Колокольников Станислав Владимирович : другие произведения.

Удивительное свойство моряков жить под водой

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  УДИВИТЕЛЬНОЕ СВОЙСТВО МОРЯКОВ ЖИТЬ ПОД ВОДОЙ
  
  ...никто не возвращается с исчезнувшего корабля, чтобы поведать нам, какой была его гибель, сколь неожиданной стала предсмертная агония людей. Никто не расскажет, с какими думами, с какими сожалениями, с какими словами на устах они умирали...
  Джозеф Конрад "Зеркала морей"
  
  О море! Души моей строитель!
  Борис Шергин
  
  
  Часть первая
  на суше
  1
  Жара стояла необыкновенная. Казалось, высокие каменные дома потихоньку плавятся и растекаются по городу мертвым морем. Так было с самого утра, свежесть почти не касалась города, а испарялась с первыми лучами солнца.
  Никто не чувствовал опасности, все ждали воды как спасения.
  - Если так дело пойдет дальше, я бросаю эту чертову работу и еду на море, - сказал бармен, подавая пиво.
  Странно, что он жаловался, в баре было хоть и не прохладно, зато не душно. Работали кондиционеры.
  Я кивнул ему и отсел в сторону, чесать языком не было сил.
  - Послушай, - не отставал бармен, - ты не знаешь, кто ночью горел в соседнем квартале?
  - Не знаю, - сказал я и отвернулся.
  Через минуту ко мне подсел Игорёк. Парню стукнуло восемнадцать, и он мечтал учиться в колледже - что-нибудь связанное с математикой. Почему он ошивался в этом баре, я не знал. Кажется, здесь работал кто-то из его близких.
  - Послушай, какую смешную задачку я откопал, - радостно сообщил Игорёк и начал читать с книжки, - у двух джентльменов, А и Б, было шестнадцать унций портвейна и два стакана по восемь унций. Джентльмены наполнили стаканы, но, надо же такому случиться, их собачка, которая тоже обожала портвейн, вылакала из стакана, принадлежавшего Б, целых пять унций. Тем временем Б выпил по ошибке три унции портвейна из стакана, принадлежавшего А. Стоит заметить, что на стаканах были выгравированы деления и инициалы владельцев, каждый предпочитал пить из собственного стакана. Да и вообще эти джентльмены были довольно легкомысленные и чудаковатые. "Послушай, - сказал А, - несправедливо, чтобы ты один пострадал из-за собаки. Я отолью тебе из своего стакана, чтобы портвейна у нас было поровну". На что Б покачал головой: "Я согласен, что мы должны распределить между собой потерянные пять унций, но не забудь, что я уже выпил три унции из твоего стакана. Вот видишь, я их тебе возвращаю". С этими словами Б вылил все, что у него оставалось, в стакан А, наполнив его до краев. "Теперь мы поделим то, что осталось", - сказал Б. И А вылили ему в стакан половину своего портвейна. "Вот видишь, - удовлетворенно заключил А, - мы пришли к тому же, что предлагал и я. У каждого из нас полстакана портвейна, и мы в расчете". В расчете ли джентльмены на самом деле? Если нет, то как восстановить справедливость? Попытайтесь ответить, не пользуясь карандашом и бумагой.
  Игорёк многозначительно посмотрел на меня и спросил:
  - Что ты думаешь по этому поводу?
  - Думаю, что у этих джентльменов был чертовски отличный пёс, - сказал я, потягивая пиво.
  - Почему?
  - Иногда не с кем даже выпить, - объяснил я. - А с псом, который за раз хлебает по пять унций портвейна, можно неплохо проводить время.
  - Да уж, - не понял Игорёк.
  Он по молодости пренебрегал выпивкой, только подсаживался ко всем и трепался о том, как хорошо учиться и много знать.
  Восторженный вид Игорька мне надоел и, отставив пиво, я вышел на улицу.
  Нет, такой жары, я никак не мог припомнить. Только несколько лет назад в Астрахани, где мы с женой пытались достойно провести отпуск, было нечто похожее. Горячий воздух, точно дыхание дьявола, и безысходность.
  Я закрыл глаза, город показался мне полным призраков.
  
  2
  В бар я вернулся с мыслью, что выпивка беспроигрышная тема, и для писателей, и для жизни. Только не в такое пекло и не в такой компании.
  Игорёк терпеливо ждал меня. Он сидел уже с другой книгой.
  - Послушай, что я вычитал, - заболтал он, увидев меня, - морское дно теплее любого города. Ха-ха! Особенно при такой то погодке! А?!
  - Что это ты читаешь?
  - Мураками.
  - И как у тебя мозг не выпаривается, как ты читаешь в такую жару?
  - Мозг должен всегда трудиться, - стал всерьез объяснять Игорёк, - мы и так используем его всего на пять процентов.
  - Представляю, что за ад начнется, если мы будем использовать его хотя бы на десять процентов, - пробубнил я.
  - Что ты говоришь? - не расслышал Игорёк
  - Я говорю, для того, чтобы выпить пива, хватит и пяти, а большего мне не надо.
  Я подошел к стойке.
  - Что достал он тебя, - кивнул в сторону Игорька бармен.
  - Нет, кажется, это я сам себя достал.
  - Еще пива?
  - Ага.
  - Не знаешь, кто горел сегодня ночью в соседнем квартале?
  - Ты уже спрашивал. Не знаю.
  - Извини. С этой жарой вообще мозгов не осталось.
  - Только у Игорька всегда есть в запасе процентов пять-десять. Думаю, он нам одолжит, если мы совсем отупеем, - сказал я
  Бармен даже не улыбнулся, лишь кивнул.
  Я посидел с полчаса у стойки, наблюдая, как качается маятник часов, сделанных под старину. Они были довольно оригинальные. Маятник в виде якоря, а на концах стрелок парусные корабли.
  Потом я пересел за самый крайний столик и даже задремал.
  В шесть вечера пришел Рыжий, прежний мой сосед по подъезду, и мы сели играть в нарды.
  - Как дела на работе? - спросил я, пытаясь отвлечь Рыжего, начавшего уходить вперёд.
  - Все приходят посидеть под кондиционерами и попить холодной минералки. Еще пару дней такой жары и мы поймем, что такое конец света.
  Он выкинул шестой куш.
  - Как жена? Как дети?
  - Я отправил их к родителям на дачу.
  Рыжий выиграл три длинных партии подряд, в последней я еле ушел от домашнего марса. Расстроившись, я выпил рюмку водки, и опять перешел на пиво. Две партии я все-таки отыграл.
  Ближе к ночи я пошел домой. После того как я расстался с женой, спокойно я мог находиться только в баре. Оставаясь дома один, я по всем углам видел своё безрадостное будущее.
  
  3
  Нужно было пройти несколько кварталов, чтобы оказаться дома. Но туда я не спешил и выбирал дорогу как можно длиннее. Ночь была жаркой, и я еле тащился.
  Запах горелого ударил в нос, мне стало не по себе, словно мир вспыхнул от нескончаемой духоты, и я остановился. Под ногами валялись непонятные лохмотья, в стороне в большой куче кто-то рылся.
  Я пнул какую-то дрянь.
  - Чего ты здесь шаришься? - недовольно прикрикнул на меня копошившийся тип. Судя по голосу, спившийся старик.
  - Ищу чем поживиться, - ответил я, - не отказался бы от столового серебра.
  Тип заковылял ко мне. Он остановился шагах в пяти и прохрипел:
  - Шел бы ты от греха подальше, парень.
  - А что, на всех не хватит?
  Тип приблизился. Если сравнить наши рожи, я, действительно, еще мог сойти за парня. Старик был дряхлее любой рухляди, какую мне приходилось видеть.
  - Какого черта тебя сюда занесло, парень?
  - Я шёл домой, старик.
  - Куда домой? Тебе тоже приходилось здесь жить?
  - Жил ли я здесь, не жил, какая тебе разница, - я любил разговаривать, не зная о чём. - Я шёл домой и всё, ни больше, ни меньше.
  - Он тоже ставил на тебе опыты? - прохрипел мерзкий старикан.
  - Почему я должен тебе всё рассказывать? А, старик? Твой голос на мамин совсем не похож.
  Пиво бродило во мне от пяток до головы, и я мог нести что угодно, даже не задумываясь.
  - Можешь доверять мне, сынок. В меня он тоже вливал свой чертов эликсир молодости.
  - Вижу, это помогло. Тебя что, перед тем выкопали из могилы?
  - Не шути так, ублюдок! - старик зашелся кашлем. - За жилье и жратву я лишился лет двадцати своей жизни! А чертов алхимик сгорел вместе со своей тайной! Кто возместит мне ущерб?
  - Ну, хорошо, хорошо, - смягчился я, - в отличие от тебя я ни в чём не участвовал. Я просто иду домой мимо, поэтому...
  Я не договорил и еле успел увернуться от старика, прыгнувшего на меня как крыса. Было видно, что он не успокоится, пока не отгрызёт мне что-нибудь со злости.
  Недолго думая, я задал стрекоча. Я бежал до самой квартиры. Закрыв за собой дверь, я не стал включать свет и прямо в одежде лёг на постель. В душной темноте слышались какие-то отдаленные вопли и суета. Я закрыл глаза, осознавая, что пьян и устал.
  - Я чертовски пьян, - прохрипел я, передразнивая старика.
  И через минуту уснул.
  
  4
  Ровно месяц, как от меня ушла жена и чуть больше месяца, как меня выпнули с работы. Вернее я сам созрел, чтобы уйти. Подошел поддатый к начальнику и выложил всё, что думаю о работе. А думал я только то, что она как раз для недоумков. Ну, меня и выпнули.
  Проснувшись, я долго размышлял об этом недоразумении, повлекшем уход жены, и о том, есть ли смысл начинать сначала. Лежал и пялился в потолок, потом вспомнил ночной разговор и старика, ощутил неприятную сухость во рту, встал и пошел в бар. В другой бар, немного странный в плане обстановки и публики. Там я никого не знал, там собирались ребята помоложе, разодетые как хиппи на Лето Любви. По стенам бара висели фото кубинских революционеров.
  Я ходил туда вторую неделю смотреть на флейтистку, звали её Валя. Она мне казалось богиней. В том смысле, что обычным смертным к ней подходить не имело смысла, она глядела на них, как из глубин вселенной. Печально и отстраненно. Я всегда приходил и просто глазел на Валю, вроде бы даже не слушая, как она обращается с флейтой, а в этот день решил заговорить и что-нибудь рассказать.
  Я сидел, пил пиво, а Валя играла на флейте под "минус". Было чудесно. Над сценой порхали разноцветные бабочки от прожектора, мягко пульсировал эмбиент. Вокруг молодые люди, лишенные всяческого напряжения, почти все обкуренные гашишем, двигались плавно, как рыбки в аквариуме. Всё располагало к релаксации. Можно было так целую вечность сидеть и ни о чем не думать.
  Я дождался, когда Валя спустится со сцены, подошел к ней и сказал:
  - Привет.
  - Привет, - кивнула она.
  - Выпьешь со мной пива?
  - Не хочется.
  - Чем-то расстроена?
  - Нет.
  - Слышала о пожаре позапрошлой ночью?
  - Ага.
  - А знаешь кто горел?
  - Нет.
  - Представляешь, один чудак готовил эликсир вечной молодости, ну и погорел на своей алхимии.
  - Откуда такие сведения?
  - Точно знаю. Ну, так скажем, от лица, участвовавшего в опытах.
  Валя промолчала. Наверное, это было ей не интересно.
  - Я раз в неделю прихожу сюда, ты хорошо играешь на флейте.
  - Спасибо, приходи чаще. По четвергам я здесь играю на саксофоне с группой, - улыбнулась Валя и пошла к махавшей ей из глубины зала девице в тельняшке, заправленной в просторный джинсовый сарафан.
  - Да я вот уезжаю завтра...
  Зачем я так сказал, не знаю, никуда я не собирался. Но, наверное, это был единственный способ задержать Валю хоть на мгновение. Глядя на меня вполоборота, она спросила:
  - Далеко?
  - Далеко... Очень далеко. Можно я тебе буду писать?
  - Что писать? - не поняла Валя.
  - Письма.
  - Зачем это?
  - Так это будет длинное путешествие. Мне надо будет с кем-то делиться впечатлениями. У меня нет близких людей, я совсем один в этом мире.
  Валя некоторое время смотрела на меня, как будто чуть приблизившись из глубин своей вселенной. Я протянул ей новенький икеевский карандаш, приготовленный заранее. Она молча написала адрес на картонной подставке для пивной кружки. Потом Валя опять увлеченно играла на флейте, а я сидел рисовал на картонных подставках, пил пиво и думал, как же меня угораздило сподобиться на ту чушь, которую я нёс.
  РИСУНОК-1 ---В БАРЕ---
  
  5
  На следующее утро только я открыл глаза, как почувствовал жар, идущий от распахнутого окна, и сразу понял, что в городе мне делать больше нечего. Если так дело пойдёт дальше, раньше чем через месяц я всё выходное пособие спущу в барах и выгорю изнутри.
  Я осмотрел комнату. Куда же податься? С женой весь год, дожидаясь отпуска, мы мечтали о том, как смотаемся на недельку на дачу, затерявшуюся за тихим старорусским Боровском. Или соберем рюкзаки и отправимся в горы Алтая, или двинем автостопом, хотя я и считал себя для этого староватым, к родственникам жены на Волгу, а оттуда поездом к друзьям в Сибирь. Только это всё были походы в ширину. Я чувствовал, что пришло время действовать иначе - лучше в высоту или даже в глубину.
  Что конкретно надо делать, я не мог понять. И, закрыв глаза, представил, что вода накрыла город и все друзья и знакомые стали экзотическими рыбками, такими как африканский обрубок, стеклянный ангел, целующийся гурами, тетрадон мирус, глазчатый макрогнат, пигдий хилтона, вариативный ципринодон, ктенопома, щукоглав, рыба-лист или бежевый хоплостернум.
  Мне стало весело, идея висела в воздухе. Глупо улыбаясь, я поднялся с постели, походил по комнате и увидел фотографию жены, она стояла в обнимку с подругой где-то на перроне и смеялась. Сердце сжалось, я вышел на балкон и понял, что обжег ступни.
  Внизу редкие зомби в человеческом обличье вползали в магазины, трамваи и маршрутки. Кто-то кричал через дорогу:
  - Алексей! Только не забудь!
  - Я не забуду! - кричал Алексей, огромный и взлохмаченный как царь Максильян Белиндерский, идущий под водой и стреляющий из воняющей пушки. - Главное, чтобы она что-то решила!
  - Позвони мне вечером в любом случае!
  - Позвоню!
  Мне тоже захотелось крикнуть:
  - И мне позвоните, братцы! Дайте знать, чем у вас там дело закончилось!
  Чтобы не заработать тепловой удар, я оставил Алексея, трясущего власами у ларька с пивом, и пошел засунуть себя под душ.
  Вода была теплая и попахивала тиной. Впрочем, удовольствие от этого не убавлялось. "Морское дно теплее любого города", - почему-то вспомнил я. Захотелось взять легкую сумку, перебросить ее через плечо и пойти на вокзал так, будто уже решено, куда ехать. Я выключил воду, подождал, пока капли воды впитаются в тело, и стал собираться.
  
  6
  До вокзала я не дошел. Остановившись выпить минералки в тенистой аллее, я увидел Игорька. Он катил на велосипеде прямо на меня. Когда Игорек остановился, я разглядел у него под мышкой державшийся хитрым образом большой фотоальбом, на котором завораживающе красивым шрифтом было выведено Thalassa.
  - Это чего у тебя? - спросил я.
  - Альбом с фотографиями и репродукциями из коллекции одного капитана, он...
  - Что за слово на обложке? - перебил я. - Знакомое что-то.
  - Море, по-гречески.
  - Дай-ка глянуть.
  Я открыл книгу. И на меня, как на потерянного проселенида, брызнул свет из осчастливленной Аркадии. Как же я сразу не понял?!
  - Куда собрался? - поинтересовался Игорек, оглядывая мой походно-спортивный наряд.
  - Не знаю, но полагаю, что набирать команду, - не стал я скрывать родившуюся идею.
  - Футбольную, что ли?
  Я громко засмеялся.
  - Совсем люди от жары с ума посходили, - бесцветно сказала пожилая женщина, проходившая мимо.
  Я засмеялся еще громче. Женщина прибавила шагу.
  - Ты чего? - удивился Игорёк.
  - Просто удивительно, как я не понял этого сразу.
  - Чего не понял?
  - Море.
  - Ну и что, что море?
  - Осталось только море, больше у меня ничего нет.
  - Поехал я, - сказал Игорёк, - от таких разговор я дурею больше, чем от жары. Если не можешь сказать ничего вразумительного, тогда до встречи.
  - До встречи, юнга.
  Игорек сунул под мышку thalassa и покатил дальше. Я смотрел ему вслед и ликовал. Мой мир точно поднялся из глубин и возвращал меня к себе.
  
  7
  Уже лет десять я шел по жизни как по палубе. Куда? Вперед, мимо могил, сказал бы Гёте. Да просто вперёд, скажу я. И это всегда было во мне: жизнь - море, города - гавани, балконы высоток - капитанские мостики, а дома - корабли, до прилива вросшие в землю. И никуда от этого не деться, если хочешь жить. Жить как океан, не зная, как поведешь себя.
  Замерев с минералкой в руках, я чувствовал, что стоит сделать движение, и море примет меня, и я буду только с ним, пока мир по-настоящему не шевельнёт своими плавниками.
  - Ладно, - подмигнул я минералке, - деваться некуда. Поплыли.
  И вода полилась. Не успел я этим как следует насладиться, слабо брякнул звонок и рядом, шурша шинами, остановился знакомый велосипедист.
  - Слушай, - обратился Игорёк, как пить дать, вернувшийся сообщить нечто интересное, - я тут на днях читал статью о загадочных явлениях в мировом океане. О неких высших существах, которые живут по соседству с нами в морских глубинах. По гипотезе они дали жизнь человечеству и могут стать причиной гибели нашей цивилизации.
  - А ты знаешь, что греческое слово "ихтюс", то есть рыба, состоит из начальных букв Иисус Христос Сын Божий? - спросил я.
  - Знаю, - кивнул Игорёк.
  - Думаешь, это как-то связано?
  Игорёк странно посмотрел на меня и покатил дальше. Через дорогу я увидел вывеску бара "У боцмана" и направился туда перекусить.
  За стойкой маячил крепкий малый, стилизованный в тельняшку. Над стойкой висел телевизор. Музыкальные клипы сменяли друг друга без перерыва. Когда принесли мой заказ: яичницу, горячую лепешку и салат "Сахалинский" из морской капусты, лука и свежих огурцов, на экране появились два усатых типа из группы "Yello" и предложили своё видение реальности. Композиция называлась "To the sea". Люди ныряли в город как в море, под водой они ходили по улицам, как ни в чем ни бывало, ездили на машинах, сидели в кафе и завтракали. Некоторые в купальных костюмах забирались по стенам небоскребов и прыгали вниз. Среди всего этого безобразия усатым мужикам подпевала девица, похожая на золотую рыбку, она плавала мимо витрин и окон автомобилей, пускала пузыри и звала за собой. Однако мало кто обращал на неё внимание.
  В следующем видеоролике еще одна длинноволосая красотка, потерявшая что-то в глубинах океана, преспокойно занырнула в пасть белого кита и из его чрева попала в иную реальность. Когда красотке повстречалась девочка-циклоп и её левитирующий дружок, я не выдержал зрелища. Чудес было достаточно, я не стал ждать продолжения, быстро расплатился и вышел.
  
  8
  Любителю греческой мудрости скифу Анахарсису как-то задали вопрос: кого на свете больше, живых или мертвых? Он переспросил: "А кем считать плывущих?"
  Можно долго болтаться между жизнью и смертью. Хотим мы того или нет, но жизнь и смерть части одного целого, где последняя всего лишь помощница в переправе на ту сторону житейского моря. Однако истинное пребывание между ними в движении по воде. Тот, кто идёт по воде, вне жизни и смерти. Можно это делать одному. Если же набирается команда, то нужен корабль.
  У меня не было ни корабля, ни команды, ни умения ходить по воде. Это меня не смущало, я знал, чего хотел. Хорошее судно я решил вызывать силой мысли, а команду собрать из старых дружков. Самым беспокойным из них слыл Беря, о его неприкаянности ходили легенды. Бродяжничество и безудержность сидели у Бери в крови, он жил где придется, принимая то, что дают. Иногда ему везло, но он не ценил свою удачу. Последнее, что я о нем слышал: на несколько месяцев он сошелся с порядочной женщиной, в которой души не чаял, но не справился с внутренним безобразником, и стал поколачивать подругу, и она его выставила за порог. Теперь Беря бродяжничал по случайным знакомым. Я знал последний адрес.
  Дверь была не на замке. В доме мечтательно бормотал Игги Поп: "the fish doesn"t think, because the fish knows everything". Хозяев не было. Беря стирал джинсы и варил чечевичную похлебку.
  - Какими судьбами? - обрадовался Беря.
  - Такими вот, - я пожал его мокрую ладонь. - Я искал тебя.
  - Опять что-то задумал, - предположил Беря.
  - Вот как ты думаешь, какие корабли безопаснее? - спросил я.
  - Вытащенные на сушу, - сразу ответил Беря.
  - Ха-ха, ну ты даёшь?!
  - Говори прямо, чего хочешь, - усмехнулся Беря.
  - Хочу набрать команду и отправиться в плавание.
  - На чём?
  - На корабле.
  - Где ты его возьмёшь? - Беря осторожно отжимал джинсы. - А, понял! Ты травкой разжился, старый растаман. Угостишь?
  - Корабль скоро будет, в этом я уверен. Пока же вот решил сколотить команду. А травки, извини, нет.
  - Я давно готов отправиться куда угодно. Только, знаешь... мне нужно выпить немного.
  Только после этих слов я заметил, что Берю потряхивает. И с зубами у него что-то было не в порядке.
  - Пойдём, я тут по дороге видел одно вроде демократичное местечко, - предложил я.
  За столиком в баре после двойной порции пива Беря оживился.
  - Я тебе верю, - сказал он, - это отличная идея с кораблем, особенно здесь, на суше. Не хер нам делать в этих трущобах. Читал я на днях последнюю книгу Пелевина о вампирах и понял, что столько баблоса всяким оборотням откачал, что чувствую, скоро загнусь. Пора сваливать на море, там нас точно не достанут. Помнишь, когда мы были одной командой и... Это, как его... Закажи еще выпить. Лучше водки.
  Я заказал.
  - Слушай, Беря, - немного торжественно говорил я, - и, правда, сколько можно мытариться. Решено, ты в команде. Собирайся.
  Поднесли графин водки и две кружки пива.
  - Что у тебя с зубами?
  - Цинга начиналась...
  - Как так?!
  - Да так... А вообще, мне терять нечего, - уверенно сказал Беря, разлив водку по стопкам, - здесь я только копчу небо, гм.. топчу небыль, кхм...
  Он выпил и деловито закурил сигарету. Посмотрел на меня, как на огородное чучело, и опять выпил.
  - У меня такое ощущение, что это уже было, - сказал Беря.
  - Де жа вю?
  Беря не ответил, его остекленевший, в меру безумный обреченный взгляд блуждал по посетителям. Худющий, похожий на цыгана Беря смотрелся одиноко и неприкаянно среди обычной публики. Хотелось одарить его конем и отпустить на все четыре стороны.
  - Ты куда спешишь? - спросил я у Бери, когда он опять потянулся к графину.
  - А ты чего подтормаживаешь? - насторожился он.
  - Ладно, ладно, как хочешь, так и пей. Только скажи честно, ты веришь в то, что мировой океан это пространство будущей жизни?
  - Пространство будущей жизни находится у тебя за спиной.
  Я нервно обернулся. В большое окно бара было хорошо видно, как черными грозовыми тучами быстро затягивало небо. Что имел в виду Беря, я не узнал. Пока я разглядывал тучи, похожие на пугающие густые клубы дыма с захваченного марсианами Мэйбэри-Хилл, Беря допил водку и задремал на столе под шум начавшегося дождя. А когда он захрапел, вода лупцевала вовсю.
  Для прохожих это был долгожданный дождь. Люди забегали в бар радостные и мокрые, словно после купания. Они были счастливы, как будто им отпустили грехи. А мой первый рекрутированный матрос-скорбут, как и полагалось, спал пьяный в обнимку с кружкой.
  
  9
  Играть нужно по-крупному, полагал я. Ставить всё, что есть, и не получать ничего, как Харви Кейтель в "Плохом лейтенанте". А как же иначе? Зачем ставить всё и столько же получать? Только после того, как получишь НИЧЕГО взамен на своё ВСЁ, начинается настоящая игра, которая уже даже и не игра, а прыжок в запредельное. С такими мыслями я шёл к Веселому.
  Посвежевший после короткого дождя город выглядел намного симпатичнее. Я прыгал через лужи и считал в них щепки похожие на корабли. Сдав не протрезвевшее тело первого матроса по месту его последней стоянки и пообещав скоро забрать, следующим я выбрал именно Веселого. Сколько я его знал, тот всегда гонял из пустого в порожнее и получал от этого несказанное удовольствие. Потому что так поступали многие. Да почти каждый ставил на кон всё имеющееся барахло и получал ровно столько же, игнорируя отсутствие разницы между всем и ничем.
  С Веселым мы водили дружбу с юных лет. Он медленно, но верно шел к цели. Снял уютную квартирку в хорошем районе, надежно женился, прикинул, какая работа нужна, откуда ждать опасности, и крепко стоял на том, что жизнь надо раскручивать вокруг себя.
  Из-за дверей доносились игривая музыка и запах молотого кофе. Слышно было, как Веселый настукивал по клавиатуре и что-то напевал. Он работал на дому. Для тех, кто пошустрее, интернет давно упростил отношения с работодателями.
  - Привет, чувак, - подмигнул Веселый, открывая дверь.
  - Занят? - спросил я.
  - Считаю прибыль.
  - Играешь на скачках? Сдаешь недвижимость? Продаешь интернет-проекты?
  - Всё просто, - щедро улыбнулся Веселый, - надо покупать акции из тех, которые растут постоянно. Покупать надо разные и как минимум тысяч на двадцать долларов. Чистая прибыль в месяц сначала составит около пятисот долларов, дальше больше. Я решил пока вкладывать по двести. Не хочешь попробовать? А, чувак? Или, может, ты боишься стать богатым?
  Надо полагать, Пифагор знал о чем говорил, утверждая, что всё в этом мире создавалось из числа. К числу и возвращается, вот поэтому то здесь и трудно быть просто веселым и голодным. Без единицы и нуля не то что мир, даже пылинка не станет крутиться.
  - Хотел предложить тебе плавание на корабле, - выложил я.
  - Э, чувак, ты с женой поругался, - понимающе улыбнулся Веселый.
  - Расстались, - нахмурился я.
  - Ну, а я то со своей расставаться не собираюсь. Мне богатеть надо, старина, семью тащить. А ты что уже и корабль подыскал?
  - Почти.
  - А, почти, - немного разочаровался Веселый. - Будешь кофе?
  - Нет, спасибо.
  - А эвкалипт?
  - Зачем?
  - По-моему, он торкает, сейчас я заварю, попробуешь.
  - Не понял...
  - Да я тоже тебя не понимаю, - подмигнул Веселый, - только у тебя появляются проблемы, ты сразу впадаешь в депрессию и ведешь себя как псих. Извини, конечно, чувак. Но мы знакомы с тобой давно, я знаю, сколько тебе лет, и потому нести какой-то молодецкий бред о корабликах - это уже не твое. Полгода назад у тебя было всё в порядке с женой и работой, и ты даже не заикался о путешествиях, лежал на диване и чесал пузо. Сейчас ты не знаешь, куда приткнуться, вот и мечешься. Держи при себе эту идею о плавании, если она тебе так дорога. Воплоти её во что-нибудь реальное, а не обивай пороги в поисках психоаналитика.
  - Причем здесь психоаналитики?
  - Потому что я не верю, что ты реально ищешь команду. Ты просто ищешь тех, кто погрузится вместе с тобой в твои проблемы и, нахлебавшись этого отборного дерьмеца, даст тебе дельный совет, как жить дальше. Ну, разве не так!
  - Заваривай эвкалипт, чувак.
  Когда я уходил, Веселый похлопал меня по плечу и сказал:
  - Ну, ты это, всё равно. Как будешь грузиться на борт, дай знать. Мало ли что.
  - А что?
  - Да, ничего, - засмеялся Веселый, - я пока еще вменяем, и люблю настоящее веселье.
  - А что для тебя настоящее веселье?
  - Жизнь, чувак! Настоящая жизнь, на воле, а не та, которую мы выковыриваем из-под ногтей в этих чертовых городах.
  Я вспомнил, что жизнь как вода течет и должна течь, ибо она привыкла течь. Но промолчал по этому поводу и вошел в лифт с таким видом, как будто отвар эвкалипта отшиб у меня мозги.
  
  10
  Обращаться к жизни с вопросами - ничуть не наивно, ведь она с нами в непрерывном диалоге. На каждый вопрос у неё готов ответ, у неё есть даже ответы на еще не поставленные вопросы. И это не пустой трёп - засните с самым мучительным вопросом, с ним проснитесь, сорвите его как удавку и один из грядущих дней принесет решение. Только сильно не обольщайтесь, не надо забывать о том, кто и как обустроил нашу нынешнюю жизнь.
  Лифт тащился вниз безобразно медленно и нудно, как будто искал переправу через Стикс. Тросы наверху издавали звуки, казалось, что кто-то тяжело вздыхал. Неужели Веселый прав, думал я, ковыряя ногтем ламинированную стенку, и я всего лишь цепляюсь за свои мечты, чтобы не опуститься на дно, где уже не хочется ни жить, ни мечтать, ни задавать вопросы.
  Почему одни так легко пристраиваются к жизни и мучаются лишь от изжоги и несварения желудки? А другие стонут от божественного огня, сжигающего их слабые сердца и печень?
  Вот я любил жену, и не переставал любить, но свалял дурака, ушел с работы, оттолкнул привычную жизнь, и мы расстались. До этого никому нет никакого дела. И что, это испугало меня? Неужели я всего лишь схожу с ума от мысли, что остался совсем один? И только поэтому ищу море жизни среди нас или нас на дне житейского моря?
  Всё так, да не так. И хотя я еще не до конца уверовал в то, что я на берегу моря новой жизни и ловлю попутный ветер, страха уже не было, я только хотел знать стоит ли хоть на время возвращаться к прошлой жизни? Стоит ли искать решения, похожие на прежние решения? Лифт тревожно затрещал в ответ, продолжая тащиться вниз. Я ощутил слабость в животе, вроде бы и у меня были ответы на эти вопросы, но на самом деле они тоже напоминали треск, в котором пока только движение к ответу.
  Лифт остановился, мигнул светом. Под потолком на стене я заметил затертую наклейку от жевательной резинки "Star Trek" Љ33, с неё мило улыбался похожий на Игорька космический парень, только его надбровные дуги сильно выдавались вперед и переходили в большие, как локаторы, уши.
  Створки лифта раздвинулись, и я перешагнул через щель, в которой маячила бездна. Створки хлопнули за спиной, лифт затрещал и пополз обратно. И тут я вспомнил старую моряцкую гному: кто у моря был, да за море не заглянул, век тому шилом воду хлебать. Вот так.
  
  11
  Вряд ли люди ищут большие города и огромное скопление себе подобных, люди просто ищут пересечение путей, где можно найти ответы на свои вопросы, где можно просто что-нибудь найти. Жить в стороне от всех дорог может только тот, кто всегда видит в этом мире, как в воде, отражение Бога.
  Поздним вечером, уставший, я зашел в знакомый бар, где был завсегдатаем. В баре царило оживление, словно накануне освеживший город дождь и, правда, выдал всем пропуска в рай.
  - Вот и кончилось наше мучение, - обрадовался мне как родному сыну бармен. - Теперь есть чем дышать!
  Он налил пива и насыпал соленых орешков за счёт заведения. За одним из столиков Игорёк во что-то резался на карманном компьютере.
  - Ты оставил свой телефон? - спросил он.
  Признаться, я не оставлял телефон, а швырнул в стену, когда выяснилось, что жена не собирается отвечать на мои звонки и сообщать, где она и что происходит.
  Телефон уцелел, на него пришло несколько сообщений. Я стал их торопливо читать, надеясь, что какое-то из них от жены. Одно пришло с работы, мне еще причитались небольшие гонорары за статьи, другое от сервисной службы, сообщавшей, что появился новый роуминговый тарифный план "Дальнее плавание", и еще было длинное сообщение от старого дружка. Лёнька Голодный писал, что обосновался в "лучшем месте горного Алтая", где в ущелье до сих пор видны остатки Шелкового пути. А на том самом месте, где сейчас жил сам Лёнька, раньше находился караван-сарай. Археологи копались прямо у него за забором. Голодный звал в гости.
  Я посмотрел на Игорька, он был увлечён игрой.
  - Во что режешься?
  - Пинбол "Звездный юнга".
  - Пинбол, - удивился я, но припомнил увлечение Игорька, - Мураками?
  - Ага.
  - А почему звездный юнга?
  - Такую скачал.
  - И как тебе?
  - Да как ... Так себе. Любопытство удовлетворил, азарт на исходе... еще немного, и конец.
  Азарт на исходе, еще немного - и конец, мысленно повторил я.
  - А как твои успехи с командой? - спросил Игорёк, не отрываясь от экрана. - Что-то вид у тебя удрученный.
  - Не, всё нормально.
  - Уау! - громко воскликнул Игорёк.
  - Ты чего?
  - Выбил максимальное количество очков!
  - Повезло.
  - Дело не в везении... Я знал, что это сейчас произойдет.
  Мы встретились с Игорьком глазами, точно сошлись перископами.
  - Любая, даже самая пустяковая затея стоит самых больших усилий, если ты чувствуешь, что остался один на один с этим миром, - небрежно кивнул Игорёк.
  Выходило так, что мы оба знали, чего ждать в мире, где лучше быть капитаном маленькой лодки, чем матросом на большом корабле.
  На телефоне был еще один пропущенный вызов от неизвестного абонента. Номер был городской, он не отвечал, и я решил связаться с ним утром.
  
  12
  Дотошные ученые сделали интересный расчет. Они прикинули, что мореходством люди занимаются уже более двух тысяч лет, и что ежегодная средняя потеря судов всех стран составляла 500 единиц. Так они получили цифру с шестью нолями, обозначившую количество всех погибших кораблей. Выходило, что примерно на каждые 40 квадратных километров дна Мирового океана приходится в среднем одно затонувшее судно.
  Плотность моряков, оказавшихся под водой, понятное дело, была в несколько раз выше. Это я узнал от Игорька по дороге к Рыжему. Игорёк пошел меня проводить.
  О морских катастрофах мы болтали так увлеченно, что, замедлив шаг, незаметно для себя остановились на полпути, у большого фонтана, в центре которого бронзовые фигуры космонавтов тянулись к звездам. Игорёк рассказывал о гибели "Ройял Джорджа" в Портсмуте, когда за несколько минут под воду ушли около тысячи человек.
  Я открыл взятое к Рыжему пиво, смотрел на бьющие струи фонтана и слушал, как Игорёк рассуждал о значении остойчивости корабля. Этот парень знал столько, что я подумал: ему прямая дорога, не в колледж, а сразу за стол с крутящимся барабаном передачи "Что? Где? Когда?".
  - Слушай, Игорёк, а тебе не кажется, что твоя умная голов не принесет здесь никому пользы?
  - Моя голова не просто ради пользы, она центр ближайшей вселенной. И если тебе лично от этого будет какая-то польза, я буду только рад?
  - Извини.
  - Ничего, я не обиделся.
  Рыжий не удивился нашему приходу, его жена и дети до сих пор были на даче. В молодости Рыжий всерьез увлекался наркотиками, он жил с дружками по чердакам и кололся, пока одному из них не ампутировали руку. Только после этого Рыжий взялся за ум, сделал карьеру риэлтора и женился. Он отрастил брюшко, расслоил подбородок, но, на удивление, остался внимательным к людям.
  - Я не смог пойти домой, - начал я объяснять Рыжему, - там...
  - Ладно, не оправдывайся. Проходите, мои приедут только послезавтра.
  Игорёк еще немного посидел с нами на кухне, рассказал о том, как сорок лет назад на северном побережье Франции вода устроила грандиозное шоу Прилив века. Выпил банку морса и ушел.
  - Ну, что? - спросил меня Рыжий. - Страдаешь?
  - Не то слово, места себе не нахожу.
  - Потерпи, пройдет.
  - Скорее бы уж.
  - Время работает на тебя.
  - Да уж.
  Укладываясь спать, я вспоминал морские истории Игорька и многозначительные клипы из бара "У боцмана". Они навеяли приятный сон. Я жил в уютном желтом домике с мансардой, на краю одноэтажного городка под водой среди коралловых рифов. Я неторопливо гулял по улицам, вымощенным разноцветными камнями и ракушками, и приветствовал старых друзей. Крабов отшельников, морских коньков и больших улиток. И я был счастлив, потому что знал всё, что надо знать.
  
  13
  Утро выдалось душным. Вчерашняя свежесть исчезла как сон, словно была насмешкой над нашими надеждами. От больших луж лишь кое-где остались темные пятна.
  На кухонном столе лежали ключи и записка от Рыжего: "Будешь уходить, занеси ключи в бар". Дом Рыжего дышал уютом семейной жизни, в зале валялись детские игрушки: разноцветные кубики, куклы и кораблики. В спальне вперемешку лежали вещи Рыжего и его жены. У меня сжалось сердце от воспоминания о том, как это было у меня.
  Я долго сидел на кухне, смотрел в окно и старался ни о чем не думать. В завораживающей тишине чужой квартиры мне было одиноко и в то же время легко, будто я присел перед дальней дорогой и скоро навсегда покину свои прежние печали, как ставший нежилым дом.
  Перед уходом я набрал номер не определившегося абонента.
  - Океанфлот, - услышал я в трубке бодрый голос. - Слушаю вас.
  - Извините, но мне вчера вечером звонили с этого номера.
  - Здесь очень много телефонов с этим номером. Кто вам нужен?
  - А вы кто?
  - Охранник.
  Я положил трубку и понял, что никогда не узнаю, кто и зачем звонил мне из Океанфлота. Просто у жизни отличное чувство юмора. Она шутит над нами до последнего. И если однажды среди ночи кто-то побеспокоит меня звонком и спросит: чья это квартира и какой нынче час, я засмеюсь и скажу, что правильного ответа нет.
  
  14
  В баре смотрели новости, после них должны были передавать прогноз погоды. Когда я увидел на экране телевизора Дашу, то чуть не захлебнулся зеленым чаем. Она вела репортаж об обманутых бездомных пайщиках, которые собрались у Дома правительства. Бедные пайщики, готовые поселиться в принесенных палатках, чтобы таким образом выразить свой протест, выглядели как сироты. Даша была на их стороне и бросала строгие взгляды в сторону Дома правительства.
  - Репортаж подготовила Даша Заболонь, до новых встреч, - промолвила напоследок Даша и исчезла.
  С меня сходил третий пот, я дрожал.
  - Ты её знаешь? - спросил бармен. - Хорошенькая.
  - Это моя жена, мы недавно расстались.
  - Извини, старик.
  Я выпил водки. Огонь внутри только разгорелся. Когда в бар за ключами пришел Рыжий, я уже был изрядно пьян и, страдальчески подперев голову, икал. Грусть моя мешалась с возвышенным осознанием своей непричастности к жизни. Я чувствовал себя кораблем, идущим на столкновение с сушей.
  - И что у нас произошло? - поинтересовался Рыжий.
  - Эээх, - вздохнул я.
  - Он увидел свою жену по телевизору, она вела какой-то репортаж, - услышал я, как бармен нашептал Рыжему. - А жара будет стоять еще как минимум неделю.
  - Мне кружку пива, - сказал Рыжий.
  Чуть позже появился Игорёк. Он радостно улыбался и положил перед нами лист бумаги. Вот, что там было:
  Реально зарегистрированный разговор между испанцами и американцами на частоте "Экстремальные ситуации в море" навигационного канала 106 в проливе Финистерра (Галиция), 16 октября 1997 года:
  испанцы: (помехи на заднем фоне) ...говорит А-853, пожалуйста, поверните на 15 градусов на юг, во избежание столкновения с нами. Вы двигаетесь прямо на нас на расстоянии 25 морских миль.
  американцы: (помехи на заднем фоне) ...советуем повернуть на 15 градусов на север, чтобы избежать столкновения с нами.
  испанцы: Ответ отрицательный. Повторяем, поверните на 15 градусов на юг во избежание столкновения.
  американцы: (другой голос): С вами говорит капитан корабля США. Поверните на 15 градусов на север во избежание столкновения.
  испанцы: Мы не считаем ваше предложение ни возможным, ни адекватным, советуем вам повернуть на 15 градусов на юг, чтобы не врезаться в нас.
  американцы: (на повышенных тонах): С вами говорит капитан Ричард Джеймс Ховард, командующий авианосца USS LINCOLN, Военно-морского флота США, второго по величине военного корабля американского флота. Нас сопровождают 2 крейсера, 6 истребителей, 4 подводных лодки и многочисленные корабли поддержки. Я не "советую", я "приказываю" изменить ваш курс на 15 градусов на север. В противном случае мы будем вынуждены принять необходимые меры для обеспечения безопасности нашего корабля. Пожалуйста, немедленно уберитесь с нашего курса!!!
  испанцы: С вами говорит Хуан Мануэль Салас Алкантара. Нас 2 человека. Нас сопровождает наш пёс, ужин, 2 бутылки пива и канарейка, которая сейчас спит. Нас поддерживают радиостанция "Cadena Dial de La Coruna" и канал 106 "Экстремальные ситуации в море". Мы не собираемся никуда сворачивать, учитывая, что мы находимся на суше и являемся маяком А-853 пролива Финистерра Галицийского побережья Испании. Мы не имеем ни малейшего понятия, какое место по величине мы занимаем среди испанских маяков. Можете принять все еб..ные меры, какие вы считаете необходимыми, и сделать всё, что угодно для обеспечения безопасности вашего еб..ного корабля, который разобьется вдребезги о скалы. Поэтому еще раз настоятельно рекомендуем вам сделать наиболее осмысленную вещь: изменить ваш курс на 15 градусов на юг во избежание столкновения.
  американцы: Ок. Принято. Спасибо.
  Не смеялся только я.
  
  15
  Это было ужасное утро. Я бы дорого дал, чтобы оказаться, где угодно. Под водой, под землей или на небе, только не в нашей с Дашей квартире. Я лежал поперек кровати и постанывал.
  Смутные воспоминания о том, как Игорёк вволок меня в дом, как я плакался о разбитой жизни, как он по моей просьбе позвонил со своего мобильного Даше, как она отправила нас обоих подальше, сказав, что я уже история, как я орал с балкона, выбрасывая книги и вещи, делали моё состояние хуже и хуже. Самое страшное, что ко мне вернулось моё прежнее состояние. Если бы мне в этот момент предложили вступить в клуб самоубийц, я бы с облегчением согласился.
  В комнате было жарко и пыльно. Я закрыл глаза и увидел двух жутких демонов, терзавших меня изнутри. Они отплясывали канкан и старались выскочить наружу. Попытка опохмелиться грозила только тем, что им бы удалось выбраться. Через полчаса терпения меня вытошнило.
  Выход открывался один. Доползти до ближайших мощей да помолиться. Старый храм Успения Пресвятой Богородицы стоял в нескольких кварталах от дома, на Преображенском кладбище. Добирался я туда, как по дну моря. Ноги вязли, словно в песке, приходилось загребать руками и изгибать тело. Когда впереди замаячили купола с крестами, навстречу прошел мальчик лет пяти. Он прижимал к себе стеклянную банку, в которой плескалась одинокая золотая рыбка. Она вильнула хвостом, и двигаться стало легче.
  Пусть я по слабости не соблюдал некоторых заповедей, но это не мешало верить во Христа как Спасителя. Чисто интуитивно я давно был на его стороне. Я знал - он не откажет в любви и прощении. Он сам был рыбой, и я его любил за это.
  - Подайте мальчику на лечение, - попросила у ворот храма потрепанная тетка с подростком в инвалидной коляске.
  Вид у мальчика был скорее не больной, а весьма уставший. Глаза его косили по сторонам. Я подал, помолившись, чтобы парня избавили от этой косоглазой усталости.
  В храме мысли и переживания, которые я притащил с улицы, покинули меня. Святые обернулись золотыми рыбками. С молитвой я бережно нёс их в ладонях к встречавшему с белым голубем на плече Спасителю.
  Я попил святой водички и окончательно вернулся к жизни. Даже солнце стало не таким жарким. А мяукавшей за оградой храма кошке я весело сообщил, что получил от алкоголя больше, чем он от меня.
  
  16
  Бездна бездну призывает голосом водопадов твоих, все воды твои и волны твои надо мной прошли. Так мне слышалось. Недалеко от кладбищенской ограды в тени тополей я сидел на лавочке и дышал, словно нырял и выныривал. Вчерашние переживания то отступали, то маячили где-то на горизонте.
  Рядом остановился автомобиль УАЗ, в простонародье названный "буханкой". Из кабины вылез парень в тельняшке и вразвалочку направился на рынок, галдевший за вековым кирпичным забором. Глядя на пыльные исцарапанные борта старенькой машины, я пережил озарение. Вот же он, корабль! Самый настоящий! Наземный! Подводный! Сейчас единственно возможный! Я даже встал и ощупал его.
  - Тебе чего, земляк? - услышал я за спиной.
  Парень в тельняшке насмешливо меня изучал. В руках он держал пакеты с овощами и зеленью.
  - Да вот, хочу купить такой же, - признался я. - Сколько он сейчас стоит?
  - Такой тысяч шестьдесят. Можно купить совсем убитый за двадцать. Но если мотор у него живой, то вложишь еще тридцатку, и будет как этот. Хэ! Тока, если возможность, покупай лучше с инжекторным двигателем, он бензину меньше жрёт. А тебе зачем, ты чего, в деревне живешь? На таком ездить только там, где вместо дорог один фарватер.
  - Это как раз то, что мне нужно. Я собираюсь с друзьями в сухопутное плавание.
  Парень недоуменно повел бровями.
  - А ты свою не продаешь? - спросил я.
  - Это не моя, я механик в автопарке.
  - А зовут тебя как?
  - Макс.
  Выцветшая тельняшка и татуировка на запястье дополняли и без того разбойничий вид Макса. Он был похож на корабельного плотника или мастера парусов из энциклопедии по пиратству.
  - Слушай, Макс, а может к нам боцманом?
  - Не понял.
  - В смысле будешь отвечать за состояние судна, то есть машины.
  - Сколько?
  - Чего сколько?
  - Платить будете.
  - Полторы доли, как и владельцу корабля. Капитан и квартмейстер получают двойную долю.
  - Долю чего?
  - От добычи.
  - Какой еще добычи? - лицо Макса вытянулось.
  - Любой.
  - Слушай, ты кто вообще такой? - Макс освободил правую руку и взял меня за грудки. - Ты чего тут предлагаешь?
  Прохожие, замедляя шаг, с любопытством посматривали на нас.
  - Бог с тобой, Макс, ты не то подумал, - успокаивал я боцмана, - ничего противозаконного. Туризм и частные перевозки вот наше направление. Ну, может, немножко контрабанды, орех и шкуры. Да и то в пределах разумного. Проблем не будет.
  Подумав, Макс отпустил меня и достал сигарету.
  - Так кто ты?
  - Будущий владелец корабля, в прошлом литератор, в настоящем брошенный муж.
  - Во как. То есть, хочешь сказать, тебе терять нечего?
  - Абсолютно нечего.
  - А почему в прошлом литератор?
  - Исписался.
  - А с женой давно расстался?
  - Уже месяц как.
  Макс выкурил сигарету, с чувством рассказал, как за минувший год ушел от пяти женщин, презрев их коварные ухищрения склонить его к женитьбе, поплевал под колеса и залез в кабину.
  - В общем, как соберешься покупать, звони. Помогу выбрать машину без дефектов, - подмигнул боцман.
  Через минуту корабль-УАЗ исчез в облаке пыли. А я, воодушевленный как Калгак перед битвой с римлянами, ринулся навстречу освобождению.
  
  17
  Когда за спиной вырастают крылья, я впадаю в детство. Из взрослого человека, некогда женатого и положившего немало здоровья на стойки баров, я становлюсь мальчишкой, который сломя голову мчится к радуге. И совершенно забываю о том, что в этом мире никому нет дела до таких мальчишек, в лучшем случае они умирают с чистой совестью, седыми бородами и истерзанной печенью.
  Я восторженно кричал в телефонную трубку:
  - Веселый, к черту растущие акции! Давай купим уазик! Самое лучшее вложение капитала!
  - А может лучше автобус, как у Веселых Проказников. Ты будешь Кеном Кизи, а я Нилом Кесседи! Ха! Ха! - потешался Веселый.
  - Кроме шуток, Веселый. Мы покрасим его в желтый цвет, это будет корабль друзей. We all live in a yellow submarine! - не унимался я. - На этом уазике мы докатимся до истины. И поедем дальше!
  - Ну-ну, полегче, дружище, меня таким раскладом не купишь.
  - Веселый, ты не представляешь, это не просто шанс. Это единственный путь, другого в этой жизни нет.
  - Ха-ха! Есть, чувак! Не поверишь, но после твоего ухода я наткнулся в сети на распродажу подержанных автомобилей. В кредит можно было взять "Опель", девяносто второго года. Я вчера уже проплатил первый взнос. Сегодня машина уже стоит под окном. Ха-ха!
  - Не может быть, Веселый! Ты поспешил! Нам нужен уазик, а не "Опель".
  - УАЗ машина хорошая, но сука ненадежная. К тому же я не собираюсь в кругосветное путешествие, я просто хочу выезжать с женой за город по выходным.
  - Веселый, ты убил меня!
  - Ты сам убиваешь себя своими мечтами. Держись покрепче за реальность, если не хочешь выпасть за борт. Вся эта планета и так огромный корабль со своим уставом, против которого переть равносильно самоубийству.
  - Это всё, что ты можешь мне сказать?
  - Это всё, что ты сам можешь сделать ради своего спасения.
  Я положил трубку и понял, что Веселый опять по-своему прав. Ведь с точки зрения тех, кто ежедневно кормит свои холодильники и гипнотизирует экраны телевизоров и компьютеров, всё самое ненадежное и опасное берет начало в стремлении вырваться из этого чертова круга обыденности.
  
  18
  Хорошая идея - двигатель жизни. Однако же, если для её воплощения нужно затратить немало средств и умственной энергии, идея может долго покоиться мечтой. По этой и, верно, еще по какой другой причине в отношениях человека с мечтой всё довольно неровно. То она его оседлает, то он её.
  Я тоже большой мечтатель, и в этом смысле мир проел во мне огромную дыру. Туда и вылетела моя Даша. Она просто перестала понимать меня.
  Многие мечтали о новой жизни, где свободные люди обитают точно в раю. Я тоже пристроился в эту очередь. У меня имелась своя идея, как помочь человечеству избавиться от страданий.
  - Ну и дурак ты! - как-то сообщила мне Даша. - Мечтаешь о всеобщем счастье, а не можешь сделать счастливой хотя бы меня. Ты отказываешься от нормальной жизни, не понимая, что отказываешься от меня.
  - Дашка, ты меня не учи, - грозил я пальцем, - я старше тебя на восемь лет. Что ты можешь понимать в жизни. Лучше слушайся меня, и будешь счастлива.
  - Если тебя слушаться, то очень скоро придется навестить наркологический диспансер, забыть о домашнем уюте и остаток жизни провести в непонятных исканиях.
  - Дашка, думай, что говоришь. По-твоему выходит, что я алкоголик и бродяга, ничего не делаю для дома и занят только своими мечтами.
  - Если это не так, то зачем ты всё время оправдываешься и лжешь? Я устала от тебя.
  Вскоре она ушла. Сначала я не воспринял это всерьез, но когда понял, что к чему, то взвыл от боли. Несколько недель я буквально бредил самоубийством. Выходил на улицу с одной надеждой, что меня там пристрелят или зашибёт кирпичом. Я шел мимо книжного магазина, а из витрины на меня пялилась новинка - "Сто великих самоубийц". Я сворачивал за угол облегчиться, а с облупленной стены на меня с грустью смотрел нарисованный повешенный человечек. В гостях я открывал музыкальный журнал и сразу читал о том, что Элиот Смит воткнул себе нож в сердце, а один из музыкантов начинающей английской группы повесился прямо в студии во время записи дебютного альбома.
  По нескольку раз в день я отправлял Даше сообщения, что вот-вот добровольно уберусь из жизни. Я никак не мог свыкнуться с мыслью, что до меня никому нет дела.
  Как-то позвонил Рыжий.
  - Как дела?
  - Отлично. Был бы пистолет, застрелился.
  - Шутишь?
  - Нет.
  - Могу я тебе чем-нибудь помочь.
  - Подсыпь мне яду.
  - Чем ты сейчас занят, старик?
  - Читаю книгу "Сто великих самоубийц".
  Через полчаса Рыжий зашел ко мне с бутылкой мадеры.
  - Что случилось? - спросил он.
  - От меня ушла Даша.
  - Она вернется.
  - Не думаю. Она сказала, что устала жить моей жизнью. Она действительно выглядела смертельно усталой.
  - От меня пять раз уходила жена.
  - У вас двое детей, и ты делаешь всё, чтобы сохранить семью. Мы детьми не обзавелись, к тому же я так и не понял, в чем смысл семейной жизни.
  - Для кого в чём, для меня в том, чтобы не быть одиноким.
  Я чуть не заплакал и потянулся к бутылке. Как сказал один мой друг: жизнь мстит, и мстит жестоко, тем, кто поднимает тяжкий полог её покоев. Чтобы разделить эту жизнь со всеми, надо стать слепым и глухим. Не смог я разделит эту жизнь со всеми, и она жестоко отомстила, отняв у меня Дашу. Не просто отняла, а вырвала с кровью, с частью души.
  
  19
  Я стоял на краю тротуара и считал проезжавшие мимо "уазики", желая увидеть желтый. Через дорогу отблескивал магазин женского платья. В полстены, радуя воображение, сиял рекламный щит с великолепной похожей на саламандру молодой женщиной в шотландской юбке и с саксофоном в руках. Задержав на ней взгляд, я вспомнил о Вале, и о том, что сегодня четверг. Увидеть Валю захотелось так, точно она стала единственным человеком, который мог понять и поверить в меня.
  Идти в бар, где Валя сейчас выступала, было как-то неловко. В ближайшем кафе я взялся сочинять письмо, но только выходила ерунда, типа: "всё у меня в порядке" и "как ты там сама поживаешь". И тогда я решил присочинить и дорисовать, чтобы стало понятнее, что со мной происходит.
  "Здравствуй, Валя! Ты не представляешь, насколько мне сейчас помогает то, что есть кому написать. И не просто кому-то... Когда я первый раз увидел тебя, то почему-то сразу подумал, что ты поймешь, о чем это я... Не волнуйся, у меня всё хорошо. Как у тебя дела? Хочу поделиться одной историей, и ты поймешь, о каком путешествии я тебе говорил.
  Капитан Умберто
  Давно капитан Умберто позабыл о своем существовании на земле. С того дня в 1686 году, когда у Багамских островов его пиратский люгер увидел левый борт "Якова и Марии". На том злополучном корабле капитан Уильям Фипс пересчитывал сокровища, поднятые с затонувшего галеона "Нуэстра сеньора де ла Каньсепсьон".
  Радость Умберто и его дружков, скитавшихся без провизии уже несколько дней, длилась недолго. Не пожелавший делиться отнятым у моря добром капитан Фипс был не гостеприимен. Под тяжестью чугунных ядер "Якова и Марии" пираты отправились прямиком в сундук Дэвиса.
  Ухватившись за левую ногу одного из товарищей, Умберто опускался на дно моря. Однако он не замечал отсутствия кислорода и более расстраивался из-за потери корабля, доставшегося ему в уплату за услуги от отчаянного капитана Пикара. Пуская пузыри и продолжая представлять другой исход неудавшейся встречи, Умберто пытался говорить вслух, пока окончательно не понял, что не в силах что-либо изменить.
  Жизненные обстоятельства и любовь к странствиям когда-то склонили капитана Умберто к столь опасному занятию как морской разбой. Но как человек образованный, изучивший немало трудов по навигации, географии и истории, капитан всегда был склонен к философии, нежели к грабежам. И то, что жизнь есть и на дне, Умберто воспринял спокойно. К тому же и океан встретило его по-свойски. И хотя смысл этой подводной жизни загадочно терялся среди бесконечных отмелей и впадин, было ясно, что она еще более загадочна и многомерна, чем на суше.
  Диковинных проявлений жизни, ходов в соседние миры и сокровищ, так радовавших товарищей, было предостаточно, да только Умберто вскоре заскучал, томясь туманной перспективой. Хандру нагоняли и худосочные русалки такие же пучеглазые, как и акулы, нападавшие даже на утопленников. Однако в отличие от товарищей, мечтавших о роме и дородных женщинах, Умберто по-настоящему тосковал об одном - о корабле. Он часто поднимался на поверхность и наблюдал за проходившими судами.
  РИСУНОК-2 ---УМБЕРТО---
  Однажды в шторм Умберто увидел отличный корабль, не похожий на те, что видел раньше. Корабль размером с арабский дау шел без парусов, его вихляло из стороны в сторону. Погода была скверная, волны поднимались все выше и выше. Любая могла увлечь корабль на дно. И вот тогда Умберто поднялся на борт, чего раньше никак не решался сделать.
  На судне вроде было пусто. Лишь на носу у руля Умберто увидел болезненного вида человека, которого мутило. Сознание то покидало его, то возвращалось.
  - У тебя тропическая лихорадка, - сообщил Умберто корчившемуся человеку, - не надо было за ужином смешивать сыр со сливами.
  Человек вздрогнул. Он увидел перед собой призрака - моряка в старинном кафтане.
  - Кто ты? - испуганно прошептал человек.
  Умберто не придумал ничего лучше, как хрипло пропеть:
  - Аваст снастям! Эхей вперед! Выходим на разбой! Пусть нас убьют, но хоть на дне, мы встретимся с тобой!
  Человек со стоном откинулся на пол, видимо, окончательно потеряв сознание.
  Корабль несло в сторону отмели. Куда подевалась вся команда, и почему человек находился на борту один, понять было трудно, да и некогда. Чтобы спасти корабль, Умберто взялся за руль. Несмотря на сильный ветер и большие волны, судно слушалось Умберто на удивление легко, словно было с ним одним целым.
  Когда рассвело, и опасность миновали, Умберто понял, что не хочет покидать корабль, и не покинет никогда, океан исполнил его мечту.
  Человек приходил в себя. Запутавшийся в снастях он начал шевелиться.
  - Где я? - наконец еле слышно проговорил он. - Я жив?
  Умберто не отвечал.
  Человек с трудом поднялся на ноги. Было видно, как он цепляется за сознание, пытаясь понять, что происходит. Но тут корабль накренило волной и человек выпал за борт, широко раскинув руки, точно сделал это сам. Умберто даже не пошевельнулся, потому что верил, что хуже человеку уже не будет.
  РИСУНОК-3 ---УМБЕРТО И МОРЯК---
  Глядя на океан, Умберто с трепетом думал о том, что именно в океане кроется самая мощная сила на этой планете. Отсюда всё пришло, сюда всё и уйдет. У океана есть разум, и он не сравним с человеческим. Тот, кто хоть немного возьмет от него, познает иную жизнь.
  Вот так вот, Валя".
  Я запечатал письмо в конверт. Было непривычно легко и весело, словно я надышался азота. Лицо чуть горело, словно умытое в горном ледяном ручье. Я глупо улыбался, жизнь казалась понятной и простой.
  
  20
  Всю нелепость своего письма я осознал только у почтового ящика. Да, фантазии иногда отпускали меня, и я начинал рассуждать трезво. Легкость и веселье сменились уверенностью, что автора такого письмеца должны отлавливать врачи по психическим заболеваниям, чтобы изучать редкий случай проявления шизофазии.
  Сначала я поморщился от мыслей, а потом от боли. В бок словно врезалось пушечное ядро. Как выяснилось, я встретил знакомого бродягу. Вернее Барни сам меня приметил, подошел со спины и тычком кулака выразил приветствие и радость.
  По комплекции Барни можно было сравнить со знаменитым похожим на бочку голландским пиратом Рока Бразильцем. А по уму разве что с волнистым попугаем.
  - Это что у тебя? - спросил Рока Бразилец, он же Барни, и взял моё письмо. - Отправляй скорее и пойдём выпьем.
  Барни сам сбросил письмо в почтовый ящик и потащил меня вниз по улице. Отнекиваться на счет выпить было бесполезно. В этом смысле Барни еще больше походил на Рока Бразильца, когда тот во время стоянок в порту бродил по улицам с бочонком вина и отрубал руки тем, кто отказывался с ним выпить.
  - Чем ты так озабочен? - спросил Бразилец.
  - Счастье проплывало так близко, - неопределенно проговорил я.
  Счастье, и правда, всегда так близко. Нарисованное улыбками на наших лицах оно не терпит гримас обид и раздражения.
  - Что будем пить? - грозно улыбался Бразилец.
  - Тыквенный сок, - старался улыбаться и я.
  Рока Бразилец истолковал ответ по своему. Он дворами привел в захудалый магазин, похожий на уходящий в песок трюм, и купил три бутылки "бормотухи" местного разлива. Я лишь округлил глаза и шел как на поводке. Сбегать было бессмысленно, всё равно, что со связанными руками прыгать за борт в открытом море.
  - Вот! На! - почти торжественно вручил бутылку Бразилец, предварительно выхлебнув оттуда половину.
  Мы стояли на задворках парка аттракционов. За деревьями мелькали люди и раздавались веселые крики детей. Не переставая улыбаться, я ждал спасения от "бормотухи". Пить не хотелось, я боялся тяжелых сентиментальных последствий - слёз и переживаний по поводу расставания с женой.
  - Ну же! - подбодрил Бразилец.
  - Хую же!
  - Чего?!
  - Я говорю, подташнивает что-то, чувствую себя неважно, с каждой минутой всё хуже и хуже, - пожаловался я.
  - Сам же просил что-нибудь ягодное, - Бразилец уже не улыбался. - Пей давай, хмырь.
  - Да я и пью.
  Помощь так и не подоспела. Только маленький мопс забежал откуда-то из-за кустов, испуганно тявкнул, понюхав огромный тяжеленный бот Бразильца, и убежал.
  - Да и по херу, зато руки останутся целы, - сказал я и сделал два больших глотка.
  И тут же выблевал их. Отравленный мир обжег изнутри и закружил всё в диком танце. Смеялся Бразилец, за кустами тявкал мопс, а я, беззащитный, со слезившимися глазами стоял, расставив ноги, и ожидал от жизни любых сюрпризов.
  
  21
  Настроение было никудышное, люди явно не собирались назад в океан. Они полагала, что в оставшиеся несколько лет еще можно погреть задницы по своим берлогам и ни о чем другом как о себе не думать.
  От ополаскивания в мутной воде меня оторвал звонок с неизвестного домашнего номера, я вытер футболкой лицо и руки и, чуть посомневавшись, решил ответить.
  - Привет. Как дела? - серьезным тоном, словно собираясь заключить сделку на два-три миллиона крепкой валюты, поинтересовался Беря.
  - Никак.
  - Ты где?
  - На набережной, наблюдаю за прогулочными катерами.
  - Хм, я как раз по этому поводу. Может, нам захватить какое-нибудь судно.
  - А ты сам где?
  - Так, у одной подружки. Смотрю по телику документальный фильм о колониях Нового Света. Только что рассказывали о Портобелло. Как этот гигантский склад сокровищ, свезенных со всех испанских колоний, захватывали Френсис Дрейк и Генри Морган. Вот как надо действовать, чтобы заиметь корабль. Понял?
  - Ага, понял.
  - Ты что делать собираешься?
  - Когда?
  - Сегодня.
  - Не знаю, вот только что увильнул от Барни. Он появился, как только я усомнился в себе, и пытался отравить плодово-ягодным пойлом.
  - Я не пью, - сказал Беря.
  - Я тоже.
  - В плавание идём?
  - Ничего другого не остаётся.
  - Короче, старик, ты не кисни. Будем вместе мозговать, что делать.
  - Я и не кисну. Только чего тут мозговать, нам нужны либо деньги, либо человек готовый потратиться на наши безумные идеи.
  - Есть у меня такой человек...
  - Кто это?
  - О, всё, реклама кончилась! Сейчас мне расскажут о землетрясении в Порте-Рояле в тысяча шестьсот девяносто втором году. Я тебе перезвоню.
  На набережную с реки задувал чуть прохладный ветер, кричали чайки. Люди ходили толпами, многие купались. Жара пригнала их к воде, и они были вынуждены думать только о ней.
  
  22
  Специально было выбрано кафе или нет, я так и не понял. Но называлось оно тематически: "Три капитана". И мы сидели там втроем: я, Беря и Юра, который с Бериных слов обладал сказочным богатством и мог помочь деньгами. В том, что они у него есть, я не сомневался. Судя по тому, как себя вёл этот Юра, можно было даже предположить, что он не прочь поделиться и с нами. Однако, что он потребует взамен? Тут я терялся в догадках.
  Смотрелись мы довольно странно. Беря перед встречей употребил гашиш, чего-то нюхнул и озабоченно глотал пепси. Юра накачивался дорогим бренди, от него нещадно несло парфюмерией. Я с не охотой пил зеленый чай и уворачивался от табачного дыма.
  Мне эта встреча казалась бредовой.
  - Парни, давайте сразу решим, будем мы заниматься этим или нет, - чтобы не прервался контакт, взялся за дело Беря.
  - Чем? - сразу спросил Юра.
  Игра началась, слово было за мной.
  - Уазик, - проговорил я и замолчал, поняв, что ухватился не за тот край.
  По новой было сложнее. Подняв руку, я игриво погрозил пальцем воздуху и произнёс небольшую тираду.
  - Что такое море в собственном смысле этого слова. Платон говорил, что это Атлантический океан. Я говорю, что это жизнь. Чтобы покорить море, нужен корабль. Если ты один, то парус можно поднять и внутри себя. Если набирается целая команда, такой вариант отпадает. Сложность, однако, не в этом, а в том, что мало кто может позволить себе покорять море. Скорее происходит наоборот, многие покоряются действительности, не зная, как с ней совладать. Надежда появляется тогда, когда жизнь, то есть море, выбирает тебя. Поэтому вернемся к Сократу, а именно к его рассказу о прекрасной земле, которая относится к нашей земной обители, как берег моря к подводным глубинам. Он говорил, что мы живём на дне глубокой впадины, заполненной воздухом, а там, за краями этого воздушного бассейна, располагается истинная Земля. Чтобы попасть туда, нужно очиститься от всего лишнего и сделать верный шаг.
  Беря кивал, а Юра потряхивал головой и шевелил конечностями так, словно был в наушниках и слушал запись the Who "I can"t explain". Я видел, что он плохо понимает, о чем ему толкуют. Он хотел чувствовать превосходство, но не знал в чём.
  Закончил я так:
  - Был такой полководец Нитта Ёсисада. Будучи в окружении неприятеля он отсёк собственную голову и похоронил её, прежде чем умереть. Можно сказать, что у нас тоже есть такая возможность.
  Юра был потрясен, от его игривости ничего не осталось. Он хлебнул своего душистого пойла и нервно проговорил:
  - Я не буду.
  - Это в переносном смысле, - объяснил Беря.
  Юра не поверил и с ужасом посмотрел на меня. Беседа зашла в тупик.
  - Давайте смотреть на вещи реально, - попробовал спасти ситуацию Беря. - Мы тут все бредим морем, и поэтому нам нужно действовать сообща.
  - Не, ну если хотите, можем открыть передвижной ресторанчик "Убрать якоря", - предложил я.
  Как будто услышав меня, из стареньких музыкальных колонок на стойке бара энергично запел женский голос в сопровождении эстрадного оркестра:
  - Не виновата я, что море синее! Не виновата я, что волны сильные! Не виновата я, что ты обиделся! Что мы с тобой сто лет не виделись!
  Лично для меня это был удар ниже пояса. Я тотчас вспомнил Дашу. Сначала зачесались глаза, потом засвербело в носу и горле, я нестерпимо захотел выпить.
  - Наливай-ка, Кирос, - дернувшись, шепнул я Юре.
  На третьей бутылке я пил из мороженицы, называя её чашей с цикутой, и говорил, что истинная любовь - желание справедливого блага.
  - Какого еще, млять, справедливого блага? - хватался за меня Юра и жутковато вращал зрачками.
  - Ты еще молод, Алкивиад, тебе не понять, - отпихивался я.
  Кончилось тем, что Юра швырялся деньгами и кричал что, купит нас с потрохами. Подошедшей охране, мы стали объяснять, что шумный мужик посторонний и подбивает нас на должностное преступление. Юру потащили к выходу.
  - Мы должны Асклепию петуха! Так отдай же, не забудь! - прокричал я вслед.
  Выпито было достаточно, чтобы душа вышла вон. Нас тоже попросили убираться.
  - Ты себя странно ведешь, что-то случилось? - делая вид, что находится в сознании, с трудом выговорил Беря.
  Только я собрался силами, чтобы ответить, как из оживших динамиков доверительно запел наиприятнейший мужской баритон:
  - Когда уходит женщина, бессмысленны слова. Когда уходит женщина, она всегда права.
  Соленый океан, хлынувший из глаз, протащил сердце под килем, поискромсав его на лоскуты. Рыдания мои долго не знали предела, так я и почил в них бесславным сном.
  
  23
  Один мой друг философ как-то заметил, что деньги должны были бы выглядеть иначе, в виде жидкости, или лучше смазки, чтобы повозка жизни была менее скрипучей. Хорошо бы с этим поспорить, но ведь не с чем.
  - Хоть бы несколько червонцев, - простонал Беря.
  Мы лежали на полу в квартире, где Берю на пару недель приютила его случайная подружка, и через раз дышали. Пустые карманы и никаких воспоминаний о том, где, что и как было ночью. Судя по нашему виду и состоянию, мы прошли путь из глубокой сократовской впадины наверх и обратно. Тяжелое похмелье теперь вдавливало в дно впадины. Я спасался тем, что лежал молчком и сочинял письмо.
  Здравствуй, Валя! Не подумай, что у меня что-то случилось, раз пишу тебе так часто. Как раз наоборот. Для продвижения нашего мероприятия немного не хватает средств. Думаю, они появятся, если добавить еще немного безумия. Хотя даже не столько безумия... В общем, я расскажу тебе одну историю, и ты всё поймешь. Потому что ты умница.
  Удача Пьера Леграна
  Отвратительное настроение мучило Пьера Леграна уже неделю. С той поры как он покинул Дьепп, это был самый жестокий приступ меланхолии. Сколько прошло лет среди островов Карибского моря, а вот такой гадости от судьбы получать не приходилось. На судне ни капли воды, из продуктов только несколько кусков гнилого мяса, но главное - команда, которая разуверилась в везении своего капитана.
  Долгие годы Пьер угробил на то, чтобы обнять судьбу за плечи и разбогатеть. Он был уже не молод, а всё еще гонял на четырехпушечном люггере вокруг Эспаньолы в надежде выпотрошить солидный куш.
  И почему так не везет, сокрушался Пьер Легран. Один уже получили титул баронета, другой стал кавалером ордена подвязки в награду за свои подвиги. А он все еще тощий и вечно голодный морской волк, рыщет и рыщет, забыв что такое покой.
  - Где же везение, черт его раздери! - громко выругался Пьер.
  - Чего? - спросил корабельный хирург Томас Торн.
  Томас был еще более потерянный, чем капитан, на корабль он попал по чистой случайности. Скрываясь от карточных долгов, он столкнулся с Леграном в порту Санта Доминго, и тот спрятал его в трюме до выхода в море.
  - Ничего, - сказал Легран, - еще пара дней и нам крышка. Разорви меня гром!
  Хирург был единственный человек на корабле, кому Пьер доверял полностью.
  Судно, на котором вместе с капитаном Леграном плыли двадцать восемь вооруженных до зубов и обученных всем тонкостям морского грабежа компаньонов, сейчас походило на драный кафтан. Истертое и потрепанное до неузнаваемости, оно само проклинало упрямого капитана, не позволявшего пристать к берегу.
  Во что так упорно верил Пьер Легран, не знали даже корабельные крысы. С каждым днем он урезал паек, выдавая по куску буканьерского мяса и глотку воды. То ли он сошел с ума и ждал смерти, то ли действительно верил в себя.
  День, когда кончилась вода в последней бочке, выдался жаркий, без жалости палило солнце. А кругом соленое море и ни единого паруса.
  В полдень, когда от жары казалось, что до захода солнца никто не доживёт, Пьер Легран тупо смотрел на карты, намечая завтрашний маршрут. Еще от силы день-два и команда поднимет бунт, прирежет его и сбросит в море. В этом капитан не сомневался и спокойно ждал.
  РИСУНОК-4 ---ПЬЕР ЛЕГРАН ---
  - Вижу! Вижу! - вдруг заорал впередсмотрящий. - Корабль!
  Сердце у Леграна екнуло, как в первый раз, когда он понял, что быть свободным моряком ему по вкусу.
  Пьер Легран не спеша вышел на палубу. Целых три испанских галеона гордо двигались своим курсом от Кубы. Чтобы напасть на них, нужно было еще чуть-чуть безумия. Если бы команда еще несколько часов побыла в этом пекле, то к вечеру точно решилась бы на такое отважное самоубийство.
  С голодной тоской в глазах матросы провожали богатую добычу. Она оказалась им не по зубам. Закурив трубку, Пьер Легран спокойно подумал, что сегодня ночью матросы, как пить дать, его прирежут. После такого потрясения им нужно будет пустить пар.
  - Должен быть последний шанс, - неуверенно сказал корабельный хирург, стоявший рядом.
  И тут на горизонте появились еще паруса. Тем же курсом следом за тремя галеонами шел флагманский корабль. Почему он отстал, было не понятно. Скорее всего, потому, что на борту его было не меньше сотни орудий, и он не боялся никого. Так или иначе, но он шел один.
  Пьер сразу понял, что нужно делать. Он приказал нагонять корабль.
  Расчёт был правильный. На борту огромного галеона вряд ли могли даже предположить, что какое-то корыто атакует их. На этой щепке могли только нуждаться в помощи.
  Когда офицерам и капитану, игравшим в просторной каюте галеона в преферанс, доложили о том, что приближающееся судёнышко похожее на пиратское, они как раз выложили на стол по хорошей ставке.
  - Может, зарядить пару орудий, - предложил кто-то из офицеров.
  - Сколько орудий у них? - спросил капитан у пришедшего матроса.
  - Не больше четырех. Да и вид у корабля такой, словно он уже побывал в хорошей переделке.
  - Тогда втащите его на борт, как куль. Ха! Ха! - засмеялся боцман, глядя в свои карты.
  - Узнайте, что им надо, - сказал капитан, - если это англичане, можете пустить их дно без доклада.
  Пьер даже не подбадривал своих матросов, он только объяснил, что нужно делать:
  - Пока будем подплывать к ним, они будут гадать кто мы и что с нами делать. Без оружия в руках мы быстро забираемся на борт. Оружие брать только то, которое можно спрятать и легко достать. Если все офицеры в такую жару сидят на задней палубе в каюте и играют в карты, матросы первые минуты будут в замешательстве. Я с половиной команды захватываю офицеров, боцман с остальными пороховой погреб. На всё про всё у нас столько время, сколько уходит на кружку рома после долгого плавания.
  Люггер Пьера Леграна был уже у самого борта.
  - Эй, вы! - крикнул часовой оборванным безоружным людям похожим на стаю голодных собак. - Кто вы? Чего вам нужно?
  В ответ бродяги полезли на борт да так ловко, что все часовые лишь успели открыть рты от удивления. А закрывали их уже под дулами пистолетов.
  Последним из трюма вылез корабельный хирург. Вообще то, врачам и так запрещалось участвовать в абордаже, но в этот раз Томас избежал драки, исполняя особое поручение Леграна. Капитан приказал сделать в судне пробоины, чтобы не было возможности отступать.
  Когда Пьер Легран во главе своих людей ворвался в каюту, где играли в преферанс, там уже было неспокойно. Боцман отхватил всю ставку и огрызался на первого помощника капитана. По пуле от пиратов получили оба - один в руку, другой в бок.
  - Дьявол на мою душу!!! Что здесь происходит?!! - выругался капитан, прежде чем на его голову обрушился сильный удар рукоятью пистолета.
  Остальным объяснили, что происходит, когда их связали и спустили в трюм. Не прошло и получаса, а судно уже было в полной власти пиратов.
  Выяснив, что галеон ни больше, ни меньше, а флагман "серебряного флота", пираты чуть не сошли с ума от радости. Сокровищ было столько, что на них можно было купить половину испанского флота. Не говоря уже об огромном количестве запасов воды, продовольствия и оружия.
  Это была не просто удача, это был Джек-пот, который выпадает пирату один раз за жизнь. Пьеру Леграну сразу нашлось, что сказать своим людям:
  - Свободные моряки, вы получили то, что хотели! Теперь нет никаких препятствий к той жизни, о которой вы мечтали. Мы можем захватить любой корабль, набрать сколько угодно солдат и захватить какой нам приглянется богатый портовый город. Но можем также купить себе и спокойную размерную жизнь, не зная нужды и забот. В Европе, в Южной Америке, в Индии, где угодно. Что бы мы не выбрали, мы заслужили это. Только отчаянным поступком можно заслужить милость судьбы и уважение товарищей. Ведь было безумием нападать на этот корабль, и если бы мы его не захватили, то так бы и остались храбрыми безумцами. А так мы счастливчики!
  И тут Легран стал палить из пистолетов в воздух. В эйфории никто не обратил внимания на Томаса Торна, который, выслушав капитана, взял немного золота, оружие и провизию, скинул всё это в шлюп, спустил его на воду и, перекрестившись, отчалил.
  РИСУНОК-5 ---ТОМАС ТОРН---
  Вот так вот, Валя, как только мы решим, что нам важнее - результат или само движение к цели, - то и дело сразу будет на мази.
  Досочинив письмо, я поглядел на Берю. Тот смотрел сквозь меня, в его зрачках читалась трудная судьба бродяги.
  
  24
  Вечером я уже сидел в знакомом баре, где ошивался последние три года. Тот же бармен наливал пива в долг, и я радовался за себя и за Берю, которого забрала очередная подружка. Меня мучило легкое чувство стыда, но в целом я был доволен жизнью.
  - Послезавтра уезжаю на море, - сказал бармен, - в гробу я видел эту жару. Буду купаться, пить вино, и наплевать на всё.
  - И правильно, если сам не решишься свалить отсюда, то тебя унесут только сразу в могилу, - поддакивал я.
  Появлению Игорька я обрадовался как приходу лучшего кормчего. Позвал его за свой столик и стал рассказывать, как туго идет идея с кораблем.
  - Кажется, я заигрался с мечтами, а остановиться уже не могу, - сокрушался я, - меня просто несёт куда-то.
  - Знаешь, Хаксли говорил, что каждый должен найти способ жить в этом мире, чтобы не быть его пленником. Жить во времени и не дать захватить себя целиком, - сказал Игорёк. - Может быть, ты нашел именно свой способ, и тебе нечего бояться. Просто будь внимателен к мелочам и осторожен.
  - Слушай, дружище, у меня уже развивается комплекс неполноценности, когда ты начинаешь говорить, - признался я. - В твои годы я все-таки больше думал о выпивке и хорошеньких девочках. А Хаксли вроде спасался кислотой...
  Игорёк недовольно покачал головой.
  - Однажды я подумал, так ли незыблемо стоит Олимп посвященных, - сказал он так, словно однажды подумал о том, что пришла пора пить кефир собственного приготовления, - и сделал вывод, что если хочу попасть туда, начинать нужно прямо сейчас.
  - Если будешь на том олимпе, свистни, как добраться побыстрее, - сказал я и вдруг заметил, что на меня смотрит женщина.
  Она сидела за последним столиком в глубине зала, как все пила пиво и ничуть не смущалась того, что проводит здесь время одна. Женщина была хороша и ухожена, на вид не из тех, что ежедневно ходят на работу. Она могла быть актрисой или танцовщицей, но скорее просто жила за счёт любовника.
  Внимание женщины было не случайным. Я допивал пятую кружку пива, глаза мои блестели как две Собачьих звезды, и случайностей быть не могло.
  
  25
  Любовь - она бурная и грозная, как убийство, говорил один из героев Гамсуна. С ней трудно сторговаться и договориться об отсрочке, она делает свое дело уверенно.
  Последнее время я жил одной только слабой надеждой, что Даша вернётся, и никакая другая женщина не сможет её заменить. В этом было столько боли и слабости, что выход казался близким.
  - Что-то ты грустный какой-то, а? - спросила женщина.
  Мы стояли возле ёё дома и целовались. Это было похоже на то, как целуются плюшевые мишутки.
  - Зайдешь? - спросила женщина.
  Она была замужем, на безымянном пальце блестело обручальное кольцо.
  - А супруг где? В командировке?
  - На работе, он подводник, - улыбнулась женщина.
  - Чем же я лучше подводника? - решив, что она шутит, спросил я.
  Женщина нежно провела ладонью по моей небритой щеке.
  - Ты похож на Ивэна Макгрегора, - повторила женщина. Первый раз она так сказала, когда мы познакомились в баре. - Он мой любимый актёр.
  Женское внимание мне льстило, только если женщина хотела взять ровно столько, сколько я мог ей дать. Как Ивэн я не имел ничего, да и похожим на него мог показаться только после основательной порции алкоголя.
  - Послушай, у тебя найдется что-нибудь крепкое? - спросил я у женщины, глядя на входную дверь её дома.
  - Муж пьет ром, - кивнула женщина.
  В доме мне быстро удалось её заболтать. Она оказалась такой же пьяницей, как и я. Муж её и правда служил во флоте, дом в три уровня походил на полубак и квартердек с кают-компанией и нактоузом. Подводник был мужик хоть куда, помимо жены содержал еще двух любовниц. Хоть это и говорила его жена, можно было не сомневаться.
  - Ты не представляешь, - твердил я, пока мы разбирались с запасами её мужа, - как это здорово, что ты живешь с моряком. Настоящая жизнь в воде, там свободно и чисто, рыба всегда свежая есть. А земля только несёт бремя разрозненных знаний, которые ушли под воду. Если бы дельфины могли говорить, если бы этруски и баски помнили, кто их предки, мы бы не ковырялись здесь. Я тебе так скажу, дорогая, мне глубоко наплевать на то, что творится на этой земле, тем более, что я не чувствую, что мы на земле. Тонны воды давят на моё темя, прошлое и будущее этого мира сокрыто водой. Ты прекрасна, но ты не знаешь, кому ты обязана своей красотой. Твоему мужу моряку, который делится с тобой энергией воды. Будьте красивы и здоровы как вода, говорили древние! Вот только плохо если тебе приснится моряк... Вообще то, сон о моряках обещает долгое и увлекательное путешествие. Но вот, если моряк приснился девушке, то это значит, что ей грозит разрыв с возлюбленным по причине легкомысленного флирта. Ха-ха! Еще хуже если девушка сама увидит себя во сне моряком, это предвещает, что в реальной жизни она не сможет отказать себе в удовольствии совершить какую-то неприличную для девушки проказу и тем самым рискует потерять верного друга. Ха-ха! Тебе не снилось что-нибудь подобное накануне? А, сестричка?
  Я еще долго бы не затыкался, если бы не заметил, что женщина уснула, уткнувшись носом в подушку. Она посапывала как заигравшийся ребенок.
  Почему-то было грустно наблюдать чью-то безмятежность. Я дотянулся до радиоприемника и включил его негромко. В темноте запел уставший голос раскусившего жизнь мужика:
  - Ты спишь и не знаешь, что над нами километры воды, и что над нами бьют хвостами киты, и кислорода не хватит на двоих, я лежу в темноте...
  Ничего удивительного, сказал себе я, сливая в бокал остатки рома, ведь не один же я такой догадливый.
  
  26
  Кто я такой? Почему моя мечта о море как инстинкт самосохранения, и мне не надо выбирать судьбу, она меня уже выбрала? Как я попал в этот мир, с которым у меня так мало общего? Моя голова раскалывалась от этих вопросов. Я открыл глаза.
  - Кто ты такой?! - кричала надо мной женщина.
  - Хорошо же ты вчера набралась...
  - Кто ты такой?! Как ты сюда попал?!! - женщина стучала кулачками по моей голове.
  Мне встречались такие пьянчужки и раньше, они ни черта не помнят после двух кружек пива. Сказать было нечего. К тому же, с опухшей рожей, я не очень то походил на Ивэна Макгрегора.
  - Осенью двухтысячного года мы плавали с твоим мужем на Аляску, - попытался я хоть как-то выкрутиться.
  - Держись от меня подальше, прохвост!! - хлестала меня женщина.
  - Это недоразумение, я не...
  Наверняка женщина по утрам глотала какие-то таблетки, другого объяснения её безумию не было. Я не сказал и десятка слов, как она вытолкала меня с черного хода.
  На улице я никак не мог придти в себя. Мутило так, словно я сменял свои внутренности на гнилую рыбью требуху. Через квартал меня вытошнило от вони. У мусорного бака копошился старик, я сразу узнал его, этого безумца, испившего эликсир молодости. Старик тоже признал меня, он так и сказал, отрываясь от находок:
  - Я знаю, кто ты такой, ты тот парень, которому эликсир молодости отшиб мозги.
  - Точно, а ты тот самый старикан, которого эликсир чуть не вогнал в могилу. Ты единственный, кто помнит хозяина.
  - Твоя половина у меня, - сказал старик.
  - Это много? Хватит на пару бутылок пива?
  Старик сделал жест, показывающий, что он хочет обнять мир.
  
  27
  Много разных встреч, случайных или предполагаемых, происходит с человеком. Но, в итоге оказывается, что их было всего две-три, после которых жизнь по-настоящему изменилась.
  Старик подбрасывал в костер обломки мебели, мы сидели под обрывом у реки и жарили на кленовых ветках дешевые сосиски, как заправские бродяги. Пиво тоже было самое дешевое, но его было много.
  - Все кругом говорят, что человек теряет связь с природой. Он хочет жить долго, чуть ли не вечно, но делает всё наоборот. Что значит быть свободным? Это значит быть живым. Скажи мне, можно ли быть свободным за чужой счёт. Вот я не хочу быть свободным за твой счёт и отдам тебе половину. Но я хочу увидеть, что будет с теми, кто продал свою душу за унитаз из слоновой кости. С теми, кто похоронил себя на мягком диване перед телевизором. Когда-то я работал контролером на железной дороге, видел разных людей, многие из них умерли, не дожив до пятидесяти. Мертвыми они ездили на работу и сидели на своих местах с такими лицами, словно мир за окном полит нечистотами. По-настоящему живых людей я встретил мало...
  Мне было смешно его слушать, я ничего не понимал, но развлекался от мысли, что жизнь ведёт себя так паскудно. Мне казалась, что это последняя вечеринка в моей жизни, ниже опускаться было некуда.
  - О какой половине ты всё время твердишь, старик? - вклинившись в паузу, улыбнулся я и открыл по третьей бутылке себе и старику.
  - У меня не было детей, я прожил одинокую жизнь, - продолжал он, глядя на гаснущее пламя, - сейчас я ни о чем не жалею, но было время, когда мне казалось, что жизнь несправедлива со мной. Теперь то я знаю, каждый получает то, что способен вынести отсюда. Здесь не даётся ничего лишнего. Сначала меня преследовал огонь. Бродягой я стал, потому что сгорел мой дом вместе с женой. Я потерял последнее, когда сгорел дом хозяина, где я находил приют эти три года. Теперь меня преследует вода, каждую ночь мне снится бушующий океан.
  Сосиски были готовы. Жара стояла такая, что я разделся и осторожно окунулся у берега. Левее в метрах двадцати он был замусорен, как после глобальной катастрофы, из песка торчали ржавые обломки какой-то техники, колеса и гнутая металлическая дверь. Когда я вылез, у костра лежал старый кожаный чемодан, похожий на подстреленного сотню лет назад опоссума.
  - Половина твоя, - сказал старик и открыл чемодан.
  Сначала я не поверил в то, что увидел. Пока не наклонился и не пощупал. Это были деньги. Разрази меня гром, это был "уазик".
  
  28
  В баре было душно как в гробу, кондиционеры не работали, вместо знакомого бармена посетителей обслуживала выпендрежная красотка предбальзаковского возраста.
  - Уехал? - спросил я о ёё предшественнике.
  Она молча кивнула.
  - На море?
  Она кивнула точно также, как в первый раз.
  - А с кондиционерами чего?
  Она лишь пожала плечами.
  - Два пива. Пиво то хоть холодное?
  - Холодное.
  - Чего такая неразговорчивая, малышка?
  Малышка посмотрела на меня так, что я вспотел лишний раз и поскорее убрался в дальний угол. А как она еще могла на меня посмотреть? Видела она меня в первый раз, а после вчерашних посиделок со стариком я был похож на человека, который поставил на себе жирный крест.
  В бар я заявился прямо со стариковских владений под обрывом. Мне не терпелось увидеть Игорька и рассказать о кожаном чемодане. Сотовой связью парень пользовался крайне редко, из принципа, он считал, что телефон ущемляет его свободу. Дома он не засиживался, телевизор не смотрел, не пил, не курил и, вообще, его единственным необъяснимым грешком было засиживаться допоздна в этом баре со мной и Рыжим.
  Я ждал. Пиво выходило сразу вместе с потом и стекало до трусов, поэтому, чтобы не чувствовать неловкость, приходилось прибегать к парадоксу и глотать его еще больше. Когда Игорёк постучал по моему плечу, у меня было готово с десяток мелких шуток по этому поводу.
  - Если ты хочешь спросить, каким стилем я плыву последнюю четверть часа, - отставил я пустую кружку, - то я отвечу тебе. Утопи мою голову, вот как называется этот стиль, черт его подери.
  - Это что еще за мамлеевщина? Никак запой продолжается?
  - Подожди ворчать, Игорёк. Сейчас ты поймешь, что значит стоять на пороге новой жизни. Про всю свою математику позабудешь.
  Пока я рассказывал о том, как неожиданно и странно обзавелся деньжатами, Игорёк не произнес ни слова. Единственным признаком его удивления была похожая на альбатроса складка над переносицей.
  - Ты совсем мокрый, пойдем на улицу, - сказал он, когда я закончил рассказ.
  Мы вышли на свежий воздух, хотя таковым его можно было назвать только относительно того, что творилось в баре.
  - Знаешь, Игорёк, после того как увидел эту кучу денег, а там точно было несколько сотен тысяч рублей, меня как озарило, - не затыкался я. - Я понял, что ничего не надо бояться в жизни. Не надо опасаться того, что оказался во власти каких-то ложных идей, что твои мечты всего лишь блеф по отношению к самому себе, чтобы хоть как-то оправдаться за свою никчемную жизнь. Главное ничего не бояться, ни жизни, ни смерти, это и есть наша свобода. В любом случае нас не отпустят отсюда, основательно не истрепав.
  Игорёк сделался задумчивым. Тут из бара вывалился кто-то из завсегдатаев и крикнул:
  - Адьес! Амигос!
  - Читал "Обитаемый остров" Стругацких? - спросил Игорёк.
  - Я? Нет, а чего там?
  - Ну, ты даешь, уже и фильм снимают, - покачал головой Игорёк. - В книге описан мир наизнанку, и тамошнее общеупотребительное ругательство "массаракш" тоже дословно означает "мир наизнанку". Обитатели этого мира полагали, что живут на единственном обитаемом острове, как на внутренней поверхности огромного пузыря, на бесконечной тверди, заполнившей остальную Вселенную, а самом деле жили на одной из планет как Земля. Суть в том, что они, и правда, жили наизнанку. Ими манипулировали с помощью излучателей, миллионы зомбированных рабов исполняли чужие команды, подчиняясь лжи как внутреннему позыву. Книга-то, в принципе, про нас. Ты же понимаешь, что это мы здесь на самом дне океана лжи живём наизнанку, и нас имеют, как хотят. Жить по-настоящему здесь могут только свободные люди, которых физически корежит от участия во всеобщем надувательстве. Они не способны долго играть в мертвецов. Можно назвать их и моряками, это будет недалеко от истины. Ты ведь поэтому горишь идеей уйти в плавание, я правильно тебя понял? Хм, кстати, в книге еще были мертвые моряки на белых субмаринах. Тебя бы это позабавило, ха-ха, в общем, почитай.
  - Почитаем. Будет время. Ты едешь с нами?
  Игорёк выдержал достойную паузу и проговорил так, словно его слова должны лечь в основу удивительной легенды:
  - А что мне остаётся, массаракш!
  Глаза Игорька блестели разбойничьим огоньком. Справа от нас по проспекту с воем промчались пожарные машины. Город стягивал свою горячую удавку.
  
  29
  Сразу после завтрака я пошел навестить старика. Купил ему приличную вельветовую куртку, джинсы, крепкую обувь и темные очки. В таком прикиде он должен был быть похожим на рок-звезду на пенсии, на наконец -то отошедшего от дел Кита Ричардса. Старик поплывёт с нами, решил я.
  Место, где я проводил время у старика за уничтожением дешевого пива и сосисок, я узнал только по большой техногенной мусорке, высмотрев её с обрыва. Старик жил в землянке, вырытой в глиняной части склона, он замаскировал своё жилье так, что я с трудом нашел его. Старика в его норе не было. Интуиция подсказывала, что он где-то рядом.
  Я вышел к воде и крикнул:
  - Эй, ты где, старик?! Это я!
  Присев у воды на корточки, я закурил, пустил щепку и вдруг услышал слабый стон. Приглядевшись, я понял, что лежавшая в стороне куча, которую я принял за ворох водорослей, и была стариком.
  Я подбежал к нему. Старик лежал у самой воды как потерявший силы Посейдон, его седые космы зловеще разметались в стороны.
  - Что случилось, старик?
  - Крысы, - прохрипел старик, - меня покусали крысы. Они напали на меня ночью, когда я решил собрать вещи и убраться отсюда. Они почувствовали, что я ухожу навсегда, и посчитали меня предателем.
  Я попытался его поднять, приговаривая:
  - Ерунда, сейчас мы доберемся до больницы, там тебе сделают какой-нибудь укол, и всё будет в порядке. Мы еще сами покусаем этих крыс.
  - Не надо, не трогай меня, я умираю... Я должен умереть здесь, а не по дороге к врачам.
  Я его не слушал.
  - Оставь меня, - громко потребовал старик.
  Подул сильный ветер, и я послушался, лишь сказав:
  - Но ведь я принёс тебе одежду, я думал, что мы поплывем вместе.
  Старик осторожно взял меня за руку, словно умирающим был я, и твердо проговорил:
  - Я отправляюсь один и прямо сейчас. А тебе оставаться здесь, чтобы на своей шкуре познать человека, доползти последний его путь по этой земле. Помнишь, как говорил хозяин о том, что человек легким станет, своим легким зонтом в воздух себя подымет, говорить не будет и будет везде. Ты должен дожить до этого, помни. А сейчас дай мне воды, внутри всё пересохло.
  Легкий электрический разряд прошел через меня. Когда я принес старику воды, он был уже мертв. Его глаза смотрели в небо, я поднял голову и увидел облако похожее на пузатый парусник. Оно продолжало добродушно раздуваться, пока не рассыпалось на белые лоскуты.
  
  30
  Выбирать УАЗ мы поехали втроем. Хотя Макс и просил ему не мешать, Игорёк и я ходили за ним по пятам. В технике не смыслили ни я, ни юнга, поэтому со своими наивными комментариями нам лучше было бы держаться в сторонке. Наш боцман-механик хорошо знал, что делал. В автосалоне среди новеньких машин он смотрелся как Геркулес в вычищенной до блеска авгиевой конюшне.
  Макс сам отвечал на все задаваемые менеджером вопросы, а мы с Игорьком с умным видом глазели по сторонам. Меня спросили только один раз: мол, какого цвета мы хотим транспорт.
  - Не бывает ли желтого? - поинтересовался я.
  Продавец с сожалеющим видом лишь развел руками. В разговоре с Максом он несколько раз с чувством произнес "злокозненный му" и радостно засмеялся.
  Связи и умение Макса, наши деньги, которых после смерти старика стало в два раза больше, помогли нам за день оформить документы и к пяти часам вечера мы стали обладателями отличной четырехколесной субмарины болотного цвета.
  - А злокозненный Му это кто? - спросил я, когда нас оставили наедине с нашим новым железным другом.
  - Некоторые водилы так называют УАЗ, потому что четыреста девятая резина на шоссе гудит характерно: "м-у-у-у", - объяснил Макс, что-то прикручивая.
  - Муу, - повторил я, стараясь изобразить гудение.
  - Между прочим, некоторые исследователи считаю, что прародительницей всех цивилизаций была страна Му, располагавшаяся в Индийском океане, - встрял Игорёк. - Му означает "родина".
  Макс покачал головой.
  - Не верите! Еще Шлиман прочитал на древнем тибетском свитке, что звезда Баль упала туда, где сейчас только небо и море, и семь городов страны Му с золотыми вратами и прозрачными храмами исчезли в потоках воды, огня и дыма. О том же говорит и манускрипт майя, известный как "Кодекс Кортеса".
  - Ты это о чем? - не понял Макс, удовлетворенно разглядывая свою работу.
  - Да, ладно тебе Игорёк, успокойся, - похлопал я парня по плечу, - ты еще группу "Звуки Му" вспомни. Мол, это звуки родины.
  - Тогда можно я впереди сяду? - подумав, спросил Игорёк.
  - Садись, - согласился я, прикидывая, где же логика.
  - Ну, вот теперь я настоящий моряк в седле, - как только мы тронулись, радостно похлопал ладошкой по кожаному сиденью Игорёк.
  - Мне знакомый один рассказывал, - начал Макс, выруливая на оживленный проспект, - во времена СССР едет по Берлину наша "буханка", дребезжит и виляет, и вдруг заглохла прямо возле пивнушки ихней. А там жирные бюргеры пьют пиво и жрут колбаски, увидели они это, ну и давай потешаться над нашей "буханкой". Тут вылезает из кабины пьяный прапор, с матюгами открыл бензобак и обильно туда помочился. После этого кое-как вполз обратно и начал заводить. Немцы аж все повставали с открытыми ртами. Со второй попытки "буханка" завелась и уехала под охеревшими взглядами гансов.
  - Это как?! - удивился Игорёк. - Как он поехал?!
  - Да как-как, - усмехнулся Макс, выдерживая паузу, - бензобаки переключил и поехал.
  Игорёк смеялся так, что собаки, копошившиеся у мусорных баков, мимо которых проезжал наш УАЗ, долго лаяли вслед.
  
  31
  Многие великие и достойные дела были забыты по причине бега времени и гибели людей. Что уж говорить о нас, не свершивших ничего великого. Самое великое, на что я сподобился к тридцати трем годам - купить УАЗ и собрать команду. Впрочем, для меня и этого было немало.
  Сначала мы хотели встретиться в знакомом баре, но кондиционеры там так и не починили, и мы сошлись на набережной речного вокзала. Игорёк и я пришли первыми, потом появился подвыпивший Беря с баклагой разливного пива. Макс подкатил на УАЗе последним.
  - Это что же мы теперь на колесах, - удивился Беря, еще не видевший наше приобретение. - Чудо свершилось! У нас свой корабль! А это, я так понимаю, вся наша команда?
  - В горах нас ждет Лёнька Голодный.
  - Понятно. Значит, едем в горы. А дальше куда? Цель то у нас есть какая-нибудь, или куда нелегкая занесет?
  - Посмотрим, Беря. Пока прикинем, каково это жить на колесах. А потом, может, и в кругосветку рванем.
  - Так давайте прямо отсюда и рванем, - убеждал Беря, - не бойся, не сломаемся.
  - После того как я по частям перебрал эту машину, она не сломается до самого Владивостока, - уверенно заявил Макс.
  - Да я имел в виду, что мы не сломаемся.
  Игорёк поднял с земли щепку, повертел её в руках, переломил и бросил в воду. Глядя на то, как сломанную щепку закручивает волной, он задумчиво произнес:
  - Помните, у Тарковского сталкер говорит о том, что слабость велика, а сила ничтожна. Что гибкость и слабость, это свежесть бытия, а черствость и сила - спутники смерти. То, что отвердело, никогда не победит. Я сейчас подумал о том, что человек не может быть не гибким, пока живёт дорогой, морем, своей мечтой. И море - оно может быть во всем, и в музыке, и в словах, и в наших мечтах. Согласитесь, разве не так?
  - Согласимся, - сказал Беря, доставая пластиковые стаканы под пиво. - И даже выпьем за это.
  Поглаживая теплые зеленые борта, я почему-то вспомнил о старике, как он неторопливо поплыл после того, как я стащил его в реку. Я попытался стряхнуть наваждение, но оно стояло перед глазами, пока на набережную ни въехал повидавший жизнь "Опель".
  Из окна выглядывал Веселый. За рулем сидела его жена, а Веселый развалился рядом с банкой пива и скалился, словно в кругосветное путешествие отправлялись не мы, а он.
  - Ну что, чувак! - полез он ко мне обниматься, выбравшись из машины. - Вижу, ты время зря не терял!
  - Нет-нет, я потерял всё время, которое у меня имелось, я теперь вечный моряк. Можешь прикоснуться ко мне, и твои руки долго не покроются тленом.
  - Что ты такое несешь, чувак?!
  - Просто мне интересно, почему ты не с нами.
  - Я с вами, чувак. Но я женат, и этим много сказано.
  - Я не в претензии, у тебя прекрасная жена, она похожа на русалку. Рано или поздно она утянет тебя на дно моря.
  Мы пили пиво, наблюдая за прогулочными речными трамвайчиками и катерами. Люди возвращались с дач, с прогулок, они не могли покинуть город надолго. Они вдохнули в него жизнь, и оказались в его плену. Что ж, в каждом городе довольно сносно, даже если искать что-то вроде питьевого золота или философского камня. Если смотреть на жизнь с цинизмом и снисходительностью, здесь всегда найдется твое место и твое время.
  Вот только город очень быстро лишает человека гибкости, и только тот, кто не несет на себе печать его твердых законов, может обрести спасительную слабость.
  
  32
  В движении зачастую столько превосходства над покоем, что хочется быть стрелой или парусом. Превосходство не в суете и не в бултыхании, а именно в движении, когда ты не часть броуновского безумия, а намагничен целью.
  Наш УАЗ неспешно катил через город. Последние приготовления были столь приятны, что торопиться не имело смысла. Выезд назначили на следующее утро. И завершение экипировки было лучшим способом попрощаться с городом, не смотря на то, что вечера по-прежнему стояли жаркие, иссушающие до удушья.
  Пока мы задержались на светофоре, я наблюдал за людьми, шедшими по привычным делам, и невольно ощущал превосходство. Когда мое благодушие достигло вершины, и я был готов запеть, тут я увидел жену.
  - Даша! - чуть было не воскликнул я.
  Она стояла лицом к лицу с парнем, похожим на подзагулявшего жиголо. Он что-то оживленно говорил. Потом нежно взял Дашу за руку и увлёк в кофейню. Она покорно пошла, чуть склонив голову и улыбаясь, что означало - она очень счастлива. Петь мне расхотелось.
  Мы проехали через большой мост. Сверху я увидел, как два скоростных катера гонялись друг за другом. Вернее белый катер шел прямо, рассекая реку посередине, а второй синий кружил вокруг него, заходил то слева, то справа. В воде отражалось заходящее солнце, делая реку немного кровавой.
  - Остановимся здесь, - предложил Макс, только мы проехали набережную, - вон магазин автозапчастей, надо купить кое-что в дорогу.
  Мы стояли в квартале от знакомого бара, где сегодня должна была выступать Валя. С боцманом я условился встретиться у машины через час.
  В темных очках и вельветовой куртке, которые покупались старику, я прошел к стойке и заказал "любой" сок. Мне налили гранатовый. На сцене завершала саунд-чек рок-группа. Валя стояла среди музыкантов, в руках у неё вместо флейты был саксофон, на вид потертый, видавший жизнь Weltclang перламутровой отделки и с золоченым раструбом. Обхватив инструмент, Валя смотрела куда-то вверх, словно вместо потолка перед ней распахнулись небеса. Вдруг она перевела взгляд на меня, я судорожно сглотнул почти весь сок, расплескав остатки на новый пиджак, и с деланным спокойствием под звуки саксофона двинулся обратно.
  На выходе я споткнулся о порог и чуть не упал плашмя, успев упереться руками о тротуар. И вдруг понял, что больше никогда не войду в этот бар.
  
  33
  Мало кто помнит, что из провианта брали с собой в плавание морские бродяги. А перечень привычных продуктов, грузившихся в трюмы, был нехитрый: бочки с пресной водой, мука, рис, сыр, солонина. Быстро портящиеся мясо и рыба сильно просаливали и клали в пивной рассол, предохраняя так на месяц-другой продукты от гниения. Обязательно брали в большом количестве лимоны против цинги и рахита, и дикие яблоки от анемии.
  Да, насчёт выпивки. Тоннами грузили вино, бренди и ром. Ром моряки предпочитали пить в чистом виде. Хотя находились и любители смешивать коктейли наподобие "Объятий дьявола": ром с бренди, соком лимона и специями - корицей, гвоздикой и сушеными травами. Напиток валил с ног самых крепких парней. Но на большинстве кораблей пьянство во время плавания каралось, и чаще ром служил обезболивающим и ободряющим средством. Судовой врач всегда держал его под рукой.
  Из всего перечисленного мы сложили в трюм нашего сверкающего новыми бортами трекатра пять литров вина, несколько головок сыра и чеснока, фунт сухарей и три кило зеленых яблок. В нескольких километрах от города УАЗ пристал к обочине, команда решила выпить по глотку за хороший ход. Утро выдалось на редкость погожее, завораживая небом цвета безмятежной морской волны. В такое утро кажется, что в жизни невозможно разочароваться.
  Макс сидел за рулём, дымил сигаретой и чему-то улыбался. Игорёк пригубил вина и подмигнул мне:
  - Знаешь предсказание Нострадамуса на этот год?
  - Смеешься? К чему оно мне? А что? Что-то интересное?
  - Временны все, и следа не оставят, но знатный отступит, бродяге победа.
  - И чего это значит?
  - Ничего особого. Просто пришло время сбываться чему-то менее важному, но необходимому. Даешь поворот винта!
  - В смысле поворот винта?
  - Запускаем ход корабля!
  - Хэх, а я уж другое подумал... Ты же рассказывал, что во времена инквизиции поворотом винта называли пытку, когда на голову жертве надевали обруч и медленно затягивали его винтом.
  - Типун тебе на язык, - засмеялся Игорёк, - теперь надо думать только хорошее. Иначе далеко не уедем.
  Похмелившийся с утра Беря махал рукой проезжавшему огромному автобусу с молодыми спортсменками на борту:
  - Девчонки! У нас одна дорога! Мы в одной лодке! Я люблю вас!
  Спортсменки смеялись и махали ему в ответ. Я подрезал сыра и разлил еще по стаканчику.
  - За удачное плавание!
  - За семь футов под килем! - поддержал Игорёк.
  Мы с чувством осушили стаканы.
  - Ну что, по местам, - предложил я. - Или, может, есть вопросы?
  - У матросов нет вопросов, - сообщил довольный Беря.
  Гм, у матросов нет вопросов - каждый сам себе вопрос. Хотя один вопросик на всех найдется: где же завтра придется проснуться - на суше, на море или на дне моря.
  РИСУНОК-6 ---БЕРЯ---
  
  
  Часть вторая
  кораблекрушение
  
  1
  Глядеть на солнце было приятно, оно задумчиво сидело на верхушке горы. Мы же расположились на гребне поменьше и смотрели то на солнце, то на темнеющую внизу землю, похожую на океан. Тени от гор накатывали в ущелье точно прилив.
  Внизу стоял наш УАЗ. Там же сновали фигурки археологов, искавших столицу тюрков. Археологи мне казались матросами, не успевшими откапать свой сакральный корабль, и я с сожалением думал об их неудаче как о собственной.
  - Эге-ге-гей! - донесся оттуда еле слышный крик Лёньки Голодного, мокрый блестящий он выбирался из горной речки.
  Поджарой фигурой Голодный походил на короля хариусов, выскочившего из воды показать, на что он способен.
  - Эге-ге-гей! - прокричал я в ответ.
  - Вон там находится известное Яломанское городище, - рассказывал Игорёк, указывая на археологов. - Слева от тракта стояла крепость, контролировавшая дорогу. Видишь на склоне горы справа большую как бы выложенную из камня букву Z? Это остатки древнего торгового пути. Конечно, не Великого шелкового, но тоже когда-то довольно оживленного. Поселение, раскинувшееся здесь в те времена, поднималось вверх по реке на несколько километров.
  - Может, на пляж сходим, - предложил я.
  Солнце так пропитало воздух, что его можно было класть на язык как патоку. И слова в нем вязли как мухи.
  - Кладбище древних тюрков было найдено за деревней, - увлеченно вещал Игорек. - А до первого тюркского каганата, образовавшегося в шестом веке, здесь хозяйничали скифы...
  - Игорёк, пока солнце не закатилось, пойдем купаться, - не отставал я.
  Игорёк опустил руку, служившую указкой, и скорчил печально-страдальческую мину, давая понять, что безнадежно опередил в развитии всю нашу команду.
  - История загоняет людей в землю, это навевает тоску, - вырвалось у меня.
  Игорёк завел глаза к небу на такую глупость. Он любил историю, он любил разные науки, он вообще не понимал, как люди могут быть такими пустоголовыми.
  Мы спустились в ущелье, прошли мимо Яломанского городища, мимо группы туристов, озиравшихся по сторонам, словно им чудились призраки тюрков. Мимо рыжих жующих коров, сгрудившихся у тракта как одуревшие от однообразной жизни домохозяйки. И вышли на песчаный берег Катуни, убегавшей вольно, широко и стремительно меж задумавшихся над своей неподвижностью гор.
  
  2
  Честнее, чем река, дороги нет. По течению она свободна от тупиков, она стремится к морю. А там есть всё. Морская душа знает правду - жизнь на суше вообще не жизнь. Когда-то из чувства превосходства жизнь двинулась с моря на землю, которая в отличие от воды менее податлива и чувствительна. Теперь эта жизнь зашла в тупик.
  В устье Большого Яломана, нашедшего Катунь в живописном точно для подарочной открытки месте под Чуйским трактом, жизнь пока еще крепко держалась за живую воду двух горных рек.
  Солнце почти закатилось за хребет и люди покидали пляж. Мы разделись до гола и залезли в Катунь. Вода была ледяная, но после первых нырков казалось, что купаешься в огне. Животом чувствовалось, как пламя сжигает мусор, накопившийся внутри.
  - На прошлой неделе здесь один чудик чуть не утонул, - сообщил подошедший Голодный. - Спьяну по геройски занырнул метра на четыре, его сразу течением и подхватило. Хорошо повезло, да и силенок хватило, смог он кое-как выгрести к устью Яломана. Вынесло его вон к тому мыску. Прозвище у него забавное было, то ли Кочегар, то ли Повар...
  - Кому суждено сгореть, тот не утонет, - крикнул Игорек, разворачиваясь к берегу. - А, кстати, где Беря? Что-то его с обеда не видно.
  - На островке с томскими буддистами пьет ром, - указал Голодный в сторону Большого Яломана, где короткий и узкий рукав реки огибал подобие острова. - Они там уже неделю стоят. Привезли с собой три ящика водки, а сегодня она у них закончилась. Поехали они в Иню. В первом же магазине обнаружили "Капитана Моргана" по совершенно расслабляющей цене. Только буддисты вернулись с добычей, как Беря лошадку им привел, которую с утра взял покататься у Байкала.
  - Как это у Байкала? - даже перестав плескаться, удивился Игорек.
  - Байкалом зовут алтайца. Почему родители дали ему при рождении такое странное имя, я не знаю. Зато знаю алтайку, она по паспорту Сайра. Её отцу понравилось название на банке и вкус консервы.
  - Бред какой-то! - засмеялся Игорек и окунулся с головой.
  - А томские оценили Берин цыганский подход к делу. Потчуют его так, словно открывают курсы конокрадов, - продолжал Голодный. - Я сейчас шел сюда, видел как Беря кричал что-то типа "Рома и ссы рома" и приплясывал вокруг молоденьких буддисток.
  Мы выбрались на берег. По телу пробегали приятные судороги, точно органы внутри всполошились и занимали надлежащие им места.
  - Так по чем ром то? - первым делом спросил я.
  - По четыреста рублей за литр, но было всего три бутылки.
  - Н-да, не успели...
  Голодный пожал плечами.
  - Лёнька, а куда здесь можно поехать, чтобы увидеть много интересного в одном месте? - спросил я.
  - Поехали на Эл-Ойын, - сразу предложил Голодный.
  - На куда?
  - На алтайский народный праздник, одно из главных здешних развлечений. Проводят его раз в два года. Эл означает народ, ойын - праздник. Вот. И Яломан вовсе не Яломан, а Эл-Аман, - Голодный любовно окинул взглядом окрестности, - то есть здравый народ. Ясно?
  - Ясно, - неуверенно кивнул я. - Что же мы будем делать на таком популярном народном празднике? Там, поди, одни аборигены собираются. Они с нас скальпы не потянутся снимать? - интересовался я, пытаясь запрыгнуть в джинсы.
  Выбежав откуда-то из кустов, к нашей компании присоединился пёс Голодного, отличный малый по кличке Мойло, похожий на добродушного лохматого волка. Он обнюхал каждого и, высунув язык, улегся рядом, давая понять, что чертовски рад и будет охранять наши скальпы.
  - Насколько я знаю, как таковых алтайцев нет, - встрял Игорёк. - Есть остатки разных народностей и племен, теленгиты, майманы, кумандинцы и еще другие. Они не похожи друг на друга от строения черепов до нравов. Через эти земли прошло столько людских потоков, столько смешалось, но их объединяет одна древняя кровь матери-волчицы.
  - Какой еще волчицы?
  - Прародительницы тюрков.
  - И ты в это веришь? - заинтересовался Голодный.
  Игорёк неопределенно пожал плечами.
  - А еще, как мне известно, их объединяет любовь к огненной воде, - гнул я своё, - сколько еще через это дело крови смешается.
  - Отличный шанс чтобы славно провести время, - кивнул Голодный, почесывая Мойло за ухом.
  - А когда?
  - Завтра с утра начнется заезд на праздничную поляну. Вот там то тебе и будет, как по заказу, много интересного в одном месте.
  - А что будет то?
  - Ну как что. Национальные состязания, развлечения типа поднятия камня, лазания на кедр и игры с плеткой, обычаи там всякие. Театрализованные представления покажут из жизни тюркского Алтая, а под конец будет салют. Наверняка, грандиозный. Ведь праздник в честь двухсот пятидесятилетия объединения России и Алтая, так что денег на салют не пожалели.
  - Может, тогда сегодня в ночь поедем?
  - Можно и в ночь. Только через перевал машину я поведу.
  По остывающему песку мы возвращалась в лагерь к ухоженной Максом машине, поблескивавшей как флагманский крейсер. На берегу жгли костры, готовили харчи, пели песни, и никто не задумывался над тем, за что ему такое счастье, эти мгновения незамутненной жизни что-то делать среди неописуемых красот. Дополняя мифическую картину, в небе над лагерем парил беркут, внимательно высматривая, чем бы поживиться.
  
  3
  Теперь немногие странствуют, стаптывая ноги в лохмотья, теперь полно разных комфортных средств передвижения. Оно и к лучшему. По крайне мере, можно предположить, что на этом дело не остановится. И дальше будет еще что-нибудь непредсказуемое.
  Пока парни собирали вещи в дорогу, я перечитал письмо, написанное накануне вечером при свете мерцающей лампы, работавшей лишь с дозволения Голодного от переносного генератора:
  "Здравствуй, Валя! Вот уже третий день мы живём на Яломане. Удивительное место! Долгая дорога сюда только укрепила во мне желание держаться подальше от города. Для меня теперь город как пустыня, там мне не утолить моей жажды.
  В юности я считал себя вагантом, бродячим поэтом, способным менять мир. Мне не сиделось на месте, и я пользовался любым случаем куда-нибудь отправиться. Даже взрослея, я смотрел на себя как на крепкий башмак, которому одна радость - дорога. Сейчас, когда вода готовится покрыть землю, я всё воспринимаю иначе. Мир изменится и не по нашей воле, вернее мы сыграем в этом свою незначительную роль.
  А вот здесь мало что изменилось за тысячи лет. Главная дорога - Чуйский тракт - тот же Великий шелковый путь. Только раньше по нему шли караваны верблюдов, а сейчас вереницы грузовиков и автобусов. Вокруг же прежние стены гор, дикие ущелья и долины. Но самое главное, что люди здесь, как и прежде поклоняются природе. Природа здесь властвует. И по большому счету для всех, кто вырвался из города, поездка сюда скорее паломничество, чем туризм.
  И сразу как-то ясно понимаешь, почему эти места называли и называют центром мира. Не скажу, что я верю во что-то такое, но если и есть некая шамбала, то, конечно, она затаилась где-то здесь. Иного места, где горы и реки так прекрасно преображают мир, и где это прекрасное живет в истине, трудно представить. Здешние виды наполняют сердце каким-то детским восторгом и чистотой. Иных впечатлений, кажется, и не надо.
  Да и команда пребывает в приятном расположении духа от нашего путешествия. Только боцман всё еще сомневается, что поступил правильно, связавшись с нами. Мы все разные. Кое-кого особо радует, что похмелья в горах похоже нет, а кого-то, что свободу здесь можно вдыхать как амбру".
  РИСУНОК-7 ---ЭКИПАЖ---
  На письмо легла тень. Рядом стоял расписной Беря, он блестел довольными, ставшими птичьими глазками и благоухал хорошей выпивкой. Он не говорил, а точно пел. В горле у него журчала ручей:
  - Когда едем на праздник, дружище?
  - Скоро. А все уже готовы?
  - Почти готовы... Сейчас Голодный бубны соберет.
  Голодный ладил бубны чуть ли не в промышленных масштабах, на что собственно и жил. Горы воспитали Голодного на индейский лад, и он не переставал удивлять своей ловкостью всех знававших его в городе.
  - Ты в порядке, Берь?
  - В полном порядке.
  - Много выпил?
  - Так себе выпил... Могу еще.
  - Ладно, ты иди, а я сейчас, скоро.
  Я дочитал последние строчки:
  "Никто из нас не задается вопросом, надолго ли мы здесь и зачем. Вокруг огромное море настоящей жизни. Там, где появляются даже призрачные очертания города (здесь у нашего друга Голодного что-то вроде небольшого кемпинга и, бывает, горожане тащат за собой весь свой быт), эта жизнь начинает превращаться в песок и утекает между пальцев.
  Полагаю, тебе надо побывать здесь и увидеть чудеса своими глазами.
  До встречи".
  Мне посигналили. Я вложил письмо в конверт, а конверт в нагрудной карман. Ветер в листьях тополя над головой шептал, что адресат давно уже забыл обо мне. Что ж, возможно. Так или иначе, но тот, кто когда-нибудь прочтет мои письма, должен понять, что я до последнего верил в наше плавание. Кроме него у меня ничего не было.
  
  4
  Великие переселения народов перекраивали цивилизации как великие портные. Если бы человек не был кочевником, природа отделалась бы от него быстрее, чем на то приходится рассчитывать сейчас. Как жаль, что человек стал столь напыщен и горд своим существованием. Он с трудом улавливает момент, когда нужно бросать насиженное место. А ведь это момент приближения смерти.
  Мы выехали, как и условились, затемно. Голодный, хорошо знавший дорогу, за рулем смотрелся браво, особую лихость его виду добавляли затертая до дыр безрукавка и татуировка бенгальского тигра на предплечье. Я как штурман сидел рядом и изучал дорогу. Она петляла в темноте, силясь убежать от света фар, выхватывавшего на поворотах и подъемах отдельные предметы из мрака. Деревья, камни и столбы.
  - А чего с Дашкой расстались? - спросил вдруг Голодный.
  - Не знаю, - я задержал дыхание, - тогда во время разрыва были какие-то неоспоримые причины. А сейчас они мне все кажутся настолько глупыми, что я не решаюсь о них говорить.
  - Значит, еще помиритесь.
  Я промолчал. Волосатый жигало вдруг встал перед глазами и показал огромный кукиш, давая понять, что ляжет костьми поперек, а Дашу не отдаст.
  - Город слишком много забирает и мало даёт в плане нематериального. Таких, как ты или я, трудно удержать в плену обыденной жизни. Потому женитьба это не про нас, - бодренько заметил я, пялясь в живую темноту ночи.
  - Точно, - кивнул Голодный, - таким бродягам как мы жена любая бесстрашная женщина.
  Через дорогу в метре от колес переметнулся суслик, потом другой. Их привычная игра со смертью была частью горной дороги. Не в выигрыше оставался один из двадцати. Такой пример давал и нам надежду, что в своих стремлениях мы добежим до цели.
  Остановка на перевале Чикет произошла по велению наших почек. Однако, вряд ли, только их мы должны были благодарить за прикосновение к чуду - красивейшей ночи, наполненной живым безмолвием и волшебным свечением неба и воздуха. Не засмотреться не удалось бы и слепому. Я был уверен, что в такую ночь Бог дарит зрение всем. Я даже хотел сказать друзьям, что вижу Процион, самую яркую звезду в созвездии Малого Пса. Но засомневался, а врать при бесподобной красоте не хотелось.
  - Представляешь, - вдруг нарушил тишину Игорек, - как в одну такую ночь в воду ушло шестьдесят пять миллионов человек.
  - Как это? - встревожился Макс.
  - Гибель Атлантиды? - предположил я.
  - Ага.
  - Говорят, что в две тысячи двенадцатом году произойдет нечто подобное, останется только Тибет и Алтай, - насмешливо сказал Голодный.
  Он достал нюхательный табак и деловито вогнал по порции в обе ноздри.
  - Да, слышал я такое, - кивнул Игорёк, - в две тысячи двенадцатом кончается календарь майя, это год, за которым, по их сведению начинается великая Пустота.
  - Как это? - еще больше встревожился Макс.
  - Хотя сами потомки майя ждут намеченную дату спокойно, она для них начало нового цикла календаря пятого солнца, который, как и прежние, будет длиться двадцать пять тысяч лет, - закончил Игорёк.
  - Майя они такие, - со знанием дела сказал Беря и хлебнул из фляжки.
  - Я не верю в цифры, - сказал Голодный, убирая табак, - а великая пустота в башках уже началась.
  Ночь отозвалась криком незнакомой птицы. Внизу мигнули огни, кому-то, как и нам, не спалось, и он отважно буровил ночь своим подъемом на перевал.
  
