25-го мая 1975 года, в 07:15 утра отставной капитан королевского флота сэр Томас Греллоу вышел из своего дома по Гринхил роуд Љ 34.
Вслед за прикосновением правой ноги к не прогретому солнцем камню панели, левая рука машинально потянула цепочку карманных часов, а правая в то же самое время, поправив шляпу, уверено обхватила трость, объявив телу о начале утренней прогулки, с годами ставшей почти инстинктом.
Казалось, закрой сэр Томас глаза, и рука, манерно управляя тростью, смогла бы в точности провести тело через "Виллидж роуд", по "Корк стрит" к "Королевской набережной" и далее до "Грейт Хорс", завершив путешествие возложением нескольких шиллингов на мутное дерево барной стойки в пабе "Роджер", вот уже более четырехсот лет приносившей доход и уважение семейству Максвеллов, хозяев старейшего заведения города.
Посмотрев на часы, семидесятитрехлетний джентльмен убедился в том, что время было выбрано правильно, и в обозримых окрестностях со вчерашнего дня ничего не изменилось. Сориентировавшись лишний раз, капитан направил поступь по извилистой, убегающей к бухте дороге.
За вторым поворотом он сдержанно подал неизменный поклон мисс Дакстон, меняющей, как правило, местоположение горшков на комичном подобии терраски в верхнем этаже. Сегодня ее медузообразный "Ситроен" смотрелся особенно вызывающе. Он как всегда был прилеплен к асфальту, дабы не съехать вниз, и казался не темно синим, а почти черным.
День обещал быть удачным. На небе не было ни одного облака, а видневшееся внизу море, освещенное ярким утренним солнцем, прилипло к берегу недвижимым золотым куском. Мысленно планируя распорядок утренней прогулки, носитель орденов и почетных званий, член лондонских клубов и попечительских советов медленно спускался по склону зеленого холма к просыпающемуся городу.
Время первой малой воды приходилось на 10:57 утра. Уже без четверти девять можно было спокойно приступать к любимому и единственному занятию - созерцанию серых потоков внутри залива "Черрилс бэй".
Прилив, как таковой, не был главным событием для мистера Греллоу. Его физическая сущность констатировалась наблюдателем лишь окончанием отлива и началом ожидания следующей малой воды. Отлив же в свою очередь приносил необходимое облегчение, очищал и успокаивал душу. Он был важен не только тем, что течение уносило мелкий мусор из бухты, а скорее потому, что оно каждый раз забирало с собой по капле от необозримого моря грусти и одиночества, которые многие десятилетия переполняли стареющее тело.
Надо сказать, что утренние Отливы, за их бодрость и необъяснимую возвышенность старик любил больше всего. Послеполуденные были немного тяжеловесны и порой, казалось, не совсем точны. Вечерние же, из-за непредсказуемости состояния видимости, слегка раздражали зыбкостью и неуверенностью. Но все эти мелочи не могли, доже на малую толику умалить значение самого факта Отлива, необходимости его наблюдения и регистрации.
С тех пор, как сэр Томас Греллоу, поселился в своем родовом имении, если можно назвать так восточную половину постройки середины семнадцатого столетия, он принялся записывать данные о каждом Отливе. У него скопилось более пятидесяти тетрадей с подробными записями о времени, погодных условиях, течениях, о местоположении судов и других объектов в бухте, влияющих на поведение воды.
Для некоторых интересных Отливов наблюдатель вычерчивал кривую и подклеивал к соответствующим записям. Это происходило дома, после небольшого отдыха, и мысленного анализа. Память пока не подводила, и иногда, окончив описание, старик уверенно подходил к полке и, пробежав средним пальцем по датам на корешках, открывал нужную страницу. Там он с чувством глубокого удовлетворения находил, что те или иные параметры прежнего Отлива в точности совпадают с только что зарегистрированным.
После этого Греллоу обычно позволял себе еще одну сигару, чашку кофе и, долго засиживался у окна, наблюдая движение вод, но теперь только тех, которые переселились на небо.
Миновав красные домики на "Кингс роут", в 07:35 Греллоу свернул на "Корк стрит" и как обычно на этом месте острее ощутил свежее дыхание моря и запах рыбацких снастей. Оставалось еще три с половиной часа, значит, было время для небольшого путешествия на другой конец залива к маяку на "Блек Хед" пойнт. Если повезет, то он еще застанет у причала Гарри, чтобы обменяться с ним парой бессмысленных фраз, а то и в шутку закажет ему небольшого угря, с миграцией которого в последние годы происходили противоестественные вещи.
Говорить с Гарри Джошуа собственно уже двадцать лет было не о чем, но видеть друг друга им было приятно, да и зачем что-то менять, если все течет своим чередом, только утверждаясь в своем постоянстве.
На "Королевской набережной", проходя мимо "Лиллиан" - старейшего парусника на побережье, Греллоу как обычно осмотрел рангоут, отметив пару небрежностей, и подумав, что этим летом Гарри лучше было бы перекрасить надстройку, дабы вернуть кораблю былую элегантность.
