Дорогой мой Э.! Я пишу тебе сегодня, потому что сил ждать уже не осталось. Мои внутренности, как бы это отвратительно не звучало, просто-таки бурлят нетерпением и эмоциями. Я, знаешь ли, каждый день себе представляю, как мы с тобой идем вдоль убогой аллеи моего плесневеющего города и слушаем приятный шансон. Не тот шансон, что ты подумал, нет! Французский, очень красивый. И знаешь, дело ведь не в том, что я к тебе испытываю что-то необычное или даже отличимое от чувств, которые я испытываю к каждому, кто стоит на остановке и медленно свешивает слюну с языка, вовсе не заботясь, какую волну дрожи в районе солнечного сплетения это во мне вызывает. В общем, дело вовсе не в моем отношении к тебе.
Мне кажется, подобная способность давно уже утратила свою реальность. Это, будто бы, в больном некогда зубе, то есть, конечно, некогда здоровом, но затем неизбежно больном, стоматолог высверливает мучительно все, что должно уйти - раз уж ты решилась, и на замену неведомому недугу он намазывает тебе густой цемент, прямиком в высверленную дыру. Это неживое, не принадлежащее вовсе к твоей сущности существо живет теперь у тебя во рту, и ты с ним, кстати говоря, неплохо уживаешься.
Вот так и я очень даже неплохо уживаюсь с моей неспособностью. Но снова, я не об этом. Я писала в начале, что хотела бы с тобой ходить за руку по аллее. Ты не представляешь, дорогой Э., каким зверем бушует это представление где-то внизу! У меня вытягивается даже шея, мне становится смешно и любопытно. И все это так отражается на реальном моем состоянии, что и само кажется достаточно реальным. Точнее, это ощущение маячит где-то на фоне самой реальности, но когда только та часть мозга, которая думает словами, вдруг начинает это воспринимать, мне становится неописуемо мерзко. Я правда не понимаю, в чем же неполадка между частями моего сознания. И пишу я тебе это, потому что это непосредственно влияет на мою повседневную жизнь.
Не далее, как вчера, я шла вдоль любимого прудика, на дне которого, как говорили мне друзья, затонула церковь. Я шла и размышляла о последнем полете американского корабля на Луну, так как совсем недавно прочитала диковинную статью о том, что это действительно состоялось. И где-то посредине одной моей хорошей мысли я вдруг чуть не упала в огромную черную яму прямо посреди дороги. Её там не было никогда, я клянусь! Не вчера, не неделю назад, когда я шла здесь в последний раз. Я скажу тебе больше, её не было там, когда я в последний раз смотрела на дорогу, а то было не более чем за минуту, как я чуть было не упала.
Эта самая яма преграждала всю дорогу, не давая никакой возможности её перепрыгнуть. Она была достаточно широка, но не для того чтобы я не могла её и в самом деле преодолеть. Ну, по крайней мере шансы были примерно 60 на 40. Но нечто странное было в этой яме. Она была совсем не похожа на свежевырытую, так же не походила на овраг или разрытую кабанами землю. Она была невероятно глубокая, а с самого её дна доносилось странное мычание. Будто бы, кто то мычал совершенно немелодичную песню. Я бы даже не сказала, что мычал - это походило на гул медной трубы, но он был так нескончаем и непостоянен в своем тоне, что постоянная смена нот по неведомой мне кривой была похожа на речь, которая доносится сквозь толстый-толстый слой кожи.
И еще. Яма та была невероятно темная. Я бы сказала, что её темнота была как-то более сжата, чем темнота в воздухе. Я не знаю, Э., может виной тому каким-то образом более сжатый воздух в этом месте? Такое бывает с воздухом, если он попадает в особо магнетизированную яму? Ты мог бы узнать это у своих друзей, что занимаются плотностью воздуха и учат этому студентов.
Как бы то ни было, темнота там была достаточно плотная. Но, представь себе, если бы неведомым образом через особо сгущенную темноту мог бы просочиться свет, настолько легкий и жидкий, что через подобный мрак он бы просачивался куда быстрее, чем обычный свет просачивается через обычную мрак. И значит, маленькими обрывками выплывает из этой ямы свет. Я бы сказала, сероватого цвета. Нет, не недостаточно белого или светло-черного, а некого подобия белого, но настолько яркого, что он сереет, понимаешь? Эти ошметки вырывались неясными интервалами, но настолько слабые, что я даже и не уверена, что мне это не показалось.
Я пялилась в ту яму целых 4 минуты, озабоченная даже не тем, как её обойти, а её внезапным появлением. Она навела меня на какие-то достаточно личные размышления, насущные проблемы, но, разумеется, не бытовые, а те, что плавают в голове в часы безрадостные. Мне не хотелось, честно говоря, и смотреть на тот отрезок пути, что лежал за этой ямой. Но и не в силу моей разочарованности - нет, не думай, что я настолько примитивна! - а, скорее, эта яма так угрожающе распласталась на дороге, со своим мерцающим светом и темнотой, которую, казалось, можно взять и потрогать, что я внезапно захотела остаться дома сегодня. Ты представляешь, мне пришлось возвращаться! Это было отвратительно! Смотреть на все эти камыши, мимо которых я проходила совсем недавно, и вспоминать снова про затонувшую церковь, только потому, что я подумала о ней, когда проходила мимо одного особенно мерзкого клочка придорожной травы - будто бы, когда-либо посетившие мысли в определенной геолокации оставляют отпечаток, который мы потом распознаем своими таинственными нейронами, точно так же, как ими же вызываем мертвые воспоминания, попав вдруг в место, в котором в детстве мы, не знаю, катались на лыжах!
Что было дальше, я не могу объяснить вовсе. Я прихожу, совершенно вымотанная и разозленная подобной несуразной мистикой, засовываю ключ в тяжелый замок, который висит на входной двери, и ты можешь себе представить - он не подходит! В моей голове воцарился полнейший бардак! Серьезно, Э., я подумала, что просто схожу с ума. Как такое вообще могло бы случиться? Мало того, что я вымоталась около этой дыры, или ямы, или зови её как угодно, мало того, что мне пришлось проделать весь путь наизнанку, так и еще замок на моей собственной двери отказывается открываться! Я простояла около часа, расшифровывая странные символы, чтобы наконец открыть эту проклятую дверь в собственный же дом. Эти символы не поддавались мне, еще цифры в совершенно непонятном мне порядке постоянно мешали мне понять, где какой символ. А ты еще помнишь, какой около моей двери стоит гул все время - ощущение, будто бы рядом со мной репетирует целый оркестр из детей, которые в первый раз взяли музыкальные инструменты и пытаются сыграть "Кольцо Нибелунга" безо всяких нот.
Я зашла домой, закрылась от того скрежета и решила срочно написать тебе. Собственно, мое главное подозрение, что эти подобные несчастья случаются со мной по вине некого недоразумения, возникшего между двумя частями моего мозга. Кое-то пишет, что это должно быть явление некоторых скрытых воспоминаний или некого давнего обмана. Но я же знаю себя, и ты знаешь, что обман в моей голове попросту невозможен в силу её крайне примитивного строения. Там, где у обычных людей целая лаборатория, в которой они вываривают свои выводы и решения, у меня две несчастные колбы, которые, к несчастью, в последнее время совсем друг с другом не ладят. Дорогой Э., я с нетерпением жду твоего ответа, с надеждой, что ты найдешь в моем письме хоть какие-то намеки на разумность и поможешь мне найти причину подобного моего расстройства.