Аннотация: Я просто очень хотела убедить себя в том, что каждый вне зависимости от чего-либо может быть счастлив и наоборот
-Ты видел счастье? Да что ты вообще можешь о нем знать? Посмотри на себя, ты один, никому ненужный, никчемный старик! А сколько тебе лет-то? Всего лишь 50, а выглядишь ты подобно убогому старикашке. И ты говоришь о счастье, о добре, о радости? Ты жизни не достоин, ты лишь ползаешь по ней, как мерзкая гусеница, но гусеница и то более воплощает жизнь в себе. Ты силен? Да ты слабее слепого щенка, ты горох, лопнувший и растерявший все свои горошины. А растратил ты их попусту, бесцельно. А теперь я тебе помогу! Да, помогу, ведь ты не в силах помочь себе! Знаешь, что тебе надо было сделать еще тридцать лет назад? Я скажу. Хоть раз использовать свою жизнь самому! Ты раб, ты недочеловек! Да, мы все рабы, но ты раб раба! Ты отравляешь жизнь собой, а воздух и так здесь ржавый. Но я! Да, я это сделаю! Думаешь, мне легко? Но это мой путь, я не сверну с него, я чувствую силу в себе, я ее направлю туда, слышишь? Я смогу! И ты увидишь! Увидишь! Почему ты молчишь, презренное орудие? Скажи хоть что-нибудь! Я хочу слышать твой упрек, так поступают все! Ну, говори же!
Но он молчал, в его глазах, черных, как тушь, которая вечно проливается на тетрадный лист, казалось, застыло время. Но ему было, что сказать и ответить. И он знал, если он разомкнет губы, то погубит чужую жизнь, а если промолчит, то сохранит пустоту. И он молчал, не ради пустоты, но ради стука, чужого стука, без мелодии, но с упорством, упорством ягненка, упорством кролика.
-Так это последнее, что ты оставишь для меня?
-Ты хочешь большего?
-Еще бы! Я буду послушной, ты ведь умеешь приручать?
-Покупка может быть не в радость...
-Ты постоянно за спиной, так говори! Я уже на коленях...
-Я знаю счастье, я и сейчас счастлив.
-Ты лжешь, будь проклят! Ты трус! Страх ты подменяешь счастьем и рад? Ха!
-Все эти тридцать лет с того самого утра и до этого самого вечера я ни разу не пожалел о ней, о них, о нем.
Она /или это была я?/ смотрела, смотрела презрительно, уверенно, чувствуя свое превосходство. Молодость против дряхлости, полноценность против уродства, ум против скудного опыта. Немало поводов для такого отношения. Мечты кружились в ее голове, ожидания, надежды. У нее есть она. Да, она! Любовь! Она есть любовь, моя любовь! И тогда в голове витал ее образ. Нежный и суровый, мрачный и ненавидящий, красный и белый, неразделенный, но подаренный. И этого хватит. Ее отношение к ней это лучшее, что она могла, а стало быть, этого достаточно.
-Я согласна молчать, чем больше я буду знать, тем интереснее стану. Мне интересно размышлять.
-Ты как всегда хочешь казаться прямолинейной? Или ты в это веришь?
-Видимо, мы толкуем о разном.
-Об одном, но ты ведь не для этого пришла, а я не буду тебя поучать, тебе это и не нужно.
Она лишь улыбнулась, как-то дико, но за этой дикостью, боюсь, лишь слезы, слезы маленькой собачки, потерявшей путь домой. Она прищурила взгляд и усмехнулась, сама себе.
-Я не был маленьким гением. Но родители думали иначе, а я не спорил. Хорошо быть любимцем. Только одноклассникам это было не по душе, поэтому друзей у меня не было, так, пара приятелей. Знаешь, нельзя быть одному. К чему отшельничество, особенно в столь нежном возрасте? Я мог не заниматься уроками, ведь учителя не прочь побаловать талант. Да, "талант", это слово мне больше по душе. И каждый день я бежал домой, к тому, что дарило мне душу, так как я дарил душу ему. Это была моя первая любовь. Именно она! Когда я прикасался к нему, то чувствовал ответ на каждое движение. И оно звучало! Мое фортепьяно! Мы понимали друг друга и к черту летели тетрадки и булочки, мы были вдвоем. Это были полеты, полеты к солнцу, к мечте. Не было его и меня, были мы. Я плакал вместе с ним, я смеялся вместе с ним. И это ощущали другие люди. Я видел их слезы, подобные слезам моего фортепьяно, я видел их искренние улыбки, когда игриво смеялось оно, так звонко, как ребенок.
Мне было девятнадцать. И все эти годы были прекрасны, но самые прекрасные были впереди.
-А сейчас?
-Я не изменил своего мнения. Дни летели быстро, но я хорошо их помню, ведь каждый был совсем не таким, как другой. Но в каждом было и единое, что сшивало их, и это было счастье. Она, моя вторая любовь, возникла внезапно, и погрузила меня в блаженство, какого я раньше не знал. Зимой, в опустелом частном секторе я любил проводить вечера, там было тихо, такой тишины мало где сыщешь. Там я нашел вторую любовь. Черное пальто на фоне белого снега, черные волосы в контраст с цветом кожи и ярко-желтый шарф, желтый-желтый, такой яркий, будто вспышка новой жизни с рождением ребенка. Свою вторую любовь я видел нечасто, но эти моменты для нас были подарком. Она была прекрасна, ее душа, ее тело в свете души. Но я видел червячка, такого маленького, но сильного. Я любил их одинаково, но она любила сильнее. Слишком сильно, но я был счастлив. И однажды она предложила мне продать душу. Ей и только ей. Мы сидели на кухне, и я взглянул на фортепьяно, оно будто сияло в свете последних лучей солнца, красных-красных, был закат. И я сделал это.
-И ты так легко об этом говоришь? И тут же его собеседница замолчала. Она думала. А я продала бы ей душу? Моя душа со мной... Или с ней? Нет, сила пребывает с душой, значит, моя любовь только моя. Ведь она не знает о моей любви. Я вижу ее почти каждый день, но я не скажу ей о том, что жжет меня, не поделюсь, чтобы не растерять, я буду ей любоваться и дарить любовь, но она этого не увидит, а мне ведь этого достаточно, я ведь не гусеница. Нет, не гусеница!
А он продолжал говорить. Я помню странный вкус, она сказала, что это особый рецепт. Такого чая я никогда не пил, ведь в него она вложила всю свою любовь. Оказывается, это возможно. Жаль, что после этого я ее никогда не видел. Она забрала мою душу с собой, но она милосердная, оставила мне кусочек, иначе сейчас я бы не был счастлив.
Я тебе не верю! Собеседница кричала, но в его глазах на этот раз сияло умиротворение! Да, не жалость, не тоска, а умиротворение, созерцание.
Она схватила его за руки, то есть то, что от них осталось.
Ты же больше никогда не играл на фортепьяно! Ты видел его, но не мог! Не мог, не мог! Ты потерял ВСЕ!
А он продолжал смотреть куда-то вдаль, на его губах скользнула улыбка.
Зависть? Это была зависть? Вряд ли она скажет. Только через несколько минут она уже выбежала вон из квартиры, по дороге она увидела ЕЕ и поняла, что у НЕЕ другое счастье. А у нее, у нее самой что?
-Да, мне уже пятьдесят. У меня было многое: он, она, мы. И это до сих пор со мной. Жизнь - это счастье.