- Ты понимаешь, что мы с тобой натворили? - спросил Франц свою возлюбленную, помогая ей залезть в пролетку.
- Понимаю, - ответила та без тени рисовки. - Теперь нам всю оставшуюся жизнь придется убегать и прятаться.
- Ну, и стоило ли так ломать себе судьбу? Я что - я уже на закате дней. А у тебя все только начинается!
- Стоило! - твердо ответила Ева, положив голову своему любимому на плечо. - Даже ради одного часа, - и то стоило! Если я сейчас отдам жизнь за этот час, я умру счастливой.
Франц подавил вздох и заботливо проговорил:
- Пожалуйста, ляг на дно коляски и закройся попоной. Чем меньше глаз тебя увидят, тем будет лучше для нас.
Остановив коляску на безлюдном кордоне - Речницкий хорошо знал свое хозяйство и был уверен, что сегодня сюда никто не должен наведываться, - лесничий спрятал Еву в доме, а ее Ласточку в конюшне. Сам же он отправился на пролетке к главному лесничему Беловежского удельного лесного округа. К счастью, тот был еще у себя в кабинете. Запутав своего начальника рассказом о свалившемся на него наследстве от давно уже забытых дальних родственников, он взял расчет и поспешил обратно к девушке.
После четырех часов пополудни они миновали Хайнувку, а еще через три часа пути, одолев двадцать семь верст, увидели вдали окраины Бельска. Здесь Франц Иванович решил остановиться только на ночлег. Но с платьем Евы что-то надо было срочно решать. После всех приключений ее одежда выглядело весьма непрезентабельно, и в то же время сразу выдавала в ней птицу высокого полета. Но одна-то портняжная мастерская дамского платья в Бельске уж точно должна была найтись...
- Дорогая, в твоем платье, несмотря на его теперешний вид, каждый признает в тебе шляхетну пани. Нам придется переодеть тебя в мещанку. А чтобы не возникало вопросов, мы найдем хороший предлог для такого переодевания... Но вот сможешь ли ты изобразить простую горожанку? - усомнился он.
- Раз ты считаешь, что так нужно, я очень постараюсь, - серьезно ответила графиня Потоцкая.
- Хорошо, - кивнул Франц. - А теперь мы превратим твое платье в нечто такое, что очевидно требует замены. Скажем, что коляска опрокинулась, и ты свалилась в канаву. И это будет почти правда - потому, что в канаву ты сейчас точно угодишь! - с подобием улыбки на лице попытался пошутить Речницкий.
Извалять платье в грязной канаве оказалось достаточно простым делом, и в Бельск Ева въехала, с полным основанием стыдливо прикрываясь лошадиной попоной.
Франц первым делом отыскал корчму с постоялым двором поприличнее, ибо в гостиницу соваться ему не хотелось. Затем, переговорив с хозяином, срочно отправился на поиски дамского мастера по портняжной части. Таковой, само собой, в городишке сыскался, но по позднему времени сидел дома, и был очень недоволен, когда его побеспокоили. "Красненькая" за беспокойство, однако, сразу переменила его настроение, а когда Франц Иванович объяснил свою нужду и пообещал добавить сверх обычной цены еще столько же за срочность, он стал сама любезность, и не поленился лично прибыть на постоялый двор, чтобы снять мерку с пани.
- Видите, какая беда, - пояснял Речницкий, когда при виде грязной тряпки, в которой невозможно было узнать некогда роскошное платье, мастер огорченно всплеснул руками. - Выехать пришлось срочно, и в спешке платье на смену, как на грех, забыли. Торопились, торопились, да наскочили на камень у самого, почитай, города, пролетку развернуло, задним колесом в канаву, да набок...
Мастер обещал к утру поправить дело:
- На скорую руку придется, вы уж не обессудьте... - заранее оправдывался он.
- Ладно, нам и как-нибудь сойдет, лишь бы до места добраться, - успокаивал его Франц Иванович.
