МОЯ ЖИЗНЬ И МОЯ ФИЛОСОФИЯ

 

История моей жизни и создания трактата

"Великое Делание".

 

Финальная концепция

 

Я до того строя мыслей, который отражен в "Великом Делании", прошел долгий и сложный путь.

Самым важным в нем я считал происшедшее во мне просветление. Оно было неожиданным, но, безусловно, настоящим. Размышляя, я вспомнил, что мне попадались описания разнообразных просветлений, и, обычно, они были внезапными, а сознательные усилия его добиться результата не давали. Наверное, думал я, это не совсем так. Просветлевшие стремились к просветлению. А, может, не к просветлению, а просто упорствовали в какой-то практике, стремясь усовершенствоваться в ней. Поэтому нельзя говорить, что просветление произошло ни с того ни с сего. Конечно, каким-то образом оно было подготовлено всей предшествующей жизнью.

 

Я знал, что такое просветление, читал о нем. Признаться, не очень-то верил, что это что-то реальное. Скорее, я думал, что это какой-то качественный скачок, после которого человек полностью определяется в своих взглядах и образе жизни. Теперь я знаю, что это не так.

 

Просветление вызвало во мне ощущение похожее на избавление от ноши. Не то, чтобы ноша была как-то особо тяжела. Совсем не тяжела. До такой степени не тяжела, что я ее и не замечал, пока она не перестала на меня действовать.

 

Один раз в жизни со мной уже произошло кое-что похожее на освобождение, данное просветлением. Это было принятие учения Льва Толстого в качестве истинного и такого, которому мне, безусловно, надо следовать. Но там не было резкого изменения, а, главное, это не было именно просветление. Из тяжкого, фактически отягощенного безысходностью состояния души, я перешел в состояние свободы и воодушевленности. То, что могло бы выглядеть, как жертва, далось мне с радостью, без усилий. Я бросил есть мясо, курить, пить спиртное, стал заниматься физическим трудом, ушел с легкой работы, предназначенной для интеллигенции, и стал рабочим. Я стал носить самую дешевую и простую одежду. Причем зачастую я изготавливал ее себе и своим близким самостоятельно. Научился шить. Вязал на вязальной машине.

 

Несколько лет я прожил просто чудесно. Да, и не удивительно. Я был молод, полон сил, энергии, занимался духовными практиками, много читал по этой теме, а разнообразные тяготы и неприятности переносил стоически, понимая, что жизнь без этого не бывает. Собственно, следуя Толстому, я считал, что претерпеваю испытания, которыми меня испытывает Бог.

 

В другом месте я пишу, как я ушел от этого умонастроения. Как Сивку все-таки укатали крутые горки. Да, нет. Закончилось одно нужное, наступило другое нужное.

 

После просветления я понял, что я носил в себе особого рода напряжение. Я видел, что мир живет жизнью очень неправильной, и толстовство в нем не имеет никаких шансов, а ведь оно претендовало на полное преображение мира на принципах любви и добра. Более того, даже мои близкие, мои знакомые были безразличны к тому, что было так важно для меня. Ну, и дополнительной тяжестью на мне еще лежало появившееся осознание того, что кое в чем я с Толстым согласиться не могу. (Смотрите главу о ригоризме Л. Толстого.)

Просветление все поставило на свое место. Мир при всех своих несовершенствах представился мне после просветления совершенно правильным. По поводу него, вообще, не стоило беспокоиться. Он был таков, какой есть. В нем было много плохого, но меня оно точно не касалось. Я, по словам Христа, не мог седой волос сделать черным или прибавить или убавить себе росту, хотя бы на несколько сантиметров.

