- Михась, что ты там возишься? Не отставай! Потеряешься, заблудишься - потом беды не оберемся.
- Агата, глянь, - раздался звонкий мальчишечий голос, - ступаю на мох - ямка, гляди, водой сама заполняется, прямо диво!
- Что тут дивного? - зевнув, ответила молодая девушка. - Места топкие, болотистые - вот тебе и вода. Ты гляди поосторожней, а то ненароком в трясину угодишь - будет тебе диво.
- Ну, глянь, Агата, интересно ж!
Девушка нахмурилась:
- Вот доиграешься, ей богу! Быстро поди сюда! - прикрикнула она.
Но Михась, не обращая внимания на её крик, продолжал с увлечением вдавливать мох босой ногой .
- Как себе знаешь, - сказала девушка, прищурившись. - Болото рядом, а в нем водяной да кикиморы живут. Как станут тебя к себе тащить в свое подболотное царство, от меня подмоги не жди. О, гляди вон за кустом, кажись, кто-то притаился!
Перепуганный Михась застыл, как вкопанный, уставившись на куст.
- А ну-ка, подайте мне этого негодного мальчишку! - несвойственным для девушки басом заревела Агата. - Я заберу его к себе в болото и зачарую - быть ему до конца жизни жабой.
- А-а-а, сестрица, спаси! - завизжал мальчик и бросился стремглав к девушке, забыв напрочь о своей затее. - Не хочу в жабу.
Агата тем временем заливалась громким смехом.
- Ох, Михась, ну и трусишка ты, - сказала она, переведя дух и вытирая выступившие слезы. - Как заяц припустился - только пятки сверкали! - девушка снова рассмеялась.
- Да ну тебя, - обижено пробурчал мальчик и, насупившись, отвернулся в сторону.
- Ну, прости, пошутила я, - виновато проговорила Агата. - Ну, что ты надулся, как мышь на крупу?
Обиженный, Михась насупился пуще прежнего.
- Глянь, что у меня есть! - с этими словами девушка извлекла из льняной полотняной торбы крошечный кузовок, доверху наполненный спелой земляникой.
- Ух, ты, откуда?! - удивился мальчик и лицо его засветилось.
- Ты пока днем сегодня дремал, я рядом полянку заприметила, вот и набрала. Кушай на здоровье!
- А ты? Я один не буду.
- Ну, хорошо, - улыбнувшись, ответила Агата и, ухватив тонкими пальцами пару ягодок, отправила в рот.
Они уселись на сухую кочку и принялись лакомиться земляникой.
- Ну, как? - подмигнув, спросила девушка.
- Ох, сестрица, до чего вкусно! - облизывая свои грязные ладошки, ответил Михась. От земляники аппетит его только разыгрался. - А хлебушка у нас не осталось?
- Что, проголодался? - улыбнулась Агата и, нашарив в торбе краюху черствого ржаного хлеба, протянула брату. Михась, разломив хлеб пополам, протянул кусок девушке.
- Нет, что ты! Ешь, это тебе, - сказала она, ласково улыбнувшись, - а я не голодная, вот земляники наелась - и сыта. Паренек стал с жадностью жевать сухой хлеб, припрятав вторую половину за пазуху.
- Ты это чего? - усмехнулась Агата.
- Так, на черный день, - с набитым ртом ответил Михась. Девушка промолчала, печальным взглядом задержавшись на запутавшемся в кронах деревьев солнце, которое время от времени закрывали пушистые облака, бросая на лес мрачную тень.
- Ты знаешь, сестрица, - проговорил вдруг прожевавший хлеб мальчик, - когда я вырасту, мы никогда не будем голодать. Я стану сильным и прогоню поганых тевтонцев. У нас будет большой красивый дом или даже замок... Хочешь замок, а? Я накуплю тебе всяких нарядов, и ты будешь щеголять в них, как панна Агата. Ты же такая красивая! Что там панна - будешь, как королева! Вот ей богу, веришь?
