Лихие, святые, либеральные, жестокие, свободные, подлые... одним словом, девяностые. Вы помните? Люди тогда с надеждой смотрели в светлое демократическое будущее.
Губернский город N считался культурной столицей края и имел для этого все основания. Кроме обычного набора крупного города: университеты, институты, музеи, выставочные залы и картинные галереи, имелась, например, консерватория. Не постперестроечная скороспелка, а солидное учебное заведение с репутацией, с более, чем столетней историей и внушительным списком знаменитых выпускников. Работали в городе также музыкальное и хореографическое училища, а уж музыкальных школ и вовсе было без счета! Да что говорить, одних театров по разным площадкам кочевало более десятка! Конечно, большая часть из них были полусамодеятельными студиями, но и четыре "настоящих" государственных театра - согласитесь, это серьезно.
Самым слабым среди них был Театр Оперетты. Спектакли не блистали, ни режиссурой, ни исполнительским мастерством, а в оркестре собрались, в основном, неудачники, не сумевшие закрепиться в других, более престижных коллективах. Молодые артисты в оперетте не задерживались, и средний возраст не уходил за пятьдесят только благодаря балетной труппе. Зато, именно в этом театре, народ жил весело и, на зависть всем остальным, дружно. Труппа была небольшая, ролей хватало всем, а любители интриг в этой пожилой жизнерадостной компании просто не задерживались. В театре готовили две премьеры в год, придерживаясь беспроигрышной классики и лишь иногда разбавляя нестареющих "Сильву" и "Веселую вдову" чем-то более современным, вроде "Тетки Чарлея". Билеты были разумно недорогими и у театра имелись свои, преданные зрители, которые с удовольствием хохотали над знакомыми шутками, прощали стареющему тенору сорванные верхние ноты и, как отдельному бонусу, радовались казусам, случающимся, почему-то, чаще всего, у балетных. Последней, живо обсуждаемой историей было, как балерина, подброшенная партнером, взлетела вверх, а ее плохо закрепленная юбка, рассталась с хозяйкой и спланировала вниз, на голову того самого партнера. В общем, жил Театр Оперетты по законам жанра - не слишком богато, но и без особых проблем. И надо сказать, что в Оперетте зал не пустовал даже в самые скудные времена.
Настоящими "тяжеловесами" культуры являлись Академический театр Оперы и Балета имени Герцена, Академический театр Драмы имени Георгия Жукова и Театр Юного Зрителя "Аленький цветочек".
У ТЮЗа было уютное, но самое маленькое здание, с крохотным зрительным залом, что обеспечивало постоянные аншлаги - добыть билет на спектакль было совсем не просто, большая часть расходилась по школам, по заявкам на коллективные посещения. Но и труппа была сильная - четыре народных артиста и шесть заслуженных, это о чем-то говорит, не так ли? Новаторов-режиссеров директор театра, в полном согласии с художественным руководителем, на порог не пускал, после того как поддавшись общему, воцарившемуся в стране, настроению свободы и эйфории, предложил модному молодому режиссеру контракт на три спектакля. Модный молодой режиссер выбрал "Дядю Ваню" Чехова, "Женитьбу Фигаро" Бомарше и "Маленькие трагедии" Александра Сергеевича Пушкина.
Репетиции начали с Чехова. Хотя часть артистов и была слегка шокирована режиссерской концепцией, остальные приняли ее "на ура" - ничего подобного им раньше играть не приходилось. А вот зрители не оценили. Нет, на премьере и еще несколько спектаклей после нее, зал был забит - слухи разлетелись по городу моментально и народ ломанулся посмотреть, как старый наркоман дядя Ваня, в первом же действии вкалывает себе какую-то дрянь, после которой стряхивает одежду и до конца спектакля радует публику просторными семейными трусами в мелкий розовой цветочек. Наркотик оказывает на дядю Ваню специфическое воздействие - очевидно, он начинает считать себя белочкой, потому что большую часть времени или пытается забраться на шкаф (в этом благородном стремлении ему постоянно мешают остальные действующие лица) или уже сидит на этом шкафу и грызет орехи.
