|
|
||
Владимир КОЛЫШКИН ОТЕЛЬ "НОСТАЛЬЖИ" (мистический детектив) ГЛАВА 8 Кабинет Понайротова тоже был небольшим, зато в полной мере выявлял лицо своего хозяина. Пустой огромный стол из массива дуба, вращающееся кресло "премьер" с высокой спинкой, кожаное кресло для посетителей и кожаная же кушетка для пациентов занимали большую часть пространства. Целая стена была отведена для стеллажа с полками открытыми и под стеклом. В открытых полках красовались призы и подарки, как от государственных структур, общественных организаций, так и от отдельных излечившихся граждан. В закрытых полках стояли книги, практически вся мудрость человеческая: начиная от Аристотеля, заканчивая анатомическим атласом Яхонтова. На противоположной стене от окна, завешанного открытыми под углом жалюзи, висели портреты Фрейда, Юнга, еще кого-то незнакомого, и господина с длинными бакенбардами, одетого в старинный полувоенного покроя сюртук, увешанный большими орденами в виде лучистых звезд, с голубою лентой через плечо. Может быть, это был славный предок доктора, уж больно у него лицо было свободолюбивым. Под портретами красовались грамоты, иные еще серпастые да молоткастые, и дипломы в рамочках и под стеклом. На другой стене висели картины, писанные масляными красками. По преимуществу это были марины. Егоров понял, что и в самом деле разговора об Айвазовском не избежать. Сам доктор Понайротов занимал крайне мало места в интерьере своего кабинета. Егоров даже не сразу его и заприметил, скромно сидящего на кушетке, точно обычный пациент, но в отличие от пациента, что-то писавшего в блокнотике, положенном на коленку. Сначала Понайротов не произвел на Егорова впечатления. В больших усах цвета старого алюминия играла неуверенная улыбка, глаза за минусовыми стеклами очков выглядели маленькими голубыми бусинками. Губчатый нос пронизывали сотни мельчайших капилляров, переполненных кровью. Нос хронического алкоголика. Или, сделал кощунственное предположение Николай Витальевич, кокаиниста со стажем. Впрочем, не его, Егорова, это дело - осуждать человека, совсем еще недавно ведшего бескомпромиссную борьбу со всякими чиновниками от медицины и не медицины, чтобы иметь то малое, что он сейчас по праву имеет: клинику, собственную практику, свою психическую теорию, учеников и заслуженную славу, выраженную, кроме всего прочего, в долларовом эквиваленте. После весьма скромных и осторожных приветствий, вошедшему было предложено сесть на кушетку. Сам же хозяин кабинета направился к стеллажу- в стоптанных на внутреннюю сторону ботинках: иксообразное кривоножие говорило о том, что он в детстве переболел рахитом. - Чем мне вас угостить?- спросил доктор пациента.- Коньяк? Виски? а может, вы предпочитаете водку? Я сам отдаю преферанс водочке. Простой русской водочке. Понайротов говорил с легким акцентом, возможно болгарским, судя по фамилии. - Нет, не извольте беспокоиться! Я совсем не пью,- наотрез отказался Егоров, хотя больше всего сейчас хотел выпить, и именно водки. Понайротов отворил шкафчик, который оказался мини-холодильником, извлек оттуда графинчик с кристально чистой жидкостью и хрустальную вазочку, доверху наполненную черной икрой. Все это он выставил на дубовый стол. Присел рядом, поболтал в воздухе кривоватой своей ножкой. - Дорогой мой Николай Витальевич! Позвольте вам заметить, батенька, что если наша работа начнется с вранья, то имеет ли смысл вообще за нее браться? Вы меня понимаете? - Простите, какую работу вы имеете в виду? - Совместную работу врача с пациентом. Так сказать- вирибус унитис соединенными усилиями. (лат.). Я не употребляю слово лечение. В этом слове мне слышится другое - калеченье. Нет, батенька, именно работа! Так в наибольшей степени отражается существо дела. Это, если хотите, мое profession de foi изложение взглядов (франц.). Понайротов с точностью профессионального алкоголика наполнил рюмки, не пролив ни капли, и строго на один уровень. Егоров единым махом вылил в себя водку, чувствуя, как ледяная жидкость, двигаясь по пищеводу, очень быстро превращается в огненную и, дойдя до желудка, полыхнула там огнем в полную силу. Стало тепло и покойно. - Закусывайте,- предложил гостеприимный хозяин, указывая на хрустальную вазочку с икрой. Благодарный клиент стрельнул глазами по сторонам в поисках ложечки или хотя бы вилки, но ничего такого не обнаружил. - Это надо делать так,- менторским тоном сказал доктор и пальцем зачерпнул черную лоснящуюся массу икринок. Потом он выпил свою водку и розовым языком слизнул закуску с пальца. - Спасибо,- ответил гость,- я после первой не закусываю. - Repetatur!