перед носом, но он даже не шевелился.
  - Слушай, Грегор, - жена подошла к нему утром воскресенья, перед тем как идти в церковь, - что-то кажется мне, что пес твой не жилец... Может, снял бы ты с него цепь, даже если сбежит, все лучше, чем тут сдохнет...
  - Римма, - раздраженно заметил Грегор, - ну чего этот вопрос перед обедней-то поднимать? Из церкви придем, посмотрим... может, и сниму... А чем о псе толковать, ты вон, лучше Николке рубашку переодела бы, а то он уже чем-то рукав весь измазал, - он кивнул на младшего сына трех лет.
  - Ой, и правда, - жена подхватила малыша на руки, - И когда же ты успел, постреленок? Пошли-ка скорее переодеваться.
  
  Всю дорогу до церкви Грегор обдумывал слова жены, но понимал, что если сейчас даже выпустит пса, у того вряд ли хватит сил дойти до монастыря.
  На службе он никак не мог сосредоточится на молитвах, в голове все прокручивались все его разговоры и с девочкой и с монахиней. "Надо было отдать пса девчонке" - занозой сидело в голове. "Ладно, что теперь-то об этом думать" - он мотнул головой, отгоняя навязчивые мысли, и чтобы отвлечься от них стал наблюдать за прихожанами. И тут он увидел бывшую хозяйку пса. Она, потупив взгляд, тихо стояла в самом дальнем углу церкви и, судя по ее отрешенному виду, усердно молилась.
  "Надо попросить ее покормить пса, вряд ли она откажет" - решил Грегор и после службы подошел к девочке.
  - Здравствуй, - поздоровался он с ней.
  - Здравствуйте, - ответила девочка.
  - Не хочешь спросить, как поживает пес? - спросил он ее.
  Девочка чуть склонила голову и испытующе посмотрела на него: - Я так понимаю, что плохо, иначе бы Вы не подошли ко мне.
  - Ты правильно понимаешь, - кивнул Грегор. - Может, сходишь покормишь его?
  - Хорошо, - тут же согласилась девочка и следом за ним подошла к стоявшим чуть в отдалении жене и двум сыновьям Грегора.
  Он кивнул им на нее:
  - Познакомьтесь, это бывшая хозяйка нашего голодающего пса.
  - Здравствуйте, меня Алиной зовут, - кивнула им девочка.
  - Здравствуй, - кивнула ей в ответ жена Грегора, - меня Риммой зовут, а это Николка и Арни, - она рукой указала на сыновей.
  Николка тоже пролепетал - Здластву.
  А Арни, посмотрев на девочку в скромном и темном монашеском платье, лишь презрительно хмыкнул и отвернулся.
  
  Они все вместе прошли во двор дома, и пес, лежавший во дворе, тут же вскочил и бросился к девочке, потом распластался у ее ног и, отчаянно молотя хвостом, тихо заскулил.
  - Малыш, мой любимый, ты самый замечательный пес на свете, - девочка присела с ним рядом на корточки, прижала его голову к себе и стала гладить, а пес пытался лизнуть ее. Хвост его при этом не останавливался ни на секунду.
  - Его теперь Громит зовут, - сзади к девочке подошел Арни.
  - Ты можешь его звать, как хочешь, - не оборачиваясь, ответила девочка, - а для меня он Малыш, - она помолчала немного, а потом тихо пояснила: - Он в детстве очень маленьким был, в половину от своих сестер и братьев, совсем слабенький и ножки задние приволакивал... его поэтому хозяин утопить решил, а я не дала... и он вон какой красавец теперь стал... только похудел немного... Что же ты не ешь ничего, маленький мой? - она ласково потрепала пса за ухо. - Ну-ка иди ешь быстро! У тебя вон миска полная мяса стоит, а ты не ешь. Нехорошо. Иди кушай! - она легонько подтолкнула пса к миске.
  Тот тут же вскочил, подбежал к миске, звеня цепью, и стал быстро есть, заглатывая мясо, при этом он постоянно оглядывался на девочку, словно проверяя, не исчезла ли она вновь.
  
  К Грегору сзади подошла жена и, наклонившись к самому уху, прошептала:
  - Ты бы предложил девочке поесть, а то посмотри какая осунувшаяся, похоже и она на пару с ним голодала.
  - Ну не знаю... вынеси ей что-нибудь... - тихо ответил он.
  Римма ушла в дом и вскоре вернулась с половинкой каравая и кувшином молока.
  - Может, и ты покушаешь, Алина? - протянула она девочке хлеб с молоком.
  Девочка, сидевшая на корточках, поспешно вскочила и попятилась, отрицательно замотав головой: - Благодарствуйте, конечно, спаси Вас Господи за доброту Вашу, но я подаяние не беру.
  - Ты что так напугалась? - Римма ласково улыбнулась. - Какое же это подаяние? Это угощение было. Но раз молоко с хлебом не любишь, может, пообедать с нами согласишься? В гости же ты ходишь?
  - В гости не звал меня еще никто и никогда... Так что не хожу я в гости, - тихо проговорила девочка и потупилась.
  Римма подошла ближе к мужу и незаметно тихо толкнула его в бок, мол поддержи мое приглашение.
   - Ну и что тебе мешает, первый раз сходить, раз мы тебя зовем? - вступил он в разговор. - Ведь ты считай уже пришла, так что не откажись подождать немного и отобедать с нами.
  - Вы действительно меня приглашаете? - девочка удивленно посмотрела на них.
  - Конечно. Так ты согласна? - улыбка Риммы стала еще шире.
  - Согласна, - лицо девочки вдруг осветила очаровательная улыбка. - Спасибо. Мне очень приятно.
  - Вот и замечательно, - кивнула Римма, - ты пока во дворе с собакой побудь, а то соскучился он без тебя очень. А я пойду на стол соберу, как все готово будет, я вас позову.
  - Я могу помочь, - Алина испытующе посмотрела на нее.
  - Не надо, мне вон Арни поможет. Пойдем, сынок, поможешь мне на стол собрать, - Римма ушла в дом.
  Арни пошел следом за ней. Зайдя в дом, он тихо спросил: - Мам, ты чего тронулась что ли, нищенку к нам в гости обедать звать?
  - А ну рот прикрой с матерью так разговаривать! Вот отцу пожалуюсь, что дерзишь мне, он вмиг тебя покорности научит, - Римма сурово сдвинула брови.
  - Ну прикрыл, - хмыкнул он, - только я все равно не пойму с какого перепуга мы должны вместе с этой нищенкой есть?
  - Чем она тебе досадила? С чего ты взъелся? - мать испытующе посмотрела на него.
  - Да ничего я не взъелся, просто не пойму. Ну был это ее пес, только сейчас-то он не ее... А она приходит, нищенка эта, и командует ему... сюсюкается с ним... " он такой маленький был... лапки приволакивал... он для меня Малыш" - передразнил он ее и добавил: - слушать тошно.
   - Так ты приревновал, что тебя пес не слушался и не ел, а ее слушается и весь дрожит от радости? Да, Арни, не ожидала от тебя, - она укоризненно покачала головой.
  - Да причем тут это? Мне просто неприятно за одним столом с этой нищенкой сидеть. Пусть в свой монастырь идет и там обедает.
  - Арни, прекрати! Она гостья. И только попробуй за обедом ей какую-нибудь гадость сказать, я попрошу отца выпороть тебя хорошенько. Понял?
  - Понял, понял... Ты только и знаешь, что поркой пугать...
  - Это он давно не порол тебя, что ты на язык такой бойкий стал. Ой, доразговариваешься ты с матерью в таком тоне... лопнет мое терпение. Иди тарелки вон расставляй.
  
  За обедом Алина съела лишь немного супа и овощей, а от мяса наотрез отказалась, проговорив:
  - Вы извините меня, Римма, но мне нельзя.
  - Почему нельзя? - удивилась та. - Ведь не пост же сейчас.
  - Не пост, - согласно кивнула Алина, - но мне нельзя.
  - Ты только попробуй, это парное мясо, муж только вчера бычка заколол. Ты, небось, и не пробовала такого никогда. - Римма пододвинула блюдо с мясом поближе к девочке.
  - Мне очень приятно, благодарю за заботу, Вы очень добры, но мне, правда, нельзя сейчас есть мясо.
  - Но почему? - не унималась Римма.
  - Римма, оставь ее. Ну не хочет она сейчас, - Грегор осторожно тронул жену за руку.
  - Ну как хочешь, - Римма огорченно вздохнула и поднялась из-за стола, - Подождите, я чай и пирог сейчас принесу.
  - Я помогу тебе, - Грегор поднялся и вышел вслед за женой.
  На кухне он осторожно взял ее за руку: - Зря ты настаивала, похоже девочка умная и от мяса отказалась из-за того, что действительно голодала все эти дни. В монастыре она совсем по-другому выглядела... И ведь что интересно, осунувшаяся вся, явно голодная, а ела, словно на званном приеме.
  - Да уж ела она, словно наследная герцогиня, - усмехнулась жена, - в другое платье переодень и не скажешь, что сиротка монастырская. Слушай, неужели она из-за пса все это время где-то по округе скиталась в надежде увидеть его?
  - Скорей всего, да, - Грегор грустно покачал головой. - И дернуло меня забрать у нее собаку... Что теперь делать и не знаю... Выгоним сейчас ее, а она опять где-то по округе скитаться и голодать будет... и даже если пса ей вернуть, идти ей с ним некуда... не примут ее в монастыре с ним теперь, а она его не бросит... на редкость упорная девчонка.
  - Вот за что люблю тебя, Грегор, так это за то, что сердце у тебя доброе и на чужую беду отзывчивое, - Римма подошла к нему, и ласково обняв, поцеловала. - А может, оставим девочку? Пусть за псом приглядывает. От тарелки супа, да куска мяса не обеднеем, поди. Да и мне может иногда поможет, все не одной с хозяйством управляться.
  - Ну ты и скажешь, жена, - Грегор усмехнулся. - У нее две работницы, пятеро работников, а она оказывается "одна с хозяйством управляется".
  - Так за ними пригляд постоянный нужен, а на мне еще Николка, да и третий кто, может, даст Бог, появится... уж больно мне последнее время по утрам неможется.
  - Дай-то Бог, - согласно кивнул Грегор, - может девочка теперь будет. Я знаю, ты о дочке все мечтаешь. Может, поэтому сиротку и пожалела, и оставить предлагаешь. В общем, я тоже не против, мне кажется, неплохая девочка, так что пусть остается, коль по душе тебе. Я и деньги ей готов платить, если помогать тебе станет. Глядишь, так и на приданое себе скопит.
   - Вот и хорошо, - улыбнулась ему Римма, - пойдем скажем ей об этом.
  Вернувшись в обеденную комнату, Грегор заметил, что Алина, пододвинув свой стул поближе к стулу Николки, что-то рассказывает ему, и пользуясь тем, что тот, раскрыв рот, с восторгом слушает ее, ложку за ложкой докармливает ему все, что лежит у него в тарелке. Заметив их, девочка напряженно выпрямилась и замерла.
  - Я говорил ей, чтоб не кормила Николку с ложки, что он сам должен есть, но она не стала слушать, - тут же сообщил им Арни, с усмешкой глядя на девочку.
  Та потупила глаза и тихо проговорила: - Я лишь немного помогла ему, а то он баловался с едой...
  - Вот и хорошо, спасибо, - заулыбалась ей Римма. - Значит, сейчас все вместе чай пить будем, а то у нас с Николкой вечные проблемы... Все уж чай пьют, а он никак суп не доест.
  - Да, будем чай пить вмести, - радостно закивал Николка, а потом повернулся к Алине. - А ты пло волка далеше рассказаишь?
  - Мам, ты же всегда говорила, что он сам должен есть, и что сказки за столом не рассказывают, - Арни с укором посмотрел на мать.
  - Ну от одного раза он есть не разучится, - улыбнулась та, а потом повернулась к Николке, - а вот сказки мы больше рассказывать не будем, ни про волка, ни про зайца, зато мы сейчас все вместе чай пить будем с пирогом, - она принялась расставлять чашки на столе.
  - С пилогом я люблю, - заулыбался Николка, - мине самый болишой кусок дай.
  - Дам, обязательно дам, - Римма разрезала пирог и принялась раскладывать его по тарелкам.
  - Если можно, Вы мне не кладите пирог, пожалуйста, - тихо проговорила Алина, - я просто так чай попью. Я наелась уже.
  - Ты стесняешься или действительно наелась? - Римма испытующе посмотрела на нее.
  - Действительно наелась, спасибо.
  - Что ж, жаль, конечно, что ты пирог не попробуешь, но может в другой раз, - Римма села и взяла чашку с чаем. - Ты хоть сахар себе в чай положи. Что пустой-то пить?
  - Я не пью чай с сахаром, - качнула головой девочка, - с сахаром вкус чая теряется. А чай у Вас очень вкусный, Вы в него и мяту, и душицу добавляете. Мне такой нравится.
  Она допила чай и отставила чашку: - Благодарю Вас. Все было очень вкусно. Спаси вас Господи, - она поднялась из-за стола. - Пойду я, если позволите.
  - Не торопись, Алина, сядь, - обратился к ней Грегор. - У меня разговор к тебе. Вернее даже не разговор, а предложение. Выслушай, пожалуйста, потом подумай и ответь. Хорошо?
  - Хорошо, - Алина опустилась на стул. - Я слушаю.
  - Я хочу предложить тебе остаться у нас.
  - Остаться у нас? - перебил отца Арни, от удивления даже привстав со стула.
  - Помолчи, сын! - резко одернул его тот. - Тебе никто говорить не позволял. Сиди и чай пей, а коли допил, иди погуляй, и в разговоры старших не лезь!
  - Да она ничуть не старше меня... - обиженно проговорил Арни.
  - Я сказал тебе: помолчи! Еще хоть слово услышу, накажу! - Грегор грозно посмотрел на сына, а потом вновь повернулся к Алине. - Так вот, я хочу тебе предложить остаться. Будешь за Малышом своим ухаживать, да жене моей по хозяйству помогать. Не бесплатно, конечно. Я жалованье тебе положу. Не очень большое, половину жалованья работниц, но и дел у тебя будет не так много, к тому же кормить, поить и одевать тебя полностью будем. А не понравится что, всегда уйти сможешь... Так что соглашайся.
  - Что Вы... Мне нельзя... нельзя наниматься на работу, никак нельзя, - девочка испуганно замотала головой.
  - Почему нельзя? - удивленно переспросил Грегор.
  - Нельзя, никак нельзя... - упрямо повторила она, ничего не поясняя.
  - Но ведь, как я понял, Малыша своего ты не бросишь, и даже если я отдам его тебе, идти с ним тебе все равно некуда.
  - А Вы можете мне его отдать? - в глазах девочки загорелась надежда.
  - Нет, не могу, хотя бы потому, что знаю, что ты останешься с ним бесприютной.
  - Я в монастырь с ним вернусь, - тихо проговорила девочка, - отец-настоятель вернется и примет меня с ним.
  - А ты уверена, что примет? Ты видела когда-нибудь, чтоб монахи один против воли другого шли? Ты уверена, что игумен тебя послушает, а не ту монахиню, что мне пса твоего отдала?
  Алина задумчиво склонила голову, явно что-то припоминая, потом тихо проговорила: - Возможно, Вы и правы, только мне все равно нельзя наниматься к вам на работу.
  - Хорошо, не нанимайся, - вступила в разговор Римма, - поживи просто у нас... как гостья, поживи. Сможешь помочь, хорошо, а не захочешь, и спросу с тебя никакого нет. Да и не понравится что, уйти всегда сможешь.
  - Хорошо, - девочка кивнула, - так я могу. Спаси вас Господи за доброту вашу.
  - Вот и хорошо, - кивнула Римма, - пойдем, я тебе покажу, где ночевать будешь.
  
  Прошло несколько дней. Грегор не мог нарадоваться на пса, который с появлением девочки ожил и с удовольствием взял на себя обязанности сторожа, да и на саму девочку. Она была тихой, спокойной, очень доброжелательной и старалась всем и всегда помочь. Римма попросила ее присматривать за Николкой. И она с явным удовольствием присматривала за ним, играла с ним, рассказывала ему сказки и притчи, причем такие что, ненароком услышавший их Грегор, сам заинтересованно остановился послушать и не ушел, пока не дослушал до конца. Николка был в восторге от девочки, имя Алина не сходило у него с уст. Теперь он соглашался спать, лишь если укладывала его она, а есть, лишь если она сидела рядом.
  
  - По-моему не прогадали мы, что девчонку оставили, - с улыбкой обратился Грегор к жене перед ужином.
  - Не то слово, - Римма усмехнулась, - не девочка, а клад. Меня лишь смущает, что от денег отказалась она.
  - Ничего. Не хочет брать деньги, подарок какой-нибудь подарим, платье, например, справим новое или еще что...
  - Про платье и не знаю, согласится ли... своеобразная она очень, Грегор. Я тут вчера предложила ей какое-нибудь из моих платьев для нее перешить. Нехорошо, - говорю, - что ты прям, как монашка ходишь, ведь ты сейчас не в монастыре. Выбирай любое, какое нравится. Так она аж с лица спала. "Нельзя мне" - говорит, потом видит, что расстроилась я, взяла за руку, в глаза заглядывает и так жалобно: "Вы только не обижайтесь Христа ради. Я не потому что побрезговала, мне, правда, нельзя". А почему нельзя ничего не говорит.
  - Ну не хочет другое, такое же ей сошьем, только новое. Будет у нее два. Не расстраивайся. Запугали, наверное, в монастыре девочку, вот и отказывается она от всего. А поживет с нами и наладится все.
  В это время в дом вбежал Николка.
  - Мам, - жалобно захныкал он, - скажи Ални, чтоб не обижал Алину, она холосая... а он столкнул ее в кучу навоза и кличит, что она глязная побилушка и должна там сидеть или идти в монастыль... и еще лепьями кидается в ее. И в меня попал. Во... - он показал на застрявший у него в голове репейник.
  - Да что же это такое! - всплеснула руками Римма, - Да как он смеет такое вытворять? Грегор, да как же это?
  - Побудь тут и Николку с собой оставь. Я разберусь.
  
  Грегор вышел во двор и зашел за хлев, где держали скотину. Именно там работники складывали навоз, перед тем как вывезти его на поле. Однако Алины нигде видно не было. Лишь у дальнего конца хлева стоял Арни.
  - Где Алина? - спросил у него Грегор.
  - Сбежала ваша нищенка, - усмехнулся тот.
  - А ну иди сюда!
  - Это зачем? - Арни вместо того, чтобы подойти к отцу попятился еще дальше от него.
   - Я бегать за тобой не буду, - грозно проговорил Грегор, - или сам подойдешь или вообще прочь со двора ступай.
  - Ну подошел, - Арни несмело приблизился к отцу.
  - Это правда, что ты столкнул девочку в навоз?
  - Больно надо мне ее толкать. Она сама упала, - хмыкнул Арни.
  - А ты ей упасть не помог часом?
  - Говорю же: больно надо мне то...
  - Судя по твоему поведению надо. Зачем никак не пойму, но видно зачем-то надо, раз делаешь.
  - Да не трогал я ее.
  - А Николка говорит, что трогал.
  - Что он понимает. Мал он еще, вот и говорит ерунду.
  - И ты не кричал, что она грязная побирушка и должна сидеть в навозе или идти в монастырь? И репьями в нее не кидался?
  - Ну кричал, и что с того? Смешно же, что она в навозе перепачкалась. Ну и репьями пару раз кинул... Ну и что?
  - А то, что тебе сейчас еще смешнее будет, потому что ты сейчас же спустишь штаны, - расстегивая и снимая с себя ремень, проговорил Грегор.
  - За что, пап?
  - А вот выпорю, может и поймешь за что, - хмуро ответил он.
  
  Отпустив сына, Грегор мрачно спросил:
  - Понял за что, или продолжить?
  - Понял, - глотая слезы и всхлипывая, проговорил Арни.
  - Не будешь больше обижать девочку?
  - Не буду.
  - Тогда иди разыщи ее. Найдешь, извинишься и попросишь вернуться.
  - Я не пойду ее разыскивать. Я не знаю, куда она пошла и где ее монастырь.
  - Хорошо, девочку разыщу я, а ты извинишься и попросишь у нее прощения.
  - Извиняться перед этой нищенкой я не буду! Можешь продолжать пороть, я не буду просить у нее прощения!
  - Ах так? - Грегор схватил сына за ухо. - Не будешь, значит? Тогда я тебя сейчас посажу в подвал, и будешь ты там сидеть без еды, пока не извинишься. Понял?
  - Сажай. Все равно не извинюсь, - упрямо заявил сын.
  - Что ж, значит, сидеть там будешь, пока не образумишься.
  Грегор, держа его за ухо, отвел в подвал и запер там.
  
  Потом он зашел в дом, рассказал жене, что наказал Арни, и предупредил, чтоб она не смела давать ему еды, пока тот не извинится перед девочкой.
  - Неужто отказался извиняться? - Римма сокрушенно покачала головой. - Тогда правильно, пусть голодный посидит, быстрее образумится, нельзя так себя вести. Алина-то куда ушла, он не сказал?
  - Далеко все равно не уйдет от пса своего, - усмехнулся Грегор, - пойду пройдусь по округе, наверняка, где-нибудь сидит, плачет.
  - Ты скажи ей, что по глупости это он, мал еще, вот и куролесит...
  - Она его что ль намного больше? Ведь ровесники они, поди.
  - Девочке видать, много хлебнуть пришлось, вот и повзрослела рано, - печально сказала Римма. - Нашел бы ты ее, право, поскорее, а то уж больно нехорошо вышло.
  
  В это время дверь тихонько раскрылась и на пороге показалась Алина. Она несмело замерла у входа, а потом негромко спросила:
  - Римма, Вы не дадите мне расческу, пожалуйста?
  - Да, конечно, Алина. Сейчас принесу. А где ты была? Мы уж думали, сбежала ты. Идти искать тебя хотели.
  - Я на речку ходила, - еще тише проговорила девочка. - Вы сердитесь, что разрешения не спросила? Извините, в следующий раз спрошу, - она потупилась.
  - Да не сердимся мы, мы знаем, что Арни обидел тебя. Ты не сердись на него, он глупый еще, - Римма подошла к ней. - Ой, да ты волосы все мокрые и с репьями в косу заплела... Господи, - она взяла ее за рукав платья, - да и платье у тебя все мокрое. Стирала его на речке что ли? А ну пошли, причешу тебя и переодеться тебе что-нибудь найду.
  - Не надо, - Алина испуганно попятилась. - Вы мне только расческу дайте... а платье почти высохло у меня, не надо.
  - Ничего себе высохло... с него не капает только. Пошли, и не спорь, ишь удумала в мокром платье ходить. Хорошо еще погода жаркая, а то ведь и простудиться так недолго.
  Римма решительно взяла ее за руку и повела в свою комнату. Там она, не слушая никаких возражений, заставила девочку переодеться в свое платье, а потом расчесала ей волосы и выбрала из них все репьи.
  - Ну вот, теперь совсем другое дело, - проговорила она, удовлетворенно рассматривая девочку. - Вот теперь и ужинать можно идти.
  
  Сев за стол и прочтя вместе со всеми молитву, Алина удивленно посмотрела на Римму, и тихо спросила: - А Арни где? Почему он не пришел ужинать?
  - Наказан, - не вдаваясь в подробности, ответила та.
  - Папа выполол его и в подвал посадил, - хитро усмехнувшись, пояснил Николка, - Папа сказал, он тепель вообще есть не будит, пока не облазумится.
  Алина отодвинула стул, встала и в упор посмотрела на Грегора: - Это из-за меня, да? Пожалуйста, выпустите его. Он же просто не знал кто я, поэтому так себя вел... - она судорожно сглотнула и продолжила: - Он думает, я дармоедка и нарочно все придумала, чтоб жить у вас и вы меня кормили... Ему необходимо объяснить, что я не такая и все... Не надо его так наказывать, пожалуйста.
  - Алина, сядь, - Грегор строго посмотрел на нее, - с собственным сыном я разберусь сам.
  - Это, конечно, Ваше право, - Алина упрямо нахмурилась, - но это жестоко и вряд ли пойдет ему на пользу. К тому же его нельзя не кормить, он растет. Почему Вы не хотите по-хорошему поговорить с ним и все объяснить? Он не глупый, он должен все понять и так.
  - Алина, сядь! Я все объяснил ему и попросил перед тобой извиниться, он этого делать не хочет. Так вот, пока он этого не сделает, он будет сидеть там, и пререкательств на эту тему я не потерплю. Поэтому сядь и ешь, не надо мне еще больше портить настроение, он уже и так испортил его достаточно.
  Алина, угрюмо насупившись, села и молча принялась за еду. Поев и выпив чай, она поблагодарила и, подхватив Николку на руки, повернулась к Римме: - Я пойду поиграю с ним, а потом уложу его. Хорошо?
  - Конечно, иди, спасибо, - кивнула та.
  Алина с Николкой на руках вышла, а Римма обернулась к мужу:
  - До чего странная девочка. Ее обидчика наказали, а она расстроилась.
  - Да уж... - Грегор хмыкнул, - Я тоже такого не ожидал. Оказывается, она ушла платье стирать, а не потому что обиделась... - он поднялся. - Пойду, прикажу работникам завтра же с утра навоз на поле вывезти. Не дело, что за хлевом они его складывают.
  
  Часа через два к Римме подошла Алина.
  - Я уложила Николку, - тихо проговорила она, - он уснул.
  - Вот и хорошо, - Римма ласково коснулась волос на ее виске, и поправила выбившийся локон. - Спасибо тебе.
  - Я могу забрать свое платье?
  - Я отдала, чтоб постирали его. Завтра вечером тебе его постиранным и отглаженным вернут.
  - Зачем? Ведь я хорошо постирала его... - растерянно заметила Алина.
  - Никто не спорит, что хорошо, только ты его стирала без мыла и в холодной воде. А тебе его выстирают в горячей и с мылом. Да не волнуйся ты так. Никуда не денется твое платье.
  - Хорошо, спасибо за доброту Вашу, - Алина потупилась и тихо добавила: - А можно еще попросить Вас?
  - Конечно. Что ты хочешь?
  - А можно мне еще кусок хлеба с мясом попросить... - она еще ниже склонила голову.
  - Ну, конечно, - Римма улыбнулась.
  Будь на месте Алины кто-то из сыновей, она бы сурово отчитала их, сказав, что есть полагается лишь за столом, где их никто не ограничивает, и не кусочничать после, но сейчас она была довольна.
  - Пойдем, отрежу тебе, - она ласково взяла девочку за плечо. - Что ты напугалась так? Я только рада, что аппетит у тебя проснулся, а то ешь, как птичка.
  Римма отвела девочку на кухню и отрезала ей кусок хлеба и мяса.
  - Столько хватит?
  - А еще можно? - девочка судорожно сглотнула и отвела взгляд.
  - Да, конечно, можно, - Римма отрезала еще кусок сначала хлеба, потом мяса, - Садись, кушай, я молочка налить тебе могу.
  - Нет, молока не надо, - девочка испуганно замотала головой, а потом несмело попросила: - А можно, я не буду здесь есть? Я во двор пойти хотела...
  - Ну что с тобой сделаешь? Нехорошо это, конечно, но иди, раз хотела.
  - Спасибо! Я так благодарна Вам, - девочка вскинула голову и лучезарно улыбнулась ей.
  - До чего ты очаровательно улыбаешься, Алина, - рассмеялась Римма, - ради одной такой улыбки тебе можно разрешить что угодно.
  - Я пойду, еще раз спасибо, - девочка подхватила хлеб с мясом и выскользнула за дверь.
  
  Римма убирала продукты, потом помыла нож, и в это время на кухню вошел Грегор.
  - Ах вот ты где, - ласково улыбнулся он ей, - значит, точно стоит ждать прибавления, раз тебя вечерами поесть стало тянуть.
  - Да я не для себя. У девочки нашей аппетит прорезался. Впервые за все это время поесть попросила.
  - Надо же. Ну и хорошо. Оттаивает, видать, - он нежно обнял жену и притянул к себе.
  Римма вначале прижалась к нему, а потом вдруг резко оттолкнула, и поспешно шагнув к мусорному ведру, склонилась над ним.
  - Так... - Грегор, глубоко вздохнул, наблюдая за женой, а потом, усмехнувшись, проговорил, - выходит все же, ждать следует точно...
  - Угу, - согласно кивнула Римма, разгибаясь над ведром и отирая губы салфеткой, - ты извини, но это не от меня зависит.
  - Я понимаю, - хмыкнул он, - хорошо еще тебя при девчонке не стошнило, пока ела она.
  - А она к счастью не ела здесь, во двор пошла.
  - Во двор есть пошла? - удивленно переспросил Грегор.
  - Ну да... Спросила разрешения и пошла.
  - С ее-то манерами, она пошла есть во двор?
  - Ну да, - Римма озадаченно посмотрела на мужа. - Взяла два куска хлеба с мясом и пошла. Она же ребенок еще...
  - Да она даже ест, едва касаясь тарелки... И она попросила два куска хлеба с мясом и сказала, что будет есть во дворе?
  - Слушай... - задумчиво проговорила Римма, - а ведь и правда, она ни разу не сказала, что будет есть или хочет есть. Она лишь просила дать ей хлеба с мясом... и еще сказала, что тут есть не хочет, а хотела во двор пойти... Я сама додумывала фразы за нее. Не для себя она просила, точно...
  - Угу, - на лице Грегора появилось мрачное выражение, - и я даже знаю для кого...
  - Постой! - Римма испуганно схватила его за руку. - Прошу тебя, не торопись! Ты не запрещал девочке кормить его. Ты запретил только мне. Она лишь привыкать к нам стала. Не трогай ее... К тому же, может, и к лучшему это, может, подружатся так они, ведь она от чистого сердца... Ты даже не представляешь, как ей тяжело просить было, она каждое слово из себя выдавливала.
  - Ну еще бы не выдавливать, когда врешь, - раздраженно заметил Грегор.
  - Да не соврала она мне ничего, говорю же... Пообещай, что не тронешь ее.
  - Хорошо, трогать не буду, но отругать, отругаю. Не дело это, если девчонка наперекор моей воле будет идти.
  
  
  Арни стоял на ящике из-под овощей и смотрел в узкое и маленькое окошечко, предназначенное для вентиляции подвала. Видно ему было лишь маленький кусочек двора и ноги тех, кто проходил мимо. Наблюдать из окошечка было единственным развлечением Арни. В самом подвале было сыро и темно, потому что света из окошечка было очень мало, поэтому он весь вечер простоял на ящике, глядя в него. Он видел как мимо подвала несколько прошел отец, вернее его ноги, как пробежал куда-то Николка, которого он окликнул, но услышав, что тот зовет Алину, и рассказывает ей, что он сидит здесь, быстро спрыгнул с ящика в сторону от окошка. Он слышал, как Алина позвала его, но, не дождавшись ответа, ушла, после чего Арни вновь занял свой наблюдательный пост. Во дворе перед окошечком, в которое смотрел Арни, долго ничего не происходило, лишь прилетевшая пичуга поклевала что-то и улетела. Мальчик уныло подумал, что скоро стемнеет совсем, и все кругом поглотит темнота. Темноты он не боялся, но сидеть в подвале было очень тоскливо. Он замерз и очень хотел есть. В это время во дворе показался подол платья матери, обрадованный Арни, радостно заметил, что она направилась прямо к нему. "Может, поесть принесла тайком от отца" - с надеждой подумал он. В это время подол платья матери вплотную приблизился к окошку и в него просунулся сначала один кусок хлеба с мясом, а когда он взял его, то и второй.
  - Спасибо, мам, - тихо проговорил Арни и спрыгнул с ящика.
  - Я не твоя мама, - услышал он в ответ тихий голос Алины.
  - Так значит, ты уже ее платье нацепила, - зло проговорил он.
  - Не нацепила, а надела, цепляют что-то лишь на крючок. Она заставила меня его надеть, потому что мое платье мокрое было, я на речке его стирала. Оно высохнет, и я отдам твоей маме это платье обратно, не волнуйся, мне не нужно ее платье.
  - Я не волнуюсь, мне просто противно, что какая-то нищенка ее вещи носит. А вообще-то можешь не возвращать, неужели ты думаешь, что после тебя кто-то станет его одевать?
  - Не одевать, а надевать. Одевают лишь кого-то, - тихо заметила Алина, - и я это платье у твоей мамы не просила... Мне и моего достаточно. И вообще, если бы Малыш смог бы жить у вас без меня, я бы давно ушла...
  - Его зовут Громит.
  - Хорошо, если бы твой Громит смог бы без меня, я бы ушла... но ты ведь видишь, он не может. Неужели ты хочешь, чтоб он сдох?
  - Почему же это он должен сдохнуть без тебя?
  - Тоскует он без меня. Ты же сам видел, сколько дней он у вас голодный сидел... Представляешь, как плохо ему было, что он даже есть не мог, и голода не чувствовал... Вот ты сейчас наверняка ведь проголодался, хотя лишь не ужинал.
  - Ты кстати зря старалась, я не буду есть, что ты принесла, и отцу расскажу, что ты еду воровала.
  - Я не воровала, мне твоя мама дала.
  - Для меня?
  - Я ей не сказала для кого. Я ее попросила, и она дала.
  - Все равно тебе от отца влетит, если узнает он.
  - Ну и пусть. Я и за ужином ему сказала, что считаю, что нельзя человека, который к тому же растет, голодом морить, только не послушал он меня. И сейчас я скрывать не буду... Пусть наказывает, если хочет.
  - Ты из-за меня согласишься наказание вытерпеть? Почему?
  - Я знаю, что такое голодать, и не хочу, чтобы голодал ты.
  - Вот попадешь отцу под горячую руку, по-другому заговоришь.
  - Думаешь, меня никогда не били? - Арни услышал, как явственно усмехнулась Алина.
  - В монастыре что ли? - озадаченно спросил он.
  - И в монастыре тоже... Так что не пугай, не боюсь я. Ты ешь, лучше давай, а я пойду, стемнело уже совсем.
  - Алина, постой, я спросить хотел.
  - Ну, спрашивай.
  - Ты ведь не хочешь в монастырь возвращаться?
  - Почему не хочу? Хочу. Только Громита, как ты его называешь, бросить не могу... и даже если твой отец вернет его мне, в монастырь меня с ним вряд ли пустят обратно, после того как мать Калерия отдала его твоему отцу. Так что вернуться теперь никак не могу...
  В это время послышались шаги и грозный голос отца:
  - Алина ты здесь?
  - Да.
  - И что ты тут делаешь?
  "Пусть молчит или придумает что-то" - подумалось Арни.
  И ту же услышал как та, не лукавя, ответила:
  - Я принесла поесть Арни, а потом мы разговаривали.
  "Вот идиотка, ну кто ее за язык тянул" - пронеслось в голове Арни, и он испуганно замер, ожидая, чем закончится разговор.
  - Ты ведь знала, что я запретил его кормить, - проговорил отец с явным раздражением в голосе.
  - Мне Вы не запрещали, и я не обещала выполнять Ваш запрет, потому что считаю Ваш запрет неправильным и несправедливым, и если у меня будет возможность, я и в другой раз принесу ему еду.
  - Алина, ты живешь в моем доме, поэтому ты обязана подчиняться моим требованиям. Даже если ты считаешь, что они неправильные и несправедливые. Понятно тебе? Поэтому ты сейчас же пообещаешь мне, что больше без моего разрешения еду ему не принесешь, - потребовал отец.
  - Нет, я не буду этого обещать, - в тихом голосе девочки слышалась непоколебимая решительность.
  - Ах так? Не будешь, значит?
  Арни очень хорошо знал эти интонации в голосе отца и знал, что может последовать дальше. Он моментально вскарабкался на ящик и громко крикнул в окошечко:
  - Папа, я извинюсь, извинюсь перед ней. Выпусти меня, пожалуйста, я понял, что был неправ.
  - Ну что ж... - Грегор глубоко вздохнул. - В этом случае мое требование более ненадобно, и значит, настаивать на нем смысла нет. Подожди, Алина, я выпущу сына, и он извинится. А потом можешь идти, но на будущее учти, я не терплю, когда мне перечат, к тому же в моем собственном доме, и хоть человек я не злой, но подобное не спускаю.
  Алина в ответ промолчала. Она дождалась, чтоб Грегор выпустил Арни, и тот перед ней извинился, после чего ответив: "Прости тебя Господи, а я давно простила", пожелала всем доброй ночи и ушла.
  
  Утром Арни прибежал к матери:
  - Мам, можно мы с Алиной и Николкой в лес сходим за ягодами?
  - А она согласилась?
  - Да, мам, она сказала, что если ты разрешишь, с удовольствием пойдет.
  - Тогда идите. Корзинки в сарае возьми. И чтоб к обеду были!
  - Хорошо, мам, - Арни согласно кивнул и выскочил за дверь.
  
  Ближе к обеду Римма стала волноваться, но выйдя за ворота, увидела на дороге ребят возвращающихся из леса. Арни нес на плечах Николку, а рядом шла Алина и несла две полные корзинки ягод.
  - Мам, а я велхом еду! - закричал, увидевший ее Николка.
  - Так ты и не особо устал, раз так кричать горазд, - рассмеялся Арни и, нагнувшись, спустил братишку на землю, - а ныл всю обратную дорогу.
  - Так я отдыхнул, пока велхом ехал, - Николка радостно бросился на встречу матери, - Мам, а мы столико ягод насобилали... вон сколико много.
  - Вот, молодцы, - Римма подхватила его на руки и, глядя на перемазанный ягодами рот и щеки сынишки, заметила, - а ты я вижу, в рот в основном собирал.
  - Я в лот толико чуть посибилал, а потом Алине в колзинку... а она иногда мне в лот давала...
  - Понятно, - кивнула Римма и, обернувшись к подходящему Арни удовлетворенно отметила, что тот, как только спустил Николку с плеч, вял у Алины корзинки с ягодами. А потом ее взгляд упал на разорванный рукав рубашки старшего сына:
  - Как это тебя угораздило, Арни? В лесу упал что ли? Не расшибся?
  - Нет, не расшибся. У меня только рубашка порвалась, а так все нормально, ты не ругайся, мам, я сам могу зашить...
  - Да не ругаюсь я, рубашка не стоит того, зашьют ее тебе. Самое главное, что ты не расшибся.
  - Спасибо, мамочка, ты - чудо, - Арни ласково и немного неуклюже чмокнул мать в щеку.
  Римма польщено улыбнулась: - Да ладно тебе... - и краем глаза заметила как Арни едва заметно подмигнул Алине, как будто сказать хотел, мол видишь, говорил тебе все будет в порядке, и тут в разговор вмешался Николка, сидевший у нее на руках.
  - Это он с лебятами подлался мам, поэтому и лукав полвал... Но он им здолово наподдал, они, знаешь, как от него улепетывали...
  - Так... - Римма с укором посмотрела на старшего сына. - Опять дерешься...
  - Он плавильно длался, мам. Они над Алиной смеялись и обзывали ее нищенкой... А Ални им сказал, что она тепель наша и никакая не нищенка и наподдал... плавда потом Алина сказала, что она вовсе не наша и вооще ничья... Но она не плава, плавда, мам? Она тепель наша.
  - Ладно, пошли обедать, сорванцы, - Римма решила обойти непростой вопрос Николки, - Поди проголодались в лесу, а у меня обед уже готов.
  - Плоголодались, - радостно подтвердил Николка.
  - Тогда беги умываться и садись к столу, - Римма спустила сына на землю и обернулась к Арни и Алине: - Пошли добытчики. Теперь варенье сварим, раз вы столько ягод набрали.
  - Мам, а ты пирог с ними сделаешь? Ты его очень вкусный с ягодами делаешь, - Арни мечтательно сглотнул слюну.
  - Будет вам и пирог, - усмехнулась Римма, - к ужину обязательно будет.
  
  Вечером Алина подошла к Грегору.
  - Я попросить Вас хотела, можно? - тихо проговорила она.
  - Проси, - он усмехнулся, - не знаю, выполню ли твою просьбу... Но отчего попросить не позволить?
  - Можно я Малыша с цепи спущу? Он не уйдет никуда, я обещаю. Зачем его на цепи держать?
  - Возможно, и не уйдет, но сидеть на цепи будет, - Грегор испытующе посмотрел на девочку, - и ты сейчас пообещаешь мне, что ни при каких обстоятельствах не спустишь его с цепи. Поняла?
  - Поняла, - Алина опустила голову.
  - Ну и...
  - Обещаю, что не спущу с цепи, - проговорила она, а потом, вскинув голову, заглянула ему в глаза, - только зря Вы так... я чувствую, что будет лучше, если Вы разрешите его спустить.
  - Ничего не лучше. К нам люди заходят, могут напугаться, если увидят собаку без цепи. А мне это ни к чему. Я же не буду всем объяснять, что не бросится он. А если буду, молва пойдет, что не охранник у меня, а так, видимость одна. Так что и думать об этом забудь. И запомни, ты пообещала мне его не спускать.
  
  Ночью Грегор проснулся от какого-то шума во дворе и хриплого рычания. Схватив фонарь и топор, он выскочил во двор. В углу, злобно рыча, и роя лапами землю от бессилия, бился на цепи Малыш, пытаясь дотянуться до чего-то в темноте двора. Грегор, перехватив топор поудобнее, ринулся туда. В то же мгновение в сторону от него метнулась чья-то тень. Поняв, что может не догнать, того, кто решил сбежать. Грегор бросился к псу и, рванув ошейник, спустил с цепи. Пес кинулся вслед убегающему и в момент, когда тот уже перелезал через забор, прыгнул и вцепился ему в спину. Вскрикнув, тот повалился на землю, а пес, отпрыгнув на мгновение, набросился на него вновь, пытаясь схватить за горло. Упавший закричал и прикрыл руками шею, пытаясь закрыть горло от страшных клыков пса.
  - Оставь, Малыш, - прикрикнул на пса Грегор. - Нельзя!
  Однако пес не обратил ни малейшего внимания на его окрик и в следующее мгновение Грегор понял почему. В неверном свете своего фонаря он увидел лежащую без движения на земле Алину. Ему стало ясно, отчего пес бился в бессильной ярости, и почему теперь, когда он добрался до обидчика своей хозяйки, остановить его будет очень непросто.
  В это время во двор выбежали работники, кто с вилами, кто с топором, и замерли с фонарями в руках, не зная, что делать, и лишь наблюдая, как пес рвет руки своей жертвы, пытаясь добраться до шеи.
  Грегор не стал больше пытаться остановить пса. Он поставил фонарь на землю рядом с лежавшей девочкой и, склонившись над ней, приподнял ее голову. На ее шее виднелись отчетливые синяки, было похоже, что ее душили, однако сейчас она еле заметно дышала.
   - Алина...
  Грегор осторожно похлопал ее по щеке, и она тихо застонав, открыла глаза.
  - Как ты, девочка?
  - Он сбежал? - еле слышно, прошептала она.
  - Ну что ты. Его твой Малыш сейчас ест. Скоро сожрет совсем, - Грегор усмехнулся, - Слышь, орет как?
  Алина вздрогнула, приподнялась и, собравшись с силами, громко и отчетливо приказала: - Малыш, нельзя!
  В то же мгновение пес разжал хватку и замер над поверженным врагом, лишь грозным рычанием обозначая, что подняться ему, без приказа хозяйки не позволит.
  - Ты что же не позвала никого? - Грегор осторожно усадил Алину.
  - Я увидела его, когда он уже из дома выбирался. Если бы я кричала, он бы сбежать успел. Он знал, где цепь у Малыша кончается... Я хотела заставить его поближе к нему подойти, но сил у меня не хватило...
  - Что ж твой Малыш не лаял?
  - Он никогда не лает. В монастыре лаять нельзя.
  - Ну спустила бы его тогда... Зачем самой-то было лезть?
  - Как я могла? - девочка недоуменно посмотрела на него. - Я же пообещала, что не спущу.
  - Да уж... - только и смог проговорить Грегор.
  В это время из дома с фонарем выбежала Римма и метнулась к ним:
  - Господи, что тут у вас произошло?
  - Да вот, вора поймали, - Грегор кивнул на скорчившегося на земле и тихо стонущего человека, с разодранных рук которого текла кровь, и рядом с которым замер ощетинившийся Малыш.
  - И что он украл?
  - Не знаю еще.
  - Вон, мешок его валяется, - кто-то из рабочих кивнул на лежащий у забора мешок.
  Грегор подошел к мешку, поднял, развязал и даже присвистнул от неожиданности:
  - Да уж, женушка... тут и твоя шкатулочка и все мои деньги... Знатного мы, видать, вора поймали.
  - Может помочь ему? - несмело спросила Римма, глядя на окровавленные руки пойманного вора, - а то вон как пес ему руки погрыз... помрет еще...
  - Да ему руки вообще откусить не помешало бы... нечего тебе с ним возиться, с ним работники займутся.
  - А они смогут? - Римма недоверчиво взглянула на мужа.
  - А чего тут мочь? Замотают ему руки чем-нибудь, чтоб кровь остановить, и свяжут покрепче, а с утра пораньше я его к графу отвезу, и пусть у него в подвалах с ним разбираются. Лечить ему руки надо или вообще по самую шею отрубить. Ты вон, девочке лучше помоги, он чуть не придушил ее
  - Он душил тебя? - Римма испуганно склонилась к Алине. - Ой, бедненькая моя, синяки-то на шее у тебя какие... пойдем скорее, мазью намажу тебе. У меня есть мазь на травах, старушка мне одна дала, синяки враз проходят, пойдем скорее, моя хорошая, - Римма помогла Алине подняться и увела в дом.
  
