Кончак Александр Иванович : другие произведения.

Путин и Тальков: убийство во имя демократии

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

Часть II. Anamnesis morbi.

Глава первая. Путин из димедрола.

   Тринадцатая областная психиатрическая больница находилась на окраине города. Старый её корпус был давно устаревший, с деревом, ещё из дореволюционных построек. Некогда это была усадьба помещицы Коровьиной, богатой по меркам того времени и мест. Анна Ивановна Коровьина была меценатом - оказывала помощь сиротскому приюту и революционному движению. Откуда взялось такое больное сочетание не ясно, и если у помещицы не было своих детей от роду, и она принялась попечительствовать сиротам, то это было, по крайней мере, понятно, а вот с чего ей вздумалось взять на поруки местного революционера большевика Циперовича остаётся полнейшей загадкой. В то время, правда, поговаривали, что чернявый молоденький красавчик Яков был возлюбленным уже не молодой барыни и откровенно вытягивал из неё деньги на революционные нужды партии, за любовь. Что ж, может быть. Барыня откинула копыта ещё на втором году начавшийся империалистической войны с немцами. Большевики после прихода к власти по свойски посмертно отблагодарили спонсора за оказанную им посильную помощь и здание вместо сноса было определено под первый в городе дом отверженных. Никогда б не подумала помещица, что вместо топота детских ножек в коридорах и комнатах её большого двухэтажного особняка будут шаркать корявые грабли умалишённых в одноцветных серых тапочках, единого больничного стандарта, вместо детей с их весёлыми играми и непринуждённым смехом - больные, воющие на вязках и обсерающие собственные матрацы.
   Новый корпус строили почти десять лет. Окрашенный в жёлтый цвет, он гордо возвышался над облупленным, старого образца. По периметру здания было посажено множество саженцев клёна и берёзы. Сажали их под чутким руководством самого главврача наиболее трудоспособные пациенты. По этой ли причине, а может вследствие незначительных знаний главврача в области садоводства, но ни один саженец не прижился и теперь они высохшие красовались на пустыре вокруг нового корпуса, создавая пустынный, голый вид и портя настроение и персоналу и больным.
   Каждое утро больницы начиналось в восемь часов утра, когда многочисленный медперсонал, а также сотрудники бухгалтерии, отдела кадров и статистики подтягивались с огромной неохотой, как стадо сонных мух, влекомых навозной кучей, на свои рабочие места, а стайки больных, ведомые толстыми, короткорукими поварами в бессмысленных, нелепых колпаках, вереницей тянулись к пищеблоку, хитрожопые, широкомордые сотрудники которого уже заблаговременно поделили все припасы, рассчитанные на психушку - себе и всем остальным. Затем эти продукты будут ещё неоднократно переделены в столовых отделений, покуда на больничные столы не попадёт сырая вода, разбавленная помойной заваркой, да жидкая каша, повышенной солености - этот продукт цены не имеет!
   Наконец, часам к девяти, девяти с половиной на чёрной казённой волге подъедут главная медсестра и главный врач. Отяжелевшие от непосильного труда, заплывшие жиром тревог и забот, вылезут главные эскулапы, вынесут свои бренные тела и понесут, чтоб до самого конца рабочего дня не вынимать их из мягких кожаных кресел с высокой спинкой, чтоб можно было ещё подремать, после пятиминутки, часиков до двух. Следом, как всегда опаздывая, да к этому все уже давно привыкли, семенит пешком заместитель по медицинской части. Пеший ход отнюдь не из экономии, просто начмед бережёт своё здоровье и утренние пробежки, как нельзя к стати. После пятиминутки, которая начинается часов в десять и заканчивается к середине одиннадцатого часа, все занимаются своими делами. Этот порядок, сложившийся годами, не верный, но чтобы его изменить потребуется привозить главного в больницу хотя бы к половине девятого, а он на это не согласится точно.
