Комарницкий Павел Сергеевич : другие произведения.

Сломанный ключ

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    История, как всем известно, не имеет сослагательного наклонения... А может, всё-таки имеет?


Сломанный ключ

  
  
  
  
  
   Ночь за окном. Глухая, беспросветная осенняя ночь. Будто чернила. В большом городе никогда не бывает таких ночей. Город борется с темнотой миллионами своих огней, и выходит ничья - ни день, ни ночь. Здесь мрак господствовал абсолютно, и жалкий фонарь дежурного освещения, качающийся на крюке, лишь подчёркивал его - казалось, что за границей жёлтого освещённого круга мир кончается, и начинается первозданный хаос.
   Хорошо думать в такую ночь. Мысли бредут вяло, неспешно, как лошадь с уснувшим в телеге пьяным возчиком. Днём мы заняты делами, днём мы уверенной рукой направляем лошадь нашего ума туда, куда нам надо, и всё галопом, галопом. Да по сути, днём нам и некогда думать, мы всё время решаем бесконечный не то кроссворд, не то шахматную партию нашей жизни... это в лучшем случае. А то и вовсе, как в том японском мордобитии, коему обучал нас господин Такэда, именуемом странным словом "каратэ": удар - блок - уход - опять удар - а, зараза, таки нарвался!
   Для свободных мыслей есть ночь.
   Я поправил сползшую доху - здесь, за Уралом, ночной морозец уже вполне набрал силу, и в нетопленом, очевидно, с начала пролетарской революции помещении забытой Богом и даже дьяволом станции великой Транссибирской магистрали без соответствующей амуниции запросто можно околеть в первую же ночь. Отдать Богу душу, изящно выражаясь... ну или опять же дьяволу, это уж кому как повезёт... Вот интересно, как это красные товарищи выдерживают? Ну хорошо, Мыкола, как и положено мелкобуржуазно-крестьянскому элементу и к тому же неунывающему хохлу задачу зимней формы решил при помощи стёганой ватной безрукавки, приобретённой неведомым путём где-то под Уфой, вкупе с шинелью вполне сгодится, а вот товарищ Ургант в свитере и кожанке - бррр...
   В тёмном зале, хранившем стойкие запахи нестиранных портянок, мочи и махорки сопели, похрапывали, тихонько стонали и бормотали во сне коллеги по экспедиции... или товарищи по несчастью? Я потянулся к кружке, стоявшей на краю стола, нашарил ручку жестяного чайника, судя по весу, почти полного, однако вода из носика выливаться не пожелала - успела уже примёрзнуть, зараза... Ну и пёс с ней, не хватает ещё подхватить ангину или того хуже, воспаление лёгких. Здесь, на краю Сибири, да в такое время... пожалуй, товарищ Ургант пристрелит из маузера, сообразно пролетарским понятиям о милосердии и революционной целесообразности, и все прочие члены этой безумной экспедиции с ним согласятся - конечно, жаль их благородия, да ведь всё одно не жилец господин поручик... Потерплю до утра, утром заварим чаю...
   Где-то извне обитаемого пространства зародился слабый металлический звук - цанг... цанг... Я выглянул в окно - к фонарю на столбе прибавился ещё один источник света. Жёлтая искорка перемещалась, покачиваясь, то и дело замирая, и спустя секунду после остановки раздавался металлический удар - цанг! Обходчик. Надо же, живой обходчик, я и не думал, что таковые сохранились в этой глуши. Вот интересно, что заставляет русских людей работать практически даром, или, как говорит товарищ Ургант, "за идею"?
   К чувству жажды между тем прибавилось нудное и тягучее желание покурить. Я усмехнулся. Если весь этот краковяк, по выражению нашего уважаемого господина профессора, закончится благополучно, и мы все не поляжем где-нибудь в дикой тайге, можно будет сказать революции спасибо за избавление от сей вредной привычки. Поскольку последние приличные папиросы остались где-то значительно западнее Волги, курить же самокрутки с местной махоркой... нет, право, уж лучше иприт.
   Третье желание не замедлило явиться вслед за двумя предыдущими, и было настолько невинным и в то же время обязательным, что перебороло нежелание вставать и выбираться из берлоги.
   Вздохнув, я ещё плотнее запахнул доху, встал и двинулся к выходу, вытянув вперёд руки. Если для единственного дежурного фонаря на станции ещё находился керосин - или что они там в него заливают - то все прочие помещения, очевидно, могли рассчитывать лишь на естественное освещение. По крайней мере, до окончания революции.
   Станция Бугач, на которой мы застряли, находилась уже под самым Красноярском. Где, собственно, и надлежало выгрузиться нашей сумасшедшей команде, исходя из первоначального плана. Однако революция внесла свои коррективы. Паровоз, тащивший состав от самого Ачинска, едва дотянул до этого полустанка, и после четырёх часов ожидания господам, а также гражданам и товарищам пассажирам было объявлено - локомотив имеет неисправность, какую-то там течь в котле, что ли, и потому следует спокойно, без истерик ожидать, когда прибудет подменный паровоз из Красноярска. Тщедушный маневровый паровичок с явной натугой оттащил злополучный состав на запасной путь и уполз, волоча на буксире отказавший локомотив. Больше мы его покуда не видели. Умудрённые последними российскими событиями граждане-господа-товарищи, имевшие целью достичь Красноярска, покинули эшелон и благополучно рассосались, кто как мог решив транспортную проблему - в основном на телегах, конечно, хотя наиболее отчаянные двинулись в путь прямо по шпалам. В конце концов, каких-то тридцать вёрст для сибирского мужичка - тьфу и растереть... м-да. Жаль, что мы не сибирские мужички, право. И сидеть сутки, если не больше, в нетопленом вагоне, при свечном огарке - то ещё удовольствие. Впрочем, в местном вокзале чем лучше?
   Воздух снаружи был кристально свеж, мороз пощипывал нос. Градусов двадцать, должно быть, по Цельсию, как любит добавлять наш профессор. С гаком, пожалуй, как выражается красный боец Мыкола. И это восемнадцатого ноября. Сколько же будет к тому времени, когда наша сумасшедшая команда доберётся до той Тунгуски? Впрочем, это уже сугубо академические тонкости. Поскольку ртуть в термометре в тех местах надёжно замерзает до весны.
   Дощатая будочка станционного сортира была аккуратно побелена и не менее аккуратно заколочена крест-накрест свежими, хорошо оструганными досками. Вздохнув, я огляделся и осторожно двинулся в обход, на ходу расстёгивая доху и нащупывая в кармане мятую газету.. Возможно, местное станционное начальство и право - сортир в этой дикой местности столь же неуместен, как тунгусский чум на Сенатской площади. Вот поставили, дабы ублажить вышестоящее руководство, а ныне какое руководство? Ну и прикрыли заведение, как не пользующееся спросом...
   Вернувшись на перрон, я повернулся, ещё раз озирая окрестности. Снег, кое-где белевший мутными пятнами, был не в силах укрыть землю сплошным одеялом и обозначить линию горизонта, и где-то там, вдали, небо, похоже, всё-таки смыкалось с землёй. В немощном свете станционного фонаря холодно отблескивали сталью рельсы. Тёмные туши вагонов отчего-то казались китами, вытащенными на берег для разделки. Нервы это всё, нервы, господин поручик Драгомирецкий... Чёрт, или всё-таки попробовать этой жуткой махорки?
   - Не спится, господин хороший?
   Фигура, возвышавшаяся на краю перрона, вполне могла сойти за вставшего на дыбы медведя, однако валенки и зажатый в передней лапе молоток, а в другой керосиновый фонарь "летучая мышь" выдавали в ней хомо сапиенса.
   - Да вот... не спится, - согласился я, плотнее запахивая доху и усаживаясь на скамейку, сиротливо жавшуюся к стене вокзала. Помедлив, обходчик уселся рядом - не совсем рядом, впрочем, вежливо обозначив дистанцию.
   - Оно и верно, ныне времена такие, не шибко-то и уснёшь... - пошарив в недрах своего медвежьего одеяния, он извлёк на свет туго набитый шёлковый кисет, развязав, принялся сооружать самокрутку. Запалив её от светильника, приподнял стекло и дунул, хозяйственно погасив фонарь. Всё правильно, керосин нынче нужно экономить...
   - Да просто выспался на месяц вперёд, пока ехали, - чуть улыбнулся я.
   - Тоже верно, - согласно мотнул ушами необъятного мехового треуха обходчик. - В поезде чего, никаких делов нету, лежи да лежи... Издалека едете?
   - Из Петербурга.
   - Кхе... - закашлялся мужик, окутавшись облаком едкого дыма. - Далеконько... Ну и как там?
   - Хреново, - помедлив, откровенно признался я. Правду, как известно, говорить легко и приятно.
   - Дааа... - обходчик вновь окутался облаком едкого дыма. - Угощайся, вашбродие, табачок ядрён, тунгуса свалит, - он радушно протянул мне кисет.
   - Да нет, спасибо, - вновь улыбнулся я. - Стоило бросать папиросы, чтобы махру смолить... К тому же, думаю, в тайге и махоркой не особо разживёшься...
   - Дак вы никак в тайгу собрались? - изумился собеседник, едва не выронив изо рта самокрутку.
   - Нет, из самого Питера на сортир ваш заколоченный приехали посмотреть.
   - Да уж... - обходчик помотал головой. - В экое-то время, едрён корень... И барышня нерусская с вами?
   Я помолчал. В самую точку попал мужик. Ну хорошо, положим, так уж легла карта, и собралась команда, довольно точно описанная господином Чеховым в "Палате номер шесть". Но синьорина Джильола в составе этой безумной экспедиции - такого не мог придумать даже и Чехов... Полный едрён корень.
   - А ты чего ж ночами не спишь, - я счёл целесообразным переменить тему, - или дня мало?
   - Дак это... грахвик такой, - обходчик вновь затянулся. - Иона Давыдыч, начальник наш, значится, верно рассуждает: революция там или чего, а порядок рушить не след. Покуда порядок, всё работает, как не стало - слезай, приехали... Что мы и видим в Расее.
   Я чуть кивнул. Возразить было нечего. Поскольку в Расее мы в данный момент видим именно это.
   - Порядок, а сортир досками забит.
   - Дык это... а куда деваться? - абориген гулко кашлянул. - Жалованье последний раз ишшо летом видели, да и какое это жалованье, смех один - керенки... Не знаю, как там, в Расее, а тута у нас народ самостоятельный, даром пахать не станет. Дворник был - ушёл, истопник, буфетчик, все поуходили... Последним часом, считай, полиция - как услыхал господин урядник, что с полицией нова власть творит, так попрощался с нами и айда... А коли дворника и прочих нету, кто убираться станет? Вот поначалу тёплый нужник на замок, а как солдатики проезжие повалили с фронта, дак и энтот, который летний... Они, вишь, здорово гадят, солдатики-то, когда много их...
   - И не топлено в станции.
   - Дак и не топлено, вестимо. Раньше уголь был, или хоть дрова подвозили, а ныне что? Даром мужики дрова не повезут, а угля и вовсе - даже на паровозы нету...
   - А ты чего не ушёл?
   Обходчик помолчал.
   - Вот ежели не будет жалованья до Рождества, твоя правда, подамся и я отсель... Иона Давыдыч, конечно, начальник уважительный, однако уваженьем сыт не будешь. И потом, я так мыслю, кака бы власть ни стояла, неужто железные дороги не нужны ей? Ежели железка встанет, так и конец всей державе...
   И снова я промолчал. Так оно - встанут дороги, и конец всей державе.
   - Однако, далеко ль в тайгу забраться решили? - не дождавшись ответа, продолжил мой собеседник.
   Я помедлил с ответом. А, собственно, какая разница? Подумаешь, государственная тайна... Так или иначе, а товарищ Ургант, пытающийся в данный момент решить транспортную проблему, вынужден будет обозначить хотя бы район экспедиции. Далее заработает сарафанный телеграф и...
   - На Подкаменную Тунгуску нам надо, - я улыбнулся по возможности шире.
   - Ох, едрён корень... - абориген вновь замотал своим лохматым треухом. - Каких только чудес не быват в Расее-матушке...
   Мне оставалось лишь повторно улыбнуться. Всё верно. Опять в самую точку попал мужик...
   - Снега нынче нет, - вновь не дождавшись ответа, сменил тему мой собеседник. - Плохо, хлеба помёрзнут все напрочь... Где это видано, чтоб в наших краях да в эту-то пору и снег не лежал? Совсем всё перемешалось...
   Я тяжело вздохнул. Похоже, беседа понемногу приобретала характер монолога. Ну в самом деле, что тут можно возразить? В Сибири зимой не хватает снега, это даже не анекдот...
   - Скажи лучше, любезный, ходят отсюда обозы на Тунгуску? - больше для того, чтобы не молчать как сыч спросил я.
   - Дак это... ходили ранее, как не ходить, - мой ночной компаньон отшвырнул окурок самокрутки. - Санные, то есть... Купчины соберутся гамузом и айда тунгусишек охмурять... Пойдут ли ныне, другой вопрос. Сам видишь, вашбродь, какие нынче сани...
   - Ну зима-то длинная, навалит ещё снега, - возразил я.
   - Дак навалит, конечно, когда-нить, - мотнул своей ушанкой обходчик.- Только уйти в тайгу, это ж ещё не всё, а и хорошо бы назад вернуться. Это пока морозец так себе, баловство, а на Рождество да на Крещение в тех местах, бают, водка и та замерзает. Лошадёнки падут, и всё, каюк.
   Я поёжился. И в который раз мужик зрит в самый что ни на есть едрён корень. Перспектива замёрзнуть в дебрях вкупе с водкой и ртутью в градусниках господина профессора, прямо скажем, не вдохновляла.
   - А если на телегах, к примеру? Болота все промёрзли уже, земля как камень... Пока морозы не окрепли...
   - На телегах? - в голосе аборигена явственно протаяла ирония. - На Тунгуску? Угу...
   Мужик с кряхтением встал, подхватил свой молоток, коим выстукивал вагонные оси.
   - Ладно, пойду... Доброй ночи, вашбродь.
   - И тебе спокойной ночи.
   Медвежья фигура выдвинулась из жёлтого светового круга и будто исчезла, бесследно растворившись в ночи. Вздохнув, я поднял глаза к небесам - небо было ясное, однако свет фонаря забивал слабый блеск звёзд. Господи, помилуй рабов твоих грешных и главою скорбных, и в числе их поручика Драгомирецкого Александра Владимировича... последнего в особенности... Однако, пора спать...
   Дверь, ведущая в "пассажирский зал", как высокопарно окрестил его начальник станции, с лёгким скрипом отворилась, и на пороге возникла лёгкая фигурка, кутающаяся в изящную шубку.
   - О... Ви тоже не спите, господин поручьик? - синьорина Джильола Босха говорила по-русски бегло и почти всегда правильно, хотя и с сильным акцентом.
   - Так точно, синьорина.
   Девушка огляделась, силясь рассмотреть во тьме станционные строения.
   - Э... я сильно прошу прощения, но где здесь... м... дамский туалет? Ужасная темнота, я чуть не натыкать стены носом...
   - Видите вон то строение?
   - Э... такое белое-белое, да?
   - Так точно. Вот это и есть он. В том числе и дамский.
   - Грациа, господин поручьик! - синьорина бодро застучала каблучками в указанном направлении. Проводив её взглядом, я тяжело вздохнул. О чём, ну о чём они думают? Ну хорошо, господин профессор плоть от плоти академической науки, однако товарищ комиссар производит впечатление человека весьма практического. Это для Петербурга или Москвы сапожки на меху могут считаться зимней обувью, здесь же Сибирь!
   Мимо вокзала наконец-то с тяжким чуханьем прополз паровоз, явно примеряясь к голове товарного состава. Про господ-граждан и прочее пассажиров, томящихся на запасном пути, очевидно, уже слегка подзабыли... Интересно, какой такой груз везут с востока в Россию, что можно ради него пренебречь курьерским составом? Пушнина? Красная икра? А может, патроны из Японии для дышащего на ладан фронта?
   Я криво усмехнулся. Да, что-то негусто нынче идёт движение по Великой Транссибирской магистрали. А что будет через год... Что ждёт тебя, Россия-матушка, в грядущем 1918-м?
   Вспомнилось, как не так давно - в сентябре, вроде? - студент Костя Окороков, квартирующий у тётушки, за чаем излагал собственного покроя теорию, согласно которой человечество больно некой формой буйного помешательства, и время от времени происходят приступы. В качестве примера он приводил нынешние события - скажите, разве с лета 1914-го вся Европа не буйствует, пуская носом пену? И как апофеоз - грядущая всеобщая революция... Я грустно улыбнулся. Как хотите, а мне симпатичен этот студент, в отличие от его товарищей, не впавший в телячий восторг от либертэ-эгалитэ-фратернитэ, наваливающихся на Россию со страшной силой, как медведь-шатун на несчастного лесоруба... И вне всякого сомнения, доля истины в его теории присутствует. Вот, к примеру, наша экспедиция, как частный случай. Запланирована была на лето ещё в прошлом, не столь безумном году, Его Императорского Величества Академией наук. Финансирование, в связи с февральскими событиями, сильно задержалось, когда же деньги и прочее наконец нашлись и господин профессор Милорадов со товарищи был готов отправиться в путь, был уже конец октября, и в Зимнем уже топали грязными сапогами революционные товарищи матросы и солдаты... По уму, конечно же, следовало отложить экспедицию, однако наш уважаемый профессор полагал - и тут он прав, разумеется - что это было бы равнозначно её отмене. Совершенно неожиданно новоиспечённая Советская власть живо заинтересовалась отправкой экспедиции, вследствие чего отряд полоумных пополнили товарищи Мыкола Щирый и Лев Ургант... мда...
   Стук каблучков приближался и креп. Синьорина Джильола на сей раз выпускала клубы пара и пыхтела ничуть не хуже паровоза.
   - Ужасно, это ужасно! Там вот такие деревянные...э... доски! И вот такие гвоздьи! Скажите, господин поручьик, ви знали, что туалет не действует, э?
   - То есть как не действует? - вежливо удивился я. - Великолепно действует. Лично проверял.
   - То есть?
   - Позвольте пояснить, синьорина. В отличие от центральной части России принцип действия местных сортиров зачастую несколько иной. В данном случае строение обозначает границу того туалета... вы видели пограничный знак? Вот так примерно. Миновав эту будку, вы выбираете понравившееся место и все дела.
   - Какое значит "понравившееся место?"
   - Уточняю - вплоть до Красноярска.
   - Ви издеваетесь над девушкой, господин поручьик!
   - Ни в коем случае, синьорина. Прошу вас, перестаньте сердиться понапрасну и уясните наконец - это Сибирь. На Тунгуске нам вряд ли встретятся даже заколоченные сортиры.
   Постояв пару секунд, девушка развернулась и двинулась к смутно белеющему вдали строению повторно, вне сомнения, намереваясь на сей раз добиться успеха благодаря полученным инструкциям. Вновь проводив взглядом изящную фигурку в шубке, я вздохнул уже совершенно безнадёжно. Боже мой, боже мой... о чём, ну о чём они думают?! Ведь пропадёт, погибнет ребёнок!
   Новые шаги - упругие, мягкие. Нет, это уже не ребёнок. Так обычно ходят достаточно крупные хищники из рода кошачьих.
   - Мы полагали, что вы вернётесь не раньше завтрашнего утра, товарищ комиссар...
   -...И втайне надеялись, что не вернётесь вовсе, - логически закончил фразу большевик, присаживаясь на скамью в точности там, где только что сидел обходчик. - Зря, господин поручик, право. О деле надо думать прежде всего.
   - Но всё-таки, любопытно, что вас сподвигло бродить в столь поздний час? Неужто не нашли ночлега?
   Свет фонаря падал сбоку, отчего лицо товарища Урганта казалось странно раздвоенным - один глаз в тени, в другом горел жёлтый огонёк. Право, что-то сатанинское... Улыбка, впрочем, была вполне дружелюбной.
   - Так ведь жидов нигде не жалуют. Мыкола вот остался, поскольку православный... и дел нет к тому же.
   Он пошевелил пальцами, и только тут я обратил внимание на новенькие лайковые перчатки. Любопытно... здесь, в Сибири, на глухом полустанке - где раздобыл?
   - Пустяки, - он перехватил мой взгляд, - это всего лишь охапка керенок... изрядная, конечно, но... Как и рукавицы, валенки и прочее для нашей синьорины, впрочем. Однако вышли мы здесь вполне удачно, следует признать. Вот с транспортом пришлось повозиться. Чалдоны, бумажных денег им даром не нать, давай золото али патроны... Сорок семь червонцев, чтоб мы все так жили, и упёрлись...
   - У нас патронов два ящика.
   Ургант улыбнулся ещё шире.
   - Похоже, вы таки решили поучить меня коммерции, господин Драгомирецкий. Хорошо, поясняю. Там, в тайге, золото будет стоить примерно столько же, как здесь керенки. Спирт, чай и патроны в тех краях самая надёжная валюта.
   Он выдохнул облачко пара.
   - Чёрт, как быстро крепнет мороз... Короче, я договорился. Завтра утром уходит обоз на Тунгуску.
   - На телегах? - осторожно удивился я.
   - Ну не на автомобилях же!
  
  
  
   - Пап, посмотри. Похоже?
   На электронном мольберте застыли волны, там и сям испещрённые искрами солнечных бликов. Закатное солнце, очевидно, било в спину художнику, и небо на покинутом светилом востоке было пустым, без единого облачка, отчего море казалось холодно-чужим, а розоватые барашки пены - окрашенными кровью...
   - Ну ты прямо Айвазовский у меня...
   - Скажешь тоже, - Маринка порозовела от удовольствия. - Я же только учусь!
   - Вот только свет ложится не так как-то... Обычно все художники изображают солнце, восходящее над морем. Ну или заходящее, но обязательно в кадре чтобы...
   - Вооот! Вот именно! Все поголовно! Как ни картина, так солнце над морем. Прямо не художники, а строй солдат, шагающий в ногу!
   - Ну, положим, ради художественной выразительности...
   - Папуля, ну не разочаровывай ты меня! Художественной выразительности следует добиваться иными методами, не прибегая к дешёвым лубочным приёмам!
   Я поднял руки, сдаваясь.
   - Ладно, ладно! Куда уж мне спорить с профессионалом! Картина, как я понимаю, закончена?
   - Ну... завтра ещё глянуть свежим глазом... Но в целом да.
   - В таком случае, сударыня, прошу оказать мне честь отужинать! - я щёлкнул несуществующими шпорами, отвешивая гусарский поклон.
   - С удовольствием! - засмеялась дочура, делая ответный книксен. - Я так лопать хочу, слушай... Пап, а давай поедем в тот китайский ресторанчик?
   - "Розовый дракон"?
   - Ага...
   - Ну что ж, окончание столь гениальной картины нужно отметить.
   - Тогда я переоденусь, - Маринка оттянула воротник поношенного зелёного свитера, демонстрируя непригодность наряда для посещения ресторанов.
   - Давай, только быстренько. А то лапша остынет, придётся новую кипятком заваривать.
   - Уау! Мне наконец-то дадут куксы!
   Мы разом рассмеялись. Китайская лапша, которую здесь, в Дальнем, все именовали не иначе как "кукса", вообще-то считалась пищей совсем уже "ходей", то есть профессиональных китайцев-нищих, однако туристы и прочие путники тоже не пренебрегали ею. А чего? Залил кипятком из чайника и хлебай. Вполне съедобно и к тому же фантастически дёшево.
   В ожидании дочери я вышел на веранду. Сад уже засыпал, готовясь к долгой и нудной зиме - то дождь, то снег, то сырой ветер с моря, то морозец из Сибири... Впрочем, во Владивостоке зима ещё хуже, конечно. Ново-Архангельск, Александровск-на-Аляске, Петропавловск-Камчатский, Владивосток да Дальний с Порт-Артуром - окраина великой России, самый её периметр...
   Ветер дул с моря порывами, раскачивая ветви деревьев с последними трепещущими листьями, и мутные валы накатывались на берег, силясь дотянуться до ажурной садовой ограды. На горизонте справа громоздились небоскрёбы Дальнего, словно друза гигантских кристаллов. Слева россыпь строений была много пониже, приземистей - всё-таки Порт-Артур до сих пор больше военная база, нежели город. Дачный посёлок, приютившийся между мегаполисом и городом-спутником, выглядел почти безлюдным. Оно и понятно, ноябрь не июль...
   Сзади бодро процокали каблучки.
   - Ну, я готова.
   - А повернись-ка, доню, я подывлюся, яка ты гарна стала!
   Дочура охотно крутанулась на шпильках, демонстрируя вишнёвое бархатное платье с сильно открытым верхом. Низ, впрочем, тоже не отличался излишним пуританством. Я вздохнул. Похоже, времена, когда показавшая башмачок девушка считалась обесчещенной, прошли безвозвратно. В наши дни даже батюшки в церкви смиренно просят молодых прихожанок, чтобы подол достигал хотя бы середины бедра...
   - Ну как, смотрюсь?
   - Вау!
   - То-то!
   - Мантильку надень, не май месяц. Опять кашлять будешь и сопли пускать.
   - Я-то надену, - Маринка уже накидывала на плечи меховую пелеринку. - Однако моему папочке должно стать неудобно. Старая машина, ладно, но когда единственная любимая дочь ходит в старье...
   - Что обычно бывает написано на окошечке кассы?
   - "Денег нет и не будет"
   - Ну вот, всё же понимаешь. Ты вообще умница у меня! - я щедро чмокнул дочь в щёчку. - Вот станешь знаменитой-великой, пойдут твои картины по тысяче империалов каждая...
   - По тысяче, всего-то?
   - Ну хорошо, хорошо. По пять тысяч! И сразу купишь себе кучу мантилий, собольих шуб и прочего.
   - Ладно-ладно, папочка, издевайся. Я умолкаю, как и положено воспитанно-скромному ребёнку, и пусть дальше тебя мучает совесть!
   - Ой! - я согнулся, демонстративно схватившись за печень. - Кажется, это она...
   Мы рассмеялись.
   - А ты чего, так пойдёшь? Где фрак, галстук-бабочка и прочее? - доча оттянула полу моего видавшего виды вельветового пиджака. - И пистолет ещё тут, с ума сойти!
   - Дурная привычка, - повинился я. - Документы, приборы связи и оружие по карманам рассовывать. Целее будут. Ну пойдём уже, пока в "Розовом драконе" не съели всю лапшу!
   Проходя под перголой, густо увитой виноградной лозой, я протянул руку и сорвал багровый листок.
   - Ноябрь уж наступил... уж роща отряхает последние листы с нагих своих ветвей...
   - Да вроде как октябрь в оригинале? - вновь засмеялась Маринка.
   - Ну это там, в коренной России октябрь, а у нас тут ноябрь будет правильней. Поправочка на географию!
   Наша старенькая "Кама", стоявшая у самых ворот, мелодичным сигналом поприветствовала хозяина, гостеприимно поднимая двери.
   - Не знаю, как тебе, а мне наша "камка" всегда в этот момент всегда напоминает наседку, зовущую цыплят под крылышки, - дочура усаживалась на переднее сиденье. - И вообще я хочу к бабушке. На Новый год и Рождество, вот.
   - Ваши желания совпадают, кстати, - я ткнул кнопку на панели, и двери мягко опустились. Тут же заработал кондиционер, навевая в салон блаженное тепло. Повинуясь сигналу брелка, ворота распахнулись, и машина мягко тронулась с места, будто заскользила над землёй.
   - О! Бабуля звонила?
   - Разумеется. Это любимая внучка не слишком-то часто вспоминает свою бабушку.
   - Чего рассказала?
   - В Вологде уже снег лежит. Так что, говорит, если сподобится внученька на Рождество, то на лыжах накатается вволюшку.
   - Ха! Решено. Да, папуля?
   - Легко. Поездом, в третьем классе...
   - Сдурел, да? Родную дочь! В третьем классе! Через всю Сибирь! И каникулы не резиновые. Только самолётом, папочка. "Миг-Кондор", это по-настоящему круто!
   - Даже так? Скромные девушки обходятся нормальным "Енисеем"
   - Нуу... "Енисей", это уже вовсе не так круто. И вообще, давно мечтала прокатиться до первопрестольной на сверхзвуке.
   - И улетит твоя новая мантилька.
   - Да пёс с ней, в этой похожу. Бабуля важнее.
   - Быть по сему! - я придавил педаль газа, обходя длинную грузовую фуру. Машина пошла на обгон неохотно, вяло. Блин горелый, опять не съездил в сервис... давным-давно надо перебрать топливные элементы...
   - Чего ещё говорила?
   - Алёна из Ревеля проездом была, гостила два дня. Да, на праздники Лёня со всем семейством к ней обещал нагрянуть, если получится, так что скучно тебе не будет.
   - Он же в Гамбурге сейчас?
   - Ну в принципе да.
   Уточнять детали я не стал. Маринка у меня умница, сама поймёт. Поскольку в Гамбурге сейчас находилась лишь Лёнина супруга с чадами. Сам же отец семейства, он же мой шурин пребывал в Пенемюнде, на базе императорского стратегического подводного флота.
   - Тёть Алёна переживает, - доча зябко повела плечами.
   - Положим, не так это и ужасно. Он же не в рот куски плутония суёт. Там техника безопасности нешуточная.
   - Да при чём тут плутоний? Он же как спец-реакторщик на лодке будет, когда испытания ходовые пойдут.
   - Так оно.
   - Ну вот... Занырнут на дно, где-нибудь возле северного полюса... крак! Там знаешь какая глубина? Четыре версты!
   - А, чёрт... - я затормозил, пристраиваясь в хвост сплошной массы авто, запрудившей улицу. Среди моря солидных и не очень российских машин кое-где виднелись японские "фуфлайки", приобретаемые порой гражданами по причине бросовой цены. - Чего-то в такое время и пробки... Богато жить стали, не по средствам. На каждого младенца по машине.
   - И только твоя любимая и единственная дочура до сих пор не имеет собственного авто, - тяжко вздохнула Маринка, пряча под густыми ресницами озорной блеск глаз. - И ходит в рванине. Соболя времён Ивана Грозного...
   Мы вновь разом рассмеялись.
   Во внутреннем кармане требовательно завибрировал телефон. Я вздрогнул - в отличие от нормального, гражданского, покоившегося в кармане нагрудном, его коллега из внутреннего никогда не подавал голоса, предпочитая вибровызов. И ждать от тех вибровызовов можно было лишь всяческих пакостей.
   - Да, Пал Палыч, - мельком глянув на экранчик, где высветился абонент, произнёс я.
   - Ты один? - голос в трубке был озабочен донельзя.
   - С дочкой.
   - Где сейчас?
   - В Дальнем, в пробке стою.
   - В пробке, это плохо... В общем так. Дуй сейчас в аэропорт, подойдёшь к терминалу шесть. Документы при себе?
   - Как водится.
   - Уже не так плохо. Лёва тебя встретит, билеты и вводная у него, подробности письмом.
   - Можно хотя бы узнать, на сколько и куда?
   - Можно. В Красноярск. На сколько, от вас зависит.
   - Но примерно хотя бы.
   - Я же сказал, не знаю! Ориентируйся на месяц, чтобы не огорчаться в случае чего. И давай уже дуй скоренько, "Стриж" вас ждать не станет!
   Я поперхнулся. Щедро, слов нет. "Стриж", сверхзвуковой самолёт купеческого класса, или, как говорят англосаксы, бизнес-класса. Для миллионеров, можно сказать.
   - Хорошо, еду. Что-нибудь ещё?
   - Пока всё.
   Экран погас, и телефон враз стал похож на чёрную эбонитовую пластинку. Вздохнув, я сунул прибор в карман.
   - Прости, Маришка. Обманул я тебя с лапшой, - я чуть улыбнулся. - Зато с мантилькой, полагаю, наоборот, всё вскоре наладится.
   В её глазищах плавает тревога и грусть.
   - Знаешь, пап... Я всё понимаю. Но в такие минуты думаю - жаль, что у вас с Катериной не срослось.
  
  
   Зубья пилорамы вгрызались в дерево жадно, точно зэк в краюшку хлеба. В большую, пахучую, восхитительную краюху...
   Я сглотнул слюну, отгоняя видение. Ладно... Краюха будет только завтра утром, а сверхурочная работа - вот она, прямо сейчас.
   - Давай! - кивнул я напарнику.
   Мыкола, кряхтя, завёл конец бревна в приёмник пилорамы - зубья валков зацепили и потянули лесину к жадно снующим вверх-вниз пилам. Мыкола, как и я, арбайтен-мобилизант, хохол откуда-то с Украины. Вот Клим местный, арбайтен-карту отрабатывает...
   Я криво усмехнулся. Арбайтен-карта, конечно, лучше, чем мобилизация в трудармию - всё-таки живёшь дома, в семье... Однако хуже всех жидку, что да то да. В трудармии отпахал пять лет и свободен, а у ихнего брата шнелль-арбайтен пожизненно. И кормёжка для славян не так уж чтобы совсем скверная. Господа дойчи нация высокоцивилизованная, аккуратная, у них всё рассчитано. Какая польза от работника, еле таскающего ноги? И труп, как любит говорить наш хозяин, герр Кляйнмихель, вещь совершенно бесполезная. Это поначалу они унтерменшей зазря изводили, в горячке войны. Теперь не то, теперь рабсила нужна повсюду. Вот, пожалуйста, даже жидов недобитых и тех к работе приставляют. Хотя сколько их осталось-то, жидов? Меньше чем бывших коммуняк, пожалуй...
   - Давай!
   Следующее бревно уползает в пилораму, чтобы рассыпаться на выходе кучей досок. Там мелькает полосатая роба жидка... как его... впрочем, неважно. Жид и жид. Их и хозяева-то знают только по номерам, наверное.
   Вообще-то родился я в городе Адольфсбурге, который тогда назывался иначе. Кажется, Ленинград. Или Петербург, что вернее. Мама, пока была жива, любила рассказывать мне про то, какой это большой и красивый город. Правда, я его совсем не помню. Смутно помню только двор-колодец, белого котёнка на ступеньках и красного леденцового петушка на палочке. Ещё помню вокзал, кишащий народом, люди орут, лезут в битком набитый поезд... душный вагон, и мы с мамой на самой верхней полке, мама судорожно прижимает меня к себе, вслушиваясь в тяжкое уханье, перебивающее монотонный стук колёс... Говорят, все унтерменши, кто не успел тогда сбежать из Адольфсбурга, перемерли в ту же зиму. Герр Кляйнмихель, будучи в подпитии, частенько вспоминает те события - в ту пору он был совсем ещё безусым юнцом, и воевал как раз в тех местах, заряжающим при орудии... Похохатывая, он рассказал, как жидо-коммунисты, в тупом фанатизме не желая признавать величие и мощь непобедимого Рейха, пытались доставлять провизию в окружённый город на грузовиках по льду озера - глупость, конечно... Это, естественно, не помогло, и когда части непобедимого вермахта взяли городок-пристань Ладогу, откуда большевики и возили провиант, всем унтерменшам в осаждённом городе пришёл капут. А на следующий год железные когорты Рейха вместе с турками вышибли жидо-коммунистов с Кавказа, и когда все танки, грузовики и самолёты - а у жидо-коммуняк были и самолёты, предоставленные им жидо-масонами из Америки - встали из-за отсутствия бензина, на третий год части непобедимого вермахта очистили от коммунистов Поволжье и бомбами добили последних фанатиков, зубами вцепившихся в Урал. Грустно, но мой отец, обманутый жидо-коммуняками, погиб где-то под Уфой.
   Вот приход непобедимого вермахта в Челябинск, где мама к тому времени осела, я запомнил. Трескучую пальбу и грохот взрывов, и танк, проехавший по нашему огороду, чудом не зацепив убогую хатку... Да, под Челябинском ещё воевали довольно сильно. Вот в Новосибирске, куда из Харькова эвакуировалась тётя Вера, уже почти не стреляли - нечем было уже стрелять коммунякам. А к здешним местам, к Красноярску, дойчи уже подкатывали походными колоннами, торопясь успеть занять город прежде японцев...
   - Давай!
   Ещё одно бревно. Сколько их там осталось? Чёрт, опять засветло не успеем... Герр Кляйнмихель до работы жаден, то и дело наваливает сверхурочные... Вообще-то не дело после ужина заставлять работать, и так двенадцать часов рабочий день... но попробуй-ка возразить. Трезвый он ещё ничего, ну заедет в ухо за дерзость и все дела, а когда пьяный, пристрелить может запросто. Ему башку ещё на Волге коммуняки повредили, с тех пор так и не отошло, ему по делу-то пить вообще нельзя...
   - Ну чё, быдло, уработались?
   Я с острой ненавистью глянул на вошедшего. Ринат по кличке Собака - подлейшее существо. Вообще-то он родом из крымских татар, по его же словам, однако я сильно подозреваю, что кто-то из его родителей был натуральной собакой. Герр Кляйнмихель и держит его за собаку, с той только разницей, что собака в будке, а этот на вышке... И обращается как с собакой, кстати. Когда герр пьян и ему скучно, он частенько призывает Рината ради забавы. Забавы у герра порой презабавные, ничего не скажешь. То велит татарину обмотать голову грязными подштанниками на манер чалмы, раскрыть Коран, порезать на нём ломтиками копчёное свиное сало, поставить стакан со шнапсом и громко читать книгу вслух, между делом выпивая и закусывая. А то ещё велит Ринатке снять штаны и молиться по-ихнему, уткнувшись носом в землю, да ещё время от времени чтобы взбрыкивал и блеял по-козлиному... Собака безотказно выполняет. И всю накопленную злобу старается выместить на работягах. Впрочем, не слишком успешно - герр Кляйнмихель заплатил за рабсилу рейхскомиссариату некоторую сумму и не намерен терпеть убытки. Больше всех достаётся жидку, само собой, мимо не пройдёт татарва, чтобы без зуботычины.
   Надзиратель неторопливо присел на табурет, привалился к стене. Поправил на поясе брезентовую кобуру, из которой торчала рукоять старинного нагана.
   - Эй, орлы обоссанные! С вами говорят! А ну-ка, жид, топай сюда. Давай-давай, пока я сам не подошёл!
   Жид, помедлив, скинул рукавицы и подошёл, неуклюже загребая ногами.
   - Отставить! Что за походка? Назад. Ещё раз, и чтобы бодро мне, весело! Шаг чеканить!
   - Слышь, Ринат, нам работать надо, - подал голос Клим.
   - А ты молчи знай, руссиш швайне. Ещё раз вякнешь, я и тобой займусь. Жид, шагом марш! Ножку, ножку тянуть!
   Всё дальнейшее произошло очень быстро. Жид, шлёпая драными калошами, набитыми для тепла ветошью подошёл к надзирателю вплотную - как было велено, чеканя шаг - и Собака, неуклюже взмахнув руками, повалился с табурета. Несколько раз дрыгнул ногами и вытянулся, между ног быстро натекала тёмная лужа. Из горла татарина торчал напильник-заточка.
   Мы все стояли неподвижно и молча, таращась на сценку, только пилорама неутомимо сновала вхолостую, выплюнув очередную порцию досок и не дождавшись свежего бревна.
   В этот момент дверь-калитка в сарай широко распахнулась, и в помещение ввалился герр Кляйнмихель, собственной персоной. Пьяный, конечно же - в последнее время вечерами хозяин редко бывал трезв.
   Пару секунд дойч разглядывал картину оловянным взором, пока до него наконец-то дошёл смысл происходящего.
   - Аааа! Ферфлюхт...
   Он уже почти вытащил из кармана свой верный "вальтер", и тут жид сделал следующий решительный шаг. Выдернув наган из кобуры убитого, он развернулся и вытянул руку в сторону хозяина. Хлопнул выстрел, герр Кляйнмихель дёрнулся и грузно, точно мешок с опилками осел возле двери.
   - Ты... ты... - Мыкола делал неопределённые жесты рукавицей. Я, помедлив, ткнул в кнопку "стоп", и пилорама, взвизгнув тормозом, остановилась.
   - Всё... - хрипло произнёс Клим. - Вот теперь всё, мужики...
   Лишних вопросов никто не задавал. Убийство татарина одно дело, а истинного арийца - совсем другое. Гестапо пустит в расход всех, без разбора.
   Жид стоял в углу, оскалясь, и держал перед собой револьвер, словно приготовился обороняться ото всего белого света.
   - Ну убейте... убейте!
   - Да толку-то теперь... - Клим сплюнул. - Теперь мы все на одной цепи... смертники.
   Мы молча переглянулись.
   - Значит, так, - Клим вытянул из кармана убитого герра пистолет, осмотрел. Пошарив ещё, достал запасную обойму. - За Енисеем японские земли. Одно нам теперь спасение, пробираться на Тунгуску куда-нито. Дойчам туда ходу нет, а японы ради убитого дойча экспедицию в тайгу снаряжать не станут. Вообще пальцем не шевельнут, ежели сами на них не наскочим... Ну, я пошёл. Ты пилу запусти, шум нам сейчас нужен.
   Я нажал кнопку "пуск", пилы немедленно пришли в движение. Не сговариваясь, мы кинулись к щелястой стене сарая.
   Сквозь щели было хорошо видно, как на сбитой из трёх длинных сосен вышке мается на морозном ветру часовой, калмык Сопатка. Арбайт-рейхскомиссариат, ведавший распределением рабсилы из унтерменшей, к каждой укомплектованной бригаде работяг прилагал и такую вот эрзац-охрану, набранную из неславянских народов помельче. Случись побег или ещё там что, с эрзац-охраны первый спрос - к стенке. Вообще-то поначалу в качестве охранников пытались использовать горцев-кавказцев, однако, по словам герра Кляйнмихеля, они так и не уяснили, что отныне единственный смысл их жизни - беспрекословное послушание хозяевам. Много мнили о себе... Так что выяснять где какие малые народы там обитают не стали, и всех горных кавказцев по приказу Фюрера потравили парализующими газами, а на немногих уцелевших охотились с собаками и с геликоптеров - я ещё подростком был, помню, даже продавали такие охотничьи лицензии истинным арийцам, желающим особо острых ощущений...
   Клим подошёл к вышке почти вплотную, когда калмык всполошился. Сделав резкий жест: "стоять!", скинул с плеча винтовку, положил на неошкуренную жердину, играющую роль ограждения. Сибиряк взмахнул левой рукой в сторону сарая, явно чего-то объясняя, и когда страж перевёл взгляд на лесопилку, вскинул правую руку, где в рукаве прятался хозяйский "вальтер".
   Хлопнул выстрел. Сопатка сделал нелепое движение руками, ноги его подкосились, и он повалился на настил. Винтовка же ухнула вниз, на кучу опилок, припорошённых снегом.
   Я почувствовал, как внутри закипает отчаянная, весёлая злость. Протянув руку, выдернул у жида наган, перехватил за рукоять. Хорошо, что я почти безродный. Мама умерла, отца убили, братьев и сестёр нету. Тётя Вера старенькая уже, дети её затерялись где-то... Так что гестапо не за что зацепиться.
   - Пошли, ребята.
   Когда мы подошли к вышке, винтовка всё ещё валялась на куче опилок. Зато возле дома, где проживало семейство Кляйнмихелей, злобным лаем заходилась цепная собака, здоровенная немецкая овчарка. На крыльцо выглянула фрау Марта, явно намереваясь выяснить, отчего это рабочий-унтерменш бродит возле дома. Пистолет щёлкнул дважды, и лай оборвался, сменившись хрипящим замирающим визгом, фрау же свалилась, точно тряпичная кукла, заклинив собою распахнутую дверь. Клим стремительно ринулся в дом, через секунду оттуда донеслись ещё выстрелы.
   Мыкола подобрал винтовку, неловко передёрнул затвор.
   - Идемо, хлопцы...
   Когда мы подошли к зданию, Клим уже выходил на крыльцо, буквально увешанный оружием. В левой руке - немецкий охотничий штуцер-двустволка, в правой - русская самозарядка, явно оставшаяся с той войны. На плече же висел самый настоящий пулемёт. Старинный, с массивной трубой ствола и здоровенной коробкой магазина-барабана.
   - Всех убил, - хрипло произнёс сибиряк, - и гроссмутерь, и расплод ихний... Считай, авансом за моих домашних.
   Он оглядел наш разрозненный отряд.
   - Время маленько есть, место тут глухое. Грузовик кто водит?
   - Я умею, - кивнул я.
   - Уже легче, однако. Значит, так - собираем жратву и тёплые вещи, лесовоз выводим и в путь.
   - Ночь вот-вот...
   - А что делать?
  
  
   Телега бодро грохотала по промёрзшей до гранитной твёрдости земле, подпрыгивая на ухабах так, будто норовила кого-то лягнуть. Слой соломы, щедро натрушенной на дно экипажа, несколько смягчал адскую тряску, однако делал и без того не слишком устойчивое положение пассажиров донельзя скользким, так что поневоле приходилось держаться за край рыдвана обеими руками. Говорить без крайней нужды также не тянуло, как бы язык ненароком не откусить на очередной колдобине... Оставалось только радоваться, что телега сильно отягощена поклажей - вне сомнения, пустой экипаж на таких ухабах уже давно перевернулся бы и прихлопнул седоков на манер мухобойки.
   Невеликий обоз шёл плотно нагруженным, и поскольку вносить коррективы в свои коммерческие планы ради нескольких полудурков, коим приспичило зимой попасть в таёжные дебри чалдоны не собирались, экспедиционное имущество пришлось кое-как пристраивать по бокам основного груза. Что касается членов экспедиции, то им пришлось довольствоваться жалкими остатками свободного пространства.
   Я вновь исподлобья оглядел вереницу пароконных подвод. На передней, управляемой могучим бородачом, тряслись ассистент профессора, приват-доцент Рудольф Роршах и студент-второкурсник Валя Курочкин, отчего-то высокопарно именуемый "коллектором". На юном нежно-румяном лице Вали, не успевшем ещё задубеть от ветров и морозов, явно проступало страдание от дикой тряски, впрочем, пока вполне искупавшееся новизной впечатлений, судя по выражению детски-любопытных голубых глаз. Лицо господина доцента, напротив, никаких эмоций не выражало. И взгляд серо-стальных тевтонских глаз был спокоен, пристален и цепок. Именно такой взгляд был у того немецкого офицера под Лодзью - спокойная холодая сосредоточенность и никаких колебаний. Сомнения во взгляде протаяли чуть позже, когда его "парабеллум" подавился перекошенной лентой, и дуло моего "кольта" смотрело прямо в тевтонский лоб...
   На второй подводе разместились мы с комиссаром и красный революционный боец Мыкола. Наряд революционного бойца со вчерашнего вечера не претерпел значительных изменений, хотя неуклюжесть движений заставляла подозревать наличие под шинелью уже двух телогреек. Зато товарищ Ургант щеголял в новеньком некрашеном тулупчике, заячьей шапке-ушанке и разношенных, но ещё вполне крепких валенках. Я даже почувствовал нечто вроде угрызений совести - право, и этого человека я вчера чуть было не взялся учить коммерции... Вам у него поучиться, поручик, попробуйте-ка за одну ночь обустроить экспедицию и себя при этом не забыть.
   Позади нас ехали синьорина Босха и сам господин профессор, чьим гением мы тут, собственно, и оказались. От синьорины за грудой товаров виднелась лишь макушка, не позволяющая разглядеть выражение глаз, зато во взгляде Милорадова явственно читалось снисходительное пренебрежение к тяготам пути. "Наука, молодые люди, всегда требовала жертв, начиная с Прометея и Джордано Бруно!"
   Телега подпрыгнула на очередной колдобине, опасно заскрипев.
   - Да не боись, граждАне, - молодой чалдон ощерил крепкие зубы, по-своему истолковав гробовое молчание пассажиров. - Это расейские телеги на первой кочке разваливаются, а тута всё сплошь из лиственницы, и обод, и спицы! А оси и вовсе Варга ковал, это не какая-нить аглицкая сталь, это ж демидовский секрет! Булат, мля!
   - Господин профессор, если смотреть с научной точки зрения... как скоро наступит опущение почек при такой лихой езде? - товарищ Ургант попробовал было почесать нос, но промахнулся, чуть не ткнув себе пальцев в глаз, и не рискнул повторить попытку.
   - Не знаю, я не ветеринар, - басом пророкотал профессор. - Я опасаюсь за сохранность оборудования, коллеги.
   - Да не боись, папаша, сейчас вот на речку выйдем и айда! - наш кучер вновь ощерил зубы. - А вы ж думали, так и до самой Тунгуски трястись будем? Эх, Расея! Да тут что летом, что зимой только по реке и есть ход! Ну, кроме железки, конечно...
   - Меньше ботай, язык откусишь! - осадил не в меру словоохотливого товарища едущий впереди могучий бородач, не то староста, не то атаман этой компании - с какого боку посмотреть.
   - Да ла-адно! - молодой чалдон поправил шапку. - Эх-ма, давай гони, залётные!
   Телега, сверзившись с довольно-таки крутого бережка на лёд чахлой речонки, загремела по льду, и "залётные" прибавили ходу, выбивая шипастыми подковами льдинки, далеко раскатывавшиеся по стеклянисто отблескивающей речной глади. Подо льдом, едва шевеля плавниками, медленно проплыла крупная рыбина.
   - А не слишком-то толстый лёд, - комиссар проводил рыбу взглядом. - Пров Игнатич, чего молчишь? Подводы с твоим товаром, между прочим.
   - Пройдём, даст Бог, - отозвался бородач, - ежели только где полынья...
   - Утешил...
   - Дак для того глаза и голова имеются. Опять же, снега нет, лёд крепнет на глазах... Покуда до Тунгуски доберёмся, в аршин станет.
   - А к весне?
   - К весне-то? К весне, к примеру, вот эта речонка наскрозь промёрзнет. До самого донца.
   Мы переглянулись. Речка, конечно, не Енисей, но до дна было никак не меньше сажени.
   - А вот о позапрошлом годе был случАй, - вновь вступил в разговор наш молодой извозчик, - так налим в лёд вмёрз. Здоровущий, пуда на три. Едем это мы с Петрухой, глядь - вот он, голубец. Ну, Петруха грит - давай, грит, обручи от бочки, щас достанем...
   - Зачем обручи-то? - подал голос Мыкола.
   - Ха! Дак неуж кто будет руками такенный-то лёд долбить? Обруч в огонь, потом на лёд, крути знай, другой обратно греется, и...
   Впереди вдруг громко залаяла собака.
   - Тихо! - поднял руку обозный старшина.
   Обозники дружно натянули вожжи, лошади встали, тревожно фыркая.
   - Вон там, в леске...
   - Да не видно никого...
   - Шарок зря брехать не станет...
   Сторожевой пёс, бежавший далеко впереди - будто бы и не при обозе, а сам по себе - уже нёсся к хозяину со всех ног, возбуждённо лая.
   - А ну, робяты!
   Видавшие виды чалдоны уже спрыгнули с возов, приседая, извлекали на свет винтовки. У нашего возницы неожиданно обнаружилась японская "арисака", у Прова Игнатьича длинная пехотная трёхлинейка, ещё у одного казачий карабин. У трёх остальных вооружение оказалось неважным - однозарядная "берданка", старинное французское нарезное ружьё Шаспо с картонными патронами и вовсе уж древняя игольчатая прусская винтовка.
   - Никак война, Пров Игнатич? - вежливо, немного скучающим голосом задал законный вопрос Ургант, не торопясь соскакивать с подводы.
   - Варнаков развелось, мать их етить... - старшина всматривался в густой подлесок, мыском выдававшийся прямо к речке. - Керенский из тюрем повыпустил, вот они к железке и жмутся... В Расею пробираются. А вы б слезали, господа хорошие, тут шесть сот шагов всего-то. Доброму стрелку при трёхлинейке легко...
   Валя, спрыгнув с насиженного местечка, добросовестно укрылся за возом, подставив потенциальному противнику оттопыренный зад, причём делал он это явно без признаков страха, но так старательно, что я невольно улыбнулся. Рудольф Роршах, окинув цепким взглядом панораму, без единого лишнего движения оказался в укрытии, заодно втянув туда за полу полушубка студента. И вновь у меня мелькнула мыслишка: право, для приват-доцента господин Роршах как-то не в меру опытен.
   - Вячеслав Сергеич, будьте добры, лежите где находитесь, - вежливо посоветовал профессору комиссар. - На снегу холодно, право. Мадмуазель Джильола, то же касается и вас. Господин поручик?..
   Вздохнув, я полез в дорожный баул и извлёк бинокль - отличный десятикратный "цейсс". Покрутив окуляры, приладился поверх поклажи, рассматривая опасный лесок. В поле зрения медленно проплывали валуны, пятна снега в тени, сосновые лапы, качающиеся под порывами ветерка... ага, вот они. Не зря дал голос умный пёс, ой, не зря...
   - Чего видать? - Пров рассматривал место засады, щуря глаза.
   - Один за выворотнем, один за бревном поваленным. Ещё один сбоку, в ёлочках, - я рассматривал пятна лиц, но даже в цейссовский бинокль с такого расстояния выражения было не разобрать. - А вот и четвёртый... этот меж валунов... Винтовок пока вижу только две.
   - Кабы не Шарок, да подошли б мы поближе, так и увидали бы... - старшина высунул из отверстия в рукавице палец, прилаживаясь к спусковому крючку. - Не уходют ведь змеи, чего ждут-то... видно, что не по зубам добыча, умный зверь тут же уйдёт... Климка, шугни-ка их!
   - Сам шугни, у тя патроны наши, простые, - отозвался обладатель "арисаки". - К моей-то по нонешним временам ещё поискать патронов...
   - Подожди, Пров Игнатич, - я отложил бинокль. - Я шугну.
   Кожа футляра задубела на морозе, медные застёжки открылись не сразу, однако затвор извлечённой из своего уютного кокона винтовки "маузер" подался мягко, легко. Загнав патрон в патронник, я положил цевье на какой-то тюк, увенчивающий воз, стянул рукавицу и припал к окуляру оптического прицела, держа палец над курком, не касаясь стылого металла - так привык на фронте. Ну, господа варнаки-разбойнички... или товарищи? С кого начнём?
   Однако ни шугать, ни начинать с кого-то было невозможно. Покуда я возился с винтовочкой, противник успел очистить потенциальное поле боя. Похоже, четвёрка бандитов сообразила наконец, что засада их раскрыта, и дюжина вооруженных мужчин - ну хорошо, пусть господин профессор и студент не в счёт - действительно добыча не по зубам.
   - Вроде как ушли...
   - Давно бы так, - Пров сплюнул. - Я уж подумал, вовсе дурни, без смертоубийства не обойдётся... Шарок, взы!
   Умный пёс потрусил по свои следам, проверять засаду. В прицел было видно, как животное приостановилось в сотне шагов от леска, вынюхивая воздух, затем двинулось дальше, то и дело сторожко замирая.
   - Молчит, сталбыть точно ушли, - наш старшина встал во весь рост. - Едем, мужики. Да не спать!
   Обоз двинулся дальше, однако винтовочки мужики убирать не спешили, цепко вглядываясь в древесную чащу, подступающую местами прямо к воде. Даже наш словоохотливый возница замолк, только пошевеливал вожжами.
   - Тпрууу! - ехавший впереди Пров натянул вожжи, останавливая повозку возле места несостоявшейся засады. - Надо глянуть, чего там... Климка, прикрой!
   Переглянувшись, мы с комиссаром молча присоединились к чалдонам. Ургант не таясь извлёк из колодки "маузер", я нащупал в кармане рукоять именного "кольта" сорок пятого калибра. Аборигены двигались с винтовками наперевес.
   В отличие от открытых пространств, снега в леске намело уже достаточно, чтобы прикрыть голую землю, и обнаружить лёжки разбойников не составило труда. Мужики негромко переговаривались о своём, я же осматривал место неудавшейся засады с точки зрения военного.
   - Господин поручик, будьте добры, взгляните, - негромко позвал меня комиссар.
   В сугробе под выворотнем виднелся чёткий круглый отпечаток размером с тарелку, с характерным рисунком.
   - Что скажете?
   Я помолчал, разглядывая следы.
   - Пулемёт "Льюис" под российский патрон три линии, барабан на четыре ряда, девяносто шесть патронов. Очевидно, этот парень не удосужился вставить диск заранее, либо зачем-то снимал его и положил на снег.
   - Вот и я про то же. Очень интересные тут варнаки, Александр Владимирович. А вот это?
   След возле лёжки другого разбойничка выглядел странно - словно в снег бросили обломок стула. Пожалуй, я бы и не принял его за след от оружия, если бы не характерный отпечаток ствола с намушником.
   - Право, не скажу. Оружие неизвестной мне системы.
   - Но это точно оружие?
   - Но это точно оружие, - я ткнул носком в отпечаток ствола.
   Товарищ Ургант задумчиво разглядывал панораму - гладкая стеклянная лента реки, плавно изгибающаяся и исчезающая вдали.
   - Ведь они могли нас всех положить, насколько я понимаю. Шестьсот шагов, речка как на ладони и пулемёт... или я не прав? Могли, но не положили... Почему, вот вопрос. Неужто из экономии патронов?
   - Господин комиссар, вы от меня-то чего хотите? - неожиданно зло ответил я. - Сумасшедшую экспедицию встречает шайка сумасшедших же разбойников, всё нормально, игра идёт на равных...
   - Значит, вы тоже полагаете, что здесь имеет место некая игра? - теперь большевик рассматривал моё лицо так, будто видел перед собой как минимум картину кисти Рембрандта.
   - Я полагаю, что нам так или иначе придётся ехать дальше!
   Не найдя более ничего существенного, мы вернулись к телегам и вновь двинулись в путь. Разговоры обрезало как бритвой, и на лице нашего возницы явственно проступало смятение. Одно дело просто лесные душегубы-разбойнички, и совсем другое - с пулемётом...
   Проехав в угрюмом молчании версты полторы, я спрыгнул и перебрался в идущую следом подводу.
   - Как настроение, синьорина Джильола?
   - О... - синьорина Джильола торчала из меховой "полости" - а если отбросить лишнюю терминологию, просторного мешка - закутанная до подмышек. На голове иностранки вместо изящно-кокетливой меховой шапочки громоздился мохнатый треух, подвязанный под подбородком. - Скажите, Александр Владимировьич, там были разбойники?
   Я помолчал, подбирая ответ в форме, наиболее доступной для девушки-итальянки, волею судеб оказавшейся в Сибири. Надо признать, вела она себя в высшей степени достойно. Ни обмороков, ни истерик, ни дурацких капризов, ни даже дурацких вопросов в неудобное для дискуссий время... Вот, пожалуйста, молча и спокойно переждала острый момент. Единственный прокол случился, когда товарищ Ургант попытался обуть синьорину в колоссальных размеров серые валенки - девушка отказалась наотрез, и было очевидно, что принудить её надеть этот ужас не удастся даже под дулом маузера. В результате красавица сейчас вынуждена была сидеть в меховом мешке как кукла... Впрочем, до Тунгуски далеко, и товарищ Ургант вполне может попытаться убедить юную итальянку, что валенки - это вовсе не аналог "испанских сапог", а обыкновенная сибирская обувь. Так что, возможно, не всё так печально и ребёнок имеет шанс выжить...
   - Видите ли, синьорина, предыдущее российское... гм... правительство совершило ошибку, даровав свободу множеству преступников. В результате дороги России сейчас вовсе не столь безопасны, как ещё три-четыре года назад.
   - О да! - Джильола кивнула. - Это есть большая ошибка. Но зачем?
   - Ну... формальным поводом послужил хорошо известный вам лозунг либертэ-эгалитэ-фратернитэ. Неформальным же, без сомнения, отсутствие средств на содержание заключённых.
   - Но разве нельзя было их просто повесить? Либерализмо криминало бандито есть несправедливо к их жертвам, разве нет?
   Я поперхнулся, закашлялся. Нда... нет, а что - устами младенца глаголит истина, как говорится...
   - Во, нерусская барышня и то понимает! - не выдержав, встрял в беседу извозчик, средних лет мужик с пегой бородой. - Развели варнаков, едрить их в дышло! Полиции полна тюрьма, у всех левольверы... чик-чик, и ночью спустили бы голубцов в ближайшу прорубь...
   - О да! Не надо никого мучить. Это есть... э... русское велико-душие, да?
   В глазах синьорины Джильолы таились озорные огоньки.
   - Никак нет, синьорина. Это было бы слишком просто, - и я улыбнулся с подлинно русским великодушием.
  
  
   - Мне таки кажется, что вас не во всяком случае следует посылать даже за смертью, господин Драгомирецкий. Согласитесь, иной раз бессмертие может оказаться чересчур утомительным...
   Лёва Ургант сидел на кресле в зале ожидания со скучающим видом, вытянув ноги в потёртых джинсах и новеньких "скороходовских" штиблетах. Чёрная кожаная курточка поверх свитера с оленями и серебряный перстень-печатка со скалящимся черепом дополняли облик богемы, свежеизвлечённой из недр тусовки с девушками, шампанским и интеллектуальным бла-бла-бла.
   - Не рычи попусту, Лёва, - я плюхнулся в соседнее кресло. - Вводную гони давай.
   - Какая вводная, регистрация заканчивается!
   - Заканчивается регистрация на литерный рейс "Дальний-Красноярск" - подтвердил голос дикторши, гулко отдаваясь под сводами зала. - Самолёт рейса двадцать восемь-двенадцать Сангарск-Дальний совершил посадку...
   - Господа, прошу поторопиться, вас ждём! - молоденькая стюардесса в форме компании "Стратосфера" осуждающе глядела на двух безалаберных пассажиров, тянущих с регистрацией до последней минуты. Дунула снизу вверх на чёлку, смешно оттопырив губу. - Зина, всё, больше нету!
   - Господа, прошу сдать колюще-режущие предметы, оружие, аэрозольные средства, - охранник сделал приглашающий жест в сторону столика, притулившегося возле рамки контрольного устройства. Вздохнув, мы с Лёвой принялись освобождать карманы. Лёвин "ТОЗ-Малыш" скрытого ношения рядом с моим "Стечкиным" смотрелся крайне тщедушно.
   - Мы в России, между прочим, а не в Колумбии или Анголе, чтобы таскать на себе пистолет-пулемёты, - перехватив мой взгляд, пробурчал Лёва, выуживая из кармана стопочку золотых монет. - Цивилизованные люди решают проблемы иначе.
   - Ну-ну, - я усмехнулся.
   Рамка контроля молча мигнула зелёными огоньками, подтверждая отсутствие у пассажиров запрещённых к провозу в ручной клади предметов. Ургант сгрёб свои золотые, вновь засовывая в карман, всё прочее персонал аэропорта споро упаковал в два гермоконтейнера, вручив нам пластиковые ярлычки.
   - Барышня, а нельзя ли нам будет получить сии вещицы, не толкаясь в багажном? - задал я вопрос стюардессе, вежливо дожидающейся приотставших пассажиров.
   - Вы можете заказать доставку вещей в персональную комнату отдыха.
   - Нет-нет, это зачастую ещё дольше. Я имел в виду, сразу после покидания вашего замечательного борта.
   - К сожалению, правила полётов этого не предусматривают, - девушка изобразила на хорошеньком личике искреннее огорчение.
   - Да не суетись, - хмыкнул Лёва. - Можно подумать, нас там ждёт расстеленная скатерть. Увидишь, мы здорово потолкаемся.
   - Палыч голосом изобразил срочность.
   - Ха! Послать, это Палычу как два пальца. А потом как обычно, господин поручик сутки смотрит телек в гостинице, а Лёва весь в мыле...
   - Эксплуататоры кругом одни, Лёва, - я сочувственно поцокал языком.
   Изящный "Стриж" стоял на взлётном поле, казалось, подрагивая от нетерпения. Электробус-доставщик подкатил к самому трапу, распахнув двери буквально на ходу. Люк мягко закрылся сразу за нашими спинами, едва не отдавив мне пятку. Да что за день сегодня такой нетерпеливый...
   - Дамы и господа, минуточку внимания! - наша стюардесса стояла в проходе, очаровательно улыбаясь. - Наш самолёт Су-90 "Стриж" компании "Стратосфера" выполняет рейс Дальний-Красноярск. Расстояние две тысячи восемьсот восемьдесят пять километров, время полёта один час семнадцать минут. Прошу всех пристегнуть ремни!
   Взвыли моторы, лайнер дрогнул и покатился, едва заметно подпрыгивая на стыках лётного поля. Развернулся, нацеливаясь носом на взлётную полосу, и вдруг с торжествующим рёвом рванулся вперёд. Перегрузка вдавила в кресло, ещё миг - и тряска прекратилась, сменившись покачиванием. Земля в иллюминаторе стремительно проваливалась вниз, и всё на ней находящееся на глазах превращалось в детские игрушечные домики... спичечные коробки... мелкий мусор... рисунок на карте... Серая пелена заволокла обзор, но не успел я проморгаться, как облачный слой остался внизу, а сверху уже сиял невероятной красоты лазурный купол...
   - Я тоже не могу привыкнуть, - улыбнулся Ургант. - Каждый раз любуюсь.
   Раздался резкий хлопок, и звук двигателей изменился. Теперь он доходил откуда-то из-под пола, совсем негромко. Солидный купчина в соседнем кресле прикрыл глаза, явно намереваясь вздремнуть.
   - Ладно, Лёва... - вздохнул я. - Давай уже вкратце, зачем летим и прочее.
   Ургант не ответил, сосредоточенно царапая что-то в карманном электронном блокнотике тоненьким как спичка стилом. Сунул мне под нос прибор, на экране которого светилась надпись.
   "Тунгусский метеорит знаешь?"
   Я кивнул. Убедившись, что ценная информация дошла, Лёва вновь принялся скрести стилом по экранчику.
   "Едем обследовать место падения"
   - Я знаю, отчего Палыч тебя взял, - наблюдая за моей реакцией, Лёва ухмылялся. - За вот эти вот очаровательно круглые глаза.
   - Ведь сто лет прошло, если мне память не изменяет, - пробормотал я. Отняв у Лёвы прибор и стило, я тоже принялся царапать экранчик.
   "Почему не вслух?"
   "Купца видишь?" - Ургант не сделал ни единого лишнего движения, однако и без кивков и указательных пальцев было понятно, что имеется в виду.
   "Купец как купец. Психуешь"
   "Он такой же купец, как ты японский микадо"
  
  
   В кабине было холодно, воняло бензином и выхлопными газами. Лесовозы и вообще-то не отличаются комфортом, поскольку водителями в такого рода машинах обычно трудятся унтерменши - чего их баловать? Однако в старой колымаге покойного герра Кляйнмихеля не было даже печки, так что крутить баранку приходилось в двойных рукавицах.
   Розово-золотистый закат горел на полнеба. Дорога грязно-белой лентой вилась меж двумя частоколами елей, сосен и кедров. Вообще-то днём движение здесь довольно оживлённое, однако сейчас за добрых полчаса нам не встретилось ни одной машины.
   Рядом со мной сидел Клим, напряжённо вглядываясь в неуловимо надвигающиеся сумерки. В руках он держал пулемёт, поставив его меж колен и уперев прикладом в пол. На заднем сиденьи угрюмо нахохлились Мыкола и жидок, неловко держа винтовки. Весёлого мало, ничего не скажешь...
   Я мельком глянул в зеркальце заднего вида. В доме запасливого герра нашлось немало тёплых вещей, так что наш "освободитель" щеголял сейчас в добротном полушубке, отороченном мехом, суконном шлеме на вате, выдаваемом обычно солдатам и пограничникам Рейха, охотничьих унтах и тёплых брюках поверх кальсон с начёсом. Всё правильно, всё верно. Если кто-нибудь хоть мельком углядит полосатую робу - капут нам всем обеспечен.
   - Жид, а жид, слышь? Тебя как звать-то? - внезапно спросил Клим, полуобернувшись.
   Жидок помедлил, будто вспоминая собственное имя.
   - Лёва... Лев.
   - Ого! Знатный лев, однако. А фамилия имеется?
   Парень снова помедлил с ответом.
   - А зачем?
   - Что "зачем"?
   - Зачем жиду фамилия? Ему и имя лишнее. Номер есть и хватит.
   Воцарилось неловкое молчание.
   - Фамилию жиду иметь вредно, - вновь заговорил Лев, лихорадочно блестя глазами. - Фамилия нужна только для гестапо. Чтобы можно было выловить родственников, в случае чего.
   - И много их у тебя, родственников? - осведомился чалдон.
   Пауза.
   - Нету! Нет у меня родственников, понял?! - вдруг с надрывом выкрикнул жид. - Никого нет!
   - Да ты не психуй, Лёва, - миролюбиво произнёс сибиряк, - ты ж не в гестапо. Мы тут сейчас все в одной корзине. Нет и нет. Тебе уже проще.
   Клим помрачнел.
   - А у меня есть.
   Пауза.
   - У меня тоже... были, - совсем тихо сказал жид.
   И вновь мы молчим. И только дорога вьётся под колёсами, приближая нас... к чему?
   - Ты из винтовки стрелять умеешь, Лёва? - чалдон всё всматривался через грязное стекло.
   Вопрошаемый вновь ответил не сразу. Чувствовалось, он привык подбирать нужные слова. Ничего удивительного, кстати, это к унтерменшам-славянам герр-дойчи относятся довольно мягко. Каждое неправильное слово для жида - капут.
   - Умею.
   - Где научился? - изумился я.
   Пауза. Долгая, долгая пауза.
   - Отец научил.
   - Как это?..
   - Он был комиссаром. В Красной Армии.
   Мы с чалдоном переглянулись. Вот это да...
   - До той проклятой войны мы в Москве жили, - помолчав, добавил Лёва, - я тогда ещё в школе учился.
   Я помотал головой - охренеть... Вообще-то от мамы я слыхал, что в прежней жидо-коммунии жиды учились в школах, и даже - с ума сойти! - в университетах. Но представить воочию такое было трудно. В школах да университетах учатся истинные арийцы. Прочие унтерменши изучают грамоту и овладевают полезными трудовыми навыками в ремесленных училищах, с восьми до четырнадцати лет, после чего поступают в распоряжение арбайтен-рейхскомиссариата, который и распределяет трудовые ресурсы. Что касается жидов, то кто и зачем станет учить чему-либо смертников, приговорённых к казни? Другое дело, что приговор порой не торопятся приводить в исполнение, скажем, ввиду нехватки рабсилы на лесозаготовках... Нет, но чтобы жид да к тому же сын комиссара дожил до таких лет - определённо с ума сойти...
   - Останови-ка, - сказал мне Клим.
   Лесовоз встал на дороге, урча мотором.
   - Дальше по дороге будет пост, - чалдон перехватил пулемёт. - надо решать сейчас...
   - Есть план? - напрямую спросил я.
   Сибиряк почесал скулу, заросшую молодой курчавой бородой.
   - Вообще-то мысль дикая, так оно, однако потому и может сработать. Тут рядом речка будет, там мосток наплавной. Сейчас он, само собой, в лёд вмёрз... Вот мы с него на лёд и покатили.
   - По реке? - уточнил я.
   - А ты как хотел, по автобану? - сверкнул глазами чалдон. - Немцы, они тут посты на дорогах держат, на перекрёстках в основном. Геликопь же ночами не летает. Выйдем на Енисей и айда... Ночи сейчас длинные, далеко отойти можно.
   Я вновь покрутил головой. Немцы, надо же... да, когда-то на землях бывшей жидо-коммунии так называли всех соотечественников герра Кляйнмихеля. Ныне за употребление этого слова можно запросто одеть полосатый костюм. Унтерменшам следует называть истинных арийцев правильно - герр дойч, или фрау...
   - А лесовоз?
   - Найдём полынью и туда его. А нет, так бросим. К утру немцам нас уже не достать.
   Он оглядел наш маленький отряд.
   - Мыкола, давай-ка поменяемся местами.
   - Ы?
   - С переднего сиденья пулемётом ворочать несподручно.
  
