ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ ИСТОРИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ

НРАВСТВЕННОЙ КУЛЬТУРЫ

1.1 Проблема начала и историческое развитие

нравственной культуры

Значение проблемы происхождения морали выходит за рамки этики - ею занимаются историки культуры, этнографы, антропологи, психологи и историки. Для этики эта проблема имеет не просто исторический интерес, а позволяет через генезис нравственной культуры рассмотреть ее истоки и природу, понять вызывающие ее к жизни причины, вскрыть условия возникновения нравственности, а тем самым ее назначение и функции. Через анализ проблемы происхождения морали можно лучше понять природу моральных ценностей, их структуру и конфигурацию, направление нравственного развития общества.

Далеко не все этические теории обращались непосредственно к проблеме генезиса нравственности, однако все они так или иначе объясняют источник нравственных требований, основание нравственных ценностей, показывают необходимые условия для существования морали в жизни.

Лучше всего эти проблемы можно рассмотреть, опираясь на исторический, генетический подход, проникая в общую логику процесса возникновения нравственного способа ориентации людей, отвечая на вопросы, когда, каким образом, почему и в каких формах возникают элементы этого способа жизненной ориентации. Ведь известно, что природу социальных явлений лучше всего можно понять именно в процессе их возникновения и развития.

При всем ее разнообразии в понимании этих вопросов в истории этической мысли и нравственных исканий можно условно выделить три основных направления, отличающихся по вопросу о происхождении и природе морали.

Религиозная этика считает, что нравственная культура - нормы, принципы, идеалы, понятия о добре и зле, как и способность человека им следовать, - даны ему Богом. Именно поэтому они имеют абсолютный, вечный и неизменный характер и общезначимое, одинаковое для всех содержание. Вообще авторитет морали в религиозных нравственных учениях опирается на представление о всемогуществе и всеблагости Творца. Бог оказывается необходимой инстанцией, придающей морали ее объективность, всеобщность, духовную возвышенность и благородство.

Люди же с их приверженностью простым житейским интересам, подчиняющиеся своим желаниям и страстям, обусловленным их телесностью и чувственностью, не в состоянии без помощи Всевышнего ни выработать единого и правильного понимания добра и принципов истинной человечности, ни следовать им. Поэтому жизнь без веры в Бога - это всегда лучше или хуже замаскированная жестокая борьба людей за свои земные эгоистические интересы, связанные с природно-телесным, чувственным и греховным бытием человека. И если бы не было Бога, жизнь человеческая давно стала бы невозможной.

Однако Бог есть, и человек как лучшее его творение несет в себе не только плотское, греховно-эгоистическое начало, но и нечто высшее, то, чем он "подобен Богу", - дух Божий, постоянно напоминающий о себе человеку голосом совести.

Поэтому подлинная нравственность может проявиться только в самоотверженном любовном служении высшему духовному началу в человеке, которое и конкретизируется в нравственных заповедях, поучениях, нормах.

Так, в иудаизме и христианстве закон божий, выражающий основные обязанности человека и ограждающий его от произвола, анархии и беззакония, дается людям Богом через пророка Моисея. Это знаменитые десять заповедей, регулирующих отношения человека к Богу и другим людям: "почитай отца твоего и мать твою", "не убивай", "не прелюбодействуй", "не кради", "не произноси ложного свидетельства", "не желай... ничего, что у ближнего твоего".

Позднее в христианстве они дополняются "заповедями блаженства" из Нагорной проповеди Христа, его многочисленными притчами, поучениями, примерами собственной жизни, которая сама превращается в нравственный идеал благородства и бескорыстия. Все эти ценности несут людям ученики Христа - апостолы и христианская церковь.

Получается, что без веры в Бога, без опоры, на авторитет божественного откровения не может быть единой общечеловеческой морали, а человек не может быть нравственным.

Таким образом, источником нравственных ценностей и требований, образующих нравственную культуру общества, в религиозной этике является воля Бога, не просто определяющая их содержание, а буквально создающая его своим волением.

Однако именно здесь можно усмотреть слабости этой позиции. Еще можно было бы предположить, что мир нравственных ценностей в силу своего запредельного характера по отношению к земной человеческой жизни оказывается непостижим и недоступен человеку без помощи Бога, и Он помогает человеку постичь эти ценности. Но такая интерпретация взаимоотношения человека с Богом и нравственностью неприемлема ни для одной религиозной концепции морали, ибо она ставит Бога и его волю ниже объективно существующих требований и ценностей. Ведь Бог не потому велит нечто, что это хорошо, а все, что он ни повелит, является таковым, становится добром.

Поэтому-то религиозные обязанности человека стоят здесь неизмеримо выше обязанностей нравственных. Хорошо, когда они совпадают и не вызывают напряженного морального конфликта в душе верующего. Но так бывает далеко не всегда, и тогда верующий обязан безо всякого сомнения отдавать предпочтение воле Бога, которая может прямо противоречить общечеловеческим нормам морали, - так в Библии Бог, "искушая Авраама", повелел ему принести в жертву единственного сына Исаака.

И хотя та история закончилась благополучно, и Бог сжалился над Авраамом и его сыном, новозаветная евангельская нравственность настаивает на логике подчинения нравственных обязанностей религиозному долгу.

Так, в качестве "первой и наибольшей заповеди" Иисус Христос провозглашает требование "возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим", и только вторая заповедь оказывается направленной на человека- требует возлюбить ближнего, как самого себя.

Эта логика обесценивает религиозную нравственность, ибо ценность человека здесь оказывается вторичной и производной от послушания Богу. Она же придает религиозной нравственности характер фанатизма, зачастую граничащего с изуверством (о чем свидетельствуют многочисленные в последние годы факты культовых убийств и массовых самоубийств в религиозных сектах), - для этого достаточно только быть убежденным в собственном правильном понимании воли Бога.

Далее, религиозная этика делает даже вполне благочестивое поведение верующих сомнительным с точки зрения чистоты их нравственных мотивов, ибо следование добру ради угождения Богу и спасения души делает эти мотивы явно корыстными.

В противоположность религиозной натуралистическая этика стремится вывести нравственные ценности и требования из природы вообще и природы человека как ее частицы. Натуралистическая традиция в этике имеет длительную историю. Еще начиная с античности, философы стремились вывести и обосновать принципы организации жизни человека, соответствующие его природе и способствующие достижению им счастья. Однако вплоть до второй половины XIX в. натуралистическая этика носила умозрительный, спекулятивный характер, не была подкреплена конкретными научными данными, а поэтому оставляла большой простор для критики.

Так, уже в античности требование жить в согласии с природой для достижения добродетели и счастья наталкивалось на возражение, что и безнравственные развратные сластолюбцы также следуют своим присущим им от природы стремлениям. Найти критерии разграничения добродетельного и порочного в самой природе оказалось затруднительным без привлечения на помощь разума, который только и мог определить, что в действительности ведет к добродетели. Для этого античная этика выработала понятие мудреца, способного жить по природе вследствие опосредующего воздействия разума, определяющего меру этого соответствия и его ценность.

В Новое время философы также извлекали из "человеческой природы" зачастую противоположное содержание. Большинство полагали, что в естественном состоянии человек скорее зол, нежели добр, а Руссо был уверен, что человек от природы добр, а портит его жизнь в обществе. Понятно, что и добродетельную жизнь в согласии с природой они понимали по-разному, вследствие чего религиозная этика с ее абсолютными нравственными ценностями, основанными на авторитете Творца, выглядела для массового сознания более убедительно.

Только после создания Ч. Дарвином теории эволюционного развития натуралистическая этика получила прочное естественнонаучное основание, по крайней мере, так казалось ее сторонникам. Как известно, эта теория нанесла сильнейший удар по теологической картине мира, продемонстрировав естественный характер происхождения человека и его органическую связь со всем миром природы.

Главной идеей Дарвина стало положение о том, что не Бог, а природа в процессе эволюционного развития посредством естественного отбора по принципу биологической целесообразности порождает все многообразие и сложность природы, как и ее высшее порождение - человека с его способностями, в том числе умственными и нравственными.

Основой органической эволюции, по Дарвину, является способность живых существ приспосабливаться к изменившимся условиям существования, изменяясь и вырабатывая полезные свойства и признаки. Далее в силу вступает естественный отбор, когда выживают и размножаются только живые существа с биологически полезными признаками, возникшими в процессе изменений. Остальные существа, не сумевшие приспособиться к изменившимся условиям, "отбраковываются" самой природой и гибнут в борьбе за существование.

Выжившие особи, обладающие биологически полезными признаками и свойствами, передают их по наследству последующим поколениям. Именно таким образом происходят естественная селекция, отбор и культивирование определенных свойств и качеств, появление более развитых форм организации жизни.

Доказывая органическое единство человека и животного мира, Дарвин постоянно подчеркивал общее между человеком и его предками, стирая этим качественную грань между ними. Различия касались прежде всего количественных характеристик - степени развитости тех или иных качеств и способностей. Так, истоки человеческой нравственности Дарвин видел в присущей уже высокоорганизованным животным способности жить сообща, испытывать симпатию, проявлять верность, заботиться и помогать друг другу. На этом основании он полагал, что чувства долга и совести также являются продуктом естественной эволюции.

Однако сам Дарвин вовсе не стремился к обоснованию этики теорией естественного отбора и эволюции, ибо область цивилизации и культуры находилась за пределами его научных интересов. Его теория была востребована представителями натуралистической этики, которые, абсолютизируя ее содержание, доказывали органическую связь между законами природы и ценностями нравственной жизни человека.

Нравственность рассматривалась ими как биологическая ценность и выражение целесообразности жизни человека. Она глубоко коренится в природных инстинктах, присущих животному миру, достигая у человека ясности и отчетливости сознательного поведения.

Отсюда делается вывод, что для обоснования нравственности, ее требований и ценностей необходимо изучать содержание и направленность процессов эволюции в природе, вскрывать механизмы биологической и психофизиологической обусловленности человеческого поведения.

Привлекательность современной разновидности натуралистической этики, этики эволюционной, заключается в ее обращении к авторитету науки, к эмпирическому и теоретическому материалу современного естествознания.

Эволюционная этика стремится рассматривать нравственность как естественное, доступное для научного познания явление. Она не рассматривает нравственную культуру как область сверхъестественного, божественного, трансцендентального. Она опирается на признание принципа детерминизма, с помощью современных методов научного познания проникая в содержание моральных требований и ценностей как выразителей потребностей органической эволюции, делая это содержание однозначным и определенным, эмпирически проверяемым.

Но позиции эволюционной натуралистической этики оказываются также уязвимыми.

Во-первых, она постепенно оттесняет и подменяет этику и культурологию естествознанием как подлинно научным, опирающимся на эмпирический материал познанием, а во-вторых, делает саму мораль, нравственное воспитание, духовные усилия человека по самосовершенствованию все более бессмысленными. Ведь если согласиться, что нравственные ценности определяются природой, ее эволюционным развитием, - следовательно, они не зависят от воли и сознания людей. Следовательно, будет бессмысленно и даже аморально хвалить или порицать человека за совершенные поступки.

Сама мораль в таком случае утрачивает свою необходимость в качестве сферы культуры, особой формы сознания и способа регуляции общественной жизни. Ибо то, что естественно и необходимо само по себе по законам природы, не нуждается в дополнительном побуждении и стимулировании, равно как и в ограничениях и запретах.

Коль скоро природа сама себя регулирует по своим собственным законам, распространяя это регулирование и на область человеческой жизни, то необходимыми становятся не духовные стимулы и мотивы для добродетельного поведения, а эффективная помощь природе. Эта помощь необходима в тех случаях, когда из-за каких-то дефектов и ошибок природы на уровне человеческого материала она оказывается неспособной обеспечить правильное с точки зрения эволюции поведение.

Характерно, что именно в русле натуралистических представлений о природе нравственности возникают теории улучшения человеческой природы и решения социально-нравственных проблем, исходя из достижений генной инженерии, психохирургии или медицинской генетики. И это выглядит совершенно логично. Ведь если природа доброго в человеке биологически обусловлена, то и зло определяется природными факторами. А следовательно, подлежит исправлению посредством медицинского воздействия на человека. Совершенствование общественных отношений и воспитания нравственной культуры здесь выглядит второстепенным, если не совершенно бесполезным.

Антидемократический характер таких подходов бросается в глаза, ибо соблазн решения социально-нравственных проблем средствами медицинского воздействия и контроля над поведением человека очень скоро оборачивается превращением "лечения" в калечение личности при помощи "карательной медицины". Любой активист движения за права человека, любой несогласный с государственной линией или мнением большинства может легко быть представлен маниакальным психопатом, предрасположенным к насилию и подлежащим "коррекции поведения" медицинскими средствами.

На самом деле все обстоит как раз наоборот - сами природные факторы, влияющие на поведение человека, приобретают нравственный смысл только относительно общественных целей и интересов - сильный и решительный характер может быть как у защитника человеческого достоинства и прав личности, так и у отчаянного хулигана. В свою очередь проявление насилия в общественной жизни может быть отнюдь не результатом патологии человека, а выражением определенной политической и идеологической позиции, связанной с убеждением в необходимости и оправданности применения насилия, возможно даже, для будущего блага людей.

И вообще мораль всегда начинается за пределами той сферы, где господствуют природные начала, о нравственной ценности которых, впрочем, среди сторонников эволюционной этики никогда не было единства: одни выводят из эволюции природы склонность человека к взаимопомощи и сотрудничеству, а другие - борьбу за существование и комплекс агрессивных качеств.

Мораль всегда выступает как сила, довлеющая над природностью, противостоящая ей и преодолевающая ее. Мораль предполагает способность человека к самостоятельному и свободному выбору позиции и поступка и именно поэтому не может быть однозначно детерминирована природными факторами. Моральные ценности служат не совершенствованию природы, а совершенствованию человека.

Вопрос стоит только так: если мораль есть, она не детерминируется биологической природой человека, ибо в противном случае морали просто не существует, ведь тогда человек не может нести ответственности за то, что не является результатом его сознательного выбора.

Третье направление - социально-историческая этика - исходит из решающей роли труда и общественного производства в процессе порождения человека и общества вместе со всем социокультурным комплексом. Именно трудовая деятельность с необходимостью приводит к возникновению у человека речи, сознания и мышления, является важнейшим фактором "очеловечивания" первобытных людей, их окончательного выделения из животного царства. Звериные инстинкты были подавлены и вытеснены людьми в процессе коллективного производства, в борьбе с природой при совместном добывании средств существования.

Труд при этом с самого начала выступает как совместная, коллективная деятельность, ибо несовершенство орудий труда, неразвитость первобытного общества, его слабость перед лицом стихийных сил природы заставляли его противостоять этим силам сообща, противопоставив им принципиально новую силу - силу коллективной общности.