- Ну и выдумщик ты, Михась, ну какая я королева? - улыбнувшись с легкой грустью, ответила девушка.
- Как какая? Самая красивая! А еще я куплю тебе белую кобылицу - резвую, с длинной белоснежной гривой. Эх, что это будет за кобылица: и збруя золотом, и седло, и стремена серебряные, и мчаться она будет быстрее ветра, и будешь ты ехать на ней величаво, и все дивиться будут, что это за панна такая пригожая. Ты только потерпи малость, вот подрасту я - и все у нас будет.
Агата обняла брата и потрепала его по сбившимся светлым волосам.
- Уж не знаю, за что мы все это купим, ведь денег у нас нет и торба пустая совсем. Что завтра есть будем?
- Что-нибудь да придумаем, авось, не пропадем, - ответил Михась, уткнувшись в хрупкое плечо сестры. - А помнишь, как дед наш покойный нам сказки баял, помнишь, а, Агата, про Белуна? - Запамятовала что-то, - устало проговорила девушка.
- Ну как так, запамятовала?! - возмутился Михась. - Белун - это старик такой в белых одеждах, борода у него белая, и волосы на голове тоже белые. Дед говорил, что старик тот путников заплутавших из лесу выводит, дорогу им показывает, а, если ему услугу какую оказать или доброе дело сделать, одарит он того золотом - на всю жизнь хватит. Вот бы и нам того старика повстречать, уж он нам золота вдоволь бы отвалил! Тогда бы мы с тобой зажили припеваючи - и замок, и наряды, и кобылица! А, Агата?
Мальчика скоро сморило, и он уснул на плече сестры, погруженный в свои мечты. Агата сидела, задумчиво перебирая деревянные потертые бусинки на шее - последнее, что осталось у нее от прошлой жизни, которая казалась чем-то нереальным, словно это был сон и не было ничего прежде.
....Не было детства, прекрасного, счастливого, безмятежного детства. Не было отца с матерью. И озера, до которого рукой подать от родного хутора, и липки, к которой еще девчонкой бегала и просиживала часами, опершись спиной о ее ствол, беззаботно глядя на блестящую гладь воды, вдыхая аромат липового цвета. Не было их дома: его массивных бревенчатых стен и теплой печки, запаха хлеба и парного молока - все это казалось сказкой, добрым вымыслом.
А ведь не более года назад все это было наяву. Не скитались они по свету, как две неприкаянные души - спали под крышей, ели досыта и не знали людской злобы, а знали любовь и ласку отца и матери, старой бабки Матрены, что не слезала почти с печи и тетки Антонины - плотной румяной бабы лет тридцати пяти. Она выкормила Михася (у матери, как он родился, не было молока) да так и осталась жить с ними, оттого что одна была, как перст, и идти ей было некуда, и сделалась для их семьи совсем родной. Жили они на своем хуторе под Новогородком дружно, жили, не зная нужды. А теперь пропало все, и нет ничего: ни хутора, ни родни - никого.
....Воротились они с братом из лесу (по грибы ходили), а вместо хутора застали пепелище - все сгорело дотла, и хоронить некого совсем было: отец, мать, бабка Матрена в огне сгинули, сожгли их вместе с домом, лишь Антонина лежала навзничь на траве с рассеченной головой. Кричала тогда Агата звериным криком и плакала, и били ее боль и отчаяние, и злоба кипела, вздымалась в ней валом. Ходила она по кругу, как зверь раненый, садилась на землю, ревела, вскакивала, как безумная, пока не глянула на брата, который стоял весь бледный и ни слова не проронил - только слезы текли по белому лицу его. Схоронили они Антонину рядышком с местом, где лежала она, вырыв неглубокую могилку, выплакались, погоревали и решили идти в Изяславль ( там жила сестра матери тетка Настасья) просить приюта.
