Дева дождя
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
|
Пулемёт хохотнул коротко и злобно, и человек в чалме, ринувшийся перебежкой из укрытия, отлетел прочь комком грязной ветоши. Гортанные вопли и беспорядочная пальба, было утихшие, взвились с новой силой, но Алексей повёл стволом "утёса", пулемёт словно рявкнул: "Молчать!!", и враги вновь затихли.
- Слышь, Толян... Ты вызываешь? - хрипло спросил Сашко, пристально вглядываясь в хаос каменных обломков, расстилавшийся перед ним, поверх верной "драгунки".
- Да вызываю, б...дь!
- Ну и шо? - за полтора года службы Сашко так и не избавился от сильного хохляцкого акцента.
- Чего - "шо"?! - Толян грязно выругался. - Я их слышу, меня нет...
- Так, може, ты не то шо робышь? Артура слышали жеж...
- Робят в колхозе! Всё я делаю, как учили!
Алексей покосился налево. Там, на солнцепёке, лежало тело, укрытое с головой брезентом. Эх, Артур... Хороший был парень, если разобраться, даром что москвич. Гонор имел неслабый, конечно, это у москвичей в крови - за то и с универа его попёрли... Но не гнилой внутри. Был...
Резко хлопнула снайперская "драгунка", спустя несколько секунд, словно эхо, вернулся ответ в виде новой серии воплей и трескучих очередей. Несколько пуль с визгом прошлись по камням, плотно уложенным в бруствер, и Алексей вновь нажал на спуск "утёса", "успокаивая пациентов", как любил выражаться капитан Гранин. К АКМам на таком расстоянии душманы относились пренебрежительно, и даже снайперской винтовки опасались не слишком. Но крупнокалиберный пулемёт определённо внушал им почтение - вон, даже трупы своих подбирать не пытаются, чтобы не подставляться под жуткое порождение гяуров, способное с километровой дистанции разнести голову вдребезги... а то и руку оторвать... вон, один такой бедолага лежит...
- Попал? - Алексей утёр пот с лица ладонью, не отрываясь от прицела.
- Да таки попал, - с ноткой довольства откликнулся Сашко. - Ось, бач, шевеленье тама за камешками... Не наче, отпевают по-скорому муджахеда своего...
- Молоток, коль попал. Одним меньше, нашим легче.
- Вот жеж и я про то.
Да, Артур... Верно говорят, "пуля - дура". Шальная ведь, совершенно по-глупому прилетевшая снизу, невозможно прицельно стрелять вверх по склону ни из АКМ, ни из М-16, да ещё с такой дистанции... Чуть высунулся ефрейтор Заречный, и на тебе...
Алексей криво усмехнулся. Да, пуля - дура. И, как всякая дура, особенно любит умных парней.
-... Пятый, пятый, я точка девять! Пятый, ответь, пятый! - продолжал взывать к эфиру Толян, крепкий чернявый парень, чем-то похожий на обитателя кавказских гор. Кое-кто из кавказцев даже пытался говорить с ним то по-грузински, то по-азербайджански, принимая за кунака, однако Анатолий был "земеля", и мать его, и отец обитали где-то в славном городе Рязани... Игра генов, или наследие монгольского ига, чернявость эта... ну или папка не углядел за мамкой, но про такое вслух товарищу по оружию не говорят...
- Толян, что у тебя? - Алексей вновь утёр пот.
- Хрен его знает... Пашет на всю катушку, если по индикатору смотреть, а не слышат...
- Может, у них там?..
- Да не... Другие ж базарят, я отлично слышу.
- Давай, время, время!
- Пятый, пятый, я точка девять! Пятый, ответь, пятый! - вновь забормотал Толян, словно магическое заклятье. Да, точно - словно магическое заклятье, способное рассеять злые силы и оградить от лютой смерти... Сможет?
"Нет" - словно всплыл в голове холодный чужой голос. Сердце пропустило один удар - всего один. Алексей криво усмехнулся. Глюки пошли - водку экономим, как говорит капитан Гранин. Хорошо, что мы в тени, а каково Артуру на солнышке... и ещё хуже Васо и Ринату... Чушь. Мёртвым всё равно. Им уже не бывает ни хорошо, ни плохо...
"Бывает" - вновь всплывает в голове холодный, бесплотный голос. Да что же это такое?!
- Дело дрянь, старшой, - Толян прекратил терзать рацию. - Модуляции нет. Только сейчас врубился.
Вдоль спины пробежал неприятный холодок.
- Уверен?
- Отвечаю. Идиот, что раньше не въехал.
- Ну и? Вскрывай шарманку.
- А толку? Командир, я не сумею. Может, Артур бы чего и залепил...
- Лёшик, а дело жеж точно дрянь, - Сашко сглотнул вязкую слюну. - Якщо каждый ишак у "духов" знае - напоровся на пикет, делай ноги, покуда "вертушка" не прилетела... Не, сидять, ждуть. Чего ждуть?
- Сашко прав, старшой, - Толян, он же младший сержант Жмыхов, смотрел на россыпь каменных глыб, укрывавшую душманов от гнева "корда", сквозь узкую бойницу, образованную двумя валунами. - Эфир они слушают, б...ди. Знают, что мы немые. Вот и борзеют... - и солдат выругался совсем уже трёхэтажным матом, обычно используемым русскими людьми от явного бессилия.
- Не борзеют они, Толя, - медленно, ровно произнёс Алексей слова, будто бы и не свои. - Что немые, это им на руку, не спорю... Караван они ждут. А иначе бы хрен тут сидели.
Воцарилось молчание. Холодок теперь гулял по спине непрерывно, невзирая на жару. Что-то копилось внутри, вызревало...
- Уходить надо, Горчила, - наконец нарушил молчание Толян, называя сержанта Горчакова прозвищем, данным ещё в учебке. - Если караван, там точно миномёты... и безоткатки...
- И того и другого, и можно без хлеба, как говорил Винни-Пух! - оскалился Алексей. - Разуй глаза, Толя. Куда уходить? Чтобы нас как Васо и Рината?.. Ты вот что, берись за рацию. Курочь как хочешь, но связь чтоб была! "Вертушку" надо, здесь и сейчас, понял?!
