Аннотация: 6-е место на конкурсе "Бес Сознательного-3", арбитр - О.Дивов
Малахова Валерия
Мадам принимает до трёх
Когда-нибудь они выведут тебя на площадь. Я пойду следом - ведь негоже отдавать такое имущество в чужие руки. Они будут вежливы до кощунства, до неприличия. Я тоже.
Они скажут: "Мадам, ум вашего мужа поглотила Река. С ним могут разговаривать только мёртвые, живым этого делать нельзя. Запрещено. Неприлично. Мадам, ну вы же понимаете..."
Я посмотрю на тебя, на твою счастливую мальчишескую улыбку. Возможно, что-то всколыхнётся; возможно, мне будет уже безразлично. Я посмотрю на них - они отшатнутся, но пересилят себя, подойдут ближе. "Мадам?.." Я устало вздохну и скажу - пустым, словно вчерашние хлопоты, голосом:
- Делайте, что должно.
***
Вчера приходила Ревекка Марзани. Пухлая, тёплая, напоминающая мне печь или мягкий каравай. Робер, правда, что-то разок буркнул о сбежавшей опаре, но получив подзатыльник, больше такого не повторял.
Явилась Ревекка, как положено, согласно графику, постоянной клиентке скидка пять процентов... Конечно, я знаю, кто ей нужен и почему в последнее время дела булочной пошли на лад.
Бабушка Арабелла Марзани была весьма деловой женщиной. А за Рекой ей заняться абсолютно нечем. По крайней мере, так уверяет Робер. Почему бы мне и не довериться Роберу в этом деликатном вопросе? Тем более, что платит Ревекка аккуратно. Хорошая клиентка. Правда, обставлять вызов бабушки нужно с помпой. Эдакая мрачная торжественность: свечи, благовония, чёрный шёлк поверх кушетки... На самом деле всё это абсолютно ни к чему, однако Ревекку заставляет проникнуться серьёзностью момента. И раскошелиться.
Когда она ушла, Робер поморщился. Мальчик очень серьёзно относится к вызову мёртвых. Считает, что совсем уж по мелочам их беспокоить не следует.
А ещё Робер не любит несамостоятельных женщин.
- Понимаешь, Натали, я могу понять, когда спрашивают о делах. Особенно, если раньше это дело принадлежало мертвецу, а теперь пришло в упадок. Конечно, там, за Рекой, переживают за нас. Но спрашивать, брать или не брать второго мужа, да ещё уточнять, у кого... Какое отношение теперь это имеет к мадам Арабелле?
- Думаешь, женщинам неинтересны свадьбы? - я гладила непослушный вихор на макушке, перебирала пряди светлых, любимых волос, а мальчик горячился, ноздри нервно трепетали, брови были сердито сведены... Я люблю Робера таким. Я всяким его люблю.
- Да, теперь мадам Арабелле это неинтересно!
- Хорошо, хорошо, милый. Как скажешь. Тебе виднее.
Он постепенно успокоился, взгляд стал рассеянным, плечи расслабились. Мой муж чуть виновато улыбнулся - он всегда так делает, когда случится сказать гадость о женщине.
А случается частенько.
- Маленький, а что Арабелла ответила? Ужасно интересно.
Недоумевающий взгляд - и как меня могут волновать такие глупости? Честная попытка вспомнить.
- Назвала кого-то. То ли из медников, то ли с Абрикосовой улицы. Да, с Абрикосовой, там есть ещё такая семья...
Всё. Робер посчитал разговор оконченным и потянулся за книгой. Мой мальчик любит читать детективы. Но только классические, без новомодной горы трупов. И чтобы тело было куда-то спрятано.
Могу понять.
***
Ещё они скажут: "Мадам, кто являлся проводником вашего мужа? В чьё тело приходили души умерших? Вы же понимаете, сосуд нужно сжечь вместе с некромантом".
