Эта была хорошая ночь, правильная. Небо, и так лишённое света одной из лун, затянули предгрозовые тучи, огромные, лохматые, похожие на медлительных, неповоротливых животных. В воздухе ощутимо запахло дождём и близящейся бурей. Холодный ветер шумно промчался по самым верхушкам деревьев, заставляя те скрипеть ветвями, хлопнул ставнями ближайшего ко мне окна - в комнате тётушки, которая как всегда забыла запереть их вовремя. Я, прижавшись к стене, подождала пока служанка, понукаемая ахами и охами благородной леди Нариан, затворит их. Двинуться дальше я решилась только, когда услышала скрип задвинутого засова. Да, конечно, моя тётя вряд ли стала бы интересоваться происходящим в саду в такое время, но рисковать я просто не имела права - второй возможности совершить задуманное у меня не будет никогда.
Я надвинула капюшон куртки на лоб, поправила ремни заплечной сумки и стремительно пересекла самый опасный участок пути - открытую лужайку между домом и оградой. Дальше всё обещало быть гораздо проще. Сначала меня скрывали огромные деревья - гордость и краса нашего, с позволения сказать, замка. Потом, ловкая как кошка, я перебралась через ограду и очутилась на площади. Разумеется, здесь тоже можно было попасться - встретить стражников или просто ночных гуляк, но - я рассчитала верно: вот-вот готовый сорваться дождь загнал под крыши всех без исключения. Я и сама не отказалась бы сейчас быть дома, нежиться в любимом кресле у камина, потягивая виноградный сок из бокала ильмарского стекла. В конце концов, где вы видели кошку, любящую дождь? А я все же - вполне себе представитель семейства кошачьих.
Кстати, о дожде - первые ледяные капли уже срывались, не давая усомниться в серьёзности своих намерений. Куртка у меня была плохопромокаемой, но её возможностям, как и всему на свете, существовал предел. Стало быть, единственный изъян моего блистательного плана даст о себе знать скорее, чем я думала. Обидно.
Я пересекла площадь, стараясь утешать себя во-первых, мыслью о том, что ни один сумасшедший в такую погодку не высунет нос за порог и, значит, не увидит бодро топающую в неизвестном направлении меня, а, во-вторых, сладкими грёзами о том, как, став великой магичкой, наколдую себе над головой невидимый зонт и больше никогда в жизни не буду страдать от таких мелких, низменных проблем. Теперь же я шла узкими улочками жилых кварталов, может быть, в последний раз в жизни. Вообще-то, мне вовсе не полагалось испытывать к ним никаких чувств - мне и видеть их особо не полагалось, разве что мимоходом, по пути на какое-нибудь торжество или праздничное шествие. Тётя, да и мой отец тоже, очень удивились бы, скажи я им, как привязана к нашему городу и некоторым его жителям в особенности. Им и в головы бы не пришло, что единственная наследница с детских лет гуляет одна, выбираясь из предназначенного для неё садика с розами, прудиком и качелями через ей одной известную лазейку. Но они многого обо мне и представить не могли.
Перебраться через основную крепостную стену было гораздо сложнее, но тоже выполнимо. Это мне тоже уже доводилось проделывать, хоть и немного в других обстоятельствах, так что наиболее подходящее для того, чтоб вскарабкаться наверх, место я знала. Это не очень удобно было делать в моём нынешнем виде, к тому же очень мешала тяжёлая сумка и припустивший уже по-настоящему ливень. В самом конце этого гимнастического упражнения мне ещё пришлось минут десять провисеть на руках, пропуская куда более бдительный, чем внутреннегородской, патруль. Больше всего я боялась, что меня выдаст дыхание, а потому старательно затаила его и, уже поднявшись и перебросив на другую сторону стены верёвку, всё никак не могла начинать спуск, жадно хватая ртом воздух.
Вниз я спустилась довольно опасным способом. Карабкаться прямо по стене здесь не представлялось возможным, поэтому я скользила по верёвке, лишь изредка упираясь ногами в стену. Я проделала всё довольно быстро, хоть мне и казалось, что прошла целая вечность. Мне пришлось сделать почти невероятное усилие, чтобы, оказавшись в саженях двух от окончания этой муки, не разжать немеющие руки и спрыгнуть, с громким плеском рухнув в воду, а медленно и осторожно в неё погрузиться, лишь добравшись до самого конца... Да, крепостную стену нашего города окружал ров, наполненный водой, как же иначе. Не то, чтобы мы кого-нибудь опасались, войн наша страна не вела уже несколько столетий, а последний бунт у нас случился более семидесяти лет назад и был пресечён настолько жестоко и страшно, что о нём никто даже и вспоминать не желает, не то, что повторять. Бр-р... Так что бояться мы могли разве что каких-нибудь особо наглых воров, да и то сомнительно, чтобы они смогли повторить мои фокусы без долгих и усердных тренировок. Крепость, ров, стража, подъёмный мост - это была, знаете ли, традиция.
... И прескверная, между прочим, - в чём я могла поручиться, нет, даже поклясться на крови, слезах, да хоть птичьем помёте, когда, отплевываясь и молясь и ругаясь одновременно, плыла к берегу. Казалось, что, раз уж я всё равно промокла до нитки, десяток саженей вплавь не могли что-либо существенно для меня изменить. На деле же, одежда, в какой-то мере защищавшая меня от дождя, теперь липла к телу, сковывала движения и, увы, совсем не грела; хорошо хоть туфли я заблаговременно сняла ещё перед крепостной стеной. Волны, поднятые всё ещё не утихшим ветром, мешали смотреть вперёд, то окатывая с головой, то просто забиваясь в рот, нос и уши. Правильное направление я потеряла почти сразу и, наверное, некоторое время крутилась на одном месте. Потом, неизвестно как умудрилась таки добраться до берега и, ухватившись за мокрую, осклизлую траву, выбралась из воды на весьма условную сушу. Несколько минут я просто лежала лицом вниз, радуясь, что судорога схватила меня за ногу сейчас, а не вовремя заплыва. Когда она меня всё же отпустила, я поднялась - сначала на четвереньки, затем, шатаясь, на ноги. Мне нельзя было терять времени - до утра я должна была добраться до своего тайного убежища и затаиться там на... я не знаю, какой срок. По крайней мере, достаточный, чтобы рыцари отца успели пару раз прочесать всю округу и отправиться искать меня в более отдалённые места. Тогда я успею добраться до ближайшего селения, купить лошадь и поспешить в столицу Баенна, в которой меня вряд ли так просто обнаружить. А там уже дело за малым.
Я быстро шла, а потом бежала по лесу, стараясь держаться как можно дальше от нахоженных тропинок, чтобы ни одна ищейка не смогла почуять мой след. Под сенью раскидистых деревьев дождь досаждал гораздо меньше, а темнота, царящая вокруг, мне была ни в коем случае не помеха - я видела в ней ничуть не хуже любой кошки. Наверное, в зверином облике было бы ещё удобнее и проще, но как тогда быть с сумкой? В пасти тащить? Или на спину навьючить?
Моё убежище было достаточно далеко от города, и я успела не только замёрзнуть, а почти окоченеть, одолев едва ли половину пути. Мне приходилось переходить по скользким брёвнам глубокие овраги, а в некоторые спускаться и брести по колено в жидкой грязи; карабкаться по веткам деревьев; рискуя рухнуть с головокружительной высоты, ползти по самому краю обрыва; а под конец, спрыгнуть в бездонную на вид ямину, обвязав себя верёвкой (последней, между прочим, потому что предыдущую пришлось бросить на месте преступления). Когда я, приложив перстень-печатку ко мне одной известной трещине на каменной плите, заставила ту отодвинуться с чудовищным скрежетом, дождь кончился, а небо начинало светлеть. Я ввалилась внутрь, собрав все оставшиеся силы, затворила и замкнула вход и, не помня себя от усталости, кубарем скатилась по ступенькам и болезненно припечаталась о каменную плитку пола самым мягким местом своего юного тела. Фу-ух, вот теперь можно было закрыть глаза и отрубиться...
Очнулась я спустя довольно много времени. По крайней мере, измученные мышцы успели ещё и затечь от неудобной позы, так что передвигаться дальше пришлось опять таки по стеночке, а иногда и на четвереньках. Сумку я пока бросила у входа - у меня имелись более срочные нужды, и величайшей глупостью было позволить себе уснуть, прежде их выполнения. Но, что сделано, то сделано.
Ближайшим ко мне помещением была кухня: маленькая, округлая комнатёнка с добротно выложенным в стене очагом, грубо сколоченной мебелью (стол, стулья, пара подвесных шкафчиков), а также котелками, ложками, плошками и довольно приличным запасом продовольствия. В коридоре стояли три немалых бочки с водой, а в низкой нише под столом было припрятано достаточно широкое и глубокое корыто. Я набрала воды в самый большой котелок, разожгла огонь в печи, поставила воду греться, а сама сходила в спальню за одеялами и теперь сидела, закутанная в кокон из сразу шести штук. Жать пришлось довольно долго. А ведь, если бы я была настоящей магичкой, то можно было бы нагреть воду прямо в корыте одним щелчком пальцев...
Я отогревалась, свернувшись уютным клубком и любуясь пляшущими в очаге оранжевыми языками пламени. Я всегда любила огонь, он был для меня чем-то большим, нежели просто источником тепла. Мне казалось, что он мне чем-то сродни, что внутри меня, моей души, быть может, бьётся очень похожее весёлое, безрассудное и немного опасное пламя. Я всегда думала, это то, что досталось мне в наследство от умершей матери - внутренняя сила, искра волшебства и не самый лёгкий характер. Хм, наверное, сейчас самое время рассказать немного о себе - пока я нагрею должное количество воды, набросаю в неё кое-каких целебных травок, и буду нежиться, лежа в бадье и получая от этого никак не меньше удовольствия, чем от принятия ванны с пеной и ароматическими солями, как заведено дома у отца.
Я - принцесса. Самая настоящая, единственная наследница древнего рода Промедео и любимая дочь своего отца. Любимая настолько, что он заранее позаботился о моём великолепном будущем, ещё во младенчестве просватав меня за сына своего близкого друга. Между прочим, этот самый сын старше меня на пятнадцать лет и похож на торговца баранами. Нет, честное слово, на торговца! Его отец так берёг отпрыска, что не допускал ни к магии, ни к военному делу, ни к охоте на нежить - то есть ни к чему по-настоящему достойному. Этот напыщенный тип при первой же нашей встрече попытался мне живописать "особенности животноводства в горной местности северного Торуна". Видимо, он предполагал, что девушек очаровывают именно так. Я развеяла его иллюзии моментально: сначала вызвав его на состязание по метанию ножей, потом устроив верховую прогулку со скачками наперегонки, а напоследок пригласив его на корреду, сложный эльфийский танец. Ножи он метал довольно сносно - если, конечно, учесть, что делал это впервые в жизни: из десяти попал в мишень (пусть и очень далеко от центра) два раза. В седле держался отвратительно - хуже только наш садовник, как-то с пьяных глаз оседлавший водовозную клячу. За танец же я его прокляла - он не только оттоптал мне все ноги и пару раз чуть не уронил, но и выставил на посмешище за компанию. Зато отец был доволен: как же, все успехи и умения дочери так удачно дополняли недостатки будущего супруга. Надеюсь, понятно, почему за неделю до свадьбы я решилась на то, о чём грезила по ночам вот уже около пяти лет - на побег. В замке всё это время царила такая суматоха, что внезапные исчезновения виновницы торжества были почти незаметны, и я могла беспрепятственно перетаскивать в убежище вещи и продукты. Меня обычно хватались только за ужином, ну или если подходило время очередной примерки подвенечного платья. Кстати, примерку я бы тоже с удовольствием прогуляла, но приходилось терпеть, изображая счастливую и взволнованную невесту. Платье я из вредности заказала самое омерзительное: розовое, расшитое золотом и блёстками, с пышной, похожей на копну сена, юбкой из переливчатого шёлка. Отец, увидев эскиз, усмехнулся и сразу перестал переживать из-за моей непривычной покорности - видимо, решив, что я ограничусь подобными пакостями. Ну, по крайней мере, его это отвлекло.
С убежищем мне повезло. Если бы его не было, воплощение моего плана в жизнь было бы куда более маловероятным событием. Но у меня часто так бывает - когда жизнь ставит меня в особо жёсткие условия, такие, которые преодолеть самостоятельно нечего и мечтать, обязательно появляется что-то или кто-то и выручает меня из западни. Мне нравится думать, что это оберегают меня какие-нибудь светлые духи, которых попросила об этом моя мама...