Солнце взбиралось все выше. Потянув за цепочку часов, Томас снял отчет 07:54, затем, прихлопнув время сверкнувшей Горгоной, бережно уложил луковицу на штатное место по правому борту жилета.
Оставался час до того времени, как он зайдет в "Грэйт Хорс" и, купив себе пинту битера, направит взор в сторону залива. Сейчас Греллоу подходил к тому месту на пирсе, где обычно швартовался "Оскар". Судна на месте не оказалось. Значит Гарри раньше обычного вышел в море. Не преминул воспользоваться ясной погодой.
Греллоу почему-то вспомнился старинный китайский болванчик, привезенный бог весть, когда из Сингапура. Должно быть эпохи Дзэн. Да еще с приподнятой левой рукой. Такое редко встречается среди фигурок такого рода. Члены они обычно хранят нераздельно с туловищем. Именно рука накануне и отвалилась от тела, приведя Греллоу в состояние недоумения.. Пыль с керамики старик удалял павлиньим пером, а тяжелые предметы вообще не перемещались им вблизи представителя звонкого времени. Очень странно.
Вслед за этим привязалось пылеобразное, еле уловимое чувство подвешенности, как если бы развязался шнурок в самое неподходящее время. Это не давало полного покоя и привносило в прекрасное утро некую чрезмерную торжественность, сравнимую с ощущениями, когда сидишь под юпитером у фотографа, и задача состоит в том, чтобы не делать резких движений. А может это потому, что сегодня он впервые вышел без плаща? "В такой день всегда ходишь как голый" - подумал Томас.
Часы на башне "Святого Лаврентия" пробили восемь привычным торжественным боем. Сухо и язвительно подыграли "Объединенные реформисты". "Церковь Христа" двадцатью секундами позже закончила перекличку. До Малой Воды оставалось два часа и пятьдесят семь минут.
В 08:15 лавируя между сомнамбулическими туристами, Грелооу вышел в начало "Куинс кий" и купил "Таймс" в сувенирном киоске, напоминавшем турнирную палатку. Газету он устроил под мышкой и направил проступь к главной достопримечательности порта огню "Блэк Хэд".
Сознание Греллоу иной раз по собственной прихоти переселялось в другие части Света. У пестрых палаток, теснившихся вокруг золотистой воды, ему вдруг представилась набережная в Стокгольме. "Да, напротив еще что-то большое и официальное. "А как с названием? Такое же? Вроде бы нет. Эти скандинавские словечки... Там еще пассажирский причал, магазин светильников у перекрестка и здание оперы... Ну, да, это она у них королевская. И подобные ларьки кучей, но потому что у них раскопали дорогу".
Один из старейших огней Англии располагался на одноименном мысе. "Блэк Хэд": Высота 67,5 м. Дальность видимости девятнадцать миль. Сектора: красный, зеленый, белый. Радиосигнал "U". Туманные: диафон и гонг по запросу для яхт и малых судов". Подобные радиограммы мозг Греллоу пересылал между полушариями незамедлительно, как только внимание старика привлекал очередной навигационный ориентир.
Основание бани было заложено еще в ХVI веке, и с тех пор маяк толком не перестраивался за исключением головной части. Никто не помнил, откуда происходит название. Может быть из-за того, что последние триста лет смотрители красили верхнюю часть черной краской из бочки, прибитой к берегу при постройке. Или же из-за казненного тут в 1714 году корсара Джеймса Эйка. Голова его была выставлена на мысу, и несколько лет устрашала джентльменов удачи. Говорят, она почернела так сильно, что видна была даже среди ночи. Потом местные шутники вставили ей фарфоровые глаза, чем привели весь горд в состояние паники. В конце концов, голова Эйка была сброшена в море. С тех самых пор маяк мирно стоял на своем месте, не вызывая более ни у кого исторических ассоциаций.
Присмотревшись сквозь слепящее Солнце к огню, Греллоу засвидетельствовал его исправную работу, и медленно направился обратно, к конечному пункту путешествия. Оставались свободными еще минут десять. Они не были заполнены в его мысленном распорядке. Когда позволяло время, отставной капитан, спускался поближе к воде, выходил на понтонный причал и осматривал остров "Тин рок" с нижнего уровня. Однако сейчас сэр Греллоу подумал, что при таком зеркальном состоянии моря и полнейшем безветрии, подходить к воде не очень уютно. Безсмысленно отбрасывать длинную тень не очень то улыбалось. Да и Светило не даст хорошо рассмотреть остров.
