Кононова Алина Владимировна. Подсознательный страх пауков

Подсознательный страх пауков

Я не знаю, как начать.

Начну с факта: за свою жизнь человек во сне съедает около семи пауков. Маленьких, восьминогих и мерзких. Они ещё волосками покрыты, мелкими-мелкими, даже не видно, но я знаю. Это отвратительно. И бабочки, кстати, тоже мерзкие, пушистые, с тонкими, дрожащими крыльями. И пчёлы, но их ещё стоит бояться из-за жала: укусит вас такая, лицо раздуется, и всё. Так и умереть можно.

Вот я и решила, как начать.

Я пишу это сейчас, и карандаш чуть не вываливается из пальцев. Стержень уже обломан о бумагу, осколки графита по листу. Я боюсь насекомых. Я ужасно боюсь насекомых. Они маленькие, поэтому везде пролезут. У них много ног, они летают и кусаются, они делают всё, чтобы ухудшить нашу жизнь. И хуже всех - пауки. Они не насекомые, знаю, но легче от этого не становится.

Мне уже двадцать лет, а я всё ещё боюсь их, как ребёнок. Подсознательно. Фобию не остановить просто так, нельзя усилием воли заставить себя полюбить пауков или просто перестать покрываться потом каждый раз, когда видишь эту мелкую, восьминогую...

Мне надо успокоиться. Я пишу это, чтобы прийти в себя и выговориться, чтобы бумага стерпела то, что я уже не могу.

Вообще я не истеричка. Я могу сдерживаться и при виде паука не кричать, а отойти подальше, успокаивая дрожь в пальцах. Просто сегодня я познакомилась с новым соседом снизу. Мы раньше пару раз здоровались у подъезда, а тут я помогла ему перенести вещи из машины в квартиру. Коробки с виниловыми пластинками... Эти чёртовы альтруистические порывы, они только мешают мне жить. А он пригласил меня послушать музыку и выпить чаю.

Он ставил Элтона Джона. Звук из проигрывателя был хорош, чай согревающим, но всё переменилось в тот момент, когда я увидела у него на комоде закрытый чёрной тряпкой ящик. Я ещё тогда подумала: фокусник он, что ли. И просила, без всяких плохих мыслей:

- А что это?

Любопытство ещё хуже альтруистических порывов. Опаснее.

Сосед гордо улыбнулся и сдёрнул тряпку.

Это оказался не ящик фокусника. Вообще не ящик. Аквариум прямоугольной формы, с лампой, заполненный всякими веточками и зеленью. А между них, в самом центре, будто специально показывая себя, сидел большой чёрный тарантул.

Дальше я молниеносно и поэтому очень скомкано, прощалась, оставляла недопитый чай и бежала к себе под "Blessed". Потом я закрывала двери и окна, тряслась на полу в кухне, а теперь пишу это в попытке успокоиться.

Говорят, что все фобии родом из детства. Моей это тоже касается. Перейду сразу к сути.

Однажды давным-давно...

Мне одиннадцать. У меня шило в заднице и вечный двигатель в груди, ни минуты не могу усидеть спокойно. Родители на всё лето отправляют меня к бабушке, матери папы, а я только рада. Я целыми днями ношусь по посёлку, у меня разбиты коленки, мозоли на ступнях от того, что я бегаю босиком, обгорело лицо и кожа слезает ошмётками. Я радуюсь жизни и не замечаю паутины, которая затягивает окно в моей комнате.

Вообще, раньше это была комната папы, тут даже остался его шкаф с детективами и старыми детскими журналами. Но когда я приезжала к бабушке, комната становилась моей. Сейчас я понимаю, что эта деталь не имеет никакого значения.

Я ничего не боялась. Мы плавали в речке с неслабым течением, залезали в пещеры, просто уходили на весь день в горы, которые окружали посёлок. Не думая о синяках или переломах, я лазила по почти отвесным скалам и висела на тонких ветвях деревьев. У нас была небольшая компания, такие же дети, сосланные на лето из города.

Нам было весело и хорошо до середины июля.

Я даже не помню, как его звали. Не помню его лица. Как бы хорошо я не помнила некоторых деталей того лета, например, не самых цензурных надписей, которые мы оставляли на двери заброшенного сарая, эти, казалось бы, такие важные вещи вылетели у меня из головы. И сейчас я, кусая карандаш, пытаюсь воскресить их, но ничего не выходит.

Хотя, это тоже не имеет значения для рассказа. Идём дальше.

Он, кажется, не был красивым, но был живым. Все дети такие, я сейчас это замечаю. У них лица будто дышат энергией и светятся. Когда вырастаешь, это куда-то теряется, с появлением первых кругов под глазами взгляд гаснет.

Он был таким живым, поэтому мне было так страшно.

Он тоже ничего не боялся. Почему? Почему мы даже не думали о том, что это опасно? Никто из нас?

Он не вернулся домой вечером. Его искали все взрослые, ходили по домам, звонили на ближайшую больницу и на станцию, кто-то пытался вывести на след собак. И никто, даже наша компания, не знала, где он.

Вот только... Я до сих пор никому не рассказала, но я всё видела. Видела, но молчала. Я понимала, что делаю что-то не так, но ещё лучше я понимала, что видела неправильную, запрещённую сцену. И я боялась в этом сознаться. Поэтому и молчала. Господи, какая же я была тупая, понимаю, что сложно себя за это винить, но всё равно.

Он упал с небольшого обрыва. Всего метра три или четыре. Не устоял на краю.

