Какие-то противоречивые чувства и странные мысли овладели им, и, обнимая ее, девушку с которой познакомился несколько часов назад с одной только целью - развлечься с ней, он все время размышлял, находясь в том состоянии, когда, сделав выбор и первый шаг за ним, все еще сомневаешься в его правильности, а одолевающие сомнения становится гораздо труднее оправдать, чем объяснить.
Или это ему просто казалось - то, о чем он думал - а на самом деле мысли в голове остановились на старой неразгаданной загадке, застопорились и не могли протолкнуться ни назад, ни вперед, к истине, которую он чувствовал, но в размытых очертаниях подсказанных интуицией не мог понять.
- Здесь так душно, Вов, - сказала Ольга и прильнула к нему - невысокому, среднего роста парню девятнадцати лет с длинными русыми волосами - по детски свесив голову ему на плечо. Он втянул ноздрями запах пива и сигарет от ее белого пуловера и улыбнулся, опустив ладони на ее покатые бедра.
- Может, пойдем уже отсюда? - спросила она.
- Рано... еще.
Он машинально прижал ее к себе и нечаянно коснулся губами ее уха. Она думала, он что-то скажет, но Вовка молчал.
В этот момент "медляк", под который они плавно кружились где-то в центре зала, бесцеремонно оборвался на середине припева и ди-джей стал что-то кричать в микрофон. Сегодня был какой-то особенный день, праздник, и он спешил всех поздравить.
- Так давайте же вместе, дружно! - выкрикнул он и включил одну из тех хитовых песен, от которых Вовку через несколько минут начинало мутить.
- Что он делает, этот баран! - вспылил он и нехотя расслабил свои руки. Ольга высвободилась из его объятий. В этот момент он словно очнулся и пришел в себя.
"И чего я себе голову забиваю? - подумал он, и губы его растянулись в усмешке. - Как будто заняться нечем. Вот олух!"
- Не злись, Вов.
- Что? А? - Он не понял, к чему она это сказала, уже забыв о своем выкрике. - Может, на улицу выйдем? Подышим воздухом. Здесь жарко стало.
- Пойдем ко мне, - сказала она и посмотрела ему в глаза, которые в полумраке танцевального зала казались абсолютно черными. В них весело мерцали разноцветные блики огней, и она не рассмотрела в них тоску, с которой он смотрел на нее, еще не в силах побороть юношескую робость.
Вовка ответил не сразу. Он колебался, и сказать "пойдем" не решался. По его лицу Ольга догадалась, о чем он думает, и была польщена этой скромностью. Она сама взяла его за руку.
В этот субботний вечер почти вся местная молодежь собралась в ДК. Здесь были и те, кто учились в Городе и приехали домой на выходные, и те, кто после школы поступили в местный техникум, ныне именуемый уже институтом. И не смотря на первый час ночи, в зал одна за другой вваливались подвыпившие компании, вливалась в общее веселье с криками и шумом под ритм заводных ударных и голоса модных поп-звезд.
Ди-джей громко поздравил кого-то с днем рождения, в зале завизжали девчонки, и заиграла, наверное, уже тритий раз за вечер, известная песня.
Вовку кто-то толкнул сзади, он налетел на Ольгу, и вместе они едва не упали.
- Осторожнее! - вызывающе крикнул он, но так и не понял, кому именно. Пол задрожал от оглушительных ударных и топота ног.
Ольга обольстительно улыбнулась ему и положила руки на плечи. Ей было все равно, какая играет музыка, она могла танцевать медленный танец под любую мелодию.
"Главное то, что у тебя в голове".
От ее страстного взгляда, у Вовки вспотела спина. Несколько долгих секунд она не отводила от него взгляда своих затуманенных хмелем глаз.
"Может, действительно пора? - подумал он, начиная сдаваться - И чего тянуть, если она сама меня пригласила?"
Он обнял ее, и они медленно закружились под быструю композицию, привлекая некоторое внимание окружающих. Грудь Ольги прижалась к его груди, Вовка нарочито теснее льнул к ней и прижимался своей щекой к ее щеке.
В такие моменты он мог думать только об одном, и эта мысль не давала ему покоя. Ольга покачивала бедрами, на которых лежали его ладони, и проницательно, смотрела ему в глаза, точно пытаясь угадать некую тайну, таящуюся в недрах его души.
Когда кто-то вот так смотрел Вовке в глаза, он чувствовал необходимость что-то надо сказать, но слов не находилось, и он молчал и даже не улыбался. Ее длинные вьющиеся волосы рассыпались на тонких плечах, ее белый пуловер соблазнительно подчеркивал стройные формы.