Мама у меня была волшебницей. Если точнее - магичкой огромного уровня, окончившей Школу Волшебства, Магический Университет и Академию Высочайшего Чародейства. Её специализацией были магические существа: драконы, единороги, фениксы, саламандры, химеры, гарпии... Вот последние её и убили, разорвали на кусочки, так что у неё не было даже могилы. А ведь она к тому времени совсем забросила практику, посвятив себя дому, отцу и мне. Но не смогла устоять, когда умолять её о помощи явился весь Совет Магов в полном составе. Мне тогда было пять лет, я никогда не смогу забыть её прощального взгляда: она как будто оценивала меня, пыталась понять, чего я стою, смогу ли стать достойной её преемницей. Когда она погибла, отец пил целый месяц, а я бродила по замковым коридорам, как тень, и клялась тоже стать магичкой, когда вырасту. Тогда я и думать не могла, что за меня уже всё решено.
Воспитывала меня престарелая тётка отца, совершенно помешанная на растениях. Именно с её появлением наш замок заполонили горшки, вёдра, кадки и ящики со всевозможной зеленью, про отданный на её попечение сад я и не говорю. Доходило до того, что нельзя было спокойно посидеть на подоконнике, не напоровшись на какой-нибудь кактус, а со всех стен свешивались гроздья ползучих лиан, вьюнков и дикого винограда. Самой высшей добродетелью девицы на выданье она почитала способность отличить эль-тарию звездноцветную обыкновенную от llttarii iistairi, растущей только в заповедном дриадском лесу. Её мать, и моя прабабка соответственно, была дриадой, и тётушка искренне надеялась, что я унаследовала хотя бы некоторые черты этого народа. Так что я очень много времени проводила, поливая, удобряя, пересаживая и подрезая всяческие кусты, чуть реже - вышивала неизменно растительные узоры и совсем немного занималась танцами под руководством нанятого отцом преподавателя. Разумеется, у меня оставалось время на игры и развлечения, но, правду говоря, не так уж много его было и с каждым годом становилось всё меньше.
Я нисколько не желала быть похожей на прабабушку или тётушку, ещё меньше меня привлекали фаворитки отца, эти пустоголовые кокетки в кружевах и кринолинах, жеманные и лживые сплетницы. Мне вообще всегда было проще общаться с мужчинами, я и дружила всегда только с мальчиками - они гораздо честнее и проще. Им не приходится объяснять всё по сто раз, они не сплетничают, не обижаются по пустякам и всегда готовы мне помочь совершенно бескорыстно, а не взамен какой-либо услуги с моей стороны. Может быть, это неправильно, но, порой мне просто кажется, что во мне слишком мало женственного, вот и всё. Долгое время я даже категорически не надевала ни платьев, ни юбок - они мешали мне носиться наперегонки с ребятнёй замковых слуг, лазить по деревьям, раскачиваться выше всех на качелях и ездить верхом в нормальном седле. Тётушку все эти выходки неимоверно раздражали, но отец лишь посмеивался и позволял мне вести себя так, как я считала нужным. А я мечтала стать такой же знаменитой волшебницей как мама. Я, конечно же, унаследовала её дар - меня несколько раз проверяли маги из Академии и очень настаивали на моём поступлении в Школу, но отец был непреклонен. Он не желал мне маминой судьбы, поэтому наотрез отказался даже от домашнего обучения чародейству. Он желал, чтобы я была простым, обычным ребёнком. К сожалению, это было не в его власти. Я очень скоро научилась самым простым фокусам - в основном, таким, которые позволяли быстро замести следы очередного хулиганства: стереть следы грязных сапог с роскошного ковра, убрать чернильные пятна с одежды или страниц книги, осушить грязную лужу от перевёрнутой кадки на полу. Всё это было крайне полезно, но самое моё любимое заклинание было немножко другим...
Когда мне исполнилось тринадцать, я сделала удивительное открытие. То есть для всех окружающих оно, наверное, вовсе не было таковым, но меня потрясло. До тех пор абсолютно не интересовавшаяся своей внешностью, предпочитавшая свободные рубахи и штаны немаркой расцветки, я вдруг обнаружила, что красива. То есть, на вкус окружавших меня придворных отца, тёткиных подруг-приживалок и даже моих приятелей, это было совсем не так, но мне самой моё отражение в зеркале вдруг показалось невероятно привлекательным. У нас красавицами обычно считались миниатюрные белокожие блондинки с огромными голубыми глазами, кукольными личиками, тщательно взбитыми локонами и пышной грудью. Среди постоянно менявшихся фавориток отца таких было абсолютное большинство. Они ярко красили лица, носили массивные золотые украшения и самозабвенно любили всё яркое и блестящее. Я же была очень высокой для своих лет и отчаянно худой (во мне было немногим больше пятидесяти килограмм). Грудь, и сейчас не слишком большая, тогда даже не наметилась, зато и конфуз, регулярно происходящий с придворными дамами, мне не грозил: даже вздумай я изменить своим привычкам и надеть платье с глубоким декольте, из него попросту нечему было бы вываливаться. Я легко загорала и большую часть года не могла похвастаться атласной белой кожей, мои руки, хоть и с тонкими, аристократически длинными пальцами, вечно были покрыты царапинами, синяками, ногти обломаны и далеко не так чисты, как следовало бы. У меня было, да и есть необычное и одним этим уже очень притягательное лицо: открытый, высокий лоб, высокие, чётко очерченные скулы, угольно-чёрные треугольники бровей, тоже расположенных довольно высоко над глазами, что придаёт лицу всегда несколько удивлённое выражение, точёный носик с широкой переносицей, полные, но не чрезмерно, губы, острый, дерзко вздёрнутый подбородок. Самым же необычным, тем, что мне понравилось больше всего оказались глаза: большие, миндалевидные, опушенные длиннющими серебряными ресницами, они казались зимними озёрами, глубокими, холодными и - изменчивыми. Обычно тёмно-серые, цвета талого льда, мои глаза и теперь легко меняются. Иногда эти перемены зависят от настроения или от фазы одной из лун, но чаще - от цвета надетой мною одежды. В синей блузе они приобретают цвет неба, а в любимой тёмно-зелёной курточке становятся цвета увядшей зелени. Я надеюсь, понятно, почему больше всего люблю носить зелёное любого оттенка? Это придаёт моим странным чертам колдовскую, диковатую и опасную красоту - внешность феи из сказочного леса...Правда, если честно, никому в замке до этой самой красоты нет дела - им не по нраву всё, что хоть чуть-чуть отличается от давно привычного. Поэтому неудивительно, что принцессу-наследницу давно объявили неисправимой дурнушкой и даже портреты наследным принцам соседних держав не пытаются слать. И то, что папенька так вцепился в этого великовозрастного олуха, сына друга молодости, тоже легко объяснимо, не так ли?
Впрочем, я отвлеклась. Тогда, в тринадцать лет я вдруг случайно увидела себя в большом зеркале в галерее и застыла, как громом поражённая. Причём больше всего меня удивило даже не то, что я отнюдь не такая уродина, как все говорят, а то, что меня это вдруг так взволновало. Я стала интересоваться своей внешностью, нарядами, причёсками - пусть и делала это на свой неповторимый лад. Первым делом, я распутала сложную (и ужасно портившую меня) конструкцию из шпилек и гребней, ежеутреннюю заботу тётушки и горничных, и выпустила на свободу роскошные иссиня-чёрные волосы. В незакрученном состоянии они были длиной примерно до того самого места, на котором обычно сидят. Это было невероятно красиво. Я заплела пару косичек на висках - чтобы всё это великолепие не лезло в глаза, и этим и ограничилась. Во-вторых, я потребовала пригласить нашего портного и заказала ему платье. Тётя и отец были так потрясены подобной прихотью, что не только не стали возражать, но даже и не поинтересовались ни эскизом, ни возможной ценой будущего наряда. А зря.
Третьим последствием обнаружения в зеркале себя красивой было то, что я придумала новое заклинание. Да-да, именно придумала, вряд ли его использует кто-нибудь кроме меня, в то время как все остальные мои фокусы я осваивала по книгам. Произнеся вслух, шёпотом или вообще про себя простенькое слово-пароль, я мгновенно превращала любую поверхность в зеркальную и могла любоваться собственным обликом в любой ситуации и при любых обстоятельствах. Правда, кроме меня в эти поверхности не отражали ничего, но это, по-моему, не такой уж серьёзный недостаток.
Я стала носить платья - разумеется, никаких кружев, золотого шитья и кринолинов! - туфли на высоком каблуке и тщательно ухаживать за своей главной гордостью - за волосами. Платья мои, как, впрочем, и рубахи со штанами, были преимущественно чёрные или зелёные, узкие, выгодно подчёркивающие тонкую талию и общую хрупкость силуэта. На талии я обычно носила серебряный пояс, звенья которого были выполнены в форме небольших, стрельчатых листочков, и это было единственным моим драгоценным украшением. Любимым недрагоценным был длинный шёлковый зелёный шарф: он подходил ко всем моим нарядам, выгодно подчёркивал роскошные волосы и оттенял глаза, отчего они казались ещё больше...
Очередная папина фаворитка, герцогиня Бельвиз, заметив все эти перемены, ласково потрепала меня по щеке, сказав: "Ты стала такой взрослой, Пандора". Потом отошла в амбразуру окна к стайке усиленно щебечущих дам и прошипела: "Вы только взгляните на нашу наследницу! Настоящая ведьма! Просто вылитая мать.... А вот от его величества у неё нет ни единой чёрточки, к чему бы это, вы не задумывались? Уж не к тому ли эльфийскому менестрелю, что так часто привечала наша покойная королева?" После этого все дамы захихикали, прикрываясь веерами и бросая косые взгляды в мою сторону. Я делала вид, что поглощена своей вышивкой. Они же не знали, какой у меня слух...
Именно в тот год я пристрастилась к чтению, дотоле меня тоже мало увлекавшему. Читала я, к новому огорчению тётушки, вовсе не справочники по лекарственным растением или уходу за эльфийскими розами и даже не украшенные гравюрами и виньетками томики любовных стихов. Нет, меня занимала исключительно магия, её история, основные принципы и способы применения. Конечно, научиться чему-то серьёзному самостоятельно я не могла, но в теории разобралась весьма неплохо. Наверное, я бы решилась и на тайные практические упражнения - по ночам, когда все остальные обитатели замка предавались крепкому сну или иным подобающим занятиям. Но, в моей жизни случилось ещё кое-что, на долгое время отвлёкшее меня и от магии и от мечтаний о Школе Волшебников.
В ту весну я, как говорится красивым старинным языком, уронила первую кровь и по этому поводу имела ряд неожиданных привилегий. Во-первых, я могла не идти на приуроченный к Летнему Солнцестоянию праздник, сидеть за торжественным столом и слушать вежливые благоглупости, принимать фальшивые комплименты, а, главное, танцевать, чего я не умею и не люблю. То есть, меня, конечно же, учили всяким па, движениям и позам, но к настоящему умению это не может иметь никакого отношения. Танец подразумевает не только хорошее владение телом, но и умение выразить им всю палитру чувств, эмоций, даже, возможно, мыслей и идей - этого я не смогу никогда. Во-вторых, положение "недомогающей" позволяло мне есть пирожные прямо в постели, обложившись стопкой книг. Я вовсю пользовалась дарованными возможностями и досиделась до ночи.
Это случилось в полночь.
Началось как судорога в обеих ногах, постепенно охватившая всё тело. Я не сильно обеспокоилась: у меня сегодня уже болело всё, что только можно и нельзя, так что новые ощущения я списала на ту же причину, что и предыдущие. Однако когда боль стала острой, будто разрывающей меня изнутри, я хотела позвать горничную, но не смогла ни дотянуться до колокольчика, ни вымолвить что-либо - дыхание перехватило, в глазах потемнело, я в корчах скатилась с кровати и... внезапно мягко приземлилась на четыре лапы. Вдоль позвоночника от загривка к - с ума сойти! - хвосту пробежалась тёплая, даже почти горячая волна, все запахи и звуки вокруг усилились, а, когда пелена спала с глаз, видеться предметы стали вообще как-то по-другому. Я выпустила-втянула когти, хлестнула по бокам хвостом... чувствовать я стала себя просто отлично, не осталось и следа не только той боли, что только что только что скрутила меня, но и, кхм, того самого недомогания. Я чувствовала себя даже лучше, чем обычно - сильным, мощным и вместе с тем грациозным зверем. Я вызвала зеркало: мне не терпелось увидеть себя со стороны.
...В ставшей полностью зеркальной стене я отразилась пантерой. Не сильно крупная (но всё равно заметно больше меня-человека), довольно худая и излишне длинноногая, она напоминала котёнка-подростка, да, в сущности, и была им. Потом, когда я повзрослела, и моя чёрная кошка стала выглядеть, как подобает. Но и тогда, в самый первый раз, она безумно мне понравилась: гибкая, изящная, покрытая угольно-чёрным бархатистым мехом, с большими опалово-жемчужными глазами, оттенок которых точно повторял цвет воцарившейся за окном луны.