- повторить! - Пожалуй...- кивнул головой возможный будущий пациент. Богумил Феофантьевич опять зачерпнул икру пальцем и с прежним аппетитом облизал его. Николай Витальевич крякнул и покраснел. - Repetatur?- заботливо спросил доктор Понайротов. - Нет!.. То есть- да... Позвольте... я, пожалуй, закушу... Егоров зачерпнул со своего краю черных влажных зерен и отправил в рот. - Недурственно,- причмокивая, сказал Николай Витальевич. - Вот теперь с удовольствием повторим. С этими словами Понайротов вновь наполнил рюмки, щедро увеличив дозу. Выпив и закусив, Егоров умело направил разговор в русло медицины, чтобы доктор, не дай Бог, не заговорил о живописи Айвазовского. Понайротов, легко попался на удочку, но, отзываясь о способностях других именитых врачей, всегда характеризовал их одним словом: "Осёл!" Видно было, что для него не существует никаких авторитетов, кроме, разумеется, мариниста Айвазовского. - А это у вас Фрейд?- спросил Николай Витальевич, указывая пальцем, измазанным в черной икре, на портрет Фрейда. - Он самый,- ответил Богумил Феофантьевич и задумался. "Осёл"- Егоров хотел было подсказать доктору его любимое определение коллег, но тот уж заговорил сам. И, что удивительно, с откровенной любовью к венскому сексуальному маньяку. - Каждое великое открытие обрастает легендами и тайнами. Всем известны байки об Архимеде, принимавшем ванну, о яблоке, упавшем на голову Ньютону, и к каким открытиям это привело. А знаете ли вы, как сделал свое открытие Зигмунд Фрейд? Егоров отрицательно помотал головой, одновременно определяя степень своего опьянения. - Легенда гласит, что идея психоанализа Фрейду пришла в голову, когда он, учась в университете, подрабатывал в прачечной своего дяди, стирая грязное белье чужих людей. Солнце, наискось хлещущее в кабинет, через открытые жалюзи, переместилось немного, и жгучий луч поразил Егорова в правый глаз. Николай Витальевич зажмурил его и отодвинулся в тень, в прохладу. Он хотел сказать доктору в том роде, что да, неисповедимы пути, ведущие к открытиям... Но Понайротов ни с того ни с сего заговорил об Айвазовском. Медицинский гений взял за руку своего будущего пациента и едва ли не насильно подвел к стене, где висели несколько художественных полотен. Явно копий, да притом прегадких. Указав на картину, где был изображен старинный корабль, борющийся с могучими волнами (огромная волна уже нависла с правого борта), Богумил Феофантьевич попросил обратить внимание, как натуралистично, написана вода, как точно подмечено и передано движение огромной массы, как... - Гениально,- сказал Егоров.- И это несмотря на копии. Как бы поразили нас подлинники!.. - Это и есть подлинники,- ответил хозяин кабинета (как, впрочем, и всего остального здесь).- Разве я похож на человека, который коллекционирует копии? - Ох, простите!- всплеснул руками Егоров.- Меня ввел в заблуждение тот факт, что вон то полотно, которое называется, кажется, "Корабль "Надежда" борется со штормом", я видел в Феодосийской картинной галерее. - "Корабль "Мария" во время шторма",- поправил Понайротов, и Егоров тут же извинился. А доктор продолжил: - Вы правы, подлинник, датированный 1892-м годом, выставлен в Феодосии, в галерее имени Айвазовского. Но следует уточнить, что там висит ОДИН ИЗ ПОДЛИННИКОВ. Потому что художник часто делал несколько вариантов одной картины. Мне принадлежит как раз самый первый вариант. В левом нижнем углу полотна присмотритесь, и вы увидите подпись мастера и дату- 1891-й год, на год раньше Феодосийского. Егоров присмотрелся: краской цвета ржавчины, точно под углом 45 градусов, стояла аккуратная подпись художника, причем не забыта ни одна буква: "Айвазовскiй" и чуть ниже- "1891". - А как вы относитесь к маринам Мельби?