МЕЖ ДВУХ МИРОВ

  

  

  

  

  

  Глава 15.

  

   В Ленинграде я был в начале 90-х и застал там полный упадок. Обшарпанные здания, улицы, превращенные в торжища. Грязь, слякоть, обманы торгашей или просто "кидалово" на деньги. В серых тучах небо, черная вода в канале Грибоедова, где на углу Невского проспекта цыганки (шумною толпой) продавали якобы косметику - тени для век. На самом деле продавали толченый цветной мел, насыпанный в шашки на картонной подложке и обернутые в целлофан.

  

   В этом мире Санкт-Петербург, как и подобает столице Империи, встретил нас помпезными зданиями даже на окраине, куда мы въехали на омнибусе. Это была "Забалканская" улица. Сразу ощутили пульс большого города. Через все ворота в столицу въезжали подводы и паромобили, груженные огромными бочками: в магазины подвозили рыбу, икру, грибы и прочую снедь...

  

   Там, на станции, мы пересели "на извозчика". Владимир Ильич, зная, что у меня в столице нет ни одного знакомого, предложил мне пожить пока на квартире его матери М. А. Ульяновой, по Сергиевской улице, д. N 13.

  

   Сам Владимир Ильич с женой жил отдельно на съемной квартире по той же Сергиевской улице, д. N 58, занимая там 4 комнаты. Такое раздельное житие, очевидно, было продиктовано конспиративными соображениями, чтобы не подставлять под удар родственников.

  

  

  

   Мама Ульянова, Мария Александровна была в точности как на этом фото - бедная, но гордая дочь врача-хирурга. Седые волосы у корней гладко зачесаны и убраны под темный кружевной чепец. Меня угощали чаем и рыбными пирогами, которые испекла старшая сестра Ульянова-Елизарова, замужняя, приехавшая погостить к матери.

   Владимир был возбужден, всё пытался рассказать матери о последней поездке, о кружкЕ "Союз Борьбы...", которым он руководил. Однако воодушевить маму не сумел, чем и огорчился.

   А его жена Надежда и того хуже: чувствовала себя скованно в доме свекрови, да и недобрые взгляды сестры Владимира Анны сгущали психологическую атмосферу.

  

   Когда Владимир с Надеждой ушли, оставив меня со своими родственниками, Анна не стерпела и выразила недовольство к выбору Владимира себе в жены Надежду Крупскую.

   - Ну что он в ней нашёл? - возмущалась Анна, - в этой скучной пучеглазой селедке?

   - Анна, перестань, - шикнула мать, не желая, чтобы посторонние были свидетелями их семейных отношений.

  

   Но Анна не унималась: - Володе нужна другая женщина, более достойная его ума. Красивая, наконец!

   - В счастливом браке главное не красота жены, а её верность, - рискнул я высказать своё мнение.

   - Вот-вот, -- поддержала меня Мария Александровна.,- верность в горе и в радости, и во всех ...

   - Ах, какие мещанские идеалы вы, мама, проповедуете! Верность! Самопожертвование! Жены декабристов!..

   - Если невеста нашего Александра не пошла за ним на каторгу, это еще не значит...

   - Значит! Значит...- злилась Анна.

   - А что, разве у вас другой сын на каторге? - удивился я почти натурально, ведь в моем мире Александра повесили.

  

   Мария Александровна достала из кармана длинного платья носовой платок, промокнула глаза. Анна сурово посмотрела на меня. Мне стало неудобно. Зря я полез с расспросами, да еще по такой чувствительной теме.

   Но Мария Ульянова взяла себя в руки и заговорила. Видимо, ей иногда все же надо выговориться:

  

   - Если б я хоть на один миг могла представить своего сына злодеем, у меня хватило бы мужества отречься от него. Он всегда был религиозен, глубоко предан семье и часто писал мне... Каким замечательным студентом он был! Светлая голова, умница. Любимец Менделеева, который видел его великим русским химиком. Все друзья его любили... Если бы не эти... из "Народной воли"... Они втянули Сашу, они предали его. Знаете, как они наперебой предавали друг друга? Взяли троих, и те выдали 74 человека. Всю организацию...

  

   Мария Ульянова поднесла к носу скомканный платок, пережидая спазм в горле, потом продолжила:

   Я добилась царской аудиенции, вымолила помилование для сына и получила смягчение приговора, только потому, что выяснилось, что снаряд с динамитом, начиненный свинцовыми пулями, обработанными стрихнином, не взорвался... Его обезвредил сам Александр, когда работал над ним.

  

   "Понимаете, мамочка, - сказал мне Саша на свидании, - только представите, сколько людей собралось бы в тот день поглазеть на траурный торжественный царский "поезд", следующий к Петропавловскому собору на поминальную службу? Понимаете, сколько было бы жертв?"

   Он плакал и целовал крест...

  

   - Мамочка, вам пора принять лекарства, - твердо сказала Анна, увела мать, а потом занялась мной.

   Мне отвели отдельную комнату с видом из окна на широкую Сергиевскую улицу с асфальтовыми тротуарами и булыжной мостовой на проезжей части. Рядом было посольство Австро-Венгрии, располагавшееся в красивом здании с аркадами.

  

  

  

   Стемнело. Я долго стоял у окна, не зажигая огня, смотрел на улицу, видел и слышал, как проезжают экипажи - конные, паровые. Грохот телег по булыжной мостовой еще долго не давал мне уснуть, когда я укрылся суконным одеялом на узкой железной кровати.

  

  

   Продолжение следует