Девятнадцатого августа девяносто первого года прошлого века я вне Москвы, я на Владимирщине, в столетних сосновых хоромах, навечно схваченных янтарём. По телику бархатным баритоном вещает бывший якутянин, фактурный человек Евгений Кочергин. Это мой учитель физики, памятник детства. Некоторое время он преподавал в заснеженных школах Якутска, потом выбился в местные дикторы и сходу перебрался из-под самой Полярной звезды в лучезарное Останкино. Слушаю и прихожу к ясной героической мысли: мне срочно надо возвратиться в столицу, там решается судьба моей Родины. "Тучи над городом встали, в воздухе пахнет грозой..." А заодно отвезу ёршиковую коврочистку на колёсиках в недавно добытую квартиру. Когда появится мебель, я привезу сюда чорон, несущиеся в буре собачьи упряжки, вырезанные умельцем в бивне мамонта, и шерстистый олений коврик, кстати, обильно осыпающийся.
И пусть мой учитель не всё понимает о происходящем!
На следующий день я уже в московском метро, до которого подбросил меня крёстный. Из сумки моей торчит длинный воронёный ствол. Понятное дело. А куда его спрячешь-то? Так и еду с "Площади революции", где красногвардейцы посмотрели на меня с пониманием. Человек с ружьём. "Кипяточку бы мне".
Милиционеры не останавливают, отворачиваются от человека с ружьём. Видимо, предупреждены о стрелках, спешно занимающих боевые позиции. Пассажиры поглядывают с уважением, догадываются, что всё не так просто в этом мире бушующем. Да и сам я из себя вида решительного.
Правда ствол у меня - без мушки, поскольку это всего лишь ручка как раз той самой ковровой щётки. Оказалось, что правда заключалась не только в этом, а и в том, что путч вовсе не был путчем, поскольку все главные действующие лица всё обо всём знали. Всё было пучком.
Например, Горбачёв, который очень захотел отдохнуть в Форосе накануне важнейшего события - подписания Союзного договора. Хотя в такой момент загорать не уезжают. Хорошо-то как, что успел он напоследок отдать США полсотни тысяч квадратных километров российских морских угодий в Беринговом проливе. Запросто. За ноль - один из богатейших во всех отношениях участков планеты. Знал о сути происходящего и Ельцин, поскольку имел беседы не только с админом США, но и со всеми сценическими фигурантами действа.
Знали и всевозможные "младодемократы", поскольку к этому моменту закончили подготовку на благословлённых Горби спецкурсах по ваучеризации советского бытия. Знал и премьер Павлов, вовремя залёгший в постель поправить здоровье. Знал и будущий ельцинский министр обороны генерал Грачёв, ведь он и возглавлял подготовку к путчу...
Впрочем, всё это кукольное карабас-барабасовство могло оказаться лишь совокупностью трагических совпадений. Такие привычные маленькие трагедии с большими последствиями.
Но какой же в итоге получился замечательный спектакль! Каждому рядовому советскому человеку дали во что-то поверить! И в массу совпадений в том числе. Режиссёры и актёры хорошо освоили Станиславского. Школа. Но ружьё со стены стреляло не холостыми.
Кстати, о Станиславском анекдот. Явился, значит, он в церковь:
- Батюшка, исповедаться хочу.
- Говори, какие грехи на тебе, сын мой?
- Да грехов-то всего один: не верю.
В антрактах и в первые дни после спектакля зрители повсюду ходили приподнятые и очень вежливые друг с другом! Извините, пожалуйста, весьма признателен, дамы, господа, соизволите ли, честь имею... Вдохнулась в нас идея: начинается новая жизнь, и все мы обновляемся и взращиваем в себе ростки всего самого лучшего.
Так было, пока один нетрезвый рыбак с Шоссе энтузиастов, оказавшийся на время вне цивилизации и промелькнувших событий, не спросил громко: вы что, а, уху ели? Эхо разнесло его хриплый голос по всей Ивановской, достигло почты, телеграфа, телефона, вокзала и метро, и пока что нелегального казино, и тут все поняли: он прав... И сделались прежними.
Было ещё много чего смешного. Например, после событий политологи и поллитрологи не могли никак разобраться, кто левый, а кто правый. В итоге оказалось, что левые - на самом-то деле правые, а те, другие, как раз таки наоборот. А Жириновский сочинял партийные программы для будущих своих оппонентов-демократов, в чём признался почему-то позже, а в тот момент поддерживал Государственный комитет по чрезвычайному положению, прочих же клеймя как предателей. Жириновский побывал однажды в моей церкви в Тропарёве. Не сфокусированный. Ему бабулька говорит: креститься-то надо справа налево. Он, кивнув, отвечает: справа налево. И вновь осеняет себя перевёрнутым крестом. Шоу.
Но что же, по большому счёту, всё это было, если подвести черту? Премьера сюжета? Да нет же, конечно. Римейк о человеке с ружьём, озабоченном содержимым своего чайника. Что же касается Евгения Кочергина, то это были его последние дни работы диктором на телевидении.
![[]](/img/k/kondratenko_e_w/190891doc/cheloweksruzhxem2.jpg)