Оля губу прикусила, чтоб не разреветься в голос. Мочи не было слышать, как Семен жадно расспрашивает гостей. Никак не насытится новостями про знакомых. Можно подумать, они ему родня!
Гости с охотой отвечали. Особенно девушка. Румяная да пригожая. Оля догадалась, кем она Семену приходится.
Вот и все твое счастье, Оленька! Был жених, да сплыл! Семен, видно, позабыл тебя, в ту самую минутку, как этих приезжих увидел. Все на свете позабыл. И тебя, и что между вами было.
Оля развернулась выйти из хаты, столкнулась с дядей Петром.
- Что, Олька, боишься, уведут жениха? - засмеялся он.
И гости засмеялись.
- Нам чужого не надо, - улыбнулась девушка. - Мы свое заберем.
Дальше Оля не слышала, выскочила за порог, размазывая слезы.
Дверь скрипнула. Оля схоронилась и притихла. Никого она видеть сейчас не желает. Но вышедшим было не до нее.
- Семка, поехали к нам, - звала девушка.
- Не могу. Я уже здесь прикипел, - вроде как смущенно ответил Семен.
- А как же я? Я здесь не останусь! - звенел девичий смех.
- Ты меня прости, Катенька, но я уже здесь обещался. - У Семена голос стал тихим и ласковым.
Обещался? Это так теперь называется? Оля тенью скользнула вдоль забора, не будет она слушать, пусть себе воркуют. Хорошо, что все прямо сейчас обнаружилось. До свадьбы! Пусть летит на все четыре стороны! Ей тоже чужого не надо!
Обида душила. Задыхаясь, Оля прибежала домой. Заходить не стала. Выревелась как следует в укромном местечке. И только поздно вечером объявила изумленным родителям:
- Передайте Семену, что я ему слово возвращаю. Разрываю помолвку!
Как он мог? Ну как он мог? Приехала, поманила, он и побежал. "Катенька!" Оля уткнулась в подушку.
У них он, значит, просто напросто "прикипел"? Оле он всего лишь обещался, а любит он Катеньку? Которая его оставила. Они же бросили его на произвол судьбы!
***
Ехало несколько семей на шахту в поисках лучшей доли. Телега застряла в грязище неподалеку от их деревни. Весна. Дожди проливные. Слякоть. Семен полез вытаскивать. Он же такой, за все хватается, всюду первый. Поскользнулся. Ему ногу раздавило колесом. Ночь постояли проезжие у дяди Петра. Засветло собрались и тронулись дальше. Петр зашел за постояльцами прибрать, а на лавке парень лежит, что ногу покалечил. В горячке. Оставили и ничего не сказали!
Когда парень очухался немного, народ пришел на него посмотреть.
- Ну что за люди! - высказали ему о его попутчиках.
- Добрые люди, их понять можно, - легонько улыбнулся он, - им в срок надо на работу прибыть.
Оля потихоньку его разглядела. Кудрявый до невозможности, гребень в завитушках сломается. И ресницы на концах загибаются. Лицо простое, но милое. А улыбка какая славная! Невозможно в ответ не улыбнуться.
- Так ты чей? - спросили.
- Ничей.
Он поведал им нехитрую историю своей жизни, запинаясь от смущения. Ничего особенного. Лесник, Федор Семенович, нашел младенца. Назвал Семеном Федоровичем, растил, пока не помер. На сторожку родственники нашлись, а Семена взяли другие добрые люди на воспитание. Но их понять можно, у них свои дети. Пришлось у других добрых людей пожить. Так и вырос. По добрым людям. Ехал на заработки, и вот так неловко вышло. Но он обузой не будет.
Мужики покивали. Все правильно говорит. Обузой быть не надо.
Оля осмелилась подойти.
- Болит нога? - тихонько спросила.
Он ресницами захлопал.
- Есть немножко, - признался. - Ничего, терпеть можно.
