Колотенко Владимир Павлович : другие произведения.

Роман "Хромосома Христа"

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Аннотация. "Хромосома Христа" - захватывающая история борьбы и завоевания мира современными открытиями в области биологии и медицины с посылом на реальную возможность достижения высот совершенства отдельным человеком и обществом в целом. Какие перспективы предлагает нам бурное развитие био- и нанотехнологий, к каким социальным и политическим потрясениям может привести генная инженерия и клонирование человека? Неожиданный и интригующий читателя ответ: совершенство возможно! Единственное спасение от нависшего сегодня над миром кризиса - совершенствование! Ни притчи и уговоры, ни призывы и лозунги, и даже ни угрозы и насилие не в состоянии изменить животную природу человека. Селекция совершенства - вот путь спасения и развития человечества! И здесь нужны гены Бога. Научно обосновав стратегию и принципы совершенствования, герои романа, преодолевая неимоверные трудности, пытаются воплотить их в жизнь, как альтернативу капитализму. Роман является своевременным и особенно актуальным сегодня, когда весь мир охвачен разразившимся финансово-экономическим кризисом. Очередная утопия? Конечно! Но и реальность! И фантастическая реальность!..
  
   ФРАГМЕНТЫ РОМАНА
  
  
   ХРОМОСОМА ХРИСТА
   или
   ЭЛИКСИР БЕССМЕРТИЯ
  
   (роман)
  
   Посвящается всем, кто всегда рядом.
  
  
   Се творю все новое
  
   Откровение 21,5.
  
   Все мерзостно, что вижу я вокруг...
  
   Вильям Шекспир
  
  
   Мы уже не животные, но, несомненно,
   еще не люди.
   Генри Миллер
  
  
   То, что содержат и предлагают эти
   страницы, есть практическая позиция, или,
   точнее, воспитание зрения. Не будем
   спорить, хорошо? Лучше встаньте рядом
   со мной и смотрите.
  
   Тейяр де Шарден
  
  
  
  
  
   КНИГА ПЕРВАЯ
  
   ПРИКОВАННЫЕ К ТЕНИ
  
  
   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
  
   РАДОСТИ МУК
  
   Глава 1
  
  
  Если бы мы могли знать тогда, если бы могли только предположить, как все обернется... Но как в любом большом деле, жертвы неизбежны. Нам тоже не удалось их избежать...
  
