(Краткое содержание статьи: Большевизм (русский коммунизм) и марксизм (еврокоммунизм). Истоки их возникновения и причины различий. К 150 - летию выхода в свет "Манифеста коммунистической партии" и Европейской революции 1848 - 1849 года)
В феврале 1998 года, исполнилось 150 лет с момента двух известных событий в мировой истории: выхода в свет написанного Марксом и Энгельсом "Манифеста коммунистической партии" и Февральской 1848 года революции во Франции, ставшей началом Европейской революции 1848-1849 годов.
Эти революции, охватившие практически все европейские страны, за исключением Англии и России, потерпели сокрушительный крах хотя казалось бы, что все объективные условия, столь любимые марксистами, были тут налицо: и многочисленный пролетариат (в Англии - 50% взрослого населения, во Франции - 20%, чуть меньше в Германии), и давние традиции его самоорганизации (во Франции и Англии первые профессиональные союзы с 80-х годов XVIII века.), средняя грамотность населения от 60 до 70%. Для сравнения: в 1917 году в России доля пролетариата в населении 10%, грамотность населения 35-40%. Первые рабочие организации появляются только во второй половине 70 - х годов XIX века.
И этот крах европейской революционности в 1848 - 1849 годах оказался совсем не случаен. За ним последовал крах парижской Коммуны 1871 года, и затем, самое главное - крах Второй Европейской революции 1918-1923 годов.
Каковы же причины подобных различий в результатах революционных событий в России и Европе?
На Западе, задолго до капитализма, классовая борьба велась в рамках правового государства и практически всегда имела своей целью не свержение существующего общественного строя, а сохранение или в лучшем случае расширение экономических прав. Но там, где классовая борьба ведется на правовой почве, всегда есть широкий простор для всевозможных компромиссов между угнетенными и угнетателями. И в результате, всякая задача уничтожения эксплуатации человека человеком разменивается на правовое регулирование процесса эксплуатации.
Наглядные примеры - "Жакерия" во Франции, Крестьянская война в Германии, восстание Уота Тайлера в Англии, Гуситское движение в Чехии начинаются как стихийный крестьянский отпор эксплуатации со стороны феодалов, если эта эксплуатация начинала превышать прежнийуровень установленный правовыми нормами (новые поборы, повинности, отмена или ограничение прежних вольностей).
В результате, если среди восставших европейских крестьян и появлялось радикальное меньшинство, то оно было настолько незначительным, что умеренные настроения всегда брали верх, особенно когда напуганные феодалы изъявляли готовность к некоторым уступкам. После чего завязывались переговоры, в ходе которых феодалы небольшими уступками изолировали радикальное меньшинство, которое затем или уничтожалось при молчаливом согласии умеренного большинства восставших, а зачастую и с его помощью (гуситское движение).
Помимо традиций правового государства, значительную роль в умеренности западного крестьянства играл тот факт, что правящие классы европейских стран в VIII-IX вв. сделали все, чтобы отучить его от привычки иметь или владеть оружием. В результате, уже в Х веке в европейских исторических источниках простой народ рассматривается как совершенно невоинственная, и не умеющая владеть оружием масса.
Русский крестьянин, в отличие от своего европейского собрата, никаких прав не имел и жил не в правовом государстве. Вообще идея правового государства и законности была совершенно чужда русскому мировоззрению с его прочными языческими традициями.
Еще в XI веке, известный древнерусский мыслитель и одновременно глава тогдашней Русской православной церкви митрополит Илларион, находясь под влиянием традиционных русских языческих представлений, в своей книге "Слово о законе и благодати" отрицал необходимость правовых отношений в человеческом обществе, считая наличие правовых норм в обществе свидетельством его внутреннего порабощения и неравенства между людьми. По его мнению дальнейшее развитие человечества должно привести к замене права свободой.