Мы были вдвоём. Тогда был выходной, ко многим приехали родители, поэтому мы не гуляли все вместе. Я увидела, как он идёт в гору, и побежала за ним. Нам просто было скучно, и мы решили поиграть около обрыва. Поиграть около обрыва, только сейчас я понимаю, насколько неосторожно это звучит.

Я и сейчас это помню. Вижу так ясно. Его лицо закрыто взметнувшимися волосами. За его спиной кусок чистого, голубого неба, его руки раскинуты в стороны. Это звучит просто, но на самом деле отвратительно страшно, потому что он падает.

Я не помню звука от падения. Я сразу убежала оттуда, и в памяти остался только этот остановившийся кадр. Будто глаза сработали как затвор фотоаппарата, сделав снимок.

Я никому не рассказала. И всё же той ночью я смогла уснуть нормально. Наверное, мой недоросший мозг ещё не до конца осознал, что случилось.

На следующий день взволнованные взрослые пытались заставить нас сидеть по домам, но это было невозможно. Мы снова собрались все, и кто-то предложил поискать его. Конечно, нам казалось, что мы сможем делать то, что не удавалось остальным. А ещё всем было любопытно, хотелось пощекотать себе нервы и всё-такое.

Я всё ещё никому не сказала. Но именно я привела их туда, делая вид, что просто иду, куда глаза глядят. Я не хотела, честно не хотела, но, наверное, меня вело то самое чувство, которое заставляет преступников возвращаться на место преступления.

Мы пробрались вниз окольным путём. Россыпь камней под ногами, крики, смех. Даже я смеялась, но это было больше похоже на начинающуюся истерику. Никто ничего не заметил.

Смех резко прекратился, когда мы выбрались на дно обрыва.

Он упал спиной вперёд.

Никто из нас никогда раньше не видел труп.

Всё же нам было больше любопытно, чем страшно. Уже говорила, что любопытство - опаснейшее из чувств. Оно погубило Пандору, человечество и меня.

Он был похож на сломанную куклу. Руки всё ещё раскиданы, ноги неестественно изогнуты, но самое худшее - спина. Позвоночник, должно быть, разломился надвое. Он лежал на камнях, а мы смотрели. Я смотрела.

Это было не самое страшное. Даже не брызги крови на камнях, нет.

Я стояла близко, очень близко, потому и увидела. Его глаза остекленели, а рот был приоткрыт. И внутри что-то двигалось, какая-то неясная тень.

Я сделала ещё шаг вперёд.

И тогда появилась она.

Сначала я увидела её длинные тонкие ноги, которые коснулись его высохших губ. Медленно она являла себя на свет. Его рот, должно быть, показался ей приятным тёмным убежищем. Она, наверное, была небольшой на самом деле, но мне показалась огромной. Королева пауков. Как минимум.

Это кажется ненормальным и нереальным одновременно - огромный паук с тонкими ногами вылезает изо рта мёртвого мальчика. Пишу, самой смешно. Но на самом деле это было

кошмарно

ужасно

непереносимо

страшно.

Я не кричала. Я сначала застыла в ступоре, а потом, когда мы убежали оттуда, когда взрослые просто по нашим лицам поняли, что мы увидели, когда я вернулась к бабушке и весь вечер не разговаривала ни с кем, не думала ни о чём, кроме тонких паучиных ног.

Бабушка даже сказала, что я очень спокойная. Не знаю, в хорошем или плохом смысле. Может, она думала, что я бесчувственная или вообще ненормальная. Но потом я зашла в комнату и увидела паутину на окне.

Я сорвала голос. Я кричала, рыдала до потока соплей из носа. Меня пытались успокоить, но бесполезно. Я больше не могла спать в папиной комнате. Несколько недель потом я не могла нормально спать вообще, мне снилось, что пауки залезли в меня и плетут паутину внутри, а я задыхаюсь. А они вылезают из моего горла.

Мне до сих пор это снится временами.

И я до сих пор боюсь пауков. Одна единственная тонконогая тварь оставила отпечаток на моей психике на всю жизнь. Я не могу быть спокойной, если рядом со мной есть паук. А если его нет, я могу придумать его и начать бояться.

Кроме того, мне снятся и просто мёртвые люди, из ртов которых вылезают тонкие острые ноги. Я не уверена, что смогу жить в этой квартире, зная, что подо мной у соседа в аквариуме перебирает мохнатыми лапками тарантул.

И знаете, что самое страшное, когда живёшь совсем один? Эти моменты ночью, когда выключаешь свет и ложишься в кровать, и в тишине раздаются всякие неожиданные звуки. Щелчки, топоток, вздохи, шум воды. Это не может быть твой кот или парень, у тебя нет ни того, ни другого. Конечно, можно думать, что это водопровод и соседи, но в темноте все осознаётся совсем не так.

И я знаю, что услышу этой ночью. Над изголовьем моей кровати - вентиляционное отверстие. И в темноте из него раздастся шорох.

Восемь тонких ног перебирают по металлу. Медленно моргают сотни глаз.

Это он.

Это паук пришёл за мной.

Оставить комментарий © Copyright Кононова Алина Владимировна (asleepaccomplice@outlook.com) Размещен: 11/10/2017, изменен: 11/10/2017. 11k. Статистика. Рассказ: Проза, Хоррор Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Я боюсь насекомых. Я ужасно боюсь насекомых. Они маленькие, поэтому везде пролезут. У них много ног, они летают и кусаются, они делают всё, чтобы ухудшить нашу жизнь. И хуже всех - пауки. Они не насекомые, знаю, но легче от этого не становится.

Кононова Алина Владимировна : другие произведения.

Подсознательный страх пауков