Остальные персонажи, судя по всему, тоже считали излишеством полный комплект одежды. Доктор Астров, сразу вышел на сцену в одних брюках, с обнаженным торсом и босиком, профессор Серебряков, наоборот, появился в шляпе, рубашке, пиджаке, при галстуке и в башмаках с высокими, почти до колена, ярко-зелеными носками, но почему-то, без брюк. Чем сразу, и довольно недвусмысленно, очаровал красавчика доктора. Строгая Соня стягивала с себя закрытое темное платье каждый раз, когда разговор заходил про Астрова, а Елена Сергеевна, скромно отгородившись ширмочкой от остальных действующих лиц, но на виду у зала, переодевалась шесть раз за время спектакля. Даже старая нянька, прежде чем поднести доктору Астрову рюмку водки, сбрасывала с себя неожиданно яркий, расшитый красно-желтыми петухами сарафан. О том, что все они свободно при этом матерились, даже упоминать как-то неудобно - какой же современный спектакль без мата?
В общем, несколько раз отыграли "на ура", а потом, как отрезало. Школы устраивать за свои же деньги культпоходы на матерную, с полуголыми артистами, классику, категорически отказались. Надавить через министерство образования не получилось: учителя литературы потребовали методичку, каким образом им, после этого спектакля, трактовать ученикам знаменитые слова "В человеке все должно быть прекрасно...", если произносит их доктор Астров, прижимаясь к профессору Серебрякову и многозначительно похлопывая себя по ширинке. А неорганизованные зрители, после первых дней шумного успеха, исправно посещая старые спектакли, скандальную премьеру игнорировали. Не помогли две большие хвалебные статьи-рецензии, опубликованные в, разного направления газетах, и даже одна, в пух и прах, ругательная, за которую режиссер заплатил хорошие деньги, не поправила дело. Новаторского "Дядю Ваню" зрители игнорировали.
Тем временем, подоспели "Маленькие трагедии" - молодой режиссер даром время не терял и работал быстро. Увы, с Пушкиным история повторилась. Несмотря на то, что режиссер, развивая передовые тенденции, с костюмами и вовсе не стал заморачиваться - все артисты щеголяли в скромных подобиях набедренных повязочек (особенно эффектно смотрелась статуя Командора), а стихи Александра Сергеевича с трудом улавливались в потоке матерщины, продвинутая интеллигенция города N ограничилась несколькими первыми спектаклями, а массовый зритель побрезговал даже премьерой.
Руководство театра всполошилось - в избалованном успехами "Аленьком цветочке" не привыкли к пустому залу и соответствующим финансовым потерям. Артисты тоже начали проявлять недовольство - искусство, конечно, факел не гаснущий, но скакать голышом по сцене, все-таки, холодно. Кроме того, почти у всех были дети, родители и прочие родственники, которые привыкли получать приглашения на премьеру. Вдохновленные свежими ветрами театральной свободы, служители Мельпомены хвастливо пригласили даже тех родных и близких, кто раньше театром не интересовался и результат их несколько обескуражил. Мало кто по достоинству оценил новаторский подход молодого режиссера, а вот бестактных и неудобных вопросов прозвучало много. И если пожилые, воспитанные на соцреализме тетушки и дядюшки, хотя и со скрипом, но могли хотя бы частично согласиться с новаторской концепцией прочтения классики, то с детьми было сложнее. Дети концепцией не интересовались, дети просто и незатейливо декламировали особо понравившиеся пассажи из, так сказать, нелицензионного текста, не особенно выбирая время и место, что приводило к неприятным конфузам. Труппа начала роптать.
А молодое дарование объявило, что готово приступать к репетициям "Женитьбы Фигаро" и пообещал, что на этот раз, на сцене губернского ТЮЗа развернется поистине неслыханное действо. Директор театра слегка затосковал, потом решил не пускать больше дело на самотек и решительно попросил режиссера ознакомить творческий коллектив или, хотя бы руководство, с примерным планом ожидаемого зрелища. Режиссер-новатор был щедр и подробно поделился своими идеями, заметив между делом, что позволил себе слегка подправить Бомарше. И он надеется, что и руководство, и творческий коллектив, оценят его милые вольности.