Если русский крестьянин не имел никаких прав, то он, в отличие от европейского, имел кое-что другое. Он имел организацию в виде крестьянской общины и, вследствие непрерывных войн, которые вела Россия, отстаивая свое существование, умел обращаться с оружием и имел представление о военной организации и дисциплине. Бесправие крестьянина в сочетании с военной психологией было исключительно с национальной особенностью России.
Не только черты русского крестьянина отражались в русском солдате, но и военная служба налагала печать на крестьянскую психологию. Когда его терпение истощалось и он поднимался на борьбу, то он вел ее с таким же ожесточением и самоотверженностью как русский солдат вел войну с внешним противником.
И, в результате русские крестьянские армии не посылали к феодалам парламентеров с предложением переговоров и списком требований. Все вожди крестьянских армий в России всегда призывали своих сторонников к поголовному физическому уничтожению феодалов вместе с их семьями и разделу принадлежащего им имущества-
На Западе между повстанцами и их противниками имелись широкие нейтральные массы населения, так как они вели борьбу внутри государства, а не против него. В России повстанцы сознательно вели войну против существующего государства, рассматривая свое движение как другое государство, а свою борьбу - как борьбу двух враждебных государств. Поляризация противоборствующих классовых сил в России, поэтому всегда была неизмеримо глубже, чем на Западе.
Эти традиции русского крестьянства, позднее в XIX в., четко воплотились в психологии русских революционеров, для которых было характерно признание бескомпромиссности характера политической борьбы, причем с каждой стороны. Так, один из участников восстания декабристов В.С. Толстой, вернувшись с каторги, отмечал следующее: "Лично я сам - чья жизнь была надломлена за участие в тайных обществах - я, по совести, считаю императора Николая I, совершенно правым, так как в политической борьбе за власть невозможно щадить побежденного противника".
Декабристы не ждали пощады от царя, но и сами ее давать не собирались. "Теперь уже дело идет не о том, чтобы критиковать английскую конституцию. Пестель прямо ставит перед членами общества вопрос: "В случае успеха, что делать с царской семьей?" Некоторые предлагали изгнание, тюрьму, ссылку. "Надо ее уничтожить!" - сказал Пестель, выслушав это. "Как - вскричали все - это ужасно!" "Я это отлично знаю" - отвечал Пестель. Друзья Пестеля заколебались, и поставили вопрос на голосование. В результате большинство оказалось на стороне Пестеля.
Русские революционеры 60-х годов XIX века продолжали традицию русского революционного максимализма. Так, в мае 1862 , группа революционной молодежи, примыкавшая к "Земле и воле" Чернышевского, выпустила программную прокламацию под заголовком "Молодая Россия", в которой, в частности, отмечалось: "О Романовых - с ними расчет другой. Своей кровью они заплатят за бедствия народа, за долгий деспотизм, за непонимание современных потребностей. Как очистительная жертва сложит голову весь дом Романовых. Мы изучали историю Запада, и это изучение не прошло для нас даром: мы будем последовательнее не только жалких революционеров 1848 года, но и великих террористов 1792 года. Мы не испугаемся, если увидим, что для ниспровержения современного порядка придется пролить кровь, как якобинцам в 90-х годах".
Русские революционеры считали невозможным переговоры и соглашения для борющихся сторон. Они, не боялись поднять руку на идола западной демократии "всеобщее избирательное право", и не боялись столь ненавистного для либералов России и Запада слова "диктатура".
В той же "Молодой России", об этом писалось так: "Мы твердо убеждены, что революционная партия, которая встанет во главе правительства, должна сохранить теперешнюю централизацию, чтобы при ее помощи ввести другие основания экономического и общественного быта в скорейшем времени. Она должна захватить власть в свои руки, не останавливаясь ни перед чем. Выборы в Национальное собрание должны проходить под влиянием правительства, которое должно позаботиться, чтобы в его состав не вошли сторонники прежнего порядка, если только они останутся живы". Особенно показателен тот факт, что текст этой прокламации был сочинен и написан ее авторами во время их нахождения под арестом в полицейском участке.