 

Прошло еще несколько лет. Я сильно изменился. С точки зрения толстовства, т.е. себя прежнего, я сильно деградировал, собственно, предал многие из своих прежних чисто толстовских идеалов. Да, так оно и было. Только в моем настоящем понимании это была не деградация, а прогресс. Я стал иным, я стал широковидящим и широкомыслящим. Исчезли внешние силы, которые я должен был бы учитывать, делая то, что я делал. В каком-то смысле это был настоящий пофигизм. Но пофигизм обыденный в людях мне совсем не нравился, потому что проистекал он у такого пофигиста не из знания и понимания, как у меня, а из элементарной низости характера. Такой характер в том или ином человеке был, конечно, предопределен, но я вовсе не обязан был любить то, что мне категорически не нравилось. А, впрочем, я на такие мелочи не обращал внимания.

 

В жизни моей так случилось, что я попал в довольно тяжелые материальные обстоятельства и к тому же очень серьезно заболел. Я был присмерти, но врачи меня спасли.

Едва оклемавшись, я принялся за работу. Постулат Толстого, что надо себя обеспечивать добросовестным трудом, я продолжал считать совершенно правильным. Правда, еще до болезни мне довелось добывать себе материальное обеспечение разными способами. Иногда даже и совсем не толстовскими. Здесь не исповедь души, и пусть мои скорбные тайны уйдут вместе со мной в небытие, ну, а я, возможно, и чуть подальше.

 

Я работал и размышлял. Я всю жизнь размышлял.

 

КАК Я РАЗМЫШЛЯЛ

 

Я продолжал заниматься разными практиками, потому что болезнь свою воспринял, как нешуточный сигнал. Теоретически, да, и отчасти практически, я не боялся смерти, но приближать ее совершенно не хотел. Я чувствовал, что мне, как бы, надо сделать что-то очень важное. Это было даже странно. По идее, просветление избавило меня от целей.

У моей жизни не было цели, не было смысла, точно так же это касалось и всех остальных людей, всего мира. До просветления это понимание меня мучило. Толстой только на время избавил меня от него. Просветление поставило на этих мыслях крест. Ноша упала с меня. Но что-то, видимо, осталось. Я не особо переживал по этому поводу, но считал, вопреки классическому представлению о просветленном, что в себе надо продолжать разбираться. Попытаться до конца постичь, что же это такое я и мое бытие. Умереть я не могу и не хочу, а жить дальше вроде как и незачем.

Просветление, вообще-то, дает довольно исчерпывающее понимание, что такое ты, и, что такое мир, в котором ты находишься. Неясного не должно было быть. А раз оно в каком-то виде присутствовало, то надо было постараться разобраться с этой загадкой. Ну, примерно так же, как надо было постоянно разбираться с теми или иными житейскими проблемами.

 

Результатом моих исследований стало понимание, что и со мной, и с миром не все в порядке, несмотря на происшедшее во мне просветление. Нет, никакой особой трагедии, но что-то есть, а, значит, надо действовать. Я ведь всегда действовал, когда видел, что в моей жизни происходит не то, что я мог бы терпеть, или чем мог бы пренебрегать. И, что знаменательно, этим диссонансом, собственно, была жизнь живых существ, как таковая, да, в какой-то степени и моя собственная. Жизнь, частности которой мне категорически не нравились, наличие чего я никак не мог одобрять.

 

Помнится, я стал изучать систему Верищагина, называющуюся ДЭИР (Дальнейшее энергоинформационное развитие.), ставшую внезапно модной. Мне она нравилась. Просветленный умирает не так, как тот, у кого не было просветления. И Верищагин показывал крайне заманчивый путь к такой внутренней трансформации, когда смерть открывает перед умершим вполне заманчивые перспективы.

Для себя я решил, что дальше жить мне не надо. Я думал, передо мной будет возможность выбора, либо уйти в Нирвану, либо вернуться в мир в качестве привилегированного участника его жизни. Поскольку я был довольно молод и уже здоров, я мало задумывался над частностями, которыми неизбежно будет сопровождаться конец моей настоящей жизни.