  
  Пуля прошла через мягкие ткани левой голени, поэтому я отжимаю педаль сцепления пяткой. Попытка шевельнуть пальцами или согнуть ногу в голеностопе вызывает жуткую боль. Зато правой я могу давить на акселератор до самого коврика.
  Они стреляют по колесам, убивать меня нельзя, это теперь ясно. Им нужна моя голова в полном сознании, только голова, поэтому они и стреляют по колесам.
  Вот и еще одна очередь. Пули, как бешеные, шипя прошивают обшивку, дыры насвистывают на ветру, как флейта, пахнет в салоне паленым, но не бензином, не машинным маслом, значит можно еще вырваться из этого пекла.
  Мне бы только пересечь черту города, а там среди узких улочек, насыпанных вдоль и поперек, я легко оставлю их с носом. Я с закрытыми глазами найду себе убежище в этом небольшом южном городе, где за годы отшельничества изучил все его уголки. Я знаю каждый выступ на этом асфальте, каждую выемку. Слева высокая каменная стена, справа пустырь... Ты - как на ладони!.. Этот крохотный остров любви и меда не очень-то гостеприимен, хотя здесь и более трехсот церквей.
  Свежая очередь оставляет косую строчку дырочек на ветровом стекле справа от меня, вплетая новые звуки в мелодию флейты. Опять промазали! "По колесам, бейте только по колесам!", мысленно наставляю я своих преследователей. Ведь так можно, чего доброго, и в голову угодить. Что тогда? Что вы будете потом делать с напрочь простреленной моей умной головой?
  В боковом зеркале я вижу черный мордастый джип с огненными выблесками автоматных очередей. Они бьют не наугад, а тщательно прицелясь, поэтому мне нечего опасаться. Но вот, оказывается, бывают и промахи...
  Я единственный, кто, судя по всему, уцелел в этой жуткой схватке за совершенство, и единственный, кто знает код кейса, где хранится вся информация о нашей Пирамиде. Вот поэтому-то за мной и такая охота: прессинг по всему полю. Я им нужен живым, это ясно... Меня радует и то, что они так и не смогли победить наш код. Еще бы! Это же не какой-то там "Код да Винчи!"
  И не смогут!
  Счастье и в том, что автобан почти пуст, я легко обхожу попутные машины, а редкие встречные, зачуяв во мне опасность, тут же уходят на обочину, уступая левую полосу, словно кланяясь: вы спешите - пожалуйста.
  Вот и мост. Лента речечки (или канала?) залита пожаром вечернего солнца. Я успеваю заметить и золотистые купола церквушки, что на том берегу, и красные огоньки телевышки, а в зеркальце заднего вида - обвисшие щеки джипа. На полной скорости я кручу рулевое колесо вправо так, что зад моей бээмвэшки залетает на тротуар. Теперь - побольше газу, а теперь налево и снова направо, без тормозов, конечно, сбавив, конечно, газ. Свет пока не нужен, фары можно не включать. А что сзади? Пустота. Еще два-три поворота, две-три арки и сквозь густой кустарник в чащобу сквера. Теперь только стоп!.. И снова боль в голени дает о себе знать. Зато как тихо! Тихо так, что слышно, как сочится из раны кровь. Пальцами правой руки я зачем-то дотягиваюсь до пулевых пробоин на ветровом стекле с причудливым ореолом радиальных трещинок, затем откидываю спинку сидения и несколько секунд лежу без движения с закрытыми глазами в полной уверенности, что ушел от погони. Потом тянусь рукой за аптечкой, чтобы перебинтовать ногу. Врач, я за медицинской помощью не обращаюсь, самостоятельно обрабатываю рану, бинтую ногу, не снимая брюк, не обращая внимания на часы, которые показывают уже 23:32. Это значит, что и сегодня на последний паром я уже опоздал. Только одному Богу известно, что будет завтра...
  Я дотягиваюсь рукой до бутылки "Nexus", медленно откупориваю ее и, приложившись к горлышку, пью не отрываясь, пока она не пустеет наполовину. Теперь финики...
  И еще два-три глотка из бутылки...
  А теперь можно и поспать... Полчаса, не больше. Чтобы прийти в себя.
  Потом я никому об этой истории не рассказываю, лишь иногда, отвечая на вопросы о шраме на левой голени, произношу:
  - А, так... ерунда... Мир хотел ухватить меня за лодыжку.
  Лене же решаюсь рассказать. Почему только ей, Лене? Так бывает: глянешь в глаза - и знаешь: это она, ей можно.
  И это не объясняется - это Она!
  Здесь, в Турее, в двух часах езды от Питера, среди корабельных сосен и с аистами за окном на цветочной поляне, особенно хочется рассказывать ей, как я жил все эти трудные годы. Вспоминаются такие подробности, от которых - мороз по коже...
  Я тогда едва не погиб.
  - Это было на Мальте,- говорю я, - была ранняя осень, жара стояла адская, как обычно, я уже выехал из предместья Валетты... Ты слушаешь меня?
  - Да-да, говори, говори, - говорит Лена, - я слушаю...
  
  
  