  На следующий день, в то время, когда Грегор повез пойманного вора к графу, к ним пришла Климентина.
  - Здравствуй, соседка, муж-то твой где?
  - Здравствуй, - кивнула ей Римма. - Муж к графу уехал. Вора мы ночью поймали, вот он его к графу и повез.
  - Вора? - удивленно переспросила Клементина. - И что он у вас украл?
  - Да не смог ничего украсть, поймали его мы, вон пес наш поймал, чуть не сожрал бедолагу, - усмехнулась Римма.
  - Ну и дела, - Климентина с опаской посмотрела на спокойно лежавшего в тени большого дерева Малыша. - А с виду и не скажешь, что злой он. Недаром значит, Грегор его из монастыря-то взял. Кстати, когда он вернется-то теперь?
  - Да к вечеру обещал быть.
  - Рим, как вернется, скажи ему, что я просила, чтоб он прям сегодня ко мне зашел. Бычок у меня захромал, а муж тоже уехал, вот мне срочно решить надо: резать его или как... Пусть посмотрит его и скажет, и коли резать, то может и купит он его у меня на мясо.
  - Хорошо, скажу, - кивнула Римма, и Клементина, поблагодарив ее, ушла.
  
  Вечером вернувшийся от графа Грегор, узнав, что его просила зайти жена сапожника, отправился к ней.
  Клементина встретила его, одетая в нарядное, праздничное платье, все в огромных красных маках, которое красиво оттеняло ее большие темные глаза и черные волосы.
  - Ну ты и вырядилась, соседка. Ждешь кого-то что ли?
  - Жду... - с преддыханием ответила Климентина, и Грегор утонул в бездне ее томного взгляда.
  - И кого же? - тряхнув головой, чтоб избавиться от наваждения, спросил он.
  - Тебя, - соседка шагнула ближе к нему и взяла за руку. - Пойдем.
  Грегору показалось, что он погружается в какой-то липкий туман. Его охватило чувство нереальности всего происходящего и, держа ее за руку, он пошел следом за ней в сарай в самом конце ее двора. Ее улыбка, взгляд и запах каких-то трав, что окутывал ее, рождали в его душе безумное желание обладать ею.
  В сарае царила полутьма и еще сильнее пахло какими-то травами и цветами. Однако, несмотря на то, что у него даже кружилась голова от переизбытка клокотавших внутри него чувств, Грегор попытался взять себя в руки и, стараясь не смотреть на Климентину, хрипло спросил, еле ворочая, пересохшим от возбуждения языком: - И где же бычок твой?
  - Ты так торопишься увидеть его... Спешишь куда-то что ли? -Климентина подалась вся к нему. Грудь ее высоко вздымалась от глубокого и прерывистого дыхания, а взгляд уволакивал в темную бездну греховных желаний.
  Не в силах противостоять им Грегор схватил Климентину за плечи и притянул к себе. Она ничуть этому не противилась, даже наоборот: прижалась всем телом, а руками стала расстегивать пряжку его ремня. Почувствовав это, Грегор впился ей в губы страстным поцелуем, и она столь же страстно ответила на него, продолжая при этом расстегивать его ремень. Когда Климентина окончательно расстегнула ему брюки, Грегор задрал ей подол платья и завалил на сено, сложенное в углу сарая.
  И в это время дверь сарая распахнулась. Грегор испуганно оглянулся, ожидая увидеть мужа Климентины, но в дверях стоял не он. На пороге сарая стояла Алина и укоризненно смотрела на него.
  - Чего тебе надо? - хрипло спросил Грегор, старательно пытаясь восстановить самообладание.
  - Идите домой, пожалуйста, - тихо проговорила девочка, - не стоит Вам с ней делать этого, грех это.
  - Ты чего это несешь? - с сена приподнялась Климентина, - А ну пошла прочь с моего двора! И только попробуй языком свом поганым трепать, скажу, что украла ты у меня деньги, а Грегор подтвердит, что ты по двору моему без моего приглашения шлялась. Так что проваливай, и язык свой прикуси.
  Ничего не отвечая ей, Алина, глядя прямо на Грегора, продолжила: - Не надо Вам этого... Вы все этим испортите. У Вас замечательная жена, и она любит Вас, не надо. Пойдемте домой, пожалуйста.
  - Ты что не слышишь, что я говорю тебе, побирушка чертова? - Климентина, одернув платье, поднялась с сена и шагнула к двери, - А ну проваливай отсюда, а то завтра же графу сообщу, что воровка ты.
  Но Алина даже не взглянула на нее, продолжая смотреть только на Грегора:
  - Пойдемте, Вы только на свежий воздух выйдете, и Вам сразу легче станет. Вы почувствуете, что не нужна Вам она... это как наваждение, оно быстро проходит, пойдемте.
  - Ах ты, тварь! А ну пошла вон! - Климентина схватила стоящую в углу сарая метлу и замахнулась на девочку, рассчитывая, что та отшатнется или убежит. Но та не двинулась с места, поэтому удар метлы сбил ее с ног, и Климентина растерянно замерла над ней, не зная, что делать дальше. Однако пребывала она в таком состоянии недолго, увидев, что Грегор, недовольно хмурясь, поднимается с сена, она повернулась к нему: - Ты мужик или кто? Тобой что, уже нищенки командуют, а ты утираешься и приказы их исполняешь? Ну что ты сидишь? Скажи ей, чтоб поднялась и выметалась отсюда, а то еще раз сейчас метлой ее огрею. Ты и кормишь ее, и поишь, а она мало того, что не уважает тебя, так еще по чужим дворам промышляет, командует, что делать тебе, да еще и грязный поклеп на тебя и меня возводит. Тебе как мужику не стыдно какой-то нищенке так позволять обращаться с тобой? Скажи ей сейчас же, чтоб проваливала с чужого двора, ведь если пропадет у меня чего, ее в этом обвиню и тебя, что потакал ей в том.
  В голосе Климентины было столько напора, что Грегор растерялся, и ему действительно стало стыдно, что девчонка, хоть и осторожно, но пытается пристыдить его и командовать им.
  Он шагнул к девочке, помог подняться, после чего достаточно резким тоном приказал: - Иди домой, Алина, нечего действительно по чужим дворам шляться. До добра это не доводит. Я сам разберусь, что мне делать. И чтоб без моего разрешения больше не смела со двора выходить, еще раз выйдешь, накажу!
  Алина посмотрела на него долгим укоризненным взглядом, потом тихо проговорила:
  - Господи, помоги ему от чар бесовских избавиться, - после чего резко развернулась и ушла.
  - Ну и девку ты пригрел в доме, не девка, а змея подколодная... Ну разве можно Грегор всякую шваль в дом пускать? Вот пустил и не избавишься теперь от нее вовек... Выгнать тебе ее надо, выгнать поганой метлой, пока не поздно, - Климентина закрыла дверь сарая и, шагнув к нему, вновь прижалась всем телом. - Поверь мне, будет лучше, если ты выгонишь эту нищенку.
  - Боишься, что расскажет о тебе? - Грегор с усмешкой посмотрел на нее. Его отпустило чувство безумного влечения и липкой неги, в которых он захлебывался до недавнего времени.
  - Я боюсь? Еще чего не хватало! - Климентина презрительно фыркнула. - Пусть только попробует, что про меня сказать, я ее быстро к графу, как воровку отправлю.
  - А вот это даже в мыслях не держи. Я не позволю тебе девчонку оговорить. И хватит виснуть на мне. Грех это и, правда. Иди бычка своего лучше показывай, - он отстранился от нее.
  - Ой-ой-ой... как он заговорил... смотри, сам с ней впросак не попади. Девчонка еще покажет тебе, если не выгонишь ее или покорности не научишь. Не боится тебя ведь она и за хозяина не почитает.
  - Сам разберусь, нечего меня учить. Бычка лучше покажи.
  - Разбирайся... и чем быстрее, тем лучше... - усмехнулась Климентина. - А если бычка ты так хочешь увидеть, пойдем, покажу тебе бычка.
  Она провела его в соседний сарай.
  - Ну и на какую ногу он хромал? - осмотрев все четыре ноги молоденького бычка, поинтересовался Грегор.
  - Не помню уже, - абсолютно без всякого интереса отозвалась соседка.
  - Климентина, да он совсем здоров. С чего ты взяла, что захромал он, и резать его надо? - Грегор удивленно посмотрел на нее.
  - Да я знаю, что не надо резать его... - грустно вздохнула та в ответ. - Я тебя не из-за него звала... Жаль, что девчонка испортила все... но коли ее уму-разуму научишь или избавиться от нее сможешь, то зайди, когда надумаешь, только время выбери, чтоб мужа дома не было, и заходи. Я всегда тебе рада буду.
  - Да уж, - хмыкнул Грегор и отправился домой.
  
  Уже подходя к дому, он подумал, что Алина теперь, скорее всего, будет считать, что он все-таки изменил жене.
  - Ну и пусть считает, не оправдываться же перед девчонкой... - решил он, - к тому же вряд ли она посмеет что-то Римме сказать.
  
  Когда он вошел в дом, жена суетилась, накрывая на стол.
  - Как хорошо, что ты уже вернулся, ужин готов, горячее все, - улыбнулась она ему, а потом спросила: - Ты бычка-то Климентины осмотрел? Ну и как он? Под нож или побегает еще?
   По тому, как ласково и весело говорила Римма, Грегор понял, что Алина, которая помогала Римме расставлять тарелки на столе, действительно ничего ей не сказала. Сама девочка даже не подняла взгляд на него, когда он вошел.
  - Осмотрел, - буркнул Грегор. - Здоров он, так, бредни бабские, да пустые опасения. Ни к чему его резать.
  - Ну страху на пустом месте нагнать Климентина мастерица, это всем известно, - рассмеялась Римма, - хорошо, что хоть посоветоваться решила вначале, а не сразу резать, вот бы тогда муж ей взбучку потом устроил.
  Грегор, ничего не отвечая, прошел к тазу, для умывания.
  - Польешь? - обернулся он к жене.
  - Конечно, - Римма с готовностью взялась за кувшин, чтобы полить ему, а потом повернулась к Алине. - Пойди ребят покличь ужинать.
  Алина тут же вышла. Умывшись, Грегор прошел к столу и сел.
  - Что-то ты смурной какой-то... Случилось, что ль чего? - осторожно поинтересовалась жена.
  - Ничего не случилось. Устал просто. Думаешь к графу ездить, ближний свет? Да еще Климентина со своими бреднями. Попусту ведь сходил. Час бычка со всех сторон осматривал - здоров он.
  - Может, тогда, не из-за бычка тебя звала она? Муж уехал у нее, вот и решила тебя к себе зазвать, вдруг что обломится, - Римма весело хихикнула и, подойдя сзади к мужу, ласково потрепала его по волосам. - Ты ж у меня красавец видный, на тебя полсела еще до свадьбы засматривалось. Да и сейчас, небось, не меньше тайно по тебе сохнут. А она баба бойкая, ты смотри, не влюбись в нее часом.
  - Ты мне эти бредни брось! - Грегор зло стукнул рукой по столу. - У тебя что, тоже ум отнялся?
  - Ну что ты раскипятился? Пошутила я... - Римма испуганно отступила от него. - Пошутила... не сердись, пожалуйста.
  - Ты на шутки такие язык-то прикуси, нашла, чем шутить.
  - Извини, не буду больше, - Римма ласково дотронулась до его плеча. - У баб же знаешь, когда беременные они, ум совсем отнимается, так что не серчай.
  - Не серчаю, - раздраженно проговорил он и добавил: - Мы есть-то будем или как? Где дети?
  - Сейчас придут, Алина их позвать пошла.
  - Вот ведь девка, хоть бы раз, что бегом сделала... нет, ходит, будто королева какая.
  В этот момент в горницу вошли Алина и сыновья.
  - А мы уже во дволе умылися, мам, - весело сообщил Николка, - мы за стол слазу, - он залез на свой стул, - Пап, а ты нас давно здешь?
  - Давно, - хмуро отозвался Грегор, он дождался, чтобы все сели, и они прочли молитву.
  За все время ужина, Алина так ни разу и не подняла на него глаз. После ужина Грегору захотелось улучить момент и подойти к ней самому, чтобы наедине как-то объясниться. Не оправдываться, нет, но как-то дать понять, что, во-первых, она полезла не в свое дело, а во-вторых... а что во-вторых, Грегор и сам не знал. У него было муторно на душе и хотелось как-то это чувство сбросить с себя. Однако подойти вечером к Алине он так и не смог. Сначала вокруг той постоянно крутился Николка, а потом, когда она его уложила, девочка сразу, отпросившись у Риммы, ушла спать сама.
  
  Следующий день не принес изменений, Алина по-прежнему старалась не смотреть на него и кроме всего прочего стала его явно избегать.
  А вечером к Грегору подошла Римма.
  - Ты бы поговорил с Алиной, - тихо попросила она.
  - Это еще зачем? - Грегор раздраженно посмотрел на нее.
  - Обидел ее кто-то, а она не говорит кто. Я еще вчера заметила, не такая она какая-то, а сегодня смотрю, Николку на руки подхватывает, и аж губы закусила и побелела вся. Ну, я к себе ее завела, заставила платье снять, а там синяк на полбока и похоже ребро повреждено, дышать ей больно. Ну я намазала мазью, потом спрашиваю: кто-то обидел тебя или сама упала? Молчит, словно воды в рот набрала, глаза в пол опустила и молчит. Так и не добилась я ничего. Ребят поспрашивала, они говорят, что вроде не падала она и не обижал ее никто... В общем, поговори, может, тебе что расскажет. Ведь, может, кто чего дурное сделать хотел... она девочка красивенькая... ведь не просто так молчит она... не дай Бог из рабочих кто или из соседей...
  - Да что ты второй день уже как бред какой-то несешь? - сердито проговорил он. - Ее скорее всего тот вор, что я к графу отвез, ударил, а ты: "дурное кто чего сделал".
  - Осматривала я ее тогда, не было этого, Грегор, не было. Он только душил ее, а здесь похоже, что палкой ее очень сильно ударили или упала она очень неудачно, а может и то и другое вместе. Поговори с ней. Скажи, что заступишься и защитишь. Ведь ей больше не у кого защиты просить.
  - Да, хватит, право! Вот придет, защиты попросит, тогда защищу. А верить этим твоим домыслам - уволь. Она может в сад чужой лазила и упала там, поэтому рассказывать и не хочет. А ты из меня дурака сделать пытаешься, чтоб я бегал и ее обидчика, которого и в помине-то нет, искал.
  - Она? В чужой сад? Да что ты, Грегор, право... Да она даже тряпку какую и то без разрешения не возьмет, а если и возьмет, то для дела, и обратно, откуда взяла, на то же место обязательно и положит. Неужто не замечал?
  - Мне еще не хватало следить за ней... Совсем ополоумела что ли? Это тебе она помогает, вот ты и следи. А я и так, и кормлю ее за нашим столом, и пою, и денег тебе дал, чтоб ты ей платье новое справила. В общем, хватит... Придет девочка жаловаться, разберусь, а не придет, разбирайся с ней сама. И хватит мне голову чушью своей бабьей забивать! Мне и без того проблем хватает.
  - Ты что так разошелся-то? - Римма удивленно посмотрела на него. - Досадила она что ль чем-то тебе?
  - Ты что, не слышишь, что я говорю? Я что, сказал, что она чем-то досадила мне? Это ты мне досадила своими глупостями!
  - Почему же глупостями? Ты вон, даже если скотина какая зашиблась, и то переживаешь всегда, и всегда говорил, что за любую скотину во дворе, раз ты хозяин, ответственность несешь. А тут не скотина, а человек, к тому же девочка маленькая, и она у нас живет. Что это с тобой случилось, что ты по-другому заговорил? Ты, кстати, тоже со вчерашнего дня прям какой-то сам не свой. Это не ты случаем так ее за что-то, и именно поэтому она молчит?
  - Ты совсем рехнулась? - Грегор схватил жену за плечи и легонько тряхнул. - Да вот тебе, крест, что не бил я ее, - он размашисто перекрестился.
  - Тогда что ты так о ней? Ведь помогает во всем, спокойная, тихая, и в то же время против вора не побоялась выступить, наше добро защищая, между прочим. Тебе что даже не жалко ее, что избил так ее кто-то?
  - Как я о ней? Как? С чего ты взяла, что ее кто-то избил? Она сказала тебе о том? Нет! Она не скотина бессловесная, которая говорить не может. Скажет, кто ее избил - разберусь, а на нет, и суда нет. И не смей мне перечить! Надоело твои бредни слушать!
  - Да не бредни это. Я же не слепая - вижу. Девочка просто боится рассказать. Почему - не знаю, но боится, и ты как хозяин должен разобраться в этом.
  - Да ничего я ей не должен! Я из жалости, потому что ты просила, приютил эту нищенку, кормлю ее, пою, и теперь еще оказывается, я ей что-то должен! Ничего не должен! Ничего! Поняла? И чтоб больше не смела рта раскрывать по этому поводу!
  - Да с чего ты так взъелся на нее? Что не так она сделала? Что такого предосудительного я попросила? Я попросила лишь попробовать узнать, что с ней случилось, и не обидел ли ее кто. Почему это тебя так разозлило? Я ничего не понимаю, Грегор.
  - Выходит, слов ты не понимаешь. Ну что ж, значит, сейчас по-другому поймешь, - он рывком сорвал с себя ремень. - Иди сюда!
  И в это время дверь раскрылась и на пороге показалась Алина: - Римма, Вы не дадите мне... - начала было она и осеклась, изумленно глядя на Грегора, который замер с ремнем в руке. От лица девочки сразу отхлынула вся кровь, она сильно побледнела, закусила губы, а потом решительно шагнула к нему:
  - Не смейте ее бить! Слышите? Не смейте! - яростным шепотом произнесла она, глядя ему прямо в глаза. - Она ребенка ждет! И бить ее нельзя!
  - Вот что, Алина, иди погуляй, - к ней стремительно подошла Римма и взяв за плечи, повела обратно к двери. - Ты знать должна, что то мужа право, жену неразумную поучить, тогда, когда он нужным посчитает. Иди, я потом дам тебе, то, что ты хотела. Иди, - она практически вытолкала ее из комнаты и, плотно закрыв за ней дверь, подошла к Грегору. - Мне на колени встать, али лечь куда? Где бить-то будешь?
  - Нигде... - раздраженно бросил Грегор, вновь надевая ремень, после чего стремительно вышел.
  
  
  С этого момента одно присутствие Алины вызывало в нем волну неприязни и раздражения. Грегор пытался бороться с этими чувствами, убеждая себя, что девочка ни в чем не виновата, но ничего поделать с собой не мог. Ко всему прочему у него стала вновь сильно болеть нога, которая после богомолья практически перестала напоминать ему о себе. Он ходил сердитый и раздраженный, и никакие попытки Риммы вывести его из этого состояния не действовали. Именно Алину он не трогал, но всем остальным доставалось из-за любой мелочи. Он ругался и бил работников, пару раз выпорол Арни. А когда однажды за обедом Николка нечаянно уронил кружку, и она разбилась, потребовал, чтоб Римма немедленно высекла сына, пообещав, что в противном случае его накажет сам и намного сильнее. Римма вывела плачущего Николку из-за стола и через некоторое время из соседней комнаты раздались его громкие крики, а потом топот его ног. Поняв, что сынишка сбежал от матери, стараясь избегнуть наказания, Грегор посмотрел на сидевших напротив него и подавленно потупившихся Арни и Алину, после чего приказал старшему сыну: - Иди помоги матери, и пусть накажет так, чтоб больше не смел противиться, иначе это сделаю я.
  Когда Арни вышел, Алина подняла на него глаза, и тихо проговорила: - Вы делаете это все из-за меня, я чувствую. Позвольте мне забрать Малыша, и я уйду.
  - И что еще, интересно знать, ты чувствуешь? - мрачно усмехнулся Грегор.
  - Чувствую, что мне необходимо уйти, а Вам исповедоваться и причаститься. Тогда Вы и успокоитесь, и нога у Вас пройдет, - спокойно и очень серьезно ответила девочка.
  - Считаешь, мне нужно исповедоваться, потому что жене я изменил?
  - Нет, это Вы думаете, что я так считаю. А я так не считаю. Я знаю, что приворожить Ваша соседка Вас пыталась, потому и пришла я тогда. И знаю, что смогла ее чары развеять, а без них Вы вряд ли стали продолжать, то, что она вынудила Вас начать.
  - Так в чем мне каяться тогда?
  - Не знаю, Вам должно быть виднее. Но есть, наверное, в чем, раз благодать Божья Вас покинула, и душу Вашу терзают гнев и раздражение, заменив собой любовь и доброту. У Вас и нога от того болит. Постарайтесь от них избавиться, они разрушают жизнь тех, в чьих душах поселились.
  - Значит, ты считаешь, что мне все же есть в чем каяться?
  - Каждому человеку есть в чем каяться, безгрешен лишь Господь. Только мое мнение о том спрашивать не надобно. Не мне Вас судить. Вам не должно быть никакого дела до того, что считаю я. Вы должны сами свою судьбу вершить и сами ответ перед Господом за содеянное держать, ни на кого не оглядываясь.
  - Так если я сам должен судьбу свою вершить, что ж ты полезла тогда в нее со своими указаниями?
  - Я ведь сказала уже... Вы не сами вершили ее, я лишь помогла Вам понять это... Вы ведь потом могли и остаться с ней... но ведь не остались. Сами не остались.
  - А тебе какое до всего этого дело? Что ты лезешь со своей помощью? Кто тебя просил? И вообще, откуда ты такая свалилась на мою голову?
  - Вы взяли пса, который не может без меня жить. Отдайте мне его, и я уйду.
  - Да хоть сейчас забирай, - раздраженно бросил Грегор, а потом мрачно усмехнулся. - Только куда ты пойдешь с ним? Некуда тебе с ним идти.
  - Господь не оставит меня, я найду, куда пойти, и Вам до того не должно быть никакого дела, - Алина поднялась из-за стола и склонила перед ним голову. - Благодарю Вас за гостеприимство, кров и пищу. Спаси Вас Господи и помоги во всех делах Ваших.
  - Ты серьезно что ль уйти решила? - Грегор удивленно посмотрел на нее.
  - Вы передумали отдавать мне собаку? - вопросом на вопрос ответила Алина.
  - Да нет, забирай его, если хочешь... только это, - Грегор замялся, - не гоню я тебя... с чего уйти-то решила? Обидел что ль тебя чем?
  - Вы ничем не обидели меня, но уйти мне надо... Вы сами знаете, что надо. Так что, если позволите, я дождусь Римму и Арни с Николкой, попрощаюсь и пойду.
  - Тогда подожди, - Грегор встал из-за стола, вышел и через некоторое время вернулся и положил перед Алиной деньги, - возьми, ты заработала.
  - Нет, - девочка покачала головой, - денег я не возьму. Я к Вам на работу не нанималась и не работала на вас, я лишь помогала, и только потому, что хотела. А вот если подарите мне нож и огниво, от такого подарка я не откажусь. Но это только в том случае если сами захотите, потому что совсем не обязательно мне что-то дарить.
  - Что ж, будь по-твоему, - Грегор забрал деньги, вышел, а когда вернулся, протянул Алине огниво и красивый нож с ножнами и резной ручкой.
  - Бери, это подарок.
  - Благодарю Вас, - Алина улыбнулась и забрала подарки. - Спаси Вас Господи. Кстати, когда будете на ближайшей ярмарке, приглядитесь к щеночкам торговца Гвена, Малыш был его щенком, и обычно они у него славные бывают.
  - Думаешь, без твоей подсказки стоящую собаку не найду?
  - Лишние сведения карман не тянут, даже если услышали Вы их от бестолковой на Ваш взгляд девчонки, - усмехнулась Алина.
  В это время в горницу вошла Римма, ведущая за руку всего зареванного Николку, и Арни.
  - Иди, извиняйся перед отцом и обещай, что ни кружек бить не будешь, ни перечить, - Римма подтолкнула сынишку к отцу.
  - Пап, - Николка, подошел к отцу, - не буду больше, плости...
  - Почему бегал от матери? - грозно спросил тот, - Хочешь, чтоб еще выдрал уже за это?
  - Не буду больше бегать, - испуганно глядя на отца, заверил тот и добавил, - мама потом плутом посекла больно, а я телпел, и не бегал уже... не надо еще длать.
  - Хорошо, но чтобы больше от матери бегать не смел! А сейчас вон иди, Алина проститься с тобой хотела, уходит она.
  Напуганный грозным тоном отца Николка совсем опешил: - Плоститься? Уходит? Это зачем, пап? Не надо, чтоб она уходила, - в глазах его вновь заблестели слезы.
  - Мне надо уйти, прости, пожалуйста, Николка, и не сердись на меня, - Алина подхватила его на руки.
  - Я не селжусь, я не хочу чтоб ты уходила, - Николка обхватил ее руками за шею и прижался к ней, - не уходи, пожаласта.
  - Алина, куда это ты собралась? - Римма удивленно посмотрела на нее, - Обидели что ли мы тебя чем?
  - Нет, что Вы, Римма, ничем не обидели, - Алина отрицательно покачала головой, продолжая прижимать к себе Николку, - Я благодарна Вам очень, за все, что Вы сделали для меня, только идти мне надо... Я не могу не идти.
  - Я ничего не понимаю, Алина. Куда идти? Зачем? Тебе разве плохо у нас?
  - Нет, не плохо, мне у вас очень хорошо было, но идти мне все равно надо. Вы уж не сердитесь на меня за это, и простите, если что не так было.
  - Малыш твой погибнет без тебя, сама ведь говорила, - вступил в разговор Арни.
  - Я с ним уйду, мне отец твой позволил. Ты тоже прости меня, если обидела тебя чем.
  - Да ничем не обидела, не за что тебя прощать-то, - Арни удивленно пожал плечами.
  - Это радует, - лучезарно улыбнулась Алина. - Храни вас, Господи, - она спустила Николку с рук и поставила на пол. - Прощай и ты, мой хороший, - она перекрестила его.
  - Не уходи, слышишь, не нада, - заплакал тот и схватил ее за руку.
  - Не реви, ты же мужчина, - Алина ласково потрепала его по волосам, - А мужчины должны уметь прощаться без слез.
  - А я не хочу площаться, - Николка заревел громче.
  - А ну прекрати! - Грегор грозно посмотрел на сынишку.
  - Действительно, перестань, - Римма подхватила Николку на руки, - папа и так на тебя сердится, а будешь продолжать плакать, рассердится еще больше.
  Потом она повернулась к Алине: - Жаль, конечно, что ты уходить надумала, нам будет не хватать тебя, но насильно тебя никто не держит. Иди с Богом, и тоже не держи зла, коли что не так было. Ты подожди минуточку, я отнесу Николку, чтоб не плакал он, и помогу тебе собраться. Или вот Арни его отнесет, - Римма повернулась к старшему сыну.
  - Я собрала уже все, так что спасибо, не надо, пойду я. Спаси вас всех Господи, - Алина еще раз улыбнулась и вышла.
  - Мам, можно я провожу ее? - Арни просительно взглянул на мать.
  - Иди, конечно, - кивнула та, и Арни вышел следом за Алиной.
  - С чего она вдруг уйти надумала, Грегор? - Римма вопросительно взглянула на мужа.
  - Откуда мне знать? - раздраженно пожал плечами тот. - Надумала и надумала.
  По тону мужа Римма поняла, что с расспросами к нему ей лучше не лезть.
  
  Через несколько дней, после обеда, уложив Николку поспать, Римма решила прибраться в комнате, где жила Алина. Разбираясь там, она поняла, что та не взяла ни вещи, что давала она ей, ни абсолютно новое платье, что она для нее сшила. Расстроенная Римма прошла в горницу и там увидела мужа, сидящего у окна.
  - Ты представляешь, Грегор, Алина ни одной вещи не взяла, даже платье оставила.
  - Не захотела, видно, - Грегор тяжело вздохнул. С уходом девочки он перестал так раздражаться, и даже нога стала его меньше беспокоить. Лишь совесть, не давала ему покоя мыслями о том, что обрек он девчонку на голодные скитания. Причем донимали эти мысли его настолько, что если б он знал, где искать Алину, не задумываясь, пошел бы за ней и вернул.
  - Ты ей случаем денег с собой не дал? - осторожно спросила Римма.
  - Предложил, даже принес, но не взяла она, - качнул головой Грегор.
  - И я ей даже поесть в дорогу не собрала... так неожиданно она уйти решила, что как-то растерялась я... Она не сказала куда пойдет-то? В монастырь?
  - Не сказала... будем надеяться, что туда вернуться решила. Может, пустят ее с псом обратно, раз не может он жить без нее...
  В это время в горницу вбежал Арни:
  - Пап, там тебя какой-то монах спрашивает.
  - Ну веди его сюда, - ответил Грегор.
  
  Через несколько минут Арни ввел в горницу высокого монаха с красивыми удлиненными чертами лица, густыми темными с небольшой проседью волосами и пронзительным взглядом ясных, голубых глаз.
  - Мир дому сему, - сказал он. - Здравствуйте, люди добрые.
  - Здравствуйте, святой отец, - поднялся ему на встречу Грегор.
  - Здравствуйте, святой отец, - повторила за мужем Римма.
  - Я слышал, у вас живет девочка из монастыря. Я могу ее увидеть?
  - Алину? Так ушла она, несколько дней уж как ушла... Она разве не в монастырь вернулась? - Римма сокрушенно всплеснула руками. - Может, разминулись Вы с ней? Вы давно из монастыря-то ушли?
  - Ушел давно, но вряд ли разминулся с ней, из ваших мест в монастырь одна дорога. А она сказала, что в монастырь возвращается?
  - Нет, этого не сказала... Сказала, что уйти ей надо, и так как муж позволил забрать ей собаку, забрала она пса и ушла. Ни денег не взяла, ни вещей, хоть и предлагали мы ей, - Римма грустно покачала головой, - ничего не взяла и ушла.
  - Нож попросила подарить ей и огниво. Я подарил, - мрачно добавил Грегор.
  - Это плохо, - монах тяжело вздохнул, - не то, что подарили, конечно, а то, что потребовались они ей. Значит, не в монастырь она направилась... не в монастырь, - он задумчиво покачал головой. Потом пристально посмотрел на Грегора и Римму, вынул из кармана рясы мешочек, достал оттуда золотые монеты и стопкой положил на столе.
  - За девочку вознаграждение объявлено в пять золотых и тому кто найдет, и всем кто найти поможет. Раз девочка жила у вас, может, расскажите все о том, как жила, и считайте, что деньги - ваши.
  - Да мы и так расскажем, - Грегор удивленно посмотрел на монаха, - брать деньги с монахов за такое - грех.
  - Это не мои деньги и не монастыря, это деньги герцога. Это он объявил за нее вознаграждение. Так что греха в том, что вы их возьмете, не будет.
  - Мам, можно я пойду погуляю? - стоящий у дверей Арни подошел к столу и вопросительно посмотрел на мать.
  - Простите, святой отец, - извинилась та и, повернувшись к сыну, шепотом проговорила: - Арни, тебе обязательно именно сейчас нужно лезть ко мне с этим вопросом?
  - Ну мам, вы же долго небось разговаривать будете, а я погулять хочу, - также шепотом ответил ей сын.
  - Ты все последние дни постоянно шляешься где-то, я дома и не вижу тебя совсем. Ни за Николкой присмотреть тебя не допросишься, ни помочь мне...
  - Ну мам, Николка спит сейчас, а потом он во дворе поиграть может, ну отпусти.
  - Ладно, иди, но чтоб еще до ужина пришел... Опоздаешь, как в прошлый раз, смотри у меня...
  - Не опоздаю, - заверил ее Арни и выскользнул за дверь.
  - А Вы, святой отец, в монастырь Алину вернуть хотите? - Римма повернулась вновь к монаху. - Вас настоятель за ней послал?
  - Я сам настоятель монастыря и есть, - монах улыбнулся.
  - Так Вы настоятель монастыря? Это большая честь, для нас, святой отец, благословите, - и Грегор, и его жена склонили головы перед игуменом.
  - Господь благословит, - ответил тот и, осенив их крестным знамением, повторил: - Так, Вы мне расскажите о ней?
  - А что Вы хотите знать, святой отец?
  - Все, что вы знаете о ней. Как жила, что делала, что говорила.
  - Она что, преступница какая, что герцог такие большие деньги дает, лишь бы узнать что о ней? - поинтересовался Грегор.
  - Нет, не преступница, - покачал головой игумен, - она наследница его.
  - Наследница? - у Грегора даже голова закружилась от услышанного. - Вы шутите, святой отец?
  - Нет, не шучу. Алина Тодд наследная герцогиня и моя воспитанница. Герцог Тодд хотел, чтоб до совершеннолетия его единственная дочь и наследница жила в монастыре, однако, как видите, из монастыря она сбежала, и теперь мне необходимо вернуть ее.
  - О, Господи, - простонал Грегор, - я забрал любимую собаку у наследной герцогини... и она ведь ни словом не обмолвилась... разве я бы посмел, если бы знал о том... да и потом... Господи, как я себя с ней вел потом...
  - Вы не волнуйтесь так, - настоятель ободряюще улыбнулся ему, - Алина не причинит вам зла ни сейчас, ни в будущем, даже если вы обидели ее чем. Она ревностная христианка и предпочитает прощать, нежели помнить обиды и мстить. Так что успокойтесь. Давайте присядем все к столу, и вы расскажите мне все по порядку.
  
  Они сели, и Грегор рассказал все. Подробно рассказал обо всем прямо при жене. И про то, как Алина еще по дороге из монастыря просила его отдать ей собаку, а потом вернула сбежавшего к ней пса, и про то, как после того, что он понял, что пес действительно может подохнуть с голоду, они предложили ей жить у них и помогать по хозяйству, а она отказалась от денег, сказав, что ей нельзя наниматься на работу, и согласилась пожить лишь как гостья. И как Арни вначале столкнул ее в кучу навоза, а она, несмотря на это, вступилась за него, и постаралась защитить, а он чуть было не наказал ее за это. И про то, как она в одиночку пыталась задержать вора, и тот едва не убил ее, из-за того, что он запретил ей спускать пса с цепи, и про его визит к Климентине во всех подробностях рассказал, и про то к чему это привело. И еще рассказал о том, о чем они говорили с Алиной перед ее уходом.
  - В общем, она сказала, что мне необходимо исповедаться и причаститься, а ей уйти. Денег, что я ей предложил, брать она не стала, попросила только подарить ей огниво и нож. Нож я выбрал для нее лучший, что был у меня, и огниво новое. Она попрощалась со всеми и ушла. А у меня который день душа не на месте, ведь получилось, что, в общем-то, выгнал я ее, и скитается она снова где-то голодная. Хорошо бы, если бы Вы нашли ее, святой отец... и еще, если можно, то собаку бы ей в монастырь обратно взять позволили, привязана она очень к псу... А деньги... деньги заберите, не заслужили мы никаких денег, святой отец, скорей это я ей должен денег, - закончил он свой рассказ, после чего взял со стола монеты и протянул их игумену, потом удивленно замер, положил вновь монеты на стол и проговорил, - только Вы сказали пять, а здесь всего четыре. Римма посмотри, не завалилась ли одна куда... надо все отдать... Не найдем, так я из своих денег верну, святой отец, не волнуйтесь.
  Настоятель монастыря внимательно посмотрел на него: - Успокойтесь, сын мой, - сказал он участливо, и махнул рукой вскочившей и заглядывающей под стол Римме: - Сядьте, дочь моя. Во-первых, деньги в любом случае ваши, и назад я их не возьму, а во-вторых, это я, наверное, ошибся, - он достал из мешочка еще один золотой и положил на стол. Потом внимательно посмотрел на Римму. - Ваш старший сын, как я понял, подружился с Алиной?
  - Да, святой отец, - кивнула та, - пока жила она у нас, и в лес они вместе ходили, и во дворе часто играли вместе с младшеньким моим. Алина мне присматривать за ним помогала, так тот души в ней не чаял. До сих пор пережить не может, что ушла она. А Арни так даже провожать ее ходил.
  - Вы в разговоре с Арни сказали ему, что гуляет он много последнее время. Не знаете, где он гуляет?
  - Так откуда ж мне знать? Он если вышел гулять за ворота, то пока сам не вернется к обеду или ужину, то вряд ли и сыщешь его. Может, с ребятами соседскими на речке, а может, по лесу где бегает. Я как-то не расспрашивала его, пришел домой - и хорошо. Вот пока Алина была, он все подле нее крутился, а как ушла она, его дома и не удержать стало. Но если надо то, я спрошу у него.
  - Нет, спрашивать не надо, - игумен отрицательно покачал головой, а потом пристальным взором, который казалось, проникал в самую душу, посмотрел на Грегора, - Было бы неплохо, сын мой, чтобы Вы сделали то, что Алина Вам посоветовала. Исповедались, и во всем, что душу тяготит, покаялись, а после причастились и с миром в душе спокойно дальше жить продолжили. Я вижу, Вы и так во всем каетесь и если хотите, мог бы конечно исповедовать Вас.
  - Если Вы соблаговолите святой отец, я с радостью. Каюсь, действительно каюсь во всем... И до этого совесть меня ела, что несправедливо я с ней обошелся, а теперь как узнал на кого я серчать посмел, да несколько раз чуть руку не поднял, даже и сказать не знаю, как каюсь, святой отец... а уж если вспомнить, что ей вообще вынести из-за меня пришлось, то и подумать о том страшно, как я виноват перед ней, - он встал из-за стола и, подойдя к игумену, опустился перед ним на колени.
  Увидев, что муж собирается исповедоваться, Римма поспешно встала и вышла из горницы, плотно закрыв за собой дверь.
  
  Через некоторое время муж с игуменом вышли. Грегор проводил гостя до ворот, после чего вернулся в дом.
  - Вот всегда знала, что Климентина стервозная баба, но чтобы так... Как же ты ей позволил с Алиной-то так обойтись? - укоризненно взглянув на него, расстроено проговорила Римма.
  - То, что я чуть не изменил тебе с ней, стало быть, тебя не заботит, - мрачно хмыкнул Грегор.
  - Ну не изменил же... - Римма качнула головой, - а девочку она ни за что обидела, да еще и оскорбляла.
  - Ты знаешь, что самое интересное, - задумчиво произнес Грегор, - герцогиню-то нашу похоже ничуть все эти оскорбления не трогали, она будто не слышала ее. И даже когда стукнула ее Климентина, Алина в ее сторону даже не посмотрела, будто нет ее. Лишь на меня смотрела и со мной разговаривала. И ведь не боялась ничего... А я дурак еще злился, что за хозяина она меня не почитает... Вот ведь болван, хотел, чтоб герцогиня меня за хозяина почитала. Счастье еще, что сам руку на нее не поднял, вовек бы себе то не простил.
  - Да уж рассказать кому, не поверят. Будущая герцогиня мне, оказывается, помогала и за ребенком приглядывать, и на стол накрывать, - Римма с усмешкой покачала головой, - необыкновенная девочка. И добрая, и справедливая, и бесстрашная, и работы никакой не боится, и сама все делать умеет. Никогда бы не подумала, что наследная герцогиня может быть такой.
  - Да уж, - согласно кивнул Грегор, - с отцом ее не сравнить. Про отца ее сама знаешь, какие слухи ходят.
  - Да что слухи... Если он родную дочь и к тому же единственную в такой монастырь отдал...
  - Перечила ему видать, с нее станется, - усмехнулся Грегор. - Дай-то Бог ей действительно верховным сюзереном нашим стать.
  - И чтоб муж ей хороший попался, а то ведь выдадут ее замуж за какого-нибудь самодура и деспота, и о том, что справедлива она и добра никто и не узнает никогда, - печально вздохнула Римма.
  - Это конечно, хотя мне кажется, она любого мужа сможет приструнить.
  - Все равно, лучше, чтоб хороший был и любил ее, - Римма мечтательно улыбнулась.
  - Это завсегда лучше, - Грегор притянул жену к себе и нежно поцеловал.
  Римма в ответ крепко прижалась к нему, а потом, склонив голову мужу на плечо, тихо прошептала: - Как ты думаешь, может не говорить никому, про то, что мы узнали о ней, вдруг, если узнают, что жила она у нас, вдруг это как-то повредит ей в будущем... да и у нас неприятности могут быть, коли герцог узнает, что с его дочерью обошлись так.
  - Давай не будем говорить, - согласился тот. - Пусть все считают, что у нас в доме сиротка из монастыря жила, а потом ушла обратно в монастырь. Главное чтоб настоятель нашел ее, и ничего с ней до того времени не случилось.
  - Дай-то Бог, - кивнула Римма, а потом поднялась, - Поду я Николку разбужу, пора уже. А потом может быть, чай попьем?
  - Ты иди Николку буди, а я скотину посмотрю, что утром на забой привели, да рабочих проверю, а потом можно и чай.
  
  Грегор с женой пил чай. Он, отпустил уже съевшего кусок пирога и выпившего чай Николку играть во двор, а сам подниматься из-за стола не торопился. В душе его после разговора с игуменом и исповеди царило полное умиротворение, и Грегор получал удовольствие от того, что мог вот так, вдвоем с женой посидеть и расслабиться.
  В это время дверь тихонько раскрылась, и в горницу вошел Арни.
  - Ой как ты вовремя сынок, - улыбнулась Римма, - умывайся, я тебе чаю налью.
  - Я не буду чай, мам, - Арни плотно закрыл за собой дверь подошел к столу и замер напротив отца, держа в руках какой-то довольно большой узелок - я сказать тебе должен, пап.
  - Говори, раз должен, - Грегор с удивлением посмотрел на потупившего голову и нерешительно мнущегося перед ним сына.
  - Пап, - Арни нерешительно переступил с ноги на ногу, а потом выложил перед отцом на стол узелок, развязал его и придвинул к отцу большую буханку хлеба, пакет соли, пакет крупы, большой кусок сыра и несколько свечей, а затем положил рядом деньги, - вот, пап. Я украл это, а теперь возвращаю.
  - Украл? - не веря своим ушам, переспросил сына Грегор. - У кого?
  - У тебя.
  - Это не наши продукты, сынок, - растерянно проговорила Римма. - Где ты взял все это?
  - Продукты я купил в лавке. Я украл у вас деньги и купил все это. А теперь возвращаю и то, что купил, и те деньги, что остались, - нервно кусая губы, проговорил тот.
  - Это сколько же ты украл и откуда? - удивленно глядя на очень большую сумму денег, поинтересовался Грегор.
  - Я взял со стола один золотой из тех, что дал вам монах за Алину.
  - Ты посмел украсть деньги самого игумена? А он ведь сказал, что ошибся и еще золотой доложил... А это ты украл... Да как ты посмел? - Грегор поднялся из-за стола, и рванул с себя ремень. - Запорю, мерзавца.
  - Папа, я раскаиваюсь в том, очень... - сын сам подошел к нему.
  - Нет, - Грегор отбросил ремень, - я не ремнем, я тебя плетью сейчас выпорю и так, чтоб не встал. Римма, - он обернулся к жене, - а ну быстро плеть принесла!
  - Грегор, - Римма шагнула к нему и схватила за руку, - он сам, он сам пришел и во всем признался... он виноват, конечно, очень виноват, но он ведь сам пришел и раскаивается в том.
  - Да ты понимаешь, что он натворил? Получается, мы обманули самого игумена монастыря.
  - Ты сходишь с ним к нему и все вернешь. Он согрешил, но Господь прощал и нам велел. Порка ему, конечно, не повредит, лучше будет помнить, что поступать так нельзя, только не в сердцах бей. Я могу и плеть принести, только ты охолонись и постарайся ума ему вложить, а не покалечить.
  - Что ж, ты дело говоришь, жена, - Грегор нервно сглотнул, подобрал с пола ремень и перевел взгляд на стоящего перед ним и испуганно потупившегося сына. - Иди, вон на лавку в углу ляг.
  Сын, молча, прошел в угол и там лег на лавку.
  