Освободившееся время он решил провести повыше, в городе. Свернув влево и поднявшись по "Мёрси стрит", старик подошел к ближайшей у воды церкви. Сделав несколько шагов в заросший мхами тупик, он оказался наедине с древним строением. Камень, обглоданный ветром и почерневший от пожаров, был окаймлен светлым базальтом. Вдоль стены, из холодной травы торчали, обезглавленные силуэты надгробий, потерявшие равновесие. Картина напоминала мифическое болото. Положив руку на выступ кладки, старик почувствовал, как прохлада кристаллизуется в теле. Морщинистые руки были охвачены манжетами белой сорочки, блеклый орнамент галстука вторил обветшалым изразцам в верхней части строения. "Человеку довольно лишь нескольких минут побыть в этом неуютном месте, а храм здесь может стоять вечность" - подумал Греллоу, и оторвал ледяную руку от камня.
Переулок Адмиралтейский. Пять номеров. Мясной прилавок "Объединенные Королевские поставщики", каминные решетки от "Кромвель и сыновья" и запущенные задворки плотницкой, выставленные на продажу.
Если бы он сейчас продвигался к базарной площади в Руане, то точно такой же руэль завершился бы авангардной шапо рыбных рядов "Ассоциации Нормандских Завоевателей", а на пути попались бы ящики с разноцветными тыквами вместо подвешенных вверх ногами фазанов и чучело кролика из витрины закройщика в противоположность приевшемуся решетчатому консерватизму.
В "Великой лошади" ничего не менялось столетиями. Старик уже и не помнил, когда он по-настоящему осматривал старинное помещение. Все здесь так сильно впиталось в кожу, что положение любого предмета чувствовалось спиной. Правда, капитан помнил тот день, когда Сэм передвинул влево от стойки, слившиеся со стеной, викторианские часы, чтобы приделать доску с ценами на нововведения. "Все из-за этих туристов", - подумал тогда Греллоу, вспомнив про пестрые лотки, обсыпавшие пристань, подобно прыщам на плечах сифилитика. "Скоро все так изменится, что дорогу к дому придется искать по карте, или выспрашивать у этих назойливых людишек".
Другим значительным изменением явилось появление набора рыцарских доспехов в центре зала. "Наконец пришел и его черед стать экспонатом" - сказал тогда Томас. На самом деле он одобрял новый предмет интерьера. С другими старожилами заведения они подыскали лучшее место для железной оболочки давно улетевшей души.
Много тогда было высказано предположений, сдобренных душистою пеной. О том, чьи это могут быть доспехи. О том, каково было звание воина. Разоткровенничавшись, Сэм поведал историю о том, как в двадцатых дед, разбирая заброшенный сарай, нашел рыцаря, стоящего в углу, в совершенно непристойной позе. На четырех конечностях, головою вниз, перемазанного и заваленного всяким хламом. Недоставало только оружия и одного предмета обуви. Никто, кстати, так тогда и не вспомнил, как мог называться этот предмет туалета. Дик, помниться, собирался посмотреть в энциклопедии, когда протрезвеет, но так и не удосужился разрезать страницы. "Кто знает, сколько еще веков воин простоял бы на "боевом" посту, если бы я его постепенно бы не привел в порядок. Но в наше время почти все возможно" - заключил Сэм - указывая на сверкающий меч и обновленную конечность защитника Альбиона. Бесплатное пиво было веским аргументом в пользу того, что воин - достойный предок и пусть он будет хоть Максвеллом третьим или десятым, все равно это свойский парень.
Присев на свое место, Томас Греллоу отхлебнул темного и положил на стол увесистое стило и записную книжку в кожаном переплете. Капитан принялся внимательно разглядывать бухту, освещенную непривычно ярким Солнцем. Ранее шпиль ратуши, торчавший за зданием почтовой службы, был серым и ничем не выделялся на бесцветном небе. Теперь он казался изумрудным и сверкал над городом точеными гранями. Островок "Тин рок", лежащий почти в центре залива и покрытый сдержанной зеленью, тоже преобразился. Он как будто, увеличился в размерах и завис над блестящей гладью воды. В основном же все было по-прежнему, лишь судов наблюдалось менее обычного.
Первой реакцией на странное поведение воды было решение на время прекратить наблюдения. Греллоу, вспомнил, такое иногда случается. Кажется, что вода еще стоит, но на самом деле Отлив медленно набирает силу. Разглядеть это в первые минуты не всегда удается. Старик осторожно, с подобной нерешительностью уменьшил содержимое пинты и раскрыл газету.
Зрачки прыгали между строк, хаотично выхватывая информацию, вне всякой системы. Что-то сильно мешало сосредоточиться.
На глаза стали попадаться странные вещи из тех полос, которые он всегда оставлял без внимания. Пробегая несколько раз по уже прочитанным местам, Томас никак не мог пойти далее интервью некоего Ника Мэйсона. Он с трудом пытался понять, как это можно целых два года записывать темную сторону? Луны, прояснилось позже. "И что вообще можно написать на Луне?"