   Но двадцатого марта порядок был радикально изменён и чёрная волга стояла около административного корпуса аж без двадцати минут восемь. А начмед прибыл на рабочее место за целых пять минут до официального начала рабочего дня. Чем же вызвана столь чрезвычайная коррекция режима труда?! Начать с того, что в этот день планировался приезд главы городской медицины Петро Ивановича Рябчука. Повод был. И был серьёзный - намечалось плановое посещение муниципальных медицинских учреждений министром здравоохранения области. Поэтому Рябчук решил сам первоначально осмотреть вверенную ему отрасль и выявить её недостатки и недоработки, чтобы искоренить их до приезда высокого начальства и тем самым спасти свою жопу от неприятностей. Петро не любил неприятности. Его жизнь, наоборот, состояла из одних приятностей.
   За две недели до описываемых событий, в кабинете начальника городского комитета здравоохранения состоялось предварительное секретное совещание. На нём присутствовали - сам Рябчук, главный врач тринадцатой больницы Сысойский Иван Арнольдович и его заместитель по лечебной части Уздня Павло Петрович. Рябчук взволнованный и возбуждённый, как бешенный таракан в исступлении ходил вдоль кабинета взад и вперёд, пытаясь сосредоточиться и приступить к обсуждению насущных проблем.
   Рябчук был полноватым, но не жирным, не в пример своему подчинённому коллеге Сысойскому, зато имел полновесный второй подбородок и отвислые складки на оборотной стороне шеи. Плешку прикрывали редкие, жиденькие волосики, что особенно расстраивало и возмущало начальника. По этому поводу жена, видя неимоверные страдания суженного, не раз предлагала ему принять меры в виде покупки обыкновенного парика, но все предложения наталкивались на стену грубого непонимания. Усы у Рябчука были, ну, прям, любой запорожский казак позавидует! Да и сам Рябчук был с берегов Днепра, который, как известно редкая птица перелетит. Нос картошкой и толстые губы, которые, впрочем, не портили общего вида, дополняли общий казацкий вид. Рябчук был одет в серые строгие брюки и широкую расписную под украинскую народную рубаху. На левой руке на большом пальце красовался изгрызенный, от долгих волнений и бессонной ночи, жёлтый, грязный ноготь.
   -Так, то ли господа, то ли товарищи, - наконец родил глава горкомздрава, - как там, у великого украинского классика? Я собрал Вас, у чтобы сообщить принеприятнейшее известие. В общем, шутки оставим на потом. Це дило слишком худо, погано. К нам едет министр Мирманд, чтоб его морду еврейскую... Так что надо встретить дорогого гостя, как говорится с почётом, хлеб-соль, всё такое. Ваше же учреждение на особом, - продолжал Рябчук с незабываемым украинским акцентом, - учёте. Придётся попотеть, однако, - он выразительно и вопросительно посмотрел на коллег.
   -А что делать, собственно, Петро Иванович? - первым проснулся Сысойский.
   -Делать что-то надо, это Вам не галушки жрать! Я вот что надумал, - Рябчук, наконец, присел за своё рабочее место и достал из стола какие-то не то графики, не то каракули, - вот, моё предложение. Пусть больные с вашей подачи, к приезду дорогого Осипа Израилевича подготовят какие-нибудь поделки, так сказать, народное творчество, вышивки, одёжу в миниатюре, може кто смастерит, что гарно из дерева?