  Когда Грегор опустил ремень и разрешил сыну встать, тот, подтянув штаны, достал из кармана еще четыре золотые монеты и выложил их на стол.
  - Это ваши, пап.
  - А это еще откуда? - Грегор со злобой схватил сына за плечо и заглянул ему в глаза. - Это ты где украл?
  - Это я не крал, это тот монах, что Алину искал, дал мне. Сказал, что дал бы пять, если б не крал я того золотого у вас, а так даст только четыре.
  - Так ты признался ему в том, что украл?
  - Ну да... Вернее он сам услышал, когда нашел нас с Алиной, она как раз ругалась на меня за то, что украл я... кричала, даже ногами топала, велела немедленно идти все вернуть и признаться, что украл... а тут он как раз и вышел. Велел ей успокоиться, а потом дал эти четыре золотых и велел их вам отдать, но лишь после того как накажите меня за то, что тот украл.
  - Так ты это для нее украл золотой?
  - Ну да... она боялась в монастырь возвращаться из-за того, чтоб Малыша ее не выгнали, а ее там не оставили. Сказала, если отец-настоятель велит ей то, она не сможет перечить, и Малыш погибнет... Ну и когда я узнал, что монах за ней пришел, да еще за ее поимку герцог деньги назначил, понял, что уходить ей надо, вот деньги для нее и украл. Потом в лавке продукты купил, чтоб разменять деньги... Ей бы кто стал золотой менять? Подумали б, что украла... да и продукты ей бы пригодились.
  - Так ты знал, где она?
  - Знал... Она, когда провожал я ее, сказала. Она за реку, в старый заброшенный скит ушла. Она там уже жила... ну до того как мы позвали ее к себе.
  - Это она в лесной землянке у дальнего озерца жила? - ахнул Грегор.
  - Да, пап, там, - кивнул сын, - я навещал там ее.
  - Что ж ела-то там она? Или ты продукты для нее воровал? - Римма укоризненно посмотрела на него. - Неужели попросить не мог?
  - Да ничего я не воровал, мам. Я впервые украл вот сейчас, да и то, только потому, что испугался, что заставят ее вернуться и Малыш погибнет... К тому же за нее это были деньги, вот я и подумал, что пусть будут лучше для нее, чем за нее. Так и сказал ей. А она еще больше разозлилась, сказала, что красть ни для кого и ни по какой причине нельзя, и если к тому же, это деньги герцога, она вообще их ни за что не коснется, даже если бы вы ей сами их предложили. Злая такая стала, глаза сверкают, я и не видел ее такой никогда. Причем на меня за деньги ругалась, а сама спокойно зайцев, что Малыш притаскивал ей, и сама ела и меня угощала, хотя графские они. А когда сказал я ей, в самом начале про то, лишь усмехнулась: Это, - говорит, - честь для графа, если я его зайца съем.
  - Ну надо же... - Грегор усмехнулся, - гляди-ка, Рим, а герцогиня-то наша еще с тем характером... и видно с отцом у них действительно коса на камень нашла... А про зайцев, сын, это она правду сказала. Это честь для графа.
  - Пап, ты о ком это? И почему это честь для графа, что Алина ела его зайцев?
  - А потому, что никакая она тебе не Алина, а Ее Светлость, наследная герцогиня Алина Тодд.
  - Пап, ты шутишь? - глаза Арни изумленно распахнулись.
  - Нет, не шучу, сынок, ты наследную герцогиню в навоз столкнул и обзывал грязной побирушкой.
  - Этого не может быть... - Арни недоверчиво покачал головой.
  - Может, Арни, может, - вновь усмехнувшись, кивнул отец. - Только ты лучше помалкивай о том, кто у нас жил, и как ты себя вел с ней, если не хочешь, чтоб герцог велел казнить нас всех или в подвалы свои упечь...
  
  Выслушав рассказ игумена о том, что произошло с Алиной, мать Калерия посоветовала ему ни о чем не расспрашивать ее, раз она не хочет ничего рассказывать, и добавила: - Девочка ни в чем не согрешила, каяться ей не в чем, так что не настаивайте, Отче. Захочет, сама расскажет, а пока ей видно не особо приятно вспоминать об этом.
  - Кажется мне, матушка, - покачал головой игумен, - что думает она, что ругать ее буду, что недостойно себя вела она... хоть, на мой взгляд, вела она себя очень достойно...
  - Достойно скорее монахини, чем будущей герцогини... Она понимает это, поэтому и молчит. Она не хочет слышать от Вас ни одобрения своим действиям, ни осуждения...
  - Почему?
  - Одобрив ее поведение, Вы покажите ей, что не воспринимаете ее как будущую герцогиню, а осудив, дадите понять, что для Вас в первую очередь важен ее будущий титул, а не ее душа. Она, видимо, сама не разобралась в своих чувствах, поэтому и Ваше мнение услышать боится. Не торопите ее, и не говорите, что все знаете. Время все расставит по своим местам. Кстати, Отче, теперь, когда Алина вернулась, благословите обет молчания принять. Вы знаете, необходим он мне, чтоб перестать стараться чужие грехи изжить, а сосредоточиться лишь на своих.
  - Кто ж тогда сестричество возглавит, матушка?
  - Сестра Серафима. Она справится. А Лидия келейницей Вашей станет.
  - Что ж, тогда благословляю, - отец-настоятель осенил ее крестным знамением, и мать Калерия отказалась от всяких разговоров на долгие годы.
  
  
  
  11
  
  
  Герцогиня Алина Тодд остановила карету у стен монастыря, вышла, перешла по подъемному мосту к его воротам и постучала.
  - Кто там? - в воротах распахнулось маленькое окошечко, и через него кто-то поглядел на герцогиню.
  - Герцогиня Алина Тодд. Вот бумаги, подписанные Его Величеством королем, позволяющие мне навещать дочерей, - Алина подала в окошко свернутые в трубочку грамоты.
  Бумаги исчезли в окошечке, и оно захлопнулось. Герцогиня осталась ждать у ворот. Ждала она достаточно долго, наконец, в воротах открылась небольшая дверка и выглянувшая невысокая монахиня с очень суровым выражением лица тихо проговорила: - Входите, мать-настоятельница позволила.
  Алина прошла в дверку, и другая монахиня, высокая и статная, видимо, стражница, тут же заперла дверь и повернулась к монахине, позвавшей Алину.
  - Сестра Бернардина, открывать, чтоб выпустить лишь с Вами или без Вас позволите? - низким грудным голосом спросила она.
  - Рот закрой, сама скажу, что нужным посчитаю, - резко ответила та.
  Стражница тут же повалилась перед ней на колени.
  Сестра Бернардина повернулась к Алине: - Пойдемте.
  Она провела герцогиню через длинный коридор в небольшой зал, по периметру которого стояли скамейки, а в углу большое распятие.
  Перекрестившись у распятья и поклонившись ему, сестра Бернардина проронила: - Тут ждите, - после чего быстро вышла.
  Алина подошла к распятию и опустилась около него на колени:
  - Господи, благодарю тебя, что не отверг просьб моих и позволил увидеться с дочерьми, не остави и дальше меня, грешную, вразуми как поступить и как помочь им... Дай сил принять и исполнить волю Твою... пусть на все будет воля Твоя... - проговорила она, после чего стала читать длинную благодарственную молитву.
  Вошедшая сестра Бернардина, удивленно взглянув на коленопреклоненную герцогиню, замерла на пороге. Идущие следом за ней две девочки, одетые в темные монашеские одеяния, тоже несмело остановились рядом. Дождавшись, чтобы герцогиня поднялась, она негромко проговорила: - Ваши дочери, Ваша Светлость.
  Обернувшаяся Алина лучезарно улыбнулась:
  - Как я рада вас видеть, девочки мои дорогие, - она шагнула к ним и, притянув к себе, обняла. - Здравствуйте, мои любимые.
  Дочери несмело прижались к ней и еле слышно прошептали: - Здравствуйте, матушка.
  Алина подняла голову и пристально посмотрела на монахиню, замершую у порога после чего тихо проговорила:
  - Оставьте нас на час, сестра Бернардина. Через час я верну дочерей на Ваше попечение.
  - Это невозможно. Общаться с Вами девочки будут лишь в моем присутствии, - не двигаясь с места, проронила та.
  - Что ж, если у Вас больше нет никаких дел, можете удовлетворить Ваше любопытство и понаблюдать за нашим общением, - с усмешкой проговорила Алина, а потом склонилась к дочерям, - пойдемте сядем на скамейку, и вы расскажите мне, как вы тут живете.
  Кивнув, девочки прошли вместе с ней к одной из скамеек. Алина села, Мария села рядом, а Луиза, осторожно взяв ее за руку, просительно заглянула в глаза и тихо прошептала: - Можно я рядом постою, матушка?
  - А что такое? Почему ты не хочешь сесть? - удивилась Алина.
  Луиза потупилась.
  - Наказали ее утром сильно, - пояснила Мария.
  - Вас часто наказывают? - спросила у нее Алина, после чего притянула к себе Луизу, у которой в глазах засверкали слезы, и стала нежно гладить по голове. - Не плачь, маленькая моя, все пройдет.
  - Меня нет, совсем почти не наказывают, - покачала головой Мария, - а ее часто. Не слушается она, да и наказаниям перечит, сегодня вот убежать пыталась, а когда сестра Грета, что смотрит за ней, поймала ее, укусила ту и дралась с ней, вот ее и выпороли сильно, да еще в подвал посадили. Ее сестра Грета выпустила лишь потому, что Вы приехали... потом, наверное, обратно посадит.
  - Алина, забери меня отсюда, пожалуйста, - Луиза прижалась к герцогине и зарыдала в голос, - там, в подвале такие тараканы страшные и слизняки и мокрицы какие-то, а еще темно там... А сестра Грета сказала, что я там неделю сидеть буду, а если тебе пожалуюсь, то еще дольше... и что еще накажут меня... Забери, пожалуйста... Я слушаться и тебя, и леди Гиз буду... За что нас папа сюда отправил? Я же слушалась всегда...
  - Тсс... тихо, моя хорошая... Не бойся. Тараканов бояться не стоит. Они же не кусаются, и слизняки не кусаются, и мокрицы... да и в темноте ничего страшного нет. Ты ведь знаешь молитву "Отче наш"? Так вот, когда ее читаешь, страх проходит и становится понятно, что бояться было нечего. Что в темноте никого нет, и никто тебя не тронет, ни тараканы, ни мокрицы...
  - Они такие противные, особенно если в темноте их коснешься...
  - Они все Божьи создания, и ничего противного в них нет... а если молитву читать будешь, то поймешь это. С молитвой не тронет тебя никто.
  - Алиночка, я все равно их боюсь... ну, пожалуйста, забери меня отсюда...
  - К сожалению, пока забрать не могу, моя хорошая... Пока я лишь навещать вас могу.
  - Я не хочу, чтоб ты навещала, я хочу, чтоб ты забрала меня домой.
  - Я понимаю, но пока это не в моей власти, моя ласточка, - Алина ласково гладила рыдающую Луизу, потом повернулась к тихо сидящей рядом Марии, - Тебе тоже тут плохо, солнышко?
  - Не особо... - Мария пожала плечами, - дома, конечно лучше было... тут строго очень все, но все не так ужасно, если исполнять то, что велят... а на службах так вообще хорошо, я в хоре пою...
  - Ты умница, моя хорошая... Господь видно близок к тебе, если на службах тебе хорошо... Это замечательно.
  - Алина, Алина... - герцогиню за руку подергала Луиза. - Если ты забрать не можешь, тогда скажи им, чтоб в подвал меня не сажали... Ведь это ты можешь?
  - Как же я могу, ласточка моя, если провинилась ты так? Разве можно кусаться, драться и наставницу свою не слушаться? Уж коли провинилась, терпи теперь, да молись, чтоб Господь дал сил вынести наказание... А в другой раз больше не поступай так.
  - Алина, я не пойду в подвал, не пойду! - заливаясь слезами, проговорила та.
  - Луиза, прекрати ты так матушку называть, и перечить прекрати. Хочешь, чтоб еще сильнее наказали? Ведь накажут, - Мария строго взглянула на сестру. - Сказала ведь она уже тебе, что то не в ее власти: ни забрать тебя, ни наказание прервать. Так успокойся и смирись. Хватит сердце и ей, и себе рвать...
  Алина удивленно посмотрела на нее, а потом, ласково улыбнувшись, высвободила одну руку, притянула ее к себе и нежно поцеловала: - До чего ты разумна, ласточка моя... я счастлива, что у меня такая дочка... Храни тебя Господь, моя девочка дорогая, - она чуть отстранилась и перекрестила Марию.
  - А меня не надо, чтоб он хранил? - Луиза, всхлипывая, обиженно посмотрела на Алину.
  - Что ты, мое сокровище... Конечно же, надо, - Алина перекрестила и ее. - Храни тебя Господь, моя маленькая. И дай Господь тебе сил и терпения, все вынести и глубокую веру обрести.
  - Тут нельзя ее обрести, они все злые тут... Ты сама говорила, что Господь - это любовь. А тут нет любви. Я не знаю, как у Марии получается слушаться их... Им всем нравится придираться и унижать. Я лишь задумаюсь, а сестра Грета сразу по щеке, и еще заставляет, чтоб я сразу на колени вставала и благодарила ее за это... а если хоть что сразу не сделаю, на коленях заставляет всю службу отстоять или даже всю ночь.
  - Маленькая моя, так Господь это не их любовь... Господь это его любовь к тебе и твоя к нему... И чем больше ты ему отдаешь, тем больше в ответ получаешь... Вот о чем ты на службе думаешь? О том, когда она закончится, и что ты после нее делать будешь? А вот если б ты думала о том, как во время ее свою любовь до Господа донести, ты бы и не отвлекалась, и сестра Грета тебя бы не ругала, вместо всего этого, ты бы Его любовь почувствовала. Попробуй, и ты почувствуешь это.
  - Так меня на службы теперь долго не пустят... Меня теперь в подвале держать будут... там даже встать нельзя... лишь на коленях стоять можно или лежать... в темноте... с тараканами, - она вновь всхлипнула.
  - Вот и помолись там и попробуй свою любовь до Господа донести.
  - Из подвала?
  - А не все ли равно откуда? Господь везде и все слышит.
  - Меня не слышит...
  - Это почему же ты решила, что не слышит?
  - Я просила его, что б забрали меня отсюда, так просила... так просила... но он не слышит меня.
  - Глупенькая моя. Это не он должен выполнять твои желания, а ты исполнять Волю Его. Вот пройдет время, тогда может и поймешь, что то, через что ты прошла, да роптала, что не о том молилась, окажется, было и к общему благу и на пользу тебе...
  - Алиночка, ты думаешь, если я попытаюсь любовь свою из подвала к нему донести, мне там легче станет?
  - Обязательно станет, ласточка моя...
  - Матушка, да скажите Вы ей, чтоб перестала Вас по имени звать, ведь накажут ее за это. Как пить дать накажут, - вмешалась Мария. - За непочтительное даже упоминание о родителях и то наказывают, а уж за такое тем более накажут.
  - Мария, ну что ты все цепляешься... ты прям, как все они стала, - раздраженно проговорила Луиза.
  - Луиза, Мария права: не стоит тут так обращаться ко мне... Здесь монастырь, и тем, кто здесь живет, необходимо соблюдать и его устав и правила. Раз я по закону твоя мать, не сочти за труд, здесь называть меня именно так.
  - Хорошо, матушка, - Луиза глубоко вздохнула, - буду называть так...
  - Вот и умница, дочка, - Алина улыбнулась.
  В это время к ним подошла сестра Бернардина:
  - Служба скоро, Ваша Светлость, Вы должны покинуть монастырь.
  - Я, конечно же, отпущу дочерей на службу, но я не покину монастырь, пока не переговорю с настоятельницей.
  - Тогда Вам придется ждать конца службы.
  - Я подожду, - герцогиня встала.
  - Хорошо, - кивнула сестра Бернардина и пристально посмотрела на девочек, - Пойдемте.
  Алина перекрестила дочерей: - Идите с Богом, мои хорошие. Я постараюсь еще приехать к вам.
  - До свидания, матушка, - проговорили обе, и сестра Бернардина увела их.
  
  Как только они ушли, герцогиня вновь опустилась на колени перед распятьем и стала горячо молиться. Она совсем потеряла счет времени и очень удивилась, когда услышала рядом голос:
  - Вы хотели переговорить со мной?
  Алина медленно поднялась и обернулась. Рядом с ней стояла высокая и стройная монахиня средних лет с достаточно грубыми чертами лица и очень пронзительным и жестким взглядом.
  - Да, матушка, хотела, - чуть склонила голову Алина.
  - Не Вам так называть меня, - строго прервала ее она.
  - Как же обращаться к Вам позволите? - на губах Алины появилась лукавая улыбка.
  - Ваше святейшество игуменья, - холодно проронила та.
  - Ваше святейшество игуменья, я очень прошу Вас изменить меру наказания для моей младшей дочери. Я понимаю, она провинилась и вела себя неподобающим образом. Но она ребенок. И я категорически возражаю как против ее телесных наказаний, так и против того, чтобы ее держали в подвале.
  - Как же Вы предлагаете ее наказывать?
  - Лишите ее прогулок или иных развлечений, пусть читает Библию на коленях.
  - Здесь не бывает развлечений, а Библию на коленях она читает и так. Еще есть предложения?
  - Она ребенок, а Вы обращаетесь с ней словно с преступницей.
  - Ваш супруг знал условия содержания в монастыре, делать для Вашей дочери исключения я не намерена.
  - Сделаете. Вам передали приказ короля о том, что я имею право определять условия содержания здесь моих дочерей. И я их определю! Девочек не будут ни бить, ни сажать в подвал!
  - Вы собственными руками роете им могилу! Мало того, что сами по уши в дерьме, еще дочерей в такое же дерьмо затащить хотите? У них есть шанс, души свои спасти, а Вы хотите его у них отнять. Злитесь, что у Вас такого нет и их за собой потащить ад пытаетесь?
  - Шанс спасти душу есть у всех. Даже разбойник, к кресту пригвожденный, имел его. А потом насильно, с помощью наказаний в рай не ведут. Туда осознанно стремиться надо.
  - Наказание необходимо, чтоб это осознание наступило, чтоб человек путь к спасению увидел и пошел по нему.
  - Плох тот наставник, который бессилен другими способами, путь к спасению указать... Спаситель насильно за собой не вел никого... он лишь проповедовал...
  - Проповедь нужна тем, кто в состоянии слышать, Мария именно такая, и ее не наказывают. А вот Луиза не из таких, и если Вы запретите наказывать ее, Вы обречете ее душу на погибель!
  Алина глубоко вздохнула, посмотрела игуменье прямо в глаза и очень тихо проговорила: - Зару убило не то, что она была капризна, непослушна и взбалмошна, а то, что ты подпилила доски.
  - Что? Что ты сказала?
  - Сказала, что ты всю жизнь каешься не в том... Ты каешься в том, что не уследила за ней, а должна в том, что подстроила ей это... Подумай об этом на досуге, возможно тогда вместо страха перед Господом, наконец, любовь его ощутишь. Он ведь любит тебя... любит несмотря ни на что...
  - Да как ты смеешь говорить мне такое?
  - Смею, раз говорю. Не смела бы - молчала.
  Игуменья долго смотрела на нее, а потом тихо прошептала:
  - Она не должна была утонуть... она должна была лишь вымокнуть и напугаться... Я запрещала ей туда лезть, и она должна была понять, что это опасно, но не утонуть.
  - Однако, утонула, стукнувшись головой о доску и потеряв сознание. Ты вытащила ее слишком поздно. Правда, в результате для тебя все получилось великолепно: родители казнили себя за то, что потакали ей всегда, признали твою правоту, что надо было наказывать ее, как тебя когда-то, а не нянчиться с красивой малышкой... Жалели тебя, что переживаешь ты тоже, отдавали должное твоим героическим попыткам спасти ее. И как результат ты получила над ними полную власть. Не кажется тебе, что со всеми остальными ты до сих пор продолжаешь пилить доски?
  - Откуда ты знаешь это?
  - Милость Господа безмерна. Иногда он дает мне увидеть то, что неведомо другим...
  - Так ты колдунья! - злобно проговорила игуменья и схватила Алину за плечо.
  - Ты, конечно, можешь обвинить меня в колдовстве... только милость Господа не потеряй, да и короля тоже... И еще... Все что я тебе сказала, больше я никому говорить не намерена, это лишь для тебя. Да и поверит мне кто? Мостки те сгнили давно, родители твои умерли и похоронены рядом с младшей дочерью своей, кому кроме тебя самой интерес в том копаться?
  - Зачем ты мне это тогда сказала?
  - Душу твою пытаюсь к Богу обратить. А то ты слова красивые говоришь, а за ними и нет ничего... Не любишь ты Бога, и любовь его узреть не пытаешься. Бог для тебя лишь десница карающая, и машешь ты той десницей, что флагом, врагов своих устрашить пытаясь. Может оно все и неплохо. Но когда есть любовь Бога в душе - еще лучше.
  - Да кто ты такая, чтоб меня этому учить?
  - Раба Божья... Не своей же волей я то, что сказала тебе, узнала. Он мне откровение послал. Я лишь волю Его исполнила. А теперь что хочешь, то и делай: хочешь, взашей гони, а хочешь, в колдовстве обвиняй.
  - Ни в чем я обвинять тебя не буду, да и гнать тоже... Пойдем, чаем тебя напою, да поговорим по душам, Ваша Светлость.
  - Меня Алиной зовут.
  - Ну а меня Норой. Можешь так и звать.
  - Ну что Вы, Ваше святейшество игуменья, зачем же я Ваш авторитет ронять здесь буду...
  - На людях матушкой можешь звать, а наедине зови и дальше на ты и по имени. И хватит мне тут выделываться, не люблю я этого. Пойдем.
  
  В уютной, большой и светлой келье игуменьи, тихая маленькая монахиня принесла им чай и тут же незаметно выскользнула из кельи.
  - Вы из-за чего с супругом девочек сюда отправить решили? - отпив чай из чашки, спросила игуменья.
  - Супруг решил... ты же знаешь, что он поначалу даже видеться с ними мне запретил.
  - Из-за того, что с королем живешь?
  - Надо же... прямо в лоб... Ну и вопросы ты задаешь...
  - Коль другим в душу лезешь, будь готова, что и тебе тем же ответят.
  - Пообещай, что все, что говорить тебе стану лишь между нами останется.
  - А ты поверишь?
  - Тебе поверю. Ты коль пообещала, то слово всегда держишь и не лжешь никогда.
  - Обещаю: все, что лишь от тебя узнаю лишь между нами и останется.
  - Все сложней... муж сам отдал меня королю именно из-за дочерей... еще до нашего венчания, чтобы спасти дочерей, он поклялся королю, что венчание наше будет лишь видимостью, и на деле я буду принадлежать королю... Только я не ни разу не изменила мужу, король пожалел меня... Однако муж не знает об этом.
  - Почему же не скажешь ему о том?
  - Это было условие короля. Так что, все сложно у нас...
  - Ты прости, что сказала тебе, что в дерьме ты живешь. Про то, что ты пассия короля даже сюда слухи доходят.
  - А тут извиняться нечего, я действительно в дерьме живу... Аж захлебываюсь и выбраться не могу... так надеялась, что Отче в монастыре позволит остаться, но не позволил... сказал: "Не приму. Тебе другой путь указан". Вот по уши в дерьме по другому пути и бреду...
  - Ты в монастырь уйти хотела? - изумленно проговорила игуменья.
  - Я двенадцать лет там жила и была очень счастлива... И выйти оттуда меня лишь долг перед родом заставил. Я последняя из рода Тоддов. Только теперь вышло так, что наследника мне не родить... вот я в монастырь и пыталась вернуться.
  - Это в каком же ты монастыре жила?
  - В Троицком горном монастыре.
  - Ты знаешь его отца-настоятеля?
  - Он мой духовный отец, - на губах Алины засверкала ласковая улыбка, а глаза радостно заискрились лишь при одном упоминании его имени.
  - Господи, благодарю тебя за все, что делаешь для меня грешной, прости за все меня неразумную, - игуменья обернулась к распятью, висевшему за ее спиной, а потом вновь повернулась к Алине. - Неисповедимы пути Господни... Прости меня, девонька, что плохо думала о тебе вначале... а ты оказывается воспитанница моего спасителя... Спас меня когда-то он... а теперь еще и воспитанницу свою прислал, чтоб душу окончательно очистить смогла... А я про тебя - колдунья... Прости Христа ради.
  - Давно простила. Кстати, коль колдуньей меня больше не считаешь, может, выслушаешь, что еще скажу?
  - Говори, с удовольствием послушаю.
  - У твоей сестры Бернардины, хоть и послушна она сейчас во всем тебе, Бога в душе совсем нет. И не Господу служить в монастырь пришла она. Ждет она, когда можно тебя будет без проблем убрать, чтоб самой твое место занять... Коль захочешь избавиться от нее, загляни как-нибудь ночью, около трех часов, без предупреждения в ее келью. Повод найдешь.
  - Она ставленница короля.
  - Против того, что увидишь, даже король не посмеет возразить. Да и я с ним поговорю... скажу, что и без нее против его воли не пойдешь.
  - Да уж куда мне против его воли идти? Перестань он деньги давать и развалится монастырь, да и земли, на которых монастырь - королевские, и именно из-за того, чтоб держать тут можно было неугодных жен да дочерей высокородных... Он с этой целью и создавался... Так что, конечно же, не пойду против воли его. Пусть не сомневается... А ты выходит, действительно вертишь им.
  - Не верчу... Хранить от бед стараюсь, да хоть чуть ближе к Богу повернуть... Но последнее плохо выходит... Он лишь на людях делает вид, что все желанья мои исполняет... А на самом деле все не так просто... скорее он использует меня, чем я его...
  - Так вот для чего тебя Отче из монастыря развернул... Что ж то видно дело Богу угодное... Не печалься, Алина. Иногда в дерьме по уши можно к Богу ближе быть, чем в самом святом месте... А за Бернардину, благодарю. Учту. Может не сразу, но навещу ее ночью.
  - Да, еще... Если именно сегодня освободишь Аглаю, получишь такую преданную тебе монахиню, что и не описать... все делать для тебя будет, жизни не пожалеет.
  - Откуда ты знаешь ее?
  - Я не знаю ее, я даже не знаю, кто она и как выглядит, я лишь знаю, что поклялась она Богу, что если выпустишь сегодня ее, поверит она, что Бога ты слышишь и любую волю твою примет... Кстати, дочь моя младшая сегодня тоже наверняка истово Богу молиться в подвале будет, и коль выпустишь ее сама оттуда, наверняка сможешь объяснить ей и что Бог слышит все мольбы, и еще как Его и любить и почитать надо...
  - Да, Бернардина сообщила мне, что сказала ты дочерям, что не в твоей власти наказания им смягчать и молиться велела Луизе... Я еще удивилась, что потребовала ты того...
  - Будет лучше, если она поймет, что наказание смягчили не потому, что я вступилась, а потому, что она сама измениться постаралась и к Богу обратилась.
  - Слукавить решила, нашей договоренностью изобразить любовь Бога?
  - Мы заботимся о ней именно из-за того, что любовь Бога живет в наших душах. В данном случае она просто действует не напрямую, а опосредованно, но суть от этого не меняется. Так, что это не лукавство. Это именно Его любовь.
  - Умно. Может, в самом деле, все так и есть... Тебе виднее, коль откровения свои посылает Он тебе. Сделаю все, как ты сказала, обеих выпущу и поговорю с ними... Кстати, дочери твои сказали, что у них еще старшая сестра есть... Где она?
  - Моя старшая дочь сейчас при мне.
  - Что ж не привезла ее с сестрами пообщаться?
  - Боялась тебя прогневать...
  - Не прогневаешь. В следующий раз можешь привезти.
  - Не хотела говорить, да видно придется... - тяжело вздохнула Алина, - лгать не хочу... Дочка моя колдовать пыталась, и хоть раскаялась теперь во всем, демон ждет ее... Примешь здесь такую?
  - Прям так и демон? - недоверчиво переспросила игуменья.
  - К сожалению прям так и он... ждет он, чтоб она оступилась... и лишь я или стены монастыря могут охранить ее от него...
  - Ты что к исповеди и на причастие не водишь ее?
  - Как же без этого? Только то ему не помеха... на смерть двоих был заговор... и он половину исполнил, так что мне окончательно не избавить ее от него, я лишь охранить ее от него могу...
  - Он кого-то убил ради нее?
  Алина тяжело вздохнула: - Да, ребенка моего от первого мужа... она думала, что я жду ребенка от ее отца.
  - А вторая половина? Неужто ты?
  Алина кивнула: - поэтому и охранить ее могу...
  - Как же ты выжила?
  - Молитвами отца-настоятеля, братии, да сестер-монахинь моего монастыря... Они все за меня молились...
  - Чудны дела твои Господи, - игуменья покачала головой. - Кто исповедовал то ее?
  - Отец-настоятель... я ее тогда с собой в монастырь забрала.
  - И он отпустил ее оттуда?
  - Не сразу, но отпустил. Обещание взял, что строго контролировать ее буду, и отпустил.
  - А муж твой знает обо всем этом?
  - Знает... и он, и король знает... я при смерти была, а ее за руку поймали, там скрыть что-то невозможно было, - Алина качнула головой, - но пообещали они мне, что не будут ни в чем ее обвинять, если в монастыре ее оставлю, а потом и из монастыря забрать позволили.
  - Привози дочь. Коль ты такое ей простить сумела, мне грех ломаться и презрение свое выказывать... Только зря ты ее из монастыря забрала. Передумаешь, можешь у меня оставить.
  - Чтоб в каменном мешке ты ее держала?
  - Держать буду там, где пожелаешь. И делать она будет то, что ты захочешь... И знать о ней будут лишь то, что сама скажешь.
  - Понятно, тюрьма со всеми удобствами... хотя у меня ей не лучше сейчас... Девочке любви и развлечений хочется, а я смирения во всем требую и взыскиваю строго за каждую провинность.
  - Девочка твоя на всю жизнь уже наразвлекалась, не кажется тебе?
  - Жалко мне ее... Ты не представляешь как жалко.
  - Ее знаешь, когда жалеть надо будет? Если из-за жалости твоей демону она достанется, вот тогда пожалеть можно будет, а сейчас чего жалеть? Ты лучше ребенка своего жалей. Ты хоть окрестила его?
  - Нет, родами он умер... Не успела я, не ждал никто этого, ничего не предвещало такого поворота событий. Жалею его, конечно, каждый день в своих молитвах поминаю... Но видно, такова воля Господа была, раз он попустил все так...
  - Может и так, только с дочери твоей вины это не снимает.
  - Ох и сурова ты... - Алина тяжело вздохнула, - я сейчас тоже такой быть стараюсь... как же раньше мне претило это... вот видимо Господь и заставляет через это пройти, чтоб осуждать никого больше не смела...
  - А ты еще и самокритична. Да... - она покачала головой, - Мне и в голову придти не могло, что герцогиня Алина Тодд, о которой что только не говорят, именно такая. Вот что, Алина, ты очень мне по душе... Захочешь пообщаться или посоветоваться о чем-то, приезжай, когда пожелаешь. Для тебя меня позовут в любое время, даже среди ночи. И с дочками общайся, сколько хочешь. И старшую привозить сюда можешь... А с Луизой твоей сама поговорю и, если ты не против, то в качестве наказания буду общения с тобой лишать. То есть приводить тебе ее будут, чтоб ты могла посмотреть, что она жива и здорова, а вот и подходить к тебе и разговаривать с тобой ей не дадут, лицом в угол на колени поставят, и все время, пока с Марией общаться будешь, так будет стоять.
  - Я не против, только вряд ли она вытерпит... Стоять в углу, когда я буду разговаривать с Марией... она опять все нарушит.
  - Я предупрежу, что если не вытерпит, колодки на нее наденут и рот завяжут, да еще в следующий твой приезд так же поставят.
  - А на службах разрешишь мне бывать?
  - Да, на любых, и если захочешь, то со старшей дочерью. Ей не повредит... и еще прикажу, чтоб карету твою во двор пропускали, нечего любопытным знать, сколько ты здесь времени проводишь.
  - Благодарю, матушка и благословите идти, - Алина поднялась и, лучезарно улыбнувшись, склонила голову.
  - Идите с Богом, Ваша Светлость, - игуменья тоже поднялась и, распахнув дверь, громко позвала, - Виола, сестру Бернардину приведи, чтобы проводила Ее Светлость.
  
  
  Через неделю Алина вместе с Кэти приехала в монастырь. Только услышав имя герцогини, стражница тут же распахнула ворота. Алина уже знакомым путем прошла вместе с Кэти в небольшой зал, где виделась с дочерьми и через некоторое время туда вошла сама игуменья.
  - Рада видеть Вас, Ваша Светлость, - проговорила она.
  - Здравствуйте, матушка, я тоже очень рада видеть Вас, - Алина склонила голову.
  Кэти, стоявшая рядом с ней, опустилась на колени и, склонив голову, тихо прошептала: - Здравствуйте.
  - Дочерей Ваших сейчас приведут. Может, позволите мне, Ваша Светлость, поприсутствовать при Вашем общении?
  - Конечно, матушка, - кивнула Алина и повернулась к Кэти: - Можешь встать.
  Та поспешно поднялась. В это время незнакомая Алине монахиня привела Марию и Луизу. После чего поклонилась и вышла. Девочки сначала поклонились игуменье, а потом подошли к Алине: - Здравствуйте, матушка.
  - Как Вы мои хорошие? - Алина расцеловала обеих.
  Луиза схватила ее за руку и прерывающимся шепотом проговорила: - Ты знаешь, ты знаешь...
  - Луиза! Еще раз услышу такое непочтительное обращение к матери, запрещу тебе с ней совсем разговаривать, и тебе завяжут рот, - резко одернула ее стоявшая поодаль игуменья.
  - Простите, не посмею больше, - Луиза, со страхом оглянулась на нее, а потом вновь повернулась к Алине: - Матушка, Вы знаете, я ведь молилась и пыталась донести до Господа свою любовь, как Вы мне велели... И Господь услышал меня и увидел мою любовь, а матушка-игуменья узнала о том и в тот же день простила меня и из подвала выпустила... Я теперь слушаться стараюсь, и на всех службах стараюсь донести Господу мою любовь, и меня почти не ругает никто...
  - Вот видишь, ласточка моя дорогая, как хорошо. Ты умница у меня. Я тобой так горжусь. Я знала, что у тебя все получится, - она еще раз нежно поцеловала ее, - а я, видишь, с Катариной приехала, она извиниться хотела, за тот случай, у нее ведь не было возможности после него с тобой увидеться и извиниться.
  Герцогиня повернулась к Кэти, та тотчас шагнула ближе и встала перед Луизой на колени: - Извини, пожалуйста, сестренка. Я очень виновата перед тобой. Прости, если сможешь.
  Луиза повернулась к ней, чуть прищурилась и наморщила носик: - Я прощу, конечно... но мне интересно: ты матушке сказала, за что ты меня в окно вытолкнула?
  - Я не нарочно, Луиза, клянусь... Я не хотела. Я лишь оттолкнуть хотела... Это случайно так получилось.
  - Я понимаю, что случайно, но из-за чего, ты сказала ей?
  - Нет, - Кэти потупилась.
  - Вот скажи сейчас, и я прощу.
  - Я говорила, что мы не нужны отцу, что он запер нас, чтоб мы не мешались, и что он лишь ждет, когда у Вас, матушка, ребенок появится, и тогда или выгонит или в монастырь сдаст, чтоб мы там все поумирали. И что в этом Вы виноваты. Что мы не нужны Вам, и Вы, если что случится с нами, очень обрадуетесь. Луиза сказала, что я все вру, и схватила меня за плечи, а я оттолкнула ее, и она выпала в окно.
  - Прощаю, за то, что вытолкнула меня в окно, прощаю, - кивнула Луиза, а потом испытующе посмотрела на Алину. - Я лишь спросить хотела. Она терпеть не может Вас, матушка, почему же она с Вами, а мы с Марией тут?
  - Ласточка моя маленькая, - Алина прижала Луизу к себе, - я знаю, что ты любишь меня. И я тебя очень люблю, и папа вас всех любит... Просто обстоятельства так сложились, что вам сейчас надо пожить здесь. Я очень хочу, чтобы вы с Марией тоже жили с нами, но это, к сожалению, пока невозможно. Потерпи немножко. Я надеюсь, раз ты сумела любовь Бога почувствовать тебе не будет больше здесь плохо... Я постараюсь почаще Вас навещать.
  - Почему ей можно, а нам нет? - повторила свой вопрос Луиза.
  - Кэти тоже все это время жила в монастыре, я лишь недавно забрала ее оттуда. Сейчас ей крайне необходима моя помощь, поэтому отец позволил ей вернуться.
  - Мне тоже нужна твоя помощь! - Луиза обхватила ее руками и прижалась к ней. - Очень нужна!
  - Луиза, я предупреждала! - игуменья шагнула к ним, но Алина просительно взглянув на нее, остановила ее жестом, и та, укоризненно покачав головой, остановилась.
  - Ласточка моя, я понимаю, что тебе очень хочется. Но в случае с Катариной речь идет о том, что она не может обойтись без моей помощи. Разве тебе это тоже столь необходимо?
  - А что с ней?
  - Маленькая моя, у каждого человека есть право хранить что-то в тайне ото всех кроме исповедника и Бога. Это ее тайна и раскрыть я тебе ее не могу, это лишь ее право. Я рада, что ты простила ее... Не каждому даровано умение прощать и не держать зла на сердце. Это очень ценное качество, и я горжусь, что у моей дочери оно есть. Катарине сейчас очень необходимо твое прощение и еще необходима ваша с Марией любовь. Ей очень сложно и трудно, поверь мне. Ей даже тяжелее, чем вам с Марией здесь. Так что не завидуй ей. Завидовать абсолютно нечему.
  Луиза обернулась к Катарине по-прежнему стоящей на коленях.
  - Встань, Кэти, я давно простила тебя, и даже не сержусь на тебя нисколько, мне лишь тоже хочется домой, поэтому позавидовала, что ты с мамой, хоть и не любишь ее совсем.
  - Теперь люблю, всем сердцем люблю, Луиза. Матушка спасла меня, и от страшной смерти спасла, и душу мою спасти стремится... Так что я действительно все врала тогда... Ты была абсолютно права. Так что я вдвойне перед тобой виновата, - не вставая с колен, тихо проговорила Кэти.
  - Сказала же, что простила, вставай, - Луиза потеребила ее за плечо. - Расскажи лучше, как в замке сейчас, как папа, что леди Гиз делает? Ой, я совсем спросить забыла, матушка, и Вы мне не сказали ничего. Кто родился-то у Вас: мальчик или девочка? У нас еще одна сестра или брат теперь есть?
  - Ты что ничего не знаешь? - начавшая было подниматься с колен, Кэти вновь осела на пол.
  - Что не знаю? - удивленно спросила Луиза.
  - Умер у меня ребенок, - тихо проговорила Алина и взяла Кэти за плечо, - поднимайся, пойдем посидим на скамеечке все вместе, что стоять посреди залы.
  - Как умер? - Мария потянула Алину за руку. - Когда умер? Почему Вы нам ничего не сказали?
  - Извини, милая, не знала я, что не сказали вам о том, - Алина, грустно улыбнувшись, ласково погладила ее по голове, - Вот и не рассказала.
  - Это что, еще до того как папа нас сюда отправил, произошло? - подавленно спросила та.
  - Да, моя хорошая. При родах он умер, и я сразу в монастырь уехала после этого, а когда вернулась, узнала, что и вы уже в монастыре... Поэтому и думала, что вам сказали.
  - Нас папа из-за этого в монастырь отправил? - Луиза испытующе посмотрела на нее.
  - Все сложней, дорогие мои... Тут так сразу и не объяснишь... Может, все же присядем? - она отошла к скамейке и села, Мария и Луиза сели рядом, Кэти чуть поодаль.
  - Дома у нас небезопасно вам оставаться было... Поэтому папа и отправил вас сюда. Он боится за вас, хорошие мои, - продолжила герцогиня, - И еще хочет, чтоб с пути истинного вы не сбились... Пройдет время, вы твердую веру обретете, такую, чтоб не сбило вас с пути истинного никакое искушение, тогда и вернуться домой позволит и женихов вам найдет хороших... Все будет хорошо, ласточки мои любимые.
  - А от чего у вас ребенок умер, матушка?
  - Вы умеете хранить тайны, мои хорошие? - Алина испытующе посмотрела на младших дочерей, - можете мне пообещать, что не расскажите никому то, что я вам сейчас скажу?
  - Да, матушка, обещаем, - в один голос проговорили и Мария, и Луиза.
  Кэти испуганно сжалась.
  - Демон у нас в замке появился, он его и убил. Оттого и испугался за вас отец.
  - Демон? - ахнули обе девочки, - Вы не шутите, матушка?
  - Нет, не шучу, такими вещами не шутят... Только о том знать никто не должен. Иначе все слуги наши разбегутся, да и вас никто замуж не возьмет.
  - А что же делать-то теперь? - испуганно спросила Мария.
  - Молиться, мои хорошие, может, и оставит он нас...
  - Я буду молиться, матушка, - пообещала Луиза.
  - И я тоже, - согласно кивнула Мария, а потом тихо добавило, - жаль, что у Вас ребеночек умер... я за него тоже помолюсь.
  - Благодарю тебя, радость моя, - Алина притянула ее к себе и поцеловала, а потом поцеловала Луизу, - девочки мои дорогие, какие же вы у меня умницы.
  В это время в зал заглянула служительница и, поклонившись игуменье, тихо проговорила, - Служба чрез десять минут, матушка.
  Та повернулась к Алине, - Останетесь на службу, Ваша Светлость?
  - С удовольствием, матушка, - Алина поднялась, - пойдемте, мои любимые. Ты будешь петь, Мария?
  - Да, матушка - в глазах Марии сверкнула гордость.
  - Это замечательно. Я с удовольствием послушаю.
  - Может, после службы зайдете ко мне? Поговорить бы нам, - проговорила игуменья.
  - С радостью, матушка, - кивнула Алина.
  