Не совсем понимая, зачем я это делаю, я выпрыгнула в окно. В моём изменившемся теле и затронутом этими изменениями сознании властно звучал Зов. В несколько прыжков, отталкиваясь от балконных перил и выступающих частей барельефов, я спустилась во двор. Мне повезло: окна моих комнат выходили в ту часть сада, где не было ни беседок, ни лавочек, ни подходивших для ночных прогулок дорожек. Здесь были тётушкины владения: то есть, почти лес во всей своей первозданной заросшести. Издалека доносились звуки музыки и голоса, вкусно пахло жареным мясом, но это могло подождать, сейчас меня-пантеру манило совсем другое. Я чёрной тенью пронеслась по саду, перелезла через ограду и, стараясь держаться безлюдных пустырей и неосвещённых переулков, побежала к внешней стене. Я плохо помню, как именно перелезла её тогда, это потом я тщательно запоминала все удобные выступы и трещины в кладке, чтобы не терять зря времени. В первый же раз меня просто влекло, тащило незнакомое прежде чувство, сильное, неукротимое, непонятное. Я носилась по лесу, кувыркалась в траве, орала дикой кошкой, глядя в глаза полной луне, потом снова каталась по земле, очумевшая, непокорная, страшная для любого, кто попадётся мне на пути.
Наверное, всё это странно звучит, но для меня произошедшее было чудом, радостью. Быть может, от того, что я, сама не понимая , до сих пор жила в вечном напряжении, в нетерпеливом ожидании этого момента. Быть может. Я этого не знаю сама. А вы знаете?
...Когда ночь - рассыпается на тысячу новых звуков и запахов, теряет привычные цвета и оттенки и обретает новые, неизведанные; когда мчишься на мягких пружинистых лапах, сама подобная тени в этой ночи, и, расшалившись, взлетаешь стремительно вверх, пытаясь, дурачась поймать луну, и делаешь тройное сальто, чтобы потом без труда приземлиться на все четыре. Когда, извиваясь, ловишь свой хвост, просто от счастья, что он у тебя теперь есть. Когда потягиваешься всем телом и мурлычешь от удовольствия. Когда с лёгкостью перебираешься через высочайшую стену или влезаешь на верхушку огромного дерева. Когда перестаешь бояться кого-либо, опасаться, стесняться, сдерживать себя, вгонять в постылые рамки - когда становишься просто зверем, свободным и подвластным только самому себе. А над всем этим светит луна - нет, Луна, огромная, прекрасная, жёлто-серебристая, похожая на шальное око такой же безумной кошки, как я. Знаете, каково?
... Домой я вернулась на рассвете, свернулась клубком на постели и, замурлыкав, уснула, а проснулась уже в своём обычном обличье. И вот тут мне стало страшно... Я не знала, не могла объяснить, что со мной произошло, почему. Да, я прочитала множество книг по магии, в том числе по магическим существам, к которым иногда относили и оборотней. Да, они были не такой уж редкостью в нашем мире, скорей не часто встречались именно в этой стране. В Империи Клудд из них состояло население целых трёх провинций, а где-то далеко на юге оборотни-таурусы даже основали собственное, хоть и маленькое княжество. Хищные оборотни: волкодлаки, большие кошки, гигантские белые нетопыри и всякие рептилии - чаще скрывали свою вторую сущность и только специально обученные маги могли по ряду примет отличить их от людей или обычных животных. Они жили обособленно, часто одиноко, реже - небольшими хуторами, держась своей "стаи". У них на то были вполне серьёзные причины: ведь на кого проще всего списать все убийства и безобразия, по умолчанию творящиеся и в больших городах, и даже порой в деревушках? Конечно, на ведьму поганую или монстра лютого, который - вот совпадение, совершенно случайно живёт с нами бок о бок!
В общем, про оборотней и связанные с ними сложности я немного знала. Но даже и представить не могла, что с них-то как раз и начнётся моя магическая практика. В нашем роду много было всякого. Государство у нас небольшое, не бедствующее, но и не очень влиятельное, поэтому заключать с представителями нашего семейства династические браки никто особо не стремился, и жёнами принцев, а то и королей становились весьма неожиданные личности. Например, мой прадед, увлечённый путешественник, встретил в знаменитом Саллеванском лесу дриаду и, полюбив её, взял в жёны. У них получилась довольно странная семья: вместе они жили не чаще двух недель в год. Она не могла надолго оставлять свой лес, он - своё королевство. Когда она родила двух близнецов: моего родного деда и тётю Нариан - одного ребёнка, мальчика, увёз с собой отец, девочка осталась воспитываться в Волшебном лесу. Неизвестно, у кого из них было более счастливое детство, но мой дед давно уже покоится в могиле, а его сестра до сих пор жива, бодра и даже не сильно постарела (нет, вечной юности дриад она не унаследовала, но возраст сказывался на ней гораздо медленнее, чем на обычном человеке: сейчас она выглядела старшей сестрой моего отца). Дед, не желая отставать от папаши по части эксцентричности, выкупил на каком-то рынке рабов Южного Архипелага молоденькую полуорчонку, отмыл, причесал, научил человеческому языку и не сморкаться в королевскую мантии и женился. Да-да, моя любимая бабушка была из того самого омерзительного народа, наглого, грязного и уродливого. Она до самой смерти отличалась вызывающими манерами, жутким акцентом и полной неграмотностью. Зато была великолепной охотницей на изобиловавшую на восточной окраине страны нежить, владела всем наиболее распространённым оружием и с лёгкостью обгоняла лошадь. А кто-то из моих более давних предков происходил из старинного рода драконидов... Так что, в моих жилах текла настолько смешанная кровь, что сказать в точности к какой разумной расе я принадлежу, было весьма затруднительно. Но оборотни... Тем более - кошки-оборотни, чрезвычайно редкие и, если можно так выразиться, наиболее дикие из всех - это невероятно. Тем не менее, это случилось.
Я сидела на постели и плакала, не то чтобы, не желая такой судьбы - скорее не решаясь в неё поверить. Зашедшая меня проведать, тётя подумала, что я плачу по закончившемуся детству, она даже попробовала меня утешать, но, так как обладала не слишком обширными познаниями в вопросах полового созревания у людей, только ещё больше расстроила, перечислив, каких проблем мне следует ожидать в ближайшем будущем, а потом очень неубедительно пообещав, что это всё мне покажется такой ерундой. Я тут же представила в красках всё, что ерундой быть никак не может (а именно свою лохматую, хвостатую и четвероногую сущность) и зарыдала в три раза громче. Полудриада всплеснула руками и побежала готовить мне какой-то чрезвычайно полезный отвар на ста семнадцати травах, четырнадцати редчайших ягодах и пяти подозрительного вида корешках, перед этим, конечно же, расписав все удивительные свойства каждого из ингредиентов снадобья.
Я осталась одна. На какое-то время.
Я вытерла слёзы и осторожно вылезла из-под одеяла. Я была нагишом, так как ночная сорочка разлетелась на клочки при перевоплощении, и мне пришлось быстро собирать их по полу возле кровати, радуясь, что тётя (как все обитатели волшебных лесов и прочих нечеловеческих поселений) была невнимательна к такого рода вещам. Потом я оделась в домашнее платье, позвала горничную, заправить постель и прибрать в комнате, а сама вышла на балкон и села в кресло-качалку - думать думу. Было это нелегко. Не то, чтобы я совсем не умела думать, но до сих пор мне не приходилось решать самой такие вещи. Я привыкла, что всё самое важное происходит как бы само собой, а я могу только выбирать из пары подходящих мне вариантов самый-самый. Ну, например, платье, меню праздничного стола или чем заняться после обеда... Да, тётя была права: моё детство действительно закончилось в ту ночь. Потому что именно тогда у меня появилась тайна.
Да, я решила никому не говорить о случившемся. Я решила скрывать свои перевоплощения даже от отца. Почему? Мне было страшно. Я никогда не интересовалась нашей генеалогией подробно, но даже той малой толики сведений о ней, что наставники сумели втолкать мне в голову, хватало, чтобы заподозрить неладное. Я не помнила ни одного упоминания об оборотнях, а ведь если бы их кровь текла в жилах королевской семьи, если бы кто-то из правящей династии мог оборачиваться зверем - вряд ли это смогли бы утаить. Это могло ничего не означать: быть может, во мне проснулась наследственность настолько давних предков, что о них никто и не помнил уже. А могло быть и совсем иначе... Те сплетни, которые я иногда слышала: о маме и эльфе-менестреле - они могли и не быть ложью ведь так? И могло оказаться так, что я вовсе не была дочерью своего отца, принцессой и всё такое. Нет, мне, конечно, вовсе не так важно было унаследовать трон, корону и прочую ерунду - власть меня никогда не интересовала, никогда-никогда. Но - ведь это открытие могло бы расстроить папу. Он так любил мать, так дорожил мной, он даже не хотел жениться вторично, чтобы ненароком мне не навредить, как в какой-нибудь сказке о бедной сиротке и злой мачехе. Нет, я просто не могла, не имела права нанести ему такой удар! А, значит, нужно было молчать...
Наверное, подумала я, это не так уж и сложно: мои комнаты находились в самой обособленной части замка, служанки, обязанные крутиться подле принцессы и днём и ночью, любили поспать, а то и улизнуть в город на гулянку. Я никогда не запрещала и даже прикрывала их выходки. За это меня многие не то, чтобы любили, но - считали лучшей госпожой, чем капризные придворные дамы, папины фаворитки и в особенности тётушка с её очень восприимчивыми цветами розосливодендрона, готового погибнуть от малейшей ошибки в уходе и содержании. В общем, я часто, гораздо чаще, чем принцессам полагается, оставалась совсем одна. Так что вполне могла позволить себе временами обращаться в красивую чёрную кошку, тем более, что обращение это было донельзя приятным. Худо было лишь то, что я не знала, когда это может случиться в следующий раз, почему произошло в этот и как превращаться обратно в случае чего. Я не могла это контролировать, а, значит, могла попасться и скорее всего попалась бы очень скоро.
Весь следующий вечер я в страхе ожидала признаков начинающегося перевоплощения. Я боялась так сильно, что от одного этого у меня ныли мышцы во всём теле. Я не спала до самого утра. Но ничего не произошло. Я заснула на рассвете и проснулась такой же, как была всегда - человеческой девочкой, а очередная ночнушка (я нарочно выбрала самую нелюбимую: розовую с кружевами и бантиками) была на мне абсолютно целой. Я не знала радоваться мне этому или печалиться, а потому просто продолжала жить обычной жизнью. На следующую ночь тоже ничего не произошло. И на послеследующую, и потом... Пока не наступило полнолуние. Тогда всё повторилось. Разница была в том, что я почувствовала превращение заранее и точно знала, чего мне ожидать. Я снова убежала в лес и, в этот раз впадая, в экстатическое, полубезумное состояние, смогла по-настоящему прочувствовать все особенности того, чтобы быть зверем.
Это ведь в самом деле, совсем по-другому: иначе видишь, слышишь, ощущаешь мир. Что-то казалось больше, чем я привыкла, что- то наоборот уменьшилось. Пантера была крупнее меня-человека, но зато передвигалась на четырёх лапах, что, естественно, меняло восприятие. А если добавить многократно усилившиеся слух и обоняние... Понятно, что я находилась вся во власти новых ощущений. Я впитывала новые звуки и запахи, бегала, перепрыгивала препятствия, радуясь ловкости и силе своего изменившегося тела. Я точила когти о кору деревьев и взбиралась по их веткам, впервые в жизни совершенно не страшась высоты. Я могла перепрыгивать широкие овраги и без опаски карабкаться не только по каменным кладкам, но и по куда более неприступным отвесным скалам. Что и говорить - мне всё это очень нравилось.
Постепенно я привыкла к новой жизни. Большую часть месяца я была принцессой: училась, помогала тётке, гуляла в саду и читала неизменные книги по магии. А в полнолуние я становилась хищной и опасной кошкой, способной ударом лапы перебить позвоночник человеческому существу. Моя сила росла от превращения к превращению, я сама тоже менялась быстрее, чем прежде. На мне-человеке это тоже сказывалось, конечно. Во-первых, изменился мой аппетит: раньше страдавшая его отсутствием (вернее, страдали тётя и отец), я стала есть всё подряд, отдавая предпочтение мясу, причём меня совершенно не интересовал его вкус - приправы, специи, соусы, гарниры не имели никакого значения для скрывавшейся за моим обличьем пантеры. Во-вторых, некоторые способности звериной ипостаси я могла использовать и в, так сказать, человеческом виде. Это не могло не удивлять. В-третьих, что самое печальное, изменилась моя внешность, которой я только-только научилась радоваться. У меня, до этого такой стройной и грациозной, стали шире плечи, кисти рук, ступни и... бедра. Если первые три перемены можно было как-то пережить, то последняя меня приводила в бешенство. Больше я не радовалась проходя мимо зеркала: вместо хрупкой, изящной и чуть-чуть похожей на эльфийку принцессы там отражалась большезадая орчиха , которой хоть сейчас - ятаган в зубы и пустить наперегонки с колесницей по буеракам Схатской Пустоши. Бр-рр, хорошо хоть грудь не отросла, ну разве что совсем чуть-чуть, но если правильно одеваться этого почти невидно.
