|
|
|
||
Возможно, описываемые события происходили на Марсе миллионы лет назад. Сейчас мы видим, что Марс мертв, но когда-то там кипела жизнь. И, вероятно, какая-то часть марсиан переселилась на Землю и стала её осваивать. И мы - далекие их потомки. При этом своих героев автор не стал рядить в некие инопланетные формы, это просто люди. Такие как мы. Это роман с элементами сатиры, иногда абсурда нашей жизни и гротеска. Вкратце, роман "Рог изобилия" описывает мир победившей Мировой Революции. |
Часть первая. БОЛЬШИЕ НАДЕЖДЫ Глава 1 Упругий толчок. Рывки вниз, вверх, в стороны. С металлическим лязгом сомкнулась пасть стыковочного узла. Челнок последний раз содрогнулся всем телом и замер. Телескопические причальные штанги, поблескивая в лучах прожекторов графитовой смазкой, подтянулись к круглым бокам корабля, присосались, сдавили, расчалили его намертво. "Наконец-то, Слава Отцу, прибыли", - прошептал Послик. Его посиневшие губы с жадностью ловили последние крохи кислорода. Вентиль запасного баллона не поддавался. Вдобавок влагопоглотители сдохли в первый же час полета, и Послик всю дорогу плавал в своем скафандре, как золотая рыбка в помойном ведре. Свет померк. Перед глазами извивались какие-то водоросли. "Сейчас сдохну", - мелькнула мысль, и навалился на него дикий приступ клаустрофобии. Все повторилось в точности, как в детстве, когда он застрял под землей в отводной трубе, в которую он сдуру залез, исследуя заброшенное бомбоубежище. Его тогда вытащили, до крови изодрав плечо, сгоряча дали по шее, так что он два дня потом не мог повернуть ею. С тех пор страх задохнуться в тесном объем преследовал его во сне и наяву. Ватной рукой он царапнул кнопку на груди и подал сигнал: "кислородное голодание". И тут же внутри гермошлема зажглась перед глазами зеленоватая надпись: "терпи". Очнулся Послик уже на верхнем горизонте причала. Его держали под руки двое грузчиков-такелажников в синих блузах. Шлем с головы был снят и валялся на полу в черной луже пролитой жидкости, ужасно вонючей. Один из рабочих шлепнул его по щеке и что-то сказал, беззвучно, по-рыбьи, шевеля губами. Рядом работал компрессор, нагнетая воздух на причал, из-за адского свиста ничего не было слышно. Судя по артикуляции губ рабочего, он справлялся о самочувствии чьей-то матери. Очевидно, его, Послика, матери. Внимательные здесь люди живут и работают, с умилением воскресшего подумал Послик. - ...обалдуй, почему запасной баллон не использовал? - внезапно вслух произнес такелажник (компрессор вдруг выключился). - Я про... - жадно дыша и разыскивая свои очки, сказал Послик, - ...бовал, но он не поддавался. Вот, пожалуйста, поглядите... - Дак ты же вентиль не в ту сторону крутишь, чудило! - Я крутил его по правилу винта: против часовой стрелки - открывать, по часовой - закрывать. - Вы, простите, кто будете? - вежливо поинтересовались такелажники у новоприбывшего. - Я - инженер... вакуум-сварки, - с достоинством ответил он, плохо различая чумазые физиономии. - Стекляшки ваши? - второй такелажник протянул ему очки. - Благодарю, - ответил он и водрузил на нос круглые очки, неловко заправляя гибкие дужки за уши. - Так вот, друг инженер, - сказали ему, - может, в теории оно так и есть, а в жизни все по-другому... Вам туда. - И его повернули в сторону бытовых помещений. "Пропал к черту авторитет, - ударился в уныние Послик. - Инженер хренов, задохлик в очках... Теперь засмеют и всерьез принимать не станут, а ведь мне с ними работать. Вот беда, не повезло..." - Извините, - раздался за спиной новоприбывшего инженера низкий, с приятной хрипотцой голос, - это не вы, случайно, поклажу свою оставили в каюте? Оглянувшись, инженер увидел мужчину лет пятидесяти с хорошей выправкой. Волевое лицо, чуть выцветшие волосы. Зеленые глаза смотрели в упор, но дружелюбно. Мужчина держал в одной руке оранжевый с белыми лямками рюкзак, в другой - черный элегантный саквояж с синей эмблемой "Главкосмоса". Послик узнал свой рюкзак, хлопнул себя ладонью по лбу с несколько излишней аффектацией, извинился и поблагодарил мужчину за то внимание и заботу, которую оказал незнакомый человек ему, тоже человеку незнакомому... Тут он запнулся и умолк смущенно. Мужчина протянул руку и представился: - Брукс Бронек. Комиссар пятой ступени из Комиссариата Народной Защиты. - Кавел Послик, инженер по вакуум-сварке, - ответил Послик и пожал сухую и твердую, как доска, ладонь комиссара. - Вы тоже на этом челноке прибыли? - задал глупый вопрос инженер от своего излишнего смущения (молчать, вроде бы, неудобно, а говорить с незнакомым не о чем). Полицейский кивнул головой, и они направились вдоль причала. Впрочем, таким ли уж глупым был вопрос Послика. Кто его знает, откуда этот человек здесь взялся. Может, он местный, каюты осматривал по долгу службы. Перед стартом ведь никто не знакомится, сидят в скафандрах с зеркальными стеклами на шлеме, за которыми маму родную не узнаешь. И только когда прибудешь на место, вот тогда можно и познакомится. Если, конечно, попадется хороший человек... - Черт знает, какой бардак здесь, - с досадой высказался Послик, в очередной раз поскальзываясь в пролитой луже какой-то смазочной жидкости. - И уж будьте уверены, он не ограничивается только портом. Интуиция мне подсказывает: то же самое можно будет наблюдать на всем Сателлите. Скажите, друг комиссар, отчего это мы так любим беспорядок? Комиссар вынужден был промолчать, потому что сейчас все его внимание направлялось на то, чтобы не сломать себе ноги. Кругом валялись груды баллонов с сжиженным газом, трубы какие-то - ржавые и новые в промасленной обертке; бухты с проволокой, ветошь разная, обтирочные концы, бумага и прочий мусор. Накрененные штабеля ящиков - того гляди упадут - соседствовали с ящиками раскрытыми, выпотрошенными. Упаковочная стружка кучерявилась и мялась под ногами. А то приходилось идти сквозь лабиринт