Вполне я допускал, что по каким-то соображениям, я могу и снова родиться, хотя предпочел бы не рождаться. А тут у меня даже стали появляться некоторые сомнения. Несмотря на субъективную уверенность в своей силе и статусе, я допустил в себя естественным путем скептическое размышление. Собственно, я не был экспертом по загробным делам. Ну, что-то немного знал и испытал. Считал, что этого достаточно. Но ведь я мог и ошибаться. Вполне это могла быть ловушка. Я тут ликую, воображаю себя полностью свободным, жду не дождусь перехода в нирвану... А не рано ли я губы раскатал? Нет, нет и еще раз нет, убеждал я себя. Какая там ловушка? А что?

 

Вернусь к ДЭИР. По большому счету оно мне ни к чему. Но ведь Верищагин пишет интереснейшие вещи.

И тут мне приснился сон. Деталей я уже не помню. Где-то он у меня записан, если найду, дам в приложении. Я услышал голос, который торжественно сказал: "Дальнейшее энергоинформационное развитие". И я увидел это развитие. Я смотрел на него со своей точки зрения, видел его. И внезапно я понял, что целью жизни, целью бытия является, должно являться, не ДЭИР, а окончательное и бесповоротное завершение какого-то ни было ДЭИР. Я увидел полчища фанатов ДЭИР. Полчища других искателей, которые фактически занимаются ДЭИР, но называют это по-другому. Кто-то преуспевает, кто-то отчаивается, а все просто живут, на самом деле не понимая, что ДЭИР не нужно, а поистине надо достичь великой цели, достичь состояния, в котором не требуется и не может требоваться никакое ДЭИР. ДЭИР ― чепуха, ни к чему существенному не ведущая. Контраст между серьезностью ДЭИР и моим пониманием его никчемности поразил меня. Я расхохотался и от смеха проснулся. Ведь как все просто! Люди с великой серьезностью, с полной, зачастую, самоотдачей занимаются тем, про что с незапамятных времен выяснено, что всё это прах, майя, суета, очередная приманка, уводящая в дебри бытийной фантасмагории...

Несколько дней я ходил под впечатлением от этого сна, а потом стал записывать новые мысли, которые сами собой стали приходить мне в голову, и которые казались мне интересными, важными и практически совершенно не популярными, т.е. широко никогда не обсуждавшимися. Это меня не могло смутить, а, наоборот, радовало. Это было начало создания трактата.

Ну, а в процессе написания труда мысль моя усложнялась. Некоторые вещи стали мне видны с предельной четкостью. К тому же мне стало ясно, что труд мой является своего рода революцией, потому что с одной стороны ставит под сомнение безоблачное прекраснодушие разнообразных "достигших", а с другой показывает более глубокий и главное истинный путь, по которому следует идти тем, кто достиг просветления. Да, и не достигшим просветления, но идущим духовными путями, сообщает благую весть об окончательном и всеобщем освобождении.

 

СУТЬ КОНЦЕПЦИИ

 

Разумеется, трактат написан с точки зрения мира множественности. Собственно, сама концепция трактует о множественности, которая должна быть преодолена.

Желая придать трактату определенный тон, я даже специально заострил неожиданные выводы, которые сами собой вывелись из концепции.

 

― совершение Великого Делания одним Высшим Адептом, неважно, кем именно;

 

Казалось бы, странно. Почему? Если каждый равен Брахману, то в его лице Брахман может сделать то, что изначала и предопределено.

 

― описание Великого Делания, как акта происходящего мгновенно и со всем феноменальным бытием в один момент;

 

Время условность. Время условие существования феномена. Пока есть феномен, нет Великого Делания, произошло Великое Делание ― феномен исчез.

 

― утверждение о необходимости Высшего Адепта и его намерения для пробуждения Первоначала и тем самым завершения Великого Делания;

 

Феноменальный мир изначала стремится избавиться от своей феноменальности. Для этого только и существуют в его субъектах духовные устремления. Рано или поздно должно появиться то, что с феноменальностью покончит, останется один ноумен.

 

― о невозможности для Первоначала вернуться в исходное состояние после пробуждения;

 

Иначе бы не стоило и огород городить, хотя невозможно постичь, как можно бы это условие обеспечить. Я это выразил в форме старой априорной истины: "Богу всё возможно".