"Темная сторона по-прежнему хорошо продается..." " Какая-то чушь..." - подумал он. "Ну, да решил он далее - если речь идет о некоей симфонии, то логичнее было бы сразу предупредить о столь необычном названии. Кто может сразу усвоить такое?" "Роджер Ватерс записал только часть..." "Ну, хватит, они там с ума посходили".
Упоминание Луны в контексте с водянистой фамилией прибавило тревоги. Сознание того, что что-то важное еще не произошло, медленно надувалось воздушным пузырем.
Вдруг Греллоу резко перевел взгляд на бухту. Вода застыла блестящим лимонным пудингом. Даже у кромки острова, где течение заметно ранее всего, взгляд скользил, как по зеркальной поверхности.
Рассеянность, непременная спутница путаных ситуаций, рассыпалась по плоти шевелящимися шариками. Пришлось долго отковыривать нужную страницу в блокноте и проверять все по порядку: 25 мая 1975 года, время Малой воды - 10:57. она же после полудня в 22:42. Высота - 0,98 и 1,03 м. соответственно. Было почему-то трудно перевести в уме метры в футы и перепроверить значения. Обычно на это Греллоу требовались невероятно короткие отрезки времени, располагающиеся между соседними секундами. Опыт старого мореплавателя, позволявший ему в уме пользоваться любыми справочниками и свободно чувствовать себя в различных метрических системах, неожиданно дал сбой. Томас никак не мог переползти к адмиралтейским единицам.
Наконец сознание вернулось. Да! Правильно! Все сходиться, только за исключением самого процесса. Старик, порывшись в карманах, обнаружил, что забыл взять бинокль. Он пригляделся к приливной доске у соседнего мола. Точных показаний из паба не было видно, но все же уровень был невероятно высок для этого времени суток. Цикличность Отливов сэр Томас он давно ощущал у себя род кожей. Он понимал, что если уровень совпадает с третьей ступенькой у ближайшего пандуса, то это соответствует четырем метрам. Высота ожидаемой полной воды по расчетам на утро составляла 4,09 метра или 13 футов и 5 дюймов, значит, кромка воды должна была опуститься как минимум на метра полтора. Вот этого и не произошло. Вода полностью покрывала ступеньку. Сэр Томас даже привстал со стула и застыл на несколько секунд в непривычной позе. Невольно рука потянулась к стойке. захотелось поделиться с Сэмом открытием. Но как сказать, что отлив еще не пришел? Что еще не ушел? Он никогда не произносил подобных фраз и, сейчас никак не мог сообразить, как же правильно в этом случае выразится.
"Еще одну нашего?" - Сэм услужливо кивнул в ответ.
"Да, пожалуй..."- ответил Томас, ругая себя за несдержанность. "Нет, нет и нет! Никто ничего не должен знать. Это мое! Сначала разберусь сам. А дальше будет видно".
Вторая кружка не принесла удовольствия. "Самое статичное течение в Англии - это течение пива в желудки обывателей" - родил Томас гениальный афоризм, и отмахнувшись от Сэма, вышел на набережную.
В 09:25 старик вдруг решил воочию удостовериться в правильности своих выводов, и направился к двухэтажному зданию из красного кирпича, сложенному в конце прошлого века исключительно для портовых нужд. "Должны хоть они там заметить, что Отлив задерживается на немыслимое время" - подумал он.
Рядом офисом капитана порта старый турок Фартук два года тому назад открыл закусочную на вынос. В заляпанном жиром фартуке он постоянно жарил что-то коническое, дурно пахнущее, похожее на перевернутый бакен, тот, что лежал у навигационной мастерской. "И доска у него такая же. А ведь кто-то, несомненно, спутает время полной воды с ценами на его стряпню..."
Отряхнувшись от запаха подгоревших специй, Греллоу заметил, что на портовой информационной доске мелом было выведено: 05.25.75. 04:17 - 4,20; 05:25 п.п. - 4,03. Дата, время и высоты полной воды. Вспомнив свои вчерашние вычисления, он обнаружил разницу лишь в минуту с послеполуденным приливом. Остальные цифры в точности совпадали с его собственными. "Следовательно: никакой ошибки в расчетах Отлива быть не должно! Время малой воды - 10:57. Это бесспорно! И сейчас уровень, естественно, не может держаться так долго".
Даже не глядя в сторону залива, чувствовалось, что вода стоит необычно высоко для этого времени суток. Непонятные прохладные ощущения начинали заползать под костюм. Томас решил, что только с Риксли можно обсудить щекотливый вопрос. Войдя в офис, он спросил у секретарши на месте ли ее босс. Раздражать начинало буквально все. Со слов молодой особы следовало, что капитан порта будет только к вечеру. Вчера выехал на семейное торжество к племяннице в Халл. "Вы же помните, ну, та самая... Грант в области социологии..." - дальше можно было не слушать. Здесь все знали друг друга и снаружи и отчасти изнутри.