  Безусловным лидером среди нас, конечно, был Жора. Он никоим образом не требовал ни от кого подчинения, никому себя не навязывал, и, казалось, был чужд горделивого честолюбия молодого таланта. Но неслыханно подчинял своим обаянием. И преданностью делу, которому служил, как царю, верой и правдой.
  Когда я впервые увидел Жору... Господи, сколько же лет мы знакомы! По правде говоря, он привлек мое внимание с первой встречи. Не могу сказать, что именно в нем поразило, но он крайне возбудил мое любопытство. Я никогда прежде не встречал такой щедрости и открытости! И преданности науке. Его внешний вид и манеры, и голос... А чего стоила его улыбка! Бросалась в глаза и привычка, когда он задумывался, время от времени дергать кожей головы, коротко стриженным скальпом так, что и без того огромный лоб, точно высвобождая из западни и давая волю рвущейся мысли, удваивался в размере. И, казалось, что из него "вот-вот вылетит птичка". Затем я узнал еще многое. Жора, например, мог легко складывать язык трубочкой или без единой запинки произносил трудную скороговорку о греке, или, скажем, бесстрашно прыгнуть ласточкой в воду со страшной высоты... А как он шевелил ушами! Однажды мы, играя в баскетбол, боролись за мяч. Я было уже мяч отобрал, и он инстинктивно схватил меня за руку. Я всю неделю ходил с синяком.
  - Смотри, - сказал я, укоряя его, - твоя работа.
  Жора улыбнулся:
  - Я цепкий, - произнес он, и не думая оправдываться, - у меня просто на единицу мышечной массы больше, чем у тебя нервных окончаний. Поэтому я сильнее тебя.
  Он смотрел на меня спокойным прямым открытым взглядом так, что я невольно отвел глаза. И признал его силу.
  А еще он мог выстрелить во врага, не задумываясь. Хотя терпеть не мог брать в руки оружие. А однажды, стреляя из рогатки (мы устроили соревнование на берегу моря), он трижды попадал в гальки, одна за одной подбрасываемые мною высоко вверх. Я - ни разу! Были и такие истории, что просто оторопь берет. Разве кто-то из нас мог тогда предположить, что, став лауреатом Нобелевской премии, он явится в шведскую академию в кедах и джинсах, и всем нам придется хорошо постараться, чтобы затолкать его во фрак и наскоро напечатать ему Нобелевскую речь на целых семи листах почти прозрачной бледно-голубоватой как обезжиренное магазинное молоко финской бумаге, в которую он аккуратно, листик за листиком завернет купленную по случаю на блошином рынке Стокгольма какую-то антикварную финтифлюшку, за которой, по его словам охотился уже несколько лет. А всем собравшимся академикам будет рассказывать на блестящем английском о межклеточных взаимодействиях так, словно нет в жизни ничего более важного: "Уберите контакты - и мир рассыплется! И все ваши капитализмы, социализмы и коммунизмы рухнут как карточный домик". Контакты между клетками так и между людьми - как связь всего сущего! А несколько позже, вернувшись домой, улыбаясь, будет всех уверять, что и ездил-то он в Стокгольм не за какой-то там Нобелевской премией, а именно вот за этой самой неповторимой и потрясающей финтифлюшкой: "Вот эксклюзив совершенства!". Чем она так его потрясла - одному Богу известно. И никого уже не удивлял тот изумительный факт, что вскоре за ним увяжется какая-то принцесса то ли Швеции, то ли Борнео, от которой он сбежит на необитаемый остров, где женится на своей Нефертити, взращенной собственными руками из каких-то там клеток обрывка кожи какой-то мумии, выигранного в карты у какого-то бедуина. Невероятно? Не знаю. Это ужасало? Наверное. Во всяком случае, ходили и такие легенды. И когда он стоял под луной на вершине пирамиды Хеопса и грозил своим толстым указательным пальцем дремлющему Сфинксу, он, я уверен, думал о звездах. Он ведь и забрался туда, чтобы быть к ним поближе. Его влек трон Иисуса, и он (это стало ясно теперь) уже тогда примерял свой терновый венец. К Иисусу он присматривался давно, а когда впервые увидел Его статую в Рио-де-Жанейро, просто онемел. Он стоял у Его ног словно завороженный, каменный, а затем, пятясь, отойдя на несколько шагов и задрав голову, пытался, встав на цыпочки, заглянуть в Его глаза, каменные. Но так и не смог этого сделать. Даже стоя на цыпочках, Жора головой едва доставал Ему до щиколоток. Я видел: это его убивало. Я с трудом привел его в чувство, а он до утра следующего дня не проронил ни слова. Чем были заняты его мысли?