   После службы Алина с Кэти зашли в келью игуменьи. Закрыв дверь, та пристально посмотрела в глаза Кэти и проговорила:
  - Вот что девонька, общаясь с сестрами, чтоб не смела ни слова про демона говорить. "Матушка не велела об этом говорить" и весь сказ. Поняла?
  - Да, хорошо, - кивнула Кэти и потупилась.
  Удовлетворенно кивнув, игуменья прошла в дальний конец кельи открыла маленькую очень толстую дверь, скрывавшую низкий темный чуланчик, и позвала ее: - Иди сюда, тут на коленях постоишь, мне с твоей матерью наедине побеседовать надо.
  Кэти испуганно оглянулась на Алину и, увидев, что та кивнула, покорно прошла к чуланчику, опустилась на колени и заползла туда.
  Игуменья закрыла за ней дверку и улыбнулась Алине:
  - Пусть постоит и смирению поучится, не повредит ей то, а мы пока чаю попьем с тобой.
  - Кого держишь там, Нора?
  - Келейниц нерадивых. А иногда сестер, кого не в открытую наказать хочу. Кстати, что твоя дочь о демоне, что вызвала, знает?
  - Почти ничего. Видела лишь она его. Господь внял моим молитвам и показал его ей во всей красе.
  - И что?
  - Напугалась. Старается исправиться и ни в чем не перечить, только тянет ее придворная жизнь к себе, ой, как тянет... а я ей того позволить не могу, так как знаю, захлебнется она в этой грязи, и я не услежу...
  - Да, придворная жизнь теперь явно не для нее. И все же, почему в монастырь не отдашь ее?
  - Не выдержит. Озлобится и все. Вот научу ее Бога любить, тогда и о монастыре думать можно будет...
  - Младшие дочери выдерживают, а эта, видите ли, не выдержит.
  - Нора, девочка она не совсем обычная... Демон к ней по первому зову не просто так пришел... Чувства у нее через край, хоть внешне это и не особо видно. Привыкла она их в себе держать, но уж если прорвало, мало не покажется. В тихом омуте сама знаешь кто водится... Вот оставлю ее у тебя, а завтра ты в петле найдешь ее... Что скажешь мне тогда: не уберегла и не уследила или туда ей и дорога?
  - В стену на месяц замурую, чтоб лишь голова торчала и ни в какую петлю девка не полезет.
  - А если она в этой стене озлобиться настолько, что сама демона призовет, что делать будешь?
  - Да я и не таких ломала, кого только не звали они поначалу...
  - В отличие от тех, кого ты ломала, ее голос услышит тот, кто уже ждет ее и обязательно придет к ней. И если душу свою она добровольно ему отдаст, выполнит любое ее желание и даже возможно не одно... Если и оставлять ее в монастыре было, то только у Отца-настоятеля... Подобрал он ей наставницу такую, которая не только как ты сурова, но и не обременена обязанностями настоятельницы, так что могла ее сутки напролет контролировать, да еще и прозорлива необычайно... Только я видела, что из этого получится. Потому и не оставила ее там.
  - Рискнуть решила? Доказать, что любовь и жалость лучше строгости и взыскательности? Любит видать тебя Отец-настоятель, раз разрешил над девкой такие опыты проводить. Ведь по самому краю идешь...
  - Да строга я с ней, Нора, строга и взыскательна. Слежу за ней и наказываю даже за малейшую провинность, чтобы даже помыслить о непослушании не смела. Сама же видела, покорна мне дочь.
  - Еще бы ей и непокорной быть после такого-то... Стало быть не поверила, что кто-то кроме тебя дочь твою к Господу привести сможет... Гордыня это, Алина, ой, гордыня...
  - Может и гордыня, Нора... Но я ж не святая, чтоб и без гордыни, и лишь правильно... я обычная грешница... Каюсь, хотелось мне всегда не силой, а любовью за собой вести, вот и учит меня Господь, что не всегда то в моих силах, и разные методы должны быть в зависимости от ситуации... Нет, видимо единого рецепта на все случаи жизни... Вот я другие методы и осваиваю потихоньку. Так что ты лучше не кори, а помоги советом.
  - Ой, и умна ты, Алина... Только я хотела тебя к стеночке прижать, а ты сразу раз и сама на мою сторону встала... Сил нет, умна... И с дочерьми разговаривала - любо-дорого смотреть. И не солгала вроде ничего, а голову обеим задурила...
  - Ничего не задурила. Сказала лишь, что в монастыре они не потому что избавиться от них решили, как они думали все это время, а потому что любят и оградить от неприятностей пытаются. И если ты считаешь, что это неправда, скажи мне это прямо в лицо.
  - Хочешь намекнуть, что действительно супруг твой от большой любви их в монастырь мой отдал, демона испугавшись?
  - Он действительно их любит, вот только простить никак им не может, что из-за них ему пришлось меня королю отдать... но наверняка девочкам хороших мужей найдет и постарается, чтоб все у них было очень достойно. Кстати отправил он их сюда именно после того, как уличил Кэти в колдовстве, испугавшись, чтоб и они что-то наподобие не учинили... Так что я в самом деле не солгала, именно появлением демона все и объясняется. Я лишь не стала уточнять, отчего он появился и чего испугался их отец.
  - А к Кэти он как сейчас относится?
  - С трудом переносит ее присутствие, и всячески демонстрирует ей это.
  - Ну и запутано все у вас, захочешь расплести, не размотаешь... У вас самих-то с ним отношения какие?
  - Какие могут у нас быть с ним отношения, коли не живем мы с ним как муж и жена? Сердце друг другу рвем и все... Правда, я, после того, как мне Отче прочел проповедь хорошую, да наставления дал, стараюсь быть с ним покорной и послушной, хоть и тяжело мне это очень дается, не скрою... и он вроде смягчился и перестал изводить меня. Вот с дочерьми видеться разрешил, Катарину разрешил забрать...
  - Выходит, и ты покорности тоже учишься?
  - И я, Нора, учусь...
  - Кто бы сказал, не поверила. С одной стороны герцогиня Алина Тодд учиться быть суровой и взыскательной, а с другой - покорной... и самое интересное, что оказывается и то и другое дается ей с величайшим трудом... - она вдруг очень ласково улыбнулась, - ты даже не представляешь как ты мне нравишься и как ты мне по душе, Алиночка... С удовольствием помогла бы тебе, только не знаю чем, раз старшенькую свою здесь оставлять не хочешь.. Хочешь по подвалам ее моим повожу, чтоб еще больше ценила, что ты при себе держать согласилась?
  - Нет, Нора, не надо... Запугаешь мне девочку, она при одном слове "монастырь" в истерику впадать будет. Она и так боится всего, кажется ей, что все ее теперь лишь ненавидеть и наказывать будут, и жить ей оттого очень страшно и тошно. А она должна почувствовать, что относиться к ней будут, не исходя из того, что сделала она, а из того, что будет делать и как будет себя вести.
  - Красиво говоришь, только не обманись в ожиданиях. Доверять можно лишь тем чьи души грязью не выпачканы... А она, как я поняла, ее себе всю не только колдовством, но и завистью, и гордостью, и самолюбием, и упрямством, и строптивостью так измазала, что и не знаю удастся ли ей ее отчистить.
  - Все в руках Господа.
  - Это точно, но нежелающих искать спасения он не призрит. Поэтому твоя задача, заставить ее на этот путь встать, и не дать с него сойти.
  - Стараюсь, Нора. Я стараюсь... Помолись за меня как-нибудь, чтоб не оставил Господь меня на этом пути.
  - Молюсь, Алиночка. Еще с прошлого твоего приезда молюсь за тебя и за всех дочек твоих... За младшеньких-то и раньше молилась, как и за всех чад мне вверенных, а вот за старшую лишь сейчас начала. Может и призрит Господь наши молитвы, и удастся тебе душу ее спасти.
  - Дай то Бог, - кивнула Алина, - благодарю тебя. Спаси тебя Господь. Пойдем мы, если позволишь.
  - Не позволю. Чаем сначала напою. А то чай тебе пообещала, а заболталась с тобой и не напоила. Выпьешь чаю, и ступай с Богом, - она подергала шнурок, висевший в углу, и приказала вбежавшей монахине: - Чай принеси.
  
  
  12
  
  
  Кэти стояла на коленях перед распятием, держа в руках Библию. С тех пор как она вернулась в замок, мать, теперь иначе Алину она даже в мыслях не называла, старалась контролировать каждый ее шаг и, когда в замок приезжали гости, не разрешала ей покидать комнату, заставляя, не вставая с колен, читать Библию или молитвослов. Непослушание грозило суровым наказанием. Однако, даже глядя в книгу, мысли Кэти были далеко от написанного, она размышляла о том, чем сейчас могут быть заняты гости, отец и мать. Она вспоминала, какое роскошное платье было надето на матери, когда она заходила к ней, чтобы дать наставление. Шикарное, расшитое золотом темно-бордовое платье, прекрасно подчеркивало красивую фигуру матери, а великолепная диадема из темно-кровавых рубинов и брильянтов и такие же серьги и колье замечательно оттеняли его и придавали изысканность. У Кэти даже дух захватило, настолько красиво все это было. Наряды матери вообще были один лучше другого, но это платье, да еще в комплекте с украшениями было невероятно прекрасным. При этом было заметно, что матери эта сказочная красота абсолютно безразлична. Она будничным тоном отдала распоряжения и ей, и Сьюзен, которая теперь прислуживала Кэти после чего, поведя плечами, раздраженно заметила, что портниха сделала на редкость неудобный корсет. А на замечание Кэти, что платье очень красивое, ответила, что оно в первую очередь должно быть удобным, потому что ей предстоит мучиться с гостями в нем всю ночь. Кэти подумалось, что если б у нее было бы такое платье и ей было позволено выйти к гостям, она бы точно не мучилась, и платье бы носила совсем по-другому: гордо и с достоинством, чтобы все видели, какая красота на ней надета. Однако носить Кэти приходилось однотонные, строгие платья и даже волосы мать не разрешала ей укладывать в прическу, заставляя заплетать их в косу. Перечить матери Кэти не смела, лишь иногда позволяя себе помечтать о красивых нарядах, развлечениях и той жизни, которую вела мать. За подобные мечтания, в которых она неизменно признавалась, та нередко строго взыскивала, но даже это не могло удержать Кэти от подобных мыслей. Блеск придворной жизни словно магнит манил ее к себе, заставляя забывать обо всем. Ей грезилось, что когда-нибудь король или может быть, его сыновья заметят ее и, сказав матери, что у нее очень милая дочь, уговорят ту позволить и ей бывать на пирах и балах, постоянно устраиваемых отцом. Она не понимала, почему мать не дозволяет ей даже мечтать об этом, заранее говоря, что никогда не позволит ей того. Ведь если бы та дала бы ей хотя бы надежду, что когда-нибудь, пусть не скоро, но разрешит... тогда бы она бы старалась еще больше, изо всех сил, заслужить прощение и искупить свою вину. Однако в этом вопросе мать была непреклонна. Только упоминание Кэти о том, что ей что-то нравится из дворцовой жизни, вызывало у нее раздражение, и она сурово отчитывала ее, говоря, что Кэти не должна даже думать о подобном, так как в этом нет ничего хорошего и вообще это все не для нее. Но ничего с собой поделать Кэти не могла. Даже сейчас в тишине комнаты ей чудились звуки веселой музыки, смех придворных, шуршание их нарядов и звон наполненных кубков. И она мечтала оказаться среди гостей, ведь она знает все правила этикета и умеет хорошо танцевать, леди Гиз всегда говорила, что это у нее видимо врожденное, да и вести светские беседы, она наверняка бы смогла не хуже матери.
  Из плена размышлений ее вырвало осторожное прикосновение Сьюзен. Взглянув на обернувшуюся Кэти, камеристка просительно сложила руки и, состроив скорбное выражение лица, одними глазами указала на дверь в соседнюю комнату, в которой герцогиня наказывала дочь. Сьюзен очень переживала, когда это случалось, и всячески стремилась помочь Кэти не заслужить наказание.
  - Да, Сьюзен. Я опять отвлеклась, - Кэти вздохнула и принялась читать вслух, но смысл даже произносимых слов ускользал от нее. Ее мысли были по-прежнему далеко.
  В это время в дверь тихо поскреблись, и Сьюзен, вновь осторожно коснувшись плеча Кэти, просительно взглянула на нее.
  - Иди, Сьюзен, иди... Мне еще часа два читать то, что мама задала, ты успеешь прогуляться, перед тем как помочь мне укладываться спать, - разрешила ей Кэти.
  Та улыбнулась, присев и склонившись к полу, поцеловала подол ее платья, а потом опять просительно прижала руки к груди, кивнув на Библию в руках Кэти.
  - Не волнуйся, я постараюсь больше не отвлекаться... иди.
  Сьюзен вновь поцеловала подол ее платья, поднялась и, лучезарно улыбнувшись, осторожно выскользнула за дверь, за которой ее дожидался ухажер.
  - Счастливая, - подумала Кэти, - сейчас во двор пойдет гулять и целоваться... а тут на коленях стой и Библию читай... ведь уже раза три ее всю прочла, так нет... каждый раз опять снова. Сколько можно? Что я наизусть ее выучить должна, что ли? Ладно, к гостям выйти не дозволяет, хоть бы интересное, что почитать разрешила...
  Но мать, с тех пор как они вернулись, почти никаких других книг не позволяла ей даже в руки брать. Кэти поморщилась, вспомнив, как однажды та сильно наказала ее, узнав, что она без разрешения взяла роман о любви в библиотеке. Мать обращалась с Кэти очень дружелюбно и ласково, однако это не мешало ей строго следить за неукоснительным выполнением всех ее требований.
  Горестно вздохнув, Кэти принялась читать дальше, она монотонно бубнила слова, даже не утруждая себя осмыслением прочитанного, лишь следя сколько ей еще осталось читать до страницы, указанной матерью в качестве конца вечернего задания.
  Где-то через час дверь неожиданно резко распахнулась. Кэти испуганно обернулась и увидела на пороге мать, которая выглядела очень озабоченной и даже расстроенной.
  - Читаешь, моя хорошая? Вот умница, - она шагнула к ней и, ласково потрепав по плечу, поцеловала в макушку. Потом оглянулась и озабоченно спросила: - Сьюзен где?
  - Вышла ненадолго... я отпустила ее, - Кэти испуганно сжалась. Говорить про ухажера Сьюзен ей не хотелось, но она знала, что не посмеет солгать, если мать спросит, куда та пошла.
  - Ну что за напасть... - сокрушенно качнула головой герцогиня, и ее красивые длинные серьги качнулись в такт ее словам. - Она мне так нужна... а искать сейчас мне ее некогда... Вот что, Катарина, я тебя очень прошу, как она вернется, сразу пошли ее ко мне. А сама ляг спать без нее. Ведь ты сможешь сама лечь спать? Или тебе какую-нибудь другую горничную прислать?
  - Не надо, мама, другую, я сама лягу. Дочитаю, что Вы мне велели, и лягу.
  На лице матери неожиданно появилась ласковая улыбка: - Какая же ты у меня умница. Хоть ты меня радуешь сегодня. Я тебе очень благодарна, Кэти. Значит, скажешь Сьюзен, чтоб срочно шла ко мне. А сама отправишь ее и ложись, поздно уже совсем, завтра дочитаешь, что не успела. Ложись с Богом, моя хорошая, - она перекрестила ее и, нежно поцеловав, вышла.
  Кэти стало очень радостно от этих слов, но буквально через несколько минут она осознала, что солгала матери, уверив, что Сьюзен ушла ненадолго. Вернуться та могла и через час, а могла еще позже. Бывало уже не раз, что Кэти, так и не дождавшись камеристки, ложилась сама, а утром та в слезах целовала ей ноги, всем своим видом показывая, что раскаивается в опоздании. Кэти не жаловалась на нее, зная с какой заботой и нежностью та относится к ней. Сейчас же опоздание Сьюзен могло грозить большими неприятностями, и Кэти решилась сама сходить за ней, чтобы отправить ее к матери.
  
  Выйдя во двор через проход для слуг, Кэти быстро нашла Сьюзен и, отправив ее к матери, направилась в свои в комнаты. Однако, по дороге к себе, она услышала веселый смех и звуки музыки. Словно зачарованная, Кэти пошла в ту сторону, откуда доносились так манящие ее звуки и, осторожно пробравшись на верхний пролет центральной лестницы, села на ступеньки и стала оттуда наблюдать, как у центрального входа снуют в разные стороны разряженные гости. Это зрелище так заворожило ее, что она совсем забыла обо всем. Очнулась она лишь от громких тяжелых шагов. Кто-то поднимался к ней, на самый верх. Катарина хотела незаметно спрятаться, но не успела. Отец, поднимающийся по лестнице, заметил ее. Он был явно пьян, но на ногах стоял достаточно твердо. Посмотрев на нее долгим мутным взглядом, он шагнул к ней и схватил за плечо:
  - Катарина? Что это ты тут делаешь?
  - Я шла к себе в комнаты, отец, - Кэти испуганно потупилась.
  - Мать знает, что ты тут шляешься?
  - Нет, я без разрешения вышла.
  - Своевольничаешь, значит? Мало тебя я, стало быть, учил... - он выпустил ее плечо и схватил за косу.
  - Отец, простите... я не посмею больше... я лишь на минутку вышла, - испуганно запричитала Кэти, - я бы сама матери призналась, что выходила.
  - Вот сейчас ей и доложишь... - опустив руку с ее косой так, что ей пришлось нагнуться, герцог быстро пошел вниз по лестнице, а потом по направлению к комнатам герцогини. Кэти, низко согнувшись, семенила рядом с ним, боясь упасть, она понимала, что в этом случае он просто поволочет ее за косу, даже не дав подняться.
  Не доходя до апартаментов герцогини, они увидели, как она вышла оттуда и, удивленно посмотрев на них, пошла им навстречу.
  - Что это значит, Алекс? - глядя прямо на герцога, холодно спросила она.
  - Эта стерва шляется без разрешения и возможно не первый раз, - толкнув Кэти с такой силой, что она упала на пол перед матерью, зло проговорил он.
  - Ну что сегодня за день! Да что же это такое! - на лице герцогини проступило выражение крайнего раздражения. - Я, конечно, разберусь с ней, Алекс, и я благодарна, что Вы ее привели... Но позвольте узнать: Вы оставили абсолютно пьяного короля наедине с не менее пьяным Бенедиктом? Хотите, чтоб я не только с сестрицей его занималась, но и его брата потом оживляла? - Алина проговорила это таким тоном, что герцог тут же шагнул к ней и, подхватив ее руки, поднес их к своим губам.
  - Тихо, тихо, дорогая... - пьяно улыбнулся он, - Вы только не переживайте. Все будет хорошо. Бенедикт трус, он наверняка уже понял, что король сегодня не в духе... Он не будет нарываться... как пить дать не будет. А я сейчас пойду, все проверю и постараюсь уложить обоих спать. Обещаю.
  - Идите и чем быстрее, тем лучше... мне не нужен здесь вдобавок ко всему еще и труп герцога, да и Вам, надеюсь, тоже... и не пейте больше, прошу Вас.
  - Конечно, конечно, дорогая... пить больше не буду, и все сделаю... не волнуйтесь... Вы только про эту стерву не забудьте, - он указал пальцем на Кэти, а потом развернулся и зашагал обратно по коридору.
  - Не забуду, - Алина тяжело вздохнула и посмотрела на дочь: - Ну и как же это надо понимать, Катарина?
  - Матушка... - Кэти приподнялась и, взяв ее за руку, просительно заглянула ей в глаза, - не гневайтесь... это случайно так получилось, что я из своих комнат вышла...
  - Меня не интересует, как конкретно это получилось, Катарина... - герцогиня раздраженно высвободила руку, - Меня интересует, как надо понимать, то, что ты нарушила мой приказ: как твой осознанный отказ выполнять мои распоряжения или что ты не в силах контролировать свои поступки?
  - Матушка... я знаю, что очень виновата, но я не нарочно... я больше никогда-никогда не посмею... обещаю... это ведь первый раз так получилось...
  - Катарина, ты говоришь мне это постоянно, когда нарушаешь мои распоряжения... и у тебя все всегда перв..., - раздраженно начала говорить герцогиня и замолкла на полуслове, потому что из дверей ее апартаментов выбежала Сьюзен и, бросившись к ней, потянула за руку, всем видом показывая, что герцогиня должна пойти с ней.
  - Это срочно Сьюзен?
  Сьюзен закивала.
  - Хорошо, сейчас иду, - тон герцогини совсем заледенел. - Минуту можешь постоять спокойно и не тянуть меня?
  Сьюзен испуганно замерла на месте, а герцогиня повернулась к Кэти:
  - Значит так, Катарина. Идешь к себе и быстро ложишься спать! И чтоб не шлялась больше нигде! Разбираться с твоим поведением я буду завтра. Понятно?
  - Да, матушка, понятно. Прямо сейчас пойду, я больше никуда не посмею... - закивала в ответ Кэти.
  - Хочется верить, - раздраженно бросила она и, развернувшись, быстро прошла вместе со Сьюзен в свои апартаменты.
  
  Кэти облечено вздохнула и поднялась с пола. Наказание откладывалось на завтра. А завтра, возможно, у матушки уже будет более хорошее расположение духа, и она хоть и накажет, но не так сурово, как могла бы сейчас.
  Она направилась обратно по коридору, но не прошла и пары шагов как услышала вопрос, заставивший ее вздрогнуть.
  - Твоя мачеха всегда такая злая?
  Она испуганно обернулась и увидела юношу, стоящего в тени ниши большого окна. Он стоял так тихо, что его никто не заметил.
  - Она не злая, она строгая, - тихо проговорила Кэти и, пристально посмотрев на собеседника, спросила. - А ты кто? И что здесь прячешься?
  - Я не прячусь, - качнул головой тот, - я жду, когда освободится твоя мачеха.
  - А кто ты такой чтоб ее здесь ждать, да еще так называть? - Кэти заинтересованно склонила голову набок.
  - Принц, - гордо ответил тот, - и со мной в таком тоне не разговаривают.
  - Извините, Ваше Высочество, - Кэти присела в реверансе, и усмехнулась, - на Вас написано не было, что Вы принц. Надеюсь, Вы простите мне столь недозволительный тон... А сейчас, еще раз извините, но мне надо идти, Вы слышали, что велела мне мать, не смею Вас больше отвлекать, ждите ее...
  - Постой... не обижайся, - юноша шагнул к ней и схватил ее за руку, - я понимаю, тебе неприятно, что я видел, как они ведут себя с тобой... тебя же, как я понял, даже из комнат не выпускают...
  - Действительно не выпускают, только Вам до этого, Ваше Высочество, какое дело?
  - Да не стесняйся, ко мне отец не лучше относится... Ты не знаешь этого, лишь потому что при дворе не бываешь... А он наподобие твоего, только если твой груб и прямолинеен, то мой издеваться и унижать любит более изощренно. Так что потом от стыда не знаешь куда деться... А уж как он в твою мачеху влюбился, так все стало еще хуже... Мачеха твоя действительно очень красивая и гордая. Я все понять не мог, что он на нее так запал, когда вокруг него столько красоток и доступны все... пальцем только помани, любая тут же за честь посчитает, а он хоть и не брезгует ими, но по ней одной сохнет и стелется перед ней...
  - Вы что раньше никогда не видели мою мать? - Кэти решила никак не комментировать услышанное.
  - Это она требует, чтоб ты ее матерью звала? Надо же... я бы не смог чужую женщину матерью назвать, хотя это, наверное, как бы требовать того стали. Вполне возможно, чтоб если б отец приказал, и стал бы... Я и не то выполнял, - задумчиво проговорил он и, отпустив руку Кэти, вновь отошел к окну, - Да, я первый раз у вас... Мать приехать заставила и отца взять меня с собой упросила... Она побыла как-то раз тут, и у нее словно крыша поехала... Сама она на твою мачеху запала и стелиться перед ней начала... и ездить в тайне от отца к ней стала и подарки ей шлет и все ее распоряжения выполняет... Теперь даже за глаза иначе как Ее Светлость, герцогиня Алина и не называет... кто бы мог подумать... Теперь у нас если что герцогиня Алина сказала, то это истина в последней инстанции. Но как я посмотрел сегодня, перед ней тут все так... Она и твоего отца построила, и моего, да и весь двор в придачу, включая даже Бенедикта. Он ее хоть и ненавидит, но это в душе, открыто он перед ней лебезит и пресмыкается.
  - Так зачем же Вы ждете мою мать?
  - Она обещала моей матери поговорить со мной и решить кое-какие мои проблемы... Только если честно, я сомневаюсь, что она сможет их решить, скорее наоборот усугубит. Однако не идти к ней я не могу, так как боюсь настроить ее против себя... Стоит ей только намекнуть отцу, что я сделал что-то, что ей не по нраву, и отец меня в порошок сотрет... Так что я покорно подожду когда она освободится и соизволит выделить мне несколько минут своего драгоценного времени, чтобы наговорить кучу гадостей, которые я постараюсь с улыбкой проглотить, после чего подобострастно поблагодарю, поцеловав ручку или туфельку. В общем, что позволено будет.
  - Она никому не говорит гадостей, - Кэти отрицательно покачала головой.
  - Ну это что понимать под гадостями... То, что, например, она говорит матери, та не то, что гадостями не считает, наоборот с восторгом воспринимает, да и еще стремится все в точности исполнить. Однако со стороны видно, что это мало того, что полнейший бред, так этот бред еще и унижает мою мать, а она не понимает этого. Ладно, иди, а то как бы тебе вновь не попало...
  - Хорошо, я пойду, мне действительно надо идти, Ваше Высочество... Только Вы неправы в оценке моей матери... - Кэти лучезарно улыбнулась и стремительно убежала.
  - Все женщины дуры, - раздраженно пробормотал принц и отвернулся к окну, - она ее не выпускает никуда, да и наказывает, скорее всего, иначе чего бы ей так пугаться... а туда же... лишь бы впечатление произвести: "она лишь строга, Вы неправы в ее оценке". Да тут и кретин в оценке не ошибется... хотя жаль ее: складная девчушка, хотя до мачехи ей конечно далеко. Интересно, долго герцогиня Алина собирается утешать Лидию? Та тоже хороша, нашла у кого утешения искать. Ну обидел чем-то король, так он со всеми так, не все его сестре неприкасаемой быть.
  В это время из апартаментов герцогини раздался сдавленный крик, а затем он резко оборвался, как будто рот кричавшему чем-то зажали.
  - Час от часу все веселее и веселее... - пробормотал принц. - Интересно это она Лидию так или служанку?
  
  
   - Все, Сьюзен, отпусти ее, а то задушишь подушкой... Вставайте, герцогиня, я все закончила. Кстати, Вы на редкость неразумно поступили, что отказались от помощи Лерона, - проговорила Алина, отходя от кровати к которой Сьюзен прижимала полураздетую сестру короля.
  - Ну уж нет, выставлять на показ мои ягодицы этому плюгавому коротышке я не намерена. Я бы и Вас звать не стала, Алина, если бы Ваша служанка оказалась не такой тупой, и руки бы у нее росли не из задницы, - раздраженно проговорила сестра короля, приподнимаясь на кровати.
  Сьюзен отступила в сторону и испуганно потупилась.
  - Я знаю, что Вам больно, герцогиня, поэтому готова снисходительно пропустить мимо ушей столь нелестный отзыв о моей лучшей камеристке, - усмехнулась Алина, - кстати, можете забрать в качестве сувенира, чтобы Вам не думалось, что я могу его показать кому-то, - она протянула ей зазубренный наконечник стрелы, - в следующий раз постарайтесь быть более осторожной.
  - Я? Быть более осторожной? Алина, не думаете же Вы, что я сама села на него?
  - Нет, не думаю, но мне казалось, что Вам будет приятнее, если я так буду считать.
  - Значит, Вы не хотите меня спросить, как он туда попал?
  - Нет, не хочу, Ваша Светлость.
  - Конечно, - ноздри Лидии начали яростно подрагивать, а в глазах полыхнул сдерживаемый гнев, - Вы всегда покрываете его... У Вас никогда не возникает никаких вопросов по поводу его одиозных выходок.
  - Во-первых, Вам самой они всегда нравились, пока их объектом не стали Вы. А во-вторых, разве Вам будет легче, если Вы в подробностях расскажете мне, что между вами произошло? Ведь насколько я поняла, Вы не хотели, чтобы я даже знала об этом, поэтому потребовали, чтобы Вам помогала немая служанка, и не звали меня, пока не поняли, что она помочь Вам не может.
  - Я никогда не прощу ему этого... никогда... он так унизил меня... так унизил... - Лидия вновь повалилась на кровать и зарыдала.
  - Ну что Вы... успокойтесь... причин так убиваться нет никаких, - Алина села рядом с ней на кровать и стала ласково гладить по плечам, - Во-первых, никого при этом не было и никто ничего не узнает. Я клянусь, что никому ничего не скажу. К тому же я даже и не знаю, что между вами произошло, поэтому просто забудьте. Во-вторых, рана небольшая, я сделала все так, что у Вас останется лишь небольшой шрам. Не стоит это все того, чтобы так убиваться.
  - Вы ничего не понимаете! Вас никогда так не унижали!
  - Именно так, скорее всего, нет... но меня много раз унижали очень жестоко. И ничего, пережила, как видите.
  - Вы отомстили? - Лидия приподнялась и, повернув голову, пристально посмотрела на нее.
  - Нет, я не мстила никому. Я постаралась простить. Так намного легче жить... К тому же кому Вы собралась мстить? Королю? У Вас с головой все в порядке? Это лишь право Господа королю воздавать по заслугам. Поэтому даже думать об этом не смейте.
  - Значит надо утереться и проглотить?
  - Забудьте. Просто забудьте.
  - Как же, даст он забыть... Теперь при каждом удобном случае намекать будет.
  - Так ведь только намекать... Сделайте вид, что не понимаете. В открытую же он не станет говорить.
  - А если станет?
  - Если бы он хотел это сделать в открытую, он бы не ушел с Вами, он бы развлекся с Вами при всех. И никто бы ему не смог помешать. Так что оцените его тактичность и постарайтесь забыть.
  - Слушайте, Алина, почему Вы всегда помогаете всем, кроме меня?
  - Интересно знать, а что я делаю сейчас, по-вашему? Лечу, клянусь, что буду молчать, утешаю... Это как, помощью не считается? - удивленно спросила Алина.
  - Возможно... я не подумала как-то об этом. Просто с другими Вы всегда хватаете его за руку и останавливаете...
  - Может, Вы не заметили, но вы выбрали момент для ссоры, когда меня не было... а когда я вернулась, вы уже ушли. Герцог сказал, что Вы начали язвить и подкалывать короля, и он увел Вас поговорить наедине, чтоб Вы в подробностях пояснили ему, что имеете в виду.
  - Да я не сдержалась, потому как выпила порядочно... поэтому меня и понесло...
  - А он выпил не меньше, поэтому вот чем все это закончилось... Все, ладно, поднимайтесь, приводите себя в порядок и прекращайте жалеть себя. Ничего катастрофичного не произошло.
  - Все равно не прощу... так унизить... - вновь всхлипнула Лидия.
  - Все... все... хватит этих пьяных слез. Сьюзен, помоги Ее Светлости привести себя в порядок, она должна выйти из моих комнат в безукоризненном виде. А потом после того, как она побудет немного с гостями, проводи ее в ее комнаты и помоги.
  Сьюзен кивнула, и Алина вышла из своих апартаментов.
  
  Как только герцогиня вышла, к ней шагнул принц:
  - Ваша Светлость, Вы освободились? Я бы хотел поговорить с Вами, если это возможно.
  - Да, Марк, я освободилась... Ты кстати, не возражаешь, если я к тебе так буду обращаться или тебе больше по душе официальный тон? - герцогиня испытующе посмотрела на него.
  - Что Вы, Ваша Светлость, как я могу возражать... Вы вольны выбрать любую удобную для Вас форму обращения ко мне. Даже если Вы захотите называть меня какой-нибудь скотиной, я не посмею возражать...
  - Как интересно... - протянула герцогиня и рукой осторожно коснулась щеки принца, - я была уверена, что королева сдержит обещание и пришлет Вас ко мне, лишь если Вы сами будете стремиться к этому, осознав необходимость моего вмешательства... а выходит терпения дождаться этого ей все-таки не хватило... Жаль... очень жаль. Потому что Вы зря теряете время, Ваше Высочество... Без Вашего желания и твердого намерения строго соблюдать мои наставления и действовать лишь согласно моим распоряжениям, Вы не получите ничего, кроме дополнительных проблем и сложностей, которые к тому же могут стоить Вам жизни. Поэтому мой Вам совет, забудьте, зачем сюда приезжали и, покинув завтра наш замок, постарайтесь также забыть и дорогу сюда.
  - Чем Вас не устроил мой ответ? По-моему, я лишь сказал, что готов принять от Вас все... и любое Ваше желание я готов выполнить. Разве это не согласуется с тем, что Вы ждали от меня? Мне необходимо было сказать это более подобострастно или встать на колени? Я могу и на коленях... Вы поставили на колени уже всех, включая моего отца, неужели думаете, я посмею ломаться.
  - Зачем Вам все это? Перед матерью хотите оправдаться, сказав, что я отказала? Смелости даже на то, чтоб честно ей сказать не хватает? Она же не отец, публично унижать не станет. Так скажите хоть ей... перестаньте действовать исподтишка, украдкой и тайком, соглашаясь в лицо и высмеивая за спиной... С таким характером не становятся правителями, он подходит лишь придворному фавориту или даже шуту, но не более.
  - А Вы умеете делать больно... И не стыдитесь, это делать в открытую, - хмыкнул принц.
  - Вы предпочитаете, чтоб о Вас так говорили за спиной, а в лицо лебезили и заискивали перед Вами? Ну тогда Вы обратились не по адресу, Ваше Высочество, я даже королю говорю то, что считаю справедливым, а не то, что он хочет услышать.
  - Да перестаньте говорить мне: "Ваше Высочество", в Ваших устах это звучит как насмешка или ругательство какое...
  - Чем Вас не устраивает такое обращение? Мне необходимо было говорить более подобострастно или встать на колени? Я могу и на коленях... - герцогиня с усмешкой посмотрела на него.
  - Не надо повторять мои слова... я понял... извините... Вы хотели искренности, а я иронизировал... но это иногда сильнее меня... это способ нейтрализовать издевательства отца и не сойти с ума от стыда... мне иногда кажется, что я действительно стал каким-то шутом при нем... к ним он и то лучше относится, даже пожалеть иногда может...
  - Пойдемте, Марк, я чувствую, поговорить мы все-таки сможем, хоть и не уверена, что это завершится тем, на что надеется Ваша мать.
  Герцогиня решительно повернулась и пошла в сторону библиотеки. Марк пошел следом, размышляя, как всего лишь несколькими фразами эта красивая женщина сумела пробить его защиту, так надежно хранившую его все последнее время и от отца, и от матери. Все остальные старались с ним не связываться, боясь того, что он способен втихаря подстроить любую пакость.
  
