Вступление России в постперестроечную эпоху в начале девяностых годов ХХ века, глубокие реформы в социально-экономической, политической и духовной сфере, которые многие исследователи называют революционными, до предела обострили вопросы о цивилизационных основаниях и направлениях её дальнейшего пути. Признание необходимости модернизации страны, повышения уровня её конкурентоспособности в процессах глобализации, всерьез рассматривается как глубинная составляющая национальной идеи, призванной объединить и сплотить российское общество, вдохновить его на исторический прорыв, способный стать адекватным ответом на современные исторические вызовы.
Масштабная приватизация государственной собственности, проведенная в стране в рекордно короткие сроки, обернулась не гармонизацией общественных отношений и подъемом экономики в результате обретения субъектами экономических процессов пресловутого "чувства хозяина", а беспрецедентным социальным расслоением. В итоге идея приватизации госсобственности и создание полноценной рыночной инфраструктуры оказалась весьма дискредитирована, а настроения возврата к государственной экономике все громче звучат на всех уровнях общества.
В этой связи предельно актуально звучат вопросы о роли и влиянии частнособственнических отношений на характер и направление развития российской цивилизации и культуры, на определение её места в мировом цивилизационном процессе.
Особенно важным представляется рассмотрение вопроса о взаимоотношении частнособственнических отношений с этической культурой общества. Ведь именно в области духовной жизни, в сфере духовных ценностей общественного сознания, его ментальности, культурных доминант и рефлексий над содержанием этой сферы в философско-этических и культур-антропологических концепциях, происходит борьба идей, видимым результатом которой становятся политические и экономические стратегии дальнейшего движения страны. Мы сознательно даже не употребляем здесь понятие "развития", ибо оно давно превратилось в эвфемизм понятия "застоя", столь ярко проявляющегося в судьбе так называемых "развивающихся стран".
Вынужденное признание необходимости построения общества рыночной экономики и политической демократии в рамках правового государства, структурообразующей цивилизационной основой которого является свобода частной собственности и гарантирующая её "священный и неприкосновенный" характер социально-политическая и правовая инфраструктура, все в большей степени наталкивается в нашей стране на отсутствие духовно-идеологических оснований и гарантий.
Тысячелетняя традиция государственного способа организации жизни в российском обществе самым причудливым образом воспроизводится в новых условиях, когда борьба с внезапно разбогатевшей на залоговых аукционах собственнической олигархией завершилась победой чиновничьей олигархии, превышающей, как числом, так и капиталами.
Главным итогом этих процессов наряду с беспрецедентной поляризацией бедности и богатства стало дальнейшее снижение темпов роста экономики, по которым Россия отстает уже не только от Китая и Индии, но и от стран СНГ, углубление массовой бедности населения, рост социальной напряженности. Необычайно выгодная внешняя коньюнктура, связанная с высокими ценами на энергоресурсы, стала источником обогащения нуворишей-чиновников, а не способом повышения эффективности экономики. Россия все в большей мере превращается не в "энергетическую империю", а в сырьевой придаток мировой экономики.
Мы оставляем в стороне процессы ограничения свободы слова, политической конкуренции, укрепление повсюду "вертикали власти", ограничившей конституционный принцип разделения властей и породившей массовую коррупцию в госаппарате, и фактическое превращение федерации в унитарное государство. Все это оказывается возможным, прежде всего потому, что опирается на столь же древние духовные традиции российского общества.
Важнейшим фактором такого положения дел является, на наш взгляд, этическая культура российского общества, исторически сформировавшаяся в антитетических отношениях с ценностями частнособственнического общества.
Под этической культурой общества мы понимаем систему ценностей, включающих нравственные обычаи, традиции, верования и надежды, нравственные качества национального характера, моральные нормы и принципы, идеалы и понятия, укоренившиеся в обществе, и рефлексии над ними в рамках философско-этических теорий, реализующих себя в мировоззренческих представлениях морального сознания и в системе этического просвещения.