Что тут скажешь... оценили, конечно. Особенно, немолодой уже художественный руководитель. Нет, ничего страшного не случилось, даже скорую вызывать не стали, и про инфаркт прямо в кабинете, это потом сплетники придумали и разнесли. Но без нитроглицерина, действительно, не обошлось. Дело в том, что все действие было перенесено в бордель и кроме привычных героев, самое активное участие принимали в нем проститутки, сутенеры и трансвеститы, а бордель-маман неожиданно выдвинулась в главные героини, беззастенчиво отобрав не просто реплики, а целые сцены у Сюзанны и графини Розины.
- Но как?! - возопил директор театра и вырвал у художественного руководителя блистер с нитроглицерином. - Почему бордель?! Откуда?!
- Вы не поняли, - тонко улыбнулся молодой новатор. - В этом и есть моя режиссерская задумка. Ну что такое "Женитьба Фигаро"? Там же не за что, зацепиться, нужна какая-то замануха... вот я и придумал! Это же свадьба, значит устраивается мальчишник и, соответственно, девичник. И все герои отправляются в лучший в городе бордель... только боюсь, пяток танцовщиц со стороны пригласить придется, так что смету мы немного увеличим. Но согласитесь, ваши у шеста нужной гибкости не покажут, да и раздеваются они, честно говоря, без огонька. Стрип танцевать особый талант нужен.
Неизвестно, согласились бы в театре на такое неординарное прочтение классики - свобода, конечно, тренды-бренды всякие и постмодернизм, как же без него... с другой стороны, стриптиз на сцене детского театра, как-то не очень привычен. Увеличение сметы опять же... и зритель к новациям без особого восторга. Вон, на "Репку" уже шестнадцатый год аншлаги и на "Конька-Горбунка" тоже, а с этими новациями никакой уверенности. Но все это еще можно было бы обсудить, договор-то с молодым дарованием на три спектакля заключили. Увы, если руководство театра и было склонно решить все проблемы мирным путем, молодой режиссер уничтожил их одной неосторожной шуткой. Даже не шуткой, а так, легким намеком, аллюзией. Он решил, что будет забавно дать борделю название "Аленький цветочек".
- Это будет очень креативно, я бы даже сказал, свежо. Сверху повесим объемную вывеску и побольше света на нее. А шесты, у которых будут танцевать стриптизерши, тоже украсим цветочками, красненькими. Смету на это дело, конечно придется еще немного увеличить, но ничего не поделаешь, креатив денег стоит.
И молодой режиссер мило улыбнулся.
Художественный руководитель выплюнул нитроглицерин и зарычал.
"Аленький цветочек" был центром его вселенной, он отдал служению этому театру - именно служению, а не службе - больше тридцати лет, а этот молодой жизнерадостный дикарь легко, не задумываясь, оскорбляет сокровище его сердца! И даже не понимает, что вот так, одним махом, будет уничтожена безупречная репутация театра, в который его столь великодушно пригласили! Потому что наркоманов, сутенеров и стриптизерш на сцене детского театра, добрая публика еще может простить и забыть, но столь прямая и наглая ассоциация с публичным домом - такое пятно не смоешь, это навсегда.
Директор театра испытывал те же чувства, но, как человек занимающийся работой административной, а не творческой, обладал более крепкими нервами и лучше умел держать себя в руках. Перехватив художественного руководителя, главной целью которого, на ближайший момент, стало - набить лицо молодому дарованию, директор холодно и высокомерно сказал только одно слово:
- Вон.
- Что? - удивился режиссер. - Вы насчет сметы? Да там, если только вывеской обойтись, накинуть придется всего ничего. Правда, я хотел еще пару колонн, знаете, вроде портика у входа, и по ним тоже пустить "Аленький цветочек", такими, знаете, мигающими лампочками... нет, если вы не хотите, то можно и сэкономить. Но вы подумайте, это ведь какая реклама театру! Народ, мало что валом повалит, так еще сколько лет вспоминать будут!
- Вон! - рявкнул директор, понимая, что еще пара слов и он художественного руководителя не удержит. - Все контракты с вами разорваны! Неустойку бухгалтерия переведет вам на счет, но чтобы ноги вашей в театре больше не было! Вон!