- Да понял...
И снова все замолчали. Алексей оглядел панораму, раскинувшуюся перед огневой позицией. Да, как Васо и Рината...
Ещё полчаса назад рядовые Советской Армии Васо Гонгадзе и Ринат Аплаев были живее всех живых, как говорит всё тот же капитан Гранин. И, верно, были бы живы до сих пор, если бы командир, памятуя о том, что запас карман не тянет, не послал их за водой к чахлому полузасушенному ручейку, струившемуся неподалёку. Да, были бы живы - вон ещё почти целая канистра с водой стоит, хватило бы...
Они всё-таки успели набрать воды и уже возвращались обратно, когда на них наскочили "духи". Очевидно, они тоже не рассчитывали встретить гяуров в столь безлюдной местности, иначе не потеряли бы полтора десятка своих...
Сейчас Васо и Ринат лежали на склоне сопки, где обосновался "пикет" под командованием сержанта Алексея Горчакова, и были похожи на брошенных кукол, что надевают на руку в театре для малышни... Ещё чуть ниже валялись как попало трупы душманов. Как будто проезжавший мимо безумный кукольник, этакий исполинский Карабас-Барабас, рассыпал реквизит и поленился собрать... Не нужен?
"В точности так" - снова звучит в голове бесплотный змеиный голос. Да что же это, в конце концов...
"Ты кто?"
Пауза. Долгая пауза, будто бы тот, кому принадлежал бесплотный голос, раздумывал - а надо ли вообще вступать в дискуссию?
"Конвоир"
"Кто?!" - теперь сержант Горчаков был почти уверен, что сдвинулся по фазе. Ничего особенного, кстати - постоянные стрессы, адский афганский климат... вот и созрел пациент... Какая досада...
"Смерть, если так тебе понятнее. Я пришёл за вами"
Странно, но после этих слов паника в душе отчего-то улеглась. Все фишки легли ровно, как говорит капитан Гранин. И ощущение внутри стало простым и понятным, и холодок, гуляющий по спине... Не то, чтобы Алексей Горчаков был человеком верующим, он даже в церкви был только раз. Но и кондовым атеистом не был.
Вот как, значит, это бывает...
Алексей оглядел боевую позицию, старательно сооружённую на вершине безымянной сопки-горушки - таких в Афгане миллион... Кольцевой бруствер из плотно уложенных камней придавал позиции сходство с маленьким лунным кратером. Обломок скалы, дававший скудную тень в послеполуденные, самые знойные часы, делал импровизированную крепость даже относительно комфортной, по выражению Артура. Капитан же Гранин, как всегда, был краток. "Вот ваше гнездо, орлы. Боевая задача - сидеть тут молча и парить яйца. И чтобы ни одна змея мимо. Чуть что, вызываем "вертушку". Вопросы есть?"
Тогда вопросов не возникло. Не то, что сейчас...
"Ещё кто слышит?"
Пауза.
"Нет. Только ты" - шелестит в голове бесплотный голос.
"Толяна оставь. И Сашко, мать у него не переживёт..."
Пауза.
"Вас трое и ещё один... из тех"
"Оставь! Сашко хотя бы!" - Алексей почувствовал прилив бессильного бешенства, едва не выкрикнув слова вслух.
"Нет. Вас трое и один из тех. Спор бесполезен" - холодной змеёй проползает в голове.
"Ну я прошу... ну молю..."
"Не ко мне"
Грохнул выстрел, звякнула о камень пустая гильза.
- Ось воны, голубцы... Караван, Лешик, - Сашко вновь припал к прицелу своей СВД. - Эх... Усё. Попряталыся, гадюки...
Он наконец оторвался от наглазника прицела, оглядел товарищей. На лице снайпера отчего-то гуляла едва заметная, чуть смущённая улыбка.
- Я его с тысячи двухсот сделал, ребята. Ходячего, да меж каменюк, прикиньте ж... - в голосе ефрейтора Олександра Берестеня слышалась законная гордость мастера.
- Ты молодец, Сашко, - ответно чуть улыбнулся сержант.
Толян, отложив рацию, которую всё-таки успел вскрыть "без всякой пользы для отечества", по выражению капитана Гранина, со вздохом взял прислонённый к скальному обломку РПК, откинул сошки.
- Не сделал я связь, Лёха. Прости.
- Бог простит, Толя, - и ему тоже улыбнулся сержант Горчаков. - Держаться придётся нам, ребята...
И в этот момент от каменной россыпи, где змеями затаились "духи", послышался характерный хлопок, сменившийся нарастающим противным визгом. Очевидно, моджахеды успели установить миномёт под прикрытием какого-то крупного валуна.
Первая мина легла довольно далеко, "воины аллаха" не отличались высокой выучкой. Но это уже не имело особого значения. Говорят, настоящий мастер-миномётчик попадает в неподвижную цель с первого выстрела. Таких мало, правда... Просто хороший попадает со второго, а уж с третьего выстрела должен попасть любой.
И, словно подтверждая размышления сержанта, вторая мина грохнула позади позиции - "духи" пристреливались, беря гяуров в классическую "вилку".
"Время вышло" - шелестит в голове холодный бесплотный голос.
На сей раз мерзкий визг, буквально сверливший уши, оборвался не взрывом - полной тишиной...
...
С утра шёл дождь, мелкий и нудный, но до вечера его не хватило, и сейчас над городом просто стояла зыбкая осенняя хмарь. Троллейбус пробирался сквозь эту хмарь, недовольно завывая мотором, как будто бездушную машину тоже окончательно достала окружающая гнусная действительность. Марина стояла и смотрела в окно, мутное от грязи, её толкали, прижимали к поручню задней площадки - она не обращала внимания. Господи, да что ж так тяжело-то сегодня на душе...