Немаловажным фактором при формировании психологии народа, являются и сильные стороны психологии здоровой части российской правящей элиты, особенно понимание ею своей роли и места в государстве. В начале XVIII в. в Европе двумя крупнейшими континентальными государствами были Франция и Россия. Правивший в то время во Франции король Людовик XIV, символом своего правления делал фразу "Государство - это я". Правивший в это время в России Петр I, в 1709 году, перед началом Полтавской битвы, сказал своему войску следующее: "Воины! Вот пришел час, который решит судьбу Отечества! И не должны вы думать, что сражаетесь за Петра, вы сражаетесь за государство ему врученное. А о Петре ведайте, что ему жизнь не дорога, только бы жила Россия". В других своих высказываниях Петр I так определил свои обязанности как главы государства: "За мое Отечество и за народ, жизни своей не жалел и не жалею", "Моя обязанность и долг охранять народ и казнить злодеев, которые посягают на его благосостояние".
В политической истории и психологии того или иного народа большую роль играет его идейно-философская традиция. В развитии русской материалистической философии с особенной силой выявилась такая характерная особенность, как неуклонное стремление сочетать теорию и практику, отражать реальную жизнь.
Русской материалистической философии были одинаково чужды как односторонность и поверхностность эмпиризма, так, и отвлеченность и абстрактность рационализма. Эта особенность русской философии имеет свои корни в глубинах древней истории русского народа, в стихийной диалектике древнерусского язычества, которая была тесно связана с повседневной жизнью человека в природе и обществе. И, хотя не все выдающиеся русские философы-материалисты были революционерами в политике (Ломоносов, Десницкий, Лобачевский, Менделеев и ряд других), но они были революционерами в науке, развивая творческие силы русского народа.
Поэтому русская материалистическая философия уже к середине XIX в. обладала солидными революционными традициями, которые в значительной степени определяли духовную роль русского общества. Материализм стал идеологией русской демократической культуры, тогда как идеализм в России всегда был инструментом реакционеров и либералов. И в то же самое время демократическая культура Европы была проникнута идеализмом и религиозностью, отвернувшись даже от весьма скромных революционных традиций Европейского Просвещения XVIII века.
Именно в силу национальных русских традиций русская философия, с момента своего возникновения, не ограничивалась изложением своих принципов, а стремилась применять их к делу преобразования природы и общества.
Таким образом, взгляды классиков русской философии были намного более прогрессивными и революционными, чем аналогичные взгляды и теории на Западе до начала научного творчества Маркса и Энгельса.
Поэтому основное значение деятельности Белинского, Чернышевского, Добролюбова, Писарева, Ткачева, Салтыкова-Щедрина, предшествовавших Ленину в разработке основ коммунистической теории в России, заключалось в том, что, используя в качестве идейно-теоретического наследия предшествовавшую им русскую материалистическую философию, они сделали ее орудием коренного революционного преобразования действительности. Их мировоззрение было проникнуто чувством здорового патриотизма, верой в высокое историческое призвание России и русского народа.
По этому поводу известный русский историк-политолог Бердяев отмечал следующее: "Среди будущих большевиков революционная воля преобладала над интеллектуальными, книжными, кабинетными теориями. Произошло незаметное соединение марксизма с традициями русской революционности, с Чернышевским и Ткачевым. Большевики оказались в гораздо, более русской традиции, чем меньшевики".
И, действительно, классический марксизм, буквально через год после смерти последнего из его основателей - Энгельса, выродился в Западной Европе в ревизионизм сначала Бернштейна, позже - Каутского, которых, кстати, Маркс и Энгельс называли своими лучшими учениками. А в России - в меньшевизм Плеханова и его сподвижников из группы "Освобождение труда", о которых Энгельс в 1885 году писал следующее: "Я горжусь, что среди русской молодежи существует партия, которая искренне и без оговорок приняла великие теории Маркса и решительно порвала со всеми анархистскими и несколько славянофильскими традициями своих предшественников". (К. Маркс, Ф. Энгельс Сочинения - т. 36 - с. 260.) В переводе с политического языка, на обычный, эта фраза Энгельса означала: "порвала со всеми революционными и национальными традициями Россиии".