В замке никто ничего не замечал. Все происходящие со мной перемены встречались с неизменно умилительным: "Ах, ты так повзрослела за это лето!" - восклицанием. Меня это раздражало, и я старалась пореже попадаться кому-нибудь на глаза. Я всё больше времени проводила в библиотеке, изучая всё, что только могла найти, об оборотнях. Это было не так-то просто - для начала мне пришлось научиться читать на эльфийском, гномьем и древнем (приписываемом драконам) языках. Это потребовало почти два года усиленных занятий. А потом я совершенно случайно нашла убежище...
Так, наверное, происходит только со мной: я просто бежала по своим кошачьим делам и наткнулась на неизвестную, но чем-то очень привлекательную тропу. Нет, человек её вряд ли сумел бы даже заподозрить - я нашла её только по еле уловимому запаху, оставшемуся с тех пор, когда ей пользовались очень часто. Тропа приводила к огромному камню и обрывалась. Но из-под камня пахло жильём, и я не могла этого не почувствовать
Я смогла отодвинуть камень. Нет, вовсе не благодаря моим особым умениям и талантам - просто ненароком нажала когтем потайную пружину и потом долго ломала голову, как это мне удалось. Под камнем обнаружились ступени. Я спустилась. Будь я человеком, я бы поколебалась хотя бы, но пантера не чувствовала опасности и смело прыгнула в темноту. Люк тотчас же закрылся обратно. Я в три прыжка преодолела лестницу и оказалась в длинном и узком извилистом коридоре. На его стенах были кольца для факелов, но самих факелов я не нашла, впрочем, они мне пока и не требовались... Я исследовала новую территорию (разумеется, не забыв пометить стратегически важные углы). Всего в убежище было семь комнат: две маленькие, одна чуть крупнее и четыре совсем большие. В ближайшей к выходу явно была кухня: здесь сохранился очаг и даже стояла вполне годящаяся к дальнейшему употреблению мебель. Вторая маленькая клетушка была почти полностью занята кроватью, а в стенной нише обнаружились одеяла, тюфяк и даже набитая гречневой скорлупой подушка. В третьей стояли стеллажи - в основном, пустые, но несколько покрытых пылью и паутиной свитка на самой верхней полке я обнаружила. В четвёртой вероятно раньше было что-то вроде лаборатории: стол, стул, полки, ящики и немытые склянки, раскатившиеся по чреву огромного сундука говорили сами за себя, да и запах был вполне узнаваемым. Остальные помещения пустовали и, кажется, вовсе никогда прежде не использовались. Наверное, было бы куда удобней осматривать всё в человеческом виде, но я прекрасно понимала, что на двух ногах сюда не доберусь вовсе. Так что упускать единственную возможность я не собиралась. К тому же в моей голове именно тогда начал созревать (но ещё не вырисовался окончательно) мой коварный и дерзкий план.
Открыть дверь изнутри оказалось очень просто - всего лишь мягкий толчок двумя лапами. Я убежала домой, конечно же, собираясь вернуться в следующее полнолуние. Свитки я уносила с собой. В пасти. Совесть и прочие глупости по поводу вторжения в чужое жилища меня не мучила - я чуяла, что логово заброшено уже много лет. Кто его оставил и почему - я пока не понимала, но его слабый-слабый запах был мне смутно знаком и вызывал добрые, хоть и неопределённые воспоминания.
Добраться домой я еле-еле успела и обернулась человеком уже в саду, а потом еле-еле вползла в окно своей комнаты. Спать я не легла вовсе, но, сказавшись больной, приступила к чтению свитков. О, какое это было для меня потрясение! Невероятно, но в этих мятых, пропыленных бумажках, исписанных неровным, небрежным почерком, было моё спасение! Это писала моя мама, и речь в них шла именно о том, что сейчас интересовало меня больше всего: об оборотнях. О кошках-оборотнях, которых она, как выяснилось, тоже изучала втайне от отца. Убежище тоже принадлежало именно ей - там она занималась любимым делом, её никто не отвлекал и не осуждал за неподобающее королеве поведение. Потому мне удалось относительно легко в него забраться - магия двери была ориентирована на кровь. Кровь, струящаяся в моих жилах, её вполне устроила. Кстати, в свитках кроме всего очень подробно объяснялось это заклинание и способ его усовершенствования. В последствии я перезамкнула его на перстень. Но это всё были мелочи. Главным же оказалось то, что на старом, всеми забытом драконьем языке (ох, не зря я его выучила!) мама описала особенные упражнения для кошек-оборотней. Если выполнять их регулярно, можно научиться не только контролировать поведение и способности обеих ипостасей, но и менять их по собственному желанию. Упражнения были достаточно сложны, требовали полной сосредоточенности и выпивали все мои силы - особенно в самом начале тренировок. Но постепенно я приспособилась, и у меня даже стало что-то получаться. Легче всего было втягивать-выпускать когти, при этом не меняя изящную (хоть и несколько крупноватую) девичью руку на звериную лапу. Перекидываться полностью было куда тяжелее - особенно из человека в пантеру. Обратно легче (если только не в полнолуние или не в мои особые дни), самое страшное - хвост оставался, но его я прятала под платье, так что он не особо мешал...
Заниматься я стала ещё усердней, убежище постепенно обживала, превращая в место, пригодное для того, чтобы безвылазно провести здесь неделю-другую. Я запасала всевозможную утварь, долго хранимые продукты, дрова, одежду и книги. Я даже наворовала кое-каких снадобий и травок из тёткиных запасов - конечно, не всем я умела пользоваться, но ведь справочник лекарственных растений я тоже не забыла прихватить! Я была давно уже готова решительным действиям, но всё ждала чего-то - быть может, знака, подсказки, но единственным, чего дождалась, была эта треклятая свадьба. Наверное, я должна благодарить за неё судьбу - ведь если бы не это обстоятельство, пересилившее жалость к отцу, я бы до сих пор ничего так и не сделала. Наверное, должна - но не могу. До того, как отец объявил о моей помолвке, я считала, что значу для него всё же несколько больше, чем просто память о матери. На самом же деле я была для него чем-то вроде засушенного цветка между страниц книги - хранил и берёг по привычке, только потому, что выбросить было жалко. Вот такие дела...
Увлекшись воспоминаниями, я всё-таки задремала в воде и проснулась от тог, что вода остыла. Это было плохо. Я и так перемёрзла, а только простуды мне сейчас не хватало для полного счастья! Я быстро выбралась из бадьи и стала энергично растираться полотенцем. Потом одела прямо на голое тело шерстяную одежду и, заварив себе травяной чай, утащила его пить в постель. Без конфет или мёда это было не очень-то вкусно, но я заставляла себя выпить всё до последнего глотка. Только потом я позволила себе завернуться в ворох одеял и снова уснуть. Мне нужно было набираться сил перед дальней и наверняка опасной дорогой в столицу Баенна..
Простуду я таки подхватила. По счастью, ничем кроме слегка заложенного носа она не выражалась и никакими осложнениями не грозила. Зато превращала и без того долго тянущиеся дни и ночи вынужденного безделья в сплошное мучение. Мне было скучно. Я большую часть времени валялась на кровати с книгой в руках, иногда погружаясь в беспокойный муторный сон, иногда ковыляла на кухню и заваривала себе очередной чай или черпала прямо из котелка холодную кашу, которую мне было даже лень разогревать. Это было противно и невкусно, но принесенные с собой пирожки и сухари быстро закончились, картошку я сожгла, а мясо сварила и съела в первый же день. Крупы у меня было много, и смерть от голода мне не грозила - скорее от отвращения. Если бы не насморк я бы непременно посвятила себя физическому самосовершенствованию и занялась упражнениями: как регулярными, так и теми, что в замке редко могла себе позволить. Однако, в нынешнем состоянии всё это казалось настолько мучительной пыткой, что я вовсю предавалась апатии и безделью. Иногда мне начинало казаться, что это никогда не кончится: я быстро потеряла счёт дням и ночам, отмечая течение времени только лишь по всё усиливавшемуся урчанию в желудке. Нет, я ела, но моя пища не была достаточной с точки зрения пантеры, и её возмущение нарастало довольно быстро. Когда терпение хищницы сошло на нет, я успела только ощутить знакомую судорогу, но не предотвратить перевоплощение - против голодного зверя были бессильны все упражнения и заклинания. Я обратилась внезапно и впервые за очень долгое время вышла на свежий воздух...
Он действительно показался мне необыкновенно освежающим после моего добровольного заточения в каменной норе. В нём было прекрасно всё: запахи деревьев, трав, мелких лесных зверьков, бегущего неподалёку ручейка, влажной земли. Я даже зажмурилась, принюхиваясь. А потом побежала. Это была не первая моя охота, конечно. Мне приходилось ловить мелкую живность - охотничьи инстинкты сильны у оборотней, так же, как, например, у домашних кошек: нам просто необходимо что-нибудь ловить, за чем-то гоняться, пусть даже это попросту собственный хвост. Но раньше я не убивала, а тем более не ела свою добычу, и, поиграв немного, отпускала восвояси. Теперь же мне было нужно добыть себе пищу. Я была должна этому научиться, ведь правда?
Я кружила по лесу, с лёгкостью отыскивая следы потенциальных жертв. Если бы я была сытая, я бы тут же поймала какую-нибудь белку или мышь - они так смешно сворачиваются клубком, когда я лапой катаю их по земле. Только вот я не могла - одна мысль о том, как я ломаю хрупкие позвонки совершенно беззащитному передо мной меховому созданию, приводила меня в уныние. Нет, я не собиралась податься в монахи и, отказавшись от убийства себе (ну хотя бы отчасти) подобных, умерщвлять плоть, закаляя дух. Я спокойно ем мясо и ношу меховые одежды - если только мне не напоминают их происхождение. Не люблю думать о таких вещах, они меня расстраивают. Очень.
Так что ничего и никого ловить я не стала, а попросту направилась в ближайшую деревню. О её местонахождении я знала лишь приблизительно, так как никогда не видела её кроме как на карте, но надеялась, что обоняние и природная склонность к логическому мышлению не подведёт. Я бежала по лесу, подгоняемая мыслями о вкусном жареном (варёном, тушёном, печёном) мясе, и лишь пренебрежительно фыркала, когда очередной лесной житель в страхе спешил убраться с моей дороги. Когда я добралась до первых примет человеческого жилья, как раз начинало темнеть, что было мне на руку, то есть на лапу. Стараясь быть как можно более бесшумной и незаметной, я скользила вдоль невысоких плетней, огибавших огороды, мимо загонов для скота и будок сторожевых псов, к чести которых следует сказать, что заметили они меня сразу же, но вот связываться не пожелали. Самые трусливые, поскуливая, поспешили забиться под крылечки хозяйских домов и амбаров, а наиболее отважные осмелились проводить ненавидящим взглядом. Я им поклонилась со всем уважением, разумеется.
Мне в который раз повезло: село было большим и зажиточным, в нём имелись не только обнесённые трёхметровыми заборами подворья, но и гостиница для приезжих, пара купеческих лавок и целых две харчевни-пивальни, о которых, впрочем, я, как и положено примерной принцессе, до сих пор только читала в книжках. Однако заведения были вполне объяснимо для меня притягательны: наиболее дразнящие ароматы доносились именно оттуда. Не долго думая, я подкралась к большому окну, по-видимому, кухонному. Я приникла к стене и прислушалась.
- Мало людей нонче, - сетовала какая-то женщина. - Мало выручим, хозяин осерчает.
- Это потому что разбойники опять появились, - откликнулась другая, судя по голосу помоложе и похудее. - Мне Веснёк вчера говорил, будто новая банда завелась, жуть на всю округу наводит. Все нелюди, огромные, лохматые, в броню закованные с головы до ног, оружие носят столько, что даже за ушами и то по клинку спрятано, а на пузе, на самой броне у каждого страшный зверь о трёх ногах намалёван. Вот купцы и не ездят больше через наши края, ждут, пока король после пропажи принцессы оклемается и вышлет людей на их поимку.
- Вечно ты, Маара, - вздохнула первая собеседница, - наплетёшь, сама не знаешь что. То разбойники у ней из нелюдей, то принцесса пропала... Глашатай же из столицы вчера был, объявил, что её высочество просто пожелала оставить мирской суёт и удалить себя в горний храм для этого... обчищения и безгрешной жизни.
- Ха-ха, - совершенно невесело буркнула молодая. - Что ж её тогда сразу по всем лесам да оврагам искали? Даже по некоторым хатам?