Настроение с утра было под стать погоде, разве что слёзы из глаз не катились. Всё валилось из рук, голова была пустой и в то же время тяжёлой, точно бабушкина чугунная кастрюля. С огромным трудом удалось собрать себя для поездки в университет, умыть и накрасить, и всё это время её не покидало странное ощущение - будто она, Марина Кострова, невидимая и бесплотная, стоит рядом с собственным телом, которое совершает какие-то действия: напяливает колготки, красит губы, суёт в сумку конспекты... В общем, живёт полноценной жизнью, как шутил Алексей...
Глаза вновь наполнились слезами, и Марина прикусила губу, не заботясь о сохранности помады. Эх, Лёшик, Лёшик... Говорили тебе папа с мамой - учись, учись! И она, Марина, говорила. Нет, и так умный...
Собственно, поначалу всё не казалось таким уж фатальным. Ну, завалил экзамен, с кем не случается. Ну, оттрублю два года и вернусь, как тонко подмечено в песне. Чего ты, Марин? Улыбнись, Маришка-шишка! И она послушно улыбалась, и давила в себе сомнения. Действительно, ведь служат же другие парни, и ничего...
И потом, когда радио невнятно бормотало чего-то про "интернациональный долг" и "ограниченный воинский контингент", ей удавалось обманывать себя. Наверное, так обманывает себя раковый больной, внутри которого копится, растёт неясное тягучее чувство, ещё не ставшее жуткой болью. Ну, долг так долг, что делать... Но ведь контингент ограниченный? С чего ты взяла, дурочка, что из всех частей необъятной и могучей Советской Армии твой Лёшик окажется именно в этом самом контингенте?
И даже когда пришло письмо, недвусмысленно свидетельствовавшее, что сержанта Алексея Горчакова угораздило загреметь в этот самый злосчастный контингент, ей удавалось не верить. Так уж устроен человек. Да, есть в мире беды и несчастья, но мне-то за что? Нет, нет, только не со мной!
Какой-то сопливый шкет лет двенадцати-тринадцати, не в меру раззадоренный первым всплеском гормональной активности, пристроился сзади и полез рукой под юбку. Не оборачиваясь, Марина перехватила руку озабоченного отрока и сильно ущипнула. Шкет сдавленно пискнул и отвалил, затерявшись в аморфной людской массе, наполнявшей троллейбус. Испытанный приём, всегда выручавший в таких случаях. Вообще-то пора бы уже и привыкнуть - каждая не слишком страшная и притом одинокая советская девушка, носящая мини, может быть подвергнута ощупыванию советскими же гражданами противного пола самого различного возраста, прямо в советском общественном транспорте, по народной традиции набитом в часы пик подобно бочке с сельдями... Но сегодня это оказалось последней каплей.
Она вышла на первой же остановке и побрела прочь, стараясь держаться ровно. Жёлтые листья шуршали под ногами, каблуки то и дело чиркали по асфальту стальными набойками. Прохожие провожали взглядами высокую стройную девушку, идущую, словно сомнамбула, глядя прямо перед собой невидящим взором. Пьяная? Нет, непохоже...
Он не вернётся. Невозможно и далее обманывать себя - Алёшка не вернётся из этого Афганистана, где уже немало ребят отдали неизвестно кем повешенный на них интернациональный долг. Конечно, этого не услышишь в "новостях" по ящику, но слухи ходят самые мрачные. Такие же мрачные и глухие, как те оцинкованные ящики, приходящие заграничные "посылки"... Девушка вновь закусила губу - чтобы больно, чтобы в кровь! Дура, дура! Кто же оплакивает живого, дура, так же нельзя, гони прочь такие мысли!
Не помогло. Наверное, так чувствует себя всё тот же раковый больной, которому доктор, не глядя в глаза, выписывает морфий. И даже ушлая целительница-знахарка, шмыгая носом и вздыхая, протягивает обратно пачку замусоленных купюр.
Октябрьские сумерки тихо и незаметно скрадывали цвета, превращая красные и жёлтые палые листья в серые клочки бумаги. Мир выцветал, теряя плоть, стихали звуки, и прохожие, уже довольно редкие в глубине жилмассива, скользили мимо на удивление бесшумно, точно привидения. И вновь странное ощущение всплыло откуда-то из глубины - живая кукла бредёт по асфальту, а рядом невидимо движется нечто, ещё вчера бывшее Мариной Костровой... Бывает ли тот свет, или это всё "фрагменты суеверий", как выражается её родной папа?
Марина остановилась перед самыми ступеньками, разглядывая угрюмый зев подъезда. Надо же... Дошла и не заметила. Тело, как выяснилось, само способно находить дорогу домой...
В квартире царила тьма, вязкая и липкая, точно чернильная паста из авторучки. Марина включила свет повсюду, но тьма не ушла далеко - изгнанная из квартиры, она копилась за окнами, медленно наливаясь чернотой. По спине пробежала холодная ящерка - так вдруг отчётливо представилось, как тьма выдавливает оконные стёкла и торжествующе вливается в жилище, и хозяйка барахтается в непроглядном мраке, захлёбываясь неощутимо-безвоздушной дрянью, которой нет названия...
Девушка задёрнула все шторы, отсекая себя от заоконной тьмы. Стало чуть легче. На столе белела записка, сообщающая, что отец и мама задержались на даче и будут поздно, а если не будут, то не нужно беспокоиться, завтра суббота и суп в холодильнике...
Телефон грянул внезапно, как автоматная очередь в упор. Звонок был приглушен, отчего аппарат издавал не звон, а какой-то сухой треск. Расширенными от ужаса глазами Марина смотрела на требовательно стрекочущий аппарат. Нет... нет, это подружка... или тётя Зина из Куйбышева звонит... да кто угодно звонит, и что угодно хочет сказать... но только не ЭТО!!!
Наверное, она бы так и не сняла трубку всё никак не унимавшегося аппарата, но тело, уже привыкшее за день к самостоятельности, самовольно протянуло руку...
- Да... - сейчас никакая экспертиза не признала бы в этом голосе Марину Кострову.
- Марина!!! Ой, Мариночкааа!!! - завыла трубка голосом тёти Нади, Алёшкиной мамы. - Лёшу нашего убилиииии!!!
Тьма, которой наскучило наконец бесплодное ожидание за окнами, торжествующе ворвалась в квартиру, затопила всё, закружила и понесла...
