Кошка. Конец последней коммуналки

Тем, кто придумал Про/За, посвящается

К началу третьего тысячелетия в уездном Цюрюпинске осталась всего одна коммунальная квартира. Не сказать, чтоб начальство в городе было особо расторопным по части строительства, - просто так получилось.

Квартира находилась в старом доме сталинской постройки, на втором этаже и имела один длинный, но узкий балкон, идущий вдоль всех шести комнат.

В самой большой комнате жили Изольда Макаровна и Петр Семенович Равновеликие. Люди они были молодые, любили кино и книги про Джеймса Бонда. Друг друга называли нежно Лина и Бредя, потому что Изольда Макаровна была с точки зрения Петра Семеновича очень похожа на американскую киноактрису Анжелину Джоли. Самому же Петру Семеновичу ничего не оставалось, как походить на ее супруга - Бреда Пита. Правда, практически ничего общего со звездной парой Равновеликие не имели, разве что у Изольды Макаровны было почти, ну почти такое же платье, как у Анжелины в Каннах (только другого цвета, не в пол и без декольте), а Петру Семеновичу просто повезло с женой. И еще супруги страстно любили чужих детей, и когда однажды по телевизору показали крошечных голодающих африканцев, Изольда Макаровна даже уронила слезу. Впрочем, вполне возможно, что никакая это была не слеза, а вовсе даже плавленый сырок "Дружба", сути дела это не меняет - Равновеликие просто обожали детей! Правда, собственных у них никак не получалось: как утверждали врачи, какая-то неправильность была у Лины в организме слева, а у Бреди - справа.

В соседней комнате жили Колбешкины - пара в высшей степени интеллигентная, но из народа. Мария Степановна считала, что городская жизнь портит здоровье и, чтобы быть ближе к природе, повесила на кухне старинный чугунный рукомойник, вывезенный когда-то ее далекими предками из города Парижа. Муж ее, Сергей Иванович, был человеком тонким, ранимым и отчаянно ревновал жену ко всему сущему. Причем, ревновать Сергей Иванович начинал, как только Мария Степановна, изящно сполоснув в рукомойнике руки, принималась готовить макароны. В макаронах виделся Сергею Ивановичу итальянский темперамент и почему-то фаллический символ, и стоило его верной супруге занести блюдо с макаронами в комнату, он делался зол и несдержан. Макароны осыпали стены и меблировку, Сергей Иванович орал дурниной, а Мария Степановна плакала, целовала ему руки, отчаянно просила прощения и клялась перейти на пельмени. Злые языки поговаривали, что Сергей Иванович одним только ором не ограничивался, но макияж его супруги был столь непроницаем, что разглядеть под ним доказательства несдержанности рук было решительно невозможно.

Третью, самую маленькую комнатушку населяла древняя старушка Ионовна. Ничем особым среди жильцов она не выделялась, разве что имела обыкновение раз в четыре месяца приносить в дом рыжих котят. Один Бог ведает, где Ионовна их брала, но котята появлялись регулярно. Назывались они одинаково - Чубайсами, и по некоторым приметам росли безо всякого ухода. Едва достигнув подросткового возраста, котята странным образом исчезали из комнаты Ионовны, и она даже предпринимала слабые попытки поисков, всегда безрезультатных. Соседи подозревали, что котят Ионовна втихаря ест, потому как уж очень невразумительно она их искала.

На самом деле, тырил котят путем проникновения через балкон ее сосед - жизнерадостный алкоголик, бывший столичный журналист Левушка. Левушку в квартире любили. Хоть и водил он еженощно девок, хоть и существовал невесть на какие шиши - широкая и добрая Левушкина душа не могла не импонировать всем поголовно. Тем более, что пьянствовал Левушка тихо, никому не мешая, а девушек приводил и вовсе шепотом. Кстати, этим самым девушкам и раздаривал он бабкиных рыжих неухоженных котят - из жалости. Ну и из любви к девушкам конечно.

Следующую комнату занимали олигофрены Коля, Толя и Венцеслав. Все они были сиротами и жили за счет государства, а в качестве подработки выращивали на балконе землянику и лесных клопов. Землянику забирал шустрый мальчонка из Потребсоюза, а клопов они поедали за ужином - видимо, запах протухшего коньяка служил им снотворным. Олигофрены были самыми тихими жителями квартиры. Дело в том, что один из них - Венцеслав - не переносил ни одной буквы алфавита, кроме твердого знака. Это знали все, и экспериментировать в его присутствии не решались. Коля был очень чистоплотен: он целыми днями мылся в ванной, несмотря на полное отсутствие воды и собственно ванны - Коля мылся в бывшей кладовке. Причем, мылся с таким усердием, что уничтожал за раз целый кусок вонючего хозяйственного мыла. Ну а Толя только и делал, что складывал стеклянные паззлы. Правда, из разных коробок и даже очень разных размеров, но это его нисколько не смущало.