На этом, собственно, и закончились попытки "Аленького цветочка" вписаться в новейшие культурные тренды. "Дядя Ваня" и "Маленькие трагедии" были сняты с репертуара, а "Женитьбу Фигаро" худрук поставил сам. Несмотря на то, что спектакль получился традиционно-консервативный, он имел, хотя и не шумный, но несомненный успех. А директор театра, изучая бухгалтерские ведомости, радующие его директорское сердце приятными круглыми цифрами, говорил художественному руководителю:
- Почему постмодернизм - это обязательно мат и голые бабы? Нет, уж, спасибо, попробовали и хватит! Пусть эти буржуи на своем диком западе со всякими новомодностями выпендриваются, а мы театр детский, с правилами.
- Не наше это дело, бордель на сцене устраивать, - соглашался худрук, проглядывая рецензии. - Нам детишек к прекрасному приобщать, с малолетства, с "Репки"... ведь больше семисот спектаклей уже сыграли, вот где классика! Правильно, наше дело - "Репка"! "Репка", она не подведет.
- А режиссеров берем только проверенных. Если какой про новаторство заикнется, сразу в шею!
В обоих академических театрах, и в драматическом, и в оперном, новаторы от режиссуры тоже отметились, но там это произошло намного менее эффектно. Театр оперы и балета, в соответствии с названием, двинулся сразу в двух направлениях: обновили оперу "Евгений Онегин" и поставили балет по нашумевшему мюзиклу Эндрю Ллойда Уэббера "Иисус Христос суперзвезда". Хореография, разумеется, была самая современная - никаких фуэте или арабесков она не предусматривала, а уж вытянутый носочек - упаси бог! Носок строго на себя, присесть, широко раздвинув колени, поработать локтями, сделать перекат... артисты старательно кувыркались, вставали на четвереньки, делали мостики, ходили на руках, отжимались, застывали в самых жутких позах и завязывались в совершенно немыслимые узлы. Надо сказать, что мнения по поводу новой постановки в балетной труппе разделились. Большая часть соглашалась, что все эти упражнения, несомненно полезны и, возможно, даже интересны, вот только, когда же начнется собственно балет? Но было и достаточно таких, в основном, среди мужчин, которым понравилось.
Балеринам же сильно мешали распущенные волосы - привычные строгие пучки были постановщиком высмеяны и облиты презрением, а тем, кого раздражала мотающаяся перед глазами занавеска, было предложено отправляться танцевать в кружок при доме ветеранов сцены, там, дескать, им самое место.
Сгубило новый балет то, что он шел, почему-то под фонограмму. Технические возможности театра, и в эпоху развитого социализма не особо блиставшие, за годы перестройки еще ухудшились и воспроизведение звука шло ниже всякой критики. Фонограмма хрипела, скрипела и время от времени просто останавливалась, сбивая танцовщиков и приводя в недоумение зрителей. Балованные любители балета редко досиживали до конца спектакля.
Заново поставленный "Онегин" (этот шедевр Петра Ильича Чайковского шел в оперном театре еще с прошлого века, его лишь слегка обновляли каждые двадцать-тридцать лет) тоже фурора не произвел, да и новаторским культурная элита согласилась считать его лишь условно. Подумаешь, приехал Онегин в усадьбу Лариных на коптящем, чихающем мотоцикле, да Ольга пару раз пробежалась в глубине сцены, демонстрируя довольно скромное неглиже. Еще бродили весь спектакль за Татьяной два необозначенных в программке персонажа, отгораживая ее от всех остальных действующих лиц высокой, в рост человека решеткой, словно в клетке держали, а Ленский все немногое, отведенное ему время, разгуливал в бруснично-алом пиджаке с вышитым золотом затейливым вензелем на кармашке - согласитесь, на полноценное новаторство это не тянуло. Гораздо активнее любители оперной классики отреагировали на появление нового, неизвестно откуда взявшегося тенора. Тенорами оперный театр города N всегда был богат, и свои пели соловьями, и гастролеры самого высокого полета, не брезговали. Сам Леонид Витальевич Собинов, приезжал и коронного своего "Лоэнгрина" пел... Но такого безголосого Ленского, за всю свою богатую историю, театр не знал. И если вступительную арию ошеломленная публика выслушала в молчании и было даже несколько жидких хлопков, то по ходу действия ропот в зале нарастал, а по окончании сцены дуэли, Онегин был награжден бурными аплодисментами.