...
Холодно... Надо же, как холодно... Почему так холодно, ведь только что было жарко?
- Идёт выравнивание и конденсация, - голос явно чужой, незнакомый. Но говорит по-русски чисто, без акцента. - Сейчас всё пройдёт.
Алексей открыл глаза и обнаружил себя лежащим на камнях "в позе эмбриона". Без малейших признаков одежды и обуви. Ну, ёшкин кот, он же не салага, для таких-то шуточек... сержант уже... нет, что-то с ним не то... что именно?
- Вставай, - произнёс тот же незнакомый, странно шипящий голос. - Ты готов, я вижу.
Сержант медленно сел, потом встал, озираясь. Неподалёку маячил странный тип, здорово напоминающий обликом какого-то монаха-инквизитора, что ли - длинное тёмное одеяние с капюшоном, глубоко надвинутом на глаза.
- Ты кто? - собственный голос Алексея тоже звучал странно, как будто через микрофон.
"Монах" повернул к вопрошающему голову. Лица под капюшоном не было.
- Я тебе уже говорил. Я Конвоир.
В памяти немедленно всплыло - шелестящий бесплотный голос, возникающий где-то внутри головы. "Я пришёл за вами"...
И нарастающий визг мины.
Умные учёные люди утверждают, что человек способен изумляться до определённого предела, при переходе коего срабатывает некий внутренний предохранитель, и наступает спокойствие. Именно в таком состоянии находился сейчас сержант Горчаков. Стоял себе и рассматривал собственную смерть, явившуюся за ним персонально...
- Ты слишком высокого мнения о себе. Я каждый день и каждую ночь отправляю множество таких, как ты.
Алексей кивнул, принимая к сведению. Ну отправляет и отправляет... Куда именно? В ад? В рай? Или в это... как его... чистилище?
- Ты сильно упрощаешь, - очевидно, владелец капюшона улавливал невысказанные слова с той же лёгкостью, что и произнесённые вслух. - Придёт время, ты всё вспомнишь и поймёшь. Если будет позволено.
В пяти шагах от бывшего теперь уже сержанта Горчакова внезапно заискрилось нечто напоминающее рой снежинок, на глазах густея, свиваясь в плотный овальный кокон. Ещё миг, и на камнях обнаружился свернувшийся в позе нерождённого младенца абсолютно голый парень, в котором Алексей узнал Сашко - иначе ефрейтора Советской Армии товарища Берестеня, если выражаться официально.
- Сашко... - Алексей сглотнул. - Ты живой, Сашко...
- Уже нет, - шипящий голос ровен и бесстрастен. - Вставай, ты готов. Я вижу.
Лежащий на камнях зашевелился, поднял голову. На круглом лице отразилось выражение крайнего недоумения.
- Лёша? Ты как... ты почему так... мы где вообще?
- Пока там же, - откликнулся Конвоир, по-прежнему стоявший столбом, не двигаясь с места. - Потерпите. Сейчас будет готов последний.
По склону горки, на которой расположилась позиция "пикета", взбирались бородатые люди с автоматами и винтовками М-16.
В следующее мгновение Алексей оказался на ногах. Метнулся к брустверу, одним движением перемахнул нагромождение камней. И остановился, как вкопанный.
Возле искорёженного "утёса" ещё чуть дымилась неглубокая воронка. Сильно обезображенный труп, в котором всё-таки можно было опознать сержанта Горчакова, отбросило в сторону. Труп Сашко остался почти на месте, однако бок был буквально изорван осколками.
А чуть поодаль лежал Толян, младший сержант Анатолий Жмыхов, родом из славного русского города Рязани. Лежал на спине и дышал часто-часто, судорожным дыханием пытаясь компенсировать нехватку кислорода - поскольку крови в жилах младшего сержанта, судя по растекшейся тёмной луже, оставалось уже совсем немного.
- Толян... Толя, очнись! Толя, "духи"!!!
Рука прошла сквозь плечо раненого насквозь, не встретив ни малейшего сопротивления. Алексей отдёрнул её, испуганно принялся рассматривать собственные пальцы. Вот как... Вот так, значит... Привидение. Он теперь привидение.
Между тем "духи" уже перелезали через бруствер, переговариваясь между собой. Алексей вдруг осознал, что говорят моджахеды на чистом русском языке, и даже без характерного восточного акцента. Вот только слова звучали необычно, будто синхронный перевод, наложенный на приглушённую иностранную речь.
- Эти подохли, - бородач в камуфляжной куртке и чёрных мешковидных штанах рассматривал позицию. - А тот ещё дышит, гляди-ка... Хаким, добей.
Второй "дух", помоложе, подошёл к лежащему без сознания младшему сержанту и дважды выстрелил в голову. Тело Толяна изогнулось, затрепетало и обмякло.
- Сволочь! - раздался вопль Сашко. - И ты сволочь! Пусти меня, ну! Ааа...!
Крик оборвался, словно обрезанный бритвой. Бывший ефрейтор Берестень, а ныне привидение, трепыхался в четверти метра над землёй, словно повешенный на верёвке - какая-то сила надёжно удерживала его над поверхностью, не давая коснуться грунта.
- Оскорбление Конвоира недопустимо, - шипит голос, по-прежнему ровный и лишённый намёка на какие-либо эмоции. - Прощаю один раз. Дальше пеняй на себя. Поползёшь в коконе.
Невидимая верёвка оборвалась, и Сашко рухнул на землю - неожиданно мягко и бесшумно, как будто не камни были под ногами, а три слоя афганского ковра.
И тут же рядом из воздуха соткалось знакомое серебристо-снежное сияние, загустело, образуя кокон. Миг, и на камнях лежит младший сержант Жмыхов - вернее, то, что на него очень сильно похоже.
Между тем "духи", которых все эти сценки из жизни приведений, очевидно, нимало не беспокоили, завершили сбор трофеев и направились вниз, прыгая по камням. Моджахеды явно торопились.
- Им торопиться смысла нет, - звучит всё тот же ровный мёртвый голос. - Уже сегодня до заката они будут готовы. А пока мне достаточно.