  5
  В городе как-то привыкаешь, что один человек - это много, а много людей - это ничего. Люди в городе столь предсказуемы вместе, что теряется какой-либо смысл воспринимать их как нечто большее чем личность. Даже если у них есть общая цель, она в девяти случаях из десяти заводит в тупик.
  На рассвете УАЗ пришвартовался у наспех сколачиваемого кочевого базара. Тут же Голодный повстречал знакомого алтайца, увлеченного затеей подзаработать на празднике стряпней и пивом. Звали его Эдик. За дело он взялся шустро, привез полтора десятка родственников, готовых с утра до ночи кухарить, подавать бутылки, чебуреки и плов. Наша команда тоже пришлась ко двору, к вечеру мы соорудили для Эдика подобие бар-стойки и получили свою порцию говяжьих костей, ножек и требухи.
  Остаток дня мы провели за приготовлением хаша. А чтобы не задремать, играли в кости, сначала в "корабль, капитан, штурман и команда", потом в "отложи мертвую", жевали припасенный бетель и листья перца кава-кава. За полночь, похлебав хаша, злой проигравшийся капитан, довольный штурман и пьяная команда уснули вокруг костра на кариматах.
  Проснулись мы раненько среди всеобщего оживления. Эл-Ойын начинался под гомон налаживаемой торговли и блеяние ведомых под нож баранов. Некоторые семьи запоздали и только-только с грохотом скидывали с машин доски, горбыль и бруски, чтобы продолжить и без того длинный торговый ряд.
  - Пока в ход пошли только барашки, - сказал я, прислушиваясь к страдальческим звукам.
  - Вечером чебуреками вас угощу, - пообещал Эдик, обсуждавший с Голодным сколько заказывать пива из города.
  На этом празднике жизни Голодный чувствовал себя как рыба в воде, он ходил от одной торговой палатки к другой и трепался о делах насущных. Иногда он признавался, что и сам абориген, состоит в кровном родстве с шаманом затерянного у Белков малочисленного племени. Охотно ему поверила только молодая немка, отбившаяся от своей компании. Иностранцы прохаживались группками и с деловитым восторгом без устали работали фотоаппаратами и видеокамерами. Немка купила у Голодного самый большой бубен и, не послушав предостережений о возможном изменении погоды, долго и усердно в него стучала.
  После плотного завтрака команда отправились глазеть на национальные состязания. Мы оценили только соревнования по лазанию на кедр. Участники напоминали шустрых матросов, спешивших по вантам подтягивать шкоты.
  - Я тут услышал, что сейчас самое интересное на стадионе, там затевают некое загадочное кок-бору, - шепнул мне Игорёк. - Пойдемте, посмотрим.
  - Пошли. Праздник мне начинает нравиться.
  Народу на стадионе, и правда, было не протолкнуться. Публика забавлялась зрелищем эдакого конного поло, где мяч игрокам заменяла туша барана, которую нужно было закинуть в большую корзину на краю поля.
  - Кому-то футбол покажется более привлекательным, по мне так никакой разницы, - поморщился Игорёк. - Люди по жизни играют в самих себя, подбадривают друг друга в погоне за веселой пустотой, а с тушей барана или мячом, это уж кому как нравится.
  Я хотел было возразить и обратиться за поддержкой к Максу, следившему за итальянской и испанской премьер-лигами. Но выяснилось, что в толпе болельщиков задержались только я и Игорёк. Перестав следить за игрой, мы пошли искать остальных.
  Беря и Голодный стояли у выхода и заигрывали с продавщицей сувениров. Девушку звали Таня. Высокий рост, мадьярская внешность и большой рот, как у сомалийского пирата Афьюни, сразу выделяли её из разношерстной публики. Таня сразу прониклась доверием к Голодному, непрестанно ему улыбалась, чем походила на чеширского кота, материализовавшегося вслед за своей улыбкой, и вскоре призналась, что за проценты вкалывает на мелкого дельца из Маймы, а приударяет за ней помощник местного депутата, тайный гашишист и бабник Илия.
  Только речь зашла об ухажере, как он объявился. Илия подкатил на велосипеде, маяча глазами цвета спелых помидор и хитровато ухмыляясь, точно облизываясь. Парень, судя по ловкой обходительности, слыл бывалым, но жизнь при депутате вила из него веревки, и он иногда переставал понимать, с кем имеет дело. Нас он принял за бригаду сезонных шабашников, склонных к прогулам и пьянству. Впрочем, держался Илия довольно просто, разводил руками и упирал на то, что вокруг шамбала, а Европа скоро уйдет под воду.
  - А как все сюда попрут из Европы, тогда что? - спросил Беря.
  - Не попрут, шамбала не пустит.
  - Послушай, Илия, а почему алтайцы вместо "здравствуй" сразу спрашивают "откуда будешь, братка"? - перевел разговор Игорёк.
  - Понимаешь, им важно знать земляк ты или нет. Они не испытывают большой любви к москвичам и иностранцам, особенно к немцам. Не то, что бы сразу до членовредительства доходит. Но в пьяном угаре могут припомнить и за фашистов, и за тевтонов, ха-ха, - один посмеялся Илия. - Лично я отвечаю на их языке, что, мол, здешний, и сразу становлюсь для них как бы своим.
  - А я вот раздобыл разговорник, буду учить язык, - Игорёк достал красную книжицу и вычитал наугад, - ырыс - счастье, билбес - не знать, не уметь.
  Только услышав слово "учить", Беря поморщился и отчаянным жестом показал, что нуждается в пиве. Чем-чем, а этим здесь можно было залиться по самые брови. Провожая нашего бравого маронира неодобрительным взглядом, Голодный взял с прилавка у Тани глиняную окарину и принялся увлеченно вертеть её в руках, точно готовя фокус.
  - А не поставить ли мне лавку на Чикете?! - вдруг воскликнул Голодный. Озаренный идеей он даже изменился в лице, прежние волчьи черты стерлись мыслью о наживе. - Ведь там на смотровой площадке местечко что надо. И пустует. Пока. Пойдешь ко мне продавцом, а Таня?
  - Пойду! - воодушевленно ответила Таня.
  Илия посмотрел на них как на преступников. От его вида повеяло закипающей требухой, стало ясно, что другой отдушины, кроме как гашиша, у парня на ближайшие дни точно не будет. Ну, может, еще тебаиновые капли удастся где-нибудь перехватить.
  Вечером мы сидели с новыми друзьями у костра, варили похлебку из говяжьих костей и гоняли по кругу бутылку. Погода портилась. Всюду как неприкаянные духи шастали аборигены. Алкоголь действовал на них странным образом, они совершенно переставали походить на людей какого-либо времени, от них оставались только бесхозные тела.
  - Примерно таким я и представлял себе Эл-Ойын. Днём этника, пусть местами несколько наивная, а ночью сплошная дичь. А почему выбрали именно это место? - пропуская бутылку, спрашивал любознательный Игорёк.
  -Здесь двести пятьдесят лет назад двенадцать зайсанов решили просить подданства у белого царя, здесь же проходил и первый Эл-Ойын, - хладнокровно докладывал Илия, наблюдая, как Таня жмется к Голодному.
  - А кроме алтайцев кто его еще празднует?
  - Казахи, тувинцы и монголы. Если разбираешься в национальных костюмах, то легко их различишь.
  - Лучше пусть в людях разбирается, чем в костюмах, - Голодный встал, вытащил из мрака огромную дровину и стал топором кромсать её на части.
  Далеко за полночь заморосило. Ночь окончательно сглотнула вчерашний день, и жаловаться было не на что. Все остались при своем, а это уже что-то. Правда, если быть честным до конца - каждый миг кто-то из живых существ теряет последнее. Наш костёр мы случайно развели над норками сусликов и подпалили шкурки хозяев. Они беспрестанно пищали где-то под ногами. Малютки из семейства белковых были в шоке от многотысячной эл-ойынской орды, приложившей руки, ноги и копыта к разорению их метрополии.
  Укладываясь спать на нижней палубе, я увидел во мраке и измороси двух алтайцев. Беспощадно пьяные они болтались в пространстве как снулые рыбы. Пытаясь прислониться к чьей-то палатке, они упорно старались держаться на ногах, словно вот-вот должны были обратиться в "каменных баб".
  - Я сегодня читал в газете, как во Владимире обнаружили партию паленой водки с самыми романтичными и обнадеживающими названиями "Светоч", "Крепыш" и "Лейся, песня", - начал вспоминать боцман, возившийся поблизости, устраиваясь поудобнее.
  - Ты это к чему?
  - Ну, есть же такие паленые праздники, где за яркой и доброй вывеской проходят многодневные пьянки с элементами самодеятельности.
  - Хочешь сказать, что тебе здесь не понравилось?
  - Места красивые, а люди пьют и едят везде одинаково, - уклончиво ответил Макс.
  - Не согласен, - встрял Игорёк, - это отличный праздник народной кочевой жизни. Если нам выпала неплохая возможность этих людей посмотреть и себя показать, значит, потом можно будет сняться вместе с табором и уйти в небо.
  - Да в какое небо, - зевнул Беря, - в запой можно уйти. Нынешние праздники суть того, что работа и быт достали людей почище каторги, им хочется развеяться, покутить с друзьями и заглянуть за край своей однообразной жизни.
  Дождь припустил сильнее, подгоняя сон как лодку в реке. Уже сквозь дрему я слышал крики со стороны палатка, где маялись те пьяные алтайцы. Потом всё стихло, и только вода смывала с мира его гримасы.
  
  6
  Накануне отъезда из города в письме от родителей я прочитал: "родина - это всё, то доброе, что взирает на нас из будущего". Не знаю, сами ли они пришли к этому выводу, но на меня из будущего взирала только вода. Огромный бескрайний океан. И, глядя в окна УАЗа, я видел одну родину - всё, то доброе, что взирало и взирает на нас всегда.
  Корабль нырял из одного клуба пыли в другой. От села Ело, в окрестностях которого продолжался народный праздник Эл-Ойын, мы двигались в сторону Чуйского тракта. Боцман сказал, что у нас пробило какую-то трубку, и мы теряем масло. Неполадку могли устранить только на стоянке у большого перекрестка.
  Починка не заняла много времени. Через час мы уже решали: вернуться или сделать обеденную стоянку у аржан су, источника в километрах двадцати вверх по тракту. Голосованием выбрали источник.
  На перекрестке ловили попутку парень и девушка.
  - Открываю глаза, а прямо перед моим носом лежит суслик, тяжело дышит, грустно смотрит на меня и пахнет как вчерашнее жаркое, - рассказывал Голодный об утреннем происшествии. - Я отнёс его на холм, попросил прощения и пожелал его духу переродиться в человека, а через полчаса оттуда раздался радостный вопль молоденькой туристки, "ой, смотрите, я суслика нашла, он живой и не убегает". Не хотелось бы брать на себя его карму!
  - Возьмем ребят на перекрестке? - спросил Макс.
  - Давай.
  Новые пассажиры, как полагалось автостопщикам, были дружелюбны и разговорчивы. Парень, похожий на корейца и на казаха, с большой золотой серьгой в левом ухе, как у моряка, прошедшего мыс Горн, в глаза смотрел уверенно и выкладывал на чистоту:
  - Я Егор, друзья зовут меня Ной. По профессии я плотник, по призванию музыкант. С одного призвания на прокорм не хватает, поэтому и работаю монтировщиком в одном столичном театре. А это жена моя, Юленька, она у меня логист. Давно мы с ней мечтали побывать на Алтае. Вот наконец-то выкроили три недели из отпуска, а увидеть здесь, сами понимаете, много чего хотим.
  - Так, а чего вы тогда автостопом? - спросил я.
  - Мы не автостопом. Опоздали на автобус до Онгудая, сели на тот, который до Усть-Коксы. Вот сошли на перекрестке, отсюда до Онгудая, вроде, километров тридцать.
  - Ага. А зачем вам в Онгудай?
  - В гостинице думали заночевать, если дальше попутки не будет. Нам, вообще, до Ини надо. Там на слияния Чуи с Катунью друзья нас ждут. Оттуда вместе пойдем по Катуни до Тюнгура, глянем на Белуху, на Мультинские озера, а потом автобусом на Телецкое.
  - Да, хороший маршрут.
  - А после Алтая летим на Черное море, повялиться на песочке недельку.
  - Красота, ей-богу.
  - А почему ты Ной? Приходилось собирать каждой твари по паре? - полюбопытствовал Игорёк.
  - Лет десять назад на Урале я с друзьями строил турбазу для сплавщиков, которую хозяева решили назвать "Ковчег", я был бригадиром, вот меня и прозвали Ной.
  - Может, есть желание с нами на Эл-Ойын? - предложил Голодный, улыбаясь Юленьке. - Это народный алтайский праздник, здесь недалеко.
  - Не, мы сами по себе, - отмахнулась Юленька. - Только сбежали от суеты. Вы не представляете, как в большом городе устаешь от людей.
  - Представляем, - сказал Игорек. - Мы сами типичные горожане, несколько недель как вырвались на свободу.
  Тут наш УАЗ обогнали три мотоцикла. Судя по безупречной экипировке - это были немцы.
  - Служили со мной два брата близнеца, один нормальный, другой немного не в себе, - подмигнул нам Ной, когда ребята на двухколесных игрушках с воем пронеслись мимо. - До армии главной страстью братьев были мотоциклы. Каждую весну они открывали сезон гонками по деревенскому бездорожью. Тот из братьев, ставший потом не в себе, любил гонять с подмоченной головой. Так он и застудил голову, но в армейку его взяли. Мы его спрашивали: "А зачем же ты голову то мочил, чудило?" А он, мечтательно чуть заикаясь, признавался, мол, потому что, когда волосы сосульками свисали со лба, они на скорости делали невообразимо красивое дзинь-дзинь.
  - Ха-ха! А японцы утверждают, что езда на мотоцикле полезна для мозга, потому что поддерживает его в тонусе, - смеялся Игорёк.
  - Не верю я этим японцам, - буркнул Макс.
  - А вы куда после вашего элоина? - спросила Юленька.
  Она была прехорошенькая, курносенькая, светилась как солнце. Улыбка не сходила с её лица.
  - Пока не знаем, сударыня, - улыбнулся ей Игорёк, - у нас вроде как плавание, а "уазик" наш корабль. И плывем мы открывать неизведанные для себя земли.
  - А как зовется?
  - Кто?
  - Корабль.
  - Да, никак...
  - Да вы что! Как это у корабля нет названия? - удивился Ной. - Тогда это не корабль, а посудина.
  - Забыли, блин! - воскликнул Беря.
  - Точно-точно, нужно название! - обрадовался Игорёк. - Например, "Золотая лань"! Так Дрейк переименовал своего "Пеликана" прямо во время плавания. И хотя примета дурная, корабль принес ему удачу.
  - Да ну, только не надо никаких золотых ланей, ты его еще антилопой гну назови, - возразил я.
  - А как?
  - Короли чеснока, - вдруг предложил Беря.
  - Это еще почему? - удивился Игорёк. - Может, я не хочу плыть на короле чеснока, я, может, хочу плыть на королеве яблок.
  - А что неплохо, - поддержал Макс, - я люблю чеснок.
  - А я без чеснока вообще жить не могу, - улыбнулся Беря беззубым ртом.
  - Мне по барабану, называйте, как хотите, - сказал Голодный, - а против чесночного названия я тоже ничего не имею.
  - Давайте уж тогда "Garlic Kings", типа чесночные короли, на заграничный манер благороднее звучит, - настаивал Игорёк.
  - Не, лучше все-таки на родном языке, и не "Короли чеснока", а "Король чеснока", мы же не рок-группу создаем, а имя даем кораблю, - сказал я.
  - Вон поворот к источнику, - указал Голодный Максу на съезд с трассы.
  До Онгудая было еще километров пять.
  - Может, с нами пообедаете, - предложил я Ною.
  - Спасибо, но мы перекусили в кафе на перекрестке. Надеемся все-таки сегодня добраться до стоянки друзей.
  - Доберетесь.
  Мы довезли Ноя и Юленьку до Онгудая, нашли им попутную машину и двинули обратно.
  - До свидания, чесноки, - помахала на прощание Юленька.
  На обед беззубый Беря приготовил что-то типа лабскауса - густую обильно приправленную перцем кашу из мелко порубленных хариуса, картофеля и маринованных огурцов. От обеда в восторге был только Беря. Мы перебрали и почистили экипировку, пополнили запасы пресной воды и тем же курсом вернулись на Эл-ойын.
  На праздничной поляне всё было по прежнему, люди кружили между сценами и торговыми палатками с пивом и мясом. Самые восторженные лица были у артистов и участников конкурсов и состязаний. Остальные по большей части были заняты собой. Покупая сочный беляш, я услышал, как одна торговка-алтайка рассказывала подруге:
  - Мне уже за тридцать. Я на такие праздники приезжаю, чтобы последние разы от души потрахаться. Этой ночью со мной был молодой охранник. Он говорил, что живет в Барнауле. Но по его повадкам я поняла, что он тоже из деревни, а сказал, что из города, чтобы я пошла с ним. А мне все равно, как мужик он оказался, что надо.
  По просьбе Голодного юнга и я искали в толпе Таню, оставившую сувениры на смышленого подростка лет двенадцати. Он сообщил нам, что к Тане приехала подруга, и они ушли смотреть театрализованное представление.
  Пробираясь к сцене, Голодный наткнулся на знакомых, живших при буддийском центре в Аскате. Эти ребята сделали ставку на велопрокат. Взяли со скидкой десяток велосипедов, наняли машину, привезли их на Эл-Ойын и теперь ждали больших прибылей. Однако двухколесный транспорт не вызывал у горцев такого энтузиазма как выпивка и состязания. Только двое юных метисов, не имея паспортов и залога, безнадежно терлись у проката. Единственным утешением прокатчиков стал Илия, без устали крутивший педали в поисках новостей. Он то, чуть поколебавшись, и указал, где искать Таню.
  Я засмотрелся на костюмированное нападение тюркского войска. Его стремительное движение по долине, крики и потрясание оружием были столь правдоподобны, что я остановился и ощутил ужас, как будто совсем один стоял перед воинами, несущимися под флагом с волчицей. Сердце стучало точно всему конец. Я не мог успокоиться даже, когда понял, что Таня знакомит меня со своей подружкой, улыбавшейся как ребенок, которого сегодня утром нашли в капусте.
  - А это моя подруга Дина Светина, она журналистка республиканской газеты.
  Улыбаясь, Дина по-детски протянула лодочкой ладошку для знакомства. Дети с такими улыбками мне нравились, особенно если они были совершеннолетними и женского пола. Я пожал ладошку. Сделал глубокий успокоительный вдох и после выдоха положил глаз на Дину.
  - Ну что, отметим знакомство, - подмигнул мне Голодный, поглаживая крутые бедра Тани.
  Трапезу и возлияния мы устроили на склоне, откуда можно было наблюдать представление. Вечернее солнце как по нотам подыгрывало хорошему настроению, горы давно расселись вокруг как старые друзья. Казалось, что пониманием и любовью дышало всё до последней травинки и букашки. Только Илия и Беря, перегруженные гашишем, посматривали на нас и на мир с нелепой гримасой превосходства и торжества.
  В сумерках праздничный народ стал внимать Курултаю сказителей. Затянувшись скрученным Илией джойнтом, я впал в транс от горлового пения кайчи и гипнотического звучания топшура с комусом. Я почувствовал себя птицей, парящей над долиной. Увидел воду, идущую стеной от горизонта. Услышал голоса, поющие о конце времени. Я был самим собой.
  Не успел я опомниться, как раздались выстрелы, и огромные бутоны салюта стали выпрыгивать из-за горы и расцветать в небе. А пьяные и счастливые лица вокруг были похожи на негаснущие брызги от салюта.
  
  7
  Один мой друг, большой поэт, держится мнения, что гений - это тот, кто даёт пинка под зад сброду, налезшему в священные рощи жизни. Выходит, он думает, что люди разделились до самого предела. Если это так, то где же та инородная мембрана, отделяющая неверными колебаниями гения от простого человека? Можно ли найти её и проткнуть? Не из-за нее ли, Господи, люди глухи друг к другу как высшему творению?
  Я шел к реке, сопел, кряхтел и причитал совсем не поэтически, как простолюдин. После вчерашнего визита нимф Метэ, Анойя и Космос, я чувствовал себя прескверно. Тошнота и головокружение. Лучшим средством избавиться от воспоминаний была ледяная вода.
  Дина меня не заметила, она гуляла у реки. Наблюдать за ней оказалось занимательно. Сначала она прыгала с камня на камень, потом стояла на одной ноге, потом и вовсе улеглась на самый огромный из гладких камней, похожих на морские валуны, которые крестоносцы бросали в Саладина. И всё это время Дина что-то декламировала.
  Насвистывая, я вышел из укрытия. Радость Дины при моём появлении несколько смутила меня, а потом и её. Мы обменялись приветствиями и мнениями о погоде.
  - Ты что-нибудь читаешь сейчас? - спросила Дина.
  Не хотелось признаваться, что за последние три месяца я открывал только бутылки, и знания вливались в меня в основном через горло.
  - Селина "Путешествие на край ночи", - вспомнил я последнее, что брал с полки.
  Беседа о литературе не прельщала, и я пошел другим путем:
  - А ты, Дина, чем увлекаешься, ну, кроме работы в газете и чтения книг? Тебе нравится путешествовать?
  - Я вчера тебе рассказывала, что пишу стихи, посещаю литературные форумы. И путешествовать мне нравится. Хотя кроме Алтая я нигде не была, зато как корреспондент газеты побывала в самых отдаленных уголках республики.
  - Стихи пишешь? - расстроился я.
  К таким вещам я относился болезненно, обилие стихоплетов вызывало не раздражение, а тревогу. Мало кто понимает, что величайшая поэзия в безмолвии и безмятежности. В игре слов ничего плохо нет, только я давно подметил, что мир отзывается на подобные содрогания как алкоголик на собственный тремор.
  - Да, пишу, - твердо повторила Дина. - Многие пишут. А ты разве никогда этим не занимался? У тебя вид человека, который привязан к слову.
  - Я нет, хотя могу ради шутки зарифмовать пару строк. Помню, как-то пытался подзаработать на рифмованных обращениях к юбилярам, молодоженам и прочим виновникам торжеств. Взялся я за это дело как всегда с энтузиазмом, уверенный, что выдам за полчаса с десяток эпиталам. После часового гипноза чистого листа я с усилием вывел: "На 50-летие брату. Ты думал, вечно будешь молодым, а жизнь всё обратила в пепел, в дым. И понял, отвалял ты дурака, и в мире что-то всхлипнуло "пока".
  - Смешно, - серьезно кивнула Дина.
  - Смешно, - вздохнул я. - В общем, как говорится, можешь не писать - не пиши. А тебе это зачем?
  - Нравится, - пожала плечами Дина, - хотя, если честно, часто пишется само. Иногда я думаю, как это глупо, наверное, но ничего не могу с собой поделать. Бывает даже так, честное слово, мне кажется, я вдыхаю мир, а уже на выдохе сочиняю.
  Шум, бьющей о камни воды, отделял сознание от слуха. Мы продолжали говорить, а я слышал, вернее, улавливал фибрами только движение - как жизнь мчит по камням вместе с водой, уносится с ней вдаль, и вот уже возвращается откуда-то, чтобы подхватить и унести нас.
  - Ты меня слушаешь? - спросила Дина.
  - Я тебя... вижу, - вырвалось у меня.
  Дина задумалась, полагая, что я сказал нечто важное. Наверное, так оно и было. Пусть многим словам верить нельзя, бывает, и они отпирают любые двери.
  К нам на велосипеде подъехал Игорёк. В горах с каждым днем он все менее походил на Колю Сверчкова, улизнувшего вместе с гениальным дядей от реальности в африканское путешествие, и всё более на морского волка в юности. Он уже не передвигался, а плавал в окружающем пространстве.
  - Эл-Ойын закончился, зрители и участники разъезжаются. Победитель в борьбе куреш укатил на призовой новенькой "пятерке". "Король чеснока" стоит в излучине реки, команда на пляже наслаждается уединением. Нам достался сломанный велосипед, который Голодный, как видите, уже починил, - доложил Игорёк.
  Я трижды подмигнул Игорьку.
  - А давай поговорим стихами, - неожиданно предложила Дина, когда догадливый юнга ретировался.
  По мне это было глупое занятие, все равно, что обменяться идеями, надувая мыльные пузыри, но оказалось и мне есть, что выдать.
  - Как раскрытыми страницами говорю с тобой облаками и птицами, строчки - поезда с незнакомыми лицами, запятые - солнце с ресницами. Вот так сгодится?
  Дина задумалась на несколько секунд и продекламировала:
  - О, кажется, я знаю, знаю тот язык. На нем шумят сирени в мае, звенит родник. На нем общаются все крыши в часы дождя. И каждый раз я снова слышу в нем... тебя...тебя...
  Сердце мое вдруг допрыгнуло до горла, и я издал странный звук - нечто среднее между брачной песней марала и кличем дельфина. Слов во мне больше не было.
  
  8
  Жить нужно так, как будто мы уже в раю: всему радоваться, всё понимать и всё прощать. Нет ничего лучше и нет ничего сложнее и проще. Ведь сложно если ты один, если же опираться на дружеское плечо в момент душевной слабости, то можно выйти за пределы любого ада.
  Мы провели еще день на стоянке и стали собираться в дорогу.
  - Можно с вами? Я знаю окрестности, и у меня еще три дня командировки осталось, - попросилась Дина.
  Я не знал, что и сказать. С одной стороны я был бесконечно рад её присутствию, с другой - женщина на корабле - это ведь не самая лучшая традиция. Морской закон гласил: если баба на борту, быть на дне, а не в порту. Хотя и здесь есть оговорка: юбка не приносит несчастье в гавани. Впрочем, никогда не знаешь, что и чем обернется. Тех случаев, когда женщинам тайком удавалось пробраться на борт, было немало, и это не всегда заканчивалось плачевно. А в тот злопамятный день, когда затонула гордость Британии стопушечный "Рояль Джордж", и среди тысячи жертв опознали двести портовых женщин, дело было в гавани.
  - Мы собираемся ехать почти до конца Чуйского тракта, да еще там провести какое-то время, в три дня точно не уложимся.
  - Ну и что, я из Кош-Агача или Акташа на автобусе уеду.
  Если бы мои верные спутники залили мне уши воском, я бы ничего не отвечал, а только улыбался. А так выложил как есть:
  - Место у нас, конечно, найдется. Вот только я не могу решать один брать тебя или нет.
  Я посмотрел на команду. Парни выглядели так, будто им все равно возьмём Дину или нет. И правда, мы никогда не обговаривали, кому можно стать членом нашей команды, а кому по каким-либо причинам - нельзя. В этом вопросе глупо было бы упираться в какие-то ограничения, ведь в итоге места на дне океана хватит всем. Чтобы это объяснить, я надул щеки и подмигнул Голодному, тот подмигнул Бере, маронир подмигнул боцману, а тот юнге. Парни посмеялись, но меня поняли и своё согласие дали.
  - Моряки, как правило, новичков брали на тяжелые работы, например, обслуживать трюмный насос, - сообщил Игорёк новому члену экипажа - Над ними насмехались и называли трюмными крысами.
  - Я не хочу быть трюмной крысой, можно я буду вам еду готовить, - улыбнулась Дина.
  - Еду готовить, - присвистнул Игорёк. - Знаешь, как питались на кораблях во времена расцвета пиратства? Команда делилась на группы, у каждой группы был свой ответственный за питание, бочковой. Это у Колумба в пайку входили вяленое мясо, сухари, сало, сыр, масло, вино и сушеный виноград. А так основной пищей моряков были сухари да какое-нибудь пересоленное мясцо. Ну, еще, день на день не придется, хлебали потаж, такой супец из кухонных отходов. Черпали его по очереди. Кто сбивался, получал ложкой по рукам. Самым деликатесом считалось "собачье пирожное", это сухари, перетертые с салом, сахаром и водой.
  - Бедняжки, то-то их столько поутопло.
  - Да уж, это тебе не пироги с языком перепелок лопать.
  - Мы же, слава Богу, не в открытом море, теперь найдется что поесть.
  - Поесть хорошо это конечно хорошо, - заметил Беря. - Да вот только чем вкуснее жратва, тем потом отвратительнее воздух.
  Боцман и штурман дружно заржали. Дина понимающе кивнула.
  Через несколько минут "Король чеснока" вырулил на тракт и взял курс на Монголию. Получалось так, что мы сделали еще один уверенный шаг по территории свободы.
  
  9
  Люди сходятся очень легко, если у них общая дорога и один котелок на всех. Собственность выдавливает из человека свободу, и ему больше некуда деваться, кроме как держаться за свое барахло. Хотя и в этом случае свободу можно убедительно имитировать, как это делают многие из тех, кто при деньгах. На самом деле это танец со смертью. Только если поделиться последним - ждёт настоящая дорога, настоящая жизнь.
  Мы оставляли по бортам села, елани и урочища. Горы окружали как кромки гигантской корзины, из которой не хочется выбираться. Дина без устали убеждала, что её взяли не зря, и рассказывала местные истории, одну забавнее другой. Здешний цирк ничем не отличался от прочих.
  - Знаете вы или нет, но у нас в республике всего один город, наша столица. Когда у нас говорят "поехал в город", подразумевается единственное место - Ойрот-Тура, Ула-ла, он же нынешний Горно-Алтайск.
  - Вот и хорошо. Чем меньше городов, тем лучше. Готов поспорить, что если бы так было везде, то люди сходили бы с ума иначе, - заметил Голодный.
  - Как это иначе? - спросил Игорёк.
  - Ну, иначе... Как-то по доброму. Я к тому, что в городах безумия через край и оно какое-то осатанелое.
  Дина их не слушала и улыбалась своим мыслям.
  - Я вот прочла немало поэтических посвящений родному городу, но запомнила самое исчерпывающее. - Дина многообещающе откашлялась. - Выйду я на Тугая, посмотрю на Ула-ла, Ула-ла как Ула-ла, Тугая как Тугая.
  - Тугая это что? - спросил я.
  - Самая большая гора в черте города. А вот село проезжаем! Здесь живёт известный псевдометеоролог, раз в квартал он пишет отчеты о количестве осадков, о состоянии своей метафизической метеостанции и здоровье личного состава, и шлет заказными письмами в нашу газету. Его считают сумасшедшим, и письма эти кроме меня уже никто не читает.
  - А тебе это зачем?
  - Жалко его. Одинокий пенсионер, который очень хочет быть полезным.
  - Так пиши ему в ответ, мол, большое спасибо, всё отлично, данные приняты к сведению, продолжайте следить за осадками.
  - Да-да, вот всё хочу заехать к нему, поговорить... А еще из этих мест известный детский поэт Жуков, которого зашибло мешком картошки.
  - О Господи, что ты говоришь! Как же беднягу угораздило?
  - Возвращался с поля в кузове, груженном молодой картошкой, машина упала на бок, и засыпало писателя мешками.
  - Не надо о грустном, - попросил я, - из жизни уходят и более нелепыми способами. Один человек отработал пятнадцать лет в снеголавинной службе, а погиб в городе от упавшей сосульки. Вряд ли, так проявляется наша никчемность. Скорее ценность, ведь смерть ничего не значит, если ты с ней не за одно.
  - Ага, это правда, - закивала Дина. - Вот недавно у нас в Майме мужик поссорился с женой, запер её в бане, жена там и угорела насмерть.
  - Ужас, - негодовал я, - хватит, перестань.
  - А я вот сегодня читал в здешней газете, - сделал большие глаза Беря, - что в Онгудайскую больницу в большом количестве обращались мужики с надорванным очком. Позже выяснилось, что все они побывали у одной местной страстной бабенки, которая в момент оргазма рвала мужикам булки на заднице. Гы-гы! Прикиньте мужикам приключение!
  - Ой, ну везде такое чтение любят! - воскликнула Дина. - Не сомневаюсь, это "Листок" тебе попался, только там такое сочиняют и печатают! А главный редактор бабник, я вам скажу, всем новым сотрудницам он предлагает тайно сожительствовать на съемной квартире. Если хотите узнать что-нибудь дельное из жизни Алтая, читайте нашу газету, "Звезда Алтая". Хотя и у нас там тоже половина официоза, но хоть без похабщины. А вообще, лучше самим проехаться по Алтаю и понять что к чему.
  - Окей, - кивнул Беря, - прокатимся.
  - Кей на алтайском воздух, - вкрадчиво произнёс долго молчавший над разговорником Игорёк.
  - Полиглот, ты бы хоть сказал что-нибудь дельное на местном наречии, - предложил я. Иногда любознательность юнги задевала своей упорной непосредственностью.
  Игорёк прикрыл разговорник и бойко начал:
  - Мында... мында кандый.
  - Чего?
  - Здесь, говорю, красиво.
  - Вообще то, местные не очень любят, когда на их родном языке к ним обращаются приезжие, - предупредила Дина. - Многие почему-то считают это издевкой.
  - Странно, с чего бы это? - заинтересовался новой темой Игорёк.
  - Алтайцы вообще многое воспринимают как посягательство на национальное. Думают, русские только и могут, что посмеяться над языком над внешностью, над обычаями и верованиями. Считают русских неблагодарными гостями на этой земле.
  - Это после того то, как двести пятьдесят лет назад их спасли от истребления!
  - А неприличные слова знаешь? - проявил здоровый интерес к знаниям Беря.
  Подумав, Дина наклонилась к его уху и что-то прошептала:
  - Котох и болох, - повторил довольный Беря.
  Уроки краеведения и языкознания продолжались до Большого Яломана. На его правом берегу, в полумиле от устья "Король чеснока" встал на адмиральский час. По соседству возвышалась гора пивных бутылок с кельтским названием "Пит". Чуть подальше, где, судя по номерам автомобилей, отдыхали жители Кемерово, у дымного костровища под громкую музыку танцевали молодые женщины, а потом откуда-то из облака дыма явился голый парень с приаповским достоинством. Он с гоготом окунулся в воду, криком оповещая мир, что дик и силён, а из динамиков ему пела, словно бежала навстречу, девушка: "Я сегодня не лягу рано спать! Ты позвонил, с тобой пойдем гулять!"
  Значительность картины оценил только юнга и объяснил нам её вакхический смысл. Посмеиваясь над увиденным, мы перекусили консервированными бобами, попили чая с сушеным виноградом, и через шесть склянок снялись с якоря.
  
  10
  Если бы люди по-доброму, проще и веселее относились к себе, к нашему миру и к тому, что вход и выход один на всех, мы бы давно ходили босиком по траве и жили бы припеваючи, а не гнили, питаясь нефтяными отходами. Вот так - катастрофа за катастрофой и жизнь уходит на новый виток своей бесконечной спирали. Быть свидетелем этого - странная участь. Если что-то еще и можно изменить, то только в себе.
  "Король чеснока" уверенно шел по ветру со скоростью в сорок пять узлов. Дорога вела в Белый Бом к знакомым Голодного, он имел с ними кое-какие дела. До постройки Чуйского тракта в Белом Боме стояла огромная отвесная скала из белого известняка - одно из самых опасных мест на торговом пути. Две встретившиеся навьюченные лошади не могли разъехаться. Путнику приходилось заранее предупреждать, что дорога занята - он оставлял лошадей, проходил вперед и клал на тропу свою шапку. Теперь же, если только приглядеться, можно было угадать старый торговый путь.
  "Король чеснока" миновал кафе "Белый Бом", сошел с тракта на пару кабельтов и пристал к большому двору. В самом доме было тихо, чуть пахло полынью и скипидаром, муж с женой настороженно сидели у телевизора и смотрели передачу о мутантах Чернобыля. Показывали парня, у которого на шее были жабры. Он задумчиво и отстраненно смотрел на мир, а когда его спросили каково ему с жабрами, он сказал: "отлично, скоро они пригодятся".
  С трудом оторвавшись от экрана, хозяин пригласил нас к столу. Он принес сыр, чегень, тажур с арачкой и извинился за то, что вчера потравили клопов. От молочной водки Макс и Игорёк отказались.
  - А нет ли у вас просто молочка? - спросил юнга.
  Алтаец кивнул и надолго исчез. Игорёк не знал, что местные признают молоко только в кислом виде, либо преображенном до крепленого состояния. Вкус у арачки на любителя, для многих неприятен, а вот действие ничуть не хуже рома. Мы выпили молочной водки с вернувшимся хозяином, и Голодный вышел с ним во двор переговорить. Команда же расселась, кто на чем. Игорьку досталась старое кресло-качалка, сидя в котором с кружкой молока он уподобился думательной машине Сальвадора Дали.
  - Я вот, что понял, братцы, - сказал Игорёк так, словно прозрел на ровном месте, - надо забраться как можно дальше от цивилизации и прочувствовать близость природы. Пожить самой что ни на есть дикой жизнью, чтобы из нас выветрилось последнее, что цепляется за город. И тогда нам станет всё ясно.
  - Что всё? - почесался Беря и налил еще арачки.
  - На что мы способны. Ну и как нам быть дальше...
  За выпивкой я частенько тоже становлюсь головастым, говорю парадоксальные вещи, меня так и тянет доказывать и спорить.
  - Все люди что-то думают, - я хлебнул арачки и сделал отвратительную гримасу. - Думают и забывают прикинуть, а нужно ли думать в данный момент. Наверное, повышенная гениальность покоя не дает.
  Игорек посмотрел на меня как на очумевшего от скипидара клопа и сглотнул слюну. А я уже и сам был готов чудной выходкой подтвердить свою очумелость. Мне захотелось крикнуть юнге прямо в ухо: "Дайте силу нам полететь над водой, птицы! Дайте мужество нам умереть под водой, рыбы!". Отвлек телевизор, он вдруг так оживился, что мы все обратили на него внимание:
  - Между икотой и жаберным дыханием у современных амфибий имеется прямое сходство. Ученые полагают, что возникающая у человека икота - это своего рода напоминание о жабрах, имевшихся у его древних предков. Икота возникает при внезапных судорожных сокращениях мышц, используемых для вдыхания воздуха, в чём человек совершенно не нуждается. Единственные животные, которым используют эти мышцы - двоякодышащие рыбы и амфибии, у которых сохранились жабры. В случае с человеком всё дело в сохранившихся нервных центрах мозга, отвечавших когда-то за движение жабр.
  - Если бы мой папа был транспантологом, я бы тоже попросил его пересадить мне акульи жабры, - допивая молоко, отозвался Игорёк.
  - Чтобы стать морским дьяволом, - догадался я.
  - Просто для жизни. Температура на Земле возрастает, скоро уровень мирового океана поднимется, большую часть суши затопит, а людей прибавится, так что придется переселяться под воду.
  В дом вошел Голодный красивый как Ихтиандр, он сиял уверенностью. Видимо, приятные известия его преобразили:
  - Переселяться под воду не надо, ха-ха. Будем преображать землю, ха-ха.
  - Как?
  - Займемся настоящим судоходством на суше.
  - Будем ходить на парусной яхте на колесах, вроде той, которую построил Симон Стевин по заказу голландского короля Мауриция Оранского? Вы знаете, при небольшом ветре она двигалась со скоростью двадцать четыре километра в час и могла перевозить до тридцати человек, - в своем репертуаре оживился Игорёк.
  - Нет, - поморщился Голодный, - нашим кораблям будет всё едино по суше плыть или по воде. Мы будем управлять стихиями, а не они нами. Сейчас у нас под ногами земля, давайте вертеть её и приводить в движение наши корабли. Парни, есть отличное предложение по камню! Можно неплохо заработать! Я покажу место.
  Ясное дело, на Голодного всегда находило вдохновение, когда светило заработать сноровкой. А все-таки он был прав. В том, что надо управлять своей жизнью и наполнять её мирами подобно эксцентричному художнику, создающему из песка великолепные картины. И не успев насладиться ими, сдувать. И если на одной картине найдется место обычному человеку, то на другой его место займет человек-амфибия.
  
  11
  В принципе, каждый сам выбирает с чего начинать свой путь, чем и когда заканчивать. Но за отправной точкой обязательно должна последовать безбрежность, иначе и смысла нет срываться с места. По понятиям моряков если корабль много дней как вышел из порта и находится в море, но берег не скрылся из виду, значит, плавание еще не начиналось.
  Мы вышли покурить во двор. К нам лениво подошла собака, похожая на разбойника с большой дороги. Голова у неё была как башня тяжелого немецкого танка. Она обнюхала каждого и легла рядом с боцманом.
  - А вон там белые сбросили в Чую со скалы сорок красноармейцев, - указала Дина в сторону правого берега реки. - Там и памятник стоит. А знаете, за что их? Говорят, они под видом казаков вырезали население. В гражданскую войну здесь очень долго держались разные банды, последним был атаман Кайгородов...
  На Макса имя атамана произвело впечатление:
  - Точно! У меня бабка Кайгородова! Я же правнучатый племянник атамана! Предки то мои родом из Томской губернии! Бабка и дед мне рассказывали.
  - А что, вид у тебя разбойничий, - закивал Беря, - я ничуть не сомневаюсь, что ты в родстве с каким-нибудь атаманом. Так что, если где здесь и хранятся тайники с золотом, там есть и твоя доля.
  - Кайгородов продержался дольше всех, раньше него расстреляли и Унгерна, и Бакича. Да только вряд ли он что-то приберег на потом, - говорила Дина, глядя в глаза Игорьку, который её внимательно слушал. - Продналог тогда выгреб на Алтае последнее, вот обиженные люди и пошли за атаманом. Дважды он терял всё, уходил от смерти один по чуть замерзшей Катуни. И снова собирал тех, кому не нравились новые порядки. Его отряд оставался в Сибири единственным, который шел под статью "политический бандитизм". А взяли его врасплох в Катанде, отряд красных ночью прошел туда через перевал по Большому Яломану.
  - Н-да, нелегко пришлось бандитам, - сказал я.
  - Бандиты! - возмутился Голодный. - Повстанцы! Они же за свободу родного края дрались. Знали цену красным комиссарам! Вот кто бандиты! Да здесь у людей независимость в крови!
  - Между прочим, у Кайгородова была своя политическая программа, - поддержала Дина. - Знаете, что в ней говорилось? Власть организуется по принципам всеобщего и равного избирательного права. Законом власть должна обеспечить каждому рабочему необходимый минимум зарплаты и соцобеспечение на случай безработицы, старости и болезни. В Усть-Коксе атаману удалось ненадолго дать жизнь своей программе, по его указанию прошли выборы среди жителей Уймонской долины, и было образовано "Временное районное управление".
  Игорёк кивал головой, мотая на ус.
  - Значит, если что от Кайгородова и осталось, то только пара станковых пулемета, - подвел итог Беря.
  Алтаец внимательно нас слушал и уже смотрел на боцмана как на родного брата. В дорогу абориген вынес нам арачки и баранины. Может, оно и правда, что свобода здесь в крови, и столетиями она служила народам, населявшим эти земли, трамплином в вечность.
  Пока юнга закупал в магазине крупу и консервы, я невольно подслушивал, как юный метис выносит мозг таким же юным автотуристам байкой об Улаганском районе, известном дикими нравами своих жителей. Метис твердил, что именно там снимали один из фильмов с участием Гойко Митича, а местных парней набрали на роли их краснокожих братьев. Когда киношники уехали, начинающие актеры крепко застряли в шкуре индейцев и еще месяц-другой разбойничали по окрестностям, обирая почтовые машины и обозы. Так их не поймали, они сами свернули шальную деятельность. Однако бывает нет-нет да отроют свои томагавки. Туристы с восторгом слушали и озирались.
  На выезде из Белого Бома боцман заметил могильный камень с зеленой фарой и согнутым штурвалом. Он посигналил, осторожно выруливая по петлявшей дороге, и стал рассказывать:
  - В детстве я увлекался техникой, собирал модели автомобилей, вырезки о них из журналов в тетрадку вклеивал. Мне там разные выписывали.. "Юный техник", "Техника и молодежь", потом "За рулем", еще что-то.. Помню, была у меня модель зиловского АМО, вот от которого фара и руль на могиле. Первые АМО Ф-15 собирали вручную, они были с деревянными бортами и нашему капитану напомнили бы небольшой рыболовный трейлер. Ха-ха! Н-да.. Дина, а что там на камне краской выведено, знаешь?
  Дина чуть подалась вперед к боцману:
  - Первая строчка из песни о легендарном Кольке Снегиреве. Есть по Чуйскому тракту дорога, много ездит по ней шоферов.
  - Ага, я фильм про него видел, - вспомнил Беря. - Он там на АМО гонялся за шоферкой. За Раей, а у неё был "форд"... Как же кино то называлось... А, "Два шофера"! Ну и вроде, у них там всё хорошо кончается.
  - Кино же, а в песне как в жизни. Отсюда в Чую и улетел шофер.
  - Ну и местечко здесь, как будто переправа через Стикс, - хмыкнул Игорек, молчавший всё это время. - И еще у меня почему-то такое ощущение, что я по колено в воде.
  Когда УАЗ отъехал от Белого Бома, я понял, что берег исчез. Он растворился за спиной как жизнь, которой если не знать цену, уходит безвозвратно. Стоит только забыть об этом, и она разменяет ваше существование на мелочь, которой не с кем будет расплатиться.
  
  12
  Множество миров предполагает множество путей к ним. Те, кто последовали за генуэзцем Кристобалем Колоном, нашли то, что искали. Если бы они пронюхали о возможности по воде перейти к истокам души, их корабли обрели бы попутный ветер еще до Канарских островов, и ничто не помешало бы им достигнуть цели.
  - Это что за столбы? - спрашивал Беря, прохаживаясь вокруг непонятных ему сооружений. - Сколько им лет то?
  - Каменные бабы или кожого таш, каменный занавес, - охотно взялся объяснять Игорёк, - их считают ретрансляторами из верхнего и низшего мира.
  - Что и я могу обратиться к верхнему миру? - спросил Беря.
  - Вряд ли. Могут только те, кто связан с ним духовно и кровно. Здесь в Курайской степи стояла стелла воина Кезера. Когда археологи выкопали его и накрыли палаткой, он начал шевелится, пытаясь встать. Археологи в ужасе разбежались.
  - Да ну, заливаешь ведь, - не поверил Макс.
  - Здесь всюду нужно быть осторожным, - поддержал Голодный, - вот потревожили Укокскую принцессу и на тебе, землетрясение.
  Беря еще раз обошел стелу, задрав голову. Его беззаботный вид отвергал любое существование низших и верхних миров, мог быть только тот, что лежал под ногами.
  - А вообще на член похоже, - резюмировал он.
  - Культус фалли, фаллический культ, один из древнейших, - кивнул наш юнга-всезнайка. - Каменные фаллосы стояли в Вавилоне и Египте. Самые гигантские возвели у храма вавилонского бога Мардука и на горе Квиринал в древнем Риме. Каждую весну римлянки взваливали на плечи огроменный член из лимонного дерева и с песнями тащили в храм Венеры. Там они предавались любви, после чего относили член обратно. Фаллос символизирует обновление, силу и изобилие, он всегда считался самостоятельным существом и защитником.
  Пока он читал лекцию, раскладывая все по полочкам, Голодный с бравым "оп-ля" встал на руки и ловко прошел между двух стелл. И тут же пропал, будто и не было Голодного.
  - Ой! - вскрикнула Дина. - А где же Голодный?
  - Лёнька! - крикнул я. - Ты где?!
  Мы выпучили глаза, словно это могло улучшить зрение. И так, не проронив ни слова, довольно долго буровили пространство. Только Дина дважды повторила: "Ой, ну что же это? Что-то надо делать!"
  - Что за шутки, братцы! - услышали мы голос Голодного. - Вы где? Куда вы попрятались? Ого! Во дела! Столько воды! Чей же это корабль? Вы его видите?!
  Сначала мы были в ступоре. Не каждый день друзья становятся невидимками. Хотя, конечно, каждый из нас знал, что от этого мира можно ожидать чего угодно, сюрпризы здесь на каждом шагу. Да вот только знания маловато, надо самому быть сюрпризом для мира, чтобы толково подходить к подобным неожиданностям. Верная идея пришла не сразу и, причем, не Игорьку, а мне:
  - Лёнька, стеллы видишь?
  - Да, вроде бы... кажется это стеллы!
  - Ты давай, попробуй тем же способом, вниз головой, обратно пройди между них.
  При появлении Голодного восторг смешался с трепетом. Я даже перекрестился. Неизвестно чем могло закончиться это приключение. Если, конечно, оно уже закончилось - не бывает, чтоб камень в воду упал, а рябь не пошла.
  Голодный был возбужден, как будто спрыгнул с луны:
  - Там! Я видел! Стеллы эти были похожи колонны, а за ними скалы вроде тех к которым плавали греки, как их...
  - Геркулесовы столбы, - быстро проговорил Игорёк.
  - А между ними я видел много воды, как будто это море или даже океан! - продолжал Голодный. - А на месте, где стоит УАЗ, я видел небольшой корабль с двумя мачтами и парусами треугольником.
  - Похоже, это арабский дау, - предположил я.
  - А может нам всем вниз башкой пройти между стеллами, сесть на тот корабль и свалить отсюда, - предложил Беря.
  Боцману такие развлечения были в диковинку, и он вместо ответа сделал уверенный шаг в сторону от стелл. По его лицу блуждало нескрываемое переживание - он явно хотел проснуться.
  - А я думаю, никакого моря и корабля не было, Голодному просто ретранслировали положение наших дел, - спокойно поделился своими соображениями Игорёк. - Выходит не так уж плохо. Наше путешествие продвинулось до определенного рубежа, за которым игра в моряков меняет правила. Или вообще перестает быть игрой. С этого момента всё происходящее с нами надо воспринимать под иным углом. Следует быть предельно осторожными. Теперь нам просто так не съехать с намеченной дороги, мы в её власти. Похожий случай был с капитаном Уорли, который отправился пиратствовать на обычной лодке с командой в восемь человек. Начал он хорошо, кончил плохо. Но другого выхода у него не было, он поклялся не отступать.
  Мне это рассуждение показалось ужасно глупым. Так то оно так, не стоит переступать грань, за которой хорошая идея превращается в абсурд. Однако под каким углом ни воспринимай свои отношения с дорогой, дойти по ней к исходной точке всего живого поможет только вода внутри. Только живое любым путем доползёт до живого.
  - Да ну вас, - махнул рукой Голодный, - я в такие игры наигрался, когда в Дурнево за грибами ездил. Давайте лучше делом займемся, пока осень не наступила. А потом наиграемся во что угодно.
  - Будем считать, что это был твой флэшбэк, - весело сообщил неунывающий маронир Беря и пошел к "Королю чеснока".
  Не сговариваясь, команда поняла, что лишняя болтовня по поводу произошедшего у стелл может обернуться вещами - посерьезнее проделок хрустального черепа майя. Мы не спали всю ночь, пили водку у костра и чувствовали себя так, будто кто-то позвонил из верхнего мира и пригласил на бесконечную прогулку.
  
  13
  Людей связывает некая нить, которая становится заметной, когда начинает рваться. Люди, как и корабли, живут в ненадежной стихии, им не хватает приветливых берегов. Ветер перемен поддувает им в помощь, но он же разрывает канаты и разбивает о камни.
  Пока мы мотались по окрестностям, закупая Голодному шкуры для бубнов, минуло два дня, за которые я привык к Дине как к своему уху или носу. Она была податливая и в тоже время упорная, ну совсем как вода. И если бы не пришла пора Дине возвращаться, я бы утолил этой водой жажду.
  По дороге в Акташ, где мы собирались пересадить Дину в попутку, юнга развлекал нашу подружку разговорами о планете:
  - За пять миллиардов лет существования Земли континенты раза четыре сходились в один суперконтинент, от последнего, Пангеи, отстегнулась Северная Америка, потом Южная, потом Индия и Австралия. А когда Индия наткнулась на Евразию стали расти Гималаи.
  - Когда же это было? - спросила Дина.
  - Совсем недавно, миллионов пять лет назад. А еще миллионов через восемьсот они могут собраться где-нибудь в районе Южной Америки.
  Дина посмотрела куда-то вдаль на горы и вздохнула:
  - Да уж, время странная штука, то дни бегут за секунды, то тянутся миллионы лет.
  - Ага, - кивнул Игорёк, - и уровень мирового океана, конечно, тоже был не постоянен. Во времена подъемов океана жизнь не исчезала, а уходила под воду, и вряд ли моллюски полагали, что их сменят крепкие парни.
  Проехавший мимо иностранный автобус был похож на морскую щуку, он взметнул облако пыли и исчез в нем как за волной.
  В Акташе я подал Дине руку, помогая выйти из машины. Ладонь была горячая и немного дрожала. Я только и нашел сказать:
  - Мы скоро заедем к тебе. Я буду скучать...очень...
  Дина смущенно улыбнулась:
  - Я тут решила погадать на книжке на... нас.
  - И чего?
  - Вот, Бальмонт.
  - И что Константин... не помню отчества, нам предсказывает?
  - Жених идёт, Жених грядёт, Невесту отыскал, - с выражением, как старшеклассница, читала Дина. - Его дворец - небесный свод, Его ковёр - зеркальность вод, А башня - глыбы скал. Жених пришёл, невесту взял, Приданое - Земля, Его же знак есть цветик ал, Замкнут в начале всех начал, В движенье Корабля!
  На этом месте Дина разволновалась, округлила глаза, и я увидел в них по клиперу с пряностями. Мимо нас на стареньком гудевшем мотоцикле проехала троица пацанов. Самый щуплый из них, кое-как примостившись чуть ли не заднем колесе, умудрился показать нам фигу. А Дина продолжала:
  - Пришёл Жених, пришёл Жених, Невеста хороша! Века и дни делили их, Теперь поём мы этот стих, Венчается - Душа!
  - Супер! - восхитился я и подмигнул. - А невеста кто? Уж не ты ли?
  Дина улыбнулась, потом нахмурилась и молча села в подошедшую маршрутку. Я остался один на дороге с ощущением теплоты ее руки и ветра в сердце. Под ногами я заметил швейцарский перочинный ножик, подобрал его и пошел к "Королю чеснока" так, точно возвращался ни с чем с прогулки за грибами.
  
  14
  Жить можно где угодно, никаких ограничений нет. Кто-то убегает от себя, кто-то наоборот ищет. Чаще всего скитальцы - это изболевшиеся сердца и буйные головы. Только море может их исцелить, а точнее размеренная жизнь на кораблях, плывущих к далеким берегам.
  Стоянку мы сделали на краю Курайской степи. Наспех перекусили, и Голодный с боцманом и марониром Берей снарядили "Короля чеснока" на поиски каменоломни, где по слухам водился горный хрусталь. Голодный загорелся идеей разбогатеть на его добыче. Юнга, мало интересовавшийся прибылями, укатил на велосипеде вперед по тракту. Я же сидел на камне, сторожил лагерь и думал о людях, к которым стал привязан. Чувства так переполняли меня, что я стал писать письмо:
  Здравствуй, друг мой Валя! Оказывается, есть вещи, которые я могу открыть только тебе. И не потому, что я не искренен с другими. Просто в вещах, в которых я не тороплюсь признаться даже себе, есть некий смысл, который если хватать руками, непременно рассыплется. Тебе же я выкладываю начистоту лишь потому, что так могу изложить более ясно и для себя. Хочется даже сравнить себя с уайлдовской Тенью, которая обращается к своему Рыбаку. Чтобы Рыбак лучше понял свою Тень, у меня на этот случай есть одна история.
  Береговое Братство
  В бухту недалеко от порта Кампече вошла небольшая рыбацкая лодка - чинчоррос. С тех пор как испанцы основали здесь колониальное поселение, название которого на языке майя звучало как "ах-кин-печ" - место змей и клещей, кто только не брал его силой. Дрейк, Хокингс, Морган и Лорен Графф - все эти парни приходили в лагуну Турминос без приглашения.
  Несколько человек, управлявших чинчоросс, были из числа буканьеров, они хозяйничали по всем маленьким островкам Карибского моря. Они проделали рискованный путь через Юкотанский пролив на небольшом боте, а потом пересели на индейские лодки, удобные для плавания в мелководной лагуне. В темноте чинчоррос уверенно подходила к берегу в нескольких милях от порта, к северу от солеварень.
  - Эй, вы, морские псы, - негромко окрикнули с суши.
  С лодки в ответ прозвучал условный свист.
  - Граммон, загребай к берегу, - сказал в лодке один мужчина другому.
  Тот, которого назвали Граммон имел сходство с известным пиратом - невысокого роста, смуглый, с живым лицом. Восемнадцатилетний Граммон не помнил матери, он вырос на островах, и родство с Мишелем Граммоном могло быть вполне очевидным. Другого мужчину, обращавшегося к Граммону, звали Сварт. Вместе со своими людьми буканьеры прибыли одними из первых. Несколько кораблей ждали утреннего сигнала, чтобы двинуться к Кампече и начать высадку.
  Буканьеры были голодны, им предложили черепахового мяса. Костер не разводили, чтобы не привлекать внимание. Бочонок с ромом помогал дожидаться рассвета. Кто-то вспомнил Рока Бразильца, который когда-то дерзко атаковал испанский порт.
  - Мало кто мог сравниться с Роком в жестокости. Он не знал жалости к тем, кто вставал поперек его дороги, - проговорил Сварт, отправляя в рот большой кусок мяса.
  В тени сидел безногий калека, он закивал:
  - Да, да Бразилец был именно таким. Однажды Рока насадил на деревянный кол трех человек, а еще пятерых бросил между двумя кострами. И прожарил их живьем, как окорока. Лишь за то, что они пытались спасти свой свинарник, который Рока хотел разграбить.
  - Кто это? Ты его знаешь? - спросил Граммон у Сварта.
  - Это Джон Бок, карабельный плотник Рока, его захватили в плен вместе с рулевым Янгом после того как корабль Бразильца выбросило на отмель Чикхулуба. Рулевого повесили, а Бок уже тогда был без ног и его отпустили.
  Граммон был молод, но знал много историй об отчаянных парнях с карибских широт. Он посмотрел на Бока как на ожившую легенду.
  - А вон те двое помнят высадку с Морганом в Маракайбо, когда они остались в дураках, - указал Сварт на бородатых стариков, забивавших трубки.
  Граммон потянулся к бочонку. Один из бородачей пыхнул трубкой в его сторону:
  - Ты давно отцепился от маминой юбки, малыш?
  - Я вырос на островах, и не знаю матери, - сказал Граммон и слегка коснулся своего букана.
  - Это же Граммон, - вступился Сварт, - он с буканьерами сколько себя помнит. Ты приглядись, он тебе ни кого не напоминает?
  Бородач никак не отреагировал. Но тут зашел разговор о богатствах Кампече. Один долговязый буканьер не находил себе места и всё время поминал о скорой наживе:
  - Они сидят там на своем золоте как наседки на яйцах! Вот жизнь! Копи награбленное и не высовывайся из дому без дела!
  Сварт похлопал себя по пузу:
  - А я всегда боялся домашней жизни, я как-то сразу понял, что не смогу смотреть в окно на одну и ту же картину. И я не из тех людей, кому жена под боком нужна как грелка.
  - А ты был женат?
  - Я?! Женат! Был. Недолго...
  - Жена моряка всегда невеста, - усмехнулся Бок.
  - Вольная жизнь похожа на реющий флаг, если он и провисает, то лишь из-за отсутствия ветра, - заметил пожилой буканьер в затертых штанах из буйволей кожи.
  - Настоящий моряк не женится, пока не получит ревматизм, - усмехнулся бородач.
  - А как ты попал в береговое братство? - спросил Граммон у задиравшего его бородача.
  - Я был чуть моложе тебя, когда нанялся на торговое судно, таскавшее отсюда кампешевое дерево. Это была обычная кастрюля с помпой. Плавать на ней было все равно, что уже лежать в гробу. Да и условия на ней были такие, что мертвецам и то получше. Не знаю, как долго бы мы терпели, если бы однажды камбузный жеребец не вздумал скормить нам слонов.
  - Кок попытался накормить их солониной полной червей, - поймав недоуменный взгляд Граммона, объяснил Сварт.
  - И тогда мы захватили судно. Потом мы поменяли его на испанский фрегат. Я провел на море тридцать лет. Любое плавание может оказаться для меня последним.
  - А ты хотел бы пожить как обычные люди?
  - Может и хотел бы да не смог.
  - Почему?
  - Да потому что парни с бака так прикипают душой к морю, что оно бежит у них по венам вместо крови.
  - Береговому братству уже много лет, - проговорил Бок, - а кто только не пытался обратить нас к оседлой жизни. Жан Ла Васе даже привез специально на Тортугу несколько сотен проституток, надеясь что буканеры обзаведутся семьями. Да ведь вольная жизнь послаще любой женщины. Она никогда не предаст тебя и не надоест.
  К бочонку опять подошел долговязый буканьер, он думал только об одном:
  - В Кампече столько накоплено, что хватит каждому из берегового братства купить по титулу барона. Это бездонный золотой колодец! Я много задолжал, и если ничего не выгорит, придется убираться с Карибов.
  - Скажи, Бок, - обратился Сварт, - ты уже давно без ног, но все равно поспеваешь туда, где может выгореть прибыльное дельце, откуда ты берешь силы?
  - Иногда я вижу сон, что у меня есть ноги, - так начал Бок, - я один бреду по берегу и вылавливаю разные предметы, видимо, уцелевшие после кораблекрушения. Море синее, спокойное. И я выдергиваю из него то бочонок с ромом, то обшивку бушприта на костер, то чей-то сундук. И бросаю на берег. И вдруг я вижу товарища, он утонул. Я стою над ним, он в воде, лицом к верху. Вдруг он открывает глаза, подмигивает мне, делает рыбьи движения и уплывает в море. А я, не раздумывая, бросаюсь за ним. Я не хочу быть один на берегу, когда вся команда там, в море.
  РИСУНОК-8 ---БЕРЕГОВОЕ БРАТСТВО---
  Один из моряков засмеялся. Это был Барталомео, по кличке Черный Барт. Проявляя внешнюю набожность, он в то же время был крайне жесток и несговорчив. Этим человеком управляли злоба и жажда наживы, он никому не доверял и держался сам по себе.
  - Болтовня! Чушь! - прохрипел он. - Вы все здесь ради того, чтобы вытрясти побольше золота из испанцев. И при случае прирежете того, кто помешает это сделать. Разве не так?
  - За каждого убитого я отвечу перед Богом, - спокойно сказал Бок, - Он знает, я никогда не убивал без нужды.
  - Для тех, кто каждый день ходит перед носом у смерти, чужая жизнь такой же пустяк как своя, - заметил бородач.
  - Пусть большую часть жизни я прожил как акула, - поедая глазами Барта, сказал Бок, - я не перестал быть человеком. Я помню, с какой стороны у меня сердце и кто выручал меня в трудную минуту.
  - Болтовня, - повторил Барт менее уверенно. - Мне нет дела до болтовни. Когда у меня будет свой корабль, болтунам на нем не найдется места. Все неудачи на море из-за болтунов.
  - Самая большая неудача - это пустое сердце, - сказал Бок.
  - Что ты заладил про сердце! Давай я вырежу его у тебя и посмотрим какое оно! - закричал Барт.
  Спор не успел превратиться в ссору, подошли буканьеры, следившие под видом рабочих с солеварень за гарнизоном порта, и доложили:
  - В Кампече никаких признаков беспокойства. Город спит. На траверзе Кампече ни одного корабля.
  - Что ж, - сказал Сварт, - скоро будет светать, можно подавать сигнал. Вот так, ребята, разговоры разговорами, а хочешь найти жемчуг - ныряй в море.
  Буканьеры стали собираться. Вскоре один за другим вспыхнули костры, приглашая вольную братию потрошить сундуки домоседов.
  Эх, милая Валя, плыть с друзьями на одном корабле очень чудесно. И разве можно только словами передать то дружеское единение под звездным небом, когда людей связывает нечто большее, чем одна цель. Если нам доведется вместе посидеть ночью у моря, ты поймешь меня без слов".
  Дописав письмо, я вдруг стал икать, да так точно наружу просились пропавшие жабры. В сумерках я развел костер, и вскоре услышал звонок велосипеда юнги, и сразу же с другой стороны звук двигателя. Я приподнялся и увидел, что огни фар приближающегося и ревевшего, как зверюга, "Короля чеснока" похожи на астероид Адониса, которому не терпится обняться с Землей.
  
  15
  Подмечено, что нигде дни, недели и месяцы не уходят в прошлое так быстро, как во время плавания. Они исчезают за кормой точно корм для рыб. Крошки времени - мусор для нас и для вечности, мусор, который бросают горстями с одним желанием - забыть о нем.
  Недалеко от Чуйского тракта мы разглядывали петроглифы. Одним рисункам перевалило за сотни, а то и тысячи лет, другие, как объяснил наш юный гид, были новоделами. В основном это были охотничьи сводки, где парни с луками и стрелами валили парнокопытных. На одном из камней я увидел нарисованного жирафа, делающего "пи-пи" на голову одноногого охотника. Я решил, что это охота на реликтовое животное. Беря сказал, что художник был пьян. Мы стали спорить о том, что нарисовано на самом деле.
  - Вон еще трое любопытных, - отвлек нас мало интересовавшийся петроглифами боцман. - Сейчас они вас рассудят.
  Натоптанной тропой поднимались два парня и девушка. Судя по надежным полужестким гитарным кофрам за плечами парней, музыка давалась им как манна небесная. Вряд ли они жаловались Богу на отсутствие таланта.
  Знакомство подтвердило - руки парням заточили под гриф. Они на перекладных возвращались с фестиваля байкеров, отгромыхавшего в Курайской степи на прошлой неделе. Там они успешно отыграли и также успешно ушли в запой. Молодого и крупного музыканта, похожего на домашнего годовалого кота, звали Бивень, постарше и худющего как змея - Моща. Он увлекался йогой, знал толк в приготовлении и приправах, да и вообще был подкован в плане походного быта.
  - А это наш друг Алёна, - представил девушку Моща, обнимая её худыми лапами более чем по-дружески, - она администратор рок-группы "Мертвые касатки".
  - Почему это у вас касатки мертвые? - сразу насторожился юнга.
  - Ни почему, название взяли с потолка, всем понравилось, - простодушно пожала плечами Алёна.
  В тонких чертах её смуглого детского лица читалось, что она не склонна к тому, чтобы анализировать смысловое значение названия группы.
  - Вы что же думаете, одной рыбой больше, одной меньше, разницы нет? - не унимался Игорёк. - Опасно так играть словами, особенно с теми, что говорят о смерти и уж тем более нельзя их примерять к себе.
  - Да мы, вообще то, пришли наскальные рисунки посмотреть, - нахмурился Моща.
  Юнга согласно кивнул и тут не ударил лицом в грязь. Он сопоставил здешние рисунки с карельскими у Бесова Носа, помянул ладьи мертвых и смену тотемного мышления на космическое. Никто не зевнул, не почесался, слушая его.
  Идея выпить пришла естественно, как справить нужду. Пока юнга трепался, я всего лишь намекнул Бивню, а тот уже достал из кофра фляжку с коньяком. У нас на борту оставалась арачка, литров пять пива и две бутылки водки. С меньшими запасами мы не отчаливали.
  Каменистый берег Катуни по другую сторону тракта приветливо встретил нашу компанию и предложил огромный камень похожий на рыбью спину с плоским хвостом, где мы и разложили провиант.
  - Закуски маловато? - пожаловался Беря.
  - Сейчас салатик сварганим, называется "Моряк на привале", - обнадежил Моща, доставая из рюкзака Алёны консервы. - Готовится быстро и просто. На банку морской капусты берем банку кальмаров, упаковку крабовых палочек, три вареных яйца, а они у меня как раз есть, и майонез. Все смешиваем, и готово.
  - Наша тема, - сказал я.
  Выпивка шла как по маслу, легко и быстро находя путь от живота к сердцу. Под ногами закачалась огромная палуба земли. Мы передвигались по ней танцевальными кругами и вразвалочку. Каждый был вдохновлен своими переживаниями. Я с удивление слушал трезвого юнгу, с настойчивостью пьяницы дувшего Алёне в ухо восторженные слова:
  - Согласись! Музыка похожа на море, она гибкая, слабая и сильная. И музыканты это те же моряки, или большие рыбы. Свист касатки похож на гитарный рифф! Почему? Да киты первые спели о любви! Музыка безбрежна и величественна как океан, и в тоже время проста и доступна как любовь. Меня, ей-богу, однажды озарило, ведь музыка и есть формула любви! Люди потому и тянуться к музыкантам, чтобы разузнать об этом побольше.
  Бивень, тоже внимавший рассуждениям юнги, неожиданно завопил:
  - Кто дружит с музыкантами - знает толк! Девушка - врач, девушка - волк! Люби гитариста - триста слёз, люби гармониста - нажрешься колес! Люби барабанщика - жизнь борьба! Люби трубача и тебе труба!!!
  Алёна засмеялась, глядя на кривлявшегося Бивня. Юнга, не унимаясь, вошел в азарт прорицателя и тоже кричал последние фразы:
   - Надо жить музыкой, как на корабле, плавать с концертами из города в город! Даешь парус надутый динамиком!
  Вдалеке на тракте, мигнув дальними огнями, отозвался трубный гудок дальнобойщика. И звук пронесся над долиной как зов архангела.
  Маронир запалил огромный костер. Возле него ночное трио затеяло импровизированный концерт. Бивень на гитаре, Голодный на губной гармошке, Моща взял комус, заменявший здешним индейцам "поющий лук". Вместе они принялось ткать из окружавшей темноты магическое действие. Блики от огня и причудливые тени музыкантов, как ожившие рисунки на камнях, музыкой и танцем увлекали сознание за собой. Казалось, музыка и танец продлятся вечно и растворят нас в волнующей темноте, где Катунь шумела точно кровь в венах.
  
  16
  Человек богат не вещами, а дорогами за плечами. И хотя эта избитая истина многих не греет, деваться от неё некуда. Бестолковая лишь та дорога, которая как беготня по кругу утомляет своей бесполезностью.
  Утром Моща и Алёна укатили на попутке в Чемал, оставив нам невменяемого Бивня. Он всю ночь не спал, поминая с бутылкой ушедшую любовь, которую якобы унесли птицы. Уехавшая парочка зазывала нас на фестиваль электронной музыки "Санвайпс", оттуда они должны были сразу двинуть на Черное море, на облюбованный хиппанами старый маяк в районе Геленджика.
  До обеда мы никак не могли сняться со стоянки. Никто не хотел разбирать валявшийся под ногами мусор, настроение было паршивенькое. Да и погода была под стать - небо затянуло серыми тряпками туч, сплевывавших время от времени редкие крупные капли. Кое-как почистив котелок, я затеял готовить гречневую кашу.
  - Вас приветствует мастер гитарного хепенинга, - громко объявил очнувшийся Бивень, доставая откуда-то из глубин себя фляжку, - сейчас я устрою показательный трип по глубинам подсознания истерзанного любовью музыканта.
  - Только попробуй, - мрачно произнес Голодный, точивший нож.
  Расстроенный тем, что добыча хрусталя оказалось химерой, Голодный второй день был чертовски неприветлив. И было видно, как в голове у него выстраиваются какие-то комбинации.
  Юнга бродил по окрестностям, со всей страстью естествоиспытателя проникаясь флорой и фауной. Неугомонный до кайфа маронир ушел к запретным плантациям натереть шарик гашиша. Боцман задумчиво копошился в машине, время от времени поглядывая в сторону трассы. Казалось, каждый настолько занят собой, что трудно найти общую точку сборки.
  Рассевшись с чашками вокруг котелка, глянув на потухающий костер и друг на друга, мы недолго совещались куда ехать. Трудно сказать, что же заставило нас сменить курс и развернуть "Короля чеснока" вниз по тракту. Никогда причина не открывается сразу. Воля человека - прекрасный инструмент, но течения и ветры подчиняются ей лишь по воле Бога.
  Теряя гнев, я теряю музыку, говорил почитаемый юнгой Тим Бакли. Они сходились в том, что музыка - это квинтэссенция жизни, и гнев в ней противоречит смерти, такой гнев - это пламя, разжигающее огонь жизни. Чистый гнев как стержень направлен поперек всего гниющего в мире. Стоило нам на мгновения потерять этот стержень и корабль сразу развернуло в сторону знакомых засиженных берегов.
  - Ну и надолго мы, так сказать, в люди? - поинтересовался юнга, как только мы набрали ход.
  - Да как масть ляжет, - ответил маронир Беря, раскатывая натертый шарик гашиша. - Сам видишь, среди нас все мужики непростые. Каждому нужен свой особый свободный полёт.
  - Мою любовь унесли птицы, - из трюма в который раз громко пожаловался Бивень, лежавший в обнимку с кофром среди тюков с провизией.
  - Да, жаль, конечно, что мы не захотели ехать в Монголию, - сказал я.
  - Я вот тоже не хотел плавать до того как научился, - заметил юнга.
  - Это ты к тому, что пусть всё идет своим чередом?
  - Я к тому, что мы сами не знаем, чего хотим.
  - Я хочу, что бы меня тоже унесли птицы, - внятно проговорил Бивень.
  Голодный сидел на штурманском месте и рассказывал Максу о грядущих развлечениях, он и ухом не повел на замечания за спиной. На стекло перед ним падали капли, дворники меланхолично сгоняли их в стороны. Было немного грустно. И только смешки неунывающего маронира придавали этой грусти некоторую приятную нелепость.
  
  17
  Кому-то нравится делить на части целое, превращая в разрозненные куски мозаики то, что должно быть неделимым. Так проще перещупать вселенную и при случае перепродать. С нашим миром эти ребята обошлись также, он лежит у них по полочкам, готовый пойти оптом и в розницу.
  Орда желающих нагреть руки, набить карманы растаскивала Горный Алтай на пазлы, видя в нем не чудесной красоты горы, долины и озера, а уникальные бренды и торговые марки, ради которых можно вытряхнуть душу из чего угодно. Уютные места стали булькающими котлами с непонятным варевом. Каждому отдыхающему имелось, что оттуда хлебнуть. И вроде как каждый был в меру счастлив, и в то же время оставалось непонятно, насколько далеко может зайти такая бессовестная распродажа.
  "Король чеснока" пришвартовался у скалы в километре от Кузлинской поляны, где оттягивался народ, прибывший на фестиваль "Санвайпс". Гульба оттуда доносилось с грохотом несущегося в пропасть камня. Организаторы, приторговывавшие лунным светом как холстом, втридорога сбывали веселье и зрелища.
  - А я читал в интернете, что скоро здесь ко всему прочему будет раздолье для лудоманов, - проговорил юнга. - И народ сюда попрет как за манной небесной.
  - Для кого раздолье? - спросил боцман.
  - Для лудоманов. Это те, кого одолевает болезненная страсть к азартным играм.
  - Ага, - кивнул я, - умные люди между делом сплавили сюда игорный бизнес как помои.
  Невзначай мы высадились вблизи останков разделанной туши барана. Они валялись прямо посреди тропинки. Вонь и смрад были такие, словно кишки вынули из самой природы.
  Для людей, привыкших хавать зрелища и веселиться, словно в последний раз, горные пейзажи Алтая мало чем отличались от чьих-то дорогих фотообоев, о которые можно небрежно вытереть жирные ручонки. Рядом, за деревьями, надрывался бумбокс:
  - Куда бы ни уплыл моряк - от смерти не уплыть ему! И ждет его зеленый мрак, пока моряк на берегу! Hо в эту ночь он не один - до гроба пьян и вдрызг любим! Она целует без конца его безумные глаза! Вино и гашиш, Стамбул и Париж! Моряк, моряк, почему ты грустишь? Возьми папиросу, хлопни винца! И песенку спой про сундук мертвеца!
  Юнга тревожно вслушивался в слова, и к нам он обратился почему-то шепотом:
  - Не нравится мне это...
  - Что именно?
  - Всё не нравится. Ты послушай, что кругом творится. Чертовщина какая-то.
  - Да, я слышу, - кивнул я.
  - Надо полагать, летом по выходным здесь во многих местах так, - пожал плечами Беря. - Ничего страшного, теперь это называется, модное быдло отдыхает.
  По дороге промчался мощный джип-дредноут с открытым верхом. Оттуда как куклы торчали полуголые девицы, они визжали и размахивали какими-то тряпками. Беря радостно заулыбался.
  - Не знаю... я бы настрогал из бананов ребят получше, - закурил боцман, стараясь вдыхать только дым.
  - Если вам здесь не нравится, можем вернуться, заедем в Аскат, к буддистам, - предложил Голодный. - Там всё по-домашнему, все свои.
  Упирался только Беря. Бивень набрался еще на въезде в Чемал и храпел уже в обнимку с чьим-то спальником. Когда музыка с поляны становилась громче, Бивень тоже заливался сильнее в ту же долю и ноту. И в этом унисоне было зловещее содружество тысяч невменяемых.
  
  18
  Нет в мире ничего нежнее и уступчивее чем вода. А между тем, нападая на жесткое и твердое, она превосходит его в силе и ничто не может перед ней устоять. Нежность побеждает жестокость, считал Лао-Цзы, знавший о воде побольше многих мудрецов.
  В Аскате после дождя было грязно. Единственная дорога - заезженная колея, вспухшая точно артерия, вела через центр села. Прямо перед колесами пробежала парочка.
  - Сесуффи!- кричала женщина, чье возбужденное лицо и распущенные волосы как у Медузы невольно заставляли внутренне напрячься. - Ты мне надоел, мальчик!
  - Вернись! - требовал обритый парнишка, пытаясь схватить женщину за руку. - А то убью! Слышишь, убью!
  Юнга повернулся ко мне и подмигнул:
  - Здесь всё по-домашнему.
  - Тут рядом, - стал успокаивать Голодный, - поворот направо, куда побежала парочка, это к буддийскому центру. А нам налево, к моему хорошему знакомому, Толику БМВ. У него и остановимся. Примет как родных.
  У двухэтажного особняка боцман остановил ход корабля. Двери дома были распахнуты, горел свет, внутри наяривала музыка, и пьяно галдели. С порога мы опознали Толика по царственной позе, полуголый он руководил распутной компанией, настраивавшей спутниковое телевидение. Увидев Голодного, хороший знакомый Толик действительно накинулся на него, как на родного, и даже попытался наручниками пристегнуть к батарее. Он неистово кричал о каких-то долгах и кидалове.
  - Я тебе ничего не должен! - отбивался Голодный. - Прораб тебя обманул! Всё, что я обещал, я сделал! Косяки не мои!
  В самый критичный момент, когда уже и боцман, отбросив сомнения, закатал рукава, на порог влетел растрепанный бородач с огромным рюкзаком за плечами.
  - Финал смотрите?! - проорал он громче всех. - Две минуты осталось!
  Скандал замяли в виду отсутствия превосходства какой-либо из сторон, а также близости финального матча чемпионата мира по футболу. В знак примирения Голодный пообещал Толику пять литров контрабандного коньяка из Казахстана.
  Решив все-таки держаться подальше от гостеприимного Толика БМВ, мы поехали смотреть футбол на ближайшую турбазу "Катунь". В тот вечер мы болели за галлов, но один из них распетушился и золотые медали достались макаронникам. Когда страсти отбушевали и парни, державшие пари, выставили выигравшей стороне пиво, я понял, что пропал Бивень. Он не смотрел матч, и уже два часа, как его не было с нами. Я поделился тревогой с Берей.
  - У Бивня здесь подруга работает администратром, - закидывая в беззубую пасть соленые орешки, сообщил Беря. - Бивень подозревает её в измене. Он видел, как она с кем-то пошла на танцы.
  - Может нам тоже туда прогуляться? А то мало ли что...
  - Пойдем, - кивнул Беря.
  Звуки драки были слышны издалека. Зрелище напоминало съемки комедии в духе Мака Сеннета, где все бегают друг за другом, постоянно спотыкаются и падают. Бивень отмахивался палкой от троих, его роняли, пинали, он вскакивал, отбегал в сторону, волоча за собой палку, и опять принимался ей беспорядочно махать.
  Кое-как мы разняли соперников и оттащили Бивня к реке, там он вцепился в предложенную бутылку и горько заплакал. Глядя на то, как парень сходит с ума, я только и подумал: "не приведи, Господи, такого".
  Поздно ночью "Король чеснока" с пьяным табором на борту скатился обратно в Аскат. В одном из дворов на краю села штурман Голодный познакомил нас с пожилым оборванцем тюркского вида, которого назвал "известный художник Коля Чепоков".
  Известный художник в ответ на наши ухмылки достал из-за пазухи скрученные в трубку несколько листов бумаги:
  - Моя работа, алтайский календарь, последний экземпляр.
  Хоть мы и были безобразно пьяны, но удивительные рисунки с живыми горами, их человеческие лики, разглядели. Горы держали чаши озёр и заботливо взирали на потомков, а приветливые духи ручьев и деревьев сидели вместе с путниками у костров и слушали седых, как сам Алтай, старцев. От рисунков исходило живое тепло, как от окна, распахнутого июльским полднем в сад. Беря и я пришли в восторг, и тут же с позволения автора разодрали календарь на сувениры по месяцам. Бере достались: март, июль и четыре месяца с октября по январь, остальное взял я, а листок с августом, где обнимались девушка и таймень, отдал юнге.
  - Коляновы работы успешно продаются в Европе, - заметил Голодный, открывая зубами выуженную откуда-то из кустов смородины бутылку портвейна. - За тебя, Колян!
  - Немудрено, - кивнул я, - хотя на вид ты бродяга бродягой.
  - А я и есть Таракай, - сказал Коля.
  - Кто?
  - Бродяга.
  - Чем самобытней талант, тем ему меньше места среди домашней утвари, - сказал юнга. - А деньги можно делать и на стружке от кедра.
  Завершением вечеринки стала небольшая полудружеская пьяная склока Бери с буддистом, пустившим нас на подворье, где остановился Коля. Буддист нагрубил Бере, когда тот тыкал ему в нос картинкой с июлем, где Таракай спит под мостом в Ула-ла, и утверждал, что это он спит - Беря.
  - Какой ты таракай, ты таракан, - сказал, как отрезал буддист, и был укушен Берей в плечо.
  Укус получился змеиный, зубов у Бери было немного. За это Беря получил удар в грудь и отлетел метров на пять в картофельные посадки.
  Наутро я очнулся под навесом лежа вповалку с новыми и старыми друзьями. Покряхтев, я вспомнил вчерашнее и мысленно стал укорять себя. Лежавший рядом Беря прошептал что-то о пиве. Юнга загорал, сидя на крыльце, и штопал носки. Во двор, напевая, вышла девочка лет шести, дочка буддиста, с которым ночью повздорил Беря. Девочка села на лавочку у навеса, открыла принесенную книгу и стала с выражением читать:
  - Залез в бутылку таракан! А вылезти не смог! От злости бедный таракан! В бутылке занемог! Он сдох в начале января! Прижав усы к затылку! Кто часто сердится тот зря! Не должен лезть в бутылку!
  Неожиданно Беря всхлипнул:
  - А у меня сынишка подрастает, ему уже четвертый пошел... как он там, без меня... я его полгода не видел...
  Увидеть пускающего слезу Берю было равносильно тому, что увидеть беззубую акулу, шмыгающую носом от тоски по утопленникам. Спокойно на это смотреть невозможно. С трудом сохраняя равновесие, я встал и пошел к Катуни искупнуться. Солнце было ярким, обжигающим, переплавляющим прошлое как руду на маленькие золотые слитки. В этих слитках хранилось лишь одно - любовь к жизни.
  
  19
  Люди редко предаются созерцанию вечности. И зачастую гибнут в мелочах жизни. Ссоры и обиды не от усталости, а от потери умения проследить путь снежинки с неба до земли, её путь из ниоткуда в никуда. Тот, кто может побыть снежинкой и вместе с ней проделать её путь, никогда не упадёт на землю так, чтобы разбиться.
  "Король чеснока" бросил якорь в нескольких кабельтов от Аската, на другом берегу Катуни. В машине забарахлил мотор. Алёну и Мощу мы так не нашли, а Бивня оставили у буддистов. Он окончательно выбился из сил, проклиная женщин, любовь и белых птиц.
  Разобрав обшивку и поковырявшись в недрах "Короля чеснока", боцман посоветовал разбить лагерь. Растягивая палатку, я увидел, как по дороге с палкой прошел Таракай.
  - К сыну пошел, он здесь поблизости живёт, километрах в десяти отсюда, в Чепоше, - тоже заметил Колю Голодный.
  - Хорошо быть бродягой и художником, идешь себе, а мир вокруг твоя мастерская, - мечтательно проговорил я.
  - Кто ж тебе мешает так жить?
  - А может я уже так и живу. Только зовут меня не Таракай, а Дрифтер.
  - Эй, дрифтер, привяжи к дереву конец, - боцман бросил мне веревку.
  Я повертел конец бечевы и сделал, что мог.
  - Это что еще за тещин узел?! Мокрый полуштык вяжи! - возмутился Макс. - Какой ты, на хер, морячок?! Обычного морского узла связать не можешь!
  - Обычного морского узла связать не можешь! - нервно воскликнул я.
  - Что?!
  - Обычного морского узла связать не можешь!
  - Ёп, у тебя что эхолалия началась?
  Боцман явно был не в себе.
  - Что с тобой, Макс?
  - Со мной... А что со мной? Со мной ничего. Втянул меня в какую-то хрень... Контрабанда, туризм, шкуры, буддисты, шамбала... Да мы просто психи на прогулке, - бурчал боцман, затягивая узел.
  - Ты из-за вчерашнего, что ли?
  - Из-за всегдашнего.
  Я не стал ничего говорить. Я был уверен, что пространство само всё расставит по местам, разрешит обиды и противоречия. Было бы желание довериться ему, а не метать молнии в своё отражение.
  Ближе к вечеру недалеко от нас палатки поставили немецкие туристы. Немцы были как немцы. Немного несуразные по местным меркам. Группой в пять человек они двигались в сторону Уймонской долины и, чтобы не пройти мимо шамбалы, горстями ели кислоту. С ними еще объявился мальчишка, который всюду вязал непонятные узлы. Когда он первым узлом смотал намертво шнурки наших с боцманом башмаков, мы с боцманом переглянулись и, рассмеявшись, окончательно помирились.
  - Хотеть быть моряк, - сказал отец мальчика, знавший русский язык, как и полагается тем, чье детство прошло в ГДР. - Любить выдумывать свой морской узлы.
  - Молодец, парень, Васко де Гамма уже в одиннадцать лет познавал тяжелую жизнь моряка, - похвалил юнга и протянул мальчику кедровую шишку.
  Не устояв перед заморской щедростью, наша команда налегла на предложенный шнапс и не заметила, как перешла на местную водку "Сибирячка", которая приглянулась иностранцам красивой барышней, кутавшейся на этикетке в писцовую шубу.
  Я сидел со смышленым пацаном и перенимал опыт.
  - Ты чего делаешь? - спросил юнга.
  - Учусь морские узлы вязать. Вот с помощью молодого немца освоил пиратский узел. Он незаменим, когда веревку надо забрать с собой после спуска. Дергаешь за второй конец, и веревка у тебя в руках.
  Голодный любезничал с берлинской студенткой украинского происхождения.
  - Кто вы? Чем занимаетесь? - спрашивала она, указывая на потрепанные после ночных поездок борта "Короля чеснока".
  - Мы водолазы, - с серьезным лицом отвечал Голодный.
  - Ой, как здорово! - восклицала студентка. - Под водой столько интересного!
  - Ага, недавно вот мотоцикл нашли.
  Желая повеселить заграничных гостей и выменять гашиш на кислоту, Беря потрошил папиросы. Ход был удачный. Через полчаса на поляне стоял истеричный хохот. Молодой немец, впервые выбравшийся так далеко от дома, крепко обнимал сосну и ошалело поглядывал на Берю, который рядом укатывался от смеха после попытки объяснить на пальцах, кто такие кайчи.
  - Я понимать много, не сказать только всё, - кивал немец, чем еще больше веселил Берю.
  В сторонке юнга, боцман и я справляли малую нужду.
  - Ну как вам? - перестав смеяться, спросил Беря.
  - Просто отлично! Йо-хоу! - громко радовался я. - Ссу и чувствую, как струйка в морской узел вяжется!
  - Вот так и сходят с ума, - кивнул юнга. Гашиш он отверг, но, судя по беззаботной улыбке, наша участь не обошла его стороной. - Как говорит моя сестра Рита, которая работает психологом в "Лукойле", безумие есть повторение одного и того же действия снова и снова в ожидании различных результатов.
  Вдалеке вспыхнула зарница, и волнистая синяя полоса на горизонте показалась мне приближающимся морем.
  - Чтоб здоровым быть, однако, писай часто как собака! - весело крикнул я.
  - Да уж, - не понял Игорёк.
  - Это же Феллини, вундеркинд, ха-ха, - смеялся я.
  - Возможно, - согласился Игорёк.
  Спокойный и уверенный вид юнги словно щекотал за пятки, и я не мог остановить смех. Будь Игорёк выброшен в разбушевавшийся океан, среди мрака, рева ветра и огромных волн он был бы верен своему назначению сверхчеловека и оставался бы невозмутимым. Жить в контакте с людьми такого рода сплошное удовольствие, они как будто катятся по наклонной, но не вниз, а вверх.
  
  20
  Как вода не держится на вершинах, так доброта и благоразумие не бывают у гордых. То и другое ищут низкие места. Вот старая персидская мудрость. Если принимать её во внимание, то осечек при выборе знакомств будет поменьше. Да и самому будет легче наклониться, если голова зацепится за облака.
  Местом для восстановления внутренней гармонии и потрепанных нервов наша команда после недолгого совещания выбрала Уймонскую долину. Немцы искали проводника, а Голодный лучше всех знал эти места. Он так и сказал мне, что если не подзаработает на немцах, то хотя бы соблазнит студентку.
  Немцы ничего не имели против нашей компании, они предельно легко относились к жизни, не знали, что такое пахать от зари до заката. Пособия по безработице им хватало на то, чтобы поглазеть на мир. На взятом в прокат микроавтобусе немцы держались параллельным курсом, пока на траверзе не возник базар с сувенирами.
  Мы сидели за пивом в кафе и ждали немцев. Они уже купили у Голодного бубен, но продолжали бродить вдоль прилавков, заваленных поделками местных умельцев и незатейливыми штамповками со всех стран света.
  - Солнце поднимается, перегреемся в дороге, - сказал боцман скучающим голосом, поглядывая на то, как Беря налегает на пиво.
  - Ну, поехали тогда, - отозвался Голодный, - встретимся с немцами где-нибудь на въезде в Уймонскую долину.
  Никто спорить не стал. В дороге мы быстро обрели прекрасное расположение духа, а за Чергинским перевалом и вовсе стали дурачиться. Беря хлебал пиво и кричал горам, что любит их, а боцман даже посигналил пару раз под вопли маронира.
  В Усть-Кане "Король чеснока" пришвартовался к столовой, известной своей дешевизной и мясистыми беляшами. У крыльца лежали псы и пытались пастью ловить мух.
  - Вот как понять, каан - это царь, а кан - это кровь, - шутливо гадал юнга, разминаясь у машины. - Что путешественникам ждать от этого места? Крови или все-таки встречи с царем?
  - А то непонятно. Что царь, что кровь, оно, если по-хорошему, едино. Если доброта и мудрость у тебя в крови, ты себе и всему миру царь, - объяснил Беря.
  - Это ты сам придумал? - сделал большие глаза Игорёк.
  - Сам. Когда я голоден, то и не такое могу придумать.
  В зале столовой помимо большой семьи алтайцев, шумевшей над своим обедом, в сторонке сидел крепкий мужик в ветровке и походных ботах. По красному загару и обветренному лицу можно было предположить, что он недавно спустился со снежных хребтов. Голодный подсел к мужику и завел разговор.
  Будучи из числа заядлых альпинистов, мужик шесть раз поднимался на Белуху и теперь как заговоренный твердил одно: что ни в одном другом месте на планете не видит ни красоты, ни смысла. Вчера вечером по Кучерле он в шестой раз спустился с Белухи в Уймонскую долину.
  - В этот раз я немного не дошел до вершины, - монотонно рассказывал альпинист, без интереса разглядывая нас. - Плохо подобрал группу. Двое из тех, кого я взял, оказалась слабаками, они выбились из сил и разладили настрой всей группы. Да еще перед самым подъемом на наших глазах в реку упала молодая женщина, а за ней прыгнул проводник.
  - Спаслись? - спросил Голодный.
  - Нет, - покачал головой альпинист. - За сезон это уже четвертый случай, когда кто-то из группы валится в воду и проводник уходит за ним.
  Альпинист встал из-за стола, сделал неопределенный жест и вышел. Своей историей он поубавил нашего ребячества. Через час наш УАЗ взбирался на каменистый гребень, а команда после плотного обеда ковырялась в зубах подточенными спичками и почти не переговаривалась.
  "Король чеснока" проделал еще пятьдесят миль, перевалил через Громатуху и бросил якорь в Усть-Коксе у хозяйственного магазина, где мы условились ждать немцев, заодно пополнить запасы стеариновых свечей и купить новый топор. Я остался в машине один и развалился с книгой, купленной утром по случаю у старушки на базаре с сувенирами. Это был потрепанное издание Джек Лондона "Рассказы южного моря". Я читал историю капитана Вудворта о неукротимости белого человека, как в кабину заглянул коренастый дядя лет сорока. Он был зверски небрит и энергичен. Я не знал, насколько дядя меток в стрельбе и мог ли он отличить кливер от гафеля, но меня сразу поразили его голубые глаза на красном от загара лице. В этих глазах плескалось теплое море.
  - В сторону Тюнгура не подбросите? - деловито осведомился дядя.
  - Отчего же не подбросить, подбросим, - пообещал я.
  Новый попутчик обрадовался и представился:
  - Михаил, исследователь.
  - Что исследуете?
  - Гхм. Ну, вы, конечно, знаете, что многие определяют Горный Алтай, а особенно район Белухи, как центр мира, - начал дядя как по писанному, - здесь ищут шамбалу рериховцы, ищут спасение от всемирного потопа, у магов и экстрасенсов здесь свои места силы...
  - Знаю я это всё, - перебил я, увидев выходящего из магазина юнгу. - Ну и что? Вы то кто, экстрасенс или маг?
  - Один мой знакомый занимался экспериментами с эликсиром молодости, - вдруг доверительно проговорил Михаил. - Так вот от него я узнал, что в районе Катунского хребта есть такой источник, где вода чистый эликсир вечной жизни.
  - Что вы говорите?! - удивился я, скрывая дрожь правой ноги. Когда я начинал волноваться, она ходила ходуном. - А я думал, что эксперименты с эликсиром молодости канули вместе с алхимиками.
  - Отчего же, сейчас самое время.
  - А вы сами кто?
  - Мои предки лопари. Дед живет в Карелии, он рыбак. Ему уже за сто лет. Мне кажется, он до сих пор просит Веденэму, бога воды, давать ему рыбу.
  - И правильно делает, - сказал подошедший Беря. - Только просить надо умеючи.
  Михаил уважительно посмотрел на новенький топор в руках маронира.
  - А хотите, фокус покажу, - вдруг предложил Михаил.
  И не дождавшись разрешения, он взял пластиковую бутылку с водой, отвинтил пробку и сделал движение так, будто хочет вылить содержимое Бере на ботинок. Вода на полпути превратилась в лёд, и повисла сосулькой. Беря машинально отставил ногу, и сосулька большой каплей перетекла в лужицу.
  - Вот это да! Круто, мужик! - воскликнул Беря. - Научишь?!
  - А этот ваш знакомый экспериментатор с живой водой он случайно не в столице работал, у него мастерская в июне не горела? - спросил я.
  Михаил пожал плечами, давая понять, что не хочет разговаривать на эту тему.
  - А это как вообще получилось? - Беря тряс бутылку с водой. - Покажи еще раз фокус! Пусть юнга посмотрит.
  Михаил повторил фокус для юнги и боцмана и объяснил, что вода послушна ему, только после длительного заключения в форму.
  - Это возможно, - подтвердил юнга, - если у человека сильное биополе.
  Голодному фокусник и его биополе не понравились.
  - Мы едем в Мульту, - хмуро сообщил он, - можем подвезти только до поворота на мост.
  - А как же немцы? - спросил Игорёк.
  - Не потеряются, а у меня тут еще срочные дела.
  - Какие еще дела? Где?
  - Да тут рядом.
  Как выяснилось, в пятнадцати милях от Усть-Коксы, на правом берегу Катуни ждали встречи с Голодным. Среди путешественников штурман слыл человеком приносящим удачу и дельные советы.
  - Держу пари, - сказал Беря, когда мы высадили Михаила, и тот, поблагодарив, бодро пошагал по дороге в Тюнгур, - этого парня смерть не застанет дома, когда придет за ним.
  - Да и нас, наверное, тоже, - отозвался я, растревоженный тем, что странная встреча напомнила об умершем старике с пепелища и о далекой Вале.
  И еще я подумал о том, что искать эликсир вечной молодости это всё равно, что тягаться в оригинальности с магадаями, которые рождались старыми, что ни год - становились моложе, и умирали младенцами. Кому это нужно в мире, где люди и так проживают всю свою жизнь как бескрылые путти.
  
  21
  Совпадения и случайности - суть великой игры жизни. Там, где сплетаются судьбы, стекаясь как реки в моря, вряд ли найдется место, где бы случай ни ткнул наугад и попал и в бровь, и в глаз. Даже если человеческие истории всего лишь рябь на поверхности вселенского океана, то эта рябь для нас - его лик, а всё остальное - бездна внутренностей, проку от которых нам сейчас не больше чем от рыбьей требухи.
  В двух милях от села Мульта "Король чеснока" отдал якорь на открытом рейде по соседству со стареньким, но крепким УАЗом друзей Голодного, свободных моряков, промышлявших контрабандой золотого корня. Они то и вызвонили Голодного, подкинув ему выгодное предложение.
  Важные как тильбюрийский докеры, свободные моряки колдовали над новеньким типи, выставляя его на трех шестах - по всем правилам индейцев сиу. А рядом расположились лагерем столичные интеллигенты, ждавшие штурмана Голодного. Их японский микроавтобус блестел как новенькая гавайская яхта. Великовозрастные музыканты, поэты и актеры хотели пройтись по Мультинским озерам, побывать у подножья Белухи и проехаться по всему Чуйскому тракту. Пока Голодный рассказывал им о прелестях и трудностях маршрута, я стоял поблизости и не мог сдвинуться с места. Меня одолевала странная тревога, что-то смущало в столичных художниках. Нет, не заносчивый вид и аристократическая вялость, а нечто, как будто связывающее нас. То, что мне и им, может, и не нужно, зато сгодится в бесконечной игре под названием жизнь.
  Наставления Голодного на время перекрыл спор боцмана и юнги, подкачивавших колеса за моей спиной.
  - Ерунда это какая-то! - отмахивался Макс. - Сказки!
  - А между тем, Макс, такой автомобиль уже прошел испытания. И в нём использовалось девяносто три процента воды и семь бензина, - Игорёк был спокоен и уверен в своих словах. - И это не предел. Поверь, автомобили способны ездить на одной воде. Вода подобна аккумулятору, водород и кислород - это огромный энергетический потенциал. К тому же автомобили на водном топливе могут восполнять кислород в атмосфере. Единственное, что будет выбрасываться из выхлопных труб - кислород и водяной пар.
  - Что ж тогда мы не ездим на воде?! Вон её сколько!
  - А нефтяные компании! Они своей хваткой мертвяков не позволят новым высоким технологиям сократить использование бензина.
  - Ты еще скажи, что во всех наших бедах виноваты евреи или этот.. Ну как его, ты знаешь.. гарвардский проект!
  - Причем здесь эта муть, Макс. Я тебе говорю реальные вещи. В Исландии вот грузовики ездят на рыбьем жире.
  - Это больше похоже на правду.
  - Так что, ребята, все что ни делается, делается к лучшему, - говорил штурман Голодный столичной компании, - вот и ваша задержка обернулась на пользу. Вы получите лучшего проводника в Мульте. Я сам не могу, но за него ручаюсь. После Белухи он проведет вас через Катанду к Яломану. Найдете там старую алтайку, бабушку Лену, она поможет разыскать то, что вам нужно.
  Столичные художники долго и красиво благодарили.
  - Да пока не за что, - отмахивался Голодный и тут же предложил - Вы это... Купите лучше там, у бабы Лены, самый большой бубен.
  - Настоящий? Шаманский?
  - Настоящее не бывает. Сам делал.
  - О, конечно! Хорошо! Приобретем.
  Удовлетворенный переговорами Голодный отошел к друзьям, возившимся с типи. Там он дал несколько дельных советов, сам закрепил узлы на засечке, осмотрел клапан, заднюю стенку и уверенно заявил:
  - Здесь нужно подрубить.
  - А что столичным штучкам нужно на Яломане? - спросил я Голодного, когда он подошел за топором.
  - Шаманы.
  - А где на Яломане шаманы?
  - В Купчегне бабушка одна живет.
  - А зачем им шаманы?
  - А зачем тебе море? Все что-то ищут, чтобы ответить на свои вопросы. Хотя главный вопрос не в том, во что ты веришь, а в том, когда же ты станешь самим собой и увидишь мир таким, какой он есть, - усмехнулся Голодный и пошел, помахивая новеньким топором.
  Я посмотрел на штурмана, на столичных ребят, на свободных моряков со старенького УАЗа и на парней с нашего. И тут меня посетило дежавю, я в очередной раз ясно осознал, что искать всегда нужно под носом. Все самое важное находится на расстоянии вытянутой руки.
  
  22
  При взгляде на неприступные горные вершины, кажется, что они сами решают, кому и зачем жить среди них, во что здесь верить и что знать. Люди не похожи на камни, но они тянутся к ним как к надежным якорям. Как не любить горы, если там, поднявшись над обыденным существованием, можно разглядеть дальние горизонты новой жизни.
  В Уймонской долине мы провели неделю, возвращая свободу и покой своему загнанному суетой сознанию. Мы дождались немцев, помогли им снарядить экспедицию к Белухе. В Тюнгюре они взяли лошадей и двух ушлых местных проводников, и с ними, как мы узнали позже, претерпели множество неприятностей, в том числе и мародерство. Вход в шамбалу иногда прикрывают.
  Помолодевшие на десяток лет, словно обнаружив чудодейственный источник вечной молодости, на поиски которого положил свою жизнь губернатор Эспаньолы Хуан Понсе де Леон, мы возвращались.
  "Король чеснока" шел по дороге на Яломан, как по океаническому течению Гранд-Лайн, мирно и без приключений. Только перед Онгудаем со встречного пикапа, проревевшего мимо под черным флагом, пираты выставили аркебузы, задирая встречных. Наша команда, умиротворенная солнечными днями, никак не отреагировала, один юнга, поправив темные очки, вяло изрёк:
  - Однако, чего это, манкируем...
  К полудню пятьдесят седьмого дня лета "Король чеснока" встал в излюбленной нами бухте в устье Большого Яломана. Было прохладно. Похожий на бора ветер порывисто задувал с северо-восточных гор. По берегу бродили только сплавщики, таская на дрова плавник из огромного завала на изгибе реки. Вскоре и в наш костер легло большое бревно, пригнанное с верховьев Катуни. Излизанный рекой ствол походил на часть туловища от пят до пупа, останки таинственного существа, жившего здесь тысячи лет назад.
  Помахивая ложкой в ожидании обеда, Игорёк пытался меня разговорить.
  - Вот люди странные создания. Едут в горы за успокоением духа, ищут что-то утерянное в себе. Почему бы им вместо того, что бы совершать набеги за истиной, просто взять и поселиться в горах лет на десять. Жизнь в горах мне кажется лучшим средством разобраться в себе.
  - Кому то для этого хватает недели.
  - Таких немного. Это люди другого порядка
  - Ты, наверное, из таких?
  - Может быть. Хотя чего я тогда с вами связался. Мы то скоро едем к ледникам? А, Лёнь?
  - Я скоро не могу, у меня дела. На днях должна Таня приехать. Поставлю её на Чекете с сувенирами, вот тогда можно и выдвигаться, - выложил свои планы Голодный.
  - Таня значит, - усмехнулся Беря.
  Боцман снял с огня котелок.
  - Вот и горошница поспела.
  - Почему с пеплом? - поинтересовался Игорёк.
  - А что такого, - отшучивался боцман, - индейцы же добавляли в еду пепел.
  - Майя делали маисовые лепешки на извести и пепле, - стал вспоминать юнга, - так у них и зерна какао были деньгами, что ж нам теперь ими расплачиваться. А еще я читал, что пепел используется в заговорах против частых выпивок.
  - Я не буду, - посерьезнел Беря, отказываясь от горошницы. - Я лучше сухарей с чаем.
  - Из-за пепла, что ли?
  - У меня в животе как-то нехорошо бурчит.
  - Так наоборот, с пеплом то, что надо.
  - Не буду.
  Через пару часов тех, кто вкусил вареного гороха, кроме штурмана, имевшего луженый желудок, приспичило. На берегу сплавщики играли в футбол. Юнга и я, придерживая штаны, вслед за боцманом ринулись к ближайшей горе.
  Сидение на скалах напоминало трудности средневекового морского гальюна, когда матросы, держась за релинги, усаживались на ванты справить нужду и чуть не срывались за борт. Несмотря на неловкости сейчас это было отличным поводом для шуток. Однако мы смолкли, когда услышали, как через кусты кто-то продирается.
  - Как будто медведь, - шутливо проговорил я.
  - Как будто, - без всякого веселья повторил боцман.
  Из зарослей выглянул взволнованный Беря, часто дыша он загадочно произносил слова, словно не веря самому себе:
  - Прикиньте, парни! Я сейчас под нашей машиной видел какого-то карлика с красной рожей и седыми волосищами! И еще у него борода была такая всклокоченная, как старая метла. Я ему, эй, ты кто. А он как фыркнет, и мне пыль в глаза. Пока я их протирал, он исчез. Кто бы это мог быть, а?
  - Это, наверное, Клабаутерман, - откуда-то сбоку предположил юнга.
  - Кто?
  - Конопатчик, так называемый дух корабля. Что он там делал, под машиной?
  - Стучал киянкой по колесу.
  - Слышь, Макс, ты бы проверил колесо. Конопатчик так указывает на поломку.
  - Ага, очень смешно, - кряхтя отозвался боцман. - Может мне еще подписаться на рассылку гороскопа для автомобилистов.
  Ветер подул сильнее и принес странные звуки, точно кто-то всхлипывал. Тяжело и печально. Вернувшись в лагерь, где маронир заваривал чифирь со сгущенным молоком и солью да пробил немного пыли с местных плантаций марихуаны, мы полночи провели за беседой о странствиях и приключениях. А я думал о Дине и рисовал конопатчика.
  РИСУНОК-9 ---КОНОПАТЧИК---
  
  23
  Один мой знакомый любил составлять огромные карточные домики. Тратил на это дело терпение и время, исчисляемое десятками часов, ради того, чтобы несколько секунд наблюдать, как его постройки рушатся. Он говорил, что вся прелесть мероприятия именно в этих мгновениях, когда восторг пустоты вырывается наружу. Вот однажды из-за этого восторга и наша жизнь вмиг может сложиться как карточная поделка.
  Конопатчик не обманул. Поломка была существенной, повело переднюю ось. Пришлось буксировать "Короля чеснока" на ремонтную стоянку в Элекманар, где проживал знакомый штурману автослесарь.
  - Как же так?! - сокрушался Макс. - Я же всё проверил! Будь здесь эстакада, я бы сам всё сделал.
  Решение у меня созрело на перекрестке в Усть-Семе, где одна дорога уходила в Элекманар, а другая вела к Дине.
  - Остановите, - попросил я.
  - Ты куда? - удивился боцман
  - К Дине заеду. А вы позвоните мне, как всё сделаете.
  Парни ничего не сказали. Дорожная пыль на их лицах, как у загримированных мимов, скрывала настоящие эмоции. Только юнга подмигнул мне:
  - Ну, привет Дине передавай.
  На попутке к полудню я добрался до города. Когда я вбегал во двор, Дина как раз выплывала из подъезда, красивая как чайный клипер "Катти Сарк". Будь у меня бумага и карандаш - я бы тут же срисовал её. От окна на втором этаже, где женщина мыла стекла, прыгали солнечные зайчики. Радость Дины, как эти солнечные блики, прыгнула ко мне на грудь, проникла сквозь кожу и запалила огонь.
  РИСУНОК-10 ---ДИНА---
  - Ух ты! - только и воскликнула удивленная Дина.
  - Прогуляемся, - галантно предложил я.
  С бутылкой вина и головкой сыра, взявшись за руки, мы отправились за село. На холме, откуда открывались мирные просторы горной страны, мы расположились как за большим пиршеским столом. Напротив, на той стороне Катуни сидел великан.
  - Это Бобырган, потухший вулкан, - рассказывала Дина, теребя мою ладошку, - когда-то он был богатырем, пока однажды хан Алтай ни послал его в погоню за своей дочерью, красавицей Катунь, бежавшей с богатырем Бием. Бобырган их упустил, и по воле хана злые духи превратили богатыря в камень. А Катунь и Бия превратили в воду, но они слились и стали Обью.
  Детский голос Дины наполнял мир удивительной легкостью, я тоже захотел, чтобы мы превратились в воду и слились в реку. Я коснулся плеча Дины. Через мгновение солнце закружилось, и мир стал горячим пульсирующим океаном, и только дружеские покалывания благоухающих трав напоминали о том, что любовные игры на поверхности земли улучшают её плодородие.
  Уснули мы прямо как в пасторали - на лужайке, обнаженные и счастливые. Однако сон я увидел совсем не идиллический. Я шел старыми неуютными дворами и нес ветку цветущей вербы, я был резидентом, а ветка была условным знаком для другого резидента. Мимо пробежала девочка с цветочным венком на голове. На небольшой площади с фонтаном в ожидании встречи я занялся своими "джеймсбондовскими" часами на запястье, со встроенным компьютером, телефоном и фотоаппаратом. В углу циферблата я увидел сообщение: "узнай, что сейчас делают твои одноклассники", и нажал на кнопку. Передо мной явился виртуальный класс, где потихоньку бузили мужчины и женщины моего возраста. Среди них за последней партой затесался чернобородый Васко де Гамма, со злобной ухмылкой он пересчитывал рейты и грозил кандалами. Чей-то громкий крик заставил меня оторваться от часов. Я увидел девчонку, едва не угодившую под микроавтобус. Её венок из полевых цветов лежал под колесами раздавленный. Тут подошел мужчина в светлом костюме, как-то нехорошо и пристально глянул на меня и громко спросил: "ты спишь?". Я открыл глаза, на меня смотрела Дина.
  - Нет, не сплю, - ответил я.
  - Мне такой сон приснился, очень странный, - испуганно заговорила Дина, - мы с тобой поехали на автобусе в Барнаул. В Бийске на автовокзале зашли в туалет, а там прямо дворцовый зал и посередине огромная королевская кровать с балдахином. Мы занимались на ней любовью и не успели на автобус. Вещи наши уехали. Мы вернулись и пошли к моему главному редактору просить помощи. Она быстро всё уладила, и вещи как-то сразу нашлись. По этому поводу в редакции накрыли стол. И тут я вижу, что тебя двое. А мне говорят, мол, на самом деле вы тогда уехали в Барнаул, просто получилось так, что пространство искривилось и вы раздвоились. А когда вещи забирали, решили и нас заодно вернуть. И тут ко мне подходит вторая я. Сначала я закричала от неожиданности, а потом попривыкла и разговорилась с ней, то есть с собой. А ты сразу сошелся с двойником и стал с ним напиваться. Я даже перестала понимать кто из вас кто. А моя и говорит мне: "ты ведь теперь не та, какой была раньше, тебе теперь придется себя делить", и тут я проснулась.
  - Ха-ха! Диночка! Мне тоже какая-то чепуха приснилась! Это мы с тобой на солнце перегрелись. Пойдем-ка, дорогая, искупаемся, - веселился я, радуясь, что мы вместе.
  - Странный сон, как будто, и правда, пространство искривилось. И как понять то, что мне себя делить придется? - вздохнула Дина.
  - Перестань, не бери в голову, дневные сны не сбываются. Хотя спать днём очень полезно. Человек должен спать как минимум два раза в сутки, но мало кому это удается. А ты знаешь о том, что акулам вообще трудно выспаться? Потому что они могут дышать жабрами, только пока есть встречная струя воды. Игорёк рассказывал про то, как ученые недавно нашли подводную пещеру, где переходы создают протоку, и акулы там дрыхнут вовсю, десятками выстроившись рядком против течения.
  Дина всхлипнула.
  - А у дельфина вообще два полушария мозга спят поочередно, - не унимался я.
  - Причем здесь дельфины?
  - Как причем! Между прочим, только они и люди занимаются сексом ради удовольствия, - продолжал я веселиться. - Чего только ни узнаешь от Игорька!
  - Когда мама была мной беременна, у неё возникли проблемы со здоровьем, она хотела сделать аборт, - сказала Дина. - И тут ей приснился сон, будто она идёт по кладбищу, а вокруг могилы с людьми, о которых она слышала или их знала. Все люди давно умерли. И вдруг перед ней маленькая могилка, как будто детская, и на ней написано: "Жизнь только на земле". Мама проснулась и решила меня рожать.
  Я погладил Дину по щеке.
  - Эх, Диночкина, если бы люди знали, что их ждёт, куда идти и что делать, никто бы ни сидел дома и ни чесал пузо в ожидании потопа.
  - Я не об этом.
  - И я не б этом.
  Мы оделись и спустились к тракту. Обнимая Дину, я шел и думал об искривленных пространствах, о курайских столбах, о том, как и куда могут попасть люди в своих лучших устремлениях. Я понимал, что между близкими по духу людьми и таиться та сила тяготения, которая искривляет пространство и время.
  - У тебя телефон звонит, - толкнула меня Дина.
  - А? Что? Телефон? Ага, спасибо. Алле! А, это ты Макс. Что случилось? - допытывал я трубку. - Как всё сделали?! Так быстро? Не может быть! Как уже сюда подъезжаете?
  Пока я соображал, как же так получилось, что моё свидание было короче песни, "Король чеснока" просигналил, точно выстрелил в спину из бортовой пушки. Прощание было сумбурным и нервным, не хватало слов и воздуха.
  - Мы теперь всегда будем вместе? - спрашивала Дина.
  - Да, да, конечно! Мы будем вместе, а как же иначе. Мы теперь всегда будем вместе.
  - Когда же ты приедешь за мной?
  - Скоро. Возможно через неделю. Как только вернемся с ледника. Мы же никак не можем до него доехать. Пока, Диночка!
  Дверь кабины хлопнула за мной как крышка гроба.
  - Ну как? - осклабился Беря. - Хорошо провел время?
  Мне стало не по себе, было ощущение, словно что-то еще не разрушилось, но уже покачнулось. Я не знал, что и сказать, лишь проговорил:
  - Хороший человек Дина, она просто соткана из любви и доброты, но я ведь вроде не такой...
  - Да может и она не такая, - усмехнулся Беря.
  Голодный присвистнул:
  - Такие не такие, о чем вы говорите. Все женщины одинаковые.
  - Не знаю как на счёт женщин, а люди точно мало чем отличаются друг друга, каждый полон сомнений и желаний, и все задаются вопросом, что же их ждёт дальше, - недовольно пробубнил Игорёк.
  Я смотрел в иллюминатор на то, как Дина становится всё меньше и думал: что мужчины могут знать о женщинах? То же, что земля может знать о воде. То же, что смерть знает о жизни. То же, что дорога знает о том, куда она ведёт.
  
  24
  Если человеческим планам не суждено сбыться, то в этом виноваты только сами планы. Человек же по натуре незатейлив. Ей Богу, он таков, что хочет одного - вечной жизни. Да и что он может планировать? Если даже собственную смерть он часто встречает как гостя, которого звал к ужину, а тот постучался к обеду. Впрочем, то, что человек - хозяин своей судьбы, тоже верно, но только в том случае, если человек понимает, где кончаются его угодья.
  С озабоченными минами команда "Короля чеснока" стояла на перекрестке в Усть-Семе и обсуждала намеченную поездку к леднику. Дело казалось настолько серьезным, что мы часто курили табак, много плевали в стороны и кивали с самым глубокомысленным минами.
  - Завтра приедет Таня, и я сажу её за сувениры. Значит, где-то послезавтра можем выдвигаться, - уверял Голодный.
  - Машина не подведет, Макс? - спрашивал я.
  - "Король чеснока", как я понял, стал самостоятельным существом. Если вы хотите точного ответа, то спрашивайте только у него. А я же могу сказать одно - пока он с нами, а не против нас.
  - Глядите-ка, Бивень! - обрадовался Беря.
  У придорожного кафе "На вираже" остановился автобус. Пассажиры, судя по расписному виду, возвращались с очередного фестиваля. От автобуса уверенно, как бычок на водопой, к нам шагал Бивень. К бокам его приклеились две окрашенные под готов девахи, а сзади прицепом плелся какой-то длинноволосый ошалелый тип.
  - Тяхшы, Бивень. Тяхшы, кыслар! - стараясь быть игривым, кивнул юнга.
  - Катюша и Танюша, - представил подруг Бивень.
  Знакомство завязалось также быстро, как горная река неслась под мостом. Парни болтали о приключениях, а Катюша с Танюшей ими восхищались и хором просились в путешествие: "Возьмите нас с собой, морячки! Не пожалеете!"
  Бере и Голодному молодые женщины приглянулись, а юнга пребывал в нерешительности, рвал пучками травинки и бросал в воду камешки. Подружки были симпатичные, но темные тона грима делали их похожими на летучих мышей, к которым юнга и боцман были равнодушны.
  Волосатого типа, еще вчера отвергнутого Танюшей ради Бивня, Голодный спровадил пинками как собачонку. Оставаться трезвыми потеряло смысл, и вскоре штурман исчез за дверью кафе. Загрузив трюм выпивкой и закуской как для перехода к дальним берегам земли Педру Кабрала, "Король чеснока" бросил якорь в бухте у каменных островов близь левого берега Катуни.
  Жаркое солнце плавило лишенные теней места и настолько осязаемо липло к земле, что оранжевые спасжилеты сплавщиков, проносившихся с радостным гиканьем через пороги, казались отколовшимися солнечными слитками.
  Искупавшись вместе с нами, Катюша и Танюша смыли готическую черноту и обратились в обычных стрекоз. Они жужжали и жужжали: "Ой, жу-жу, хотим поесть! Жу-жу, хотим попить! Жу-жу, врубайте музыку, давайте потанцуем. Дайте, нам всё, что мы пожжелаем, а потом ужж делайте с нами, что хотите"
  К вечеру мы выдули бочонок водки и несколько бочонков пива. Юнга, выпив свою дебютную дюжину рюмок, сошел с дистанции первым. До захода солнца он упал от бессилья под сосной, до последнего цепляясь за рыженькую Катюшу, объясняя ей, что люди всегда имеют причину для любого настроения. Катюше понравился молчаливый боцман, а Танюша, завязшая накануне роман с Бивнем, переметнулась к обнажившему татуированный торс штурману.
  Не дождавшись, пока женщины переменять решение, Бивень и Беря сговорились бежать с пьяного корабле. В сумерках они вышли на трассу. Им тут же подвернулась шальная "Газель" с музыкантами, возвращавшимися с фестиваля. Музыканты ехали в Барнаул, где Бивень имел холостяцкую квартирку.
  Никто из танцующих в темноте у полыхавшего костра не заметил исчезновения маронира и Бивня. Я отнес юнгу в палатку. Когда я укутывал его в спальник, он стиснул мою руку и пробормотал:
  - Давай поженимся, Катя ...
  Дорога до Бийска для беглецов шла как по маслу. Дальше она растворилась в призрачной пустоте темных бескрайних полей, и беглецы вздрагивали от каждого встречного маяка.
  - Что за огни? Барнаул! - в десятый раз обрадовался маронир.
  - До Барнаула еще километров десять, а это легендарный город Чесноковск, - зевнул утомленный общением с коллегами Бивень.
  Беря дышал как дракон.
  - Что за Чесноковск? Чем же он легендарен?
  - Ну как же. Когда один из кораблей капитана Беллфиоса здесь вынесло на сушу, от моря осталась только река, по берегам которой вырос дикий чеснок. Моряки основали здесь поселение и назвали его Чесноковка. Пока кто-то из потомков тех моряков живет здесь, по берегу реки будет расти чеснок. Если река и чеснок исчезнут, то значит, Беллфиосса снова поднял паруса и забрал своих моряков.
  - Гм, ты то откуда всё это знаешь?
  - Читал рукописи одного моряка.
  - Бред какой-то.
  - Я тоже так подумал. Только чеснок то по берегу растет, вода в реке солоноватая и по статистике во флот берут больше всего из Чесноковска.
  - Тоже в рукописи прочитал?
  - Факт вещь суровая, - неопределенно ответил Бивень.
  - Это точно. И самый наисуровейший из фактов это мой бодун, - сказал Беря и нервно укусил край сиденья впереди, отчего дремавший там парень вздрогнул и судорожно схватился за сотовый телефон.
  - Полчаса терпения и город наш, - обнадежил Бивень.
  Беря глянул в окно и увидел зайца. Хотя может это была и собака. Но только Беря увидел зайца, увидел как тот, убегая от света фар, оттолкнулся задними лапами, перепрыгнул канаву, взбежал по косогору и остановился у перекошенного забора. Заяц стукнул в него как в походный барабан и исчез.
  