"Сейчас бы еще пивком догнаться..." - подумал он.
- Ну, чего ты молчишь? - спросила она.
Каждый раз, чтобы что-то сказать, она притягивала его к себе и кричала в ухо.
- Не знаю, - ответил он. - Сказать нечего.
Ольга улыбнулась. Глаза у нее светились - она была пьяна.
- Если нечего сказать, говори просто так. А то становится скучно!
- Просто так? - передразнил Вовка. - Не люблю болтовню. Толка никакого нет. А вообще, если хочешь, пойдем отсюда.
- Если я хочу? А ты разве нет? - И она нахмурила брови, прищурив глаза, и отяжеленные тушью ресницы почти скрыли их блеск от него
- Наверное, тоже хочу... Не знаю...
Они стали проталкиваться к выходу. Вовка шел сзади, держа ее за талию. В это время еще какая-то молодая компания, которую Вовка знал плохо, заходила в зал. Пьяные девки висели на руках у парней и истерично посмеивались. Что-то кричала им вслед бабушка Ада - контролер, и сучила кулаками. Вид у нее был свирепый. Она изрыгала проклятия, говоря, что каждого "сучонка" прекрасно запомнила.
- Ты посмотри, что творится, - хихикнула Ольга.
Они обошли бабушку Аду стороной и прошмыгнули за дверь. Билеты они и сами не покупали, и поэтому побоялись попасться грозному контролеру под горячую руку. Над ней все посмеивались вокруг и в тоже время побаивались, обходили стороной.
Старуха посмотрела вслед удаляющейся компании, которая так нагло прошла мимо нее, предъявив два билета за четверых, фыркнула, брызнув слюной, и села на стул рядом с входной дверью. В зал она никогда не заходила, и если "зайцу" удавалось прошмыгнуть мимо нее, он мог спокойно веселиться до конца дискотеки. Домой баба Ада уходила в первом часу ночи.
Когда она садилась, ощупывая стул жилистыми руками, чтобы не рухнуть мимо, Вовка и Ольга уже прошли мимо нее. У входа в ДК еще толпилось несколько человек - те, кого все-таки поймала за шкирку баба Ада и выдворила на улицу. Они терпеливо дожидались, когда она соберется домой.
- Вован, ты уходишь? - спросил один прыщавый парень, докуривая "Дукат".
- Угу, - буркнул в ответ Вовка.
Ему хотелось пройти незаметно, чтобы не отстать от Ольги.
- Дай билетик, браток, а? - ощерился прыщавый.
Его звали Сашка Ежов. Он приехал из какой-то деревни учиться на механика и жил в общаге. Вид у него был отвратительный, своей физиономией он походил на кролика из-за узких глаз и двух передних желтых от курева резцов. И была у него такая манера, всегда что-нибудь клянчить, то сигаретку, то спичек, то вот как сейчас поганый билетик. И хотя он прекрасно понимал, что уловка с билетиком не пройдет - баба Ада помнила в лицо всех, кто зашел - он клянчил его у каждого выходящего.
- Какой билет? - огрызнулся Вовка.
Ольга посмотрела на него удивленно. У Вовки свело судорогой конечности. А смотреть на Сашку Ежова было противно, особенно на его желтые зубы. - Я без билетов хожу.
- А-а! - протянул Сашка.
- А тебя что, выперли? - усмехнулся Вовка.
- Еще чего, я Костика жду, - наверное, соврал Ежов.
- Ты его видел?
- Нет.
- Так он уже там. - Вовка кивнул на ДК.
- Да ладно!
- Я тебе говорю.
В это время из клуба вышло еще несколько человек, и Ежов поспешил узнать, не собирается ли из них кто-нибудь домой. Воспользовавшись моментом, Вовка догнал Ольгу и обнял ее за талию.
- Гад проклятый, - тихо сказал Вовка, когда они прошла мимо церкви и вышли на темную без единого работающего фонаря улицу.
- Ты о ком? - спросила Ольга.
- Да так.
- Мы идем ко мне?
- Давай. Только пивка захватим.
Весь вечер Вовка ждал этого предложения. А теперь, добившись его, медлил в сладостном предвкушении. Они зашли в круглосуточный магазин, и у сонной продавщицы в домашнем халате купили две "полторашки" пива "Красный восток".
- Хорошая сегодня погода, да? Ветра нет, - сказала Ольга.