  
   - Нно, стоялые! Нно, давай, милаи!
   Короткий зимний день угасал. Солнце, закатившееся на западе, заливало полнеба бледным золотом, на фоне вечерней зари щетина елей казалась бумажной аппликацией, подклеенной к нижнему краю небесного купола. Стоялые, они же милые, а то и залётные, бодро топотали копытами, острые ледяные крошки то и дело норовили попасть в глаз. Вздохнув, я смежил веки, поудобнее устраиваясь на краешке экипажа. Мда... до чего же всё-таки сметлив и талантлив русский народ... если не стоять над таинственной русской душой с палкой...
   Действительно, надменным европейцам было бы не грех поучиться. Сразу после привала, отобедав и напившись чаю, чалдоны затеяли возню вокруг своих телег, сгружая товары прямо на берег речки. Я с недоумением и нарастающей тревогой наблюдал за суетой - что-то не так с подводами? Действительность, однако, оказалась намного интереснее. Освободив возы от груза, мужики сняли с осей колёса, и плоскодонные телеги, имеющие к тому же снизу окованные железными полосами полозья, которые я поначалу принял за рёбра жёсткости, враз превратились в сани. Ей-ей, нет сметливей русского мужичка! И тряска сразу уже не та, когда экипаж на полозьях, не трясёт, собственно, скорее укачивает...
   - И совершенно напрасно вы так расслабились, господин поручик, - голос товарища Урганта злостно развеял набежавшую было сладкую дрёму.
   - Что-то случилось? - с ленцой в голосе спросил я, демонстрируя независимость. - В вашем распоряжении имеется... гм... товарищ Мыкола Щирый, насколько помнится.
   - Мыкола, это замечательно, но недостаточно. Сумерки здесь, я вам скажу... и как насчёт пулемёта "Льюис"?
   Вздохнув, я открыл глаза. Помедлив, сел по-турецки, неуклюже поджав под себя сапоги - сани шли очень низко, и свесить ноги, как то удавалось на колёсном ходу, не было никакой возможности. Н-да... Можно как угодно относиться к октябрьскому перевороту, однако большевик в данном случае прав. "Льюис", это серьёзно. Конечно, эти самые варнаки сейчас, скорее всего, уже доедают кашу где-нибудь у таёжного костра, но рассчитывать лучше всего на худшее.
   Повозившись с застёжками футляра, я извлёк винтовку и принялся всматриваться в густеющий сумрак.
   - Психуешь, вашбродь, - мотнул головой наш возчик. - Не боись, робяты, Шарок, он у Пров Игнатича один цельного казачьего разъезда стоит!
   Я чуть усмехнулся. Деревня... Уж мне-то известно, чего стоит любая собака против хорошего стрелка с винтовкой. Ровно один патрон она стоит, в случае чего... А про пулемёт и речи нет.
   - Хорошо стреляет? - осведомился комиссар, вглядываясь в сумеречный лес. - Как целый казачий разъезд, говоришь?
   Клим открыл было рот, очевидно, собираясь возразить... и закрыл. Немного подумав, подтянул поближе свою "арисаку". Дошло, стало быть...
   - Пров Игнатич, слышь? - окликнул он старшину. - Не пора на ночлег?
   - Мало прошли сегодня, - помолчав, откликнулся Пров. - До Заячьей заимки дойти намечено было. Там и заночуем.
   - До Заячьей отсель четыре версты ишшо. В темноте придём.
   - Ништо, нас вон какая кодла! Темнота на руку нам. Дорогу видно, мушку, ежели что - наоборот.
   На тускло сереющей глади реки меж тем возникло какое-то движение. Тёмное пятно быстро приближалось, за ним тянулась некая бесформенная масса, по мере приближения также распадавшаяся на отдельные пятна. Ещё спустя десяток секунд стал слышен звук - характерное царапанье когтей по льду и запалённое собачье дыхание.
   - Ах ты ж, едрить тя в дышло! - бородач вскинул винтовку.
   Шарок, со всех ног стремившийся под людскую защиту, коротко взвизгнул, и тут же гулко бахнул выстрел. Переднее пятно, уже почти догнавшее пса, кувыркнулось и застыло, остальные дружно прянули в сторону, не снижая скорости. Вообще-то изначально я не собирался даром тратить егерский патрон - заряд пороха на весах аптекарских взвешен! - но руки знали своё дело, и спустя секунду в глазке окуляра светосильного "цейсса" возник характерный четвероногий силуэт. Мне даже показалось, что в сгущающейся полутьме сверкнули волчьи зубы.
   - Бах! Бах-бах! - уши, привыкшие было к негромкому скрипу полозьев, враз заложило. Надо было потуже затянуть ушанку, запоздало подумал я.
   - Тпрууу! - остановил свою лошадь Пров. Животное, волнуясь, фыркало и переступало ногами. - Вроде второй тож готов...
   Караванщики подтягивались к месту происшествия, не выпуская из рук оружия. Два довольно крупных волчары лежали на льду, будто небрежно брошенные детские игрушки. Возле одного натекла тёмная лужа.
   - Ой, какие ужасные! - синьорина Джильола, не усидевшая ради такого случая в меховом мешке, вытянула шейку совершенно по-детски, рассматривая волков.
   - Пойдёмте, милочка, незачем вам смотреть, грязь, кровь и всё такое... - профессор, точно заботливый папаша, вежливо, но непреклонно оттеснял девушку назад к подводе. Я чуть улыбнулся. Эх, господин профессор... да разве это грязь? Да разве это кровь? Вот если бы вам очутиться в окопах...
   - А ничего, твоё благородье, можешь, - одобрительно сказал бородач, разглядывая второго, возле которого крови почти не было. - Прямо в сердце, едрить тя в дышло...
   - А может, моя то пуля, - возразил Клим.
   - Ладно, сиди, твоя, - возразил старшина. - Ежели бы днём да с упора, так ещё б поверил я. А так, чтобы в сумерках глухих, навскидку да с ходу, бабе своей сказки сказывай.
   - И я тоже стрелял! - счёл уместным подать голос Мыкола. Бородач только хмыкнул, досадливо мотнув головой.
   - А вот это зря, - комиссар тоже разглядывал добычу. - Теперь видно, насколько серьёзную угрозу в случае боя вы представляете для своих же товарищей, товарищ красный боец. А если бы в лошадь попал, м?
   - Да лаааадно, товарищ комиссар! - оскорбился Мыкола. - Не хуже других стрелял в роте!
   Теперь хмыкнул я. А ведь не врёт красный боец, пожалуй. Уж мне ли не знать... в последнее лето, когда бардак революции уже захлестнул армию, вот такое пополнение и поступало. За всё время учения - три патрона на нос, и это ещё в лучшем случае. Когда стреляет такая бравая рота - страшное дело, хуже шрапнели... сбоку и то стоять боязно...
   - И тем не менее, постарайтесь больше без команды не стрелять. Считайте это революционным приказом, товарищ Щирый. Или мне сразу забрать винтовку? Бережёных и Бог бережёт, так, кажется, говорят?
   - Однако надо шкуры снимать, - пресёк перепалку старшина обоза. - Темнеет совсем, едрить тя в дышло... Клим, Егорша!
   И только тут я обратил внимание на Роршаха. Он стоял, слегка расставив ноги, разглядывая убитых зверей... как бы это правильно выразиться... профессионально-оценивающе, что ли. Возможно, он член какого-нибудь охотничьего клуба... но видит Бог - если бы я не знал, что господин Роршах является приват-доцентом, решил бы, что малый состоял в расстрельной команде. Пришлось мне на фронте повидать и этих ребят, и выражение лиц при виде свежей убоины спутать невозможно...
   - Вы бы тоже так могли, господин Роршах? - негромко, даже чуть вкрадчиво спросил Ургант. Вероятно, в голове товарища комиссара родились те же самые мысли, что и в моей, всё-таки профессиональный революционер мог знать насчёт расстрельных команд и не понаслышке.
   - Ну что вы, господин комиссар, - Рудольф чуть улыбнулся. - Я учёный. У нас с господином профессором и винтовок-то нет.
   Отвернулся и пошёл к возу, спиной отметая всякие необоснованные подозрения. Я проводил его взглядом. М-да... насчёт винтовок он прав, разумеется. Хотя, к примеру, "браунинг" образца 1900 года в умелой руке да шагах на десяти порой даже удобнее.
   Свежевание волчьих туш съело последний остаток светлого времени, и когда наконец обоз вновь двинулся в путь, река уже почти не выделялась на фоне чёрных, как сажа берегов. Весь мир вдруг показался мне чуждым, ирреальным - четыре уходящих в перспективу сегмента, серая полоса внизу, серая вверху и две угольно-чёрных разделительных меж ними... Возникло жуткое ощущение, будто там, впереди, какая-то мистическая воронка, неевклидова точка соприкосновения взаимно пересекающихся пространств... Я помотал головой, отгоняя морок. Нервы это всё, нервы, господин Драгомирецкий. Некоторые опытные доктора утверждают, что сумасшествие заразно, так что ничего удивительного... безумная экспедиция по логике непременно должна быть укомплектована безумцами...
   Позади раздался тоскливый волчий вой - очевидно, уцелевшие члены стаи покинули укрытие и теперь собрались возле ободранных туш, по-звериному оплакивая своих погибших товарищей. А там и поминки справят, очень удобно... нет, чем-то похожи они на людей, серые твари...
   Словно в ответ где-то впереди отозвались их собратья. Заунывные звуки плыли над неподвижной заледеневшей рекой, будто вымершей чёрной тайгой и глухим беззвёздным небом, невольно сжимая сердце холодной шершавой лапкой. Подводы как-то без всякой команды, сами собой сгрудились, сократив интервалы до минимума. Шарок, только что едва избежавший печальной участи многих отважных разведчиков, держался теперь в каких-то тридцати шагах, не дальше. То-то, пёс... "казачьего разъезда стоит"... а впрочем, тут и казачий разъезд того гляди оробеет.
   Где-то в стороне завыла третья стая, дополняя и без того мрачный концерт. Я вздохнул. Бедная синьорина Джильола... Это вам не мелкое огорчение в виде заколоченного сортира. Вероятно, вскоре вы будете благодарны, если во время отправления естественных надобностей рядом будет стоять мужчина с винтовкой...
   - Волкоты развелось нынче, едрить их в дышло! - не выдержав молчания под волчий аккомпанемент, нервно заговорил Клим, озираясь.
   - Ништо, не сунутся больше, - пробасил едущий впереди бородач. - Не тот волк страшен, что на четырёх ногах, а тот, что на двух...
   И в этот миг, словно где-то в недрах земли зародился низкий, утробный звук, ни на что не похожий. Так иногда слышится пароходный гудок, настроенный на самый низкий тон и ослабленный расстоянием... вот только расстояние явно было не столь уж велико. И я готов был держать пари на две попытки в "русскую рулетку", что это голос живого существа. В этом инфернальном звуке не было отчаянья и холодной, тоскливой злобы, как в волчьем вое, наоборот, чувствовалась уверенность - от ЭТОГО никакой добыче уйти невозможно... Волчий концерт оборвался мгновенно, и лошади всхрапывали теперь раз за разом, явно в испуге.
   - Ч-что за хрень, а? - подал голос Мыкола сильно натянутым голосом.
   - Н-не знаю, - похоже, Клим был напуган не меньше нашего красного бойца. - Слышь, Пров Игнатич?
   - Закройте-ка варежки, ребяты, - помолчав, отозвался старшина. - До заимки тут всего ничего.
   На небе обозначилось тусклое размытое пятно, постепенно светлевшее - луна взошла... или понемногу изреживались облака, открывая ночное светило? Странно, но этот немощный свет только ухудшил видимость. Глаза, кое-как приспособившиеся к темноте, теперь обманывались неверным сиянием, и различить путь было уже невозможно - вместо изображения в поле зрения проплывали лишь размытые цветные пятна. Оставалось положиться на звериное чутьё коней и трусящего впереди обоза пса.
   - Тпру... - Пров нятянул вожжи, останавливая экипаж. - Вроде на месте... проклятая тьма, едрить в дышло... Шарок, взы!
   Пёс, судя по всему, досыта нахлебавшийся сегодня острых ощущений, двинулся вперёд с явной опаской и тут же растворился во мраке. Я дослал патрон в ствол и замер, прислушиваясь. Рядом отчётливо щёлкнул взводимый курок "маузера".
   - Нервы, господин комиссар?
   - Давайте уже не будем, господин поручик, зачем? Бог, как известно, предпочитает беречь бережёных.
   Опытные чалдоны ссаживались с подвод без лишнего шума, молча-привычно поводя стволами винтовок. К обозному старшине присоединился мужик с казачьим карабином, Егор, остальные заняли, выражаясь военным языком, круговую оборону.
   Шарок, посланный на разведку, кубарем выкатился из темноты, жалобно поскуливая, точно щенок.
   - Да что такое, едрить тя? - наш старшина был явно здорово озадачен. - Шарок, э?
   - Кто-то чужой? - предположил Ургант, медленно поводя стволом "маузера" из стороны в сторону.
   - Чужих Шарок облаял бы, - негромко пояснил Клим. - И не медведь там, медведя ему - чисто тьфу... Тигра, что ли?
   - Тигры в наши края не забредали незнамо сколь лет, - Пров Игнатич с сухим лязгом загнал в ствол трёхлинейки патрон. - Надо выяснить, однако, кой там леший. Не на льду же нам ночевать.
   И тут вновь где-то словно в недрах земли раздался утробный звук, отдалённо похожий на пароходный гудок. Значительно ближе, чем в прошлый раз... или мне показалось? Однако...
   - Да ч-что за хрень? - теперь у Клима только что не лязгали от страха зубы.
   - Шарок, здеся будь! - скомандовал старшина, и умный пёс не заставил себя упрашивать, нырнув меж возов.
   - Ну... айда... - мне показалось, что в доселе непререкаемо уверенном голосе Прова проскользнули вопросительные интонации. - Вы там прикройте нас, что ли... - это уже адресовалось нашей группе.
   - Товарищ Щирый, станьте в первую цепь, - скомандовал комиссар. Я усмехнулся уголком рта. Правильное решение. Не хватает ещё, чтобы Мыкола с перепугу всадил пулю в затылок кому-нибудь из аборигенов.
   Разведгруппа двинулась вперёд, стараясь не шуметь. Хорошо, что луна в облаках, мелькнула мысль. На открытой местности, на снегу да в ясную лунную ночь мы были бы отличными мишенями... особенно для пулемётчика.
   Едва наша группа углубилась в чащу, остатки света исчезли напрочь. Я вытянул вперёд руку, растопырил пальцы и попытался сосчитать - бесполезно. Смутные пятна на грани видимости маячили впереди, обозначая наших повозников, и только местоположение Мыколы можно было определить вполне уверенно, на слух - в отличие от бесшумно движущихся чалдонов товарищ красный боец то и дело трещал валежником.
   - Тихо ты, едрить... - свистящим шёпотом предупредил Пров, и Мыкола послушно замер.
   На открывшейся впереди поляне возвышалось длинное приземистое строение, неожиданно масштабное для заимки. Во всяком случае, мне при этом слове воображение рисовало небольшую избушку, едва ли не на курьих ножках. Это же сооружение скорее напоминало амбар какого-нибудь купчины средней зажиточности.
   Негромко скрипнула дверь. Чиркнула спичка, и тут же вспыхнул факел, озарив широкий дверной проём и окрестности неверным мятущимся пламенем. Мужик с карабином нырнул в помещение, за ним змейкой скользнул Клим.
   - Пусто! - раздался изнутри голос Клима.
   Изнутри заимка показалась даже более просторной, нежели снаружи. Стены, сложенные из не слишком крупных брёвен, концами упиравшимися в столбы-стояки, были снабжены окнами-прорезями без рам, напоминавшими амбразуры. Вместо потолка имелись лишь поперечные балки, связывающие столбы-стояки. У дальней стены был сложен очаг из крупных камней. Пол, как и следовало ожидать, оказался земляным, со следами конских подков. Строение венчала бревенчатая крыша, густо закопчённая от верхних венцов сруба до самой стрехи.
   - Огонь развести сумеете, господа хорошие? - Пров Игнатич кивнул на очаг. - Дрова вон в углу.
   - Да дело вроде нехитрое, - я чуть улыбнулся.
   - Ну и лады, а то нам обоз сюды подогнать надоть.
   Мужики ушли, Мыкола принялся деятельно хлопотать над обустройством очага, мы же с комиссаром занялись осмотром строения. Повозившись, комиссар извлёк откуда-то из внутреннего кармана плоскую жестяную коробку, снабжённую стеклянным окошечком. Вспыхнул неожиданно яркий сноп света.
   - Вы полны сюрпризов, господин Ургант. Американский?
   - Французский, насколько я понимаю. Электрические фонари намного удобнее всяких там свечек со стёклышками и керосиновых коптилок, вот только гальванических батарей хватает ненадолго... Ну и держать приходится за пазухой, чтобы не замёрзли. Не выносит европейская тонкая техника сибирского климата.
   Я только пожал плечами. Спрашивать, отчего господин большевик не явил публике свой замечательный фонарик ранее, было излишне - не было необходимости, вот и не явил. Чай, не гимназист, игрушками хвастать.
   - Вот интересно, отчего эту избушку не поставили прямо на берегу реки? - Ургант выглянул в окно-амбразуру. - Оставили опушку нетронутой, полсотни шагов всего, а с реки заимку не видно... Лихих людей опасались? А дверь как ворота, хм...
   Я тоже выглянул в окошко, буквально сделав над собой усилие. Ибо фронтовой инстинкт однозначно подсказывал - в освещённой изнутри амбразуре голова является отличной мишенью. Отблески огня, пробиваясь сквозь прорези окон, разгоняли непроглядный мрак перед самым строением, благо на лесной поляне снег уже успел укрыть голую землю, но стена леса выглядела непроницаемо-чёрной.
   - Как позиция, господин поручик?
   Я помедлил с ответом.
   - От медведей эта позиция, не более того. По углам "мёртвые зоны" - эскадрону подойти можно. И под окнами...
   - Ого! Вот это да... - комиссар уже стоял у двери, сработанной из толстенных плах, внимательно разглядывая массивный внутренний засов. - Вы только гляньте!
   Глянуть действительно было на что. Засов, при ближайшем рассмотрении, оказался куда как не прост. Толстый железный брус имел в задней части отверстие, в котором торчал гранёный металлический штифт. Я подцепил штифт двумя пальцами, вытянул наружу и хмыкнул. Сквозь черноту проглядывало серебро.
   - Богато живут тут эти чалдоны, ой, богато... - Ургант подвигал задвижку туда-сюда. - В каждой избушке серебряные погремушки...
   Снаружи раздался шум, скрип тяжело нагруженных возов.
   - Тпрууу, лежалые!
   - Тьфу, едрить их в дышло... - Клим ввалился в помещение, тяжко отдуваясь. - Снег никакой, еле выбрались на берег на полозьях-то...
   - Мужики, становь под окна обозины, распрягай да скотину внутрь! - раздался голос Прова Игнатича. - Не спать, не спать!
   Чалдоны быстро, без особой суеты разместили возы почти вплотную к стенам, как раз под окнами, и спустя пару минут в широкую дверь одна за другой в помещение повалили лошади. В уже прогревшемся от очага воздухе терпко запахло конским потом.
   - Снаружи тут никакую скотину оставлять на ночь нельзя, иначе стеречь с огнём только, - пояснил Клим, перехватив мой взгляд. - Волки, а то шатуны враз порвут.
   Наши коллеги между тем размещались вокруг очага, используя вместо стульев невысокие чурбаки. Господин профессор солидно и неспешно уселся на самом здоровенном кряже, по обыкновению благодушно взирая на окружающую обстановку - вероятно, наш профессор взирал бы так и на пейзаж где-нибудь в окопах под Перемышлем. Студент Валя старательно помогал устанавливать чурбаки и вообще делал множество лишних, довольно неуклюжих, однако симпатичных движений - согласитесь, приятно видеть человека, всеми силами старающегося помочь окружающим... даже если мешает. Синьорина Джильола тянула к огню ладошки, и была чудо как хороша - личико, не отошедшее от мороза, рдело румянцем, глаза блестели... Нет, это положительно безумие. Разве такой девушке место в тайге?
   - Замёрзли, синьорина?
   - О нет, господин поручик! - итальянка блестела жемчужными зубками. - В этой... э... полостьи, да? Там тепло, как у мамы, - она похлопала себя по низу живота, обозначая место, где именно у мамы тепло. Не слишком стеснительная девушка, скажем прямо. - О! Это на ужин будет каша, да?
   - Беспременно! - заверил Клим, водружая на очаг солидных размеров котелок, уже наполненный утрамбованным снегом. С краю примостился чайник, спорящий с ним размерами. Таёжная смекалка, однако, мелькнула вялая мысль. Во вверенной мне роте солдатики, родом с Волги да из-под Тамбова, в случаях, когда полевая кухня не поспевала к сроку, поначалу попросту разводили щедрый огонь, охватывающий обе посудины, пока один сибиряк не разъяснил, что это неправильно. Пока-то сварится каша, да доспеет, да скушают её солдатики, так и чайник наполовину выкипит...
   Бухнула дверь - снаружи в помещение ввалились Валя и Роршах. В руках студент держал лакированный ящичек, набитый термометрами, барометрами и ещё какими-то стеклянными и металлическими штуковинами - портативная метеостанция, можно сказать... Господин доцент был вооружён записной книжкой.
   - Рудольф Густавович, вы уже сняли показания? - профессор, расстелив на коленях планшет, что-то черкал в своих бумагах.
   - Да, Вячеслав Сергеевич, - Роршах протянул свою записную книжку. - Температура, скорость ветра, давление и влажность. Снежный покров мерять не стали, я записал - фрагментарный...
   - Хорошо, хорошо. Грейтесь!
   Валя принялся складывать учёный инструментарий. Немец присел к очагу, протягивая к огню ладони. Достал из карманов какие-то мелочи, принялся перекладывать. Я вгляделся - перочинный нож... три катушки новомодной американской рыболовной жилки... три маленьких камертона...
   - Да вы, однако, сведущи в музыке, господин Роршах? Позвольте полюбопытствовать, для чего здесь, в тайге, годятся камертоны?
   Приват-доцент чуть улыбнулся.
   - Музыка здесь ни при чём, господин поручик.
   Не дождавшись продолжения, я чуть пожал плечами. Не хочет объяснять, как угодно... Каждый имеет право носить в себе сколько угодно профессиональных секретов. Все такие секретные, однако... у кого электрический фонарик за пазухой, у кого набор камертонов...
   Комиссар, время от времени кидая быстрые взгляды на окружающую обстановку, тоже чего-то черкал в своей книжице. Любопытно, он-то чего пишет... Впрочем, господин Драгомирецкий, не мешало бы вам брать пример. Память человечья вещь ненадёжная, то ли дело бумага. И чем чёрт не шутит, вдруг на старости лет решитесь построить мемуары-эссе... а то и художественный роман.
   - Однако, каша доспевает! - Клим вовсю шуровал половником.
   Объёмистый котелок между тем уже распространял запах, от которого враз заурчало в животе, и рот наполнился слюной. Кто не трясся целый день в подводе на морозе, и не сидел в промозглых окопах, тот не знает истинного вкуса пшённой каши со шкварками. Царское блюдо.
   Рассаживались неторопливо, как и положено путникам, проведшим весь день в дороге. Жестяные дорожные миски обжигали руки, отчего держать их приходилось снизу, не снимая рукавицу.
   - Мммм... великолепно... - товарищ комиссар уписывал кашу с видимым удовольствием. - А скажи, Пров Игнатич, отчего такие мелкие брёвна пущены на постройку? Тайга кругом, я видел настоящих лесных великанов...
   - Дык лиственница это, она крупнее редко где растёт, - старшина неспешно орудовал ложкой. - Верно, кедрач куда крупнее быват, альбо сосна, а толку? Из листвяка деревня на века, как у нас грят... не гниёт совсем листвяк-то...
   - А как будет "заимка" по-немецки, господин Роршах? - внезапно спросил Ургант, остро глянув на приват-доцента. Однако на лице немца не дрогнул ни единый мускул.
   - Я не большой специалист по всяческим таким заимкам, господин Ургант. И в немецком языке нет такого слова.
   Роршах окинул взглядом бревенчатые стены с узкими прорезями вместо окон
   - В Германии такое строение, очевидно, назвали бы "блокгауз".
   - Какая замечательно вкусная русская каша! - девушка приканчивала свою порцию, облизываясь. - А у нас же будет ещё десерт, да?
   - А как же! - добродушно пророкотал профессор. - Пров Игнатич, с вашего позволения...
   - Да, пора и чайку хлебнуть, - согласно мотнул тот бородой.
   Ведёрный чайник уже исходил паром. Клим ловко выхватил его из огня.
   - Подставляйте кружки!
   Тёмная струя лилась из носика, наполняя подставленные посудины. Я хлебнул, и рот наполнился терпкой горечью. Н-да... плиточный чай и чай в английском клубе, это две большие разницы, как выражается комиссар.
   - М... это... э... чай? - синьорина Джильола разглядывала содержимое своей кружки с явным сомнением.
   - Плиточный, - пояснил я, любезно улыбаясь. - Тунгусы в этих краях другого десерта не признают.
   Чалдоны глотали таёжный напиток с явным удовольствием, закусывая колотым сахаром-рафинадом.
   - А кстати, Пров Игнатич, зачем тут такая задвижка на двери установлена? - большевик, в отличие от аборигенов, бросил свою долю сахара в кружку и сейчас болтал в ней ложкой, размешивая. - Серебро девать некуда? Зайдут варнаки какие, а тут почти осьмушка фунта серебра... в карман и поминай как звали.
   Обозный старшина ответил не сразу, прихлёбывая чай.
   - То я чеку вставил, пока вы тут озирались.
   - Хм... зачем?
   Пауза, нарушаемая смачным швырканьем.
   - Бережёного и Бог бережёт, известно. Заговорённое то серебро. Шаман один заговорил, от нечистой силы всякой...
   - Заговорённое? - заинтересовался профессор.
   Пров снова долго молчал, неторопливо прихлёбывая чай.
   - Вы небось думаете, мол, сказки дремучие всё. Отлили из рубля и балуются... Литое серебро для шаманьего заговора не годится, только самородное, цельнокованое. С Алтая добыто, так понимаю.
   - Каким шаманом?
   - Я его не видал. Однако человек, что шкворенёк сей передал, даром брехать не станет.
   - Да для чего всё это?
   - Давайте-ка спать, вот что, - тряхнул бородой старшина. - Завтра до свету встать хорошо бы. И дежурство надо бы распределить, господа хорошие. Уж коль вы с нами.
   - Я только что об этом подумал, - Ургант, допив чай, по-сибирски перевернул кружку вверх дном. - Как, господин поручик?
   - Именно так и следует поступить.
   - Только одного часового снаружи держать... двоих надо.
   - Снаружи нам стоять ни к чему, - перебил Пров Игнатич. - Дурь это. Справный солдат и тот в караульной будке. Вон, вишь под застрехой? Два "ласточкина гнезда", оно и хватит...
  
  
   - Уважаемые пассажиры, наш самолёт прибывает в аэропорт Емельяново города Красноярска. Температура воздуха сейчас минус двадцать один, влажность сорок три процента...
   Очаровательная стюардесса, стоя в проходе, сияла лицом так, будто мы прибывали как минимум в рай. Я скользнул по точёной фигурке взглядом и негромко вздохнул. Зря, ой, зря я давеча пенял Маринке на непомерную укороченность подола. Вот, пожалуйста, человек при исполнении, а юбка... или это специальное требование компании "Стратосфера", чтобы из-под юбки сотрудниц при каждом движении непременно видны были трусики?
   - Пустяки, Саня, - Лёва проницательно угадал смысл моего вздоха. - В "Вануату эйрлайн" стюардессы вообще ходят в национальных костюмах. Юбка из пальмовых листьев и ожерелье из раковин каури, и полный топлесс, прикинь. Колюня не утерпел, слегка раздвинул те листья - никаких тебе стрингов, всё без обмана...
   - Колюня, он может. Крупный был скандал?
   - Пустяки, чего взять с матёрого русского медведя?
   "Стриж" мелко затрясло на стыках аэродромной бетонки, моторы в последний раз взвыли на реверсе, и машина, мягко качнувшись, встала.
   - Уважаемые пассажиры, наш полёт окончен. Компания "Стратосфера" желает вам всего доброго. Мы не прощаемся, мы говорим вам "до свидания" Надеемся вновь увидеть вас на борту наших воздушных судов!..
   Народ завозился, вставая с мест, купчина, сидевший в соседнем кресле, один из первых попёр на выход.
   - А ты не ошибся? - я глазами указал на спину удаляющегося купца.
   - В жизни всё может случиться, я же не господь Бог. Однако непохоже. Ты-то, как обычно, ввалился на всё готовенькое, а у меня было время присмотреться. Как он вошёл, да как искал меня глазами... Да как старательно делал вид, что я ему не интересен, когда таки увидал.
   В аэропорту славного города Красноярска дул пронзительный ветер, мела позёмка. Мы с Лёвой, едва покинув электробус-доставщик, нырнули сквозь тепловую завесу входа, невольно втянув голову в плечи.
   - Бррр... - Ургант встряхнулся по-собачьи. - Всё-таки Дальний, как и крути, не такой уж плохой городишко. У нас, по крайней мере, ноябрь ещё не совсем зимний месяц...
   - А тут и октябрь совсем. Как насчёт смены формы? - я демонстративно отогнул лацкан своего пиджака.
   - Вот только не вздумайте переться в местный эрзац-бутик, что торчит в вестибюле, господин Драгомирецкий. Расслабься и дыши, Саня, Лёва всё сделает за двоих. От любой твоей коммерции волосы дыбом, лучше сэкономленные средства потратить на девушек. О, а вот и наши вещички!
   Багажная электротележка, подкатившая к нам, выглядела почти пустой - в отличие от пассажиров эконом-класса, сотнями путешествующих в объёмистых недрах лайнеров и сейчас толпящихся возле ленты транспортёра, клиенты, могущие себе позволить путешествие на "Стриже", обычно не любят обременять свою персону громоздкими баулами и чемоданами. Ручная же кладь провозится при себе... за исключением предметов, какие у нас с Лёвой изъяли.
   - Господа, прошу! - улыбчивая стюардесса, сопровождавшая груз, одним скользящим ненавязчивым взглядом сверила багажные бирки и вручила нам оклеенные цветистой лентой с логотипами коробки. - Есть вопросы? Спасибо!
   Отойдя в сторонку, мы распечатали картонки, и я уже собрался было распихать имущество по карманам, однако Ургант остановил меня предостерегающим покачиванием пальца. Взяв в руки зажигалку, выдвинул крохотную антенну и принялся водить вдоль всех разложенных предметов.
   - Психуешь, говорю тебе, - ухмыльнулся я, наблюдая за манипуляциями.
   - Это радио говорит, а нам вредно. Лучше перебдеть. Ну всё уже, прячь свою шестидюймовку! Да где уже он, хай ему в грець... Вообще-то термин "встреча" подразумевает, что встречающий прибывает до посадки борта, а не на следующий день...
   - Здравствуйте, господа, - к нам подходил парень, одетый в армейский бушлат. - Не меня ищете?
   - Вполне возможно, если вы играете на пианино, - широко улыбаясь, промолвил Ургант.
   - Нет, только на баяне немного, - не менее широко ответно улыбнулся парень. - Николай Щирый, можно сказать, местный авиатор.
   - Очень приятно и очень кстати.
   - Прошу извинить за задержку. У нас не Питер и не Москва, конечно, но пробки всё ж таки имеются, к сожалению. Ну, поехали?
   Николай, мимолётно подумал я, идя вслед за нашим провожатым-встречающим... скорее, ему бы подошло Мыкола. Во всяком случае, малороссийский акцент весьма проглядывается, видимо, не так уж долго проживает в этих краях... со временем акцент быстро нивелируется... Ладно, хоть Николай, хоть Мыкола - главное, чтобы не Иван Сусанин.
   - А господин профессор когда прибывает? - Николай отпер дверь допотопного "Вепря" не менее допотопным механическим ключом.
   - А я знаю? - вскинул плечи Лёва. - Кстати, Николай, а где в вашем городе имеются торговые ряды? А то наше с коллегой платье, пардон, чересчур партикулярно для здешнего климата.
   - Лева, какой профессор? - негромко спросил я, усевшись на заднее сиденье.
   - М? Профессор Милорадов, из Москвы. С сопровождающими лицами и всё такое...
   - Лёва, ты же знаешь, терпеть не могу, если кто-то пытается держать меня за болвана.
   - Какого болвана, ты о чём? - театрально округлил глаза Ургант. - До настоящих болванов, Саня, нам с тобой ещё расти и расти. Профессор Милорадов - крупнейший спец по тунгусскому феномену, герр Роршах - по древнетунгусской культуре.
   - О как... Мы ко всему ещё будем искать "золотую бабу"?
   Лёва мелко засмеялся.
   - Всё бы вам, господин поручик, я дико извиняюсь, бабу, и золотую ещё притом... Терпение, спокойствие, Саня. Думаю, уже нынче вечером мы всё узнаем. В общем, так - я занимаюсь транспортом, шмутьём и провиантом, все нужные нам стрелялки на тебе.
   - Угу... Телевизор в гостинице, Лёва?
   - Ой, Саня, я тебя умоляю... Махнёмся не глядя?
   - Да ладно, ладно. Будут тебе стрелялки. Помповик, "калаш" и для медведей СКС... или непременно надо "Драгунку"?
   - Автоматов хорошо бы два. Сыщешь три, обиды тоже не будет. И чтобы с подствольниками.
   Я поднял брови.
   - Настолько серьёзно?
   - А я знаю? Саня, Бог, он же предпочитает беречь бережёных.
  
   - Не видно ни зги... фары бы хоть на чуток, осмотреться...
   - Рехнулся?
   - Тайга кругом...
   - Фары ночью за десять вёрст видать! Даже не думай.
   Лесовоз медленно катился по льду речонки, зажатой словно меж стенами, составленными из почти сплошь стоящих сосен, кое-где перемежаемых валежником. Перестойный лесок тут, нет на него герра Кляйнмихеля... впрочем, не о покойнике надо сейчас размышлять.
   Я изо всех сил вцепился в баранку, удерживая то и дело норовящий пойти юзом грузовик - снега на льду оказалось чуть, задние колёса поочерёдно скользили. Ну где же тот Енисей...
   До сих пор всё шло, как задумал чалдон. Мостик-гать оказался на месте, с него мы съехали на реку. Опасения, что лёд не выдержит, слава Богу, не оправдались - ледостав в Сибири проходит рано, к концу ноября льдины уже достаточно толстые. Никаких постов на безымянной лесной речонке экономные дойчи, естественно, не держали. Зачем? Если кто-либо из унтерменшей решит, что на японской стороне его ждут молочные реки, пусть дерзает. Да только мало кто дерзает - гестапо не шутит, и родня ответит за беглеца по полной.
   Только вот погода начала портиться. Небо заволакивало тучами, луна на глазах превращалась из сияющего холодным светом шара в мутное разлохмаченное пятно. Путь теперь скорее угадывался, чем виднелся. Скорей бы Енисей уже, что ли...
   - Патруль... - вдруг свистящим шёпотом произнёс Мыкола.
   Свет фар ударил в лицо, я мгновенно закрыл глаза, спасаясь от ослепления.
   - Не останавливайся, только не останавливайся... - лихорадочно заговорил Клим - только не сейчас... чуть дальше...
   Тёмный силуэт возник в свете фар. Пограничник поднял руку лениво, даже как-то вальяжно.
   - Дайте мне, я скажу... - вдруг забормотал Лёва, - я по-собачьи умею... стой!
   От неожиданности приказа я нажал на тормоз, остановив машину в каких-то десяти шагах от дойча. Лязгнула задняя дверца.
   - Herr Offizier, wo ist der Weg nach Krasnojarsk, nehmen Sie ihn der Teufel? - заговорил Лёва, высунувшись наружу - Wir haben endlich unseren Weg verloren in einigen morschen BrЭcke. Lichter gingen aus, ist die Nase nicht sichtbar, fluch Sibirien...
   [Господин офицер, где тут дорога на Красноярск, чёрт бы его побрал? Мы окончательно сбились с пути у какого-то трухлявого моста. Фары отказали, носа не видно. Проклятая Сибирь... (нем.) Прим. авт. ]
   Дойч обернулся, прокричал что-то своим - за шумом мотора не разобрать вовсе - и фары патрульного вездехода притухли, водитель переключился на ближний свет. Слышно было, как погранцы смеются, очевидно, довольные ночным приключением. Право, не так уж часто в дикой тайге встретишь такого вот горе-"путешественника"...
   - Es ist offenbar, Sie fahren aus dem Rahmen Berlins selten aus. - унтер подходил вплотную, - Bereiten Sie die Dokumente vor...
   [- Вы, очевидно, редко выезжаете за пределы Берлина. Приготовьте документы... (нем.) Прим авт]
   Всё дальнейшее произошло очень быстро, если не сказать мгновенно. Левой рукой я повернул выключатель фар в положение "дальний свет", правой же нажал на спуск, и "вальтер" плюнул огнём прямо в истинно арийское лицо. Пулемёт загрохотал так, что уши мгновенно заложило, несмотря на завязанную шапку, калёное ветровое стекло рассыпалось роем сверкающих крошек. От вездехода в сторону метнулась тёмная фигура, стреляя навскидку из автомата, но тут жид удивил ещё раз - высунувшись во весь рост, он вскинул самозарядку и несколько раз бегло пальнул. Пограничник рухнул носом в снег и более не шевелился.
   Мотор, работавший на холостом газу, чихнул и смолк. Стало дико, оглушительно тихо. В конусе света фар стоял изрешеченный вездеход, усыпанный алмазно сверкающим крошевом битого стекла.
   - Ну всё, ребята... - хрипло произнёс чалдон. - Теперь всё надо делать очень быстро.
  
  
   Запах дыма щекотал ноздри, то и дело вызывая желание чихнуть. Приходилось бороться с этим желанием старым проверенным способом, крепко зажимая нос двумя пальцами. Чёрт, как долго тут, под застрехой, держится дым - в очаге уже и угли почти погасли... И ещё запах дыма сильно обострял желание закурить. Да ещё и ветер то и дело швыряет пригоршни колких снежинок, норовя попасть в глаз. И хорошо, пожалуй... не уснёшь.
   Я повозился, разминая затекший зад. "Ласточкино гнездо", как окрестил его Пров, представляло из себя толстый брус под самой крышей, скреплявший узел конструкции и заодно исполнявший функции сиденья для часового, и пару почти столь же могучих неструганых досок - одну за спиной, другую под ногами. Треугольное волоковое окошко в торце, оно же дымоход, дополнялось двумя смотровыми прорезями по бокам, что в совокупности обеспечивало часовому обзор на три стороны и позволяло нести бремя ночной вахты с относительным комфортом. Во всяком случае, даже вдвоём бродить тут ночью вокруг этого сарая было бы... бррр... Второе "гнездо", с противоположной стороны, делало обзор круговым. Основательно придумано, прямо скажем.
   Я покосился на приставную лестницу, сбитую из неошкуренных жердин. Часовой на вышке, конечно, имеет большое преимущество при отсутствии противника, вооружённого огнестрельным оружием. А вот при наличии такового... пожалуй, придётся сигать вниз, а тут три с половиной аршина под ногами. В неуклюжей дохе переломать кости очень даже просто.
   И всё-таки, для чего такие ухищрения? От волков и медведей? Сомнительно... Как верно подметил господин Роршах, в Германии, да и не только, это строение не моргнув глазом окрестили бы "блокгауз". Право, не хватает только пулемёта... двух, для надёжности.
   Неужто местные варнаки столь ужасны и многочисленны?
   Моим напарником выпало статься Климу. Первая вахта самая лёгкая, как известно, однако чалдоны надумали тянуть жребий, и нашей команде осталось присоединиться к игре. Господина профессора и синьорину, правда, от несения караульной службы освободили, зато Пров Игнатич с комиссаром добровольно взяли на себя последнюю, "собачью" вахту. Право, товарищ Ургант начинал мне нравиться. Умный человек всегда вызывает уважение, как хотите. Ну в самом деле, какой смысл всю ночь бдить, если под утро, скажем, красный боец Мыкола или Валя-студент вкупе с напарничком будут сладко пускать слюни? Уж мне-то известно, как валит сон перед рассветом... И пожалуйте, берите всех тёпленькими.
   Я взглянул на светящиеся стрелки швейцарских ручных часов. М-да... а говорят, время летит... Когда не надо, летит, не спорю, но только не когда стоишь на посту часовым. Всего полчаса прошло-проползло... этак и впрямь заснуть можно, вот позору-то будет - а ещё господин офицер...
   Низкий утробный звук наплывал, рос, давил на мозг, точно пудовая гиря. И хотя по-прежнему направление на источник этого инфернального зова определить не удавалось, никаких сомнений у меня лично не возникло - он был гораздо ближе, чем в первый раз. И даже чем во второй. Не скажу, чтобы я был излишне пуглив, но тут у меня на голове шевельнулись волосы.
   Звук стих, оставив после себя ватную тишину. Даже лошади, до сего момента то и дело фыркавшие, застыли, словно изваяния. Только сдавленно, еле слышно скулил Шарок - хозяин оставил его ночевать внутри заимки. Дьявол... да что же это такое, в самом-то деле?!
   А руки и ноги уже цепенели, и всё тело охватывал мертвящий холод. Не знаю, с чем это можно сравнить... Наверное, примерно так чувствует себя человек, которому дали выпить кружку воды со льдом и одновременно окунули в прорубь. И только тут до меня дошло - ни один из спящих даже не шелохнулся, хотя, по логике, от такого жуткого зова должны были проснуться все.
   Я попытался разинуть рот и зычно гаркнуть, дабы разогнать всю эту потустороннюю жуть... или хотя бы истошно завопить. Увы. Зубы свело судорогой, из горла удалось извлечь лишь какое-то змеиное шипение. Собрав все силы, я попробовал дотянуться до винтовки, и с третьей попытки это мне наконец удалось. Вот только силы на то, чтобы повернуть затвор уже не хватило.
   А в волоковом окошке уже клубился плотный, какой-то словно фосфоресцирующий туман, и я вдруг отчётливо понял - ещё чуть, и я увижу ЭТО. И тогда станет поздно
   Мой холёный "маузер" с оптическим прицелом ухнул вниз, громко брякнув о промёрзший земляной пол, спустя секунду за ним проследовал владелец. Удар отозвался в сведённых судорогой мышцах жуткой болью, однако кости, судя по всему, остались целы. Пёс уже не скулил - невнятно хрипел, точно испускал дух. Угли, минуту назад рдевшие в очаге, погасли мгновенно, точно залитые водой. И в этой кромешной тьме я вдруг отчётливо увидел холодное голубоватое сияние. Серебряный штырь, блокировавший засов на входе, светился, точно какой-то фантастический радий. Засов заскрипел, точно его пробовала открыть невидимая рука. И очень хорошо, что трупное окоченение, снулой рыбкой проплыла в голове идиотская мысль... а то бы я встал и открыл... чего зря мучиться...
   Снаружи раздался утробный вздох, в котором мне почудилось разочарование. Ещё миг, и сияние заговорённого серебра угасло. "Трупное окоченение" уходило, истаивало, сменяясь крупной противной дрожью.
   Сжав зубы, норовившие выбивать кастаньетную дробь, я встал на четвереньки, постояв немного в такой собачьей позе, подполз к стенке и уже с её помощью поднялся на ноги. Руки дрожали так неистово, что мне с трудом удалось извлечь из кармана спички. Вспыхнувший мятущийся огонёк разорвал чернильный мрак, и сразу стало легче.
   Запалив смоляной факел, я принялся осматриваться. Лошадиные туши валялись вповалку, и только мерно вздымающиеся бока свидетельствовали, что скотина ещё жива. Все мои спутники спали беспробудным, мёртвым сном, словно под хлороформом. Лицо синьорины Джильолы вместо нежного румянца отливало восковой бледностью, сквозь полураскрывшиеся бледно-голубоватые губы поблескивали зубки. Я осторожно нащупал тонкое запястье, и спустя секунду ощутил слабый пульс. Наркоз... глубокий наркоз...
   Шарок валялся на боку, вытянув лапы, страшно оскалив зубы и вывалив язык. Я ткнул собаку носком сапога - никакой реакции. Кряхтя, присел на корточки, тронул язык. Язык был безжизненно-мягким и уже холодным. Вот так так... прощай, умный пёс...
   Ледяная волна ужаса пробежала по спине. Я ринулся к лежавшим и принялся тормошить первого попавшего под руку, то есть Прова.
   - А... что? - обозный старшина наконец-то очнулся. - Чего шумишь, твоё благородье? Чего стряслось? Ядрить тя, как башка-то болит...
   И только тут я обратил внимание на своего напарника. Клим неуклюже торчал на лестнице, просунув руки за перекладину и повиснув на подмышках.
   - Живой? - спросил я негромко. Чалдон повернул голову, даже не пытаясь унять стук зубов.
   - У-ушёл... этот?
   - Угу.
   Повозившись, Клим осторожно, медленно спустился наземь, сел на пол. В глазах плескался мистический ужас.
   - Как торкнуло, слушь... нельзя смотреть на него и точка. Увижу - тут и конец... Ну я и покатился вниз, да посреди лесенки застрял...
   - Едрить твою в кочан, это что такое?! - Пров Игнатич уже стоял на коленях возле лошадей, ощупывая уши. - Да что же это... угар, что ли... водой надо было залить угли-то... что ж такое-то... ну, очнитеся, родимые...
   Одна из "родимых" дрыгнула ногой, подняла голову и тихонько заржала. Вслед за ней зашевелились прочие. Кони вставали, как новорожденные жеребята, широко расставив непослушные ноги, то и дело норовившие подломиться.
   - Уф... - молодой чалдон вытер лицо рукой. - Слава те Господи...
   - Да что такое здесь творится?! Что за леший?! - уняв наконец дрожь, как можно твёрже спросил я.
   - Слышь, твоё благородье, подойди-ка, будь ласков, - окликнул меня Пров. Помедлив, я подошёл.
   - Вот... - он протянул мне уголёк. Я взял и хмыкнул. Сунул руку в золу.
   Угли в очаге были холодными, точно огонь погас тут неделю назад.
   - Так что не леший это, по всему. Никак не леший.
  
  
   -... Здравствуйте, здравствуйте! Сердечно рад!
   Профессор Милорадов оказался фигурой достаточно внушительной и притом колоритной. Память услужливо подсунула подходящий типаж-аналог - в спальне висит Маринкина первая работа, студенческая копия портрета Шаляпина в бобровой шубе... ну или как-то так. В общем, похож, похож безусловно. Сейчас господин профессор тряс мою руку и улыбался так сердечно, как будто встретил любимого племянника, которого уже не чаял увидеть живым.
   - А где же... э... господин Ургант?
   - Он в данный момент занят материальным обеспечением экспедиции, но к вечеру непременно появится.
   - А! Превосходно. Разрешите представить вам моих коллег и спутников, тскзть. Приват-доцент Берлинского императорского университета, господин Роршах, Рудольф Густавович.
   - Можно и просто Рудольф, - скупо улыбнулся немец, крепко пожимая мне руку. Акцент был заметен, однако по-русски он говорил чисто.
   - Ну, тогда я просто Александр, - ответно улыбнулся я. Вот интересно, если бы мне не представили "коллегу и спутника" как учёного... м-да... Такой взгляд обычно бывает у людей, привыкших смотреть на мир через разного рода прицелы. В крайнем случае - просто поверх ствола.
   - Валентин, мой юный друг, ученик и бессменный помощник.
   - Валя...нтин... - представился юноша, глядя на меня взором неудавшегося святого. Я даже почувствовал укол сожаления - ведь каких-нибудь лет десять-двенадцать назад стоял прелестный мальчик Валя в тазу, стоял смирно и послушно, омываемый руками любящих тёток, и вдруг - бац! - всё кончилось. Наступила взрослая жизнь. Эх, судьба-судьбинушка...
   - А это вот наша очаровательная синьорина Джильола, Джильола Босха.
   - Весьма рад, - я изобразил поклон, на мой солдафонский вкус чрезвычайно галантный. - Вы действительно очаровательны, синьорина.
   - Грация, Александр... э... или мне надо правильно говорить Александр Владимировьич? - синьорина Джильола блестела жемчужными зубками. М-да... нет, личико у синьорины выше всяких похвал. Фигурку вообще-то скрывала изящная норковая шубка, однако я готов был поспорить на три попытки в русскую рулетку - сверху и снизу у синьорины строго по девяносто. А в середине, пожалуй, нет даже шестидесяти. И ещё вопрос, есть ли восемнадцать по паспорту.
   - Ну отчего же, можно и просто Александр, - я улыбнулся как можно шире. - А то даже дядя Саша.
   - О нет! Ви вовсе не такой старый, Александр, - девушка засмеялась. О чём, ну о чём они думают? Тащить ребёнка в самое сердце зимней тайги...
   - Вячеслав Сергеевич, а где ваш багаж? Вот это всё ваше? Внушает... Подождите секундочку, я кликну нашего водителя и коллегу, он внизу в машине дожидается...
   - Ну, не так уж тут много всего, чтобы четверо здоровых мужчин не смогли унести за раз, - басом пророкотал профессор. - Современная аппаратура весьма портативна, смею заметить. А вот представьте-ка, каково было исследователям сто лет назад. Тогдашнюю аппаратуру с аналогичными функциями пришлось бы возить на подводах!
   Четверо здоровых мужчин, пыхтя от натуги, двинулись к выходу из аэровокзала, нагруженные портативной аппаратурой и прочая. Господин профессор, кстати, нимало не сачковал, чем сразу вызвал во мне уважение. Если человек привык в любом деле быть паровозом, дело пойдёт. Сложности возникают, когда за дело берутся руководители, привыкшие ступать по коврам и тыкать указующим перстом во все стороны. Позади козочкой топала синьорина, также взявшая на себя посильный груз - помимо личных вещей и кофра с видео-фото, ещё и какой-то ноутбук навесила... Кликнуть, что ли, "купца" на подмогу? Пока не скрылся...
   Я мельком кинул взгляд в дальний угол - нет, не скрылся. Бородач, всю дорогу мирно дремавший в кресле "Стрижа", на сей раз профессионально изображал томящегося в ожидании прилёта встречающего. Весьма профессионально, надо сказать - даже опытный психолог, наблюдая за ним, проглотил бы легенду без звука. И уж тем более вряд ли тот психолог определил бы, что томящегося в ожидании солидного мужчину интересует наша группа. Прав, ой, прав был Лёва - "топтун", агент наружного наблюдения, притом высокого класса... весьма и весьма интересно.
   Николай при виде нашей команды выскочил из машины.
   - Александр Владимирович, ну что это такое... ну кликнули бы меня, долго, что ли...
   - Всё нормально, молодой человек! - профессор отдувался. - Простите... эээ...
   - Николай Щирый, - отрекомендовался наш водитель.
   - Николай? Замечательно. Значит, Коля. Хотя, если позволите, я бы сказал... м... вам здорово подходит Мыкола, - профессор добродушно засмеялся. - Надеюсь, вы не обиделись?
   - Так а на что обижаться? Меня дома ж так и звали, - засмеялся Коля-Николай. - Я ж родом с Ровно.
   Мотор "Вепря" рыкнул и заурчал, нагоняя в салон тепло. На переднем сиденьи, рядом с водителем, по праву разместился профессор Милорадов, я и Роршах, как менее именитые, и что важнее, менее объёмистые члены экспедиции уселись сзади, по обе стороны от синьорины Джильолы. Валя, как наиболее молодой член коллектива умостился на откидном сиденьи в багажном отсеке, заодно выполняя важную функцию фиксатора аппаратуры.
   - Всё-таки как велик и удивителен этот мир, - Милорадов с интересом разглядывал проносившиеся мимо здания. - В Петербурге нынче слякоть, в Риме тепло и солнечно, а здесь, в Красноярске, уже вовсю морозец... А вы в курсе, господа, что там, куда мы стремимся, ртуть в градусниках замерзает до весны?
   - В курсе, - вежливо ответил я. Возможно, господин профессор и хотел кого-то обрадовать сей приятной новостью, но в отношении меня ему это точно не удалось.
   В холле гостиницы "У Дездемоны" за стойкой восседала симпатичной наружности метиска, дама средних лет с короткой стрижкой, одетая в какой-то немыслимый наряд - батик-пеньюар голубого цвета, перепоясанный широким золотым поясом. Когда дама встала, чтобы достать ключи от номеров из шкафа, я только тихо вздохнул. Право, как вернусь, надо будет попенять дочуре за пристрастие к монашеским одеяниям. Пусть обрежет подол хотя бы до середины ягодиц, что ли... Нет, как хотите, европейская цивилизация вредна азиатам, поскольку меры они не знают.
   Стеклянная дверь-автомат разошлась, и в холл вместе с клубами пара ввалился не кто иной, как Лёва Ургант.
   - О! Вы уже здесь, господа! Бррр... какой мороз...
   Последовала короткая суета, перемежаемая возгласами - словом, обычная церемония знакомства. Лицо Лёвы изображало все возможные сочетания добрых чувств, а также эмоций. Однако я уже углядел на этом лице следы крепкой озабоченности.
   - Саня, ты сделал?
   - Помповик двенадцатого калибра, ижевский. Три АКМС с подствольниками и "драгунка", патронов полведра.
   - Тесак раритетный опять себе прикупил, так полагаю...
   - Тесак - непременно. Лёва, что не так? - напрямую спросил я, улучив момент и отведя товарища в сторонку.
   - Осложнение у нас, Саня, - не стал вертеть вола Ургант. - Под Вологдой где-то катастрофа, вертушка побилась.
   - Жертвы?
   - Тьфу-тьфу, вроде живы и даже уже в сознании. Однако, сам понимаешь, все полёты данного типа воздушных судов до выводов комиссии... в общем, чего жевать, ты не маленький.
   - А кроме?..
   - Ну сам прикинь. Нас семь рыл, и даже если Мыкола... тьфу ты, Николай за второго пилота сядет - а без второго пилота нельзя - итого восемь. Плюс груз. На ту Ванавару ходят лишь верты, самолётам там полосы нет. И до Ванавары не рукой махнуть. Так что проблема это, Лёва брехать не станет. Решаемая, конечно, но не мгновенно. Палыч тоже не бог.
   Лёва почесал нос.
   - Короче, так. Я тут пошукал трошки, и обнаружил любопытных ребят, знакомые вон нашего Мыко... блин горелый, так и тянет обозвать по-малороссийски.
   - Не тяни, Лёва.
   - Я и не тяну. Ребята испытывают аэросани, в смысле - на воздушной подушке. Вот надумали устроить пробег. Я им предложил пробежаться по делу, а не так просто. Для державы польза и опять же карман не пустой.
   - Стоп. Я не понял - на Подкаменную Тунгуску, из Красноярска, и всё это на самодельных аэросанях?
   - Ну не на автомобилях же!
  
  
   Вездеход дребезжал и лязгал, то и дело дёргаясь на колдобинах, однако упорно полз вперёд. Морозный ветер беспрепятственно гулял в салоне с выбитыми стёклами, так что включать печку не имело смысла.
   На заднем сиденьи тряслись Мыкола и жид, придерживая вещи. Наше имущество заметно приросло, кстати, особенно арсенал. Пара автоматов и штурмовая автоматическая винтовка с ночным оптическим прицелом... с которым никто из нас не умел обращаться.
   - Хор-рошо, что не прострелили мотор або колёса, - глухо произнёс Мыкола, прикрывая варежкой нос. - На вез-здеход-де оно краще... тягач лесовозный вже ж бы под лёд ушёл, кабуть...
   - Может, и не ушёл бы, - Клим вертел ручки настройки рации. - Да только на вездеходе оно сподручнее, верно. Лесовоз издаля видать, первый постовой с вышки глянет в бинокль и шорох подымет. Отчего это вдоль границы тягачи катаются... А так за своих примет, едут и едут, дела, сталбыть, у них...
   - Стёкла выбитые увидят... - я резко крутанул баранку, обходя здоровенный ледяной клык.
   - Не так это просто, стёкла в ночи разглядеть, - возразил чалдон, - пурга начинается.
   Рация щёлкнула и ожила, забормотала разными голосами. Разговор, как и следовало ожидать, вёлся на истинно арийском.
   - Ну-ка, чего они тут гундосят? - обернулся сибиряк к жиду.
   Помедлив, тот перевёл.
   - Один докладывает, что на его участке всё спокойно. Второй жалуется на сибирский мороз и отсутствие женщин.
   - Понятно, - хмыкнул чалдон. - Не хватились ещё, стало быть.
   Метель между тем усиливалась, видимость, и без того отвратительная, стремительно падала до нуля. Вздохнув, я перевёл рычаг скоростей на нейтраль и остановил машину.
   - Ты чего?
   - Я фары включу.
   - Не вздумай.
   - Тогда не поедем никуда. Тут же ни хрена не видать!
   Где-то неподалёку завыли волки, спустя несколько секунд им ответили их сородичи, с другой стороны Енисея. Клим неразборчиво чертыхнулся.
   - Пёс с тобой, включай на малый свет. Стоять нам нельзя никак, смерть это.
   И в этот момент в ночи раздался низкий утробный звук. Так иногда слышится пароходный гудок, ослабленный расстоянием... вот только расстояние явно было не столь уж велико. И чтоб мне оказаться в гестапо - он походил на голос живого существа. В этом инфернальном звуке не было отчаянья и холодной, тоскливой злобы, как в волчьем вое, наоборот, чувствовалась уверенность - от ЭТОГО никакой добыче уйти невозможно...
   Волчий вой оборвался мгновенно, точно обрезанный ножом. Я почувствовал, как на голове шевельнулись волосы.
   - Да ч-что тут з-за хрень, а? - зубы Мыколы выбивали мелкую дробь.
   В метельной круговерти вспыхнул размытый луч прожектора, заметался по реке. В ответ ему на восточном берегу зажёгся прожектор японцев. Лучи пересекались и скрещивались, точно гигантские шпаги, и вновь расходились, обшаривая речную гладь.
   - Эх, едрён корень, надо же... застава рядом совсем...
   - Кранты, хлопцы... Счас заметят...
   - Да погоди помирать раньше смерти-то... не заметят, вона какая пуржища...
   Мутный белый свет озарил нас и ушёл куда-то в сторону. Я судорожно вздохнул - не заметили, похоже.
   Утробный звук повторился. И чтоб мне оказаться в концлагере-кацете - его источник явно приблизился.
   Лязгнув зубами, я включил фары и врубил первую передачу. Всё, что угодно, только не ЭТО!
   Прожекторные лучи перестали метаться, упёрлись в то место, откуда исходил свет. Я криво усмехнулся - давайте, ребята, светите... всё, что сумеете разглядеть в этакой вьюге, всё ваше...
   Рация торопливо забормотала, голоса перебивали, накладывались друг на друга. Новый голос, решительный и властный, прорвался через общий гомон, заговорил с требовательными интонациями.
   - Слышь, чего говорят? - Клим озирался.
   Помедлив, Лёва перевёл.
   - Вызывают какого-то Шмульке, требуют срочно выйти на связь.
   - Не нашего ли знакомца?
   - А я знаю?
   В ночной пурге зародился новый звук. Несколько секунд, и стало возможным определить - да, это шум мотора. К белому прожекторному сиянию прибавился жёлтый оттенок... точно, фары дальнего света...
   - Похоже, погоня, ребята.
   Рёв "майбаха" с характерными металлическими нотками креп, перебивая шум двигателя вездехода.
   - Армейский броневик! Догонят, кранты нам...
   Сцепив зубы, я орудовал баранкой, уворачиваясь от острых клыков ледяных торосов, словно возникавших перед самым капотом. Врёшь, не возьмёшь!
   Прожекторные лучи окончательно размылись, свет их слабел, превращаясь в неясное фосфорическое сияние, будто пропитавшее белую пелену метели. Жёлтый, напротив, усиливался - похоже, погоня шла по нашему следу. Лёд становился всё глаже, нас уже почти не мотало на колдобинах. Я переключил передачу, добавил газу. Уйдём, сейчас уйдём... врёшь, врёшь, не возьмёшь...
   Мотор поперхнулся, невнятно булькнув, и смолк.
   - Б...дь!!!
   Я погасил фары вездехода. Мы посыпались из отказавшей машины, хватая оружие. Раздумывать и пытаться завести мотор по-новой было некогда, жёлтый свет мощных прожекторов броневика уже гулял вокруг.
   - А ну врассыпную!- Клим передёрнул затвор своего старинного пулемёта. - Кто как хочет, а я живым не дамся!
   Шум мотора погони нарастал, креп, и вдруг разом оборвался. Одновременно погас жёлтый свет фар, и кругом осталось лишь призрачное фосфорическое сияние. И только тут до меня дошло. Метель кончилась. Всё вокруг заволакивал густой, как молоко, призрачно светящийся туман. Да что же это такое?!
   Низкий утробный рёв давил на уши, леденил душу.
   - Ребята, давай ходу!!!
  
  
   Железные полозья скользили по голому льду, издавая неприятный скрежещущий звук. Странно, проползла вялая мысль, вроде вчера не было такого неприятного скрежета... или был? Нервы это, господин Драгомирецкий, исключительно ваши нервы...
   Обоз двигался в угрюмом молчании. Даже наш жизнерадостный возница сегодня не рвался развлекать себя и пассажиров байками из чалдонской жизни, и возгласов насчёт "залётных", "милых" и "стоялых" тоже было не слышно. Ну ещё бы... Ночное происшествие никак не располагало к шуткам. А вот к ранней седине вполне даже. Я провёл рукой по колючей щеке. Чёрт, сегодня впервые не побрился... Опускаемся потихоньку, господин поручик? На фронте брился регулярно, а тут...
   После иррационального пришествия ночного ужаса никто до утра не сомкнул глаз. Огонь в погасшем очаге развели вновь, однако всем отчего-то казалось, что пламя не греет, наоборот - высасывает тепло. Ощущение было настолько неестественным, что я не утерпел, сунул руку чуть не в самое пламя. Кожу защипало, точно ранку спиртом, с таким же характерным "спиртовым" ощущением холода.
   Тем не менее на рассвете обоз вновь двинулся в путь. Чалдоны, по выражению товарища Урганта, были полны решимости "таки сделать свой гешефт", о господине профессоре и говорить нечего - не хватает ещё представителю высокой науки трусливо бежать от неведомого, поддавшись мистической панике. Ночное происшествие его только раззадорило, похоже, судя по допросу, учинённому живым свидетелям, мне и Климу. Впрочем, сведения, которыми мы располагали, вряд ли могли удовлетворить высокую науку - ну разве что психиатрию. Я чуть усмехнулся. Очень хорошо, что на пост были выставлены двое. Будь я один, пожалуй, не избежать было бы ярлыка сумасшедшего. И всё, конец. Более скверной ситуации и не придумать...
   - Снег будет, язви тя... - обрёл наконец дар речи Клим, разглядывая серое небо. - Слышь, Пров Игнатич! Пурга намечается!
   - Да хоть потоп! - голос обозного старшины был преисполнен мрачной решимости. - Сколь намечено ныне, столь и пройдём! Али ты в тайге ночевать наметился?
   - Нет уж, спасибо! - Клима даже передёрнуло. - После вчерашнего-то, угу...
   Первые снежинки уже кружились в воздухе, предвещая снежный буран. Комиссар, ехавший сегодня то на одной подводе, то на другой, скорым шагом догнал воз и подсел рядом, не соблюдая на сей раз никакой дистанции. Помолчали.
   - Есть соображения, господин поручик? - прямо спросил Ургант, опуская вступительную часть беседы. Я вновь почувствовал невольное уважение. Вот господин профессор на что учёный человек, а предпочитает задавать конкретные вопросы. Наивно надеясь получить на них столь же конкретные ответы. Ну какие тут могут быть вопросы-ответы, когда ни хрена не понятно? Только и остаётся, что попросить поделиться смутными соображениями...
   - Самым логичным было бы повернуть оглобли, - честно признался я.
   - Этот вариант самый фантастический, - без тени улыбки ответил комиссар.
   - Господин Ургант, давайте начистоту. Я, конечно, человек государственный, более того - военный. Что такое "совершенно секретно", представляю вполне отчётливо. Однако не люблю, когда меня держат за болвана. Откровенность не может быть односторонней, не так ли?
   Большевик, прищурившись, вглядывался в быстро густеющие снежные вихри.
   - Боюсь, если я расскажу вам всё сейчас без утайки, вы просто не сможете относиться к экспедиции серьёзно.
   - Неужто мы едем разыскивать легендарную "золотую бабу"?
   Ургант мелко засмеялся.
   - Ну вот видите... Всё бы вам, господам офицерам, я дико извиняюсь, бабу, и золотую ещё притом...
   - В таком случае, я с вашего разрешения вздремну. Ночь не спал, знаете ли, развезло чего-то...
   - Ну хорошо, отложим разговор до вечера, - комиссар соскочил с саней. Проводив его взглядом, я вздохнул, прилёг на краешек воза, прижавшись спиной к поклаже, и прикрыл глаза. В самом деле, спать хочется, усталость какая-то неимоверная... и голова чумная, как после водки с шампанским...
   Итак, что мы имеем на данный момент "в оперативной обстановке", тскзть... Обоз одолел первые полсотни вёрст. Ночлег в блокгаузе, именуемом "Заячья заимка". Варнаки, будем пока называть их так, с пулемётом "Льюис". Господин приват-доцент Роршах, с повадками и взглядом агента тайной службы. Очаровательная синьорина Джильола... вот интересно, умеет ли она стрелять? Неудавшееся нападение инфернального чудовища, героически остановленного заговорённым некими тунгусскими шаманами штырьком, откованным вхолодную из самородного серебра...
   Я вздохнул. Нет, так пасьянс не сложить. Слишком много всего намешано. Остановимся пока на артефакте нумер один. Что это было?
   Кстати, наличие заговорённого серебряного штырька однозначно свидетельствует, что для наших повозников ночное явление не было абсолютной неожиданностью. По крайней мере для обозного старшины. Да, судя по мордам, они явно не привыкши к подобным ночным визитам... но что-то такое подозревали. Молва в тайге распространяется не хуже лесного пожара... И ведь молчат, как задушенные. Насмешек боятся? Да уж какие тут могут быть насмешки, после такой-то ночки...
   ... Этот сон был прекрасен и удивителен. Могучая машина, летевшая выше облаков и быстрее звука, несла меня к моей цели. Там, во сне, я знал, куда и зачем лечу. Я был спокоен и уверен, чувствуя за спиной мощь шестисотмиллионной державы, раскинувшейся на четверть всей земной суши. Рядом, через проход, дремал в мягком кресле какой-то солидный мужчина, по виду купец, и было очевидно, что такие полёты ему не в диковинку. Я повернул голову - с другой стороны от меня сидел не кто иной как Ургант, собственной персоной.
   "Я тоже не могу привыкнуть" - он улыбнулся.
   Мягкий удар прервал дивный сон мгновенно, как будто разбили электрическую лампочку.
   - Оба-на! - Клим, остановив воз, ухмылялся во весь рот. - Слышь, Егор, всё-ж таки выпал их благородье! Так что бутыль с тебя!
   Я медленно поднялся, отряхиваясь.
   - Мы тута с Егоршей поспорили было, удержишься ты на возу-то али свалишься, - счёл уместным разъяснить ситуацию Клим, по-прежнему улыбаясь. - Уж больно сладко разоспался!
   Я улыбнулся в ответ. Уже смеются обознички, надо же... Мне это было хорошо известно по фронту - вот только-только грохали кругом снаряды, злобно хохотал пулемёт, но кончился бой, унесли трупы, и вот уже смеются над солдатскими остротами в траншеях, ещё пахнущих едкой вонью тротила и пряным запахом свежей крови... Так уж устроен человек.
   И тем более не любят люди думать о непонятном.
  