И если первая часть содержания этической культуры общества имеет исторически обусловленный и объективный характер, то содержание этической теории, её воздействие на нравственную культуру общества в значительной мере зависит от объективной истинности этического познания, правильного понимания закономерностей развития нравственной культуры общества и роли частнособственнических отношений в этом процессе.
Этическая теория уже проделала огромную работу на пути преодоления односторонней трактовки частной собственности, идущей ещё от Платона, Т. Мора и Т. Кампанеллы через социалистов-утопистов, как главного фактора, подрывающего духовное единство и сплоченность общества.
Уже Аристотель резко возражал Платону, утверждая важность наличия собственности для нравственной дееспособности личности и чувства самоудовлетворения от полноты жизни - "трудно выразить словами, сколько наслаждения в сознании того, что нечто принадлежит тебе" (1,с. 410).
Даже марксизм, лейтмотивом которого стало положение об уничтожении частной собственности (см. 6, с. 120) как её самопреодолении в процессе общественно-исторического развития, всегда настаивал на великой всемирной цивилизаторской миссии капитализма, основой становления которого как раз служила частная собственность. Про попытки же её уничтожить, отменить или запретить путем уничтожения самих собственников Маркс отзывался одной убийственной фразой, видя в них "воскрешение всей старой мерзости".
Тем не менее, в рамках современных геополитических, цивилизационных и культурологических доктрин, опирающихся на историческую традицию противопоставления России Западу постоянно генерируются аргументы о том, что это гибельный путь. При этом в качестве самого убедительного аргумента приводится реальная история страны с её четырехкратной попыткой вступить на прозападный путь динамичного развития (Петр I, С.Ю.Витте и П.А.Столыпин, ленинский НЭП и ельцинско-чубайсовская приватизация), всегда оканчивающаяся одинаково безуспешно.
"Катастрофические последствия частнособственнического реформирования страны наступали не только вследствие отсутствия собственнического "мировоззрения", привычек, веры в святость принципа собственности, но и в силу того, что внутренние и внешние условия становления и развития российской цивилизации и культуры не обеспечивали самосохранения и развития её народа при господстве частных форм хозяйствования и соответствующих им ценностей... Россия не только не хотела, но и не могла стать частнособственнической и индустриальной цивилизацией", - делает ей сомнительный комплимент Г.Б.Хмелевская (11, с. 181).
Общей теоретической основой, на которой объединяются доктрины православной христианской цивилизации, евразийства, национал-патриотизма, коммунизма, российского неоконсерватизма, является идея неприемлемости для России западных либеральных ценностей, правового общества и частной собственности как их гаранта. В основе этих идей помещается представление об особенности исторической миссии России, её судьбы, об отделённости России от европейской, и вообще, западной цивилизации.
Россия рассматривается как последний оплот духовности, божественного или исторического происхождения, противостоящий бездуховному, эгоистическому, материалистическому, расчетливо-агрессивному Западу, полным ходом двигающемуся к всемирному краху человеческой цивилизации. Особенно досталось девяностым годам ХХ века, когда, по мнению гуманиста Ю.Г.Волкова, "демократы-реформаторы под видом возвращения России в лоно мировой, а фактически - западной цивилизации, в которой она никогда не была(курсив мой, В.К.), стали внедрять приоритет материального богатства, столь чуждый историческому развитию России" (2, с.127).
Причем, православная церковь воюет с властолюбивым и сребролюбивым, забывшим Бога и душу, католицизмом и индивидуалистическим протестантизмом, противопоставляя их расчетливости и корыстолюбию духовное единение русского народа в пресловутой "соборности", а коммунисты и национал-патриоты не могут простить жиреющему и богатеющему Западу "хищнической эксплуатации всего мира".
Российские неоконсерваторы утверждают, что Запад вообще, даже в лице своих гуманистов и просветителей, всегда был полон "презрения ко всему незападному и неудержимого влечения к господству и подчинению". Под флагом либерализма и прав человека он всегда стремился совершить "сознательное разрушение России" (7, с.508, 518).