Я рассмеюсь, и от моего смеха им станет холодно. Потому что большинство этих женщин бывало у нас. Вначале я угощала их чаем с бисквитами - ты ведь готовишь замечательные бисквиты, когда не думаешь о Реке. Затем - несмело, иногда краснея и запинаясь - они переходили к делу. Там, за Рекой, были их любимые, мужья, дети, матери, должники, враги, кумиры... А здесь были деньги - иногда оторванные от бюджета с мясом и кровью, иногда вроде бы даже ненужные. Деньги в обмен на разговор - тот же телефон, только звонить нужно очень далеко, не так ли?
Да, когда-нибудь я, отсмеявшись, укажу на себя. А затем шагну и прижмусь к тебе, обхвачу руками, поцелую, наплевав на правила приличия. Ты просияешь в ответ - уже ничего не понимая, но ощутив моё тепло.
Возможно, ты скажешь: "Не бросай меня".
Возможно, я отвечу: "Не брошу".
***
Сегодня забегала Чармин. Я страшно от неё устаю. Слишком много шума, слишком много блеска. Блёстки на кофте, мишура на юбке, сверкающая на солнце помада, переливающиеся тени на веках... Роберу нравится. Наверное, мне стоило бы ревновать, но с момента покупки мальчик считает существом женского пола одну меня. Остальные так - подруги, клиентки. "Другие далеко", - кажется, малыш выразился этими словами.
Чармин всегда сыплет словами, как... нет, не горохом даже. Она говорит, будто надувает мыльные пузыри. Много-много пузырей. И её слова растворяются в сознании, как радужные бока очередной порции разноцветных шариков, выпущенных малышом из трубочки, в которую он превратил папину авторучку.
Я хочу иметь детей. Маленьких сопящих карапузов. Но от Робера нельзя. А другие мужчины вызывают во мне брезгливость. Когда-нибудь я всё же разберусь с этими банками спермы, назойливо рекламируемыми на каждом углу. Муж не будет против, он совершенно не ревнив. Лишь бы я никогда его не оставила...
Я никогда его не оставлю.
Чармин всегда нужно связаться с почившими "духовными лидерами общества". Под таковыми она каждый раз понимает новое лицо. Робер от такой работы сияет, как ребёнок. Он любит говорить с мёртвыми на "вечные темы". Поэтому мы привечаем Чармин - вот уж кто никогда не вызовет подружку, дабы обсудить новомодную причёску.
Кого она вызывала сегодня? С кем ты беседовал, Робер, честно задавая вслух заказанные вопросы, а мысленно говоря совсем о другом? Как мёртвый - или мёртвая - отнеслись к вашей встрече? Я ведь знаю, они не всегда довольны. Даже за Рекой некоторых никак не могут оставить в покое. Однажды я спросила, что будет, если одну и ту же личность одновременно начнёт вызывать несколько некромантов? Муж долго хихикал, но рассказывать отказался. Всё, что из него удалось выудить - несколько слов о сюрпризе, который ждёт вызывающих. Мальчик не согласился говорить, даже когда я пригрозила поркой. Впрочем, ему прекрасно известно, что до этого не дойдёт.
Когда клиентка уходила - довольная, сияющая пуще прежнего, я взяла мужа за руку и долго держала. Робер не дёргался. Он знает, что иногда мне нужно просто чувствовать его тепло.
Понимать, что он пока рядом.
***
Однажды я спросила тебя, как выгляжу, когда в меня входят души мёртвых. Ты смутился, покраснел:
- Натали... Давай позже... Может, не надо?
Я настояла на своём. Тогда ты записал один сеанс на видеокамеру (бедная Чармин, знала б она, как глупо выглядит!) - и со мной случилась истерика.
Впервые.
- Я похожа на публичных мальчишек, там, на Красных Песках! Шлюшка для мертвецов, подстилка, тело для чужого удовольствия! Какое убожество, какая мерзость... Меня тошнит от этого!