- А откуда ты знаешь, что ёё? - фыркнула старшая. - Может, чего другое. А может и нашли. Поиски то ведь прекратили, и женишок этот ощипанный уехал, несолоно хлебавши. Может, так и задумывалось - всех надуть, а самим какую потайную вещицу сыскать. И для того и свадьба объявлялась, и жених, и принцесса якобы пропала, а на деле всё договорено - ведь жених-то вовсе не оскорблённый уезжал, а вполне довольный все. А-а? То-то...
Младшая кухарка захохотала громко и уже совершенно не деланно.
- Э, и это я плету чего-то? А сама? Ты ещё про чёрных кошек мне расскажи, как давеча!
- А что кошки? - вздохнула старшая. - Жили тут раньше. То есть не совсем, а мимо проходимши, задержались. Ты-то не помнишь, ещё в пелёнки сикала да слюни пускала, а вот Веснёка свого спроси. Были. Поселились в лесу, так король запретил в их сторону даже дышать, сам только ходил к ним на переговор или с министром наигламнейшим. А они переговор не хотели никакой, только мясо воровали и коз пугали до смерти, те в сараях в угол забивались и боялись даже на двор выйти. А кошки возле деревни прогуливались: огромные, шубы чернющие, глаза жёлтые - ходят и зубы скалят. Всего пару раз пришли в людском виде. Два мужика и девка - все высокие, худые, волосы длинные, как у коня грива, а глаза дикие, будто шальные. Купили у нас кое-какой одежды, самогона и лошадь.
- А зачем им лошадь-то? - удивилась младшая.
- А сожрали небось, нелюди, тьфу! - отмахнулась старшая. - Не верхом же им ездить, верно? Зверям-то? Ну мы их боялись, вестимо. Особленно после того как они самогонки ужрались и бузить сильно начали... Не у нас, правда, в городе, но страшно было жуть! Но и королю это тоже надоело. Он послал весточку в Мажий Совет за помощью. И оттуда явилась мажиня, чародёйка то есть. Молоденькая совсем, но все грамотки имела и глаза такие, что хоть костёр поджигай. Вот она в лес и пошла. Одна. Сумела с кошками и переговор наладить и вовсе их в другие земли прогнать. Они ушли, а она осталась. Она-то и стала нашей королевой
После этих слов кухарки на какое-то время умолкли. Я бы, наверное, подождала продолжения такой интересной болтовни, но пантера, как я уже говорила, была голодна и очень. Как раз в это момент из окна потянуло настолько вкусным ароматом (видимо, женщины достали мясо из печи), что дальнейшее ожидание стало невыносимым. Я прыгнула через окно прямо на кухонный стол, ударом лапы снесла крышку с котелка и вытащила из обжигающего соуса прекраснейший кусок баранины, достаточно большой, чтобы насытить такого зверя, как я, но и достаточно маленький, чтобы унести его отсюда без проблем.
Под вопли кухарок я вцепилась в баранину (надо сказать, чрезвычайно горячую) зубами и скрылась в ночи, оставив им и прочим местным жителям прекрасную тему для вечерних бесед. Я же чёрной тенью пронеслась по деревне и поспешила укрыться в недоступной двуногим части леса - мало ли, а вдруг тоже самогонки ужрутся и придут бузить, оно мне надо? Я даже слегка переборщила с предосторожностями, затащив добычу на дерево. Трапеза много времени не отняла - сказать по честному, я проглотила большую часть порции, почти не жуя, и смогла почувствовать вкус разве что пары последних кусочков. Пантера была довольна, только что не мурлыкала. Потом я пробежалась до столицы - разумеется, со всей возможной осторожностью. Притаившись в придорожных кустах, я какое-то время следила за главными воротами, но ничего особенного не высмотрела. Ни повышенной бдительности стражников, ни листовок с объявлениями: "Пропала принцесса" - на ближайших столбах. Даже обидно. Неужели я настолько никому не нужна? Даже тётке? Даже отцу?
Честно говоря, у меня было преогромнейшее желание тут же ворваться в замок с криком: "Не ждали!" - и выяснить у родственников, чем было вызвано столь вопиющее безразличие. Искушение было столь огромным, что я побоялась не выдержать, и, покинув наблюдательный пост, поспелшила в убежище. В любом случае, две самых важных вещи я так и так сделала: наелась и своими глазами увидела относительную безопасность дальнейшей дороги. Можно было больше не сидеть, сложа руки (и лапы), а отправляться в путь. Хоть завтра. Хоть сейчас.
Хоть сейчас у меня не получилось. Нужно было собраться. Сначала я хотела путешествовать на своих четырёх, но нагулявшаяся пантера внутри меня, видимо, впала в спячку и ни в какую не желала пробуждаться. Самое большее, чего мне удалось добиться - это хвост. Толку от него никакого, так что пришлось заправить его в штанину и забыть о нём, пока сам на место не втянется. Я сложила в сумки всё самое необходимое - вышло довольно увесисто, и это притом, что книги и крупу я твёрдо решила не брать: полежат как-нибудь до моего следующего визита. Может быть, я на каникулы приеду, вот.
Основная проблема вышла с одеждой - та, что я притащила с собой во время бегства, хоть и просохла, вид имела крайне неопрятный. В убежище же у меня было припасено не так много подходящего: шерстяная туника с рукавами грубой вязки, такая, какую можно было бы носить дома, но не в приличном обществе, шерстяные же штаны, чулки и жилет, длинное в пол шёлковое платье, в котором я собиралась предстать перед экзаменаторами в Университете, и вышитая льняная рубаха цвета весенней зелени. Кроме того, у меня была пара запасных чулок (не шерстяных, обычных), сорочек и комплектов белья, роскошный длинный плащ чёрного бархата и уже упомянутые серебряный пояс и зелёный шарф. Наверное, стоило заранее взять ещё штаны (и не одни), да и рубашек тоже, но озаботиться этим вовремя я не успела, а сразу после помолвки тётушка устроила погром в моей гардеробной, выбросив всё, что по её мнению не соответствовало образу юной невинной девы. На все мои возражения было объявлено, что как только я стану взрослой замужней женщиной, то смогу сама решать, насколько глупо мне дозволено выглядеть, а пока решать будет она. Так что у меня остались исключительно платья, причём наиболее "принцесские" из всех - то есть, со шлейфами, длинными до пола рукавами, большими декольте и сложными шнуровками, которые невозможно затянуть самостоятельно. Всё это богатство в своё время заказывала портным я сама, но тогда я и представить себе не могла, что у меня попросту не останется ничего другого. Так что наряды были брошены пылиться в гардеробе до лучших времён - может, я ещё вернусь за ними, а, может, папа найдёт кому их передарить. У меня же здесь и сейчас были совсем другие проблемы, а именно: мятая походная рубашка, не менее мятые и грязнющие льняные штаны и в довершение такая же мятая и вдобавок рваная куртка. Куртка меня смущала меньше всего: лето у нас жаркое, а в ***Ии, куда я собиралась направиться, ещё и достаточно долгое - там, говорят, даже осенью можно в море купаться.
При мысли о море я мечтательно зажмурилась. Да, кошки не любят воду, но ведь в него совсем необязательно лезть, правда? А вот увидеть своими глазами такое чудо, о котором только сказки слыхала в детстве, хотелось неимоверно. Что ж, наши желания исполняются только тогда, когда что-то для этого делаешь. Так что я прекратила мучиться раздумьями, натянула вместо откровенно жарких шерстяных штанов те, мятые и грязные, вышитую зелёную рубашку и башмаки на очень высокой деревянной подошве, украшенной затейливой резьбой - в этих башмаках я помогала тётке в саду, в них не страшна была никакая грязь и они были куда удобнее большей части моих обычных туфелек, что парадных, что домашних. Все остальные вещи я плотно затолкала в сумку, водрузила её себе на плечи и отправилась в путь. Убежище я, конечно, закрыла на заклинание, чтобы никто не нашёл его в моё отсутствие, но всё равно оставлять его было немного жалко - как будто предательство совершаю.
- Я обязательно вернусь, - тихо сказала я, окидывая последним взглядом, скрывавшее мой "тайный" дом ущелье.
Я повернулась и пошла прочь быстрым шагом. Я знала, что могу не сдержать обещания.
Поначалу путь мой лежал по знакомым местам - ведь в облике пантеры я тут пробегала не раз и даже вчера. Да, на двух ногах, ещё и с большой ношей мне приходилось тяжело преодолевать овраги и перебираться через поваленные или просто слишком плотно растущие деревья. Я стискивала зубы и вспоминала особо длинные и нравоучительные стихотворения, которые леди Нариан требовала от меня знать назубок. Это помогало, но ненадолго. Каждая лужайка, каждый нагретый солнцем камень у очередного стремительно журчавшего ручейка манили остановиться и отдохнуть хотя бы полчаса, но я не сдавалась. Я хотела во что бы то ни стало добраться до деревни раньше, чем стемнеет. Я, конечно, пантера и вообще самый страшный зверь в этом лесу, но ночевать в олиночку без крыши над головой и крепких засовов на двери пока ещё не готова. Вот стану магичкой - тогда и обращайтесь. Кроме всего прочего, я непременно желала миновать уже посещённую вчера деревушку - проситься на ночлег к тем, кого только что обворовала, мне казалось излишне неловким. Так что приходилось огибать знакомые места и топать напрямик к тракту, надеясь, что к какому-нибудь жилью он меня выведет вернее лесных тропок.
Лес у нас был красивый. Наверное, если бы не необходимость с ним так скоро расстаться, я бы этого и не заметила. Нет, я по-своему его любила, конечно, но он всегда казался мне таким обыденным, таким скромным и будничным по сравнению с диковинными далёкими землями, что рисовали мне рассказы путешественников, книги и собственное воображение. Здесь была та жизнь, к которой я привыкла и от которой стремилась убежать. Но вместе с тем здесь оставались покой и чувство защищённости, к которым я, что уж тут скрывать, привыкла. Солнце, хоть и жарило всё сильней, лишь отчасти пробивалось под покров высоких древесных крон, согревая, но не обжигая. В ветвях пели птицы, которых в нашем лесу всегда было превеликое множество. Иногда дорогу мне перебегала пугливая лань или пересекал важно шествующий, нагруженный съедобной ношей ёж. По стволам деревьев сновали непуганые чёрные белки, за ними, хоть и держась чуть поодаль, следовали любопытные сойки, охотившиеся за их запасами. Трещали сороки, стучал по стволу высокой сосны красноголовый дятел. Над ложами родников кружили бирюзовые стрекозы и ярко оранжевые бабочки, одна из которых осмелела настолько, что уселась мне прямо на нос. Я фыркнула, сгоняя её. Интересно, будут ли бабочки в той далёкой стране, которой суждено стать моей судьбой? И какие они?.. Я позволила себе минутный отдых, поставив на землю сумки, и собрав горсть ягод с куста земляники. Потом тяжко вздохнула и потопала дальше.
Когда я вышла на тракт, уже начинало смеркаться. Нельзя сказать, чтобы это меня сильно обрадовало. Нет, я, конечно, не купеческий обоз, и на меня вряд ли позарятся местные разбойники, о которых судачили в деревенской харчевне, но встречаться с ними всё равно радости мало. К тому же, несмотря на звериное чутьё и ночное зрение, чувствовала я себя слегка неуютно: всё же не было у меня привычки гулять ночами на двоих, а не на четырёх лапах. Я даже снова начала подумывать о перевоплощении, но тогда пришлось бы снова сходить с тракта, да и вещи тащить стало бы куда сложнее. Наверное, зря я решила начать это путешествие пешком, ведь запросто могла бы взять в замковой конюшне любую лошадь. Могла, но не сделала этого. Во-первых, не захотела взваливать на свои плечи заботу о живом существе, со всеми его нуждами и желаниями. Во-вторых, побоялась, что лошадь из королевских конюшен найти и опознать будет куда легче, чем дурнушку-принцессу, неказистую внешность которой на портретах перевирали настолько, что она и сама себя не узнавала. В-третьих, как ни стыдно было в этом сознаваться, мне не хотелось нарушать традиции. Мне хотелось по примеру героинь из любимых легенд, преданий и сказок обрести своего копытного помощника и друга не просто так, а благодаря какому-нибудь знаковому случаю, такому, который говорил бы о вмешательстве Провидения в наши судьбы. Смейтесь, смейтесь, но, по-моему, нельзя забывать о таких вещах. Ведь я собиралась заняться в будущем магией, далеко не каждое животное годиться в спутники чародейке. Даже из породистых красавцев-обитателей королевской конюшни я не могла назвать ни одного подходящего. Так что пока приходилось довольствоваться своими двумя (в крайнем случае, четырьмя) ногами (лапами).