В ход идут концепции культурно-исторических типов человечества, локальных цивилизаций и культур (Н.Я.Данилевский, О.Шпенглер, А.Тойнби), направленные против представлений о единой общечеловеческой логике развития истории. В поисках оправдания отсталости всегда возникает потребность в таких теориях, согласно которым нет единой истории цивилизации, где отдельные народы ушли вперед, а другие отстали, но есть множество различных цивилизаций, развивающихся параллельно по собственным законам.
Эти теории, по сути дела, имеют своей задачей опорочить рыночную экономику, политическую демократию и правовое государство (см., например, работы современного лидера идеологии "евразийства" - 3), достигшие именно в рамках западной цивилизации подлинной культурной зрелости.
Делается это, чтобы оправдать собственную псевдорыночную экономику с растущим участием в ней государства, "управляемую, регулируемую" "суверенную демократию", всё больше похожую на обыкновенный авторитаризм. Сюда же можно отнести и декларируемую "диктатуру закона", которая по образному выражению, напоминает подслеповатого пса, которого начальство может по собственному произволу спустить с цепи и натравить на неугодного или же запереть в конуре.
Но подлинной сердцевиной "антизападнизма", которой, собственно, и освящаются все остальные противопоставления, становится обличение этической культуры буржуазного общества, вырастающей на фундаменте господства частной собственности. При этом она характеризуется отношениями соперничества и конкуренции, разгулом индивидуализма и эгоизма, культом денег и собственности, стремлением к обогащению любой ценой, хищнического потребительства и жажды подчинения всего и вся.
Необходимо отметить, что российские сторонники государственных форм собственности отлично сознают значение частнособственнических отношений и освящающих их моральных ценностей в процессе эффективного становления современной западной цивилизации. Они признают преимущества частной собственности (хотя и далеко не все - см. 8), понимают, что конкуренция и экономический рост, творческий и инновационный характер производства, способность идти на риск и принимать оптимальные решения, инициатива, предприимчивость, организованность, дисциплина и ответственность, рационализм и расчетливость,- порождаются этими отношениями, стимулируют выработку новой формы индивидуальности человека.
Однако все эти ценности считаются несовместимыми с традициями и духом российской культуры. В условиях доминирования частной собственности эти ценности вырождаются, по мнению защитников культурно-этической идентичности, в стремление к безграничному господству над природой, обогащению, властолюбию и подчинению других людей и народов, в презрение к духовности, забвению Бога и оскудению души, потребительству и враждебным отношениям между людьми.
Именно в утверждении этих "ценностей", придающих кризисно-катастрофический характер общественному развитию, упрекается буржуазная мораль и вырастающая над нею этика.
Реально существующие мотивы поведения и отношения между людьми объявляются главными ценностями буржуазной этической культуры, добавляя к ним упреки, что буржуазная мораль "создает" враждебность интересов, "наполняет" людей взаимной ненавистью и подозрительностью, "требует" во имя богатства и успеха стать продажным, превращают честь и достоинство человека в товар.
При этом буржуазная этическая культура с её защитой гуманистических ценностей, прав и свобод человека, объявляется насквозь лицемерной и циничной, не видя вытекающего отсюда парадокса. Ибо либо она, настаивая на всех приписываемых ей мерзостях, до предела цинична, но не лицемерна, либо если она лицемерна, она не может требовать от человека превращаться в хищного зверя.
Представляется, что при таком подходе невольно смешиваются, перепутываются объекты стремлений и мотивации, задаваемые самим ходом общественной жизни, и ценности, провозглашаемые и отстаиваемые этической культурой.
Действительно, частная собственность как структурообразующая основа буржуазной цивилизации не только обеспечивает автономию и достоинство личности, защищает её права и свободы, раскрепощает инициативу и творческие силы, но и порождает самые низменные человеческие страсти, влекущие человека и всю цивилизацию на край пропасти, толкающие на самые страшные и грязные дела.
Но мораль и этика (как, впрочем, право, религия, гуманистическое искусство) как раз и призваны остановить человека на этом краю, предотвратить неизбежные деструктивные последствия частнособственнических отношений и порождаемых ими мотиваций и направить действия человека в общественно-полезное русло. Аристотель указывал, что частнособственнический эгоизм "справедливо порицается, но он заключается не в любви к самому себе, а в большей, чем должно, степени этой любви" (1, с. 411).