Одновременно труд стал главным фактором становления и развития всего социокультурного комплекса, связывая людей воедино системой общественного разделения труда, обмена деятельностью и ее результатами. Трудовая деятельность означала появление новой формы накопления и передачи опыта. Она принципиально отличается от природного способа наследования, господствующего в мире природы биологического приспособления к среде в процессе естественного отбора, совершенствования органов и функций человеческого тела.

Как было показано ранее, в процессе труда человек преобразовывал окружающую действительность и одновременно свою собственную природу - становился все более сноровистым, ловким, умелым, приобретал опыт и навыки успешной и результативной деятельности, проникал в устройство окружающего его мира природы. Полученные навыки, опыт, умения и знания опредмечивались в формах деятельности, орудиях труда и его продуктах - в мире предметов, созданных человеком для человеческой жизни, в формах и приемах деятельности и тех отношениях, которые складывались между людьми в процессе деятельности.

Так создавался мир человеческой культуры - существующей объективно искусственной реальности, в которой были воплощены, опредмечены достигнутые человеком успехи в овладении природой - его умения, навыки, способности, первоначальные представления об окружающей действительности, его стремления, желания и цели.

Мир культуры предстал как своего рода "неорганическое тело" человека, аккумулирующее его достижения в своем развитии как вынесенная вовне и объективированная в мире орудий труда, форм деятельности и общественных отношений, в продуктах человеческой деятельности общая, единая сущность человеческого рода. Каждое последующее поколение людей теперь в противостоянии миру природы не ограничивалось биологическим наследованием приобретенных полезных признаков и функций, как это свойственно животным, а начинало с овладения формами человеческой жизнедеятельности, с распредмечивания заключенных в культуре человеческих сущностных сил и способностей и их дальнейшего безграничного совершенствования.

Таким образом, именно творческая культуросозидающая деятельность, возникающая на основе труда, становится бесконечным источником саморазвития человеческого рода - совершенствования форм деятельности, общественных отношений и форм сознания, а не органов человеческого тела, не его биологии.

Главнейшими факторами, вырвавшими развитие человека из сферы природной необходимости и подчинения законам биологической эволюции, стали труд, общение и культура. Поэтому решение проблемы происхождения и природы нравственной культуры оказывается необходимым образом связано с анализом предпосылок, условий и содержания трудовой деятельности первобытного коллектива, общественного производства им своей жизнедеятельности.

Первобытнообщинный строй представляет собой начало человеческой истории, первую ступень выхода человечества из животного состояния. Общественные отношения здесь являются природными, кровнородственными, то есть естественными. Возникают и складываются они по большей степени сами собой, естественно, и характеризуются необычайной сплоченностью, внутренним единением, превращающим первобытный коллектив в органическое целое. Монолитная сплоченность родового общества, в котором отсутствовали общественное разделение труда, социальная дифференциация и неравенство, обеспечивалась кровнородственным единством коллектива и естественным разделением труда по полу и возрасту.

В свою очередь единство и спаянность компенсировали примитивность первобытных орудий труда и крайнюю неразвитость производительных сил особой производительной силой - силой коллективной общности, являющейся вынужденной и однозначно заданной формой выживания первобытного человека.

Поэтому положение первобытного человека характеризовалось полной слитностью с коллективом, подчинением условиям его жизнедеятельности. Человек как индивидуальность только начинает формироваться, обособляясь от общества лишь в результате исторического процесса, внутренней дифференциации общественного организма. Первоначально он выступает как непосредственно родовое существо, служащее во всех своих проявлениях задачам самосохранения коллектива. Индивидуальная жизнь непосредственно совпадала здесь с коллективной, что обусловливало наиболее характерную черту первобытной нравственной культуры - коллективизм и преданность индивида интересам рода.

В свою очередь складывающееся общественное производство сделало необходимым упорядочивание, регулирование и осознание общественных отношений в коллективе. Общественная практика первобытных людей с необходимостью приводила к появлению устойчивых форм деятельности, способствующих удовлетворению потребностей коллективной общности.

В процессе труда и общественного производства формировались простейшие общественные отношения, привычный порядок жизнедеятельности, находящий свое закрепление в устойчивых, обычных формах осуществления жизнедеятельности, в обычаях и традициях. Посредством коллективного труда, в опыте совместной жизни и общей борьбы люди убеждались в необходимости и преимуществах взаимопомощи, солидарности, сочувствия и коллективистских начал, что в свою очередь порождало социальную необходимость во взаимном согласовании и регулировании этой сложной совместной коллективной жизнедеятельности. Порядок жизнедеятельности первобытного общества образует совокупность нравов, воплощающихся в системе запретов, обычаев и традиций.

Таким образом, в основе возникновения нравственной культуры лежит социальная потребность во взаимном согласовании, регулировании и координации сложного процесса производства и воспроизводства общественной жизни, когда такое регулирование на основе биологически унаследованных безусловных рефлексов и инстинктов становится невозможным.

Главными функциями этой новой системы регулирования общественных отношений и деятельности людей становится обеспечение устойчивого порядка жизнедеятельности и поддержание образа жизни первобытного коллектива. Сами нравственные отношения здесь еще не имеют осознанного характера и носят конкретно-чувственный, образный характер. Они буквально "вплетены" и растворены в процессе коллективной жизнедеятельности.

В первобытном обществе еще отсутствует мораль как система норм в сознании, предписывающих идеально-должный порядок взаимодействия. Мораль здесь вписана в течение самой практической жизни, неотделима от нее и поэтому тождественна существующим в этом обществе нравам, реальной совокупности поступков составляющих его индивидов.

Вследствие этого и сам первобытный индивид оказывается нравственным существом с присущим ему коллективистским началом и беззаветной преданностью роду не в силу сознательного выбора и следования определенным ценностям, а в силу своего естественного положения. Нравственность есть необходимое свойство его жизни, его естественное объективное состояние, обусловленное не силой размышления и свободного выбора, а давлением стихийно выработанных привычек и традиций первобытного коллектива.

При этом сама сила обычаев и традиций опиралась на безотчетно-принудительное принятие родовых заповедей, запретов, установлений, опиравшихся как на успешный характер общественной практики, так и на религиозно-мифологические представления об устройстве мира. Жесткие санкции - инициации, кровная месть, остракизм и изгнание из племени, психологическое давление посредством впечатляющих культов и обрядов - обеспечивали беспрекословность подчинения индивидов интересам рода как единственного гаранта выживания индивида.

Само существование индивидов становилось возможным лишь при условии постоянного воспроизводства и упрочения сложившегося порядка с его отношениями солидарности, коллективизма, взаимопомощи и единства. Объективно заданный характер образа действий первобытного человека подкреплялся тем, что все его действия были изначально отрегулированы уходящими во тьму веков обычаями и традициями, не оставляющими индивиду никакого простора для самостоятельности.

Однако нельзя непосредственно отождествлять процесс формирования и упрочения порядка жизнедеятельности первобытного коллектива с появлением нравственности. Ведь нравственное регулирование предполагает не просто необходимость определенного поведения, обеспечивающего выживание и существование коллектива, - оно включает выработку некоторых ценностных представлений относительно человеческой жизни.

Разумеется, коллективный характер жизнедеятельности первобытного коллектива способствовал формированию и выработке основ нравственной культуры в виде роста чувства общности, переживания устойчивости и надежности бытия в окружении соплеменников, ощущения взаимной поддержки и реальной близости окружающих, готовности к сотрудничеству и взаимопомощи.

Однако было бы упрощением считать, что животный образ жизни первобытного стада характеризовался только "зоологическим эгоизмом" и борьбой за выживание, а переход к трудовой деятельности ознаменовался его преодолением и становлением взаимопомощи и сотрудничества.

На самом деле, как свидетельствуют многочисленные этнографические исследования, первобытное человеческое стадо сохраняет линию преемственности с поведением стадных животных, наследует от них два противоположных поведенческих комплекса - противоборства и сотрудничества.

Прямые насильственные действия, ведущие к взаимной враждебности, далекие предки человека непосредственно наследовали от человекообразных обезьян и других стадных животных, где всегда имеет место система доминирования более сильных и приспособленных особей. В то же время подавление сильными слабых и менее приспособленных, межгрупповая и внутригрупповая агрессия сосуществовали в первобытных стадах совместно с элементами сотрудничества и взаимоподдержки в совместной коллективной охоте, простейших трудовых операциях, формирующих чувство взаимной привязанности, что также характерно для многих животных сообществ, живущих стаями или стадами.

Система доминирования, являющаяся природным способом регулирования взаимоотношений в животном сообществе, может быть одновременно истолкована и как обеспечивающая порядок в нем, и как порождающая постоянное соперничество и вражду. Действительно, она основана на подчинении слабых сильнейшим и тем самым обеспечивает какой-то устойчивый порядок удовлетворения потребностей в этом сообществе и определенную стабильность. Однако этот порядок основан на ущемлении и ограничении притязаний слабых, подталкивая их на противоборство и столкновение с целью изменения своего положения в иерархии стада.

В процессе антропосоциогенеза система доминирования не исчезает, но преобразуется и переносится в иную, социальную плоскость. Над природными, присущими животным инстинктивными формами регуляции взаимоотношений, над животными способами поведения надстраиваются специфически человеческие механизмы организации поведенческих комплексов. Они характеризуются постепенным осознанием и овладением человеком своим поведением.

Простейшими и первоначальными его элементами стали появление каннибализма и запрет на него, а также экзогамия, т. е. запрет на половые связи внутри рода, и запрет на убийство сородичей.

Можно предположить, что первым шагом к появлению нравственности был шаг назад по сравнению с присущими животным природными поведенческими комплексами - это возникновение каннибализма, поедание особей своего вида.

Его культурно-исторический смысл заключался в переходе от запрограммированных природой средств питания к свободному их выбору. Основной причиной появления людоедства на самих ранних стадиях существования первобытного человека была необеспеченность источниками питания, потребовавшая от него преодоления инстинктивных механизмов удовлетворения голода и появления способности к неограниченному выбору пищи ради выживания. Именно жесточайший голод, ставивший под вопрос само существование человека, вызывал страшную и невыносимую для современного человека неизбежность каннибализма.

Одновременно практика каннибализма отражала и присущее для ранних стадий человеческого сообщества глубочайшее презрение к человеческой жизни вообще, о чем свидетельствуют историки и этнографы, описывающие жизнь первобытных дикарей, в пору голода поедающих сначала старух, а уж потом охотничьих собак, которые в отличие от первых полезнее - ловят выдр. Неизвестно даже, отмечал один исследователь, кого вспоминает чаще такой дикарь - свою жену или собаку - после того, как он съел их обоих.

Способность первобытного человека к поеданию себе подобных означала первый шаг к свободе от давления природных регуляторов поведения, но в то же время она приводила к обострению соперничества внутри первобытного стада и необходимости появления неких сверхприродных регуляторов пищевого инстинкта.

Неурегулированный инстинкт, вырвавшись на свободу, порождал частые конфликты внутри стада и угрожал сложившейся системе иерархии, угнетая этим производственную жизнедеятельность коллектива.

По мнению Фрейда, именно нарушение иерархии и порядка в результате восстания возмужавших сыновей против ослабевшего, но, возглавляющего стадо отца, который оказался съеденным ими, вызвал у первобытных людей комплекс переживаний, где смешались ужас, стыд и раскаяние за содеянное. Именно из него, по Фрейду, выросли запрет на каннибализм и вся лежащая в основе моральной культуры система запретов и ограничений, направленная на поддержание порядка и ограничение индивидуальных притязаний.

Однако здесь следует иметь в виду, что сам этот запрет входил в практику путем постепенных ограничений, отражающих подсознательное становление представлений о ценности человека как сородича.

Первоначально из числа употребляемых в пищу были исключены слабые мужчины, затем женщины, старики и старухи, т. е. соплеменники. Жертвами каннибализма остались лишь плененные враги, нарушители родовых установлений и те, кого приносили в жертву богам. Эта последовательность и градация отражают формирование системы ценностей первобытного человека, базирующейся на выделении противоположности "полезное" - "вредное" и "мы" - "они", и осмыслении этой противоположности в новых ценностных представлениях.

Все, что оказывается непосредственно полезным для существования рода, высоко ценится и поощряется - сила, мужество, бесстрашие, способность переносить трудности и лишения во имя благополучия рода, искусство в охоте, рыболовстве, бытовом обустройстве и военном деле, верность и постоянство в своих заботах об общих делах. Само понятие "хорошего", "доброго" еще не имеет чисто духовного смысла и распространяется на материальные вещи и явления природы - имущество, орудия труда, огонь для согревания и приготовления пищи, на солнечный свет и тепло, на воду и воздух, лесных зверей и птиц, поскольку на них можно охотиться.

Чрезвычайно важным и ценным является здесь способность жить в соответствии с обычаями и традициями предков, поддерживать их и соблюдать даже с риском для жизни.

Соответственно всякое отступление и нарушение сложившегося порядка, чем бы они ни вызывались и ни мотивировались, рассматриваются как зло, требующее адекватного возмездия.

В силу объективного единства условий существования и выживания первобытного коллектива постепенное осознание полезности того или иного явления и форм поведения для коллектива органически соединяется с постижением принадлежности всех членов коллектива некоторому единству - "мы", что способствует формированию представлений о ценности "своих", "наших" в отличие от "чужих". Соответственно ценность "своего", родственного человека возрастала по мере осознания и усиления враждебности к "чужакам".

Вообще говоря, враждебность по отношению к представителям других сообществ свойственна многим стадным животным, однако только у человека она полностью отождествляется с противоположностью "хороший" и "плохой", распространяемой соответственно на представителей своего рода и чужаков. Враждебность и страх по отношению к чужим содействовали формированию ценностного отношения к сородичам, предполагающего отношение к ним, основанное не на их природных качествах, а на их социальном статусе - быть членом "нашего" сообщества.

Над природными установлениями, опирающимися на видовое единство человеческого рода, надстраиваются чисто социальные, культурные разграничения, порождающие отношения, которых нет в животном мире. В своем натуральном бытии, в своих природных качествах сородич точно такой же, как и "чужак", но он принципиально другой в своем социальном качестве - он "свой", готовый к взаимопомощи и сотрудничеству, достойный сочувствия и симпатии. Поэтому нельзя убивать и съедать "своего" в отличие от "чужого", даже если на вид он гораздо упитаннее и вкуснее.

По-видимому, здесь же следует искать ответ на вопрос о смысле экзогамии - вступления в брак только с представителями другого рода и запрета инцеста - половых отношений между кровными родственниками.