Особого успеха "новаторские" постановки не снискали и, довольно быстро, губернский оперный вернулся к проверенной классике. "Иисуса Христа" тихо сняли с репертуара, а от обновленного "Евгения Онегина" отказались, "состарили" - как шутили театральные остряки. То есть, вернулись к той редакции, которая служила верой-правдой последние двадцать лет. Ну и тенор канул в ту же безвестность, из которой столь неожиданно возник.
Единственный театр, которому удалось "оседлать волну" и получить от этого профит, был Академический театр Драмы имени маршала Жукова. Но надо сразу сказать, что там подошли к вопросу гораздо более осторожно и мудро. Ставка была сделана не на новаторство и эпатаж, а на репертуар. С "корабля современности" полетели Арбузов, Рощин и Вампилов, а на их место пришли Булгаков, Платонов, Эрдман и Пильняк. Модных режиссеров-варягов не приглашали. Решили справиться своими силами. В результате спектакли получались в меру традиционные и достаточно интересные. Артистов не раздевали, разве что Маргарите пришлось голышом побегать на балу мессира Воланда, ну так без этого уж никак нельзя было. И, кстати, как-то обошлись без мата, все действующие лица говорили только то, что было написано в литературной первооснове. Публика на спектакли ранее недоступных авторов валом валила, даже билеты на балкон стали продаваться.
Почему "даже"? Да очень просто. Драмтеатр в городе N был старый, с дореволюционной историей и многие годы размещался, соответственно, в дореволюционном же помещении: особняке специально под театр выстроенном, но не особо крупном. А поскольку Советская власть придавала большое значение развитию культуры в регионе, то к одному из юбилеев Октябрьской революции было построено грандиозное здание из стекла и бетона, которое должно было символизировать несомненный прогресс социалистического искусства. Новый театр был не просто большим, он был огромным - и зрительный зал там был соответствующим. Да, город N слыл культурной столицей и любителей театра там хватало, но заполнять ежедневно зал на более чем две тысячи мест?.. В драмтеатре привыкли считать большим успехом, когда зрителей хватало на две трети партера, а балкон и вовсе, как заперли после прохода по новенькому зданию приемной комиссии, так и не отпирали.
Как-то так сложилось, что именно в Академическом театре Драмы имени Георгия Жукова собрался наиболее политически активный народ. И ведь, что интересно - на плановую ежемесячную политинформацию, обязательную, все при той же советской власти, никого невозможно было загнать, а теперь, в эпоху победившей демократии, люди встрепенулись! Общие собрания проводились еженедельно и на них, с искренним энтузиазмом, обсуждались, как внутренние театральные вопросы, так и проблемы государственного устройства и международной политики. На одном из таких собраний выступила инициативная группа, с предложением изменить название театра. Что это, дескать, за недопустимая в наши свободные и демократические времена, архаика: академический театр! Да еще и имени Жукова!
Реакция на это предложение была весьма бурной. В то время вообще много чего переименовывали - улицы, города, станции метро, газеты... оставить себе название запятнанное социалистическим прошлым было старомодно и недемократично. А тут - Жуков!
- Да кто он вообще такой, чтобы его именем театры называть?! - запальчиво выкрикнул один из представителей инициативной группы.
Зря так небрежно высказался. Потому что, в этот момент, политическая дискуссия едва не перешла в банальную драку. В немаленьком коллективе театра было несколько ветеранов войны, да и просто пожилых, пенсионного возраста людей числилось достаточно, и они захотели немедленно растолковать самым прямым и доступным способом, кто такой Маршал Победы и какова его роль в истории. Провести ликвидацию исторической безграмотности.
Положение спас главный администратор театра, бессменный председатель всех собраний "демократического" периода. Он ловко погасил разгорающиеся страсти, строго пожурив "инициативщиков" за неуместные высказывания и за неуважение к героической личности Жукова, а в его лице и ко всем участникам Великой Отечественной Войны, после чего аккуратно напомнил, что если быть справедливым, то даже признавая несомненные заслуги Георгия Константиновича, нельзя не заметить, что как театральному искусству в целом, так и конкретно к драматическому театру города N, знаменитый маршал никакого отношения не имел. Если бы он хоть однажды, побывал на каком-нибудь спектакле, еще можно было бы о чем-то говорить, но таких сведений в театральном архиве нет. И опять-таки, при всем уважении, высокое звание "имени Жукова" больше подошло бы, например, военному училищу, в которых город N тоже недостатка не испытывает. А губернскому драматическому театру было бы справедливо подобрать что-то более связанное с высоким искусством. И было бы логично не торопиться, а подумать хорошенько, посоветоваться, подготовить предложения и вернуться к обсуждению этого, несомненно важного вопроса, примерно через неделю.