  Зайдя в библиотеку, герцогиня кивнула в сторону кресел:
  - Присаживайтесь, Марк.
  - А здесь ничего... - окидывая взглядом убранство библиотеки, проговорил принц, - хотя я думал, что должно быть несколько уютнее... ведь судя по рассказам того же Бенедикта, отец очень любит уединяться тут с Вами и герцогом, а здесь лишь кресла, стол и стеллажи... Или тут потайные какие комнаты или ходы имеются?
  - Меньше будете знать, дольше проживете, - усмехнулась герцогиня.
  - Да, это любимая фраза отца, я знаю, - кивнул головой принц, усаживаясь в кресло, - Но может Вы все-таки начнете обращаться ко мне на ты, как хотели вначале?
  - Такое обращение заслужить надо... - усмехнулась та, - я немногих на ты зову, лишь тех, с кем готова общаться неформально. Думала, что сын короля сразу будет одним из них, но, оказалось, поспешила. Теперь буду осмотрительнее.
  - А я на ты зову лишь слуг.
  - А я в основном друзей. У Вас много друзей, Марк?
  - У меня их нет, - принц презрительно усмехнулся.
  - Жаль, у каждого человека должны быть друзья. Тогда жить и легче, и радостней.
  - Так выходит, Вы передумали включать меня в число своих друзей?
  - Дружба дело добровольное и для нее необходимо желание двух человек. С Вашей стоны, Марк, я такого желания не разглядела, - присаживаясь в соседнее кресло, проговорила герцогиня.
  - И как же я должен был его демонстрировать, чтобы Вы разглядели?
  - Его не надо демонстрировать. Когда оно есть, его видно без всяких демонстраций.
  - Ошибиться не боитесь?
  - Господь милостив ко мне, я почти не ошибаюсь ни в этом, ни в чем-то другом.
  - Почти это не значит никогда.
  - Я стараюсь избегать таких слов как: всегда, никогда, ни за что... Разум человека не столь велик, сколь замыслы и промысел Божий. Я могу сказать: никогда ранее со мной такого не было, но я постараюсь не загадывать на будущее...
  - Значит, Вы считаете, что дружить с вами я не хочу?
  - На данный момент не хотите... мало того, Вы вновь захлопнули свою раковину, под которой живете, стараясь не допустить никого к своей душе... - она откинулась на высокую спинку кресла и, задумчиво глядя вдаль, проговорила, - Учтите, я не собираюсь об нее биться, чтобы достучаться... То, что хочет Ваша мать смертельно опасно в первую очередь для вас... Поэтому я предпочту не лезть, оставив все, как есть. Можете не бояться, Вашим врагом я не буду... не буду до тех пор, пока поперек дороги отцу не встанете. Лишь в этом случае пощады не ждите... а так, можете даже хамить мне, или пакостить втихаря, как Вам это нравится, лично меня это трогать не будет, вот только постарайтесь это делать так, чтоб Ваш отец ни о чем не догадался... Шутки в отношении меня он переносит плохо...
  - Вы прям сделали моего отца своим рыцарем, он бьется за Вашу честь так, словно Вы и не супруга герцога, а его дама сердца.
  - Мой супруг и Ваш отец разберутся как-нибудь сами, Ваше высочество... Я бы искренне советовала Вам не лезть в наши взаимоотношения. Неровен час, они подумают, что Вы о них, что дурное мыслите.
  - Я учту, Ваша Светлость, и постараюсь, как и все остальные, делать вид, что ничего не понимаю и ни о чем не догадываюсь.
  - Это правильно. В мыслях человек может придумать что угодно, и никто кроме Бога за это с него не спросит. А вот если вслух произнесет, то должен быть готовым ответ держать уже на людском суде.
  - Как Вы умно парируете, будто и не задевает Вас ничего... Не ожидал... Я думал, Вы или гордиться связью с отцом будете или стыдиться, но относиться так, как Вы... вроде как все догадываются, что она есть, но делают вид, что ее нет... и Вы и не опровергаете, и не подтверждаете ничего... Занятно.
  - Я рада, что сумела Вас так занять, - усмехнулась герцогиня, вставая, - только время уже позднее, и разговор у нас с Вами совсем не клеится... пойдемте, я провожу Вас в Ваши комнаты. Можете передать Вашей матушке, что я отказала Вам. Вам так будет легче.
  - Даже так... - принц встал и пристально посмотрел в глаза герцогине, а потом вдруг решительно сел, - Никуда я не пойду. Ты хотела неофициального разговора, он будет, Алина. На ты, так на ты... Желаешь, чтоб я душу перед тобой раскрыл и вывернул, хорошо, я выверну... Можешь потом посмеяться и наплевать туда. Все равно хуже, чем у меня есть на душе уже не станет. Да, я ненавижу всех... ненавижу... Этих лизоблюдов, что вечно окружают отца, готовых не только тарелки его вылизать, но и его зад, только б он их заметил, эту свору развратных баб, что бегают за ним и гордятся тем, сколько раз сумели лечь под него и каким способом раздвигали для него свои ноги... И его, за его наглую уверенность, что ему все дозволено и лишь его слово истина в последней инстанции, какую бы он глупость не сказал... Он может унизить, растоптать любого, любого заставить самого унижаться и примкнуть либо к стану первых, либо к группе вторых. У него, конечно, есть группа неприкасаемых любимцев... вот им дозволено все. Даже спорить с ним. Но только до тех пор, пока это самому ему не надоест... как вот сегодня с Лидией... Что он с ней сделал, что она тебе жаловаться побежала? Ты кстати как: пообещала ей заступиться перед ним или припомнила все ее интриги и только добавила? Ну, скажи...
  Алина, ничего не отвечая, села в кресло и откинулась на спинку, всем своим видом показывая, что приготовилась слушать, а не вести диалог.
  - Хорошо, не отвечай... не все ли равно... Это лишь пример. Раньше хоть к матери он относился с уважением, так после того, как ты у него появилась, вот только ноги об нее еще не вытирал... И она до недавнего времени хоть отвечала ему что-то, а сейчас не спорит, чтобы не сказал, и только кивает: "Да, Ваше Величество", "конечно, мой Государь", смотреть тошно... Я конечно больше перед ним стелюсь... что он только не заставлял меня делать... и за лошадью его бежать, когда я со своего жеребца упал, и за каждой стрелой, которой я в утку не попадал, самому в болото вместо собаки лазить... и не разрешал вылезать, пока я стрелу какую-нибудь не найду. Проси, сказал, может, кому стрел не жалко, тебе в болото и бросит парочку. Бенедикт тогда несколько стрел мимо пустил, чтоб я видел, куда они упали, и смог их принести. Но не близко, зараза... заставил меня в самую грязь лезть... И ржал, как лошадь. Что тебе еще рассказать, что я делал? Прислуживал ему вместо слуги, когда кубок его опрокинул. Да разве перечислишь все... Что тебе еще рассказать? Про то, как он заставлял меня так слушаться? Да очень просто: бил сильно... и плетью, и ремнем, и розгами, всем бил... Хорошо, хоть не при всех... "Я зайду к тебе", мерзким таким тоном скажет, значит, вечером пороть придет, для другого он ни разу не заходил. И я, зная это, чтоб никто этого не видел, всех слуг спроваживал куда-нибудь. И хорошо, если не пьяный приходил... потому, что если пьяный, то он не только бил, он заставлял еще так унижаться, что даже говорить не хочу... Кстати, он закрывает глаза на любые мои выходки, не касающиеся его, все мои пакости, кому бы я их не делал, сходили мне с рук. Меня поэтому весь двор и боится, потому что все знают, он за это с меня не взыскивает. Он бил лишь за то, что ему чем-то не угодил: посмотрел на него не так, ответил не тем тоном или приказание его какое не выполнил. Вот поэтому и в болото лез, и прислуживал ему... и вообще стелюсь перед ним... Сейчас, правда, можно сказать, он почти и не бьет меня, последний раз месяца два назад, да и то несильно, скорее, чтоб место свое не забывал... Теперь он на Стефана переключился, братец сейчас в моей шкуре оказался... Но я знаю, что отцу ничего не стоит взять вновь плеть в руки и для меня.
  Принц надолго замолчал.
  - Ну как, легче стало, что выговорился? - спросила Алина.
  - Да, как тебе сказать... не особо... Ты-то удовлетворена? Или что-то еще тебе рассказать?
  - А сам как считаешь: все рассказал?
  - Да основное все вроде бы, так мелочи всякие остались... хочешь, буду подробнее вспоминать.
  - Не надо подробнее, и так все понятно...
  - Он что не рассказывал тебе ничего обо мне?
  - Вот ты говоришь: ненавижу... а тебе не кажется, что все твои проблемы именно из-за того, что ты сконцентрирован лишь вокруг этого слова? - ничего не отвечая на его вопрос, сама спросила Алина.
  - Что ты имеешь в виду?
  - В основе всего должна лежать любовь... а ты ни разу не сказал "люблю" Все равно что: цветы, охоту, мать... Ты что любишь?
  - Ничего... - принц равнодушно пожал плечами.
  - Подумай, ну хоть что-то должно быть дорого тебе или кто-то...
  - Да нет ничего стоящего в этой жизни... Вот будь я королем, я бы, наверное, нашел, что или кого любить. Например, такую красотку, вроде тебя.
  - Ты хочешь стать королем?
  - Я и так им буду, после смерти отца.
  - А знаешь, что даже если ты станешь им, твое правление будет недолгим?
  - Это почему?
  - Потому, что такой король как ты, это гибель для государства. Ты не любишь его... Оно быстро погибнет под твоей властью, ты не знаешь никаких чувств кроме ненависти. А она может только разрушать. На ненависти нельзя строить никаких отношений, она уничтожает все рано или поздно, в том числе того, в чьей душе живет... вот так-то...
  - Хочешь сказать, что отец любит его, государство то есть? По-моему, он не любит ничего, кроме тебя, конечно.
  - Любит, он его, действительно любит. Ты видишь жизнь отца очень однобоко: пиры, балы, охоты, развлечения... А кроме этого ведь есть еще многочасовые советы и заседания судов, и работа над изданием новых законов, и государственная политика... Ты не интересуешься ничем этим, а ведь без этого не возможно функционирование ни одного даже владения, что уж говорить о государстве. Почему ты не интересуешься тем, что делает твой отец помимо развлечений? Ты впитываешь лишь негатив, даже не пытаясь увидеть что-то хорошее. А этого хорошего много, очень много. Ты знаешь, что с приходом твоего отца к власти в полтора раза вырос уровень жизни ремесленников в городах, что увеличилось в два раза жалование наемников, что снижены налоги на земледельцев? Ты знаешь, что за последние двадцать лет не было ни одного бунта ни в одном из владений его вассалов? Ты знаешь, что он присоединил к государству окраинные территории и не потерпел ни одного поражения в битвах с сопредельными властителями? Ты знаешь, что он развивает торговые связи и сейчас у наших купцов можно купить любую заморскую диковину? Он строит порты, корабли, храмы, расширяет города и поддерживает монастыри... А ты знаешь, каким трудом это дается? Казна ведь не бездонная и деньги с неба не сыплются... А он, не увеличивая налогов, на одном развитии сумел добиться того, что казна пополнилась в десятки раз... Балы, пиры, это чаще всего способ наладить с кем-то необходимые связи и дружеские контакты, например с послами или приезжими служителями искусств, а также поддерживать определенный статус, ну и, конечно, способ сбросить накопившееся напряжение и снять усталость... Почему ты это ничего не видишь и не хочешь видеть? Да у твоего отца непростой, даже тяжелый характер, но бывает во сто крат хуже.
  - Послушать тебя, так он просто ангел во плоти...
  - Нет, не ангел, но умеет делать свое дело и достойно исполняет свои обязанности, государство при нем расцветает. Потому что государство в первую очередь, это народ, а не кучка придворных, окружающих твоего отца... А дай власть тебе - государство погибнет и этот народ пропадет. Нет в тебе ничего кроме амбиций и желания мстить всем и каждому, за то, что слабее отца. Ты не понимаешь, что не мстить надо, а учиться быть сильным. Учиться быть не хуже, а лучше. Видишь, что он что-то делает не так, запомни, не для того, чтобы обиду на сердце сложить, а чтобы выводы сделать и потом самому не повторить ошибку, а поступить по-другому.
  - Думаешь, смогу?
  - Вот это достойный вопрос. Сможешь, если захочешь. Трудно это конечно, но шанс есть.
  - Ты можешь научить меня противостоять отцу?
  - Не противостоять, а гордо встать рядом и стать достойным наследником. Я могу научить лишь этому.
  - Ты так красиво говоришь... я, наконец, понял, как ты мать так сумела обработать. Она же после встречи с тобой просто ненормальная сделалась, только о душе и говорит, да еще тебя до небес превозносит... ну и отцу во всем поддакивает... Он тут Стефана сильно выдрал, тот ей пожаловался, так она: "Правильно папа тебя поучил, покорнее надо быть, мало еще, надо было больше" Мне она такого никогда не говорила, но я правда и не жаловался никогда... тебе первой об этом сказал... Она, конечно, догадывалась, как он меня слушаться заставляет, но в открытую не говорила, что знает, лишь жалела меня, а его ругала... ой как ругала... а сейчас будто подменили ее. Отец, правда, из-за этого к ней заметно лучше относиться стал.
  - Осуждаешь, значит, мать? Считаешь, неправа она?
  - Даже не знаю, что тебе сказать... До этого разговора с тобой, считал, что голову ты ей задурила... а сейчас сам готов на тот же крючок попасться... Ведь ты наверняка и от меня покорности отцу потребуешь, как и от нее...
  - Потребую, - кивнула Алина, - и обиды тебе все свои придется перебороть и забыть и впредь его волю покорно принимать... Я только научу тебя это делать так, чтоб достоинство свое не уронить и несмотря ни на что быть сильным.
  - Как можно не уронить свое достоинство, когда тебя избивают?
  - Элементарно. Ты принимаешь наказание не потому, что слабее, а он силой заставил тебя, а потому что он обладает властью, которую ты уважаешь. И уважая эту власть, ты подчинишься всякому, даже бестолковому его требованию, и любое унизительное его требование не сможет унизить тебя. Уважение к власти это стержень, на котором могут строиться взаимоотношения сильных и мужественных людей. Ведь в государстве есть немало людей физически более сильных, чем король, но ему не посмеет противиться никто из них, не потому, что у него армия, а потому, что есть уважение к власти.
  - Если б не было армии, его власть никто бы не уважал.
  - Я говорю не об изменниках и предателях и не об отбросах общества, их действительно контролирует армия, - в голосе герцогини зазвенела сталь, - Я говорю о честных, сильных и порядочных людях, которые и без армии сами встанут на защиту короля и отдадут за него жизнь. Они любят родное государство и знают, что король, это гарант его процветания. Поэтому покорно примут его волю и вверят ему свои судьбы.
  - Ты знаешь таких?
  - Знаю, - кивнула она.
  - Значит, их он еще не успел унизить...
  - Уверен?
  - Тогда они идиоты.
  - Нет, просто они уважают власть, а долг, клятва и честь для них не пустой звук.
  - Предлагаешь мне стать таким?
  - Такое не предлагают. Такой путь выбирают самостоятельно, и только те, у кого хватает мужества. Таких людей уважают все, даже враги и недруги...
  - Приведи пример. Не верю я, что можно снести унижение, не потеряв собственного достоинства.
  Герцогиня долгим взглядом посмотрела ему прямо в глаза, потом медленно встала, прошла вдоль стеллажей с книгами, сняла со стены плеть и с ней в руках подошла к принцу. Он непонимающе усмехнулся:
  - Избить меня решила?
  - Нет, Ваше Высочество, - она чуть качнула головой, а потом, пристально глядя в глаза, проговорила, - Вы наследник моего государя, и сейчас я принимаю Вашу власть. Я готова принять любое Ваше наказание, - она опустилась перед ним на колени и протянула плеть.
  - С ума сошла что ли? - проговорил он, вжимаясь спиной в кресло, а руками вцепившись в его подлокотники, голос его дрожал, - Хочешь, чтоб он убил меня, да? Встань сейчас же.
  - От меня государь не узнает об этом, клянусь, - не вставая с колен, тихо проговорила она, - возьми, развлекись, ты же всегда мечтал об этом...
  - Считаешь, я способен избить ни в чем не повинную женщину? Ты меня такой тварью считаешь, да? Встань сейчас же! Слышишь? Я приказываю тебе: встань! - его голос срывался.
  - Как прикажете, Ваше Высочество... - герцогиня чуть склонила голову и медленно поднялась с колен, - Вы позволите мне убрать плеть?
  - Да... Да! Я все понял... понял... наглядно продемонстрировала... Убирай ее и хватит так ко мне обращаться... - руки принца подрагивали, а губы кривились.
  - Может воды тебе налить? - участливо спросила она.
  - Да, если не затруднит это тебя... или скажи где, я и сам могу налить, - принц сглотнул и оглянулся, ища глазами графин.
  - Не затруднит, - герцогиня прошла вновь вдоль стеллажей, повесила плеть на место, а затем, подойдя к небольшому столику в конце библиотеки, где лежали фрукты и стояли несколько графинов с вином и водой, взяла один из них, налила воду в стакан и, вернувшись, с улыбкой подала его принцу.
  - Ты была уверена, что я не смогу? - беря воду из ее рук, тихо спросил он.
  - Нет, судя по рассказам о тебе, тебе это могло доставить удовольствие... - пристально глядя на него, ответила она и медленно вновь опустилась в соседнее кресло.
  Принц выпил воду, отставил стакан и испытующе посмотрел на нее.
  - И ты бы стерпела?
  - Да... меня несколько раз избивали так, что я чудом осталась жива, так что ты бы был не первый...
  - Отец?
  - Если ты имеешь в виду короля, то нет... твой отец очень уважительно относится ко мне... хотя знает, что может и не делать этого, я признаю его власть.
  - Ты признаешь его власть? Да ты вертишь им как хочешь...
  - Ты ошибаешься... я лишь помогаю ему найти правильные решения в различных ситуациях, а он соглашается с ними только по собственному желанию. Он в любой момент может отказаться от них, наказать или казнить меня. Это его право. Я даже не попытаюсь избежать этого... И он это знает.
  - Кстати, как это он снес, что кто-то посмел тебя избивать?
  - Никак, он не знает об этом. Я посчитала, что ему знать об этом совсем не обязательно...
  - А кто это был?
  - Зачем тебе это? Если я не рассказала об этом королю, неужели думаешь, расскажу тебе?
  - Какая ты удивительная... гордая и покорная одновременно... как жаль, что ты не моя, и я не могу отнять тебя у отца... Я понял, почему он так дорожит тобой... Он возможно и не любит, раз вокруг него постоянно свора фавориток, и раз он выдал тебя замуж за другого, вместо того, чтобы отправить мать в монастырь и самому жениться на тебе. Он ценит и уважает... Возможно, он действительно просто твой друг, - принц помолчал немного, а потом добавил, - Я тоже хочу быть твоим другом. Можно?
  - Да, - Алина кивнула, - А теперь как другу, скажи: ты действительно хочешь попытаться стать достойным короны или тебя все устраивает и так... Только не торопись с ответом, мне необходимо знать правду, потому что я не шутила, говоря, что на кону твоя жизнь... Ты пропадешь, если у тебя не хватит сил или ты оступишься. Еще не поздно остановиться, и все оставить, как есть. Потом такого шанса у тебя не будет.
  - Что значит "пропадешь"?
  - Возможно, потеряешь даже потенциальную возможность стать королем, а возможно и вовсе погибнешь. Чтобы выдержать тебе придется быть мужественным и безоговорочно следовать моим советам... Тебе надо будет в каком-то смысле принять мою власть, я, конечно, не буду ни контролировать, ни наказывать, но тебя сурово накажет жизнь, если наперекор пойдешь, и помочь я тебе не смогу... Так что подумай, очень хорошо подумай... это не за девицами в спальне отца подглядывать...
  - Откуда ты знаешь? Об этом никто не знает... он ни разу не поймал меня за этим... - принц с испугом посмотрел на нее.
  - Я много что знаю, о чем никто не только не знает, но и не догадывается, - усмехнулась Алина.
  - Откуда?
  - Просто знаю и все.
  - А кто еще знает?
  - Никто.
  - Ты расскажешь отцу?
  - Зачем? Чтоб унизить его, а он, чтоб потом тебя? Нет, это окончательно испортит ваши взаимоотношения... А я не к этому стремлюсь. Мне необходимо, чтоб ты стал его опорой, его соратником, его другом, наконец... Такие сведения не лучшее начало для чего-то подобного.
  - Зачем тебе это?
  - Если его будут окружать друзья, неспособные предать, он перестанет так нуждаться во мне и, наконец, отпустит меня... - она грустно улыбнулась, - придворная жизнь не для меня, она меня очень тяготит, я терплю ее лишь потому, что это его требование.
  - Ну да, я вспомнил, он ездил насильно возвращать тебя из монастыря... Я думал, ты лишь играла, а выходит, правда хотела... Странно, ты так откровенно ответила...
  - Мы же друзья... Или ты забыл? - она вдруг лукаво улыбнулась, и в глазах ее загорелись задорные огоньки, - Кстати, что ты понимаешь под дружбой? Я совсем забыла спросить... Ну-ка признавайся, а то вдруг мы с тобой в это слово вкладываем совсем разные понятия.
  - Друзья помогают друг другу, не предают... и еще уважают друг друга... Так?
  - Так, - она согласно кивнула, - и еще доверяют друг другу, и не лгут... Поэтому, если не хочешь говорить правду, лучше честно скажи об этом, чем врать.
  - Учту... Ты знаешь, что ты очень красивая... а когда улыбаешься вот так, как только что, ты похожа на фею или волшебницу: ласковую, радостную и веселую. Я не понимаю отца... променять тебя на кучу этой дешевки... я бы на его месте никогда не позволил тебе выйти замуж за другого... ты была бы только моей.
  - Надо же... то есть тебя бы не остановило наличие жены и детей, ты бы разрушил семью и смог бы заменить жену... думаешь, силой можно завоевать любовь?
  - Это было бы более честно, чем то, что делает он.
  - То есть ты бы нормально воспринял, что твою мать отправили бы в монастырь?
  - Она и так сейчас днюет и ночует в церквях... разница небольшая.
  - Она там по собственной воле, а так ее бы отправили насильно. Разница огромная. И о ней я знаю не понаслышке.
  - Насколько я могу догадываться, в детстве тебя отправили в монастырь, не спрашивая твоего согласия, а сейчас ты сама туда убегала... Так что к ней бы это тоже пришло через какое-то время. В монастырях хорошо умеют мозги промывать.
  - Путь к Господу может стать путем страданий, когда по нему заставляют идти насильно. Гораздо приятнее идти им по собственному желанию.
  - Цель иногда может оправдывать любые способы ее достижения.
  - Красивая формулировка, за которой можно спрятать любую гнусность... и она мне не по душе... Кстати, этот путь чреват тем, что не всегда результат оказывается тем к которому стремятся. На чужом несчастье свое счастье не построишь. Я рада, что это не девиз твоего отца.
  - Нет, это именно его девиз... Он не стесняется в выборе средств, когда идет к цели... вот только с тобой он им не воспользовался, даже не знаю почему. Хотя может, именно и воспользовался... - принц задумчиво покачал головой. - Возможно, так все его устраивает еще больше: и от фавориток отказываться не пришлось и ты, как ты говоришь, покорна его власти... и выглядит все пристойно.
  - Ты смешиваешь то, на что распространяется власть государя, с тем на что лишь Господа. Клятву верности супруги перед Господом приносят, и не во власти государя принудить не исполнять ее. От нее отрекаются лишь по собственной воле.
  - Значит, ты не его любовница?
  - Я не буду отвечать тебе на этот вопрос. Думай, как хочешь. Мне все равно.
  - Почему?
  - Это не твое дело. Не надо лезть в чужую жизнь. Ты со своей разбирайся.
  - Мне надо знать.
  - Нет, не надо, - Алина отрицательно качнула головой. - Я знаю, что не надо.
  - Ты сказала: не хочешь говорить правду, откажись говорить... Значит, правду говорить ты не хочешь... А не хотеть говорить правду можно только в одном случае... Получается, что ты такая же, как все остальные... ничуть не лучше... он только фасад красивый тебе устроил в виде герцога.
  - Исходя из твоей логики, получается именно так, - согласно кивнула она.
  - И как герцог, интересно знать на это согласился? Хотя после восьми лет опалы можно и не на такое пойти.
  - Я уже сказала: не лезь во взаимоотношения герцога и короля. Ни к чему хорошему это не приведет.
  - Значит, ты косвенно подтверждаешь, что ты его любовница... Да еще и по собственной воле, коли то не во власти короля, как ты говоришь... А он поимел тебя и бросил. Да ты не лучше этих его шлюх... даже хуже... ты такая же продажная дешевка. Чем он купил тебя? Тем, что сохранил жизнь в своих подвалах, когда казнили твоего первого мужа? Или тем, что позволил избежать пыток, которым обычно подвергают подозреваемых? Чем он расплатился? Свободой, замком и новым мужем или еще что-то добавил?
  - Ой, как у тебя накипело... - вдруг нежно улыбнулась Алина. - Не переживай так. Нельзя, Марк, так душу себе рвать... С чего ты вообще взял, что я считаю, что я лучше, кого бы то ни было? Я действительно ничуть не лучше никого...
  - Значит, ты такая?
  - Я не собираюсь оправдываться, Марк. Это твое право так думать обо мне.
  - И тебе даже не стыдно? Ты молишься, сбегаешь в монастыри, матери моей мозги россказнями о спасении души промываешь, а сама... сама... сама прелюбодействуешь с королем при живом муже!
  - Ты меня, что, видел в его постели, чтоб обвинять? - усмехнулась Алина. - Не видел. Поэтому, и обвинения твои не более чем пустой трезвон... К тому же не тебе судить меня. Я со своей душой как-нибудь сама разберусь.
  - Я не обвиняю, я хочу знать, какое право ты имеешь поучать других, как жить, коли сама в грязи?
  - Я никого не поучаю. Я лишь отвечаю, когда спрашивают совета, и помогаю, если просят о том. Я тебя к себе не звала. И уже неоднократно говорила, что вмешаюсь в твою жизнь, только если сам хочешь.
  - Почему я не могу найти никого, кто способен противостоять ему? Я думал, хоть ты такая... а ты лишь делаешь вид. Почему?
  - Потому, что он - король. К тому же, сильный, мудрый и достойный король.
  - Он деспот, самовлюбленный самодур и развратник, в добавок сильно пьющий.
  - Марк, я могу тебе простить любые оскорбления меня, однако оскорблять в моем присутствии короля я не позволю, - в голосе герцогини зазвучала сталь. - Или ты сейчас же извинишься и признаешься, по какой причине оскорбляешь отца, или я накажу тебя, - она резко поднялась и встала напротив принца.
  - Накажешь? Это позволь узнать как? Отцу нажалуешься? - тот тоже поднялся.
  - Нет, жаловаться я никому не буду, - Алина быстрым движением схватила принца за руку и, сделав шаг вбок, сильно заломила ее ему за спину.
  - Больно... отпусти!
  - И не подумаю, - она подтолкнула, согнувшегося от боли принца лицом к стене и распустила свободной рукой шнур, удерживающий тяжелые гардины. Потом подхватила вторую руку принца и, несмотря на его попытки вырваться, связала ему руки за спиной. Затем, ударив ногой под колени, заставила встать на колени и, еще сильнее заломив руки, привязала их к кольцу в стене таким образом, что принц не мог даже пошевелиться, не испытав сильную боль.
  - Отпусти сейчас же! Мерзавка! Гадина! Распутная дешевка! Ты не смеешь так со мной обращаться! - в голосе принца слышались слезы. - Я не прощу тебя, если сейчас же не отпустишь!
  - Меня можешь обзывать, как хочешь... я уже говорила, это не трогает меня, - усмехнулась Алина, отходя чуть в сторону. - А вот за оскорбление короля тебе придется извиниться, мой друг. Лучше, если ты это сделаешь добровольно, потому что в противном случае мне придется наказывать тебя до тех пор, пока ты не сделаешь это.
  - Изобьешь?
  - Для начала да, а если упорствовать будешь, более изощренно накажу.
  - Ты не посмеешь. Я кричать буду.
  - Кричи. Только как ты думаешь, кто тебе поможет: твой отец, мой супруг или из придворных кто?
  - Ты злобная ведьма.
  - Ты эти слова на время наказания прибереги, чтоб было кричать что. А сейчас лучше мне ответь: может, ты все-таки извинишься?
  - Наказывай! Я все равно не извинюсь, хоть убей!
  - Надо же какая самоуверенность... Думаешь, раз я женщина, наказывать не умею? Ошибаешься. Ты может, не заметил, как у нас все слуги вышколены? Или думаешь, в том супруга моего заслуга? Так заметь, он в замке редко бывает, это я здесь постоянно живу, - она положила ему руку на пояс.
  - Ты хуже него, а еще про дружбу говорила... - принц всхлипнул.
  - Не согласись я на дружбу с тобой, отвела бы я тебя к королю и рассказала, что ты о нем говоришь... Как ты думаешь, он бы быстро заставил тебя извиниться? - она усмехнулась и, немного помолчав, добавила: - Я предлагаю тебе это сделать самому, и лишь своим отказом, ты вынуждаешь меня, тебя наказать. Я не в восторге от этого. Я не люблю наказывать кого бы то ни было, но уж если меня вынудили пойти на это, я стараюсь наказать так, чтобы больше никогда желания быть наказанным не возникало. Понятно?
  - Пугаешь?
  - Нет, честно предупреждаю. Но если откровенно, мне уже надоело тебя уговаривать извиниться, - она решительно нащупала застежку на его ремне.
  - Не надо... я извинюсь... не надо бить... - плечи принца задрожали, и он, уткнувшись головой в стену, заплакал.
  Алина развязала ему руки и, повесив шнур на место, вернулась и села в кресло.
  Принц, как только она развязала ему руки, повернулся и сел на пол, растирая сдавленные шнуром кисти рук.
  - Унизила и довольна? - хлюпая носом, тихо спросил он, искоса взглянув на нее.
  - Во-первых, чем это я унизила тебя? Тем, что требую извиниться за то, за что другим языки вырывают и на каторгу отправляют? При этом согласись ты сразу извиниться, я бы даже касаться бы тебя не стала... Ты сам инициировал эту демонстрацию моей силы, как и в большинстве случаев, когда это делал твой отец. Надо отдавать отчет в собственных действиях, и заранее понимать, какими последствиями они чреваты. Во-вторых, я жду извинений и откровенных пояснений причин, почему ты это сказал. А ждать я не люблю, поэтому не провоцируй меня дальше. И еще учти, фиглярства я не потерплю, извиняться и каяться, будешь абсолютно искренне, иначе очень сильно пожалеешь...
  - Прости, пожалуйста, больше я так говорить не посмею... Сказал, потому что, разозлился, когда понял, что ты живешь с ним и прощаешь ему все... Что еще тебе сказать? Что я еще завидую отцу, ведь он намного сильней и ему дозволено все, он может в любой момент унизить меня, а я не могу ничего противопоставить этому? Так я это уже говорил.
  - Ты знаешь, буйная фантазия, она до добра не доводит. Нельзя быть уверенным в чем-то, пока у тебя нет неоспоримых доказательств. Сейчас ты строишь выводы на домыслах. Это неправильно. Мне все равно, думай обо мне, что хочешь, но учти, уверенность в сделанных таким образом выводах может сыграть с тобой злую шутку.
  - Почему ты не хочешь сказать, если между вами ничего нет? Почему ты молчишь, хотя он уверяет о твоей добродетели на каждом углу?
  - Ты ему веришь?
  - Не особо...
  - Вот видишь, ты не веришь отцу... и ищешь повод уличить его во лжи. Я не хочу, чтоб ты искал повод также уличить и меня. Я просто говорю: это не твое дело, не лезь, разбирайся со своей жизнью и суди ее. Не надо судить других.
  - То есть тебя все же есть в чем осудить?
  - Безгрешен лишь Господь. Каждый человек грешен, но прежде чем стремиться судить других, посмотри на себя.
  - Алина, я не буду судить тебя. Скажи только правду, ну скажи...
  - Зачем, что б ты сделал из меня идола и поставил в угол? Я не идол, я живой человек. Хочешь, можешь верить отцу, что он мне только лишь кузен и друг... не хочешь, не верь... Дело твое.
  - Алина... ну Алина.... Я столько наговорил тебе гадостей... Неужели тебе не хочется сказать, что я подонок, и обвинил тебя необоснованно?
  - Ты не подонок, Марк. Ты очень ранимый и тонко чувствующий человек... Все, что ты говорил мне, лишь из-за боли, что испытываешь сам... Я знаю, ты любишь музыку, поэзию, у тебя неплохие способности к рисованию, но твоему отцу хотелось, чтоб ты развивал другие способности. Чтоб ты учился владеть оружием, скакать на лошади, увлекался чтением описаний военных сражений, стратегией и тактикой боя, фортификацией, ведением переговоров, а так же историей законодательства и законотворчества. Тебе пришлось забросить поэзию и рисование, ведь он высмеивал твои стихи и рисунки. Ты возненавидел все это за то, что это давало повод отцу насмехаться над тобой. Однако развивать должным образом то, что хотелось отцу, ты не стремился, ведь все это не интересно для тебя. Он злился, старался саркастическими замечаниями и унижениями заставить, но это дало обратный результат. Ты замкнулся и научился, глотая обиды, отыгрываться на других. Поверь, Марк у вас с отцом взаимная неприязнь только по одной причине, каждый из Вас желает, чтоб изменился другой, не желая ничего менять в себе. Его уже не переделать, это ты молод и у тебя вся жизнь впереди, прости его и постарайся понять. Ты почувствуешь, что тебе самому стало от этого легче. Любить даже без взаимности всегда приятнее, чем ненавидеть. Не посвящай свою жизнь ненависти и выискиванию его грехов. Они, конечно, есть у него, но пусть он разбирается с ними сам. Живи своей жизнью. Готовь себя стать достойным королем, а не сосудом для хранения обид. Вот не станет его, и что ты явишь своему уже государству: список грехов его прежнего правителя? Возможно, это и заинтересует кого-то ненадолго, а потом-то тебе надо будет решать насущные проблемы, принимать решения, а ты знаешь: как и какие? Что ты умеешь, что ты знаешь? Ты знаешь, опыт прежних правителей, ты историю знаешь? Конечно, на первых порах тебе будет достаточно легко жить за счет казны, собранной твоим отцом. Но дальше потребуются решения и перегиб в одну сторону: разорит казну, в другую: приведет к бунтам, восстаниям и как следствие еще к войнам с соседями, выступить против раздираемого собственными проблемами государства - милое дело, только ленивый не воспользуется этим.
  - Для этого есть советники.
  - Конечно, и многие из них будут решать исключительно свои проблемы за счет твоего государства. При этом, говоря очень красивые слова, а когда разорят государство, во всем обвинят тебя и возглавят против тебя какое-нибудь восстание. И в результате получат не только деньги, но и власть. Так что доверять советникам - хорошо, но проверять каждый их шаг еще лучше.
  - Я буду заставлять всех доносить мне обо всем...
  - И в первую очередь лишишься тех, кто честен и предан тебе. Они, как правило, доносить не умеют, а вот те, кто играют за спиной, в таких делах очень искушены. Разглядеть их обман, обычно удается лишь оказавшись на плахе, но при этом доказать уже ничего нельзя... поздно очень.
  - И что делать?
  - Учиться. Учиться тому, что абсолютно не интересно тебе, но необходимо будущему государю. Тебе действительно, не пригодиться мастерство художника или поэта... это может быть не более чем увлечение, не отнимающее много времени. А вот учиться политике, дипломатии, изучать военное искусство, заниматься изучением законов и законотворчеством тебе придется. Да и физическим развитием заняться бы не повредило.
  - Это все так скучно и утомительно...
  - А кто тебе сказал, что жизнь государя легка, весела и увлекательна? Это тяжелый труд, правда, если это действительно достойный государь.
  - Ты поможешь мне стать таким? - принц, наконец, встал с пола и шагнул к Алине.
  - А ты действительно хочешь?
  - Хочу, только не знаю с чего начать.
  - Ну с чего начать не проблема... главное, чтоб потом желание не пропало... отступиться уже не сможешь.
  - Почему?
  - Я, если Господь позволит, хочу дать тебе почувствовать силу, власть и любовь... отказаться от них ты не сможешь, поэтому у тебя будет выбор: или путем, что я укажу, идти или сойти с него и пропасть.
  - Как ты можешь мне дать это почувствовать?
  - Какая разница как... увидишь, если согласишься, и Господь призрит мою просьбу о том.
  - Я хочу, Алина. Сам хочу. И слушаться тебя буду и все выполнять постараюсь... Только ты... это... - принц замялся, - прости, за то, что наговорил тебе... ты не заслуживаешь таких слов... Не обижайся, пожалуйста, и прости.
  - Мне приятно, что ты извинился, конечно, но если честно, твои слова меня ничуть не обижали. Я простила тебя и без твоих извинений.
  - Тебя не обижают оскорбления?
  - Не обижают, и сейчас поясню почему. Вот представь себе: ты твердо знаешь, что на тебе чистый костюм, а кто-то скажет, что одет ты в грязные лохмотья. Вряд ли ты обидишься, ведь для тебя очевидно, что или человек не в себе, или у него не в порядке зрение, в любом случае ему остается лишь посочувствовать, ведь ты-то знаешь, что он говорит явный бред. А вот если на тебе действительно грязные лохмотья, тогда тем более нечего обижаться. Ведь если ты принял решение их надеть, то это твое осознанное решение, и упрекнуть тут кроме себя некого, а если ты это уже сделал сам, еще до того, как кто-то указал пальцем на то, во что ты одет, то тебе его слова не будут обидны. Ты это уже пережил и готов сам нести ответственность за то, что на тебе надето. В общем, все зависит от того, чувствуешь ли ты себя униженным и оскорбленным, снося унижения и оскорбления или нет.
  - Неужели ты не стремишься, чтоб о тебе были хорошего мнения?
  - На всех все равно не угодишь. Я считаю, что человек должен вести себя так, чтоб не стыдиться себя сам и быть честным перед Богом, тогда мнение окружающих уже не играет никакой роли.
  - Ты научишь меня вести себя так?
  - Постараюсь. Так ты точно решил?
  - Да, - кивнул принц.
  - Тогда поклянись, что, во-первых, будешь покорен отцу и не будешь участвовать ни в каких заговорах против него, а во-вторых, будешь следовать моим советам.
  - Клянусь, - принц клятвенно поднял руку, - я буду покорен отцу, не буду участвовать в заговорах, и буду следовать твоим советам.
  - Тогда пойдем, - Алина решительно поднялась.
  - Далеко ты собралась?
  - В церковь.
  - В церковь? - непонимающе переспросил принц. - Зачем?
  - Мне необходимо вымолить у Господа дозволение на то, что я собралась сделать... мне нужно его благословение.
  - И как же он тебе даст его? Он что говорит с тобой? - пораженно взглянул он на нее.
  - Нет, - Алина качнула головой, и повернулась к двери, тихо добавив: - но я чувствую его ответ.
  - Что ж, тогда пойдем... Никогда не видел, как благословляет Господь и дает ответ, который можно почувствовать. Занятно посмотреть, - усмехнулся принц.
  В то же самое мгновение Алина, которая уже направилась к двери, развернулась и, шагнув к принцу, посмотрела ему прямо в глаза. В ее глазах пылал гнев.
  - Ты что это такое говоришь? - в ее тихом голосе слышалась плохо сдерживаемая ярость. - В таком тоне о Боге не говорят! Я тебя ведь не в балаган позвала. В церковь ходят, чтобы Господу молиться, а не на занятное представление смотреть. Лучше порог церкви вообще не переступать, чем с такими мыслями туда идти. Ты что, в Бога не веруешь, что такой тон и такие слова себе позволяешь?
  Марк удивленно уставился на нее. За одно мгновение герцогиня преобразилась. От ее спокойствия и выдержки не осталось и следа, она стала походить на разгневанную фурию или разъяренную дикую кошку, подобравшуюся, словно для прыжка. От нее веяло такой сконцентрированной силой, что казалось еще мгновение, и она растерзает его. Он потупил взгляд и медленно опустился на колени.
  - Простите, Ваша Светлость, это была неуместная попытка пошутить. Действительно, я несколько забылся и раскаиваюсь в этом. Больше я постараюсь подобного не допускать. Я, правда, не очень сильно набожен, но, конечно же, верую в Бога, - он перекрестился. - Прости меня, Господи... коли согрешил этим, то невольно.
  - Что ж, будем считать, инцидент исчерпан. Вставай. Но запомни, еще раз что-то подобное себе позволишь - пожалеешь. И еще учти: молиться о тебе буду, поэтому постарайся сам помолиться тоже, а не конца моей молитвы ждать... а то, и не дождаться можешь...
  - А о чем молиться-то надо, Алина? - медленно поднимаясь, спросил принц.
  - Как о чем? О том, что достойным Государем хочешь быть, что готов следовать воле Божьей и просишь направить на путь истинный.
  - Понял...
  
  Они прошли в маленькую замковую церковь. Увидев их, служительница тут же зажгла все свечи и светильники и удалилась, чтобы не мешать. Алина опустилась на колени перед большим распятьем и, склонившись к самому полу, что-то распевно заговорила. Принц не понимал ни слова из того, что она то ли говорила, то ли пела. Он тоже опустился позади нее на колени и, молитвенно сложив руки, начал про себя повторять ту молитвенную фразу, что сказала ему Алина: "Господи, хочу быть достойным государем, готов следовать воле твоей, направь на путь истинный".
  Алина несколько раз приподнималась с пола и вскидывала руки вверх, голос ее мелодично журчавший, словно спокойный ручеек, при этом набирал мощь и то взывал, то надрывно молил, а потом слезно о чем-то умолял, постепенно вновь стихая, после чего Алина вновь покорно склонялась к полу.
  Так продолжалось довольно долго. Марк то повторял, свою коротенькую молитву, то, отвлекшись, начинал заинтересованно наблюдать за Алиной но, спохватившись через какое-то время, старательно отводил от нее взгляд и вновь возобновлял прерванную молитву.
  Через какое-то время, он почувствовал, что что-то необъяснимо изменилось. Как будто воздух стал более упругим, и при этом стало легко дышать и еще почему-то очень легко и радостно стало внутри. В это мгновение Алина, воскликнув: "Благодарю, Господи!", склонилась еще раз к полу, а потом резко поднялась:
  - Пойдем! - бросила она Марку и, не оборачиваясь, вышла из церкви.
  Марк тоже поднялся и поспешил за ней. Они прошли на восточную сторону высокой замковой стены.
  - Все вон! - махнула Алина рукой охране, и через минуту на стене кроме них не осталось никого.
  - Иди, вставай сюда, - она указала рукой на край.
  Принц вскарабкался на край стены и почувствовал, что Алина встала сзади положив свои руки ему на плечи. Он посмотрел вниз и испуганно покачнулся. Под его ногами была восьмидесятиметровая стена, переходящая в ров.
  - Не смотри вниз и не бойся ничего! - крепче схватила его за плечи Алина, и тихо, но очень уверенно приказала: - Смотри, на рассвет! Всматривайся в него!
  Вдалеке действительно еле-заметно заалело небо. И Марк стал смотреть туда и вдруг, словно в сон провалился. Вот он один, и Алины нет и замка... и тут он ощущает, что он в доспехах и на коне, а в руке у него меч, а на него движется тяжеловооруженный всадник в темных доспехах без эмблем с копьем на перевес. Он оглядывается, ища, куда можно спрятаться или убежать, и понимает, что никуда и помощи ждать не от кого. Он пытается развернуть коня, чтобы заставить его ускакать, но тот лишь топчется на месте, а темный всадник все ближе и ближе. Тогда он поднимает меч и ждет. Все свои силы Марк вложил в удар, которым встретил противника и тот рухнул к ногам его коня. Ликование, которое охватило его, было непередаваемым. Он выстоял и победил. Он смог... И тут вдруг и его конь, и поверженный всадник исчезают... Он стоит на возвышении, окруженный толпой людей, которые ликуют и кричат что-то... что не разобрать, но понятно, что они славят его. При этом ему так хорошо и радостно, что и словами не описать. Марк не испытывал такого никогда, он наслаждается этими ощущениями, как вдруг, словно унесенная порывом ветра, толпа людей исчезает, а рядом появляется она. Черты ее лица Марк никак не может разглядеть, они все время расплываются, изменяясь... Но рядом с ней так хорошо... что хочется весь мир бросить к ее ногам, за один ее взгляд, за одну улыбку, а когда она вдруг приблизилась к нему и коснулась губами его губ, Марку показалось, что земля ушла из-под его ног, а сердце готово разлететься в клочья. Он попытался крепче прижать ее к себе, как вдруг почувствовал, что рукой хватает воздух. Он тряхнул головой и очнулся. За плечи его крепко держала Алина, и они стояли на краю стены, а перед ними алел уже разгоревшийся закат.
  - Налюбовался? - тихо спросила она и осторожно потянула его за плечи назад. - Тогда спускайся.
  - Что это было? Я видел будущее? - спускаясь, спросил он.
  - Нет, только чувства, к которым стоит стремиться, и которые стоит испытать, - ответила она
  - Та женщина или девушка... Она кто? Ты?
  - Нет, конечно. Эта та, которую ты пока не знаешь, ты еще не нашел ее, но обязательно найдешь, - она улыбнулась и тихо добавила: - Извини, я оставлю тебя. Хочешь, тут постой, хочешь, к себе в комнаты иди. Потом поговорим. Я очень замерзла и устала...
  Только сейчас Марк заметил, что герцогиню бьет сильная дрожь, и у нее посиневшие губы и кончики пальцев. Она быстро развернулась и спустилась вниз. Оставшись на стене, Марк видел, как во дворе она столкнулась с герцогом, и как тот, испуганно подхватив ее на руки, прижал к себе и быстро унес в замок.
  - Это она, это была она... она солгала, я уверен... и я добьюсь ее, чего бы мне это не стоило... Пусть нескоро, но добьюсь... и ничто не остановит меня, - тихо прошептал он.
  
  
  - Алина, ну разве можно так? Руки просто ледяные... Ну что за блажь в таком виде встречать на стене рассвет? Неужели трудно было приказать меховой плащ принести? Прям, как маленькая... Неужели заболеть хочется? Хуже ребенка ведь... Вот из дочерей бы кто такое учудил, право слово выдрал бы, - тихо выговаривал герцог супруге.
  Они сидели на кровати в ее комнате, и он, плотно укутав ее в меховой плащ, крепко прижимал к себе. В это время вбежавший слуга внес большой кубок с вином.
  - Горячее, Ваша Светлость, как Вы приказали, только чтоб не обжечься...
  - Пробовал кто? - герцог, протянув руку, взял кубок.
  - Горничная герцогини пробовала, - с поклоном ответил слуга, добавив, - не из кубка, конечно. Ей отлили.
  - Иди, - герцог нетерпеливо повел головой, и слуга тут же выскочил за дверь.
  - Выпейте, дорогая, Вам это необходимо.
  - Алекс, я не хочу вина... Я сейчас и так согреюсь, вон, как камин горит жарко... лучше горячий чай прикажите сделать, если хотите, что б я горячее что-то выпила.
  - А ну пейте! И без разговоров. Кто слушаться меня обещал? Так вот, исполняйте, - шутливо прикрикнул он на нее и вложил кубок ей в руки. - Давайте залпом, дорогая. Сделайте вдох и сразу выпейте.
  Алина выпила и передернулась: - Что вы все хорошего в нем находите? Ничего приятного.
  - Вот сейчас, минут через пять согреетесь, озноб прекратится, и уснете. Тогда и поймете, что в нем хорошего, моя дорогая. Лучшее лекарство и от холода, и от простуды. Правда, в умеренных количествах. Не больше бочонка за раз, - ласково поглаживая ее по плечу, проговорил он.
  - Намекаете, что я должна радоваться, что Вы не бочонок меня выпить заставили?
  - О, дорогая, Вы уже начали шутить, это хорошо, значит, постепенно оттаиваете. Сейчас я горничную позову, чтоб помогла Вам переодеться и уложила.
  - Не уходите, Алекс... побудьте со мной... мы так редко бываем вдвоем последнее время... - тихо проговорила она, крепче прижимаясь к нему.
  - Дорогая, а поить-то Вас оказывается полезно, не только для Вашего здоровья... Что ж не хотите горничную, могу и сам помочь, - он ласково улыбнулся и погладил ее по волосам, а потом, осторожно сняв диадему, начал вынимать из прически шпильки, удерживающие длинные локоны, пока они тяжелой волной не упали на кровать. Затем бережно уложил супругу на подушки и начал распускать шнуровку на ее платье.
  - Это что такое? - тихо спросил он, заметив под тонкими кружевами нижней сорочки глубокие следы от корсета на ее нежной коже.
  - Красота требует жертв, - усмехнулась она, облегченно вздыхая, - у платья на редкость неудобный корсет.
  - Почему не сказали, когда брали его?
  - Там иначе сделать ничего нельзя... это крой такой.
  - Тогда зачем согласились взять его?
  - Я видела, как оно понравилось Вам... Это все быстро пройдет, - Алина нежно улыбнулась. - Это пустяки.
  - Чтоб больше не смели надевать его! Понятно?
  - Алекс... Что с Вами? Мы столько заплатили за него...
  - К черту деньги! - он резко рванул платье с ее плеч.
  - Алекс, во-первых, не ругайтесь, а во-вторых, подождите. Не хотите, чтоб я носила его, давайте продадим...
  - Что?! Чтоб кто-то носил Ваши вещи? Да никогда! - он рванул платье сильнее, и, разрывая, полностью сорвал его с жены, а затем швырнул в пылающий камин.
  - Алекс... - ахнула она, - там вышивка... это год работы вышивальщиц...
  - Да хоть десять лет работы... Если портниха такая тупая, что не умеет использовать достойно труд своих мастериц, то это не мои проблемы. И я клянусь, она не раз пожалеет, что подсунула нам такое платье...
  - Алекс, Алекс, успокойтесь... Вы что... не надо так нервничать... Это впервые у ее платья такой неудобный корсет, да и то только потому, что ей хотелось подчеркнуть и роскошь платья и достоинства моей фигуры...
  - Достоинства Вашей фигуры, моя дорогая, не нуждаются ни в каком подчеркивании... - хмуро бросил герцог, глядя на догорающие остатки платья. - И мучить Вас ради того, чтобы на Вас могли поглазеть окружающие я не намерен. Вы будете носить лишь то, что удобно.
  - Хорошо, Алекс, конечно... как скажете. Только не надо злиться. Я заранее предупрежу ее, и она будет предлагать мне лишь платья, которые удобны. Ну что Вы так разозлились?
  - Почему Вы так наплевательски относитесь к себе? Почему Вы готовы постоянно жертвовать своими интересами в угоду всем? Если Вы забыли, какого Вы рода, то будьте любезны, хотя бы помнить, что Вы - моя супруга!
  - Алекс, я ни на секунду не забывала этого... Это платье было для Вас... я ведь уже сказала, что видела, как оно понравилось Вам... я думала, что Вам будет приятно видеть меня в нем... Ну не сердитесь... я хотела Вас порадовать, а вышло все наоборот.
  - Считаете, меня могут радовать такие следы на Вашем теле? - он шагнул к ней и, приподняв с подушек, аккуратно стянул с ее плеча нижнюю сорочку, - Такие отметины допустимы лишь на телах провинившихся рабынь, а не моей жены. И портниха мне очень дорого заплатит за них... Жизнью заплатит, а перед смертью еще помучается вдоволь.
  - Алекс, ну что Вы... не надо... - Алина ласково обняла его и прижалась к нему, - Пообещайте, что не тронете ее... иначе я сильно огорчусь... ну пообещайте...
  - Хорошо, если сделаете своей вассалкой и при мне накажите ее, не трону.
  - Алекс, она прямая подданная короля, ее мастерицы обшивают весь двор... Как я могу? Вы что?
  - Я не заставляю... Не хотите, чтоб портниха сменила сюзерена, сменим саму портниху, - герцог ласково погладил по спине супругу, - я думаю, король сможет быстро найти ей замену из ее же ближайших мастериц, которой дарует и ее имущество и ее привилегии.
  - Алекс, я знаю, Вам ничего не стоит добиться этого... но не надо... прошу... она одна из лучших портних... у Вас самого никогда не было к ней претензий... все Ваши костюмы, да и мои платья были великолепны и всегда сделаны в тот срок, что она обещала... Алекс, это платье... это жертва удобством ради красоты... и не более того... Она хотела, чтоб я очень красиво выглядела. Понимаете?
  - Понимаю, только жертвовать пришлось Вам, а не ей.
  - Я сама согласилась на это.
  - А я не позволю, что б кто-то вынуждал мою жену на такие жертвы. И тот, кто уже вынудил, будет строго наказан. Не хотите это сделать сами, сделаю я, - герцог попытался высвободиться из объятий жены и встать.
  - Алекс, Алекс... - герцогиня еще сильнее обняла его, не давая ему сделать это, - хорошо... хорошо... Я добьюсь у короля, чтоб он отдал ее мне... лишь позвольте, я сама решу, за что и как ее будут наказывать... и пообещайте, что не заставите меня ни налогами ее облагать, и сами наказывать не станете...
  - Хорошо, уговорили... Вы умеете уговаривать, моя дорогая... - он перестал пытаться высвободиться и сам притянул ее к себе, нежно целуя в шею и плечи.
  Минут через десять он резко отстранился от нее и, старательно отводя взгляд, достаточно холодным тоном проронил: - Все, ложитесь, Алина, и постарайтесь уснуть. Вам это необходимо.
  Затем стремительно поднялся и, не оборачиваясь, вышел. Герцогиня не стала останавливать его. Она догадывалась, куда и зачем он пошел. Слабый, испуганный женский вскрик в коридоре подтвердил ее догадки. Она поняла, что муж даже не стал озадачиваться долгими поисками, остановив свой выбор на первой, кто подвернулась ему под руку.
  
  
  
  13
  
  
  Кэти, испуганно потупившись, стояла перед матерью. В углу на коленях тихо плакала Сьюзен, которая попыталась вмешаться и показать, что в происшедшем виновата она, за что была сурово отчитана герцогиней и отправлена стоять на коленях в углу.
  - Я еще раз спрашиваю, Катарина: ты в состоянии сама контролировать свои поступки и мысли или нет?
  - В состоянии... - Кэти еще ниже опустила голову.
  - Тогда почему не контролируешь? Почему твоя голова занята лишь поисками способов хоть каким-то образом, но оказаться поближе к придворной жизни? Ты не этим должна заниматься! Не для тебя это! Сколько еще раз тебе это говорить?
  - Но почему? Почему, матушка? Я же только посмотреть... Я ведь только на лестнице была, меня там кроме отца и не видел никто...
  - Катарина, мне надоело объяснять тебе из раза в раз одно и то же. Надоело говорить, что не сможешь ты против соблазнов той жизни устоять, если даже в этой не выдерживаешь... Считай, что это мое непреложное требование, за неисполнение которого буду наказывать. Все! Иди, готовься.
  - Да, матушка, - Кэти покорно кивнула и прошла в комнату для наказаний. Она слышала, как громче заплакала Сьюзен, и как мать раздраженно проговорила:
  - Хватит меня за платье дергать! Считаешь, что виновата, марш на конюшню, покажешь, что десять ударов дать тебе велела, а нет - в угол вернись, и что б больше звука от тебя не слышала!
  После чего послышался звук шагов, и хлопнула дверь. Кэти поняла, что Сьюзен отправилась на конюшню. Тяжело вздохнув, она стала готовиться к наказанию.
  
  Наказав Кэти, Алина направилась к себе, и увидела герцога, ждущего ее у дверей.
  - Что-то случилось, Алекс?
  - Поговорить хочу, дорогая.
  - Заходите.
  Они вошли. Герцог, раздраженно бросив ее камеристке: "вон!", плотно закрыл за той дверь и прошел в гостиную, где сел на диван.
  - У нас проблема, моя дорогая, - пристально глядя на нее, проговорил он. - Король уже с утра наопохмелялся так, что еле на ногах стоит, и требует ехать на охоту, и отговорить его у меня не получилось.
  - И в чем проблема? Пусть едет. Выпивши, в седле он держится лучше, чем на ногах, да и на свежем воздухе быстрее протрезвеет.
  - Он хочет, чтоб Вы поехали тоже.
  - Хорошо, поеду. Что еще?
  - Он хочет не совсем обычную охоту, дорогая...
  - А какую? Как в прошлый раз: на голых девиц, прячущихся в кустах?
  - Если б все было так просто, я бы не пришел к Вам... Он хочет, чтоб для него загнали вепря, и он сразился бы с ним лишь с кинжалом в руке. Он хочет посвятить этот подвиг Вам.
   - Алекс, у него с головой все в порядке?
  - Сомневаюсь... но его уже не остановить... Это все эта мерзавка, Лидия, устроила...
  - А Вы где были?
  - Рядом... но она очень умно его подцепила, я и не сообразил сразу... а когда сообразил, уже завертелось все... Вы можете что-то сделать?
  - Что Вы хотите, что бы я сделала?
  - Не знаю... сказали, что ему нельзя ехать, что видели, что ему угрожает опасность...
  - Я не смогу ему соврать, не видела я ничего, - мрачно проговорила, Алина.
  - Тогда в будущее загляните...
  - Я что Вам, гадалка или ясновидящая какая?
  - Но Вы же предвидите опасность.
  - Я вижу то, что мне дается, а не то, что я хочу увидеть. Сколько раз Вам это говорить?
  - Послушайте, дорогая, может тогда обойдется все, если Вы ничего не видели?
  - Если опасность очевидна, какой смысл мне еще иным способом знать о ней? Как Вы думаете, если ему в голову взбредет со стены замка вниз спрыгнуть, он что: не разобьется, если я не видела ничего или как?
  - Господи, Алина, тогда я не знаю, о чем просить. Помолитесь за него что ли... А еще лучше придумайте, как отменить эту охоту... Я конечно уже распорядился, чтоб нашли самого чахлого вепря во всем лесу... чтоб только еле ноги передвигал... его ищут. Я согласен вытерпеть все его издевки по этому поводу, лишь бы он не покалечился или того хуже не погиб... Но Алина... Вы ведь понимаете, что иногда и полудохлый вепрь способен на многое, когда спасает свою жизнь... А король пьян... очень пьян, Алина.
  - Пойдемте, мне надо посмотреть на него... может, и придумаю что-нибудь, - герцогиня тяжело вздохнула и поднялась.
  