- Гм... да, вроде, - согласился Вовка. Он держал полторашки под мышками и смотрел Ольге в затылок. Он рассматривал несколько снежинок, которые застряли в ее выбившихся из-под шапки волосах, и думал.
- Вот и пришли, - сказала Ольга через несколько минут, доставая ключи. Она открыла дверь и прошла в темный, пахнущий краской коридор. - Вот веник, стряхни с ботинок снег.
Вовка рассеянно уставился на общипанный веник, который протянула ему Ольга, потом поставил пиво на пол и смел с обуви снег.
- Проходи.
В квартире сильно пахло едой. В длинной прихожей на протянутых веревках сушились простыни и наволочки. Из кухни доносилось бормотание радиоприемника, который никогда не выключали.
Ольга включила свет и сняла пальто.
- Вешалка сзади, - сказала она.
- Ага.
Он посмотрел на нее, стараясь понять, что же он сейчас чувствует. Весь жар, ощущаемый им на дискотеке, начинал куда-то исчезать, выветриваясь вместе с хмелем. Он подумал, что надо скорее выпить пива и расслабиться. Вовка признался себе, что немного струхнул перед Ольгой. Она была уже непохожа на ту, которую он обнимал на дискотеке, и глаза ее так не горели, как полчаса назад.
- Пройди в зал, только тихо, - сказала Ольга шепотом. - Славика разбудишь.
И тут Вовка вспомнил то, что ему весь вечер не давало покоя, постоянно донимало, сверлило какой-то неприятной тревогой. Он совершенно забыл о том, что Ольга уже мать, у нее растет сынишка, совсем еще кроха. А ведь он знал об этом, ему кто-то рассказывал, не то Матвей Ураганов, не то Борька Ушков - его однокашники.
"Славика разбудишь".
Мысль об Ольгином сыне огорчила Вовку, и он понурил голову. Ольга сказала "Подожди" и зачем-то ушла на кухню; он остался один. В комнате было чисто, ни пылинки вокруг, ни соринки, все блестит, все сверкает, аккуратные ситцевые занавесочки висят на окнах, белая скатерть на столе, несколько фотографий в рамочках висят на стене с какими-то стариками. У дивана лежали в раскрытой коробке черные туфли, на плечиках висела белая шелковая блузка. Вовка сел на жесткий диван и взял пиво. Открутил крышку и сделал несколько больших глотков.
"Пиво дрянь, - подумал он и посмотрел на бутылку, - старое, наверное".
Потом вернулась Ольга и принесла старый магнитофон "Романтик". Такой старый, что Вовка засомневался, заиграет ли эта развалина. Она поставила его на стол и сунула штепсель в розетку.
- А как же Славик? - спросил Вовка и подумал, ему-то какая разница!
- А мы тихонечко, так, что он и не услышит. А вообще, он у меня музыку любит, - сказала она и улыбнулась. - Ты его видел?
"Откуда!" - подумал Вовка, раздражаясь, а вслух сказал:
- Нет еще.
- Тогда пойдем, покажу. - Ольга, забыв о "Романтике", взяла его за руку (ладонь у нее была горячая и влажная от еще не впитавшегося детского крема) и повела за собой в спальню.
Она осторожно отворила дверь и вошла. Вовка за ней. И сердце у него как-то предательски заколотилось - а вдруг разбудим, тогда весь вечер покатится в тартарары! Ольга на цыпочках подошла к манежу и поманила его пальцем. Он нерешительно подошел к ней.
Мальчик, свернувшись калачиком, спал в манеже и шевелил во сне губками. Он был толстячком, Ольга ласково называла его "Пухлик". Вовка подумал, что он очень похож на мать.
- Ладно, идем, - прошептала Ольга и вышла из спальни.
Он видел, как светились ее глаза, когда она смотрела на Славика, и угадал в этом блеске материнскую гордость. Он впал в отчаяние.
Затем она искала какую-то любимую кассету (наверное, целую вечность), а Вовка сидел на диване, потягивал дрянное пиво и злился.
- Сейчас найду, сейчас, - говорила Ольга каждый раз, когда выдвигала новый ящик.
Вовка зевнул и посмотрел на часы. Половина второго. Какая скука.
Ольга стояла к нему спиной, и он принялся разглядывать ее, начиная с головы и опускаясь ниже по шее, спине, до поясницы и ее бедер. Под просвечивающей тканью блузки он разглядел бретельки ее бюстгальтера, и в нем загорелось то самое желание, которое обуревало им на дискотеке.
- Сейчас найду, - сказала опять Ольга и повернулась к нему боком с новым ящиком.