Портной не подвел, и уже с утра Ева облачилась в простенькое платье, сидевшее на ней и в самом деле не лучшим образом, но тем правдоподобнее она стала соответствовать образу мещанки. Роскошные волосы юная графиня убрала под скромный платочек, купленный в одной из лавок поблизости, и, разумеется, на ее руках не было перчаток. Можно было двигаться дальше. В Белосток выехали еще до полудня: путь лежал неблизкий, верст пятьдесят будет - дай Бог к вечеру добраться. Тем более что поедут они сначала на юг, - Франц не поленился именно про эту дорогу расспросить в корчме, -сделают крюк по окрестностям, и только потом выедут на тракт, ведущий на север.
Так и вышло - в Белосток въезжали уже в сумерках. Здесь Речницкий планировал задержаться довольно надолго. Их путь до Бельска проследить, конечно, особых трудов не стоило. Но и на это надо было потратить какое-то время. А вот куда они поехали дальше? В Ломжу, Пултуск, Бранск, Волоковыск, в Слоним или даже в Варшаву? А, может быть, свернули на Брест-Литовск? Поди, угадай... Дорог много, и которую выбрали беглецы - так сразу и не разузнаешь.
Однако и мешкать тоже не приходилось. В Белостоке, устроившись в простенькой гостинице, которая не слишком сильно отличалась от постоялого двора в Бельске - разве что стремлением обслуги регулярно подчеркивать отличия их гостиницы от простых постоялых дворов - Франц Иванович на следующий же день прямо с утра отправился в единственный в городе католический храм: кафедральный костел Успения Пресвятой Богородицы. Единственным костел был по одной причине - черта оседлости собрала здесь множество горожан иудейского вероисповедания. Если судить по данным только что прошедшей переписи населения, их тут было около сорока тысяч, тогда как католиков - одиннадцать тысяч, да примерно девять тысяч православных.
Впрочем, действующий костел радовал глаз чистенькой свежей побелкой и ухоженными зелеными насаждениями за высокой белой оградой с башенками, памятником Яну Клеменсу Браницкому, возведенным в 1775 г. его женой Изабеллой (урожденной Понятовской). Памятник появился здесь неспроста - именно стараниями великого гетмана коронного Яна Клеменса костел был перестроен и приобрел свой нынешний богатый интерьер, а также обзавелся органом. Улица рядом с костелом выглядела вполне под стать приличному губернскому городу.
Перед входом Речницкий поежился. Обвенчать без согласия родителей невесты? Какой ксендз на это пойдет? Тридентский собор, правда, еще в седой древности постановил, что основанием заключения брака является ясно выраженная воля жениха и невесты, и единственным дополнительным условием ставил открытое оглашение предстоящего бракосочетания, дабы нельзя было утаить каких-либо препятствий к венчанию. Но церковные соборы могли там себе записывать в решения что угодно, а вот светская власть давно уже настояла, чтобы церковь не заключала браки без согласия родителей венчающихся.
Впрочем, говорят, что осел, груженый золотом, откроет любые, сколь угодно крепко запертые ворота... Проверим. Да и немного вдохновения не помешает.
Франц Иосифович сегодня был в ударе. Если бы он представил рассказанную им историю с театральных подмостков, успех, наверное, у католической публики был бы оглушительный. Как же: молоденькая девушка, воспитанная своей матерью в истинно католической вере, после ее смерти терпит побои и издевательства отца, принадлежащего к московитской ортодоксальной церкви, который понуждает ее отречься от католицизма! А уж о браке с католиком и слышать даже не хочет! Что же тут делать влюбленным? Пришлось бежать из Минска сюда, подальше от преследований сурового родителя.
Этот рассказ имел немалый успех и у ксендза - но, надо думать, не столько в силу актерских талантов Речницкого, сколько в силу того, что был подкреплен двумя "беленькими" бумажками с портретом императрицы Екатерины II. Поэтому и оглашение ксендз согласился сделать всего одно, в ближайший выходной, и пост перед исповедью установил длиной не в обычную неделю, а всего в три дня...