  
  Алина вместе с супругом вошла в зал, где развлекались уже с утра изрядно выпившие гости.
  - А вот и Алекс с моей несравненной кузиной... Ты приказал загнать самого большого вепря для меня? - король пьяно приподнялся с кресла и просто повалился в него обратно, - Алиночка, радость моя... Сейчас мы поедем в лес... и я покажу тебе, что настоящие витязи еще не перевелись. Я посвящу тебе мой подвиг. Ты увидишь, как поверженный вепрь рухнет к твоим ногам. Алекс, ты, кстати, нашел мне подходящий кинжал?
  - Я приказал оружейнику выбрать лучший, - мрачно проговорил герцог.
  - Вот, это дело... а то: "несвоевременная затея, несвоевременная затея", "сейчас не сезон, и погода не та". Еще бы сказал, что охотник не тот...
  - В Вашем мастерстве охотника и бойца никто не сомневается. С чего Вы решили, что его надо доказывать? - все тем же мрачным тоном осведомился герцог.
  - Сестрица моя сомневается... намекает, что я горазд, лишь по связанным мишеням стрелять, вот мы ей нос и утрем... - король кивнул на злорадно улыбающуюся в углу Лидию.
  - Артур, Вы решили прикончить моего любимого вепря, лишь бы перед герцогиней Ротен покрасоваться? Чем она Вам так угодила сегодня, что Вы в угоду ей, решили меня так обездолить?
  - О чем ты, Алиночка?
  - Скоро у меня вообще все кабаны размером с кролика будут... Вот она рада-то будет...
  - Я не понимаю, Алина.
  - Вы собрались убить лучшего производителя.
  - Хорошо, Алина... пусть загонят другого...
  - Вы хотите, сражаться с недостойным Вас кроликом взамен вепря? Нет уж, такой комедии я допустить не могу... Вы король, а не комедиант, поэтому, хотите лишить меня последней радости, лишайте... я никогда с Вами не спорила, и, как и всегда, приму Вашу волю, пусть герцогиня Ротен будет счастлива, ей нравится, когда меня чего-то лишают. Так развлечемся напоследок, это будет последняя, красивая охота...
  - Ты что, считаешь, что она какие-то козни строит? - пьяно нахмурился король.
  - А как же иначе? Она, как и все, не может не понимать, чем закончится этот поединок, однако постаралась заставить Вас пойти на него. Причем как раз сейчас, в самом начале гона... Это может объяснять лишь ее злой умысел. Но я не против, ради того, чтобы Вы были довольны, Артур, я согласна пожертвовать и большим. Поехали... Алекс, Вы, кстати, приказали оседлать лошадей?
  - Нет, еще, дорогая, но сейчас прикажу, - кивнул ей герцог.
  - Прикажите, а я пойду, переоденусь... лучше, наверное, в черное... Артур, ведь Вы не будете возражать, я надеюсь? У меня сегодня такой печальный день...
  - Алина, я ничего не понимаю... ты запутала меня в конец... Алекс, подожди с лошадьми. Какой печальный день? Чего тебя хочет лишить Лидия? Какая последняя, красивая охота? Какие кролики вместо вепрей? Я ничего не понимаю... - король раздраженно потряс головой.
  - Что тут непонятного? Вы с Алексом перебили лучших кабанов в наших лесах... остались все такие мелкие, что кролики... но егеря нашли великолепного красавца... Я так радовалась... У меня были грандиозные планы улучшить поголовье кабанов в наших угодьях... Я просила Алекса не трогать его, он обещал... но об этом видимо узнала герцогиня Ротен... вряд ли это просто совпадение... и решила Вас заставить уничтожить его, и именно сейчас, пока он не покрыл самок.
  - Алекс,- король раздраженно повернулся в сторону герцога, - почему ты не сказал мне об этом?
  - Я пытался, Ваше Величество...
  - Пытался он... как же... бубнил лишь: "не сезон, не сезон", пойди разберись, что имел ввиду... Ладно, Алиночка, не трону я твоего красавца... а с кроликами действительно не с руки как-то тягаться... пусть сестренка злобствует и считает, что я фиговый охотник... разведешь потомство, вот тогда мы ей покажем... а сейчас тогда пусть лучше танцовщиц твой супруг позовет, - он приподнялся и громко произнес: - Охота откладывается до лучших времен, господа! - и пьяно хихикнул. - Пока моя кузина поголовье достойных кабанчиков не разведет... - потом вновь сел и повернулся к ней: - Алиночка, иди, возьми яблочко, скушай и не переживай так... а то ты бледненькая что-то... будь спокойна, покроет твой вепрь всех самок в лесу, мы с Алексом его не тронем.
  - Благодарю Вас, мой государь, - Алина улыбнулась и отошла к столику с фруктами.
  Герцог в это время обернулся к дворецкому: - Танцовщиц, Рон! - а потом шагнул к королю и очень тихо на ухо проговорил: - Я могу распорядиться, чтоб привели парочку очаровательных девственниц в Вашу комнату отдыха. Одна немножко просвещена, что делать положено, а вторая абсолютно чиста, свежа, невинна и понятия ни о чем не имеет. Вы как предпочитаете обеих сразу или по очереди?
  - По очереди, и та, что неосведомленная, пусть первой будет. Кстати, где ты находишь таких, Алекс? - пьяно усмехнувшись, так же шепотом ответил тот.
  - Мне их привозят все, зная, что я плачу за них золотом, - усмехнулся в ответ герцог.
  - Да, я помню, ты говорил как-то... Слушай, Алина сегодня что-то бледненькая очень...
  - Вы ее очень, государь, с этим вепрем расстроили, она прям, с лица спала, как услышала... Вы же знаете, какая она впечатлительная... Тогда со щенком ведь больше недели не говорила со мной...
  - Точно... я тогда еще мирил вас... И дернуло меня с Лидией спорить... вечно она какую-нибудь пакость удумает... Кстати, - король вновь перешел на доверительный шепот, - может, сегодня Алине лучше не знать о девочках? А то она всегда сильно нервничает, когда узнает или становится свидетельницей чего-то подобного, не будем ее, пожалуй, еще больше расстраивать сегодня... Отошли ее куда-нибудь, но так чтоб она не обиделась...
  - Я нашел ей замечательное занятие. Сейчас ей портниху доставят... Она должна несколько платьев для нее и дочери привезти на примерку.
  - Великолепно. Кстати, как твоя старшая дочь? Я что-то не видел ее здесь ни разу.
  - Алина ее никуда не выпускает и развлекается тем, что заставляет молиться с утра и до утра. Дочь теперь без ее разрешения и шагу ступить не смеет, и слушается во всем.
  - А что дальше с ней делать будешь?
  - Пока Алине не надоест, при ней будет, а надоест, или в монастырь какой сдам или мужа строгого ей найду.
  - Дело, - кивнул король.
  - О чем секретничаете? Обсуждаете чем заменить в меню ужина жаркое из неубитого вепря? - к ним подошла Алина с яблоком в руке.
  - Нет, это мы еще не успели обсудить, дорогая, - улыбнулся ей герцог, - я просил короля позволить Вам удалиться, для Вас портниху привезли, как я и обещал... Так вот, государь разрешил.
  - Да, Алина, иди, потом расскажешь, что стоящего она тебе привезла и чем будешь нас радовать. Вчерашнее платье было сказочно хорошо.
  - Вы не возражаете, Ваше Величество, если я провожу жену? - герцог взял Алину за талию.
  - Нет, не возражаю, Алекс. Я тоже, пожалуй, пойду, передохну в комнате отдыха. Распорядись, чтоб меня тоже проводили и там не беспокоили... А как Алину проводишь, приходи, я с удовольствием с тобой пообщаюсь, - король постарался незаметно подмигнуть герцогу.
  - Как прикажете, государь, - герцог обернулся к Рону и, сделав какой-то знак рукой, проговорил: - Его Величество отдохнуть желает, проводи.
  
  Пройдя в одну из приемных зал вместе с Алиной, герцог закрыл дверь и, притянув Алину к себе, тихо на ухо прошептал: - Какая же Вы умница, миледи... и ведь не солгали ничего почти... я ведь правда, того красавца, что тебе показывали, обещал не трогать...
  - Что значит "почти"? Я ничего не солгала.
  - Кабаны размером с кролика, я таких не видел... если только поросята...
  - Это было утрирование или художественное преувеличение, вернее приуменьшение, причем, однозначно понятное, а никак не ложь.
  - Хорошо, хорошо... Вы не солгали ни словечка. Кстати, Вы не забыли, что обещали сегодня на рассвете?
  - Да, помню... а Вы, как я понимаю, постарались быстрее подтолкнуть меня к исполнению обещания. Неужели так не терпится?
  - Не терпится... Да, к теме о наказаниях... Вы наказали Катарину?
  - Да.
  - Я проверю... Девчонка снова распустилась, видно не особо строго Вы с нее взыскиваете.
  - Да строго... просто тяжело ей сейчас очень. Ей любви, развлечений, романтики хочется, а приходится все желания смирять и покорно то задания мои выполнять, то молитвы или Библию читать. Пожалели хоть бы Вы ее, поговорили бы разочек с ней по-доброму. Ведь даже если ест она с нами, Вы лишь ругаетесь на нее.
  - Алина, Вы так до сих пор так и не поняли? Ей не доброта и жалость нужна, а жесткий контроль.
  - Не волнуйтесь, я полностью контролирую ее...
  - Хорошо если так... - кивнул он и вдруг лукаво усмехнулся. - Кстати, Алина, Вы сами портниху наказать решили? Я бы с удовольствием понаблюдал за этим.
  - Не мое то дело, - презрительно скривив губы, Алина недовольно повела плечом. - Вот дочь поучить могу, а снисходить на такой уровень, увольте... Коль не заставите, конечно...
  - Алина, как я могу? Вы абсолютно правы, не Вам снисходить до такого... Простите, я, не подумав, сказал. Пусть мальчик Ваш накажет, а мы посмотрим... Наконец, хоть чем-то займется, а то ведь, как вернулись Вы, и не подпускаете его к себе, а он бедный мается без дела, как бы не учудил что, подобно Катарине...
  - Не учудит. Он Вас до судорог боится и никак поверить не может, что Вы не станете сводить с ним счеты.
  - Успокойте его: счеты сводить не стану, а вот если Вам вдруг досадит чем-то, всю шкуру с него спущу.
  - Он старается... Вы же сам видите, как старается. Он ведь теперь считает, что обоим нам не угодил и изо всех сил стремится заслужить прощение. Кстати, не только мое, заметьте.
  - Хотите, чтоб я себе его забрал?
  - Вы чрезвычайно догадливы, милорд, хочу. В таком возрасте быть пажом при женщине, не самая лучшая доля.
  - Мне очень хочется сделать Вам приятное, моя дорогая, но извините. Вам нужна охрана, и этой охраной будет он, а не будет, значит, отправится либо в королевскую темницу, либо на каторгу. И не спорьте!
  - Когда я спорила? Я с Вами теперь вообще не спорю.
  - Вот и не спорьте. Лучше портниху позовите и платьями займитесь. А потом к королю можете заглянуть, чтоб пожаловаться...
  - Алекс, Вы ведь, наверняка, ему новых девочек отправили. Зачем меня зовете? Чтоб я посмотрела, как вы развлекаетесь с ними?
  - Только он...
  - Алекс я знаю о нем все... он ничего не скрывает... так что можете не стараться... мне, кстати, неприятно не только, что он с ними делает, но и что Вы их для него готовите...
  - Я не готовлю... мне некогда. Я либо при нем, либо при Вас.
  - Так их Вам что, уже готовых таких вручают что ли?
  - Угадали.
  - Тогда кто их так дрессирует и где? Ведь не леди же Гиз, которой Вы поручили следить за ними здесь...
  - Алина, ну зачем Вам это знать? Что Вам даст имя того, кто делает эту грязную работу? Если б Вам это было нужно, Вы бы уже знали ответ и без меня... Разве не так?
  - Возможно... - она задумчиво склонила голову набок. - Ладо, идите, он ждет Вас, он любит таких как Вы зрителей. Скольких велели ему привести?
  - Двух. Я думаю, они быстро ему наскучат, особенно первая, так что можете особенно долго и не ждать, к тому же Вы ведь знаете, как он относится к Вашему присутствию, так что он в любом случае не обидится...
  - Я знаю. Он будет только рад, - мрачно проговорила она и отвернулась.
  Герцог удовлетворенно хмыкнул, ему нравилось заставлять Алину почувствовать, насколько развратен или жесток король, которому они так верно служат и оберегают. Потом он нежно притянул ее к себе и поцеловал в плечо:
  - Ну не будьте к нему так строги, Вы же знаете причину по которой он так ведет себя... Кстати, хоть он и решил не огорчать Вас сегодняшним действом, но поверьте мне, будет лучше, если Вы застанете хотя бы его конец... для девочек будет лучше... - он помолчал немного и тихо спросил: - Так Вы постараетесь придти пораньше, моя дорогая?
  - Да, да, Алекс, - раздраженно проговорила она, - я доставлю удовольствие и Вам, и ему своим присутствием, и приду настолько рано, насколько быстро сумею найти повод, чтобы выполнить свое обещание... Поэтому чем раньше Вы прикажете привести сюда портниху, тем быстрее я смогу это сделать.
  - Хорошо, сейчас ее приведут, - кивнул герцог и вышел.
  
  Портниха вошла в сопровождении двух мастериц несших на вытянутых руках несколько платьев и, чуть поклонившись, громко проговорила:
  - Добрый день, Ваша Светлость. Я привезла все Ваши заказы... Как Вы, надеюсь, понимаете, они еще не до конца готовы. Мы обговаривали с Вами другой срок их исполнения... Однако сегодня Его Светлость, герцог передал записку с требованием срочно все привезти и показать... и прислал за мной охранников... Я, конечно, не посмела бы ослушаться и так, Вы одни из самых моих привилегированных заказчиков... я всегда стараюсь все сделать, чтоб угодить и Вам, и герцогу. Поэтому не понимаю, зачем нужны были охранники. И еще не понимаю, чем вызвано подобное требование столь срочного показа Вам неготовых нарядов, ведь мы провели примерку, и Вы все одобрили...
  Она была высока ростом и очень дородна. Ее двойной подбородок мелко подрагивал. Было заметно, что она очень раздражена, но пытается это раздражение скрыть. Алина рядом с ней выглядела хрупкой и точеной статуэткой, которую та может раздавить одной рукой.
  - Леди Стейн, - высокомерно и сквозь зубы процедила Алина, даже не удостоив вошедшую портниху кивком головы, - мне абсолютно безразлично, что Вы понимаете, а что нет, меня это не интересует. Меня интересует: почему Вы разговариваете со мной в таком тоне? Кто дал Вам право так разговаривать со мной?
  Та удивленно посмотрела на нее, на ее памяти герцогиня так никогда не разговаривала. Решив, что спорить с любимой кузиной короля дело опасное, она покорно склонила голову и грузно встала сначала на одно, а потом опустилась на оба колена.
  - Простите, Ваша Светлость... это больше не повторится. Я лишь хотела, - она не смогла договорить.
  - Меня не интересует, что Вы хотели или хотите! Здесь имеют значение лишь мои желания. Понятно Вам? - жестко прервала ее Алина.
  - Понятно, Ваша Светлость.
  - Тогда вставайте и показывайте платья!
  - Да, Ваша Светлость, как пожелаете, - портниха медленно поднялась и взяла с рук одной из мастериц легкое струящееся шелковое платье нежно-сиреневого цвета с широким поясом. - Его осталось подшить, пришить крючки и пояс расшить жемчугом, как мы и договаривались.
  - Меня интересует не это, а вон то, серое с черным. Вы расшили его серебром? - герцогиня небрежно махнула рукой в сторону другой мастерицы.
  - Только самый край воротника, - портниха положила обратно шелковое платье и взяла в руки платье для верховой езды, - а в остальном оно полностью готово.
  - Вот и великолепно, что самый край... переделаете его на мою дочь.
  - Но, Ваша Светлость, это невозможно... - портниха приподняла одной рукой платье, а другой указала на его пояс, - у вас более тонкая талия, чем у дочери, а здесь не шнуровка, здесь все по фигуре сделано... Его невозможно расширить. Проще сшить новое платье.
  - Я хочу, чтоб Вы переделали его для моей дочери, - тоном, не терпящим возражений, проговорила Алина, пристально глядя на портниху.
  - Ваша Светлость, я говорю Вам: это невозможно. Не хотите, можете не брать это платье, я найду на него другого покупателя. А для Вашей дочери закажите новое, я сошью. Но это платье я переделывать не буду.
  - Значит, Вы предлагаете мне еще месяц ждать, пока Вы сошьете платье моей дочери, когда оно мне нужно сейчас?
  - Ничего другого я Вам предложить не могу. Это платье невозможно на нее переделать.
  - Прекрасно... - раздраженно проронила Алина, - Что ж тогда мне это платье не нужно, можете продавать его кому хотите. А Вы шьете такое же для моей дочери, но без вышивки серебром. Понятно?
  - Понятно, Ваша Светлость... - портниха, кивнула, прикидывая в уме, кому можно будет продать это платье и покроет ли разница в цене за счет уже оплаченной герцогиней вышивки возможные убытки или же можно будет даже выгадать на этом.
  - А теперь вон то платье, золотисто-ореховое.
  - Оно готово, Ваша Светлость, я ждала лишь ювелира, он должен был сегодня оправить в золото отверстия под шнуровку и сделать брильянтовые серединки на вышитых золотом цветах.
  - Вот и хорошо, что не оправил. Я не хочу шнуровку, шнуровка его будет простить, и с брильянтами она не будет сочетаться. Сделайте сзади обычную застежку на крючках. Хоть это Вы можете переделать или для этого тоже что-то расширять надо?
  - Тут уже прорезаны и обметаны отверстия под шнуровку. Поэтому это тоже невозможно. К тому же ничего она не простит. Это будет золотой витой шнур. Он будет прекрасно сочетаться и с вышивкой, и с брильянтами, Ваша Светлость.
  - А я говорю: не будет. Ушивайте по краям вот эту вставку, чтоб платье сидело по фигуре, и делайте сзади застежку на крючках.
  - Я не могу ее ушить, тут сплошная вышивка и идет переход рисунка... Вставку тогда заменять надо, это еще на месяц работы вышивальщицам...
  - Я подожду, - милостиво согласилась Алина.
  - Хорошо, я переделаю, но тогда платье будет стоить дороже. Это двойная работа.
  - Не будет. Потому что это Вы плохо продумали фасон платья. Здесь в принципе не может быть шнуровки.
  - Почему это не может? Да у меня его кто угодно со шнуровкой купит. Можете его тоже не брать. Я продам его и верну Вам деньги.
  - Это как же, позвольте узнать, Вы можете продать без моего согласия платье, за которое я полностью заплатила, оплатив и эксклюзивный фасон, и материал, и Вашу работу, и работу ювелира? А согласия я Вам не дам, потому что хочу его получить и получить в том виде, в котором сказала.
  - Вы получите его в том виде, котором хотите, лишь если оплатите мне всю дополнительную работу и никак иначе, Ваша Светлость, - лицо портнихи покрылось красными пятнами, а щеки сделались просто пунцовыми, пойти на явные убытки она была не в силах. - Вы может, привыкли распоряжаться своими вассалами, но я не из их числа. Так что Вы мне не указ. Или берите платье со шнуровкой, как заказывали, или дополнительно мне заплатите, чтоб я его переделала в соответствии с Вашими новыми фантазиями. Вот и весь Вам мой сказ!
  - Ах даже так... зря Вы так со мной, леди... - тихо с угрозой в голосе проговорила Алина. - Мы с герцогом никогда не торговалась с Вами и Вы получали не только любую, запрошенную Вами сумму, но и щедрое вознаграждение, иногда даже сопоставимое с ценой платьев, особенно, когда они нравились моему супругу... Вы привыкли, что мы не считаем деньги... И я действительно их не считаю, но я не выношу, когда их с меня начинают вымогать. Вы получили бы гораздо больше, если б все переделали без всяких условий... - она окинула презрительным взглядом фигуру портнихи. - А теперь Вы не только не получите ничего, но и лишитесь того, что у Вас есть. Я заставлю Вас горько пожалеть о Вашем решении, потому что я подобное не прощаю.
  Договорив, Алина резко развернулась и вышла, хлопнув дверью, оставив портниху с ее двумя мастерицами в полной растерянности.
  
  Постояв немного, портниха тоже хотела выйти, но охрана у дверей преградила ей путь:
  - Не было приказа выпускать, - хмуро проронил один из охранников и опять закрыл дверь.
  Портниха недоуменно оглянулась. Впервые в жизни она попала в такую ситуацию. Спорить с охраной было явно бесполезно, оставалось покорно ждать, при этом непонятно было чего ждать. То ли возвращения герцогини, то ли появления герцога и разговора теперь уже с ним... Тяжело вздохнув, портниха указала мастерицам на диван с креслами у стены залы:
  - Туда платья аккуратно положите и можете присесть. Похоже, разрешения выйти ждать нам долго придется. А может еще сам герцог поговорить пожалует... Герцогиня видно, так проучить меня решила, но не на ту напала... я и подожду, и с герцогом поговорю... мне хоть она, хоть ее супруг... я не перед кем не сробею. И сделать со мной они ничего не посмеют. У меня сам король костюмы заказывает, и я лишь его подданная, - она тоже подошла к одному из кресел и грузно села, отирая выступившие на лбу капли пота.
  
  Алина вошла в апартаменты короля и направилась к его комнате отдыха. Личный охранник короля, дежуривший у дверей, при виде ее сразу вытянулся и взялся за ручку двери, намереваясь распахнуть ее, как только она приблизиться. Это был приказ короля допускать ее к нему всегда и везде.
  Войдя в комнату, она прошла небольшой холл и подняла тяжелый занавес скрывавший, небольшую залу с огромной кроватью, мягкими креслами, кушетками и невысокими столиками.
  - Можно войти, мой государь?
  - Алиночка? - король сидевший верхом на обнаженной девушке, лежащей на полу, обернулся к ней. - Конечно входи. А я тут развлечься, как видишь, решил.
  - Вижу...
  Она перевела взгляд на еще одну девушку, тихо всхлипывающую на кровати. Вся одежда на ней была изодрана, а руки привязаны к высокому резному изголовью.
  - Только я что-то не пойму, это тоже развлечение такое или Алекс привел строптивую девушку? - Алина удивленно кивнула в ее сторону.
  - Это для развлечения Алекс привел строптивую девушку, - с усмешкой пояснил король, вставая с пола и поправляя свой костюм.
  Координация движений у него была совершенно нормальная, и Алина заметила про себя, что сексуальные развлечения на него действуют явно отрезвляюще.
  - И как ощущения? Понравилось, когда Вам сопротивляются и возражают?
  - Бесспорно, в этом что-то есть, особенно, когда ты сильнее и в любом случае получишь то, что хочешь.
  - Я рада, что Вы оказались сильнее и сумели в отличие от меня получить то, что хотели.
  - Я рад, что ты рада, - рассмеялся король и вдруг резко посерьезнел. - Постой... Что ты сказала? В отличие от тебя? Что ты имела в виду? Тебе кто-то посмел перечить? Кстати, выглядишь ты что-то расстроено... Тебя портниха, что ли огорчила?
  - Вы знаете, мне бы не хотелось обсуждать это при свидетелях, - Алина кивнула на девушек: - Может, Вы закончите развлекаться с ними, а потом мы поговорим?
  - Алекс, отправь их.
  Герцог шагнул к привязанной девушке и, развязав ее, скомандовал: "Обе взяли покрывала и марш к леди Гиз".
  Обе девушки схватили лежавшие в углу шелковые покрывала и, быстро накинув их на себя, опрометью выбежали из комнаты.
  - Так чем тебя огорчила портниха? - вновь спросил король, дождавшись их ухода.
  - Огорчила не то слово... Я вне себя от раздражения и гнева. Она, пользуясь тем, что Ваша прямая подданная просто издевается надо мной. Отказывается переделать платье, которое испортила, вымогает с меня дополнительно деньги за это, дерзит, если не сказать хамит... и обосновывает все это тем, что не моя вассалка. "Вы, - говорит, - может, привыкли распоряжаться своими вассалами, но я не из их числа. Так что Вы мне не указ".
  - Что?!! - лицо короля исказил гнев.
  - Вы плохо слышали, что я сказала? - усмехнулась Алина.
  - Слышал я хорошо... Я не могу поверить собственным ушам. Она, что именно так тебе и сказала?
  - Артур, она знает, что Вы не сможете отказаться от ее услуг, у нее почти нет конкурентов, поэтому и позволяет себе такое. Вот, говорила Вам, что желательно создавать одинаковые условия для всех и привилегии давать не одному, а одновременно нескольким мастерам одного ремесла. Тогда полезное соперничество возникает, так как у заказчиков выбор есть к кому обратиться... А сейчас вот, что мне делать? Я вынуждена либо платье испорченное забрать, либо ей переплачивать, да еще при этом ее хамство терпеть.
  - Ничего ты не будешь терпеть, Алина. Она твоя. Что хочешь, то и делай с ней, и привилегии ее, кому хочешь, передавай или раздавай. Теперь все тебе в ножки падать будут, чтоб новое платье или костюм сшить, и я тоже...
  - Вы серьезно?
  - Серьезней некуда. Ты отпустила эту стерву?
  - Нет... я так разозлилась, что забыла разрешить охране выпустить ее.
  - Вот и хорошо. Пойдем, моя радость. Я хочу сам сообщить ей это известие и посмотреть сначала на ее лицо, когда она это услышит, а потом еще на то, как ее накажут за ее хамское поведение. Ты ведь дашь мне возможность насладиться этим?
  - Разве я могу отказать Вам в этом, когда Вы встали на защиту моего пострадавшего достоинства.
  
  Портниха сидела в кресле, когда дверь в зал неожиданно распахнулась, и на пороге появился сам король.
  - Ваше Величество, - портниха поспешно вскочила и низко склонилась перед ним, а две ее мастерицы, вскочив, повалились перед ним на колени, низко склонив голову.
  Вслед за королем в зал вошел герцог и герцогиня в сопровождении высокого, атлетически сложенного юноши в костюме пажа. Король дождался, чтобы за ними закрыли двери, и громким голосом произнес:
  - Дороти Стейн, отныне Вы и вся ваша семья являетесь прямыми вассалами герцогини Алины Тодд, и все ваше имущество и права переходят к ней, и лишь в ее власти оставить вам что-то или лишить всего. А так же в ее власти наказывать, миловать или казнить. Это приказ окончательный, и я подписал все необходимые бумаги в связи с этим, которые уже передал герцогине. Исходя из всего вышеизложенного, мне бы хотелось узнать: Вы добровольно согласитесь принести присягу герцогине или нужно вызвать стражу и отправить Вас в темницу?
  - Ваше Величество... - портниха опустилась на колени, - Вы сами даровали мне Ваше прямое подданство... я всегда верой и правдой служила Вам, я платила все положенные налоги, кроме тех, от которых Вы дарованными мне привилегиями освободили меня... я ни разу...
  - Молчать! - король рявкнул это так, что в светильниках задрожали хрустальные подвески. - Мои решения не обсуждаются! Я задал конкретный вопрос и жду однозначный ответ: да или нет.
  - Да, - еле слышно проговорила портниха, ее щеки вновь пылали, и она дрожала всем телом.
  - Громче! - раздраженно приказал он.
  - Да, - громко повторила она, добавив: - Я согласна принести клятву герцогине.
  - Тогда на коленях к ней и присягаете ей, я жду!
  Портниха на коленях подползла к герцогине, и склонилась у ее ног. - Ваша светлость, я принимаю Вашу власть, и отныне моя жизнь принадлежит Вам. Клянусь в том, - срывающимся голосом проговорила она.
  - Я принимаю Вашу клятву Дороти Стейн, - проговорила герцогиня. - Встаньте.
  Портниха медленно и грузно поднялась.
  - Мастериц Ваших в карету отправьте, нам без них поговорить стоит, - холодно проговорила герцогиня.
  - Платья заберите и в карету ступайте, - обернулась она к ним.
  Те поспешно поднялись, осторожно подхватили платья и быстро удалились.
  Дождавшись, когда за ними плотно закроют двери, Алина пристально посмотрела на портниху:
  - Вы будете наказаны, Дороти. За Ваше недозволительное поведение. Советую Вам не перечить, иначе это сильно усугубит Ваше наказание.
  
  
  После наказания, портниха подошла к герцогине и грузно опустилась перед ней на колени:
  - Еще раз благодарю Ваша Светлость... Поняла все и жду Ваших распоряжений... Куда мне теперь?
  - Домой отправляйтесь, Дороти. Пока все останется так, как было, за исключением одного. Недовольные Вами клиенты теперь могут пожаловаться мне, а я с Вас взыщу. Так что постарайтесь, чтоб недовольных Вами было как можно меньше.
  - Я буду очень стараться, Ваша Светлость... но ведь меня могут и оговорить... - она всхлипнула и испуганно потупилась.
  - Я разберусь, не волнуйтесь. И по каждому случаю, перед тем, как принять решение о наказании, я выслушаю Вас тоже.
  - А налоги, Ваша Светлость?
  - Вы будете платить мне то, что платили раньше королю, а уже я буду рассчитываться перед казной. Так что в этом вопросе для Вас не измениться практически ничего. Пока, по крайней мере... а дальше, поживем - увидим.
  - Благодарю, Ваша Светлость. Я могу идти?
  - Да, - кивнула герцогиня.
  Поднявшись сначала на одно колено, а потом, встав окончательно, портниха поклонилась еще раз ей, потом королю и герцогу и попятилась к выходу, но у дверей она вдруг остановилась и осторожно осведомилась: - Ваша Светлость, я спросить забыла: Мне можно будет Вам платья привезти, как только они готовы будут? Я постараюсь как можно скорее, особенно для дочери Вашей, дней через пять будет готово...
  - Привозите, Дороти, - кивнула герцогиня и отвернулась.
  
  Как только портниха вышла, король громко расхохотался:
  - Алина, ты чудо! Ты доставила мне истинное наслаждение. Алекс подыщи мне толстую служанку, я буду развлекаться тем, что стану ежедневно сечь ее розгами. Уморительное зрелище.
  - Я конечно рада, что доставила Вам удовольствие, - холодно обронила Алина, - но хочу Вам сказать: у Вас испорченный вкус... извращенный какой-то... К тому же, как можно наказывать кого-то для развлечения и потехи ради? Я понимаю, за провинность - тут можно и взыскать, но без повода - это несправедливо и бессердечно.
  - Алина, да ладно тебе... Неужели думаешь, я повод наказать не найду? Конечно, я сначала найду повод.
  - Артур Вы вечно все переставляете с ног на голову.
  - Все, все... хватит мне мораль читать. Не порть мне хорошее настроение. Это было дивное представление.
  - Давайте оставим эту тему, Ваших восторгов я все равно разделить не смогу...
  - Хорошо, оставим... - кивнул и злорадно усмехнулся. - Кстати, ты догадываешься, какая о тебе теперь пойдет гулять молва?
  - Вы знаете ведь, что это меня не трогает. Меньше желающих хамить мне в следующий раз найдется. Пусть считают, что я злобная стерва, пользующаяся Вашим расположением и творящая произвол.
  - Тогда ты самая очаровательная и замечательная стерва на свете, моя драгоценная... - король, усмехнулся и, нежно притянув ее к себе, рукой ласково провел по щеке. - И я рад, что ты в кои веки захотела им наконец-то воспользоваться. Я никому не позволю обижать или оскорблять тебя... А если еще хоть что-то захочешь, только скажи...
  - Обедать пойти хочу, - рассмеялась она. - Может, вы с герцогом согласитесь пойти обедать, чтоб не дать мне умереть с голода?
  - Алина, радость моя, да с удовольствием. Алекс, распорядись, - король обернулся к герцогу.
  - Сию минуту, государь, - тот подошел к стене и дернул шнур, вызывающий слуг.
  Дверь тут же распахнулась, и герцог приказал появившемуся слуге: - Передай Рону, я велел подавать обед. Мы сейчас подойдем.
  
  
  
  Через два дня, в то время как герцог с королем были в столице, Алина с пажом с утра отправилась на верховую прогулку. Они достаточно далеко углубились в леса графства Вират, когда неожиданно небо потемнело.
  - Похоже, что мы попадем в грозу, - усмехнулась Алина, разворачивая коня в обратную сторону.
  - Ваша Светлость, может, имеет смысл доехать до замка графа или ближайшего села и там переждать?
  - До замка графа до дождя все равно не доедем, да и до ближайшего села тоже. Посмотри, как небо потемнело. А мокрым в какой-нибудь таверне сидеть небольшая радость. Уж лучше домой постараться добраться, - она послала коня рысью.
  Виктор поскакал следом. Они не успели проехать и четверти пути, как их накрыла стена дождя. Не обращая внимания на дождь, всадники продолжили свой путь, и тут рядом с ними ударила молния. Конь герцогини, испуганно заржав, поднялся на дыбы, а потом, не слушаясь ни повода, ни удил и не разбирая дороги, понес ее вглубь леса.
  Справиться с ним и остановить его Алина смогла лишь минут через двадцать, когда Виктор, попытавшийся ее догнать, безнадежно потерял даже их след. Оглядевшись, Алина поняла, что они с Вельдом, так звали ее коня, заблудились и нельзя понять, куда ехать. Ливень скрадывал все звуки и смывал все следы. Лес стоял сплошной стеной, и сориентироваться было невозможно.
  - Что ж, - Алина рукой похлопала по шее коня, - замерзнем на месте стоять, иди куда-нибудь... Сумел в лес завести, теперь давай вывози.
  Вельд тряхнул головой, безрезультатно пытаясь стряхнуть воду, льющуюся сплошным потоком, и побрел сквозь лес в неизвестном направлении. Вскоре дождь прекратился, и сквозь густую листву деревьев стало просвечивать солнце. Вельд шел достаточно долго, пока не вышел на довольно широкую дорогу, где и остановился.
  - Ну вот к какой-то дороге выехали. Теперь бы понять, куда по ней ехать... - Алина взглянула на солнце, - чтоб к замку вернуться оно, как мне кажется, по правую руку быть должно, а тут получается либо навстречу ему ехать, либо от него. Куда ехать Вельд, непонятно... поэтому поедем к солнышку, пока оно еще высоко. Если сейчас еще больше заплутаем, то вечером, когда возвращаться придется, в глаза светить нам не будет, а то тяжело ехать, когда солнце слепит.
  Решив куда ехать, Алина решительно направила коня и поскакала по дороге.
  Проскакав около получаса, она увидела, что дорога упирается в ворота высокой каменной ограды.
  - Интересно, куда это мы попали, - проговорила Алина и, подъехав ближе, постучала в ворота железным кольцом.
  - Кто там? - послышался мужской голос с явным акцентом из-за ворот.
  - Герцогиня Алина Тодд, открывайте! - громко и достаточно высокомерно скомандовала Алина.
  - Сейчас доложу, подождите...
  - Вы будете докладывать потом! - раздраженно рявкнула Алина. - Сначала Вы мне откроете, потому что я сюзерен этих мест. И если Вы не сделаете это немедленно, то потом не раз пожалеете об этом и Вы, и Ваш господин!
  - Сейчас, минуточку... - за дверью раздалось клацанье запоров, и ворота приоткрылись.
  На Алину удивленно взирал громадный, атлетического телосложения мужчина восточной наружности в ярких шелковых шароварах и длинной, подпоясанной широким кушаком, рубахе с длинным кривым кинжалом за поясом.
  - Шире ворота раскрывай! - строго приказала Алина.
  Оценив взглядом ее хоть и насквозь мокрое, но дорогое бархатное платье для верховой езды и великолепную сбрую коня, восточный охранник шире распахнул ворота, давая возможность, проехать ей вовнутрь.
  Закрыв ворота, он придержал коня и ловко подставил руки, помогая ей спешиться. А потом, привязав ее коня, по дорожке, вдоль которой росли великолепные розы, провел к большому трехэтажному дому и, распахнув перед ней дверь, пригласил войти. В большом вестибюле он, поклонившись, произнес:
  - Подождите минуточку, я доложу хозяйке, и она примет Вас.
  - Хозяйке? - удивленно переспросила Алина. - А хозяина что нет дома?
  - У меня только хозяйка, - качнул головой охранник и, быстро поднявшись по центральной лестнице, скрылся.
  Алина, зябко поеживаясь в мокром тяжелом платье, осталась стоять у лестницы. Бархатное платье, впитало в себя столько воды, что даже сейчас после того, как дождь закончился уже около часа назад, с его подола и рукавов капала вода.
  Минут через пять на лестнице в сопровождении охранника показалась красивая темноволосая женщина в роскошном широком шелковом платье с завышенной талией, расшитым золотом, с великолепным брильянтовым ожерельем и такими же серьгами. Она замерла на площадке лестницы и оттуда, сверху, оценивающим взглядом окинула Алину.
  - Здравствуйте, Ваша Светлость. Вы герцогиня Алина Тодд, как я поняла, - проговорила она, - Позвольте полюбопытствовать, чем обязана Вашему визиту?
  - Может, для начала Вы представитесь, леди? - выдержав ее взгляд, холодно и высокомерно спросила Алина. - Вы подданная графа Вирата?
  - Я графиня Изабелла Норес, - женщина едва заметно склонила голову, а потом обернулась к охраннику: - Можешь идти Гарт, понадобишься, я позову.
  Тот, поклонившись, быстро сбежал по лестнице и скрылся за дверьми.
  - Никогда не слышала о таком роде, - Алина заинтересованно и с любопытством вновь окинула взглядом хозяйку дома, отметив про себя, что ее красивое платье, за тяжелыми шелковыми складками наверняка скрывает беременность своей обладательницы. - И насколько я знаю, здесь нет земель, принадлежащих Вашему роду... Здесь лишь земли графа Вирата... Вы, прямая подданная короля и арендуете земли графа?
  - Нет, не короля... - хозяйка дома усмехнулась, - я прямая подданная герцога Алекса Тревора, хотя действительно живу на землях графа, у меня с ним договор бессрочной ренты, который можно разорвать лишь по моему желанию...
  - Мой супруг никогда не говорил мне о Вас, - Алина удивленно качнула головой.
  - Не мудрено... - проговорила графиня, в ее глазах промелькнуло хищное выражение, и она медленно стала спускаться по лестнице, поддерживая одной рукой платье так, что теперь ее беременность стала очевидной. - Его желание сохранить мое существование в тайне вполне объяснимо. Так что Вы хотели, Ваша Светлость?
  - Попросить ненадолго Вашего гостеприимства. Я, как Вы, могли заметить, вымокла, попав под ливень и сбившись с дороги. Не будете ли Вы так любезны, чтобы напоить меня горячим чаем, и позволить мне отогреться возле Вашего камина? - тихо, но с достоинством проговорила Алина. Она поняла, к кому попала по случайному стечению обстоятельств.
  - Отчего же не позволить? - спустившись к ней, графиня встала напротив нее, глядя ей прямо в глаза, и просто пожирала взглядом. - Разве я могу позволить себе отказать законной, - она интонационно выделила это слово, - супруге моего сюзерена? Алекс вряд ли был бы этим доволен. Поэтому пойдемте, я прикажу разжечь для Вас камин и принести Вам чай.
  Она провела Алину в уютную гостиную с камином и громко хлопнула в ладоши. Тут же из неприметной дверки выскочила стройная, но мускулистая полуобнаженная девушка с распущенными волосами, одетая лишь в юбку чуть ниже колен, с широкими металлическими браслетами на запястьях и щиколотках. И, склонившись, застыла перед графиней.
  - Камин разожги и принеси чашку горячего чая Ее Светлости, герцогине, - приказала та и села в одно из кресел у стены.
  Девушка молниеносно подскочила к камину, в котором уже были сложены горкой дрова, и присев на корточки, принялась разводить огонь. Ее длинные тяжелые черные волосы соскользнули вниз, обнажая спину всю исполосованную шрамами от плети или кнута. Когда огонь в камине разгорелся, она поднялась, внимательно посмотрела на мокрое платье герцогини, потом, взяв из угла высокое кожаное кресло, перенесла его ближе к камину, после чего с поклоном указала на него герцогине. Алина, кивнув, села, а девушка выбежала из гостиной.
  - Она немая, Ваша Светлость, - пояснила графиня, - поэтому простите ее некоторую неучтивость.
  - Герцог поспособствовал? - тихо спросила Алина.
  - Да, - кивнула графиня, - Как Вы должно быть знаете, Алексу нравятся немые служанки.
  Алина, ничего не ответив, повернулась к камину и стала вынимать длинные шпильки, удерживающие ее высокую прическу. Волосы тут же тяжелой мокрой волной упали ей на плечи. Она приподняла их рукой и подставила ближе к огню.
  Минут через десять вернувшаяся служанка подала ей чашку горячего чая.
  Взяв ее, Алина с удовольствием пригубила горячий чай. Она никак не могла согреться. Ей не хотелось просить хозяйку дома ни о полотенце, ни тем более о том, чтобы высушить платье. Ей хотелось как можно скорее покинуть этот дом, и она очень жалела, что постучалась в него.
  Уже допивая чай, Алина услышала шум в коридоре, и на пороге появился уже знакомый ей охранник Гарт.
  - Хозяйка, - тихо проговорил он, - там девушку привезли, такую как Вы приказывали.
  Графиня резко поднялась: - Я надеюсь, Вы позволите, Ваша Светлость? - спросила она.
  - Конечно, графиня, не смею Вас задерживать, - кивнула Алина и, проводив ее взглядом, вновь поднесла к губам чашку, допивая чай.
  Отдав пустую чашку служанке, Алина посидела еще некоторое время у камина, а потом, взяв в руку шпильки, поднялась. Она решила заколоть еще не просохшие волосы, только бы уехать из этого места. Она оглянулась ища зеркало, и не найдя его, подошла к окну, намереваясь воспользоваться отражением в стекле, чтобы заколоть волосы. Увиденная ей картина поразила ее настолько, что она застыла не в силах шевельнуться.
  Прямо под окнами, во дворе дома, купеческого вида мужчина раздевал перед графиней очень толстую молодую девушку. Та попыталась сопротивляться, однако в то же мгновение вмешался Гарт. Резким движением, схватив толстушку за руки, он жестко заломил ей их. К ним тут же подбежали два атлетического телосложения молодца и, перехватив ее руки, помогли Гарту быстро снять с той всю одежду, после чего Гарт отошел в сторону, а графиня начала придирчиво осматривать пышнотелую девицу. Закончив осмотр, графиня о чем-то переговорила с мужчиной, потом кивнула и скрылась в доме. Вскоре она вышла и вручила ему кожаный мешочек, он тут же высыпал из него золотые монеты себе на руку, пересчитал, после чего удовлетворенно кивнул, поклонился графине и направился к выходу в сопровождении Гарта, а двое других охранников поволокли вырывающуюся толстуху в приземистое здание наподобие конюшни, примыкающее к дому.
  У Алины перехватило дыхание, она поняла, кто готовил для короля и Алекса девушек. Она отошла от окна и сделала несколько шагов по направлению к двери, и тут сердце у нее начало стучать где-то в горле, а в глазах потемнело, и она как подкошенная рухнула на пол.
  