Эти слова словно вернули Вовку в реальность. Он тряхнул головой и поправил волосы. Потом открыл вторую бутылку с пивом, но не сделал даже глотка. Вовка икнул и поставил ее обратно на стол. Нет, пива хватит.
- Вот она! - сказала она радостно, держа в руках кассету.
- Наконец-то, - вздохнул Вовка.
"Ну и дурак же я", - подумал он.
Ольга включила музыку, настроила громкость так, чтобы не разбудить Славика и повернулась к Вовке. Ему сразу стало как-то страшно, и вся смелость куда-то исчезла. Все мужество в нем растаяло словно лед, только он подумал:
"Все!"
- Выключим свет? - спросила она и, не дожидаясь его ответа, нащупала кнопку выключателя. Свет погас.
Вовка так и сидел на диване, не в силах пошевелиться. Он судорожно искал в себе остатки того, что чувствовал на дискотеке, но не находил и это бесило его. От напряжения он вспотел.
Ольга расстегивала блузку и смотрела на него. В глазах ее опять появился озорной огонек, который так его раззадоривал еще час назад.
"А ведь она мать, - думал Вовка. - Она старше меня на четыре года! У нее растет сын!"
Он вздрогнул, когда она к нему прикоснулась.
- Ты чего? - спросила она.
Он не ответил. Она стояла над ним уже без блузки. Потом села ему на колени.
- Ну же, - сказала Ольга и положила руки на его плечи.
Вовка потянулся расстегнуть застежку бюстгальтера на ее спине. Раньше он представлял себе этот момент, боялся, что не сможет справиться с замысловатым приспособлением, придуманным специально для того, чтобы оттягивать нужный момент. Но она поддалась, и он почувствовал, как бюстгальтер упал ему на колени и что-то теплое и мягкое прижалось к его груди - Ольга потянулась его поцеловать.
Вовка дотронулся до ее гладкой кожи, провел рукой по спине, и желание стало к нему возвращаться.
Вот то, чего он так ждал, и перейти к этому оказалось не так-то сложно.
Но неожиданно в спальне расплакался Славик, как будто он обо всем догадался. Ольга вскочила, кое-как натянула на себя блузку и ушла его успокаивать.
Вовка выругался в полголоса и встал. Этот крик все как ножом отрезал. Он стоял посреди зала и чувствовал странное угрызение совести за то, что едва не произошло здесь минуту назад.
"А если бы он не заплакал?" - подумал он.
Вовка вышел в прихожую и стал быстро обуваться. Он знал, что скоро, может еще перед тем как он, вернувшись домой, ляжет спать, станет жалеть и ругать себя за этот поступок. Поэтому он торопился.
- Ты куда? - спросила Ольга, когда он уже натягивал шапку. Она застегивала свою блузку и смотрела ему в глаза. А он смотрел на ее белую грудь, исчезающую за тонкой тканью блузки.
- Прости, - выдавил Вовка, желая скорее провалиться сквозь землю, сгореть на месте, чем стоять перед ней и видеть ее полуголую и растерянную.
"По-свински, по-свински же поступаешь!" - думал он.
Но чтобы не растягивать этой минуты, он открыл дверь и быстро вышел.
Выходя, Вовка подумал, что все-таки правильно поступил, по-мужски, и Ольге самой, наверное, стало легче. Ни к чему это, когда у нее уже сын растет. И он вспомнил сонные детские глазки в темной комнате и маленькие, тянущиеся к маме ручонки.
Он медленно шел по улице, смотрел себе под ноги и пытался побороть пивную икоту. У ДК было тихо, дискотека кончилась час назад.
* * *
Подходя к дому, Вовка посмотрел на свои окна - два черных квадрата на третьем этаже. Все уже спали. Он зевнул и повернул к подъезду. Но, заходя, увидел чью-то фигуру в темноте под самыми окнами. Кто-то с баллончиком с краски, старательно выписывал на стене какие-то площадные надписи. Вовка остановился, нахмурясь, и присмотрелся внимательнее. Это был подросток, примерно его же возраста, невысокий. Кто именно, Вовка не мог понять из-за мрака. Вовка натянул на голову капюшон и вынул из карманов руки, осторожно приближаясь к "художнику". Тот что-то бормотал себе под нос, выписывая букву за буквой. Вовка уже догадывался, какое слово он дописывал. Когда до него оставалось каких-то три-четыре шага, Вовка бросился на него и что есть силы, толкнул его в спину. Парень вскрикнул от неожиданности и, выронив баллончик, ударился об стену и повалился на землю. В следующий момент, Вовка уже исчез в своем подъезде, бегом поднялся на третий этаж и вошел в квартиру.