  25
  Города они как братья. Пусть один умен и образован, другой - дурень, третий - беден, четвертый - богат, но всем этим каменным братцам нужно одно - живая материя. Им нужна человеческая плоть, чтобы опираться на неё и складывать под себя её кости и черепа. А все, кто сидят на этих костях рано или поздно понимают, что нет толку бегать по кругу, если все равно окажешься на том же месте.
  Хорошо если поселение стоит на берегу моря или у большой реки, на мили раздвигающей берега континента, тогда вода смывает скверну и дает силу. Местоположение города у большой воды будет верным знаком подвижности его обитателей. Вот чем Барнаул и отличался от окруженных сушей собратьев. А в остальном здесь, как и в любом городе, завидную долю можно было получить лишь после того, как дашь согласие примерить хвост и отведать помёта.
  Вода не отпускала Берю и Бивня от берега. Беглецы кутили на речном вокзале, не замечая, как непрерывно вслушиваются в ритмичное движение волн. Они пульсировала в голове, сердце и селезенке, от чего все время хотелось приплясывать. К счастью, давно уже прошли времена, когда пьяниц сажали в клетки на всеобщее обозрение, и Беря с Бивнем, не страшась наказания, размеренно напивались в ритме свинга.
  - Нужно было катер покупать, а не УАЗ, - смеялся Беря, бросая пробки из-под "Мадеры" в реку. - Вон гляди, как прёт по воде. Может, прокатимся?
  - А чего, давай прокатимся, - кивал Бивень, - захватим посудину, поднимем черный флаг и отправимся по Оби к Северному Ледовитому океану.
  В обнимку, как Верлен и Рембо после попойки в Сохо, гуляки взобрались на борт теплохода "Москва". В несколько присестов они выдули взятую с собой бутыль вина и стали куражиться. Когда из-за нехватки места для веселья Беря прыгнул с борта в реку, публика хоть и заволновалась, нашлись и те, кто вздохнул с облегчением. Капитан выбежал на палубу, посмотрел вслед пловцу и спросил у Бивня:
  - Твой?
  - Мой.
  - Если не доплывет, я тебя за ним к Нептуну отправлю. Понял? А сейчас готовься к десантированию на берег.
  Берю тоже волновала своя судьба. Он понял, что переусердствовал, но верил, что живуч как кошка и выплывет. Течение сносило его к глинистым обрывам левого берега. Там почти возле самой воды у чуть тлеющего костерка сидел мужик, похожий на каменного божка с Чуи, а то и на тролля, выбравшегося из здешних подземелий. Не обращая внимания на бултыхавшегося человека, мужик бренчал на гитаре и негромко напевал. До Бери, окунавшегося в воду, долетала лишь половина слов.
  - А где слияние Бии с Катунью, где не ступала нога Тота Кутуньо... буль-буль-буль... и где мерцанье моего костерка, где говорящий налим спит пока... буль-буль-буль шамбала! Люблю я Обь твою муть! Люблю я муть твою Обь... буль-буль... про меня не забудь!
  - Эй, мужик, - позвал Беря, уже лежа на отмели и не имея сил выбраться, - ёб твою муть, помоги, а. Слышишь, мужик?!
  В ответ ему прокричал бежавший по берегу мокрый Бивень:
  - Придурок! Какого хрена! Вылезай!
  Бивень бежал к отмели с таким зверским видом, что будь у Бери еще силенки, он бы нырнул обратно. Но, увидев мужика с гитарой, Бивень остановился и удивленно воскликнул:
  - О! Брат! А ты чего здесь делаешь?
  - То же что и вы, рыбачу, - мрачно ответил мужик, и его лицо без того землистого цвета стало чернеть.
  - А чего такой хмурый?
  - Клева нет. Тока всяких хмырей к берегу прибивает.
  Главный городской трубадур, получивший прозвище Брат за умение находить со всеми общий язык, был не в духе и жаловался на героин. Наркотик преследовал его как злой голодный пёс. А в лучшие дни подбрасывал трубадуру как собаке на привязи кость вдохновения. Бивень, сводивший в домашних условиях записи Брата уже четвертый год, сочувственно кивал и пытался подсушить у костра промокшие сигареты.
  Маронир Беря видя, что в безопасности, потому как весь гнев компаньона ушел в сопереживание, поднялся, покачиваясь, подошел ближе, похлопал Брата по плечу и ободрил:
  - Да тебе, старина, нужен продюсер как у Тима Хардина?
  - Это что за хрен?
  - Американский бард. Он хотел написать сюиту, посвященную жене и сыну. Но вдохновение посещало его только после лошадиной дозы героина. А этим делом Хардин предпочитал заниматься один и дома. Тогда продюсер поставил ему в каждой комнате по микрофону, сам поселился в гостинице через дорогу. Целыми днями он сидел у магнитофона, готовый в любой момент записывать всё сочиненное Хардином. Как только приходило вдохновение, тот жал на кнопку сигнала, и продюсер сразу же брался за работу. В общем, за несколько месяцев материала на альбом набрали. Правда, жена с ребенком сбежала подальше от этого дурдома.
  - И у меня жена с ребенком...
  - Сбежали?
  - Нет еще...
  - Ну, вот имей в виду.
  - Может, пойдем выпьем, чего на сухую языками чесать, - предложил Бивень.
  - Я на мели, - хмуро сообщил Брат.
  - У нас есть немного от судовой казны, - подмигнул маронир.
  Троица поднялась над обрывом, поглядела сверху вниз на пыльный город, на искривленный горизонт и стала спускаться. Они посмеивались друг над другом, готовые метать бисер, вдыхать жизнь в камень и душу в плесень. Словно великий шутник призвал их нести жизнь туда, где жизни вроде и быть не должно.
  А как не смеяться, если жизнь в городе - это не жизнь, а фарс. Под приступы безудержного смеха наглецов и кривляк всё по-настоящему живое там расточается и обращается в пыль. Как говорил мой приятель, сын обедневшего капитана: "разыграли фарс, в лицо им плюньте, названье: "Sic transit gloria mundi".
  
  26
  В трюмах иллюзий так мало живого света, что слепнешь и теряешься, выбравшись оттуда. Большинство из нас обманывается добровольно только потому, что иллюзии удобны как стулья, расставленные в темной комнате, и чтобы не спотыкаться о них, кажется, что лучше присесть на один из них и сидеть в ожидании света. Но в этой темноте перестаешь помнить, какой ад уготовлен тому, кто хоть раз предаст ближнего, не подав ему руки помощи.
  Маронир объявился в устье Большого Яломана через неделю. Чуть живой. В драной зеленой шапочке на лысине и в странной тужурке с меховым воротником Беря, похожий на пожизненного каторжника с галер, стоял перед нами несчастный и глубоко одинокий, как перст во вселенной. Никто даже не стал расспрашивать его о приключениях и о том, куда делась часть судовой казны.
  - Тем, кто без цели, точно в бреду, себе изменил, тем не место в аду, - лишь подбодрил юнгу.
  Маронир с ужасом посмотрел на нас, словно ему полагалась коронация по Гильому Калю, раскаленным троном и венцом.
  Возвращение главного баламута на "Короле чеснока" ненадолго оживило наш лагерь. Вскоре мы сникли. Игорек говорил, что причина в чуме цивилизации, напомнившей о себе приездом Бери, а я стоял на том, что дело в капризной погоде, которую моряки называют "четыре времени года за день". Как бы там ни было, скука одолевала несусветная, ничего не хотелось делать, даже ничего не делать было изматывающим занятием. Да еще Голодный снарядил "Короля чеснока" и укатил с двумя алтайцами по своим делам.
  Простывший боцман жег сердцевину чеснока, пуская дым в нос.
  - Разве это поможет, - покачал я головой.
  - А чем же лечить?
  Я сделал важный вид, как будто учил медицину по греческим и арабским трактатам, и изрек:
  - Кедровкой. В такую погоду только она и помогает.
  - Я не против. А Голодный говорил, что здесь особый микроклимат, что здесь всегда теплее, чем за перевалами.
  - Погода как женщина, она мало предсказуемая.
  - Ага. Ты Дине то своей звонил?
  - Нет. Я ей обещал, что мы через неделю вернемся с ледника. А мы вот всё ждём, пока Голодный свои дела устроит. А другого проводника искать как-то неправильно.
  - Сказал послезавтра выезжаем.
  - Посмотрим. Он уже третий раз это говорит.
  Перед сумерками вновь безнадежно заморосило. Мы натянули на себя все теплые вещи и залезли в палатку. Спать не хотелось, лекарство для боцмана - фляжку с кедровкой- пустили по кругу.
  - Слышал я, что есть какая-то история о моряке, который плавал с мертвецами, - проговорил боцман. - Ты же, наверняка, её знаешь. А, Игорёк?
  - Может и знаю, если речь идёт о поэме Кольриджа.
  - Ну и о чем там в этой поэме? Было дело с мертвецами?
  - Хм, о чём... О старом моряке, - юнга, отказавшийся от выпивки, был не в настроении и делал вид, что начинает дремать.
  - Я люблю всякие жуткие истории послушать. Может, расскажешь, - убедительно попросил боцман и достал мешок с кедровым орехом и бутылку для скорлупы.
  Когда сосуд набивался до половины, в него заливалась водка и настаивалась дней пять. Щелкать орех и заполнять бутылки скорлупой - было одним из лучших вечерних развлечений, если команде было не до сна.
  Каждый взял по горсти ореха.
  - Ну, слушайте, раз вам не спится, и мне не даете, - начал юнга, когда понял, что все в палатке не прочь послушать. Голос Игорька принял вибрацию мирной воды. - Как-то поздним вечером трое парней шли на свадьбу. Шли себе, беззаботно трепались. И вдруг у самого дома жениха повстречался им старый моряк. Такой древний на вид, что трудно было понять, как его носит земля. Старый моряк пристал к парням с разговором, обещая поведать им нечто важное. Парни же решили, что у бродяги просто чешется язык, бросили ему по монете и пошли дальше. Но одного из них загипнотизировал горящий взор старика, он просто не смог от него оторваться и остался. Старый моряк стал рассказывать о том, как когда-то давно покинул родину. О том, как долго его корабль плыл по океану, и как, наконец, добрался до экватора. Жуткий шторм отнёс корабль от экватора до льдов Южного полюса.
  - До Южного полюса! - удивился боцман, хлебнул из фляжки и передал Бере.
  - Ага, до Южного. Вокруг белая пустыня и треск ломающихся льдов. Паника охватила моряков. От паники команду спас альбатрос, - продолжал юнга, чуть прикрыв глаза. - Он указал дорогу к северу и сопровождал корабль, пока один из моряков ни убил птицу. Этим моряком и был тот старик. Товарищи долго ругали его, но когда поняли, что корабль уже в Тихом океане, сменили гнев на милость. И даже похвалили моряка, сказали, что он убил птицу мглы. Корабль снова дошел до экватора, где на этот раз был полный штиль. Проходили дни, а корабль ни с места. Море вокруг покрылось слизняками, словно стало гнить. А команда даже и не догадывалась, что это месть за смерть альбатроса. Только, когда им во сне явился страшный морской дух, они поняли, в чем дело. Со злости они повесили труп птицы на шею нашего моряка, решив, что после этого сами избегнут кары. А дела шли хуже некуда. Моряков мучила неутолимая жажда. Но страшнее всего был появившийся корабль-призрак, на борту которого Смерть и Жизнь по Смерти разыгрывали в кости между собой команду. Жизнь по Смерти получила моряка, убившего альбатроса, а Смерть остальных.
  - Вот это жесть, - впервые за вечер подал голос Беря, - так вот живешь и не знаешь, а, может, вокруг это уже и есть жизнь по смерти.
  Боцман поморщился и достал еще одну фляжку с кедровкой.
  - Мне армейский дружок рассказывал, что во время операции на сердце, видел трубу, по которой его куда-то несло. А когда он пришел в себя и открыл глаза, то понял, что теперь всегда будет чувствовать это движение по трубе, отделяющее его и от жизни, и от смерти.
  - А нам с сестрой, когда мы еще даже в школу не ходили, отец со сборов привез крота. Он рыл окоп, ну и выкопал беднягу. Зачем он его притащил непонятно, крот ничего не видел и очень страдал. Жил как не жил. Неделю мы его кормили молоком, но он все равно умер, - вспомнил я и удивился, - к чему это я?
  - А зачем они везли труп альбатроса до самого экватора? -спросил Беря.
  - Да ты не слушай нас, Игорёк, продолжай, - сказал Макс.
  - Вскоре товарищи полегли мертвецами, но остались на корабле. А старый моряк продолжал маяться между жизнью и смертью. Ужасные мерзости и жуткие видения сводили его с ума. Лишь ненадолго ему пришло успокоение, когда во время молитвы альбатрос сорвался с шеи моряка. Полил дождь и в небе появились огненные знаки. А команда мертвецов, похожая на банду манекенов, взялась за свою работу на вахте, и корабль плыл и плыл.
  - Плывущий ужас, летучий голландец, - прокомментировал Беря, кутаясь в спальник после глотка кедровки. - У меня такое ощущение, что я был там.
  - Однажды на корабль прилетели ангелы и попытались подбодрить моряка. Но возмездие продолжалось. Судно стало вести себя как помешанное. Оно, то выпрыгивало из воды, то неторопливо плыло без волн и ветра, то мчало с невероятной скоростью, рассекая воздух. Ночью моряк подслушал разговор демонов и узнал, что убитый им альбатрос был любимой птицей полярного духа, который и мстил так жестоко. Но не страшная месть больше всего мучила полуживого моряка, а то, как изо дня в день мертвая команда с ненавистью смотрела на него.
  - Бррр, - с пониманием отозвался Беря.
  - Когда же проклятье закончилось, корабль, наконец-то, доплыл до родных берегов. Мертвецов тут же прибрали ангелы. А моряк увидел возле корабля лодку. В ней сидели рыбак с сыном и отшельник. Они были в ужасе от дьявольского вида корабля, который к тому же на их глазах неожиданно пошел на дно. Моряка они спасли. Исповедью перед отшельником моряк попытался облегчить душу. Тоска его отпустила, но лишь для того, чтобы неожиданно возвращаться, когда приходит срок рассказать эту историю вновь. И старый моряк до сих пор вынужден бродить по земле и искать тех, кому можно присесть на уши. Признавшись в этом, старый моряк прочитал короткую проповедь о любви и скрылся, а парень...
  - А что там о любви? - встрепенулся я.
  - Тот молится, кто любит всех. А парень вместо свадьбы в шоке побрел домой. Помню последние строчки. Побрел как оглушенный зверь в свою нору, чтоб углубленней и мудрей проснутся поутру.
  Мы некоторое время помолчали после такого мощного финала.
  - Занятный мужик этот Колридж, - проговорил боцман, - интересно, что за черт его дернул про мертвых моряков писать. Наверное, сам бывший моряк.
  - Был такой случай у мыса Горн с одним капитаном пиратов, его помощник, чуток спятив, подстрелил альбатроса, долго летевшего за их кораблем, - отозвался Игорёк. - Поэт мало чего придумал.
  - Да тебе, Игорёк, самому можно в писатели подаваться, складно у тебя слова выходят, - почесался маронир.
  - Боже упаси! Быть большим писателем, труд титанический. Таких, кто с ним справился, можно по пальцам рук пересчитать. А остальные, как говорят, ходячее тщеславие, - открестился от ремесла Игорек. - К тому же, сейчас отдаваться писательству, все равно, что ночью надеяться на палочку Леви.
  - Что еще за палочка? - не понял Беря.
  - Ну а кем бы ты стал? - спросил Макс.
  - Трудно сказать. Хочу воспитывать свой дух так, чтобы оставаться самим собой и жить иначе, чем живут нынешние люди. Стать мастером в высшем искусстве - искусстве без искусства. Трудиться, конечно, хочу, но ведь труд - это не выбор профессии. Согласитесь, для того, чтобы понять своё предназначение, часто приходиться годы предаваться безделью.
  - Что это за палочка Леви? - пытал меня Беря, наполовину выбравшись из спальника.
  - Это простейший навигационный прибор, определяет местонахождение по положению солнца относительно горизонта, - объяснял я Бере, а сам смотрел на Игорька как новое чудо природы.
  У меня скверная память на стихи, а тут я неожиданно вспомнил Введенского. Слова прыгали из меня как шарики пинг-понга.
  - А я всё думал, что по солнцу нам вычислять предназначенье. Оно кати´тся и кати´тся, и мы уже совсем не спицы. Сидим в его мы колеснице. И сообщаем всем словами, что солнце в нас, а не над нами.
  - Это как? Вы о чем? - совсем запутался Беря.
  Игорёк приосанился, стал выглядеть как капитан команды знатоков при счете 5:5 в игре "Брэйн-ринг".
  - Я согласен солнце дверь тем, кому всегда домой. Ведь стоит немалый зверь за ночи стены сплошной. Солнце даст последний код у растворенных ворот, - Игорёк читал стих и заговорщицки подмигивал, бросая кедровую скорлупу в бутылку. - Представляешь, какие сверхчеловеки грядут.
  - Да ну вас, гоните, - расслабился Беря и снова стал кутаться в спальник.
  История о старом моряке и неожиданные стихи, пришедшие на память, взволновали воображение. Я еще долго лежал без сна, водил карандашом по бумаге и думал о судьбе других моряков, о жизни и смерти. О том, какое это жуткое дело быть ставкой в их игре. И вообще - что это такое жизнь по смерти. Может вся наша теперешняя жизнь.
  РИСУНОК-11 ---ИГРА ЖИЗНИ И СМЕРТИ---
  
  27
  У каждой бури свой характер. Всё зависит от того, какие чувства она вызывает. Страх, трепет, уныние или может почтение. А если иные бури воспринимаются не иначе как кара Божия, то, значит, так тому и быть.
  Голодный вернулся поздно. Дул сильный ветер. Моросивший дождь превратился в холодную злую щетку, которая лазила по загривку. Голодный достал из УАЗа старый двуствольный дробовик.
  - Это откуда? - удивился Макс, первым вылезший из палатки навстречу.
  - Из Белого Бома.
  - А я думал из второго Doomа, - сказал я.
  - Зачем это нам? - насторожился Игорёк.
  - В горах много дикого зверья развелось. Пригодится.
  Тут резкий порыв ветра толкнул юнгу в грудь и выдернул освободившийся от груза левый бок палатки. Если бы мы в это время шли под парусом, рангоуты и бомбрамстеньги были подняты, нас бы унесло во мрак.
  Порывы ветра нападали со всех сторон. Быстрые и стремительные, как лицирийцы, они атаковали нас как непрятеля. Вода захлестывала так, что её можно было опиться с чуть приоткрытым ртом. Спрятавшись под навес уличной мастерской Голодного, мы наблюдали, как дождь и ветер хозяйничали вокруг. На каждого это зрелище подействовало по-своему. Макс сделался мрачен и сел в кабине за штурвал. Голодный, укутавшись в дождевик, отошел к тракту и там что-то высматривал. Маронир и я хлебали из фляжки кедровку и улыбались тому, как Игорёк, перекрикивая стихию, просвещал её и нас:
  - Количество воды на Земле с каждым днем растет! В последние несколько лет обнаружили, что ежедневно из космоса на Землю поступает большое количество воды в виде водных астероидов! Огромные, многотонные водные астероиды врываются в верхние слои атмосферы, немедленно испаряются и постепенно оседают на Землю! Почему эти астероиды прилетают только на Землю и не посещают другие планеты, например Марс?! Загадка! И никто не знает! Происходило ли это всегда или только сейчас!
  - Сейчас видимо тоже что-то прилетело, - поддержал я.
  - На подлете еще несколько, - согласился Беря.
  До рассвета нам не раз пришлось противопоставить стихии свой морской характер. Мы укрепляли палатку, на которую как реи с мачт падали длинные ветки, ловили тент, уносившийся парусом, откачивали воду из трюма и прятали в недоступном для сырости месте всё, что могло промокнуть. Но вода не замечала наших усилий, шумела, бушевала и стихла также неожиданно как начала своё представление.
  Перед тем, как ночь окончательно подняла завесу, со стороны тракта раздался вой.
  - Вот она мать-волчица, - тревожно встрепенулся юнга.
  - Да, на горе логово волчицы, - кивнул Голодный, - её никто не может отстрелить. Мужики из соседних деревень несколько раз делали облаву. Уходит. И логово найти не могут.
  - А она на людей нападает? - опасливо поинтересовался Беря.
  - Когда как, - уклончиво ответил Голодный и тихо, как бы не всерьез, предложил, - можно подняться, дробовик у нас есть.
  Мы мало походили на отважных охотников. Только Макс и Голодный телосложением тянули на укротителей диких зверей вроде братьев Запашных. Беря сделал вид, что не услышал предложения Голодного и повернулся к Игорьку. Тому как всегда кладезь знаний в голове не давал покоя.
  - Серый волк, он же бозгурд, легендарный предок древних тюрок, - в чуть срывавшемся голосе Игорька сквозило смущение за минутный испуг. - Своим воем бозгурд напоминает об ушедших временах и предостерегает тех, кто забыл об ошибках предков.
  - Каких таких ошибках? - спросил Беря.
  - Один тюркский правитель полторы тысячи лет назад высек на скалах в верховьях Енисея предупреждение: "Тюрки! Вернитесь к своим истокам. Вы сильны, когда остаетесь самими собой". Но тюрки не послушали предупреждения и предпочли жить припеваючи, как их соседи, арабо-персы, проводя время в гаремах, в роскоши и сластолюбии, а не в бою. Это их и сгубило.
  - Что ты знаешь о гаремах, малыш, - хмыкнул Голодный.
  Игорёк что-то хотел сдерзить в ответ, но тут между гор блеснуло солнце. В каждом глазу у парней отразилось по турмалиновой скале. Всё кругом стихло. Стоял запах моря в отливе и от земли поднимался туман. Боцман и юнга стали спешно разжигать костёр, чтобы напиться чаю и лечь спать.
  
  28
  Известный английский лорд, тот, что однажды разделал под орех французский флот, после свершения подвига метко заметил: "хорошее судно с посредственным экипажем не стоит ничего по сравнению с посредственным судном в руках хорошей команды".
  Разговор у нас как раз шел на тему, затронутую английским лордом - на что способны моряки, на то способен и их корабль. По мнению большинства команды, возможности "Короля чеснока", да и всего нашего мероприятия, ограничивались малыми средствами. Только Игорёк и я считали, что мы не лишены основного условия для успешного продвижения. Таковым для нас была наша воля.
  Стоял чудесный вечер, тихий и ароматный. Спор о деньгах ставил нас в неловкое положение перед природой. Монет, действительно, осталось немного. Выпивка и горючее высасывали их со скоростью хорошего пылесоса. Однако при строгой экономии, отказавшись от излишеств, "Король чеснока" мог совершить длительное путешествие к ледникам плато Укок. Вопрос стоял о том, что такое излишества и стоит ли с ними бороться.
  - Смотрите, горы как будто вином залиты, - заметил маронир Беря, когда дело дошло до того, что мы стали считать, кто сколько выпил.
  Выходило, что в получавшемся объеме можно было утопить всех разом.
  А горы, и правда, были малиновые, как и облака над ними, будто с неба через облака лилось красное вино. Между небом и землей кружила птица, превращаясь то в точку, то в две соединенные запятые.
  - Давайте подзаработаем, - настаивал на своей идее Голодный, в руках он вертел дробовик. - Отложим поход на ледник, съездим за кедровой шишкой, продадим орех, и тогда ни в чем себе не будем отказывать.
  - Дай, - попросил оружие Беря и, взяв, стал поглядывать в прицел.
  - Чего там? - спросил его Игорёк.
  - Да вроде суслик...
  Птица, кружившая над нами, что-то сердито прокричала. Кажется, это был беркут. В тот момент, когда прения окончательно зашли в тупик и Голодный сказал, что будет поступать так, как считает нужным, в сотне шагов от нас спикировала остроклювая птица, пытаясь поймать вертевшего головой грызуна. Она схватила добычу и только чуть поднялась над землей, как грохнул выстрел. Беря неожиданно для себя и для нас, играя с ружьем, подстрелил беркута.
  Несколько минут мы находились в оцепенении. Голодный первый двинулся к неподвижному телу. Мы сразу за ним. Мертвая птицу крепко сжимала добычу. При виде крови, смешавшейся с землей, ссора разгорелась с новой силой. Я начал причитать, что это дурной знак, и теперь, стихии ополчатся против "Короля чеснока", кораблю не доплыть до цели, катастрофа неминуема.
  - Перестань гнать! - кричал на меня Голодный. - Ничего особого не произошло! Случайность!
  - Может вы мне её на шею нацепите как тому моряку, - пытался шутить маронир Беря.
  - Всё не так! Я понимаю о чем говорю, это плохой знак! - твердил я, разговоры о деньгах и мертвая птица подкосили мой бравый дух.
  - Это как в фильме об играх разума, - давил Голодный, - только тебя глючит не на шпионов, а на таинственные знаки судьбы, корабли, моряков и власть воды. Да Моби Дик отдыхает рядом с тобой! Если не знать меры, братан, тебя схавают твои же иллюзии. Ты этого хочешь? Да?!
  - Ты меня уделал, - сказал я и отвернулся.
  Слезу пускать я не собирался, но лицом сделался страшен.
  - А причем здесь Моби Дик?- недоуменно спросил юнга, но никто ему не ответил.
  Несколько часов я ни с кем не разговаривал и носил в себе самые мрачные чувства точно оставшийся без ноги капитан обреченного "Пекода". В потемках перед ужином, который задерживался из-за того, что долго не нашлось охотников готовить, я сидел с фонариком над письмом:
  "Здравствуй, милая Валя. Без всякого желания сообщаю тебе, что наше путешествие, кажется, зашло в тупик. И причина даже не в деньгах, которые тают также стремительно как лето, дело в нас самих. Только мы виноваты в том, что наш внутренний компас размагнитился и увлекает мимо цели. Что еще тут скажешь, примеров тому множество.
  Черный Барт
  Занятие морским разбоем никогда не мешали Черному Барту быть набожным человеком. Между грабежами и убийствами он непрестанно молился и жертвовал церкви. Он совершенно не употреблял алкоголь, табак и не путался с женщинами. И, наверное, поэтому считал свою разбойничью работенку особым служением Богу.
  Случилось однажды так, что пленник с захваченного испанского галеона отказался платить выкуп. Это взбесило Барта, ведь он пообещал Господу, что если захватит в это плавание испанский корабль, то пожертвует церкви пятьсот золотых монет.
  Пленником оказался гордый молодой тосканец, он твердил только проклятья и ничего не боялся.
  - Ваше место в аду! Вас там уже ждут! - кричал молодой человек. - Будьте прокляты!
  Его отчаянный вид и крики разжигали в голове Барта чудовищные идеи. Глядя на нервно дергавшегося парня, он изобрел изощренную пытку. Пленнику связали руки, завязали глаза и поставили на доску, перекинутую с борта в моря.
  Несчастный даже не пытался подольше продержаться над морем, он сделал шаг и сразу упал в воду. Однако истязание так понравилась Барту, что вскоре он стал пользоваться только им, и даже провинившиеся матросы с корабля Барта подвергались этой экзекуции. Иногда, если Барт был в хорошем настроении, несчастного, готового вот-вот рухнуть вниз, могли втащить на палубу.
  С каждым разом применяя хождение по доске, Барт сходил с ума всё больше. На доске над морем мог оказаться кто угодно. Но команда готова была идти за своим капитаном и в ад, и даже ниже, пираты верили ему по простой причине - Черному Барту везло как никому другому. В одном из походов под его командованием находилось около двадцати судов, с ними Барт захватил порт и корабли Королевской Африканской Компании, рабов, дорогие товары, кофе и пряности, сундуки с золотом. Однако колоссальная добыча не утолила жажду Черного Барта. Безумец хотел власти над судьбой.
  В тот день, когда море показалось Барту огромной лужей, а все победы игрой случая, он решил сам пройтись по доске и сыграть с жизнью и смертью. Капитану не повезло, он споткнулся на последнем шаге, уже ступая обратно на борт. Барта успели вытащить из воды, но на следующий день у берегов Габоны ему снесло голову картечью с флагманского корабля королевского флота.
  РИСУНОК-12 ---ЧЕРНЫЙ БАРТ---
  Так вот, Валя! Можно под завязку загружать свои корабли сахаром, ромом, кофе, черной патокой и кампешевым деревом. Иметь с этого большую прибыль. Можно спорить с судьбой и идти по доске над бездной. Можно без зазрения совести навяливать окружающим своё мнение и ни с кем не считаться. Однако всё в этом мире держится на одном. И у тех, кто отдал свою жизнь во власть моря, и у тех, кто покорился суше. Есть две неразрывные истины - оdi et amo. Ненависть и любовь. И если одна способна превратить море в лужу, то другая из любой лужи сотворит море".
  Отложив ручку, я глянул на исписанный листок и чуть не заплакал. Выходило так, что, сбежав из одного кукольного театра, чтобы перестругать себя из буратино в трехмачтовый фрегат, я заманил себя в другие сети, где быть собой не столько приятно, сколько мучительно. Потому что связать свою жизнь с морем и не быть им - невозможно. А быть морем это значит тяготиться земными законами и ходить с ними как по дну.
  За ужином никто и не вспоминал о ссоре, но по сосредоточенным лицам членов команды читалось ненадежное как дневной сон примирение, предвещающее напряженное и непредсказуемое плавание.
  
  29
  Стремясь стать по-настоящему сильным, надо быть как вода. Нет препятствий - течь, плотина - остановиться и давить на неё, а как прорвется плотина - снова течь. В прямоугольном пространстве быть прямоугольным, в круглом - круглым, в бесформенном - бесформенным. Быть уступчивым и непокорным, нежным и разрушительным, и потому быть самым сильным.
  Весь следующий день нас мучила странная жажда. Никаким возлияниям накануне мы не предавались, а иссушивало так, точно внутри раскинулась лишенная оазисов и колодцев пустыня. Мы пили чай, воду и не могли напиться. Да еще день, прошитый тревожным ожиданием вестей от Голодного, уехавшего попуткой в сторону ледника по делам и на разведку, никак не хотел кончаться.
  В угасавших сумерках боцман и юнга снарядили "Короля чеснока" для заправки горючим, чтобы утром по просьбе Голодного отвезти Тане на Чикет коробки с сувенирами. Маронир Беря, в послеобеденные часы утолявший жажду брагой, спал на юте, протянув ноги чуть ли ни до самого бака.
  - Что за напасть, - ворчал боцман, - внутри как будто решето. Я выпил ведро воды, а язык шоркает по гортани как по наждаку.
  - Сухость во рту - это не первый, а последний признак обезвоживания организма, - объяснял юнга, - нам надо пить теплую чуть подсоленную жидкость.
  Впереди у дороги замаячило кафе.
  - Пойдем лучше кофейка выпьем, - предложил боцман.
  - Давай.
  Они пришвартовались на обочине. На дороге валялась ржавая железяка чем-то похожая на нактурлябию. Боцман задумчиво повертел её в руках, потом осмотрелся вокруг, забросил находку подальше от дороги и пошел в кафе следом за юнгой. Темное со звездами небо над горами мигнуло, и откуда-то сверху раздался странный звук, словно кто-то печально всхлипнул.
  Под машиной пробежал суслик. Зверек испуганно пискнул, уловив небесный всхлип. Оба звука не миновали слуха Бери, он очухался и выполз отлить. Долго возился с ширинкой. А когда струя вырвалась наружу, Беря почувствовал присохший к гортани язык. И тут маронир увидел прямо перед собой призрачный корабль, на палубе которого две огромные жуткие фигуры играли на бочке в кости. Бросив зары, одна из фигур радостно воскликнула и указала на Берю, а тот, ужаснувшись видения, вскрикнул и упал.
  Вскоре боцман и юнга вернулись, ведя нескончаемый спор о воде.
  - Мозг состоит из воды на восемьдесят пять процентов и отличается исключительной чувствительностью к обезвоживанию. Но что самое интересное, состав спинномозговой жидкости, которой мозг постоянно омывается, по составу похож на морскую воду.
  - Не надо меня этим грузить, - отмахивался Макс. - Надоел весь этот водный прессинг, мне все равно, что на что похоже. Мне то что с того?
  - А кому еще до этого, твой же мозг состоит из воды.
  - Отстань!
  Резко тронувшись с места, ни боцман, ни юнга не заметили пропажи. Хватились Бери только миль через пять, когда юнга отметил, что в салоне исчез кисловато-бражный запах. Немедля вернулись.
  - Беря! - крикнул Макс из-за штурвала.
  И маронир тут же явился из кустов с оцарапанным лбом.
  - Вот человек! - насмешливо указал на него Игорёк.- Как же ты по столько пьешь, дружище?!
  - У него тоже мозг состоит из воды? - поинтересовался боцман. - Или может все-таки из бухла?
  - Алкоголь всегда был спасением и пыткой в жизни любого моряка, ни одно плавание не обошлось без выпивки, - со знанием дела бормотал Беря. Тревожно озираясь, он воскликнул. - Видели тут корабль?!
  Подул ветер, сухой и сильный.
  - Здесь один корабль, "Король чеснока"! Да и тот с такой командой наверняка пойдет на дно! - боцман перекрикивал ветер и тащил Берю на борт. - Я бы сбежал от вас давно! Ну, тогда и Голодный точно свалит! Пропадете сразу, жалко мне вас!
  Галсами "Король чеснока" шел против ветра, вихляя из стороны в сторону. Ход корабля был безнадежно тяжел.
  - Что за странная погодка, - недоумевал Макс. - Черт знает что! И пить хочется! Неужели мир сходит с ума вместе с нами!
  А ветер задувал в щели, уши и долины о том, что трудно держаться за мечту там, где четко выстроенная система отношений заменяет жизнь. Мир, где взимаются зундские пошлины за право быть свободным, обречен. И тем, кто хочет плыть через него без бремени бытия, мало грезить этим наяву. Надо не бояться и уметь противостоять всему надгробному миру.
  
  30
  Египтяне долго не могли забыть, что все их несчастья начались после того, как рыба откусила и проглотила фаллос Осириса. И хотя потом парню приделали искусственный, заработавший не хуже настоящего, именно из-за пострадавшего достоинства всё пошло наперекосяк в допотопном мире.
  Чем дольше я не видел Дину, тем больше скучал и думал о ней. Образ её постоянно маячил перед глазами, точно у меня начиналась малярия. Сотовой связи на Яломане не предвиделось, и я поехал с боцманом на перевал Чикет отвозить сувениры. На верхней точке перевала удавалось поймать сигналы антенны.
  Игорёк решил подняться с нами, он беспокоился за какую-то тетушку, ждавшую его возвращения. Звали и Берю, но тот, опохмелившись настойкой боярышника из аптечки, стал сам не свой. Непрерывно бормотал о жизни по смерти и делал странные знаки в сторону реки. Это было весьма неприятное зрелище. Однако сердечные переживания так завладели мной, что я и сам был не в лучшей форме, бледнея от мысли об одиночестве.
  На Чикете я прыгал от нетерпения, слушая гудки. Наконец Дина взяла трубку.
  - Ты почему не отвечаешь? - от волнения я даже прикусил язык. - Дина! Ты почему молчишь? Ну, скажи что-нибудь!
  После долгого молчания чужой голос сказал откуда-то из пустоты.
  - Я изменила тебе...
  - Что?!!
  - Я была с другим...
  - Что ты говоришь, Диночка, солнышко?!! Зачем? Ты здорова?
  Через вечность незнакомый голосок, не попадая в ритм моего сердца, объяснил:
  - Жить морякам не сладко, море не тишь да гладь. А на Земле загадка - как любовь отыскать? К колодцу пойду без лоции, встав ни свет, ни заря. Сводят людей колодцы, а разводят - моря.
  - Почему разводят? Какие колодцы? О чем ты?! - простонал я.
  - Я любила тебя... и люблю, - чуть слышно шептала трубка, - но мне показалось, что ты меня не очень то и любишь. Не нужна я тебе... Ты ищешь какое-то свое море, свою мечту, и только ей предан всем сердцем.
  В животе загорелся огонь, который потащил сердце ко дну. Ведь сказанное было правдой. Но я трепыхался:
  - Дина, что ты говоришь? Как ты можешь так думать? Я люблю тебя! Мне больно это слышать!
  - Но это так.
  Она положила трубку. С исступлением я принялся звонить, пытать, требовать повторных объяснений и задыхаться от них. Доведя до истерики себя и Дину, я прознал только одно, что какой-то столичный художник, возвращавшийся с друзьями на микроавтобусе из похода к Белухе, обещал моей подруге новую жизнь и большую чистую любовь.
  Прислонившись к теплым камням, я прятал мокрое лицо. Так бы я и стоял, обратившись в один из камней, если бы мне позволили не знать никого и ничего.
  - Тыбарах, - чуть слышно произнес подошедший Игорек.
  - Что?
  - Пошли.
  Ходули подо мной двинулись, но движение их было мертвым, как у колеса, отлетевшего от разбитой телеги. Я чуть не упал. Юнга успел поддержать меня. В ушах зашумело как в морской раковине. Может это был океан, может - кровь, может - новая жизнь, а скорее все вместе, скрепленное спицами бхавачакры. Но мне было наплевать на колесо бытия, я пытался хоть как-то успокоиться и твердил в уме только одно: "Морякам нельзя цепляться за юбки. Как ни крути, а у моряка одна женщина - море, это самая своенравная подруга, и ей трудно терпеть рядом еще одну".
  
  31
  Увидеть во сне, как корабль бросает тебя одного на берегу, предвещает скорые тревоги, расставание с любимой и прочие неприятности. Да и наяву это сулит мало хорошего. Впрочем, пугаться и негодовать из-за этого не стоит, виновных и причин для расстройства нет. "Тихое прощание" или обычное предательство, килевание или купание с реи, пресная вода или солёная, жизнь или жизнь по смерти - всё едино, разница лишь в том, кто и к какому берегу с этим грузом двигается. А тому, кто остался на суше, лучше позаботиться о скором пробуждении.
  Сутки меня лихорадило. Сны, сочные и липкие, не позволяли сглатывать реальность. Подобное происходило не только со мной. Я понял это из подслушанного разговора юнги и боцмана. Ожидая возвращения штурмана, команда встала пораньше.
  - Кошмарная ночка выдалась, я словно в чистилище побывал, - жаловался боцман. - Сдается мне, что и тебя этой ночью не обошли кошмары. Что тебе приснилось?
  - Странный сон, ей богу. Ты не поверишь, но я видел конец четырехмесячной осады Мальты, когда турки подорвали бастионы и ворвались в город, - быстро зашептал юнга, как будто ждал вопроса. - "Амир аль барах!" кричали осаждавшие, указывая в сторону Великого Магистра Жана де Ла Валлета, который лично вел госпитальеров в бой. Кто-то выстрелил и магистр, раненный в бедро, оступился и упал. Его строгое и усталое лицо стало быстро сереть, он закрыл глаза. Потом открыл и тихо проговорил: "Мир не знал такого дня, где боль и страдания забылись бы хоть на миг. Мир преисполнен страданиями. Боль всего мира заполняет нас. Она невыносима, эта боль. Но ёё целебность в том и заключается, что она дает понимание смерти, и тем дарит свободу и избавление от сна".
  - Смеешься надо мной! - воскликнул и тут же осекся боцман, видимо, вспомнив свои видения.
  - Что ты! Когда я проснулся, то понял, с нами может произойти нечто подобное.
  - Мы окажемся в осаде?
  - Скорее испытаем страдания и избавимся от сна. А тебе что приснилось?
  - Да, даже не то, что бы приснилось... Я, вроде как, лежал с открытыми глазами и видел женщину с пиратским черным платком на голове. Она была огромной и шла по реке рядом с кораблем, держась за мачту. На какой-то миг мне показалось, что это весельчак Джек Воробей пристроился рядом в своем разбойничьем наряде. Но нет! Это была женщина с черепушкой на плечах!
  - Видимо, это был другой воробей, красный...
  - Она протянула две карты. И сказала. Вот тебе девятка винновая и восьмерка желудевая.. Чего это значит , а?
  - Ого! Она известная картежница! Это она тебе пиковую девятку и крестовую восьмерку предлагала. Не знаю, что это значит. Вот если бы она тебе бубнового короля предложила...
  - Я карты не взял. Проснулся сразу. Весь липкий, потный... А этот влюбленный всю ночь бредил кораблями. Кажется, они плыли у него килем вверх и цеплялись якорями за купола церквей.
  Я понял, о ком помянул боцман, и лежал неподвижно, будто продолжал спать. Рядом шевельнулся маронир. Ночью он стонал так, точно ему на дыбе выкручивали суставы.
  - Беря, а тебе что снилось? - спросил юнга. - Выясняется, что для всех нас эта ночь была не лучшей. И мы зря не обзавелись сонником. Хотя, кажется, и так всё ясно...
  - Безносая женщина стояла у ворот и звала меня. Она не слушала моих отказов и двинулась ко мне, когда я начал просыпаться. Кажется, я видел, как она заглядывала в палатку. Может, она где-то здесь. Кто знает, как с ней сладить?
  Игорек в ужасе отшатнулся, напуганный не столько ответом, сколько видом Бери. Маронир смотрел сквозь юнгу и гримасничал беззубым ртом, не улыбаясь, а точно отпугивая что-то страшно неприятное.
  - Ну и шутки у тебя, Беря. Вы чего сговорились, что ли, - пробормотал юнга и вылез из палатки.
  Он первый увидел спускавшегося с тракта Голодного. Штурман вернулся задумчивый и отстраненный, словно уже распрощался с командой и ушел своим курсом. Он говорил о том, что можно сниматься с якоря и брать курс на ледник, а нам слышалось: "Если мы не займемся настоящим делом, я сбегу от вас".
  Собирались мы как в полусне, как будто двигаясь в некой неплотной субстанции, дававшей нужное знание и забиравшей за это силы, это напоминало растворение стекла в плавиковой кислоте.
  Солнце покинуло зенит, когда "Король чеснока" пришвартовался в Онгудае у базара, где можно было экипироваться необходимым снаряжением. Следующим пунктом в бортовом журнале значилось: "бросить якорь за селом на реке Урсул и оттуда с восходом солнца брать курс на ледники плато Укок".
  У ворот рынка пыхтел автобус, груженный туристами. Рядом пожилой гражданин, рьяно и успешно молодившийся, в новой шляпе и с черными подкрашенными усами, чуть уныло, но очень уверенно говорил двум оплывшим женщинам в походных костюмах:
  - Нет, что вы! Горы и пропасти созданы не на радость человеку! Разве вы не видите, как вершины гор грозны и страшны. Они ведь похожи на когти и зубы хищников. Именно горы напоминают человеку о его бренности, наполняя сердце страхом и тоской за жизнь. И небо здесь такое далекое и недосягаемое, как будто навсегда отступилось от людей.
  В другой раз мы не преминули бы отпустить несколько острот по поводу подобной болтовни, а также на счёт тараканьих усов и шляпы. Но сейчас с тюками вещей и провианта, команда молчком проследовала мимо. Нам было не до шуток.
  Я сосредоточенно шел за боцманом, его тельняшка была мне как маяк. Я понимал, что Макс уже проклял тот день, когда связался со мной, но он единственный из нас, кто оставался по настоящему невозмутимым и выглядел, как ирландский монах, снаряжающий лодку, чтобы отправиться в океан и там, отдавшись божьей воле, искать необитаемый остров для отшельничества.
  
  32
  Перед битвой на реке Гидасп Александр Македонский спросил у индийских мудрецов о том, когда человеку следует умирать. "Когда смерть для человека будет лучше жизни", - так ответили мудрецы. Вот только кто истинно рассудит, в какой час смерть станет лучше жизни, они не сказали.
  В пятницу, в восемьдесят седьмого дня лета, через час и сорок две минуты после восхода солнца "Король чеснока", находившийся на 50№45' северной широты, 86№07' восточной долготы взял курс на ледники плато Укок. Юнга нехотя напомнил о том, что выход в море по пятницам у моряков считается дурной приметой. Но вскоре изменил мнение. На борту встречного дальнобойщика он увидел эмблему, похожую на герб кормчего Магеллана - земной шар, корица, мускатный орех и гвоздика, не хватало только девиза: "Ты первый обошел вокруг меня". Для юнги это был хороший знак.
  Утро, словно звеневшее от яркого солнца, настраивало на мажорный лад, в такое утро должно было хотеться петь о долгой счастливой жизни. Однако Игорёк завел иной разговор.
  - Знаешь, что сказал перед смертью Диоген сторожу у городских ворот? - спросил юнга у маронира.
  - Нет, не знаю.
  Беря был похож на гнедую лошадь, безнадежно плывущую в океане. Его уставшее лицо ничего выражало. А юнга, уверенный, будто умеет проникать в строение духа, как торговец хворостом Цзю Фангао, видел в Бере черного жеребца, который вот-вот переплывёт реку.
  - Диоген сказал ему так. Когда увидишь, что я не дышу, столкни моё тело в канаву, пусть братцы псы полакомятся.
  - А я то здесь причем?
  - Ты же спрашивал вчера, как избавиться от безносой.
  - Ну, может и спрашивал. Только где здесь ответ на мой вопрос, я не понимаю.
  Навстречу шумно промчались немецкие мотоциклисты, которых мы видели шестью неделями раньше. Они явно побывали там, где хотели. Немцы задорно просигналили, словно признавая за "Королем чеснока" забытое право на салют. Наше судно ответило не однозначными звуками, оно пыхтело как Буцефал, пытавшийся рассказать хозяину, что вместе с ним может уйти и удача. Команда молчала и смотрела в иллюминаторы как из склепа.
  - Курить хочется, - хрипло проговорил маронир. - Есть у кого табак?
  - Какие-то вы все странные, точно мы отправились не на ледник, а на тот свет, - сказал юнга и тут же осекся.
  Впереди показался перевал Чикет. Меня стало клонить в сон, в голове крутилась приставшая откуда-то странная фраза: у петуха есть оболочка только и всёго, но, если сорвешь свою оболочку, душа остается. Я широко раскрыл глаза и исступленно захотел лишь одного - оставаться в оболочке.
  
  33
  Мало кто знает, как назвать смерть - уходом из гавани или прибытием в неё. Конечно, жаль, что и плавание, и жизнь человеческая, не могут длиться вечно. Однако с другой стороны, они длятся вечно, потому что вечность - это и есть плавание, в котором саму жизнь можно представить как корабль.
  Напряжение на борту "Короля чеснока" достигло того предела, когда любое слово или жест могли вызвать бурю. На палубе потряхивало, словно судно, то отрывалось от земли, то налетало на рифы. Штурман переругивался с юнгой, а я никак не мог справиться с дремотой. Сначала пригрезилось, что меня качает мать и тихо напевает "баю-бай" в комнате с бархатными шторами. На них падал бледный свет луны. Он был как живой, и как будто не спали троё: мама, я и лунный свет. Проснулся я от толчка и вскрикнул:
  - Мама! Что такое?
  - Рулевой упал, - уныло пошутил Беря.
  Боцман выругался и, проклиная моря, корабли и чокнутых мечтателей, вылез из машины. Оторвавшуюся деталь обшивки боцман запихал в трюм как личного врага. Вскоре "Король чеснока" неуверенно тронулся, и я опять задремал. Мне привиделся сумеречный сосновый лес. Между двух высоких как мачты деревьев я с Диной летал на веревочных качелях, Дина нежно шептала при каждом взлёте: "милый, мой милый". Жар затопил все мои отсеки, и я чувствовал себя невероятно обреченно влюбленным и пытался обхватить Динин стан рукой, а он всё ускользал. И я опять проснулся от резкой остановки. Макс и Беря вышли уже вдвоем, что-то принялись ладить.
  - Что случилось? - выглянул я.
  - Машина ведет себя странно, вроде все исправно, а ехать не хочет.
  Игорёк усиленно крутил ручку радио, на мгновение выхватив из эфира печальный голос, читавший чьи-то знакомые строки: "Что же делать? Будь что будет! В руки Бога отдаюсь! Если смерть меня разбудит, я не здесь проснусь!"
  Мне вдруг сделалось жутко. "Король чеснока" поднимались на Чикет, а оцепенение на борту было такое, точно корабль уже лежал на дне.
  По традиции мы бросил якорь на смотровой площадке перевала. Хотя нам пришлось бы бросить там якорь и без всяких традиций. В сторонке у разросшейся звездчатки Таня раскладывала на прилавке кедровый орех и сувениры: бубны, окарины, глиняных свиней, петухов, змей и единорогов. Голодный снял для Тани домик в ближайшей деревне. Там же жили его приятели, каждое утро они выезжали на Чикет торговать беляшами и брали с собой Таню.
  На смотровой площадке было пусто, только у Таниного прилавка стояли мужчина и женщина. Загорелые и молодые в лучах утреннего солнца они сияли как прародители. Женщина, словно танцуя, чуть покачивала бедрами и сопровождала движения забавной речью:
  - А у меня, Тань, появилась возможность пастухом поработать. Представляешь, как здорово провести весь день верхом на коне. Лето, правда, кончается. Да всё равно здорово.
  - А что местные, разве не хотят?
  - Удивительно, но не хотят. А зарплата для них просто гигантская.
  - Сколько?
  - Тринадцать тысяч. Два дня работаешь, два отдыхаешь.
  - Ого! Может и мне в пастушки податься.
  - Привет, Кочегар. Привет, Светка! Опять в детство впадаешь?! - поприветствовал знакомых Голодный. - Кого собралась пасти?
  - Я хочу табунчик лошадей.
  - Вы как здесь оказались?
  - Едем автостопом на Яломан.
  - Ваш головастик? - Кочегар указал на "Короля чеснока".
  - А то чей же, наш. Красавец. Подвезти вас, что ли? Тань, а где беляшники?
  - Поехали за мясом. У них в Хабаровке родня свинью колет.
  - Вы чего такие мрачные? - Кочегар оглядывал нашу команду. - Не выспались, что ли?
  - Есть табак? - спросил Беря. - Всего набрали, а курево забыли.
  Повеселевший маронир с сигаретой в зубах подошел к краю смотровой площадки.
  - Че еще интересного видели? - Беря смачно плюнул вниз.
  Кочегар на себе возил рюкзаками контрабанду эфедры и повидал многое. Он рассказывал невероятные истории. Ночью на Яломане он встречал духов, похожих на белые столбы света. Он находил нетронутые захоронения древних тюрков, спал в круге шаманских камней, и тонул в Катуни.
  Мы грызли кедровые орешки и посмеивались над историей рискованного заплыва. И тут под общий смешок из-за поворота вылетел ревущий КамАЗ, и воткнулся прямо в корму нашего корабля. Мы охнуть не успели, как "Король чеснока" полетел в пропасть. А КамАЗ замер у спасительного края.
  Жар, который не отпускал меня, сделался в момент удара еще более объемным. Я словно оказался внутри солнца. В воздухе появились маленькие рыбки. Я не верил своим глазам, а спросить, что видят остальные, не было сил.
  - Красиво как в аквариуме, - радостно сказал чей-то детский голосок.
  - Осторожно, рыбку задавишь! - прикрикнул другой.
  Может это были стрелозубые палтусы, а может и обычные пескари. Неважно.
  Появление рыбок сделало происходящее нереальным, картинка струилась перед глазами как подводное наваждение. Прямо передо мной в долине возвышались две высоченные скалы, каждую венчала массивная колонна со статуей. Между скал в проливе я видел двухмачтовый корабль с косыми парусами, он уходил по пенившейся воде к огромному острову с гигантскими храмами и садами.
  - Ишь как поблазнило, - проговорил появившийся вдруг рядом старик, ростком еле дотягивавший до моего левого плеча.
  Старик был по виду из тех, кто переплавляет души на пуговицы. Я перевел взгляд на старика, между нами проплывала золотистая рыбка.
  - Балбара согыш, - сказала она голосом Игорька.
  - Что? Что? - машинально переспросил я.
  - Удар всмятку.
  И тут видение и рыбки исчезли. Только тогда я осознал, что "Короля чеснока" нет и оседающее облако пыли - это последнее, что от него осталось на перевале.
  Как это ни странно у меня нашлось, что сказать. Когда команда встала над останками верного корабля, я произнес прощальное слово:
  - Любимое судно похоже на любимую женщину. Чем? Да тем, что мы любим его также безрассудно. Мы одинаково отдаем им сердца, зная, что можем пойти вместе с ними на дно вместе. Но как не любить тех, кто приближает нас к мечте. Как не отдавать сердца тем, кто их согревает и возносит. "Король чеснока" был верным товарищем и разделил с нами все трудности, выпавшие нам в этом плавании. Он ни разу не подвел нас и, самое главное, он помог нам избежать бесславной гибели. Перечень достоинств нашего корабля составит длинный список и будет подобен гимну! Однако хочется, чтобы над останками нашего верного друга прозвучала не только должная хвала, но и наш скорбный плач, который без слов выразит, какую потерю мы понесли. Что я еще могу сказать? Потери в жизни неминуемы, и не нам решать, когда и как им случатся. Да и еще вот что... Мало какое судно уходило на дно в такую хорошую погоду.
  Я пустила слезу.
  - Прекрасные слова, - кивнул Игорёк. - Хочу добавить лишь одно. То, что сегодня случилось с "Королем чеснока", отразится и на нашей судьбе. Кажется, вот наша мечта, как и "Король чеснока", лежит разрушенная у нас под ногами. Но я вам скажу, нет такой силы, которая помешала бы нам отказаться от мечты. И нет такого дна, откуда бы наша мечта ни помогла нам выбраться.
  Мы обнялись. В центре образовавшегося братского кольца лежало пыльное колесо.
  РИСУНОК-13 ---МЕЖДУ ГОР---
  
  
  Часть третья
  на море
  
  1
  Всё в этом мире утекает сквозь пальцы как вода. Ничего не остается, даже воспоминаний. И сама по себе эта мысль не тягостна, если ты свободен и ни за что не держишься. Отпускай, не сопротивляясь. Бери, не надеясь обладать всегда. Гони наваждение, что в этом мире есть что-то твоё.
  Мы лежали на еще теплом камне, вслушиваясь в движение волн. В темноте море казалось огромной рыбой, которая лениво шевелила хвостом.
  - Слышишь, - прошептал Игорёк, - оно разговаривает с нами.
  Я промолчал, слова ушли от меня. Сознание впитывало тайну и глубину, подкатывавшую к ногам свои вечные дары. Море бормотало о том, что в мире есть люди свободные от себя, они живут как рыбы в воде. Они перерождаются вместе с миром и любую опасность превращают в спасение.
  Звезды на небе мигали в ожидании полной луны. Она неторопливо выкатилась из-за скалы, осветила берег, и море стало гигантской птицей, шевелившей тяжелыми посеребренными крыльями. Мы взяли полотенца и пошли домой.
  - Эй, накупались? - окликнул нас кто-то из темноты.
  Это была наша соседка Ирина, снимавшая вторую половину мансарды. Я с ней переглядывался уже почти неделю так, будто у нас должны были завязаться отношения.
  - А я ходила в поселок, купила персиков и домашнего вина, - сообщила Ирина. - Вот хочу вас угостить.
  Игорёк как-то удовлетворенно хмыкнул и покачал головой:
  - Спасибо, я не пью. А вот этот меробибус уж точно не откажется.
  Я сделал галантный жест в сторону дамы, давая понять, что дело совсем не в вине.
  - Пойдемте под яблони в беседку, - предложила Ирина. - Оттуда видно башню старого маяка, как сигналят в море кораблям.
  Расположившись под яблонями, мы довольно долго болтали о погоде. Я рассказывал о том, как сдвигаются электромагнитные линии Земли, почему меняются маршруты миграции птиц и почему в Европе зима теперь начинается в январе, а весна в апреле. Потом наш разговор коснулся будущего, и как-бы между прочим я заявил, что ничего для будущего делать не собираюсь.
  - А ты пробовал? - спросила Ирина.
  - Да, и не раз. Мне многие советовали заняться делом. Каким же, задумывался я. Оповещать людей о своей радости или грусти? О том, что жизнь на земле усыхает без любви. Моя беда в том, что я умею увлеченно только играть в дело, ничем по-человечески земным я всерьез заниматься не могу. Во мне живет большая рыба, она плывет намного дальше чем то, зачем построят дом или пусть даже целый город.
  - А хоть бы и так. Ты играй, плыви себе, - Ирина стала серьезной. - Главное, искренне. Ты же сам вчера говорил, что секрет жизни именно в том, что она отзывается на любые наши действия.
  - Что до меня, - я поделил остатки вина, - то на моем пути нет особых секретов, моей рыбе нужен простор, а секреты они корм для рыбешек помельче.
  Ирина посмотрела на меня так, точно я один знал тайну исчезновения смотрителей маяка с острова Фланнан.
  - Но ведь ты же любишь жизнь, значит, тебе должна возвращаться эта любовь, - возобновила она разговор. - Это ведь ты меня убеждал, что нужно всегда что-то делать ради этой любви к жизни.
  - Не знаю, не знаю, - качал я головой, понимая, что позирую и могу сболтнуть еще какую-нибудь глупость.
  -А я знаю. Будущее открывается, когда ты видишь себя всюду делающим то, что ты должен делать.
  Сказано было просто и ясно, и сразу как будто за тем маяком, на который мы смотрели, появился еще один, повыше. И створные огни стали указывать правильный курс.
  
  2
  Расставаясь с одной дорогой, моряки и бродяги в мыслях уже с другой. В свободной стихии, где весь мир становится домом, стены и крыши как серые тучи уходят за горизонт. Каждый рожден для такой жизни, потому что это самый короткий путь к себе. Но не каждый готов ступить на него.
  После катастрофы в горах мы и месяца не провели в городе. Друзья родителей Игорька сдавали комнаты на черноморском побережье. Вот там мы и оказались со следами запекшейся соли на глазах.
  По дороге к морю я с удивлением узнал от Игорька, что его родители были повязаны с водой. Отец служил подводником на Северном флоте. Когда Игорьку исполнилось двенадцать лет, лодка, на которой отец ушел в плавание, затонула вместе с экипажем. Мать Игорька, учительница литературы, родом из Сочи, долго не продержалась с горем и однажды просто не нашла сил проснуться. Накануне вечером, уже лежа в постели, она сказала Игорьку: "я вижу море на двоих, соленая вода в глазах моих".
  С тех пор Игорёк жил то у тетки в городе, то у друзей матери на чердаке в большом доме на морское побережье. Чердак этот был всем чердакам чердак. Он был похож на нижнюю палубу пиратского корабля: сундуки, карты, пеньковые канаты, табачные листья, куски сухой невыделанной кожи, холщевые мешки из-под кофе, старенький барометр, бинокли и множество прочей бродяжьей утвари и книг о море, кораблестроении, по навигации, географии и истории, оставшихся от прежнего хозяина чердака, капитана советского торгового флота.
  Просыпаясь, мы по очереди смотрели в два окошка-иллюминатора, расположенных напротив друг друга. Из одного было видно море, из другого отвесная скала, вершину которой наполовину перекрывал рекламный щит с дельфином на лыжах.
  В доме сдавались пять комнат, и когда все постояльцы были дома, они шумели как настоящая пиратская команда. Ирина поселилась к нам ближе всех, в мансарде, выходившей окнами на старый маяк. Мне она казалась похожей на британскую вице-королеву красоты Хлою Маршалл, Игорёк видел в ней будущую мать Персея Данаю. На самом деле Ирина была дочерью балтийского моряка, работала секретарем в питерской оружейной компании, увлекалась музыкой и литературой. Видимо, мы ее заинтересовали своими байроновскими замашками, но навязываться она не решалась. Только её комплекция позволяла нам по скрипу лестничных ступеней, шороху и хрусту веток, стуку камней узнавать, что большую часть послеобеденного времени она где-то рядом. Прямо под нами жил еще один сосед, но с нами он вел себя как Цезарь, попавший к сицилийским пиратам, и мы его избегали.
  - Как думаешь на счет того, чтобы нам остаться здесь навсегда? - на второй день после нашего приезда спросил Игорёк.
  - Будем смотреть с берега на море и мечтать о корабле?
  - Будем строить свой.
  - Что ж, давай останемся, я люблю строить корабли.
  - Отлично, с тобой легко договориться.
  - С тобой тоже.
  Игорёк с начала нашего похода немало возмужал. Это был уже не тот паренек, что тенью слонялся по бару и приставал со своими книжками. После того, как наш первый корабль опрокинули с перевала, во взгляде Игорька появилась твердость, что-то такое, что заставляло встретившегося с ним глазами выкладывать всё начистоту.
  - Я заметил, ты изменился, - выложил я.
  - Да, - кивнул Игорёк, - теперь я точно знаю, что мне надо быть ближе к морю, к природе, увидеть весь мир, и не ждать для этого получения диплома.
  В начале лета Игорёк еще готовился к экзаменам на философский факультет МГУ, видимо, отдавая дань почитаемому им Мамардашвили и тому, что философия для человека орудие самоконструирования. Что-то Игорёк об этом знал, потому как пописывал на один интернет-портал мудреные статьи о сверхприродной сущности человека.
  - С чего начнем?
  - Поделимся идеей о строительстве корабля с морем.
  Я невольно засмеялся. В любви к морю Игорёк пошел еще дальше и готов был отдать всё, даже то, чего у него пока не было. Себя самого.
  - Что смешного?
  Соврать я не смог:
  - Сдается мне, что этот мир не досчитает двоих честных тружеников, потому что эти двое пополнят ряды сумасшедших бродяг.
  - Это не так. Я не собираюсь слоняться по свету всю жизнь, я хочу помогать людям.
  - Хочешь избавить их от страданий?
  - Нет. Хочу их разделить с ними.
  - Зачем? И как?
  - Способов немало. Но мне по душе самый честный, стану учить детей. А это значит останусь самим собой и буду принимать людей такими, какие они есть.
  - Ну, ты даешь, чувак! Не ожидал от тебя такой прыти, всю свою жизнь наперед продумал! Впрочем, когда мне было девятнадцать, я был таким же, всё знал, всё понимал. Теперь вот наоборот.
  - Что ж, значит, я как и ты когда-то чувствую себя подводной лодкой в этой земной бентали. И мне просто необходимо, как капитану Немо помогать тем, кто по ту сторону борта моей субмарины.
  Идеей о корабле мы поделились с морем. Особенно старался Игорек. Каждый день, когда мы ходили купаться, он подолгу качался на волнах в позе поплавка, отправляя свои мысли в глубины мирового океана. И, как говорил юнга, оттуда мечта о корабле резонировала к исполнению.
  РИСУНОК-14 ---ИГОРЕК-ПОПЛАВОК---
  
  3
  Гениальные идеи бродят по миру как голодные волки. Они хватают за бок и волокут любого, кто способен посмотреть на мир как охотник. Парадокс в том, что ничего не измениться в мире, пока есть охотники и волки.
  - Мой дед говорил, делай добро, бросай его в воду, и оно к тебе вернется, - глядя в небо говорил Игорек.
  Мы лежали в лодке, опустив весла, и загорали. Я рисовал. На море лучше занятия не придумаешь. Лето закончилось, но сентябрьское солнце припекало, покрывая нас бронзой. Безмятежность нарушил стук о борт снаружи. Я чуть приподнялся и заглянул в море. Закупоренная бутылка из-под шампанского покачивалась на волнах.
  - Смотри-ка, - достав её, показал я Игорьку. - В ней вроде какое-то послание.
  Мы с трудом извлекли бумажный свиток, аккуратно упакованный в целлофановую обертку вафлей "Артек". Каллиграфическим почерком, без помарочки, на листке было написано:
  Homme libre, toujours tu chériras la mer! Et je t'aime! Таня.
  - Это чего? - спросил я у Игорька.
  - Это Бодлер, - помрачнел Игорёк. - Свободный человек, любить ты будешь море.
  - А ты чего сразу скис?
  - У меня мама очень любила проклятых поэтов.
  - А, ну да, - кивнул я Игорьку, вспоминая, что маму его звали Татьяной.
  Игорёк затолкнул послание обратно в бутылку, закупорил её и забросил обратно в море, провожая такими словами:
  - Эта бутылка, странствующая по морям, напомнила мне о том, что, на берегу я как на дне. Среди небоскребов я ощущаю глубину Марианской впадины, я все время в поисках солнца и теплой соленой воды. Я люблю тебя! Море!
  - Живи у моря раз такой чувствительный, - дал я самый простой совет, который не раз давал себе, и никак не мог исполнить по причине слабой воли и веры, что всё само образуется.
  - Мы же решили, что остаемся здесь навсегда.
  - А, ну да. Остаемся, остаемся...
  Игорек откинулся на спину, расслабил мышцы и мечтательно произнёс:
  - А все-таки оно разговаривает с нами!
  - Кто?
  - Море!
  Восторг Игорька я не смог разделить. Такие разговоры с морем я бы не пережил. Мне хватало того, что море было во всем, и вся моя жизнь стала предчувствием воды.
  РИСУНОК-15 ---ПРИВЕТ ВОДА---
  
  4
  Первым транспортным средством, которым воспользовался человек, была лодка. Колесо и повозка появились намного позже. Море во все времена не разъединяло, а соединяло людей. Потому что море было и будет единственным мостом между человеком и человеком. Там где люди, разлучены не столько берег с берегом, сколько сердце с сердцем. А те, кто преодолел этот путь, поняли, как важно быть водой.
  Валю я встретил случайно на улице, когда рассматривал старинную гравюру с китом, висевшую в витрине сувенирной лавки. Кита как мухи безвольную тушу облепили лодки с китобоями. Я был на стороне кита и чувствовал, как гарпуны разрывают наши бока. И вдруг я увидел Валю, она стояла рядом со мной. Её отражение я воспринял так, будто со дна моря на меня посмотрела Судьба. Прекрасная и целомудренная. Появление судьбы, похожей на златокосую вилу, я воспринял без истерики. Спокойно смотрел на кита сквозь наши отражения.
  - Привет, Валя. Ты давно здесь? Приехала отдохнуть?
  Валины глаза заблестели. Она взяла меня под руку и повела к морю.
  - А я тебя сразу узнала, - говорила Валя, и улыбка еле заметной волной скользила по её губам. - Представляешь, в течение месяца мне снился один и тот же сон, как я толкала по городским улицам большую лодку. Я прилагала невероятные усилия, а воды всё не было и не было. Я так измучилась, что стала терять силы наяву. Этот сон и заставил меня перебраться к морю.
  - Понимаю, - кивал я, рисуя в голове Валин сон.
  РИСУНОК-16 ---ВАЛИН СОН---
  Позже мы пили вино на берегу и говорили о жизни у моря. Валя собиралась продать квартиру в городе и прикупить дом в Кринице. Когда в нашем разговоре повисла пауза, сверху из открытого кафе донеслась песня.
  - Лучше лежать во мгле, синей прохладной мгле, чем мучиться на суровой жестокой проклятой земле, - пел печальный голос. - Будет шуметь вода, будут лететь года и в белых туманах скроются черные города...
  Те минуты, когда звучала песня, мы смотрели друг на друга, не отрываясь. Не знаю, о чем думала Валя, а я думал о том, что хорошо бы прямо сейчас стать тем корабельщиком, который получил от Афродиты дар влюблять в себя всех женщин. И пусть в туманах исчезнут все города, я хочу только одного - быть вместе с Валей, мы должны остаться - я и она. Гм, как я поглупел в тот момент. Что было простительно, ведь многие моряки живут мечтой о морской деве, пока ни придется оставить душу ради земной женщины. Да и так ли важно, кто разорвет сердце призраком любви.
  - Как же вы оказались здесь? - спросила Валя - Я получила два письма от тебя, и так поняла, что ты с друзьями на машине уехал в горы.
  - Да, - сказал я, - остальные письма лежат в моем рюкзаке. Отправить я их не смог, потому что почтальоны в тех местах такая же редкость как и письма.
  И я рассказал о своих приключениях. Выходило так, что дорога обошлась со мной по-свойски. Она привела к тому, чему я и стремился. Миновать катастрофу, когда она всюду, в умах и сердцах, невозможно. Чистые места не терпят иллюзий. Еще повезло, что мне оставили шанс об этом рассказать.
  - Когда "Короли чеснока" стал грудой металлолома, я понял, как отличать игру от того, чем играть нельзя. Три дня мы провели на берегу реки, недалеко от места крушения корабля. Среди нас не было Бери. Видимо, он не вынес потери и покинул команду. Мы так и не узнали причину его бегства. В последнюю ночь вода в реке поднялась, залила костровище, подтопила палатки и унесла последнее колесо, которое мы притащили с места аварии. Взамен вода принесла нам новенький натовский башмак, пустой котелок и рыжий парик.
  - Неужели там такое бывает? - удивилась Валя.
  - Да, бывает.
  - И что же с вами было дальше?
  Я развел руками и указал на горизонт. Граница между небом и землей была тем рубежом, где я находился в ожидании грядущего обновленного мира. Указывая на горизонт, я обозначал не только своё местонахождение, а также и то, что путь, пройденный накануне, представлялся длиною в жизнь.
  
  5
  С определенного момента, когда осознаешь, где находишься, жизнь уже не пугает. Пугает отсутствие жизни. В человеке она еще горит, а в тех вещах и делах, за которые он хватается, божественная искра пропадает. Это уже не те вещи, и они не на своём месте, хотя на первый взгляд всё по-прежнему. Что же стряслось? А дело в том, что мир сам сдвинулся с мертвой точки, которой стал человек.
  После кораблекрушения в горах я, юнга и боцман вернулись в город. Голодный остался на Яломане. О сбежавшем в неизвестном направлении маронире Бере до нас доходили лишь слухи. Одни уверяли, что он объявился в Барнауле и проводит медитации, распространяя байки, будто "Король чеснока" пересек границу верхнего мира. Другие говорили, что маронир добрался только до Ойрот-Тура, подсел там на тяжелые наркотики и погиб в неравной схватке с демонами и алкоголиками. Мы переживали за нашего друга. Но, что бы с ним ни случилось, мы знали - обязательно встретимся где-нибудь в море.
  В квартире, где меня душило жаркое лето, теперь жила Даша со своим жигало, вроде вполне приличным парнем, преподавателем иврита. Я быстро свыкся с тем, что она живет с ним как когда-то со мной. Иначе и быть не могло. Это был её дом, её жизнь, моей была только рамка с фотографией, где Дашка в обнимку с подругой стояла на перроне и улыбалась, словно сама себя провожала в дальний путь.
  Новым жилищем, где я мог разложить шмотки, стала двухкомнатная квартирка недалеко от речного вокзала. На причале у набережной стояла подводная лодка, известная теперь как самый большой музей, плававший под водой. Я сходил туда на экскурсию и понял, что моя новая съемная фатера мало чем отличалась от субмарины. В двух маленьких каютах ютилось по три человека, гальюн вечно занят, на камбузе не протолкнуться, сверху иногда подтекает и главное - нам не выбраться наверх, пока мы не пройдем намеченный лоцманом путь.
  Новая команда была причудлива и разнообразна, как передравшийся после похорон оркестр веселых ребят Кости Потехина. В каюте со мной давили койки трубадур Губин и поэт Манкин, за стенкой гомонили с утра до вечера музыканты. Склонный к нигилизму басист Ряба и парочка молодых оптимистов, звукорежиссер из ночного клуба Андрей Андреич и чувак из того же клуба, по прозвищу Свин, не выпускавший из рук барабанные палочки даже во сне. Игорёк жил у тетки на другом конце города и заходил редко. Два-три раза в неделю мы встречались в знакомом баре, где появлялся и наш боцман.
  Субмарина мирно лежала на дне столичной жизни. Жили не впроголодь, но я по привычке заготавливал основной рацион моряков, сухари и вяленое мясо. Также меня назначили баталером, и я заведовал вином. Перебирая коллекцию бутылочных пробок, я гадал, зачем судьба снова занесла меня на борт, нуждавшийся в творческом участии. Не всякому хочется повторить судьбу Свифта, который в молодости построил дом для умалишенных, а на старости лет и сам поселился в нем.
  По вечерам мы частенько собирались на камбузе, пили вино и рассказывали о том, кто на что горазд.
  - Чтобы спрыгнуть с героина, я оставил жену и дочь. Я уехал из дома - говорил трубадур, - живу в этом городе пятый месяц, и вот меня начали мучить сомнения, что я вообще выберусь отсюда. Из людей здесь выжимают голодных духов, а потом хоронят живьем и долго, слезам не веря. Это уже дно, ниже только канализация.
  - Нет, я не собираюсь отсюда уезжать, это святой город, - не соглашался Манкин, - четыре года я кочевал по углам, столовался, где придется, и только теперь могу позволить себе жить, как хочу. Здесь исполняются мечты, но не сразу и не у всех. Делай по совести и тебя вытянет наверх.
  - Не успеете соскучиться, как верх станет низом. Только вода на сотни тысяч глюмглеффов вокруг. Пишите письма, - я не хотел думать ни о чем другом, и койку-место оплатил за месяц вперед.
  Остальные легли на дно недавно, но имели свой опыт и гнули каждый в свою сторону. Нигилист в гробу видел столичную жизнь, потому как прибыл лишь за тем, чтобы подзаработать умением снимать и монтировать фильмы. Ему вроде везло, он вышел на благотворительный фонд, где заправляли масоны, и в ближайшее время хотел укатить в теплые страны. Парни из клуба балдели от того, что пристроились к Андрею Макаревичу и в его "Ритм"н"Блюз кафе" делали звук "фирмачам" типа "Кроссроудз". Перспективы парням видели самые радужные.
  Шли дни, а мы собирались по вечерам на камбузе и вслед за стаканами тянули за лямку нашу субмарину по дну многоликого океана, принимавшего как данность жизни и судьбы.
  
  6
  Думайте скромно, по мере веры. И не забывайте, что всё в ваших силах, даже если сидите в лодке, а вокруг бушует шторм. Вера будет той границей, которая отделит вас от суетной бури мира.
  Мы стояли возле дельфинария и спорили о воде. Не хватало ста рублей на второй билет, и наш разговор заходил в тупик.
  - Жизнь будет поделена между сушей и морем, - уверял Игорёк.
  У него была более продвинутая позиция, он представлял воду как верного старого друга.
  - Все вернется в воду, на поверхности ничего не останется, - твердил я, отрицая лояльность воды к земле.
  И тут в разговор встрял незнакомец. Он с самого начала слушал наш спор. Мужик был осанист и красив, с обветренным чуть надменным лицом. Трудно было не обратить внимания на такого незнакомца, выглядевшего как президент Королевской морской академии. Он сразу заговорил о грандиозной авантюре - пересадке жизни из колыбели моря на сушу:
  - Вода в своей исходной форме - это зеркало человеческого сознания. Она может быть чем угодно. Всем, чем мы захотим ее увидеть. Это среда, образуемая высшим сознанием для создания реалий, в которых мы живем. Вода это сама жизнь. Я длительное время изучал воду, причём не только её возможную природу внутри человеческого тела, но и возможное применение в качестве средства исправления ситуации на нашей планете.
  Слушать статного гражданина было одно удовольствие, тем более, я был уверен, что он несет полную чушь.
  - А вы собственно кто? Вы специалист в этой области? - серьезно спросил Игорёк.
  - Доктор Улисс, - представился красавец мужчина.
  - Странная у вас кличка? - сказал я и неожиданно чихнул.
  - Будь здоров. По паспорту я Одиссей Михайлович Асп, но те, кто меня хоть немного знают, зовут просто доктор Улисс.
  - Так вы специалист в области воды? - спросил Игорёк
  - Я доктор, и как доктор говорю вам, что хронический недостаток чистой воды служит причиной большинства болезней. Человеческий организм устроен совершеннее, чем мы представляем. Если есть чистая здоровая вода, организм справится с любой болезнью. Как говорится, вы не больны - вы просто хотите пить чистую воду. С тех пор как я это осознал, я понимаю жизнь как роман воды и человека.
  Высказавшись, доктор Улисс ненавязчиво добавил нам не хватавшую сотню. В молчании мы купили билеты, прошли в фойе и поднялись на второй этаж дельфинария.
  В зале, состоявшем из бассейна, небольшой сцены у его кромки и зрительных рядов на возвышении, наш новый знакомый повел себя несколько странно. Доктор Улисс тепло пожал руку весьма подвижному ведущему. Брови у того срослись на переносице, но не смотря на скверную примету выглядел он вполне счастливым. Ведущий позволил Улиссу сесть у края бассейна, откуда доктор стал перекликаться с плескавшейся белухой. А когда в первом части представления молодой тренер, словно маленький возница Палемон, покатился стоя на дельфине, доктор Улисс сделал жест и другой дельфин совершил прекрасное сальто. После этого ведущий представил Улисса как лучшего друга дельфинов, и доктор исчез за дверью, из-за которой через несколько минут выползли морской львенок и морж.
  Играми дельфинов я остался доволен, изрисовал ими всю программку. Игорьку же понравился морж, похожий усами и повадками на нашего боцмана. Морж этот к тому же умел свистеть, Игорек даже сфотографировался с ним на память.
  РИСУНОК-17 --- В ДЕЛЬФИНАРИИ ---
  Улисс поймал Игорька за рукав на выходе, дал свою визитку и попросил навестить его в конце недели.
  - Как думаешь, зачем он нас позвал? - спросил Игорёк по дороге к метро.
  - Да уж надо полагать, не затем, чтобы расспросить, как вызвать дождь или поведать о том, что в воде встречаются не только лотосы, но и крокодилы.
  - Между прочим, я заметил, как он особо потирает уши и веки, как бы массирует, это верный признак того, что он недавно побывал глубоко под водой.
  Я пожал плечами. А еще, пока ехали в метро, от Игорька я узнал, что в России систематическое строительство подводных кораблей началось в тысяча девятьсот втором году с постройки инженером Бубновым подлодки "Дельфин". В общем, день для меня прошел не зря.
  
  7
  Самый проверенный и успешный метод обучения держаться на воде - плыви или тони. Человек этот метод позаимствовал в природе, и применил по-спартански: кто выплывает - умеет плавать. Хотя и было завещано - живой в воде не потонет, время показало - не всякое торжество жизни прикроет от шальной волны.
  По общим наблюдениям дерьмо тоже держится на плаву без всякого напряжения. И эта его характерная особенность служит морякам отличным поводом для острот. Но когда не до шуток, сами моряки даже живыми могут уйти на дно. Уйти следом за тем, что уже утратило жизнь, но еще сохранило тепло, их тепло.
  Вечером я шел через соседний двор и вдруг обомлел, увидев красный УАЗ-2206. Стоял он одинокий, заброшенный и потрепанный, словно прошел двадцать пять тысяч лье и столько же лет по дну океана и замер, брошенный командой. Обойдя машину, я приблизился к пыльному окну и разглядел салон, заваленный старым снаряжением: палатками, спальниками и пенками. На снаряжении толстым слоем точно жирный ил тоже лежала пыль.
  Напротив машины, сквозь мутные окна, я разглядел стену бройлерной, разрисованную граффити. Там на дне моря лежал корабль с обломанной мачтой, рядом с одряхлевшим остовом валялся сундук с золотишком, над сундуком парил чуть осоловевший осьминог, а мимо плыл удивленный дельфин с открытой пастью, то ли восклицая "мама!" при виде красного УАЗа, то ли спрашивая "ты доволен?". Внизу райтер оставил свой тэг - SeaBerya33. Соленая вода сама плеснула из глаз, когда я вспомнил "Короля чеснока" и маронира.
  Домой я пришел в полуобморочном состоянии, меня штормило и клонило в сон. Дома никого не было, и я не стал противиться сну. Вскоре мне пригрезилось, что я умиротворенно кемарю на дне океана и вполглаза наблюдаю, как мимо проплывают тунцы и пеламиды. Сначала под чудовищной массой воды было не пошевельнуться, а потом я почувствовал, как она плавно прогибается. Сделав оказавшееся привычным движение, я скользнул сквозь толщу воды.
  В дверь позвонили. Я вскочил мокрый и соленый. Заявился подвыпивший долговязый тип в нелепой ковбойской шляпе. Он принес рекомендательную записку от знакомых портовых грузчиков и начал с того, что сообщил о своем желании приискать койку, а после достал бутылку водки. По очереди мы несколько раз приложились к горлышку, и парень закончил разговор словами маршала Мак-Магона: "Я здесь, здесь и останусь!"
  - Места маловато, - веско заметил я.
  - Я мошка, я поэт, - пьяно пробубнил парень, - на весах этого мира меня нет.
  И он тут же свалился на пол. Только он отвозил своими длинными, как жерди, ногами, как на пороге появились постоянные члены экипажа. Они перешагнули через тело, забрали ополовиненную бутылку да так, точно делали это каждый день. И, расположившись на камбузе, стали выпивать.
  - Кто это? - спросил Манкин, указывая на тело у порога.
  - Скорее всего, бичкомер, просится на борт, - ответил я.
  - Великоват для подводной лодки.
  В полночь, когда по палубе катались и звенели бутылки разных калибров и разговор шел о любви, в дом ворвалась молодая беременная деваха с рыбьими глазами навыкат. Она скандалила на полную катушку, разыгрывая перед нами сцену за сценой, а обрюхативший её долговязый тип так и не пошевелился, лишь выдохнул разок с ужасом:
  - Вот опять, вот она...
  - Если он не вернется в семью, я себя зарежу, - угрожала деваха. - Мои папа и мама достанут его из-под земли!
  Тогда мы погрузили тело в ковбойской шляпе в такси, и Манкин напутствовал парочку крестом и благословлением. Деваха поуспокоилась и, крепко держась за мужика, укатила в ночь по мокрой улице.
  - Бабе много не надо, бабе нужен мужик, - сказал вслед Манкин и икнул. - С женщинами сложнее, им нужен реальный мужик. Как я!
  Манкин дико захохотал, и влюбленная парочка впереди перешла с освещенного тротуара на другую темную сторону улицы.
  Мы зашли в магазин, взяли еще два литра вина, сглотнули его на борту и сошлись на том, что женщины отнимают покой, ранят сердце, топят корабли, сводят с ума, отнимают душу и деньги, и тыкают нас носом, как котят в предательские лужицы - в черные дыры и ад. Причем всё это они делают в пределах мировой гармонии. На том и порешили, с тем и полегли спать.
  
  8
  Всякое пристанище, даже если сваями впаяно в землю, движется вместе с хозяевами. Никто не стоит на месте, земля как огромная карусель вертит людьми и делами. И не только потому, что она вращается вокруг своей оси и солнца, а скорее потому, что человеческие устремления влекут её по замысловатой траектории от жизни к смерти и обратно.
  "Не знаком с мореходством - не входи". Так было начертано над входом в квартиру доктора Улисса. Мы немного посомневались, но вошли. В доме играла чья-то песня, она словно вода заполняла комнаты. В клетке под потолком сидел волнистый попугай и кивал головой в такт мелодии. От музыки и кивающего попугая становилось комфортно, чувствовалось, что мы не зря зашли в гости, воспользовавшись адресом.
  Хозяин встретил нас облаченный в английский дорожный костюм с широким кожаным поясом и вместительными накладными карманами. В руках он держал бамбуковую трость, с которой, судя по оживленному виду, перед нашим приходом проделывал какие-то упражнения.
  - Хороший прикид и песня хорошая, - похвалил я.
  - Это Фред Нил. Понимаете о чем он поёт?
  - Нет, - сказал я.
  - О том, что мир нельзя изменить, и о дельфинах, - кивнул Игорёк.
  А Фред Нил пел:
  Этот старый мир навсегда останется таким,
  И всем войнам не под силу сделать его прежним.
  Я ищу дельфинов в море...
  Я не тот, кто поведает миру, как выжить.
  Знаю только: покой придет, когда не станет ненависти...
  Иногда я думаю о субботнем Младенце...
  И еще о том времени, когда мы носились на воле.
  Этот старый мир, возможно, никогда не изменится,
  Этот мир, наверно, уже никогда не будет иным...
  Песня меня завораживала, я даже чуть приоткрыл рот и даже сам захотел спеть что-нибудь о море и об этом мире.
  - Пить будете? - спросил доктор.
  - Можно и выпить, - кивнул я, по-своему поняв предложение.
  Доктор Улисс принес по стакану наполненному прозрачной жидкостью.
  - Это что? - спросил я. - Водка?
  - Вода.
  - Из-под крана?
  - С ледника Геблера. А если желаете другой, то есть с ледников Дыхсу, Арапахо, Ламберта, Алетча и Росса.
  - Думаете оно нам надо? - спросил я.
  - До-пры-гал-ся ду-ра-чок! - вдруг прокричал попугай.
  Я нервно засмеялся. А когда попил водички, то с удовольствием отметил, как в животе стало значительно уютнее. Доктор Улисс смотрел, как мы причмокиваем, и вдруг заявил:
  - Глядя на ваши лица, хочется поговорить о талассотерапии.
  - О чем? - переспросил я.
  - О лечении морской средой, - объяснил Игорёк. - Да, доктор, насколько я знаю, талассотерапия очень популярна. А что вы хотели о ней рассказать?
  - Поезжайте, не медля, на море.
  - Вот оно что, поезжайте, не медля, на море - повторил Игорёк, глядя на то, как в клетке попугай начинает крутить солнышко.
  - Да уж, надо бы, - отчего-то заволновался я и налил еще стакан воды.
  Мы попили водички, посмотрели фотографии с побережья Черного моря и Адриатики, обсудили безвизовые поездки в Хорватию.
  - А зачем вы собственно нас приглашали? - спросил Игорёк.
  - Да ведь за тем и приглашал, чтоб сказать, что вам пора к морю.
  - Понятно, - проговорил Игорёк тоном подчеркивающим, что ему как раз мало что понятно.
  - Ну да, - сказал я.
  - До-пры-гал-ся ду-ра-чок! - прокричал попугай.
  Мы выпили еще по стаканчику воды и засобирались домой. Напоследок Улисс еще раз настоятельно посоветовал ехать к морю и подарил по ракушке.
  Пока я курил в тени тополей на школьном дворе напротив подъезда, откуда мы вышли, и думал о Фреде Ниле, о дельфинах и о возможной поездке к морю, Игорёк ненавязчиво удивлялся нашему походу к Улиссу:
  - Презабавный тип! Видел сколько у него карт, книг, всяких заморских диковинок? Ясно, что человек дома не засиживается. Хотя его вид, когда он дает советы, лично мне не внушает доверия.
  Игорёк чему-то вздохнул и взял с лавочки тетрадный лист, трепыхавшийся на ветру и готовый вот-вот улететь. Начертанные на нем слова были составлены лесенкой и, видимо, подразумевали стихи:
  Сука Таня
  пизда прошмандовка
  блядь ебливая
  хуями задрочена...
  И далее в том же духе, мат на мате, без знаков препинания. Единственное приличное слово: Таня, да и еще подпись: Вова 11 класс.
  - Да уж, - неожиданно плюнул Игорёк, отдавая листок ветру. - Этот мир не изменить.
  - Ага, никак, - кивнул я. - Да вроде уже никто и не собирается. Мелки в наш век пошли людишки, хуев уж нет, одни хуишки.
  Недокуренная сигарета полетела мимо урны, и мы пошли прочь со школьного двора к метро. Город вокруг казался тем самым матерным словом, от которого становится скользко и неуправляемо, город звал в свою гигантскую дыру, пахнущую утробой зверя.
  
  9
  Трубадур Фред Нил понимал жизнь, раз обратился с песней к дельфинам. Они точно знают, кто мы, и радуются человеку как родному брату, и зовут его обратно в воду. А мы уходим всё дальше и дальше, в камень и в пыль, предавая стихию, нас породившую.
  Необъяснимая сиротливость овладела мной, когда Макс забирал Игорька и меня от метро. Вроде все складывалось как надо. У боцмана в машине сидели еще две миловидные девушки, его землячки, с радостью принявшие предложение отправиться с нами искупаться на Пироговское водохранилище. Однако мне чего-то не хватало.
  В ожидании Веселого, обещавшего присоединится к нашей компании, я рассказывал о походе в дельфинарий.
  - Всё также по рыбам и воде с ума сходите, - смеялся Макс.
  - Да, также, - пожимал я плечами, улыбаясь той землячке, что была с русалочьими глазами и косичками.
  - А как вы сходите с ума по рыбкам, каких и с чем едите? - спросила она.
  - Четыре древних периода, силур, девон, миссисипий и пенсильваний, называют веком рыб, - не дал мне ответить Игорёк, - тогда жили самые крупные рыбы. Если бы вы их увидели, у вас вместе с аппетитом пропало бы и всё остальное.
  Позвонил Веселый и прокричал, что застрял в очереди гипермаркета, закупая маринованный шашлык и выпивку, и обнадежил тем, что подъедет сразу на водохранилище.
  На берегу "Бухты радости", где мы решили окунуться, люди сидели чуть ли ни на головах друг у друга. Все добротные лавочки со столиками сдавались в аренду за сумму равную стоимости дачного домика где-нибудь под Иркутском. Пиво и вино отдавали за три цены. Мутная вода билась о берег, словно задыхаясь. Единственно на чем можно было остановить глаз - это призрачные паруса на воде. Да и они казались саванами, мечущимися между берегов в поисках покойников.
  Веселый подъехал на "Опеле" как к себе домой, вернее за рулем сидела жена, а Веселый помахивал бутылкой. Он набрал в весе, стал еще радушнее и, как признался, жил теперь на то, что скупал в интернете домены и перепродавал фрилансеров.
  - Ну что, чуваки, город сидит на плечах, пришла пора сделать заплыв в никуда, - хохотнул Веселый.
  Разложив над углями шампуры с мясом, мы выпили и, избавившись от брезгливости, наскоро искупались. Только мы выбрались из воды, как вслед за нами на берег выпрыгнула рыбешка, похожая на вытянутую хвостатую жабу с глумливой улыбкой. От её вида одну из подружек боцмана стошнило.
  - Вода грязна, отходов много, - ямбом объяснился подошедший смотритель, брезгливо поднял уродицу за хвост и понес к мусорному баку.
  - Вот такая вот ушица, - сказал Веселый вслед смотрителю.
  Напоследок рыбка-мутант похлопала ртом, и мы явственно услышали её злобный писк:
  - Уматывайте отсюда пока целы, ушлепки!
  Игорёк многозначительно посмотрел в мою сторону, и я понял, что мы без промедления едем к морю. Этот странный случай с уродливой рыбой пробрал как предсмертный озноб. Поздним вечером мы снимали с карточки оставшиеся деньги и покупали билеты до Новороссийска.
  
  10
  Ни один человек не попадает в неприятности чаще чем моряки. "Эвплойя!", то есть "счастливого плавания", так говорили древним мореходам, провожая их как в последний путь. Даже если они не возвращались, оставалась надежда, что плавание все равно было счастливым.
  Валя слушала мои истории с интересом, но, судя по блуждавшей улыбке, не всему верила. Хотя, когда речь зашла о мечущихся саванах и рыбе-мутанте, она взволновано коснулась моей руки. Когда я закончил, мы уже спустились по лестнице на набережную. Статная фигура человека, стоявшего у корзины с кефалью на импровизированном торговом ряду, показалось мне знакомой.
  - Доктор Улисс! - окликнул я.
  И, правда, это был доктор Улисс в светлой короткой накидке, похожей на экзомис, разрисованный дельфинами, овальной шапочке и сандалиях на босу ногу. Он обернулся и сразу признал меня, лицо его приняло благодушное выражение.
  - И вы здесь, доктор! - восклицал я. - А я только что вспоминал о вас! Надо же! Впрочем это, кажется, в вашем духе появляться неожиданно и весьма кстати!
  - А я здесь в небольшой экспедиции, собираюсь провести некоторые изыскания, связанные с одним экспериментом. Хорошо, что мы встретились. Думаю, и вам будет интересно присоединиться.
  Я представил доктора Вале и после спросил:
  - А что за эксперимент, доктор?
  - Ну, эксперимент, - уклончиво проговорил Улисс. - Вот вы, к примеру, знаете, что морская вода и кровь человека сходны по химическому составу?
  - Догадывался, - также уклончиво ответил я, разглядывая шрам не бедре Улисса.
  - Значит, можете предположить, что эликсира вечной жизни у человека целый мировой океан. А?!
  - Почему бы и нет.
  - И стать бессмертным не так уж и сложно.
  - Вот здорово, - не поверил я. - Андрей Платонов был бы рад.
  - А что за бессмертные получатся? - спросила Валя. - Вдруг это будут какие-нибудь всё ненавидящие и презирающие струльдбруги?
  Доктор Улисс почтительно кивнул в знак понимания, но ответить не успел. Набиравший громкость и приближавшийся с аллеи чей-то непрерывающийся монолог обратился в пожилого мужчину в пляжной шляпе, из-под которой топорщились тараканьи усы. Шляпу и усы сопровождали две пухлые женщины, преданно внимавшие каждое слово:
  - Нет, бог с ним, с морем! Зачем оно? Разве вам от его вида не становится так грустно, что хочется плакать. Поглядите на эти необозримые воды, ведь не на чем взгляду отдохнуть. Прямо мучаешься от этой однообразной бесконечной картины, человек в ней просто исчезает. А послушайте раскаты волн. От начала мира они твердят одну мрачную песню, в которой слышны лишь жалобы обреченного на муку да еще чайки кричат над ним пронзительными, зловещими голосами. Человеческий голос среди этих звуков ничтожен. Даже тишина моря и неподвижность не приносят радости. Стоит вглядеться в едва заметные колебания водяной массы, как сразу содрогнешься от мысли, что эта необъятная, пока спящая сила, всегда готова похоронить наши замыслы и труды.
  Когда шляпа и усы проплывали мимо доктора Улисса, тот расплачивался за выбранную кефаль, и вдруг он стал негромко напевать что-то знакомое:
  - Стремись же духом в волны, в море. И в даль, и в ширь, в его просторе, куда захочешь, можешь плыть. Но не ищи, но не ищи... кхм, кхм... а впрочем ладно.
  И тут же обратился к нам:
  - Ну что, поплывете со мной?
  - У вас что же и лодка есть? - спросила Валя.
  - Даже две, - улыбнулся доктор Улисс, - одна для ночных путешествий к луне, а другая для дневных, к солнцу. Вы, видимо, еще не бывали ни там, ни там. Что ж, решено, я вас беру!
  Расспросив, где я остановился, доктор пообещал, что завтра-послезавтра заглянет в гости, и стремительным широким шагом поспешил вверх по лестнице с набережной. Его движения обладали какой-то царственной магнетической силой. Я увидел, что обладатель волшебных усов и шляпы, как его спутницы и торговки рыбой, и Валя, заворожено, не мигая смотрели Улиссу вслед.
  
  11
  Жизнь многообразна, и человек единственное существо способное отблагодарить жизнь за это многообразие. Отблагодарить тем же. Всеми чудесами своей души, великолепием ума и тела. И жизнь не замедлит преподнести новые дары. Многие это знают, но мало кто старается этому следовать.
  Два дня я чего-то ждал, прислушивался и размышлял о том, когда же и мне откроются как-нибудь тайны, и я смогу исцелять тела и души. Доктора Улисса я встретил во время прогулки по набережной, на вопросы об эксперименте он отшучивался, говорил, что ждёт попутного ветра, и называл окрестности конскими широтами безветрия. Что правда, то правда, жара и штиль стояли такие, что море казалось покрыто чем-то вроде белого ила, блестевшего на солнце.
  Доктор Улисс постучался к нам на чердак ранним утро и сообщил, что будет ждать нас вечером за маяком у дальнего, похожего на черепаху мыса. Напоследок он спросил:
  - Мне понадобится помощь ваших друзей. Сколько вас будет?
  - Я думаю, четверо.
  - Меткие стрелки среди вас есть?
  - Найдется.
  - Отлично.
  За час до полуночи к намеченному месту подошла Валя, она была последней, кого мы ждали. Валя извинилась за задержку, объяснив её неприятным происшествием, перед дорогой она штопала ветровку и сильно уколола палец.
  Доктор внимательно осмотрел рану и вынес диагноз, что опухоль скоро спадет и рана не опасна. Потом он уложил в лодку два саквояжа, дайверское снаряжение, рассадил нашу компанию, и под звездным небом мы тихонько отплыли в открытое море, доктор и я на веслах.
  - Что будем делать? - спросил юнга с кормы.
  - Сначала посмотрим на рыбьи икринки, а потом и прямо рыбе в глаза, - игриво отвечал Улисс.
  - И искупаемся, конечно, - сказала Ирина, плеская рукой в воде.
  - А еще доктор Улисс, наверняка, откроет нам какие-нибудь тайны, - предположил я.
  - Может вам еще выдать по золотому и серебряному цилиндру фараонов? - усмехнулся доктор Улисс.
  Я сидел напротив Вали и Ирины, от кого-то из них исходил едва уловимый аромат канталупы. Валя имела отстраненный вид, иногда направляя в сторону Улисса долгие пристальные взгляды. Пытаясь её разговорить, я стал расспрашивать, как продвигается покупка дома на побережье.
  - Тише, - попросил доктор Улисс.
  Некоторое время мы гребли в тишине, очертания берега исчезли, и только по огням маяка можно было предположить, где суша. Вдруг под нами проплыла огромная рыба, тело её чуть светилось и походило на толстый диск.
  - Смотрите, это же вроде рыба-луна?! - воскликнул я.
  - Ой! - испугалась Ира, выдернув рук. - Она, наверное, током бьет!
  - Откуда ей здесь взяться, рыба-луна вводится только в южных широтах, - успокаивал Игорёк.
  - Смотри, она же светится, - не могла успокоиться Ира.
  - Электрический заряд генерируют пять видов рыб, морские звездочеты, гимнархи, электрические сомы и скаты, - объяснял Игорёк, - и еще знаменитый южноамериканский электрический угорь, он каждые две-три секунды выдает по шестьсот вольт.
  - Чем?
  - Мышцами, устроенными по принципу вольтова столба.
  Доктор Улисс некоторое время наблюдал, как светящаяся рыба нарезает круги вокруг лодки.
  - Отлично, - наконец проговорил Улисс, доставая из саквояжа арбалет-пистолет, заряженный дротиком, - кто из вас метко стреляет?
  - Вы хотите её убить?! - ахнула Ирина.
  - Не бойтесь, здесь усыпляющий раствор. Мне самому лучше не надо... Ауру могу испортить, а я сейчас под воду спускаюсь, - с полушутливой загадочностью объяснил Улисс. - Кто сможет?
  - Давайте я, - предложила Ирина. - А что это за рыба?
  - Рыба-луна и есть, она же рыба-жернов и рыба-солнце. Здесь на глубине десяти метров в скальных образованиях есть несколько гротов, в них её дайверы и обнаружили. Видимо заплыла как-то, такое с ней случается. Она здесь вторую неделю кружит, наверняка где-то в гроте икру мечет. Обычно мозг у рыбы-луны три-четыре грамма, она настолько глупа, что никак не реагирует на приближение человека, но вот эта что-то настроена агрессивно да еще и светится. В общем, нужно дротиком попасть ей под плавник, а иначе её кожу не проткнешь. Попадешь?
  - Постараюсь.
  Прозвучал щелчок, и вскоре большая рыба легла брюхом на бок, продолжая шевелить жабрами. Можно было наблюдать её морду, похожую на обезьянью.
  - Метко! - похвалил Улисс. - Где тренировались, мадмуазель?
  - Занималась пулевой стрельбой в обществе "Динамо", - засмущалась Ирина.
  Игорёк толкнул меня в бок:
  - Понял, какая барышня, твой шанс, хватай корону, золото и дев.
  - Нет-нет, я её не стою,- качал я головой, поглядывая на Валю, - сам то я ничего толком не умею.
  - Кто ни к чему не приучен на суше, еще может стать моряком, - дразнил Игорёк.
  Доктор Улисс ловко облачился в гидрокостюм и акваланг, включил фонарь, прицепил к себе саквояж поменьше и погрузился в воду. Некоторое время было видно, как он сосредоточено работал руками, точно Симплициус, опускавшийся с волшебным камнем, позволяющим дышать в бездонном царстве сильфов Муммельзее.
  Минуло около получаса. Стояла тишина, лишь вдалеке что-то светилось и вздыхало.
  - Что это? - прошептала Ирина, явно не расположенная к водным процедурам.
  - Может это те самые духи, которые провели Линберга над Атлантикой? - предположил Игорёк.
  - Какого еще Лин....
  Но договорить я не успела, Улисс вынырнул, чуть не перевернув лодку. В руке он держал колбочку с крупными бело-прозрачными икринками и радостно восклицал:
  - Вот вам и vesica piscis! Вот вам и выход из пустоты!
  - Что это?! - хором воскликнули мы.
  - Ваше будущее!
  Другого вразумительного объяснения, кроме этих слов, мы так и не получили. Через полчаса мы уже выгружались на берег, и сколько ни допытывали Одиссея Михайловича, зачем ему колба с икрой и почему за ней нужно было отправляться именно ночью, он лишь отшучивался:
  - Знаете, в Болгарии говорят, что женщина и рыба не стареют. А почему? Слушайте сюда, т-сс. Кто был любителем сардин, будет строен, дожив до седин. Ха-ха! В воде секрет вечной жизни, друзья мои. В морской воде! Но отправляясь за ним, помните главное правило. Ныряя, не забывайте выныривать. Ха-ха! Замечательно! Какая прелесть! Ха-Ха! Дышите глубже!
  На берегу, собрав снаряжение, увлеченные общением доктор Улисс и Валя пошли вперед, Ирина и Игорёк полезли купаться, а я сел на камень и закурил. Сверху, с горки, где стояли палатки туристов, донеслась знакомая зловещая мелодия "Nightmares by the sea", сочиненная сыном Тима Бакли.
  - I've loved so many times and I've drowned the all, - тоскливо тянул Джефф.
  Мне стало совсем не весело, и я впервые с ревностью подумал об Улиссе как о великовозрастном задаваке. И самое печальное было в том, что я не был прав, но очень этого хотел.
  
  12
  Человек должен уметь предсказывать будущее, писал профессор Чани, он же батя Джека Лондона. Что и говорить, такое умение пригодится, если боишься, что следующий шаг может привести в пропасть. Подстелить соломки всегда хочется. Однако завеса незнания, отделяющая нас от будущего, и есть та самая соломка. Не будь её, мы бы увидели всё разом, - ужаснулись и рухнули в тартарары. Интуиция - вот лучший инструмент в отношениях человека с будущим.
  По утрам я встречался с Валей и Ириной, и втроем мы шли купаться. Валя очень сдружилась с Ириной, они понимали друг друга с полуслова, смотрели одни фильмы, слушали одну музыку, читали одни книги, и делились впечатлениями, как будто рассказывали одну историю. Я никак не мог остаться с Валей наедине, чтоб выложить свои чувства. Наконец выдался удобный случай, как-то вечером вдвоем мы пошли смотреть на медуз.
  Мы сидели на берегу, в небе сверкали звезды, а медузы точно их отражение мерцали почти у наших ног.
  - Еще недавно вот так сидеть с тобой у моря казалось мне несбыточной мечтой, - говорил я. - Оказалось, это возможно. И у меня появилась надежда, что и другие мечты сбудутся. Вообще в этом мире всё сбывается, так или иначе, то есть рано или поздно. В общем, давай жить вместе.
  Валя с улыбкой выслушала и промолвила:
  - Ничего не получится.
  - Почему же?!
  - Да потому что цветы не растут посреди бушующего моря.
  - Это я то? Бушующее море?!
  - Нет, бушующее море - это я.
  - Понимаю... Но ведь это пройдет.
  - Наверное, только...
  Валя подняла голову к звездам, в её профиле я наблюдал удивительную мечтательность, я как будто видел некое знакомое божественное воплощение любви. Богиня сказала по земному просто:
  - Я бы полюбила мужчину глубокого и теплого как море.
  Голос Вали звучал как арфа, за игрой на которой женщины островов Средиземноморья коротали дни, ожидая возвращения мужчин из плавания. Извлекая из кармана последний аргумент, пачку писем, я уже ни на что не надеялся:
  - Ты говорила, что получила от меня всего два письма, вот остальные.
  Валина рука, не знающая, что делать с этой связкой бумаги, все же взяла её и безвольно повисла. Взгляд Вали блуждал.
  - Впрочем, ладно, давай обратно, - я выхватил письма, - дело прошлое. Спокойной ночи. Мне нужно идти.
  Валя не остановила меня.
  В самых расстроенных чувствах я поднялся к нам на чердак. И только упал на диван, чтоб отдаться страданиям, как меня позвала Ирина. Она приготовила что-то вкусное, Игорёк сидел уже у нее в гостях и уплетал вторую порцию.
  Глядя, как в море разбившихся кораблей, в тарелку с похлебкой, дразнившую лишь нос, я слышал голоса Игорька и Иры как из параллельного мира.
  - Вкуснятина!
  - Говорят, по вкусу похоже на черепаховый суп.
  - Точно. А это из чего?
  - Из телятины.
  - Сроду бы не подумал. Правда, я и черепах не ел, мне напоминает это что-то куриное, очень вкусно, - нахваливал Игорёк, орудуя ложкой. - А про черепах я кое-что знаю. Когда Френсис Дрейк попал на Каймановы острова, он обнаружил там множество странных пресмыкающихся похожих на морских крокодилов. К тому времени команда Дрейка так изголодалась, что подъела всех крыс на корабле. Пресмыкающиеся пришлись морякам по вкусу, они набили мясом животы и пустовавшие бочки. Позже выяснилось, что это были не крокодилы, а особые черепахи. Острова заселили, и вскоре все шедшие мимо суда пополняли там запасы свежего мяса. Закончилось это полным истреблением черепах. Н-да, вкусно... Можно еще? Но больше всего черепашек любили ихтиозавры...
  Я встал, чтобы уйти.
  - Не понравилось? - спросила Ирина.
  Встревоженная моим видом Ирина смотрела как сестра милосердия, ей не хватало только золотого креста на голубой ленте. Я сел обратно, съел тарелку похлебки, выпил зеленого чаю, сказал что-то по поводу погоды и зеленых черепах, чуть успокоился и захотел спать.
  Спал я трудным полным призраков сном. Под утро туда заявился гигантский двенадцати палубный автомобильный паром "Улисс". Отчаливая от берегов Ирландии, он двигался сквозь непогоду к континенту. На палубе в меховом манто стояла Валя, похожая на причудливую серую птицу, и махала рукой мне, замершему в отчаянии на берегу. Немцы говорят: träume sind schäume, сны - пена. И я этой пеной чуть не захлебнулся.
  
  13
  Думать о безбрежных глубинах океана также естественно, как мыть голову. Жизнь на суше - вообще не жизнь. Как верно подметил поэт: в воде привольней жизни ход, на суше все её стремленья - одни бесплодные мученья.
  В то утром мне более всего хотелось попасть на дно, чувство всполохнувшей любви выматывало свирепей голода, тоски и моря. С восходом солнца я открыл глаза и больше не мог уснуть. Маета внутри нарастала и, не находя выхода, шатала меня. Я ходил как по кренящейся в разные стороны палубе, втыкался руками в разные предметы, хватал, бросал, крутил. В один из таких моментов я включил радиоприемник и поймал волну телепередачи, где умудренный дорогами путешественник на манер Юрия Сенкевича проникновенно делился знаниями:
  - Сейбл можно назвать самым удивительным, самым таинственным и самым коварным островом из всех когда-либо нанесенных людьми на карту земного шара. На протяжении почти пяти столетий остров вселял только страх и ужас в сердца мореплавателей, снискав себе столь мрачную славу, что его стали называть "островом кораблекрушений", "пожирателем кораблей", "смертоносной саблей", "островом тысячи погибших кораблей" и "островом призраков". До сих пор никто...
  В другой раз я бы с интересом послушал такую историю, но я не мог находиться на одном месте. Я спустился с чердака, выкурил сигарету, почистил туфли. Вернулся, а радиоприемник твердил об одном:
  - Район Дюн Верджинии Дэйр с мысами Гаттерас, Лукаут и Фир - это также одно из самых гиблых мест на земном шаре. Бесчисленные мели, частые штормы, зыбь, туманы, течения и так называемые "южная мгла" и "парение Гольфстрима" делают плавание близ этих берегов трудным и опасным. Имеются сведения, что во время "южной мглы" усиливается снос судов в сторону берега...
  Чистя куртку, я извлек из кармана пачку писем, они были аккуратно пронумерованы датами, я взял верхнее и перечитал.
  "Здравствуй, Валя! Я возвращаюсь в город. И вроде бы уже нет смысла писать тебе, скоро можно будет увидеться и поговорить. Однако я решил, что лучше еще раз написать. Кто знает, получится ли при встрече сказать всё, что хочется. Поезд мчит мимо засыпающих станций, я вглядываюсь в темноту и вижу в стекле своё отражение, как сквозь него проносится заоконный мир, словно образы и переживания в моей голове.
  Последнее послание капитана Бриггса
  Шхуна на севере-востоке шла так будто ей управляли пьяные. Капитан "Деи Грации" Дэвид Морхауз смотрел на её ход и диву давался, с трудом представляя, что там творится. Штурман согласился с капитаном, что шхуну надо догнать.
  При попутном ветре судно настигли через пару часов.
  - Морской дьявол! Так это же "Мария Селеста" старины Бриггса! Я хорошо знаю эту бригантину и её капитана! - воскликнул капитан "Деи Грации", глядя в подзорную трубу. - Подайте сигнал о сближении.
  - Кажется, на борту никого нет, - сообщил штурман, тоже не отрывавшийся от трубы.
  - Что за чертовщина!
  Вскоре капитан Морхауз уже отдавал команду подняться на борт "Марии Селесты". На борту не было никаких признаков жизни. Когда капитан вошел в кают-компанию, то первое, на что обратили внимание, - это на лежавшие там курительные трубки. Морхауз взял одну из них, и лицо капитана выразило крайнюю степень недоумения - с трубкой, предметом гордости и постоянной заботы, моряк мог расстаться лишь в самом крайнем случае. Вывод напрашивался сам.
  - Здесь произошло что-то непредвиденное, - проговорил Морхауз.
  - На судне нет спасательной шлюпки, - доложил штурман. - Отсутствует секстант и хронометр, а компас поврежден.
  - Пойдемте в каюту капитану.
  В капитанской каюте было темно, окна затянуты брезентом, приколоченным досками. Зажгли масляную лампу и увидели, что по полу разбросаны вещи, детские игрушки, а швейная машинка стояла с простроченной мужской сорочкой.
  - Кажется, в это плавание он взял жену и дочь, наверное, хотел показать им Европу, - заметил Морхауз.
  В столе у капитана штурман нашел шкатулку с драгоценностями и кейс с банкнотами разных стран. Из документов же остался лишь судовой журнал, да еще на столе лежал номер "New York Daily Times" за 5 ноября 1872 года с обведенной заметкой в разделе происшествий, которую Морхауз тут же прочел:
  "На прошлой неделе престранное событие потрясло пароходную компанию Anchor Line. Принадлежавший компании пароход "Iron mountain", шедший из Сент-Луиса в Новый Орлеан, 23 октября прибыл в Виксберг. Одни пассажиры сошли, другие поднялись на борт, в общей сложности вместе с командой на борту находилось шестьдесят человек. При ясной погоде и большом скоплении провожающих пароход направился вниз по Миссисипи, чтобы сделать последний переход и прибыть в Новый Орлеан. Однако после того как судно скрылось за поворотом из вида провожающих, больше никто не видел ни судна, ни его пассажиров. Не осталось никаких намеков на существование "Iron mountain" или катастрофу, связанную с ним. Пароход просто пропал. Это загадочное событие даже не похоже на случаи с "летучими голландцами", когда пропадает команда и пассажиры, но остается корабль. Уже неделю полиция штатов Миссисипи и Луизиана пытается хоть что-то прояснить в этом деле. Однако пока, как сообщает представитель властей, нет ни одной зацепки. Мы будем информировать читателей о ходе расследования".
  Капитан ничего не сказал по поводу заметки штурману, осматривавшего бар Бриггса.
  - Странно всё это. Судя по масленке, видите, что лежит на швейной машинке, шторма не было, драгоценности и деньги не тронуты, следов насилия нет. Одно ясно, судно покидали в спешке, но вот зачем. Очень странно. А ведь я что-то слышал о "Марии Селесте", - напрягал память штурман, - эта не та посудина, в первое плавание которой погиб капитан.
  - Да, скорее всего, вы вспомнили о ней, впервые эту бригантину спустили на воду с верфи в Новой Шотландии под названием "Амазонка". Однако ни одно её плавание не было удачным. Владельцы судна и капитаны разорялись, умирали или же с ними случались другие напасти. "Амазонка" была добротным судном, но из-за дурной славы никто не хотел на ней плавать. Кончилось тем, что её за гроши продали в Америку, где переименовали в "Марию Селесту". С таким приданым её взял под командование мой старый знакомый Бенджамин Бриггс.
  - А что за человек был капитан Бриггс?
  - Хороший был человек, что тут скажешь, знал своё дело, любил играть в занзи и утверждал, что лучшее средство от всех болезней тебаин. Однако человек он был набожный, любил семью и не верил в мистику.
  - Я слышал, капитан, что и с вами на море произошел странный случай, - видно было, что штурман поддерживает беседу, потому что ему жутковато на покинутом людьми корабле, и он делал четвертый основательный глоток из бутылки с ромом.
  - Ну, это совсем другая история. С морем она связана только тем, что началась на нем.
  - Кажется, вы потерпели крушение?
  - Да, я служил юнгой на торговом клипере. Корабль попал в шторм у Азорских островов, несколько дней нас болтало по океану, пока не налетели на рифы, клипер дал течь, ветер мешал нам спустить шлюпки, капитан приказал поставить их на палубу и посадили в них людей.
  - Зачем?
  - Он надеялся, что шлюпки останутся на плаву, когда судно пойдет ко дну. Но когда судно скрылась под водой, на поверхности океана из трех шлюпок осталась всего одна, в которой было 12 человек. Да и та перевернулась на подходе к берегу, спаслись только я и корабельный плотник, нас выбросило волной на безлюдный остров. На этом то острове я и увидел самое загадочное из того, что видел в жизни. Прежде всего, сам остров был необычный, валуны там по берегу были точно разбросаны щедрой рукой великана, и в высоту доходили в три человеческих роста, прятаться за ними можно было целой командой. А еще мы нашли пещеру с останками огромного чудовищного существа, которое судя по строению черепа было циклопом, пещера была полна человеческих скелетов. Около года мы вели в этой пещере жизнь, подобно дикарям. Пещера была лучшим укрытием от ужасающих ветров, дувших на острове. А какими кошмарными видениями была полна эта пещера! Хорошо хоть плотник научился делать пальмовое вино, однако он так увлекается этим занятием, что у него воспалилась печень, и бедняга умер. Я остался на острове один. А еще через полгода у острова сделал вынужденную стоянку голландский фрегат, он то меня и спас.
  - Вам повезло...
  - Повезло. Ладно осмотрите трюм, я пока полистаю судовой журнал.
  Морхауз остался один. Последняя запись в судовом журнале от 24 ноября сообщала координаты "Марии Целесты": 36№57' с. ш. и 27№20' з. д. За те десять дней, которые корабль плыл без управления, он проделала не малый путь. Это было удивительно. Морхауз отодвинул журнал, как вдруг оттуда выпал листок, Морхауз узнал почерк капитана Бриггса:
  "Этому листку бумаги я доверяю то, что не могу вписать в судовой журнал. Вчера, 23 ноября, в полночь, на палубе, я услышал голос моря, слышал этот голос и рулевой, я увидел это по его обезумевшим глазам. Конечно, это жутко услышать в просторах пустого океана чей-то глас, похожий то на пение сирен, то на звуки иерихонской трубы, то на крики младенца, то на завораживающее шептание. Внимая его изменениям, хотелось броситься за борт. Однако голос не был угрожающим, хотя он и предупреждал о какой-то опасности. А еще он говорил о дне океана как неизведанном прекрасном мире. И я явственно слышал, как он шептал о том, что я могу довериться ему и могу доверить свою семью. Океан позаботится о нас. Я уверен, завтра решится наша судьба".
  РИСУНОК-18 ---ЗОВ МОРЯ---
  "Бриггс сошел с ума", - только и успел подумать Морхаз, как появился возбужденный штурман.
  - Капитан, в трюме около двух тысяч баррелей спирта! А также нетронут полугодовой продовольственный запас!
  - Гм, это меняет дело. Думаю, если мы доставим груз по назначению, то получим хорошие призовые. Если согласитесь вести "Селесту" до Гибралтара, я беру вас в долю.
  Штурман сразу позабыл все страхи и сошелся на двадцати процентах.
  - Вернитесь на "Дею Грацию" и возьмите часть команды.
  Как только штурман покинул каюту, Морхауз стал прикидывать, как будет лучше. Так и так выходило, что послание Бриггса в намечавшемся прибыльном дельце лишнее, и Морхауз более не раздумывая подпалил листок на свече.
  Глядя на пепел, скользящий по столу, Морхаз почему то вспомнил свое первое посещение Британского адмиралтейства. Тогда он присутствовал при заседании членов комитета Ллойда, решавшего судьбу какого-то судна, вестей о котором не было уже более трех лет. Секретарь торжественно держал гусиное перо, готовый вписать решение на пожелтевшую от времени страницу толстенной книги. Это была печально известная "Красная книга", куда вносили имена кораблей, пропавших без вести. А после принятия решения о судьбе корабля звонили в бронзовый колокол Лютина, снятый с затонувшего фрегата "Лютин": два удара - хорошие вести, один удар - плохие. Когда Морхауз впервые услышал раздавшийся удар колокола Лютина, то понял, что не забудет его никогда, потому что звучал он, как последний удар молотка в крышку гроба.
  РИСУНОК-19 ---КОЛОКОЛ ЛЮТИНА---
  Да, Валя, вот и в моей жизни, как будто не переставая звучит голос моря. И сейчас, когда я дописал письмо, то вдруг понял, что, как приеду в город, то не зайду к тебе в клуб. Не зайду, пока не увижу море".
  Прочтение письма опустошило меня, чуть ли не ползком я спустился к побережью и сжег всю связку писем. От переживания закружилась голова, я прилег на песок. Вскоре мне стало казаться, что над морем летают светящиеся сфероиды, они выписывали замысловатые знаки и падали без всплеска в воду. По угасающим знакам читалось одно - всё изменчиво и всё постоянно, всё как вода. И настоящий момент всегда чудесен именно потому, что он есть, и раскладывать из него ничего не надо.
  
  14
  Любовь - удивительное море. Только в нём, прячась от бурь и непогод, опускаешься на дно и находишь истинную глубину жизни. И никто этого не отнимет у тебя, если отдавать сердце большему. Хочешь лежать на песчаном берегу острова Кифер и наблюдать, как из морских волн рождается Афродита, люби море, а не богиню.
  Не надеясь уже на благосклонность богинь, полубогов и всезнаек, я спустился к набережной с одним желанием - напиться вдрызг. У киосков с винными бочонками мою жажду распознал обросший чернявый пропойца с чеканным лицом своенравного дворянина. Наверное, у него в роду имелись еще и португальцы, уж слишком хорошо он знал лучших капитанов Генриха-мореплавателя.
  - В страну пряностей через океан плавали многие моряки, но первые из них были отважнее последующих. Бартоломео Диаш, Фернандо По, Нунью Триштан, Альвизе Кадаместо, Диего Кан преодолевали расстояния, не страшась ни бурь, ни всяких там, э-э, готтентотов, не ради того, чтобы иметь право носить шелковые одежды и золотую цепь со свистком, - чернявый наполнял кружки, приветствуя рассказ о моих планах уйти в море, - эти парни искали дорогу в будущее. И нашли её!
  Слова звучали как мантра, и я удовлетворенно кивал головой.
  Собутыльник мой назвался Федором, преподавателем истории из Нефтюганска, свои отпуска он неизменно проводил на Черном море, якобы от того, что выбраться подальше, к Маркизским островам, куда рвалась его душа, он пока не мог - мешали невыплаченные кредиты, карточные долги и условный срок за хулиганство. За трёпом о кругосветных путешествиях мы упились до похрюкивания. Юнга нашел нас в состоянии крайнего маразма в зарослях травы, похожей на кроталярию, недалеко от бочонков с вином. Он внимательно нас осмотрел и спросил:
  - Пьете?
  - Пьем, - я гордо вскинул голову.
  - Что-то вы как-то рьяно пьете.
  - Что ты, мой милый, разве так пьют. Вот бывало пили, - умный португалец тер переносицу, то ли пытаясь сосредоточиться, то ли протрезветь, - вспомнить приятно... Упитые вином, мы жаждем одного тебя! Да, брат, выпивали так выпивали. А теперь что, одна болтовня. Кто пьет, тот не знает о вреде вина. Кто не пьет, тот не знает о его пользе. Ты понял?
  - Ничего я не понял. По поводу пьете или так?
  - Уезжаю я отсюда, Игорёк, - сказал я.
  - А как же корабль?
  - Третий корабль повел Коэлью, он раскрыл планы заговорщиков и спас экспедицию, - бубнил нефтюганский португалец, чуть закатив глаза.
  - Корабль подождет, у меня опустились весла, нет сил добраться до него, - пожаловался я. - Выпьем!
  - Ты это из-за Вали? Влюбился... А она мне тоже понравилась, красивая, такая неземная, чем-то похожа на Нику Турбину, только смешнее, что ли... И всё в ней как будто из будущего, - задумчиво говорил юнга, глядя на яркое цветущее солнце. Оно играло с волной, ласкало её, и в то же время было недосягаемо для ответных ласк. - В такую, наверное, страшно влюбиться...
  - Выпьем! - требовал я. - Ну их, этих умников.
  - Кстати, видел сегодня утром Одиссея и Валю, они шли к маяку. Забавный он тип, этот доктор Улисс. Когда я спросил его, чем же мы все-таки занимались тогда ночью на море, он с таинственным видом шепнул мне на ухо. Мол, ничего нового под луной нет, и чем бы мы ни занимались, нам...
  - Выпьем! - я не хотел слушать.
  - Выпьем, - неожиданно согласился юнга.
  Второй раз я видел Игорька пьющим. Делал он это неумело, глотал вино как подсоленную воду. К тому же ему приходилось ловить португальца, еле державшегося на ногах - тот всё норовил встать в позу и с кем-то сразиться на дуэли. Я бы тоже упал за борт, если бы знал, что меня вынесет к острову лотофагов, где можно поесть лотосов забвения.
  К вечеру мы вышли на опустевший пляж, португалец рухнул на песок и заработал плавниками. Глядя на него, я ощутил в себе прилив каких-то диких сил, которые мне захотелось тут же применить. Я стал хаотично прыгать у кромки воды и кричать:
  - О чем говорит море?! Все время одно и то же! Одно и то же! Одно и то же! О чем говорит море?! Все время одно и то же! Одно и то же!
  Я поскользнулся и упал лицом вниз. Хлебнув воды, я кашлял, но не унимался:
  - Кхе.. Не сумел утонуть! кхе-кхе... одинокий матрос. Продолжает он! кхе-кхе ...плыть в к-кхе-рай... где много берез, кхе-кхе.
  Португалец закапывался в песок, он кряхтел, плевался и сквернословил как последний забулдыга. Он что-то требовал:
  - Фри ми гвест флипперс соу зес кэн дринк ми элс!
  Он так настойчиво повторял это заклинание, что я отвлекся от своей истерики.
  - Игорёк, чего он хочет то?
  - Он просит освободить его плавники, чтобы выпить еще.
  Игорёк со скучающим видом наблюдал за нашими безумствами. То, что юнга пьян, выдавали только глаза, глядевшие по-птичьи отстраненно и мутно.
  - Понятно, кхе-кхе...
  - Эй, есть тут кто-нибудь? Чувствую себя как герцог Бургундский в бочке с мальвазией, - пробормотал португалец, попадая носом в песок, и завопил. - Эй, кто-нибудь! Коробка вонючих костей! Эй! Кальмарьи кишки! Ко мне! Обезьяньи души! Эхой!
  Игорёк перевернул португальца на бок, дунул ему в ухо, тот рванул на себе рубаху и замолк. Я отошел в сторонку и, орошая песок, стал выспрашивать у юнги:
  - Говорят, были времена, когда мужики имели такой гигантский член, что могли лежа в постели войти в женщину, находившуюся на расстоянии более ста метров. А?
  - Вполне возможно, чего только раньше не было. А тебе то что?
  - Мне ничего... ничего мне не надо теперь, - я никак не мог застегнуть штаны, - эх, где же Валя.
  - Допрыгался дурачок, - юнга покрутил у виска пальцем. - Есть такая поговорка, красивая женщина как меч, подрубающий жизнь. Конечно, не всякого молодца этот меч подкосит. Но вот в тебе есть некая слезливая готовность пасть перед загадочной красотой. Прямо диву даешься, как эта размазня сочетается с твоим бойким капитаном внутри.
  - Что ты можешь знать об этом, юнга? Красивая женщина как меч, - передразнил я, хотя на глазах наворачивались слёзы.
  - Глядя на тебя, и знать ничего такого не хочется. Ладно, пошел я, а то у меня от тебя голова кружится. Сам решай, чем тебе заняться дальше.
  И юнга пошел прочь, оставив мне кашу в голове и храпевшего португальца, у которого на груди обнажилась разноцветная татуировка большой диковинной птицы. Конечно, мне было стыдно за свои сопли, эта моя слезливость и обернулась тем, что море поглотило надежду и пловца. Да только я был уверен, что такими соплями склеены камни, на которых держится мир.
  