На самых ранних стадиях развития первобытного общества господствовали неупорядоченные половые отношения - промискуитет, где каждый мог принадлежать каждому в той мере, в какой это дозволялось его положением в системе доминирования. Постепенно в ходе естественного отбора более быстрое и полное развитие получали те племена, где ограничивалось половое общение сначала между поколениями, а позже и между братьями и сестрами, завершившееся установлением экзогамии и запрета инцеста, т. е. переходом от стадной организации к кровнородственной. И если постепенное исключение из полового общения близких родственников можно объяснить действием биологической целесообразности, проявляющейся в естественном отборе, то запрет на половые связи внутри рода является уже социально-культурным установлением, в результате которого женщина перестает быть просто самкой, объектом удовлетворения потребности, и становится сестрой, матерью.

Можно предположить, что в начале человеческой истории мужчины удовлетворяли свои половые потребности посредством насильственного овладения женщинами, и смысл экзогамного запрета, как и запрета на каннибализм, первоначально заключался в пресечении насилия по отношению к женщинам своего рода, которые наделялись в силу этого особым ценностным статусом.

Таким образом, именно каннибализм и запрет на убийство сородича, экзогамия и запрет на инцест составляют в совокупности исходную основу культурного развития человечества, а сами эти явления происходят из одного корня - наделения представителя своей общности особым культурно-ценностным статусом. Более того сами родственные отношения в дальнейшем возникают поэтому, по мнению некоторых этнографов, не естественным, а культурным путем, посредством осознания общности условий жизни и деятельности первобытного коллектива, единства языка, взаимной зависимости и ценности друг для друга. Именно с этих пор отношения между людьми становятся впервые подлинно человеческими, а не просто полезными для выживания и естественного отбора.

Ведь статус человеческого имеет только такое отношение, где другой выступает не вещью, не животным, не объектом для удовлетворения полового голода и средством пополнения пищевых запасов, а становится самостоятельной ценностью, тем, с кем можно общаться, рядом с которым можно жить и работать.

Нарушение сложившихся в культуре первобытного человека запретов и несоблюдение установлений считалось поэтому самым страшным злодеянием. Есть человеческое мясо, убить отца, мать или сородича, вступать в половую связь с родственниками означало совершение ужасного злодеяния вовсе даже не потому, что при этом могли серьезно пострадать интересы других людей. Собственно материальный, вещественный ущерб подобного действия мог быть самым незначительным или его могло не быть вовсе.

Однако такие поступки были ужасны своим символическим значением, демонстрируя, что совершивший их полностью утрачивает человеческий облик и не владеет смыслами, присущими культурным установлениям и понятиям, что он не вышел из состояния дикости, животности.

Именно здесь, по-видимому, можно провести разграничение запретов, обычаев и традиций, имеющих только производственный, оборонительный, охранительный и бытовой смысл, от тех, которые образуют нравственную культуру общества. Ибо в последних как раз стихийно осознается и выражается особая, сверхприродная ценность человека первоначально лишь в качестве принадлежащего к "своей" общности.

Поэтому можно утверждать, что нравственная культура изначально возникает как преодоление и преобразование природных стремлений человека посредством подчинения их культурным, ценностным представлениям.

Нравственность первобытного общества формировалась постепенно и развивалась чрезвычайно медленно в силу традиционного характера всей первобытной культуры.

В то же время, будучи подлинным началом человеческой истории, она породила такие ценности, которые вызывали позже представления о нравах родового общества как пресловутом "золотом веке" человечества, впоследствии им утраченном. Отголоски таких представлений без труда можно найти в фольклоре многих народов, в размышлениях многих мыслителей о преимуществах естественной жизни в единстве с природой по сравнению с испорченной цивилизацией и даже в религиозных учениях о райской жизни первых людей до их грехопадения.

В чем состоит подлинный смысл подобных представлений?

Действительно, содержание первобытной нравственности характеризовалось господством коллективистских начал, сплоченностью, взаимопомощью и сотрудничеством, безусловной преданностью индивида интересам общности и изначальной готовностью следовать существующему порядку без какого-то особого принуждения и давления. Сложившиеся обычаи, нравы, традиции рассматривались как заветы предков или заповеди богов и передавались из поколения в поколение в совместных действиях и ритуалах.

В первобытном обществе все трудятся с полным напряжением всех сил, здесь отсутствуют социальное неравенство и эксплуатация, ибо вследствие чрезвычайно низкой производительности труда отсутствует прибавочный продукт, который можно было бы отнимать и присваивать. Здесь господствует уравнительное равенство, начиная от распределения пищи и вообще добычи и кончая равновеликим возмездием за причиненный вред.

Жизненный уклад и дисциплина здесь основываются на силе привычки, авторитете обычаев, все вопросы решаются сообща и по большей части также традиционным способом. Здесь отсутствуют присущие эпохе цивилизации органы власти и управления, тем не менее, жизнь идет своим порядком.

Положение человека в нравственном отношении характеризуется непротиворечивостью, он не отделяет себя от коллектива, в котором живет, и от того миропорядка, которым живет. Для него не существует разграничения прав и обязанностей, искушений и соблазнов поступить вопреки родоплеменным установлениям, ибо все они священны и неприкосновенны, обладают некоей высшей властью, которой индивид оказывается, безусловно, подчиненным во всех своих чувствах, мыслях и поступках. Поэтому это человек прямодушный, без каких-либо "задних мыслей", у которого внутренняя и внешняя жизнь совпадают. Он не знает жадности, алчности, корыстолюбия, он приветлив и прям по отношению к соплеменникам, не умеет хитрить и злословить. В то же время он всегда готов встать на защиту сородичей, отличается храбростью и мужеством, самоотверженностью и силой характера.

Именно этими качествами "естественного", "неиспорченного" цивилизацией человека восхищались европейцы, сталкиваясь с племенами, живущими по законам родового общества.

Однако как раз все эти привлекательные с точки зрения цивилизованного человека содержательные характеристики нравственной культуры первобытного общества она в последующие эпохи утрачивает.

Перед исследователем процессов культурно-исторического развития общества это ставит проблему - как оценивать эту утрату? Не означает ли это, что социальный прогресс, становление и развитие цивилизованного общества достигаются слишком дорогой ценой, приводя к нравственному упадку и регрессу?

Ибо эпоха разложения родового общества и становления классового с нравственной точки зрения выглядит как катастрофический упадок нравов, когда на смену одномерной и непротиворечивой, однозначной коллективистской нравственности приходят "самые низменные побуждения - вульгарная жадность, грубая страсть к наслаждениям, грязная скаредность, корыстное стремление к грабежу общего достояния".

"Самые гнусные средства - воровство, насилие, коварство, измена - подтачивают старое родовое общество и приводят его к гибели" (Ф. Энгельс).

Конечно, исторически переходные периоды всегда сопровождались падением нравов и моральным хаосом. Но в данном случае проблема выглядит гораздо глубже - можно ли считать моральную культуру классового общества более совершенной и развитой, нежели то состояние непосредственного коллективизма и уравнительного равенства, когда нравы исчерпывают все содержание морали, выступая в качестве непреложных, не требующих самостоятельной осмысленной мотивации требований?

И в чем тогда заключается пресловутый социальный прогресс, если он не сопровождается совершенствованием нравственной культуры человека и общества? А если сопровождается, то в чем тогда состоит это нравственное совершенствование?

Рассмотрение этих вопросов предполагает обращение ко всей истории развития нравственной культуры, но некоторые существенные моменты этого развития можно видеть уже на материале разложения родового строя и становления классового общества.

Разумеется, нет никаких оснований идеализировать нравственность первобытного общества, выраставшую из суровых условий жизни человека, который еще только пытается вырваться из полудикого, полуживотного состояния.

Непосредственный коллективизм и уравнительное равенство составляли в такой же мере силу и величие родовой нравственности, в какой ее слабость и ограниченность. Первое проявлялось в отсутствии господства и подчинения, социального угнетения и неравенства, что обеспечивало непротиворечивость и однозначность нравственных установлений, неразделенность для индивида его обязанностей и прав, его прямодушие и открытость, силу характера и храбрость.

В то же время такой уклад был однозначно задан объективными условиями существования родовой общины. Общеобязательность, простота и сила нравственных установлений базировались на полной слитности индивида с общиной, на отсутствии личностного самосознания и способности к сознательному нравственному выбору.

Индивид выступает здесь носителем коллективистских нравов по необходимости, а не в результате борьбы мотивов, преодоления искушений и соблазнов и сознательного выбора своей нравственной позиции.

Система традиционного регулирования поведения не требует и не предполагает такой способности, и ее дисциплина носит безотчетно-принудительный характер, когда общий коллективный интерес реализуется в силу единственно возможной необходимости поведения.

Обычаи и традиции являются мощным средством воспроизведения прошлого социального опыта, утверждения уже сложившихся отношений, но именно в силу этого они препятствуют появлению ростков нового и тормозят общественное развитие.

Формирующееся в рамках родового строя представление о ценности человеческой жизни оказывается еще очень слабым, легко сочетается с дикими и жестокими суевериями, косными обычаями и вообще распространяется только на представителей своей общности. Сами обычаи и традиции носят локально-замкнутый характер, распространяясь только на "своих", почему для благоприятных отношений с "чужими" так важны оказываются обычаи усыновления, побратимства, нахождения общего предка среди животных или явлений природы.

Это означает, что составляющие сущность развитой морали представления о ценности человеческой жизни, хотя и зарождаются в родовом обществе, могут получить свое подлинное развитие только в преодолении зависимости индивидов от принадлежности и подчиненности родовой общности. "Власть первобытной общности должна была быть сломлена, - и она была сломлена" (Ф. Энгельс).

Все это означает, что переход к классовому обществу не только в социальном, но и нравственном отношении был гигантским шагом вперед. Ибо он вырвал индивида из абсолютной зависимости от коллектива, индивидуализировал социальное бытие, а тем самым и сознание человека, заложил основу для формирования личностного сознания с его способностью к самоанализу, самооценке, выбору.

Этот переход создал предпосылки для осознания ценности человека независимо от его родовой, а позднее - национальной, сословной и классовой принадлежности, для представления о моральном равенстве всех людей, лежащем в основании современной моральной культуры.

Поэтому, хотя и можно восхищаться нравственной чистотой, простодушием и наивной доверчивостью первобытного человека, его бескорыстием и самоотверженностью, столь трудными для современного человека, следует признать, что они есть результат незрелых социальных отношений и неразвитого, неискушенного сознания.

Здесь уместны слова Гегеля о том, что "невинность еще не есть добродетель". Чтобы стать таковой, она должна пройти через горнило испытаний, через искушения и соблазны, постижение всех выпадающих на долю человека трудностей и стать результатом сознательного и свободного выбора.

Для полноты картины можно отметить, что вследствие господства в первобытном обществе дисциплины безотчетно-принудительного следования обычаям и традициям, отсутствия личностного начала с его сознательным моральным выбором некоторые исследователи вообще ставят под сомнение существование морали в этом обществе. Ее возникновение они относят к периоду разложения родового строя и выделения индивида из первобытной общности, когда он осознает свое отличие от коллектива и перед ним встает выбор стиля поведения.

С этой точки зрения поведение под воздействием непреложной силы обычаев, традиций и давления коллектива не может считаться моральным.

Другие же исследователи, которые делают упор не на характер мотивации поведения первобытного человека, а на факт наличия определенного порядка и дисциплины, регламентирующей жизнедеятельность родоплеменной общности, но несводимой к природным факторам, утверждают, что нравственность возникает вместе с человеческим обществом.

Истина, по-видимому, лежит посередине, и полнее всего она выражена в позиции А. И. Титаренко. Он согласен, что особенностью зрелой нравственности являются наличие развитой личностной мотивации и способность сознательного выбора, которые отсутствуют в поведении по логике обычая. Однако становление морали предполагает совершенствование не только ее ценностного содержания, но и способов ее осуществления, вследствие чего, полагает он, некорректно некритически переносить характеристики развитых способов нравственной регуляции на ее исторически низшую, исходную, ступень.

Поэтому, считает он, морали в первобытном обществе действительно не существует в качестве идеального долженствования общественного сознания, совокупности идеальных норм, противостоящих реальному поведению. Но это именно потому, что в силу социальной незрелости общества мораль исчерпывается здесь совокупностью нравов, обычаев и традиций, совпадает с ними.

Система запретов, обычаев и традиций, управляющая жизнью первобытного коллектива, является поэтому подлинным фундаментом нравственности, и лишь с разложением патриархальных, общинных форм жизни она превращается во второстепенный и вспомогательный регулятор.

Таким образом, можно подвести некоторые итоги рассмотрения проблемы происхождения и природы нравственной культуры человеческого общества.

Социально-историческая этика рассматривает нравственность как продукт общественного развития, корни которого уходят в общественные потребности и интересы. Она видит призвание морали в регулировании общественных отношений и поведения людей в процессе их коллективной жизнедеятельности в условиях постепенной дифференциации общества и усложнения человеческих взаимоотношений.

Нравственные установления, запреты, обычаи и традиции, составляющие содержание нравственной культуры первобытного общества изначально выражают интересы коллективной общности. Они выступают поэтому важнейшим средством сохранения, сплочения и развития первобытного коллектива, где зарождаются первые представления об особенной, неприродной ценности человеческой жизни, распространяемые первоначально только на членов собственной общности.

С развитием общества развивается и нравственность, приобретающая все более сложную структуру и содержание, а также предполагающая выработку новой формы человеческой индивидуальности - самостоятельной личности, способной не просто следовать принудительной силе обычаев и традиций, а руководствоваться собственными мотивами поведения.

Дифференциация общества и индивидуализация социального бытия человека требуют согласования индивидуальных и общественных интересов. Индивидуальные интересы, выражающие непосредственные жизненно необходимые потребности людей, усваиваются ими гораздо легче и быстрее, нежели общественные интересы, и поэтому проще превращаются в побудительные мотивы поведения. Общий интерес имеет более отдаленный и перспективный характер и не дается индивиду непосредственно.

Мораль поэтому выступает как проявление общественной воли, выражающей общий, общественный интерес, направленный на поддержание целостности общественной жизни и взаимное согласование интересов составляющих общество индивидов. В этом своем качестве она выступает как важнейшее средство прогрессивного развития общества и духовного совершенствования человека.

Социально-культурная природа нравственности еще отчетливее прослеживается во взаимозависимости и взаимообусловленности изменений, которые претерпевает нравственность на различных исторических этапах общественного развития.

Материалистическое понимание истории выделяет в этом процессе четыре крупных типа социальных отношений, которым cooтветствуют и четыре основных типа нравственности с присущим им внутренним качественным своеобразием и типом человека. С точки зрения антропологии и биологии человек практически не меняется, однако в качестве субъекта и носителя нравственных отношений, качеств и ценностей можно видеть весьма существенные трансформации, которые претерпевает как тип человеческой личности, так и вся система нравственных отношений в процессе исторического развития.