Корень зла лежит не в дуализме или феноменальности мира, так только представляется, а в том, что и то, и другое ведут к тому, что недолжно, несовершенно, что является злом и т.п. И еще, мое понимание не может быть полным, потому что это понимание, все-таки порожденное феноменальным миром. Из этих двух соображений я сделал вывод, что по достижении цели, которая была поставлена феномену ноуменом, бытие примет вид для меня в принципе неизвестный, но безупречный. То есть, без тенденции начать всё с начала.

Мы имеем дело с неправильным феноменальным миром. Я не могу утверждать, что феноменальный мир непременно должен исчезнуть, но я уверен, что не перестать быть неправильным после Великого Делания он не может.

 

Ну, и множество других, которые мне сейчас вспоминать, собственно, незачем.

 

На самом же деле, Великое Делание не таково, каким оно описано в трактате, и совершится оно, наверное, по-другому. Но, что примечательно, я ничуть не погрешил против истины. С точки зрения множественности по-другому сказать нельзя. А сказать необходимо. Собственно, даже это, возможно, я написал напрасно.

 

Надо подчеркнуть, что при написании трактата я совершенно не задумывался об альтернативном видении проблем, связанных с Великим Деланием. Я должен был изложить и излагал концепцию "для всех". Для всех, кто способен понять ее и принять как руководство к действию или, хотя бы, как истину.

 

С одной стороны, сила трактата именно в этом. Он написан для мира множественности. Слабость же его в том, что неизбежно, рано или поздно, обнаружится, что на определенной высоте понимания Высший Адепт не способен смотреть на мир множественности иначе, как на чистую иллюзию, которую можно, конечно, растворить, но, вроде бы, и незачем.

Вот, для указания на решение этого противоречия я и пишу эту финальную концепцию.

 

Собственно, она несложна. Но очень удивительна. Тут следует вернуться к началу.

 

ФИНАЛ

 

Небытие не существует. Абсолютное бытие не может возникнуть из абсолютного небытия. Но, поскольку бытие имеется в наличии, абсолютного небытия нет, и никогда не было. Бытие исключает небытие.

 

По парадигме Великого Делания мир множественности (феноменальный мир) образуется из Первоначала как отрицание абсолютности Первоначала. Такое отрицание ― нелепость, абсурд, но оно имеет место, как это можно непосредственно наблюдать. Абсолют (которым и является Первоначало) каким-то образом входит в состояние самоотрицания. Наш мир и есть факт этого самоотрицания. В Абсолюте, поскольку он является абсолютно всем, что хоть чем-то и как-то может быть, существует и принципиальная возможность самоотрицания. Напоминаю. Абсолют находится вне форм мышления. Для него нет ни времени, ни пространства. Обе эти формы, присущие нашей познавательной способности, существуют только в мире множественности (в майе, в феномене), в мире, как представление, и только для него.

Итак, в Абсолюте реализуется самоотрицание, которое по своей нелепости и невозможности не имеет никакого права на актуальное существование. "Права не имеет", но возникает.

Можно представить, что в Абсолюте постоянно находится тенденция к его разабсолютизации. В сущности, из-за этого Абсолют не является Абсолютом, а является тем, что, как бы, и утверждает себя, и отрицает. Но абсолютность, именно потому, что она абсолютность, не может не стремиться прекратить такое положение вещей. Оно прекращается, и Абсолют становится уже незыблемым Абсолютом. Для нас, по необходимости мыслящих в категориях времени, он становится таким на веки вечные.

Хорошо. Абсолют абсолютен. Пребывает в вечности, и никто его не наблюдает. А кто тогда такие мы? Что есть наш мир? Что такое субъект, мышление, время, пространство, совершенство и несовершенство, добро и зло? А это то, что произошло в Абсолюте в безразмерный миг между его утверждением, и его отрицанием. В сущности, ничего, ноль, пустота. Поскольку Абсолют находится вне времени, то отрицание его, а так же последующее исчезновение отрицания происходило в нем с точки зрения мира множественности, т.е. времени в прямом смысле бесконечное число (число является коррелятом времени) раз и в один безразмерный миг. Поэтому субъективных миров, в которых имеется мир как представление, тоже бесконечно много (но это вовсе не те индивидуумы, которых я наблюдаю в своем представлении мира). Но любой из них существует в Абсолюте не актуализовано, в некоей потенции.