   -Из дерева нельзя, - своевременно вмешался Уздня, - нож придётся давать, а это грубое нарушение внутреннего порядка.
   -Тогда пусть номер, какой, стихи, частушки, - не унимался взбудораженный чиновник, - надо задействовать падучих, больные тоже люди, да пусть и персонал не отстаёт. Подключается.
   -Ну, что ж, Петро Иванович, добре, частушки, так частушки; поделки, так поделки. О санитарных делах не спрашиваю..., - согласился главврач.
   -Да, Иван, ты эти вопросы уж сам решишь, чтоб всё шито-крыто было, без помарок! - обрадовался Рябчук пониманию и поддержке, - вон, главный первой, прям перед самым приходом в столовую сотрудников СЭС обнаружил дохлую крысу. Повара, ядрена вошь, не досмотрели!! Ну? Так он не растерялся, в котёл её! С супом гороховым. И ничего, прокипятилась, больные ели, пердели, - чиновник ухмыльнулся, рот его озарила простодушная улыбка до ушей, - опять же медперсонал и ничего - никакой те холеры, никакой диареи, главное градус верный дать!! Что в горилке, что в котле! Хэ-хэ-хэ!
   -Не беспокойтесь, Петро Иванович, - безапелляционно уведомил главный, - если надо будет сами всё смастерим и споём и спляшем, и семь сорок ему станцуем!
   Заговорщики поболтали ещё о других второстепенных вещах и разъехались. На следующий день главный собрал врачей, сестёр, санитарок, столовых и административных работников и объявил о готовившемся наезде со стороны министерства. Посочувствовал всем, но призвал быть твёрдыми и непоколебимыми. Затем, без перехода, в приказном порядке потребовал готовить больницу, занять медперсонал и больных на производстве индивидуальных поделок и прочих изделий искусства, чтоб "удивить" комиссию из области.
   И вся больница, все её ресурсы, были мгновенно брошены на решение главной насущной проблемы. Врачи вместо того, чтобы назначать наиболее приемлемое лечение и прочие процедуры, средний медперсонал вместо того, чтобы своевременно, качественно и в полном объёме выполнять это лечение и процедуры, а больные вместо того, чтобы принимать безоговорочно это лечение и процедуры - с утра до ночи вышивали, мастерили, учили, сочиняли... Часть женского первого отделения готовила к приезду дорогих гостей миниатюру "Путин на чужбине", повествующую нелёгкую, полную опасностей и приключений на благо Родины - России жизнь всенародноизбранного в Германии. Другая часть вышивала государственный штандарт, размером в натуральную величину. Правда, недалёкие, полоумные женщины перепутали чередование цветов и вместо флага Российской Федерации получился флаг замордованной Югославии. В последний момент ошибка была зафиксирована, но поделать ничего уже было нельзя - заведующая первым женским отделением получила строгий выговор и была лишена мартовской премии. Другое женское отделение, второе, не стало экспериментировать, а предложило уже имеющиеся образцы постельного белья и больничной униформы. Мужчины первого отделения порадовали главврача изготовлением грандиозной кумачовой растяжки с прекрасным лозунгом, сочетающим прошлое и настоящее, а мужчины второго - в унисон женщинам из первого сочинили частушки в классическом деревенском стиле. Среди всего прочего находился потрясающий по художественному исполнению портрет президента, выполненный обитателем второго мужского отделения - Сковородянко Максимом из таблеток димедрола. Эта экспозиция заняла достойное место в центре зала для собраний.