  
   - Вот они, наши птички!
   Мыкола - а все члены нашей назревающей экспедиции как-то незаметно стали именовать господина Щирого именно так - с чувством законной гордости похлопал экипаж по дюралевому боку. Хмыкнув, я принялся оглядывать технику. Чувствовалось, сделано с энтузиазмом, плавно переходящим в исконную русскую лихость. Обтекаемая кабина, явно бывшая некогда носовой частью некрупного самолёта, юбка воздушной подушки, сшитая и проклеенная из останков какого-то древнего аэростата... Позади топорщился шестью гофрированными цилиндрами звездообразный мотор.
   - Шавровский, на триста сил! - пояснил Мыкола, перехватив мой взгляд. - Приводит в действие воздуходувку, ну и винт переменного шага опять же. Замечательно тянет!
   - Это сколько же он бензина жрёт?
   - Нууу... когда новый, сорок литров в час примерно. Этот побольше, само собой.
   - В смысле?
   - Они ж списанные, моторы эти.
   Я глубоко вздохнул. Понятно. В аэроклубах вообще-то понятие "моторесурс" трактуют весьма вольно, и не факт, что сей двигатель не был снят после отказа... и крушения летательного аппарата, угу. Ну и, естественно, списанные моторы - непременное условие успеха любой экспедиции.
   - Да зря опасаетесь, ей-богу! - видимо, Мыкола прочёл на моём лице явные сомнения. - В воздухе одно, а тут, на тверди земной, ну чего может случиться? Шавровские моторы вообще надёжны, как русская печь, без одного цилиндра тянут хоть бы что. И даже без двух мало-мало шевелятся.
   - Тут вот какое дело, - я почесал скулу, - у нас же груз, и народу не так мало. А на реке, я так полагаю, торосы. Сколько эта резинка надувная продержится, м?
   - Да сколько надо. Это ж "Москаучук", не "Мишлен" какой-нибудь, - Щирый попинал резиновую юбку с таким видом, словно это была танковая гусеница. - Её шашкой не прорубишь! Говорю же, птицами долетим. О, а вот и Клим. Знакомьтесь, наш шеф-пилот!
   - Бугачёв, Климент Иванович, - молодой сибиряк солидно протянул ладонь. Судя по говору и повадкам, парень был из чалдонов.
   - Драгомирецкий, Александр Владимирович, - отрекомендовался я.
   - Господин поручик! - дополнил Мыкола с такой гордостью, словно лично привёл сюда, в ангар аэроклуба как минимум фельдмаршала. - А где?..
   В ответ на неоконченный вопрос послышался шум мотора и скрип тормозов. Калитка, врезанная в ворота ангара распахнулась, и в ней возник господин Ургант собственной персоной.
   - Ну как, перезнакомились уже? В смысле, с техникой и друг другом? Давайте-давайте, грузимся!
   Утреннее солнце слепило глаза, отражаясь от ледяной глади реки, не укрытой покуда снегом. У входа в ангар стояла полугрузовая "Дубрава", из кабины которой один за другим выбирались члены экспедиции. Возникла закономерная в таких случаях суета.
   - А ну давай помалу! - Мыкола, уже накинув петлю буксировочного троса на крюк, махнул рукой. - Помалу давай!
   "Дубрава" взревела мотором и выдернула аэросани из ангара, как морковку из грядки. Опорные лыжи аппарата, спрятанные под юбкой, негодующе взвизгнули.
   - Да помалу, етить твою!
   Площадка перед ангаром, покрытая утоптанным ледком с масляными пятнами и бетонными проплешинами, чуть наклонно выходила прямо на речной берег - без сомнения, изначально тут планировали держать гидросамолёты. Вытащенные на лёд "птички" зачихали, заревели моторами, регулируемые винты замолотили воздух с нулевым шагом. Юбки воздушных подушек мгновенно обрели упругость, приподняли машины над землёй.
   Улучив момент, я отозвал напарника в сторонку.
   - Лёва, на два слова... Ты уверен? Мне эти кустарные обрезы древних лайб не внушают...
   - Господин Драгомирецкий, вы таки своим пижонством порой способны довести до белого каления даже мамонта. Какие у вас имеются альтернативы? Собачьи упряжки? Прекрати уже психовать, Саша, давай займёмся погрузкой.
   - Ну и пёс с тобой! - разозлился я. - Если уж кто из нас двоих пижон, то точно не я! Аэросани он раздобыл, ёшкин кот! Только не хлопай потом глазами, когда встанем где-нибудь посреди Енисея!
   - Вот когда встанем, тогда и будем заламывать руки и безутешно рыдать! А пока что бери больше, таскай швыдче!
   Ургант ухватил картонную коробку, судя по наклейке, с консервированной ветчиной, и попёр её к аэросаням, спиной выражая презрение к гнилой интеллигенции, норовящей заниматься душевными терзаниями вместо простых и ясных погрузочно-разгрузочных работ. Вздохнув, я ухватил ящик тушёнки и двинулся следом. Может, и правда зря психую? Как там у классика-то: "неясные предчувствия Кассандре не к лицу"...
   Коробки, ящики и баулы один за другим исчезали в недрах аппаратов, резиновые юбки саней прогибались, машины оседали всё глубже. Я вновь чуть поморщился. Оборудование - понятно, но вот перловки и гороха зачем столько? И консервов набрали, мама миа... Можно подумать, сейчас начало двадцатого века, и оказавшийся посреди тайги может рассчитывать лишь на собственные запасы. Лёвина прижимистость всё. Понятно, что в той Ванаваре продукты стоят дороже, раз их туда завозят вертолётами, но...
   - Всё погрузили? Никто не забыт и ничто не забыто? Ну что, господа - по коням!
   Внутри аэросанок пахло бензином, вдобавок было тесно, как в утробе - коробки и баулы, уложенные под сиденьями, выпирали из-под них, делая неудобным и без того узкий проход. Лёва отправлялся в путь на переднем экипаже, мне же выпала удача оказаться напротив синьорины - четыре кресла располагались в салоне попарно, друг против друга. Третьим пассажиром нашего аппарата оказался господин Роршах, в то время как студент Валя и профессор вошли в состав экипажа Лёвы.
   - Первый раз в жизни еду на аэроглис... аэросаньях, да? - юная итальянка блестела жемчужными зубками. - А ви часто ездите на них, да?
   - Лично я тоже в первый раз, - я ободряюще улыбнулся.
   - О! Я про себья тихонько-тихонько думала, в Сибериа все русские ездят на саньях!
   - Запряжённых белыми медведями, - я улыбнулся ещё шире. - И мамонтами!
   В этот момент двигатель взревел во всю мощь, машина резво взяла с места, едва не повалив пассажиров. Синьорина взвизгнула и ухватилась за мои колени.
   - Поехали! - проорал Клим, перекрывая шум двигателя.
   Пошарив сбоку, я извлёк из-за кресла пряжку привязного ремня, ткнул её в замок. Аэросани любого типа, по сути, представляют собой самолёт, который никогда не взлетает.
   - Джильола, я вам советую пристегнуться. Господин Роршах...
   - Да, конечно, благодарю, - немец одним движением накинул ремень, не глядя попав в замок, вторым подогнал длину ремня точно как надо - ни туго, ни чересчур свободно. Можно было спорить на что угодно, с авиацией герр Роршах знаком давно и очень тесно. В авто всех марок, кроме разве что самых древних раритетов, уже лет тридцать применяются исключительно инерционные ремни, в подгонке не нуждающиеся, и только Правила авиаперевозок Российской Империи упрямо предписывают иметь на летательных аппаратах вот такие проверенные временем ремни безопасности с текстильными тормозными вставками...
   - А у менья не получается совсем-совсем! - девушка безуспешно тыкала пряжкой в замок. - О! получьилось!
   Некоторое время мы ехали молча. Машина разогналась километров до ста восьмидесяти, и теперь будто плыла над рекой. За изогнутыми стёклами проносился пейзаж - широкая лента Енисея, ощерившаяся кое-где зубчатыми грядами торосов, тёмная щетина леса... Всё-таки технический прогресс великая вещь, промелькнула в голове посторонняя мысль. Сто лет назад мы бы путешествовали не в аэро, а в самых настоящих санях, с парой копытных моторов в одну лошадиную силу. Ехали бы неспешно, переваливаясь через торосы, одолевая по сорок вёрст за короткий зимний день...
   - А мы же не сильно долго будем ехать, да? - осведомилась синьорина, очевидно, наскучив молчанием.
   - Машина - зверь! - прокричал Клим. - Семь часов хода, и мы на месте!
   - Семь, не слишком круто? - осторожно удивился я.
   - Ну пусть восемь! Всё равно засветло в Ванаваре будем!
   "Шеф-пилот" крутанул штурвал, закладывая лихой вираж в обход крупной льдины, торчащей почти вертикально, и синьорина Джильола вновь взвизгнула, валясь на сей раз на Роршаха. Вот интересно, устанет она визжать за восемь часов или нет? Должна устать вообще-то, учитывая манеру езды и количество подлежащих объезду торосов...
   - А если, к примеру, за два дня? - из-за рёва мотора мне приходилось орать. - Тише едешь, дальше будешь!
   - А вот так не получится! Горючки не хватит, если потихоньку плестись! Подушка воздушная всё сожрёт!
   Машину мягко подбросило на ухабе, негодующе взвизгнули опорные лыжи, коснувшись льда, и тут же раздался гулкий хлопок, сменившийся лязгом и скрежетом. Нас швырнуло вперёд. Если бы не ремень безопасности, я непременно оказался бы в объятиях синьорины, притом в совершенно неприличной позе. И вернее всего, с разбитым носом вдобавок.
   - Едрён корень!!!
   Мотор дико взвыл, переходя на реверс, аппарат в последний раз тряхнуло, и наступила тишина.
   - Приехали! - Клим стянул с головы пилотский шлем.
   - Как, уже? - вежливо удивилась итальянка. Я сделал над собой усилие, чтобы не рассмеяться. Устами младенца, как известно, глаголит истина.
   За недолгое время, проведённое нами в путешествии, погода заметно испортилась. Небо заволокло, появилась позёмка. Синьорина Джильола, подняв воротник шубки, старательно отворачивалась от ветра.
   - Право, Джильола, вам лучше вернуться в кабину, - посоветовал я девушке.
   Из крепнущей на глазах снежной пелены вывалился второй аппарат, круто развернувшись, встал рядом с нами.
   - Клим, что у тебя тут? - из кабины высунулась голова Мыколы.
   - Что-что, лось в манто! - чалдон продемонстрировал здоровенную прореху в передней части юбки. - Лопнула, как... - он покосился на итальянку и оборвал начатую фразу.
   Вновь организовалась небольшая суета. Народ, покинувший кабины, толпился вокруг наших механиков-водителей, теребивших края прорехи. Я хмуро молчал. "Москаучук", конечно, не какой-то там несчастный "Мишлен", однако сибирские торосы покруче будут...
   - Лёва, на два слова, - потянул я за рукав напарника, незаметно отводя в сторону.
   - Ну? - осведомился Ургант с самым независимым видом.
   - Лёва, я предупреждал. Самым логичным было бы повернуть оглобли.
   - Этот вариант самый фантастический, - без тени улыбки ответил он.
   - Лёва, это не шутки. Первый гондон лопнул, за вторым дело не станет. Сколько времени займёт штопка? И сколько раз можно штопать?
   - Саня, если бы у тебя была идея, но ведь таковой нет. Поверь, Лёва не такой уже упёртый дурак, он много думал над темой. Площадка на Ванаваре чисто вертолётная, посадка на неокрепший речной лёд запрещена для самолётов всех классов вплоть до распоряжения. Прыгать с парашютом ни профессор, ни его спутники не обучены. Лёгкие вертушки дотуда не дотягиваются, нужный нам борт вплоть до решения аварийной комиссии прикован к земле. Грузовик по такому льду не пройдёт, не провалится, так побьётся. Сухопутной трассы до Ванавары нет и не предвидится. Что остаётся? Оленьи тропы?
   - Ну в общем так, - прервал нашу беседу Мыкола. - За день мы с Климом эту дырищу заклеим, но надо делать привал. Тут по карте где-то есть некая Заячья заимка, с километр примерно. Потихоньку дотянем на лыжах, даст Бог, вдоль самого бережка не провалимся. Починимся, заночуем и завтра с утречка снова в путь.
  
  
   Ноги в опорках то и дело скользили по льду, норовя подвернуть лодыжку. Котомка с пожитками при каждом шаге мягко толкалась в спину, автомат и сумка с патронами оттягивали плечо, пот заливал глаза. Впрочем, и так ни зги не видать... а, чёрт!
   Я растянулся на гладком, как оконное стекло льду, загремев навешанным железом, проехал пару шагов и замер. Только сейчас дошло. Разве это Енисей? Разве это река? Да разве может быть на какой-либо реке такой лёд?
   - Давай, вставай... - сибиряк запаленно дышал. - Скорей надо... нельзя медлить...
   Утробный рёв, от которого вставали дыбом волосы, вновь раздался словно бы ниоткуда, убеждая лучше всяких слов - медлить действительно не стоит.
   Скрипнув зубами, я встал на четвереньки, пошатываясь, поднялся на ноги, и наша четвёрка возобновила бег.
   Покинутый вездеход давно остался где-то там, среди нормального льда и обычных речных торосов. Лёд, по которому мы бежали крупной неуклюжей рысью, то и дело оскальзываясь, больше всего напоминал свежезалитый каток для катания на коньках. Снежный покров, и без того чахлый, исчез как не бывало, исчезли и торосы. Пурга, укрывшая нас от огненных лучей прожекторов, также куда-то девалась, ветер стих совершенно, и снег, валивший с небес, сменился густым молочным туманом, словно светящимся изнутри. Кругом расстилалась безбрежная пустота, наполненная фосфорическим сиянием.
   Где мы?
   - Стой... хлопцы... Клим... всё, не могу больше, - Мыкола остановился, дыша как паровоз.
   - Надо, Мыкола...
   - Да хоть как надо... всё уже, нету сил... давай шагом пойдём... всё равно плутаем ведь...
   Клим остановился, точно громом поражённый.
   - Тьфу ты... - чалдон смачно сплюнул. - Прав он, мужики. В этаком тумане только петлять, ровно заяц...
   - Где... мы? - задал наконец правильный вопрос Лёва.
   - Да кто бы знал-то! - Клим вновь сплюнул. - Однако айда уже, мужики. Пусть шагом, а идти надо...
   И вновь мы пробираемся сквозь бело-молочное сияние, не имеющее границ.
   - Который... час? - восстанавливая дыхание, спросил Лёва. Клим на ходу завернул рукав, всматриваясь в циферблат ручных часов, снятых с унтер-офицера.
   - Полночь... минула только что... А, едрён корень!
   Чалдон растянулся на льду, и в ту же секунду я последовал за ним, споткнувшись о какую-то выпирающую льдину.
   - Ребята... - сибиряк хрипел. - Это трещина...
   - Ну и?
   И только тут до нас всех дошло. Трещина?
   Я вдруг осознал, что пространство вокруг уже не пропитано нереальным фосфорическим сиянием. Туман всё ещё висел стеной, но сквозь него пробивался розовый свет.
   Стянув рукавицу, я подставил ладонь ковшиком, и через секунду на неё села крохотная снежинка. Обычная, самая что ни на есть человеческая снежинка.
   - Снег...
   Снежинка съёжилась, превращаясь в капельку, я слизнул её языком.
   - Да точно же снег, ребята!
   Мы ринулись в ту сторону, откуда исходил розовый свет так, будто там находились райские врата. Морозный ветер пахнул в лицо, ударил тугим порывом, и я обрадовался ему, как родному. Сквозь метель, сменившую потусторонний туман, пробивалась утренняя заря.
   - А ты говорил... полночь... - Мыкола отдувался, на ходу поправляя лямки вещмешка. - Врут... часы...
   - Может и врут, - неуверенно согласился чалдон.
   - Не врут, - неожиданно вмешался жидок. - Мы бежали полчаса от силы. Больше и не смогли бы...
   Мы переглянулись. Верно подмечено. И кто бы с такой поклажей на горбу смог рысью бежать ночь напролёт?
   Метель между тем стихала, постепенно превращаясь в низовую позёмку. Справа и слева проступили тёмные зубчатые очертания берегов.
   - Однако надо убираться с реки, мужики, - Клим озирался. - Светает, и пурга кончается, мы тут как на ладони.
  
  
   Снежные вихри с завыванием подметали тёмную стеклянную гладь реки, кое-где ощеренную зубчатыми торосами. Снег, с изрядным запозданием посетивший наконец сибирскую землю, казалось, всё никак не мог выбрать, где же удобнее улечься, и оттого ярился всё сильнее. Оттянув рукав дохи, я как можно сильнее вытянул руку и, согнув её в локте, поднёс часы к самому лицу. М-да... ведь через час и темнеть начнёт, пожалуй.
   Весь короткий зимний день обозники пробивались сквозь непогоду, точно одержимые. Кто-то из чалдонов заикнулся было насчёт привала и обеда - Пров Игнатич лишь зыркнул свирепым взглядом и проорал нечто нечленораздельное. Слов за посвистом ветра мне расслышать не удалось, однако повторных разъяснений никто требовать не рискнул.
   Интересно, в какой "заячьей заимке" нам придётся ночевать нынче?
   - Ничего, вашбродь! - Клим, казалось, прочёл мои мысли. - Сегодня в селе ночевать будем!
   Я с облегчением вздохнул. Село, это здорово. Это на всяких там заимках, затерянных в диких дебрях, могут водиться лешие и прочие. В местах массового скопления народа нечистая сила обычно никак себя не проявляет. Можно будет нормально выспаться... может, даже и на постели... да, чёрт возьми, побриться просто необходимо!
   - Как называется эта река?! - из-за завывания снежного бурана приходилось повышать голос, почти орать.
   - Дак Енисей это! На Енисей мы уж вышли! Глянь, какая ширь! Не спуташь!
   Я лишь мотнул головой. Снежная пелена была проницаема для взора от силы на полста шагов, так что ширь там или не ширь, вопрос веры. Енисей, это хорошо... а близкое село, так просто замечательно.
   Обоз старался держаться близь правого берега - береговой припай был ровнее, почти без торосов. Да и ориентир в снежной круговерти дело не лишнее. Впрочем, последние минут пять... или десять?.. вдоль берега тянулась глубокая трещина, ощерившаяся ледяными зубьями. Это на мелких речках шуга образует лишь кочки, на Енисее вставшие на дыбы при торошении льдины тут и там торчали выше человеческого роста.
   - Нигде проходу нет, ну ты подумай... - Клим озабоченно вглядывался в ледяной барьер. - Слышь, Пров Игнатич! К берегу бы надо нам! Пора, говорю, сельцо-то уж рядом!
   - Версты три альбо четыре ишшо! - проорал в ответ бородач. - Где-нито проход найдём! Не лёд же рубить!
   - Как скажешь! - Клим плотнее запахнул высокий воротник тулупа.
   Обоз продолжал движение. Между тем трещина, ощетинившаяся торосами, явно набирала силу, вдобавок всё дальше отжимая нас от берега. Спустя некоторое время тёмная полоса, смутно видневшаяся по правую руку, окончательно растворилась в снежной круговерти. Я почувствовал некое неясное беспокойство. Что-то тут... нет, ерунда. Нервы вконец расшалились, господин Драгомирецкий. Оно и немудрено, после вчерашнего.
   Время шло, ни вьюга, ни трещина с торосами, судя по всему, кончаться не собирались. Более того, ледяные зубья росли и росли, постепенно превращаясь в совершенно непроходимую преграду.
   - Тпрру! - обозный староста натянул поводья. - Хорош! Дале ехать неча, аккурат тут где-то поселенье!
   - Так нету нигде прохода!
   - Должон быть! Клим, айда наверх! Смотреть надо!
   Помедлив, наш возница слез с воза, потопал к ощерившейся зубьями ледяной стене.
   - Скользко тута, едрить в корень! Егор, Проньша, подсобите!
   Возникла короткая суета. Названные обозники сообща кое-как подсадили товарища, и Клим, оседлав верхушку тороса, принялся вертеть головой, осматриваясь.
   - Хрен тут что видно! Метёт, едрить тя! Вашбродье, одолжи биноклю!
   Усмехнувшись, я полез в свой баул и извлёк цейссовский инструмент. Ну хочется молодому мужику поиграться, пусть его.
   - Осторожней только!
   Некоторое время чалдон вертел бинокль, всматриваясь так и сяк, крутил настройку резкости. В памяти немедленно всплыло подходящее - "мартышка и очки"... В такой вьюге хоть бинокль, хоть телескоп одинаково бесполезны.
   - Всё одно ни хрена не видать! - возвращая оптику, проорал Клим. - Чего делать-то будем, Пров Игнатич?!
   - Что, что!.. Дальше ехать надобно, куды деваться! Не до окияна же тянется эта клятая трещина!
   - А пёс её знает?! Может, взад повернём?!
   Обозный староста глубоко задумался.
   - Назад вертаться, да потом обратно досюда, крюк вёрст десять будет! Не, вперёд пойдём!
   И вновь обоз ползёт вперёд, сквозь секущий снег и вой ветра. "Клятая трещина" не только не кончалась, но шаг за шагом приобретала недвусмысленное сходство с горным хребтом. Неясное беспокойство, отогнанное не так давно, вновь всплыло, трогая сердце шершавой лапкой. Ой, не нравится мне всё это...
   - Ой, не нравится мне всё это, - эхом повторил вслух мои собственные мысли Ургант, до сих пор молчавший.
   - Что именно вы имеете в виду? - больше для поддержания разговора осведомился я.
   - Есть веские основания сомневаться, что нас сегодня ждёт тёплая постель, господин поручик...
   - Стооой!
   Воз остановился так резко, так что все невольно схватились за поклажу, дабы не сверзиться. Ледяной барьер перед нами круто изгибался, заворачивая назад. Тупик...
   - ... ... ...!!! - набор выражений, исторгнутых устами Прова, вряд ли содержались в словаре Даля. - Поворачиваем!
   - Я ж те сразу говорил! - взвился Клим.
   - Да кабы наперёд всё знать!
   Чалдоны, ругаясь на чём свет стоит, разворачивали тяжело гружёные возы. Лошади, явно притомившиеся, фыркали и недовольно ржали. Я вновь взглянул на часы, потом на небеса, затянутые белёсо-розовой мглой. М-да... Собственно, на часы можно было и не смотреть. Розовый свет, это явно закатная заря - метель, судя по всему, уже идёт низовая. Сейчас стемнеет мигом.
   Юная итальянка, восседавшая в своей меховой полости, вовсю вертела головой.
   - Э... мы... как это по-русску... заблуждались, да?
   - Не совсем, - басом пророкотал профессор, и в голосе его не чувствовалось страха. Досады, впрочем, тоже. Зачем? Экспедиция началась, и этот мир так прекрасен и удивителен... - Видите ли, моя юная коллега, зимой на крупных сибирских реках порой ледообразование протекает весьма любопытно...
   - Как настроение, синьорина? - участливо осведомился я, не повышая голоса, дабы не прерывать лекцию господина Милорадова. Девушка блеснула зубками.
   - Всё это очень здорово и замечательно, господьин профессор очень-очень умный. Но я сильно извиняться... э... господин поручьик, где тут есть дамский туалет?
   Я внимательно вгляделся в румяное личико. Нет, ни тени страха. Только в глазищах пляшут смешинки. Похоже, кому-то здорово повезёт с женой.
   - Только прошу вас, Джильола, не отходите слишком далеко. Право, не нужно.
  
  
   - Давай-давай! Ещё давай!
   Лебёдка жужжала электромоторчиком и щёлкала стопорной собачкой редуктора, медленно выбирая капроновый трос. Лёгкие аэросани вползали на берег, с которого ветер сдул и без того тщедушный снежный покров напрочь, с такой натугой, точно были отлиты из чугуна.
   - А когда-то ведь к этой заимке лошадями вытягивали подводы, - Клим ломиком подправлял путь экипажа. - и притом гружёные, не нашим птичкам чета. Эх, вот были же времена! Ни вертолётов, ни раций тебе - кругом тайга, верный конь да трёхлинейка...
   Я сочувственно покивал головой, разглядывая длинное приземистое строение, неожиданно масштабное для заимки. Во всяком случае, мне при этом слове воображение рисовало небольшую избушку, едва ли не на курьих ножках. Это же сооружение скорее напоминало амбар какого-нибудь купчины средней зажиточности. Брёвна, не слишком толстые для столь крупной постройки, почернели от времени.
   - Никак лиственница?
   - Она... Этому сараю лет сто пятьдесят, не меньше. И ничего, стоит как каменный. Сосна бы давно иструхла... Стооой! Хорош!
   Лебёдка смолкла, наши пилоты принялись сматывать провода - электропитание устройство получало от аккумулятора одной из "птичек". Я осмотрелся кругом. Полянка перед строением была крохотной, только-только сесть лёгкому вертолёту. От близкого берега заимку отделяла нетронутая лесная опушка. Узкий проезд от берега к зданию был с реки практически незаметен.
   - Интересно... Кто-то здорово не хотел, чтобы сие сооружение было видно с реки, - я потянулся было к карману с сигаретами, но спохватился. Нету сигарет, баста. А как бы хорошо сейчас, ей-ей... стрельнуть, что ли? Нет. Бросил, так и нечего колебаться. Силу воли извольте явить, господин Драгомирецкий.
   - Так времена были лихие, - Клим, скинув шлем, утёр пот со лба. - Разбойнички тут пошаливали, или, как их тогда называли в этих местах, варнаки. Сибирь, она и сейчас кому как, а в ту пору тут каторги были повсюду. Так что, видать, не зря укрывали эту заимку-то от глаз посторонних. Ну что, мы тут покуда с Николаем займёмся починкой нашей птички. К ужину успеем, думаю.
   - Ужин за нами, - подтвердил Лёва. - Айда осваивать заимку, Саша!
   Изнутри заимка показалась даже более просторной, нежели снаружи. Стены, сложенные из не слишком крупных брёвен, концами упиравшимися в столбы-стояки, были снабжены окнами-прорезями без рам, напоминавшими амбразуры. Вместо потолка имелись лишь поперечные балки, связывающие столбы-стояки. У дальней стены был сложен очаг из крупных камней. Пол, как и следовало ожидать, оказался земляным. Строение венчала бревенчатая крыша, густо закопчённая от верхних венцов сруба до самой стрехи.
   - Вау! Это же рьюсская старьина, так, да? - глаза синьорины Джильолы блестели от восторга.
   - Так оно, - подтвердил я, вежливо улыбаясь.
   - А где ми будем... э... ужинать?
   - Да вот тут и будем, - я улыбнулся как можно шире. - Осталось поймать мамонта и зажарить. Целиком, на вертеле!
   - Александр Владимирович шутит, - встрял Лёва, - он вообще часто шутит... и не так ещё. Нормальная будет каша, пшёнка со шкварками. Вы пробовали когда-нибудь пшенную кашу со шкварками, Джильола?
   - Нет! Никогда и ни разу! А что есть... э... шкваркИ?
   - Ну, это... - Лёва принялся галантно объяснять иностранной гостье технологию изготовления шкварок, я же занялся обустройством очага, благо небольшая поленница дров была наготове. Похоже, старинный сибирский обычай, почти утраченный в местах более цивилизованных, в этих краях ещё имел место. Ещё тут, как помнится, где-то должны быть спички, соль и немного крупы. Ну мало ли, прибрёл некто к избушке, голодный, измотанный, еле на ногах стоит - а тут уже всё готово, разжигай очаг, грейся... Завтра надо будет, кстати, перед отбытием восполнить дровяной запас... и соли-крупы оставить, вон стоит здоровенная жестянка ...
   На полке с аварийными припасами действительно стояла банка из-под шпротов, наполненная крупной серой солью, большая жестяная банка с нарисованным клоуном и стилизованной под старину надписью "Монпансье", почти доверху заполненная перловой крупой, стеклянная бутылка с застывшим не то подсолнечным, не то соевым маслом, и пара крупных коробок хозяйственных спичек. Я взял одну, раскрыл и хмыкнул - внутри оказались вовсе не спички. Какой-то металлический штырёк, завёрнутый в бумажку. Я развернул вещицу и хмыкнул вторично. Штырёк был явно серебряный, грубой ковки. На бумажке же карандашом была начертана корявая надпись. Я повернулся к свету, всматриваясь, и в третий раз хмыкнул. Ибо надпись гласила: "коль нашёлъ вставь в засовъ не будь дурнемъ" Вот так вот, без знаков препинания, зато с твёрдыми-ятями. Отменёнными указом Его Императорского Величества "О реформе русской словесности", если мне не изменяет память, году так в одна тысяча девятьсот надцатом... или двадцатом? В общем, очень давно.
   В раздумье я подвигал ползунок спичечной коробки туда-сюда и только тут обратил внимание на этикетку. М-да... за такую, пожалуй, немало дадут господа коллекционеры. Неужто сто лет пролежала коробочка? Нет, что-то тут не то... Мистификация, розыгрыш?
   Подойдя к двери, широкой, почти как ворота - коней сюда заводили, что ли? - я подвигал туда-сюда засов и едва удержался, чтобы не хмыкнуть в четвёртый раз. В железном брусе имелось отверстие, явно предназначенное для штифтовой блокировки. Серебряный штырёк лёг в отверстие так аккуратно, что всякие сомнения отпали. "Не будь дурнем", стало быть... очень, очень любопытно...
   - Саша, позволь интимный вопрос, - сзади возник Ургант, - мы таки будем иметь сегодня огонь в очаге или как?..
   - Глянь сюда, Лёва, - прервал я поток традиционного одесского красноречия.
   Некоторое время мой коллега рассматривал серебряный штырь, вертя его так и этак.
   - Самородное серебро, шоб мне спилили все зубы мудрости... Где нашёл?
   - И вот к нему ещё инструкция, - я протянул записку.
   Лёва оттопырил нижнюю губу, что обычно означало признак крайней озадаченности.
   - И с твёрдыми знаками ведь... А коробка?
   Я протянул ему спичечный коробок.
   - С ума тут сойти со всеми вами... - под нос пробормотал Ургант, разглядывая все три предмета поочерёдно. - Ваши соображения, господин поручик?
   - Ты вставь на место шкворенёк-то, - я тоже старался говорить негромко, - человек писал, значит, что-то думал. А вдруг не псих и не шутник? Лично моё мнение - для любого рода выводов фактов маловато. Пока варим кашу, там видно будет.
   Во втором коробке оказались спички - крупные, весьма старинного образца. Могут ли спички сто лет пролежать на полочке и выглядеть прекрасно, как новенькие? Кто знает...
  
  
   Валежник негромко похрустывал под ногами, однако сейчас этот хруст казался треском выстрелов.
   Мы пробирались по лесу, то обходя завалы, то двигаясь вдоль самой кромки воды. Клим повёл нашу группу по левому берегу, и ненужных вопросов по этому поводу никто не задавал. Мы уже достаточно нашалили во владениях Рейха, чтобы ничего более не бояться. А вот перед японцами мы покуда чисты. Если же пострелять малость и на той стороне, то бежать будет вовсе некуда. Можно, конечно, сразу поднять руки кверху, однако японские лагеря ничуть не лучше германских. Так что нужно любым способом дотянуть до темноты, а там уже перебегать Енисей. Днём это вряд ли возможно, сторожевые вышки расставлены так, что широкую реку видно на несколько километров.
   Солнце низко висело на юго-востоке, речная гладь, тут и там топорщившаяся торосами, стеклянисто отблескивала.
   - А снега-то совсем мало, - произнёс вдруг Мыкола. - Вчера больше было. Хиба ж усё сдуло за ночь?
   Клим неопределённо повёл плечом.
   - Как полдень настанет, часы перевести надо...
   Я криво ухмыльнулся. В самом деле, какой толк с часов, утверждающих, что сейчас четыре часа ночи?
   Ветви молодых елей раздвинулись, впереди открылась поляна, усеянная пнями, белеющими свежей древесиной - явно недавняя вырубка. Чалдон остановился, разглядывая пейзаж.
   - Вроде тихо... Ну-ка, Мыкола, двигай на ту сторону.
   - А чого я? - хохол опасливо рассматривал вырубку. - Оце у нас Лев имеется... вин жид...
   - Не болтай зря! - одёрнул его сибиряк, устанавливая сошки пулемёта на пенёк. - Все мы ныне одинаковы. Только он стрелять умеет ладно, а ты никак, считай. Так что двигай, мы тебя прикроем.
   Мыкола, держа перед собой автомат, как гармошку, крутя головой и пригибаясь, скорым шагом двинулся через поляну, то и дело перепрыгивая через валяющиеся в беспорядке сучья и "хлысты" - тонкомерные брёвна нестроевого леса. Странно, кстати, кто тут у них хозяин, у герра Кляйнмихеля всё в дело шло...
   Достигнув противоположного края вырубки, хохол обернулся и помахал рукой - всё чисто, опасности нет.
   - Вы оба пошли, - отрывисто сказал Клим, держа пулемёт наготове. - Меня оттель прикроете, ежели что.
   Мы с Лёвой двинулись вслед за хохлом, также, как он, озираясь. Жидок держал наперевес русскую самозарядку, на моём плече висел автомат. Промороженный металл автоматной рукояти холодил сквозь пластмассовую облицовку, и всё равно ладонь взмокла от пота. Всё правильно, мелькнула мысль, это хорошему стрелку винтовка годится, для таких как я да Мыкола автомат куда сподручнее - знай поливай, вдруг попадёшь...
   - Я гляжу, вы покрепче меня злякалыся, [испугались (укр.) прим. авт.] - встретил нас Мыкола. - Нема никого.
   Последним вырубку пересёк чалдон, быстро и не оглядываясь.
   - Двигаем быстро отсюда, пока не хватились. Мало нам всего, так ещё и на свежую незаконную вырубку напороться...
   - Почему именно незаконную?
   - А то не видать. Все пни из-под топора, хоть бы одно дерево спилено... И лошадьми лес вывозили, никаких тебе тягачей.
   Только тут до меня дошло. В самом деле, на законных делянках обычно работают бензопилами, и лес возят тягачами-лесовозами. А вот мужички-сибирячки, промышляющие воровством леса, обходятся топорами да лошадёнками. Откуда у унтерменшей бензопилы да лесовозы? И поскольку дойчи народ аккуратный, хозяйственный, то вскоре тут будет наряд ландсполицаев со следователем. Как только хватится смотритель этого лесоучастка. В отличие от кучки беглецов, пробирающихся под пологом тайги вырубку с воздуха видно как на ладони. Далее всё как положено, собак пустят по следам... и хорошо, если не по нашим.
   - Интересно, хватились тех мертвяков чи ни? - Мыкола усердно давил ногами валежник, присыпанный снегом, отчего треск стоял на весь лес.
   - Теперь уж хватились, должно. Да чего там, вездеход-то на реке стоит, от поста пограничного неподалёку.
   - А герра?..
   - Ты вот что, Мыкола, хватит болтать, да и ступай потише. А то прёшь как медведь... Тут где-то опять пост должен быть, аккурат в устье речки. Обходить придётся.
   - На Енисей выходить, что ли?
   - Сдурел? Днём да с вышки аккурат всех и положат. Верхом обойти надо, от Енисея подале.
   - Ну, веди...
   И вновь мы идём и идём, стараясь ступать след в след.
   - Жрать охота... - пробурчал Мыкола.
   - Ха! Кому бы не охота... Потерпеть придётся.
   - Хоть сухарей с салом пожевать на ходу...
   - Да потерпи, говорю. Вот обойдём пост, тогда уж...
   - Странно... - вдруг промолвил жид, явно думая о своём.
   - Чего?
   - Погони нет, вот что странно. После того, что ночью было...
   Клим остановился, как вкопанный.
   - Верно. Тут уже геликопь должна вовсю кружить, как сова над мышатами. И погоня по всем правилам, вездеходы, загонщики с собаками... Неужто простили?
   - Ребята... - осторожно спросил я. - А что ЭТО было? Ну, ночью.
   Гробовое молчание.
   - Вот что, - первым ожил Клим, - гадать да лясы точить нам сейчас недосуг. Надо для начала пост обойти.
   И вновь мы идём, пробираемся сквозь густеющий подлесок.
   - Вот она, речка... - чалдон раздвинул кусты, вглядываясь. - Всё, тут на лёд надо выходить, дальше заросли.
   - Геликоптер пустят, враз заметят.
   - Дай Бог, успеем, это ж не Енисей. Чуть услышим, в лес нырнём
   - Всё равно, осмотреться надо.
   - Осмотреться не помешает, так оно. Айда вон туда.
   Речка перед впадением в Енисей разлилась довольно широко, в речную гладь вдавался мысок, поросший соснами, с парой здоровенных лежачих кряжей-выворотней. Идеальное место для засады.
   - А можно я немецкую винтовку посмотрю? С оптическим прицелом... - попросил Лёва.
   - Да на, не жалко, - сибиряк протянул жиду трофейное оружие. - Прицел-то он, может, и оптический, только не видно в него ни хрена. Я глядел, темно, как в ж...пе ночью.
   Мы располагались кто где, прямо в снегу, и только тут я ощутил, как гудят ноги. Сколько мы уже идём?
   - Эх, жаль, диск один только, - чалдон, повозившись, отщёлкнул барабан магазина, принялся доснаряжать его, на ощупь вытаскивая патроны из вещмешка. - Не рассчитывал на долгую битву герр Кляйнмихель... Слышь, Лева, тебе такая машинка не знакома, случаем? Раз уж у тебя отец в Красной Армии был.
   Пауза.
   - Знакома. Пулемёт "льюис", под русский патрон. Очень старая модель, с Гражданской войны ещё.
   - Это когда жиды-коммуняки Россию поработили, что ли?
   Вновь пауза.
   - Зато сейчас все народы бывшей России наслаждаются свободой, не так ли? - глаза Лёвы остро блеснули.
   Разгореться спору, однако, было не суждено.
   - Хлопцы, гляньте! - Мыкола указывал рукой вверх по течению.
   По замёрзшей речке тянулся конный обоз, судя по всему, тяжело груженый.
   - Оп... получилось... - Лёва припал к прицелу. - Заработало...
   - Чего видать? - Клим, прищурившись, всматривался в панораму. - Дойчи?
   - Нет... не похоже... - жид всё крутил оптику, приноравливаясь. - Возчики какие-то местные, что ли... лиц не разобрать, далеко... Собака впереди бежит... к нам сюда ведь бежит...
   - А ну-ка дай мне! - Клим протянул руку. Перехватив винтовку за цевьё, припал к прицелу. - Чего-то тут...
   - Там всё настроено, не трогай, - предупредил Лёва, - предельное увеличение, двенадцать крат.
   Громкий собачий лай заставил всех вздрогнуть. Пёс, которого мы пропустили, очевидно, играл при обозе роль разведки, и сейчас со всех ног мчался к хозяевам, дабы предупредить об опасности.
   - Во псина, а? - Мыкола осторожно выглядывал из-за еловых лап. - Никак остановилыся воны...
   Действительно, обоз встал, народ соскакивал с подвод, явно укрываясь за возами.
   - Да что за люди? - чалдон всё всматривался в окуляр прицела. - Не дойчи, явно, и на полицаев не похожи...
   - А можно мне? - спросил я. Помедлив, сибиряк протянул мне винтовку.
   - Аккуратней только.
   В глазке прибора мир выглядел ядовито-зелёным и сильно увеличенным. Обозники, сжимая в руках винтовки, прятались за своей поклажей - явно от нас, ни от кого больше. Нет, всё это не просто странно... в жизни не видал таких обозов. Куда вообще они направляются - на этот пост, что в устье реки торчит, что ли? Зачем? Если бы на заставу, так это другим путём... неужто на японскую сторону наладились?
   Человек на втором возу, возившийся в поклаже, вдруг поднял бинокль, явно силясь нас рассмотреть. Я немедленно прилёг.
   - Чего там? - напряжённым голосом осведомился Клим.
   - В бинокль смотрят...
   - Так... - чалдон с лязгом вставил на место пулемётный диск. - Не думаю, чтобы радио было у них, однако в гляделки играться хватит. Уходим, быстро!
  
  
  
   -... Да что за хренотень тута творится, едрить в корень!
   Последние отблески зари угасали, уступая место непроглядной тьме. Лошади, явно уморившиеся за долгий переход, тянули всё медленнее, уже почти не реагируя на "залётных", "милых" и даже на щёлканье бича. Вьюга, начавшаяся с утра, напротив, на глазах крепла, набирала силу. И уж во всяком случае, судя по всему, в ближайшее время кончаться не собиралась.
   Но что гораздо хуже - трещина, вдоль которой наш обоз столь целеустремлённо двигался, похоже, также не намеревалась заканчиваться. Четыре версты обратного хода давно закончились, однако ощетинившийся зубьями торосов ледяной барьер только подрос, возвышаясь теперь уже четырёхаршинными вершинами.
   - Стооой! - зычно проорал Пров - Айда все сюды, мужики!
   Обозники сгрудились возле головной повозки, галдя и размахивая руками, отдельных слов за посвистом ветра было не разобрать.
   - Господин профессор... - комиссар озирался с чрезвычайно озабоченным видом. - Что здесь происходит, ваше мнение?
   - Любопытно, весьма и весьма любопытно, - Милорадов черкал что-то в записной книжице, Джильола подсвечивала ему электрическим фонариком, вытянув шею и от усердия закусив губку. - Невероятно! Где наша карта? Ага, вот... Вот смотрите...
   Комиссар и профессор разглядывали свёрнутую вчетверо карту, придерживая за углы. Я подошёл поближе, за мной подтянулись остальные члены экспедиции.
   -... в любом случае, эта гряда должна была кончиться версту назад! - профессор обвёл аудиторию взором с таким видом, словно только что доказал сложнейшую теорему. - Версту назад, не меньше!
   Я глубоко вздохнул. Нет, а чего, собственно, ещё ожидать от уважаемого господина профессора? Наука твёрдо установила, что эта проклятая трещина должна была давно закончиться. Точка.
   - Всё это замечательно, Вячеслав Сергеевич, - в голосе Урганта прорезалась досада, - но ваша теория не стыкуется с практикой! - он ткнул рукой в направлении торосов.
   - Вот именно это и удивительно! - профессор сейчас более всего напоминал ребёнка, обнаружившего под рождественской ёлкой увлекательнейшую игрушку.
   - В общем так, господа хорошие, - к нашей учёной компании подошёл Пров. - Что тут за хрень, непонятно, однако медлить дале неча. Придётся проход пробивать во льду.
   - Как это? - Валя-студент с опаской взглянул на торосы.
   - Обыкновенно, ломами. Да не боись, он хрупкий, лёд-то! Желающие помочь есть?
   - А если бы и не было, куда деваться? - товарищ Ургант тоже рассматривал вставшие торчмя ледяные плиты толщиной в добрых шесть дюймов. - Ночевать здесь желания ещё меньше!
   - Ну добро. Мужики, тащите все ломы, какие есть! И верёвку с кошкой! Фонари, фонари не забудьте!
   Объединённый отряд разношёрстной интеллигенции и крестьянства приступил к работе с невиданной энергией. Основание выбранного тороса долбили сразу четверо, меняясь каждые две-три минуты, причём на сей раз в стороне осталась лишь синьорина Джильола. Ну ещё бы, подумал я, с остервенением долбя льдину, насчёт желания ночевать, тут комиссар попал в самую точку. После вчерашнего происшествия...
   - Хорош! Кошку давай!
   Подрубленная льдина с грохотом рухнула, расколовшись на части. Кое-как растолкав массивные обломки, мы принялись переводить через поверженную преграду обоз - лошади и чалдоны тянули спереди, члены экспедиции толкали сзади.
   - А ну навались! А ну ещё!
   Подводы одна за другой с хрустом переваливали через трещину, выходя на мелкобугристый лёд берегового припая.
   - Едрён корень! Аккуратней, чуть подводину не переломило!
   Последний воз наконец-то перевалил на другую сторону препятствия. Мужики шумно сморкались, переводя дух.
   - Айда теперя вдоль самого берега, слышь?
   - Камни тама, полозья попортим и брюхо пропорем возам-то!
   - Лошади умаялись вконец!
   - Пров Игнатич, ты-то чего молчишь?
   - А ну тихо! - возвысил голос обозный старшина. - Берегом пойдём, по самой кромке. Хватит с нас уже... Один впереди с фонарём, на каждый воз опосля фонарь вывесить взад, кроме последнего. Лошади умаялись, верно, потому не гнать. За час где-то должны дойти до намеченного утром. Всё, шевелитесь!
   И только тут я сообразил, что меня смущает. Как помнится, проклятая трещина в самом начале была очень близко от берега, буквально рукой подать... или это в кромешной темноте просто ничего не видно?
   Обоз двинулся прочь от трещины, круто забирая к берегу. Фонари "летучая мышь", установленные на задках возов, при тесном порядке движения давали вполне достаточно света, чтобы лошади не спотыкались. Сам Пров шёл впереди, чуть помахивая фонарём перед конскими мордами и ведя милых-залётных под уздцы.
   Время шло, однако берег всё не появлялся. Единственным утешением было то, что колдобины исчезли, и теперь перед нами расстилалась ровная как зеркало поверхность. Пурга тоже понемногу утихла, сменившись мелким, как алмазная пыль снежком.
   - Да что за чёрт, тудыть его в качель? - Пров озирался. - Кружим мы, что ли?
   - Минутку, уважаемый, - Роршах извлёк откуда-то из багажа круглую коробочку. - Вот компас. С ним заблудиться невозможно. Всё верно, мы движемся на восток. К правому берегу Енисея.
   Движение возобновилось. Ветер окончательно стих, сменившись полным штилем. Снежная пыль беззвучно оседала с небес.
   - Мы продвинулись не меньше чем на версту, - голос Урганта звучал напряжённо. - Какова же тут ширина Енисея?
   Снежная пыль между тем на глазах сменялась туманом, каким-то неестественно ровным. Туман этот с каждым шагом густел, и через пару минут мы двигались уже в сплошном молоке.
   - Да что за черти тут, в самом деле?! - не выдержал Пров.
   - Одну минуту, любезный! - раздался голос Милорадова. - Сейчас попробуем кое-что выяснить. Валентин, будьте добры инструмент!..
   Обоз остановился, возникла небольшая возня. Не сговариваясь, все начали подтягиваться к профессору.
   - Ну что там? - не выдержал Клим.
   - Удивительно, просто удивительно... - господин профессор орудовал в ящичке с откинутой крышкой, портативной метеолаборатории, освещая внутренности коробки фонариком. - Температура ноль градусов, ровно ноль, представьте! Ветер... - он поднял над головой вертушку анемометра, - ветер тоже ноль. Давление... гм... что-то тут с барометром... Валя, где наш анероид, тот, с медной оправкой?
   - Вот, Вячеслав Сергеевич!
   Некоторое время профессор молчал, переводя взгляд с одного прибора на другой.
   - Но это же невозможно... Так получается, что мы сейчас находимся ниже уровня океана на сто сорок метров!
   - Может, они оба того? - осторожно спросил Ургант.
   - Нет, немыслимо... показания в точности совпадают!
   - Господин профессор, а где у нас магнитометр? - вдруг подал голос Роршах.
   - Магнитометр? В той подводе... но его долго разворачивать, вся эта возня с батареями... Что-то заметили?
   Доцент молча протянул руку. На ладони покоился компас, отличный швейцарский прибор в медном корпусе и с радиевой разметкой шкалы. Стрелка медленно, вальяжно поворачивалась по кругу.
   - Потрясающе... - Милорадов даже помотал головой от изумления.
   - Слышь, господа хорошие, - заговорил Пров. - Потрясающе да изумительно, да немыслимо опять же... а нам-то что делать? Берег куда девался, м?
  
  
   Пламя в очаге весело трещало, озаряя закопчённые своды оранжевыми отсветами, решительно подавившими немощный бело-голубой свет светодиодных фонариков. Я невольно улыбнулся, протягивая ладони к огню. Вот интересно - любой люксметр подтвердит, что уровень освещённости от тех фонарей даже выше, чем от неверно мятущихся огненных языков... и тем не менее от живого огня в помещении светло и уютно, чего не скажешь о светильниках.
   - А мы же сейчас будем делать... э... шкваркИ, да? - глаза итальянки блестели от любопытства. Она подсела ближе к огню, протягивая пламени ладошки, лицо разрумянилось с мороза, и была в этот момент синьорина столь хороша, что Лёва шумно сглотнул.
   - А шкварки у нас имеются уже готовые, Жилечка. Николай?
   - Оце они! - Мыкола выставил из дорожного мешка стеклянную банку, наполненную хорошо прожаренными шкварками пополам с топлёным салом. - Домашняя заготовка! Супруга стряпала.
   - А вот раньше, лет сто назад, тут повсеместно пельмени в ходу были, - встрял в разговор Клим. - Как морозы ударят, всей семьёй садились лепить. По два мешка в крепком семействе наворачивали, а то и три! На всю зиму, значит...
   - Пельменьи, это же где внутри мясо, да? - обернулась итальянка.
   - Так оно, - подтвердил чалдон.
   - Я ела пельменьи, они есть в Риме, сейчас много-много русский кухня. Но как же на всю зиму, это же надо большой-большой рефрижера... э... холодильньик, нет? Разве тогда в Россия делали такой большой холодильньик?
   - Обязательно, - с улыбкой подтвердил я. - Собственно, мы сейчас как раз находимся внутри этого холодильника. Правда, до самого морозильника ещё не дошли, но скоро будем...
   - Что есть "морозильньик"?
   - Фризер.
   - О...
   - Увы, Жилечка, - вздохнул Лёва, - он прав. Там, на Тунгуске, не только ртуть в градусниках, по слухам, там даже водка замерзает.
   - О! Так страшно?
   - Ну ещё бы не страшно. Однако местные жители всё же нашли выход из этого жуткого положения. Они нарезают мёрзлую водку ломтиками, перекладывают сырой мороженой рыбой и так потребляют. Это называется "строганина".
   Синьорина Джильола очаровательно хлопала длиннющими густыми ресницами.
   - Это есть правда?
   - Святая правда, - подключился к розыгрышу молодой чалдон. - Вот у меня батя так привык, что даже летом водку в морозильнике держит. Пусть, говорит, её москвичи в жидком виде дуют, а мы тут, в Сибири, только ломтями...
   - Ви все издеваетесь над бедной девушкой! - Джильола расхохоталась так заразительно, что не поддержать её было невозможно.
   - А вот и каша поспела! - Мыкола уже стягивал с огня котелок. - Прошу, господа!
   Некоторое время был слышен лишь характерный звук, издаваемый при энергичном касании ложкой дна миски. Кто не бывал в зимних походах, не в состоянии представить, что это такое - полная миска пшёнки со шкварками...
   - А как будет "заячья заимка" по-немецки, господин Роршах? - внезапно спросил Ургант, первым одолевший свою порцию. Я немедленно навострил уши. Надо знать Лёву как я, чтобы не сомневаться - когда он спрашивает вот так, невзначай, казалось бы, сущую ерунду, притом абсолютно невинным тоном, значит, у него возникли какие-то смутные подозрения. Которые не грех бы проверить.
   На лице немца, однако, ни единый мускул не дрогнул.
   - Я не большой специалист по всяческим русским заимкам, господин Ургант, - доцент обвёл взглядом бревенчатые стены и крышу. - В немецком языке нет точной аналогии, но, полагаю, это строение назвали бы "блокгауз".
   - Уф! - синьорина облизывала губы розовым язычком. - Какая замечательно вкусная русская каша! А у нас же будет ещё и десерт, да?
   - Обязательно, - я широко улыбнулся.
   - Да, пора и чайку глотнуть, - Клим потянул с огня чайник. - Подставляйте кружки!
   Струя густо-янтарного цвета лилась из носика, наполняя помещение ароматом отличного цейлонского чая. Вообще-то Лёва, как истинный гурман, предпочитал сложную смесь индийского высокогорного, китайского зелёного и ещё какого-то, кажется, бирманского, но поскольку тут не "Розовый дракон", а тайга...
   - Помню, когда был маленький, тут в ходу ещё был плиточный чай, - Клим солидно попивал чаёк с рафинадом вприкуску. - Заварят, он чёрный, как дёготь, и крепкий до ужаса... Потом исчез куда-то, сейчас и не сыскать...
   - Абсолютно правильно исчез, - возразил Лёва. - Это не чай, это химическое оружие.
   - Угощайтесь, юная леди, - профессор широким жестом выложил здоровенную полуфунтовую плитку шоколада. По лицу Урганта скользнула тень, и я невольно улыбнулся. Всё правильно, Лёва, джентльмены думают о шоколадках для прекрасных дам, а не только о макаронах и перловке...
   - Уау! Большое спасибо, Вячьеслав Сергеевьич! - девушка охотно зачмокала шоколадкой. - Только леди, это же сильно... э... у нас в Италиа говорьят синьорина всего лишь... - она засмеялась.
   И в этот момент где-то в тайге заунывно, на разные голоса завыли волки.
   - Однако, хорошо бы подумать насчёт дежурства, - Клим долил себе чаю. - Тут не только волки, тут и шатуны могут оказаться. До Красноярска далеконько, места вполне уже глухие.
   - Шатуны? Что есть "шатуны"? - бровки итальянки полезли вверх.
   - Это медведь, страдающий бессонницей, - любезно пояснил я. - Обычно медведи спят всю зиму, но у некоторых не получается...
   - О... Я почьему спросить. Мой папа конструктор, строиль завод авто в Ставрополь-Волжский. Я знаю только, по-русску шатун есть такая штучка в моторье...
   - Тоже верно, - подтвердил Мыкола.
   Новая волна заунывного волчьего воя докатилась из тайги. С обратной стороны заимки ответила другая стая, и чуть погодя третья. Хорошо, когда сидишь в крепком строении, мелькнула мысль, а вот если на свежем воздухе ночлег, тут нужно иметь крепкие нервы...
   И в этот миг, словно где-то в недрах земли зародился низкий, утробный звук, ни на что не похожий. Так иногда слышится пароходный гудок, настроенный на самый низкий тон и ослабленный расстоянием... вот только расстояние явно было не столь уж велико. И я готов был держать пари на две попытки в "русскую рулетку", что это голос живого существа. В этом инфернальном звуке не было отчаянья и холодной, тоскливой злобы, как в волчьем вое, наоборот, чувствовалась уверенность - от ЭТОГО никакой добыче уйти невозможно... Волчий концерт оборвался мгновенно, будто отключили динамики.
   - Да что тут за хрень, э? - Мыкола озирался.
   Воцарилось молчание.
   - Ну в общем так, - я аккуратно поставил пустой котелок и кружку на раскладной походный столик. - Господин Роршах, простите за нескромный вопрос, как насчёт владения оружием?
   - В армии был пулемётчиком, - скупо улыбнулся немец.
   - Очень хорошо. Николай?
   - Я ж десантура, - слегка обиделся парень.
   - Отлично. Валентин?
   - Я, это... - Валя захлопал длинными ресницами, - автомат Калашникова разбирать умею. И собирать.
   - Понятно. Предлагаю дежурить по двое. Первая смена - я и Клим, вторая - господин Роршах и Николай. Ну а третья, по всей видимости, Валентин и Лев Исаич Ургант. Только не надо разбирать автомат, Валя, их у нас всего три.
   - Не обращайте внимания, Валентин, господин поручик человек военный, и гнобить интеллигенцию - его священный долг! - успокоил студента Лёва.
   Народ начал вставать от пиршественного стола, возникла маленькая суета. Кто-то протирал ложки-кружки-котелки туалетной бумагой, бросая обрывки в огонь - в отсутствие горячей воды такая процедура вполне заменяла мытьё посуды - кто-то расстилал полиуретановые коврики и разворачивал спальные мешки... Я же занялся обходом периметра.
   Воздух снаружи был кристально чист, мороз ощутимо пощипывал нос и щёки. Луна, скрытая тучами, виднелась на небосклоне размытым бледным пятном, совсем не дававшим света. Угрюмая туша "заячьей заимки" выглядела непроницаемо-чёрной, как и стена леса вокруг - с той только разницей, что стену строения перечёркивали огненные штрихи окон-отдушин, здорово напоминающих амбразуры. М-да... ходить тут четыре часа, слушая волчий вой...
   Я вдруг отчётливо понял - ни о каких постовых-часовых снаружи не может быть и речи. Автоматы? Тьфу и растереть. Что же делать?
   Ещё раз оглянувшись на строение, я вдруг заметил под стрехой светящуюся неровным багряным светом полоску. Хм... ну да, точно прорезь... интересно, очень интересно...
   Народ в помещении уже почти угомонился, готовясь отойти ко сну. Возле Лёвы стояли автоматы, прислоненные к чурбаку.
   - Прошу, господин Драгомирецкий. Ваш выход. Или ты с "драгункой" неразлучной?..
   - Толку-то с неё сейчас, - пробурчал я. - Прицел дневной, а снаружи хоть глаз выколи... где-то тут лесенка была, я заметил...
   - Зачем?
   Вместо ответа я подтащил стоявшую возле стены сбитую из неошкуренных жердин лестницу, прислонил к поперечной балке и полез наверх. Забравшись под стреху, я вновь закрутил головой. Ну так и есть. Как всё-таки предусмотрительны и сметливы были в старину русские люди. Натуральная смотровая щель, обзор и обстрел на три стороны... осталось убедиться, что с другой стороны заимки имеется такое же гнездо...
   "Гнездо", как и следовало ожидать, оказалось на месте. Помимо балки, исполнявшей заодно роль сиденья, ради удобства часового были прибиты также две толстых доски - одна под ногами, вторая за спиной. Ей-ей, молодцы были предки. А вот и вторая лесенка, ну ты подумай...
   - Ну вот что, Клим, - обратился я к своему напарнику. - Тут такие места обустроены, что грех не воспользоваться. Короче, снаружи нам топтаться не придётся.
   - Ну и ладненько, - молодой чалдон одобрительно оглядывал "гнездо". - Я тут как раз подумал... что там за рёв такой был?
   - Не знаю, - я слегка натянуто улыбнулся.
  
  
   - Да куда дальше-то идти!
   - Тут сельцо не так далеко. Маленький, что ль!
   Я сплюнул на снег. Чалдон был прав, конечно. В любой деревушке имеется староста, первейшей обязанностью коего является сообщать о подозрительных лицах. Не говоря уже о беглецах, увешанных оружием. Даже если в селении нет телефона, верховой до ближайшего пограничного поста или самой заставы доберётся за четверть часа, пешеход от силы за час... если не станет спешить. Ещё через четверть часа здесь будет геликоптер.
   - Ноги вже не идуть... - прохрипел Мыкола, привалившись к сосне. - Солнце сидает, невже ж в снегу ночевать будемо...
   - Вот и я про то. Здесь даже костёр не развести, опасно. Надо идти далее, глухое место искать, - Клим слегка пошатывался, но тяжеленную трубу пулемёта держал на ремне, не опуская на землю. - Всё, пошли, мужики... не время плакаться...
   И вновь мы идём, то и дело спотыкаясь о валежины, прячущиеся под снегом. Ногу бы не подвернуть, проплыла в голове вялая мысль, иначе совсем хана... впору самому застрелиться, товарищей не обременять...
   Весь день мы пробирались сквозь тайгу, старательно избегая любых встреч. То, что до сих пор нас не настигла погоня, уже было чудом, однако нельзя же надеяться на регулярное повторение чудес. Дойчи бывают нерасторопны, однако чего-чего, а методичности им не занимать. Сперва в ход пойдёт высаженная с геликопа группа с собакой и рацией на горбу, затем подоспеют автоматчики на бронемашинах... всё-таки, почему и как отстала вчерашняя погоня, вот вопрос...
   Я криво усмехнулся, поморщился от боли в лопнувшей губе. Вопрос, конечно, интересный, только вот таких вопросов накопилось куча. И главный среди них - что ЭТО было?
   Нет ответа. Ни на один из имеющихся вопросов нет внятного ответа. И опять выходит, сибиряк прав. Нет ответов и ладно. Главное, что удалось оторваться от погони... если отогнать от себя дикую мысль, что дойчи нас заочно амнистировали. Простили всё, и герра Кляйнмихеля с семейством, и пограничный патруль... ну, Собака да Сопатка пустяк, расходный материал...
   - Ой!
   Девчушка лет двенадцати прижимала к себе охапку мелкого хвороста, испуганно глядя на угрюмых мужиков, увешанных оружием. Рядом стояли санки, обычные самодельные сибирские санки с гнутыми деревянными полозьями - их обычно обливают водой на морозе, чтобы лучше скользили.
   - Тихо! - чалдон прислонил палец к губам. - Не бойсь, не тронем мы тебя. Ты из деревни этой?
   Девчонка закивала часто-часто. В глазах её не то чтобы не было страха - страх присутствовал, и немалый. Но чтоб мне попасть в гестапо - гораздо больше там имелось удивления.
   - Телефон у вас есть?
   Пауза.
   - Какой тилихон?
   Я покрутил головой. Что-то совсем уж дикий народ тут обитает...
   - А дойчи часто бывают?
   Пауза.
   - Утром доим и вечером, как все... это корову ежели, а коз нету...
   - Да я про дойчей спрашиваю, - Клим улыбнулся, как мог, стараясь успокоить деревенскую дурочку. - Ну немцы которые. Ферштейн? Немцы.
   Пауза. Долгая, долгая пауза.
   - Нету...
   - Чего "нету"?
   - Дяденька, да откель им взяться, тем немцам? Немцы, они ж где-то там, - девчонка кивнула головой в сторону запада.
   - Да я не спрашиваю, живут ли они у вас. Ты вот последний раз когда их видела? Ты сама.
   Пауза. Теперь девчонка явно опасалась нас гораздо больше, нежели вначале.
   - Я в книжке про них читала. Я читать умею... А сама не видела, нет.
   Мы переглянулись. Ну и ну... Неужто здесь имеются селения, до которых истинные арийцы так и не добрались?
   - А староста есть у вас?
   Пауза.
   - Есть... Илья Михалыч...
   - И к нему дойчи... немцы то есть, ни разу не заглядывают?
   Пауза.
   - Дяденьки... да откуда в наших местах немцам-то взяться? - девчонка вдруг заплакала. - Отпустите, дяденьки...
   Изумление нарастало, как снежный ком.
   - Да не тронем, сказал ведь! - досадливо тряхнул головой чалдон. Надо же, нарвались на деревенскую умалишённую... - А какой сейчас год, знаешь? Раз грамотная.
   Девчонка всё всхлипывала.
   - Одна тысяча... девятьсот семнадцатый... от рождества Христова...
   Мы вновь переглянулись. Всё ясно, дальше вести разговоры смысла не имеет.
   - Ну иди уже, - Клим вздохнул. - Беги домой, а то тятька выпорет.
   - Тятя помер у нас... одни мы с мамкой, я да Кирюшка маленький...
   Мы промолчали. Во всяком случае теперь понятно, отчего эта дурочка одна собирает хворост в добрых полутора верстах от дома.
   - Ну иди, иди... - непривычно мягко произнёс чалдон. - Солнце вон низко, оглянуться не успеешь, как стемнеет. Мамке сразу про нас не сказывай, ладно? Потерпи, а утром скажешь.
   Девчонка вновь часто-часто закивала головой.
   И вновь мы бредём по лесу, шатаясь от усталости. Время, казалось, остановилось. У меня возникло стойкое ощущение, будто мы барахтаемся в какой-то невероятной, громадной паутине, точно мухи. Да что же это такое...
   - Заложит нас... соплюха эта... - внезапно заговорил жидок.
   - Пустое... - чалдон сплюнул. - Телефона нет, немцев рядом нет. Пока до дому добредёт, полчаса или поболе, пока матери скажет... пока та старосте... До утра опасаться нечего. Сейчас солнце сядет, границу перейдём и айда...
   - Если ещё поверят дурочке... - прохрипел я. - Год и тот не знает... грамотная, грит, ёшкин кот...
   - Между прочим... - Лёва тоже дышал запалённо, - это тот самый год...
   - Какой тот самый? - не оборачиваясь, спросил Клим.
   Пауза
   - Год революции... Великой Октябрьской...
   - Да пёс с ними обоими! - встрял Мыкола. - Слышь, Клим... всё, не могу идти дальше...
   - Стреляться сам будешь или немчуру дождёшься? - по-прежнему не оборачиваясь, спросил чалдон.
   Закатное зарево уже бледнело, уступая место глухим, серым зимним сумеркам. Идти по лесу становилось невозможно, не рискуя расшибить себе лоб.
   - Слышь, Клим... не пора нам туда? - я мотнул головой в сторону востока.
   - Да пожалуй, что и пора.
   Чалдон, ведший наш маленький отряд, осторожно раздвинул лапы молодых елей, росших у самого берега, некоторое время молчал, напряжённо всматриваясь в открывшуюся панораму.
   - Ну шо там? - не выдержал безмолвия Мыкола.
   - Пусто. Нет на той стороне японцев, ни вышки не видно, ничего... Ладно, ребята. Двинулись.
   Мы вышли на лёд, озираясь, готовые в любой миг лечь и распластаться по льду. Пограничные вышки хоть и стоят нечасто, однако с таким расчётом, чтобы не оставлять непросматриваемых участков противоположного берега. Так что стоит подозрительному японскому постовому включить прожектор, и вот они мы... и пулемёт даже на полутора верстах вполне достанет...
   Но всё обошлось. Не вспыхнул внезапно прожектор, ни с японской стороны, ни с берега, нами покинутого. Складывалось впечатление, что никаких постов нет вообще... и никогда не было.
   Полянка открылась внезапно, словно кто-то отдёрнул занавес. Посредине, словно в окружении частокола сосен, торчало крупное приземистое строение, явно нежилое. Заброшенная лесопилка? Непохоже...Амбар? Откуда тут амбар?
   .- Совсем не помню этих мест, так выходит... - чалдон пошатнулся, но устоял. - Это вроде как Заячья заимка... так её же сожгли давно... тут же тогда пост должен быть!
   Жид, всё это время стойко переносивший трудности, внезапно повалился носом в сугроб, наметённый возле корней сосны.
   - Эй-эй, ты чего? Лёва! Слышь, очнись! А ну-ка взяли!
   Дверь у постройки оказалась на стороне, обращённой к реке - могучая, как ворота. К счастью, строение было не заперто, иначе, боюсь, мы бы остались ночевать, привалившись к стене снаружи - так велика была усталость. Втащив бесчувственного в амбар, мы некоторое время просто сидели, медленно приходя в себя, и только потом принялись осматриваться.
   Слабеющий закатный свет ещё пробивался в узкие окна, однако внутри здания царил густой полумрак. Повозившись, чалдон достал круглую жестянку электрического фонарика, световое пятно побежало по стенам.
   Изнутри постройка показалась даже более просторной, нежели снаружи. Стены, сложенные из не слишком крупных брёвен, концами упиравшимися в столбы-стояки, были снабжены окнами-прорезями без рам, напоминавшими амбразуры. Вместо потолка имелись лишь поперечные балки, те столбы-стояки связывающие. У дальней стены был сложен очаг из крупных камней. Пол, как и следовало ожидать, оказался земляным. Строение венчала бревенчатая крыша, густо закопчённая от верхних венцов сруба до самой стрехи.
   - Интересно...
   На стенной полке стояла банка из-под шпротов, наполненная крупной серой солью, большая жестяная банка с нарисованным клоуном и надписью русскими буквами "Монпансье", почти доверху заполненная перловой крупой, стеклянная бутылка с каким-то застывшим растительным маслом, и пара крупных коробок хозяйственных спичек. Чалдон, хмыкнув, взял в руки баночку с солью.
   - Мне дядька рассказывал, когда-то, в старые времена, был такой обычай - оставлять в лесных избушках припасы. Это, значит, на тот случай, ежели кто заблудится и к той избушке выйдет с пустыми руками, чтобы не помер с голоду человек...
   Теперь хмыкнул я. Не знаю, как в старые, а в нынешние времена за такое можно и в гестапо угодить. Кто есть эти заблудившиеся? Партизаны? Отвечайт господин официр!
   - М? - очнулся наконец-то от обморока жид. - Это мы где?
   - Пока не в гестапо, - успокоил его сибиряк. - Нету тут никого, одни мы.
   Лёва сел, кряхтя, поднялся по стеночке. Да, трудновато ему будет завтра идти, проползла вялая мысль...
   - Ладно, думать да разбираться будем потом, как брюхо набьём, - Клим оглядел очаг, возле которого был припасён и хворост. Имелись даже несколько толстых поленьев, самое то для варки каши.
   Огонь в очаге вспыхнул, озарив обширное сумрачное строение, и сразу чуть потеплело на душе.
   - Глянь сюда, - чалдон протянул мне спичечную коробку. - Как знал, открыл второй коробок.
   Внутри коробки оказались вовсе не спички. Какой-то металлический штырёк, завёрнутый в бумажку. Я развернул вещицу, и брови поползли вверх. Штырёк был явно серебряный, грубой ковки. На бумажке же карандашом была начертана корявая надпись. Надпись эта гласила: "коль нашёлъ вставь в засовъ не будь дурнемъ" Когда я был ещё пацаном, помнится, в училище нас пытались учить писать именно так. Как пояснял учитель, так писали до оккупации жидо-коммунистами России, а потом русскую письменность те жидо-коммунисты изгадили и извратили. Впрочем, учителя того вскоре забрали в гестапо, и об уроках русской словесности больше никто не вспоминал. Как хотят, так пусть и пишут унтерменши, главное, чтобы могли прочесть приказы рейхскомиссариата и прочие... хотя бы по слогам.
   Коробок тоже оказался необычным, я таких и не видал сроду. Все спички заводов Рейха носят этикетки с символикой Рейха, японские, попадающие иной раз в приграничные края с восточного берега Енисея, снабжены иероглифами, но чтобы на этикетке была русская надпись... Наверное, это очень старая коробка, ещё довоенная. Хотя нет, вот же твёрдый знак на конце... неужто ещё древнее, дореволюционная?
   Чалдон между тем уже стоял у двери, рассматривая засов, двигал его туда-сюда.
   - Дай-ка ту штуковину, слышь?
   Я тоже подошёл. Клим, взяв серебряный штырёк, вставил его в отверстие, имевшееся в железном брусе.
   - Послушаем совета. Человек писал, стало быть думал чего-то.
   Вода в котелке уже закипала, курилась паром. Мыкола бухнул туда изрядную порцию крупы, оставленной неведомыми благодетелями, достал из вещмешка кусок сала.
   - Эх, сейчас бы пшена да шкварок зробыть, хлопцы. Дома, помню, мама делала - пальчики оближешь.
   - Не до шкварок, покроши как есть, - Клим привалился к стене, подложив под себя свёрнутую фуфайку, прикрыл глаза. - Даже жрать неохота, во дела... а завтра опять целый день по тайге чапать...
   - А можно мне коробок посмотреть? Который здесь нашли, - внезапно подал голос жидок.
   - Да неужто нельзя... смотри сколько влезет... - Клим кинул ему спички.
   Лёва повертел коробку, внимательно рассматривая со всех сторон.
   - Так писали до революции, я знаю.
   Пауза.
   - А ты точно помнишь, что эта постройка сгорела?
   Клим чуть подумал.
   - Точно не помню, я тут и бывал-то раз-два и обчёлся... Вот пост помню. Летом это было, мы по Енисею плоты сплавляли до Игарки. Хозяин так велел... До Игарки большие суда ходят, морским путём лес возят... с японами у дойчей договор...
   - А какой сейчас год, та девочка сказала?
   Пауза.
   - Вроде как семнадцатый, - Клим открыл глаза, - Погоди... да нет, ерунда это. Пост и перенести могли, дело-то недолгое.
   - Пост с вышкой снесли, а вместо него этот сарай построили?
   Пауза.
   - Этому строению лет полста, гляньте на потолок.
   Я сглотнул, осознав наконец, куда клонит жид.
   - Погоди... постой... - не сдавался чалдон.
   - Подумайте, ребята. Погони нет, это после того, что мы натворили. За весь день ни один геликоптер не пролетел, ни один самолёт. Девчонка эта слова "дойч" не знает, а "немец" знает. Кто в наше время рискнёт юберменшей немцами обзывать? Телефона в деревне нет, ладно, но чтобы ни разу дойчи не наведались...
   Пауза. По спине у меня гулял холодок.
   - Мы в одна тысяча девятьсот семнадцатый год попали, ребята.
   - Как такое возможно? - чалдон помотал головой.
   - А я знаю? - Лёва растерянно улыбнулся.
   Каша между тем доспевала, распространяя запах, от которого рот сам собой наполнялся вязкой слюной.
   - Давайте свои посудины, хлопцы, - Мыкола ловко снял с огня котелок и подвинул на его место другой, исполнявший сегодня роль чайника. - Чаю у нас нема?
   - Не искал я, - Клим подставил свою миску. - Не до того было, сам знаешь... Кипятку с сахаром хлебнём и ладно.
   Каша на некоторое время отвлекла от обсуждения невероятной версии, выдвинутой жидом. Так уж устроен человек, верно - не любит он непонятного и грандиозного, ему бы чего попроще... кашу там, или ещё чего выпить...
   - Ну вот что, - заговорил наконец Клим. - Давайте со сторожей определяться. Без часового никак нам нельзя.
   - Я первый, - Мыкола разливал кипяток по кружкам.
   - Тебе нельзя.
   - Чого это?
   - Да ты глянь на себя. Ты ж уснёшь непременно. Сейчас кипятку хлебнёшь и повалишься. И Лёва тоже.
   - Слышь, я пойду, - я ткнул рукой в автомат. - Только часы давай.
   - Ну вот и ладно, - Клим стянул с руки браслет с часами. - Второй Мыкола, стало быть, ему соснуть три часа хватит для бодрости. Лёва третьим пойдёт. Ну а собачья вахта моя, так и быть. Не засни смотри!
   - Тут заснёшь, пожалуй... - пробурчал я. - Ночью мороз, на месте не устоять.
   Сибиряк допил кипяток, перевернул кружку.
   - Давайте на ночлег устраиваться.
   Народ нехотя задвигался, преодолевая свинцовую усталость. Клим с Лёвой пошли за лапником для постели, Мыкола занялся посудой и прочими хозяйственными делами, я же отправился на боевой пост.
   Небо было затянуто тучами, сквозь которые просвечивала мутным пятном луна. Я огляделся, сжимая автомат, ощущая через перчатки холодную сталь. Стена леса была непроницаема, позади угрюмой чёрной тушей громоздился сарай, расчерченный багрово-огненными штрихами - свет угасающего очага пробивался в щели-бойницы. Дойчи такие строения называют "блокгауз"... Кой чёрт, тут не часовой, тут ходячая мишень получается. Меня из лесу увидеть можно, чего не скажешь про наоборот. Да и кто ночью бродит по тайге? Медведь-шатун разве что... Кстати, насчёт медведей. Эта тарахтелка для зверя тьфу, тут винтовочка сподручнее. Пойти поменять, что ли?
   Вокруг между тем сгущался туман, незаметно заволакивая поляну. Вот уже и лесной опушки не видать, и блокгауз еле-еле... с краю... медведю самое то подобраться...
   Я стёр с автомата мокрый иней и только тут осознал, что мороз ослабел... да что там, он попросту исчез! Оттепель в декабре, в Сибири, да ещё ночью...
   Туман между тем уже призрачно светился, совсем как вчера. Вчера ли?..
   Утробный рёв наплывал со всех сторон, парализуя, придавливая к земле. Я вдруг отчётливо осознал: ещё чуть, и я увижу ЭТО. И тогда станет поздно.
   Ноги сами внесли меня в сарай-блокгауз. Непослушными руками я задвинул засов и по какому-то наитию воткнул серебряный штырёк, блокируя его.
   Утробный рёв потрясал, высасывал душу. Ощущение было такое, будто меня окунули в прорубь и к тому же влили в глотку стакан ледяной воды. Автомат брякнул о пол, выпав из коченеющих рук. Следом за ним свалился снопом владелец.
   Засов заскрипел, точно его пробовала открыть или вырвать чья-то невидимая рука. И даже не рука, пожалуй. В детстве у меня имелся магнит-подкова, с помощью которого можно было, изловчившись, открыть дверной шпингалет, болтавшийся в петле. Очень похоже...
   Штырёк призрачно светился, точно был намазан светомассой, как стрелки офицерских часов на моей руке. И хорошо, что ни рукой ни ногой не шевельнуть, проплыла в голове вялая мысль... а то бы я встал и открыл... чего зря мучиться...
   Утробный вздох, будто из котла паровоза выпустили пар. И чтоб мне попасть в гестапо - во вздохе этом явственно звучало разочарование.
   Фосфорическое сияние серебряного штырька угасало, сменяясь непроглядной тьмой. Угли в очаге, багрово рдевшие полминуты назад, также погасли, будто их залили водой. Окоченение в руках-ногах медленно проходило, под кожей забегали мурашки. Встав на четвереньки, я кое-как добрался до товарищей, лежавших вповалку на сосновом лапнике. Все трое не подавали признаков жизни.
   - Эй-ей! - заорал я, в ужасе расталкивая бездыханные тела.
   - А?! Чего? - чалдон сел, замотал головой. - М-м, как башка-то болит... угар, похоже... Чего орёшь, смена, что ли? Так зачем всех-то будить?
   - Живые... - с огромным облегчением выдохнул я.
  