В гостинице, когда Речницкий похвастался возлюбленной своими успехами, Ева засомневалась:
- А стоит ли мне записываться в метрическую книгу своим именем? Сразу же станет ясно, кто я такая!
- Вовсе нет! - успокаивал ее Франц, обнимая, и гладя чудесные, чуть вьющиеся темные волосы девушки. - Одних лишь родов Потоцких, располагающих правами на герб Пилава, насчитывается, пожалуй, больше десятка. А сколько еще однофамильцев с иными гербами! Шелига, Янина, Любич, Порай... А сколько безгербовых шляхтичей Потоцких! Если же начать считать всех Потоцких, не принадлежащих к шляхетскому сословию, то таких наберутся многие тысячи!
Про себя же лесничий думал несколько иначе: "Все это так... Но только до того момента, как слух о беглой графине Потоцкой не распространится по здешним местам. Тогда ни одного ксендза за горы златые не уговоришь венчать Потоцкую, пока он не убедится, что это не та Потоцкая. Одна надежда - на родовую графскую спесь. Не станут они болтать на всех углах о том, какой понесла урон их фамильная честь...".
До венчания пришлось решить массу проблем.
- Радость моя, - Францу очень не хотелось огорчать любимую, но выхода не было. - Как мне ни жаль, но с твоей Ласточкой придется расстаться теперь же. Да и с украшениями - тоже. Мы уже достаточно наследили, и еще наследим, но надо, чтобы все наши следы остались только здесь, в Белостоке, и более нигде.
При прощании с кобылкой Ева не смогла сдержать слез, но быстро взяла себя в руки. Речницкий отвел Ласточку к барышнику, с которым сговорился загодя.
- Кобыла-трехлетка, чистокровная, английской рысистой породы, кличут Ласточка, - пояснил Франц Иванович.
- Краденая? - спокойно уточнил жид-барышник (а иных тут и не водилось).
- Можно сказать и так, - кивнул бывший лесничий. - Искать ее точно будут.
- Та не лякайтеся, хаспадин, - улыбнулся жид, - чи мы дело не знаемо? - тут, заметив, как невольно скривился клиент, он перешел со своего жуткого жаргона на почти чистый литературный русский. - Сделаем новенькую родословную, сменим имя, да и продадим подалее от здешних краев.
Сговорились за четверть цены, и от барышника Речницкий направил свои стопы в ювелирную лавку, где повторился весьма схожий диалог с таким же хитрованом-жидом - только вместо родословной речь зашла о перестановке камней и переделке драгоценностей. Евины украшения так же ушли за бесценок, но и эти деньги показались бы богатством не только иному поденщику, но и вполне устроенному мастеровому.
Немалое беспокойство внушала Францу Ивановичу предстоящая перед венчанием исповедь. У него самого с Богом были сложные отношения, а еще более сложные - с церковью Его, но вот за свою нареченную он опасался. В магнатских семьях частенько воспитывали из девушек ревностных католичек. Посему за разговор Речницкий взялся с осторожностью:
- Послушай, милая, у нас впереди исповедь...
- Боишься, не скажу ли лишнего? - бесцеремонно прервала его Ева, озорно стрельнув своими темными глазами. - Браки совершаются на небесах, и в наши отношения с Господом я не собираюсь впутывать ксендза. А коли ты, муж мой перед Богом, - она с притворной скромностью потупила глазки, - считаешь, что мы беглецы из Минска, спасающиеся от родительского гонения на католическую веру, то я, жена твоя, должна свято в это верить.
И Еву, и Франца тяготила необходимость соблюдать приличия, дабы следовать придуманной легенде, и не плодить слухи, способные ввести здешнего ксендза в дополнительные сомнения. Прислуга в гостиницах видит все, и потому пришлось снимать два отдельных номера, видеться только днем и почти всегда на людях. Разговоры с глазу на глаз были короткими и с соблюдением всех мер предосторожности.