"Будет знать", - подумал он, расстегивая пуговицы на рубашке. Он быстро разделся, забрался под одеяло и закрыл глаза. Но заснул не сразу. В голове еще долго гудело и стучало.
Он все думал об Ольге, о ее сыне, о том, как вдруг собрался и ушел, немало ее удивив. Она, наверное, подумала - ненормальный какой-то, весь вечер на шаг не отходил, а дошло до дела, так сразу и убежал.
- Может, я испугался? - сказал в тишине Вовка.
В своей комнате он не побоялся бы признаться себе. Замечая за собой привычку лгать самому себе, он искренне пытался от нее отвязаться и старался говорить с собой на чистоту.
- Нет, не испугался, - заключил он, поразмыслив минуту.
Все из-за ее ребенка. Как-то странно и глупо вышло. И чувство теперь на душе неприятное, от стыда, наверное.
Вовка перевернулся на другой бок, к стенке.
"Надо будет извиниться перед ней, когда увижу", - подумал он.
"Или не стоит? Может, нам обоим лучше забыть об этом недоразумении?"
Подумав еще немного, Вовка решил, что все-таки лучше забыть.
Он полежал еще немного, не смыкая глаз, и тяжело вздохнул. А сон все не шел, не смотря на усталость. И день-то сегодня (или уже вчера) был таким длинным. Он встал в шесть утра, чтобы к семи сходить на рынок и забрать машину, которую оставлял там на ночь. Потом ездил к бабушке, отдал ей подушки, чтобы она набила их пухом. После обеда приезжали квартиранты - отец и дочь, Вовка решил, что это евреи - вместе с человеком из агентства. Они осмотрели комнату и остались, вроде как, довольны, если только не врали. Сказали, что если не найдут ничего удобнее (им все хотелось поближе к центру), то обязательно въедут сюда. После обеда Вовка ездил в Университет. Но он не нашел нужного преподавателя - кафедра вообще была заперта - и вернулся домой. А потом до самого вечера просидел за компьютером в каком-то новом чате, познакомился с одной забавной девушкой (он надеялся, что это была девушка) величавшей себя Kisoy. Вовка нашел в незнакомке интересного собеседника - они три с лишним часа говорили о серьезной проблеме - дискриминации мужского пола и растущей эмансипации женщин в современном мире. Он нашел своим взглядам достойного противника. Вовка ударился в историю и литературу, отыскивая кое-какие занимательные факты для аргументации своих убеждений, спорил горячо и отчаянно, как заядлый спорщик и неизвестно к чему бы они пришли в итоге (ясно, что не до компромисса, с его-то характером), если бы им не помешали. Пришли Виталик с Ромкой и все испортили. Он договорился с Kisoy "встретиться" завтра и продолжить спор. Kisa согласилась. Она призналась, что и сама устала и глаза режет от монитора.
Вмести с Виталиком и Ромкой, который уже с трудом держался на ногах и готов был нарваться на драку с любым встречным, они пошли на дискотеку, а там каждый отчалил к своей компании. У входа в ДК Вовка встретился с Ольгой. Он не знал о ней почти ничего, так, случайно запомнил от кого-то ее имя и решил познакомиться. Он заглянул ей в глаза, и мужское чутье подсказало, что этот вечер может закончиться очень даже не плохо.
Они разговорились...
... Вовка лег на спину и посмотрел в потолок. В ушах уже не гудело, не свистело, но ему казалось, что комната медленно-медленно вращается вокруг него. Его подташнивало.
Внезапно он понял, почему не может заснуть. Он встал и нетвердой походкой, как можно тише, чтобы не разбудить мать, пошел в туалет. По пути наткнулся на кресло, но успел за него ухватиться и не упасть. Подняв крышку унитаза, он поморщился и смело сунул два пальца в рот... После этого сразу полегчало - на желудке. Вовка прополоскал рот, вытер лицо грубым полотенцем и вернулся в постель.
Через несколько минут он заснул.
* * *
Gott: Как дела?
Kisa: В порядке!!!!!!! Настроение просто класс!!!!!! Я сегодня получила права, представляешь? Сдала вождение!!!!!!!!!
Gott: Рад за тебя. А у меня что-то не очень.
Kisa: Почему???
Gott: Сам не знаю... Может все из-за этих евреев. (Все-таки, это точно евреи).
Kisa: Какие еще евреи??? Ты о чем, Gott???