  15
  Чем лучше идут дела, тем хуже будут последствия, любил напомнить своему брату Раулю Фидель Кастро. Ну, а когда всё и так паршиво, то надежда только одна - на последний, так сказать, исход, которому суждено всех уровнять и всё сравнять с землей, а вернее с водой. Однако пока он нагрянет, придется шевелить жабрами и ластами не только ради удовольствия.
  В скверном настроении я вернулся в город, и сразу об этом пожалел. Провожавший до Геленджика Игорек так и говорил, что я совершаю глупость и скоро об этом пожалею. Но иначе я не мог, тогда мне казалось, что обрушилась еще одна большая надежда и жизнь возвращает меня на круги своя, чтобы обнажить томление духа моего.
  Первым делом, даже толком не разобрав рюкзак, я взялся лечить нервы. Есть два простых и надежных способа, один быстро решает проблему изнутри, другой - снаружи. Действуя наверняка, я использовал оба метода. Купил вермута, водки и тоника, достал тряпки и ведра - начал чистить и обустраивать субмарину, враставшую в грунт города как моллюск в днище корабля.
  В размышлениях как развеяться лучшим образом я пришел к идее облагородить стены новыми шпалерами. В строительной лавке по соседству мне приглянулись обои с улыбающимися как дети дельфинами. Они так и просились ко мне на руки. К сожалению, это были остатки, двух рулонов не хватало на все каюты. Тогда я обклеил гальюн, превратив его в аквариум. С коридором же обошелся еще интереснее. Из остатков обоев нарезал круги по размеру иллюминаторов и аккуратно приладил их на обои, похожие на обшивку корабля. Получилось так, словно к нам на субмарину заглядывают дельфины. Глядя на них, я вспомнил историю о дельфинах, прилетевших с Сириуса, рассказанную Улиссом, потом вспомнил Валю, и намешал себе вермута с водкой.
  Когда с ночной смены из клуба вернулись Свин и Андрей Андреич, мы были готовы: стены с новыми обоями и я. Вдохновившись облагороженным пространством, звукорежиссеры затеяли готовить щи, строгать капусту и промывать говяжьи кости. До готовности супец я доводил в одиночестве. Парни, утомленные ночной работой, уснули после нескольких стаканов коктейля "Парос".
  Телефонный звонок оторвал меня от медитации на булькавшем вареве, которое и солить то не пришлось. Позвонил Бивень. Я так обрадовался звонку, что чуть не опрокинул на себя кастрюлю:
  - Бивень, старина! Как хорошо, что ты позвонил! Как ты узнал номер?! Рад тебя слышать! Я тут совсем один! Закипаю! Выкипаю!
  Однако наш разговор быстро вернул меня в мрачное состояние. Бивень подтвердил, что нашего маронира, и правда, нет среди тех, кто топчет эту землю.
  Напоследок Бивень сказал:
  - Держись, моряк, скоро закончится Кали Юга и наступит Золотой Век.
  Я выпил стопку водки, похлебал горячих щей и лег на диван в ожидании золотого века. Под сопение парней в тишине из радиоточки доносилось:
  - Каждый среднестатистический день вода уносит жизни тридцати россиян, каждый четвертый из погибших ребенок до шестнадцати лет, каждый второй взрослый, находившийся в состоянии алкогольного опьянения.
  В дверь позвонили. Еле ворочая чреслами, я открыл. В гости к Манкину пришли двое парней. Похожие на злых клоунов, смеясь, они представились как Алил Одноусов и Мокей Жабоедова. Не веря слуху, я убавил радио, сообщившее напоследок, что по Книге рекордов Гиннеса больше всего утопающих спас Лерой Коломбо, за пятьдесят лет своей службы спасателем в городе Галвестов, штат Техас, он спас девятьсот семь человек.
  - Ого, хорош этот Лерой, людей то насобирал на поселок, - подмигнул Одноусов, подавая звякающие пакеты, - а я тут на днях с одной бабой из Техаса познакомился, в гости уже зовёт.
  У парней было странное увлечение, они сходили с ума от интернет знакомств. Свои странные имена парни придумали именно для безответственного посещения интернет пространства. Что они там искали, я толком и не понял. Жабоедов намекал, что мстит кому-то, а Одноусов лелеял мечту написать бестселлер о безответственных интернет-отношениях и название уже придумал, что-то вроде "Пойманные в сети". В общем, они были типичными городскими психами, самолюбию которых к тому же льстило, что они знакомы с известным сибирским поэтом.
  - Мы подождем Манкина, - сказал Одноусов, - он должен скоро подойти, мы ему звонили.
  Выпивать с психами я сел потому, что мне было все равно с кем напиваться. Зашел разговор о других формах жизни во вселенной и возможной катастрофе на земле. Тема растревожила гостей, Одноусов так и сказал:
  - Эй-эй, это все бредни, нас невозможно уничтожить! Людям нечего бояться, всё под контролем. А слухи о конце света прибыльные, вот их и пиарят.
  - Если у вас всё так просто, я вам завидую.
  - Всё выдумки. Нам только пудрят мозги. И даже эти, как их, ну эти, - пытался что-то вспомнить Жабоедов, - ну как их, ну когда их сначала две, потом четыре, потом восемь, потом опять в два раза больше...
  Повисла пауза.
  - Клетки, что ли? - догадался я.
  - Ну! - выдохнул Жабоедов и тут же взревел, - Не верю!!!
  - Чему это вы тут не верите? - раздался насмешливый голос из коридора. - О вашем неверии слышно по всему подъезду.
  Пришел Ряба, чей иронично-философский склад ума часто помогал нам разрядить нервную обстановку. А бывало и наоборот. Нацедив зеленого чайку, нигилист присоединился к разговору о вселенской катастрофе:
  - Представьте, идет представление и вдруг за кулисами загорелось. Клоун выскочил и предупредил об этом публику. Та же решила, что он шутит, и давай ему аплодировать. Он повторяет "горим!", а в ответ еще более неистовый восторг. Сдается мне, когда пробьет жаркий час, мир рухнет под общий восторг умников, вообразивших, что это буффонада.
  - Судя по всем приметам, пожар за кулисами полыхает нешуточный, - подмигнул я Рябе. - А мы и есть эти вопящие о пожаре клоуны.
  Гостей наши слова расстроили, они стали терять нить беседы. Манкина парни не дождались, допили водку, провоняли табачным дымом камбуз и ушли. Ряба подключил бас-гитару, одел наушника и стал музицировать. Я уже было стал засыпать, уходя в глубину согретой кровати, как у меня заныл зуб.
  "Худо дело, - трезвея, подумал я, - если после столько выпитого нет мне покоя, это надолго, не помогут ни мятные капли, ни гвоздичное масло".
  Откуда-то сверху донесся звук, похожий на всхлип огромного существа, в одиночестве плывущего в бескрайнем просторе, плывущего вслед за вечностью как за своим хвостом.
  
  16
  Жизнь как жизнь, пока не глянешь в перископ и ни увидишь своё отражение там наверху во всей красе. Что-то в нем будет совершенно неузнаваемо и удивительно, способное избавить от страданий и ошибок.
  Ночь, испорченная зубной болью, выслушивала мои молитвы об избавлении. Манкин пришел под утро с коньяком, гашишем и пожилой шлюхой. Имея солидные заказы по художественно-малярной части, коей помимо поэзии Манкин занимался, с честно заработанными деньгами он обращался как новоявленный набоб. Он с восторгом отдавался дорогим удовольствиям, словно ему ничего не стоило зарыть Суэцкий канал и заказать новый. Нрава Манкин слыл доброго, но противоречивого, да и увлечение черным гусарством сыграло с ним странную штуку. В подпитии своё поэтическое бессмертие он вываливал на окружающих в мегадозах, делая это неистово, словно махая саблей, и не терпя возражений.
  Пока Манкин принимал душ, я развлекал шлюху рассказами. Марихуана и большое количество коньяка притупляли боль, подбадривали воображение и разговорчивость:
  - Помнится, когда я работал редактором в газете "Спасатель", мне попалась рукопись одного спасателя, некоего Александра Гофштейна. Роман назывался "Цунами". Не знаю, издали ли его, но рукопись имела верный стержень. Речь шла о катастрофе, которая неминуемо двигалась на людей, не желавших всерьез относиться к предостережениям природы. В итоге с первой гигантской волной герой потерял любимую, ну и следом всё пошло под воду.
  Шлюха понятливо кивала и тоже налегала на стремительно исчезавший коньяк. Я удовлетворенно хмыкал, пыхтел трубкой и читал с листа стихи:
  - Ты уже поняла? Ад прорвался на нашу сторону. Церберы бродят по улицам. Перехватывают наши нежные взгляды. И нет особого смысла бояться смерти и вечной тьмы. Все, что ждало нас там, уже случилось с нами здесь!
  Со стуком распахнулась дверь из ванной. Появившийся Манкин прервал меня громкими виршами собственного сочинения:
  - Нас унижает вода по законам! Даже не думай стоять под балконом! Где я стою и смотрю! Плачу, смеюсь и смотрю! О пока. Пока. Липсис. Апокалипсис! Апокалипсис! Такой сюрприз.
  После слова "сюрприз" Манкин схватил шлюху и потащил в комнату. Пока они там возились и хохотали, со стройки пришел трубадур Губин, уставший, выглядевший как рудокоп, самоотверженно отдающий душу изматывающим водоворотам огромного муравейника.
  - Бригадир гитару забрал, - пожаловался он, - пока, говорит, объект не доделаешь, не отдам. Вот сука. А меня друг зовет монтировщиком в театр Калягина.
  - Хорошая гитара то?
  - Хорошая. Да дело не в этом... Кто в комнате?
  - Манкину за объект заплатили. Приехал со шлюхой.
  - Есть еще коньяк?
  - Настойка кедровая где-то оставалась.
  - Наливай, брателло. А перекусить чего-нибудь найдется? Сутки не ел, жрать хочу, не могу.
  - Щи вчера сварили.
  Трубадур оживился.
  - Еще гашиша есть два грамма. Манкин ночью ехал по Ленинградке за шлюхой, читал таксисту свои стихи. Тот типа проникся, и был готов выполнять любое желание. Манкин захотел гашиша. Тот его через весь город повез в Бутово, а потом сюда на Райниса.
  - Красавчик. Дай хоть что-нибудь.
  Трубадур, предвкушая блаженные мгновения сытости и покоя, рассказал о том, как ученики возили его в соседнее село за маком. Восемь лет он оттрубил учителем литературы в Калманке. Воспитанники его любили за доброту, знания и неформальное отношение к жизни. Свое лучшее проявление это находило в искренних и мелодичных песнях, а худшее - в тяге к опиатам. Пагубное пристрастие долго гналось за трубадуром, как злая собака, пока он ни покинул родные места.
  - А ты чего на объекте не появлялся? Сорвался, что ли?
  - Песню записывали.
  - Какую?
  - Лето в цифровом формате.
  - Хорошая песня. Как там, взволнованные души ветром с моря на сушу. Выпьем. За тебя.
  - За тебя, брателло.
  На аромат щей и гашиша подтянулись другие члены команды. Когда Манкин вышел, чтоб отправить шлюху за коньяком, вся команда сидела в сборе за круглым столом и набивала трубку за трубкой.
  - Вот такие дела, мужики, - сказал Манкин.
  Мужиков дела не интересовали, их занимал покой. Ветер за окном сметал последние листья, качал окоченевшие ветви, завидуя тем, кто в кругу друзей мог отогреться и позабыть о времени и страстях.
  
  17
  То, как вы выглядите, зависит от того, куда вы идете. Так моим друзьям говорила цыганка-гадалка, которая была слепа и не могла ходить. Друзья спросили у неё о своем будущем, и она им выложила весь расклад - будущего у вас нет, есть только стороны света, куда вы простираете свои длани и намерения.
  Выглядел я неважно. Припухшее лицо, мешки под глазами, красные веки, обветренные губы. И все потому, что я никуда не шел, а топтался на месте, осушая бутылку за бутылкой. Сознанию открывалась бездна, отделявшая меня от мечты. Это бездной был я сам.
  Уже второй час как мы сидели с Максом в "Чаше Хаяма" на ВВЦ, потому как наш любимый бар был на спецобслуживании, я рассказывал о поездке на море, о докторе Улиссе, о Вале и, вообще, много говорил о женщинах. Боцман кивал и поглядывал на двух молоденьких девиц за соседним столиком.
  - Всё кончено, - говорил я, - отказ Вали меня опустошил.
  - Такие истории так просто не заканчиваются, - наморщил лоб боцман. - А что Дина?
  - Не знаю, мы с ней не контачим. Всё это в прошлом. Эх, что ни говори, а от женщин на корабле одна беда. Пусть они заходят поздравить моряков с удачей, им будет достойный прием, - я посмотрел на девиц, чтобы удостовериться, что мой облезлый вид их не заинтересовал. - Помню, Игорёк рассказывал о том, как после долгого плавания, пребывая в списках мертвецов, везучие парни Френсиса Дрейка привезли на родину три миллиона фунтов стерлингов. Так их поздравить заявилась сама королева. Вахтенный не узнал её и встретил бранью: "куда, потаскушка?!"
  - Хм, королеву назвал потаскушкой. Еще бутылку возьмём?
  - Давай. Потаскушками называли всех женщин, без приглашения являвшихся на корабль. Кстати, по поводу женщин и кораблей. Хочешь, кое-что прочту?
  - Что прочтешь?
  - Осенью на море я писал Вале письмо. Но после того, как мы встретились, оно так и осталось недописанным. Единственное уцелело, остальные я сжег. Да и от этого письма осталась только отдельная история.
  - Ну, прочти, раз уцелело, - нервно зевнул Макс.
  Я стал читать, то повышая голос, то понижая.
  "Благая София"
  В середине августа, направляясь за каперством на Ямайку, капитан Рокхэм бросил якорь у острова Ла Ваче и вместе со своими офицерами Масаола и Себастьяно спустился на берег.
  - Душноватый вечерок, - хмуро заметил Масаола, - чтобы его скрасить, неплохо бы промочить горло и лучше это сделать в компании легкомысленных женщин.
  - Можно, я не против, - потирая раненное плечо, согласился Рокхэм. - Вино у нас найдется. Вот только где взять легкомысленных женщин. В Порт-рояль нам пока рановато, не стоит раньше времени раздражать губернатора.
  - Легкомысленных женщин не берут, они сами всегда откуда-то берутся, - со знанием дела заметил Себастьяно, разглядывая на правой руке перстень с увесистым бриллиантом.
  - Смотрите! Еще корабль! - воскликнул Масаола, указывая на идущий в ту же гавань трехпарусник. - Флаг спущен.
  - Сорок пушек, три палубы, - сразу оценил капитан Себастьяно.
  - Хм, такая игрушка может и с нашей потягаться, - спокойно предположил Масаола.
  - Не потянет против наших восьмидесяти, - не согласился Себастьяно.
  Рокхэм в молчании продолжал наблюдать за приближавшимся судном. Вскоре корабль бросил якорь, и спущенная шлюпка пошла к берегу.
  - Ну, что, пойдем знакомиться? - спросил Себастьяно, когда нос лодки ткнулся в берег.
  - Идем, - кивнул Рокхэм.
  Навстречу им легким шагом, точно не по песку, а по воздуху спешил молодой человек. Он был вызывающе безус и не по-морскому светел кожей. Такие юнцы чаще слоняются по бульварам и кафе, а не ходят в плавание.
  - Капитан Тала, - первый представился он. - Моё судно "Благая София".
  "Смазливый паренек, откуда же он здесь взялся, не очень то он похож на морского задиру", - подумал Рокхэм, но вслух повел беседу иначе, сначала представил себя и своих друзей, а потом спросил:
  - Долго ли в плавании, капитан Тала? И куда направляетесь?
  - Десятый месяц. Верно, как и вы, в Порт-Рояль к губернатору, - ответил капитан Тала.
  Рокхэм лишь кивнул в ответ.
  - А мы тут как раз собирались выпить, - ввязался в разговор Себастьяно, - только переговорили, и тут появился ваш корабль. Отличный повод выпить за знакомство. Как вы на это смотрите, капитан Тала?
  - Приглашаю к себе на борт. У меня отличная коллекция вин, - тут же отозвался на приглашение капитан Тала. - Мы отлично проведем вечер.
  - А не лучше ли где-нибудь здесь, мои ноги так отвыкли от земли, что, кажется, до сих пор отказываются верить в её существование, - пытался шутить Масаола.
  - Вы знаете, - чуть снизив тон, проговорил капитан Тала, - у меня на борту дамы. А они вряд ли захотят спускаться на берег под вечер.
  - Дамы! Откуда же?! - хором оживились пираты.
  - Они мои пленницы, - мило улыбнулся капитан Тала. - За них мне должны выдать большой выкуп.
  - Хм, занятно, - произнёс Рокхэм. - Так вы еще и этим промышляете?
  - Всякое бывает, - опять мило улыбнулся капитан Тала. - Так как на счёт приглашения? Вы согласны?
  - Согласны! - за всех тут же ответил Себастьяно. - Раз у вас на борту дамы, это меняет диспозицию.
  - Надеюсь на вашу куртуазность, - в очередной раз улыбнувшись, почтительно заметил капитан Тала.
  - На нашу что? - не понял Себастьяно.
  - Капитан Тала хотел сказать, что надеется, что мы ни чем не расстроим его дам, - объяснил Рокхэм.
  - А! Да, конечно! То есть нет, не расстроим! - заверил Себастьяно.
  И вся компания вскоре поднялась на борт "Благой Софии".
  Когда в каюте, куда всех пригласил капитан Тала, зажгли свечи, гости увидели, что помимо богатой коллекции вин, у капитана неплохая библиотека.
  - Неужели вы так много читаете? - спросил Рокхэм.
  Капитан Тала почтительно кивнул.
  - А где же ваши пленницы? - повертев головой, спросил Себастьяно.
  - Их уже предупредили. Они скоро появятся, - наполняя бокалы, сообщил капитан Тала. - Предлагаю выпить за нашу неожиданную встречу.
  Капитаны выпили. Отерли губы, переглянулись и выпили еще.
  - Скажите, капитан Тала, давно ли вы таскаете с собой этих дамочек? - спросил Масаола.
  - Да, довольно долго, - последовал уклончивый ответ.
  - И много стоят ваши пленницы?
  - Достаточно, чтобы уделять этому внимание.
  - Хм. И что за всё плавание вы ни разу не добились благосклонности ни одной из них? - поинтересовался Себастьяно. - Да, кстати, а сколько их?
  Ответ явился сам. В дверь каюты постучали, и тут же шурша платьями, вошли две женщины. Одна была постарше, другая же значительно моложе. Но обе обворожительны, с подчеркнутыми достоинствами и изяществами. Подобные женщины сопровождают тех мужчин, коим жизнь предоставляет случай повелевать умами и телами других. Себастьяно даже поперхнулся, заглядевшись на ту, что была помоложе.
  Дамы влились в общество моряков весьма непринужденно. Видимо свыкшись с ролью пленниц, они решили приналечь на свое природное обаяние, умело пользуясь им, чтобы получать хоть какое-то удовольствие, но и не нарушали безопасной дистанции. Их явные и скрытые прелести пришлись по вкусу гостям "Благой Софии", они засиделись так, что не замечали ни время, ни количество выпитого.
  Когда же пиратам пол стал казаться потолком, а присутствующие некоторым образом размножились, удвоившись, а для кого и утроившись, капитан Рокхэм предложил своим офицерам вернуться на корабль, а знакомство с дамами продолжить завтра, прежде, как следует проспавшись. Упорствовал лишь Себастьяно, он предлагал барышням никого не слушать и полагаться только на него и доверять только ему. Нечленораздельная же речь Масаолы и неубедительные телодвижения, направленные на то, чтобы принять вертикальное положение, могли толковаться и как согласие, и как отказ.
  Оглядев осоловело еще раз всю кампанию, капитан Рокхэм решил один глотнуть свежего воздуха. Направившись было к двери, он вдруг с удивлением обнаружил, что в лоб ему озорно смотрит дуло пистолета. Причем смертоносную игрушку держала не белая горячка, а миловидные ручки старшей из дам, представившейся при знакомстве как графиня де Ремона. Причем её младшая спутница, назвавшаяся княжной Поддовной, не отставала от своей приятельницы и метила сразу в две оставшиеся головы.
  Капитан Тала сидел за столом и внимательно наблюдал за Рокхэмом, до которого понемногу доходила вся неловкость ситуации.
  - Что это всё значит, сударь? - лишь нашел, что спросить Рокхэм, - вы пользуетесь услугами женщин?
  - Да я и сама женщина, сударь, - объявил капитан Тала, снимая парик и являя взору чудесные рыжие кудри.
  - Неплохо, - сказал Рокхэм, попятился и упал.
  После падения трезвость частично вернулась к нему. Товарищи же его, напротив, приняли преображение капитана Тала за дурной сон. Склонив буйные головы, они полегли, как сорняки, обмякли и захрапели.
  - Что же, отличная ловушка, - поднимаясь, проговорил Рокхэм. - И сколько мы должны за ужин?
  - Дело не в деньгах, дорогой капитан Рокхэм, - загадочно ответила Тала. - У меня к вам несколько иное предложение.
  - Предложение?
  - Да, и весьма забавное. Вы ведь знаете, в мире осталось не так много честных сердцем людей. А уж среди тех, кто промышляет на море разбоем, их почти нет. Что и говорить, ложь размыла наши души, и как-то обмельчало сие божественное пространство. И хотя моё предложение покажется вам странным, вам выбирать не из чего, ведь в случае отказа вас ждет прогулка на дно моря.
  - Что вы мне тут проповедуете, не пойму, - заворчал Рокхэм. - Я что похож на мальчика? Говорите ваше чертово предложение, может я и соглашусь. А дно моря меня давно уже не пугает, за свою жизнь я прижимался к нему не один раз. У меня вся спина в ракушках. Надо будет, я повторю это еще.
  - Что же, - сказала капитан Тала, - не буду ходить вокруг да около, скажу как есть, нам нужна ваша смерть.
  - Чего, чего?! - недоуменно воскликнул Рокхэм, полагая, что слух сыграл с ним злую шутку. - Вы сказали, вам нужна моя жизнь? Хотите разделаться со мной? Тут, и правда, выбирать не из чего!
  - Вы не ослышались, капитан Рокхэм, нам нужна ваша смерть, - повторила Тала. - И мы не собираемся никого убивать.
  Услышав слово "смерть", Себастьяно тяжело застонал во сне.
  - О чем это вы?! Вы в своем уме? - повысил голос Рокхэм, - Мало того, что вы женщина. Так у вас еще и не все дома.
  - Отнюдь. Именно потому, что я в своем уме, я и предлагаю вам именно это.
  - Что это? Что за бред?! - хватаясь за голову, как за лопающийся арбуз, прокричал Рокхэм. - И как вы себе это представляете?
  - Вы никогда не задумывались над тем, что же является первейшим врагом жизни?
  - Нет.
  - А между тем, это не шпага, не пуля и не голод, а время. Совладать с ним не удается никому. Почти никому. Способ все-таки есть. Достичь желаемой свободы можно. Я вам приведу пару примеров, - пустилась в объяснения Тала.
  - Вы бредите! - оборвал её уже взбешенный Рокхэм. - Я не желаю связываться с сумасшедшими. А может вы сектантки?! Или вы просто издеваетесь надо мной! Я не понимаю тебя, женщина! Черт вас всех раздери! Я вас...
  Высказаться Рокхэму не дали. Прогрохотавший выстрел заставил капитана пиратов воздержаться от болтовни. Замолкнув, он стоял с чуть приоткрытым ртом. На толщину мизинца над ним в обшивке корабля дымилась дырка от пули.
  - Однако наш разговор не получился, - проговорила капитан Тала, водя мушкой пистолет, - придется переходить к делу. На всякий случай еще раз спрашиваю вашего согласия?
  - Хотелось бы знать, как это будет выглядеть... то, что вы собираетесь со мной сделать, - негромко заметил Рокхэм.
  - Довольно просто. Мы вам завяжем глаза, потом возложим на голову обломок клинка золотой шпаги Кабота, а вы должны сосредоточиться на первых воспоминаниях детства и почувствовать то, что впервые отторгло вас от чистой детской радости. Что это было? Обида? Боль? Ненависть? Страх? Зависть? А может всё сразу? - спрашивала Тала. - Понимаете?
  Посмотрев на Тала уже с интересом, Рокхэм, не напрягая памяти, спокойно проговорил:
  - Это был гнев.
  - Гнев? И с чем он был связан?
  - Ни с чем, это был гнев сам по себе. Я увидел мир таким, какой он есть.
  - И что вы почувствовали после этого?
  - То, что я свободен. Теперь я всегда свободен. Даже сейчас.
  - Ну и что, этот гнев замутнил чувство детства?
  - Полагаю, что нет, - усмехнулся Рокхэм.
  - Не наоборот?
  - Это у вас на корабле всё наоборот! А у меня так, как и должно быть, черт бы вас побрал!
  - Полагаю, что мы имеем дело с запутавшимся человеком, - подала голос графиня, - вряд ли он толком разобрался в себе. Несите шпагу Кабота.
  Рокхэм был наслышан об обломке золотой шпаги Себастьяна Кабото, сына английского адмирала. Об этой шпаге ходили дурные слухи, поговаривали, что сначала она принадлежала Генри Моргану. Себастьян конфисковал шпагу, когда арестовал капитана Моргана. А тот, смеясь, обещал придти за ней даже на дно моря. Кабото сгинул во время шторма у берегов Ямайки. Ходили слухи, что шпага вскоре нашлась в чьем-то сундуке, и что теперь если возложить на голову её клинок тому, кто не разделяет жизнь и смерть, тот увидит будущее, а если тот, кто бесстрашен, возьмет шпагу в руку, то станет сильнее в несколько раз. И еще поговаривали, что когда шпага коснется дна моря, старый Морган вместе с большой командой сразу придет за ней.
  - Не стоит нас бояться, Рокхэм, - успокаивала Тала, - мы действуем в интересах человечества, мы...
  Договорить Тала не успела. Когда Рокхэм увидел, что шпагу внесли, он кинулся к ней, и ему даже удалось вцепиться в эфес. Он почувствовал прилив сил, пнул дубовый стул, и тот ядром выбил дверь каюты, Рокхэм выбежал следом, но тут же получил удар по голове и полетел за борт. Сжимая обломок золотой шпаги, Рокхэм шел на дно. Когда шпага коснулась дна, земля содрогнулась.
  РИСУНОК-20 ---РОКХЭМ---
  В тот жаркий июньский день жители Порт Рояля проснулись от странного гула, исходившего из недр земли. Неожиданно город пришел в движение, словно отдавал швартовый. Последовало несколько толчков, и вскоре берег накрыла огромная волна. Спасшиеся от землетрясения были смыты в отрытое море вместе со всем, что некогда называли гордостью побережья. Только в восточной части города уцелела церковь Святого Петра да несколько деревянных домиков построенных еще испанцами.
  Первым же на дно ушло кладбище Палисадос, где был похоронен Генри Морган. Он предупреждал, что возьмет с собой в последний поход большую команду. В тот день в море смыло три тысячи человек.
  Макс со скучающим видом смотрел на уходивших девиц.
  - Ты сказки, что ли, пишешь? Я ничего не понял, - поморщился он, отставляя пустую бутылку, - причем здесь жизнь, время... гнев этого Рокхэма да еще шпага какого-то Кабота? И кто вообще эти странные женщины?
  Мне стало неловко.
  - Признаться, я хотел написать что-нибудь такое, что поразило бы воображение Вали.
  - Ну, если она стала работать психиатром или сама бесповоротно сошла с ума, тогда, конечно, это в самое яблочко. Ну и что, ты хочешь сказать, что ей понравилось?
  - Она этого не читала.
  - Вот и хорошо, - боцман повеселел. - А как у тебя с жильем? Не тесно толпой жить.
  - Мы ж на субмарине.
  - Понятное дело. Работать надумал устраиваться?
  - Надо бы, осень подходит к концу, а у меня ни обуви теплой, ни куртки.
  - Есть у меня одна знакомая, работает в компании по подбору персонала. Позвони мне завтра.
  - Хорошо.
  - Слушай, а ведь тебе уже четвертый десяток. Ты так и будешь до конца жизни в корабли играть?
  - Ага, ведь всё лучше, чем в деньги. Разве ты, боцман, так и не понял, что мне всегда нужен корабль. Неважно, каких размеров, и неважно, в каких широтах, главное, чтобы было движение, команда и обязательно, чтобы на корабле был трюм, а в трюме бочка с вином. Ничего особенного, верно? Пока я получаю корабли в адаптированном к реальности виде. А придет время будет и настоящий.
  - Следующим летом поедем на Алтай? Только без всякого ералаша, и побольше пеших походов. По Катуни сплавимся, - боцман мечтательно улыбался. - И до ледников дойдем. А?
  - Ага, а потом на море.
  Я скомкал письмо и бросил под стол. Бутылка розового муската из совхоза "Геленджик" еще долго кивала нашим мечтам и вечерней дороге, похожей на беззаботное плавание по течению. Без времени, без гнева, в светлое всюду.
  
  18
  Если работа спасает человека только от голодной смерти, то в девяти случаях из десяти она, по крайней мере, честная. Потная, грязная, требующая усилий и терпения, но честная. Человек и так соткан из драм. Часто, если он преуспевает в одном, то в другом абсолютный ноль. Если же ему еще не везет с работой, и он горбатится как посреди пустыни, добровольно закапывая собственное бессмертие, то дело совсем худо.
  С первым снегом я устроился по протекции боцмана клерком в отдел претензий "Дженерал Моторз". Ровно с десяти утра, разложив стопки бумаг, я начинал делать вид, что работаю: морщил лоб и перебирал пальцами по клавиатуре. Сам же читал скаченные в интернете книги Селина, Фанте, Газданова, Гамсуна и что-нибудь в этом духе. Как только маленькая стрелка часов спускалась вниз, с сотнями других клерков я срывался с места.
  Когда Уильям Дюрант и Девид Бьюик основали "Дженерал Моторс", то вряд ли подумали, как я к этому отнесусь. Они и знать не знали, что я их помяну недобрым словом. Через две недели испытательного срока лавина предновогодних претензий накрыла мой рабочий стол, зарубки на спойлере бамперов и царапины на молдинге дверей перекочевали в мою голову. Менеджеры крутились вокруг меня, считая сколько заказов в час я забиваю в таблицы. Умудряясь за их спинами читать свои книги, я бубнил, что всё кругом безнадежно, и как нет разницы между автомобилем и холодильником - то и другое коробка с мотором - так нет разницы между офисным работником и высохшим куском дерьма - у того и другого мерзкая начинка.
  Надо сказать, что мнимые коллеги сразу прикинули, что я не их поля ягода. Двигался я в другом ритме, ничего, кроме как по делу, не говорил. На старших менеджеров смотрел галерным рабом, а за окно на улицу Ситцев Вражек - как из темницы вскормленный в неволе орел молодой. Лицо мое изо дня в день имело странное выражение, будто я вторую тысячу лет махал киркой в пустыне. Пока однажды утром девушка-улыбка, перекладывавшая бумагу справа от меня, ни обратилась к девушке-бюсту, шуршавшей за перегородкой:
  - А я, Марин, мужу в подарок на Новый год подарила купание с дельфинами.
  - Купальник с дельфинами? - удивилась девушка-бюст, перестав шуршать.
  - Плавание с дельфинами, в дельфинарии на Семеновской.
  - А я боюсь дельфинов. Они какие на ощупь?
  - Твердые, как резина.
  - А если хвостом тебя огреет?
  - Неприятно, но не больно.
  - Все равно боюсь, у них зубы острые.
  - Они не кусаются. Говорят, дельфины самые умные из животных.
  - Они с Сириуса прилетели, - не выдержал я.
  Девушки замолчали. Это были мои первые абстрактные слова за две недели работы.
  Вечером я столкнулся с девушками в лифте, бюст и улыбка мне понравились, хотя и были как будто немного резиновые. Я стоял в наушниках и слушал пронзительную песню Тима Бакли для сирен: "Now my foolish boat is leaning! Broken lovelorn on your rocks! Я улыбался в ответ, а в ушах стоял отчаянный стон: "Моя дурацкая лодка дает крен! Страдающий от любви я разбиваюсь о скалы твои!" Так оно и было, из песни слов не выкинешь.
  
  19
  Мир меняется. По крайней мере, внешне - прогресс и эволюция. Вроде бы и мы должны с ним меняться. А мы все те же: ищем, мучаемся и умираем. Наше счастье летит впереди нас, но не как призрак, а как выпущенный на волю голубь. И лишь по его мелькающим очертаниям мы угадываем тот дальний берег, к которому однажды пристанем навсегда.
  К доктору Улиссу на трамвае до Белорусского вокзала я ехал вместе с Игорьком. Пожив на море до декабря, он вернулся, пропахший соленым ветром и свободой. Он возмужал и давно уже был похож не на юнгу, а на молодого шкипера. Игорек рассказывал о неожиданной встрече с нашими знакомыми по Алтаю. Моща и Ной развлекали черноморское побережье за Молокановой щелью пением под гавайскую гитару, юнга видел их на Маяке в лагере дикарей. Юнга рассказывал об осенних штормах, о дерзких енотах, об аборигенах, живших в палатках до первого снега. Я удивлялся и твердил только о том, что пока не знаю, где бросить якорь. Ну и, конечно, расспрашивал:
  - Как Валя, еще там? Купила дом?
  - Валю я видел один раз, она собирала по берегу рапаны. Выглядела вполне счастливой. Больше всех переживала Ирина, ты ведь умчался так стремительно, и ни с кем не попрощался.
  - Знаю, я с ней созванивался. Она на днях собирается навестить нашу субмарину.
  - Кстати, как у вас там?
  - Терпимо. Только, кажется, клопы завелись. Гастарбайтеры из Таджикистана за стенкой поселились.
  - Ужасно.
  Вошли двое парней, смеявшихся подозрительно весело. Они сели поблизости, и мы невольно стали слушать их болтовню.
  - Сейчас техника быстро развивается, лет через десять мир изменится до неузнаваемости. Вместо телефонов и персональных компов будет какая-нибудь серьга в ухе болтаться с кучей терабайт и со всеми встроенными причиндалами.
  - Серьга будет типа золотая, как у пиратов, ха-ха, - вставил другой. - А нормально зацепило, да?
  - Ага, хи-хи, понтовый хэш, - хихикнул дружок. - А еще будет так. Приходишь домой, выбираешь себе любой окружающий пейзаж. Ну, типа живые стены, видеообои. Хочешь - вокруг горы, хочешь - космос, а хочешь - подводный мир. Нажал кнопку на пульте и сидишь себе как в аквариуме. Или лежишь на побережье.
  - Точно, можно будет самому рисовать настенный пейзаж, на море парус, рядом на песке бочонок вина, а за спиной поле с подсолнухами.
  - Да, все это реально, вон американцы уже атомы телепортируют. Скоро сами летать будем. Ну, это, наверное, тока в мегаполисах будет, где-нибудь в Тутыхино так и будут на телеге ездить.
  - Ну, не знаю, компьютеры уже везде есть, и интернет скорое везде будет, а в интернете есть всё. Вот я набрал в Яндексе купить якорь.
  - А зачем тебе якорь? - удивился собеседник.
  - Да это я так, просто.
  - А, так просто...
  - Там тебе и якоря Холла, и якоря Матросова, и цепи разные...
  - И почем они?
  - Что?
  - Якоря.
  - По пятьдесят пять рублей за килограмм.
  - Недорого, в принципе...
  Чем закончился разговор и захотел ли второй парень прикупить цепей, я не узнал. Мы вышли на нужной остановке.
  Не смотря на близость Нового года, погода стояла мартовская. От чего восприятие обострилось и казалось, будто отчетливо слышишь стук каблуков по другую сторону Триумфальной площади. Когда мы подходили к подъезду доктора Улисса, я обратил внимание - в сторонке на школьном дворе у дверей невзрачной постройки курила компания подростков, в которой сиплый голос убеждал:
  - Пацаны, да вы че?! Я ведь здесь только за компанию с вами, а не из-за какой-то выгоды! Поверьте!
  Дверь постройки распахнулась и выяснилось, что ребята топтались у репетиционной точки, оттуда в открытый проем неслись обрывки громкой песни, кто-то молодецки не попадая в ноты вопил:
  - Если бы я знал слово, я бы возбудил море, я бы утопил время, воду отпустил в небо, у-у-у, е-е-е!
  Дверь в подъезд доктора Улисса за моей спиной захлопнулась, звуки исчезли, и я сразу подумал о том, что пора бы обзавестись гитарой, чтобы потом петь и подбирать мелодии, лежа в гамаке где-нибудь на краю земли, глядя на теплый океан.
  
  20
  Что нам делать поодиночке? Совершенно нечего делать такого, чтобы мы не захотели быть вместе. Мы намагничены друг другом, мы понимаем друг друга, мы знаем, что быть вместе, это значит не бояться любить и умирать.
  - Ну, друзья, располагайтес! Сколько не виделись! - неподдельно радовался доктор Улисс, накрывая на стол. - Как говорится, садитесь из старого корыта почавкать!
  Трогательная суетливость Одиссея выдавала, насколько он дружелюбно к нам относится. Мне тоже захотелось сказать ему что-нибудь приятное.
  - Пить будем? - спросил я.
  - Будем.
  - Воду от Геблера, - я один посмеялся своей шутке.
  - Есть ром, кубинский, прямо с родины.
  Одиссей достал бутылку "Гавана клаб".
  - На Кубе уже побывал? - удивился я.
  Одиссей кивнул, загадочно улыбаясь.
  -Так чем же ты все-таки занимаешься, Одиссей? Всюду ездишь, всюду бываешь. Так мы с тобой толком на эту тему и не поговорили.
  - Помнишь, я рассказывал о том, что морская вода и кровь человека схожи по химическому составу?
  - Смутно...
   - А о голубой губке на дне Байкала рассказывал?
  - Не помню. А ты что и там побывал?
  - Спускался на батискафе "Мир-2" с двумя знакомыми лимнологами из Иркутска. Мы там...
  В дверь позвонили, Улисс ушел открывать.
  - Ты чего это сразу про выпивку начал? - спросил Игорёк.
  - Да я пошутил. Наверное, и правда, надо выпить, чтоб смешнее получалось.
  Бутылка с ромом чуть не вывалилась у меня из рук, когда на кухню вошла Валя. Первые секунд двадцать я с восторгом думал, что она появилась по мою душу. Но когда доктор Улисс нежно взял Валю за руку, я еле сдержался, чтоб не хлопнуть себя по лбу бутылкой рома. Йо-хо-хо!
  Валя принесла кучу вкусностей: морепродукты, овощи, зелень, дыню канталупу, гречишного хлеба, сыра, смесь из миндальных и грецких орехов и обожаемый юнгой хумус. Одиссей приготовил фаршированных кальмаров, и мы закатили пирушку. Разговор сначала зашел о литературе, о поэзии и как всегда занырнул в воду. Одиссей давно открыл в юнге самого приятного собеседника.
  - Кто-то посчитал, что у Тютчева более трети стихов связано с водой, начиная от мирового океана и кончая слезой. Вода у Тютчева стихия мирообразующая, суть всего.
  - Знаем, знаем, - улыбался Игорёк. - Когда пробьет последний час природы, состав частей разрушится земных, всё зримое опять покроют воды, и божий лик отобразиться в них.
  - Свою возлюбленную поэт много раз сравнивает с морем. Вода для него символ женщины, а женщина воплощение водной стихии. Ну, вам то, волкам морским, объяснять не надо, что там, где много воды, особенно соленой, вскоре появляется и женщина.
  У меня зазвонил телефон. Незнакомый парень назвался земляком, он только что прибыл на Казанский вокзал из Бийска и искал Манкина. Давая советы, я вышел в комнату, а переговорив, замер у большой фотографии чудесного острова, покоящегося в божественной лазури.
  - Это Одиссей на острове Гозо, семь лет назад, - появилась рядом Валя.
  - Понятно, красиво там, - мечтательно проговорил я. - А ты, я смотрю, с флейтой пришла.
  - Я всегда с флейтой.
  - А на море ты не играла...
  - Играла, ты просто не слышал.
  - Хм, наверное... А как вообще дела?
  - С Одиссеем побывали на Кубе... Мы теперь всегда вместе. Потом съездили на две недели к его друзьям в Дахаб. Там волшебно! Такие коралловые рифы! Плывешь, смотришь вниз, а под тобой целая вселенная, как огромный многоэтажный дом.
  - Вот и дотолкала ты свою лодку до моря, - сказал я. - Теперь и дом не нужен.
  Мы еще посидели за столом, поговорили о путешествиях и стали прощаться. Пожимая руки хозяину дома и его подруге, я вдруг почувствовал, что ухожу от того, кто знает обо мне больше меня самого. Он завещает мне взять весла и странствовать, встречать людей и учить их почитанию морской стихии.
  На школьном дворе уже никого не было. На лавках в скверике мужики дули пиво, мимо женщина катила коляску, со двора пробежала свора собак, где-то на проспекте сигналила "скорая помощь". Все было по старому, мир по-прежнему дремал, качаясь над обрывом. Я закурил, слушая вполуха рассказ Игорька о "Кодексе Ватикануса", о происхождении вселенной и о судьбе Земле, на которой гигантов сменили парни вроде нас, но потом пришла вода и все люди превратились в рыб.
  
  21
  Жизнь как большой вокзал, не знающий перерыва, отправляет людей во все стороны света, мало заботясь об их возвращении. И людские потоки приливами и отливами проходят по миру, замывая в пески цивилизации и обломки межзвездных кораблей.
  С такой мыслью рано поутру я встречал Ирину на перроне Ленинградского вокзала. Она приезжала на день в добровольную командировку, чтобы передать прицелы от своей оружейной фирмы столичным коллегам, ну и повидать меня заодно. Пока мы качались в метро, Ирина пристально изучала моё лицо, я ей подмигивал и корчил рожицы, но неё это не действовала.
  - А ведь ты похож на Хармса, - сообщила Ирина она уже на выходе из метро.
  - Да ладно.
  - Правда-правда, я пока ехала в поезде читала книгу о его семье.
  - И чего начитала?
  - Отец Хармса, морской офицер, за участие в народовольческом кружке получил смертный приговор, его заменили каторгой. Четыре года он просидел в одиночке, потом восемь лет на Сахалине, где умудрился стать заведующим метеостанцией. Чехов познакомился с ним во время поездки на остров и даже сделал его прототипом "Рассказа неизвестного человека". Читал? Там о любви, об идеалах...
  - Хотел бы я увидеть того, кто в наше время поедет добровольно на Сахалин на поселение, - проговорил я, понимая, что рассказа не читал, и чтобы не ударить лицом в грязь, подмигнул Ирине. - Я понял, будучи в лесу, вода подобна колесу.
  - Хармс, - кивнула Ирина.
  На нашей подводной лодке Ирине понравилось, как и экскурсия по той, что стояла музеем на причале поблизости. Осмотрев верхние и нижние палубы, мы двинули на Чистые пруды, где Ирину ждали с прицелами.
  Чистопрудненский бульвар гулял под водой. Вдоль него плыли морские черепахи, белые акулы, рыбки-клоуны, гигантские осьминоги, манили таинственные гроты и обломки затонувших кораблей. Это была выставка фотохудожника Дэвида Дубиле. Его картины подводной жизни завораживали, особенно те, где одновременно можно было увидеть, то, что происходит под водой и на ее поверхности.
  День был выходной, пасмурный, но теплый, и гуляющие растекались по бульвару полноводной рекой. Напротив театра "Современник" незлобно бузила компания молодых людей, явно студентов, будущих актеров, кто-то из них звонко пожаловался своей барышне:
  - Душу, душу я живую! Схоронил на дне твоем!
  Пройдя по выставке дважды, туда и обратно, у памятника Грибоедова мы столкнулись с Губиным. Радостный и возбужденный, точно успел заскочить в последний вагон уходящего поезда, трубадур сразу заговорщицки подмигнул:
  - Погодка то прямо так и шепчет.
  - Ты чего такой радостный?
  - Так ведь взяли меня в театр Калягина монтировщиком! Вот только оттуда! Иду мимо сцены, а там Вержбицкий репетирует Битти в "451 по Фаренгейту". Очуметь, брателло!
  - Поздравляю, рад за тебя. А здесь кого ждешь?
  - Друга, который меня в театр устроил. А вот и он идёт!
  Глаза мои сделались неприлично большими, как у глубоководного удильщика. Еще бы, я узнал Ноя. Вот о каком старом друге частенько рассказывал трубадур. В юности парни вместе подъели пуд соли. Создав свой вокально-инструментальный ансамбль, стебались над жизнью, как могли, сочиняли песни о птицах, о смерти, о девочках. Валяли дурака, пока Ной не отправился скитаться по провинциальным театрам, починяя деревянные декорации, через Сибирь на Урал. Раздражая коллег предположениями о скором конце света, Ной добрался до столицы, где поздняя женитьба заставила его остепениться.
  - Вот так встреча! - обрадовался Ной, мы обнялись. - Впрочем, я знал, что мы еще встретимся и, хе-хе, поплотничаем. Как "Король чеснока", на плаву?
  - Разбился о рифы.
  - Да ну! Хэх! Ну, ничего, будет новый корабль.
  Друзья собирались отмечать принятие трубадура в стан монтировщиков. В сумке у Ноя нашлась бутылка армянского коньяка. Тут же на бульваре мы плеснули его в пластиковые стаканы, стали выпивать, тереть за жизнь и слушать байки Ноя из "Et Cetera". Самой поучительной была история о болтливом монтировщике. После работы в раздевалке тот помянул грязным словцом евреев. Дверь была приоткрыта, мимо проходил главный режиссер Калягин. Он оценил реплику и на пинках выгнал антисемита.
  - Да оба они хороши, - по-своему рассудил я.
  - Почему это? - спросил Ной.
  - Тот молится, кто любит всех, - как мог объяснил я и обнял трубадура. - Так, кажется, у Кольриджа...
  Трубадур впервые за последние дни был в прекрасном расположении духа. Глаза его сияли, он что-то напевал и если кто-нибудь из нас отвлекался на разговор по мобильному телефону, он тому говорил голосом Жоржа Куравлева: "Положь трубку!"
  Я понимал как трубадуру тесно в этом мире. Свободному и восторженному сердцу невыносим пыльный ход человеческого лабиринта. Дружба и любовь здесь могут стать поперек горла, когда устанешь жить среди тех, кто не верит ни в дружбу, ни в любовь. А если и верят, то как в приятную случайность. Поэтому как трубадур я буду полон гнева, я буду вопить о том, что любовь - единственный способ выбраться из лабиринта живым. Рискните отдать любви всё, что у вас есть! И поймете, что у вас нет ничего, даже себя.
  Когда мы расставались, мимо проходила шумная компания молодых людей.
  - На сцене умирают только звезды, умереть в театре большая честь! -оповестил гулявших граждан и свою барышню уже знакомый звонкий голос.
  За полночь, усаживая Ирину в поезд, я подумал, что сейчас сам с радостью сел бы в поезд и умчал куда-нибудь. Вокзальное движение показалось призывным шумом прибоя, а люди мечтательными ихтиандрами, хаотично меняющими направление в поисках друг друга.
  
  22
  Жизнь вокруг пропахла рыбой. Где-то она уже гниет с головы, а где-то еще бодро бьет хвостом. И там, где расходятся круги от этих ударов, хочется что-то делать и куда-то нырять со всеми потрохами.
  Одиссей зазвал нас в своё любимое местечко на Савеловском рынке, во вьетнамскую забегаловку "Сайгон". Там мы пили рисовый самогон, змеевую настойку и закусывали маринованным имбирем да тушеными лягушками. Одиссей рассказывал легенду о китайском императоре Ю Великом, которому пришлось обратиться в медведя и плясать в таком виде в горах, чтобы спасти свою империю от наводнения.
  Нормально слушать я не мог, за соседним столиком, чуть ли не впритык к моей спине сидели двое мужичков и болтали об их общем знакомом.
  - Представляешь, только разошелся с женой и вот уже сошелся с молодой, ей восемнадцать только исполнилось, а ему к полтиннику подбегает.
  - Молодец! Ну и как она тебе?
  - Симпатичная, вроде. Только, знаешь, не по мне эти современные пигалицы, мешки с костями. Я то помню, как батя говорил, баба без жопы все равно, что суп без укропа.
  Собеседник на такое замечание радостно фыркнул.
  Адресуя мне многозначительные взгляды, Одиссей рассказывал о таинственных подводных объектах, замеченных в Южно-Китайском море на глубине более шести километров. Они двигались со скоростью почти в четыреста километров в час. Там же под водой ученые слышали и неопознанные звуки, похожие на закодированные сигналы, они расходились на огромные расстояния.
  Только я хотел спросить, что же это, по мнению Одиссея, за объекты и звуки, как неожиданно отчетливо услышал двух раскрашенных эмо-подружек, обсуждавших новое знакомство. Подружки ели роллы в дюжине шагов от нас.
  - Прикинь, я вчера познакомилась с офигенными эмо боями, они играют в рок-группе, репетируют в соседней школе! Басист у них похож на Густава Шеффера, тоже сам сочиняет музыку и тексты, он ставил мне одну их запись в плеере, там что-то о море, которое он хочет возбудить.
  - Кайф! Я уже возбудилась! Давай сегодня с ними длужить.
  Еще дальше за столиком два типа второй молодости, худой в джинсе и толстый в мятой пиджачной паре, опрокидывали рюмку за рюмкой рисовой водки. Они ненавязчиво подкалывали друг друга и, судя по разговору, были литераторами:
  - Надо прожить ровно с песню, - толковал толстый, чуть пожевывая нижнюю губу, - и чтоб не длинная и бестолковая, а как у Есенина короткая и щемящая.
  - Правильнее быть как вода, это еще большее наслаждение, чем наслаждение от творчества, - утверждал худой, передвигая рюмку как шахматную фигуру.
  - Вот ты пишешь?
  - Ну.
  - А цель?
  - Разбить Юденича.
  - Кого?
  - Ну, помнишь, у Маяковского, задача - написать песню для красногвардейцев, цель - разбить Юденича.
  - Да ну тебя, я серьезно.
  - И я серьезно. Знаешь, сколько вокруг юденичей. Вон у тебя за спиной, на том конце зала компания, там один мужик с рыжей разбойничьей бороденкой мне совсем не нравится, так хмуро поглядывает на нас, как будто слышит, о чем мы говорим.
  - Забудь про него. Ну и о чем ты пишешь?
  - Философскую повесть, главный герой вода, эпиграфом я взял: aqua currit et debere currere ut currere solebat, то есть вода течет и должна течь, ибо она привыкла течь, - сказал худой и рассмеялся. - Шучу! На самом деле пишу одну довольно запутанную историю. Ты вряд ли её поймешь, потому что тебе, как ежу, это будет не под силу.
  - Ежу?
  - Мудрый Архилох говаривал, много хитростей знает лисица, а ёж лишь одну, но большую.
  - Умничаешь. Ты, надо полагать, считаешь себя лисицей, которая откроет нам много тайн.
  И тут я перестал их слышать. Одиссей внимательно смотрел на меня.
  - Что это было? - спросил я, почесывая недельную рыжую небритость.
  - А что такое?
  - Я только что слышал, о чем говорят все эти люди вокруг.
  - Это нормально, активная локация как у дельфинов.
  - А с чего это она у меня?
  - Ты же внушаемый. Внушил себе, что мир уходит под воду, вот тебе и результат.
  - Хочешь сказать, что у меня еще и жабры появятся?
  - Не исключено.
  - Или дыхало на темени и спине, - добавил Игорёк.
  - Да идите вы, - отмахнулся я и постучал по опустевшему графину. - Может это так на меня змеевка действует.
  Проходивший мимо почтительный вьетнамец понятливо улыбнулся и через минуту принес еще один графинчик со змеевкой. Отхлебнув из рюмки, я достал карандаш и нарисовал Одиссея.
  РИСУНОК-21 ---УЛИСС---
  
  23
  Сидеть и выпивать с друзьями также приятно, как плыть по морю. В шумном зале "Сайгона" я отдался знакомым ощущениям, время от времени прислушиваясь к голосам и пощупывая своё темечко.
  - Поверьте, люди самые не предсказуемые существа. И двадцать шесть констант природы, определяющие возможность жизни, им не закон, - говорил Одиссей, - когда я проводил эксперименты, в которых принимали участие несколько человек, то никогда не знал чего и ждать. Представляете, однажды у меня сгорела лаборатория...
  - А что это были за эксперименты?
  - Как с чем, я же вам рассказывал, с эликсиром молодости.
  Мы с Игорьком переглянулись. Тут меня и осенило.
  - Так это ты проводил эксперименты с эликсиром молодости? Это у тебя в начале лета сгорел дом недалеко от набережной?!
  - Да.
  - А тот старик! Помнишь его?!
  - Конечно, помню. Я подобрал его на вокзале, он потерял жену и дом, сгоревший где-то в Одинцово. Вся его жизнь сгинула в том пожаре. Из-за несчастий этого старика сгорело и мое помещение, где я проводил опыты
  - Как же вы их проводили? Разве может загореться там, где полно воды?
  - Невероятно, но факт. Загорелось. Старик притягивал к себе одни неприятности да еще выдавал разряды электричества, вокруг него частенько что-нибудь искрилось. Помню тогда стояла ужасная жара, я ушел купаться, а старик спал в подсобке. Пока меня не было, где-то замкнуло проводку, помещение вспыхнуло и сгорело за час.
  - И что эликсир получился? - поинтересовался Игорёк.
  - Добычей эликсира молодости я шутейно называл наши лабораторные работы. Это были обычные опыты по воздействию на органы человека разведенной в разных пропорциях морской воды. Мы её заряжали луной, серебром и разными другими элементами, даже радугой заряжали. Это были работы для одного института, занимающегося изучением возможности жизни человека под водой.
  - Разве человека может приспособить к жизни под водой, если на глубине в двадцать метров у него лопаются барабанные перепонки, а на семидесяти метрах без специального костюма его грудную клетку просто раздавит? - спросил Игорёк.
  - Приспособиться можно. Однако не столько для жизни там, сколько для жизни здесь, а вернее везде. Представьте, что у вас есть большой дом, а в доме есть комната, которая вас притягивает своими чудесами, но вы заходите туда ненадолго, насколько лишь хватает сил задержать дыхания. А ведь эта ваша комната занимает большую часть дома. А все приборы, которые вам помогают находиться там дольше, для вас все равно, что костыли, мешающие идти прямо.
  - Твои метафоры понятны. Только не кажется ли тебе, что человечество как-то медленно продвигается в этом направлении?
  - Это не так. Жизнь эволюционирует в нужном ей ритме, в ней постоянно происходят значительные движения. И сейчас как раз то время, когда появились необходимость и возможность действовать более решительно.
  - Подожди, а как же старик, почему он оказался на улице? Это что он от ваших опытов сбрендил? Откуда у него взялись деньги? - не унимался я.
  - Он тронулся умом после гибели жены. А деньги... Не знаю. Возможно из лаборатории, там всегда что-то хранилось. Грант, который мы получили на опыты, был немаленький, но большая часть к тому времени была израсходована, - объяснял Одиссей, и вдруг лицо его расцвело. - А вот и Валенька! Здравствуй, моя Навсикая!
  С приходом Вали, ворвавшейся, как свежий морской ветер, наш разговор стал более куртуазным. И только я вспоминал старика, отправившего меня в несуразное путешествие, которое стало всей моей жизнью. Эх, старик, неужели я обманул твои и свои надежды.
  РИСУНОК-22 ---СТАРИК---
  
  24
  Силы человека утекают как вода в песок, когда он жалуется на слабость и упадок духа, полагая, что весь мир вместе с ним присел на корточки и еле дышит. Ресурс жизни не исчерпаем. Так стоит ли пренебрегать выпивкой, за которой и замечаешь, как жизнь бурлит и сверкает. Для этого, как полагают многие далеко не наивные люди, выпивку и придумали.
  Пятьдесят унций змеевой настойки, вольные разговоры и музыкальный автомат, набитый мелодичными шумелками, раззадорили в нас желание поразвлечься, как следует. Одиссей развеселился необыкновенно, узнав, на что пошли деньги старика, и заявил, что сегодня именно тот день, когда из неисчерпаемого запаса нужно брать не стесняясь.
  - Ну что, высаживаемся на Итаку за золотым руном духа. Летающий остров этим вечером наш! - потирая бедро, объявил Одиссей и достал мобильный телефон, похожий на миниатюрную печатную машинку, с быстрым доступом в интернет.
  - Ты чего с таким таскаешься?! - удивился Игорёк.
  - Подарили. С утра хотел кому-нибудь отдать, но, видишь, пригодился.
  Страницы с афишами на экране пестрели и зазывали развлечься. Предложения были на любой вкус. Были даже для самых маленьких - Большой Московский цирк лилипутов обкатывал новую программу "Побег Гулливера в Блефуску". Один из баннеров обещал концерт Черного Лукича в клубе "22" на Арбате. Три станции на метро от "Сайгона". Концерт начинался через час. Валя водила дружбу с музыкантами Черного Лукича, она и предложила пойти.
  - О, пойдемте на Лукича, - обрадовалась она, - я его песни наизусть знаю. Первый раз случайно попала на концерт еще студенткой лет семь назад, теперь, если есть возможность, не пропускаю.
  В анонсе отмечали, что нынешний фолковый саунд музыканта уникален, и отодвигает в этом плане даже Девендру Банхарта. На "Короле чеснока" во время дальних переходов любили слушать душевные песни парней вроде Девендры, Марка Болана или Ника Дрейка. Да и Лукича мы слушали.
  В назначенный час мы проникли на концерт, как в знакомую кают-компанию. Толстяк в первом ряду, загипнотизированный пленительным сладкопеньем, сидел с отрешенным видом и уже не понимал, о чем этот голос волшебного тембра ему говорит.
  - Будь пиратом да не будь дураком. Флинт бы давно стоял на капитанском мостике, - сказал Черный Лукич и затянул печальную песню о бедном Томми, ушедшем под черным парусом в последний набег.
  В антракте сойдясь с Черным Лукичом, знакомство я повел привычным руслом:
  - Какое у тебя пиратское имя, старина. Ну, вроде как у Черного Барта. Да и сам ты, прямо скажем, вида корсарского.
  - А я, брат, и есть морская душа, - говорил Черный Лукич, большой как испанский галеон "Мадре де Диос". - Знаешь, а я ведь модели кораблей собираю. Сегодня вот купил "Голден Хинд" Френсиса Дрейка. Вы я вижу, тоже по морю неровно дышите. Хотите, я вас угощу субмаринойдринк?
  - Это что за дринк такой?
  - Прошлым летом был я в одном портовом городке на севере Германии. Зашел в бар, где собирались голландские подводники. Сижу, выпиваю и думаю, а неплохо бы отведать того, что пьют настоящие подводники. Подзываю официантку и спрашиваю о таком напитке. Она посмотрела на меня с сомнением и ушла, но вскоре вернулась с кружкой пива и стопкой водки. Занесла стопку над кружкой, бесстрастно объявила, что сейчас будет "субмаринадринк", и отпустила стопку на дно кружки. Вот так и завязалась у меня дружба с подводниками, песни пели до утра.
  За ершом по-голландски Черный Лукич вспоминал о воронежских верфях, о доме, о жене и дочках. Жил он там, где Петр Первый собирал свои первые галеасы и брандеры.
  - Ты понимаешь, брат, дом наш срублен в намоленном моряками месте. В доме парусные корабли. Я дома песен не сочиняю, корабли делаю, - похлопывал Черный Лукич по плечу Одиссея, знавшего о кругосветках и парусниках не понаслышке. - Правда, половину уже раздарил. Еще сделаю, тебе подарю. Ну, давай, за тебя!
  Уже со сцены Лукич посоветовал нам при случае посетить магазин "Транспортная книга" на Красных воротах и взять там редкую книгу по такелажу. Обдумывая предложение, я столкнулся у стойки бара с Дашей. Бывшая жена мне ничуть не удивилась, она была без спутника и находилась в возвышенно-трогательном состоянии, когда находят уместным извиняться, даже наступая на ногу палачу. Мы, как ни в чем ни бывало, обменялись приветствиями и по паре фраз:
  - Чего одна?
  - Поссорились, он кошек не любит. Только не переживай, завтра помиримся.
  - А че мне переживать? Кота хотела завести?
  - Да.
  - Полосатого?
  - Рыжего.
  На том и разошлись. Внутри чуть колыхнулось, я и поверить не мог, что когда-то сходил без неё с ума.
  - Кто сказал, что нельзя переплыть океан. Это грустная шутка, это хитрый обман, - магическим тембром отзывалось пространство.
  После концерта за столиком музыкантов я еще раз увидел Дашу. Она хорошо знала Черного Лукича, водила его к себе на телевидение, брала интервью. Меня и юнгу Лукич выловил у выхода, усадил возле себя и стал расспрашивать об Одиссее. Он и Валя как-то незаметно исчезли, на звонки не отвечали. Правдивые истории про человека, лично знавшего моряков с папирусной лодки "Ра", растрогали Черного Лукича. Он снял с себя и одел на юнгу зеленую футболку, побывавшую с голландскими подводниками на Марианской впадине. Юнге футболка оказалась великовата и сразу перешла ко мне, спереди на ней красовался пролетарский гитарист и надпись "working class hero".
  - Героям весла от героев рабочего класса, - подмигнул Черный Лукич.
  Как я понял по концерту, вместе с Черным Лукичом от случая к случаю гастролировали малоизвестные сочинители песен. В этот раз его сопровождал бард из Калининграда. Украшенный моржовыми усами, как у нашего боцмана, и чуть вьющимися каштановыми волосами, закрывавшими половину лица, бард имел паспорт моряка и любил исполнять "Laissez-Faire". В паузах, притоптывая, он делал речитативный перевод с оригинала:
  - Правительство гребет все наши деньги, видимо поедая их. Богатые богатеют, а бедные ничего не получают. Эй, оставьте нам наши медяки на сигареты и вино. Дружище, давай не позволим им это у нас отнять!
  - Да, дружище, соберись мы в команду, подними свой флаг, вряд ли бы кто посмел что-нибудь у нас отнять, - говорил я трубадуру уже за столом. - Нам бы даже не пришлось выкладывать свои медяки на стойку бара.
  Хлебнув вина с избытком, я по старой привычке ввязался спорить с Дашей о видимой стороне жизни. Даша убеждала, что назвавшись груздём надо полезать в кузовок, а я убеждал, что дороги к своему "я" неисповедимы, и по пути в кузовок можно не раз изменить своё условное обозначение от груздя до дрозда. Мою позицию Даша категорически отвергала:
  - Так не годится! Есть обязательства, которые ты на себя берешь, когда называешься груздём. И пока ты их не выполнишь, нельзя предаваться личным метаморфозам. Потому, что иначе это уже обман!
  - Ну, есть у меня в паспорте метка, что я такой-то и являюсь тем то. И что с того? А если я с этим не согласен, то кого я обманываю? Тебя? Бесполезный спор. Пора еще хлебнуть.
  - Нет, погоди. И кто ты тогда сейчас? Ну!
  - Ночью я рыба, вечером рысь, - кривлялся я, - а утром кошек гоняю, брысь!
  "Брысь!" я спьяну крикнул довольно громко. Даша приняла это на свой счёт, обиделась и стала меня игнорировать.
  Я выпил за здоровье сибирских музыкантов, за тех, кто в море, за любовь, за дружбу, за полярную звезду. Послушал, как калининградский трубадур и юнга в два голоса хвалят Дэйв Ван Ронка за "Дом восходящего солнца" и "Кокаин блюз". И молчком вышел. На улице было туманно, полуразрушенный старый дом впереди казался вдавленным в ил стоп-анкерном. Футболка, повидавшая дно океана, согревала, и я думал о том, что сам стою на дне навеки уснувшего океана, а во лбу, как третий глаз, у меня должна засверкать серебряная медаль с надписью "Бывает небываемое".
  Возвращаться на субмарину не хотелось. Я шел от перекрестка к перекрестку, поворачивая туда, где безлюднее, и сочинял незамысловатую песенку в духе поддатых манчестерских романтиков. Мол, я не люблю грусть, как она застилает глаза, и не видно ни солнца, ни счастливых людей. Бывает ли лучше, солнце, море и радость на лицах. О, yeah... Но я знаю, как жизнь волочится тенью, кусает за пятки.. Ложимся на дно. But... Это больше чем грусть, no-no, это хуже чем может быть.
  Не новая "I see a darkness", но все-таки. Так я и шел, причитая по-английски, пока не дошел до площади трёх вокзалов.
  
  25
  Если хочешь жить в уюте, ешь и спи в чужой каюте, любил говаривать маронир Беря. Шутка шуткой, а домашние мысли морякам кажутся бабьими и несносными. Для волевого человека, знающего, что его предназначение лежит поверх обыденной жизни, это в порядке вещей. Однако есть что-то печальное в том, когда ты все время в дороге, как будто сходишь с рельс и мимо станций несешься неизвестно куда и зачем.
  Заночевал я на Казанском вокзале, благо эта стихия была мне привычна. Вкус железнодорожной воды вошел в меня с молоком матери, отправившейся вслед за моим отцом на стройку Байкало-Амурской магистрали. С той поры стук вагонных колес, скрип "башмаков", сигналы тепловозов и переговоры путейцев по громкоговорящей связи стали для меня музыкой детства и бесконечности.
  Утром, когда я принюхивался к железнодорожным мазутно-шпальным запахам, меня чуть не сшибла сумкой девица.
  - Куда ты так спешишь, сестра?! - возмутился я.
  - Простите, я еду к Тихому океану, - извинялась девушка. - Работать.
  - Вот как! Неплохо! - воскликнул я. - Как же тебе так свезло?
  - Я подписала контракт, еду на метеостанцию на мысе Крильон, - радостно сообщила девушка.
  - А это где?
  - На Сахалине, пролив Лаперуза.
  - Ну-ка, подожди, на Сахалин говоришь, - я навязался проводить девушку, схватил её вещи, - мне это важно, поверь! Давай рассказывай, как ты стала метеорологом? Я тоже собираюсь. Как тебя зовут?
  - Меня зовут Оля. А дело было так. В конце августа садилась я в поезд до Хабаровска. А вернее, также вот неслась сломя голову по перрону, хотя поезд еще даже не остановился, и стоянка предполагалась почти на час. Перрон в Хабаровске рассчитан на аккуратных и флегматичных пассажиров. Я зацепилась ногой за торчавшую арматурину и шлепнулась на бетон. Подняв голову, я увидела перед собой девушку, она стояла и смотрела на меня. На меня тогда, конечно, много народу смотрело, но я увидела только эту нерусскую девушку в длинной юбке, платочке и с походным рюкзаком как у меня. Я смотрела на нее и думала, надо познакомиться. Правда, когда я поднялась, мне стало наплевать на всех, мои брюки превратились в неэлегантные шорты, колено во что-то кровавое и страшное, и вообще жизнь утратила смысл. С той девушкой мы оказались соседками по нижним боковушкам, и первый день просто следили друг за другом. В вагоне ехали двадцать юных пловцов, возвращавшихся из Владика в Красноярск. В течение трех суток по несколько раз в день я прощалась с жизнью, когда надо мной со скоростью света проносились двадцать чашек "доширака". При этом каждый юный спортсмен, выходя на старт, угрожающе орал: "Осторожно, кипяток!" Мы ехали в прицепном челябинском вагоне, я и эта девушка повадились ходить в тамбур и смотреть в окошко на рельсы, выпрыгивающие из-под поезда. В тамбуре мы и познакомились. Девушка спросила: "Вы откуда едете?" - "С Сахалина. А Вы?" - "С Чукотки. Вы тоже по распределению?" - "Что-что?". Девушка Инна оказалась обрусевшей буряткой из Ангарска. Она возвращалась домой после двух лет работы метеорологом на Чукотке. Она рассказывала про огромные грибы, про белых медведей, про евражек. Потом она начала говорить о Боге. У Инны были грандиозные планы. По возвращении она собиралась сдать паспорт и уйти в монастырь. Единственная проблема ее будущей счастливой жизни заключалась в том, что в православные монастыри без паспорта не берут. Но жить с паспортом Инна не могла. Как она говорила, паспорт связывал ее с миром Антихриста. Инна рассказывала, а я стояла, смотрела, как рельсы обводят Байкал, и от восторга с ума сходила. Дело в том, что моя дипломная работа была о странничестве, изучение которого я начала со страннического толка старообрядчества. Их еще бегунами называли. Они считали, что мир находится во власти Антихриста, который действует, главным образом, через государственные институты. Поэтому никаких документов иметь нельзя и от представителей власти лучше держаться подальше. Бегуны были вне закона, бегали по всей России. Может Инна была и не из бегунов, но она называла себя истинно православной. А еще меня впечатлило название местечка, где она работала, бухта Провидения. Я вернулась домой, это было начало сентября. С работы я уволилась, в деревню учительствовать не поехала, деньги закончились. Мама намекала, что место тунеядца в нашем доме навечно закреплено за кое-кем другим. Бывший одногруппник убеждал, что я обязательно должна попробовать себя как мойщица подвижного состава трамвайного депо Љ3. А я вспоминала Инну и думала о том, как это, наверное, здорово наблюдать за погодой на Чукотке. Потом я вспомнила, что моя троюродная сестра, которую я никогда в жизни не видела, училась в Новосибирске на метеоролога. Нашла я в интернете это училище. И вот теперь моя работа смотреть на облака. Спасибо девушке из бухты Провидения.
  - Чудесная история, Оля! Я заслушался, честное слово. Ах, какая ты молодец, что подалась в метеорологи! Ну, правда, что может быть лучше, как наблюдать за облаками и морем. Или сидеть на вершине горы и смотреть на горизонт. Я вот тоже этим летом наблюдал жизнь как море.
  - А теперь что?
  - Накрыло волной.
  - Это в переносном смысле?
  - Не знаю. А так хочется уйти в плавание в безмятежные и безлюдные пространства.
  - А ты, вообще то, кто?
  - Я потерпел кораблекрушение. Теперь работаю в "Дженерал Моторс" в отделе претензий. Там столько народу, все довольны своей жизнью. От их вида я прямо перестал понимать, что со мной и где я. В голове и перед глазами только какой-то странный узор...
  Еще я хотел сказать, что только часть этого узора принадлежит мне, да и то, как узор снежинки, тающей на ладони. Но Оля перебила меня:
  - Мне тоже нравятся места, где людей мало. Я не люблю с ними сталкиваться каждый день. Поэтому и стала метеорологом.
  - А ты Чехова "Рассказ неизвестного человека" читала?
  - Не помню.
  - А мне тут недавно посоветовали читать его. Прототип главного героя, моряка, отец Хармса, большой человек, был на Сахалине заведующим метеостанцией. Но он не сам туда поехал, его в ссылку отправили. В рассказе об этом ни слова. Он другом, о любви к жизни.
  - Почитаю, у меня теперь свободного времени много будет.
  - А я три года назад собирался работать паромщиком на реке Лена, у меня дядька живет под Якутском, у него свой паром. Да вот, не поехал я к нему, остался.
  - А почему остался? По-моему, паромщик очень даже романтичная профессия. У меня дальний по родству дядька Дантес Петрович был капитаном речных судов на Енисее.
  - Дантес? Капитан речных судов на Енисее, ха-ха! Кто же его так назвал?
  - Родители, кто же еще. Хотя не знаю, этого в семейных преданиях не сохранилось. Дядя Дантес это муж дочери от первого брака моего деда. Фамилия у дяди Дантеса была Ковальский, он поляк, по матери. У моего деда между первым и последним браком было этих браков еще черт знает сколько. Кстати, какая-то его жена очень захотела жить на Сахалине, а дед ни в какую, и она уехала без него и любила его там, на Сахалине, до самой смерти, дурочка.
  - А я повстречал здесь девушку, женился на ней и никуда не поехал. И зря, наверное. Недавно вот разошлись. Получается я снова в свободном плавании. Может мне тоже на Сахалин поехать. Стану начальником метеостанции. А тебе туда писать можно?
  - Письма ко мне долго будут идти. Но если хочешь, пиши, приезжай в гости. Я там буду два года безвылазно, у меня контракт.
  Оля дала мне адрес, мы обменялись номерами телефонов. Я посадил её на поезд. А когда поезд тронулся, я долго смотрел ему вслед и думал о том, как мало нужно человеку для счастья и как быстро человек об этом забывает. Он раздувается от непомерной гордости, обезглавленный тем, что может удовлетворить почти любое свое желание.
  
  26
  Смерть и рожденье - вечное море, жизнь и движенье в вечном просторе. Так всё просто, и так необъятно. От этой простоты и необъятности так выносит мозг, что не знаешь, за что ухватиться. Хватаешься за чей-то подол, похожий хвост, а выясняется, что за рога. Думаешь, что куда-то шагаешь, перебирая ногами по полю во ржи, а под тобой уже бездна.
  За два месяца работы я разбогател. После новогодних праздников у меня появились две пары обуви, гитара, гамак и трехколенная подзорная труба, и я уже подумывал о покупке резиновой лодки.
  В выходной день я лежал на диване и тренькал на гитаре, разучивая сочиненную Тимом Бакли песню для сирен, иногда почесывался от клоповьих укусов и прислушивался, как капает вода из крана.
  Зазвонил телефон, я нехотя взял трубку.
  Последнюю неделю телефонные звонки стали похожи на психические атаки. По несколько раз на дню спрашивали то женщин и мужчин со странными именами, то адреса бассейнов, то цены на авторемонт, а однажды даже попросили не возвращать украденную невесту.
  Ной не стал подготавливать, а выложил сразу:
  - Трубадур наш умер.
  - Как?! Когда?!
  - Сегодня ночью. Сердце не выдержало. Говорят, передоз, прямо в театре и умер.
  Я услышал, как где-то наверху, то ли лопнула струна, то ли кто-то всхлипнул. Так, что по коже пробежала дрожь. Дома я был один, и дыхание смерти прошлось по мне асфальтовым катком. Не оставалось ничего другого, как запасами алкоголя разрушить стены мира и высвободить в себе бессмертного.
  Я судорожно накачался кедровкой и стал рассуждать о жизни и смерти вслух:
  - Довольно странная ты штука, смерть... Что тебе судьба трубадуров? Почему так рано загнулись Ник Дрейк и Элиот Смит? Почему отец и сын Бакли еле дотянули до тридцати? Что за странная история с этим купанием в одежде после концерта? Как понять Гарольда Крейна, прыгнувшего прямо на винт корабля? А Цой, Янка, Башлачев, я уж не говорю о Пушкине, Лермонтове и Чаттертоне.... Одиночество? У людей, разузнавших сокровенные тайны жизни? Наверное, они раньше остальных пронюхали о безысходности окружавшего мира, и у них не хватило сил или желания досматривать этот чертов фарс. И они ушли туда, где и, правда, получше. Но ведь жизнь бы держалась на этих людях как на китах! Или нет? Или все так безнадежно и сомнительно в человеческой жизни? Нет у нас, братцы, точного ответа. Нет! Хотя, может, он у сирен, знающих всё, что творится на земле? Может, это они напели нам наши песни и наполнили души беспокойством. Что же мне делать? Я тоже слышу их песни. Хотел бы я жить долго и красиво, но такое не получается даже у тех, кому уши залили воском. Конечно, найдется несколько сотен достойных стариканов опаленных светом жизни до глубоких седин. Но в этом случае мне больше нравится быть айсбергом... О чем это я? Кажись, я пьянющий совсем...
  Когда пришел Ряба, я лежал поперек палубы и ныл:
  - Выше, выше... Поднимите меня еще выше... Ну, когда же запахнет первыми розами вечности...
  - Вот так-так, - сказал нигилист, - опять здесь слышны позывные несчастной любви.
  Узнав причину нытья, Ряба молча ударил кулаком в борт и пробил иллюминатор. Соленая вода хлынула на пол.
  Смерть трубадура потрясла всю команду. Манкин рыдал как ребенок и запил сразу и бесповоротно. Глубокой ночью на кухне мы теребили друг друга, наливали в стаканы и говорили беспорядочные слова. Я бредил тем, что на могильном камне трубадура должно быть написано: "Теперь мы поднимаемся, и мы везде". Манкин не хотел слушать о могильном камне и твердил о том, что трубадуры всегда балансируют на грани жизни и смерти и не дорожат ничем, потому что дорожат всем и стараются за всех. Ведь только они могут договориться с Создателем, что бы нас пропустили в рай одной командой.
  - Ты понимаешь, - говорил Манкин, - в этом городе мы никому не нужны. Здесь мы передохнем. Но и бежать отсюда как крысам нельзя. Надо стоять до последнего. Понимаешь?
  - Я понимаю только то, что тем, кто хочет жить, здесь делать нечего. Зачем же мы торчим на этой тонущей лодке? Почему не живем, а оставляем путаный след, по которому не то, что нас найти, нам даже самим не вернуться?
  - Эх, брат, - вздыхал Манкин, - если бы мы знали...
  В спорах чаще всего рождается печаль, а не истина. Споры не утихают, время не ждёт и уходит, набивая карманы друзьями. И вот уже думаешь: с кем же плыть по картам, в те места, что помечены hic sunt leones - здесь львы. Неужели, останется только одно - встать на плечи последних великанов и одиноко глядеть в грядущую даль? Нет, уж лучше сойти на пустынный берег, уснуть на нём и стать морской черепахой.
  
  27
  В квартире протекали краны. Уже неделю стоял запах трюмной воды и гниющего дерева. Временами мне казалось, что на холодильнике на ветвях суданской розы сидит попугай и кричит "Горе, о, горе!". За розу я мог бы поручиться, она и раньше там росла, а вот реальность попугая вызывала сомнения.
  Работать я не мог, несколько дней сидел дома, сказавшись больным. А когда пришел на работу и включил компьютер, то первым делом стал слушать "A fond farewell" Элиота Смита и предаваться печали. Подошедший начальник отдела сделал замечание, что мной крайне недовольны, и тогда я недолго думая высказался:
  - Лучше стоять на зимней вахте, чем здесь лакействовать!
  Пришлось собирать вещички. Менеджер, которого я удостоил последней фразой, вряд ли что-то понял, я слышал, как он кому-то говорил:
  - Нет ничего такого, что дурак считал бы невозможным, а на поверку ничего не выходит.
  Только я вернулся домой, как следом пришел Ной помянуть трубадура, минуло девять дней со дня его смерти. От Ноя я узнал о роковой роли, которую в судьбе трубадура сыграл монтировщик-антисемит. Его взяли обратно в "Et Cetera" по чьей-то просьбе. В ночную смену он отмечал возвращение в цех и щедро угощал трубадура. Болтали, что помимо выпивки не обошлось и без героина. Как бы там ни было, давно ослабший сердцем трубадур отошел в иной мир прямо из-под сцены театра.
  В дверь постучали.
  - Открыто! - крикнул я.
  Через порог шагнул Одиссей с клеткой накрытой тканью.
  - Неожиданный гость, - удивился я.
  - Ну почему же, - усмехнулся Одиссей, - обещанные времена, когда к трубадурам будут ездить по ночам на тройках как к цыганам, уже наступили. Разве не так?
  - Слышал я таком раскладе, - отозвался Ной. - Куда же еще податься, как ни к художникам, которые как алхимики ищут многое, а в итоге находят еще больше.
  - Это точно, - согласился Одиссей. - А ты, я так понимаю, Ной. Работаешь вместе со здешним трубадуром монтировщиком в театре.
  - Трубадур больше не работает.
  - А что с ним? - спросил Одиссей, снимая с клетки ткань.
  - Он умер.
  - Горе! О! Горе! - прокричал из клетки попугай.
  Известие о смерти трубадура доктор Улисс принял близко к сердцу. Он присел с нами, помянул ушедшего и повел разговор неожиданно прямо:
  - Верите в Бога?
  Голос у Одиссея стал низким, гудящим как северный ветер.
  - Я хожу с Богом, - ничуть не удивился вопросу Ной, - и уверен в том, что Христос последний шанс человека последовать за светом. Кажется, Эйнштейн говорил, что в Христе Бог открылся нам наиболее постижимо.
  - Не знаю, кто так говорил. Эйнштейн писал, что на небе, наверное, уже не вмешиваются в наши дела. Человек сам расплачивается за выбранный путь познания.
  - Что ж, может быть, - Ной вздохнул и отложил нож, которым нарезал хлеб.
  - Да, да - кивал я, приглядываясь к крошкам на столе. - А я раньше верил только в Атлантиды и Лемурии, во всякие катастрофы от ума, что были до Христа. Теперь я понимаю, что вот тоже бы на месте Бога снова попытался вдохнуть жизнь на землю, отдав людям себя или своего сына.
  - Верить это хорошо, это правильно. Теперь многие верят, без этого им некуда деваться. Нисколько не сомневаюсь, что и трубадур верил, но ведь и он не справился со своим бешенством.
  - С каким еще бешенством? Вы о чем доктор? - спросил Ной.
  - Да это не я, а Тютчев. Признаюсь, я частенько в юности пользовался моим любимым поэтом как оракулом. Когда меня одолевали предчувствия. Открывал книгу наугад и читал. Вчера вечером я как-то неосознанно проделал этот знакомый и ритуал. И был очень озадачен тем, что мне попалось "Брат, столько лет сопутствовавший мне". А сегодня вы встречаете известием о смерти трубадура. Вот мне и пришли на ум слова Тютчева о бешенстве. Он так называл судороги человека, полагающегося в этом мире только на свои силы. Как правило, такие судороги одолевают гордецов и авантюристов. Но бывает, этой участи не избегают и одаренные чувствительные люди, трубадуры и художники. Они уверены, что те, кто хотят сегодня жить и радоваться жизни, не станут осознавать непритязательность этого мира. Иметь на одно измерение больше чем остальные в этом мире непростительная роскошь. И часто трубадуры в этом измерении как на острове среди моря мрака. Они пытаются быть посередине там, где нет никакой середины. Они забывают, что сами по себе мост от края до края. Им не надо бояться своей испорченности и тем ей потакать. Это испорченность сама лежит под ногами, как вывороченный булыжник по дороге к Богу. Надо только один раз об эту испорченность споткнуться, а не возвращаться на одно и то же место. Чувство великой светлой дороги, которой ты сам и являешься не должно покидать ни на мгновение. Я говорю это вам потому, что вы еще здесь, вы живы.
  - Хотите сказать, что это так просто стать чистеньким. Только потому, что Бог призвал нас к святости.
  Я уж не знал как себя вести при таком серьезном разговоре и на всякий случай бормотал:
  - Премного грешен.
  Доктор Улисс щелкнул пальцами и попугай, начавший повторять за мной эти слова, замолк.
  - Есть духовный закон, гласящий, что человек, сознающий свою поврежденность, на правильном пути, - Улисс смотрел прямо в глаза Ною. - Несть человек иже жив будет и не согрешит...
  Ной сделал нетерпеливое движение.
  - Я знаю, что святые видели свои грехи подобно песку, - кивнул он. - И наш трубадур знал, чего ему не следует делать. Однако обстоятельства, минутная слабость и вот он в могиле.
  - Легко и многим попасть в руки немногих. Сила приходит с небес, когда ты сам являешься этой силой. Трубадур шагнул в огонь, когда нужно было идти в воду. Нам остается помолиться о спасении его души.
  - А что вода? - спросил я.
  Я плохо вникал в суть толкований, и потому отдалился от беседы и собирал пальцем хлебные крошки со стола.
  - Вода суть мира. Стремление к ней обычное дело. Тебе сейчас подходит образ плывущего по воде, - Одиссей посмотрел на меня, и лицо его повеселело, - это образ ищущего себя человека. А вообще в твоей голове такой бардак, что тебе еще рано уходить в воду с головой. А вот Ною можно, для него вода стихия перерождения.
  Я встал и сказал, что пошел в магазин за бутылкой. Напоследок, уже в дверях, я пригрозил:
  - Буду пить еще неделю, а потом понесу печень к Прометею. Попробую обменять её на огонь.
  На улице с неба падал снег с дождем. Мимо нашего подъезда прошли двое понурых мужиков, один негромко говорил другому:
  - Как годы то берут своё?
  - Да уж, берут, - отозвался второй, - хорошо хоть оставляют нам наше.
  Купив коньяк марки "Арарат", я двинулся обратно. Шел я медленно, спотыкался. И вдруг в мокром полумраке двора, там, где на стене райтер оставил свой тэг SeaBerya33, я увидел Берю. Он стоял между стеной и красным УАЗ-2206.
  Маронир не походил на демона и выглядел даже лучше чем при жизни. Но всё равно, если бы я не был пьян, то убежал бы в ужасе. А так стоял и смотрел на Берю, и мне казалось, что я тоже умер. Вода стекала по лицу, за шиворот, но я ничего не чувствовал.
  - Что скажешь, старина? - прошептал я.
  - Постройте из дерева ковчег, осмолите внутри и снаружи, - заговорил Беря еле слышно, в унисон дождю, - можете его сделать небольшим, хотя бы один к сорока трем. Тогда и сдвинетесь с места и будете там, где захотите.
  А потом он сказал со своей привычной усмешкой:
  - А ведь я был хороший моряк.
  - Да, - сказал я. - Ты был хороший моряк, Беря.
  В глаза мне попала вода. Когда я их протер, маронира уже не было. После его исчезновения в небе полыхнула зарница, за ней другая. Был восемнадцатый день февраля, понедельник, восьмой год нового тысячелетия. Вода прибывала. Вода обещала, что кто-то должен нас утешить после возделывания земли, которую проклял Бог.
  
  28
  Внутри себя всегда найдутся места, где можно решить самые сложные вопросы своего "я". Это места тайных глубин человеческой души. Там, как образно заметил поэт: "проходят тени других миров, подобно теням безымянных и беззвучных кораблей".
  На камбузе бурчало радио, словно наполняясь водой, в гальюне бежал кран, на стеклах дрожали мокрые полосы от дождя и снега. В общем, на субмарине нагнеталась атмосфера прибывающей воды. А я чувствовал себя первым амфибия, лабиринтодонтом, обнаружившим бесполезность мозга.
  Дверь я не запирал, ожидая посланцев из другого мира. И как вошли Игорёк и Макс, я не слышал. Я дремал на кровати. Из забытья меня вырвал громкий вопрос:
  - Работу бросил, бичуешь?
  Боцман и юнга стояли задумчивые как те ожидаемые посланцы. Я еле выговорил пересохшим ртом:
  - Такую работу грех не бросить. Тем более и трубадура с нами нет.
  - Знаем. Что собираешься делать?
  - Все то же, плыть к самому себе.
  - Здооррово!! - прокричал из кухни попугай.
  - А попугай чего здесь делает? - вздрогнул Макс.
  - Одиссей попросил приглядеть, пока неделю в отъезде будет. Он, кстати, опять получил какой-то грант, собирается в кругосветку, берет с собой Валю.
  Хлопнула входная дверь.
  - Опять двери не закрываешь, Телемах Иваныч! - радостно крикнул из прихожей Ряба.
  По вызывающему взору нигилиста я понял, что у него есть гениальная идея. И верно, Ряба предложил отправиться в Индию. Ему посулили в ближайшие дни подогнать "горящие" авиабилеты до Мумбая.
  Далекий Индостан встал передо мной как грядущий рай. Я увидел себя на слоне, коксовые рощи, дельфинов в океане, и теплая соленая волна облизнула мои губы.
  - А где же денег взять на дорогу?
  - Ты расчет получил?
  - Получил.
  - Плату за квартиру приготовил?
  - Ага.
  - В общем, все деньги, которые есть собирай. Нужно хотя бы тысяч по тридцать на человека. Не хватит, займу.
  - А там?
  - Там живёт мой приятель, три месяца как уехал. На полгода. Он там освоился как дома. В Болливуде калымил, снимался в массовке на Гоа. Теперь практикует личную йогу. Я с ним списывался, обещает помочь адаптироваться.
  - Заманчиво.
  Посомневавшись, я признался парням, что видел Берю, и он дал совет построить ковчег для того, чтобы быть там, где захотим.
  - Так мы тебе и поверили, - сказал юнга.
  - Как хотите, а я его сделаю, - я встал с кровати и потянулся к полке, где пылился атлас мира.
  - Что ж, я тебе помогу, - неожиданно поддержал Ряба.
  - А я никуда не поеду, - сказал боцман, - у меня теперь семья. Это надолго.
  - Баарррдак на коррабле! - прокричал попугай.
  Ряба тут же полез в интернет и стал искать объявления с предложениями помочь строить корабли. Первое было о том, как лучше всего устроить свою судьбу вблизи моря, не имело к нам никакого отношения, но было самым заманчивым:
  "Туристическое ведомство Австралии ищет на конкурсной основе работника на должность смотрителя острова Гамильтона, одного из самых красивых островов Большого Барьерного рифа. В числе обязанностей смотрителя входит кормление рыбы и сбор почтовых отправлений. А также необходимо вести видео-дневник, фотографировать и оставлять записи в интернет-блоге. Смотритель будет бесплатно жить в комфортабельной вилле с бассейном, контракт заключается на полгода, заработная плата составит 150 тыс. австралийских долларов (103 тыс. долларов США)".
  Новость в соседней колонке сообщала о том, что президент Мальдив Мохаммед Нашид собрал первое в истории заседание министров в Индийском океане на глубине шести метров в полном облачении, включая водонепроницаемую бумагу и акваланги. Заседание было посвящено призыву к мировой общественности сократить выбросы углекислого газа в атмосферу. Эти выбросы к концу века должны были помочь Мальдивам оказаться под водой.
  Через полчаса мы нашли то, что нам подходило: "Уроки кораблестроения дает мастер Джошуа Девис. тел: 495-10-63".
  Идея отправиться в Индию так нас раззадорила, что вечером того же дня мы навестили мастера. В квартире у него было довольно уныло. Видимо, он считал, что в квартире как на военном корабле, не должно быть ничего лишнего, ни женщин, ни тряпок, ни кухонной утвари.
  - Вы живете один? - спросил мастера Ряба.
  - Один, совсем один. Раньше со мной жил кот, звал я его Христофор, был он полосатый, точно ходил в тельняшке. Держать на корабле котов в моё время было хорошей приметой. Они ловили крыс, и считались талисманом. Пока кот сыт и доволен, моряки под его защитой. Котов кормили с офицерского стола. Вот так. А уж если кот потрется о ногу моряка, тому будет удача. Но, как вы понимаете, сами коты не в восторге от моря, и при удобном случае сбегают на берег. Мой слинял после того, как нас затопили соседи сверху. Н-да... А что у вас?
  - Мы бы хотели своими руками сделать ковчег.
  Мастер ничуть не удивился таким словам. Он расспросил кто мы и откуда, достал карту звездного небе, следом на стол легли мудреные чертежи. Мастер делал какие-то исчисления и бормотал, разобрать можно было только: "альтум мааре... альтум маре".
  - Что вы говорите? - не выдержав, спросил Ряба.
  - Говорю, что вы давно в открытом море. И хорошо, что теперь я с вами. Итак, самое главное это соотношение длины и ширины ковчега, они должны быть один к шести, это оптимальное соотношение для устойчивости любого корабля.
  Пока мы получали необходимые инструкции, мне, и правда, казалось, что рядом шумит море. А выходя от мастера с чертежами и со списком книг, которые надо было приобрести, я ощутил настоящий свежий пахнущий весной ветер. Мимо пролетел белый клочок бумаги, похожий на сорванный парус. Он как будто звал за собой, а мы и так шли вслед за ним.
  
  29
  Играй словами, смысл появится сам, любил говаривать одесский хулиган Сережа Гензбур. Однако, как ими ни играй, на чистую воду выведут не они, а реальные дела и свершения, из тех, что выструганы своими руками.
  В магазине "Транспортная книга" на Красных воротах я купил "Справочное пособие по чтению чертежей" В.В. Степанова, "Основы обеспечения герметичности в судостроении" и учебное пособие "Морские узлы" для курсантов 1-го курса Судоводительского факультета и вернулся на борт субмарины осчастливленный. Всё также пахло гниющим трюмом, насекомые лезли из всех щелей.
  Встретил меня пьяный Манкин, он не просыхал со смерти трубадура. Сошелся с молоденькой феминисткой, считавшей себя второй Натальей Медведевой, и пил с ней где-то в Сокольниках. Феминистка пахала на журналистской ниве, готовилась своротить горы и первым делом прославить Манкина. К нам он заезжал только за вещами, подозрительно косился по сторонам, крестился и разговаривал так, словно мы плыли с мертвецами на корабле-призраке. В этот раз он был неожиданно весел.
  - Пляши! - потребовал Манкин.
  - Сам пляши.
  - Дурачина, тебе письмо!
  - От кого?
  - От какой-то Дины.
  Я выхватил письмо. Заперся от Манкина в ванной и стал читать.
  "Привет, милый. Это я, Дина. Не ожидал? Да я и сама не ожидала, что напишу тебе. Не стала писать тебе на электронный адрес и звонить, сердце подсказывало, что лучше и честнее живого письма ничего не получится. Адрес я узнала через Голодного, встретила его недавно в городе, он привозил бубны. Я так поняла, что у него всё хорошо, он живёт с Таней, они сняли домки в Элекманаре, ведут хозяйство, зарабатывают на сувенирах и перевозках, Голодный купил себе УАЗ.
  Знаешь, на новогодних каникулах я была в столице, но сообщать тебе об этом не стала. Как ты, наверное, догадался, я приезжала к тому, про кого ты подумал. Я прожила у него два дня и ушла. Совсем.
  С того дня как мы расстались, жизнь стала каким-то кошмарным сном. Сколько раз я себе говорила: Боже, что ж я натворила! Я и не думала, не представляла себе, что так люблю тебя. И главное, я сомневалась в том, что ты любишь меня. Я думала - ему хорошо со мной и ладно, главное, что я люблю. А вышла такая нелепость. Я везде носилась со своими чувствами, говорила об этом всем и верила, что это навсегда и сама же наступила на свою любовь.
  Моя измена - это признак легкомыслия, но это ещё полбеды. Ведь я изменила из иных помыслов. В тот вечер было весело. В одном из наших клубов собрались московские литераторы, музыканты и разные интересные люди. Они возвращались с Белухи. Угощали всех вином, со всеми знакомились. Особое внимание как к поэту проявляли и ко мне. И мне льстило, что люди ко мне относятся с интересом и вниманием. Больше всех проявлял один человек, известный музыкант и актер... В продолжение праздника мы отправились в гости в одну незнакомую квартиру. Я успокаивал себя тем, что ты поймёшь, ведь мне приятно в этой компании. Люди пили вино, и я оказалась пьянее всех. Решила поспать минут пятнадцать, а потом ехать домой. И я уснула. Потом, всё и случилось. Сначала было не очень приятно, а потом ничего... Но я вот думаю, что предательство моё случилось раньше, когда я польстилась на сказанное в отношении меня и моего творчества того человека. В нем меня подкупило то, что он был в восторге от моих произведений, он многое пообещал сделать для меня, очень многое, для того чтобы моё творчество имело будущее. Он известен в культурных и литературных кругах, он еще и пишет книги для солидных издательств, пьесы для театров. Человек, с которым "это" произошло, сказал, что любит меня, что готов для меня на всё, что приложит усилия для того, чтобы я могла заниматься исключительно литературным творчеством. В общем он говорил мне о моей мечте. А условие лишь одно - быть с ним, жить в столице, он поможет с переездом и пропиской. Меня это всё смутило сначала и не более того, я не хотела представлять себя с кем-то кроме тебя. Но под действием вина я представила себе всю эту жизнь и мы с ним даже немного помечтали о том, как всё это могло бы быть. Наверное, отсюда можно начинать отчёт моего предательства. Ведь, я тогда подумала (прости, милый): "зачем мне странный корабль, где все матерятся и пьют, когда меня ждёт возвышенная жизнь и для меня сделают такое... Вот как подумала твоя любимая, в которую ты так верил, которая тебя предала с лёгким сердцем. Легко я предала, но тяжело теперь, когда терзают последствия случившегося.
  Утром я пришла в себя. Я поняла, что не могу быть уже с ни тобой, ни с ним тоже. Люблю ли я тебя? Наверное, у меня нет права подписываться словами любви под таким письмом. Сердце моё бесится, оно сошло с ума. Сегодня смотрела наши с тобой фотографии и вспоминала лето... Милый, я всегда мечтала о том, чтобы со мной рядом был любимый, и чтобы я могла и имела возможность заниматься литературой.
  Потом тот человек, не давал покоя, звонил, просил приехать. И я поехала...
  Теперь всё позади, я не смогла с ним быть... Время всё сгладит, но, наверное, ещё не раз это вспомнится, и как не зашивай эту прореху, она всё равно останется...
  Как ты отнесешься к этому письму можно только догадываться, но оно должно помочь разобраться в произошедшем, я это чувствую...
  Представляешь, когда уезжала, в метро увидела столик, где продавали билеты в дельфинарий. Я вспомнила о королях чеснока и том, что тот, кто прикоснется к дельфину, будет счастлив. И я купила билет. Мне очень понравилось. Там предлагали сфотографироваться с дельфинами, но я сфотографировалась с моржом, мне он напомнил вашего шофера и боцмана Макса.
  А помнишь, мы смеялись над тем, как ты сочинял эпиталамы, я вот теперь зарабатываю этим, они мне даются легче тебе. Вот придумала на заказ буквально час назад:
  Этот день пусть надолго запомнится,
  Всё, что Вам пожелают, исполнится,
  Пусть судьба станет щедрой для Вас,
  Жизнь - прекрасной всегда, как сейчас!
  Наверное, все-таки зря я это написала... Столько в этих словах непонятного мне сейчас оптимизма. Но марать и переписывать письмо не хочется. Эх, даже и не знаю, стоит ли писать что-то еще, хочется просто увидеть тебя, потрогать...
  Вот такие дела, мой милый. В общем, приезжай. Я тебя жду, и буду ждать. Дина.
  К капающей из крана воде присоединилась несколько больших капель из моего левого глаза. Я был растроган. До этого дня я столько написал сумбурных писем похожих на те, что Эдгар По выловил в mare Tenebrarum, море Мрака. И вот, наконец, сам получил послание. Вместе с ним возник и закономерный вопрос: что же делать дальше?
  Раньше без моей печали о любви не обходился ни один день, как ни одна проселочная дорога в Англии не обходится без приведений, призрачной кареты и кучера. Теперь вроде всё должно было быть иначе. Я должен был выплыть. Те, кто любят, в таких делах почти не ошибаются.
  
  30
  Жак Витрийский рассказывал об одной особе, которая увидела Пресвятую Марию со множеством дев и пожелала быть вместе с ними. А Богоматерь сказала ей: "Не смейся на протяжении тридцати дней, и будешь с нами". Особа эта так и поступила, целый месяц не смеялась, после чего скончалась и обрела обещанное.
  Подходя к бару, я отметил, что не смеялся и не улыбался третью неделю. Мысли мои путались, я много думал о том, что произошло за последний месяц, думал о письме Дины, о том, что понимаю её и по-прежнему люблю.
  Первый, кому я улыбнулся, был знакомый бармен, у которого я проводил начало душного лета. Он тоже обрадовался и даже вышел из-за стойки меня приобнять.
  - Давненько тебя не было, старина. Куда пропал?
  - Последний раз мы здесь были в сентябре перед тем, как уехать на море. Была не твоя смена. Сегодня провожаем друзей в кругосветное плавание, они должны сюда подойти.
  - Счастливчики.
  - И не говори. Я слышал, что Рыжий переехал с семьей в Сочи.
  - Да, теперь квартиру здесь они сдают, а на эти деньги живут там.
  - Налей-ка мне пивка.
  - Так и мне налейте, - услышал я знакомый радостный голос.
  - Веселый!
  - Ну!
  - Ты как здесь?
  - Ну, раз Магомет не тащит свою задницу к горе, приходится самому, - Веселый охлопывал меня как любимый диван, - старых друзей забываешь, бродяга ты этакий. Укатил на море и пропал.
  Бармен тоже укоризненно покачал головой, протирая бокалы.
  - Да я...
  - Жуча ты, - не хотел слушать моих отговорок Веселый. - А я ведь УАЗ купил, чувак.
  - Да ну!
  - Вот тебе и да ну. Ха-ха!
  - А зачем купил то?
  - Не знаю, мистика, блин! Мне Беря приснился, купи, говорит, УАЗ, купи да купи. Ну, я и купил.
  - Да ладно.
  - Кричу тебе, чувак.
  - А на что купил, заработал на акциях?
  - Опель свой продал.
  - Это надо отметить.
  - А я о чём! Желтый, блин! Врубаешься, чувак!
  Когда пришли Одиссей, Валя и Игорёк, мы с Веселым уже были в самом прекрасном расположение духа и, обнявшись, распевали пиратскую песню:
  - Аваст снастям! Эхей вперед! Выходим на разбой! Пусть нас убьют, но хоть на дне мы встретимся с тобой!
  Друзья расположилась напротив нас на широком кожаном диване, похожем на спину уснувшего кита.
  - Люблю повеселиться, когда впереди дальняя дорога, - жизнерадостно заметил Одиссей. - Вы тут давно?
  - Они тут недавно, - сказал подошедший бармен, - это они такими темпами обмывают покупку УАЗа.
  - А кто купил?
  - Вот он.
  - Хорошие хлопцы. Можно быть уверенным, что пока нас здесь не будет, жизнь для них не обернется болотом.
  - Может им за одно объяснить, почему в природе нет страха пустоты, - подмигнул юнга.
  - Хорош умничать! - прикрикнул Веселый. - Праздник продолжается!
  Бармен выставил на стол выпивку, закуски и приготовил приборы под фаршированную щуку. Мы стали дружно поздравлять Одиссея и Валю с полученным грантом.
  - Друзья! Братья! - восклицал я, силясь собрать мысли в узелок. - Вот и пришло время закончить путь, где земля любит землю, а вода воду. Пора не знать границ между стихиями. И вода станет первой, куда мы войдем как домой! Захотим мы того или нет. Наверняка нам помогут дельфины и этот способ, как его, гм.. Апноэ! Да, я не сомневаюсь, что кто-то здесь почти второй Жак Майоль, наш хомо дильфинус. Он вам подтвердит, что умирать в воде, а также под водой и от воды не надо! Как говорил Жорж наш Ирвайн? Под водой нет ничего такого, за что стоило бы умирать. Вот как он говорил, братцы. И ведь правильно говорил! Я теперь знаю! Потому что под водой полным полно того, ради чего стоит жить. Жить! Я за жизнь, друзья, всегда за жизнь. Выпьем за жизнь! Наливайте! За жизнь!
  Особо мою болтовню не слушали. Только Валя присматривала за мной, как за вздорным братцем, и придерживала руки Веселого, подливающие с чрезмерным усердием. А я ходил между друзьями, теребил их за бока, говорил о том, что мы навсегда вместе, нас не разлучит ни огонь, ни вода, ни смерть. Как сказал потом Игорёк, вел я себя, как прозревший Девкалион перед решающей встречей со всемирным потопом. Не знаю, что он подразумевал, но я видел в друзьях людей, которым суждено изменить мир, а вернее - обрести его в полной мере.
  Восторг и выпивка закружили голову. Я помню, видел Одиссея, он держал возле уха ракушку и говорил в неё как в телефонную трубку, чуть покачивая головой:
  - Да, и вообще всякое описание неверно. Послушай. Человек сидит, у него корабль над головой. Это определенно будет правильнее, чем человек сидит и читает книгу. Ты же знаешь, сынок, мы как соли просим знака, а знак уже давно играет на воде. Ведь кто упал на дно морское корабельною доскою, тот наполнился тоскою, зубом мудрости стучит.
  Зубом мудрости стучал Веселый. Крепко вцепившись в мою парадную сорочку, он тряс меня и приговаривал:
  - Я тебя, курва! Руль к чесноку! Руль к луку!
  Я еле вырвался из его объятий и, шатаясь, поднялся наверх. Отдышавшись, я глянул на знакомые до дрожи в ногах окрестности бара. И тут в кармане зазвонил телефон. Номер был чудной. Как только я приложил к уху трубку, она повела себя как ракушка, оттуда послышался характерный шум.
  - Алло, это море? Алло, это море? - заволновался я. - Вы слышите, море, меня?
  В трубке явно шумел прибой.
  - Привет.. это я, Оля... с пролива Лаперуза, - еле различал я слова. - Связь плохая... Ветер... Слышишь? Это море. Море!
  Море зашумело уже в голове, я покачнулся и упал. Кажется, мне привиделся Хармс, едущий на шкафу, похожем на ковчег, он кричал:
  - Волю, память и весло слава небу унесло!
  Потом я почувствовал, будто качаюсь в гамаке над бескрайним океаном.
  - Ну вот, перепил, - услышал я вдалеке голос Вали.
  - Ерунда, видишь, как ровно дышит,- ободрил голос Веселого. - Спит.
  - Море и весло, - пробормотал я.
  - Он еще и бредит.
  - Это нормально. Раз говорит о море, значит всё в порядке, - сказал юнга.
  Я открыл глаза и увидел Одиссея. Он указал на меня и молодецки проговорил:
  - Это моряк! Во всяком случае, одежда на нем морская!
  И тут же обратился к друзьям старческим дребезжащим голосом:
  - Конечно, моряк. Полагаю, вы не надеялись увидеть здесь епископа?
  Это было столь уморительно, что никто не удержался от смеха. Я хохотал вместе со всеми и ощущал, как радость скрепляет наши души и поднимает со дна последние якоря.
  
  31
  Ступая на палубу, никогда не знаешь, чего ждать от судьбы. Будет ли она не похожа ни на одну из судеб или же будет яркой, но все-таки отражением чьей-то. Я бы не хотел повторить судьбу Лаперуза. Открывать острова и проливы, но не выполнить обещание, данное любимой, и не вернуться к ней. Все-таки Бугенвилю выпала доля повеселее. Долгая полная приключений жизнь порадовала его кругосветным плаванием в тридцать семь лет, когда другим уже снаряжают лодки в иной мир. Впрочем, не знать ничего наперед и ступать на всякую палубу с надеждой, любовью и верой - вот пока наша единственная свобода.
  Ковчег мы соорудили за двенадцать дней и ночей. Он был с закрытыми палубами, с дверью на левом борту и окном на крыше, полтора метра в длину, четверть метра в ширину и пятнадцать сантиметров в высоту. А "горящие" билеты на самолет дали о себе знать в тот же день, как постройка была завершена.
  Лететь в Индию решились Игорёк, Ряба, Андрей Андреич и я. Общих денег хватило на четыре билета, визы и еще оставалось около тысячи евро. Ряба обещал, что с голоду не умрем. На тонущей субмарине один на один с озверевшими клопами оставался Свин. Протрезвевший, светлый и бодрый Манкин накануне свез оставшиеся вещи. Напоследок он сказал, что видел сон, в котором наше судно захватили абиссинцы и продали всех в рабство, спасся только он.
  В возбужденном состоянии мы торопливо собирали рюкзаки, всеми мыслями уже устремившись к слиянию солнца и воды. Не пожелавший расстаться с прибыльной работенкой Свин недовольно бродил между рюкзаков и брезгливо их попинывал. Он считал, что его бросают на произвол судьбы. Он старательно посмеивался над нами и разошелся точно сын флотского лекаря:
  - На днях смотрел фильм "Страна приливов". Не видели? Так я вам расскажу сейчас. У маленькой девочки родители были конченые психи и наркоманы. Сначала мать умерла от передоза. Потом отец взял девочку в безумное путешествие, куда-то в прерию, и сам там двинул ноги от героина. Звали его, кстати, Ной, он был рокером. Девчонка осталась одна, слонялась без толку по окрестностям, и вроде как тоже сошла с ума. Всю дорогу она разговаривала с кукольными головами, ловила белок и еще подружилась с двадцатипятилетним придурком в гидрокостюме. Тот жил в куче мусора, которую считал подводной лодкой. Ничего вам не напоминает? В железнодорожной колее этот придурок охотился за гигантской акулой и, в конце концов, снёс с рельс скорый поезд. Не, ну вы не понимаете, что ли! Вот вы же прям как все эти психи, спешно отправляетесь из одного дурацкого путешествия в другое. Хотите своими силенками перебраться на другую сторону вечности? Это же безумие! Вы что думаете, эта мышеловка где-то заканчивается? Что за тупое шоу, писец какой-то! Куда вы?!
  Юнга в сборах не участвовал и вяло спорил за всех.
  - Ну-ну, Свин, не надо во всем видеть цепи и кнут. Что за мракобесие. Смотри на вещи шире. Понимаешь, вот ты не спешишь меняться. Ты себя устраиваешь таким, какой ты есть. Но ведь другим то интересно заглянуть в свое другое я.
  - В чем интерес то?
  - Ты как бы заново рождаешься. А для этого нужно изменить свою жизнь, градусов так на сто восемьдесят повернуть. Причем нужно еще подходящий момент угадать. И это не я придумал. До меня еще сказали, хочешь вновь родиться, рождайся собственным уменьем.
  - Да иди ты! Хоть зараждайся! Я одного не понимаю, зачем лезть под чужой забор! Здесь на крапивке, зато под своим, всяко сподручнее поворачиваться на любые градусы.
  Юнга лишь скорчил гримасу.
  - Здесь дальше сорока руль не выворачивает, - вставил я.
  Перед выходом сели покурить на дорожку. Не знаю, как другие, а я волновался, будто у трапа на борт магеллановской "Виктории", наметившей курс на вожделенные Острова пряностей. Свин курить отказался и демонстративно заперся в уборной.
  Позвонила Ирина. Она ждала на вокзале. Накануне вечером я написал ей, что уплываю в Индию и не известно, когда вернусь. Она тут же решила нас провожать и купила билет на "Красную стрелу".
  - Как себя чувствуешь? - спросил меня юнга.
  - Да как то так. Сначала вроде сам хотел, чтоб берега не было видно. Плыл, плыл, а ступить некуда. Думал дельфин в океане, а пошел на дно как лощадь. Знаешь, я тут читал недавно статью о музыке шестидесятых. Артур Ли вспоминал, как они тогда думали, что находятся на космическом корабле, который вот-вот взлетит. Года так до семьдесят первого думали, а потом жестоко обломались. Я сейчас тоже вот-вот взлечу. Несет меня, прям как космический корабль. И крылья за спиной чувствую, и плавники. А все равно где-то в глубине этот животный страх перед бездной. И в то же время понимаю, что уже ко всему готов, - сказал я и, сам того не желая, мужественно задрал подбородок.
  Юнга только покачал головой. Уж он то точно был верен себе, воспринимая реальность как единственный источник общения с будущим, куда он так стремился. И потому все события, происходящие с ним, воспринимал исключительно как ступени наверх. Это отличительное право молодости.
  
  32
  Долго я не мог понять, в чем большее счастье, в том, что бы идти или в том, что бы знать, куда идешь. Потом понял, что дорог любой корабль, убегающий вдаль. По морю, по суше или через сердце в печень - неважно. Лишь бы бег его был окрылен любовью к жизни, к самой любви.
  Провожать нас в аэропорт вместе с Ириной неожиданно приехал и Ной. Чрезвычайно веселый, он много шутил и утверждал, что видел сегодня радугу.
  - А где этот ваш друг с лошадиной фамилией? - спросил Ной, угощая коньяком из походной фляжки.
  - В кругосветку ушел.
  - Ого, крут! Вы что же за ним вдогонку?
  - Может, и встретимся где-нибудь в Каньикумари.
  Мы еще потрепались о путешествиях и приключениях, пока громкоговорители не сообщили, что наш рейс задерживается. Мы занялись обсуждением этой темы. Вскоре Ной распрощался, пожелал удачи и ушел, напоследок шепнув, что жена скоро родит ему сына, первенца.
  Удовлетворенный жизнью и коньяком я заглядывал в лица пробегавших людей, смотрел на друзей, на Ирину. Она улыбалась, но в её улыбке проскальзывала какая-то тревога, словно она вот-вот скажет слова из одного понравившегося нам фильма: "счастье своё не прозевай, иначе на смех тебя поднимут, а то и на штыки". Я глянул в огромное окно аэровокзала, яркое солнце на мгновение ослепило меня. И вдруг я почувствовал, как меня подхватило теплое течение. Всё кругом превращалось в силу.
  - Хороший денёк, революционный вполне. Пойду, пока не поздно, билет поменяю? - проговорил я так, будто засобирался купить газет в дорогу.
  - Куда ты? - дернулся Игорёк.
  - До Барнаула или Новосибирска, как получится, а оттуда в Горный Алтай.
  - Шутишь.
  - Нет.
  - Ты с ума сошел!
  - Наоборот.
  Компаньоны мои с надеждой посмотрели на Ирину. Она стряхнула с юбки невидимую соринку, сделала серьезное лицо и твердо произнесла:
  - Да, поезжай. Любовь это не игра, здесь нет правил, и совета никто не даст. Но я бы поступила также.
  Мимо протанцевал жизнерадостный человек, восклицавший:
  - Я отведу вас к океану! К последней русалке! К водорослям, акулам и веселым китам, где кончается плоть, время и страх!
  Он бежал к рейсу на Сидней, и что-то подсказывало - этот парень один из претендентов на должность смотрителя острова Гамильтон.
  Ничто не помешало обменять билет, и я вылетел даже раньше друзей. Их рейс опять задержали. Поднимаясь по трапу, я мысленно воздел руки к небу и живым восклицал слова умиравшего Ахиллеса: "Неужели ты завершилась, ночная стража моего бытия!"
  Самолет оторвался от земли, и что-то перевернулось во мне, окончательно поменяв полюса восприятия жизни. Я и раньше верил, что все мы живем в одном море, имя которому Любовь. И уходя в его глубины, жизнь обретаем удивительную. Нет в этом море ни границ, ни дна. Теперь же я не просто верил, я дышал этим как кислородом, пропуская любовь через все жаберные щели тела и сознания.
  
  33
  Человек - рыба, человек - вода. Тот, кто знает, что его жизнь утекает водой, испаряется и возвращается, соединяется с миром, обтекает его, чтобы быть везде и постигать всё, тот знает о себе достаточно, чтобы не умирать. Он знает: я - вода.
  Автобус плыл по бескрайнему белому океану, над которым раскинулся другой - лазурный, небесный. Чуть прищурив глаза, чтобы не ослепнуть, я наблюдал за горизонтом, где все океаны сходились, и шептал:
  - Мы все уже на берегу морском, и я из тех, кто выбирает сети, когда идет бессмертье косяком.
  С бака стали видны очертания Долины Свободы, а за ней как родня, терпеливо поджидавшая на пристани, встречали горные вершины. Тот, кто побывал на них, знает, что жизнь оттуда видна как неугасимое пламя. И вода там такая же живая как на плоских венесуэльских вершинах.
  - Вот и дома, - сказал кто-то с кормы.
  - Почти новая жизнь на последней ноге, - запел в голове из левого полушария приятный мужской голос, - отодвинуты вглубь на большой глубине.
  По палубам как легкий освежающий сквозняк прошло движение. Пассажиры задышали свободнее, разминая затекшие чресла, капитан закурил крепкий табак и чуть сбавил ход. Я достал свою трехколенную подзорную трубу, протер окуляр и глянул на приближавшийся берег.
  Жизнь на берегу шла своим чередом. На перекрестке двух больших дорог шумел базар, женщины торговались у лотков с мясом и тряпками. От базара на красный сигнал светофора мальчишки перебегали дорогу к магазину "Рыболов". На крыльцо магазина вышел довольный мужик. Мимо него проковыляла старуха в пуховом платке, платок сбился на бок, а старуха о чем-то говорила сама с собой. За старухой бежал пес, вертел лохматой башкой и вдруг резко встал, уперевшись взглядом в картонную табличку. Он словно читал по нарисованным от руки, пляшущим буквам "Здесь всегда вкусные беляши". Табличка висела на дверях кафе "777". Рядом со стоянки отъезжал новенький УАЗ. Сверкая на солнце, он прокатил метров пятьдесят и затормозил у следующего кафе "Пристань". Впереди дымила труба котельной, а за ней виднелся дом, где жила Дина.
  - На перекрестке останови, - попросили с кормы.
  Баркас пришвартовался. Я подхватил рюкзак, гитару и стал сходить. Ступив на берег, я тут же прикоснулся к нему ладонью. После долгого плавания любая земля кажется желанной. А уж ту, к которой добирался, как в даль светлую, и подавно при встрече хочется обнимать и целовать как мать, сестру и жену.
  
  Эпилог
  Морякам не привыкать провожать и ожидать, любил при случае напомнить наш боцман. Это точно, так оно и есть. Хорошо, если найдется добрый человек в компанию и теплое место для сна. Не найдется - тоже неплохо, будет не лишний повод убедиться в зыбкости этого мира.
  В интернет-кафе, а вернее в просторных теплых сенях большой натопленной избы, где стояли пяток столов с компьютерами, подключенными к интернету, я писал письмо друзьям. Они купались в Индийском океане, ели бананы, манго, папайю и исследовали побережье от Каликуты до Гоа, где когда-то гроза малабарцев Аффонсо д'Альбукерк укреплял португальские колонии браками между своими матросами и индусскими женщинами. Друзья интересовались, как поживают там, где еще лютуют морозы и лежат снега. Я писал им так:
  "Привет, братцы! Рад за вас безмерно, и по-человечески завидую:))) Что касается меня, то, где бы я ни был, в моей голове всегда шумят паруса и скрипят канаты. Уж так я сам себе придумал - быть на суше капитаном корабля. Вам то сейчас трудно представить, как здесь кругом белым-бело, а о том, что уже две недели как наступила весна, свидетельствует только яркое солнце в зените. Что я здесь делаю? Сижу дома (сняли с Диной квартиру где-то в трущобах), читаю книги по истории и географии, пою песни под гитару, вяжу морские узлы, в общем, строю новый корабль и готовлюсь к путешествию.
  Встретил на днях Лёньку Голодного, он продал УАЗ, купил себе японский микроавтобус и полон молодецкой энергии, уговаривал принять участие в его новой авантюре. Будем ездить в Монголию за кожей. Пожалуй, соглашусь. Может, с прибыли сделаем с ним свой бар с буфетной стойкой в форме китовой челюсти))
  Да! Вчера получил письмо от Одиссея, он и Валя уже в Австралии. Потому что (и это самое невероятное!) Одиссею нашему предложили работу смотрителя на острове Гамильтон. Он вроде как согласился, и уже полушутейно зовёт в гости.
  Привет вам от Дины)) Как и полагается в таких случаях, буду краток. У нас всё хорошо. Эта женщина вдохновляет меня на великие дела, и похоже не будет мешать их исполнению)) Правда, по приезду я сразу почему-то вспомнил, как Манкин рассказывал байку, которую, наверное, сам и выдумал. О том, как Пушкин собирался в Индию, а вместо этого взял да и женился. А вот если бы поехал, упирал Манкин, то финал жизни был бы другой. А может, правда, собирался, поэтому он так и обрадовался детскому рифмоплетству племянника Дельвига: "Индиянди, Индиянди, Индиянди, Индия!" Хм, а вот Гессе вернулся из Индии больной и разочарованный. Ну да я не об этом. Так вот по приезду я вдруг задумался, почему я здесь, а не в Индии. Ну, съездил бы, а потом бы к Дине приехал с впечатлениями да с сувенирами. Однако сорвался к ней так будто на пожар. А потом понял. Да потому что без любви захлебываешься этим миром. И дорого каждое мгновение, чтобы успеть сохранить жизнь. Не только свою. Это мы не знаем, сколько осталось любящих сердец, а Бог знает. Ведь на них как на китах и слонах покоится мир. Пока покоится. А все твердят, что хотят знать, на чем держится мир и долго ли еще, но ведь знают же... Просто трудно им пронести это знание через пустыню, но ведь зато как легко нести. Ладно, что-то я расписался, вам у океана сейчас не до этого;-) Пишите и вы, братцы. Надеюсь, скоро встретимся".
  Отправляя письмо, я почувствовал, как кто-то настойчиво трется о мою ногу, и заглянул под стол. Полосатый как в тельняшке котяра своим довольным мурлыканием напоминал хриплое пение бродяги Тома Вэйтса и смотрел на меня по-свойски. Я потрепал его за ухом и спросил:
  - Ты случайно, братец, не знаешь, когда здесь открывается навигация?
  Четвероногий матрос мой вопрос понял и лениво изогнул спину, всем видом давая понять, что придется подождать.
  - Что ж, подождём, это мы умеем, - кивнул я, - ну, бывай, полосатый.
  Я вышел на улицу, глянул на четыре стороны света, развернулся кормой к заходящему солнцу и, как ни в чем не бывало, пошел дальше.
  РИСУНОК-23 ---КНИГА И КОРАБЛЬ---
  УДИВИТЕЛЬНОЕ СВОЙСТВО МОРЯКОВ ЖИТЬ ПОД ВОДОЙ
  
  ...никто не возвращается с исчезнувшего корабля, чтобы поведать нам, какой была его гибель, сколь неожиданной стала предсмертная агония людей. Никто не расскажет, с какими думами, с какими сожалениями, с какими словами на устах они умирали...
  Джозеф Конрад "Зеркала морей"
  
  О море! Души моей строитель!
  Борис Шергин
  
  
  Часть первая
  на суше
  1
  Жара стояла необыкновенная. Казалось, высокие каменные дома потихоньку плавятся и растекаются по городу мертвым морем. Так было с самого утра, свежесть почти не касалась города, а испарялась с первыми лучами солнца.
  Никто не чувствовал опасности, все ждали воды как спасения.
  - Если так дело пойдет дальше, я бросаю эту чертову работу и еду на море, - сказал бармен, подавая пиво.
  Странно, что он жаловался, в баре было хоть и не прохладно, зато не душно. Работали кондиционеры.
  Я кивнул ему и отсел в сторону, чесать языком не было сил.
  - Послушай, - не отставал бармен, - ты не знаешь, кто ночью горел в соседнем квартале?
  - Не знаю, - сказал я и отвернулся.
  Через минуту ко мне подсел Игорёк. Парню стукнуло восемнадцать, и он мечтал учиться в колледже - что-нибудь связанное с математикой. Почему он ошивался в этом баре, я не знал. Кажется, здесь работал кто-то из его близких.
  - Послушай, какую смешную задачку я откопал, - радостно сообщил Игорёк и начал читать с книжки, - у двух джентльменов, А и Б, было шестнадцать унций портвейна и два стакана по восемь унций. Джентльмены наполнили стаканы, но, надо же такому случиться, их собачка, которая тоже обожала портвейн, вылакала из стакана, принадлежавшего Б, целых пять унций. Тем временем Б выпил по ошибке три унции портвейна из стакана, принадлежавшего А. Стоит заметить, что на стаканах были выгравированы деления и инициалы владельцев, каждый предпочитал пить из собственного стакана. Да и вообще эти джентльмены были довольно легкомысленные и чудаковатые. "Послушай, - сказал А, - несправедливо, чтобы ты один пострадал из-за собаки. Я отолью тебе из своего стакана, чтобы портвейна у нас было поровну". На что Б покачал головой: "Я согласен, что мы должны распределить между собой потерянные пять унций, но не забудь, что я уже выпил три унции из твоего стакана. Вот видишь, я их тебе возвращаю". С этими словами Б вылил все, что у него оставалось, в стакан А, наполнив его до краев. "Теперь мы поделим то, что осталось", - сказал Б. И А вылили ему в стакан половину своего портвейна. "Вот видишь, - удовлетворенно заключил А, - мы пришли к тому же, что предлагал и я. У каждого из нас полстакана портвейна, и мы в расчете". В расчете ли джентльмены на самом деле? Если нет, то как восстановить справедливость? Попытайтесь ответить, не пользуясь карандашом и бумагой.
  Игорёк многозначительно посмотрел на меня и спросил:
  - Что ты думаешь по этому поводу?
  - Думаю, что у этих джентльменов был чертовски отличный пёс, - сказал я, потягивая пиво.
  - Почему?
  - Иногда не с кем даже выпить, - объяснил я. - А с псом, который за раз хлебает по пять унций портвейна, можно неплохо проводить время.
  - Да уж, - не понял Игорёк.
  Он по молодости пренебрегал выпивкой, только подсаживался ко всем и трепался о том, как хорошо учиться и много знать.
  Восторженный вид Игорька мне надоел и, отставив пиво, я вышел на улицу.
  Нет, такой жары, я никак не мог припомнить. Только несколько лет назад в Астрахани, где мы с женой пытались достойно провести отпуск, было нечто похожее. Горячий воздух, точно дыхание дьявола, и безысходность.
  Я закрыл глаза, город показался мне полным призраков.
  