контейнеров, перехваченных металлической лентой. Эти же ленты, свесившись с раскрытых контейнеров, покачивались, как змеи, норовили ухватить проходящего за штанину острыми зазубренными концами. - Да, вы правы, - ответил наконец Брукс. - У нас порой еще встречается разгильдяйство... - Всему виной наша всегдашняя непоследовательность, - обрадовался поддержке Послик. - Я всегда говорил, нужно четко соблюдать правила, и везде будет образцовый порядок. А если кто-то полагает, что вентиль может открываться как бог на душу положит, то, извините меня, это нас в конце концов далеко заведет... Отмахав в стиле "па-де-де" по территории порта примерно полмили, они ступили под гулкие своды плохо освещенного туннеля, ведущего, если верить проржавевшему указателю на стене, в жилую зону. Предательский стальной пол уступил место дорожке, устланной шипованным пластиком грязного цвета, что позволяло наконец-то расслабить мышцы ног, сведенные судорогой внимания, и зашагать спокойной, уверенной походкой. Вогнутые стены туннеля были облицованы декоративной плиткой, от которой рябило в глазах. Под потолком горели ряды газосветных трубок. Некоторые из них нервно мигали, так, что иногда пропадали целые секции коридора, словно ныряли в небытие. Но это все-таки был настоящий электрический свет. Вот что радовало. А тут уж и наглядная агитация пошла. Сразу повеяло чем-то родным. Кругом висели транспаранты и лозунги, как-то: "Нынешний кол времени объявлен колом качества", "Колу качества - рабочую гарантию!" и т.д. Огромный стенд, сделанный из фанеры возвещал: "Рабочий коллектив Сателлита встал на трудовую вахту". На центральном поле стенда были нарисованы стилизованные фигуры рабочего и работницы. Она шла в оранжереи на процеживание хлореллы, он с механическим молотом на плече - в кузницу. Ковать народное счастье. Внизу стенда изображен был календарь в виде двух пустых квадратиков. Под ними было написано: "До конца вахты осталось: - - дней". Цифры отсутствовали, может быть, они здесь потеряли счет дням? Вряд ли, по-видимому, просто руки не доходят следить за всем этим формализмом. Главное не формализм, а работа! - Ну, кажется, нас можно поздравить с благополучным прибытием на Великую стройку всех времен и народов! - искрясь энтузиазмом, высказался Послик. - Новое назначение? Или так... в командировку? - поинтересовался Бронек, когда уже можно было без опаски разговаривать. - В командировку... - несколько смущенно ответил Послик, которому больше бы хотелось предстать героем Стройки, а не каким-то случайный заезжим. - На испытание... Будем испытывать новый сварочный аппарат. Надо апробировать в полевых условиях... - О, да вы изобретатель, - похвалил комиссар. - Ну не то чтобы уж такой завзятый изобретатель... - зарделся Послик, - Инженер... Положение обязывает... - Скромность украшает... И все же, судя по тому, что на испытания послали именно вас, вы и есть автор проекта, не так ли? - настаивал комиссар, и было странно и непонятно, зачем он на это напирает. - Ну, в какой-то степени... (Послика вдруг охватило постыдное желание громко выкрикнуть правду: "Да, это я - автор изобретения! Но он свернул шею дремучему инстинкту собственника.) Вы же знаете, наша общественная этика не одобряет выпячивания личности. Автором считается коллектив. Даже в среде писателей. Уж на что, кажется, индивидуалисты по натуре и те не указывают своего имени. Подписываются - коллектив авторов. Или просто безымянную выпускают книгу. Так говорили Великие Древние - имя опустим. И это правильно, - не совсем уверенно произнес Послик и, чтобы убедить самого себя, продолжил: - Творчество должно быть бескорыстным, а, стало быть, анонимным. Ведь так? Так? - Ну, разумеется, - ответил комиссар. Но у Послика сложилось впечатление, что для Бронека это далеко не разумеется. Вообще комиссар производил впечатление человека неординарного. Несмотря на мимолетность знакомства, было заметно, как его личность выпирала, словно непокорная пружина на диване, которую приходилось насильно веревками притягивать вровень с остальными. Чтобы чьей-то заднице было удобно сидеть. Чья эта задница, можно было только с ужасом догадываться. Впрочем, не с ужасом, а просто со страхом. Времена ужаса Любимого Сына миновали. Нынче времена либеральные. Кажется... - А вы, простите, по делам или... - А у меня как раз новое назначение. Старый комиссар Рунакир уходит в отставку, на пенсию. Я займу его место... - И много у вас под началом будет человек? Если это не гостайна? - Да какая там тайна, - добродушно ответил Бронек. - Взвод вневедомственной охраны, взвод Народной защиты, криминальная служба, ну и, конечно, резерв какой-никакой... - Ого! Да вы большая шишка, оказывается, - почтительно отозвался Послик. Затем простодушно удивился: - Я не пойму, к чему такая уйма защитников? - Чтобы защищать народ, - ответил комиссар не менее простодушно. Помните слова нашего Отца: "Народ нуждается в защите". Это не просто мудрые слова, но руководство к действию. Одних только рабочих на Стройке числится до двух с половиной тысяч. - Скажите, пожалуйста! - удивился Послик. - И столько же инженерно-технического персонала... - Уму не постижимо!.. - А еще прибавьте менеджмент - низший и высший. - Ой-ёй-ёй! - воскликнул Послик, согласно указателю сворачивая в левое ответвление коридора. - А, кроме того, сервисная обслуга... Итого, - заключил комиссар, - 7 тысяч человек с хвостиком. Численность небольшого города. Тут нужен глаз да глаз. - Да, сателлит "Авангард" фактически как раз и есть город на орбите! Дальнейший путь преграждал легкий шлагбаум из желтой пластмассы. Возле него мучился от безделья охранник из таможенной службы. Увидев новоприбывших, он встрепенулся, взял под козырек и с почтительно-приветливым выражением на лице указал на дверь с надписью "таможня". Послик с комиссаром шагнули через высокий порог и