Gott: Я тебе разве не говорил? Мать сдает комнату моего брата, он сейчас в Чечне служит. Вот, сегодня приехали квартиранты, сказали, что согласны у нас комнату снимать. Сегодня вечером свои вещи привезут. А мне от этого как-то не по себе.
Kisa: Ты имеешь что-то против евреев???
Gott: Нет, нет, нет! Ты меня не правильно поняла! Мне что еврей, что татарин, что русский - по барабану. Я не об этом.
Kisa: Тогда выражайся ясней, please.
Gott: Ладно. Дело в том, что это КОМНАТА МОЕГО БРАТА. (((Так понятно выражаюсь?))) Вот, что не дает мне покоя, Kisa, понимаешь? Он там сейчас воюет, а мать его комнату сдает. Мне там каждая вещь дорога!
Kisa: А-а-а! Теперь понят-т-тно!!! А зачем тогда сдаете, если так дорога???
Gott: Матери деньги нужны... не буду распространяться.
Kisa: Как хочешь, baby, мне все равно. Ну, как на счет нашего вчерашнего спора? Готов? Может продолжим.
Gott: Нет, сегодня я не готов, Kisa, настроения нет.
Kisa: Ну ты и зану-у-у-да!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Gott: Давай как-нибудь в следующий раз? Завтра, например.
Kisa: Не знаю. Я может, занята буду. Подумаю. А вообще, у меня завтра день рождения! Вот! Поздравь меня и поцелуй!
Gott: ПОЗДРАВЛЯЮ! И целую тоже. Всего-всего тебе.
Kisa: Пасибо, кролик!!! Ты пушистый.
Gott: Ну, так как насчет завтра?
Kisa: Нет, давай лучше через недельку во вторник. Вечером часиков в шесть. Раньше не могу.
Gott: Давай, только не забудь.
Kisa: Не забуду. Но мне все равно обидно. У меня весь вечер свободный, заняться нечем, а у тебя, видишь ли, НАСТРОЕНИЯ нет!!!!!!!!!!
Gott: Ну вот, приехали квартиранты. Их сейчас мать встречает.
Kisa: Как они выглядят?
Gott: Обычно. По-моему это отец и дочь. Отец в черной шляпе, с бородой. Дочери лет тринадцать. Глаза не поднимает, молчит. Ну и тоска!
Kisa: Я тебя понимаю. Ладно, до вторника. Не забудь только, в ШЕСТЬ!!!!!!!
Gott: Не беспокойся. Пока.
* * *
- Сегодня тебе звонила какая-то девушка, я сказала, ты еще спишь, - говорила, Вера Сергеевна, мать Вовки. Это было утром, он сидел сонный за столом, вертя в руках нож, она стояла у плиты, помешивая ложкой овсяную кашу в алюминиевой кастрюльке.
- Ну и ладно... - протянул Вовка и зевнул, не прикрывая рта.
- Это не Настя, я бы ее голос узнала.
- Угу. - Он смотрел на немного сутулую от постоянного чтения спину матери, ее широкие от природы плечи, короткую шею и хвостик, в который она постоянно забирала волосы.
По образованию мать была журналистом, она окончила институт, несколько лет работала в газете, потом диктором на радио, но не нашла общего языка с начальством и ушла работать в библиотеку. Сама она всю жизнь очень любила литературу и мечтала с детства приучить Вовку к чтению, но он оказался далек литературного наследия во всех своих проявления. Если и занимался он чем-то серьезно, так это механикой, а последний год еще и компьютерами. Вера Сергеевна смирилась с этим давно и уже не старалась угодить сыну книгой, или билетом на спектакль. Но учился Вовка все же в Педагогическом университете, на филологическом факультете, которого так не любил.
Еще в одиннадцатом классе перед ним встал пугающей проблемой серьезный вопрос: куда пойти дальше? Тогда еще Вовка ничем особенно не занимался, не увлекался и не ломал голову такими глобальными вопросами. Когда пришел момент, наконец, определиться, он растерялся, засуетился и стал наугад выбирать знакомые университеты, поддаваясь стадному чувству вместе со сверстниками, которые выбирали дорогостоящие факультеты. Он хотел быть экономистом, юристом, и больше всего боялся пойти на механика в свой родной технарь. Вовка даже сердился на мать, когда она заикалась о такой перспективе. О филфаке он тогда еще совсем не думал. Тогда и слово "филолог" было ему известно только из диплома амтери. Это мать предложила ему такую возможность, когда он сокрушенно смотрел на скромный список профессий, на которые пошел бы учиться с удовольствием в одном столбике и те, на которые он сможет поступить, исходя в основном из финансового положения семьи. Вера Сергеевна сказала, что этот вариант надо оставить на случай, если не повезет с остальными вузами. "На филфак ты поступишь, есть у меня одна знакомая - поможет, тем более, что парень ты у меня не глупый", - сказала она. Но получилось так, что Вовка целиком переключился на этот запасной вариант и еще за восемь месяцев стал готовиться к вступительным экзаменам.