  
   Призрачный фосфорический свет заполнял пространство, и любое чужеродное вкрапление в этот океан бледного сияния казалось неуместным... тем более обоз.
   Я вытянул вперёд руку, растопырив пальцы - пальцы потонули в колдовском тумане, словно в молоке, и сосчитать их не удалось. Вздохнув, я поднёс руку к самому носу, силясь разглядеть циферблат. Два часа ночи... ночи ли? Откуда вообще в ночи такой свет?
   Где мы?
   Обоз двигался в глухом молчании. Потусторонний ужас ситуации отбивал всякое желание говорить, и даже лошади фыркали и всхрапывали как-то осторожно. И очень хорошо, что по крайней мере не отказывались идти, не то было бы совсем худо.
   Возы, связанные теперь верёвками, точно верблюжий караван, скользили по льду, словно по воде. Последние неровности и кочки остались далеко позади, поверхность Енисея - Енисея ли? - была гладкой, как зеркало.
   Я криво усмехнулся. Как бы там ни было, а от академической науки есть какой-то прок... Идея использовать верёвки принадлежала Милорадову. Известно, что при полном отсутствии ориентиров человек движется, нарезая беспорядочные круги и петли. Точно так же должна двигаться и подвода, с той разницей, что радиус петель будет больше. Не сто шагов, а тысячу. Господин профессор, почеркав что-то в записной книжке, объявил, что нашёл... ну, не то, чтобы выход, но по крайней мере способ облегчить положение. Если связать возы справа и слева по бортам верёвками равной длины и следить, чтобы обе верёвки были натянуты... словом, радиус петель составит уже несколько вёрст - десять или даже больше. Позвольте, господа, неужто не хватит?!
   Я вновь усмехнулся. Да, поначалу аргумент профессора выглядел основательным. Река не море, должно хватить безусловно...
   Если это река.
   - Рудольф Густавович, что у вас? - негромко спросил Милорадов.
   - Ноль градусов ровно.
   - Барометр?
   - Пятьсот двадцать метров ниже уровня моря, - доцент также старался отвечать не слишком громко.
   - С ума сойти...
   Я в который раз усмехнулся. Да, опуститься на полверсты ниже уровня моря, катаясь по льду Енисея... есть, ой, право, есть повод сойти с ума. А вот они не сходят, знай себе меряют да записывают. Хорошо, когда есть дело.
   - Тпрруу... - донеслось с переднего воза. Фосфоресцирующий туман протаял тёмным пятном, ещё миг, и из молочного месива вынырнула массивная фигура.
   - В общем так, - Пров держался за верёвку, связывающую возы, как слепой за поводыря, - кони притомились вовсе. Сколь мы прошли, господин прохвессор? Вёрст пятнадцать?
   - Да побольше, восемнадцать где-то, - Милорадов тоже подошёл вплотную.
   - Ну вот... и всё одна такая же хрень. Дале идти, коней поморим. Придётся тут ночевать.
   - Тут, это где? - напряжённым голосом спросил Ургант.
   - Ну... где стоим.
   - Господин профессор, возможно, вы поясните, где мы находимся?
   Я уже приготовился услышать закономерный ответ, однако господин профессор давать его не спешил. Наоборот, глубоко задумался, точно банальный вопрос подкинул ему массу материала для размышлений.
   - Точно! Благодарю, господин... э... комиссар, я должен был уже давно догадаться сам! Валя, Валентин! Доставайте-ка гравиметр, он в пятом тюке покоится!
   - Да, Вячеслав Сергеевич!
   Выражение лица скрадывал колдовской туман, однако голос Милорадова звучал так, точно профессор решил трудную теорему.
   - Видите ли, господа, благодаря вращению Земли-матушки гравитация на каждой параллели своя. Есть, конечно, местные концентрации массы, но... а, вот и он!
   Возникла небольшая заминка - профессор и студент возились возле лакированного ящичка, что-то подкручивая и перекидываясь маловразумительными для посторонних репликами. Наконец прибор затикал, и господин профессор вернулся к жаждущей продолжения лекции аудитории.
   - На чём мы остановились? Да, так вот... сейчас с помощью этого прибора мы установим широту местонахождения нашей экспедиции с точностью до минут.. После чего, имея хронометр, уже можно произвести расчёт... Сила земного тяготения, знаете ли, это самое надёжное и постоянное, что имеется на Земле-матушке... тэээк... ммм... что тут у нас? Ага...
   Профессор замер, точно изваяние.
   - Ну что, господин профессор? - Ургант озирался по сторонам.
   - Мммм... ничего не понимаю, чертовщина какая-то... мы даже не на экваторе, мы где-то... нет на Земле таких мест, и быть не может!
   Низкий утробный звук наплывал со всех сторон, рос, давил на мозг, точно пудовая гиря. И в этом инфернальном зове явственно слышалась уверенность - незачем вам, людишки, вычислять широту и прочее. Зачем покойникам широта-долгота?
   - Вва... вва... - Клим потянул свою "арисаку", клацая зубами от ужаса.
   В тумане родился новый звук. Лёгкие, быстрые шаги. Ещё миг, и из молочного месива возникла маленькая фигурка.
   - Зачем вы здесь? - девочка-тунгуска, одетая в охотничий наряд, озирала сгрудившихся чалдонов и членов экспедиции. Говорила она по-русски чисто, с лёгким акцентом.
   - Мы... это... заблудились тута... - внезапно ляпнул Мыкола.
   - Здесь нельзя. Тут ходит Бродящий В Ночи, вы слышали его?
   Она повернулась к Прову.
   - Идите все за мной.
  
  
   Запах дыма щекотал ноздри, то и дело вызывая желание чихнуть. Приходилось бороться с этим желанием старым проверенным способом, крепко зажимая нос двумя пальцами. Чёрт, как долго тут, под застрехой, держится дым - в очаге уже и угли почти погасли... И ещё запах дыма сильно обострял желание закурить. Да ещё и ветер то и дело швыряет пригоршни колких снежинок, норовя попасть в глаз. И хорошо, пожалуй... не уснёшь.
   В обширном помещении было тихо, даже храпа не слышно. Участники экспедиции, взбудораженные было таинственным инфернальным звуком, понемногу угомонились и сейчас спали здоровым детским сном. Неудивительно, обилие впечатлений, плюс сибирский кислород, плюс день в пути... и сверху каша. Солидная миска каши поверх насыщенного дня свалит кого угодно.
   Я повозился, разминая затекший зад. Всё-таки тёсаный брус не уютное офисное кресло... И всё же, для чего такие ухищрения? От волков и медведей? Сомнительно... Как верно подметил господин Роршах, в Германии, да и не только, это строение не моргнув глазом окрестили бы "блокгауз".
   Я покосился на приставную лестницу. М-да... Позиция часового на вышке имеет неоспоримые преимущества в случае отсутствия у противника огнестрельного оружия. А при наличии такового... пожалуй, не пришлось бы сигать вниз, минуя лесенку. В темноте да с такой высоты, ноги поломать можно вполне...
   Повозившись, я извлёк из-за пазухи свой универсальный телефон, сотовый плюс спутниковый в одном корпусе. Прибор послушно высветил на табло время, и я даже удивился. Надо же, всего полчаса прошло... М-да... а говорят, время летит... Когда не надо, летит, не спорю, но только не когда стоишь на посту часовым. Этак и впрямь заснуть можно, вот позору-то будет - а ещё господин офицер...
   Низкий утробный звук наплывал, рос, давил на мозг, точно пудовая гиря. И хотя по-прежнему направление на источник этого инфернального зова определить не удавалось, никаких сомнений у меня лично не возникло - он был гораздо ближе, чем в первый раз. И даже чем во второй. Не скажу, чтобы я был излишне пуглив, но тут у меня на голове шевельнулись волосы.
   Звук стих, оставив после себя ватную тишину.. Дьявол... да что же это такое, в самом-то деле?!
   А руки и ноги уже цепенели, и всё тело охватывал мертвящий холод. Не знаю, с чем это можно сравнить... Наверное, примерно так чувствует себя человек, которому дали выпить кружку воды со льдом и одновременно окунули в прорубь. И только тут до меня дошло - ни один из спящих даже не шелохнулся, хотя, по логике, от такого жуткого зова должны были проснуться все.
   Я попытался разинуть рот и зычно гаркнуть, дабы разогнать всю эту потустороннюю жуть... или хотя бы истошно завопить. Увы. Зубы свело судорогой, из горла удалось извлечь лишь какое-то змеиное шипение. Собрав все силы, я потянул на себя затвор автомата, и с третьей попытки это мне наконец удалось.
   Затвор клацнул, досылая патрон в ствол. В мозгу билось: "не надо!!", и я, уже ничего не соображая, нажал на спуск. Инстинктивная, какая-то животная надежда - вот сейчас огненный шквал и грохот разорвут липкую паутину ужаса... Автомат щёлкнул, совсем негромко. Осечка.
   А в волоковом окошке уже клубился плотный, какой-то словно фосфоресцирующий туман, и я вдруг отчётливо понял - ещё чуть, и я увижу ЭТО. И тогда станет поздно
   "Калашников" громко брякнул о промёрзший земляной пол, спустя секунду за ним проследовал владелец. Удар отозвался в сведённых судорогой мышцах жуткой болью, однако кости, судя по всему, остались целы. Угли, минуту назад рдевшие в очаге, погасли мгновенно, точно залитые водой. И в этой кромешной тьме я вдруг отчётливо увидел холодное голубоватое сияние. Серебряный штырь, блокировавший засов на входе, светился, словно был покрыт люминофором, освещаемым невидимыми ультрафиолетовыми лучами. Засов заскрипел, точно его пробовала открыть невидимая рука. И очень хорошо, что трупное окоченение, снулой рыбкой проплыла в голове идиотская мысль... а то бы я встал и открыл... чего зря мучиться...
   Снаружи раздался утробный вздох, в котором мне почудилось разочарование. Ещё миг, и сияние заговорённого серебра угасло. "Трупное окоченение" уходило, истаивало, сменяясь крупной противной дрожью.
   Сжав зубы, норовившие выбивать кастаньетную дробь, я встал на четвереньки, постояв немного в такой собачьей позе, подполз к стенке и уже с её помощью поднялся на ноги. Руки дрожали так неистово, что мне с трудом удалось извлечь из кармана газовую зажигалку. Вспыхнувший мятущийся огонёк разорвал чернильный мрак, и сразу стало легче.
   Светодиодный фонарик окончательно разогнал тьму, залив заимку белым холодным светом. Поводя им из стороны в сторону, я принялся осматриваться. Все мои спутники спали беспробудным, мёртвым сном, словно под наркозом. Лицо синьорины Джильолы вместо нежного румянца отливало восковой бледностью, сквозь полураскрывшиеся бледно-голубоватые губы поблескивали зубки. Я осторожно нащупал тонкое запястье, и спустя секунду ощутил слабый пульс. Наркоз... глубокий наркоз... да что же это такое?!
   И только тут я обратил внимание на своего напарника. Клим неуклюже торчал на лестнице, просунув руки за перекладину и повиснув на подмышках. Автомат валялся рядом.
   - Живой? - спросил я негромко. Чалдон повернул голову, даже не пытаясь унять стук зубов.
   - У-ушёл... этот?
   - Угу.
   Повозившись, Клим осторожно, медленно спустился наземь, сел на пол. В глазах плескался мистический ужас.
   - Я уж думал, всё... Всегда считал, что выражение типа "чую, смерть моя пришла" книжное, ну там актёрам в театре ещё сгодится... а теперь знаю, что означает. Я ж палить хотел, да патрон осечку дал... а передёрнуть затвор уже и сил не осталось...
   Кряхтя, я нагнулся - мышцы до сих пор были словно после сидения в ледяной воде - поднял с пола автомат, передёрнул затвор. Вновь наклонился, пошарив по полу, подцепил негнущимися пальцами выпавший патрон, повертел - на донце капсюля красовалась глубокая ямка. Накол нормальный, стало быть, боёк в порядке. Двойная осечка у двух стволов, одновременно. Редчайшее совпадение или?..
   - А?! Что?! - вскинулся Милорадов. Сел по-турецки, неловко подогнув под себя ноги, помотал головой. - Какой кошмар...
   - Что вам приснилось, Вячеслав Сергеевич? - негромко поинтересовался я.
   - М? - профессор постепенно приходил в себя, глаза приобрели осмысленное выражение. - Кошмар... а какой, уже не помню...
   - Да что за леший тут бродит?! - не выдержал Клим.
   И только тут я обнаружил - очаг, несколько минут тому назад багровевший россыпью углей, был тёмен и холоден, точно погас неделю назад.
   - Не думаю, что это леший, - я попытался улыбнуться. - Никак не леший.
  
  
   Шаг... ещё шаг... и ещё шаг... и ещё...
   Мы брели, как привидения, тяжело перебираясь через поваленные стволы, продираясь через заросли и проваливаясь в ямы. Даже привычному к тайге чалдону приходилось туго. Как держались Лёва и Мыкола, неясно, я же просто тупо отмечал шаги. Не считал, нет... не до того. Просто так вроде бы легче.
   Сон, перемешанный с ЭТИМ кошмаром, совсем не освежил, скорее ещё высосал силы, так что держались мы, собственно, из чистого упрямства. Если бы сейчас на нас наскочил японский патруль... вот только за всё время мы не видели никаких признаков пограничной зоны. Как и на покинутой той стороне.
   Неужто Лёва прав?
   - Слышь, Клим... - я старался говорить внятно, хотя язык еле ворочался. - Привал надо делать...
   Сибиряк ответил не сразу.
   - Тут село было на берегу... стояло. Большое село. Там японский пост. И сама застава рядом.
   - Опять... обход? - Лёва пытался выровнять дыхание.
   - А что делать?
   Весёлый девичий смех донёсся до нас слишком поздно, чтобы прятаться. На полянку, взвизгивая от избытка задора, выкатилась пёстрая компания, от которой у меня зарябило в глазах.
   - Оп-па! Здравствуйте!
   Девушка-лыжница смотрела на нас весело и открыто, то и дело дуя на выбившуюся из-под вязаной шапочки чёлку. Одета она была в какую-то немыслимую куртку, ярко-розовую и блестящую, точно металл. Остальные были одеты под стать - пухлые куртки красного, снежно-белого, ярко-зелёного и густо-лазурного цвета. В жизни не видел подобных одеяний.
   - Ребята, вы откуда? - наскучив нашим молчанием, задал вопрос парень в белоснежной куртке. - Чё за игруха у вас? Слёт, что ли? Чёт вы умученные какие-то...
   - Ребята... вы русские? - первым из столбняка вышел чалдон.
   Весёлый смех.
   - Вы что, демографы что ли, опрос в тайге проводить собрались? Ну вон Нэля якутка у нас.
   - Но вы местные?
   - Ну да. Вон оно, село, за лесом.
   - Японцы у вас есть?
   Новая волна смеха.
   - Чего, потеряли своих сэнсэев? Нет, не видели.
   - А застава?
   Ребята запереглядывались.
   - Какая ещё застава?
   - Пограничная... японская...
   Снова смех.
   - Не, мужики, без базара крутая игруха у вас, - второй парень, в синей куртке вытирал слёзы. - Японская пограничная застава... вы что, тут ещё и заставу строить удумали?
   - Погодите... хлопцы, погодите ж... - взмолился Мыкола. - По Енисею ж граница идет, Рейха с Японской империей!
   Всеобщий хохот.
   - Мужики, вы точно с дуба рухнули, - вновь вступил в беседу первый парень. - Японская граница на Енисее! Мне столько не выпить сроду... Не, правда, что у вас за игра?
   - А вот оружие у вас с бору по сосенке, - безапелляционно констатировал лыжник в синей куртке. - Можно глянуть?
   И прежде чем ошалевший Мыкола сумел что-то сообразить, парень стянул с его плеча автомат.
   - Слушай, что за модель? Классная имиташка, прямо как настоящий. Тонкая работа...
   К счастью, синяя куртка держал оружие правильно, стволом вверх. Короткая очередь сшибла пару веточек, где-то в кедраче заполошились, загомонили вороны.
   - Мать моя... оно ж настоящее...
   Воцарилось неловкое молчание. Клим, протянув руку, отнял автомат у опешившего аборигена и вернул стоявшему столбом хохлу - тот едва не выронил его в снег, руки не слушались.
   - Ребята, это не шутки, - вновь заговорил белая куртка, очень серьёзным тоном. - Кто же играется с боевым оружием?
   - Погодите... - Клим сделал некое движение, сильно напоминающее крест, начертанный в воздухе для обороны от нечистой силы. - Вот это вот чья земля?
   Пауза.
   - Что значит "чья"? Государственная. Леспромхоз "Белка".
   - КАКОГО государства?
   Долгая пауза.
   - Российской империи, какого же ещё?
   - А дойчи... ну, немцы? А японцы?
   Очень долгая пауза.
   - Можно мне? - внезапно встрял Лёва. - Где проходит граница Японии?
   - Кончайте придуриваться, мужики, - теперь парень в белой куртке смотрел с тревогой.
   - Ну я очень прошу... нам надо.
   Долгое неловкое молчание.
   - Все школьники знают, Япония на островах. Хонсю, Кюсю и Сикоку.
   - А Хоккайдо?
   - А Хоккайдо наш, российский, - в голосе белой куртки протаяло раздражение. - Аккурат под Сангарском по морю и проходит та граница, за проливом Япония. Так что не там ищете, мужики.
   Девчонка с чёлкой прыснула, слегка разрядив натянутую обстановку.
   - Погодите... погодите, ребята... - теперь взмолился чалдон. - А Германия?
   - Какая именно Германия?
   - ???!!
   - Есть автономный край Бавария, есть автономная область Гессен, есть ассоциированные королевства Баден и Вюртемберг. Так я и не понял, в чём дело-то?
   - Вадим, поехали уже, - встряла вторая девчонка, до сих пор молчавшая.
   - Да, мужики, приятно было познакомится, - словно спохватился парень. - Нам туда!
   - Ребята... да погодите же вы!! - похоже, чалдон уже был в отчаяньи.
   Девчонка в розовой куртке, повозившись, достала какую-то бумажку, кинула Климу.
   - Вот, изучайте пока! Домой приедете, купите себе большой глобус.
   И вся компания укатила, сдержанно хихикая - всё менее сдержанно по мере удаления, впрочем.
   Чалдон разгладил бумажку и застыл, точно изваяние.
   - Ну что там? - не выдержал Лёва.
   Клим молча протянул нам клочок. На разорванной этикетке золотом сияла надпись "Родные просторы", чуть ниже чёрным шрифтом "шоколадный батончик"
   И всё пространство этикетки заполняла эрзац-карта. Очень грубо очерченная, правда. Громадное ярко-зелёное пятно, от Рейна до Хуанхэ, а сверху справа ещё одно, поменьше. Аляска...
   - Ребята... - глаза у Лёвы были как чайные блюдца... - Что это, а?
  
  
   Фосфорическое сияние по-прежнему было безбрежным, но уже не столь плотным и аморфным, как несколько минут назад (или часов? а может, даже дней? Во всяком случае веры часам в этом ирреальном мире не было никакой). В глубине колдовского тумана проплывали какие-то светящиеся шары, смутные образы, огненные светлячки мелькали там и тут. Само пространство утратило равномерность, и я готов был поклясться - не только туман скручивался в некую гигантскую воронку, но и ледяное поле вокруг нас загибалось вверх. Дополняли картину горячечного бреда неясные, на грани слышимости вздохи, шорохи, какое-то бормотание, то угрожающее, то молящее, детский плач и мяуканье кошки. Все прочие звуки умерли, лошади ступали неслышно, будто копыта вместо подков были обёрнуты мягким войлоком, и подводы точно плыли по воде.
   Маленькая лёгкая фигурка маячила впереди, являясь единственным ориентиром. Девочка-тунгуска двигалась бесшумно и так уверенно, словно находилась на лесной тропинке, а не в воронке инфернального хаоса. Она шла не оглядываясь, явно уверенная, что провожаемые проследуют за ней, и никто из нас не задавал ненужных вопросов. Какие вообще могут быть вопросы, коль угораздило попасть на тот свет?
   Утробный рёв неведомого чудовища вновь донёсся будто со всех сторон, но был явно слабее, чем раньше. Похоже, инфернальный монстр потерял след, мелькнула в голове мимолётная мысль... Когда вернёмся в Питер - нет-нет, никаких "если", а именно и непременно "когда"! - первым делом надо поставить свечку в соборе Казанской Божьей матери... и напьюсь, ох и напьюсь...
   Острая льдинка кольнула в глаз, я зажмурился, скинув рукавицу, принялся тереть глаз рукой. И только тут обратил внимание - фосфорическое сияние уступило место обыденной предрассветной серости, и вместо колдовского тумана всё было заполнено сыплющейся с небес снежной пылью. Подул ветерок, пыль на глазах превращалась в снежную позёмку. Ещё сотня-другая шагов, и проявился горизонт, алеющий робким зимним рассветом. Подвода тяжко заскрипела, переваливаясь через ледяные заструги. Берег реки протаял среди снежных вихрей внезапно, в каких-то ста шагах. Ещё миг, и обозначилась поляна с торчащим посреди здоровенным тунгусским чумом.
   - Пришли, - сообщила девочка, не оглядываясь.
   - Уф... - выдохнул большевик, озирая пейзаж. - Надо выпить, непременно надо, сегодня же...
   Мы встретились взглядами, и я улыбнулся. Право, за всю советскую власть не скажу, но господин-товарищ Ургант мне всё более нравился.
   - Да ещё как надо-то! - обрёл дар речи и Клим. - Это же жуть, чего такое, а?
   - Ставьте там, - тунгуска махнула рукой на дальний край поляны. - Ваши животные устали совсем. Дайте им отдых, никто не тронет.
   С этими словами наша провожатая скользнула в чум. Что-то царапнуло на краешке сознания... что именно? Ладно, потом, потом...
   Чалдоны, запрягая лошадей цугом, по очереди выводили на берег подводы, пыхтя, норовили подтолкнуть плечом. Дело - лучшее лекарство от испуга, и вот уже вместо гробовой тишины слышатся обычные матюки и перебранка. И только когда последний воз встал на место, указанное девчонкой, я сообразил, что именно царапнуло слух. Лошадь, как и олень, хорошо знакома и уважаема тунгусами. Наша же невероятная провожатая назвала их "животными", таким тоном, будто силилась вспомнить, как именно эти странные существа называются.
   Девочка-тунгуска вновь возникла, слово привидение.
   - Ты, ты, ты и ты, - она указала пальцем на профессора, комиссара, меня и обозного старшину, - идёмте. Дед ждёт.
  
   Мотор чихнул раз, другой и мощно заревел, точно разбуженный в берлоге медведь. Юбка воздушной подушки немедленно надулась, приподняв аппарат, вырывающийся снизу воздух щедро взметал снежные вихри.
   - Прошу в аппараты! - Мыкола сделал неопределённо-приглашающий жест.
   Едва машины вышли на речную гладь, наш пилот-водитель дал полный газ, и мы понеслись, как птицы. Русскому человеку вообще привычно наступать на грабли многократно, мелькнула очередная мысль. Вот, пожалуйста, вчерашний урок не впрок. А впрочем, если лимитом нашего путешествия служит горючее, поедаемое воздушной подушкой...
   Солнце выбралось наконец из-за остроконечного частокола сосен и елей, озарив землю радостным, ликующим светом, и в свете этого яркого зимнего утра всё происшедшее ночью казалось нереальным. Обыкновенный кошмар, дурной сон, ничего особенного...
   И всё же - что ЭТО было?
   Проблема была в том, что никто из спящих ничего не помнил. По выражению Мыколы, "уснул, как в колодец провалился". Недомогание и головную боль вполне можно было списать на угар, угли-то ещё тлели, когда все улеглись... Если б я стоял на посту в одиночку, вопрос, пожалуй, и не возник бы. Уснул господин Драгомирецкий, увидел во сне кошмар и свалился... позор, конечно, но со всяким может случиться. Однако свидетельские показания молодого чалдона отметали всякие сомнения - ЭТО имело место быть не во сне, а в самой что ни на есть реальности. Дополняли картину холодные угли в очаге. Собственно, именно угли послужили решающим аргументом для Милорадова, и господин профессор вцепился в нас обоих, как судебный следователь. Однако наши скудные данные учёного явно не удовлетворили. Наука, как я успел заметить, вообще остро не любит любой чертовщины.
   И тем не менее вопрос оставался открытым. Ни я, ни Ургант не предъявили профессору серебряную безделушку, а равно и старинный спичечный коробок с запиской. Зачем? Учёных, как и танки, следует пускать в ход лишь на подходящей местности, в болоте мистики господа профессора обычно тонут.
   И теперь уже совершенно ясно - не зря, ой, не зря Палыч отправил нас сюда.
   Я клюнул носом и выпрямился. Потёр глаза рукой. Ночью не сомкнул глаз, недосып... А между прочим, теперь уже нет никаких гарантий, что и следующая ночка обойдётся без мистических приключений. Так что надобно использовать время с пользой. Что делают многоопытные и отважные путешественники в дороге? Правильно, крепко спят.
   - Прошу простить, господа... ничего, если я малость вздремну?
  
  
   -... Нельзя сюда с этим.
   Чалдон качнул пудовой трубой пулемёта, разглядывая картину, поверить в реальность которой было невозможно.
   Село стояло на берегу Енисея открыто и приветливо. Русское село. Да разве могут быть такими русские сёла? Сколько я их уже видел, и везде одно и то же - непролазная грязь, покосившиеся заборы, почерневшие бревенчатые избы, угрюмо взирающие на мир подслеповатыми окошечками, прогнившие крыши, кое-как залатанные либо вовсе дырявые... А на Украине, по словам Мыколы, и вовсе мазанки глинобитные. Здешние дома, сияющие белым кирпичом с выложенными узорами и разноцветными яркими крышами, все как один двухэтажные - а вон тот даже трёхэтажный, мама моя! - сделали бы честь очень и очень многим истинным арийцам, обитающим в Берлине.
   Ворота одного из строений поползли вверх, складываясь, из недр встроенного в дом гаража выскользнул автомобиль, сверкающий чёрным лаком и хромированными деталями, развернулся и укатил по гладкой, явно асфальтовой дороге.
   - Хлопцы... - пробормотал Мыкола жалобным голосом, - ущипните мене... Може, мы вже вмерлы? И попалы у рай?
   - В общем, так, - разрушил наваждение чалдон. - Эти железки спрячем вон там, видите, у реки банька на отшибе? Вот под неё и сунем. Пистолеты только возьмём.
   Операция припрятывания оружия прошла без осложнений. Похоже, здесь вообще никто ничего не боится, мелькнула по краю сознания шалая мысль. В том мире, где герр Кляйнмихель и граница по Енисею, безоружные прохожие, встретивши в лесу людей, увешанных оружием, тряслись бы от страха - партизаны, понятное дело, народ озлобленный и непредсказуемый. Или просто бандиты, что по сути оно и то же. Впрочем, для бандитов-грабителей тяжеленный и неуклюжий старинный пулемёт скорее обуза...
   Прямоугольное строение под односкатной крышей сияло свежей люминесцентной краской и громадными окнами. На фронтоне красовалась надпись здоровенными русскими буквами: "Кафе "у Дарьи"". Надпись переливалась множеством крохотных разноцветных огоньков. Я потряс головой, однако наваждение не исчезло. Рехнуться можно... Единственным заведением, где я видел световую рекламу, был бордель в Самаре. Электрические лампочки, выкрашенные цветным лаком окантовывали вывеску с широкобёдрой грудастой девахой в одних панталонах и корсете, с надписью "русские девушки почти бесплатно"
   Сплошная стеклянная дверь-пластина мягко отъехала в сторону с тихим хрустальным звоном, впуская нашу четвёрку в помещение. В углу заведения переливалась красками, негромко бормотала здоровенная картина, ни дать ни взять киноэкран, только проектора не видно. На противоположной стене в зеркале (во всю стену, от пола до потолка!) я увидел отражение - кучка грязных небритых личностей с котомками за плечами, разномастно одетых во что попало, опасливо озирается по сторонам.
   - Здравствуйте, - миловидная женщина средних лет приветливо улыбалась. - С дороги? Да вы прямо из тайги никак. Кушать будем?
   Простой вопрос вызвал живейший отклик организма, в желудке у меня заурчало. В самом деле, каша была вчера, утром перед выходом сухарь с ломтиком сала, сжёванный уже на ходу... а пеший марш по тайге требует очень много калорий.
   - Нам бы это... горячего чего... - чалдон смотрел на хозяйку заведения, как на волшебницу.
   - На первое солянка сегодня и борщ, на второе биточки и жареный таймень, на гарнир картофельное пюре и макароны.
   - Э...
   - Вот возьмите на холодную закуску, салат из лосося с брусникой. Пальчики оближете!
   Хозяйка, верно, оценив робость клиентов, затрудняющихся с выбором, споро комплектовала на подносах четыре обеда.
   - Сдобу берите, свежайшая. Компот? Сок? Какао?
   Теперь у меня не оставалось ни малейших сомнений. Да, Мыкола прав - мы умерли и попали в рай. А как ещё можно расценить всё окружающее?
   - Это... не при деньгах мы... - ляпнул Клим, очевидно, до сих пор не до конца уверовав в райскую версию.
   - Ой-ой-ой! - иронично-весело откликнулась хозяйка. - Молодые, здоровые мужики да на покушать себе не заработали?
   И тут Лёва, очевидно, контуженный нереальностью окружающего больше всех, сделал то, чего делать было ни в коем случае нельзя. Он порылся в кармане полушубка, унаследованного от покойного герра Кляйнмихеля и протянул этой Дарье купюру, десять тысяч рейхсмарок. Как раз выпить кружку пива и закусить солёными сухариками где-нибудь в придорожной пивной на автобане под Красноярском... ну что взять с ополоумевшего?
   - Это чего такое? - женщина, округлив глаза, рассматривала экзотическое средство платежа. - Вы что, ребята? Карточки-кредитки есть у вас? Вы откуда вообще?
   Она внимательно оглядела нашу компанию.
   - Так... Садитесь, кушайте, потом разберёмся. Борщ стынет!
   Возразить на это было нечего.
   Борщ, как и положено в раю, был огненно-горяч и невероятно вкусен, биточки - из настоящего мяса, а не субпродуктов. Пока я расправлялся с яствами, высокий стакан с оранжевым апельсиновым соком, заботливо накрытый сдобной булочкой маячил перед глазами, всем своим видом убеждая - живые так жить не могут. Я вспомнил "гемюзе-зуппе", коим потчевали перевозимую в телячьих вагонах рабсилу, направляемую рейхскомиссариатом хозяевам-арендаторам той рабсилы, и меня передёрнуло. Как всё же хорошо, что я уже умер...
   Последний глоток апельсинового сока я смаковал. Уф...
   - Приятного аппетита. Покушали? Только не надо делать лишних движений, ребята.
   Человек в форменных брюках, унтах и камуфляжном пятнистом полушубке явно был представителем местных органов власти. Он стоял, слегка расставив ноги, держал руку в кармане и внимательно разглядывал нашу компанию, чуть склонив голову набок и улыбаясь. Второй, не столь приветливый, маячил у двери, открыто демонстрируя большой чёрный пистолет. Я улыбнулся им давно забытой детской улыбкой, светлой и радостной. Ну ясен пень, должен же кто-то в раю следить за порядком?
   - Документы имеются? Опа-опа, руку туда совать не надо! Руки на стол положите все.
   Местный хранитель рая ловко выудил из внутреннего кармана чалдона серый кусок картона, сложенный вдвое. Арбайтен-карта, на время трудовой мобилизации заменяющая общий аусвайс, положенный вольным унтерменшам. Спустя несколько мгновений из карманов нашей группы были вынуты также пистолеты "вальтер", "парабеллум" того унтера-пограничника и обшарпанный наган... с которого всё началось.
   - И это всё? Ваши документы?
   - А у меня нету, - Лёва улыбался не хуже меня. - Я же жид. Мне документы не положены никакие. У меня только номер.
   Он вытянул и согнул в локте руку, открывая на запястье вытатуированный номер.
   - Шутить изволим, понятно, - страж ещё раз цепко оглядел наши небритые физиономии. - Ну что ж... пройдёмте.
  
  
  
   Внутри чум выглядел ещё просторней, нежели снаружи. Посреди в кольце плотно пригнанных камней горел очаг, рядом восседал старый тунгус в кожаных штанах и накинутой на плечи преизряднейших размеров медвежьей шкуре. Стены жилища были разрисованы непонятными пиктограммами. Я пригляделся и вздрогнул. Одна из картинок изображала колонну понуро бредущих людей, охраняемую конвоирами с собаками, причём конвоиры были вооружены странным оружием. Со второго рисунка пристально и цепко смотрело нечеловеческое лицо.
   - Внучка балуется, однако, - перехватив мой взгляд, пояснил сидевший у огня старик. - Чего увидит, того рисует, однако... Садись все, да!
   Четверо приглашённых принялись рассаживаться кто где, озираясь. Понятно уже, что это жилище шамана... но знает ли он?..
   Старый тунгус не спешил начинать беседу, помешивая в очаге лопаточной костью какого-то животного. Бросил в огонь горсть сушёной травы, пламя взвилось и опало, одуряющий запах разлился по чуму.
   - На Ванавара твоя ходи, - шаман ткнул "совком" в сторону Прова. - Худой время выбрал, однако.
   - Дык это... торговое дело без риска не быват, - возразил чалдон.
   - Оберег нынче правильно ставил, гляжу, да. Бродящий не достал, однако.
   Старый тунгус щурил глаза, рассматривая обгорелую кость.
   - Совсем худо, однако. Нет твоя на картинке.
   Пауза.
   - Вчера ещё сказал бы: "взад вертай, долго жить будешь" Сейчас не скажу. Нельзя взад, прошёл Белый Морок, обратно Бродящий не пустит, однако...
   - Послушайте, уважаемый, - не выдержал профессор, - что тут творится? Какой такой Белый Морок, какой Бродящий? Что всё это?..
   - Твоя есть на картинке, однако, - тунгус рассматривал свою кость. - Однако не зря пришёл, время худой не твоя выбирал - тебя выбирал... Богатым быть не хочешь, как его, много знать хочешь... шибко знать хочешь... На Ванавара твоя совсем мало-мало надо, твоя дальше ходи, в самое То Место...
   Старый шаман поднял глаза, внимательно разглядывая меня и комиссара.
   - Твоя и твоя тоже есть. Везде почти есть. Один слой - уже не враги, ещё не друзья, однако. Другой слой - один никто звать, другой совсем хуже собаки считайся. Третий - крепко служили два друга, вместе... и служба непростая у них...
   Старик закатил глаза под лоб и забормотал что-то по-своему, уже совсем невнятное. Окажись я в этом чуме при иных, нормальных обстоятельствах, вывод сделал бы однозначный - обкурился дедок сушёными мухоморами и поплыл... Однако обстоятельства, при которых мы здесь оказались, отбивали всякую охоту шутить.
   Глаза шамана остро блеснули. Ни малейших признаков опьянения.
   - На Ванавара вам скоро надо, однако. Те далеко, однако идут шибко быстро, другие рядом уже... Сегодня будете там.
   - Ы? - Пров вытаращил глаза. - Как то есть сегодня?
   - Внучка проведёт. Сейчас мало-мало кушай-отдыхай все, как стемнеет, готово будет - позовёт.
   Старый тунгус вновь бросил в огонь горсть сухих листьев, и мы вдруг разом почему-то поняли - аудиенция окончена.
   Снаружи уже царило солнечное утро, особенно ослепительное после полумрака тунгусского чума. С безоблачного неба сыпалась мельчайшая снежная пыль, сверкавшая крохотными радужными искорками. Я несколько раз глубоко вздохнул, зажмурился и потряс головой. Как бы здорово было сейчас взять и проснуться...
   Куда вас занесло, господин Драгомирецкий?
   - Господин профессор, я обратил внимание, вы приглядывались к настенной живописи, - Ургант говорил негромко, обращаясь к учёному. - Вы не заметили некоторую странность в сюжетах?
   - М-да... вы правы... Очень, весьма и весьма любопытно...
   - Вам не показалось, что то лицо не принадлежит человеку?
   - Что? - Милорадов словно очнулся. - Какое лицо? Четырёхмерный конус, изображённый на стене хижины, вот где загадка!
  
  
   -...Вот она, родимая! Тунгуска, однако!
   Аэросани, скрежетнув опорными лыжами, круто завернули в устье немалой реки, впадавшей в Енисей почти перпендикулярно. По снежной равнине, тут и там блестевшей пятнами голого льда, метнулись гротескно вытянутые тени - солнце садилось, светя нам в спину.
   - А ведь не успеем до темноты! - перекрывая рёв мотора, приходилось орать.
   - Ошибка вышла! Не учли, что тут шестидесятая параллель! День совсем короткий! Ладно, фары имеются, как-нито добредём!
   Впереди маячил аппарат, ведомый Мыколой, то и дело подпрыгивая на колдобинах и взмётывая при этом тучи снежной пыли. "Москаучук" пока держался, как ни странно, так что у меня даже зародилась надежда на успешное окончание путешествия. Всё-таки торосы на Тунгуске не те, что на Енисее-батюшке...
   Погода между тем стремительно портилась. Снежная позёмка курилась, змеилась по речной глади, на глазах превращаясь в полноценную метель. Ещё минута, и видимость упала до сотни метров. Клим, пробормотав какое-то исконно-сибирское ругательство, неразборчивое за рёвом мотора, сбавил ход.
   На панели управления противно заныл сигнал, Клим не глядя ткнул в кнопку рации, плотнее прижал к уху наушник шлемофона.
   - Да! Чего? Это ко мне вопрос? Хорошо, встаём!
   Мотор взвыл, переходя на реверс, и зарокотал на холостом ходу, воздушная подушка мягко сдулась, опуская машину. Из снежной круговерти вынырнул второй аппарат, встал рядом. Ещё секунда-другая, и к нам в кабину ввалились Ургант с Мыколой.
   - Клим, что за чёрт! Ведь только что солнышко сияло! - Мыкола озирался, точно хотел углядеть просвет в крепнущем буране.
   - А я знаю? Это Сибирь, не Сочи с Трапезундом! Одно хорошо, пурга началась, сильного мороза не будет.
   - Ну и чего делать будем? Здесь ночевать?
   Клим затряс головой.
   - Не, давайте как-нибудь иначе!
   - В общем, так, - заговорил Лёва, до сей поры внимательно слушавший перепалку. - Есть деловое предложение, господа. Один аппарат движется впереди и тащит второй на буксире.
   - Как это? - Мыкола перестал озираться.
   - С заглушенным двигателем, на полозьях. Расход горючего соответственно вполовину.
   - Коля, он дело говорит, - Клим стащил с головы шлем, пригладил волосы. - Торосов крупных тут нет? Нет. Потрясёт малость и только.
   - "Потрясёт"! Ежели только вёрст двадцать в час ехать...
   - А быстрее тут так и так не выйдет. Глянь, какая пурга намечается.
   - Ладно, как скажете, - сдался Мыкола. - Кто паровозом пойдёт?
   - Давай ты сперва. Ежели долго не утихнет бурашка, поменяемся. Чем горючку из бака в бак переливать...
   - Джильола, вам лучше бы перебраться в ту машину, - посоветовал я. - Без подушки нас довольно сильно потрясёт.
   - О, господин поручьик, ви меня прогоняете? - в глазах девушки плясали смешинки.
   - Да упаси Бог!
   - Тогда можно я останусь здесь?
   - Ну как хотите, синьорина, - я улыбнулся. - Только чур не визжать, если что.
   - Ни один раз! Я буду стойко терпеть...э... испытанья, так?
   - Договорились!
   Двигатель нашего аппарата чихнул и смолк - режим экономии горючего вступил в силу. Рывок! Да, аэросани не слишком приспособлены для буксировки...
   Вопреки опасениям, трясло нас не сильно - то ли опорные лыжи были подрессорены, то ли лёд на Тунгуске оказался довольно гладким. Осмелев, Мыкола постепенно наращивал ход, несмотря на по-прежнему отвратительную видимость.
   - Тпрууу! - Клим внезапно дёрнул на себя рычаг стояночного тормоза, под днищем аппарата скрежетнуло, и мы встали. В ту же секунду замолк мотор "тягача".
   - Что такое? - доцент, проснувшись от толчка, выпрямился в кресле. Я невольно восхитился тевтонской выдержке: герр Роршах преспокойно проспал гонку по речной глади, острую дискуссию и буксировку во мгле. Мне бы такие нервы...
   - Торосы, однако, - пояснил Клим, вглядываясь в сгущающиеся сумерки. Прижал кнопку ларингофона рации. - Алё, Коля! Поворачивай к берегу, слышь? Всё равно на сегодня приехали! Да какие фары?! Сильно помогут они в такой каше, ага!
   "Тягач" вновь взревел и круто завернул в сторону, впрочем, не разгоняясь. Всё верно, мелькнула мысль, Тунгуска не Енисей, до берега сотня метров, чуть разгонишься и вылетишь на камни...
   Время шло, а берег не изволил являться. Что за чертовщина?
   - Мы разве...э... заблудильись? - синьорина хлопала ресницами совершенно очаровательно.
   - Как можно заблудиться на реке?! - похоже, Клим был озадачен не меньше прочих членов экипажа. - Опа!
   Вновь скрежетнул ручной стояночный тормоз, и вновь мы стоим. Впереди смутно виднелась зубчатая гряда, гораздо больше прежней.
   - Да что за дьявол тут играет?! - Клим крутил головой. - Ладно на Енисее, но на Тунгуске-то откуда такие торосы?!
   Передняя машина вновь ринулась в сторону, но не прошло и минуты, как перед нами выросла знакомая зубчатая стена. Мешок, промелькнула посторонняя мысль... мы в мешке.
   - Александр Владимирович, - Клим протянул мне шлемофон с гарнитурой.
   Едва я напялил на голову потный прибор, как в наушниках раздался резкий, искажённый обертонами голос Урганта.
   - Саша, у нас взрывчатка есть?
   - Тол, четвертьфунтовые шашки и кирпичи-фунтовки. Чего задумал, Лёва?
   - Надо скоренько рвануть эти Гималаи.
   - Сдурел?!
   - Саша, даже когда ты умнее, с евреем не спорь. У нас предчувствие в генах зашито. И предчувствие то сейчас вот говорит мне - Лёва, будешь медлить, молодым помрёшь! Кстати, всех касается.
   На то, чтобы найти среди припасов взрывчатку, ушло не менее пяти минут, так что закладывать заряды пришлось уже при свете фар.
   - Только аккуратней, полыньи нам ещё тут не хватало...
   - Лёва, не бухти под руку. Кого ты учишь?
   - Да молчу уже, молчу!
   - Молчать мало. Давай, уводи народ. Метров за сто.
   - Психуешь. Это же не шрапнель...
   - Давай-давай!
   Я уже разматывал провод с пятидесятиметровой катушки. Дождавшись, когда народ отойдёт на заявленную дистанцию, я прилёг за бугорок, прикрыв голову левой рукой, правой же на ощупь откинул крышечку крохотной взрывной машинки и нажал на кнопку. Лёд, само собой, не шрапнель, однако по опыту я знал - если таращиться на взрыв широко открытыми глазами, то при неловком стечении обстоятельств по крайней мере одного ока можно лишиться. А даже и выбитый передний зуб, или просто шрам на лице - чего хорошего?
   Грохнул взрыв. Когда я поднял голову, ледяная плита, торчавшая в гряде наподобие бастиона, уже рассыпалась, и проход был достаточно широк для наших саней.
   - Путь свободен, можно загружаться в кареты!
   Народ не заставил себя упрашивать - низовая метель уже перешла в настоящую, полноценную пургу, и стоять к ветру лицом стало невозможно.
   - Аккуратней там, слышь? - Клим с озабоченным лицом выслушал ответ в наушниках шлемофона. - Да от меня-то чего зависит, хряпнете нас о льдину и привет пташке! Ну всё, давай уже, тяни!
   Мотор ведущей машины взревел, она приподнялась на подушке и ринулась в проход. Наша "пташка" дёрнулась и устремилась следом, скрежеща полозьями по ледяному крошеву.
   - Уф... вроде прошли... - Клим полуобернулся к нам. Я чуть улыбнулся.
   - Хочешь сказать, всё в порядке?
   Чалдон промолчал - мой несложный вопрос явно поставил его в тупик. Однако, где же берег? Нет, тут определённо творится чертовщина!
   Между тем тряска на глазах стихала, затем прекратилась абсолютно, и у меня возникло ощущение, что мы скользим не по реке, а по парковому катку, специально залитому горячей водой для исключительной ровности льда. Мотор "тягача" вдруг поперхнулся и смолк. Мы встали.
   - Алё, гараж! Коля! Эй, отзовитесь! Да что за чёрт! - Клим, перестав тыкать в кнопку не действующей рации, распахнул дверцу и полез наружу. Помедлив, я двинулся следом, выбираясь из кабины.
   И только тут я осознал, что белая стена, скрывающая от взора всё уже на расстоянии десятка шагов - уже вовсе не снежная круговерть пурги. Какая там пурга - даже ветер стих, ни малейшего движения! Вокруг царила бескрайняя ирреальная муть, наполненная бледным фосфорическим сиянием.
   Я вынул из-за пазухи свой универсальный телефон, включил поиск. Секунды тянулись томительно, однако у меня уже возникло стойкое ощущение, что я и так знаю, что сейчас выдаст приборчик.
   "Нет доступных сетей"
   Было слышно, как немощно жужжит стартёр, пытаясь провернуть лопасти - экипаж ведущей машины явно пытался завести мотор. Ещё усилие, и жужжание окончательно смолкло. Сел аккумулятор?
   Из густеющего фосфорического тумана вывалилось тёмное пятно - Лёва Ургант собственной персоной.
   - Ребята, вы как тут?
   - Лёва, я хренею...
   - Спокойно, Саша, сейчас главное спокойно... К Палычу, как тебе известно, и обращаются со всякими вот такими делами. Серьёзные люди, шоб мы так жили... И он нас, между прочим, держит за серьёзных специалистов. Так что надо нам закрывать уже отвисшие челюсти, Саня, и распаковывать мозги. Что со связью, проверял?
   Я протянул ему телефон, на экране которого светилась надпись.
   - Тут нет не только местных сетей. Все три спутниковые сети недоступны. "Русвязь" берёт даже в ущельях.
   Пауза.
   - Где мы, Лёва?
   И в этот момент словно со всех сторон раздался тот самый звук. Волосы на голове шевельнулись. В инфернальном зове не было злобы, однако чувствовалась уверенность - никуда на сей раз добыча не уйдёт. Всё. Приехали.
   - В-ва-ввва... - зубы молодого чалдона стучали не хуже кастаньет. В отличие от прочих членов нашей экспедиции, вчерашнего ему вполне хватило, и добавки не требовалось.
   Лёгкие шаги и цокот копыт. Из ирреального тумана сгустилась маленькая фигурка, ведущая в поводу оленей. Сколько именно, сосчитать не удалось, туман скрывал всё уже в шести-семи шагах.
   - Зачем вы здесь? - девочка-тунгуска, одетая в охотничий наряд, озирала сгрудившихся членов экспедиции. Говорила она по-русски чисто, с лёгким акцентом.
   - Здесь нельзя. Тут ходит Бродящий В Ночи, вы слышали его?
   Она повернулась к Урганту.
   - Берите всё что нужно, на нарты грузите, быстро. Очень быстро, сто вздохов!
   Тон, каким это было сказано, исключал возможность праздных расспросов.
   Новая волна инфернального зова подстегнула нас не хуже хлыста. Все вдруг задвигались в бешеном темпе, молча и целеустремлённо. Я обнаружил себя стоящим в живой цепочке, профессор совал мне ящики и коробки, немец короткими точными движениями укладывал их на низкие нарты.
   - Всё, хватит, - остановила нас тунгуска, - оленям тяжело.
   Она бегло оглядела наш багаж.
   - Много лишнего. Однако некогда. Идите все за мной.
  
  
   - Значит, тысяча девятьсот шестьдесят первый год нынче? И по Енисею проходит граница Германии и Японии, так?
   Полицейский капитан (я уже уяснил, что четыре звёздочки в ряд на красной нитке здесь означают звание капитана) рассматривал меня, как чрезвычайно любопытный экспонат с выставки редких-экзотических умалишённых. Я лишь тяжело вздохнул. В самом деле... кто поверит? Кто здесь, в этом невозможном раю, поверит хоть одному моему слову? Точно так же, как следователь гестапо там, в том мире, не поверил бы в кафе "у Дарьи" и прочее...
   И тем не менее следует говорить правду. Вот именно здесь следует говорить чистую правду. Поскольку иначе нет никаких шансов разгадать загадку.
   - Я говорю правду, - мотнул я головой, упрямо сжав губы.
   Пауза. Капитан встал из-за стола, принялся ходить из угла в угол.
   - Признаюсь, любопытнейшие вы ребята. Первый раз в моей практике... да что там в моей...
   Он остановился напротив стола, на котором были разложены изъятые вещи.
   - Что это? - тычок пальцем.
   - Я уже говорил. Автомат дас Рейх... германский автомат.
   Пауза. Полицейский сел за стол, потёр рукой лоб.
   - Я бы не поверил ни единому твоему слову, парень. И твоих дружков. Придумать и обмозговать можно любую легенду, сейчас ролевиков-игроков полно... Можно даже на мыле штамп оттиснуть, какой хочешь, и этикетку на спичечный коробок изготовить... Но вот это...
   Он взвесил на руке автомат с отомкнутым магазином, задумчиво потрогал дырчатый кожух ствола.
   -. Я уже поискал в Русети, таких автоматов НЕТ. И не было никогда. Не выпускались они нигде в целом свете. И уж всяко не самоделка это. Фабричное изделие, серийное притом - штамповку не скроешь.
   Пауза.
   - Расскажи-ка сначала всю эту историю. Подробно, ничего не упуская.
   Я принялся излагать повесть о наших похождениях. Всё как есть, от заточки в горле Собаки до жуткого потустороннего чудища, пытающегося открыть засов. Капитан слушал, подперев голову рукой, время от времени задавал уточняющие вопросы. Затем разговор пошёл вширь.
   - Значит, говоришь, Адольфсбург?
   - Ну да. Назван так в честь великого Адольфа Гитлера.
   - А до сорок первого назывался Ленинград?
   - Ага. Это был у них такой главарь, у жидо-коммунистов. Ему ещё мавзолей поставили в Москве, мама говорила...
   - Ту, которую осенью сорок первого немцы взяли? - любопытно, за всё время беседы полицейский капитан ни разу не назвал дойчей иначе как "немцами". Похоже, такие слова как "юберменш" и "истинный ариец" здесь вообще неизвестны, промелькнула в голове посторонняя мысль.
   - Ну да. А к весне сорок второго, как все фанатики померли с голоду, взяли и Адольфсбург... Ленинград тогда ещё.
   - А Кавказ?
   - А Кавказ очистили от жидо-коммуняк уже осенью сорок второго. С севера наступали железные когорты непобедимого вермахта, а с тылу отвлекали внимание турецкие войска.
   - И когда же закончилась война?
   - В сентябре сорок третьего. Когда части непобедимого вермахта встретились на Енисее с японскими императорскими войсками. Они к тому времени уже добили жидо-коммунистов под Иркутском.
   - Расскажи-ка подробнее про этих жидо-коммунистов.
   - Так а чего рассказывать? Я знаю только, чего в училище нам говорили. До жидо-масонского переворота Россия была большая страна, правила ей мудрая и справедливая царица Алиса, настоящая чистокровная арийка, дойч-фрау. Муж у неё был, правда, барахло, пил зверски, как все русские, но она его прощала и терпела, как и положено настоящей немецкой фрау. Потом жидо-масоны из Англии - ну, тот остров, где теперь никто не живёт - и Америки, где те жидо-масоны до сих пор не истреблены, устроили заговор, убили какого-то принца... да, вроде как австрийского, и русский царь по пьянке объявил войну великой Германии, потому что в это время Англия и Франция с Америкой напали на Германию. Ну это чтобы с тылу внимание отвлекать, как потом турки сделали. А когда мудрая царица Алиса возмутилась этой вопиющей глупостью, организовали заговор и всех их убили. Всю семью. И даже сына, принца-наследника не пожалели, он больной был... как это... ну, когда кровь не сворачивается...
   - Гемофилия.
   - Во-во.
   - А дальше?
   - А дальше они продолжали воевать, пока германская армия не разгромила российские жидо-масонские войска, которые назывались Красная Гвардия, вдребезги. Однако время было упущено, и полчища жидо-масонов, собрав силы со всего мира, измотали и одолели германскую армию. Тогда они одержали временную победу, ну и всяко издевались над истинными арийцами. Дань заставляли платить, фроляйн малолетних в рабство угоняли и давали насиловать диким неграм, а сами смотрели и даже фотографировали... правда-правда, нам даже показывали такое фото... ну и всякие такие прочие зверства творили. Это потому, что тогда ещё великий Гитлер был юным, простым солдатом.
   Пауза.
   - И что потом?..
   - Ну а потом великий Гитлер возмужал и вымел всех жидо-масонов стальной метлой. Сперва из Германии, а потом из Европы и России.
   Капитан прищурился.
   - Ну-ну... Один против всех?
   - Так это же великий Гитлер! Да, он поднял с колен измученный народ Германии и указал цель к светлому будущему. Чтобы истинные арийцы заняли наконец место, принадлежащее им по праву - хозяев мира, под чьей рукой все народы будут жить мирно и счастливо.
   - Как я понял из твоего же рассказа, один раз...гхм... жидо-масонские полчища уже побили немцев. Что же помешало сделать это вновь? Битого добивать легче.
   - Ну я же говорю, в тот раз у дойчей не было столь великого вождя. А тут - Гитлер! Так что ничего они не смогли, те жидо-масоны. Народы, сразу признавшие величие Фюрера и его учения, те не пострадали, конечно... Ну а в России жидо-коммунисты, это такая местная разновидность жидо-масонов, стало быть, упирались до последнего. Сами-то в бой не шли, а гнали на убой славян, русских да хохлов.
   Я вздохнул.
   - Вот и у меня отца убили тогда...
   - Где?
   - Где-то под Уфой. Это город такой, на Урале.
   Долгое молчание. Капитан потёр щёки и лоб ладонью.
   - М-да... А с Англией что случилось?
   - Известно что... Когда учёные Рейха изобрели атомную бомбу, остров начали бомбить неуклонно. Крупные города снесли теми бомбами, на те, что помельче, высыпали Белую Смерть... ну, это порошок такой, сибирская язва вроде... и ещё чума и какая-то дрянь, и жить там стало нельзя. А к тому времени подводные лодки кригсмарине полностью блокировали все английские порты. Так что когда англичане сдались, их уже было совсем немного.
   - И куда же они делись?
   Я криво усмехнулся.
   - Куда до того жидо-коммуняки делись, туда и они. Зачем Рейху жидо-масоны, да ещё и страдающие манией величия? Они же, англичане то есть, до войны себя полагали юберменшами, на что не имели никакого права.
   Капитан вновь принялся ходить из угла в угол, широкими размашистыми шагами.
   - Невероятно... нет, немыслимо... сказка это, легенда насквозь выдуманная...
   - Я говорю что знаю, - я вновь криво усмехнулся. - Насчёт того, что непобедимые армии Рейха вызволили народы бывшей России из жидо-коммунячьего рабства, положим, может они и врут, дойчи то есть. А то прямо все унтерменши под дойчами так уж сладко живут... Но насчёт Англии правда, наверное.
   - Ты там был хоть раз?
   Я захлопал глазами.
   - Зачем это? Там же никто не живёт... то есть работают на шахтах кацетники, смертники, и чугун плавят, только они же смертники и есть. Жиды недобитые и прочие преступники. Им дороги назад нет, там всех и закапывают, на острове. А если дойчи вольнонаёмные где работают, спецы то есть, так их самолётами туда и обратно, два месяца вахта, четыре отдых в Крыму или Италии, говорят. И в масках там ходят всё время. Унтерменшей из русских туда не направляют, если не партизан какой-нибудь отмороженный.
   - Кошмар какой-то...- капитан потёр рукой лицо. - А ты вообще где бывал? За границей где-нибудь был? В той же Японии, или в Америке, к примеру? Или в Италии?
   Вопрос был настолько идиотским, что я едва не рассмеялся полицейскому в лицо.
   - Куда пошлют, там и бываю. В Италию из Остланда только девок молодых отправляют, медхен. И то редко, остальных всё больше в Дойчланд, Сердце Рейха. А если куда и дают работяг, то там другие унтерменши имеются, нафига из России рабсилу гнать? Русских всё больше в Сибирь, лес валить и прочее... А про Америку я не понял, извините. Кто же это жидо-масонам будет рабсилу отправлять? Они же враги Рейха.
   Капитан наклонился ко мне, всматриваясь в зрачки.
   - Ты псих... ты же псих. Ну скажи, что псих?
   Я чуть усмехнулся.
   - Может и псих. Только я говорю правду.
   Он хрустнул суставами пальцев.
   - Правду... Ну хорошо. Теперь я скажу тебе правду. То есть как оно есть на самом деле.
   Полицейский подошёл к стене, где висела большая карта.
   - В одна тысяча девятьсот четырнадцатом году, как ты говоришь, жидо-масоны организовали покушение на наследника австрийского престола Фердинанда. Его тяжело ранили, а жену убили. Верно, тогда чуть было не втянули Россию в войну. Как начали утюжить сербов австрийцы - тот террорист вроде как сербом был - да как навалились "друзья"-союзнички... мобилизацию ведь хотели объявить. Однако царь Николай, он тогда правил, проявил выдержку и подлинную государственную мудрость. В общем, немцы двинулись на Францию, со своей обычной стратегией блицкрига, да потеряли время в Бельгии и завязли. Может, и задавили бы всё же французов с англичанами, но тут в войну вступила Голландия - там какой-то инцидент был на море, подряд несколько кораблей подлодки потопили... а вернее всего, англичане науськали их. Примерно как лайка медведя за зад хватает, давая время охотнику прицелиться. Дальше в войну вступила Америка, а это уже серьёзно. По той же причине, кстати, немцы у них корабли топили нещадно. Ну а между делом Италия ввязалась - показалось итальянцам, что Париж вот-вот падёт, решили малость поживиться...
   Капитан перевёл дух.
   - В общем, к концу четырнадцатого воевали мало что не все. Сербам на помощь пришла Балканская лига, с Болгарией да Румынией, ну и черногорцы разные, греки там да албанцы... английские интриги, конечно, какие в ту пору из албанцев вояки, но в сумме пушечного мяса набралось немало. Так что провозились с этим делом австрийцы аж до весны шестнадцатого, и тут Фердинанд вдруг делает неожиданное предложение царевне Анастасии. В мае помолвка была, а в сентябре уже свадьба. Больше всего тогда радовались немцы, кстати, очень уж опасались, что Россия вот-вот ударит в спину... Однако обошлось. Тогда обошлось. А в марте девятнадцатого, когда уже Италия капитулировала и войска союзников готовились форсировать Рейн, обе империи, Австрийская и Российская, сообща двинулись на кайзера, так император тогдашний германский назывался. Объявили войну в самый подходящий момент, как пирог на стол уже был покладен. Так что досталось англичанам-французам-американцам не слишком много, Рур, правда, они успели занять. До Одера продвинулись русские войска, Баварию и Полабье заняли австрийцы. Там на Верре, это река такая, и сейчас бетонные доты сохранились, по линии старой границы... Поделили Германию, короче.
   Пауза.
   - И всего, что ты тут наплёл, не было. Не было убийства царской семьи, не было никакого Гитлера... ни великого, ни крохотного. Ленин? Я тут покопался в Русети - да, был такой теоретик-революционер. То есть партийная кличка это у него такая была, а настоящая фамилия Ульянов. Застрелили его где-то не то в Женеве, не то в Лозанне, ещё во время Мировой войны. Тогда здорово за них взялись, доставали и в Нью-Йорке и в Лондоне... Царевич рано помер, это правда, в двадцать втором, от кровоизлияния. А после смерти Николая вдовствующая императрица Александра Фёдоровна ушла от дел, и на российский престол взошёл Фердинанд Объединитель. Двадцать восьмое декабря двадцать седьмого года, эту дату каждый школьник наизусть знает, самый последний двоечник - День Объединения. Недовольных было много, само собой, даже покушение в двадцать девятом на Фердинанда устроили... неудачное. Ну а после Великой депрессии и Второй Французской революции врагам России уже просто нечем было возразить.
   Я слушал и не верил своим ушам. Смотрел на карту и не верил глазам.
   - И что... и не было больше войны?
   - А какая может быть война, когда перед тобой такая сверхдержава? Четыреста миллионов голов уже в то время, половина мирового производства и единственная в мире твёрдая валюта? Был, правда, момент, когда чуть не пострелялись с Америкой. "Инцидент Аламогордо", опять же он во всех учебниках школьных есть. В сорок третьем, это когда они атомную бомбу втихую сделать собирались, а мы им свои - и на завод урановый, и на уже готовый реактор. Учёных с мировым именем тогда погибло, что китайских кули в эпидемию холеры. Шуму было много, однако стерпели, а после Хантсвильского кризиса - это уже у них третья попытка бомбу соорудить была, там городишко немаленький сгорел - и вовсе успокоились. Отказались от дальнейших попыток бомбы атомные мастерить. До сих пор никто не рискует нарушить указ государя-императора, запрещающий любые атомные технологии вне территории России. Это в те времена игрушки были килотонн по пятнадцать-двадцать, и бомбардировщики пока-то доберутся, а сейчас пойди-ка не пусти контролёров Его Императорского Величества на выбранный ими объект. Контролёры в вертолёт, или там винтокрыл сядут и улетят, а через полчаса прилетит пара мегатонн, и факт ревизии налицо. Так что и космические средства наблюдения дело второе - первым делом вой поднимет мэрия города, возле которого кто-нибудь вознамерится соорудить подпольный ураново-обогатительный завод.
   Я слушал, и слова словно соскальзывали, уходили от понимания. Мой мозг отказывался всё это воспринимать. Слишком много для одного дня, ей-Богу.
   - Так, значит... здесь русские юберменши? Раса господ?
   Капитан рассматривал меня, как доктор трудного пациента.
   - Какие юберменши? Какая раса? Ты вообще о чём, парень? Все российские граждане имеют равные права пред законом.
   Я в который раз потряс головой.
   - Неужели это тоже правда?
  