Из этого высказывания вытекает еще одна причина краха классического марксизма в Европе и России - это неискоренимая до конца их жизни русофобия Маркса и Энгельса, которая доводила их зачастую до ревизии своих же собственных прежних утверждений. Например, в 1848 году в "Манифесте коммунистической партии" они утверждали, что "пролетарии не имеют отечества", а спустя 6 лет, в 1854 году, в разгар войны между Англией и Францией, с одной стороны, и России - с другой, Маркс и Энгельс в статье "Ближайшие перспективы Англии и Франции", с удовлетворением отмечали, что в этой войне: "Как английский, так и французский пролетариат преисполнен благородными национальными чувствами. Победы соотечественников льстят их национальной гордости". (К. Маркс, Ф. Энгельс Соч. - т. 11 - с. 191.)
В своих статьях периода Крымской войны Маркс и Энгельс допускали в отношении русского народа порой откровенно расистские высказывания. Так Энгельс в статье "Русская армия" писал: "Но вплоть до настоящего времени, русские, к каким бы классам они ни принадлежали, все еще слишком варвары, чтобы находить удовольствие в научных занятиях или умственной работе, поэтому все выдающиеся люди в русской армии - иностранцы".
По поводу подобных русофобских высказываний Маркса и Энгельса в изданных в СССР собрании их сочинениях делается следующее кисло-сладкое примечание: "Источниками этих убеждений Энгельса являлось тенденциозное освещение военной истории России западноевропейскими военными историками, из работ которых Энгельсу, за отсутствием других источников, приходилось черпать свои факты".
В связи с этим возникает, правда, вполне логичный вопрос: почему бы Энгельсу не черпать было бы факты по военной истории России из русских источников, которые в 30-40-е годы XIX в. активно переводились русским правительством на основные европейские языки и распространялись в Европе?
Ответ на это дал Н.Я. Данилевский в своей книге "Россия и Европа". Высмеивая рассуждения о том, что на Западе плохо относятся к России потому, что плохо ее знают, он писал: "Почему Европа, которая все знает, не знает только России? Европа не знает, потому что не хочет знать или лучше сказать знает так, как хочет знать. Смешны эти ухаживания за иностранцами, с целью показать им Россию, просветить и заставить прозреть общественное мнение Европы. Для Европы это напрасный труд: она сама без нашей помощи узнает все, что захочет, если захочет узнать".
Причину этой враждебности Европы (теперь уже Запада) к России Данилевский видел в том, что "Европа видит в России не только чуждое, но и враждебное начало, которое нельзя ассимилировать, которое имеет силу жить независимой жизнью".
Говоря об уроках последовавшей за Европейской революцией Крымской войны 1853 - 1856 годов, Данилевский отмечал: "Война эта показала нам, что какие бы интересы не разделяли Европу, вся она соединяется в едином враждебном чувстве к России. В этом общем враждебном чувстве клерикалы подают руку либералам, аристократы демократам, анархисты монархистам, красные белым. Общая, поглощающая все различия партий и интересов, ненависть к России..."
То же самое произошло и во время русско-турецкой войны 1877 - 1878 годов, когда по словам данилевского: "На стороне Турции выступила не только банкирствующая, биржевая Европа, но и Европа демократическая, революционная, социалистическая".
Эти слова Данилевского полностью подтверждает личная переписка Маркса и Энгельса 1877 - 1880 годов, где Маркс и Энгельс умудрялись находить мотивы, оправдывающие турецкое господство над южными славянами, злобствовать по поводу побед русского оружия, радоваться русским поражениям, обвинять Россию в захватнической политике.
Европоцентризм Маркса и Энгельса особенно наглядно проявлялся в их чрезмерном историческом оптимизме. Если Белинский и Чернышевский считали, что социалистическая революция в России произойдет в первой половине ХХ века, а в Европе в его конце, то Маркс и Энгельс ожидали социалистическую революцию в Европе чуть ли не каждый год в течение своей жизни.