Выйдя из здания, старик оглядел залив. Два небольших буксира, как всегда, были ошвартованы неподалеку от деревянного пирса. Команды, скорее всего там не было. Следовательно, больших судов сегодня не ожидается. Туристы продолжали оккупировать прилегающие к порту пивные и рассаживались, вытягивая ноги под теплым весенним Солнцем. Двухпалубный "Принц Альберт" застыл у пассажирского причала в ожидании путешественников. Рыбацкие баркасы, как сговорившись, вышли в море еще затемно. Бухта имела обычный скучноватый вид. Что еще можно было предпринять, Греллоу не знал. Глупое ожидание не прельщало непредсказуемостью.
"Еще одну настоящего перед Кале?" "А у нас, их 33 сорта!" Даже это не занимало внимание. В купленной газете, обнаружилась колонка с предсказаниями прилива на сегодняшний день. Все совпадало. "Я могу накупить невероятное количество альманахов и справочников, выходящих на островах, но найду то же самое. Ведь никакие "Браунсы" или Ридсы" или, тем паче, адмиралтейские издания никогда не признаются в беспомощности перед такими шутками природы! Но к черту природу, - мысленно выругался Томас, - ведь это же следствие влияния планет! Что тут вообще можно объяснить?"
Проходя мимо "Альберта" он заметил, что на мостике кто-то есть. Да, это был Род - сменный шкипер, иногда дежуривший на судне. По правде сказать, мятое шотландское лицо еще издали маякнуло в сознании старика. Нельзя было передвигаться по улицам в "Черрилс Бэй", не отдавая себе отсчета, в том, кто мог встретиться на пути.
Род перелистывал газеты, и потягивал кофе. На стандартный вопрос: "Когда в море?" тот коротко ответил: "С приливом, ты же знаешь". Затем он направил конец трубки на чашку дымящего напитка, и дернул вопросительно правой бровью. Томас дал отмашку рукой, прощаясь, извиняясь и одновременно благодаря. Все тут задавали одни и те же вопросы, отвечали такими же ответами и, ничего удивительного не было в том что, язык жестов был столь же красноречив.
"Однако, какая непростительная небрежность! "С приливом..." Он даже не заметил, что смотрел на меня с высоты, а не задирал голову, как полагалось бы ему в это время!"
Греллоу машинально продолжал поглядывать на часы. Горгона все пожирала ускользающее время.
В подавленном состоянии он присел за, попавшийся на глаза, столик кафе. Посетители растягивали вымученные улыбки в ответ на его, блуждающий взор. Отпив горячего кофе, Греллоу присмотрелся к, вышитому на салфетке, изображению Луны. Оно было стилизованно под средневековые представления о планете и напоминало вид вывернутой наизнанку рыбы. Греллоу подумал, что ранее ему и в голову не приходила мысль сопоставлять расчеты Отливов с истинным положением их виновницы. "Я бы мог так же использовать свой секстант для наблюдений и, теперь скорее отыскал бы доселе неведомую, зависимость". Оставалась еще одна возможность немедленно выяснить происходящее. "Конечно! Надо позвонить!" Греллоу просчитал в уме разницу с Отливом на Темзе, сделал пометки в блокноте, зашел в зал, вытащил из головы номер, который помнил наизусть уже много лет и, перебирая в правом кармане мелочь, отыскал в темном углу телефонный аппарат.
"Доброе Утро. Не будете ли так любезны, сообщить информацию о приливах?"
"На сегодня?"
"Да, да, конечно".
"Какой пункт вы имеете в виду, сэр?"
"Лондон бридж, если можно".
"Конечно, сэр". Далее последовало все то, что Томас уже знал как молитву. Ему не составило труда мгновенно высчитать разницу во времени. Голова теперь работала как часы.
"А не ожидается каких-нибудь аномалий..., я имею в виду время?" - вопросил он голосом утопающего.
"Я не так думаю, сэр, во всяком случае, у нас только эта информация".
Греллоу показалось, что голос этот он уже когда-то слышал, более того, он решительно знаком с ним, но копаться в замусоренной за утро памяти ему не хотелось. Капитан поблагодарил леди и вернулся за столик. Морские птицы с криками проносились над головами в тандеме с темными призраками, прыгающими по булыжникам.
Итак, в Лондоне не было замечено никаких отклонений во времени полной воды. Иначе информационная служба непременно сообщила бы об этом. "Но не могли же они не заметить, что вода попросту не убывает? Ведь если аномалия существует здесь в "Черрилс бэй", то и там, в главном порту острова, пусть и с задержкой в полчаса, но проявилось бы то же самое! Такое явление не может иметь локальный характер!"
Два неопрятных, длинноволосых индивидуума в потрепанных голубых штанах расположились невдалеке, на каменной лестнице. Они лизали по очереди мороженное. Рядом стояла их блестящая машина, исторгающая адские вопли. "Моя женщина из Токио..." Старик попытался представить предмет вожделения безумного музыканта. Кроме того, что оно может сидеть на тамошней набережной в идентичном гардеробе, с такими же липкими волосами, поглощая подобное лакомство, ничего не обрисовалось. "Глаза, конечно же, у нее раскосые. Они вываливает на улицы собственные внутренности. И что, теперь? Мириться с их модными ароматами?"