  
   -... То есть как это "бросай"?! Да ты вообще в уме, старый, ты чего говоришь-то?!
   Пров Игнатич возвышался над маленьким тунгусом, как утёс, дыша негодованием, однако на старого шамана это, очевидно, нимало не влияло.
   - Моя-твоя сказал уже, - терпеливо, как маленькому ребёнку, повторил колдун. - Товар ваша совсем пропадай мало-мало, туда-сюда ходи, всё равно...
   - Слушай, старый, что я теперь скажу, - борода обозного старшины топорщилась веником. - В товары эти я, может, столь вложил, что сейчас бросить их, потом вовек не подняться!
   Нешуточный спор возник сразу после заявления шамана. Сохраняя полную невозмутимость монголоидного лица, он деловито сообщил, что лошади и весь обоз следует бросить прямо тут, и далее путешествовать налегке пешком, прихватив лишь самое необходимое. Для этого дела старик готов был даже выделить нарты с оленями и внучку в качестве проводника. Поначалу предложение показалось чалдонам хотя и не слишком коммерчески рентабельным, но вполне здравым. В самом деле, отчего бы и не сходить в разведку, оставив при обозе сторожей? Раз тут такое творится, право, глупо далее переть наобум со всем имуществом, как коту головой в голенище... Однако в ходе прояснения деталей неожиданно выяснилось, что сохранность оставленного имущества не только не гарантируется, но наоборот, практически гарантируется полная и бесповоротная его утрата. И поскольку таёжные тунгусы не слишком сведущи в дипломатии, старик в косноязычных выражениях, но тем не менее вполне доходчиво растолковал, что душа вообще-то первична, в то время как излишек имущества покойников обычно попусту обременяет. Точка зрения обозников была прямо противоположной - голому мужику, лишившемуся не только нажитого добра, но и лошадки-кормилицы душа в общем-то ни к чему.
   - Подождите, подождите, Пров Игнатич! - вмешался Ургант. - Уважаемый, вот посмотрите сюда, - он расстелил карту. - Где, по-вашему, мы сейчас находимся?
   Я чуть улыбнулся. Странно, конечно, но комиссару и в голову не пришло сомневаться в умении старого тунгуса обращаться с картой. Впрочем, мне тоже.
   Тяжело вздохнув, тунгус ткнул пальцем в бумагу.
   - Тута.
   - Ну вот... Так что же помешает нам на обратном пути найти и коней и поклажу? Если вы боитесь людей, что останутся сторожить всё это добро...
   Шаман вздохнул ещё тяжелее.
   - Моя-твоя объясняй, а толку? Всё равно ничего не понимай, однако. Сюда обратно ходи, поклажи нету, зверей нету, людей что оставили нету!
   - Ну как же нет, если место-то вот оно! - Ургант тоже ткнул пальцев в карту. - Куда оно денется?
   - Никуда не девайся! - рассердился тунгус. - Совсем другой это место будет!
   Я посмотрел на небо, сияющее бледной зимней лазурью. От вчерашнего инфернального тумана не осталось и следа. Низко висящее солнце заливало тайгу ослепительным светом, лапы кедров, елей и сосен, обросшие инеем, искрились мириадами огоньков, придавая окружающему необычайно сказочный вид.
   Можно ли вот так, своим ходом, на подводе с поклажей въехать в сказку? Так выходит, что можно...
   - Подождите-подождите, почтенный, - в беседу вступил уже господин профессор. - Как именно будет вот это "совсем другое место"? Вы расскажите. Мне расскажите. Я пойму, уверяю вас.
   Шаман долго молчал, и что там таилось за щелями азиатских глаз, понять было невозможно.
   - Много знать хочешь, всё знать хочешь, твоя-моя. Ладно, однако. Другой такой рисунка есть?
   Мы переглянулись.
   - Есть запасная карта. Но она точно такая же, двухвёрстка.
   - Давай сюда, однако.
   Когда после довольно долгой возни требуемая запасная карта была добыта на свет из недр багажа, тунгус с шелестом развернул её и удовлетворённо хмыкнул.
   - Гляди, - он кинул на прежнюю карту серебряный гривенник. Монета легла точно в то место, куда тыкал пальцем комиссар. - Где деньга? Пальцем кажи, однако.
   - Тут, - профессор ткнул перстом. Шаман накрыл карту с гривенником второй, совместив края.
   - А сейчас?
   Милорадов принялся чесать в бороде.
   - Понятно... Нет, но как же? Вот так, что ли?
   Профессор сделал в воздухе некий сложный жест, ухитрившись изобразить растопыренными пальцами обеих рук нечто явно геометрическое.
   - Не-не, не так, однако, - протестующе замотал головой шаман. - Так совсем никуда попадай, пропадай совсем, однако. Вот как, вот так вот! - и он изобразил ответный жест, явно имевший некое сродство с профессорским.
   - А-а, вон как! - восхитился Милорадов. - А Бродящий?
   - А Бродящий вот так, вот так вот делай! - новая серия жестов, но уже хищно скрюченными пальцами. - Кто его встречай-смотри, пропадай совсем-совсем.
   - А когда не видно? - не сдавался столичный мэтр.
   - Если не видать, только рядом ходи, пропадай нету, просто околел маленько. Только худо, Бродящий живых учует, ищет, как пройти.
   - Совместить слои? - профессор вновь изобразил нечто на пальцах.
   - Да-да, однако!
   Я вздохнул и тихо, незаметно отошёл. Право, незачем мешать общению двух учёных коллег. Пусть изображают на пальцах что угодно, лишь бы удалось выбраться из этой, мягко выражаясь, полоумной коллизии.
   - Ну в общем так, - отрубил Пров, наскучив непонятной дискуссией. - Обоз и лошадок мы не бросим. Пропадать так пропадать. Точка.
   Чалдоны дружно загалдели, выражая полную солидарность.
   Лицо старого шамана сделалось грустным.
   - Ладно, однако. Когда нельзя, однако шибко хочется - тогда можно. Хорошие были мужики, да...
  
   Камера как камера - железная дверь с "волчком" и кормушкой, окно, забранное толстой решёткой, двухэтажные нары-шконки...
   Я чуть улыбнулся. "Камера как камера", надо же... Здесь, в раю, и камеры-то не как у людей... там, в том мире, в аду, откуда мы прибыли, это помещение, пожалуй, сошло бы за дешёвый гостиничный номер для арбайтен-команды. В гестапо, слава Богу, мне побывать не доводилось, а вот в обычной ландполицейской кутузке разок оказаться пришлось. Низкий бетонный подвал, стены которого источают ледяной холод, оцинкованное ведро-"параша" в углу, вместо окна - тёмная отдушина, сквозь которую не пробивается дневной свет... Свет в тех узилищах пробивался из коридора - над дверью была устроена стальная решётка, сквозь прутья которой круглосуточно сияла двухсотсвечовая лампа, расчерчивая камеру на болезненно-жёлтые квадраты... Бетонный бугристый пол, тухлая вода в жестяном бачке и узкие кособокие нары из неструганых досок, положенных на пару толстенных железных штырей-арматурин, наглухо вмурованных в стены. А тут двухэтажные железные койки, даже стол имеется, и умывальник в углу - белый фаянсовый умывальник с никелированным краном! - туалет в кабинке с дверью, и не сортир какой-то с дыркой и ведром - унитаз с водой... и пол из настоящей доски-шпунтовки, да ещё и покрашен, с ума сойти!
   Я присел на край шконки, заправленной серым байковым одеялом. Несмотря на сильную усталость, сна не было ни в одном глазу. Видимо, сказывалось нервное напряжение вкупе с изумлением от нереальности происходящего...
   И ещё, если совсем откровенно, где-то глубоко в душе таилась неосознанная, как в детстве, опаска - вот сейчас я усну во сне, и сказочный мир исчезнет. И когда проснусь, будет всё как всегда. Топчан, застеленный рваным ватником, вторая телогрейка, поновее, накинута вместо одеяла... Крымский татарин Собака стоит в двери, ухмыляясь - пора начинать новый трудовой день. Ой, не хочу!
   Лязгнул засов, железная дверь распахнулась, и в камеру ввалился Мыкола. Вид у него был настолько ошеломлённый, что я невольно улыбнулся.
   - Ну что, Мыкола, и на том свете нам место только на нарах?
   Не отвечая на шутку, хохол сел на соседнюю шконку.
   - С тобой капитан этот гутарил?
   - Было такое, - я перестал улыбаться.
   - Ну и шо?
   - То есть?
   Пауза.
   - Карта тама у него висит, - Мыкола судорожно вздохнул. - Боже ж ты мий, это ж невозможно поверить...
   Я неопределённо пожал плечом.
   - Так и во всё, что с нами творится, поверить невозможно.
   Вновь лязгнула дверь, впуская в КПЗ третьего члена нашей команды.
   - Проходи, Лёва, будь как дома, - и только докончив фразу, я спохватился. Обругал себя мысленно за глупую жестокость шутки. Кому неизвестно, что у жидов нет и не может быть никакого дома?
   Лев присел рядом с Мыколой. На лице его блуждала таинственная рассеянная улыбка, глаза лихорадочно блестели.
   - Ребята... неужели это правда... всё, что этот капитан говорил?
   Опять лязг замка, и в камеру ввалился Клим. Пожалуй, из всей нашей команды только у него был вид не чересчур контуженного.
   - Ну что, мужики?
   Этот в сущности неопределённый вопрос словно прорвал невидимую плотину. Все заговорили разом, перебивая друг друга.
   - Ну в общем так, ребята, - подвёл итог неорганизованной дискуссии чалдон. - Мыслю, не зря нас этот капитан опять собрал воедино. Сейчас он перечтёт ещё раз наши показания, сверит, махнёт рукой на непонятки и сообщит куда повыше - пущай начальство голову ломает. И завтра утречком увезут нас отсюда... вот только куда?
   Пауза.
   - Ну а шо? - пробормотал Мыкола. - Ежели все тюрьмы тута таки, так и нехай везуть...
   - А вот что я бы сказал, ребята, - подал голос Лёва, по-прежнему лихорадочно блестя глазами. - Я, конечно, жид, последний сорт и вообще... а только нельзя нам сейчас тут оставаться. Увезут далеко, разделят нас и всё тогда... Нельзя нам расставаться, вместе мы должны быть. И сами - понимаете, сами! - добраться до решения задачки.
   Воцарилось долгое молчание.
   - А ведь он прав, мужики, - вновь заговорил сибиряк. - Так что надо нам отсюда выбираться. Вот только как?
   Голоса уплывали, меняли тональность, доносясь, словно из бочки. Засыпаю, мелькнула вялая мысль, похоже, укатали таки Сивку крутые горки... я сплю...
  
  
   Пространство вокруг являло собой первозданный хаос, ещё не разделённый на свет и тьму... впрочем, на твердь и прочее уже поделенный, похоже, поскольку мы не падаем в никуда, а ступаем по некой гладкой поверхности.
   Олени, уже в пяти шагах полускрытые туманом, мягко топотали по льду, точно копыта их были обмотаны тряпками, и движение ног животных странно не совпадало со звуком шагов. И вообще, лёд ли это? Нагнувшись, я потрогал пальцем скользкую холодную поверхность, поднёс к носу - палец был влажным. Значит, всё-таки лёд...
   - Нельзя стоять! - подстегнул из тумана девчоночий голос. - Отставать нельзя! Потом не найти будет!
   Вздрогнув, я скорыми шагами догнал группу, уже почти скрывшуюся в призрачно фосфоресцирующей молочной пелене.
   - Чёрт знает что... - Милорадов тяжело отдувался, то и дело взмахивая руками для сохранения равновесия. Надо было купить господину профессору в Красноярске армейские ботинки, мелькнула посторонняя мысль... или альпинистские... да кто же мог знать? - Мадмуазель, сударыня, пардон, можно узнать ваше имя?
   Пауза.
   - Эдарик меня зовут, - откликнулась наконец маленькая тунгуска.
   - Очень приятно. А меня...
   - Я знаю, как всех вас зовут.
   Профессор поперхнулся, закашлялся. Да уж...
   - Эдарик... можно сделать остановку на пять минут? Ну хоть на три!
   - Зачем? Нужды нет ни у кого, ни большой, ни малой.
   Лёва, до сих пор шедший молча, хмыкнул.
   - Она что, и мысли наши видит?
   - Нельзя тут стоять. Туман уносит, - вновь заговорила девочка.
   - Да уж куда там уносит... ни зги ни просвета...
   - Не так. Нас уносит. Немного стоять, потом долго идти сквозь Белый Морок. Не то попасть к Бродящему, это совсем худо. Надо идти быстро!
   Мы двигались сквозь ирреальную белую муть (в голове назойливо вертелось нелепое книжное слово - "гиперпространство") плотной группой, держась в кильватере за нартами, бесшумно скользившими по зеркальной ледяной глади. Рёв инфернального чудовища, время от времени доносившийся до нашего слуха, звучал всё глуше. Отдалённее, я бы сказал... если, разумеется, в этом самом Белом Мороке применимо такое понятие.
   - Чёрт... - профессор вновь замахал руками, предотвращая падение, и Лёва едва успел поддержать его. - Тут бы надо задействовать всю аппаратуру, всю без исключения... такое невероятное явление, это же открытие мирового масштаба...
   - Терпение, спокойствие... Вячеслав Сергеевич, а что, собственно, вы желали бы тут измерять?
   - Да всё! Начать с простейшего - температура, атмосферное давление...
   - А нельзя ли данные замеры произвести на ходу? Термометр и барометр-анероид, насколько помнится, не нуждаются в длительном развёртывании.
   Милорадов пожевал губами, размышляя.
   - В самом деле, я как-то... Валентин, будьте добры!
   - Что, Вячеслав Сергеевич?
   - Вон там на нартах лежит наш инструмент. С краю такой ящичек... да-да, вот этот! Только осторожнее открывайте...
   Некоторое время студент и профессор разглядывали внутренности маленького плоского дюралевого чемоданчика, ухитряясь балансировать на ходу.
   - Поразительно... Нет, это просто поразительно!
   - Что именно? - осведомился Лёва.
   - Всё! Температура ровно ноль градусов, то есть ноль плюс-минус две сотых, точность прибора... а давление... если аппаратура исправна, мы сейчас находимся ниже уровня моря!
   - Позвольте добавить, господин профессор, - внезапно подал голос Роршах, до сих пор молчавший как рыба. - Взгляните.
   Компас в руке учёного неторопливо вращал стрелкой, точно это был не компас, а секундомер.
   - Эдарик! - позвал Милорадов, оторвавшись от своего чемоданчика.
   - Я слышу.
   - Позвольте всё же один вопрос. Где мы находимся?
   Пауза.
   - Это Белый Морок.
   - А где находится Белый Морок?
   Пауза.
   - Везде и нигде.
   - Но это Енисей? Вот здесь, под ногами? - это уже Ургант.
   Пауза.
   - Это Белый Морок.
   - А где Енисей?
   Долгая пауза.
   - Здесь и далеко.
   - Как именно далеко? Сколько вёрст?
   Ещё более долгая пауза.
   - Не вёрст. Как придём, дед расскажет. Если захочет.
   Возразить на такое заявление было нечего.
   - Знаете, господа, - заговорил профессор, озираясь, - а ведь она говорит правду. Чистую правду, господа. Дело тут не в вёрстах. Дело во времени.
  
  
   Кони топотали по голому льду неестественно мягко, точно поверх ледяной глади был постелен невидимый войлок. И вообще, звуки здесь распространялись очень необычно. Тёмная туша нашей "залётной" расплывалась в густом молочном тумане, но приглушённое цоканье подков доносилось в явном диссонансе с движениями лошадиных ног. Однажды на Кавказе мне довелось угодить в ущелье, зажатое меж скал. Скалы те давали необычайно сильную акустику, явственно отражая даже негромкие звуки. Кони, бредущие меж булыжных россыпей, в бинокль выглядели совсем рядом, однако удары подков по камню доносились лишь спустя секунду. Здесь было нечто похожее.
   Обоз двигался в угрюмом молчании. Очевидно, фразу "хорошие были мужики", произнесённую старым шаманом, каждый переживал по-своему, но вот насчёт плюнуть и позабыть, это вряд ли.
   Мы вышли перед самым закатом, хотя по логике для движения удобнее использовать светлое время суток. Правда, передышка явно пошла на пользу лошадям, умученным вчерашним (вчерашним ли?) сумасшедшим походом. Колонну на сей раз возглавляла девочка-тунгуска, ведущая в поводу оленью упряжку. На лёгких нартах покоилась лишь небольшая котомка, личное имущество нашей провожатой, однако на вопрос, отчего она идёт пешком, а не едет, маленькая ведунья лишь поморщилась с откровенной досадой, точно услышала на редкость идиотский вопрос.
   Сразу после захода солнца ветер стих, то есть не просто стих, а стих совершенно. Воздух стал абсолютно недвижим, и оставалось только удивляться, отчего это он расступается перед нашими телами, а не стоит нерушимой стеклянной стеной. По мере того, как закатная заря угасала, небо серело, сливаясь с землёй где-то на горизонте, в этом мёртвом стоячем воздухе возник, материализовался ниоткуда туман, шаг за шагом густея. Сперва стал неразличим горизонт, затем тёмная щетина леса, очертания предметов размывались, таяли, как сахар-рафинад в кипятке. Через некоторое время мы уже двигались в густом парном молоке, так что увидеть отчётливо идущий впереди воз не было никакой возможности. И в точности как вчера лёд незаметно, исподволь утратил все кочки и выбоины, превратившись в свежезалитый, девственно чистый каток. Что касается фосфорического сияния, то оно покуда было ненавязчивым, так что всё окружающее можно было даже принять за обычные сумерки...
   - Сто-ой! - донёсся из тумана голос нашего обозного старшины. Клим, как ужаленный, торопливо натянул вожжи, лошадь всхрапнула и встала.
   - Чего там, э?
   Из туманного молока выплыли два пятна, побольше и поменьше.
   - Пойдём как вчера, - Пров Игнатич разматывал верёвку. - Тут растеряться, что цыплятам...
   Клим, глубоко и судорожно вздохнув, подтянул к себе свою "арисаку".
   - Не надо ружья, - маленькая шаманка покачала головой. - Ружья всё равно не стреляют.
   - С утра исправна была...
   - Ружья не стреляют. Здесь не стреляют.
   Комиссар, неопределённо хмыкнув, извлёк из кобуры "маузер", подняв вверх, нажал на спуск. Раздался щелчок. Передёрнув затвор, Ургант повторил попытку - с тем же результатом.
   - М-да... действительно... - он помолчал. - Скверно, тем не менее. Признаюсь, эта штука давала хоть какое-то ощущение защищённости. Пусть даже иллюзию...
   Пока шла возня с обвязкой возов путеводной нитью, я улучил момент и подошёл к следующему возу. Итальянка была непривычно тиха и задумчива, сидела в меховом мешке, как приболевший воробышек.
   - Как ваше самочувствие, Джильола?
   Пауза.
   - Когда мы ехали ещё в Петербурге, я знала, что в Сибериа... Сибирьи можно ожидать множество приключеньий. Но никто не думать, что приключеньий столь огромных.
   Я сочувственно вздохнул. Да уж... размер приключений, прямо скажем, превосходит все мыслимые пределы.
   Её глаза в темноте блеснули.
   - Мы едем на... э... тот свет, господин поручьик?
   Теперь уже я помедлил с ответом. Нет, а что? Истина нередко глаголит устами младенцев. Вот и сейчас... Осталось выяснить, в какое именно место на том свете выведет нас юная шаманка. Прямо к сковородам и котлам с кипящей смолой?
   - Зря вы ввязались в это дело, - я постарался, чтобы моя улыбка не выглядела пугающей.
   - Нет... Это есть моя работа. Я научный корьеспондент.
   А вот взять да и прямо здесь спросить, мелькнула в голове шалая мысль. Покуда мы не добрались до котлов и сковородок.
   - Простите мой нескромный вопрос, Джильола. Вы действительно ТОЛЬКО корреспондент?
   Ответная улыбка, не менее бледная.
   - А если я скажу "да", господин поручьик?
   -... Поразительно, просто поразительно! - из тумана возник Милорадов, отдуваясь от избытка переполняющих эмоций. - Представьте, господа, опять ровно ноль градусов по Цельсию, ни на деление больше, ни на деление меньше! С точностью до одной десятой! И опять, как вчера, мы находимся ниже уровня моря!
   Я завистливо вздохнул. Вот кому и в аду будет легко. Первым делом господина профессора заинтересует, какова температура смолы в тех котлах... ну и вообще хорошо бы прояснить массу сугубо научных вопросов.
   - Поехали! - донеслось из тумана.
   Обоз вновь двинулся в путь, прокладывая себе дорогу сквозь бледное фосфорическое сияние. Никто не пытался завязать беседу, побалагурить, чтобы хоть немного разогнать потустороннюю жуть. "Хорошие были мужики"... Вот интересно, если бы тогда, сразу утром, вместо того чтобы упорно двигаться в сторону Тунгуски мы повернули обратно - выбрались бы? Или "Бродящий" так и так сожрал бы неудачливых путешественников? Сказал ведь дедок однозначно: "прошёл Белый Морок, обратно Бродящий не пустит"
   И плюс ко всему винтовочки, выходит, тут просто палки-железки. Как и прочее огнестрельное оружие. Так что остаётся лишь молиться и надеяться, что наша маленькая проводница знает дорогу сквозь Хаос... или как там - Белый Морок? И, кстати, что она не является кормилицей того Бродящего, плохо ориентирующегося в тумане...
   Я потёр глаза - под веками будто набился мелкий песок. Так бывает... так обычно бывает, когда не спишь несколько суток... когда под веками песок, глаза просто невозможно открыть... а надо... нет, нельзя спать... сейчас нельзя... не сейчас...
   ...Тяжёлый бронеавтомобиль, невиданный, но явно мощный, катился по ледяной равнине, усеянной торосами, хищно ощерясь крупнокалиберным пулемётом в гранёной башне. На переднем сиденьи, рядом с водителем, сидел не кто иной, как Рудольф Роршах, одетый в какую-то странную форму.
   - Ulrich, dass es eine Kommunikation?
   - Herr ober-Leutnant, niemand antwortet! Im дther die Stille, als ob aller ausgestorben sind!
   - Die Funkstelle ist genau intakt?
   - Ist intakt, Herr der ober-Leutnant!
   - Rufen Sie noch herbei!
   - Herr ober-Leutnant, der Weg wird unpassierbar sein. MЖglich, uns ist nЖtig es umzudrehen?
   - Du hast die Funktionen des Kommandeurs, Hans? Wir immer umzudrehen wir werden dazukommen!
   [- Ульрих, ну что там со связью?
   - Господин обер-лейтенант, никто не отвечает! В эфире тишина, будто все вымерли!
   - Рация точно исправна?
   - Так точно, исправна, господин обер-лейтенант!
   - Вызывайте ещё!
   - Господин обер-лейтенант, дорога становится непроходима. Возможно, нам следует повернуть?
   - Ты уже взял на себя функции командира, Ганс? Повернуть мы всегда успеем!
   (нем.)
   Прим. авт. ]
   Мягкий удар в бок оборвал сон, как не бывало. Я сел, мотая головой. Надо же, второй раз выпасть из саней... Плохая примета, однако. Или наоборот?
   Какие вообще приметы и логические цепочки действительны тут, в месте, которого по логике нет и быть не может?
  
  
   Тяжёлый армейский бронеавтомобиль катился по ледяной равнине, усеянной торосами, хищно ощерясь крупнокалиберным пулемётом в гранёной башне. На переднем сиденьи, рядом с водителем, сидел офицер, одетый в зимнюю форму.
   - Ulrich, dass es eine Kommunikation?
   - Herr ober-Leutnant, niemand antwortet! Im дther die Stille, als ob aller ausgestorben sind!
   - Die Funkstelle ist genau intakt?
   - Ist intakt, Herr der ober-Leutnant!
   - Rufen Sie noch herbei!
   - Herr ober-Leutnant, der Weg wird unpassierbar sein. MЖglich, uns ist nЖtig es umzudrehen?
   - Du hast die Funktionen des Kommandeurs, Hans? Wir immer umzudrehen wir werden dazukommen!
   Я проснулся, точно от удара в бок, раскрыл глаза и сел, ошеломлённо озираясь.
   За то время, пока я спал, камера предварительного заключения полицейского участка разительно изменилась. Всё так же стояли двухэтажные шконки на дощатом полу, так же белел в углу умывальник... Вот только стен не было. Вместо наспех побеленного бетона вокруг сиял фосфорическим светом туман, густой, как молоко. Мы словно плыли на плоту сквозь бескрайнее море. На самом краю плота нелепо торчала железная дверь, и совсем уже дико висела в воздухе оконная решётка, ни на что не опираясь.
   Утробный рёв наплывал со всех сторон - справа, слева, сверху и даже снизу. Волосы на моей голове зашевелились.
   - А?! Что?! - Мыкола спросонья озирался, вертя головой едва не вкруговую. Впрочем, Клим и Лёва озирались не хуже.
   В сплошной белой пелене протаяло тёмное пятно, и из тумана вынырнула девочка лет одиннадцати-двенадцати, одетая в старинный тунгусский наряд.
   - Зачем вы здесь?
   - Мы... это... сидим вот... - невпопад пробормотал я, таращась на очередное чудо.
   - Вставайте, - маленькая тунгуска оглядела наш отряд. - Здесь нельзя сидеть. Оберега нет, Бродящий ищет и найдёт, если сидеть. Вы нужны в другом месте. Идите за мной.
   Повернувшись, девчонка нырнула в туманную пелену, явно не сомневаясь, что мы все последуем за ней. Так что нам ничего не оставалось, как исполнить команду. У самого края дощатого пола - какого-никакого, а всё же последнего обломка реальности в этом сумасшествии - я невольно споткнулся, осторожно пощупал ногой. Вместо пустоты под ногой обнаружилась незримая твёрдая, скользкая поверхность. Лёд?
   - Скорее!
   Новая волна утробного рёва подхлестнула, как кнутом. Оскальзываясь, неловко ступая напряжёнными ногами, мы спешили за нашей невероятной провожатой, то и дело взмахивая руками, чтобы не упасть. Туман вокруг призрачно фосфоресцировал, лишая всяких ориентиров, ну а дикая невероятность происходящего лишала всякого желания задавать глупые вопросы. Например, где мы находимся и куда идём.
   Рёв неведомого "Бродящего" вновь ударил по ушам, и можно поклясться - он был сейчас совсем близко. Ещё миг, и я увижу ЭТО. И всё будет кончено.
   Маленькая тунгуска вдруг заговорила, нараспев произнося незнакомые слова. Я вовсе не слыхал тунгусской речи, но чтоб мне увидеть этого самого "Бродящего" - вряд ли заклинание это содержало в себе хоть одно тунгусское слово. Если вообще это была человеческая речь.
   Снежный заряд ударил в лицо, я споткнулся и упал, пребольно ударившись о торчащий изо льда "клык". И только тут до меня дошло - потусторонний лёд под ногами исчез, кончился, сменившись нормальным речным, самым что ни на есть настоящим льдом. Исчез куда-то и призрачный светящийся туман. Над речной гладью неслась снежная позёмка, и на востоке проступала робкая зимняя заря.
   - Ушли... - лицо нашей провожатой блестело от пота. - Ушли...
  
  
   Ели, окружавшие прогалину, были покрыты густым инеем, переливавшимся на солнце мириадами крохотных радуг. В центре полянки стоял чум, сделавший бы честь любому краеведческому музею. Из верхнего отверстия доисторического раритета курился дымок, однозначно свидетельствующий об обитаемости экспоната. Я повёл глазами вправо-влево, ожидая увидеть лёгкий вертолёт или по крайней мере снегоход, но ни того ни другого поблизости не оказалось. Интересно, как добирается на эту свою стилизованную дачу хозяин? Заказывает аэротакси? А может, и впрямь на оленьей упряжке, по примеру предков? От самого Красноярска, угу. Или даже Якутска...
   - Костёр можно развести тут, - девочка-тунгуска ткнула рукой в сторону чёрной проплешины, обложенной камнями. - Лапник и дрова рубите подальше, дед сердится, когда портят красоту, - тычок рукой в сторону алмазно искрящихся елей. Кушайте, чай пейте. Как будет нужно, я позову.
   Изложив местные правила временного проживания, наша провожатая нырнула в чум.
   - Ну и что вы думаете по этому поводу, коллеги? - профессор Милорадов оглядывался с видом Али-Бабы, оказавшегося в пещере с сокровищами. А ведь ему не страшно, мелькнула мысль. То есть абсолютно. Примерно как малышу-карапузу, ни разу в жизни не видевшему зла. На миг мне даже стало завидно. Много ли людей могут похвастать вот таким детски-незамутнённым видением мира?
   - Для строго научных выводов данных явно недостаточно, господин профессор, - Лёва, первым выйдя из ступора, уже извлекал на свет туристический топорик. - Будем пока придерживаться программы, изложенной этой девчонкой. Кто со мной за дровами и лапником?
   Все оживлённо зашевелились. В условиях, когда мозги вот-вот вскипят от перегрузки непостижимым, любое простое и ясное действо - лучшее лекарство. Проверено.
   Сбор топлива и обустройство привала заняло не менее получаса, ещё примерно столько же ушло на варку каши, так что когда котелок начал распространять вкусный запах, чувства были довольно противоречивы - с одной стороны, в животе урчало, с другой, хотелось повалиться на свеженарубленный лапник и спать, как сурок, до весны.
   - Лео, мнье кажется, надо ещё варьить одна минута и кушать, разве нет? - синьорина Джильола, орудовавшая в котелке небольшим половником, на мой сугубо личный взгляд имела чрезвычайно хозяйственный вид.
   - Целиком и полностью полагаюсь на вас, Жилечка!
   - А вот скажите, господа, - профессор Милорадов чуть понизил голос, - мне говорили, тунгусы чрезвычайно гостеприимный народ...
   - Вопрос ваш понятен, Вячеслав Сергеевич, - Лёва поправил чайник, пристроенный на огонь чуть сбоку от котелка. - Вероятно, запасы хозяина сего стойбища ограничены и не рассчитаны на такую ораву. Согласен, это нетипично для тунгусов, но ведь и мы попали сюда... гм... не совсем типичным способом. Так что не стоит обижаться.
   - Каша готова кушать! - торжественно объявила итальянка.
   - Вау! Жилечка, вы спасаете нас от голодной смерти!
   Некоторое время был слышен лишь лязг ложек. Всё-таки ночной марш, как ни крути, отнимает массу калорий.
   - И всё-таки, господа, необходимо подвести хотя бы промежуточное резюме... - профессор смачно выскребал свою тарелку, и даже облизывал ложку. - Вот этот так именуемый Белый Морок, он чрезвычайно...
   Момент, когда возникла маленькая фигурка, я откровенно упустил. Как будто проявилась голограмма - вот ничего не было, а вот уже есть.
   - Ты, ты, ты и ты, - маленькая тунгуска указала пальцем на профессора, Лёву, меня и Клима, - идёмте. Дед ждёт.
   Обернулась и пошла к чуму, не оглядываясь, очевидно, в полной уверенности, что мы последуем за ней.
   Изнутри чум выглядел экспонатом краеведческого музея даже более, нежели снаружи. Да, некоторые тунгусы, и притом вполне состоятельные, порой имеют желание пожить по заветам предков, особенно выйдя на пенсию. Но в любом случае в стилизованном чуме имеются некоторые предметы, присущие современной цивилизации. По крайней мере телевизор со спутниковой "тарелкой". Здесь - ничего похожего.
   Я вдруг вздрогнул. Со стенки чума, с выбеленной мелом оленьей кожи на меня пристально и цепко смотрело явно нечеловеческое лицо. Соседний сюжет - цепочка понуро бредущих пленных, конвой с собаками - да ещё собаками ли? - и странным оружием. Рядом имелись и другие рисунки углем, но вовсе непонятные.
   В центре чума, как и положено, горел очаг. Восседавший у огня старик, одетый в расшитую национальную одежду - ручная выделка, нет никаких сомнений, это же сколько стоить должна одежонка! - выглядел достойным дополнением к экспозиции музея. Шаман, явно.
   Старый тунгус не спешил начинать беседу, помешивая в очаге лопаточной костью какого-то животного. Бросил в огонь горсть сушёной травы, пламя взвилось и опало, одуряющий запах разлился по чуму.
   - Твоя, твоя и твоя, - он ткнул в меня, Лёву и профессора, - правильно ходи, однако. На Ванавара шибко скоро надо, тама дальше - в само то место.
   Я покрутил головой. Редко, крайне редко можно в наши дни встретить в Сибири аборигена, так нетвёрдо владеющего русским языком.
   - Гм... в ка... какое "то место", - начал было Клим, но старый шаман не дослушал.
   - Твоя туда вовсе не надо, однако, - он разглядывал обгорелую кость, точно экран "псиона" - Однако есть твоя, да, не везде, да есть. Может и вернёшься, однако.
   Он бросил в огонь ещё горсть травы.
   - Оберег правильно ставили, однако. Бродящий не нашёл. Хорошо, однако.
   Старик вдруг поднял на нас остро блеснувшие глаза.
   - Все собрались, однако. На Ванавара надо твоя-твоя быстро.
   - Быстро не получится, - подал голос Лёва. - Техника наша того... там осталась.
   - Техника не надо, - шаман смотрел на огонь. - Внучка проведёт. Через Белый Морок быстро идти, однако. Раз - и Ванавара.
   Новая горсть сухих листьев наполнила внутренности чума дурманящим дымом, и мы вдруг как-то разом поняли - аудиенция окончена.
   - М-да... - Милорадов, выбравшись из дымного чума на свет божий, шумно вдыхал кристально чистый морозный воздух. - Невероятно, просто невероятно... и ещё этот рисунок...
   - Значит, вы тоже обратили внимание на то лицо? - сейчас Лёва как никогда был похож на дикого лесного кота, почуявшего заманчивую, но вместе с тем опасную добычу.
   - Лицо? Какое лицо? А-а... Нет, я имел в виду четырёхмерный конус.
  
  
   Ели, окружавшие прогалину, были покрыты густым инеем, переливавшимся на солнце мириадами крохотных радуг. В центре полянки стоял изрядных размеров чум, обшитый выделанными оленьими шкурами. Я только головой покрутил при виде такого богатства. Что дойчи, что японцы народ расчётливый, и местным народцам оставляют ровно столько, чтобы не сразу подохли с голоду. Тут не то что чумы шкурами крыть - за соль да патроны бы рассчитаться... Так что кроют нынче тунгусы свои чумы берестой, в лучшем случае драным брезентом
   - Костёр можно развести тут, - девочка-тунгуска ткнула рукой в сторону чёрной проплешины, обложенной камнями. - Лапник и дрова рубите подальше, дед сердится, когда портят красоту, - тычок рукой в сторону алмазно искрящихся елей. Кушайте, чай пейте. Как будет нужно, я позову.
   - Хы... хм... - чалдон покрутил головой. - Так вроде бы нечего кушать-то нам, фроляйн. Да и топора нету...
   - Сейчас будет, - наша провожатая обернулась и двинулась к чуму. Мы проводили её взглядами.
   - Ну, и что думает честная компания? - Клим, сощурившись от яркого солнца, обозревал полянку. - Хы... глянь-ка, мужики. Похоже, не одни мы тут на постое.
   На самом краю полянки, полускрытые мелкими ёлочками, сгрудились возы с опущенными долу оглоблями. Грубая парусина, покрывавшая поклажу, была покрыта едва не сугробами снега - похоже, обоз гостевал тут уже далеко не первый день. Снег возле подвод был густо истоптан, однако самих лошадей было не видно.
   - Вот, - неслышно появившаяся девочка-тунгуска протянула нам топор и здоровенного мороженого тайменя. -- Вот ещё соль и трава, её надо в уху класть. Хлеба нет у нас.
   - Ого! Вот спасибо, - чалдон перехватил рыбину.
   - Котелок вон висит, - кивок в сторону крайнего воза.
   - Да вроде как не бедствует дед-то твой, вона чум какой. Чистая кожа. Отчего ж без хлеба сидите?
   Девочка неопределённо повела плечом, явно отметая риторический вопрос.
   - Ладно, из тайменя уха и без хлеба хороша, - Клим двумя точными ударами расчленил рыбину, использовав пенёк вместо плахи. - А что там за возы стоят?
   Но наша невероятная проводница уже уходила обратно к чуму, оставив без ответа все вопросы.
   - Мда... - сибиряк рассматривал топор. - Странные тут порядки. Ладно, кто со мной за дровами?
   Все дружно зашевелились. Любая работа лучше, чем колом торчать на морозе, особенно когда в брюхе урчит - вчерашний сказочный обед давно успел перевариться.
   - Ребята... - Лёва, набрав целую охапку лапника, вдруг замер. - Заметили, какие это странные подводы?
   - Чого ж в них страншего? - Мыкола увязывал хворост собственным поясом.
   - Там по бокам...
   Теперь замер чалдон.
   - Верно. Как будто оси там торчат.
   - Оси или не оси... ребята, а ведь мы их уже видели, вот эти возы. Там, на речке.
   - Думай, что говоришь, - возразил я. - Снег видал на холстине? Они тут неделю стоят, не меньше
   - А ведь прав Лёвка-то, мужики, - неожиданно вступился чалдон. - Как сказал, меня будто торкнуло. Ведь их я в прицел тогда видел. Я их по поклаже узнал было, да под снегом разобрать трудно... ну и не веришь глазу своему. А как про оси сказал... Там ещё ящик такой лакированный здоровенный, не то чемодан. Тот это обоз.
   - Да пёс бы с ним, обозом, - не выдержал я. - Давайте все загадки-отгадки на потом, а? Сейчас бы погреться, варево изладить да пожрать сил хватило, ей-ей!
   - То ж так оно, - поддержал меня хохол. - У мене вже ноги гнуться...
   Нагрузившись всем необходимым для устройства привала, мы двинулись обратно к чуму. Продираться через густой подлесок, держа на плече длинную вязанку нарубленного сухостойного хвороста, дело довольно хлопотное, и я то и дело невольно закрывал глаза, уберегаясь от хвойных лап, норовящих хлестнуть по морде. Так что самое интересное я, в общем-то, пропустил.
   - А-ап! - судорожно выдохнул Лёва, роняя лапник.
   - Хлопцы, чого ж это... а?
   За время нашего недолгого отсутствия на поляне произошли изрядные изменения. Возы, стоявшие у опушки, исчезли бесследно, как и не было. На месте стоянки ещё можно было разглядеть следы, густо покрытые выпавшим снегом - недельной давности, не меньше. И только позабытый котелок на палке-рогулине приветливо сиял начищенным боком, убеждая, что всё это не сон и не бред.
  
  
   Молочно-фосфоресцирующий туман висел неподвижно, как обычно... Я усмехнулся уголком рта. Надо же, до чего быстро ко всему привыкает человек... Вот, пожалуйста - уже "как обычно" Давно ли стало "обычно"? И надолго ли?
   Нарты, скудно гружёные каким-то необходимым маленькой колдунье скарбом, скользили впереди беззвучно, точно плыли по воде. Олени, тянущие поклажу, виднелись смутными пятнами, и уж тем более не видать было нашей невероятной проводницы. Обозу, державшемуся в кильватере, оставалось держаться строго за санками, не отклоняясь ни на шаг вправо-влево. И ни в коем случае не отставать. Если я правильно понял объяснения шамана, отставший даже на сотню шагов в этом "белом мороке" вполне мог оказаться не только за сотню вёрст, но и за сотню лет от основной экспедиции. Именно это, похоже, и служило основой беспокойства старого тунгуса - конный обоз, растянувшийся сверх меры, мог оказаться разорван, точно гнилая бечёвка, и раскидан по разным местам... и эпохам. Как такое возможно? Пардон, пусть об этом болит голова у господина профессора и его сподвижников. Мне лично достаточно держаться строго за нартами...
   Наш маленький караван, сгрудившийся так, что лошадиные морды почти упирались в поклажу впереди идущей подводы, двигался в глухом молчании. По настоятельному требованию колдуньи все обозники спешились. Чалдоны вели своих "залётных" под узцы, шагая рядом, все прочие пассажиры плотно держались не далее чем в шаге от передних подвод. Особенно угрюмым выглядел Пров. Шапка на глаза, борода встопорщилась - понятно, переживает за порушенную торговлю... У Клима во взгляде преобладал откровенный страх. Вот комиссар держался заметно получше, что да то да. Сейчас он как никогда напоминал голодного камышового кота, выслеживающего опасную, но крайне необходимую для поддержания сил добычу. Ещё лучше смотрелся герр Роршах. Если немец и боялся, определить это мог, наверное, только опытный психолог-физиономист. Настоящий образчик тевтонского рыцаря, угу... Впрочем, оба они здорово уступали в жизнерадостности господину профессору, и уж тем более студенту. Во взгляде Валентина не было ничего, кроме чистого и незамутнённого детского любопытства. Ну надо же, какое замечательное приключение... нет, это просто здорово, что всё так обернулось... но ведь кончится-то всё хорошо, правда? Ну сами посудите - где же это видано, чтобы у сказки вдруг оказался плохой конец?
   Синьорина Джильола крепче сжала пальцы на моём локте, и я на ходу ободряюще улыбнулся ей... то есть как смог. Надеюсь, что улыбка выглядела таки ободряющей. Ответная улыбка девушки оказалась ещё бледнее. М-да... Вероятно, в настоящий момент итальянка готова была бы пожертвовать даже свою невинность... хоть старому шаману, лишь бы оказаться вновь возле того заколоченного сортира на Богом забытой станции. А уж что говорить о солнечной Италии...
   - Устала... Долго ли ещё?
   - Потерпите, Джильола, - мой голос тут звучал странно, как в подушку. - Старый шаман сказал, тут недалеко.
   - Нет, не так, - возразила девушка. - Тут не есть правильно "далеко". Тут есть правильно только "долго".
   Я хмыкнул. Да, она права. Ибо, как уже понятно даже чалдонам, путь через этот "белый морок" не измеряется просто вёрстами. Это дорога через пространство-время. За подробностями - к господину профессору.
   Утробный рёв наплывал со всех сторон, рос и креп. Да-да, совершенно верно - "как обычно" Лошади вскинулись, храпя, но ни одна не подала голоса - видимо, животный инстинкт подсказывал, что ржать тут вовсе ни к чему.
   - Скорее надо! - подхлестнул из тумана девчоночий голос.
   Все задвигались с удвоенной энергией, вот только скорость от этого возросла незначительно. Право, бежать по льду, отполированному до зеркальной гладкости, практически невозможно, того и гляди расшибёшь нос, или того хуже, расколешь коленную чашечку. И даже чересчур широкий шаг грозит, пардон, растяженьем в паху. Ещё хуже приходилось конягам - массивный воз с поклажей диктовал свои условия движения, сообразно законам инерции.
   Новая волна инфернального рёва. Нарты вдруг резко свернули в сторону. Передний конь вновь всхрапнул, мотая головой - тяжёлый воз едва не опрокинул животину, попытавшуюся повторить маневр. Пров невнятно выругался, сдерживая конягу.
   - Эдарик, в чём дело? - комиссар оскалился, как кот, зажатый в углу собачьей стаей.
   - Молчать! ОН рядом!
   Утробный рёв, от которого враз заложило уши. Не задавая более никаких вопросов, наш маленький отряд поспешал за нартами, уже не заботясь о носах и коленных чашечках. Скорее... ещё скорее... да скорее же!!
   Рёв слабел, удалялся с каждой секундой. С чем это можно сравнить? Представьте, что два паровоза, меж коими вас угораздило затесаться, одновременно дают гудок и разъезжаются в разные стороны. Со скоростью где-то в сто вёрст за час, не меньше. Вот только что были рядом, а вот уже...
   Клим споткнулся и полетел наземь, опередив меня на доли секунды. Ещё через полсекунды я ощутил затылком крепость сибирского льда. Если бы не синьорина Джильола, вцепившаяся в мой локоть, я бы, разумеется, испробовал крепость того льда носом - вольный бег ассоциаций в мозгу не способствует скорости реакции, и ноги, уже приспособившиеся к движению по идеально гладкой поверхности, не успели перестроиться на нормальные ледяные кочки.
   - О! Простите менья, господин поручьик! - синьорина, возлежавшая на мне аки на диване, являла собой крайнюю степень раскаянья. - Очень больно, да?
   - Пустяки... - я повращал глазами. Нет, вроде бы не больно... значит, обошлось без сотрясения мозга. Меховая шапка - великая вещь.
   - Простите, Джильола, мы можем встать?
   - О! Да-да, коньечно! Извинитье ещё раз!
   - Ушли... - наша провожатая стояла рядом, тяжело дыша. - Снова ушли...
   - Простите, Эдарик... - профессор шумно отдувался после марш-броска, оглядываясь. - Это что? Это мы где?
   И только тут я обратил внимание на окружающий пейзаж. Серая лента реки тянулась меж берегов, утыканных белеющими хлыстами мёртвых деревьев-сухостоин, уже успевших лишиться коры и ветвей. И над всем этим серое, как нестиранная солдатская портянка, небо. Душераздирающее зрелище.
   - Это мёртвый мир. Тут нельзя жить долго, - маленькая тунгуска уже выровняла дыхание.
   - Мёртвый? Отчего мёртвый?
   - Его убили люди.
  
   - Охренеть...
   Я согласно вздохнул. Охренеть, это очень и очень мягко сказано. Сейчас на господина Урганта было жалко смотреть. Как говорит Маринка, этюд маслом. Картина под названием "Бессилие человечьего разума перед тайнами Вселенной", угу... На моей памяти Лёва ещё ни разу не признавал поражения. Разум, это же для него бог, как для всякого кондового атеиста. И мозги у Лёвы варят, ничего не скажешь. Однако любой прочности имеется предел.
   За время нашего недолгого отсутствия полянка с чумом претерпела радикальные изменения. Правда, сам момент свершения чуда мы прошляпили - кто-то в это время собирал дровишки, а кто-то беседовал со старым шаманом - но от этого чудо нимало не утратило своей мощи. Гужевой обоз, возникший из воздуха на краю поляны... охренеть и ещё раз охренеть!
   Я ещё раз внимательно оглядел материализовавшийся призрак. Возы, нагруженные под завязку, были укрыты грубыми холстинами, густо припорошёнными снегом - как будто неделю тут стоят, ей-богу... Подводы, крепко сработанные из лиственницы, являли собой некую помесь телег с санями. Да, точно, вот и оси торчат... Где-то в начале прошлого века такими подводами пользовались мелкие купцы из чалдонов, промышлявшие торговлей с тунгусами и якутами. Где надо, на колёсном ходу, а как на реку замёрзшую вышел - снимай колёса, и вот тебе готовы сани... Оглобли торчали вверх, связанные крест-накрест. Вокруг возов снег был густо истоптан лошадиными и человеческими следами, также имевшими вид недельной давности.
   Довершал картину торжества иррационализма над жалким здравым смыслом котелок с ухой, исходящий паром. Последняя капля. Штрих мастера.
   - Так... - профессор заозирался, первым выйдя из ступора. Похлопал себя по карманам, извлёк записную книжку. - Всё это надо зафиксировать, притом срочно. Валя, где у нас фотоаппарат? И видео, видео прихватите! Рудольф Густавович, аппаратуру...
   Все дружно зашевелились, и мы с Лёвой тоже. Первейшее лекарство при нервно-психической перегрузке, превосходящей возможности защитных механизмов обычного человечьего рассудка - немедленно занять себя каким-нибудь делом. Неважно каким, хоть спички горелые сортировать по длине. Если вам ваш рассудок дорог, конечно.
   Фотографирование, замеры и прочее заняли примерно четверть часа. Я старательно снимал на видео следы, то и дело перекладывая мерную линейку - для точности масштаба. Лёва ножичком скоблил тележины и старательно укладывал образцы в пробирки. Профессору профессорово, а нам не мешает свой материал иметь.
   - А это же суп называется у-ха, да? - Джильола рассматривала поверхность котелка, уже подёрнувшуюся плёнкой жира. - А он совсем-совсем остыньет скоро. И кушать надо будет снова кипьятить.
   Я только хмыкнул, покрутив головой. Кушать... м-да.
   - Помилуйте, Джильола! - Милорадов даже всплеснул руками. - Как можно! Это же имеет огромную научную ценность! Это же...
   - А пахнет тайменем, - Лёва тоже приблизился к котелку. - Аж слюнки текут.
   - Ну уж нет! - возмутился профессор. - Для вас нет ничего святого, молодые люди! Вы, пардон, готовы скушать даже мумию Рамзеса! Это образец! И... в конце концов, вы уверены, что в ваших желудках ЭТО не претерпит какую-нибудь очередную трансформацию?
   - А вот тут вы правы, Вячеслав Сергеевич, - задумчиво произнёс Ургант. - Непросчитываемый риск...Ладно. Мы не будем есть Рамзеса. Где-то там у нас была...
   Воздух вокруг котелка взвихрился, загустел молочно-стеклянным коконом. Бледно-голубая вспышка, совсем неяркая в свете дня - и вместо медного котелка, полного ухи, нашему взору предстал алюминиевый со свежими следами каши. Наш, родной.
   - Пропал... - Валентин моргал совершенно по-коровьи. - Образец...
   - Какой урон понесла наука... - Лёва опустил видеокамеру.
   Я почувствовал прилив совершенно идиотского смеха, однако всё-таки смог удержаться. Нервная реакция, ничего особенного... но вдруг не поймут?
  
  
   Костёр дымил и стрелял искрами - дровишки оказались довольно-таки сырыми. Пламя то и дело опадало и вновь взвивалось, жадно облизывая медь котелка оранжевыми языками. Мыкола то и дело помешивал ложкой булькающее варево, морщась и отмахиваясь от дыма. Клим, поворошив угли, подсунул пару свежих еловых поленьев и вновь замер, глядя в огонь. Во взгляде его читались одновременно испуг, ошеломление и угрюмое недоверие происходящим. Я усмехнулся уголком рта. Право, есть от чего прийти в ошеломление... Всё никак не может свыкнуться с мыслью, что здесь, в сказке, всё не так, как там... в прежнем мире. Оставленном где-то за пеленой Белого Морока...
   - Мабуть вже готово, - Мыкола попробовал уху, почмокал. - Да, вже можно исты... Прошу!
   Все задвигались, стряхивая с себя оцепенение, вызванное усталостью. Как бы там ни было, а подкрепиться сейчас ой как не мешает...
   Коротко полыхнуло, точно отсвет молнии, и вместо медного котелка с ухой нашему взору предстал алюминиевый, со следами каши. Я зажмурился, осторожно открыл один глаз... оба... нет, висит. Висит, зараза. Всё, я сдаюсь. Если сходить с ума, так отчего не сейчас? Чего тянуть-то?
   - Аааааа!!!
   Мыкола отползал от котелка задом, споро отталкиваясь пятками. Затем вскочил и ринулся в лес, не разбирая дороги.
   - Мыкола!
   Куда там... Только треск стоит.
   - Что случилось? - маленькая колдунья возникла, точно из воздуха. Беглый взгляд на котелок. - Так...
   Она приблизилась вплотную, принялась что-то шептать и делать пассы над посудиной, измазанной кашей. Я следил за ней с идиотской полуулыбкой, и ни одной связной мысли не мелькало в моей голове. Внезапная подмена котелка оказалась последней каплей.
   Воздух вокруг очага загустел, налился изнутри молочным сиянием. Короткая вспышка, и вместо пустой посудины на рогульке висит прежняя, полная тайменьей ухи.
   - Куда он убежал? - обратилась шаманка к Климу, очевидно, менее других контуженному происшествием. Сибиряк ткнул рукой в сторону. - Надо найти. Без него нельзя. Он нужен в Том Месте.
  
  
   Село, по сибирскому обычаю привольно раскинувшееся на берегу, даже издали выглядело настораживающе-странно. Хотя вроде бы дома как дома, вон даже банька симпатичная излажена возле самой воды...
   И ни души. Ни человека, ни собаки, ни даже кошки. На девственно-белом снежном покрывале ни единого следа. То есть абсолютно. Я вдруг почувствовал озноб. Ну хорошо, собаки-кошки, они ж попутчики хомо сапиенса, симбионты, как выражается господин профессор... Однако тут не было даже самых мелких пичужек. И уж всяко невозможно представить себе снежную целину без единого мышиного следочка... И тишина. Неестественная, мертвящая тишина, точно в сурдокамере. Белые скелеты лиственниц, точно мачты, возвышавшиеся вокруг, доводили сюрреализм до крайности.
   - Эдарик, позвольте вопрос... - пророкотал профессор, голосом разорвав давящую могильную тишину.
   - Это Ванавара, - как обычно, маленькая шаманка угадала невысказанную до конца мысль. - Мы пришли.
   - А это что? - Ургант кивнул в сторону крупного строения, украшенного покосившейся вывеской, расписанной иероглифами. Ответа не последовало. Вообще, гид-экскурсовод из нашей провожатой был так себе. Никаких лекций, и даже половина прямых вопросов остаётся без ответа... В самом деле, что тут было - китайская торговля?
   - Не то, - снизошла до пояснения моим невысказанным мыслям шаманка. - Этих людей ваши зовут японцами. Они были тут последними. Больше никто.
   Маленький караван втягивался в мёртвый посёлок медленно и молчаливо, точно мы сами были привидениями, а не живыми людьми из плоти и крови. Оружие из рук никто не выпускал, и маленькая колдунья не возражала. Понимала, очевидно - оружие даёт хоть какое-то успокоение. Иллюзия силы и защищённости... Насколько именно иллюзия?
   Ворота крайнего дома, сработанные из тесовых плах, были выбиты чем-то явно могучим. Вернее всего, тяжёлым грузовиком. Нарты скользнули во двор, как и всё в округе, покрытого нетронутым снегом. Остановив санки у самого крыльца, девочка скинула на почерневшие ступеньки узел с припасами и какие-то предметы, явно культового назначения. Обереги, всплыло в памяти подходящее слово.
   - Ждать будете здесь, - тунгуска кивнула в сторону избы. - Точка сборки. Дальше в То Место пойдём все вместе.
   - С кем это "вместе"? - Ургант быстрыми взглядами обшаривал двор и строения.
   Пауза. Колдунья сосредоточенно хмурилась, что-то шепча губами и делая плавные пассы над разложенными амулетами.
   - Все вместе.
   Подобрав с крыльца свои колдовские штуковины, девочка скользнула в мёртвый дом и через полминуты вынырнула обратно.
   - Можно заходить. Можно спать, кушать. Огня не надо.
   - Ещё и огня не надо... - это уже Клим.
   - Огонь могут увидеть с неба.
   Мы с Лёвой переглянулись.
   - Это же мёртвый мир, Эдарик? Твои слова.
   - Мои слова правильные. Мёртвый. Люди тут не живут совсем. Не могут.
   - Тогда кто же увидит... гм... с неба?
   Пауза.
   - Не люди.
   Я только повёл плечом, неловко улыбаясь. В памяти всплыло лицо, смотрящее со стенки чума. Не люди... Понятно. То есть ни хрена не понятно, само собой, но всё-таки понятно, что именно непонятно, как говорит наш шеф.
   - Ждите меня, - девочка уже разворачивала оленью упряжку. - Дверь заприте, как тогда. Оберег в засове.
   - Подожди, Эдарик... - Ургант уже осматривал засов с серебряным штифтом. - Что, и светом пользоваться нельзя? Фонарики у нас электрические...
   - Свет можно. Только ставни плотно закрыть. Снаружи чтобы совсем не видно.
   - А печку?
   - Печку нельзя. Дым из трубы, тепло. Они видят тепло. Все видят. Бродящий тоже.
   Маленькая колдунья вдруг остро глянула на Урганта.
   - Я знаю, о чём ты подумал. Нет, этого совсем нельзя. Тепло увидят не так далеко. Радио - очень далеко. Тогда придут, очень быстро.
   - Да ладно, ладно... - Лёва даже выставил перед собой ладони. - Всё понятно. И слушать нельзя? Чисто на приём...
   - Нельзя. Ничего не услышишь, а найти могут.
   Уже у самых ворот она всё-таки оглянулась.
   - Если не вернусь, ждите деда. Он выведет. И не надо выходить из дома ночью.
   Олени взяли мягкой рысью и словно растаяли в сгущающихся сумерках.
   - Ну что ж... - Лёва вздохнул, как кашалот, выброшенный на берег. - Не надо так не надо. Прошу всех за мной, господа!
   Изнутри дом выглядел даже просторнее, нежели снаружи. Обширный сумрачный холл - впрочем, какой там холл, в русской избе это называется "сени" - уходил в перспективу, заканчиваясь дощатой стенкой с врезанными неприметными дверцами. Крутая лестница, ограждённая толстой жердиной вместо перил, вела, очевидно, на чердак. В углу была сложена небольшая аккуратная поленница из крупно наколотых сосновых дров.
   Я вдруг навострил уши. Показалось? Нет, там явно кто-то есть, на чердаке... Вот, опять шаги!
   - Саша... - свистящим шёпотом проговорил Ургант, потянул из ножен финский нож, но я пресёк его одним движением руки. Лёва только дёрнул головой, изображая согласие. Да, уже сколько мы работаем вместе, и всегда в нашей паре такая роль. Это на одесском Привозе или в московском гипермаркете господин Ургант имеет все преимущества перед наивным поручиком. Ну и с огнестрельным оружием при необходимости обращается сносно. Когда же дело доходит до подлинно спецназовской работы "на ножах"... творческая интеллигенция она интеллигенция и есть. Пусть хотя бы спину прикрывает, всё польза.
   Ступеньки лестницы, ведущей на чердак, были узкими и настолько крутыми, что перемещаться пришлось, придерживаясь за жердину, изображавшую собой лестничные перила. Тесак, зажатый в правой, тускло поблёскивал в полумраке. Да, наши предки знали толк в холодном оружии. Оно и понятно, когда пуля полная дура, собственноручно отлитая из старой ложки на костре, а перезарядка фузеи занимает примерно столько же времени, как заправка баллистической ракеты в шахту, надежда всё больше на штык-молодец да на такой вот солдатский тесак. Короче шпаги, длиннее спецназовского ножа... словом, то, что нужно...
   Никакой лестничной площадки наверху не имелось, лестница оканчивалась простым упором в стену. Очевидно, не избалованные комфортом таёжные жители полагали, что это излишество. Достигнув верхнего края сруба, я задержался. Пошарив в кармане, извлёк маленькое зеркальце и осторожно поднял над скрывающим нас краем бревна. Сразу высовывать голову дураков нет. Головы ненадолго хватит.
   Чердак оказался пуст, как и следовало ожидать.
   - Всё чисто, Лёва. Колдунья дело знает. Показалось нам. Доски скрипят...
   Забравшись на чердак, Лёва включил фонарик. Луч выхватывал поломанные скамейки, какие-то банные веники, подвешенные под стрехой и посеревшие от пыли...
   Ургант тихо, почти беззвучно рассмеялся.
   - Чего ржёшь?
   - Да так... странное существо человек, Саня. В другое время я бы ночи не спал, прикидывая так и этак, как бы, к примеру, раздобыть у той Эдарик вот хоть эти нынешние её побрякушки. Да за тот материал, что мы тут нарыли, Палыч бы у нас с тобой в ногах по гроб жизни валялся, Саня, и ещё должен остался. А нынче, веришь - ни в одном глазу. Ни грамма любопытства, будто не сказка вокруг, а склад пиломатериалов. Одна только и мысль крутится в башке - выбраться в итоге сможем или как?
   - Грань паники, Лёва.
   - Так я ж не спорю. Однако признайся, после того гужевого "летучего голландца" ты тоже слегка поплыл. И этот котелок ещё на десерт...
   Я лишь неопределённо пожал плечами. Собственно, возразить было нечего. Если бы всё происходящее было грандиозным шоу какого-нибудь безумного Гудини, то фокус с котелком по праву можно было назвать "штрих мастера". Или, что вернее - контрольным выстрелом прямо в мозг. Дабы добить почтеннейшую публику и пресечь всякие попытки цепляться за остатки здравого смысла.
   - Хм... - только тут я заметил люк, врезанный в потолочное перекрытие, служившее чердачным помещениям полом. - Интересно...
   - А вот и ещё, - Ургант отвалил в сторону какой-то половик, заскорузлый от пыли.
   - Очень интересно...
   - Саша, а тут прикинь... - Лёва ткнул пальцем вверх. Я глянул и вновь хмыкнул. Под стрехой, аккурат напротив стягивающего стропила массивного бруса виднелись узкие прорези в толстенных тесовых досках. Обернувшись, поискал глазами - ну так и есть... Второе "ласточкино гнездо" напротив первого. Опять "заячья заимка"?
   - Уж здесь-то могли бы сделать по-другому, - пробормотал я, чуть притопнув по тесовым доскам перекрытия. - Нормальные лежачие стрелковые гнёзда по углам, мешки с песком и прочее...
   - Тогда двух стрелков мало, Саня, тогда надо будет четыре.
   - Зато не снять первой очередью, как этих "кукушек"...
   Лева чуть помедлил с ответом.
   - Знаю, ты сейчас будешь ржать, но мне таки пришла в голову дикая мыслишка... Вроде того, что гнёзда эти не под стрелков-кукушек с винтовочками, и даже не под пулемётчиков сработаны. Оружие ведь может быть не только пулевым, Саня.
   - Гранатомёт? Всё равно лежачий стрелок устойчивее...
   Ургант сморщился, точно укусил лимон.
   - Порой ваш солдафонский полёт фантазии, господин поручик, вгоняет меня в беспросветную тоску.
   - Вольно, господин философ, - парировал я. - Айда проверим подполье.
   Подполье, судя по размерам, простиравшееся под всей усадьбой, отличалось от чердака значительно меньшей высотой, но зато гораздо большей захламлённостью. Лучи наших фонариков метались, отражаясь от почерневших брёвен сруба, каких-то бочек, горшков, тускло отсвечивающих стеклянных бутылей... Нижние венцы сруба не доходили до грунта добрых полметра, предоставляя вполне комфортабельный проход домашним котам и довольно сносный людям, не брезгующим поползать на пузе. Массивная кладка из дикого камня, монументально занимавшая середину подпольного пространства, явно служила фундаментом для солидной русской печи.
   - Оп... Саня, да тут колодец!
   Восемь гладко обтёсанных и плотно пригнанных друг к другу каменных блоков образовывали ровный круг. Лёва бросил в зев колодца камешек, через полсекунды послышался плеск.
   - Неглубоко...
   Я посветил фонариком - над колодезем виднелась крышка люка. Чуть подалее виднелся лоток из расколотой вдоль лиственницы, уходивший куда-то под фундамент и явно изображавший собой простейший канализационный сток из кухни.
   - Красиво жили, однако... - пробормотал Ургант, озираясь. - Водопровод, канализация... не надо по дикому морозу за водой во двор бегать...
   - Мне другое любопытно, - я тоже внимательно рассматривал обстановку. - люки в подполье тут из каждой комнаты имеются. Зачем? Или в каждой по семейству обитало?
   - А может и так... сам-хозяин и сынки женатые со снохами...
   Я вновь направил фонарик на каменное кольцо колодца. Ровный, словно по циркулю очерченный круг. Гладкие, отшлифованные камни-блоки...
   - Как хочешь, Лёва, не верю я. Не строили так в старину в Сибири. И воду из проруби брали, два ведра на коромысло и вперёд. "Заячья заимка" это, по-немецки блокгауз.
   - Так а я тебе про что на чердаке талдычил? - глаза напарника блестели в темноте, отражая свет фонариков. - И пути экстренной эвакуации гарнизона налицо. Сигай с чердака вниз через люк, а там и в подвальчик...
   Я в который раз хмыкнул. Мысль напрашивалась совершенно логическая.
   - Лёва, где-то у нас был шнурок...
   - У меня на поясе пятиметровка. Длинная бухта в рюкзаке у тебя.
   - Разматывай. Пяти метров хватит, тут неглубоко.
   - В колодец полезешь?
   - Ты полезешь.
   - Так и знал. Эксплуататор хренов.
   - Не ной, Лёва. Ты легче, я сильнее.
   Не споря более, Ургант расстегнул "молнию" куртки и принялся сматывать с пояса капроновый шнур с парой альпинистских карабинов на концах. После краткой возни со страховкой голова его исчезла в колодце.
   - Ну что там? - сдавленно прокряхтел я. Не такой уж лёгкий наш Лёва, что характерно...
   - Ты был прав, - голос в колодце звучал гулко, неузнаваемо, будто и не Лёва там находился. - Дверца сбоку... не железо, бронза, слушай... чтоб я так жил... а за ней... угу... бункер, точно. Три на три примерно, мебели никакой... Ты прямо Нострадамус, Саня...
   - Ладно... - я отдувался, удерживая напарника на весу. - Давай наверх. Народ уж истомился не жравши. Да вылазь уже, я тебе не лебёдка на стопоре!
   - Ну так тяни!
   Выбравшись из колодца, Ургант принялся отряхиваться.
   - Чёрт... какая промозглая сырость там, ты бы знал...
   Ощущение чужого присутствия пришло внезапно.
   - Кто здесь?! Саня... - очевидно, Лёва тоже ощутил нечто.
   Короткий всплеск в колодце, точно кто-то бросил камешек. Я почувствовал, как волосы встают дыбом.
   - Лёва...
   Звук шагов неровен и осторожен, точно кто-то пробирается по захламлённому подвалу почти на ощупь. Мы уже стояли спина к спине, выставив перед собой ножи. Рукоятка была мокрой и горячей от пота. Вот интересно, мелькнула лихорадочная мысль, помогает обычная сталь против привидений? Или надо беспременно заговорённую...
   Шорох. Шёпот. Неясные шорохи и неразборчивый шёпот. И вдруг совершенно отчётливо звякнуло стекло. Пустая бутыль, торчавшая среди хлама, чуть покачнулась. Господи... укрепи и наставь... или хоть укрепи... а уж наставлю-то я сама...
   Всё стихло. Только что-то стучит еле слышно, мелко так и противно... мои зубы?
   - Всё... - голос Лёвы не просто дрожал - дребезжал. - Всё, Саня... как вернёмся, заяву Палычу на стол и бегом... кочегаром устроюсь в котельную...
  
