МЕЖ ДВУХ МИРОВ

  

  

  Глава 21.

  

   Портрет графини был написан мною в три сеанса. Да, Наталья Евграфовна была графиней из рода Безле-Юровых. Я сильно не мучил старую женщину позированием, она, как только садилась, почти сразу засыпала. После каждого сеанса я уносил домой недописанную работу, не хотелось смазать эффект законченности. Как говорил мой отец, 'Недоделанную работу дуракам не показывают'. Ну, слово 'дуракам' здесь можно убрать. Просто не показывают контур фигуры и наброс цветных пятен первого сеанса, непрописанность деталей второго сеанса. И только законченную вещь 'модель' может смотреть.

  

   Промыв скипидаром кисти, насухо вытирая их куском байки, я пригласил сударыню принять и оценить работу.

   Графиня, скрипя креслом и суставами, встала с любезной помощью Олимпии, подошла к мольберту и воззрилась на полотно. После долгого молчания, она произнесла: - 'Это кто?' - 'Вы-с', - подсказал я. - 'Я?', - удивилась графиня.

  

   Удивляться было чему: я сильно её омолодил, лет так на тридцать. Убрал морщины возле глаз, разгладил и высветлил лоб, подтянул щеки, приподнял уголки рта, убрал второй подбородок... Получилась женщина бальзаковского возраста. Впрочем, безрадостно смотрящая вдаль. Наверное, она и была такой в молодости.

  

  

  

   Дядя и Олимпия высоко оценили маю работу и пожелали непременно иметь свои портреты. Портретированние это как зараза. Распространяется контактным путем.

  

   На лице графини боролись противоречивые чувства, она даже слегка покраснела. Однако добрые чувства старушка положила на обе лопатки, поджатием тонких губ. За обедом мы с Олимпией ждали ответа Натальи Евграфовны относительно перспектив нашей помолвки. И дождались.

  

   - Если бы наша девочка была дурнушкой, - сказала графиня, - мы бы с радостью выдали её за кого угодно. Но такой брильянт чистой красоты, какова наша милочка Олимпия, мы не можем отдать кому попало. Мы подыщем ей достойную партию. Этот брильянт мы вручим человеку благородному, титулом не ниже графа.

  

   - Но, тётя!.. - с обидой воскликнула Олимпия, бросая вилку.

   - Не перебивай меня, деточка!.. Да, именно графа. Мы не можем отдать наше сокровище в руки художнику, ветренику... известное дело, каковы они и что вытворяют... пирушки и танцы под граммофон до утра. Все эти прощелыги, прожигатели жизни не могут быть надежными супругами, достойно содержащие семью.

   - Дядя! Скажите же своё твердое слово! - вскочила Олимпия из-за стола так резко, что её бокал упал, и вино выплеснулось на скатерть, словно пролилась кровь.

  

   Я тоже был в бешенстве от спокойного, но в высшей степени оскорбительного тона графини, от её презрения к людям незнатным, не титулованным, от её слов во многом несправедливых по отношению ко мне, - но сдержал себя от резких восклицаний и даже каких-то действий, типа бегства с криками: 'Сюда я больше не ездок... карету мне, карету... и носовой платок!'.

  

   Дядя Корнелий оказался подкаблучником, даром что воин. Супротив высокородной тетки не смог поставить оборонительный заслон даже ради счастья свой любимой племянницы.

   Хотя не слишком ли я самонадеян? Почему я уверен, что принесу Олимпии счастье? Возможно, они правы со всех точек зрения - бытовой, сословной и, что скрывать, финансовой.

  

  

   Продолжение следует