Добрались кое-как, голодные, измотанные, а родная тетка нежданно-негаданно им от ворот поворот дала: мол, и так ртов полно, кормить нечем, а тут еще пара дармоедов. Делать нечего, пришлось идти восвояси. Так добрались до Менска.
Там остались на время, побирались, клянчили объедки у корчмы, работенку какую иной раз подыскать получалось - за гроши, конечно, абы с голоду не помереть. К середине осени заприметил их один мещанин зажиточный: имел он две лавки, была у него жена да стряпуха, в годах уже - вот и взял он их с братом в слуги. Человек он был неприятный: и морда противная, и характер. Только деваться им было некуда: захолодало уже, а там и до зимы рукой подать. Стали служить ему: делали работу, какую прикажут, дома или в лавках - за это получали крышу над головой да кормежку какую-никакую.
Вот только хозяин их глаз положил на красавицу Агату, которой шел тогда девятнадцатый год. Она расцвела, стала женственной: и грудь округлилась, и бедра, карие глаза с длинными черными ресницами, густые русые волосы, улыбка светлая и легкая. А взгляд ее, то совсем девичий, юный, то серьезный, горделивый, как у панны, подкупал своей противоположностью. Хряк тот похотливый всюду мотался за Агатой по пятам, гостинцы ей стал, втихоря от жены, покупать - все ходил вокруг да около, а девушка и ухом не вела. Он уж и не знал, как к ней подступиться, а после и вовсе, без стыда всякого, руки распускать стал. Агата терпела и Михасю ничего не говорила, только тот хоть и мал совсем был, но все понимал. Однако деваться им среди зимы было некуда, вот и пришлось сносить хозяйские домогательства.
Весной же, как снег сошел и теплее стало, пока все спали, собрали они провиант кое-какой в торбу да и сбежали совсем из Менска. Скитались от села к селу, милостыню просили, где что подадут на пропитание - хлеба краюху или молока кварту, переночевать пустят. А бывало, где и прогонят взашей да еще и поколотят в придачу! Жили впроголодь, спали частенько под открытым небом: свитки на траву постелют, лягут поближе друг к дружке, чтоб теплей было, так и уснут, любуясь звездами.
К концу травня ночевали как-то они в одной хате. Жили там добрые люди, пожалели их с братом и приютили - стали жить вместе. Агата в поле с бабами работала, по хозяйству хлопотала, и Михась старался, как мог: к крестьянской работе они с детства привычны были, так что и удавалось им все. Казалось, жизнь помаленьку налаживаться начала, только и тут красота Агаты злую шутку с ними сыграла. Как она по селу шла, мужики и парни зенки на нее так и таращили. "Ох, ну и девка, глаз не оторвать! - говорили они. - А как зыркнет-то глазищами своими, так хоть во все тяжкие пускайся!" Бабы и девки местные Агату лютой злобой за это ненавидели, в лицо, конечно, не говорили, а за спиной так и норовили кости ей перемыть.
И надо ж такому случиться: не прошло и месяца, как они с братом тут жить стали, начала дохнуть по селу скотина от хвори какой-то. Вот тут то бабье племя и взбунтовалось: стали говаривать, что Агата - ведьма, мол, она во всем виновата. А тут еще и поп местный по пьяни возьми да и ляпни, что, мол, она и в самом деле - бесовское отродье, и пока не утопят ее люди, будет их скотина дохнуть, а после и сами они от хвори той полягут. Поп тот неспроста так говорить стал...Пришла как-то раз Агата в церковь свечку поставить, а он, черт проклятый, на молодых девок падкий был - про то все село знало. Стал он клинья к девушке подбивать да чушь всякую молоть, что, мол, если она со служителем Господним возляжет, так это и не грех вовсе, а богоугодное дело и что на небе ей это деяние зачтется, и со словами этими давай ее лапать. А она, хоть девка и хрупкая была, такую оплеуху ему отвесила, что поп аж на мягкое место сел. Да еще и пригрозила, что, ежели он еще хоть раз словом об этом обмолвится, она всем расскажет все как на духу. Так что поп на нее зуб имел и боялся, как бы не всплыло все и в народе не прознали о его делишках.