  2
  В бар я вернулся с мыслью, что выпивка беспроигрышная тема, и для писателей, и для жизни. Только не в такое пекло и не в такой компании.
  Игорёк терпеливо ждал меня. Он сидел уже с другой книгой.
  - Послушай, что я вычитал, - заболтал он, увидев меня, - морское дно теплее любого города. Ха-ха! Особенно при такой то погодке! А?!
  - Что это ты читаешь?
  - Мураками.
  - И как у тебя мозг не выпаривается, как ты читаешь в такую жару?
  - Мозг должен всегда трудиться, - стал всерьез объяснять Игорёк, - мы и так используем его всего на пять процентов.
  - Представляю, что за ад начнется, если мы будем использовать его хотя бы на десять процентов, - пробубнил я.
  - Что ты говоришь? - не расслышал Игорёк
  - Я говорю, для того, чтобы выпить пива, хватит и пяти, а большего мне не надо.
  Я подошел к стойке.
  - Что достал он тебя, - кивнул в сторону Игорька бармен.
  - Нет, кажется, это я сам себя достал.
  - Еще пива?
  - Ага.
  - Не знаешь, кто горел сегодня ночью в соседнем квартале?
  - Ты уже спрашивал. Не знаю.
  - Извини. С этой жарой вообще мозгов не осталось.
  - Только у Игорька всегда есть в запасе процентов пять-десять. Думаю, он нам одолжит, если мы совсем отупеем, - сказал я
  Бармен даже не улыбнулся, лишь кивнул.
  Я посидел с полчаса у стойки, наблюдая, как качается маятник часов, сделанных под старину. Они были довольно оригинальные. Маятник в виде якоря, а на концах стрелок парусные корабли.
  Потом я пересел за самый крайний столик и даже задремал.
  В шесть вечера пришел Рыжий, прежний мой сосед по подъезду, и мы сели играть в нарды.
  - Как дела на работе? - спросил я, пытаясь отвлечь Рыжего, начавшего уходить вперёд.
  - Все приходят посидеть под кондиционерами и попить холодной минералки. Еще пару дней такой жары и мы поймем, что такое конец света.
  Он выкинул шестой куш.
  - Как жена? Как дети?
  - Я отправил их к родителям на дачу.
  Рыжий выиграл три длинных партии подряд, в последней я еле ушел от домашнего марса. Расстроившись, я выпил рюмку водки, и опять перешел на пиво. Две партии я все-таки отыграл.
  Ближе к ночи я пошел домой. После того как я расстался с женой, спокойно я мог находиться только в баре. Оставаясь дома один, я по всем углам видел своё безрадостное будущее.
  
  3
  Нужно было пройти несколько кварталов, чтобы оказаться дома. Но туда я не спешил и выбирал дорогу как можно длиннее. Ночь была жаркой, и я еле тащился.
  Запах горелого ударил в нос, мне стало не по себе, словно мир вспыхнул от нескончаемой духоты, и я остановился. Под ногами валялись непонятные лохмотья, в стороне в большой куче кто-то рылся.
  Я пнул какую-то дрянь.
  - Чего ты здесь шаришься? - недовольно прикрикнул на меня копошившийся тип. Судя по голосу, спившийся старик.
  - Ищу чем поживиться, - ответил я, - не отказался бы от столового серебра.
  Тип заковылял ко мне. Он остановился шагах в пяти и прохрипел:
  - Шел бы ты от греха подальше, парень.
  - А что, на всех не хватит?
  Тип приблизился. Если сравнить наши рожи, я, действительно, еще мог сойти за парня. Старик был дряхлее любой рухляди, какую мне приходилось видеть.
  - Какого черта тебя сюда занесло, парень?
  - Я шёл домой, старик.
  - Куда домой? Тебе тоже приходилось здесь жить?
  - Жил ли я здесь, не жил, какая тебе разница, - я любил разговаривать, не зная о чём. - Я шёл домой и всё, ни больше, ни меньше.
  - Он тоже ставил на тебе опыты? - прохрипел мерзкий старикан.
  - Почему я должен тебе всё рассказывать? А, старик? Твой голос на мамин совсем не похож.
  Пиво бродило во мне от пяток до головы, и я мог нести что угодно, даже не задумываясь.
  - Можешь доверять мне, сынок. В меня он тоже вливал свой чертов эликсир молодости.
  - Вижу, это помогло. Тебя что, перед тем выкопали из могилы?
  - Не шути так, ублюдок! - старик зашелся кашлем. - За жилье и жратву я лишился лет двадцати своей жизни! А чертов алхимик сгорел вместе со своей тайной! Кто возместит мне ущерб?
  - Ну, хорошо, хорошо, - смягчился я, - в отличие от тебя я ни в чём не участвовал. Я просто иду домой мимо, поэтому...
  Я не договорил и еле успел увернуться от старика, прыгнувшего на меня как крыса. Было видно, что он не успокоится, пока не отгрызёт мне что-нибудь со злости.
  Недолго думая, я задал стрекоча. Я бежал до самой квартиры. Закрыв за собой дверь, я не стал включать свет и прямо в одежде лёг на постель. В душной темноте слышались какие-то отдаленные вопли и суета. Я закрыл глаза, осознавая, что пьян и устал.
  - Я чертовски пьян, - прохрипел я, передразнивая старика.
  И через минуту уснул.
  
  4
  Ровно месяц, как от меня ушла жена и чуть больше месяца, как меня выпнули с работы. Вернее я сам созрел, чтобы уйти. Подошел поддатый к начальнику и выложил всё, что думаю о работе. А думал я только то, что она как раз для недоумков. Ну, меня и выпнули.
  Проснувшись, я долго размышлял об этом недоразумении, повлекшем уход жены, и о том, есть ли смысл начинать сначала. Лежал и пялился в потолок, потом вспомнил ночной разговор и старика, ощутил неприятную сухость во рту, встал и пошел в бар. В другой бар, немного странный в плане обстановки и публики. Там я никого не знал, там собирались ребята помоложе, разодетые как хиппи на Лето Любви. По стенам бара висели фото кубинских революционеров.
  Я ходил туда вторую неделю смотреть на флейтистку, звали её Валя. Она мне казалось богиней. В том смысле, что обычным смертным к ней подходить не имело смысла, она глядела на них, как из глубин вселенной. Печально и отстраненно. Я всегда приходил и просто глазел на Валю, вроде бы даже не слушая, как она обращается с флейтой, а в этот день решил заговорить и что-нибудь рассказать.
  Я сидел, пил пиво, а Валя играла на флейте под "минус". Было чудесно. Над сценой порхали разноцветные бабочки от прожектора, мягко пульсировал эмбиент. Вокруг молодые люди, лишенные всяческого напряжения, почти все обкуренные гашишем, двигались плавно, как рыбки в аквариуме. Всё располагало к релаксации. Можно было так целую вечность сидеть и ни о чем не думать.
  Я дождался, когда Валя спустится со сцены, подошел к ней и сказал:
  - Привет.
  - Привет, - кивнула она.
  - Выпьешь со мной пива?
  - Не хочется.
  - Чем-то расстроена?
  - Нет.
  - Слышала о пожаре позапрошлой ночью?
  - Ага.
  - А знаешь кто горел?
  - Нет.
  - Представляешь, один чудак готовил эликсир вечной молодости, ну и погорел на своей алхимии.
  - Откуда такие сведения?
  - Точно знаю. Ну, так скажем, от лица, участвовавшего в опытах.
  Валя промолчала. Наверное, это было ей не интересно.
  - Я раз в неделю прихожу сюда, ты хорошо играешь на флейте.
  - Спасибо, приходи чаще. По четвергам я здесь играю на саксофоне с группой, - улыбнулась Валя и пошла к махавшей ей из глубины зала девице в тельняшке, заправленной в просторный джинсовый сарафан.
  - Да я вот уезжаю завтра...
  Зачем я так сказал, не знаю, никуда я не собирался. Но, наверное, это был единственный способ задержать Валю хоть на мгновение. Глядя на меня вполоборота, она спросила:
  - Далеко?
  - Далеко... Очень далеко. Можно я тебе буду писать?
  - Что писать? - не поняла Валя.
  - Письма.
  - Зачем это?
  - Так это будет длинное путешествие. Мне надо будет с кем-то делиться впечатлениями. У меня нет близких людей, я совсем один в этом мире.
  Валя некоторое время смотрела на меня, как будто чуть приблизившись из глубин своей вселенной. Я протянул ей новенький икеевский карандаш, приготовленный заранее. Она молча написала адрес на картонной подставке для пивной кружки. Потом Валя опять увлеченно играла на флейте, а я сидел рисовал на картонных подставках, пил пиво и думал, как же меня угораздило сподобиться на ту чушь, которую я нёс.
  РИСУНОК-1 ---В БАРЕ---
  
  5
  На следующее утро только я открыл глаза, как почувствовал жар, идущий от распахнутого окна, и сразу понял, что в городе мне делать больше нечего. Если так дело пойдёт дальше, раньше чем через месяц я всё выходное пособие спущу в барах и выгорю изнутри.
  Я осмотрел комнату. Куда же податься? С женой весь год, дожидаясь отпуска, мы мечтали о том, как смотаемся на недельку на дачу, затерявшуюся за тихим старорусским Боровском. Или соберем рюкзаки и отправимся в горы Алтая, или двинем автостопом, хотя я и считал себя для этого староватым, к родственникам жены на Волгу, а оттуда поездом к друзьям в Сибирь. Только это всё были походы в ширину. Я чувствовал, что пришло время действовать иначе - лучше в высоту или даже в глубину.
  Что конкретно надо делать, я не мог понять. И, закрыв глаза, представил, что вода накрыла город и все друзья и знакомые стали экзотическими рыбками, такими как африканский обрубок, стеклянный ангел, целующийся гурами, тетрадон мирус, глазчатый макрогнат, пигдий хилтона, вариативный ципринодон, ктенопома, щукоглав, рыба-лист или бежевый хоплостернум.
  Мне стало весело, идея висела в воздухе. Глупо улыбаясь, я поднялся с постели, походил по комнате и увидел фотографию жены, она стояла в обнимку с подругой где-то на перроне и смеялась. Сердце сжалось, я вышел на балкон и понял, что обжег ступни.
  Внизу редкие зомби в человеческом обличье вползали в магазины, трамваи и маршрутки. Кто-то кричал через дорогу:
  - Алексей! Только не забудь!
  - Я не забуду! - кричал Алексей, огромный и взлохмаченный как царь Максильян Белиндерский, идущий под водой и стреляющий из воняющей пушки. - Главное, чтобы она что-то решила!
  - Позвони мне вечером в любом случае!
  - Позвоню!
  Мне тоже захотелось крикнуть:
  - И мне позвоните, братцы! Дайте знать, чем у вас там дело закончилось!
  Чтобы не заработать тепловой удар, я оставил Алексея, трясущего власами у ларька с пивом, и пошел засунуть себя под душ.
  Вода была теплая и попахивала тиной. Впрочем, удовольствие от этого не убавлялось. "Морское дно теплее любого города", - почему-то вспомнил я. Захотелось взять легкую сумку, перебросить ее через плечо и пойти на вокзал так, будто уже решено, куда ехать. Я выключил воду, подождал, пока капли воды впитаются в тело, и стал собираться.
  
  6
  До вокзала я не дошел. Остановившись выпить минералки в тенистой аллее, я увидел Игорька. Он катил на велосипеде прямо на меня. Когда Игорек остановился, я разглядел у него под мышкой державшийся хитрым образом большой фотоальбом, на котором завораживающе красивым шрифтом было выведено Thalassa.
  - Это чего у тебя? - спросил я.
  - Альбом с фотографиями и репродукциями из коллекции одного капитана, он...
  - Что за слово на обложке? - перебил я. - Знакомое что-то.
  - Море, по-гречески.
  - Дай-ка глянуть.
  Я открыл книгу. И на меня, как на потерянного проселенида, брызнул свет из осчастливленной Аркадии. Как же я сразу не понял?!
  - Куда собрался? - поинтересовался Игорек, оглядывая мой походно-спортивный наряд.
  - Не знаю, но полагаю, что набирать команду, - не стал я скрывать родившуюся идею.
  - Футбольную, что ли?
  Я громко засмеялся.
  - Совсем люди от жары с ума посходили, - бесцветно сказала пожилая женщина, проходившая мимо.
  Я засмеялся еще громче. Женщина прибавила шагу.
  - Ты чего? - удивился Игорёк.
  - Просто удивительно, как я не понял этого сразу.
  - Чего не понял?
  - Море.
  - Ну и что, что море?
  - Осталось только море, больше у меня ничего нет.
  - Поехал я, - сказал Игорёк, - от таких разговор я дурею больше, чем от жары. Если не можешь сказать ничего вразумительного, тогда до встречи.
  - До встречи, юнга.
  Игорек сунул под мышку thalassa и покатил дальше. Я смотрел ему вслед и ликовал. Мой мир точно поднялся из глубин и возвращал меня к себе.
  
  7
  Уже лет десять я шел по жизни как по палубе. Куда? Вперед, мимо могил, сказал бы Гёте. Да просто вперёд, скажу я. И это всегда было во мне: жизнь - море, города - гавани, балконы высоток - капитанские мостики, а дома - корабли, до прилива вросшие в землю. И никуда от этого не деться, если хочешь жить. Жить как океан, не зная, как поведешь себя.
  Замерев с минералкой в руках, я чувствовал, что стоит сделать движение, и море примет меня, и я буду только с ним, пока мир по-настоящему не шевельнёт своими плавниками.
  - Ладно, - подмигнул я минералке, - деваться некуда. Поплыли.
  И вода полилась. Не успел я этим как следует насладиться, слабо брякнул звонок и рядом, шурша шинами, остановился знакомый велосипедист.
  - Слушай, - обратился Игорёк, как пить дать, вернувшийся сообщить нечто интересное, - я тут на днях читал статью о загадочных явлениях в мировом океане. О неких высших существах, которые живут по соседству с нами в морских глубинах. По гипотезе они дали жизнь человечеству и могут стать причиной гибели нашей цивилизации.
  - А ты знаешь, что греческое слово "ихтюс", то есть рыба, состоит из начальных букв Иисус Христос Сын Божий? - спросил я.
  - Знаю, - кивнул Игорёк.
  - Думаешь, это как-то связано?
  Игорёк странно посмотрел на меня и покатил дальше. Через дорогу я увидел вывеску бара "У боцмана" и направился туда перекусить.
  За стойкой маячил крепкий малый, стилизованный в тельняшку. Над стойкой висел телевизор. Музыкальные клипы сменяли друг друга без перерыва. Когда принесли мой заказ: яичницу, горячую лепешку и салат "Сахалинский" из морской капусты, лука и свежих огурцов, на экране появились два усатых типа из группы "Yello" и предложили своё видение реальности. Композиция называлась "To the sea". Люди ныряли в город как в море, под водой они ходили по улицам, как ни в чем ни бывало, ездили на машинах, сидели в кафе и завтракали. Некоторые в купальных костюмах забирались по стенам небоскребов и прыгали вниз. Среди всего этого безобразия усатым мужикам подпевала девица, похожая на золотую рыбку, она плавала мимо витрин и окон автомобилей, пускала пузыри и звала за собой. Однако мало кто обращал на неё внимание.
  В следующем видеоролике еще одна длинноволосая красотка, потерявшая что-то в глубинах океана, преспокойно занырнула в пасть белого кита и из его чрева попала в иную реальность. Когда красотке повстречалась девочка-циклоп и её левитирующий дружок, я не выдержал зрелища. Чудес было достаточно, я не стал ждать продолжения, быстро расплатился и вышел.
  
  8
  Любителю греческой мудрости скифу Анахарсису как-то задали вопрос: кого на свете больше, живых или мертвых? Он переспросил: "А кем считать плывущих?"
  Можно долго болтаться между жизнью и смертью. Хотим мы того или нет, но жизнь и смерть части одного целого, где последняя всего лишь помощница в переправе на ту сторону житейского моря. Однако истинное пребывание между ними в движении по воде. Тот, кто идёт по воде, вне жизни и смерти. Можно это делать одному. Если же набирается команда, то нужен корабль.
  У меня не было ни корабля, ни команды, ни умения ходить по воде. Это меня не смущало, я знал, чего хотел. Хорошее судно я решил вызывать силой мысли, а команду собрать из старых дружков. Самым беспокойным из них слыл Беря, о его неприкаянности ходили легенды. Бродяжничество и безудержность сидели у Бери в крови, он жил где придется, принимая то, что дают. Иногда ему везло, но он не ценил свою удачу. Последнее, что я о нем слышал: на несколько месяцев он сошелся с порядочной женщиной, в которой души не чаял, но не справился с внутренним безобразником, и стал поколачивать подругу, и она его выставила за порог. Теперь Беря бродяжничал по случайным знакомым. Я знал последний адрес.
  Дверь была не на замке. В доме мечтательно бормотал Игги Поп: "the fish doesn"t think, because the fish knows everything". Хозяев не было. Беря стирал джинсы и варил чечевичную похлебку.
  - Какими судьбами? - обрадовался Беря.
  - Такими вот, - я пожал его мокрую ладонь. - Я искал тебя.
  - Опять что-то задумал, - предположил Беря.
  - Вот как ты думаешь, какие корабли безопаснее? - спросил я.
  - Вытащенные на сушу, - сразу ответил Беря.
  - Ха-ха, ну ты даёшь?!
  - Говори прямо, чего хочешь, - усмехнулся Беря.
  - Хочу набрать команду и отправиться в плавание.
  - На чём?
  - На корабле.
  - Где ты его возьмёшь? - Беря осторожно отжимал джинсы. - А, понял! Ты травкой разжился, старый растаман. Угостишь?
  - Корабль скоро будет, в этом я уверен. Пока же вот решил сколотить команду. А травки, извини, нет.
  - Я давно готов отправиться куда угодно. Только, знаешь... мне нужно выпить немного.
  Только после этих слов я заметил, что Берю потряхивает. И с зубами у него что-то было не в порядке.
  - Пойдём, я тут по дороге видел одно вроде демократичное местечко, - предложил я.
  За столиком в баре после двойной порции пива Беря оживился.
  - Я тебе верю, - сказал он, - это отличная идея с кораблем, особенно здесь, на суше. Не хер нам делать в этих трущобах. Читал я на днях последнюю книгу Пелевина о вампирах и понял, что столько баблоса всяким оборотням откачал, что чувствую, скоро загнусь. Пора сваливать на море, там нас точно не достанут. Помнишь, когда мы были одной командой и... Это, как его... Закажи еще выпить. Лучше водки.
  Я заказал.
  - Слушай, Беря, - немного торжественно говорил я, - и, правда, сколько можно мытариться. Решено, ты в команде. Собирайся.
  Поднесли графин водки и две кружки пива.
  - Что у тебя с зубами?
  - Цинга начиналась...
  - Как так?!
  - Да так... А вообще, мне терять нечего, - уверенно сказал Беря, разлив водку по стопкам, - здесь я только копчу небо, гм.. топчу небыль, кхм...
  Он выпил и деловито закурил сигарету. Посмотрел на меня, как на огородное чучело, и опять выпил.
  - У меня такое ощущение, что это уже было, - сказал Беря.
  - Де жа вю?
  Беря не ответил, его остекленевший, в меру безумный обреченный взгляд блуждал по посетителям. Худющий, похожий на цыгана Беря смотрелся одиноко и неприкаянно среди обычной публики. Хотелось одарить его конем и отпустить на все четыре стороны.
  - Ты куда спешишь? - спросил я у Бери, когда он опять потянулся к графину.
  - А ты чего подтормаживаешь? - насторожился он.
  - Ладно, ладно, как хочешь, так и пей. Только скажи честно, ты веришь в то, что мировой океан это пространство будущей жизни?
  - Пространство будущей жизни находится у тебя за спиной.
  Я нервно обернулся. В большое окно бара было хорошо видно, как черными грозовыми тучами быстро затягивало небо. Что имел в виду Беря, я не узнал. Пока я разглядывал тучи, похожие на пугающие густые клубы дыма с захваченного марсианами Мэйбэри-Хилл, Беря допил водку и задремал на столе под шум начавшегося дождя. А когда он захрапел, вода лупцевала вовсю.
  Для прохожих это был долгожданный дождь. Люди забегали в бар радостные и мокрые, словно после купания. Они были счастливы, как будто им отпустили грехи. А мой первый рекрутированный матрос-скорбут, как и полагалось, спал пьяный в обнимку с кружкой.
  
  9
  Играть нужно по-крупному, полагал я. Ставить всё, что есть, и не получать ничего, как Харви Кейтель в "Плохом лейтенанте". А как же иначе? Зачем ставить всё и столько же получать? Только после того, как получишь НИЧЕГО взамен на своё ВСЁ, начинается настоящая игра, которая уже даже и не игра, а прыжок в запредельное. С такими мыслями я шёл к Веселому.
  Посвежевший после короткого дождя город выглядел намного симпатичнее. Я прыгал через лужи и считал в них щепки похожие на корабли. Сдав не протрезвевшее тело первого матроса по месту его последней стоянки и пообещав скоро забрать, следующим я выбрал именно Веселого. Сколько я его знал, тот всегда гонял из пустого в порожнее и получал от этого несказанное удовольствие. Потому что так поступали многие. Да почти каждый ставил на кон всё имеющееся барахло и получал ровно столько же, игнорируя отсутствие разницы между всем и ничем.
  С Веселым мы водили дружбу с юных лет. Он медленно, но верно шел к цели. Снял уютную квартирку в хорошем районе, надежно женился, прикинул, какая работа нужна, откуда ждать опасности, и крепко стоял на том, что жизнь надо раскручивать вокруг себя.
  Из-за дверей доносились игривая музыка и запах молотого кофе. Слышно было, как Веселый настукивал по клавиатуре и что-то напевал. Он работал на дому. Для тех, кто пошустрее, интернет давно упростил отношения с работодателями.
  - Привет, чувак, - подмигнул Веселый, открывая дверь.
  - Занят? - спросил я.
  - Считаю прибыль.
  - Играешь на скачках? Сдаешь недвижимость? Продаешь интернет-проекты?
  - Всё просто, - щедро улыбнулся Веселый, - надо покупать акции из тех, которые растут постоянно. Покупать надо разные и как минимум тысяч на двадцать долларов. Чистая прибыль в месяц сначала составит около пятисот долларов, дальше больше. Я решил пока вкладывать по двести. Не хочешь попробовать? А, чувак? Или, может, ты боишься стать богатым?
  Надо полагать, Пифагор знал о чем говорил, утверждая, что всё в этом мире создавалось из числа. К числу и возвращается, вот поэтому то здесь и трудно быть просто веселым и голодным. Без единицы и нуля не то что мир, даже пылинка не станет крутиться.
  - Хотел предложить тебе плавание на корабле, - выложил я.
  - Э, чувак, ты с женой поругался, - понимающе улыбнулся Веселый.
  - Расстались, - нахмурился я.
  - Ну, а я то со своей расставаться не собираюсь. Мне богатеть надо, старина, семью тащить. А ты что уже и корабль подыскал?
  - Почти.
  - А, почти, - немного разочаровался Веселый. - Будешь кофе?
  - Нет, спасибо.
  - А эвкалипт?
  - Зачем?
  - По-моему, он торкает, сейчас я заварю, попробуешь.
  - Не понял...
  - Да я тоже тебя не понимаю, - подмигнул Веселый, - только у тебя появляются проблемы, ты сразу впадаешь в депрессию и ведешь себя как псих. Извини, конечно, чувак. Но мы знакомы с тобой давно, я знаю, сколько тебе лет, и потому нести какой-то молодецкий бред о корабликах - это уже не твое. Полгода назад у тебя было всё в порядке с женой и работой, и ты даже не заикался о путешествиях, лежал на диване и чесал пузо. Сейчас ты не знаешь, куда приткнуться, вот и мечешься. Держи при себе эту идею о плавании, если она тебе так дорога. Воплоти её во что-нибудь реальное, а не обивай пороги в поисках психоаналитика.
  - Причем здесь психоаналитики?
  - Потому что я не верю, что ты реально ищешь команду. Ты просто ищешь тех, кто погрузится вместе с тобой в твои проблемы и, нахлебавшись этого отборного дерьмеца, даст тебе дельный совет, как жить дальше. Ну, разве не так!
  - Заваривай эвкалипт, чувак.
  Когда я уходил, Веселый похлопал меня по плечу и сказал:
  - Ну, ты это, всё равно. Как будешь грузиться на борт, дай знать. Мало ли что.
  - А что?
  - Да, ничего, - засмеялся Веселый, - я пока еще вменяем, и люблю настоящее веселье.
  - А что для тебя настоящее веселье?
  - Жизнь, чувак! Настоящая жизнь, на воле, а не та, которую мы выковыриваем из-под ногтей в этих чертовых городах.
  Я вспомнил, что жизнь как вода течет и должна течь, ибо она привыкла течь. Но промолчал по этому поводу и вошел в лифт с таким видом, как будто отвар эвкалипта отшиб у меня мозги.
  
  10
  Обращаться к жизни с вопросами - ничуть не наивно, ведь она с нами в непрерывном диалоге. На каждый вопрос у неё готов ответ, у неё есть даже ответы на еще не поставленные вопросы. И это не пустой трёп - засните с самым мучительным вопросом, с ним проснитесь, сорвите его как удавку и один из грядущих дней принесет решение. Только сильно не обольщайтесь, не надо забывать о том, кто и как обустроил нашу нынешнюю жизнь.
  Лифт тащился вниз безобразно медленно и нудно, как будто искал переправу через Стикс. Тросы наверху издавали звуки, казалось, что кто-то тяжело вздыхал. Неужели Веселый прав, думал я, ковыряя ногтем ламинированную стенку, и я всего лишь цепляюсь за свои мечты, чтобы не опуститься на дно, где уже не хочется ни жить, ни мечтать, ни задавать вопросы.
  Почему одни так легко пристраиваются к жизни и мучаются лишь от изжоги и несварения желудки? А другие стонут от божественного огня, сжигающего их слабые сердца и печень?
  Вот я любил жену, и не переставал любить, но свалял дурака, ушел с работы, оттолкнул привычную жизнь, и мы расстались. До этого никому нет никакого дела. И что, это испугало меня? Неужели я всего лишь схожу с ума от мысли, что остался совсем один? И только поэтому ищу море жизни среди нас или нас на дне житейского моря?
  Всё так, да не так. И хотя я еще не до конца уверовал в то, что я на берегу моря новой жизни и ловлю попутный ветер, страха уже не было, я только хотел знать стоит ли хоть на время возвращаться к прошлой жизни? Стоит ли искать решения, похожие на прежние решения? Лифт тревожно затрещал в ответ, продолжая тащиться вниз. Я ощутил слабость в животе, вроде бы и у меня были ответы на эти вопросы, но на самом деле они тоже напоминали треск, в котором пока только движение к ответу.
  Лифт остановился, мигнул светом. Под потолком на стене я заметил затертую наклейку от жевательной резинки "Star Trek" Љ33, с неё мило улыбался похожий на Игорька космический парень, только его надбровные дуги сильно выдавались вперед и переходили в большие, как локаторы, уши.
  Створки лифта раздвинулись, и я перешагнул через щель, в которой маячила бездна. Створки хлопнули за спиной, лифт затрещал и пополз обратно. И тут я вспомнил старую моряцкую гному: кто у моря был, да за море не заглянул, век тому шилом воду хлебать. Вот так.
  
  11
  Вряд ли люди ищут большие города и огромное скопление себе подобных, люди просто ищут пересечение путей, где можно найти ответы на свои вопросы, где можно просто что-нибудь найти. Жить в стороне от всех дорог может только тот, кто всегда видит в этом мире, как в воде, отражение Бога.
  Поздним вечером, уставший, я зашел в знакомый бар, где был завсегдатаем. В баре царило оживление, словно накануне освеживший город дождь и, правда, выдал всем пропуска в рай.
  - Вот и кончилось наше мучение, - обрадовался мне как родному сыну бармен. - Теперь есть чем дышать!
  Он налил пива и насыпал соленых орешков за счёт заведения. За одним из столиков Игорёк во что-то резался на карманном компьютере.
  - Ты оставил свой телефон? - спросил он.
  Признаться, я не оставлял телефон, а швырнул в стену, когда выяснилось, что жена не собирается отвечать на мои звонки и сообщать, где она и что происходит.
  Телефон уцелел, на него пришло несколько сообщений. Я стал их торопливо читать, надеясь, что какое-то из них от жены. Одно пришло с работы, мне еще причитались небольшие гонорары за статьи, другое от сервисной службы, сообщавшей, что появился новый роуминговый тарифный план "Дальнее плавание", и еще было длинное сообщение от старого дружка. Лёнька Голодный писал, что обосновался в "лучшем месте горного Алтая", где в ущелье до сих пор видны остатки Шелкового пути. А на том самом месте, где сейчас жил сам Лёнька, раньше находился караван-сарай. Археологи копались прямо у него за забором. Голодный звал в гости.
  Я посмотрел на Игорька, он был увлечён игрой.
  - Во что режешься?
  - Пинбол "Звездный юнга".
  - Пинбол, - удивился я, но припомнил увлечение Игорька, - Мураками?
  - Ага.
  - А почему звездный юнга?
  - Такую скачал.
  - И как тебе?
  - Да как ... Так себе. Любопытство удовлетворил, азарт на исходе... еще немного, и конец.
  Азарт на исходе, еще немного - и конец, мысленно повторил я.
  - А как твои успехи с командой? - спросил Игорёк, не отрываясь от экрана. - Что-то вид у тебя удрученный.
  - Не, всё нормально.
  - Уау! - громко воскликнул Игорёк.
  - Ты чего?
  - Выбил максимальное количество очков!
  - Повезло.
  - Дело не в везении... Я знал, что это сейчас произойдет.
  Мы встретились с Игорьком глазами, точно сошлись перископами.
  - Любая, даже самая пустяковая затея стоит самых больших усилий, если ты чувствуешь, что остался один на один с этим миром, - небрежно кивнул Игорёк.
  Выходило так, что мы оба знали, чего ждать в мире, где лучше быть капитаном маленькой лодки, чем матросом на большом корабле.
  На телефоне был еще один пропущенный вызов от неизвестного абонента. Номер был городской, он не отвечал, и я решил связаться с ним утром.
  
  12
  Дотошные ученые сделали интересный расчет. Они прикинули, что мореходством люди занимаются уже более двух тысяч лет, и что ежегодная средняя потеря судов всех стран составляла 500 единиц. Так они получили цифру с шестью нолями, обозначившую количество всех погибших кораблей. Выходило, что примерно на каждые 40 квадратных километров дна Мирового океана приходится в среднем одно затонувшее судно.
  Плотность моряков, оказавшихся под водой, понятное дело, была в несколько раз выше. Это я узнал от Игорька по дороге к Рыжему. Игорёк пошел меня проводить.
  О морских катастрофах мы болтали так увлеченно, что, замедлив шаг, незаметно для себя остановились на полпути, у большого фонтана, в центре которого бронзовые фигуры космонавтов тянулись к звездам. Игорёк рассказывал о гибели "Ройял Джорджа" в Портсмуте, когда за несколько минут под воду ушли около тысячи человек.
  Я открыл взятое к Рыжему пиво, смотрел на бьющие струи фонтана и слушал, как Игорёк рассуждал о значении остойчивости корабля. Этот парень знал столько, что я подумал: ему прямая дорога, не в колледж, а сразу за стол с крутящимся барабаном передачи "Что? Где? Когда?".
  - Слушай, Игорёк, а тебе не кажется, что твоя умная голов не принесет здесь никому пользы?
  - Моя голова не просто ради пользы, она центр ближайшей вселенной. И если тебе лично от этого будет какая-то польза, я буду только рад?
  - Извини.
  - Ничего, я не обиделся.
  Рыжий не удивился нашему приходу, его жена и дети до сих пор были на даче. В молодости Рыжий всерьез увлекался наркотиками, он жил с дружками по чердакам и кололся, пока одному из них не ампутировали руку. Только после этого Рыжий взялся за ум, сделал карьеру риэлтора и женился. Он отрастил брюшко, расслоил подбородок, но, на удивление, остался внимательным к людям.
  - Я не смог пойти домой, - начал я объяснять Рыжему, - там...
  - Ладно, не оправдывайся. Проходите, мои приедут только послезавтра.
  Игорёк еще немного посидел с нами на кухне, рассказал о том, как сорок лет назад на северном побережье Франции вода устроила грандиозное шоу Прилив века. Выпил банку морса и ушел.
  - Ну, что? - спросил меня Рыжий. - Страдаешь?
  - Не то слово, места себе не нахожу.
  - Потерпи, пройдет.
  - Скорее бы уж.
  - Время работает на тебя.
  - Да уж.
  Укладываясь спать, я вспоминал морские истории Игорька и многозначительные клипы из бара "У боцмана". Они навеяли приятный сон. Я жил в уютном желтом домике с мансардой, на краю одноэтажного городка под водой среди коралловых рифов. Я неторопливо гулял по улицам, вымощенным разноцветными камнями и ракушками, и приветствовал старых друзей. Крабов отшельников, морских коньков и больших улиток. И я был счастлив, потому что знал всё, что надо знать.
  
  13
  Утро выдалось душным. Вчерашняя свежесть исчезла как сон, словно была насмешкой над нашими надеждами. От больших луж лишь кое-где остались темные пятна.
  На кухонном столе лежали ключи и записка от Рыжего: "Будешь уходить, занеси ключи в бар". Дом Рыжего дышал уютом семейной жизни, в зале валялись детские игрушки: разноцветные кубики, куклы и кораблики. В спальне вперемешку лежали вещи Рыжего и его жены. У меня сжалось сердце от воспоминания о том, как это было у меня.
  Я долго сидел на кухне, смотрел в окно и старался ни о чем не думать. В завораживающей тишине чужой квартиры мне было одиноко и в то же время легко, будто я присел перед дальней дорогой и скоро навсегда покину свои прежние печали, как ставший нежилым дом.
  Перед уходом я набрал номер не определившегося абонента.
  - Океанфлот, - услышал я в трубке бодрый голос. - Слушаю вас.
  - Извините, но мне вчера вечером звонили с этого номера.
  - Здесь очень много телефонов с этим номером. Кто вам нужен?
  - А вы кто?
  - Охранник.
  Я положил трубку и понял, что никогда не узнаю, кто и зачем звонил мне из Океанфлота. Просто у жизни отличное чувство юмора. Она шутит над нами до последнего. И если однажды среди ночи кто-то побеспокоит меня звонком и спросит: чья это квартира и какой нынче час, я засмеюсь и скажу, что правильного ответа нет.
  
  14
  В баре смотрели новости, после них должны были передавать прогноз погоды. Когда я увидел на экране телевизора Дашу, то чуть не захлебнулся зеленым чаем. Она вела репортаж об обманутых бездомных пайщиках, которые собрались у Дома правительства. Бедные пайщики, готовые поселиться в принесенных палатках, чтобы таким образом выразить свой протест, выглядели как сироты. Даша была на их стороне и бросала строгие взгляды в сторону Дома правительства.
  - Репортаж подготовила Даша Заболонь, до новых встреч, - промолвила напоследок Даша и исчезла.
  С меня сходил третий пот, я дрожал.
  - Ты её знаешь? - спросил бармен. - Хорошенькая.
  - Это моя жена, мы недавно расстались.
  - Извини, старик.
  Я выпил водки. Огонь внутри только разгорелся. Когда в бар за ключами пришел Рыжий, я уже был изрядно пьян и, страдальчески подперев голову, икал. Грусть моя мешалась с возвышенным осознанием своей непричастности к жизни. Я чувствовал себя кораблем, идущим на столкновение с сушей.
  - И что у нас произошло? - поинтересовался Рыжий.
  - Эээх, - вздохнул я.
  - Он увидел свою жену по телевизору, она вела какой-то репортаж, - услышал я, как бармен нашептал Рыжему. - А жара будет стоять еще как минимум неделю.
  - Мне кружку пива, - сказал Рыжий.
  Чуть позже появился Игорёк. Он радостно улыбался и положил перед нами лист бумаги. Вот, что там было:
  Реально зарегистрированный разговор между испанцами и американцами на частоте "Экстремальные ситуации в море" навигационного канала 106 в проливе Финистерра (Галиция), 16 октября 1997 года:
  испанцы: (помехи на заднем фоне) ...говорит А-853, пожалуйста, поверните на 15 градусов на юг, во избежание столкновения с нами. Вы двигаетесь прямо на нас на расстоянии 25 морских миль.
  американцы: (помехи на заднем фоне) ...советуем повернуть на 15 градусов на север, чтобы избежать столкновения с нами.
  испанцы: Ответ отрицательный. Повторяем, поверните на 15 градусов на юг во избежание столкновения.
  американцы: (другой голос): С вами говорит капитан корабля США. Поверните на 15 градусов на север во избежание столкновения.
  испанцы: Мы не считаем ваше предложение ни возможным, ни адекватным, советуем вам повернуть на 15 градусов на юг, чтобы не врезаться в нас.
  американцы: (на повышенных тонах): С вами говорит капитан Ричард Джеймс Ховард, командующий авианосца USS LINCOLN, Военно-морского флота США, второго по величине военного корабля американского флота. Нас сопровождают 2 крейсера, 6 истребителей, 4 подводных лодки и многочисленные корабли поддержки. Я не "советую", я "приказываю" изменить ваш курс на 15 градусов на север. В противном случае мы будем вынуждены принять необходимые меры для обеспечения безопасности нашего корабля. Пожалуйста, немедленно уберитесь с нашего курса!!!
  испанцы: С вами говорит Хуан Мануэль Салас Алкантара. Нас 2 человека. Нас сопровождает наш пёс, ужин, 2 бутылки пива и канарейка, которая сейчас спит. Нас поддерживают радиостанция "Cadena Dial de La Coruna" и канал 106 "Экстремальные ситуации в море". Мы не собираемся никуда сворачивать, учитывая, что мы находимся на суше и являемся маяком А-853 пролива Финистерра Галицийского побережья Испании. Мы не имеем ни малейшего понятия, какое место по величине мы занимаем среди испанских маяков. Можете принять все еб..ные меры, какие вы считаете необходимыми, и сделать всё, что угодно для обеспечения безопасности вашего еб..ного корабля, который разобьется вдребезги о скалы. Поэтому еще раз настоятельно рекомендуем вам сделать наиболее осмысленную вещь: изменить ваш курс на 15 градусов на юг во избежание столкновения.
  американцы: Ок. Принято. Спасибо.
  Не смеялся только я.
  
  15
  Это было ужасное утро. Я бы дорого дал, чтобы оказаться, где угодно. Под водой, под землей или на небе, только не в нашей с Дашей квартире. Я лежал поперек кровати и постанывал.
  Смутные воспоминания о том, как Игорёк вволок меня в дом, как я плакался о разбитой жизни, как он по моей просьбе позвонил со своего мобильного Даше, как она отправила нас обоих подальше, сказав, что я уже история, как я орал с балкона, выбрасывая книги и вещи, делали моё состояние хуже и хуже. Самое страшное, что ко мне вернулось моё прежнее состояние. Если бы мне в этот момент предложили вступить в клуб самоубийц, я бы с облегчением согласился.
  В комнате было жарко и пыльно. Я закрыл глаза и увидел двух жутких демонов, терзавших меня изнутри. Они отплясывали канкан и старались выскочить наружу. Попытка опохмелиться грозила только тем, что им бы удалось выбраться. Через полчаса терпения меня вытошнило.
  Выход открывался один. Доползти до ближайших мощей да помолиться. Старый храм Успения Пресвятой Богородицы стоял в нескольких кварталах от дома, на Преображенском кладбище. Добирался я туда, как по дну моря. Ноги вязли, словно в песке, приходилось загребать руками и изгибать тело. Когда впереди замаячили купола с крестами, навстречу прошел мальчик лет пяти. Он прижимал к себе стеклянную банку, в которой плескалась одинокая золотая рыбка. Она вильнула хвостом, и двигаться стало легче.
  Пусть я по слабости не соблюдал некоторых заповедей, но это не мешало верить во Христа как Спасителя. Чисто интуитивно я давно был на его стороне. Я знал - он не откажет в любви и прощении. Он сам был рыбой, и я его любил за это.
  - Подайте мальчику на лечение, - попросила у ворот храма потрепанная тетка с подростком в инвалидной коляске.
  Вид у мальчика был скорее не больной, а весьма уставший. Глаза его косили по сторонам. Я подал, помолившись, чтобы парня избавили от этой косоглазой усталости.
  В храме мысли и переживания, которые я притащил с улицы, покинули меня. Святые обернулись золотыми рыбками. С молитвой я бережно нёс их в ладонях к встречавшему с белым голубем на плече Спасителю.
  Я попил святой водички и окончательно вернулся к жизни. Даже солнце стало не таким жарким. А мяукавшей за оградой храма кошке я весело сообщил, что получил от алкоголя больше, чем он от меня.
  
  16
  Бездна бездну призывает голосом водопадов твоих, все воды твои и волны твои надо мной прошли. Так мне слышалось. Недалеко от кладбищенской ограды в тени тополей я сидел на лавочке и дышал, словно нырял и выныривал. Вчерашние переживания то отступали, то маячили где-то на горизонте.
  Рядом остановился автомобиль УАЗ, в простонародье названный "буханкой". Из кабины вылез парень в тельняшке и вразвалочку направился на рынок, галдевший за вековым кирпичным забором. Глядя на пыльные исцарапанные борта старенькой машины, я пережил озарение. Вот же он, корабль! Самый настоящий! Наземный! Подводный! Сейчас единственно возможный! Я даже встал и ощупал его.
  - Тебе чего, земляк? - услышал я за спиной.
  Парень в тельняшке насмешливо меня изучал. В руках он держал пакеты с овощами и зеленью.
  - Да вот, хочу купить такой же, - признался я. - Сколько он сейчас стоит?
  - Такой тысяч шестьдесят. Можно купить совсем убитый за двадцать. Но если мотор у него живой, то вложишь еще тридцатку, и будет как этот. Хэ! Тока, если возможность, покупай лучше с инжекторным двигателем, он бензину меньше жрёт. А тебе зачем, ты чего, в деревне живешь? На таком ездить только там, где вместо дорог один фарватер.
  - Это как раз то, что мне нужно. Я собираюсь с друзьями в сухопутное плавание.
  Парень недоуменно повел бровями.
  - А ты свою не продаешь? - спросил я.
  - Это не моя, я механик в автопарке.
  - А зовут тебя как?
  - Макс.
  Выцветшая тельняшка и татуировка на запястье дополняли и без того разбойничий вид Макса. Он был похож на корабельного плотника или мастера парусов из энциклопедии по пиратству.
  - Слушай, Макс, а может к нам боцманом?
  - Не понял.
  - В смысле будешь отвечать за состояние судна, то есть машины.
  - Сколько?
  - Чего сколько?
  - Платить будете.
  - Полторы доли, как и владельцу корабля. Капитан и квартмейстер получают двойную долю.
  - Долю чего?
  - От добычи.
  - Какой еще добычи? - лицо Макса вытянулось.
  - Любой.
  - Слушай, ты кто вообще такой? - Макс освободил правую руку и взял меня за грудки. - Ты чего тут предлагаешь?
  Прохожие, замедляя шаг, с любопытством посматривали на нас.
  - Бог с тобой, Макс, ты не то подумал, - успокаивал я боцмана, - ничего противозаконного. Туризм и частные перевозки вот наше направление. Ну, может, немножко контрабанды, орех и шкуры. Да и то в пределах разумного. Проблем не будет.
  Подумав, Макс отпустил меня и достал сигарету.
  - Так кто ты?
  - Будущий владелец корабля, в прошлом литератор, в настоящем брошенный муж.
  - Во как. То есть, хочешь сказать, тебе терять нечего?
  - Абсолютно нечего.
  - А почему в прошлом литератор?
  - Исписался.
  - А с женой давно расстался?
  - Уже месяц как.
  Макс выкурил сигарету, с чувством рассказал, как за минувший год ушел от пяти женщин, презрев их коварные ухищрения склонить его к женитьбе, поплевал под колеса и залез в кабину.
  - В общем, как соберешься покупать, звони. Помогу выбрать машину без дефектов, - подмигнул боцман.
  Через минуту корабль-УАЗ исчез в облаке пыли. А я, воодушевленный как Калгак перед битвой с римлянами, ринулся навстречу освобождению.
  
  17
  Когда за спиной вырастают крылья, я впадаю в детство. Из взрослого человека, некогда женатого и положившего немало здоровья на стойки баров, я становлюсь мальчишкой, который сломя голову мчится к радуге. И совершенно забываю о том, что в этом мире никому нет дела до таких мальчишек, в лучшем случае они умирают с чистой совестью, седыми бородами и истерзанной печенью.
  Я восторженно кричал в телефонную трубку:
  - Веселый, к черту растущие акции! Давай купим уазик! Самое лучшее вложение капитала!
  - А может лучше автобус, как у Веселых Проказников. Ты будешь Кеном Кизи, а я Нилом Кесседи! Ха! Ха! - потешался Веселый.
  - Кроме шуток, Веселый. Мы покрасим его в желтый цвет, это будет корабль друзей. We all live in a yellow submarine! - не унимался я. - На этом уазике мы докатимся до истины. И поедем дальше!
  - Ну-ну, полегче, дружище, меня таким раскладом не купишь.
  - Веселый, ты не представляешь, это не просто шанс. Это единственный путь, другого в этой жизни нет.
  - Ха-ха! Есть, чувак! Не поверишь, но после твоего ухода я наткнулся в сети на распродажу подержанных автомобилей. В кредит можно было взять "Опель", девяносто второго года. Я вчера уже проплатил первый взнос. Сегодня машина уже стоит под окном. Ха-ха!
  - Не может быть, Веселый! Ты поспешил! Нам нужен уазик, а не "Опель".
  - УАЗ машина хорошая, но сука ненадежная. К тому же я не собираюсь в кругосветное путешествие, я просто хочу выезжать с женой за город по выходным.
  - Веселый, ты убил меня!
  - Ты сам убиваешь себя своими мечтами. Держись покрепче за реальность, если не хочешь выпасть за борт. Вся эта планета и так огромный корабль со своим уставом, против которого переть равносильно самоубийству.
  - Это всё, что ты можешь мне сказать?
  - Это всё, что ты сам можешь сделать ради своего спасения.
  Я положил трубку и понял, что Веселый опять по-своему прав. Ведь с точки зрения тех, кто ежедневно кормит свои холодильники и гипнотизирует экраны телевизоров и компьютеров, всё самое ненадежное и опасное берет начало в стремлении вырваться из этого чертова круга обыденности.
  
  18
  Хорошая идея - двигатель жизни. Однако же, если для её воплощения нужно затратить немало средств и умственной энергии, идея может долго покоиться мечтой. По этой и, верно, еще по какой другой причине в отношениях человека с мечтой всё довольно неровно. То она его оседлает, то он её.
  Я тоже большой мечтатель, и в этом смысле мир проел во мне огромную дыру. Туда и вылетела моя Даша. Она просто перестала понимать меня.
  Многие мечтали о новой жизни, где свободные люди обитают точно в раю. Я тоже пристроился в эту очередь. У меня имелась своя идея, как помочь человечеству избавиться от страданий.
  - Ну и дурак ты! - как-то сообщила мне Даша. - Мечтаешь о всеобщем счастье, а не можешь сделать счастливой хотя бы меня. Ты отказываешься от нормальной жизни, не понимая, что отказываешься от меня.
  - Дашка, ты меня не учи, - грозил я пальцем, - я старше тебя на восемь лет. Что ты можешь понимать в жизни. Лучше слушайся меня, и будешь счастлива.
  - Если тебя слушаться, то очень скоро придется навестить наркологический диспансер, забыть о домашнем уюте и остаток жизни провести в непонятных исканиях.
  - Дашка, думай, что говоришь. По-твоему выходит, что я алкоголик и бродяга, ничего не делаю для дома и занят только своими мечтами.
  - Если это не так, то зачем ты всё время оправдываешься и лжешь? Я устала от тебя.
  Вскоре она ушла. Сначала я не воспринял это всерьез, но когда понял, что к чему, то взвыл от боли. Несколько недель я буквально бредил самоубийством. Выходил на улицу с одной надеждой, что меня там пристрелят или зашибёт кирпичом. Я шел мимо книжного магазина, а из витрины на меня пялилась новинка - "Сто великих самоубийц". Я сворачивал за угол облегчиться, а с облупленной стены на меня с грустью смотрел нарисованный повешенный человечек. В гостях я открывал музыкальный журнал и сразу читал о том, что Элиот Смит воткнул себе нож в сердце, а один из музыкантов начинающей английской группы повесился прямо в студии во время записи дебютного альбома.
  По нескольку раз в день я отправлял Даше сообщения, что вот-вот добровольно уберусь из жизни. Я никак не мог свыкнуться с мыслью, что до меня никому нет дела.
  Как-то позвонил Рыжий.
  - Как дела?
  - Отлично. Был бы пистолет, застрелился.
  - Шутишь?
  - Нет.
  - Могу я тебе чем-нибудь помочь.
  - Подсыпь мне яду.
  - Чем ты сейчас занят, старик?
  - Читаю книгу "Сто великих самоубийц".
  Через полчаса Рыжий зашел ко мне с бутылкой мадеры.
  - Что случилось? - спросил он.
  - От меня ушла Даша.
  - Она вернется.
  - Не думаю. Она сказала, что устала жить моей жизнью. Она действительно выглядела смертельно усталой.
  - От меня пять раз уходила жена.
  - У вас двое детей, и ты делаешь всё, чтобы сохранить семью. Мы детьми не обзавелись, к тому же я так и не понял, в чем смысл семейной жизни.
  - Для кого в чём, для меня в том, чтобы не быть одиноким.
  Я чуть не заплакал и потянулся к бутылке. Как сказал один мой друг: жизнь мстит, и мстит жестоко, тем, кто поднимает тяжкий полог её покоев. Чтобы разделить эту жизнь со всеми, надо стать слепым и глухим. Не смог я разделит эту жизнь со всеми, и она жестоко отомстила, отняв у меня Дашу. Не просто отняла, а вырвала с кровью, с частью души.
  
  19
  Я стоял на краю тротуара и считал проезжавшие мимо "уазики", желая увидеть желтый. Через дорогу отблескивал магазин женского платья. В полстены, радуя воображение, сиял рекламный щит с великолепной похожей на саламандру молодой женщиной в шотландской юбке и с саксофоном в руках. Задержав на ней взгляд, я вспомнил о Вале, и о том, что сегодня четверг. Увидеть Валю захотелось так, точно она стала единственным человеком, который мог понять и поверить в меня.
  Идти в бар, где Валя сейчас выступала, было как-то неловко. В ближайшем кафе я взялся сочинять письмо, но только выходила ерунда, типа: "всё у меня в порядке" и "как ты там сама поживаешь". И тогда я решил присочинить и дорисовать, чтобы стало понятнее, что со мной происходит.
  "Здравствуй, Валя! Ты не представляешь, насколько мне сейчас помогает то, что есть кому написать. И не просто кому-то... Когда я первый раз увидел тебя, то почему-то сразу подумал, что ты поймешь, о чем это я... Не волнуйся, у меня всё хорошо. Как у тебя дела? Хочу поделиться одной историей, и ты поймешь, о каком путешествии я тебе говорил.
  Капитан Умберто
  Давно капитан Умберто позабыл о своем существовании на земле. С того дня в 1686 году, когда у Багамских островов его пиратский люгер увидел левый борт "Якова и Марии". На том злополучном корабле капитан Уильям Фипс пересчитывал сокровища, поднятые с затонувшего галеона "Нуэстра сеньора де ла Каньсепсьон".
  Радость Умберто и его дружков, скитавшихся без провизии уже несколько дней, длилась недолго. Не пожелавший делиться отнятым у моря добром капитан Фипс был не гостеприимен. Под тяжестью чугунных ядер "Якова и Марии" пираты отправились прямиком в сундук Дэвиса.
  Ухватившись за левую ногу одного из товарищей, Умберто опускался на дно моря. Однако он не замечал отсутствия кислорода и более расстраивался из-за потери корабля, доставшегося ему в уплату за услуги от отчаянного капитана Пикара. Пуская пузыри и продолжая представлять другой исход неудавшейся встречи, Умберто пытался говорить вслух, пока окончательно не понял, что не в силах что-либо изменить.
  Жизненные обстоятельства и любовь к странствиям когда-то склонили капитана Умберто к столь опасному занятию как морской разбой. Но как человек образованный, изучивший немало трудов по навигации, географии и истории, капитан всегда был склонен к философии, нежели к грабежам. И то, что жизнь есть и на дне, Умберто воспринял спокойно. К тому же и океан встретило его по-свойски. И хотя смысл этой подводной жизни загадочно терялся среди бесконечных отмелей и впадин, было ясно, что она еще более загадочна и многомерна, чем на суше.
  Диковинных проявлений жизни, ходов в соседние миры и сокровищ, так радовавших товарищей, было предостаточно, да только Умберто вскоре заскучал, томясь туманной перспективой. Хандру нагоняли и худосочные русалки такие же пучеглазые, как и акулы, нападавшие даже на утопленников. Однако в отличие от товарищей, мечтавших о роме и дородных женщинах, Умберто по-настоящему тосковал об одном - о корабле. Он часто поднимался на поверхность и наблюдал за проходившими судами.
  РИСУНОК-2 ---УМБЕРТО---
  Однажды в шторм Умберто увидел отличный корабль, не похожий на те, что видел раньше. Корабль размером с арабский дау шел без парусов, его вихляло из стороны в сторону. Погода была скверная, волны поднимались все выше и выше. Любая могла увлечь корабль на дно. И вот тогда Умберто поднялся на борт, чего раньше никак не решался сделать.
  На судне вроде было пусто. Лишь на носу у руля Умберто увидел болезненного вида человека, которого мутило. Сознание то покидало его, то возвращалось.
  - У тебя тропическая лихорадка, - сообщил Умберто корчившемуся человеку, - не надо было за ужином смешивать сыр со сливами.
  Человек вздрогнул. Он увидел перед собой призрака - моряка в старинном кафтане.
  - Кто ты? - испуганно прошептал человек.
  Умберто не придумал ничего лучше, как хрипло пропеть:
  - Аваст снастям! Эхей вперед! Выходим на разбой! Пусть нас убьют, но хоть на дне, мы встретимся с тобой!
  Человек со стоном откинулся на пол, видимо, окончательно потеряв сознание.
  Корабль несло в сторону отмели. Куда подевалась вся команда, и почему человек находился на борту один, понять было трудно, да и некогда. Чтобы спасти корабль, Умберто взялся за руль. Несмотря на сильный ветер и большие волны, судно слушалось Умберто на удивление легко, словно было с ним одним целым.
  Когда рассвело, и опасность миновали, Умберто понял, что не хочет покидать корабль, и не покинет никогда, океан исполнил его мечту.
  Человек приходил в себя. Запутавшийся в снастях он начал шевелиться.
  - Где я? - наконец еле слышно проговорил он. - Я жив?
  Умберто не отвечал.
  Человек с трудом поднялся на ноги. Было видно, как он цепляется за сознание, пытаясь понять, что происходит. Но тут корабль накренило волной и человек выпал за борт, широко раскинув руки, точно сделал это сам. Умберто даже не пошевельнулся, потому что верил, что хуже человеку уже не будет.
  РИСУНОК-3 ---УМБЕРТО И МОРЯК---
  Глядя на океан, Умберто с трепетом думал о том, что именно в океане кроется самая мощная сила на этой планете. Отсюда всё пришло, сюда всё и уйдет. У океана есть разум, и он не сравним с человеческим. Тот, кто хоть немного возьмет от него, познает иную жизнь.
  Вот так вот, Валя".
  Я запечатал письмо в конверт. Было непривычно легко и весело, словно я надышался азота. Лицо чуть горело, словно умытое в горном ледяном ручье. Я глупо улыбался, жизнь казалась понятной и простой.
  
  20
  Всю нелепость своего письма я осознал только у почтового ящика. Да, фантазии иногда отпускали меня, и я начинал рассуждать трезво. Легкость и веселье сменились уверенностью, что автора такого письмеца должны отлавливать врачи по психическим заболеваниям, чтобы изучать редкий случай проявления шизофазии.
  Сначала я поморщился от мыслей, а потом от боли. В бок словно врезалось пушечное ядро. Как выяснилось, я встретил знакомого бродягу. Вернее Барни сам меня приметил, подошел со спины и тычком кулака выразил приветствие и радость.
  По комплекции Барни можно было сравнить со знаменитым похожим на бочку голландским пиратом Рока Бразильцем. А по уму разве что с волнистым попугаем.
  - Это что у тебя? - спросил Рока Бразилец, он же Барни, и взял моё письмо. - Отправляй скорее и пойдём выпьем.
  Барни сам сбросил письмо в почтовый ящик и потащил меня вниз по улице. Отнекиваться на счет выпить было бесполезно. В этом смысле Барни еще больше походил на Рока Бразильца, когда тот во время стоянок в порту бродил по улицам с бочонком вина и отрубал руки тем, кто отказывался с ним выпить.
  - Чем ты так озабочен? - спросил Бразилец.
  - Счастье проплывало так близко, - неопределенно проговорил я.
  Счастье, и правда, всегда так близко. Нарисованное улыбками на наших лицах оно не терпит гримас обид и раздражения.
  - Что будем пить? - грозно улыбался Бразилец.
  - Тыквенный сок, - старался улыбаться и я.
  Рока Бразилец истолковал ответ по своему. Он дворами привел в захудалый магазин, похожий на уходящий в песок трюм, и купил три бутылки "бормотухи" местного разлива. Я лишь округлил глаза и шел как на поводке. Сбегать было бессмысленно, всё равно, что со связанными руками прыгать за борт в открытом море.
  - Вот! На! - почти торжественно вручил бутылку Бразилец, предварительно выхлебнув оттуда половину.
  Мы стояли на задворках парка аттракционов. За деревьями мелькали люди и раздавались веселые крики детей. Не переставая улыбаться, я ждал спасения от "бормотухи". Пить не хотелось, я боялся тяжелых сентиментальных последствий - слёз и переживаний по поводу расставания с женой.
  - Ну же! - подбодрил Бразилец.
  - Хую же!
  - Чего?!
  - Я говорю, подташнивает что-то, чувствую себя неважно, с каждой минутой всё хуже и хуже, - пожаловался я.
  - Сам же просил что-нибудь ягодное, - Бразилец уже не улыбался. - Пей давай, хмырь.
  - Да я и пью.
  Помощь так и не подоспела. Только маленький мопс забежал откуда-то из-за кустов, испуганно тявкнул, понюхав огромный тяжеленный бот Бразильца, и убежал.
  - Да и по херу, зато руки останутся целы, - сказал я и сделал два больших глотка.
  И тут же выблевал их. Отравленный мир обжег изнутри и закружил всё в диком танце. Смеялся Бразилец, за кустами тявкал мопс, а я, беззащитный, со слезившимися глазами стоял, расставив ноги, и ожидал от жизни любых сюрпризов.
  
  21
  Настроение было никудышное, люди явно не собирались назад в океан. Они полагала, что в оставшиеся несколько лет еще можно погреть задницы по своим берлогам и ни о чем другом как о себе не думать.
  От ополаскивания в мутной воде меня оторвал звонок с неизвестного домашнего номера, я вытер футболкой лицо и руки и, чуть посомневавшись, решил ответить.
  - Привет. Как дела? - серьезным тоном, словно собираясь заключить сделку на два-три миллиона крепкой валюты, поинтересовался Беря.
  - Никак.
  - Ты где?
  - На набережной, наблюдаю за прогулочными катерами.
  - Хм, я как раз по этому поводу. Может, нам захватить какое-нибудь судно.
  - А ты сам где?
  - Так, у одной подружки. Смотрю по телику документальный фильм о колониях Нового Света. Только что рассказывали о Портобелло. Как этот гигантский склад сокровищ, свезенных со всех испанских колоний, захватывали Френсис Дрейк и Генри Морган. Вот как надо действовать, чтобы заиметь корабль. Понял?
  - Ага, понял.
  - Ты что делать собираешься?
  - Когда?
  - Сегодня.
  - Не знаю, вот только что увильнул от Барни. Он появился, как только я усомнился в себе, и пытался отравить плодово-ягодным пойлом.
  - Я не пью, - сказал Беря.
  - Я тоже.
  - В плавание идём?
  - Ничего другого не остаётся.
  - Короче, старик, ты не кисни. Будем вместе мозговать, что делать.
  - Я и не кисну. Только чего тут мозговать, нам нужны либо деньги, либо человек готовый потратиться на наши безумные идеи.
  - Есть у меня такой человек...
  - Кто это?
  - О, всё, реклама кончилась! Сейчас мне расскажут о землетрясении в Порте-Рояле в тысяча шестьсот девяносто втором году. Я тебе перезвоню.
  На набережную с реки задувал чуть прохладный ветер, кричали чайки. Люди ходили толпами, многие купались. Жара пригнала их к воде, и они были вынуждены думать только о ней.
  
  22
  Специально было выбрано кафе или нет, я так и не понял. Но называлось оно тематически: "Три капитана". И мы сидели там втроем: я, Беря и Юра, который с Бериных слов обладал сказочным богатством и мог помочь деньгами. В том, что они у него есть, я не сомневался. Судя по тому, как себя вёл этот Юра, можно было даже предположить, что он не прочь поделиться и с нами. Однако, что он потребует взамен? Тут я терялся в догадках.
  Смотрелись мы довольно странно. Беря перед встречей употребил гашиш, чего-то нюхнул и озабоченно глотал пепси. Юра накачивался дорогим бренди, от него нещадно несло парфюмерией. Я с не охотой пил зеленый чай и уворачивался от табачного дыма.
  Мне эта встреча казалась бредовой.
  - Парни, давайте сразу решим, будем мы заниматься этим или нет, - чтобы не прервался контакт, взялся за дело Беря.
  - Чем? - сразу спросил Юра.
  Игра началась, слово было за мной.
  - Уазик, - проговорил я и замолчал, поняв, что ухватился не за тот край.
  По новой было сложнее. Подняв руку, я игриво погрозил пальцем воздуху и произнёс небольшую тираду.
  - Что такое море в собственном смысле этого слова. Платон говорил, что это Атлантический океан. Я говорю, что это жизнь. Чтобы покорить море, нужен корабль. Если ты один, то парус можно поднять и внутри себя. Если набирается целая команда, такой вариант отпадает. Сложность, однако, не в этом, а в том, что мало кто может позволить себе покорять море. Скорее происходит наоборот, многие покоряются действительности, не зная, как с ней совладать. Надежда появляется тогда, когда жизнь, то есть море, выбирает тебя. Поэтому вернемся к Сократу, а именно к его рассказу о прекрасной земле, которая относится к нашей земной обители, как берег моря к подводным глубинам. Он говорил, что мы живём на дне глубокой впадины, заполненной воздухом, а там, за краями этого воздушного бассейна, располагается истинная Земля. Чтобы попасть туда, нужно очиститься от всего лишнего и сделать верный шаг.
  Беря кивал, а Юра потряхивал головой и шевелил конечностями так, словно был в наушниках и слушал запись the Who "I can"t explain". Я видел, что он плохо понимает, о чем ему толкуют. Он хотел чувствовать превосходство, но не знал в чём.
  Закончил я так:
  - Был такой полководец Нитта Ёсисада. Будучи в окружении неприятеля он отсёк собственную голову и похоронил её, прежде чем умереть. Можно сказать, что у нас тоже есть такая возможность.
  Юра был потрясен, от его игривости ничего не осталось. Он хлебнул своего душистого пойла и нервно проговорил:
  - Я не буду.
  - Это в переносном смысле, - объяснил Беря.
  Юра не поверил и с ужасом посмотрел на меня. Беседа зашла в тупик.
  - Давайте смотреть на вещи реально, - попробовал спасти ситуацию Беря. - Мы тут все бредим морем, и поэтому нам нужно действовать сообща.
  - Не, ну если хотите, можем открыть передвижной ресторанчик "Убрать якоря", - предложил я.
  Как будто услышав меня, из стареньких музыкальных колонок на стойке бара энергично запел женский голос в сопровождении эстрадного оркестра:
  - Не виновата я, что море синее! Не виновата я, что волны сильные! Не виновата я, что ты обиделся! Что мы с тобой сто лет не виделись!
  Лично для меня это был удар ниже пояса. Я тотчас вспомнил Дашу. Сначала зачесались глаза, потом засвербело в носу и горле, я нестерпимо захотел выпить.
  - Наливай-ка, Кирос, - дернувшись, шепнул я Юре.
  На третьей бутылке я пил из мороженицы, называя её чашей с цикутой, и говорил, что истинная любовь - желание справедливого блага.
  - Какого еще, млять, справедливого блага? - хватался за меня Юра и жутковато вращал зрачками.
  - Ты еще молод, Алкивиад, тебе не понять, - отпихивался я.
  Кончилось тем, что Юра швырялся деньгами и кричал что, купит нас с потрохами. Подошедшей охране, мы стали объяснять, что шумный мужик посторонний и подбивает нас на должностное преступление. Юру потащили к выходу.
  - Мы должны Асклепию петуха! Так отдай же, не забудь! - прокричал я вслед.
  Выпито было достаточно, чтобы душа вышла вон. Нас тоже попросили убираться.
  - Ты себя странно ведешь, что-то случилось? - делая вид, что находится в сознании, с трудом выговорил Беря.
  Только я собрался силами, чтобы ответить, как из оживших динамиков доверительно запел наиприятнейший мужской баритон:
  - Когда уходит женщина, бессмысленны слова. Когда уходит женщина, она всегда права.
  Соленый океан, хлынувший из глаз, протащил сердце под килем, поискромсав его на лоскуты. Рыдания мои долго не знали предела, так я и почил в них бесславным сном.
  
  23
  Один мой друг философ как-то заметил, что деньги должны были бы выглядеть иначе, в виде жидкости, или лучше смазки, чтобы повозка жизни была менее скрипучей. Хорошо бы с этим поспорить, но ведь не с чем.
  - Хоть бы несколько червонцев, - простонал Беря.
  Мы лежали на полу в квартире, где Берю на пару недель приютила его случайная подружка, и через раз дышали. Пустые карманы и никаких воспоминаний о том, где, что и как было ночью. Судя по нашему виду и состоянию, мы прошли путь из глубокой сократовской впадины наверх и обратно. Тяжелое похмелье теперь вдавливало в дно впадины. Я спасался тем, что лежал молчком и сочинял письмо.
  Здравствуй, Валя! Не подумай, что у меня что-то случилось, раз пишу тебе так часто. Как раз наоборот. Для продвижения нашего мероприятия немного не хватает средств. Думаю, они появятся, если добавить еще немного безумия. Хотя даже не столько безумия... В общем, я расскажу тебе одну историю, и ты всё поймешь. Потому что ты умница.
  Удача Пьера Леграна
  Отвратительное настроение мучило Пьера Леграна уже неделю. С той поры как он покинул Дьепп, это был самый жестокий приступ меланхолии. Сколько прошло лет среди островов Карибского моря, а вот такой гадости от судьбы получать не приходилось. На судне ни капли воды, из продуктов только несколько кусков гнилого мяса, но главное - команда, которая разуверилась в везении своего капитана.
  Долгие годы Пьер угробил на то, чтобы обнять судьбу за плечи и разбогатеть. Он был уже не молод, а всё еще гонял на четырехпушечном люггере вокруг Эспаньолы в надежде выпотрошить солидный куш.
  И почему так не везет, сокрушался Пьер Легран. Один уже получили титул баронета, другой стал кавалером ордена подвязки в награду за свои подвиги. А он все еще тощий и вечно голодный морской волк, рыщет и рыщет, забыв что такое покой.
  - Где же везение, черт его раздери! - громко выругался Пьер.
  - Чего? - спросил корабельный хирург Томас Торн.
  Томас был еще более потерянный, чем капитан, на корабль он попал по чистой случайности. Скрываясь от карточных долгов, он столкнулся с Леграном в порту Санта Доминго, и тот спрятал его в трюме до выхода в море.
  - Ничего, - сказал Легран, - еще пара дней и нам крышка. Разорви меня гром!
  Хирург был единственный человек на корабле, кому Пьер доверял полностью.
  Судно, на котором вместе с капитаном Леграном плыли двадцать восемь вооруженных до зубов и обученных всем тонкостям морского грабежа компаньонов, сейчас походило на драный кафтан. Истертое и потрепанное до неузнаваемости, оно само проклинало упрямого капитана, не позволявшего пристать к берегу.
  Во что так упорно верил Пьер Легран, не знали даже корабельные крысы. С каждым днем он урезал паек, выдавая по куску буканьерского мяса и глотку воды. То ли он сошел с ума и ждал смерти, то ли действительно верил в себя.
  День, когда кончилась вода в последней бочке, выдался жаркий, без жалости палило солнце. А кругом соленое море и ни единого паруса.
  В полдень, когда от жары казалось, что до захода солнца никто не доживёт, Пьер Легран тупо смотрел на карты, намечая завтрашний маршрут. Еще от силы день-два и команда поднимет бунт, прирежет его и сбросит в море. В этом капитан не сомневался и спокойно ждал.
  РИСУНОК-4 ---ПЬЕР ЛЕГРАН ---
  - Вижу! Вижу! - вдруг заорал впередсмотрящий. - Корабль!
  Сердце у Леграна екнуло, как в первый раз, когда он понял, что быть свободным моряком ему по вкусу.
  Пьер Легран не спеша вышел на палубу. Целых три испанских галеона гордо двигались своим курсом от Кубы. Чтобы напасть на них, нужно было еще чуть-чуть безумия. Если бы команда еще несколько часов побыла в этом пекле, то к вечеру точно решилась бы на такое отважное самоубийство.
  С голодной тоской в глазах матросы провожали богатую добычу. Она оказалась им не по зубам. Закурив трубку, Пьер Легран спокойно подумал, что сегодня ночью матросы, как пить дать, его прирежут. После такого потрясения им нужно будет пустить пар.
  - Должен быть последний шанс, - неуверенно сказал корабельный хирург, стоявший рядом.
  И тут на горизонте появились еще паруса. Тем же курсом следом за тремя галеонами шел флагманский корабль. Почему он отстал, было не понятно. Скорее всего, потому, что на борту его было не меньше сотни орудий, и он не боялся никого. Так или иначе, но он шел один.
  Пьер сразу понял, что нужно делать. Он приказал нагонять корабль.
  Расчёт был правильный. На борту огромного галеона вряд ли могли даже предположить, что какое-то корыто атакует их. На этой щепке могли только нуждаться в помощи.
  Когда офицерам и капитану, игравшим в просторной каюте галеона в преферанс, доложили о том, что приближающееся судёнышко похожее на пиратское, они как раз выложили на стол по хорошей ставке.
  - Может, зарядить пару орудий, - предложил кто-то из офицеров.
  - Сколько орудий у них? - спросил капитан у пришедшего матроса.
  - Не больше четырех. Да и вид у корабля такой, словно он уже побывал в хорошей переделке.
  - Тогда втащите его на борт, как куль. Ха! Ха! - засмеялся боцман, глядя в свои карты.
  - Узнайте, что им надо, - сказал капитан, - если это англичане, можете пустить их дно без доклада.
  Пьер даже не подбадривал своих матросов, он только объяснил, что нужно делать:
  - Пока будем подплывать к ним, они будут гадать кто мы и что с нами делать. Без оружия в руках мы быстро забираемся на борт. Оружие брать только то, которое можно спрятать и легко достать. Если все офицеры в такую жару сидят на задней палубе в каюте и играют в карты, матросы первые минуты будут в замешательстве. Я с половиной команды захватываю офицеров, боцман с остальными пороховой погреб. На всё про всё у нас столько время, сколько уходит на кружку рома после долгого плавания.
  Люггер Пьера Леграна был уже у самого борта.
  - Эй, вы! - крикнул часовой оборванным безоружным людям похожим на стаю голодных собак. - Кто вы? Чего вам нужно?
  В ответ бродяги полезли на борт да так ловко, что все часовые лишь успели открыть рты от удивления. А закрывали их уже под дулами пистолетов.
  Последним из трюма вылез корабельный хирург. Вообще то, врачам и так запрещалось участвовать в абордаже, но в этот раз Томас избежал драки, исполняя особое поручение Леграна. Капитан приказал сделать в судне пробоины, чтобы не было возможности отступать.
  Когда Пьер Легран во главе своих людей ворвался в каюту, где играли в преферанс, там уже было неспокойно. Боцман отхватил всю ставку и огрызался на первого помощника капитана. По пуле от пиратов получили оба - один в руку, другой в бок.
  - Дьявол на мою душу!!! Что здесь происходит?!! - выругался капитан, прежде чем на его голову обрушился сильный удар рукоятью пистолета.
  Остальным объяснили, что происходит, когда их связали и спустили в трюм. Не прошло и получаса, а судно уже было в полной власти пиратов.
  Выяснив, что галеон ни больше, ни меньше, а флагман "серебряного флота", пираты чуть не сошли с ума от радости. Сокровищ было столько, что на них можно было купить половину испанского флота. Не говоря уже об огромном количестве запасов воды, продовольствия и оружия.
  Это была не просто удача, это был Джек-пот, который выпадает пирату один раз за жизнь. Пьеру Леграну сразу нашлось, что сказать своим людям:
  - Свободные моряки, вы получили то, что хотели! Теперь нет никаких препятствий к той жизни, о которой вы мечтали. Мы можем захватить любой корабль, набрать сколько угодно солдат и захватить какой нам приглянется богатый портовый город. Но можем также купить себе и спокойную размерную жизнь, не зная нужды и забот. В Европе, в Южной Америке, в Индии, где угодно. Что бы мы не выбрали, мы заслужили это. Только отчаянным поступком можно заслужить милость судьбы и уважение товарищей. Ведь было безумием нападать на этот корабль, и если бы мы его не захватили, то так бы и остались храбрыми безумцами. А так мы счастливчики!
  И тут Легран стал палить из пистолетов в воздух. В эйфории никто не обратил внимания на Томаса Торна, который, выслушав капитана, взял немного золота, оружие и провизию, скинул всё это в шлюп, спустил его на воду и, перекрестившись, отчалил.
  РИСУНОК-5 ---ТОМАС ТОРН---
  Вот так вот, Валя, как только мы решим, что нам важнее - результат или само движение к цели, - то и дело сразу будет на мази.
  Досочинив письмо, я поглядел на Берю. Тот смотрел сквозь меня, в его зрачках читалась трудная судьба бродяги.
  
  24
  Вечером я уже сидел в знакомом баре, где ошивался последние три года. Тот же бармен наливал пива в долг, и я радовался за себя и за Берю, которого забрала очередная подружка. Меня мучило легкое чувство стыда, но в целом я был доволен жизнью.
  - Послезавтра уезжаю на море, - сказал бармен, - в гробу я видел эту жару. Буду купаться, пить вино, и наплевать на всё.
  - И правильно, если сам не решишься свалить отсюда, то тебя унесут только сразу в могилу, - поддакивал я.
  Появлению Игорька я обрадовался как приходу лучшего кормчего. Позвал его за свой столик и стал рассказывать, как туго идет идея с кораблем.
  - Кажется, я заигрался с мечтами, а остановиться уже не могу, - сокрушался я, - меня просто несёт куда-то.
  - Знаешь, Хаксли говорил, что каждый должен найти способ жить в этом мире, чтобы не быть его пленником. Жить во времени и не дать захватить себя целиком, - сказал Игорёк. - Может быть, ты нашел именно свой способ, и тебе нечего бояться. Просто будь внимателен к мелочам и осторожен.
  - Слушай, дружище, у меня уже развивается комплекс неполноценности, когда ты начинаешь говорить, - признался я. - В твои годы я все-таки больше думал о выпивке и хорошеньких девочках. А Хаксли вроде спасался кислотой...
  Игорёк недовольно покачал головой.
  - Однажды я подумал, так ли незыблемо стоит Олимп посвященных, - сказал он так, словно однажды подумал о том, что пришла пора пить кефир собственного приготовления, - и сделал вывод, что если хочу попасть туда, начинать нужно прямо сейчас.
  - Если будешь на том олимпе, свистни, как добраться побыстрее, - сказал я и вдруг заметил, что на меня смотрит женщина.
  Она сидела за последним столиком в глубине зала, как все пила пиво и ничуть не смущалась того, что проводит здесь время одна. Женщина была хороша и ухожена, на вид не из тех, что ежедневно ходят на работу. Она могла быть актрисой или танцовщицей, но скорее просто жила за счёт любовника.
  Внимание женщины было не случайным. Я допивал пятую кружку пива, глаза мои блестели как две Собачьих звезды, и случайностей быть не могло.
  
  25
  Любовь - она бурная и грозная, как убийство, говорил один из героев Гамсуна. С ней трудно сторговаться и договориться об отсрочке, она делает свое дело уверенно.
  Последнее время я жил одной только слабой надеждой, что Даша вернётся, и никакая другая женщина не сможет её заменить. В этом было столько боли и слабости, что выход казался близким.
  - Что-то ты грустный какой-то, а? - спросила женщина.
  Мы стояли возле ёё дома и целовались. Это было похоже на то, как целуются плюшевые мишутки.
  - Зайдешь? - спросила женщина.
  Она была замужем, на безымянном пальце блестело обручальное кольцо.
  - А супруг где? В командировке?
  - На работе, он подводник, - улыбнулась женщина.
  - Чем же я лучше подводника? - решив, что она шутит, спросил я.
  Женщина нежно провела ладонью по моей небритой щеке.
  - Ты похож на Ивэна Макгрегора, - повторила женщина. Первый раз она так сказала, когда мы познакомились в баре. - Он мой любимый актёр.
  Женское внимание мне льстило, только если женщина хотела взять ровно столько, сколько я мог ей дать. Как Ивэн я не имел ничего, да и похожим на него мог показаться только после основательной порции алкоголя.
  - Послушай, у тебя найдется что-нибудь крепкое? - спросил я у женщины, глядя на входную дверь её дома.
  - Муж пьет ром, - кивнула женщина.
  В доме мне быстро удалось её заболтать. Она оказалась такой же пьяницей, как и я. Муж её и правда служил во флоте, дом в три уровня походил на полубак и квартердек с кают-компанией и нактоузом. Подводник был мужик хоть куда, помимо жены содержал еще двух любовниц. Хоть это и говорила его жена, можно было не сомневаться.
  - Ты не представляешь, - твердил я, пока мы разбирались с запасами её мужа, - как это здорово, что ты живешь с моряком. Настоящая жизнь в воде, там свободно и чисто, рыба всегда свежая есть. А земля только несёт бремя разрозненных знаний, которые ушли под воду. Если бы дельфины могли говорить, если бы этруски и баски помнили, кто их предки, мы бы не ковырялись здесь. Я тебе так скажу, дорогая, мне глубоко наплевать на то, что творится на этой земле, тем более, что я не чувствую, что мы на земле. Тонны воды давят на моё темя, прошлое и будущее этого мира сокрыто водой. Ты прекрасна, но ты не знаешь, кому ты обязана своей красотой. Твоему мужу моряку, который делится с тобой энергией воды. Будьте красивы и здоровы как вода, говорили древние! Вот только плохо если тебе приснится моряк... Вообще то, сон о моряках обещает долгое и увлекательное путешествие. Но вот, если моряк приснился девушке, то это значит, что ей грозит разрыв с возлюбленным по причине легкомысленного флирта. Ха-ха! Еще хуже если девушка сама увидит себя во сне моряком, это предвещает, что в реальной жизни она не сможет отказать себе в удовольствии совершить какую-то неприличную для девушки проказу и тем самым рискует потерять верного друга. Ха-ха! Тебе не снилось что-нибудь подобное накануне? А, сестричка?
  Я еще долго бы не затыкался, если бы не заметил, что женщина уснула, уткнувшись носом в подушку. Она посапывала как заигравшийся ребенок.
  Почему-то было грустно наблюдать чью-то безмятежность. Я дотянулся до радиоприемника и включил его негромко. В темноте запел уставший голос раскусившего жизнь мужика:
  - Ты спишь и не знаешь, что над нами километры воды, и что над нами бьют хвостами киты, и кислорода не хватит на двоих, я лежу в темноте...
  Ничего удивительного, сказал себе я, сливая в бокал остатки рома, ведь не один же я такой догадливый.
  
  26
  Кто я такой? Почему моя мечта о море как инстинкт самосохранения, и мне не надо выбирать судьбу, она меня уже выбрала? Как я попал в этот мир, с которым у меня так мало общего? Моя голова раскалывалась от этих вопросов. Я открыл глаза.
  - Кто ты такой?! - кричала надо мной женщина.
  - Хорошо же ты вчера набралась...
  - Кто ты такой?! Как ты сюда попал?!! - женщина стучала кулачками по моей голове.
  Мне встречались такие пьянчужки и раньше, они ни черта не помнят после двух кружек пива. Сказать было нечего. К тому же, с опухшей рожей, я не очень то походил на Ивэна Макгрегора.
  - Осенью двухтысячного года мы плавали с твоим мужем на Аляску, - попытался я хоть как-то выкрутиться.
  - Держись от меня подальше, прохвост!! - хлестала меня женщина.
  - Это недоразумение, я не...
  Наверняка женщина по утрам глотала какие-то таблетки, другого объяснения её безумию не было. Я не сказал и десятка слов, как она вытолкала меня с черного хода.
  На улице я никак не мог придти в себя. Мутило так, словно я сменял свои внутренности на гнилую рыбью требуху. Через квартал меня вытошнило от вони. У мусорного бака копошился старик, я сразу узнал его, этого безумца, испившего эликсир молодости. Старик тоже признал меня, он так и сказал, отрываясь от находок:
  - Я знаю, кто ты такой, ты тот парень, которому эликсир молодости отшиб мозги.
  - Точно, а ты тот самый старикан, которого эликсир чуть не вогнал в могилу. Ты единственный, кто помнит хозяина.
  - Твоя половина у меня, - сказал старик.
  - Это много? Хватит на пару бутылок пива?
  Старик сделал жест, показывающий, что он хочет обнять мир.
  
  27
  Много разных встреч, случайных или предполагаемых, происходит с человеком. Но, в итоге оказывается, что их было всего две-три, после которых жизнь по-настоящему изменилась.
  Старик подбрасывал в костер обломки мебели, мы сидели под обрывом у реки и жарили на кленовых ветках дешевые сосиски, как заправские бродяги. Пиво тоже было самое дешевое, но его было много.
  - Все кругом говорят, что человек теряет связь с природой. Он хочет жить долго, чуть ли не вечно, но делает всё наоборот. Что значит быть свободным? Это значит быть живым. Скажи мне, можно ли быть свободным за чужой счёт. Вот я не хочу быть свободным за твой счёт и отдам тебе половину. Но я хочу увидеть, что будет с теми, кто продал свою душу за унитаз из слоновой кости. С теми, кто похоронил себя на мягком диване перед телевизором. Когда-то я работал контролером на железной дороге, видел разных людей, многие из них умерли, не дожив до пятидесяти. Мертвыми они ездили на работу и сидели на своих местах с такими лицами, словно мир за окном полит нечистотами. По-настоящему живых людей я встретил мало...
  Мне было смешно его слушать, я ничего не понимал, но развлекался от мысли, что жизнь ведёт себя так паскудно. Мне казалась, что это последняя вечеринка в моей жизни, ниже опускаться было некуда.
  - О какой половине ты всё время твердишь, старик? - вклинившись в паузу, улыбнулся я и открыл по третьей бутылке себе и старику.
  - У меня не было детей, я прожил одинокую жизнь, - продолжал он, глядя на гаснущее пламя, - сейчас я ни о чем не жалею, но было время, когда мне казалось, что жизнь несправедлива со мной. Теперь то я знаю, каждый получает то, что способен вынести отсюда. Здесь не даётся ничего лишнего. Сначала меня преследовал огонь. Бродягой я стал, потому что сгорел мой дом вместе с женой. Я потерял последнее, когда сгорел дом хозяина, где я находил приют эти три года. Теперь меня преследует вода, каждую ночь мне снится бушующий океан.
  Сосиски были готовы. Жара стояла такая, что я разделся и осторожно окунулся у берега. Левее в метрах двадцати он был замусорен, как после глобальной катастрофы, из песка торчали ржавые обломки какой-то техники, колеса и гнутая металлическая дверь. Когда я вылез, у костра лежал старый кожаный чемодан, похожий на подстреленного сотню лет назад опоссума.
  - Половина твоя, - сказал старик и открыл чемодан.
  Сначала я не поверил в то, что увидел. Пока не наклонился и не пощупал. Это были деньги. Разрази меня гром, это был "уазик".
  
  28
  В баре было душно как в гробу, кондиционеры не работали, вместо знакомого бармена посетителей обслуживала выпендрежная красотка предбальзаковского возраста.
  - Уехал? - спросил я о ёё предшественнике.
  Она молча кивнула.
  - На море?
  Она кивнула точно также, как в первый раз.
  - А с кондиционерами чего?
  Она лишь пожала плечами.
  - Два пива. Пиво то хоть холодное?
  - Холодное.
  - Чего такая неразговорчивая, малышка?
  Малышка посмотрела на меня так, что я вспотел лишний раз и поскорее убрался в дальний угол. А как она еще могла на меня посмотреть? Видела она меня в первый раз, а после вчерашних посиделок со стариком я был похож на человека, который поставил на себе жирный крест.
  В бар я заявился прямо со стариковских владений под обрывом. Мне не терпелось увидеть Игорька и рассказать о кожаном чемодане. Сотовой связью парень пользовался крайне редко, из принципа, он считал, что телефон ущемляет его свободу. Дома он не засиживался, телевизор не смотрел, не пил, не курил и, вообще, его единственным необъяснимым грешком было засиживаться допоздна в этом баре со мной и Рыжим.
  Я ждал. Пиво выходило сразу вместе с потом и стекало до трусов, поэтому, чтобы не чувствовать неловкость, приходилось прибегать к парадоксу и глотать его еще больше. Когда Игорёк постучал по моему плечу, у меня было готово с десяток мелких шуток по этому поводу.
  - Если ты хочешь спросить, каким стилем я плыву последнюю четверть часа, - отставил я пустую кружку, - то я отвечу тебе. Утопи мою голову, вот как называется этот стиль, черт его подери.
  - Это что еще за мамлеевщина? Никак запой продолжается?
  - Подожди ворчать, Игорёк. Сейчас ты поймешь, что значит стоять на пороге новой жизни. Про всю свою математику позабудешь.
  Пока я рассказывал о том, как неожиданно и странно обзавелся деньжатами, Игорёк не произнес ни слова. Единственным признаком его удивления была похожая на альбатроса складка над переносицей.
  - Ты совсем мокрый, пойдем на улицу, - сказал он, когда я закончил рассказ.
  Мы вышли на свежий воздух, хотя таковым его можно было назвать только относительно того, что творилось в баре.
  - Знаешь, Игорёк, после того как увидел эту кучу денег, а там точно было несколько сотен тысяч рублей, меня как озарило, - не затыкался я. - Я понял, что ничего не надо бояться в жизни. Не надо опасаться того, что оказался во власти каких-то ложных идей, что твои мечты всего лишь блеф по отношению к самому себе, чтобы хоть как-то оправдаться за свою никчемную жизнь. Главное ничего не бояться, ни жизни, ни смерти, это и есть наша свобода. В любом случае нас не отпустят отсюда, основательно не истрепав.
  Игорёк сделался задумчивым. Тут из бара вывалился кто-то из завсегдатаев и крикнул:
  - Адьес! Амигос!
  - Читал "Обитаемый остров" Стругацких? - спросил Игорёк.
  - Я? Нет, а чего там?
  - Ну, ты даешь, уже и фильм снимают, - покачал головой Игорёк. - В книге описан мир наизнанку, и тамошнее общеупотребительное ругательство "массаракш" тоже дословно означает "мир наизнанку". Обитатели этого мира полагали, что живут на единственном обитаемом острове, как на внутренней поверхности огромного пузыря, на бесконечной тверди, заполнившей остальную Вселенную, а самом деле жили на одной из планет как Земля. Суть в том, что они, и правда, жили наизнанку. Ими манипулировали с помощью излучателей, миллионы зомбированных рабов исполняли чужие команды, подчиняясь лжи как внутреннему позыву. Книга-то, в принципе, про нас. Ты же понимаешь, что это мы здесь на самом дне океана лжи живём наизнанку, и нас имеют, как хотят. Жить по-настоящему здесь могут только свободные люди, которых физически корежит от участия во всеобщем надувательстве. Они не способны долго играть в мертвецов. Можно назвать их и моряками, это будет недалеко от истины. Ты ведь поэтому горишь идеей уйти в плавание, я правильно тебя понял? Хм, кстати, в книге еще были мертвые моряки на белых субмаринах. Тебя бы это позабавило, ха-ха, в общем, почитай.
  - Почитаем. Будет время. Ты едешь с нами?
  Игорёк выдержал достойную паузу и проговорил так, словно его слова должны лечь в основу удивительной легенды:
  - А что мне остаётся, массаракш!
  Глаза Игорька блестели разбойничьим огоньком. Справа от нас по проспекту с воем промчались пожарные машины. Город стягивал свою горячую удавку.
  
  29
  Сразу после завтрака я пошел навестить старика. Купил ему приличную вельветовую куртку, джинсы, крепкую обувь и темные очки. В таком прикиде он должен был быть похожим на рок-звезду на пенсии, на наконец -то отошедшего от дел Кита Ричардса. Старик поплывёт с нами, решил я.
  Место, где я проводил время у старика за уничтожением дешевого пива и сосисок, я узнал только по большой техногенной мусорке, высмотрев её с обрыва. Старик жил в землянке, вырытой в глиняной части склона, он замаскировал своё жилье так, что я с трудом нашел его. Старика в его норе не было. Интуиция подсказывала, что он где-то рядом.
  Я вышел к воде и крикнул:
  - Эй, ты где, старик?! Это я!
  Присев у воды на корточки, я закурил, пустил щепку и вдруг услышал слабый стон. Приглядевшись, я понял, что лежавшая в стороне куча, которую я принял за ворох водорослей, и была стариком.
  Я подбежал к нему. Старик лежал у самой воды как потерявший силы Посейдон, его седые космы зловеще разметались в стороны.
  - Что случилось, старик?
  - Крысы, - прохрипел старик, - меня покусали крысы. Они напали на меня ночью, когда я решил собрать вещи и убраться отсюда. Они почувствовали, что я ухожу навсегда, и посчитали меня предателем.
  Я попытался его поднять, приговаривая:
  - Ерунда, сейчас мы доберемся до больницы, там тебе сделают какой-нибудь укол, и всё будет в порядке. Мы еще сами покусаем этих крыс.
  - Не надо, не трогай меня, я умираю... Я должен умереть здесь, а не по дороге к врачам.
  Я его не слушал.
  - Оставь меня, - громко потребовал старик.
  Подул сильный ветер, и я послушался, лишь сказав:
  - Но ведь я принёс тебе одежду, я думал, что мы поплывем вместе.
  Старик осторожно взял меня за руку, словно умирающим был я, и твердо проговорил:
  - Я отправляюсь один и прямо сейчас. А тебе оставаться здесь, чтобы на своей шкуре познать человека, доползти последний его путь по этой земле. Помнишь, как говорил хозяин о том, что человек легким станет, своим легким зонтом в воздух себя подымет, говорить не будет и будет везде. Ты должен дожить до этого, помни. А сейчас дай мне воды, внутри всё пересохло.
  Легкий электрический разряд прошел через меня. Когда я принес старику воды, он был уже мертв. Его глаза смотрели в небо, я поднял голову и увидел облако похожее на пузатый парусник. Оно продолжало добродушно раздуваться, пока не рассыпалось на белые лоскуты.
  
  30
  Выбирать УАЗ мы поехали втроем. Хотя Макс и просил ему не мешать, Игорёк и я ходили за ним по пятам. В технике не смыслили ни я, ни юнга, поэтому со своими наивными комментариями нам лучше было бы держаться в сторонке. Наш боцман-механик хорошо знал, что делал. В автосалоне среди новеньких машин он смотрелся как Геркулес в вычищенной до блеска авгиевой конюшне.
  Макс сам отвечал на все задаваемые менеджером вопросы, а мы с Игорьком с умным видом глазели по сторонам. Меня спросили только один раз: мол, какого цвета мы хотим транспорт.
  - Не бывает ли желтого? - поинтересовался я.
  Продавец с сожалеющим видом лишь развел руками. В разговоре с Максом он несколько раз с чувством произнес "злокозненный му" и радостно засмеялся.
  Связи и умение Макса, наши деньги, которых после смерти старика стало в два раза больше, помогли нам за день оформить документы и к пяти часам вечера мы стали обладателями отличной четырехколесной субмарины болотного цвета.
  - А злокозненный Му это кто? - спросил я, когда нас оставили наедине с нашим новым железным другом.
  - Некоторые водилы так называют УАЗ, потому что четыреста девятая резина на шоссе гудит характерно: "м-у-у-у", - объяснил Макс, что-то прикручивая.
  - Муу, - повторил я, стараясь изобразить гудение.
  - Между прочим, некоторые исследователи считаю, что прародительницей всех цивилизаций была страна Му, располагавшаяся в Индийском океане, - встрял Игорёк. - Му означает "родина".
  Макс покачал головой.
  - Не верите! Еще Шлиман прочитал на древнем тибетском свитке, что звезда Баль упала туда, где сейчас только небо и море, и семь городов страны Му с золотыми вратами и прозрачными храмами исчезли в потоках воды, огня и дыма. О том же говорит и манускрипт майя, известный как "Кодекс Кортеса".
  - Ты это о чем? - не понял Макс, удовлетворенно разглядывая свою работу.
  - Да, ладно тебе Игорёк, успокойся, - похлопал я парня по плечу, - ты еще группу "Звуки Му" вспомни. Мол, это звуки родины.
  - Тогда можно я впереди сяду? - подумав, спросил Игорёк.
  - Садись, - согласился я, прикидывая, где же логика.
  - Ну, вот теперь я настоящий моряк в седле, - как только мы тронулись, радостно похлопал ладошкой по кожаному сиденью Игорёк.
  - Мне знакомый один рассказывал, - начал Макс, выруливая на оживленный проспект, - во времена СССР едет по Берлину наша "буханка", дребезжит и виляет, и вдруг заглохла прямо возле пивнушки ихней. А там жирные бюргеры пьют пиво и жрут колбаски, увидели они это, ну и давай потешаться над нашей "буханкой". Тут вылезает из кабины пьяный прапор, с матюгами открыл бензобак и обильно туда помочился. После этого кое-как вполз обратно и начал заводить. Немцы аж все повставали с открытыми ртами. Со второй попытки "буханка" завелась и уехала под охеревшими взглядами гансов.
  - Это как?! - удивился Игорёк. - Как он поехал?!
  - Да как-как, - усмехнулся Макс, выдерживая паузу, - бензобаки переключил и поехал.
  Игорёк смеялся так, что собаки, копошившиеся у мусорных баков, мимо которых проезжал наш УАЗ, долго лаяли вслед.
  
  31
  Многие великие и достойные дела были забыты по причине бега времени и гибели людей. Что уж говорить о нас, не свершивших ничего великого. Самое великое, на что я сподобился к тридцати трем годам - купить УАЗ и собрать команду. Впрочем, для меня и этого было немало.
  Сначала мы хотели встретиться в знакомом баре, но кондиционеры там так и не починили, и мы сошлись на набережной речного вокзала. Игорёк и я пришли первыми, потом появился подвыпивший Беря с баклагой разливного пива. Макс подкатил на УАЗе последним.
  - Это что же мы теперь на колесах, - удивился Беря, еще не видевший наше приобретение. - Чудо свершилось! У нас свой корабль! А это, я так понимаю, вся наша команда?
  - В горах нас ждет Лёнька Голодный.
  - Понятно. Значит, едем в горы. А дальше куда? Цель то у нас есть какая-нибудь, или куда нелегкая занесет?
  - Посмотрим, Беря. Пока прикинем, каково это жить на колесах. А потом, может, и в кругосветку рванем.
  - Так давайте прямо отсюда и рванем, - убеждал Беря, - не бойся, не сломаемся.
  - После того как я по частям перебрал эту машину, она не сломается до самого Владивостока, - уверенно заявил Макс.
  - Да я имел в виду, что мы не сломаемся.
  Игорёк поднял с земли щепку, повертел её в руках, переломил и бросил в воду. Глядя на то, как сломанную щепку закручивает волной, он задумчиво произнес:
  - Помните, у Тарковского сталкер говорит о том, что слабость велика, а сила ничтожна. Что гибкость и слабость, это свежесть бытия, а черствость и сила - спутники смерти. То, что отвердело, никогда не победит. Я сейчас подумал о том, что человек не может быть не гибким, пока живёт дорогой, морем, своей мечтой. И море - оно может быть во всем, и в музыке, и в словах, и в наших мечтах. Согласитесь, разве не так?
  - Согласимся, - сказал Беря, доставая пластиковые стаканы под пиво. - И даже выпьем за это.
  Поглаживая теплые зеленые борта, я почему-то вспомнил о старике, как он неторопливо поплыл после того, как я стащил его в реку. Я попытался стряхнуть наваждение, но оно стояло перед глазами, пока на набережную ни въехал повидавший жизнь "Опель".
  Из окна выглядывал Веселый. За рулем сидела его жена, а Веселый развалился рядом с банкой пива и скалился, словно в кругосветное путешествие отправлялись не мы, а он.
  - Ну что, чувак! - полез он ко мне обниматься, выбравшись из машины. - Вижу, ты время зря не терял!
  - Нет-нет, я потерял всё время, которое у меня имелось, я теперь вечный моряк. Можешь прикоснуться ко мне, и твои руки долго не покроются тленом.
  - Что ты такое несешь, чувак?!
  - Просто мне интересно, почему ты не с нами.
  - Я с вами, чувак. Но я женат, и этим много сказано.
  - Я не в претензии, у тебя прекрасная жена, она похожа на русалку. Рано или поздно она утянет тебя на дно моря.
  Мы пили пиво, наблюдая за прогулочными речными трамвайчиками и катерами. Люди возвращались с дач, с прогулок, они не могли покинуть город надолго. Они вдохнули в него жизнь, и оказались в его плену. Что ж, в каждом городе довольно сносно, даже если искать что-то вроде питьевого золота или философского камня. Если смотреть на жизнь с цинизмом и снисходительностью, здесь всегда найдется твое место и твое время.
  Вот только город очень быстро лишает человека гибкости, и только тот, кто не несет на себе печать его твердых законов, может обрести спасительную слабость.
  
  32
  В движении зачастую столько превосходства над покоем, что хочется быть стрелой или парусом. Превосходство не в суете и не в бултыхании, а именно в движении, когда ты не часть броуновского безумия, а намагничен целью.
  Наш УАЗ неспешно катил через город. Последние приготовления были столь приятны, что торопиться не имело смысла. Выезд назначили на следующее утро. И завершение экипировки было лучшим способом попрощаться с городом, не смотря на то, что вечера по-прежнему стояли жаркие, иссушающие до удушья.
  Пока мы задержались на светофоре, я наблюдал за людьми, шедшими по привычным делам, и невольно ощущал превосходство. Когда мое благодушие достигло вершины, и я был готов запеть, тут я увидел жену.
  - Даша! - чуть было не воскликнул я.
  Она стояла лицом к лицу с парнем, похожим на подзагулявшего жиголо. Он что-то оживленно говорил. Потом нежно взял Дашу за руку и увлёк в кофейню. Она покорно пошла, чуть склонив голову и улыбаясь, что означало - она очень счастлива. Петь мне расхотелось.
  Мы проехали через большой мост. Сверху я увидел, как два скоростных катера гонялись друг за другом. Вернее белый катер шел прямо, рассекая реку посередине, а второй синий кружил вокруг него, заходил то слева, то справа. В воде отражалось заходящее солнце, делая реку немного кровавой.
  - Остановимся здесь, - предложил Макс, только мы проехали набережную, - вон магазин автозапчастей, надо купить кое-что в дорогу.
  Мы стояли в квартале от знакомого бара, где сегодня должна была выступать Валя. С боцманом я условился встретиться у машины через час.
  В темных очках и вельветовой куртке, которые покупались старику, я прошел к стойке и заказал "любой" сок. Мне налили гранатовый. На сцене завершала саунд-чек рок-группа. Валя стояла среди музыкантов, в руках у неё вместо флейты был саксофон, на вид потертый, видавший жизнь Weltclang перламутровой отделки и с золоченым раструбом. Обхватив инструмент, Валя смотрела куда-то вверх, словно вместо потолка перед ней распахнулись небеса. Вдруг она перевела взгляд на меня, я судорожно сглотнул почти весь сок, расплескав остатки на новый пиджак, и с деланным спокойствием под звуки саксофона двинулся обратно.
  На выходе я споткнулся о порог и чуть не упал плашмя, успев упереться руками о тротуар. И вдруг понял, что больше никогда не войду в этот бар.
  
  33
  Мало кто помнит, что из провианта брали с собой в плавание морские бродяги. А перечень привычных продуктов, грузившихся в трюмы, был нехитрый: бочки с пресной водой, мука, рис, сыр, солонина. Быстро портящиеся мясо и рыба сильно просаливали и клали в пивной рассол, предохраняя так на месяц-другой продукты от гниения. Обязательно брали в большом количестве лимоны против цинги и рахита, и дикие яблоки от анемии.
  Да, насчёт выпивки. Тоннами грузили вино, бренди и ром. Ром моряки предпочитали пить в чистом виде. Хотя находились и любители смешивать коктейли наподобие "Объятий дьявола": ром с бренди, соком лимона и специями - корицей, гвоздикой и сушеными травами. Напиток валил с ног самых крепких парней. Но на большинстве кораблей пьянство во время плавания каралось, и чаще ром служил обезболивающим и ободряющим средством. Судовой врач всегда держал его под рукой.
  Из всего перечисленного мы сложили в трюм нашего сверкающего новыми бортами трекатра пять литров вина, несколько головок сыра и чеснока, фунт сухарей и три кило зеленых яблок. В нескольких километрах от города УАЗ пристал к обочине, команда решила выпить по глотку за хороший ход. Утро выдалось на редкость погожее, завораживая небом цвета безмятежной морской волны. В такое утро кажется, что в жизни невозможно разочароваться.
  Макс сидел за рулём, дымил сигаретой и чему-то улыбался. Игорёк пригубил вина и подмигнул мне:
  - Знаешь предсказание Нострадамуса на этот год?
  - Смеешься? К чему оно мне? А что? Что-то интересное?
  - Временны все, и следа не оставят, но знатный отступит, бродяге победа.
  - И чего это значит?
  - Ничего особого. Просто пришло время сбываться чему-то менее важному, но необходимому. Даешь поворот винта!
  - В смысле поворот винта?
  - Запускаем ход корабля!
  - Хэх, а я уж другое подумал... Ты же рассказывал, что во времена инквизиции поворотом винта называли пытку, когда на голову жертве надевали обруч и медленно затягивали его винтом.
  - Типун тебе на язык, - засмеялся Игорёк, - теперь надо думать только хорошее. Иначе далеко не уедем.
  Похмелившийся с утра Беря махал рукой проезжавшему огромному автобусу с молодыми спортсменками на борту:
  - Девчонки! У нас одна дорога! Мы в одной лодке! Я люблю вас!
  Спортсменки смеялись и махали ему в ответ. Я подрезал сыра и разлил еще по стаканчику.
  - За удачное плавание!
  - За семь футов под килем! - поддержал Игорёк.
  Мы с чувством осушили стаканы.
  - Ну что, по местам, - предложил я. - Или, может, есть вопросы?
  - У матросов нет вопросов, - сообщил довольный Беря.
  Гм, у матросов нет вопросов - каждый сам себе вопрос. Хотя один вопросик на всех найдется: где же завтра придется проснуться - на суше, на море или на дне моря.
  РИСУНОК-6 ---БЕРЯ---
  
  
  Часть вторая
  кораблекрушение
  
  1
  Глядеть на солнце было приятно, оно задумчиво сидело на верхушке горы. Мы же расположились на гребне поменьше и смотрели то на солнце, то на темнеющую внизу землю, похожую на океан. Тени от гор накатывали в ущелье точно прилив.
  Внизу стоял наш УАЗ. Там же сновали фигурки археологов, искавших столицу тюрков. Археологи мне казались матросами, не успевшими откапать свой сакральный корабль, и я с сожалением думал об их неудаче как о собственной.
  - Эге-ге-гей! - донесся оттуда еле слышный крик Лёньки Голодного, мокрый блестящий он выбирался из горной речки.
  Поджарой фигурой Голодный походил на короля хариусов, выскочившего из воды показать, на что он способен.
  - Эге-ге-гей! - прокричал я в ответ.
  - Вон там находится известное Яломанское городище, - рассказывал Игорёк, указывая на археологов. - Слева от тракта стояла крепость, контролировавшая дорогу. Видишь на склоне горы справа большую как бы выложенную из камня букву Z? Это остатки древнего торгового пути. Конечно, не Великого шелкового, но тоже когда-то довольно оживленного. Поселение, раскинувшееся здесь в те времена, поднималось вверх по реке на несколько километров.
  - Может, на пляж сходим, - предложил я.
  Солнце так пропитало воздух, что его можно было класть на язык как патоку. И слова в нем вязли как мухи.
  - Кладбище древних тюрков было найдено за деревней, - увлеченно вещал Игорек. - А до первого тюркского каганата, образовавшегося в шестом веке, здесь хозяйничали скифы...
  - Игорёк, пока солнце не закатилось, пойдем купаться, - не отставал я.
  Игорёк опустил руку, служившую указкой, и скорчил печально-страдальческую мину, давая понять, что безнадежно опередил в развитии всю нашу команду.
  - История загоняет людей в землю, это навевает тоску, - вырвалось у меня.
  Игорёк завел глаза к небу на такую глупость. Он любил историю, он любил разные науки, он вообще не понимал, как люди могут быть такими пустоголовыми.
  Мы спустились в ущелье, прошли мимо Яломанского городища, мимо группы туристов, озиравшихся по сторонам, словно им чудились призраки тюрков. Мимо рыжих жующих коров, сгрудившихся у тракта как одуревшие от однообразной жизни домохозяйки. И вышли на песчаный берег Катуни, убегавшей вольно, широко и стремительно меж задумавшихся над своей неподвижностью гор.
  
  2
  Честнее, чем река, дороги нет. По течению она свободна от тупиков, она стремится к морю. А там есть всё. Морская душа знает правду - жизнь на суше вообще не жизнь. Когда-то из чувства превосходства жизнь двинулась с моря на землю, которая в отличие от воды менее податлива и чувствительна. Теперь эта жизнь зашла в тупик.
  В устье Большого Яломана, нашедшего Катунь в живописном точно для подарочной открытки месте под Чуйским трактом, жизнь пока еще крепко держалась за живую воду двух горных рек.
  Солнце почти закатилось за хребет и люди покидали пляж. Мы разделись до гола и залезли в Катунь. Вода была ледяная, но после первых нырков казалось, что купаешься в огне. Животом чувствовалось, как пламя сжигает мусор, накопившийся внутри.
  - На прошлой неделе здесь один чудик чуть не утонул, - сообщил подошедший Голодный. - Спьяну по геройски занырнул метра на четыре, его сразу течением и подхватило. Хорошо повезло, да и силенок хватило, смог он кое-как выгрести к устью Яломана. Вынесло его вон к тому мыску. Прозвище у него забавное было, то ли Кочегар, то ли Повар...
  - Кому суждено сгореть, тот не утонет, - крикнул Игорек, разворачиваясь к берегу. - А, кстати, где Беря? Что-то его с обеда не видно.
  - На островке с томскими буддистами пьет ром, - указал Голодный в сторону Большого Яломана, где короткий и узкий рукав реки огибал подобие острова. - Они там уже неделю стоят. Привезли с собой три ящика водки, а сегодня она у них закончилась. Поехали они в Иню. В первом же магазине обнаружили "Капитана Моргана" по совершенно расслабляющей цене. Только буддисты вернулись с добычей, как Беря лошадку им привел, которую с утра взял покататься у Байкала.
  - Как это у Байкала? - даже перестав плескаться, удивился Игорек.
  - Байкалом зовут алтайца. Почему родители дали ему при рождении такое странное имя, я не знаю. Зато знаю алтайку, она по паспорту Сайра. Её отцу понравилось название на банке и вкус консервы.
  - Бред какой-то! - засмеялся Игорек и окунулся с головой.
  - А томские оценили Берин цыганский подход к делу. Потчуют его так, словно открывают курсы конокрадов, - продолжал Голодный. - Я сейчас шел сюда, видел как Беря кричал что-то типа "Рома и ссы рома" и приплясывал вокруг молоденьких буддисток.
  Мы выбрались на берег. По телу пробегали приятные судороги, точно органы внутри всполошились и занимали надлежащие им места.
  - Так по чем ром то? - первым делом спросил я.
  - По четыреста рублей за литр, но было всего три бутылки.
  - Н-да, не успели...
  Голодный пожал плечами.
  - Лёнька, а куда здесь можно поехать, чтобы увидеть много интересного в одном месте? - спросил я.
  - Поехали на Эл-Ойын, - сразу предложил Голодный.
  - На куда?
  - На алтайский народный праздник, одно из главных здешних развлечений. Проводят его раз в два года. Эл означает народ, ойын - праздник. Вот. И Яломан вовсе не Яломан, а Эл-Аман, - Голодный любовно окинул взглядом окрестности, - то есть здравый народ. Ясно?
  - Ясно, - неуверенно кивнул я. - Что же мы будем делать на таком популярном народном празднике? Там, поди, одни аборигены собираются. Они с нас скальпы не потянутся снимать? - интересовался я, пытаясь запрыгнуть в джинсы.
  Выбежав откуда-то из кустов, к нашей компании присоединился пёс Голодного, отличный малый по кличке Мойло, похожий на добродушного лохматого волка. Он обнюхал каждого и, высунув язык, улегся рядом, давая понять, что чертовски рад и будет охранять наши скальпы.
  - Насколько я знаю, как таковых алтайцев нет, - встрял Игорёк. - Есть остатки разных народностей и племен, теленгиты, майманы, кумандинцы и еще другие. Они не похожи друг на друга от строения черепов до нравов. Через эти земли прошло столько людских потоков, столько смешалось, но их объединяет одна древняя кровь матери-волчицы.
  - Какой еще волчицы?
  - Прародительницы тюрков.
  - И ты в это веришь? - заинтересовался Голодный.
  Игорёк неопределенно пожал плечами.
  - А еще, как мне известно, их объединяет любовь к огненной воде, - гнул я своё, - сколько еще через это дело крови смешается.
  - Отличный шанс чтобы славно провести время, - кивнул Голодный, почесывая Мойло за ухом.
  - А когда?
  - Завтра с утра начнется заезд на праздничную поляну. Вот там то тебе и будет, как по заказу, много интересного в одном месте.
  - А что будет то?
  - Ну как что. Национальные состязания, развлечения типа поднятия камня, лазания на кедр и игры с плеткой, обычаи там всякие. Театрализованные представления покажут из жизни тюркского Алтая, а под конец будет салют. Наверняка, грандиозный. Ведь праздник в честь двухсот пятидесятилетия объединения России и Алтая, так что денег на салют не пожалели.
  - Может, тогда сегодня в ночь поедем?
  - Можно и в ночь. Только через перевал машину я поведу.
  По остывающему песку мы возвращалась в лагерь к ухоженной Максом машине, поблескивавшей как флагманский крейсер. На берегу жгли костры, готовили харчи, пели песни, и никто не задумывался над тем, за что ему такое счастье, эти мгновения незамутненной жизни что-то делать среди неописуемых красот. Дополняя мифическую картину, в небе над лагерем парил беркут, внимательно высматривая, чем бы поживиться.
  
  3
  Теперь немногие странствуют, стаптывая ноги в лохмотья, теперь полно разных комфортных средств передвижения. Оно и к лучшему. По крайне мере, можно предположить, что на этом дело не остановится. И дальше будет еще что-нибудь непредсказуемое.
  Пока парни собирали вещи в дорогу, я перечитал письмо, написанное накануне вечером при свете мерцающей лампы, работавшей лишь с дозволения Голодного от переносного генератора:
  "Здравствуй, Валя! Вот уже третий день мы живём на Яломане. Удивительное место! Долгая дорога сюда только укрепила во мне желание держаться подальше от города. Для меня теперь город как пустыня, там мне не утолить моей жажды.
  В юности я считал себя вагантом, бродячим поэтом, способным менять мир. Мне не сиделось на месте, и я пользовался любым случаем куда-нибудь отправиться. Даже взрослея, я смотрел на себя как на крепкий башмак, которому одна радость - дорога. Сейчас, когда вода готовится покрыть землю, я всё воспринимаю иначе. Мир изменится и не по нашей воле, вернее мы сыграем в этом свою незначительную роль.
  А вот здесь мало что изменилось за тысячи лет. Главная дорога - Чуйский тракт - тот же Великий шелковый путь. Только раньше по нему шли караваны верблюдов, а сейчас вереницы грузовиков и автобусов. Вокруг же прежние стены гор, дикие ущелья и долины. Но самое главное, что люди здесь, как и прежде поклоняются природе. Природа здесь властвует. И по большому счету для всех, кто вырвался из города, поездка сюда скорее паломничество, чем туризм.
  И сразу как-то ясно понимаешь, почему эти места называли и называют центром мира. Не скажу, что я верю во что-то такое, но если и есть некая шамбала, то, конечно, она затаилась где-то здесь. Иного места, где горы и реки так прекрасно преображают мир, и где это прекрасное живет в истине, трудно представить. Здешние виды наполняют сердце каким-то детским восторгом и чистотой. Иных впечатлений, кажется, и не надо.
  Да и команда пребывает в приятном расположении духа от нашего путешествия. Только боцман всё еще сомневается, что поступил правильно, связавшись с нами. Мы все разные. Кое-кого особо радует, что похмелья в горах похоже нет, а кого-то, что свободу здесь можно вдыхать как амбру".
  РИСУНОК-7 ---ЭКИПАЖ---
  На письмо легла тень. Рядом стоял расписной Беря, он блестел довольными, ставшими птичьими глазками и благоухал хорошей выпивкой. Он не говорил, а точно пел. В горле у него журчала ручей:
  - Когда едем на праздник, дружище?
  - Скоро. А все уже готовы?
  - Почти готовы... Сейчас Голодный бубны соберет.
  Голодный ладил бубны чуть ли не в промышленных масштабах, на что собственно и жил. Горы воспитали Голодного на индейский лад, и он не переставал удивлять своей ловкостью всех знававших его в городе.
  - Ты в порядке, Берь?
  - В полном порядке.
  - Много выпил?
  - Так себе выпил... Могу еще.
  - Ладно, ты иди, а я сейчас, скоро.
  Я дочитал последние строчки:
  "Никто из нас не задается вопросом, надолго ли мы здесь и зачем. Вокруг огромное море настоящей жизни. Там, где появляются даже призрачные очертания города (здесь у нашего друга Голодного что-то вроде небольшого кемпинга и, бывает, горожане тащат за собой весь свой быт), эта жизнь начинает превращаться в песок и утекает между пальцев.
  Полагаю, тебе надо побывать здесь и увидеть чудеса своими глазами.
  До встречи".
  Мне посигналили. Я вложил письмо в конверт, а конверт в нагрудной карман. Ветер в листьях тополя над головой шептал, что адресат давно уже забыл обо мне. Что ж, возможно. Так или иначе, но тот, кто когда-нибудь прочтет мои письма, должен понять, что я до последнего верил в наше плавание. Кроме него у меня ничего не было.
  
  4
  Великие переселения народов перекраивали цивилизации как великие портные. Если бы человек не был кочевником, природа отделалась бы от него быстрее, чем на то приходится рассчитывать сейчас. Как жаль, что человек стал столь напыщен и горд своим существованием. Он с трудом улавливает момент, когда нужно бросать насиженное место. А ведь это момент приближения смерти.
  Мы выехали, как и условились, затемно. Голодный, хорошо знавший дорогу, за рулем смотрелся браво, особую лихость его виду добавляли затертая до дыр безрукавка и татуировка бенгальского тигра на предплечье. Я как штурман сидел рядом и изучал дорогу. Она петляла в темноте, силясь убежать от света фар, выхватывавшего на поворотах и подъемах отдельные предметы из мрака. Деревья, камни и столбы.
  - А чего с Дашкой расстались? - спросил вдруг Голодный.
  - Не знаю, - я задержал дыхание, - тогда во время разрыва были какие-то неоспоримые причины. А сейчас они мне все кажутся настолько глупыми, что я не решаюсь о них говорить.
  - Значит, еще помиритесь.
  Я промолчал. Волосатый жигало вдруг встал перед глазами и показал огромный кукиш, давая понять, что ляжет костьми поперек, а Дашу не отдаст.
  - Город слишком много забирает и мало даёт в плане нематериального. Таких, как ты или я, трудно удержать в плену обыденной жизни. Потому женитьба это не про нас, - бодренько заметил я, пялясь в живую темноту ночи.
  - Точно, - кивнул Голодный, - таким бродягам как мы жена любая бесстрашная женщина.
  Через дорогу в метре от колес переметнулся суслик, потом другой. Их привычная игра со смертью была частью горной дороги. Не в выигрыше оставался один из двадцати. Такой пример давал и нам надежду, что в своих стремлениях мы добежим до цели.
  Остановка на перевале Чикет произошла по велению наших почек. Однако, вряд ли, только их мы должны были благодарить за прикосновение к чуду - красивейшей ночи, наполненной живым безмолвием и волшебным свечением неба и воздуха. Не засмотреться не удалось бы и слепому. Я был уверен, что в такую ночь Бог дарит зрение всем. Я даже хотел сказать друзьям, что вижу Процион, самую яркую звезду в созвездии Малого Пса. Но засомневался, а врать при бесподобной красоте не хотелось.
  - Представляешь, - вдруг нарушил тишину Игорек, - как в одну такую ночь в воду ушло шестьдесят пять миллионов человек.
  - Как это? - встревожился Макс.
  - Гибель Атлантиды? - предположил я.
  - Ага.
  - Говорят, что в две тысячи двенадцатом году произойдет нечто подобное, останется только Тибет и Алтай, - насмешливо сказал Голодный.
  Он достал нюхательный табак и деловито вогнал по порции в обе ноздри.
  - Да, слышал я такое, - кивнул Игорёк, - в две тысячи двенадцатом кончается календарь майя, это год, за которым, по их сведению начинается великая Пустота.
  - Как это? - еще больше встревожился Макс.
  - Хотя сами потомки майя ждут намеченную дату спокойно, она для них начало нового цикла календаря пятого солнца, который, как и прежние, будет длиться двадцать пять тысяч лет, - закончил Игорёк.
  - Майя они такие, - со знанием дела сказал Беря и хлебнул из фляжки.
  - Я не верю в цифры, - сказал Голодный, убирая табак, - а великая пустота в башках уже началась.
  Ночь отозвалась криком незнакомой птицы. Внизу мигнули огни, кому-то, как и нам, не спалось, и он отважно буровил ночь своим подъемом на перевал.
  