Между тем Толян уже вставал, изумлённо крутя головой.
- Идёмте, - Конвоир наконец-то сдвинулся с места. Перемещался он очень необычно - просто плыл над поверхностью, не переступая ногами. - Здесь плотный мир. И очень плотное время. Надо спешить.
...
Самолёт недовольно ревел, лениво молотя винтами сырой воздух, пропахший керосиновой гарью - верно, самолёту очень не нравилась работа, которую приходилось выполнять. Вероятно, самолёту хотелось поднимать в небо живых, весело смеющихся парней... но самолёты никто не спрашивает, чего они хотят. Как, впрочем, и тех парней... Откуда-то из глубины всплыло - "чёрный тюльпан"... Почему пилоты не выключают двигатели?
Микроавтобус-вездеход УАЗ, чаще именуемый в народе "буханка", задом подполз к опущенному трапу, и хмурые парни в армейской форме втолкнули в машину оцинкованный гроб. Впрочем, молодость брала своё, и сквозь напускную траурность Марина то и дело ощущала на себе заинтересованные взгляды, бросаемые исподволь. Красивая девка у земели, блин... была... Наверное, не надо было надевать это платье, вновь проплыла холодная, будто чужая мысль... короткое слишком, надела бы джинсы... а другого чёрного платья нет, все длинные, как назло, яркие, праздничные... только тёмно-синее бархатное разве что... в котором один только раз она с Лёшиком сходила в театр... нет, там верх открытый...
Панорама лётного поля с ревущим самолётом сменилась душным лязгающим нутром "буханки". В плечо вцепилась тётя Надя, Алёшкина мама, с мокрым лицом и трясущимися синеватыми губами. Едем, поняла Марина. Куда едем? Зачем едем?
И вновь парни в армейской форме тащат длинный ящик, отливающий серым металлом, пыхтя на лестничных площадках - неудобно разворачивать, ведь лестницы рассчитаны в основном на живых людей... А вот уже парни устанавливают свою страшную ношу на две табуретки, выдвинутые на середину странно пустой комнаты. Почему так пусто? Здесь же не было так пусто, в Алёшкиной квартире... здесь всегда было тепло и уютно... и тётя Надя здорово готовит...
-... В общем, сражались ребята геройски. Кучу душманов этих наколотили... Если бы рацию не разбили им, то продержались бы...
Слова вылетают одно за другим изо рта немолодого, представительного мужичка из местного военкомата. Видно невооружённым глазом, что мужичок пересказывает из третьих рук... зачем, для чего он говорит все эти слова?
-... Так что примите награду за своего сына, дорогая Надежда Алексеевна, и земной поклон вам от лица всей страны.
Мужичок протягивал коробочку, в раскрытом нутре которой блестел какой-то металлический знак. Государственная награда, вновь всплыло в голове у девушки... Интересно, сколько таких цацек уже передал этот вот мужичок вместе с поклонами "от лица всей страны"? Судя по заученной гладкости речи, не так уж мало...
- Спасибо, - ровным механическим голосом произнесла Марина, хотя высокую награду мужичок протягивал не ей, а матери героя. - Очень красивый значок. Это ведь равноценная замена Алёшке, верно?
Мужичок из военкомата, по всему видно, собрался было возразить. Может быть, даже мягко осадить девицу, так пренебрежительно отозвавшуюся о высокой правительственной награде. Но встретился взглядом с Мариной и мгновенно раздумал.
...
Неровная колонна голых мужиков, в основном совсем молодых, двигалась вслед за фигурой в тёмном монашеском капюшоне. Бывших мужиков, поправил себя Алексей, так будет правильней... Духов?
Бывшие "духи", а теперь уже духи вполне состоявшиеся, шагали впереди, и шестеро бывших солдат шли следом, невольно наблюдая сверкание ягодиц своих недавних врагов. Попытка устроить разрыв в колонне, отстав от экс-моджахедов на десяток шагов, была резко пресечена Конвоиром - похоже, он имел круговой обзор, даже не оборачиваясь.
Алексей усмехнулся, вспомнив первое впечатление от встречи с совсем ещё недавним противником "в упор". На камнях лежали свернувшиеся в "позе эмбриона" голые мужики, одетые полупрозрачным, чуть мерцающим искрами сиянием, отчего духи безвременно усопших приобрели сильное сходство с лягушачьей икрой.
- Кокон снижает утечку энергии, - уловил невысказанную мысль Конвоир. - Здесь плотный мир. Энергия тонкого плана, не связанного с физическим телом, рассеивается очень быстро. Вставайте, вы все.
Оболочки "икринок" мгновенно растаяли, и освободившиеся привидения-новобранцы зашевелились, вставая. Странно, но все духи были гладко выбриты и вдобавок аккуратно подстрижены, хотя в прицеле своего "корда" сержант Горчаков не видел ни одного безбородого лица. Более того, неизвестный цирюльник зачем-то тщательно выбрил экс-моджахедам лобки, и вообще на теле усопших не было заметно ни единого волоска, хотя обычно восточные мужчины по степени волосатости могут поспорить с иным шимпанзе.
Только тут до Алексея дошло, что именно "не так" было с его собственным телом. Он цапнул пятернёй за лобок, провёл пальцами по подмышке. М-да... Последний раз таким он помнил себя, наверное, лет в одиннадцать, от силы двенадцать.
- Васо! Ринат! Артур!
Бывшие душманы сдержанно загалдели, наблюдая встречу бывших бойцов Советской Армии, но никаких активных действий предпринять даже не попытались. Очевидно, они уже успели осознать, что общая ситуация и их собственный статус в этом мире значительно изменились.
- Построиться колонной по одному, - велел Конвоир тоном, отметавшим всякие праздные сомнения насчёт возможности неподчинения приказу. - Двигаться ровно, дистанция три шага. Отклонение вправо, влево, остановка без команды, нарушение дистанции запрещены. За нарушение буду наказывать. Во время движения можно задавать вопросы друг другу и мне лично. Если вопрос существенный, возможен ответ. Вопросы?