В общем, взбунтовалось тогда все село не на шутку - Агату побили крепко и выгнали вместе с Михасем. Слава Богу, живы остались!
Опять начали бродяжничать и побираться, и шли они, сами не знали куда. Брели они как-то по дороге. Дело ранним утром было. Видят, едет им навстречу всадник, остановился, заговорил с ними - видать по нему, не из простых людей: и конь добрый, и збруя на коне дорогая, и пояс золотом расшит, и одет богато. Сам статный, усы черные. Михасю он очень по нраву пришелся. Узнали от него, что едет он из Полоцка по делу и что, если они дорогой этой пойдут, то дня за два до города дойдут, только по дороге крюк большой получается. А вот, если через лес напрямки пойти, то меньше дня пути будет. Вот и решили они в Полоцк идти и там счастья пытать. Агата по солнцу хорошо ориентировалась, так что путь держать задумали напрямик через лес, как им проезжий пан посоветовал. Так и оказались они сейчас на этой кочке в болотистом лесу.
Сидела девушка молча, погруженная в свои думы, да следом за братом и уснула, припав к душистому мху. Проснулась Агата от птичьих вскриков. Глядь - а солнце-то уже к закату клониться стало, пропало совсем из виду, спрятавшись за деревьями.
- Вставай, Михась, просыпайся!
- Ну, что еще за беда случилась? - пробормотал сонно мальчик, протирая глаза.
- Совсем мы заспались с тобой! Солнце село, не видать его вовсе. Как теперь дорогу узнать? Надо дотемна из лесу выйти, огонь развести нам нечем, а без огня в лесу ночевать не безопасно: если зверя дикого повстречаем, волка али еще кого, несдобровать нам тогда! Михась живо вскочил, отряхиваясь от налипшего мха и сухих листьев.
- Что же делать-то, сестрица? - проговорил он растерянно.
- Погоди, - ответила Агата, - нам, кажись, туда. Пошли живо! - она схватила брата за руку и они двинулись быстрым шагом.
Шли они так с полчаса. Михась семенил следом, цепляясь за сучья и кочки, пока не выбился из сил и не начал хныкать:
- Погоди, Агата, я больше не могу, дай хоть дух перевести, - заговорил он, чуть не плача. Девушка сама уже притомилась и тяжело дышала. Словно опомнившись, она поняла, что и не знает вовсе, в какую сторону им идти.
- Вот напасть, - начала она, - кажется, заблудились.
Михась испуганно посмотрел на сестру.
- Что ж делать-то, сестрица? Боязно ночью в лесу, - сказал он, прижимаясь к руке Агаты.
Тем временем лес стал окутывать сумрак, по стволам и кронам деревьев зловеще поползли черные тени. Агата осматривалась по сторонам, не зная, куда им идти. Она была не из робких, но и в ее сердце прокрался страх - ветви деревьев стали казаться длинными руками, которые тянутся к ним, чтобы схватить, за каждым кустом будто кто-то прячется, и нечистая сила блуждает во мраке спереди и сзади и подбирается к ним все ближе и ближе, мгла сжимает вокруг них свое кольцо, чудища шаг за шагом приближаются, чтобы учинить над ней с братом кровавую расправу. Агата оцепенела и даже не обращала внимания на трясшего ее руку Михася, который уже не на шутку перепугался и чуть не расплакался.
- Эге-е-ей! - вдруг послышалось где-то вдалеке, как будто их кто-то позвал. Михась дернулся и навострил уши.
- Слыхала? - прошептал он.
- Ага, кажись, слыхала, - так же тихо ответила девушка.
- Эге-ей! - снова раздался чей-то голос.
- Вот, опять, - проговорил мальчик, вцепившись в рукав Агаты.