Непростым делом оказался выбор свидетелей для жениха и невесты. Никого они в Белостоке не знали - скорее, к счастью, нежели наоборот, - а потому приходилось срочно заводить знакомства. Однако выход и здесь нашелся. Франц отыскал корчму, где собирались преимущественно поляки-католики, и, несколько раз проставившись на выпивку и угощение, сумел таки зазвать себе в свидетели трёх человек, выглядевших достаточно прилично. Среди них был один лавочник, один конторщик и, в качестве главного свидетеля, - служащий городской управы.
Ева решила свою проблему иным образом. Обратившись за изготовлением подвенечного платья, по случайному совету одной из прихожанок, в портняжную мастерскую - наверное, единственную в городе, где и владельцем, и работниками были сплошь поляки, - она обнаружила искомое там. Немного дичившаяся поначалу в незнакомой обстановке, шляхтянка быстро нашла общий язык с работавшими там швеями, весьма быстро переняла их повадки и манеру речи, не подстраиваясь, однако, под них полностью. Пусть ей надо играть роль мещанки, но все же мещанки далеко не самой бедной.
Главным успехом было то, что юной пани удалось очаровать жену хозяина портновского заведения. Та сама указала Еве на наиболее благонравных девушек, подходящих на роль свидетельниц, и подыскала маленькую девочку, которая должна была нести шлейф за невестой во время церемонии. Немало помогло столь благожелательному отношению и то, что Речницкий не скупился на расходы по срочному пошиву подвенечного платья.
Да, но кто заменит отца невесты? Без отца, либо другого старшего родственника, или же опекуна при церемонии венчания никак не обойтись. Кто же согласится выступить в подобной роли? Как ни ломал Франц Иванович голову, но так ничего придумать и не смог. Решение свалилось на них неожиданно, хотя и нельзя сказать, что случайно. Ксендз был столь тронут исповедью своей новой прихожанки, что сам пообещал найти ей достойного человека. За день до свадьбы таковой объявился и, в свою очередь, расчувствовался от беседы с "несчастной невестой" буквально до слез, так, что его и упрашивать не пришлось. Это был престарелый регент церковного хора, весьма уважаемый в городе человек, ранее служивший местным почтмейстером.
Вопреки опасениям Франца и Евы, церемония бракосочетания прошла вполне благополучно. Бывший почтмейстер, с важностью исполняя роль отца невесты, ввел ее во храм и по ковровой дорожке провел к алтарю, где уже стоял Речницкий. Свидетели выстроились по обеим сторонам от венчающихся, а ксендз встал перед ними, и приступил к литургии. После проведения причастия, молитвы и проповеди был задан вопрос, которого с затаенным страхом ожидали влюбленные:
- Известны ли присутствующим какие-либо причины, кои могут быть законным препятствием к заключению брака между Францем Речницким и Евой Потоцкой?
Трижды ксендз произносил эти слова, но каждый раз ответом нему было молчание. Тогда священник обратился к жениху с невестой:
- Пришли ли вы сюда добровольно и без принуждения, и хотите заключить супружеский союз по своему свободному выбору?
- Готовы ли вы любить и уважать друг друга всю жизнь?
- Готовы ли вы с любовью принять от Бога детей и воспитать их согласно учению Христа и матери нашей католической церкви?
Получив на каждый из вопросов неизменное "да!", ксендз возможно более торжественным голосом провозгласил:
- Соединяю вас, дети мои, узами брака во Имя Отца и Сына и Святого Духа!
Слова клятвы, которыми обменялись новобрачные, были несколько неожиданны для всех собравшихся в костеле:
- Клянемся друг другу жить в неизменной любви и согласии, ибо на то есть воля Отца нашего небесного, и никакой иной воли над нашей любовью нет - а посему отныне разлучить нас невозможно, даже пресекши наши жизни.
Обменявшись золотыми кольцами, которые поднесли главные свидетели, новобрачные расписались в церковной книге. Невеста решительно вывела красивый витиеватый росчерк: Ewa Recznicka (Potocka).