 

В субъективном мире субъекта (у меня или у кого угодно) происходит некая вполне логичная и упорядоченная фантасмагория. Индивидуум рождается, воспитывается, растет. В соответствии с имеющейся у него в наличии картиной мира он совершает те или иные действия, претерпевает те или иные невзгоды или радости. Всё. Жизнь заканчивается, тем самым заканчивается и данная разабсолютизация. Все представления о мире ином, Царстве Божием, астральном мире посмертия, о новой жизни, новом воплощении в соответствии с наработанной кармой для Абсолюта ничто. Это просто сказка, которой тешится индивидуум (если думает о ней) тогда, когда существует, как представление во времени и пространстве.

Индуистская теория кальп намекает на такой порядок вещей. Есть день Брамы, а есть ночь Брамы. Ночь Брамы ― это его абсолютное состояние ― чистое бытие и ничего другого. День Брамы ― разабсолютизация. Суть ее никакая. Это призрак, мираж, майя, которая закончится при наступлении ночи Брамы.

 

ЧТО ДЕЛАТЬ?

 

Не имеет значения, что мне как субъекту делать. Но стратегия моего действия, как субъекта, разабсолютизацией предписывается довольно ясно. Можно выбирать пути благоприятные, а можно неблагоприятные. Ошибки неизбежны, но редко фатальны. А что такое в этой концепции фатальны? Что такое, скажем, смерть, самоубийство? Фактически это конец данной разабсолютизации. Можно представить, что разабсолютизаций бесконечно много. Но столь же непротиворечиво считать, что разабсолютизация существует только одна. Ведь для Первоначала, Абсолюта нет множественности, нет чисел, нет времени.

Мистики утверждают, что после смерти есть иная жизнь. Кое-кто из них утверждает, что самоубийство ухудшает посмертную участь. Но ведь в мире, как представление, может быть реализовано любое представление. Поэтому и самоубийца может не умереть (не закончить данную разабсолютизацию), а продолжать жить в ужасах астрала. И вот так выходит, что лучше себя не убивать, а ждать естественного конца. А естественная смерть не закончит разабсолютизацию, если разабсолютизация сможет зацепиться за те или иные представления субъекта. Это очень важно. Субъект и есть носитель разабсолютизации. Нет субъекта, нет ее. Все же мистические рассуждения, собственно, фантазии и страшилки. Впрочем, не вполне пустые.

Моя конкретная жизнь для меня теперь предрешена. Я умираю, неважно каким способом, и на том конец. Для чего же было всё? Зачем я страдал, писал, описывал Великое Делание? Это реализация майи данного плана. Я содержал в представлении этот мир. Населил его абсолютно всем, что мне встретилось в жизни. Я написал все гениальные книги, всю гениальную музыку, услышал гениальные, да, и отвратительные песни. Все это создал я ― разабсолютизация. Какова же теперь моя судьба? Моя судьба ― исчезнуть вместе со всем своим добром. Исчезнуть, чтобы никогда больше не появиться. А, если я хочу появиться, если я хочу появляться и появляться? Ну, будешь появляться. Будешь появляться ровно до тех пор, пока в момент смерти не скажешь с полной силой и энергией: "Всё, меня больше нет". (Прозревал, прозревал Шопенгауэр весь этот путь, потому и создал столь нелепую теорию спасения.)

 

И в завершение, хочу уточнить. Я знаю только принцип Великого Делания, а не его конкретную реализацию. Вполне я допускаю возможность существования в недрах Абсолюта какого угодно мира, какой угодно сложности. Но после Великого Делания никогда больше не будет мира, в котором была бы хоть капля зла.