И если по поводу четвертого типа общественных отношений в этой разработанной К. Марксом концепции вести речь преждевременно - сюда Маркс относил свободную общественную связь aссоциированных производителей, сообща владеющих средствами производства и условиями собственного существования, планомерно и разумно управляющих процессом социального и личного совершенстования, -.то первые три типа общественных отношений можно считать исторически установленным фактом.

Первым типом являются природные, естественные связи индивидов, основанные на кровнородственных отношениях и образующие первобытнообщинную формацию. Ей соответствуют рассмотренные ранее нравы родового общества - подлинный фундамент и начало нравственного развития человечества.

Второй тип - отношения непосредственного господства и подчинения, отношения личной зависимости, обусловленные не природными инстинктами доминирования, а характером общественного устройства. В наиболее простой и жестокой форме эти отношения проявлются в рабстве, где человек является собственностью другого человека или группы лиц посредством определенных социально-экономических и политических установлений.

В несколько ослабленном виде эти же отношения находят выражение в присущем феодализму закрепощении населения и отношениях сословной зависимости, открыто устанавливающих социальное неравенство людей и поддерживающих его при помощи не только политико-правовых институтов, но и посредством религиозных и нравственных механизмов.

И третий тип социальных связей, которому соответствует особый тип личности, - обладающий внутренней автономией и правовой независимостью индивид и особый характер взаимной социальной зависимости индивидов, превращающей личные отношения "вещные", складывающиеся помимо воли и желания людей. Этому типу социальных отношений соответствует нравственность буржуазного общества со всеми присущими ей достоинствами и недостатками.

Каким образом происходит трансформация нравственности, какими причинами она вызывается, в чем конкретно состоит эта трансформация и куда направлен весь этот процесс? Эти вопросы составляют основное содержание исторического развития нравственной культуры человечества.

Итак, что происходит с нравственностью родового общества при его разложении и становлении классового общества?

Какое отражение находит этот процесс в изменениях нравственности? Можно ли и почему рассматривать эти изменения как шаги в прогрессивном развитии человека и общества?

Первобытнообщинный строй существовал несколько десятков тысяч лет, отличаясь необыкновенной устойчивостью и традиционализмом, стабильностью и косностью. Человек здесь еще является орудием рода, он привязан к родовой общине пуповиной кровнородственных связей, воплощенных в системе запретов, обычаев и традиций. Обеспечиваемые ими порядок и дисциплина, организация взаимоотношений в родовой общине характеризуются отсутствием угнетения и эксплуатации, практически нецелесообразной при ничтожной производительности труда индивида, всеобщим характером труда, уравнительным равенством и непосредственным коллективизмом.

Все это обусловливает слитность и тождественность индивидов с коллективной жизнедеятельностью рода, совпадение их индивидуальных стремлений с отражающими коллективный опыт обычаями и традициями и неотделимость формирующегося у них нравственного сознания с практикой поведения. Отсюда внутренняя целостность индивида и однозначность нравов первобытного общества - должно быть именно то, что есть и всегда было, что имеет священный и непререкаемый смысл для всех.

Должное и сущее, отражающие в более развитом обществе различие между общественно необходимым и индивидуально желаемым, здесь еще полностью совпадают на основе полного преобладания интересов коллектива. Это совпадение еще не опосредовано индивидуализацией бытия и сознания человека, столкновением и борьбой в его сознании интересов и мотивов и поэтому не является его моральной заслугой и не имеет той моральной ценности, приобрести которую он может, только пройдя через искушения и соблазны.

Постепенное совершенствование орудий труда, способов и приемов трудовой деятельности приводит к повышению производительности труда, появлению прибавочного продукта, а вместе с ним к возникновению собственности, имущественного и социального неравенства и эксплуатации.

Частная собственность и социальное неравенство постепенно разрушают родовой строй изнутри, раскалывая его былое единство и подтачивая его нравственность. И хотя существующие обычаи и традиции всей силой исторической инерции противоборствуют наступающим переменам, противостоять им они не в силах. Нравственные установления родового общества, выражающие характерные для него социальное равенство и коллективизм, сплоченность, разрушаются и перерождаются вместе с исчезновением равенства и единства в самом общественном укладе.

Общество постепенно, но неотвратимо раскалывается на так называемых "благородных" - родоплеменную военную и землевладельческую аристократию и "неблагородных" - разорившихся и обедневших общинников, пленников. Первые имеют все больше власти и привилегий, силы и богатства, а вторые попадают во все большую зависимость от них.

Именно из военной, родоплеменной аристократии формируется класс рабовладельцев или феодалов, занимающий господствующее положение в классовом обществе, а из военнопленных, из обедневших и разорившихся общинников, из попавших в долговую кабалу формируется подчиненный класс рабов и крепостных крестьян.

Господствующий класс силой захватывает общинные земли, угодья, присваивает большую часть производимого продукта, всё более подчиняя и угнетая большую часть населения. Высвобождающийся с ростом производительности труда некоторый досуг - пространство для развития человеческих сил и способностей, возможность заниматься духовными видами деятельности - также используется господствующим классом. Подавляющее же большинство населения подвергается ограблению в прямом и переносном смысле - у него изымается прибавочный продукт, и оно лишается возможности подлинно человеческого, свободно-личностного развития, обрекаясь на тяжкий, изнурительный, подневольный труд.

Такое подавление и порабощение меньшинством большинства обеспечивается и охраняется новой социальной силой - государством, которое возникает, с одной стороны, как политическая организация господствующего класса для утверждения своего господства, богатства и власти, а с другой стороны, как приходящая на смену родовому строю форма социальной организации общественной жизни, призванная обеспечить ее целостность и устойчивость в условиях нарастающих классовых антагонизмов.

С расколом общества на богатых и бедных, на господствующий и подчиненный класс родоплеменные связи и отношения и поддерживающая их система обычаев и традиций утрачивают свое значение, и хотя не исчезают вовсе, но отступают далеко в тень. В обществе формируется новый тип общественных отношений, и прежнее самоуправление рода вместе со всей системой обычаев и традиций должно уступить место другим способам регуляции общественной жизни. Сама целостность общественной жизни сохраняется теперь уже не на основе единых для родового общества представлений о полезном и вредном, хорошем и плохом, а насильственно-принудительными мерами - посредством возникновения государства и всех его институтов.

Теперь от имени всего общества выступает господствующий класс, который через государство и его институты стремится утвердить и навязать всем прежде всего свой собственный классовый интерес и формирующиеся вокруг него ценностные представления. И так как общество не может существовать и развиваться без осознания своего человеческого единства, без общезначимого морального языка, то постепенно в условиях воцарения классовой вражды и противостояния общественных интересов на такую связующую и организующую роль начинает претендовать складывающаяся мораль господствующего класса, становясь господствующей моралью, стремясь при этом выдать себя за общечеловеческую, общезначимую систему ценностей и требований.

Таким образом, первым следствием для нравственности родового общества при его превращении в общество классовое становится ее разделение по классовому признаку на систему ценностей, отражающую интересы господствующего класса, и систему ценностей угнетенного класса. Ведь то, что оказывается полезным и хорошим для одного из них, становится вредным и плохим для другого. Земные, материальные социальные интересы, определяющиеся общественными условиями жизни классов, вторгаются и разрывают однозначную и общезначимую систему нравственных установлений доклассового общества, выступая в качестве конституирующих и структурообразующих стержней для нравственности классового общества.

Отсюда вытекает, что нравственность приобретает ярко выраженную классовую окраску, проявляющуюся прежде всего в содержательной ценностной направленности определенного класса.

Вторым важнейшим следствием трансформации нравственности доклассового в нравственность классового общества является обособление морального сознания от действительности, от реальных, нравов и практикуемых форм поведения. Если в социально однородном родовом обществе должное, общественно необходимое непосредственно совпадало с сущим, закрепленным в практике обычаев и традиций, то в классовом обществе сама общественная необходимость отражается и осознается в интересах антагонистических классов прямо противоположным образом.

Поэтому, если в доклассовом обществе нарождающееся моральное сознание фактически совпадало с обычно практикуемыми нравами, то в классовом обществе моральное сознание различных классов является осознанием их бытия и вытекающих из него интересов. Реально практикуемые формы поведения не могут совпадать с различными и противоположными ценностными установками морального сознания различных классов, вследствие чего мораль перемещается в идеальную, мыслимую, желаемую и требуемую форму существования, полностью обособляясь от реальных нравов.

Такому обособлению способствует и третье следствие - трансформация однозначной и непротиворечивой нравственности первобытного общества в расколотую, окрашенную классовыми интересами и все более перемещающуюся в сферу идеального долженствования мораль классового общества.

Таковым является углубляющаяся социальная дифференциация общества, индивидуализация социального бытия человека, а тем самым и его сознания. Индивид все более становится относительно независимым от социальной общности, к которой принадлежит.

Это происходит, во-первых, потому, что сама эта общность как бы "расслаивается" и порождает множественность социальных ролей индивида с различными интересами и кругом обязанностей, а во-вторых, вследствие роста индивидуального личностного самосознания, осознания своих собственных, не сводимых к социально-групповым интересов, и появления индивидуальной мотивации поведения.

А так как в обществе социального разделения труда, неравенства, частной собственности и отношений господства и подчинения достичь полноты самоосуществления для человека оказывается возможным только через овладение собственностью, богатством и властью, то его жизненное благополучие и успех оказываются теснейшим образом связаны с силой собственнических эгоистических устремлений. В отличие от индивида родового общества, не знающего эгоистических соблазнов и искушений и целиком преданного интересам коллективной общности, человек классового общества лишь потенциально принимает и разделяет классовые интересы и ценности. которые обусловлены его объективным положением в социальной структуре. В реальной действительности он может их полностью игнорировать, вступать в соперничество и конкуренцию не только с представителями других социальных классов, но и внутри своего класса и даже усваивать, казалось бы, чуждые ему классовые установки и ценности.

Пожалуй, это следствие является важнейшим для всего дальнейшего развития нравственности.

Во-первых, появление индивидуалистического самосознания ставит перед обществом, перед социальными общностями, к которым объективно принадлежит индивид, задачу формирования, культивирования своих ценностей у индивидов, воспитания верности и преданности этим ценностям, что невозможно осуществить принуждением и давлением, навязыванием коллективистских целей или просто общих ценностей. Сами эти цели и ценности должны теперь нести в себе признание ценности индивидуальной человеческой жизни, без чего они не будут приняты индивидом.

Во-вторых, это избавляет становящуюся личность от однозначной детерминированности и полного подчинения интересам социальной общности, как это было присуще первобытному коллективу, и оставляет личности пространство для внутренней свободы, для морального выбора своей позиции, жизненной ориентации, без чего никакая зрелая мораль невозможна.

И, в-третьих, это обстоятельство избавляет этику, разделяющую методологические принципы материалистического понимания истории, от вытекающего из первых двух следствий и подтвержденного реальным историческим опытом вывода о классовой сущности морали. Да, вследствие раскола социально однородного первобытного общества на классы с разными и во многом противоположными интересами одномерная и однозначная нравственность родового общества становится невозможной.

Но она не разрывается на две противоположные морально-нравственные системы, а как бы "расслаивается" под сильнейшим воздействием классовых интересов, оставаясь тем не менее единым противоречивым выражением общественно-исторической необходимости в сохранении целостности человеческого рода, в его развитии и совершенствовании. Классовые же системы морали оказываются лишь различными сторонами, модификациями, способами выражения этой общественно-исторической необходимости, в большей или меньшей степени способными воплотить и выразить единую общечеловеческую сущность нравственности.

Ведь без сознательного индивидуального выбора развитая моральная культура невозможна, а индивид, человеческая личность, в первую очередь, является представителем человеческого рода. Только после этого человек является также представителем класса, народности, нации, профессиональной или возрастной группы и т. д. Поэтому нравственно развитая личность, к какому бы классу она ни принадлежала, не сможет просто без обмана или самообмана принять ценности классовой морали, игнорирующей ценности человеческой жизни.

Теперь перейдем к характеристике нравственной культуры рабовладельческого общества.

1.2. Нравственная культура в рабовладельческом обществе

На смену родовому обществу приходит рабовладельческий строй, вырабатывающий свои нравственные устои. Рабство выступает как форма социальной связи, где угнетение и отношение господства и подчинения проявляются в открытой, непосредственной и жестокой форме. Само рабство рассматривается как естественное, вечное и необходимое для улучшения жизни явление. Соответственно и нравственность рабовладельческого общества призвана обосновать и утвердить сложившийся порядок общественных отношений.

Родоплеменные обычаи и традиции постепенно разрушаются, пересматриваются, перерождаются и наполняются совершенно новым содержанием, чтобы обслуживать отношения крайней формы социального неравенства, каковой и является рабство.

Усиливается процесс формирования морального сознания, обособления его от реальной практики поведения в качестве особой формы идеального долженствования, призванного подкрепить и оправдать социально организованное насилие господствующего меньшинства над большинством населения посредством силы государства и его институтов. Наиболее существенные и фундаментальные требования к организации общественной жизни находят свое выражение в политических и правовых установлениях, непосредственно опирающихся на принуждение. Однако для того, чтобы сохранить при таком положении видимость цивилизованной благопристойности, представление о единстве человеческого общества и его гармоничном, естественном устройстве, и чтобы удержать рабов в их положении, внушить им сознание покорности и смирения перед непреложной судьбой, необходимо обоснование его моральными и религиозными целями.

Из среды представителей господствующего класса выделяются лица, призванные заниматься духовной деятельностью по обработке сознания людей, - жречество. Позднее в условиях осознания множественности и противоречивости ценностных мировоззренческих установок возникает этика - первая попытка теоретического, философского осмысления процессов нравственной жизни и их обоснования. Этика в качестве учения о морали начинает активно участвовать в становлении морального сознания, выработке вербальных форм выражения присущего ему ценностного и повелительного отношения к действительности.

Нравственность родового общества, утрачивая свой общезначимый характер и приобретая классово окрашенную ориентацию, тем не менее восстанавливает эту свою общезначимость и общеобязательность. Но уже не в реальности, а в религиозных теориях и философско-этических концепциях, способствуя этим превращению морали господствующего класса в господствующую мораль.

Поэтому речь в основном можно вести только о моральной культуре и нравах господствующего класса, так как о нравственной культуре рабов известно немного и только в изложении тех, кто самих рабов зачастую рассматривал в качестве "полезных вещей" или "одушевленных орудий".

В рабовладельческом обществе культивировалась идея естественности, вечности и незыблемости рабства. Благородные нравы, связанные с признанием ценности человеческой личности, наличия у нее высоких и искусных способностей и качеств - добродетелей мудрости, мужества, щедрости, гостеприимства, любви к родине и заветам предков, почитания богов, знания меры во всем, - приписывались исключительно представителям господствующего класса. Благородный свободнорожденный муж, освобожденный за счет использования рабского труда от необходимости самому заниматься тяжелым физическим трудом, мог посвятить себя воинской деятельности, управлению делами государства, путешествиям, искусствам и ремеслам, наконец, занятию философией как наиболее свободным из всех видов деятельности.