Постаравшись как можно быстрее отгулять скромную свадебку, на которую, впрочем, набилась масса незнакомых людей, привлеченных слухами о необычной паре, молодожены смогли, наконец, уединиться на законных основаниях. А назавтра - в путь. Бежать, бежать из Белостока как можно быстрее, пока вести не дошли до ушей преследователей, которые, без сомнения, уже ищут беглецов. Пропуская мимо ушей настойчивые просьбы владельца гостиницы остаться хотя бы еще ненамного - осмотреть город ("у нас есть на что посмотреть!" - гордо повторял он), погулять по Ратушной площади с красивым сквером и фонтаном, наконец, полюбоваться на дворец Браницких с шикарным парком, удостоившимся прозвания "Подляшский Версаль", - молодожены быстро собрались и покинули Белосток, стремясь как можно скорее оставить место своего бракосочетания позади.
Целью Речницкого на этот раз был Гродно. Город большой, там можно и затеряться, если удастся вести себя так, чтобы не выделяться среди обычных горожан. Туда можно было попасть и по железной дороге, но ему не хотелось лишаться свободы передвижения, а пролетку с собой в поезд не захватишь. Поэтому пришлось ехать трое суток, с двумя ночевками в пути.
Гродно, несмотря на пожар 1885 года, от которого сильно пострадал центр города, выглядел, пожалуй, даже солиднее Белостока. Холмы над Неманом гордо несли на себе белые корпуса Старого и Нового замков, костелы и православные церкви устремляли ввысь свои шпили и колокольни. Как же - негласная третья столица Речи Посполитой, одно время здесь проводилось каждое третье заседание сейма... Да и древностями своими Гродно мог поспорить с Белостоком. Тут можно было найти даже здания XII века, постройки школы знаменитого белорусского зодчего Петра Милонега. Хотя население христианского вероисповедования (католики, православные и чуть-чуть лютеран) числом своим было, пожалуй, лишь немногим более, чем в Белостоке, христианских храмов тут было побольше - ведь сам город всегда занимал более значимое место и потому мог позволить себе многое. Да и иудейская община здесь своим числом почти не превосходила христианскую.
Хотя сбережения Речницкого, особенно из-за расходов на бракосочетание, довольно заметно подтаяли, но и оставалось еще немало. Поэтому он сразу снял небольшой домик на окраине, нанял прислугу, и занялся устройством на службу. Вскоре таковая нашлась - Франц Иванович получил место учителя географии в здешнем реальном училище. Жена же, как вскоре стало ясно, ожидала ребенка, и потому о какой-либо работе для нее думать не приходилось.
Время шло, расходы постоянно превышали доходы, и уже через четыре месяца, в начале февраля, ему пришлось идти в банковскую контору, разменять ценную бумагу Государственного Банка выпуска 1895 года под названием "Депозитная металлическая квитанция". Хотя сделана она была и не из металла, как можно было бы решить по названию, но зато обменять ее можно было на звонкую золотую монету на сумму в сто новых империалов (то есть в тысячу рублей). Появилась у него эта бумага в силу маловероятного стечения обстоятельств. Сопровождая в 1896 году на охоту Великого князя Михаила Александровича с гостями, Речницкий заслужил благосклонное внимание одного из них, и после пикника на природе, будучи уже в подпитии, гость широким жестом, не глядя, вытащил какую-то бумажку из портмоне, и, скомкав, бросил под ноги лесничему. Хотя Франца Ивановича так и подмывало повторить жест разгулявшегося хама, но пришлось стерпеть - подобная вольность могла обернуться нешуточным скандалом и уж наверняка увольнением от должности.
Подобрав смятую бумагу, он расправил ее только дома и не поверил своим глазам. Тысяча рублей! Сравнимо с его годовым жалованьем! Но еще большим его изумление стало, когда он обнаружил, что этих бумажек две, плотно слипшихся между собой. Аккуратно отделив их друг от друга, лесничий убрал бумаги к своим сбережениям - пригодятся. Вот и пригодились.