- Где-то люди должно быть - авось, из лесу выберемся, - сказала с надеждой девушка, пытаясь ободрить брата.
- Ау! - закричала она зычно.
- Эге-е-ей! - отозвались им эхом.
- Пошли Михась, - радостно вскрикнула она, и они побежали на голос.
- Ау! - снова закричала девушка.
- Эге-е-ей! - откликнулось эхо уже громче и отчетливее. Они прибавили ходу и скоро вырвались из лесной темницы - на поле.
- Ух, слава Богу! - выдохнула Агата. - Гляди, Михась, пашня и житом засеяна. Видать, где-то село али город - рядом люди, рядом, Михасик. Мальчик, обрадованный тем, что не придется ночевать в темном лесу, засветился улыбкой.
Солнце тем временем медленно тонуло за горизонтом. Спустился туман, укутав своей пеленой лес, поле и все вокруг - далее чем шагов на тридцать ничего не было видно.
- Вот те раз, туман-то какой, ни зги не видно! - сказала Агата, вглядываясь в непроницаемую дымку, - Из огня да в полымя! Ну, хоть не в лесу - и на том спасибо! Правда? - обратилась она к мальчику.
Вдруг неподалеку кто-то закашлял. Они обернулись и увидели сидящего на пне старика с густой длинной бородой.
- Здравствуйте, дедуля, доброго вечера вам, - учтиво проговорила Агата, обращаясь к старику. - - И вам доброго вечера, ребятки, - ответил им незнакомец.
- Так это вы нас кликали, на ваш голос, выходит, мы из лесу вышли?
- Что ты, внучка, не я это был.
- Как же так? - вмешался в разговор Михась. - А кто ж нам отзывался в ответ? Вы, дедушка, никого тут не видели?
- Да один я тут, не видал и не слыхал никого, - ответил старик.
- А вы что это, на ночь глядя, тут делаете? - поинтересовался он, глядя на Агату.
- В Полоцк вот идем, - ответила девушка, - хотели через лес путь срезать да и заплутали. Кабы не покликал нас голос тот невидимый, мы бы сроду дороги не нашли.
- А ты, дедушка, что делаешь тут в такой час? - поинтересовался пытливый Михась.
- Да знахарь я местный, вот травки всякие, корешки собираю, чтоб людей лечить от хворей. Да задержался я что-то, не заметил, как солнце к закату клониться стало, заторопился было домой, да ноги уже не те, притомился - вот и сел на пень отдохнуть. А тут вы!
- А вы откуда сами будете? - спросила Агата у старика.
- Да я тут, недалеко живу, в Дубовке - рукой подать.
- А Полоцк в какой стороне, далеко ли?
- Да недалече, верст пять от сих вон туда пойдете, - старик махнул клюкой, указав направление, - там и будет ваш Полоцк.
- Дедушка, а ты может есть хочешь? На, угощайся! - оживился вдруг осмелевший Михась и с этими словами достал припасенный за пазухой хлеб.
- Что ты, внучек, благодарствую! - замахал он руками. - Я уж как до дому доберусь, там и поем, а ты сам ешь - на меня не гляди. Михась спрятал хлеб обратно за пазуху.
Тем временем солнце уже село, и на небосклоне то тут, то там стали проглядывать звезды.
- Ну что, Михась, завтра и в Полоцке будем, - обратилась Агата к брату.
- Ох, сестрица, чует мое сердце, ждет нас тут удача.
- Молодец ты, братик, не унываешь! - усмехнулась она. - Твои б слова да Богу в уши. А что, дедуля, может вас да дому проводить? - обернувшись, звонко спросила девушка. Но пенек был уже пуст, а старик пропал, словно растворившись в тумане.
- Куда ж он девался? - недоумевал Михась.
- Должно быть, до дому пошел, время-то уже позднее... Что ему за дело с нами тут лясы точить?