В 1847 году Белинский писал только о "социалистической России 1940 года", а в Европе и того позже, а Маркс и Энгельс в этом же 1847 году считали, что эпоха социалистических революций в Европе уже наступила. Несмотря на то, что эти ожидания год от года не сбывались, Энгельс в 1894 году, за год до смерти, предсказывал, что в 1902 году германская социал-демократия завоюет на очередных выборах большинство в рейхстаге и таким образом мирно придет к власти.
Как исторически наивны, чтобы не сказать жестче, были эти мечтания классиков еврокоммунизма, показала Первая Мировая война. Она поставила перед рабочим классом ее стран-участниц четкую альтернативу: либо мир рабочих с капиталистами своих стран и война с рабочими других стран, либо война со своими капиталистами и мир с рабочими других стран.
В ответ на этот исторический вызов, рабочие Европы и США, стремясь не ухудшить свое текущее материальное положение предпочли в 20-30-е годы ХХ в. мир со своими капиталистами, втянув тем самым человечество во Вторую мировую войну.
Непосредственным зачинщиком Второй Мировой войны выступила гитлеровская Германия, потому что в 1933 году ее рабочий класс предпочел "классовый мир" в виде так называемого "национал - социализма", а "классовый мир" внутри Германии мог быть обеспечен только с помощью грабежа других стран и народов, а, стало быть, войной за мировое господство.
По этому поводу известный русский, а затем советский историк Е.В. Тарле в книге "Европа в эпоху империализма 1871-1919 годов", отмечал: "Что касается Англии и Германии, то, при всем различии их политических систем в указанный период, решительно невозможно вообразить себе, что в вопросах войны и мира английское или германское правительство долгие годы могли бы вести политику осуждаемую большинством рабочего класса".
В России же: "Русской буржуазии не удалось подкупить рабочих именно в силу исторически присущих русскому народу качеств борца с характерным для этого типа человека чувством высокого нравственного достоинства. Тот, кто готов рисковать жизнью ради высокого идеала, не кинется, подобно собаке, на кость с барского стола. Поэтому рабочему было нужно не улучшение рабского состояния, а избавление от него. Избавление не только для себя, но и для всего народа. Именно поэтому была установлена в России диктатура пролетариата". (Ф. Нестеров, "Связь времен", М., "Молодая гвардия", 1984. - с. 186 - 187).
P.S. Тому, кто хочет получить подтверждение вышеизложенному в художественной форме, рекомендую рассказ В. Короленко "Без языка", в котором, среди прочего, очень хорошо показано, как попавший в конце XIX века в США законопослушный житомирский мужик на фоне "раскрепощенных" американских пролетариев выглядит жутким революционером.
Константин Колонтаев
Данная статья была написана в декабре 1997 года. Впервые опубликована в московской газете "Дуэль" - 1998 - Љ 13 - с. 3
Приложение
Александр Галич БАЛЛАДА О ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ
Галич "Марксист - начетчик" (Баллада о прибавочной стоимости) http://www.youtube.com/watch?v=oV2oA8tu-KQ
...Призрак бродит по Европе,
призрак коммунизма...
Я научность марксистскую пестовал,
Даже точками в строчке не брезговал.
Запятым по пятам, а не дуриком,
Изучал "Капитал" с "Анти-Дюрингом".
Не стесняясь мужским своим признаком,
Наряжался на праздники "Призраком",
И повсюду, где устно, где письменно,
Утверждал я, что всё это истинно.
От сих до сих, от сих до сих, от сих до сих,
И пусть я псих, а кто не псих? А вы не псих?
Но недавно случилась история -
Я купил радиолу "Эстония",
И в свободный часок на полчасика
Я прилёг позабавиться классикой.
Ну, гремела та самая опера,
Где Кармен свово бросила опера,
А когда откричал Эскамилио,
Вдруг своё я услышал фамилиё.
Ну, чёрт-те что, ну, чёрт-те что, ну, чёрт-те что!