Комнату у туалета снимали двое невесть как оказавшихся в Цюрюпинске афроамериканцев. Неполиткорректный Левушка называл их черными трансплантологами. Не оттого, что занималась парочка чем-то криминальным, а потому, что были они натурально цвета черного дерева. Да и трансплантировали здоровые кудрявые ребята в основном активные африканские сперматозоиды в крепкие тела Цюрюпинских девиц. Изольда Макаровна негритят побаивалась - стоило ей встретить в темном коридоре белозубую улыбку, как у нее немедленно делалась мигрень.

Жила коммуналка тихо, скандалы были редки и недолги. Возможно, причиной такого благолепия была огромная кухня, в которой не только легко размещались шесть столов, холодильников и посудных шкафчиков, но и старый истертый до дыр кожаный диван, на котором обыкновенно отдыхала после прогулки в магазин или аптеку древняя бабушка Ионовна.

Остальные коммуналки дома сталинской постройки были давно расселены, и прежние многосемейки превратились в апартаменты разной степени крутости. На третьем этаже, например, проживал в такой же, но ставшей после перестройки трехкомнатной квартире толстый гражданин неопределенного возраста. Гражданина содомники уважали: затеяв ремонт, он заменил все трубы в подъезде, и теперь нигде ни у кого ничего не текло. Гражданин мало бывал дома - говорили, что он вообще не местный и держит квартиру для отводу глаз. К началу нашего повествования он и вовсе пропал: как выяснилось позже, гражданин проиграл квартиру в казино, с горя напился и обнял автомобилем фонарный столб. Подушки безопасности не помогли.

А вот товарищ снизу - с первого этажа - обитателям коммуналки был даже ненавистен: он затеял превратить свою квартиру в колбасный магазин, для чего соорудил даже собственное крыльцо с дверью наружу. Но в процессе оформления нового предприятия выяснилось, что без согласия всех жильцов такой магазин в жилом доме открыть никак не возможно. Надо ли рассказывать, что коммунальцы были против категорически? Они не столько боялись возможных от колбасы крыс и тараканов, сколько не принимали этого личного крыльца. Между насельниками коммуналки и товарищем снизу шла вялая перманентная войнушка.

Закончилось противостояние в тот день, когда дворовый пес Фальстаф - на другие клички он не отзывался - приволок откуда-то свежесодранную волчью шкуру. "Не к добру это", - испуганно констатировала бабушка Ионовна и истово перекрестилась. За Фальстафом водились странности и прежде: он с пугающей регулярностью таскал во двор самые невероятные и нелепые вещи. Особенно запомнились жильцам мятый самовар в дореволюционных медалях, огромная тракторная шина Caterpillar и истекающая кровью бандитская заточка. Кровь была человеческой - в этом почему-то никто не сомневался, и потому заточку на всякий случай похоронили, завернув в наждачную бумагу, под сиреневым кустом.

Волчья шкура стала последней каплей - Фальстафа решено было сдать в питомник. Не договорились только, кто и как воплотит в жизнь решение стихийной дворовой сходки: в момент, когда палец ведущего указал на очередного претендента - "Вышел ежик из тумана, вынул ножик из кармана...", - во двор неуверенной трусцой вбежал пьяненький Левушка:

- Он Достоевского повесил! - радостно сообщил Левушка, и толпа, пролетарским инстинктом почуявшая частнособственническую подлость, ринулась к персональному крыльцу товарища с первого этажа.

Чутье не обмануло: в окне первого этажа грустил Федор Михайлович кисти Крамского (в репродукции конечно), а над наглым крыльцом гордо реяла дерзкая вывеска: "Книги от КГБ".

- Это че? - Сергей Иванович Колбешкин слегка даже опешил от такого соседства.

- Это мои инициалы! - На крыльцо вышел, нежно звякнув колокольчиком над дверью, товарищ с первого этажа.

- Инициалы? - Изольда Макаровна Равновеликая тоже будто и не верила собственным глазам.

- Инициалы! - Товарищ с первого этажа эффектно подбоченился и произнес с восходящим тоном, прям как диктор центрального телевидения, - Козлёнков Глеб Брониславович!

- Ко... Ко... Козлёнков? - Левушка заливался от хохота и на всякий случай держался за живот.

- К-козёл! - сплюнул через губу Петр Семенович Равновеликий. - Ну ладно, гнида, подожди... - и ушел домой, глянув с ненавистью на Достоевского.