Что же касается звания "академический", упразднения которого также потребовала инициативная группа, то тут даже споров никаких не было. Председатель собрания предложил, прежде чем начинать обсуждение, выслушать мнение главного бухгалтера. Главный бухгалтер, человек опытный и многосторонне одаренный, даже без подготовки сумел дать исчерпывающую справку, объяснив, какие дополнительные дотации полагаются академическим театрам, какие надбавки к зарплатам получают артисты академического театра, как звание "академический" учитывается при составлении гастрольного графика и планировании зарубежных поездок... После его выступления, предложение о гордом отказе от порочащего современный театр звания даже на голосование не ставили.
За неделю, прошедшую до следующего собрания, коллектив театра разделился на несколько противоборствующих партий. Одна выдвинула кандидатом, чье имя украсит обновленные программки Губернского Академического театра Драмы, артиста Михайлова, знаменитого местного трагика, служившего в театре еще в самом начале его существования, в конце девятнадцатого, начале двадцатого века.
В театральном музее экспонировались две афиши, на которых фамилия трагика была напечатана особо крупным шрифтом, и пожелтевший лист газеты, на котором, почти целиком сохранилась рецензия на спектакль Отелло, с Михайловым в заглавной роли. Рецензия была хвалебная, жаль только, что имя автора вместе с клочком газеты кануло в неизвестность.
К сожалению, не сохранилось ни одной фотографии артиста, только небольшой портрет работы местного же неизвестного художника, на котором Михайлов был изображен в роли упомянутого мавра. Неизвестно, то ли художник был не слишком умел, то ли слишком честен, но судя по этой картине, знаменитый трагик был на редкость безобразен. Причем, казалось, что темный грим, необходимый по роли, даже немного притушевывал недостатки физиономии. Это наводило на логичную мысль: если в те далекие времена, когда внешности актера придавалось первостепенное значение, Михайлов, с его прямо скажем, нестандартным лицом, сумел стать ведущим артистом труппы, он был поистине гениален!
Вторая, значительно меньшая партия, почему-то требовала присвоить театру высокое имя Юрия Гагарина. На слова, что менять Жукова на Гагарина бессмысленно, поскольку Гагарин к театральному искусству имел отношение не больше, чем Жуков, сторонники Юрия Александровича отвечали, что уж Гагарин-то в их городе точно бывал, это и в областном архиве задокументировано, а значит, вполне мог и в театр заглянуть, почему бы и нет? И вообще, Гагарин - это символ высоких свершений и еще более высоких стремлений. А в театре тоже стремления, в смысле духовности, весьма высокие! Так что, губернский драматический и первый космонавт вполне достойны друг друга.
Сторонники Михайлова возмущались - мало ли, кто какой символ! Зато Михайлов был человеком "чистого искусства" и не запятнал себя сотрудничеством с преступным советским режимом! И это необходимо учитывать с современной, демократической точки зрения. То, что великий трагик и не имел такой возможности, поскольку скончался за три года до того, как преступный режим захватил власть, не уточнялось.
Всплывал по ходу бурных обсуждений беспроигрышный, но банальный Чехов, давно и прочно всеми забытый, но вытащенный местными краеведами Василий Петрович Стоякин - губернатор, стараниями которого и был открыт первый в городе стационарный театр, и даже, совершенно неожиданный в этом ряду Тарантино. Довольно много сторонников набрал компромиссный Влас Дорошевич - журналист, публицист, писатель и театральный критик. Согласно сведениям из того же театрального архива, он трижды, проездом останавливался в городе и каждый раз не ленился посещать театр. Мало того, как порядочный человек, он на каждый спектакль отписался небольшой, но вполне благожелательной рецензией. Так что, связь его с губернским театром была неоспоримой и прочной. Сначала, это предложение особого энтузиазма не вызвало: претензий к Дорошевичу, вроде ни у кого не было, но и о безоговорочном одобрении тоже нельзя было говорить.