Ибо подлинными и главными ценностями буржуазной этической культуры являются также детерминированные господством частной собственности свобода, самоценность и достоинство человека, его права, личная независимость и равенство перед моралью и правом. Именно этим ценностям служат принципы и нормы должного поведения и отношений, образующие систему буржуазной, а по сути дела, общечеловеческой этической культуры.
Жизненные же ценности буржуазного общества - собственность, богатство, деньги, конкуренция, социальный статус - являются лишь средством для обеспечения цивилизованных условий жизни человека, существования её саморазвивающегося и саморегулирующегося общественного воспроизводства.
Это делает столь необходимым существование морали, этики, религии, образующих систему сдержек и противовесов дезинтеграционным тенденциям и процессам, вытекающим из частнособственнической обособленности людей. Ведь частная собственность не только разделяет и противопоставляет людей, но и объединяет и связывает их системой разделения и обмена деятельностью.
И делает это много совершеннее, чем кровное родство или отношения господства и подчинения, будь то личная зависимость в условиях феодализма, зависимость человека от государства в этатистских обществах или в условиях господства чиновничье-бюрократической "вертикали власти".
Все эти типы связи людей должны были уступить место более эффективному типу общественных отношений, основанному на формальном равноправии и добровольном, взаимовыгодном обмене деятельностью. Такой тип общественных отношений, нуждается в духовных культурных ценностях, защищающих не одних людей перед другими, а интересы и благо абстрактного человека вообще.
Общинно-патриархальные устои жизни, патерналистский тип взаимоотношения государства и народа, вырастающие на основе государственной собственности, подаются критиками буржуазной морали как преимущества коллективистского духа и ущербность индивидуализма. Коллективистская психология и мораль представляется как неоспоримое достоинство и противопоставляется психологии и морали индивидуализма, присущей буржуазной цивилизации.
На самом деле и коллективизм, и индивидуализм - этапы становления общественной психологии и нравственности человечества. Коллективистская психология, в известном смысле, проистекает от стадности наших предков, общинного образа жизни, доминирования государственного уклада. По мере совершенствования общественного разделения труда и социума, ускорения цивилизационных процессов, на смену коллективистской психологии неизбежно приходит индивидуализм.
Важно только, чтобы это был общественно ориентированный индивидуализм, или персонализм, говоря философским языком. Человек все больше становится личностью, все меньше в нем проявляются стадные инстинкты, и все больше развивается способность нести личную ответственность за свои поступки. Процесс перехода от коллективизма к социально ориентированному индивидуализму - это и есть направление социального прогресса (см. об этом 4, 10). Такой индивидуализм как выражение самостоятельности, независимости и свободы личности - высшее проявление цивилизованности. И буржуазная этика, утверждая и отстаивая ценности индивидуальной человеческой жизни, указывает именно на её частнособственнические цивилизационные основания.
Этот высший тип отношений между людьми нуждается в такой этической культуре, которая как бы возвышается над взаимоотношениями и столкновениями интересов, сглаживая и примиряя их, и она постепенно вырабатывается в благоприятствующих становлению частной собственности условиях.
Поэтому же буржуазная мораль так пристрастна и щепетильна в отношении средств получения жизненных ценностей - капитала, богатства, власти. Честно, законно, с соблюдением правил свободной и равной конкуренции, уважением прав и свобод других участников соперничества, их законных и справедливых интересов добыто богатство и капитал или нечестно, в обход этих общих условий. "Успех любой ценой" давно квалифицируется буржуазной моралью как цинизм и аморализм, влекущий в условиях демократии и рынка к краху политической карьеры и успеха в бизнесе.
Однако так ли уж неправы те, кто видит в частнособственнических отношениях основную причину нравственной деградации российского общества?