  В Санто-Доминго ему посчастливилось еще раз восторгаться Иисусом, история повторилась, он отказался идти в мавзолей Колумба, и даже самая красивая мулатка - беснующаяся царица карнавала, этого брызжущего весельем, просто фонтанирующего праздника плоти, не смогла в ту ночь увлечь Жору. Но наибольшее потрясение он испытал, когда прикоснулся к Плащанице. Я впервые увидел: он плакал. Да-да, у него было свое отношение к Иисусу и к Богу. Он так рассуждал:
  - То, что корова ест клевер, волк зайца, а мы и корову и зайца, а нас в свою очередь жрут мириады бесчисленных бактерий и вирусов, не мешает нашему Богу смотреть на всю эту так называемую дарвиновскую борьбу, как на утеху, мол, все это ваши местнические земные свары, буря в стакане, пена, пыль... Бог держит нас в своей малюсенькой пробирке, которую люди назвали Землей, как рассаду и хранилище ДНК. Он хранит наши гены в животном и растительном царствах точно так же, как мы храним колбасу и котлеты, с одной лишь разницей - ДНК для Него не корм и не какая-то там изысканная лакомка, а носитель жизни, а все мы - сундуки, да-да, ларцы, на дне которых спрятаны яйца жизни. Бога, считал Жора, и не нужно пытаться понять. Он недосягаем и неподвластен пониманию человеческого разума. Другое дело Иисус. Иисус - Бог Человеческий: "Се Человек!". Он ведь и пришел к нам затем, чтобы мы научились Его понимать. Он - воплощенное человеческое совершенство. Поэтому под Ним и надо чистить себя...
  Как только Жора защитил кандидатскую (ему стукнуло тридцать три!), ни минуты не раздумывая, он умчался в Москву.
  - Знаешь,- признался он мне,- я уже на целый месяц старше Иисуса.
  Его голос дрогнул, в нем были спрятаны нотки трагизма, которые вдруг вырвались на волю и оповестили мир о несбывшихся надеждах. Он словно оправдывался перед историей.
  - Надо жить и работать в Нью-Йорке, Париже, Лондоне... На худой конец, в Праге или Берлине, или даже в Москве,- добавил он,- а не ковыряться до старости здесь, в этом периферийном говне.
  Он так и не стал интеллигентом, но всегда был максималистом. Нас потрясало его отношение к научной работе. Он был беспощаден к себе и не терпел никаких компромиссов. "Все или ничего!" - это был не только один из законов физиологии, но и Жорин девиз. Да-да, он был нетерпим к человеческим слабостям, оставаясь при этом добряком и милягой, своим в доску, рубахой парнем. Он не любил поучать, но иногда позволял себе наставление:
  - Если тебе есть что сказать, то спеши это сделать. И совершенно не важно, как ты об этом скажешь - проблеешь или промычишь... Или проорешь!.. Важно ведь только то, что ты предлагаешь своим ором,- как-то произнес он и, секунду подумав, добавил,- но важно и красиво преподнести результат. Порой это бывает гораздо важнее всего того, что ты открыл.
  Это было, возможно, одно из первых Жориных откровений.
  Меня потрясало и его беспримерное бескорыстие!.. Я не знал человека щедрее и так по-царски дарившего себя людям. Его абсолютное равнодушие к деньгам потрясало. Если ты их достоин, считал он, они сами приплывут к тебе. Он, конечно, отдавал им должное, называя их пластилином жизни, из которого можно вылепить любую мечту. Но нельзя этого сделать, говорил он, не испачкав рук.
  Защищая свою кандидатскую, он не то что не мычал и не блеял, он молчал. За все, отведенное для каких-то там ничего не значащих слов время, Жора не издал ни единого звука. Он просто снял и продемонстрировал короткометражный фильм вместо своей защитной речи, двадцать минут тихого жужжания кинопроектора вместо никому не нужных рассуждений о научной и практической значимости того, что, возможно, забудется всеми после третьей или четвертой рюмки водки за банкетным столом. И привел, нет, поверг всех в восторг. Дифирамбы облепили Жору, как пчелы матку. Это был фурор. Кино. Цирк. Все расхваливали этот неординарный шаг, и за Жорой закрепилась слава и звание смельчака и оригинала, от которого он и не думал отказываться.
  Однажды он высказал какое-то неудовольствие.