  5
  В городе как-то привыкаешь, что один человек - это много, а много людей - это ничего. Люди в городе столь предсказуемы вместе, что теряется какой-либо смысл воспринимать их как нечто большее чем личность. Даже если у них есть общая цель, она в девяти случаях из десяти заводит в тупик.
  На рассвете УАЗ пришвартовался у наспех сколачиваемого кочевого базара. Тут же Голодный повстречал знакомого алтайца, увлеченного затеей подзаработать на празднике стряпней и пивом. Звали его Эдик. За дело он взялся шустро, привез полтора десятка родственников, готовых с утра до ночи кухарить, подавать бутылки, чебуреки и плов. Наша команда тоже пришлась ко двору, к вечеру мы соорудили для Эдика подобие бар-стойки и получили свою порцию говяжьих костей, ножек и требухи.
  Остаток дня мы провели за приготовлением хаша. А чтобы не задремать, играли в кости, сначала в "корабль, капитан, штурман и команда", потом в "отложи мертвую", жевали припасенный бетель и листья перца кава-кава. За полночь, похлебав хаша, злой проигравшийся капитан, довольный штурман и пьяная команда уснули вокруг костра на кариматах.
  Проснулись мы раненько среди всеобщего оживления. Эл-Ойын начинался под гомон налаживаемой торговли и блеяние ведомых под нож баранов. Некоторые семьи запоздали и только-только с грохотом скидывали с машин доски, горбыль и бруски, чтобы продолжить и без того длинный торговый ряд.
  - Пока в ход пошли только барашки, - сказал я, прислушиваясь к страдальческим звукам.
  - Вечером чебуреками вас угощу, - пообещал Эдик, обсуждавший с Голодным сколько заказывать пива из города.
  На этом празднике жизни Голодный чувствовал себя как рыба в воде, он ходил от одной торговой палатки к другой и трепался о делах насущных. Иногда он признавался, что и сам абориген, состоит в кровном родстве с шаманом затерянного у Белков малочисленного племени. Охотно ему поверила только молодая немка, отбившаяся от своей компании. Иностранцы прохаживались группками и с деловитым восторгом без устали работали фотоаппаратами и видеокамерами. Немка купила у Голодного самый большой бубен и, не послушав предостережений о возможном изменении погоды, долго и усердно в него стучала.
  После плотного завтрака команда отправились глазеть на национальные состязания. Мы оценили только соревнования по лазанию на кедр. Участники напоминали шустрых матросов, спешивших по вантам подтягивать шкоты.
  - Я тут услышал, что сейчас самое интересное на стадионе, там затевают некое загадочное кок-бору, - шепнул мне Игорёк. - Пойдемте, посмотрим.
  - Пошли. Праздник мне начинает нравиться.
  Народу на стадионе, и правда, было не протолкнуться. Публика забавлялась зрелищем эдакого конного поло, где мяч игрокам заменяла туша барана, которую нужно было закинуть в большую корзину на краю поля.
  - Кому-то футбол покажется более привлекательным, по мне так никакой разницы, - поморщился Игорёк. - Люди по жизни играют в самих себя, подбадривают друг друга в погоне за веселой пустотой, а с тушей барана или мячом, это уж кому как нравится.
  Я хотел было возразить и обратиться за поддержкой к Максу, следившему за итальянской и испанской премьер-лигами. Но выяснилось, что в толпе болельщиков задержались только я и Игорёк. Перестав следить за игрой, мы пошли искать остальных.
  Беря и Голодный стояли у выхода и заигрывали с продавщицей сувениров. Девушку звали Таня. Высокий рост, мадьярская внешность и большой рот, как у сомалийского пирата Афьюни, сразу выделяли её из разношерстной публики. Таня сразу прониклась доверием к Голодному, непрестанно ему улыбалась, чем походила на чеширского кота, материализовавшегося вслед за своей улыбкой, и вскоре призналась, что за проценты вкалывает на мелкого дельца из Маймы, а приударяет за ней помощник местного депутата, тайный гашишист и бабник Илия.
  Только речь зашла об ухажере, как он объявился. Илия подкатил на велосипеде, маяча глазами цвета спелых помидор и хитровато ухмыляясь, точно облизываясь. Парень, судя по ловкой обходительности, слыл бывалым, но жизнь при депутате вила из него веревки, и он иногда переставал понимать, с кем имеет дело. Нас он принял за бригаду сезонных шабашников, склонных к прогулам и пьянству. Впрочем, держался Илия довольно просто, разводил руками и упирал на то, что вокруг шамбала, а Европа скоро уйдет под воду.
  - А как все сюда попрут из Европы, тогда что? - спросил Беря.
  - Не попрут, шамбала не пустит.
  - Послушай, Илия, а почему алтайцы вместо "здравствуй" сразу спрашивают "откуда будешь, братка"? - перевел разговор Игорёк.
  - Понимаешь, им важно знать земляк ты или нет. Они не испытывают большой любви к москвичам и иностранцам, особенно к немцам. Не то, что бы сразу до членовредительства доходит. Но в пьяном угаре могут припомнить и за фашистов, и за тевтонов, ха-ха, - один посмеялся Илия. - Лично я отвечаю на их языке, что, мол, здешний, и сразу становлюсь для них как бы своим.
  - А я вот раздобыл разговорник, буду учить язык, - Игорёк достал красную книжицу и вычитал наугад, - ырыс - счастье, билбес - не знать, не уметь.
  Только услышав слово "учить", Беря поморщился и отчаянным жестом показал, что нуждается в пиве. Чем-чем, а этим здесь можно было залиться по самые брови. Провожая нашего бравого маронира неодобрительным взглядом, Голодный взял с прилавка у Тани глиняную окарину и принялся увлеченно вертеть её в руках, точно готовя фокус.
  - А не поставить ли мне лавку на Чикете?! - вдруг воскликнул Голодный. Озаренный идеей он даже изменился в лице, прежние волчьи черты стерлись мыслью о наживе. - Ведь там на смотровой площадке местечко что надо. И пустует. Пока. Пойдешь ко мне продавцом, а Таня?
  - Пойду! - воодушевленно ответила Таня.
  Илия посмотрел на них как на преступников. От его вида повеяло закипающей требухой, стало ясно, что другой отдушины, кроме как гашиша, у парня на ближайшие дни точно не будет. Ну, может, еще тебаиновые капли удастся где-нибудь перехватить.
  Вечером мы сидели с новыми друзьями у костра, варили похлебку из говяжьих костей и гоняли по кругу бутылку. Погода портилась. Всюду как неприкаянные духи шастали аборигены. Алкоголь действовал на них странным образом, они совершенно переставали походить на людей какого-либо времени, от них оставались только бесхозные тела.
  - Примерно таким я и представлял себе Эл-Ойын. Днём этника, пусть местами несколько наивная, а ночью сплошная дичь. А почему выбрали именно это место? - пропуская бутылку, спрашивал любознательный Игорёк.
  -Здесь двести пятьдесят лет назад двенадцать зайсанов решили просить подданства у белого царя, здесь же проходил и первый Эл-Ойын, - хладнокровно докладывал Илия, наблюдая, как Таня жмется к Голодному.
  - А кроме алтайцев кто его еще празднует?
  - Казахи, тувинцы и монголы. Если разбираешься в национальных костюмах, то легко их различишь.
  - Лучше пусть в людях разбирается, чем в костюмах, - Голодный встал, вытащил из мрака огромную дровину и стал топором кромсать её на части.
  Далеко за полночь заморосило. Ночь окончательно сглотнула вчерашний день, и жаловаться было не на что. Все остались при своем, а это уже что-то. Правда, если быть честным до конца - каждый миг кто-то из живых существ теряет последнее. Наш костёр мы случайно развели над норками сусликов и подпалили шкурки хозяев. Они беспрестанно пищали где-то под ногами. Малютки из семейства белковых были в шоке от многотысячной эл-ойынской орды, приложившей руки, ноги и копыта к разорению их метрополии.
  Укладываясь спать на нижней палубе, я увидел во мраке и измороси двух алтайцев. Беспощадно пьяные они болтались в пространстве как снулые рыбы. Пытаясь прислониться к чьей-то палатке, они упорно старались держаться на ногах, словно вот-вот должны были обратиться в "каменных баб".
  - Я сегодня читал в газете, как во Владимире обнаружили партию паленой водки с самыми романтичными и обнадеживающими названиями "Светоч", "Крепыш" и "Лейся, песня", - начал вспоминать боцман, возившийся поблизости, устраиваясь поудобнее.
  - Ты это к чему?
  - Ну, есть же такие паленые праздники, где за яркой и доброй вывеской проходят многодневные пьянки с элементами самодеятельности.
  - Хочешь сказать, что тебе здесь не понравилось?
  - Места красивые, а люди пьют и едят везде одинаково, - уклончиво ответил Макс.
  - Не согласен, - встрял Игорёк, - это отличный праздник народной кочевой жизни. Если нам выпала неплохая возможность этих людей посмотреть и себя показать, значит, потом можно будет сняться вместе с табором и уйти в небо.
  - Да в какое небо, - зевнул Беря, - в запой можно уйти. Нынешние праздники суть того, что работа и быт достали людей почище каторги, им хочется развеяться, покутить с друзьями и заглянуть за край своей однообразной жизни.
  Дождь припустил сильнее, подгоняя сон как лодку в реке. Уже сквозь дрему я слышал крики со стороны палатка, где маялись те пьяные алтайцы. Потом всё стихло, и только вода смывала с мира его гримасы.
  
  6
  Накануне отъезда из города в письме от родителей я прочитал: "родина - это всё, то доброе, что взирает на нас из будущего". Не знаю, сами ли они пришли к этому выводу, но на меня из будущего взирала только вода. Огромный бескрайний океан. И, глядя в окна УАЗа, я видел одну родину - всё, то доброе, что взирало и взирает на нас всегда.
  Корабль нырял из одного клуба пыли в другой. От села Ело, в окрестностях которого продолжался народный праздник Эл-Ойын, мы двигались в сторону Чуйского тракта. Боцман сказал, что у нас пробило какую-то трубку, и мы теряем масло. Неполадку могли устранить только на стоянке у большого перекрестка.
  Починка не заняла много времени. Через час мы уже решали: вернуться или сделать обеденную стоянку у аржан су, источника в километрах двадцати вверх по тракту. Голосованием выбрали источник.
  На перекрестке ловили попутку парень и девушка.
  - Открываю глаза, а прямо перед моим носом лежит суслик, тяжело дышит, грустно смотрит на меня и пахнет как вчерашнее жаркое, - рассказывал Голодный об утреннем происшествии. - Я отнёс его на холм, попросил прощения и пожелал его духу переродиться в человека, а через полчаса оттуда раздался радостный вопль молоденькой туристки, "ой, смотрите, я суслика нашла, он живой и не убегает". Не хотелось бы брать на себя его карму!
  - Возьмем ребят на перекрестке? - спросил Макс.
  - Давай.
  Новые пассажиры, как полагалось автостопщикам, были дружелюбны и разговорчивы. Парень, похожий на корейца и на казаха, с большой золотой серьгой в левом ухе, как у моряка, прошедшего мыс Горн, в глаза смотрел уверенно и выкладывал на чистоту:
  - Я Егор, друзья зовут меня Ной. По профессии я плотник, по призванию музыкант. С одного призвания на прокорм не хватает, поэтому и работаю монтировщиком в одном столичном театре. А это жена моя, Юленька, она у меня логист. Давно мы с ней мечтали побывать на Алтае. Вот наконец-то выкроили три недели из отпуска, а увидеть здесь, сами понимаете, много чего хотим.
  - Так, а чего вы тогда автостопом? - спросил я.
  - Мы не автостопом. Опоздали на автобус до Онгудая, сели на тот, который до Усть-Коксы. Вот сошли на перекрестке, отсюда до Онгудая, вроде, километров тридцать.
  - Ага. А зачем вам в Онгудай?
  - В гостинице думали заночевать, если дальше попутки не будет. Нам, вообще, до Ини надо. Там на слияния Чуи с Катунью друзья нас ждут. Оттуда вместе пойдем по Катуни до Тюнгура, глянем на Белуху, на Мультинские озера, а потом автобусом на Телецкое.
  - Да, хороший маршрут.
  - А после Алтая летим на Черное море, повялиться на песочке недельку.
  - Красота, ей-богу.
  - А почему ты Ной? Приходилось собирать каждой твари по паре? - полюбопытствовал Игорёк.
  - Лет десять назад на Урале я с друзьями строил турбазу для сплавщиков, которую хозяева решили назвать "Ковчег", я был бригадиром, вот меня и прозвали Ной.
  - Может, есть желание с нами на Эл-Ойын? - предложил Голодный, улыбаясь Юленьке. - Это народный алтайский праздник, здесь недалеко.
  - Не, мы сами по себе, - отмахнулась Юленька. - Только сбежали от суеты. Вы не представляете, как в большом городе устаешь от людей.
  - Представляем, - сказал Игорек. - Мы сами типичные горожане, несколько недель как вырвались на свободу.
  Тут наш УАЗ обогнали три мотоцикла. Судя по безупречной экипировке - это были немцы.
  - Служили со мной два брата близнеца, один нормальный, другой немного не в себе, - подмигнул нам Ной, когда ребята на двухколесных игрушках с воем пронеслись мимо. - До армии главной страстью братьев были мотоциклы. Каждую весну они открывали сезон гонками по деревенскому бездорожью. Тот из братьев, ставший потом не в себе, любил гонять с подмоченной головой. Так он и застудил голову, но в армейку его взяли. Мы его спрашивали: "А зачем же ты голову то мочил, чудило?" А он, мечтательно чуть заикаясь, признавался, мол, потому что, когда волосы сосульками свисали со лба, они на скорости делали невообразимо красивое дзинь-дзинь.
  - Ха-ха! А японцы утверждают, что езда на мотоцикле полезна для мозга, потому что поддерживает его в тонусе, - смеялся Игорёк.
  - Не верю я этим японцам, - буркнул Макс.
  - А вы куда после вашего элоина? - спросила Юленька.
  Она была прехорошенькая, курносенькая, светилась как солнце. Улыбка не сходила с её лица.
  - Пока не знаем, сударыня, - улыбнулся ей Игорёк, - у нас вроде как плавание, а "уазик" наш корабль. И плывем мы открывать неизведанные для себя земли.
  - А как зовется?
  - Кто?
  - Корабль.
  - Да, никак...
  - Да вы что! Как это у корабля нет названия? - удивился Ной. - Тогда это не корабль, а посудина.
  - Забыли, блин! - воскликнул Беря.
  - Точно-точно, нужно название! - обрадовался Игорёк. - Например, "Золотая лань"! Так Дрейк переименовал своего "Пеликана" прямо во время плавания. И хотя примета дурная, корабль принес ему удачу.
  - Да ну, только не надо никаких золотых ланей, ты его еще антилопой гну назови, - возразил я.
  - А как?
  - Короли чеснока, - вдруг предложил Беря.
  - Это еще почему? - удивился Игорёк. - Может, я не хочу плыть на короле чеснока, я, может, хочу плыть на королеве яблок.
  - А что неплохо, - поддержал Макс, - я люблю чеснок.
  - А я без чеснока вообще жить не могу, - улыбнулся Беря беззубым ртом.
  - Мне по барабану, называйте, как хотите, - сказал Голодный, - а против чесночного названия я тоже ничего не имею.
  - Давайте уж тогда "Garlic Kings", типа чесночные короли, на заграничный манер благороднее звучит, - настаивал Игорёк.
  - Не, лучше все-таки на родном языке, и не "Короли чеснока", а "Король чеснока", мы же не рок-группу создаем, а имя даем кораблю, - сказал я.
  - Вон поворот к источнику, - указал Голодный Максу на съезд с трассы.
  До Онгудая было еще километров пять.
  - Может, с нами пообедаете, - предложил я Ною.
  - Спасибо, но мы перекусили в кафе на перекрестке. Надеемся все-таки сегодня добраться до стоянки друзей.
  - Доберетесь.
  Мы довезли Ноя и Юленьку до Онгудая, нашли им попутную машину и двинули обратно.
  - До свидания, чесноки, - помахала на прощание Юленька.
  На обед беззубый Беря приготовил что-то типа лабскауса - густую обильно приправленную перцем кашу из мелко порубленных хариуса, картофеля и маринованных огурцов. От обеда в восторге был только Беря. Мы перебрали и почистили экипировку, пополнили запасы пресной воды и тем же курсом вернулись на Эл-ойын.
  На праздничной поляне всё было по прежнему, люди кружили между сценами и торговыми палатками с пивом и мясом. Самые восторженные лица были у артистов и участников конкурсов и состязаний. Остальные по большей части были заняты собой. Покупая сочный беляш, я услышал, как одна торговка-алтайка рассказывала подруге:
  - Мне уже за тридцать. Я на такие праздники приезжаю, чтобы последние разы от души потрахаться. Этой ночью со мной был молодой охранник. Он говорил, что живет в Барнауле. Но по его повадкам я поняла, что он тоже из деревни, а сказал, что из города, чтобы я пошла с ним. А мне все равно, как мужик он оказался, что надо.
  По просьбе Голодного юнга и я искали в толпе Таню, оставившую сувениры на смышленого подростка лет двенадцати. Он сообщил нам, что к Тане приехала подруга, и они ушли смотреть театрализованное представление.
  Пробираясь к сцене, Голодный наткнулся на знакомых, живших при буддийском центре в Аскате. Эти ребята сделали ставку на велопрокат. Взяли со скидкой десяток велосипедов, наняли машину, привезли их на Эл-Ойын и теперь ждали больших прибылей. Однако двухколесный транспорт не вызывал у горцев такого энтузиазма как выпивка и состязания. Только двое юных метисов, не имея паспортов и залога, безнадежно терлись у проката. Единственным утешением прокатчиков стал Илия, без устали крутивший педали в поисках новостей. Он то, чуть поколебавшись, и указал, где искать Таню.
  Я засмотрелся на костюмированное нападение тюркского войска. Его стремительное движение по долине, крики и потрясание оружием были столь правдоподобны, что я остановился и ощутил ужас, как будто совсем один стоял перед воинами, несущимися под флагом с волчицей. Сердце стучало точно всему конец. Я не мог успокоиться даже, когда понял, что Таня знакомит меня со своей подружкой, улыбавшейся как ребенок, которого сегодня утром нашли в капусте.
  - А это моя подруга Дина Светина, она журналистка республиканской газеты.
  Улыбаясь, Дина по-детски протянула лодочкой ладошку для знакомства. Дети с такими улыбками мне нравились, особенно если они были совершеннолетними и женского пола. Я пожал ладошку. Сделал глубокий успокоительный вдох и после выдоха положил глаз на Дину.
  - Ну что, отметим знакомство, - подмигнул мне Голодный, поглаживая крутые бедра Тани.
  Трапезу и возлияния мы устроили на склоне, откуда можно было наблюдать представление. Вечернее солнце как по нотам подыгрывало хорошему настроению, горы давно расселись вокруг как старые друзья. Казалось, что пониманием и любовью дышало всё до последней травинки и букашки. Только Илия и Беря, перегруженные гашишем, посматривали на нас и на мир с нелепой гримасой превосходства и торжества.
  В сумерках праздничный народ стал внимать Курултаю сказителей. Затянувшись скрученным Илией джойнтом, я впал в транс от горлового пения кайчи и гипнотического звучания топшура с комусом. Я почувствовал себя птицей, парящей над долиной. Увидел воду, идущую стеной от горизонта. Услышал голоса, поющие о конце времени. Я был самим собой.
  Не успел я опомниться, как раздались выстрелы, и огромные бутоны салюта стали выпрыгивать из-за горы и расцветать в небе. А пьяные и счастливые лица вокруг были похожи на негаснущие брызги от салюта.
  
  7
  Один мой друг, большой поэт, держится мнения, что гений - это тот, кто даёт пинка под зад сброду, налезшему в священные рощи жизни. Выходит, он думает, что люди разделились до самого предела. Если это так, то где же та инородная мембрана, отделяющая неверными колебаниями гения от простого человека? Можно ли найти её и проткнуть? Не из-за нее ли, Господи, люди глухи друг к другу как высшему творению?
  Я шел к реке, сопел, кряхтел и причитал совсем не поэтически, как простолюдин. После вчерашнего визита нимф Метэ, Анойя и Космос, я чувствовал себя прескверно. Тошнота и головокружение. Лучшим средством избавиться от воспоминаний была ледяная вода.
  Дина меня не заметила, она гуляла у реки. Наблюдать за ней оказалось занимательно. Сначала она прыгала с камня на камень, потом стояла на одной ноге, потом и вовсе улеглась на самый огромный из гладких камней, похожих на морские валуны, которые крестоносцы бросали в Саладина. И всё это время Дина что-то декламировала.
  Насвистывая, я вышел из укрытия. Радость Дины при моём появлении несколько смутила меня, а потом и её. Мы обменялись приветствиями и мнениями о погоде.
  - Ты что-нибудь читаешь сейчас? - спросила Дина.
  Не хотелось признаваться, что за последние три месяца я открывал только бутылки, и знания вливались в меня в основном через горло.
  - Селина "Путешествие на край ночи", - вспомнил я последнее, что брал с полки.
  Беседа о литературе не прельщала, и я пошел другим путем:
  - А ты, Дина, чем увлекаешься, ну, кроме работы в газете и чтения книг? Тебе нравится путешествовать?
  - Я вчера тебе рассказывала, что пишу стихи, посещаю литературные форумы. И путешествовать мне нравится. Хотя кроме Алтая я нигде не была, зато как корреспондент газеты побывала в самых отдаленных уголках республики.
  - Стихи пишешь? - расстроился я.
  К таким вещам я относился болезненно, обилие стихоплетов вызывало не раздражение, а тревогу. Мало кто понимает, что величайшая поэзия в безмолвии и безмятежности. В игре слов ничего плохо нет, только я давно подметил, что мир отзывается на подобные содрогания как алкоголик на собственный тремор.
  - Да, пишу, - твердо повторила Дина. - Многие пишут. А ты разве никогда этим не занимался? У тебя вид человека, который привязан к слову.
  - Я нет, хотя могу ради шутки зарифмовать пару строк. Помню, как-то пытался подзаработать на рифмованных обращениях к юбилярам, молодоженам и прочим виновникам торжеств. Взялся я за это дело как всегда с энтузиазмом, уверенный, что выдам за полчаса с десяток эпиталам. После часового гипноза чистого листа я с усилием вывел: "На 50-летие брату. Ты думал, вечно будешь молодым, а жизнь всё обратила в пепел, в дым. И понял, отвалял ты дурака, и в мире что-то всхлипнуло "пока".
  - Смешно, - серьезно кивнула Дина.
  - Смешно, - вздохнул я. - В общем, как говорится, можешь не писать - не пиши. А тебе это зачем?
  - Нравится, - пожала плечами Дина, - хотя, если честно, часто пишется само. Иногда я думаю, как это глупо, наверное, но ничего не могу с собой поделать. Бывает даже так, честное слово, мне кажется, я вдыхаю мир, а уже на выдохе сочиняю.
  Шум, бьющей о камни воды, отделял сознание от слуха. Мы продолжали говорить, а я слышал, вернее, улавливал фибрами только движение - как жизнь мчит по камням вместе с водой, уносится с ней вдаль, и вот уже возвращается откуда-то, чтобы подхватить и унести нас.
  - Ты меня слушаешь? - спросила Дина.
  - Я тебя... вижу, - вырвалось у меня.
  Дина задумалась, полагая, что я сказал нечто важное. Наверное, так оно и было. Пусть многим словам верить нельзя, бывает, и они отпирают любые двери.
  К нам на велосипеде подъехал Игорёк. В горах с каждым днем он все менее походил на Колю Сверчкова, улизнувшего вместе с гениальным дядей от реальности в африканское путешествие, и всё более на морского волка в юности. Он уже не передвигался, а плавал в окружающем пространстве.
  - Эл-Ойын закончился, зрители и участники разъезжаются. Победитель в борьбе куреш укатил на призовой новенькой "пятерке". "Король чеснока" стоит в излучине реки, команда на пляже наслаждается уединением. Нам достался сломанный велосипед, который Голодный, как видите, уже починил, - доложил Игорёк.
  Я трижды подмигнул Игорьку.
  - А давай поговорим стихами, - неожиданно предложила Дина, когда догадливый юнга ретировался.
  По мне это было глупое занятие, все равно, что обменяться идеями, надувая мыльные пузыри, но оказалось и мне есть, что выдать.
  - Как раскрытыми страницами говорю с тобой облаками и птицами, строчки - поезда с незнакомыми лицами, запятые - солнце с ресницами. Вот так сгодится?
  Дина задумалась на несколько секунд и продекламировала:
  - О, кажется, я знаю, знаю тот язык. На нем шумят сирени в мае, звенит родник. На нем общаются все крыши в часы дождя. И каждый раз я снова слышу в нем... тебя...тебя...
  Сердце мое вдруг допрыгнуло до горла, и я издал странный звук - нечто среднее между брачной песней марала и кличем дельфина. Слов во мне больше не было.
  
  8
  Жить нужно так, как будто мы уже в раю: всему радоваться, всё понимать и всё прощать. Нет ничего лучше и нет ничего сложнее и проще. Ведь сложно если ты один, если же опираться на дружеское плечо в момент душевной слабости, то можно выйти за пределы любого ада.
  Мы провели еще день на стоянке и стали собираться в дорогу.
  - Можно с вами? Я знаю окрестности, и у меня еще три дня командировки осталось, - попросилась Дина.
  Я не знал, что и сказать. С одной стороны я был бесконечно рад её присутствию, с другой - женщина на корабле - это ведь не самая лучшая традиция. Морской закон гласил: если баба на борту, быть на дне, а не в порту. Хотя и здесь есть оговорка: юбка не приносит несчастье в гавани. Впрочем, никогда не знаешь, что и чем обернется. Тех случаев, когда женщинам тайком удавалось пробраться на борт, было немало, и это не всегда заканчивалось плачевно. А в тот злопамятный день, когда затонула гордость Британии стопушечный "Рояль Джордж", и среди тысячи жертв опознали двести портовых женщин, дело было в гавани.
  - Мы собираемся ехать почти до конца Чуйского тракта, да еще там провести какое-то время, в три дня точно не уложимся.
  - Ну и что, я из Кош-Агача или Акташа на автобусе уеду.
  Если бы мои верные спутники залили мне уши воском, я бы ничего не отвечал, а только улыбался. А так выложил как есть:
  - Место у нас, конечно, найдется. Вот только я не могу решать один брать тебя или нет.
  Я посмотрел на команду. Парни выглядели так, будто им все равно возьмём Дину или нет. И правда, мы никогда не обговаривали, кому можно стать членом нашей команды, а кому по каким-либо причинам - нельзя. В этом вопросе глупо было бы упираться в какие-то ограничения, ведь в итоге места на дне океана хватит всем. Чтобы это объяснить, я надул щеки и подмигнул Голодному, тот подмигнул Бере, маронир подмигнул боцману, а тот юнге. Парни посмеялись, но меня поняли и своё согласие дали.
  - Моряки, как правило, новичков брали на тяжелые работы, например, обслуживать трюмный насос, - сообщил Игорёк новому члену экипажа - Над ними насмехались и называли трюмными крысами.
  - Я не хочу быть трюмной крысой, можно я буду вам еду готовить, - улыбнулась Дина.
  - Еду готовить, - присвистнул Игорёк. - Знаешь, как питались на кораблях во времена расцвета пиратства? Команда делилась на группы, у каждой группы был свой ответственный за питание, бочковой. Это у Колумба в пайку входили вяленое мясо, сухари, сало, сыр, масло, вино и сушеный виноград. А так основной пищей моряков были сухари да какое-нибудь пересоленное мясцо. Ну, еще, день на день не придется, хлебали потаж, такой супец из кухонных отходов. Черпали его по очереди. Кто сбивался, получал ложкой по рукам. Самым деликатесом считалось "собачье пирожное", это сухари, перетертые с салом, сахаром и водой.
  - Бедняжки, то-то их столько поутопло.
  - Да уж, это тебе не пироги с языком перепелок лопать.
  - Мы же, слава Богу, не в открытом море, теперь найдется что поесть.
  - Поесть хорошо это конечно хорошо, - заметил Беря. - Да вот только чем вкуснее жратва, тем потом отвратительнее воздух.
  Боцман и штурман дружно заржали. Дина понимающе кивнула.
  Через несколько минут "Король чеснока" вырулил на тракт и взял курс на Монголию. Получалось так, что мы сделали еще один уверенный шаг по территории свободы.
  
  9
  Люди сходятся очень легко, если у них общая дорога и один котелок на всех. Собственность выдавливает из человека свободу, и ему больше некуда деваться, кроме как держаться за свое барахло. Хотя и в этом случае свободу можно убедительно имитировать, как это делают многие из тех, кто при деньгах. На самом деле это танец со смертью. Только если поделиться последним - ждёт настоящая дорога, настоящая жизнь.
  Мы оставляли по бортам села, елани и урочища. Горы окружали как кромки гигантской корзины, из которой не хочется выбираться. Дина без устали убеждала, что её взяли не зря, и рассказывала местные истории, одну забавнее другой. Здешний цирк ничем не отличался от прочих.
  - Знаете вы или нет, но у нас в республике всего один город, наша столица. Когда у нас говорят "поехал в город", подразумевается единственное место - Ойрот-Тура, Ула-ла, он же нынешний Горно-Алтайск.
  - Вот и хорошо. Чем меньше городов, тем лучше. Готов поспорить, что если бы так было везде, то люди сходили бы с ума иначе, - заметил Голодный.
  - Как это иначе? - спросил Игорёк.
  - Ну, иначе... Как-то по доброму. Я к тому, что в городах безумия через край и оно какое-то осатанелое.
  Дина их не слушала и улыбалась своим мыслям.
  - Я вот прочла немало поэтических посвящений родному городу, но запомнила самое исчерпывающее. - Дина многообещающе откашлялась. - Выйду я на Тугая, посмотрю на Ула-ла, Ула-ла как Ула-ла, Тугая как Тугая.
  - Тугая это что? - спросил я.
  - Самая большая гора в черте города. А вот село проезжаем! Здесь живёт известный псевдометеоролог, раз в квартал он пишет отчеты о количестве осадков, о состоянии своей метафизической метеостанции и здоровье личного состава, и шлет заказными письмами в нашу газету. Его считают сумасшедшим, и письма эти кроме меня уже никто не читает.
  - А тебе это зачем?
  - Жалко его. Одинокий пенсионер, который очень хочет быть полезным.
  - Так пиши ему в ответ, мол, большое спасибо, всё отлично, данные приняты к сведению, продолжайте следить за осадками.
  - Да-да, вот всё хочу заехать к нему, поговорить... А еще из этих мест известный детский поэт Жуков, которого зашибло мешком картошки.
  - О Господи, что ты говоришь! Как же беднягу угораздило?
  - Возвращался с поля в кузове, груженном молодой картошкой, машина упала на бок, и засыпало писателя мешками.
  - Не надо о грустном, - попросил я, - из жизни уходят и более нелепыми способами. Один человек отработал пятнадцать лет в снеголавинной службе, а погиб в городе от упавшей сосульки. Вряд ли, так проявляется наша никчемность. Скорее ценность, ведь смерть ничего не значит, если ты с ней не за одно.
  - Ага, это правда, - закивала Дина. - Вот недавно у нас в Майме мужик поссорился с женой, запер её в бане, жена там и угорела насмерть.
  - Ужас, - негодовал я, - хватит, перестань.
  - А я вот сегодня читал в здешней газете, - сделал большие глаза Беря, - что в Онгудайскую больницу в большом количестве обращались мужики с надорванным очком. Позже выяснилось, что все они побывали у одной местной страстной бабенки, которая в момент оргазма рвала мужикам булки на заднице. Гы-гы! Прикиньте мужикам приключение!
  - Ой, ну везде такое чтение любят! - воскликнула Дина. - Не сомневаюсь, это "Листок" тебе попался, только там такое сочиняют и печатают! А главный редактор бабник, я вам скажу, всем новым сотрудницам он предлагает тайно сожительствовать на съемной квартире. Если хотите узнать что-нибудь дельное из жизни Алтая, читайте нашу газету, "Звезда Алтая". Хотя и у нас там тоже половина официоза, но хоть без похабщины. А вообще, лучше самим проехаться по Алтаю и понять что к чему.
  - Окей, - кивнул Беря, - прокатимся.
  - Кей на алтайском воздух, - вкрадчиво произнёс долго молчавший над разговорником Игорёк.
  - Полиглот, ты бы хоть сказал что-нибудь дельное на местном наречии, - предложил я. Иногда любознательность юнги задевала своей упорной непосредственностью.
  Игорёк прикрыл разговорник и бойко начал:
  - Мында... мында кандый.
  - Чего?
  - Здесь, говорю, красиво.
  - Вообще то, местные не очень любят, когда на их родном языке к ним обращаются приезжие, - предупредила Дина. - Многие почему-то считают это издевкой.
  - Странно, с чего бы это? - заинтересовался новой темой Игорёк.
  - Алтайцы вообще многое воспринимают как посягательство на национальное. Думают, русские только и могут, что посмеяться над языком над внешностью, над обычаями и верованиями. Считают русских неблагодарными гостями на этой земле.
  - Это после того то, как двести пятьдесят лет назад их спасли от истребления!
  - А неприличные слова знаешь? - проявил здоровый интерес к знаниям Беря.
  Подумав, Дина наклонилась к его уху и что-то прошептала:
  - Котох и болох, - повторил довольный Беря.
  Уроки краеведения и языкознания продолжались до Большого Яломана. На его правом берегу, в полумиле от устья "Король чеснока" встал на адмиральский час. По соседству возвышалась гора пивных бутылок с кельтским названием "Пит". Чуть подальше, где, судя по номерам автомобилей, отдыхали жители Кемерово, у дымного костровища под громкую музыку танцевали молодые женщины, а потом откуда-то из облака дыма явился голый парень с приаповским достоинством. Он с гоготом окунулся в воду, криком оповещая мир, что дик и силён, а из динамиков ему пела, словно бежала навстречу, девушка: "Я сегодня не лягу рано спать! Ты позвонил, с тобой пойдем гулять!"
  Значительность картины оценил только юнга и объяснил нам её вакхический смысл. Посмеиваясь над увиденным, мы перекусили консервированными бобами, попили чая с сушеным виноградом, и через шесть склянок снялись с якоря.
  
  10
  Если бы люди по-доброму, проще и веселее относились к себе, к нашему миру и к тому, что вход и выход один на всех, мы бы давно ходили босиком по траве и жили бы припеваючи, а не гнили, питаясь нефтяными отходами. Вот так - катастрофа за катастрофой и жизнь уходит на новый виток своей бесконечной спирали. Быть свидетелем этого - странная участь. Если что-то еще и можно изменить, то только в себе.
  "Король чеснока" уверенно шел по ветру со скоростью в сорок пять узлов. Дорога вела в Белый Бом к знакомым Голодного, он имел с ними кое-какие дела. До постройки Чуйского тракта в Белом Боме стояла огромная отвесная скала из белого известняка - одно из самых опасных мест на торговом пути. Две встретившиеся навьюченные лошади не могли разъехаться. Путнику приходилось заранее предупреждать, что дорога занята - он оставлял лошадей, проходил вперед и клал на тропу свою шапку. Теперь же, если только приглядеться, можно было угадать старый торговый путь.
  "Король чеснока" миновал кафе "Белый Бом", сошел с тракта на пару кабельтов и пристал к большому двору. В самом доме было тихо, чуть пахло полынью и скипидаром, муж с женой настороженно сидели у телевизора и смотрели передачу о мутантах Чернобыля. Показывали парня, у которого на шее были жабры. Он задумчиво и отстраненно смотрел на мир, а когда его спросили каково ему с жабрами, он сказал: "отлично, скоро они пригодятся".
  С трудом оторвавшись от экрана, хозяин пригласил нас к столу. Он принес сыр, чегень, тажур с арачкой и извинился за то, что вчера потравили клопов. От молочной водки Макс и Игорёк отказались.
  - А нет ли у вас просто молочка? - спросил юнга.
  Алтаец кивнул и надолго исчез. Игорёк не знал, что местные признают молоко только в кислом виде, либо преображенном до крепленого состояния. Вкус у арачки на любителя, для многих неприятен, а вот действие ничуть не хуже рома. Мы выпили молочной водки с вернувшимся хозяином, и Голодный вышел с ним во двор переговорить. Команда же расселась, кто на чем. Игорьку досталась старое кресло-качалка, сидя в котором с кружкой молока он уподобился думательной машине Сальвадора Дали.
  - Я вот, что понял, братцы, - сказал Игорёк так, словно прозрел на ровном месте, - надо забраться как можно дальше от цивилизации и прочувствовать близость природы. Пожить самой что ни на есть дикой жизнью, чтобы из нас выветрилось последнее, что цепляется за город. И тогда нам станет всё ясно.
  - Что всё? - почесался Беря и налил еще арачки.
  - На что мы способны. Ну и как нам быть дальше...
  За выпивкой я частенько тоже становлюсь головастым, говорю парадоксальные вещи, меня так и тянет доказывать и спорить.
  - Все люди что-то думают, - я хлебнул арачки и сделал отвратительную гримасу. - Думают и забывают прикинуть, а нужно ли думать в данный момент. Наверное, повышенная гениальность покоя не дает.
  Игорек посмотрел на меня как на очумевшего от скипидара клопа и сглотнул слюну. А я уже и сам был готов чудной выходкой подтвердить свою очумелость. Мне захотелось крикнуть юнге прямо в ухо: "Дайте силу нам полететь над водой, птицы! Дайте мужество нам умереть под водой, рыбы!". Отвлек телевизор, он вдруг так оживился, что мы все обратили на него внимание:
  - Между икотой и жаберным дыханием у современных амфибий имеется прямое сходство. Ученые полагают, что возникающая у человека икота - это своего рода напоминание о жабрах, имевшихся у его древних предков. Икота возникает при внезапных судорожных сокращениях мышц, используемых для вдыхания воздуха, в чём человек совершенно не нуждается. Единственные животные, которым используют эти мышцы - двоякодышащие рыбы и амфибии, у которых сохранились жабры. В случае с человеком всё дело в сохранившихся нервных центрах мозга, отвечавших когда-то за движение жабр.
  - Если бы мой папа был транспантологом, я бы тоже попросил его пересадить мне акульи жабры, - допивая молоко, отозвался Игорёк.
  - Чтобы стать морским дьяволом, - догадался я.
  - Просто для жизни. Температура на Земле возрастает, скоро уровень мирового океана поднимется, большую часть суши затопит, а людей прибавится, так что придется переселяться под воду.
  В дом вошел Голодный красивый как Ихтиандр, он сиял уверенностью. Видимо, приятные известия его преобразили:
  - Переселяться под воду не надо, ха-ха. Будем преображать землю, ха-ха.
  - Как?
  - Займемся настоящим судоходством на суше.
  - Будем ходить на парусной яхте на колесах, вроде той, которую построил Симон Стевин по заказу голландского короля Мауриция Оранского? Вы знаете, при небольшом ветре она двигалась со скоростью двадцать четыре километра в час и могла перевозить до тридцати человек, - в своем репертуаре оживился Игорёк.
  - Нет, - поморщился Голодный, - нашим кораблям будет всё едино по суше плыть или по воде. Мы будем управлять стихиями, а не они нами. Сейчас у нас под ногами земля, давайте вертеть её и приводить в движение наши корабли. Парни, есть отличное предложение по камню! Можно неплохо заработать! Я покажу место.
  Ясное дело, на Голодного всегда находило вдохновение, когда светило заработать сноровкой. А все-таки он был прав. В том, что надо управлять своей жизнью и наполнять её мирами подобно эксцентричному художнику, создающему из песка великолепные картины. И не успев насладиться ими, сдувать. И если на одной картине найдется место обычному человеку, то на другой его место займет человек-амфибия.
  
  11
  В принципе, каждый сам выбирает с чего начинать свой путь, чем и когда заканчивать. Но за отправной точкой обязательно должна последовать безбрежность, иначе и смысла нет срываться с места. По понятиям моряков если корабль много дней как вышел из порта и находится в море, но берег не скрылся из виду, значит, плавание еще не начиналось.
  Мы вышли покурить во двор. К нам лениво подошла собака, похожая на разбойника с большой дороги. Голова у неё была как башня тяжелого немецкого танка. Она обнюхала каждого и легла рядом с боцманом.
  - А вон там белые сбросили в Чую со скалы сорок красноармейцев, - указала Дина в сторону правого берега реки. - Там и памятник стоит. А знаете, за что их? Говорят, они под видом казаков вырезали население. В гражданскую войну здесь очень долго держались разные банды, последним был атаман Кайгородов...
  На Макса имя атамана произвело впечатление:
  - Точно! У меня бабка Кайгородова! Я же правнучатый племянник атамана! Предки то мои родом из Томской губернии! Бабка и дед мне рассказывали.
  - А что, вид у тебя разбойничий, - закивал Беря, - я ничуть не сомневаюсь, что ты в родстве с каким-нибудь атаманом. Так что, если где здесь и хранятся тайники с золотом, там есть и твоя доля.
  - Кайгородов продержался дольше всех, раньше него расстреляли и Унгерна, и Бакича. Да только вряд ли он что-то приберег на потом, - говорила Дина, глядя в глаза Игорьку, который её внимательно слушал. - Продналог тогда выгреб на Алтае последнее, вот обиженные люди и пошли за атаманом. Дважды он терял всё, уходил от смерти один по чуть замерзшей Катуни. И снова собирал тех, кому не нравились новые порядки. Его отряд оставался в Сибири единственным, который шел под статью "политический бандитизм". А взяли его врасплох в Катанде, отряд красных ночью прошел туда через перевал по Большому Яломану.
  - Н-да, нелегко пришлось бандитам, - сказал я.
  - Бандиты! - возмутился Голодный. - Повстанцы! Они же за свободу родного края дрались. Знали цену красным комиссарам! Вот кто бандиты! Да здесь у людей независимость в крови!
  - Между прочим, у Кайгородова была своя политическая программа, - поддержала Дина. - Знаете, что в ней говорилось? Власть организуется по принципам всеобщего и равного избирательного права. Законом власть должна обеспечить каждому рабочему необходимый минимум зарплаты и соцобеспечение на случай безработицы, старости и болезни. В Усть-Коксе атаману удалось ненадолго дать жизнь своей программе, по его указанию прошли выборы среди жителей Уймонской долины, и было образовано "Временное районное управление".
  Игорёк кивал головой, мотая на ус.
  - Значит, если что от Кайгородова и осталось, то только пара станковых пулемета, - подвел итог Беря.
  Алтаец внимательно нас слушал и уже смотрел на боцмана как на родного брата. В дорогу абориген вынес нам арачки и баранины. Может, оно и правда, что свобода здесь в крови, и столетиями она служила народам, населявшим эти земли, трамплином в вечность.
  Пока юнга закупал в магазине крупу и консервы, я невольно подслушивал, как юный метис выносит мозг таким же юным автотуристам байкой об Улаганском районе, известном дикими нравами своих жителей. Метис твердил, что именно там снимали один из фильмов с участием Гойко Митича, а местных парней набрали на роли их краснокожих братьев. Когда киношники уехали, начинающие актеры крепко застряли в шкуре индейцев и еще месяц-другой разбойничали по окрестностям, обирая почтовые машины и обозы. Так их не поймали, они сами свернули шальную деятельность. Однако бывает нет-нет да отроют свои томагавки. Туристы с восторгом слушали и озирались.
  На выезде из Белого Бома боцман заметил могильный камень с зеленой фарой и согнутым штурвалом. Он посигналил, осторожно выруливая по петлявшей дороге, и стал рассказывать:
  - В детстве я увлекался техникой, собирал модели автомобилей, вырезки о них из журналов в тетрадку вклеивал. Мне там разные выписывали.. "Юный техник", "Техника и молодежь", потом "За рулем", еще что-то.. Помню, была у меня модель зиловского АМО, вот от которого фара и руль на могиле. Первые АМО Ф-15 собирали вручную, они были с деревянными бортами и нашему капитану напомнили бы небольшой рыболовный трейлер. Ха-ха! Н-да.. Дина, а что там на камне краской выведено, знаешь?
  Дина чуть подалась вперед к боцману:
  - Первая строчка из песни о легендарном Кольке Снегиреве. Есть по Чуйскому тракту дорога, много ездит по ней шоферов.
  - Ага, я фильм про него видел, - вспомнил Беря. - Он там на АМО гонялся за шоферкой. За Раей, а у неё был "форд"... Как же кино то называлось... А, "Два шофера"! Ну и вроде, у них там всё хорошо кончается.
  - Кино же, а в песне как в жизни. Отсюда в Чую и улетел шофер.
  - Ну и местечко здесь, как будто переправа через Стикс, - хмыкнул Игорек, молчавший всё это время. - И еще у меня почему-то такое ощущение, что я по колено в воде.
  Когда УАЗ отъехал от Белого Бома, я понял, что берег исчез. Он растворился за спиной как жизнь, которой если не знать цену, уходит безвозвратно. Стоит только забыть об этом, и она разменяет ваше существование на мелочь, которой не с кем будет расплатиться.
  
  12
  Множество миров предполагает множество путей к ним. Те, кто последовали за генуэзцем Кристобалем Колоном, нашли то, что искали. Если бы они пронюхали о возможности по воде перейти к истокам души, их корабли обрели бы попутный ветер еще до Канарских островов, и ничто не помешало бы им достигнуть цели.
  - Это что за столбы? - спрашивал Беря, прохаживаясь вокруг непонятных ему сооружений. - Сколько им лет то?
  - Каменные бабы или кожого таш, каменный занавес, - охотно взялся объяснять Игорёк, - их считают ретрансляторами из верхнего и низшего мира.
  - Что и я могу обратиться к верхнему миру? - спросил Беря.
  - Вряд ли. Могут только те, кто связан с ним духовно и кровно. Здесь в Курайской степи стояла стелла воина Кезера. Когда археологи выкопали его и накрыли палаткой, он начал шевелится, пытаясь встать. Археологи в ужасе разбежались.
  - Да ну, заливаешь ведь, - не поверил Макс.
  - Здесь всюду нужно быть осторожным, - поддержал Голодный, - вот потревожили Укокскую принцессу и на тебе, землетрясение.
  Беря еще раз обошел стелу, задрав голову. Его беззаботный вид отвергал любое существование низших и верхних миров, мог быть только тот, что лежал под ногами.
  - А вообще на член похоже, - резюмировал он.
  - Культус фалли, фаллический культ, один из древнейших, - кивнул наш юнга-всезнайка. - Каменные фаллосы стояли в Вавилоне и Египте. Самые гигантские возвели у храма вавилонского бога Мардука и на горе Квиринал в древнем Риме. Каждую весну римлянки взваливали на плечи огроменный член из лимонного дерева и с песнями тащили в храм Венеры. Там они предавались любви, после чего относили член обратно. Фаллос символизирует обновление, силу и изобилие, он всегда считался самостоятельным существом и защитником.
  Пока он читал лекцию, раскладывая все по полочкам, Голодный с бравым "оп-ля" встал на руки и ловко прошел между двух стелл. И тут же пропал, будто и не было Голодного.
  - Ой! - вскрикнула Дина. - А где же Голодный?
  - Лёнька! - крикнул я. - Ты где?!
  Мы выпучили глаза, словно это могло улучшить зрение. И так, не проронив ни слова, довольно долго буровили пространство. Только Дина дважды повторила: "Ой, ну что же это? Что-то надо делать!"
  - Что за шутки, братцы! - услышали мы голос Голодного. - Вы где? Куда вы попрятались? Ого! Во дела! Столько воды! Чей же это корабль? Вы его видите?!
  Сначала мы были в ступоре. Не каждый день друзья становятся невидимками. Хотя, конечно, каждый из нас знал, что от этого мира можно ожидать чего угодно, сюрпризы здесь на каждом шагу. Да вот только знания маловато, надо самому быть сюрпризом для мира, чтобы толково подходить к подобным неожиданностям. Верная идея пришла не сразу и, причем, не Игорьку, а мне:
  - Лёнька, стеллы видишь?
  - Да, вроде бы... кажется это стеллы!
  - Ты давай, попробуй тем же способом, вниз головой, обратно пройди между них.
  При появлении Голодного восторг смешался с трепетом. Я даже перекрестился. Неизвестно чем могло закончиться это приключение. Если, конечно, оно уже закончилось - не бывает, чтоб камень в воду упал, а рябь не пошла.
  Голодный был возбужден, как будто спрыгнул с луны:
  - Там! Я видел! Стеллы эти были похожи колонны, а за ними скалы вроде тех к которым плавали греки, как их...
  - Геркулесовы столбы, - быстро проговорил Игорёк.
  - А между ними я видел много воды, как будто это море или даже океан! - продолжал Голодный. - А на месте, где стоит УАЗ, я видел небольшой корабль с двумя мачтами и парусами треугольником.
  - Похоже, это арабский дау, - предположил я.
  - А может нам всем вниз башкой пройти между стеллами, сесть на тот корабль и свалить отсюда, - предложил Беря.
  Боцману такие развлечения были в диковинку, и он вместо ответа сделал уверенный шаг в сторону от стелл. По его лицу блуждало нескрываемое переживание - он явно хотел проснуться.
  - А я думаю, никакого моря и корабля не было, Голодному просто ретранслировали положение наших дел, - спокойно поделился своими соображениями Игорёк. - Выходит не так уж плохо. Наше путешествие продвинулось до определенного рубежа, за которым игра в моряков меняет правила. Или вообще перестает быть игрой. С этого момента всё происходящее с нами надо воспринимать под иным углом. Следует быть предельно осторожными. Теперь нам просто так не съехать с намеченной дороги, мы в её власти. Похожий случай был с капитаном Уорли, который отправился пиратствовать на обычной лодке с командой в восемь человек. Начал он хорошо, кончил плохо. Но другого выхода у него не было, он поклялся не отступать.
  Мне это рассуждение показалось ужасно глупым. Так то оно так, не стоит переступать грань, за которой хорошая идея превращается в абсурд. Однако под каким углом ни воспринимай свои отношения с дорогой, дойти по ней к исходной точке всего живого поможет только вода внутри. Только живое любым путем доползёт до живого.
  - Да ну вас, - махнул рукой Голодный, - я в такие игры наигрался, когда в Дурнево за грибами ездил. Давайте лучше делом займемся, пока осень не наступила. А потом наиграемся во что угодно.
  - Будем считать, что это был твой флэшбэк, - весело сообщил неунывающий маронир Беря и пошел к "Королю чеснока".
  Не сговариваясь, команда поняла, что лишняя болтовня по поводу произошедшего у стелл может обернуться вещами - посерьезнее проделок хрустального черепа майя. Мы не спали всю ночь, пили водку у костра и чувствовали себя так, будто кто-то позвонил из верхнего мира и пригласил на бесконечную прогулку.
  
  13
  Людей связывает некая нить, которая становится заметной, когда начинает рваться. Люди, как и корабли, живут в ненадежной стихии, им не хватает приветливых берегов. Ветер перемен поддувает им в помощь, но он же разрывает канаты и разбивает о камни.
  Пока мы мотались по окрестностям, закупая Голодному шкуры для бубнов, минуло два дня, за которые я привык к Дине как к своему уху или носу. Она была податливая и в тоже время упорная, ну совсем как вода. И если бы не пришла пора Дине возвращаться, я бы утолил этой водой жажду.
  По дороге в Акташ, где мы собирались пересадить Дину в попутку, юнга развлекал нашу подружку разговорами о планете:
  - За пять миллиардов лет существования Земли континенты раза четыре сходились в один суперконтинент, от последнего, Пангеи, отстегнулась Северная Америка, потом Южная, потом Индия и Австралия. А когда Индия наткнулась на Евразию стали расти Гималаи.
  - Когда же это было? - спросила Дина.
  - Совсем недавно, миллионов пять лет назад. А еще миллионов через восемьсот они могут собраться где-нибудь в районе Южной Америки.
  Дина посмотрела куда-то вдаль на горы и вздохнула:
  - Да уж, время странная штука, то дни бегут за секунды, то тянутся миллионы лет.
  - Ага, - кивнул Игорёк, - и уровень мирового океана, конечно, тоже был не постоянен. Во времена подъемов океана жизнь не исчезала, а уходила под воду, и вряд ли моллюски полагали, что их сменят крепкие парни.
  Проехавший мимо иностранный автобус был похож на морскую щуку, он взметнул облако пыли и исчез в нем как за волной.
  В Акташе я подал Дине руку, помогая выйти из машины. Ладонь была горячая и немного дрожала. Я только и нашел сказать:
  - Мы скоро заедем к тебе. Я буду скучать...очень...
  Дина смущенно улыбнулась:
  - Я тут решила погадать на книжке на... нас.
  - И чего?
  - Вот, Бальмонт.
  - И что Константин... не помню отчества, нам предсказывает?
  - Жених идёт, Жених грядёт, Невесту отыскал, - с выражением, как старшеклассница, читала Дина. - Его дворец - небесный свод, Его ковёр - зеркальность вод, А башня - глыбы скал. Жених пришёл, невесту взял, Приданое - Земля, Его же знак есть цветик ал, Замкнут в начале всех начал, В движенье Корабля!
  На этом месте Дина разволновалась, округлила глаза, и я увидел в них по клиперу с пряностями. Мимо нас на стареньком гудевшем мотоцикле проехала троица пацанов. Самый щуплый из них, кое-как примостившись чуть ли не заднем колесе, умудрился показать нам фигу. А Дина продолжала:
  - Пришёл Жених, пришёл Жених, Невеста хороша! Века и дни делили их, Теперь поём мы этот стих, Венчается - Душа!
  - Супер! - восхитился я и подмигнул. - А невеста кто? Уж не ты ли?
  Дина улыбнулась, потом нахмурилась и молча села в подошедшую маршрутку. Я остался один на дороге с ощущением теплоты ее руки и ветра в сердце. Под ногами я заметил швейцарский перочинный ножик, подобрал его и пошел к "Королю чеснока" так, точно возвращался ни с чем с прогулки за грибами.
  
  14
  Жить можно где угодно, никаких ограничений нет. Кто-то убегает от себя, кто-то наоборот ищет. Чаще всего скитальцы - это изболевшиеся сердца и буйные головы. Только море может их исцелить, а точнее размеренная жизнь на кораблях, плывущих к далеким берегам.
  Стоянку мы сделали на краю Курайской степи. Наспех перекусили, и Голодный с боцманом и марониром Берей снарядили "Короля чеснока" на поиски каменоломни, где по слухам водился горный хрусталь. Голодный загорелся идеей разбогатеть на его добыче. Юнга, мало интересовавшийся прибылями, укатил на велосипеде вперед по тракту. Я же сидел на камне, сторожил лагерь и думал о людях, к которым стал привязан. Чувства так переполняли меня, что я стал писать письмо:
  Здравствуй, друг мой Валя! Оказывается, есть вещи, которые я могу открыть только тебе. И не потому, что я не искренен с другими. Просто в вещах, в которых я не тороплюсь признаться даже себе, есть некий смысл, который если хватать руками, непременно рассыплется. Тебе же я выкладываю начистоту лишь потому, что так могу изложить более ясно и для себя. Хочется даже сравнить себя с уайлдовской Тенью, которая обращается к своему Рыбаку. Чтобы Рыбак лучше понял свою Тень, у меня на этот случай есть одна история.
  Береговое Братство
  В бухту недалеко от порта Кампече вошла небольшая рыбацкая лодка - чинчоррос. С тех пор как испанцы основали здесь колониальное поселение, название которого на языке майя звучало как "ах-кин-печ" - место змей и клещей, кто только не брал его силой. Дрейк, Хокингс, Морган и Лорен Графф - все эти парни приходили в лагуну Турминос без приглашения.
  Несколько человек, управлявших чинчоросс, были из числа буканьеров, они хозяйничали по всем маленьким островкам Карибского моря. Они проделали рискованный путь через Юкотанский пролив на небольшом боте, а потом пересели на индейские лодки, удобные для плавания в мелководной лагуне. В темноте чинчоррос уверенно подходила к берегу в нескольких милях от порта, к северу от солеварень.
  - Эй, вы, морские псы, - негромко окрикнули с суши.
  С лодки в ответ прозвучал условный свист.
  - Граммон, загребай к берегу, - сказал в лодке один мужчина другому.
  Тот, которого назвали Граммон имел сходство с известным пиратом - невысокого роста, смуглый, с живым лицом. Восемнадцатилетний Граммон не помнил матери, он вырос на островах, и родство с Мишелем Граммоном могло быть вполне очевидным. Другого мужчину, обращавшегося к Граммону, звали Сварт. Вместе со своими людьми буканьеры прибыли одними из первых. Несколько кораблей ждали утреннего сигнала, чтобы двинуться к Кампече и начать высадку.
  Буканьеры были голодны, им предложили черепахового мяса. Костер не разводили, чтобы не привлекать внимание. Бочонок с ромом помогал дожидаться рассвета. Кто-то вспомнил Рока Бразильца, который когда-то дерзко атаковал испанский порт.
  - Мало кто мог сравниться с Роком в жестокости. Он не знал жалости к тем, кто вставал поперек его дороги, - проговорил Сварт, отправляя в рот большой кусок мяса.
  В тени сидел безногий калека, он закивал:
  - Да, да Бразилец был именно таким. Однажды Рока насадил на деревянный кол трех человек, а еще пятерых бросил между двумя кострами. И прожарил их живьем, как окорока. Лишь за то, что они пытались спасти свой свинарник, который Рока хотел разграбить.
  - Кто это? Ты его знаешь? - спросил Граммон у Сварта.
  - Это Джон Бок, карабельный плотник Рока, его захватили в плен вместе с рулевым Янгом после того как корабль Бразильца выбросило на отмель Чикхулуба. Рулевого повесили, а Бок уже тогда был без ног и его отпустили.
  Граммон был молод, но знал много историй об отчаянных парнях с карибских широт. Он посмотрел на Бока как на ожившую легенду.
  - А вон те двое помнят высадку с Морганом в Маракайбо, когда они остались в дураках, - указал Сварт на бородатых стариков, забивавших трубки.
  Граммон потянулся к бочонку. Один из бородачей пыхнул трубкой в его сторону:
  - Ты давно отцепился от маминой юбки, малыш?
  - Я вырос на островах, и не знаю матери, - сказал Граммон и слегка коснулся своего букана.
  - Это же Граммон, - вступился Сварт, - он с буканьерами сколько себя помнит. Ты приглядись, он тебе ни кого не напоминает?
  Бородач никак не отреагировал. Но тут зашел разговор о богатствах Кампече. Один долговязый буканьер не находил себе места и всё время поминал о скорой наживе:
  - Они сидят там на своем золоте как наседки на яйцах! Вот жизнь! Копи награбленное и не высовывайся из дому без дела!
  Сварт похлопал себя по пузу:
  - А я всегда боялся домашней жизни, я как-то сразу понял, что не смогу смотреть в окно на одну и ту же картину. И я не из тех людей, кому жена под боком нужна как грелка.
  - А ты был женат?
  - Я?! Женат! Был. Недолго...
  - Жена моряка всегда невеста, - усмехнулся Бок.
  - Вольная жизнь похожа на реющий флаг, если он и провисает, то лишь из-за отсутствия ветра, - заметил пожилой буканьер в затертых штанах из буйволей кожи.
  - Настоящий моряк не женится, пока не получит ревматизм, - усмехнулся бородач.
  - А как ты попал в береговое братство? - спросил Граммон у задиравшего его бородача.
  - Я был чуть моложе тебя, когда нанялся на торговое судно, таскавшее отсюда кампешевое дерево. Это была обычная кастрюля с помпой. Плавать на ней было все равно, что уже лежать в гробу. Да и условия на ней были такие, что мертвецам и то получше. Не знаю, как долго бы мы терпели, если бы однажды камбузный жеребец не вздумал скормить нам слонов.
  - Кок попытался накормить их солониной полной червей, - поймав недоуменный взгляд Граммона, объяснил Сварт.
  - И тогда мы захватили судно. Потом мы поменяли его на испанский фрегат. Я провел на море тридцать лет. Любое плавание может оказаться для меня последним.
  - А ты хотел бы пожить как обычные люди?
  - Может и хотел бы да не смог.
  - Почему?
  - Да потому что парни с бака так прикипают душой к морю, что оно бежит у них по венам вместо крови.
  - Береговому братству уже много лет, - проговорил Бок, - а кто только не пытался обратить нас к оседлой жизни. Жан Ла Васе даже привез специально на Тортугу несколько сотен проституток, надеясь что буканеры обзаведутся семьями. Да ведь вольная жизнь послаще любой женщины. Она никогда не предаст тебя и не надоест.
  К бочонку опять подошел долговязый буканьер, он думал только об одном:
  - В Кампече столько накоплено, что хватит каждому из берегового братства купить по титулу барона. Это бездонный золотой колодец! Я много задолжал, и если ничего не выгорит, придется убираться с Карибов.
  - Скажи, Бок, - обратился Сварт, - ты уже давно без ног, но все равно поспеваешь туда, где может выгореть прибыльное дельце, откуда ты берешь силы?
  - Иногда я вижу сон, что у меня есть ноги, - так начал Бок, - я один бреду по берегу и вылавливаю разные предметы, видимо, уцелевшие после кораблекрушения. Море синее, спокойное. И я выдергиваю из него то бочонок с ромом, то обшивку бушприта на костер, то чей-то сундук. И бросаю на берег. И вдруг я вижу товарища, он утонул. Я стою над ним, он в воде, лицом к верху. Вдруг он открывает глаза, подмигивает мне, делает рыбьи движения и уплывает в море. А я, не раздумывая, бросаюсь за ним. Я не хочу быть один на берегу, когда вся команда там, в море.
  РИСУНОК-8 ---БЕРЕГОВОЕ БРАТСТВО---
  Один из моряков засмеялся. Это был Барталомео, по кличке Черный Барт. Проявляя внешнюю набожность, он в то же время был крайне жесток и несговорчив. Этим человеком управляли злоба и жажда наживы, он никому не доверял и держался сам по себе.
  - Болтовня! Чушь! - прохрипел он. - Вы все здесь ради того, чтобы вытрясти побольше золота из испанцев. И при случае прирежете того, кто помешает это сделать. Разве не так?
  - За каждого убитого я отвечу перед Богом, - спокойно сказал Бок, - Он знает, я никогда не убивал без нужды.
  - Для тех, кто каждый день ходит перед носом у смерти, чужая жизнь такой же пустяк как своя, - заметил бородач.
  - Пусть большую часть жизни я прожил как акула, - поедая глазами Барта, сказал Бок, - я не перестал быть человеком. Я помню, с какой стороны у меня сердце и кто выручал меня в трудную минуту.
  - Болтовня, - повторил Барт менее уверенно. - Мне нет дела до болтовни. Когда у меня будет свой корабль, болтунам на нем не найдется места. Все неудачи на море из-за болтунов.
  - Самая большая неудача - это пустое сердце, - сказал Бок.
  - Что ты заладил про сердце! Давай я вырежу его у тебя и посмотрим какое оно! - закричал Барт.
  Спор не успел превратиться в ссору, подошли буканьеры, следившие под видом рабочих с солеварень за гарнизоном порта, и доложили:
  - В Кампече никаких признаков беспокойства. Город спит. На траверзе Кампече ни одного корабля.
  - Что ж, - сказал Сварт, - скоро будет светать, можно подавать сигнал. Вот так, ребята, разговоры разговорами, а хочешь найти жемчуг - ныряй в море.
  Буканьеры стали собираться. Вскоре один за другим вспыхнули костры, приглашая вольную братию потрошить сундуки домоседов.
  Эх, милая Валя, плыть с друзьями на одном корабле очень чудесно. И разве можно только словами передать то дружеское единение под звездным небом, когда людей связывает нечто большее, чем одна цель. Если нам доведется вместе посидеть ночью у моря, ты поймешь меня без слов".
  Дописав письмо, я вдруг стал икать, да так точно наружу просились пропавшие жабры. В сумерках я развел костер, и вскоре услышал звонок велосипеда юнги, и сразу же с другой стороны звук двигателя. Я приподнялся и увидел, что огни фар приближающегося и ревевшего, как зверюга, "Короля чеснока" похожи на астероид Адониса, которому не терпится обняться с Землей.
  
  15
  Подмечено, что нигде дни, недели и месяцы не уходят в прошлое так быстро, как во время плавания. Они исчезают за кормой точно корм для рыб. Крошки времени - мусор для нас и для вечности, мусор, который бросают горстями с одним желанием - забыть о нем.
  Недалеко от Чуйского тракта мы разглядывали петроглифы. Одним рисункам перевалило за сотни, а то и тысячи лет, другие, как объяснил наш юный гид, были новоделами. В основном это были охотничьи сводки, где парни с луками и стрелами валили парнокопытных. На одном из камней я увидел нарисованного жирафа, делающего "пи-пи" на голову одноногого охотника. Я решил, что это охота на реликтовое животное. Беря сказал, что художник был пьян. Мы стали спорить о том, что нарисовано на самом деле.
  - Вон еще трое любопытных, - отвлек нас мало интересовавшийся петроглифами боцман. - Сейчас они вас рассудят.
  Натоптанной тропой поднимались два парня и девушка. Судя по надежным полужестким гитарным кофрам за плечами парней, музыка давалась им как манна небесная. Вряд ли они жаловались Богу на отсутствие таланта.
  Знакомство подтвердило - руки парням заточили под гриф. Они на перекладных возвращались с фестиваля байкеров, отгромыхавшего в Курайской степи на прошлой неделе. Там они успешно отыграли и также успешно ушли в запой. Молодого и крупного музыканта, похожего на домашнего годовалого кота, звали Бивень, постарше и худющего как змея - Моща. Он увлекался йогой, знал толк в приготовлении и приправах, да и вообще был подкован в плане походного быта.
  - А это наш друг Алёна, - представил девушку Моща, обнимая её худыми лапами более чем по-дружески, - она администратор рок-группы "Мертвые касатки".
  - Почему это у вас касатки мертвые? - сразу насторожился юнга.
  - Ни почему, название взяли с потолка, всем понравилось, - простодушно пожала плечами Алёна.
  В тонких чертах её смуглого детского лица читалось, что она не склонна к тому, чтобы анализировать смысловое значение названия группы.
  - Вы что же думаете, одной рыбой больше, одной меньше, разницы нет? - не унимался Игорёк. - Опасно так играть словами, особенно с теми, что говорят о смерти и уж тем более нельзя их примерять к себе.
  - Да мы, вообще то, пришли наскальные рисунки посмотреть, - нахмурился Моща.
  Юнга согласно кивнул и тут не ударил лицом в грязь. Он сопоставил здешние рисунки с карельскими у Бесова Носа, помянул ладьи мертвых и смену тотемного мышления на космическое. Никто не зевнул, не почесался, слушая его.
  Идея выпить пришла естественно, как справить нужду. Пока юнга трепался, я всего лишь намекнул Бивню, а тот уже достал из кофра фляжку с коньяком. У нас на борту оставалась арачка, литров пять пива и две бутылки водки. С меньшими запасами мы не отчаливали.
  Каменистый берег Катуни по другую сторону тракта приветливо встретил нашу компанию и предложил огромный камень похожий на рыбью спину с плоским хвостом, где мы и разложили провиант.
  - Закуски маловато? - пожаловался Беря.
  - Сейчас салатик сварганим, называется "Моряк на привале", - обнадежил Моща, доставая из рюкзака Алёны консервы. - Готовится быстро и просто. На банку морской капусты берем банку кальмаров, упаковку крабовых палочек, три вареных яйца, а они у меня как раз есть, и майонез. Все смешиваем, и готово.
  - Наша тема, - сказал я.
  Выпивка шла как по маслу, легко и быстро находя путь от живота к сердцу. Под ногами закачалась огромная палуба земли. Мы передвигались по ней танцевальными кругами и вразвалочку. Каждый был вдохновлен своими переживаниями. Я с удивление слушал трезвого юнгу, с настойчивостью пьяницы дувшего Алёне в ухо восторженные слова:
  - Согласись! Музыка похожа на море, она гибкая, слабая и сильная. И музыканты это те же моряки, или большие рыбы. Свист касатки похож на гитарный рифф! Почему? Да киты первые спели о любви! Музыка безбрежна и величественна как океан, и в тоже время проста и доступна как любовь. Меня, ей-богу, однажды озарило, ведь музыка и есть формула любви! Люди потому и тянуться к музыкантам, чтобы разузнать об этом побольше.
  Бивень, тоже внимавший рассуждениям юнги, неожиданно завопил:
  - Кто дружит с музыкантами - знает толк! Девушка - врач, девушка - волк! Люби гитариста - триста слёз, люби гармониста - нажрешься колес! Люби барабанщика - жизнь борьба! Люби трубача и тебе труба!!!
  Алёна засмеялась, глядя на кривлявшегося Бивня. Юнга, не унимаясь, вошел в азарт прорицателя и тоже кричал последние фразы:
   - Надо жить музыкой, как на корабле, плавать с концертами из города в город! Даешь парус надутый динамиком!
  Вдалеке на тракте, мигнув дальними огнями, отозвался трубный гудок дальнобойщика. И звук пронесся над долиной как зов архангела.
  Маронир запалил огромный костер. Возле него ночное трио затеяло импровизированный концерт. Бивень на гитаре, Голодный на губной гармошке, Моща взял комус, заменявший здешним индейцам "поющий лук". Вместе они принялось ткать из окружавшей темноты магическое действие. Блики от огня и причудливые тени музыкантов, как ожившие рисунки на камнях, музыкой и танцем увлекали сознание за собой. Казалось, музыка и танец продлятся вечно и растворят нас в волнующей темноте, где Катунь шумела точно кровь в венах.
  
  16
  Человек богат не вещами, а дорогами за плечами. И хотя эта избитая истина многих не греет, деваться от неё некуда. Бестолковая лишь та дорога, которая как беготня по кругу утомляет своей бесполезностью.
  Утром Моща и Алёна укатили на попутке в Чемал, оставив нам невменяемого Бивня. Он всю ночь не спал, поминая с бутылкой ушедшую любовь, которую якобы унесли птицы. Уехавшая парочка зазывала нас на фестиваль электронной музыки "Санвайпс", оттуда они должны были сразу двинуть на Черное море, на облюбованный хиппанами старый маяк в районе Геленджика.
  До обеда мы никак не могли сняться со стоянки. Никто не хотел разбирать валявшийся под ногами мусор, настроение было паршивенькое. Да и погода была под стать - небо затянуло серыми тряпками туч, сплевывавших время от времени редкие крупные капли. Кое-как почистив котелок, я затеял готовить гречневую кашу.
  - Вас приветствует мастер гитарного хепенинга, - громко объявил очнувшийся Бивень, доставая откуда-то из глубин себя фляжку, - сейчас я устрою показательный трип по глубинам подсознания истерзанного любовью музыканта.
  - Только попробуй, - мрачно произнес Голодный, точивший нож.
  Расстроенный тем, что добыча хрусталя оказалось химерой, Голодный второй день был чертовски неприветлив. И было видно, как в голове у него выстраиваются какие-то комбинации.
  Юнга бродил по окрестностям, со всей страстью естествоиспытателя проникаясь флорой и фауной. Неугомонный до кайфа маронир ушел к запретным плантациям натереть шарик гашиша. Боцман задумчиво копошился в машине, время от времени поглядывая в сторону трассы. Казалось, каждый настолько занят собой, что трудно найти общую точку сборки.
  Рассевшись с чашками вокруг котелка, глянув на потухающий костер и друг на друга, мы недолго совещались куда ехать. Трудно сказать, что же заставило нас сменить курс и развернуть "Короля чеснока" вниз по тракту. Никогда причина не открывается сразу. Воля человека - прекрасный инструмент, но течения и ветры подчиняются ей лишь по воле Бога.
  Теряя гнев, я теряю музыку, говорил почитаемый юнгой Тим Бакли. Они сходились в том, что музыка - это квинтэссенция жизни, и гнев в ней противоречит смерти, такой гнев - это пламя, разжигающее огонь жизни. Чистый гнев как стержень направлен поперек всего гниющего в мире. Стоило нам на мгновения потерять этот стержень и корабль сразу развернуло в сторону знакомых засиженных берегов.
  - Ну и надолго мы, так сказать, в люди? - поинтересовался юнга, как только мы набрали ход.
  - Да как масть ляжет, - ответил маронир Беря, раскатывая натертый шарик гашиша. - Сам видишь, среди нас все мужики непростые. Каждому нужен свой особый свободный полёт.
  - Мою любовь унесли птицы, - из трюма в который раз громко пожаловался Бивень, лежавший в обнимку с кофром среди тюков с провизией.
  - Да, жаль, конечно, что мы не захотели ехать в Монголию, - сказал я.
  - Я вот тоже не хотел плавать до того как научился, - заметил юнга.
  - Это ты к тому, что пусть всё идет своим чередом?
  - Я к тому, что мы сами не знаем, чего хотим.
  - Я хочу, что бы меня тоже унесли птицы, - внятно проговорил Бивень.
  Голодный сидел на штурманском месте и рассказывал Максу о грядущих развлечениях, он и ухом не повел на замечания за спиной. На стекло перед ним падали капли, дворники меланхолично сгоняли их в стороны. Было немного грустно. И только смешки неунывающего маронира придавали этой грусти некоторую приятную нелепость.
  
  17
  Кому-то нравится делить на части целое, превращая в разрозненные куски мозаики то, что должно быть неделимым. Так проще перещупать вселенную и при случае перепродать. С нашим миром эти ребята обошлись также, он лежит у них по полочкам, готовый пойти оптом и в розницу.
  Орда желающих нагреть руки, набить карманы растаскивала Горный Алтай на пазлы, видя в нем не чудесной красоты горы, долины и озера, а уникальные бренды и торговые марки, ради которых можно вытряхнуть душу из чего угодно. Уютные места стали булькающими котлами с непонятным варевом. Каждому отдыхающему имелось, что оттуда хлебнуть. И вроде как каждый был в меру счастлив, и в то же время оставалось непонятно, насколько далеко может зайти такая бессовестная распродажа.
  "Король чеснока" пришвартовался у скалы в километре от Кузлинской поляны, где оттягивался народ, прибывший на фестиваль "Санвайпс". Гульба оттуда доносилось с грохотом несущегося в пропасть камня. Организаторы, приторговывавшие лунным светом как холстом, втридорога сбывали веселье и зрелища.
  - А я читал в интернете, что скоро здесь ко всему прочему будет раздолье для лудоманов, - проговорил юнга. - И народ сюда попрет как за манной небесной.
  - Для кого раздолье? - спросил боцман.
  - Для лудоманов. Это те, кого одолевает болезненная страсть к азартным играм.
  - Ага, - кивнул я, - умные люди между делом сплавили сюда игорный бизнес как помои.
  Невзначай мы высадились вблизи останков разделанной туши барана. Они валялись прямо посреди тропинки. Вонь и смрад были такие, словно кишки вынули из самой природы.
  Для людей, привыкших хавать зрелища и веселиться, словно в последний раз, горные пейзажи Алтая мало чем отличались от чьих-то дорогих фотообоев, о которые можно небрежно вытереть жирные ручонки. Рядом, за деревьями, надрывался бумбокс:
  - Куда бы ни уплыл моряк - от смерти не уплыть ему! И ждет его зеленый мрак, пока моряк на берегу! Hо в эту ночь он не один - до гроба пьян и вдрызг любим! Она целует без конца его безумные глаза! Вино и гашиш, Стамбул и Париж! Моряк, моряк, почему ты грустишь? Возьми папиросу, хлопни винца! И песенку спой про сундук мертвеца!
  Юнга тревожно вслушивался в слова, и к нам он обратился почему-то шепотом:
  - Не нравится мне это...
  - Что именно?
  - Всё не нравится. Ты послушай, что кругом творится. Чертовщина какая-то.
  - Да, я слышу, - кивнул я.
  - Надо полагать, летом по выходным здесь во многих местах так, - пожал плечами Беря. - Ничего страшного, теперь это называется, модное быдло отдыхает.
  По дороге промчался мощный джип-дредноут с открытым верхом. Оттуда как куклы торчали полуголые девицы, они визжали и размахивали какими-то тряпками. Беря радостно заулыбался.
  - Не знаю... я бы настрогал из бананов ребят получше, - закурил боцман, стараясь вдыхать только дым.
  - Если вам здесь не нравится, можем вернуться, заедем в Аскат, к буддистам, - предложил Голодный. - Там всё по-домашнему, все свои.
  Упирался только Беря. Бивень набрался еще на въезде в Чемал и храпел уже в обнимку с чьим-то спальником. Когда музыка с поляны становилась громче, Бивень тоже заливался сильнее в ту же долю и ноту. И в этом унисоне было зловещее содружество тысяч невменяемых.
  
  18
  Нет в мире ничего нежнее и уступчивее чем вода. А между тем, нападая на жесткое и твердое, она превосходит его в силе и ничто не может перед ней устоять. Нежность побеждает жестокость, считал Лао-Цзы, знавший о воде побольше многих мудрецов.
  В Аскате после дождя было грязно. Единственная дорога - заезженная колея, вспухшая точно артерия, вела через центр села. Прямо перед колесами пробежала парочка.
  - Сесуффи!- кричала женщина, чье возбужденное лицо и распущенные волосы как у Медузы невольно заставляли внутренне напрячься. - Ты мне надоел, мальчик!
  - Вернись! - требовал обритый парнишка, пытаясь схватить женщину за руку. - А то убью! Слышишь, убью!
  Юнга повернулся ко мне и подмигнул:
  - Здесь всё по-домашнему.
  - Тут рядом, - стал успокаивать Голодный, - поворот направо, куда побежала парочка, это к буддийскому центру. А нам налево, к моему хорошему знакомому, Толику БМВ. У него и остановимся. Примет как родных.
  У двухэтажного особняка боцман остановил ход корабля. Двери дома были распахнуты, горел свет, внутри наяривала музыка, и пьяно галдели. С порога мы опознали Толика по царственной позе, полуголый он руководил распутной компанией, настраивавшей спутниковое телевидение. Увидев Голодного, хороший знакомый Толик действительно накинулся на него, как на родного, и даже попытался наручниками пристегнуть к батарее. Он неистово кричал о каких-то долгах и кидалове.
  - Я тебе ничего не должен! - отбивался Голодный. - Прораб тебя обманул! Всё, что я обещал, я сделал! Косяки не мои!
  В самый критичный момент, когда уже и боцман, отбросив сомнения, закатал рукава, на порог влетел растрепанный бородач с огромным рюкзаком за плечами.
  - Финал смотрите?! - проорал он громче всех. - Две минуты осталось!
  Скандал замяли в виду отсутствия превосходства какой-либо из сторон, а также близости финального матча чемпионата мира по футболу. В знак примирения Голодный пообещал Толику пять литров контрабандного коньяка из Казахстана.
  Решив все-таки держаться подальше от гостеприимного Толика БМВ, мы поехали смотреть футбол на ближайшую турбазу "Катунь". В тот вечер мы болели за галлов, но один из них распетушился и золотые медали достались макаронникам. Когда страсти отбушевали и парни, державшие пари, выставили выигравшей стороне пиво, я понял, что пропал Бивень. Он не смотрел матч, и уже два часа, как его не было с нами. Я поделился тревогой с Берей.
  - У Бивня здесь подруга работает администратром, - закидывая в беззубую пасть соленые орешки, сообщил Беря. - Бивень подозревает её в измене. Он видел, как она с кем-то пошла на танцы.
  - Может нам тоже туда прогуляться? А то мало ли что...
  - Пойдем, - кивнул Беря.
  Звуки драки были слышны издалека. Зрелище напоминало съемки комедии в духе Мака Сеннета, где все бегают друг за другом, постоянно спотыкаются и падают. Бивень отмахивался палкой от троих, его роняли, пинали, он вскакивал, отбегал в сторону, волоча за собой палку, и опять принимался ей беспорядочно махать.
  Кое-как мы разняли соперников и оттащили Бивня к реке, там он вцепился в предложенную бутылку и горько заплакал. Глядя на то, как парень сходит с ума, я только и подумал: "не приведи, Господи, такого".
  Поздно ночью "Король чеснока" с пьяным табором на борту скатился обратно в Аскат. В одном из дворов на краю села штурман Голодный познакомил нас с пожилым оборванцем тюркского вида, которого назвал "известный художник Коля Чепоков".
  Известный художник в ответ на наши ухмылки достал из-за пазухи скрученные в трубку несколько листов бумаги:
  - Моя работа, алтайский календарь, последний экземпляр.
  Хоть мы и были безобразно пьяны, но удивительные рисунки с живыми горами, их человеческие лики, разглядели. Горы держали чаши озёр и заботливо взирали на потомков, а приветливые духи ручьев и деревьев сидели вместе с путниками у костров и слушали седых, как сам Алтай, старцев. От рисунков исходило живое тепло, как от окна, распахнутого июльским полднем в сад. Беря и я пришли в восторг, и тут же с позволения автора разодрали календарь на сувениры по месяцам. Бере достались: март, июль и четыре месяца с октября по январь, остальное взял я, а листок с августом, где обнимались девушка и таймень, отдал юнге.
  - Коляновы работы успешно продаются в Европе, - заметил Голодный, открывая зубами выуженную откуда-то из кустов смородины бутылку портвейна. - За тебя, Колян!
  - Немудрено, - кивнул я, - хотя на вид ты бродяга бродягой.
  - А я и есть Таракай, - сказал Коля.
  - Кто?
  - Бродяга.
  - Чем самобытней талант, тем ему меньше места среди домашней утвари, - сказал юнга. - А деньги можно делать и на стружке от кедра.
  Завершением вечеринки стала небольшая полудружеская пьяная склока Бери с буддистом, пустившим нас на подворье, где остановился Коля. Буддист нагрубил Бере, когда тот тыкал ему в нос картинкой с июлем, где Таракай спит под мостом в Ула-ла, и утверждал, что это он спит - Беря.
  - Какой ты таракай, ты таракан, - сказал, как отрезал буддист, и был укушен Берей в плечо.
  Укус получился змеиный, зубов у Бери было немного. За это Беря получил удар в грудь и отлетел метров на пять в картофельные посадки.
  Наутро я очнулся под навесом лежа вповалку с новыми и старыми друзьями. Покряхтев, я вспомнил вчерашнее и мысленно стал укорять себя. Лежавший рядом Беря прошептал что-то о пиве. Юнга загорал, сидя на крыльце, и штопал носки. Во двор, напевая, вышла девочка лет шести, дочка буддиста, с которым ночью повздорил Беря. Девочка села на лавочку у навеса, открыла принесенную книгу и стала с выражением читать:
  - Залез в бутылку таракан! А вылезти не смог! От злости бедный таракан! В бутылке занемог! Он сдох в начале января! Прижав усы к затылку! Кто часто сердится тот зря! Не должен лезть в бутылку!
  Неожиданно Беря всхлипнул:
  - А у меня сынишка подрастает, ему уже четвертый пошел... как он там, без меня... я его полгода не видел...
  Увидеть пускающего слезу Берю было равносильно тому, что увидеть беззубую акулу, шмыгающую носом от тоски по утопленникам. Спокойно на это смотреть невозможно. С трудом сохраняя равновесие, я встал и пошел к Катуни искупнуться. Солнце было ярким, обжигающим, переплавляющим прошлое как руду на маленькие золотые слитки. В этих слитках хранилось лишь одно - любовь к жизни.
  
  19
  Люди редко предаются созерцанию вечности. И зачастую гибнут в мелочах жизни. Ссоры и обиды не от усталости, а от потери умения проследить путь снежинки с неба до земли, её путь из ниоткуда в никуда. Тот, кто может побыть снежинкой и вместе с ней проделать её путь, никогда не упадёт на землю так, чтобы разбиться.
  "Король чеснока" бросил якорь в нескольких кабельтов от Аската, на другом берегу Катуни. В машине забарахлил мотор. Алёну и Мощу мы так не нашли, а Бивня оставили у буддистов. Он окончательно выбился из сил, проклиная женщин, любовь и белых птиц.
  Разобрав обшивку и поковырявшись в недрах "Короля чеснока", боцман посоветовал разбить лагерь. Растягивая палатку, я увидел, как по дороге с палкой прошел Таракай.
  - К сыну пошел, он здесь поблизости живёт, километрах в десяти отсюда, в Чепоше, - тоже заметил Колю Голодный.
  - Хорошо быть бродягой и художником, идешь себе, а мир вокруг твоя мастерская, - мечтательно проговорил я.
  - Кто ж тебе мешает так жить?
  - А может я уже так и живу. Только зовут меня не Таракай, а Дрифтер.
  - Эй, дрифтер, привяжи к дереву конец, - боцман бросил мне веревку.
  Я повертел конец бечевы и сделал, что мог.
  - Это что еще за тещин узел?! Мокрый полуштык вяжи! - возмутился Макс. - Какой ты, на хер, морячок?! Обычного морского узла связать не можешь!
  - Обычного морского узла связать не можешь! - нервно воскликнул я.
  - Что?!
  - Обычного морского узла связать не можешь!
  - Ёп, у тебя что эхолалия началась?
  Боцман явно был не в себе.
  - Что с тобой, Макс?
  - Со мной... А что со мной? Со мной ничего. Втянул меня в какую-то хрень... Контрабанда, туризм, шкуры, буддисты, шамбала... Да мы просто психи на прогулке, - бурчал боцман, затягивая узел.
  - Ты из-за вчерашнего, что ли?
  - Из-за всегдашнего.
  Я не стал ничего говорить. Я был уверен, что пространство само всё расставит по местам, разрешит обиды и противоречия. Было бы желание довериться ему, а не метать молнии в своё отражение.
  Ближе к вечеру недалеко от нас палатки поставили немецкие туристы. Немцы были как немцы. Немного несуразные по местным меркам. Группой в пять человек они двигались в сторону Уймонской долины и, чтобы не пройти мимо шамбалы, горстями ели кислоту. С ними еще объявился мальчишка, который всюду вязал непонятные узлы. Когда он первым узлом смотал намертво шнурки наших с боцманом башмаков, мы с боцманом переглянулись и, рассмеявшись, окончательно помирились.
  - Хотеть быть моряк, - сказал отец мальчика, знавший русский язык, как и полагается тем, чье детство прошло в ГДР. - Любить выдумывать свой морской узлы.
  - Молодец, парень, Васко де Гамма уже в одиннадцать лет познавал тяжелую жизнь моряка, - похвалил юнга и протянул мальчику кедровую шишку.
  Не устояв перед заморской щедростью, наша команда налегла на предложенный шнапс и не заметила, как перешла на местную водку "Сибирячка", которая приглянулась иностранцам красивой барышней, кутавшейся на этикетке в писцовую шубу.
  Я сидел со смышленым пацаном и перенимал опыт.
  - Ты чего делаешь? - спросил юнга.
  - Учусь морские узлы вязать. Вот с помощью молодого немца освоил пиратский узел. Он незаменим, когда веревку надо забрать с собой после спуска. Дергаешь за второй конец, и веревка у тебя в руках.
  Голодный любезничал с берлинской студенткой украинского происхождения.
  - Кто вы? Чем занимаетесь? - спрашивала она, указывая на потрепанные после ночных поездок борта "Короля чеснока".
  - Мы водолазы, - с серьезным лицом отвечал Голодный.
  - Ой, как здорово! - восклицала студентка. - Под водой столько интересного!
  - Ага, недавно вот мотоцикл нашли.
  Желая повеселить заграничных гостей и выменять гашиш на кислоту, Беря потрошил папиросы. Ход был удачный. Через полчаса на поляне стоял истеричный хохот. Молодой немец, впервые выбравшийся так далеко от дома, крепко обнимал сосну и ошалело поглядывал на Берю, который рядом укатывался от смеха после попытки объяснить на пальцах, кто такие кайчи.
  - Я понимать много, не сказать только всё, - кивал немец, чем еще больше веселил Берю.
  В сторонке юнга, боцман и я справляли малую нужду.
  - Ну как вам? - перестав смеяться, спросил Беря.
  - Просто отлично! Йо-хоу! - громко радовался я. - Ссу и чувствую, как струйка в морской узел вяжется!
  - Вот так и сходят с ума, - кивнул юнга. Гашиш он отверг, но, судя по беззаботной улыбке, наша участь не обошла его стороной. - Как говорит моя сестра Рита, которая работает психологом в "Лукойле", безумие есть повторение одного и того же действия снова и снова в ожидании различных результатов.
  Вдалеке вспыхнула зарница, и волнистая синяя полоса на горизонте показалась мне приближающимся морем.
  - Чтоб здоровым быть, однако, писай часто как собака! - весело крикнул я.
  - Да уж, - не понял Игорёк.
  - Это же Феллини, вундеркинд, ха-ха, - смеялся я.
  - Возможно, - согласился Игорёк.
  Спокойный и уверенный вид юнги словно щекотал за пятки, и я не мог остановить смех. Будь Игорёк выброшен в разбушевавшийся океан, среди мрака, рева ветра и огромных волн он был бы верен своему назначению сверхчеловека и оставался бы невозмутимым. Жить в контакте с людьми такого рода сплошное удовольствие, они как будто катятся по наклонной, но не вниз, а вверх.
  
  20
  Как вода не держится на вершинах, так доброта и благоразумие не бывают у гордых. То и другое ищут низкие места. Вот старая персидская мудрость. Если принимать её во внимание, то осечек при выборе знакомств будет поменьше. Да и самому будет легче наклониться, если голова зацепится за облака.
  Местом для восстановления внутренней гармонии и потрепанных нервов наша команда после недолгого совещания выбрала Уймонскую долину. Немцы искали проводника, а Голодный лучше всех знал эти места. Он так и сказал мне, что если не подзаработает на немцах, то хотя бы соблазнит студентку.
  Немцы ничего не имели против нашей компании, они предельно легко относились к жизни, не знали, что такое пахать от зари до заката. Пособия по безработице им хватало на то, чтобы поглазеть на мир. На взятом в прокат микроавтобусе немцы держались параллельным курсом, пока на траверзе не возник базар с сувенирами.
  Мы сидели за пивом в кафе и ждали немцев. Они уже купили у Голодного бубен, но продолжали бродить вдоль прилавков, заваленных поделками местных умельцев и незатейливыми штамповками со всех стран света.
  - Солнце поднимается, перегреемся в дороге, - сказал боцман скучающим голосом, поглядывая на то, как Беря налегает на пиво.
  - Ну, поехали тогда, - отозвался Голодный, - встретимся с немцами где-нибудь на въезде в Уймонскую долину.
  Никто спорить не стал. В дороге мы быстро обрели прекрасное расположение духа, а за Чергинским перевалом и вовсе стали дурачиться. Беря хлебал пиво и кричал горам, что любит их, а боцман даже посигналил пару раз под вопли маронира.
  В Усть-Кане "Король чеснока" пришвартовался к столовой, известной своей дешевизной и мясистыми беляшами. У крыльца лежали псы и пытались пастью ловить мух.
  - Вот как понять, каан - это царь, а кан - это кровь, - шутливо гадал юнга, разминаясь у машины. - Что путешественникам ждать от этого места? Крови или все-таки встречи с царем?
  - А то непонятно. Что царь, что кровь, оно, если по-хорошему, едино. Если доброта и мудрость у тебя в крови, ты себе и всему миру царь, - объяснил Беря.
  - Это ты сам придумал? - сделал большие глаза Игорёк.
  - Сам. Когда я голоден, то и не такое могу придумать.
  В зале столовой помимо большой семьи алтайцев, шумевшей над своим обедом, в сторонке сидел крепкий мужик в ветровке и походных ботах. По красному загару и обветренному лицу можно было предположить, что он недавно спустился со снежных хребтов. Голодный подсел к мужику и завел разговор.
  Будучи из числа заядлых альпинистов, мужик шесть раз поднимался на Белуху и теперь как заговоренный твердил одно: что ни в одном другом месте на планете не видит ни красоты, ни смысла. Вчера вечером по Кучерле он в шестой раз спустился с Белухи в Уймонскую долину.
  - В этот раз я немного не дошел до вершины, - монотонно рассказывал альпинист, без интереса разглядывая нас. - Плохо подобрал группу. Двое из тех, кого я взял, оказалась слабаками, они выбились из сил и разладили настрой всей группы. Да еще перед самым подъемом на наших глазах в реку упала молодая женщина, а за ней прыгнул проводник.
  - Спаслись? - спросил Голодный.
  - Нет, - покачал головой альпинист. - За сезон это уже четвертый случай, когда кто-то из группы валится в воду и проводник уходит за ним.
  Альпинист встал из-за стола, сделал неопределенный жест и вышел. Своей историей он поубавил нашего ребячества. Через час наш УАЗ взбирался на каменистый гребень, а команда после плотного обеда ковырялась в зубах подточенными спичками и почти не переговаривалась.
  "Король чеснока" проделал еще пятьдесят миль, перевалил через Громатуху и бросил якорь в Усть-Коксе у хозяйственного магазина, где мы условились ждать немцев, заодно пополнить запасы стеариновых свечей и купить новый топор. Я остался в машине один и развалился с книгой, купленной утром по случаю у старушки на базаре с сувенирами. Это был потрепанное издание Джек Лондона "Рассказы южного моря". Я читал историю капитана Вудворта о неукротимости белого человека, как в кабину заглянул коренастый дядя лет сорока. Он был зверски небрит и энергичен. Я не знал, насколько дядя меток в стрельбе и мог ли он отличить кливер от гафеля, но меня сразу поразили его голубые глаза на красном от загара лице. В этих глазах плескалось теплое море.
  - В сторону Тюнгура не подбросите? - деловито осведомился дядя.
  - Отчего же не подбросить, подбросим, - пообещал я.
  Новый попутчик обрадовался и представился:
  - Михаил, исследователь.
  - Что исследуете?
  - Гхм. Ну, вы, конечно, знаете, что многие определяют Горный Алтай, а особенно район Белухи, как центр мира, - начал дядя как по писанному, - здесь ищут шамбалу рериховцы, ищут спасение от всемирного потопа, у магов и экстрасенсов здесь свои места силы...
  - Знаю я это всё, - перебил я, увидев выходящего из магазина юнгу. - Ну и что? Вы то кто, экстрасенс или маг?
  - Один мой знакомый занимался экспериментами с эликсиром молодости, - вдруг доверительно проговорил Михаил. - Так вот от него я узнал, что в районе Катунского хребта есть такой источник, где вода чистый эликсир вечной жизни.
  - Что вы говорите?! - удивился я, скрывая дрожь правой ноги. Когда я начинал волноваться, она ходила ходуном. - А я думал, что эксперименты с эликсиром молодости канули вместе с алхимиками.
  - Отчего же, сейчас самое время.
  - А вы сами кто?
  - Мои предки лопари. Дед живет в Карелии, он рыбак. Ему уже за сто лет. Мне кажется, он до сих пор просит Веденэму, бога воды, давать ему рыбу.
  - И правильно делает, - сказал подошедший Беря. - Только просить надо умеючи.
  Михаил уважительно посмотрел на новенький топор в руках маронира.
  - А хотите, фокус покажу, - вдруг предложил Михаил.
  И не дождавшись разрешения, он взял пластиковую бутылку с водой, отвинтил пробку и сделал движение так, будто хочет вылить содержимое Бере на ботинок. Вода на полпути превратилась в лёд, и повисла сосулькой. Беря машинально отставил ногу, и сосулька большой каплей перетекла в лужицу.
  - Вот это да! Круто, мужик! - воскликнул Беря. - Научишь?!
  - А этот ваш знакомый экспериментатор с живой водой он случайно не в столице работал, у него мастерская в июне не горела? - спросил я.
  Михаил пожал плечами, давая понять, что не хочет разговаривать на эту тему.
  - А это как вообще получилось? - Беря тряс бутылку с водой. - Покажи еще раз фокус! Пусть юнга посмотрит.
  Михаил повторил фокус для юнги и боцмана и объяснил, что вода послушна ему, только после длительного заключения в форму.
  - Это возможно, - подтвердил юнга, - если у человека сильное биополе.
  Голодному фокусник и его биополе не понравились.
  - Мы едем в Мульту, - хмуро сообщил он, - можем подвезти только до поворота на мост.
  - А как же немцы? - спросил Игорёк.
  - Не потеряются, а у меня тут еще срочные дела.
  - Какие еще дела? Где?
  - Да тут рядом.
  Как выяснилось, в пятнадцати милях от Усть-Коксы, на правом берегу Катуни ждали встречи с Голодным. Среди путешественников штурман слыл человеком приносящим удачу и дельные советы.
  - Держу пари, - сказал Беря, когда мы высадили Михаила, и тот, поблагодарив, бодро пошагал по дороге в Тюнгур, - этого парня смерть не застанет дома, когда придет за ним.
  - Да и нас, наверное, тоже, - отозвался я, растревоженный тем, что странная встреча напомнила об умершем старике с пепелища и о далекой Вале.
  И еще я подумал о том, что искать эликсир вечной молодости это всё равно, что тягаться в оригинальности с магадаями, которые рождались старыми, что ни год - становились моложе, и умирали младенцами. Кому это нужно в мире, где люди и так проживают всю свою жизнь как бескрылые путти.
  
  21
  Совпадения и случайности - суть великой игры жизни. Там, где сплетаются судьбы, стекаясь как реки в моря, вряд ли найдется место, где бы случай ни ткнул наугад и попал и в бровь, и в глаз. Даже если человеческие истории всего лишь рябь на поверхности вселенского океана, то эта рябь для нас - его лик, а всё остальное - бездна внутренностей, проку от которых нам сейчас не больше чем от рыбьей требухи.
  В двух милях от села Мульта "Король чеснока" отдал якорь на открытом рейде по соседству со стареньким, но крепким УАЗом друзей Голодного, свободных моряков, промышлявших контрабандой золотого корня. Они то и вызвонили Голодного, подкинув ему выгодное предложение.
  Важные как тильбюрийский докеры, свободные моряки колдовали над новеньким типи, выставляя его на трех шестах - по всем правилам индейцев сиу. А рядом расположились лагерем столичные интеллигенты, ждавшие штурмана Голодного. Их японский микроавтобус блестел как новенькая гавайская яхта. Великовозрастные музыканты, поэты и актеры хотели пройтись по Мультинским озерам, побывать у подножья Белухи и проехаться по всему Чуйскому тракту. Пока Голодный рассказывал им о прелестях и трудностях маршрута, я стоял поблизости и не мог сдвинуться с места. Меня одолевала странная тревога, что-то смущало в столичных художниках. Нет, не заносчивый вид и аристократическая вялость, а нечто, как будто связывающее нас. То, что мне и им, может, и не нужно, зато сгодится в бесконечной игре под названием жизнь.
  Наставления Голодного на время перекрыл спор боцмана и юнги, подкачивавших колеса за моей спиной.
  - Ерунда это какая-то! - отмахивался Макс. - Сказки!
  - А между тем, Макс, такой автомобиль уже прошел испытания. И в нём использовалось девяносто три процента воды и семь бензина, - Игорёк был спокоен и уверен в своих словах. - И это не предел. Поверь, автомобили способны ездить на одной воде. Вода подобна аккумулятору, водород и кислород - это огромный энергетический потенциал. К тому же автомобили на водном топливе могут восполнять кислород в атмосфере. Единственное, что будет выбрасываться из выхлопных труб - кислород и водяной пар.
  - Что ж тогда мы не ездим на воде?! Вон её сколько!
  - А нефтяные компании! Они своей хваткой мертвяков не позволят новым высоким технологиям сократить использование бензина.
  - Ты еще скажи, что во всех наших бедах виноваты евреи или этот.. Ну как его, ты знаешь.. гарвардский проект!
  - Причем здесь эта муть, Макс. Я тебе говорю реальные вещи. В Исландии вот грузовики ездят на рыбьем жире.
  - Это больше похоже на правду.
  - Так что, ребята, все что ни делается, делается к лучшему, - говорил штурман Голодный столичной компании, - вот и ваша задержка обернулась на пользу. Вы получите лучшего проводника в Мульте. Я сам не могу, но за него ручаюсь. После Белухи он проведет вас через Катанду к Яломану. Найдете там старую алтайку, бабушку Лену, она поможет разыскать то, что вам нужно.
  Столичные художники долго и красиво благодарили.
  - Да пока не за что, - отмахивался Голодный и тут же предложил - Вы это... Купите лучше там, у бабы Лены, самый большой бубен.
  - Настоящий? Шаманский?
  - Настоящее не бывает. Сам делал.
  - О, конечно! Хорошо! Приобретем.
  Удовлетворенный переговорами Голодный отошел к друзьям, возившимся с типи. Там он дал несколько дельных советов, сам закрепил узлы на засечке, осмотрел клапан, заднюю стенку и уверенно заявил:
  - Здесь нужно подрубить.
  - А что столичным штучкам нужно на Яломане? - спросил я Голодного, когда он подошел за топором.
  - Шаманы.
  - А где на Яломане шаманы?
  - В Купчегне бабушка одна живет.
  - А зачем им шаманы?
  - А зачем тебе море? Все что-то ищут, чтобы ответить на свои вопросы. Хотя главный вопрос не в том, во что ты веришь, а в том, когда же ты станешь самим собой и увидишь мир таким, какой он есть, - усмехнулся Голодный и пошел, помахивая новеньким топором.
  Я посмотрел на штурмана, на столичных ребят, на свободных моряков со старенького УАЗа и на парней с нашего. И тут меня посетило дежавю, я в очередной раз ясно осознал, что искать всегда нужно под носом. Все самое важное находится на расстоянии вытянутой руки.
  
  22
  При взгляде на неприступные горные вершины, кажется, что они сами решают, кому и зачем жить среди них, во что здесь верить и что знать. Люди не похожи на камни, но они тянутся к ним как к надежным якорям. Как не любить горы, если там, поднявшись над обыденным существованием, можно разглядеть дальние горизонты новой жизни.
  В Уймонской долине мы провели неделю, возвращая свободу и покой своему загнанному суетой сознанию. Мы дождались немцев, помогли им снарядить экспедицию к Белухе. В Тюнгюре они взяли лошадей и двух ушлых местных проводников, и с ними, как мы узнали позже, претерпели множество неприятностей, в том числе и мародерство. Вход в шамбалу иногда прикрывают.
  Помолодевшие на десяток лет, словно обнаружив чудодейственный источник вечной молодости, на поиски которого положил свою жизнь губернатор Эспаньолы Хуан Понсе де Леон, мы возвращались.
  "Король чеснока" шел по дороге на Яломан, как по океаническому течению Гранд-Лайн, мирно и без приключений. Только перед Онгудаем со встречного пикапа, проревевшего мимо под черным флагом, пираты выставили аркебузы, задирая встречных. Наша команда, умиротворенная солнечными днями, никак не отреагировала, один юнга, поправив темные очки, вяло изрёк:
  - Однако, чего это, манкируем...
  К полудню пятьдесят седьмого дня лета "Король чеснока" встал в излюбленной нами бухте в устье Большого Яломана. Было прохладно. Похожий на бора ветер порывисто задувал с северо-восточных гор. По берегу бродили только сплавщики, таская на дрова плавник из огромного завала на изгибе реки. Вскоре и в наш костер легло большое бревно, пригнанное с верховьев Катуни. Излизанный рекой ствол походил на часть туловища от пят до пупа, останки таинственного существа, жившего здесь тысячи лет назад.
  Помахивая ложкой в ожидании обеда, Игорёк пытался меня разговорить.
  - Вот люди странные создания. Едут в горы за успокоением духа, ищут что-то утерянное в себе. Почему бы им вместо того, что бы совершать набеги за истиной, просто взять и поселиться в горах лет на десять. Жизнь в горах мне кажется лучшим средством разобраться в себе.
  - Кому то для этого хватает недели.
  - Таких немного. Это люди другого порядка
  - Ты, наверное, из таких?
  - Может быть. Хотя чего я тогда с вами связался. Мы то скоро едем к ледникам? А, Лёнь?
  - Я скоро не могу, у меня дела. На днях должна Таня приехать. Поставлю её на Чекете с сувенирами, вот тогда можно и выдвигаться, - выложил свои планы Голодный.
  - Таня значит, - усмехнулся Беря.
  Боцман снял с огня котелок.
  - Вот и горошница поспела.
  - Почему с пеплом? - поинтересовался Игорёк.
  - А что такого, - отшучивался боцман, - индейцы же добавляли в еду пепел.
  - Майя делали маисовые лепешки на извести и пепле, - стал вспоминать юнга, - так у них и зерна какао были деньгами, что ж нам теперь ими расплачиваться. А еще я читал, что пепел используется в заговорах против частых выпивок.
  - Я не буду, - посерьезнел Беря, отказываясь от горошницы. - Я лучше сухарей с чаем.
  - Из-за пепла, что ли?
  - У меня в животе как-то нехорошо бурчит.
  - Так наоборот, с пеплом то, что надо.
  - Не буду.
  Через пару часов тех, кто вкусил вареного гороха, кроме штурмана, имевшего луженый желудок, приспичило. На берегу сплавщики играли в футбол. Юнга и я, придерживая штаны, вслед за боцманом ринулись к ближайшей горе.
  Сидение на скалах напоминало трудности средневекового морского гальюна, когда матросы, держась за релинги, усаживались на ванты справить нужду и чуть не срывались за борт. Несмотря на неловкости сейчас это было отличным поводом для шуток. Однако мы смолкли, когда услышали, как через кусты кто-то продирается.
  - Как будто медведь, - шутливо проговорил я.
  - Как будто, - без всякого веселья повторил боцман.
  Из зарослей выглянул взволнованный Беря, часто дыша он загадочно произносил слова, словно не веря самому себе:
  - Прикиньте, парни! Я сейчас под нашей машиной видел какого-то карлика с красной рожей и седыми волосищами! И еще у него борода была такая всклокоченная, как старая метла. Я ему, эй, ты кто. А он как фыркнет, и мне пыль в глаза. Пока я их протирал, он исчез. Кто бы это мог быть, а?
  - Это, наверное, Клабаутерман, - откуда-то сбоку предположил юнга.
  - Кто?
  - Конопатчик, так называемый дух корабля. Что он там делал, под машиной?
  - Стучал киянкой по колесу.
  - Слышь, Макс, ты бы проверил колесо. Конопатчик так указывает на поломку.
  - Ага, очень смешно, - кряхтя отозвался боцман. - Может мне еще подписаться на рассылку гороскопа для автомобилистов.
  Ветер подул сильнее и принес странные звуки, точно кто-то всхлипывал. Тяжело и печально. Вернувшись в лагерь, где маронир заваривал чифирь со сгущенным молоком и солью да пробил немного пыли с местных плантаций марихуаны, мы полночи провели за беседой о странствиях и приключениях. А я думал о Дине и рисовал конопатчика.
  РИСУНОК-9 ---КОНОПАТЧИК---
  
  23
  Один мой знакомый любил составлять огромные карточные домики. Тратил на это дело терпение и время, исчисляемое десятками часов, ради того, чтобы несколько секунд наблюдать, как его постройки рушатся. Он говорил, что вся прелесть мероприятия именно в этих мгновениях, когда восторг пустоты вырывается наружу. Вот однажды из-за этого восторга и наша жизнь вмиг может сложиться как карточная поделка.
  Конопатчик не обманул. Поломка была существенной, повело переднюю ось. Пришлось буксировать "Короля чеснока" на ремонтную стоянку в Элекманар, где проживал знакомый штурману автослесарь.
  - Как же так?! - сокрушался Макс. - Я же всё проверил! Будь здесь эстакада, я бы сам всё сделал.
  Решение у меня созрело на перекрестке в Усть-Семе, где одна дорога уходила в Элекманар, а другая вела к Дине.
  - Остановите, - попросил я.
  - Ты куда? - удивился боцман
  - К Дине заеду. А вы позвоните мне, как всё сделаете.
  Парни ничего не сказали. Дорожная пыль на их лицах, как у загримированных мимов, скрывала настоящие эмоции. Только юнга подмигнул мне:
  - Ну, привет Дине передавай.
  На попутке к полудню я добрался до города. Когда я вбегал во двор, Дина как раз выплывала из подъезда, красивая как чайный клипер "Катти Сарк". Будь у меня бумага и карандаш - я бы тут же срисовал её. От окна на втором этаже, где женщина мыла стекла, прыгали солнечные зайчики. Радость Дины, как эти солнечные блики, прыгнула ко мне на грудь, проникла сквозь кожу и запалила огонь.
  РИСУНОК-10 ---ДИНА---
  - Ух ты! - только и воскликнула удивленная Дина.
  - Прогуляемся, - галантно предложил я.
  С бутылкой вина и головкой сыра, взявшись за руки, мы отправились за село. На холме, откуда открывались мирные просторы горной страны, мы расположились как за большим пиршеским столом. Напротив, на той стороне Катуни сидел великан.
  - Это Бобырган, потухший вулкан, - рассказывала Дина, теребя мою ладошку, - когда-то он был богатырем, пока однажды хан Алтай ни послал его в погоню за своей дочерью, красавицей Катунь, бежавшей с богатырем Бием. Бобырган их упустил, и по воле хана злые духи превратили богатыря в камень. А Катунь и Бия превратили в воду, но они слились и стали Обью.
  Детский голос Дины наполнял мир удивительной легкостью, я тоже захотел, чтобы мы превратились в воду и слились в реку. Я коснулся плеча Дины. Через мгновение солнце закружилось, и мир стал горячим пульсирующим океаном, и только дружеские покалывания благоухающих трав напоминали о том, что любовные игры на поверхности земли улучшают её плодородие.
  Уснули мы прямо как в пасторали - на лужайке, обнаженные и счастливые. Однако сон я увидел совсем не идиллический. Я шел старыми неуютными дворами и нес ветку цветущей вербы, я был резидентом, а ветка была условным знаком для другого резидента. Мимо пробежала девочка с цветочным венком на голове. На небольшой площади с фонтаном в ожидании встречи я занялся своими "джеймсбондовскими" часами на запястье, со встроенным компьютером, телефоном и фотоаппаратом. В углу циферблата я увидел сообщение: "узнай, что сейчас делают твои одноклассники", и нажал на кнопку. Передо мной явился виртуальный класс, где потихоньку бузили мужчины и женщины моего возраста. Среди них за последней партой затесался чернобородый Васко де Гамма, со злобной ухмылкой он пересчитывал рейты и грозил кандалами. Чей-то громкий крик заставил меня оторваться от часов. Я увидел девчонку, едва не угодившую под микроавтобус. Её венок из полевых цветов лежал под колесами раздавленный. Тут подошел мужчина в светлом костюме, как-то нехорошо и пристально глянул на меня и громко спросил: "ты спишь?". Я открыл глаза, на меня смотрела Дина.
  - Нет, не сплю, - ответил я.
  - Мне такой сон приснился, очень странный, - испуганно заговорила Дина, - мы с тобой поехали на автобусе в Барнаул. В Бийске на автовокзале зашли в туалет, а там прямо дворцовый зал и посередине огромная королевская кровать с балдахином. Мы занимались на ней любовью и не успели на автобус. Вещи наши уехали. Мы вернулись и пошли к моему главному редактору просить помощи. Она быстро всё уладила, и вещи как-то сразу нашлись. По этому поводу в редакции накрыли стол. И тут я вижу, что тебя двое. А мне говорят, мол, на самом деле вы тогда уехали в Барнаул, просто получилось так, что пространство искривилось и вы раздвоились. А когда вещи забирали, решили и нас заодно вернуть. И тут ко мне подходит вторая я. Сначала я закричала от неожиданности, а потом попривыкла и разговорилась с ней, то есть с собой. А ты сразу сошелся с двойником и стал с ним напиваться. Я даже перестала понимать кто из вас кто. А моя и говорит мне: "ты ведь теперь не та, какой была раньше, тебе теперь придется себя делить", и тут я проснулась.
  - Ха-ха! Диночка! Мне тоже какая-то чепуха приснилась! Это мы с тобой на солнце перегрелись. Пойдем-ка, дорогая, искупаемся, - веселился я, радуясь, что мы вместе.
  - Странный сон, как будто, и правда, пространство искривилось. И как понять то, что мне себя делить придется? - вздохнула Дина.
  - Перестань, не бери в голову, дневные сны не сбываются. Хотя спать днём очень полезно. Человек должен спать как минимум два раза в сутки, но мало кому это удается. А ты знаешь о том, что акулам вообще трудно выспаться? Потому что они могут дышать жабрами, только пока есть встречная струя воды. Игорёк рассказывал про то, как ученые недавно нашли подводную пещеру, где переходы создают протоку, и акулы там дрыхнут вовсю, десятками выстроившись рядком против течения.
  Дина всхлипнула.
  - А у дельфина вообще два полушария мозга спят поочередно, - не унимался я.
  - Причем здесь дельфины?
  - Как причем! Между прочим, только они и люди занимаются сексом ради удовольствия, - продолжал я веселиться. - Чего только ни узнаешь от Игорька!
  - Когда мама была мной беременна, у неё возникли проблемы со здоровьем, она хотела сделать аборт, - сказала Дина. - И тут ей приснился сон, будто она идёт по кладбищу, а вокруг могилы с людьми, о которых она слышала или их знала. Все люди давно умерли. И вдруг перед ней маленькая могилка, как будто детская, и на ней написано: "Жизнь только на земле". Мама проснулась и решила меня рожать.
  Я погладил Дину по щеке.
  - Эх, Диночкина, если бы люди знали, что их ждёт, куда идти и что делать, никто бы ни сидел дома и ни чесал пузо в ожидании потопа.
  - Я не об этом.
  - И я не б этом.
  Мы оделись и спустились к тракту. Обнимая Дину, я шел и думал об искривленных пространствах, о курайских столбах, о том, как и куда могут попасть люди в своих лучших устремлениях. Я понимал, что между близкими по духу людьми и таиться та сила тяготения, которая искривляет пространство и время.
  - У тебя телефон звонит, - толкнула меня Дина.
  - А? Что? Телефон? Ага, спасибо. Алле! А, это ты Макс. Что случилось? - допытывал я трубку. - Как всё сделали?! Так быстро? Не может быть! Как уже сюда подъезжаете?
  Пока я соображал, как же так получилось, что моё свидание было короче песни, "Король чеснока" просигналил, точно выстрелил в спину из бортовой пушки. Прощание было сумбурным и нервным, не хватало слов и воздуха.
  - Мы теперь всегда будем вместе? - спрашивала Дина.
  - Да, да, конечно! Мы будем вместе, а как же иначе. Мы теперь всегда будем вместе.
  - Когда же ты приедешь за мной?
  - Скоро. Возможно через неделю. Как только вернемся с ледника. Мы же никак не можем до него доехать. Пока, Диночка!
  Дверь кабины хлопнула за мной как крышка гроба.
  - Ну как? - осклабился Беря. - Хорошо провел время?
  Мне стало не по себе, было ощущение, словно что-то еще не разрушилось, но уже покачнулось. Я не знал, что и сказать, лишь проговорил:
  - Хороший человек Дина, она просто соткана из любви и доброты, но я ведь вроде не такой...
  - Да может и она не такая, - усмехнулся Беря.
  Голодный присвистнул:
  - Такие не такие, о чем вы говорите. Все женщины одинаковые.
  - Не знаю как на счёт женщин, а люди точно мало чем отличаются друг друга, каждый полон сомнений и желаний, и все задаются вопросом, что же их ждёт дальше, - недовольно пробубнил Игорёк.
  Я смотрел в иллюминатор на то, как Дина становится всё меньше и думал: что мужчины могут знать о женщинах? То же, что земля может знать о воде. То же, что смерть знает о жизни. То же, что дорога знает о том, куда она ведёт.
  
  24
  Если человеческим планам не суждено сбыться, то в этом виноваты только сами планы. Человек же по натуре незатейлив. Ей Богу, он таков, что хочет одного - вечной жизни. Да и что он может планировать? Если даже собственную смерть он часто встречает как гостя, которого звал к ужину, а тот постучался к обеду. Впрочем, то, что человек - хозяин своей судьбы, тоже верно, но только в том случае, если человек понимает, где кончаются его угодья.
  С озабоченными минами команда "Короля чеснока" стояла на перекрестке в Усть-Семе и обсуждала намеченную поездку к леднику. Дело казалось настолько серьезным, что мы часто курили табак, много плевали в стороны и кивали с самым глубокомысленным минами.
  - Завтра приедет Таня, и я сажу её за сувениры. Значит, где-то послезавтра можем выдвигаться, - уверял Голодный.
  - Машина не подведет, Макс? - спрашивал я.
  - "Король чеснока", как я понял, стал самостоятельным существом. Если вы хотите точного ответа, то спрашивайте только у него. А я же могу сказать одно - пока он с нами, а не против нас.
  - Глядите-ка, Бивень! - обрадовался Беря.
  У придорожного кафе "На вираже" остановился автобус. Пассажиры, судя по расписному виду, возвращались с очередного фестиваля. От автобуса уверенно, как бычок на водопой, к нам шагал Бивень. К бокам его приклеились две окрашенные под готов девахи, а сзади прицепом плелся какой-то длинноволосый ошалелый тип.
  - Тяхшы, Бивень. Тяхшы, кыслар! - стараясь быть игривым, кивнул юнга.
  - Катюша и Танюша, - представил подруг Бивень.
  Знакомство завязалось также быстро, как горная река неслась под мостом. Парни болтали о приключениях, а Катюша с Танюшей ими восхищались и хором просились в путешествие: "Возьмите нас с собой, морячки! Не пожалеете!"
  Бере и Голодному молодые женщины приглянулись, а юнга пребывал в нерешительности, рвал пучками травинки и бросал в воду камешки. Подружки были симпатичные, но темные тона грима делали их похожими на летучих мышей, к которым юнга и боцман были равнодушны.
  Волосатого типа, еще вчера отвергнутого Танюшей ради Бивня, Голодный спровадил пинками как собачонку. Оставаться трезвыми потеряло смысл, и вскоре штурман исчез за дверью кафе. Загрузив трюм выпивкой и закуской как для перехода к дальним берегам земли Педру Кабрала, "Король чеснока" бросил якорь в бухте у каменных островов близь левого берега Катуни.
  Жаркое солнце плавило лишенные теней места и настолько осязаемо липло к земле, что оранжевые спасжилеты сплавщиков, проносившихся с радостным гиканьем через пороги, казались отколовшимися солнечными слитками.
  Искупавшись вместе с нами, Катюша и Танюша смыли готическую черноту и обратились в обычных стрекоз. Они жужжали и жужжали: "Ой, жу-жу, хотим поесть! Жу-жу, хотим попить! Жу-жу, врубайте музыку, давайте потанцуем. Дайте, нам всё, что мы пожжелаем, а потом ужж делайте с нами, что хотите"
  К вечеру мы выдули бочонок водки и несколько бочонков пива. Юнга, выпив свою дебютную дюжину рюмок, сошел с дистанции первым. До захода солнца он упал от бессилья под сосной, до последнего цепляясь за рыженькую Катюшу, объясняя ей, что люди всегда имеют причину для любого настроения. Катюше понравился молчаливый боцман, а Танюша, завязшая накануне роман с Бивнем, переметнулась к обнажившему татуированный торс штурману.
  Не дождавшись, пока женщины переменять решение, Бивень и Беря сговорились бежать с пьяного корабле. В сумерках они вышли на трассу. Им тут же подвернулась шальная "Газель" с музыкантами, возвращавшимися с фестиваля. Музыканты ехали в Барнаул, где Бивень имел холостяцкую квартирку.
  Никто из танцующих в темноте у полыхавшего костра не заметил исчезновения маронира и Бивня. Я отнес юнгу в палатку. Когда я укутывал его в спальник, он стиснул мою руку и пробормотал:
  - Давай поженимся, Катя ...
  Дорога до Бийска для беглецов шла как по маслу. Дальше она растворилась в призрачной пустоте темных бескрайних полей, и беглецы вздрагивали от каждого встречного маяка.
  - Что за огни? Барнаул! - в десятый раз обрадовался маронир.
  - До Барнаула еще километров десять, а это легендарный город Чесноковск, - зевнул утомленный общением с коллегами Бивень.
  Беря дышал как дракон.
  - Что за Чесноковск? Чем же он легендарен?
  - Ну как же. Когда один из кораблей капитана Беллфиоса здесь вынесло на сушу, от моря осталась только река, по берегам которой вырос дикий чеснок. Моряки основали здесь поселение и назвали его Чесноковка. Пока кто-то из потомков тех моряков живет здесь, по берегу реки будет расти чеснок. Если река и чеснок исчезнут, то значит, Беллфиосса снова поднял паруса и забрал своих моряков.
  - Гм, ты то откуда всё это знаешь?
  - Читал рукописи одного моряка.
  - Бред какой-то.
  - Я тоже так подумал. Только чеснок то по берегу растет, вода в реке солоноватая и по статистике во флот берут больше всего из Чесноковска.
  - Тоже в рукописи прочитал?
  - Факт вещь суровая, - неопределенно ответил Бивень.
  - Это точно. И самый наисуровейший из фактов это мой бодун, - сказал Беря и нервно укусил край сиденья впереди, отчего дремавший там парень вздрогнул и судорожно схватился за сотовый телефон.
  - Полчаса терпения и город наш, - обнадежил Бивень.
  Беря глянул в окно и увидел зайца. Хотя может это была и собака. Но только Беря увидел зайца, увидел как тот, убегая от света фар, оттолкнулся задними лапами, перепрыгнул канаву, взбежал по косогору и остановился у перекошенного забора. Заяц стукнул в него как в походный барабан и исчез.
  