И так далее. Я до сих пор считаю именно так: эти возвратно-поступательные движения, эти бессмысленные, закатившиеся глаза... Чужой голос в моём горле, чужие жесты, чужая боль при переходе Реки... Это действительно ужасно, паскудно, невыносимо! Вот почему больше я не пытаюсь взглянуть на себя-сосуд. Одного раза хватило.
Как и одной истерики.
Я помню твои беспомощные глаза. Помню дрожащие губы, которые шевелились, пытались что-то сказать, а я всё кричала, не в силах остановиться... И оседающее на чисто выметенный пол тело - помню.
Когда ты очнулся, то не мог говорить. Трое суток. Трое суток у твоей постели, солнце - звёзды, солнце - красный закат и тучи на горизонте, пасмурный день - чёрное небо с отдельными просверками... Дрожь твоего тела, горячий лоб, умные слова Лили - семейного врача, слова, которые падали куда-то вглубь кипящей воды, окрашенной травами в коричневое. Трое суток мольбы о прощении, обещаний, раскаяния, признаний в любви...
А злобная тварюшка-память всё подсовывала куски из любительской съёмки. И то, как ты смотрел на отданное чужой душе тело.
Я не позволю другому телу лежать перед тобой. Я не позволю другой женщине - или мужчине, неважно! - быть столь же желанной.
Нет, Робер. Не позволю. Только я.
***
Сара приходит редко. И уходит с заплаканными глазами. Иногда такими же глазами её провожает мой муж.
Сара больна, и скоро присоединится к единственному сыну - там, за Рекой.
Я помню её Артура - смутно, поскольку ничем особенным мальчишка не выделялся. Разве что избалован был до полного безобразия, и всё время хныкал, если мать не исполняла его капризов. Я, помнится, подумала как-то о той несчастной, которая возьмёт в мужья это безобразие... а потом выкинула глупого ребёнка из головы.
Артур умер три года назад. Свалился с лестницы, сломал шею. Больше детей у Сары не было - не то здоровье, она и этого-то родила с трудом. Сейчас у неё живёт воспитанница, но забыть Артура бедняжка не может.
По её словам, мальчишке за Рекой холодно и одиноко. С его-то характером - верю. Однажды я спросила Робера, могут ли мёртвые меняться. Муж неопределённо пожал плечами: "У меня там нет друзей, Натали. Хочешь, я спрошу для тебя?" Мне не хотелось.
Робер переживает за Сару. Он сентиментален иногда. Я тоже.
Хотя женщине и не пристало.
***
Если ты покупаешь в мужья некроманта - будь готова к тому, что он станет любить не только тебя. Некромант не может иначе, разговоры с мёртвыми для него зачастую могут заменить пищу, воду, секс... Я поняла это слишком поздно. Но даже если бы я знала... Робер, мальчик мой, только ты, никто другой. Знаешь? Веришь?
Помнишь, однажды я спросила, на что похожа Смерть? Ты радостно и весело ответил: "На тебя, Натали!" Потом подумал и добавил: "А ещё - на реку... но это ты сама знаешь".
Наш с тобой совместный бизнес... я ведь действительно купила тебя, чтобы заработать. Деньги получены, деньги тратятся на лучших психологов - хоть на день, хоть на час отдалить твой уход в Реку... наш уход... костёр на Ратушной площади.
"Не бросай меня, Натали! Люблю тебя, не бросай!"
"Не брошу".
"Мадам, вы же понимаете... Нет, мы относимся к вам со всем уважением, мадам..."
"Делайте, что должно".
Когда-нибудь, Робер. Когда-нибудь, площадь.
Когда-нибудь.
Не сейчас.
***
- Мадам, можно ли... ну... эээ...
- С полудня до трёх, милочка. Да, конечно, с гарантией. Предоплата тридцать процентов. В случае неудачи деньги возвращаются.