оказались в длинном, разделенном на комнаты помещении. С низкого потолка вяло свисали жестяные лопасти неработающего вентилятора. Было душно. Пахло сургучом, разогретым дерматином, сапогами и еще почему-то креозотом. У двери стоял стол - пустой, обшарпанный, с биркой. "Стол досмотра" - висела на стене табличка. - Добрый день, - поздоровался Послик, добровольно опустив свой рюкзак на смотровой стол. - Мы, кажется, не вовремя? - улыбнулся Бронек двум таможенникам, сияющие рожи которых маячили над расстегнутыми кителями. Они сидели на табуретках возле старинного вида бюро, втиснутого между двумя громадными сейфами. На откидной крышке бюро была расстелена измятая, в масляных пятнах газета, на ней - нарезанные дольками колбаса и хлеб. Еще там стоял чайник и стаканы с чаем. - С благополучным... ум-ум... на сателлит! - приветствовал один из таможенных работников, отрываясь от трапезы и еще не прожевав как следует. - Такая наша служба: днем и ночью на посту... - ...И начеку, - вставил второй служащий, прихлебывая из стакана. Первый чиновник застегнул китель на пузе, взял под козырек, щелкнул каблуками. - Да-с, так сказать, на стреме моральных устоев, - весело сказал он и, азартно потирая руки, приблизился к столу досмотра. - Тэк-с, сейчас посмотрим, что вы нам тут привезли... Креозотом пахли, оказывается, его сапоги и скрипящие ремни. Почти не взглянув на бумаги Послика, он прямо-таки нырнул в его рюкзак. Инженер, со своей болезненной страстью к порядку и аккуратности, помогал чиновнику выкладывать свои нехитрые пожитки единственно с той целью, чтобы они не были измяты чужими грубыми руками. - Оп-ля! А это что у нас такое? - выныривая из сумки с голубой коробочкой в руке, воскликнул таможенник. - Зубной порошок, - с готовностью ответил Послик. Проводивший досмотр чиновник весело оглянулся на своего коллегу, потом заговорчески подмигнул инженеру, вновь расплылся в улыбке, послюнявил палец и ткнул им в белую горку порошка со словами" "Зубной, говорите. Проверим, проверим..." - Шутники они, - сказал второй чиновник и стал надувать тонкую резиновую перчатку, чтобы она легче наделась на руку. Было непонятно, имеет ли он в виду Послика и говорит о нем из вежливости во множественном числе, или замечание относится к потенциальным контрабандистам в совокупности. Инженер контрабандистом не был и потому реплику второго чина оставил без внимания. Проверяющий жевал порошок и делал это довольно долго. Лицо его постепенно вытянулось и приняло недоуменный вид, словно его обманули в лучших ожиданиях. - Проба на наркотик? - Бронек усмехнулся, выкладывая из саквояжа аккуратную стопку белья, паровую бритву, одеколон, книгу коллектива авторов в радужной обложке под названием "Мир бабочек" и прочие нужные мужчине вещи. Таможенник сплюнул на пол и вытер рот. - Странно... - растерянно произнес он, вновь оборачиваясь к коллеге как бы за помощью - Казик, ты будешь смеяться, но это действительно зубной порошок. Мятный. Идиотизм какой-то... - А что же это должно, по-вашему, быть? - раздражился Послик, - сахарная пудра? Ответом его не удостоили. Подошел Казик с надетой на руку резиновой перчаткой. Смеяться он не стал, напротив, вид имел злобно-решительный, как хирург перед операцией. - Хитрые они, - вывел заключение он, и поманил Послика за собой в смежное помещение, на двери которого было написано: "комната личного досмотра". Она была какой-то безликой, в ней гнетуще пахло плесенью. Там он велел инженеру раздеться донага, тщательно проверил все швы на одежде, потом заставил заниматься физкультурой: несколько быстрых приседаний и подскоков. И, наконец, резиновым своим пальцем залез Послику внутрь. - Странные они какие-то, - сказал Казик своему коллеге, выходя из комнаты досмотра и со злостью срывая перчатку. - Пусто! Инженер молча одевался, но в душе весь кипел негодованием от неожиданного бесчестия, глумления над человеком. Когда он вернулся в переднее помещение, комиссар уже складывал свои вещи обратно, очевидно, пройдя досмотр. - Ну что ж... - хмуро глядя в пол, сказал первый чиновник, - придется гражданину Послику задержаться у нас на некоторое время. - Я не понимаю, - обиженным тоном и с нарастающей запальчивостью заявил инженер, - вы что же, задерживаете меня только потому, что я - честный человек?! Феноменально! - Мы не разделяем людей на честных и нечестных, - спокойно-назидательно ответил чиновник, - это не входит в нашу компетенцию. Мы делим их на досмотренных и недосмотренных... Понятно? Послик криво усмехнулся и кивнул в знак согласия, а таможенник поправил свои пахнущие креозотом скрипучие ремни и продолжил: - По докУментам за вами числится груз под номером "А3 108/6 прим", вот когда его досмотрят, тогда гуляйте смело. - Видите ли... - Послик вытер платком струившийся по лицу пот. - Там обычный сварочный аппарат... То есть он не совсем обычный... Это экспериментальный образец. И ничего более, уверяю вас. Собственно, для его испытания я сюда и прилетел. - Вот и расчудесно! - воскликнул чин. - Нам доложат результат растаможивания груза - никто вас секунды лишней держать не станет. - Ну и сколько нужно ждать? - Ждать будем сколько потребуется. Мо быть, сей момент сообщат, мо быть, через два дня. - Да вы что, смеетесь! - Послика охватила легкая паника. - У меня командировка всего на неделю. Понимаете?! Неделя сроку на испытания в рабочих условиях... А тут два дня ждать! Да это же настоящий саботаж! - Эй, друг инженер, - предостерег Казик, - полегче с обвинениями. Мы при исполнении... на государственной службе... - Это не обвинение, а констатация факта необоснованной волокиты. В то время, когда одна минута простоя Великой стройки обходится обществу колоссальными убытками, - нам предлагают ждать два дня!!. Тут вмешался комиссар. - Послушайте... э-э, - сказал он, обращаясь к безымянному таможеннику, - простите, как вас величать? - Ну, Данод