- Так Настя или нет? - переспросила мать.
- Нет, мам, нет!
"Еще бы она позвонила, - подумал Вовка, - Должна три диска с фильмами. Посеяла, наверное, где-нибудь или отдала подругам, а теперь на глаза третью неделю не появляется".
- Ничего не передала, сказала что перезвонит. А себя не назвала, трубку бросила.
- Перезвонит, так перезвонит.
- Готово. - Мать наложила ему каши, сверху на овсяную горку положила большой кусок сливочного масла.
- Ма! Я же просил! Куда мне столько этого масла.
- Хватит. Ешь. Так кто тебе мог позвонить?
- Я откуда знаю!
Вовка недовольно нахмурил брови и посмотрел в свою тарелку - масло растекалось желтыми струйками от большого квадратного куска. Каша была густой и напоминала теперь извергающийся вулкан с кипящей желтой лавой.
- Ты уже взял вопросы к экзамену? - спросила Вера Сергеевна, садясь напротив сына.
- Нет еще.
- Так чего ты тянешь? У тебя две недели осталось, а ты еще учебники в руки не брал.
- Мам, отстань, я сам разберусь.
- А если не сдашь? А?
- Мам!
Вера Сергеевна замолчала.
В соседней комнате, которую снимали евреи, послышалась какая-то возня. Дверь открылась и в прихожую вышла девочка, черноволосая с необыкновенно белым лицом - может быть от того таким белым, что вся одежда на ней была черная - платье, колготки.
- Лиза, хочешь каши? - спросила Вера Сергеевна у девочки.
Та улыбнулась, но отрицательно замотала головой и, застыдившись, юркнула обратно в комнату.
- Милая девочка, да Вов? - улыбнулась мать.
Вовка ничего не ответил. Он ел, все еще раздраженно супя брови.
- И надолго они к нам? - спросил он, имея в виду квартирантов.
Вера Сергеевна сразу поняла, о ком он говорит - сын очень надавил на это "они".
- Пока заплатили за пол года, а там поглядим, - ответила мать. - Купим тебе куртку зимнюю, а мне сапоги. У меня и подметка отваливается. Ты видел?
- Блин, полгода! - Вовка бросил ложку и возмущенно посмотрел на мать. - Не нужна мне эта долбанная куртка. Я сам заработаю!
- Тише, тише! Услышат!
- И хорошо, может, съедут тогда, - горячо проговорил Вовка, но уже в полголоса.
- Ох, и чего ты к ним прицепился? - вздохнула мать.
- Мне до них дела нет. А Степка вернется... если он увидит? Ма? Степка?
Тут Вовка осекся и подумал, что зря сморозил о брате. Мать сразу помрачнела и серьезно посмотрела на сына.
- Перестань, Вова, - только и сказала.
Он посмотрел на кашу, уже не чувствуя аппетита, но все равно продолжал есть, чтобы еще сильнее не расстроить мать. Несколько минут она сидела молча и смотрела куда-то в пол, сжимая в руках влажное полотенце, потом отложила его в сторону и доела остывающую кашу.
Когда Вера Сергеевна мыла посуду, а Вовка допивал кофе, она сказала, тихо, почти шепотом, чтобы не услышали квартиранты:
- Степа еще через год вернется. Ты сам знаешь. Еще только через год. По контракту И... больше, пожалуйста, не упрекай меня по поводу этого.
- Угу, - ответил Вовка. Ему хотелось сказать "прости", но он не смог, чувствуя, как пылают уши. "И чего это я ляпнул!" - подумал он, допил кофе в два глотка и быстро вышел из кухни.
* * *
Позавтракав, Вовка поехал в Университет. Надо было увидеть Карпа Анатольевича, доктора филологических наук, которому писал курсовую работу и отчитаться о проделанной работе.