  25
  Города они как братья. Пусть один умен и образован, другой - дурень, третий - беден, четвертый - богат, но всем этим каменным братцам нужно одно - живая материя. Им нужна человеческая плоть, чтобы опираться на неё и складывать под себя её кости и черепа. А все, кто сидят на этих костях рано или поздно понимают, что нет толку бегать по кругу, если все равно окажешься на том же месте.
  Хорошо если поселение стоит на берегу моря или у большой реки, на мили раздвигающей берега континента, тогда вода смывает скверну и дает силу. Местоположение города у большой воды будет верным знаком подвижности его обитателей. Вот чем Барнаул и отличался от окруженных сушей собратьев. А в остальном здесь, как и в любом городе, завидную долю можно было получить лишь после того, как дашь согласие примерить хвост и отведать помёта.
  Вода не отпускала Берю и Бивня от берега. Беглецы кутили на речном вокзале, не замечая, как непрерывно вслушиваются в ритмичное движение волн. Они пульсировала в голове, сердце и селезенке, от чего все время хотелось приплясывать. К счастью, давно уже прошли времена, когда пьяниц сажали в клетки на всеобщее обозрение, и Беря с Бивнем, не страшась наказания, размеренно напивались в ритме свинга.
  - Нужно было катер покупать, а не УАЗ, - смеялся Беря, бросая пробки из-под "Мадеры" в реку. - Вон гляди, как прёт по воде. Может, прокатимся?
  - А чего, давай прокатимся, - кивал Бивень, - захватим посудину, поднимем черный флаг и отправимся по Оби к Северному Ледовитому океану.
  В обнимку, как Верлен и Рембо после попойки в Сохо, гуляки взобрались на борт теплохода "Москва". В несколько присестов они выдули взятую с собой бутыль вина и стали куражиться. Когда из-за нехватки места для веселья Беря прыгнул с борта в реку, публика хоть и заволновалась, нашлись и те, кто вздохнул с облегчением. Капитан выбежал на палубу, посмотрел вслед пловцу и спросил у Бивня:
  - Твой?
  - Мой.
  - Если не доплывет, я тебя за ним к Нептуну отправлю. Понял? А сейчас готовься к десантированию на берег.
  Берю тоже волновала своя судьба. Он понял, что переусердствовал, но верил, что живуч как кошка и выплывет. Течение сносило его к глинистым обрывам левого берега. Там почти возле самой воды у чуть тлеющего костерка сидел мужик, похожий на каменного божка с Чуи, а то и на тролля, выбравшегося из здешних подземелий. Не обращая внимания на бултыхавшегося человека, мужик бренчал на гитаре и негромко напевал. До Бери, окунавшегося в воду, долетала лишь половина слов.
  - А где слияние Бии с Катунью, где не ступала нога Тота Кутуньо... буль-буль-буль... и где мерцанье моего костерка, где говорящий налим спит пока... буль-буль-буль шамбала! Люблю я Обь твою муть! Люблю я муть твою Обь... буль-буль... про меня не забудь!
  - Эй, мужик, - позвал Беря, уже лежа на отмели и не имея сил выбраться, - ёб твою муть, помоги, а. Слышишь, мужик?!
  В ответ ему прокричал бежавший по берегу мокрый Бивень:
  - Придурок! Какого хрена! Вылезай!
  Бивень бежал к отмели с таким зверским видом, что будь у Бери еще силенки, он бы нырнул обратно. Но, увидев мужика с гитарой, Бивень остановился и удивленно воскликнул:
  - О! Брат! А ты чего здесь делаешь?
  - То же что и вы, рыбачу, - мрачно ответил мужик, и его лицо без того землистого цвета стало чернеть.
  - А чего такой хмурый?
  - Клева нет. Тока всяких хмырей к берегу прибивает.
  Главный городской трубадур, получивший прозвище Брат за умение находить со всеми общий язык, был не в духе и жаловался на героин. Наркотик преследовал его как злой голодный пёс. А в лучшие дни подбрасывал трубадуру как собаке на привязи кость вдохновения. Бивень, сводивший в домашних условиях записи Брата уже четвертый год, сочувственно кивал и пытался подсушить у костра промокшие сигареты.
  Маронир Беря видя, что в безопасности, потому как весь гнев компаньона ушел в сопереживание, поднялся, покачиваясь, подошел ближе, похлопал Брата по плечу и ободрил:
  - Да тебе, старина, нужен продюсер как у Тима Хардина?
  - Это что за хрен?
  - Американский бард. Он хотел написать сюиту, посвященную жене и сыну. Но вдохновение посещало его только после лошадиной дозы героина. А этим делом Хардин предпочитал заниматься один и дома. Тогда продюсер поставил ему в каждой комнате по микрофону, сам поселился в гостинице через дорогу. Целыми днями он сидел у магнитофона, готовый в любой момент записывать всё сочиненное Хардином. Как только приходило вдохновение, тот жал на кнопку сигнала, и продюсер сразу же брался за работу. В общем, за несколько месяцев материала на альбом набрали. Правда, жена с ребенком сбежала подальше от этого дурдома.
  - И у меня жена с ребенком...
  - Сбежали?
  - Нет еще...
  - Ну, вот имей в виду.
  - Может, пойдем выпьем, чего на сухую языками чесать, - предложил Бивень.
  - Я на мели, - хмуро сообщил Брат.
  - У нас есть немного от судовой казны, - подмигнул маронир.
  Троица поднялась над обрывом, поглядела сверху вниз на пыльный город, на искривленный горизонт и стала спускаться. Они посмеивались друг над другом, готовые метать бисер, вдыхать жизнь в камень и душу в плесень. Словно великий шутник призвал их нести жизнь туда, где жизни вроде и быть не должно.
  А как не смеяться, если жизнь в городе - это не жизнь, а фарс. Под приступы безудержного смеха наглецов и кривляк всё по-настоящему живое там расточается и обращается в пыль. Как говорил мой приятель, сын обедневшего капитана: "разыграли фарс, в лицо им плюньте, названье: "Sic transit gloria mundi".
  
  26
  В трюмах иллюзий так мало живого света, что слепнешь и теряешься, выбравшись оттуда. Большинство из нас обманывается добровольно только потому, что иллюзии удобны как стулья, расставленные в темной комнате, и чтобы не спотыкаться о них, кажется, что лучше присесть на один из них и сидеть в ожидании света. Но в этой темноте перестаешь помнить, какой ад уготовлен тому, кто хоть раз предаст ближнего, не подав ему руки помощи.
  Маронир объявился в устье Большого Яломана через неделю. Чуть живой. В драной зеленой шапочке на лысине и в странной тужурке с меховым воротником Беря, похожий на пожизненного каторжника с галер, стоял перед нами несчастный и глубоко одинокий, как перст во вселенной. Никто даже не стал расспрашивать его о приключениях и о том, куда делась часть судовой казны.
  - Тем, кто без цели, точно в бреду, себе изменил, тем не место в аду, - лишь подбодрил юнгу.
  Маронир с ужасом посмотрел на нас, словно ему полагалась коронация по Гильому Калю, раскаленным троном и венцом.
  Возвращение главного баламута на "Короле чеснока" ненадолго оживило наш лагерь. Вскоре мы сникли. Игорек говорил, что причина в чуме цивилизации, напомнившей о себе приездом Бери, а я стоял на том, что дело в капризной погоде, которую моряки называют "четыре времени года за день". Как бы там ни было, скука одолевала несусветная, ничего не хотелось делать, даже ничего не делать было изматывающим занятием. Да еще Голодный снарядил "Короля чеснока" и укатил с двумя алтайцами по своим делам.
  Простывший боцман жег сердцевину чеснока, пуская дым в нос.
  - Разве это поможет, - покачал я головой.
  - А чем же лечить?
  Я сделал важный вид, как будто учил медицину по греческим и арабским трактатам, и изрек:
  - Кедровкой. В такую погоду только она и помогает.
  - Я не против. А Голодный говорил, что здесь особый микроклимат, что здесь всегда теплее, чем за перевалами.
  - Погода как женщина, она мало предсказуемая.
  - Ага. Ты Дине то своей звонил?
  - Нет. Я ей обещал, что мы через неделю вернемся с ледника. А мы вот всё ждём, пока Голодный свои дела устроит. А другого проводника искать как-то неправильно.
  - Сказал послезавтра выезжаем.
  - Посмотрим. Он уже третий раз это говорит.
  Перед сумерками вновь безнадежно заморосило. Мы натянули на себя все теплые вещи и залезли в палатку. Спать не хотелось, лекарство для боцмана - фляжку с кедровкой- пустили по кругу.
  - Слышал я, что есть какая-то история о моряке, который плавал с мертвецами, - проговорил боцман. - Ты же, наверняка, её знаешь. А, Игорёк?
  - Может и знаю, если речь идёт о поэме Кольриджа.
  - Ну и о чем там в этой поэме? Было дело с мертвецами?
  - Хм, о чём... О старом моряке, - юнга, отказавшийся от выпивки, был не в настроении и делал вид, что начинает дремать.
  - Я люблю всякие жуткие истории послушать. Может, расскажешь, - убедительно попросил боцман и достал мешок с кедровым орехом и бутылку для скорлупы.
  Когда сосуд набивался до половины, в него заливалась водка и настаивалась дней пять. Щелкать орех и заполнять бутылки скорлупой - было одним из лучших вечерних развлечений, если команде было не до сна.
  Каждый взял по горсти ореха.
  - Ну, слушайте, раз вам не спится, и мне не даете, - начал юнга, когда понял, что все в палатке не прочь послушать. Голос Игорька принял вибрацию мирной воды. - Как-то поздним вечером трое парней шли на свадьбу. Шли себе, беззаботно трепались. И вдруг у самого дома жениха повстречался им старый моряк. Такой древний на вид, что трудно было понять, как его носит земля. Старый моряк пристал к парням с разговором, обещая поведать им нечто важное. Парни же решили, что у бродяги просто чешется язык, бросили ему по монете и пошли дальше. Но одного из них загипнотизировал горящий взор старика, он просто не смог от него оторваться и остался. Старый моряк стал рассказывать о том, как когда-то давно покинул родину. О том, как долго его корабль плыл по океану, и как, наконец, добрался до экватора. Жуткий шторм отнёс корабль от экватора до льдов Южного полюса.
  - До Южного полюса! - удивился боцман, хлебнул из фляжки и передал Бере.
  - Ага, до Южного. Вокруг белая пустыня и треск ломающихся льдов. Паника охватила моряков. От паники команду спас альбатрос, - продолжал юнга, чуть прикрыв глаза. - Он указал дорогу к северу и сопровождал корабль, пока один из моряков ни убил птицу. Этим моряком и был тот старик. Товарищи долго ругали его, но когда поняли, что корабль уже в Тихом океане, сменили гнев на милость. И даже похвалили моряка, сказали, что он убил птицу мглы. Корабль снова дошел до экватора, где на этот раз был полный штиль. Проходили дни, а корабль ни с места. Море вокруг покрылось слизняками, словно стало гнить. А команда даже и не догадывалась, что это месть за смерть альбатроса. Только, когда им во сне явился страшный морской дух, они поняли, в чем дело. Со злости они повесили труп птицы на шею нашего моряка, решив, что после этого сами избегнут кары. А дела шли хуже некуда. Моряков мучила неутолимая жажда. Но страшнее всего был появившийся корабль-призрак, на борту которого Смерть и Жизнь по Смерти разыгрывали в кости между собой команду. Жизнь по Смерти получила моряка, убившего альбатроса, а Смерть остальных.
  - Вот это жесть, - впервые за вечер подал голос Беря, - так вот живешь и не знаешь, а, может, вокруг это уже и есть жизнь по смерти.
  Боцман поморщился и достал еще одну фляжку с кедровкой.
  - Мне армейский дружок рассказывал, что во время операции на сердце, видел трубу, по которой его куда-то несло. А когда он пришел в себя и открыл глаза, то понял, что теперь всегда будет чувствовать это движение по трубе, отделяющее его и от жизни, и от смерти.
  - А нам с сестрой, когда мы еще даже в школу не ходили, отец со сборов привез крота. Он рыл окоп, ну и выкопал беднягу. Зачем он его притащил непонятно, крот ничего не видел и очень страдал. Жил как не жил. Неделю мы его кормили молоком, но он все равно умер, - вспомнил я и удивился, - к чему это я?
  - А зачем они везли труп альбатроса до самого экватора? -спросил Беря.
  - Да ты не слушай нас, Игорёк, продолжай, - сказал Макс.
  - Вскоре товарищи полегли мертвецами, но остались на корабле. А старый моряк продолжал маяться между жизнью и смертью. Ужасные мерзости и жуткие видения сводили его с ума. Лишь ненадолго ему пришло успокоение, когда во время молитвы альбатрос сорвался с шеи моряка. Полил дождь и в небе появились огненные знаки. А команда мертвецов, похожая на банду манекенов, взялась за свою работу на вахте, и корабль плыл и плыл.
  - Плывущий ужас, летучий голландец, - прокомментировал Беря, кутаясь в спальник после глотка кедровки. - У меня такое ощущение, что я был там.
  - Однажды на корабль прилетели ангелы и попытались подбодрить моряка. Но возмездие продолжалось. Судно стало вести себя как помешанное. Оно, то выпрыгивало из воды, то неторопливо плыло без волн и ветра, то мчало с невероятной скоростью, рассекая воздух. Ночью моряк подслушал разговор демонов и узнал, что убитый им альбатрос был любимой птицей полярного духа, который и мстил так жестоко. Но не страшная месть больше всего мучила полуживого моряка, а то, как изо дня в день мертвая команда с ненавистью смотрела на него.
  - Бррр, - с пониманием отозвался Беря.
  - Когда же проклятье закончилось, корабль, наконец-то, доплыл до родных берегов. Мертвецов тут же прибрали ангелы. А моряк увидел возле корабля лодку. В ней сидели рыбак с сыном и отшельник. Они были в ужасе от дьявольского вида корабля, который к тому же на их глазах неожиданно пошел на дно. Моряка они спасли. Исповедью перед отшельником моряк попытался облегчить душу. Тоска его отпустила, но лишь для того, чтобы неожиданно возвращаться, когда приходит срок рассказать эту историю вновь. И старый моряк до сих пор вынужден бродить по земле и искать тех, кому можно присесть на уши. Признавшись в этом, старый моряк прочитал короткую проповедь о любви и скрылся, а парень...
  - А что там о любви? - встрепенулся я.
  - Тот молится, кто любит всех. А парень вместо свадьбы в шоке побрел домой. Помню последние строчки. Побрел как оглушенный зверь в свою нору, чтоб углубленней и мудрей проснутся поутру.
  Мы некоторое время помолчали после такого мощного финала.
  - Занятный мужик этот Колридж, - проговорил боцман, - интересно, что за черт его дернул про мертвых моряков писать. Наверное, сам бывший моряк.
  - Был такой случай у мыса Горн с одним капитаном пиратов, его помощник, чуток спятив, подстрелил альбатроса, долго летевшего за их кораблем, - отозвался Игорёк. - Поэт мало чего придумал.
  - Да тебе, Игорёк, самому можно в писатели подаваться, складно у тебя слова выходят, - почесался маронир.
  - Боже упаси! Быть большим писателем, труд титанический. Таких, кто с ним справился, можно по пальцам рук пересчитать. А остальные, как говорят, ходячее тщеславие, - открестился от ремесла Игорек. - К тому же, сейчас отдаваться писательству, все равно, что ночью надеяться на палочку Леви.
  - Что еще за палочка? - не понял Беря.
  - Ну а кем бы ты стал? - спросил Макс.
  - Трудно сказать. Хочу воспитывать свой дух так, чтобы оставаться самим собой и жить иначе, чем живут нынешние люди. Стать мастером в высшем искусстве - искусстве без искусства. Трудиться, конечно, хочу, но ведь труд - это не выбор профессии. Согласитесь, для того, чтобы понять своё предназначение, часто приходиться годы предаваться безделью.
  - Что это за палочка Леви? - пытал меня Беря, наполовину выбравшись из спальника.
  - Это простейший навигационный прибор, определяет местонахождение по положению солнца относительно горизонта, - объяснял я Бере, а сам смотрел на Игорька как новое чудо природы.
  У меня скверная память на стихи, а тут я неожиданно вспомнил Введенского. Слова прыгали из меня как шарики пинг-понга.
  - А я всё думал, что по солнцу нам вычислять предназначенье. Оно кати´тся и кати´тся, и мы уже совсем не спицы. Сидим в его мы колеснице. И сообщаем всем словами, что солнце в нас, а не над нами.
  - Это как? Вы о чем? - совсем запутался Беря.
  Игорёк приосанился, стал выглядеть как капитан команды знатоков при счете 5:5 в игре "Брэйн-ринг".
  - Я согласен солнце дверь тем, кому всегда домой. Ведь стоит немалый зверь за ночи стены сплошной. Солнце даст последний код у растворенных ворот, - Игорёк читал стих и заговорщицки подмигивал, бросая кедровую скорлупу в бутылку. - Представляешь, какие сверхчеловеки грядут.
  - Да ну вас, гоните, - расслабился Беря и снова стал кутаться в спальник.
  История о старом моряке и неожиданные стихи, пришедшие на память, взволновали воображение. Я еще долго лежал без сна, водил карандашом по бумаге и думал о судьбе других моряков, о жизни и смерти. О том, какое это жуткое дело быть ставкой в их игре. И вообще - что это такое жизнь по смерти. Может вся наша теперешняя жизнь.
  РИСУНОК-11 ---ИГРА ЖИЗНИ И СМЕРТИ---
  
  27
  У каждой бури свой характер. Всё зависит от того, какие чувства она вызывает. Страх, трепет, уныние или может почтение. А если иные бури воспринимаются не иначе как кара Божия, то, значит, так тому и быть.
  Голодный вернулся поздно. Дул сильный ветер. Моросивший дождь превратился в холодную злую щетку, которая лазила по загривку. Голодный достал из УАЗа старый двуствольный дробовик.
  - Это откуда? - удивился Макс, первым вылезший из палатки навстречу.
  - Из Белого Бома.
  - А я думал из второго Doomа, - сказал я.
  - Зачем это нам? - насторожился Игорёк.
  - В горах много дикого зверья развелось. Пригодится.
  Тут резкий порыв ветра толкнул юнгу в грудь и выдернул освободившийся от груза левый бок палатки. Если бы мы в это время шли под парусом, рангоуты и бомбрамстеньги были подняты, нас бы унесло во мрак.
  Порывы ветра нападали со всех сторон. Быстрые и стремительные, как лицирийцы, они атаковали нас как непрятеля. Вода захлестывала так, что её можно было опиться с чуть приоткрытым ртом. Спрятавшись под навес уличной мастерской Голодного, мы наблюдали, как дождь и ветер хозяйничали вокруг. На каждого это зрелище подействовало по-своему. Макс сделался мрачен и сел в кабине за штурвал. Голодный, укутавшись в дождевик, отошел к тракту и там что-то высматривал. Маронир и я хлебали из фляжки кедровку и улыбались тому, как Игорёк, перекрикивая стихию, просвещал её и нас:
  - Количество воды на Земле с каждым днем растет! В последние несколько лет обнаружили, что ежедневно из космоса на Землю поступает большое количество воды в виде водных астероидов! Огромные, многотонные водные астероиды врываются в верхние слои атмосферы, немедленно испаряются и постепенно оседают на Землю! Почему эти астероиды прилетают только на Землю и не посещают другие планеты, например Марс?! Загадка! И никто не знает! Происходило ли это всегда или только сейчас!
  - Сейчас видимо тоже что-то прилетело, - поддержал я.
  - На подлете еще несколько, - согласился Беря.
  До рассвета нам не раз пришлось противопоставить стихии свой морской характер. Мы укрепляли палатку, на которую как реи с мачт падали длинные ветки, ловили тент, уносившийся парусом, откачивали воду из трюма и прятали в недоступном для сырости месте всё, что могло промокнуть. Но вода не замечала наших усилий, шумела, бушевала и стихла также неожиданно как начала своё представление.
  Перед тем, как ночь окончательно подняла завесу, со стороны тракта раздался вой.
  - Вот она мать-волчица, - тревожно встрепенулся юнга.
  - Да, на горе логово волчицы, - кивнул Голодный, - её никто не может отстрелить. Мужики из соседних деревень несколько раз делали облаву. Уходит. И логово найти не могут.
  - А она на людей нападает? - опасливо поинтересовался Беря.
  - Когда как, - уклончиво ответил Голодный и тихо, как бы не всерьез, предложил, - можно подняться, дробовик у нас есть.
  Мы мало походили на отважных охотников. Только Макс и Голодный телосложением тянули на укротителей диких зверей вроде братьев Запашных. Беря сделал вид, что не услышал предложения Голодного и повернулся к Игорьку. Тому как всегда кладезь знаний в голове не давал покоя.
  - Серый волк, он же бозгурд, легендарный предок древних тюрок, - в чуть срывавшемся голосе Игорька сквозило смущение за минутный испуг. - Своим воем бозгурд напоминает об ушедших временах и предостерегает тех, кто забыл об ошибках предков.
  - Каких таких ошибках? - спросил Беря.
  - Один тюркский правитель полторы тысячи лет назад высек на скалах в верховьях Енисея предупреждение: "Тюрки! Вернитесь к своим истокам. Вы сильны, когда остаетесь самими собой". Но тюрки не послушали предупреждения и предпочли жить припеваючи, как их соседи, арабо-персы, проводя время в гаремах, в роскоши и сластолюбии, а не в бою. Это их и сгубило.
  - Что ты знаешь о гаремах, малыш, - хмыкнул Голодный.
  Игорёк что-то хотел сдерзить в ответ, но тут между гор блеснуло солнце. В каждом глазу у парней отразилось по турмалиновой скале. Всё кругом стихло. Стоял запах моря в отливе и от земли поднимался туман. Боцман и юнга стали спешно разжигать костёр, чтобы напиться чаю и лечь спать.
  
  28
  Известный английский лорд, тот, что однажды разделал под орех французский флот, после свершения подвига метко заметил: "хорошее судно с посредственным экипажем не стоит ничего по сравнению с посредственным судном в руках хорошей команды".
  Разговор у нас как раз шел на тему, затронутую английским лордом - на что способны моряки, на то способен и их корабль. По мнению большинства команды, возможности "Короля чеснока", да и всего нашего мероприятия, ограничивались малыми средствами. Только Игорёк и я считали, что мы не лишены основного условия для успешного продвижения. Таковым для нас была наша воля.
  Стоял чудесный вечер, тихий и ароматный. Спор о деньгах ставил нас в неловкое положение перед природой. Монет, действительно, осталось немного. Выпивка и горючее высасывали их со скоростью хорошего пылесоса. Однако при строгой экономии, отказавшись от излишеств, "Король чеснока" мог совершить длительное путешествие к ледникам плато Укок. Вопрос стоял о том, что такое излишества и стоит ли с ними бороться.
  - Смотрите, горы как будто вином залиты, - заметил маронир Беря, когда дело дошло до того, что мы стали считать, кто сколько выпил.
  Выходило, что в получавшемся объеме можно было утопить всех разом.
  А горы, и правда, были малиновые, как и облака над ними, будто с неба через облака лилось красное вино. Между небом и землей кружила птица, превращаясь то в точку, то в две соединенные запятые.
  - Давайте подзаработаем, - настаивал на своей идее Голодный, в руках он вертел дробовик. - Отложим поход на ледник, съездим за кедровой шишкой, продадим орех, и тогда ни в чем себе не будем отказывать.
  - Дай, - попросил оружие Беря и, взяв, стал поглядывать в прицел.
  - Чего там? - спросил его Игорёк.
  - Да вроде суслик...
  Птица, кружившая над нами, что-то сердито прокричала. Кажется, это был беркут. В тот момент, когда прения окончательно зашли в тупик и Голодный сказал, что будет поступать так, как считает нужным, в сотне шагов от нас спикировала остроклювая птица, пытаясь поймать вертевшего головой грызуна. Она схватила добычу и только чуть поднялась над землей, как грохнул выстрел. Беря неожиданно для себя и для нас, играя с ружьем, подстрелил беркута.
  Несколько минут мы находились в оцепенении. Голодный первый двинулся к неподвижному телу. Мы сразу за ним. Мертвая птицу крепко сжимала добычу. При виде крови, смешавшейся с землей, ссора разгорелась с новой силой. Я начал причитать, что это дурной знак, и теперь, стихии ополчатся против "Короля чеснока", кораблю не доплыть до цели, катастрофа неминуема.
  - Перестань гнать! - кричал на меня Голодный. - Ничего особого не произошло! Случайность!
  - Может вы мне её на шею нацепите как тому моряку, - пытался шутить маронир Беря.
  - Всё не так! Я понимаю о чем говорю, это плохой знак! - твердил я, разговоры о деньгах и мертвая птица подкосили мой бравый дух.
  - Это как в фильме об играх разума, - давил Голодный, - только тебя глючит не на шпионов, а на таинственные знаки судьбы, корабли, моряков и власть воды. Да Моби Дик отдыхает рядом с тобой! Если не знать меры, братан, тебя схавают твои же иллюзии. Ты этого хочешь? Да?!
  - Ты меня уделал, - сказал я и отвернулся.
  Слезу пускать я не собирался, но лицом сделался страшен.
  - А причем здесь Моби Дик?- недоуменно спросил юнга, но никто ему не ответил.
  Несколько часов я ни с кем не разговаривал и носил в себе самые мрачные чувства точно оставшийся без ноги капитан обреченного "Пекода". В потемках перед ужином, который задерживался из-за того, что долго не нашлось охотников готовить, я сидел с фонариком над письмом:
  "Здравствуй, милая Валя. Без всякого желания сообщаю тебе, что наше путешествие, кажется, зашло в тупик. И причина даже не в деньгах, которые тают также стремительно как лето, дело в нас самих. Только мы виноваты в том, что наш внутренний компас размагнитился и увлекает мимо цели. Что еще тут скажешь, примеров тому множество.
  Черный Барт
  Занятие морским разбоем никогда не мешали Черному Барту быть набожным человеком. Между грабежами и убийствами он непрестанно молился и жертвовал церкви. Он совершенно не употреблял алкоголь, табак и не путался с женщинами. И, наверное, поэтому считал свою разбойничью работенку особым служением Богу.
  Случилось однажды так, что пленник с захваченного испанского галеона отказался платить выкуп. Это взбесило Барта, ведь он пообещал Господу, что если захватит в это плавание испанский корабль, то пожертвует церкви пятьсот золотых монет.
  Пленником оказался гордый молодой тосканец, он твердил только проклятья и ничего не боялся.
  - Ваше место в аду! Вас там уже ждут! - кричал молодой человек. - Будьте прокляты!
  Его отчаянный вид и крики разжигали в голове Барта чудовищные идеи. Глядя на нервно дергавшегося парня, он изобрел изощренную пытку. Пленнику связали руки, завязали глаза и поставили на доску, перекинутую с борта в моря.
  Несчастный даже не пытался подольше продержаться над морем, он сделал шаг и сразу упал в воду. Однако истязание так понравилась Барту, что вскоре он стал пользоваться только им, и даже провинившиеся матросы с корабля Барта подвергались этой экзекуции. Иногда, если Барт был в хорошем настроении, несчастного, готового вот-вот рухнуть вниз, могли втащить на палубу.
  С каждым разом применяя хождение по доске, Барт сходил с ума всё больше. На доске над морем мог оказаться кто угодно. Но команда готова была идти за своим капитаном и в ад, и даже ниже, пираты верили ему по простой причине - Черному Барту везло как никому другому. В одном из походов под его командованием находилось около двадцати судов, с ними Барт захватил порт и корабли Королевской Африканской Компании, рабов, дорогие товары, кофе и пряности, сундуки с золотом. Однако колоссальная добыча не утолила жажду Черного Барта. Безумец хотел власти над судьбой.
  В тот день, когда море показалось Барту огромной лужей, а все победы игрой случая, он решил сам пройтись по доске и сыграть с жизнью и смертью. Капитану не повезло, он споткнулся на последнем шаге, уже ступая обратно на борт. Барта успели вытащить из воды, но на следующий день у берегов Габоны ему снесло голову картечью с флагманского корабля королевского флота.
  РИСУНОК-12 ---ЧЕРНЫЙ БАРТ---
  Так вот, Валя! Можно под завязку загружать свои корабли сахаром, ромом, кофе, черной патокой и кампешевым деревом. Иметь с этого большую прибыль. Можно спорить с судьбой и идти по доске над бездной. Можно без зазрения совести навяливать окружающим своё мнение и ни с кем не считаться. Однако всё в этом мире держится на одном. И у тех, кто отдал свою жизнь во власть моря, и у тех, кто покорился суше. Есть две неразрывные истины - оdi et amo. Ненависть и любовь. И если одна способна превратить море в лужу, то другая из любой лужи сотворит море".
  Отложив ручку, я глянул на исписанный листок и чуть не заплакал. Выходило так, что, сбежав из одного кукольного театра, чтобы перестругать себя из буратино в трехмачтовый фрегат, я заманил себя в другие сети, где быть собой не столько приятно, сколько мучительно. Потому что связать свою жизнь с морем и не быть им - невозможно. А быть морем это значит тяготиться земными законами и ходить с ними как по дну.
  За ужином никто и не вспоминал о ссоре, но по сосредоточенным лицам членов команды читалось ненадежное как дневной сон примирение, предвещающее напряженное и непредсказуемое плавание.
  
  29
  Стремясь стать по-настоящему сильным, надо быть как вода. Нет препятствий - течь, плотина - остановиться и давить на неё, а как прорвется плотина - снова течь. В прямоугольном пространстве быть прямоугольным, в круглом - круглым, в бесформенном - бесформенным. Быть уступчивым и непокорным, нежным и разрушительным, и потому быть самым сильным.
  Весь следующий день нас мучила странная жажда. Никаким возлияниям накануне мы не предавались, а иссушивало так, точно внутри раскинулась лишенная оазисов и колодцев пустыня. Мы пили чай, воду и не могли напиться. Да еще день, прошитый тревожным ожиданием вестей от Голодного, уехавшего попуткой в сторону ледника по делам и на разведку, никак не хотел кончаться.
  В угасавших сумерках боцман и юнга снарядили "Короля чеснока" для заправки горючим, чтобы утром по просьбе Голодного отвезти Тане на Чикет коробки с сувенирами. Маронир Беря, в послеобеденные часы утолявший жажду брагой, спал на юте, протянув ноги чуть ли ни до самого бака.
  - Что за напасть, - ворчал боцман, - внутри как будто решето. Я выпил ведро воды, а язык шоркает по гортани как по наждаку.
  - Сухость во рту - это не первый, а последний признак обезвоживания организма, - объяснял юнга, - нам надо пить теплую чуть подсоленную жидкость.
  Впереди у дороги замаячило кафе.
  - Пойдем лучше кофейка выпьем, - предложил боцман.
  - Давай.
  Они пришвартовались на обочине. На дороге валялась ржавая железяка чем-то похожая на нактурлябию. Боцман задумчиво повертел её в руках, потом осмотрелся вокруг, забросил находку подальше от дороги и пошел в кафе следом за юнгой. Темное со звездами небо над горами мигнуло, и откуда-то сверху раздался странный звук, словно кто-то печально всхлипнул.
  Под машиной пробежал суслик. Зверек испуганно пискнул, уловив небесный всхлип. Оба звука не миновали слуха Бери, он очухался и выполз отлить. Долго возился с ширинкой. А когда струя вырвалась наружу, Беря почувствовал присохший к гортани язык. И тут маронир увидел прямо перед собой призрачный корабль, на палубе которого две огромные жуткие фигуры играли на бочке в кости. Бросив зары, одна из фигур радостно воскликнула и указала на Берю, а тот, ужаснувшись видения, вскрикнул и упал.
  Вскоре боцман и юнга вернулись, ведя нескончаемый спор о воде.
  - Мозг состоит из воды на восемьдесят пять процентов и отличается исключительной чувствительностью к обезвоживанию. Но что самое интересное, состав спинномозговой жидкости, которой мозг постоянно омывается, по составу похож на морскую воду.
  - Не надо меня этим грузить, - отмахивался Макс. - Надоел весь этот водный прессинг, мне все равно, что на что похоже. Мне то что с того?
  - А кому еще до этого, твой же мозг состоит из воды.
  - Отстань!
  Резко тронувшись с места, ни боцман, ни юнга не заметили пропажи. Хватились Бери только миль через пять, когда юнга отметил, что в салоне исчез кисловато-бражный запах. Немедля вернулись.
  - Беря! - крикнул Макс из-за штурвала.
  И маронир тут же явился из кустов с оцарапанным лбом.
  - Вот человек! - насмешливо указал на него Игорёк.- Как же ты по столько пьешь, дружище?!
  - У него тоже мозг состоит из воды? - поинтересовался боцман. - Или может все-таки из бухла?
  - Алкоголь всегда был спасением и пыткой в жизни любого моряка, ни одно плавание не обошлось без выпивки, - со знанием дела бормотал Беря. Тревожно озираясь, он воскликнул. - Видели тут корабль?!
  Подул ветер, сухой и сильный.
  - Здесь один корабль, "Король чеснока"! Да и тот с такой командой наверняка пойдет на дно! - боцман перекрикивал ветер и тащил Берю на борт. - Я бы сбежал от вас давно! Ну, тогда и Голодный точно свалит! Пропадете сразу, жалко мне вас!
  Галсами "Король чеснока" шел против ветра, вихляя из стороны в сторону. Ход корабля был безнадежно тяжел.
  - Что за странная погодка, - недоумевал Макс. - Черт знает что! И пить хочется! Неужели мир сходит с ума вместе с нами!
  А ветер задувал в щели, уши и долины о том, что трудно держаться за мечту там, где четко выстроенная система отношений заменяет жизнь. Мир, где взимаются зундские пошлины за право быть свободным, обречен. И тем, кто хочет плыть через него без бремени бытия, мало грезить этим наяву. Надо не бояться и уметь противостоять всему надгробному миру.
  
  30
  Египтяне долго не могли забыть, что все их несчастья начались после того, как рыба откусила и проглотила фаллос Осириса. И хотя потом парню приделали искусственный, заработавший не хуже настоящего, именно из-за пострадавшего достоинства всё пошло наперекосяк в допотопном мире.
  Чем дольше я не видел Дину, тем больше скучал и думал о ней. Образ её постоянно маячил перед глазами, точно у меня начиналась малярия. Сотовой связи на Яломане не предвиделось, и я поехал с боцманом на перевал Чикет отвозить сувениры. На верхней точке перевала удавалось поймать сигналы антенны.
  Игорёк решил подняться с нами, он беспокоился за какую-то тетушку, ждавшую его возвращения. Звали и Берю, но тот, опохмелившись настойкой боярышника из аптечки, стал сам не свой. Непрерывно бормотал о жизни по смерти и делал странные знаки в сторону реки. Это было весьма неприятное зрелище. Однако сердечные переживания так завладели мной, что я и сам был не в лучшей форме, бледнея от мысли об одиночестве.
  На Чикете я прыгал от нетерпения, слушая гудки. Наконец Дина взяла трубку.
  - Ты почему не отвечаешь? - от волнения я даже прикусил язык. - Дина! Ты почему молчишь? Ну, скажи что-нибудь!
  После долгого молчания чужой голос сказал откуда-то из пустоты.
  - Я изменила тебе...
  - Что?!!
  - Я была с другим...
  - Что ты говоришь, Диночка, солнышко?!! Зачем? Ты здорова?
  Через вечность незнакомый голосок, не попадая в ритм моего сердца, объяснил:
  - Жить морякам не сладко, море не тишь да гладь. А на Земле загадка - как любовь отыскать? К колодцу пойду без лоции, встав ни свет, ни заря. Сводят людей колодцы, а разводят - моря.
  - Почему разводят? Какие колодцы? О чем ты?! - простонал я.
  - Я любила тебя... и люблю, - чуть слышно шептала трубка, - но мне показалось, что ты меня не очень то и любишь. Не нужна я тебе... Ты ищешь какое-то свое море, свою мечту, и только ей предан всем сердцем.
  В животе загорелся огонь, который потащил сердце ко дну. Ведь сказанное было правдой. Но я трепыхался:
  - Дина, что ты говоришь? Как ты можешь так думать? Я люблю тебя! Мне больно это слышать!
  - Но это так.
  Она положила трубку. С исступлением я принялся звонить, пытать, требовать повторных объяснений и задыхаться от них. Доведя до истерики себя и Дину, я прознал только одно, что какой-то столичный художник, возвращавшийся с друзьями на микроавтобусе из похода к Белухе, обещал моей подруге новую жизнь и большую чистую любовь.
  Прислонившись к теплым камням, я прятал мокрое лицо. Так бы я и стоял, обратившись в один из камней, если бы мне позволили не знать никого и ничего.
  - Тыбарах, - чуть слышно произнес подошедший Игорек.
  - Что?
  - Пошли.
  Ходули подо мной двинулись, но движение их было мертвым, как у колеса, отлетевшего от разбитой телеги. Я чуть не упал. Юнга успел поддержать меня. В ушах зашумело как в морской раковине. Может это был океан, может - кровь, может - новая жизнь, а скорее все вместе, скрепленное спицами бхавачакры. Но мне было наплевать на колесо бытия, я пытался хоть как-то успокоиться и твердил в уме только одно: "Морякам нельзя цепляться за юбки. Как ни крути, а у моряка одна женщина - море, это самая своенравная подруга, и ей трудно терпеть рядом еще одну".
  
  31
  Увидеть во сне, как корабль бросает тебя одного на берегу, предвещает скорые тревоги, расставание с любимой и прочие неприятности. Да и наяву это сулит мало хорошего. Впрочем, пугаться и негодовать из-за этого не стоит, виновных и причин для расстройства нет. "Тихое прощание" или обычное предательство, килевание или купание с реи, пресная вода или солёная, жизнь или жизнь по смерти - всё едино, разница лишь в том, кто и к какому берегу с этим грузом двигается. А тому, кто остался на суше, лучше позаботиться о скором пробуждении.
  Сутки меня лихорадило. Сны, сочные и липкие, не позволяли сглатывать реальность. Подобное происходило не только со мной. Я понял это из подслушанного разговора юнги и боцмана. Ожидая возвращения штурмана, команда встала пораньше.
  - Кошмарная ночка выдалась, я словно в чистилище побывал, - жаловался боцман. - Сдается мне, что и тебя этой ночью не обошли кошмары. Что тебе приснилось?
  - Странный сон, ей богу. Ты не поверишь, но я видел конец четырехмесячной осады Мальты, когда турки подорвали бастионы и ворвались в город, - быстро зашептал юнга, как будто ждал вопроса. - "Амир аль барах!" кричали осаждавшие, указывая в сторону Великого Магистра Жана де Ла Валлета, который лично вел госпитальеров в бой. Кто-то выстрелил и магистр, раненный в бедро, оступился и упал. Его строгое и усталое лицо стало быстро сереть, он закрыл глаза. Потом открыл и тихо проговорил: "Мир не знал такого дня, где боль и страдания забылись бы хоть на миг. Мир преисполнен страданиями. Боль всего мира заполняет нас. Она невыносима, эта боль. Но ёё целебность в том и заключается, что она дает понимание смерти, и тем дарит свободу и избавление от сна".
  - Смеешься надо мной! - воскликнул и тут же осекся боцман, видимо, вспомнив свои видения.
  - Что ты! Когда я проснулся, то понял, с нами может произойти нечто подобное.
  - Мы окажемся в осаде?
  - Скорее испытаем страдания и избавимся от сна. А тебе что приснилось?
  - Да, даже не то, что бы приснилось... Я, вроде как, лежал с открытыми глазами и видел женщину с пиратским черным платком на голове. Она была огромной и шла по реке рядом с кораблем, держась за мачту. На какой-то миг мне показалось, что это весельчак Джек Воробей пристроился рядом в своем разбойничьем наряде. Но нет! Это была женщина с черепушкой на плечах!
  - Видимо, это был другой воробей, красный...
  - Она протянула две карты. И сказала. Вот тебе девятка винновая и восьмерка желудевая.. Чего это значит , а?
  - Ого! Она известная картежница! Это она тебе пиковую девятку и крестовую восьмерку предлагала. Не знаю, что это значит. Вот если бы она тебе бубнового короля предложила...
  - Я карты не взял. Проснулся сразу. Весь липкий, потный... А этот влюбленный всю ночь бредил кораблями. Кажется, они плыли у него килем вверх и цеплялись якорями за купола церквей.
  Я понял, о ком помянул боцман, и лежал неподвижно, будто продолжал спать. Рядом шевельнулся маронир. Ночью он стонал так, точно ему на дыбе выкручивали суставы.
  - Беря, а тебе что снилось? - спросил юнга. - Выясняется, что для всех нас эта ночь была не лучшей. И мы зря не обзавелись сонником. Хотя, кажется, и так всё ясно...
  - Безносая женщина стояла у ворот и звала меня. Она не слушала моих отказов и двинулась ко мне, когда я начал просыпаться. Кажется, я видел, как она заглядывала в палатку. Может, она где-то здесь. Кто знает, как с ней сладить?
  Игорек в ужасе отшатнулся, напуганный не столько ответом, сколько видом Бери. Маронир смотрел сквозь юнгу и гримасничал беззубым ртом, не улыбаясь, а точно отпугивая что-то страшно неприятное.
  - Ну и шутки у тебя, Беря. Вы чего сговорились, что ли, - пробормотал юнга и вылез из палатки.
  Он первый увидел спускавшегося с тракта Голодного. Штурман вернулся задумчивый и отстраненный, словно уже распрощался с командой и ушел своим курсом. Он говорил о том, что можно сниматься с якоря и брать курс на ледник, а нам слышалось: "Если мы не займемся настоящим делом, я сбегу от вас".
  Собирались мы как в полусне, как будто двигаясь в некой неплотной субстанции, дававшей нужное знание и забиравшей за это силы, это напоминало растворение стекла в плавиковой кислоте.
  Солнце покинуло зенит, когда "Король чеснока" пришвартовался в Онгудае у базара, где можно было экипироваться необходимым снаряжением. Следующим пунктом в бортовом журнале значилось: "бросить якорь за селом на реке Урсул и оттуда с восходом солнца брать курс на ледники плато Укок".
  У ворот рынка пыхтел автобус, груженный туристами. Рядом пожилой гражданин, рьяно и успешно молодившийся, в новой шляпе и с черными подкрашенными усами, чуть уныло, но очень уверенно говорил двум оплывшим женщинам в походных костюмах:
  - Нет, что вы! Горы и пропасти созданы не на радость человеку! Разве вы не видите, как вершины гор грозны и страшны. Они ведь похожи на когти и зубы хищников. Именно горы напоминают человеку о его бренности, наполняя сердце страхом и тоской за жизнь. И небо здесь такое далекое и недосягаемое, как будто навсегда отступилось от людей.
  В другой раз мы не преминули бы отпустить несколько острот по поводу подобной болтовни, а также на счёт тараканьих усов и шляпы. Но сейчас с тюками вещей и провианта, команда молчком проследовала мимо. Нам было не до шуток.
  Я сосредоточенно шел за боцманом, его тельняшка была мне как маяк. Я понимал, что Макс уже проклял тот день, когда связался со мной, но он единственный из нас, кто оставался по настоящему невозмутимым и выглядел, как ирландский монах, снаряжающий лодку, чтобы отправиться в океан и там, отдавшись божьей воле, искать необитаемый остров для отшельничества.
  
  32
  Перед битвой на реке Гидасп Александр Македонский спросил у индийских мудрецов о том, когда человеку следует умирать. "Когда смерть для человека будет лучше жизни", - так ответили мудрецы. Вот только кто истинно рассудит, в какой час смерть станет лучше жизни, они не сказали.
  В пятницу, в восемьдесят седьмого дня лета, через час и сорок две минуты после восхода солнца "Король чеснока", находившийся на 50№45' северной широты, 86№07' восточной долготы взял курс на ледники плато Укок. Юнга нехотя напомнил о том, что выход в море по пятницам у моряков считается дурной приметой. Но вскоре изменил мнение. На борту встречного дальнобойщика он увидел эмблему, похожую на герб кормчего Магеллана - земной шар, корица, мускатный орех и гвоздика, не хватало только девиза: "Ты первый обошел вокруг меня". Для юнги это был хороший знак.
  Утро, словно звеневшее от яркого солнца, настраивало на мажорный лад, в такое утро должно было хотеться петь о долгой счастливой жизни. Однако Игорёк завел иной разговор.
  - Знаешь, что сказал перед смертью Диоген сторожу у городских ворот? - спросил юнга у маронира.
  - Нет, не знаю.
  Беря был похож на гнедую лошадь, безнадежно плывущую в океане. Его уставшее лицо ничего выражало. А юнга, уверенный, будто умеет проникать в строение духа, как торговец хворостом Цзю Фангао, видел в Бере черного жеребца, который вот-вот переплывёт реку.
  - Диоген сказал ему так. Когда увидишь, что я не дышу, столкни моё тело в канаву, пусть братцы псы полакомятся.
  - А я то здесь причем?
  - Ты же спрашивал вчера, как избавиться от безносой.
  - Ну, может и спрашивал. Только где здесь ответ на мой вопрос, я не понимаю.
  Навстречу шумно промчались немецкие мотоциклисты, которых мы видели шестью неделями раньше. Они явно побывали там, где хотели. Немцы задорно просигналили, словно признавая за "Королем чеснока" забытое право на салют. Наше судно ответило не однозначными звуками, оно пыхтело как Буцефал, пытавшийся рассказать хозяину, что вместе с ним может уйти и удача. Команда молчала и смотрела в иллюминаторы как из склепа.
  - Курить хочется, - хрипло проговорил маронир. - Есть у кого табак?
  - Какие-то вы все странные, точно мы отправились не на ледник, а на тот свет, - сказал юнга и тут же осекся.
  Впереди показался перевал Чикет. Меня стало клонить в сон, в голове крутилась приставшая откуда-то странная фраза: у петуха есть оболочка только и всёго, но, если сорвешь свою оболочку, душа остается. Я широко раскрыл глаза и исступленно захотел лишь одного - оставаться в оболочке.
  
  33
  Мало кто знает, как назвать смерть - уходом из гавани или прибытием в неё. Конечно, жаль, что и плавание, и жизнь человеческая, не могут длиться вечно. Однако с другой стороны, они длятся вечно, потому что вечность - это и есть плавание, в котором саму жизнь можно представить как корабль.
  Напряжение на борту "Короля чеснока" достигло того предела, когда любое слово или жест могли вызвать бурю. На палубе потряхивало, словно судно, то отрывалось от земли, то налетало на рифы. Штурман переругивался с юнгой, а я никак не мог справиться с дремотой. Сначала пригрезилось, что меня качает мать и тихо напевает "баю-бай" в комнате с бархатными шторами. На них падал бледный свет луны. Он был как живой, и как будто не спали троё: мама, я и лунный свет. Проснулся я от толчка и вскрикнул:
  - Мама! Что такое?
  - Рулевой упал, - уныло пошутил Беря.
  Боцман выругался и, проклиная моря, корабли и чокнутых мечтателей, вылез из машины. Оторвавшуюся деталь обшивки боцман запихал в трюм как личного врага. Вскоре "Король чеснока" неуверенно тронулся, и я опять задремал. Мне привиделся сумеречный сосновый лес. Между двух высоких как мачты деревьев я с Диной летал на веревочных качелях, Дина нежно шептала при каждом взлёте: "милый, мой милый". Жар затопил все мои отсеки, и я чувствовал себя невероятно обреченно влюбленным и пытался обхватить Динин стан рукой, а он всё ускользал. И я опять проснулся от резкой остановки. Макс и Беря вышли уже вдвоем, что-то принялись ладить.
  - Что случилось? - выглянул я.
  - Машина ведет себя странно, вроде все исправно, а ехать не хочет.
  Игорёк усиленно крутил ручку радио, на мгновение выхватив из эфира печальный голос, читавший чьи-то знакомые строки: "Что же делать? Будь что будет! В руки Бога отдаюсь! Если смерть меня разбудит, я не здесь проснусь!"
  Мне вдруг сделалось жутко. "Король чеснока" поднимались на Чикет, а оцепенение на борту было такое, точно корабль уже лежал на дне.
  По традиции мы бросил якорь на смотровой площадке перевала. Хотя нам пришлось бы бросить там якорь и без всяких традиций. В сторонке у разросшейся звездчатки Таня раскладывала на прилавке кедровый орех и сувениры: бубны, окарины, глиняных свиней, петухов, змей и единорогов. Голодный снял для Тани домик в ближайшей деревне. Там же жили его приятели, каждое утро они выезжали на Чикет торговать беляшами и брали с собой Таню.
  На смотровой площадке было пусто, только у Таниного прилавка стояли мужчина и женщина. Загорелые и молодые в лучах утреннего солнца они сияли как прародители. Женщина, словно танцуя, чуть покачивала бедрами и сопровождала движения забавной речью:
  - А у меня, Тань, появилась возможность пастухом поработать. Представляешь, как здорово провести весь день верхом на коне. Лето, правда, кончается. Да всё равно здорово.
  - А что местные, разве не хотят?
  - Удивительно, но не хотят. А зарплата для них просто гигантская.
  - Сколько?
  - Тринадцать тысяч. Два дня работаешь, два отдыхаешь.
  - Ого! Может и мне в пастушки податься.
  - Привет, Кочегар. Привет, Светка! Опять в детство впадаешь?! - поприветствовал знакомых Голодный. - Кого собралась пасти?
  - Я хочу табунчик лошадей.
  - Вы как здесь оказались?
  - Едем автостопом на Яломан.
  - Ваш головастик? - Кочегар указал на "Короля чеснока".
  - А то чей же, наш. Красавец. Подвезти вас, что ли? Тань, а где беляшники?
  - Поехали за мясом. У них в Хабаровке родня свинью колет.
  - Вы чего такие мрачные? - Кочегар оглядывал нашу команду. - Не выспались, что ли?
  - Есть табак? - спросил Беря. - Всего набрали, а курево забыли.
  Повеселевший маронир с сигаретой в зубах подошел к краю смотровой площадки.
  - Че еще интересного видели? - Беря смачно плюнул вниз.
  Кочегар на себе возил рюкзаками контрабанду эфедры и повидал многое. Он рассказывал невероятные истории. Ночью на Яломане он встречал духов, похожих на белые столбы света. Он находил нетронутые захоронения древних тюрков, спал в круге шаманских камней, и тонул в Катуни.
  Мы грызли кедровые орешки и посмеивались над историей рискованного заплыва. И тут под общий смешок из-за поворота вылетел ревущий КамАЗ, и воткнулся прямо в корму нашего корабля. Мы охнуть не успели, как "Король чеснока" полетел в пропасть. А КамАЗ замер у спасительного края.
  Жар, который не отпускал меня, сделался в момент удара еще более объемным. Я словно оказался внутри солнца. В воздухе появились маленькие рыбки. Я не верил своим глазам, а спросить, что видят остальные, не было сил.
  - Красиво как в аквариуме, - радостно сказал чей-то детский голосок.
  - Осторожно, рыбку задавишь! - прикрикнул другой.
  Может это были стрелозубые палтусы, а может и обычные пескари. Неважно.
  Появление рыбок сделало происходящее нереальным, картинка струилась перед глазами как подводное наваждение. Прямо передо мной в долине возвышались две высоченные скалы, каждую венчала массивная колонна со статуей. Между скал в проливе я видел двухмачтовый корабль с косыми парусами, он уходил по пенившейся воде к огромному острову с гигантскими храмами и садами.
  - Ишь как поблазнило, - проговорил появившийся вдруг рядом старик, ростком еле дотягивавший до моего левого плеча.
  Старик был по виду из тех, кто переплавляет души на пуговицы. Я перевел взгляд на старика, между нами проплывала золотистая рыбка.
  - Балбара согыш, - сказала она голосом Игорька.
  - Что? Что? - машинально переспросил я.
  - Удар всмятку.
  И тут видение и рыбки исчезли. Только тогда я осознал, что "Короля чеснока" нет и оседающее облако пыли - это последнее, что от него осталось на перевале.
  Как это ни странно у меня нашлось, что сказать. Когда команда встала над останками верного корабля, я произнес прощальное слово:
  - Любимое судно похоже на любимую женщину. Чем? Да тем, что мы любим его также безрассудно. Мы одинаково отдаем им сердца, зная, что можем пойти вместе с ними на дно вместе. Но как не любить тех, кто приближает нас к мечте. Как не отдавать сердца тем, кто их согревает и возносит. "Король чеснока" был верным товарищем и разделил с нами все трудности, выпавшие нам в этом плавании. Он ни разу не подвел нас и, самое главное, он помог нам избежать бесславной гибели. Перечень достоинств нашего корабля составит длинный список и будет подобен гимну! Однако хочется, чтобы над останками нашего верного друга прозвучала не только должная хвала, но и наш скорбный плач, который без слов выразит, какую потерю мы понесли. Что я еще могу сказать? Потери в жизни неминуемы, и не нам решать, когда и как им случатся. Да и еще вот что... Мало какое судно уходило на дно в такую хорошую погоду.
  Я пустила слезу.
  - Прекрасные слова, - кивнул Игорёк. - Хочу добавить лишь одно. То, что сегодня случилось с "Королем чеснока", отразится и на нашей судьбе. Кажется, вот наша мечта, как и "Король чеснока", лежит разрушенная у нас под ногами. Но я вам скажу, нет такой силы, которая помешала бы нам отказаться от мечты. И нет такого дна, откуда бы наша мечта ни помогла нам выбраться.
  Мы обнялись. В центре образовавшегося братского кольца лежало пыльное колесо.
  РИСУНОК-13 ---МЕЖДУ ГОР---
  
  
  Часть третья
  на море
  
  1
  Всё в этом мире утекает сквозь пальцы как вода. Ничего не остается, даже воспоминаний. И сама по себе эта мысль не тягостна, если ты свободен и ни за что не держишься. Отпускай, не сопротивляясь. Бери, не надеясь обладать всегда. Гони наваждение, что в этом мире есть что-то твоё.
  Мы лежали на еще теплом камне, вслушиваясь в движение волн. В темноте море казалось огромной рыбой, которая лениво шевелила хвостом.
  - Слышишь, - прошептал Игорёк, - оно разговаривает с нами.
  Я промолчал, слова ушли от меня. Сознание впитывало тайну и глубину, подкатывавшую к ногам свои вечные дары. Море бормотало о том, что в мире есть люди свободные от себя, они живут как рыбы в воде. Они перерождаются вместе с миром и любую опасность превращают в спасение.
  Звезды на небе мигали в ожидании полной луны. Она неторопливо выкатилась из-за скалы, осветила берег, и море стало гигантской птицей, шевелившей тяжелыми посеребренными крыльями. Мы взяли полотенца и пошли домой.
  - Эй, накупались? - окликнул нас кто-то из темноты.
  Это была наша соседка Ирина, снимавшая вторую половину мансарды. Я с ней переглядывался уже почти неделю так, будто у нас должны были завязаться отношения.
  - А я ходила в поселок, купила персиков и домашнего вина, - сообщила Ирина. - Вот хочу вас угостить.
  Игорёк как-то удовлетворенно хмыкнул и покачал головой:
  - Спасибо, я не пью. А вот этот меробибус уж точно не откажется.
  Я сделал галантный жест в сторону дамы, давая понять, что дело совсем не в вине.
  - Пойдемте под яблони в беседку, - предложила Ирина. - Оттуда видно башню старого маяка, как сигналят в море кораблям.
  Расположившись под яблонями, мы довольно долго болтали о погоде. Я рассказывал о том, как сдвигаются электромагнитные линии Земли, почему меняются маршруты миграции птиц и почему в Европе зима теперь начинается в январе, а весна в апреле. Потом наш разговор коснулся будущего, и как-бы между прочим я заявил, что ничего для будущего делать не собираюсь.
  - А ты пробовал? - спросила Ирина.
  - Да, и не раз. Мне многие советовали заняться делом. Каким же, задумывался я. Оповещать людей о своей радости или грусти? О том, что жизнь на земле усыхает без любви. Моя беда в том, что я умею увлеченно только играть в дело, ничем по-человечески земным я всерьез заниматься не могу. Во мне живет большая рыба, она плывет намного дальше чем то, зачем построят дом или пусть даже целый город.
  - А хоть бы и так. Ты играй, плыви себе, - Ирина стала серьезной. - Главное, искренне. Ты же сам вчера говорил, что секрет жизни именно в том, что она отзывается на любые наши действия.
  - Что до меня, - я поделил остатки вина, - то на моем пути нет особых секретов, моей рыбе нужен простор, а секреты они корм для рыбешек помельче.
  Ирина посмотрела на меня так, точно я один знал тайну исчезновения смотрителей маяка с острова Фланнан.
  - Но ведь ты же любишь жизнь, значит, тебе должна возвращаться эта любовь, - возобновила она разговор. - Это ведь ты меня убеждал, что нужно всегда что-то делать ради этой любви к жизни.
  - Не знаю, не знаю, - качал я головой, понимая, что позирую и могу сболтнуть еще какую-нибудь глупость.
  -А я знаю. Будущее открывается, когда ты видишь себя всюду делающим то, что ты должен делать.
  Сказано было просто и ясно, и сразу как будто за тем маяком, на который мы смотрели, появился еще один, повыше. И створные огни стали указывать правильный курс.
  
  2
  Расставаясь с одной дорогой, моряки и бродяги в мыслях уже с другой. В свободной стихии, где весь мир становится домом, стены и крыши как серые тучи уходят за горизонт. Каждый рожден для такой жизни, потому что это самый короткий путь к себе. Но не каждый готов ступить на него.
  После катастрофы в горах мы и месяца не провели в городе. Друзья родителей Игорька сдавали комнаты на черноморском побережье. Вот там мы и оказались со следами запекшейся соли на глазах.
  По дороге к морю я с удивлением узнал от Игорька, что его родители были повязаны с водой. Отец служил подводником на Северном флоте. Когда Игорьку исполнилось двенадцать лет, лодка, на которой отец ушел в плавание, затонула вместе с экипажем. Мать Игорька, учительница литературы, родом из Сочи, долго не продержалась с горем и однажды просто не нашла сил проснуться. Накануне вечером, уже лежа в постели, она сказала Игорьку: "я вижу море на двоих, соленая вода в глазах моих".
  С тех пор Игорёк жил то у тетки в городе, то у друзей матери на чердаке в большом доме на морское побережье. Чердак этот был всем чердакам чердак. Он был похож на нижнюю палубу пиратского корабля: сундуки, карты, пеньковые канаты, табачные листья, куски сухой невыделанной кожи, холщевые мешки из-под кофе, старенький барометр, бинокли и множество прочей бродяжьей утвари и книг о море, кораблестроении, по навигации, географии и истории, оставшихся от прежнего хозяина чердака, капитана советского торгового флота.
  Просыпаясь, мы по очереди смотрели в два окошка-иллюминатора, расположенных напротив друг друга. Из одного было видно море, из другого отвесная скала, вершину которой наполовину перекрывал рекламный щит с дельфином на лыжах.
  В доме сдавались пять комнат, и когда все постояльцы были дома, они шумели как настоящая пиратская команда. Ирина поселилась к нам ближе всех, в мансарде, выходившей окнами на старый маяк. Мне она казалась похожей на британскую вице-королеву красоты Хлою Маршалл, Игорёк видел в ней будущую мать Персея Данаю. На самом деле Ирина была дочерью балтийского моряка, работала секретарем в питерской оружейной компании, увлекалась музыкой и литературой. Видимо, мы ее заинтересовали своими байроновскими замашками, но навязываться она не решалась. Только её комплекция позволяла нам по скрипу лестничных ступеней, шороху и хрусту веток, стуку камней узнавать, что большую часть послеобеденного времени она где-то рядом. Прямо под нами жил еще один сосед, но с нами он вел себя как Цезарь, попавший к сицилийским пиратам, и мы его избегали.
  - Как думаешь на счет того, чтобы нам остаться здесь навсегда? - на второй день после нашего приезда спросил Игорёк.
  - Будем смотреть с берега на море и мечтать о корабле?
  - Будем строить свой.
  - Что ж, давай останемся, я люблю строить корабли.
  - Отлично, с тобой легко договориться.
  - С тобой тоже.
  Игорёк с начала нашего похода немало возмужал. Это был уже не тот паренек, что тенью слонялся по бару и приставал со своими книжками. После того, как наш первый корабль опрокинули с перевала, во взгляде Игорька появилась твердость, что-то такое, что заставляло встретившегося с ним глазами выкладывать всё начистоту.
  - Я заметил, ты изменился, - выложил я.
  - Да, - кивнул Игорёк, - теперь я точно знаю, что мне надо быть ближе к морю, к природе, увидеть весь мир, и не ждать для этого получения диплома.
  В начале лета Игорёк еще готовился к экзаменам на философский факультет МГУ, видимо, отдавая дань почитаемому им Мамардашвили и тому, что философия для человека орудие самоконструирования. Что-то Игорёк об этом знал, потому как пописывал на один интернет-портал мудреные статьи о сверхприродной сущности человека.
  - С чего начнем?
  - Поделимся идеей о строительстве корабля с морем.
  Я невольно засмеялся. В любви к морю Игорёк пошел еще дальше и готов был отдать всё, даже то, чего у него пока не было. Себя самого.
  - Что смешного?
  Соврать я не смог:
  - Сдается мне, что этот мир не досчитает двоих честных тружеников, потому что эти двое пополнят ряды сумасшедших бродяг.
  - Это не так. Я не собираюсь слоняться по свету всю жизнь, я хочу помогать людям.
  - Хочешь избавить их от страданий?
  - Нет. Хочу их разделить с ними.
  - Зачем? И как?
  - Способов немало. Но мне по душе самый честный, стану учить детей. А это значит останусь самим собой и буду принимать людей такими, какие они есть.
  - Ну, ты даешь, чувак! Не ожидал от тебя такой прыти, всю свою жизнь наперед продумал! Впрочем, когда мне было девятнадцать, я был таким же, всё знал, всё понимал. Теперь вот наоборот.
  - Что ж, значит, я как и ты когда-то чувствую себя подводной лодкой в этой земной бентали. И мне просто необходимо, как капитану Немо помогать тем, кто по ту сторону борта моей субмарины.
  Идеей о корабле мы поделились с морем. Особенно старался Игорек. Каждый день, когда мы ходили купаться, он подолгу качался на волнах в позе поплавка, отправляя свои мысли в глубины мирового океана. И, как говорил юнга, оттуда мечта о корабле резонировала к исполнению.
  РИСУНОК-14 ---ИГОРЕК-ПОПЛАВОК---
  
  3
  Гениальные идеи бродят по миру как голодные волки. Они хватают за бок и волокут любого, кто способен посмотреть на мир как охотник. Парадокс в том, что ничего не измениться в мире, пока есть охотники и волки.
  - Мой дед говорил, делай добро, бросай его в воду, и оно к тебе вернется, - глядя в небо говорил Игорек.
  Мы лежали в лодке, опустив весла, и загорали. Я рисовал. На море лучше занятия не придумаешь. Лето закончилось, но сентябрьское солнце припекало, покрывая нас бронзой. Безмятежность нарушил стук о борт снаружи. Я чуть приподнялся и заглянул в море. Закупоренная бутылка из-под шампанского покачивалась на волнах.
  - Смотри-ка, - достав её, показал я Игорьку. - В ней вроде какое-то послание.
  Мы с трудом извлекли бумажный свиток, аккуратно упакованный в целлофановую обертку вафлей "Артек". Каллиграфическим почерком, без помарочки, на листке было написано:
  Homme libre, toujours tu chériras la mer! Et je t'aime! Таня.
  - Это чего? - спросил я у Игорька.
  - Это Бодлер, - помрачнел Игорёк. - Свободный человек, любить ты будешь море.
  - А ты чего сразу скис?
  - У меня мама очень любила проклятых поэтов.
  - А, ну да, - кивнул я Игорьку, вспоминая, что маму его звали Татьяной.
  Игорёк затолкнул послание обратно в бутылку, закупорил её и забросил обратно в море, провожая такими словами:
  - Эта бутылка, странствующая по морям, напомнила мне о том, что, на берегу я как на дне. Среди небоскребов я ощущаю глубину Марианской впадины, я все время в поисках солнца и теплой соленой воды. Я люблю тебя! Море!
  - Живи у моря раз такой чувствительный, - дал я самый простой совет, который не раз давал себе, и никак не мог исполнить по причине слабой воли и веры, что всё само образуется.
  - Мы же решили, что остаемся здесь навсегда.
  - А, ну да. Остаемся, остаемся...
  Игорек откинулся на спину, расслабил мышцы и мечтательно произнёс:
  - А все-таки оно разговаривает с нами!
  - Кто?
  - Море!
  Восторг Игорька я не смог разделить. Такие разговоры с морем я бы не пережил. Мне хватало того, что море было во всем, и вся моя жизнь стала предчувствием воды.
  РИСУНОК-15 ---ПРИВЕТ ВОДА---
  
  4
  Первым транспортным средством, которым воспользовался человек, была лодка. Колесо и повозка появились намного позже. Море во все времена не разъединяло, а соединяло людей. Потому что море было и будет единственным мостом между человеком и человеком. Там где люди, разлучены не столько берег с берегом, сколько сердце с сердцем. А те, кто преодолел этот путь, поняли, как важно быть водой.
  Валю я встретил случайно на улице, когда рассматривал старинную гравюру с китом, висевшую в витрине сувенирной лавки. Кита как мухи безвольную тушу облепили лодки с китобоями. Я был на стороне кита и чувствовал, как гарпуны разрывают наши бока. И вдруг я увидел Валю, она стояла рядом со мной. Её отражение я воспринял так, будто со дна моря на меня посмотрела Судьба. Прекрасная и целомудренная. Появление судьбы, похожей на златокосую вилу, я воспринял без истерики. Спокойно смотрел на кита сквозь наши отражения.
  - Привет, Валя. Ты давно здесь? Приехала отдохнуть?
  Валины глаза заблестели. Она взяла меня под руку и повела к морю.
  - А я тебя сразу узнала, - говорила Валя, и улыбка еле заметной волной скользила по её губам. - Представляешь, в течение месяца мне снился один и тот же сон, как я толкала по городским улицам большую лодку. Я прилагала невероятные усилия, а воды всё не было и не было. Я так измучилась, что стала терять силы наяву. Этот сон и заставил меня перебраться к морю.
  - Понимаю, - кивал я, рисуя в голове Валин сон.
  РИСУНОК-16 ---ВАЛИН СОН---
  Позже мы пили вино на берегу и говорили о жизни у моря. Валя собиралась продать квартиру в городе и прикупить дом в Кринице. Когда в нашем разговоре повисла пауза, сверху из открытого кафе донеслась песня.
  - Лучше лежать во мгле, синей прохладной мгле, чем мучиться на суровой жестокой проклятой земле, - пел печальный голос. - Будет шуметь вода, будут лететь года и в белых туманах скроются черные города...
  Те минуты, когда звучала песня, мы смотрели друг на друга, не отрываясь. Не знаю, о чем думала Валя, а я думал о том, что хорошо бы прямо сейчас стать тем корабельщиком, который получил от Афродиты дар влюблять в себя всех женщин. И пусть в туманах исчезнут все города, я хочу только одного - быть вместе с Валей, мы должны остаться - я и она. Гм, как я поглупел в тот момент. Что было простительно, ведь многие моряки живут мечтой о морской деве, пока ни придется оставить душу ради земной женщины. Да и так ли важно, кто разорвет сердце призраком любви.
  - Как же вы оказались здесь? - спросила Валя - Я получила два письма от тебя, и так поняла, что ты с друзьями на машине уехал в горы.
  - Да, - сказал я, - остальные письма лежат в моем рюкзаке. Отправить я их не смог, потому что почтальоны в тех местах такая же редкость как и письма.
  И я рассказал о своих приключениях. Выходило так, что дорога обошлась со мной по-свойски. Она привела к тому, чему я и стремился. Миновать катастрофу, когда она всюду, в умах и сердцах, невозможно. Чистые места не терпят иллюзий. Еще повезло, что мне оставили шанс об этом рассказать.
  - Когда "Короли чеснока" стал грудой металлолома, я понял, как отличать игру от того, чем играть нельзя. Три дня мы провели на берегу реки, недалеко от места крушения корабля. Среди нас не было Бери. Видимо, он не вынес потери и покинул команду. Мы так и не узнали причину его бегства. В последнюю ночь вода в реке поднялась, залила костровище, подтопила палатки и унесла последнее колесо, которое мы притащили с места аварии. Взамен вода принесла нам новенький натовский башмак, пустой котелок и рыжий парик.
  - Неужели там такое бывает? - удивилась Валя.
  - Да, бывает.
  - И что же с вами было дальше?
  Я развел руками и указал на горизонт. Граница между небом и землей была тем рубежом, где я находился в ожидании грядущего обновленного мира. Указывая на горизонт, я обозначал не только своё местонахождение, а также и то, что путь, пройденный накануне, представлялся длиною в жизнь.
  
  5
  С определенного момента, когда осознаешь, где находишься, жизнь уже не пугает. Пугает отсутствие жизни. В человеке она еще горит, а в тех вещах и делах, за которые он хватается, божественная искра пропадает. Это уже не те вещи, и они не на своём месте, хотя на первый взгляд всё по-прежнему. Что же стряслось? А дело в том, что мир сам сдвинулся с мертвой точки, которой стал человек.
  После кораблекрушения в горах я, юнга и боцман вернулись в город. Голодный остался на Яломане. О сбежавшем в неизвестном направлении маронире Бере до нас доходили лишь слухи. Одни уверяли, что он объявился в Барнауле и проводит медитации, распространяя байки, будто "Король чеснока" пересек границу верхнего мира. Другие говорили, что маронир добрался только до Ойрот-Тура, подсел там на тяжелые наркотики и погиб в неравной схватке с демонами и алкоголиками. Мы переживали за нашего друга. Но, что бы с ним ни случилось, мы знали - обязательно встретимся где-нибудь в море.
  В квартире, где меня душило жаркое лето, теперь жила Даша со своим жигало, вроде вполне приличным парнем, преподавателем иврита. Я быстро свыкся с тем, что она живет с ним как когда-то со мной. Иначе и быть не могло. Это был её дом, её жизнь, моей была только рамка с фотографией, где Дашка в обнимку с подругой стояла на перроне и улыбалась, словно сама себя провожала в дальний путь.
  Новым жилищем, где я мог разложить шмотки, стала двухкомнатная квартирка недалеко от речного вокзала. На причале у набережной стояла подводная лодка, известная теперь как самый большой музей, плававший под водой. Я сходил туда на экскурсию и понял, что моя новая съемная фатера мало чем отличалась от субмарины. В двух маленьких каютах ютилось по три человека, гальюн вечно занят, на камбузе не протолкнуться, сверху иногда подтекает и главное - нам не выбраться наверх, пока мы не пройдем намеченный лоцманом путь.
  Новая команда была причудлива и разнообразна, как передравшийся после похорон оркестр веселых ребят Кости Потехина. В каюте со мной давили койки трубадур Губин и поэт Манкин, за стенкой гомонили с утра до вечера музыканты. Склонный к нигилизму басист Ряба и парочка молодых оптимистов, звукорежиссер из ночного клуба Андрей Андреич и чувак из того же клуба, по прозвищу Свин, не выпускавший из рук барабанные палочки даже во сне. Игорёк жил у тетки на другом конце города и заходил редко. Два-три раза в неделю мы встречались в знакомом баре, где появлялся и наш боцман.
  Субмарина мирно лежала на дне столичной жизни. Жили не впроголодь, но я по привычке заготавливал основной рацион моряков, сухари и вяленое мясо. Также меня назначили баталером, и я заведовал вином. Перебирая коллекцию бутылочных пробок, я гадал, зачем судьба снова занесла меня на борт, нуждавшийся в творческом участии. Не всякому хочется повторить судьбу Свифта, который в молодости построил дом для умалишенных, а на старости лет и сам поселился в нем.
  По вечерам мы частенько собирались на камбузе, пили вино и рассказывали о том, кто на что горазд.
  - Чтобы спрыгнуть с героина, я оставил жену и дочь. Я уехал из дома - говорил трубадур, - живу в этом городе пятый месяц, и вот меня начали мучить сомнения, что я вообще выберусь отсюда. Из людей здесь выжимают голодных духов, а потом хоронят живьем и долго, слезам не веря. Это уже дно, ниже только канализация.
  - Нет, я не собираюсь отсюда уезжать, это святой город, - не соглашался Манкин, - четыре года я кочевал по углам, столовался, где придется, и только теперь могу позволить себе жить, как хочу. Здесь исполняются мечты, но не сразу и не у всех. Делай по совести и тебя вытянет наверх.
  - Не успеете соскучиться, как верх станет низом. Только вода на сотни тысяч глюмглеффов вокруг. Пишите письма, - я не хотел думать ни о чем другом, и койку-место оплатил за месяц вперед.
  Остальные легли на дно недавно, но имели свой опыт и гнули каждый в свою сторону. Нигилист в гробу видел столичную жизнь, потому как прибыл лишь за тем, чтобы подзаработать умением снимать и монтировать фильмы. Ему вроде везло, он вышел на благотворительный фонд, где заправляли масоны, и в ближайшее время хотел укатить в теплые страны. Парни из клуба балдели от того, что пристроились к Андрею Макаревичу и в его "Ритм"н"Блюз кафе" делали звук "фирмачам" типа "Кроссроудз". Перспективы парням видели самые радужные.
  Шли дни, а мы собирались по вечерам на камбузе и вслед за стаканами тянули за лямку нашу субмарину по дну многоликого океана, принимавшего как данность жизни и судьбы.
  
  6
  Думайте скромно, по мере веры. И не забывайте, что всё в ваших силах, даже если сидите в лодке, а вокруг бушует шторм. Вера будет той границей, которая отделит вас от суетной бури мира.
  Мы стояли возле дельфинария и спорили о воде. Не хватало ста рублей на второй билет, и наш разговор заходил в тупик.
  - Жизнь будет поделена между сушей и морем, - уверял Игорёк.
  У него была более продвинутая позиция, он представлял воду как верного старого друга.
  - Все вернется в воду, на поверхности ничего не останется, - твердил я, отрицая лояльность воды к земле.
  И тут в разговор встрял незнакомец. Он с самого начала слушал наш спор. Мужик был осанист и красив, с обветренным чуть надменным лицом. Трудно было не обратить внимания на такого незнакомца, выглядевшего как президент Королевской морской академии. Он сразу заговорил о грандиозной авантюре - пересадке жизни из колыбели моря на сушу:
  - Вода в своей исходной форме - это зеркало человеческого сознания. Она может быть чем угодно. Всем, чем мы захотим ее увидеть. Это среда, образуемая высшим сознанием для создания реалий, в которых мы живем. Вода это сама жизнь. Я длительное время изучал воду, причём не только её возможную природу внутри человеческого тела, но и возможное применение в качестве средства исправления ситуации на нашей планете.
  Слушать статного гражданина было одно удовольствие, тем более, я был уверен, что он несет полную чушь.
  - А вы собственно кто? Вы специалист в этой области? - серьезно спросил Игорёк.
  - Доктор Улисс, - представился красавец мужчина.
  - Странная у вас кличка? - сказал я и неожиданно чихнул.
  - Будь здоров. По паспорту я Одиссей Михайлович Асп, но те, кто меня хоть немного знают, зовут просто доктор Улисс.
  - Так вы специалист в области воды? - спросил Игорёк
  - Я доктор, и как доктор говорю вам, что хронический недостаток чистой воды служит причиной большинства болезней. Человеческий организм устроен совершеннее, чем мы представляем. Если есть чистая здоровая вода, организм справится с любой болезнью. Как говорится, вы не больны - вы просто хотите пить чистую воду. С тех пор как я это осознал, я понимаю жизнь как роман воды и человека.
  Высказавшись, доктор Улисс ненавязчиво добавил нам не хватавшую сотню. В молчании мы купили билеты, прошли в фойе и поднялись на второй этаж дельфинария.
  В зале, состоявшем из бассейна, небольшой сцены у его кромки и зрительных рядов на возвышении, наш новый знакомый повел себя несколько странно. Доктор Улисс тепло пожал руку весьма подвижному ведущему. Брови у того срослись на переносице, но не смотря на скверную примету выглядел он вполне счастливым. Ведущий позволил Улиссу сесть у края бассейна, откуда доктор стал перекликаться с плескавшейся белухой. А когда в первом части представления молодой тренер, словно маленький возница Палемон, покатился стоя на дельфине, доктор Улисс сделал жест и другой дельфин совершил прекрасное сальто. После этого ведущий представил Улисса как лучшего друга дельфинов, и доктор исчез за дверью, из-за которой через несколько минут выползли морской львенок и морж.
  Играми дельфинов я остался доволен, изрисовал ими всю программку. Игорьку же понравился морж, похожий усами и повадками на нашего боцмана. Морж этот к тому же умел свистеть, Игорек даже сфотографировался с ним на память.
  РИСУНОК-17 --- В ДЕЛЬФИНАРИИ ---
  Улисс поймал Игорька за рукав на выходе, дал свою визитку и попросил навестить его в конце недели.
  - Как думаешь, зачем он нас позвал? - спросил Игорёк по дороге к метро.
  - Да уж надо полагать, не затем, чтобы расспросить, как вызвать дождь или поведать о том, что в воде встречаются не только лотосы, но и крокодилы.
  - Между прочим, я заметил, как он особо потирает уши и веки, как бы массирует, это верный признак того, что он недавно побывал глубоко под водой.
  Я пожал плечами. А еще, пока ехали в метро, от Игорька я узнал, что в России систематическое строительство подводных кораблей началось в тысяча девятьсот втором году с постройки инженером Бубновым подлодки "Дельфин". В общем, день для меня прошел не зря.
  
  7
  Самый проверенный и успешный метод обучения держаться на воде - плыви или тони. Человек этот метод позаимствовал в природе, и применил по-спартански: кто выплывает - умеет плавать. Хотя и было завещано - живой в воде не потонет, время показало - не всякое торжество жизни прикроет от шальной волны.
  По общим наблюдениям дерьмо тоже держится на плаву без всякого напряжения. И эта его характерная особенность служит морякам отличным поводом для острот. Но когда не до шуток, сами моряки даже живыми могут уйти на дно. Уйти следом за тем, что уже утратило жизнь, но еще сохранило тепло, их тепло.
  Вечером я шел через соседний двор и вдруг обомлел, увидев красный УАЗ-2206. Стоял он одинокий, заброшенный и потрепанный, словно прошел двадцать пять тысяч лье и столько же лет по дну океана и замер, брошенный командой. Обойдя машину, я приблизился к пыльному окну и разглядел салон, заваленный старым снаряжением: палатками, спальниками и пенками. На снаряжении толстым слоем точно жирный ил тоже лежала пыль.
  Напротив машины, сквозь мутные окна, я разглядел стену бройлерной, разрисованную граффити. Там на дне моря лежал корабль с обломанной мачтой, рядом с одряхлевшим остовом валялся сундук с золотишком, над сундуком парил чуть осоловевший осьминог, а мимо плыл удивленный дельфин с открытой пастью, то ли восклицая "мама!" при виде красного УАЗа, то ли спрашивая "ты доволен?". Внизу райтер оставил свой тэг - SeaBerya33. Соленая вода сама плеснула из глаз, когда я вспомнил "Короля чеснока" и маронира.
  Домой я пришел в полуобморочном состоянии, меня штормило и клонило в сон. Дома никого не было, и я не стал противиться сну. Вскоре мне пригрезилось, что я умиротворенно кемарю на дне океана и вполглаза наблюдаю, как мимо проплывают тунцы и пеламиды. Сначала под чудовищной массой воды было не пошевельнуться, а потом я почувствовал, как она плавно прогибается. Сделав оказавшееся привычным движение, я скользнул сквозь толщу воды.
  В дверь позвонили. Я вскочил мокрый и соленый. Заявился подвыпивший долговязый тип в нелепой ковбойской шляпе. Он принес рекомендательную записку от знакомых портовых грузчиков и начал с того, что сообщил о своем желании приискать койку, а после достал бутылку водки. По очереди мы несколько раз приложились к горлышку, и парень закончил разговор словами маршала Мак-Магона: "Я здесь, здесь и останусь!"
  - Места маловато, - веско заметил я.
  - Я мошка, я поэт, - пьяно пробубнил парень, - на весах этого мира меня нет.
  И он тут же свалился на пол. Только он отвозил своими длинными, как жерди, ногами, как на пороге появились постоянные члены экипажа. Они перешагнули через тело, забрали ополовиненную бутылку да так, точно делали это каждый день. И, расположившись на камбузе, стали выпивать.
  - Кто это? - спросил Манкин, указывая на тело у порога.
  - Скорее всего, бичкомер, просится на борт, - ответил я.
  - Великоват для подводной лодки.
  В полночь, когда по палубе катались и звенели бутылки разных калибров и разговор шел о любви, в дом ворвалась молодая беременная деваха с рыбьими глазами навыкат. Она скандалила на полную катушку, разыгрывая перед нами сцену за сценой, а обрюхативший её долговязый тип так и не пошевелился, лишь выдохнул разок с ужасом:
  - Вот опять, вот она...
  - Если он не вернется в семью, я себя зарежу, - угрожала деваха. - Мои папа и мама достанут его из-под земли!
  Тогда мы погрузили тело в ковбойской шляпе в такси, и Манкин напутствовал парочку крестом и благословлением. Деваха поуспокоилась и, крепко держась за мужика, укатила в ночь по мокрой улице.
  - Бабе много не надо, бабе нужен мужик, - сказал вслед Манкин и икнул. - С женщинами сложнее, им нужен реальный мужик. Как я!
  Манкин дико захохотал, и влюбленная парочка впереди перешла с освещенного тротуара на другую темную сторону улицы.
  Мы зашли в магазин, взяли еще два литра вина, сглотнули его на борту и сошлись на том, что женщины отнимают покой, ранят сердце, топят корабли, сводят с ума, отнимают душу и деньги, и тыкают нас носом, как котят в предательские лужицы - в черные дыры и ад. Причем всё это они делают в пределах мировой гармонии. На том и порешили, с тем и полегли спать.
  
  8
  Всякое пристанище, даже если сваями впаяно в землю, движется вместе с хозяевами. Никто не стоит на месте, земля как огромная карусель вертит людьми и делами. И не только потому, что она вращается вокруг своей оси и солнца, а скорее потому, что человеческие устремления влекут её по замысловатой траектории от жизни к смерти и обратно.
  "Не знаком с мореходством - не входи". Так было начертано над входом в квартиру доктора Улисса. Мы немного посомневались, но вошли. В доме играла чья-то песня, она словно вода заполняла комнаты. В клетке под потолком сидел волнистый попугай и кивал головой в такт мелодии. От музыки и кивающего попугая становилось комфортно, чувствовалось, что мы не зря зашли в гости, воспользовавшись адресом.
  Хозяин встретил нас облаченный в английский дорожный костюм с широким кожаным поясом и вместительными накладными карманами. В руках он держал бамбуковую трость, с которой, судя по оживленному виду, перед нашим приходом проделывал какие-то упражнения.
  - Хороший прикид и песня хорошая, - похвалил я.
  - Это Фред Нил. Понимаете о чем он поёт?
  - Нет, - сказал я.
  - О том, что мир нельзя изменить, и о дельфинах, - кивнул Игорёк.
  А Фред Нил пел:
  Этот старый мир навсегда останется таким,
  И всем войнам не под силу сделать его прежним.
  Я ищу дельфинов в море...
  Я не тот, кто поведает миру, как выжить.
  Знаю только: покой придет, когда не станет ненависти...
  Иногда я думаю о субботнем Младенце...
  И еще о том времени, когда мы носились на воле.
  Этот старый мир, возможно, никогда не изменится,
  Этот мир, наверно, уже никогда не будет иным...
  Песня меня завораживала, я даже чуть приоткрыл рот и даже сам захотел спеть что-нибудь о море и об этом мире.
  - Пить будете? - спросил доктор.
  - Можно и выпить, - кивнул я, по-своему поняв предложение.
  Доктор Улисс принес по стакану наполненному прозрачной жидкостью.
  - Это что? - спросил я. - Водка?
  - Вода.
  - Из-под крана?
  - С ледника Геблера. А если желаете другой, то есть с ледников Дыхсу, Арапахо, Ламберта, Алетча и Росса.
  - Думаете оно нам надо? - спросил я.
  - До-пры-гал-ся ду-ра-чок! - вдруг прокричал попугай.
  Я нервно засмеялся. А когда попил водички, то с удовольствием отметил, как в животе стало значительно уютнее. Доктор Улисс смотрел, как мы причмокиваем, и вдруг заявил:
  - Глядя на ваши лица, хочется поговорить о талассотерапии.
  - О чем? - переспросил я.
  - О лечении морской средой, - объяснил Игорёк. - Да, доктор, насколько я знаю, талассотерапия очень популярна. А что вы хотели о ней рассказать?
  - Поезжайте, не медля, на море.
  - Вот оно что, поезжайте, не медля, на море - повторил Игорёк, глядя на то, как в клетке попугай начинает крутить солнышко.
  - Да уж, надо бы, - отчего-то заволновался я и налил еще стакан воды.
  Мы попили водички, посмотрели фотографии с побережья Черного моря и Адриатики, обсудили безвизовые поездки в Хорватию.
  - А зачем вы собственно нас приглашали? - спросил Игорёк.
  - Да ведь за тем и приглашал, чтоб сказать, что вам пора к морю.
  - Понятно, - проговорил Игорёк тоном подчеркивающим, что ему как раз мало что понятно.
  - Ну да, - сказал я.
  - До-пры-гал-ся ду-ра-чок! - прокричал попугай.
  Мы выпили еще по стаканчику воды и засобирались домой. Напоследок Улисс еще раз настоятельно посоветовал ехать к морю и подарил по ракушке.
  Пока я курил в тени тополей на школьном дворе напротив подъезда, откуда мы вышли, и думал о Фреде Ниле, о дельфинах и о возможной поездке к морю, Игорёк ненавязчиво удивлялся нашему походу к Улиссу:
  - Презабавный тип! Видел сколько у него карт, книг, всяких заморских диковинок? Ясно, что человек дома не засиживается. Хотя его вид, когда он дает советы, лично мне не внушает доверия.
  Игорёк чему-то вздохнул и взял с лавочки тетрадный лист, трепыхавшийся на ветру и готовый вот-вот улететь. Начертанные на нем слова были составлены лесенкой и, видимо, подразумевали стихи:
  Сука Таня
  пизда прошмандовка
  блядь ебливая
  хуями задрочена...
  И далее в том же духе, мат на мате, без знаков препинания. Единственное приличное слово: Таня, да и еще подпись: Вова 11 класс.
  - Да уж, - неожиданно плюнул Игорёк, отдавая листок ветру. - Этот мир не изменить.
  - Ага, никак, - кивнул я. - Да вроде уже никто и не собирается. Мелки в наш век пошли людишки, хуев уж нет, одни хуишки.
  Недокуренная сигарета полетела мимо урны, и мы пошли прочь со школьного двора к метро. Город вокруг казался тем самым матерным словом, от которого становится скользко и неуправляемо, город звал в свою гигантскую дыру, пахнущую утробой зверя.
  
  9
  Трубадур Фред Нил понимал жизнь, раз обратился с песней к дельфинам. Они точно знают, кто мы, и радуются человеку как родному брату, и зовут его обратно в воду. А мы уходим всё дальше и дальше, в камень и в пыль, предавая стихию, нас породившую.
  Необъяснимая сиротливость овладела мной, когда Макс забирал Игорька и меня от метро. Вроде все складывалось как надо. У боцмана в машине сидели еще две миловидные девушки, его землячки, с радостью принявшие предложение отправиться с нами искупаться на Пироговское водохранилище. Однако мне чего-то не хватало.
  В ожидании Веселого, обещавшего присоединится к нашей компании, я рассказывал о походе в дельфинарий.
  - Всё также по рыбам и воде с ума сходите, - смеялся Макс.
  - Да, также, - пожимал я плечами, улыбаясь той землячке, что была с русалочьими глазами и косичками.
  - А как вы сходите с ума по рыбкам, каких и с чем едите? - спросила она.
  - Четыре древних периода, силур, девон, миссисипий и пенсильваний, называют веком рыб, - не дал мне ответить Игорёк, - тогда жили самые крупные рыбы. Если бы вы их увидели, у вас вместе с аппетитом пропало бы и всё остальное.
  Позвонил Веселый и прокричал, что застрял в очереди гипермаркета, закупая маринованный шашлык и выпивку, и обнадежил тем, что подъедет сразу на водохранилище.
  На берегу "Бухты радости", где мы решили окунуться, люди сидели чуть ли ни на головах друг у друга. Все добротные лавочки со столиками сдавались в аренду за сумму равную стоимости дачного домика где-нибудь под Иркутском. Пиво и вино отдавали за три цены. Мутная вода билась о берег, словно задыхаясь. Единственно на чем можно было остановить глаз - это призрачные паруса на воде. Да и они казались саванами, мечущимися между берегов в поисках покойников.
  Веселый подъехал на "Опеле" как к себе домой, вернее за рулем сидела жена, а Веселый помахивал бутылкой. Он набрал в весе, стал еще радушнее и, как признался, жил теперь на то, что скупал в интернете домены и перепродавал фрилансеров.
  - Ну что, чуваки, город сидит на плечах, пришла пора сделать заплыв в никуда, - хохотнул Веселый.
  Разложив над углями шампуры с мясом, мы выпили и, избавившись от брезгливости, наскоро искупались. Только мы выбрались из воды, как вслед за нами на берег выпрыгнула рыбешка, похожая на вытянутую хвостатую жабу с глумливой улыбкой. От её вида одну из подружек боцмана стошнило.
  - Вода грязна, отходов много, - ямбом объяснился подошедший смотритель, брезгливо поднял уродицу за хвост и понес к мусорному баку.
  - Вот такая вот ушица, - сказал Веселый вслед смотрителю.
  Напоследок рыбка-мутант похлопала ртом, и мы явственно услышали её злобный писк:
  - Уматывайте отсюда пока целы, ушлепки!
  Игорёк многозначительно посмотрел в мою сторону, и я понял, что мы без промедления едем к морю. Этот странный случай с уродливой рыбой пробрал как предсмертный озноб. Поздним вечером мы снимали с карточки оставшиеся деньги и покупали билеты до Новороссийска.
  
  10
  Ни один человек не попадает в неприятности чаще чем моряки. "Эвплойя!", то есть "счастливого плавания", так говорили древним мореходам, провожая их как в последний путь. Даже если они не возвращались, оставалась надежда, что плавание все равно было счастливым.
  Валя слушала мои истории с интересом, но, судя по блуждавшей улыбке, не всему верила. Хотя, когда речь зашла о мечущихся саванах и рыбе-мутанте, она взволновано коснулась моей руки. Когда я закончил, мы уже спустились по лестнице на набережную. Статная фигура человека, стоявшего у корзины с кефалью на импровизированном торговом ряду, показалось мне знакомой.
  - Доктор Улисс! - окликнул я.
  И, правда, это был доктор Улисс в светлой короткой накидке, похожей на экзомис, разрисованный дельфинами, овальной шапочке и сандалиях на босу ногу. Он обернулся и сразу признал меня, лицо его приняло благодушное выражение.
  - И вы здесь, доктор! - восклицал я. - А я только что вспоминал о вас! Надо же! Впрочем это, кажется, в вашем духе появляться неожиданно и весьма кстати!
  - А я здесь в небольшой экспедиции, собираюсь провести некоторые изыскания, связанные с одним экспериментом. Хорошо, что мы встретились. Думаю, и вам будет интересно присоединиться.
  Я представил доктора Вале и после спросил:
  - А что за эксперимент, доктор?
  - Ну, эксперимент, - уклончиво проговорил Улисс. - Вот вы, к примеру, знаете, что морская вода и кровь человека сходны по химическому составу?
  - Догадывался, - также уклончиво ответил я, разглядывая шрам не бедре Улисса.
  - Значит, можете предположить, что эликсира вечной жизни у человека целый мировой океан. А?!
  - Почему бы и нет.
  - И стать бессмертным не так уж и сложно.
  - Вот здорово, - не поверил я. - Андрей Платонов был бы рад.
  - А что за бессмертные получатся? - спросила Валя. - Вдруг это будут какие-нибудь всё ненавидящие и презирающие струльдбруги?
  Доктор Улисс почтительно кивнул в знак понимания, но ответить не успел. Набиравший громкость и приближавшийся с аллеи чей-то непрерывающийся монолог обратился в пожилого мужчину в пляжной шляпе, из-под которой топорщились тараканьи усы. Шляпу и усы сопровождали две пухлые женщины, преданно внимавшие каждое слово:
  - Нет, бог с ним, с морем! Зачем оно? Разве вам от его вида не становится так грустно, что хочется плакать. Поглядите на эти необозримые воды, ведь не на чем взгляду отдохнуть. Прямо мучаешься от этой однообразной бесконечной картины, человек в ней просто исчезает. А послушайте раскаты волн. От начала мира они твердят одну мрачную песню, в которой слышны лишь жалобы обреченного на муку да еще чайки кричат над ним пронзительными, зловещими голосами. Человеческий голос среди этих звуков ничтожен. Даже тишина моря и неподвижность не приносят радости. Стоит вглядеться в едва заметные колебания водяной массы, как сразу содрогнешься от мысли, что эта необъятная, пока спящая сила, всегда готова похоронить наши замыслы и труды.
  Когда шляпа и усы проплывали мимо доктора Улисса, тот расплачивался за выбранную кефаль, и вдруг он стал негромко напевать что-то знакомое:
  - Стремись же духом в волны, в море. И в даль, и в ширь, в его просторе, куда захочешь, можешь плыть. Но не ищи, но не ищи... кхм, кхм... а впрочем ладно.
  И тут же обратился к нам:
  - Ну что, поплывете со мной?
  - У вас что же и лодка есть? - спросила Валя.
  - Даже две, - улыбнулся доктор Улисс, - одна для ночных путешествий к луне, а другая для дневных, к солнцу. Вы, видимо, еще не бывали ни там, ни там. Что ж, решено, я вас беру!
  Расспросив, где я остановился, доктор пообещал, что завтра-послезавтра заглянет в гости, и стремительным широким шагом поспешил вверх по лестнице с набережной. Его движения обладали какой-то царственной магнетической силой. Я увидел, что обладатель волшебных усов и шляпы, как его спутницы и торговки рыбой, и Валя, заворожено, не мигая смотрели Улиссу вслед.
  
  11
  Жизнь многообразна, и человек единственное существо способное отблагодарить жизнь за это многообразие. Отблагодарить тем же. Всеми чудесами своей души, великолепием ума и тела. И жизнь не замедлит преподнести новые дары. Многие это знают, но мало кто старается этому следовать.
  Два дня я чего-то ждал, прислушивался и размышлял о том, когда же и мне откроются как-нибудь тайны, и я смогу исцелять тела и души. Доктора Улисса я встретил во время прогулки по набережной, на вопросы об эксперименте он отшучивался, говорил, что ждёт попутного ветра, и называл окрестности конскими широтами безветрия. Что правда, то правда, жара и штиль стояли такие, что море казалось покрыто чем-то вроде белого ила, блестевшего на солнце.
  Доктор Улисс постучался к нам на чердак ранним утро и сообщил, что будет ждать нас вечером за маяком у дальнего, похожего на черепаху мыса. Напоследок он спросил:
  - Мне понадобится помощь ваших друзей. Сколько вас будет?
  - Я думаю, четверо.
  - Меткие стрелки среди вас есть?
  - Найдется.
  - Отлично.
  За час до полуночи к намеченному месту подошла Валя, она была последней, кого мы ждали. Валя извинилась за задержку, объяснив её неприятным происшествием, перед дорогой она штопала ветровку и сильно уколола палец.
  Доктор внимательно осмотрел рану и вынес диагноз, что опухоль скоро спадет и рана не опасна. Потом он уложил в лодку два саквояжа, дайверское снаряжение, рассадил нашу компанию, и под звездным небом мы тихонько отплыли в открытое море, доктор и я на веслах.
  - Что будем делать? - спросил юнга с кормы.
  - Сначала посмотрим на рыбьи икринки, а потом и прямо рыбе в глаза, - игриво отвечал Улисс.
  - И искупаемся, конечно, - сказала Ирина, плеская рукой в воде.
  - А еще доктор Улисс, наверняка, откроет нам какие-нибудь тайны, - предположил я.
  - Может вам еще выдать по золотому и серебряному цилиндру фараонов? - усмехнулся доктор Улисс.
  Я сидел напротив Вали и Ирины, от кого-то из них исходил едва уловимый аромат канталупы. Валя имела отстраненный вид, иногда направляя в сторону Улисса долгие пристальные взгляды. Пытаясь её разговорить, я стал расспрашивать, как продвигается покупка дома на побережье.
  - Тише, - попросил доктор Улисс.
  Некоторое время мы гребли в тишине, очертания берега исчезли, и только по огням маяка можно было предположить, где суша. Вдруг под нами проплыла огромная рыба, тело её чуть светилось и походило на толстый диск.
  - Смотрите, это же вроде рыба-луна?! - воскликнул я.
  - Ой! - испугалась Ира, выдернув рук. - Она, наверное, током бьет!
  - Откуда ей здесь взяться, рыба-луна вводится только в южных широтах, - успокаивал Игорёк.
  - Смотри, она же светится, - не могла успокоиться Ира.
  - Электрический заряд генерируют пять видов рыб, морские звездочеты, гимнархи, электрические сомы и скаты, - объяснял Игорёк, - и еще знаменитый южноамериканский электрический угорь, он каждые две-три секунды выдает по шестьсот вольт.
  - Чем?
  - Мышцами, устроенными по принципу вольтова столба.
  Доктор Улисс некоторое время наблюдал, как светящаяся рыба нарезает круги вокруг лодки.
  - Отлично, - наконец проговорил Улисс, доставая из саквояжа арбалет-пистолет, заряженный дротиком, - кто из вас метко стреляет?
  - Вы хотите её убить?! - ахнула Ирина.
  - Не бойтесь, здесь усыпляющий раствор. Мне самому лучше не надо... Ауру могу испортить, а я сейчас под воду спускаюсь, - с полушутливой загадочностью объяснил Улисс. - Кто сможет?
  - Давайте я, - предложила Ирина. - А что это за рыба?
  - Рыба-луна и есть, она же рыба-жернов и рыба-солнце. Здесь на глубине десяти метров в скальных образованиях есть несколько гротов, в них её дайверы и обнаружили. Видимо заплыла как-то, такое с ней случается. Она здесь вторую неделю кружит, наверняка где-то в гроте икру мечет. Обычно мозг у рыбы-луны три-четыре грамма, она настолько глупа, что никак не реагирует на приближение человека, но вот эта что-то настроена агрессивно да еще и светится. В общем, нужно дротиком попасть ей под плавник, а иначе её кожу не проткнешь. Попадешь?
  - Постараюсь.
  Прозвучал щелчок, и вскоре большая рыба легла брюхом на бок, продолжая шевелить жабрами. Можно было наблюдать её морду, похожую на обезьянью.
  - Метко! - похвалил Улисс. - Где тренировались, мадмуазель?
  - Занималась пулевой стрельбой в обществе "Динамо", - засмущалась Ирина.
  Игорёк толкнул меня в бок:
  - Понял, какая барышня, твой шанс, хватай корону, золото и дев.
  - Нет-нет, я её не стою,- качал я головой, поглядывая на Валю, - сам то я ничего толком не умею.
  - Кто ни к чему не приучен на суше, еще может стать моряком, - дразнил Игорёк.
  Доктор Улисс ловко облачился в гидрокостюм и акваланг, включил фонарь, прицепил к себе саквояж поменьше и погрузился в воду. Некоторое время было видно, как он сосредоточено работал руками, точно Симплициус, опускавшийся с волшебным камнем, позволяющим дышать в бездонном царстве сильфов Муммельзее.
  Минуло около получаса. Стояла тишина, лишь вдалеке что-то светилось и вздыхало.
  - Что это? - прошептала Ирина, явно не расположенная к водным процедурам.
  - Может это те самые духи, которые провели Линберга над Атлантикой? - предположил Игорёк.
  - Какого еще Лин....
  Но договорить я не успела, Улисс вынырнул, чуть не перевернув лодку. В руке он держал колбочку с крупными бело-прозрачными икринками и радостно восклицал:
  - Вот вам и vesica piscis! Вот вам и выход из пустоты!
  - Что это?! - хором воскликнули мы.
  - Ваше будущее!
  Другого вразумительного объяснения, кроме этих слов, мы так и не получили. Через полчаса мы уже выгружались на берег, и сколько ни допытывали Одиссея Михайловича, зачем ему колба с икрой и почему за ней нужно было отправляться именно ночью, он лишь отшучивался:
  - Знаете, в Болгарии говорят, что женщина и рыба не стареют. А почему? Слушайте сюда, т-сс. Кто был любителем сардин, будет строен, дожив до седин. Ха-ха! В воде секрет вечной жизни, друзья мои. В морской воде! Но отправляясь за ним, помните главное правило. Ныряя, не забывайте выныривать. Ха-ха! Замечательно! Какая прелесть! Ха-Ха! Дышите глубже!
  На берегу, собрав снаряжение, увлеченные общением доктор Улисс и Валя пошли вперед, Ирина и Игорёк полезли купаться, а я сел на камень и закурил. Сверху, с горки, где стояли палатки туристов, донеслась знакомая зловещая мелодия "Nightmares by the sea", сочиненная сыном Тима Бакли.
  - I've loved so many times and I've drowned the all, - тоскливо тянул Джефф.
  Мне стало совсем не весело, и я впервые с ревностью подумал об Улиссе как о великовозрастном задаваке. И самое печальное было в том, что я не был прав, но очень этого хотел.
  
  12
  Человек должен уметь предсказывать будущее, писал профессор Чани, он же батя Джека Лондона. Что и говорить, такое умение пригодится, если боишься, что следующий шаг может привести в пропасть. Подстелить соломки всегда хочется. Однако завеса незнания, отделяющая нас от будущего, и есть та самая соломка. Не будь её, мы бы увидели всё разом, - ужаснулись и рухнули в тартарары. Интуиция - вот лучший инструмент в отношениях человека с будущим.
  По утрам я встречался с Валей и Ириной, и втроем мы шли купаться. Валя очень сдружилась с Ириной, они понимали друг друга с полуслова, смотрели одни фильмы, слушали одну музыку, читали одни книги, и делились впечатлениями, как будто рассказывали одну историю. Я никак не мог остаться с Валей наедине, чтоб выложить свои чувства. Наконец выдался удобный случай, как-то вечером вдвоем мы пошли смотреть на медуз.
  Мы сидели на берегу, в небе сверкали звезды, а медузы точно их отражение мерцали почти у наших ног.
  - Еще недавно вот так сидеть с тобой у моря казалось мне несбыточной мечтой, - говорил я. - Оказалось, это возможно. И у меня появилась надежда, что и другие мечты сбудутся. Вообще в этом мире всё сбывается, так или иначе, то есть рано или поздно. В общем, давай жить вместе.
  Валя с улыбкой выслушала и промолвила:
  - Ничего не получится.
  - Почему же?!
  - Да потому что цветы не растут посреди бушующего моря.
  - Это я то? Бушующее море?!
  - Нет, бушующее море - это я.
  - Понимаю... Но ведь это пройдет.
  - Наверное, только...
  Валя подняла голову к звездам, в её профиле я наблюдал удивительную мечтательность, я как будто видел некое знакомое божественное воплощение любви. Богиня сказала по земному просто:
  - Я бы полюбила мужчину глубокого и теплого как море.
  Голос Вали звучал как арфа, за игрой на которой женщины островов Средиземноморья коротали дни, ожидая возвращения мужчин из плавания. Извлекая из кармана последний аргумент, пачку писем, я уже ни на что не надеялся:
  - Ты говорила, что получила от меня всего два письма, вот остальные.
  Валина рука, не знающая, что делать с этой связкой бумаги, все же взяла её и безвольно повисла. Взгляд Вали блуждал.
  - Впрочем, ладно, давай обратно, - я выхватил письма, - дело прошлое. Спокойной ночи. Мне нужно идти.
  Валя не остановила меня.
  В самых расстроенных чувствах я поднялся к нам на чердак. И только упал на диван, чтоб отдаться страданиям, как меня позвала Ирина. Она приготовила что-то вкусное, Игорёк сидел уже у нее в гостях и уплетал вторую порцию.
  Глядя, как в море разбившихся кораблей, в тарелку с похлебкой, дразнившую лишь нос, я слышал голоса Игорька и Иры как из параллельного мира.
  - Вкуснятина!
  - Говорят, по вкусу похоже на черепаховый суп.
  - Точно. А это из чего?
  - Из телятины.
  - Сроду бы не подумал. Правда, я и черепах не ел, мне напоминает это что-то куриное, очень вкусно, - нахваливал Игорёк, орудуя ложкой. - А про черепах я кое-что знаю. Когда Френсис Дрейк попал на Каймановы острова, он обнаружил там множество странных пресмыкающихся похожих на морских крокодилов. К тому времени команда Дрейка так изголодалась, что подъела всех крыс на корабле. Пресмыкающиеся пришлись морякам по вкусу, они набили мясом животы и пустовавшие бочки. Позже выяснилось, что это были не крокодилы, а особые черепахи. Острова заселили, и вскоре все шедшие мимо суда пополняли там запасы свежего мяса. Закончилось это полным истреблением черепах. Н-да, вкусно... Можно еще? Но больше всего черепашек любили ихтиозавры...
  Я встал, чтобы уйти.
  - Не понравилось? - спросила Ирина.
  Встревоженная моим видом Ирина смотрела как сестра милосердия, ей не хватало только золотого креста на голубой ленте. Я сел обратно, съел тарелку похлебки, выпил зеленого чаю, сказал что-то по поводу погоды и зеленых черепах, чуть успокоился и захотел спать.
  Спал я трудным полным призраков сном. Под утро туда заявился гигантский двенадцати палубный автомобильный паром "Улисс". Отчаливая от берегов Ирландии, он двигался сквозь непогоду к континенту. На палубе в меховом манто стояла Валя, похожая на причудливую серую птицу, и махала рукой мне, замершему в отчаянии на берегу. Немцы говорят: träume sind schäume, сны - пена. И я этой пеной чуть не захлебнулся.
  
  13
  Думать о безбрежных глубинах океана также естественно, как мыть голову. Жизнь на суше - вообще не жизнь. Как верно подметил поэт: в воде привольней жизни ход, на суше все её стремленья - одни бесплодные мученья.
  В то утром мне более всего хотелось попасть на дно, чувство всполохнувшей любви выматывало свирепей голода, тоски и моря. С восходом солнца я открыл глаза и больше не мог уснуть. Маета внутри нарастала и, не находя выхода, шатала меня. Я ходил как по кренящейся в разные стороны палубе, втыкался руками в разные предметы, хватал, бросал, крутил. В один из таких моментов я включил радиоприемник и поймал волну телепередачи, где умудренный дорогами путешественник на манер Юрия Сенкевича проникновенно делился знаниями:
  - Сейбл можно назвать самым удивительным, самым таинственным и самым коварным островом из всех когда-либо нанесенных людьми на карту земного шара. На протяжении почти пяти столетий остров вселял только страх и ужас в сердца мореплавателей, снискав себе столь мрачную славу, что его стали называть "островом кораблекрушений", "пожирателем кораблей", "смертоносной саблей", "островом тысячи погибших кораблей" и "островом призраков". До сих пор никто...
  В другой раз я бы с интересом послушал такую историю, но я не мог находиться на одном месте. Я спустился с чердака, выкурил сигарету, почистил туфли. Вернулся, а радиоприемник твердил об одном:
  - Район Дюн Верджинии Дэйр с мысами Гаттерас, Лукаут и Фир - это также одно из самых гиблых мест на земном шаре. Бесчисленные мели, частые штормы, зыбь, туманы, течения и так называемые "южная мгла" и "парение Гольфстрима" делают плавание близ этих берегов трудным и опасным. Имеются сведения, что во время "южной мглы" усиливается снос судов в сторону берега...
  Чистя куртку, я извлек из кармана пачку писем, они были аккуратно пронумерованы датами, я взял верхнее и перечитал.
  "Здравствуй, Валя! Я возвращаюсь в город. И вроде бы уже нет смысла писать тебе, скоро можно будет увидеться и поговорить. Однако я решил, что лучше еще раз написать. Кто знает, получится ли при встрече сказать всё, что хочется. Поезд мчит мимо засыпающих станций, я вглядываюсь в темноту и вижу в стекле своё отражение, как сквозь него проносится заоконный мир, словно образы и переживания в моей голове.
  Последнее послание капитана Бриггса
  Шхуна на севере-востоке шла так будто ей управляли пьяные. Капитан "Деи Грации" Дэвид Морхауз смотрел на её ход и диву давался, с трудом представляя, что там творится. Штурман согласился с капитаном, что шхуну надо догнать.
  При попутном ветре судно настигли через пару часов.
  - Морской дьявол! Так это же "Мария Селеста" старины Бриггса! Я хорошо знаю эту бригантину и её капитана! - воскликнул капитан "Деи Грации", глядя в подзорную трубу. - Подайте сигнал о сближении.
  - Кажется, на борту никого нет, - сообщил штурман, тоже не отрывавшийся от трубы.
  - Что за чертовщина!
  Вскоре капитан Морхауз уже отдавал команду подняться на борт "Марии Селесты". На борту не было никаких признаков жизни. Когда капитан вошел в кают-компанию, то первое, на что обратили внимание, - это на лежавшие там курительные трубки. Морхауз взял одну из них, и лицо капитана выразило крайнюю степень недоумения - с трубкой, предметом гордости и постоянной заботы, моряк мог расстаться лишь в самом крайнем случае. Вывод напрашивался сам.
  - Здесь произошло что-то непредвиденное, - проговорил Морхауз.
  - На судне нет спасательной шлюпки, - доложил штурман. - Отсутствует секстант и хронометр, а компас поврежден.
  - Пойдемте в каюту капитану.
  В капитанской каюте было темно, окна затянуты брезентом, приколоченным досками. Зажгли масляную лампу и увидели, что по полу разбросаны вещи, детские игрушки, а швейная машинка стояла с простроченной мужской сорочкой.
  - Кажется, в это плавание он взял жену и дочь, наверное, хотел показать им Европу, - заметил Морхауз.
  В столе у капитана штурман нашел шкатулку с драгоценностями и кейс с банкнотами разных стран. Из документов же остался лишь судовой журнал, да еще на столе лежал номер "New York Daily Times" за 5 ноября 1872 года с обведенной заметкой в разделе происшествий, которую Морхауз тут же прочел:
  "На прошлой неделе престранное событие потрясло пароходную компанию Anchor Line. Принадлежавший компании пароход "Iron mountain", шедший из Сент-Луиса в Новый Орлеан, 23 октября прибыл в Виксберг. Одни пассажиры сошли, другие поднялись на борт, в общей сложности вместе с командой на борту находилось шестьдесят человек. При ясной погоде и большом скоплении провожающих пароход направился вниз по Миссисипи, чтобы сделать последний переход и прибыть в Новый Орлеан. Однако после того как судно скрылось за поворотом из вида провожающих, больше никто не видел ни судна, ни его пассажиров. Не осталось никаких намеков на существование "Iron mountain" или катастрофу, связанную с ним. Пароход просто пропал. Это загадочное событие даже не похоже на случаи с "летучими голландцами", когда пропадает команда и пассажиры, но остается корабль. Уже неделю полиция штатов Миссисипи и Луизиана пытается хоть что-то прояснить в этом деле. Однако пока, как сообщает представитель властей, нет ни одной зацепки. Мы будем информировать читателей о ходе расследования".
  Капитан ничего не сказал по поводу заметки штурману, осматривавшего бар Бриггса.
  - Странно всё это. Судя по масленке, видите, что лежит на швейной машинке, шторма не было, драгоценности и деньги не тронуты, следов насилия нет. Одно ясно, судно покидали в спешке, но вот зачем. Очень странно. А ведь я что-то слышал о "Марии Селесте", - напрягал память штурман, - эта не та посудина, в первое плавание которой погиб капитан.
  - Да, скорее всего, вы вспомнили о ней, впервые эту бригантину спустили на воду с верфи в Новой Шотландии под названием "Амазонка". Однако ни одно её плавание не было удачным. Владельцы судна и капитаны разорялись, умирали или же с ними случались другие напасти. "Амазонка" была добротным судном, но из-за дурной славы никто не хотел на ней плавать. Кончилось тем, что её за гроши продали в Америку, где переименовали в "Марию Селесту". С таким приданым её взял под командование мой старый знакомый Бенджамин Бриггс.
  - А что за человек был капитан Бриггс?
  - Хороший был человек, что тут скажешь, знал своё дело, любил играть в занзи и утверждал, что лучшее средство от всех болезней тебаин. Однако человек он был набожный, любил семью и не верил в мистику.
  - Я слышал, капитан, что и с вами на море произошел странный случай, - видно было, что штурман поддерживает беседу, потому что ему жутковато на покинутом людьми корабле, и он делал четвертый основательный глоток из бутылки с ромом.
  - Ну, это совсем другая история. С морем она связана только тем, что началась на нем.
  - Кажется, вы потерпели крушение?
  - Да, я служил юнгой на торговом клипере. Корабль попал в шторм у Азорских островов, несколько дней нас болтало по океану, пока не налетели на рифы, клипер дал течь, ветер мешал нам спустить шлюпки, капитан приказал поставить их на палубу и посадили в них людей.
  - Зачем?
  - Он надеялся, что шлюпки останутся на плаву, когда судно пойдет ко дну. Но когда судно скрылась под водой, на поверхности океана из трех шлюпок осталась всего одна, в которой было 12 человек. Да и та перевернулась на подходе к берегу, спаслись только я и корабельный плотник, нас выбросило волной на безлюдный остров. На этом то острове я и увидел самое загадочное из того, что видел в жизни. Прежде всего, сам остров был необычный, валуны там по берегу были точно разбросаны щедрой рукой великана, и в высоту доходили в три человеческих роста, прятаться за ними можно было целой командой. А еще мы нашли пещеру с останками огромного чудовищного существа, которое судя по строению черепа было циклопом, пещера была полна человеческих скелетов. Около года мы вели в этой пещере жизнь, подобно дикарям. Пещера была лучшим укрытием от ужасающих ветров, дувших на острове. А какими кошмарными видениями была полна эта пещера! Хорошо хоть плотник научился делать пальмовое вино, однако он так увлекается этим занятием, что у него воспалилась печень, и бедняга умер. Я остался на острове один. А еще через полгода у острова сделал вынужденную стоянку голландский фрегат, он то меня и спас.
  - Вам повезло...
  - Повезло. Ладно осмотрите трюм, я пока полистаю судовой журнал.
  Морхауз остался один. Последняя запись в судовом журнале от 24 ноября сообщала координаты "Марии Целесты": 36№57' с. ш. и 27№20' з. д. За те десять дней, которые корабль плыл без управления, он проделала не малый путь. Это было удивительно. Морхауз отодвинул журнал, как вдруг оттуда выпал листок, Морхауз узнал почерк капитана Бриггса:
  "Этому листку бумаги я доверяю то, что не могу вписать в судовой журнал. Вчера, 23 ноября, в полночь, на палубе, я услышал голос моря, слышал этот голос и рулевой, я увидел это по его обезумевшим глазам. Конечно, это жутко услышать в просторах пустого океана чей-то глас, похожий то на пение сирен, то на звуки иерихонской трубы, то на крики младенца, то на завораживающее шептание. Внимая его изменениям, хотелось броситься за борт. Однако голос не был угрожающим, хотя он и предупреждал о какой-то опасности. А еще он говорил о дне океана как неизведанном прекрасном мире. И я явственно слышал, как он шептал о том, что я могу довериться ему и могу доверить свою семью. Океан позаботится о нас. Я уверен, завтра решится наша судьба".
  РИСУНОК-18 ---ЗОВ МОРЯ---
  "Бриггс сошел с ума", - только и успел подумать Морхаз, как появился возбужденный штурман.
  - Капитан, в трюме около двух тысяч баррелей спирта! А также нетронут полугодовой продовольственный запас!
  - Гм, это меняет дело. Думаю, если мы доставим груз по назначению, то получим хорошие призовые. Если согласитесь вести "Селесту" до Гибралтара, я беру вас в долю.
  Штурман сразу позабыл все страхи и сошелся на двадцати процентах.
  - Вернитесь на "Дею Грацию" и возьмите часть команды.
  Как только штурман покинул каюту, Морхауз стал прикидывать, как будет лучше. Так и так выходило, что послание Бриггса в намечавшемся прибыльном дельце лишнее, и Морхауз более не раздумывая подпалил листок на свече.
  Глядя на пепел, скользящий по столу, Морхаз почему то вспомнил свое первое посещение Британского адмиралтейства. Тогда он присутствовал при заседании членов комитета Ллойда, решавшего судьбу какого-то судна, вестей о котором не было уже более трех лет. Секретарь торжественно держал гусиное перо, готовый вписать решение на пожелтевшую от времени страницу толстенной книги. Это была печально известная "Красная книга", куда вносили имена кораблей, пропавших без вести. А после принятия решения о судьбе корабля звонили в бронзовый колокол Лютина, снятый с затонувшего фрегата "Лютин": два удара - хорошие вести, один удар - плохие. Когда Морхауз впервые услышал раздавшийся удар колокола Лютина, то понял, что не забудет его никогда, потому что звучал он, как последний удар молотка в крышку гроба.
  РИСУНОК-19 ---КОЛОКОЛ ЛЮТИНА---
  Да, Валя, вот и в моей жизни, как будто не переставая звучит голос моря. И сейчас, когда я дописал письмо, то вдруг понял, что, как приеду в город, то не зайду к тебе в клуб. Не зайду, пока не увижу море".
  Прочтение письма опустошило меня, чуть ли не ползком я спустился к побережью и сжег всю связку писем. От переживания закружилась голова, я прилег на песок. Вскоре мне стало казаться, что над морем летают светящиеся сфероиды, они выписывали замысловатые знаки и падали без всплеска в воду. По угасающим знакам читалось одно - всё изменчиво и всё постоянно, всё как вода. И настоящий момент всегда чудесен именно потому, что он есть, и раскладывать из него ничего не надо.
  
  14
  Любовь - удивительное море. Только в нём, прячась от бурь и непогод, опускаешься на дно и находишь истинную глубину жизни. И никто этого не отнимет у тебя, если отдавать сердце большему. Хочешь лежать на песчаном берегу острова Кифер и наблюдать, как из морских волн рождается Афродита, люби море, а не богиню.
  Не надеясь уже на благосклонность богинь, полубогов и всезнаек, я спустился к набережной с одним желанием - напиться вдрызг. У киосков с винными бочонками мою жажду распознал обросший чернявый пропойца с чеканным лицом своенравного дворянина. Наверное, у него в роду имелись еще и португальцы, уж слишком хорошо он знал лучших капитанов Генриха-мореплавателя.
  - В страну пряностей через океан плавали многие моряки, но первые из них были отважнее последующих. Бартоломео Диаш, Фернандо По, Нунью Триштан, Альвизе Кадаместо, Диего Кан преодолевали расстояния, не страшась ни бурь, ни всяких там, э-э, готтентотов, не ради того, чтобы иметь право носить шелковые одежды и золотую цепь со свистком, - чернявый наполнял кружки, приветствуя рассказ о моих планах уйти в море, - эти парни искали дорогу в будущее. И нашли её!
  Слова звучали как мантра, и я удовлетворенно кивал головой.
  Собутыльник мой назвался Федором, преподавателем истории из Нефтюганска, свои отпуска он неизменно проводил на Черном море, якобы от того, что выбраться подальше, к Маркизским островам, куда рвалась его душа, он пока не мог - мешали невыплаченные кредиты, карточные долги и условный срок за хулиганство. За трёпом о кругосветных путешествиях мы упились до похрюкивания. Юнга нашел нас в состоянии крайнего маразма в зарослях травы, похожей на кроталярию, недалеко от бочонков с вином. Он внимательно нас осмотрел и спросил:
  - Пьете?
  - Пьем, - я гордо вскинул голову.
  - Что-то вы как-то рьяно пьете.
  - Что ты, мой милый, разве так пьют. Вот бывало пили, - умный португалец тер переносицу, то ли пытаясь сосредоточиться, то ли протрезветь, - вспомнить приятно... Упитые вином, мы жаждем одного тебя! Да, брат, выпивали так выпивали. А теперь что, одна болтовня. Кто пьет, тот не знает о вреде вина. Кто не пьет, тот не знает о его пользе. Ты понял?
  - Ничего я не понял. По поводу пьете или так?
  - Уезжаю я отсюда, Игорёк, - сказал я.
  - А как же корабль?
  - Третий корабль повел Коэлью, он раскрыл планы заговорщиков и спас экспедицию, - бубнил нефтюганский португалец, чуть закатив глаза.
  - Корабль подождет, у меня опустились весла, нет сил добраться до него, - пожаловался я. - Выпьем!
  - Ты это из-за Вали? Влюбился... А она мне тоже понравилась, красивая, такая неземная, чем-то похожа на Нику Турбину, только смешнее, что ли... И всё в ней как будто из будущего, - задумчиво говорил юнга, глядя на яркое цветущее солнце. Оно играло с волной, ласкало её, и в то же время было недосягаемо для ответных ласк. - В такую, наверное, страшно влюбиться...
  - Выпьем! - требовал я. - Ну их, этих умников.
  - Кстати, видел сегодня утром Одиссея и Валю, они шли к маяку. Забавный он тип, этот доктор Улисс. Когда я спросил его, чем же мы все-таки занимались тогда ночью на море, он с таинственным видом шепнул мне на ухо. Мол, ничего нового под луной нет, и чем бы мы ни занимались, нам...
  - Выпьем! - я не хотел слушать.
  - Выпьем, - неожиданно согласился юнга.
  Второй раз я видел Игорька пьющим. Делал он это неумело, глотал вино как подсоленную воду. К тому же ему приходилось ловить португальца, еле державшегося на ногах - тот всё норовил встать в позу и с кем-то сразиться на дуэли. Я бы тоже упал за борт, если бы знал, что меня вынесет к острову лотофагов, где можно поесть лотосов забвения.
  К вечеру мы вышли на опустевший пляж, португалец рухнул на песок и заработал плавниками. Глядя на него, я ощутил в себе прилив каких-то диких сил, которые мне захотелось тут же применить. Я стал хаотично прыгать у кромки воды и кричать:
  - О чем говорит море?! Все время одно и то же! Одно и то же! Одно и то же! О чем говорит море?! Все время одно и то же! Одно и то же!
  Я поскользнулся и упал лицом вниз. Хлебнув воды, я кашлял, но не унимался:
  - Кхе.. Не сумел утонуть! кхе-кхе... одинокий матрос. Продолжает он! кхе-кхе ...плыть в к-кхе-рай... где много берез, кхе-кхе.
  Португалец закапывался в песок, он кряхтел, плевался и сквернословил как последний забулдыга. Он что-то требовал:
  - Фри ми гвест флипперс соу зес кэн дринк ми элс!
  Он так настойчиво повторял это заклинание, что я отвлекся от своей истерики.
  - Игорёк, чего он хочет то?
  - Он просит освободить его плавники, чтобы выпить еще.
  Игорёк со скучающим видом наблюдал за нашими безумствами. То, что юнга пьян, выдавали только глаза, глядевшие по-птичьи отстраненно и мутно.
  - Понятно, кхе-кхе...
  - Эй, есть тут кто-нибудь? Чувствую себя как герцог Бургундский в бочке с мальвазией, - пробормотал португалец, попадая носом в песок, и завопил. - Эй, кто-нибудь! Коробка вонючих костей! Эй! Кальмарьи кишки! Ко мне! Обезьяньи души! Эхой!
  Игорёк перевернул португальца на бок, дунул ему в ухо, тот рванул на себе рубаху и замолк. Я отошел в сторонку и, орошая песок, стал выспрашивать у юнги:
  - Говорят, были времена, когда мужики имели такой гигантский член, что могли лежа в постели войти в женщину, находившуюся на расстоянии более ста метров. А?
  - Вполне возможно, чего только раньше не было. А тебе то что?
  - Мне ничего... ничего мне не надо теперь, - я никак не мог застегнуть штаны, - эх, где же Валя.
  - Допрыгался дурачок, - юнга покрутил у виска пальцем. - Есть такая поговорка, красивая женщина как меч, подрубающий жизнь. Конечно, не всякого молодца этот меч подкосит. Но вот в тебе есть некая слезливая готовность пасть перед загадочной красотой. Прямо диву даешься, как эта размазня сочетается с твоим бойким капитаном внутри.
  - Что ты можешь знать об этом, юнга? Красивая женщина как меч, - передразнил я, хотя на глазах наворачивались слёзы.
  - Глядя на тебя, и знать ничего такого не хочется. Ладно, пошел я, а то у меня от тебя голова кружится. Сам решай, чем тебе заняться дальше.
  И юнга пошел прочь, оставив мне кашу в голове и храпевшего португальца, у которого на груди обнажилась разноцветная татуировка большой диковинной птицы. Конечно, мне было стыдно за свои сопли, эта моя слезливость и обернулась тем, что море поглотило надежду и пловца. Да только я был уверен, что такими соплями склеены камни, на которых держится мир.
  