  
   Оленьи нарты - не русские сани, запряжённые могучим конём-тяжеловозом, на которые грузи хоть сорок пудов, и всё нипочём. Даже лёгкая финская вейка, на которой в бывшем Санкт-Петербурге катали барышень под Рождество смекалистые чухонцы, по сравнению с этими нартами выглядела солидным экипажем. Да и олени эти, как поглядеть, тягловая скотина та ещё. Коза и коза... Нет, право, несерьёзно - груза пять или шесть пудов, а упряжка четвериком, и кажись, уже выдыхается...
   Я встретился взглядом с синьориной, попытался ободряюще улыбнуться - вместо улыбки вышло что-то вроде собачьего оскала. Ответная улыбка была бледной, на грани уловимости. На дне прекрасных карих глаз итальянки клубился стылый, мистический ужас. М-да...
   Наш обоз двигался в угрюмом сторожком молчании, и даже лошади, кажется, перестали фыркать. Товарищ Ургант, сидевший вполоборота, больше всего напоминал рысь, загнанную в угол курятника - только что когти не выпущены и клыки не оскалены. Клим, восседавший на своём извозчичьем месте, втянул голову в плечи, и даже спина молодого чалдона, казалось, излучала страх. Винтовки обозники держали в руках, только что не поводили стволами из стороны в сторону. Глядя на них, я тоже держал свой "инструмент" при себе, закинув за спину футляр и пустив ремень наискосок. Маленькая колдунья не возражала - видимо, понимала, что оружие даёт людям ощущение защищённости. Пусть даже только иллюзию - сейчас и это немалого стоит.
   Страх... страх... страх... словно выговаривали подковы, со скрипом погружаясь в девственный снег. Ни одного следа. Ни одного. И голые деревянные жердины вместо леса...
   Вид умершего мира придавил всех, точно каменная плита. Впервые господин профессор не порывался исследовать окружающую среду, и не задавал никаких вопросов. В глазах Вали-студента вместо неизменной детской жизнерадостности явственно читалось сомнение - а действительно ли это путешествие окончится благополучно? И даже взгляд нашего железного тевтона выдавал самый банальный, плохо прикрытый страх.
   Сумерки в этом мире сгущались незаметно, точно подкрадываясь. Серая лента реки, тянущаяся меж берегов, ощетинившихся мёртвыми стволами бывших деревьев, уходила в перспективу, и казалось, где-то там, у горизонта, смыкалась с небом, таким же грязно-серым и безотрадным. На мгновение у меня возникло жуткое ощущение гигантской трубы, в которой мы движемся, точно засасываемые водоворотом соринки... водоворот времени... воронка пространства-времени?
   Я тряхнул головой, отгоняя мистические бредни. Честное слово, какое-то дежа вю... где я это уже видел? Или не видел, просто ощущал?
   Строения открылись взору внезапно, точно по мановению фокусника. Вот только что тянулся унылый щетинистый берег, и вдруг...
   - Ванавара, - впервые за последние пару часов подала голос наша проводница. - Пришли...
   Обоз втягивался в мёртвое селенье медленно, точно во сне. Кругом царила неестественная тишина - такая, что казалось уши заткнуты ватой. Ни лая собак, ни петушиного вопля, ни пробежавшей кошки. Ни единого следа. Ровный, гладкий снежный саван... Мне вдруг остро захотелось зажмуриться, чтобы хоть на секунду, на миг не видеть этого невыносимого кошмара.
   - Что это? - хрипло спросил комиссар, кивнув в сторону крупного строения, украшенного покосившейся вывеской, расписанной иероглифами. Ответа не последовало. Вообще, гид-экскурсовод из нашей провожатой был так себе. Никаких лекций, и даже половина прямых вопросов остаётся без ответа... В самом деле, что тут было - китайская торговля?
   - Не то, - снизошла до пояснения моим невысказанным мыслям шаманка. - Этих людей ваши зовут японцами. Они были тут последними. Больше никто.
   Я только головой помотал. Японцы... надо же... Выходит, в этом мире сбылись-таки самые смелые, горячечно-бредовые мечты их микадо - отнять у России Сибирь. Сбылись... на какое-то время... на какое? Изумительно, просто изумительно... Впрочем, неважно. На всё здешнее изумительное никакого изумления элементарно не хватит.
   - Обоз пока здесь оставляй, - вновь заговорила Эдарик, обращаясь к старшине. - Туда пойдём, все, - она кивнула в сторону конца короткой улочки.
   Ворота крайнего дома, сработанные из тесовых плах, были выбиты чем-то явно могучим. Тараном, не иначе. Нарты скользнули во двор, как и всё в округе, покрытого нетронутым снегом. Остановив санки у самого крыльца, девочка скинула на почерневшие ступеньки узел с припасами и какие-то предметы, явно культового назначения. Обереги, всплыло в памяти подходящее слово.
   - Ждать будете здесь, - тунгуска кивнула в сторону избы. - Точка сборки. Дальше в То Место пойдём все вместе.
   - С кем это "вместе"? - Ургант быстрыми взглядами обшаривал двор и строения.
   Пауза. Колдунья сосредоточенно хмурилась, что-то шепча губами и делая плавные пассы над разложенными амулетами.
   - Все вместе.
   Коротко полыхнуло, точно где-то далеко вспыхнула беззвучная молния-зарница.
   - Можно заходить в избу.
   - Айда обоз во двор загоним, - угрюмо пробасил Пров. - И ворота хорошо бы навесить. Мало ли...
   Чалдоны высыпали со двора на улицу и вдруг разом замерли, остолбенев.
   - Твою мать-едрить...
   По спине у меня пробежал липкий холодок. Что там такое?!
   Едва выйдя за ворота, я кинул взгляд... да... это всё. И пора, давно пора нам. Сколько можно тянуть с настоящим, подлинным сумасшествием?
   На том месте, где минуту назад стояли возы с поклажей, ничего не было. Нет, не так... Если бы там было ровное белое снежное покрывало, без единого следа, как во всей округе... пожалуй, было бы не так страшно. Однако следы имели место быть. Натоптанная десятком пар ног, обутых в валенки неровная тропинка, лунки от оленьих копыт и единственный санный след, оставленный нартами. И больше ничего.
   - Где?! - Пров дико вращал глазами. - Где всё?! Где обоз?!
   - Там остался, - невозмутимости маленькой тунгуски, наверное, мог позавидовать даже камень.
   - Как там?! Где там?!
   - Как оставили. Возле деда.
   - Но мы же вот, только!..
   - Не умею объяснять. Дед умеет, я нет. Ты хотел оставить обоз там? Возле чума?
   - Но мы же здесь! Мы сюда пришли!
   - Но ты хотел? Колебался, думал, как лучше?
   - Ну... было...
   - Вот. Один ты не хотел, другой ты хотел. И получилось всё правильно. Дед умный.
   - Послушай, девка...
   - Меня Эдарик зовут. Не умею объяснять. И слушать некогда. Здесь животным - смерть. И вам тоже с ними смерть. Дед очень умный. Всё вышло как надо.
   Из обозного старшины словно выпустили воздух. Помедлив, он сел, прямо в сугроб. Борода явственно тряслась.
   - Не сиделось... богатства огрести чаял... наказание за грехи мои... всё... вот теперь всё...
   Кто-то из чалдонов судорожно всхлипнул.
   - Пре-кра-тить! - вдруг негромко, но внятно произнёс комиссар. И сказано это было таким тоном, что все всхлипы начинающейся истерики мгновенно стихли. - Мы всё ещё живы. Это главное. Эдарик, мы слушаем тебя. Что нам делать?
   Девочка, сосредоточенно хмурясь, собирала колдовские амулеты в кожаный мешочек.
   - Сказала уже. Заходите в дом, кушайте, отдыхайте. Огонь только разводить нельзя. И шуметь громко. Свечу можно. Только ставни плотно закрывайте.
   - Подожди, Эдарик... но как без печки...
   - Печку нельзя топить. Тепло из трубы, увидят.
   - Кто увидит?!
   Пауза.
   - Не люди.
   Эдарик взяла в руку хорей.
   - Ждите меня. Дверь заприте, как тогда. Оберег в засове.
   Оленья упряжка взяла с места, выкатилась за ворота, круто завернув, исчезла из виду. Вот интересно, мелькнула в голове вялая мысль - если сейчас полюбопытствовать... остались там следы или нет? И если да, то какие? А впрочем, пустое... После всего, что с нами случилось сегодня, я не удивлюсь, если там окажутся следы тигра... или мамонта...
   - Ну что ж... - комиссар вздохнул, как кашалот, выброшенный на берег. Извлёк из внутреннего кармана плоскую жестяную коробочку электрического фонарика. - Прошу всех за мной!
   Изнутри дом выглядел даже просторнее, нежели снаружи. Обширные сумрачные сени уходили в перспективу, заканчиваясь дощатой стенкой с врезанными неприметными дверцами. Крутая лестница, ограждённая толстой жердиной вместо перил, вела, очевидно, на чердак. В углу была сложена небольшая аккуратная поленница из крупно наколотых сосновых дров. Забухшая дверь открылась с трудом, из комнаты дохнуло стылым, как из погреба.
   - Темно, тудыть её в качель...
   - Ставни ж закрыты...
   - Клим, Егорша, - похоже, Пров Игнатич уже справился с приступом безнадёжного отчаянья, вызванного мистическим исчезновением обоза, и обрёл всегдашнюю хмурую деловитость. - Свечки где-то у нас, достаньте.
   - В обозе они были.
   - Тьфу ты... Климка, подай-ка полено. Да не то, из этого корявого какая лучина! А, вот и косач тута...
   Возникла небольшая заминка. Из выбранного полена наш обозный старшина привычно и ловко нащепал лучин, длиной в пол-аршина каждая. Вспыхнула спичка, огонёк заплясал на кончике сосновой щепы.
   - Айда, робяты...
   - Погоди, Пров Игнатич, - комиссар ткнул пальцем в сторону лестницы. - Чердак проверить хорошо бы. И подпол...
   - Ну держи, коли хорошо бы, - сибиряк протянул пару лучин.
   - Не надо, электричеством обойдёмся. Господин поручик, не составите мне компанию?
   - Товарищ комиссар! - возмутился Мыкола.
   - Да-да, конечно, и ты тоже. Как же мы без тебя?
   Чалдоны задвигались, втягиваясь в избу, мы же втроём остались в сенях.
   Я вдруг напрягся. Показалось? Нет, там явно кто-то есть, на чердаке... Вот, опять шаги!
   - Т...товарищ... - страшным шёпотом заговорил Мыкола, но Ургант не дал ему закончить, закрыв рукой рот.
   - Тссс...
   Фонарик погас, вернув сеням глубокий полумрак. Я уже стоял под лестницей, и кольт смотрел дулом в чердачную тьму. Ургант тоже поводил стволом маузера.
   - Товарищ комиссар... - Мыкола протягивал командиру длинный нож-"косач", коим только что кололи лучину, по-прежнему говоря шёпотом. - А вдруг... оно того... здесь тоже не стреляет? И шум...
   Я еле сдержался, чтобы не хмыкнуть. Ай да Мыкола... В самом деле, отчего мы решили, что наши стрелялки здесь столь же надёжны, как в том, нормальном мире? Как помнится, в том жутком "белом мороке" они исправно издавали щелчки, не более того. И к тому же колдунья строго предупредила - не шуметь.
   Рукоять немецкого штык-ножа привычно легла в руку, кольт перекочевал в левую. Товарищ Ургант поднимался впереди, точно ступал не по перекладинам, а по спящим змеям. Повозившись, достал откуда-то из внутреннего кармана небольшое зеркальце, поднял над головой, осматривая чердак на манер перископа. Нет, как хотите, умный парень.
   - Пусто. Показалось.
   - Или дом с привидениями...- вполголоса предположил я.
   Мыкола, державший винтовку как вилы, шумно сглотнул.
   Забравшись на чердак, комиссар вновь включил фонарик. Луч выхватывал поломанные скамейки, какие-то банные веники, подвешенные под стрехой и посеревшие от пыли...
   Ургант вдруг тихо, почти беззвучно рассмеялся.
   - До чего всё-таки забавное существо человек... Попали в сказку, жуткую сказку, а переживают за подводы с барахлом...
   - Мелкобуржуазные элементы, - припечатал вердикт Мыкола. - О! Тута люк, товарищ комиссар!
   - А вот ещё... - Ургант разглядывал деревянный люк, врезанный в толстые доски перекрытия. - Любопытно тут строят...
   - Взгляните лучше вверх, - усмехнулся я.
   Некоторое время комиссар и красный боец рассматривали конструкцию "гнезда".
   - Опять "заячья заимка"?
   - Выходит так.
   - А вот скажите ваше мнение, господин поручик. Положим, там, в том блокгаузе, "кукушкино гнездо" ещё могло быть оправдано. Но здесь? Не лучше ли было оборудовать стрелковые гнёзда по углам? Стрелок в положении лёжа с упора, мешки с землёй прикрывают...
   Я помолчал, обдумывая.
   - Положим, тогда пришлось бы организовывать четыре огневых точки, вместо двух... Но мне тут пришла в голову дикая мысль. Что, если эти точки были рассчитаны не на стрелков с винтовками?
   - Пулемёты? Но это ещё неудобнее...
   - Нет. Я не имел в виду пулемёты. Мы же в сказке.
   Ургант хмыкнул.
   - Ладно... смотрим подполье?
   Подполье здешней "заимки", судя по размерам, простиравшееся под всей усадьбой, отличалось от чердака значительно меньшей высотой, но зато гораздо большей захламлённостью. Луч французского электрического фонарика метался, отражаясь от почерневших брёвен сруба, каких-то бочек, горшков, тускло отсвечивающих стеклянных бутылей... Нижние венцы сруба не доходили до грунта добрых полметра, предоставляя вполне комфортабельный проход домашним котам и довольно сносный людям, не брезгующим поползать на пузе. Массивная кладка из дикого камня, монументально занимавшая середину подпольного пространства, явно служила фундаментом для солидной русской печи. Промозглый холод, темнота и таинственность подвала вкупе с предшествующими событиями отбивали охоту балагурить, и наша тройка обследовала подвал в молчании.
   - Ого! Товарищ комиссар, тут колодец... - отчего-то Мыкола вновь заговорил шёпотом.
   Восемь гладко обтёсанных и плотно пригнанных друг к другу каменных блоков образовывали ровный круг. И из тёмного зева этого колодца доносились какие-то звуки. Бульк... словно кто-то кинул в воду камешек... неясная возня... Ощущение чужого присутствия было столь явным, что у меня зашевелились волосы.
   - Домовой... домовые это... - теперь шёпот Мыколы был чуть слышен.
   Звуки наплывали, усиливались. С чем ЭТО можно сравнить? Если бы эхо в горах не затухало, а продолжало перекликаться, наслаиваясь, то, наверное, было бы похоже...
   - Уходим... - также едва слышно прошептал Ургант.
   Резко звякнуло стекло - Мыкола, споткнувшись, чуть не опрокинул бутыль, возвышавшуюся среди хлама.
   - Тихо ты...
   Звуки в колодце стихли, будто невидимки, затеявшие всю эту возню, прислушивались. Медленно, точно во сне, мы отступали к выходу. Опомнился я лишь в тех самых сенях, откуда наша тройка начала обход.
   - Не... так мы не договаривались... - товарищ Ургант привалился к бревенчатой стене. - Если выберемся таки... уеду. На пароход и до свидания. Парикмахером где-нибудь в Брюсселе, чем не жизнь?
  
  
   Серое, точно нестиранная портянка небо давило, прижимало к серому, слежавшемуся снегу, больше похожему на крупную соль. И по сторонам - жуткие серые хлысты, скелеты умерших деревьев...
   Нарты, запряжённые четвёркой оленей, двигались впереди, задавая темп. Мы брели следом, стараясь не отставать. Настроение было никакое. Мёртвый мир давил на психику, и без того в мочало истрёпанную калейдоскопом невероятных событий. Хуже всех выглядел Мыкола - беспорядочно блуждающий взгляд, застывшая маска на лице... не тронулся бы вовсе умом парень, вот что. Так и не отошёл до конца от того котелка... в цирке хороши такие фокусы, а когда вот так, посреди тайги, да после всего пережитого... истинно последняя капля. Как я-то сам с ума не спрыгнул, вот был бы номер, двоих сразу искать по таёжным чащобам...
   Вообще-то убежал наш хохол после того дикого фокуса недалеко. Мы нашли его под кряжистым кедровым выворотнем, сжавшегося в комок и мелко клацающего зубами. Эдарик, надо сказать, молодец девчонка - пошептала чего-то еле слышно, поводила руками над головой пострадавшего, и Мыкола ожил. Отошёл бы и совсем от пережитого, верно, ежели б ему где-нибудь в тепле отлежаться... Только вот не вышло нам всем отлежаться. И этот мёртвый мир легко добьёт кого угодно...
   Сельцо открылось взору внезапно, словно вынырнуло ниоткуда. Если честно, я бы нисколько не удивился, окажись оно так на самом деле. Появилось, как кадр в кино, а спустя миг бац - и опять только жуткие голые жердины по берегам мёртвой реки...
   Селение, однако, исчезать не спешило. Нарты уже въезжали на улицу, укрытую нетронутым снежным покрывалом, без единого следа. На одном из строений висала покосившаяся вывеска, украшенная загогулинами иероглифов - понятно, фактория у япошек тут была... пока этот мир ещё не умер.
   - Ванавара, - наша провожатая ткнула рукой в сторону большой усадьбы, торчавшей в конце улицы. - Туда идём.
   Но вместо "туда идём" мы все дружно встали. Прямо посреди короткой улочки, открывшейся сразу за ближайшим углом, расположился санный обоз, запряжённый лошадьми. Лошади всхрапывали, переступали ногами и звенели сбруей Широкий раскатанный след уходил на реку, теряясь из виду.
   - Люди... - чалдон помотал головой так, что чуть не слетел треух.
   Коротко полыхнуло светом, точно зарница в летнюю ночь, и вместо обоза предстала пустая улочка. И никаких следов. То есть абсолютно. Мыкола мелко захихикал, привалившись к забору. Раскаты смеха становились всё громче, и вдруг оборвались резким звуком оплеухи.
   - Очнись! Мыкола... - сибиряк держал парня за отвороты тулупа. - Нельзя нам... понимаешь... ну никак нельзя с ума-то сейчас спрыгнуть...
   - Не стойте тут, - похоже, на нашу провожатую очередное чудо не произвело ни малейшего впечатления. - Идёмте все, ну!
   Ворота крайней усадьбы были выбиты, судя по виду, тяжёлым грузовиком. Или даже броневиком вроде того, что за нами гнался... Обширный двор, как и всё в округе, был укрыт нетронутым снегом.
   Маленькая тунгуска, повозившись, извлекла из мешка какие-то камешки и стекляшки, обвитые шнурком и снизанные воедино наподобие связки бус. Разложив их на крыльце, принялась водить руками и шептать что-то. Обереги, всплыло в голове, шаманские штучки...
   Закончив обряд, колдунья неспешно сворачивала свой реквизит.
   - Заходите в дом, кушайте, отдыхайте. Огонь только разводить нельзя. И шуметь громко. Свечу можно. Только ставни плотно закрывайте.
   - Подожди... Эдарик... но как без печки...
   - Печку нельзя топить. Тепло из трубы, увидят.
   - Кто увидит?
   Пауза.
   - Не люди.
   Не задавая более никаких вопросов, мы потянулись в дом. Не люди... Всё правильно. В этом мире, где людей давно нет, непременно должна была завестись какая-нибудь нелюдь.
   Изнутри дом выглядел даже просторнее, нежели снаружи. Обширные сумрачные сени уходили в перспективу, заканчиваясь дощатой стенкой с врезанными неприметными дверцами. Крутая лестница, ограждённая толстой жердиной вместо перил, вела, очевидно, на чердак. В углу была сложена небольшая аккуратная поленница из крупно наколотых сосновых дров. Поверх поленницы косо лежал здоровенный нож, тускло отблескивающий сталью.
   Помедлив, чалдон взялся за кованую ручку. Забухшая дверь открылась с трудом, из комнаты дохнуло стылым, как из погреба.
   - Темно... - Лёва зябко повёл плечами.
   - Ну ставни же закрыты...
   Повозившись, Клим извлёк электрический фонарик, трофей от тех пограничных стражей, включил, разглядывая внутренности избы. Я вдруг напрягся. Показалось? Нет... да вот же, точно, на чердаке ходит кто-то!
   - Тссс...
   Фонарик погас. Мы стояли, прижавшись к стене, и вслушивались в шаги, доносящиеся с чердака. Вот... опять...
   Чалдон уже стоял под лестницей, сжимая в руке длинный нож - тот самый, что валялся на поленнице.
   - Санёк...
   Сглотнув, я потянул из-за пояса топор, прихваченный на память из шаманьего стойбища с согласия Эдарик. Мы двинулись вверх по лесенке, стараясь не скрипеть. Шаг... ещё... и ещё шаг... Достигнув цели, Клим осторожно высунулся поверх крайнего бревна сруба.
   - Пусто...
   Забравшись на чердак, чалдон вновь включил фонарик. Луч выхватывал поломанные скамейки, какие-то банные веники, подвешенные под стрехой и посеревшие от пыли...
   - Показалось, верно...
   Я неопределённо пожал плечами. Показалось... Может, и показалось. Тут всё возможно... в этом невозможном мире.
   Нога вдруг зацепилась за какую-то неровность, так что я едва не загремел носом. Наклонившись, я ощупал неожиданное препятствие.
   - Слышь... тут вроде как люк. Точно люк!
   Световое пятно фонарика упёрлось в пол.
   - Хм... - сибиряк задумчиво рассматривал крышку, сбитую из толстых досок. - Интересно... не упомню, чтобы где такое видал... Наверное, чтобы с чердака вниз мешки спускать, по лестнице-то этой неудобственно...
   - А вон ещё! - я указал на точно такую же крышку, явно ведущую в соседнюю комнату.
   - И там ещё, похоже... - чалдон продолжал обход чердака. - Хм... глянь-ка вверх.
   Я поднял глаза. Под стрехой виднелась поперечная балка, с двумя характерными брусьями, и узнаваемая прорезь в крыше, на три стороны света враз.
   - Ошибся я, так выходит... - Клим внимательно рассматривал "гнездо". - Не для мешков проделаны люки-то, ой, не для мешков... Самому вниз сигать, в случае чего.
   Я вновь неопределённо пожал плечами. Может, и сигать... Хотя, если сюда заявится тот Бродящий, куда уж там сигать...
   - Ладно... - Клим глубоко вздохнул. - Глянем ещё для надёжности, чего там в подполье, и будем отдыхать.
   - Слышь, Клим... - я кашлянул, понизил голос до полушёпота. - А ведь Мыкола-то наш плох. Надломило ему головушку на той полянке... с котелком и прочим фокусы... Слыхал, как он ржал, когда обоз испарился? Съедет с катушек напрочь, того гляди...
   - А я чего могу? - оскалился сибиряк. - Понятное дело, ему бы отлежаться с месячишко в тепле, в покое... А тут уж как получится.
   Лёва и Мыкола дожидались внизу, задрав головы.
   - А вы чего ждёте-то? - Клим спускался по крутой лесенке задом, цепляясь за перекладины. - Идите в избу, обустраивайтесь, располагайтесь... Пожрать сообразите. Мы сейчас ещё в подполье слазим...
   Лёва потянул Мыколу за рукав, и тот безропотно пошёл, куда тащат. Мы с чалдоном переглянулись. М-да...
   Лаз в подпол примёрз ещё сильнее, и если бы не топор, его вряд ли удалось бы открыть. В отличие от почти пустого чердака, подвал был загромождён довольно сильно. Бочки, горшки, какие-то стеклянные бутыли... Мы пробирались меж груд хлама, отчего-то стараясь не шуметь.
   - Клим, глянь... тут вроде как колодец...
   - Откуда бы в подполье-то? Хм... и правда, колодец...
   Ровный каменный круг зиял чёрным провалом, точно ведущим в преисподнюю. Я нашарил под ногой маленький камешек, осторожно приблизился к каменному кругу и бросил тот камешек в колодезный зев. Бульк...
   - Да неглубоко тут, похоже.
   Ощущение, что мы тут не одни, навалилось внезапно, и было столь жутким, что у меня зашевелились волосы.
   - Кто здесь?!
   Неясная возня, невнятные шепотки, осторожные шаги... В колодце вновь булькнуло, точно кто-то швырнул туда камешек. А вот и ещё раз... И вдруг совершенно отчётливо звякнуло стекло.
   - У... уходим... - прошептал, дробно клацая зубами, Клим.
   Окончательно я пришёл в себя лишь в сенях, откуда мы начали обход.
   - Не... так не пойдёт... - сибиряк привалился к стене, дыша глубоко, с присвистом. - Сколько можно-то?
  
   Свечи, расставленные по углам горели ровно, лишь чуть подрагивая кончиками огненных язычков. Вообще-то, если по уму, для поздней вечери хватило бы и одной свечки, поставленной в центре стола. Но при этом в углах просторной горницы копились, стыли угрюмые тени, доводя ощущение ирреальной жути до уровня почти непереносимого. Нет уж, спасибо... Хватит нам этих свечей... и уж жути-то точно более чем достаточно.
   Вся компания ужинала в молчании. Есть не хотелось, хотя по опыту той жизни, оставленной позади клятого Белого Морока, я знал - ничто так не способствует аппетиту, как длительный марш-бросок по морозцу. Синьорина Джильола вяло ковыряла вилкой в банке с тушёнкой, заедая кушанье мелкими кусочками галеты, все прочие члены экспедиции без затей орудовали ножами, извлекая неопрятные жирные куски из раскрытых жестянок. Угрюмей всех выглядел Пров, медленно, точно во сне двигающий челюстями. М-да... будешь тут угрюмым. Весь обоз как корова языком слизала. Кстати, если бы не этот неприкосновенный запасец, сохранившийся в котомке, брошенной на нарты... Вся провизия чалдонов, а равно и экспедиционные припасы благополучно канули в неизвестность вместе с подводами. Так что завтрашний завтрак грозит стать последним, и если вовремя не вернётся Эдарик... а что, если она вообще не вернётся?!
   - Н-ну-с... - профессор поставил на стол опустошённую банку, пошарив в кармане, извлёк на свет носовой платок и аккуратно промокнул губы. - Какие будут у кого соображения, господа?
   Я криво усмехнулся. Уж какие тут соображения...
   - А вот у меня, представьте, кое-какие мысли по сему казусу имеются, - не дождавшись ответа на собственный вопрос, продолжил Милорадов. - Прелюбопытная картинка, доложу я вам, господа...
   Профессор замолчал, по всей видимости, выстраивая в уме цепь силлогизмов, необходимых для продолжения лекции.
   - Мы вас внимательно слушаем, Вячеслав Сергеевич, - Ургант задумчиво рассматривал нутро консервной банки.
   - Кхм... Да, так вот... Представьте, господа, кочан капусты. Представили?
   Милорадов сделал паузу, очевидно, предоставляя слушателям возможность воссоздать по памяти капустный вилок.
   - Ну? - не слишком вежливо откликнулся один из чалдонов.
   - Так вот... Встреча с тем удивительным шаманом многое прояснила. Наш мир - не плоский лист географической карты, господа. Каждый слой - отдельный мир, каждый лист капустный - своя Земля...
   Пауза.
   - И в точности как листы в капустном вилке, миры те не гладки. Помните, как мы плутали среди речных торосов? Вот это и есть нагляднейшее проявление данного эффекта, так сказать...
   - Простите, господин профессор, но не слишком всё это наглядно, - комиссар отложил в сторону свою банку, вытерев куском газеты, сложил ножик. - И как в эту наглядную картинку вписывается Белый Морок? А Бродящий?
   - Всё очень просто. Белый Морок - это воздушный промежуток между листами. И в этой щели движется... гм... некий червяк. Хищный червяк. Тот самый Бродящий.
   - Не сходится, господин профессор, - не удержался я. - Как быть с визитом к Заячьей заимке? Червяк пытался прогрызть капустный лист?
   - Именно! Именно! - Милорадов, похоже, был в восторге от понятливости аудитории. - Не то чтобы прогрызть, он имеет... мнэээ... так скажем, возможность несколько прогибать пространство-время. Не слишком сильно, правда, но всё-таки...
   - Ещё вопрос, - вновь вступил в беседу Ургант. - Зачем этому сверх-червяку вся возня с серебряным штырьком? Он, если я вас верно понял, может проникать сквозь любые стены...
   - Да! Очень правильный вопрос! - теперь господин профессор буквально сиял. - И будь то строение пустым, никаких вопросов. Но тут вот какое дело, господа... Если я верно понял старого тунгуса, некросфера весьма трудно совместима с биосферой. Взаимное отталкивание, понимаете? А нас там ночевало не так уж мало. Плюс лошади. Так что проникнуть внутрь этому иррациональному монстру, похоже, было не под силу. И, как теперь можно понять, он и не собирался этого делать. Он пытался откупорить пробку, чтобы, фигурально выражаясь, газ из бутылки с шампанским весь вышел. Ну то есть мы вышли.
   Я поёжился. М-да... а ведь прав господин профессор, пожалуй. Если бы не тот оберег, я бы встал и весь вышел. Как пузырёк из шампанского, ага.
   - Но мы отвлеклись несколько в сторону, господа, - профессор явно входил во вкус, наслаждаясь вниманием аудитории. - Знаете, что в той капустной модели мироздания является кочерыжкой? То место, господа. Место Тунгусской катастрофы.
   Пауза.
   - Ванавара находится уже совсем близко от того места. Поэтому слои мироздания, тскзть, здесь уже почти срослись. Что и предопределило феномен, наблюдавшийся господином комиссаром и господином поручиком в подвале...
   Вздохнув, я встал и направился к двери. Невежливо, конечно, покидать лектора в разгар лекции. Однако если мир сей является аналогом капустного кочана, то моя голова - увольте...
   В сенях уже царил полный мрак. Надо свечку взять, мелькнула было мысль... Не будь дураком, осадил я себя. Это в избе на окнах имеются ставни, плотно прикрытые. А здесь прямо над дверью окошко. Призрачный лунный свет серебрил стекло, но разогнать мрак в сенцах был уже не в состоянии.
   Нашарив в темноте засов, я вынул из него серебряный штырёк, осторожно отодвинул стылый стальной брус и толкнул створку. Дверь распахнулась неожиданно бесшумно, точно петли были только что смазаны.
   Выйдя на крыльцо, я вдохнул свежего воздуха и чуть не закашлялся. Мороз щипал лицо и ноздри. Там, в комнате, дыхание людей и горящие свечки ослабили хватку стужи, и в стоячем воздухе было не слишком некомфортно. Здесь же, на ветерке... интересно, замёрзнет тут ртуть в градуснике или ещё нет?
   Тёмная фигура выдвинулась на крыльцо, в лицо пахнуло ядрёной махоркой.
   - Не надо бы, - покосился я на огонёк самокрутки. - Эдарик предостерегала...
   - Э... - Пров жадно затянуся. - Предупреждала... Чёрт меня дёрнул встрясть в это дело.
   Он вдруг замер.
   - Глянь-ка... следы... как и не было ничего!
   И только тут я осознал, что снежное покрывало во дворе абсолютно нетронуто.
   - Слышь, твоё благородье... А может, мы уже того? Привидения?
   Поколебавшись, я вытянул вперёд руку, скосил глаза. На снегу отчётливо виднелась гротескно изломанная длинная тень, изображавшая человека с поднятой рукой.
   - Тень есть, значит, не привидения мы.
   - Хм... - с сомнением протянул Пров Игнатич. - Откуда знашь-то?
   - Да из книжек, откуда ещё...
   Лунный свет струился с неба, очистившегося от свинцовых облаков. Снег искрился, точно мелке стеклянное крошево. В ворота, лишённые створок, виднелась улица, столь же девственно чистая, укрытая нетронутым снежным саваном. И по этому савану перемещались длинные тени...
   Разум ещё только пытался осознать происходящее, а руки уже втягивали чалдона внутрь. Мне ещё хватило выдержки не хлопнуть дверью, и не лязгнуть засовом. Вот с серебряным штырьком было хуже - неистово дрожащие пальцы никак не попадали в отверстие...
   - Чего там? - свистящим шёпотом произнёс обозный старшина, сжимая в кулаке потушенную самокрутку.
   - Тсссс...
   Справившись наконец с оберегом, я потянул чалдона в избу.
   -... так вот, господа... - похоже, профессор не намерен был прерывать ход лекции из-за недисциплинированности пары слушателей.
   - Гасите свечи, все!
   Слова эти были произнесены таким страшным шёпотом, что приказ был исполнен мгновенно. Помещение враз погрузилось во тьму.
   И тут произошло то, что с человеком, находящимся в здравом уме, по идее, случаться не должно. Другой вопрос, насколько я уже находился в здравом уме... Во всяком случае опомнился я уже возле двери, ведущей из сеней на крыльцо.
   Створка, сбитая из тёсаных досок, имела достаточно широкие щели, позволявшие смотреть одним глазом. Затаив дыхание, я взглянул...
   Три высокие, нечеловечески высокие и худые фигуры стояли в воротах, явно переговариваясь. Нет, они не издавали вслух ни единого звука, но никаких сомнений насчёт беседы у меня не возникло. Одеты существа были донельзя странно - круглый шлем и комбинезон неопределённого цвета, переливающиеся, точно текучая вода.
   Одна из фигур вдруг повернулась и в несколько саженных шагов оказалась на крыльце. Лунный свет падал сбоку, превращая лик существа в серебряно-чёрную маску, но не узнать этот лик было невозможно. Да-да... тот самый. Со стенки шаманьего чума.
   Пришелец, и без того имевший рост два аршина с четвертью, вдруг выдвинул из туловища длиннейшую шею, точно черепаха, и заглянул в верхнее окошко. Я вжался в стенку рядом с дверцей. Только бы не выдало сердце, мелькнула лихорадочная мысль. Колотится, точно в шаманский бубен стучит...
   Тёмный силуэт головы в окошке исчез, и когда я осмелился вновь глянуть в щель, пришельцы уже исчезли из вида. Только на снегу виднелись округлые следы, будто от лошадиных копыт.
   Сзади скрипнула ступенька. Тёмный силуэт придвинулся вплотную.
   - Видели, господин комиссар?
   Пауза.
   - Видел...
   Долгая пауза.
   - Умирать буду, вспомню. Это он, без сомнения.
   - Кто?
   - Да тот самый. Нарисованный в шаманском чуме.
   Оленьи нарты вывернулись из-за угла внезапно, с разворота встали у крыльца. Фигурка в меховой одежде метнулась на крыльцо.
   - Открывайте!
   Прежде невозмутимый голос маленькой тунгуски выдавал крайнюю озабоченность, если не откровенный страх.
   - Собирайтесь, быстро! - едва открылась дверь, с порога выпалила Эдарик. - Очень-очень быстро!
  
  
   -... Ну и что вы на всё это скажете, Вячеслав Сергеевич?
   Светодиодный фонарик освещал стол с разложенным походным угощением - банки с тушёнкой, грубо распотрошённая пачка галет, жестянка с консервированными бобами... Надо бы поберечь фонарик, мелькнула по краю сознания вялая мысль, батарейки сядут, потом хоть лучиной освещайся... Я усмехнулся краешком рта. Стратег, понимаешь, на века вперёд зрит... В любом случае провизии хватит ещё на завтрак, и только. Все Лёвины припасы остались там, в брошенных аэросанях. За миллион лет отсюда... или хоть за сто, без разницы.
   Есть отчего-то не хотелось, хотя по опыту той жизни, оставленной позади клятого Белого Морока, я знал - ничто так не способствует аппетиту, как длительный марш-бросок по морозцу. Синьорина Джильола вяло ковыряла вилкой в банке с тушёнкой, заедая кушанье мелкими кусочками галеты, все прочие члены экспедиции медленно, механически жевали, извлекая неопрятные жирные куски из раскрытых жестянок. Отсутствовали за столом лишь Роршах и Валентин. Немец добровольно вызвался стать часовым, пока вся компания ужинает, напарника же ему определили исходя из соображения, что позже студент элементарно заснёт на посту, разморившись тушёнкой. А так покуда не слипаются глаза... ну и спать натощак тоже не так сладостно, конечно.
   - Что скажу? - профессор вздохнул, задумчиво разглядывая нутро консервной банки. - Есть у меня кое-какие мыслишки, не скрою. Другой вопрос, как вы их воспримете, господа. Не хотелось бы, знаете ли, чтобы в столь сложной ситуации спутники начали сторониться, мало ли что выкинет сумасшедший...
   - Дорогой Вячеслав Сергеевич, - Лёва протирал смятой туалетной бумагой свой походный раскладной нож "на десять предметов", - любой обладатель хоть каких-то связных мыслей в нашей ситуации сойдёт за гения. У меня, например, в голове стоит просто какой-то белый шум. Итак?
   - Ну хорошо, - Милорадов отставил пустую банку в сторону. - В курсе ли кто-нибудь из вас, господа, что такое "Вселенные Эверетта"?
   Мы с Лёвой переглянулись.
   - Мы в курсе, - подтвердил я за двоих, себя и Лёву.
   - Я вроде тоже, - не слишком уверенно кивнул Клим.
   - Я тожье знаю, - совсем уже неожиданно произнесла итальянка.
   - А что это такое? - Мыкола тоже отложил опустошённую жестянку.
   - Мы тебе попозже расскажем, - заверил я. - Господин профессор, не отвлекайтесь.
   - Да, так вот... Вселенная наша, согласно мистеру Эверетту, похожа на некий кочан капусты. Только, разумеется, четырёхмерный. Каждый капустный лист - отдельная Вселенная, с мириадами звёзд, галактик и прочим...
   Пауза.
   - Тот рисунок, четырёхмерный конус, нарисованный углем на стене чума... Я не знаю, как это происходит, но "Белый Морок", как окрестила его наша маленькая провожатая, каким-то образом соединяет соседние слои-мироздания. Они довольно схожи, поскольку соседние, но не совсем.
   Пауза.
   - Вдобавок, как и положено капустным листьям в кочане, пространство-время в слоях не везде ровное. То есть, в обычных условиях да, но помните, как мы плутали по речной глади? Вот так примерно...
   Вновь пауза.
   - Простите, Вячеслав Сергеевич, какое место в этой картине по Эверетту занимает Бродящий? - Лёва, очевидно, решил повернуть назревающую лекцию в более практическое русло.
   - Бродящий? М-да... Бродящий, друзья, это нечто, обретающееся между слоями реальности. Как червяк, ползущий меж капустных листьев... Вероятно, он выполняет некие защитные функции, не позволяя нарушителям скакать меж мирами. Помните - "Бродящий ищет и найдёт"?
   - Исходная фраза была несколько длиннее, как помнится... - Лёва задумчиво рассматривал свои руки. - "Здесь нельзя сидеть долго. Бродящий ищет и найдёт"
   Ургант вскинул а профессора испытующий взгляд.
   - Значит, Бродящий, это некая система иммунитета "Вселенной Эверетта". А мы в данном случае нарушители. Спокойней было бы думать, что он просто хватает тех, кто пытается перейти грань, в процессе самого перехода, подобно альбатросу, хватающему выпрыгнувшую из воды рыбёшку. Однако это будет самообманом. Заячья заимка.
   Я вздрогнул. Верно, всё верно. Бродящий ищет НАС, конкретно нас. Упорно и целеустремлённо. И непременно найдёт, если будет иметь время в достатке. Просто посидеть здесь подольше, и...
   - Неувязочка, Вячеслав Сергеевич, - схватился я, как утопающий за соломинку. - Он ведь нас тогда УЖЕ нашёл. Если он способен так вот запросто прогибать пространство-время, любые стены ему тьфу и растереть... дым, не преграда.
   - Очень любопытный аспект, - профессор поощрительно улыбнулся. - Если я правильно понял старого шамана, некросфера и биосфера обладают неким взаимным потенциалом отталкивания, что ли... яснее я не могу объяснить. Очевидно, будь в ту ночь на Заячьей заимке один человек, всё сложилось бы крайне печально. Однако нас оказалось довольно много, во всяком случае достаточно, чтобы тот ирреальый туман не проник внутрь... и соответственно Бродящий. Так что проникнуть внутрь этому иррациональному монстру, похоже, было не под силу. И, как теперь можно понять, он и не собирался этого делать. Он пытался откупорить пробку, чтобы, фигурально выражаясь, газ из бутылки с шампанским весь вышел. Ну то есть мы вышли.
   Я поёжился. М-да... а ведь прав господин профессор, пожалуй. Если бы не тот оберег, я бы встал и весь вышел. Как пузырёк из шампанского, ага.
   - Осталось прояснить насчёт "точки сборки" - внезапно вступил в дискуссию Клим.
   - А? А, да... Точкой сборки, или, если угодно, в нашей капустной модели - кочерыжкой является место Тунгусского феномена. Кстати, здесь, в Ванаваре, уже совсем близко, и соседние слои реальности начинают буквально ощущаться. Почти срослись капустные листья, если угодно...
   - А можно вопрос? - внезапно заговорила синьорина Джильола. - Что есть точка сборки... э... капустный корьень, господин профессор хорошо сказаль, да. Кого тогда собирайет маленькая синьорина Эдарьик на тот корьень? М?
   Мы переглянулись.
   - Я так понимать, она собирайет нас, - не дождавшись ответа, продолжила итальянка. - То есть из разных слой... э... разный мир - мы разные. Там Джильола Босха, здесь тожье. Там и там господин поручьик. И все так.
   Не удержавшись, я хмыкнул. Ай да синьорина.
   - Любопытно было бы взглянуть на собственное "альтер эго", - пророкотал профессор. - С соседнего капустного листа.
   Я судорожно вздохнул. Ладно... Уж если сама Вселенная похожа на капустный кочан, то нашим головам и подавно Бог велел. Сейчас не до теорий, право. Сейчас задача вполне конкретна - сделать так, чтобы от наших кочанов не остались одни кочерыжки...
   - Однако, пора менять караул? - я встал из-за стола.- Я с Климом
   - Не вопрос, - Клим похлопал по ложе автомата. - Первую смену отстоять милое дело.
   - Ну и решено, - Лёва встал из-за стола. - Давайте укладываться спать, господа. Время позднее. Хорошо бы отдохнуть... перед встречей с собственными "альтер эго".
   Народ задвигался, устраиваясь на ночлег - лавки, расставленные вдоль стен, были столь широки, что вполне могли служить в качестве одноместной койки. Мы же с Климом направились на чердак.
   За время ужина, дополненного краткой лекцией по основам фант-мироздания ночная тьма прочно вступила во владение этим миром. Сгорбленная фигура сидела на боевом посту под стрехой, и только блеск глаз выдавал - не спит часовой, всматривается в амбразуру...
   - Всё в порядке? - осведомился я. - Смена караула!
   - Всё тихо, - Роршах спускался по приставной лесенке, цепляясь за ступеньки. -Облака разошлись, луна восходит. Видно далеко. Вот только... - он на секунду замялся.
   - Что-то не так?
   - Тут всё не так, господин поручик. Чтобы не тратить лишних слов - наши следы исчезли.
   - То есть? - опешил я.
   - Я сам сперва не поверил глазам. Но это есть факт. Валентин тоже видел. Снег во дворе нетронут. Как будто в дом вошли привидения. Можете видеть сами.
   Я почесал скулу. Нескончаемый поток чудес... а может, мы и правда уже привидения?
   - Спокойной вахты, - Роршах протянул мне бинокль.
   - Спокойной ночи.
   Устроившись в "гнезде", я принялся всматриваться в панораму. Луна, низко висящая над горизонтом, заливала мёртвый мир призрачным серебряным сиянием. Действительно неплохой обзор... Вдоль реки почти на километр. Вот с обратной стороны похуже должно быть, там до леса метров триста... и дома ещё... Но что же со следами, чёрт побери?..
   Невнятные звуки, доносившиеся снизу, стихли. Вне сомнения, члены безумной экспедиции уместились на ночлег и угомонились... Я покосился вниз, где едва угадывался квадрат люка. М-да... Спрыгнуть вниз - одна секунда, открыть лючок - полторы. Прыжок в нутро избы - ещё одна, итого три с половиной секунды. Ещё люк, и ещё прыжок, уже в подполье... Итого шесть секунд.
   От кого и зачем в этом жутком мире требуется прятаться так стремительно?
   И ведь это ещё не всё, похоже. Конечный пункт эвакуации - бронзовая дверца в колодце, и каменный мешок... Противоатомый бункер? Не то, не то...
   Я осторожно ощупал в кармане запасной выстрел к подствольнику. Кумулятивно-осколочная граната... Действительно ли в этом мире наше оружие? Если нет, то...
   Я вдруг мгновенно напрягся. Неясный звук наплывал, разрушая зыбкую призрачную тишину. Опять Бродящий?! Нет... не похоже... погоди-ка... ну да, чтоб я встретил того Бродящего нос к носу - это же мотор!
   Сглотнув вязкую слюну, я нашарил бинокль и поднёс к глазам, и вовремя. Тёмная коробочка вынырнула из-за мыска и покатилась по речной глади, безбоязненно сияя фарами. Мощная трёхосная машина, угловатые контуры, узкие смотровые щели с бронезаслонками и гранёная башня, ощеренная парой стволов, потолще и потоньше... Пятнистый камуфляжный рисунок на бортах машины в свете луны был почти неразличим, зато совершенно отчётливо сияли белой краской кургузые стилизованные кресты. Да что же это такое... откуда это чудо?!
   Рыча мотором, броневик свернул к посёлку, и времени на размышления не осталось.
   - Клим! Пулей вниз, подымай всех!
   Чалдон с грохотом скатился по приставной лесенке, единым махом откинул створку люка и ухнул вниз. Половина загадки минус, мелькнула у меня шалая мысль. Вот бы сейчас спускаться по лестнице в тёмных сенях...
   А свет фар уже гулял по улочке, озаряя почерневшие заборы и рассыпаясь искрами на белом нетронутом снегу. Громада бронемашины проползла и остановилась как раз напротив выбитых ворот, не въезжая во двор. Гранёная башня мягко развернулась, уставясь жерлами пулемётов, казалось, мне прямо в лицо. Заметит стрелок, и каюк, мелькнула новая мысль...
   Лязгнула стальная дверца, и из броневика вывалилась тёмная фигура. Подсвечивая себе путь фонариком, наглый пришелец направился прямо к дому, придерживая рукой висящий на плечевом ремне автомат невиданной мной конструкции. Подойдя к дому вплотную, он скрылся из поля зрения. Было слышно, как он возится на крыльце. Удар! Ещё, ещё! Дверь выбить пытается, не иначе. Шалишь, гад... такую дверцу не то что плечом или рукояткой твоей трещотки, винтовочным прикладом не вышибешь, тут нужен таран...
   Наглый пришелец что-то проорал, и башня вновь пришла в движение. Поведя стволами вправо-влево, точно слепой, стрелок боевой машины прицелился, и грохот тяжёлого пулемёта эхом раскатился по окрестностям.
   Не медля более ни секунды, я взял броневик на прицел и чуть не зашипел от ярости. Прорезь амбразуры не позволяла высунуть ствол автомата и гранатомёт-подствольник! Не лезет, твою мать!!!
   Всё последующее заняло от силы секунд шесть-семь, так что в мозгу отпечатались лишь фрагменты, точно набор слайдов. Резко положив оружие набок, я всё-таки высунул его наружу и нажал на спуск, почти не целясь - с пятнадцати метров промахнуться в такую громадину непросто. Бахнул подствольник, и тут же гулко рванула граната. Броневик поперхнулся и смолк. Заглох мотор.
   Доски потолочного перекрытия избы отозвались гулом, принимая вес рухнувшего сверху стрелка. Так... теперь люк... и вниз... к двери!
   Однако я опоздал. Грохот гранаты, короткий вопль, непривычный, какой-то чавкающий стук чужого автомата - точно старая швейная машинка. Ответный грохот "калаша", хлопок подствольника и новый взрыв.
   - Вас только за смертью посылать, господин поручик, - Лёва жутко скалился, держа в руках автомат с курившимся из дула подствольника дымком. - Он нам "колотушку" времён кайзера кинул, прикинь. Хорошо, Клим успел перехватить. Вынесло бы всех нахрен.
   В углу избы застыла скульптурная композиция - господин профессор, точно наседка, прикрывший своим телом синьорину Джильолу и Валю-студента. Клим, привалившись к косяку, сжимал в руках помповик, Мыкола Щирый держал автомат наизготовку. У выбитого очередью крупнокалиберного пулемёта окошка виднелся силуэт Рудольфа Роршаха с моей "драгункой". И снова меня царапнуло какое-то неясное сомнение. Царапнуло и пропало, для философских размышлений-анализов время из рук вон неподходящее.
   Я включил фонарик - после такого фейерверка всякая осторожность выглядела чистым идиотизмом. В полу сеней зиял изрядный пролом, вне сомнения, результат воздействия раритетной немецкой ручной гранаты-"колотушки". Входная дверь была разнесена вдребезги, только железные дверные петли жутко скалились белыми щепками. Густо воняло порохом и палёной резиной. Броневик отчего-то не разгорался, точно в баке был не бензин, а мазут. Или и вправду дизель?
   Наглый пришелец лежал возле самого крыльца, в неподвижных глазах застыли боль и удивление - неужто всё? В трёх шагах чернела выбитая взрывом до грунта воронка.
   - Клим... подержи-ка... - я сунул сибиряку свой автомат. Достал из-за пазухи "стечкин", передёрнул затвор. - Прикройте там...
   На бронированном борту машины темнела обширная клякса, вдавленная в середине. В самом центре вмятины виднелась дырка, по виду совершенно несерьёзная в сравнении с мощью стального чудовища. Оценить, что такое кумулятивная струя в тесноте броневика, может только тот, кто это испытал на собственной шкуре... если выжил, конечно.
   Дверца подалась мягко - очевидно, её не удосужились запереть изнутри. Или, что ещё вернее, защёлку сорвало изнутри давлением взрывной волны, только распахнуть настежь не успело, ввиду изрядной инерции тяжёлой стальной плиты. Из недр машины остро пахнуло тротиловой вонью, соляркой и непередаваемо мерзким запахом смерти. Водитель броневика, навалившись грудью на руль, таращился перед собой выпученными, как у рака остекленевшими глазами. Из башни свисали ноги стрелка-башнёра, точно там был не человек, а тряпичная марионетка. В кормовой нише скорчился ещё один...
   Человек, сидевший в командирском кресле, рядом с водителем, вдруг издал невнятный стон. Я резко перевёл луч фонарика на него и едва не упал от изумления.
   - Рудольф?! Роршах?!
   Человек вновь застонал, тихо и протяжно. Сунув фонарик в карман, я резвой рысью обогнул броневик, распахнул вторую дверцу - она также оказалась не заперта изнутри - ухватил контуженного под мышки и потянул наружу. Вытаскивать бесчувственное тело здорового мужика через тесный боковой люк бронемашины, опираясь ногой на высоко приваренную скобу - та ещё задачка, и я довольно резко шмякнул пострадавшего оземь. Хорошо, снежный пласт смягчил падение.
   - Ну чего там?
   Подтянувшиеся поближе члены экспедиции рассматривали лежащего на снегу человека, и лица у них медленно вытягивались по вертикали.
   - Роршах?!
   И только тут я обратил внимание на необычную форму пострадавшего. Камуфляжная куртка на меху была украшены эмблемами, каких я не видел ни в одной из европейских армий. Стилизованный жестяной орёл - одноглавый, с готически-рублеными формами, и ещё более стилизованный паукообразный крест с загнутыми концами. Судя по погонам, лежавший явно пребывал в офицерском звании, вот только каком?
   - Оружие собрать надо, - спохватился я. - Клим, Николай, будьте добры, скоренько!
   - Пулёмёт снять с броневика?
   - Обязательно! Лёва, берём этого...
   Оленья упряжка вывернулась из-за угла столь стремительно, что никто, похоже, не успел даже лишний раз хлопнуть глазами.
   - Что делается! - Эдарик соскочила с нарт. - Уходим, быстро! Очень-очень быстро!
  
  
  
   -... Поберечь бы фонарь-то. Батарея сядет, чем заряжать?
   - Ништо. Доедим, и погасим.. Не лучину же щепать, в самом деле.
   Я лишь пожал плечами. В самом деле...
   Аккумуляторный фонарь, доставшийся в наследство от патруля, светил малым светом - там в лампе две нити накала. Свет косо падал на стол, на стенах шевелились тени. На столе, на чистой тряпочке был разложен небогатый ужин - куски вяленого тайменя, горка сухарей, жестянка с мелко наколотым сахаром.
   - Буди хохла, - Клим резал рыбу тонкими ломтиками. - Пожрать надобно, пусть потом дальше дрыхнет. Буди, буди!
   Я вздохнул. Как только мы оказались в избе, Мыкола повалился на лавку и мгновенно уснул, точно сознание потерял. И это очень хорошо, прямо скажем. Защита организма от дикого нервного напряжения последних дней. Отоспится, может, встанут мозги на место.
   - Может, не надо?
   - Надо. А ну как завтра ещё день на ногах, и всё бегом да не жрамши? Повалится на ходу.
   Я осторожно потряс хохла за ногу.
   - А?! Что?! - вскинулся он.
   - Да тихо, тихо... Чего ты? Давай, садись вечерять. Неизвестно, как оно дальше карта ляжет. Поешь, и спи себе опять.
   Поморгав, Мыкола придвинулся к столу. Короткий сон слегка освежил его, однако где-то в глубине, на дне глаз всё ещё стыло безумие. Ой, не прав чалдон, ой, зря разбудили... пусть бы спал ещё...
   Наша команда вяло жевала угощение, молча двигая челюстями, запивая сухой паёк простой водой. Есть отчего-то не хотелось. Не знаю, в чём тут дело. Наверное, просто наступил предел проживанию в сказках. Всё, выдохлись...
   - Кружку кипятку бы... - тоскливо произнёс Мыкола.
   - Огня разводить шаманка не велела, - отрезал Клим.
   Пауза.
   - А вот интересно, кто ж это такие будут? - я с трудом проглотил кусок рыбы. - Которые "не люди"?
   - Кого спрашиваешь-то? - угрюмо возразил сибиряк. - Шаманки тут нету. И деда её...
   И вновь молчание.
   - Ладно... - чалдон вздохнул. - Пойду покурю, и спать. Завтра, похоже, день нелёгок будет.
   - Можно подумать, прежние легки были... - пробормотал Лёва.
   - Махоркой богат? - я отставил пустую кружку.
   - Найдётся. Айда на крыльцо. Неча в избе курить. Без собаки потом неделю постой учуять можно.
   - Огонёк-то виден...
   - Ну уж от самокрутки какой огонь!
   Мороз к ночи окреп, щипал ноздри и щёки. Я вдохнул ледяной воздух, не имевший никаких признаков морозной свежести. Точно в погребе, честное слово...
   - Держи, - Клим протянул мне свой кисет и кусок газеты.
   Закурив, мы некоторое время молча выдыхали дым. Разговаривать не хотелось, во всяком случае вслух. Нереальная тишина убитого мира давила. Тучи на небе разошлись, и луна, едва выползшая из-за горизонта, заливала всё вокруг призрачным серебром. Искрился под её лучами нетронутый снег...
   Самокрутка чуть не выпала у меня изо рта. Я судорожно ухватил чалдона за рукав.
   - Клим... глянь... Следов нет... Совсем нету!
   - Очнись, - осадил Клим, - нашёл повод для изумленья... Тут не то что следы...
   Он вдруг оборвал начатую фразу на полуслове. Замер, словно изваяние, и вдруг потянул меня в дом.
   - Чего... - начал было я шёпотом.
   - Тссс...
   Дверь закрылась мягко и бесшумно, точно была смазана только вчера. Так же бесшумно вошёл в скобы засов. По слабому царапающему звуку я догадался - чалдон на ощупь пытается вставить в отверстие колдовской серебряный штырёк-оберег.
   - Пусть свет гасят!
   Я метнулся в избу, стараясь не споткнуться и не загреметь в темноте.
   - Гасите свет!
   - Что такое...
   - Сидеть как мыши! - мой сдавленный свистящий шёпот был страшнее любого крика.
   Фонарь погас, погрузив помещение в непроглядный мрак. Обратно к двери я возвращался уже почти ощупью. Света, даваемого луной в верхнее окошко сеней только-только хватало, чтобы различать стены. Силуэт чалдона едва угадывался на фоне двери.
   - Гляди в щель...
   Мы припали к щели, дававшей неплохой обзор. В поле зрения был виден край двора, забор, выбитые ворота и часть улицы. Снег искрился под луной подобно стеклянному крошеву...
   Длинные тени наплывали, точно во сне. Ещё несколько секунд, и в воротах возникли три высокие, нечеловечески высокие фигуры, одетые донельзя странно. Словно текучая вода, а не одежда облегала нелюдей. Они стояли молча, но тем не менее явно переговаривались о чём-то.
   Одна из фигур вдруг повернулась и в несколько саженных шагов оказалась на крыльце. Лунный свет падал сбоку, превращая лик существа в серебряно-чёрную маску, но не узнать этот лик было невозможно. Да-да... тот самый. Со стенки шаманьего чума.
   Нелюдь, и без того имевший рост два метра с четвертью, вдруг выдвинул из туловища длиннейшую шею, точно черепаха, и заглянул в верхнее окошко. Я вжался в стенку рядом с дверцей. Только бы не выдало сердце, мелькнула лихорадочная мысль. Колотится, точно в шаманский бубен стучит...
   Тёмный силуэт головы в окошке исчез, и когда я осмелился вновь глянуть в щель, пришельцы уже исчезли из вида. Только на снегу виднелись округлые следы, будто от лошадиных копыт.
   - В-вва... в-видел? - заикаясь, шёпотом спросил я
   - Д-да уж... - также шёпотом отозвался Клим.
   Новый звук нарастал стремительно. Ещё миг, и в ворота, где только что стояли нелюди, вихрем влетела оленья упряжка. Маленькая фигурка соскочила с нарт и бегом на крыльцо.
   - Открывайте! - голос Эдарик был взволнован донельзя. - Быстрее!
   Едва дверь распахнулась, колдунья буквально ворвалась в дом.
   - Собирайтесь! Быстро уходим!
   Тон, каким это было сказано, отметал всякую возможность для колебаний. Наши сборы оказались не просто стремительны - так бегут из дому разве что при пожаре.
   Нарты рванули с места, указуя нам путь, и мы побежали следом, соревнуясь с оленями в резвости. Нарты нырнули за угол - мы за ними.
   - Стойте здесь! - Эдарик уже разворачивала свой экипаж. - Только здесь! Ни шагу в сторону!
   Санки рванули и скрылись из виду.
   А вокруг уже клубился, наплывая, знакомый белый туман. Забор напротив, сколоченный из толстых жердин, заколебался, точно рисунок на полощущемся под ветром киноэкране, и растаял, съеденный белым туманом.
   Совсем рядом вдруг заурчал мощный мотор, послышался лязг металла, и спустя секунды - гулкие удары, точно кто-то барабанил в дверь прикладом. Да что там такое?!
   Туман взорвался грохотом. Пальба, взрывы, вопли! И всё опять стихло. Да что же это такое-то...
   Олени выскочили из тумана, как чёртик из коробочки. На санках лежал человек в зимнем обмундировании Рейха, явно в беспамятстве. А следом за упряжкой - люди... Я почувствовал, как земля колыхается под ногами.
   - Клим? Это кто... я?
  
  
   - Мнэээ... кхм... мда...
   Набор междометий, изречённых господином профессором, вероятно, послужил заменой приветственной речи. Хотя, как по мне, моменту более соответствовало бы просто стояние с открытым ртом. Зажмурившись и тряся от изумления головой, ага.
   Группа новоявленных персонажей, возникших из Белого Морока в сопровождении Эдарик, в свою очередь разглядывала членов нашей экспедиции с явно сходными чувствами. Действительно, трясти головой и разевать рот от изумления было от чего. Человек, встретившийся со своей точной копией, может предположить, что это просто такая игра природы. Или даже, что это его брат-близнец, о котором мама не знала... повитуха украла, ага. Всё что угодно можно предположить. Но когда вам встречается целая группа точных копий членов некоей безумной экспедиции... тут предполагать ничего нельзя. То есть абсолютно. Лучше просто стоять, раскрыв рот, и трясти головой от изумления.
   - Никуда не уходите! - маленькая шаманка вновь разворачивала оленей. - Никто! Я быстро!
   Нарты канули в молочно-белую муть, нам же осталось разглядывать друг друга, постепенно приходя в себя.
   Новоприбывшие были одеты в необычную пятнистую одежду, на первый взгляд, напоминавшую эрзац-военную зимнюю форму... ерунда, конечно, ни в одной армии мира нет таких лягушачьих раскрасок. Представить себе офицера в таком... нет, это будет воспринято как оскорбление.
   Вот только один из пришлых был явно армейцем. Он лежал на узком куске брезента без сознания. Раненый? Но следов крови нет, бинтов тоже... Зато погоны и нашивки не оставляли вариантов - ни в какой лесной банде погонов не носят в любом случае.
   Однако оружие в руках у наших отражений было самое что ни на есть настоящее, тут без сомнений. Правда, тоже весьма необычное. Винтовку с оптическим прицелом вполне можно было узнать, хотя вместо нормального благородного приклада с ложей имелась пистолетная рукоять и довольно похабного вида треугольная конструкция. Вот дробовик крупного калибра был явно американский, типа "винчестер"... не тот, который с качающейся скобой, а который с продольной перезарядкой. Зато остальные стволы были уже совершенно ни на что не похожи. Корявая короткая конструкция с длиннейшим кривым магазином - ну явно же магазин это! - и привинченной вдобавок под стволом маленькой мортиркой, снабжённой отдельной кургузой рукояткой от какого-то дамского "браунинга", не иначе... Ну и прочие железяки, коими пришлые были увешаны на зависть неимущим.
   - Ciao! - вдруг произнесла синьорина Джильола, явно обращаясь к своему отражению. - Il mio nome Gigliola, e tu chi sei?
   - I Gigliola... Gigliola Boscha.
   - E tu sei Boscha? Incredibile!
   [- Здравствуй! Меня зовут Джильола, а ты кто?
   - Я Джильола... Джильола Босха.
   - И ты Босха? Невероятно! (итал.) Прим. авт. ]
   Слова итальянки будто послужили сигналом. Все зашевелились, придвигаясь поближе.
   - Позвольте представиться, - господин профессор, судя по всему, испытывал острейшее желание потрогать своего альтер-эго... ну хотя бы за нос. - Милорадов, Вячеслав Сергеевич. Адьюнкт-профессор Петербургского университета.
   - Позвольте, позвольте... - откликнулся альтер-эго. - Милорадов, Вячеслав Сергеевич. В смысле - я Милорадов, Вячеслав Сергеевич. Профессор Петербургского университета. В точности так. Только не адьюнкт, естественно... понимаю... понимаю теперь...
   - Поручик Драгомирецкий, - я кинул руку к козырьку, рассматривая собственного двойника с расстояния двух шагов. - Александр Владимирович.
   - Так точно, - отозвался двойник, ответно козыряя. - Поручик Драгомирецкий Александр Владимирович. В отставке, правда.
   - Российской... армии? - мой голос дрогнул.
   - А какой же ещё?
   И только тут меня осенило.
   - И какого года?
   Помедлив, двойник кивнул - понятно, дошёл смысл вопроса.
   - Две тысячи девятый. От Рождества Христова. То есть был две тысячи девятый... когда началась вся эта катавасия.
   Теперь я кивнул в ответ. Понятно... что именно понятно?
   - Мы прибыли из тысяча девятьсот семнадцатого.
   Поручик Драгомирецкий-2 помотал головой, утрясая в мозгу неординарную информацию.
   - Занятная винтовочка, - чтобы не молчать, я кивнул на оружие. - Не встречал такой.
   - Снайперская винтовка Драгунова, - двойник качнул стволом. - Самозарядка.
   - А это?
   - Это? Автомат Калашникова. А это... я и сам не в курсе. Только сейчас взяли в бою. Вот очнётся тот перец, может, что прояснит.
   На этом процесс знакомства двойников был грубо прерван. Из молочного месива Белого Морока вновь вылетели нарты. А за ними... нет, надо, определённо пора всем сходить с ума. Вот, пожалуйста... очередная порция двойников. Даст Бог, не последняя?
   - Все в сборе. Все. Идём теперь быстро, очень быстро!
  