- Я спрошу. Отчего мы такие? - экс-моджахед провёл ладонью по скуле, одновременно пальцем другой руки ткнув себе пониже пупка. Очевидно, духа тоже занимала мысль о странной эпиляции.
- Это тонкое тело второго плана. Оно копирует плотное достаточно подробно, но несущественные детали отсутствуют. Ещё вопросы? Начали движение.
Конвоир поплыл впереди, и колонна привидений, ещё недавно бывших смертельными врагами, двинулась, соблюдая указанную дистанцию. И экс-моджахеды, и экс-бойцы Советской Армии были привычны к такого рода передвижению, поэтому колонна сразу втянулась в заданный темп. Бывший сержант Горчаков, как старший по команде, автоматически оказался впереди своих бойцов - похоже, армейские привычки не вдруг исчезают и после смерти.
Наблюдение голой задницы впереди идущего духа не доставляло бывшему сержанту эстетического наслаждения, и Алексей непроизвольно увеличил разрыв на пару шагов. В то же мгновение хлёсткая бледная молния обожгла его, скрутив болью.
- Не отставать, - змеиный голос ровен и по-прежнему лишён эмоций. - Разрыв есть лишний расход энергии.
Цепочка привидений, возглавляемая необычным проводником, бесшумно плывущим над грунтом, поднималась в гору. Странно, но затяжной и довольно крутой подъём не вызывал утомления. Алексей покрутил головой - шагавшие позади ребята тоже не выказывали признаков усталости, как и идущие впереди экс-моджахеды.
- Куда ты ведёшь нас, командир? - обратился он к Конвоиру. - Скажи, если можешь.
Пауза.
- Это дорога на Грань.
- Какая Грань? Чего Грань?
Пауза. Долгая пауза. Алексей уже было решил, что ответа не будет. Их Конвоир счёл вопрос несущественным. А может, существенным, да просто не пожелал ответить. Ведь сказано же было - "возможен ответ". Возможен, но не обязателен...
- Ты должен был сам догадаться, - шипящий голос ровен. - Вы уходите из плотного мира. Здесь место живым. Ваше место - в мирах мёртвых.
...
Оркестр старался вовсю, но музыка никак не складывалась из отдельных, резких, рассыпанных в беспорядке звуков. И весь мир был такой же. Марине вдруг вспомнилось, как они с отцом однажды попали в аварию. Удар был несильный, правда, но ветровое стекло враз рассыпалось на множество крошечных кубиков, льдисто сверкавших на солнце. И невозможно было представить, что ещё минуту назад эта искристая россыпь была неким целым...
И уж совсем невозможно было вообразить, что вот это, лежащее в длинном оцинкованном ящике с кроваво-красным нутром - Алёшка. Да кто в это поверит?
Вот интересно, почему нет слёз, всплыла откуда-то холодная, будто чужая мысль. Ведь плачут же другие... вот, к примеру, эта старуха в нелепом чёрно-сиреневом одеянии, явно даже не знавшая Алёшку, старательно шмыгает картофелевидным носом. А у неё, Марины, ни капли.
Публика потекла мимо длинного ящика с тем, что вот этот плотный мужчина в подполковничьих погонах нагло пытался выдать за Алёшку. Тётя Надя завыла, норовя упасть, и Марина обнаружила, что её руки поддерживают несостоявшуюся свекровь. С другой стороны мать погибшего поддерживала её, Марины, родная мама. Девушка ощутила нечто сродни благодарности к собственному телу, взявшему на себя все хлопоты - ибо с того момента, как она взяла телефонную трубку, никакого участия в собственных телодвижениях Марина не принимала. Жевала, глотала какую-то еду и какие-то таблетки, после которых на время провалилась в холодную стеклянную зыбь... что-то пила - чай? воду? корвалол? - и давала выпить тёте Наде... В общем, жила полноценной жизнью, как говорит Лёшик... Или уже надо говорить "говорил"?
Резко хлопнул залп. Второй. Третий. Рядом снова завыла, забилась тётя Надя, Алёшкина мама... Мозг привычно фиксировал всё - и треск холостых выстрелов, и короткое пламя из задранных к небу стволов, и плач тёти Нади... Вот только не складывалась из всего этого многообразия цельная картинка. Мир был разбит вдребезги, как то самое стекло.
Сыплются, сыплются мокрые глинистые комья на влажно блестящую цинковую поверхность... вот уже яма превратилась в неровный длинный холмик... всё?
Тётя Надя, наконец почувствовав что-то, обернула к несостоявшейся невестке вконец заплаканное, осунувшееся лицо.
- Ты прости, Мариночка... зря мы это... не надо было крышку снимать...
- Нет, тётя Надя, не зря, - медленно, ровно произнесла Марина, отчего-то попытавшись улыбнуться. Улыбка вышла та ещё - будто оскал бешеной кошки. - Не зря... Теперь я точно знаю. Алёшка вернётся.
Тётя Надя даже плакать перестала, в глазах мелькнуло что-то, весьма похожее на мистический ужас. Старуха с носом-картофелиной украдкой осенила себя крестом.
...
Кишлак выглядел настолько сонным и неподвижным, что казался объёмной фотографией - такие Алексей видел как-то на одной заезжей выставке, куда они забрели с Маринкой во время дождя. Зачем он ведёт их через населённый пункт, этот потусторонний Конвоир? Можно же было обойти...
- Слышь, Лёха... - подал голос Толян, шедший позади. - Я в кино каком-то американском, что ли, видел, как привидения сквозь стены проходят... И никто не видит их...
- Говорю для всех, - шипит голос Конвоира. - У некоторых при виде родных мест возникли мысли о побеге. Даже не пытайтесь. Я вижу вас всех как на пустом месте.
- Можно вопрос? - подал голос Алексей, чтобы переменить тему, поскольку, чего греха таить - мысль о возможности побега в виде привидения успела посетить и его собственную голову. - Можно ли... ну... в таком виде... проходить сквозь стены?
Пауза.
- Проходить сквозь стены можно, но не так просто. Во всяком случае для сущностей вроде вас. Вы сохраняете много общего с тем, бывшим плотным телом - таков уровень.