Когда я почти совсем выбилась из сил, как раз окончательно стемнело. Жильём поблизости и не пахло ни в прямом, ни в переносном смысле. К сожалению, хоть я и изучала карту, тайком пробравшись в папин кабинет, вынести её оттуда, а тем более взять собой, не было никакой возможности. На память я вроде не жаловалась, так что, сбросив сумки на обочину и сосредоточившись, легко её себе представила. Шла я всё время на юг, лишь немного забрав к востоку, чтобы обогнуть ту самую обворованную мной деревеньку. Значит, сейчас находилась на одном из двух трактов, оба которых мне, в сущности, подходили. Один вёл к границе прямо, другой - к морю, а, двигаясь по побережью, опять таки можно было выйти к границе. Так что можно топать вперёд дальше, положившись на удачу и судьбу - куда-нибудь да выйду рано или поздно. Правда, спать так хочется...
Сначала я считала пройденные перекрёстки, потом - верстовые столбы, а потом поймала себя на совсем уж малодушном подсчёте шагов. Спина и плечи просто отваливались, я наконец сдалась и уронила сумку на обочину. Села, привалившись к ней спиной и вытянув ноги. Достала флягу с водой и вдруг неожиданно поняла, что не одна. То есть, разумеется, никто не прятался в ближайших кустах с кривым ножом наперевес. Просто я услышала и учуяла человеческое присутствие - не то, чтобы совсем рядом, но и не сильно далеко. Я отложила флягу и принюхалась уже целенаправленно: кроме привычных лесных ароматов пахло людьми, лошадьми, лавандой и жареным мясом. Последнее меня заинтересовало. Я, скрипнув зубами, водрузила на спину осточертевшую ношу и, продравшись сквозь густой кустарник, зашагала в нужную сторону.
Спустя всего каких-то минут двадцать ходу, я узрела весьма приятную глазу картинку: на живописной полянке стояла тяжело гружёная телега, поодаль паслись две невысокие гнедые кобылки, а рядом горел уютный костерок, на котором две молодые женщины готовили курицу. Я облизнулась. Нет, эта птичка мне на один зуб, конечно, так что нечего даже и напрашиваться к столу, но как же аппетитно пахнет! Я вздохнула и вышла в круг света.
- Ай! - крикнула одна из женщин, роняя ветку, которую собиралась подбросить в костёр. - Вейда!
Вторая тоже заметила меня и, не сказав ни слова, поудобнее перехватила небольшой топорик.
- Доброго вам вечера, досточтимые, - как можно более любезно улыбаясь, громко произнесла я. - А не дозволите ли присоединиться к вашему уважаемому обществу?
Женщины недоумевающее переглянулись. Та, что с топориком оглядела меня с ног до головы весьма недружелюбным взглядом. Я ответила ей тем же. Было бы на что поглядеть, между прочим! Низенькая, полная, с редкими мышиного цвета волосёнками, заплетенными в тощую косицу, едва достававшую до лопаток; маленькие глазки с наглым прищуром, нос картошкой и толстые щёки с таким ярким румянцем, что он казался нарисованным. Одета она была в грубого покроя платье из неокрашенной ткани и лапти на босу ногу. Её приятельница была заметно моложе и отличалась чуть более миловидными чертами лица и гармоничным, хоть и таким же ширококостным строением тела, но одета так же бедно и неказисто. Она старалась держаться за спиной подруги, которая весьма недвусмысленно потрясала передо мной своим оружием.
Я пожала плечами.
- Так вы согласны? - спросила я.
- На чего это? - нахмурилась толстая Вейда.
- Составить мне компанию, конечно. Разделить одиночество усталой путницы и напоить её горячим чаем.
Вейда опустила топорик и свободной рукой озадаченно поскребла в затылке. Наморщила низкий лоб, изображая непривычную усиленную работу мысли.
- А ты кто такая будешь? - наконец буркнула она.
Я замялась. Говорить правду было нельзя ни в каком случае, а что соврать я так и не придумала. То есть у меня было несколько вариаций ответа, но выбрать какой-то один я никак не могла.
- Путница, - осторожно ответила я. - Усталая и одинокая. Иду в Баенн..
- Пешком? - удивлённо спросила Вейда.
- Пешком, - подтвердила я. - А что делать, если необходимо?
- Нужда припёрла? - неожиданно понимающе покачала головой моя собеседница, разом растеряв свою суровость. - Вот и нас тоже... Что ж садись, путница. Чаю отведай, да картошки с мясцом.
Вейда, подавая пример, расстелила на земле плащ и села, вытянув ноги и достав из холщовой сумки, пристёгнутой к поясу, трубку.
- Курево есть, путница? - спросила явно без особой надежды.
Я мотнула головой.
- Нет. А зачем?
- Не куришь? - хохотнула Вейда. - И правильно. Оно вредное, а девкам здоровье нужно беречь. Им ещё замуж идти, детей родить.
Я фыркнула, стараясь вложить в этот звук всё то, что думала по поводу замужества и деторождения.
- А сама-то?
Женщина смерила меня уничижительным взглядом.
- А мне этого уже не делать. Никогда.
Я промолчала. Что она имела в виду, я не очень-то поняла, но дальнейшие расспросы были бы явной бестактностью.
- Вас зовут Вейда, да? - спросила я.
- Вейдана. А её вот, - она небрежно кивнула на продолжавшую копошиться у костра подругу. - Ляйния. А тебя?
Я чуть заметно поморщилась: нет, я, конечно, знала, что простолюдины всех называют панибратским "ты", но всё равно слегка коробило. К тому же именно сейчас настал знаковый момент: первая проба имени и легенды.
- Зовут или называют? - как можно безразличнее ответила я.
- То есть? - хмыкнула Вейда, затягиваясь трубочным зельем.
- Зовут Пан...Панталикой, но называют чаще Хамелеон.
- А, - протянула Вейда. - Ты про это... Тогда меня можешь называть ещё Флеей, а её Ви. Но это не по-нашему, конечно. Не по людски. Кстати, Хамелеон - слишком длинно. Предлагаю, называться Хамка! Ха-ах-ха! Шучу, шучу! - женщина расхохоталась и, похлопав меня по плечу рукой с зажатой в ней трубкой, обильно осыпала пеплом.
Молчаливая Ляйня наконец закончила с готовкой и стала раскладывать пищу по жестяным тарелкам, не новым, со вмятинами и царапинами, но безукоризненно чистым - не хуже какого-нибудь блюда у нас в замке. Я посмотрела на Ляйню с уважением: за время моего хозяйствования в убежище, всю имевшуюся у меня посуду я привела в довольно неприглядный вид. Девушка протянула порцию еды и мне.
- Нет, - отказалась я, хотя в животе требовательно заурчало. - Я успела перекусить.
- Как хочешь, - Ляйня улыбнулась и присела рядом с подругой.
Некоторое время тишину не нарушало ничего кроме обычных ночных шорохов. Мои новые знакомые сосредоточенно ели. Я не менее самозабвенно отдыхала - откинувшись на спину и глядя в тёмные клочки ночного неба, проглядывавшие сквозь листву. Спустя какое-то время Вейда тронула меня за колено.
- Эй, Хамка, вставай чай стынет! - с всё тем же глуповатым смехом сказала она.
Я вернулась в сидячее положение. Вейдана протягивала мне кружку, Ляйня всё так же молча мыла посуду, поливая из глиняной бутыли. Содержимое кружки пахло как-то странно и явно не было горячим, но отказываться я сочла невежливым. Я хлебнула "чаю" и поперхнулась - неведомый напиток был приторно сладким и обжигал горло.
- Что это? - прохрипела, прокашлявшись.
Вейда захохотала ещё громче и даже Ляйня разулыбалась.
- Вино! Чай не пробовала ещё, путница?
Я мрачно понюхала кружку ещё раз. Вино? Как бы не так. На приёмах у отца пробовать вино мне доводилось, и хоть я не могу сказать, что оно мне очень нравилось, но от этой противной штуки всё же отличалось довольно сильно. Я отставила её в сторону.
Вейда самодовольно ухмыльнулась. Ляйня хихикнула и взяла кружку себе.
- В общем, так , Хамка, - зевнув, сказала Вейдана. - Ты, небось, раньше дальше соседнего хутора от мамки с папкой (ну или кто там у тебя есть) носа не казала, так? А теперь собралась через границу... Нет, что там у тебя стряслось, я не спрашиваю. Я о другом. Мы с сестрой до Тихой Речки едем, на тамошний Летний Ярмарок. Это почти четверть твоего пути. Мы можем взять тебя с собой.
Я задумалась. Путешествовать в одиночку и в самом деле было не так весело, как казалось из замкового окна. Тяжело, скучно и небезопасно. Нет, я, конечно, не боялась, но - втроём веселее, да и до следующего полнолуния время ещё было. Я улыбнулась и кивнула.
- Да, мне это подходит.
- Чем платить будешь?
Я непонимающе посмотрела на Вейду.
- Деньги, говорю, есть? - спросила она. - Или чем отработать можешь? Может, ты - чаровница или воин-упыресек? Телега наша, лошади тоже, питание, если сможешь оплатить, обеспечим. Только вот чем платить будешь?
Я задумалась. Если честно, такого поворота нашего знакомства я вовсе не ожидала. Раньше, если я куда ездила с отцом, нам всегда давали приют и угощали всем, чем только можно, совершенно безвозмездно. Да, конечно, зачастую мы одаривали гостеприимных подданных в ответ, но это были именно дары, а не плата. А тут за какую-то телегу... Я с сомнением посмотрела на это, хм, средство передвижения - кривое, скособоченное, перевязанное каким-то тряпьём. Потом покосилась на свою заплечную сумку, вздохнула и полезла в неё за кошельком. Вейда с интересом за мной наблюдала.
- Вот, - протянула я ей золотую монету. - Этого хватит?
Вейда посмотрела на меня как-то очень странно.
- Да. Хватит, - сказала она, взяв монету и многозначительно кивнула совсем уж удивлённо пожиравшей мой кошель глазами Ляйне. - Ладно, я спать заваливаюсь. А вы тут приберите и тоже на телегу укладывайтесь. Ляйня покажет, где лучше лечь, чтобы товар не повредить.
Женщина с трудом поднялась и пошла устраиваться на ночлег. Мы с разрумянившейся от "вина" Ляйней остались смотреть на догорающий костёр.
- А кто она тебе? - задала я сильно интересовавший меня вопрос, когда от телеги донёсся негромкий, но явственный храп.
- Сестра. Сводная, - ответила девушка, без Вейды вдруг сделавшись вполне словоохотливой и откровенной. А я-то её совсем в трусливые полудурочки засчитала. - Мой отец, когда-то был женат на её матери. У них была мельница и достаток, большой дом на два этажа, лошади, коровы, поле, на котором работали батраки. Вейда совсем иначе росла, чем я, - Ляйня грустно улыбнулась. - А потом она заболела. Отец продал всё: коров, поле, мельницу, приводил самых известных лекарей. Те лечили её, и говорили, что она сможет быть совсем, как здоровая, если только не будет больше рожать. А как не рожать? Им наследник нужен был, сын. Так она и умерла, и никакие колдуны не смогли её спасти. Ребёночек тоже не успел родиться. А через пять лет отец встретил мою маму. Он уже не был богат, как раньше, но мама была вдовой, к тому же со мной на руках. А я ещё даже ходить не начала. Тогда он женился на ней и стал мне отцом. Он очень любил меня...
Ляйна шмыгнула носом, а я не знала, что сказать на это. Она продолжила рассказ, а меня постепенно охватывал жгучий стыд. И ведь это я считала себя несчастной, думала, что мне как-то особенно не повезло в жизни. Я! Принцесса! Оборотень и магичка! А рядом - только руку протяни - жили такие вот простые люди. Жили, любили, рожали детей и умирали. Им не было дел до магии, до всякой там Любови, которой грезили наши придворные дамы. Они просто хотели жить более или менее сносно, чтобы было чем накормить детей, чтобы было кому защитить, в случае чего. А я ничего о них даже и не подозревала...
История двух сводных сестёр не очень весело начиналась и продолжение имела безрадостное. Мать родила ещё пяток детишек, среди них долгожданного наследника, которому больше нечего было наследовать. На жизнь бывший мельник стал зарабатывать торговлей, но шла она кое-как, и денег им хватало, чтобы еле сводить концы с концами. Из очередной поездки он не вернулся, и, прождав полгода, Вейда объявила мачехе, что берёт дела в свои руки. Было довольно сложно убедить южан-мастеров продавать свои изделия двум незнакомым девицам в заплатанных одеждах, но Вейда как-то сумела это сделать. Ещё сложнее оказалось уговорить знакомого лавочника в Столице взять всё это на продажу. Тем не менее, они так жили уже три года: возили по стране недорогие, но яркие ситцы, низки разноцветных бус, глиняную посуду и пряности. Что-то распродавали по пути, что-то отвозили тому самому знакомому, а остаток уходил на какой-нибудь ярмарке по дешёвке. На многое по-прежнему не хватало, но Вейда надеялась, что подрастут младшие и станет легче.