  
  
   - Погодите... Эдарик, не так быстро... ну куда так гнать-то?!
   - Нельзя стоять! Нельзя медлить! Они уже ищут, должно!
   Не споря более, господин профессор прибавил ходу, пыхтя и отдуваясь, как паровоз.
   Узкая таёжная речонка, именуемая нашей проводницей Нерюнда, тянулась меж берегов, сплошь заросших лиственницами и кедрачом. Кроны деревьев почти смыкались над головой, так что порой возникало давящее ощущение туннеля... Я ухмыльнулся. Да пёс с ним, с туннелем... главное, что тут нормальный, живой лес. И нормальный, живой мир. Пусть недобрый, пусть опасный - без разницы. Кто не брёл по свинцово-мёртвой реке среди жутких ободранных хлыстов, заменяющих деревья, тот не поймёт...
   Вот уже добрых шесть часов мы двигались без отдыха, уходя всё дальше от злополучной Ванавары. То, что глубокий вечер при прохождении через волшебный туман запросто сменился ранним утром, похоже, уже никого не удивляло. Чему удивляться-то? Ясное дело, Белый Морок перекинул нашу команду на другой "капустный лист" и заодно в иное время. Как глубоко? Неважно... сейчас важно уйти от погони этих...
   Растянувшаяся в колонну сводная экспедиция представляла собой весьма живописное зрелище. Как-то так само вышло, что мы сгруппировались "по именам", каждый к своим альтер-эго поближе. Правда, не все участники похода были представлены полным комплектом-тройкой, однако всё равно...
   Тройка Роршахов выглядела всего живописней. Того, что мы извлекли из подбитого броневика, похоже, всё ещё слегка пошатывало, однако мужик упрямо шёл наравне со всеми, молча и сцепив зубы. Шёл, правда, налегке, без оружия - трофейные автоматы розданы, пулемёт, снятый с броневика, покоился в нартах. Но всё равно, после контузии... Офицер, конечно... Офицер вражеской армии, победившей российскую в одном из слоёв этого безумного мира. Земляк, скажем так, Мыколы-3 и Драгомирецкого Александра Владимировача, в том страшном мире не то что не поручика или спецагента - холопа, рабочего на лесопилке...
   Мои отражения то и дело кидали взгляды на меня и друг на друга. Ещё бы... Если один из альтер-эго действительно был поручиком Российской армии, пусть и в далёком прошлом, то второй, если я правильно понял - рабом. Да-да, самым настоящим холопом. В том жутком, невозможном мире, откуда явилась последняя группа, не было ни поручиков, ни Российской армии как таковой. Более того - не было и самой России. Огромная империя была разгромлена и расчленена.
   - Эдарик... далеко ещё?
   Маленькая колдунья обернулась, и я увидел вконец измученное, мокрое от пота лицо.
   - Скоро... уже скоро выйдем к истоку... там отдохнём.
   Я почувствовал укол совести. Покуда мы все отдыхали, ужинали и прочее, эта девчонка моталась по временам и пространствам, рискуя напороться на Бродящего. Это что получается - она же вторые сутки без сна и отдыха... Бедная девочка, свалились мы ей на голову... бегала бы сейчас возле дедушкиного чума... босиком по травке... картинки углем рисовала... четырёхмерные конусы... морду эту нечеловечью...
   Мыкола-три - тот самый, беглый каторжник - вдруг рухнул носом в снег, точно марионетка с обрезанными нитями.
   - Стооой!
   Вся команда остановилась, тяжело дыша. Я скинул шапку, отёр пот со лба - на бровях так уже намёрзли сосульки. Руки заметно дрожали.
   Маленькая колдунья, присев на корточки возле упавшего, отогнула веко парня.
   - Это обморок. Устал. Сомлел. На нарты его, быстро!
   - Эдарик... я всё-таки рискну повторить вопрос... - Лёва-2, тот самый, что явился аж из одна тысяча девятьсот семнадцатого года (как там его звание-должность - "комиссар", что ли?) - Сколько ещё до намеченной точки? С нами дамы...
   - Осталось шесть вёрст. Их надо пройти за час. Скорее!
   И вновь мы прём вперёд, целеустремлённо и неостановимо, как суворовские солдаты, преодолевающие Альпы. Мыкола-3, положенный на нарты, всё никак не приходил в себя... вот интересно, что будет, если рухнет пара Джильол? На троих седоков хлипкие нарты не рассчитаны...
   Мыкола-3 вдруг издал раскатистый храп, и я даже ощутил прилив зависти. Спит, зараза, ведь натурально дрыхнет пострадавший... мне, что ли, пасть на ходу?
   - Ему надо спать, - маленькая колдунья, похоже, угадала мои (если только мои) мысли. - Ему сейчас никак нельзя не спать. Он почти безумен.
   Я лишь мотнул головой на ходу, принимая к сведению. Значит, и тут не обошлось без шаманьей ворожбы... и вообще, дураком быть удобно. Дуракам везёт, а в России порой везёт исключительно сильно. Вот возьму и тоже рехнусь... ага... так будет справедливо... буду почивать на нартах, смачно посапывая, вместо того, чтобы изображать из себя скорохода...
   Нарты свернули с "магистральной" речушки в устье какого-то совсем неприметного ручья, и дорога сразу стала хуже. Там и сям изо льда торчали валуны, кроны деревьев окончательно сомкнулись над головой. Русло ручья было настолько узким, что отдельные хвойные лапы едва не вылезали на середину. Очевидно, ручеёк уже успел промёрзнуть до дна.
   - Фроляйн-то... хорошо держатся... - мой альтер-эго-3 (тот самый, что прибыл из жуткого мира, где нет России) кивнул, отдуваясь на ходу. Я чуть усмехнулся. "Фроляйн"... Здорово их там выдрессировали, похоже, в том эрзац-аду. Русский человек обязательно сказал бы "барышня", или хотя бы "девчонка"... Ну хорошо - пусть "синьорина", раз уж итальянка, но фроляйн-то тут точно ни с какого боку...
   А между прочим, в корень зрит мой альтер эго. Кто бы мог подумать - изнеженная хрупкая европейская девушка и марш-бросок на сорок вёрст вещи несовместные...
   Синьорина Джильола-2, перехватив мой взгляд, измученно улыбнулась. Тяжёлый сибирский тулуп, в который была облачена итальянка изначально, сильно отягощал девушку, делая марш-бросок настоящей пыткой. Так что уже через несколько минут тулуп был сброшен, и сейчас на нём возлежал Мыкола-3. Под тулупом обнаружилась отличная европейского покроя шубка, очевидно, вкупе с вязаным пуховым свитером позволявший синьорине не мёрзнуть на быстром ходу. Вот наша... то есть Джильола-1, как я её окрестил для определённости ситуации, была одета не в пример практичнее - лёгкая куртка-пуховик, почти невесомая в сравнении с овчинными армяками-тулупами...
   - Хоп! - скомандовала Эдарик, и нарты тут же встали, как вкопанные. Отлично выдрессированы у старого шамана олени, прямо скажем...
   - Что случилось?
   Маленькая колдунья прислушивалась.
   - Там люди. Злые люди. С оружием.
   Пауза.
   - Ждут, кто попадёт.
   - Разбойники, что ли? - спросил один из чалдонов.
   Пауза.
   - Нет. Они на службе. Грабить нет, они ловят тех, кто бежал. Из неволи.
   Пауза.
   - Обойдём? - это кто-то из Ургантов.
   - Нельзя обойти. Здесь надо переходить. Они сюда идут, сейчас будут тут!
   - Господин поручик, - мой альтер эго, поручик Драгомирецкий-2, смотрел напряжённо-испытующе. - Отряд без командира. Возьмётесь?
   Я шумно вздохнул. Было бы время подумать... так ведь нет его, того времени.
   - Слушай мою команду! Вы, господа - тычок рукой, - вон за тот выворотень. Хороший обзор оттуда. Вы и вы - вон там располагайтесь, за камнем. Синьорины, вы обе, господин профессор, вы и вы тоже... за бугорок. Да, вон за тот. Быстрее! Вы, - тычок рукой в сторону "пленного" Роршаха, - возьмите пулемёт из саней. Nehmen Sie das Maschinengewehr! Verstehen?
   Роршах-3 кивнул, в глазах загорелись волчьи огоньки.
   - Эдарик - в тыл! Отойти вон за тот бугорок и укрыться! Остальные за мной! Рассредотачиваемся!
   Все зашевелились, занимая указанные позиции. Вот так. И никаких возражений. И это правильно. И хорошо, что никто не поднял вопрос о правомочиях свежеиспечённого командира. Любого рода митинг сейчас был бы просто особо вычурной формой самоубийства.
   - Простите, можно обратиться? - в глазах "комиссара" тлели чуть насмешливые огоньки, однако тон и выражение лица было вполне серьёзны. - Если я всё верно понял, ваш товарищ, - лёгкий кивок в сторону Клима-1 - хорошо владеет оружием. Неплохо бы им поменяться стволами, - кивок в сторону Мыколы-2. - Товарищу Щирому дробовик с волчьей картечью сподручнее винтовки.
   - Хорошо, - после секундного размышления согласился я. - Быстрее, всем на исходную позицию!
   Ждать пришлось не больше трёх-четырёх минут. Послышался лай собаки, за деревьями замелькали фигуры в нагольных полушубках. Трое бойцов с экзотическими старинными автоматами, снабжёнными круглыми коробками магазинов - в своё время такие называли ещё "пистолет-пулемёт" - двигались прямо по ручью, один держал на поводке раскормленную немецкую овчарку. Облава, похоже? На кого облава? Уж не на нас ли? Однако... Так, двести пятьдесят метров рубеж, ближе подпускать этих ребят явно не стоит.
   - Всем стоять! - мой голос в таёжной тишине раскатился достаточно зычно, чтобы можно было понять смысл за четверть километра.
   Возможно, бойцы в полушубках ни разу в жизни не встречались со сколько-нибудь серьёзным противником, но только реакция на мою простую и ясную команду оказалась неправильной. Поводырь-кинолог спустил свою овчарку с поводка, и не ложась, все трое открыли устрашающий шквальный огонь от пояса. В общем, реакция типа "какая наглость!"
   Грохнул выстрел, несчастный пёс кувыркнулся через голову, даже не взвизгнув. Здорово стреляет мой альтер эго-2, то есть господин поручик Драгомирецкий из далёкого 1917-го года.
   Огонь дюжины с гаком стрелков, вооружённых в большинстве своём автоматическим оружием, да притом заранее изготовившихся к стрельбе из положения лёжа - ой, никому не желайте такого... Трое бойцов в полушубках разом опрокинулись навзничь, точно сбитые кегли, и более признаков жизни не подавали. По-моему, упал ещё один, маячивший меж деревьев... или два? Остальные залегли и принялись беспорядочно отстреливаться. Ветки, ошмётки коры и щепки, визг пуль... В прицеле своей "драгунки" я отчётливо видел белое от ненависти лицо и пляшущие у обреза дырчатого кожуха вспышки. Извини, голубчик...
   "Драгунка" сильно толкнула в плечо. Автоматчик сунулся носом в снег и затих. Следующий... вон тот, за пенёчком укрытый...
   Злобно захохотал пулемёт, и ещё двое белых полушубков осели в снег. Среди остальных возникло явное замешательство на грани паники - очевидно, ребята никак не ожидали такого поворота событий. Я едва успевал ловить беспорядочно перемещающиеся фигурки в прицеле. Хлоп! Ещё один готов. Хлоп! Ещё...
   Бахнуло, граната по крутой дуге улетела в лес, грохнул взрыв - Лёва пустил в ход подствольник. Один из белотулупников в панике рванул было назад, в спасительную лесную чащу, петляя из стороны в сторону, но не добежал - мой альтер эго-2 стрелял очень классно. Ещё взрыв! Точно легла гранатка. Сразу двое, похоже, откинулись... А ты куда? Готов, голубец!
   - Обходят!
   Да, вот этого я не учёл. Похоже, цепь облавы была раскинута весьма широко по обе стороны от ручья, и сейчас сразу две группы бойцов заходили нам в тыл, готовясь устроить "котёл". Да там же наши дамы! И прочее мирное население...
   - Господин поручик! Вы, вы и вы - с ним!
   Странно, но в тот миг у меня не возникло даже тени сомнения. Можно ли надеяться на боевую группу, где двое - научные сотрудники, один вражеский офицер и один - древний поручик? Однако никаких возражений снова не последовало. Мой альтер эго-2 в сопровождении всех трёх Роршахов ринулся на перехват заходящему в тыл противнику.
   - Лёва, стоять здесь и ни шагу назад! Клим, за мной!
   И снова все всё поняли правильно. Нужный Клим Бугачёв устремился за мной, прочие члены экспедиции под командой Лёвы Урганта-1 остались удерживать огневой рубеж. Благо вражеский огонь сильно ослаб - как ввиду поредения рядов, так и вследствие деморализованности противника.
   Уже после боя я всячески ругал себя за легкомыслие. Командир, так тебя за ногу... экс-поручик... Ну в самом деле - пара винтовок, из них одна даже не самозарядка, а у противника шесть автоматов... пусть даже "пистолет-пулемётов", но шесть стволов! А было бы восемь? Или все десять? А уж про настоящий ручной пулемёт при опытном пулемётчике лучше даже не упоминать...
   Однако вражин оказалось ровно полдюжины. И все с этими самыми "пистолет-пулемётами". Они выбегали из лесу рысцой, спеша на звук пальбы. Бежали не слишком быстро, так что мы с Климом успели лечь за длинной поваленной лесиной и прицелиться.
   Бах! Бах! Двоих нет. Бах! Ещё один...
   Трое покуда уцелевших открыли беспорядочный огонь, пули густо месили снег шагах в двадцати перед нашим укрытием, но в лесину не ударила ни одна - похоже, оружие у ребят было поставлено на ближний прицел, и переставить тот прицел в панике никто не сообразил. Бах! Бах! Готовы ещё двое...
   Последний противник прекратил огонь и кинулся в чащу не хуже зайца - еле я успел поймать белую спину в прицел. Однако, похоже, и впрямь не бойцы, просто тюремная охрана?
   Злобный хохот трофейного пулемёта смолк, спустя несколько секунд прекратилась пальба и на Лёвином фронте. Так... похоже, всё. Отбились. Или будет подкрепление?
   Санки, укрытые за бугорком, оказались целыми и невредимыми. Равно как и олени, а также обе Джильолы. Господин профессор-1 мужественно прикрывал их сверху своим телом, точно наседка цыплят. Второй господин профессор бесстрашно высунулся из укрытия, разглядывая панораму боя... и заодно демаскируя само укрытие, кстати. Что касается Валентинов, то их из укрытия высунулось сразу два. Я вздохнул. Право, храбрость порой прямое следствие дурости...
   И только маленькая тунгуска сидела на гранитном выступе, глядя куда-то вдаль неподвижным взглядом. Таким взглядом...
   - Эдарик?
   Она вдруг заговорила на своём языке, ровно и отчётливо. Я невольно поёжился - так это звучало...
   -... Всегда кровь. Всегда смерть. Вы, люди, все такие. Все. Невиновных нет. Все виноваты. Зачем вас ждут в Том Месте? Всё зря... - теперь шаманка говорила по-русски.
   - Командир...
   Я резко обернулся. Все три Урганта стояли рядом.
   - Скверное дело, господин поручик. Раненые у нас, двое. И есть убитый.
  
   - Пи-ить...
   Шаманка, не останавливаясь, на ходу отстегнула от пояса обшитую кожей фляжку, ловко влила в рот чалдону тёмную жидкость. Раненый глотал судорожно, трудно. Я лишь головой покачал. Ранение в живот... да разве можно при таком давать воду?
   - Воду нельзя, - девчонка, как обычно, без труда уловила невысказанную мысль. - Это можно.
   Нарты с ранеными мотало на колдобинах - тут и там изо льда высовывались круглые черепа валунов, да и лёд на речке намёрз не особо ровно. На тщедушных санкахрядышком лежали двое, едва умещаясь - Пров Игнатич и Михайло. Последний, только что получивший шаманское зелье, вновь впал в забытье.
   - Хреново... как....
   Бывший обозный старшина сморщился от очередного толчка. Ранен он был в плечо и в грудь, и если первая рана была не слишком опасна - кость цела, разве только крови изрядно потерял - то пуля в лёгком... тут надо срочно в госпиталь, и притом к очень хорошему хирургу.
   - Ты бы не говорил попусту, Пров Игнатич. Лёгкое не бередил...
   - Да... всё равно уже... Егорша... там остался... неупокоенный... как пёс...
   Ответить было нечего. Бросили ведь. Бросили убитого среди прочих. А куда деваться? На нартах места двоим в обрез...
   - Мёртвым всё равно... - неожиданно жёстко сказал я.
   - Ну так... оно... всё равно нам... всем... скоро...
   Чалдон надсадно закашлялся.
   - Богатства... хотел... вот оно... грех... сребролюбия...
   Шаманка поднесла к губам обозного старшины свою фляжку, и тот принялся глотать, то и дело морщась.
   - Сейчас будет легче. Не надо им мешать. Спать надо.
   Вздохнув, я отстал от нарт. Сонное зелье, должно быть... ну и правильно. Смерть во сне - лёгкая, без мучений...
   Синьорины Джильолы шли, поддерживая друг друга. Я ухмыльнулся, вспомнив, как синьорина искала на диком сибирском полустанке дамский туалет, и вдруг почувствовал острый приступ жалости. Этим-то за что всё, Господи?
   Наши взгляды встретились. Девушка вдруг чуть улыбнулась.
   - Скажитье, господин поручьик.... где здесь может быть дамский туалет?
   Нет, честное слово... кому-то достанется отличнейшая супруга.
   Если мы отсюда таки выберемся.
  
  
   Шаг... ещё шаг... ещё... и ещё... Тут самое главное не упасть... вот что тут самое главное... Упаду, и больше не встану. Точно не встану, можно даже не сомневаться... пусть хоть пристрелят...
   Почему нас не пристрелил герр Кляйнмихель? Пристрелил бы тогда, в самом начале, и никаких мучений... а то что же получается...
   - Пи-ить... - простонал один из двоих мужиков, раненых в перестрелке.
   Маленькая тунгуска тут как тут - достала из-за пазухи какую-то фляжку, обшитую кожей, влила в рот страдальца немного тёмной жидкости, и раненый вновь провалился в забытье.
   Мыкола-3 - наш Мыкола то есть, с которым мы бежали от самой лесопилки - брёл среди прочих, глядя перед собой стеклянным взглядом. Лицо его было неподвижно, точно маска. Не пришлось отлежаться парню, стало быть... а ведь если верить девчонке-колдунье, завтра к утру должен был оклематься вполне... а что теперь, неизвестно... сумасшедший в таком вот походе, хуже не придумать...
   Колонна путников вытянулась, бредя с видимым усилием. Похоже, бой с белыми полушубками окончательно выбил всех из колеи. Даже олени то и дело спотыкались. Впрочем, оленям как раз под конец марша выпала добавочная поклажа - двое крепких мужиков... Ещё один, убитый наповал, остался там... среди прочих убитых... Тратить время на похороны маленькая колдунья отказалась наотрез. И от этого на душе было особенно гадко. Пусть всё вроде понятно, пусть по следу идёт погоня... и всё равно гадко. Очень гадко.
   Кстати, любопытно - что за люди то были? Орали по-русски вроде... Полицаи? Не похожи. Форма явно не та, и потом, эти странные автоматы, с деревянной ложей, прикладом и круглой коробкой магазина... Может, у японцев такие? И полицаи в такой вот форме ходят... должны же у япошек быть свои полицаи, из местных русских?
   А может... может, это и была она. Та самая Красная Армия. Здесь, в этом времени вовсе не разбитая, наоборот - победительница... Дико помыслить, конечно - настоящая русская армия, но...
   Я украдкой оглядел своих двойников. М-да... Вот они, стало быть. Настоящие русские воины. И я был бы таким? Мог бы, вполне. Будь у русских своё государство и своя армия. Как они ловко, ребята, обращаются с винтовками... это я необученный, только-только наловчился из автомата напропалую палить... Кабы не эти двое, то, пожалуй, и не выстояли бы. Почти половина белых полушубков, если разобраться, на их счету.
   Однако палили-то ребята в своих, так выходит... стой... погоди... почему, собственно, в своих?
   А вот три этих дойча, так получается, нынче свои... вроде как. Нет, право, лучше я тоже сковырнусь с ума, как наш Мыкола. И вообще, дураком быть удобно. Дуракам везёт, а в России порой везёт исключительно сильно. Вот возьму и тоже рехнусь... ага... так будет справедливо...
   Дойч, шедший в середине - тот самый, из подбитого броневика - полуобернулся на ходу, и я поймал его взгляд. Дикий взгляд, прямо скажем. Сквозь пот и усталость проступало почти безумие. Пулемёт после боя у как бы пленного никто и не подумал отобрать, и сейчас он нёс его, как баба коромысло, на плечах, закинув руки. М-да... вот ведь как бывает. Да уж не этот ли герр официр гнался за нашим вездеходом там, на Енисее? И ведь догнал бы, точно догнал... если бы не колдовской туманчик... Белый Морок... ох, какой же морок...
   Двое его близняшек-копий выглядели хоть и потрёпанно, но более цивильно. Хотя и сугубо штатскими я бы их назвать не рискнул. И не спорьте даже... а то я не видывал переодетых гестаповских агентов... ну пусть не гестаповских, но нельзя же и в самом деле считать их за университетских интеллигентов-штафирок? Вот этого особенно... достаточно раз увидеть глаза. Ну и в бою доценты тоже не выглядели бледно... хотя до моих-то двойников не дотягивали...
   - Пи-ить... - простонал другой раненый, и маленькая колдунья тут как тут - льёт тёмный отвар в запёкшийся рот. Раненый судорожно глотал жидкость, затем ещё раз тихонько простонал и затих. Сонное зелье, похоже?
   - Лекарство, - отрывисто произнесла тунгуска, как обычно, легко прочитав мысли. - Они поправятся... если дать время.
   Пауза.
   - Только времени нет.
   Дорога между тем окончательно испортилась. Ручей вовсе обмелел, из ледяной глади густо торчали валуны. Олени тянули нарты с явной натугой, то и дело спотыкаясь. Оно и не диво, кстати - двое взрослых мужиков, да вещички... так что не зря все тащат на себе оружие... а может, не только в оленях дело... да, не только...
   - Хоп!
   Повинуясь команде хозяйки, олешки встали.
   - Здесь перейдём, - колдунья оглядела местность. - Там уже отдохнём.
   Возражений не последовало. Народ где стоял, там и осел на землю. Я тоже присел на какой-то трухлявый ствол, обросший мхом. Руки дрожали неистово. Отдохнём... это главное... перейдём... это что, ещё куда-то идти? ах да, понятно, через белый туман... ну то есть Белый Морок... там ещё Бродящий бродит... ну и пёс с ним... я засыпаю... нет, я точно засыпаю... и ничего нельзя поделать...
   Рокот мотора наплывал, усиливался. Все задрали головы, прислушиваясь. Геликоптер? Нет, не похоже... Самолёт?
   Старомодный биплан вынырнул из-за кромки леса, неспешно плывя над руслом речонки.
   - Погоня! - это кто-то из Мыкол. - В лес! В лес надо!
   Маленькая шаманка уже раскладывала свои колдовские штучки-обереги.
   - Не двигайтесь никто никуда! Потом всех вместе не собрать!
   Белый туман уже клубился, наплывал со всех сторон. Ещё три вздоха, и вот уже не видно неба с кружащимся бипланом. Ещё чуть, и не видно пальцев собственной вытянутой руки...
   Белая вспышка резанула по глазам, я крепко зажмурился, ощутив одновременно прилив дурноты. В лицо повеяло теплом, послышался плеск воды. Помедлив, я осторожно открыл один глаз... второй...
   Тайга вокруг сочно зеленела, от снежного покрова не осталось и следа. Ручей негромко журчал, переливаясь меж валунами. На западе густо алела заря, предвещая на завтра плохую погоду. В ранних сумерках было уже не разобрать, чего там таится в глубине леса, но вот одинокая берёзка, склонившаяся к самому ручью, была едва тронута желтизной. Вот как... вот так, стало быть. Р-раз - из зимы да в раннюю осень...
   - Простите, Эдарик, можно вопрос? - сочный бас одного из профессоров нарушил сторожкую таёжную тишину. - С чем связано такое...
   - Это плохо, - согласно качнула головой шаманка, убирая свои цацки обратно в кожаные мешочки. - Правильно надо, зима к зиме. Полный оборот чтобы. Но тогда Те, о ком не говорят, найдут нас быстро.
   - Г-хм... м-да... - похоже, профессор тоже всё никак не мог привыкнуть к тому, что девчонка улавливает смысл фраз ещё до того, как их проговорят вслух. - А почему же плохо, позвольте спросить? Смещение фаз?
   - Да.
   Я только помотал головой. Смещение фаз... эка важность... да тут у всех уже, похоже, полное смещение тех фаз. В мозгах, ага...
   - Дед теперь тоже не скоро найдёт, - девчонка осматривала оленью упряжь. - Плохо, что нельзя идти ночью. Утром были бы на Чамбо.
   Вздохнув, шаманка осторожно вынула из-под головы одного из раненых кожаный мешок.
   - Отдыхайте. Здесь еда на всех. Сегодня и завтра утром. Огонь разводить не надо. На всякий случай.
  
   Ночной холод очистил окрестности от всенепременного гнуса, обретающегося в здешних местах до самых заморозков. Воздух был свеж, что называется "до хрустального звона". Вот странно - там, в том жутком мёртвом мире, вроде бы мороз стоял не слабый... а воздух как в подвале. Отчего так? Наверное, прав профессор Милорадов. Как только прекращается фотосинтез, количество кислорода в воздухе начинает снижаться. И убывает довольно быстро, так что через полсотни лет уже становится заметно... А может, и не только в кислороде дело. В подводной лодке кислорода даже чуть больше нормы, а толку-то... тяжёлый, машинный воздух. Безжизненный...
   Охапка елового лапника, нарубленная наспех, давила на рёбра толстыми ветками. Я повозился, устраиваясь поудобнее. Кругом храпели, посапывали и посвистывали в две дырки члены нашего сводного отряда. Ко мне же сон отчего-то не шёл. Наверное, запредельная усталость, помноженная на невероятное количество чудес, сдвинула что-то в мозгу... Вот любопытно - каково это, быть кадровым, клинически подтверждённым сумасшедшим?
   - Аааа... не надо... голову только не откусывайте... ноги ешьте, а мозги не надо... - быстро-быстро забормотал Мыкола. Тот самый, что явился с последней группой... бывший зэк... Вот и ещё проблема. Похоже, один готовый псих в нашем отряде уже имеется. Вообще-то мозговой вывих можно вправить... если заняться немедленно. Опытные врачи, клиника, покой, хорошее питание, лекарства... При отсутствии же медицинской помощи симптомы сумасшествия нарастают быстро. Что будет, если уже через день-другой парень окажется совершенно невменяемым? Только этого счастья нам сейчас и недоставало...
   Итак, подведём предварительные итоги. Эдарик, как теперь уже ясно, под руководством дедушки упорно и целеустремлённо собирала нашу "сборную Всех Времён и Народов" и наконец таки собрала. И теперь мы столь же упорно и целеустремлённо движемся в "То Место"... ну прямо-таки сплошные большие буквы получаются, сообразно грандиозности происходящего... По дороге всех участников ненавязчиво освободили от излишков имущества, не нужных в "Том Месте". Прежде всего мужичков, прибывших из далёкого одна тысяча девятьсот семнадцатого года... обоз с грузом, да лошадки, и вместо наваристого гешефта - призрак нищеты...
   Сон наконец-то снизошёл на мою усталую голову, и я с облегчением смежил веки. Надо, надо поспать... завтра будет трудный день... очередной трудный день... уже который по счёту... да, с обозом круто пролетели мужики... и ещё что-то... какая-то мысль была... какая-то... Постой... погоди-ка... что-то там сказал старый шаман?
   Я вдруг широко распахнул глаза. Помедлив, сел. Сон слетел мигом, как не бывало. Только ведь сейчас допёр, господин поручик. В "Том Месте" нужны не все. Далеко не все. По крайней мере, точно там нужны три тройки. Тройка Ургантов, тройка Драгомирецких и тройка Милорадовых. Что касается прочих комплектов, то, как сказал старый колдун насчёт Клима: "твоя туда не надо, однако. Но может, и живым вернёшься"
   Зато с "недоукомплектованными" двойниками всё обстоит гораздо хуже. Обозы-грузы, это только начало... дальше пойдут на сброс уже живые люди...
   Встав, я направился к крайней куче лапника, где спала маленькая шаманка.
   - Эдарик...
   Молчание. Спит, умаялась... может, отложить вопросы-расспросы до утра? Ну уж нет. Не те вопросы...
   - Эдарик... - я слегка потряс девочку за плечо.
   - Я слышу, - голос вовсе не сонный, кстати.
   Пауза. Тунгуска лежала, не открывая глаз.
   - Да. Ты верно понял. Дойдут не все. Сильно не все.
   Я сглотнул.
   - С нами девушки.
   - Ну и что?
   Маленькая колдунья открыла глаза, сверкнув в темноте белками - словно фосфорная светомасса, мелькнула на краю сознания посторнняя мысль...
   - Женщины тоже смертны. Я тоже.
   - Но раз там... нужны лишь три тройки... может, отправить остальных назад? Зачем тащить туда раненых? Ведь про волшебное исцеление, это же сказка.
   Пауза. Долгая, долгая пауза.
   - Они не вернутся. Если прямо сейчас... всё равно никто. И никто не дойдёт тогда. И всё у них получится, как им надо.
   - Кому надо?
   - Не людям.
   Я вновь сглотнул. Вот как... вот так, значит. Штрафбат, устилающий своими телами путь к победе...
   Шаманка вдруг тоже села, и её глаза оказались прямо напротив моих.
   - Ты так уверен, что вас трое - это то, что нужно? А может, это они? - кивок в сторону спящих Роршахов.
  
   Небо давило миллиардами тонн свинца. И земля была отлита из свинца, покрытая слоем свинцовых белил, тщетно пытавшихся изобразить снежный покров. Впереди обе свинцовые плиты смыкались, сворачиваясь в гигантскую трубу-воронку. Деваться некуда - только вперёд. В трубу. Поскольку справа и слева топорщатся неисчислимые полчища белых хлыстов, трупы бывших деревьев.
   Утробный вой, исходивший из жерла воронки, торопил. Бродящий там, он ждёт. Сколько можно ждать?..
   Я проснулся, будто вынырнув из омута. Мыкола-сумасшедший стонал протяжно и страшно. Небеса светились предрассветным пепельным светом, лесная чащоба смотрелась сплошным чернильным пятном.
   Кряхтя, я выбрался из-под дохи, встал и направился в лесную чащу. "Скажитье, господин поручьик, где тут дамский туалет?" Чёрт... ни зги не видно... пожалуй, хватит удаляться... ноги бы не переломать...
   Справив большую и малую нужды, я двинулся в обратный путь, стараясь не слишком громко трещать валежником. Заря занималась всё явственнее, и лесная чаща утрачивала чернильную тьму на глазах. Строго говоря, пора бы и "подъём!" командовать...
   И только тут я обратил внимание. Не было оленьей упряжки. А равно и хозяйки той упряжки. И нигде не видно было наших подстреленных. Странно... очень странно всё это. Ну, допустим, все крепко спали... но куда на нартах летом, да с грузом, да по каменюкам?
   Члены безумной экспедиции спали, тесно сгрудившись. На сей раз ни о каких часовых-караульных никто даже не заикался насчёт часовых-караульных, после такого дикого перехода это было бы совершенно бессмысленным садизмом. То, что смертельно усталым людям удалось запихнуть в себя по куску вяленого тайменя и лепёшке, промасленной сверх всякой меры, уже было почти подвигом. А ведь пришлось ещё обустраиваться на ночлег, лапник рубить и прочее...
   Обшарив взглядом спящих, я удивился вторично. Постели всех трёх Роршахов были пусты
   Отыскав среди спящих своего альтер-эго - ну то есть поручика из далёкого двадцать первого века - я осторожно потряс его за плечо. Двойник открыл глаза мгновенно, словно и не спал, но не издал ни единого звука.
   - Простите, тёзка. Пока все спят, хорошо бы обсудить ряд вопросов...
   Договорить я не успел. Послышался треск валежника, и из чащи выдвинулись тёмные фигуры. Вся тройка Роршахов, тут как тут.
   - Не спится, господин доцент?
   - Вам тоже аналогично, господа? - вопросом на вопрос ответил старший из троицы, Роршах из семнадцатого года.
   Туман, сгущавшийся тихо и незаметно, уже скрадывал свет разгорающейся зари. Никакого удивления по этому поводу я не ощутил. Ну подумаешь, эка невидаль... Осталось подождать трубного гласа Бродящего. Ко всему-то человек привыкает. И к обитанию в сказке тоже...
   - Хоп!
   Упряжка, выскочившая из тумана, как чёртик из табакерки, остановилась. Олени мотали головами, фыркали, и морды у них были густо заиндевелыми.
   - Что случилось, Эдарик?
   Никогда раньше я не видел нашу провожатую в таком убитом виде.
   - Я не нашла... - маленькая колдунья села на охапку лапника, глаза медленно блуждали, словно силясь увидеть нечто, растворённое в пелене быстро густеющего тумана. - Не нашла...
   Пауза.
   - Хотела отправить олешек к деду. И раненых. Не нашла пути. Дробный поворот времён... совсем худо теперь. Дороги назад нет. Только вперёд.
   Пауза.
   - Ладно. Надо вставать всем. Есть надо. Надо рубить четыре слеги, длинные. Делать носилки.
   Пауза.
   - А нарты? - осторожно спросил мой двойник.
   - Сейчас будет трудно. Недалеко, но дороги нет совсем. Вставать надо, время уходит!
  
  
   Нет ничего хуже для пешего, чем девственная тайга. Для конного, впрочем, тем более. Непролазная - самое точное слово. Поскольку передвижение по подобной местности никак нельзя назвать ходьбой. Перелазишь через один упавший ствол, потом второй... третий... десятый... сотый... тысячный... И это хорошо, если все палые деревья лиственницы, или кедры. Свежевывороченные ели, к примеру, приходится обходить, ибо пролезать сквозь переплетение ветвей - занятие для особо лютых мазохистов... Интересно, проходим ли мы за час хотя бы версту? Сильно сомнительно...
   Неприметный перевальчик, служивший границей водораздела между двумя таёжными речками, зарос всевозможной таёжной растительностью до неприличия. Положение осложнялось тем, что пришлось нести весь груз на себе - даже развьюченные олени пробирались через завалы с огромным трудом, и оставалось лишь радоваться, что по крайней мере олешков не приходится нести на руках...
   Чего не скажешь о раненых.
   Многострадальные нарты пришлось бросить на месте стоянки - завалить лапником, чтобы не бросались в глаза по крайней мере сразу. Олени, как выяснилось, вполне способны передвигаться сквозь бурелом, и даже нести на горбу кой-какую поклажу. Двух здоровенных мужиков, пребывающих в перманентном забытьи благодаря колдовскому снадобью, тащили на носилках. Двое спереди, двое сзади. И это только кабинетный теоретик-горожанин может вообразить, будто нести одного лежачего вчетвером легко. Шестипудовый Пров вкупе с амуницией и парой длинных дрынов, составлявших носилки, и притом у нас тут не траурная процессия на асфальте, а очередной марш-бросок...
   Белый туман безвременья на сей раз был тих и вежлив. Доставил санки, и нет его. И Бродящего что-то не слышно было... спал, не иначе... А впрочем, ещё пара часиков такого путешествия, и Бродящий покажется не худшим вариантом...
   Под ногами захлюпало, и только тут я обратил внимание. Ручей? Точно, исток. Что дальше - идти по ручью?
   - Идти по ручью, берегом, - шаманка утёрла пот с лица. - Ручей до самой Ховаркикты. Там до Чамбо. Только уже по льду. Сделать придётся волокуши.
   - Откуда лёд-то? - встрял Мыкола-2. - Тепло ведь...
   - Скоро будет иначе.
   Я только мотнул головой, усваивая. Как именно "скоро"? Неважно... сейчас важно ноги не застудить. Поскольку, в отличие от тропиков, сибирские ручейки и речки даже в июльскую жару славятся исключительно ледяной водичкой. А как бы вы хотели, если под ногами вечная мерзлота?
   Берега таёжного ручейка были завалены хворостом и валежинами сверх всякой меры, и вдобавок становились всё болотистей, так что вскоре попытки держаться берега утратили всякий смысл. Ну в самом деле, если под ногами хлюпает повсеместно, не лучше ли прямо и откровенно идти по руслу ручья? И вообще, сколько мы ещё продержимся в таком режиме - час, два?
   - Давай сменю... - я перехватил ошкуренный конец жердины, принимая на себя тяжесть раненого, подставил плечо. - А, чёрт!
   Нога провалилась в яму, в унт щедро хлынула вода.
   - Стой, - скомандовала шаманка, подняв ладонь. - Так не пойдёт. Все сюда.
   Мы выбирались на крохотную отмель, ввиду опавшей воды превратившуюся в галечный пляж, шириной метра полтора. Сразу после отмели ручеёк разливался довольно широко, образуя некое подобие пруда.
   - Нет, так точно не пойдёт, - Лёва, присев на кочку, вылил воду из одного сапога, потом из второго.
   Эдарик, озабоченно поджав губы, ковырялась в узлах, навьюченных на олешков. Извлекла связку амулетов, разложила-развесила по камням и окрестным кустам и принялась делать пассы.
   - Саня... тебе не кажется, что разговор назрел и перезрел? - еле слышно произнёс Лёва, не оборачивая лицо ко мне.
   - Мы на марше, - столь же тихо ответил я, рассматривая промокший сапог. - Но вечером обязательно. Мы двое и он, - кивок в сторону третьего альтер-эго.
   Короткий кивок.
   А белый туман уже наплывал отовсюду, исподволь скрадывая очертания деревьев и кустов, валунов в русле ручья и облаков на небе. Ещё минута, и вот уже вместо людей на отмели шевелятся серые пятна на бело-молочном фоне. Ещё полминуты, и никаких пятен - только белый туман, от края до края вселенной... Я вытянул вперёд руку - пальцы терялись, тонули в молоке...
   - Держитесь за руки! - голос шаманки был натянут, как струна. Я поспешно нашарил ладони рядом стоящих. В левой руке оказались пальцы Лёвы, в правой - узкая ладошка итальянки.
   Туман засиял изнутри фосфорическим светом, окончательно уничтожая ощущение реальности мироздания.
   - Идём! - донеслось из тумана.
   Мы двинулись вперёд, точно дети, играющие в "салочки" с завязанными глазами. Я чуть напрягся, когда под ногами вместо окатанных водой камешков оказался лёд, но сказать, что сей факт вызвал у меня изумление, было бы неправдой. Всё правильно, всё верно. Фосфорический сверхплотный туман, гладкая как зеркало грань, лишь с виду напоминающая лёд... Ноль градусов по Цельсию, точка таяния-замерзания воды. Фазовый переход. Полное безветрие. Гравитация, какой не бывает на Земле. Атмосферное давление как в глубокой шахте... Всё как обычно. Как же ещё должен выглядеть переход между слоями мироздания?
   И ещё тут должен бродить Бродящий...
   Мы шли и шли по гладкой поверхности того, что казалось льдом. Наверное, тот жалкий прудик мы пересекли бы уже раз двести. Или это остановилось время? Уместно ли вообще понятие времени в междумирье, или это чисто субъективное ощущение и ничего больше?
   Утробный рёв нарастал, словно гудок паровоза, мчащегося на всех парах прямо в лицо. Волосы на голове зашевелились, и я вдруг отчего-то отчётливо понял - всё. Время игры в прятки истекло. Сейчас мы его увидим.
   То, что соткалось из струй фосфорически светящегося тумана, более всего напоминало гибрид тысячекратно увеличенного стрекозьего глаза с хищным растением росянкой. Каждая шестигранная фасетка, таращившаяся на мир зрачком размером с чайное блюдце сияла изнутри голубоватым огнём, а в стыках меж фасетками шевелились длинные усики-щупальца, увенчанные на конце булавой размером с человеческую голову. "Стрекозий глаз", впрочем, тоже не отличался твёрдостью и незыблемостью, колыхаясь, будто громадная капля.
   - Аиииии!!! - пронзительный визг сразу из нескольких женских глоток. Впрочем, похоже, не только женских...
   Усики-щупальца разом пришли в движение. Булава на конце одного из щупалец развернулась неожиданно широко, точно зонт-раскладушка, и накрыла передние носилки. Остальные хватали кого ни попадя.
   Дальнейшее запечатлелось в мозгу смутно, отрывочно. Мерзкий хруст, точно распарывается сырое мясо, я качусь по льду...
   Вспышка резанула по глазам, и всё потонуло в сумраке беспамятства.
  
  
   Сознание возвращалось медленно, и столь же медленно проходила головная боль, точно улетучивался табачный дым из прокуренной избы. Кто это так смеётся? Идиотский смех, право слово... нельзя же так... тут же Бродящий...
   Я открыл глаза и резко сел. Волна запоздавшей дурноты нахлынула от резкого движения, но я удержался от падения, уперевшись руками в грунт. Мох под задницей был буквально пропитан водой, и на одежде оседал мелкий бисер неслышного, моросящего дождя. Вокруг курился клочковатый туман. Самый обычный, родной, без всякого колдовства предрассветный туман. Против того мистического весьма хлипкий, кстати - там пальцы на вытянутой руке не увидеть, а тут пожалуйста, шагов на двадцать...
   Мыкола - тот самый, беглый раб - сидел на валуне у самого ручья и смеялся. Такой счастливый смех бывает только у влюблённых, детей и сумасшедших. И не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что несчастный вряд ли подпадает под две первые категории.
   Сумасшедший перестал наконец хохотать, обхватил себя руками и принялся медленно раскачиваться.
   Короткий стон. И только тут я обратил внимание на раскиданные вокруг человеческие фигуры. Человек, валявшийся в крайне неудобной позе, точно тряпичная кукла, завозился и с кряхтением сел.
   - Э... товарищ Ургант?
   Очнувшийся - а это, несомненно, был Ургант, тот, из далёкого будущего - отозвался не сразу. Покрутил головой, ощупал рёбра и карманы, портативный пулемётик, болтавшийся на наплечном ремне. В моей голове немедленно всплыло название - "автомат".
   - Интересные у вас там приняты обращения, смею заметить... Товарищ... Господин поручик Драгомирецкий, если не ошибаюсь?
   - Так точно, - я в свою очередь принялся ощупывать собственные карманы. В правом подклад весомо оттягивал "Кольт". Цапнул валяющуюся рядом винтовку в футляре и только тут ощутил запоздалый страх. Не знаю как там насчёт междумирья, может, там оно и палка палкой... но вот в прочих случаях без оружия тут хреново. Что не так давно блестяще подтвердилось практикой.
   - Fluch Sibirien...
   Ещё один пострадавший - тот самый немец из горелого броневика - зашевелился, неуклюже вставая. Пулемёт валялся рядом с ним, из патронника торчал короткий обрывок ленты. Пустой. Снаряженная часть ленты отсутствовала. То ли оторвалась, то ли... короче, вопросы не ко мне.
   Последний выброшенный из недр междумирья лежал на носилках. Наш обозный старшина, пребывающий под действием колдовского зелья, так и не очнулся. И слава Богу.
   - Что будем делать? - напрямую спросил я. Разумеется, обращаясь к Урганту. Немецкий офицер, как можно понять, русской речью не владел.
   Пауза.
   - Для начала неплохо бы определиться, где мы. И что, собственно, произошло.
   Я чуть пожал плечами. Ну, в принципе, так оно.
   - Если я правильно понял, тот жуткий образ, что явился из тумана междумирья, и есть Бродящий? - пришелец из будущего оглянулся через плечо.
   - Очевидно, так.
   - В таком случае логично предположить, что наша провожатая, спасая всю команду от неминуемой гибели, сотворила некое действо - заклятье, скажем для определённости - и нас всех раскидало. По временным слоям.
   - А может, всё проще. Мы же все ринулись в разные стороны. Как можно понять из объяснений Эдарик, в Белом Мороке этого может быть достаточно...
   - А может, и всё проще. Может, и достаточно. Однако это всё мелкие детали, если позволите. Что из этого следует? Нужно ли нам сидеть на месте, ожидая, когда Эдарик вновь соберёт рассыпанные бусины? Или действовать самостоятельно?
   - В смысле?
   - В прямом. Цель, как уже понятно - попасть в То Место. Место падения Тунгусского метеорита... ну будем пока так называть для определённости. Маршрут определился - вверх по Чамбо, а там уже рукой подать.
   Я в задумчивости потёр рукой подбородок. В словах Урганта был резон. То есть риск, конечно тоже присутствовал. Но где его здесь нет?
   - Как быть с ними? - я чуть кивнул в сторону сумасшедшего Мыколы и носилок с раненым, пребывающим в забытье.
   Пауза.
   - Чёрт, действительно... Как всё скверно выходит... Но в любом случае, провианта у нас нет. Сидение на месте нимало не приблизит нас к цели.
   - Палка о двух концах. Эдарик может нас не найти.
   Лев неловко улыбнулся.
   - Может. Так и так может.
   Вздохнув, я встал.
   - В таком случае, двинулись. Насколько помнится, без пищи человек может активно двигаться трое суток.
  
  
   - Это, наверное, и есть та Чамбо...
   Я лишь чуть пожал плечами. Чамбо-мамбо... надо же, он ещё и название запомнил... Тут как самого себя звали впору забыть, не то что какую-то таёжную речку.
   Жид Лёва - двойник нашего собрата по несчастью Лёвы, только из того сказочного мира, где и в помине нет вездесущих дойчей, зато есть столовка с умопомрачительно вкусной едой - напряжённо всматривался в пейзаж, я же исподволь разглядывал его. Нет, рост, черты лица точь-в-точь наш жидок, тут без вопросов... А во всём прочем ничего общего. У всех доныне виденных мной жидов в облике сквозит неистребимо рабское -ссутулены, голова чуток в плечи втянута, смотрят всё больше вниз, и в глазах задавленный страх. А этот ну прямо орёл... Удивительно? Ай, бросьте, ребята... После всего того, что тут приключилось, я бы не удивился даже квадратной луне.
   - Слушь, ты как, совсем не умеешь стрелять? - Мыкола-два из одна тысяча девятьсот семнадцатого года рассматривал автомат, взятый в качестве трофея - тот самый, с круглой коробкой магазина - точно ворона, нашедшая хрустальную бусину, слегка наклоняя голову то вправо, то влево. Его штатная винтовка висела за спиной на ремне, и, как я успел понять, в основном зря отягощала владельца.
   - Ну где бы мне научиться, - буркнул я, - у нас унтерменшам оружие в руки и близко не давали... кроме полицаев.
   - И слово-то какое дурацкое, "унтерменш", - не унимался Мыкола. - Контрреволюционное прямо. Угнетением трудящихся масс попахивает.
   Я криво ухмыльнулся. Эх, парень... знал бы ты, что такое настоящее угнетение тех самых масс.
   - Всё тихо, - дойч из семнадцатого года... как его... Роршах, ага... стоял рядом с жидком, касаясь его плечом и явно не испытывая никаких отрицательных чувств. Я вновь ухмыльнулся. Нет, а чего такого? Ну если у них там тоже жиды наравне с людями считаются, так и отчего ж...
   - Двинулись... - Лёва первым шагнул из укрытия, раздвинув еловые лапы.
   Наш маленький отряд брёл по берегу таёжной речонки, то и дело перебираясь через полусгнившие останки деревьев и кучи хвороста, явно нанесённого рекой в весеннее половодье. И вдобавок, для полного счастья берег речки был усеян довольно крупными камнями, этакими валунчиками, вполне годными для перелома ноги при неудачном шаге. Тот, кто не бывал в тайге не знает, как изматывает такая вот ходьба, с перепрыгиваниями да перелезаниями. Ей-ей, уж лучше бежать бегом, только бы по ровному.
   Небо, уже достаточно посветлевшее для того, чтобы можно было уверенно различать дорогу, постепенно наливалось золотом, предвещая очередной погожий день. Интересно, какое сегодня число? Тот школьный учитель, который учил нас старорусской грамматике и впоследствии загремел в гестапо как-то объяснял, что по солнцу можно определить и время, и дату, и даже вроде как...
   - Ойе!
   Тунгус, одетый в кожаную рубаху и штаны, смотрел на нас с удивлением, но без страха. Во всяком случае безоружному человеку при встрече с группой до зубов вооружённых помятых личностей становится неуютно, а этот...
   - Привет, привет! - столь же просто и естественно отозвался жид. - Слушай, чьё это стойбище?
   Я отёр с бровей пот, готовый залить глаза, и только тут увидел чум, пару вольно пасущихся оленей, костёр с водружённым на него котелком и прочие мелкие детали. Тунгуска среднего возраста сидела у костра на корточках, явно намереваясь снять пробу с закипающего варева, да так и застыла с ложкой.
   - Моя, однако. Вы кто таки? Моя Ивашкой звать.
   - Ну а я, к примеру, Лев. - жид щедро улыбнулся. - Но можно и Лёва. А это вот Николай. Но можно и Мыкола.
   - А-а! - почему-то обрадовался абориген. - Мыкола-угодник шибко хорошо, да!
   - А это вот...
   Продолжить представление друзей новому знакомому Лёве не удалось.
   - У... у... - тунгус смотрел куда-то за наши спины, и глаза у него сделались круглыми, точно у совы.
   Все резко обернулись. Радужный клубок рос, поднимался над тёмным иззубренным краем лесной чащи, медленно вытягиваясь в вышину. Ещё миг, и в зенит из центра клубка устремился изумрудно-зелёный луч. Разинув рот, я смотрел на сверкающее диво, напрочь позабыв о своей недавней решимости ничему не удивляться.
   - О!
   Второе чудесное явление явно стремилось на подмогу первому. По небу стремительно катился огненный клубок, оставляя за собой перламутрово сияющий след. Да что же... что тут вообще творится-то...
   Диво приближалось, наискосок пересекая небосвод. Ещё миг, оно скрылось за верхушками деревьев...
   Свет был настолько силён, что в глаза будто плеснули кипятком. Кто-то тонко, по-детски закричал. Ничего не видя, кроме чёрно-багрового пятна, я сел на задницу, начал судорожно тереть глаза - зрение не возвращалось. Лишь спустя несколько мгновений на фоне багрянца начала проступать чёрная иззубренная полоса, словно навек отпечатавшаяся в ослепших глазах - край леса, и сам багрянец начал всё сильнее отливать зеленью.
   - Ааааа! - да кто же это так орёт? Неужто я сам?
   Наконец-то сквозь зелень призрачно проступают первые образы. Вот лес... вот Лёва... Вижу... Я вижу! Какое счастье!
   . Тугой ветер пахнул в лицо. Гром с ясного неба ударил так, что чуть не лопнули барабанные перепонки. Уши разом заложило. Да что же это такое, а?!
   - Чёрт... - Лёва, похоже, был вне себя от восторга - Это же... я ЭТО ВИДЕЛ!!!
  
  
   Влипли. Можете говорить что угодно, но моё внутреннее чутьё, ещё ни разу меня не подводившее, на сей раз утверждает чётко и недвусмысленно - влипли. Глубоко, основательно и надёжно. Я хорошо запомнил это непередаваемое ощущение - неясное тянущее чувство где-то в области печени... или селезёнки, неважно. Так было в Бирме, когда добрый батальон боевиков какой-то частной военной компании, развернувшись в густую цепь, вылавливал нас с Лёвой - всё без шуток, собаки и вертолёт, барражирующий над джунглями... Так было в Чагайских горах, на границе Афгана и Белуджистана, когда мы с Колюней сидели в отнорке какого-то высохшего колодца, а наверху гортанно переговаривались головорезы, и брошенная в колодец граната - старая добрая Ф-1 - торчала из песка, не торопясь взрываться... так она и не взорвалась, голубушка, умница, вторую же "лимонку" моджахеды, очевидно, бросать пожадничали...Так было в Полесье, родном, добром белорусском болоте... раскинувшемся на сотню вёрст... Ктырь, главарь банды, понимал, что всей жизни у него ровно столько, пока мы с Лёвой и Михалычем не выйдем из зоны действия их "глушака" - установщика помех, не позволяющего поймать спутник телефону... да, там все шли ва-банк, и у ребят Ктыря были аж три ручных пулемёта...
   Нудный дождик, сеявший с небес, наконец-то иссяк, однако воздух словно оставался пропитан водой. Нет, так не пойдёт... надо делать привал, отдохнуть и обсушиться... вот только что делать с этим ощущением - насчёт "мы влипли"?
   - Осторожней!
   Но было поздно - Валя-студент, споткнувшись о торчавший из воды валунчик, с плеском растянулся поперёк речки. Бурный поток, встретив неожиданно возникшее препятствие, решительно устремился поверх импровизированной запруды.
   - Валентин, эка, право вы... Давайте руку! Не ушиблись? Надо же под ноги смотреть, батенька... да на вас сухой нитки нет... нельзя же так...
   Произнеся сии правильные слова, господин профессор оступился, взмахнул руками и сел задом аккурат в яму посреди неглубокой в общем-то речонки. Я только сплюнул. Нет, мы точно влипли...
   - Вячеслав Сергеевич, ваше мнение - сколько нам осталось вёрст до граунд зеро? - я протянул руку, помогая профессору подняться.
   - Мнээ... кхм... да, большое спасибо... - Милорадов, кряхтя, выбрался из ямы. - Думаю, нам осталось пройти не более двадцати... но это по прямой. По маршруту добавьте ещё семь-восемь.
   Я хмыкнул. Ну что ж, по крайней мере господин профессор имеет представление о предмете. Не так плохо для кабинетного учёного. Однако дальнейшее путешествие, как ни крути, придётся прервать. Если у профессора со штанов текло, то Валя-студент был действительно мокр до последней нитки. Да, собственно, и остальные члены экспедиции выглядели не чересчур парадно. Вымотались все... особенно девушки-итальянки.
   - Господа, привал! Всем сушиться, отдыхать! Насколько это возможно...
   Подвернувшаяся полянка была совсем крохотной, шагов шесть в поперечнике - не полянка даже, так, лесная прогалинка. Лежавший на краю проплешины полусгнивший ствол могучей лиственницы вполне мог служить импровизированной скамейкой.
   Потянуло дымком, затрещал в огне влажный хворост. Обычно устройство бивака вызывает оживление, порой даже короткую суету, только не в этот раз. Люди двигались вяло, как снулые рыбы подо льдом.
   - Рудольф, не сочтите за обиду, но вы в карауле. Как самый сухой из нас всех. Я вас сменю очень скоро, обещаю.
   Роршах - наш, родной, из моего времени - только кивнул. Перехватил поудобнее трофейный автомат с круглой коробкой магазина и двинулся прочь с полянки, через пару шагов буквально исчезнув в переплетении бурелома. Я проводил его взглядом. Нет, всё правильно, он молодец... и там, куда он направил стопы, аккурат отличный обзор, что вверх по речке, что вниз... Что же меня смущает?
   - Валентин, без обид, но вам придётся раздеться. Всю одежду и обувь следует просушить.
   Валя захлопал своими длиннющими ресницами.
   - Э... спасибо, но я как-нибудь...
   - Вы не поняли, молодой человек. Это приказ. Больной крупозным воспалением лёгких, это вовсе не то, что необходимо сейчас нашей экспедиции.
   - Это... господин поручик... видите ли... я не взял купального костюма.
   Мне пришлось приложить гигантское усилие, чтобы не заржать. Громко и неприлично, прямо в лицо молодому человеку.
   - Произвожу вас в звание старшего нудиста. Да быстро же, раздевайтесь! Ну?!
   Командирский голос - вещь порой незаменимая. Вот, пожалуйста, каких-то полминуты, и студент уже стоит в чём мама родила, прикрываясь ладошкой.
   - Держите, - я протянул парнишке запасную армейскую майку, туго скатанную в рулон и завёрнутую в полиэтилен. - Старайтесь поворачиваться к огню разными сторонами, так быстрее прогреетесь.
   - И всё-таки, господа, наше путешествие нельзя признать неудачным, - профессор, уже освободившийся от штанов и длиннейших патриархальных трусов, выглядел прекомичнейше, но бодрости духа явно не утратил. - Столько открытий разом!
   Я только покрутил головой. Каждому своё, истинно говорится... Как на мой чисто крестьянский взгляд, объём открытий, обрушившийся на нашу голову, уже давно перешёл рамки любых приличий. И не факт, что поток открытий намерен иссякнуть.
   Обе Джильолы, к моему огромному облегчению, уже сушили свои вещички у костра, избавив меня от необходимости отдавать синьоринам неделикатную команду раздеться. Разделись они, правда, всё-таки не догола, на Джильоле из семнадцатого года оказались надеты короткие панталончики и широкий лиф, у подружек моей дочуры имевший все шансы сойти за спортивную майку-"марафонку". Трусики "нашей" синьорины выглядели не в пример эпатажнее, лифчика же не оказалось вовсе, однако мы все слишком устали, чтобы обращать на эти детали внимание. Сам я ограничился снятием штанов и сапог, пропитавшихся водой донельзя.
   Лёва - тот самый, беглый раб - сидел на бревне, тяжело дыша, глядя прямо перед собой в одну точку. У меня даже кольнуло сердце, до того он был похож на моего друга... и непохож. Не было, не могло быть у нашего Лёвы такого вот безнадёжно-замученного выражения лица...
   - Лев! Лёва!
   - А? - он оторвался наконец от рассматривания некоей точки в пространстве.
   - Одежду и обувку надо снять и просушить. Это надо сделать прямо сейчас.
   - Да-да, конечно... - он принялся стаскивать с себя мокрые вещи.
   Одежда, развешанная на палках-рогульках, уже курилась паром. Я оглядел наш мини-лагерь - сбившиеся у костра полуголые люди, измотанные до крайности, до потери стеснительности. Лишь бы обогреться... Итак, что мы имеем на данный момент...
   Встреча с Бродящим, если я хоть что-то понимаю, едва не оказалась фатальной. Правда, маленькая колдунья, похоже, сумела таки пустить в ход свою магию - в самый последний момент, но успела. Тем не менее обольщаться не следует. Последствия инцидента можно смело назвать катастрофическими. Наш караван, с таким трудом собранный Эдарик "из всех времён и народов", рассыпался, как бусины с порванной нитки. Если я опять-таки правильно понимаю, нас разбросало по разным эпохам. И в самых диких комбинациях, совершенно верно.
   Теперь текущие задачи. Продовольствия у нас нет. И добыча его здесь довольно проблематична. Можно, конечно, сидеть и ждать, пока наша шаманка вновь соберёт рассыпанные бусы. Но, логически рассуждая, тут до цели нашего путешествия рукой подать. Восемь, пусть девять часов хода - и мы в "граунд зеро". И поскольку остальные "бусины" также обязаны рассуждать логически, то вот там мы все и должны встретиться... по логике. В одной точке пространства, но в разных слоях времени...
   В разных ли? Если я опять-таки верно понял рассуждения господина профессора, там, в "граунд зеро" находится "Великая Кочерыжка". Точка пересечения времён и пространств, вот так вот.
   Что делать дальше? Кто из "каравана времён" остался жив? Жива ли сама Эдарик, и если да, то где она? Вопросы, вопросы... Ладно. Вопросы потом. Сейчас задача проста и конкретна - дойти до точки.
   И всё бы ничего, если бы не вот это мерзкое ощущение где-то внутри - влипли. Что с этим делать? Где угроза и какова она?
   - Прошу прощения, что отвлекаю, - передо мной возникла фигура нашего часового.
   - Что случилось, Рудольф?
   - На это нужно взглянуть самому. Тут совсем рядом.
   Вздохнув, я принялся натягивать не до конца просушенные штаны, обувку... Подхватил АКМ, привычно ощупал за пазухой верный "стечкин"
   - Надо так надо. Идёмте.
   Идти действительно оказалось недалеко, шагов полста. Остановившись, я некоторое время разглядывал костяк. Присел на корточки.
   - Я не сразу заметил, смотрел в основном вперёд, - Роршах протянул мне обломок какой-то палочки. - Вот это было между рёбер.
   Я взял находку в руки, задумчиво повертел. Обломок стрелы, и наконечник примотан жилами. Грубо откованный железный наконечник, едва тронутый ржавчиной. М-да... господин профессор должен быть в восторге - полноводный поток открытий не собирается иссякать. Вот любопытно, кто и когда последний раз совершил убийство при помощи лука? Стрелой с самодельным наконечником, ага. Из сыродутного кричного железа...
   - Надо поставить в известность Вячеслава Сергеевича, или чуть позже? - Роршах чуть покачивал на ремне трофейный автомат с круглым диском.
   Ответить я не успел. Характерное чувство в животе усилилось до предела. Ещё миг, и послышался плеск, отчётливое цоканье копыт о камень - кто-то верхом уверенно пробирался по обмелевшему руслу речонки. И этих ребят явно было много.
   Конный отряд выкатился из-за поворота, разом заняв всё русло от берега до берега. Меховые шапки-малахаи, длинные копья, кожаные доспехи с нашитыми железными бляхами... Если бы не всё произошедшее с нами за последнее время, я бы решил, что это какая-то массовка из исторического фильма. Или масштабная ролевая игра. Тимур? Чингис-Хан? Или, может, Кучум, уходящий от казаков Ермака?
   Пару секунд мы разглядывали друг друга. Здоровенный амбал, чьи железяки были явно навороченней - очевидно, предводитель - пролаял что-то на неизвестном языке, явно обращаясь к нам с вопросом. Ещё секунда, и конный головорез слева от предводителя выдернул из чехла снаряженный лук, четверо же ринулись вперёд с ярко выраженным намерением нас имать. Ну то есть взять за уши, как кроликов.
   Справедливости ради надо сказать, доцент успел среагировать первым. Я ещё только поднимал свой "калаш", когда его трещотка подала голос.
   Время будто растянулось - плящущий на дульном срезе огонь и валящиеся как куклы конные головорезы. Четвёрка инициативных нукеров вылетела из сёдел, кони с диким ржанием мельтешили, устраивая свалку. Трофейный автомат отличался если не дальнобойностью, то уж скорострельностью точно, и круглый диск магазина имел завидную ёмкость.
   Дождавшись, когда умолкнет оружие доцента и последние поражённые свалятся, очищая поле обстрела, я нажал на спуск, выпуская свои тридцать патронов в конную массу. Пули "калашникова" с близкой дистанции вырывали из ордынцев куски мяса, вбивали железные бляхи доспехов в утробу. Последние жертвы были поражены уже в спину - отряд дружно ринулся наутёк.
   - Что?! Что такое?! - лагерь встретил нас буквально многоголосым хором.
   - Всё в порядке, друзья, - я произнёс эти слова неестественно бодро. - Срочно собираемся и уходим!
   - Да что там такое-то?! - Милорадов никак не мог попасть ногой в штанину.
   - Очередное чудо, Вячеслав Сергеевич. Мы наткнулись на отряд средневековых монголов. Имеющих привычку стрелять сразу, не раздумывая.
   - Но у них же нет... э... огнестрьельного оружья? - обе синьорины смотрели на меня, распахнув глазищи во всю ширь.
   Я улыбнулся, как смог. Улыбка получилась неважная, надо признать - не улыбка даже, скорее оскал.
   - Нет, на наше счастье. Однако у нас просто не хватит патронов, если их тут целая орда.
  
  
   - Тут... не надо... искать направление... тут всё очевидно...
   Я только мотнул головой, соглашаясь. Действительно, ломать голову, где именно находится вожделённая "точка икс" не было нужды. Все деревья валялись на земле, точно причёсанные, указывая комлями направление на искомую точку. Оставалось двигаться в указанном направлении... двигаться... только двигаться... ещё двигаться...
   Моросящий дождь, достававший нас весь день, наконец-то кончился, и хорошо было бы обсушиться у огонька... но это позже... надо двигаться... ещё двигаться...
   Сумасшедший Мыкола, вопреки нашим опасениям, сегодня вёл себя вполне вменяемо. Точнее, он просто шёл и шёл, шёл впереди, чётко выбирая путь среди поваленных деревьев. Я бы даже сказал, он стремился попасть в То Место больше, чем все прочие - так двигаются лунатики или загипнотизированные, стремящиеся к одним им ведомой тайной цели.
   - Всё... равно... не дойдём сегодня... - Ургант, половчее примостив рукоять носилок на плече, отёр пот ладонью и тут же снова взялся за жердину. - Надо... привал...
   - Чем... ближе сегодня подойдём... тем лучше... - моё дыхание тоже оставляло желать лучшего.
   - Лучше ли? Кто... знает... что там...
   Немец, пробормотав что-то насчёт доннерветтер, перехватил у меня рукояти носилок. Я измученно-благодарно улыбнулся. Нет, определённо он молодец, этот Роршах. Правда, по-русски ни бельмеса не понимает, но ведёт себя по-человечьи. Или ему успели что-то объяснить его альтер эго? Тогда, ночью, время у них было, уединялись же зачем-то... Во всяком случае, бывший командир броневика проникся и сейчас ведёт себя, как и подобает члену команды. Чёрт побери, однако, какой здоровенный этот Пров... нет чтобы подстрелили студентика, не в пример легче тащить...
   - Стоп, - вдруг негромко сказал Ургант. Немец встал.
   - В чём дело? - я огляделся вокруг, всё вроде тихо...
   - По-моему, он умер.
   Носилки осторожно опустили на землю. Я нащупал руку лежавшего. М-да... пульса нет.
   - Зеркало есть у кого? Дыхание проверить...
   - Откуда?
   Ургант нащупал у раненого шейную жилу.
   - Нет пульса. Он умер.
   Я вдруг почувствовал облегчение. Да, да, по христианскому разумению - должно быть стыдно, но мне не было стыдно ни капли. Умер... что ж, земля пухом. Умер. Всё. Не надо дальше тащить шестипудовую тушу, плюс жердины носилок... Умер. Все мы смертны. Но некоторые очень вовремя смертны...
   - Надо бы его похоронить, - пробормотал я. Ургант скептически хмыкнул.
   - Как? Тут кругом вечная мерзлота. У нас ни кирок, ни ломов, ни даже лопаты.
   - Ну хоть хворостом завалить! Зверьё ведь сожрёт, нехорошо это!
   Помедлив, мы принялись стаскивать хворост, заваливая ими усопшего. Немец присоединился к нам всё так же молча. Только Мыкола стоял столбом, глядя куда-то в сторону Того Места остановившимся взглядом.
   - Нельзя... - вдруг тихо, медленно проговаривая звуки произнёс он.
   - Что нельзя?
   - Так нельзя... надо сжечь... он найдёт... он догонит...
   - Тьфу ты! - Ургант в сердцах сплюнул.
   Не обращая более внимания на невнятное бормотание сумасшедшего, мы втроём закончили импровизированное погребение. Вот так. На войне бывало и не такое. И совесть наша чиста. Пока товарищ был жив, мы его не бросили. Ну а мёртвым всё едино...
   Наш маленький отряд возобновил движение, и Мыкола вновь шёл впереди, безошибочно углядывая проходы в сплошном лесоповале. Закат на северо-западе алел как кровь, предвещая на завтра плохую погоду. А может, и не плохую - кто их знает, какие приметы верные в этих диких местах, а какие нет...
   - Всё, - я остановился. - Давайте готовиться к ночлегу, господа. Завтра решающий день.
   В животе урчало, однако силёнки ещё оставались. Во всяком случае достаточно, чтобы нарубить лапника и соорудить постели. Огня разводить не стали, и никто даже не задал вопроса, отчего.
   До Того Места оставалось рукой подать. И что там, мы не знаем. А на открытой местности, где лес точно прилизан некоей чудовищной силой, открытый огонь виден за много вёрст.
   - Господин поручик, если не возражаете, я на часах первым, - Ургант осматривал своё снаряжение. - Боюсь, потом вы меня просто не разбудите.
   - Нет возражений.
   Сказать, что я заснул, было бы неправдой. Я буквально провалился в сон, как в волчью яму. Всё, что тревожило и мешало - отсыревшая одежда, голодный желудок - всё отступило куда-то. Как я устал... спать... спать...
   ... Этот сон был прекрасен и удивителен. Там, во сне, я летел куда-то на широко распахнутых бело-радужных крыльях, и мир вокруг был пронизан сияющим радужным светом, таким ярким и радостным, что невозможно было представить, что где-то в мире есть Зло... Я летел в То Место, и там, во сне, я точно знал, зачем именно я туда стремлюсь. Надо повернуть ключ. Надо всего лишь повернуть ключ. Какой именно ключ? Там, во сне, я хорошо знал ответ на этот вопрос...
   ... этот сон был страшен и тревожен. Над заснеженной равниной в вышине скользили, передвигались странные аппараты, ничего общего не имеющие с творениями человеческих рук. И странные существа, не имеющие ничего общего с человеком, вытягивали из своего туловища неимоверно длинные гибкие шеи, точно черепахи из панциря, вглядываясь в расстилающийся под ними пейзаж. А где-то в пурге метались лучи прожекторов, и тяжёлый броневик, поводя стволами пулемётов, с рёвом катился по следу, в стремлении достать и умертвить... А где-то ехал, пробираясь по лесной трассе, тяжёлый лесовоз, и трое беглых рабов сидели в душной кабине, готовясь к смерти...
   И ещё по сплошному лесному завалу, прилизанному точно гигантской гребёнкой, передвигалась тёмная фигура. Она двигалась медленно, но верно, в слепом стремлении - достать и умертвить...
   - Ааааааа!!!
   Я проснулся от дикого вопля, точно от удара током. Сумасшедший Мыкола вопил, отползая задом, а из темноты на нас надвигалась фигура, в которой можно было узнать Прова.
   - Пров? Ты... живой?!
   Фигура повернула на мой голос, и волосы у меня встали дыбом.
   - Аааааа!!!
   Бах! Первая пуля из "кольта" остановила было ожившего покойника, он закачался, будто озадаченный внезапно возникшим препятствием, но тут же вновь двинулся вперёд, вытягивая перед собой руки со скрюченными пальцами. Бах! Бах-бах-бах-бах! Каждый новый удар одиннадцатимиллиметровой пули лишь замедлял продвижение мертвяка. Но не останавливал.
   Грохот портативного пулемёта Урганта, и голова упыря разлетается вдребезги. Ещё длинная очередь, и он валится наконец навзничь. Пару секунд мертвяк пребывал в неподвижности, затем завозился и принялся подниматься... и вместо головы у него темнел изуродованный обрубок...
   - Ааааааа!!!!!
   Мы неслись по бурелому, точно испуганные лани. Как удалось в темноте не переломать ноги, до сих пор удивительно. Остановившись наконец, я судорожно прижал руку к сердцу, колотившемуся как клепальная машина.
   - Нет... это уже полный аллес капут... на такие игры я не подписывался... - Ургант тоже дышал, как загнанная лошадь. Мыкола вдруг залился тихим идиотским смехом. Роршах только икал, шаря по карманам, точно искал там свой пулемёт.
   И только тут до меня дошло.
   - Там... моя винтовка!
   - А вот это вы видите, Александр Владимирович?
   Тёмная фигура с деформированным обрубком вместо головы целеустремлённо топала среди завалов, явно направляясь по нашему следу. Выходит, отбежали мы совсем недалеко, шагов на триста от силы...
   - Так что бог с ней, с винтовкой вашей. Двигаем отсюда, скорее!
  
  
   Вонь пожарища забивала ноздри, мешая дышать. В голове плыл тонкий стеклянный звон, верный предвестник угара. Вот угорим тут насмерть, к чертям собачьим...
   Лес, поражённый чудовищным взрывом, выглядел ужасно. Правда, пожар отчего-то не разгорелся во всю мочь, как следовало, однако стволы деревьев, опалённые все как один с одной стороны, ещё испускали сизые дымки, кое-где плясали огненные язычки... А может, потому и не разгорелся пожар, что все деревья повалены, вон, лежат точно спички в коробке - все на подбор, комлями в сторону взрыва...
   - Сколько... ещё?
   Лёва Ургант из того, светлого будущего, отёр пот с лица, заодно размазав налипшую сажу.
   - Да не больше двадцати вёрст... Меньше, должно быть. Скоро мы увидим...
   - Что увидим?
   Пауза.
   - Там должен быть огромный кратер. Если взрыв наземный, конечно...
   - А если нет?
   Пауза - Ургант, пыхтя, перелезал через здоровенный выворотень.
   - Если рвануло высоко, там, в эпицентре, должен остаться стоячий лес. В любом случае, мы увидим всё очень скоро.
   - Не... дойти сегодня... по такому-то бурелому... ночевать придётся на пожарище...
   - Ну придётся так придётся... завтра будем там...
   Наш маленький отряд продвигался к цели медленно, но упорно. Компас был не нужен, а равно и карта - деревья, лежащие как спички, делали возможным движение лишь туда... к Тому Месту... или назад.
   Тунгус, так приветливо встретивший нас, воспринял наше желание идти к месту взрыва как несомненный признак полоумия. Бормоча что-то невнятное и пряча глаза, он принялся скоренько сворачивать свои чумы, явно стремясь откочевать подалее от этих мест. К счастью, Ургант сумел-таки вытянуть из хозяина тайги здоровенного вяленого тайменя, что решило проблему по крайней мере насчёт обеда и грядущего ужина. О том, чего мы будем жрать завтра, думать как-то даже и не хотелось...
   Завтра мы будем в Том Месте. И всё решится.
   Закат пламенел на полнеба, во впадинках, под кустами и древесными выворотнями уже понемногу копился ночной мрак. Конечно, закат отгорит не сразу, и летние ночи в этих местах светлые, только что газету читать нельзя. Однако для того, чтобы ноги переломать в этом кавардаке, многого и не нужно.
   - Мне кажется, дальше идти неосмотрительно, - будто прочёл мои размышления Роршах. - Ноги нам ещё пригодятся... завтра...
   Жидок остановился, явно взвешивая.
   - Вероятно, вы правы. Ну хорошо, давайте устраиваться на ночлег. О, вон тот выворотень подойдёт!
   Обустройство привала не заняло много времени, благо, ветви упавших лиственниц ещё не засохли, в достатке снабдив нашу троицу постельными принадлежностями. Здоровенный выворотень, косо разместившийся среди прочих, послужил неплохим укрытием.
   - Огоньку бы... - тоскливо протянул я, растянувшись на куче лапника.
   - Это вряд ли, - хмыкнул Ургант. - Здесь, так полагаю, это будет совершенно неоправданный риск. Бережёных и Бог бережёт, не так ли?
   Спорить я не стал. Вон дойч и тот не спорит, даром что юберменш. Хотя непривычно вообще-то, что да то да - чтобы жид да в присутствии герр дойча смел высказываться, да ещё таким тоном... жиды, они и с русскими да хохлами всё больше молчат, пока не спросишь, рта не откроют - так уж приучены... а в голове-то как шумит... и тепло... я куда-то плыву... спать... сплю...
   - Александр, кушать подано!
   Я с огромным трудом разлепил глаза.
   - Надо, надо поужинать, - отеческим тоном сообщил Ургант, заканчивая резать хвост тайменя тонкими ломтиками. - Неизвестно, что там завтра будет, в животе оно надёжнее...
   Вздохнув, я сел на куче лапника. Аргумент весомый, конечно. Хотя, если честно, тут не только есть, тут пальцем шевелить уже не хотелось... до чего вымотали эти дни и ночи, и этот бесконечный поход...
   - Вода во флягах, - жид обтёр нож пучком травы. - Приятного аппетита!
   Некоторое время мы жевали вяленую рыбу, остро пахнувшую дымом и какими-то таёжными приправами.
   - Предлагаю первым на часах поставить меня, - подал голос Роршах. - Откровенно, не уверен, что выстою предутреннюю вахту. Вторым тоже могу, конечно, но...
   - Вы правы, вторым лучше выставим на пост Александра, - улыбнулся Ургант. - Ну а "собачью вахту", так и быть, мне.
   Я лишь вяло мотнул головой, соглашаясь. Нет, а что? Вот посплю часика три... и вполне могу отстоять полуночную...
   - О майн гот!
   - Ох...ренеть...
   Оба возгласа слились воедино. Мои спутники таращились куда-то мне за спину, выпучив глаза. Я обернулся, приподнялся, высовывая голову из-за края выворотня, и челюсть отпала.
   Там, где должен был находиться кратер от взрыва... или что там... короче, в Том Месте сияло удивительное, ни на что не похожее... явление? Нет, чудо! На что это похоже? Мыльный пузырь, полный переливчатых радуг? Клубок тех радуг, окутанный сияющим флёром? Не то, не то! Но как красиво... просто нет слов...
   Что-то вдруг будто толкнуло меня изнутри. Кряхтя, я встал.
   - Надо идти.
   Хотите верьте, хотите нет, но мои спутники даже не удивились.
   - Он прав, - немец тоже вставал, цепляясь за обломанные корни, торчащие из выворотня - Тут осталось не больше пятнадцати-шестнадцати километров... если мне не изменяет глазомер. Пять часов, пусть даже шесть - и мы в Том Месте.
  
