Среди «голубых жемчужин» Южного Урала
есть целебное соленое озеро Мулдак.
По утверждению геологов, было оно когда-то пресным.
Предание древнее это
Поведал мне старый солдат.
Над озером жаркое лето
Лучистый раскинуло плат.
Мы берегом вышли к ложбине.
В заросшем овражке, в пыли,
Валялись, торчали, как бивни,
Поломанные костыли.
— И я на таких же подпорках
Домой воротился с войны.
Вон видите ровную горку,
Зеленую, вроде волны?..
И сказку повел он, как песню.
Слыхал или выдумать смог,
А озеро вторило плеском
И пену стелило у ног.
Мне так захотелось поверить
В рожденье целебной воды,
Что сказка ступила на берег,
В песке оставляя следы...
В степном приуральском предгорье,
Незнамо в какие года,
То озеро не было горьким —
Плескалась вода как вода,
Как будто трехверстное блюдо
На скатерть легло, в ковыли,
Вдали — караваном верблюдов
Горбатые горы брели.
А степи до самого кряжа
Волнились такой муравой,
Что кони и вершники даже
Тонули в траве с головой.
И людям бы жить на просторе,
Но в тон же безвестной поры
На мирные хижины горе
Слетело с Змеиной горы.
Чуть зорька над нею забрезжит,
Глаза золотые открыв,
Зубовный доносится скрежет
И шорох драконовых крыл.
И тяжко от черной напасти,
И страшен злодейский налет,
Когда из разинутой пасти
Он бешеной пеной плюет:
То ноги ломотою стянет,
То тряской вконец сокрушит,
То язвой лицо испоганит,
То силы, то жизни лишит.
Джигиты, и старцы, и дети,
И жены, недолю кляня,
Страшились небесного света,
Как волки боятся огня.
Не то чтобы поле засеять
Да выездить резвых коней, —
Жилища покинуть не смели,
Пока не натешится змей.
И только из крайней саманки,
Едва рассветет синева,
За травами шла спозаранку
К далеким урманам вдова.
И снадобья слабых спасали,
И смерть отгоняло питье,
И матерью люди прозвали
За щедрое сердце ее.
Невесть по какому закону
Весь в матушку, ласковый сын
Один не боялся дракона
И вырос могуч и красив.
Однажды в годину печали
На женский отчаянный крик
Забрел по дороге случайно
В селение дервиш-старик.
И люди, стеная и плача,
Спросили того мудреца:
— Неужто погибнем мы, старче,
А бедам не будет конца?
Воздел он иссохшие руки,
Как ветки сухой карагач:
— Не даст избавленья от муки
Ни гнев, ни покорность, ни плач.
Одна лишь великая жертва
Спасет от проклятья село,
Одно лишь великое сердце
Осилит великое зло.
Найдите его — и злодея
Сотрет оно с вашей земли!..
...И люди на мать поглядели
И молча глаза отвели.
Она ничего не сказала —
Ответить ей было невмочь,
Смотрела сухими глазами
Она в непроглядную ночь
И видела сына родного,
Забитый бедою аул...
А сын ее понял без слова
И к поясу нож пристегнул.
И конь его нес ураганом
К Змеиной горе, на восток,
И долго под черным шиханом
Белел материнский платок.
Заря подрумянила небо
Над синими стрелами крон,
И выметнул в небо свирепо
Когтистые крылья дракон.
И снова к печальному краю
Коварная тень поползла,
И кто-то кричал, умирая...
А мать у дороги ждала.
Прошли по степи суховеи,
А ночью бесилась гроза.
Когда же заря, багровея,
Опять приоткрыла глаза,
То рваная тень заметалась,
Истошный послышался стон,
Подбитые крылья пластались
И вихрем трясли небосклон.
Но третье спокойное утро
Легко поднялось из ночи
И нежно, светло, златокудро
Рассыпало в небе лучи,
Как будто на лебеде белом
Заря молодая плыла,
И черная мгла не задела
Ее золотого крыла.
Приветному солнцу навстречу,
Ликуя, народ выбегал.
Звенели веселые речи,
Дымился кизячный мангал,
Готовили женщины пищу,
Седлали джигиты коней,
И людям свое пепелище
Казалось милей и родней.
А девушки пели, как птицы,
И тешили дети аул,
И ветер в открытые лица
Емшаном и донником дул.
И в праздничном, вольном веселье
Счастливцы забыли о том,
Как дорого стоит спасенье,
Чей сын не воротится в дом...
Нет, мать о каменья не билась.
Сыновий потрогала след,
Родимой земле поклонилась,
И сыну, которого нет.
Брела по зеленому склону,
Смотрела, как степь расцвела,
Услышала радостный гомон
Спасенного сыном села.
Тот шум ее душу и тело
Как острой косой подкосил:
Для горя ей силы хватило —
Для радости не было сил.
Головушку думы качали,
Усталые ноги не шли,
Печальные чайки кричали
И к озеру стоном вели.
Осока, плакун да купавы
Шептали, ложась под ступни:
— Приляг на пахучие травы,
У тихой воды отдохни!
Упала. Ударилась оземь,
И кровь застучала в висок,
И хлынули горькие слезы
На мокрый прибрежный песок.
У горла огнем полыхали,
Тоской обжигали зрачки,
От каждой слезинки сбегали
К озерному дну роднички.
Кипели соленые брызги,
Струился горючий ручей,
Пока не истаяли искры
На дне материнских очей...
А дома старейшина рода
За пиршеством вспомнил о ней:
— Подайте для матери меда
И мяса кусок пожирней!
Но старая мать не сидела
Хозяйкой в почетном кругу.
Нашли ее хладное тело
На мокром от слез берегу.
Печальный обряд совершили
И в память на веки веков
На холм положить порешили
Земли от родных очагов.
Тяжелые горные камни,
Огромные комья земли
Всю ночь поднимали руками,
Все выше несли и несли.
Забыли про боль и усталость,
Дымились ладони от ран,
И снова брели, спотыкаясь,
Пока не вознесся курган.
Еще петухи не пропели,
Лучи облаков не зажгли,
А люди к озерной купели
Помыться — напиться пришли.
И — чудо! Как нежные крылья,
Вода их тела обвила,
Смахнула и боль, и бессилье,
А новые силы влила.
Тут диву бы им подивиться,
Испить от души, да нельзя:
Светлее слезинки водица,
Но вот солона, как слеза.
А солнце над степью смеется:
— Вода солона — не беда,
Зато в родниковых колодцах
Свежа питьевая вода!
С тех пор над лазурью озерной
Лишь зори да чайки парят,
Да люди к воде чудотворной
Пути издалека торят.