  Очнулась Алина от громких криков, плача и звуков ударов плети. Чуть приоткрыв глаза, потому что в голове все шумело и каждое движение отдавалось болью, она поняла, что лежит на диване в уже знакомой ей гостиной, а рядом в углу герцогиня избивает плетью рыдающую девушку, подававшую ей чай, а в дверях стоит Гарт.
  - Чем ты ее напоила, мерзавка? Я насмерть запорю тебя, если с ней что-то случится! - кричала графиня. - Я спрашиваю, что ты ей дала?
  Девушка, стоя на карачках перед графиней, сквозь рыдания мычала что-то нечленораздельное и отрицательно мотала головой.
  - Может это все и к лучшему, хозяйка? - тихо проговорил Гарт. - Герцогиню тут кроме меня и Норы не видел никто. Я увезу ее подальше отсюда, никому и в голову не придет заподозрить Вас. А я буду молчать...
  - Ты соображаешь, что говоришь, Гарт? - графиня опустила плеть и повернулась к нему. - Ты что думаешь, что это я отравила ее и сейчас спектакль перед тобой разыгрываю?
  - Я не знаю, кто Вы или Нора сама, но в любом случае ее тело лучше вывезти отсюда. Герцог вряд ли будет доволен, если ее тело найдут здесь... Я могу это сделать.
  - Да с чего ты взял, что она умерла уже? Она дышала еще...
  - Вы считаете, у нее есть шанс выжить после яда?
  - Да не травила я ее, идиот!
  - Вы хотите сказать, что не стали пользоваться возможностью убрать соперницу, когда Вам ее в руки послало само проведение? Ведь она явно заблудилась во время грозы, и было ясно, что никому неизвестно, что она приехала сюда, - он усмехнулся. - Хорошо. Будем считать, что она умерла от сердечного приступа, хозяйка... я буду молчать. Только чем быстрее ее вывезти, тем меньше шансов мне столкнуться с ее охраной, которая ее наверняка будет искать.
  - Заткнись, Гарт, и поезжай за врачом! Я не травила ее! И если эта мерзавка дала ей именно чай, то у нее лишь глубокий обморок. Я просто не знаю, как ей помочь.
  - Ну значит это еще не поздно сделать сейчас. Я лишь чуть помогу ей, а все подумают, что она упала с лошади и сломала шею.
  - Поезжай за врачом, Гарт! Я не позволю, чтобы в моем доме совершилось убийство.
  - Действительно? - усмехнулся охранник.
  - Ты про девок что ли? Так то чернь... - графиня презрительно хмыкнула.
  - Я могу это сделать и не в доме...
  - Хорошо... тогда просто увези ее отсюда. Об остальном я не хочу знать... Иди, оседлай коня и вывези ее...
  Гарт тут же вышел, а графиня раздраженно пнула туфелькой служанку, скорчившуюся у ее ног: - Пошла вон!
  Та вскочила и поспешно выбежала из гостиной.
  - Черт его знает, - пробормотала графиня, - может и правда к лучшему все...
  А потом вдруг резко повернулась к небольшому распятью, висевшему в углу, и перекрестилась:
  - Господи, пусть на все будет воля Твоя...
  
  Алина лежала на диване и сквозь сильную головную боль пыталась сообразить, что ей лучше делать. Пошевелиться и показать, что она очнулась или и дальше изображать глубокий обморок в надежде, что охранник графини все-таки не станет сворачивать ей шею в лесу. Подумав, что на последнее вряд ли можно рассчитывать, Алина тихо застонала и открыла глаза.
  - Вы очнулись, Ваша Светлость? - графиня повернулась к ней.
  - Да, графиня... - Алина с трудом приподнялась на диване и села. - Я долго была без сознания?
  - Да уж немало... - она тяжело вздохнула и продолжила: - Сейчас мой охранник придет, он поможет Вам доехать до дома.
  - Мне тяжело сейчас даже двигаться, графиня... Может, Вы дадите мне время немного придти в себя, а потом я смогу и самостоятельно покинуть Ваш столь гостеприимный дом.
  - Если Вам столь тяжело, он отвезет Вас в карете, а Вашего коня привяжут сзади, - холодно ответила та и вышла.
  - Господи, может и к лучшему все, действительно... - тихо прошептала Алина, и тоже, посмотрев на распятье, перекрестилась. - Да будет на все воля твоя, Господи, - и начала про себя читать молитву, чувствуя, как сильная головная боль постепенно разжимает свои тиски, в которых сжимала ее голову.
  В это время вернулась графиня:
  - Я распорядилась. Карету сейчас подготовят, Ваша Светлость.
  - Благодарю Вас. Может, позволите мне выпить еще чашку чая перед дорогой? - Алина взглянула на нее, надеясь по глазам понять какой именно приказ она отдала охраннику, и вдруг почувствовала, что не хочет знать этого, и тут же отвела взгляд.
  - Ваша Светлость, скоро вечер, я бы не хотела, чтоб мой охранник возвращался затемно... Я боюсь оставаться без него вечерами.
  - Так не нужно его со мной посылать... Я минут десять - двадцать отдохну, и сама смогу добраться до собственного замка.
  - Я хочу быть уверена, что с Вами ничего не случится, поэтому Вы поедете только с ним... И не спорьте, Ваша Светлость. Это все равно бесполезно.
  Алина усмехнулась, ее охватило какое-то странное чувство нереальности происходящего. С одной стороны она отчетливо понимала, что стоит за всеми словами и приготовлениями, а с другой совсем не чувствовала опасности.
  - Да, я понимаю... - она поднялась с дивана.
  В это время во дворе раздался какой-то шум, послышались громкие голоса, и через некоторое время в гостиную ворвался герцог Тревор.
  - Алина, драгоценная моя, - он подхватил супругу на руки и, забыв всякий такт, стал шептать: - Как же Вы меня напугали... Господи... С Вами все в порядке? Да у Вас все платье мокрое и волосы... Это Вы с утра так? Это сколько же Вы по лесу блуждали... - он раздраженно посмотрел на графиню: - Что стоишь как неживая? А ну марш: принесла полотенце, новый халат и теплый плед. И быстро!
  - Ничего этого не надо, Алекс. И поставьте меня, пожалуйста, на пол, - холодно проговорила Алина.
  - Что с Вами, Алина? - осторожно опуская ее на пол, проговорил герцог. - Эта тварь чем-то посмела обидеть Вас? - он обернулся в сторону графини, скулы у него свело, а глаза злобно сузились: - Чем ты обидела мою жену? Что ты сказала ей?
  - Ничем, Алекс, - та со страхом попятилась, - я клянусь... я ничего обидного не говорила ей...
  - Ты как ко мне обращаешься, тварь? - шагнув к графине, процедил он сквозь зубы.
  - Извините, Ваша Светлость... - испуганно проговорила она.
  - Оставьте ее! Она действительно не говорила мне ничего обидного и была предельно вежлива и обходительна, - вмешалась Алина.
  - Да неужели? - зло усмехнулся герцог и, схватив графиню рукой за волосы, запрокинул ей голову. - Предельно обходительна, надо же... поэтому моя жена до сих пор в мокром платье и с мокрыми, распущенными волосами...
  - Ваша Светлость, я сделала все, о чем она просила меня... правда, - срывающимся голосом прошептала она.
  - Я сказала: оставьте ее! - раздраженно проговорила Алина.
  - Я, конечно, оставлю ее, раз Вы так хотите, моя дорогая, - герцог выпустил волосы графини и повернулся к супруге, - но я хочу знать, что здесь произошло.
  - Ровным счетом ничего, Алекс, - она глубоко вздохнула, стараясь справиться с эмоциями, и достаточно холодно продолжила: - Я заблудилась, и графиня любезно согласилась напоить меня горячим чаем, и предоставила возможность обогреться у очага, а потом даже подготовила карету, чтобы я в сопровождении ее охранника могла вернуться в замок. Чем Вы недовольны?
  - Алина, я же вижу в каком Вы состоянии... - герцог вновь обернулся к графине, которая поправляла растрепавшуюся прическу, и с угрозой в голосе произнес: - Я после поговорю с тобой, Белла.
  - Не смейте даже пальцем ее тронуть! - Алина с силой хлопнула ладонью по столу, - Понятно?
  - Алина, Вы опять вмешиваетесь? Вам мало одного раза?
  - Это Вам мало... - Алина, со злостью взглянув на него, перешла на латынь: - Она ждет ребенка, поэтому даже думать не смейте, чтоб тронуть ее... Она выполняет все Ваши прихоти и все делает для Вас, а Вы мало того, что заставили ее непотребным и грязным делом заниматься, так еще и отыграться за это на ней решили? Кстати, учтите, она не сказала мне ни слова из этого, я все это вижу и так... И еще... больше... больше... не смейте меня даже касаться!
  - Алина... дорогая моя... Вы все неправильно поняли... - перешел на латынь и он.
  - Что я неправильно поняла? - продолжив говорить на латыни, спросила она. - Что Вы выбрали ее и живете с ней, а меня держите из-за короля? Так, Вы не бойтесь, я приму Ваш выбор... я все понимаю... Вы не можешь жить со мной, поэтому живете с ней... Вам не хватает тех девок, которые окружают и Вас, и короля... Вам нужна была неизменная любовь, причем такая, которую не надо делить с королем... Так вот, можете жить с ней и дальше, ничего не скрывая от меня... Я не стану преградой вашему счастью... Я только не понимаю, лгать мне, зачем все это время было надо? Почему Вы скрывали это?
  - Алина, она не любовница... она действительно лишь исполняет грязную работу...
  - Конечно... и ребенок у нее не от Вас... - Алина иронично скривила губы.
  - Алина... понимаете... я не мог сказать раньше... это король, он...
  - Не лгите мне, не смейте мне лгать! Я ненавижу, когда мне лгут. Король не был здесь никогда!
  - Хорошо... хорошо... у нее действительно ребенок от меня, но это было давно... Еще до того как Вы второй раз сбежали в монастырь... Понимаете, когда мы еще...
  - Прекратите оправдываться! - прикрикнула она на него. - Я знаю, что Вы до сих пор живете с ней. Вам даже беременность ее не особо мешает. Ну имейте Вы мужество признаться!
  - Алина... этого больше не будет никогда... я обещаю.
  - Не надо мне ничего обещать! Хотите - живите с ней, это Ваше дело... Меня это не касается.
  - Как же не касается, если Вы моя жена?
  - Жена? Какая я жена, если наше венчание было для Вас лишь фарсом, и как оказалось, Вы лгали мне все это время? К жене так не относятся! Ей хотя бы так не лгут! Я согласна смириться почти со всем, но не с ложью... Ведь я же не нужна Вам как жена, я лишь пристрастие короля, игрушка для него, которую удобно держать в своем доме...
  - Миледи, что Вы такое говорите? Вы нужны мне... Вы даже не представляете, как Вы мне нужны... Ну простите меня... Ну что мне сделать для Вас? Хотите, я на колени встану? - он медленно опустился перед ней на колени.
  Графиня, наблюдавшая за всей этой сценой и непонимающая ни слова из их разговора, изумленно уставилась на него.
  - Алекс, прекратите сейчас же устраивать тут... - начала Алина и вдруг резко замолчала, ее взгляд устремился вдаль, а на лице появилось отрешенное выражение.
  Герцог медленно поднялся с колен и, пристально глядя на нее, ждал. Графиня недоуменно наблюдала за ними.
  Наконец герцогиня тряхнула головой, оглянулась на распятье и с ужасом в голосе прошептала: - Господи, дай сил успеть.
  - Алина, что случилось? - герцог обхватил ее за плечи.
  В тот же миг супруга с такой силой сбросила его руки и оттолкнула от себя, что герцог, чуть не упав, отступил. А в следующее мгновение она уже выбегала из гостиной во двор.
  - Алина, куда Вы? - герцог метнулся следом, но успел лишь заметить, как та вскочила в седло его Гранита, стоявшего посреди двора, и направила его прямо на двухметровую каменную ограду.
  - Алина, нет! Стоять! Не смейте! Убьетесь ведь! Господи, что она творит... - герцог в ужасе прижал руки к вискам, ожидая увидеть трагедию.
  Однако трагедии не произошло, Гранит, лишь краешком заднего копыта чиркнув по стене, преодолел ее, и с другой стороны послышался его равномерный, удаляющийся топот.
  - Ворота открой, - гаркнул герцог на охранника и, поспешно отвязав привязанного к карете Вельда, вскочил в седло и пустился вслед ускакавшей супруге.
  
  Алина скакала, даже не понимая каким образом направляет Гранита. Они съехали с дороги и теперь скакали по небольшой тропе, петляющей по лесу.
  - Быстрее, мой хороший, давай быстрее, - склонившись к самой шее коня, шептала она.
  И Гранит летел словно ветер. Наконец они вылетели с тропинки на широкую лесную дорогу, причем прямо перед королем, скакавшим по ней.
  - Господи, Алина, - король еле успел остановить своего коня, - ты жива... какое счастье.
  Ничего не отвечая, Алина прижала палец к губам и, сделав знак королю ехать за ней, вновь повернула коня на тропинку, по которой прискакала. Король последовал за ней. Отъехав достаточно далеко, они увидели скачущего им навстречу герцога.
  - Алина, Вы решили меня до нервного припадка довести? - подъезжая к ним, с тяжелым вздохом спросил он. - Может, наконец, объясните, что все это значит?
  - Алина, ты знаешь, мне бы тоже это хотелось бы знать, - согласно кивнул король. - Сначала Алекс уехал тебя разыскивать, потом эта его записка... Затем ты в таком виде, теперь Алекс с вопросами... Я вообще ничего не понимаю.
  Алина соскочила с коня и, чуть отойдя в сторону, села прямо на землю, прислонившись спиной к дереву, прошептав при этом: - Как же я устала от вас обоих... сил моих больше нет... Как же я хочу умереть... Не могу я больше так жить! Не могу! Ведь не нужна я вам, обоим не нужна... Я лишь сердце вам обоим рву и жить мешаю...
  - Алина, что ты такое говоришь! - король спрыгнул с коня и, подойдя к дереву, склонился к ней. - Да я жить без тебя не смогу.
  - Сможете... очень хорошо сможете. Без меня Вы, наконец, перестанете на всех девок без разбора кидаться и хоть немного, перед тем как сделать что-то, соображать начнете... Вот куда Вас одного, без охраны в лес понесло?
  - Мне Алекс записку прислал, что при смерти ты...
  - Ничего он не присылал Вам...
  - Ну и кто это сделал, если не он?
  - Тот же, кто через восемьсот метров от того места, где я встретила Вас, засаду велел устроить.
  - Кто это?
  - Отстаньте от меня. Ничего я больше не скажу! Сами думайте... Сначала на пустом месте наживаете себе врагов, по дури своей, распущенности и нежеланию хоть немного подумать к чему Ваши поступки привести могут, прежде чем поступить так, а потом: "Кто это?". Вы распустились совсем... распустились из-за того, что я рядом и всегда предупреждаю... Вы не хотите даже задуматься, что когда-нибудь, несмотря на то, что я рядом, предупредить я не смогу... Или из-за того, что не успею... сегодня вот могла не успеть... или потому что терпение Господа тоже может закончиться, и он перестанет меня предупреждать... В общем, все... Я мешаюсь вам обоим... и сил выносить это, у меня больше нет.
  - Алекс, да что она говорит такое? Хоть ты останови ее, - король обернулся к герцогу, который тоже спешился и, молча, привязывал всех коней к деревьям.
  - Мне вряд ли удастся, Ваше Величество, - мрачно усмехнулся он, - моя супруга уличила меня сегодня в неверности и теперь вряд ли простит.
  - Да ладно тебе... Алина, неужели ты ревнуешь его?
  - Алекс, имейте мужество сами сказать... - тихо проговорила она.
  - Моей жене, государь, - герцог подошел к ним, - сегодня стало известно, что я уже давно живу с девкой, которая готовит для меня, ну и соответственно для Вас, девственниц и танцовщиц и которой Вы, по моей просьбе, даровали графский титул... Она случайно к ней в дом попала и узнала, что та ждет от меня ребенка, и вбила себе в голову, что стала преградой моему семейному счастью... Во время выяснения наших отношений, как я теперь уже понял, она увидела, что Вам угрожает опасность и, ничего не сказав мне, вскочила на моего коня и рванула на нем через двухметровую каменную ограду. Хотя сейчас, узнав, что она решила самоустраниться и с Вашего пути, и с моего, это меня совсем перестало удивлять... Я все правильно объяснил, дорогая? - он пристально посмотрел на супругу.
  Она сидела, с отрешенным видом, опираясь о ствол дерева, и молчала.
  - Алекс, а почему она в таком виде? Твоя любовница, что, облила ее ведром воды?
  - Нет, государь, она попала утром под ливень, а в доме моей любовницы переодеваться отказалась. И сейчас, сидя на земле в мокром платье, надеется заболеть и скончаться, освободив нас с Вами от бремени общения с ней и придав своей кончине вполне объяснимые причины. Ведь так, дорогая? Я ведь знаю... - он приблизился вплотную и опустился рядом с ней на колени, взяв ее за руку, - знаю, что Вам даже особо стараться не надо... Настоятель монастыря сказал мне, что достаточно Вашего желания, а оно у Вас, как я вижу, есть... Я лишь одного не знаю... не знаю, как Вас остановить, моя дорогая... Ну что Вы молчите? Что я могу сделать? Вы можете сказать, что Вас остановит? Я все сделаю... Слышите?
  Алина не шевелилась и молчала. В глазах герцога блеснули слезы, он прерывисто вздохнул и, нервно сглотнув, медленно выпустил ее руку. Потом поднялся, и, повернувшись к королю, добавил: - Видимо та записка, мой государь, что Вам передали, хоть и не от меня, но недалека от истины...
  - Алекс, ты соображаешь, что говоришь? - король тоже поднялся и пристально посмотрел на него.
  - Я говорю то, что есть... Вы взгляните на нее... - кивнул он на супругу с отсутствующим видом сидевшую на земле.
  Король снова склонился к ней, и осторожно взял ее за плечо: - Алиночка, встань, пожалуйста. Ведь действительно, не дай Бог, простудишься...
  Та даже не пошевелилась, ее взгляд был устремлен куда-то вдаль.
  Король сильнее потряс ее за плечо: - Алина, вставай! - и, видя, что она не реагирует, повернулся к герцогу: - Алекс, да что с ней? Она как отключилась совсем... - он вновь склонился над ней и осторожно похлопал герцогиню по лицу. Потом, видя, что это не дает результата, с силой ударил по щеке: - Да, очнись же, Алина!
  Однако ни один мускул не дрогнул на лице герцогини, лишь голова чуть дернулась от удара, при этом даже в глазах не отразилось ни одной эмоции.
  - Да бесполезно... уйти она решила... - хрипло проговорил герцог.
  - Так сделай что-то! - король вновь встал.
  - Что? Я уже сказал ей все, что мог... Что мне еще ей сказать? Что я готов собственноручно удавить мою любовницу? Только это ведь не остановит ее... Она лишь еще больше разозлилась, когда поняла, что я хочу с ней что-то сделать... Что наложу на себя руки? Или что?
  - Ты не говори, ты делай!
  - Что делать? Повеситься перед ней на дереве? Или что?
  - Домой ее отвези, переодень, отогрей, врача ей позови.
  - Вы не поняли? Она жить не хочет. Так что все, что Вы говорите, делать, конечно, можно, но бесполезно. Это вопрос времени и все...
  - Хватит, Алекс! Я не желаю это слушать! Я не знаю, что ты будешь с ней делать: лечить будешь, в монастырь повезешь или всех своих любовниц перед ней перевешаешь... Не знаю, и знать не хочу! Она твоя супруга, и ты должен найти способ ее спасти.
  - В монастырь ее везти, смысла тоже нет. Отец настоятель предупредил, что сделать ничего не сможет, если она сама больше жить не захочет... И не забывайте, мой государь, она моя супруга лишь формально... Кстати, сегодня, она припомнила мне это... Так что ее не держит здесь больше ничего: ни обязательства перед Вами, ни передо мной, ни перед своим родом, которому она в любом случае не даст наследника... - он тяжело вздохнул, - она посчитала, что до конца выполнила долг перед всеми...
  - Значит так, - король раздраженно прошелся вокруг дерева, под которым сидела Алина, абсолютно никак не реагировавшая на их разговор. - Она твоя. Я освобождаю тебя от всех клятв, что ты мне давал о ней. Живи с ней, пусть у нее будет наследник, только не дай ей умереть. Понял? Я удовлетворюсь ролью друга и не буду претендовать на большее, к тому же я никогда и не был никем для нее кроме друга... я ни разу не коснулся ее... у нее был ребенок от Дмитрия. Одним словом, делай что хочешь, но она должна быть жива и счастлива... Она нужна мне... Я не знаю, что я сделаю, если потеряю ее... - он шагнул ближе к герцогу и, схватив за плечо, сильно тряхнул: - Понял? Ты должен любым способом вывести ее из этого состояния.
  Король был примерно на голову ниже герцога, но как только он схватил его за плечо, герцог тут же преклонил колени:
  - Я сделаю, все, что в моих силах, Ваше Величество... Она мне дорога не меньше, чем Вам...
  - Тогда бери ее и отправляйся в замок!
  - А Вы?
  - Я? Я вернусь в столицу и постараюсь разобраться с автором этой милой записки, которая дала повод моей драгоценной кузине, посчитать, что у нее больше нет обязательств передо мной, и что она только препятствует моему успешному правлению государством...
  - Можно я взгляну на нее?
  - Конечно, - король достал записку из кармана и протянул герцогу.
  - Почерк похож на мой... только аккуратней и еще "к" я не так пишу, тут вензель сверху аккуратно выведен, а у меня обычно просто перо срывается и закорючка выходит... Похоже, женщина писала...
  - Женщина... женщина... - задумчиво пробормотал король, забирая из рук герцога записку, - конечно, женщина! Лидия, стерва! У нее замечательно выходить почерк подделывать, и только она знала, что ты уехал Алину разыскивать, и я знаю об этом и поверю... Неужели простить не смогла мне ту пьяную выходку? Ну да... Алина так и сказала... Черт! Ну погоди, сестренка... Все, Алекс! Вставай и забирай Алину.
  Он повернулся к ней и потрясенно замер. Герцогиня лежала на земле, ее голова была неестественно запрокинута, а глаза закрыты.
  - Господи! Алина, что с тобой? Алекс, что с ней? - Он бросился к ней и приподнял ей голову, - Алекс, да что с ней? Я понимаю: замерзла, устала, перенервничала, обиделась, не хочет ни разговаривать, ни жить... но она же действительно умирает, Алекс...
  - Вы что не поверили мне, государь? Я не шутил... - герцог склонился рядом с ним над супругой.
  - Но не так же сразу? Да сделай же что-нибудь!
  - Слишком поздно что-то делать... Осталось лишь помолиться, мой государь... Возможно, Господь призрит наши молитвы и не даст ей уйти...
  Он встал рядом с супругой на колени и молитвенно сложил руки. Король последовал его примеру.
  О чем каждый из этих двух сильных и бесстрашных мужчин молился, и что обещал Господу, знал только он. Тишину леса нарушало лишь пение птиц, да пофыркивание привязанных невдалеке коней. Казалось, горестно замершие коленопреклоненные мужчины над недвижимым телом молодой женщины замерли так навсегда, однако минут через двадцать Алина с трудом хрипло вздохнула и, повернувшись, сильно закашлялась, и они оба тут же наклонились к ней.
  - Алина.
  Герцогиня с трудом приподняла голову и, открыв глаза, посмотрела на них долгим мутным взглядом, а потом в изнеможении вновь откинула голову и закрыла глаза.
  - Алекс, да у нее жар, посмотри... - проговорил король, осторожно коснувшись лба герцогини. - Забирай ее и срочно вези в замок. Как я понимаю, нам дарован шанс, постарайся не упустить его.
  Король помог герцогу подхватить Алину в седло, потом вскочил в седло сам, и они разъехались в разные стороны.
  
  
  14
  
  
  Герцог больше двух суток не отходил от постели супруги, не подпуская к ней никого, включая камеристок. Даже Лерон осматривал герцогиню лишь в его присутствии.
  - Ваша Светлость, Вам надо пойти отдохнуть... Я подежурю у герцогини, и если что-то изменится, Вам тут же сообщат.
  - Идите Вы к черту, Лерон, с Вашими советами, - беззлобно пробормотал герцог, он сидел на краю кровати герцогини, держа ее за руку. - Вы бы вместо того, что бы мне советы давать, лучше бы сказали, чем еще жар у нее сбить можно, кроме этих Ваших холодных обтираний, которые ни черта не действуют... Третьи сутки ведь бредит она, и есть ничего не может, ее сразу тошнит, лишь в рот ей что-то положишь и проглотить заставишь... пьет только, да и то мало и с трудом.
  - Ей и не надо сейчас есть Ваша Светлость... я предупреждал, чтоб Вы и не пытались кормить ее... Ей лишь пить надо как можно больше... Кроме тех отваров, что я велел, любые соки, морсы, компоты - любые, какие ей нравятся.
  - Понять бы еще сейчас, что ей нравится... - герцог тяжело вздохнул.
  
  В это время в дверь постучали.
  - Да, - герцог повернулся к двери.
  На пороге появился Рон.
  - Ваша Светлость, приехала портниха, она привезла платье на примерку для леди Катарины.
  - Рон, разберись сам. Пусть леди Катарина сходит и примерит. А не захочет, выгони портниху. Иди, - герцог раздраженно махнул рукой, и дворецкий закрыл дверь.
  
  Однако через некоторое время стук повторился.
  - Что еще? - раздраженно спросил герцог у появившегося дворецкого.
  - Леди Катарина отказывается идти к портнихе, говорит, что без приказа герцогини никуда не пойдет. А портниха говорит, что платье необходимо примерить, иначе она не сможет его дошить, а герцогиня срочно требовала это платье и строго взыщет с нее за него. Поэтому она не уедет, пока не примерит его, или герцогиня ей уехать не прикажет...
  - Сейчас я убью их обеих... - тихо сквозь зубы пробормотал герцоги, и тут почувствовал, как дернулась в его руке рука супруги. - Что, моя дорогая? Что Вы хотите? - склонился он к ней.
  Герцогиня приоткрыла глаза и едва слышно проговорила, - Сходите с Кэти. Я хочу для нее это платье...
  - Да, конечно... Сейчас пойду. Может, Вы попьете, моя дорогая? - он, взяв чашку, преподнес к ее губам, но Алина уже вновь была без сознания.
  Герцог, сокрушенно покачав головой, отставил чашку и поднялся: - Подежурьте у нее Лерон и не смейте никуда отходить. Я Вам камеристку ее пришлю, если что-то потребуется, ее пошлете. И мне если что, пусть немедленно сообщит...
  - Конечно, Ваша Светлость... Я никуда не отойду, и сразу же пошлю за Вами, если ей станет хуже.
  Герцог кивнул и вместе с Роном вышел.
  
  Кэти стояла у окна своей комнаты. Она не могла понять, что случилось в замке. Мать уже больше трех дней не заходила к ней, а она без ее разрешения из комнат своих никуда не выходила, и не могла узнать, с чем это связано и что происходит. И Сьюзен ничего не могла пояснить ей. Сегодняшний визит дворецкого и его просьба сходить к портнихе одной, чтобы примерить платье напугали ее. К тому же он на ее вопрос в замке ли отец и мать, ответил, что они оба в замке, но ничего не пояснил ей, почему она должна идти к портнихе одна, хотя раньше никогда не делала этого. Ко всему прочему Кэти стеснялась туда идти после последнего наказания. Она, конечно, понимала, что, портниха не заставит ее снять нижнее белье, но ей все равно было неприятно и страшно идти одной к этой достаточно волевой и резкой женщине, она побаивалась ее. Сейчас она ждала, не придет ли за ней разгневанная ее отказом мать. Ее появление очень бы обрадовало Кэти. То, что мать, уже столько времени не приходила к ней, страшило ее.
  В это время дверь без стука распахнулась.
  - Мама! - Кэти обрадовано обернулась к двери и тут же испуганно замерла, потому что на пороге стоял отец.
  - Пойдем, Катарина, примеришь платье, - тихо проговорил он.
  - Да, отец, - она торопливо вышла и вслед за ним пошла по коридору. После возвращения из монастыря Кэти очень боялась отца. Боялась, несмотря на то, что он за все это время больше ни разу не наказал ее. Она чувствовала, что отец с трудом выносит даже ее присутствие, видимо, так и не сумев простить ей потерю наследника, и ее от его гнева хранит только заступничество и доброе отношение матери, которой он отдал полный контроль над ней.
  Зайдя в один из приемных залов, герцог кивнул поднявшейся им навстречу портнихе: - Показывайте платье.
  - Вот, Ваша Светлость, - поклонившись, портниха развернула перед ним платье для верховой езды.
  Герцог снова, едва заметно кивнув, повернулся с Катарине: - Примерь.
  - Это мне, папочка? Правда? - глаза Катарины возбужденно заблестели. - Мне будет можно ездить верхом?
  - Видимо, да... раз она заказала для тебя это платье, - тихо проговорил герцог и, отойдя к окну, повторил: - Примерь.
  Катарина быстро с помощью портнихи переодела платье и начала вертеться перед зеркалом.
  - Постойте спокойно, леди, - одернула ее портниха. - Мне надо посмотреть, как выточки сидят.
  Кэти послушно замерла, а портниха стала что-то отмечать на платье и перекалывать. Потом удовлетворенно кивнула:
  - Можете снимать его, леди. Я закончила.
  Катарине очень хотелось, чтоб отец посмотрел на нее в новом платье, которое ей очень понравилось, но он не отвернулся от окна, а окликнуть его, она не посмела.
   Портниха вновь помогла ей переодеться и повернулась к герцогу:
  - Все в порядке, Ваша Светлость... Завтра я привезу готовое платье. Можете передать герцогине.
  - Не надо привозить. Завтра вечером к Вам посыльный заедет и заберет его, - не оборачиваясь от окна, произнес герцог.
  - Но Ее Светлость... Я хотела показать платье ей. Вдруг ей что-то не понравится?
  - Ей покажут, - хмуро проронил герцог и, помолчав немного, спросил: - Она ведь расплатилась с вами за него?
  - Да, полностью, Ваша Светлость.
  - Вот и прекрасно. Я уверен, ей все понравится. Идите.
  - Я бы хотела, чтобы все-таки Ее Светлость сама посмотрела... и сказала мне, довольна ли она.
  - Она скажет Вам в другой раз, - по-прежнему, не оборачиваясь, сквозь зубы зло процедил герцог. - Идите. Завтра посыльный заберет платье.
   - С Ее Светлостью все в порядке? Она здорова? - не унималась портниха.
  И тут герцог не выдержал, он медленно отвернулся от окна и с перекошенным от злобы лицом, медленно, выделяя каждое слово, проговорил: - Нет, леди Стейн. Ее Светлость очень больна, и я искренне советую Вам помолиться о ее здоровье, потому что если с ней что-то случится, Вашим сюзереном стану я, и с превеликим удовольствием лично сверну Вам шею, потому что Вы до крайности раздражаете меня.
  Лицо портнихи вытянулось. Испуганно пробормотав: - Я буду о ней молиться, Ваша Светлость, - она подхватила платье и попятилась к выходу. Она знала, какие слухи ходят о нраве герцога.
  
  Как только она вышла к герцогу кинулась Кэти: - Отец, скажите, что с мамой! Что с ней? Я хочу ее увидеть. Позвольте мне пойти к ней!
  - Катарина, не кричи.
  - Вы можете сказать, что с ней? Почему Вы сказали портнихе, что с ней может что-то случиться? Что с ней может случиться? Она умирает, да? - на ее глазах выступили слезы.
  - Кэти, давай без истерик. Я очень устал за последнее время, поэтому могу не сдержаться...
  Что с ней? - тихо повторила свой вопрос Кэти, пристально всматриваясь в лицо отца. Только сейчас она заметила, какие темные круги у него под глаза, и как он осунулся. Да и разговаривал он с ней в абсолютно несвойственной ему в последнее время манере. Так он не разговаривал с ней очень давно, с тех пор как они уехали из их родового замка.
  - Она простудилась, попав под ливень во время прогулки...
  - От этого не умирают, папа...
  - Я тоже на это надеюсь, - согласно кивнул он.
  - Я могу ее увидеть?
  - Это ни к чему... Хочешь помочь, лучше помолись о ней, скажи Господу, что нужна она тебе...
  - Вы никогда не просили меня молиться... Она что действительно умирает? - Кэти схватила отца за руку и испуганно заглянула ему в глаза.
  - Иди к себе, Кэти. Завтра тебе привезут платье, - герцог отвел взгляд.
  - Не нужно мне никакое платье! Скажите, что с ней! Я хочу ее увидеть!
  - Катарина, я уже просил тебя не кричать...
  На лице герцога напряглись скулы, и Кэти поняла, что он еле сдерживается, чтобы не ударить ее. Она съежилась, но упрямо повторила:
  - Я хочу ее увидеть.
  - Зачем?
  - Ну... ну хотя бы поблагодарить за платье... - губы Кэти начали подрагивать, - я прошу... прошу Вас, позвольте мне хотя бы поговорить с ней.
  - Она почти все время без сознания, Кэти. Так что поговорить с ней ты в любом случае не сможешь. Иди к себе.
  - Я хочу ее увидеть, - тихо, но очень настойчиво повторила Кэти, - я должна ее увидеть. Понимаете? Должна! Она не только Ваша жена, она теперь моя мать. Вы не можете мне в этом отказать. Особенно, если... - голос Кэти задрожал, - если умирает она... Она не должна умереть... она нужна мне... я должна ей это сказать.
  Герцог отвернулся к окну, перебарывая желание немедленно избить дочь, а потом в голову ему пришла мысль, что может это даже хорошо, если Кэти действительно скажет Алине, что нуждается в ней.
  - Хорошо, пойдем, - повернулся он к ней и кивнул.
  
  Они поднялись по лестнице и прошли в апартаменты герцогини.
  Лерон стоял у ее кровати, обтирая ее лоб, плечи и руки мокрым полотенцем, а Алина металась на кровати, хрипло и еле-слышно шепча:
  - Нет... слышите? Я не уйду... делайте что хотите, но я не уйду... то не в моей власти было... я не убивала ее, слышите? Не убивала... я люблю Вас... Вы единственный, кто у меня есть... у меня нет, кроме Вас никого, почему Вы гоните меня? Я не убивала ее... не убивала... За что Вы бьете меня? Тогда убейте, лучше убейте меня совсем, я все равно не уйду... Убивайте! Зачем мне жить, если я не нужна никому?
  Герцог ринулся к кровати и, оттолкнув Лерона, обнял жену, приподнял и прижал к себе:
  - Алина, дорогая, успокойтесь... это лишь сон... тут нет никого, кто бы гнал и бил Вас... и, конечно же, Вы не убивали никого... Господи, да когда же этот кошмар закончится? Успокойтесь, моя дорогая, все хорошо, Вы дома, Вы нужны мне, очень нужны... все хорошо, успокойтесь, - он осторожно стал поглаживать ее по спине и плечам, до тех пор, пока она не замерла у него в руках.
  - Лерон, - тихо проговорил он, осторожно опуская супругу на кровать и разжимая руки, - Вы ведь обещали срочно позвать меня, если ей станет хуже.
  - Ваша Светлость, это обычный приступ бреда... они повторяются у нее периодически... ей не стало хуже... хуже, чем было, я имею в виду.
  - Удавить Вас мало... - раздраженно проговорил герцог, - выметайтесь отсюда... толку от Вас, как от козла молока.
  - Ваша Светлость, ей не хуже... Этот приступ бы прошел и без Вашего вмешательства... Вода с уксусом хорошо снимают жар, нужно лишь чуть-чуть подождать... А Вам все-таки надо отдохнуть, хотя бы несколько часов. Я подежурю с ней, идите... у нее стабильно тяжелое состояние, но пока не критическое... И если ей станет действительно хуже, Вас тут же позовут.
  - Так ты хочешь ее до критического состояния довести, скотина? - герцог вскочил с кровати и, схватив Лерона за плечи, оттащил в угол. - Она в бреду мечется, страдает, а ты: "все пройдет и так, надо лишь подождать"... Ждешь, чтоб ей еще хуже стало? Да я знаешь, что с тобой сделаю, тварь?
  - Я знаю, что Вы можете сделать со мной что угодно, Ваша Светлость. Только поверьте, ей легче от этого не станет... Я делаю все, что в моих силах. Поверьте... Просто должно пройти время.
  - Да ничего ты не делаешь! В том-то и дело, - герцог за плечи приподнял маленького врача, который в его руках казался карликом, и тряхнул. - Я вообще не понимаю, какого черта ты здесь крутишься, если помочь нечем не можешь?
  - А отвары, а настои трав? - не смея даже пошевелиться, Лерон, испуганно сжавшись, беспомощно висел в руках герцога. - Они обязательно должны помочь, Ваша Светлость. Нужно лишь время.
  - Что ты мне все про время талдычишь? Ей помогать надо, а не про время говорить!
  - Я стараюсь... я очень стараюсь, Ваша Светлость.
  Воспользовавшись тем, что у кровати герцогини никого не осталось, Кэти осторожно приблизилась и взяла мать за руку.
  - Мамочка, - прошептала она едва слышно, - мамочка, не умирайте пожалуйста... я все-все делать буду как Вы говорите, я буду всегда слушаться, только не умирайте... Вы нужны мне, я люблю Вас, очень люблю... - она прижала руку Алины к губам, по щекам ее текли слезы, - не оставляйтеи меня, пожалуйста. Вы же знаете, отец меня только из-за Вас забрал... он отдаст меня в монастырь, навсегда отдаст, если с Вами что-то случится... Я все-все делать для Вас буду, только выздоравливайте, пожалуйста... Хотите, я Сьюзен к Вам отправлю? Она же нравится Вам? А еще лучше я сама... Хотите, я сама ухаживать за Вами буду и помогать? Я смогу... мамочка, ну очнитесь, очнитесь, пожалуйста... Ведь если Вы попросите отца, чтоб я Вам помогала, он разрешит... он устал очень, ну скажите ему, чтоб я за Вами ухаживала... я хочу быть с Вами, очень хочу.
  - Кэти, что ты там бормочешь? - герцог, наконец, поставил Лерона на пол и обернулся к дочери.
  В это время герцогиня приоткрыла глаза и с трудом проговорила:
  - Пить.
  Катарина моментально подхватила с прикроватного столика чашку, и чуть приподняв голову герцогини, поднесла чашку к ее губам. Герцог тут же шагнул к ним и, обняв, приподнял супругу чуть выше, чтоб ей было более удобно.
  Выпив все, Алина долгим взглядом посмотрела на мужа и, делая большие паузы между словами, тихо проговорила:
  - Вы устали, Алекс, Вам надо отдохнуть, Кэти со мной побудет.
  - Я никуда не уйду, дорогая. Хотите, чтоб Кэти осталась, она останется, но я никуда не уйду.
  - Вы должны поспать... не спорьте, пожалуйста... Со мной все будет хорошо. Если понадобится, Кэти позовет Вас.
  - Вы гоните меня, моя дорогая? - удручено спросил он.
  - Нет... можете в соседней комнате на диване поспать, если уходить не хотите. Но поспать Вам необходимо... Идите, пожалуйста.
  - Хорошо, - герцог тяжело вздохнул, - я пойду лягу, если Вы настаиваете... Только, Кэти, - он пристально посмотрел на дочь, - ты немедленно будишь меня, если матери станет хоть чуть хуже.
  - Конечно, отец. Я обещаю, - Кэти согласно закивала.
  - Хорошо, - герцог, поправив подушки, осторожно уложил супругу, - раз Вы настаиваете, я немного посплю в соседней комнате...
  Он вышел, а Кэти, стоя рядом с кроватью, вновь взяла Алину за руку: - Мамочка, Вы что-нибудь еще хотите?
  Алина, едва заметно, отрицательно качнула головой и закрыла глаза.
  - А я платье мерила... оно такое красивое... Спасибо, мамочка! Я так благодарна Вам. Вы мне верхом позволите ездить? Правда? Папа сказал, что, наверное, позволите, раз это платье заказали... Вы представляете, портниха сказала, что уже завтра будет готово... Она никогда раньше так быстро не делала... А папа сказал, что к ней посыльного завтра вечером пошлет, чтобы забрать... Мамочка, поправлятесь скорее... я так хочу с Вами по лесу прокатиться... - принялась рассказывать Кэти, держа мать за руку.
  - Леди Катарина, Вы бы помолчали, у Вашей матушки голова сильно болит, ей тяжело Вас слушать... - к Кэти сзади подошел Лерон и осторожно коснулся ее плеча.
  Кэти вздрогнула.
  - Простите, мамочка, - проговорила она и испуганно замолчала.
  Алина приоткрыла глаза и, едва слышно прошептав: - Говори, Кэти, - вновь их закрыла.
  Кэти обернулась к Лерону:
  - Можно?
  Тот развел руками: - Конечно можно, раз герцогиня желает.
  Кэти вновь повернулась к Алине: - Мамочка, Вы обязательно должны поправиться, и если Вы разрешите, мы поедем с Вами кататься в дубовую рощу, помните, Вы говорили, там белки живут, и Вы видели целую семью... Вы мне покажете их, ладно? Только мы не быстро поедем, ладно? Я так давно на лошади не сидела... Мне, наверное, заново учиться придется... Ой, я сказать забыла... пока Вы у меня не были, я все Евангелия еще раз прочла, и все молитвы вычитывала как всегда... ни разочку не пропустила... и еще вышивку закончила, ту, которая с розами... Сьюзен понравилось. Из нее теперь можно подушечку сделать, и Вы сможете, если захотите, конечно, ее в карете держать. Мне очень хочется, чтоб она Вам понравилась... а если понравится, то я и вторую такую сделаю, чтоб симметрично было. Две одинаковые подушечки с двух сторон... У Вас обивка в карете тоже с розами, только золотыми, так что сочетаться должно... А пейзаж еще не закончила... и фон никак к нему не подберу... Вы помочь мне должны, когда поправитесь... Вы всегда так хорошо цвета подбираете... А еще мы к сестрам в монастырь должны съездить. Они наверняка волнуются, что Вы давно у них не были, и матушка-игуменья, наверное, тоже волнуется... Она строгая, конечно, ужас какая строгая, я ее боюсь очень, но она любит, когда Вы приезжаете, по ней заметно... Мамочка, Вы обязательно должны скорей поправиться... иначе папа меня точно к ней отправит... и буду я у нее всегда в чуланчике сидеть... или в подвале, про который Луиза рассказывала. Мамочка поправляйтесь, пожалуйста... Кстати, Вы ничего не хотите сейчас? Давайте я Вам еще попить дам... Не хотите? тогда попозже... А Сьюзен теперь гулять совсем не уходит... она, тоже очень о Вас беспокоилась, что Вы не приходили так долго... но мы думали, что Вы уехали куда-нибудь... а Вы оказалось, заболели... но Вы обязательно поправитесь, мамочка... Вы, пожалуйста, поскорей поправляйтесь.
  Под милую болтовню Кэти Алина впервые заснула, не провалившись в темную бездну тяжелого бреда...
  