- Чудной он какой-то сестрица!
- Все-то тебе чудно! - ответила девушка, потянувшись. - Давай-ка лучше на ночлег устраиваться. Завтра с утра, как солнце встанет и туман развеется, пойдем в город. Постелив свитки, брат и сестра улеглись, как обычно, поближе друг к другу. Лежали они так рядышком, глядя в звездное небо. Ярко светила луна, не было ветра, тишина вокруг. Михась мерно засопел - уснул, стало быть. Агату тоже клонило ко сну, но она всеми силами старалась не уснуть и все вглядывалась в звезды, которые стали сливаться в одно белесое пятно. Глаза слипались, и скоро сон взял свое: ее сморило.
Привиделось ей, как бежит она босая по росной траве, совсем еще девочкой, лет шести, и хохочет. Вот во двор забегает, вот отворяет дверь, входит в хату а там - никого. Выскакивает она на улицу, кличет отца с матерью, но никто не отзывается ей - только тишина. И отчего-то так вдруг захотелось ей обернуться! Глядь за спину - а дома то и нет уже, только пепел да угли дотлевают, а на пепелище родные ее стоят, и лица их, как каменные. Кричит она им, а они стоят, смотрят впереди себя и ее как будто не замечают. Она уж и надрывается криком, и плачет, и хочет к ним подойти, да жар от пепелища такой, что не подступиться. Пламя вокруг них уже все выше и выше, вздымаются языки пламени, совсем их поглотили, не видать стало ни отца, ни матери. Тут погас вдруг огонь, и пропали все, и снова - только пепел да угли...
Вскочила Агата вся в поту, дышит тяжело, голова, как камень. Глядит, а уж утро наступило: солнце встало, в небе жаворонок заливается, тумана как ни бывало.
- Вставай, лежебока, - потрепала она брата за нос, - а то я в город сейчас одна пойду а ты тут так и проспишь все на свете.
- Как одна?! - мгновенно открыв глаза, вскрикнул мальчик. - Я с тобой! - с этими словами он попытался встать, но что-то как будто держало его и давило сверху на грудь и живот. - Ой, сестрица, что это со мной?! Кажись, паралич меня разбил - не могу встать совсем.
- Ну что ты выдумываешь? - усмехнулась девушка, решив, что брат с ней шутки шутить вздумал. - Не выдумываю я, вот ей Богу.
- Ах так, ну-ка, давай руку, сейчас я тебя в миг на ноги поставлю!
Михась протянул ладошку. Агата с силой попятила брата на себя, и тут под рубахой его что-то забренчало.
- Чего это у тебя там? - удивилась девушка.
- Не знаю, - ответил Михась, хлопая глазами, и, осторожно запустив руку за пазуху, извлек оттуда горсть золотых монет. - Это что ж такое, а, Агата? - проговорил он, изумленный.
- Золото! - не веря сама себе, ответила Агата, вытаращив глаза.
- Ну и ну, да тут его полным-полно! - воскликнул мальчик, радостно заглянув за шиворот своей рубахи. Они переглянулись.
- Агата, а дед-то этот чудной, что с нами вчера тут разговаривал, никак и есть тот самый Белун! - Вот так диво! - зазвенел голос девушки. - Рассказать кому - не поверят! Ты погоди, - добавила она, - сейчас в торбу все переложим.
Ухватилась она за торбу, а и там звенит, заглянула, а в ней тоже золота полно.
- Михасик!
- Агата!
Девушка расхохоталась, повалившись на траву.
- Это что ж, сестрица, выходит, и наряды, и кобылица - все будет у нас теперь?
- Выходит, так, - ответила сестра, едва переведя дух.
Ссыпали они золотые в свитки рукава, подвязали, сделав из них две сумы.
- Ну что, пойдем ? - сказала Агата, улыбнувшись.
- Пойдем, - ответил Михась.
Впереди виднелся город и его крепостные стены. Они добрались до Полоцка.