   Упоенные собой, Сысойский Иван Арнольдович и Уздня Павло Петрович не раз прерывали обычное полудрёмное течение своего "рабочего" дня и заявлялись в "выставочный" центр, полюбоваться творениями. Они расхаживали вдоль и поперёк, советовались, консультировались, пока в зал не прибывали всё новые и новые экспонаты. Сысойский был полным человеком. С немецкими корнями. Его лицо на первый взгляд излучало сплошное простодушие, но хитрые глаза выдавали, стоило лишь присмотреться. И уже можно было признать, что этот человек не простой; нос же, длинный и с горбинкой, как у представителей, скорее, семитской, нежели индоарийской расы, удостоверял, что перед вами человек, что называется ницей. Жирная, студенистая задняя часть туловища не всегда уже влезала даже в самые просторные сиденья, а в общественном транспорте, когда случалось (очень редко, правда) доставляла соседям излишнее беспокойство. Уздня, напротив, был худоковат, но плотно сколочен, жилистый мужик, мозолистый, утренние пробежки не проходили даром. Подбородок был вытянут, и имел ямочку, привлекающую женщин. Густые, жёсткие брежневского типа брови и такие же усы делали его чем-то похожим на английского актёра Тимоти Далтона. Пальцы были длинные и музыкальные, Уздня и в правду когда-то очень давно посещал музыкальную школу, но бросил это бесперспективное для него занятие и подался в медицину.
   По началу он решил овладеть профессией хирурга. И после многострадального окончания мединститута, ординатуры, начал практиковать. Это у него не шибко выходило. Он резал людей почище заправского Чикотило, создавая собственное "Новодевичье" или "Ваганьковское", кому, что больше нравится. В больнице, где он работал, за ним давно укрепилось прозвище "Доктор Менгеле" и обращались к нему только в крайних случаях. Когда он зарезал юбилейного пятнадцатого простака, ему дали шанс выбирать - или другая отрасль медицины не связанная со столькими опасностями или диплом на стол, вместе с партбилетом. Доктор выбрал психиатрию, прошёл переквалификацию, да так удачно сделал новый выбор, что на новом поприще быстро наверстал упущенное и вскоре стал подниматься по карьерной лестнице.
   Что касается Сысойского, тот учился через пень колоду, куратор группы, по совместительству его родной отец, сразу объявил сыну, что он сможет работать исключительно главным врачом - на большее просто не способен! В начале своей карьеры, в течение первых десяти лет, Иван Арнольдович просиживал штаны в городском комитете здравоохранения, лихо орудуя сотнями бумажек. Не без практической пользы для себя. Завёл нужные знакомства и быстро занял освободившееся место главного психушки.
   Наконец, подошёл день долгожданного торжественного приёма главы горкомздрава. Сысойский, Уздня, главная сестра Бубур Зинаида Ивановна и часть врачей и сестёр вышли с хлебом и солью навстречу. Хлеб-соль, помещающуюся на маленьком, гораздо меньших размеров, чем оная, подносе нёс лично главный. Высокопарно, маршево вышагивая по плохо залитым цементом лестнице с высоко гордо поднятой головой, он зацепился ногой, и хлеб-соль полетела к ногам, выходящего из новенького чёрненького БМВ, начальника горкомздрава. А сам Сысойский распластался на лестнице, ако горлица, подстреленная бессовестным охотником. Начмед и главная кинулись поднимать своего непосредственного начальника. Затем Зинаида Ивановна подняла поднос, перевёрнутую хлеб-соль, поплевала на неё, пытаясь сдунуть прилипший песок и цементную пыль и вручила её Ивану Арнольдовичу. Тот, в свою очередь перевручил "дар" Рябчуку. Последний поморщился, отломил корочку, как того требовал обычай, пососал её с невообразимой брезгливостью и господа направились внутрь здания. В приёмном отделении красовалась растяжка.