  
  Графиня Изабелла Норес пила чай, когда в гостиную вошел герцог Алекс Тревор. Он всегда входил неожиданно, не позволяя слугам докладывать о его визите. Изабелла уже привыкла к этому. Она тут же поднялась и, чуть склонив голову, с улыбкой проговорила: - Добрый день, Алекс. Я очень рада видеть Вас.
  - Вот что, тварь, еще раз посмеешь меня по имени назвать, язык вырву... Поняла? - злобно глядя на нее, хрипло проговорил он.
  - Поняла, Ваша Светлость... Я только не понимаю, чем я столь прогневала Вас? Неужели посещение моего дома Вашей супругой так изменило ко мне Ваше отношение? Это она потребовала от Вас его изменить?
  - Нет, она не потребовала ничего... - недобро усмехнувшись, он качнул головой.
  - Ваша Светлость, но я же вижу, - Изабелла шагнула к нему и осторожно коснулась его плеча. - Вы совсем плохо выглядите... и осунулись, и глаза у Вас запали... Она устроила Вам скандал из-за меня?
  - Нет, моя жена не устраивает мне скандалов.
  - Но я же видела, как она ругалась на Вас, Ваша Светлость...
  - Невежественная ты кретинка, Белла, - герцог презрительно скривил губы. - Угораздило же меня с тобой связаться... Действительно, кто рожден от прислуги, его хоть во что обряди и какие титулы не нацепи, достоинства, что от рождения дается, не обретет. Надо было тебя при конюшне держать. Тебе только там место.
  - Вы хотите сказать, чтоб если я была высокородной дамой, то не посмела бы сказать, что видела, как она кричала на Вас, а Вы падали перед ней на колени? Я должна была сделать вид, что этого ничего не было? - щеки Изабеллы заалели, она всегда с трудом переносила издевки герцога связанные с ее происхождением.
  - Нет, Белла. Ты бы просто поняла, о чем мы говорили... Что требовала она, и о чем просил я.
  - Да, я не знаю латынь, и что с того? Граф Вират, вон тоже не знает ни слова на латыни... Ему что тоже высокородности не хватает?
  - Нет, Белла дела не в знаниях языков, а в образе мышления. Ты кроме склок и ругани даже вообразить ничего себе не можешь.
  - Может, поясните, Ваша Светлость, низкорожденной, необразованной кретинке, что требовала от Вас Ваша высокородная супруга и чем она так была недовольна?
  - Поясню, Белла... Она защищала тебя. Когда я увидел тебя с ней и понял, что ты постаралась досадить ей, чем только могла, и постаралась дать понять, что я живу с тобой, и ты ждешь ребенка от меня, мне захотелось свернуть тебе шею. Она поняла это и запретила трогать тебя, упрекая, что я, как твой сюзерен, воспользовался своей властью, а теперь хочу избавиться от тебя. Ей и в голову не пришло, откуда я тебя вытащил... и кто ты на самом деле, и чем занимаешься, причем с огромным удовольствием, насколько я знаю.
  - Это только для Вас... это все лишь для Вас... - Изабелла медленно опустилась перед ним на колени и, взяв его руку, прижала к губам, - я люблю Вас... очень люблю... я согласна все, что угодно для Вас сделать... я согласна на конюшне, только не гоните от себя...
  - Все, Белла, - он раздраженно выдернул руку, - между нами больше не будет никаких отношений, кроме деловых. Ты будешь заниматься тем, чем занималась, и иметь то, что имела: титул, дом, слуг, и я буду оплачивать все твои счета... но кроме этого не будет ничего.
  - Но почему? - из глаз Изабеллы закапали слезы. - Вам же всегда было хорошо со мной... Я же не претендую ни на что... Я же не хочу занять ее место...
  - Еще чего не хватало! - со злобой рявкнул герцог. - Да даже если б я был холост, неужели ты думаешь, что я женился бы на бастардке захолустного виконта, которую купил в таверне, где твой отец выставил тебя на продажу, чтоб расплатиться с долгами и немного поправить свои дела? Это же каким идиотом надо быть, чтоб учудить такое? И не смей больше так ко мне обращаться! - он с силой оттолкнул ее от себя.
  - Ваша Светлость... Ваша Светлость, - упав на пол, Изабелла обхватила его ноги, - я все это понимаю... я ведь так и сказала, что не претендую ни на что... Только не гоните от себя... Я люблю Вас, очень люблю... я не смогу без Вас жить... Я все буду делать... Вам хорошо со мной будет, обещаю... и она ничего не узнает... Хотите, я поклянусь ей, что у меня не от Вас ребенок?
  - Нет, не хочу. Я найду тебе мужа.
  - Нет, не надо, я умоляю: не надо. Я не соглашусь... ни за что не соглашусь!
  - Ты перечить мне вздумала?
  - Да! Я откажу на венчании любому! Делайте со мной, что хотите. Хоть казните... я откажу... - Изабелла залилась слезами. - В моей жизни был и будет лишь единственный мужчина. Больше не будет никого!
  - Тогда, значит, действительно не будет никого. Потому что я больше не коснусь тебя.
  - Чем я так прогневала Вас? За что Вы так со мной? Вам же всегда было хорошо со мной... Я все-все исполню... все, что пожелаете... и я, и девочки...
  - Нет, Белла. Больше ни ты, ни девочки... Ты будешь лишь их готовить, обучая, всему чему необходимо и добиваясь покорности, и все. И прекрати рыдать, ты дико раздражаешь меня... Если бы я не пообещал жене, что не трону тебя, не задумываясь, свернул бы тебе шею. Ты мне надоела.
  - Надоела? Ну и ищите себе другую кретинку, которая будет всем этим заниматься и учить этих деревенских дурищ и вести себя, и танцевать... - всхлипывающая Изабелла поднялась с пола.
  - Ах вот как ты заговорила, как только поняла, что не трону тебя... Только ты забыла, моя вассалка дорогая, что кроме титула за душой у тебя ничего... Вот заберу я у тебя девок всех и денег давать больше не буду... Чем будешь с графом и со мной расплачиваться, да еще за провизию, наряды и кареты свои платить? Что ты делать умеешь? В таверне плясать? Так за это много денег не дают, как ты наверняка помнишь... Поэтому если не хочешь в подвал ко мне попасть, будешь делать все, что скажу... и хорошо делать. К тому же это я лишь до рождения ребенка тебя трогать не буду, а как родишь, за любую провинность и плеточкой могу отхлестать. Так что лучше язычок свой прикуси и извинись за болтовню свою бестолковую.
  - Простите, Ваша Светлость, забылась я... не подумав, сказала... все делать буду и постараюсь, чтоб Вы довольны были... Вы можете плеточкой и сейчас, заслужила я... ребеночку это не повредит... - она начала поспешно расстегивать платье.
  - Белла, прекрати!
  Но графиня, успевшая почти моментально все бросить с себя, уже стояла перед ним абсолютно нагая.
  - Вы можете розгами высечь, Ваша Светлость, если плеткой боитесь из-за ребенка... Розги ребеночку точно не повредят, особенно если Вы мне позволите лишь нагнуться и руки Вам на талию положить, чтоб не упала я...
  - Хватит, Белла. Я понял, что ты задумала, только этот номер у тебя не пройдет. Одевайся давай. Хватит испытывать мое терпение. Оно не безгранично. Или ты прекратишь провоцировать меня и будешь покорна, или, несмотря на твою беременность, продам я тебя султану в качестве наставницы для его наложниц... из тебя хорошая получится. Будешь ему наложниц дрессировать.
  - Неужели Вы посмеете обречь собственного ребенка на жизнь в неволе?
  - Не обреку. Я договорюсь, чтоб мне его вернули. За деньги договориться можно о чем угодно, и проблем с этим не будет. Так что если не хочешь жить в султанском гареме, быстро одевайся!
  Графиня тяжело вздохнула и принялась одеваться, потом повернулась к герцогу.
  - Я Вам, Ваша Светлость, девушку подготовила, как Вы просили. Очень толстая и теперь очень покорная. Хотите посмотреть?
  - Быстро управилась, - усмехнулся он. - Что ж, веди.
  Графиня вышла и вернулась минут через пять. Ее сопровождала пышнотелая толстушка.
  Осмотрев ее, герцог удовлетворенно кивнул: - В карету ее ко мне.
  Графиня вывела девицу. Герцог отошел к окну и тут взгляд его привлек сверкнувший в складках дивана отблеск. Он подошел и вытащил из-под валика дивана длинную шпильку, украшенную крупным брильянтом. Это была шпилька Алины. Герцог вертел ее в руках, когда вернувшаяся графиня, протянула ему еще шесть таких же шпилек:
   - Вот, Ваша Светлость. Ваша супруга забыла, когда была здесь...
  - Да, я уже заметил, - хмуро проронил он, забирая шпильки из ее руки.
  - Вы нашли еще одну? Но их же уже шесть... - удивленно проговорила Изабелла.
  - Я заказал для нее семь. Ей так нравится.
  - Где же седьмая была? Я не видела здесь ее...
  - В складки дивана завалилась. Упала, видимо, когда она волосы раскалывала, - мрачно обронил он и, повернувшись, со злобой взглянул на нее: - Ты ведь даже помогать ей не стала, стерва... Заставила полдня провести в мокром платье... Кстати, можешь порадоваться, она заболела и ей плохо очень...
  - Ваша Светлость, я просто не посмела предложить ей переодеться, если бы она попросила, я бы все для нее сделала...
  - Ну, конечно же, тебе жутко хотелось унизить ее и заставить просить... До чего же ты злобная стерва, Белла. И она еще за тебя заступалась... Вот только из-за нее и не трогаю тебя, ведь ты даже мизинца ее не стоишь, дешевка... А ровняться с ней решила, унизить пыталась... За что ты ей мстила? За то, что я подобрал тебя и вытащил из той помойки? Черт меня дернул пожалеть тебя тогда... Тебе только там и было место... Пусть бы за тебя заплатили, скинувшись, как хотели, все постояльцы, а потом заставили бы тебя ублажать всех по очереди...
  - Ваша Светлость, я вовсе не пыталась ее унизить... и мне очень жаль, что она заболела, я от всей души желаю ей скорейшего выздоровления, - Изабелла испуганно потупилась.
  - Ладно, будем считать, что оно все так и есть... Потому что ее кончина не принесет тебе ничего, кроме очень крупных неприятностей, - он направился к двери и, не прощаясь, вышел.
  
  Графиня медленно села на диван, а потом повалилась на него и зарыдала.
  Минут через десять ее плеча осторожно коснулся Гарт: - Хозяйка, выпейте воды. Вам нельзя сейчас так убиваться...
  Он протянул ей стакан воды.
  - Он уехал, Гарт? - отпивая воду, спросила она.
  - Да, хозяйка.
  - Он даже... даже не попрощался со мной...
  - Надо Вам было быстрее решаться избавиться от нее... - тихо ухмыльнулся охранник.
  - Ты что, Гарт? Это, Слава Богу, что Господь отвел нас от этого... Герцог тут ее шпильку в диване нашел... Представляешь, что он бы сделал со мной, если б нашел ее, а я бы клялась, что герцогини не было тут... Да и не дало бы мне это ничего... Не любит он меня... Так только время проводил... А теперь даже этого и то не хочет... - она, всхлипнув, отставила пустой стакан
  - Не печальтесь, хозяйка... может, это пока Вы ребенка ждете, охладел он. А родите, и вернется он к Вам... К тому же если сына ему сумеете родить... Ведь у него только дочери... А любому мужчине приятно сына иметь.
  - Может и правда... Дай-то Бог. Ты, кстати может, проедешься, поищешь мне девчонку, чтоб на герцогиню похожа была? Я может, с помощью ее герцога растормошить бы сумела.
  - Вы сами на нее похожи, хозяйка... У нее лишь глаза чуть другие, синие, а у Вас карие, да губы чуть потоньше, и хоть фигуры одна к одной, стать у нее немного другая... А в остальном, очень Вы на нее похожи, даже цвет волос у вас одинаковый. Он, наверняка, потому и запал на Вас, что Вы ему ее очень напоминаете, да только более покладисты... Она, видать, еще с тем характером, коль, его не слушая, на его коне так через ограду рванула... Так что не волнуйтесь. Отойдет он сейчас немного и обязательно вернется к Вам... - он подал ей платок. - Не плачьте, не надо плакать. Все будет хорошо. Вам о ребенке сейчас думать надо. Чтоб он у Вас здоровеньким родился. А там, глядишь, и герцог оттает, он хоть и суров, но перед Вашим обаянием трудно устоять. Особенно, коль милы, да покладисты с ним будете.
  - Ты всегда знаешь, чем меня утешить, Гарт. Спасибо тебе. Иди. Камин разожги и иди. Я уже успокоилась, - графиня отерла глаза платком, что он подал ей.
  Тот удовлетворенно кивнул, потом разжег огонь в камине и вышел.
  Графиня села ближе к камину. Ей хотелось согреться, на нервной почве ее знобило.
  Глядя на огонь, ей вспомнилась таверна, в которой ее заставлял танцевать ее отец, пьяные постояльцы и тот день, в который перепивший отец, взбешенный тем, что она заработала слишком мало денег, пообещал продать ее любому, кто заплатит больше пяти золотых... Вспомнились хмельные постояльцы, торгующиеся с виконтом, предлагавшие заплатить лишь за то, чтоб она переспала с каждым, обещая при этом оставить ее ему... Вспомнилось, как они ощупывали ее и договаривались между собой, сколько от общей суммы должен будет заплатить первый из них, если она действительно окажется девственна... и что все будут наблюдать за этим, чтобы тот, кто будет первым не соврал... И как появившийся немолодой, высокий, широкоплечий и очень сурового вида мужчина, одетый в чрезвычайно дорогой костюм, узнав в чем дело, бросил шесть золотых виконту и забрал ее... Этот день был самым кошмарным и в то же время самым счастливым днем в ее жизни. Кошмарным, из-за пережитого ужасного позора, о котором даже сейчас она вспоминала с трудом, и счастливым, из-за того, что встретила того, в кого без памяти влюбилась с первого взгляда.
  
  Он вез ее в седле своего скакуна, а ей хотелось умереть от счастья... Она не знала, кто он, и не хотела думать ни о том, что ждет ее дальше, ни о том для чего он выкупил ее. Он представлялся ей принцем из сказки, который вырвал ее из окружающего ее кошмара. Она ехала с ним по лесу, чувствуя спиной его сильное, мускулистое тело, и хотела, чтоб это длилось вечно.
  - Все, приехали, - въехав в ворота, распахнутые при их приближении слугой, незнакомец ссадил ее с седла и спрыгнул на землю сам. - Пойдем, - он пошел по дорожке к большому трехэтажному дому и, распахнув дверь, вошел, и она последовала за ним.
  Войдя в гостиную, он опустился в кресло, а она робко остановилась перед ним.
  - Ну и чем же ты так досадила виконту, что он решил продать тебя? - чуть прищурив глаза и глядя на нее тяжелым, мрачным взглядом проговорил он.
  - Отец был недоволен, что мне мало заплатили за танцы... мне обещали заплатить больше, если я сниму кофту, но я отказалась... и тогда он решил продать меня... - потупившись, ответила она.
  - Так ты его дочь? - удивленно переспросил незнакомец.
  - Нет, я дочь его служанки, но он не скрывает, что он мой отец...
  - Бастардка, значит... понятно, - хмыкнул он, - недорого он за тебя запросил...
  - Для наших мест, это большие деньги... Их хватит, чтоб погасить все его долги перед Его милостью, графом, а то, что останется он все равно пропьет... - шепотом пояснила она.
  - Ты действительно девственна или виконт лишь цену тебе набивал, предлагая это проверить? Только учти, я не выношу, когда мне лгут, и я в любом случае узнаю правду.
  - Действительно... - она еще ниже опустила голову, - пока была жива мать, он обещал ей, что выдаст меня замуж и даже приданное небольшое даст... он любил ее... а потом, как умерла она три месяца назад, пить стал запойно... и забыл про все обещания.
  - В таверне значит плясала? И как давно ты там пляшешь?
  - Месяца два... Он как мать мою похоронил, совсем все дела запустил... и пить очень много стал, так вот денег совсем ни на что хватать не стало, а время подошло Его милости подати и налоги платить, вот он меня в таверне танцевать и заставил... Первое время мне достаточно много платили, а потом все меньше и меньше, начали требовать, чтоб снимала что-то с себя... а я не хотела... Ну вот он сегодня и решил меня продать.
  - А танцевать тебя кто учил?
  - Моя мать меня учила. Она танцовщицей у герцога раньше была, - в ее глазах которые она вскинула на незнакомца, сверкнула гордость за мать, вот мол какая она у меня была, не просто служанка виконта, а танцовщицей герцога была когда-то, однако незнакомец никак не прореагировал на это и даже не спросил имя герцога, и она грустно добавила: - Только мать ногу потом сломала. Вот герцог, моему отцу, в служанки ее и продал. Нога у матери срослась неправильно, и она прихрамывать стала и танцевать больше уже не могла.
  Изабелла замолчала и под пристальным и тяжелым взглядом незнакомца вновь потупилась.
  Молчание длилось довольно долго, потом она не выдержала, и вновь взглянув на незнакомца, тихо спросила:
  - Мне как называть Вас прикажете?
  - Для начала можешь Вашей Светлостью называть, а дальше поживем, увидим... - он усмехнулся.
  - Вы, стало быть, герцог? - ахнула Изабелла, ее глаза изумленно распахнулись.
  - Герцог Алекс Тревор. Если это имя что-то говорит тебе.
  - Имя верховного сюзерена знают даже в нашей глуши, Ваша Светлость, - судорожно сглотнув, и низко склоняясь перед ним, проговорила она.
  - Что ж, это радует, - он поднялся и, шагнув к ней, приподнял кончиками пальцев ее подбородок. - Похоже, ты не только недурна собой, но еще и неглупа. Возможно, мы сумеем найти общий язык к обоюдной выгоде...
  - Я сделаю все, что Вы пожелаете, Ваша Светлость... Я полностью в Вашей власти.
  - Умница, девочка, - он удовлетворенно кивнул, - мне нравится, когда мне покорны и не перечат.
  
  И она ему не перечила никогда и ни в чем... и ни о чем не просила. Он все делал для нее сам. Сам отдал ей этот дом и сделал его хозяйкой. Сам добился для нее графского титула. Сам выбирал для нее белье, платья, туфли и драгоценности, находил слуг и служанок, говорил, как укладывать волосы и какими духами пользоваться.
  Лишь теперь Изабелла поняла, герцог пытался из нее создать копию жены. При чем с теми качествами, которые были по душе ему, и которых у его жены, скорее всего, не наблюдалось. Он добился, чтобы Изабелла была очень послушная с ним и очень жесткая, если не сказать жестокая с остальными. Ему нравилось, когда она наказывала при нем слуг, служанок или девушек, которых для него готовила. Исключение составлял лишь Гарт, который когда-то был евнухом в султанском гареме, а теперь был ее рабом. Только к нему герцог позволял ей относиться по-дружески, и тот отвечал просто собачьей преданностью, стараясь угодить им обоим.
  Глядя на пламя в камине, Изабелла размышляла о том, что допустила ошибку, так встретив герцогиню... До встречи с ней она была уверена в том, что герцог не любит жену, о которой никогда и ничего не говорил... Она представляла ее старой уродиной, с которой его связывают лишь династические интересы и обязательства... Поэтому, увидев красивую молодую женщину, которую не портили, ни насквозь вымокшее платье, ни мокрые волосы, всего лишь на год или два старше ее, ей захотелось показать ей, что герцог несмотря ни на что предпочел ей другую. И та почувствовала это и с достоинством приняла, и даже заступилась за нее. Изабелла помнила, как она властно потребовала: "не смейте даже пальцем ее трогать!". Вот только сам герцог не принял, что его копия попыталась соперничать с оригиналом. Теперь она поняла, что герцог даже не любил, а обожал свою супругу, которая вполне вероятно не отвечала ему взаимностью... Иначе, зачем ему искать ей замену в ее лице? Выходило, что супруга герцога, узнав о ее наличии, получила возможность еще дальше отдалиться от мужа, и именно это взбесило его. Тогда действительно, со временем, простив Изабеллу за это, герцог мог вновь вернуться к ней, если у нее хватит терпения дождаться этого...
  Графиня встала, подошла к распятью, висевшему в углу, и опустилась на колени:
  - Господи, молю тебя, не дай ему меня бросить... Я все приму, все для него сделаю... я буду покорно ждать, сколько потребуется, лишь бы он вернулся. Я люблю его, Господи. Я согласна даже ей служить, лишь бы он был рядом и хоть иногда, - она всхлипнула, - хоть иногда, вспоминал про меня и был ласков, как раньше... Господи, верни его! И дай мне сил покорно дождаться этого...
  
  
  Король работал в своем кабинете, когда ему доложили о приезде герцога Тревора, и король тут же приказал привести его.
  - Входи, Алекс, - он поднялся ему на встречу, отложив бумаги и дождавшись, чтоб за герцогом закрылась дверь, озабоченно спросил: - Ну как она?
  - Лучше... Как говорит врач, кризис миновал, теперь дело на поправку должно пойти.
  - А с тобой она как? Простила?
  - Нет, - герцог тяжело вздохнул. - Она, конечно, разговаривает и даже не перечит ни в чем... только... только зажимается вся она, когда я рядом. Одним словом она с трудом выносит мое присутствие, хотя очень старается не показывать это...
  - Алекс, ты что не воспользовался тем, что я освободил тебя от всех клятв, связанных с ней?
  - После того как она чуть не ушла, неужели Вы думаете, я рискну, пойти против ее воли? Вы вон тоже не рискнули... еще тогда... Что уж обо мне говорить...
  - Ладно... время хороший лекарь, дай ей время, отойдет она, простит, и тогда возможно ты сможешь привязать ее сильней, а пока придется нам с тобой быть с ней очень осторожными, чтоб не обидеть ее еще чем, ненароком... чтоб не надумала она вновь уйти...
  - Видимо... - согласно кивнул герцог, а потом мрачно усмехнулся. - Кстати, пока меня не было, что-то, что мне стоит знать, произошло? Может, у Вас уже новый первый советник, а я и не знаю?
  - Нет, Алекс. Мой первый советник по-прежнему - ты. А за все это время я лишь отправил Лидию в монастырь, да разрешил Марку присутствовать на совещаниях и сопровождать меня в инспекционных поездках. У парня неожиданно интерес и к политике, и к законодательству, и даже к экономике проснулся. Разобраться пытается, даже вопросы не всегда бестолковые задает. Ты знаешь, он очень изменился после поездки к вам... Кажется мне, что Алина с мальчиком разъяснительную работу провела. Давно его надо было к ней свозить. Он хоть на человека стал похож, а то ведь вел себя, как слизняк недоделанный какой-то... Кстати ты знаешь, что она мне даже Гертруду перевоспитала? Королева теперь считает твою жену своей лучшей подругой, и когда я сказал ей, что Алина тяжело заболела, поехала она тут же на богомолье о ее здравии молиться. Веришь?
  - Верится в такое, конечно, с трудом, но в способностях супруги я не сомневаюсь, поэтому поверю.
  - Правильно делаешь... потому что те, кого я послал последить за королевой, докладывают, что из церквей она почти не выходит и действительно молится об Алине. Кстати, как ты думаешь, когда Алину проведать можно будет?
  - Я думаю, через неделю она уже должна быть в состоянии принять гостей.
  - Вот и хорошо. А то я очень соскучился без нее. Тяжело мне без нее, Алекс.
  - Чтоб Вы не особо сильно скучали, мой государь, я привез Вам новую служанку. Она конечно неуклюжа и не особо расторопна, потому что слишком толста, но зато очень покорна. Я надеюсь, она сумеет хотя бы немного поднять Вам настроение.
  - Ты запомнил, Алекс? Вот за что люблю тебя, тебе никогда ничего не надо повторять дважды... Давай ее сюда. Развлечемся вместе. Я думаю, тебе поднять настроение тоже не повредит, а то выглядишь ты скверно... Отвлекись. Отойдет, Алина, со временем обязательно отойдет, да и я вас помирить постараюсь... Иди веди сюда это чудо.
  
  
  Через неделю Алина окончательно поправилась, и о ее болезни напоминали лишь сильная бледность и небольшие головокружения. Узнав, что она чувствует себя лучше, в замок приехал король и сразу прошел к ней в апартаменты.
   - Алина, как я рад тебя видеть в здравии, драгоценная моя, - нежно целуя ее, проговорил он.
  - Я тоже рада, что Вы живы и здоровы, Артур, - кивнула она.
  - Намекаешь, что этого могло и не быть? Ну что ж на все воля Божья, и если Он решит, что пора мне отойти от дел, останется лишь покорно принять волю Его. Но пока, Слава Господу, Он милостив ко мне... Кстати, я тебе очень благодарен за Марка, он хоть на мужчину стал немного похож... Так что теперь хоть есть на кого трон оставить, в случае если ты оставишь меня своими заботами, и недругам, наконец, удастся избавиться от меня.
  - Рано Вам еще об этом думать, но я довольна, что Марк перестал раздражать Вас. Со временем, если Бог даст, он, возможно, действительно сможет стать достойным Вашим наследником.
  - Пока он старается, а дальше, поживем - увидим. Ты ведь не против, что мальчик будет ездить со мной сюда, к тебе?
  - Нет, не против, Артур. Только постарайтесь его в тот разврат, что устраиваете здесь не вовлекать... Ни к чему хорошему не приведет это.
  - Только здесь нельзя? А в столице, значит можно вовлекать? - рассмеялся король.
  - Мой государь, Вы ведь поняли о чем я... Зачем к словам цепляться?
  - Понял, Алина. Не буду. Ни тут, ни там. Действительно это ему ни к чему. Вот найду ему через годик - полтора супругу, а потом сам пусть разбирается: верен ей будет или вроде меня гулять от нее начнет. Кстати, о верности... Так и не можешь простить супруга?
  - За что мне его прощать, Артур? Наше венчание было для него фарсом. Он пошел на него из-за Вас. Так что у него нет передо мной никаких обязательств... кроме как хранить меня для Вас... Обязательства на себя приняла лишь я... и у меня нет к нему никаких претензий, он может строить свою жизнь как хочет и с кем хочет, меня это не касается...
  - Алина, я хочу, чтоб у вас был ребенок...
  - Ну уж нет... - ее глаза полыхнули мрачным огнем. - Лечь с тем, кто открыто предпочел мне другую? Увольте... Я скорее сдохну, чем стану еще одной в чреде его партнерш. И если кто-то из вас только попробует заставить меня... очень сильно об этом пожалеет.
  - Он твой муж.
  - Мужья так не ведут себя. Он лгал мне! Лгал мне все это время! Если б он открыто поговорил со мной, сказал, что полюбил или что она нужна ему... но он предпочел скрывать ее и именно с ней жить, как с женой... К тому же она ждет ребенка... Все, Артур... Он сделал свой выбор и выбрал не меня.
  - Алина, в тебе говорит обида... Это недостойно истинной христианки. Я не тороплю, но постарайся понять его. Он лишь использовал ее, его сердце принадлежит тебе. Это с ней он поступил не особенно честно... Он использовал ее, а сейчас готов выкинуть... и выкинул бы уже, если бы не твой запрет. Допусти его к себе и рядом с ним не останется ни одной... Я понимаю, что тебе нужно время, чтобы простить, и готов подождать, но ты должна выполнить свой долг и родить того, кто продолжит род Тоддов.
  - Может это действительно лишь обида... но я обычная женщина, Артур, а не святая... и переступить через это я не могу... сейчас уж точно... может время и сможет что-то изменить, но сейчас мне даже думать об этом не хочется.
  - Хорошо, подождем... - кивнул король и осторожно взял ее за талию. - Пойдем к гостям, все ждут лишь тебя.
  
  Постепенно жизнь в замке Телдом потекла обычным порядком. Частые визиты короля, приемы, охоты и краткие дни затишья между ними, во время которых Алина каталась с Кэти верхом, посещала церкви и дочерей в монастыре.
  
  В один из дней, за обедом, король вспомнил о книге по истории государства и развитии законодательства, которая хранилась в библиотеке замка, и Марк, сидевший рядом с ним, тут же попросил дозволения у герцога взять ее в библиотеке.
  - Рон, иди проводи, Его Высочество в библиотеку, - махнул герцог рукой дворецкому.
  Марк тут же, в сопровождении Рона, отправился в библиотеку и, найдя книгу, погрузился в чтение. Поначалу читать ему было не особенно интересно, но потом сравнительный анализ последствий от принятия различных правовых актов увлек его. Оторвался он от книги, когда за окном совсем стемнело. Он поставил книгу на место, и тут заметил приоткрытую дверь кабинета. Сначала Марк не хотел входить, но любопытство взяло верх, он потянул ручку двери и осторожно вошел. Убранство кабинета не отличалось от убранства всей библиотеки. Те же кресла, столик, стеллаж с книгами и какими-то документами. Разочарованно хмыкнув, он хотел было уже уйти, когда услышал, как в библиотеку кто-то вошел. Марк испуганно замер, а потом спрятался за штору, ему не хотелось, чтоб его обвинили в том, что он роется в личных бумагах герцога и герцогини. Вошедший слуга зажег свечи. В это время дверь еще раз хлопнула, слуга вышел из кабинета, и Марк услышал, в библиотеке голос Алины:
  - Марк, ты здесь?
  - Нет, здесь нет никого, Ваша Светлость, - ответил ей слуга.
  - Принц ушел? Караульный не сказал мне об этом... - удивленно проговорила она.
  - Возможно, он ушел еще до смены караула, Ваша Светлость. Сейчас здесь его нет.
  - Понятно, пойду тогда поищу в другом месте, - произнесла Алина,
  И тут дверь хлопнула снова, и раздался голос короля:
  - Ты здесь, мое сокровище? - и через какое-то время: - Пошел отсюда вон, болван...
  - Да, Ваше Величество, - послышались поспешные шаги слуги, и дверь хлопнула еще раз.
  - Что делаешь тут, моя радость?
  - Сына Вашего искала...
  - Нашла?
  - Как видите - нет.
  - Зачем он тебе?
  - Он не пришел к ужину. Хотела узнать, в чем дело...
  - Не волнуйся, с голоду не умрет. Шляется небось у тебя по замку где-то, служанок твоих ощупывая, вот про ужин и забыл. Вечером прикажешь, ему принести что-нибудь... а лучше ничего не давай... Ему и без ужина наверняка неплохо...
  - Артур... - в голосе герцогини послышалась укоризна.
  - Что, Артур? Не строй мне такие глаза. Мальчишка вырос, и это естественно. Ты же запретила при нем танцовщиц и прислугу раздевать, вот он, наверняка, и делает это где-то втихаря. Обрюхатит тебе пару служанок, будешь знать, что лучше позволять что-то, контролируя, чем не позволять ничего, провоцируя тайное вкушение запретного плода.
  - Считаете, что у меня такие развратные служанки, что позволят ему то?
  - А ты думаешь, что кто-то посмеет перечить принцу? Особенно если он заведет ее куда-нибудь в дальнее крыло замка, где не так часто ходят слуги, страшась разгневать твоего супруга. Кстати о твоем супруге... Ты до сих пор так и не допустила его к себе?
  - И не допущу...
  - Алина, я смирился с тем, что ты не допустила к себе меня, мотивируя это тем, что никогда не изменишь клятве, данной Богу и не позволишь то мне... но не допускать и его столько времени, это уж полная блажь. Я ждал... достаточно долго ждал... но хватит, наконец, обижаться и злиться. Ты его жена. Законная жена. Я хочу, чтоб у тебя был наследник, ну или наследница... Ты последняя в роду. Хватит выкрутасничать.
  - Я не буду с ним жить. По крайней мере, сейчас. Отстаньте от меня.
  - Хорошо, не хочешь его, найди любовника. Кого ты хочешь? И я, и он закроем глаза на любого.
  - Ни-ко-го, - по слогам проговорила Алина.
  - Алина, я все равно не отпущу тебя в монастырь! И не надейся! Поняла? Не хочешь исполнять супружеский долг, я сам тебя привяжу к кровати и заставлю исполнить.
  - Только попробуйте! Вот только попробуйте принудить меня жить с ним... - в голосе герцогини зазвенел металл. - Вы оба очень сильно об этом пожалеете! Вы знаете, что я все делаю для Вас и на все готова ради Вас, и приму любую Вашу волю, но вот этого требовать от меня не смейте!
  - Все, все, Алина... ладно... я подожду еще... Господи, до чего ж ты упряма... у герцога ангельское терпение... столько времени выносить твои закидоны...
  - Мои закидоны?
  - Все, Алина, извини... считай, я ничего не говорил... извини... Давай, о чем-нибудь другом, моя радость. О чем мы там с тобой говорили? Да, ладно, не помню уже... Пойдем чаю с тобой попьем... Ты ведь согласишься выпить со мной чай?
  - Соглашусь...
  - Вот и умница, моя драгоценная. Пойдем, попьем чаю, скушаешь булочку какую-нибудь... ваш повар печет чудесные булочки.
  Послышались шаги, и хлопнула дверь. Марк стоял за шторой и не мог пошевелиться. Лишь минут через пять он отер со лба холодный пот, вышел из кабинета и сел в одно из кресел, стоящее в библиотеке.
  - Она ничья... и он ничего не может поделать с этим... Он не смог ее получить, - он скрипнул зубами и сжал кулак. - А я получу! Во что бы то ни стало получу!
  
  
  Дождавшись еще одной смены караула Марк вышел из библиотеки и пошел к своим апартаментам. По дороге он столкнулся с королем, который был уже явно выпивши:
  - Ты где был, Марк?
  - В библиотеке, отец.
  - Не лги, тебя там не было. Я заходил туда после ужина.
  - Сначала я там был, а потом по замку гулял... - Марк потупился.
  - Я так и знал... - король резко схватил рукой подбородок сына. - Со служанками герцогини развлекался? Вот что, скотина, я могу закрыть глаза на все, что ты творишь в нашем замке, но паскудничать здесь - не смей! Убирайся отсюда немедленно! Утром увижу, что ты еще здесь, пожалеешь... - он резко оттолкнул сына от себя и, не оборачиваясь, пошел дальше по коридору.
  Марк тяжело вздохнул и пошел к выходу. На лестнице он увидел Алину.
  - Всего наилучшего, Ваша Светлость. Разрешите Вам откланяться, - произнес он, склоняя голову.
  - Это куда это ты собрался, Марк?
  - Его Величество приказал мне немедленно убраться отсюда. Причем в кратчайшие сроки. Так что я иду исполнять его приказ.
  - Марк, тебе нельзя сегодня уезжать отсюда. Я не знаю, чем ты прогневал отца, но очень прошу, иди извинись и попроси разрешения остаться.
  - Алина, я не знаю, что его так прогневало, и не знаю, за что извиняться... Я, конечно, могу извиниться в принципе... только чувствую, что это бесполезно.
  - Марк, я не шучу, тебе нельзя уезжать сегодня. Поэтому, проси, умоляй... Можешь сказать, что это я запретила уезжать... и что ты уедешь утром... в конце концов, лучше на наказание согласись, но не уезжай. Ты понял меня?
  - Хорошо, - скривив губы, Марк понуро кивнул, - раз ты настаиваешь, я попрошу...
  
  Он прошел в апартаменты короля и попросил доложить об его визите.
  Когда стражник провел его в комнату, король сидел в кресле, но, увидев Марка, встал:
  - Ты еще здесь, скотина? - раздраженно проговорил он, - Слов не понимаешь что ли?
  - Ваше Величество, - Марк опустился на колени, - Позвольте мне остаться до утра. Утром я уеду.
  - Это кого же ты тут нашел, что тебе целого вечера не хватило и еще ночь требуется?
  - Никого... - Марк потупился, - Я просто не хочу ехать ночью.
  - Так ты еще и трус... Хочешь, отряд стражников пошлю с тобой, может с ними тебе будет не страшно? Или все равно боишься от страха обделаться по дороге? Тогда конечно оставайся... Утром тебя стражники проводят, и штаны для тебя запасные прихватят, вдруг тебе и днем страшно станет. Я распоряжусь, чтоб тебя и проводили, и штаны тебе перед столицей спустили и проверили, а то негоже с грязными штанами в столицу являться. Иди. Разрешаю тебе остаться до утра.
  Щеки Марка запылали. Он знал, что если король отдаст такой приказ, стражники выполнят его, даже не задумываясь. Ему представилось как перед въездом в столицу, стражники ссаживают его с лошади и, под общий хохот, спускают с него штаны и ощупывают их. На глаза у него навернулись слезы, но он справился с собой. Хрипло пробормотав: "Благодарю отец, Вы очень заботливы... я крайне признателен и тронут", Марк поднялся и, поклонившись, вышел.
  
  Проводив сына недоброй усмешкой, король опустился в кресло и удрученно пробормотал: "Что за мальчишка... ни самолюбия... ни желания преодолеть собственный страх... Видно, что от рождения не дано, то уже и не вложишь... А так хотелось".
  
  Выйдя из королевских апартаментов, Марк быстро прошел на конюшню, приказал оседлать себе коня, вскочил в седло и покинул замок Телдом.
  Он проехал уже более половины пути, когда вдруг его конь, налетев на что-то, споткнулся, и Марк вылетел из седла. Не успел он придти в себя после падения, как какие-то люди набросились на него и, заткнув чем-то рот, поволокли его в лес.
  
   Примерно через полчаса в апартаменты короля зашла герцогиня.
  - Артур, ты разрешил Марку остаться?
  - Разрешил, - король презрительно скривил губы, - Ты знаешь, Алина, так противно осознавать, что твой сын трус... и это время от времени всплывает... отвратительное чувство... как-то в последнее время мне стало казаться, что он старается преодолеть это... но оказывается, нет. И это удручает.
  - Можешь не сокрушаться, это я ему не разрешила ехать, а он хотел... предчувствия у меня нехорошие...
  - Слушай, а что он тогда не сказал мне об этом?
  - Возможно, пытается выглядеть самостоятельным.
  - Что ж тогда мне стоит перед ним извиниться, пожалуй... я постарался унизить его, как мог... Увидишь его, скажи, что зайти просил.
  - Хорошо, - кивнула та и вышла.
  
  Алина прошла в комнаты принца и, узнав, что он там не появлялся, быстрым шагом отправилась на конюшню. Предчувствия, что волновали ее весь вечер, холодной рукой еще сильнее сжали сердце. Узнав, что принц уехал уже более получаса назад, Алина приказала оседлать ей Гранита и принести ей плащ, лук со стрелами и пару кинжалов, после чего, даже не переодеваясь, накинула плащ, вскочила в седло и помчалась в сторону столицы. Доскакав до места, где упал принц, она остановила коня, огляделась и уверенно направила Гранита в чащу леса. Потом остановила его, соскочила на землю и, привязав его к дереву, сняла с плеча лук, наложила пару стрел и уже пешком углубилась в лес.
  
  Костер, горевший на большой поляне, освещал группу из четырех разбойников, пленивших принца. Трое сидели у костра, и с интересом наблюдали как четвертый, видимо их атаман, грязный и бородатый великан, снявший с принца уже все украшения и сорвавший рубашку, стягивал с того брюки. В это время стрела, со свистом разрезав воздух, проткнула шею великана, и он, охнув, тяжело осел на землю. А за ним еще один разбойник, схватившись за грудь пронзенную стрелой, повалился на землю. Двое других вскочили, испуганно вглядываясь в темноту окружающего леса. И тут еще одна стрела, пропев в воздухе песнь смерти, вонзилась меж глаз одного из них. Он рухнул, а второй бросился в лес, но был настигнут ножом, который, блеснув в свете костра, пробил ему спину. Хрипло вскрикнув, беглец, раскинув руки, повалился лицом вниз.
  Марк испуганно замер, боясь пошевелиться. И тут на поляну с луком в руках вышла Алина.
  - Ведь говорила, чтоб не смел ночью уезжать из замка, - укоризненно проговорила она. - Я ведь могла и не успеть... и развлеклись бы с тобой и прикончили бы... Кому бы чего доказал? - она тяжело вздохнула. - Ладно, давай штаны подтягивай и вещи свои собери.
  - Ты... это... с кем здесь? - изумленно глядя на нее, проговорил Марк.
  - Тебе что, меня мало, еще кто-то нужен? - вопросом на вопрос ответила она.
  - Нееет, - Марк, затряс головой и стал поспешно подтягивать штаны. Затем натянул на себя, изрядно выпачканные и местами порванные, рубашку и короткий камзол, а потом, застегнув ремень и надев тяжелую золотую цепь с остальными украшениями, повернулся к Алине: - Так это ты их всех уложила?
  - Нет, они улеглись сами, - мрачно усмехнулась та. - Потуши костер, и пойдем.
  - Куда?
  - Тебе не кажется, что это глупый вопрос? - она раздраженно хмыкнула. - Костер туши, я не намерена торчать здесь всю ночь.
  Принц беспомощно оглянулся: - А как его тушить? И зачем?
  - Что б пожара в лесу не было. Палкой какой-нибудь поленья растащи и водой из котелка полей, а что не потухнет, землей присыпь.
  - Понял, - кивнул Марк и принялся тушить костер.
  Закончив, он обернулся к Алине: - А с трупами что делать?
  - Ничего, я завтра стражников пришлю, их похоронят. Пойдем, - Алина зашагала прочь от поляны. Марк поспешил ей вслед, боясь остаться один в этом глухом месте.
  Подойдя к месту, где она привязала Гранита, Алина отвязала его и повела к дороге. Выйдя на нее, она обернулась к Марку:
  - Куда они дели твоего коня?
  - Он убежал. Споткнулся обо что-то, наверное, они веревку растянули, я упал, а он убежал.
  - Что ж, попробуем позвать... - Алина призывно засвистела.
  Все кони, принадлежащие герцогу, были приучены приходить на свист. И через некоторое время на дорогу вышел конь, на котором ехал принц.
  - Вот и Ваш конь, Ваше Высочество, - хмуро проговорила Алина, и пристально посмотрев на принца, которого била крупная дрожь, сняла с себя плащ и бросила ему, - плащ наденьте и садитесь в седло. Надеюсь, сегодняшнее происшествие послужит Вам хорошим уроком и заставит прислушиваться к моим советам. Кстати, Ваш отец хотел извиниться и звал Вас для этого, однако сейчас, я думаю, возвращаться в Телдом Вам уже ни к чему, поэтому поезжайте в столицу.
  - Алина, прости... и, пожалуйста, не надо так разговаривать со мной, не надо, я все понял, - поймав плащ, тихо пробормотал Марк, - я очень благодарен тебе... я понимаю, что ты спасла меня... Я постараюсь больше не нарушать твоих запретов. А плащ лучше забери, тебе самой он нужен.
  - Не спорь, бери, не гоже, чтоб в таком виде тебя кто-нибудь в столице видел. Разговоры пойдут... Только пообещай мне, как только приедешь, сжечь его.
  - Спасибо... - Марк накинул плащ. - Только зачем сжигать? Я отдам его тебе... Могу прислать с посыльным.
  - Не надо присылать. Сожги. Пообещай, что сожжешь.
  - Хорошо, обещаю, - кивнул он и, шагнув к своему коню, осторожно взял его за узду.
  - Вот и молодец, - проговорила Алина, вскочила в седло и, пришпорив Гранита, не оглядываясь, ускакала в сторону своего замка.
  Марк долго смотрел ей вслед, потом сел на коня и поскакал в столицу.
  
  
  У ворот замка, Алина отдала лук и кинжал дежурившему там стражнику и въехала во двор. Подбежавший начальник охраны помог ей спешиться и взял поводья. Алина приказала ему на рассвете послать стражников убрать трупы и хотела уже уйти, когда во двор вышел герцог.
  - Алина, что Вы здесь делаете? Я был уверен, что Вы у себя и давно спите.
  - Развлекалась, - мрачно проговорила она, и добавила: - Однако уже закончила и сейчас действительно иду к себе, если Вы не возражаете, конечно.
  - Возражаю, - герцог шагнул к ней и притянул к себе. - Я не против любых Ваших развлечений, дорогая. Но я хочу знать о них. Поэтому скажите: где Вы были? - он кивнул на Гранита, которого держал за узду начальник охраны.
  - Это не Ваше дело, - холодно проронила она, отстраняясь, и повернулась к начальнику охраны: - Хоть слово скажешь Его Светлости про меня, пожалуюсь королю, что не исполняешь мои приказы.
  - Алина, Вы хотите, чтоб я вздернул его? - жестко спросил герцог.
  - Только попробуйте что-то сделать с ним... вот только попробуйте... - Алина уперлась взглядом в глаза герцога. - Вы можете запретить мне выезжать из замка, и я подчинюсь... Но пока Вы не сделали этого, контролировать себя я не позволю. Понятно?
  - Алина, по-моему, настало время нам поговорить... - герцог подхватил ее на руки и повернулся к начальнику охраны: - Прикажи доставить сюда священника... любого и быстро.
  Потом развернулся и с герцогиней на руках скрылся в парадных дверях замка. Начальник стражи изумленно проводил его взглядом, но не посмел ничего спросить, и немедленно послал карету с двумя стражниками за священником.
  
  Герцог внес Алину к себе в апартаменты, из которых, повинуясь лишь его взгляду, удалились прочь и все слуги, и его камердинер, и осторожно опустил в кресло.
  - И о чем же Вы хотите со мной говорить? - хмуро осведомилась Алина.
  - О наших взаимоотношениях, дорогая, - герцог сел в кресло напротив.
  - И что за срочная необходимость в таком разговоре? На дворе ночь, и я хочу спать.
  - Алина, я вижу, что одно мое присутствие Вы переносите теперь с трудом, оно нервирует и раздражает Вас. Чтобы я не сказал, Вы воспринимаете это враждебно, старательно подчеркивая, что подчиняетесь мне лишь из чувства долга... Вы до сих пор не можете простить, что я обрюхатил эту простолюдинку, для которой добился титула? Да, я пожалел ее и вытащил из помойки... Вы даже представить себе не можете, из какой помойки я ее вытащил... вытащил, потому что она похожа на Вас... очень похожа... я, когда впервые увидел ее, аж обмер: со спины, да и с боку вас не отличить... это было до Вашей поездки в монастырь... мне было трудно справиться с искушением получить полную власть хотя бы над Вашей копией... а потом, когда понял, что она ждет ребенка решил сделать ей титул... Не захотел плодить бастардов... мне в голову не пришло, что она посмеет показывать, от кого она ждет ребенка... особенно Вам... эта тварь покорна всегда была... и не просила ни о чем, и не перечила никогда... Я даже представить себе не мог, что она способна на такое... - герцог помолчал немного, а потом тяжело вздохнув, продолжил: - И ведь хотел... хотел с ней порвать, как только у нас с Вами наладились отношения... только откладывал это каждый раз... обижать ее в этом состоянии не хотел... ластилась она, что кошка: отпихнешь с одной стороны, а она с другой уже трется... Знал бы, что она с Вами так общаться будет, и Вы так на это прореагируете, своими бы руками еще тогда придушил, тварь такую... Алина, я больше не могу, не могу выносить таких наших отношений... не могу... если Вы не простите, я правда придушу ее, вместе с ребенком придушу.
  - Алекс, Вы соображаете, что говорите? Что Вы на нее взъелись? За что? Сами ведь говорите: не перечит ни в чем, ублажает... Что Вам еще нужно?
  - Мне Вы нужны, моя дорогая... Вы, Алина. И больше никто. Это была ошибка... нелепая попытка выйти из создавшейся ситуации и не свихнуться.
  - Ну и выходите из нее и дальше... Что изменилось? Она Вас любит. Вам с ней, насколько я понимаю, тоже хорошо. В чем проблема?
  - Алина, Вы слышите, что я говорю или нет? Мне Вы нужны. Вы! И больше никто. Я понял это, лишь только вас рядом увидел... Никто мне Вас не заменит... Вы моя жена и Вы мне нужны. Слышите? Только Вы и никто другой. Больше у меня никого не будет.
  - Алекс, я не требую этого... мне это не нужно. К тому же я все равно не поверю...
  - Поверите... Я заставлю Вас поверить!
  - Нет! Я не позволю Вам очередной раз унизить меня...
  - Чем я унизил Вас, моя дорогая? Я люблю Вас... я все что угодно готов сделать для Вас.
  - Вы предали... и не однажды... Сначала Вы решили с