Я слушала Ляйню, не перебивая. Да, моя жизнь тоже была не безоблачной, у меня тоже умерла мама, но со мной рядом всегда был кто-то взрослый, способный помочь и защитить, а эта девушка, старше меня на каких-то пять лет, даже представить себе не могла, чтобы переложить свою ношу на чужие плечи. Единственным, о чём она грезила втайне от матери и сестры, было замужество. Она мечтала, что встретится добрый человек, с домом, достатком, торговой смекалкой и умелыми руками, который не побоится не только взять её в жены, но и всю её семью с их нуждами и горестями принять под крыло. Я вспомнила своего покинутого ухажёра, и мне стало стыдно. Нет, не потому, что отринула такую завидную долю и удрала практически из под венца, а потому что не могла отдать вот это, ненужное мне счастье сидящей напротив девушке так, как отдавала корзинку сластей или платье...
Ляйня закончила рассказ, собрала посуду, отставила в сторону, чтобы вымыть сразу с утра. Она вовсе не ждала от меня ни жалости, ни сочувствия. Ей даже в голову не приходило, что её жизнь могла таковые вызывать. Она просто жила, радовалась, как умела, грустила, когда припекало. Я потушила костёр и легла на указанное место, но уснула не сразу.
Мне было о чём поразмыслить. И чему поучиться.
Спала я чутко, просыпаясь от малейшего шороха, будь-то заглянувший на запах пищи любопытный лесной зверёк, или слишком резко топнувшая копытом лошадь, или шум, поднятый в ветвях шмыгнувшей по своим делам белкой. Тем не менее, проснувшись с рассветом, я ощущала себя вполне бодро и была готова к дальнейшим приключениям. Должно быть, для пантеры-хищницы такая полудрёма была вполне нормальным и достаточным отдыхом. Мои попутчицы уже собрали весь свой нехитрый скарб, сообщив мне, что завтрак я уже проспала. Я хмыкнула: не очень-то и хотелось. Судя по запаху состоял этот несчастный завтрак из преизрядно поднадоевшей мне гречки, так что жалеть о нём я не собиралась. Вейда впрягла лошадей в телегу, и мы двинулись. Сначала кобылок пришлось вести в поводу, потому что они никак не желали ломиться сквозь кусты добровольно. Ляйня надела им на головы какие-то мешки, и хоть медленно и с понуканиями, но мы таки выбрались на тракт. Там мешки были сняты, Вейда села на место возницы, а мы прикорнули на заднем краю телеги - не спать, так просто лежать, любуясь восходящим солнцем и величаво проплывавшими по розово-лазоревому небу облаками...
Я откровенно блаженствовала. Всё складывалось как нельзя лучше. Видно, сказалось не то моё природное везение, не то мамина потусторонняя защита. Ещё в убежище я много думала о том, как всё таки буду добираться до границы: не зная местности, ни разу нигде не бывав самостоятельно, без средства передвижения. Но мир оказался и в самом деле не без добрых людей - первые же встреченные мною с такой лёгкостью, и за такую скромную плату согласились довезти меня до Тихой Речки. Там я когда-то бывала с тётей и знала, что на Летнюю Ярмарку соберутся сотни людей, да и в обычное время в городке достаточно народу. Не может быть, чтобы совсем никто не сумел мне помочь.
Наши лошадки резво трусили по пропылённой дороге, вовсе не такой уж безлюдной, как показалось мне вчера. Несколько раз нас обгоняли (или напротив мчались навстречу) всадники, где-то чуть ли не у горизонта маячило пятнышко купеческого обоза, явно двигавшегося в ту же сторону, что и мы, но ещё медленнее, так что мы их потихоньку догоняли. Ляйня в присутствии сестры опять стала тихой молчаливой тенью, Вейда больше расспрашивала, чем рассказывала сама, я со всей возможной изворотливостью уходила от ответов, так что большую часть пути ехали в тишине. Я то задрёмывала, разнежившись на солнышке, то просыпалась от урчания в пустом желудке и спрыгивала с телеги, чтобы слегка поразмяться. Вокруг по-прежнему тянулся лес, полный щебетания птиц и привычных моему уху шорохов и запахов. Иногда мы останавливались дать передохнуть лошадям и распрягали их, отпуская попастись на какой-нибудь особенно симпатичной лужайке. Попутчицы мои в таких случаях либо запаливали костерок и соображали что-нибудь поесть (на вяленую рыбку соблазнилась даже я), либо, верные селянской практичности, обшаривали округу в поисках съедобных плодов, ягод, а то и редких в такое время года грибов. Я в лучшем случае соглашалась сходить за водой, а так - больше бесцельно бродила по лесу. О чём говорить с Вейдой я не знала. Темы, касавшиеся моего прошлого, я предпочитала обходить настолько далёкой дорогой, что даже нагловатая дочь мельника, в конце концов, сообразила, что меня о нём лучше не спрашивать. В торговле ситцем я не понимала, как она выразилась, "ни бельмеса", в магии ни толики не смыслила она. Говорить с ней о прочитанных книгах, как советовал тёткин "Справочник по этикету", тоже не имело смысла - грамоте обе сестры были обучены лишь настолько, чтоб криво накарябать "аршин ситецу - две сиребрухи" и поставить галочку в книге "приходу-расходу", заведённой ещё покойным батенькой. Наверное, были ещё какие-то темы, понятные и близкие нам обеим, но я так и не смогла придумать ни одной. Быть может, это была целиком моя вина, моё неумение общаться с людьми - ведь и в замке, среди равных, у меня не было ни одного близкого друга, только приятели, с которыми можно грабить соседский сад или гонять мяч, но не говорить о чём-то важном. С другой стороны, моя жизнь с каждым новым витком обрастала тайнами и секретами, которые вряд ли стоило с кем-то делить. Видимо, мне пора было привыкать к мысли о том, что я всегда и везде буду сама по себе.
Эти невесёлые мысли застигли меня на очередном привале, когда я выбрела к небольшому озерцу с изумительно чистой прозрачной водой. Так что теперь я сидела, смотрясь в своё отражение, и капала слезами в его зеркальную гладь. Мне очень хотелось, чтобы у меня был хоть какой-нибудь друг, преданный именно мне. Я в который уже раз вспомнила жизнеописания знаменитых магов и чародеек. Да, их тоже, как правило, не очень-то понимали и любили соплеменники, но они зачастую находили родственную душу среди представителей другого народа или даже расы, порой совершенно нерасположенные к человеческому племени. А у кого искать сочувствия мне? С такой-то пёстрой родословной? У гарпий? Единорогов, фениксов, быть может? А кто может поручиться, что среди моих неугомонных, эксцентричных и малоразборчивых в связях предков не затесался кто-нибудь и из этих тоже?.. Я всхлипнула особенно печально и в этот самый момент поняла, что я не одна. Нет, на поляну не вышел, радостно помахивая рогом, серебристо-голубой единорог. На неё вообще никто не вышел. Просто я, как это часто со мной случалось, ощутила чужое присутствие.
Разумеется, я тут же вскочила и огляделась. Наверное, зря, потому что единственное, что успела заметить - мелькнувшую в просвете между деревьями тень, расслышать стремительно удалявшиеся шаги и вволю насладиться запахом - на удивление неприятным и совершенно мне незнакомым. Я даже приблизительно не могла угадать, чем бы это могло пахнуть. Это меня по понятной причине нервировало.
Я побежала к месту нашей стоянки. Бегаю я гораздо быстрее человека, так что надеялась достичь нашего маленького лагеря раньше, чем что-то случится. Не успела.
Нет, ничего страшного не случилось. Просто на поляне, вместе с моими теперь уже знакомицами были чужие. Двое. И они мне не понравились.
Два молодых мужчины, возрастом старше Ляйни, но младше Вейды. Не сильно высокие (но это я со своей точки зрения вечной цапли-переростка), худощавые, одетые в светлую, добротную и даже слегка щеголеватую одежду, они были неуловимо похожи между собой. Нет, не внешностью: один был русоволосый, с правильными чертами нетронутого загаром лица и сильными руками привычного к тяжёлому труду человека; другой - курносый, хлипкий даже на вид и чернявый как жук. Нет, этих двоих роднила манера держаться - дерзкая, развязная и в то же время какая-то неестественная, словно перенятая до малейшей чёрточки у кого-то ещё. А вдобавок у них был одинаковый запах. Тот самый, что я ощутила у озерца. Только вот я зуб могла дать на отсечение, что добраться сюда раньше меня они никак бы не успели.
- Эй, Хамка! - завопила Вейда, уже успевшая и сама принять внутрь своего "вина" и новых действующих лиц одарить мерзким пойлом. - Смотри, какие гости к нам пожаловали!
Я хмуро уставилась на вновь прибывших.
- Это Дэрек, это Мистов, - обнимая мужчин за плечи, сообщила мне довольная Вейда. Оба "гостя" только улыбались, если не сказать, скалились. Дэрек бросил в мою сторону оценивающий взгляд, Мистов не снизошёл даже до этого - его куда больше занимало содержимое кружки.
- Хамелеон, - мрачно буркнула я, даже не попытавшись изобразить вежливость.
Всё происходящее было мне знакомо просто до колик: жеманные улыбки, выпивка, откровенные разглядывания - всё это я уже много раз видела, и совершенно не важно, что теперь на действующих лицах глупой сценки были не шелка и кружева, а застиранная домоткань и выгоревший на солнце лён.
- Она у нас из благородных, - доверительно сообщила Вейда. - В Баенн едет, а мы её до Тихой Речки подвозим. За золотой! Усраться можно, да?
- Хамка, сядешь за возницу? - не допускающим возражений тоном, шепнула мне Вейда, оторвавшись на пару минут от своих кавалеров. - Видала, какие мальчики? Особенно черненький?
Я пожала плечами. Мальчиками этих великовозрастных хмырей я вряд ли додумалась бы назвать. Впрочем, Вейде виднее.
Я с лёгкостью запрыгнула на облучок, позволив хихикающей парочке вольготно расположиться среди тюков с ситцами. Красную, как кумач, Ляйню посадил перед собой Мистов. Да, я забыла сказать, у наших новых спутников были лошади. Довольно неплохие, особенно в сравнении с неказистыми кобылками сестёр. Впрочем, я бы таких покупать не стала: одна злобно косила глазом, как необъезженная совсем (неудивительно, что Дэрек предпочёл перебраться на наше четырёхколёсное); вторая - даже на вид отличалась очень неровным, тряским ходом... Хотя, лошадки не из дешёвых, это бесспорно. Впрочем, я была не таким уж знатоком.
Управлять телегой было совсем нетрудно: умницы-кобылки знали дорогу и небыстро, но уверено трусили вперёд, опустив морды, и периодически останавливаясь, чтобы сорвать особо приглянувшийся цветок или листик. Я насвистывала нехитрую мелодию (заодно пытаясь вспомнить, что бы это могло быть), Вейда болтала, её собеседник время от времени бормотал что-то одобрительное. Ляйня и Мистов, видимо, устроили состязание, кто кого перемолчит. На меня никто не обращал особого внимания, и, наверное, это было только к лучшему: особой симпатии у меня никто из попутчиков не вызывал, даже тихоня Ляйня годилась разве чтобы посочувствовать. Я перебирала в уме формулы простейших заклинаний, пыталась вспомнить те, что были посложнее или обретались в моей голове недавно. Ехать мы стали гораздо медленнее - потому что остановки стали чаще. На каждой Вейда извлекала очередную бутыль (которых, к моему удивлению, оказалось немало). Беседа в телеге делалась всё оживленнее, и этому совершенно не мешало то, что велась она, в основном, в виде монолога. Я отчаянно скучала, но сделать ничего не могла: идти пешком всяко выйдет не быстрее. К обеду мы добрались до Тридорожья, большого селения, расположенного, как можно было понять из названия, прямо на развилке трёх главных дорог нашей страны. Вейда решила остановиться в гостинице, выспаться и перекусить, а дальше отправиться с сумерками, чтобы быть на Ярмарке ранним утром. Я подумала, что если бы мы не встретили этих милых мальчиков, можно было бы быть в Тихой Речке уже к вечеру. В конце концов, поспать в кишащей клопами гостинице можно было бы и там.
Впрочем, Тридорожье мне неожиданно понравилось. Чистые, всегда тщательно подметенные улочки были присыпаны мелким гравием, а кое-где, в-основном, перед харчевнями, даже вымощены, как в городе. Дома, большие, многоэтажные, с крышами из крашенной в яркие цвета соломой, были покрыты свежей побелкой, затянутые слюдой окошки блестели от частого мытья, вместо заборов кругом виднелись витые оградки и ящики с цветами.