- Тетя Глаша говорит, что кость цела, - успокоила его Оля. - А мясо - оно зарастет. Бегать будешь. Она и не таких поднимала.
Он улыбнулся. Оля застеснялась и убежала.
Девки на улице обсуждали, какой этот Семен кудрявенький, да какие у него ресницы.
- Жалко, что он безродный!
Он, и правда, боялся прослыть обузой. А, может, без дела не мог.
Взмолился:
- Дайте мне, хоть ложек настрогаю, пока лежу.
Настрогал. Да каких!
- Ты, не иначе, лошкарь, - удивился дядя Петр.
Не лошкарь. Из той породы людской, что если за что берется, то присматривается, спрашивает, вникает, а потом все у него получается враз. Как будто только этим всю жизнь и занимался. Вот он какой. До работы жадный и много чего умеет.
К осени нога не так чтоб поджила окончательно, однако Семен на покос со всеми вызвался. Хотя слабый еще был. Полдня косой помахал - кудри вымокли, рубаха к телу прилипла. Повалился в обед на траву, от еды отмахнулся, только воды попил. Оля присела рядом, он голову повернул и все силился улыбнуться.
Оля предложила:
- Давай я тебе ногу перетяну покрепче.
Не стала трогать его ослабшую повязку, сняла платок, намотала, затянула узел.
- Туже, - попросил. - Вот спасибо.
- А у тебя волосы непокорные, - заметил, когда она на него глаза подняла.
Оля отошла с досадой. Да знает она. Торчком растут надо лбом, никак не пригладишь.
Она раньше жила себе и жила, не волновали ее особо ее лохмы. А тут вечером дома украдкой в зеркальце посмотрелась. Глаза, рот, нос - все на месте. Лицо вот скуластое.
- Мама, я красивая или нет? - спросила у матери.
- Не в красоте счастье, - вмешался отец. - Девушка покладистой должна быть и работящей. Красота - дело второе.
Так и не поняла Оля, красивая она или как. Сама о себе разве знаешь? А другие ей ничего никогда не говорили.
Семен, прихрамывая, зашел к ним вернуть платок. Надо же, чистый, он его выстирал. Как будто она сама не может.
Семена быстро за своего признали. Не пьет, не гуляет. Нанимали на работу охотно.
- Вот мать дурная, - сказал раз Олин отец. - Потерпела б маленько и жила б сейчас с таким сыном припеваючи.
- Ой, Семена наслушалась, - засмеялся отец, - вот тоже мне, блаженный выискался, все у него "люди добрые, их понять можно".
А Оля не представляла, как кто-то мог маленького Семена оставить. Он же в меленьких кудряшках, улыбается, ресницы загибаются. Как же такого отдать, от себя оторвать. Разве что все поумирали, и сама мать при смерти была. Только так!
В соседней деревне затянули со строительством. Попросили помощи. Достраивали в заморозки. Торопились. Парни вернулись оттуда веселые: и заплатили им неплохо, и управились они до первой вьюги. Вон, как метет.
- А Семен где? - спросила Оля.
- Задержался, доделывает. Обещал к ночи вернуться.
- По такой погоде?
- Ну, заночует там.
А если не заночует? Отца просить ехать забирать? Откажет ведь. Ой, отругают ее за самовольство. И что она только делает!
Ольга впрягла лошадь в телегу. Погода так разгулялась, что Оле страшно стало. И куда едет, зачем? Фух, вон он, темная фигура бредет. Семен!
- Оля? - удивился Семен, с трудом шевеля замерзшими губами. - Ты куда одна в такую метель?
- За тобой, - буркнула.
Он забрался в телегу, прислонился к краю, глаза закрыл. То-то. А что, если б она его встретить не догадалась?
Оля его и смущалась, и видеть хотелось. Ей казалось, что он тоже встреч ищет. Они всю следующую весну наталкивались друг на друга, переглядывались. Он ей пучок земляники как-то дал. С ягодками. Оля Семену навстречу шла, случайно там очутилась, а она тогда себе вообразила что не случай это...