   -Хорошо, а? Петро Иванович? - поинтересовался главврач, но не получил ответа. Далее все проследовали в зал на осмотр экспонатов. Рябчук с живейшим интересом рассматривал содержимое комнаты. Брал в руки вышивки, разглаживал их рукой, попытался примерить рубашку в крупную зелёную горошину. При этом горошины стали отклеиваться и оставаться на внешней стороне пиджака начальника городской медицины. Он стал отлеплять их, горошины прилипали к пальцам, как злыдни, и не хотели покидать своего нового хозяина. В этом непростом деле ему помогали и главврач и начмед, и даже главная медсестра, которая за всё время просмотра с искренней преданностью и любовью, призывно смотрела Рябчуку в рот. Что она там пыталась увидеть, в сплошь усеянной пломбами и коронками пасти, неизвестно. Засим Петро Иванович осмотрел странную композицию в авангардистском стиле и даже потрогал её, но быстро убрал руку, уколовшись.
   -Ох, хо, це шо таке? - заморгал глазами Петро, Бубур попыталась слезать выступившую на конце указательного пальца капельку начальственной крови и даже захватила для этого палец в свои руки, но Рябчук резко, невыдержанно вырвал её и облизал свой палец сам.
   -А это больные из использованных шприцев и капельных систем сделали, всё равно их выбрасывать, - простодушно вылез заведующий вторым мужским отделением Анатолий Щедро.
   -Та, у вас больные хоть без СПИДа лежат?! - Рябчук жалобно продолжал облизывать пальчик, покуда не принесли йод и пластырь.
   -Почему? - не понял Щедро Рябчука, главный и начмед напрасно пытались вытолкнуть его вон из зала, - больные тоже люди, и у нас в отделение есть ВИЧ-инфицированные, но мы строго следим за санитарно-эпидемиологическим режимом.
   Рябчук прошёл дальше, немного отвлёкшись от полученного серьёзного ранения. Его взгляд упал на таблетированную картину.
   -А это ещё шо за абстракционизм? Путин?! Га?! - указал пальцем Рябчук, нахмурившись.
   -Да, Петро Иванович, - подсуетился Сысойский, - из таблеток димедрола! Мастера у нас, да? - он заискивающе смотрел на начальника.
   -Да уж, - промямлил Рябчук, чем больше он смотрел, тем сильнее хмурилось его выражение лица.
   После просмотра изделий художественной самодеятельности и званного завтрака, все отправились смотреть в актовый зал представления, подготовленные больными под чутким руководством медперсонала. Рябчук, на какой-то момент, отозвал Сысойского пообщаться тет-а-тет и сообщил ему, по строжайшему секрету, что на его клинику накапали в облздрав и что проверка неминуема. А когда Сысойский в свою очередь в открытой форме предложил Петро бахшыш, чтобы он спровадил проверочную комиссию в другое место, тот в категоричной форме отказался, сославшись на бессилие в подобной ситуации, и они вернулись к остальным.
   Пока Рябчук усаживался поудобнее, Сысойского, буквально за рукав в коридор вытащил Уздня и поинтересовался, доволен ли "старик". "Старик" был недоволен и Сысойский тоже. Когда они вернулись в актовый зал, представление было в разгаре. Грудастая баба, изображающая штандартенфюрера СС Путинберга в женском больничном промасленном и заплатанном халате со свастикой на плече, допрашивала радистку Кэт, одетую в такой же убожеский наряд, со слюнявой папиросой "Беломорканал" в потрескавшихся, с запёкшейся кровью, губах.
   -Так, вы говорите, что партегеносе Борман не спал с вами? - штандартенфюрер впялилась глазами в ноги Кэт. - А как же отпечатки его пальцев на вашем выходном платье? Отвечайте! Я же ревную!
   -Да, подумашь, пальцы на жопе, - с типично одесским жаргонным акцентом отвечала радистка, - так это ж он слегка пошлёпал, шо ж такому мужчинке и бабьей заднице не ущыпнуть?!
   Следом шло представление у мужчин. На импровизированную сцену вылез мужик, расписанный татуировками, как храм Христа Спасителя старинной фреской и загнул, развязано и нагло:

Восьмерить я не привык

И картинки рисовать,

Можно каждого спросить

Весового с Колымы!

Не духарик я, не дятел,

Не чухан, не ершик я,

Потому плести семёрки,

Во, бля - не зараза!

Но скажу, кто не флегон,

Тот поймёт - копчёный -

Чем сосать брандхлыст на нарах

И с разорванным аналом,

Лучше здешнему лепиле

Шайбу дать и жить красиво!

   Частушки привели начальника городской медицины в бессильный гнев. Он исподлобья хищнически посматривал на своих коллег-жертв и готовился, сучий потрох, готовился за всё. Глаза налились кровью и злобой, руки тряслись мелкой дрожью, скорей, скорей бы всё это кончилось!..
   -Безобразие! Это просто безобразие! - взорвался Рябчук в кабинете главного врача, куда они направились втроём сразу по окончанию представления. Он беспощадно стучал по столу кулаками, излучая праведный гнев. - Что сотворили, ироды? Путина! Самое святое, что у нас есть, из таблеток димедрола накласть! - при этом Рябчук использовал жест театрального оперного певца, сложив руки вначале на груди, а затем протянув их то ли к солнцу, то ли к самому Господу Богу, взывая к мщению за невинную жертву.
   -Выкласть, - неудачно попытался поправить начальника главный врач. Да он и сам почувствовал, что неудачно и напрасно.
   -Выложить, - поправил своего начальника начмед и тоже понял, что напрасно.
   -Молчать! - грубейшим образом оборвал обоих обомлевших эскулапов Рябчук, при этом, активно жестикулируя невпопад, здесь были отражены мимические наброски и отца русской пролетарской революции Льва Троцкого и отца немецкого национал-социализма Адольфа Гитлера и отцов латиноамериканского сопротивления Кастро и Че Гевары. - Сволочи! Слабаки! Пидорасы! - на последнем оскорблении Рябчук сделал ударение, понравившееся ему самому. - Президента России так обосрать! - он крайне негодующе посмотрел на подчинённых, взывая к совести и гражданскому долгу. - А что это ещё за слоган на вышивке: "Спасибо товарищу Путину за наше больничное счастье!" Совсем что ли сдурели? - Рябчук уселся, разгорячённый, в кресло Сысойского и махнул рукой, как бы подтверждая, что это клинический случай. - Правду люди говорят - с кем поведёшься, от того и наберёшься.
   -Мы думали, что так будет лучше, - тихо, хором ответили понурые эскулапы, они действительно чувствовали за собой вину.
   -Думали они! Они ещё и думать могут! Только думать надо головой, а не промежностью, - никак не мог успокоиться Петро Иванович, наливая воды в граненый стакан и залпом осушая его. - Думали, мумали, ан хвать яйца от слона!
   Глава горкомздрава прошёлся вдоль кабинета, понюхал большой красивый, красный цветок у кактуса, при этом кактус пребольно уколол его в нос своими длинными и ужасно острыми иголками.
   -Это хорошо ещё, - заговорчески зашептал Рябчук, - что новый мост, который неделю назад сдали в эксплуатацию обвалился и министра здравоохранения области в город отговорили ехать. Хорошо, что я непосредственно проверять прибыл, а то..., - Рябчук было, успокоившись, взорвался новой бомбой. - Ведь, это провокация, сознательная политическая провокация, экстремизм чистой воды!! Можно сказать, террористический акт!
   Он снова уселся напротив вредителей и террористов и протянул к ним руки. - В то время как наш мэр города, понимаешь, каждодневно, в кровавом поту повышает уровень жизни горожан и всё такое, вы! - Рябчук внезапно прервал проповедь и задумался, но не на долго.
   -Через месяц министр всё равно прибудет в город, и если вы опять в дерьмо сядете, смотрите, - начальник погрозил пальчиком, кое-как залепленным пластырем, - я вам тогда такую кузькину мать покажу, всю жизнь будете срать, где придётся!
   -Мы уж постараемся, Петро Иванович. Вы же нас знаете, - робко заговорил Сысойский, он уж и не знал, остановится начальство, отчитывая его или так и будет базлать до вечера. Кроме того, ему было известно, что Зинаида Ивановна любит подслушивать под дверью, а затем разносить услышанные благие вести по всему учреждению. Но сегодняшний разговор требовал строгой конфиденциальности.
   -Знаю, - обрезал Рябчук, посматривая на часы - ему необходимо было уже явиться к себе в кабинет для решения одной маленькой проблемы на счёт покупки нового здания под свою клинику, куда он переманил значительное количество врачей со всего города, - хорошо знаю. Оттого-то и яйца трясутся в штанах и потеют. В общем, так, Сысойский, - начал он подводить итог, - ты меня тоже знаешь. Если встреча министра пройдёт, как вы там медики говорите...? - он вопросительно взглянул на Уздню.