  
   - Вроде бы отстали... поганые? Кстати, господин профессор, отчего... именно поганые?
   Господин профессор дышал, как загнанная лошадь.
   - Я... непременно разъяснил бы... коллеги... но вы не находите... что время для лекции... несколько неподходящее?
   Я лишь хмыкнул. Чтобы господин профессор и отказался удовлетворить научное любопытство почтеннейшей публики... нет, действительно Конец Света близок.
   - Осторожней!
   Но было поздно - Валя с хлюпаньем погрузился в очередную яму почти по пояс. Ургант протянул ему жердину, и студент ухватился за неё обеими руками.
   - Раз-два, взяли!
   Я лишь мотнул головой, точно лошадь, отгоняющая мух. Бесполезно... через тридцать-сорок шагов этот парень вновь вляпается. Чутьё у него, что ли... все ямы в этом паршивом болотце его...
   Я вдруг словно очнулся, увидев нашу экспедицию со стороны, взглядом обычного человека с ТОГО СВЕТА... то есть нормального. Кучка измазанных по макушку, смертельно измученных, мокрых путников... и напряжённые, буквально дикие глаза... Будешь тут иметь дикий взгляд, пожалуй. Вон в алюминиевой фляжке торчит намертво застрявший гранёный наконечник, вбитый, что твой дюбель... пришлось древко обломить и так оставить... всё лучше, чем дырявая фляга...
   Мы брели, то и дело увязая в липкой жиже. Хотя с места внезапного боестолкновения наша группа ретировалась с максимально мыслимой скоростью, оторваться от конных преследователей не удалось. Некоторое время теплилась, правда, надежда, что ошарашенные невиданным оружием монголы не рискнут преследовать ужасных демонов, однако уже через час стало ясно, насколько эта надежда беспочвенна. Не знаю, в чём тут дело... возможно, эти ребята, как и положено древним берсеркам, вообще не ведали, что такое страх. Или их местный нойон... ну или как там называли в то время полевых командиров подобных головорезов... да, местный начальник не велел возвращаться, не взяв на кукан демонов и особенно их оружие. Логично... демонов-то кучка, а храбрых воинов дофига два раза... а трибуналы у чингисхановцев, как помнится, были куда как круты - чуть не исполнил приказ, тетива на шею... и никаких тебе протоколов-формальностей... поневоле расстараешься... Так что болотце, надо признать прямо, нам просто-таки Бог подсунул... мы ещё кое-как, а уж коннице тут делать нечего...
   На наше счастье, второго масштабного боестолкновения удалось избежать. Одна из девушек-итальянок вдруг остановилась и ткнула рукой в сторону опушки ельника, ни говоря ни слова. Ельник выглядел совершенно мирно, точно в него отроду не ступала нога человека, однако первый же взгляд в бинокль разрешил все сомнения - в поле зрения прибора маячило скуластое лицо с узкими глазами. Очевидно, храбрые нукеры не подозревали о возможностях современной оптики, во всяком случае, засаду нормального спецназа так легко обнаружить не удалось бы... Не выходя на открытую местность, мы двинулись в обход, однако спустя шагов триста-четыреста руку поднял уже Роршах, идущий в арьеграрде. Второй отряд преследователей догонял нас по охотничьей тропе. "Клещей", если не полного "мешка", удалось избежать как раз благодаря вовремя подвернувшемуся болотцу. Погоня вышла на берег, когда мы уже довольно далеко углубились в топь. Выпущенная вдогонку стрела - шагов с полутораста примерно - угодила в мою фляжку, залечь в трясине не было никакой возможности, и я решился истратить гранату. Подствольник гулко кашлянул, на бережку бахнуло, раздались вопли, и от нас наконец-то отстали. Возможно, пара развороченных взрывом трупов убедили отважных нукеров в том, что удавление тетивой не самый худший способ умереть.
   - Привал... - слова вырвались из моей груди с каким-то орлиным клёкотом. Группа вытягивалась из болота на крохотный островок - не островок даже, просто замшелый каменный желвак метров шесть в поперечнике, торчащий из топи - и люди тут же падали на влажный мох.
   - Господьин поручьик... что дальше?
   Я с острой жалостью смотрел на бледное, осунувшееся личико синьорины Джильолы - той, из одна тысяча девятьсот семнадцатого года. Бедное дитя... кто додумался отпустить тебя в этот жуткий вояж?
   - Я тоже самое хочу спросьить, - поддержала её альтер эго.
   Я лишь неопределённо мотнул головой. Вопрос-то простой донельзя... а ответ? Не хотелось бы обижать славных девушек вертящимся на языке готовым, кратким и ёмким ответом...
   Итак, оценим ситуацию. Болотце это вряд ли тянется бесконечно. Ну пусть ещё пару километров, пусть три. Далее, по логике, уже должны идти ближайшие и непосредственные окрестности Того Места.
   Что дальше?
   Ну хорошо, разложим этот детски-правильный вопрос на ряд более простых. Вопрос первый - есть ли в этом слое реальности То Самое Место? Вопрос второй - как мы поймём-узнаем, То это место или Не То? Вопрос третий - собирается нас таки найти маленькая шаманка Эдарик или нет? Вопрос четвёртый - а если не найдёт? Что делать?
   Да, и ещё совсем-совсем посторонний вопрос. Что если отважные нукеры уже отошли от впечатления, произведённого гранатой подствольника, как недавно отошли от ужаса пред автоматным огнём? Обойти кругом болотце верхоконным, имеющим представление о здешней местности, это же раз плюнуть...
   Молочно-белый туман наплывал, клубился, густел. Я вытянул руку - пальцы медленно теряли очертания, растворяясь в нарастающем фосфорическом сиянии. Вот странно - ничего же неясно, однако мерзкое ощущение "влипли" растворялось в этом призрачном молоке, как всё окружающее. Облегчение? Да, пожалуй. Гильотина налажена, расстрельная команда построена, Бродящий готов к очередному приёму пищи... Сколько можно тянуть?
   Шлёпанье босых ног по твёрдой, явно гладкой поверхности, и из фосфорического сияния вынырнула тоненькая детская фигурка.
   - Эдарик?!
   Маленькая шаманка выглядела ужасно. Совершенно голая, точно в бане, на плечах, заду и ляжках вздулись синюшные рубцы. И вдобавок на шее - серебряный ошейник, испещрённый какими-то рунами, с коротким обрывком цепи.
   - Идите за мной! Очень-очень быстро!
  
  
   -... Идёт?
   - Идёт, проклятый... как приклеенный...
   Я тоже обернулся назад, судорожно переводя дыхание. В призрачном свете белой ночи тёмная фигура с безобразным обрубком вместо головы двигалась среди лесоповала, точно сомнамбула. Как он там проходит, вслепую-то... Хотя ничего удивительного, если разобраться. Известно ведь, лунатики ходят во сне с закрытыми глазами... и тем не менее как-то находят дорогу...
   То, что ещё не так давно было Провом, сибирским купцом-чалдоном, шло по нашему следу, точно по верёвке. Мертвяк двигался неспешно, даже как-то сонно, нечастыми механическими растянутыми шагами... версты три в час, не больше... Вот только усталости он явно не знал, в отличие от нас. Наверное, не составило бы труда оторваться от этой жуткой погони даже пешком, налегке и по ровной местности, хорошо отдохнув предварительно, но здесь...
   Он нас загонит. Он нас просто загонит. До Того Места ещё вёрст десять, не меньше. Нам не выдержать, потому как целые сутки на ногах... сутки ли? по-моему, больше...
   Я криво ухмыльнулся. Наверное, праздному наблюдателю со стороны вся наша группа показалась бы таким же сборищем мертвяков... во всяком случае, движения вон у Мыколы точь-в-точь те же... да и у меня, должно быть, не лучше. Вот только не было тут никаких сторонних наблюдателей.
   Мы шли и шли, перебираясь через бурелом, треща ветвями, молча и целеустремлённо. Насчёт того, куда направить стопы, никаких вопросов не возникало. Разумеется, в То Место. В эпицентр. Эпицентр чего? Да неважно... скоро узнаем. Если, разумеется, не станем жертвами экс-Прова... Поначалу, в горячке и с перепуга, мы оторвались от этого ужаса довольно прилично, но свинцовая, невероятная усталость давала себя знать, и сейчас наш преследователь понемногу выбирал имеющуюся фору. Сколько ещё продлится эта дикая погоня - час? полтора? Два, это уже вряд ли. Не выдержать нам двух часов...
   - Стой... - прохрипел Ургант. - Стой... остановитесь...
   Все встали, тяжело дыша.
   - Бесполезно... бежать... так не уйти... пока есть время... надо... засаду...
   Я лишь медленно кивнул. Правда, ведь мог бы и сам дойти до такой простой мысли. Избавиться от опасности можно двумя путями - уйти либо уничтожить. Уйти не получится. Значит, без вариантов.
   - Сколько... осталось патронов?
   Пауза.
   - Патроны... это паллиатив. Надо колья... осиновые...
   - Почему именно... осиновые? - я наконец-то начал восстанавливать дыхание.
   Ургант бледно улыбнулся. Глаза у него были совершенно дикие, полубезумные.
   - Народная мудрость... отчего-то рекомендует... именно осину. Мы не в том положении, чтобы проверять... экспериментально... насколько другие породы древесины... эффективны против упырей...
   Я вновь кивнул - аргумент был более чем весомый.
   - А если он не поляжет?
   - А топоры? У нас два... Расчленённый труп, это уже не то, что целый.
   Не споря более, мы принялись готовить засаду. Осина нашлась буквально под боком - несколько крепких молодых деревцев, придавленных здоровенной лесиной. Сжав зубы, я торопливо обрубал ветви, затёсывал верхушку поострее. Время, время... сейчас он тут появится...
   - Только прошу не думать, что я тоже рехнулся, - Лев криво улыбался. - В общем, в своё время я подчитал по теме кое-чего... Нельзя к нему приближаться. Схватит, не отцепиться.
   Я лишь досадливо дёрнул щекой. Русские народные сказки, это интересно. Когда ты маленький, лежишь в пижаме под тёплым одеялом... и няня читает тебе вслух...
   - Я справа, если нет возражений, - Ургант взвешивал кол в руках. - Хотя... это не медведь, так полагаю, в сердце бить бесполезно. Но как-то всё-таки...
   - Я в центре, - решительно подытожил я, одним тоном отметая всякие сомнения.
   Выслушав весьма краткий инструктаж по-немецки, Роршах лишь кивнул и встал слева, где указано. Взгляд у него тоже был не ахти, но явного помешательства пока не наблюдалось. Как и паники. Несмотря на критичность ситуации, я даже почувствовал мимолётное облегчение. Право, немецкая военная дисциплина не пустой звук. Мыкола, присев на поваленное дерево, наблюдал за нашими военными приготовлениями с детски-лучезарной улыбкой. Совсем сбрендил, похоже...
   Приближающийся треск бурелома. Я сглотнул ставшую вязкой слюну. Господи... укрепи и наставь... только обязательно правильно наставь... и укрепи тем паче... боже, какой ужас...
   Упырь возник перед нами, вытянув вперёд руки со скрюченными пальцами. И тут же резко ударил по ушам грохот Лёвиного портативного пулемёта. Две короткие очереди перебили мертвяку ноги, он пошатнулся и рухнул.
   - Аааааа!!! - чей это вопль? неужели мой?
   Три кола с треском вошли в мёртвую плоть. Всё дальнейшее произошло очень быстро и отпечаталось в сознании фрагментами. Тусклый блеск стали, хруст рубленой кости...
   - Аааааа!!!
   Вот теперь это было по-настоящему страшно. Пожалуй, ещё ни разу за всю эту дикую эпопею мне не было так страшно. Рука покойного, отрубленная по запястье, споро ползла к моему горлу, перебирая пальцами ткань, словно какое-то чудовищное насекомое.
   - Ааааааа!!!!!
   Наверное, всё-таки наше подсознание в критические моменты проворней слабого и неповоротливого человечьего ума. А может, вмешался мой ангел-хранитель... Во всяком в себя я более-менее пришёл лишь шагов за тридцать от места битвы. Куртка, сброшенная вместе с вцепившейся в ткань мёртвой хваткой отрубленной рукой валялась в стороне, и рука, оставив ненужный предмет, быстро ползла по направлению ко мне.
   - Аааааа!!!
   Лева стремительно перемахнул через поваленную лесину, на ходу скидывая с себя штаны, с болтающейся на ней второй упырьей рукой.
   - Этого тащи!!
   Странно, но мысль я понял с полуслова. Мыкола... если что...
   Однако было поздно. Волосатая кисть, вся в запекшейся чёрной крови, уже вцепилась в штанину парня. Мыкола заорал, будто сжигаемый заживо, и ринулся прочь, размахивая руками наподобие ветряной мельницы.
   - Аааааа!!!
   Вероятно, даже загнанная лошадь приберегает где-то внутри силы для последнего рывка. Пару сотен метров мы отмахали на этих последних, неприкосновенных запасах за считанные секунды.
   - Всё... - Ургант вращал дикими глазами, волосы на нём стояли дыбом. - Теперь всё... Патронов нет... и через час-другой мы будем иметь свежего зомби...
   Роршах только невнятно мычал что-то, хлопая себя по карманам, будто искал пачку сигарет.
   - Что у тебя с волосами? - вдруг спросил Лёва, всматриваясь в мою шевелюру.
   - Что такое?
   - Ты весь белый...
  
  
   - Дошли... всё-таки мы дошли...
   Я лишь мотнул головой в знак согласия. Говорить не было физических сил. Просто совсем не было. Удивительно, отчего я не падаю, промелькнула в голове вялая мысль... наверное, мышцы ног окоченели от запредельного перенапряжения... примерно как трупное окоченение, ага...
   И ещё впереди было оно. То Место.
   Вообще-то издали, по прикидкам, поперечник невероятного радужного сияния не превышал версты. Однако сейчас, когда мы подошли вплотную, То Место казалось подавляюще огромным. Уже не пузырь полярного сияния с размытыми краями - полыхающая переливами радуги бесплотно-огненная стена, уходящая в зенит. Делящая мир напополам. Позади - мир относительно понятный. Безумный, нет слов, но по крайней мере в этом безумии есть своя логика. Впереди... что впереди?
   - Входим? - тихо, неуверенно произнёс Ургант.
   Я с кряхтением опёрся на голый ствол лиственницы, чтобы не упасть. Да, здесь, возле самого Того Места, никакого лесоповала уже не было. Все деревья стояли, как солдатики... точнее, хлысты, а не деревья. Видимо, взрыв произошёл на значительной высоте, и здесь ударная волна шла сверху. Все ветви ободрала не хуже чем на лесопилке...
   - Я не могу... Я просто не могу больше идти. Ни одного шага.
   - Простите, коллеги, - подал голос Роршах. - Мне кажется, это неразумно. Соваться туда, без нашей провожатой... где гарантия, что там не таится ещё какой-нибудь монстр? Вместо сторожевой собаки. Бродящего мы уже имели честь лицезреть...
   - Аргумент весомый, - Ургант, морщась от боли, попытался присесть на корточки, но сведённые судорогой мышцы не удержали, и он опрокинулся на спину. - А, чёрт... Ладно, возьмём тайм-аут... Хотя с другой стороны не факт, что Эдарик будет проще найти нас не там, а возле забора... забор-то длинноват выходит...
   Я наконец-то осел на землю, цепляясь пальцами за шершавую лиственничную кору. Со стоном растянулся на хвойной подстилке - земля тут была сплошь устелена лапником, сбитым с деревьев взрывом - и закрыл глаза. В бок мне упирался какой-то жёсткий сучок, но я твёрдо решил не двигаться. Всё. Хватит. Достаточно. Аллес. Даже если сюда заявится тот самый Бродящий в тумане... вместе со всем своим туманом...
   Утробный рёв нарастал, ширился, наплывал со всех сторон. Глаза я распахнул мгновенно, однако вокруг уже плавал стремительно густеющий фосфорический туман. И когда только успел?..
   Новая волна утробного рёва, рвущая барабанные перепонки. И из колдовского фосфорического сияния выдвинулась серая масса, на глазах обретая уже знакомый облик чудовищной насекомьей головы с длинными щупальцами-хлыстами.
   - Ходу!!!
   Чей это вопль - Урганта? Роршаха? или мой собственный?
   Верно, даже в насмерть измученном человеческом теле ещё таится некий неприкосновенный запас сил. Полминуты назад я был уверен, что не смогу двигаться, даже если меня пытать огнём. Однако смог, и притом весьма резво. Во всяком случае, когда я опомнился, вокруг уже переливалось радужное сияние.
   - Похоже... он за нами... он сюда не может... - Ургант, невесть как оказавшийся рядом, шумно переводил дыхание. - Уф... как говорила моя мама - Боже, за что мне столько много?
   Дойч, также оказавшийся в пределах видимости, подошёл вплотную, с видимым усилием переставляя ноги.
   - Я был неправ, коллеги. Ждать нельзя. Придётся идти вперёд.
   - Это да. Осталось выяснить, где тот перёд, - жид оглядывался по сторонам. - Тут видимость шагов тридцать... не как в том тумане, но всё-таки...
   Пауза.
   - Как раз этот вопрос разрешим.
   Повозившись, Роршах извлёк откуда-то из кармана три небольших катушки. Я всмотрелся - похоже, шёлковая рыболовная жилка...
   - Поясните, - Ургант тоже рассматривал предъявленную снасть.
   - Всё просто. Вот здесь и здесь, - дойч продемонстрировал пару белых катушечек - по пятьдесят метров. Здесь, - на его ладони теперь покоилась красная бобина - семьдесят один метр. Согласно теореме Пифагора...
   - Действительно, всё гениальное просто, - похоже, в отличие от меня Ургант влёт уловил ход мыслей учёного собеседника. - Но вы уверены, что пятьдесят метров достаточно? Край этого пузыря размыт... плюс кривизна...
   - Неточность даже в три градуса на расстоянии в полверсты даст отклонение всего метров двадцать пять, - дойч мотнул головой. - Есть способ достичь такой точности вполне надёжно. Возможно, она будет больше.
   Они принялись обсуждать план, однако я уже не слушал. Лёг ничком и замер. Слова размывались, сливались в невнятное бубнение. Всё, предел. Похоже, последний рывок отнял и последние крохи сил...
   -... Александр... - голос Урганта виноват и тих. - Нам нужно идти дальше. Вот прямо сейчас.
   Его лицо выглядело осунувшимся, почти прозрачным. Я вдруг ощутил прилив жгучего стыда. Рассопливился... Другие устали не меньше. Однако вот носом в грунт никто не зарывается.
   - Хорошо. Идём.
  
  
   - Ушли...
   Маленькая шаманка присела на поваленное дерево, медленно отёрла лицо рукой - на лице обозначились пятна сажи. Последние клочья колдовского тумана медленно истаивали в воздухе, пропитанном запахом гари.
   Лес вокруг - точнее, то, что от него осталось - выглядел донельзя странно. Все деревья лежали, точно причёсанные под гребёнку, вывороченные с корнем, и верхняя сторона бывших древесных стволов была обуглена. Однако, очевидно, что-то помешало разгореться тут настоящему лесному пожару.
   Что?
   - Эдарик...
   Синьорина Джильола протягивала тунгуске ночную рубашку. Помедлив пару секунд, девочка взяла одежду, натянула через голову. Обрывок цепи на серебряном ошейнике коротко звякнул.
   - Прошу прощения, Эдарик... - подал голос профессор. - Кто вас так?..
   Горькая усмешка исказила на миг лицо шаманки.
   - Люди, кто ещё?
   Она пощупала ошейник.
   - Надо снять. Я не умею ломать серебро. Ты! - взмах рукой в мою сторону.
   Ошейник оказался склёпанным крупными серебряными заклёпками. Покопавшись в своём имуществе, я извлёк на свет портативные редукторные клещи, как нельзя более подходящие для перекусывания железных решёток, цепей, кандалов и прочих аксессуаров тюремного обихода. Серебро металл мягкий, и после недолгого сопротивления кованый обруч распался надвое.
   - Хорошо, - Эдарик растирала шею.
   Я взял обломок ошейника с прикреплённой цепью, пропустил крупные звенья меж пальцев. Хмыкнул. В отличие от ошейника цепь оказалась стальной, с восьмёрковидными звеньями. Крайнее звено было обломано, словно его много раз перегнули. Усталостная трещина. Интересно...
   - Железо можно ломать хорошо, - шаманка, как обычно, легко уловила мысли, роящиеся в моей голове. - Подумал хорошо, и оно лопнет. Серебро ломать трудно. Дед умеет, я нет.
   Она обернулась к девушкам.
   - Ещё мне нужно на ноги. Хоть что.
   - Вот, - вторая Джильола уже протягивала нашей проводнице мягкие тапочки. В таких очень хорошо ехать в спальном вагоне. Но вот идти по тайге...
   - И надо тряпки, и ещё привязать, - девочка примеряла подарок, шевеля пальцами ног - тапочки были явно великоваты.
   - Лента подойдёт?
   Через несколько минут наша провожатая стояла, обутая в онучи, перевязанные щегольскими шёлковыми ленточками. И домашние тапочки вместо логичных лаптей.
   - Прошу прощения, Эдарик, - вновь заговорил профессор. - Два вопроса. Всего два.
   - Слушаю.
   - Что здесь произошло?
   Пауза.
   - Не люди хотели убить То Место. Совсем.
   Преображенский затряс головой.
   - Понятно...
   - Я не знаю, как это называется. Это оружие страшное, да. Однако То Место убить не может. Не достало. И не достанет.
   - Однако позвольте второй вопрос...
   - Ты так уверен, что хочешь знать ответ?
   Взгляд маленькой колдуньи глубок и страшен.
   - Снаружи То Место убить нельзя. Никакое оружие не одолеет кокон свёрнутого времени. Но можно убить изнутри. Кто-то из вас несёт смерть. И всему миру тоже.
   Пауза.
   - А кто-то несёт спасение.
   - Кто?!
   Пауза.
   - Я не вижу. И даже дед не увидел. Это решится там. В Том Месте.
   Она резко встала. Короткая сорочка итальянки доставала маленькой тунгуске до колен, вполне заменяя платье.
   - Отдыхать больше нельзя. Нас ищут и найдут. Идём!
   Все зашевелились, вставая. Надо так надо. И все, кто нас доныне искал... нет, крайне нежелательно, чтобы нашли. Очень хотелось бы избежать.
   - У меня тоже есть вопрос, Эдарик, - заговорил Ургант. - Тут по моим прикидкам вёрст пятнадцать... до Того Места. Люди на пределе. Погоня за погоней... Что будет, когда мы начнём валиться на ходу?
   Тунгуска чуть усмехнулась.
   - Когда вы увидите эту погоню, пойдёте очень быстро.
   - Смотрите!!!
   Восторженный вопль студента заставил всех обернуться. Я вдруг обнаружил, что стою с открытым ртом, точно деревенский дурень на ярмарке. Вот это дааааа... невозможно, непредставимо... какое чудо...
   В Том Месте, уже совсем близко, сиял громаднейший радужный клубок, слегка вытянутый по вертикали - словно колоссальное яйцо, врытое в землю острым концом вверх.
   - То Место зовёт нас! - впервые я видел доселе почти невозмутимую маленькую шаманку в таком сильнейшем волнении. - Скорее! Времени нет совсем!
  
  
  
   - Догоняет?
   - Пока не видно...
   Я сплюнул - слюна была чёрной и вязкой, как гудрон. Не видно... пока не видно... как долго?..
   Видимо, упырь из покойника формировался не сразу. Должен вылежаться труп... Во всяком случае, предоставленную фору мы использовали на все сто процентов. Сколько мы уже идём... три часа? четыре?
   Лесоповал вокруг изменился, и притом в худшую сторону. Деревья уже не лежали ровно, как спички в коробке - валялись так и сяк, опираясь на устоявшие под чудовищным ударом стволы. Идти по такому вывалу невозможно, можно лишь продираться. Со скоростью улитки...
   А впереди лес уже стоял, словно частокол копий. Голые, почти без веток пики, грозящие небесам. И за этим частоколом сияло радужное зарево.
   - Как мыслишь... оторвёмся?
   Ургант ответно сплюнул.
   - Хоть бы одна тропка... По тропе ушли бы. А так... ни одного шанса.
   Тропа возникла из-за нагромождения бурелома, словно по волшебству. Роршах громко икнул, и я встал столбом от неожиданности.
   - Вот как... - Ургант дышал шумно, запалённо. - Вот так, значит... Везёт нам?
   Слова эти прозвучали с явно вопросительной интонацией. Однако в интонациях разбираться - не тот момент.
   - Идём!
   Мы двинулись вперёд, то и дело подныривая под косо торчащие стволы лиственниц, перелезая кое-где через упавшие. Однако идти по тропе - не по тайге непролазной, совсем другое дело...
   - Нет сзади?..
   - Пока не видно...
   Спустя некоторое время лесоповал окончательно сошёл на нет. Вместо нормальных деревьев вокруг теперь стояли хлысты, ободранные стволы лиственниц с кое-где уцелевшими сиротливо торчащими ветками. Тропка, виляя меж поросших мхом валунов, уверенно вела в нужном направлении. К Тому Месту.
   - Дошли...
   Огненная стена возвышалась перед нами, разгораживая весь мир надвое. Позади - мир полоумный, с упырями, нелюдями и Бродящим в тумане.
   А впереди?
   Шум позади нарастал, становился всё явственнее. Кто-то топал по нашему следу, целеустремлённо и без утайки.
   - Настигает... - Ургант мотнул головой в сторону призрачной огненной стены. - Вперёд!
   Помедлив, я первым шагнул в радужную завесу. Двум смертям не бывать... во всяком случае там, в том мире, откуда я родом, это было вполне определённо.
   А в этом?
  
  
  
   - Сильнее тяни... так... всё, привязывай...
   Шёлковая рыболовная жилка дрожала, тонко-тонко, совсем беззвучно. Закрутив её свободный конец вокруг колышка, я несколько раз дёрнул, давая знать - всё, можно двигаться...
   "Метод Роршаха" оказался и впрямь не слишком мудрёным. Правда, поначалу мои попутчики изрядно повозились, вымеряя "перпендикуляр" и "радиус"... ну и что-то там ещё, не учён я всем этим геометриям. Дальше дело пошло живее. Пара колышков вбивается в грунт, насколько влезет - тут даже летом земля оттаивает от силы на аршин. Затем натягивается жилка, давая собой прямую линию. Вторая пара кольев, и ещё жилка - аккурат вдоль первой. Только со сдвигом шагов на двадцать, двадцать пять - дальше радужно-огненный морок снижал видимость до нуля. Затем первые колья выдёргиваются, переносятся, и всё по-новой... Таким образом получалось, будто мы движемся, перебирая руками длинную-предлинную верёвку... ведущую аккурат в середину. В самое То Место.
   И только где-то на краю сознания копошилась какая-то смутная мысль... тревожная, что ли... ладно... тут бы не упасть от усталости, тут не до мыслей... потом, потом все мысли... когда дойдём...
   - Странно, - Ургант озирался с таким видом, будто часы потерял. - Странно, никому не кажется, э?
   Я лишь криво ухмыльнулся. Что именно странно? Тут всё странно.
   - Сколько раз мы уже переложили нашу путеводную нить?
   - Я не считал.
   - Ничего. Я считал. Шестьдесят три раза. Мы уже должны быть в Том месте. Вернее, пройти его насквозь.
   Я неопределённо пожал плечами. Хм... а ведь и верно. Уж полверсты-то мы всяко прошли. Где же тогда То Место? Или его и вовсе нет? Или... или мы прошли мимо, не заметив? Ведь нетрудно пройти мимо того, неизвестно чего...
   Как оно всё это должно выглядеть?
   - Александр... смотри...
   И только тут я заметил - местность вокруг разительно изменилась. От ободранной тайги не осталось и следа. Деревья, росшие вокруг, были ни на что не похожи - тянущиеся вверх папоротники, с рубчатыми стволами, полевые хвощи совершенно невероятных размеров... что это?!
   - Доннерветтер!
   Дойч, поскользнувшись на здоровенном грибе, вляпался в самую гущу каких-то мелких, но весьма кусачих тварей - муравейник, вроде?
   Освобождение пострадавшего от яростно ринувшихся защищать родное гнездо насекомых заняло минут десять, наверное. Пришлось неистово трясти одежду, хлопать её о ближайшие рубчатые стволы. Изловчившись, я ухватил одного из муравьёв за спинку - здоровенное, почти в дюйм длиной насекомое извивалось, угрожающе разевая мощные зазубренные жвалы. Однако... ну и муравьишки в этих местах обитают...
   Роршах, в одних подштанниках, бормотал себе под нос что-то неразборчивое, и вдруг, икнув, замер с выпученными глазами. Я проследил за направлением его взгляда...
   На косо поваленном чудовищном папоротнике сидела стрекоза. Яркая, нарядная, с металлически отливающим синим брюшком. Размахом крыльев в метр. Сидела и таращилась на нас мутными насекомьими глазами, размером с кулак каждый.
   Неизвестно, сколько продолжалась бы немая сцена, однако циклопическому насекомому наскучило, и стрекоза с громким треском взмыла в небо, растворившись в огненно-радужном сиянии.
   - Ы... - первым дар речи обрёл Ургант. - Ы... нет... ну хватит уже... Господи, хватит уже чудес...
   Я был полностью с ним согласен.
   Шлепки шагов по грязи - кто-то уверенно приближался к нам, не слишком выбирая дорогу.
   - Однако, зря вы так-то, - старый шаман предстал перед нами с таким обыденным выражением лица, словно мы и не отлучались от его чума. - Эдарик трудно, однако. Все туда-сюда ходи-броди, как найти, однако? Все вместе собирай давно пора!
   Он повернулся, демонстрируя вытертые кожаные штаны.
   - Ходи за мной, однако.
  
  
   - Эдарик...
   - Нам нельзя стоять.
   Лесоповал, причёсанный словно под гребёнку, остался позади. Здесь деревья уже валялись вольготно, как попало, многие стволы косо подпирали друг друга, делая местность почти непроходимой.
   А впереди, уже в какой-то полуверсте, покалеченная тайга щетинилась острым частоколом... где-то я уже видел что-то такое... жуткие белые хлысты без веток... только там они совсем белые... а тут всё чёрное... как в аду...
   - Но придётся... - я чуть покачнулся, но на ногах устоял. - Мы не можем больше идти.
   - Можете, - в тоне девочки-тунгуски слышалась непререкаемая убеждённость Суворова, ведущего своих солдат через Альпы.
   И тут своё веское слово сказал господин профессор. Судорожно икнул и грузно повалился, цепляясь руками за древесный ствол.
   - Не можем...- прохрипел Ургант. - Это очевидно...
   Пару секунд маленькая шаманка стояла неподвижно. Потом, вздохнув, села на поваленный ствол.
   - Это только кажется. Все устали. Все очень устали, и думают, как бы отдохнуть. Глупое тело хочет этого. Глупое тело думать не может, ему надо отдых здесь и сейчас. Если сейчас тут появится медведь, все встанут и побегут, как будто отоспались три ночи.
   Глаза тунгуски блуждали, словно силились отыскать что-то в чаще бурелома, уже оставленного позади.
   - Только за нами идут не медведи. Упырь. И те, кто за ним.
   - Кто... кто?
   Пауза.
   - Один ещё только-только был вашим товарищем. Теперь мёртвый. Он будет здесь скоро, совсем скоро.
   Пауза.
   - А за ним - не люди. Они отстали, да. Но они ищут и найдут.
   Пауза.
   - Всем охота отдохнуть. Это только кажется - отдохнуть. Держаться можно на ходу. Сейчас мясо задубеет, и идти станет совсем-совсем трудно.
   Её взгляд выражал теперь отчаяние.
   - Я боюсь не выдержать. Меня не кормили два дня. И били.
   Я перевёл взгляд ниже, от её лица, чтобы не видеть этих страшноватых глаз... Сорочка, подаренная итальянкой, уже была сплошь измазана сажей и грязью, сбоку вырван здоровенный лоскут, от пояса через весь подол. И в эту прореху виднелось худенькое девчоночье бедро с синюшными рубцами. Жгучая волна стыда захлестнула, словно кипяток из бадьи. Рассопливились... взрослые люди... мужики!
   - Встать!! - ой, давненько мне не приходилось использовать такой голос. С самой армейской службы, пожалуй. - Вставайте!!! Все!!!
   Я рванул за воротник господина профессора.
   - Мы теряем фору!!! Последнюю!!! Это смерть!!!
   - Да-да... - профессор, побарахтавшись, всё-таки сумел подняться на ноги. - Вы абсолютно правы... и незачем так кричать...
   Треск валежника под чьими-то шагами - шагами размеренными, неторопливыми. Из тьмы выступила неясная фигура, чуть покачиваясь...
   - Валя? Валентин? - господин профессор выпучил глаза.
   - Прочь!! Всем прочь от него!! - резанул по ушам крик шаманки.
   Но было поздно. "Валентин", глядя перед собой неподвижным мёртвым взглядом, в несколько шагов преодолел оставшееся расстояние и коснулся рукой Преображенского. Профессор дёрнулся, точно от удара током, но было поздно - пальцы бывшего студента намертво вцепились в одежду. Вторая рука уверенно нашла горло жертвы...
   Бах!
   Промахнуться из "стечкина" с трёх шагов трудно, даже если руки дрожат как у эпилептика. Я ясно видел, как височная кость мертвяка провалилась, и из черепа брызнула тёмная жидкость. Труп медленно повернул ко мне неподвижное лицо с застывшими глазами... и чуть улыбнулся.
   - Аааааа!!
   Ещё никогда мне не было так страшно. Вообще никогда. Жуткие тени на снегу мёртвого мира, безразмерная шея, вытягивающаяся из туловища нелюдя, дабы заглянуть в окошко над дверью нечеловечьими глазами... да пусть хоть Бродящий, но только не это!!!
   Обойма вылетела вмиг, разнося голову бывшего студента вдребезги. Однако помогло это самую чуть. Хрустнули шейные позвонки, упырь выпустил обмякшее тело профессора и шагнул ко мне, жутко улыбаясь развороченным провалом с обрывками губ - одна из пуль угодила прямо в рот.
   - Ааааааааа!!!
   Силы, как и предсказывала Эдарик, немедленно нашлись. Вся наша компания неслась сквозь непроходимый бурелом, точно стадо серн, преследуемых волками. Ещё чуток, и вместо лесоповала вокруг мелькают хлысты, целящиеся верхушками в небо...
   - Хватит! - резкий крик шаманки. - Хватит уже! Дальше не бежать! Кто упадёт, не встанет! Дальше идти надо! Совсем чуть-чуть, уже близко!
  
  
   - Ну что, так и будем стоять?
   - Да куда идти-то?
   Я озирался по сторонам, силясь определить хоть какой-то ориентир. Тщетно... В этом самом Том Месте - или ещё не совсем в том? - из нормальных ощущений присутствовали разве что верх и низ. Радужные сполохи сияния создавали полное впечатление, что находишься внутри гигантского калейдоскопа, и если бы не ограниченная видимость... готов поклясться, что законы перспективы в этом мире также трактовались весьма вольно. Местность вокруг явственно искажалась, загибая горизонт вверх... как далеко? Возможно даже, тот горизонт находится у нас над головами? Стянут в куриную гузку, угу...
   - Есть идея, - Ургант тоже озирался. - Нам ведь надо попасть в центр этой штуковины, или я что-то неверно понимаю? А в центр круга, как я помню, ведёт радиус.
   - Осталось найти тот радиус.
   - А это уже по теореме Пифагора... Нитки есть у нас?
   - Найдутся. Много?
   - Катушки хватит.
   Ургант обернулся и принялся по-немецки втолковывать бывшему германскому офицеру технические детали проекта. Голоса уплывали куда-то, сливались - бу-бу-бу... бу-бу-бу... Упаду, похоже. Вот сейчас прямо и упаду. В обморок, и ничего тут смешного...
   - Александр... Саша...
   - Да! - я замотал головой, как лошадь, укушенная оводом, отгоняя наплывающее беспамятство. - Нужны колья? Сейчас... Надеюсь, господа, вы понимаете, что делаете...
   Всякая работа мобилизует, даже если не очень-то понимаешь её смысл. Некоторое время ушло на порубку колышков, натягивание ниток, предварительно вымерянных шагами и прочую рутину. Образовавшийся в результате этих деяний прямоугольный треугольник, если верить Урганту и геометрии, одним из своих катетов указывал аккурат на центр Того Места. Далее совсем уже просто - вбивай себе колышки да следи, чтобы отрезки были строго параллельны. Собственно, некую модификацию этого способа передвижения в условиях отсутствия видимости не так давно предложил господин профессор - длинные путеводные верёвки, привязанные к саням... недавно? боже, это было целую вечность назад... тогда мы ещё лелеяли глупую надежду вернуться в нормальный мир... вот-вот, и закончится потусторонняя жуть... все надеялись на скорое окончание сказки... не подозревая, что страшная сказка только начинается...
   - Was soll das? [Что это? (нем.) Прим. авт.]
   Некоторое время мы тупо таращились на огромный след трёхпалой лапы, чем-то похожий на след курицы. Если, разумеется, представить себе курицу размером с дом. Неподалёку - право, совсем неподалёку, метрах в трёх - виднелся другой отпечаток. А вон ещё...
   И только тут до меня дошло. Местность вокруг здорово изменилась. Уже не лиственничная тайга - нас окружал совсем иной лес. Сосны, правда, выглядели вполне обычно, чего нельзя было сказать про остальную флору. Протянув руку, я осторожно коснулся рубчатого ствола ближайшего дерева. Гинкго?
   - Однако, что дальше? - Ургант тоже озирался по сторонам с чрезвычайно ошеломлённым видом. Я криво усмехнулся.
   - А что, есть варианты? По-моему, только вперёд.
   Движение возобновилось. Вбить колышек.... натянуть путеводную нить... притом следить, чтобы строго параллельно предыдущей... снять предыдущую ниточку... ещё раз... и ещё раз...
   ... Он стоял, расставив ноги, опираясь на толстый хвост. Стоял и рассматривал нас, словно курица, слегка наклоняя голову набок. Частокол чудовищных зубов явно не помещался в пасти, отчего казалось, будто гигантский монстр улыбается. И уже совсем не к месту всплыло откуда-то из памяти гимназическое слово - "тиранозаврус рекс"...
   Тиранозавр шагнул к нам молча и страшно, распахивая колоссальную пасть, в коей человек среднего роста, наверное, мог разместиться даже не горбясь. С явным и несомненным намерением пообедать. Я невольно зажмурился. Всё... конец всем сказкам... хватит...
   - Эйе! Эйе!
   Я осторожно открыл один глаз. Другой. Перед чудовищем стоял старый шаман и размахивал руками, точно человек, пытающийся остановить паровоз. Тиранозавр, словно споткнувшись, замер, разглядывая крохотного человечка. Ну прямо-таки собака, коей хозяин дал команду "фу!"
   - Нельзя кушать! Нельзя! Уходи давай! Эйе!
   Зверь вновь разинул пасть и заревел так, что вмиг заложило уши. Понятно, недоволен несостоявшейся трапезой.
   Шаман вдруг забормотал что-то нараспев, на неизвестном языке. Тиранозавр, утробно хрюкнув, разочарованно махнул хвостом, развернулся и скрылся в чаще.
   Старый тунгус, оборвав свой речитатив, обернулся к нам, вытер пот со лба рукой. И рука эта весьма заметно дрожала.
   - Совсем мало-мало не успей, и всё тогда. Амба, - он улыбнулся. - Однако нам пора. Времени нету мало-мало!
  
  
   Вокруг возвышались какие-то не то деревья... не то кристаллические столбы, увенчанные отростками - синие, красные, жёлто-оранжевые... очередное чудо... тут их больше, чем во всех сказках вместе взятых, похоже...
   - То Место? - спросил Лев, и голос его дрогнул.
   - То Место, - утвердительно кивнул старый шаман. - Ждите здесь, однако. Ходи никуда совсем! Моя скоро!
   И всё, и нет его. Будто растворился в этом неверном радужном сиянии.
   Я вдруг обнаружил, что оседаю на месте. Ноги подогнулись, и все дела. И баста. То или не то место - неважно. Просто я отсюда не двинусь. Последний и окончательный предел сил, вот так вот.
   Грунт в Том Месте оказался подходящим. Не болото с кочками и грязищей, отдающим ледяным холодом подземной мерзлоты - белый-белый песок, чистый, сухой и тёплый.
   - Есть мысли? - Ургант тоже растянулся на тёплом белом песке. Я лишь криво усмехнулся. Мысли... да уж... какие тут мысли нахрен...
   - А что вот это была за такая... ну... стрекоза?
   Пауза.
   - Стрекоза? Ах, да... Меганевра это, так полагаю.
   - Меганерва... откуда она взялась?
   - Меганевра. Из карбоновой эпохи. Слышал что-нибудь про карбон, иначе каменноугольный период?
   Я отрицательно мотнул головой.
   - Всё время забываю, что ты другой Саня, - чуть улыбнулся Ургант. - Ладно, оставим... Однако готов спорить на что угодно, наш дедок устремился на помощь внучке. Дабы собрать наконец воедино наш героический отряд.
   И, словно в подтверждение его слов, из чащи каменного леса вынырнул старый шаман, в сопровождении трёх изгвазданных до черноты, смертельно усталых людей.
   - Всем здесь стой, никуда не ходи совсем, однако! Моя скоро-скоро взад вертайся!
  
  
   - Не... видно?
   Я лишь досадливо мотнул головой. Ну право, какой смысл в идиотских вопросах? Если б догнал нас бывший студент, так уже, безусловно, мы б его не только увидели - почувствовали на собственной шкуре...
   - Потерпите... синьорина... терпи... Жилечка... терпи...
   Итальянка чуть ткнулась мне в шею носом - терплю, мол... В глазах у меня плавали цветные пятна. Впереди маячила спина Роршаха - немец без затей пёр вторую Джильолу на горбу, на манер рюкзака. Железный парень. Право, зря я его подозревал было... в чём-то таком... Самому мне такой подвиг, тащить девушку на горбу, смиренно признаюсь, сейчас явно непосилен. Только под руку... поддерживать под мышку... и ещё вопрос, насколько хватит такой поддержки... Хорошо ещё, прочие члены экспедиции передвигаются покуда своими силами...
   - Эдарик... почему... почему он гонится за нами?
   Пауза.
   - Не он один. Их уже двое. Было бы трое. Один уничтожен.
   - Убит?
   - Убить можно живого. Кадавра - только уничтожить.
   Я только мотнул головой, услыхав французское слово из уст таёжной обитательницы. Кадавр так кадавр... мертвяк... упырь... какая разница? Дело не в терминах...
   - Но почему?..
   Шаманка, как обычно, прочла в голове недосказанную фразу.
   - Здесь уже совсем близко... То Место. То Место может исполнить... желания.
   Я встал, как вкопанный. Вот так так... вот это да...
   - Любые желания?
   - Не стоять!
   Спохватившись, я возобновил движение. Действительно... не время для дискуссий.
   - Не любые, - вновь заговорила шаманка. - Только главные. Но так будет, если человек в своём уме. Если нет, фильтр не работает. Желания сумасшедших непредсказуемы.
   Пауза.
   - Наверное... он очень боялся мёртвых. Он явно представил себе - и так стало. Его страх обрёл явь.
   - Кто?!
   - Тот, кто сейчас идёт за нами. Тот, в кого ты стрелял.
   - Валя?! Студент?!
   Пауза.
   - Теперь их уже двое, - очевидно, риторические восклицания маленькая тунгуска за вопросы не считала. - Кадавр порождает кадавра. Убитый кадавром - станет кадавром... Теперь только дед сможет... их...
   Эдарик, шедшая впереди всех, внезапно покачнулась и мягко повалилась на сырой мох.
   - Лев... Лёва... Валя... вы оба, ну!
   Бесполезно. Возможно, мой Лёва, дружок из того страшно далёкого, уже почти полузабытого мира... то есть слоя реальности, и годился бы для такого подвига - поднять и понести щупленькую девчонку. Этот же бывший зэк, а также покуда уцелевший Валя-студент явно двигались на последнем издыхании.
   - Пусти... я сама... - итальянка выпрямилась, слабо охнув, уцепилась за торчавшую рядом лесину, однако на ногах таки устояла. - Её бери... неси...
   Кряхтя, я поднял потерявшую сознание шаманку на руки. Мой мозг понимал, что весу в этой ноше - птичье пёрышко, однако руки утверждали обратное. Из свинца отлита наша Эдарик, не иначе.
   Студент и Лёва без лишних слов пристроились по бокам от освободившейся девушки, подхватили... Всё правильно, всё верно. Так, втроём-то, глядишь, и дотопают... не дадут друг другу свалиться...
   - Вперёд...
   И вновь наш маленький отряд бредёт, ползёт к свету - уже вполне явственно пробивающемуся, кстати, через частокол уцелевшей лиственничной рощи... То Место. Ещё шагов триста... ещё шаг... и ещё... и ещё...
   - Вот вы все где, однако! - старый шаман возник, будто из-под земли. - Эдарик!
   Девчонка вздрогнула и открыла глаза.
   - Дялкувул!
   Она заговорила не по-русски, быстро-быстро, лихорадочно, и старый тунгус гладил её по голове, по лицу, бормоча что-то в ответ.
   - Всё верно, однако. Всё ты сделала как надо. Вставай на ноги. Тут рядом.
   Треск валежника - кто-то топал по нашему следу, не разбирая дороги. Ещё миг, и мы увидели...
   Господин бывший профессор выглядел более-менее прилично. Голова, правда, болталась в крайне неестественном положении - очевидно, упырь таки сломал несчастному шейные позвонки напрочь. Зато бывший студент, с развороченной вдребезги головой... нет, никому не следует видеть такое зрелище.
   Старый шаман встал перед неотвратимо надвигающимися кадаврами, вскинул руки, растопырив все десять пальцев, и принялся нараспев читать какое-то заклятье. Упыри шли, вытянув вперёд руки со скрюченными пальцами, и каждый шаг стоил им минимум года. Почерневшая плоть отваливалась кусками, рассыпаясь на лету. Шаг... ещё шаг... ещё шаг... Выбеленные временем костяки рассыпались, брякнув мослами. Череп бывшего профессора, подкатившись под ноги шамана, в последний раз клацнул зубами, и нижняя челюсть отвалилась.
   - Всё, однако. Идём!
  
  
   - Вот. Все вместе, однако. Ключ.
   Старый шаман глубоко вздохнул и виновато улыбнулся.
   Я исподволь обвёл взглядом столпившихся вокруг него людей. Грязные, смертельно измученные, с осунувшимися лицами... Ключ.
   Страха не было. Как не было и удивления. Всё осталось там, позади. Нужно изменить мир? Мы его изменим. Нужно сделать так, чтобы отсохли навсегда отдельные ветки Мироздания? Мы сделаем. И не будет больше кошмарного мёртвого мира, где белые шипы бывших деревьев ершатся в беспросветно-серое, бетонное небо. И не состоится ад Третьего Рейха, с восточной границей на Енисее. Много чего не будет...
   А то, что должно быть, поднимется и расцветёт. И нечему тут удивляться. Любой садовод знает этот приём - чтобы нужная ветвь-прививка расцвела, мешающие приходится срезать.
   И мы это сделаем. Надо прямо сейчас? Значит - прямо сейчас.
   - В круг!
   Мы стали вокруг старого тунгуса, выглядевшего сейчас куда как величественно и грозно, образовав чёткий и правильный круг. Три Драгомирецких, три Урганта, три Мыколы-Николая. Три тройки ипостасей из разных слоёв Мироздания. Все совершенно разные, но вместе - единое целое. Ключ. Все прочие - зрители. Пусть смотрят... пусть запоминают. На всю жизнь.
   Зарокотал бубен, и голос шамана взвился, полетел. Да разве это старческий голос? Это голос древних богов!
   Песня взывала, тянула за собой, заливала всё вокруг, врывалась в душу, и душа та пела в унисон с рокотом шаманского бубна. Я вдруг обнаружил, что мои ноги, ещё минуту назад налитые свинцом и будто бы даже врытые в землю сами собой пустились в пляс. Усталость? Где она, та усталость? Нет никакой усталости! Всё будет хорошо!
   А старый шаман пел и пел. Девять фигур, грязных и обтёрханных, танцевали вокруг него дикий колдовской танец, безукоризненно-чётко отрабатывая движения, точно слаженная годами профессиональная труппа танцоров. Всё! Будет! Хорошо! Всё! Будет! Замечательно! Всё! Будет!..
   Огненная звезда вспыхнула прямо над головой шамана, завертелась, разбрасывая колкие лучики. Ещё чудо? Бросьте! Никаких чудес - всё работает как часы! Ещё чуть довернуть ключ - и...
   Грохнул выстрел. Старый шаман оборвал песню, удивлённо глянул вокруг и упал ничком. А звезда над ним сияла по-прежнему.
   - Спокойно, господин поручик, - приват-доцент, герр Роршах чуть улыбался, вполне себе светской вежливой улыбкой. Из рукава его торчало никелированное дуло "браунинга", цепко всматриваясь мне прямо в лицо свои чёрным зрачком. - Рудольф!
   Немецкий офицер, зашедший сзади, ловко вытянул у меня из-за пазухи "стечкин", второй Рудольф аккуратно извлёк из кармана Урганта миниатюрный "ТОЗ-малыш".
   - Прошу прощения, господа, но эта жертва была неизбежна. Прочих жертв хотелось бы избежать, поэтому советую не делать ненужных движений.
   Роршах обвёл взглядом замерших людей.
   - Сценарий немножко меняется, господа. Понятно, что кое-кого тут не устраивает само существование Тысячелетнего Третьего Рейха. Мы же с коллегами, - кивок в сторону двух прочих Роршахов, - никак не можем согласиться с подобным ходом мыслей. Более того, намерены доработать вариант. Граница по Енисею - вы правы, это очень плохо. Отныне у Рейха не будет больше границ. Отныне не будет никаких держав, кроме Рейха!
   "Браунинг" вдруг плюнул огнём, куда-то мне за спину. И вновь чёрный зрачок дула смотрит мне прямо в лицо.
   - Эдарик! - крик итальянки резанул по ушам.
   - Я же предупреждал, без глупостей! Кто хочет получить пулю, не вопрос, но почему это должен делать я? Право, у меня совсем иные задачи!
   - Вы... вы... бандит! Палач! - голос Вали-студента был полон праведного гнева.
   - Ну что вы, молодой человек, - немец вновь вежливо улыбнулся. - Я учёный. У меня и винтовки-то нет!
   Две девушки-итальянки хлопотали возле раненой тунгуски, перевязывая её. Тяжёлое ли ранение? Неважно... сейчас важно другое...
   Я переступил на месте, будто невзначай повёл головой - "браунинг" безукоризненно отследил моё движение. Не прав я был, ой, как не прав... Ни в одном охотничьем клубе такому не учат. И даже в расстрельной команде. Таким вещам учат только в спецслужбах.
   - Итак, продолжим, - Роршах уже извлёк откуда-то из-за пазухи маленькие металлические рогульки. Камертоны, надо же... зачем?
   - Бубном я, к сожалению, не владею, - перехватив мой взгляд, любезно пояснил приват-доцент. - Однако замок почти открыт, осталось пустяки...
   - Вы полагаете, мы будем танцевать под вашу музыку? - это, конечно, Лёва.
   - Безусловно, - кивнул доцент, размещая свои камертоны меж пальцев левой руки, сжатой в кулак. - Любые другие предположения были бы смехотворны.
   Пауза.
   - И ещё раз - без глупостей. Если что, ключ окажется сломан. И тогда... страшно даже представить, что будет тогда. Все помнят мёртвый мир?
   Он провёл камертонами по металлу пистолета и вскинул руку вверх. Вопреки законам физики, звук инструментов не затухал - наоборот, он всё усиливался. Переливчатый, заунывный стон, вибрирующий, леденящий душу... скручивающий её в бараний рог...
   - Достаточно, - ровный механический голос, словно из граммофона. Камертоны смолкли внезапно, точно их сунули в песок.
   Новые персонажи, подошедшие как-то тихо и незаметно, леденили душу куда более, чем звон колдовских камертонов. Один из них выдвинул длиннейшую шею из черепахообразного тела, повертел ей, как подводная лодка перископом - всё тихо...
   - Э... - невозмутимость наконец-то оставила герра Роршаха.
   - Вы хорошо потрудились. Всё сделано верно, господин Роршах, - граммофонным голосом подтвердил нелюдь, втягивая голову назад. - Только всё будет немножко по-другому. Нас не устроит никакой иной вариант, кроме мёртвого мира. Двадцать один процент кислорода - в такой атмосфере долго жить невозможно. Для успешного заселения планеты содержание кислорода должно упасть хотя бы до четырнадцати. В отсутствие лесов это произойдёт очень скоро.
   Видимо, в моменты наивысшего напряжения мозг человека сильно растягивает время - или это ускоряются ощущения... неважно. Во всяком случае, тогда мне все последовавшие события показались вполне неспешными, хотя по здравому размышлению, на всё про всё ушло секунды две.
   Огненные лучи полыхнули, вычерчивая в воздухе букву Z, и двое нелюдей распались на куски, неровные и шевелящиеся. Третий, однако, успел среагировать на внезапную угрозу, и ответный огненный шнур, извиваясь и шипя, хлестнул по людям. Валя-студент, пара Роршахов и профессор рухнули как подрубленные (собственно, так оно и было) и одна из Джильол - та самая, из семнадцатого года - переломилась надвое. Ослепительный лучик, исходящий из её руки, погас. Вторую Джильолу, безусловно, ждала бы та же участь, если бы не герр Роршах. Он шагнул под удар, заслоняя собой девушку от огненного шнура. Потеря доли секунды решила всё - девушка ушла в сторону неуловимо-змеиным движением, новое сверкающее Z, и последний нелюдь распадается на куски.
   - Ну вот... - синьорина Джильола Босха стояла, сжимая в побелевшем кулачке нечто маленькое и блестящее. - Вот...почти всё... Один вопрос, господин Роршах. Зачем?
   Приват-доцент выглядел жутко. Огненный шнур обрубил его по самому низу живота, и внутренности шевелились на срезе обугленной раны.
   - Я... готов... отдать... жизнь за Рейх... но не за этих...
   Голова немца дёрнулась, и глаза остановились, неподвижно глядя в одну точку. Помолчав, Джильола прикрыла мёртвому веки.
   - Ты... кто? - выдавил я.
   Девушка резко вскинула голову.
   - Неважно. Служба охраны земной реальности - так устроит? Но дело придётся довести до конца. Эдарик?
   Раненая шаманка, учащённо дыша, облизнула пересохшие губы.
   - Да... надо... дайте мне... бубен... Вы - в круг!
  
  

Эпилог

  
   Сверло уходило в толщу металла с натугой, нехотя. Я чуть усилил нажим на штурвальчик задней бабки. Пора переточить свёрлышки-то... а хорошо бы и новые прикупить... а ещё бы лучше станок... с числовым программным управлением, ага... мечты, мечты, где ваша сладость...
   Я протянул руку и отключил станок. Шпиндель, сделав по инерции несколько оборотов, замер, выставив на обозрение впечатанные в металл иероглифы. Мда... И станок-то у меня китайский, списанный ввиду морального износа. Китайцы меняют оборудование на своих фабриках-заводах весьма часто. Чем и пользуются наши доморощенные бизнесмены - для российских полукустарных мастерских, автосервиса и прочей рембытсантехники и такие пойдут, отчего ж... Интересно, выпускают ещё в России хоть какие-то станки, или уже всё, привет?
   Сняв со станка деталь, я ещё раз промерил её штангенциркулем. Так... годится. Завтра поставим, и будет клиент доволен. Будет его фуфлайка бегать как новенькая... Контрафакт, говорите? Ай, бросьте! Вся здешняя жизнь, по сути, контрафакт...
   - Па! Ты занят?
   - Ну чтобы да, так нет. Я тебе нужен?
   - Чтобы нет, так да. Глянь свежим глазом!
   - Один момент!
   Моя руки под краном, я привычно окинул взглядом свою мастерскую. Нет, а что? По здешним временам и местам автосервис - самое милое дело. Другой вопрос, надолго ли... Крупные ремконторы от мафии давят частников, и чем дальше, тем активнее. Рэкет наглеет. Лицензия - как билет на "Миг-Кондор", Москва-Дальний...
   Я криво усмехнулся. Здесь, в этом слое реальности, нет никаких "Миг-Кондоров". А равно и "Стрижей", купеческого класса... И вообще сверхзвуковых авиалайнеров любого рода. То есть были попытки их создания, и один даже какое-то время летал, но...
   Да что там "Миг-Кондор" - Дальний тут вовсе не Дальний. Далянь, есть такой город в Поднебесной. А равно и Люйшунь, бывший некогда Порт-Артуром. И граница той Поднебесной проходит под самым Хабаровском. Маньчжурия - в Поднебесной. Аляска - в Америке. Страшно представить...
   Я вновь усмехнулся. Страшно? А граница "тысячелетнего Рейха" по Енисею - не страшно? И далее империя Восходящего Солнца. И никакой тебе России.
   В общем, как ни крути, получилась боевая ничья.
   - Па, ты скоро?
   - Иду, уже иду!
   Маринка поджидала меня на веранде, превращённой в студию художника за неимением лишних помещений в доме.
   - Ну что тут у тебя?
   - Глянь свежим глазом.
   Некоторое время я разглядывал картину, нарисованную маслом на здоровенном холсте. Радужная круговерть, поляна среди зарослей циклопических кристаллоидов, в центре - сияющая нестерпимым светом звезда... удивительно даже, как это при помощи обычной люминесцентной краски можно передать тот свет... И тёмные фигурки вокруг. Вконец измученные лица... и при этом невероятно одухотворённые, светящиеся каким-то потаённым внутренним светом...
   - Морды некоторых персонажей излишне облагорожены, по-моему. Вот этого, например, - я указал на персонаж, в облике коего явственно виднелся прототип Александра Драгомирецкого.
   - Ну папа! Художник так видит! А в целом?
   - В целом? В целом... ты стала настоящим мастером, Маринка. Без шуток.
   - Ну вот... - Дочура аж порозовела от похвалы. - А тут эти: "дас ист фантастишь! ирреальная палитра! голобоковщина!"
   - А ты?
   - А я им посоветовала старательней рисовать кувшины и горшки, - Маринка засмеялась. - Рекламные баннеры с унитазами идут на ура, так что будут всегда сыты и пьяны, а больше вам, ребята, ничего и не надо. В общем, вышел достаточно крупный скандал.
   - Скандалы - двигатель прогресса. Однако, если я правильно понял, картина закончена?
   - Ну... завтра ещё глянуть свежим глазом... Но в целом да.
   - В таком случае, сударыня, прошу оказать мне честь отужинать! - я щёлкнул несуществующими шпорами, отвешивая гусарский поклон.
   - С удовольствием! - засмеялась дочура, делая ответный книксен. - Я так лопать хочу, слушай... Пап, а давай поедем в тот китайский ресторанчик?
   - "Розовый дракон"?
   - Ага...
   - Ну что ж, окончание столь гениальной картины нужно отметить.
   - Тогда я переоденусь, - Маринка оттянула воротник поношенного зелёного свитера, демонстрируя непригодность наряда для посещения ресторанов.
   - Давай, только быстренько. А то лапша остынет, придётся новую кипятком заваривать.
   - Уау! Мне наконец-то дадут китайской лапши!
   Мы разом рассмеялись. Китайская лапша в брикетах, одно время бывшая достаточно популярной среди российской бедноты, вообще-то понемногу выходила из обихода. Поскольку в пересчёте на килограмм нынче выходила дороже спагетти.
   В ожидании дочери я накинул полушубок, вышел на крыльцо. Сад, уже довольно обильно засыпанный снежком, спал мёртвым зимним сном. На западе, на фоне заката размытым бурым колпаком висел смог. Москва... как много в этом звуке для сердца русского слилось... м-да... Москвабадом ныне всё чаще величают первопрестольную некоторые злые языки.
   В нагрудном кармане заиграл телефон. Я запустил туда два пальца и выудил плоскую коробочку с крупной надписью латиницей - "samsung". Корейский сотовый телефон, ведь с ума сойти... Там, в том мире, который я до сих пор почитаю нормальным, корейцы славились отлично приготовленными морепродуктами... да, и ещё капуста кимча, остренькая такая... А всё остальное, включая гвозди, в Корее было российским.
   - Саша? - голос в телефоне бодр и весел. - Здравствуй, Саша!
   - Здравствуй, Алёна. Рад тебя слышать. Что-то случилось?
   - Да ничего не случилось! Просто тебя услышать захотелось, вот и всё.
   - Тогда я ещё больше рад. Ну, хвастайся.
   - Да всё нормально, говорю же тебе! - голос в телефоне жизнерадостен сверх меры, чтобы поверить.
   - Как твой Курт?
   - Курт? Работает, всё нормально пока. Вот проект у них новый...
   - Ну, привет ему передавай.
   - Передам обязательно. Лично не хочешь поговорить?
   - О чём? Сама привет передай и достаточно. Алёнка, можно тебя спросить?
   - М?
   - Когда уже рожать-то будешь?
   Пауза.
   - Курт говорит, пока рано. Понимаешь, новый проект...
   - Не вижу связи. Тебе тридцать. Пять лет замужем за этим.
   Долгая пауза.
   - Какой-то ты сегодня злой, Саша.
   - Я не злой, я справедливый. Был бы злой, сказал бы так - а ты не думаешь, что в обозримой перспективе наиграется тобой Курт и свежую-молоденькую супругу из России ввезёт? Сейчас это просто.
   Очень долгая пауза.
   - Ладно, оставим... Не получился семейный разговор. Как Лёня? Видел его?
   - Видеть давненько не видел. Но слышал.
   - Пьёт?
   - Пьёт помалу. А что ему ещё делать?
   - Другие как-то же налаживают свою жизнь... устраиваются в ней...
   - Так, давай по пунктам. Лёня, как тебе хорошо известно, может налаживать лишь атомные реакторы. Он для этого родился, как космонавт для полёта. Реакторов нынче не строят. Жена, на которую он надышаться не мог, ушла, устроилась в жизни... за успешным немцем в дойчланде проживает. Где смысл жизни? Так что я бы на его месте пил куда смелее. Без оглядки на увольнение. Быстро помер - все проблемы сняты.
   Бесконечно долгая пауза.
   - Зря я позвонила, наверное...
   - А может и не зря. Поговорить с родным братом не всегда приятно, зато всегда полезно. Никто другой тебе этого не скажет. Мама, так она тебя жалеет...
   - Кстати, как она?
   - Позвони ей и сама спроси. Это же просто.
   - Я тебя спрашиваю, - голос в трубке стал напряжённым.
   - Болеет. Сердце. Вот намерен съездить к ней на Новый год. С Маринкой вместе.
   Плач в телефоне.
   - Алёнка?
   - Сашка... я домой хочу. В Вологду. Насовсем.
   - Ну и приезжай. Мама вообще будет счастлива. Курту записку оставь на столе, чтобы всё по-человечьи. Как по-немецки будет "ауфвидерзеен"?
   - А жить как?
   - Так ты разберись, чего тебе больше хочется - служить достойным обрамлением Курта Вейсмана или домой, в Вологду?
   Отбой в трубке. Ну вот... поговорил с сестрёнкой... как там было-то: "дипломатия канонерок"? Угу, дипломат-канонир, это про меня...
   Сзади бодро процокали каблучки.
   - Ну, я готова.
   - А повернись-ка, доню, я подывлюся, яка ты гарна стала!
   Дочура охотно крутанулась на шпильках, демонстрируя вишнёвое бархатное платье с сильно открытым верхом. Низ, впрочем, тоже не отличался излишним пуританством. Я вздохнул. Похоже, времена, когда показавшая башмачок девушка считалась обесчещенной, прошли безвозвратно. В наши дни целомудрием нарядов щеголяют лишь обитательницы моджахедских гаремов.
   - Ну как, смотрюсь?
   - Вау!
   - То-то!
   - Мантильку прихвати, не май месяц. Опять кашлять будешь и сопли пускать.
   - Это не мантилька, папа. Это шкурки кроликов, сшитые вместе.
   - Где твоё богатое художественное воображение? Представь, что это такая порода шиншиллы.
   - Я-то представлю, - Маринка уже накидывала на плечи меховую пелеринку. - Однако моему папочке должно стать неудобно. Старая машина, ладно, но когда единственная любимая дочь ходит в таком...
   - Машина не старая, она просто советская. Советские машины старыми не бывают. Они уже с завода советские.
   - В точку!
   - То-то. И пока я жив, я нашу "Нивку" не брошу.
   - Член семьи потому что. И как там гласит заставка на окошечке кассы?
   - "Денег нет и не будет!" Вот видишь, всё же понимаешь, - я щедро чмокнул дочь в щёчку. - Какая умница ты у меня! Ну, едем?
   - Только чур я поведу, ладно? Надо же мне тренироваться. Или зря права получала?
   - Валяй, до самого МКАДа! - я великодушно протянул дочуре ключи. - Тогда и из гаража выгоняй сама. Тренируйся.
   - Есть, сэр!
   Вновь крутанувшись на шпильках, дочура исчезла из виду, я же направился к воротам, дабы открыть. Блин горелый, по уму-то давно пора поставить автоматику... но грозная надпись на окошечке кассы пресекает любые попытки шиковать. Вот и авто, действительно... и держать нашу "Ниву" приходится не в тёплом боксе - там место для клиентов - а в гараже-жестянке, притулившейся в углу домовладения...
   - Доню, ты скоро там?
   Доню уже приближалась. Пешком и с чрезвычайно виноватым видом.
   - Па... я ключ сломала. Прямо в замке, ага.
   Она протянула мне обломок ключа. Осмотрев его, я хмыкнул.
   - Во где силища! Раскормил я тебя, Маришка, на свою погибель.
   - Да ай, папа! Чего издеваться-то? И как теперь в гараж попасть?
   - Моя вина. Не надо было ставить импортный замок. Понадеялся на буржуев, и вот результат. Против русской женщины может выстоять только наш отечественный замок, пудовый который... Ты вот что, иди-ка в дом. Проблема разрешима, так полагаю.
   - А долго?
   - Теперь уже долго.
   - Но в "Розового дракона" мы успеем?
   - Если не будешь путаться под ногами. Да иди уже, не стой на морозе!
   Спровадив дочуру в тёплое помещение, я двинулся к гаражу, вместилищу нашей "Нивы". Слегка присев, осмотрел замок. Ну что ж... Придётся высверлить. И вставить новый. Итого минут сорок работы. Так что не убежит от нас с Маринкой "Розовый дракон"...
   Телефон в кармане вновь заиграл.
   - Да?
   - Саня?
   - Лёва! Живой, ну надо же!
   - А чего мне сделается?
   - Лёва! - я уже вовсю улыбался.
   - Я тоже очень рад тебя слышать, Саня.
   - Излагай!
   - Какой ты всё-таки грубый, Саня... Ты что, не допускаешь, что старый друг мог позвонить тебе просто так? Услышать твой голос, спросить о здоровье...
   - Вполне даже допускаю. Когда просто, у тебя голос другой. Лёва, ну чего ты мне голову дуришь? Из Израиля звонишь, вокруг да около ходить, шекелей не жалко...
   - Да пёс с ними, с шекелями. Саня, я тут долго думал...
   Пауза.
   - Один очень умный человек когда-то сказал - он русский был, между прочим - все евреи делятся на торгашей и гениев. Деление грубое, схематичное и даже топорное, конечно, чего с русского взять... но приходится признать, где-то в основе он глубоко прав.
   Пауза.
   - Торгаш из меня, Саня, весьма посредственный. Нет тяги. Всё как-то с натугой... не жизнь, а словно бумагу жуёшь. Не хочу я жить с натугой, Саня. Хочешь не хочешь, придётся пробиваться в гении.
   Я подобрался. Слишком хорошо я изучил Лёву... такой голос, и такая преамбула... Сейчас будет амбула.
   - В общем, хочу вернуться. В Россию, ага.
   - В эту?
   Долгая пауза.
   - Пока так придётся.
   Теперь помолчал я.
   - Смысл?
   - Надо всё переделать. Неправильно мы тогда повернули ключик. Не в то положение поставили.
   - Если бы только. Сломан тот ключик, Лёва. Всё.
   Пауза.
   - Ты знаешь, в старинной Германии была такая профессия - "шлоссер", то есть замочник. Ты что, никогда не чинил замков?
   Я хмыкнул. Ну, Лёва...
   - Есть идеи?
   - Есть, однако, как сказал бы старый шаман. Когда долго не спишь ночами, тут или гениальные идеи, или в дурку - третьего не дано. Остальное при личной встрече. Так что жди в гости! Маринке твоей большой от меня привет!
   Отбой связи. Вздохнув, я сунул телефон в карман. Ну, Лёва...
   Но на моём лице уже играла хищная улыбка. А если?..
   Оглядев ещё раз замок, я в который раз хмыкнул. Вот тут, к примеру, сломанный ключ - это сорок минут работы. А там?
   А там - будет видно.
  
  
   13.09.12 г. Челябинск.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   148
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"