К концу недели всем надоели непрерывные свары, и люди с нетерпением ждали обещанного голосования, чтобы выбрать уже хоть какое-то имя!
Главный администратор лично просидел почти весь день в бухгалтерии, контролируя печать бюллетеней (в последний момент из списка вылетел Тарантино - его, не менее неожиданно, заменил Салтыков-Щедрин), а в фойе поставили ширму и настоящую избирательную урну. В избирательную комиссию вошли четверо: все тот же главный администратор, народная артистка СССР (острохарактерная комическая актриса и официальное "лицо" театра), начальник бутафорского цеха (бывший парторг) и секретарша директора, совмещающая свои обязанности с должностью профорга (в отличие от партийной организации, профсоюзная в театре, худо-бедно, но еще существовала). Наблюдателями на этих выборах были все остальные сотрудники театра.
Голосование прошло, на удивление, быстро и организованно. В понедельник, выходной в театре день, в десять часов утра весь коллектив уже толпился в фойе. Люди быстро, под роспись, получали бюллетень, тут же, не задерживаясь и не создавая очереди, заходили за ширму, ставили галочку, опускали листок в урну... вся процедура заняла меньше двух часов.
Последнего проголосовавшего (им был народный артист СССР, постоянно претендующий на то, чтобы тоже считаться "лицом" театра, но так же постоянно уступающий острохарактерной комической актрисе... прежде всего, за счет того самого характера) встретили аплодисментами и комиссия, не откладывая, там же, в фойе, принялась за подсчет голосов. Наблюдатели окружили столы - дело шло к развязке и народ волновался. А самые азартные товарищи, которые успели заключить пари, наблюдали за сортировкой листочков с фамилиями особенно нервно.
Основная борьба шла между Михайловым и Дорошевичем - стопки с Чеховым, Стоякиным и Салтыковым-Щедриным, выглядели удручающе жалкими, а удержавшийся среди претендентов Гагарин занимал почетное третье место. На какое-то время Дорошевич даже вырвался вперед, но последний десяток бюллетеней был за Михайлова и этого хватило. Народная артистка СССР огласила результаты голосования: общим решением коллектива Губернскому Драматическому Театру присваивалось имя местного уроженца, знаменитого трагика, Михаила Михайлова!
Разумеется, это решение необходимо было еще утвердить в министерстве культуры, но театральный художник уже делал наброски логотипов, а художественный руководитель осторожно "разминал" идею - поставить "Отелло", в котором блистал в свое время новоизбранный символ, и оставить спектакль в афише навсегда, чтобы театр имени Михайлова и "Отелло", в глазах публики слились в единое целое, как "Принцесса Турандот" и театр Вахтангова. Народная артистка СССР эту мысль поддержала с присущим ей энтузиазмом и предложила себя на роль Яго. Она, дескать об этом давно мечтала, а современные веяния в театральном искусстве, вполне дозволяют такую экспериментальную трактовку Шекспировского злодея. Ее извечный соперник за влияние в театре, народный артист СССР, заверил всех, что если Отелло будет играть он, то нестандартный Яго ему не помешает. Штатный комик, всего лишь заслуженный РСФСР, с абсолютно серьезным видом выдвинул свою кандидатуру на роль Дездемоны - раз уж зашла речь о экспериментах... жизнь в губернский академическом драматическом театре, теперь уже имени Михайлова, вернулась в обычное русло.