Невольно его мысли понеслись на другой конец Света. В страну, где жизнь обитает повсюду, а не селиться в разваливающихся камнях. Он вспомнил как однажды в храме "Тодзи", в Киото один монах - гид, рассуждая о процессах постижения истины, мимоходом прочел ему одно танка. Капитан и сейчас его помнил.
С мокрых деревьев,
Ветер скинет одежды,
Отлив обнажит дно,
Уйдя со сцены, актер,
Снимет чужое лицо.
Что это могло означать, Греллоу тогда мало интересовало. Строки привлекали спокойной ритмикой и простым слогом. Сейчас все было иначе. Констатация будущих фактов, выпрыгнувшая из прошлого зависла между его сознанием и физическим ощущением времени.
"А отлива все-таки нет. Что это? Неужели это знак мне? Если сегодня не разберусь во всем, завтра будет поздно. Ведь никто не поверит. Ни одна живая душа".
Левый индивидуум, из сидевших напротив, указывал в сторону некоего предмета на противоположном берегу. Худая рука изогнулась словно ветвь зонтичной сосны с японской гравюры. Запах хвойного леса резанул ноздри. Томас перевел взгляд на афишу, шевельнувшуюся на стене. Глотатель огня, иллюзионист и пророк, а так же единственный на островах дипломированный волшебник с хороводом карликов обещал собрать вечером в пятницу большую, мусорящую толпу у отеля "Дикая роза". Томас ощутил на теле давление массы людей, которым нет никакого дела до Отлива. "Родиться лишь для того, чтобы стать свидетелем процветания шарлатанов".
В боковом стекле, сворачивающего в переулок авто, он разглядел собственное лицо и одетого в белое официанта, синхронно сверкнувшего подносом над его головой. Канонизированный образ не исчез вместе с плоскостью, его отразившей, но отделившись от блестящей поверхности, он стал медленно набирать высоту и изменяться в размерах. Восстановившись в физиологических очертаниях, новоявленный херувим вознесся над заливом и поднял вверх перебинтованную руку с мерцающим белым огнем. Складки его одежды вторили спокойным линиям китайской фигурки, еще недавно так раздражавшей наблюдателя. "Одно радует, что рука теперь на месте". Старик обменялся понимающим взглядом с, выползающим из-за угла, "Ситроеном" мисс Дакстон.
От вод потянуло прохладой. В первый раз этим утром Греллоу почувствовал, что-то развязывается глубоко внутри, а осмысленность и беспомощность ситуации отходят на второй план.
За столиком напротив располагалось молодое семейство. Беспечный глава посасывал желтое пиво, супруга приканчивала какой-то десерт, а ребенок размахивал картонной книжонкой с тропическим островом на обложке. Французы явно скучали по "soupe à l'oignon". С каждым перемещением картинки на видимые очертания "Тин Рок", к натуральному острову прилипало что-либо новое. Сначала тот приобрел более яркий цвет. Затем, показалось, растительность стала гуще. Малыш словно вытряхивал надоевшее чтиво на печальную поверхность "Худой скалы". Еще взмах, и белые домики появились на песчаной косе. Ее Греллоу никогда здесь не наблюдал. Расступились серые облака, и Солнце осветило преобразившийся ландшафт. Вдруг волна воспоминаний нахлынула с невероятной силой.
"Да ведь это же наш берег! Ну, наконец! Он тут! Я всегда это знал!"
Теперь Томас видел небольшую свежеокрашенную хижину, стоящую отдельно от подобных строений на знакомом до боли, южном берегу.
Вон там, слева дорога в поселок. А вот и его рубаха развевается на ветру рядом с предметами немужского туалета. "Лодка! Да это же та самая лодка..."
Накрывшее его цунами эмоций классифицировать было невозможно. Тут была и детская радость, и глотки настоящей страсти, выдержанной как хороший портвейн. Неожиданно откупоренное счастье, и хмельная ностальгия по кратковременной, умыкнувшей куда-то Родине.
Старый капитан медленно перенес тело на спинку стула, и замер, пристально всматриваясь в остров.
Время, проведенное ими на Эльютере, не захотело насладиться его беззаботной молодостью и ее безбрежной красотой. Оно словно верховой монгол, в мгновение ока, отделило малую часть от полного объема жизни, оставив большей бесконечное бытие в пределах отрицательных полярностей.
Сказать, что это была любовь, значит не сказать ничего. Скорее редкий вирус, увозить который из мест приобретения не рекомендуется никому. Такой раунд не выигрывают, потому как "противная" сторона принадлежит неизвестной галактике. И глупо было бы исследовать причины возникновения чувства, перетасовывая в сознании цвет глаз или запахи тела, или тем более вспоминать, с какой ноги вступил в пропасть. Главное, как только отрываешься от земли, крылья в клочья разносят спину.