Задун... - Послушайте, Зануд... э-э Дадон, простите, Да-нод За-дун, - старательно выговорил комиссар, - мы давайте сделаем так... Я возьму друга инженера под свою ответственность. Если что, поставите меня в известность. Договорились? В конце концов, никуда он отсюда не убежит. - Да уж, отсюдова не убежишь, - подал голос Казик из-за обеденного стола. - Ну раз так, - загудел Данод, - ежели под ваше личное ручательство... это можно... Только извольте расписочку... - Нет, уважаемый комиссар, - говорил Послик Бронеку, тесня его рюкзаком к краю дорожки. - Я совсем не удивлюсь, почему мы тридцать лет строим Рог Изобилия, когда, наверняка, можно было бы уложиться в половину этого срока. Мы работаем, ни сил, ни времени не жалеем, чтобы скорее приблизить тот момент, когда каждый получит по потребностям... а вот такие, как этот Задун... Сядит такой Долдон у двери, ведущей в Светлое Будущее, и ну не пущать! Удивительно, как мундир меняет людей. Стоит им только его надеть и... Простите, я, впрочем, ни в коей мере не хотел вас обидеть... - Ничего-ничего, - добродушно ответил Бронек. - Я еще пока в цивильном костюме. - Нет, комиссар, - совсем не льстя, ответил Послик. - Вы приятное исключение. Хорошего человека видно сразу. Будь он в мундире или халате. Серьезно, друг комиссар, я в последние годы практически не встречал людей, которые хоть ну вот на столько, - Послик показал кончик мизинца, - смогли бы взять на себя ответственность хотя бы в чем-нибудь. Даже в самом мало-мальски простом деле. А уж письменно за кого-то поручиться... Преогромное вам спасибо. Не за себя лично... мы привычные... Вы делу помогли. Приблизили светлый час хоть на минуту. И за это вам великая благодарность. Бронек слегка преклонил голову, закрыл глаза и улыбнулся. Делая рукой движения, означающие, что он, Бронек, ничего особенного не сделал, лишь выполнил долг порядочного человека. - А кстати, друг комиссар, вы заметили, какая у него вместо носа слива растет? И глазки слезятся. Наверняка, кро-кро нюхает. На редкость подлые физиономии. Извращенцы трам-тарарам... Да они же просто взятку вымогали. Даже вас не испугались. Видно, покровитель хороший имеется. Таких гнать надо из таможни в три шеи, чтобы не позорили ведомство. Бронек глубокомысленно молчал, как молчит записывающий магнитофон. А Послик продолжал витийствовать: - Больше всего меня возмущает бессмысленность, идиотизм подобных проверок. Ведь если бы я захотел спрятать контрабанду, то спокойно мог это сделать в любом месте... От порта до таможни черт знает сколько укромных уголков среди того хлама, что мы с вами видели. И вот так во всем. Все у нас как-то через задницу делается... Извините, комиссар, я не хочу огульно охаивать все и вся, но, знаете ли, как инженер, не терплю алогичности. Тут они подошли к развилке. Бронек сказал, что ему налево по коридору, а Послику, по-видимому, направо, где расположен сектор для временно проживающих. Они тепло попрощались, и каждый пошел своей дорогой. Глава 2 Пройдя по ответвлению немногим более ста размахов (удивительно неэкономно строят, зачем эти неоправданные просторы, где компактность?), Послик увидел долгожданную вывеску "Гостиный дом". "ГД" начинался небольшим полусветлым холлом с довольно сложной конфигурацией стен, что, очевидно, было связано с конструктивной надобностью. Интерьер с первого взгляда претендовал на роскошь, но если посмотреть внимательно, то можно заметить, что претензии эти удовлетворены были лишь отчасти. Уборщица в черном сатиновом халате и в резиновых сапогах на босу ногу швабрила пол. Посреди холла стояло ведро с грязной водой. Послик, обогнув чистый участок пола, придавил локтями стойку и обратился к дежурному администратору с вопросом о жилье. Администратор, вернее, администраторша - по виду полуаристократка неопределенного возраста молодящаяся женщина, одетая в белую блузку с пенистым жабо на плоской груди, поджимая холодную полоску губ, профессионально бегло осмотрела предъявленные ей документы. - Одиночных номеров нет, - глядя боком на Послика, сказала она насморочным голосом. - В полулюкс пойдете? Двухместный. Насморочные флюиды администраторши так и вцепились Послику в ноздри. Почувствовав неприятное щекотание в носу, инженер коротко кивнул головой. - Давайте. Он никогда не останавливался в полулюксах, не говоря уже о люксах. Вследствие этого, приставка "полу" казалась столь ничтожной, что ею можно было пренебречь. Тогда оставалось шикарное слово "люкс", тешащее ваше самолюбие. Неисправимый идеалист, имея от природы в общем-то добрый характер, или, вернее, доверчивый, инженер в своем воображении наделил неведомого своего сожителя теми добродетелями, которые делают совместное проживание приятным, интересным и в чем-то даже поучительным. Но это все потом. Первым делом, конечно, отдых. Всем своим измученным телом он уже ощущал мягкую поверхность кровати, прохладу хрустящих простыней, и конечно же, душ. Душ - в первую очередь. Но пришлось еще немного помучаться, заполняя всевозможные бланки с фирменным знаком "ГД". "Обязуюсь не красть имущества, выданные мне во временное пользование, как то: полотенце махровое одна штука, мыло "Запах Большой земли" - одна штука, бумага туалетная..." Бумага бланков была гадкой; затюканное перо (бланки заполнять требовалось только стальным пером и чернилами) постоянно зацеплялось за какие-то занозы, брызгало чернилами, которые быстро сохли, едва вы успевали начертать пару знаков. Приходилось вновь долбить в чернильницу, скрежетать сталью о стекло и, грызя зубами черенок, внимательно смотреть, все ли вы графы бланков заполнили ответами. И правильно ли вы это сделали. Хорошо, что с пернатыми у нас туго, утешал себя мыслью Послик, иначе пришлось бы осваивать птичье перо для удовлетворения нелепой прихоти какого-нибудь ретрограда. Потренировавшись на второстепенных документах, командировочный