   -Per aspera ad astra - через тернии к звёздам! - невозмутимо ответил тот.
   -Вот-вот, - закивал головой Рябчук, соглашаясь, хотя латыни не учил отродясь, - именно, через жопу, то вы говно из-под старух выносить будете, как его, чёрт...? - он снова запнулся, по незнанию попав в глупое положение.
   -Геронтологическое отделение, - снова пришёл на выручку начмед, покраснев от удовольствия своими познаниями.
   -Да-да, - подтвердил и на этот раз Рябчук, - в проктологическом, там вам самое место, - и указывая куда-то в сторону. - И уберите эту поибень, наконец, - имелась в виду красная растяжка, - срам сплошной!
   Глава городского комитета здравоохранения вышел вон, очень громко хлопнув дверью, при этом он грубо оттолкнул, висящую напротив замочной скважины Бубур и та ударилась затылком с неимоверными нагромождениями на голове, что подразумевало собой прекрасную прическу, о стену. Сысойский и Уздня остались в кабинете одни, наедине с тяжёлыми думами.
   Что происходило в кабинете после ухода Рябчука, мы узнаем позже, а пока обратимся к событиям связанным с прелестной хозяйкой - главной медсестрой медицинского учреждения Зинаидой Ивановной Бубур. Зинаида Ивановна была уже немолода, ей было далеко за пятьдесят. Это тревожило и тяготило её бедную, измученную интригами жизнь. А, ведь, впереди, на горизонте, как столп александрийский вековой, маячила пенсия, хорошая, конечно, но с заработной платой и с теми благами земными и вечными, которые имела Бубур, находясь на посту и имея доступ к финансам, лекарствам и прочим материальностям больницы, не сравнится. Зинаида Ивановна давно уже не была той провинциальной девочкой Зинкой, ласковой, внимательной и порядочной медсестричкой, только что окончившей городское медицинское училище и поступившей во второе хирургическое отделение второй городской больницы. Здесь она проработала большую часть своей жизни, здесь ею, доверчивой, такой миленькой, такой сладенькой, отличницей, комсомолкой, спортсменкой, наконец, просто красавицей отлично попользовались врачи, медбратья и даже многие пациенты на счёт, что называется, клубнички. Ведь она была такой безотказной! Но замуж её так ни кто и не взял. Когда лучшие годы канули в лету, былая непринуждённая красота увяла и ей на смену стали приходить морщины и трудности с пищеварением, а на руках скулили и слонялись без толку трое сынков, безотцовщина, Зиночка поняла, что пора действовать иначе. Она поняла, что её потребляли за так. И она стала действовать.
   Первым делом, сразу после очередного пользования на счёт клубнички в кабинете заведующего отделением Цоя Виктора Евгеньевича, Зина категорично заявила своему престарелому, воняющему, лысому, полуслепому, с обвислым пузом, с отвратительными мерзкими, вызывающими тошнотворный рефлекс бородавками на шее, теле и прочих местах, наконец, со сморщенным, вечно пахнущим мочой членом, любовничку, что если он не организует ей для начала пост старшей медсестры отделения, то про его донжуанские выходки узнают все. Вначале больница, а затем и домочадцы. Цой уступил беспрекословно, но больше пользоваться коллегой не посмел. Бывшая старшая недоумевала, вся в слезах, она пыталась договориться с заведующим, уговаривала остальных сотрудников вступиться за неё, но только озлобила предприимчивую Зину и та вышибла её с работы воще долой!
   Этот пост стал поворотным моментом в судьбе повзрослевшей девушки. Дальше было решено занять пост старшей медсестры всей больнички. На этот раз ей опять помогла слабость мужского пола до женского. Начмед второй был охотник до баб. При чём спал со всеми подряд, что называется без разбору. Он сделал ребёнка даже сорокапятилетней уборщице, невзрачной на вид и ужасно бесполезной в постели. С Зинаидой Ивановной к тому времени, они проворачивали это прямо на рабочем месте. Зинуля была опытной бабой, а начальник медицины понимал в этом толк. Но прошёл всего один месяц и Зинуля заявила, что у них появится маленький. Топоток маленьких ножек от совсем не нужной ему женщины, не входил в проект начмеда. К тому же он был женат. Договорились, что Зина станет старшей всей больницы и сделает аборт, знакомые найдутся, беспокоится не стоит. Начмед выполнил просьбу и через месяц Зинаида Ивановна стала старшей над всеми медсёстрами, да и врачи её побаивались. Аборт ей, правда, делать не пришлось, так как это была всего лишь её ловкая задумка.