Сама виновата в том, что случилось. Она же пыталась оказаться рядышком, где Семен. Дооказывалась.
Они вдвоем поехали на луг.
- Помнишь, как мы в прошлом году вон там косили? - показала Оля.
- Ты мне ногу тогда перетянула, с тех пор не болит, - кивнул он.
Поглядел:
- А у тебя волосы все такие же. Непокорные.
И потянулся, пригладил ей вихры. Она глаза закрыла. Он ее поцеловал. И она его не оттолкнула, не перевела все в шутку. Она сама прижалась к нему, сама обняла и дальше сама позволила.
Срам какой. Грех. Но про это потом только подумалось.
- Что теперь делать? - спросила растерянно.
Семен ее отпустил.
- Посватаюсь. Прямо сегодня вечером и приду.
- А вдруг не отдадут? - сомневалась, а душа уже ликовала.
- Тогда покаемся. В ногах будем валяться, - как-то несмело предложил он.
Ой, стыдно-то как. Хоть бы не дошло до этого.
- Ты ведь пойдешь за меня? - спросил. - Нету... другого... на примете?
Вот дурной!
- Один только ты. Родненький мой. А... у тебя?
- Была когда-то вроде как невеста. Батька ихний обещал нас поженить, как на шахте устроимся.
Он так легко это сказал, без сожаления, что Оля поверила, уж очень она счастливая была. Пусть через грех, но такое счастье ей вышло.
Потоптался. Сел на предложенный табурет. Откашлялся. Я, говорит, за год заработал, деньжата кое-какие есть. Не густо, но для начала семье хватит.
- Ты никак Олю сватаешь?! - всплеснула руками мать.
Он кивнул.
Мать потянула отца совещаться. Семен и Оля посидели, ни живы ни мертвы. Оля не выдержала, подошла к занавеске, прислушалась, о чем родители шепчутся.
- Да он же приблудный, - причитала мать. - Ни кола ни двора. Один. Безродный!
- А от твоей родни много толку? Как им чего надо - так они все здесь. А так - не дозовешься! - отрезал отец.
Мать всхлипнула.
- Нам женихами перебирать не с руки. Радоваться надо, что хоть один нашелся. Нарожала мне восемь девок. Как я их всех до ума доведу? Семен - работящий, непьющий.
Застонала половица под тяжелой ногой. Оля отпрянула. Вовремя. Вышел отец, а за ним бочком заплаканная мать. Дали добро. Оля обрадовалась. А вот обрадовался ли Семен? Она теперь и не упомнит. Вел себя с нею, как будто ничего между ними не произошло особенного. Как и раньше, разве что самую малость посвободнее, невеста же. Тогда ей это нравилось. Значит, не осуждает, уважает. Не удивлялась, что не ухаживает он, как другие парни за девками. Он ведь не озорной, как они, а робкий. Разве что разок шелковицу в пригорошне принес и тогда же поцеловал в липкие от сока губы. Но ведь не сказал, что любит! Вот оно что! Ни разу не сказал! Он жениться затеял, чтобы грех прикрыть. Раз уж так вышло. Какая же она глупая. На крыльях летала, ног под собой не чуяла от счастья, свадьбу близкую ждала.
Ничего, переживет. Неволить не будет. Пускай возвращается к этой своей Катеньке.
***
Оля в хату зашла.
- Не передумала? - спросил отец. - А то вот Семен Федорович попрощаться зашел.
У них сидел Семен. Понурый. Кудряшечки его пообвисли даже. Взглянул на нее мельком и опустил глаза на узелок, что у ног лежал.
- Нет. Пускай едет. - Хотела спокойно сказать, а получилось, что крикнула.
Собрался уже значит, торопится.
- Да что это на тебя нашло? - удивилась мать.