В то же время мораль господствующего класса рассматривает труд - удел рабов - как наказание, ниспосланное судьбой. Самый авторитетный знаток добродетелей и нравов античного общества Аристотель, описав и проанализировав множество добродетелей, присущих свободному человеку, не нашел среди них места ни трудолюбию, ни производным от него качествам.

Гражданские добродетели представителей рабовладельческого класса - воинская отвага и доблесть, мужество и храбрость, стойкость в своих убеждениях и верность своей родине и народу - легко уживались с презрением к мирному труду и тем, кто обречен им заниматься. Они оборачивались жестокостью в битвах и при наказании провинившегося раба, легко сочетались с междоусобной борьбой в угоду своему ненасытному властолюбию и честолюбию.

Рабовладельцы в силу объективных условий своего господского положения стремились для его сохранения превратить раба в покорное и безропотное существо, вся жизнь которого занята только работой, приемом пищи и сном. Малейшие проявления у рабов непочтительности, недовольства своим положением, претензии на чувство собственного достоинства расценивались как неуважение к господину, вызов ему и сурово наказывались. Раба можно было продать, разлучив с близкими родственниками, заставлять выполнять любую работу, наказывать и даже убивать, не неся никакой ответственности. Его можно было не стыдиться. Так, римские матроны в период упадка древнеримской цивилизации и разложения нравов не стеснялись раздеваться перед рабами и заниматься при них любовными утехами.

Понятно, что жизнь в таких условиях вырабатывала у рабов унизительную покорность, приниженность, чувство бесперспективности и бессмысленности существования, воспитывала мелочные интересы и низменные страсти, готовность угождать и пресмыкаться.

В то же время она не могла не вызывать в глубине души скрытого возмущения и протеста против своего унизительного существования, глубоко запрятанной ненависти и злости по отношению к господам. Эти настроения накапливаясь и созревая, прорывались в стихийных бунтах и восстаниях рабов, в отвращении к труду, в порче орудий труда, инвентаря, скота и любого другого имущества хозяина, когда это можно было совершать безнаказанно. Именно поэтому рабский труд был весьма неэффективен и применим лишь в ограниченных исторических пределах - в условиях применения самых грубых орудий труда и использования самого раба исключительно в качестве источника физической силы. Никакие усовершенствования, предполагающие бережное и заинтересованное отношение к орудиям труда и самому процессу, не могли прижиться в этом обществе.

Представители господствующего класса для обеспечения собственной безопасности и выгод своего положения усиливали репрессии, умножали количество надсмотрщиков, сурово расправлялись с участниками бунтов и стихийных выступлений, но самостоятельно изменить основы и причины такого положения дел не могли. Одной из этических максим того времени можно считать такое высказывание римского императора: "Пусть ненавидят, лишь бы боялись!" Оно отражало суровую действительность рабовладельческого общества, но не могло обеспечить гарантии безопасности. Конечно, разобщенность и подавленность рабов, их этническая, религиозная, языковая разноголосица мешали их объединению и превращению в реальную силу, противостоящую господствующему классу. Кроме того, сами рабы не видели перспектив в своей борьбе и не имели направленных в будущее идеалов, стремясь лишь к восстановлению утраченного общинно-родового уклада.

Однако сама логика противостояния и борьбы с угнетением и насилием, принижением пробуждающегося у рабов сознания своей принадлежности к человеческому роду и чувства достоинства от этого способствовала их консолидации, росту товарищеских чувств, укреплению мужества и твердости духа, осознанию себя не вещью, а человеком.

Все это обеспечивало появление и развитие личностей не только среди привилегированного класса, но и среди рабов, наиболее известными из которых были Спартак, раб-философ Эпиктет.

В то же время среди представителей господствующего класса нравственная порча пустила глубокие корни. Праздность и паразитическое существование, жажда богатства, собственности, власти порождали среди них алчность и жадность, взаимное недоброжелательство и недоверие, зависть и подлость, ложь и лицемерие. Охваченный этими пороками человек утрачивал свободу духа и достоинство и превращался в раба своих страстей.

Все эти процессы способствовали становлению в моральном сознании представлений о независимости достоинства, ценности, моральной значимости человека от его социального положения. Эти представления начинают постепенно распространяться среди всех людей, что находит свое классическое выражение в философии стоиков, утверждавших равенство людей перед нравственным законом, величие или низость человека в зависимости от его мыслей и поступков, а не социального положения.

"Раб есть человек, равный по натуре другим людям; в душе раба заложены те же начала гордости, чести, мужества, великодушия, какие дарованы и другим человеческим существам, каково бы ни было их общественное положение", - пишет Сенека. Далее он говорит, что любой свободный человек может быть рабом похоти, честолюбия, жажды удовольствий, жадности, и "нет рабства более позорного, чем рабство добровольное".

В другом трактате он провозглашает суть гуманистических нравственных представлений о человеке, его назначении и ценности: "Человек - предмет для другого человека священнейший", которые формируются уже в рамках нравственной жизни рабовладельческого общества.

Характерно, что к такому же выводу о моральном равенстве всех людей приходит зародившаяся среди рабов и вольноотпущенников, среди бедного самого угнетенного и униженного слоя людей христианская религия и мораль. Различие же здесь заключается в том, что философия утверждает равенство всех людей в нравственном величии и достоинстве, а религиозная мораль - в греховности и рабстве перед лицом Бога.

1.3. Нравственная культура в феодальном обществе

Классическое рабство в его наиболее зрелых формах существовало далеко не везде. Гораздо большее распространение имели медленное и постепенное разложение родового общества, его расслоение и социальная дифференциация по сферам деятельности, власти, собственности и соответственно правам и обязанностям, своему социальному статусу.

В результате расслоения родового общества в нем выделялась родоплеменная военная знать, захватывающая все больше общинной собственности. Она распространяла свою власть на определенную территорию и населяющих ее людей, образуя господствующее привилегированное сословие. Из нее формируется военная и землевладельческая аристократия, чье господствующее положение определялось собственностью на основное средство производства - землю и природные угодья - и военной силой, дающей власть над населяющими эту землю людьми.

Обедневшие же общинники, попадающие во все большую кабалу и зависимость от аристократов, наряду с захваченными и покоренными племенами и их потомками, образуют основную массу населения, находящуюся под властью господствующего класса.

Земельные владения, принадлежащие представителям господствующего класса, назывались феодом, а их владельцы, имеющие власть над населявшими эту землю людьми, - феодалами. Среди них выделялись наиболее сильные, владевшие наибольшими земельными владениями и обладающие военной силой, которые подчиняли себе более мелких феодалов, - князья и короли. Они окружали себя приближенными - военной дружиной, зависимыми от них феодалами - герцогами, графами, баронами, у которых также имелась своя свита. Все вместе они образовывали военное рыцарство, которое вследствие его приближенности ко двору крупнейшего феодала стало называться дворянством.

Возникающее на развалинах родового строя государство становится орудием осуществления господства класса феодалов, при помощи которого удерживается в подчинении основная масса населения и поддерживается установившийся порядок общественных взаимоотношений.

Значительную эволюцию в связи с разложением родового строя претерпевает и сама община, которая в связи с объединением племен в результате роста населения постепенно превращается из родовой в территориальную, соседскую общину, где живут и трудятся сообща уже не только родственники, но и соседи. Однако соседская община строится также по принципу "большой семьи" и во многом наследует присущие родовому обществу обычаи, традиции и порядки.

Основным занятием общинников оставался труд на земле. А так как земля становилась собственностью феодалов или государства, то за пользование ею крестьяне должны были работать на феодалов. Они не имели права уходить из селений, да фактически и не могли прожить вне общины. Поэтому они как бы "прикреплялись" к земле и стали называться крепостными. Так постепенно крестьяне лишались воли и превращались в подневольных, зависимых людей, обязанных выполнять по отношению к феодалу различные "повинности" и "службы" - отрабатывать барщину, платить оброк и т. д.

Феодализм, таким образом, подобно рабству, можно отнести ко второму типу общественных отношений - непосредственного господства и подчинения и личной зависимости. Однако если раб в качестве "говорящего орудия" был полностью подчинен господину, то крестьянин относительно более свободен, имеет свое хозяйство, семью, защиту от произвола феодала или стихийных бедствий в виде соседской, сельскохозяйственной общины. Его труд значительно производительнее рабского, что создает предпосылки для дальнейшего общественного развития, но одновременно разжигает аппетит феодалов, стремящихся ко все большему подчинению и закабалению крестьян.

Острота общественного противостояния усиливается, и для ее сглаживания и предотвращения открытого столкновения между господствующим и угнетенным классом возникает необходимость прибавить к прямому политическому, военному и правовому принуждению принуждение духовное - религиозное и моральное. Как известно, особенностью религии и морали как раз и является способность накладывать на человека обязательства не извне, а изнутри.

В Европе такой религией стало христианство, возникшее в качестве иллюзорной формы выражения интересов униженных и порабощенных классов, но быстро превратившееся в официальную религию господствующих классов, чьим интересам оно реально отвечало в гораздо большей степени. На смену языческой, народной религии многобожия с ее неорганизованными и беспорядочными отношениями между богами пришла монотеистическая религия, отражавшая в своих представлениях об организации духовной власти на небе присущие феодализму тенденции к постепенной централизации власти и организации всей системы господства и подчинения по иерархическому принципу.

При этом сама христианская церковь стала крупнейшим феодалом, а ее представители - духовенство образовали второе сословие господствующего класса феодалов. Христианская же религия стала способом осмысления моральных проблем и освящения складывающихся в феодальном обществе нравов.

Таким образом, социальная структура феодального общества состояла из господствующего класса феодалов, включающего два сословия - светское дворянство и духовенство, и угнетенного класса, включающего крепостных крестьян, а позже - ремесленников, лавочников, торговцев, мастеров и подмастерьев, ростовщиков и менял и прочих городских жителей, образующих третье сословие. Взаимоотношения между классами, как, впрочем, и внутри классов и сословий, строились по принципу господства и подчинения, личной зависимости и прямого внеэкономического принуждения к труду, если речь шла о взаимоотношениях внутри одного сословия, к другому виду деятельности.

Поэтому вся политическая, правовая и духовная надстройка феодального общества была подчинена задаче обеспечения сложившегося порядка, который можно назвать иерархической феодальной лестницей, созданной на основе принципа силы и влияния.

Во главе всех феодалов стоял наиболее родовитый, сильный и влиятельный князь, позже - король. Он владел большей частью лучших земель и многими крепостными крестьянами. Рядом с ним, но чуть ниже стояли его ближайшие родственники и сподвижники - герцоги, графы, уступавшие ему в могуществе и в земельных владениях. Каждый крупный феодал мог пожаловать часть земель феодалам помельче, выступая по отношению к ним в качестве старшего - сеньора. Те, кто получал земли или находился в зависимости от могущества крупного феодала, были его военными дружинниками, вассалами, обязанными служить господину в ратных делах, а он был их сюзереном, сеньором.

Такие же отношения складывались между герцогами и графами, между баронами и мелкими рыцарями. Один и тот же феодал был сеньором более мелкого феодала и вассалом более крупного. Вассалы обязаны были подчиняться только своим непосредственным сеньорам.

Таким образом, на верхней ступени феодальной лестницы стояли самые крупные, сильные и влиятельные феодалы, на нижних - все более мелкие. Однако и сеньоры, и вассалы были представителями господствующего класса, жившими за счет эксплуатации труда крепостных крестьян.

Такая же феодальная иерархия существовала и в церковной организации, во главе которой стоял римский папа или патриарх, а ниже по ступеням лестницы располагались архиепископы, епископы, кардиналы, аббаты и простые священники и монахи. Феодальная иерархия была способом военно-политической и идеологической организации класса феодалов для обеспечения его господства и сохранения устойчивости и стабильности общественной жизни.

Крестьяне и горожане, составлявшие третье сословие, не входили в феодальную иерархическую лестницу, но сама идея иерархической организации социального бытия также пронизывала жизнь третьего сословия.

Сословное деление общества всегда имеет тяготение к наследственному закреплению в виде замкнутых каст со своими ценностями, нормами поведения и определенным статусом в обществе.

В свою очередь в рамках самих сословий образуются корпорации - группы и союзы людей, объединенные общностью профессиональной деятельности и также построенные по иерархическому признаку. Это и ордена рыцарей, и монашеские ордена, тайные общества, цехи ремесленников, гильдии купцов, мастеровых, - даже нищие и попрошайки образовывали внутри своих сообществ некоторое подобие закрытой иерархической организации.

Такая структура общества предопределила главную особенность нравственной культуры феодального общества - ее сословно-корпоративный характер. Каждое сословие, каждая группа имеет целый набор писаных, например, в уставах, или неписаных обязанностей, прав, привилегий, ценностных ориентации и норм поведения. Здесь вырабатываются и формулируются добродетели, определяющие его достоинство, и цели, которым он должен служить.

По сути дела в феодальном обществе его нравственность расслаивается на множество нравственных кодексов, имеющих ярко выраженный сословно-корпоративный характер, несущих на себе печать кастовой замкнутости. Единая человеческая нравственность дробится и расслаивается вследствие статичного и замкнутого, закрытого характера дифференциации социальной структуры и потребностей ее сохранения.

Здесь необходимо выделить, зафиксировать и проанализировать формальные и содержательные характеристики этого множества нравственных кодексов и систем, являющиеся для них существенно общими и связывающими их в единую систему нравственности феодального общества.

Первой такой универсальной характеристикой является похожее на платоновское представление о справедливости и вечности социального неравенства, о необходимости иерархии в жизни. Это представление о естественности распределении прав и обязанностей, благ и лишений не в равной степени, а "по достоинству" - родовитости, сословному положению, степени добродетельности в соответствии со своим социальным статусом. "Высший" и "лучший" должен всегда и во всем преобладать над "низшим" и "худшим". Не равное, а адекватное воздаяние рассматривается как божественная и нравственная гармония, установленная Богом.

Каждый занимает определенное положение в обществе, я именно его сословно-корпоративный статус определяет престиж, привилегии, нормы поведения и образ жизни, моральные качества и добродетели, которым он должен соответствовать.

Феодальная мораль нацелена на воспитание обостренного чувства социальной дистанции между представителями различных сословий, групп, каст и кланов, охраняет ее массой обычаев, запретов, привилегий и поощряет верность своей системе норм. Каждый должен заниматься своим делом на своем месте и благодарить Бога, если это получается у него хорошо.