В условиях, когда разрыв в доходах 10 процентов самых бедных и самых богатых в России достиг запредельных цифр - по стране коэффициент разрыва составляет, по отчетам Росстата, 15, а в Москве достигает 41, в то время как в Европе эта цифра колеблется в районе 6-9, а в США 10-12, - частная собственность всегда будет рассматриваться большинством населения как абсолютное зло (см. об этом 2). Ибо никто пока не опроверг марксового анализа процесса производства прибавочной стоимости и эксплуатации неимущих частными собственниками.
Этот анализ, возможно, недоступен рациональному пониманию большинства населения, но кричащий разрыв между роскошью и вседозволенностью для одних и бедностью и бесправием других, свершившийся прямо на глазах одного поколения и мультиплицирующийся посредством современных средств массовой информации, весьма опасен. Он подогревает созревающие "гроздья гнева", обуздать который будет не под силу ни пресловутой "вертикали власти", ни законам против "экстремизма".
По-видимому, частная собственность не является абсолютным добром или злом сама по себе, а оказывается таковой именно в контексте исторических процессов. Частная собственность одновременно "является главной гарантией свободы, причем, не только для тех, кто владеет этой собственностью, но и для тех, кто ею не владеет. Лишь потому, что контроль над средствами производства распределен между многими не связанными между собой собственниками, никто не имеет над нами безраздельной власти... Но если сосредоточить все средства производства в одних руках, будь то диктатор, или номинальные "представители всего общества", мы тут же попадем под ярмо абсолютной зависимости" (10, с.83).
Но она же "не только обеспечивает автономию и достоинство личности, защищает её права и свободы, раскрепощает инициативу и творческие силы, но и порождает самые низменные человеческие страсти, влекущие человека на край пропасти и толкающие на самые страшные и грязные дела" (5, с. 206-207).
Спекулируя на этом, все призывы идеологов "православной соборности и народности", ревнителей традиций и защитников государственно-патриархаль-ного образа жизни к единению и сплочению против частнособственнической цивилизации, обращаются, прежде всего, к неимущим, в то время как власть имущие очень успешно конвертируют эту власть в материальные преимущества. Так, количество долларовых миллиардеров в России за последние восемь лет практически утроилось.
Именно феодальная природа современной частной собственности в России, образующейся либо в результате характерного для восточных азиатских цивилизаций конвертации власти в собственность, либо путем "пожалования" в собственники сверху от имени государства (как это произошло в девяностые годы, когда появились "назначенные" олигархи), делает её неприемлемой в глазах общества, лишает легитимности и нравственного оправдания.
Под феодальным природой частной собственности в России подразумевается не что иное, как сращивание экономической и предпринимательской деятельности с государственной властью, когда роль публичных институтов, способных контролировать власть и открытых для общества, сокращается или устраняется вовсе. Сложившаяся в России кланово-корпоративная структура частной собственности, где под крылом государства тесно переплетены высшие слои бизнеса и власти, превращает само государство в закрытую корпорацию ("корпоративное государство", по терминологии бывшего советника президента А.Илларионова), неподконтрольную обществу.
Очевидно, что чем шире эта практика, тем меньше шансов у страны вырваться из того состояния, которая не позволяет ей стать в ряд с так называемыми цивилизованными странами и тем больше шансов погрузиться в очередной застой.
Вместо государственной политики, направленной на придание частной собственности универсального характера и развитие конкуренции, которая делает эффективным общественное производство, на формирование и поддержку среднего класса частных собственников, идет реанимация иллюзий о вечности патерналистской природы российской государственности и принципиальной "общинности" и "коллективизме" российского общества, не приемлющего частнособственнических отношений.
В таком государстве собственникам позволяют быть таковыми только при условии постоянного предоставления власти уверений в собственной лояльности и проявления так называемой "социальной ответственности" бизнеса, а по сути дела, государственного патернализма. В противном случае при всякой попытке воспользоваться собственностью для утверждения своих интересов и прав, главным из которых является признание "священного и неприкосновенного характера" частной собственности, власть просто разоряет собственника, перераспределяя его собственность между лояльными и подконтрольными ей собственниками. Либо многозначительно кивает в сторону масс неимущего народа, бурно приветствующего разорение очередного "олигарха", только и ждущего позволения расправиться с остальными.