  15
  Чем лучше идут дела, тем хуже будут последствия, любил напомнить своему брату Раулю Фидель Кастро. Ну, а когда всё и так паршиво, то надежда только одна - на последний, так сказать, исход, которому суждено всех уровнять и всё сравнять с землей, а вернее с водой. Однако пока он нагрянет, придется шевелить жабрами и ластами не только ради удовольствия.
  В скверном настроении я вернулся в город, и сразу об этом пожалел. Провожавший до Геленджика Игорек так и говорил, что я совершаю глупость и скоро об этом пожалею. Но иначе я не мог, тогда мне казалось, что обрушилась еще одна большая надежда и жизнь возвращает меня на круги своя, чтобы обнажить томление духа моего.
  Первым делом, даже толком не разобрав рюкзак, я взялся лечить нервы. Есть два простых и надежных способа, один быстро решает проблему изнутри, другой - снаружи. Действуя наверняка, я использовал оба метода. Купил вермута, водки и тоника, достал тряпки и ведра - начал чистить и обустраивать субмарину, враставшую в грунт города как моллюск в днище корабля.
  В размышлениях как развеяться лучшим образом я пришел к идее облагородить стены новыми шпалерами. В строительной лавке по соседству мне приглянулись обои с улыбающимися как дети дельфинами. Они так и просились ко мне на руки. К сожалению, это были остатки, двух рулонов не хватало на все каюты. Тогда я обклеил гальюн, превратив его в аквариум. С коридором же обошелся еще интереснее. Из остатков обоев нарезал круги по размеру иллюминаторов и аккуратно приладил их на обои, похожие на обшивку корабля. Получилось так, словно к нам на субмарину заглядывают дельфины. Глядя на них, я вспомнил историю о дельфинах, прилетевших с Сириуса, рассказанную Улиссом, потом вспомнил Валю, и намешал себе вермута с водкой.
  Когда с ночной смены из клуба вернулись Свин и Андрей Андреич, мы были готовы: стены с новыми обоями и я. Вдохновившись облагороженным пространством, звукорежиссеры затеяли готовить щи, строгать капусту и промывать говяжьи кости. До готовности супец я доводил в одиночестве. Парни, утомленные ночной работой, уснули после нескольких стаканов коктейля "Парос".
  Телефонный звонок оторвал меня от медитации на булькавшем вареве, которое и солить то не пришлось. Позвонил Бивень. Я так обрадовался звонку, что чуть не опрокинул на себя кастрюлю:
  - Бивень, старина! Как хорошо, что ты позвонил! Как ты узнал номер?! Рад тебя слышать! Я тут совсем один! Закипаю! Выкипаю!
  Однако наш разговор быстро вернул меня в мрачное состояние. Бивень подтвердил, что нашего маронира, и правда, нет среди тех, кто топчет эту землю.
  Напоследок Бивень сказал:
  - Держись, моряк, скоро закончится Кали Юга и наступит Золотой Век.
  Я выпил стопку водки, похлебал горячих щей и лег на диван в ожидании золотого века. Под сопение парней в тишине из радиоточки доносилось:
  - Каждый среднестатистический день вода уносит жизни тридцати россиян, каждый четвертый из погибших ребенок до шестнадцати лет, каждый второй взрослый, находившийся в состоянии алкогольного опьянения.
  В дверь позвонили. Еле ворочая чреслами, я открыл. В гости к Манкину пришли двое парней. Похожие на злых клоунов, смеясь, они представились как Алил Одноусов и Мокей Жабоедова. Не веря слуху, я убавил радио, сообщившее напоследок, что по Книге рекордов Гиннеса больше всего утопающих спас Лерой Коломбо, за пятьдесят лет своей службы спасателем в городе Галвестов, штат Техас, он спас девятьсот семь человек.
  - Ого, хорош этот Лерой, людей то насобирал на поселок, - подмигнул Одноусов, подавая звякающие пакеты, - а я тут на днях с одной бабой из Техаса познакомился, в гости уже зовёт.
  У парней было странное увлечение, они сходили с ума от интернет знакомств. Свои странные имена парни придумали именно для безответственного посещения интернет пространства. Что они там искали, я толком и не понял. Жабоедов намекал, что мстит кому-то, а Одноусов лелеял мечту написать бестселлер о безответственных интернет-отношениях и название уже придумал, что-то вроде "Пойманные в сети". В общем, они были типичными городскими психами, самолюбию которых к тому же льстило, что они знакомы с известным сибирским поэтом.
  - Мы подождем Манкина, - сказал Одноусов, - он должен скоро подойти, мы ему звонили.
  Выпивать с психами я сел потому, что мне было все равно с кем напиваться. Зашел разговор о других формах жизни во вселенной и возможной катастрофе на земле. Тема растревожила гостей, Одноусов так и сказал:
  - Эй-эй, это все бредни, нас невозможно уничтожить! Людям нечего бояться, всё под контролем. А слухи о конце света прибыльные, вот их и пиарят.
  - Если у вас всё так просто, я вам завидую.
  - Всё выдумки. Нам только пудрят мозги. И даже эти, как их, ну эти, - пытался что-то вспомнить Жабоедов, - ну как их, ну когда их сначала две, потом четыре, потом восемь, потом опять в два раза больше...
  Повисла пауза.
  - Клетки, что ли? - догадался я.
  - Ну! - выдохнул Жабоедов и тут же взревел, - Не верю!!!
  - Чему это вы тут не верите? - раздался насмешливый голос из коридора. - О вашем неверии слышно по всему подъезду.
  Пришел Ряба, чей иронично-философский склад ума часто помогал нам разрядить нервную обстановку. А бывало и наоборот. Нацедив зеленого чайку, нигилист присоединился к разговору о вселенской катастрофе:
  - Представьте, идет представление и вдруг за кулисами загорелось. Клоун выскочил и предупредил об этом публику. Та же решила, что он шутит, и давай ему аплодировать. Он повторяет "горим!", а в ответ еще более неистовый восторг. Сдается мне, когда пробьет жаркий час, мир рухнет под общий восторг умников, вообразивших, что это буффонада.
  - Судя по всем приметам, пожар за кулисами полыхает нешуточный, - подмигнул я Рябе. - А мы и есть эти вопящие о пожаре клоуны.
  Гостей наши слова расстроили, они стали терять нить беседы. Манкина парни не дождались, допили водку, провоняли табачным дымом камбуз и ушли. Ряба подключил бас-гитару, одел наушника и стал музицировать. Я уже было стал засыпать, уходя в глубину согретой кровати, как у меня заныл зуб.
  "Худо дело, - трезвея, подумал я, - если после столько выпитого нет мне покоя, это надолго, не помогут ни мятные капли, ни гвоздичное масло".
  Откуда-то сверху донесся звук, похожий на всхлип огромного существа, в одиночестве плывущего в бескрайнем просторе, плывущего вслед за вечностью как за своим хвостом.
  
  16
  Жизнь как жизнь, пока не глянешь в перископ и ни увидишь своё отражение там наверху во всей красе. Что-то в нем будет совершенно неузнаваемо и удивительно, способное избавить от страданий и ошибок.
  Ночь, испорченная зубной болью, выслушивала мои молитвы об избавлении. Манкин пришел под утро с коньяком, гашишем и пожилой шлюхой. Имея солидные заказы по художественно-малярной части, коей помимо поэзии Манкин занимался, с честно заработанными деньгами он обращался как новоявленный набоб. Он с восторгом отдавался дорогим удовольствиям, словно ему ничего не стоило зарыть Суэцкий канал и заказать новый. Нрава Манкин слыл доброго, но противоречивого, да и увлечение черным гусарством сыграло с ним странную штуку. В подпитии своё поэтическое бессмертие он вываливал на окружающих в мегадозах, делая это неистово, словно махая саблей, и не терпя возражений.
  Пока Манкин принимал душ, я развлекал шлюху рассказами. Марихуана и большое количество коньяка притупляли боль, подбадривали воображение и разговорчивость:
  - Помнится, когда я работал редактором в газете "Спасатель", мне попалась рукопись одного спасателя, некоего Александра Гофштейна. Роман назывался "Цунами". Не знаю, издали ли его, но рукопись имела верный стержень. Речь шла о катастрофе, которая неминуемо двигалась на людей, не желавших всерьез относиться к предостережениям природы. В итоге с первой гигантской волной герой потерял любимую, ну и следом всё пошло под воду.
  Шлюха понятливо кивала и тоже налегала на стремительно исчезавший коньяк. Я удовлетворенно хмыкал, пыхтел трубкой и читал с листа стихи:
  - Ты уже поняла? Ад прорвался на нашу сторону. Церберы бродят по улицам. Перехватывают наши нежные взгляды. И нет особого смысла бояться смерти и вечной тьмы. Все, что ждало нас там, уже случилось с нами здесь!
  Со стуком распахнулась дверь из ванной. Появившийся Манкин прервал меня громкими виршами собственного сочинения:
  - Нас унижает вода по законам! Даже не думай стоять под балконом! Где я стою и смотрю! Плачу, смеюсь и смотрю! О пока. Пока. Липсис. Апокалипсис! Апокалипсис! Такой сюрприз.
  После слова "сюрприз" Манкин схватил шлюху и потащил в комнату. Пока они там возились и хохотали, со стройки пришел трубадур Губин, уставший, выглядевший как рудокоп, самоотверженно отдающий душу изматывающим водоворотам огромного муравейника.
  - Бригадир гитару забрал, - пожаловался он, - пока, говорит, объект не доделаешь, не отдам. Вот сука. А меня друг зовет монтировщиком в театр Калягина.
  - Хорошая гитара то?
  - Хорошая. Да дело не в этом... Кто в комнате?
  - Манкину за объект заплатили. Приехал со шлюхой.
  - Есть еще коньяк?
  - Настойка кедровая где-то оставалась.
  - Наливай, брателло. А перекусить чего-нибудь найдется? Сутки не ел, жрать хочу, не могу.
  - Щи вчера сварили.
  Трубадур оживился.
  - Еще гашиша есть два грамма. Манкин ночью ехал по Ленинградке за шлюхой, читал таксисту свои стихи. Тот типа проникся, и был готов выполнять любое желание. Манкин захотел гашиша. Тот его через весь город повез в Бутово, а потом сюда на Райниса.
  - Красавчик. Дай хоть что-нибудь.
  Трубадур, предвкушая блаженные мгновения сытости и покоя, рассказал о том, как ученики возили его в соседнее село за маком. Восемь лет он оттрубил учителем литературы в Калманке. Воспитанники его любили за доброту, знания и неформальное отношение к жизни. Свое лучшее проявление это находило в искренних и мелодичных песнях, а худшее - в тяге к опиатам. Пагубное пристрастие долго гналось за трубадуром, как злая собака, пока он ни покинул родные места.
  - А ты чего на объекте не появлялся? Сорвался, что ли?
  - Песню записывали.
  - Какую?
  - Лето в цифровом формате.
  - Хорошая песня. Как там, взволнованные души ветром с моря на сушу. Выпьем. За тебя.
  - За тебя, брателло.
  На аромат щей и гашиша подтянулись другие члены команды. Когда Манкин вышел, чтоб отправить шлюху за коньяком, вся команда сидела в сборе за круглым столом и набивала трубку за трубкой.
  - Вот такие дела, мужики, - сказал Манкин.
  Мужиков дела не интересовали, их занимал покой. Ветер за окном сметал последние листья, качал окоченевшие ветви, завидуя тем, кто в кругу друзей мог отогреться и позабыть о времени и страстях.
  
  17
  То, как вы выглядите, зависит от того, куда вы идете. Так моим друзьям говорила цыганка-гадалка, которая была слепа и не могла ходить. Друзья спросили у неё о своем будущем, и она им выложила весь расклад - будущего у вас нет, есть только стороны света, куда вы простираете свои длани и намерения.
  Выглядел я неважно. Припухшее лицо, мешки под глазами, красные веки, обветренные губы. И все потому, что я никуда не шел, а топтался на месте, осушая бутылку за бутылкой. Сознанию открывалась бездна, отделявшая меня от мечты. Это бездной был я сам.
  Уже второй час как мы сидели с Максом в "Чаше Хаяма" на ВВЦ, потому как наш любимый бар был на спецобслуживании, я рассказывал о поездке на море, о докторе Улиссе, о Вале и, вообще, много говорил о женщинах. Боцман кивал и поглядывал на двух молоденьких девиц за соседним столиком.
  - Всё кончено, - говорил я, - отказ Вали меня опустошил.
  - Такие истории так просто не заканчиваются, - наморщил лоб боцман. - А что Дина?
  - Не знаю, мы с ней не контачим. Всё это в прошлом. Эх, что ни говори, а от женщин на корабле одна беда. Пусть они заходят поздравить моряков с удачей, им будет достойный прием, - я посмотрел на девиц, чтобы удостовериться, что мой облезлый вид их не заинтересовал. - Помню, Игорёк рассказывал о том, как после долгого плавания, пребывая в списках мертвецов, везучие парни Френсиса Дрейка привезли на родину три миллиона фунтов стерлингов. Так их поздравить заявилась сама королева. Вахтенный не узнал её и встретил бранью: "куда, потаскушка?!"
  - Хм, королеву назвал потаскушкой. Еще бутылку возьмём?
  - Давай. Потаскушками называли всех женщин, без приглашения являвшихся на корабль. Кстати, по поводу женщин и кораблей. Хочешь, кое-что прочту?
  - Что прочтешь?
  - Осенью на море я писал Вале письмо. Но после того, как мы встретились, оно так и осталось недописанным. Единственное уцелело, остальные я сжег. Да и от этого письма осталась только отдельная история.
  - Ну, прочти, раз уцелело, - нервно зевнул Макс.
  Я стал читать, то повышая голос, то понижая.
  "Благая София"
  В середине августа, направляясь за каперством на Ямайку, капитан Рокхэм бросил якорь у острова Ла Ваче и вместе со своими офицерами Масаола и Себастьяно спустился на берег.
  - Душноватый вечерок, - хмуро заметил Масаола, - чтобы его скрасить, неплохо бы промочить горло и лучше это сделать в компании легкомысленных женщин.
  - Можно, я не против, - потирая раненное плечо, согласился Рокхэм. - Вино у нас найдется. Вот только где взять легкомысленных женщин. В Порт-рояль нам пока рановато, не стоит раньше времени раздражать губернатора.
  - Легкомысленных женщин не берут, они сами всегда откуда-то берутся, - со знанием дела заметил Себастьяно, разглядывая на правой руке перстень с увесистым бриллиантом.
  - Смотрите! Еще корабль! - воскликнул Масаола, указывая на идущий в ту же гавань трехпарусник. - Флаг спущен.
  - Сорок пушек, три палубы, - сразу оценил капитан Себастьяно.
  - Хм, такая игрушка может и с нашей потягаться, - спокойно предположил Масаола.
  - Не потянет против наших восьмидесяти, - не согласился Себастьяно.
  Рокхэм в молчании продолжал наблюдать за приближавшимся судном. Вскоре корабль бросил якорь, и спущенная шлюпка пошла к берегу.
  - Ну, что, пойдем знакомиться? - спросил Себастьяно, когда нос лодки ткнулся в берег.
  - Идем, - кивнул Рокхэм.
  Навстречу им легким шагом, точно не по песку, а по воздуху спешил молодой человек. Он был вызывающе безус и не по-морскому светел кожей. Такие юнцы чаще слоняются по бульварам и кафе, а не ходят в плавание.
  - Капитан Тала, - первый представился он. - Моё судно "Благая София".
  "Смазливый паренек, откуда же он здесь взялся, не очень то он похож на морского задиру", - подумал Рокхэм, но вслух повел беседу иначе, сначала представил себя и своих друзей, а потом спросил:
  - Долго ли в плавании, капитан Тала? И куда направляетесь?
  - Десятый месяц. Верно, как и вы, в Порт-Рояль к губернатору, - ответил капитан Тала.
  Рокхэм лишь кивнул в ответ.
  - А мы тут как раз собирались выпить, - ввязался в разговор Себастьяно, - только переговорили, и тут появился ваш корабль. Отличный повод выпить за знакомство. Как вы на это смотрите, капитан Тала?
  - Приглашаю к себе на борт. У меня отличная коллекция вин, - тут же отозвался на приглашение капитан Тала. - Мы отлично проведем вечер.
  - А не лучше ли где-нибудь здесь, мои ноги так отвыкли от земли, что, кажется, до сих пор отказываются верить в её существование, - пытался шутить Масаола.
  - Вы знаете, - чуть снизив тон, проговорил капитан Тала, - у меня на борту дамы. А они вряд ли захотят спускаться на берег под вечер.
  - Дамы! Откуда же?! - хором оживились пираты.
  - Они мои пленницы, - мило улыбнулся капитан Тала. - За них мне должны выдать большой выкуп.
  - Хм, занятно, - произнёс Рокхэм. - Так вы еще и этим промышляете?
  - Всякое бывает, - опять мило улыбнулся капитан Тала. - Так как на счёт приглашения? Вы согласны?
  - Согласны! - за всех тут же ответил Себастьяно. - Раз у вас на борту дамы, это меняет диспозицию.
  - Надеюсь на вашу куртуазность, - в очередной раз улыбнувшись, почтительно заметил капитан Тала.
  - На нашу что? - не понял Себастьяно.
  - Капитан Тала хотел сказать, что надеется, что мы ни чем не расстроим его дам, - объяснил Рокхэм.
  - А! Да, конечно! То есть нет, не расстроим! - заверил Себастьяно.
  И вся компания вскоре поднялась на борт "Благой Софии".
  Когда в каюте, куда всех пригласил капитан Тала, зажгли свечи, гости увидели, что помимо богатой коллекции вин, у капитана неплохая библиотека.
  - Неужели вы так много читаете? - спросил Рокхэм.
  Капитан Тала почтительно кивнул.
  - А где же ваши пленницы? - повертев головой, спросил Себастьяно.
  - Их уже предупредили. Они скоро появятся, - наполняя бокалы, сообщил капитан Тала. - Предлагаю выпить за нашу неожиданную встречу.
  Капитаны выпили. Отерли губы, переглянулись и выпили еще.
  - Скажите, капитан Тала, давно ли вы таскаете с собой этих дамочек? - спросил Масаола.
  - Да, довольно долго, - последовал уклончивый ответ.
  - И много стоят ваши пленницы?
  - Достаточно, чтобы уделять этому внимание.
  - Хм. И что за всё плавание вы ни разу не добились благосклонности ни одной из них? - поинтересовался Себастьяно. - Да, кстати, а сколько их?
  Ответ явился сам. В дверь каюты постучали, и тут же шурша платьями, вошли две женщины. Одна была постарше, другая же значительно моложе. Но обе обворожительны, с подчеркнутыми достоинствами и изяществами. Подобные женщины сопровождают тех мужчин, коим жизнь предоставляет случай повелевать умами и телами других. Себастьяно даже поперхнулся, заглядевшись на ту, что была помоложе.
  Дамы влились в общество моряков весьма непринужденно. Видимо свыкшись с ролью пленниц, они решили приналечь на свое природное обаяние, умело пользуясь им, чтобы получать хоть какое-то удовольствие, но и не нарушали безопасной дистанции. Их явные и скрытые прелести пришлись по вкусу гостям "Благой Софии", они засиделись так, что не замечали ни время, ни количество выпитого.
  Когда же пиратам пол стал казаться потолком, а присутствующие некоторым образом размножились, удвоившись, а для кого и утроившись, капитан Рокхэм предложил своим офицерам вернуться на корабль, а знакомство с дамами продолжить завтра, прежде, как следует проспавшись. Упорствовал лишь Себастьяно, он предлагал барышням никого не слушать и полагаться только на него и доверять только ему. Нечленораздельная же речь Масаолы и неубедительные телодвижения, направленные на то, чтобы принять вертикальное положение, могли толковаться и как согласие, и как отказ.
  Оглядев осоловело еще раз всю кампанию, капитан Рокхэм решил один глотнуть свежего воздуха. Направившись было к двери, он вдруг с удивлением обнаружил, что в лоб ему озорно смотрит дуло пистолета. Причем смертоносную игрушку держала не белая горячка, а миловидные ручки старшей из дам, представившейся при знакомстве как графиня де Ремона. Причем её младшая спутница, назвавшаяся княжной Поддовной, не отставала от своей приятельницы и метила сразу в две оставшиеся головы.
  Капитан Тала сидел за столом и внимательно наблюдал за Рокхэмом, до которого понемногу доходила вся неловкость ситуации.
  - Что это всё значит, сударь? - лишь нашел, что спросить Рокхэм, - вы пользуетесь услугами женщин?
  - Да я и сама женщина, сударь, - объявил капитан Тала, снимая парик и являя взору чудесные рыжие кудри.
  - Неплохо, - сказал Рокхэм, попятился и упал.
  После падения трезвость частично вернулась к нему. Товарищи же его, напротив, приняли преображение капитана Тала за дурной сон. Склонив буйные головы, они полегли, как сорняки, обмякли и захрапели.
  - Что же, отличная ловушка, - поднимаясь, проговорил Рокхэм. - И сколько мы должны за ужин?
  - Дело не в деньгах, дорогой капитан Рокхэм, - загадочно ответила Тала. - У меня к вам несколько иное предложение.
  - Предложение?
  - Да, и весьма забавное. Вы ведь знаете, в мире осталось не так много честных сердцем людей. А уж среди тех, кто промышляет на море разбоем, их почти нет. Что и говорить, ложь размыла наши души, и как-то обмельчало сие божественное пространство. И хотя моё предложение покажется вам странным, вам выбирать не из чего, ведь в случае отказа вас ждет прогулка на дно моря.
  - Что вы мне тут проповедуете, не пойму, - заворчал Рокхэм. - Я что похож на мальчика? Говорите ваше чертово предложение, может я и соглашусь. А дно моря меня давно уже не пугает, за свою жизнь я прижимался к нему не один раз. У меня вся спина в ракушках. Надо будет, я повторю это еще.
  - Что же, - сказала капитан Тала, - не буду ходить вокруг да около, скажу как есть, нам нужна ваша смерть.
  - Чего, чего?! - недоуменно воскликнул Рокхэм, полагая, что слух сыграл с ним злую шутку. - Вы сказали, вам нужна моя жизнь? Хотите разделаться со мной? Тут, и правда, выбирать не из чего!
  - Вы не ослышались, капитан Рокхэм, нам нужна ваша смерть, - повторила Тала. - И мы не собираемся никого убивать.
  Услышав слово "смерть", Себастьяно тяжело застонал во сне.
  - О чем это вы?! Вы в своем уме? - повысил голос Рокхэм, - Мало того, что вы женщина. Так у вас еще и не все дома.
  - Отнюдь. Именно потому, что я в своем уме, я и предлагаю вам именно это.
  - Что это? Что за бред?! - хватаясь за голову, как за лопающийся арбуз, прокричал Рокхэм. - И как вы себе это представляете?
  - Вы никогда не задумывались над тем, что же является первейшим врагом жизни?
  - Нет.
  - А между тем, это не шпага, не пуля и не голод, а время. Совладать с ним не удается никому. Почти никому. Способ все-таки есть. Достичь желаемой свободы можно. Я вам приведу пару примеров, - пустилась в объяснения Тала.
  - Вы бредите! - оборвал её уже взбешенный Рокхэм. - Я не желаю связываться с сумасшедшими. А может вы сектантки?! Или вы просто издеваетесь надо мной! Я не понимаю тебя, женщина! Черт вас всех раздери! Я вас...
  Высказаться Рокхэму не дали. Прогрохотавший выстрел заставил капитана пиратов воздержаться от болтовни. Замолкнув, он стоял с чуть приоткрытым ртом. На толщину мизинца над ним в обшивке корабля дымилась дырка от пули.
  - Однако наш разговор не получился, - проговорила капитан Тала, водя мушкой пистолет, - придется переходить к делу. На всякий случай еще раз спрашиваю вашего согласия?
  - Хотелось бы знать, как это будет выглядеть... то, что вы собираетесь со мной сделать, - негромко заметил Рокхэм.
  - Довольно просто. Мы вам завяжем глаза, потом возложим на голову обломок клинка золотой шпаги Кабота, а вы должны сосредоточиться на первых воспоминаниях детства и почувствовать то, что впервые отторгло вас от чистой детской радости. Что это было? Обида? Боль? Ненависть? Страх? Зависть? А может всё сразу? - спрашивала Тала. - Понимаете?
  Посмотрев на Тала уже с интересом, Рокхэм, не напрягая памяти, спокойно проговорил:
  - Это был гнев.
  - Гнев? И с чем он был связан?
  - Ни с чем, это был гнев сам по себе. Я увидел мир таким, какой он есть.
  - И что вы почувствовали после этого?
  - То, что я свободен. Теперь я всегда свободен. Даже сейчас.
  - Ну и что, этот гнев замутнил чувство детства?
  - Полагаю, что нет, - усмехнулся Рокхэм.
  - Не наоборот?
  - Это у вас на корабле всё наоборот! А у меня так, как и должно быть, черт бы вас побрал!
  - Полагаю, что мы имеем дело с запутавшимся человеком, - подала голос графиня, - вряд ли он толком разобрался в себе. Несите шпагу Кабота.
  Рокхэм был наслышан об обломке золотой шпаги Себастьяна Кабото, сына английского адмирала. Об этой шпаге ходили дурные слухи, поговаривали, что сначала она принадлежала Генри Моргану. Себастьян конфисковал шпагу, когда арестовал капитана Моргана. А тот, смеясь, обещал придти за ней даже на дно моря. Кабото сгинул во время шторма у берегов Ямайки. Ходили слухи, что шпага вскоре нашлась в чьем-то сундуке, и что теперь если возложить на голову её клинок тому, кто не разделяет жизнь и смерть, тот увидит будущее, а если тот, кто бесстрашен, возьмет шпагу в руку, то станет сильнее в несколько раз. И еще поговаривали, что когда шпага коснется дна моря, старый Морган вместе с большой командой сразу придет за ней.
  - Не стоит нас бояться, Рокхэм, - успокаивала Тала, - мы действуем в интересах человечества, мы...
  Договорить Тала не успела. Когда Рокхэм увидел, что шпагу внесли, он кинулся к ней, и ему даже удалось вцепиться в эфес. Он почувствовал прилив сил, пнул дубовый стул, и тот ядром выбил дверь каюты, Рокхэм выбежал следом, но тут же получил удар по голове и полетел за борт. Сжимая обломок золотой шпаги, Рокхэм шел на дно. Когда шпага коснулась дна, земля содрогнулась.
  РИСУНОК-20 ---РОКХЭМ---
  В тот жаркий июньский день жители Порт Рояля проснулись от странного гула, исходившего из недр земли. Неожиданно город пришел в движение, словно отдавал швартовый. Последовало несколько толчков, и вскоре берег накрыла огромная волна. Спасшиеся от землетрясения были смыты в отрытое море вместе со всем, что некогда называли гордостью побережья. Только в восточной части города уцелела церковь Святого Петра да несколько деревянных домиков построенных еще испанцами.
  Первым же на дно ушло кладбище Палисадос, где был похоронен Генри Морган. Он предупреждал, что возьмет с собой в последний поход большую команду. В тот день в море смыло три тысячи человек.
  Макс со скучающим видом смотрел на уходивших девиц.
  - Ты сказки, что ли, пишешь? Я ничего не понял, - поморщился он, отставляя пустую бутылку, - причем здесь жизнь, время... гнев этого Рокхэма да еще шпага какого-то Кабота? И кто вообще эти странные женщины?
  Мне стало неловко.
  - Признаться, я хотел написать что-нибудь такое, что поразило бы воображение Вали.
  - Ну, если она стала работать психиатром или сама бесповоротно сошла с ума, тогда, конечно, это в самое яблочко. Ну и что, ты хочешь сказать, что ей понравилось?
  - Она этого не читала.
  - Вот и хорошо, - боцман повеселел. - А как у тебя с жильем? Не тесно толпой жить.
  - Мы ж на субмарине.
  - Понятное дело. Работать надумал устраиваться?
  - Надо бы, осень подходит к концу, а у меня ни обуви теплой, ни куртки.
  - Есть у меня одна знакомая, работает в компании по подбору персонала. Позвони мне завтра.
  - Хорошо.
  - Слушай, а ведь тебе уже четвертый десяток. Ты так и будешь до конца жизни в корабли играть?
  - Ага, ведь всё лучше, чем в деньги. Разве ты, боцман, так и не понял, что мне всегда нужен корабль. Неважно, каких размеров, и неважно, в каких широтах, главное, чтобы было движение, команда и обязательно, чтобы на корабле был трюм, а в трюме бочка с вином. Ничего особенного, верно? Пока я получаю корабли в адаптированном к реальности виде. А придет время будет и настоящий.
  - Следующим летом поедем на Алтай? Только без всякого ералаша, и побольше пеших походов. По Катуни сплавимся, - боцман мечтательно улыбался. - И до ледников дойдем. А?
  - Ага, а потом на море.
  Я скомкал письмо и бросил под стол. Бутылка розового муската из совхоза "Геленджик" еще долго кивала нашим мечтам и вечерней дороге, похожей на беззаботное плавание по течению. Без времени, без гнева, в светлое всюду.
  
  18
  Если работа спасает человека только от голодной смерти, то в девяти случаях из десяти она, по крайней мере, честная. Потная, грязная, требующая усилий и терпения, но честная. Человек и так соткан из драм. Часто, если он преуспевает в одном, то в другом абсолютный ноль. Если же ему еще не везет с работой, и он горбатится как посреди пустыни, добровольно закапывая собственное бессмертие, то дело совсем худо.
  С первым снегом я устроился по протекции боцмана клерком в отдел претензий "Дженерал Моторз". Ровно с десяти утра, разложив стопки бумаг, я начинал делать вид, что работаю: морщил лоб и перебирал пальцами по клавиатуре. Сам же читал скаченные в интернете книги Селина, Фанте, Газданова, Гамсуна и что-нибудь в этом духе. Как только маленькая стрелка часов спускалась вниз, с сотнями других клерков я срывался с места.
  Когда Уильям Дюрант и Девид Бьюик основали "Дженерал Моторс", то вряд ли подумали, как я к этому отнесусь. Они и знать не знали, что я их помяну недобрым словом. Через две недели испытательного срока лавина предновогодних претензий накрыла мой рабочий стол, зарубки на спойлере бамперов и царапины на молдинге дверей перекочевали в мою голову. Менеджеры крутились вокруг меня, считая сколько заказов в час я забиваю в таблицы. Умудряясь за их спинами читать свои книги, я бубнил, что всё кругом безнадежно, и как нет разницы между автомобилем и холодильником - то и другое коробка с мотором - так нет разницы между офисным работником и высохшим куском дерьма - у того и другого мерзкая начинка.
  Надо сказать, что мнимые коллеги сразу прикинули, что я не их поля ягода. Двигался я в другом ритме, ничего, кроме как по делу, не говорил. На старших менеджеров смотрел галерным рабом, а за окно на улицу Ситцев Вражек - как из темницы вскормленный в неволе орел молодой. Лицо мое изо дня в день имело странное выражение, будто я вторую тысячу лет махал киркой в пустыне. Пока однажды утром девушка-улыбка, перекладывавшая бумагу справа от меня, ни обратилась к девушке-бюсту, шуршавшей за перегородкой:
  - А я, Марин, мужу в подарок на Новый год подарила купание с дельфинами.
  - Купальник с дельфинами? - удивилась девушка-бюст, перестав шуршать.
  - Плавание с дельфинами, в дельфинарии на Семеновской.
  - А я боюсь дельфинов. Они какие на ощупь?
  - Твердые, как резина.
  - А если хвостом тебя огреет?
  - Неприятно, но не больно.
  - Все равно боюсь, у них зубы острые.
  - Они не кусаются. Говорят, дельфины самые умные из животных.
  - Они с Сириуса прилетели, - не выдержал я.
  Девушки замолчали. Это были мои первые абстрактные слова за две недели работы.
  Вечером я столкнулся с девушками в лифте, бюст и улыбка мне понравились, хотя и были как будто немного резиновые. Я стоял в наушниках и слушал пронзительную песню Тима Бакли для сирен: "Now my foolish boat is leaning! Broken lovelorn on your rocks! Я улыбался в ответ, а в ушах стоял отчаянный стон: "Моя дурацкая лодка дает крен! Страдающий от любви я разбиваюсь о скалы твои!" Так оно и было, из песни слов не выкинешь.
  
  19
  Мир меняется. По крайней мере, внешне - прогресс и эволюция. Вроде бы и мы должны с ним меняться. А мы все те же: ищем, мучаемся и умираем. Наше счастье летит впереди нас, но не как призрак, а как выпущенный на волю голубь. И лишь по его мелькающим очертаниям мы угадываем тот дальний берег, к которому однажды пристанем навсегда.
  К доктору Улиссу на трамвае до Белорусского вокзала я ехал вместе с Игорьком. Пожив на море до декабря, он вернулся, пропахший соленым ветром и свободой. Он возмужал и давно уже был похож не на юнгу, а на молодого шкипера. Игорек рассказывал о неожиданной встрече с нашими знакомыми по Алтаю. Моща и Ной развлекали черноморское побережье за Молокановой щелью пением под гавайскую гитару, юнга видел их на Маяке в лагере дикарей. Юнга рассказывал об осенних штормах, о дерзких енотах, об аборигенах, живших в палатках до первого снега. Я удивлялся и твердил только о том, что пока не знаю, где бросить якорь. Ну и, конечно, расспрашивал:
  - Как Валя, еще там? Купила дом?
  - Валю я видел один раз, она собирала по берегу рапаны. Выглядела вполне счастливой. Больше всех переживала Ирина, ты ведь умчался так стремительно, и ни с кем не попрощался.
  - Знаю, я с ней созванивался. Она на днях собирается навестить нашу субмарину.
  - Кстати, как у вас там?
  - Терпимо. Только, кажется, клопы завелись. Гастарбайтеры из Таджикистана за стенкой поселились.
  - Ужасно.
  Вошли двое парней, смеявшихся подозрительно весело. Они сели поблизости, и мы невольно стали слушать их болтовню.
  - Сейчас техника быстро развивается, лет через десять мир изменится до неузнаваемости. Вместо телефонов и персональных компов будет какая-нибудь серьга в ухе болтаться с кучей терабайт и со всеми встроенными причиндалами.
  - Серьга будет типа золотая, как у пиратов, ха-ха, - вставил другой. - А нормально зацепило, да?
  - Ага, хи-хи, понтовый хэш, - хихикнул дружок. - А еще будет так. Приходишь домой, выбираешь себе любой окружающий пейзаж. Ну, типа живые стены, видеообои. Хочешь - вокруг горы, хочешь - космос, а хочешь - подводный мир. Нажал кнопку на пульте и сидишь себе как в аквариуме. Или лежишь на побережье.
  - Точно, можно будет самому рисовать настенный пейзаж, на море парус, рядом на песке бочонок вина, а за спиной поле с подсолнухами.
  - Да, все это реально, вон американцы уже атомы телепортируют. Скоро сами летать будем. Ну, это, наверное, тока в мегаполисах будет, где-нибудь в Тутыхино так и будут на телеге ездить.
  - Ну, не знаю, компьютеры уже везде есть, и интернет скорое везде будет, а в интернете есть всё. Вот я набрал в Яндексе купить якорь.
  - А зачем тебе якорь? - удивился собеседник.
  - Да это я так, просто.
  - А, так просто...
  - Там тебе и якоря Холла, и якоря Матросова, и цепи разные...
  - И почем они?
  - Что?
  - Якоря.
  - По пятьдесят пять рублей за килограмм.
  - Недорого, в принципе...
  Чем закончился разговор и захотел ли второй парень прикупить цепей, я не узнал. Мы вышли на нужной остановке.
  Не смотря на близость Нового года, погода стояла мартовская. От чего восприятие обострилось и казалось, будто отчетливо слышишь стук каблуков по другую сторону Триумфальной площади. Когда мы подходили к подъезду доктора Улисса, я обратил внимание - в сторонке на школьном дворе у дверей невзрачной постройки курила компания подростков, в которой сиплый голос убеждал:
  - Пацаны, да вы че?! Я ведь здесь только за компанию с вами, а не из-за какой-то выгоды! Поверьте!
  Дверь постройки распахнулась и выяснилось, что ребята топтались у репетиционной точки, оттуда в открытый проем неслись обрывки громкой песни, кто-то молодецки не попадая в ноты вопил:
  - Если бы я знал слово, я бы возбудил море, я бы утопил время, воду отпустил в небо, у-у-у, е-е-е!
  Дверь в подъезд доктора Улисса за моей спиной захлопнулась, звуки исчезли, и я сразу подумал о том, что пора бы обзавестись гитарой, чтобы потом петь и подбирать мелодии, лежа в гамаке где-нибудь на краю земли, глядя на теплый океан.
  
  20
  Что нам делать поодиночке? Совершенно нечего делать такого, чтобы мы не захотели быть вместе. Мы намагничены друг другом, мы понимаем друг друга, мы знаем, что быть вместе, это значит не бояться любить и умирать.
  - Ну, друзья, располагайтес! Сколько не виделись! - неподдельно радовался доктор Улисс, накрывая на стол. - Как говорится, садитесь из старого корыта почавкать!
  Трогательная суетливость Одиссея выдавала, насколько он дружелюбно к нам относится. Мне тоже захотелось сказать ему что-нибудь приятное.
  - Пить будем? - спросил я.
  - Будем.
  - Воду от Геблера, - я один посмеялся своей шутке.
  - Есть ром, кубинский, прямо с родины.
  Одиссей достал бутылку "Гавана клаб".
  - На Кубе уже побывал? - удивился я.
  Одиссей кивнул, загадочно улыбаясь.
  -Так чем же ты все-таки занимаешься, Одиссей? Всюду ездишь, всюду бываешь. Так мы с тобой толком на эту тему и не поговорили.
  - Помнишь, я рассказывал о том, что морская вода и кровь человека схожи по химическому составу?
  - Смутно...
   - А о голубой губке на дне Байкала рассказывал?
  - Не помню. А ты что и там побывал?
  - Спускался на батискафе "Мир-2" с двумя знакомыми лимнологами из Иркутска. Мы там...
  В дверь позвонили, Улисс ушел открывать.
  - Ты чего это сразу про выпивку начал? - спросил Игорёк.
  - Да я пошутил. Наверное, и правда, надо выпить, чтоб смешнее получалось.
  Бутылка с ромом чуть не вывалилась у меня из рук, когда на кухню вошла Валя. Первые секунд двадцать я с восторгом думал, что она появилась по мою душу. Но когда доктор Улисс нежно взял Валю за руку, я еле сдержался, чтоб не хлопнуть себя по лбу бутылкой рома. Йо-хо-хо!
  Валя принесла кучу вкусностей: морепродукты, овощи, зелень, дыню канталупу, гречишного хлеба, сыра, смесь из миндальных и грецких орехов и обожаемый юнгой хумус. Одиссей приготовил фаршированных кальмаров, и мы закатили пирушку. Разговор сначала зашел о литературе, о поэзии и как всегда занырнул в воду. Одиссей давно открыл в юнге самого приятного собеседника.
  - Кто-то посчитал, что у Тютчева более трети стихов связано с водой, начиная от мирового океана и кончая слезой. Вода у Тютчева стихия мирообразующая, суть всего.
  - Знаем, знаем, - улыбался Игорёк. - Когда пробьет последний час природы, состав частей разрушится земных, всё зримое опять покроют воды, и божий лик отобразиться в них.
  - Свою возлюбленную поэт много раз сравнивает с морем. Вода для него символ женщины, а женщина воплощение водной стихии. Ну, вам то, волкам морским, объяснять не надо, что там, где много воды, особенно соленой, вскоре появляется и женщина.
  У меня зазвонил телефон. Незнакомый парень назвался земляком, он только что прибыл на Казанский вокзал из Бийска и искал Манкина. Давая советы, я вышел в комнату, а переговорив, замер у большой фотографии чудесного острова, покоящегося в божественной лазури.
  - Это Одиссей на острове Гозо, семь лет назад, - появилась рядом Валя.
  - Понятно, красиво там, - мечтательно проговорил я. - А ты, я смотрю, с флейтой пришла.
  - Я всегда с флейтой.
  - А на море ты не играла...
  - Играла, ты просто не слышал.
  - Хм, наверное... А как вообще дела?
  - С Одиссеем побывали на Кубе... Мы теперь всегда вместе. Потом съездили на две недели к его друзьям в Дахаб. Там волшебно! Такие коралловые рифы! Плывешь, смотришь вниз, а под тобой целая вселенная, как огромный многоэтажный дом.
  - Вот и дотолкала ты свою лодку до моря, - сказал я. - Теперь и дом не нужен.
  Мы еще посидели за столом, поговорили о путешествиях и стали прощаться. Пожимая руки хозяину дома и его подруге, я вдруг почувствовал, что ухожу от того, кто знает обо мне больше меня самого. Он завещает мне взять весла и странствовать, встречать людей и учить их почитанию морской стихии.
  На школьном дворе уже никого не было. На лавках в скверике мужики дули пиво, мимо женщина катила коляску, со двора пробежала свора собак, где-то на проспекте сигналила "скорая помощь". Все было по старому, мир по-прежнему дремал, качаясь над обрывом. Я закурил, слушая вполуха рассказ Игорька о "Кодексе Ватикануса", о происхождении вселенной и о судьбе Земле, на которой гигантов сменили парни вроде нас, но потом пришла вода и все люди превратились в рыб.
  
  21
  Жизнь как большой вокзал, не знающий перерыва, отправляет людей во все стороны света, мало заботясь об их возвращении. И людские потоки приливами и отливами проходят по миру, замывая в пески цивилизации и обломки межзвездных кораблей.
  С такой мыслью рано поутру я встречал Ирину на перроне Ленинградского вокзала. Она приезжала на день в добровольную командировку, чтобы передать прицелы от своей оружейной фирмы столичным коллегам, ну и повидать меня заодно. Пока мы качались в метро, Ирина пристально изучала моё лицо, я ей подмигивал и корчил рожицы, но неё это не действовала.
  - А ведь ты похож на Хармса, - сообщила Ирина она уже на выходе из метро.
  - Да ладно.
  - Правда-правда, я пока ехала в поезде читала книгу о его семье.
  - И чего начитала?
  - Отец Хармса, морской офицер, за участие в народовольческом кружке получил смертный приговор, его заменили каторгой. Четыре года он просидел в одиночке, потом восемь лет на Сахалине, где умудрился стать заведующим метеостанцией. Чехов познакомился с ним во время поездки на остров и даже сделал его прототипом "Рассказа неизвестного человека". Читал? Там о любви, об идеалах...
  - Хотел бы я увидеть того, кто в наше время поедет добровольно на Сахалин на поселение, - проговорил я, понимая, что рассказа не читал, и чтобы не ударить лицом в грязь, подмигнул Ирине. - Я понял, будучи в лесу, вода подобна колесу.
  - Хармс, - кивнула Ирина.
  На нашей подводной лодке Ирине понравилось, как и экскурсия по той, что стояла музеем на причале поблизости. Осмотрев верхние и нижние палубы, мы двинули на Чистые пруды, где Ирину ждали с прицелами.
  Чистопрудненский бульвар гулял под водой. Вдоль него плыли морские черепахи, белые акулы, рыбки-клоуны, гигантские осьминоги, манили таинственные гроты и обломки затонувших кораблей. Это была выставка фотохудожника Дэвида Дубиле. Его картины подводной жизни завораживали, особенно те, где одновременно можно было увидеть, то, что происходит под водой и на ее поверхности.
  День был выходной, пасмурный, но теплый, и гуляющие растекались по бульвару полноводной рекой. Напротив театра "Современник" незлобно бузила компания молодых людей, явно студентов, будущих актеров, кто-то из них звонко пожаловался своей барышне:
  - Душу, душу я живую! Схоронил на дне твоем!
  Пройдя по выставке дважды, туда и обратно, у памятника Грибоедова мы столкнулись с Губиным. Радостный и возбужденный, точно успел заскочить в последний вагон уходящего поезда, трубадур сразу заговорщицки подмигнул:
  - Погодка то прямо так и шепчет.
  - Ты чего такой радостный?
  - Так ведь взяли меня в театр Калягина монтировщиком! Вот только оттуда! Иду мимо сцены, а там Вержбицкий репетирует Битти в "451 по Фаренгейту". Очуметь, брателло!
  - Поздравляю, рад за тебя. А здесь кого ждешь?
  - Друга, который меня в театр устроил. А вот и он идёт!
  Глаза мои сделались неприлично большими, как у глубоководного удильщика. Еще бы, я узнал Ноя. Вот о каком старом друге частенько рассказывал трубадур. В юности парни вместе подъели пуд соли. Создав свой вокально-инструментальный ансамбль, стебались над жизнью, как могли, сочиняли песни о птицах, о смерти, о девочках. Валяли дурака, пока Ной не отправился скитаться по провинциальным театрам, починяя деревянные декорации, через Сибирь на Урал. Раздражая коллег предположениями о скором конце света, Ной добрался до столицы, где поздняя женитьба заставила его остепениться.
  - Вот так встреча! - обрадовался Ной, мы обнялись. - Впрочем, я знал, что мы еще встретимся и, хе-хе, поплотничаем. Как "Король чеснока", на плаву?
  - Разбился о рифы.
  - Да ну! Хэх! Ну, ничего, будет новый корабль.
  Друзья собирались отмечать принятие трубадура в стан монтировщиков. В сумке у Ноя нашлась бутылка армянского коньяка. Тут же на бульваре мы плеснули его в пластиковые стаканы, стали выпивать, тереть за жизнь и слушать байки Ноя из "Et Cetera". Самой поучительной была история о болтливом монтировщике. После работы в раздевалке тот помянул грязным словцом евреев. Дверь была приоткрыта, мимо проходил главный режиссер Калягин. Он оценил реплику и на пинках выгнал антисемита.
  - Да оба они хороши, - по-своему рассудил я.
  - Почему это? - спросил Ной.
  - Тот молится, кто любит всех, - как мог объяснил я и обнял трубадура. - Так, кажется, у Кольриджа...
  Трубадур впервые за последние дни был в прекрасном расположении духа. Глаза его сияли, он что-то напевал и если кто-нибудь из нас отвлекался на разговор по мобильному телефону, он тому говорил голосом Жоржа Куравлева: "Положь трубку!"
  Я понимал как трубадуру тесно в этом мире. Свободному и восторженному сердцу невыносим пыльный ход человеческого лабиринта. Дружба и любовь здесь могут стать поперек горла, когда устанешь жить среди тех, кто не верит ни в дружбу, ни в любовь. А если и верят, то как в приятную случайность. Поэтому как трубадур я буду полон гнева, я буду вопить о том, что любовь - единственный способ выбраться из лабиринта живым. Рискните отдать любви всё, что у вас есть! И поймете, что у вас нет ничего, даже себя.
  Когда мы расставались, мимо проходила шумная компания молодых людей.
  - На сцене умирают только звезды, умереть в театре большая честь! -оповестил гулявших граждан и свою барышню уже знакомый звонкий голос.
  За полночь, усаживая Ирину в поезд, я подумал, что сейчас сам с радостью сел бы в поезд и умчал куда-нибудь. Вокзальное движение показалось призывным шумом прибоя, а люди мечтательными ихтиандрами, хаотично меняющими направление в поисках друг друга.
  
  22
  Жизнь вокруг пропахла рыбой. Где-то она уже гниет с головы, а где-то еще бодро бьет хвостом. И там, где расходятся круги от этих ударов, хочется что-то делать и куда-то нырять со всеми потрохами.
  Одиссей зазвал нас в своё любимое местечко на Савеловском рынке, во вьетнамскую забегаловку "Сайгон". Там мы пили рисовый самогон, змеевую настойку и закусывали маринованным имбирем да тушеными лягушками. Одиссей рассказывал легенду о китайском императоре Ю Великом, которому пришлось обратиться в медведя и плясать в таком виде в горах, чтобы спасти свою империю от наводнения.
  Нормально слушать я не мог, за соседним столиком, чуть ли не впритык к моей спине сидели двое мужичков и болтали об их общем знакомом.
  - Представляешь, только разошелся с женой и вот уже сошелся с молодой, ей восемнадцать только исполнилось, а ему к полтиннику подбегает.
  - Молодец! Ну и как она тебе?
  - Симпатичная, вроде. Только, знаешь, не по мне эти современные пигалицы, мешки с костями. Я то помню, как батя говорил, баба без жопы все равно, что суп без укропа.
  Собеседник на такое замечание радостно фыркнул.
  Адресуя мне многозначительные взгляды, Одиссей рассказывал о таинственных подводных объектах, замеченных в Южно-Китайском море на глубине более шести километров. Они двигались со скоростью почти в четыреста километров в час. Там же под водой ученые слышали и неопознанные звуки, похожие на закодированные сигналы, они расходились на огромные расстояния.
  Только я хотел спросить, что же это, по мнению Одиссея, за объекты и звуки, как неожиданно отчетливо услышал двух раскрашенных эмо-подружек, обсуждавших новое знакомство. Подружки ели роллы в дюжине шагов от нас.
  - Прикинь, я вчера познакомилась с офигенными эмо боями, они играют в рок-группе, репетируют в соседней школе! Басист у них похож на Густава Шеффера, тоже сам сочиняет музыку и тексты, он ставил мне одну их запись в плеере, там что-то о море, которое он хочет возбудить.
  - Кайф! Я уже возбудилась! Давай сегодня с ними длужить.
  Еще дальше за столиком два типа второй молодости, худой в джинсе и толстый в мятой пиджачной паре, опрокидывали рюмку за рюмкой рисовой водки. Они ненавязчиво подкалывали друг друга и, судя по разговору, были литераторами:
  - Надо прожить ровно с песню, - толковал толстый, чуть пожевывая нижнюю губу, - и чтоб не длинная и бестолковая, а как у Есенина короткая и щемящая.
  - Правильнее быть как вода, это еще большее наслаждение, чем наслаждение от творчества, - утверждал худой, передвигая рюмку как шахматную фигуру.
  - Вот ты пишешь?
  - Ну.
  - А цель?
  - Разбить Юденича.
  - Кого?
  - Ну, помнишь, у Маяковского, задача - написать песню для красногвардейцев, цель - разбить Юденича.
  - Да ну тебя, я серьезно.
  - И я серьезно. Знаешь, сколько вокруг юденичей. Вон у тебя за спиной, на том конце зала компания, там один мужик с рыжей разбойничьей бороденкой мне совсем не нравится, так хмуро поглядывает на нас, как будто слышит, о чем мы говорим.
  - Забудь про него. Ну и о чем ты пишешь?
  - Философскую повесть, главный герой вода, эпиграфом я взял: aqua currit et debere currere ut currere solebat, то есть вода течет и должна течь, ибо она привыкла течь, - сказал худой и рассмеялся. - Шучу! На самом деле пишу одну довольно запутанную историю. Ты вряд ли её поймешь, потому что тебе, как ежу, это будет не под силу.
  - Ежу?
  - Мудрый Архилох говаривал, много хитростей знает лисица, а ёж лишь одну, но большую.
  - Умничаешь. Ты, надо полагать, считаешь себя лисицей, которая откроет нам много тайн.
  И тут я перестал их слышать. Одиссей внимательно смотрел на меня.
  - Что это было? - спросил я, почесывая недельную рыжую небритость.
  - А что такое?
  - Я только что слышал, о чем говорят все эти люди вокруг.
  - Это нормально, активная локация как у дельфинов.
  - А с чего это она у меня?
  - Ты же внушаемый. Внушил себе, что мир уходит под воду, вот тебе и результат.
  - Хочешь сказать, что у меня еще и жабры появятся?
  - Не исключено.
  - Или дыхало на темени и спине, - добавил Игорёк.
  - Да идите вы, - отмахнулся я и постучал по опустевшему графину. - Может это так на меня змеевка действует.
  Проходивший мимо почтительный вьетнамец понятливо улыбнулся и через минуту принес еще один графинчик со змеевкой. Отхлебнув из рюмки, я достал карандаш и нарисовал Одиссея.
  РИСУНОК-21 ---УЛИСС---
  
  23
  Сидеть и выпивать с друзьями также приятно, как плыть по морю. В шумном зале "Сайгона" я отдался знакомым ощущениям, время от времени прислушиваясь к голосам и пощупывая своё темечко.
  - Поверьте, люди самые не предсказуемые существа. И двадцать шесть констант природы, определяющие возможность жизни, им не закон, - говорил Одиссей, - когда я проводил эксперименты, в которых принимали участие несколько человек, то никогда не знал чего и ждать. Представляете, однажды у меня сгорела лаборатория...
  - А что это были за эксперименты?
  - Как с чем, я же вам рассказывал, с эликсиром молодости.
  Мы с Игорьком переглянулись. Тут меня и осенило.
  - Так это ты проводил эксперименты с эликсиром молодости? Это у тебя в начале лета сгорел дом недалеко от набережной?!
  - Да.
  - А тот старик! Помнишь его?!
  - Конечно, помню. Я подобрал его на вокзале, он потерял жену и дом, сгоревший где-то в Одинцово. Вся его жизнь сгинула в том пожаре. Из-за несчастий этого старика сгорело и мое помещение, где я проводил опыты
  - Как же вы их проводили? Разве может загореться там, где полно воды?
  - Невероятно, но факт. Загорелось. Старик притягивал к себе одни неприятности да еще выдавал разряды электричества, вокруг него частенько что-нибудь искрилось. Помню тогда стояла ужасная жара, я ушел купаться, а старик спал в подсобке. Пока меня не было, где-то замкнуло проводку, помещение вспыхнуло и сгорело за час.
  - И что эликсир получился? - поинтересовался Игорёк.
  - Добычей эликсира молодости я шутейно называл наши лабораторные работы. Это были обычные опыты по воздействию на органы человека разведенной в разных пропорциях морской воды. Мы её заряжали луной, серебром и разными другими элементами, даже радугой заряжали. Это были работы для одного института, занимающегося изучением возможности жизни человека под водой.
  - Разве человека может приспособить к жизни под водой, если на глубине в двадцать метров у него лопаются барабанные перепонки, а на семидесяти метрах без специального костюма его грудную клетку просто раздавит? - спросил Игорёк.
  - Приспособиться можно. Однако не столько для жизни там, сколько для жизни здесь, а вернее везде. Представьте, что у вас есть большой дом, а в доме есть комната, которая вас притягивает своими чудесами, но вы заходите туда ненадолго, насколько лишь хватает сил задержать дыхания. А ведь эта ваша комната занимает большую часть дома. А все приборы, которые вам помогают находиться там дольше, для вас все равно, что костыли, мешающие идти прямо.
  - Твои метафоры понятны. Только не кажется ли тебе, что человечество как-то медленно продвигается в этом направлении?
  - Это не так. Жизнь эволюционирует в нужном ей ритме, в ней постоянно происходят значительные движения. И сейчас как раз то время, когда появились необходимость и возможность действовать более решительно.
  - Подожди, а как же старик, почему он оказался на улице? Это что он от ваших опытов сбрендил? Откуда у него взялись деньги? - не унимался я.
  - Он тронулся умом после гибели жены. А деньги... Не знаю. Возможно из лаборатории, там всегда что-то хранилось. Грант, который мы получили на опыты, был немаленький, но большая часть к тому времени была израсходована, - объяснял Одиссей, и вдруг лицо его расцвело. - А вот и Валенька! Здравствуй, моя Навсикая!
  С приходом Вали, ворвавшейся, как свежий морской ветер, наш разговор стал более куртуазным. И только я вспоминал старика, отправившего меня в несуразное путешествие, которое стало всей моей жизнью. Эх, старик, неужели я обманул твои и свои надежды.
  РИСУНОК-22 ---СТАРИК---
  
  24
  Силы человека утекают как вода в песок, когда он жалуется на слабость и упадок духа, полагая, что весь мир вместе с ним присел на корточки и еле дышит. Ресурс жизни не исчерпаем. Так стоит ли пренебрегать выпивкой, за которой и замечаешь, как жизнь бурлит и сверкает. Для этого, как полагают многие далеко не наивные люди, выпивку и придумали.
  Пятьдесят унций змеевой настойки, вольные разговоры и музыкальный автомат, набитый мелодичными шумелками, раззадорили в нас желание поразвлечься, как следует. Одиссей развеселился необыкновенно, узнав, на что пошли деньги старика, и заявил, что сегодня именно тот день, когда из неисчерпаемого запаса нужно брать не стесняясь.
  - Ну что, высаживаемся на Итаку за золотым руном духа. Летающий остров этим вечером наш! - потирая бедро, объявил Одиссей и достал мобильный телефон, похожий на миниатюрную печатную машинку, с быстрым доступом в интернет.
  - Ты чего с таким таскаешься?! - удивился Игорёк.
  - Подарили. С утра хотел кому-нибудь отдать, но, видишь, пригодился.
  Страницы с афишами на экране пестрели и зазывали развлечься. Предложения были на любой вкус. Были даже для самых маленьких - Большой Московский цирк лилипутов обкатывал новую программу "Побег Гулливера в Блефуску". Один из баннеров обещал концерт Черного Лукича в клубе "22" на Арбате. Три станции на метро от "Сайгона". Концерт начинался через час. Валя водила дружбу с музыкантами Черного Лукича, она и предложила пойти.
  - О, пойдемте на Лукича, - обрадовалась она, - я его песни наизусть знаю. Первый раз случайно попала на концерт еще студенткой лет семь назад, теперь, если есть возможность, не пропускаю.
  В анонсе отмечали, что нынешний фолковый саунд музыканта уникален, и отодвигает в этом плане даже Девендру Банхарта. На "Короле чеснока" во время дальних переходов любили слушать душевные песни парней вроде Девендры, Марка Болана или Ника Дрейка. Да и Лукича мы слушали.
  В назначенный час мы проникли на концерт, как в знакомую кают-компанию. Толстяк в первом ряду, загипнотизированный пленительным сладкопеньем, сидел с отрешенным видом и уже не понимал, о чем этот голос волшебного тембра ему говорит.
  - Будь пиратом да не будь дураком. Флинт бы давно стоял на капитанском мостике, - сказал Черный Лукич и затянул печальную песню о бедном Томми, ушедшем под черным парусом в последний набег.
  В антракте сойдясь с Черным Лукичом, знакомство я повел привычным руслом:
  - Какое у тебя пиратское имя, старина. Ну, вроде как у Черного Барта. Да и сам ты, прямо скажем, вида корсарского.
  - А я, брат, и есть морская душа, - говорил Черный Лукич, большой как испанский галеон "Мадре де Диос". - Знаешь, а я ведь модели кораблей собираю. Сегодня вот купил "Голден Хинд" Френсиса Дрейка. Вы я вижу, тоже по морю неровно дышите. Хотите, я вас угощу субмаринойдринк?
  - Это что за дринк такой?
  - Прошлым летом был я в одном портовом городке на севере Германии. Зашел в бар, где собирались голландские подводники. Сижу, выпиваю и думаю, а неплохо бы отведать того, что пьют настоящие подводники. Подзываю официантку и спрашиваю о таком напитке. Она посмотрела на меня с сомнением и ушла, но вскоре вернулась с кружкой пива и стопкой водки. Занесла стопку над кружкой, бесстрастно объявила, что сейчас будет "субмаринадринк", и отпустила стопку на дно кружки. Вот так и завязалась у меня дружба с подводниками, песни пели до утра.
  За ершом по-голландски Черный Лукич вспоминал о воронежских верфях, о доме, о жене и дочках. Жил он там, где Петр Первый собирал свои первые галеасы и брандеры.
  - Ты понимаешь, брат, дом наш срублен в намоленном моряками месте. В доме парусные корабли. Я дома песен не сочиняю, корабли делаю, - похлопывал Черный Лукич по плечу Одиссея, знавшего о кругосветках и парусниках не понаслышке. - Правда, половину уже раздарил. Еще сделаю, тебе подарю. Ну, давай, за тебя!
  Уже со сцены Лукич посоветовал нам при случае посетить магазин "Транспортная книга" на Красных воротах и взять там редкую книгу по такелажу. Обдумывая предложение, я столкнулся у стойки бара с Дашей. Бывшая жена мне ничуть не удивилась, она была без спутника и находилась в возвышенно-трогательном состоянии, когда находят уместным извиняться, даже наступая на ногу палачу. Мы, как ни в чем ни бывало, обменялись приветствиями и по паре фраз:
  - Чего одна?
  - Поссорились, он кошек не любит. Только не переживай, завтра помиримся.
  - А че мне переживать? Кота хотела завести?
  - Да.
  - Полосатого?
  - Рыжего.
  На том и разошлись. Внутри чуть колыхнулось, я и поверить не мог, что когда-то сходил без неё с ума.
  - Кто сказал, что нельзя переплыть океан. Это грустная шутка, это хитрый обман, - магическим тембром отзывалось пространство.
  После концерта за столиком музыкантов я еще раз увидел Дашу. Она хорошо знала Черного Лукича, водила его к себе на телевидение, брала интервью. Меня и юнгу Лукич выловил у выхода, усадил возле себя и стал расспрашивать об Одиссее. Он и Валя как-то незаметно исчезли, на звонки не отвечали. Правдивые истории про человека, лично знавшего моряков с папирусной лодки "Ра", растрогали Черного Лукича. Он снял с себя и одел на юнгу зеленую футболку, побывавшую с голландскими подводниками на Марианской впадине. Юнге футболка оказалась великовата и сразу перешла ко мне, спереди на ней красовался пролетарский гитарист и надпись "working class hero".
  - Героям весла от героев рабочего класса, - подмигнул Черный Лукич.
  Как я понял по концерту, вместе с Черным Лукичом от случая к случаю гастролировали малоизвестные сочинители песен. В этот раз его сопровождал бард из Калининграда. Украшенный моржовыми усами, как у нашего боцмана, и чуть вьющимися каштановыми волосами, закрывавшими половину лица, бард имел паспорт моряка и любил исполнять "Laissez-Faire". В паузах, притоптывая, он делал речитативный перевод с оригинала:
  - Правительство гребет все наши деньги, видимо поедая их. Богатые богатеют, а бедные ничего не получают. Эй, оставьте нам наши медяки на сигареты и вино. Дружище, давай не позволим им это у нас отнять!
  - Да, дружище, соберись мы в команду, подними свой флаг, вряд ли бы кто посмел что-нибудь у нас отнять, - говорил я трубадуру уже за столом. - Нам бы даже не пришлось выкладывать свои медяки на стойку бара.
  Хлебнув вина с избытком, я по старой привычке ввязался спорить с Дашей о видимой стороне жизни. Даша убеждала, что назвавшись груздём надо полезать в кузовок, а я убеждал, что дороги к своему "я" неисповедимы, и по пути в кузовок можно не раз изменить своё условное обозначение от груздя до дрозда. Мою позицию Даша категорически отвергала:
  - Так не годится! Есть обязательства, которые ты на себя берешь, когда называешься груздём. И пока ты их не выполнишь, нельзя предаваться личным метаморфозам. Потому, что иначе это уже обман!
  - Ну, есть у меня в паспорте метка, что я такой-то и являюсь тем то. И что с того? А если я с этим не согласен, то кого я обманываю? Тебя? Бесполезный спор. Пора еще хлебнуть.
  - Нет, погоди. И кто ты тогда сейчас? Ну!
  - Ночью я рыба, вечером рысь, - кривлялся я, - а утром кошек гоняю, брысь!
  "Брысь!" я спьяну крикнул довольно громко. Даша приняла это на свой счёт, обиделась и стала меня игнорировать.
  Я выпил за здоровье сибирских музыкантов, за тех, кто в море, за любовь, за дружбу, за полярную звезду. Послушал, как калининградский трубадур и юнга в два голоса хвалят Дэйв Ван Ронка за "Дом восходящего солнца" и "Кокаин блюз". И молчком вышел. На улице было туманно, полуразрушенный старый дом впереди казался вдавленным в ил стоп-анкерном. Футболка, повидавшая дно океана, согревала, и я думал о том, что сам стою на дне навеки уснувшего океана, а во лбу, как третий глаз, у меня должна засверкать серебряная медаль с надписью "Бывает небываемое".
  Возвращаться на субмарину не хотелось. Я шел от перекрестка к перекрестку, поворачивая туда, где безлюднее, и сочинял незамысловатую песенку в духе поддатых манчестерских романтиков. Мол, я не люблю грусть, как она застилает глаза, и не видно ни солнца, ни счастливых людей. Бывает ли лучше, солнце, море и радость на лицах. О, yeah... Но я знаю, как жизнь волочится тенью, кусает за пятки.. Ложимся на дно. But... Это больше чем грусть, no-no, это хуже чем может быть.
  Не новая "I see a darkness", но все-таки. Так я и шел, причитая по-английски, пока не дошел до площади трёх вокзалов.
  
  25
  Если хочешь жить в уюте, ешь и спи в чужой каюте, любил говаривать маронир Беря. Шутка шуткой, а домашние мысли морякам кажутся бабьими и несносными. Для волевого человека, знающего, что его предназначение лежит поверх обыденной жизни, это в порядке вещей. Однако есть что-то печальное в том, когда ты все время в дороге, как будто сходишь с рельс и мимо станций несешься неизвестно куда и зачем.
  Заночевал я на Казанском вокзале, благо эта стихия была мне привычна. Вкус железнодорожной воды вошел в меня с молоком матери, отправившейся вслед за моим отцом на стройку Байкало-Амурской магистрали. С той поры стук вагонных колес, скрип "башмаков", сигналы тепловозов и переговоры путейцев по громкоговорящей связи стали для меня музыкой детства и бесконечности.
  Утром, когда я принюхивался к железнодорожным мазутно-шпальным запахам, меня чуть не сшибла сумкой девица.
  - Куда ты так спешишь, сестра?! - возмутился я.
  - Простите, я еду к Тихому океану, - извинялась девушка. - Работать.
  - Вот как! Неплохо! - воскликнул я. - Как же тебе так свезло?
  - Я подписала контракт, еду на метеостанцию на мысе Крильон, - радостно сообщила девушка.
  - А это где?
  - На Сахалине, пролив Лаперуза.
  - Ну-ка, подожди, на Сахалин говоришь, - я навязался проводить девушку, схватил её вещи, - мне это важно, поверь! Давай рассказывай, как ты стала метеорологом? Я тоже собираюсь. Как тебя зовут?
  - Меня зовут Оля. А дело было так. В конце августа садилась я в поезд до Хабаровска. А вернее, также вот неслась сломя голову по перрону, хотя поезд еще даже не остановился, и стоянка предполагалась почти на час. Перрон в Хабаровске рассчитан на аккуратных и флегматичных пассажиров. Я зацепилась ногой за торчавшую арматурину и шлепнулась на бетон. Подняв голову, я увидела перед собой девушку, она стояла и смотрела на меня. На меня тогда, конечно, много народу смотрело, но я увидела только эту нерусскую девушку в длинной юбке, платочке и с походным рюкзаком как у меня. Я смотрела на нее и думала, надо познакомиться. Правда, когда я поднялась, мне стало наплевать на всех, мои брюки превратились в неэлегантные шорты, колено во что-то кровавое и страшное, и вообще жизнь утратила смысл. С той девушкой мы оказались соседками по нижним боковушкам, и первый день просто следили друг за другом. В вагоне ехали двадцать юных пловцов, возвращавшихся из Владика в Красноярск. В течение трех суток по несколько раз в день я прощалась с жизнью, когда надо мной со скоростью света проносились двадцать чашек "доширака". При этом каждый юный спортсмен, выходя на старт, угрожающе орал: "Осторожно, кипяток!" Мы ехали в прицепном челябинском вагоне, я и эта девушка повадились ходить в тамбур и смотреть в окошко на рельсы, выпрыгивающие из-под поезда. В тамбуре мы и познакомились. Девушка спросила: "Вы откуда едете?" - "С Сахалина. А Вы?" - "С Чукотки. Вы тоже по распределению?" - "Что-что?". Девушка Инна оказалась обрусевшей буряткой из Ангарска. Она возвращалась домой после двух лет работы метеорологом на Чукотке. Она рассказывала про огромные грибы, про белых медведей, про евражек. Потом она начала говорить о Боге. У Инны были грандиозные планы. По возвращении она собиралась сдать паспорт и уйти в монастырь. Единственная проблема ее будущей счастливой жизни заключалась в том, что в православные монастыри без паспорта не берут. Но жить с паспортом Инна не могла. Как она говорила, паспорт связывал ее с миром Антихриста. Инна рассказывала, а я стояла, смотрела, как рельсы обводят Байкал, и от восторга с ума сходила. Дело в том, что моя дипломная работа была о странничестве, изучение которого я начала со страннического толка старообрядчества. Их еще бегунами называли. Они считали, что мир находится во власти Антихриста, который действует, главным образом, через государственные институты. Поэтому никаких документов иметь нельзя и от представителей власти лучше держаться подальше. Бегуны были вне закона, бегали по всей России. Может Инна была и не из бегунов, но она называла себя истинно православной. А еще меня впечатлило название местечка, где она работала, бухта Провидения. Я вернулась домой, это было начало сентября. С работы я уволилась, в деревню учительствовать не поехала, деньги закончились. Мама намекала, что место тунеядца в нашем доме навечно закреплено за кое-кем другим. Бывший одногруппник убеждал, что я обязательно должна попробовать себя как мойщица подвижного состава трамвайного депо Љ3. А я вспоминала Инну и думала о том, как это, наверное, здорово наблюдать за погодой на Чукотке. Потом я вспомнила, что моя троюродная сестра, которую я никогда в жизни не видела, училась в Новосибирске на метеоролога. Нашла я в интернете это училище. И вот теперь моя работа смотреть на облака. Спасибо девушке из бухты Провидения.
  - Чудесная история, Оля! Я заслушался, честное слово. Ах, какая ты молодец, что подалась в метеорологи! Ну, правда, что может быть лучше, как наблюдать за облаками и морем. Или сидеть на вершине горы и смотреть на горизонт. Я вот тоже этим летом наблюдал жизнь как море.
  - А теперь что?
  - Накрыло волной.
  - Это в переносном смысле?
  - Не знаю. А так хочется уйти в плавание в безмятежные и безлюдные пространства.
  - А ты, вообще то, кто?
  - Я потерпел кораблекрушение. Теперь работаю в "Дженерал Моторс" в отделе претензий. Там столько народу, все довольны своей жизнью. От их вида я прямо перестал понимать, что со мной и где я. В голове и перед глазами только какой-то странный узор...
  Еще я хотел сказать, что только часть этого узора принадлежит мне, да и то, как узор снежинки, тающей на ладони. Но Оля перебила меня:
  - Мне тоже нравятся места, где людей мало. Я не люблю с ними сталкиваться каждый день. Поэтому и стала метеорологом.
  - А ты Чехова "Рассказ неизвестного человека" читала?
  - Не помню.
  - А мне тут недавно посоветовали читать его. Прототип главного героя, моряка, отец Хармса, большой человек, был на Сахалине заведующим метеостанцией. Но он не сам туда поехал, его в ссылку отправили. В рассказе об этом ни слова. Он другом, о любви к жизни.
  - Почитаю, у меня теперь свободного времени много будет.
  - А я три года назад собирался работать паромщиком на реке Лена, у меня дядька живет под Якутском, у него свой паром. Да вот, не поехал я к нему, остался.
  - А почему остался? По-моему, паромщик очень даже романтичная профессия. У меня дальний по родству дядька Дантес Петрович был капитаном речных судов на Енисее.
  - Дантес? Капитан речных судов на Енисее, ха-ха! Кто же его так назвал?
  - Родители, кто же еще. Хотя не знаю, этого в семейных преданиях не сохранилось. Дядя Дантес это муж дочери от первого брака моего деда. Фамилия у дяди Дантеса была Ковальский, он поляк, по матери. У моего деда между первым и последним браком было этих браков еще черт знает сколько. Кстати, какая-то его жена очень захотела жить на Сахалине, а дед ни в какую, и она уехала без него и любила его там, на Сахалине, до самой смерти, дурочка.
  - А я повстречал здесь девушку, женился на ней и никуда не поехал. И зря, наверное. Недавно вот разошлись. Получается я снова в свободном плавании. Может мне тоже на Сахалин поехать. Стану начальником метеостанции. А тебе туда писать можно?
  - Письма ко мне долго будут идти. Но если хочешь, пиши, приезжай в гости. Я там буду два года безвылазно, у меня контракт.
  Оля дала мне адрес, мы обменялись номерами телефонов. Я посадил её на поезд. А когда поезд тронулся, я долго смотрел ему вслед и думал о том, как мало нужно человеку для счастья и как быстро человек об этом забывает. Он раздувается от непомерной гордости, обезглавленный тем, что может удовлетворить почти любое свое желание.
  
  26
  Смерть и рожденье - вечное море, жизнь и движенье в вечном просторе. Так всё просто, и так необъятно. От этой простоты и необъятности так выносит мозг, что не знаешь, за что ухватиться. Хватаешься за чей-то подол, похожий хвост, а выясняется, что за рога. Думаешь, что куда-то шагаешь, перебирая ногами по полю во ржи, а под тобой уже бездна.
  За два месяца работы я разбогател. После новогодних праздников у меня появились две пары обуви, гитара, гамак и трехколенная подзорная труба, и я уже подумывал о покупке резиновой лодки.
  В выходной день я лежал на диване и тренькал на гитаре, разучивая сочиненную Тимом Бакли песню для сирен, иногда почесывался от клоповьих укусов и прислушивался, как капает вода из крана.
  Зазвонил телефон, я нехотя взял трубку.
  Последнюю неделю телефонные звонки стали похожи на психические атаки. По несколько раз на дню спрашивали то женщин и мужчин со странными именами, то адреса бассейнов, то цены на авторемонт, а однажды даже попросили не возвращать украденную невесту.
  Ной не стал подготавливать, а выложил сразу:
  - Трубадур наш умер.
  - Как?! Когда?!
  - Сегодня ночью. Сердце не выдержало. Говорят, передоз, прямо в театре и умер.
  Я услышал, как где-то наверху, то ли лопнула струна, то ли кто-то всхлипнул. Так, что по коже пробежала дрожь. Дома я был один, и дыхание смерти прошлось по мне асфальтовым катком. Не оставалось ничего другого, как запасами алкоголя разрушить стены мира и высвободить в себе бессмертного.
  Я судорожно накачался кедровкой и стал рассуждать о жизни и смерти вслух:
  - Довольно странная ты штука, смерть... Что тебе судьба трубадуров? Почему так рано загнулись Ник Дрейк и Элиот Смит? Почему отец и сын Бакли еле дотянули до тридцати? Что за странная история с этим купанием в одежде после концерта? Как понять Гарольда Крейна, прыгнувшего прямо на винт корабля? А Цой, Янка, Башлачев, я уж не говорю о Пушкине, Лермонтове и Чаттертоне.... Одиночество? У людей, разузнавших сокровенные тайны жизни? Наверное, они раньше остальных пронюхали о безысходности окружавшего мира, и у них не хватило сил или желания досматривать этот чертов фарс. И они ушли туда, где и, правда, получше. Но ведь жизнь бы держалась на этих людях как на китах! Или нет? Или все так безнадежно и сомнительно в человеческой жизни? Нет у нас, братцы, точного ответа. Нет! Хотя, может, он у сирен, знающих всё, что творится на земле? Может, это они напели нам наши песни и наполнили души беспокойством. Что же мне делать? Я тоже слышу их песни. Хотел бы я жить долго и красиво, но такое не получается даже у тех, кому уши залили воском. Конечно, найдется несколько сотен достойных стариканов опаленных светом жизни до глубоких седин. Но в этом случае мне больше нравится быть айсбергом... О чем это я? Кажись, я пьянющий совсем...
  Когда пришел Ряба, я лежал поперек палубы и ныл:
  - Выше, выше... Поднимите меня еще выше... Ну, когда же запахнет первыми розами вечности...
  - Вот так-так, - сказал нигилист, - опять здесь слышны позывные несчастной любви.
  Узнав причину нытья, Ряба молча ударил кулаком в борт и пробил иллюминатор. Соленая вода хлынула на пол.
  Смерть трубадура потрясла всю команду. Манкин рыдал как ребенок и запил сразу и бесповоротно. Глубокой ночью на кухне мы теребили друг друга, наливали в стаканы и говорили беспорядочные слова. Я бредил тем, что на могильном камне трубадура должно быть написано: "Теперь мы поднимаемся, и мы везде". Манкин не хотел слушать о могильном камне и твердил о том, что трубадуры всегда балансируют на грани жизни и смерти и не дорожат ничем, потому что дорожат всем и стараются за всех. Ведь только они могут договориться с Создателем, что бы нас пропустили в рай одной командой.
  - Ты понимаешь, - говорил Манкин, - в этом городе мы никому не нужны. Здесь мы передохнем. Но и бежать отсюда как крысам нельзя. Надо стоять до последнего. Понимаешь?
  - Я понимаю только то, что тем, кто хочет жить, здесь делать нечего. Зачем же мы торчим на этой тонущей лодке? Почему не живем, а оставляем путаный след, по которому не то, что нас найти, нам даже самим не вернуться?
  - Эх, брат, - вздыхал Манкин, - если бы мы знали...
  В спорах чаще всего рождается печаль, а не истина. Споры не утихают, время не ждёт и уходит, набивая карманы друзьями. И вот уже думаешь: с кем же плыть по картам, в те места, что помечены hic sunt leones - здесь львы. Неужели, останется только одно - встать на плечи последних великанов и одиноко глядеть в грядущую даль? Нет, уж лучше сойти на пустынный берег, уснуть на нём и стать морской черепахой.
  
  27
  В квартире протекали краны. Уже неделю стоял запах трюмной воды и гниющего дерева. Временами мне казалось, что на холодильнике на ветвях суданской розы сидит попугай и кричит "Горе, о, горе!". За розу я мог бы поручиться, она и раньше там росла, а вот реальность попугая вызывала сомнения.
  Работать я не мог, несколько дней сидел дома, сказавшись больным. А когда пришел на работу и включил компьютер, то первым делом стал слушать "A fond farewell" Элиота Смита и предаваться печали. Подошедший начальник отдела сделал замечание, что мной крайне недовольны, и тогда я недолго думая высказался:
  - Лучше стоять на зимней вахте, чем здесь лакействовать!
  Пришлось собирать вещички. Менеджер, которого я удостоил последней фразой, вряд ли что-то понял, я слышал, как он кому-то говорил:
  - Нет ничего такого, что дурак считал бы невозможным, а на поверку ничего не выходит.
  Только я вернулся домой, как следом пришел Ной помянуть трубадура, минуло девять дней со дня его смерти. От Ноя я узнал о роковой роли, которую в судьбе трубадура сыграл монтировщик-антисемит. Его взяли обратно в "Et Cetera" по чьей-то просьбе. В ночную смену он отмечал возвращение в цех и щедро угощал трубадура. Болтали, что помимо выпивки не обошлось и без героина. Как бы там ни было, давно ослабший сердцем трубадур отошел в иной мир прямо из-под сцены театра.
  В дверь постучали.
  - Открыто! - крикнул я.
  Через порог шагнул Одиссей с клеткой накрытой тканью.
  - Неожиданный гость, - удивился я.
  - Ну почему же, - усмехнулся Одиссей, - обещанные времена, когда к трубадурам будут ездить по ночам на тройках как к цыганам, уже наступили. Разве не так?
  - Слышал я таком раскладе, - отозвался Ной. - Куда же еще податься, как ни к художникам, которые как алхимики ищут многое, а в итоге находят еще больше.
  - Это точно, - согласился Одиссей. - А ты, я так понимаю, Ной. Работаешь вместе со здешним трубадуром монтировщиком в театре.
  - Трубадур больше не работает.
  - А что с ним? - спросил Одиссей, снимая с клетки ткань.
  - Он умер.
  - Горе! О! Горе! - прокричал из клетки попугай.
  Известие о смерти трубадура доктор Улисс принял близко к сердцу. Он присел с нами, помянул ушедшего и повел разговор неожиданно прямо:
  - Верите в Бога?
  Голос у Одиссея стал низким, гудящим как северный ветер.
  - Я хожу с Богом, - ничуть не удивился вопросу Ной, - и уверен в том, что Христос последний шанс человека последовать за светом. Кажется, Эйнштейн говорил, что в Христе Бог открылся нам наиболее постижимо.
  - Не знаю, кто так говорил. Эйнштейн писал, что на небе, наверное, уже не вмешиваются в наши дела. Человек сам расплачивается за выбранный путь познания.
  - Что ж, может быть, - Ной вздохнул и отложил нож, которым нарезал хлеб.
  - Да, да - кивал я, приглядываясь к крошкам на столе. - А я раньше верил только в Атлантиды и Лемурии, во всякие катастрофы от ума, что были до Христа. Теперь я понимаю, что вот тоже бы на месте Бога снова попытался вдохнуть жизнь на землю, отдав людям себя или своего сына.
  - Верить это хорошо, это правильно. Теперь многие верят, без этого им некуда деваться. Нисколько не сомневаюсь, что и трубадур верил, но ведь и он не справился со своим бешенством.
  - С каким еще бешенством? Вы о чем доктор? - спросил Ной.
  - Да это не я, а Тютчев. Признаюсь, я частенько в юности пользовался моим любимым поэтом как оракулом. Когда меня одолевали предчувствия. Открывал книгу наугад и читал. Вчера вечером я как-то неосознанно проделал этот знакомый и ритуал. И был очень озадачен тем, что мне попалось "Брат, столько лет сопутствовавший мне". А сегодня вы встречаете известием о смерти трубадура. Вот мне и пришли на ум слова Тютчева о бешенстве. Он так называл судороги человека, полагающегося в этом мире только на свои силы. Как правило, такие судороги одолевают гордецов и авантюристов. Но бывает, этой участи не избегают и одаренные чувствительные люди, трубадуры и художники. Они уверены, что те, кто хотят сегодня жить и радоваться жизни, не станут осознавать непритязательность этого мира. Иметь на одно измерение больше чем остальные в этом мире непростительная роскошь. И часто трубадуры в этом измерении как на острове среди моря мрака. Они пытаются быть посередине там, где нет никакой середины. Они забывают, что сами по себе мост от края до края. Им не надо бояться своей испорченности и тем ей потакать. Это испорченность сама лежит под ногами, как вывороченный булыжник по дороге к Богу. Надо только один раз об эту испорченность споткнуться, а не возвращаться на одно и то же место. Чувство великой светлой дороги, которой ты сам и являешься не должно покидать ни на мгновение. Я говорю это вам потому, что вы еще здесь, вы живы.
  - Хотите сказать, что это так просто стать чистеньким. Только потому, что Бог призвал нас к святости.
  Я уж не знал как себя вести при таком серьезном разговоре и на всякий случай бормотал:
  - Премного грешен.
  Доктор Улисс щелкнул пальцами и попугай, начавший повторять за мной эти слова, замолк.
  - Есть духовный закон, гласящий, что человек, сознающий свою поврежденность, на правильном пути, - Улисс смотрел прямо в глаза Ною. - Несть человек иже жив будет и не согрешит...
  Ной сделал нетерпеливое движение.
  - Я знаю, что святые видели свои грехи подобно песку, - кивнул он. - И наш трубадур знал, чего ему не следует делать. Однако обстоятельства, минутная слабость и вот он в могиле.
  - Легко и многим попасть в руки немногих. Сила приходит с небес, когда ты сам являешься этой силой. Трубадур шагнул в огонь, когда нужно было идти в воду. Нам остается помолиться о спасении его души.
  - А что вода? - спросил я.
  Я плохо вникал в суть толкований, и потому отдалился от беседы и собирал пальцем хлебные крошки со стола.
  - Вода суть мира. Стремление к ней обычное дело. Тебе сейчас подходит образ плывущего по воде, - Одиссей посмотрел на меня, и лицо его повеселело, - это образ ищущего себя человека. А вообще в твоей голове такой бардак, что тебе еще рано уходить в воду с головой. А вот Ною можно, для него вода стихия перерождения.
  Я встал и сказал, что пошел в магазин за бутылкой. Напоследок, уже в дверях, я пригрозил:
  - Буду пить еще неделю, а потом понесу печень к Прометею. Попробую обменять её на огонь.
  На улице с неба падал снег с дождем. Мимо нашего подъезда прошли двое понурых мужиков, один негромко говорил другому:
  - Как годы то берут своё?
  - Да уж, берут, - отозвался второй, - хорошо хоть оставляют нам наше.
  Купив коньяк марки "Арарат", я двинулся обратно. Шел я медленно, спотыкался. И вдруг в мокром полумраке двора, там, где на стене райтер оставил свой тэг SeaBerya33, я увидел Берю. Он стоял между стеной и красным УАЗ-2206.
  Маронир не походил на демона и выглядел даже лучше чем при жизни. Но всё равно, если бы я не был пьян, то убежал бы в ужасе. А так стоял и смотрел на Берю, и мне казалось, что я тоже умер. Вода стекала по лицу, за шиворот, но я ничего не чувствовал.
  - Что скажешь, старина? - прошептал я.
  - Постройте из дерева ковчег, осмолите внутри и снаружи, - заговорил Беря еле слышно, в унисон дождю, - можете его сделать небольшим, хотя бы один к сорока трем. Тогда и сдвинетесь с места и будете там, где захотите.
  А потом он сказал со своей привычной усмешкой:
  - А ведь я был хороший моряк.
  - Да, - сказал я. - Ты был хороший моряк, Беря.
  В глаза мне попала вода. Когда я их протер, маронира уже не было. После его исчезновения в небе полыхнула зарница, за ней другая. Был восемнадцатый день февраля, понедельник, восьмой год нового тысячелетия. Вода прибывала. Вода обещала, что кто-то должен нас утешить после возделывания земли, которую проклял Бог.
  
  28
  Внутри себя всегда найдутся места, где можно решить самые сложные вопросы своего "я". Это места тайных глубин человеческой души. Там, как образно заметил поэт: "проходят тени других миров, подобно теням безымянных и беззвучных кораблей".
  На камбузе бурчало радио, словно наполняясь водой, в гальюне бежал кран, на стеклах дрожали мокрые полосы от дождя и снега. В общем, на субмарине нагнеталась атмосфера прибывающей воды. А я чувствовал себя первым амфибия, лабиринтодонтом, обнаружившим бесполезность мозга.
  Дверь я не запирал, ожидая посланцев из другого мира. И как вошли Игорёк и Макс, я не слышал. Я дремал на кровати. Из забытья меня вырвал громкий вопрос:
  - Работу бросил, бичуешь?
  Боцман и юнга стояли задумчивые как те ожидаемые посланцы. Я еле выговорил пересохшим ртом:
  - Такую работу грех не бросить. Тем более и трубадура с нами нет.
  - Знаем. Что собираешься делать?
  - Все то же, плыть к самому себе.
  - Здооррово!! - прокричал из кухни попугай.
  - А попугай чего здесь делает? - вздрогнул Макс.
  - Одиссей попросил приглядеть, пока неделю в отъезде будет. Он, кстати, опять получил какой-то грант, собирается в кругосветку, берет с собой Валю.
  Хлопнула входная дверь.
  - Опять двери не закрываешь, Телемах Иваныч! - радостно крикнул из прихожей Ряба.
  По вызывающему взору нигилиста я понял, что у него есть гениальная идея. И верно, Ряба предложил отправиться в Индию. Ему посулили в ближайшие дни подогнать "горящие" авиабилеты до Мумбая.
  Далекий Индостан встал передо мной как грядущий рай. Я увидел себя на слоне, коксовые рощи, дельфинов в океане, и теплая соленая волна облизнула мои губы.
  - А где же денег взять на дорогу?
  - Ты расчет получил?
  - Получил.
  - Плату за квартиру приготовил?
  - Ага.
  - В общем, все деньги, которые есть собирай. Нужно хотя бы тысяч по тридцать на человека. Не хватит, займу.
  - А там?
  - Там живёт мой приятель, три месяца как уехал. На полгода. Он там освоился как дома. В Болливуде калымил, снимался в массовке на Гоа. Теперь практикует личную йогу. Я с ним списывался, обещает помочь адаптироваться.
  - Заманчиво.
  Посомневавшись, я признался парням, что видел Берю, и он дал совет построить ковчег для того, чтобы быть там, где захотим.
  - Так мы тебе и поверили, - сказал юнга.
  - Как хотите, а я его сделаю, - я встал с кровати и потянулся к полке, где пылился атлас мира.
  - Что ж, я тебе помогу, - неожиданно поддержал Ряба.
  - А я никуда не поеду, - сказал боцман, - у меня теперь семья. Это надолго.
  - Баарррдак на коррабле! - прокричал попугай.
  Ряба тут же полез в интернет и стал искать объявления с предложениями помочь строить корабли. Первое было о том, как лучше всего устроить свою судьбу вблизи моря, не имело к нам никакого отношения, но было самым заманчивым:
  "Туристическое ведомство Австралии ищет на конкурсной основе работника на должность смотрителя острова Гамильтона, одного из самых красивых островов Большого Барьерного рифа. В числе обязанностей смотрителя входит кормление рыбы и сбор почтовых отправлений. А также необходимо вести видео-дневник, фотографировать и оставлять записи в интернет-блоге. Смотритель будет бесплатно жить в комфортабельной вилле с бассейном, контракт заключается на полгода, заработная плата составит 150 тыс. австралийских долларов (103 тыс. долларов США)".
  Новость в соседней колонке сообщала о том, что президент Мальдив Мохаммед Нашид собрал первое в истории заседание министров в Индийском океане на глубине шести метров в полном облачении, включая водонепроницаемую бумагу и акваланги. Заседание было посвящено призыву к мировой общественности сократить выбросы углекислого газа в атмосферу. Эти выбросы к концу века должны были помочь Мальдивам оказаться под водой.
  Через полчаса мы нашли то, что нам подходило: "Уроки кораблестроения дает мастер Джошуа Девис. тел: 495-10-63".
  Идея отправиться в Индию так нас раззадорила, что вечером того же дня мы навестили мастера. В квартире у него было довольно уныло. Видимо, он считал, что в квартире как на военном корабле, не должно быть ничего лишнего, ни женщин, ни тряпок, ни кухонной утвари.
  - Вы живете один? - спросил мастера Ряба.
  - Один, совсем один. Раньше со мной жил кот, звал я его Христофор, был он полосатый, точно ходил в тельняшке. Держать на корабле котов в моё время было хорошей приметой. Они ловили крыс, и считались талисманом. Пока кот сыт и доволен, моряки под его защитой. Котов кормили с офицерского стола. Вот так. А уж если кот потрется о ногу моряка, тому будет удача. Но, как вы понимаете, сами коты не в восторге от моря, и при удобном случае сбегают на берег. Мой слинял после того, как нас затопили соседи сверху. Н-да... А что у вас?
  - Мы бы хотели своими руками сделать ковчег.
  Мастер ничуть не удивился таким словам. Он расспросил кто мы и откуда, достал карту звездного небе, следом на стол легли мудреные чертежи. Мастер делал какие-то исчисления и бормотал, разобрать можно было только: "альтум мааре... альтум маре".
  - Что вы говорите? - не выдержав, спросил Ряба.
  - Говорю, что вы давно в открытом море. И хорошо, что теперь я с вами. Итак, самое главное это соотношение длины и ширины ковчега, они должны быть один к шести, это оптимальное соотношение для устойчивости любого корабля.
  Пока мы получали необходимые инструкции, мне, и правда, казалось, что рядом шумит море. А выходя от мастера с чертежами и со списком книг, которые надо было приобрести, я ощутил настоящий свежий пахнущий весной ветер. Мимо пролетел белый клочок бумаги, похожий на сорванный парус. Он как будто звал за собой, а мы и так шли вслед за ним.
  
  29
  Играй словами, смысл появится сам, любил говаривать одесский хулиган Сережа Гензбур. Однако, как ими ни играй, на чистую воду выведут не они, а реальные дела и свершения, из тех, что выструганы своими руками.
  В магазине "Транспортная книга" на Красных воротах я купил "Справочное пособие по чтению чертежей" В.В. Степанова, "Основы обеспечения герметичности в судостроении" и учебное пособие "Морские узлы" для курсантов 1-го курса Судоводительского факультета и вернулся на борт субмарины осчастливленный. Всё также пахло гниющим трюмом, насекомые лезли из всех щелей.
  Встретил меня пьяный Манкин, он не просыхал со смерти трубадура. Сошелся с молоденькой феминисткой, считавшей себя второй Натальей Медведевой, и пил с ней где-то в Сокольниках. Феминистка пахала на журналистской ниве, готовилась своротить горы и первым делом прославить Манкина. К нам он заезжал только за вещами, подозрительно косился по сторонам, крестился и разговаривал так, словно мы плыли с мертвецами на корабле-призраке. В этот раз он был неожиданно весел.
  - Пляши! - потребовал Манкин.
  - Сам пляши.
  - Дурачина, тебе письмо!
  - От кого?
  - От какой-то Дины.
  Я выхватил письмо. Заперся от Манкина в ванной и стал читать.
  "Привет, милый. Это я, Дина. Не ожидал? Да я и сама не ожидала, что напишу тебе. Не стала писать тебе на электронный адрес и звонить, сердце подсказывало, что лучше и честнее живого письма ничего не получится. Адрес я узнала через Голодного, встретила его недавно в городе, он привозил бубны. Я так поняла, что у него всё хорошо, он живёт с Таней, они сняли домки в Элекманаре, ведут хозяйство, зарабатывают на сувенирах и перевозках, Голодный купил себе УАЗ.
  Знаешь, на новогодних каникулах я была в столице, но сообщать тебе об этом не стала. Как ты, наверное, догадался, я приезжала к тому, про кого ты подумал. Я прожила у него два дня и ушла. Совсем.
  С того дня как мы расстались, жизнь стала каким-то кошмарным сном. Сколько раз я себе говорила: Боже, что ж я натворила! Я и не думала, не представляла себе, что так люблю тебя. И главное, я сомневалась в том, что ты любишь меня. Я думала - ему хорошо со мной и ладно, главное, что я люблю. А вышла такая нелепость. Я везде носилась со своими чувствами, говорила об этом всем и верила, что это навсегда и сама же наступила на свою любовь.
  Моя измена - это признак легкомыслия, но это ещё полбеды. Ведь я изменила из иных помыслов. В тот вечер было весело. В одном из наших клубов собрались московские литераторы, музыканты и разные интересные люди. Они возвращались с Белухи. Угощали всех вином, со всеми знакомились. Особое внимание как к поэту проявляли и ко мне. И мне льстило, что люди ко мне относятся с интересом и вниманием. Больше всех проявлял один человек, известный музыкант и актер... В продолжение праздника мы отправились в гости в одну незнакомую квартиру. Я успокаивал себя тем, что ты поймёшь, ведь мне приятно в этой компании. Люди пили вино, и я оказалась пьянее всех. Решила поспать минут пятнадцать, а потом ехать домой. И я уснула. Потом, всё и случилось. Сначала было не очень приятно, а потом ничего... Но я вот думаю, что предательство моё случилось раньше, когда я польстилась на сказанное в отношении меня и моего творчества того человека. В нем меня подкупило то, что он был в восторге от моих произведений, он многое пообещал сделать для меня, очень многое, для того чтобы моё творчество имело будущее. Он известен в культурных и литературных кругах, он еще и пишет книги для солидных издательств, пьесы для театров. Человек, с которым "это" произошло, сказал, что любит меня, что готов для меня на всё, что приложит усилия для того, чтобы я могла заниматься исключительно литературным творчеством. В общем он говорил мне о моей мечте. А условие лишь одно - быть с ним, жить в столице, он поможет с переездом и пропиской. Меня это всё смутило сначала и не более того, я не хотела представлять себя с кем-то кроме тебя. Но под действием вина я представила себе всю эту жизнь и мы с ним даже немного помечтали о том, как всё это могло бы быть. Наверное, отсюда можно начинать отчёт моего предательства. Ведь, я тогда подумала (прости, милый): "зачем мне странный корабль, где все матерятся и пьют, когда меня ждёт возвышенная жизнь и для меня сделают такое... Вот как подумала твоя любимая, в которую ты так верил, которая тебя предала с лёгким сердцем. Легко я предала, но тяжело теперь, когда терзают последствия случившегося.
  Утром я пришла в себя. Я поняла, что не могу быть уже с ни тобой, ни с ним тоже. Люблю ли я тебя? Наверное, у меня нет права подписываться словами любви под таким письмом. Сердце моё бесится, оно сошло с ума. Сегодня смотрела наши с тобой фотографии и вспоминала лето... Милый, я всегда мечтала о том, чтобы со мной рядом был любимый, и чтобы я могла и имела возможность заниматься литературой.
  Потом тот человек, не давал покоя, звонил, просил приехать. И я поехала...
  Теперь всё позади, я не смогла с ним быть... Время всё сгладит, но, наверное, ещё не раз это вспомнится, и как не зашивай эту прореху, она всё равно останется...
  Как ты отнесешься к этому письму можно только догадываться, но оно должно помочь разобраться в произошедшем, я это чувствую...
  Представляешь, когда уезжала, в метро увидела столик, где продавали билеты в дельфинарий. Я вспомнила о королях чеснока и том, что тот, кто прикоснется к дельфину, будет счастлив. И я купила билет. Мне очень понравилось. Там предлагали сфотографироваться с дельфинами, но я сфотографировалась с моржом, мне он напомнил вашего шофера и боцмана Макса.
  А помнишь, мы смеялись над тем, как ты сочинял эпиталамы, я вот теперь зарабатываю этим, они мне даются легче тебе. Вот придумала на заказ буквально час назад:
  Этот день пусть надолго запомнится,
  Всё, что Вам пожелают, исполнится,
  Пусть судьба станет щедрой для Вас,
  Жизнь - прекрасной всегда, как сейчас!
  Наверное, все-таки зря я это написала... Столько в этих словах непонятного мне сейчас оптимизма. Но марать и переписывать письмо не хочется. Эх, даже и не знаю, стоит ли писать что-то еще, хочется просто увидеть тебя, потрогать...
  Вот такие дела, мой милый. В общем, приезжай. Я тебя жду, и буду ждать. Дина.
  К капающей из крана воде присоединилась несколько больших капель из моего левого глаза. Я был растроган. До этого дня я столько написал сумбурных писем похожих на те, что Эдгар По выловил в mare Tenebrarum, море Мрака. И вот, наконец, сам получил послание. Вместе с ним возник и закономерный вопрос: что же делать дальше?
  Раньше без моей печали о любви не обходился ни один день, как ни одна проселочная дорога в Англии не обходится без приведений, призрачной кареты и кучера. Теперь вроде всё должно было быть иначе. Я должен был выплыть. Те, кто любят, в таких делах почти не ошибаются.
  
  30
  Жак Витрийский рассказывал об одной особе, которая увидела Пресвятую Марию со множеством дев и пожелала быть вместе с ними. А Богоматерь сказала ей: "Не смейся на протяжении тридцати дней, и будешь с нами". Особа эта так и поступила, целый месяц не смеялась, после чего скончалась и обрела обещанное.
  Подходя к бару, я отметил, что не смеялся и не улыбался третью неделю. Мысли мои путались, я много думал о том, что произошло за последний месяц, думал о письме Дины, о том, что понимаю её и по-прежнему люблю.
  Первый, кому я улыбнулся, был знакомый бармен, у которого я проводил начало душного лета. Он тоже обрадовался и даже вышел из-за стойки меня приобнять.
  - Давненько тебя не было, старина. Куда пропал?
  - Последний раз мы здесь были в сентябре перед тем, как уехать на море. Была не твоя смена. Сегодня провожаем друзей в кругосветное плавание, они должны сюда подойти.
  - Счастливчики.
  - И не говори. Я слышал, что Рыжий переехал с семьей в Сочи.
  - Да, теперь квартиру здесь они сдают, а на эти деньги живут там.
  - Налей-ка мне пивка.
  - Так и мне налейте, - услышал я знакомый радостный голос.
  - Веселый!
  - Ну!
  - Ты как здесь?
  - Ну, раз Магомет не тащит свою задницу к горе, приходится самому, - Веселый охлопывал меня как любимый диван, - старых друзей забываешь, бродяга ты этакий. Укатил на море и пропал.
  Бармен тоже укоризненно покачал головой, протирая бокалы.
  - Да я...
  - Жуча ты, - не хотел слушать моих отговорок Веселый. - А я ведь УАЗ купил, чувак.
  - Да ну!
  - Вот тебе и да ну. Ха-ха!
  - А зачем купил то?
  - Не знаю, мистика, блин! Мне Беря приснился, купи, говорит, УАЗ, купи да купи. Ну, я и купил.
  - Да ладно.
  - Кричу тебе, чувак.
  - А на что купил, заработал на акциях?
  - Опель свой продал.
  - Это надо отметить.
  - А я о чём! Желтый, блин! Врубаешься, чувак!
  Когда пришли Одиссей, Валя и Игорёк, мы с Веселым уже были в самом прекрасном расположение духа и, обнявшись, распевали пиратскую песню:
  - Аваст снастям! Эхей вперед! Выходим на разбой! Пусть нас убьют, но хоть на дне мы встретимся с тобой!
  Друзья расположилась напротив нас на широком кожаном диване, похожем на спину уснувшего кита.
  - Люблю повеселиться, когда впереди дальняя дорога, - жизнерадостно заметил Одиссей. - Вы тут давно?
  - Они тут недавно, - сказал подошедший бармен, - это они такими темпами обмывают покупку УАЗа.
  - А кто купил?
  - Вот он.
  - Хорошие хлопцы. Можно быть уверенным, что пока нас здесь не будет, жизнь для них не обернется болотом.
  - Может им за одно объяснить, почему в природе нет страха пустоты, - подмигнул юнга.
  - Хорош умничать! - прикрикнул Веселый. - Праздник продолжается!
  Бармен выставил на стол выпивку, закуски и приготовил приборы под фаршированную щуку. Мы стали дружно поздравлять Одиссея и Валю с полученным грантом.
  - Друзья! Братья! - восклицал я, силясь собрать мысли в узелок. - Вот и пришло время закончить путь, где земля любит землю, а вода воду. Пора не знать границ между стихиями. И вода станет первой, куда мы войдем как домой! Захотим мы того или нет. Наверняка нам помогут дельфины и этот способ, как его, гм.. Апноэ! Да, я не сомневаюсь, что кто-то здесь почти второй Жак Майоль, наш хомо дильфинус. Он вам подтвердит, что умирать в воде, а также под водой и от воды не надо! Как говорил Жорж наш Ирвайн? Под водой нет ничего такого, за что стоило бы умирать. Вот как он говорил, братцы. И ведь правильно говорил! Я теперь знаю! Потому что под водой полным полно того, ради чего стоит жить. Жить! Я за жизнь, друзья, всегда за жизнь. Выпьем за жизнь! Наливайте! За жизнь!
  Особо мою болтовню не слушали. Только Валя присматривала за мной, как за вздорным братцем, и придерживала руки Веселого, подливающие с чрезмерным усердием. А я ходил между друзьями, теребил их за бока, говорил о том, что мы навсегда вместе, нас не разлучит ни огонь, ни вода, ни смерть. Как сказал потом Игорёк, вел я себя, как прозревший Девкалион перед решающей встречей со всемирным потопом. Не знаю, что он подразумевал, но я видел в друзьях людей, которым суждено изменить мир, а вернее - обрести его в полной мере.
  Восторг и выпивка закружили голову. Я помню, видел Одиссея, он держал возле уха ракушку и говорил в неё как в телефонную трубку, чуть покачивая головой:
  - Да, и вообще всякое описание неверно. Послушай. Человек сидит, у него корабль над головой. Это определенно будет правильнее, чем человек сидит и читает книгу. Ты же знаешь, сынок, мы как соли просим знака, а знак уже давно играет на воде. Ведь кто упал на дно морское корабельною доскою, тот наполнился тоскою, зубом мудрости стучит.
  Зубом мудрости стучал Веселый. Крепко вцепившись в мою парадную сорочку, он тряс меня и приговаривал:
  - Я тебя, курва! Руль к чесноку! Руль к луку!
  Я еле вырвался из его объятий и, шатаясь, поднялся наверх. Отдышавшись, я глянул на знакомые до дрожи в ногах окрестности бара. И тут в кармане зазвонил телефон. Номер был чудной. Как только я приложил к уху трубку, она повела себя как ракушка, оттуда послышался характерный шум.
  - Алло, это море? Алло, это море? - заволновался я. - Вы слышите, море, меня?
  В трубке явно шумел прибой.
  - Привет.. это я, Оля... с пролива Лаперуза, - еле различал я слова. - Связь плохая... Ветер... Слышишь? Это море. Море!
  Море зашумело уже в голове, я покачнулся и упал. Кажется, мне привиделся Хармс, едущий на шкафу, похожем на ковчег, он кричал:
  - Волю, память и весло слава небу унесло!
  Потом я почувствовал, будто качаюсь в гамаке над бескрайним океаном.
  - Ну вот, перепил, - услышал я вдалеке голос Вали.
  - Ерунда, видишь, как ровно дышит,- ободрил голос Веселого. - Спит.
  - Море и весло, - пробормотал я.
  - Он еще и бредит.
  - Это нормально. Раз говорит о море, значит всё в порядке, - сказал юнга.
  Я открыл глаза и увидел Одиссея. Он указал на меня и молодецки проговорил:
  - Это моряк! Во всяком случае, одежда на нем морская!
  И тут же обратился к друзьям старческим дребезжащим голосом:
  - Конечно, моряк. Полагаю, вы не надеялись увидеть здесь епископа?
  Это было столь уморительно, что никто не удержался от смеха. Я хохотал вместе со всеми и ощущал, как радость скрепляет наши души и поднимает со дна последние якоря.
  
  31
  Ступая на палубу, никогда не знаешь, чего ждать от судьбы. Будет ли она не похожа ни на одну из судеб или же будет яркой, но все-таки отражением чьей-то. Я бы не хотел повторить судьбу Лаперуза. Открывать острова и проливы, но не выполнить обещание, данное любимой, и не вернуться к ней. Все-таки Бугенвилю выпала доля повеселее. Долгая полная приключений жизнь порадовала его кругосветным плаванием в тридцать семь лет, когда другим уже снаряжают лодки в иной мир. Впрочем, не знать ничего наперед и ступать на всякую палубу с надеждой, любовью и верой - вот пока наша единственная свобода.
  Ковчег мы соорудили за двенадцать дней и ночей. Он был с закрытыми палубами, с дверью на левом борту и окном на крыше, полтора метра в длину, четверть метра в ширину и пятнадцать сантиметров в высоту. А "горящие" билеты на самолет дали о себе знать в тот же день, как постройка была завершена.
  Лететь в Индию решились Игорёк, Ряба, Андрей Андреич и я. Общих денег хватило на четыре билета, визы и еще оставалось около тысячи евро. Ряба обещал, что с голоду не умрем. На тонущей субмарине один на один с озверевшими клопами оставался Свин. Протрезвевший, светлый и бодрый Манкин накануне свез оставшиеся вещи. Напоследок он сказал, что видел сон, в котором наше судно захватили абиссинцы и продали всех в рабство, спасся только он.
  В возбужденном состоянии мы торопливо собирали рюкзаки, всеми мыслями уже устремившись к слиянию солнца и воды. Не пожелавший расстаться с прибыльной работенкой Свин недовольно бродил между рюкзаков и брезгливо их попинывал. Он считал, что его бросают на произвол судьбы. Он старательно посмеивался над нами и разошелся точно сын флотского лекаря:
  - На днях смотрел фильм "Страна приливов". Не видели? Так я вам расскажу сейчас. У маленькой девочки родители были конченые психи и наркоманы. Сначала мать умерла от передоза. Потом отец взял девочку в безумное путешествие, куда-то в прерию, и сам там двинул ноги от героина. Звали его, кстати, Ной, он был рокером. Девчонка осталась одна, слонялась без толку по окрестностям, и вроде как тоже сошла с ума. Всю дорогу она разговаривала с кукольными головами, ловила белок и еще подружилась с двадцатипятилетним придурком в гидрокостюме. Тот жил в куче мусора, которую считал подводной лодкой. Ничего вам не напоминает? В железнодорожной колее этот придурок охотился за гигантской акулой и, в конце концов, снёс с рельс скорый поезд. Не, ну вы не понимаете, что ли! Вот вы же прям как все эти психи, спешно отправляетесь из одного дурацкого путешествия в другое. Хотите своими силенками перебраться на другую сторону вечности? Это же безумие! Вы что думаете, эта мышеловка где-то заканчивается? Что за тупое шоу, писец какой-то! Куда вы?!
  Юнга в сборах не участвовал и вяло спорил за всех.
  - Ну-ну, Свин, не надо во всем видеть цепи и кнут. Что за мракобесие. Смотри на вещи шире. Понимаешь, вот ты не спешишь меняться. Ты себя устраиваешь таким, какой ты есть. Но ведь другим то интересно заглянуть в свое другое я.
  - В чем интерес то?
  - Ты как бы заново рождаешься. А для этого нужно изменить свою жизнь, градусов так на сто восемьдесят повернуть. Причем нужно еще подходящий момент угадать. И это не я придумал. До меня еще сказали, хочешь вновь родиться, рождайся собственным уменьем.
  - Да иди ты! Хоть зараждайся! Я одного не понимаю, зачем лезть под чужой забор! Здесь на крапивке, зато под своим, всяко сподручнее поворачиваться на любые градусы.
  Юнга лишь скорчил гримасу.
  - Здесь дальше сорока руль не выворачивает, - вставил я.
  Перед выходом сели покурить на дорожку. Не знаю, как другие, а я волновался, будто у трапа на борт магеллановской "Виктории", наметившей курс на вожделенные Острова пряностей. Свин курить отказался и демонстративно заперся в уборной.
  Позвонила Ирина. Она ждала на вокзале. Накануне вечером я написал ей, что уплываю в Индию и не известно, когда вернусь. Она тут же решила нас провожать и купила билет на "Красную стрелу".
  - Как себя чувствуешь? - спросил меня юнга.
  - Да как то так. Сначала вроде сам хотел, чтоб берега не было видно. Плыл, плыл, а ступить некуда. Думал дельфин в океане, а пошел на дно как лощадь. Знаешь, я тут читал недавно статью о музыке шестидесятых. Артур Ли вспоминал, как они тогда думали, что находятся на космическом корабле, который вот-вот взлетит. Года так до семьдесят первого думали, а потом жестоко обломались. Я сейчас тоже вот-вот взлечу. Несет меня, прям как космический корабль. И крылья за спиной чувствую, и плавники. А все равно где-то в глубине этот животный страх перед бездной. И в то же время понимаю, что уже ко всему готов, - сказал я и, сам того не желая, мужественно задрал подбородок.
  Юнга только покачал головой. Уж он то точно был верен себе, воспринимая реальность как единственный источник общения с будущим, куда он так стремился. И потому все события, происходящие с ним, воспринимал исключительно как ступени наверх. Это отличительное право молодости.
  
  32
  Долго я не мог понять, в чем большее счастье, в том, что бы идти или в том, что бы знать, куда идешь. Потом понял, что дорог любой корабль, убегающий вдаль. По морю, по суше или через сердце в печень - неважно. Лишь бы бег его был окрылен любовью к жизни, к самой любви.
  Провожать нас в аэропорт вместе с Ириной неожиданно приехал и Ной. Чрезвычайно веселый, он много шутил и утверждал, что видел сегодня радугу.
  - А где этот ваш друг с лошадиной фамилией? - спросил Ной, угощая коньяком из походной фляжки.
  - В кругосветку ушел.
  - Ого, крут! Вы что же за ним вдогонку?
  - Может, и встретимся где-нибудь в Каньикумари.
  Мы еще потрепались о путешествиях и приключениях, пока громкоговорители не сообщили, что наш рейс задерживается. Мы занялись обсуждением этой темы. Вскоре Ной распрощался, пожелал удачи и ушел, напоследок шепнув, что жена скоро родит ему сына, первенца.
  Удовлетворенный жизнью и коньяком я заглядывал в лица пробегавших людей, смотрел на друзей, на Ирину. Она улыбалась, но в её улыбке проскальзывала какая-то тревога, словно она вот-вот скажет слова из одного понравившегося нам фильма: "счастье своё не прозевай, иначе на смех тебя поднимут, а то и на штыки". Я глянул в огромное окно аэровокзала, яркое солнце на мгновение ослепило меня. И вдруг я почувствовал, как меня подхватило теплое течение. Всё кругом превращалось в силу.
  - Хороший денёк, революционный вполне. Пойду, пока не поздно, билет поменяю? - проговорил я так, будто засобирался купить газет в дорогу.
  - Куда ты? - дернулся Игорёк.
  - До Барнаула или Новосибирска, как получится, а оттуда в Горный Алтай.
  - Шутишь.
  - Нет.
  - Ты с ума сошел!
  - Наоборот.
  Компаньоны мои с надеждой посмотрели на Ирину. Она стряхнула с юбки невидимую соринку, сделала серьезное лицо и твердо произнесла:
  - Да, поезжай. Любовь это не игра, здесь нет правил, и совета никто не даст. Но я бы поступила также.
  Мимо протанцевал жизнерадостный человек, восклицавший:
  - Я отведу вас к океану! К последней русалке! К водорослям, акулам и веселым китам, где кончается плоть, время и страх!
  Он бежал к рейсу на Сидней, и что-то подсказывало - этот парень один из претендентов на должность смотрителя острова Гамильтон.
  Ничто не помешало обменять билет, и я вылетел даже раньше друзей. Их рейс опять задержали. Поднимаясь по трапу, я мысленно воздел руки к небу и живым восклицал слова умиравшего Ахиллеса: "Неужели ты завершилась, ночная стража моего бытия!"
  Самолет оторвался от земли, и что-то перевернулось во мне, окончательно поменяв полюса восприятия жизни. Я и раньше верил, что все мы живем в одном море, имя которому Любовь. И уходя в его глубины, жизнь обретаем удивительную. Нет в этом море ни границ, ни дна. Теперь же я не просто верил, я дышал этим как кислородом, пропуская любовь через все жаберные щели тела и сознания.
  
  33
  Человек - рыба, человек - вода. Тот, кто знает, что его жизнь утекает водой, испаряется и возвращается, соединяется с миром, обтекает его, чтобы быть везде и постигать всё, тот знает о себе достаточно, чтобы не умирать. Он знает: я - вода.
  Автобус плыл по бескрайнему белому океану, над которым раскинулся другой - лазурный, небесный. Чуть прищурив глаза, чтобы не ослепнуть, я наблюдал за горизонтом, где все океаны сходились, и шептал:
  - Мы все уже на берегу морском, и я из тех, кто выбирает сети, когда идет бессмертье косяком.
  С бака стали видны очертания Долины Свободы, а за ней как родня, терпеливо поджидавшая на пристани, встречали горные вершины. Тот, кто побывал на них, знает, что жизнь оттуда видна как неугасимое пламя. И вода там такая же живая как на плоских венесуэльских вершинах.
  - Вот и дома, - сказал кто-то с кормы.
  - Почти новая жизнь на последней ноге, - запел в голове из левого полушария приятный мужской голос, - отодвинуты вглубь на большой глубине.
  По палубам как легкий освежающий сквозняк прошло движение. Пассажиры задышали свободнее, разминая затекшие чресла, капитан закурил крепкий табак и чуть сбавил ход. Я достал свою трехколенную подзорную трубу, протер окуляр и глянул на приближавшийся берег.
  Жизнь на берегу шла своим чередом. На перекрестке двух больших дорог шумел базар, женщины торговались у лотков с мясом и тряпками. От базара на красный сигнал светофора мальчишки перебегали дорогу к магазину "Рыболов". На крыльцо магазина вышел довольный мужик. Мимо него проковыляла старуха в пуховом платке, платок сбился на бок, а старуха о чем-то говорила сама с собой. За старухой бежал пес, вертел лохматой башкой и вдруг резко встал, уперевшись взглядом в картонную табличку. Он словно читал по нарисованным от руки, пляшущим буквам "Здесь всегда вкусные беляши". Табличка висела на дверях кафе "777". Рядом со стоянки отъезжал новенький УАЗ. Сверкая на солнце, он прокатил метров пятьдесят и затормозил у следующего кафе "Пристань". Впереди дымила труба котельной, а за ней виднелся дом, где жила Дина.
  - На перекрестке останови, - попросили с кормы.
  Баркас пришвартовался. Я подхватил рюкзак, гитару и стал сходить. Ступив на берег, я тут же прикоснулся к нему ладонью. После долгого плавания любая земля кажется желанной. А уж ту, к которой добирался, как в даль светлую, и подавно при встрече хочется обнимать и целовать как мать, сестру и жену.
  
  Эпилог
  Морякам не привыкать провожать и ожидать, любил при случае напомнить наш боцман. Это точно, так оно и есть. Хорошо, если найдется добрый человек в компанию и теплое место для сна. Не найдется - тоже неплохо, будет не лишний повод убедиться в зыбкости этого мира.
  В интернет-кафе, а вернее в просторных теплых сенях большой натопленной избы, где стояли пяток столов с компьютерами, подключенными к интернету, я писал письмо друзьям. Они купались в Индийском океане, ели бананы, манго, папайю и исследовали побережье от Каликуты до Гоа, где когда-то гроза малабарцев Аффонсо д'Альбукерк укреплял португальские колонии браками между своими матросами и индусскими женщинами. Друзья интересовались, как поживают там, где еще лютуют морозы и лежат снега. Я писал им так:
  "Привет, братцы! Рад за вас безмерно, и по-человечески завидую:))) Что касается меня, то, где бы я ни был, в моей голове всегда шумят паруса и скрипят канаты. Уж так я сам себе придумал - быть на суше капитаном корабля. Вам то сейчас трудно представить, как здесь кругом белым-бело, а о том, что уже две недели как наступила весна, свидетельствует только яркое солнце в зените. Что я здесь делаю? Сижу дома (сняли с Диной квартиру где-то в трущобах), читаю книги по истории и географии, пою песни под гитару, вяжу морские узлы, в общем, строю новый корабль и готовлюсь к путешествию.
  Встретил на днях Лёньку Голодного, он продал УАЗ, купил себе японский микроавтобус и полон молодецкой энергии, уговаривал принять участие в его новой авантюре. Будем ездить в Монголию за кожей. Пожалуй, соглашусь. Может, с прибыли сделаем с ним свой бар с буфетной стойкой в форме китовой челюсти))
  Да! Вчера получил письмо от Одиссея, он и Валя уже в Австралии. Потому что (и это самое невероятное!) Одиссею нашему предложили работу смотрителя на острове Гамильтон. Он вроде как согласился, и уже полушутейно зовёт в гости.
  Привет вам от Дины)) Как и полагается в таких случаях, буду краток. У нас всё хорошо. Эта женщина вдохновляет меня на великие дела, и похоже не будет мешать их исполнению)) Правда, по приезду я сразу почему-то вспомнил, как Манкин рассказывал байку, которую, наверное, сам и выдумал. О том, как Пушкин собирался в Индию, а вместо этого взял да и женился. А вот если бы поехал, упирал Манкин, то финал жизни был бы другой. А может, правда, собирался, поэтому он так и обрадовался детскому рифмоплетству племянника Дельвига: "Индиянди, Индиянди, Индиянди, Индия!" Хм, а вот Гессе вернулся из Индии больной и разочарованный. Ну да я не об этом. Так вот по приезду я вдруг задумался, почему я здесь, а не в Индии. Ну, съездил бы, а потом бы к Дине приехал с впечатлениями да с сувенирами. Однако сорвался к ней так будто на пожар. А потом понял. Да потому что без любви захлебываешься этим миром. И дорого каждое мгновение, чтобы успеть сохранить жизнь. Не только свою. Это мы не знаем, сколько осталось любящих сердец, а Бог знает. Ведь на них как на китах и слонах покоится мир. Пока покоится. А все твердят, что хотят знать, на чем держится мир и долго ли еще, но ведь знают же... Просто трудно им пронести это знание через пустыню, но ведь зато как легко нести. Ладно, что-то я расписался, вам у океана сейчас не до этого;-) Пишите и вы, братцы. Надеюсь, скоро встретимся".
  Отправляя письмо, я почувствовал, как кто-то настойчиво трется о мою ногу, и заглянул под стол. Полосатый как в тельняшке котяра своим довольным мурлыканием напоминал хриплое пение бродяги Тома Вэйтса и смотрел на меня по-свойски. Я потрепал его за ухом и спросил:
  - Ты случайно, братец, не знаешь, когда здесь открывается навигация?
  Четвероногий матрос мой вопрос понял и лениво изогнул спину, всем видом давая понять, что придется подождать.
  - Что ж, подождём, это мы умеем, - кивнул я, - ну, бывай, полосатый.
  Я вышел на улицу, глянул на четыре стороны света, развернулся кормой к заходящему солнцу и, как ни в чем не бывало, пошел дальше.
  РИСУНОК-23 ---КНИГА И КОРАБЛЬ---
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"