За ним поспешила Изольда Макаровна. Степенно удалились супруги Колбешкины. Последней, беспрерывно крестясь и шелестя молитвы, ушла бабушка Ионовна. А любопытный от природы и специальности Левушка таки зашел в новый магазин - ознакомиться с ассортиментом.

Несчастье случилось ночью. С восходом луны забытая всеми на газоне волчья шкура вдруг собралась, подняла испачканную засохшей кровью морду к небу и завыла. Тотчас же землю залил яркий солнечный свет, и жильцы последней Цюрюпинской коммуналки внезапно проснулись и, как по команде, выскочили в коридор. "Батюшки! Светопреставление!" - возопила неожиданно громко бабушка Ионовна и грохнулась на колени. "Молчи, бабка!" - вмиг протрезвевший Левушка схватил тщедушную соседку на руки и выскочил вон. Следом выбежали Колбешкины и Равновеликие. "Негры! Идиотов тащите!" - крикнул уже со двора Левушка, размещая бабушку Ионовну на скамейке, и побежал обратно. На лестнице он встретил тащивших Колю и Толю африканцев и очередную свою девушку, натягивавшую на ходу легкомысленное платьице. "Лапуль, давай за мной, поможешь", - бросил Левушка девушке, и она безропотно повернула вверх. Вдвоем они кое-как спустили во двор, где собрались уже все жильцы, толстого сонного Венцеслава.

И тут в атмосфере случилась странная, звонкая тишина. Волчья шкура снова потеряла форму, обмякла и упала серой грязной тряпкой на пыльной траве. "Какого...", - открыл, было, рот супруг Колбешкин, но договорить не успел: раздался страшный грохот, и четырехэтажный дом сталинской постройки сложился, как карточный домик. Жильцы не видели, как со стороны самовольного крыльца страдальчески сморщился Достоевский кисти Крамского.

Как выяснила потом специальная комиссия, товарищ снизу в процессе перестройки квартиры снес к едреней фене все несущие стены и заменил их модными пластиковыми перегородками. Как оказалось - крайне ненадежными. Однако городское начальство было так искренне счастливо отсутствием человеческих жертв, что не стало даже и искать растворившегося в той ночи владельца неправильного магазина.

Жизнь бывших коммунальщиков после происшествия совершенно переменилась. Колбешкиных и Равновеликих расселили по отдельным квартирам в разных районах, где первые наконец дали волю своим чувствам и отчаянно дрались по три раза в неделю, а вторые приобрели домашний кинотеатр и аквариум с золотыми рыбками. Афроамериканцы уехали на историческую родину. Левушка с той самой ночи обосновался у девушки в легкомысленном платьице и почти бросил пить. Бабушку Ионовну приняли насельницей в ближайший монастырь. Олигофренов Колю и Толю отправили в какой-то заштатный интернат по профилю. Венцеслав, таки услышавший той солнечной ночью очень много разных букв, сделался буен и был препровожден в областную психушку. И только беспородный Фальстаф остался сидеть при дохлой волчьей шкуре, пока не зазвала его в любовь молодая рыжая сучка.

Никому и никогда не рассказывали бывшие соседи по коммуналке о взвывшей волчьей шкуре и солнце в ночи. Никому и никогда. Пытались, было, чем-то таким поделиться с докторами олигофрены, но кто ж им, убогим, поверит?

А дом снесли. На его месте городское начальство Цюрюпинска решило построить библиотеку, в которой вознамерилось собрать наилучшие образцы самой что нинаесть реалистической прозы, начиная с новгородских берестяных грамот и не заканчивая никогда.

Посещение библиотеки со дня открытия и навечно обязательно для всех поголовно кандидатов в участники конкурса Про/За. Билеты в Цюрюпинск - в кассах Центрального вокзала. Круглосуточно.

22 марта 2009 г.

Комментарии: 19, последний от 28/03/2009. © Copyright Кошка Размещен: 22/03/2009, изменен: 27/02/2010. 13k. Статистика. Рассказ: Проза, Литобзор расчлененка		Ваша оценка:
Аннотация: Три свободных часа и послевкусие от чтения залитых на Про/За-2 "произведений" - вот, собственно, основа этого, так сказать, обзора. По окончании преноминации обязательно будет и нормальный, классический обзор, который охватит и некоторые не прошедшие в конкурс тексты. Выражаю искреннюю благодарность всем авторам, чье творчество подвигло меня на создание сего опуса - я получила истинное наслаждение, всего лишь компилируя ваши фантазии.

Кошка : другие произведения.

Конец последней коммуналки