Раздался негромкий топот копыт, и из-за угла длинного строения вывернулся ишак, несущий на себе худого старика в длиннополом одеянии. Животное немедленно остановилось и принялось прядать ушами, словно почувствовав неладное.
- Пошёл! Пошёл! - по-пуштунски принялся понукать осла наездник, колотя пятками и хлопая по холке, однако тот упёрся намертво.
- Не обращать внимания, - шипит ровный мёртвый голос.
Едва незримая колонна мертвецов поравнялась с осликом, нервы животного не выдержали, и ишак с истошными воплями ринулся назад в проулок, унося на спине незадачливого седока. Выходит, не совсем незримые они?
Возле арыка копошились, визжали ребятишки, играя в какую-то игру. Как только колонна духов во главе Конвоиром поравнялась с арыком, гомон стих. Будто бы сама собой увяла ребячья радость, как цветок в кипятке, а самый маленький из компании, голый карапуз с перемазанной рожицей, вдруг заревел басом.
При виде текучей прозрачной воды Алексей вдруг ощутил жажду, пока несильную. Это было первое внутреннее "телесное" ощущение, возникшее после того, как завершилась "конденсация" с её адским холодом. Не останавливаясь, он наклонился и попытался зачерпнуть воду, сделав ладонь лодочкой. Попытка не удалась - рука ощутила лишь странное сопротивление, точно струя воздуха из фена, без малейшего ощущения сырости.
- Напиться здесь тебе не удастся, - шипит голос потустороннего проводника. - Жажда, это только начало. Держать интервал, продолжать движение.
Колонна призраков покидала кишлак, населённый живыми. Уже на самой околице им повстречалась кошка. Она шла по своим делам, сторожко озираясь - очевидно, опасалась собак. При виде процессии шерсть животного встала дыбом, и кошка с диким мявом унеслась прочь.
- Скажи, командир, - подал голос кто-то из экс-моджахедов. Слова странно звучали в его устах, точно русский синхронный перевод, наложенный поверх приглушённой нерусской речи. - Они что... видят нас?
Пауза. Долгая пауза - очевидно, Конвоир не счёл вопрос существенным...
- Из всех живущих кошки чувствуют нас сильнее всех, - шипит ровный мёртвый голос.
Ни малейшего удивления никто не высказал. Посланец из мира мёртвых ясно обозначил - теперь все они по одну сторону невидимой стены.
...
-... Душу усопшего раба твоего упокоооооой!
Свечи, густо натыканные в грибовидном раззолоченном подсвечнике, казалось, колыхались в такт густому голосу, гулко разносившемуся под сводами храма. Или это всё же колебался густой, тяжёлый воздух, пропитанный запахами ладана, горелого воска и человеческого пота?
И страшной, нечеловеческой тоски.
Все вокруг крестились, и Марина тоже тыкала сложенными в щепоть пальцами куда-то себе в лоб, плечи и низ живота. Впрочем, сознательное участие Марины в этом процессе было минимальным, если не сказать - незначительным. Похоже, тело её окончательно разочаровалось в способностях хозяйки как-то управлять жизненными ситуациями и отныне намерено было полагаться только на себя. Вот и сейчас, в церкви, оно знало, что делать...
Вообще-то ни Марина, ни тётя Надя никак не могли причислить себя к рьяным богомольцам. Во всяком случае, до сего дня Марина смутно помнила лишь один-единственный визит в храм, и воспоминания эти не были особо приятными. В памяти сохранились лишь фрагменты - она, голенькая, незнакомый бородатый дядька в блескучих одеждах, какая-то лохань... мокро... Она тогда ещё ревела, громко и от души, ощутив чужие ладони на своём голом теле...
А вот сейчас слёз нет. Ни капли, как в Сахаре.
Это Надежда Алексеевна, не находившая себе места после гибели сына, затеяла поход в церковь в надежде хоть как-то уменьшить давящее неизбывное горе. Марина, все эти дни безропотно помогавшая несостоявшейся свекрови, вызвалась сопровождать полубезумную женщину...
Девушка чуть усмехнулась. Полубезумную... Не ей, Марине, говорить. Сама-то она нормальная или как?
Странное состояние, возникшее ещё тогда, в тот страшно далёкий вечер - до того, как грянул очередями в упор телефон - закрепилось за эти дни. Марина уже начала привыкать, что ли, к этому ощущению - будто она вышла из собственного тела, стоит рядом, невидимая и неощутимая... А тело живёт своей жизнью. Ходит, машет руками, кивает головой... Оно оказалось очень умным, её тело, ему были под силу даже довольно сложные деяния. Например, помощь в оформлении документов на погибшего или подготовка поминок к девятому дню. Правда, в университет Марина пока не ходила. Поскольку не видела смысла в неподвижном сидении тела в аудиториях и отстранённом наблюдении за передвижением разных фигур у доски и в коридорах "альма матер".
Народ потянулся к выходу, из чего Марина заключила, что обряд закончен. Она прислушалась к себе. Стало ли легче? Хм...
На улице ярко светило холодное осеннее солнце. Череда серых дождливых дней кончилась, но девушка знала из той, прошлой жизни - ясный денёк в октябре, это к ночным заморозкам. Тепла уже не будет, и вслед за осенней хмарью идёт настоящая зима.
- Спасибо тебе, Маринушка... - тётя Надя поправляла сбившийся платок. - Не оставляешь ты меня одну...
- Как можно, тёть Надь... - она даже сумела чуть улыбнуться. - Я завтра пораньше приду, девятины готовить. Если что... звоните.
Ну вот, думала Марина, глядя в спину удаляющейся несостоявшейся свекрови. Завтра уже девять дней... Потом будет сорок. Потом полгода, год... Время идёт неумолимо. Какое-то время друзья и родственники будут вспоминать Лёшку... вздыхать, выпивать не чокаясь... Потом как-то само собой получится, что в этот день куча дел, ну никак не удалось вырваться, чтобы съездить на кладбище... но мы помним, да...