О материальности этого состояния, наверное, не рассуждал ни один фанатичный философ. На самом же деле в случае молодого Греллоу она была очевидна более всего. Болезнь парализовала каждую его клетку, полностью подчинив себе тело. Полностью и безвозвратно. Он сильно убавил в весе, хотя с виду оставался в средних размерах. Внешний облик его изменился. Возвращаясь вечерами в хижину, он был похож на новогоднее дерево, увешанное хлопушками и сувенирами. Его светлые волосы принялись завиваться, а кожа начала пигментировать и некоторые части его тела в порывах страсти приобретали иной раз окрас леопарда, или расцвечивались красками коралловых рыб. А на срезе его мыслительного вещества можно было бы разглядеть нескончаемые потоки любовных фантазий, играющие цветами инопланетных хамелеонов
Залезая под смуглую кожу, он жаждал переболеть за нее всеми возможными болезнями и глубоко погружался в волшебные глаза, навсегда уничтожив дороги к спасению.
Просыпаясь по утрам, они видели окружающее в перевернутом изображении, как появившиеся на свет дети. Дни напролет они ползали друг по другу словно географы, изучающие открытые ими вершины. Наэлектризовываясь до безумия, они бились током, а по вечерам, выйдя из океана на прохладный песок, долго светились, соревнуясь в яркости с похмельем тропических звезд. Она обучила его зависать в воздухе и передвигаться по песку как черепаха. Он ее - свистеть так пронзительно, что с окрестной растительности валились кокосы на головы перепуганных аборигенов.
Когда два месяца окончились, он понял, что прошла его Малая Вечность, и оставалось жить только воспоминаниями. Как с этим быть он тогда вряд ли знал. В сердце поселился тропический мотив, а ритм его существования превратился в бесконечные бега со ставками на несуществующие номера.
В следующей жизни видимая оболочка существа вернулась в присущий ей ранее облик, а грезы, желания и честолюбивые мечты вмиг были проглочены сжимающей сердце, воронкой. Временами он ощущал, что отражается одновременно и другой стороной зеркала, и его настоящее существо находиться рядом, только в пустой и безжизненной комнате.
Он был завсегдатаем в Амстердамских курильнях. Он не слышал шума восточных базаров, обычно ранящих европейское ухо. Он не чувствовал холода мерзких шотландских улиц, походивших на вентиляционные тоннели. В Китае он невозмутимо ел тараканов и сусликов. Ему не приносили удовлетворения ни испанская коррида, ни экспансивные арии итальянской оперы, ни даже бой петухов на колониальных островах. Женщины, появившиеся после нескольких лет одиночества, отнюдь не тронули его существа. Покупаемые в Старом и в Новом Свете, они были сродни тусклым огням, озарявшим заброшенные подмостки. Без сценария, без декораций, без актеров и зрителей.
Судьба, за то, что он так и не связал ее ни с кем, еще долго разбрасывала его части по континентам. Он долго и тщетно пытался обрести покой, пока не вышел в отставку и окончательно не осел на дно в родившем его когда-то городе.
С тех пор составляющие его душу части не соприкасались с другими людьми. Бесчувственность и тактичность, высокомерие и предупредительность. В Англии такие вещи легко заменяют общение.
Греллоу даже не пересекал пролив, чтобы посетить Францию или Бельгию, где спокойно мог бы купить себе женщин. На островах деликатным вещам отпускалось заботы не больше, чем прогнившим причальным сваям, обнажающим каждодневно свою отвратительную наготу. Не важно, какая цикличность натолкнула Греллоу на мысль, что Отливы необходимо не только предсказывать, но и, а может и с большей щепетильностью, регистрировать. Он занялся этим сразу же, как только закончил с делами в саду. "Кто знает, где может быть ошибка? Да и кто даст гарантии, что все факторы учтены, и никаких аномалий не ожидается". Вымышленное призвание захватило разум на долгие годы, обрядив разоренные чувства беспристрастьем осенних одежд.
Глядя на остров, Греллоу, застыл в позе египетской мумии. С жадностью пустынного животного он питал высохшее тело прохладой того далекого времени, что наследовало ему лабиринты во вселенной бесплодных путей.
"Никто так и не подсчитал, сколько времени человечество тратит на воспоминания". Он резковато оторвался от стула и побрел в направлении "Лошади". В очередной раз, оглянувшись на остров, Греллоу заметил, что тот разворачивается в его сторону. С совершенно различных мест была видна одинаковая картина. Вода казалась более тяжелой и отчасти маслянистой. Единственное, что не изменилось так это слепящий золотистый цвет. "А уровень так и не упал". Старик даже спустился к той третьей ступеньке и зачем-то опустил трость в блестящую жидкость. Круги медленно разошлись, преломившись у плиты в геометрический узор.