  - Тебе не пристало скулить,- сказал ему тогда Юра,- ты уже состоялся...
  Жора не стал противоречить.
  - Все так считают,- сказал он,- но что значит состояться? Можно сладко есть и хорошо спать, преуспеть в делах и быть по-настоящему и богатым, и знаменитым, можно слыть сердцеедом и баловнем судьбы, но если мир не живет в твоем сердце, тебе нечем гордиться и хвастаться. Эта внутренняя, незаметная на первый взгляд перестрелка с самим собой в конце концов прихлопнет тебя, и ты потеряешь все, что делало тебя героем в глазах тех, кто пел тебе дифирамбы и на мнение которых тебе наплевать. И в собственных тоже. От себя ведь не спрячешься...
  Временами казалось, что он все обо всем знает.
  - Состояться лишь в глазах тех, кого ты и в грош не ставишь, значит убаюкать себя, не давая труда назначить себе настоящую цену.
  Вскоре, тем же летом, Жора укатил в Москву. Без гроша в кармане! Я часто заходил к нему в комнату общежития. Мы взбивали с ним гоголь-моголь и, поедая с хлебом эту вкуснейшую массу, я думал, как неприхотливо-изящно устроен Жорин быт. На кровати вместо подушки лежало скатанное, как солдатская шинель, синее драповое пальто, и нарочито-небрежная неприбранность в комнате казалась очень романтичной. Жорино синее пальто поражало меня своей многофункциональностью. Оно использовалось как подушка, как одеяло и как пальто.
  Когда вопрос отъезда Жоры в Москву был решен, я набрался смелости, подошел к нему и, взяв за заштопанный на локте рукав синей шерстяной кофты, всё-таки спросил его:
  - А как же мы, как же всё?..
  Жора хмуро посмотрел на меня и сказал:
  - Если я сейчас не уеду, я навсегда останусь Жорой вот в этой своей вечной синей кофте...
  Он бровью указал на прозрачный кулек, в котором навыворот было скатано и перетянуто каким-то шнурком его пальто, и добавил:
  - ...и вот в этом вечном синем пальто.
  Грусть расплескалась в синеве его глаз, но он хотел казаться счастливым. Меня это сразило. Я точно зачарованный смотрел на него, все еще не веря в происходящее.
  - Нет, но...
  - Да,- твердо сказал он. Время от времени нужно уметь сжигать все мосты. И спереди, и сзади. Здесь вся эта местническая шушера, все эти князи из грязи и вся эта мерзкая мразь дышать не дадут. Ты только послушай этих жалких заик...
  "Эта мерзкая мразь" было произнесено Жорой с неимоверно презрительным и даже злобным выражением. Я никогда прежде не видел его таким. Он искренне не любил, если не ненавидел "всю эту местническую шушеру". Вскоре и я убедился в правоте его слов: было за что...
  Обрусевший серб, он так и не стал, вернее, не проявлял никаких признаков и манер аристократа, хотя и носил в себе гены какого-то знаменитого княжеского рода. Такт не позволяет мне говорить о других, казавшихся нам просто дикими, чертами его личности, но в наших глазах он всегда был великим. Мы тянулись к нему как ночные мотыльки к свету. Теперь я без раздумий могу сказать, что, если бы он тогда не уехал, мир бы вымер. Как раз накануне своего отъезда он так и сказал:
  - Чтобы хоть что-нибудь изменить, нужно смело выбираться из этой ямы. Катапультироваться!.. А? Как думаешь?..
  Я лишь согласно кивнул.
  - Лыжи бы! - воскликнул Жора.
  Он, видимо, давно навострил свои лыжи, и только ждал подходящего момента, чтобы совершить свой прыжок к совершенству. Остановить его было невозможно. "Совершенство, - скажет он потом, - это иго, нет - это капкан! Чтобы вырваться из него, нужно отгрызть себе лапу!". Он бы перегрыз горло, тому, кто встал бы на его пути.
  Признаться, мы осиротели без Жоры. Поначалу мы чувствовали себя, как цыплята без квочки. Потом это чувство прошло. И пришла уверенность в собственных силах. Но Жорин дух еще долго витал среди нас. И у меня появилось чувство, что расстались мы совсем ненадолго, и судьбы наши вновь встретятся, переплетутся и побегут рядышком, рука в руке. Так и случилось. И скоро имя его миллионными тиражами газет облетело весь мир, а работы уже давно признаны бессмертными.
  - Почему ты говоришь о нем в прошлом? - спрашивает Лена
  - Я потерял его след. Я не могу назвать Жору гением, об этом объявят потом, но даже в те наши молодые годы он... Да-да...
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"