Это представление о "подобающем месте" в общественной иерархии сословно-корпоративных статусов, которое должен занимать как индивид в группе, так и группа в обществе, является непреложным и бесспорным требованием феодальной морали вообще.

Характерна в этой связи - относительная ценность богатства в феодальном обществе - земля, недвижимость, убранство жилища и одежда, деньги и драгоценности имеют статусный и престижный характер. Сословно-корпоративные разграничения в образе жизни, деятельности, нормах поведения жестко закреплялись посредством регламентации материального положения индивидов, его притязаний на владение богатством. Жилище, в котором мог жить человек, одежда, которую он должен был носить, украшения, оружие, даже его еда достаточно определенно зависели от занимаемого им места на ступеньках феодальной иерархии.

Таким образом, богатство оценивалось не само по себе, а в зависимости от статуса человека, той общности, к которой он принадлежал. Допустимо было богатство, необходимое для обеспечения принятого, достойного образа жизни для данного сословия и не слишком выходящее за эти рамки. Стремление к выходу за общепринятые рамки, к обогащению любой ценой осуждалось морально как жадность и алчность, богатство "не по положению" воспринималось как вызов и угроза всей иерархической системе и сурово каралось.

Здесь богатство существует для человека, и должно соответствовать его общественному положению и выражать его зримо и ясно. Но человек живет не для богатства, его достоинство не может зависеть от него.

Богатство само по себе не хорошо и не плохо, таковым оно становится в зависимости от социального статуса его хозяина. Посредством него феодал демонстрирует свой престиж и верность сюзерену, осуществляя в отношении зависимых от него людей "покровительство", щедрость, широту души, "дарения" и "кормления". Соответственно в отношении господина - способность выставить войско в его поддержку, вооружить его и т. д.

Поэтому главным для представителя господствующего класса было умение именно тратить богатство, показывая этим свой высокий статус, а не умение его приобретать - эффективно организовывать производство на принадлежащей ему земле, как-то заинтересовать крестьян в результатах своего труда. Ведь труд - презренное занятие, приличное лишь для "неблагородных", для "черни", смысл существования которых и заключался в том, чтобы обеспечивать господ всем необходимым.

Феодальное моральное сознание расценивало материальное богатство как знак неких более высоких, от него непосредственно не зависящих и даваемых человеку "от роду" и от Бога ценностей - его сословно-иерархического престижа, его родовитости и знатности.

Такое положение способствовало примирению угнетенных и обездоленных сословий с их бедственным положением.

В свою очередь верность своему сословному статусу вознаграждается чувством защищенности и безопасности, которое получает индивид в рамках оказываемого ему социальной группой "покровительства", ведь теперь на него распространяются закрепленные обычаями права и привилегии, принадлежащие всей группе.

Поэтому индивид в феодальном обществе не отличается самостоятельностью, он всегда "коллективизированный" индивид, образ мыслей, действий и всей жизни которого строго и детально регламентирован его сословно-корпоративным статусом, принадлежностью.

Второй важнейшей общей чертой нравственности феодализма является патернализм - отеческое покровительство "старших" по отношению к "младшим". Эта черта также вытекает из принципа иерархичности мироустройства и в то же время его гармоничности.

Ее проявлением является "сюзеренитет" и "вассалитет" среди феодального дворянства - обязанность высшего феодала помогать и заботиться о своих вассалах и их обязанность служить ему верой и правдой, почитание крестьянами-общинниками своего феодала как "отца родного", способного рассудить и защитить.

Патернализм в морали различных классов и сословий предполагал обоюдные, хотя и неравные, обязанности "высших" и "низших". Если крепостные несут повинности и тяготы в пользу своего господина, то и он обязан оказывать им отеческое покровительство - защищать от насилия и притеснения других феодалов, помогать при стихийных бедствиях и неурожаях, поддерживать "правду" среди общинников, творить справедливый суд.

Патернализм пронизывает собой все оценочные суждения феодальной морали, выставляя в качестве общего оценочного шаблона взаимоотношения "отцов" и "детей" и уподобляя им все связи и отношения феодального общества. Хорошо, когда феодал проявляет себя "добрым отцом" своих крестьян, король или князь - всех своих подданных, господин - "отцом" своих слуг, мастер - работающих у него подмастерьев. Все "дети" в свою очередь должны беспрекословно повиноваться и служить своим "отцам" и вообще "старшим".

Все общество как бы уподобляется одной большой семье, верховным Отцом которой является Бог, и поэтому ясные и понятные отношения в патриархальной семье выступают в моральном сознании феодального общества как единый и доступный всем трафарет для вынесения моральных суждений.

Однако не следует идеализировать такие отношения, ибо патриархальная мораль отнюдь не предполагает равноценность ее субъектов - чем ниже на ступеньках сословной иерархии располагалась социальная группа, тем меньше ценности придавалось и ей самой, и составляющих её индивидам, тем больше обязанностей она несла, тем тяжелее был испытываемый ею гнет.

Соответственно чем выше располагалась привилегированное сословие, тем больше ценности оно само себе придавало, тем больше прав имело.

И третьей характерной чертой, одинаково присущей нравственным кодексам различных сословий, является механизм реализации заключенных в них требований. Патернализм, патриархальность и закрытость сообществ, на которые они распространяют свое воздействие, предопределяют характерное для родового, общинного уклада жизни засилье обычаев и традиций, традиционализм средневековой морали.

Личный выбор, индивидуальная мотивация, самостоятельная нравственная позиция сводятся здесь к правильному осознанию своего статуса, места в общественной иерархии, а далее уже действуют детально расписанные и однозначно детерминирующие поведение индивида обычаи и нравы. Индивид находится полностью под их контролем, что препятствует развитию его моральной внутренней свободы и тем самым становлению подлинно зрелой нравственной культуры личности.

Однако не следует думать, что эти три выявленные общие формальные характеристики нравственности различных сословий исчерпывают внутреннее единство нравственности феодального общества.

Чрезвычайно важным общим связующим ядром для нравственных кодексов различных сословий является ценностное содержание морального сознания, формируемое христианской религией. Именно религия с ее идеей равной и одинаковой греховности всех людей перед Богом, их мелочности и ничтожности в качестве рабов божьих, несмотря на огромную социальную дифференциацию в мирской жизни, пробивает дорогу основополагающему моральному представлению о моральном равенстве всех людей.

От имени Господа религия санкционирует сложившийся иерархический порядок с его распределением прав и обязанностей, стремясь удерживать произвол господствующих классов в установленных Богом границах и давая духовные силы смиренно переносить все тяготы и лишения, выпадающие на долю угнетенных и обездоленных.

Фактически именно религия и формируемая ею мораль позволяют духовными, моральными средствами сглаживать, примирять социальные антагонизмы в условиях отсутствия возможностей для их ненасильственного разрешения. Тем самым она придавала моральной культуре феодального общества сакральный характер и препятствовала воцарению хаоса и социального распада.

Религия давала людям понятия о добре и зле, о справедливости, о необходимости внутреннего покаяния и очищения для своего совершенствования перед лицом Бога, способствуя духовной жизни человека и формированию у него моральной рефлексии, способности к самоконтролю, к действиям уже не только по обычаю, но и по совести.

Христианство сформулировало и выразило для человечества нравственный идеал личности в образе Христа, ставший на многие века ценностным ориентиром для людей разных званий и сословий.

В то же время именно вследствие возвышенности, абстрактной всеобщности, "надстроенности" над реальными и противоречивыми интересами различных сообществ в попытке их примирения религиозная мораль не только скрепляла нравственные кодексы различных сословий, придавала им внутреннюю силу и энергию, освящала их, но одновременно противостояла им в качестве идеального царства абстрактного долженствования.

Человек преклонялся перед самоотверженной, бескорыстной, пронизанной идеалами ненасилия и смирения, любви и всепрощения христианской моралью. Он ощущал свое несовершенство, раскаивался и переживал, но жил и поступал так, как этого требовал от него социальный статус и непосредственно выражавший его кодекс поведения.

Понятно, что господствующей моралью в феодальном обществе была дворянская мораль господствующего класса. В соответствии со своим положением и кругом занятий его представители культивировали приоритеты, нормы и ценности, подобающие высшему классу: сознание собственной исключительности и избранности, презрительное высокомерие по отношению к "низшим" людям иного круга.

Подходящим занятием для феодальной знати были войны и походы, рыцарские турниры и придворные балы, охотничьи забавы и верховая езда. Земледельческий и ремесленнический труд, как и чиновничья служба, считались занятием низменным и "недостойным", а заниматься им было уделом "холопов", "смердов", "подлой черни".

Феодал прежде всего должен был соответствовать своему статусу. Главными характеристиками его считались родовитость, благородство, могущество и власть, верность своему сеньору и данной клятве, храбрость в битве. Эти доблести сочетались с мужеством и ловкостью в обращении с оружием и конем, наличием "дамы сердца" (что отнюдь не свидетельствовало о высоком положении женщины в феодальном обществе, а скорее являлось способом внутрисословной конкуренции и самоутверждения в глазах людей своего круга). Он должен быть щедрым и гостеприимным по отношению к равным ему, почитать Бога и его земных служителей, сурово наказывать всякое проявление непочтительности по отношению к своему сословию со стороны "низших" людей.

Все эти требования воплощались в понятии чести, представление о которой целиком вытекало из сословного положения человека и закреплялось в обычаях и традициях. Тем самым защищалось достоинство "принадлежности" человека к определенной социальной группе.

Дворянин дорожил честью, ставя ее выше жизни, ибо жить, "уронив лицо", не расплатившись за унижение, не продемонстрировав своего презрения к смерти, было самым большим позором и могло даже привести к остракизму, презрительному изгнанию из своего круга.

Поэтому так часты были в феодальном обществе дуэли, затеваемые по самым, казалось бы, ничтожным поводам и оборачивающиеся явно неразумным с точки зрения обывателя риском, ибо их смысл заключался в символическом значении - смыть кровью обидчика нанесенное оскорбление, доказать всем, что даже смерть с честью дороже, чем жизнь с унижением.

Фактически в этом феномене отстаивания чести далже ценой жизни дворянская мораль культивировала важнейшую черту человеческой морали вообще - превосходство честного и благородного имени, т. е. духовных ценностей, перед расчетливостью и осмотрительностью готового терпеть унижения человека.

В то же время чувство чести оборачивалось тщеславием, спесью и чванством, если речь шла об отношении к людям низшего звания, достойным, с точки зрения феодала, лишь презрения. С ними можно было не церемониться - не платить за товары купцу, не возвращать долги ростовщику, без стеснения пользоваться "правом первой ночи" с крепостными красавицами, проявлять грубость, гнев и жестокость в обращении со слугами и крепостными. Беззащитное и зависимое положение низших сословий открывало полный простор для произвола и жестокости феодалов.

Ограничить его могли только религиозная мораль, не устававшая просвещать и вразумлять наиболее свирепых в своей жестокости феодалов. Церковь и христианская религия оставались способом обеспечения относительно приемлемого образа жизни для угнетенного трудящегося населения, давая последним утешение и смиряя неограниченную власть господ.

Наряду с этим элементом нравственной культуры важным следствием господствующего положения феодалов стало зарождение в их среде светского этикета.

Этикет первоначально играл роль знаковой системы, выделявшей благородного человека и круг, к которому он принадлежал, от простолюдинов и "черни" благородностью манер и куртуазностью обхождения. Распространяясь первоначально только на представителей своего круга и будучи своеобразным средством продемонстрировать свою особую исключительность и благородство, этикет подобно культу "прекрасной дамы" стал способом конкуренции между феодалами и средством самоутверждения.

Одежда, походка, осанка и умение кланяться, вежливая, обходительная и изысканная речь, умение танцевать, умение вести себя за столом и вообще в компании, мягкие, деликатные манеры, чистота и опрятность, склонность и интерес к искусству, - все это позволяло еще больше выделиться своим благородством и резкой чертой отделиться от "подлых", неблагородных людей либо показать большую культуру по отношению к "своим".

Однако формирование внешней культуры поведения с неизбежностью оказывает воздействие и на внутренний духовный мир людей, способствуя его смягчению и подлинному облагораживанию, а этикет и культура взаимоотношения людей стали настоящим вкладом в общечеловеческую культуру.

Гораздо меньше можно сказать о нравственности трудящегося населения, представленного в феодальном обществе бесправными и зависимыми от произвола феодалов крестьянами, живущими соседскими, сельскохозяйственными общинами как средством защиты от этого произвола, а позднее и мастеровыми горожанами, купечеством, также стремящимися к корпоративным объединениям.

В глазах привилегированных сословий все это - "подлая чернь", призванная трудиться на своих господ и служить им. "Низость" третьего сословия ассоциировалась ими с бедностью, слабостью, безродностью или неблагородством, темнотой и забитостью, невежеством и неграмотностью, примитивизмом и ограниченностью образа жизни и мышления. Главная их "добродетель" - труд и служение на господ, подчинение и смирение, безропотное терпение всех тягот, выпавших на их тяжкую долю в результате самим Богом установленного порядка.

Представители господствующего класса, и прежде всего, христианская церковь, усиленно прививали народу холопские "добродетели", убеждая, что тяжелый подневольный труд, терпение и смирение являются верным средством "спасения души". Естественно, учитывая бесправное и зависимое положение крестьян, отсутствие для них возможности выбора, они весьма преуспевали в этом.

В этом отношении к труду формируется противоречивый комплекс нравственных ценностей. С одной стороны, крестьянин видит в нем естественный источник жизни, арену своего непосредственного общения с природой, способ служения земле, природе и Богу, наконец, средство самоутверждения, доказательство своей умелости, хваткости, сообразительности и хозяйственности.

Но, с другой стороны, изнурительная и подневольная работа на господ, угнетающих и обирающих крестьян, заставляет его рассматривать труд как проклятие. Понятно, что это подтачивает его трудолюбие, формирует в нем леность, угодничество и пресмыкательство, изворотливость и хитрость в общении с господами.

Однако высокая моральная ценность трудолюбия в народе преобладает, и в условиях невыносимости дальнейшего усиления угнетения и брожения настроений бунта именно упрек в паразитизме феодалов становится моральным оружием крестьян: "Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто был дворянином?"

Еще большую нравственную ценность приобретает труд в глазах горожан, независимых от прямого произвола феодалов, чье положение непосредственно определялось мастерством, трудолюбием, упорством, соизмеримостью трудовых затрат и результата.

Безусловно, в нравственном сознании трудящихся сословий преобладало терпение и смирение: "Христос терпел и нам велел".

Однако они стремятся защитить свои интересы от притязаний феодалов при помощи сохраняющихся от родового уклада нравов и обычаев жить сообща, помогать друг другу, стоять за общие интересы. В этом им помогает идея "вольностей", "правды", которые морально оправдывают защиту закрепленных обычаем общинных прав, отказ от новых повинностей и поборов, а также апелляции к христианской религии с ее идеями всеобщего равенства перед Богом, любви и ненасилия, которые связывали не только угнетенных, но и угнетателей.