взял последний бланк, пожалуй, самый важный. "Регистрационная карточка. Проживающий (ая) - Кавел Послик (девичья фам. матери). Возраст и место рождения - 40 лет, родился в Перше-на-Уре, выходец из семьи служащих. (Данные о матери - уроженденая боларка, уезд Благодатный, село Морское, кагал им. "15-й коловщине", из земледельцев. Данные об отце - данных не имею.) Образование - высшее техническое Специальное образование - вакуумная сварка Место работы и должность - инженер НИИ Сварки и Резки при "Минрогизобилстрое". Служил в Народной Армии - с 120 по 122 г. ЭСТ. (Эпоха Свободного Труда). В каких войсках и в какой должности - Сухопутные Силы Южного Резерва, огнеметного полка фельдгугер. Специальные отметки - Участник борьбы с инсургентами во время мятежа в Зезеканоле. Военные награды - не имею. Цивильные награды - почетная грамота ко дню Международной солидарности трудящихся, диплом 1-й степени за участие в конкурсе на луч. сварочно-рез. аппар. Где получили визу - в отделе виз "ГЛАВКОСМОСА". Цель приезда на Сателлит - служебная командировка. А точнее - испытание нового аппарата. Собираетесь ли вы произвести террористический акт, саботаж или диверсию (нужное подчеркнуть) - нет. Заключение врачей - физически здоров. Заключение партийного органайзера с места работы - "морально устойчив, идеологически выдержан, ведет трезвый образ жизни". Примечания - без таковых. С благополучным прибытием на сателлит "Авангард" - спасибо. Дата, подпись - 142 г ЭСТ КПосл..." Но вот все формальности были соблюдены, и командированный готов уж получить заветный ключ от обители покоя и отдохновения. - Ключей нет, опять жилец не сдал, - сказала женщина-администратор, все так же боком глядя на приезжего. - Фекласа, - обратилась она к уборщице, - проводите, пожалуйста, друга инженера и откройте ему номер. - А и не хрена ему не сделается, ежели и обождет маненько, - ответила половых дел мастерица, не прекращая работу. - Ах, Фекласа! Ну я же вас тысячу раз просила не грубить клиентам, - скривя мордочку, плаксивым тоном пропела полуаристократка. - Эти ваши вульгаризмы... какое бескультурье!.. Друг все-таки инженер, прямо с Большой земли, а вы... - А мне все едино: анженер, не анженер... мне до ваших кливентов (непечатное слово) никаких делов нет. По мне их хочь совсем не будь - меньше срачу будет. - Фекласа! - отчаянно вскрикнула администраторша, сжимая тонкие пальцы и закатывая глаза. - Вы уж извините, - понизив голос, сказала женщина Послику, - что с них взять... Гегемон. - И громче, адресуясь уборщице: - Как это "хоть совсем не будь"? рабочую карточку за просто так не дают. - А нешто я не работаю!? - злобно огрызнулась гегемонша, яростно наяривая шваброй так, что брызги летели во все стороны. Инженер прокрался возле стеночки и резво вспрыгнул на лестницу, чтобы не запятнать вымытый пол. А бабка все ворчала: - Я, слава Отцу, Сыну и Внуку, да живут они вечно, тридцать лет отмантулила в кагале. Пущай тепереча другие пашут. Рабочей карточкой меня попрекает, ишь ты какая... Бескультурье... как же, сами больно культурные... А ежели вы такие культурные, пошто тогда в тувалете гадите - гумажки сраные в ящик с чистыми кидаете. Ходи за вами тут, за культурными, гОвна убирай... Администраторша подпрыгнула на стуле, будто ей стальное перо воткнули в мягкое место. И загорелась она как факел. - Я! - взвизгнула она истерическим голоском и задохнулась от обиды. - Это неслыханно!.. Я бросаю! Вы отдаете себе отчет?!. - Ну, не вы, так другие... - смягчилась вредная бабка и, с грохотом отодвинув ведро и хряснув швабру об пол, велела Послику следовать за ней. Гегемонша двигалась походкой списанной рабочей лошади, шаркала больными ногами с синими венами, на ходу перебирая связку ключей. При этом она не переставала бурчать. Послик ясно слышал только непечатные слова, прочие звучали невнятно: "быр-быр-быр... бур-бур-бур". Номер полулюкса, в котором Послику предстояло короткое время прожить, начинался маленьким коридорчиком-прихожей. Тут же была дверь, ведущая в туалетную комнату, совмещенную с душевой. Далее раскинулся собственно сам апартамент - большая квадратная комната с высокими псевдоокнами, наполовину закрытыми шторами из тяжелой материи небесного цвета, то есть грязновато-розового. Посредине пола лежал потертый ковер. Вдоль стен расположились: холодильник, два шкафа и две обшарпанные с боков кровати темного дерева, расставленные в разных углах помещения. Вдобавок к этому шику на хлипкой мобильной подставке громоздился цветной телевизор - мастодонт прошедшего десятилетия. Едва лишь шаркающие и бурчащие звуки, издаваемые гегемоншей, затихли вдали, Послик скинул одежду и побежал в душ. Но тут его ожидало привычное разочарование: горячей воды не было. Холодной - тоже, впрочем, нет - пошла. Из крана тонкой струйкой потекла холодная вода. Послик отыскал чайник, долго его наполнял, потом поставил на плитку греть. Здесь хоть электричество есть. Не надо с углем возиться. Но все равно как-то было обидно. Наверное, от Малой земли он подсознательно ожидал большего, не полного изобилия, конечно, но что-то около того. "Полулюкс - полусервис", - саркастически усмехнулся он и рухнул на кровать прямо поверх покрывала. Усталое тело расслабилось. Под шелест вентилятора, нагнетавшего воздух в помещение, командированный с Большой земли инженер задремал. И неизвестно по какому наитию приснился ему ностальгический сон. Будто бы ему вовсе не сорок лет, а где-то около двадцати. И он идет домой после вечерней смены со своего любимого завода. Улица ярко освещена, как это и было двадцать лет назад, и шагает он свободно, открыто, без того обычного в последнее время скребущего душу страха стать жертвой "обувщиков". Их еще нет, местная обувная фабрика выпускает обувь, а не бандитов. И это с непривычки странно. И еще более странно видеть настоящий, электрический свет в