Вот только тётя Надя, пожалуй, уже не оправится от удара. Будет вздыхать, лить слёзы в подушку... или просто не спать, смотреть в потолок ночь напролёт.
А она? Она сама как же?
Марина криво усмехнулась. Нет, не надо обманывать себя. Молодое, здоровое тело пересилит беспомощную хозяйку, втянет её в себя, прекратив мучительное раздвоение. Пусть и не сразу. Она закончит университет, потом найдётся парень... или уже взрослый мужчина... Она даст согласие и будет жить, как все. Работа, кухня, ночью тело примет нужную позу... Вероятно, она даже будет испытывать к мужу тёплые чувства. Благодарность, привязанность... что там ещё...
Вот только этой любви у неё больше не будет.
Она обернулась к храму.
- Бог! Слышишь ли ты меня?! Говорят, ты добр, мудр и справедлив! Ну так ответь мне - в чём тут мудрость, доброта и справедливость?! Почему он убит за чей-то чужой долг?! Почему мы не могли быть счастливы вместе?! Ответь! Ответь же!!
Марине казалось, что она кричит во всю силу лёгких, на самом же деле губы лишь чуть шевелились, и горло издавало какое-то невнятное потустороннее шипение, отдалённо похожее на человеческую речь. Как будто говорит призрак, всплыла откуда-то уже совершенно посторонняя мысль...
- Молчишь? Молчишь... Я знаю, почему ты молчишь, бог. Тебе просто нечего сказать. Поэтому ты молчишь всегда!
- Напрасно ты так скандалишь, красавица, - раздался сзади грудной женский голос, спокойный и лишь едва заметно насмешливый. Девушка резко обернулась. Жгучая горечь, переполнявшая душу, поднялась удушливой яростной волной. Ещё какая-то нищенка, прицерковная крыса будет над ней тут издеваться...
Стоявшая в трёх шагах женщина нимало не походила на "прицерковную крысу". Правда, одета она была довольно просто и неброско - так обычно одеваются в Союзе крепкие хозяйки средних лет, не готовые переплачивать фарцовщикам за все без разбору закордонные шмотки, но и имеющие средства, достаточные, чтобы не ходить в чём попало. Девушка окинула незваную собеседницу взглядом с ног до головы. Лет тридцать с мелочью... а может, ближе к сорока... Светло-русые волосы, гладко зачёсанные назад. Фигура чуть полноватая, но талия вполне. Высокая грудь, ноги тоже не подвели, правильный овал лица и прямо-таки классический нос... Серая юбка чуть ниже колена, добротный жакет - всё в тон глазам. Мда, глазам... Вот глаза у дамы были примечательные. Мудрые, всплыло в памяти подходящее слово... и ещё что-то про рентгеновский аппарат.
- Я говорю, напрасно ты так, - повторила дама, но уже без тени насмешки. - Таким образом ничего не получится.
- Женщина, у вас ко мне дело? - довольно грубо спросила Марина. Незнакомка чуть удивлённо приподняла бровь.
- У меня? Это у тебя ко мне дело.
- И какое же? - в эти слова девушка собиралась вложить столько яду, что ни одной африканской кобре не мечталось. Однако вышло нечто совсем противоположное. Вопросительно-просительная такая интонация, и голос дрожащий...
- Пойдём-ка, - коротко кивнула женщина и пошла, не оглядываясь. Очевидно, дама не сомневалась, что гражданка Кострова проследует за ней совершенно безропотно. Аферистка, конечно, такие возле храмов господних и ошиваются, ища ополоумевшие от горя жертвы...
Однако тело Марины и на этот раз оказалось умнее хозяйки. Девушка с некоторым удивлением обнаружила, что идёт за незнакомкой, как дворняжка, которую поманили котлеткой.
- Вот тут, пожалуй, нам никто не помешает, - произнесла дама в сером, присаживаясь на скамейку, каким-то чудом уцелевшую в крохотном скверике. Марина с сомнением посмотрела на сиденье - инстинкт городской жительницы, не ждущей от скамеек ничего лучше измазанного платья и порванных колготок. Однако лавочка оказалась на удивление чистой, как будто её покрасили только вчера.
- Слушаю вас, - напряжённым голосом сказала девушка, присаживаясь на край скамьи. Женщина чуть улыбнулась.
- И снова ты неверно подходишь к делу. Это я тебя слушаю.
Они встретились глазами. В глазах аферистки, привыкшей ловить и охмурять клиенток возле церквушек, клубилась мудрая печаль. А, наплевать!
- Я хочу, чтобы он остался жив, - заявила Марина, сжав зубы.
- Точно? - во взгляде незнакомки теперь преобладал рентгеновский аппарат.
- Абсолютно.
Взгляд серых глаз утратил рентгеновскую пронзительность, ушёл куда-то в себя.
- Что ж... Каждый может высказать желание. Если желание праведно, то есть не направлено во вред иным живущим, оно будет услышано и рассмотрено. Только вот исполняются не все желания, пусть даже праведные. Лишь те, за которые желающий готов и способен заплатить нужную цену.
Ну вот мы и добрались до сути вопроса, усмехнулась про себя Марина. Чего она ещё ожидала от аферистки? Глаза, видите ли... И, чтобы закончить с данным эпизодом - перед тем как послать даму подальше - она грубо спросила:
- Сколько?
- В смысле? - взгляд дамы, пребывавший в недрах таинственной души, вновь обернулся наружу.
- В смысле - рублей. Или вы берёте этими... долларами? А может, золото пойдёт?
Незнакомка откинулась на спинку скамьи, взгляд стал тоскливо-утомлённым.
- Знала бы ты, милая, как меня достали все эти нынешние кондовые атеисты. Рубли, доллары... золото... Посмотри под ноги!
Марина взглянула вниз и оторопела. Дорожка скверика, явно не знакомая с метлой дворника и оттого ещё минуту назад заваленная сплошным ковром сухих опавших листьев, была сейчас покрыта слоем купюр, в основном багряно-красных червонцев и жёлтых рублей. И только кое-где зеленели трёшки, явно сорванные ветром до срока...
- Гипноз... - пробормотала девушка, потрясённо глядя на это чудо.