Вообще община в отношении крестьян играла ту же роль, что и сословия и корпорации у горожан, защищая их положение и интересы, выступая естественной средой жизни. Но в то же время она сковывала становление самостоятельности индивидов, накладывала на них цепи обычаев, суеверий и предрассудков, лишала исторической инициативы и тем самым консервировала существующие отношения и затрудняла моральное созревание и общества, и индивида.

Таким образом, можно констатировать, что феодальная нравственная культура оказываются глубоко противоречивой - она означает значительный шаг в нравственном развитии человеческого общества и в то же время тормозит это развитие и препятствует ему.

Однако не нравственность является источником исторического саморазвития общества - совершенствование производительных сил приводит к смене способа производства и всего общественного устройства, коренным образом изменяя его структуру, положение человека в нем, тем самым определяя и изменения в сфере нравственности. Из этого исходит материалистическое понимание истории и общественной жизни.

В то же время существуют и другие концепции, объясняющие историческую смену общественного строя прежде всего изменениями в религиозных и моральных ориентациях индивидуального и общественного сознания, зарождением в недрах позднего средневековья так называемой "протестантской этики", означавшей консолидацию и подъем "духа капитализма".

С этих позиций именно буржуазный дух, буржуазная мораль с ее принципами индивидуальной самостоятельной связи человека с Богом, духовной автономии, свободы и личной ответственности, независимости личности от сковывающих ее инициативу сословно-иерархических пут, обычаев и традиций проломили бреши в косной и обветшалой системе средневековых социально-культурных норм, а затем и полностью ее опрокинули.

1. 4. Нравственная культура в буржуазном обществе

Как бы там ни было, в недрах феодального общества в связи с развитием производительных сил - совершенствование средств производства приводит к дальнейшему разделению общественного труда, появлению ремесленничества, мануфактуры, машинного производства - возникают новые, буржуазные общественные отношения. Весь социальный миропорядок феодализма приходит в противоречие с энергичным, воинственным "духом капитализма", его интересами в установлении новых, справедливых и соответствующих "природе человека" общественных отношений.

Понятно, что господствующей в новом, возникающем на развалинах феодализма обществе является буржуазная мораль, которая постепенно пронизывает все поры общественного организма и находит себе носителей среди всех слоев и классов общества.

И дело состоит не только в том, что господствующий класс, контролируя средства духовного производства, якобы "навязывает" свои ценности другим общественным слоям. Неудовлетворительной в этой связи выглядит марксистская идея о том, что только пролетариат в силу объективных условий существования оказывается способным противостоять буржуазному давлению и вырабатывает свою собственную, классовую по сущности, но общечеловеческую по содержанию мораль. Общество, где существуют две принципиально различные и противоположные в сущностных характеристиках морали, в принципе оказывается аморальным, безнравственным, некультурным и нецивилизованным, напоминающим первобытное, где нравственные установления распространялись только на "своих".

Скорее всего, буржуазная мораль в своих представлениях о должном порядке социального мироустройства оказалась способной выразить весьма важные общечеловеческие ценности. Эти ценности отражали интересы абстрактной человеческой личности, не принадлежащей никакому классу, никакому сословию, роду, племени, этнической общности или профессиональной корпорации. Поэтому она и смогла стать во главе нравственного развития общества, магистральное направление которого оказалось связано с процессом обобществления человечества, преодоления социально-этнической и сословно-классовой обособленности.

По-видимому, этим в первую очередь можно объяснить притягательную силу ценностей буржуазной морали, с которой безуспешно бьются коммунистические партии и режимы, исламские фундаменталисты, африканские националисты и традиционалисты и прочие сторонники навязывания другим собственные представления, как им следует жить и во что верить .

Сам термин "буржуазный" в применении к морали или к чему-либо другому имеет в глазах различных борцов против колониализма и империализма, эксплуатации человека человеком и вообще против всего западного и капиталистического весьма одиозное и зловредное значение.

Правда, победив в этой борьбе самих себя, они приходят потом за гуманитарной помощью, ссудами и кредитами, списанием долгов к тем, кто постоянно обличался в качестве источника социального и нравственного зла. Кстати, они получают эту помощь, ибо буржуазная цивилизация предполагает в качестве условия своего существования преодоление огромных заповедников отсталости и дикости на земле.

На самом же деле буржуазным социальный и нравственный миропорядок современных, наиболее развитых стран мира называется потому, что он зарождается в городах - центрах новой, основанной на товарно-денежных отношениях цивилизации, на основе интересов горожан-бюргеров в утверждении естественных, присущих каждому от природы по праву рождения, прав и свобод человеческой личности.

Прежде всего, это право на жизнь и свобода ее устраивать по собственному усмотрению, право мыслить и действовать самостоятельно, не подчиняясь посторонним установлениям и не принимая ничего в качестве предрассудка, подвергая все рассмотрению и оправданию только силой разума.

Право на независимость от воли других людей и всякого рода сословно-корпоративных зависимостей и обычно-традиционных установлений.

Наконец, это право заниматься любой приносящей общественную пользу деятельностью в интересах собственной выгоды - право на свободу предпринимательства, ограниченное только одним - таким же правом других людей. По сути это возрождение античного принципа справедливости - не вредить другому и не терпеть вреда от другого.

Все эти права, обеспечивающие человеческие свободы и достоинство, в свою очередь нуждаются в основополагающей свободе общественного происхождения - свободе частной собственности, гарантирующей относительную независимость источников существования человека, его подлинную автономию от других лиц.

Это также интересы городских жителей в ликвидации препятствующей всем этим правам и свободам совершенно неоправданной никакой общественной пользой системы привилегий для высших сословий, присущего им социального паразитизма и вообще всей сословной иерархии, порождающей и поддерживающей незаслуженное и несправедливое неравенство.

В отличие от старого, феодального уклада общественной жизни, где производство жизненных средств строится на началах господства и подчинения, на основе принуждения, и где большая часть продукта изымается для паразитического потребления господствующим классом, производство на основе частной собственности строится принципиально иначе.

Феодальный способ производства начинает рассматриваться как не только несправедливый, но и неэффективный, неразумный, сковывающий общественное производство вследствие отсутствия стимулов для его расширения и совершенствования. Господствовавшее там из-за неразвитости общественного разделения труда натуральное производство не нуждается в расширении, ибо предназначено для внутреннего потребления, в связи с чем масштабы феодальной эксплуатации ограничивались "размерами желудка феодала" (К. Маркс). А подневольный его характер не мог вызвать заинтересованности производителей в совершенствовании способов и приемов хозяйствования, в снижении затрат и издержек и превращении производственных отношений в экономические.

Новые, справедливые отношения между людьми мыслятся как свободная и добровольная, без принуждения связь отдельных самостоятельных индивидов, равных в своих правах и интересах. Они свободно распоряжаются своим имуществом, собственностью, своей деятельностью и самой жизнью не в ущерб другим.

Каждый индивид своей деятельностью в меру сил и способностей оказывает другим определенную пользу, производя товары, услуги, удовлетворяя какие-либо другие потребности, и никто не должен чинить в этом преград, как-либо ограничивать его права и стремления. Человек на свой страх и риск разворачивает по собственной инициативе свое дело, ориентируясь не на принуждение сверху, а стараясь получить собственную выгоду. Через рынок и другие социальные механизмы он обменивает результаты своей деятельности на товар с универсальной ценностью - деньги в пропорциях, диктуемых спросом и предложением и собственными затратами. Используя деньги, он может удовлетворять свои производственные потребности, расширять дело, либо пустить на свои жизненные потребности и забавы. Он может начать новое дело, ссудить их банку, либо просто отложить до лучших времен. Деньги становятся концентрированной и предметно выраженной формой бытия социальной энергии и силы человека, расширяя его возможности и способности.

Что делать, что производить, чем заниматься и как долго - диктует здесь не феодал, не феодальное государство, а общественный спрос, общественная потребность. А так как получить выгоду можно, только удовлетворяя общественный спрос, между производителями разворачивается соперничество за то, как лучше угодить потребителю, как привить ему больше разных других потребностей.

Эта происходящая к радости потребителя конкуренция между производителями стимулирует производителей в их собственных интересах действовать наиболее рационально и эффективно, соизмерять затраченные усилия и результаты, стремиться к снижению издержек и затрат, а значит, и цен, и порождению все новых и новых потребностей. Именно расширение и совершенствование потребностей и возможностей их удовлетворения решающим образом сказываются на развитии внутреннего мира личности, богатстве и изощренности его чувств, мыслей и желаний. Правда, осуществляемый стихийно, не сопровождаемый духовной работой над собой и овладением богатствами культуры, этот процесс легко вырождается в патологию потребительства, когда все мысли и чувства человека оказываются в подчинении доминирующей способности - хотеть, ничего больше не умея.

Таким образом, в результате постепенных и мирных процессов или же насильственным способом, преодолевая сопротивление привилегированных сословий феодального общества, создавалось общество, в основу которого был заложен механизм безграничного саморазвития и совершенствования общественного производства. Это совершенствование происходило на основе рыночных отношений, вовлекающих в товарно-денежный круговорот все большие слои населения и создавшее наиболее мощную из всех известных цивилизаций.

Вместо традиционности, косности и застойности, рутинных форм труда и организации производства, неподвижных и обособленных социально-этнических структур с их статичностью, вместо мира сословно-иерархической упорядоченности общественных отношений, застывших жизненных стандартов и норм поведения появляется динамически развивающееся общество, радикально перестраивающее социальную структуру, политические и правовые институты и, разумеется, духовную жизнь общества.

Мир навсегда заданных социальной иерархией ролей, наследуемой дисциплины обычаев и традиций, общинных, патриархальных нравов и коллективной безответственности, мир авторитарных и догматических ценностей безвозвратно рушится, уступая место обществу социальной мобильности, личной активности, инициативы и ответственности, ориентированного на равенство исходных условий, свободу предпринимательства и конкуренцию.

Повсюду, где буржуазия достигала господства, она разрушала феодальные общественные отношения, привязывавшие человека к его "естественным" повелителям и обрекавшие его на подчинение и зависимость. Она показала, что общественные отношения, основанные на господстве и подчинении, на насилии, всегда обречены на естественное их дополнение в виде лени, косности и неподвижности, отвращения к производительному труду и всякой созидательной деятельности, к безволию и пресмыкательству, угодничеству и подлости.

Практически за какие-то сто лет она вызвала к жизни более грандиозные общественные производительные силы, нежели человечеству удалось развить за всю предшествующую историю, и эти силы, приводимые в движение самым мощным из всех известных в истории стимулов деятельности - свободным интересом частного собственника, перевернули само общество и все представления о нем, о человеке, о смысле и назначении его жизни.

Разрушив феодальный уклад, буржуазия поставила на его место свободу частной собственности, конкуренции, правовую независимость и равенство людей, защищенные политическими и правовыми учреждениями и нуждающимися также в нравственном обосновании соответствующими моральными ценностями.

Буржуазная мораль опрокинула феодальные нравственные отношения с их основным принципом морального неравенства сословий, вечности и естественности иерархии, ничем не заслуженных привилегий одних людей перед другими и подчиненности, зависимости одних от других. На своих знаменах она написала лозунги свободы и равенства, которые должны были обеспечить подлинное моральное братство, взаимное доверие и взаимопомощь между людьми.

Эти моральные ценности означали прежде всего равенство условий конкуренции, вытекающее из признания свободы личности и естественности равенства прав всех людей на ведущую к их собственному благополучию деятельность, если она не ущемляет такие же права других. И свое закрепление эти права и свободы получили в освящении частной собственности.

Именно частная собственность не только и не столько на предметы потребления, что имело место на протяжении всей истории человеческой цивилизации, а прежде всего на условия и средства производства, впервые в истории сделавшая непосредственного производителя относительно независимым от его общественного окружения, стала краеугольным камнем всей буржуазной цивилизации и основой всех ценностей.

Стремление к обладанию собственностью выступает поэтому как самый сильный источник активности людей, а реализация этого стремления делает человека все более независимым и свободным, расширяет его возможности и позволяет удовлетворять свои желания и капризы. Обладание собственностью и деньгами как самой универсальной в рыночной экономике формой собственности становится целью и смыслом жизни, подчиняя себе всего человека, определяя всю его духовную жизнь и моральное самочувствие. Обладание собственностью, капиталом становится более важным показателем социальной значимости человека, нежели его родовитость, происхождение, сословная принадлежность.

В то же время сам принцип свободы частного предпринимательства фиксировал личность с ее потребностями и интересами как источник и центр всей социальной активности.

Возникает новый тип личности с набором принципиально новых "добродетелей", предполагающих в индивиде активное, деятельное отношение к жизни, предприимчивость, хватку, инициативу, бережливость и расчетливость, честность в деловых отношениях и финансовых обязательствах, здоровое честолюбие и карьеризм. Человек должен стремиться к успеху, при этом учитывая и уважая права и стремления других людей, без чего невозможно устроить общественную жизнь на взаимовыгодных началах.

Буржуазное общество предельно упрощает общественные взаимоотношения, совлекая с них покров патриархальности, святости, родства, сентиментальности и ставя на их место связь голого интереса, пользы и выгоды личности.

Поэтому еще одним следствием господства частной собственности наряду с ориентацией на богатство и успех становится индивидуализм, способность осознавать себя в качестве особой, отдельной от общества, нации, класса, коллектива, семьи ценности, достойной почитания и любви. В буржуазном обществе фактически завершается процесс выделения индивида из множества взаимно поглощающих друг друга сообществ, где индивид выступает частицей чего-то другого и во многом ощущает себя средством для существования этого другого. В этой принадлежности и растворенности индивида к более широким общностям он, хотя и черпал силу и уверенность в прочности своего бытия, его защищенности и осмысленности, но только ценой утраты самостоятельности, невозможности полностью принадлежать самому себе и жить для себя.

Теперь же индивид начинает жить и ощущать себя "своим собственным", принадлежащим самому себе, самоценностью, что служит небывалому подъему чувства личности и собственного достоинства. Помимо этого, индивидуализм как принцип бытия и сознания буржуазной личности оказывается наиболее адекватной формой развития идеи моральной автономии личности, без чего невозможна зрелая нравственность.

Если достоинство личности теперь связывается с ее независимостью, моральным суверенитетом, обладанием набором перечисленных моральных качеств, то ее нравственная ущербность проистекает из противоположных ориентации и способов жизнедеятельности. Это характерные для "закрытых", несвободных обществ, вроде феодального или "социалистического". Властолюбие и карьеризм, расточительство, безделье и паразитический образ жизни, тщеславие и сословное чванство, проистекающие из несправедливого изначального неравенства людей в своих возможностях, неуважение и непризнание чужих интересов и прав.