- А не надо им жениться, - встряла сестричка. - У Ольки волосы торчком, у Семена кудряшки. Детки у них лахудрами получатся.
Оля зарыдала.
- А ты не беременная случаем? Вот и разгадка твоим фокусам, - решил отец.
Мать нахмурилась, руки в боки, и пошла на отца.
- Я что, я ничего, - оправдывался отец перед рассерженной матерью. - Дело молодое, горячее. Всяко бывает. А теперь дурит девка. Ты такая же, когда в положении, слово поперек не скажи.
- Нет! Просто не хочу за него! Отстаньте вы все! - Оля выскочила на улицу.
Семен вышел из оцепенения и рванулся за Олей.
- Я же сказала, что нет! Надоел! Уходи, куда собирался! - кричала она ему и плакала.
Семен скривился, "не поминай лихом" проговорил и пошел. К своей Катеньке! От нее, от Оли.
Все. Отпустила. Не вышло, как хотела, без истерик. Ну да ладно. Она его больше не увидит. Никогда.
- Семен! Погоди, - вырвалось.
Он обернулся быстро.
- Ты узелок в хате забыл, - нашлась Оля.
Он усмехнулся криво.
- Обойдусь. ...Господи! - сказал с тоской и не ей. - Господи! Никому я не нужный на этом белом свете. Ну зачем я живу? Ведь ненужный. Все бросают. С самого рождения.
Семен таки взглянул на Олю.
- Я сердце свое на цепи держал. Не позволял ему ни привязываться, ни любить. Зачем обнадеживаться, все одно ведь оставят. Пока тебя не встретил и поверил, что нужен. Как никому еще не был нужен. По-настоящему. Что у нас взаимно. Не оттолкнула. Родненьким называла.
Он перевел дыхание.
- А ты только потому за меня шла, что слабость допустила. Теперь передумала. Надоел.
Они оба глотали слезы.
- Ох, прости, не слушай. Я от обиды все наговорил, - опомнился Семен. - Тебя понять можно. Зачем я тебе со своей любовью. Спасибо и на том, что было.
Сердце надрывалось и плакало, а башка упрямая сопротивлялась.
- Не верю. Ты меня обманываешь. Ты меня не любил никогда. Как Катенька эта хорошенькая появилась, ты меня тут же и забыл. Это я тебе ненужная стала. Со всей своею глупой любовью.
- Что ты говоришь.
- А что ты ей на крыльце говорил? Что просто обещался, а так с ней бы уехал? Ну и поезжай, собрался уже.
Семен сделал шаг навстречу.
- Господи, Оля, ну что мне ей надо было говорить? Они люди добрые, обещали в семью взять, если устроимся, ни о каких чувствах и речи не шло. Не знаю, зачем я им сейчас понадобился, но их понять можно, видимо обстоятельства.
Он руками развел:
- Не могу я девушку обидеть. Я же знаю, как это, когда бросают. Ну что мне надо было сказать, чтобы не больно вышло? Я думал, ты поймешь, ты же меня без слов понимала, как родная.
- Родная, а ты с ними собрался? Узелок связал?
- Я не с ними. Они завтра на шахту возвращаются, а я сегодня хотел уйти. Куда глаза глядят.
- Так ты, правда, меня любишь, а не ее?
Слезы еще текли, а губы растянулись в несмелой улыбке.
- Оля, ты приревновала просто? Ну скажи, просто приревновала?
Ревность? Это ревность была? У Оли глаза распахнулись.
Она бросилась ему на шею.
- Родненький. Мой.
- Ух, какая же ты у меня ревнючая, - прошептал он ей в ее вихры.
- Оля! - вышел на крыльцо отец. - Семен? Ну вы там чего? Помирились?
- Помирились, - отозвался Семен.
- Вот и слава Богу, а то что удумали. - Отец вернулся в дом и притворил за собой дверь.