окнах. Не те жалкие колеблющиеся огоньки свечей и масленых ламп, что давно уже вошли в теперешний наш быт, а яркий белый свет или подкрашенный шторами - оранжевый, зеленый... Это просто чудо какое-то. Значит, работает электростанция (значит, не истощились еще природные ресурсы - нефть, газ...). Люди сидят, пьют после работы чай, ужинают, смотрят визиоры, слушают электрофоны, одним словом - живут. Слезы выступили на глазах у двадцатилетнего Послика - сварщика завода имени Славной Революции. Он вбежал в освещенный (!) подъезд, по привычке закрывая голову от возможного предательского удара в темноте, но вместо подозрительных личностей, которые обычно приходят к местному "колдуну" - торговцу дурью, под лестницей целовалась премилая парочка юнцов. Они не кололись, не нюхали, не тащились как-нибудь еще, просто целовались. При виде нарушителя их идиллии - прыснули на улицу. Лифт работал! Басовито гудел, поднимая счастливого сварщика под небеса. Хотелось от восторга завопить. И он крикнул в упоении: "Слава Отцу, Сыну и нашей Партии!" И мама. Живая. Открыла дверь, не дожидаясь звонка. "Я тебя еще из окна кухни увидела, - сказала она так просто, будто никогда не лежала на полу спальни с безвольно вытянутыми руками вдоль покойного тела, с лицом, закрытым старым халатом. Он моется под горячим душем, потом садится за стол. На столе ужин. Нет, не та омерзительная баланда из его скудного инженерного пайка. Это был восхитительный флов! Каша - зерно к зерну и кусочки мяса, настоящего, а не эрзац из крила. И настоящий акарский чай с розовыми... Сейчас, только чайник закипит, и он напьется вволю этого ароматного... "Мама - говорит он, накладывая в чашку еще не драгоценного тогда сахара, - мама, мне так много надо тебе сказать..." "Не успеешь, - с грустью отвечала мать, - вода уже закипает, слышишь, чайник свистит?" Сквозь стены кухни проступают очертания апартамента, находящегося от материнской планеты за сотни километров. Интерьер кухни и мать бледнеют, тают, как дым, как туман, как воспоминания горькие и болезненные. Свистит чайник, вода согрелась. Послик нехотя встает с постели, идет, как пьяный к плитке, выключает её. Он все делает машинально: берет чайник, в душевой находит таз, разбавляет воду, моется, а мысль его все еще бьется ночной бабочкой в ярко освещенное окно невозвратного прошлого. "Мама, мама, - шепчет Послик, - я был часто груб с тобой. Ссорился с тобой по пустякам. Бывало, по неделям не разговаривал с тобой, не понимая, как это отражалось на твоем больном сердце. Прости, пожалуйста, если ты слышишь меня в своем царстве теней". Вода течет по его худым небритым щекам, по жестким складкам кожи, затекают в уголки губ, и были среди капель соленые. Инженер, стоя у зеркала, причесал мокрые, изрядно поредевшие волосы, критически оглядел себя. Из запыленного, мутноватого антимира на него смотрел хмурый, заросший щетиной субъект, находящийся на последней стадии молодости. Осунувшееся лицо, грустные глаза. Нос картошкой - это от матери, белесые брови - отцовы, а перпендикулярно приставленные к голове прозрачные уши от кого? Шутка природы? "Лопушок, - звала мама его в детстве, - когда же ты перестанешь писать в постель, ведь большой уже, учиться пошел..." Постыдный онурез скончался наконец в третьем классе гимназии им. Отола Валика, героя Славной Революции. Послик пальцами обеих рук слегка подтянул назад к вискам дрябловатую кожу и помолодел сразу лет на пятнадцать. Жесткие вертикальные складки возле губ превратились в тонкие полоски, почти исчезли и не портили лица. Он с сожалением отпустил кожу и вновь стал старым. "Через двадцать лет, - подумал он, - меня, как бездетного, отведут в Дом Светлой Старости! Вколют наркотик - покайфуй напоследок - и в простынь. Чтоб не объедал общество. Изобилия пока что нет. Не побеспокоился в свое время, дурак этакий, а теперь уж поздно искать невесту. А все, казалось, успею, все некогда было: учеба, работа, опять учеба в вечернем институте("Учиться, учиться и еще раз учиться". Отец.), потом лаборатория - снова работа до седьмого пота - давай, давай... Вот Рог Изобилия построим, тогда отдохнем. И заживем!" Однако все оказалось гораздо сложней, чем предполагали в начале. Отзвучали фанфары, наступили трудовые будни. Великая стройка затянулась на полвека, превратилась постепенно в долгострой. "Не мы, так хотя бы дети наши поживут как люди", - подумал Послик и нахмурился: детей-то у него как раз и нет. Зато у других есть! Надо искоренять позорный индивидуализм. - Надо работать, работать и работать, - вслух сказал Послик. - И все будут счастливы в конце концов. Просто мы утратили энтузиазм. ЭНТУЗИАЗМ! Он вспомнил, как их, гимназистов сопливых, выстроили на линейке в актовом зале, и директор, по прозвищу Плешь Мироныч, вслух зачитал постановление Партии о том, что через двадцать лет нынешнее поколение будет жить при Изобилии. Что будет построена база Изобилия, Рог которого начали строить на орбите. После занятий, идя домой в барак, Маленький Послик с оттопыренными ушами представлял себе, как они там ходят по внешней оболочке, одетые в громоздкие скафандры. Этот кадр он взял, конечно, из фильма "Полет в космос". И яркие вспышки сварки озаряли его воображение. И тогда уже он решил, что будет сварщиком. Но не простым, а космическим. Это, казалось бы, детское решение, тем не менее, стало целью всей его жизни. И вот наконец первые плоды. Он, инженер, приехал на Сателлит, на Великую стройку, испытывать сварочный аппарат космической сварки собственной конструкции. Может быть, аппарат назовут аппаратом Послика. Если испытания пройдут хорошо. Если он получит сертификат качества... Но для этого надо еще работать, работать и работать! После водной процедуры инженер почувствовал новый прилив сил. Привычная жажда деятельности охватила его. Только бы побыстрей выцарапать свою установку из таможни. И