Это также нравственная косность, неспособность к самостоятельности в моральных вопросах, ориентация на чужое мнение и навязанные шаблоны поведения и оценок, что свидетельствует о неразвитости моральной культуры индивида и его совести.

Признание равенства прав всех людей на свободное занятие общественно полезными, а следовательно, имеющими спрос видами деятельности для повышения собственного благополучия предполагает и равенство условий конкуренции, и принцип взаимной эквивалентности в товарно-денежных отношениях, что становится своеобразной "матрицей" понятия справедливости.

Справедливыми, а значит, верными, правильными, должными, полагаются отношения, соответствующие рыночной эквивалентности в обмене благами и услугами и совершенные между формально равными в своих правах субъектами по доброй воле, т. е. без давления извне.

Именно отношения купли-продажи, универсальные для рыночной цивилизации, становятся здесь образцом, на который ориентируется моральное сознание. Неравенство условий при вступлении в обмен действиями или поступками, принуждение, давление, отсутствие доброй воли или нарушение эквивалентности рассматриваются моральным сознанием как нечестность, несправедливость, нарушающая и подрывающая общий принцип нравственного устройства свободного общества.

Поэтому во имя сохранения высших моральных ценностей буржуазного общества - свободы и независимости личности и равенства прав людей - буржуазная мораль требует от человека следовать долгу и быть честным перед собой в выполнении указанных процедур и не стремиться получить выгоду за счет другого. Она требует уважать его интересы и права, не принуждать к невыгодным для него отношениям и не нарушать взаимной эквивалентности в обмене ценностями. Ибо любое из этих нежелательных стремлений, хотя и может быть в отдельном случае выгодным одной из сторон, подрывает сам принцип равноправия сторон и оказывается направленным против абстрактного человека с его правами и свободами.

Поэтому же так остро реагируют буржуазная мораль и общественное мнение на любые нарушения прав человека, на проявления неспровоцированного насилия, коррупции, злоупотреблений, ибо все это оказывается направленным против абстрактных принципов человечности - равенства прав и свобод личности в обществе. Даже молчаливое отстранение и неучастие в этом случае оборачивается соучастием и саморазрушением.

Понятно, что любое общество, основанное на изначальной социальной иерархии и субординации, неравноправии и признании необходимости и естественности для одних руководить и управлять, а для других - исполнять и повиноваться, никак не могло принять мораль, защищающую ценности абстрактной человеческой личности.

Особенно досталось буржуазной морали со стороны теоретиков коммунизма, в интерпретации которых сам термин "буржуазная мораль" приобрел зловещий инфернальный смысл.

Главным теоретическим средством борьбы с нею стала идея классовой сущности морали, подчинившая ее социально-классовым интересам и политической борьбе и лишившая тем самым автономной самоценности и специфики.

Мораль стала рассматриваться как средство оправдания складывающейся практики общественных взаимоотношений в том или ином обществе. Буржуазной моралью стали именовать само течение событий в частнособственническом обществе, практикуемые там формы и способы общественных связей и отношений, направленность человеческих интересов и стремлений, любые ценностные установки и ориентации и принципы поведения.

Так, действительно существовавшая там сильнейшая мотивация на приобретение собственности, богатства, добывание денег, ориентация на достижение успеха и собственного благополучия, напористый эгоизм, страсть к наживе, алчность и тщеславие, стремление к разжиганию и удовлетворению своей чувственности и потребительских инстинктов, т. е. действительных последствий господства частнособственнических отношений, были объявлены... главными ценностями буржуазной морали.

Работы, в которых критикуется буржуазный частнособственнический образ жизни переполнены гневными упреками против подобной бесчеловечной морали, якобы требующей от человека во имя торжества ее высших ценностей - частной собственности, денег, богатства и успеха - быть алчным, злобным, подлым существом, посвящать все свои помыслы и стремления погоне за наживой. Якобы буржуазная моральная культура "предписывает" человеку приносить в жертву "золотому тельцу" естественные человеческие чувства гуманности, милосердия и сострадания, жалости и сочувствия, дружелюбия и любви.

Там же можно прочесть, что, защищая частную собственность, буржуазная мораль создает враждебность интересов, наполняет людей взаимной злобой и ненавистью, ложью и лицемерием. Она "требует" от человека во имя богатства и успеха стать продажным и превращает честь, достоинство, талант и способности, и даже саму душу человека в товар. Она же превращает человека в бездушного хищника, готового силой, хитростью, подлостью или предательством подчинить и поработить других людей, чтобы использовать их и нажиться на них.

При этом авторы не устают упрекать буржуазную мораль в лицемерии и цинизме, молча обходя вытекающие из этого противоречия. Ибо, или эта жуткая мораль, прямо настаивающая на всех приписываемых ей мерзостях, до предела цинична, но искренна и поэтому не может быть лицемерной. Или же, если она лицемерна, она не может призывать и требовать от человека быть хищным зверем, и тогда все ранее перечисленные упреки повисают в воздухе.

Сейчас уже вряд ли стоит доказывать, что буржуазная мораль не только не призывает, а совершенно определенно осуждает все эти дикие и бесчеловечные проявления аморализма и цинизма, жесткости и подлости, вероломства и продажности, которые действительно обусловлены в значительной степени присущими буржуазной цивилизации общественными отношениями.

Представляется, что критики буржуазной моральной культуры ошибочно или сознательно перепутали ценности, т. е. объекты стремлений, задаваемые самим ходом общественной жизни, и ценности, провозглашаемые и отстаиваемые моралью.

Действительно, частная собственность как структурообразующая основа буржуазной цивилизации не только обеспечивает автономию и достоинство личности, защищает ее права и свободы, раскрепощает инициативу и творческие силы, но и порождает самые низменные человеческие страсти, влекущие человека на край пропасти и толкающие на самые страшные и грязные дела.

Но мораль,(как, впрочем, и право, и религия) призвана как раз остановить человека на этом краю, предотвратить неизбежные отрицательные последствия частнособственнических отношений и порождаемых ими мотиваций й направить действия человека в общественно полезное русло.

Подлинными и главными ценностями буржуазной морали являются также обусловленные господством частной собственности свобода и достоинство человека, личная независимость и равенство людей в своих правах и обязанностях. Именно этим ценностям служат принципы и нормы должного поведения и отношений, образующие систему буржуазной, а по сути дела общечеловеческой морали.

А жизненные ценности буржуазного общества - собственность, богатство, капитал, деньги, социальное положение и высокий статус - являются лишь средством для обеспечения цивилизованных условий жизни, существования эффективного саморазвивающегося и саморегулирующегося общественного производства этой жизни. Как всякое средство, они могут с одинаковым успехом служить как добру, общественному и личному развитию человека, так и злу, препятствующему этим процессам.

Это обстоятельство и делает необходимым существование морали, права, религии, образующих систему сдержек и противовесов дезинтеграционным и деструктивным тенденциям, вытекающим из частнособственнической обособленности людей.

Ведь частная собственность не только разделяет и противопоставляет людей, что только и замечают ее критики и обличители, но и соединяет, связывает их системой разделения и взаимного обмена деятельностями. Причем делает это много лучше, чем кровное родство, отношения господства и подчинения и зависимости индивида от своей принадлежности к той или иной общности.

Все эти отношения людей должны были уступить место более эффективному, основанному на равноправном и добровольном обмене деятельностью, типу отношений. Этот тип отношений нуждающется в духовных ценностях, моральных требованиях, которые защищают не одних людей перед другими, а интересы и благо абстрактного человека вообще. Он нуждается в беспристрастной и общечеловеческой морали, как бы возвышающейся над взаимоотношениями и столкновениями отдельных частных интересов и порождает её.

В отношении частнособственнического общества можно было бы повторить так называемый "парадокс Черчилля", высказанный в отношении демократии, что это весьма плохой и несовершенный способ осуществления государственной власти, однако лучше история еще не выдумала.

Поэтому же буржуазная мораль столь щепетильна в отношении того, каким образом добываются жизненные ценности буржуазного общества - богатство, капитал, собственность, положение, власть. Добыта ли они честно, а значит, не только легально, но с соблюдением правил свободной и равной конкуренции, уважением прав и интересов других участников соперничества, или нечестно, обходя и нарушая общие для всех условия.

И как бы ни пыталось определенное общественное мнение представить "успех любой ценой" абсолютной ценностью, стоящей выше всякой критики и морали, такая позиция квалифицируется буржуазной моральной культурой как цинизм и аморализм, влекущий в условиях демократии и рынка к краху политической карьеры, а зачастую и деловой репутации, успеха в бизнесе.

В противном случае, если считать, что буржуазная мораль насаждает насилия и жестокости, то само разграничение хорошего и плохого в ее рамках теряет смысл и становится невозможным отличить моральное поведение от аморального.

Безусловно, буржуазная цивилизация, разбудившая "фурий частного интереса" и сделавшая жажду прибыли главной движущей силой современной цивилизации, порождает огромное множество нравственных проблем.

Это и моральное отчуждение индивида, когда абстрактные принципы человечности, выраженные в моральных ценностях, наталкиваясь на его особый интерес, стремление, жажду, остаются чуждыми человеку, выглядят навязанными, вследствие чего утрачивается моральная связь между людьми, чувство всеобщей сопричастности и доминируют настроения одиночества и покинутости.

Это и превращение многих чисто человеческих отношений в отношения утилитарные, проникнутые холодным безразличием, равнодушием и враждебностью.

Это также постоянная опасность превращения индивидуализма как ценности буржуазной морали в агрессивный, воинствующий эгоизм, из которого вырастают бездуховность потребительства, культ чувственности и тщеславия, насилия и жестокости.

Но мораль как раз и нужна для осуждения и противодействия этим проявлениям аморализма, цинизма, нигилизма, потребительского отношения к жизни и утверждения между людьми более человечных отношений. Она призвана противостоять отчаянию и безнадежности, охватывающих человека, осознавшего свою уникальность и одиночество бытия, свою обособленность от "коллективов" с присущими им интересами и стремлением поглотить и подчинить себе индивида.

Она дает силы преодолеть чувство опустошенности, тоску и бессмысленность существования, возникающие в душе человека вследствие осознания им своей отдельности, обособленности от других людей, порождающей чувство своекорыстия и холодной расчетливости в отношении к ним.

Тем самым мораль помогает человеку не забыть свое призвание - суметь остаться человеком в самых трудных, неблагоприятных обстоятельствах, в условиях давления и искушения, угроз и соблазнов, отстояв этим свое человеческое достоинство и самоуважение.

Поэтому разрыв в нравственной культуре буржуазного общества между практическими отношениями - тем, что есть, реально практикуемым поведением, и идеальными моральными ценностями, тем, что должно быть - оказывается наиболее глубоким по сравнению со всеми предшествовавшими типами общества. Мораль с неизбежностью отрывается от наличного бытия общественных отношений и противостоит им в качестве идеальной модели должного миропорядка. Ей в наибольшей степени оказывается присуще морализирование с высот абстрактно-должной гуманности как проявление критической не удовлетворенности сущим, как долг честного и порядочного человека, если он хочет сохранить себя в качестве морального существа.

Его постепенное преодоление, достигаемое за счет совершенствования общественного устройства, нахождения все более полного баланса в системе общественных интересов и посредством развития духовного мира личности, формирования у нее способности постичь справедливость и благородство моральных ценностей,- и составляет процесс нравственного совершенствования человека и общества. Это убедительно демонстрируют развитые демократические социальные государства. |

Наоборот, историческая практика XX в. со всей убедительностью продемонстрировала, что как только преодоление пороков частнособственнического общества мыслится на путях уничтожения самой частной собственности, начинаются такие последствия, о которых сам Карл Маркс отозвался одной убийственной фразой: "Воскрешение всей старой мерзости".

Примечательно, что подобного рода преобразования всегда имели место в слаборазвитых странах, глубоко увязших в пережитках, связанных с общественными отношениями господства и подчинения, бесправия и зависимости человека.

Действительно, всякие ограничения частной собственности, замена ее "общественной", которой распоряжалась и пользовалась партийно-государственная номенклатура, образующая сходную с феодальной лестницей иерархию, немедленно приводили к избавлению общества от страсти к наживе, алчности, неуемного стремления к обогащению. Однако вместе с ними тотчас исчезают и заинтересованность в труде, предприимчивость и инициатива, личная независимость и достоинство, свободы и права человека, а вслед за ними наступают застой и развал общественного производства, бедность, дефициты, нехватка продовольствия, поиски виновных во всем "врагов" и репрессии.

Удручающее однообразие и закономерное сходство процессов, происходящих в совершенно разных по своей культуре, менталитету, обычаям и традициям обществах, всегда завершающихся одинаковым крахом, позволяют считать доказанным, что это тупиковый путь.

История развития нравственной культуры подтверждает ее общественно-историческую природу, связь и зависимость от изменения всех сторон единого общественного организма.

Нравственное развитие общества предстает как процесс общественного производства духовных ценностей, обретающих по мере углубления и обогащения их содержания все большее общечеловеческое значение, и как процесс развития человеческой индивидуальности, ее духовного раскрепощения и утверждения свободы и достоинства.

Переход от менее совершенных исторических состояний общества к более совершенным, включающий духовное развитие самого человека и его способностей превращать общественные требования и ценности в личностные мотивы поведения, и составляет содержание нравственного развития. Оно вполне может быть названо нравственным прогрессом, ибо в его результате происходит переход от насильственных и принудительных форм социальной организации к их самоорганизации и саморегуляции на основе гуманистических ценностей.

Содержание нравственного прогресса включает в себя повышение авторитета морали и возрастание роли нравственной культуры в жизни общества, повышение эффективности выполнения ею своего назначения, ее способность адекватно оценивать явления социальной жизни с точки зрения гуманистических идеалов и участвовать в их реализации.

Одновременно возрастают объективные возможности для совершенствования нравственной культуры человека, совершенствования духовного мира личности, повышению удельного веса нравственных мотивов в поведении человека и способности к нравственным переживаниям.

Важнейшим условием для нравственно-прогрессивного развития общества является создание объективных условий для расширения моральной свободы, самой возможности для человека совершать нравственно-положительный выбор.

Критерием прогресса нравственной культуры общества и личности, поэтому, может быть именно степень духовной зрелости личности, ее способность сделать общечеловеческие нравственные ценности смыслом собственной жизни, умение руководствоваться в жизни высшими гуманистическими ценностями и самостоятельно делать правильный моральный выбор.

Не менее существенным проявлением нравственного развития общества является процесс исторического развития культуры этического мышления, становления все более адекватного самой морали способа теоретического осмысления и обоснования её содержания. Этическая культура предстает здесь как теоретическая рефлексия над нравственным опытом человечества, его самоосознание и самосовершенствование.