Жители Тридорожья зарабатывали на жизнь, пуская на постой и снабжая продуктами путников, вроде нас. Были у здешних селян и другие занятия, но из-за близости столицы поток странников не иссякал никогда, и это, разумеется, наложило своеобразный отпечаток на местные порядки. Здесь не косились на незнакомца с подозрением, не провожали любопытными взглядами каждое его движение, не выходили "усем миром" заслонять ему дорогу, покуда не выяснят, кто таков, да откуда. В Тридорожье даже малые ребятишки знали, что каждый пропылённый странник - это возможный доход, и норовили заманить на постой именно в свою хату. Мы от всех их предложений отказались, так как с товаром и лошадьми необходимо было останавливаться не в селянской хате, а в гостинице. Всё это Вейда втолковывала мне, когда мы остановились перед совсем уж огромной избой, вполне тянувшей на скромный замок. По крайней мере, два крыла и четыре башни у этого чудовища я насчитала, а ещё было бесчисленное множество открытых галерей, лестниц, балконов и навесов. Везде было полно народа, все громко болтали, смеялись, бранились (от некоторых случайно услышанных фраз я густо покраснела), сновали девицы в фартуках с полными подносами. Столы стояли даже на улице, под большими зонтиками, шляпы которых были сделаны из бересты и всё той же крашенной соломы. От запахов у меня неожиданно закружилась голова - они были почти такими же сильными, как на нашей замковой кухне, но куда менее аппетитными.
Когда мы путешествовали с отцом (недалеко и недолго), мы никогда не ночевали в таких местах. Как правило, у нас всегда находились знакомые, готовые с радостью предложить нам свой кров. Обычно это бывал кто-то из городских советников или, если случалось остановиться в деревне, подобной этой, сельский староста. Впрочем, в деревне мы ночевали всего два раза. Так что теперь мне было вполне себе любопытно, и я вовсю крутила головой, пытаясь разглядеть, как можно больше подробностей. Спутников моих ничего не удивляло и не интересовало, они вяло переругивались с хозяином по поводу платы за комнаты и место для телеги и лошадей. Я ждала своей очереди. Хозяин гостиницы посмотрел на меня как-то косо и спросил у Вейды:
- Это, что ли, с вами? Тогда почему платите всего за три места в зале, когда вас пятеро? - сердито пробасил он.
Я сощурила глаза, стараясь хоть немного походить на тётю Нариан, когда она меня отчитывала за неполитую фиалку.
- "Это", уважаемый, не "что", а "кто", - чётко и уверенно сказала. - Я вполне способна ответить за себя сама. И заплатить тоже, - с этими словами я достала свой вполне увесистый кошель. - Сколько будет стоить комната и обед?
Хозяин замялся, но лишь на минуту. Такие люди быстро соображают свою выгоду, так что он сразу переключил внимание с Вейды и Дэрека на меня.
- Комната стоит один золотой за два часа, - с улыбкой сообщил он мне. - Вам, как и этим господам, до вечера надобно? Тогда, пожалуйте, четыре монеты. А вот откушать прошу вон за тот столик на балконе - с него вам откроется просто удивительный вид, и там как раз есть места для четверых.
- Нас же пятеро, - недоуменно нахмурилась я.
- Пятеро, пятеро, - согласился хозяин. - Но кто-то ж и с вещами остаться должен! Охоронцы-то у меня есть, но за всем разве усмотришь, мало ли чего... Народу много, на ярмарку спешат. Вы ведь тоже?
Я рассеянно кивнула. Честно говоря, я не очень поняла, что он хотел мне сказать: да, я, хоть и принцесса, родилась всё же не на облаке и знаю, что есть и дурные люди и воры. Я сама недавно мясо стащила. Но то мясо, его голодному трудно не украсть. А у нас во вьюках были из съедобного чёрствые лепёшки да сырая крупа - что у нас брать? Тем более, на виду у такого количества народа. Я пожала плечами - препираться не хотелось совершенно. К тому же товары принадлежали Вейде с Ляйней, им и решать.
Я взяла свою сумку и зашагала вслед за хозяином по широкой скрипучей лестнице, что вела на второй этаж. Он кивнул мне на нужную дверь, бросил ключ и заспешил по своим делам, заверив, впрочем, что столик и балкон нас ждут с нетерпением. Я вошла, стремясь поскорее привести себя в порядок и поспешить на обед. Есть хотелось так, что ещё немного и опять потянет на воровские подвиги. Всё-таки отправляться в путь без достаточного запаса провизии (мяса! рыбы! мяса!) было вопиющей глупостью с моей стороны. Вон, неграмотные селянки и то всем необходимом позаботились.
Комната мне досталась просто крохотная - у нас дома такими даже гардеробные не бывали, даже кладовки! В ней помещалась узкая незастеленая кровать, кособокий столик, накрытый несвежей тряпицей, в которой с большим трудом узнавалась когда-то клетчатая скатёрка и трёхногий табурет, на котором чья-то не шибко талантливая рука нацарапала большегрудую сирену и похабную подпись. Через пару минут в дверь постучал мальчишка с медным тазом и кувшином воды. Вошёл, бросил их на стол и, не сказав ни слова, удалился. Я заперла дверь и, сняв пропылённую рубаху, принялась умываться. Холодной водой это было не так уж приятно, но в жаркое лето вполне терпимо. Сложнее было бы вымыть голову, но на такой подвиг у меня попросту не хватало воды, так что я просто хорошо вычесала волосы и заплела в две тугие косы (понадеявшись на то, что в таком виде их относительная чистота будет куда меньше бросаться в глаза). Потом пришла очередь проверить результат дорожных умственных тренировок - я наморщила лоб и, сосредоточившись изо всех сил, произнесла заклинание Очищения. Как ни странно, у меня получилось! Штаны и рубаха стали как новенькие. Я даже почувствовала гордость за себя любимую: такое у меня вышло впервые. Раньше я, конечно, убирала пятна с одежды или мебели, но, чтобы из таких жутких тряпок - ни разу! Я быстро оделась и вышла из комнаты в поисках пропитания.
Искомый балкончик обнаружился в двух шагах от моего временного обиталища, но моих попутчиков там не было. То ли уже ушли, не дождавшись меня, то ли так и не приходили, предпочтя сон еде. Я считала, что куда приятнее, когда наоборот. Девушка-разносчица в шафранно-жёлтом переднике тут же поставила передо мной тарелку с дымящимся супом, целое блюдо горячих пирожков и огромную кружку с очередным неведомым напитком. Суп я проглотила, даже не распробовав, так проголодалась, а пирожки были преотвратными - это несмотря на то, что с печёнкой. Печёнка-то в них была ещё сносной, хоть и горьковатой, но свежей, а вот картошка... ела я как-то такую, вернее пробовала. Когда, тарелку с ужином под кровать у себя в комнате поставила, а через пару дней вспомнила. Весь день потом плевалась украдкой. В кружке же было нечто совсем непонятное. Но вкусное. Вроде бы. Горькое, тягучее и ароматное питьё прекрасно утоляло жажду и к тому же смывало картошечный привкус. Я откинулась на резную спинку скамьи и принялась изучать обещанный удивительный вид.
Что ж, если, обещая его прочим своим посетителям, хозяин, возможно, и привирал, но наследной принцессе Пандарии Промедео Аэдварас с этого балкончика и в самом деле было на что полюбоваться. Особенно хорошо видно было широкий гостиничный двор (единственный огороженный приличным забором во всём Тридорожье), ворота, всех входящих и выходящих и даже часть столов под навесом, где сосредоточено и деловито насыщалась компания гномов в смешных колпаках с кистями, которые они почему-то не снимали даже по такой жаре. Моих Вейды с Ляйней, равно как и их ухажёров, нигде не обнаружилось. Меня это даже устраивало - нам предстояла ещё ночь совместного пути, а они мне и так успели поднадоесть, особенно с тех пор как их стало четверо...
Солнце, которое по дороге нам хоть немного прикрывали деревья, здесь жарило во всю силу, так что даже тонкая рубашонка мне казалась совершенно лишней. Всё-таки Вейдана была права, решив переждать самое пекло в гостинице, сама, наверное, уже забилась в свою комнату, разделась до сорочки и спит, как убитая. Я бы тоже так могла, но сидеть здесь, потягивать из кружки холодный неизвестно как называющийся напиток и глазеть по сторонам была куда интереснее. Правда, слегка стала кружится голова - почти как от вина, от настоящего, не от Вейдиного. Я рассматривала узоры на бревенчатых стенах - дом был построен из тиаурры, медно-красной древесины с узкими белыми полосами. Кое-где по стенам были развешаны украшения, либо плетёные из бересты либо керамические. Грубовато сделанные, конечно, но нравившиеся мне гораздо больше, чем драгоценные мраморные статуэтки и старинные гобелены в нашем замке, они были как-то уютнее, что ли... Только вот пахло здесь всё равно не очень.
А потом моё внимание от очередной аляповатой вазочки отвлёк шум во дворе. Приехали ещё постояльцы, на этот раз не на телеге, которых и так было - не протолкнуться, а верхом. Я даже привстала, чтобы рассмотреть их внимательнее, но ничего из этого не вышло - все шестеро были закутаны в плащи с капюшонами, это летом-то! Навстречу им так же выкатился-выбежал хозяин, раскланялся и тут же на ходу крикнул распоряжения кому-то. Новые гости спешились и быстрым шагом зашли внутрь дома, но не поднялись по лестнице, а пропали где-то в глубинах первого этажа. Я, прижимая к груди всё ещё не пустую кружку, встала и сама сбежала по скрипучим ступенькам, с трудом удерживаясь от желания сопроводить всё это хотя бы мурлыканьем, а ещё лучше бы громким восторженным мявом.
Внизу была всего две двери, одна из которых вела на улицу, а вторая - в задымлённый огромный зал, куда я и прошмыгнула, чудом не задев девицу с полным подносом грязной посуды. Та окинула меня тем же взглядом, что и последняя папина фаворитка, баронесса Ва-Изерская. Я, не долго думая фыркнула на неё совершенно по-кошачьи, хотя стоило, пожалуй, зашипеть. Вместо этого я пожала плечами и уселась на ближайшую лавку. Занимавший противоположный её край дедок с интересом на меня воззрился, но уже через пару минут всякий интерес утратил, видимо, обнаружив, что от стоящей перед ним бутыли мои формы отличаются не в лучшую сторону. Девица с подносом тоже занялась своими делами, а я огляделась вокруг. Зал был длинный и не очень светлый, столы поставлены чуть ли не впритык друг к другу. Большая часть из них пустовала, в то время как на улице были заняты все до единого. Но та самая компания в плащах уже рассаживалась у окна. Плащи, кстати, они всё-таки сняли, дав мне возможность разглядеть себя в полной красе.
Это были не люди. Я - принцесса и на приёмах у отца видела представителей всех разумных рас кроме, пожалуй, морских сирен. Это были тролли. Да, определить лесные, горные или ещё какие, я не смогла, хоть и читала классификацию в библиотеке. Но, в том что - именно тролли, сомнений быть не могло: здоровенные, лохматые, с ног до головы увешанные оружием и странного вида украшениями, скорее портившими внешний вид, чем украшавшими. Они бранились между собой, рассказывали скабрезные истории и сами ржали над ними не хуже иных жеребцов. Только один из шестерых сидел молча, откинувшись на бревенчатую стену и закрыв глаза. Нет, этот троллем явно не был. Странно, этот народец не особо жалует иноплеменников (а те, что уж греха таить, тоже не питают к ним большой приязни). Наверное, нужно иметь какую-то крайне серьёзную причину, чтобы путешествовать в их компании. Куда более серьёзную, чем у принцессы-оборотня, сбежавшей из-под венца, чтобы тащиться в соседний городишко на крестьянской телеге с пьющими спутницами. Я совершенно неприлично уставилась на незнакомца, даже пересела поближе. Любопытство, бывшее основным чувством, после голода, конечно, с самого нашего приезда в Тридорожье, теперь стало чем-то просто сжигающим меня изнутри.
Он был высок - сидя, не разберёшь, но, если и ниже верзил-троллей, то ненамного. Высок, строен, бледен, как будто вовсе не знал, что такое загар, и красив. Настолько, что тоже никак не мог быть человеком - скорее эльфом или даже диниши, в крайнем случае, полукровкой, хотя слишком правильные, тонкие черты лица делали маловероятной и эту мысль. Волосы - цвета червонного золота, не то короткие, не то стянуты на затылке ремешком. Одет - по-походному, в безрукавку и штаны из мягкой, явно дорогой ткани. Оружия, которым щеголяли его товарищи, не носил вовсе, да и поклажи я у него что-то не заметила. Оставил при седле? Если там не было ценностей, то мог. Кошель у него был пристёгнут к поясу, на пряжке которого вроде что-то было выгравировано - буквы или узор какой-то. Я задумчиво потёрла переносицу и как можно более незаметно передвинулась ещё на одну лавку ближе, чуть подалась вперёд, чтобы лучше видеть... и со всей кошачьей грацией рухнула на пол, едва успев поймать на лету кружку. Тролли грянули новым взрывом хохота и сопроводительных комментариев, из которых сочувственным не был ни один. Я приготовилась отвечать, выщерила клыки, но - в этот самый миг эльф открыл глаза.