начать испытания. И внедрять, внедрять, запустить в серийное производство. Вот тогда дела на Стройке пойдут шибче. Применяя его новейшей конструкции сварочно-резательный аппарат монтаж несущих конструкций "Рога Изобилия" пойдет несравненно быстрей, и кто знает, на сколько его изобретение скорректирует сроки сдачи Объекта в эксплуатацию. Месяцы? А может, годы! Послик залился краской здорового тщеславия, с гордостью посмотрел на себя в зеркало. Взгляд невольно косил на то место груди, где, возможно, когда-нибудь будет висеть орден "За доблестный труд". А что? Он это заслужил, вернее, заслужит. Иначе, зачем вообще жить. Когда аппарат войдет в серию, а стало быть, и в историю, вот тогда на него, на Послика, обратят внимание, и отношение к нему уж будет совсем другим. И, в частности, это касается женщин. Женщины любят победителей. Чем черт не шутит, может, у него еще будут наследники славного дела сварщиков. - Ну ладно, хватит витать, - опять же вслух сказал Послик, - Не мешало бы подкрепиться. Где тут у них кормят техническую интеллигенцию? И, главное, - чем? Инженер быстро оделся (сказалась служба в инженерных войсках) и собрался уж было уходить на поиски буфета или столовой, как вспомнил, что ключа-то у него нет. Дожидаться напарника с урчащим желудком - перспектива далеко не радужная. А если он придет поздно или вовсе не явится? С командированными такое случается. Затравленным зверем Послик стал озираться по сторонам и - о, чудо! - узрел на тумбочке с телефоном злополучный ключ. Судя по бирке на ключе, его оставила гегемонша. И оставила не случайно, все-таки она не такая уж вредная, а даже очень премилая старушенция. "Упос доротен, пари хони бен", - как говорили древние болары, мамины предки. - "За грубой внешностью скрывается ранимая душа". Послик запер дверь номера и сбежал вниз по лестнице. Отдал ключи администраторше. Поблагодарить гегемоншу не представлялось возможным, - её уже не было. Зато вымытый пол сверкал чистотой. Полуаристократка была сама любезность. Изысканным жестом поправляла прическу, вспенивала кружева на блузке. Улыбаясь, она стыдливо прикрывалась мизинцем левой руки, чтобы не очень были заметны её не совсем ровные зубы. Уставшая от грубостей низшего персонала, она явно благоволила к интеллигентному Послику. Она указала другу инженеру примерное направление в столовую. Примерное, потому что точного направления и сама не знала. Там такие лабиринты, сам черт ногу сломит. Да она, признаться, и не ходит в столовую, предпочитая питаться домашним. Может быть, друг инженер, вечерком разделит её скромную трапезу? - Кстати, меня зовут Мелима Мурака. Можно просто Лима... - Очень приятно... Благодарю, - сказал Послик любезно, как-нибудь в другой раз воспользуюсь вашим приглашением. Ему было неудобно вот так сразу набиваться в гости к человеку практически незнакомому, да еще к женщине. А может, у них тут так принято, подумалось ему. Может, они рады видеть новое лицо. Послушать вести с Большой земли из, так сказать, первых рук. И совсем уж неприличная мысль пришла ему в голову: а может, она тоскует без мужчины... Ладно, оставим флирт на время отдыха. Там посмотрим... А сейчас некогда. Еще предстоит выполнить массу формальностей. Успеть бы до конца рабочего дня. Глава 3 Девочку Мару и её престарелую мать, как представителей вражеской нации, сослали на лесоповал. Туда, где в скором времени должна была пройти трасса Макерания - Зыбь - Карча. Жительница Юга, привыкшая к теплу, в жуткие морозы, в лаптях, пятнадцатилетняя девочка Мара, валила лес. А учетчица - сука из местных - ежедневно, с садистским удовольствием мухлевала с процентовками. Девочка выполняла норму на 100 процентов, ей записывали - 50. выполняла на 120 процентов, ей записывали 60. Враг народа не мог быть передовиком. Он должен был только работать как ломовая лошадь. По выходным дням учетчица писала липовую бумажку, якобы распоряжение из города, бежала с ней к баракам и, потрясая фальшивкой перед унылыми носами неграмотных рабов, кричала: "На работу! План не выполнили!" Все покорно шли в тайгу. Замерзшие, голодные, обессиленные. Однажды приехал проверяющий из Министерства Общественной Безопасности, и бойкая на язык боларка Мара сумела ему доказать несправедливость системы замеров кубометража спиленной древесины. Провели контрольные замеры и оказалось, что нормы выработки ссыльными выполняются. Контролер из МОБа указал учетчице на недописки и отменил работы по выходным дням. Комиссар попался справедливый. К тому же он еще и спас жизнь Маре - будущей матери Кавела. Спиленное дерево пошло не туда, куда его пихали шестами ослабевшие рабочие. Девочка стояла, выронив палку, и обреченно смотрела, как падает на нее огромное дерево. Комиссар, наблюдавший чуть поодаль, успел за шкирку отдернуть впавшую в ступор боларку. Дерево грохнулось рядом, обдав их снежным вихрем... После окончания войны с Боларией и включения её в ЕСН - Единый Союз Народов, будущую мать Кавела освободили от трудовой повинности и приписали к ближайшему поселку как вольную поселенку. Но без права выезда. Хмельной напиток свободы вскружил голову молодой боларке. Тоска по родине рвала душу и толкала на необдуманные поступки. Она бежала из поселка. Но далеко ли убежишь с полуслепой престарелой матерью, когда на сотни верст тайга и дикие звери - двуногие и четвероногие. Беглецов, конечно, поймали, отправили в комендатуру. "Все равно я убегу" - со всей прямотой боларки говорила девушка коменданту с золотым клыком и пористым носом. Тот был добрым, несмотря на свой свирепый вид. Отвечал: "Твое дело бегать, наше - ловить". Неизвестно, чем бы это закончилось, только неожиданно приехал брат девушки. Он вернулся из Трудовой Армии. Их трудотряд направляли на уборку трупов с Приморского плацдарма. Вернулся оттуда обессиленный, опухший от голода, но, очевидно, с кое-какими ценностями, потому