   Так продолжалось до момента расстройства Советской власти, но потом вдруг учредили пост главной медсестры и ею стала уже другая наложница, а Зинаида Ивановна, в силу возраста, составить ей конкуренцию по женскому делу не могла. Однако она не отчаивалась. С тех пор, как она научилась, мал помалу управлять мужчинами через постель, она твёрдо уяснила слабые стороны сильной половины человечества. Она лихо организовала бесперебойное снабжение главврача и его заместителей молодыми, энергичными, полными сил, продажными женщинами и уже вскоре сопернице оставалось находить утешение в пособие по безработице.
   А героиня наша не находила утешения только в старшем сыне. Он подрос, бродяга, возмужал, похорошел, налился мужскими соками. Но вот после окончания школы ужас, как не хотел учиться дальше. Но мать была строга в этом отношении и пристроила сынульку в мединститут, который он с грехами пополам и окончил, став хирургом, от слова "хер". Уже на первой простейшей операции аппендэктомии он умудрился оставить, даже под чутким наблюдением старшего ординатора, марлевую салфетку в полости молодого повесы, которую благополучно зашили. Через некоторое время у молодого, прооперированного человека поднялась высокая температура. Спохватились, как это бывает в муниципальных учреждениях здравоохранения поздно - парень скоропостижно скончался от разлитого перитонита. Конечно, дело было быстро под шумок замазано. В следующий раз новоиспечённый хирург брал плевральную пункцию у одного добродушного, весёлого старичка и "случайно" пунктировал ему печень. На следующий погожий ясный денёк хладное тело добродушного старичка было выдано моргом родственникам. О таких мелочах, как поступающие пациенты, требующие немедленного, экстренного хирургического вмешательства и не получающие его по причине неграмотности и халатности чьего-то блатного сына, а затем вместо капельниц с глюкозой и физраствором, получающие дозу формалина, я не говорю. В конце концов, бестолковость его привела к тому, что мать пристроила сына в комитет здравоохранения и успокоилась.
   Но пока шло время, выяснилось, что главная медсестра психиатрической лечебницы заколачивает гораздо большие деньги, чем Зинаида Ивановна, являющаяся главной медсестрой второй больницы, хирургического профиля. Бубур решила последний раз тряхнуть стариной и поменяться местами. Как она это дельце провернула, история умалчивает, но известно, что она предприняла на новом месте. Если финансовые потоки, добубуровского времени текли размеренно и в русла, предназначавшиеся для этого, то с приходом Зинаиды Ивановны денежные потоки сначала частично, а затем и наполовину стали утекать в её личный и карманы главного с заместителями. Лекарства, ещё до всяких зурабовских реформ, стали целыми партиями исчезать, не добираясь до конечного пункта. Затем Зинаида Ивановна бойко торговала ими с проверенными людьми. Поскольку все сотрудники, включая младший медперсонал, имели, что называется свой гран-кусок от проворачиваемых операций, то в последствие и место рядовой медсестры в психушке стало продаваться. Никто не мог так просто с бухты-барахты, устроиться туда. Я вот, ваш покорный слуга пытался пару раз, но получил от ворот поворот.
   Что касается больных, то Зинаида Ивановна была ярой сторонницей того, что эффект "плацебо" в медицине самое верное средство, поэтому пациентов лечили вспомогательными средствами - недорогими витаминами, препаратами, содержащими крахмал, кальций... А чтобы всезнающие больные не пронюхали злодейства, по личному заказу главной, фармацевтические отделы аптек изготавливали разнокалиберные и разноцветные таблетки, драже и капсулы с вышеописанными ингредиентами, ампулы, заполненные физраствором и подкрашенные натуральными красителями.
   Те, из медперсонала, кто не соглашался участвовать в этой мистификации, подлежал немедленному увольнению. И если он пытался обратить на это внимание органов или прочих правозащитных организаций, то лишался и диплома. Месть бывшей Зиночки была неотвратима и строга. Целая структура, включавшая медиков, мусоров, торговцев наркотиками, наркоманов, наконец, и во главе всего - она, которую уважал даже Погосян.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"