"Никто ничего не замечает", - подумал Греллоу. "Ну, это их дело. У меня теперь все по-другому. Все теперь гораздо лучше".
Груз ожиданий, надежд и смятений, скопившийся за долгие годы в теле, походившем на развалившуюся мясорубку, постепенно терял вес и старик почувствовал, что походка его становиться легче. Пропала отдышка, так сильно мучавшая его по утрам. Загадка Отлива отходила на второй план. Оставалось самое главное. Понять, что же все-таки произошло, но только уже с ним самим. Греллоу был на пути к разгадке, но мысли боялись коснуться запретной темы. "Должно, должно быть еще событие. Это подготовка к чему-то значительному и светлому".
Еще в детстве от одного старожила он услышал притчу. После того как люди поселились на этом берегу, море подарило им гигантского кита. Его прибило к берегу штормом. О таком количестве мяса жители небольшого селения не могли и мечтать. Казалось, счастью не было предела. Благодарили богов и устроили большой праздник. Однако кит оказался таким огромным, что на разделку лишь небольшой его части потребовалось более месяца. Потом рыбаки потратили несколько лет, очищая берег от останков исполинского животного, заключившего Солнце за решетку громадных костей. Самостоятельно они так и не избавились от напасти. В очередной раз помогло море. Невероятно сильным отливом скелет унесло далеко в залив. Тот еще долго жуткой вонью отпугивал рыбу. А один раз вернулся обратно. Хорошо, ненадолго. Скелет и по сей день в мутных водах залива. В шторм на поверхность высовываются обглоданные крабами кости. Они наводят ужас на местных рыболовов. "С тех пор тут никто не рыбачит. Все уходят далеко в море", - закончил тогда свой рассказ старый Шонн.
"Надо непременно что-либо поменять, иначе во мне поселиться такой же скелет, и я не смогу от него избавиться". Сэр Томас подумал, что сейчас он зайдет в "Лошадь", возьмет еще пива, и близкое решение, расставит все по местам.
В четвертый раз за день, пройдя мимо "Лиллиан", Греллоу отвлекся на еле уловимое пение. "Недавно я слышал этот голос. Но где? Секретарша Риксли? Леди Дакстон..? К черту! Это же Ее... Ее голос!"
Уже в течение нескольких минут капитан не смотрел в сторону залива, опасаясь, что видение исчезнет, но теперь удержаться было выше его сил. Он остановился, приосанился и медленно развернул к острову тело, как если бы принимал бой.
Она непринужденно стояла у дома, спокойно развернувши голову в его сторону. В руках у нее были большие пакеты, с которыми обычно возвращаются с рынка. Ее нога собиралась ступить на крыльцо, а легкий порыв южного ветра, играя одеждами, невзначай очертил линию талии. Голос, доносившийся от туда, оказался знакомой балладой.
Проснувшись однажды ночью, Греллоу не обнаружил ее в постели. Потом он отыскал ее на берегу. По голосу. Она напевала эту мелодию. Печальную, как улыбка слепого дождя. Это случилось за несколько дней до его отъезда.
"Да, это она. Но как быстро прошло время. Значит, я ждал не зря. Надо собираться".
Их взгляды встретились. Капитан провалился в ее глаза, а расстояние съежилось, как в хорошем морском бинокле.
Часы на башне "Святого Лаврентия" пробили одиннадцать привычным торжественным боем. Сухо и язвительно подыграли "Объединенные реформисты". "Церковь Христа" двадцатью секундами позже закончила перекличку. Море задерживалось со своим вдохом.
Именно этого момента сэр Томас Греллоу дожидался последние пятьдесят три года, два месяца, четыре дня, восемь часов и тридцать девять минут. Отставной капитан подошел к воде, прислонил трость к чему-то вертикальному, уверенно снял пиджак, а за ним остальные предметы гардероба. Горгону он аккуратно уложил в правый ботинок, а левый, задумчиво повертев, отбросил в сторону. Наконец он выпрямился и уверенно вошел в искрящую воду.
25 мая, 1975 года, в одиннадцать часов и две минуты до полудня, на Королевской набережной в Черрилс Бэй, можно было наблюдать необычную картину. Стройный семидесятитрехлетний джентльмен, со счастливым детским лицом, покрытый гусиною кожей, плыл по направлению к острову, оставляя в золотистой воде расходящийся след, подобный ордеру птичьей стаи.
События происшедшие после отплытия капитана, отличались от повседневности лишь тем, что на причале столпилась группа озабоченных людей. Они кричали и размахивали руками. Появилась бесполезная карета скорой помощи, как вырванный зуб сверкнувшая эмалью на фоне сырых строений. Старика уже не было видно. Небо затянуло потрепанными облаками, а в воду вернулся мрачноватый оттенок. И никто естественно не заметил, что именно в этот момент начался сильнейший Отлив, в миллионный раз уносящий в море, по крупице от человеческих обломков, веками сохнущих в ожидании срока на этом ветреном берегу.