что через какое-то время комендант подписал их семье выездную визу, весело посверкивая уже двумя симметрично расположенными золотыми коронками на клыках. По узкоколейке они приехали в областной центр другого ссыльного края, что расположен был за Урским хребтом. Перш-на-Уре встретил их ясным солнцем, снег таял, они шли по лужам в лаптях, но были счастливы. На родину возвращаться им было запрещено. Дом и хозяйство были конфискованы "освободителями". Претворялась в жизнь установка по расселению неблагонадежных наций по территории Союза. А тут Комитет по Национальным вопросам предоставлял работу в Строительном отделе и жилье - плохонькое, но все же лучше, чем бесплодные и опасные скитания. "Стройотдел" возводил новые и ремонтировал старые дома, где жили сотрудники Общественной Безопасности. На этих работах боларка Мара познакомилась и вышла замуж за ссыльного поселенца Шруда, родом из Чернолесья. Так неожиданно для себя они осели в Перше. Шруд говорил, успокаивая жену, что северные горы Ура чем-то похожи на южные боларские горы, может, тем, что они горы, а местные леса не хуже Чернолесья и что от добра добра не ищут. Боларка погоревала и согласилась. Тем более, что к морозам уже привыкла. Кавел долго не хотел вылезать на свет божий, даже после девяти положенных месяцев. Он так упирался, что мать едва не умерла, рожая его. Может, ему уши мешали, а может, ничего хорошего от жизни не ждал. Ничего, кроме холода и боли. Напрасно он, однако, упорствовал, ведь его ожидало счастливое детство, гарантированное заботами Великого Отца и Любимого Сына. Кавел смутно помнил первое свое жилище. Кажется, это был одноэтажный барак, стоявший на отшибе. С одной стороны раскинулись картофельные грядки, с другой был захламленный двор. С того края света, где заходит солнце, барак торцом примыкал к оврагу. Слева была помойка: большой дощатый ящик, побеленный известкой. Самое яркое его впечатление тех лет: раннее утро, пронзительно синее небо. Солнце печет спину, он стоит на круче возле этой помойки на краю оврага и смотрит вдаль. А там, вдали, внизу, расстилается плоская равнина и виднеются крыши соседнего поселка. Он так и назывался - Плоский. Горизонт застилала белесая дымка, предвещавшая дневную жару, и потому Плоский на дне оврага еле просматривался. И все было так загадочно-величественно, непередаваемо значительно и так по-щенячьи радостно, что хотелось взлететь к торжественным небесам и присоединиться к жаворонкам, которые пели свою нескончаемую песню. Потом вышел известный Указ о национализации женщин. Они объявлялись государственной собственностью. В выступлении Сына в Народном Собрании особенно подчеркивалось, что отмена частной собственности на женщин - еще одно завоевание Мировой Революции. Отныне покончено с позорным рабством во всех формах его проявления, в том числе в виде семейного закабаления. Народ это понял так: нужно было восполнить людские потери во время тридцатилетней мировой бойни. Но это была лишь часть правды, может быть, не главная. Государство преследовало иную цель, а именно: революционные завоевания должны были доведены до своего логического конца. Нужно было уничтожить самый плодородный слой почвы, на котором может быть взращен капитал. Для этого нужно было разрушить институт наследования. Институт наследования - последний оплот мирового капитала. Брачные союзы объявлялись незаконными и автоматически считались расторгнутыми. Лишь годы спустя сквозь пальцы стали смотреть на совместное проживание "мужа" и "жены". Это считалось добровольным союзом без каких-либо юридически оформленных отношений. А поначалу Указ принялись исполнять со всей истовостью идиотов. Всех детей, начиная с 4-х летнего возраста, забирали из семей и свозили в интернаты. Там дети росли и учились, воспитывались в духе любви и верности Великому Отцу и Любимому Сыну (Внука тогда еще не было), особенно любви к Сыну. Он любил, чтобы его любили. Потому его в народе и называют Любимый Сын. Отсюда же, из интерната, мальчики уходили в Народную Армию сроком на пять лет (а девочки на курсы медсестер сроком на два года). Лишь после того, как отбывался почетный долг, они моли возвратиться к своим постаревшим матерям, если те, конечно, еще были живы к тому моменту, и если их удавалось разыскать. Отцов же практически никто не помнил. Ибо отцы широко пользовались Указом о временном союзе, чтобы беззаботно порхать от одной женщине к другой. Вернее, брали во временное пользование (от 3-х до 5-ти дней) понравившихся государственных женщин. Болары же, как и вообще все горские народности, в этом отношении были консервативны. Новшество среди поселенцев прививалось с болью и обильной кровью. Многие семьи, в том числе и семья Мары и Шруда, уходили в горы Ура, или опять в тайгу, к черту на рога, лишь бы подальше от власти местной комендатуры. Но не было нигде им спасения. Лишь ценой жестоких репрессий удалось установить в поселениях законность и порядок Мировой Революции. Но даже установившийся порядок был зыбким, как осенние туманы Перша, непредсказуем, как вулкан Три Ур, готовый взорваться огненно-кровавым гневом. Народную Армию и Силы Порядка поселенцы считали врагами, и властям приходилось держать здесь увеличенные - почти в три раза против обычного - контингенты живой силы и броневой техники. Именно тогда погиб их отец, после чего мать с Кавелом скрывалась высоко в горах, где находился старообрядческий монастырь, и где даже была начальная школа. А когда Указ отменили*, вернулись в город. К власти пришел Дорогой Внук (впрочем, он не сразу стал Дорогим, тогда он еще не увлекался бриллиантами.) и наступили относительно либеральные времена. (*Отменили Указ о национализации женщин, потому что это явно вело к деградации морали. а мораль в тоталитарном обществе - основа, фундамент. Быстро поняли ошибочность. Объявили это перегибом, наверняка нашли виновных.)