Ехать надо было в Нижний Новгород. Вся дорога, от дома до вузовской стоянки занимала минут сорок зимой и около получаса летом. Вовка слушал радио, какие-то новые песни, и все время думал о брате, Степане. Ему представлялось его крупное веснушчатое лицо с дугообразными бровями и карие глаза, прямой нос и полные губы почти всегда с сигаретой, круглые щеки и овальный подбородок с ямочкой. Друзья называли Степку "потешным", кто-то даже считал это его прозвищем. С виду он был простодушным парнем, немного глуповатым и упрямым. Но все поняли, как сильно заблуждались на счет Суркова, когда Степка записался контрактником в Чечню. Он ушел воевать; его взяли снайпером. Все знали, что он отличный стрелок, в "Тире" все призы были Степкины и на "Зарнице" его, помнится, всегда отмечали как самого талантливого стрелка, потому что стрелял он на вскидку, почти не целясь, и попадал в десятку, в самое яблочко. Но кто мог догадаться, что Степка Сурков пойдет так далеко? Его никто не тянул за уши, он вызвался сам. Сказал, что с его способностями и образованием больше чем там, ему не заработать. Да, действительно, на войне платили не плохо. Но если учесть то, чем там рискуют...
Вовка считал, что за деньги воевать подло, он пытался отговорить брата, но тот ничего не хотел слушать.
- Я буду воевать за Россию, свою страну, - отвечал Степка, видя, что Вовка не унимается.
- В этой войне замешана одна политика... Это грязная война.
- Хватит, Вовик, отвянь. - Он сказал это так, точно Вовке не дано было понять его, а он не желал ничего объяснять. Решение его, выбор тоже его и никто не мог ему помешать.
- Ну скажи честно, тебе же все равно на чьей стороне быть, правда? - не унимался Вовка.
Вовка вспомнил, как Степка посмотрел на него, как улыбка мелькнула на его лице, и он сказал с каким-то презрением, не сомневаясь, что его все равно не поймут:
- Честно, так все равно. Это мой выбор. Кем здесь я стану? А? Не знаешь, так молчи.
Степка собрал свои вещи и вышел из комнаты. Вовка остался один, и еще долго сидел на постели брата и даже не вышел с ним попрощаться на улицу. Но он слышал, как плакала мать, когда машина отъехала.
"Его выбор", - подумал Вовка. В ту минуту он ненавидел брата.
- Ну и черт с тобой! - сказал он и ударил кулаком подушку.
Каждый раз, когда он вспоминал последний разговор с братом, ему становилось не по себе. Становилось гадко на душе, противно, как на улице в ненастную погоду, когда ботинки промокают насквозь от слякоти под ногами, льет дождь и дует промозглый ветер.
Через две недели после того, как уехал Степка, Ромка, хороший друг Вовки, сказал, что поступил бы на месте его брата так же.
- Он правильно сделал, соображалка работает, - говорил он.
Они прогуливались по улице, пили пиво. Тогда была осень, сухая и терпкая как лето.
- Неужели? - удивился Вовка. Почему-то от Ромки он этих слов не ожидал.
- Конечно. Тут и думать нечего. Я поехал бы, стрелять бы умел.
- Дурья башка! Идиот, ты даже понятия не имеешь, что там творится. - Вовку вдруг разобрала злоба, ему даже захотелось ударить Ромку, дабы образумить его. Но тот ухмыльнулся и сказал, что пусть уж каждый останется при своем мнении, а спорить нечего. Но Вовка уже не мог остановиться.
- Нет, подожди, ты скажи, почему, по-че-му?
- А что, у самого чайник не варит? - усмехнулся Ромка. - Там перспективки есть. Война, дельце-то денежненькое. А здесь че? Здесь нихрена!
- Попал бы туда, посмотрел бы я на тебя, - зло усмехнулся Вовка. - А языком трепать горазд.
- А ты че думаешь, я испугался бы чтоль?
- Очень может быть, только я не об этом.
- А о чем?
- Да ну тебя!
Ромка усмехнулся.
- Я тебя спорить не заставляю. Просто сказал, что твой брат умно сделал, и я его за это уважаю. Не за то, что он отважился в Чечню пойти. Нет. А за то, что выход нашел из этого захолустья. Понимаешь хоть?
- Да ну тебя! Слушать тошно.
Вовку уже хотел скорее отвязаться от Ромки, он дождался, когда они дошли до перекрестка, где пути их расходились, и сказал, что пойдет домой. Он шел быстро, опустив голову и никого не замечая вокруг. Кто-то с ним поздоровался, он не ответил.
И сейчас в машине, Вовка испытывал то же самое, что и в тот вечер: злость и раздражение на Ромку и на брата. В большей степени на брата. Ромка только болтовней и ограничился, а Степка служил уже пятый месяц. Он не бросил слов на ветер, как все остальные.