В оперном театре, который носил имя Герцена, тоже началось было брожение умов - дескать, Александр Иванович, при всем уважении к нему и к его вкладу в Российскую литературу и историю, именно к музыке, отношения не имеет совсем никакого. И было бы логично присвоить одному из старейших в стране театров оперы и балета (его правда, основали попечительством уже другого губернатора - почему-то, до революции, губернаторы имели явную склонность к открытию новых театров) имя, например, Листа или, как предлагали особо продвинутые, Гершвина! А что, это вам не банальная троица - Бах, Бетховен, Моцарт. Театр имени Гершвина на российских просторах будет одним единственным! А если не тревожить зарубежных композиторов, то найдется и достаточно незатертых отечественных - тот же Танеев, например. А если взглянуть на вопрос шире и включить в обсуждение певцов, то тоже имеется богатый выбор. Причем, если композиторы, что отечественные, что зарубежные, своими посещениями наш оперный не баловали, то певцы выступали регулярно - и Собинов побывал, и Козловский... А балет! Нет, чтобы сама Уланова к нам приезжала, об этом документальных свидетельств не нашлось, хотя слухи и ходили: то ли приезжала, то ли собиралась приехать, да не смогла, то ли, наоборот, ее приглашали, а она отказалась. А вот Плисецкая, Васильев с Максимовой и даже Волочкова, они все на нашей сцене танцевали. Правда, на прямой вопрос, предлагает ли человек присвоить театру оперы и балета со столетней историей, имя Анастасии Волочковой, взгляд обычно отводился в сторону и слышалось невнятное бормотание, что это так, для примера, и разговор переводился на Бородина и Мясковского, которые не менее достойны...
Но основная масса работников оперного театра оказалась, в отличие от драматического, людьми консервативными и к переменам не склонными. В ответ на предложение, выдвинутое на общем собрании группой инициативной и политически активной молодежи, на сцену вышел один из старейших певцов, народный артист СССР, знаменитый на всю страну бас, которого регулярно приглашали выступать на правительственных концертах, а несколько раз он даже пел на новогоднем "Голубом Огоньке". Хорошо поставленным голосом, бас заявил, что много лет назад, зеленым выпускником консерватории, он пришел служить в театр оперы и балета имени Герцена. И всю свою творческую жизнь пел в театре оперы и балета имени Герцена. И вся театральная общественность страны, как и все, просто культурные люди, знают, что в нашем городе уже больше ста лет работает театр оперы и балета имени Герцена, и что когда он, народный артист СССР, умрет, он надеется, что его будут хоронить из театра оперы и балета имени Герцена. После чего напомнил, что название театра известно не только на просторах нашей родины, но и далеко за ее пределами. Причем, известность эта не ограничивается странами соцлагеря, гастроли куда были делом, хоть и не частым, но не удивительным. Приходилось бывать и в Париже, и в Вене, и даже как-то до Америки добрались! Пусть не вся труппа, пусть только с одним спектаклем, но на фестивале в Филадельфии побывали.
- Театр оперы и балета имени Герцена, это репутация, это знак качества! - тут бас прибавил голоса и зарокотал в нижней октаве. - Это всемирно известный брэнд, - слово "брэнд" он произнес с легкой брезгливостью. - И отказываться от своего исторического прошлого, от названия, от всего, что было заработано трудом предыдущих поколений, нелепо, бессмысленно и недальновидно. А то что, Герцен к музыке отношения не имеет... Против того, что он внес значительный вклад в русскую культуру никто не возражает? Вы ведь, наверняка, его не читали, разве что, обложку "Былое и думы" видели. А там, в каждой строчке, такая музыка!
Его поддержали на удивление единодушно, и тема была закрыта.
Неожиданно встрепенулась оперетта - что это мы без имени ходим, как сироты? Но после пары недель не слишком бурных обсуждений не смогли даже сформировать приблизительный список претендентов. Кальман, Легар и Штраус были отвергнуты сразу, Стрельников, Хренников и Александров тоже не вызвали энтузиазма. Известными певцами театр не мог похвастаться, да и редкие гастролеры не были настолько знамениты, чтобы выносить их фамилии на программку. Даже губернатора, способствовавшего появлению в городе оперетты, не существовало, театр был открыт при советской власти, в расцвет застоя. В общем, при отсутствии внятных кандидатов, прикинув, сколько предстоит всяческой суеты и, соответственно, расходов, а заодно оценив возможный профит от присвоения театру оперетты пусть даже самого подходящего имени, народ разумно решил, что овчинка выделки не стоит. Жили мы без всяких имен и дальше проживем, зритель к нам и так ходит!
В ТЮЗе же, получившем прививку от модных поветрий, никто даже предлагать ничего подобного не собирался. Привычное название "Аленький Цветочек" всех устраивало и народ предпочитал заниматься делом. Новые творческие задачи и новые спектакли манили новым творческим вершинам!
Да, в те годы, беспощадные и романтичные, богатые и нищие, в те нелегкие девяностые, люди с надеждой смотрели в светлое демократическое будущее...