Культивируя негативное отношение к частнособственническим отношениям и институтам, идеологи современной разновидности славянофильства, "почвенничества", "евразийства" и нового "патриотизма" фактически спекулируют именно на феодальном характере современной частной собственности в России. Они обличают все пороки буржуазного общества и не желают видеть того, что никакого единения и сплочения на основе пресловутой "соборности" и "коллективизма" в российском обществе нет и в помине. Одновременно они прямым или косвенным образом способствуют дальнейшей консервации развития страны, уповая на укрепление "государственнических начал", сильно напоминающих духовную основу российского общества XIX века - "самодержавие, православие, народность".
Ибо модель развития страны на основе доминирования государственной власти и собственности не только оказывается всегда экономически неэффективной, но и воспроизводит соответствующую ей политическую, правовую и духовную надстройку. Она непременно связана с ограничением демократических прав граждан и всего гражданского общества, порождает в массовом масштабе социальное неравенство и массовые злоупотребления, коррупцию, систему "дарений" и "кормлений" и бесправие человека. Она позволяет небольшой части государственных чиновников и "верноподданных" собственников в полной мере пользоваться всеми ресурсами страны, оставляя подавляющую часть общества в условиях бедности и отсутствия всяких перспектив.
В результате разрушается уровень доверия к государству, духовным ценностям в обществе, снижается социальный потенциал общества в целом.
Внезапное и не опосредованное никаким собственным вкладом в общее дело невиданное обогащение так называемой "элиты" ставит её представителей над обществом и культивирует мораль собственной исключительности. Каждый считает, что вправе вести себя, как ему выгодно и удобно, при этом полностью игнорируя общие нормы и принципы, все моральные ценности, рассматривая их как лицемерное прикрытие хищнической и потребительской практики окружающих. Критерии моральной порядочности утрачивают всякий смысл, а вместо них утверждается вседозволенность и полная безответственность.
Это происходит на обоих полюсах общества. Если власть имущие соревнуются в потребительской алчности, нравственной распущенности и вседозволенности, то все большая часть людей ощущает себя утратившими всякие перспективы аутсайдерами. Поэтому они также считают, что могут вести себя "свободно" от всяких связывающих их моральных обязательств, без оглядки на нравственные ценности и этические аргументы. Среди них растут депрессивные настроения и сознание собственной обреченности, способствующих распространению аномии, разрушению ценностно-нормативной составляющей культуры.
На самом деле "свобода" и первых, и вторых, а по сути дела своеволие и своекорыстие, оказывается ничем не ограниченным произволом, угрожающим общественному порядку и благополучию всех.
Ни о какой социальной и нравственной ответственности в таких условиях не приходится говорить. Нарастает внутренняя агрессивность в межличностных отношениях и социальная апатия и пассивность в сфере общественной жизни, и общество внутренне идет в разнос. Экономическая стагнация с необходимостью сопровождается политико-правовым регрессом и кризисом морально-этических ценностей. Такое общество в целом утрачивает историческую динамику и постепенно оказывается на обочине современной цивилизации.
Таким образом, в настоящее время Россия вновь стоит перед выбором направления своего развития. Это выбор между отрицанием общей логики мирового цивилизационного развития, консервацией собственной отсталости под видом "культурной самобытности", "соборности", "патриотизма" принадлежности к некоей "евразийской цивилизации", и между признанием общечеловеческих ценностей, сознательного следования в направлении построения демократического общества.
Первый путь ведет в те же исторические тупики, из которых страна никак не может выбраться не одно столетие, второй же предполагает от философов и культурологов серьёзный анализ и критику этого "самобытного" направления и противопоставление ей модели либерально-демократического развития и соответствующей ему духовной культуры.
Литература:
1. Аристотель. Никомахова этика. Политика. Соч. 4 т., М., 1983.
2. Волков Ю.Г. Манифест гуманизма. М., 2000.
3. Гараненко А. Страшно богатые. Известия, 09.08.07,