- сказал Егоров, чтобы замять свой промах и показать, что он тоже не лыком шит. Понайротов посмотрел на Егорова как на своего пациента. Егоров понял, что опять сморозил глупость. Ведь предупреждала же его медицинская сестра - не спорить. Впрочем, он же и не спорил, просто предложил рассмотреть альтернативу. Но, как видно, там, где царствовал Айвазовский, альтернативы не признавались. - Ну-с, голубчик,- сказал доктор, вернувшись в свое премьерское кресло, - теперь займемся вами. Присаживайтесь, присаживайтесь. Егоров легкомысленно плюхнулся в кресло для посетителей и сейчас же стал тонуть в нем как в омуте. Он даже испугался немного, но вскоре его задница достигла дна и можно было откинуться на спинку. Егоров посмотрел вверх- Понайротова видно не было. Козырек столешницы нависал над головой. Николай Витальевич вспомнил, что именно в таком ракурсе он видел стол отца, когда был маленьким. Отец Николая был архитектором, и на столе сверху была еще чертежная доска, а рядом стоял стакан с водой. В нем отец полоскал кисти, когда акварелью делал отмывки фасадов. Коле захотелось пить, и он выпил эту серо-буро-малиновую воду. Ничего была водичка, сладковатая слегка, потому что краски были медовые. Когда родители дознались, что произошло, хотели вызвать скорую, думали, что у Коленьки начнется рвота. Но всё кончилось благополучно. Его даже не пропоносило. - Эй, где вы там?..- раздался голос доктора. - Я в вашем гостеприимном кресле,- отозвался пациент. - Вы не в то кресло сели, пересядьте. Егоров с трудом выкарабкался из коварного кресла и пересел в другое. Ну вот, теперь его голова была почти на одном уровне с головой Понайротова. - Ну, ладно,- сказал доктор,- прикололись, а теперь к делу. Что вас беспокоит, батенька? С чем к нам пожаловали? - Видите ли, доктор... Э-э-э... у меня целый комплекс неврозов и как бы это выразится... э-э... фантазий что ли... - Ну-ну, интересно,- доктор Понайротов поудобнее устроился в своем кресле, приготовился слушать, но спохватился и ринулся грудью вперед, нажал какую-то кнопку.- Не возражаете, если я буду записывать наш разговор на магнитофон? Это для того, чтобы вас впредь не беспокоить. Я потом прослушиваю записи, когда размышляю над проблемами наших пациентов. Весьма, знаете ли, удобно... - Да-да, конечно, я не возражаю... Так вот... вы уже включили запись? Доктор заглянул под стол и бодро ответил: - Да, магнитофон работает. Крутится, шельма. - Отлично. Так вот. Фантазии. Понимаете, я все время воображаю себя кем-то другим: то летчиком, причем летчиком времен Первой или Второй мировых войн... - А почему не современным летчиком? Простите, что перебиваю... - Ну, вот такой бзик... - Ага, понимаю,- сказал доктор Понайротов и что-то записал себе в книжечку.- А сами-то вы кем работаете? На самом деле... - На самом деле я бухгалтер. Эти проклятые финансовые отчеты подорвали мое психическое здоровье. Работа сидячая, если быть честным, не романтическая.... Вот и фантазируешь... - Так-так... Продолжайте, голубчик. - Ну, вот... или воображаю, что я шпион... ха-ха-ха... Это еще что!.. Представьте себе, приехав в ваш город, я почему-то вообразил себя работником уголовного розыска, сыщиком, да не простым, а еще и с парапсихологическими способностями. Вообразил себе все это с такими, знаете ли, подробностями, как то: звание, краткую историю карьеры, взаимоотношения с сослуживцами. Черте что нафантазировал! Будто я конспиративно встречался с работником ФСБ и от него получил задание - разоблачить банду преступников, похищающих людей. И вот я как бы веду расследование... - Любопытно,- отозвался доктор, скрипнув креслом. "Еще бы тебе было не любопытно",- подумал Егоров, а вслух продолжил: - Видите ли, в гостинице, где я остановился, рассказывают, что пропали два человека. А теперь и третий. Но с этой, она девушка, пока не все ясно. Понайротов сцепил на животе руки, а Николай Витальевич продолжал: - Первые два деятели искусства - один художник, другой писатель. Их фамилии - Пикур и Толмачев. Но и это еще не всё. Некоторые линии ведут в ваш санаторий, потому что Пикур и Толмачев проходили курс лечения в вашей клинике. Не припоминаете, уважаемый доктор, таких пациентов? У Понайротова на лбу выделилась и запульсировала вена. Доктор качнулся в кресле, спросил: - Как вы говорите их фамилии? Толмачев и Пикуль? - Пикур,- поправил Егоров. - Нет, так навскидку не припомню ... надо сделать запрос в регистратуру. У меня этих деятелей искусств, знаете, сколько проходят за год?! Вы себе представить не можете, каков сейчас рост психических заболеваний среди интеллектуальной элиты и деятелей шоу-бизнеса, просто кошмар! Цифры буквально шокируют.
|